Антология. Достояние Российской словесности 2024. Том 5 бесплатное чтение
Антология
Том 5
© Интернациональный Союз писателей, 2024
От издателя
Международная академия наук и искусств (МАНИ) и Интернациональный Союз писателей представляют вашему вниманию антологию «Достояние российской словесности». В издании публикуются произведения наиболее значимых авторов, пишущих на русском языке, независимо от их национальности и мест проживания, а также представлены их фотографии и автобиографии. Так вы ознакомитесь с творчеством писателей ближнего и дальнего зарубежья, окунётесь в пространство окружающего мира каждого из них.
В основу антологии положен принцип многообразия и национального колорита, сближающего народы в одно целое, сохраняющего мир и дружбу между странами.
Издание было учреждено Международной академией наук и искусств на основании Указа Президента Российской Федерации № 745 от 30.12.2021 «О проведении в 2022 году в Российской Федерации года культурного наследия народов России» и полностью соответствует идее популяризации народного искусства, сохранения культурных традиций, памятников истории и культуры, этнокультурного многообразия, культурной самобытности всех народов и этнических общностей Российской Федерации, а также стран ближнего и дальнего зарубежья.
«Достояние российской словесности» – многотомное ежегодное издание, раскрывающее многообразие литературных произведений со всех уголков не только России, но и всего мира, имеющее целью познакомить читателей с самыми значимыми авторами XXI века.
В пятый том альманаха МАНИ вошли произведения Рамиза Аббаслы, Алевтины Кудря, Евгении Палетте, Елены Щербаковой, Михаила Рудковского, Мустакима Жумаева, Александра Ефимова, Рашиды Бикметовой, Виктора Сумина и Светланы Рябининой.
Рамиз Аббаслы
Азербайджан, Баку
Рамиз Магомед оглы Бархударов – писатель, переводчик художественной литературы Рамиз Аббаслы – родом из Карабахского региона Азербайджанской республики. Его родина – село Паправенд Агдамского района, сейчас находится в зоне оккупации. Р. Аббаслы учился в сельской школе; очень любил точные науки, но с неменьшим интересом читал хорошие книги знаменитых писателей. После окончания средней школы поступил в бакинский университет. Долгое время работал в нефтяной отрасли. Его первая книга «Школа семи деревень», опубликованная в 1994 году, сразу же стала бестселлером; за неё автор получил награду «Творческий успех». Потом были изданы другие книги: «Мираж» (2000), «Тёмные ночи» (2008), «Имя вора» (2015), «Химера» (2018). Его рассказы, статьи и переводы были опубликованы во всех литературных газетах и журналах Азербайджана.
Рамиз Аббаслы пишет на азербайджанском и русском языках. Рассказы на русском языке публиковались в России и очень понравились русскому читателю. Русские критики также высоко оценивают их. С этими рассказами он участвует в разных международных литературных конкурсах и фестивалях. В 2023 году стал лауреатом ЛИФФТ-АЗ 2019.
Казнь женщины
Рассказ
– Я сам видел это своими глазами: палач, верзила такой, не мог кончить женщину, – сказал один из мужиков в пивной. – Казалось бы, всё очень просто, и он как палач хорошо знает своё дело, но всё равно вдруг как-то ему стало очень трудно. А все мы сидим и ждём не дождёмся. В казни главное – это момент отсечения головы. Люди же в основном за этим и идут туда. Правда, слабаки и новички закрывают глаза, считают про себя до десяти, а уж потом их открывают, чтобы лицезреть не само отсечение головы, а его результат: когда человеческая голова уже валяется на полу, а из горла обезглавленного тела хлещет кровь, как будто это наполненный кровью сосуд, с которого сняли крышку и который тут же наклонили, чтобы вылить всё содержимое. Мне, например, доставляет особое удовольствие момент, когда топор с вершины своей роковой траектории устремляется вниз; это напоминает стремительный полёт коршуна: с вершины горной скалы он стрелой мчится в ущелье, где только что спряталась, даже, казалось бы, надёжно спряталась его жертва. Но он знает, где она и как достать её… Это необыкновенно захватывающее зрелище! И представьте себе, дилетанты по наивности закрывают глаза, чтобы не видеть именно этого момента. А как жаль! Так что я в принципе не понимаю, зачем они идут на казнь.
История, которую рассказывал один из завсегдатаев пивной, заинтересовала всех. Оказывается, казнили молодую и красивую женщину и, как ни странно, её никто не знал, потому что она была приезжая. В центральную часть Европы прибыла из далёких южных областей континента. Но на новом месте ей не повезло: её обвинили в краже, которую она не совершала, и приговорили к смертной казни. В Средневековой Европе это было в порядке вещей: по пустякам приговаривать к смертной казни. Современная Европа и без этого прошла через море крови; наконец опомнилась и, чтобы смыть с себя этот позор, отменила смертную казнь. Да, казней в то время было много. Но та, о которой рассказывал очевидец в пивной, была особой.
Благодаря европейским палачам, которые были грамотными людьми и вели дневники, сегодня можно получать подробную информацию о казни не только знаменитостей Европы, например, французской королевы Марии-Антуанетты, но и простых смертных. А палач этой особой казни был неграмотный. В принципе он даже не был палачом и выполнял эту работу только по принуждению. Он совершил много преступлений: грабил, убивал – и этим жил. Наконец его поймали и приговорили к смертной казни. Но так получилось, что в то время в том городе, где состоялась особая казнь, не было профессионального палача. Эту работу выполняли дилетанты и, как правило, плохо справлялись; дело дошло до того, что порой, чтобы отрубить голову преступнику, приходилось наносить пять-шесть ударов топором по шее человека. Это было ужасно. Нужен был хороший палач. Найти же такого было весьма и весьма затруднительно.
В руки правоохранительных органов попал профессиональный головорез: по словам очевидцев, одним ударом короткого меча он мгновенно обезглавливал свою жертву. Чем же не палач? Жестокий, привыкший проливать людскую кровь, – лучше кандидатуры не найти. Поэтому прежде чем вздёрнуть его на виселице, сказали: «У нас есть вакантное место палача. Ты прошёл хорошую школу: обезглавил десятки людей. И после прохождения курса повышения квалификации наверняка станешь отличным палачом. Не будем тебя казнить. У тебя будет постоянная работа с твёрдым окладом. Надо учитывать и то, что за каждого казнённого ты будешь получать небольшую прибавку. Даже без них зарплата палача превышает зарплату учителя и приходского священника». Смерти боятся все, особенно те, которые с удовольствием убивают.
Предложение было принято, и закоренелый преступник стал палачом. Ожидание городских властей оправдалось, головорез стал хорошим палачом. Хорошим палачом же считался тот, кто одним-единственным ударом топора, не задевая и не повреждая других частей тела, обезглавливал осуждённого. Чёткий, безупречно точный удар очень высоко ценился, и в некоторых европейских странах за такую ювелирную работу палачи получали дополнительную надбавку к окладу. Но не каждый умел это, нужен был особый дар. Оказывается, и для такой отвратительной профессии, как палач, нужен талант. Профессия палача считалась неблагодарной и с явным презрением отвергалась обществом. Вот представьте, по улице идёт палач. Заметив его (трудно было не заметить его в багровом одеянии), люди шарахаются от страха и начинают шушукаться: «Смотрите, палач идёт!» – «А где он?» – «Вот мужчина в красной одежде. Не видите, что ли?» – «Вижу! Ой, господи! Какой он страшный! Надо убраться отсюда».
У палачей была особая форма одежды пурпурно-красного цвета: как будто с человека сняли верхнюю одежду, опустили в бочку, наполненную бычьей кровью, потом вытащили, высушили и снова надели на него.
Люди боялись палача и сторонились его. Сами же палачи считали, что это всего лишь суета. «У нас работа такая. Если не я, то кто-то другой займётся этим делом. Мы, палачи, – коллеги судьи, прокурора – и все вместе, рука об руку, работаем как единая команда, осуществляем правосудие, без нас не будет порядка в обществе», – оправдывались они. А народ этого не понимал и относился к ним враждебно. Учитывая это, палачам не разрешалось без особой нужды выходить из своего дома. Без особой нужды – очень расплывчатое понятие, и палачи злоупотребляли этим. Они не только выходили из своего дома без особой нужды, но иногда даже посещали пивные.
И вот он – палач. Вечером сидел в пивной и заказал себе кружку пива. Между тем в пивной народу стало больше. Все столы уже были заняты. А там, где сидел палач, стулья пустовали; он был один, и никто не хотел садиться с ним рядом. Интересно, можно было сидеть с палачом в одной и той же пивной, но нельзя было сидеть с ним за одним столом. А почему? Таковы были правила; скорее всего, это была традиция, и никто не осмеливался нарушить её. Нельзя и всё. С источниками смертельной опасности необходимо соблюдать дистанцию; на определённом расстоянии оголённые концы электропроводки не убивают, змея не укусит, огонь не сожжёт… А вот попробуй проведи эксперимент и нарушь дистанцию… Нельзя. Видимо, с палачом было то же самое – надо было держать расстояние. Очень примечательно было и то, что те, кто наотрез отказывался сидеть с палачом за одним столом, шутили в его адрес. Можно было даже посмеяться над ним, и если у жены палача был любовник, то это давало хороший повод для издевательств. Флиртовать с женой палача – вот были мужики! А его жена тоже ничего: с палачом делила ложе своё и с другими мужиками флиртовала. Вот баба смелая!
У палача была ответственная работа, и в очередной раз он стоял на эшафоте. Нет, это не тот, жена которого флиртовала с другими мужиками. Это был другой; у него жены не было. Это был тот человек, который вынужден был согласиться стать палачом, чтобы спасти свою жизнь. Жил он как дикий зверь, с людьми не знался. А в тот день надо было казнить молодую женщину. Ситуация была весьма парадоксальной: нестарый палач, холостой мужчина в расцвете сил, должен был обезглавить молодую, очень красивую женщину.
Красота её поразила палача. Это ощущение усиливалось ещё и тем, что красота была рядом, палач имел даже доступ к ней, поскольку она была его пациенткой – на палаческом жаргоне смертников так и называют: пациент – и он имел право потрогать, пощупать её. Он держал её за руки, надел на них кандалы, обдал её своим горячим дыханием, вдыхал опьяняющий аромат её прекрасного тела, чёрных волос и впервые чувствовал себя счастливым от того, что он палач. Пусть весь мир презирает его за то, что он палач, он же счастлив именно тем, что палач. Он счастлив, потому что имеет право стоять рядом с этой красивой женщиной.
На городской площади собрались тысячи мужчин, и все они в восторге от этой чужеземной красавицы. Каждый из них в тот момент завидовал палачу, хотел быть на его месте – палач чувствовал это интуитивно, и это на самом деле было так. Он не только стоял рядом с красавицей, он разговаривал с ней, трогал, щупал её тело и чуть не таял от счастья. «О, какое счастье быть палачом! – подумал он. Затем помог ей встать на колени и правильно положить голову на плаху. – Нет-нет, не так. А вот так… – и он трогал её лицо, шею, щёки, даже губы… – Какое благо!» И всё это достаётся ему, оттого, что он палач; не судья, не врач, не священник, а палач. И как хорошо, что он палач!
Палач был в восторге и почти опьянел от счастья. А публика не заметила этого; у неё было своё хобби: она хотела смерти, она жаждала крови. Сама смертница тоже вначале ничего не заметила. Правда, чувствовала необыкновенную нежность и теплоту прикосновений палача, но не придала этому особого значения и подумала, что, наверно, так и должно быть: тот, кто лишает человека жизни, должен быть именно таким. Лишь потом она начала смутно догадываться, в чём дело, и за это презирала его: «Какой подонок!» Если б руки не были в кандалах, она влепила бы ему хорошую оплеуху. «Воспользоваться моментом, даже когда женщина при смерти, когда ей осталось жить всего несколько секунд… И всё же какие подонки эти мужики! Мародёры бессовестные!» – думала она. Ей очень жаль было так рано расстаться с жизнью, в которой она ничего хорошего не видела, только горечь и страдания. А ведь она так красива! В этой жизни ей не повезло и всё. А теперь финал – она на эшафоте, её руки в кандалах, голова лежит на плахе, и через несколько секунд всё кончится.
Будь проклят этот мир с его законами, правосудием, двуличными мужиками! О Господи! Когда же он, этот палач, нанесёт удар, когда же всё кончится?.. Скорей бы конец! Скорей! Почему так медленно идёт время? Может быть, на эшафоте время замедляется? Но всё равно что-то не так. Почему палач медлит? Вместо того, чтобы взять топор, один раз как следует ударить и оборвать её жизнь, он медлит, явно тянет время. Как это: «Голову так положи. Нет-нет, не так, а вот так. Плечи назад, ещё чуть-чуть. Шею вытяни…»
«Кому это надо? Уместно ли говорить, что если не так положишь голову или недостаточно вытянешь шею, топор может повредить плечо или подбородок? Что за глупость?! Кому нужны мои плечи и подбородок? Он явно заигрывает, злоупотребляет своим служебным положением», – размышляла женщина.
С нетерпением ждала и публика. Центральная площадь была переполнена. Власти города создавали все условия, чтобы при публичных казнях присутствовало как можно больше народу. По их мнению, такие мероприятия воспитывают народ, заставляют уважать законы, люди становятся более законопослушными. В этот раз присутствовало намного больше зрителей. То, что будет казнена молодая красивая женщина, сыграло свою роль: яблоку негде было упасть. Со всех концов города на центральную площадь стекались люди, чтобы лицезреть кровавый акт правосудия. Да какое там правосудие! Ведь она, эта бедная женщина, ничего не украла, и фактически это было не правосудие, а кривосудие. А народу было не до этого; люди давно привыкли к тому, что, как правило, наказывают ни в чём неповинных, и это стало законом, ведь недаром же один философ сказал: «Когда беззаконие носит всеобщий характер, то это законно». Вот наконец очередная казнь. Но она будет необычной, потому что будет казнена молодая женщина необыкновенной красоты.
Наконец-то всё готово, и, как говорится, последнее слово за палачом. А он явно был не в себе: чувствовалась какая-то неуверенность в его поведении. Что случилось? Ведь он всегда был собран, трезв, всё делал чётко и вовремя. Его пациентка, стоя на коленях и положив голову на плаху, ждала. Публика тоже, затаив дыхание, ждала с нетерпением. Нервы у всех были напряжены до предела. И вот наконец палач обеими руками взялся за рукоятку топора. А это означало, что осталось совсем мало времени, максимум десять секунд: за это время топор поднимется и с вершины своей траектории упадёт вниз, а на нижней мёртвой точке, неглубоко задевая плаху, остановится и завершит свой кровавый полёт – красивая голова молодой женщины слетит с плеч. При виде топора толпа содрогнулась и от страха шарахнулась, словно стадо баранов, которое вдруг поблизости заметило неожиданно появившегося волка.
Волк – обыкновенное четвероногое животное, очень похожее на собаку. Но волк для барана – символ смерти. Топор – обычный сельскохозяйственный инструмент, на эшафоте же он применяется как орудие смерти; поэтому топор тоже символ смерти. Люди боятся её. Но смерть другого человека доставляет удовольствие, толпа считает, что это очень зрелищно.
Баран не может быть равнодушным, когда волк на его глазах терзает другого барана. Но даже если он, баран, довольно силён и отважен, он недостаточно умён и отважен, чтобы оказать сопротивление волку. Кто обращал внимание на драки баранов? Отойдя на несколько метров, они наносят друг другу мощные удары головой! Можно даже сказать: «бараны дерутся – щепки летят». Вот представьте, эти бараны с такой же яростной отвагой атакуют волка. Только одного точного удара барана достаточно, чтобы свалить с ног любого волка, а двумя такими ударами можно сокрушить даже самого царя зверей – льва. А бараны ещё додумывались до этого: сила есть, сообразительности нет. Поэтому-то они символ тупости и несообразительности. Но вместе с тем это тупое животное не может спокойно стоять там, где волк расправляется с его собратом – другим бараном. Несмотря на то, что баран – символ тупости, он всё равно соображает, что, когда на твоих глазах терзают твоего собрата, это ужасно, страшно, омерзительно и ничего хорошего в этом нет.
Сообразив это, наш недалёкий баран бежит, бежит что есть сил, удаляется от того места, где волк задушил и обезглавил другого барана. А у человека – самого разумного животного – всё наоборот.
Палач взялся за рукоятку топора, а на городской площади волна страха прошла над толпой любителей острых ощущений. Новички и зрители со слабыми нервами закрыли глаза и начали считать про себя до десяти, чтобы не видеть тот страшный момент, когда топор, как знающий своё дело хищник, устремляется в самую уязвимую точку шейной части позвоночника, где две кости связаны тонким слоем мышц, и, острым лезвием моментально разрезая мягкую ткань, продолжает свой путь, доходит до плахи, обливаясь кровью, и, слегка врезаясь в дерево, останавливается в мёртвой точке. Всё, готово: голова отсечена и с глухим звуком падает рядом с плахой, как мяч, наполненный не воздухом, а сырым морским песком. Живой человек, единый организм, разрублен на две части; тело, дёргаясь, несколько минут продолжает жить самостоятельно, голова же умирает сразу. На лице этой мёртвой головы, как на фотографии, отражены горечь, сожаление, ирония, ненависть, отвращение и ещё многое, которое непонятно и практически непостижимо человеку, голова которого ещё не отрублена.
Но когда новички и зрители со слабыми нервами, закончив считать про себя до десяти, открыли глаза, они были не на шутку удивлены: как ни странно, голова не была отсечена и не валялась на полу, она лежала на плахе без единой царапины и не испачканная кровью. Интересно, а почему так? Почему голова не отсечена? Где кровь? Крови не было: плаха чиста, голова не была отсечена, а палач, взявшись обеими руками за рукоятку топора, стоял неподвижно. Прошло достаточно времени, в течение которого он должен был отрубить голову женщины. Но он этого не сделал. Интересно, почему? Что случилось? С чем связана такая задержка? Никогда такого не было. Ну так же нельзя! Издеваются, что ли? До чего дошли! Даже не верится.
Один из зрителей – судья – в таких делах не был новичком, нервы у него были крепкие. При казнях он никогда не закрывал глаз, наоборот, очень зорко и бдительно следил за тем, что происходило на эшафоте. Как опытный судья и здравомыслящий человек, он сразу понял, что задержка связана с палачом. Но тот всё всегда делает вовремя. А что случилось сегодня? Заболел, что ли?
Судья всерьёз забеспокоился и вызвал к себе палача.
– Что случилось? У тебя топор затупился, или ты заболел? – спросил он.
– Я не болен. А топор у меня в исправном состоянии: острый – им можно бриться, на рукоятке сидит очень плотно, – пробормотал в ответ палач.
– Тогда почему медлишь и не делаешь своего дела? Мы все сидим и с нетерпением ждём, а ты стоишь как вкопанный. У нас нет времени, мы не можем сложа руки ждать часами. Если ты, палач, не делаешь своего дела, тогда, по-твоему, что должен делать я – судья? Может быть, мне нужно снять свою судейскую мантию, облачиться в твоё красное одеяние, взять топор и самому собственноручно отрубить голову этой преступной женщины? – гневно спросил судья, а это свидетельствовало о том, что голова самого палача уже в опасности. Это сразу понял и палач, но не растерялся.
– Ваше превосходительство, господин судья, я не могу убить эту женщину. Она мне как будто родная, что ли. Не знаю, по-моему, даже намного ближе и дороже, чем любая самая близкая родственница. Я её люблю. Рука не поднимается казнить её, не могу; хоть убейте, всё равно не могу.
Речь простого палача, неотёсанного и безграмотного человека, ошеломила судью. В его многолетней судейской практике никогда такого не было. Он знал, что палач холост, живёт один и практически ни с кем не общается. Палачам разрешалось жениться и создать семью. Единственная проблема была в том, что большинство женщин презирало палачей за их отвратительную профессию. Но вместе с тем находились и такие, которые выходили замуж за мастеров заплечных дел, обосновывая своё решение очень просто: «А почему бы и нет? Здоровый, как бык, мужчина, госслужащий, имеет постоянную работу и получает неплохую зарплату. Ну и что ж, что иногда на работе он пачкается кровью? Разве врачи не пачкаются в той же человеческой крови?»
Судья с удовольствием отстранил бы этого палача от работы. Но тот был прекрасным специалистом: не оставляя никаких следов, даже еле заметных царапин на плечах и голове своего пациента, особенно в нижней части лица – подбородке, он одним-единственным ударом топора лишал головы любого человека, даже очень сильного мужчину с непомерно развитой шейной мускулатурой, напоминающей шею мощного, хорошо откормленного быка. Найти такого палача, непревзойдённого мастера своего дела, было весьма и весьма затруднительно. Но, судя по всему, он зазнался и уже начал злоупотреблять своим авторитетом. Нет, так нельзя. Никто не имеет права задерживать или в какой-то мере мешать работе правосудия. Дурачок, в кого влюбился и нашёл же хорошее место в любви объясняться!
– Сейчас не время для таких разговоров. Это же не сцена театра, это эшафот. Мы совершаем правосудие, наказываем преступницу. Давай-ка займись своим делом. Если тебе нужна женщина… Да, конечно, я знаю, что ты не женат, тебе надо найти хорошую девушку и жениться. Но нельзя же этот вопрос обсуждать здесь, на эшафоте. Мы как-нибудь потом, после работы, соберёмся и обсудим этот вопрос. Надеюсь, найдём тебе подходящую девушку с хорошим приданым. А та, в которую ты уже успел влюбиться, преступница. Есть приговор суда о её казни, она – человек того света; влюбиться в неё или жениться на ней нельзя; надо выполнить приговор суда и срочно обезглавить её. Понятно? Если ты и дальше будешь упираться, я вынужден буду отстранить тебя от работы, а это дело поручить кому-либо другому. Ведь любой мужчина может топором рубить дрова, так же любой мужчина справится с работой палача; пусть не столь профессионально, как ты, но всё равно справится.
Палач стал плакать, умолять:
– Я люблю её. Отдайте её мне. Я на ней женюсь. Очень прошу вас, умоляю, дайте её мне.
Он был неумолим. Казнь была приостановлена. После долгого обсуждения решили женщину не казнить – в исключительных случаях это разрешалось законом. Но в этом городе, даже целом во всей стране, такого никогда не было. Как раз там был и священник, он читал «Отче наш» и «Благословение». Итак, палач и смертница были обвенчаны. Так, под аплодисменты зрителей молодожёны рука об руку, сияя от радости, счастья и любви, покинули городскую площадь. Муж увёл невесту в свою хижину, где царил хаос и беспорядок. Там как раз очень нужны были женские руки. Невеста проворно навела там такой порядок, что запущенная берлога засияла чистотой.
Муж и жена редко выходили из дома. Но иногда их видели: сияя счастьем и любовью, ходили они рука об руку и не обращали внимания ни на кого. Люди же, удивляясь нежности палача, зорко следили за ними. Его можно было сравнить с тигром, который острыми, смертельно опасными зубами очень осторожно и нежно обращается со своими детёнышами: держа за шеи, при этом нисколько не повреждая, он их куда-то тащит. Это, действительно, так. Причина же этого чуда – любовь. В последний раз их видели вместе, когда жена палача была беременна. От этого влюблённая пара стала сиять ещё больше.
Вот и вся история, которую рассказывали очевидцы в трактирах и пивных. И окружающие, затаив дыхание, слушали с превеликим интересом. Это было заманчиво: ты что-то рассказываешь, а люди с большим интересом слушают тебя. Со временем даже те, кто об этом знал только понаслышке, сами стали рассказывать эту историю как очевидцы. Зато слушателей они уверяли, что всё это видели своими глазами. Вот так, передаваясь из уст в уста, это история дошла до нас.
Алевтина Кудря
Россия, Свердловская область
Алевтина Михайловна родилась 6 февраля 1946 года в городе Ирбите Свердловской области. Окончила Сыктывкарский государственный институт по специальности «Учитель химии и биологии».
Работала в школе сорок шесть лет, пройдя путь от школьного учителя до методиста и директора школы. Отличник просвещения, учитель высшей категории. Алевтина Михайловна много пишет о детях с нелёгкой судьбой.
С 2015 года издала десять книг, в том числе: роман «История любви, или Проклятье рода Золотарёвых» (серия Kindness, США; одно из первых серьёзных творений, многие события в котором связаны с родословной семьи автора), «Маленькие спасатели», «Закон жизни», «Розовый фламинго», «Когда ты нужна людям», «Как Милана помогла Дедушке Морозу найти новогодние подарки» и другие.
Алевтина Михайловна публиковалась в таких альманахах, как «Российский колокол», «Современник», «Отражение», «День Победы» и других.
В литературном творчестве отмечена многими орденами и медалями.
Двухголовая
– Коммандер! – обратился первый помощник. – Мы на границе двух океанов. Вы просили предупредить, когда достигнем этой точки.
– Всплытие! – скомандовал Андре.
«Такое событие – находиться одновременно и в Азии, и в Австралии, – пропустить нельзя. Я хочу окунуться в эти воды»! Он давно уже слышал о таком уникальном месте, так называемой линии Уоллеса, которая условно разделяет Тихий и Индийский океаны, но был здесь впервые.
Как только подлодка всплыла, на палубу «Алиота» поднялись человек двадцать здоровых, крепких мужчин разных национальностей. Они вопросительно посмотрели на коммандера, который, приставив к глазам морской бинокль, с величайшим вниманием исследовал горизонт. Водная гладь океана была как зеркало. Солнце стояло в зените (в это время оно самое недружелюбное), ни малейшего ветерка, ни всплеска волны, полный штиль. Горизонт был чист. Андре махнул рукой, и матросы вмиг прыгнули за борт, а он отдал распоряжение вахтенному:
– Будьте внимательны. В случае опасности моментально подайте сигнал.
– Есть!
– Коммандер! – послышался голос одного из пловцов.
– В Тихом океане вода – просто парное молоко!
– Э, нет, в Индийском океане вода приятно холодит. Коммандер, давайте к нам! – отвечали из второй группы.
– Ух! – слышалось с одной стороны.
– Догоняй! – с другой.
Моряки дурачились и громко смеялись. Андре вспомнил, что говорили бывалые мореплаватели: в этих частях Тихого и Индийского океанов имеют место два антициклонических круговорота, поэтому воды их разного цвета, но не смешиваются.
Это происходит потому, что с ледников сходит талая свежая вода. Из-за разности в уровне соли и плотности этих вод между ними создаётся поверхностное натяжение, действующее подобно тонкой стене, препятствующей смешиванию океанов. Граница очерчена тонким слоем пены – в Тихом океане движение вод в круговороте направлено по часовой стрелке, а в Индийском – против. Андре прыгнул в тёплую воду.
«Я в Тихом», – подумал он. Конечно, было огромное желание проверить воды и Индийского океана. И он повернул в сторону Индийского океана, но не успел насладиться его водами, как услышал тревожный сигнал с лодки. Андре осмотрелся и увидел чудовище с двумя головами. Он тряхнул головой, освобождаясь от наваждения. «Видимо, это так называемая линия Уоллеса искажает предметы, – подумал он. – Надо же, две головы!»
Монстр приближался, двигаясь кругами, к группе матросов, которые шумно барахтались в воде. Каждый рывок сокращал расстояние между ним и людьми на несколько футов. Но вот хищник остановился, казалось, он застыл, только плавник показывал местонахождение акулы, и в следующее мгновение из воды поднимаются обе морды с чёрными бездонными глазами и зловеще ухмыляющимися пастями. Андре уставился на двухголовую, ему казалось, что он видит дьявола. «Это не видение», – понял он, когда она проплывала вдали. А она уже совсем рядом с юнгой! Тот её не видит, но, услышав тревожный сигнал, оборачивается и вместо того, чтобы как можно быстрее уйти, остаётся на месте, оцепенев от ужаса. «Рывок – и всё будет кончено», – обречённо подумал коммандер и крикнул:
– Эй, двухголовая! – Он вытащил из-за пояса небольшой кортик, подарок друга, который носил всегда с собой, и крепко сжал его в руке, зная наверняка, что не сумеет убить им монстра, разве что ранит. Но времени на раздумья не было, нужно отвлечь двухголовую, чтобы спасти мальчишку. – Иди ко мне, сразись со мной! – кричал он и бил руками по воде.
Никакой реакции. Тогда коммандер кортиком резанул по руке и закричал, махая раненой рукой и разбрызгивая кровь:
– Эй, нюхай! Чувствуешь кровь?
Обе головы одновременно повернулись в его сторону, и какое-то время акула наблюдала за ним. Потом лениво развернулась и медленно проплыла перед Андре, горделиво демонстрируя свои необычайные размеры и мощь. Вначале проплыл её нос, затем челюсти, приоткрытые, улыбающиеся, вооружённые рядами треугольных зубов, потом чёрный бездонный глаз, явно устремлённый на него, чётко выделяясь на серо-голубой голове. Показались ноздри, затем жаберные щели – бескровные надрезы в бронированной коже. Вторую голову не было видно. Андре от ужаса отпрянул: акула находилась всего в нескольких метрах от него и, казалось, можно дотронуться до неё, погладить изящное тело и почувствовать шероховатость кожи. Вспомнились почему-то туфли Вячеслава из акульей шкуры. «Какая-то глупость», – мотнул он головой, отгоняя эти мысли.
И тут с лодки раздался пушечный выстрел. Ядро шлёпнулось почти рядом с двухголовой, по другую сторону от Андре. Монстр погрузился в воду. Андре хотел вернуться на лодку, но руки не повиновались ему. Сказались стресс и напряжение. «Спокойствие, только спокойствие, – уговаривал он себя. – Стыдно будет, если матросы увидят тебя таким». Наконец руки подчинились разуму, и он поплыл к подлодке, мощно разгоняя воду торсом. С палубы ему что-то кричали, показывая куда-то рукой. Андре оглянулся и увидел, что монстр и не думал отставать от него. Он двигался быстро, с силой ударяя хвостом, обе пасти то открывались, то закрывались, будто им не хватало воздуха. Андре ускорил движение, двухголовая не отставала.
С лодки вновь выстрелили. Двухголовая развернулась, и вновь Андре видел только одну голову. «Две головы не могут одновременно показать правильное расстояние, – догадался он. – Нужно сделать так, чтобы смотрели обе головы одновременно». Акула рванулась к нему, тот в свою очередь резко дёрнулся в сторону и почувствовал скользящий удар в грудь. Андре, защищаясь, полоснул кортиком по морде монстра и погрузился в воду. Он старался оказаться под брюхом двухголовой. Акула стала искать человека, вертясь на месте и ударяя мощным хвостом. «Значит, она меня всё же зацепила», – понял он, когда почувствовал боль в груди. Запах свежей крови чётко указывал монстру на местонахождение человека. И тут коммандер увидел спасательную лодку. Его команда шла на помощь. Каптри (капитан 3-го ранга) держал ружьё, из которого он время от времени стрелял, чтобы отпугнуть монстра, а остальные матросы протягивали руки и кричали:
– Коммандер, плывите быстрее!
Монстра не было видно. Когда лодка поравнялась с Андре, сильные руки моряков подхватили его и вытянули из воды. Неожиданно всплыл монстр, он в бешенстве ударил хвостом вблизи лодки – та резко накренилась, и два моряка вылетели в воду. Доли секунды хватило акуле, чтобы тело одного из матросов оказалось в пасти двухголовой.
– О боже! – вскрикнул потрясённый Андре. Матрос судорожно бил кулаком в чёрный глаз. Рыба не разжимала челюсти, и последнее, что увидели люди с катера, были победоносные глаза монстра.
– Она схватила Хуана! – закричал Ульбрих. – Сделайте что-нибудь!
– Парень уже мёртв, – ответил каптри.
– Откуда вы знаете? Может, мы сумеем спасти его! – кричал второй матрос, ухватившись за борт катера.
– Он мёртв, – повторил каптри. – Эти зубы способны перемолоть что угодно, а уж человека – тем более.
Монстр уплывал с Хуаном в челюстях, ещё какой-то миг оставаясь на поверхности. Была видна его голова со свисающим из пасти телом.
– А, убегаешь? – вскричал Андре. – Напакостила – и в кусты? Врёшь, не убежишь!
Он схватил ружьё и выстрелил два раза в уплывающего монстра. В такую мишень трудно было не попасть; тело монстра вздрогнуло, и челюсть разжалась. Мелькнул длинный серповидный хвост, и двухголовая исчезла.
Безжизненное тело Хуана медленно опускалось на дно.
– Есть! Я достал тебя, достал тебя, разбойник! – заорал Андре. – Берите винтовку! Стреляйте в него, если вернётся! – приказал он и прыгнул в воду за телом моряка.
– Он возвращается! – крикнул Ульбрих, увидев серповидный плавник.
Двухголовая неслась, как торпеда, целясь в лодку. Видимо, она была очень голодна и взбешена. Она выскочила из воды у самой лодки, на мгновение застыла в воздухе, как бы бросая смертельный вызов людям и выражая своё презрение к ним.
– Стреляйте! – закричал каптри. – Господи, да стреляйте же в любую из двух голов! Цельтесь в голову, в голову! – вопил он, сам схватил ружьё и несколько раз выстрелил.
То ли он промахнулся, то ли кожа была настолько толстая, что пули не брали, но монстр равнодушно взглянул на них и скрылся под водой. Казалось, двухголовой никогда и не было. Ни звука, ни волнение океана, вода оставалась спокойной. Все напряжённо всматривались в пучину, ждали Андре.
– Что-то долго нет нашего коммандера, – проговорил каптри.
Неожиданно тот показался из воды и одной рукой стал грести к лодке. Второй он держал безжизненное тело матроса. Каптри скомандовал, и лодка моментально подошла к ним. Вначале приняли Хуана, затем помогли подняться и самому коммандеру. У матроса был разворочен весь бок, он не дышал.
– Спокойно сидеть и прощать эту тварь? Нет, я уничтожу её! – закричал в гневе Ульбрих и схватил винтовку.
– Успокойся! – прикрикнул каптри. – В жизни всё бывает. И смерть иногда встречается на пути.
– У него одна престарелая мать, – удручённо проговорил Ульбрих.
– Мы её не оставим, – ответил Андре, в попытке оказать первую помощь, делая искусственное дыхание.
Хуан вдруг закашлялся, и из лёгких потекла вода.
– Дышит! Жив! Поживёт ещё! – радостно закричали моряки.
– Если мы сумеем довезти его до лодки, там спасут, – сказал Андре. – Только бы довезти…
Шлюпка быстро подошла к подлодке. Команда задраила все люки, и подлодка моментально стала опускаться.
Хуана осторожно перенесли в больничный отсек, где судовой врач осмотрел его раны.
– Ему повезло, – сказал он. – Акула схватила его за бок. Думаю, его защитили накачанные стальные мышцы. Такое тело не смогло полностью войти в пасть.
Андре посмотрел на Хуана и сказал:
– Вы правы. Занятия бодибилдингом спасли ему жизнь. В прошлом году мы с ним участвовали в Азиатских соревнованиях.
Андре прошёл в радиорубку, перед глазами стоял монстр со свисающим телом моряка. Он связался с Центром и описал события дня. Часов через пять-шесть должен прибыть срочный самолёт за Хуаном. У себя в каюте Андре посмотрел в зеркало. На груди остался довольно глубокий след от зубов монстра, а на руке – от кортика. Возможно, солёная вода нейтрализовала раны, которые не саднили и не кровоточили.
Андре недавно стал коммандером подводной лодки «Алиот», прежний ушёл на пенсию. Андре спешил отвезти груз, потому что впереди его ждала олимпиада по бодибилдингу. Профессиональные бодибилдеры мечтают о победе и о высоком титуле «Мистер Олимпия», а он считал себя профессионалом и старался не пропускать такие соревнования. В прошлом году он принимал участие в категории до ста килограммов в двух Азиатских пляжных играх в Маскате (Омане) и выиграл почти все бои. В этом году он хотел попасть в Англию на олимпиаду «Мистер Вселенная». Заявку уже подал, и его включили в список участников. Чего греха таить, он любил своё тело, крепкое и сильное, которое создал в процессе многолетних тренировок. Андре вспомнил, каким он был десять лет назад.
Как-то, взглянув в зеркало, он, к своему ужасу, увидел жирок на животе и худосочные мышцы рук. Дальше – больше. У него появилась одышка – сказывались малоподвижный образ жизни и любовь к пиву. Занятия бодибилдингом в первую очередь улучшили внешний вид, значительно повысились силовые показатели, появилась уверенность в собственных силах и, конечно, физически активное долголетие. Ежедневные тренировки и правильное питание – это и нужно, чтобы создать идеальные мышцы. Чтобы успокоиться после всех неприятностей, он начал тренировку. Только усиленная физическая нагрузка привела его в чувство. После занятий он всегда испытывал чувство удовлетворённости от проделанной работы в тренажёрном зале, чувство победы над собой. Из этого и складывался конечный результат – сильное, здоровое и красивое тело!
В зал вошла его команда: молодые люди с прекрасными телами, влюблённые в своё дело, сильные, с накачанными торсами и стальными мышцами.
– Коммандер, как там Хуан?
– Самое главное, жить будет. Даже монстру не по зубам наши тела. Конечно, бок сильно пострадал, и он потерял много крови, но важные органы не задеты. Ещё и все соревнования выиграет, пусть не в этом году, а в следующем – обязательно, – пошутил Андре. – Я уже закончил тренировку, сейчас ваша очередь.
Он вышел из зала и направился к камбузу, чтобы приготовить витаминный коктейль, который любил делать сам. Но тут крик вахтенного заставил его прекратить трапезу.
– Двухголовая вернулась!
– К нам пожаловала гостья? – иронично удивился Андре.
– Голодная и злая, – добавил каптри.
В иллюминатор была видна двухголовая. Она величественно шла рядом с лодкой. Акула и люди смотрели друг на друга, наверное, секунд десять.
– Фантастика! – наконец произнёс Андре. – Вот это акула! О такой можно только мечтать! Уникальная рыба! Две головы!
– Возможно, – согласился каптри.
– Вы когда-нибудь видели таких рыб? – спросил Андре. Его глаза горели от восторга и возбуждения.
– Нет, – ответил каптри. – Такую вижу впервые.
– Как вы думаете, какая у неё длина от головы до хвоста?
– Трудно сказать, метров шесть. Может, больше. Не знаю. Встречаться с любой из них опасно. Погибнуть – раз плюнуть. А эта бестия опасна вдвойне.
– Почему?
– Две головы способны видеть с обеих сторон одновременно.
– Да нет, – не согласился Андре, – наоборот. Я понял, что каждая голова имеет свой обзор видения, поэтому она и не способна правильно сфокусироваться на предмете. Это меня и спасло.
– Странно, – покачал головой каптри. – Она моментально схватила Хуана. Даже не прицеливаясь.
– Это дикая случайность. Хуан упал прямо возле её пасти. Ей оставалось только схватить его, – рассуждал Андре. – Ведь ни погони, ни преследования не было. Считайте, что еда сама прыгнула ей в пасть.
– Да, вы правы, – согласился каптри.
– Мне другое интересно, – продолжил коммандер. – Такое впечатление, что она смотрит на тебя с превосходством, при этом посмеивается над нами.
– Хищница, что скажешь! Открытая пасть – это знак устрашения, – сказал каптри. – Рыба есть рыба, да ещё и без костей, с маленьким головным мозгом.
– Ну, не совсем так, – ответил Андре. – Акулы – настоящие красавицы, умные и хитрые, способные мстить и подкарауливать жертву. Это прекрасное творение природы в своём роде. И в отличие от других рыб они теплокровные[1].
– Бред, – отрезал каптри.
Не успел он договорить, как двухголовая вновь появилась перед иллюминатором.
– Смотрите! – воскликнул Андре. – Она вновь вернулась к нам.
Акула шла прямо на подлодку. В тридцати футах от борта виднелся треугольный спинной плавник, который разрезал воду, оставляя позади волнистый след. Она с силой ударила в сверхпрочное стекло иллюминатора, не понимая, почему не может схватить людей. Пасть у одной головы была слегка приоткрыта, в тёмной мрачной полости проглядывали огромные треугольные изогнутые зубы в несколько рядов, и было чётко видно, что нижняя губа повреждена. Если она схватила моряка этой челюстью, то понятно, почему не смогла проглотить Хуана. «Нижняя челюсть плохо работала», – понял Андре. Скорее всего, так и было.
– Она атакует корабль! – закричал каптри. – Дура! Он тебе не по зубам! – выкрикнул он и расхохотался. – Ну и где ваш хвалёный акулий ум?
Двухголовая подняла головы и тупо смотрела на каптри четырьмя глазами. Казалось, она старалась запомнить его. Каптри передёрнул плечами и повернулся к ней спиной.
– Она больше похожа на чудовище из фильмов ужаса, – произнёс Андре.
– Тем не менее это рыба, – упрямо повторил каптри. – И какая рыба! Чёрт возьми, почти маленький мегалодон.
– Что? – не понял Андре.
– Конечно, я чуть преувеличил, – поспешил поправиться каптри.
– Нет, в самом деле. Как, по-вашему, каких размеров могут достигать эти рыбы? – настаивал Андре.
– Честно? Не знаю.
– В этом-то всё и дело, что никто не знает, – сказал Андре. – Я читал, что здесь обитают акулы двадцати-тридцатиметровые. В несколько раз больше, чем наша.
Он с трудом верил даже в существование только что увиденной акулы и уж тем более не представлял себе необъятных размеров рыбину, о которой говорил бывалый моряк.
Каптри согласно кивнул в ответ:
– Есть такая акула. Даже две. Бороздят наш океан возле Серебряных ключей. Туда все боятся соваться. – Помолчав немного, добавил: – Обычно люди считают длину в десять метров пределом для акулы, но представьте себе нечто поразительное: вдруг где-то в океанических глубинах обитают громадины длиной в сотню футов, и это может оказаться правдой.
– Неужели такое возможно? – удивился Андре.
– Я не говорю, что они есть, – продолжал каптри. – Я говорю, что это возможно.
– Я не верю.
– Может быть, да, а может, и нет. Сорок тысяч лет назад жили гигантские акулы – мегалодоны. Найдены зубы мегалодона. Их длина достигала восемнадцати сантиметров. Следовательно, ископаемая акула имела длину от восемнадцати до тридцати метров.
– Но мегалодоны вымерли, – ответил Андре.
– А доказательства? Какие у нас доказательства, что мегалодоны в самом деле вымерли?
– Так их не встречали и не видели… – начал коммандер.
– А почему? Вот некоторые считают, что они живут во впадинах океана.
– Хорошо, что их нет, – проговорил Андре и поёжился. – Да такая акула – машина для перемалывания костей, ведь её пасть набита зубами, похожими на ножи мясника. А какой силой она может обладать, страшно даже подумать. По-вашему, двухголовая – детёныш мегалодонов?
– Глупости. Это взрослая акула, только с двумя головами, – сказал каптри. – Рождаются же сиамские близнецы, так и в этом случае.
– И всё же, я бы хотел взглянуть на какого-нибудь большого мегалодона, – задумчиво проговорил Андре.
– Вы просто сумасшедший, – заметил каптри. – Кстати, только акулы – уникумы в своём роде. У всех животных мышцы работают по команде центральной нервной системы, а у акул по-другому: их мышцы проявляют независимость, сокращаются и тогда, когда связь с центральной нервной системой полностью прерывается. Был случай, когда мы выловили акулу и сердце выкинули собакам, которых полно на пирсе. Сердце ещё долгое время сокращалось автоматически, и собаки боялись есть его. Даже к мёртвой акуле опасно подходить близко – может схватить и оторвать часть тела.
– Этого я не знал, – удивился Андре. – А вот про чешую я знаю, что она необычная – плакоидная, то есть каждая акулья чешуя состоит из дентина, а вершина шипа покрыта эмалью.
– Да, это так, поэтому и кожа акул очень ценится.
На другой день рано утром лодка всплыла, ожидая самолёт из Центра. Вода в океане была тёмная, погода испортилась, и лёгкая зыбь пробегала по водной глади. Андре поёжился из-за утренней прохлады. На восточной части горизонта показался лучезарный диск. Море сразу вспыхнуло и заиграло. Облака окрасились в удивительно нежнорозовые тона, моментально стало веселее.
Прибыл самолёт с врачом. Операция шла почти четыре часа.
– Как он? – спросил Андре.
– Всё будет хорошо, правда, часть кишечника пришлось удалить, но с этим живут. Организм молодой, быстро восстановится.
Самолёт улетал на материк, захватив больного. Подлодка погрузилась в воду и ушла выполнять задание.
Нападение
Серебристая «Ламборгини», похожая на инопланетный корабль, летела по вечернему городу.
– Сантьяго, когда будем подъезжать, предупреди. Очень тяжёлый день был, я подремлю, – предупредила Элен своего водителя.
– Да, мисс Элен, отдыхайте.
Элен прикрыла глаза и расслабилась. Электронные часы на приборной панели показывали двадцать два часа. Автомобиль проехал туннель, свернул на загородную ровную, с идеальным покрытием трассу, и поэтому Сантьяго увеличил скорость. По обе стороны дороги мелькали пальмы и фонари. Движения почти не было. Вдали показался домик Элен. И в этот момент лопнуло колесо! Машина пошла юзом по проезжей части, её затрясло, закружило, раздался визг – диски царапали асфальт. Элен проснулась и в испуге спросила:
– Что это?
Сантьяго вцепился в руль обеими руками. У него хватило выдержки и опыта резко не тормозить. «Ламборгини», кружась, проскочила на соседнюю полосу и вылетела за пределы дороги. Проехав метров двести по обочине, машина замедлила ход и остановилась. Первую минуту оба молчали. У Сантьяго тряслись руки, кожа покрылась испариной. Он повернулся к пассажирке и неуверенно улыбнулся:
– Колесо лопнуло. Бывает, ничего страшного. Поставлю запаску, поедем дальше. Утром всё исправлю, – бормотал он, а сам понимал, что этот прокол – неспроста. – Мисс Элен, не выходите из машины, я сейчас.
Сантьяго вышел оценить процент потери. «Шины превратились в лохмотья. На что мы наехали? Сразу все четыре колеса! – думал он. – Жалко потерянного времени. Обещал отцу приехать пораньше, теперь не получится…»
За спиной вдруг послышались шаги. Шофёр, скосив глаза, увидел чьи-то ноги: в полутора метрах от машины стоял человек. Тёмный силуэт спросил:
– Вам нужна помощь?
Сантьяго обернулся.
Человек, напротив, не шевелился, вместо лица у него было тёмное пятно. «Он же в маске…» – пронзила мысль.
– Послушайте, какого… – начал он и замолчал.
Ствол пистолета с глушителем был направлен на него. Моментально среагировав – сказалась военная подготовка, – юноша одновременно с выстрелом ударил стрелявшего ногой с разворотом в голову. Всё же пуля успела пробить грудную клетку водителя, и он повалился возле колеса. Но и нападавший замертво упал рядом.
Элен, услышав странный звук, напряглась. Потом в полнейшей тишине что-то упало. Она приоткрыла окошко, но ничего не увидела. Тогда она выбралась наружу и увидела два тела, лежащие на земле. Тут до неё дошло: нападение. Женщина отпрянула назад, хотела вернуться в машину, но почувствовала резкую боль в голове и стала падать, потеряв сознание. Двое подхватили её и понесли к автомобилю. Чем бы всё закончилось – неизвестно, но на её счастье навстречу шла полицейская машина. Увидев её, бандиты бросили похищенную, поспешно сели в свой автомобиль и умчались.
Полицейские помогли Элен подняться, вызвали скорую помощь для Сантьяго и вторую машину – для раненого бандита.
Придя в себя, Элен объяснила стражам порядка, что она врач и поэтому должна отвезти раненого в свою клинику.
В клинике, передав Сантьяго хирургам, она закрылась с заведующим в своём кабинете.
– Нужно запатентовать твоё изобретение. Ты же видишь, вначале шли предложения, затем угрозы и дошло до похищения. Я боюсь за твою жизнь, Элен… – начал заведующий.
– Но препарат не готов, чтобы выпустить его в продажу. Вы же знаете, что он по-разному реагирует на организмы. И тому есть подтверждение. Помните гибель молодой женщины? После применения моего препарата у неё с неимоверной быстротой начали разрастаться раковые клетки, и её не стало в течение месяца. Это ужасно!
– Но это единичный случай, – парировал заведующий. – А в девяносто девяти процентах, ты же видела, какой эффект! Моя мама помолодела и выглядеть стала моложе невестки.
– Да, это эффект шикарный. Я даже и не представляла, что так будет.
– Чтобы узнать об этом, понадобилась авария, где пострадали сын и старушка, – вздохнул заведующий.
– Мальчик нашей сотрудницы? Ты спасла его после ожога. А старушки в интернате? Я же знаю, что ты тихонечко от меня лечишь их своим препаратом. Они все в тебя влюблены, помолодели, и не скажешь, что это пациенты интерната для престарелых. У тебя это лекарство не от болезней, а для восстановления тканей и омоложения. Ты же видишь, какой омолаживающий эффект. Нет, через пару дней на патент. Всё, всё, никаких отговорок. Два дня на подготовку документов. И, кстати, ты не имеешь права упоминать о лечении людей, следовательно, забудь о своих несанкционированных лечениях. Приведи примеры своих собак Адель и Бокса. Кстати, как они?
– Бодрые и носятся как молодые.
– Не забудь отметить их возраст и фотографии прикрепи. На всякий случай напишем в рекомендации «Не принимать раковым больным». А сегодня, голубушка, ночевать будешь здесь, в клинике.
И заведующий вышел из кабинета.
Элен решила после получения патента уехать к своим друзьям – бывшим сокурсникам. Где-то в глубине души она понимала, что уже не вернётся в клинику. Она была в гостях у друзей, и ей там всё понравилось. Океан, экзотика, акулы и моллюски в изобилии – это её основной материал для препарата. А самое главное – никакой погони и похищения. Девушка вспомнила, в письме говорилось, что друзья создали лабораторию для изучения акул, других морских животных и сейчас мечтают построить океанариум для них. Вот где можно развернуться!
Прошло три года с момента переезда Элен к друзьям. Она возглавила лабораторию по изучению животных подводного мира.
История царицы океана, или Месть белой акулы
– Человек за бортом! – крикнул Виктор, вглядываясь вдаль.
– Где?
– Чуть левее.
Алекс перевёл бинокль влево и увидел на воде длинный болтающийся предмет. Он тут же повернул катер, но, подойдя ближе, разглядел акулу до двух метров длиной, опутанную проволокой и леской так, что она даже хвостом не могла пошевелить.
– Дохлая? – поинтересовался Алекс.
– Почти, – махнул рукой Виктор.
– И что с ней делать? Она всё равно сдохнет, начнёт разлагаться и засорит океан. Нужно её транспортировать к берегу и закопать.
– Нет, – сморщился Алекс, – ты что, такая канитель!
В раздумье они смотрели на неподвижную акулу, и тут Виктор воскликнул:
– Смотри! Она же беременная! А давай подарим её Элен. Она как раз нуждается в акульей плаценте.
– Ну и хорошо, – облегчённо вздохнул Алекс и прыгнул в воду. – Бросай трос!
Прикрепив трос к тюку, он быстро поднялся на катер, и они повернули в лагуну Тихая заводь, в лабораторию по изучению акул.
В заливе
– Осторожнее, осторожнее! Вот сюда, ближе к лестнице! – командовала хозяйка лаборатории. – Для страховки гамак натяните снизу!
Подошли Вячеслав с Эухенито – испанцем, помощником Элен, – стали освобождать акулу, которая была ещё жива, от нейлоновых сетей с усиленными стальными кольцами, плотно обвивавших пленницу. Виктор осмотрел путы.
– Давайте сначала освободим живот, затем голову, а хвост в последнюю очередь.
С его планом все согласились, и Виктор одну за другой стал перерезать петли на брюхе пленницы. Другие спасатели собирали отрезанные стальные путы и леску в мешок, одновременно придерживая акулу, которая постоянно погружалась в воду. Она равнодушно смотрела на действия спасателей, не подавая никаких признаков жизни, но, как только ей освободили голову, раскрыла пасть и тут же захлопнула её.
– Держись, малышка! – неожиданно для самой себя сказала Элен и осторожно прикоснулась к акульей спине, легонько провела пальцем по чешуе, затем «против шерсти» и почувствовала, насколько она жёсткая и острая. «О такой панцирь можно легко пораниться», – пронеслось в голове.
– Ничего, я сделаю всё, чтобы ты и твои малыши остались живы. Скорее всего, у тебя это первая беременность, – рассуждала она вслух, – уж очень ты молода. Но так ослабнуть можно по одной причине: ты давно в заточении плюс беременность. Да, время твоей жизни на исходе, – с сожалением вздохнула девушка. – Очень жаль. Мало того, что вас нещадно истребляют, так ещё и в сети попадаетесь! – в сердцах сказала она.
Элен была защитницей акул и выступала против их безрассудного уничтожения.
Как только последняя петля, сдерживающая движение пленницы, была перекушена, акула шевельнулась и тут же начала погружаться вниз головой.
– Помогите ей! Вы спасаете не только её, но и будущее потомство многих акул! Натяните гамак, поднимите поближе к поверхности! Вячеслав, постарайся прикрепить кислородные маски к жабрам. Эухенито, принеси рыбу! Если мы её сейчас не накормим, она точно не выживет! – командовала Элен.
В полуоткрытую пасть акулы Виктор впихнул почти целое ведро рыбы, которая исчезала с такой быстротой, что Элен обрадовалась.
– Вот и славненько!
Акула ожила, мышцы её напряглись, из стороны в сторону дёрнулся хвост, и она самостоятельно стала держаться на воде. Развернувшись, сделала круг перед людьми, не выпуская их из виду, словно хотела запомнить своих спасателей. Из всех людей она выбрала Элен и устремилась к ней, медленно приближаясь, глядя немигающими глазами на женщину, как бы гипнотизируя её. Элен не двигалась. Она осталась лицом к акуле, наблюдая за ней, стараясь поймать момент нападения. Так близко сталкиваться с хищницей ей не доводилось. У неё перехватило дыхание, застучала кровь в висках. В голове мелькнуло: «В случае опасности бить по носу и глазам». Испанец щёлкнул пистолетом.
– Я её пристрелю, – тихо сказал он. – Пусть только попробует напасть.
Но акула вдруг перекатилась на бок, показывая свой раздутый снежно-белый живот, и ушла вниз, под гамак, исчезнув в сине-зелёной глубине. Раздался общий вздох облегчения. И, как это бывает после колоссального напряжения, все одновременно заговорили, не слушая друг друга.
– Нужно выпить, снять напряжение. Идёмте в лабораторию! – наконец перекричала всех Элен.
– Я что-то пропустила? – спросила Ольга, заходя в лабораторию. – Раньше не могла приехать, много больных.
Дружный смех присутствующих был ответом.
– Нет, правда, расскажите, я вся внимание.
Вячеслав подал Ольге бокал с коньяком и стал рассказывать о событиях дня.
– Белая вернулась! – раздался крик испанца.
Все бросились в заводь. Акулы уже не было, но в воде плавали два маленьких акулёнка. Один всё ещё был в плёнке с последом.
– Мальчики, помогите перенести их в бассейн!
Алекс с Виктором без труда поймали и поместили новорождённых в бассейн лаборатории. Ольга с Элен убрали плёнку и стали кормить их.
– Зря говорят, что акула тупая рыба, – сказал Виктор. – Она точно поняла, что здесь помогут её потомству. В свободных водах они погибли бы.
– Да, – согласилась Элен. – Она искала спокойное место, где они могли бы выжить. Акулята родились раньше срока, слабые, и не факт, что выживут.
– Ничего, – сказала Ольга, – выходим! Не таких вытаскивали с того света.
– С того света? – покачала головой Элен. – Людей с того света мы вытаскивали, а это рыба.
– Я уверена – они будут жить. Пусть недоношенные, но мы не знаем, насколько раньше они появились на свет. Возможно, и вовремя, просто, как вы рассказываете, Белая долго голодала, вот вам и слабое потомство.
– Смотрите, как они едят!
– Конечно, из голодного брюха появились, – засмеялся Алекс.
– А где плацента? – воскликнула Элен.
– Здесь, я собрал её в мешок, – откликнулся испанец.
– Молодец! В этой суматохе я и забыла про неё. А это очень дорогой материал.
– Что-то мало акулят, – с сожалением сказала Ольга.
– Скорее всего, во время голодовки более сильные сожрали слабых, – высказал свою версию Виктор.
– Да так и было. Внутриутробный каннибализм хорошо развит у младенцев акул, – согласилась Элен.
А Белая плыла в поисках пищи. То ведро рыбы, что она съела в лагуне, помогло ей родить. Сейчас она держала курс на северо-восток к лежбищу тюленей. Из всех животных подводного мира больше всего она предпочитала тюленей. Именно такая жирная пища была необходима ей для поддержания жизни.
Через два года. Океанариум
Натали быстро шла к гавани, где стояла её небольшая яхта. Каштановые пряди волос прилипли к влажному лбу, но она не замечала этого, как и волшебную красоту залива, оригинальную цепочку подводных зданий, выстроенных в океане. Она спешила в одно сказочное место, и яхта быстро домчала её в строящийся океанариум, где её встретили Виктор и Алекс.
– Натали! – бросился к ней Виктор, когда она подошла. – Ты только посмотри, какие экземпляры мы привезли! – гордо заявил он.
Среди камней степенно плавали две мурены.
– Зелёная карибская мурена! – воскликнула Натали. – Она ведь одна из самых крупных в мире! А что она ест?
– Их любимое лакомство – кальмары, – ответил Виктор. – Они даже позволяют себя погладить за них. Но это ещё не всё – на радость Элен мы привезли «нянечек», – еле сдерживая распирающую его гордость, быстро проговорил он.
– Неужели «нянек»?
– И не одну. Мы четырёх привезли! – добавил довольный Виктор.
– И правда чудесные, океанариум сразу преобразился! А то всё ангелы, каранги да спинороги. Наконец-то прибыли королевы! – воскликнула Натали, рассматривая двухметровую жёлто-коричневую усатую акулу.
– Да, и посетителям будет на что посмотреть.
Подошла Элен и сразу увидела акул.
– Хороши! До чего же хороши! О, постойте… Это что, ковровая акула? – заметив среди камней парочку донных акул, поинтересовалась Элен.
– Да, это пятнистая ковровая, – подтвердил Алекс.
– Это ведь та акула, которая может ходить по дну, передвигая плавниками, не так ли? – обратилась Натали к Алексу.
– Точно так, – ответил он, довольно улыбаясь. – Понравились? Значит, не зря гонялись наши помощники за ними.
Самая крупная «нянечка» весила около шестидесяти килограммов, остальные чуть поменьше. Акулята ещё совсем молодые, но уже где-то под восемьдесят килограммов, а индонезийские пятнистые – совсем малютки, но учёные знали, что молодые лучше приспосабливаются к новому месту жительства.
– Что у тебя? – обратилась Элен к Натали, увидев её забинтованную руку.
– Пустяки. Поранилась о кораллы.
– Давай показывай, – скомандовала Элен.
Натали сняла бинт – рука была опухшая.
– Ничего не понимаю. Буквально час назад была одна царапина, – удивилась Натали.
– Ты что, не видишь? У тебя заражение, – возмутилась Элен. – А это что? – Рана на руке светилась. – Идём-идём, – потащила она коллегу в свою лабораторию. – Ты хоть понимаешь, чем заразилась? – спросила уже в лаборатории.
– Нет, – мотнула головой Натали.
– Это светящиеся бактерии-паразиты. От них трудно избавиться. Лекарства нет. Они постепенно сожрут всю твою плоть прямо до кости и не подавятся.
Натали испуганно поёжилась.
Элен обработала рану, затем, подумав немного, сказала:
– Не волнуйся. Я тебя моментально вылечу. Мне помогут мои помощники.
– Что ты задумала? – допытывалась Натали.
– Увидишь, – загадочно ответила Элен. – Тебе понравится. Пошли в бассейн, будем купаться.
– Но у меня нет купальника.
– И не надо, будем в купальниках Евы.
Они спустились в бассейн для акул. Элен называла его Тихая заводь, и он был доступен только ей. С моря туда можно зайти через узкий пролив, а с берега – через потайной ход. Это был её личный океанариум для акул. Не успела Элен войти в воду, как тут же две небольшие акулы направились к ней. Одна из них, подплыв к девушке, перевернулась на спину и как кошка начала тереться об неё, всеми действиями показывая, чтобы её погладили по животу. Что Элен и сделала.
– Манюня, милая моя, – ласково говорила девушка, поглаживая её брюхо. – Ты моя красавица! Моя умница!
Акула закатила глаза и завиляла хвостом, как собачка.
Вторая, дважды обогнув Элен, поддела головой первую, отбросила в сторону и сама подплыла под руку. Двухметровая акула, словно домашняя кошка, стала ластиться, тоже выпрашивая ласку у девушки.
– Ах, ты моя кисонька, – приговаривала Элен, поглаживая акулу. – Любите ласку. Давай погладь и ты их, не бойся, – обратилась Элен к Натали.
– Ты что! Это же кархародоны!
– Во-первых, суперхищниками кархародонами они станут только на седьмом году жизни, когда их челюсти обзаведутся мощными зубами. А этим малюткам всего два года. Во-вторых, гладить надо ладошкой, затем тыльной стороной, тебе это нужно, и не бойся. Они ещё в таком возрасте, когда питаются исключительно рыбой.
Между тем она собрала часть слизи с тел своих любимиц и положила в пакетик. Затем вытащила рыбу и поднесла ко рту акулы. Мгновение – и той не стало.
– Молодец, Микки, умница, – похвалила она акулу и провела по брюху рукой.
После водных процедур Натали поинтересовалась:
– Расскажи, как ты их приручила?
– Я их спасла от гибели. Их мать – Белая – запуталась в сетях, и её прибило к моей подводной лаборатории. Подарок судьбы. Белая была заражена какими-то светящимися бактериями и очень ослабла.
– Акулы ведь могут месяцами не есть, и ничего, – вставила Натали.
– Дело в том, что акула ждала потомство. Естественно, она ослабла. Я не знаю, сколько времени она была в плену. Акулята родились слабые и тоже были заражены этими бактериями. Я их выходила, а сейчас я для них и мама, и нянька, и сестра. Да и с Белой мы в прекрасных отношениях. Она ко мне приходила в гости несколько раз. Мы с ней подружились. Как-то, плавая с ней в океане, мы встретили шестиметровую серую. И что ты думаешь? Белая не позволила той подплыть близко. А это целебная бактерицидная слизь, – показала Элен на пакетик и протянула его Натали. – Мне о ней рассказала Белая. Помажешь ею ещё раза два – и забудешь о своём недуге.
– Как это рассказала? Она ведь акула.
– Всё очень просто. Она чуть окрепла, и я её выпустила на волю. Подумала, что так она быстрее освободится от паразитов. И правильно подумала. Во время прогулки смотрю, а около Белой другие акулы. Мне показалось, они дерутся. Пригляделась, а они кувыркаются и трутся друг о дружку то одним боком, то другим. В одно из посещений смотрю – а кожа у Белой чистая и никаких паразитов. Исследование слизи показало, что она обладает бактерицидными и иммунными свойствами – убивает паразитов. Кстати, рожала она у меня вот в этом бассейне. А когда акулята появились, то я их её слизью лечила. Вон какие выросли, здоровые и ласковые. Я создала мазь на основе этой слизи, сейчас всех местных жителей лечу, секрет не раскрываю. А акулы мне помогают.
– Я знаю, что акула выделяет специальный жировой секрет для уменьшения сопротивления при движении.
– Правильно, вот этот секрет и способствует выработке Т-клеток и макрофагов, так необходимых для создания естественной защиты организма. И его вырабатывает только акула, другим рыбам это недоступно.
Так, за разговорами они и вернулись в океанариум.
– Друзья, я должна вас оставить. Вечером жду всех на ужин, а сейчас я в клинику.
– Зачем ты принимаешь больных? – спросила Натали. – Это же опасно для тебя.
– Мне нужна практика.
В клинике
Когда Элен подошла к клинике, она увидела, что возле дома на земле сидели измождённые мужчины, женщины и дети, которые вдобавок были покрыты коростами и язвами. «Зачем доводить себя до такого состояния? – подумала она. – Ведь моя клиника рядом».
Приём больных вела Ольга. Она осматривала девочку, тело которой было всё в язвах. Девочка тяжело дышала.
– Элен, смотри, какой-то вирус напал на этих бедных людей. Сегодня сплошь идут с такими симптомами.
Старая женщина упала на колени перед Элен и зарыдала, приговаривая:
– Спасите мою внучку. Мать её бросила, а сыну не до детей. Он всё время в море, нужно как-то кормить семью. У него ещё два сына.
– Встаньте, – попросила её Элен. – Девочку мы оставим в больнице. Приходите недельки через две – увидите свою внучку здоровой.
Медсёстры на коляске увезли девочку в палату.
– Что ж вы довели свою внучку до язв? – поинтересовалась Ольга.
Женщина испуганно посмотрела на неё и пожала плечами.
– Нужно обследовать ваших внуков и сына, может, и они заражены, – осматривая женщину, добавила Ольга. – Чем раньше мы выявим болезнь, тем легче лечить. Пусть ваш сын с внуками придёт завтра. А вы здоровы.
Женщина закивала и вышла. В дверь уже заходил следующий пациент.
– Интересно, а почему они боятся нас? – спросила Элен.
– Я тоже интересовалась, и знаешь, что мне ответили? – загадочно проговорила Ольга.
– И что же?
– Они считают нас колдунами.
– Н-да. Всё необъяснимое кажется колдовством, – усмехнулась Элен. – Пойду переоденусь, и к больным.
Только она приготовилась осматривать больных, как почувствовала себя плохо. Защемило сердце, стало трудно дышать. Появилось необъяснимое желание бежать в лабораторию. На звонок прибежала Ольга. Увидев, что Элен плохо, она тут же приготовилась дать таблетку.
– Не нужно, – одними губами прошептала девушка и показала на воду.
Ольга подала стакан с водой.
Отпив немного, Элен сказала:
– Что-то случилось, чувствую беду. Скажи Сантьяго, чтобы отвёз меня домой. Сама я не в состоянии.
Чувство беды и тревоги не оставляло её всю дорогу. Она мчалась по длинному коридору к потайному ходу, вбежала в Тихую заводь. Двойняшки метались по океанариуму. Элен прыгнула в воду, не раздеваясь, желая их успокоить, но они уклонились от поглаживания и направились к выходу в море.
– Манюня, Микки! Нельзя! – кричала Элен, но те не слушались.
Девушка последовала за ними. В проходе она увидела жёлтое брюхо Белой акулы. Акулята давно забыли, что это их мать, но звук, который издавала умирающая самка, приводил их в ужас.
Несчастье с Белой
У Белой акулы было излюбленное место охоты – архипелаг, где устраивают лежбище тюлени. И туда никто не мог сунуться, соблюдалась акулья иерархия. Подплыв ближе к островам, она высунула голову, чтобы уловить запах, разносящийся по воздуху. Нужно было определить, где тюлени. Их не было видно. Акула обогнула архипелаг и почувствовала аромат любимой еды, который шёл от одинокого тюленёнка, бултыхающегося в воде. Не раздумывая Белая совершила бросок к жертве. Схватив тюленёнка поперёк тела, она с силой замотала головой, чтобы разорвать его и съесть. Но что-то мешало её движениям. Она услышала крики людей и поняла, что попалась в сети-«призраки». Было уже не до еды. Акула выпустила жертву и заметалась из стороны в сторону, пытаясь освободиться. Мощные удары хвостом не дали результата. Люди не спешили вытаскивать её на борт. Они ждали, когда акула устанет и не будет сопротивляться. Но Белая не сдавалась. Стараясь выбраться, она напряглась и даже потянула за собой катер, но тут что-то врезалось в тело. Боли от удара багром она не почувствовала, потому что организм тут же выбросил в кровь порцию опиума, блокируя боль.
Через некоторое время она уже не могла двигаться, но наблюдала за всем и запоминала. На борту катера на неё навалились рыбаки, сняли сеть, и один из них отлаженным движением срезал плавник. Потом акулу откатили к борту и выкинули в море. Она торпедой пошла ко дну. Катер ушёл. Белой суждено было погибнуть или быть съеденной соплеменницами.
Но кто-то свыше принял решение сохранить ей жизнь, и спасение пришло от её потенциальных жертв. Мимо проплывала стая дельфинов, которые, уловив импульсы умирающей самки, вытолкнули её на поверхность и стали направлять к берегу. Сработал инстинкт дельфинов – подталкивать слабых к воздуху. Даже запах врага не помешал им выполнить свой долг. Как только акула шевельнула хвостом, дельфины, оставив её, продолжили свой путь.
Всё существо Белой наполнилось бурным ощущением жизни, стремлением куда-то плыть, и тут же она осознала, что часть её тела осталась там, на борту катера. Нужно догнать его и наказать тех, кто напал на неё. Но бороться с течением было трудно, держаться на плаву не было сил, и Белая, уже не сопротивляясь, положилась на судьбу, которая прибила её к лагуне Тихая заводь – лаборатории по изучению акул.
Подплыв ближе, Элен увидела акулу с огромной дырой на спине. Там, где должен быть плавник, зияла свежая рана, а рядом ещё одна, рваная, скорее всего, от багра, поняла она. Через них-то и уходила жизнь Белой.
– Где ты потеряла плавник? – в ужасе прошептала Элен. – Кто тебя так изуродовал?
Она обняла Белую и поплыла с ней в Тихую заводь. Та не сопротивлялась, только время от времени переворачивалась брюхом вверх. Элен приходилось поправлять и придерживать её. Акулята эскортом плыли чуть поодаль.
– Бедная моя Белая, постоянно ты попадаешь в переделки. Тебя что, снова поймали? Пока ты жива, мы будем бороться за твою жизнь.
Элен позвала помощника-испанца, и тот помог перевести акулу в аквариум. По всей вероятности, Белая доживала последние минуты. Это понимала Элен, понимала и сама акула, которая смотрела на неё с немым вопросом: «За что?». И столько боли было в её глазах, что девушка отвела взгляд. Нарочито бодрым голосом Элен сказала:
– Держись, мы ещё поживём! – А затем попросила своего помощника: – Подержи акулу на поверхности так, чтобы раны были над водой.
Эухенито подвёл под брюхо акулы гамак и приподнял её вверх.
– Потерпи, милая, – ласково говорила Элен, закладывая в дыры мазь из ропилемы и акульей плаценты, сверху всё залила гидрогелем (искусственной кожей), который закрыл раны. – Эта смесь должна тебе помочь. Держись! Ты же ещё молодая! Борись за жизнь!
Белая чуть шевельнула хвостом, как бы соглашаясь с доктором. Элен закрепила кислородные маски у жаберных щелей и приказала:
– Дыши! Ты должна жить!
Акула и не сопротивлялась, жизнь еле-еле теплилась в ней. Это было на руку молодой учёной: не нужно обездвиживать её. Остаток дня Элен просидела возле акулы, время от времени обращаясь к ней с вопросами: «Как ты? Тебе не больно?», хотя знала, что у акул отсутствуют болевые импульсы. Белая смиренно смотрела на спасительницу, позволяя гладить себя и обливать водой.
Вечером пришли друзья. Элен вспомнила, что сама пригласила их в гости. Она оставила испанца следить за состоянием Белой и ушла на встречу, но ей было не до веселья.
– Что у тебя случилось? – был первый вопрос.
Элен горестно вздохнула и рассказала о Белой акуле.
– Я же вам пообещала, что у нас в меню не будет акульих плавников, – стала оправдываться Натали – управляющая подводным комплексом.
– Да при чём здесь ты? – перебил её Вольдемар. – Не ты, так другие люди и рестораны готовы их купить, ведь они стоят дорого. Этот промысел самый доходный для рыбаков. У акулы отрезается плавник, а туша выбрасывается в океан. Изуродованная акула зачастую ещё жива, но не может эффективно двигаться и охотиться, поэтому идёт ко дну, где погибает от кислородной недостаточности либо становится жертвой других хищников.
– Какая жестокость! – ужаснулась Натали.
– Акульи плавники?! – вскрикнула Элен. – Специально поддерживается миф, что акульи плавники обладают питательными и полезными свойствами и положительно сказываются на состоянии всего организма. А самое главное – их считают панацеей от рака. Уже доказано, что из всего организма акулы именно в области плавников происходит концентрация токсических и вредных компонентов, которые попадают в организм рыбы из окружающего водоёма и употребляемой пищи. В столь экзотическом деликатесе может содержаться много аммиака, ртути и иных тяжёлых металлов, которые приносят невероятный урон организму человека. Плавник даёт только густоту и всё. А вкусовые качества создаются из трав и добавок. Если плавник – это средство от рака, почему акулы сами болеют? Почему? Вспомните, скольких акул мы вылечили от рака.
– Вольдемар, – обратился Виктор. – Есть ведь положение, что промысел крупных пелагических акул должен вестись за границами трёхсот двадцати километров экономических зон. Или я ошибаюсь?
– Положение-то есть, но его никто не соблюдает. Как и принятые законы, запрещающие подобный вид промысла и требующие доставки всей туши в порт перед тем, как срезается плавник.
– Вряд ли Белая так далеко заплывала, – заметила Элен. – Она обычно охотится недалеко от архипелага, который на северо-востоке от нас. Её излюбленное место – тюленье лежбище. Значит, ваши рыбаки ведут промысел вблизи берега. Я немного знаю акул и думаю, что это просто так не закончится. Если рыбаки не прекратят свой промысел, ждать беды.
– Не накликай, – предупредил Вольдемар.
– Но Элен права, – поддержал её Виктор. – Особенно мстительны белые акулы, и они помнят все обиды. Это очень высокоразвитые рыбы. Они могут часами сидеть в засаде, выжидая добычу. Вольдемар, ты же префект. Предупреди рыбаков, чтобы те не трогали акул вблизи трёхсот километров от нашего океанариума. Иначе могут быть неприятности. Мы все заинтересованы в процветании нашего дела. Обидно будет, если из-за акул к нам никто не приедет, ведь туризм – это спасение не только для нас, но и для рыбаков. Ты же понимаешь, что белые акулы нуждаются в защите, так как их популяция быстро сокращается из-за человеческой деятельности, в особенности жестокой охоты за акульими плавниками.
– О! – застонала Натали. – Я этого не переживу! Будем надеяться на лучшее.
– Если Белая переживёт ночь, она поправится, – сказала Элен. – Извините, пойду посмотрю, как там дела.
– Постой, – остановил её Виктор. – Благодаря твоей изумительной мази дыра, я уверен, заживёт. А дальше что? Спинной плавник акуле нужен для стабилизации тела. А без него она сможет плавать? Без него она будет вращаться вокруг продольной оси.
– Я думала над этим. Но ведь каким-то образом она доплыла до меня. Как?
– Перекатом, как бревно, – усмехнулся Алекс.
– А шестижаберная акула? – поинтересовался Виктор. – У неё же нет спинного плавника, как у Белой.
– Вот-вот, – поддержала его Элен. – Конечно, можно вставить искусственный плавник, а может, и не нужно. Кто знает, как она будет передвигаться, – с сомнением покачала она головой. – Основная движущая сила акул – это колебательные движения, производимые туловищем и хвостовым плавником. Есть ещё сенсорные клетки, грудные плавники, конечно, внутреннее ухо. Я думаю, она приспособится к жизни в воде без спинного плавника.
Утром женщина сразу увидела перемены: раны акулы уменьшились. Элен снова заложила мазь, добавив снотворное. Осматривая тело Белой, заметила шрамы на спине, усмехнулась: «Типичные ритуалы ухаживания самца». Она оставила дежурить возле акулы испанца.
На пятый день акула ожила. Дыры затянулись, а вместо них появились рубцы, но и побочный эффект был налицо: акула увеличилась в размерах. Вместо четырёхметровой акулы перед учёным красовалась шестиметровая, которой было тесно в пятидесятиметровом бассейне. Кислородные маски валялись на дне. Держать в аквариуме акулу не было смысла, и Элен открыла проход в лагуну, настороженно глядя на Белую: как та будет держаться без плавника. Акула высоко подпрыгнула над водой, как бы прощаясь, и исчезла в воде. Вскоре она выскочила из воды и вновь исчезла.
– Она так долго не сможет плыть, – пожалела её Элен, глядя вслед удаляющейся акуле.
Учёба
Белая огромными усилиями старалась держаться ровно, но первое время это ей плохо удавалось. Без спинного плавника тело не слушалось.
Она попробовала раскрыть полностью грудные плавники, а спинной хвостовой растопырила до предела и напрягла мышцы тела. Кажется, сработало. Она шла ровно, но, расслабив мышцы, сразу же завалилась на бок. Попыталась выровнять тело – её закрутило по оси, и она штопором пошла ко дну. Белая вытолкнула воду через жаберные щели, применила свой коронный приём – «реактивное движение». Это дало ей возможность подняться к поверхности воды.
Нет, не зря акула слыла царицей океана: сдаваться она не собиралась. Она вновь и вновь старалась уйти от произвольного вращения. Вновь и вновь проваливалась в немыслимый штопор. Она до предела раскрывала грудные плавники, до предела напрягала маленький спинной, но набегающий поток воды закручивал акулу. Её бросало то влево, то вправо. Белая не успевала стабилизировать тело и вновь штопором уходила вниз. Ей не хватало точности со встречным потоком воды. Десять, двадцать, сто раз она пробовала и пробовала противостоять току воды, но теряла управление, и её крутило как бревно. Итак, прошла уже неделя с момента её первых занятий, а она всё ещё крутится на месте.
Белая решила положиться на свои сенсорные клетки, забыть про спинной плавник. Нет его и нет. Акула продула воздух через жаберные щели, выскочила из воды и, сложив плавники, бултыхнулась в воду. Затем, сделав сальто, легла на воду горизонтально. Тут же выдвинула грудные плавники, а хвостовым стала рулить. Маленький спинной заставила тоже работать.
«Ну что ж. Нет большого брата, работай за двоих», – мысленно скомандовала она малышу.
Белая задействовала все сенсорные клетки организма, слух и равновесие. Малейшие сигналы на расстоянии в сотни метров, которые связаны с волнениями в толще воды, Белая не только стала улавливать, она начала распознавать происхождение этих волнений и вовремя уклоняться от ненужных потоков. Приём сработал, хотя потребовал от неё неимоверных усилий. Она шла ровно. Удача! Наконец это ей удалось!
Она выполнила длинное скольжение в воде. Это была первая победа!
С каждым повтором акула смогла совершать скольжение в воде гораздо дальше и с меньшими усилиями. Белая училась в одиночестве, голодная, но счастливая. Все живые существа вмиг исчезали при виде акулы. Ей это нравилось. Никто не видит, как надругались над ней люди.
Но держать в напряжении мышцы долго она не могла, ей необходим отдых, и, на своё счастье, она обнаружила укромное местечко с ощутимыми колебаниями водной среды.
Чтобы сэкономить кислород, Белая отключила часть мозга. Причём она предпочитала именно такой способ дыхания вместо движения. Её трёхлопастная печень, наполненная жирами низкой плотности, обеспечивала плавучесть, поддерживала тело и помогала плыть даже во сне, не опуская тело рыбы на слишком большую глубину.
Прекрасная способность видеть вокруг себя почти на триста шестьдесят градусов помогла акуле приметить стаю тунцов. Она вспомнила о еде. Для успешной охоты высокая скорость не нужна. Необходимы опыт, выдержка, умение напасть внезапно и схватить жертву. И Белая выжидала, когда рыба окажется над ней. Долго ждать не пришлось. Тунцы не узнали акулу и спокойно шли мимо. Белой было достаточно поднять верхнюю челюсть на девяносто градусов, раскрыть пасть. Рывок снизу вверх – и довольно крупный тунец оказался в пасти хищницы. Он дал ей силы. Отдохнув, она продолжила тренировку.
За две недели занятий Белая узнала о возможностях своего тела больше, чем когда-либо. Сумела скоординировать работу всех рецепторных клеток, задействовала электрорецепторные клетки и ампулы Лоренцини. Добилась плавного скольжения.
Вторым её достижением стало увеличение скорости, что для неё никогда не было проблемой. Главную роль при этом играл хвост, особенно верхняя лопасть, которая за одно движение мышцы создавала два вихря, тем существенно ускоряя ход и облегчая движение. Благодаря ей Белая всегда быстро развивала скорость для смертоносного рывка. Вперёд, только вперёд! Снова и снова она ускоряла свои движения, не забывая о выравнивании тела.
И у неё всё получилось. Чтобы догнать жертву, она использовала прыжок. Разбег – и прыжок вверх. С каждым разом прыжки становились всё выше и выше, а разбег длиннее и длиннее…
Ей потребовалось девять секунд и десять ударов хвостом, чтобы с глубины двадцати восьми метров подняться к поверхности. Акула прыгнула под углом к воде почти в девяносто градусов, взвилась на три метра над волнами, и находилась в воздухе несколько секунд. Это было величайшее достижение для неё!
В одиночестве она наслаждалась своими успехами. Она научилась управлять телом и скоростью, несмотря на ту цену, которую ей пришлось заплатить за эту науку.
Месть акулы
Акула плыла вдоль берега: она искала знакомый запах. Все сенсорные клетки были направлены на его распознавание. И чем ближе она подходила к берегу, тем сильнее становился запах, но это был не тот. Мимо проходили лодки рыбаков.
«Не то, не то», – подавали сигнал клетки.
Неожиданно рыба уловила знакомый запах. О! Она всегда могла распознать даже каплю крови в миллионе капель воды, а запах собственной крови – тем более.
Все капсулы ампул Лоренцини – вся акустико-латеральная и химическая системы акулы – работали как единый мощный электрорецепторный и химический аппарат. И она поняла: это то, что она искала!
Белая тут же поменяла направление и пошла, бесшумно рассекая воду. Люди на катере ощутили удар волны и увидели длинную тёмную тень.
– Это не акула! – крикнул рыбак. – Это какое-то существо футов двадцать! – Он стал всматриваться в воду, стараясь разглядеть его.
Акула не только слышала звук двигателя, но и фиксировала ритмичную работу сердца рыбаков. И чем ближе она подходила к катеру, тем сильнее ощущался знакомый запах – запах собственной крови. Вот он – момент мести!
И тогда она ожила: высоко поднялась над водой, словно хвастая огромной длиной и шириной своего тела, всей своей красой, мощью и силой, что несёт в себе смерть. Казалось, она висит в воздухе над катером. Колоссальная туша, опускаясь в воду, прошла на расстоянии одного фута над головами рыбаков. Казалось, она бесконечна. Махину завершал хвостовой плавник, по высоте равный росту взрослого человека. Сделав прыжок через лодку, она грохнулась в море, подняв огромную волну и массу брызг.
Катер опасно накренился на бок и, зачерпнув воду бортом, всё же выпрямился. Но рыбаков выбросило в море. И только рулевой вцепился в штурвал, старясь выровнять судно.
Рыба тут же развернулась и кинулась за одной из своих жертв. Люди барахтались в воде, в страхе ища защиты. Повторяющиеся удары рук о воду и усиленное сердцебиение посылали акуле сигналы. И она безошибочно настигла первого. Мощный удар хвоста подбросил жертву вверх на несколько метров. Падая, человек увидел огромную, широко разинутую пасть монстра, шесть рядов треугольных зубов, пиками направленных на него. Адреналин в крови резко подскочил, сильный страх охватил человека, но он ничего не мог изменить. Мощные челюсти акулы сомкнулись в области шеи. Голова, отделившись от туловища, медленно опускалась на дно.
Человеческое мясо жёстко для акулы, и она вывернула желудок вместе с человеческим телом в воду.
Катер стоял всего в ста футах от рыбаков, и они устремились к нему. Послышался громкий шлепок, и ещё один из них исчез в водной пучине. На поверхность всплыла только рука. Вот один из рыбаков уже возле борта, уцепился за боканцы. В это время разъярённая рыба проплыла под катером, и рыбак ощутил, что кто-то цепко схватил его за ягодицы. Удивительно, но он не почувствовал боли. Появилось облако крови. Тот, кто ампутировал эту часть тела, знал своё дело досконально: порез был идеально ровным. Рыба отплыла в сторону. В этот раз она, судорожно проглотив мясо, повернула обратно, плывя теперь на запах крови, хлещущей из тела рыбака. Рыба атаковала рыбака снизу. Она устремилась вверх прямо на свою жертву, широко разинув пасть. Огромное заострённое рыло с такой силой ударило мужчину, что даже выбросило его из воды.
Мощные челюсти тут же сомкнулись на его торсе. Не выпуская добычу из пасти, рыба шлёпнулась в воду, подняв фонтан из пены и крови. Тело бедняги развалилось пополам.
Белая на этом не успокоилась. Она металась из стороны в сторону в пенном кровавом облаке, ища новую и новую жертву, время от времени совершая эверсию желудка. А когда облако крови рассеялось, на поверхности плавали останки людей, волны подхватывали их и несли в открытое море. И только рулевой – молодой парень, свидетель этой расправы – сидел на полу в рубрике катера, обхватив руками враз поседевшую голову.
Нихон коку – Страна восходящего солнца
Деревня была не такая уж и маленькая. Они всё шли и шли вглубь острова. Прохожие, поравнявшись с ними, почтительно здоровались. Женщины особенно низко кланялись, сложив руки впереди. Влада это очень удивляло: подумать только, с ним здоровались абсолютно незнакомые люди! Вдобавок его назвали каким-то куном. Он вспомнил наставления бабушки: «В Японии поклон – основная форма уважения. Тебе достаточно просто склонить голову или немного согнуться в талии, чтобы поклон был засчитан». И, стараясь не прослыть невежей, он кланялся так же, как и Реид – отец Акио. Когда они свернули на улицу, где жил его друг, настроение Влада сразу улучшилось. Дом, перед которым они остановились, весь утопал в зелени. Крыша почти на метр выступала за стены, загибаясь вверх по углам.
– Какие необычные у вас крыши! – воскликнул Влад.
– Они защищают дома от дождя, снега или палящего летнего солнца, но не мешают рассветным или закатным лучам освещать жилище утром и вечером, – сдержанно пояснил Реид.
На пороге дома их встречали Тэмико – мама Акио, сам Акио и слуга Миокю. Все вежливо поклонились, и Тэмико сказала, обращаясь к Владу:
– Очень рады видеть тебя у нас. Наверное, устал с дороги?
Перед ней стоял симпатичный мальчик с волнистыми каштановыми волосами, которые на лбу и около ушей были мокрыми от пота и прилипли к голове.
– Да, – мотнул головой Влад.
– Сполоснись, приведи себя в порядок, и будем обедать.
Тэмико казалась старшей сестрой друга – так молодо она выглядела. Белоснежное лицо, красивые губы, миндалевидный разрез глаз и неимоверная причёска с заколками приковали взгляд мальчика. Он тут же вспомнил слова бабушки: «Японские женщины очень красивы». «Да, – отметил он про себя, – точно! Тэмико – воплощение красоты японской женщины». Он взглянул на Реида и понял, что тому тоже понравилось, как выглядит Тэмико.
Когда они с Акио остались наедине, Влад облегчённо вздохнул. Тяжело сразу перейти на японские традиции. Подростки были дружны с детства, но обычно Акио приезжал к ним. После душа Влад достал подарок другу.
– Это тебе! – протянул он книгу «Шахматные партии знаменитых гроссмейстеров».
– О! – только и сказал Акио и тут же стал рассматривать картинки шахматных партий. Влад тоже уселся рядом на пол. Пол был мягкий и тёплый, застлан татами – матами, которые плетутся из тростника игуса и набиваются рисовой соломой. Сверху они были покрыты гладким ковриком из тонкой ткани. В комнате Акио, как и во всех остальных, не было ничего лишнего. На одной из стен висела полочка с книгами и учебниками, под ней стоял низенький стол – и всё. Комнаты разделены перегородками. Одна считалась окном – сёдзи, другая дверью – фусума. Окна и двери на всю стену. Перегородки бумажные, и их при необходимости раздвигали или сдвигали. Такое ощущение, что у комнаты нет границ, она открыта миру, свежему воздуху и природе.
– Ну, рассказывай скорее, – потребовал нетерпеливо Акио. – Что с тобой произошло? Я тебя много раз приглашал в гости, ты всё отнекивался. И вдруг так неожиданно звонит твой отец и говорит, что тебе нужно уехать на какое-то время.
– Ты не поверишь… – начал объяснять Влад. – Понимаешь, я случайно попал в другой мир – мир чародеев – и, видимо, что-то не так сделал или что-то не то увидел. Как вся моя семья перепугалась!
– Да ну?
– Оказывается, есть ещё и чёрные маги, вот они и гоняются за мной. Почему? Что я такого сделал?
– Не волнуйся, последний месяц лета проведёшь здесь. У нас безопасно и никто тебя не найдёт.
Появился слуга, который пригласил мальчишек на обед. Стол уже был накрыт полностью. Влад с опаской посмотрел на палочки, которые были положены на специальные подставочки. Перед отъездом в Японию Влад учился брать палочками еду, но у него не всё получалось. Он быстро окинул взглядом стол и с облегчением вздохнул: перед ним стояла тарелка с нанизанной на шпажку курицей, пожаренной на гриле, а супа не было. Только суп он боялся есть палочками. Бабушка рассказывала, что суп просто можно выпить, после того, как съешь мясо и овощи, но всё это как-то необычно. На другой тарелочке темпура – морепродукты и овощи, обжаренные во фритюре. Среди них он разглядел картофель, сладкий перец, лук, бамбук и креветки. Тарелки необычные – вытянутые лодочкой. Разнообразные маринады и соленья располагались слева – тоже в маленьких специальных розеточках.
Бабушка говорила: «Японцы любят красоту, тем более на столе, и поэтому выставляют все блюда сразу. Можно выбрать понравившиеся. Только чай наливают сами в пиалы». Отдельно на тарелке лежала салфетка. «Использовать её для чего бы то ни было, кроме рук, крайне неприлично, особенно вытирать лицо, – вновь вспомнил он слова бабушки. – Использовав её, тщательно сложи и положи обратно на подставку, на которой она лежала». За столом Реид расспрашивал Тэмико, как она провела время, рассказал о том, что его пригласили в Лондон строить мост. Время от времени он хвалил блюда, которые ел. Акио толкнул Влада локтем и прошептал:
– Похвали еду, а то мама подумает, что тебе не нравится.
– Тэмико-сан, как прекрасно вы приготовили курицу на гриле! У нас так не готовят, да и таких вкусных овощей я ещё никогда не ел!
Тэмико мило улыбнулась и ответила:
– Мы готовим только на гриле. Попробуй суши. Не бойся, там рыба сырая, но это и прекрасно. Свежие морепродукты содержат много витаминов, и это залог молодости и долголетия.
После обеда все поблагодарили Тэмико, и мальчишки помчались в сад поиграть. Был прекрасный летний день: дул приятный ветерок, в воздухе витал запах травы и морской воды, хотя море было далеко. Ну, может, Владу так казалось, так как Акио этого не чувствовал. Жизнь в Коралловой бухте у Акио была совершенно иной, нежели в виноградной долине у Влада. Бабушка Влада любила порядок и чистоту, но все её действия были несравнимы с тем, как ревностно к порядку и чистоте относилось семейство Акио. Не дай бог что-то положить не на своё место – моментально слуга Мио-кю, или сокращённо Мио, тут же всё исправит. В доме была идеальная чистота. Тэмико и слуги каждый день что-то протирали и пылесосили. Акио жил по определённым правилам, и нарушать их категорически запрещалось. Захотелось погулять – спроси разрешения у старших, купаться в бассейне – только по расписанию. Родители Акио обращались с Владом как с малышом. Его постоянно опекали и не отпускали одного не только за ворота, но даже в сад. Тэмико каждый день выдавала чистое бельё: носки, рубашку, шорты. В комнате они ходили в белых носочках – таби, тапочки никто не носил. И только возле ванны и туалета стояли специальные тапочки, которые необходимо было надевать, заходя в эти помещения.
Влад старался поддерживать традиции этой страны. Пищу он уже брал, как заправский японец, палочками, а вот суп ел только ложкой. У Акио был чёткий распорядок дня, с приездом Влада его не изменили. Каждое утро водные процедуры: плавание в бассейне, затем завтрак, маленький отдых и занятие в спортзале с Dan-Dais (Сэнсэй-ниндзя) – обучение приёмам рукопашного боя. Вот это жизнь! И Влад тоже стал заниматься вместе с другом. Скучать не приходилось. После занятий снова бассейн, и в оставшиеся полчаса перед обедом разрешалось позагорать. Потом работа в маминой теплице, затем библиотека – чтение старинных книг и рукописей. Только под вечер в комнате Акио друзья чувствовали себя свободно и можно было заниматься своими делами.
В этот раз Акио решил показать местные достопримечательности. Они пошли к Исчезающей бухте.
– Исчезающая бухта? – удивился Влад.
– Да. По вечерам вода уходит, тогда на дне можно найти столько интересного! Один раз я даже поймал водяного дракончика, – хвастался Акио другу.
– Да ты что?! И где он?
– Мама велела отпустить. Сказала, если его мать прилетит, то всем несдобровать.
– Жаль. Я ещё ни разу не видел живого дракона, – вздохнул Влад.
Друзья бежали к морю. Погода была пасмурная, но они надеялись, что успеют до дождя посмотреть на бушующее море. Они мчались на другой конец острова, в бухту с отвесными скалами, туда, где гонимые шквалом волны с пенистыми гребнями свободно добегали до берега и шумно ударялись о скалы.
– И вообще, с этой стороны острова море очень агрессивное, не то что в нашей Тихой заводи, – информировал друга Акио.
Они были уже недалеко от утёса, за которым раскинулось море, когда послышался осторожный, ещё не совсем уверенный гром. Через минуту небо потемнело, нахмурилось, подул ветер. Он разметал листья, закрутил в воронку пыль и погнал её по дороге.
– Бежим быстрее! – прокричал Акио.
Вот и бухта. Тяжёлые раскаты грома доносились уже со стороны бушующего моря. Свинцовые тучи, клубясь, нависли над ним, а морские волны одна за другой с рокотом бились о прибрежные утёсы и скалы, оглушая небо. Сверкнула молния. Она пронзила небо яркой извилиной и скрылась в клокочущем море. Удивительная мощь и красота морских волн так захватывали дух, что Влад запрыгал на месте и громко закричал, стараясь пересилить шум моря, буквально захлёбываясь от охватившего его бурного восторга. Картина была завораживающая. Небо и море слились в единое целое. Ударяясь о рифлёную громаду скал, волны с гулким шумом разлетались пенными брызгами и широким потоком скатывались с каменных гладких поверхностей, а навстречу налетают уже следующие, ещё более высокие, со всей силы ударяясь о скалы. Каждую новую волну мальчишки встречали неистовым криком, протяжным воем и старались прыгнуть как можно выше. На мелководье, где стояли ребята, волны из-за волнорезов только лизали кромку берега, отступая назад белыми барашками.
Ветер крепчал. Волнорезы уже не в силах были задержать волны, и они, преодолевая барьер, накатывались на берег всё дальше и дальше, с шумом обрушиваясь, разбивались на мириады брызг, покрывая весь берег пеной. С каждой набегающей волной ребятам приходилось отступать, чтобы не намочить ноги. Ветер усиливался, и вот уже вблизи линии берега вырастают высокие волны с белыми гребнями – бурунами. Они с грохотом опрокидываются на берег, выбрасывая на него потоки воды с обильной пеной, и, откатываясь, оставляют за собой камни и предметы, поднятые со дна.
– Сейчас пойдёт дождь! – прокричал Акио. – Нужно возвращаться! Мама будет волноваться!
Влад кивнул. Неожиданно его внимание привлёк овальный предмет, едва различимый в белой пене. Мальчик шагнул вперёд, наклонился, чтобы лучше рассмотреть, что это такое.
– Влад, опасно! – в страхе закричал Акио, но было поздно.
Очередная волна накрыла друга с головой. Акио помчался ему на помощь.
Следующая волна опрокинула Влада и потащила в море. Мальчика кидало из стороны в сторону, не давая возможности встать и выйти на берег. Скорость волн увеличивалась с каждой минутой. Влад уже наглотался воды, ему нечем было дышать. Рядом мелькнула голова друга, и его волна уже тащила на глубину. Всё же Акио сумел схватить Влада за рубашку и попытался плыть с ним к берегу. Но куда там десятилетним мальчишкам справиться с разбушевавшимся морем! Течением их тянуло к скалам и к подводным рифам. Крутой каменистый берег, усеянный гранитными валунами и остроконечными выступами, срывался в бурлящую пену прибоя. Пронизывающий ветер постепенно переходил в шквал. Противостоять волне было невозможно. Берег с устрашающей быстротой удалялся от ребят.
– Хватайся за меня! – кричал Акио, стараясь пересилить шум разбушевавшегося моря. – Мы можем разбиться о скалы и утонуть!
– Не могу, пальцы не разжимаются! Судорогой свело! – услышал он в ответ.
Мальчик больно ударился о подводные камни, и его закружило в водовороте.
Дальнейшее Влад помнил очень смутно. Его бросало по каменистым подводным рифам, как пушинку. В голове промелькнуло: «Всё. Я погиб». Противостоять морю он уже не мог…
Как они спаслись, он узнал из рассказа друга.
Акио был в полном сознании, когда кто-то подтащил их к берегу. Он молниеносно откатился от воды и вскочил на ноги. Затем быстро, пока очередная волна не утащила безжизненное тело друга, схватил его и поволок подальше от воды. Влад не подавал признаков жизни, так и лежал со скрюченными руками. Акио ударил его по щекам, стал трясти, но Влад не реагировал.
– Влад, очнись! – закричал Акио. – Зачем я потащил тебя в эту бухту? Я во всём виноват! – плакал он и тормошил друга, голова которого беспомощно болталась из стороны в сторону.
Рыдая, Акио с силой ударил его по груди и – о… чудо! Влад пошевелился, закашлялся. Акио перевернул его на живот и стал стучать ладошкой по спине, чтобы вышла вода из лёгких.
– Ну, дружище, – вытирая мокрые глаза, сказал Акио, – как ты меня напугал. Я думал, что ты умер.
– Не дождёшься, – кисло улыбнулся Влад.
Акио помог ему подняться.
– Если бы не ты, меня, возможно, уже не было бы в живых, – благодарно добавил Влад.
– Нет, это нас Нингё спасли. Я тут ни при чём. Если бы не они, катало бы нас по этим рифам, пока мы не превратились бы в песок.
– Кто такие Нингё?
– По-вашему это русалки.
По листьям ударили первые крупные капли дождя, но друзья уже бежали к дому. Молоденькие деревца гнулись до самой земли – ветер показывал власть над ними. Раскат грома – и через мгновение сверкнула молнии. Вот и сухое дерево-исполин. Ещё один раскат – и молния ударила в землю совсем недалеко. Когда идёт гроза, не знаешь, чего от неё ждать. Бах! – Молния попала в исполинское дерево. Сколько веков это дерево переживало такие грозы! Но сейчас оно не выдержало и прямо на глазах друзей вспыхнуло и превратилось в горящий факел. Испуганный Акио закричал:
– Это дерево священное, нельзя, чтобы оно погибло! Его нужно спасти!
Но не успел он что-либо предпринять, как на землю обрушилась стена воды, среди дня наступили сумерки. Дождь потушил огонь, объявший священное дерево, и оно, обгоревшее и уродливое, гордо стояло под дождём.
– Бежим быстрей! – очнувшись, прокричал Акио, и они припустили к дому.
В серой пелене стволы деревьев были едва различимы, одна за другой налетали пронзительные стрелы-молнии, от которых мальчишкам приходилось прыгать из стороны в сторону. Вот и дом. Мокрая компания заскочила под навес, сняв обувь, поставила сандалии носками наружу на специальную приступочку-гэнкан и замешкалась, не зная, что делать дальше. Вода ручьями стекала с одежды и волос. Вышла Тэмико.
– И чего это ради вы пошли гулять на побережье перед грозой? – строго спросила она.
– Я хотел посмотреть на бушующее море, – ответил Влад. – Акио отговаривал меня.
Тэмико вздохнула и подала им полотенца обтереться.
– Ну хорошо, всё потом объясните, а сейчас марш в баню греться, а не то заболеете.
Влад давно понял, что Япония – страна, которая гордится вековыми традициями и бережно их хранит. И мама Акио свято им следовала. Дома Влад ходил со взрослыми в парилку, но в Японии баня была устроена совсем по-другому. Сначала ребята сели на низкие скамеечки, приняли душ с мочалкой и мылом, затем Мио помог им сесть в фурако, специальную бочку с тёплой водой, и строго следил, чтобы линия сердца обязательно находилась над поверхностью воды. Это нужно было для того, чтобы температурный режим организма был сбалансирован. И только после того, как они привыкли к такой воде, ребятам разрешили перейти в более горячую воду, погрузиться по шею и блаженствовать, распаривая тело до малиновой красноты. Слуга надел им на головы влажные шапочки. Завершился банный ритуал отдыхом на кушетках. Раскрасневшиеся друзья в лёгких халатах сели к столу. Слуга налил им горячего зелёного чая.
– Давай завтра сходим к морю, оно уже успокоится. И посмотрим, как там.
– Я согласен, – зевая, ответил Акио. – После бури можно найти много интересных вещей. Сейчас пойдём спать. Они вытащили из специальной ниши оси-ирэфуто-ны (матрасы, наполненные прессованным хлопком), разложили на полу и улеглись на них.
– Акио, почему ты дерево назвал священным? Ведь это просто сухое дерево.
– Ты что? Так нельзя говорить. Дерево может обидеться.
– Но оно не живое. У нас сухие деревья вырубают.
– Так это у вас. Мы почитаем деревья и их возраст. Ты видел, какой у него ствол, сколько корней? Это вековое дерево. Много повидавшее на свете и мудрое. Я прихожу к нему и рассказываю о себе, и оно мне помогает. Всегда после беседы с ним я нахожу правильное решение. А ты видел, что дух дерева Ко-дама помог ему не погибнуть? Только самая верхушка подгорела, а дерево выжило. Знаешь, если бы дерево было мёртвое, то и Ко-дама был мёртв и не смог бы ему помочь. А теперь давай всё же спать.
«Утро вечера мудренее», – засыпая, подумал Влад. Жизнь в Японии ему определённо нравилась.
Евгения Палетте
Россия, Гатчина
Евгения Валентиновна родилась в городе Владивостоке в семье флотского офицера. В 1946 году маленьким ребёнком приехала в Кёнисберг, куда был направлен отец для дальнейшего прохождения службы. Вся жизнь прошла в этом городе, за исключением нескольких лет, когда уезжала учиться. И потом сорок лет служила в «скорой». Работала сутками через двое, иногда трое. Стало быть, было время писать.
Писать начала рано, в девятом классе средней школы. Сначала это были стихи, о которых сейчас говорят, что они хороши. И это, заметьте, говорят пишущие люди, что бывает очень редко… У автора есть две книжки стихов, изданных в Калининграде. Но сама она всегда была влюблена в прозу. Нравились её возможности – палитра, разноплановость, ритм, бесконечные возможности слова, особенно если использовать сюр, что дарит фантастическое удовольствие. Сейчас автор много времени отдаёт прозе, но иногда пишет и стихи. Сейчас работает над романом «Сюзерен».
Среди изданных книг – повесть о депортации немецкого населения из Кёнигсберга (о дружбе двух замечательных детей, которым пришлось расстаться). Уехавший мальчик стал известным художником, в 2000 году он приезжал в Калининград. И Евгения Палетте организовывала его выставку в Stadt Halle.
Вышел в свет роман «Квадрат» (об ответственности каждого человека за то, что он делает в этой жизни, на примере Латвии в 1939 и 1940 гг.) Расстановка сил, ситуация, в которой оказались прибалтийские республики, давние соседи, с одного двора, – полковник Советской армии Руппе и его приятель – легионер фашистского легиона в Латвии.
Издан и роман «Интрига». Место действия – Германия и Россия. Автор романа, как и его герой, убеждены, что ничего «такого страшного» в этом городе (Берлине) не будет, потому что здесь – территория любви, освящённая чувствами и верностью им, этим чувствам, главных героев.
Отрывок из поэмы «Карнавал»
- Весёлый день. Начало всех начал.
- Всего, чего от мира не бывало.
- Ни в мыслях, ни во сне, ни в глубине зеркал,
- где дух живёт «ОТ» и «ДО» карнавала.
- С самим собой печалясь и смеясь,
- ища в себе восторг и вдохновенье,
- он в зеркале своём, развеселясь,
- вознёсся, как во вдруг Освобожденье.
- Он был волной, коснувшейся небес,
- танцующим среди песков верблюдом.
- Летал на гору. Окунался в лес,
- надеясь повстречаться с Робин Гудом.
- Он был звездой, плывущей по воде
- без сожаленья и без укоризны.
- Был стрекозой, летящей па-де-де,
- поднявшимся над всем в начале жизни.
- Был карнавальной трапезой, питьём
- И музыкой освобождённых ритмов.
- Он был Красоткой. И Весёлый Гном
- влюбился навсегда. Без алгоритмов
- не зная, что он – Дух, что никогда
- никем другим он для него не станет.
- И долго-долго будет течь вода,
- пока, быть может, он его вспомянет.
- Вселенский Дух. В нём дышит всё и вся.
- И в глубине родного зазеркалья
- он, неизбежно жребий свой неся,
- хранит сосуд с Вселенскою Печалью.
- Затем, чтобы в надёжной глубине
- хранилось бы не ставшее забвеньем.
- И тонкий флёр былого где-то вне
- скользнул по радости непреходящей тенью…
«Привет, друзья! Великий день настал…»
- – Привет, друзья! Великий день настал, —
- проговорил мышиный предводитель.
- Он – живописен. Не велик, не мал.
- Манер и чувств изящных повелитель.
- Усы – вразлёт. И шляпа – набекрень.
- Жест правой лапкой, требующий слова:
- – Нам всем не нравится над нами эта тень, —
- сказал, взглянув куда-то вверх, сурово.
- – Да, нам не нравится, – сказал он снова вдруг, —
- и темнота, и наглость полной ложкой
- и – непобедный, но коварный Дух.
- И это – первый враг наш после кошки…
- Раздался смех, и в тишине густой,
- не дав её сомнению ни шанса
- и вопреки искусству конферанса,
- раздался голос ясный и простой:
- – Не нравится – так убедите всех,
- что вы сильнее… И – повальный смех
- распространился вширь на чердаке.
- И – будто дрогнул замок на песке…
- Но замка не было. Зато под самой крышей,
- тесня друг друга, сплошь стояли мыши.
- Их карнавальный вид – пастух, солдат,
- кузнец в защитном фартуке и шлеме,
- и – женщина, чей муж и сын, и брат
- плечом к плечу стояли между всеми…
- И, будто нет пространства, нет пути
- иного им, как только враз и вместе
- идти вперёд… идти, идти, идти
- к большой победе мужества и чести.
- И был момент, когда в какой-то миг
- игра переместилась вдруг в реальность.
- И темнота, сорвавшаяся в крик,
- нарушила немую театральность.
- И виделось одно – пастух, солдат,
- кузнец в защитном фартуке и шлеме,
- и – женщина, чей муж и сын, и брат
- плечом к плечу стояли в ряд со всеми…
Одуванчиковый луг
Диптих
- Жёлтый Север, жёлтый Юг.
- Всюду – Солнечная Нега.
- Одуванчиковый Луг,
- окунусь в тебя с разбега —
- в твой прохладный ветерок,
- струй его чистейших звуки,
- где любимый лепесток
- увядает от разлуки.
- И восторженный Зенит
- двуединых душ навстречу
- засветится, зазвенит
- главной правдой человечьей —
- никакой враждебный дух,
- ни влиянье, если шире,
- не разделят души двух,
- что едины в этом мире —
- ты и я, сердечный друг,
- Одуванчиковый Луг.
- Восторженно и каждый раз как снова
- из непредвосхищённой новизны
- гляжу на одуванчики – ни слова,
- ни звука из безмолвной желтизны.
- Весенний ветерок, как пунш игристый,
- и ожиданья трепет молодой,
- открытый взор, призывно-золотистый…
- И – мир вокруг, наивный и простой.
- Простой в желаньях, радости, надежде
- продлить часы, когда зловещий пух
- отменит жизнь, короткую, как нежность
- перед разлукой. И нетленный дух
- возьмёт её к себе, чтобы однажды
- она пришла в языческой мольбе,
- христианской или варварской – не важно.
- И тем продлила жизнь твою в себе.
- Долины Аттики за римскими холмами,
- средневековый замковый лужок,
- и – папский выезд жёлтыми полями —
- везде ещё не отданный должок
- природе, жизни, радостной и трудной,
- восторженной – поди останови!
- И – неисповедально безрассудной,
- когда вопрос касается любви.
- Гляжу в цветы – Великая Безбрежность.
- И – щедрость всем, кто рядом – в дождь и зной.
- И – эта нерастраченная нежность,
- которая витает надо мной…
Благословенны дни, в которых есть простор
- Благословенны дни, в которых есть простор,
- где маленькие сны ушли в свои границы,
- и ветер бытия, неслышный до сих пор,
- вдруг прилетит, как будто возвратится.
- Давно забытый мир, забытые слова,
- и обещаний разноликих замять,
- и – неизбывность дней, как влажные дрова,
- сквозь огонёк в дыму высвечивает память.
- Порывистый норд-ост откроет настежь дверь
- и опрокинет всё, что обрела минута,
- раздвинет День и Ночь – безвременью поверь, —
- и беспредельность вдруг откроется кому-то.
- Там, в глубине веков, сегодня и вчера,
- в сиянии лучей священного Грааля,
- наполненный сосуд, интрига и игра,
- жизнь сберегает на гранитном пьедестале.
- И, кто бы ни пришёл из немощи своей
- за жизнью молодой, невыстраданной, новой,
- никто не разыскал ни окон, ни дверей,
- где прячет её вечность, страж суровый.
- В неведомом краю она её хранит.
- И каждый новый день встаёт над миром бренным,
- пока стоит гранит, пока покой царит,
- и дышит им сосуд всегда и неизменно.
- Не залетит норд-ост, не пролетит стрела.
- На страже Вечность, чтобы жизнь жила…
«За домом – лес. За лесом – поле…»
- За домом – лес. За лесом – поле.
- Душистость трав, шмелиный лёт.
- И метрах в ста за всем – не боле —
- готовый к взлёту звездолёт.
- Решительно, нетерпеливо,
- или не очень. Как кому…
- Кто не боясь, кто боязливо,
- торопится народ к нему.
«И всё непонятней – меж ним и меж нами…»
- И всё непонятней – меж ним и меж нами —
- Зачем? Почему? Камнепад ли? Цунами?
- Снаряд, начинённый вселенским враньём,
- летит над Землёй? Иль – мешок с вороньём?
- А воздух тяжёл, как слоёный пирог.
- И – всё тяжелее – прослойка к прослойке —
- нервозность, неведенье, морок и стойкий
- вопрос в неизвестность, и – страх между строк.
- Охрипшие люди. Охрипшая рация.
- Охрипшая эвакуация…
«Спокойно. Оставьте корзину… Куда?..»
- – Спокойно. Оставьте корзину… Куда?
- – Не больше поклажи ручной, – голосило.
- – Не стойте с ребёнком! С ребёнком – туда!
- Спокойно, гражданка. В спокойствии – сила…
- Собаку оставить. Останется здесь.
- Есть вещи, с чем мы иногда расстаёмся…
- – Но вы же сказали, что мы не вернёмся…
- – И всё же придётся оставить, как есть…
- Как тысячу лет, как вчера ещё было…
- – Не тратьте мгновенья. В мгновении – сила…
Не тороплюсь
- Не тороплюсь бежать, ни догонять, ни верить
- И не переступать того, на чём стою.
- Моя душа – как Сфинкс – ни лгать,
- ни лицемерить
- не может. В ней себя я узнаю.
- Далёкий камнепад, ревущее цунами.
- Из века в век – судьбы пристрастный беспредел.
- И каждая стрела, что пущена меж нами,
- уходит никуда. Таков её удел.
- Не тороплюсь внимать. Безмолвно, как патриций,
- смотрю на суету, постигшую народ.
- И в этой суете недремлющих традиций
- не тороплюсь идти за всеми в звездолёт.
- А кто-то – про миры, свободные от брани.
- А кто-то – про звезду, где не заходит свет,
- где нет ночей и дней, ни поздни и ни рани,
- и бесконечных дум о дне грядущем нет.
- А кто-то, торопясь, забыл свою поклажу,
- и просит передать тому, кому вручу.
- – Осталось пять минут. И —
- даже меньше. Даже…
- Скорее, торопись! Но знаю – НЕ ХОЧУ…
- – Ты здесь? Не торопись. Откуда и куда
- несёшь в себе опять свои заботы?
- Бесплотен образ твой. Ни звука, ни следа,
- ни тени, ни огня… Хотя я знаю, кто ты…
- Знакомый дождь в безмолвной тишине,
- когда, казалось, мир на время замер.
- Без соглядатаев, без света и без камер —
- как перед исповедью, я – тебе, ты – мне.
- – О чём ты? – Не поверишь, о воде…
- И в самом деле – дождь. О чём же боле?
- Прохладных струй прикосновенья где,
- там нет ни сожаления, ни боли.
- И нелюбовь коснулась не лица,
- но сердца, будто полного обиды.
- И монолог дождя, без пауз и конца,
- незримо уведёт в безмолвье Атлантиды.
- В животворящий мир воды и водных струй.
- Коль выучил урок, не заплывай за буй,
- спасительный рубеж и сердца и ума,
- и неизменный пункт – источник непокоя.
- Настойчивая мысль, что это жизнь сама
- определила путь себя увидеть, кто я.
- И будут в тишине ступать года,
- и трепетнёт душа, хоть всякий раз напрасно,
- пока её Высокая Вода
- не позовёт за буй неистово и властно…
«Всё станет на свои места…»
- Всё станет на свои места,
- лишь здравой мысли перст железный
- сомкнёт смешно и бесполезно
- тебя зовущие уста.
- Всё станет на свои места.
- И будет тем, чем было прежде, —
- рояль бесстрастен и тосклив.
- Будильник слишком суетлив,
- И старый дог в большой надежде,
- что станет мир не так болтлив…
- Забьётся в угол пустота
- среди шипов воспоминаний.
- И вздрогнет, как напоминанье —
- звонка глухая немота…
- И мысль трудна, хоть и проста —
- всё станет на свои места…
Балтийск
- Разбитый бот у самой у воды,
- звук тишины и – острый вкус Победы.
- И в улице – последние следы
- ушедших навсегда в иные беды.
- Всё видевшие травы-васильки.
- И – заросли былого – ежевика.
- Дыханье волн и – синь из-под руки,
- в которой лица, образы и лики.
- Здесь жизнь, вернувшись, вновь своё брала.
- И не хотела ждать, и торопила,
- и за собой в другую даль звала
- на языке, которым говорила.
- И были в нём нездешние слова,
- хоть слово «мир» употреблялось всеми.
- И старая, унылая вдова,
- Европа, вновь почёсывала темя.
- Она была тогда уже больна
- бессмысленно… Но нет, не перестанет.
- И новая когда-нибудь война
- единственной её молитвой станет.
- Но мир пришёл. И будто – навсегда.
- Взрывались мины, очищая море.
- И всё, что скрыла тёмная вода,
- вдруг поднялось над синью акваторий.
- И медленно, шаг в шаг, за годом – год,
- высвобождая жизнь в большом и малом,
- откатывалось от её ворот
- по длинной улице, к морскому терминалу.
Ворон
- Коричневый портфель, цигейковая шуба.
- И варежки – резинки в рукавах.
- И торопливый шаг. И в трёх шагах от дуба —
- заминка. Ворон взмыл, всё вовлекая в мах…
- И – долгий, долгий взгляд туда, в воронье небо,
- чтоб оценить, какие там дела, —
- где ворон пролетел, а где, похоже, не был,
- но вот дорога в школу увела.
- С тех пор то на дворе, то на заборе,
- на лавочке у школьных, у ворот,
- он поджидал меня. И, будто вторя
- внезапной радости своей, летел вперёд.
- Летел вперёд, красиво вскинув крылья.
- Летел вперёд, как будто знал, куда.
- И пирожком, обыденною былью,
- мой друг не соблазнялся никогда.
- Он улетал и снова возвращался.
- И, возвратившись, каждый раз опять
- стремился вверх, как будто собирался
- однажды научить меня летать.
- И я летала, поднимаясь к ветру,
- как Буревестник, восхищаясь им.
- И на последнем, дальнем километре
- вновь возвращалась в детство за своим…
- И, не найдя сегодня друга боле,
- храня в себе восторженный завет,
- благословляю башенку на Первой Школе,
- которой выше и прекрасней нет…
Матросский парк
- Матросский парк. И птицы в небе – строем.
- И танцплощадки струганая стать.
- И «Рио-Рита», возвратясь из боя,
- вновь продолжает мирно танцевать.
- Танцует старомодно и свободно —
- фокстрот не изменился за войну.
- И синих форменок прибой холодный
- теплеет за минуту за одну.
- И с истовостью уцелевшей жизни,
- оплаченной бессмертием наград,
- без сожаленья и без укоризны
- здесь каждый каждому друг другу рад.
- Гляжу по малолетству сквозь ограду
- на праздник, уходящий в облака.
- Он – в каждом. Он – во всём.
- Он – всем награда.
- И понимаю – это на века.
- И понимаю восхищённость взглядов,
- девчоночье смущенье и порыв,
- и интерес – совсем не для парадов —
- и «Рио-Риты» чувственный прорыв.
- И старшина, предвосхитив румянец,
- порукой в том – наградная броня,
- шагнул вперёд и пригласил на танец
- девочку, ПОХОЖУЮ НА МЕНЯ…
«От самого от сотворенья мира…»
- От самого от сотворенья мира,
- когда Земля ничьей была.
- Когда Божественная Лира
- не пела песен, так мала
- была потребность в том. И бранно —
- недобрым был и луг, и лес.
- И всеспасительная манна
- нигде не падала с небес,
- я уже был… Мотыжил землю,
- лелеял, холил, корчевал
- и, состраданию не внемля,
- зверью глумиться не давал.
- Я уже был. И пил я воду
- всегда из своего ручья.
- И слово сладкое «свобода»
- тогда ещё не слышал я,
- пока единожды верхами,
- пришёл один, подмяв жнивьё.
- И пролетело между нами,
- как взорвалось: «Здесь всё – моё!..»
- Мои – земля, леса и горы,
- ты сам, и твой крестьянский дом,
- дрова в лесу, и лисьи норы,
- эфир, Гоморра и Содом…
- Моё – и право первой ночи,
- очарованье первых слёз,
- и – вниз опущенные очи,
- и – даже твой дворовый пёс…
- Он говорил опять и снова.
- И слышит мир из века в век —
- «МОЁ!» Осталось только слово
- свободным – слово «ЧЕЛОВЕК»…
«Умолкнет телефон в полночном изголовье…»
- Умолкнет телефон в полночном изголовье.
- И в нижнем этаже закроется окно.
- И многотрудный день, вздыхая по-воловьи,
- уйдёт в небытие, где тихо и темно.
- Останутся слова, абзацы, фразы, строки,
- раздумий фейерверк, знакомый окоём.
- Любви и нелюбви воздушные потоки.
- и вспышки их в ночи, как днём.
- И запоёт Земля вполголоса, в полслова
- о Солнце, о Дожде, о радости – живи!
- О хлебе пополам… Ей отдавать – не ново.
- И – шёпотом для всех, о празднике Любви.
- И необъятна ночь, и высоко дыханье.
- И понимаешь жизнь, в ней главное и – не…
- Благословенна Ночь, прозренье Мирозданья,
- и – тихая звезда в окне.
- И – нежный, синий свет, и тайна – око в око.
- И – заповедных чувств настойчивый призыв.
- И – тихие слова о близком и далёком,
- понятном и большом, которым каждый жив.
- И времени движок жужжит неторопливо,
- и нервом бьётся жизнь, что не увидишь днём.
- Благословенна ночь, где можно быть счастливым.
- И – эта тишина. И – комната с окном.
- Пока крикливый день, взорвавшись, не проснулся.
- Пока не вспомнил он про бранные дела.
- Пока не понял мир, что он перевернулся.
- Пока, исчезнув, жизнь из мира не ушла…
«Листья. Листья везде – на земле и на крыше…»
- Листья. Листья везде – на земле и на крыше,
- в голых осенних ветвях, где безвременье тихо забилось
- в прошлых веках, и сегодняшнем утре, и – выше —
- в сером пространстве, и в ярком моём представленье,
- там, где сознанье хранит и протест, и смиренье,
- и – конформистский недуг – полуповиновенье.
- Листья – полночная жажда, восторг и желанье,
- жёлто-зелёный манок, полужухлый, вон там, у бордюра.
- И – неподвластные блики разочарованья,
- что заглушают любые оттенки гламура.
- И возвращают к другой, уже утренней, жажде,
- вспомнившей вдруг про своё назначенье однажды.
- Листья – свидетели всех человечьих обид и трагедий
- и всех моих восхитивших когда-то оваций.
- И потому осторожно ступаю по празднику меди
- от светло-жёлтых до чёрных оттенков сенсаций.
- Тихо ступаю по чьей-то судьбе, по уснувшему счастью,
- будто однажды оно своё имя забыло,
- чтоб не будить, не тревожить чужого ненастья.
- И своего ненароком, которое было…
«Проснётся день, таинственный и новый…»
- Проснётся день, таинственный и новый.
- В нём – облака к Востоку, как вчера.
- И отблеск ночи, жёлтый и лиловый —
- в сознанье, как Вселенская Дыра.
- Она крадёт, крадёт в ночи у мира
- всё, чем он жив – реке ли обмелеть —
- что создала Любви Бессмертной Лира
- за тем одним, чтобы не умереть…
- Она крадёт тепло и состраданье,
- и у души её саму крадёт.
- И непослушной пастве в назиданье
- грозит всеотлученьем наперёд.
- И с каждым днём дыра всё шире, шире,
- а в мире – всё темней и холодней.
- И формула, что дважды два – четыре,
- сомненьям подвергается, а в ней —
- вся будущность и продолженье мира.
- Другого нет и не было пути.
- Но в сотворении себе кумира —
- тельца златого – мира не найти.
- Мешают вехи жизненного кода,
- и тех, других, молящие глаза.
- И – эта данность – продолженье рода,
- извечной жизни вечная слеза…
- Взгляни на небо в середине ночи —
- там тишь и безмятежность до утра.
- Но между звёздами, как между строчек, —
- огромная Вселенская Дыра…
- В ней – человечьи тайные желанья —
- о хлебе, о приязни, о добре.
- С родными лицами нерасставанье,
- и о тепле от печки в декабре…
«Последнее слово – ещё не прощание. Рядом…»
- Последнее слово – ещё не прощание. Рядом —
- то справа, то слева команды звучат и слова.
- С любимой прощанье потом – отшвартованным взглядом,
- пока не размоет границу земли синева.
- Последний привет – не прощанье, ещё не прощанье.
- С землёю прощаются вскинутым взмахом руки,
- пока различает земля этот взмах с расстоянья,
- в котором есть точка, и где-то на ней – моряки.
- Последняя почта уже за кормой, между нами…
- Над морем нависли гудки да солёный туман.
- Корабль с кораблём расстаётся густыми гудками.
- И долго качает прощальный привет океан…
«Проплывает за бортом последний груз…»
- Проплывает за бортом последний груз.
- Скоро, скоро уходим домой, в Союз.
- Приумолкла волна. Стережёт рассвет.
- Голубынь-глубина, бледно-лунный свет.
- А пока – только звёзды как светляки.
- И за лунной дорогой зовут гудки.
- И смеются дельфины, разинув рот.
- Праздник нынче на промысле – Новый год.
- Мы от дома отстали на семь часов.
- И придётся опять «не смочить усов».
- И, наверно, ещё много раз подряд
- обойдёт, не найдёт Новый год ребят…
- За спиною – Атлантика, шалый Вал.
- Да и он позабыл о нас и отстал.
- Но уходит, уходит! Последний груз…
- Наконец-то
- на Север! Домой! В Союз!
«За мною по пятам я-тень. От дома к дому…»
- За мною по пятам я-тень. От дома к дому —
- шуршащий отзвук шин, как воинский разъезд.
- Мне всё равно куда, к тому или другому.
- И вскакиваю вмиг в случившийся подъезд.
- И нет меня уже ни в улице, ни в доме.
- Я – в вечности. Гудит гигантская толпа.
- И требует на суд всех возражений, кроме
- какого-то во всём виновного клопа.
- И нет среди людей, кого б он ни обидел.
- От самых от начал. От сотворенья дней.
- Все слышали о нём, хотя никто не видел.
- И оттого желанье сумрачней и злей.
- То посмеялся Бес, то Щучий Бог, то годы
- подменят время, сходное едва.
- И двинется народ в неверие. Народы!
- Крепясь не показать кулак из рукава…
- И всякий раз, когда в Египте или Риме
- вдруг воспалялась предпротестная тропа,
- взметались люди при любом «прижиме»
- искать в обмане тайного клопа.
- То – Герцог, то – Король, вовремя оно…
- То – самозванец-плебс, то крот-функционер,
- всё было, как всегда… Но чтоб – КОРОНА,
- венчающая праздники химер…
- Похоже, прагматизму всех милей —
- могущественный скептик ВОДОЛЕЙ!
Письмо добровольца войны между севером и югом своему другу…
- Через час я уйду. Добровольцем в четыре утра.
- На Медовое поле. У станции. За переправой.
- Под ногой августовски тяжёлые травы
- упадут. Жеребёнок заржёт у костра
- где-то там, по дороге на Милфорд. Быть может,
- в одну сторону будет дорога. Пусть так.
- Жизнь прекрасна. И всё же
- без свободы не стоит она и пятак.
- Даже медный пятак… От Степана
- слышал дед мой под Нью-Орлеаном
- про пятак и свободу… Рязанский Степан,
- крепостной, тоже дрался за Нью-Орлеан
- вместе с дедом. И в каждом бою
- бился и за свободу свою…
- Англичан, будто стылых ворон,
- истреблял он… посланцев корон
- разноликих. В краю, где кроны забыты,
- потому что на всех языках и наречьях – ярмо…
- Дед был ранен, когда из укрытья, взглянув на убитых,
- этот русский сказал, что не смеет никто
- обращаться с людьми, как дерьмо…
- Нет, не смеет никто, как дерьмо…
- И потом дед всегда повторял слово в слово,
- добавляя к тому: «Это я говорю, старый Билл,
- что не смеет никто на Земле, чёрт возьми,
- как дерьмо, обращаться с людьми!»
Фрагменты стихотворной повести «Дорога без конца»
О победе князя Александра Невского на Чудском озере
- Снега закатно жёлты и красны.
- Конь то и дело рвёт вперёд поводья.
- Вчера – мороз. Сегодня – половодье,
- плывущее по краешку весны…
- Чьи это в день плывущие снега,
- а ночью, под копытом – треск морозный?
- Зимы? Весны? Чей этот синий звёздный
- простор, вдруг разомкнувший берега?
- Зимы? Весны? Победы? Пораженья?
- Кому-то к радости. Себе – к беде.
- Спаси и сохрани от униженья —
- сказал ли князь, услышал? По воде
- шли люди вдаль. Навстречу из заката
- церквушка выплыла. Откуда-то, бог весть, —
- сорока. Стрекотнула и куда-то
- вдаль понесла свою добычу-весть
- над лесом тёмно-синим да лиловым.
- Вперёд. Не захватило б вороньё.
- Не тронули бы весть недобрым словом.
- Но, шапки сняв, уж слушали её.
- Кто – обернувшись, кто – вполоборота
- туда, где звук. И каждый, всех не счесть,
- узнал его. Звук, слышанный без счёта,
- звук, поглотивший вдруг сорочью весть,
- звук-благовест. Над лесом, над закатом
- плыл он, весны невидимый гонец,
- дня двадцать пятого… – Медведь встаёт, ребята, —
- вдруг пролетело в март. – Зиме конец!
- – Медведь, медведь, – зашевелилось снова.
- – Быть немцу биту, – мчалось по рядам, —
- коль Мишка встал. И не было у слова
- конца – лишь перепляс по всем ладам.
- Лишь – пересмех, да перегляд, да шутка —
- Уж обомнёт медведь ему бока.
- Намнёт уже… а дальше – прибаутка,
- что б не ходил за тем издалека.
- Да помнил от восхода до заката.
- А там опять – пока придёт восход,
- что на Руси любого супостата
- отворотят от самых от ворот
- своих. Шёл благовест по следу
- за ночью. Ночи было не до сна.
- Всего лишь отзвук – а уже Победа!
- Всего лишь половодье, а – Весна!
«Говорят в ночи подковы…»
- Говорят в ночи подковы.
- Кони сытые – в разлёт.
- На Узмени старой – новый
- зазвенел озёрный лёд.
- Гул и топот. Гул и топот.
- Ветер, бурю не свищи.
- Слышишь, слышишь хищный клёкот.
- Видишь – белые плащи
- Скачут – свист над головою —
- по греховные дела.
- Их, гляди, опять к разбою
- путь-дорожка привела.
- Завила метель дорогу.
- Замела метель следы.
- Уж не дьявол ли в подмогу
- ей, предвестнице беды.
- И о чём-то снова, снова
- меж копыт и звон, и спор.
- Разговор ведут подковы,
- бесконечный разговор.
Снег метёт. Звенит дорога
- Снег метёт. Звенит дорога.
- В слово прячутся следы.
- – МЕТИТ снег… В Руси до Бога
- дальше. Ближе до беды.
- – Но по-русски снег не «метит».
- Снег не «метит», снег «МЕТЁТ» …
- – Что есть «метит»? – Метит, метит,
- а потом и попадёт…
- – Ха-ха-ха… Но в самом деле —
- что? Метель? Стрела в кольцо?
- – СВИНСТВО! Есть оно в метели,
- хоть не нам метёт в лицо.
- – Пусть сметёт всё их единство,
- фланги их, любой длины…
- Изо всяческого «свинства»,
- изо всяческого «свинства»
- можно вырезать, как видишь,
- по «кусочку ВЕТЧИНЫ»…
- И звенят, звенят подковы.
- В звоне их слова слышны,
- что из СВИНСТВА из большого,
- и из малого, любого,
- можно вырезать немного,
- но – «КУСОЧЕК ВЕТЧИНЫ»…
«Всё врозь – и звон и трус, и трус и звон…»
- Всё врозь – и звон и трус, и трус и звон
- мечей и копий меж собой друг с другом.
- И конный строй, совсем недавно – цугом,
- рассыпался, как звон, со всех сторон.
- Всё врозь – последний пыл, бессильный страх.
- Не юность вдруг… – в одно
- мгновенье – старость!
- Всё – врозь. И лишь одной пехоты ярость —
- едина и в сердцах, и на устах.
- Едина взмахом одного меча.
- И натиском одной единой воли.
- А, коль не так, доколе же, доколе
- ливонец будет Русь губить сплеча.
- Доколе будет беспрестанно жечь
- овины, избы, рощи и дубравы,
- людей и храмы… По какому праву
- он оскорбляет дом, молитву, речь —
- всё русское. В руке не дрогнет меч!
- Отбросить оборону! В наступленье!
- И не врага, себя преодоленье.
- Единым махом в сечу, как в Авось.
- И цель едина, и сомненья – врозь.
УХОДИЛИ ПО ЛЬДУ
- Уходили по льду. Без креста. Без раскаянья. Молча.
- Шли в проклятье, едва ли подумав о нём.
- Шли в надежду дойти. Взгляд затравленный, волчий
- обернётся в упор полыхнувшим огнём.
- И погаснет в бессмысленном крике и боли,
- отвернувшись внезапным смиреньем навек.
- И затихнет чужой покорившийся воле
- от руки человечьей другой человек.
- Пусть хоть в честном бою. Есть за что. Справедливо.
- Но вовеки и тем же воздастся тому,
- кто копьё – в человека. Как в дичь. Торопливо.
- Но кому смерть нужна человечья? Кому?
- Чтоб – невидящий взгляд. Опрокинуты плечи.
- И – ни страха, ни ненависти, ни тебя,
- ни его. Только – боль. Только плач человечий
- оттого, что вот только убил сам себя —
- человечью судьбу, человечье дыханье,
- человечью мольбу на последнем пути
- ко всему, что вокруг. Что имеет названье…
- И – надежду. Надежду куда-то дойти…
- Уходили по льду. За семь вёрст уходили.
- Кто не шёл, тот валился пути поперёк.
- Или – вдоль. Как придётся. И стыли, и стыли,
- принимая копьё как последний упрёк…
«Уж скоро день споткнётся на бегу…»
- Уж скоро день споткнётся на бегу
- о чей-то вскрик, обронённый невольно.
- И прежде чем подхватит колокольня
- его, застынут кони на снегу,
- чтобы потом и вдруг, и бестолково,
- куснув горячим зубом хрусткий снег,
- сквозь косину, в проёме врат тесовых
- увидеть сани. В санях – человек…
- И – бабы, следом, редкими шажками…
- Юродивый в лохмотьях. Тоже тут…
- Идут сквозь косину, не зная сами
- о ней. Да и зачем вообще идут…
- к саням. К кому-то длинному, большому.
- Он в них едва вместился, знать, не мал.
- Зачем идут? Зачем идём к другому
- мы, люди, если даже тот не звал?
- Ещё? Уже? Кто это знает? Может,
- обида или боль сомкнула рот.
- Идём к другому, потому что кожей
- вдруг чувствуем, что он не позовёт…
- Не позовут ни сомкнутые веки,
- ни белизна бескровного лица,
- ни сила, что ещё в том человеке
- была, хоть не до красного словца
- той силе было… И не бросить взгляда,
- ни слова ей не вымолвить сейчас.
- И длинный крик пронзит стоявших рядом —
- юродивый вдруг вскрикнет. Он не раз,
- вдруг понимая всё, когда молчали
- другие, еле сдерживая ком,
- знал то, чего они ещё не знали
- и по чему заголосят потом…
Как ярок свет
- Как ярок свет. Слепит как никогда.
- Идёт паром средь тысяч солнц, и дали
- безоблачны. И прошлое едва ли
- догонит, распростившись навсегда.
- Идёт паром вперёд. Идёт – туда…
- Мне – не туда. Мне по пути – обратно.
- И солнце, отражённое стократно,
- единственным вдруг станет. И вода
- его отпустит в полумрак каминный.
- Туда, где Бинц… и – вечные ветра.
- И сенбернар, свидетель ночи длинной,
- распахнутой в «сегодня» из «вчера».
- И – необъятность дня, и тайна ночи,
- и разноцветье крыш, и чувств река.
- И – тихий шёпот потаённых строчек —
- остаться до последнего звонка…
- Прибоя натиск. Рокот непокоя,
- дневные, неприкаянные сны.
- И что-то неизбывное, земное
- придёт, тебя увидев со спины.
- И смолкнет тишина на полуслове.
- И я своё вязанье отложу.
- И трепетнёт мгновенье – лещ в прилове…
- И ты – «Не уходи!» – «Не ухожу!..»
«И расступились берега…»
- И расступились берега,
- как расступаются туманы.
- И острова, и океаны
- открылись. Радуги дуга
- зажгла, как зажигают свечи
- мгновения и вглубь, и вширь.
- И вечным в нём противоречьем
- в долине не зацвёл имбирь.
- И не возникло натяженье
- между «возможно» и «уже».
- И резким самовыраженьем
- вдруг вспыхнул свет на этаже.
- И в ожиданье близкой бури
- умолк в долине чей-то плач
- о нецветении в лазури,
- восторженной, как пёстрый мяч.
- И о пронзившем вдруг решенье
- понять, уж если не простить
- невещий сон, невдохновенье,
- что можно только отпустить
- туда, где тайна, где туманы,
- где линий странная игра.
- Где острова и океаны,
- и – лунный свет
- как из ведра…
«Уйти, пока молчат колокола…»
- Уйти, пока молчат колокола,
- и день ещё не задувает свечи.
- И праздник, что вчера ещё звала,
- закончился. И он, увы, не вечен.
- И вот уже разбуженный волчок
- кружится то невидимо, то зримо,
- и вольный парус, кем-то не любимый,
- повис в безветрии, как сломанный смычок.
- Уйти, пока кружится голова,
- пока ещё друг друга зримой нитью
- мы продолжаем. И молчат слова,
- не следуя случайному наитью.
- И соглядатай времени, петух,
- бесшумно дремлет на своём насесте.
- Пока огонь в камине не потух.
- Пока свеча на том же самом месте.
- И ни о чём не ведает молва —
- начало дня таит остаток ночи.
- И нет пути прямее и короче —
- уйти, пока любовь ещё жива…
«Забрезжит новый день и, размыкая вежды…»
- Забрезжит новый день и, размыкая вежды,
- свой светлый взор на дали заструит.
- И чей-то взгляд, исполненный надежды,
- о чём-то главном с ним заговорит.
- И тайной думы неумолчный говор
- не потревожит тайной тишины,
- где день за днём судеб неслышный сговор
- мешает в склянке бдения и сны.
- И будто нет ни злобствующей бури,
- ни мора, ни огня, ни саранчи,
- ни ласковых посулов злобных курий —
- нигде вокруг, хоть сотни вёрст скачи…
- И только – освящённая надежда,
- открытый миру и пространству взгляд…
- И Третий Рим светло и НЕИЗБЕЖНО
- стоит, как сотни сотен лет назад…
«Ущербная Луна. И над Босфором сизым…»
- Ущербная Луна. И над Босфором сизым
- предутренней порой струится сизый свет.
- И тайный чёлн, влекомый лёгким бризом,
- скользнул в волну, минуя минарет.
- Крест на Крест – Храм. Три слова верным людям —
- Даст бог, вернёмся… Тишина в ответ.
- – А налетят? – Ступайте. Мы остудим…
- Даст Бог, вернётесь, – шелестнуло вслед.
- Чёлн исчезал и появлялся снова.
- И, увернувшись, обходил волну.
- Писания спасительное слово
- вело их через море. И одну,
- всего одну молитву говорили.
- Она была негромка и проста.
- Не о себе. Не для себя просили.
- Просили об одном: Спасти Христа…
- Константинополь не глядел укором —
- не ведал тайны до поры Коран.
- С Московского Вселенского Собора
- вернулись братья с вестью от христиан.
- И высились повсюду минареты,
- Святой Софии застилая свет.
- Но свет иной нарушил эти меты —
- Великий древних пращуров завет —
- стояние во тьме. Долготерпенье.
- Хранящие безмолвие уста.
- И – тихая забота о моленье,
- спасавшем в каждом своего Христа.
«Все краски мира вспыхнут вдруг, когда…»
- Все краски мира вспыхнут вдруг, когда
- ты молча остановишься у двери.
- И будешь так стоять, пока я ужин
- не соберу. И, на тебя не глядя,
- не уроню случившуюся склянку,
- в которой я хранила равновесье…
- И от потери глаз поднять не смея,
- замру затем, чтоб дух перевести.
- Слегка качнувшись, он со мною вместе
- вдруг кротким станет, чтоб не повиниться,
- но подчиниться простоте сюжета,
- в котором оживают краски мира,
- когда незрячий папоротник утром
- Купальной ночи вдруг глаза откроет.
- И самой некрасивой из подружек
- достанется на миг цветок пурпурный…
- Когда зелёно-жёлтое созвездье
- окрасится малиновым рассветом
- и золотистый дождь прольётся ливнем
- на ложе вожделенное Данаи…
- Когда Земля грозит остановиться.
- Должно, затем, что я разбила склянку…
- И всё стою, не поднимая глаз…
- Вот как сейчас…
Мосты Кёнигсберга
Пройти по всем семи мостам, не возвратившись дважды.
Узнать, увидеть, доказать другим и самому…
Математический завет не выполнен. Но каждый надеется, что повезёт ему…
Теорема Эйлера
Ганзейский мост
- Осторожно иду, как в вечность,
- где закутано в быль былое.
- Где дневные погасли звёзды,
- а ночных – будто вовсе нет.
- Ненароком упали с неба…
- А над самою головою —
- над Альтштадтом и над рекою,
- зеленея, встаёт рассвет.
- И увиделись над волною
- разноцветных морей штандарты.
- Неизвестных земель посланцы
- (предложенье рождает спрос) —
- воск и ткани, меха и мёды,
- шкуры, пряности, померанцы.
- И – янтарь, этот торг и праздник —
- всё шумливый Ганзейский мост.
- Лавки, лавочки… Гимн на башне.
- Яркий полдень труба играет.
- Жив и ныне тот день вчерашний,
- за которым – уже судьба…
- Будто резкий звонок в передней,
- и, сорвавшись, секунды тают…
- Говори со мной, день последний.
- Не спеши уходить, труба.
- Говори со мной, день погожий,
- обо всём, о чём знать хочу…
- Говори со мной, если сможешь…
- Даже если я замолчу.
Зелёный мост
- Прозрачный день. Зелёная вода.
- Над островом – виденьем – Герб зелёный.
- И, кажется, ничто и никогда
- здесь не было иным. И просветлённо
- гляжу на мост. Гляжу издалека,
- туда, назад, из своего столетья.
- И лет шестьсот, включая лихолетья,
- расскажут всё, что видела река.
- И отворятся потихоньку вдруг
- зелёные Форштадские ворота.
- И юный Кант войдёт в безбрежный круг
- трансцедентальности. И не узнает кто-то
- его тогда. Но так или не так,
- войдёт он в мир, уже расставшись с детством,
- чтоб стать и откровеньем, и наследством,
- едва успев промолвить Guten Tag…
- И сторож у Форштадских, у ворот,
- глубокомысленно жуя печенье,
- вдруг станет думать о предназначенье
- всего – всему, что от чего идёт…
- И про большой оранжевый пакет,
- что нёс гонец, приветствуя науку.
- И вот, с письмом протягивая руку,
- заговорит про звёзды, про Закон…
- про то, как это понимает он…
- Что правильная мысль – всегда проста,
- как адрес – «У Зелёного моста»…
Высокий мост
- Да здравствует Высокая Вода,
- где высока вода и мост высокий.
- И, нет сомненья, пижма и осока
- здесь первыми не будут никогда.
- Здесь – плоскодонки, баржи, корабли.
- И парусов больших великолепье,
- когда, как в продолжение Земли —
- мост разведён – прошествуют столетья…
- И башенка, у самой у реки,
- игрушечно-торжественное диво,
- узнает их… И долго, сиротливо
- глядит им вслед, как вдаль из-под руки…
- А дальше – всё уходит в поворот.
- И, если кто-то мог над ним подняться,
- увидел бы Кнайпхоф, и, может статься —
- как Прегель пробивается вперёд
- к морским просторам… Замок на Горе…
- Услышал бы ветра – литовский, польский.
- И – Орденский призыв в преддверье Польской
- войны с Московией… И громкий, на заре,
- скрип двух обозов в Мемельской таможне
- с московскими деньгами на войну…
- С высокой точки всё увидеть можно.
- Услышать просьбу можно не одну.
- И миссия проста, и – непроста —
- Ведь как взглянуть с Высокого Моста…
КОММЕНТАРИИ
Библия (Ветхий Завет, 3:11)
- Кто сказал тебе, что ты – наг?
- Не ел ли ты с дерева?
- Ах, Ева, что тебе в той сладкозвучной неге
- запретных наваждений, тонкой лжи?
- И ЗАПОВЕДИ нет, как в обереге —
- не преступать чужие рубежи?
- И яблок нет? Смотри. Они – повсюду.
- Зачем ещё то, что пророчит Змей?
- Он, правда, нежен, но в угоду зуду
- Всеобольстителя лжёт и тебе, злодей.
- Что в том тебе, что обо всём и много
- ты станешь знать,
- пусть больше, чем сейчас,
- и чувствовать, и быть, подобно Богу,
- который всё равно мудрее нас.
- И шепотком, что невесомей пуха,
- к тебе сейчас изящно наклонясь,
- что это шепчет он тебе на ухо,
- а ты смеёшься, к ветру прислонясь?
- В том смехе всё – от яблока до чувства
- всепозволенья, власти или НЕ —
- ПОВИНОВЕНИЯ… А впрочем, нет – искусства
- быть разной вне судьбы и сердца вне.
- Повсюду быть не следствием – причиной
- всех следствий в разговоре о судьбе.
- И – никогда, ни в чём наполовину…
- Всё – до конца! Зачем это тебе?
- Молчание улыбкою играет.
- И яблоко – на краешке стола…
- Что впереди, ещё никто не знает.
- Но женщиной она уже была…
РЕФОРМАЦИЯ
- Быть может, грешен я. Простишь ли ты меня…
- Осмелился вчера я вознестись до тайны…
- за проповедью вслед… И – тайны не храня,
- предстать перед тобой, хулитель не случайный.
- И, повинуясь истине, и папству вопреки,
- во славу Виттенбергского Собора,
- я возвеличил Правду от своей руки.
- И именем твоим избавил от позора.
- Своекорыстие, мирская суета,
- бесовские дела меж ангельских сентенций,
- и грешник грешникам – святая простота —
- всё отпускает впрок продажей индульгенций.
- Повсюду слышна чуждая латынь.
- И Библия, немецким не владея,
- не стала другом… Праведник, остынь!
- Друзья – ростовщики и лицедеи…
- И человеки, веря и скорбя,
- и милости одной твоей желая,
- стоят пред пустотой, в которой нет тебя,
- обман и вероломство прославляя…
- Восторг и откровения любви…
- Глаза в глаза… И вера во спасенье…
- И в каждом – воля. Только позови
- исполнить на Земле своё предназначенье.
- И, принимая молча свой удел,
- изгнав в себе лукавство лицемера,
- признать приоритет Закона Дел
- пред сущим естеством Закона Веры.
- Быть может, грешен я. Но – сто за одного —
- высокому – полёт! Нет ни преград, ни крыши…
- Лишь ТЫ один… И больше – никого.
- Услышь меня! Но ты меня не слышишь…
«И он не знал, что БИБЛИЮ “исправив”…»
- … И он не знал, что БИБЛИЮ «исправив»,
- переиначив всё в её дому,
- и ничему надежды не оставив,
- он навсегда «исправил» жизнь саму…
- И тихо таит «Прокламация» —
- КАПИТАЛИЗМ ПРИШЁЛ С РЕФОРМАЦИЕЙ…
- Жестокие дела. Зато слова – как шёлк…
- Человек человеку – волк!
СКАЗКА ПРО ТЕДА И ТОДДА
Фрагменты немецкой сказки
- На жёлтом камне у леска,
- вдали от всех дорог,
- где предвечерняя река
- и звёзды, как горох,
- лягушки всплеск – последний шанс
- хоть с кем поговорить,
- сидит, раздумывая, Ханс
- о том, как дальше жить.
- Двенадцать душ в его дому,
- хоть столько не просил.
- И никогда и никому
- не говорил: «Нет сил».
- А тут – тринадцатый… Где взять-то
- крёстного ему?
- Тринадцать душ, ни дать ни взять,
- теперь в его дому.
- – Что с кем сегодня не срослось?
- В тебе или с тобой? —
- летит кукушка, будто вкось,
- над Ханса головой.
- – Вот, поджидаю храбреца,
- но не видать пока.
- Ищу я крёстного отца
- для младшего сынка.
- – А ты Медведя попроси,
- храбрее – никого.
- Горшочек мёда принеси
- да угости его.
- Он – добрый и почтенный муж.
- – А мёда где возьму?
- Нет ничего. Тринадцать душ
- теперь в моём дому.
- – Тогда прощай. Мне недосуг.
- Лечу, где не была…
- И закружились в круге круг
- кукушкины дела.
«Падают звёзды, срываясь в последний полёт…»
- Падают звёзды, срываясь в последний полёт —
- души людские… с ночной крутизны небосклона,
- правдою жизни отмечены. Кто разберёт,
- как и когда их настигла судьба Вавилона —
- кто-то в нечаянной радости, кто-то – смеясь,
- кто-то, приблизившись вдруг к долгожданному счастью,
- кто-то, возникнув опять из беды и ненастья,
- кто-то, расставшись с судьбой, ничего не боясь…
- Тихо, смиренно, безропотно и не скорбя,
- так, что подручный Аида, привычный к недолгому делу,
- так же бездумно и так же по-своему смело
- сортировал эти души, поверив в себя…
- И где бы ни был – на Звёздной Земле или под —
- в благословенных самою курносой чертогах,
- краткое имя его холодящее – Тодд —
- разноязыко звучало на дальних и ближних дорогах.
- Но он об этом не слышал. Не слышал, пока
- синяя звёздочка, падая, остановилась,
- и, не желая лететь – видно, издалека —
- не затухая, настойчивым светом светилась.
- И, недвижимая, быстрым делам вопреки,
- странною силою к действию благословенна,
- как направляема волею тайной руки,
- так и осталась на склоне небес неизменно.
- И тут подручный – как будто взглянув сквозь стекло —
- понял: однако, на свете добро есть и зло…
- И представленье своё обо всём, чтоб унять,
- он рассудил про добро и про зло всё понять…
Фрагменты романа в стихах «Влажный ветер Леванте…»
Времена Афинской демократии
- – Симпозион, – сказала Ника громко, —
- несите рыбу, овощи, десерт,
- напитки с ячменём в сосуде ёмком,
- вино и сыр, и – пирожков конверт.
- Душистых, сладких, как вино Эллады.
- Солёных – к сладкому, подскажет винодел.
- И – флейты. И танцовщиков – усладу
- небесных и земных насущных дел…
- – Но флейты и тимпаны днём и ночью
- уже поют. Сатиры все – в разлёт…
- Пастуший пан и Боги – всё – воочью…
- Агора ждёт…
- – Агора подождёт…
- Как только прочь уйдут дневные тени,
- и солнечный зенит осушит тлен,
- мы все пойдём, где Диониса гений
- вершит дела.
- – И учит Демосфен…
«Ликуют тимпаны, волнуются звуки свирелей…»
- Ликуют тимпаны, волнуются звуки свирелей,
- И флейты восторженно славу поют.
- Вливаются в хор песнопевцев восторги и трели.
- И в чашу хмельную вино неразбавленным льют.
- Плывёт Дионис над весельем. Большой и священный.
- Статую несёт вся Агора – хореги, жрецы.
- И – даром, что в дереве он воплощённый,
- поют ему гимны и воины, и мудрецы.
- Корзины с плодами над статью хорошеньких женщин.
- Венки из плюща и фиалок у юношей и у мужчин.
- И каждый, кто здесь, его славой увенчан —
- разбойник и праведник. И – государственный чин.
- Силены, сатиры пешком, на ослах и на мулах
- кружатся в причудливых танцах в стихии своей —
- комический образ насмешки. В пирах и разгулах
- рождённый всевластием глупых и жадных людей.
- Наивный напев и дурашливый лик скомороха.
- Под маской – зловредный и яркий народный протест.
- Но – праздник. И кажется всё не больнее гороха,
- шрапнелью стреляющего по мишеням окрест.
- Проносятся толпы поэтов, хоревтов, актёров.
- Священный огонь и восторги вокруг алтаря.
- И сотни быков рёвом глушат пространство, в котором
- ждут праздника люди, улыбки друг другу даря.
- А справа поёт хор сатиров козлиный —
- козлиные маски, как облик природы самой —
- то песня про солнечный луч, чтобы жаркий и винный,
- тогда виноград будет тоже такой.
- То – песня про грусть, про дыхание смерти,
- когда Дионис не услышит мольбу,
- ему принесённую в песне – конверте —
- назначено только ему одному…
- И, как в подтвержденье того заклинанья,
- трагический Мим поднял руки мольбы.
- И долго стоял, как само изваянье
- изменчивой и неизбывной судьбы.
- И хор уже снова – про год без изъяна…
- Грохочут тимпаны, и флейты поют.
- И в жёлтый киаф козлоногого Пана
- сатиры вино неразбавленным льют…
«Восторженной радости, счастья, согласья и спора…»
- Восторженной радости, счастья, согласья и спора
- вместилище. То же – и скорби, и жертв приношенья, и бед.
- Источник живительной силы и славы народной – Агора.
- И – фронда последнего часа трагических лет.
- И нет тут конца ни надеждам, ни робким
- и тайным сомненьям,
- разочарованьям и вере в победу опять,
- когда, уповая на милость богов и инстинкт сохраненья,
- приходит сюда человек утешенья искать.
- Когда мир померк, и никак не уймётся ненастье,
- и крылья свои не найдёт в суматохе Амур,
- «Живи незаметно. Люби, и придёт к тебе счастье», —
- вдруг скажет кому-то в волшебном саду Эпикур.
- А что до души – неприметна, безлика, инертна.
- Поёт, соблюдая привычно знакомый канон,
- пока существует…
- – Не слушай! Бессмертна
- душа человека, – ответит Зенон.
- – Она, словно песнь с переливами, льётся —
- огонь к огоньку, чтоб искре не остыть.
- В одном от другого она остаётся,
- чтоб жизнь человечью собой повторить,
- хотя говорят про плохие законы —
- в плохом государстве, мол, плох и закон…
- – Его покидают враги и вороны
- не больше, – тотчас отзовётся Платон.
- А там, за колонной – фигура Сократа.
- Босой… и при жизни себя не менял.
- Стоит пред согражданами виновато,
- хоть он демократию не отменял…
- А вот – философская притча о счастье —
- оно есть у каждого, до одного.
- Оно – уже вечное к жизни причастье.
- Оно – уже ваше. Найдите его!
- А кто-то напомнит про хитрость Ликурга —
- как сделать богатства богатых ничем.
- Одним осторожным движеньем хирурга… —
- он сделал монеты железными. Всем!
- Никто не имел серебра, позолоты
- в своих кошельках и домах под рукой.
- Какие покупки, когда все заботы —
- телегу с железом возить за собой…
- Вместилище жизни, согласья и спора,
- великих прозрений и маленьких бед,
- казнит и простит, и поднимет Агора
- над праздником, выше которого нет.
- И сделает это с весельем и страстью.
- И ясно – с какой стороны ни возьми —
- хоть каждый твой день побеждает ненастье,
- но счастье возможно лишь только с людьми…
«О Боги, О Геракл, великий из великих…»
- О Боги, О Геракл, великий из великих,
- могущественный Зевс, бессмертный Аполлон,
- Ареопаг разумных, светлоликих,
- Эллады час настал. Филипп! Грозится он
- победным рёвом Хаоса и казнью
- Эллады… Этот дикий вопль и вой
- из неизбывно-вечной неприязни
- низвергнет всех в борьбу между собой.
- Великие, мы здесь! И, преклонив колени,
- едва взошла афинская заря,
- мы просим вас с сороковой ступени
- Пергамского большого алтаря —
- предотвратить бесчисленные беды,
- кровавого разбоя кутерьму —
- мы просим нам помочь добыть Победу,
- низвергнув в ад насилие и тьму.
- Отринуть македонских партократов,
- разбить их строй – предателям ПОЗОР! —
- не пощадивших ни отца, ни брата,
- везде несущих Македонский вздор…
- Эсхил и Филократ, послы Эллады,
- скрепили мир с Филиппом потому,
- что взяли мзду… хоть Греции не надо
- фокейцев было отдавать ему…
- Повсюду – ложь, предательство, измена
- себе самим под властью темноты.
- И вот стоим мы, преклонив колена,
- у Алтаря, и… жизненной черты
- проэллинского мира, над которым
- темнеет небо, как огонь в золе,
- за то, что возвеличила АГОРА
- свободу ЧЕЛОВЕКА на Земле…
александр, Филиппа грозный сын
Никто ещё не отменял мольбы,
как, впрочем, и превратности судьбы…
- Когда сам Александр, Филиппа грозный сын,
- разбил восставших, уничтожив Фивы,
- и, уступив мольбам, не тронувший Афин,
- не медля, торопясь и суетливо
- пошёл на персов, македонский клир,
- отняв у афинян остатки власти,
- возвысился. Но долгожданный мир
- не наступил, разбив страну на части, —
- простой народ, приверженцы Афин,
- его демократического лона,
- и – хищники, до каждой из седин,
- промакедонцев пятая колонна…
- Ещё была надежда на пролог —
- на возвращенье своего, родного,
- тысячелетнего. И все, кто только мог,
- ушли за Демосфеном… И такого
- накала возвеличилась борьба,
- что не ждалось от маленькой Эллады!
- И, кажется, услышала судьба,
- и повернулась к ней. И вот – награда —
- разрушив Персию, разграбив Вавилон,
- вознёсся Александр. И там же умер он…
«Пространство и время привычное – прочь!..»
- Пространство и время привычное – прочь!
- Хранитель и тайных порывов ваятель
- безумство свободы – Музейная ночь
- и исповедальности вещей искатель.
- Ищу многоликих восторгов Земли,
- родившейся жизни наивных законов,
- чистейших ночных и полуденных звонов,
- сомкнувшихся радостью где-то вдали.
- Ищу обещаний свершившихся миг
- и несовершившихся необещаний,
- прозрачные утра последних интриг,
- и – серые будни разочарований, —
- когда поворота не видят глаза,
- а только того, кто идёт к повороту.
- Когда примирились все «против» и «за»,
- и даже Абсент примирился… Но что-то
- таится во мгле не ума, но души
- среди пустоты, разрывающей будни.
- То коротко вспыхнет и стихнет к полудню,
- то снова вернётся в вечерней тиши.
- Ищу отголоски, восторги и беды,
- любовь или ненависть (тайный союз)
- того и другого. И – тихой победы
- над собственным выбором дружеских уз.
- Ищу восхищенья в единстве с природой,
- безмерностью высей, полей и лугов —
- великое в малом – и тихой погодой
- рождественским днём у друзей и врагов.
- Ищу воплощённую в образе нежность,
- и молча склоняюсь в ответ перед ней,
- и – очаровательную безмятежность
- в соитии душ где-то выше, над ней.
- Вступившего дважды в знакомую реку
- каким-то случайным, бессмысленным днём…
- В безмолвном пространстве ищу ЧЕЛОВЕКА,
- прекрасного в горе и счастье своём…
«Как радостна и как тиха она…»
- Как радостна и как тиха она,
- упрямая надежда, что таится
- в прозрачности живой – ни стен, ни дна —
- лишь лёгкое тепло из глубины струится.
- И вот уже раскрепощённый Дух
- украдкою вдыхает полной грудью,
- хотя судьбы пасьянс – один из двух —
- пока ещё не сложен… Многолюдье
- терзает неизвестность, ранит страх,
- простых вещей подчас непониманье,
- опасных игрищ предзнаменованье
- и – миропониманья полный крах.
- Разрозненный аккорд военной меди,
- и – диссонанс гармонии с судьбой,
- и – потускневший памятник Победе
- неандертальца над самим собой…
- И – реки вспять. И – фуэте верблюда.
- И – хохот гор, молчанью вопреки.
- И – нерукопожатие откуда,
- как ни старайся, не пожать руки…
- Взгляд в никуда, безмолвный и бездумный,
- отставленный от мира и идей…
- И снова, снова! Человек Разумный —
- совсем один, один среди людей…
- И снова – допотопная туманность,
- где будто не ступала и нога…
- И – вирусно-немая первозданность
- животворящего когда-то очага…
- Как радостно между ветрами, между
- дождями – очагу в них не гореть —
- почувствовать тепло живой надежды
- и жизнь, уже озябшую, согреть…
Елена Щербакова
Россия, Москва
Елена Евгеньевна родилась пятьдесят два года назад. Получила два специальных образования: медицинское и литературное. В 2014 году окончила Литинститут им. А. М. Горького.
Член Академии российской литературы, ЛИТО «Друза», Академии русской народной поэзии, Союза писателей России, Союза независимых авторов и издателей, секции драматургии «Образ», литературного клуба «Московский Парнас».
Издала более пятидесяти книг, в которые вошли новеллы, дорожные очерки, рассказы о Севере, сказы, сказки, лирика и пьесы, а также биографические тетради и литературные дневники.
Публиковалась в альманахах, журналах, газетах. Участница VIII Международного литературного фестиваля, посвящённого Всемирному дню русского языка и дню рождения А. С. Пушкина, в Черногории и Сербии.
Имеет награды: три благодарственных письма, три медали (им. М. Ю. Лермонтова, Н. П. Огарёва, 60-летие Союза писателей России).
Ко дню письменности
- Веленье сердца и задумка
- Там, где бескрайние луга.
- Одних идей надёжных в сумке
- Сгребать бумажные снега.
- И согревать теплом у свечки,
- И видеть сквозь безбрежный свет,
- Как из ручьёв стекает речка,
- Читая письменный ответ.
- Такая рябь бежит, как строчка,
- Что серебристая река.