Воля цвета крови бесплатное чтение

Глава 1

Ограбление в научно-исследовательском институте

– Это никуда не годится, – изрек министр внутренних дел республики полковник Ченробисов и поочередно обвел гневным взором всех собравшихся. – Без малого месяц назад бандиты ограбили грузовик, перевозивший месячную зарплату всех рабочих и служащих авиационного завода номер триста восемьдесят семь, убив при этом бухгалтера завода и охранника…

– Водителя, – негромко подсказал министру его заместитель.

– Я и говорю, водителя, – хмуро глянул на своего зама Зиннат Шагалеевич и продолжил: – Почти полмиллиона рублей попали в руки преступников. Половина миллиона государственных денег! – поднял вверх указательный палец министр. – Огромная сумма! И вот теперь – новое ограбление! Убиты две кассирши. И опять похищена большая сумма! Более двухсот тысяч рублей…

– Двести восемнадцать, если точнее, – снова подсказал зам.

Министр зыркнул на него так, будто его заместитель являлся действующим членом этой банды или как минимум ее наводчиком. Вообще, работать в непосредственной близости с Зиннатом Шагалеевичем было сомнительным и подчас небезопасным удовольствием…

– Ту банду, что ограбила грузовик с зарплатой, мы уже неделю как арестовали, товарищ министр, – поднялся со своего места начальник уголовного розыска городского Управления Министерства внутренних дел подполковник Фризин. – Главарь банды мертв, остальные двое, пока идет следствие, находятся в следственном изоляторе и ждут суда. А в НИИ сельского хозяйства работала другая банда…

– Работала, – скривил губы в презрительной усмешке полковник Ченробисов. – Как-то уж слишком уважительно это у вас прозвучало, подполковник. Как будто вы восхищаетесь грабежами подонков.

– Совсем нет, товарищ министр, – посмотрел прямо в глаза министру внутренних дел республики Абрам Борисович. – Никакого уважения, а тем более восхищения к грабителям и убийцам я не испытываю. Однако и дураками их тоже назвать трудно. Свои действия просчитывают, принимают нестандартные решения. Считать врага дураком, – изрек подполковник Фризин, – большая ошибка и непростительная глупость.

Зиннат Шагалеевич недовольно глянул на начальника УГРО города и, отвернувшись, громко произнес:

– Две недели… Найти эту… так называемую другую банду и обезвредить! На все про все даю вам две недели…

А случилось вот что…

Двумя днями ранее в вестибюль научно-исследовательского института сельского хозяйства, расположенного на Оренбургском тракте, вошел молодой человек в возрасте двадцати пяти лет (может, чуток постарше). Одет он был в короткую замшевую куртку с карманами, застегивающимися на молнии, аккуратно выглаженные серые брюки и черные, начищенные до блеска штиблеты. На голову – слегка набок, с намеком на некоторую показушность – был надет желтого цвета берет с пипочкой посередине. Молодой мужчина в берете с пипочкой походил на человека творческой профессии, скорее всего, на художника, случайно забредшего в НИИ сельского хозяйства, либо на человека, что заглянул в здание, чтобы повидаться с кем-нибудь из сотрудников института для какой-то своей надобности. Наверное, предполагаемый художник все же собирался с кем-то увидеться, поскольку снял трубку телефонного аппарата местной связи и принялся набирать номер. В это время в вестибюль вошли две женщины, о чем-то энергично беседующие. Одна, та, что была совсем юной, держала в руках объемную темно-коричневую холщовую сумку. Взгляд ее серо-голубых глаз был чист и невинен, на губах – счастливая улыбка; жизнь ей была в радость, забот она не ведала; впереди еще много счастливых дней. Вторая, в возрасте, склонная к полноте женщина имела строгий вид, каковой можно встретить на лицах членов партии во время партсобрания. Таких женщин можно было повстречать в любом более или менее крупном учреждении. Они обычно занимали должности главных бухгалтеров или председателей месткомов. Молодой человек, увидев эту пару, спокойно повесил трубку телефона, подошел к молодой женщине, что была с сумкой, и вежливо поинтересовался:

– Простите, это вы везете зарплату сотрудникам института?

Девушка открыла уже было рот, чтобы ответить щеголеватому мужчине в желтом берете, но бухгалтерша в возрасте, одернув ее, выпалила:

– А вам, собственно, что за дело?

Фраза, прозвучавшая довольно грубо, тем не менее была равносильна признанию в том, что женщины действительно везут зарплату. Человек в замшевой куртке, не отводя взора от холщовой темно-коричневой сумки в руках девушки, быстро извлек из внутреннего кармана пистолет и преспокойно выстрелил девушке в лицо. Кассирша рухнула на кафельный пол. В вестибюле громыхнуло звучное эхо, а пространство наполнилось едким дымом. Женщина в возрасте, несмотря на полноту, успела подхватить с полу сумку с деньгами, выпавшую из рук молодой кассирши, и бросилась бежать по направлению к двери, обеими руками прижимая ее к груди. Но то ли она поскользнулась, то ли от страха ее перестали слушаться ноги, – она вдруг неловко упала, растянувшись на полу. Мужчина в желтом берете подошел к упавшей и дважды хладнокровно выстрелил ей в голову. После чего забрал из ее подрагивающих рук сумку с деньгами и скорым шагом покинул вестибюль института. Не обращая внимания на мужчину, курившего у входа в НИИ, человек в замшевой куртке и желтом берете с пипочкой сел в подъехавшую «Победу» и был таков.

Минуты через три научно-исследовательский институт сельского хозяйства гудел, как растревоженный пчелиный улей. Как же: прямо в вестибюле института бандит-налетчик убил двух кассирш и похитил у них сумку, где лежала зарплата за август всех сотрудников института, а также специалистов опытной сельскохозяйственной станции. А это ни много ни мало двести восемнадцать тысяч рублей.

Деньги, конечно, вещь для жизни необходимая, и без них не купить ни одежду, ни продукты питания. А у многих сотрудников института имеются семьи, на иждивении малолетние дети, которых нужно кормить и обувать. Трудно будет прожить весь последующий месяц без денег. Однако жизнь дороже всяких денег. А преступник, похитивший зарплату, без всяких колебаний оборвал две человеческие жизни: главного бухгалтера института Клавдии Тумаковой и кассира Татьяны Никишиной, что возвращались из банка с сумкой, наполненной деньгами. Никишина была еще совсем девчонкой девятнадцати лет, ничего в своей жизни не повидавшей и только-только собирающейся выйти замуж за бывшего одноклассника. Да и Тумакова была еще отнюдь не старой женщиной: сорок девять лет – возраст хоть и не молодой, однако совсем еще не тот, чтобы сидеть на лавочке у подъезда и, лузгая семечки, обсуждать наряды юных соседок. Обеих женщин сотрудникам института было очень жалко. Многим – намного больше утраченных денег…

Задавался вполне резонный вопрос: а где во время нападения была охрана? Ведь получать и транспортировать такие деньги надлежит с вооруженной охраной, которая в случае чего должна была сохранить как жизни женщин, так и институтские деньги. Почему женщин с такими огромными деньгами никто из охраны не сопровождал?

В результате расследования выяснилось, что охраняли. Главного бухгалтера Клавдию Тумакову и молодую кассиршу Татьяну Никишину охранял и одновременно возил до банка и обратно водитель институтского автомобиля марки «Москвич-400» Захарчук Степан Зиновьевич.

– Ну а что вы от меня хотите? – так отвечал через час с небольшим на допросе оперуполномоченному городского отделения милиции Степан Зиновьевич. – Бухгалтершу с кассиршей я свозил в банк, там и по выходу из банка был все время рядом с ними и довез их обратно до самых дверей института, как и положено по инструкции, безо всяких происшествий. Привез, стало быть… Высадил их, увидел, как они спокойно вошли в двери института, а потом я и уехал, потому как надлежало на заправку по-быстрому смотаться. Бензина-то всего литра полтора оставалось, а мне еще сегодня начальство возить. Кто ж знал, что так все случится? Но если бы я заметил что-то подозрительное, то непременно вышел бы. А так, все спокойно было.

Действительно, кто бы мог предположить, что будет ограбление. Тем более невозможно было представить, что бухгалтера и кассира расстреляют прямо в стенах НИИ и похитят всю зарплату за месяц сотрудникам института и специалистам опытной сельскохозяйственной станции. «Да и как такое возможно вообще? После войны вон уже сколько времени минуло, а с убийцами и бандитами и по сей день нет никакого сладу? И куда только смотрят партия и правительство?» – именно так рассуждали все сотрудники. Правда, последняя фраза не выговаривалась вслух, а если и звучала, то только мысленно. Однако такая мысль была вполне справедлива.

В тот же день про дерзкое нападение в НИИ сельского хозяйства стало известно в городе и, конечно же, в городском Управлении Министерства внутренних дел. Начальник отдела по борьбе с бандитизмом и дезертирством городского Управления МВД майор Виталий Викторович Щелкунов был практически уверен, что дело это передадут в производство в его отдел, и не ошибся. Уже вечером того же дня, когда было совершено нападение в научно-исследовательском институте сельского хозяйства, майора Щелкунова вызвал к себе начальник уголовного розыска города подполковник Фризин:

– Ты уже слышал про двойное убийство и ограбление в НИИ на Оренбургском тракте?

– Слышал, – кивнул майор Щелкунов. – И не только я. Весь город гудит!

– Все так… Что ж, Виталий Викторович, – сказал Абрам Борисович. – Поезжай-ка завтра поутру в тамошнее отделение и принимай у них это дело. Да, и прими к сведению, – подчеркнуто произнес начальник городского УГРО. – Наш министр дал на раскрытие и ликвидацию банды всего две недели. Если не справимся, тогда и я, и ты можем полететь со своих должностей белыми лебедями, что ни меня, ни тебя, надо полагать, не устраивает. Ты все понял?

– Понял, Абрам Борисович, – промолвил Виталий Викторович, отметив для себя, что две недели на раскрытие преступления будет явно маловато.

– Ну, ступай, майор, – изрек руководитель уголовного розыска Казани, готовый пресечь любые возражения, если таковые последуют. – Жду от тебя результатов в ближайшие часы…

Глава 2

Что поведали информаторы

Начальство всегда ждет от своих подчиненных положительных результатов при ведении дел, чтобы потом этими положительными результатами отчитаться перед своим начальством, а оно – перед вышестоящим. И всяк приписывает большую часть заслуг – собственной персоне. Будто львиная доля достижений его подчиненных – результат его деятельного и безупречного руководства. Однако одно дело ожидать эти самые результаты, а другое – эти положительные результаты непосредственно добывать. А поскольку на все следственные действия и оперативно-разыскные мероприятия было отведено всего-то две недели, то майор Щелкунов работал с утра до глубокого вечера. Ранним утром следующего дня он успел съездить в отделение милиции, сотрудники которого выезжали на место преступления в НИИ сельского хозяйства. Удалось обстоятельно переговорить с каждым из них, после чего Виталий Викторович забрал тощую папочку с делом. Тем не менее она уже содержала кое-какой материал, позволявший двигаться в расследовании дальше: тщательно было осмотрено место происшествия; собраны предметы, которые могли бы пролить свет на случившееся и помочь в розыске; прикреплены фотографии с места убийства; опрошены свидетели, видевшие человека в берете, каковых оказалось немало.

После того как Виталий Викторович прочитал показания свидетелей, он решил опросить их лично, – не исключено, что очевидцы могли вспомнить какие-то существенные детали, каковые упустили ранее. С момента преступления прошли сутки, этого времени вполне достаточно, чтобы посмотреть на случившееся по-новому, переосмыслить его.

И первыми, с кого он решил начать опрос, были младший научный сотрудник научно-исследовательского института Хохлов Геннадий Степанович и вахтер института Ильгиз Шамсутдинович Белялов.

Белялов крепко засел в туалете, когда услышал громкие пистолетные выстрелы. Он по-быстрому подпоясался и скорым шагом вышел из туалета. Потом, по его заверению, еще прибавил шагу – а в семьдесят лет сделать это не так и просто – и подошел к своей будке, когда преступление завершилось: женщины лежали на полу без признаков жизни, вокруг них разливались лужи крови, а в двери института спешно выходил какой-то мужчина в коричневой куртке.

– Можете описать его подробно? – перевернул лист бумаги майор Щелкунов.

– Я видел его только со спины, – волнуясь, проговорил вахтер. – Он был высокий и не старый. То есть не пожилой.

– Как вы это определили? – спросил Виталий Викторович, надеясь выжать из престарелого Ильгиза Шамсутдиновича хотя бы немного сведений, что могли бы в дальнейшем пригодиться в оперативно-разыскных действиях…

– Спина у него была прямая, – последовал ответ.

Виталий Викторович невольно стиснул губы: аргумент весьма спорный. Прямой спина может быть и у престарелого человека, который, несмотря на возраст, не желает сдаваться годам и старается не горбиться. Таких людей он встречал неоднократно. А у молодого, напротив, спина может быть крючком. Ведь многие с малолетства пренебрегают физическими нагрузками, что не способствует стройной осанке. Сидячий образ жизни также не лучшим образом сказывается на выправке.

– И это все?

– По походке тоже было видно, – добавил вахтер.

– А еще… Что-нибудь посущественнее вы можете про него сказать? – поинтересовался уже без всякой надежды на положительный ответ Виталий Викторович.

– Еще беретка на нем была. Желтая такая… С пипочкой… Прямо как ромашка!

– Может, вы помните какие-то особенности в его одежде или во внешности? Может, вспомните, какого цвета у него были волосы? – настаивал майор Щелкунов.

– Да какой там! – отмахнулся старик. – Я ведь не только плохо хожу, но еще и вижу плохо. Дай бог, в этом году семьдесят один будет!

Немногим больше смог поведать младший научный сотрудник института Геннадий Хохлов, вышедший на улицу покурить. Он стоял у входных дверей и смолил папироску, когда после выстрелов из входных дверей вышел скорым шагом молодой человек.

– Ему не более тридцати лет. А может, даже и менее того, – не очень охотно промолвил Геннадий Степанович, отвечая на вопрос Щелкунова. И добавил: – Так меня уже допрашивали. Я все, что знал, рассказал. И вряд ли смогу сказать вам что-то новое…

– Это ничего… Я читал ваши показания. Обижаться не буду, если повторите то, что вы отвечали в прошлый раз, – не стал разводить сантименты Виталий Викторович. – Может, все же вспомните что-нибудь существенное, о чем запамятовали при первом допросе. Так иногда бывает. Напрягите память!

– Ну а что я могу еще вспомнить… – в задумчивости произнес младший научный сотрудник. – Этот парень был высоким. И я бы не сказал, что худым. Скорее всего, жилистым! На нем был надет желтый берет и замшевая коричневая куртка на молниях. Такие художники носят.

Геннадий Хохлов замолчал и выжидающе уставился на майора, надеясь, что тот наконец-то его отпустит.

– Еще что можете сказать? Может, вы его лицо разглядели? – спросил Виталий Викторович, стараясь все же хоть что-то выжать из свидетеля. – В профиль видели?

– Не видел лицо, он быстро прошел. Я даже обернуться не успел. Больше сказать ничего не могу, – заключил младший научный сотрудник и развел руками. – Как он из дверей институтских вышел, подъехала «Победа». Он сел в нее, и машина тотчас укатила.

– Какого цвета была машина? – задал еще один вопрос майор Щелкунов.

– Вроде бы бежевого, – немного подумав, не очень уверенно произнес Геннадий Степанович.

– Ну вот видите, – что-то черкнул в блокноте майор. – Уже кое-что. Еще чего-нибудь не припомните? – с надеждой посмотрел он на свидетеля.

– Нет. Это все, – опять немного подумав, произнес младший научный сотрудник.

На этом допрос младшего научного сотрудника завершился.

Были еще два свидетеля, видевшие отъезжающую «Победу». И трое рассказали о том, как выскочили в вестибюль на звук выстрелов и увидели распластанных на полу женщин. Более ни о чем они рассказать не сумели.

Двести восемнадцать тысяч рублей – серьезная сумма. На эти деньги можно было купить тринадцать легковых автомобилей «Победа» или двадцать четыре «Москвича». А водки можно было приобрести аж три тысячи шестьсот тридцать бутылок! И даже немного больше. Жить же на такие деньги, ежели ты один, можно было бы до скончания века. Если, конечно, не шиковать и не разбрасывать их веером с балкона пятиэтажного дома в минуты накатившего раздрая. Про такую жирную стопорку[1] в криминальных кругах города не могли не слышать, а может быть, даже и знали, кто так фартово сработал. Следовательно, надлежало как следует потрясти информаторов из блатных, кто на крючке у оперов. Авось дадут какую-нибудь дельную информацию и нужный адресок назовут.

Перво-наперво Виталий Викторович направил свои стопы на вокзал повидать Антоху – мойщика[2] Игоря Антохина (выдалась безветренная сухая осень, одно удовольствие пройтись пешком), вора с еще довоенным стажем и старого своего знакомца. Квалификации Антоха был в своей профессии наивысшей и в воровской среде пользовался большим авторитетом. Мог без всякого фартицера[3] лишить всей клади и прочих вещей (частенько и последних штанов) облюбованного жениха[4]. Да еще вдобавок вытащить из брючного кармана у него – трезвого и в полном душевном и телесном здравии – лопатник[5] с финагами[6]. А еще он имел замечательную способность одним движением совершенно незаметно для глаза отстегнуть ремешок наручных часов и положить их себе в карман.

Как-то Антоху задержали и после водворения его в изолятор временного содержания предъявили обвинение по 136-й статье «Умышленное убийство». Конечно, случается, что мойщики не брезгуют мокрым делом. Это когда выход у них один: приткнуть[7] человека, загнавшего его в угол или чрезвычайно для него опасного. И сидеть бы Антохе свой червонец, если бы не отыскал Виталий Щелкунов, тогда еще капитан, настоящего убийцу. И тем самым уберег его от десятки на особом режиме, а то и от высшей меры социальной защиты, если бы было доказано на суде, что убийство с ограблением было совершено при отягчающих обстоятельствах.

Для капитана Виталия Щелкунова это было восьмое убийство, которое ему поручили раскрыть. Произошло оно в поезде, следовавшем из Казани в Москву. Подозреваемым, которого задержали практически сразу после совершения убийства, оказался вор по кличке Антон. Однако, переговорив с задержанным, Щелкунов понял, что тот не мог совершить убийства. А еще через неделю он довел порученное дело до логического конца, отыскал и задержал настоящего убийцу, который оказался соседом Антона по купе. А ведь никто не просил капитана милиции Щелкунова разматывать это ограбление с убийством в железнодорожном вагоне. Да и подходящий фигурант для наказания имелся налицо – вор Антоха. Однако он поступил правильно: и по закону, и по справедливости. Так и получилось, что Антоха был по гроб жизни обязан менту Щелкунову, что последний уже неоднократно использовал. Правда, в своих просьбах Щелкунов знал меру, лишнего не запрашивал.

Антоху майор Щелкунов нашел в привокзальном буфете, где можно было и закусить, и выпить на дорожку. Мойщик по обыкновению высматривал очередного терпилу[8], коротающего время до отправки поезда в буфете, держа кружку пива в руке. И похоже, что такового отыскал. Но, завидев Виталия Викторовича, посмурнел лицом, сник и уставился в свой стакан с недопитым компотом.

– Здравствуй, Игорь Леонидович, – поздоровался майор Щелкунов, подходя к мойщику и как бы радушно улыбаясь. – Вижу, ты снова за работой, – сыронизировал Виталий Викторович. И было непонятно, в шутку это сказано или всерьез…

– Ну что ты, начальник, какая работа? – отмахнулся Антоха, понимая, что и правда никакой «работы» уже не предвидится. По крайней мере, в ближайшее время. Впрочем, уже весь сегодняшний день смазан появлением мента, и фарта не будет… – Так, время провожу.

– Про ограбление и убийства на Оренбургском тракте слышал? – поинтересовался Щелкунов.

– Да кто ж не слышал? – даже удивился такому вопросу вор. – Весь город только об этом и говорит.

– И что у вас по этому поводу гутарят? – последовал новый вопрос нежданного собеседника.

– У кого это у нас? – переспросил Антоха, хотя прекрасно понимал, что майор милиции имеет в виду уголовный мир.

Усмехнувшись, Щелкунов пояснил:

– В вашем профсоюзе.

– Да всякое болтают… Кто их там разберет?

– Что именно говорят?

– Говорят, что ограбление НИИ на Оренбургском тракте – это дело рук Пижона, – понял Антоха, что все же придется отвечать гражданину начальнику, и никуда от этого не деться. И чем скорее Щелкунов отвяжется от него, тем будет лучше.

– Кто этот Пижон? Где его искать? – быстро поинтересовался Виталий Викторович.

– А никто этого не знает, – ответил Антоха. – Нет, в натуре… Мутный он какой-то! Известно только, что он на дело ходит как на праздник, разодетый, будто франт какой. Словно в театр собрался или в канну[9]. И роли разные играет. То типа он артист, то – чудачок[10] вроде как не от мира сего, на улицу раз в год по обещанию выходящий. Вот теперь он, говорят, под художника закосил, когда институт на Оренбургском тракте стопорил. Понты колотит! Где его искать – тоже неизвестно. Я, к примеру, не ведаю и знать про то не желаю. Да и если кто знает, где этого Пижона сыскать – не скажет, хоть ты ему под ногти иголки загоняй или под дыхло бей. Потому как за такую наколочку[11] перо в бок без всякого разговору можно запросто заполучить. А коли…

– Погоди, погоди, – перебил мойщика Виталий Викторович. – Ты сказал, что он то под артиста, то под ученого рядится. Так что, ограбление научно-исследовательского института на Оренбургском тракте – это не первое дело Пижона?

– Какое первое! – удивленно и искренне сказал Антоха. – И не первое дело, и не второе. – Вор как-то даже снисходительно посмотрел на майора Щелкунова. – А вы, что ли, и не знали? Хреново, получается, работаете, гражданин начальник.

– Он не из залетных?

– А пес его знает!

– Давай, рассказывай про его дела, – стараясь казаться спокойным, произнес Виталий Викторович. Хотя внутри у него было паршиво. Информация, которую сообщил ему Антоха, была важной. Этот Пижон не значился ни в одной картотеке. Виталий Викторович глянул на собеседника: в его словах была большая доля правды. Действительно, его отдел и он сам в первую очередь работают хреново, коли проглядели целую серию ограблений, имеющих один почерк.

– Так это, он с хороводом[12] своим еще до отмены карточек сберкассу на улице Фрунзе взял. Там еще трех человек убили, двух девок-операторш и штыря[13], – ответил Антоха.

– Когда это было? – принялся вспоминать майор Щелкунов, однако на память ничего не пришло. Впрочем, грабежей в городе, в том числе и трудовых сберегательных касс, хватало. Работали и банды, и одиночки, и свои, и залетные гастролеры…

– Где-то ближе к середине декабря сорок седьмого года, точно не помню, – ответил вор.

– Еще что ты знаешь про его дела? – продолжал выпытывать у вора полезную для следствия информацию Виталий Викторович, укоряя себя за неосведомленность.

– Еще он продовольственный склад загрунтовал[14] где-то на Протоке и два промтоварных магазина. Один на улице Пионерской в апреле, а другой – где-то в Суконной слободе в мае, – промолвил Антоха и добавил: – Это уже в этом годе он сработал…

На том в тот день и расстались. Вернувшись на улицу Дзержинского, где размещался отдел, майор Щелкунов дал задание капитану Рожнову узнать по возможности все об этом Пижоне: как его настоящее имя; откуда он прибыл; где обитает; есть ли у него маруха; как давно занимается грабежами…

Старший оперуполномоченный капитан Валентин Рожнов не дремал. Еще со времен службы в отделении милиции городского поселка имени Серго Орджоникидзе он организовал обширную сеть надежных осведомителей, снабжающих его оперативной информацией. В оперативно-разыскных мероприятиях без осведомителей не обойтись. На этих знаниях строится в своем большинстве оперативная работа. Оперативник без осведомителей все равно что охотник без ружья или гончая, лишенная обоняния.

Валентин Рожнов без труда отыскал двоих: Серого – ширмача[15] Сергея Митрофановича Хомутова, местного урожденца, молодого, но уже весьма известного и имеющего немалый авторитет в воровской среде, и Наума Моисеевича Лукницкого по кличке Лука. Последний был из пригорода Ленинграда и прибыл в город вместе с прочими беженцами. Был он уже в почтенных годах, имел специальность шотенфеллера, то бишь вора, промышляющего кражами в магазинах, чаще всего в ювелирных. Имел величавую манерность и интеллигентную внешность, чем нередко и пользовался. Заболтать продавца и спереть приглянувшейся фондель[16], а то и дорогостоящие сверкальцы[17] для него не составляло большого труда. А ведь требовались особые умение и сноровка, чтобы практически на глазах человека, присматривающего за товаром (что входило в его обязанности), украсть дорогую вещицу и преспокойно выйти из магазина. Только вот занимался Наум Моисеевич привычным ремеслом теперь редко: старым стал, сноровка была уже не та, да и особой необходимости рисковать свободой не было. Хотя при особом случае, например, в большие праздники, мог и тряхнуть стариной. Оба вора давно находились на крючке у Валентина Рожнова. Правда, последнее время, перейдя на службу в городское Управление милиции, беспокоил он их нечасто, и те, похоже, отвыкли от общения с «куратором». Серый, так тот вообще поначалу наотрез отказывался разговаривать: смотрел на оперуполномоченного букой, даже попытался дерзить. Так что Валентину пришлось напомнить о его старых грехах и пообещать, что в случае отказа сотрудничать придется дать ход его старым делам, и тому предстоит долго отсыпаться на нарах у «хозяина»[18]. Выдержав значительную паузу, ширмач размяк и заговорил…

Правда, рассказать он сумел немного. Подтвердил, что слышал о таком воре по кличке Пижон.

– Почему Пижон? – спросил старший оперуполномоченный.

Усмехнувшись, Сергей Хомутов пояснил:

– Потому что выпендрежник большой! Любит обряжаться в дорогой и яркий клифт[19].. Особенно когда идет на дело. Тут у него своя философия… Говорит, что человека в дорогом прикиде не могут заподозрить в чем-то противоправном. А потом, если носишь какую-то яркую кепочку, то смотрят на нее, а не на твое мурло. В повседневной жизни, говорят, он тоже франтом щеголяет, всегда с иголочки одет. Клифт шикарный из забугорного аглицкого сукна, моднячая кляуза[20], кепон из буклированного материала с пуговицей на маковке, кони малые[21] из телячьей кожи, какие в городе ни в одном магазине не купить, поскольку – нету! А вот где его искать и где его куток[22] – сказать не могу, потому что не ведаю, – развел он руками.

– Банда у него большая?

– Какой у него хоровод, я тоже не знаю…

Лука, которого Рожнов подкараулил в одном из ресторанов, высказался более определенно.

– Для такого обстоятельного разговора нам бы в сторонку отойти, – церемонно произнес Наум Моисеевич. – Не ровен час, увидит кто. А у меня репутация!

Когда укрылись в тенистом тихом скверике, Лука охотно заговорил:

– Знаю, что Пижон молод, ему не более двадцати пяти лет… Ну, может, немногим поболее. О нем впервые я услышал в сорок третьем году. Знающие люди рассказывали, что в городе появился человек, через которого можно устроить для себя любой линкен[23], от продуктовых карточек до красноармейской книжки и паспорта. Полагаю, начинал он именно с изготовления темных бирок[24]. Налеты на продуктовые склады в сорок четвертом и сорок пятом годах были – слышали? Наверное – тоже его рук дело. Работает Пижон чисто, явных свидетелей предпочитает не оставлять, однако не по беспределу – по-пустому мокрые дела тоже не вершит. После войны, – немного помолчал старый вор, – стопорил коммерческие магазины и рестораны. И все без сучка и задоринки… Сказывают, у него одних костюмов с дюжину и три десятка рубашек. На дело ходит эдаким франтом, будто в театр собрался или в кабак. И не подумаешь, что перед тобой стопарь[25]. – Хмыкнув, добавил: – Видно, для него грабеж большой праздник! Он ведь под художника вырядился, когда научно-исследовательский институт стопорил, так? – посмотрел на капитана Лука.

– Все так, – подтвердил Валентин Рожнов.

– А когда продмаг коммерческий на Щапова брал, вырядился капитаном дальнего плавания, – усмехнулся старый вор, но сразу сделался серьезным. – Но дело тут не только в том, чтобы понты бить[26], – добавил Лука. – Поскольку если случится свидетель, то в первую очередь припомнит, что на стопаре берет был желтого цвета или надета была форма морского капитана. А черты лица, там, рост, телосложение, родинки и шрамы – дело десятое. На это и внимания не обратит никто. И не запомнит. Что стопарю, естественно, на руку…

Резон в словах старого шотенфеллера, конечно, имелся.

– Но где его искать? Где его берлога?

Наум Моисеевич развел руками:

– Здесь я вам не помощник. Увы, не знаю. Пижон недоверчив. Близко к себе никого не подпускает. Работает с теми, кого давно знает.

Ближе к вечеру встретились в отделе. Из окон второго этажа, где размещался отдел по борьбе с бандитизмом, через густые кроны лип просматривалась гладь Черного озера. По аллеям парка прогуливались горожане. Умиротворенно. Тихо. Царившая безмятежность была обманчивой. В городе зверствовала жестокая банда, которую следовало отыскать и обезвредить в ближайшие дни. Не было никаких гарантий, что сегодняшним вечером бандиты не проявят себя самым зверским образом.

– Итак, давайте подытожим, что мы имеем на данный момент, – начал Виталий Викторович. – А имеем мы следующее. Первое: Пижон, хоть и молод – ему лет двадцать пять или немного больше – не новичок в воровских делах, если промышляет грабежами с сорок третьего года. Да и то, – глянул на капитана Рожнова майор Щелкунов, – это старец твой Лука узнал о нем только в сорок третьем году. Может, у Пижона еще раньше были нелады с законом… Сначала, как водится, по мелочам промышлял, рубли сшибал где-нибудь на рынках. Потом дошел до подделки документов. Затем заматерел – стал грабить и совершать налеты на склады и магазины. И вот – последнее дело, принесшее огромный куш в двести восемнадцать тысяч рублей. Как думаешь, Валентин, он на этом успокоится? – снова посмотрел на старшего опера майор. На что капитан Рожнов твердо ответил:

– Нет. Не успокоится. На мой взгляд, наоборот, он только вошел во вкус больших денег.

– Вот и я думаю, что нет, – согласился с Валентином Щелкунов. – Заигрался этот наш Пижон. Нравится ему разные личины на себя надевать. Игра это у него такая занятная. То он деятель искусства, художник, понимаешь, то морской капитан, ненадолго вернувшийся из дальних плаваний в город и решивший пройтись по магазинам… Словом, артист, да и только. Талантливый, гад! К тому же, если, несмотря на свою молодость, Пижон уже давно промышляет воровством, то к настоящему времени он явно почувствовал полную безнаказанность и поверил в свою исключительность и неуязвимость. Как же, столько лет поймать не могут, а ведь он шибко-то и не скрывается! Иной ведь мог бы и не афишировать себя. И грабить так, чтобы одно с другим связать было невозможно. А этот, видишь ли – нет. Выряжусь, дескать, капитаном дальнего плавания или художником, чтобы знали, что это не кто-нибудь, а я! Один хрен, мол, вам меня не словить… Ладно, отвлеклись мы, – решил вернуться к прежнему разговору Виталий Викторович. – Значит, так: второе. Еще мы знаем, что Пижон полностью оправдывает свою кликуху. И это нам на руку, поскольку какая-никакая, но это примета, что он одевается как франт. На дело идет под кого-либо наряженный: то под морского капитана, то под ученого или артиста, то в облике художника. Это не только форс воровской. Это еще чтобы свидетели, если таковые будут, больше внимания на одежду обращали, нежели на внешность. Так уж устроена человеческая психика: в напряженные моменты жизни особое внимание обращать на детали, которые как бы «кричат». Поэтому и вахтер в институте, и младший научный сотрудник, куривший у входа, больше внимания обратили на желтую беретку преступника и замшевый пиджак, нежели на черты лица, походку, форму носа и прочее. И вряд ли он поменяет свой почерк. Это уже характер, судьба, если хотите… Третье: коли никто из блатных не знает, где логово этого Пижона, стало быть, компанию он с фартовыми не водит, держится особняком. И небо коптит сам по себе, а не в компании. Полагаю, что и его хороводные не подозревают, где у него лежбище. И это для нас не самый-самый хороший расклад… И последнее. Я тут еще по своим каналам узнавал про этого Пижона… Рассказали кое-что интересное… Оказывается, он много набедокурил в нашем городе: это убийства, разбои, ограбления, грабежи… Все эти сведения о криминальных делах осели в разных городских отделениях, может, некоторые уже и в архив сданы за отсутствием улик и подозреваемых. И наша задача состоит в том, – Виталий Викторович выразительно посмотрел на Валентина Рожнова, – все эти дела вспомнить, изъять из разных отделений и архивов и объединить в одно производство. Известно, что налеты на продуктовые склады совершены Пижоном еще во время войны, два из этих складов находятся на Левопроточной улице, а один – в Мокрой слободе. Начиная с сорок шестого года, как в городе появились коммерческие магазины и рестораны, Пижон стал грабить и их. Один из коммерческих магазинов – продуктовый – находится на улице Щапова. Там и сейчас продуктовый магазин, только уже не коммерческий, – уточнил майор Щелкунов. – В сорок седьмом году, ближе к середине декабря, он со своими подельниками взял на Фрунзе сберкассу. Три жизни с собой унес, кроме денег. В этом году за ним и его бандой – продовольственный склад на Протоке и два промтоварных магазина. Где – это надо уточнить, – посмотрел на Рожнова Виталий Викторович, и Валентин понимающе кивнул. – Ну, вот пока все, что мы знаем, – подвел итог разговора майор. – Сам видишь, работы непочатый край, и делать ее надлежит нам с тобой, и не откладывая…

– Вижу, – согласился со своим непосредственным начальником капитан Рожнов, прекрасно понимающий, какой объем работ ему надлежит исполнить в короткие сроки.

– Тогда дуй по отделениям милиции, поднимай все эти дела. А я покуда по кабакам пройдусь, – заключил Виталий Викторович.

– Что, по хорошей еде соскучился? – шутя спросил Валентин Рожнов. – Или по водочке с коньячком?

– Да нет, – посмотрел на подчиненного с некоторой укоризной майор Щелкунов. – Тут совсем другое. Сам видишь, сколько за этим Пижоном налетов и ограблений. И все никак не угомонится…

– Так мы же выяснили уже, что ему нравится то, что он делает, – заметил Рожнов. – Вот он и продолжает играть в любимую игру.

– Соглашусь. И это тоже, – кивнул Виталий Викторович. – А еще – он наверняка любит тратить деньги. Зачем же лишать себя такого удовольствия? Да еще в молодые годы? А на что тратятся шальные деньги? – посмотрел на капитана Рожнова майор. И, не дожидаясь реакции капитана на свои слова, сам же и ответил: – Правильно. На хорошую одежду, еду и выпивку. То бишь на кутежи в хороших ресторанах. С девочками, надо полагать… Ну а как же без них…

– Пожалуй, что так, – вынужден был согласиться со своим начальником Валентин.

– Так что давай, Валя, отыщи все дела, о которых мы с тобой говорили, – хлопнул по плечу подчиненного Виталий Викторович. – Покопайся в них, как это ты умеешь. Порасспроси свидетелей, если они имеются, по новому кругу. Авось, что-нибудь новенькое вспомнят. И еще: времени у нас на все про все – две недели. Хотя теперь уже поменьше. Помни об этом…

Глава 3

Особая примета

Капитан Рожнов был человеком крайне исполнительным. Приказало начальство отыскать прежние дела Пижона и его банды, покопаться в них и опросить имеющихся в этих делах свидетелей – значит, так надо. Беру под козырек и исполняю!

После напряженных поисков ему удалось справиться с поставленной задачей: дела отыскал, тщательно изучил их, опросил повторно свидетелей.

И кое-что выяснилось…

О прошлогоднем ограблении государственной трудовой сберегательной кассы на Фрунзе в пятницу, двенадцатого декабря, выяснилось следующее. Днем, где-то за пятнадцать минут до закрытия на обед, в сберкассу вошел молодой человек лет двадцати пяти. Одет он был в дорогое зимнее пальто английского сукна с каракулевым воротником и каракулевую же шапку. Серые безупречно выглаженные брюки и вычищенные до блеска зимние кожаные ботинки дополняли его облик. Из-под пальто и лацканов серого цвета пиджака выглядывал узел шелкового галстука в полоску и накрахмаленный воротничок белой рубашки. Так обычно выглядели советские заслуженные артисты, регулярно снимающиеся в кино, или партийные и профсоюзные деятели ранга выше среднего, с неплохой зарплатой, к тому же обладающие некоторыми привилегиями, что вкупе позволяло им столь хорошо и дорого одеваться.

Человек в каракулевой шапке прошел в операционный зал и принялся читать объявления. Когда последний посетитель (кроме молодого человека в каракулевой шапке и при галстуке) вышел из сберегательной кассы, и одна из операторов-кассирш отправилась закрывать дверь, чтобы больше никто не зашел, молодой человек шагнул в ее сторону.

– Еще семь минут до начала обеденного перерыва, – посмотрев на свои наручные часы, заявил он.

– Ну и что? – сказала девушка. – Я действую строго по инструкции. Мы всегда закрываем двери сберегательной кассы немного раньше, чтобы до закрытия на обед обслужить всех посетителей и не выгонять их из сберкассы, когда наступит время обеденного перерыва. Вам я бы тоже посоветовала поторопиться и завершить все ваши дела до наступления обеденного перерыва.

Женщина сделала было шаг по направлении к двери, но молодой человек преградил ей путь.

– Товарищ, не воспрепятствуйте контролеру, – забрюзжал охранник лет сорока пяти, в синей фуражке и со строгим выражением лица, появившийся откуда-то сбоку. Было заметно, что в нем бурлит классовый протест: он недолюбливает граждан в хорошей одежде (особенно молодых) и несколько предвзято к ним относится.

– А то что? – с усмешкой и сверху вниз посмотрел на охранника Пижон.

– А то сообщу, куда следовает, – сильнее нахмурил кустистые брови охранник.

– Нет, не сообщишь, – как-то равнодушно посмотрел на мужчину Пижон и, быстро достав из бокового кармана пальто пистолет, выстрелил охраннику прямо между нахмуренных бровей. Тот замертво рухнул на пол. Девушка, что рвалась закрыть входную дверь сберкассы, застыла, как в детской игре «Замри».

В этот момент в помещение сберегательной кассы вошли еще двое молодых мужчин.

– Деньги! – потребовал Пижон и в упор посмотрел на замершую девушку. – Где деньги?

Вторая контролерша, оценив ситуацию и осознавая, что она может закончиться трагически, кинулась было к выходу и тотчас была сражена выстрелом в спину одного из вошедших в сберкассу бандитов.

– Деньги, спрашиваю, где? – спокойным, но твердым голосом повторил вопрос Пижон и уставился на девушку.

– Там, – подрагивающей рукой указала она на дверь, находившуюся за спиной второй контролерши, продолжавшей оцепенело наблюдать за происходящим.

– Открывай, – приказал Пижон.

– Сейчас.

Оператор-кассир достала из кармана связку ключей и открыла дверь. Внутри комнатки на письменном столе возвышался средних размеров жестяной ящик.

– Деньги здесь, – промолвила девушка и открыла крышку. В ящике аккуратными стопками лежали деньги.

– Забирай, – кивнул своему подельнику Пижон.

Тот прошел в комнату и переложил деньги из ящика во вместительную хозяйственную сумку.

– Сударь, сколько там навскидку? – не поворачивая головы, спросил подельника Пижон.

– Тысяч двадцать или около того, – услышал он в ответ. Похоже, названная цифра Пижона не очень устроила. Он вплотную подошел к девушке-оператору и, пытаясь заглянуть ей в глаза, – она все время отводила взгляд и старалась смотреть в сторону – оценивающе произнес:

– А ты ничего такая… Если бы мы встретились с тобой где-нибудь при других обстоятельствах, в парке или на улице, я бы, может, завел с тобой знакомство. В ресторан бы тебя сводил, на концерт какой или в киношку пригласил бы. А потом, – он медленно и едва касаясь провел указательным пальцем по ее щеке и подбородку, – потом мы бы с тобой легли в кровать, и я бы тебя малость потрогал, а затем бы… – Пижон произнес матерное слово. – А оно видишь как сложилось… Уж не обессудь, – добавил он и выстрелил девушке в живот.

Та, охнув, повалилась на бок на пол, зажимая рану руками и поджав ноги к животу.

– Все. Уходим! – крикнул Пижон своим подельникам и стремительным шагом заторопился к выходу…

Сотруднице, получившей пулю в живот, удалось выжить. Над ее спасением трудились две бригады хирургов. Позже, когда она окончательно пришла в себя, в деталях рассказала о произошедшем следователю, который подробно записал ее показания.

Капитану Рожнову удалось с ней встретиться. С прежнего места она уволилась и теперь работала кассиром в продуктовом магазине. Девушку он застал дома, в качестве извинения за свой визит он принес коробку шоколадных конфет. Она рассказала все то же самое, что он уже прочитал в протоколах.

– Может, вы припомните еще что-нибудь, о чем не сказали ранее.

Вообще, чудом выжившей сотруднице сберкассы показания, похоже, давались совсем непросто. Ведь приходилось вспоминать события конца прошлого года, и события эти были отнюдь не радостные и даже не печальные, а просто страшные до ужаса. Эти события девушка-оператор все это время старалась забыть и просто вычеркнуть из памяти. Капитан Рожнов даже чувствовал некоторую неловкость, расспрашивая девушку и заставляя ее тем самым вспоминать страшные для нее минуты жизни, которая запросто могла в эти минуты оборваться.

Подумав, девушка дополнила сказанное:

– От него еще одеколоном сильно пахло.

– Каким? – быстро поинтересовался Рожнов.

Пожав плечами, девушка отвечала:

– Я в них не разбираюсь. Но он был не резким. Думаю, что какой-то очень дорогой.

– Еще что-нибудь вы можете сказать о человеке, ранившем вас? – заставил себя задать еще один вопрос Валя Рожнов.

– Он молодой. Тридцати лет ему еще нет… Одет очень прилично. Со вкусом. Шапка на нем эта… как ее… ну, их еще из овечьей шерсти делают. – Она вопросительно посмотрела на Рожнова в надежде, что он подскажет. И не ошиблась.

– Каракулевая? – подсказал капитан.

– Да, точно, каракулевая, – благодарно посмотрела на старшего оперуполномоченного девушка.

– А еще вспомните что-нибудь, – в голосе Вали Рожнова прозвучали просительные нотки.

– Ну, он крепкий такой. Высокий. И еще… – Тут она запнулась, верно, что-то припоминая. Потом не очень решительно произнесла: – Губы у него пухлые. Как у ребенка…

– А глаза, нос? Может, уши у него большие и оттопыренные. Или, наоборот, приплюснутые, – с большой надеждой заполучить новую примету спросил Валентин Рожнов, но лишь услышал в ответ:

– Я этого ничего не видела, ни ушей, ни носа. И глаз его не видела, потому что боялась смотреть ему в глаза.

Сказав это, она закрыла лицо ладонями и заплакала.

– Не плачьте, – погладил ее по плечу Валя Рожнов. – Все это закончилось, и вам ничего не угрожает. Считайте, что вам повезло.

– Повезло… – повторила девушка, искоса посмотрев на капитана милиции. – У меня теперь никогда не будет детей.

Валентин Рожнов промолчал. Да и что тут скажешь?

Мокрая слобода находилась рядом с Кремлем, географически – почти что самый центр. В действительности – захудалая городская окраина, в которую без нужды не заглядывали. Здесь вот уже триста лет проживали самые обездоленные горожане. С тех времен мало что поменялось. По соседству с помпезными купеческими и дворянскими особняками, сохранившими остатки лоска даже по прошествии трех десятков лет, ютились жалкие покосившиеся деревянные хибары, между которыми пестрыми лоскутами торчали одно- и двухэтажные каменные здания. Деревянные туалеты с выгребными ямами, часто переполненными, стояли во дворах, откуда зловонные ручейки растекались по улицам. Чтобы уберечься от царящего в слободе смрада, жильцы наглухо заколачивали окна. Дырявые крыши были залатаны подручным материалом – то прогнившей фанерой, то проржавевшими листами жести. По соседству протекала Волга, которая нередко затапливала улицы. Отсюда и название слободы – Мокрая. На ее территории располагался колхозный рынок, вокруг которого размещались многочисленные вещевые и продовольственные склады.

Именно один из таких продовольственных складов был ограблен в сорок четвертом году по классической схеме. На территорию склада бандиты проникли через забор в месте, где их никто не мог бы заприметить. Связали обоих сторожей, избив их перед этим до полусмерти, вскрыли замки на воротах и вывезли на трех подводах сахар, муку и различные крупы. Один из сторожей, которому попало от бандитов поменьше, нежели его товарищу, после недельного лечения в госпитале вспомнил, что главный из бандитов был щегольски одет – на руках у него были надеты лайковые перчатки, кожаные ботинки до блеска вычищены – и он отдавал приказания так, словно играл на театральной сцене или обхаживал какую барышню: мол, будьте так добры, вскройте, пожалуйста, вашей фомкой вот эту дверь – и все в том же духе.

– Это он со своим подельником налетел на меня и стал избивать, да еще ногами испинал, – дал показания сторож на допросе у капитана Рожнова. – Потому я и заметил, какие на нем были ботинки и перчатки. А перед тем как я в беспамятство-то впал, слышал, как он сказал другому бандиту: – Сеня, – мол, – сделай милость, свяжи этого штыря так, чтобы он сам развязаться не смог, и варежку ему заткни чем-нибудь…

Потом похищенные товары через своих торговцев успешно реализовали по спекулятивным ценам на рынках города и получили солидную маржу, поскольку шла война, и с продовольствием было туго, если не сказать другое, более емкое слово, отражающее существующее положение вещей. Что касается налета на продовольственный склад на Протоке в мае сорок восьмого года, то продукты вывозили уже на трехтонных грузовиках. Один из них нашли через неделю после ограбления в одном из оврагов городского поселка Калугина Гора без колес, двигателя и прочих агрегатов, которые можно было бы продать, пусть даже и за самую малую денежку. При бандитском налете на склад в мае сорок восьмого один из сторожей был забит бандитами насмерть, а другой после страшного избиения сделался инвалидом. Старший оперуполномоченный капитан Рожнов нашел его место проживания, и тот опять-таки показал, что налетом руководил молодой человек, хорошо одетый и с подчеркнуто вежливой манерой разговора. Сторож был человеком пожилым, начинал свой сознательный жизненный путь в Пажеском корпусе Его Императорского Величества и был выпущен из корпуса – как неспособный к воинской службе – с гражданским чином десятого класса, то бишь коллежским секретарем. Так что касательно манер и вежливого обращения сторож ведал не понаслышке.

– И в чем же заключалась такая манера разговора? – поинтересовался Рожнов, пришедший к бывшему сторожу на дом, чтобы допросить его.

– Его речь была очень правильной и содержала такие речевые обороты, как «будьте так любезны, сударь», «не соблаговолите ли вы», «будьте добры», «сделайте одолжение»…

– И к кому он так обращался? – невесело хмыкнув, глянул на выпускника Пажеского корпуса капитан Рожнов.

– К кому… К подельникам своим… – с нотками удивления в голосе промолвил бывший сторож, который после бандитского налета на склад ходил теперь с палочкой, да и то на малые расстояния, – ноги уже практически не держали. Несмотря на то что ограбление продовольственного склада случилось уже несколько месяцев назад, он до сих пор пребывал под впечатлением от подчеркнуто вежливой манеры общения главаря банды. Ибо давненько уже не слышал подобных слов при общении граждан как в быту, так и при исполнении каких-либо служебных обязанностей.

Ограбление магазина промышленных товаров на улице Пионерской в апреле сорок восьмого года было уже сдано в архив. Если бы о нем не упомянул один из осведомителей майора Щелкунова, то дело так и осталось бы пылиться на одной из многочисленных архивных полок, потому как было закрыто в связи с окончанием следствия и нахождением преступника, давшего признательные показания. Преступником этим оказался некто Темников Анатолий Иванович. Этот гражданин имел несколько приводов в милицию сначала за дебоши в пьяном виде, а потом и за хулиганство в общественных местах. Как известно, неблаговидный проступок влечет за собой какое-нибудь на первый раз малое преступление, которое, в свою очередь, является предтечей преступления крупного и более тяжкого. Такова жизненная стезя злоумышленника, на что указывает и обширная судебная практика. Вот и Темников, совершив ряд мелких правонарушений, докатился до того, что обзавелся пистолетом и стал грабить промтоварные магазины. То есть из нарушителя общественного порядка переквалифицировался в матерого уголовного преступника…

События произошли следующие…

Во вторник седьмого апреля тысяча девятьсот сорок восьмого года – как было написано в деле – Анатолий Темников, вырядившись в форму летчика гражданской авиации, вошел в магазин за десять-двенадцать минут до его закрытия, то бишь около семи вечера. Под угрозой применить оружие он положил всех находящихся в магазине на пол лицом вниз – а таковых оказалось пятеро человек: три припозднившихся покупателя, продавец и кассир. Темников потребовал отдать ему всю имеющуюся на тот момент выручку. Кассирша стала медлить. И тогда грабитель, для устрашения и чтобы подтвердить серьезность своих намерений, выстрелил из пистолета в потолок. Пуля срикошетила и попала одному из покупателей в заднюю часть тазовой области, а иными словами, в задницу. Посетитель дико вскрикнул, чем и подвиг замешкавшуюся кассиршу быстренько отдать все имеющиеся деньги летчику-налетчику. Сунув купюры за пазуху, Анатолий Темников выбежал из магазина, крикнув перед этим напоследок следующие слова:

– Все лежат и не двигаются еще десять минут. Увижу, что зашевелились, – пристрелю всех!

После чего скрылся в неизвестном направлении. Так явствовало из материалов дела.

Путем оперативно-разыскных мероприятий оперативники Центрального городского отделения милиции вышли на этого самого Анатолия Темникова, который уже две недели как – аккурат после ограбления магазина промышленных товаров на улице Пионерской – совершенно не просыхал и пил горькую и вино с друзьями и случайными собутыльниками, причем показывая широту натуры, угощая всех направо и налево, как какой-нибудь загулявший после удачной сделки купчик лет сорок тому назад. На резонный вопрос приятелей, откуда у него образовались деньги, Темников вразумительного ответа дать не смог, а только прикладывал к губам указательный палец. Вскоре он был задержан до выяснения всех обстоятельств. Протрезвев, Анатолий Иванович принялся отнекиваться и вполне убедительно заверял, что не помнит, а потом объявил, что ему крупно подфартило, – нашел бумажник с деньгами возле общественного нужника на улице Баумана.

– Ну, я бумажник поднял, глянул в него, – показывал Анатолий Темников на допросе в отделении милиции, – а там – деньги! И немалые! Нет, я, конечно, поначалу хотел снести бумажник в отделение, как на исповеди говорю, – старался быть искренним Темников. – Но бес попутал: уж больно замечательная сумма в нем находилась. Не смог я вот так взять и отказаться от нее…

– А какая такая замечательная сумма находилась в бумажнике? – был задан допрашиваемому очередной вопрос.

На что мгновенно прозвучал точный и четкий ответ:

– Четыре тысячи сто тридцать шесть рублей.

Сумма действительно была примечательная. Однако веры Темникову было мало. Да что там мало! В чудесное нахождение бумажника с такими деньгами в луже стоков подле общественного туалета не верилось вовсе. Чтобы найти такие деньги – это ж надо было придумать такое – следовало родиться в рубашке. А уж если нашел, так тотчас нужно бежать в ближайшую церковь и ставить свечу всем святым сразу за столь невероятную удачу. Почти семь средних месячных зарплат – и вдруг презабавнейшим образом валяются на улице. Такое бывает разве что в одном случае на миллион. Если вообще такое случается. Конечно же, люди иногда что-то теряют. Трешку засаленную, к примеру, червонец даже, ключи от дома могут потерять, поношенный шарф или поломанный зонтик. Но чтобы утерять столь значительную сумму, на которую можно жить полгода не дуя в ус, – это было из разряда басен Крылова и русских народных сказок. Причем тех, где главным действующим лицом был бы Иванушка-дурачок.

И с гражданином Темниковым начали работать опытные милиционеры отделения: старший оперуполномоченный капитан милиции Николай Сорокин и следователь из следственной группы отделения милиции старший лейтенант Константин Черемных. Буквально через четыре дня Анатолий Темников одумался, раскаялся и проявил социалистическую сознательность: собственноручно написал чистосердечное признание. Дескать, он, незаконно приобретя у неизвестного гражданина пистолет марки «ТТ», решил поправить свое материальное положение путем ограбления магазина промышленных товаров на улице Пионерской. Зашел в него за несколько минут до закрытия, положил всех присутствующих на пол лицом вниз, угрожая пистолетом, и потребовал у кассира деньги, что и получил без особого сопротивления. После чего из магазина благополучно ретировался вместе с деньгами. Что же касается злополучного выстрела, то на спусковой крючок он нажал в чрезвычайном волнении, потому как вооруженный налет на магазин он совершал впервые. Пистолет же он решил взять сугубо для устрашения и стрелять ни в кого не собирался. И уж, конечно же, не рассчитывал стрелять в живых людей. Так что ранение гражданина Нечубаренко в заднюю часть тазовой области произошло по чистой случайности, никакого злого умысла с его стороны не имеющее. Собственно, это признание обвиняемого и послужило основанием для дальнейшего закрытия дела и передачи его в суд…

Валентин Рожнов прочитал дело Темникова вдумчиво и внимательно. Можно сказать, проштудировал от первой строчки до последней. Помимо нескольких явных нестыковок, бросающихся в глаза, и фактического отсутствия прямых улик (кроме чистосердечного признания), которые бы изобличали Анатолия Темникова в совершении ограбления промтоварного магазина на улице Пионерской, капитан обнаружил несколько неразрешенных вопросов, ответы на которые не смогли или – что было более вероятно – не захотели найти старший опер Сорокин и следователь Черемных.

Во-первых: где приобрел пистолет Анатолий Темников?

В деле имелась лишь одна строчка: пистолет марки «ТТ» Темников купил у неизвестного гражданина. А как он нашел этого гражданина N? Он что, подошел на базаре к какому-то незнакомому мужику и поинтересовался, не имеется ли у него лишнего пистолетика?

«Имеется», – с энтузиазмом ответил неизвестный.

«А не продадите ли оружие хорошему человеку»? – попросил Анатолий Иванович.

«Отчего же не продать, если человек действительно хороший? Продам!» – ответил мужик.

«А сколько стоит такая красивая вещица»? – поинтересовался Темников.

«А столько-то… – назвал цену мужик. – А вам как хорошему человеку я сделаю значительную скидку, а еще в придачу дам обойму патронов».

«Спасибо, вы очень любезны!» – быстро соглашается Анатолий Иванович.

Так и совершилась сделка.

Или же Темников шел себе по улице, ни о чем таком не помышляя, и тут вдруг к нему подходит незнакомый мужик:

«Дружище, пистолет “ТТ” не нужен? Вещица убойная, осечек не дает. Сам не однажды использовал. Ручаюсь!»

«Конечно же, нужен! В хозяйстве пригодится!»

«Давай деньги»…

Или все же кто-то присоветовал Темникову некоего неизвестного человека, торгующего стволами, который может продать ему пистолет в хорошем состоянии? Дескать, пригодится тебе, когда ты магазин промтоварный брать отправишься.

Кто был этот советчик? Как его величать, имя-отчество? А также место проживания и работы? Почему подобного вопроса самому Темникову в процессе следствия не задавалось? Интереса такого не имелось? Тогда возникает невольный вопрос: почему не имелось?

Во-вторых… При обыске квартиры Анатолия Темникова никакой формы летчика гражданской авиации обнаружено не было. Конечно, он мог освободиться от нее. Сжечь, к примеру. Но почему никто не поинтересовался у Темникова, откуда она у него взялась? И куда потом подевалась? Он ее пошил в ателье, купил или спер у какого-нибудь пилота-бедолаги? И куда он дел эту форму после ограбления магазина?

В-третьих… По показаниям человека, раненного в заднюю часть тазовой области – а все остальные лежали, уткнувшись в пол и не смея поднять взгляд, – когда он получил ранение и стал зажимать рану, то краем глаза увидел, что за грабителем с пистолетом или даже вместе с ним зашел еще кто-то, явно знакомый Темникову. Однако этому обстоятельству ни Сорокин, ни Черемных почему-то не придали никакого значения.

Валентин Рожнов вполне справедливо полагал, что, скорее всего, дело обстояло следующим образом… Задержав Темникова и закрыв его в изоляторе, капитан Сорокин провел с ним несколько предварительных бесед, объяснив ему, что они все равно раскрутят его за кражу бумажника с четырьмя тысячами рублей, и ему от этого никуда не деться, он получит свою пятерку по статье сто шестьдесят пятой Уголовного кодекса РСФСР. С другой стороны, если он сознается в том, что это он подломил магазин промышленных товаров на Пионерской улице, следователь, ведущий его дело, пойдет на то, чтобы оформить ему чистосердечное признание, что, несомненно, скажется в виде облегченного судебного вердикта. А выстрел из пистолета, мол, был произведен совершенно случайно, и намерения причинить какой-либо вред гражданину Нечубаренко у него, Анатолия Темникова, не имелось. И получишь, мол, ты на все про все всего-то три года, а может, и того меньше. Три года, как ни крути, меньше пяти. В результате этих предварительных бесед оперативника с подозреваемым гражданин Темников согласился дать признательные показания, которые следователем Черемных и были оформлены как чистосердечное признание в совершении кражи денег в промтоварном магазине на улице Пионерской. Так у следствия появился обвиняемый.

Валентин Рожнов первым делом побеседовал с раненым Нечубаренко, который уже давно оправился от ранения и вел привычный для него образ жизни: ходил на работу, проводил у себя в кабинете производственные совещания и летучки – он являлся начальником производства швейной фабрики – и, закончив рабочий день в шесть часов вечера, отправлялся домой, к семье.

Разговор состоялся в кабинете гражданина Нечубаренко, где у окна стоял высокий фикус.

– Расскажите, пожалуйста, про ваше посещение промтоварного магазина на улице Пионерской во вторник, седьмого апреля, – вежливо попросил капитан Рожнов.

– Так я еще тогда, в апреле, все вашим сотрудникам рассказал, – не очень приветливо промолвил Нечубаренко. Его скрытое возмущение можно было понять: кто ж с превеликой радостью и большой охотой примется делиться своими воспоминаниями о случайном ранении в большую ягодичную мышцу? Пришлось настрадаться!

– И что такого вы рассказали? – все тем же доброжелательным тоном поинтересовался Валентин и ободряюще улыбнулся.

Уяснив, что отвечать оперативному работнику милиции все же придется, Нечубаренко принялся неспешно рассказывать:

– Ну что, после работы решил зайти в промтоварный магазин. Мне надо было присмотреть себе новый портфель, потому как старый пришел в негодность и весь растрескался… Я подыскал портфель, который меня устроил, и уже намеревался было его купить, как совсем недалеко от меня кто-то громким голосом приказал всем лечь на пол. Грабежи у нас – вы уж извините меня за мою гражданскую прямоту – дело обычное, – искоса глянул на Рожнова гражданин Нечубаренко, – так что я беспрекословно подчинился приказанию, даже не посмотрев на того, кто это сказал. А потом раздался выстрел, и мне ожгло… заднюю часть тела, – машинально тронул себя за зад начальник производства швейной фабрики. – От неожиданной боли я непроизвольно дернулся и в это время заметил стоящего неподалеку грабителя с пистолетом в руке. Он был обряжен капитаном морского гражданского судна. А потом мне показалось, – при этих словах Нечубаренко снова глянул на Валентина Рожнова, – что в магазин вошли еще два человека…

– Показалось или точно вошли? – воспользовавшись паузой, спросил старший оперуполномоченный.

Начальник производства швейной фабрики сначала призадумался, а потом твердо ответил:

– Вошли. Я их заметил боковым зрением.

– И что?

– Они, как мне показалось, были заодно с этим морским капитаном…

– Опять показалось? – с небольшой долей сарказма произнес Рожнов.

– А что тут поделаешь, – хмуро ответил Нечубаренко. – Я ведь их не разглядывал. Глянешь на них, так они еще и пристрелят.

После беседы с Нечубаренко капитан Рожнов направился в коммунальную квартиру, где проживал Анатолий Темников, дожидавшийся сейчас, сидя в камере, суда. Старший оперуполномоченный, отличавшейся дотошностью, зашел по адресу проживания Темникова не случайно, он преследовал две важные цели: первая – нелишним было посмотреть, как жил обвиняемый, а вторая – следовало составить о нем свое собственное впечатление, которое уже вполне реально вырисовывалось, только не хватало некоторых деталей.

Валентин зашел в барак, где вполнакала горела лампа, и прямо на пороге весьма недоброжелательно был встречен соседкой Анатолия Темникова, Марфой Недотрогиной. Женщина, чей возраст приближался к пятидесяти, обладала скверным характером. Что совсем не мудрено, – проживание в темном бараке, при этом имея не сильно высокий социальный статус, не всегда способствует духоподъемности. Марфа Васильевна всегда была на что-то сердита: она была недовольна погодой, утверждая, что во времена ее молодости климат был куда теплее и приятнее; частенько критиковала «теперешнюю» молодежь, которая «совсем не почитает старость»; случалось, выражала негодование в адрес городского начальства, сравнивая его с прежним, где-то двадцатилетней давности, по ее словам, много лучшим: «И о людях заботилось по совести, как положено, и доступнее были»; возмущалась новыми деньгами, не так давно заменившими старые.

Вот и во время прихода в коммунальную квартиру капитана Рожнова Марфа Васильевна была, как обычно, не в духе и что-то колдовала на кухне. Завидев Валентина, безошибочно распознала в нем милиционера и произнесла с большой язвой в голосе:

– Чо опять здеся вынюхиваете? – Она зло зыркнула на Рожнова. – Посадили хорошего человека ни за что ни про что, так чего теперя ходить-то? Добились своего! – добавила Марфа Васильевна, хотя до ареста Темникова она и его не считала за «хорошего человека».

В углу крохотной кухоньки заохал, застонал, закряхтел самовар. Марфа Васильевна подошла к нему без спешки и закрыла кувшин колпачком, лишая костер воздуха. Дохнув напоследок, он миролюбиво затих.

– А вы думаете, ни за что? – поинтересовался Валентин Рожнов, приостановившись, отнюдь не обидевшись за такое неласковое обращение.

– Я не думаю, я знаю, – отрезала Марфа Васильевна, продолжая метать из глаз молнии.

– И откуда у вас такие глубокие познания? – осторожно спросил старший оперуполномоченный.

– Оттудова! – безапелляционно заявила Марфа Васильевна и уперлась руками в бока. – Когда магазин на Пионерской грабили, он здеся был, в своей комнате сидел, газеты читал.

– Откуда вы знаете, когда именно был ограблен магазин на Пионерской улице? – последовал новый вопрос Вали Рожнова, который покуда еще не совсем понял, с кем связался, что перед ним представитель той глубоко законспирированной категории людей, которые все про всех знают.

– А вы думаете, что вот мы все здеся живем и ничего не ведаем, что в городе творится-то? Не-е-ет, – протянула Марфа Васильевна и прищурилась, словно собиралась пронзить кинжальным взглядом старшего оперуполномоченного. – Про то, что нам надобно, мы все-е-е знаем…

– Понимаю вас, – примирительно произнес капитан милиции Рожнов, надеясь услышать нечто такое, чего нет в деле об ограблении магазина на Пионерской. – Так вы утверждаете, что когда магазин на Пионерской грабили, гражданин Темников находился дома?

– Утверждаю! – снова последовал безапелляционный ответ. – Еще как утверждаю! – добавила женщина, все более распаляясь. – Я его видела! Самолично! Когда он в майке и синих трусах где-то в половине восьмого приковылял из своей комнаты в наш нужник. Газету в руках держал… Магазин-то ведь перед самым закрытием грабанули, так ведь? А промтоварные у нас до семи вечера работают. Стало быть, не грабил наш Толик никакого магазина. Дома он был, дома… А еще его в это время пацаненок наш видел, Илейкой Швейцером кличут, – добавила Марфа Васильевна и победоносно глянула на капитана милиции.

– Ваш пацаненок? – подняв брови, старший оперуполномоченный в большом сомнении посмотрел на Марфу Васильевну.

Баба-то она русская. Неужели за пленного немца замуж вышла? За связь с немцами строго наказывали, но браки такие все-таки случались. Он и сам мог привести подобный пример: в прошлом году в елабужском лагере НКВД № 97 расконвоированный сорокалетний горный инженер из Мюнхена Клаусс Рюлле женился на тридцатипятилетней вдове Марковой Надежде. Но то особый случай – его решили оставить как ценного специалиста. Да и сам немец не бездействовал, – написал три письма самому Сталину с просьбой дать ему советское гражданство и разрешить жениться на русской женщине!

– Наш в том смысле, что проживает в нашем бараке, – поправилась женщина. – А так он деда Натаныча родной внучок. С ним живет и воспитывается. Потому как родителев у него нетути.

На этом разговор с Марфой Недотрогиной завершился…

Пошли к деду Натанычу. Дед неопределенного возраста (ему можно было дать и шестьдесят пять, и семьдесят восемь) в очках с толстыми стеклами расположился на диване и читал книжку. Внук сидел за столом и что-то с вдохновением рисовал, высунув кончик языка. Было ему лет десять.

– Здравствуйте, – поздоровался Валентин Рожнов.

Дед взглянул поверх очков на гостя и промолчал. А вот внук его четко произнес:

– Здравствуйте.

– Можно задать один вопрос вашему внучку? – обратился старший оперуполномоченный к старику в очках. – Естественно, в вашем присутствии, – добавил Рожнов.

Дед только молча кивнул. Его в этой жизни мало что интересовало.

– Скажи-ка, Илья, ты вашего соседа Толю Темникова седьмого апреля видел здесь, в бараке? – повернулся к пацаненку Валя Рожнов. – Припомни, пожалуйста. Это очень важно.

– Это когда магазин на Пионерской ограбили? – глянул прямо в глаза старшему оперуполномоченному Илейка.

– Ну да, – последовал ответ.

– Знамо дело – видел, – ответил пацаненок.

– А когда ты его видел? – задал новый вопрос капитан.

– В семь часов вечера. Я к нему в комнату постучал, мне надо было циркуль у него попросить. У меня циркуля нету, а у него есть, – ответил Илейка. – Ну, он мне и открыл…

– Дал он тебе циркуль? – спросил Рожнов.

– Дал.

– А откуда знаешь, что это в семь часов было? – поинтересовался старший оперуполномоченный.

– А вот, – Илейка подтянул рукав на левой руке и повертел перед глазами Валентина наручными часами. – Это деда мне на день рождения подарил. Вам нравятся мои часы?

– Нравятся, – соглашаясь, промолвил капитан Рожнов. Подарок и в самом деле был хорош – немецкие трофейные часы.

– Мне тоже, – изрек пацаненок.

– А вы, дедушка, – обратился к Натанычу старший оперуполномоченный, – соседа вашего Темникова случайно вечером во вторник седьмого апреля не видели?

– Не видел, – ответил дед и опустил взор в книгу.

Оставалось допросить самого Анатолия Темникова. Вернее, поговорить с ним, и желательно по душам, чтобы он рассказал все, как было на самом деле.

Рожнов получил от руководства на это разрешение и утром следующего дня уже сидел в допросной следственного изолятора. Скоро Темникова привели. Выглядел он не самым лучшим образом: ввалившиеся щеки, темные круги под глазами, словно проходящие синяки после крепкой драки, сухая пожелтевшая кожа. Впрочем, через несколько месяцев, проведенных в СИЗО, мало кто выглядит цветущим и жизнерадостным…

– Анатолий Иванович, – начал разговор Валентин Рожнов. – Я к вам вот по какому поводу… Вчера побывал в вашем доме, побеседовал с соседями. Алиби у вас, гражданин Темников. Настоящее железное алиби…

– То есть? – опешил Анатолий, почти беспрерывно моргая глазами.

– А то и есть, – усмехнулся старший оперуполномоченный. – Объясняю… Седьмого апреля в семь часов вечера, когда грабили промтоварный магазин на улице Пионерской, вы, гражданин Темников Анатолий Иванович, находились у себя дома и никуда из барака не выходили. Это показали ваша всезнающая соседка Марфа Васильевна Недотрогина, которая видела вас проходящим в туалет, одетым в майку и трусы и с газетой в руке, и несовершеннолетний Илья Семенович Швейцер, который точно в это время заходил к вам в комнату за циркулем, необходимым ему для выполнения школьного домашнего задания. Так какого, спрашивается, рожна, – в упор глянул на Темникова Рожнов, – ты подписал чистосердечное признание? Сдохнуть, что ли, хочешь раньше времени?

– Так это мне так присоветовали следователь с оперативником, что дело мое вели, – промолвил Анатолий, продолжая находиться в недоумении и не зная, как воспринимать происходящее – за сон или явь? Поскольку еще никто и никогда, не считая его давно умерших родителей, не делал ему добра за просто так. А этот капитан милиции вдруг сделал: спас его от верной тюрьмы. – Они сказали, что если я напишу чистосердечное признание, то получу трояк. А иначе – сидеть мне свои полные пять лет и даже не надеяться, что за хорошее поведение мне могут скостить срок.

– Хрусты[27] откуда у тебя взялись? – продолжая сверлить Темникова недовольным взглядом, произнес Рожнов.

– Да нашел я их, – едва не воскликнул Темников. – А что еще с такими левыми деньгами-то делать? Только пропить. Как пришли, так и ушли!

«Что ж, логика в его словах какая-никакая, а просматривалась. Только вот нахождение четырех с лишним тысяч рублей на дороге все же продолжало вызывать сомнение. Взять хотя бы тебя и твоих приятелей: разве кто-то из вас нашел на дороге больше чем гривенник?»

Когда Рожнов уже выходил из СИЗО, к нему подошли двое мужчин. Один был настроен недружелюбно, другой пытался его как-то сдерживать…

– Ты чего тут вынюхиваешь? – грубовато поинтересовался первый, пронзая Рожнова злым взглядом. – Заняться больше нечем?

– И правда, вам что, своих дел не хватает, поэтому вы и лезете в чужие? – мягко поддержал агрессивно настроенного мужчину второй. Он, вероятно, взял на себя роль нейтрально настроенного к Валентину человека, пытающегося не допустить возможного скандала и каких-либо неправомерных действий. Улыбнулся вот даже ободряюще.

– А вы кто, собственно? – задал вопрос Рожнов, обращаясь к обоим мужчинам.

– Я – следователь следственной группы Центрального городского отделения милиции старший лейтенант Константин Черемных. А мой товарищ, – кивнул в сторону агрессивно настроенного мужчины следователь Черемных, – старший оперуполномоченный нашего отделения капитан Николай Сорокин. Это мы вели дело Темникова, ограбившего промтоварный магазин на улице Пионерской и ранившего выстрелом из пистолета марки «ТТ» гражданина Нечубаренко седьмого апреля сего года. Мы нашли улики, изобличающие преступника, к тому же он дал признательные показания, которые были оформлены мной как чистосердечное признание. Что еще надо, чтобы закрыть дело и передать его в суд? – посмотрел прямо в глаза Валентину Рожнову старший лейтенант Черемных.

– Нужна правда, – ни секунды не думая, ответил Валя Рожнов. – Улики, что вы имеете, – только косвенные. Прямых улик практически нет ни одной. И ограбление магазина было совершено не в одиночку, а группой лиц. На это указывают показания того самого раненого гражданина Нечубаренко, который видел, как вслед за первым грабителем вошли еще двое. Но вы почему-то не обратили на это внимания…

– В показаниях Нечубаренко, данных им на допросах, ничего нет про сообщников Темникова, – заметил капитану Рожнову старший лейтенант Черемных.

– Зато они имеются в его показаниях, данных мне, – парировал Рожнов. – И эти показания записаны и запротоколированы и будут приобщены к делу.

– А чистосердечное признание куда вы денете? – все еще стараясь держать себя в рамках приличия, промолвил Черемных и даже попытался снисходительно улыбнуться, что у него скверно получилось. Вместо улыбки на его лице появилась какая-то кислая гримаса, будто он только что откусил кусочек от лимонной дольки.

– Чистосердечное признание с отсутствием прямых улик, изобличающих гражданина в совершении преступления, может быть успешно оспорено как судом, так и самим обвиняемым. Он на суде просто откажется от своих показаний – и все! И что вы будете делать в этом случае дальше? – задал резонный вопрос Рожнов, на который, похоже, ответа ни у оперативника, ни у следователя не нашлось.

– Не откажется, – буркнул после недолгой паузы до того молчавший капитан Сорокин и добавил: – Это ему боком может выйти. Что и было ему популярно разъяснено.

– А его железное алиби? – парировал выпад опера Сорокина Валентин Рожнов. – Его куда вы денете? Вы ведь даже не удосужились опросить соседей Темникова по бараку, где он проживает… А я вот опросил. И нашел свидетелей, которые видели его дома седьмого апреля вечером в часы, когда происходило ограбление магазина промышленных товаров на Пионерской улице. Так что чистосердечное признание, которое вы выжали из подследственного, есть чистейшей воды липа.

– Ну, ты! – рванулся вперед капитан Сорокин. – Щас я тебе покажу липу…

На этот раз Константину Черемных не удалось сдержать буйного капитана, и тот оказался лицом к лицу с Валентином Рожновым. Какое-то время два старших оперуполномоченных стояли друг против друга, неотрывно буравя друг друга неприязненными взглядами и пытаясь понять, кто на что способен. Рожнову это, видимо, надоело, и он спокойно вымолвил:

– Ну, покажи.

– Мужики, мужики, ну вы чего тут разошлись? – засуетился вокруг оперов следователь Черемных. – Ведь одно же дело делаем…

– Ну, кто-то дела делает, а кто-то их разваливает, – зло произнес капитан Сорокин. На что получил вполне резонный ответ:

– Дела, шитые белыми нитками, не грех и развалить.

Николай Сорокин какое-то время еще постоял, поедая взглядом Рожнова, потом отошел и произнес:

– Смотри, как бы тебя самого кто-нибудь не развалил.

– Ты, что ли, развалишь? – криво усмехнулся Валя Рожнов и добавил: – Ты как-нибудь попробуй. Посмотрим, что из этого выйдет.

После сказанных слов капитан Рожнов повернулся и пошел прочь, в полной уверенности, что Сорокин не налетит на него сзади. Не потому что духу не хватит, а низко нападать на своего коллегу, да еще сзади. Ведь, как ни крути, а оба они офицеры… Затем Валентин Рожнов, так ни разу не оглянувшись, прибавил шаг: надлежало еще разобраться с делом ограбления коммерческого продуктового магазина на улице Щапова.

Ограбление коммерческого магазина продуктов на Щапова случилось еще за полгода до отмены продуктовых карточек, то есть в мае 1947 года. Магазин этот был очень популярен в городе, хотя цены в нем были едва ли не в десять раз выше государственных. И посещали его преимущественно граждане, имеющие значительные доходы, которые не жалко было потратить на продукты питания. Впрочем, время тогда еще было такое, что самым ценным в жизни были именно съестные припасы, начиная от самых простых: хлеба, круп, молока. Это не говоря о сливочном маслице, колбаске и красной рыбке, что сама тает во рту…

Работнице ткацкой фабрики с ее зарплатой в три с половиной сотни или даже инженерно-техническому работнику с окладом четыреста семьдесят рублей товары в коммерческом магазине были абсолютно не по карману. А приобрести в магазине можно было только то, что по продуктовым карточкам отнюдь не отоваривали: отварную телятинку, сырокопченый говяжий филей, свиную корейку, колбаску вареную и копченую; осетрину горячего и холодного копчения, копченые и соленые семгу, горбушу и кету. А еще фрукты, шоколадные конфеты, пирожные, торты и многое другое. Так что выбор имелся такой, что порадовать мог любого любителя вкусно поесть и даже заправского гурмана. В этот-то коммерческий магазин и зашел почти перед самым закрытием молодой и высокий человек в форме капитана дальнего плавания. Он неспешно подошел к прилавку – посетителей магазина оставалось всего-то раз-два и обчелся – и потребовал килограммов шесть мясных и рыбных деликатесов. К ним он добавил две бутылки шампанского, две бутылки самого дорогого коньяку и шоколадный торт стоимостью едва не в половину месячной зарплаты валяльщика валенок. Все это он разложил по двум клеенчатым хозяйственным сумкам, после чего с золотозубой улыбкой обратился к продавцу:

– Будьте так любезны, товарищ, отпустите мне это все бесплатно.

– Как это бесплатно? – опешил продавец.

От удивления у него вместе с челюстью отвисла нижняя губа, и он стал почти похож на пациента психиатрической клиники на улице Волкова.

– А так, задарма. Как подарок, – еще шире улыбнулся человек в форме капитана дальнего плавания и дружелюбно посмотрел на впавшего в прострацию продавца.

– Как подарок – я не могу, – наконец промолвил продавец. С подобного рода просьбой продавец сталкивался впервые и даже подумать не мог, что таковая может последовать. – Это все денег стоит, и немалых.

– Значит, подарить мне эти продукты питания вы не хотите, – скорее констатировал, нежели спросил капитан дальнего плавания и с печальным видом покачал головой.

– Не то чтобы не хочу, просто не имею права, не положено, – промямлил продавец с извиняющимися интонациями, глядя в посуровевшие глаза просителя, и развел руками.

– Жаль, – резюмировал капитан. – Ну не хотелось мне прибегать к насилию, не люблю я этого, хочу всегда полюбовно, но видно, опять не получится, – горестно выдохнул он, после чего извлек из кармана пистолет и, не мешкая, выстрелил продавцу в носовую перегородку. Затем громко скомандовал: – А теперь, любезные мои, всем лечь на пол и закрыть глаза.

Убедившись, что его команда исполнена беспрекословно, человек в форме капитана дальнего плавания сказал двоим своим подручным, стоявшим рядом: