Обратная сторона руны бесплатное чтение

Глава 1

Это был беркер. Туша, длиной в три толла и весом чуть больше нокта, что валялась у ног, определенно являлась беркером. От жесткой короткой шерсти твари разило дурным запахом мокрой псины и могильной затхлости подземелья, уродливая приплюснутая морда замерла в предсмертной судороге: язык кровавой тряпкой высунулся из раззявленной пасти, обнажив пожелтевшие, но все еще острые, словно бритва, клыки. В пустых, подернутых белой пленкой глазах застыло удивленно-обиженное выражение: «Что же ты, путник? Я всего лишь хотел есть…»

Он пнул тушу кончиком сапога, убедившись, что тварь мертва, и обратился к стоящему рядом дереву:

– Слезай, добрый человек. Эта псина уже ни на кого не нападет.

Зеленая крона заходила ходуном, ветви закачались, и среди пышной листвы показалось испуганное морщинистое лицо с маленькими бегающими глазками:

– Вы уверены, сиер?

– Нет. – По непроницаемому взгляду незнакомца невозможно было понять, шутит он или говорит всерьез. – Но у тебя точно будет время, чтобы слезть и отойти на безопасное расстояние.

Недолго думая, мужичок, обхватив руками ствол, сполз на землю, стряхнул с рубахи листья и кусочки коры, пригладил золотистую шевелюру. Оказавшись на голову ниже своего спасителя, да еще и в два раза толще, смущенно улыбнулся и протянул ему пухлую руку:

– Меня Низаем звать.

– Вот что. – Незнакомец поморщился и даже не подумал отвечать на рукопожатие. – До темноты еще куча времени, так что езжай домой. И моли милосердную Нелл, чтобы не встретить еще одного беркера.

Круглое и добродушное лицо Низая вытянулось, превратившись из подобия сдобной булочки в овальный калач.

– Беркера? Вы сказали «беркера»? О великая Нелл, спаси и помилуй! – Он скрестил пальцы, выписывая хитроумный защитный жест. – Да этих тварей в здешних местах давненько никто не видел!

– Ну что ж, – равнодушно бросил незнакомец. – Считай, тебе повезло. Будет что внукам рассказать.

– Смилуйтесь, сиер! Видел я, с какой легкостью вы псину-то на меч насадили! Словно порося на вертел. Не откажите в просьбе, проводите до дома! В долгу не останусь!

– Я не наемник, Низай. И уж тем более не телохранитель, – отрезал тот.

– Я о многом не прошу, – взмолился мужичок таким жалостливым голосом, словно сейчас, в эту самую секунду, решалась его дальнейшая судьба: жить или умереть. – Подумайте: вечор уж близко, да и гроза надвигается. Я вам кров и пищу дам… Пожалуйста.

В подтверждение его слов дневной свет померк, затянувшись тяжелыми свинцовыми тучами. Ветер усилился, зашумел макушками деревьев, закачал ветвями, сорвал сочную зеленую листву. Небеса рассекла яркая вспышка, и несколько мгновений спустя окрестности сотряс могучий раскат грома.

Незнакомец нехотя кивнул. Он давно взял за правило не брать с собой попутчиков, но сегодня сделал исключение: ночевать под открытым небом в грозу совершенно не хотелось. А буря грозила разразиться нешуточная и в самое ближайшее время, что подтверждал шрам на плече: еще несколько часов назад он немного ныл, а сейчас пульсировал и дергал, сжигаемый изнутри невидимым огнем.

– Вот и славно! – Низай просиял и добродушно кивнул в сторону повозки: – Присаживайтесь, сиер, довезу с ветерком. Обещаю, такого жаркого из барашка, как готовит моя Эви, вы ни разу в жизни не пробовали! Простите, как к вам обращаться?

Незнакомец потер плечо, нахмурился и тихо произнес:

– Рин.

– Просто Рин?

Ответа, кроме сурового холодного взгляда, пресекающего дальнейшие расспросы, он не получил.

Низай пожал плечами, уселся на козлы, стеганул мула и засвистел под нос любимую песенку. Скоро он будет дома, обнимет детишек, поцелует жену и разделит вкусный ужин с этим странным незнакомцем, рядом с которым чувствовал себя в полной безопасности. И неважно, что тот явно скрывал свою личность: времена сейчас неспокойные – никому доверять нельзя. Но то, что человек, сидящий у него за спиной, вовсе не обычный странник, особенных доказательств не требовало. Одежда не могла похвастаться изысканностью, но зато была удобной, прочной и наверняка дорогой. В этом Низай не сомневался: все-таки не первый год по ярмаркам разъезжал.

Меч, которым путник разделался с беркером, тоже выглядел отнюдь не бутафорским. Про внешность и выправку и говорить было нечего: может, он и не наемник, но оружие в руки взял явно не вчера. Низай будто невзначай обернулся, скользнул взглядом по сидящему в повозке мужчине. Тот сидел, прижавшись спиной к мешку с мукой, и, похоже, дремал. Его лицо даже в забытьи оставалось суровым и каким-то отстраненным.

«Ниерланец», – заключил Низай. Северян он встречал часто: высоких, статных, светловолосых, голубоглазых. Только вот у его нового знакомого цвет глаз был, прямо скажем, необычным: золотым, словно у кота или… дракона.

Низая даже позабавило такое странное сравнение: уж кто-кто, а дракон не встречался ему ни разу в жизни. Он даже сомневался, существуют ли эти существа на самом деле. Мужичок дернул вожжи, подгоняя мула. Уже совсем стемнело, ветер усиливался: будто дикий зверь, жаждущий вырваться из клетки, он метался и завывал, срывая с деревьев когтистыми лапами листья и колючие ветки. Видимость падала. Низай, защищаясь от разгулявшейся стихии, натянул на голову капюшон. Сердцем чувствовал, что дом близко, но двигалась повозка нестерпимо медленно. С небес хлынул дождь, лавиной обрушился на несчастных путников. Среди рева ветра и шума дождя вдруг послышался вой. Отчетливый. Замогильный. Такой, что леденил кровь в жилах.

– Что… – прошелестел Низай, как вдруг кто-то схватил его за шиворот и дернул назад. Он кубарем полетел с козел, оказавшись рядом с…

Путник предупреждающе прижал палец к губам. В его руке мрачно поблескивал меч.

Снова раздался вой, совсем близко. Мурашки покрыли все тело. Низай затрясся, отбивая зубами барабанную дробь.

– Не высовывайся. – Ниерланец легко соскочил на землю, озираясь и держа оружие наготове.

Беркеры напали внезапно. Тьма разверзлась и выпустила из своего нутра этих стремительных существ с огненно-красными глазами. Их мокрая от дождя шерсть вздыбилась, из глоток доносилось утробное голодное рычание.

– О, Превиликая Нелл, – быстро зашептал Низай, втискиваясь между мешками, осеняя себя защитным символом, – спаси, убереги, помилуй…

Битва началась: Низай слышал чавканье грязи, свист меча, злобное рычанье и хрипы тварей. Он надеялся, что ниерланец выстоит, иначе…

Иначе конец.

Рин едва успевал отбиваться. Вспорол брюхо одному, отсек башку другому, едва успел отшвырнуть третьего: мощными челюстями тот чуть не ухватил за ногу. Прокатившись по земле, тварь снова поднялась, ринулась в бой, но тут же взвизгнула и грохнулась с торчащим из грудины клинком.

Уж что-что, а метать ножи Низай умел лучше всего и всегда носил при себе десяток-другой на всякий случай.

– Я же сказал не высовываться, – рявкнул Рин, одновременно всаживая меч в глотку еще одному беркеру. – Знаешь, что будет, если они до тебя доберутся?!

Конечно знал. Знал, что слюна глубинных псов отравлена и что от их укусов нет противоядия. Но, стиснув челюсти, продолжал метать ножи в темноту.

Рин не собирался отговаривать упрямца. Свора редела, но и усталость брала свое. Мышцы налились свинцом, движения утратили стремительность, от могильной вони беркеров мутило, капли пота и дождя застилали взор. Один все-таки до него добрался, вцепился в сапог. Рин не удержался на скользкой земле, упал в грязь, перевернулся и пнул тварь свободной ногой. В этот же миг псина завалилась на бок с торчащим из глаза ножом.

А Низай не промах: знает свое дело, даром что с виду полный и неповоротливый.

Расправиться с оставшимися беркерами стоило последних усилий. Тяжело дыша, Рин вытащил меч из тела последнего пса и устало вытер лоб. Одежда промокла насквозь, в прокушенном сапоге противно хлюпала вода. Радовало только то, что нога осталась целой и невредимой.

Ливень прекратился, крупные капли срывались с листьев, землю затягивал густой туман. Самое время укрыться под крышей и отогреться. Рин вытер лезвие меча, убрал его в ножны и вернулся к повозке. Рядом с ней с разодранным брюхом лежал мулл. Что ж, хоть отвлек на несколько минут тварей. Но вот где Низай?

Рин нашел его привалившимся к груде мешков. Тяжело дыша, Низай прикрывал рукой правое бедро. Под ладонью быстро расплывалось темное пятно.

– Достал-таки, – прохрипел он и виновато улыбнулся, словно ребенок, пойманный за шалостью.

– Я же говорил. – Рин наклонился, всматриваясь в рану. – Не лезь.

– Мой дом рядом… Если бы мы… ты не справился… они бы… – он закашлялся и, не договорив, завалился на бок.

Рину пришлось оставить повозку и тащить Низая на руках. Мужчина оказался весьма тяжелым, и пришлось собрать все силы, чтобы донести его до дома, который оказался совсем недалеко, за поворотом. Во всяком случае, это было единственное жилище в округе. В окошке приглушенно горел свет, вкусно пахло готовящимся ужином. Путник даже не успел постучать в дверь, как та сама открылась, явив на порог невысокую полную женщину. Увидев незнакомца и его ношу, она всхлипнула, прижав ладонь ко рту.

– Может, все-таки пропустите нас? – проскрипел Рин. Руки его одеревенели, ноги дрожали и подкашивались.

– Конечно, конечно, – тотчас же засуетилась хозяйка. – Сюда, сюда его несите.

Они прошли в комнату: небольшую, нехитро обставленную. Не сумев скрыть облегченного вздоха, Рин положил раненого на кровать, а сам, не дожидаясь приглашения, рухнул на стоящий рядом стул.

– Папочка приехал! – В комнату с гиканьем ворвались двое мальчишек лет шести: оба смешные, светловолосые, курносые.

– Кыш отсюда! – прикрикнула на них женщина, хлопоча вокруг Низая.

– Мамочка, что с папочкой? – В дверном проеме появилась девчушка, совсем маленькая. Она сонно щурилась и сжимала в руках тряпичную куклу.

– Все хорошо, милая. Папочка просто устал с дороги. Иди, я скоро освобожусь.

– И ласкажешь мне сказку?

– Обязательно, солнышко.

Когда дверь закрылась, женщина закатала рукава, но, увидев рану, тихо всхлипнула, закусив губу.

– Кто… Откуда… Такое…

Заражение уже началось и быстро расползалась по телу. Место укуса воспалилось и загноилось, кожа вокруг окрасилась в черный цвет, будто обуглилась, вены вспухли, покрыли темной сеткой почти всю ногу.

– Беркер, – тихо выдавил Рин.

– Беркер? О, Великая Нелл…

– Вас же Эви зовут?

Женщина кивнула, шокированная жуткой новостью.

– Эви, – чуть жестче произнес он, нехотя поднимаясь со стула, – вы понимаете, что укус этой твари смертелен?

Та лишь замотала головой, словно кошмар, который обрушился на нее, мог улетучиться, как страшный сон.

– Эви?

Она плеснула на рваную рану воду и начала аккуратно протирать место укуса, нашептывая что-то себе под нос.

– Эви! – крикнул Рин и тряхнул ее за плечи. – Ему. Ничто. Не поможет. Понимаешь?

В ее глазах читалось отчаяние и такая безмерная боль, что Рин отшатнулся.

– Как же я… Как же мы… Без него…

Она медленно опустилась возле кровати и беззвучно зарыдала, сжимая простыню кулаками.

– Ничего… – Умирающий вдруг открыл глаза, посмотрев на жену мутным от боли взглядом. – Накорми гостя… он… жизнь вам спас…

И снова провалился в забытье.

Огонь в очаге уже догорал, когда Эви, очнувшись от горестных мыслей, подкинула туда еще дров. Прошло около часа, а ее мужу становилось все хуже и хуже. Покрытый холодным потом, он тяжело дышал, черная гниль распространилась не только по ноге, но перекинулась и на руки, грудь, лицо.

Рин, избавившись наконец от мокрой одежды, сидел в одежде с хозяйского плеча и пил горячий травяной чай. Ужин прошел в полном, гробовом молчании. Эви держалась как могла: сжимала в белую полосу губы, отводила в сторону покрасневшие глаза, нервно мяла в руках подол платья.

– Низай храбро сражался, – не выдержал Рин, нарушив тишину.

Женщина лишь покорно кивнула и сжалась в комочек, обхватив плечи руками.

– Беркеры подошли вплотную к вашему дому, если бы не он… вы были бы мертвы.

– Мы уже мертвы, – прошелестела Эви.

Рин вопросительно поднял бровь.

– Разве вы не видите… – Она закачалась на стуле взад-вперед. – Кто нас будет кормить… Нам едва хватает на жизнь… Дети еще слишком малы… У нас нет никого… Некому помочь… Что нам делать… ЧТО?! – Она схватилась за голову и изо всех сил стиснула зубы, подавляя рвущийся на волю крик боли и отчаяния.

– Мамочка… – В комнату зашла малышка, таща за собой любимицу-куклу. – Мамочка… Я не могу уснуть.

Эви тяжело вздохнула, вытерла рукавом глаза и нацепила на лицо улыбку.

– Пойдем, солнышко, сейчас я тебя поцелую, и сон обязательно придет.

– Ласкажи мне сказку, – послышалось уже за дверью.

– Какую, милая?

– Пла тлех блатьев.

Рин тяжело нахмурился, крепко сжал кулаки и уставился в пустую кружку из-под чая.

– Про Мудрость, Могущество и Милосердие? Милая, ты же ее наизусть знаешь. – В голосе Эви слышалась нежность, смешанная с грустью.

– Все лавно!

– Ну хорошо, слушай. Давным-давно…

Жили-были три брата. Родители их давно померли, оставив скудное наследство: дом и небольшой клочок земли, который приносил какой-никакой, да урожай. Жили братья бедно, но дружно. Один хозяйство и огород вел, другой на охоту ходил, третий на базар плоды их труда свозил. И так, кто знает, продолжалось бы до сих пор, если бы не пошли они однажды в лес. Настигла их буря страшная, и, чтобы укрыться от нее, нашли они пещеру, а в ней – лаз. Старший брат, как самый мудрый, настаивал туда не соваться: а ну как на другом конце тоннеля их поджидает страшное чудовище? Средний брат, смельчак и задира, предложил спуститься вниз и исследовать глубины земли: а вдруг там сокровища несметные обнаружатся? Решение оставалось за третьим. Но он побаивался гнева среднего и не осмелился вступить с ним в спор, поэтому поддержал его стремление изучить лаз.

Долго шли они по тоннелю, пока не погасли у них факелы. Старший хотел было приказать остальным возвращаться, как вдруг вдалеке они увидели огонь. Приблизившись, разглядели, что вовсе не огонь это был. Посреди огромной пещеры сидел Аразиэль, могущественный демон, а обе его ноги и хвост, пылающие желтым огнем, сковывали водяные цепи.

Братья сначала испугались, а потом поняли, что, пока демона сдерживают цепи, он не опасен. А между тем Аразиэль заговорил с ними. Его сладкие речи проникали глубоко в сердце и захватывали саму душу. В обмен на свою свободу он предложил братьям загадать по одному желанию. Он мог осуществить любое, ведь власть демона была безгранична. Не выдержали братья искушения. Точнее, поддались соблазну лишь двое из них – младший же решил обмануть демона и не загадывать своего желания: двух на их семью будет вполне достаточно, а Аразиэль останется скованным последней цепью и никогда не получит свободу.

Первым загадал желание старший. Он, как самый умный из всех троих, пожелал стать самым мудрым из всех людей. Чтобы слава о нем разлетелась по всему миру.

Пала первая водяная цепь. Аразиэль усмехнулся, взмахнул рукой и громогласно произнес:

– Отныне ты владеешь мудростью всех мудрецов умерших, живущих и еще не рожденных. Но взамен я лишаю тебя зрения, ибо человеческие глаза лишь мешают видеть Истину.

Старший брат, названный отныне Мудростью, поклонился Аразиэлю: теперь, когда он овладел знаниями всех мудрейших, глаза ему и правда оказались не нужны.

Средний брат возжелал могущества: он всегда жаждал повелевать людьми, сражаться на поле брани и распоряжаться жизнями других.

Вторая цепь упала с демона, и он произнес:

– Отныне ты обладаешь могуществом, которое не знал до тебя никто из умерших, ныне живущих и еще не рожденных. Но взамен я лишаю тебя сердца, ибо истинное могущество не знает слабости сострадания.

Поклонился Аразиэлю средний брат. Невероятная сила разлилась по его телу, жажда власти и крови закипела в жилах, и, лишившись сердца, он почувствовал себя свободным от всего, даже от кровного родства. Выхватив из-за пазухи охотничий нож, Могущество хладнокровно вонзил его в Мудрость и, усмехнувшись, покинул пещеру.

Младший брат, обливаясь слезами, кинулся к умирающему, принялся его трясти, пытаясь вдохнуть в него жизнь.

Тогда Аразиэль холодно произнес:

– Ты думал обмануть меня, но ничего не вышло. Теперь тебе решать: спасти брата и освободить меня либо оставить на цепи, но лишиться самого родного человека.

И несчастный брат загадал последнее, третье желание. Чтобы спасти близкого, он пожелал стать целителем, способным излечить от любого, даже самого страшного, недуга.

Скинув цепи, Аразиэль рассмеялся:

– Отныне ты владеешь милосердием, которое не знал до тебя никто из умерших, ныне живущих и еще не рожденных. Но взамен я лишу тебя человеческих чувств, будь то любовь или же ненависть: ничто личное не должно трогать целителя и мешать ему делать свое дело.

Милосердие склонился над Мудростью и излечил его раны одним лишь прикосновением руки.

В комнате воцарилась тишина, пока детский голосок не нарушил ее:

– А что дальше?

– Аразиэль ушел в мир демонов, а Мудрость, Могущество и Милосердие – в мир людей.

– Мне его жалко…

– Кого, милая?

– Милоселдие.

– Отчего же?

– Я люблю тебя, мамочка. И Папочку. И блатьев. А он никого не любит…

– Спи, сладкая, это всего лишь сказка…

Больной метался по подушке, сжигаемый жутким жаром: глаза его ввалились, сухие, почерневшие губы едва шевелились, из горла доносились тихие сипящие звуки. Рин еще несколько минут простоял возле него, погруженный в собственные мысли, а потом крикнул:

– Хозяйка, неси воду. И побольше.

Неужели конец…

Эви всхлипнула, пытаясь унять дрожь в руках, чтобы не уронить корыто. Она осторожно зашла в комнату и застыла у кровати. Странный гость сосредоточенно рассматривал раненого и, не отрывая от него взгляда, сказал:

– Рядом со мной поставь и отойди.

Женщина повиновалась, чувствуя, что ее услуги понадобились вовсе не для посмертного омовения. Но тут же прогнала искорку надежды: столь горького разочарования она бы не вынесла.

Рин скинул рубашку, положил ладони на уродливую, гноящуюся рану и закрыл глаза. Какое-то время он просто стоял, глубоко и ровно дыша, как вдруг руки его задрожали, из-под пальцев заструился золотистый свет. Лучи окутали рану, и гнойная корка задымилась, словно опаленная огнем.

Эви тихо вскрикнула, но с места сдвинуться не смогла: невидимая сила удерживала ее, не давая сделать ни шага.

Яркое свечение проникло в тело Низая. Медленно, борясь с могильным ядом, оно разливалось по венам, сжигая на своем пути черноту.

Рин хрипло выдохнул, стиснул зубы. По лицу заструился пот, мышцы вздулись, словно ему приходилось тащить невыносимо тяжелый груз. Золотистые лучи распространялись по телу, пока не достигли наконец лица. Теперь Низай выглядел почти здоровым человеком: губы порозовели, кожа также приобрела естественный оттенок.

Вот только лекарь и больной поменялись местами: Рин тяжело дышал, волосы мокрыми сосульками налипли на лицо, губы посинели. Но он ни на миг не отрывал ладоней от места укуса. Рана, подобно беркеру, сопротивлялась, не желала сдаваться. Пульсировала, источала зловоние и черный дым, который, свиваясь в спираль, полз по рукам целителя вверх.

Эви подумала, что невозможно выиграть в этой схватке и что сейчас на кону стоит не только жизнь ее мужа. Рин рухнул на одно колено, упрямо борясь со скверной. Свечение, льющееся из его рук, покраснело, а на его груди вдруг проявился необычный знак. Кровавая руна. Она вспыхнула нестерпимо ярко, Эви зажмурилась, услышала громкий всплеск и яростное шипение.

Когда все стихло, женщина приоткрыла глаза и застыла, пораженная увиденным. Рин стоял на коленях, погрузив руки в корыто. Вместо воды там плескалась черная густая жижа. Руна на груди целителя исчезла, оставив после себя розоватый, чуть светящийся след.

Эви бросилась к кровати и склонилась над мужем, удивленно разглядывая затянувшуюся рану.

– Не бойся. – Тихий голос заставил ее вздрогнуть. – Теперь он здоров.

– Как… Кто вы…

– Уверен, ты не захочешь этого знать.

Рин с трудом поднялся, сделал несколько шагов в сторону двери. Пошатнулся и схватился за спинку кровати.

– Вам нужно прилечь, я помогу.

– Нет. – Он тряхнул головой и выпрямился, собрав последние силы. – Я сам. Ты только воду из корыта вокруг дома пролей. Ни один беркер в дом не пролезет.

Он добрел до очага, лег прямо возле него на шкуру и, проваливаясь в сон, произнес:

– Не давай огню угаснуть.

Женщина тяжело опустилась на стул, сжала виски руками. То, что она увидела, не укладывалось в голове. Кто он, этот таинственный лекарь? Откуда у него такая сила? И кровавая руна на груди… «Ты не захочешь этого знать», – вертелось в мозгу. Да, она не хотела, потому что боялась… Боялась, что знает ответ на свой вопрос. Но ведь еще час назад ее муж находился при смерти, а теперь здоров…

– Милоселдие спас папочку? – Неугомонная малышка прошлепала босыми ножками к камину, присела и поцеловала Рина в щеку.

– Что ты, маленькая, я же говорила… Ты почему не спишь? А ну, марш в кровать!

– Ну мамуля!

– Я сказала!

– Холосо… – Девочка подложила под руку целителя свою куколку и побежала к себе.

Эви подкинула дров в очаг, подхватила корыто с черной жижей и вышла на улицу.

Глава 2

Хэйндсел

10 лет назад

– Рин! Слезай, а то все пропустишь! – Вихрастый паренек нетерпеливо дернул за ногу другого. Тот сидел на заборе и не отрываясь смотрел куда-то завороженным, полным восхищения взглядом, пропуская мимо ушей настойчивые увещевания друга.

– Рин! Да куда ты уставился?

Никакой реакции.

– Эйдерин!

Если спросить у любого мальчишки, проживающего в нижнем городе, чего больше на свете ненавидит Рин, то каждый без запинки ответит: собственное полное имя. Смельчаки, которые решались проверить, так ли это, возвращались домой в синяках и побоях и надолго усваивали урок. Кнуд как лучший друг знал, в чем причина этой жгучей ненависти, и в любой другой ситуации ни за что бы не использовал подобное обращение. Но не сегодня.

Рин дернулся, как от пощечины, и уставился вниз.

– Опоздаем, – нажимал друг.

– Ты… Да ты… – задохнулся от возмущения он.

– Ты же сам хотел увидеть Его. – Кнуд специально сделал ударение на последнем слове.

Аргумент был весомый, так что мальчишка сменил гнев на милость и уже хотел было спрыгнуть, как зацепился штаниной за расщепленную доску и, вскрикнув, неуклюже грохнулся вниз. Кряхтя, поднялся и зло процедил:

– Рухх подери!

– Ну ты и растяпа, – цокнул языком Кнуд. – Больно?

Из большой ссадины на ладони сочилась кровь, но Рин не обратил на нее никакого внимания, расстроенно разглядывая порванные на коленях штаны.

– Совсем новые…

– Теперь мы точно опоздаем.

– Успеем, если поторопимся.

Он вытер кровь пучком травы, отряхнулся и заковылял следом за другом.

Народ медленно стекался к центральной площади. Каждый год на праздник длинных теней в их городе проводилась ярмарка. В Хэйндсел съезжались торговцы, бродячие артисты, колдуны и предсказатели. Но этот праздник должен был стать особенным. Ходили слухи, что именно сегодня прибудет один из носителей кровавой руны огненного демона, о подвигах и деяниях которых вот уже не один век складывались песни и легенды. Точно приедет он или нет, никто не знал, но пропустить столь громкое событие мог только полный болван или такой фанатичный служитель Нелл, как Гюнхэл, отчим Рина.

– Запомни, Эйдерин, – любил повторять он, – твоя жалкая душонка принадлежит нашей милосердной богине, и землю ты топчешь только благодаря ее воле. Одной ей ведомо, ради чего ты все еще ешь, спишь и болтаешься у меня под ногами.

Рин действительно не понимал, почему и ради чего все еще жив, ходит и дышит. Ведь всякий раз, когда он попадался пьяному отчиму на глаза, ему не оставалось ничего иного, кроме как просить у Великой Нелл сил перенести все обрушившиеся на него удары плетью и выжить. Порол отчим сильно, жестоко, со знанием дела.

По злой иронии судьбы Гюнхэл был лекарем. Лучшим во всем нижнем городе, где среди грязи и нищеты зараза цвела как плесень на сыре, который большинство его жителей видело лишь на лавочных прилавках. Но его, бездушного человека, интересовали лишь монеты, которые он получал за вырванный зуб, отрезанную конечность или же за пойло неопределенного цвета, якобы лечащего от лихорадки. Возможно, именно благодаря Нелл Рину до сих пор удавалось выжить? Кто знает? Конечно, он запросто мог избежать плетки: улизнуть на улицу и пересидеть «опасные моменты» в надежном укрытии. Если бы не одно «но». Вошедшему во вкус крови Гюнхэлу уже было все равно, кого бить, и тогда под удар могли попасть его младшие сестренка, братишка или мама. Этого Рин допустить не мог. Поэтому, валяясь в кровати после очередной порки, молил не о смерти (хотя в те минуты и желал ее как никто другой), а именно о том, чтобы выжить, защитить самых близких людей.

Сейчас, шагая по запыленной улице Хэйндсела, мальчик даже представить не мог, какое бы изощренное наказание устроил его «благочестивый» отчим, узнай он о том, что его пасынок нарушил приказ держаться от вероотступника за сто акренов. И если его поймают во время представления, то за жизнь придется бороться всеми силами. Но упустить такой шанс… Да ни за что на свете!

– Сильно влетит, если старикан заметит твое отсутствие? – Кнуд словно мысли читал.

– Ему не до того, – передернул плечами Рин, демонстрируя свое равнодушие, хотя по спине и пробежал холодок. – У него операция сегодня. Ногу будет отрезать.

– Ого… Неужто старому Виллему?

– Да… Видел бы ты его: нога такая черная, опухшая – вот-вот червяки выползут.

Кнуд скривился: Рин очень часто сгущал краски, описывая тот или иной недуг, но он никак не мог к этому привыкнуть.

– Так на что ты там, сидя на заборе, пялился? – решил сменить тему паренек.

Рин нахмурился, отвернулся.

– Да ладно тебе, я никому не скажу, обещаю.

Они шли по узкой мостовой, по обеим сторонам которой нависали посеревшие от грязи и пыли двухэтажные дома, практически сливавшиеся с ползущими по небу свинцовыми тучами, готовыми пролиться на землю тяжелым дождем.

– А может, – хитро улыбнулся Кнуд, – не «на что», а «на кого»?

По щекам Рина разлился румянец, и он смущенно кашлянул.

– Да хорош уже, давай, колись! – хлопнул его по плечу друг.

Мальчишки уже подошли к концу улицы, ведущей на шумную центральную площадь, как из переулка выскользнула девушка в шелковой шали небесно-голубого цвета. Длинные, почти по пояс, пшеничные волосы развевались на ветру, ярко-синие глаза восторженно сияли. Она грациозно скользила в плотном потоке людей и вскоре скрылась из виду.

Рин застыл посреди улицы, провожая красавицу мечтательным взглядом.

– Нет… Ты… – растерянно пробормотал Кнуд, заметив реакцию друга. – Даже не думай!

– О чем?

– О ней! Об Авейле!

– Я и не думал. – Рин тут же уставился в землю и ускорил шаг. Почти побежал.

– Она же дочка пекаря! – торопливо продолжил друг. – Ты в своем уме? Хочешь работу потерять? Думаешь, ее отец позволит таким, как ты, полотерам хоть на акрен приблизиться к ней?! Даже если твой отчим варит для него Рухх знает какие зелья?

– Ничего я не думаю! – буркнул Рин и оставшийся отрезок пути провел в угрюмом молчании.

Улица привела их к центральной площади. Обычно пустующая, широкая и просторная, сегодня она показалась ребятам необыкновенно маленькой, неспособной уместить всех, кто приехал на праздник. Раскрыв рты, они протискивались между рядов торговцев, раскинутых шатров артистов и предсказателей, завороженно наблюдали, как ловко опускают острые клинки в горло шпагоглотатели, как быстро подкидывают в воздух тарелки и мечи жонглеры, как меряются силами самые отважные зеваки с могучими борцами. Но больше всего народу столпилось возле внушительных размеров сцены: представление только начиналось, и, судя по странному рисунку, золотом начертанном на пурпурном занавесе, именно тут надлежало выступить носителю руны.

Ребята, получив по пути несколько пинков и подзатыльников, с трудом протиснулись сквозь толпу зрителей. И вовремя: заиграла музыка, люди притихли, ожидая появления самого загадочного в мире человека – сына демона.

Наконец занавес заколыхался, открылся, явив народу… темно-бардовый бархатный плащ. Он висел в паре тайлов от земли, и полы его трепетали от небольшого ветерка. Затем под удивленный ропот толпы плащ медленно проплыл к середине сцены и остановился. Раздался громкий хлопок, площадку накрыл белый дым. Народ ахнул, неотрывно следя за тем, как в плаще постепенно материализуется человек. Вот появилась его голова: с длинными седыми волосами, лохматыми клокастыми бровями, крючковатым носом, упрямо сжатыми губами. Затем проявились его руки в черных кожаных перчатках, а в завершении ноги в башмаках такого же цвета. Мужчина сделал шаг к краю сцены и театрально поклонился. Толпа взорвалась аплодисментами.

Кнуд тоже громко захлопал в ладоши, а вот Рин не знал, что и думать. Безусловно, столь необычный выход к зрителям поражал воображение, но выходило, что этот человек в плаще ничем не отличался от балаганных артистов, а ведь он великий маг… Или нет?

– Добрый вечер, жители Хэйндсела. – Его мягкий, глубокий голос растекался тягучим медом. – Я очень… Очень рад стоять сегодня здесь, перед вами. Как известно, нас, сынов Аразиэля, боятся, уважают. Но, увы, не любят.

Среди зрителей раздались смешки.

– Да-да. Можно ли любить того, кто никогда не ответит тем же? – Он широко раскинул руки и теперь стал похож на огромную летучую мышь. – То, о чем твердит молва, – истинная правда. Настоящий маг лишен чувств, ибо они мешают ему творить то, что назначено высшей силой.

– А как же с бабами-то крутить? – выкрикнул кто-то.

– Крутить можно сколько угодно, – усмехнулся тот, – в этом деле чувства только мешают.

– И то верно, – расхохотались в толпе.

– Но вы спросите, зачем я здесь? – Он таинственно приложил палец к губам, призывая к молчанию. – Я здесь с очень важной миссией. Дело в том, что мне нужен преемник.

Гробовая тишина воцарилась в толпе, люди не сводили с мага взора, внимая каждому его слову.

– Тот, кто сегодня пройдет испытание, будет принят мною в ученики. И впоследствии получит руну Аразиэля.

– Вот это круто! – Кнуд пнул друга в бок. – Обладать силой демона! Ты как? Будешь участвовать?

Но Рин лишь молча тряхнул головой.

– Итак, – снова заговорил маг. – Я представляю Дом Милосердия. Наряду с Домами Могущества и Мудрости мы пользуется заслуженным уважением. Тот, кто пройдет мое обучение, получит власть над болезнями. Он сможет исцелить любого… Понимаете? Любого страждущего.

– Так уж и любого? – недоверчиво выкрикнула женщина, стоящая неподалеку от сцены. – Мой сын ослеп пять зим назад. Сможешь ли ты помочь ему?

– Именно поэтому я здесь, – мягко заверил ее маг. – Веди своего сына сюда! А тот, кто хочет стать моим учеником, пусть внимательно следит за моими действиями. Если он определит, как именно мне удастся изгнать болезнь, я с радостью разделю с ним свои знания. Откройтесь магии и поймите ее природу.

На сцену в сопровождении матери поднялся худенький изможденный мальчик лет шестнадцати – ровесник Рина. Он то и дело спотыкался и беспомощно шарил впереди себя руками в поисках опоры. При сценическом освещении стали заметны и бельма на обоих глазах.

Врачеватель подошел к больному, стянул перчатку, положил руку ему на лоб и стал нашептывать что-то едва слышное. Несколько человек едва не залезли на сцену, чтобы расслышать слова заклинания, но тут же были отогнаны охранниками. Из-под ладони целителя выбилось слабое свечение, он заговорил громче, на каком-то странном языке. Свет стал ярче, а потом вдруг погас. Маг отвел руку, и мальчик открыл глаза. Ярко-синие. Совершенно здоровые. Мать вскрикнула, кинулась обнимать свое чадо, а потом рухнула на колени, покрывая поцелуями подол багрового плаща благодетеля. Толпа загремела, заулюлюкала. Такого здесь не видел никто и никогда. Тут же послышались крики: «Исцели меня… моего отца… моего ребенка». Они смешались в единый вой, требование, зов о помощи.

Больных он выбирал сам: поставил на ноги немощного старика, избавил от горба молодого парня-калеку, заверил не первой свежести девицу, что она наконец-то сможет зачать дитя, срастил кости в переломанной руке, снял жар у ребенка. Лечил, пока силы его не иссякли. Наконец, утерев со лба пот, он устало поклонился и заявил:

– Теперь я жду будущих учеников в своем шатре. – После чего удалился, оставив за собой молящие, негодующие крики тех, кто не успел получить желаемое избавление от недугов.

– Обалдеть! – Кнуд захлебывался от восторга. – Ты видел? Ты чувствовал? У меня прям волосы на затылке шевелились!

Ничего подобного Рин не ощутил, но согласно кивнул. Уже стемнело, и отчим наверняка закончил с операцией. Следовало торопиться домой, но Кнуд уже тащил его за руку к шатру, возле которого выстроилась внушительная очередь из желающих поступить в услужение к целителю. Двигалась она довольно быстро: пока что никому не удавалось завладеть вниманием мага дольше нескольких минут.

– Я знаю точно, у меня получится! – Кнуд нетерпеливо переминался с ноги на ногу, ожидая своего череда пройти внутрь.

– И что ты ему скажешь? – иронично улыбнулся Рин.

– Ну… отвечу на его вопрос. Я точно знаю, как он вылечил всех этих бедняг.

– И как же?

Кнуд наклонился и тихо шепнул на ухо:

– Его тело – всего лишь инструмент в руках демона. Поэтому целители и не чувствуют ничего. Они – куклы Аразиэля.

Рин едва не рассмеялся, но не хотел расстраивать друга. Сам-то он не лучше: у Кнуда есть хоть какая-то мысль, а вот у него самого… Не чувствовал он ничего во время представления. Более того, к концу, разочарованный, он даже заскучал…

– Ну, пожелай мне удачи! – Кнуд юркнул в шатер. Пробыл он там чуть дольше остальных. Рин даже подумал, что у него получилось, но тот вышел грустный. Отрицательно мотнул головой и тяжело вздохнул. Однако тут же взял себя в руки и подтолкнул его ко входу:

– Твоя очередь.

– Может, не стоит?

– Давай-давай! Что ты как девчонка мнешься!

Рин только фыркнул и решительно переступил порог шатра.

Внутри царил полумрак, так что он не сразу смог рассмотреть обстановку. Да и запах был таким удушающим, что голова немного закружилась, а к горлу подкатил комок тошноты. Он хорошо знал, чем пахло: отчим часто зажигал в приемной стебли засушенной морт-травы, отбивая таким образом смердящие «ароматы» гниющей плоти, гноя, черной крови, которые со временем пропитали стены их лачуги.

Целитель сидел в высоком кресле в дальнем углу шатра, и заметить его сразу было трудновато.

– Как тебя зовут? – Голос его звучал устало и слегка раздраженно.

– Рин.

– Эйдерин, значит.

Сначала запах, а теперь еще и полное имя… Все, что он так ненавидел из-за отчима… И зачем он сюда пришел? Разве что только высказать всю правду в лицо.

– Я – Рин, – поправил его он. – А вот вы никакой не лекарь.

Маг насторожился и подался вперед, с интересом разглядывая дерзкого гостя.

– Все эти люди, которые исцелились, на самом деле не были больными. Вы зародили напрасную надежду в тех, кто искал помощи. Водили за нос тех, кто поверил, что может стать учеником великого мага. Мне жаль потраченного времени, а еще больше жаль своего друга, который так восхищался вашим волшебством.

После некоторого молчания маг заговорил. Тихо и, как показалось Рину, удивленно.

– Сотни, тысячи человек стояли на твоем месте, мальчик. Но ни один из них не имел наглости заявить, что я не обладаю теми способностями, о которых заявляю.

– Я…

– Так почему ты так решил?

– Н-не знаю… – замешкался Рин. – Я, пожалуй, пойду.

– Сперва ответь на вопрос.

– Выступление с самого начала выглядело слишком наигранным. Оно больше походило на цирковое представление. А дальше… Когда на помост стали выходить больные… Не знаю, мне сложно объяснить, но эти люди, которых вы вызывали, ничем не болели.

Маг закашлялся, и это кряхтенье постепенно превратилось в смех. Он поднялся с кресла, подошел к пареньку, наклонился и заглянул ему прямо в глаза. От этого колючего, пронзительного взора стало не по себе. Рин внутренне поежился, но взгляда не отвел.

– А ты смелый малый. Знаешь, желающие пойти ко мне в ученики предложили сегодня столько вариантов, каким образом вылечить недуг, что запиши я все – хватило бы на целую библиотеку. Их беда в том, что я действительно ничего не делал.

Рин ошарашенно выдохнул:

– Так это правда? То, что я сказал?

– И да и нет. Все представленные больные действительно здоровы как быки и переживут еще нас с тобой вместе взятых. Я не обладаю руной, но тоже кое-что умею.

Он взял Рина за руку и перевернул ее ладонью вверх. Ссадина после падения с забора нехорошо воспалилась и сильно дергала. Маг положил свою ладонь сверху, и из нее вдруг полилось тепло. Оно окутало руку, забирая боль, затягивая рану. Вскоре на этом месте не осталось ни царапины.

– Но… как? – Рин недоверчиво крутил ладонь и так и эдак.

– Для принятия руны нужен ум и невероятная отвага. Ты единственный, кто не побоялся дать правильный ответ. Единственный, кто следил за моими действиями сердцем, а не корыстью. Для того чтобы найти способного ученика, мне пришлось пойти на эту, не спорю, грязную уловку. Но только так можно отличить обычный камень от истинного бриллианта. Я, Эйвон Коул из Дома Целителей, готов взять тебя в ученики и обучить всему, что знаю.

– Простите, но я не могу. – Мальчик двинулся к выходу.

– Зачем же ты пришел сюда?

– Мне не нужно было… Мой отчим, он…

– Я пробуду здесь какое-то время, подумай над моим предложением.

Рин выскочил из шатра.

– Ну как? Почему так долго? Он тебя взял? – тут же засыпал вопросами Кнуд.

– Нет, – резко ответил Рин и побежал прочь.

Он спешил домой, а в голове крутились слова лекаря. Подумать только, он прошел испытание! Единственный из многих, кто пытался… А ведь в шатре, когда Коул залечил ему рану, он почувствовал то, что нельзя описать словами. Может, у него правда талант? Эх, принять бы предложение, уехать отсюда и никогда больше не видеть ненавистную рожу Гюнхэла… Но бросить маму? Ани с Дааном? Оставить их одних? Он не мог так поступить. Ни за что на свете.

Родного отца Рин потерял очень рано. Но очень хорошо помнил его гулкий раскатистый смех, густую бороду, которая всегда щекотала щеки. И еще тот день, когда его не стало. Помнил моросящий дождь, холод, белое, будто окаменевшее лицо матери. Погребальный костер, языки пламени, пожирающие тело того, кто еще недавно крепко его обнимал и подбрасывал высоко-высоко в воздух.

Мама рассказывала, что отец сорвался с уступа, когда пытался догнать отбившуюся от отары овцу. Лучше бы они остались без одной овцы, чем, в итоге, лишились всего: дом и скот отобрали за долги, и вдова с малышом вынуждены были переехать в город, к двоюродной тетке. Она же в скором времени и сосватала мать этому выродку, Гюнхэлу. Деваться было некуда… Да и сейчас ничего не изменилось. Куда идти? Ни денег (отчим все держит при себе), ни родственников, у которых можно было бы укрыться. К тому же Даан еще слишком маленький да болезный. Гюнхэл ему особый отвар готовит: говорит, без него малыш умереть может. Так это или нет – проверить никто из них не решился.

Но в настоящий момент проблема стояла куда более серьезная. Нога старика Виллема. Если все прошло успешно, то отчим, наверное, уже пьяный и спит. Это хорошо. Если же неудачно… То он наверняка пьян и наверняка не спит. Когда кто-то испускал дух на его кушетке, он надирался сильнее обычного. К тому же подмешивал себе в пойло какие-то травы, из-за которых терял сон, становился невероятно сильным, буйным и вымещал злобу на других. В такие вечера на глаза ему лучше было не попадаться.

Проходя мимо дома Виллема, Рин притормозил и заглянул в окно: покойный со сложенными на груди руками лежал на кровати, возле него горела свеча, а его вдова, закутавшаяся в платок, читала молитву милосердной Нелл… Плохо дело…

Чем ближе он подходил к дому, тем беспокойнее билось его сердце. Зря своих оставил, зря вообще потащился на ярмарку. Ведь знал же, что Гюнхэл может надраться до беспамятства и кулаки распустить! Приглушенные крики только подтвердили его опасения. Рин взлетел на крыльцо, дернул дверь и вломился внутрь. Отчим стоял пошатываясь посреди комнаты, широко расставив ноги. В самый угол, закрыв собой детей, забилась мама. По правой стороне ее лица растекался багровый синяк, глаз заплыл, распухшие губы были разбиты в кровь. Она загнанно и беспомощно смотрела на мужа, тихо умоляя его не трогать их.

Скотина! Никого не пожалел, даже Даана! На лбу малыша виднелась ссадина, а в широко раскрытых глазенках читался такой ужас, что сердце сжалось. В висках застучало от вспыхнувшей ярости, дикая злоба сдавила дыхание, глаза застлала пелена. Глухо рыкнув, Рин схватил первое, что попалось попалось под руку – стул, – и со всей силы обрушил его на отчима. Удар пришелся в бок. Гюнхэл дико взвыл и завалился на одно колено. Рин тут же ударил снова, метя в череп, но отчим увернулся, подставив плечо, перехватил руку нападавшего и вывернул ее. Разломанный стул грохнулся на пол.

– А вот и ты, – осклабился он, обдав пасынка кислым запахом выпивки.

Не обращая внимания на боль в плече, Рин извернулся, лягнул что есть мочи Гюнхэла в живот. Тот охнул, согнулся, но пальцев не разжал. Выпрямился и с нечеловеческой силой швырнул мальчишку к стене. Рин едва успел выставить руки, чтобы смягчить удар, как отчим вцепился в его шею и крепко приложил лбом о стоящий рядом шкаф. В глазах потемнело. Рин попытался высвободиться, но удар коленом под дых вышиб из легких воздух. От следующего удара внутри что-то хрустнуло, разлившись по телу адовым огнем. Мальчик скрючился и сжался в комок, пытаясь хоть как-то выдержать удары.

– Безбожник! – Гюнхэл с размаху пнул его ногой.

– Прекрати! Ты убьешь его! – На руке отчима повисла мать, но он грубо отшвырнул ее прочь.

– Ты… защищаешь это отродье?! Неверного ублюдка?!

– Пожалуйста…

Рыдания матери доносились откуда-то издалека, Рин тонул в море боли, захлебывался огнем, но все еще держался, цепляясь за жизнь как никогда прежде. Попробовал разлепить веки – перед ним мутнело лицо Гюнхэла.

– Думал, я не узнаю?! Ты ходил к нему! К приспешнику демона! Ты отступился от Нелл! Грязный выродок! Чтоб ты сдох!

От следующего удара внутри снова хрустнуло, и темнота наконец-то увлекла его за собой.

Глава 3

Эйвон Коул очень дурно спал. За долгие месяцы путешествия он почти привык к жесткой походной подстилке, сырости и холоду северных земель, хотя боли в спине напоминали о себе все чаще и чаще. Переезжая из города в город, он почти смирился с отсутствием элитного вина, горячих ванн и дорогих шлюх. Недавно ко всем прочим неприятностям добавились еще и кошмары. Сначала обрывочные, бессвязные, они оставляли лишь дурное послевкусие по утрам. Но сегодня Эйвон Коул проснулся в холодном поту, дрожащий, с сердцем, колотящимся где-то в районе горла. Его сны обрели форму, такую ужасающую, что заставили выбраться из постели, укутаться в халат и набить трубку самым крепким табаком, какой у него имелся.

Впереди простиралась выжженная земля, покрытая горами человеческих трупов. Сухой, горячий ветер кидал в лицо пепел, нес тяжелый смрад от гниющих на поле брани тел. Повсюду сновали жуткие голодные твари, выискивая тех несчастных, кто уцелел. Они с громким чавканьем драли плоть, глодали кости, шумно дрались из-за добычи. Но не трогали одного человека. Он стоял среди этого хаоса безоружный, безмолвный. Коул не видел его лица – только широкую спину в багровых доспехах да светлые волосы. Твари обходили его стороной: казалось, они его просто не замечали. И неизвестно, что пугало больше: монстры, грызущие людские останки, или же этот одинокий воин, спокойно разглядывающий сверкающий, изрыгающий из земных недр алые искры Разлом.

Маг делал затяжки одну за другой, пуская кольца седого дыма. Понемногу кошмар рассеялся. Разлом… Что за чушь… Многие тысячелетия земля спит ровным, спокойным сном. Дом Мудрецов внимательно следит за тем, чтобы подземные твари не прорвались на поверхность, запечатывает малейшие трещины – по крайней мере, так должно быть… Коул нахмурился, отгоняя нехорошее предчувствие. Этот человек из кошмара… Кто он? Встречался ли он ему в реальном мире? Как толковать увиденное: как глупую выдумку или же как настоящее предупреждение?

Его размышления прервали шум и крики, доносившиеся с улицы. Он выглянул из шатра и увидел, как охранники пытались отогнать мальчишку. Тот ловко уворачивался от цепких рук, не прекращая выкрикивать:

– Пустите! Мне очень-очень к нему надо!

– Проваливай, покуда не всыпал тебе! – рычал неуклюжий телохранитель, пытаясь схватить юркого мальца.

– Пожалуйста!

– Что здесь происходит? – гневно воскликнул Коул.

– Ничего особенного, мисиер. Очередной оборванец помощи просит.

Мальчишка увидел целителя, рванул к нему, поскользнулся и грохнулся на землю.

– Помогите! Прошу!

Коул скользнул по нему равнодушным взглядом:

– Уберите его, и подальше. За что я вам плачу?

– Будет исполнено, мисиер.

Охранники скрутили паренька. Тот, пытаясь высвободиться, стал извиваться и кричать:

– Нет! Нет! Мой друг! Он же умрет! Пожалуйста! Рин умрет!

Целитель замер как громом пораженный.

– Рин? Ты сказал «Рин»?

– Да!

– Такой светловолосый мальчуган, вчера ко мне заходил?

– Да! Да!

– Отпустите его, – бросил Коул. – Ну-ка рассказывай, что стряслось.

Несколько минут спустя Эйвон Коул спешил в нижний город вслед за Кнудом (так представился малец), по пути выясняя подробности произошедшего. Дело выходило скверное: паренек-самородок, самый перспективный из всех, кто мог принять руну, находился сейчас одной ногой в могиле, жестоко избитый отчимом за… Что там тараторил паренек? «За неповиновение и отступничество от Благодетельной Нелл».

– Я зашел к ним сегодня утром, – сбивчиво рассказывал Кнуд, – а там мамка его вся опухшая… Синяки на лице… К нему даже не пустила. Грит, старикана разбужу еще… А он с похмелья похуже медведя-шатуна будет.

– Так как же ты понял, что твой друг в беде?

– Я в окно заглянул… а там…

– Ясно.

Они почти бежали, оскальзываясь на развороченной телегами дороге. Полы светлой лекарской мантии стали черными и мокрыми от грязи, в башмаках хлюпало – давно Эйвон Коул не забредал в такие глухие бедняцкие районы, еще и пешком. Наконец Кнуд остановился возле неприметной лачуги.

– Вот, —оперся он руками о колени, пытаясь отдышаться. – Здесь Рин живет.

Коул поднялся на крыльцо, постучал. Дверь скрипнула, и на улицу выглянула женщина: лицо в синяках и ссадинах, один глаз заплыл, губы разбиты. Прежде чем она успела что-то сказать, он произнес:

– Я – лекарь и пришел помочь вашему сыну.

Женщина отшатнулась, опасливо обернулась, после чего прошелестела:

– Уходите. Мы не нуждаемся…

– Нет, нуждаетесь. – Коул мягко отодвинул ее с пути. – Вам не о чем волноваться.

– Но… мой муж… – Женщина сонно моргнула, повинуясь успокаивающему заклинанию, который наложил на нее маг. – Если проснется…

– Где ваш сын?

Она прошла в дом, тихонечко приоткрыла дверь в дальнем углу. Коул оказался в тесной комнатушке, вся обстановка которой состояла из лежанки, небольшого столика и стоящего в стороне сундука. Целитель присел рядом с лежащим без сознания Рином и начал осмотр. Затем закрыл глаза, вытянул руки и провел ими над телом, от головы до ног, исследуя внутренние травмы.

За всю свою жизнь он повидал достаточно, чтобы сделать неутешительный вывод: мальчишка доживал свои последние часы. Целитель тяжело вздохнул и посмотрел на мать. Та стояла в дверном проеме, нервно кусая ногти.

– Ваш сын в очень тяжелом состоянии, – заключил он. – Сломаны правая рука и несколько ребер, повреждены внутренние органы, но самое главное – травма головы. Велик риск скопления крови под черепом, и…

– Это значит, нет надежды… – прошептала женщина и, побледнев, обессиленно сползла вдоль косяка на пол.

– Отчего ж?

– Мой муж – лекарь, кое в чем я научилась разбираться.

Голос ее дрогнул, крупные слезы покатились из глаз.

– О, Милосердная Нелл, за что же… За что…

– Обычному лекарю тут не справиться, согласен. Но я – необычный.

Глухие рыдания прервались. Мать взглянула на Эйвона. В ее молящих глазах блеснула робкая надежда.

– Вы можете помочь? Можете?

– Это будет непросто, и моих сил хватит только на то, чтобы убрать внутренние кровотечения. Но у него появится шанс выжить.

– Так вы тот самый… – Она осеклась и обернулась, опасаясь, что ее услышат. И шепотом добавила: – Сын Аразиэля?

– Не совсем. Но и от истины вы тоже недалеко.

– Но… мне нечем оплатить ваши услуги. К тому же, если Гюнхэл узнает, что Рина лечил приспешник демона, он его просто убьет.

– Так сделайте так, чтобы он не узнал. Не мне объяснять женщине, как запудрить мужу мозги. – Коул снова наклонился над больным и взял его за руку. – Мне понадобится вода. Чем быстрее мы проведем ритуал исцеления, тем лучше.

Мать не надо было просить дважды: через несколько минут она вернулась, принеся все необходимое.

Целитель встал на колени, простер руки над телом Рина и закачался, нашептывая под нос заклинание на незнакомом рычащем языке. С его ладоней посыпались золотистые искорки. Они разлетались, образовывая над больным своеобразный купол. От странного, завораживающего зрелища невозможно было отвести глаз. Голос Коула повысился, по поверхности купола прошла рябь, а затем все исчезло. Эйвон тут же опустил руки в корыто с водой.

– Это… все? – Мать мальчика смотрела на лекаря со смесью надежды и благоговейного ужаса.

– Теперь все зависит от него самого. Но ваш сын – парень сильный, должен выкарабкаться.

Он вытер руки о полотенце и поднялся, едва не стукнувшись макушкой о потолок.

– И что же… Как нам отплатить за вашу доброту?

– Я о многом не прошу: когда Рин поправится, мне нужно будет с ним увидеться, чтобы поговорить в последний раз перед тем, как я покину ваши земли. Ах да, – он остановился на пороге дома и обернулся, – впредь старайтесь, чтобы до подобного не доходило. В следующий раз меня не будет рядом.

Женщина растеряно кивнула, комкая в руках полотенце. Она так и стояла, провожая целителя взглядом, пока тот не скрылся из виду.

Рин медленно приходил в себя. Казалось, он выплывал из самых недр океана, из царства тишины в мир, полный странных протяжных звуков. Сначала ему показалось, что кто-то очень горько рыдает. Он даже подумал, что это мама вновь защищается от нападок отчима. Все, что случилось накануне, молнией полыхнуло в мозгу, перехватило дыхание, заставило дернуться в постели и тут же охнуть от боли: грудь сдавливали раскаленные тиски, по голове словно били молотами, даже рука – и та с трудом шевелилась, туго перевязанная бинтами. Сколько дней он пролежал без сознания? Что случилось с мамой? С Ани и Дааном? Эти вопросы разрывали сердце, но как получить на них ответы, если даже с кровати встать не можешь? Прислушавшись, Рин немного успокоился: то, что он принял за рыдание, оказалось всего лишь завыванием бури за окном. Ставни скрипели от сильного ветра, стекло отзывалось грустным звоном, а в очаге тихо потрескивали дрова: похоже, зима в этом году пришла намного раньше обычного. Вскоре он услышал и приглушенные разговоры, среди которых явственно различались голоса: мягкий мамин и хриплый отчима. Значит, все снова вошло в свое русло: Гюнхэл проспался и, как всегда, все забыл…

Рин уставился в окно, по которому ползли тонкие щупальца инея. Та драка с отчимом могла закончиться иначе. Получается, Милосердная Нелл – или кто бы то ни был – снова вытащила его из могилы. До следующей схватки…

Тихо скрипнула дверь. В комнату вошла мама, подкинула дров в печь, обернулась и радостно всплеснула руками:

– Сыночек! – Она бросилась к нему, принялась осторожно целовать щеки, лицо, руки. – Очнулся! О, Великая Нелл, я уж думала, что все кончено, что лекарь этот наврал…

– Все хорошо, мам, правда, —натянуто улыбнулся Рин, делая вид, что чувствует себя отлично и что ничего у него не болит. – Не переживай так.

– Да как же, – она смахнула накатившие слезы, – он сказал, что ты поправишься, но ты так долго спал… Я уж решила…

– Кто он? Гюнхэл?

– Да нет, что ты! – Она осеклась и испуганно обернулась, но, увидев, что в комнате больше никого нет, наклонилась и тихо прошептала сыну на ухо: – К тебе приходил тот самый. Целитель. Он тебя и вытащил из могилы.

Рин резко привстал, но скривился и тут же рухнул на подушки.

– Тихо-тихо, – зашептала мать, – тебе покой нужен.

– Что он тут забыл? Люди из высшего общества просто так не заходят к таким, как мы.

– Я не знаю, сынок… – Она задумчиво закусила губу. – Но взамен он просил лишь встречи с тобой, перед тем как покинет наши края. Думаю, тебе лучше знать почему.

Рин сделал вид, что не понимает, о чем она говорит, и быстро сменил тему:

– А как ты? Даан? Эта тварь сильно вас побила?

– Ох… С нами все хорошо: всего лишь пара синяков. Но я бы не хотела, чтобы ты так называл Гюнхэла.

– Мама, он тварь! – глухо процедил Рин. – Ублюдок. Не прощу его…

– Я и не прошу, но пожалуйста: он чуть не убил тебя, и в следующий раз…

– В следующий раз я убью его, – отрезал Рин.

– Ты не понимаешь, что говоришь, – расстроенно покачала головой мать. – Ладно, не время сейчас для разговоров. Отдыхай, набирайся сил.

Она вышла из комнаты, оставив сына в глубоких раздумьях.

Вновь нахлынули воспоминания того вечера… Мало того, что Гюнхэл набрался больше обычного и переборщил с травяными добавками в выпивку. Каким-то образом он узнал, что Рин ходил на представление, но откуда? Сам засечь он не мог, так как занимался стариком Виллемом. Значит, рассказал кто-то другой. Не Кнуд, конечно: другу он доверял, как себе.

И еще его терзал другой вопрос. Чем он так заинтересовал целителя, что тот не побрезговал прийти в нижний город, прямо на дом, вылечить его, да еще и от вознаграждения отказаться?

Хотя, чем именно заинтересовал, было понятно. Слова лекаря все еще крутились в памяти: «Готов взять в ученики и обучить всему, что знаю». Но, спрашивается, зачем? Неужели так сложно найти подходящего человека? Наверняка найдутся способные ученики, не в этом городе – так в другом. Почему именно он? Нищий неродовитый парень, единственный талант которого заключался в отличной мойке полов?

А если слова целителя правда, и он действительно хочет его обучить?.. Рин мечтательно улыбнулся. Хотелось бы помогать людям, но не так, как Гюнхэл. Он бы лечил по-настоящему, чтобы они не чувствовали этой боли, какую он испытывал сейчас… И, конечно же, стал бы великим лекарем, избавляя от недуга всех, независимо от богатства и положения в обществе. И начал бы с Даана. Если братишка выздоровеет, то они будут свободны от Гюнхэла и его странных элексиров. Смогут переехать в другое место, начать новую жизнь без ссор и побоев… А что, если попросить самого мага вылечить малыша? Тогда больше ничто их здесь не задерживало бы.

Он сам не заметил, как за размышлениями погрузился в глубокий сон.

Земля содрогалась от мощных ударов, стонала, изо всех сил сдерживая рвущиеся наружу полчища глубинных тварей. Земля трещала, сдаваясь адскому натиску. Никто на этом свете не мог оставить неминуемое: из Разлома выплеснулись реки жутких существ – монстров, изголодавшихся по живой крови и человеческой плоти. Они вырвались из провала, вгрызаясь в ряды тех, кто старался закрыть Разлом, кто всеми силами пытался остановить катастрофу. Твари прочищали путь своему хозяину…

Демон получил то, чего жаждал очень давно, – свободу. Он довольно взирал на страшное пиршество, и в его желтых глазах отражалось кровавое всепожирающее пламя…

Рин проснулся в холодном поту. Глубоко, насколько позволяли заживающие ребра, вдохнул, пытаясь восстановить дыхание, уселся в кровати и здоровой рукой зажег лампаду. Пальцы все еще дрожали, сердце бухало так, словно он без передышки бежал от дома до самой городской площади. Разлом… Твари… Демон и этот взгляд… Пронизывающий, обдающий жаром адового пламени…

Впервые за много лет Рин осенил себя защитным знаком Нелл. Слегка полегчало, и он снова улегся, но сон никак не шел. Стоило смежить веки, как тут же вспоминались эти демонические огненные глаза, заглядывающие в самую душу, пускающие дрожь по всему телу. Наконец усталость взяла свое, и он все-таки уснул – на этот раз без сновидений.

Проснулся Рин от ярких солнечных лучей, светящих прямо в лицо. Осторожно поднялся, выглянул в окно: буря миновала, оставив после себя белоснежные, сверкающие серебром сугробы. Во дворе Ани катала на санках Даана: на особо крутых виражах тот заходился заливистым, беззаботным смехом. Рин улыбнулся и облегченно вздохнул. Ночь прошла, а с ней и кошмар. Наверное, он просто засиделся дома, вот и снится всякая чушь. Выйдя в прихожую, прислушался к звукам, доносящимся из приемной отчима. Там шел осмотр, а значит, можно погулять, минуя допрос Гюнхэла.

Но только он влез в сапоги, как входная дверь отворилась, и в дом вместе с порывом морозного ветра вошла его мать. В покрасневших от холода руках она сжимала таз, в котором относила сушиться выстиранное белье. Увидев сына, она удивленно воскликнула:

– Куда это ты собрался? Тебе еще рано вставать!

– Со мной все хорошо, мам, – непринужденно улыбнулся Рин, снимая с вешалки тулуп и шапку. – Вечно мне лежать, что ли?

– Да как же ты…

– Я просто немного пройдусь, хорошо?

– А ты точно хорошо себя чувствуешь? Вон бледный какой.

– Все отлично. – Он чмокнул мать в щеку и поспешил выйти во двор.

Свежий воздух вскружил голову, и Рин немного постоял на ступенях, подставляя лицо колючему ветру и яркому солнцу.

– Братишка! —подбежала к нему Ани. – Как же я рада, что с тобой все в порядке!

Он поцеловал сестру в щеку, наклонился и потрепал за плечо Даана.

– А куда ты собрался?

– Да хочу в центр прогуляться: устал лежать уже.

– Слушай, – заговорщически прошептала Ани, – я нашла то, что мы искали. Лавка прямо на углу площади. Очень красивый кулон! Серебряный листик с камешком в виде капли росы. Он ей точно понравится!

– Отлично, гляну на него, раз туда иду.

– Дороговато, конечно, – вздохнула Ани, – но у нас еще есть время подкопить денег.

– У нас все получится, не переживай.

Он подмигнул ей, махнул Даану и не торопясь зашагал в сторону центральной площади.

Вот уже полгода они копили деньги на подарок к маминому дню рождения. Как могли откладывали монеты, чтобы никто не заметил, брались за любую дополнительную работу. И все никак не могли подыскать подходящую вещь. Кулон – идея отличная, ведь старый скряга Гюнхэл никогда не дарил своей жене драгоценностей.

Рин остановился у ювелирной лавки, про которую говорила Ани. Кулон и правда бросался в глаза: лучи солнца падали на витрину, отражаясь от сияющего серебром листа и небольшого камешка-росинки. Мальчик посмотрел на цену и вздохнул: денег требовалось собрать больше, чем они рассчитывали вначале, но подарок того стоил.

Оставалось еще одно дело: повидать целителя.

Шатра на прежнем месте не оказалось. Оно и понятно: буря накануне бушевала такая, что смела бы этот раскрашенный кусок тряпки в считанные секунды. В Хэйндсел зима пришла без предупреждения, по-хозяйски замела улицы, запорошила деревья, застелила белым одеялом крыши домов. Людей на улицах поубавилось: несмотря на сияющее солнце, ветер дул резкий, ледяной. Рин поднял воротник, спрятав онемевшие щеки и нос, и направился в сторону постоялого двора «Медвежья берлога»: именно туда, по словам прохожих, переместился «тот странный человек». Где-то в глубине души он опасался, что Эйвон Коул забыл о своем обещании, забыл вообще о самом его существовании. Но напрасно: как только слуги услышали его имя, тут же препроводили его в комнаты целителя.

– Эйдерин! – Коул радушно распростер руки. – Рад видеть тебя на ногах. Как здоровье?

Не дожидаясь ответа, он помог парню раздеться и тут же принялся водить руками над его головой и вдоль тела, при этом бормоча что-то нечленораздельное себе под нос. Наконец кивнул и отошел в сторону:

– Все в порядке, ты идешь на поправку.

Ошарашенный подобным приемом, Рин не знал, с чего начать разговор, поэтому просто произнес:

– Спасибо. Мама сказала, вы помогли.

– Не стоит благодарности, – отмахнулся Коул. – Моя помощь – ничто по сравнению с тем, что могло бы произойти.

– А что могло произойти? – Рин осмотрелся и опустился на ближайший диван, который оказался слишком мягким, так что он сразу провалился в его подушки.

– Мир утратил бы невероятно сильного целителя. Ну, по крайней мере, я вижу тебя таковым.

– Почему вы так уверены?

– Послушай, мальчик, – Коул опустился в кресло напротив, – я странствую уже который год, столько городов осталось позади. И все напрасно… И вот здесь, когда я уже утратил надежду, мне удалось найти то, что я так долго искал. Тебе ведь мама сказала, что я просил о встрече? – Рин кивнул. – Так вот, я все еще надеюсь, что ты передумал и пойдешь ко мне в ученики.

– Но…

– Я знаю про твоего отчима и его отношение к нашему дому. Но, поверь, никакому демону мы не поклоняемся, крови младенцев не пьем и не приносим в жертву девственниц.

– Для Гюнхэла все, кто ему не нравится, отступники и безбожники, – усмехнулся Рин. – Но дело в том, что я не могу бросить родных. Он их… просто убьет.

– Вот как… – Коул задумчиво почесал покрытый щетиной подбородок. – Давай сделаем так. Дороги замело: местные говорят, что зима в этом году ранняя. И я вынужден задержаться в вашем городе до наступления весны. Честно признаюсь: путешествовать по заснеженным землям я хочу меньше всего. Мы могли бы использовать это время для твоего обучения. Тайного, если боишься за себя и семью.

– А если кто-то узнает? Да и не могу я бросить работу, а другого свободного времени у меня нет.

– С твоим нанимателем я уже договорился. – Маг широко улыбнулся, наблюдая за тем, как удивленно округляются глаза мальчика.

– Как…

– Твой отчим делает ему особый элексир для увеличения, так сказать, мужской силы. То, что предложил ему я, не имеет с этим бесполезным варевом ничего общего. Поверь, пекарь никогда не расскажет, что ты у него больше не работаешь.

– Но…

– Я буду платить тебе. В два раза больше, – не давал и слова вставить Коул, предупреждая каждый следующий вопрос. – И если вдруг такое случится, что Гюнхэл или кто-либо другой не увидит тебя на рабочем месте, пекарь скажет, что послал тебя с личным поручением. Ну что? Ты согласен? Только представь: ты сможешь помогать людям, как сам того всегда хотел. Я ведь прав? Я вижу в твоей душе милосердие. Тебе проще понять страдания других и прекратить их…

Да, ему хотелось помогать людям. К тому же ему чертовски хотелось порадовать маму, купив ей тот самый кулон. И теперь у него появилась такая возможность. Как можно ее упустить?

Рин кивнул:

– Хорошо. Когда начинаем?

Глава 4

В тесной комнате было темно и тихо, как в рухховых подземельях. Сюда не проникал ни один звук, ни один, даже самый робкий, луч света. Уже который день Рин, сидя на полу, не слышал ничего, кроме биения своего сердца, не видел ничего, кроме этой обволакивающей, гнетущей темноты. В этом и заключалось его так называемое обучение.

Конечно, Коул отводил некоторое количество времени на письменность, чтение, а также знакомство со строением человеческого тела, но большую его часть юный ученик проводил именно здесь, в наглухо закрытой комнате, пытаясь медитировать. Что именно имелось в виду под этим странным названием, Рин не знал. Но и не роптал: сидеть с закрытыми глазами, пытаясь что-то услышать, все же лучше, чем драить полы в пекарне. Иногда он просто засыпал – тогда учитель, непонятным образом почувствовав безделье, будил его и настойчиво требовал вернуться к тренировкам.

– Прислушивайся не только к себе, но и к окружающему миру, – повторял он. – И тебе откроются невиданные горизонты.

– Да какие горизонты! Когда я самого себя в такой темнотище не вижу.

– Зрение часто обманывает. Настоящий целитель должен научиться чувствовать болезнь, чтобы потом изгнать ее.

– Не понимаю, как тут можно что-то разглядеть и услышать.

– Ты научишься, не сомневайся. Просто продолжай трудиться.

И он честно старался. День за днем. Неделю за неделей. Месяц за месяцем.

Зима в этом году выдалась на редкость суровая, снежная. Чтобы добраться до жилища учителя, Рину часто приходилось преодолевать высоченные сугробы, продираться сквозь бури и метели, осторожно шагать по обледенелым улицам. В такие дни проводить свое время в темной, но зато теплой комнате стало приятной обыденностью. Однако увидеть или услышать что-то, помимо собственного дыхания, ему так и не удавалось. Коул не унывал, продолжая настаивать на своем: знание обязательно придет – нужно только терпение. Ученик пожимал плечами: мол, придет так придет. Усаживался на пол и погружался в свои мысли.

Несмотря на то, что на улице бушевала пурга, в комнате царила гробовая тишина. Но сегодня Рин принялся медитировать в особенно хорошем расположении духа: откладываемых денег наконец-то хватило на подарок маме. Он его купил по дороге сюда, и теперь кулон приятно оттягивал нагрудный карман. Он еще раз вытащил его, коснулся пальцами гладкой поверхности, жалея, что тут нет света, чтобы полюбоваться камешком-росинкой, который так красиво сиял на свету. А еще подумал, что если занятия продолжатся, то ему хватит денег еще на один подарок. Авейле…

Рин думал о ней постоянно, но только сейчас понял, как сильно соскучился. Работая в пекарне, он каждый день украдкой наблюдал за тем, как девушка раскладывает на прилавке хлеб, как улыбается покупателем, как сияют ее глаза… Отчаянно хотелось вновь оказаться рядом, услышать ее голос, ощутить то тепло и приятное волнение, которое всегда дарило ее присутствие. Услышать биение ее сердца… Спокойное, размеренное… Стоп!

Он вскочил с места и еле сдержал восторженный крик. Вот это да! У него получилось! Ему удалось дотянуться до нее, услышать ее сердце! И он ни капли в этом не сомневался, так же как не сомневался, что снег – холодный, солнце – яркое, а Авейла – девушка его мечты. Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, мальчик снова уселся и сосредоточился, погружаясь в странный, но чудесный водоворот собственных чувств.

Вот он, ответ на его вопросы! На самом деле не существует никаких преград, расстояния. Его разум больше, шире, сильнее. Он охватывает все сразу и каждую мелочь по отдельности. Можно рассмотреть любую деталь… Как будто смотришь в окно, и поначалу размытые образы становятся все четче…

– Эй!

Резкий возглас, шлепок по щеке. Другой.

– Очнись! Сейчас же!

До лавки пекаря идти далеко. Обычному человеку. А он может преодолеть это расстояние за секунду. Какую-то секунду. И Авейла всегда будет с ним. И они никогда не расстанутся.

– Эйдерин!

Глаза защипало от яркого света, и он недовольно прикрыл их, снова проваливаясь туда, откуда пришел.

– Не смей!

Он почувствовал, как его резко схватили и поставили на ноги, продолжая хлопать по щекам и трясти. Наконец сознание вернулось, и парень удивленно заморгал.

– Что… – Язык с трудом ворочался во рту, слабость разливалась по всему телу. – Что случилось…

– Ты… Больше так не делай, хорошо? – Коул усадил его на диван, не сводя с него обеспокоенного взгляда.

– Почему… – Рин все еще не понимал, что стряслось. Его словно разбудили среди ночи, выдернули из глубокого и очень приятного сна.

– Если бы я только знал, на что ты способен, никогда бы не допустил подобного.

Коул налил из кувшина воды, дал стакан ученику, и тот осушил его одним залпом.

– Я уже говорил, что занятия медитацией призваны развить в целителе силы, недоступные обычному человеку. Ты преуспел, но перешагнул грань возможного. Неподготовленный, не контролирующий собственные силы, ты взлетел так высоко, что еще бы мгновение – и никогда бы не вернулся.

Рин вспомнил то мощное, всепоглощающее чувство восторга при виде огромного, безграничного мира, в котором доступна любая его точка, где есть ответ на любой вопрос.

– Я бы бросил свое тело и не нашел бы дорогу назад? – прошептал он, поняв наконец всю опасность медитации.

– Не совсем так, – чуть улыбнулся Коул. – Да, есть люди, способные покинуть собственную оболочку и вне ее бродить по миру. Но что касается нас… то это намного глубже, сложнее. Даже не знаю, как тебе объяснить… Ты же бывал на спектаклях? – Рин кивнул. – Так вот, те, кто просто бродят вне своих тел, являются обычными зрителями. Они смотрят, но на ход событий не влияют. Мы же, целители, – участники представления. От нас зависит, как закончится пьеса. Мы не покидаем тел, а расширяем границы сознания, которое помогает нам видеть, чувствовать и излечивать болезни.

– Я не совсем понимаю…

– Сейчас ты слишком слаб, иди домой. Завтра я буду учить тебя самоконтролю. И не вздумай тренироваться в одиночестве. Теперь это опасно.

– Хорошо.

– И вот еще что. Столько времени прошло впустую, а сегодня такой успех. Тебя что-то подтолкнуло, да? О чем или о ком ты думал?

Рин замялся, а потом вытащил из кармана драгоценный кулон:

– Вот… У мамы скоро день рождения, и я думал о том, как она обрадуется, когда его увидит.

Про Авейлу он рассказывать не собирался, но вряд ли можно было что-то скрыть от учителя. Однако тот не стал ничего больше спрашивать, а только кивнул и понимающе улыбнулся.

Рин вышел на улицу. В воздухе кружили крупные снежинки. Он подставил ладонь, наблюдая за тем, как они, такие хрупкие и прекрасные, падают и тают, исчезают на коже. Сегодня он мог растаять точно так же. Впитаться в окружающий мир, раствориться в нем. Кто же он? Откуда в нем такие силы? Как их контролировать?

На этот и другие вопросы Коул отвечал кратким и уже известным словом «тренировка».

Занятия в темноте закончились. Теперь медитация проходила под строгим наблюдением целителя. Погружаясь в себя, Рин чувствовал присутствие наставника, невидимый купол, которым тот его накрывал. Он, как маленький ребенок, заново учился ходить. Исследовал этот огромный окружающий мир, держась за руку взрослого. Искушение вырваться за пределы этого мира возникало все реже – теперь он больше концентрировался на том, что происходило совсем рядом: вот под домом прошуршала мышь, озабоченная поиском съестного; вот едва заметно колыхнулась паутина, затянувшая дальний угол комнаты; вот за окном забарабанил дождь, щедро поливая сердитых прохожих, спешащих быстрее найти укрытие.

Мир представлялся цепью, состоящей из бесчисленного количества звеньев. Все они, переплетаясь, образовывали единое целое. Стоило хоть где-то разорвать нить – и, подобно кругам от брошенного в воду камня, последствия неизбежно отражались на других. Рин учился видеть эту связь, чувствовать, как живет и дышит мир. И, конечно же, старался понять, как эти звенья сплетены в отдельном живом организме. Знания, подчерпнутые из книг, из уроков, наложенные на медитации, начали давать свои плоды. С наступлением весны юный ученик уже мог определить место, где зарождалась и каким образом распространялась в человеке болезнь.

Приспешник демона принимал больных, и Рин наблюдал, как мастерски Коул распознает заболевание и избавляет от него.

– И все же мне непонятно, – тяжело вздохнул он, когда за очередным исцеленным закрылась дверь. – Увидеть источник заразы – это одно. Но как его устранить?

Маг внимательно посмотрел на ученика, а потом произнес:

– Думаю, ты уже готов перейти на следующую ступень. Садись вот сюда, —указал он на ковер, лежащий посреди комнаты. Сам же опустился напротив. – Закрой глаза. Расслабься. Представь, что я твой пациент. Делай все так, как я учил.

Рин глубоко вздохнул и сосредоточился на сидящем перед ним человеке: на его сердцебиении и на жизненных нитях – так лекарь называл связывающие организм звенья. Резкая боль в правой руке заставила его охнуть, открыть глаза и схватиться за рану.

– Да вы что? – воскликнул он, недоуменно разглядывая кровавую полосу, протянувшуюся от локтя до запястья.

Эйвон сжимал длинный чуть изогнутый нож.

– Не открывай глаза! – сердито рявкнул он. – Не отвлекайся ни на что! Даже на себя! Ты должен лечить меня, и ничто не должно мешать!

Рин поморщился, глядя на то, как из пореза течет кровь, но перечить магу не стал. Вновь погрузился в транс и, когда боль пронзила левую руку, дернулся, зашипел, но сумел сдержаться. Мысленно вцепился в узор, который видел в организме Коула. Сконцентрировал на нем все свое внимание, всю силу. Жизненные нити учителя светились золотистым здоровым цветом.

Снова удар. Кинжал вошел в правое плечо. Рин вскрикнул, сцепил зубы, изо всех сил стараясь не упустить рисунок, начертанный перед внутренним взором. Нужно быть сильнее. Нельзя поддаваться боли. Среди светлого плетения в теле учителя он вдруг разглядел что-то… Красное пятно. Оно воспаленной кляксой расплывалось в области плеча.

– Я вижу, – прошептал Рин. – У вас рана. От ножа… Повреждены мягкие ткани… Но ничего серьезного… Кажется.

– Теперь ты можешь открыть глаза, – довольно произнес Коул.

Действительно: по левому плечу учителя расплывалось кровавое пятно. И, судя по внешнему виду, рана была нанесена ножом.

– А теперь взгляни на себя.

Рин моргнул, подумав, что зрение его обманывает, и на всякий случай потрогал свое невредимое плечо, которое еще мгновение назад разрывала дикая боль. Но ничего не нащупал.

– Я не понимаю… – наконец выдавил он.

– Для того чтобы вылечить болезнь, сначала ее надо почувствовать. Стать одним целым с пациентом. Все дело в том, что, проникнув в человеческий организм, мы избавляем его от недуга собственной волей. Чем сильнее целитель, тем более серьезные увечья он может излечить.

– То есть… Вы намеренно вонзили нож себе в плечо…

– А ты был уверен, что я воткнул его в тебя. На том и строился мой расчет, когда я полоснул сначала твою руку. Ты слился с моим организмом, но не понял, как и когда именно. Именно так работает наша магия. А теперь, если не побоишься вновь почувствовать то, что чувствую сейчас я, ты можешь попробовать меня вылечить.

Рин согласно кивнул, уперев взгляд в сочащуюся из раны кровь. Закрывать глаза больше не требовалось: он без труда рассмотрел место, от которого исходило рубиновое свечение. Снова ощутил жуткое жжение в плече, скривился, собирая волю в кулак. Поднес ладони туда, где нож рассек жизненные нити и принялся заново сплетать их, одну за другой. Он действовал так, как подсказывало ему сердце. Скоро жжение в плече стало утихать и, когда связалась последняя нить, пропало совсем.

Он отнял от раны ладони, пораженно разглядывая результат своих трудов – свежий розовый рубец. Почувствовал, как часто и торжествующе бьется собственное сердце, а по спине ручьями льется пот. Перед глазами расплывались черные круги, и он завалился на бок, погружаясь в усталую дремоту.

Когда Рин проснулся, комнату освещали розовые лучи заходящего солнца. Коул сидел рядом, погруженный в чтение внушительных размеров книги. Увидев, что ученик пришел в себя, отложил ее в сторону.

– Ну что, поздравляю. Я рад, что не ошибся в тебе.

– Я уснул?

– Да, на несколько часов. Лечение отбирает много сил. Именно поэтому маг не может исцелить сам себя.

Рин посмотрел на свои руки – на них даже шрама не осталось.

– Вы исцелили меня?

– Считай, что мы оказали друг другу услугу. Но это не значит, что ты теперь способен вылечить любой недуг. Будет расти твое мастерство – будет расти и сила.

– Вы не говорили, что лечить других чертовски больно.

Наставник раскатисто расхохотался.

– Открою тебе тайну: не все лекари идут на подобное испытание. Снимать головную боль – это одно, а вот помогать, положим, в родах – это совсем другое. Без обезболивающего зелья многие не выдерживают или же просто не берутся за лечение. Но дело даже не в этом. Важно то, хватит ли тебе собственных ресурсов, чтобы победить тяжелую болезнь.

– Значит, невозможно вылечить всех?

– Невозможно, если только ты не носишь руну демона, – пояснил Коул. – Ее способен принять далеко не каждый, но, получив ее, человек овладевает воистину безграничной силой. Волей, которая черпается не из собственного организма, а из руны – мощнейшего источника магии.

– А я, – Рин аж приподнялся на локтях, – смогу когда-нибудь ее принять?

– Поживем – увидим. А теперь беги домой, время уже позднее.

На следующий день Рин проснулся в отличном настроении. И дело заключалось не только в том, что он преуспел в своих занятиях. Наступил мамин день рождения, и он дождаться не мог, когда они с Ани и Дааном вручат ей подарок.

Гюнхэл накануне опять набрался, но так и уснул в приемной, избавив домочадцев от очередного скандала. Он и сейчас дрых на своем рабочем месте: его заливистый храп доносился из-за закрытой двери. И это стало еще одной приятной мелочью: он не мог испортить столь чудесный момент вручения подарка.

– Превеликая Нелл! – воскликнула мама, увидев, что преподнесли ей дети. – Откуда вы это взяли?

– Не волнуйся, мамочка, —восторженно подпрыгивала Ани, – мы его купили на честные деньги. Рин откладывал, ну и я подрабатывала где придется.

– И я! – хлопнул себя в грудь Даан. – Я тозе!

– Ну конечно же, и ты тоже! – Именинница радостно подхватила малыша на руки и закружилась в танце.

В то утро они вчетвером много смеялись и пили самый вкусный в мире чай с пирогом. Кулон на маминой шее сиял, прямо как ее глаза: теплым, любящим светом.

Пока на пороге не появился небритый, с оплывшим лицом и безумным взглядом Гюнхэл. В комнате повисла тишина. Ани на всякий случай придвинулась к Даану и обняла его.

– Ты проснулся? – Женщина вскочила с места и поставила еще один прибор. – Проходи, чай будешь?

Гюнхэл стоял пошатываясь, словно соображал, где он находится и кто он вообще. Потом заметил на шее жены украшение и ткнул в него пальцем:

– Это что?

– Ах… Это дети подарили. Правда они молодцы? Сами скопили…

– Снимай. Живо, поняла?

– Но…

– Сюда его давай. Быстро!

Она затравленно посмотрела на мужа, машинально дотронувшись до цепочки.

– Даже не думай, – грозно прорычал Рин и медленно, напружинившись, как хищник перед прыжком, встал из-за стола.

– Сынок, пожалуйста!

– Все хорошо, мама. Я не позволю этому ублюдку отнять у тебя наш подарок.

– Да ты совсем обнаглел, щенок! – скривился Гюнхэл. – Мало тебе в прошлый раз влетело?

Рин, сжав кулаки, встал напротив отчима, готовый в любой момент ринуться в драку. Гюнхэл сплюнул себе под ноги и процедил:

– В этот раз я тебя убью.

– Попробуй!

Они сорвались с мест одновременно, сцепились, яростно молотя друг друга. Рин несколько раз ударил отчима под ребра, увернулся от кулака в челюсть, но пропустил удар в грудь. Отлетел и тут же уклонился вбок, со всей силы пнул Гюнхэла по коленям – тот взвыл, завалился на спину, но извернулся и дернул мальчишку за собой. Оба покатились по полу. От охватившей все нутро жгучей ненависти Рин почти ничего не соображал. Не чувствовал боли, не слышал криков родных. Ярость выплескивалась из глубин. Из самого прошлого. Гнида должна ответить за все свои поступки.

В какой-то момент Рин ясно разглядел ярко-желтую полосу в теле отчима. Нить дыхания. Сам не отдавая себе отчета, мысленно сжал ее. Гюнхэл закашлялся и схватился за горло, пытаясь ослабить невидимые путы, которые сдавливали его стальными тисками. Он хрипел, хватал ртом воздух, в выпученных глазах плескался ужас, а Рин не мог остановиться. В сердце колотилось одно желание – чтобы ублюдок сдох. Сдох и никогда больше не стращал его родных!

Родных… Вдруг он ощутил, что кто-то обнимает его за плечи, услышал детский плач. Стряхнул с себя наваждение и обнаружил, что стоит и смотрит на отчима, пока тот дергается в предсмертной агонии.

– Сыночек, пожалуйста! Не делай этого!

Жизненный свет Гюнхэла тлел красноватым цветом, который едва пробивался сквозь черные кляксы, разлитые по всему телу. Осталось совсем чуть-чуть…

– Эйдерин! Пожалуйста! Прекрати!

Мама никогда его так не называла. Никогда себе такого не позволяла.

– Он это заслужил, – глухо процедил Рин.

– Да, но ты не заслужил стать убийцей. Пожалуйста! Твое призвание – спасать жизни, а не забирать их.

Рин закрыл глаза, глубоко вздохнул и отпустил жертву. Гюнхэл, шумно глотнув воздух, зашелся хриплым надрывным кашлем. Даан заревел еще громче, к нему присоединилась и Ани.

Но мамин шепот звучал громче всех, в самом сердце:

– Ты молодец, сынок. Я так тобой горжусь.

– Как ты узнала? Про мое призвание? – Он посмотрел на нее, а она тепло улыбнулась в ответ:

– Ты весь в отца.

– Он тоже обладал силой?

Мать кивнула, но тут же перевела взгляд на пол: там с кряхтеньем пытался подняться на ноги Гюнхэл. Рин сделал к нему шаг – тот шарахнулся, инстинктивно схватившись за горло.

– Еще раз поднимешь на них свою поганую лапу, – прошипел Рин, – убью. Теперь ты знаешь: я не шучу.

Отчим просвистел что-то нечленораздельное и осенил себя защитным знаком.

– Нелл тебе не поможет, и ты это знаешь.

Рин развернулся и вышел на улицу. Вдохнул свежий воздух, пытаясь разобраться в себе, в том, что произошло. Во время обучения ему ни разу не пришла в голову мысль, что магией можно не только лечить, но и, наоборот, убивать. Лишать жизни одним лишь взглядом. Знает ли об этом Коул? Конечно да. Почему же тогда ничего не сказал? Не предостерег?

Он едва не убил человека, но при этом чувствовал себя прекрасно, словно напитался новой силой: она сейчас бурлила в крови, наполняла тело легкостью.

– Поговорим?

Мама накинула на его плечи тулуп, взяла под руку и повела за собой, задумчиво глядя себе под ноги. Какое-то время они молча брели по улице, каждый погруженный в собственные мысли.

– Почему ты не сказала раньше? —первым нарушил молчание Рин.

– Сначала я не думала, что тебе передалась его сила. А потом не знала, с чего начать. К тому же мне не так много известно. Твой отец… – она грустно улыбнулась, погрузившись в воспоминания, – не был обычным человеком. Несмотря на то, что занимался вполне обычным делом, я всегда чувствовала: он особенный. С далекого детства, когда мы вдвоем убегали в лес, чтобы посмотреть на лисий выводок, до самой его смерти…

– Он лечил людей?

– И да и нет. Бывало, подходил к больному, что-то делал, и тому становилось легче. Как-то раз я сильно обожглась, вытаскивая из печи котел. Так он взял мою руку, подержал в своей, и все прошло. Но он никогда не делал этого специально, хотя я чувствовала… Я забыла это ощущение и вспомнила только сегодня, когда ты…

– Душил Гюнхэла.

– Сынок, – она остановилась и умоляюще заглянула ему в глаза, – обещай мне, что никогда не воспользуешься своим даром во вред. Перешагнув черту, уже не остановиться… А это беда… Беда для всех.

– Даже если надо будет наказать такого ублюдка, как…

Она не дала ему закончить, решительно прервав:

– Даже если так. Есть вещи, которые тебе еще рано знать… Просто послушай свою маму, хорошо?

Рин немного помолчал, а потом, вздохнув, согласно кивнул головой:

– Разве я могу отказать имениннице в ее день рождения?

Глава 5

На следующий день Рин явился на учебу пораньше. Коулу не пришлось ничего объяснять. Тот все понял, едва взглянув на ученика: то ли по торжествующей искорке в глазах, то ли по следам жизненной силы Гюнхэла, все еще искрящей в жилах. Мальчик же в свою очередь прочел на лице мага отнюдь не осуждение и даже не страх. Коул был явно озабочен тем, что произошло. Он вообще не любил сюрпризы и когда что-либо шло не по его плану.

– Значит, отчим больше не побеспокоит, – констатировал он после недолгого молчания.

– Сам не знаю, что случилось. Мы подрались, а потом, внезапно, я разглядел нить дыхания. Особого выхода не было, но я не жалею о том, что сделал.

– Ты понимаешь, как далеко зашел? Ты даже не носитель руны.

– Учитель… – Рин замешкался, прежде чем задать давно мучавший вопрос. – А почему вы… ну… не настоящий последователь демона. Почему не приняли руну? Разве вы не хотите обладать безграничной силой исцеления?

Коул нахмурился, отвернулся и, сложив за спиной руки, подошел к окну.

– Как я уже говорил тебе, носителем может стать далеко не каждый. Кому-то не хватает духа, кому-то – умения, а кого-то руна не принимает сама. Я из числа последних. Видимо, Аразиэль не считает меня достойным его мощи.

– Простите. – Рин уткнулся взглядом в пол, жалея, что задал столь неудобный вопрос. Лично он считал учителя очень сильным целителем и, главное, добрым человеком. Какими же еще качествами нужно обладать, чтобы получить руну?

– Извинения тут ни к чему. У каждого своя судьба, и я нашел свою: ездить по миру в поисках таких выдающихся учеников, как ты.

– Вы думаете, у меня получится?

– Я в этом уверен. Просто тебе еще надо многому научиться. И я знаю где. Думаю, пришло время отправить тебя в Рифдейл.

Рин удивленно вскинул брови:

– В столицу? Но… я думал, вы можете научить меня всему, что необходимо, здесь.

Коул подошел к ученику и тепло, по-отечески сжал его плечо.

– Ты намного талантливее меня, понимаешь? И обязательно вырастешь очень сильным целителем, сможешь помогать людям. Разве не этого ты хотел?

Конечно хотел. И не только помогать чужим. Прежде всего Рин искал счастья для своих родных. Но кто о них позаботится, если он уедет? Это раньше он грезил, что увезет их далеко-далеко, но реальность такова, что такой возможности нет. Да и необходимости тоже. Гюнхэл больше не посмеет их потревожить – иначе просто умрет. Элексир для Даана оказался ненужным: сколько он братишку ни исследовал – не нашел никаких отклонений в здоровье.

– Понимаю, – продолжал увещевать маг, – тебе тяжело оставить близких. Но, уверяю, они ни в чем не будут нуждаться. Да и потом: обучение – это не навсегда. Получив должные знания и опыт, ты всегда можешь вернуться и открыть клинику здесь, в Хэйндселе.

– Мне очень жаль, – грустно протянул Рин. – Но я семью не брошу.

Даже ради исполнения собственных желаний – он просто не мог так поступить. Приструнив Гюнхэла, он взял на себя роль главы семьи, а это значило – огромную ответственность. И, может, в таком случае не суждено ему стать великим целителем, но кое-чему он научился и на хлеб заработает всегда.

– У тебя есть время подумать, – не стал настаивать Коул. – Ровно месяц. Я уеду отсюда с наступлением лета. Надеюсь, ты примешь правильное решение.

Под словом «правильное» оба понимали разное. Эйвон продолжал вести уроки, не забывая упоминать, что было бы намного лучше и эффективнее осуществлять это в стенах той самой школы, в которую поступали будущие целители. А вот Рин никак не мог принять то, что для достижения, казалось бы, благой цели надо оставить близких. И не только маму, Ани и Даана.

Каждый день он проходил мимо пекарни в надежде встретить Авейлу. Иногда ему казалось, что он не сможет больше дышать, если не ее увидит, не заглянет в глубокую синеву ее глаз, не коснется, пусть даже в своих мечтах, ее нежной кожи, сладких, как спелая земляника, губ. Девушка его не замечала, но Рин знал, что настанет время – и он своего добьется. Авейла его, и только его. Она грезилась ему днем, она снилась ему ночью. И от одной только мысли, что придется уехать от нее очень далеко, становилось тошно. И больно. Особенно когда в ее обществе все чаще стал появляться Баелил, сын мельника. Высокий, намного выше Рина, плечистый, мускулистый и, главное, старше на целых три года. Невыносимо было видеть, каким ласковым, игривым взглядом одаривает его Авейла, как светится ее лицо, как нежно она ему улыбается.

Баелил, вроде, был неплохим парнем: во всяком случае, ничего дурного лично Рину он не делал, а иногда и пару монет подкидывал, когда требовалась помощь в переноске мешков с мукой. Тогда почему же теперь при виде его в глазах мутнело от ненависти, а в венах начинала яростно закипать кровь? В такие моменты юный целитель напоминал себе, кто он есть на самом деле, потому что боялся: если не сдержаться, всего один взгляд – и Баелил больше не помешает, не встанет между ним и Авейлой. Чтобы отвлечься от дурных мыслей, Рин с головой погружался в учебу.

Весна прошла незаметно, наконец-то впустив в северный край короткое долгожданное лето. Эйвон Коул, похоже, смирился с тем, что упрямый ученик наотрез отказался покидать родных – только вздыхал и хмурился. Поняв, что никакие слова не изменят решение ученика, во время очередного занятия объявил:

– Я уезжаю на следующей неделе.

Рин оторвался от книги и грустно кивнул.

– Кое-какие записи я тебе оставлю, будешь практиковаться сам.

– Спасибо, учитель. Я никогда не забуду ваших уроков.

– Вот. Здесь написано, где ты сможешь меня найти в Рифдейле, если передумаешь. Держи.

Рин взял протянутый лист бумаги и машинально вложил его между страниц книги.

– Я не передумаю.

– Никогда ни в чем нельзя быть уверенным, мой юный друг. Единственное, я хотел бы попросить тебя сделать кое-что.

– Все, что в моих силах, – с готовностью отозвался Рин.

– Ты не мог бы набрать морт-травы? – спросил Коул и шутливо добавил: – Хотелось бы запастись ею впрок: в столице она «растет» только в лавках травников и за очень большие деньги.

– Конечно, учитель, с радостью помогу вам.

Морт-трава колосилась на лесных полянах. Он хорошо знал те места, так как частенько набирал ее по приказу отчима.

– Могу сходить прямо сейчас, пока погода солнечная.

– Вот и хорошо, – радостно улыбнулся Коул. – А я пока переберу книги: может, найдется еще что-нибудь полезное для тебя.

Покинув город, Рин направился к лесу, минуя пастбища с сочной травой. Погода стояла отличная: теплый ветер нес аромат луговых цветов, солнечные лучи озаряли долину и тянущуюся вдалеке зеленую полосу деревьев, по огромному небосводу проплывали белоснежные облака причудливых форм. Рин любил лето за буйство красок; за то, что можно было растянуться прямо на траве и долго смотреть на голубой купол небосвода; за спокойствие, которое всегда ощущал, когда входил в лес. Он знал тут каждую тропинку: в тяжелые времена здесь всегда можно было добыть пропитание, и не только грибы, орехи, ягоды. С раннего детства Рин выучил, где лучше ставить силки на зайцев, где любят гнездиться куропатки, а куда лучше не заходить, чтобы ненароком не повстречаться с волчьей стаей.

Ноги сами привели его к поляне, где в изобилии росла морт-трава. Невысокая, с бледно-розовыми соцветиями, она колыхалась на ветру, источая сладковатый аромат. Все свои целебные свойства, а также специфический запах, так им не любимый, растение приобретало уже в засушенном виде. Рин опустился на колени, достал холщовую сумку и принялся обрывать цветки. Среди шума листвы, пения птиц и стрекота кузнечиков он вдруг услышал чей-то смех, который становился все громче. Кто-то приближался. Ничего удивительного тут не было: в лесу частенько встречались и охотники, и травники, и просто гуляющие парочки. Только смех казался уж очень знакомым… Поняв, кому он принадлежит, Рин едва успел метнуться в ближайшие кусты и затаиться. На поляну выбежала Авейла: запрокинув голову кверху, она счастливо улыбалась и легко кружилась в танце. Рин даже забыл, как дышать, не в силах отвести от нее взгляда, ведь сейчас любимая выглядела еще красивее, чем прежде. В воздушном светло-зеленом платье, с венком из полевых цветов, украшавшим распущенные волосы, она больше походила на нимфу, чем на человека.

Вот дурак! И зачем же он спрятался? Ведь в кои-то веки выпала возможность заговорить с ней, познакомиться ближе… Но едва он собрался покинуть свое убежище, как из гущи леса вышел Баелил – такой же сияющий и счастливый.

– Вот ты где! – Он догнал ее, схватил за талию и притянул к себе.

Девушка кокетливо рассмеялась, грациозно вывернулась, быстро поцеловала его в щеку, отбежала в сторону и дразняще задрала подол платья, оголив стройное бедро.

– Поймаешь меня? Ну же, поймай!

– Иди сюда!

Огромный Баелил неуклюже пытался схватить юркую и хрупкую Авейлу, и всякий раз она ускользала из его рук, заливаясь веселым смехом. Наконец парень ухватил ее за подол, дернул, и тот с треском надорвался. Девушка замолчала и остановилась. Несколько мгновений буравила его пламенным взглядом, а потом потянула за шнурок, стягивающий лиф платья.

Рин ничего не мог поделать. Не мог даже пошевелиться, чтобы не выдать свое присутствие. Если его обнаружат… Как объяснить то, что он сидел в кустах и подглядывал?

Щеки пылали, во рту пересохло, сердце громко бухало. Рин не мог смотреть на то, как Авейла – его Авейла, такая прекрасная – обнимает чужого. В то же время он чувствовал, как внутри разрастается дыра. Пустота, которая заполнялась одной лишь болью. Та, которую он любил всем сердцем, любила другого.

Прочь. Бежать отсюда и ни в коем случае не останавливаться. Увлеченная друг другом парочка вряд ли заметит быструю тень, метнувшуюся в лес. Но как только Рин покинул убежище, раздался низкий утробный рев, и на поляну выпрыгнул зверь. Размером с крупного медведя, с черной вздыбленной шерстью, крепкими, мускулистыми лапами, с огненной плетью вместо хвоста. Глаза его горели алым цветом, с оскаленной пасти обильно стекала слюна. От твари разило гнилью и серой.

Существо бросилась на Авейлу, вцепилась ей в руку. Девушка дико закричала, Баелил шарахнулся в сторону и, на ходу придерживая штаны, кинулся в лес, с треском ломая ветви деревьев. Крик привел опешившего Рина в чувство. Схватив с земли палку, он ринулся на помощь, с ходу засадил твари по голове, едва увернулся от когтистой лапы и ударил снова, на этот раз попав в глаз. Зверь свирепо взвыл и отпустил жертву. Ослепленная болью Авейла поползла в сторону, но монстр хлестнул огненным хвостом прямо ей по лицу. Крик оборвался: девушка потеряла сознание. Рин отчаянно сжимал палку, понимая, что с таким жалким оружием ему не победить. Попятился к лесу, лихорадочно соображая, что делать дальше. Попытался сосредоточиться, разглядеть жизненные нити зверя, но ничего не получилось. Зверюга нервно подергивала кончиком пламенной плети и пристально наблюдала за его действиями, готовая атаковать в любую секунду.

Сейчас или никогда.

Рин резко отпрыгнул и кинулся в лес. Надеялся, что заросли и деревья послужат преградой, хоть немного задержат тварь. Он слышал за спиной треск ломаемых сучьев, низкое голодное рычание. Слишком близко от себя. Тогда он побежал изо всех сил, перепрыгивая через ручьи и поваленные бревна. Рин несся, практически летел над землей. Сердце колотилось в горле, в глазах рассыпались черные точки, в боку мучительно кололо. Но остановиться, оступиться – значило мгновенно погибнуть. Добежать бы, успеть бы… Зверь, чуя в теле жертвы живую, пульсирующую кровь, догонял. Рассек широкой лапой воздух, зацепил мощными когтями рубашку.

Сделав последнее усилие, Рин рванул так, как никогда в жизни, и, увидев кряжистое, раскидистое дерево, прыгнул прямо к нему, не удержался на ногах и рухнул на колени. Позади послышался грохот, страшный рев, полный боли, а в следующую секунду на лес опустилась тишина. Тяжело дыша, беглец обернулся.

Как он и рассчитывал, тварь угодила в ловушку: яму с кольями, вырытую на днях охотниками на медведей. Испытывать судьбу и проверять, мертв ли монстр, он не стал. Тяжело передвигая ноги, побежал обратно: Авейла нуждалась в скорейшей помощи. Перед глазами вновь предстала ужасающая картина: вывернутая, до кости прогрызенная рука, багровые ожоги, покрывшие ее лицо от удара огненным хвостом…

Но девушки на поляне не оказалось. Только примятая трава и багровые пятна крови напоминали о том, что она лежала здесь, изувеченная жутким, невиданным в этих землях монстром. Без посторонней помощи пострадавшая вряд ли сумела бы даже встать на ноги, а значит, этот трус, Баелил, все-таки вернулся за ней. Рин старался не думать о том, что тварей могло быть больше и одна из них все-таки добралась до Авейлы.

Он поспешил домой: если Баелил и отнесет несчастную к врачу, то только к Гюнхэлу. А он, как известно, ничем ей не поможет. Из последних сил Рин побежал и, достигнув дома, понял, что в догадках не ошибся. Двор был заполнен людьми, заглядывающими в окна, у дверей стоял Баелил, чуть ли не кулаками отгонявший толпу зевак. Рин протиснулся к крыльцу, хмуро покосился на сына мельника, но заводить с ним разговор и упускать драгоценное время не стал. С каждой минутой, с каждой каплей крови уходила и жизнь Авейлы. А он не мог допустить, чтобы любимая умерла. Иначе какой из него целитель?

Девушка лежала в приемной, на кушетке, а возле нее как вкопанный стоял Гюнхэл. На его физиономии застыла маска ужаса и брезгливости. Он сжимал в руках нож, но боялся даже дотронуться до больной. И было понятно почему. Рваная рана воспалились, черная гнойная пленка покрывала уже всю руку. Ожоги на лице вздулись и сочились темной, отвратительно пахнущей жидкостью. Губы распухли, а в открытых кроваво-красных глазах, устремленных вдаль, зияла пустота. Только сиплое дыхание и едва заметная пульсирующая жилка на шее говорили о том, что она еще жива.

Рин положил руку ей на лоб и сосредоточился, вливая часть энергии в угасающие линии жизни. Надо, чтобы смерть отступила, дала еще немного времени. Когда дыхание Авейлы слегка уровнялось, юный целитель развернулся и, глядя на Гюнхэла, отчеканил:

– Не трогай ее, что бы ни случилось. Я за помощью.

И в который раз за сегодняшний день побежал со всех ног, сглатывая подкатывающий к горлу комок: следовало признать, что он не в силах помочь ей. Но есть тот, кто обязательно поможет.

Эйвон Коул пытался закрыть доверху набитый вещами сундук, когда в комнату ворвался Рин.

– Прошу, – он задыхался от быстрого бега, – помогите ей.

– Кому? Что случилось? Рассказывай подробнее!

– Авейле! – Рин закашлялся, согнулся, упер руки в колени. – На нее напал какой-то зверь, и теперь она…

– Так ты ничем не поможешь! – сердито рявкнул Коул. – Ну-ка, сможешь передать мне, что произошло? И в каком она состоянии.

Во время медитации можно было не только путешествовать вне тела, сливаться с организмом больного, но и передавать мысли, чувства, воспоминания. Рин сделал глубокий вдох, приказывая сердцу умерить бешеный ритм, сконцентрировался на том, что произошло, и, нащупав ментальную связь с учителем, передал все, что видел.

Коул долго молчал. Потом тихо выдавил из себя:

– Прости, сынок, но даже я тут бессилен.

– Что?! – Рин не верил, не хотел верить. Он никогда не сомневался в силе наставника, а тут… – Вы можете! Вы все можете! Пожалуйста!!!

Маг снова заговорил, каждое слово давалось ему с трудом:

– Ее покусала глубинная тварь, слюна которой отравлена, и не существует на земле противоядия. На вас напал вожак беркеров: создание сильное и умное. Я, честно говоря, удивлен, что ты стоишь передо мной живой и невредимый… Но как же тварь вырвалась на поверхность? Надо срочно сообщить Дому Мудрецов: вдруг вожак остался жив…

– Учитель! – прервал его бормотания Рин. – Неужели нет ничего? Никакой надежды?

– Яд рожден в недрах земли, и…

– Что «и»?

– Только носитель руны, связанный с демоном, способен его победить.

Коул тяжело вздохнул и принялся массировать виски.

– А я… Я могу получить руну? Стать сыном Аразиэля?

– Ты еще не готов. Это великая сила, а ты слишком мал. Руна может сжечь тебя заживо.

Рин упрямо сжал кулаки, решительно сдвинув брови.

– Вы говорили, я способный. Значит, выдержу. Иначе… Иначе какой смысл во всем этом? Если я не могу спасти того…

– Кого любишь? – грустно покачал головой учитель. – Я не смогу отговорить тебя, если ты считаешь, что готов…

Юный целитель кивнул. Он не знал, что значит быть готовым. Но разве недостаточно того горячего желания помочь, которое рвет сердце в клочья? Разве не хватит той боли, что раздирает прямо сейчас, оттого что любимая почти в могиле? Разве мало уверенности в том, что только эта дорога ему предназначена?

Эйвон Коул открыл сундук, вывалил на пол одежду и достал со дна резную шкатулку из диковинного белого материала.

– Это слоновая кость, – пояснил он, открывая ее. – Ты никогда не видел слонов, но все еще впереди, неправда ли?

Внутри на черном бархате лежал небольшой хрустальный сосуд с темной жидкостью.

– Подумай хорошенько еще раз. После того как ты выпьешь это, обратного пути уже не будет.

Рин взял зелье. Почувствовал тепло, которое исходило от бутылька, словно дотронулся до тлеющего уголька. Вгляделся в вязкую жижу: внутри то и дело вспыхивали яркие огненные искорки.

– Чем больше ты медлишь, тем тяжелее будет выпить его, – заметил Коул. – Смотри, оно пробуждается.

Рин сорвал сургуч с горлышка и не колеблясь опрокинул в себя зелье.

Он словно влил в себя адское пламя. Оно опалило горло, пищевод и бухнулось в желудок, скрутив его в тугой комок. Рин закашлялся, схватился за грудь и рухнул на колени, порываясь извергнуть из себя этот жгучий яд, вывернуться наизнанку, лишь бы не чувствовать, как тот быстро разливается по всему телу, как выкручивает мышцы, заставляет кровь кипеть и бурлить, как сжигает кожу.

«Ты же этого хотел», – зазвучал в голове голос. Оглушающий. Властный.

«Ты же хотел получить Мою Руну?! Хотел получить силу демона?!»

Рин стиснул зубы, до крови сжал кулаки, огромным усилием воли открыл глаза…

Рубашка обгорела и свисала клочьями, а на груди пылала огненная руна – раскаленным железом врезалась в плоть, пламенными языками охватывала плечи, вгрызалась в тело, жадно пожирала саму душу.

Сопротивляться не осталось сил. Рин поддался, впустил демона. И сам стал пламенем – яростным, ненасытным. Отдавая по кусочку свое тело и сознание, терялся в этом безумном огненном круговороте. Перед глазами мелькали яркие картинки: какие-то люди, которых он уже не помнил, какие-то места, где он никогда не был. Калейдоскоп красок: синих, зеленых, красных – скручивался в один огненный шар. Шар рос, пока не превратился в огромный золотой глаз. Рин знал, кому он принадлежит, потому что часто видел его в своих кошмарах. И тогда закричал так, как никогда в жизни: надрывно, страшно, без голоса – одним лишь сгорающим сердцем.

Глава 6

– Неужели ничего нельзя сделать? Совсем ничего?

Пекарь умоляюще смотрел на Гюнхэла, сидя рядом с кушеткой и продолжая сжимать в руках изрядно отощавший кошелек: большая часть его содержимого уже перекочевала в карманы лекаря.

– Авейлушка, за что же это… За что… – причитал убитый горем отец. Он потянулся было к дочери, но тут же замер, не решаясь прикоснуться к изуродованной плоти.

Гюнхэл глухо процедил:

– Я сказал. Делаю все, что в моих силах.

Внутренне поежившись, он промокнул лоб больной влажной тряпкой и тут же поспешил отойти на несколько шагов: ее рука, лицо, шея совсем почернели, страшные язвы сочились отвратительно пахнущим гноем, запах которого не мог отбить даже аромат морт-травы. На перекошенном лице застыла предсмертная маска страдания и ужаса, из груди исходили странные хрипящие звуки, словно из ржавых мехов в застарелой кузнице.

Если бы не отяжелевшие от монет карманы, Гюнхэл не стал бы тратить на умирающую ни минуты своего времени. И так было ясно: Нелл скоро примет дочь пекаря в свои объятия. Но желание отхватить большой куш заставляло изображать усердные попытки вылечить несчастную.

– Любые деньги, – утирал струящиеся по щекам слезы скорбящий мужчина, – все отдам… только спаси ее. Она – все, что у меня осталось…

– Есть у меня одно средство, – задумчиво произнес Гюнхэл, перебирая в уме все эликсиры и настойки, которые сошли бы на роль «редкого чудодейственного, но очень дорогого лекарства», как дверь отворилась, и в комнату вошли двое.

– Вы?!

При виде ненавистного пасынка и сопровождавшего его приспешника демона лицо Гюнхэла побагровело, жилы на шее вздулись, кулаки сжались, но он не рискнул даже пошевелиться: слишком свежи были воспоминания о невидимых путах, стягивавших грудь, душивших, разрывавших легкие в клочья.

– Вы же тот самый целитель! – Пекарь рухнул на колени и подполз к Коулу. – Прошу вас, помогите!

– Встань, – поморщился маг, достал платок, приложил к носу и взглянул на кушетку. – Последняя стадия заражения. И вонь соответствующая.

– Но вы же сможете ее излечить? Хотя вот многоуважаемый Гюнхэл собирался предложить одно чудодейственное средство…

– В самом деле? – хмыкнул Коул, смерив лекаря насмешливым взглядом. – Вашу дочь подрал беркер. Неужели вы думаете, что на земной поверхности найдется хоть один эликсир, способный справиться с глубинным ядом? Этот мошенник просто хотел срубить побольше золота, не так ли?

Пекарь медленно поднялся, оперся на кушетку, сгорбился, словно на его плечи упал неимоверной тяжести груз, и скорбно выдавил:

– Значит, конец…

– Нет. – Коул взял ученика под руку и подтолкнул его вперед. – Этот мальчик еще может что-то сделать. Не так ли, Эйдерин?

На лице Рина не мелькнуло ни малейшей тени раздражения. Выглядел он абсолютно спокойным, словно учитель не произносил ненавистное имя, словно не его любимую разъедал глубинный яд, словно не он принял руну, ради того, чтобы спасти ее. Он послушно подошел к больной, распростер над ней руки и закрыл глаза.

– Принесите воду, и быстрее, – скомандовал Коул, с любопытством наблюдая за учеником.

Рин знал, что должен вылечить больную. Им двигала неведомая сила, приказывающая избавить ее от мучений, очистить тело от яда. В этом же его призвание, то, в чем он нуждался больше всего, – сразиться с болезнью и победить.

Он видел, насколько крепко отравленные жгуты вплелись в угасающие нити жизни. Чтобы избавиться от них, нужно призвать всю возможную магию. Но теперь он не один. Теперь он может брать силу у демона. Столько, сколько хочет.

Свет полился из его ладоней, коконом окутав тело Авейлы. Девушка вздрогнула, заметалась на кушетке, захрипела, изрыгая изо рта кроваво-черную пену. Струящиеся лучи медленно, слишком медленно растворяли яд; черные щупальца сжимались, жалили так, что Рин сцепил зубы, чтобы не закричать и не сдаться. И когда ему показалось, что он не выдержит больше напряжения, на его груди загорелась руна. Ярко-красный столп света пронзил тело девушки, сжигая на своем пути яд, вытравливая его до последней капли.

Заново сплетались порванные мышцы, сращивались поврежденные жизненные нити, язвы заживали на глазах, оставляя после себя глубокие рытвины. Рин еле стоял на ногах: руна угасала, а с ней – и его силы.

– Довольно! – послышался строгий голос. Кто-то схватил Рина за руки и окунул ладони в воду.

Вместо воды в тазу теперь плескалась черная жижа.

Эйвон Коул, поддерживая обессилевшего ученика, отвел его в сторону и усадил в кресло. Дышал тот неровно, мокрые от пота волосы налипли на бледное лицо, на рубашке остался выжженный руной черный след.

– Забыл тебя предупредить, – сокрушенно покачал головой учитель. – Всегда снимай рубашку, чтобы ее не испортить.

– Теперь все же хорошо, да? – раздался робкий голос пекаря. – Моя дочь спасена?

Коул подошел к Авейле, поводил над ней руками, приложил ладонь ко лбу.

– Да. Спасена.

– О, благодарю!

Счастливый отец снова рухнул на колени, подхватил полы мантии целителя, прижал их к губам и запричитал:

– Спасибо, спасибо! Если бы не вы… Как, чем мне оплатить?

– Да поднимитесь же, – сверкнул глазами Эйвон Коул. – Достаточно того, что у вас в кошельке. И того, что вы отдали этому шарлатану.

Гюнхэл побледнел, не переча выгреб из карманов монеты и бросил их на стол.

– Это вполне сгодится на обучение вашего пасынка в Рифдейле. Эйдерин, иди собери все самое необходимое. Мы уезжаем сегодня.

Рин молча поднялся и вышел из приемной.

Необходимое…

Пара сменных рубах. Штаны. Белье.

Он равнодушно собирал вещи, чувствуя себя совершенно опустошенным. Сеанс исцеления дался ему непросто: до сих пор дрожали руки, испарина покрывала лоб, но перед глазами стоял образ исцеленной больной, что придавало ему сил.

– Рин? Что ты делаешь?

Он обернулся, взглянул в лицо матери и безучастно произнес:

– Я ухожу.

– Уходишь? – не поняла та, нахмурившись.

– Учиться. В школу целителей.

– Куда? – Голос ее дрогнул.

– В Рифдейл. – Он накинул сверток с вещами на плечи.

– Что с тобой? Что это?! – Она указала на черный вензель, выжженный на рубашке.

– Руна.

– Руна? Откуда? Что с тобой происходит? Тебя не узнать… Ты ничего не пил?

– Я уезжаю учиться, – безжизненно произнес Рин. – Стану целителем, чтобы помогать людям. Дай мне пройти.

– Ты никуда не пойдешь!

– Еще как пойдет, – послышался довольный голос. На пороге комнаты, сложив руки на груди, стоял Коул, с нескрываемым любопытством взирая на разыгравшуюся сцену.

– Вы?! – Женщина яростно сверкнула глазами и сжала кулаки. – Ваших рук дело?!

– Принимать руну я его не принуждал. Он решился на этот шаг добровольно. И теперь ему просто необходимо развивать свой дар.

– Но Рин не может просто так нас бросить, он бы никогда…

– Отныне Эйдерин – истинный сын демона, и его связь с ним настолько сильна, что затмевает все человеческие чувства. Они ему чужды и не нужны. Такова плата за неисчерпаемую силу.

– И вы… Вы не предупредили его, кем – а точнее, чем – он станет?

– Ваш сын так сильно хотел помочь любимой… – ухмыльнулся маг. – У меня не было времени посвятить его во все, кхм, детали.

Женщина обхватила голову руками и обессиленно опустилась на край кровати.

– Помочь любимой… Что ему теперь любимая…

– Гордись, женщина. Сколько жизней он спасет!

– И при этом сам лишится настоящей жизни? Будет просто существовать? Бездумно, бесчувственно? – Из ее глаз покатились крупные слезы. – НЕТ! Ни за что! Сынок, – она обняла его за колени, – очнись, пожалуйста! Оглянись, это же твой дом, твоя комната! – Вскочила, схватила с полки деревянного дракона. – Вот, смотри, это же твой папа вырезал для тебя. Для тебя, понимаешь? Маленького! Ты так любил с ним играть и слушать сказки… А вот куколка, ее Ани тебе подарила на день рождения. Ты еще так возмущался, утверждал, что не девчонка, чтобы в куклы играть, и все же ты любил ее… Ты любил нас, ты все еще любишь нас! Я знаю!

Слезы катились по ее щекам, в глазах застыли боль, отчаяние, мольба. И надежда на то, что это всего лишь страшный сон, который пройдет, умоется слезами, очистится и засияет новым утром. И Рин останется рядом.

– Эйдерин, нам пора.

Коул отстранился, уступая дорогу ученику.

– Нет! – в исступлении закричала несчастная и преградила сыну путь. Запричитала: – Пожалуйста! Очнись! Не слушай этого человека!

– Все кончено. – Тихие слова Коула раскаленным клинком вонзались в материнское сердце. – Тот, кто принял руну, уже никогда не вернется. Ты потеряла сына, но мир приобрел необыкновенно талантливого целителя. Это должно если не радовать, то хотя бы утешать.

Он легонько подтолкнул Рина и вслед за ним направился к выходу.

Мертвенно-бледная, разрываемая на части горем и болью, мать заглянула в пустые глаза своего мальчика, обняла его, прижала к груди и опустила в походную сумку деревянного дракончика.

– Я верю, что когда-нибудь…

– Забудь, – жестко оборвал ее Коул, отцепил ее от сына и потащил его прочь.

– Мамочка, мамочка, что случилось? —ворвалась Ани в комнату, держа за ручку Даана. – Мы видели, как братишка ушел с этим, волшебником… Он надолго?

– Навсегда… – Голос ее оборвался, она рухнула на колени и, спрятав лицо в ладонях, беззвучно, обессиленно зарыдала. Камешек-росинка блестящей слезой сорвался с кулона и упал на пол, исчезнув в деревянной щели…

Весть о чудесном исцелении Авейлы разлетелась по округе в считаные мгновения, так что, едва покинув дом, ученик и новоиспеченный последователь демона оказались окруженными людской толпой. Страждущей, умоляющей о помощи. Коул крепко выругался, схватил Рина за руку и принялся пробиваться к ожидавшей их повозке, запряженной резвой четверкой лошадей. Маг предвидел подобное развитие событий, но надеялся, что народу набежит в разы меньше. Только устроившись на обитом плюшем сидении, он облегченно выдохнул. Несмотря на возникшие сложности и непредвиденные обстоятельства, дело можно было считать сделанным.

Ищущий посмотрел на сидящего рядом мальчишку. Который же этот малец? Он давно сбился со счету. Все претенденты, которых Коул приводил в Дом Милосердия, после принятия снадобья на какое-то время впадали в кому: Аразиэль поглощал их сознание, растворял в себе их души, взамен выжигая руну – выдержать такое дано не каждому. Поэтому те, кто выживал и возвращался из подземных глубин, получали неимоверную силу, но еще не умели ею пользоваться. Для этого нужно было пройти специальное обучение. Но то, что вытворил Рин… Невообразимо. Мало того, что он практически сразу пришел в себя, так еще и девчонку вылечить сумел. Эйвон и отвел-то его к ней из чистого любопытства, не ожидая особенного результата. А тут…

Маг выглянул в окошко и довольно улыбнулся. В Дом Милосердия он доставит истинный бриллиант, плату возьмет соответствующую и наконец-то покончит со скитаниями, осядет в Рифдейле, заживет богато, долго и счастливо.

***

В очаге тихо потрескивали дрова, мягкое тепло окутывало тело, восполняя силы. Аромат свежеиспеченного хлеба приятно щекотал ноздри. Рин приоткрыл глаза, и какое-то время рассматривал пляшущие на стенах отблески пламени, а также золото утренних лучей, проникавших сквозь приоткрытое окно.

– Мамочка! Дяденька Милоселдие пласнулся! Как тебе спалось?

Над ним склонилась хозяйская дочка: на курносом носике девчушки рассыпалась горсть веснушек, огромные ярко-голубые глаза в окружении пушистых ресниц смотрели внимательно и с любопытством, кончики длинных светлых волос слегка щекотали ему лицо.

– Вообще-то меня зовут Рин. – Он потянулся и сел на шкуре. Учитывая то, что накануне он опустошил почти весь свой магический резерв, чувствовал он себя вполне сносно.

– Лин… А я Ливи.

Малышка широко улыбнулась, протянула руку, и он, изображая почтение, галантно ее пожал.

– Риви, не приставай к гостю! – В комнату зашла Эви и поставила на стол миску с дымящейся похлебкой. – Вы ее извините, она такая назойливая.

– А по-моему, очень милая. – он подмигнул девочке и поднялся. – Брата моего напоминает…

– У вас есть семья? Ох… простите, – осеклась Эви, увидев, как помрачнело лицо гостя. – Я правда не хотела…

– Как Низай?

– Спит, – с радостью сменила тему Эви. – И выглядит совсем здоровым. А еще я вылила ту воду, как вы и сказали, но эти существа… Они не переставали выть. Совсем рядом.

– Не бойся, дом в полной безопасности. Глубинный яд, растворенный в воде, оставил след на земле. Теперь беркеры считают ее своей территорией. И не тронут вас, пока вы в ее пределах.

– Вы так много для нас сделали… Я не знала, что такие, как вы… – Она осеклась и смущенно вперила взгляд в пол.

– Бесчувственные твари помогают просто так?

– Простите… Люди всякое говорят… Страшное… Не стоило верить глупым россказням.

За окном промелькнула тень. Рин нахмурился, отставил похлебку, поднялся из-за стола и вышел на крыльцо. В небе, расправив крылья, кружила крупная черная птица.

– Люди говорят чистейшую правду, Эви. Мне нужно уходить. Благодарю за кров и еду. У вас замечательная семья. Берегите ее.

Он быстро собрался и покинул гостеприимный дом, зашагав в сторону леса. У самой его кромки он все-таки обернулся: на пороге дома стояла маленькая фигурка и отчаянно махала ему вслед. Он тепло улыбнулся малышке Риви и скрылся в тени высоких раскидистых елей.

***

– Двадцать седьмой. – Писарь оторвался от заполнения бумаг и уставился на Коула. Мальчишка его вовсе не интересовал – он лишь скользнул по нему откровенно скучающим взглядом. – Возраст?

– Семнадцать.

– Откуда родом?

– Хэйндсел.

– Ниерланец? И как же в столь отдаленные земли занесло Ищущего?

– У меня сильно развита интуиция, – загадочно улыбнулся целитель.

– Каков потенциал претендента?

– Он уже инициирован.

Писарь отложил перо и холодно произнес:

– Вы в курсе, что принятие руны должно проходить под особым контролем, здесь, в замке.

– У нас, скажем так, не было выхода. К тому же мальчик принял ее без уговоров и очнулся спустя несколько часов.

– Не слишком ли громкое заявление? – недоверчиво скривился собеседник. – В таком случае этот самородок стоит целое состояние, и проверять его будут тщательнее остальных. Вы знаете, что если новообращенный будет признан несоответствующим…

– Проверяйте сколько хотите, – гордо прервал его Коул. – Мой ученик обладает уникальной силой. Я совершенно уверен: он в полной мере оправдает ожидания академии.

– Ну что ж, посмотрим. Не забывайте: вознаграждение можно получить только после проверки.

– Я в курсе, спасибо.

Эйвон повернулся к так и не шелохнувшемуся в течение всего разговора ученику:

– Эйде… – Он запнулся и тут же поправился: – Двадцать седьмой, завтра ты пройдешь испытание. Экзамен, который убедит Академию магов в том, что ты достоин тут учиться. А пока тебя проводят в гостевой дом для претендентов.

Рин лишь кивнул.

Его совершенно не волновал тот факт, что его учитель, с которым он провел так много времени, который многому его научил, обращается к нему по номеру и вот так просто расстается с ним, сдав в какую-то академию.

В общем-то его совершенно не интересовал и окружающий мир: ни богатое убранство комнаты, где среди многочисленных свитков и книг восседал этот напыщенный человек, ни сам город, который можно было рассмотреть в окно кареты. По дороге сюда он несколько раз порывался выйти, так как знал: где-то рядом находился сильно нуждавшийся в помощи больной. Но наставник не позволил. И сейчас единственное, что он чувствовал по-настоящему остро, – это голод и досаду из-за упущенной возможности исцелить страждущего, вновь ощутить связь с тем, к кому накрепко привязан руной.

– Надеюсь, пока я был в разъездах, уровень охраны остался прежним? – Эйвон Коул поставил витиеватую подпись на протянутом листе бумаге.

– Не волнуйтесь, никому еще не удалось проникнуть на территорию Дома без должного разрешения. Впрочем, как и покинуть его. Страже приходится быть начеку: желающих получить лечение не становится меньше.

– Вам тоже нужен целитель, – впервые подал голос Рин. И, бесцеремонно ткнув писаря в грудь, добавил: – Вот тут. Пока еще не поздно.

– Что он себе позволяет! – взвизгнул тот и шарахнулся в сторону, зацепив стопку бумаг. Листы разлетелись по полу, приведя писаря в еще большую ярость.

– Простите его, – рассыпался в извинениях Коул, – он не знает, что таким, как он, запрещено дотрагиваться до человека без особого разрешения… Но…

– Что «но»?!

– Я бы на вашем месте прислушался к его словам. На днях мальчик исцелил больную, зараженную глубинным ядом.

– Знаете, это уже слишком! Мало того, что вы рассказываете всякие басни про чудо-мальчика, способного очнуться после инициации в первые же часы, так еще нужно поверить в то, что кто-то заразился глубинным ядом и излечился после этого! Коул, мне кажется, длительные путешествия не пошли вам на пользу.

– Я здесь не для того, чтобы что-то доказывать, – ухмыльнулся Ищущий. – К тому же и так тут долго провозился. Счастливо оставаться. Двадцать седьмой, до завтра.

Довольный собой, Эйвон Коул покинул стены здания, но вместо того, чтобы направится к выходу, остановился, любуясь строгой древней красотой замка, в котором расположился Дом Милосердия. Стрельчатые окна стремились ввысь, и казалось, что своими пиками они вот-вот пронзят небосвод; резные колонны, увитые изумрудным плющом, подпирали массивные балконы; а фундамент, казалось, был вытесан из цельного гранита – настолько мощным и непоколебимым он выглядел.

Замок охватывал огромную территорию. Пройдясь по парковым аллеям, утопающим в пушистой зелени деревьев, Коул вышел на открытую площадь, мощеную черным булыжником. Именно тут проходили тренировки будущих целителей. Он ненадолго остановился, засмотревшись на ребят, облаченных в длинные белые одежды. Они усердно отрабатывали упражнение, заданное учителем: силились так, что даже Ищущий почувствовал исходящие от них магические волны.

– Третья ступень, – хмыкнул он. – Своими жалкими потугами вы не сможете даже соперничать с Эйдерином. Впрочем, чего ожидать от обычных людей?

Естественно, в Академии обучались не только носители руны. Способных принять силу Аразиэля с каждым годом становилось все меньше, поэтому сюда набирали просто способных к целительству молодых людей – таких, каким и он был когда-то.

Обучение длилось пять лет. На заключительный курс принимались только самые способные и одаренные. Каждую ступень символизировал определенный цвет одежды. Учащиеся первого года облачались в коричневый цвет, второго – в оранжевый, третьего – в белый, четвертого – в золотой. Адепты пятого, самого почетного, так же как и маги верховного совета, одевались в пурпур, цвет королей. И только носители руны с первой до последней ступени носили черное одеяние и черные маски. Никому не дозволялось видеть их лица.

Погруженный в свои размышления, Эйвон подошел к одной из четырех башен, расположенных по периметру замка и объединенных высокой крепостной стеной. Вдоль парапетов несли вахту стражники, и, если бы не отличительный знак Ищущего, нашитого магической нитью на мантию, его вряд ли пропустили бы наверх. Но остановить его никто не имел права.

Поднявшись на самый верх башни, Коул кивнул охраннику и окинул взором пейзаж. Вид отсюда открывался восхитительный: суша подковой огибала ярко-лазурное, словно подсвеченное тысячами огней море; пляж серебрился белоснежным песком, чем-то напоминая северные заснеженные земли, только вместо ледяного ветра лицо обдувал теплый, насыщенный морским духом бриз. К воде вела извилистая, мощеная гранитом тропа, которую с обеих сторон окаймляли пестрые цветы и розовые кусты.

Буйная зелень, сладкий воздух – как же он соскучился по теплу! Эйвон в блаженстве зажмурился, подставляя лицо золотистым лучам солнца, чувствуя, как радостно заходится сердце. В том, что мальчишка завтра произведет впечатление на комиссию, он ни капельки не сомневался. Несмотря на то, что пришлось сильно потратиться, чтобы привезти упрямца сюда, вознаграждение он получит куда больше! Конечно, если бы парень был сговорчивей и сразу согласился ехать в столицу, не пришлось бы рисковать своей шкурой. Но все хорошо, что хорошо кончается.

Все-таки есть плюсы в дальних путешествиях: в малоизведанных, удаленных от королевства землях гораздо проще достать редкие, а порой и запрещенные артефакты. Один такой достался Ищущему по чистой случайности. Исследуя очередной захолустный городок в тщетных поисках «преемника Аразиэля», он наткнулся на блошиный рынок. Среди кучи барахла Коул отыскал это. С виду обычный черный камешек, но, если присмотреться внимательнее… он гипнотизировал, завораживал. И тьма его переставала казаться тьмой: из глубин крохотного предмета выплывали ярко-оранжевые искры. Продавец утверждал, что камень – не что иное, как застывшая капля демонической крови, а значит, рассекатель завесы. Цену за него, соответственно, заломил космическую. То, что данный артефакт может каким-то образом разорвать преграду, отделявшую верхний мир от нижнего, верилось с трудом. Но и пройти мимо Коул тоже не смог. Сговорившись на более-менее божеской цене, он положил камень в шкатулку и не вспоминал о его существовании до этого лета.

Понимая, что Рин ни за что не бросит родных, Коул решился пойти на очень опасный эксперимент. Результат превзошел самые смелые ожидания. Вначале выяснилось, что продавец не врал: артефакт действительно приоткрыл завесу между мирами, призвав на поверхность беркера. К счастью, после столь «кустарного» перехода сквозь завесу, глубинная тварь растеряла большую часть своей силы, поэтому магу не составило труда набросить на нее цепи и посадить в подвал в ожидании нужного момента. Момент этот появился несколько дней спустя, когда целитель относил в пекарню очередную порцию элексира «мужской силы». Девчонка, возлюбленная Эйдерина, так громко шепталась со своим парнем, собираясь на свидание в близлежащий лес, что лучше момента натравить на нее беркера и тем самым вынудить строптивого ученика принять руну демона даже представить было сложно.

Эйвон Коул просчитался в двух моментах. Во-первых, он не ожидал, что парень пойдет собирать морт-траву именно в то место. И не просто пойдет, а спрячется в кустах, при том очень умело. Настолько, что Коул сначала и не заметил его, выпустил беркера, а когда увидел… Эйдерин внезапно выскочил на поляну, едва не став добычей глубинного монстра. Но все обошлось как нельзя лучше. Мальчик не только спасся, но и стал свидетелем жуткой сцены: глубинная тварь изувечила и едва не убила его возлюбленную. Какие тут колебания, сомнения? Конечно же, чтобы спасти девушку, он с радостью выпил зелье. А вот второй момент… Коул не ожидал, что Рину удастся сразу же очнуться после черного сна и исцелить Авейлу. Сколько же в нем силы?

Он еще раз обвел взглядом залив, окрашенный в нежно-розовый предзакатный цвет, и сладко улыбнулся. Столько лет он странствовал, но именно ниерландский найденыш оказался билетом в его счастливую, богатую и, главное, спокойную жизнь.

Глава 7

Эти земли не знали солнечного света, так же как и ледяного дождя, колючего ветра, пышных сугробов или буйной, отчаянно-зеленой северной растительности. Где-то в глубине подсознания шевелились непонятные образы, обрывочные картинки и осколки чувств. Но ухватить их, задержать в памяти никак не удавалось, и в конце концов он бросил эту бесполезную затею.

Глубинный мир окутывали багровые сумерки, под ногами раскинулась выжженная пустыня, испещренная трещинами и проломами, из которых то и дело извергались огненные гейзеры. Осколки скал острыми зубьями вылезали на поверхность, ухмыляясь пришельцу, а возле них ютились низкорослые жухлые деревья и кустарники-колючки. Тут и там быстрыми тенями в поисках неосторожной добычи скользили глубинные твари. Добычей он себя не ощущал, поэтому ничуть не беспокоился, зная: в глубинном мире никто не сможет причинить ему вред, ведь он здесь хозяин, его неотъемлемая часть. Нить, связывающая глубинный мир с миром людей.

Эйдерин проснулся от назойливого, нетерпеливого голоса, который мухой кружился в голове:

– Давай, вставай уже! Не добудишься, как барышню! За шкирку бы из постели, но как вытащить, коли дотрагиваться запрещено?

Он нехотя приоткрыл глаза. Возле него стоял невысокий мужичок, осеняя себя защитным знаком.

– Мисиеры маги велели будить: испытания скоро. Вот платье-то новое и маску не забудь. Положено так.

Рин сел в кровати, заинтересованно взглянул на суетившегося возле него человека. Тот ловко поправил черную мантию, лежавшую на стуле, дотронулся и тут же одернул руку от маски, налил воду в чашу для умывания. Все эти манипуляции он проделал уверенно, совершенно несвойственным слепому образом. Двадцать седьмой не сомневался в том, что мужичок не видит ни зги, как не сомневался и в том, что мог бы излечить его. Просто надо восстановить поврежденные нити, отвечающие за зрение. Раз плюнуть. Он потянулся к нему, но тот шарахнулся прочь:

– Нельзя! – Потом добавил, ворча под нос: – Пока я тут работаю, видеть ваши лица запрещено. И привела же меня Великая Нелл в стан к приспешникам демона. Сами куклы бездушные, а целителями зоветесь. Что ж вы за целители такие, коли за лечение цены несусветные заламываете? Видел бы меня мой отец, мир его праху… Да на что не пойдешь, чтобы семью кормить.

Семью… Странное слово: вроде и знакомое, а что оно обозначает, Рин так и не вспомнил. Впрочем, особенно и не интересовался. Скользнул бездушным взглядом по комнате, в которой ночевал, встал, умылся, оделся, нацепил на лицо маску и, не говоря ни слова, вышел за дверь.

– Вообще-то, мне велено тебя проводить. Потеряешься еще.

Настырный мужичок засеменил впереди, следуя какому-то внутреннему чутью, безошибочно определяя верный путь среди бесконечных поворотов и переходов. Наконец они очутились в просторном зале, битком наполненном людьми. Среди них находилось и несколько десятков облаченных, так же как и он, в черное. Новообращенные. Рин без труда мог определить, насколько крепки их узы с демоном, сильны ли выжженные недавно руны.

– А вот и ты! – Рядом появился еще один человек. Невысокий, седовласый, с азартно горящими глазами. В нем чувствовалось наличие магии, но связи с собой и Хозяином Рин не ощутил. – Я тебя и в маске узнаю. Шучу: у тебя на мантии вышит номер! Двадцать седьмой, запомни. Теперь тебя так зовут. Кстати, черный цвет тебе идет. Хорошо отдохнул? Сегодня очень важный день! Тебе все равно, но, уверяю, так оно и есть! Я уверен, твои способности оценят по достоинству.

– Не слишком ли ты самоуверен, Эйвон? – подошел к ним высокий мужчина в пурпурном камзоле и плаще, расшитом золотой нитью. Его короткие черные волосы были уложены в идеальную гладкую прическу, серые глубоко посаженные глаза смотрели холодно и надменно, тонкие усики презрительно кривились в такт такой же тонкой верхней губы.

– Дамиен Вэн Стил, сколько лет, сколько зим! – Коул изобразил некое подобие поклона. Получилось совсем по-клоунски, непочтительно. – Двадцать седьмой, посмотри, испытания почтил своим присутствием сам королевский помощник. Какими судьбами?

Хмурая тень пробежала по лощеному лицу Дамиена, но он пропустил шпильку мимо ушей и произнес самым скучающим тоном:

– А ты все шакалишь по захолустьям, выискивая достойных руны целителей? Право, в твоем возрасте…

– Не всем же отсиживать задницы во дворце, – прервал его и холодно улыбнулся Коул, – надо кому-то и в поле работать.

– Именно, что работать. Не припомню я, чтобы кто-то из твоих, назовем с натяжкой, привезенных в столицу алмазов, превратился хоть в плохонький бриллиант.

Он задел за живое: действительно, ни один из ранее найденных Ищущим претендентов не поднялся выше третьей ступени. Эйвон с силой сжал кулаки, напрягся. Справиться с собой, чтобы не отвесить ответную словесную оплеуху, стоило огромных усилий. Но имело ли смысл обострять и без того дурные отношения с одним из приближенных к короне?

– Уверен, Двацать седьмой удивит не только вас. Он перевернет весь Рифдейл.

– Жду с нетерпением. – Дамиен удалился, а Коул чуть не сплюнул ему вслед.

Трудно поверить, что когда-то с этим чванливым ублюдком его связывала крепкая дружба. Вместе они посещали занятия в академии, вместе болтались по улицам города и кабакам, вместе получали поощрения и отрабатывали наказания от учителей. Но, будучи талантливыми целителями, ни один из них даже не думал принимать руну, чтобы многократно увеличить свои умения. Зачем, когда в жизни существовало столько соблазнов? Деньги, женщины, власть – вот что действительно их привлекало. Лишь в карьере путь на самый верх предназначался только одному. И Дамиен, мерзавец, обошел его в гонке: подставил, да так грязно, что бывшему другу не оставалось ничего, кроме как принять пост Ищущего, покинуть столицу и пуститься в разъезды по необъятной стране с глаз долой.