Сильнее ветра 2. Горизонт свободы бесплатное чтение

ПРОДОЛЖЕНИЕ КНИГИ «СИЛЬНЕЕ ВЕТРА».

Глава 1.

Эмили. Настоящее время.

Я сидела в удобном кресле и, тесно прижав колени друг к другу, с преувеличенным интересом наблюдала, как мой палец неторопливо выводит очередную букву по хлопковой ткани простых серых штанов.

Э. М. И. Л. И.

Палец вильнул змейкой, смахивая невидимое.

Э… Й… Д… Е… Н…

Замерла. Где-то в районе шеи, под горлом, началась знакомая дрожь.

Нет. Не сейчас.

Стёрла.

Но стереть можно только здесь. Внутри не сотрёшь. Не выскоблишь. Не смоешь.

Попробовать другое? Но что другое? Может… Нет.

М… А…

Палец не слушался. Тормозил. Не хотел. Или не хотела я.

Дверь в кабинет отворилась, и моя рука всего на пару секунд зависла в воздухе, а затем плавно опустилась на бедро, чтобы продолжить своё увлекательное занятие.

Несколько уверенно звучащих шагов, и хозяин кабинета бесшумно опустился в кресло напротив меня. Между нами не было никаких преград, лишь небольшой стеклянный столик и мгновенно выстроенная мной невидимая стена обороны.

С особой педантичной аккуратностью я дорисовала букву «Л» и подняла глаза на доктора Леона Кауфмана. Вживую он выглядел моложе, чем я смела предположить по фото. Сколько ему? На вид было не больше тридцати.

– Не хотел тебя отвлекать, – мягко улыбнулся он.

Не хотел отвлекать в его же собственном кабинете? Почему мне вообще разрешили остаться здесь в его отсутствие? Какая-то уловка? Показатель доверия?

– Тогда я могу делать это весь сеанс?

– Если это приносит тебе положительные эмоции, то безусловно.

У него был приятный голос. Глубокий, размеренный. А ещё белые зубы. Слишком белые. Голливудские.

– Но, если ты не возражаешь, я хотел бы поговорить о твоём самочувствии, Эмили, – деликатно произнёс он.

Леон Кауфман – один из ведущих докторов этого потрясающего заведения для сумасшедших, а начиная с сегодняшнего дня – мой лечащий врач. Он являлся профессионалом в области психиатрии. По крайней мере, так было написано в брошюре, которую я нашла в комнате в первые же сутки своего добровольного заточения.

Да, помимо книг я вынужденно читала брошюры, потому что воспользоваться интернетом здесь не представлялось возможным. Мобильники и другие гаджеты пациентам категорически запрещались. Но великодушно разрешались посещения членов семьи и телефонное общение, проходящее в отдельной, специально оборудованной для этого комнате.

Кэти не пропустила ни одного визита, ни одного звонка. Но пропустила я. Каждый. Не хотела видеть. Не хотела с ней разговаривать.

– Почему? – ворвался в мои размышления голос доктора Кауфмана.

Я нахмурилась, не понимая, о чём идёт речь.

– Почему ты не хочешь разговаривать с сестрой? – дополнил он свой вопрос, и я осознала, что последнюю мысль произнесла вслух.

Потому что она ассоциировалась с той жизнью, которой у меня больше нет. И никогда не будет. Тёплые, семейные ужины вчетвером остались в каком-то далёком, словно вовсе не моём прошлом. Как и шуточные громкие споры. Серьёзное лицо Дэниела и подначивающий его сходить на очередную архитектурную выставку Райс. И ведь он ходил с нами. Дважды. Хотя ни черта в этом не понимал. Эйдену никто не мог отказать.

И теперь у них… всё осталось так же. А у меня всё разрушилось. Сгорело. А сейчас горело то, что уже истлело. Беспрерывно вращающееся колесо моих страданий.

Это закончится когда-нибудь? Я выздоровею? Боль уйдёт?

Я промолчала и опустила взгляд в пол. Со мной было трудно. Я знала. И, возможно, именно поэтому мне сменили врача. Все предыдущие недели меня третировал какой-то седой старик. Он мне не нравился. Как и его кабинет. В нём было слишком ярко. Незаконно живо. Било по глазам.

Здесь темнее. Комфортнее. Словно видно наполовину и сложно прочитать по глазам. Меня это вполне устраивало. А ещё мужская свободная рубашка навыпуск и приглушенного цвета слаксы не ассоциировались с обликом врача. Меня тошнило от белых халатов и визитных бейджей.

– Я провёл небольшое расследование и раскрыл твою маленькую тайну, – неожиданно сообщил доктор.

Я забегала по его лицу подозрительным взглядом, пытаясь найти в мужской мимике продолжение этой довольно странной фразы.

Кауфман улыбнулся уголками губ и, нажав кнопку интеркома, попросил зайти свою помощницу.

 Невысокого роста брюнетка в том самом раздражающем белом халате с прицепленным к его внешнему карману дурацким бейджем не заставила себя долго ждать. Дежурно улыбаясь, она внесла в комнату поднос и, с глухим стуком опустив его на столик, сразу же удалилась.

– Угощайся. – Доктор непринуждённо подхватил одну из чашек с ароматным кофе и сделал глоток.

Я не торопилась угощаться и продолжала настороженно, с долей неприкрытого недоумения пялиться на тарелку с заварными пирожными. С целой горой заварных пирожных.

– Кофе не рекомендуется пить с нейролептиками.

Леон Кауфман в деланном удивлении приподнял бровь. Словно: «Серьёзно? Разве врач тут не я?». В этом движении проскользнула беззлобная насмешка, и эта простая человеческая эмоция пришлась мне по душе, потому что предыдущий врач изо дня в день одаривал меня лишь профессиональной участливостью и ничем другим, что могло оставить хоть какое-то напоминание об обычной жизни за пределами психушки. И та рабочая маска не вызывала у меня никакого желания раскрыться, довериться.

Доктор Кауфман же умудрился за первые пять минут завоевать немного унций моей симпатии.

– Я внёс коррективы. Ты не принимаешь нейролептики уже неделю, – размеренно и, по моему мнению, запоздало известил он. – Лишь лёгкий антидепрессант.

Я зависла. Отмотала дни назад и поняла, что моё самочувствие действительно изменилось. Я стала чаще бывать на свежем воздухе, и у меня появились силы на чтение, а не только на бессмысленное созерцание больничного двора. К слову, очень хорошо обустроенного. Дэниел не поскупился и разместил меня в одной из лучших клиник с таким высоким забором, что мысли о бегстве могли возникнуть разве что у сумасшедшего. Какая ирония. Здесь все были сумасшедшими.

– Почему вы их отменили? Что если… Что если моя шизофрения вернётся? – я прошептала свой диагноз настолько тихо, будто, если озвучила бы громче, окончательно свихнулась бы и попыталась перелететь вышеупомянутый забор на вымышленном драконе.

– У тебя нет шизофрении, – уверенно заявил доктор и с неприкрытым удовольствием откусил кусок заварного теста.

Этот мужчина меня поражал. Он ел фисташковые пирожные, запивал их ароматным напитком и разговаривал так, словно я – его подружка и пришла на кофе-брейк.

– Знаешь, – как ни в чём не бывало продолжил Леон Кауфман, – с точки зрения науки и врачебной практики большая часть специалистов поставила бы тебе именно этот диагноз. Но у тебя не он.

К приятному голосу стоило смело прибавить добрые глаза и располагающую улыбку.

– А что тогда?

– Я расскажу свои домыслы. И я прошу тебя обращаться ко мне просто по имени. Ни к чему нам дополнительные сложности.

Домыслы? То есть, сомнения всё же имелись?

– Но сначала я хотел бы обсудить с тобой один момент. – Без резких движений он вернул чашку на блюдце и перевёл взгляд на меня. – Я разговаривал с твоей сестрой. Она сказала, что авария произошла полтора года назад, а Эйдена ты начала видеть приблизительно четыре месяца назад. Но это не так. – Его выражение лица никак не поменялось, но предложение прозвучало с еле ощутимым нажимом, словно с непроизнесённой вслух просьбой: «Прошу, не обманывай». – Он появился намного раньше.

Я до боли в ногтях вцепилась в ручки кресла, осознавая, что никогда не размокну заколдованный круг, если не расскажу хоть одной живой душе правду о том, что творилось внутри меня всё это время.

Почему я выбрала Леона Кауфмана? Я не понимала. Я выбрала бы другого. Но другой, скорее всего, сидел за решёткой, и надежда на нашу встречу в обозримом будущем слабела, таяла, как мороженое под прицелом солнечного луча. Мороженое. Которое мы так и не поели…

Вариантов не оставалось.

– Да, доктор, вы правы. Он появился намного раньше.

Полтора года назад.

– Ты же это несерьёзно? – Я неверяще смотрела на Эйдена, стоящего напротив меня посреди гостиной. – Ты просишь перенести свадьбу? После стольких месяцев подготовки?!

– Да, Мили, – спокойно подтвердил он озвученный им ранее ужас. – Я прошу тебя об этом. Предложение Лестора – уникальная возможность. После проекта «Баттерфляй» мне будут открыты все двери. Мы будем жить совсем по-другому.

– Мы же всё распланировали! Бобби подписал мне две недели отпуска! Мы купили билеты! Завтра я хотела оплатить ресторан! А ты говоришь «перенести»?!

– Мы потеряем некоторую сумму, это так. Но приобретём больше, – невозмутимо стоял на своём Райс. И эта невозмутимость поджигала во мне столп злостных искр. – Просто поверь мне.

– Тебе плевать на деньги! – я повысила голос, и Эйден напрягся. Он не любил, когда я кричала. – Но на меня тебе тоже плевать?! Можно сделать предложение и свалить на три месяца в Италию! Приехать и, забив на свадьбу, снова свалить! Только теперь в Австралию и непонятно на какой срок! А я?! Где в твоих планах я?!

– Ты всегда в моих планах, – сдержанно парировал он. – Я устраиваю наше будущее.

– Нет, Эйден. Ты устраиваешь своё будущее, и я уже не уверена, что всё ещё имею к нему прежнее отношение.

– Тебе нужно успокоиться…

– Нет. Мне нужно, чтобы мой мужчина меня услышал!

– Я тебя слышу. Не кричи.

А это уже была новая интонация, означающая приближающийся конец разговора. Ещё максимум минута, и Райс просто уйдёт. Он терпеть не мог конфликты.

– Ты ведёшь себя эгоистично! – безжалостно напирала я.

– Что ты предлагаешь?! – неожиданно взорвался Эйден, и я чуть не прикусила язык от удивления. Он никогда не повышал на меня голос. – Чтобы я отказался от шанса, который выпадает раз в жизни?! Я шёл к этому несколько лет! Я вернусь, и мы сыграем свадьбу, какую ты захочешь. Я прошу тебя меня понять!

– Почему я всегда должна понимать тебя? Когда ты уезжал в Италию, ты тоже просил меня понять. Я хотела прилететь, но ты отказал…

– У меня было много работы. Я спал по три часа, я же говорил…

– Откуда я знаю, что это правда?

Эйден изменился в лице.

– Что ты имеешь ввиду?

Я пожалела, что сболтнула лишнее, но отступить не позволила глупая гордость.

– То и имею! Может, нашёл себе другую и весело проводил время, пока я тут страдала без тебя!

Райс не двигался. Его поза стала напряжённой, губы вытянулись в одну тонкую линию. Верхняя совсем исчезла. Он злился. Сильно злился.

– Ты сама не веришь в то, что говоришь.

– Почему не верю? – я не могла остановиться. Меня просто разрывало от несправедливости. От его выдержки. Хотелось ужалить побольнее. – Думаешь, я не вижу, как на тебя смотрит твоя сокурсница? Как её там?.. Эшли!

– Боже, – Эйден устало вздохнул и провёл рукой по волосам. – Мы общаемся только по вопросам учёбы.

Собственная злость отказывалась внимать доводам разума.

– А сколько этих «Эшли» было в Италии?

– Ты несёшь полный бред. Никого нет.

– И как я могу это проверить?

– А нужно проверить? Моё слово для тебя ничего не значит?

Я стушевалась. Его слово значило для меня всё. Он значил всё.

– Тебе нужно повзрослеть, Эмили. Я не могу постоянно находиться рядом. Существуют определённые обстоятельства, при которых я вынужден покидать страну. Но это не значит, что ты для меня не важна, или что я тебе изменяю. У меня работа такая, предполагает разъезды.

– Я не хочу переносить свадьбу, – вызывающе сложив руки на груди, принципиально упёрлась я.  – Если ты уедешь, то…

– Что?

– То мы расстанемся!

Шантаж – гадкое дело. К тому же, фальшивый шантаж. Я не собиралась с ним расставаться. Я хотела, чтобы он… чёрт… чтобы он пытался остановить меня. Но он не торопился участвовать в этом наитупейшем мероприятии.

– Ты такой ребёнок, Мили, – произнёс Эйден, и эта фраза обожгла изнутри противной обидой.

– Ребёнок?! Тогда почему бы тебе не найти кого повзрослее?! – Я заполошно пролетела мимо него в спальню и начала остервенело сдирать одежду с плечиков.

Он вошёл следом за мной.

– Куда ты собралась?

– В детский сад! Туда же ходят дети, если я не ошибаюсь.

Эйден схватил меня за руку. Не больно. Но достаточно для того, чтобы ощутить дискомфорт.

– Прекрати. Ты ведёшь себя глупо.

– Глупый ребёнок, что поделать! – Я вывернулась из его хватки и, скинув халат, принялась яростно натягивать джинсы.

– Ты переворачиваешь все мои слова.

– Разве? – просунув голову в вырез чёрного топа, я бросила в его сторону насмешливо-злобный взгляд.

– Не нужно никуда идти. Ты успокоишься, и мы всё обсудим.

– Мы всё уже обсудили! – трагично кинула я и достала из шкафа туфли на убийственных каблуках. – Я – капризный ребёнок. Ты – успешный, умный, знающий чего хочешь от жизни, безумно верный, разъезжающий по миру и зарабатывающий бабки мужчина. Тебе нужна понимающая девушка и не знаю, – я выдохлась и, завязав пояс тренча, подняла взгляд. – Может, это просто не я?

Интонация была вопросительная и какая-то жалобная. Жалкая. Я так и просила глазами: «Не отпускай меня. Останови! Опровергни каждое идиотское слово!».

Но, видимо, предел был и у него. Потому что, не сказав мне ни единого слова, он развернулся и вышел из комнаты.

Ещё целую минуту я как идиотка топталась на месте и буравила взглядом дверь, ожидая, что вот-вот Эйден вернётся, обнимет меня и попросит остаться. Но время шло, а комнатный проём оставался пустым.

Всё, что касалось Райса, вызывало внутри целую бурю эмоций, и именно в данной ситуации я не смогла дать заднюю. Раздражённо схватила первую попавшуюся сумку и прошла через гостиную в сторону входной двери, отмечая спокойно восседающего на диване Эйдена. Он читал что-то в телефоне, а затем принялся набирать ответ. Меня кольнуло его безразличие.

Мне пришлось ещё десять минут проторчать в холле первого этажа, ожидая такси, потому что демонстративно закрытая с хлопком дверь отрезала все пути к возвращению. По крайней мере, на ближайшие пару часов.

Я поехала в бар, в котором сегодня коллега по работе отмечала свой день рождения. Изначально я не думала на него идти, так как у Эйдена в кои-то веки выдались выходные, и я хотела провести вечер с ним. Но нелепая ссора расстреляла весь план, и теперь вместо романтического ужина я ехала в пропахшем дешёвыми сигаретами такси, сверля взглядом молчащий телефон.

Злость схлынула, на её месте поселилась новая эмоция – сожаление. Я понимала, что перегнула палку. Я не должна была обвинять его в изменах и шантажировать расставанием. Но меня задело, что, прежде чем согласиться на эту поездку, он даже мысли не допустил обсудить это со мной. Он принял решение один и считал, что поступает абсолютно верно.

В баре девочки встретили меня с большим удивлением. Все, кроме Стеф. Ей, конечно, я излила душу ещё по дороге. Вероятно, моё лицо выглядело максимально несчастно раз именинница, не успев толком принять поздравления, с искренней озабоченностью принялась выспрашивать подробности моего появления. Я бездарно отшутилась и, подняв бокал с шампанским, проговорила длинный тост, придуманный буквально на ходу. Дальше пошли поздравления от других гостей. Я слушала их вполуха и уже спустя двадцать минут сильно раскаялась в своём необдуманном порыве.

Все пили, веселились. А мне было совсем невесело. Хотелось домой, к нему. Разрешить конфликт, заняться примирительным сексом, а затем заказать пиццу и посмотреть душераздирающий фильм. Из-за несчастливой концовки пореветь у него на груди и снова заняться сексом. Не выпускать его из кровати до самой поездки в эту грёбаную Австралию. Я знала, что уступлю ему. Уже уступила.

Мысленно провернув извинительную речь перед именинницей за свой преждевременный уход, я взяла телефон в руки, чтобы вызвать такси, и чуть не завопила от радости, увидев на дисплее пришедшее минуту назад сообщение.

Эйден: «Хочешь домой?»

Я: «Очень».

Эйден: «Напиши адрес. Я заберу тебя».

Я скинула ему геолокацию, припудрила нос в уборной и уже через двадцать пять минут сидела в машине и смотрела на мужской профиль, подсвеченный мелькающими ночными огнями Чикаго. Влажная чёлка спадала ему на лоб, и я сделала глубокий вдох, ощущая знакомый аромат шампуня. Хотелось зарыться в его макушку носом и не отлипать до самого рассвета.

Он остановил автомобиль у светофора с горящим красным, и я, не удержавшись, ласково накрыла ладонью его пальцы, обхватывающие руль.

– Эйден…

Поворот головы и мгновенное переплетение взглядов. В тёмном салоне было сложно разглядеть оттенок. Но я знала, что кроется под веером пушистых ресниц. Ненормальный зелёный. Сумасшедший цвет.

Тогда я не знала, что смотрю в эти глаза в последний раз… 

– Я не должна была…

Он сжал мою руку в ответ.

– Всё хорошо, Мили. Поговорим дома.

Вспыхнул сигнал, разрешающий движение…

Машина тронулась с места…

Несколько секунд безмолвной тишины…

Тишины, в которой можно было сказать так много всего…

А затем… Ослепляющий свет фар… визг тормозов… мощнейший удар слева… и безудержное падение в кромешную, поглощающую без остатка черноту…

Настоящее время.

– Теперь вы понимаете, доктор? – мой голос дрожал, по лицу текли слёзы.

Я утирала их ладонями и испепеляла враждебным взглядом мистера Кауфмана, словно он самолично запихнул нас в ту проклятую машину, а потом под дулом пистолета заставил пересказать все подробности самого худшего момента жизни.

Хотя нет. Он не стал худшим. Худшими стали все остальные.

– Понимаете?!

– Что я должен понять? Уточни, пожалуйста, – одобрительно попросил он. Тембр его голоса никак поменялся. В его интонации не появились новые ноты, которых я так страшилась.

– Я не успела сказать, – прошептала я. – Не успела ничего ему сказать. Я наговорила столько гадостей и не успела… не успела попросить прощения. Он… – С губ сорвался сиплых вздох. – Я обвинила его в стольких вещах, а ведь я так совсем не думала… Я уехала… И он поехал за мной… Нас не должно было быть на той дороге… Если бы я осталась дома… Если бы я не вела себя как ребёнок и спокойно поговорила с ним… Он остался бы жив! – взахлёб ревела я. – Он остался бы жив! Понимаете?! Он был бы жив! Я… я убила его. Человека, который значил для меня всё! Я убила его собственными руками! Вы понимаете?! Собственными руками! – Я вытянула их вперёд, ближе к доктору, чтобы он мог лучше рассмотреть моё орудие убийства.

Несколько секунд он молча смотрел на мои дрожащие кисти, а потом поднялся, налил в стакан воды и так же молча поставил его перед мной.

Всё тело пронизывал неконтролируемый тремор, пока я пыталась без потерь донести кружку до своих искусанных зубами губ. Но безуспешно. Расплескала половину содержимого, прежде чем в рот хлынула остужающая горло влага.

– Больше всего в жизни я хочу увидеть его, – глядя на растекающееся по штанине мокрое пятно, вибрирующе выдавила я. – Непридуманного. Настоящего. Живого. Тёплого… И попросить прощения.

– Ты просила прощения у придуманного Эйдена?

Доктор Кауфман вёл себя так, будто не происходило ничего необычного. Будто всё в порядке. Будто я не нахожусь на грани истерики. А слёзы – просто выдумка моего больного воображения.

– Тысячи раз.

– Он тебя прощал?

– Всегда.

– Как думаешь, настоящий Эйден простил бы тебя?

Я задумчиво склонила голову набок, рассматривая мужские пальцы, расслабленно лежащие на мягких подлокотниках кресла. Мне потребовалось несколько секунд на подбор верного заключения.

– Он даже не обиделся бы… – пробормотала я. – Он не умел обижаться.

Поразительное качество для очень обидчивой меня.

– Тогда зачем ты его просишь?

– Потому что… Всё из-за меня…

– Ты винишь себя в аварии. Но ты не можешь нести ответственность за поступки других людей. В ту ночь Эйден мог не ехать за тобой. Или выбрать другую дорогу. Или вызвать такси. Водитель второй машины мог предпочесть движение по иному маршруту. Несколько вариантов развития событий, – подытожил врач. – Вы поругались. Все ругаются. Это никаким образом не подрывает твоих чувств к нему.

– Я это понимаю, но я… – Заминка, в которой безумно хочется поверить в каждое его слово. Вдолбить себе в голову. Вырезать, если нужно. Отпечатать на коже. Но это невыносимо сложно. –  Не было других исходов. Был только этот.

– Тебе нужно простить себя, Эмили, – неожиданно произнёс доктор Кауфман, и я подняла взгляд к его лицу. – Попросить прощения у самой себя.

– У себя? За что?..

– Ты не сделала ничего плохого. Чувство вины при потере близкого – это нормальная реакция человека, – спокойно разъяснял Леон. – Она появляется от беспомощности. От невозможности повернуть время вспять. Что-то изменить, досказать, доделать или переделать. И мало кому удаётся сразу понять, что эта вина иррациональна. Она абсурдна. А знаешь почему?

Я, не мигая, смотрела на него в ответ.

– Потому что нет такого момента времени, в который человек с полной уверенностью сможет почувствовать, что выжал свой максимум. В его «успел всё» всегда будет присутствовать одно маленькое «а если бы…». Смерть нам неподвластна, неизвестна. Смерть вызывает страх, и именно поэтому человек никогда не будет к ней готов.

– Когда он… – Я до сих пор отказывалась произносить это слово. – Когда его не стало, я не хотела жить, – я настойчиво попыталась опровергнуть убеждения врача. – Не хотела. Я была готова умереть.

– Тогда почему ты сидишь сейчас передо мной?

Я медленно поставила пустой стакан на столик.

– Потому что сошла с ума…  – смущённо предположила я. – Не успела.

– Ты не сходила с ума, Эмили, – уверенно продублировал свои заключения доктор Кауфман. – По крайней мере, не в той плоскости, в которой ты думаешь.

– Что вы имеете ввиду?

– Расскажи, как появился Эйден.

Как появился Эйден…

Я молчала. Не хотела проходить эту полосу по новой. Боялась. Хотя боятся было нечего. Боль стала родной. Я срослась с ней. Проехалась по каждой грани. Распробовала сотни оттенков её вкуса. И каждый из них отдавал тоскливой горечью. Опустошал.

И всё же…

– Хорошо, – кивнула я и откинулась на спинку кресла.

Закрыла глаза. Отмотала воспоминания и нашла нужный момент.

Чудовищный. Мучительный.

Когда мне без анестезии вырезали все органы тупым ножом.

Полтора года назад. 

Боль. Боль, охватившая всё тело. Пульсирующая в каждой клетке. Она растекалась, опоясывала. Плавила. Плавила моё тело. Самый сильный очаг можно было определить, не открывая глаз. Голова. В неё словно залили вулканическую магму, и она медленно, с особой изощрённостью и жестокостью изничтожала каждый нейрон.

Я хотела прикоснуться ко лбу, вытереть мокрое. И не смогла. Рука не слушалась. Я попыталась разлепить глаза, и их мгновенно пронзило сильной резью. Я дёрнулась и тут же замерла, испугавшись громко запищавшего монитора.

Череп разрывало на части, а горло драло колючей сухостью, словно его под завязку забили опилками. Я накопила немного слюны и сглотнула. Не помогло. Ещё раз. Бесполезно. Тяжёлое тревожное дыхание вырвалось сквозь слипшиеся губы.

– Эмили, ты слышишь меня? – откуда-то сверху раздался знакомый, пронизанный откровенной паникой голос. – Кивни, пожалуйста, если слышишь.

И я кивнула. Потому что слышала.

– Зови Фрэнка. – Снова голос сестры. – Скорее.

Я повторно попыталась разомкнуть веки. Превозмогая ломоту, я очень сильно старалась увидеть хоть что-то, и это несгибаемое упорство помогло мне одержать первую маленькую победу в неравной схватке. Сначала передо мной растянулась тонкая светлая полоса, а затем появились размытые очертания комнаты.

– Вот. – В мои губы ткнули чем-то тонким и колючим.  – Сделай пять коротких глотков.

Я попыталась увернуться, но не смогла. Голова весила миллионы фунтов.

– Это просто вода, Эмили. Не волнуйся.

Вода. Какое волшебное слово. Глупо опасаясь, что её могут у меня отобрать, я принялась жадно всасывать жидкость. Не считая. Я не могла считать. Несколько секунд я слышала лишь гулкий звук собственных сглатываний, а затем трубочку довольно резко выдернули у меня изо рта. Возможно, я превысила дозу. Хотелось попросить ещё, но язык будто онемел, и я вяло двигала им из стороны в сторону, пытаясь выжать из себя хоть одну букву.

Медленно сморгнув туманную пелену, я забегала более осознанным взглядом по комнате: белая мебель, игла в руке, стойка с капельницей и подушка между ног. Я попыталась сдвинуть отяжелевшее тело на пару дюймов, и мгновенная, словно нетерпеливо ожидающая своего выхода боль взорвалась, охватила нижнюю часть туловища. Непроизвольно застонав, я с силой впилась зубами во внутреннюю сторону щеки, и противная соль заполнила рот. Меня затошнило.

Ноги… Что-то произошло с ногами.

– Эми, не двигайся, пожалуйста! – тревожно воскликнула сестра, и я попыталась сфокусировать свой взгляд на ней.

Почему в голосе столько отчаяния?

– Ноги, – прошелестела я. – Ноги не…

Дверь в палату открылась, впуская в помещение высокого мужчину в белом халате и очках. Он стремительно подошёл к кровати, склонился и пристально осмотрел что-то в районе моих бёдер. А закончив, переместился к лицу.

– Привет, Эмили, – бодро улыбнулся он. – Помнишь меня?

Я облизала языком потрескавшиеся губы и в знак положительного ответа слегка качнула неподъёмной головой.

– Как меня зовут?

– Фрэнк. – Мой голос был похож на хрипящий свист. – Фрэнк Купер.

Я его помнила. Хирург и коллега Кэти. Значит, я находилась в больнице, в которой работает сестра.

– Умница. А теперь медленно назови мне своё полное имя и год рождения.

– Эмили… Джози… Майерс. Одна тысяча девятьсот девяносто девятый…

– Молодец. Тошнит? – аккуратно осмотрев голову, он ощупал пальцами мою шею и спустился к рёбрам.

– Да…

– Голова кружится?

– Немного…

– Давление понижено, – сказал он Кэт, смотря на монитор. – В остальном показатели в пределах нормы.

– Болит голова… – пробормотала я, бросая короткий взгляд на сестру. Кэтрин была до ужаса бледной. – Голова и… Что случилось?

– Голова и левая нога? – уточнил Фрэнк, игнорируя мой вопрос.

– Да… Что произошло?

– Я дам тебе обезболивающее. Станет легче. Теперь тебе нужно отдохнуть.

Я тяжело сглотнула, пытаясь восстановить хронологию событий… Квартира… Спор… Командировка… Да, в Австралию… Просьба перенести свадьбу… Обида… Бар… Машина… Сцепленные пальцы… Глаза… И… Я резко дёрнулась, и монитор тут же отозвался визгливым пиканьем.

– Где Эйден?

Доктор успокаивающе положил руку мне на плечо.

– Прошу, не двигайся. У тебя…

– Где Эйден? С ним всё в порядке?!

– Эмили, нельзя шевелиться, у тебя серьёзные травмы, – уже строже проговорил Фрэнк, видя, что я отказываюсь внимать его словам.

Мне было плевать на травмы. Вся боль выветрилась из головного отсека. Отошла на задний план. Я хотела знать лишь одно.

– Что с ним? – Я метнулась обеспокоенным взглядом к сестре. – Он ранен? Насколько серьёзно?!

В ответ – убийственное ничего. На кончике языка зародился привкус страха.

Я попыталась сесть. Бедро, рёбра и позвоночник захлестнуло второй волной острой боли. Не выдержав натиска, я упрямо проглотила лезущие наружу стоны и обессиленно откинулась на подушку, уступая давлению рук Фрэнка.

– Готовь пропофол, – резко бросил он Кэти.

Я встрепенулась. Жгут тревоги и сомнений затянулся туже.

– Что? Зачем?! Скажите, что с Эйденом!

Сестра нервно вскрыла ампулу и принялась набирать лекарство в шприц. Но её настолько сильно трясло, что она не справилась с порученным ей заданием и выронила сосуд из рук. Стекляшка разбилась, и мутная жидкость растеклась по полу.

Фрэнк, недовольно поджав губы, наградил её хмурым взглядом.

– Почему ты молчишь? – повысила я голос. – Кэти! Где он?!

Сестра замерла. Подняла на меня покрасневшее лицо.

Почему она плачет?

– Возьми себя в руки, – обращаясь к Кэтрин, холодно высек доктор, продолжая удерживать меня за плечи.

Паника поднялась к самому горлу. Запульсировала.

– Скажите, что происходит! – отчаянно просила я.

– Тебе нужно немного поспать. Потом я тебе всё расскажу. – Очередной дежурный и совершенно не успокаивающий ответ Купера вызвал злость.

– Нет, – я замотала головой и попыталась отцепить его руки. – Отведите меня к Эйдену или приведите его ко мне. Мне нужно увидеть его прямо сейчас!

Фрэнк отвернулся и показал какой-то знак сестре, после чего они быстро поменялись местами. Теперь руки Кэти осторожно сжимали мои плечи.

– Эми, послушай. Всё будет хорошо.

– Нет. – Я вцепилась пальцами в её ладони. – Скажи, что происходит! Кэти, я умоляю!

– Кэтрин! – раздался предупреждающий голос Купера. Он вскрыл новую ампулу и набирал лекарство, параллельно бросая напряжённые взгляды на спину сестры.

– Пожалуйста, – прошептала я, вглядываясь в отчаяние, глубоким отпечатком прилипшее к её лицу. – Скажи мне… Я тебя умоляю…

– Он погиб, Эми…

Я смотрела на неё в ответ и не моргала. Не дышала. И не понимала, почему она говорит эту ерунду.

– Это невозможно.

– Прости, милая. – Она прислонилась своим лбом к моему. – Я тебе помогу. Всё будет хорошо.

– Мне не нужна помощь. Это невозможно.

– Милая, – Кэти заглянула мне в лицо, – я…

– Это невозможно! – нечеловечески заорала я, яростно отталкивая её от себя. – Невозможно! – Со всей дури рванула руку, катетер вылетел из вены. Попыталась встать, но не смогла даже сесть. Тело… Оно не слушалось, не принадлежало мне. Я упала бы, если сестра не успела бы вовремя подхватить меня.

– Невозможно! – Из глаз брызнули слёзы. – Зачем ты меня обманываешь? Зачем, твою мать, ты меня обманываешь?! Как ты можешь такое говорить?! Как ты можешь?! – Я беспощадно лупила её ладонью по спине, пока она крепко прижимала меня к своей груди.

– Зафиксируй руку! – прогремел чёткий приказ Фрэнка. – Быстрее!

– Нет! Не надо! Пошли к чёрту! – орала я, пытаясь отбиться от сестры. – Я не хочу спать! Я хочу увидеть Эйдена! Отведите меня к Эйдену! Отведите…

Мимолётная боль в сгибе локтя, и сознание начало туманиться, путаться, выбрасывать из реальности. Я пыталась остаться. Очень пыталась. Старалась изо всех сил. Но оно ускользало, не за что было ухватиться…

– Я хочу увидеть Эйдена… Я хочу…

Настоящее время.

Наступила тяжёлая, томительная пауза, в которой нужно сделать несколько глотков кислорода. Я отчаянно сжимала веки, скребла ногтями велюровую обивку кресла и не хотела продолжать.

– Я соболезную твоей утрате, – разбил тишину вполне искренний голос доктора Кауфмана.

Молчание.

– Эмили, я ни к чему тебя не принуждаю. Мы можем перенести наш разговор…

– Нет! – резко распахнув глаза, опротестовала я. – Не надо. Я расскажу сейчас.

Доктор никак не отреагировал на мою резкость.

– Хорошо.

– Он появился сам.

– Сам?

– Да. Он появился сам. Но… – Я перевела взгляд на окно.

Снова пасмурно. Самое пасмурное лето в Чикаго.

– Наверное, я его позвала.

Полтора года назад.

Время – форма, обладающая уникальным, но очень жестоким свойством: останавливаться, когда нужно ускориться, и ускоряться, когда нужно замедлиться. Растянуть плохие моменты. И поставить на быструю перемотку счастье.

Но это не просто плохой момент. Это трагедия, породившая самую большую паузу жизни. Моей жизни.

Мир, в один миг потерявший краски.

Он слетел с орбиты. Самоуничтожился. Выгорел дотла.

На планете миллиарды людей, а я убила бы их всех ради того, чтобы ещё хоть раз заглянуть в родные глаза. Окунуться в их зелень. Раствориться в ней… И умереть…

Потолок. Белый идеальный квадрат. Я смотрела на него так долго и так часто, что знала каждую невидимую точку, трещинку.

– Милая, тебе нужно сесть и сделать пару упражнений, – ворвался в мои мысли голос сестры. Она повторяла это уже не первый раз, а реакцию получала всегда одну. Безмолвие. Угнетающее безмолвие.

– Эми, я прошу тебя. Нужно двигаться. Иначе… иначе восстановление будет гораздо дольше и тяжелее.

Безмолвие и потолок.

– Одного массажа недостаточно.

Потолок и безмолвие.

– Уже прошло три недели.

Три недели? Мне казалось, триста лет. Наверняка, именно так выглядел ад.

– Что мне сделать?

Уйти.

– Скажи, что мне сделать, чтобы помочь? Я просто не знаю… – В голосе снова были слёзы.

Мир сгорел у меня, а плакала она. Наверное, она должна была плакать, потому что я сгорела вместе с ним. Исчезла внутренне. Но осталась внешне. Такая странная метаморфоза – жить мёртвым. Два противоположных по значению слова. Стоящие рядом. Противоречащие друг другу.

– Господи, Эми, скажи хоть что-нибудь, я умоляю тебя! Ты ни с кем не разговариваешь. Мне придётся… – она запнулась. – Мне придётся принять меры.

«Принять меры». Какие?

– Твои ноги… Понимаешь, ты можешь остаться хромой, если не будешь выполнять упражнения.

Я повернула к ней голову. Кэти стала хуже выглядеть. Похудела. Посерела. Постарела. Из-за меня. Всё случилось из-за меня.

А если бы она узнала, что я мысленно вскрыла себе вены…

Двадцать пять раз.

Что она сделала бы? Вряд ли дала бы нож в руку.

В палате не находилось ничего, чем можно было осуществить задуманное. Из ванной комнаты убрали зеркало. А ведь я не могла даже дойти до него, чтобы разбить и реализовать мысленный план. Поэтому их действие было бессмысленным. Всё было бессмысленным.

– Мне плевать на ноги, – я впервые заговорила с Кэти с того рокового дня. Сестра затаила дыхание, ожидая продолжения, которое ей совсем не понравится. – Я не хочу жить без него. Если ты прямо сейчас введёшь мне большую дозу адреналина… – Я сжала в кулак край одеяла. – Я скажу тебе спасибо.

Кэтрин застыла. Серые глаза распахнулись до невероятных размеров. Черты красивого лица исказила мука.

«Чему ты удивляешься? Удивляться должна я. Тому, что ты можешь представить меня… без него».

– Не говори так, – прошептала она, из последних сил сдерживая слёзы. – Ты справишься. Ты обязательно справишься.

Очередная бессмыслица.

– Тебе нужно отдохнуть.

Одно и то же. Отдохнуть. Догадывались ли они, что отдых – это невероятно утомительный процесс? Скорее всего, нет. Потому что они не отдыхали. Они не могли отдыхать, потому что неустанно повторяли, что отдыхать нужно мне.

– Может, хочешь посмотреть фильм? – неуверенно предложила сестра. – Я принесу планшет.

Нет. Потолок гораздо интереснее.

– Хорошо, – не дождавшись от меня ответа, она поднялась. – Поспи. Я вернусь через час.

«Не возвращайся».

Оставшись в привычном одиночестве, я закрыла глаза, чувствуя собирающуюся в уголках глаз влагу.

Я не могла подойти к окну, увидеть погоду, других людей. Чтобы встать, в первую очередь нужно желание, и Фрэнк изо дня в день повторял мне это как мантру. А я не могла думать ни о чём, кроме Эйдена. Я до сих пор не верила, что его нет. Мне казалось, что с минуты на минуту откроются двери, он влетит в палату и объявит, что все эти события – страшный сон. Что я была в коме и, очнувшись, стала медицинским чудом. А он всё это время ждал меня, сходил с ума, боялся… Вариантов было немного. Но в каждом из них он был жив.

Это жестоко. Жестоко лишить жизни такого человека, как он. Потрясающего. Невероятного.

Я умерла бы вместо него. Я вышла бы на перекрёсток, вызвала бы демона и продала бы душу в обмен на его жизнь. Но в нашей действительности демоны не существовали. После его ухода в нашей действительности не осталось ничего, ради чего я смогла бы вновь почувствовать хоть что-то, кроме невыносимой боли и удушающей пустоты.

– Она говорит, что я справлюсь, – стискивая пальцами одеяло, прошептала я. – А я не хочу справляться. Хочу уйти следом за тобой. Ты хотел бы этого? Конечно, нет. Ты сказал бы жить. Но я не могу жить ради тебя, Эйден.

Я не могу жить ради тебя без тебя. 

– Это не жизнь. Я ощущаю пропасть… Холодную, бездонную. Мне всё время плохо. Меня словно одолела неизлечимая болезнь, которая не убивает, а только мучает. Пытает… Ты снишься мне во снах, и я не хочу просыпаться, потому что там я могу видеть, слышать… трогать… Я не хочу возвращаться в этот мир. В эту реальность. Она исказилась с твоим уходом, померкла. Я умерла вместе с тобой.

Я закрыла глаза. Так легче думать. Так легче представить.

– Я никогда не услышу твой голос. Заразительный смех. Не коснусь твоей кожи. Не почувствую твой запах. Твой аромат. Ты пахнешь мятной грозой.

Ты пах мятной грозой. Прошедшее время…

– Я начинаю забывать этот вкус. Не могу воспроизвести. Эти успокоительные таблетки… Может, они превысят дозу и… А если умерла бы я? Что бы ты делал? Ты жил бы дальше. Верно? Верно. Ты начал бы делать упражнения, ходить, ты стал бы великим архитектором. Мировым. Ведь ты так талантлив… Ты сейчас улыбнулся бы и сказал: «Не говори ерунды, Мили. А про мирового архитектора можно поподробнее?».

Под веками невыносимо жгла солёная вода. С каждой секундой её становилось всё больше и больше.

– Ты всегда был сильнее меня. Ты не нуждался во мне, как я в тебе. Ты любил меня. Сильно. Но ты любил и другие вещи. А мне кажется, что я всю жизнь любила только тебя. Почему? Почему так случилось? Я так… я безумно виновата перед тобой… Как мне жить с этим чувством? Ответь мне. Потому что я не могу… не смогу. Если бы… хоть раз… хоть в последний раз услышать тебя. Я сделала бы невозможное. Ведь невозможно – всего лишь слово. Заплатила бы любую цену за одну минуту с тобой… за один твой взгляд. Ты не представляешь, как я этого желаю… Невыносимо желаю…

«Ты не виновата».

Его голос. Такой знакомый, родной. Идентичный.

Потрясающая копия.

«Ты ни в чём не виновата, Мили».

Настоящее время.

– Первое появление спустя три недели, – задумчиво рассматривая меня, проговорил доктор Кауфман. – Сначала ты задавала вопросы и отвечала на них от его имени. Затем ты стала воспроизводить его голос в голове, чтобы ответы звучали более реалистично.

– Наверное… – скомкано подтвердила я его теорию.

– Сколько длились ваши мысленные диалоги, прежде чем Эйден обрёл физическую оболочку?

– Двадцать дней.

– Знаешь точное количество?

– Двадцать восемь тысяч восемьсот сорок три.

Доктор недоуменно приподнял бровь.

– Знаю точное количество минут.

Полтора года назад.

– Кэти настаивает на психотерапевте, – лёжа с закрытыми глазами, я пожаловалась Эйдену и, протянув руку к бедру, погладила кончиками пальцев пластик ортеза. После операции мне не стали накладывать гипс, ограничились более простым способом фиксации. – Хочет, чтобы он промыл мне мозги.

«Возможно, стоит прислушаться к ней?».

– Нет. Не стоит.

«Потому что он скажет, что я умер?»

Я вздрогнула.

– Не произноси это вслух!

«Хорошо».

Какое быстрое согласие.

– Ты стал слишком послушным.

«Тебе это не нравится?».

– Не знаю.

«Тогда пора исправляться. Почему ты не делаешь упражнения?».

Я надулась.

– Что значит «не делаю»? А по-твоему, что я делала вчера?

«Этого недостаточно. Тебе пора вставать с костылями, а ты сесть нормально не можешь».

– Ты что, врач?

«Твоя сестра – врач».

– Кэти только и делает, что ревёт. Не представляю, как она лечит других пациентов. Она слишком ранимая.

«Ты не просто какой-то пациент. Ты – её сестра. К другим она не испытывает таких чувств».

– Ты прав. Но я не хочу видеть жалость.

«Так не смотри».

– Не наглей.

«Садись, – распорядился он. – Попробуем встать с костылями».

Я цокнула.

– И каким образом я должна дойти до них?

«Ты можешь допрыгать на одной ноге. До меня».

– Допрыгать? Ты что… – Я заткнулась и ещё сильнее зажмурилась.

Голос прозвучал не так. Не так, как обычно. Не так далеко. Так… словно…

«Посмотри на меня».

Чуть не проткнув насквозь ногтями пластик ортеза, я агрессивно замотала головой.

«Давай же. Всё будет хорошо». – Вкрадчивый голос, проникновенный. Заползающий внутрь и оплетающий застывшее, но все ещё поразительно трепещущее из-за чего-то сердце.

«Я обещаю».

Отказываясь верить, я недоверчиво приподняла веки. Слёзы тут же заполонили уголки глаз, вылились через край и сорвались вниз грузными каплями.

Невозможно… Нереально…

Но безумно желанно…

В углу комнаты, лениво подперев плечом дверцу шкафа, стоял Эйден. Он держал в руках костыли и беззаботно улыбался своей сшибающей с ног улыбкой.

– Время учиться ходить, Мили.

Настоящее время.

В кабинете сгустилась тишина. Неспокойная. Напряжённая. Но напряжённая только для меня. Она нависла свинцовым облаком и давила на плечи, пока мой единственный слушатель, так и не поменяв расслабленной позы, молчаливо осмысливал услышанное.

– Видите, доктор, – не выдержала я. – Галлюцинации. Делюзиональное расстройство. Ложные воспоминания.

Один уголок мужских губ почти незаметно дёрнулся вверх.

– Из тебя мог бы получиться неплохой психиатр, Эмили.

– Это вряд ли. Сумасшедшие не могут лечить сумасшедших.

– Сумасшедшие никогда не признают своё сумасшествие. Они наоборот считают себя самыми здоровыми.

– Что вы хотите этим сказать? – Я нервничала и не знала, куда деть свои руки. Потому ухватилась за край футболки и принялась складывать ткань в гармошку. Расправлять и снова складывать.

– Знаешь. – Доктор закинул ногу на ногу. – Если копаться во всей этой врачебной терминологии, то каждому на этой планете стоит поставить диагноз. Не бывает полностью здоровых людей. Не бывает людей, не переживших стресс, обиды детства, трагедии. Потеря близкого человека – это трагедия. Но выжить после неё ты выбрала очень нестандартным способом. Я видел МРТ твоего мозга, и на данный момент у тебя нет шизофрении. Но могу с полной уверенностью сказать, что ещё несколько месяцев и я поставил бы свою подпись под этим диагнозом, – уверенно заявил Леон Кауфман и, немного помолчав, добавил: – Ты сводишь себя с ума сама, Эмили.

Я застыла. Впилась в него нетерпеливым взглядом, ожидая расшифровки.

– Человеческий мозг удивителен и до конца не изучен. Его возможности могут выходить за пределы нашего понимания. В психиатрии и психологии существует такое понятие, как тульпа. Воображаемый друг, – пояснил врач. – Человек создаёт его осознанно. Наделяет чертами, характером, внешностью. Разговаривает с ним. И что самое главное, – доктор сделал красноречивую паузу, – верит в него. Он в него верит. Может даже влюбиться. В данном случае ты уже была в него влюблена. Ты создала такого друга, Эмили. Ты создала Эйдена. Сама. Осознанно. Потому что не могла без него пережить его смерть. Ты встала на ноги, начала жить дальше, но никому не говорила о нём, потому что знала – не поймут. Ты контролировала своё воображение, и именно поэтому твои родные долгие месяцы не замечали никаких странностей. Но тульпа безобидна, только пока подвластна. Чем сильнее наша вера, тем обширнее становятся её границы. Она захватывает сознание, меняет его. В некоторых отдельных случаях может даже навредить. Не в случае с Эйденом, конечно, – доктор сделал необходимое уточнение. – Как бы странно это не звучало, воображаемый друг тоже тебя любил. Потому что настоящий Эйден тебя любил. Твоя реальность стала меняться, ты перестала реагировать на слова близких о его смерти. Перестала отделять истинное от ложного. Полагаю, что в какой-то момент ты устала визуализировать Эйдена рядом с собой, потому что этот процесс требует большой концентрации и сил. И вспомнила про проект, в котором он должен был участвовать. Ведь Эйден действительно выиграл тот конкурс и должен был улететь. Австралия. Очень далеко. Легко найти причины для его отсутствия. Твой мозг воспользовался этим предложением. Ты собственноручно отправила его туда. Вот только видеозвонки… – доктор Кауфман остановился и задумчиво свёл брови к переносице, словно пытался найти ответ самостоятельно. – Объяснишь этот момент?

Видео…  Захотелось прямо сейчас схватить телефон, который я не видела уже много дней, и просмотреть каждое. Безлико улыбнувшись, я опустила взгляд вниз. Пятно от воды почти высохло.

– За полгода до этих событий ему предложили работу в Италии. Он пробыл там три месяца. Мы созванивались по видеосвязи. И… я записывала его. Тот номер, – севшим голосом выдохнула я, ощущая дрожь в нижней части лица. Когда-нибудь я разучусь плакать. – Номер в отеле в Италии. Он жил в нём…

Кауфман кивнул, будто догадывался обо всех этих мелочах.

– Конечно, травма головы и посттравматический стресс усложнили твоё состояние. К твоей фантазии подключились некие галлюцинации: звонки, разговоры. Ты смотрела на него в записи и строила всё новые и новые диалоги, происходящие только в твоих мыслях.

Звучало поистине сумасшедше. Но он сказал, что я не сумасшедшая…

– Как бы банально это не звучало, но, чтобы пережить смерть, нам действительно нужно пройти несколько стадий. И ты застыла на стадии принятия, Эмили. Ты не захотела принять мир, в котором нет его, и придумала свой. Чтобы избавиться от придуманного мира, нужно уничтожить тульпу. И сделать это может только сам создатель. Когда я услышал твою историю, я предположил, что нам предстоят долгие месяцы работы по её разрушению. Но я ошибся. Она разрушена. Ты больше не видишь Эйдена. Верно?

– Не вижу, – обречённо прошептала я. – Я его не вижу.

– После чего это произошло?

– Один человек сказал, что он… что он… – Наверное, я никогда не смогу произнести это слово в одном контексте с любимым именем.

Но внимательному слушателю этого и не требовалось.

– Кто этот человек для тебя?

Я не знала ответа на этот вопрос…

– Никто. Просто знакомый.

 Доктор несколько секунд помолчал.

– Давай представим, что твоя придуманная реальность – это небольшой камешек. Ты кладёшь этот камешек в воздушный шар, надуваешь и отпускаешь. Он не может улететь в небо, так как камень тянет его к земле. Поэтому он немного взлетает, падает, взлетает и падает. Оболочка шара тонкая и может лопнуть в любой момент. Но это не происходит сразу. Он не лопается от шероховатости асфальта или других мелких препятствий. Он лопается, когда напарывается на что-то существенное. – Кауфман пронзительно посмотрел мне в глаза. – На что-то значимое, Эмили.

Значимое… 

Мне стало неловко, и я, не зная, куда спрятать смущённый взгляд, рандомно выбрала ничем не примечательную кружку с кофе. Напиток, скорее всего, уже остыл.

– Это сложно назвать значимым. Скорее, странным…

– Я тебя расстроил?

– Заставили задуматься.

– Думать – это очень даже хорошо, – мягкая улыбка сгладила волевые черты мужского лица.

В моём случае этот вывод звучал сомнительно.

– Кто такой Максвелл?

Как выстрел в огромном пустом здании. Хлёстко, резко, громко. Со сбивающим долгим эхом. Мне пришлось приложить титанические усилия, чтобы не сорваться с кресла и не выбежать из комнаты, прервав необходимый для выздоровления диалог.

– П-почему вы спрашиваете о нём?

– Потому что он находится сейчас внизу и настаивает на встрече с тобой.

Я шокировано уставилась на него в ответ. Уайт? Здесь?! Настаивает?!

– Я попросил его подождать, так как у нас сеанс, – беспечно продолжил рассказывать доктор. – Но потом я выяснил, что твоя сестра включила его в список людей, присутствие которых рядом с тобой крайне нежелательно.

Что? Какого чёрта?!

– Но в твоём личном списке запретов не упоминается этот человек. Поэтому я предположил, что будет справедливо спросить тебя. Ты хочешь с ним увидеться?

– Нет! – слишком поспешно выкрикнула я.

Леон Кауфман и бровью не повёл на этот чокнутый выпад.

В моём довольно коротком перечне лиц, которых я ни под каким предлогом не соглашалась видеть, были все: Дэниел, Кэти, Стефани, на всякий случай даже мои родители, вероятно, даже не подозревающие о моём местонахождении. Они не знали, что их дочь сошла с ума. Потому что всегда были заняты лишь собой.

Максвелла я не внесла. Ведь я и подумать не могла, что он может прийти. Но он пришёл. Он был здесь, и нас разделяло всего несколько этажей.

– Хорошо, – доктор невозмутимо принял мой ответ. – В таком случае предлагаю на сегодня закончить. Увидимся завтра в то же время. Хочешь, я попрошу отнести пирожные в твою комнату?

Что?! Я была уверена, что мужчина, который терпеливо слушал мою исповедь на протяжении всего последнего часа, думал сейчас вовсе не о дурацких пирожных.

Как и я…

– Доктор, Кауфман, – осторожно позвала я. – Леон…

– Да, Эмили?

Несколько секунд на смелость и храбро на выдохе:

– Я хочу встретиться с ним.

Глава 2.

Эмили.

Намеренно сдерживая шаг, я неторопливо двигалась по вымощенной камнем дорожке, обрезанной по бокам ровными линиями, переходящими в большие травянистые полотна. Двор для выгула психопатов был щедро засажен многолетними растениями, и в воздухе парило уже ставшее привычным за эти недели сочетание свежей хвои и сладкой магнолии. Несчастные могли безлимитно надышаться мнимой свободой, прежде чем снова уйдут в свой особенный мир. Мир иллюзий.

Люди вообще чересчур склонны к иллюзиям. 

К счастью, мне практически никто не встретился. Наступило послеобеденное время, и большинство пациентов отдыхало в своих комнатах, выполненных по всем параметрам безопасности. В этом пятиэтажном здании, окрашенном в закономерный белый цвет, распорядок был превыше всего. Поэтому разрешение доктора Кауфмана на встречу с чемпионом совершенно ясно продиктовывалось не особенным ко мне отношением, а желанием преуспеть в моём скорейшем выздоровлении. Наконец, уже сдвинуться с мёртвой точки.

На горизонте замаячила знакомая поляна. В тени раскидистого красного дуба стояло несколько деревянных скамей цветом под стать их величественному надзирателю. По понятным причинам все они пустовали. За исключением одной.

Стоило только моему взгляду осесть на знакомой мужской фигуре, как ноги моментально превратились в два бетонных столба. К каждой из конечностей словно привязали по увесистому мешку с мукой, и я вынужденно сбавила и без того медленный шаг, чтобы выбить себе время для поиска моральных сил.

Максвелл расслабленно сидел на лавке, широко расставив ноги. Одна рука лениво вытянулась вдоль спинки скамьи, другая придерживала что-то неопознанное на бедре. С этой дистанции я не могла понять, что именно.

Уайт был одет в простую белую футболку и шорты. Глаза закрывали непроницаемые солнечные очки. Но они не были мне нужны. Я чувствовала его взгляд даже на расстоянии нескольких десятков футов. И чем больше этих футов исчезало под моими ногами, тем жарче становилось вокруг. Воздух нагревался, становился плотнее. И в какое-то мгновение мне даже захотелось ткнуть в него пальцем, чтобы проверить невероятную гипотезу о возможных последствиях близости наших тел.

Мне понадобилось тридцать секунд, чтобы достичь объекта моих разъедающих мыслей и тихо присесть рядом, ощущая спиной эфемерное тепло его ладони. Я не торопилась поворачиваться и откидываться назад, трусливо опасаясь сделать надуманное реальным. Потому сидела так, будто проглотила железный прут: до противного ровно и недвижимо, смотря чётко перед собой.

– Тебе идёт, – прозвучал глубокий голос чемпиона без привычной насмешки.

Среди всего многообразия природных камней я выловила взглядом один. Тёмно-коричневый, окружённый мелкими зелёные травинками, по одной из которых ползла жёлтая божья коровка.

– Что идёт?

– Стрижка.

Точно. Я давно не смотрелась в зеркало и стала забывать про свой новый имидж. Не справившись с эмоциями, я в первые же дни своего «курортного» пребывания вырвала наращённые пряди. Таким, как я, ножницы были запрещены и поэтому с просьбой об услуге по укорачиванию длинного хвоста мне пришлось обратиться к медсестре. Конечно, она не являлась профессионалом в этой области и именно по этой весомой причине моя причёска даже отдалённо перестала напоминать роскошную шевелюру. Волосы не потеряли свою природную густоту, но потеряли красоту, свисая неровными концами вдоль линии челюсти.

– Спасибо. – Манеры превыше всего. За комплимент благодарят. Даже за такой непонятный и, скорее всего, фальшивый, как этот. – Зачем ты здесь?

– Мороженое принёс.

Я резко повернулась и уткнулась взглядом в стоящее на его ладони ведёрко с мороженым марки Ben & Jerry's. По пластиковым бортам стекали холодные капли. Сладкое таяло под июльским солнцем, пусть и скрытым сегодня унылыми облаками.

– Пришлось попросить подержать его в холодильнике, иначе к твоему приходу оно превратилось бы в молочный коктейль, – пояснил Уайт и достал из кармана пластиковую ложку, запечатанную в индивидуальную плёнку. – Хочешь?

Я перевела взгляд на его лицо. Спокойное, невозмутимое, как и вся его поза. Но только внешне. На скуле красовался синяк. На губе – кровоподтёк. Под нижней границей правого затемнённого стекла прослеживались контуры гематомы. И все эти следы не могли быть остатками событий месячной давности. Они были свежими.

– Сними очки.

Некоторое время он не шевелился, будто обдумывал мою просьбу, больше похожую на приказ. А затем послушно убрал руку из-за моей спины и, медленно стянув их, повесил дужкой на ворот футболки. Я тут же выцепила глазами костяшки с кровяными корками. Большими, грубыми, неровными. Но они были ерундой по сравнению с лицом, по которому расползлось огромное тёмно-фиолетовое пятно. Оно охватывало всю кожу вокруг правого глаза и в дуэте с опухшим веком смотрелось жутко.

– Что с лицом?

Максвелл постучал обратной стороной ложки по крышке ведёрка.

– В тюрьме меня встретили без салюта. Кое-какие ребята ставили на меня. Я не оправдал их надежд.

Вот оно что. Я обеспокоенно забегала глазами по всему его телу, пытаясь отыскать смертельные раны. И не найдя ничего критичного, облегчённо выдохнула, понимая, что будь всё печально, он не сидел бы сейчас здесь передо мной.

– Когда ты вышел?

– Два дня назад.

– Почему тебя отпустили? Фостер…

– Фостер в коме, – перебил Уайт. –  Судья долго ломался, но всё же выпустил под залог.

– Наверное, это очень большой залог, – задумчиво проговорила я, всматриваясь в тёмную радужку, напоминающую при дневном свете талый горький шоколад.

– Очень, – знакомая усмешка скривила губы. – Ты берёшь у меня интервью?

– Нет. Просто хочу знать, насколько ты в порядке.

– Я в порядке. А ты?

Молчаливая борьба взглядов.

«Расскажи, я выслушаю каждое слово».

«Я не уверена, что хочу поделиться с тобой».

«Хочешь».

«Нет… Ты прав. – Полное поражение. – Очень хочу».

Откинувшись на твёрдую спинку скамьи, я скрестила руки на животе, замечая на большом пальце с остатками красного лака неудобно вылезший заусениц.

– Доктор говорит, что у меня нет шизофрении… – начала я с самого главного, из стороны в сторону двигая ногтем мешающий кусочек кожи.

 А дальше слова принялись выпрыгивать изо рта сами собой, словно участвовали в соревнованиях и пытались опередить друг друга. Я говорила и говорила, иногда забывая потратиться на вдох. И после этого упущения неизменно со свистом выдыхала, ловя губами невидимый ингредиент для функционирования организма.

Я поведала ему всё, что сегодня узнала от Леона Кауфмана. Почему-то мне хотелось рассказать ему каждую деталь. Каждую мелочь. Я не упустила даже сравнение с воздушным шаром.

И он понял. Он всё понял.

А потом поняла я.

Эйден стал пропадать, когда появился Максвелл. И чем больше моего времени и внимания забирал чемпион, тем слабее становился мой воображаемый друг.

Я отчаянно хотела верить, что все ещё небезнадёжна. Отчаянно хотела убедить в своей вменяемости не только себя, но и его. И, разглядывая максимально сосредоточенное мужское лицо чемпиона, чувствовала невероятный прилив сил. Чувствовала, что поступаю верно. Он с запредельной внимательностью слушал мой рассказ и лишь изредка вставлял уточняющие вопросы.

– … я пока не знаю, как отнестись ко всей этой информации, но самого страшного диагноза нет.

– Я рад.

– Рад? – улыбнувшись краешком губ, я намеренно повторила вопрос. Как тогда у бассейна.

Максвелл уловил нужную волну и подыграл:

– Да, я рад, что у тебя нет шизофрении. Это отличная новость.

– Ты был рад, что я не шлюха, теперь ты рад, что не я шизофренична. Что дальше? Будешь радоваться, что я не убиваю по четвергам младенцев?

– Меня сложно напугать. Но шизофреничная шлюха звучит и впрямь опасно, – с нескрываемой иронией в голосе отметил Уайт, и я залипла на его лице, вглядываясь в короткие, разбегающиеся по отёчной синеве весёлые морщинки.

Повисли молчаливые секунды, за которые между нами словно натянули незримые нити. Тугие, беззвучно громкие. Их хотелось упрочнить и вместе с тем порвать. И я, не выдержав этой двойственности, первая увела взгляд.

Смотреть на безобидное насекомое – безопаснее.

– Ты когда-нибудь терял человека, которого безумно любил? – Вопрос вырвался непроизвольно. Я не планировала его задавать.

Щека стала теплеть от изучающего взгляда со стороны.

– Терял.

Жена Максвелл была жива. Значит, он любил кого-то другого? Кого? Может, маму? Почему-то не хотелось думать, что существовал ещё кто-то, способный вызвать в нём столь сильные эмоции.

– Она… она умерла?

Сильнее ковыряя ногтем заусенец, я ждала ответа. Очень ждала.

– Хуже.

Резко дёрнув головой, я впилась глазами в его серьёзное лицо.

– Что может быть хуже смерти?

– Измена.

Уайт настолько удивил меня этим ответом, что я, сама того не осознавая, выдернула к чертям этот бесящий кусок кожи. Образовалась кровоточащая ранка.

– В большинстве своём смерть – не зависящее от человека обстоятельство. Измена – его осознанный выбор.

Логика в словах определённо имелась, и я на автомате спроецировала ситуацию на себя. Что принесло бы мне больше боли: знать, что Эйден есть на этой земле, но он оставил меня из-за остывших чувств; или, что он ушёл от меня не потому, что разлюбил, а потому, что его жизнь прервалась? Я не могла прямо сейчас дать точный ответ на этот вопрос. В моей голове он всегда существовал живым и только моим. И вариант под названием «не мой» даже не рассматривался. Я не могла представить такой расклад и начала злиться от собственных метаний. Разве существовало что-то важнее его жизни?! Нет!

Но островок сомнений зародился, и это означало лишь одно…

Люди – безбожные эгоисты. 

– Максвелл, я…

Он обхватил мою кисть холодными от мороженого пальцами и поднёс ко рту. Чувственные губы нежно сомкнулись вокруг истерзанной подушечки, и неконтролируемая дрожь захлестнула тело, запустила процесс, который должен был притупиться из-за лечебных препаратов. Но нет…

Возбуждение… Вязкое, тягучее, скапливающееся внизу живота.

Горячий влажный язык нежно прошёлся вдоль ранки, и горький шоколад из-под густых бровей принял новый, просачивающийся сквозь поры и оседающий в костях оттенок.

– Я пережил. – С глухим чмоком он выпустил мой палец изо рта. – И ты переживёшь.

Вернув руку на живот, я смотрела на прекратившее кровоточить мизерное отверстие и находила странным отсутствие любых колебаний в его твёрдом голосе. В низком тембре слышалась совершенная убеждённость. Непоколебимая вера. В меня. И несмотря на то, что это безумно подкупало, мне хотелось остаться честной.

– Я не уверена в этом.

– Всезнайка Эм в чём-то не уверена? Я поражён. – Бровь чемпиона в беззлобной насмешке взлетела вверх и…

Чёрт… Запустился очередной адский круг болезненных воспоминаний, от которых невыносимо избавиться. Глаза моментально заволокло мутной пеленой.

– В чём дело?

Мужские очертания размылись. Голос изменился. Стал ниже, грубее. Тревожнее.

– Эйден не умел поднимать одну бровь и постоянно пытался научиться…

Повисла тишина. Казалось, даже природа прислушалась к такому оглушительно-чистосердечному признанию. Во всем были виноваты успокоительные. Они действовали, как сыворотка правды, и из меня вываливалось всё, о чём бы я не подумала. Словно все эти долгие месяцы мысли копились, группировались в огненный шар, который, достигнув максимального размера, эффектно взорвался, разлетелся на осколки. И теперь эти маленькие смертельные детали блуждали внутри меня и при первой же возможности с отчаянием рвались наружу.

Моргнула, пытаясь сбросить ненавистные слёзы. Ещё раз. Сконцентрировалась на побитом, но не потерявшем своей присущей жёсткости лице.

По мимике Уайта сложно было что-то сказать. Я вообще не могла предположить, как он отреагирует на это сравнение. Я не должна была их сравнивать. Но сравнивала.

– Научился?

Меня тряхнуло. Он действительно уточнял?

– Нет, – отрицательно мотнула головой и тихо добавила: – Так и не смог.

– Неудачник.

Я поражённо захлопала мокрыми ресницами, даже не зная, злиться мне или смеяться. Это прозвучало так просто, так безобидно, будто он говорил о давнем приятеле, в общении с которым подобное обращение считалось нормой.

На моей памяти никто и никогда не называл Эйдена неудачником. Это слово априори не могло стоять рядом с ним. Потому, прилично пометавшись между двумя вариантами эмоций, я рассмеялась. Сначала тихо, а потом всё громче и громче. Звук нарастал и в итоге перерос то ли в рыдание, то ли в хохот. Истеричный хохот. Ненормальный. Я смеялась и рыдала одновременно, не отрываясь от чёрных глаз, невозмутимо наблюдающих за каждой щедро выброшенной слезой.

Максвелл не делал ничего. Не успокаивал, не уговаривал. Просто смотрел. Просто ждал. И в этом был весь он. Его внешнее бездействие поразительно работало на мне самым действенным образом.

И как бы я не старалась, стыд не находился. Даже не прощупывался. Я ревела фонтаном, смотря в самый эпицентр темноты, и не пыталась заглушить себя, остановить. Я хотела выпустить всё. И только почувствовав знакомую, раздражающую белки сухость, вытерла лицо руками и, шмыгнув носом, раскаялась:

– Прости. Доктор говорит подобные перепады в моём состоянии – норма.

– Хочешь поговорить об Эйдене?

Существовал ли на этой планете человек, способный удивить меня больше, чем Максвелл Уайт? Он только что предложил мне поговорить об Эйдене! И я не знала, как на это стоит реагировать.

– Я… я не знаю… я удивлена, что хочешь ты.

Чемпион поставил ведёрко мороженого между нами и, снова закинув руку за мою спину, склонил голову набок.

– Мне интересна ты. А значит, и человек, ради которого ты готова была сойти с ума.

Готова. Не сошла, а готова. Несвершившееся действие.

Отвернулась, пытаясь отыскать в траве новый источник для концентрации взгляда. Не получилось. Но получилось найти старый. Всё та же божья коровка. Она достигла кончика травинки, а затем расправила крылья и улетела.

– Эйден любит… любил грифельные карандаши, песни Бибера и дождь. Рисовать и бросать вызов самому себе. Не умел обижаться, кричать и сплетничать. Терпеть не мог громкие звуки и гольф. И никогда… он никогда не видел подснежников.

– Бибер… хм, довольно неожиданный выбор, – лаконично прокомментировал Уайт, а я с трудом сдержала улыбку. Из всего списка он выделил именно этот пункт, наверное, сильно удивившись чужому вкусу. Неудивительно, я не могла представить боксера, идущего к рингу, под романтичный трек Джастина. Это было бы нелепо.

– Эйден верил в параллельные вселенные, – поделилась я сокровенным. – Допускал, что в другой реальности мы с ним тоже вместе.

Повисло молчание. Максвелл обдумывал услышанное и не торопился оспаривать не имеющую экспериментальных подтверждений теорию.

– То есть в это же самое время в другом мире живут Эмили Майерс и Эйден Райс?

Разве я говорила ему фамилию Эйдена? Было сложно вспомнить. Эти таблетки…

– Её могут звать не Эмили, а его не Эйден. Скорее всего, у них даже другая внешность, но души… души у них наши. Ты не веришь в такое, да? – я расстроенно покачала головой. Сейчас мне меньше всего хотелось видеть насмешку в чужих глазах.

– Я верю в то, что вижу и знаю. Я верю в выбор человека, а не догадки.

Я вроде бы и не надеялась на положительный ответ, но стало тоскливо…

– Но я верю в силу духа, Эм, – продолжил Максвелл, и я затаила дыхание. – Судя по твоему рассказу, Эйден был замечательным парнем, и если вера во вселенные, другие миры и других вас помогает тебе не опустить руки, то я готов поверить во всё это вместе с тобой.

Я готов поверить во всё это вместе с тобой.

О большем я и мечтать не могла.

Вы когда-нибудь испытывали необъятное чувство благодарности?

Я – да. Прямо в эту секунду.

Плакать больше не хотелось. Наверное, у всех наступает переломный этап, когда кончается всё. Даже слёзы.

Уайт бросил беглый взгляд на часы и неожиданно поднялся. Прошёлся по мне странным, нечитаемым взглядом и только открыл рот, чтобы что-то сказать, как я опередила:

– Почему ты выбрал клубничное? – Хотела задержать. Хотя бы на минуту. Одну минуту.

Чемпион засунул руки в карманы шорт и усмехнулся:

– У меня была эротическая фантазия на этот счёт.

Его честность не вызвала смущений. Она вызвала вибрирующее беспокойство в области груди. Время. Прошедшее время, которое с некоторых пор стало мне ненавистно.

– Была?

И я на интуитивном уровне поняла, что он верно истрактовал мой вопрос. Стерев с лица улыбку, Максвелл подошёл ко мне и присел на корточки. Положил руки мне на бёдра и заглянул в глаза. И глупая мысль, что я впервые смотрю на него сверху вниз, без надобности залезла в голову.

– Ты не хочешь, чтобы я уходил, Эм, – тихо проговорил он, и средь белых нитей начала пробиваться паника. Речь шла не об этой встрече. Не об этом моменте. Он собрался уйти. И не возвращаться. – Я тоже не хочу…

Чемпион придвинулся ближе. Запах муската, смешанный с мятной жвачкой и сигаретным дымом, ударил в нос. Он сегодня курил.

Я ощущала жар его тела и, стараясь не отвлекаться на мужские пальцы, ласково бегающие по ткани моих штанов, ждала объяснений этому неозвученному, но громоздко повисшему между нами «но».

– Но есть обстоятельства, которые не позволяют остаться, – прозвучал страшный приговор. Всё-таки решился. –  Я не буду обещать тебе того, в чём я не уверен. Но я могу пообещать, что сделаю всё, чтобы вернуться.

Я впилась пальцами в дерево скамьи и прикрыла глаза. Чужое дыхание щекотало щеку.

– Я горжусь тобой, – услышала я что-то на невероятном, совсем не подходящем ему языке. – Безумно горжусь, моя девочка.

Тёплые губы мазнули вдоль шеи. Оставили жгучую дорожку поцелуев на покрытой мурашками коже.

– Ты почти справилась, Эм. Осталось совсем чуть-чуть. И ты пойдёшь дальше, несмотря ни на что. Я верю в тебя. – Послышался тихий смешок. – Никогда не думал, что скажу это вслух, но ты чертовски умна, Эмили Майерс. Я восхищён тобой. Твоей красотой. Силой духа. Я восхищён твоим умением так преданно любить.

Растерявшие всю холодность пальцы обхватили мой подбородок, потянули вниз. Заставили раскрыть глаза и встретиться со сгустившейся чернотой в лице напротив.

– Умением влюблять.

Запахло атомным взрывом.

– Максвелл… – Я прикоснулась ладонью к его щеке, чувствуя, как тело тянется, но душа… Душа сомневается. Провела большим пальцем вдоль иссиня-фиолетового контура. – Посмотри вокруг… ты видишь? – голос надломился. – Ты видишь, где я, чёрт возьми, нахожусь?

– Мне плевать, что происходит вокруг. Я вижу только тебя.

Чемпион собственноручно уничтожил каждый дюйм, чтобы прошептать мне в самые губы:

– Ты продолжишь работу над собой. Ты выйдешь отсюда. Ты начнёшь жить. Сделаешь даже невозможное, чтобы стать счастливой, – он гипнотизировал мой разум словами, размеренным глубоким тембром с лёгкой хрипотцой и ароматом. Дымчатым ароматом, который просто немыслимо спутать с чьим-то другим. – С этой секунды «невозможно» – для тебя всего лишь слово.

И меня разорвало. Я резко распахнула глаза, поражаясь тому, что он сказал так же… так же, как я!

– Я хочу, чтобы ты пообещала мне это, – в его голосе звякнул металл, взгляд стал жёстким. Въедливым. – Пообещай мне, Эм. – Максвелл крепче стиснул мой подбородок, заставляя неотрывно смотреть в густую смолу, растопившую радужку.

– Я обещаю…

На лицо чемпиона натекла удовлетворённая улыбка. Его пальцы разжались, коснулись моей щеки. Того самого места, где располагался небольшой крестообразный шрам, оставшийся после моего приступа в Лас-Вегасе. Рана от моих ногтей зажила, но наградила на память отпечатком. Маленьком уродством, которое сейчас безумно нежно целовали чужие губы.

– Береги себя, Эм.

Тепло его тела исчезло. Растворилось в воздухе так быстро, что я не успела даже подумать, чтобы успеть словить. Остался лишь запах.

Я неотрывно смотрела в отдаляющийся силуэт и чувствовала ту самую грань, когда невыносимо хочется догнать, упасть в объятия и попросить остаться. Но фигура уменьшалась в размерах, а я всё так же продолжала неподвижно сидеть на скамье, не предпринимая никаких попыток изменить будущее.

Максвелл неожиданно замер, будто ощутил мой беспомощный, тоскливый взгляд, пожирающий его крепкую спину. Обернулся.

– Так, какое мороженое ты любишь? – громко крикнул он.

Я улыбнулась. Широко, искренне. Как не улыбалась уже очень давно.

– Шоколадное с карамелью, чемпион.

Усмехнувшись, Уайт одобрительно кивнул, и, надев очки, продолжил свой путь к тем невообразимо высоким воротам, за которые я только что пообещала ему когда-нибудь выйти.

И я сдержу своё обещание… Обязательно сдержу.

Глава 3.

Эмили.

Глядя на собственное отражение в зеркале, я провела ладонью вдоль кромки ворота белого халата и склонила голову набок. Мокрые кончики прядей коснулись основания шеи, и несколько капель, скатившись по распаренной коже, сорвались вниз. За три месяца, проведённых в клинике, я успела привыкнуть к новой длине волос, что само по себе являлось очень сомнительным достижением.

Человек способен привыкнуть ко всему. К новой причёске. К душевным ранам.

Слабо улыбнулась своей копии и, завязав пояс халата, вышла из ванной.

Кэти сидела на краю кровати и неотрывно смотрела в экран телевизора, по которому шёл экстренный выпуск новостей.

– … сегодня ночью в тридцати милях от Нью-Йорка была взорвана медицинская лаборатория, принадлежащая известному бизнесмену Александру Миллеру, – тараторила журналистка в микрофон. – По официальным данным, погибло семь человек, десять получили ранения. Взрыв прогремел в третьем часу ночи, и, несмотря на ночное время, двум очевидцам всё же удалось сделать несколько кадров. Как вы видите, масштабы урона поражают…  Теракт или личная вендетта? Ответа на этот вопрос мы не получили. Александр Миллер пренебрегает общением с прессой и отказывается от любых комментариев…

 Когда картинка столба чёрного дыма сменилась фотографией молодого мужчины, я сделала несколько шагов вперёд, чтобы лучше рассмотреть лицо с острыми чертами и пронзительно ледяным взглядом. Но Кэтрин, заметив моё присутствие, тут же подскочила и, схватив пульт, нажала кнопку.

Экран потух, и я сконцентрировала всё своё внимание на сестре, которая, особо не скрываясь, шарила по моему телу озабоченным взглядом.

«Что она постоянно на нём ищет? Колотые раны?»

Не сложно предугадать, что Кэти изо всех сил сдерживается, чтобы не спросить, всё ли в порядке. За последние восемь часов она задала мне этот вопрос одиннадцать раз, и на девять из них я отреагировала молчанием. Я поступила бы так и с непроизнесённым вслух двенадцатым, но плескавшаяся в глазах сестры тревога заставила прикусить язык.

– Всё в порядке, Кэти. Правда.

Сестра подозрительно сощурилась, пытаясь найти подвох в моей преждевременной капитуляции. Но, так ничего и не обнаружив, расслабилась.

– Ты голодна? Я заказала ужин. – Она кивнула в сторону заставленного тарелками подноса.

– Очень. – Оценив аппетитность спагетти в томатном соусе, я взяла свою порцию и забралась с ногами на огромную кровать.

Некоторое время мы ели в полной тишине. Я скользила взглядом по довольно простому номеру отеля, не цепляясь ни за что конкретное. Лишь странная, с кучей завитков позолоченная люстра на секунду дольше удержала внимание, и то только потому, что висела прямо надо мной и вызывала стойкое опасение за собственную жизнь. Вторую пробоину в голове я не переживу.

Ноги затекли, и я, вытянув их вперёд, упёрлась ладонью в матрас, отмечая, что покрывало в клинике было более приятным на ощупь.

Я освободилась от белых стен тридцать шесть часов назад и сразу же кинулась смотреть авиабилеты до Майами. К моему огромному разочарованию, с местами возникла проблема, и ближайший рейс, которым я могла покинуть душащий меня Чикаго, планировался только через пять дней. Я не могла ждать. Потому сообщила Кэт, что доберусь на машине. Я думала, придётся уговаривать и биться в судорогах, чтобы мирно отправиться в не столь короткое путешествие, но сестра отреагировала удивительно спокойно. Она не стала спорить, а сразу же дала своё согласие с условием, что поедет со мной. Я была не против её компании. К тому же мы так и не поговорили, и я решила, что совместное маленькое турне станет идеальной обстановкой для нашего откровенного диалога.

Паста оказалась очень вкусной, и я, облизнув испачканные соусом губы, спросила:

– Сколько осталось до Авентуры?

– Четыреста миль, – наматывая на вилку лапшу, ответила Кэти.

Я сжала пальцами стакан яблочного сока. Всего четыреста миль отделяло меня от родителей Эйдена.

– Они… – я нервно сглотнула, – они точно не против нашего визита?

– Конечно! Грейс миллион раз повторила, как ждёт нас!

– Мне так стыдно, Кэти. Я боюсь представить, что она чувствовала, когда я несла весь тот бред… про Эйдена, – голос понизился до шёпота. – Про живого Эйдена.

– Она всё понимает! – яро заверила сестра, звонко стукнув вилкой о дно тарелки.  – Как бы жутко это не звучало, твоё поведение только подтверждает сильную любовь к её сыну.

Сильную любовь… Этой фразой невозможно было описать и сотой доли моих чувств.

– Ты знаешь что-нибудь об Оливии и Джоне? – Я решила сменить тему, потому что, если в этом приглашении и скрывались какие-то подводные камни, Кэти ни за что их не обнародует. Не подвергнет меня сомнениям.

«Я всегда на твоей стороне» – своего рода часть терапии. Я, может, и являлась не совсем здоровой. Но глупой – нет.

– Мы не общаемся. Знаю, что отца обвиняют в финансовых махинациях. Стив не поможет. Он предупреждал его о последствиях. Жадность наказуема.

– Они знают обо мне?

– Только про аварию.

– Мать обвиняет во всём меня. Считает, что из-за меня погиб Эйден, и поэтому Райсы не хотят им помогать…

– Остановись, Эми! – Сестра вытянула руку вперёд, и мне пришлось оборвать свою сумбурную речь.

– Наш отец всегда был занят только работой. Как оказалось, ещё и незаконной. А мать… тут и говорить нечего, она окончательно слетела с катушек. Ты ни в чём не виновата. Виноваты они. В том, что воспринимали нас не как дочерей, а как щенков для дрессировки.

По поводу отца я не испытывала особых эмоций. Расстроюсь ли я, если его посадят? Возможно, немного. Мы прожили под одной крышей много лет, а Джон Майерс так и остался для меня чужим человеком.

А вот из-за потребительского отношения матери я испытывала лёгкую грусть. Я вспоминала, какими прекрасными людьми были её родители, и поражалась различиям с дочерью. Дедушки не стало три года назад. Бабушка ушла через год. Они не застали весь хаос моей жизни, но я хотя бы успела познакомиться и насладиться общением с ними.

Болезненная терапия не прошла даром. После долгих разговоров с доктором Кауфманом я взглянула на Оливию другими глазами и поняла, что она – глубоко несчастная женщина, обременённая мнением социума и собственной надуманной важностью.

– Откуда ты знаешь Леона? – вспомнив о лечении, полюбопытствовала я, убеждённая, что в клинике они увидели друг друга не впервые.

Если сестра и удивилась моему вопросу, то вида не подала.

– Мы столкнулись с ним на конференции в Нью-Йорке несколько лет назад. Это было очень шокирующим и невероятно удачным для меня знакомством. Во врачебном мире о семье Кауфманов знает каждый. Их медицинское генеалогическое дерево уходит корнями в век так восемнадцатый, – усмехнулась Кэт. – Дед и отец Леона – очень известные нейрохирурги. Первый уже отошёл от дел из-за возраста. А ко второму попасть практически невозможно. Только если ты не какой-нибудь Александр Миллер, – махнув рукой в сторону выключенного телевизора, привела пример сестра, – который оплатит самолёты, пароходы и утроит сумму за срочность. Но Кауфманы и сами очень богаты. Принадлежащие им крупные медицинские центры и частные клиники раскиданы по всему миру.

Я недоверчиво приподняла бровь.

– Центр, в котором лежала я, тоже принадлежит им?

– Да. Я связалась с Леоном сразу же после твоего срыва в Вегасе и обрисовала ситуацию. Он обещал помочь. Он отличный врач, – сестра помолчала пару секунд, а затем добавила: – И привлекательный мужчина.

Последняя реплика мне совсем не понравилась. Более того, я посчитала её крайне неуместной и решила сразу обозначить свою позицию:

– Леон приятен мне, но только, как специалист.

– Ох, нет. Я не об этом, – мгновенно разволновалась сестра. – Просто мои подруги слюнями на него брызжут. Красивый, успешный, молодой. Полный набор для одиноких дам, мечтающих словить выгодную партию.

Если подумать, то да: Леон Кауфман – мужчина-мечта. Но думать не хотелось.

– Сколько ему лет? – Этот вопрос был мне интересен с первого же дня нашего с ним знакомства, но озвучить его напрямую я так и не осмелилась.

– Леон – мой ровесник.

Тридцать три года…

Я сама завела разговор о нём, а теперь не понимала, для чего мне была нужна эта информация. Появилось стойкое желание закрыть тему. Моё настроение всё ещё скакало, и вышеупомянутый врач очень убедительно вещал, что подобные перепады являются нормой.

Но на сегодня было достаточно обсуждений психиатра и всей его семьи. Пора было переходить к более важной части.

– Прости меня.

Сестра вздрогнула и суетливо отодвинула тарелку с недоеденным ужином.

– Всё в порядке, Эми, тебе не нужно…

– Нет, нужно!

Кэти замолчала, глядя на меня серыми глазами, совсем не похожими на мои. Она всегда была копией отца.

– Я отказывалась от встреч, потому что ты связана с прошлой и невероятно счастливой мной. Той, которой больше нет. Я боялась, что один твой вид принесёт мне невыносимую боль. Навеет воспоминания. Я не хотела тебя видеть, чтобы избежать тех страшных чувств. Я знаю, тебе было очень плохо из-за меня. Но, как бы эгоистично это не звучало, твоё «плохо» не могло сравниться с моим. Эти эмоции… у меня не получится их описать. Я лишь надеюсь, что тебе никогда не доведётся испытать подобного.

В глазах сестры застыли слёзы. Она протянула руки и взяла мои ладони в свои.

– Ты меня тоже прости. Я больше года не замечала очевидного. Ты казалась обычной. Меня посещали мысли о слишком быстром смирении, быстром принятии потери. Но каждый раз, когда выдавался подходящий момент для разговора, я трусливо закрывала рот, боясь ворошить прошлое. А потом мы с тобой увидели рекламу про комплекс «Баттерфляй», и ты впервые заговорила об Эйдене. Сказала, что он улетает в Австралию. У меня чуть сердце не остановилось от ужаса. Я пыталась поговорить с тобой, выяснить, что происходит, но ты всегда отмахивалась и уходила от вопросов. Я обманом заманила тебя на сеанс к психотерапевту, но ты молча встала и ушла, не сказав ни слова. Мне пришлось взять на себя ответственность и запретить всем говорить тебе правду, по крайней мере, до тех пор, пока не найдётся решение. Стефани и Дэниел были категорически против моей затеи, но я очень боялась, что с тобой произойдёт нечто плохое, если в момент твоего прояснения меня не окажется рядом. Поначалу я ещё надеялась, что оно наступит. Но я ошиблась… И, поскольку ты не верила никому вокруг и отказывалась от медицинской помощи, оставался только один вариант… – сестра замолчала и крепче сжала мои ладони. – Я оттягивала его, как могла. Потому что… Эми, – Кэти всхлипнула. – Ты – мой самый родной человек. Мне было безумно страшно поместить тебя в специализированное учреждение. Но тебе становилось хуже, и когда у тебя случилась истерика, я сдалась. Сразу же после твоего возвращения я не планировала ехать с тобой в санаторий, я планировала госпитализировать тебя в клинику Кауфманов, – призналась она. – Мне не хватило всего нескольких часов. Этот Уайт всё испортил!

Последняя фраза, произнесённая с неприкрытой злостью, ударила по слуховым рецепторам и осела неприятным комом в груди.

– Разве испортил? – тихо уточнила я.

Кэтрин замерла.

– Ты же это несерьёзно, Эми? – она растерянно вглядывалась в моё лицо. – Он не имел права вываливать на тебя всю информацию! Кто он вообще такой?! Ты могла сильно пострадать! Когда Дэниел сообщил, что тебя увезли на скорой, я чуть с ума не сошла! Не знала, что делать. А твоё разодранное лицо… – сестра остановилась, чтобы перевести дух, и уже более спокойным голосом продолжила: – Максвелл не должен был так поступать.

– Поэтому ты внесла его в чёрный список, – спокойно заключила я. – Но он всё равно приходил. Мы виделись.

Глаза сестры округлились.

– Что? Кто позволил?! Если Леон узнает…

– Именно он и дал разрешение.

Кэти впала в ещё больший шок, видимо, не веря, что доктор с безупречной репутацией мог без согласия близких принять такое кардинальное решение.

– Почему?

Я пожала плечами.

– Ему виднее. Ты же обсуждала с ним моё лечение? Знаешь про тульпу?

– Знаю. И я рада, что она разрушена. Но метод – чудовищен. Он не имел…

– Главное – результат! – отрезала я, не желая слушать по второму кругу, какой он плохой.

– Зачем он приходил? Между вами, – сестра запнулась, – что-то есть?

Я не могла ответить на этот вопрос. Иногда казалось, что да. А иногда – нет. Но в день выписки я будто неосознанно искала взглядом одного невероятно упрямого мужчину. Мужчину, который впервые с момента аварии заставил меня чувствовать. Чувствовать что-то к нему. И только стоя за теми самыми воротами, невидимо заклеймёнными моим железным словом, данным ему, я испытала горькое разочарование. Потому что мои глаза так и не выхватили знакомый силуэт.

Он потребовал у меня обещание, и я его исполнила. Теперь осталось лишь ждать, когда он сдержит своё.

– Ничего нет, – коротко ответила я, выбирая вариант без откровений. Допила остатки сока в стакане и, бросив взгляд на графин с детским напитком, грустно вздохнула: – Сейчас бы вина.

– Тебе нежелательно пить, – тут же воспротивилась сестра. – И мне тоже.

Я недоуменно выгнула бровь, ожидая пояснений, и Кэти, мягко улыбнувшись, приподняла край футболки.

– Мы с Дэниелом ждём ребёнка.

Я несколько секунд в ступоре смотрела, как она нежно гладит ладонью округливший живот, который до этого самого момента был скрыт свободного кроя вещами. А, отмерев, счастливо взвизгнула и кинулась к ней, чтобы задушить в объятиях.

– Господи, Кэт! Я так рада за вас! Не могу поверить, что буду тётей! И зачем ты поехала со мной на машине?! – резко переключившись, возмутилась я. – Как ты себя чувствуешь? Тебя тошнит?

– Всё отлично, – сестра не переставала улыбаться. Она буквально светилась счастьем, а я всячески пыталась задавить мысли о своём поведении и о том, каким негативным образом оно могло отразиться на её положении. – Я прекрасно себя чувствую. Небольшое путешествие мне не повредит.

– Ты должна мне всё рассказать! – бескомпромиссно заявила я.

Три часа мы валялись на кровати и болтали обо всём подряд. Вспоминали детство, обсуждали родителей, потом переключились на их с Дэниелом ребёнка. Непонятно для чего я просмотрела сайты с детскими вещами. Мой выбор пал на милый жёлтый комбинезон с зелёными бабочками, явно рассчитанный на девочек, но Кэти никак не прокомментировала мой странный выбор, а лишь рассмеялась и заверила, что оденет его на малыша при первой же возможности.

Я пропустила момент, когда мои глаза закрылись, но впервые за долгое время я проснулась с лёгкостью. Отсутствие сновидений, головных болей и невероятно вкусный завтрак существенно повысили уровень позитива в моём настроении. Довольно в бодром темпе я закинула наши сумки в багажник и, вежливо отказав сестре в просьбе поменяться местами, села за руль. Я пока не была готова к таким переменам. С ней – не была…

Вот если предложил бы он…

В Авентуру мы приехали ближе к вечеру, и, двигаясь по знакомым улицам, я вновь испытала щемящее чувство потери. Каждый дом, каждая пальма, каждый кирпичик напоминали о нём. Это место дышало воспоминаниями. Безжалостно ранило.

В горле запершило, и я, решив взять небольшую паузу перед тяжёлой встречей, остановилась возле магазина, чтобы сходить за водой. Кэти только проснулась и, скрыв ладонью зевок, пробурчала что-то невнятное о сырных чипсах. Беременные – непредсказуемые создания. Раньше сестра терпеть не могла такую еду.

Пройдясь вдоль полок, я взяла необходимое и подошла к кассе. Беззвучно ругаясь на бездонную сумку, я в ускоренном темпе перебирала содержимое, пытаясь отыскать чёртову карту.

– С вас пять долларов тридцать центов, – раздался до боли знакомый женский голос, и я резко подняла голову.

Абсолютно не двигаясь, я молча рассматривала постаревшее и какое-то посеревшее лицо. Кожу под глазами и над губой прорезали глубокие морщины, ногти забыли о существовании маникюра, а простое платье с торчащими по швам нитками смотрелось вполне уместно на приятно располневшей фигуре. От роскошной Оливии Майерс, стоящей за кассой самого обычного продуктового магазина, не осталось ничего. Никакого лоска. Лишь глаза, привычно сверлящие меня недовольством, доказывали, что женщина передо мной – моя мать.

На короткое мгновение я испугалась, что она накинется на меня с обвинениями, но время утекало, а она лишь презрительно смотрела на меня в ответ.

– Вы будете оплачивать или нет? – она разбила паузу наждачным скрипом, и я вздрогнула, словно услышала её голос впервые. Неужели он всегда был таким противным?

Я с некой осторожностью поднесла карту к терминалу, будто женщина за стойкой способна откусить мне руку, и, забрав покупки, поспешила на выход, испытывая смешанные эмоции от неожиданной встречи.

Кэти сразу заметила, что со мной что-то не так.

– Ты в порядке? Выглядишь бледной.

Протянув ей долгожданную пачку чипсов, я завела двигатель и, пристегнув ремень безопасности, поправила зеркало заднего вида. Времени, затраченного на все эти действия, хватило для того, чтобы распознать собственные ощущения.

– Я выгляжу не бледной, Кэт. Это смятение и немного радости.

Сестра, застыв с кругом картофеля у рта, непонимающе нахмурилась.

– Не пугай меня, Эми.

– Только что я убедилась, что справедливость в этой жизни всё-таки существует.

Глава 4.

Майами. Пригород Авентура.

Эмили.

 Солёный ветер трепал волосы. Сине-зелёные волны поднимались вверх, закручивались спиралями и с шумом разбивались о берег. Пасмурное небо, такое редкое для Майами, простиралось унылым полотном до самого горизонта, и меня посетила глупая мысль: где бы я ни находилась, серость, как проклятие, неслась по моим следам.

Я сидела на песке и смотрела вдаль, крепко прижимая к груди глиняный сосуд. Он был простой формы, чёрного цвета, с тонким, опоясывающим ближе к верхушке золотистым узором. Тяжёлым. Толстые стенки скрывали внутренности. И это было к лучшему, потому что я пока не была готова их видеть.

Эйдена не стали хоронить в землю или оставлять в колумбарии за громоздкой серой плитой с выгравированными буквами.  Все эти варианты не подходили для такого свободолюбивого парня, как он. Его родители пожелали развеять прах в значимом для него месте, и я была поражена, что они до сих пор этого не сделали.

Не сделали, потому что ждали меня.

На лице Грейс не отобразилось ни единого сомнения, когда она уверенно протянула мне урну с прахом единственного сына. А меня трясло так, словно я наркоманка с двадцатилетним стажем. Я боялась выронить и разбить бесценный сосуд. Но, когда мои пальцы нащупали неровность глиняной поверхности и никакого страшного события не произошло, я не выдержала напряжённой мешанины собственных чувств и разрыдалась. Оглушающе громко ревела на плече миссис Райс и страшилась представить, что со мной стало бы, если бы я пропустила момент.

Момент, когда могу прикоснуться к нему… в последний раз.

– Я не ошиблась, Эйден, – тихо проговорила я, и мой голос потонул в грозном шипенье прибоя. – Не ошиблась в твоих родителях. Они – потрясающие люди. Жаль, Стива не оказалось дома, но Грейс… Она не винит меня. Твоя мама всё понимает. Твоя мама меня любит. Твоя мама – удивительная женщина, – с нежностью в голосе поведала я, испытывая лёгкую грусть, что такой материнской любви мне не познать никогда. – Но я всё равно попросила прощения. Оно было мне необходимо. Необходимо, чтобы двигаться дальше. – Я тяжело сглотнула, прежде чем продолжить: – Грейс купила торт. И знаешь, я оценила, что это не тот торт, который покупал мне ты. Я не смогла бы съесть и ложки.

По щеке скользнула первая капля.

– Мы смотрели твои детские фотографии, и я почти не плакала, – по-детски похвасталась я, проглатывая слёзы. – Почти. Некоторые из них ты мне не показывал. Например, где ты в женских туфлях беззубо улыбаешься в камеру.  Смешной малыш. Глядя на неё, я подумала, что… что хотела бы твою маленькую копию. Представляешь? Я захотела детей, которых планировала лет так через десять. А сегодня я поняла, что у меня ничего от тебя не осталось… кроме воспоминаний. И я не могу представить, что кто-то другой займёт твоё место. Не могу поверить, что выйду замуж, рожу детей. Не за тебя. Не от тебя. Другие ведь не входили в наши планы.

Очередная волна разбилась о берег, и шипящая пена поглотила новую порцию песка безлюдного пляжа.

 Если вокруг меня прочертили бы циркулем, то я оказалась бы в самом эпицентре флэшбеков. Взгляд прямо – первый поцелуй, влево – предложение, за спину – спонтанный секс, после которого я ненавидела весь мир, вытряхивая из трусов пару фунтов песка. Сейчас же, ради повторения тех эмоций, безжалостно сверлящих воспалённый мозг, я зарылась бы в него с головой.

Уголки губ дрогнули. Всего на секунду.

– Прошло почти два года, а я всё так же безумно люблю тебя, Эйден Райс, – выдохнула я, собственноручно нанося ещё один порез искромсанному сердцу. – Двадцать один месяц. Я прожила без тебя двадцать один месяц. Это нереальная цифра, учитывая, что раньше уже через трое суток у меня начиналась астма. В этот раз она тоже началась. Только в этот раз я задохнулась. Просто не умерла. Это странное чувство – словно выпал с самого высокого в мире здания и выжил.

Склонив голову набок, я погрузила пальцы в холодный песок, сжала кулак и принялась бесстрастно наблюдать за просачивающейся тонкой струйкой коричневых частиц. Они так стремительно убегали вниз, что, набирая каждую следующую порцию, мне всё равно было мало. Мало времени для верной формулировки крутящихся на языке слов. Слов, от которых хотелось убежать. Но убежать можно лишь с пляжа. От себя не убежишь.

– Я не смогла никому признаться, но тебе скажу. – Отряхнув ладонь, я теснее прижала сосуд к груди. – Я ушла бы за тобой. Тогда. В клинике. Если могла бы ходить. Если могла бы украсть таблетки или любой острый предмет. Если сестра хоть на минутку ослабила бы бдительность. Но сейчас… Сейчас я рада, что у меня не получилось. И не потому, что этого не хотел бы ты. А потому, что этого больше не хочу я.

Горькая улыбка растянула губы, когда перед глазами предстал знакомый подвал, кожаный диван и сидящий на нём Эйден. Я до мельчайших подробностей помнила тот вечер. Даже тот дурацкий журнал с полуголой девицей, которую Райс рассматривал с напускным и на тот момент ещё непонятно почему раздражающим меня интересом. Дразнил.

– В нашу вторую встречу ты пообещал ответить, что может быть сильнее ветра, – прошептала я, слизывая языком соль. – И ты дал ответ. Очень развёрнутый.

Моя любовь к тебе – неистовее любого смерча.

Твоя смерть для меня – разрушительнее любого урагана.

Одно и то же явление – разные последствия.

Я испытала каждое…

– И я буду до конца откровенной: стремление начать сначала – это не только моя заслуга. Мне помогли. Ты уже знаешь о нём. О Максвелле. Он не такой, как ты. На первый взгляд, он будто твой антипод. Но в нём есть качество, которое я очень ценю. Честность.

Я утёрла рукой лицо, чувствуя прилипший к мокрым щекам песок.

– В глубине души я ощущаю себя предательницей, когда рассказываю тебе об Уайте. Но ты упустил одно, Эйден…  Ты не сказал, как мне жить, если тебя не станет. Не дал инструкции. И этот уровень мне придётся пройти одной. Стать сильнее, – судорожный вздох вырвался сквозь плотно стиснутые зубы. – Я не знаю, осталось ли что-то от меня.

Внутри каждый орган подписан твоим именем, как на посылках.

– Моё сердце умерло девятого января вместе с тобой, но я очень постараюсь запустить его снова. Набрать медленный темп. И если для этого мне понадобится помощь, я ей воспользуюсь. Я испробую всё, лишь бы не свихнуться окончательно. Потому что…

Я больше не могу тебя придумать… не могу тебя увидеть…

Я больше не могу сойти с ума…

Вдохнула поглубже, потому что для озвучивания убийственного решения, к которому я шла весь последний месяц, требовалась тройная доза кислорода.

– Хочу дать себе шанс на новую жизнь. И для этого…   Я должна попрощаться с тобой, Эйден, – шесть слов надрывно сорвались с искусанных губ и развеялись по ветру, обдавая звенящей пустотой истерзанную грудную клетку. – Попрощаться – не значит забыть. Попрощаться – значит отпустить. Я должна отпустить тебя, – старалась твёрдо выговорить я, но всхлипы сжирали все храбрые попытки.

Меня изнутри словно выжгли азотом, и я алчно ловила губами воздух, пытаясь заменить его на такой необходимый сейчас кислород.

Надсадные короткие вздохи. Один. Два. Три… Семь.

Я хочу почувствовать тебя. В последний раз.

Прикрыла веки, ощущая, как на глаза тонкой вуалью ложится незримый аромат. Его аромат. Жадно втягивая родной запах, я пыталась надышаться, пропуская через себя тысячи счастливых кадров. Миллионы моментов, отравляющих кровь. Кромсающих душу. Я соберу их и помещу в одно место. Один отсек. Создам капсулу чувств и вживлю в память. Навечно.

– Что, если в другой реальности мы не сидим сейчас здесь? Что, если ты не пошла ко мне в гости или я не купил торт? Что, если мои родители не приняли решение переехать в Майами, и мы с тобой даже не знакомы? А может… Всё было совсем по-другому, и я уже украл твой первый поцелуй?

– Я каждый день думаю о параллельных реальностях, Эйден. Каждый день я завидую другим нам. Тем нам, которые вместе. Эйден Райс – знаменитый архитектор, Эмили Райс – редактор крупного издательства. Ранним утром они просыпаются под тявканье смешной собаки, и Мили идёт жарить банановые оладьи. Эйден съедает свою порцию и начинает воровать у жены, на что она смеётся и целует его в губы со вкусом арахисовой пасты. В том мире у них впереди десятки счастливых лет. В этом же наше «навсегда» внезапно сократилось до жалких пяти. Ничтожный срок.

– Я хочу прожить с тобой всю жизнь. А ты? 

– Это слишком мало, Эйден. Я хочу прожить с тобой все свои жизни.

– Я буду искать тебя в каждой. 

– Я говорила это бессчётное количество раз, но хочу повторить, – запальчиво изрекла я. – Прости меня. За ту ночь. За те слова. Я никогда не сомневалась в тебе. Я сомневалась в себе. Сомневалась, что достойна тебя. Я словно до конца не верила, что ты выбрал меня. И за этот выбор я буду вечно тебе благодарна. Ты – мой, Эйден Райс. И навсегда останешься моим. В памяти. В сердце.

Наши души бессмертны, и в каждом из миров моя всегда будет искать твою. 

Я поднялась и, сняв сандалии, прошла прямо в воду. Запрокинула голову назад и, всё глубже утопая ступнями в желейном песке, вглядывалась в самую густоту суровых туч.

– Небо сегодня очень красивое.

– А знаешь, почему оно красивое? Потому, что мы смотрим на него вдвоём.

– Небо растеряло краски. Осиротело. И я не могу пообещать, что вновь раскрашу его в яркие тона… Но я могу пообещать тебе, Эйден, что научусь смотреть на него… без тебя.

Научусь жить без стука твоего сердца.

 Открыла крышку урны и кончиками пальцев коснулась праха, не желая думать, что от человека, ради которого я была готова на всё, остался лишь пепел. Зачерпнула горсть и мгновенно разжала кулак. Частички покружили в воздухе: легко, воздушно. Словно речь не о смерти. Словно впереди их ждёт светлое будущее, а не гибель в недовольных водах Атлантики.

Следующая горсть – полное растворение. Ещё одна, и изображение поплыло, размазалось от слёз. Под плач природы и собственные хрипы я, уже ни черта не видя перед собой, продолжала совершать механические действия, с горечью осознавая, что этот момент прощания навсегда осядет кровяным сгустком в голове. Как опухоль, которую не вырежешь.

Приблизившись к кульминации, я замедлилась и, прежде чем разжать пальцы, учащённо проморгалась, чтобы запечатлеть в сознании финальный аккорд.

Игра пройдена.

Конец.

Брызги воды исчезали в моей одежде, волосах, стекали по щекам и впитывались в пропитанную солью кожу. Я ласково провела пальцем по ободку кольца, представляя, как касаюсь его милой родинки на кончике носа. Прикрыла глаза, ощущая фантомные поцелуи любимых губ. Замедлила миг, чтобы ухватить и впитать ускользающий навсегда след нежности.

Пожалуйста. Ещё немного… Всего секунду…

– Я люблю тебя, Эйден … Сильно… Сильнее ветра.

И, не размыкая век, я отчаянно верила, что где-то там высоко чувственная линия расплавится в игривой улыбке, и ответное признание с привкусом мятного цитруса пролетит миллионы световых лет, чтобы осесть на моих солёных губах.

«Я тоже люблю тебя, Мили. Я тоже…».

Глава 5.

Год спустя.

Эмили.

– Думаю, это плохая затея, – окинув взволнованным взглядом длинную очередь, я повернулась к вылезшей из такси Стеф.

Подруга закатила глаза.

– Тебя что, заклинило? Ты повторила эту фразу пять раз в пути и дважды за последнюю минуту.

– Потому что есть время передумать. Мы можем поехать ко мне, выпить вина и…

– Связать носки для будущих внучат, – саркастично закончила Стефани, но, заметив моё выражение лица, смягчилась.

– Чего ты боишься?

– Я не боюсь, – воспротивилась я, отходя на безопасное расстояние от проезжей части. Подруга последовала за мной. – Просто там много людей, громкая музыка, алкоголь…

Стефани скептично приподняла бровь.

– С каких пор Эмили Майерс не любит людей, музыку и алкоголь? Кто ты? И куда дела мою лучшую подругу?

– Мне кажется, Эмили Майерс никогда не любила людей, – решив разрядить обстановку, сострила я.

Стеф шутку не оценила и, деловито поправив бретель моего платья, вызывающе сложила руки на груди.

Ну всё, сейчас будет речь!

– Уже много месяцев ты только и делаешь, что работаешь, работаешь и работаешь! Окей, ещё ты много читаешь и занимаешься поисками водителя грузовика.

На последней фразе я поджала губы. Я действительно пыталась найти виновника аварии, но тщетно. Никаких зацепок, словно та машина и управлявший ею человек никогда не существовали.

– … ты умница и молодец! Но, Джо, тебе двадцать пять лет! – подруга театрально всплеснула руками. – Где тусовки, парни, свидания? Где отрыв, твою мать?! Я хочу, чтобы ты напилась и поцеловалась с каким-нибудь красавчиком, а затем выяснила, что у него маленький член. Хотя, нет. К чему нам маленькие члены? Большой же лучше! И снова мимо. Главное – уметь им пользоваться! Меня не туда понесло! – Стеф тряхнула головой, и её пшеничные локоны спружинили в ответ. –  У меня же получилось донести мысль?

Я рассмеялась.

– Очень даже.

– И вообще! Этот клуб открылся месяц назад! – продолжала выступать она. Одетая в обтягивающее леопардовое платье подруга напоминала дикую тигрицу, рьяно защищающую своих детёнышей. – Туда очень сложно попасть. И если бы не знакомство с Аланом, мы сейчас стояли бы в той кучке неудачников, – Стефани махнула рукой в сторону толпящихся возле входа людей.

Я не стала говорить, что в случае, озвученном ею, я сейчас лежала бы в тёплой постельке и заедала драматичный фильм куском торта.

– Нам невероятно повезло!

Стеф растянула губы в улыбке, не предвещающей ничего приятного.

– Мистер-доктор-ходячий секс не отпускает тебя гулять?

А вот этот выпад мне совсем не понравился, и я, вмиг помрачнев, без надобности одёрнула своё короткое платье из воздушного белого шифона. Опять она взялась за свои бесящие провокации.

– Леон считает, что я должна жить на полную катушку. И ты прекрасно это знаешь!

– Да, он – душка, и я написала бы с ним историю любви, но увы. Он явно заинтересован не мною.

– Нам пора! – Чтобы уйти от этого разговора, я была готова пойти на танцы в сомнительном месте.

– Ну уж нет. – Стеф преградила мне путь и упёрла руки в бока. – Ты постоянно мне не договариваешь. Сначала про боксёра, теперь – про доктора. Что между вами происходит?

Упоминание Максвелла тряхнуло ящики со спрятанными воспоминаниями. Целый год я ничего не слышала о нём.

– Наши встречи – дружеские! – воинственно заявила я, словно подруга обвинила меня в беспорядочных половых связях.

– Он тебе нравится?

Казалось, раздражённый скрип моих зубов ультразвуком долетел даже до озера Мичиган. Отвертеться не получится. Если Стеф прилипла, пощады ждать не стоило.

– Леон мне симпатичен… – уклончиво ответила я.

Подруга опять закатила глаза. И почему я раньше не замечала, насколько эта привычка отвратительна?

А что ещё я могла сказать? Мы созванивались и переписывались. Несколько раз ужинали вместе. Но дальше дело не двигалось. Я не была слепой и замечала все изменения. С каждым днём интерес доктора возрастал, захватывал всё больше аспектов моей жизни. А окончательное подтверждение своих наблюдений я получила, когда Леон отменил наши терапевтические сеансы, сославшись на отношения, вышедшие за рамки деловых. Он признался, что на приёмах больше не может оставаться беспристрастным и порекомендовал другого психотерапевта, с которым мы довольно быстро нашли общий язык. Сам же Леон явно не планировал уходить из моей жизни, но не предпринимал никаких серьёзных шагов, и наше общение так и осталось на уровне дружеского.

– Ты опять в астрале? – Стеф больно ущипнула меня за локоть. – Идём. – И, к моему превеликому счастью, покончив с допросом, она взяла меня за руку и решительно направилась к клубу. Подруга уверенно прошагала мимо всей недовольной толпы и остановилась прямо перед охранником, напоминающим киллера-убийцу.

– Имя? – безэмоционально осмотрев нас, хрипло потребовал он и, получив уверенный ответ, принялся просматривать что-то в планшете.

Я оглядела чёрную вывеску с горящими красными буквами Night Escape.  Оценила название и перевела взгляд на необычные баннеры, расположенные по обе стороны от входа. Полотна мерцали бордовыми блёстками и тянулись вверх на несколько десятков футов. Ровно по их центру двигались женские силуэты и выглядели настолько реалистично, что я очень сильно засомневалась в наличии компьютерной проекции.

Закончив с изучением планшета, мужчина молча сделал шаг в сторону, и мы, долго не размышляя, вошли внутрь, вежливо поблагодарив другого, более приятной наружности охранника за галантно открытую перед нами дверь.

Тёмный коридор мгновенно разрезали лучи необычной световой инсталляции. Яркие линии спускались сверху вниз, пересекались друг с другом и уходили в стороны, превращая широкий пустынный холл в сверкающее пространство без потолка и пола. Из-за ослепляющих вспышек нам не сразу удалось разглядеть двери из матового чёрного стекла. При нашем приближении они неторопливо разъехались в стороны, представляя взору более знакомую обстановку: хаотичные отблески стробоскопа, музыка, трепанирующая череп, и танцующие в трусах девушки на специально оборудованных железных стойках.

Пробиваясь сквозь толпу взмокших тел, я успела просмаковать все оттенки человеческого пота, смешанного с противными духами, сигаретами и алкоголем. Банальная идея с вином дома с каждой секундой становилась более заманчивой. Но я не хотела портить настроение подруге, поэтому, когда она попросила немного подождать, я не стала выпендриваться и согласно кивнула, состроив самую яркую улыбку.

Стеф сообщила, что любая минута без выпивки – это убийство времени и заказала два коктейля, которые бармен с реактивной скоростью приготовил и поставил перед нами, предварительно не забыв украсить их неопознанной зелёной ерундой. Вскарабкавшись на высокий стул, я сделала пару глотков довольно вкусного напитка и, обведя взглядом толпу, остановилась на высоком темнокожем парне, стремительно двигающемся в нашу сторону. Сократив дистанцию до минимума, он собственнически упёрся ладонью в барную стойку позади Стеф и, склонившись к её уху, что-то прошептал.

Подруга рассмеялась и повернулась ко мне.

– Алан, знакомься, Эмили – моя подруга.

Парень кивнул в знак приветствия и, встав ближе, постарался перекричать музыку.

– Сегодня у моего друга день рождения. Присоединитесь?

– Конечно! – радостно воскликнула Стефани, забыв о нашем правиле совместного решения.

Я понятия не имела, что там за компания, а Алана видела впервые в жизни. И даже неприкрытое обожание в его глазах, направленных на Стеф, никоим образом не добавляло баллов в копилку моего доверия.

Мой укоризненный взгляд был нагло проигнорирован, и мне ничего не оставалось, как пройти вслед за воркующей парочкой к металлической лестнице. Стараясь не упасть, я тщательно следила за собственными ногами, радуясь, что, несмотря на все причитания Стеф, я надела сандалии на плоской подошве.

Поднявшись наверх, мы прошли мимо нескольких шумных компаний и остановились возле чёрной двери с сенсорной панелью. Алан приложил к ней карточку и, дождавшись зелёного сигнала, пропустил нас внутрь. В приглушённом освещении мелких потолочных светильников я не сразу смогла сориентироваться в пространстве, но, вслушиваясь в музыку, играющую в разы тише, чем в других залах, уже была готова остаться здесь навсегда.

Осмотрелась. Мы находились в большой комнате, одна из стен которой была полностью стеклянной. Возле неё стояло четверо парней. Они пили шампанское и блуждали взглядами по первому этажу, напоминающему один дёргающийся клубок нетрезвых тел. Другие незнакомые мне представители обоих полов сидели за большим тёмно-красным столом, расположенным в самом центре комнаты.

Наше появление не произвело фурора, но незамеченными мы не остались. Оценивающие женские взгляды чередовались с порочными мужскими ухмылками, и я, ощущая себя куском мяса на витрине, старалась выше держать голову и не смотреть по сторонам. Подруга же наоборот. Заинтересованно рассматривала присутствующих и с энтузиазмом заваливала вопросами Алана, который с большой охотой на них отвечал. Ну просто идеальный тандем.

– Алан, ты сегодня невероятно щедрый на подарки, – раздался незнакомый ленивый голос, и я машинально повернулась в сторону его звучания.

Отдельно от остальных в обитом чёрным бархатом кресле сидел парень с тёмными, аккуратно зачёсанными назад волосами. Он мерил нас блестящим взглядом и, держа в руке стакан с виски, размеренно постукивал по нему пальцем, украшенным массивным перстнем. По треугольнику кожи, образованному широко распахнутым воротом бордовой рубашки, вились чёрные линии, очень напоминающие своим рисунком татуировки… чемпиона. В груди неприятно кольнуло.

– Побольше уважения, Кайлеб. Они – мои гостьи. Стефани и Эмили, – поочерёдно представил нас Алан.

Тот неприятно ухмыльнулся и, осушив рокс, поднялся.

– День рождения у меня, а гости у тебя, – растягивая гласные, Кайлеб медленно приблизился к нам. – Окинул быстрым взглядом Стеф и переключил внимание на меня. – Как считаешь, ангелок, это справедливо?

На смуглом лице серые глаза, сверкающие нездоровыми бликами, били сильным контрастом и напоминали расплавленный металл. Тягучий, но до конца не растерявший своей природной прочности. Парень был красив и очень молод. Проколотая густая бровь только подтверждала мои догадки относительно его возраста, а маленькая родинка над искривлённой насмешкой линией губ смягчала черты совсем не милого лица.

Тишина затягивалась, и я, не придумав ничего лучше любимого амплуа отличницы, максимально уверенным голосом произнесла:

– Справедливость – это нравственная санкция, которую, прежде чем искать в других, мы забываем найти в себе.

Под короткий смешок Стеф Кайлеб медленно моргнул, словно пытался понять, что он только что услышал. Но позлорадствовать над чужой растерянностью мне не удалось, потому что смятение с лица парня слетело за секунду, и он, придвинувшись ближе, забил мои чувствительные рецепторы запахом алкоголя и резкого мужского парфюма.

– Поищем её во мне вместе? – Кайлеб бросил двусмысленную фразу, но в его взгляде не было ни намёка на флирт. Он отсвечивал нездоровыми искрами, безнадёжной пустотой и вызывал закономерное желание увеличить дистанцию. Но я храбро осталась на месте.

– Я шучу, – так и не услышав от меня ответа, невесело ухмыльнулся парень и обратился к проходящей мимо официантке. – Ты, принеси выпить. Гостьи моего друга слишком напряжены.

– Не обращайте внимания, он – хороший парень, – тихо сказал Алан, когда Кайлеб, быстро потеряв к нам интерес, отошёл к другой компании.

Выслушав это сомнительное подбадривание, я села в свободное кресло рядом со Стеф, которая, вообще не обратив внимания на странное поведение именинника, принялась знакомиться со всеми сидящими за столом ребятами.

В общей сложности я насчитала пятнадцать человек. Девять парней и шесть девушек, включая меня со Стеф. Если судить откровенно, все парни были очень молодыми и очень мажорами: брендовые шмотки, модные причёски и дорогие часы. Про девушек я тоже ничего хорошего сказать не могла. Каждая из них мало разговаривала и с пылким энтузиазмом пыталась достать своим языком любую часть тела сидящего рядом с ней парня.

Я обещала подруге искоренить внутреннюю ханжу. Но в этой компании сделать это было очень сложно. Никто из присутствующих симпатии у меня не вызвал. За исключением Алана и, возможно, Кайлеба. Последний казался мне интересным парнем, но очень странным, и я пока не могла понять, насколько эта странность мне импонировала.

Стол очень быстро заполнялся новым алкоголем и графинами с соком. Я собиралась остаться трезвой, но именинник, видимо, решил по-другому и, сев напротив, поставил передо мной коктейль. Я недоверчиво разглядывала молочного цвета напиток и не решалась даже коснуться, не то чтобы глотнуть.

Наблюдая за моей неуверенностью, Кайлеб поджёг сигарету и, вальяжно откинувшись на спинку кресла, выдохнул дым в потолок.

– Чем занимаешься в жизни, ангелок?

– Я журналист.

Парень поперхнулся дымом и, откашлявшись, кинул в сторону Алана злой взгляд.

– Какого хрена?

Тот лишь отмахнулся.

– Не дёргайся, всё под контролем.

Под каким контролем – я не поняла. В этом клубе творилось что-то незаконное? Мы, конечно, работали совсем в другой сфере, но возможная вероятность такого расклада пришлась мне не по душе. Моя фантазия очень быстро среагировала и нарисовала ворвавшихся копов, допрос с пристрастием и десять лет тюрьмы.

Я пыталась успокоиться, но тревожное чувство, поселившееся где-то в районе трахеи, не давало расслабиться и насладиться общением. Так и не найдя обоснованных причин для паники, я стойко выдержала ещё несколько минут подозрительного взгляда именинника и, оставив все бесполезные старания, потянулась к Стеф, чтобы предложить свалить.

Но на полпути замерла.

Сердце встрепенулось. Забилось в бешеном ритме, готовясь выдать немыслимый фортель.

Рядом с Кайлебом приземлился мужчина и, нагло выдернув у него из пальцев сигарету, затушил её о дно пепельницы.

– Совсем не думаешь о здоровье, мелкий, – с дразнящим укором в голосе покачал головой гость.

Мейсон. Передо мной сидел Мейсон Лотнер. Это точно был он. Вид с иголочки и породистые манеры. Он не замечал нас, продолжая поучать именинника, который открыто наплевал на проявленную заботу и засунул в рот новую сигарету. Все сказанные англичанином слова пролетали мимо меня, потому что всё, на чём я могла сосредоточиться, – это мысленный бег вокруг волнительной догадки.

– Алан, кажется, нужно кого-то уволить, – перебив Лотнера, Кайлеб раздражённо обратился к другу. – Прилизанного в списках не было. Я лично это проконтролировал.

– Я предполагал, что ты можешь забыть внести такого важного гостя, как я, и попросил кое-кого другого, – усмехнулся Мейсон и, наконец, соизволил повернуть голову в нашу сторону.

Несколько секунд не происходило ничего. Лотнер молча смотрел на меня и не шевелился. Словно его организм закоротило от шока, оставив дееспособность механизмов, отвечающих только за сбор и анализ информации.

Не зная, что делать, я попыталась изобразить радостную улыбку. Это движение мне далось с трудом.  В тканях лица будто защемило нерв, и вся нижняя часть, сведённая беспокойным спазмом, отказывалась поддаваться контролю. К моему неприятному удивлению, на свой вымученный жест я получила недовольно поджатые губы и взгляд, в котором очень легко читалось: «Жаль, ты не умеешь испаряться».

Улыбка потухла. Мне не были рады.

– … без моего разрешения, – продолжал возмущаться Кайлеб, не замечая возникшего напряжения. – Его, кстати, тоже можно было вычеркнуть, потому что… – Парень оборвал речь на полуслове и, сведя брови к переносице, хмуро смотрел мне за спину.

За столом раздались возбуждённые шепотки, а в затылок неожиданно резко ударила мощная энергия чужого присутствия.

Нет… не чужого…

Мгновенно забыв о Мейсоне, я настроила слух на радиоволну уверенных шагов.

Раз… два… три…

Мужская фигура появилась в поле периферийного зрения и опустилась в единственное свободное кресло в другом конце стола.

– И почему меня стоит вычеркнуть из твоего великого списка? – Ленивая хрипотца пробила навылет, заискрила и запустила двигательную систему, в одиночку принявшей решение о направлении моего взгляда.

Максвелл почти не изменился: короткие, но всё же длиннее, чем в нашу последнюю встречу, волосы, расслабленная поза, уверенный взгляд из-под густых бровей и чувственные губы, сложенные в пренебрежительную усмешку, словно своим появлением он оказал всем присутствующим великую честь. Ткань простой белой футболки обтягивала его крепкие плечи и обрывалась кругом у шеи, не скрывая знакомых вьющихся по коже линий.

– Ты не успел приехать и уже засунул свой член в…

– Тебя слишком беспокоят чужие члены, Кай, – не дав договорить грубо оборвал его Уайт.

Не вникая в суть разговора, я взволнованно пыталась поймать взгляд Максвелла, с головой утопая в глупой щенячьей радости. Для пущей убедительности не хватало только подняться на задние лапы и повилять хвостом.

Но это странное состояние продлилась недолго. Ровно до момента, когда одетая в короткую юбку и топ брюнетка опустилась на его колени.

– Он просто завидует тебе, милый. – Алисия Фрай собственнически обвила мужскую шею руками.

В помещении резко стало душно, и я, проваливаясь в воздушную яму сорванного дыхания, тяжело сглотнула, отказываясь верить в происходящее. Что за…?

– Чему? Отношениям со шлюхой?  – именинник злобно ухмыльнулся, намеренно выпуская порцию дыма в их сторону.

В ожидании ответа все уставились на Уайта. А тот не спешил удовлетворять общее любопытство и продолжал спокойно сидеть. Но спокойствие было только внешним. В глазах уже вовсю отплясывали предупреждающие огоньки, направленные на одного дерзкого парня.

Казалось, одной мне было плевать на его ответ. Меня вообще не интересовали их разборки. Всё, что меня волновало, – почему он до сих пор не скинул эту девицу с колен? Брошенное Кайлебом «отношения» я вообще отказывалась воспринимать всерьёз. У него не могли быть отношения с этой…

Он не мог…

Не мог же?

Напряжённую тишину разбил звонкий смех Алисии. Этот неуместный звук был настолько отвратительным, что я еле сдержалась, чтобы не закрыть уши руками.

– Расслабься, любимый. – Девица провела пальцем по небритой щеке чемпиона, а мне захотелось отбить молотком конечность, забывшую границы. – У мальчика сегодня день рождения, не будем портить праздник.

– Этот мальчик отымеет тебя во все…

– Кай, – голос Уайта прозвучал ровно, но сидящие рядом с ним парни нервно заёрзали.

В порыве удержать молодого парня от необдуманных поступков Мейсон опустил ладонь ему на плечо, но тот ожесточённо скинул её и, расплющив окурок в пепельнице, поднял прожигающий взгляд на Максвелла.

– Насколько я помню, твоё приглашение было на одного. А ещё лучше я помню, что в нём не значилось осквернение моего кабинета, – холодно высек хозяин вечеринки. – Ты так и не научился дарить подарки.

Уголок мужских губ чемпиона дёрнулся в улыбке, но глаза… Глаза остались холодны, как чёрный лёд.

– Не сдержался, – коротко оправдался Максвелл и по-хозяйски положил руку Алисии на бедро.

Его ладонь проехалась по загорелой коже и скрылась под подолом юбки. От меня не укрылись покрытые корочкой костяшки. Снова дрался…

Безотчётно скользнув взглядом выше, я остановилась на шее чемпиона, и ужасная боль полоснула по телу огненным веером. Последний кусочек пазла, наконец-то, занял своё законное место в рисунке, который я так основательно противилась собирать.

На бронзовой коже пылали багровые засосы и отпечатки помады, такой же кровавой, как на смазанных губах Алисии. Прямо сейчас сучка сияла так, словно минуту назад состоялся лучший трах в её жизни.

И он не собирался её прогонять. Более того… Он с ней…

Лёгкие распёрло до острой рези. Правда беспощадно вторглась в сознание. Заклеймила предательством. Ногти вонзились в бедро, не принося и миллионной доли того хаоса, беспощадно таранящего душу.

Я не могла смотреть на них. Боялась дышать. Казалось, открою рот и впущу в себя запах их секса, грязного полового акта, благодаря которому в желудке с усердием варился необратимый яд. Он горчил и готовился умертвить всё, что бережно хранилось весь последний год.

– И всё-таки уволь кого-нибудь, Алан, – я будто сквозь вату уловила распоряжение Кайлеба, продолжая заколдовано разглядывать меченную шею чемпиона.  –  А то такими темпами заведение превратится в помойную яму.

Прошло уже столько бесполезных минут, а взгляд объекта моего пристального наблюдения так и не встретился с моим. Максвелл не мог не видеть меня. Это было просто невозможно. Если только… намеренно…

– Полностью согласна, – неожиданно поддержала Алисия, и в её голосе отчётливо зазвенели неприятные вибрации. – Тебе, Алан, нужно лучше проинструктировать парней на входе… – Девица резко повернулась в нашу со Стеф сторону и остановила свой взгляд на мне. – А то пускают кого попало.

– В твоих советах мы нуждаемся меньше, чем в советах уборщицы, – незамедлительно дав отпор, фыркнул Кайлеб.

Сделал ли он это из принципа, или потому, что в душе являлся истинным джентльменом, я не знала. Сейчас мне было не до анализа поведения пацана. Вообще, очень сложно анализировать что-либо, когда находишься словно под прицелом винтовки. На лбу горела невидимая красная точка, в полной мере давая мне звание мишени общего внимания. Невозможно сосчитать, сколько пар глаз оценивающе прошлись по моей фигуре. Но мне было плевать на их реакции, они меня не волновали. Совсем. Даже мысль о том, что Алисия Фрай узнала меня, меркла на фоне чёрных глаз, смотрящих на меня без единого проблеска эмоций.

Уайт заметил меня… И это всё, что имело значение.

– Привет, – тихо сказала я, решив не подстраиваться под очевидный план чемпиона. Я не собиралась делать вид, что вижу его впервые.

После своего смелого шага я ожидала многого, но точно не полного равнодушия в угольном цвете. От безразличного взгляда Уайта веяло холодом и скручивало все внутренности в нервный узел.

В моих фантазиях Максвелл отшвыривал от себя бывшую, убеждал, что я не так всё поняла, или, как минимум, удивлялся. Но ничего из этого не происходило. Никакого рефлекса. Словно я пустое место, не заслуживающее внимания.

Стеф ободряюще сжала мою влажную ладонь под столом, когда чемпион, так ничего и не ответив, отвёл взгляд. Его рука осталась лежать на прежнем месте – под юбкой его неверной жены.

Разве не он говорил, что измена хуже смерти?

Ложь… Одна сплошная ложь.

– Ты знаком с ангелочком? – удивлённый голос Кая ворвался в мысли.

– Немного. Брала интервью перед боем.

Игнор и сухой ответ, обесценивающий все моменты между нами, пробил во мне огромную дыру. Унижение, смешанное с обидой и непониманием, расплескалось по организму, давило на глаза и отравляло слёзные железы. Мне захотелось заплакать. Впервые за шесть месяцев.

– Точно! – фальшиво пропела Алисия, пальцами зарываясь в волосы Максвелла. – Я видела тебя на той дурацкой вечеринке гангстеров. Ты нам помешала. – Эта бестактная стерва надумала вдоволь попользоваться своей властью.

– Что ж ты на неё припёрлась, раз она была дурацкой? – влезла в наш разговор Стеф, крепче сжимая мою руку под столом.

Я насторожилась, потому что очень сильно сомневалась, что в случае серьёзного конфликта кто-то из присутствующих займёт нашу сторону. У меня вообще сложилось впечатление, что Уайта здесь боялись. Даже противостояние Кайлеба больше походило на шуточное препирательство в песочнице и совершенно не воспринималось как щит.

Но, если чемпион рискнёт сказать хоть одно неприятное слово моей подруге, я не посмотрю на его окружение и раздеру ему всё лицо. Отчасти, мне даже хотелось этого. Хотелось увидеть любую эмоцию в бездушных глазах.

Но он молчал.

– Ради него я вытерплю и не такое, – Алисия расплылась в ядовитой улыбке и, проведя ногтем по груди Уайта, склонила голову ему на плечо. – А вообще, вы тут лишние…

– Лис, – Максвелл обхватил пальцами её подбородок, перенимая всё её внимание на себя. – Забей.

– Хочешь, чтобы они остались? – промурлыкала девица, и в этом мерзком урчании двойное дно не расслышал бы только идиот.

Чемпион посмотрел мне прямо в глаза. Невидимая нить потянулась к нему, пыталась найти отклик, установить связь. Обрывая собственный вздох, я взглядом просила одуматься, не совершать ошибку. Не проводить жирное тире между нами.

– Мне плевать, – рублено прогремел разрывающий сознание ответ.

Сука растеклась в удовлетворённой улыбке и впилась жадным поцелуем в его рот. А он… он ответил…

Полосуя по свежим ранам, я наблюдала, как губы Максвелла целуют другие, и не могла поверить, что этот мужчина и мужчина, который приходил ко мне в клинику, – один и тот же человек. В голове происходила целая война и не было ни единого намёка на примирительный исход.

– Вызовите охрану. – Морщась от противного зрелища, Кай прикурил новую сигарету. – Нужно вывести озабоченных.

Накалённая атмосфера за мгновение растворилась в общем гоготе. Смеялись все.  Даже Мейсон…

Не веселись только я и Стеф. Подруга прижигала мою щеку невысказанным вслух вопросом, а, не дождавшись ответа, наклонилась и прошептала мне в ухо:

– Давай уйдём.

Именно этого мне и хотелось. А, может, и нет. Я всё ещё пребывала в той самой сложной фазе принятия. В прошлом именно она давалась мне труднее всего. К тому же я знала, что если молча сбегу, то буду бесконечно возвращаться к этому моменту и грызть себя за проявленную трусость.

Максвелл Уайт признавался мне в чувствах, обещал вернуться… А я… Я просто оказалась наивной идиоткой, поверившей в отыгранную на пять фальшь. Чемпион не собирался ничего исполнять. Он возобновил отношения с бывшей женой и совершенно не парился из-за событий прошлого.

Тем временем за столом воцарилась благоприятная атмосфера, словно ничего и не было. Говорили тосты, шутили, спорили. До меня никому не было дела, и только Алисия периодически кидала в мою сторону острые взгляды. А когда ловила ответный, обязательно трогала, целовала и обнимала Уайта. Она, как течная кошка, метила свою территорию, пытаясь всячески продемонстрировать мне своё завидное положение.

Мне хотелось уйти и не хотелось выглядеть оскорблённой малолеткой, убегающей из-за уязвлённой гордости. Эта удушающая мешанина сушила пищевод, и я, подавив просящийся наружу ужин, схватила коктейль, предложенный именинником.

Кайлеб присвистнул, а затем подался вперёд, всматриваясь в моё лицо.

– Давно бы так, ангелок. Знаешь, как он называется?

Я отрицательно замотала головой, пытаясь проглотить остатки.

– Потерянная невинность.

Я была уверена, что он только что придумал это дурацкое название. Но алкоголь ударил в голову, а злость, затуманив рассудок, выпустила наружу более смелую версию меня.

– В таком случае, спешу тебя расстроить. Ты опоздал. Потерять её дважды я не в силах.

Кай весело ухмыльнулся и, откинувшись на спинку дивана, удовлетворённо хлопнул в ладоши.

– В этом и суть, крошка. Люблю опытных.

Я улыбнулась. С именинника слетела надменная маска и обнажила простого парня с приятным смехом и безобидными шутками. Кем он приходился Уайту, определить я не могла. В его биографии не значились братья, но некое сходство в их внешности и манерах имелось. Сейчас Максвелл выглядел до тошноты гармонично, но вполне вероятно, что в возрасте Кайлеба он был таким же дёрганым и наглым парнем.

Мой интерес плавно перетёк влево, и маленькое веселье мгновенно испарилось под пристальным и крайне недовольным взглядом Мейсона.  Удивительно, что он был направлен на Стеф, которая ворковала с Аланом и, казалось, совсем не замечала чужих яростных вибраций.

Между ними что-то было?!

– Я видел твой последний бой, Велл, – с неприкрытым восхищением в голосе громко произнёс светловолосый парень, сидящий напротив Алана. – Ты просто зверь! Думал, он сдохнет…

– Хантер! – резко прервал его Кайлеб и опасливо покосился в сторону Максвелла, выражение лица которого никак не поменялось после услышанного. Лишь взгляд стал тяжелее. Твёрже. Он словно прибивал к полу, и блондин, не выдержав давления, упёрся глазами в стол.

Что за бой? Разве Максвелл продолжал драться? Я ничего не слышала о том, что Белый Волк вернулся на большой ринг. А я не могла такое пропустить!

– Зачем же так грубо, Кай, – мягко упрекнул его Максвелл и вновь посмотрел на блондина. – Тебе понравился бой, Хантер?

Парень неуверенно кивнул.

– А что именно тебе понравилось? – спокойно продолжил Уайт, но мне совсем не нравилось закулисье. Там творилось нечто демоническое. На самой грани. – Его крики? Или, может, хруст костей?

– Велл…

– Закрыл рот.

Кайлеб недовольно поджал губы, но, к моему невероятному удивлению, послушался.

Что, чёрт возьми, здесь происходит?

– Не слышу ответа, Хантер. – Уайт склонил голову набок, хищно рассматривая парня, у которого от волнения на лбу выступили капли пота. – Или ты хочешь поучаствовать?

Глаза блондина расширились до невероятных размеров. Он боялся.

– Побудешь на его месте, – Максвелл и не думал успокаиваться. – Мне нравится эта идея, а тебе?

Все молчали, испытывая неловкость, и лишь Алисия, вообразив себя непонятно кем, уткнулась в шею Уайта и мерзко захихикала.

Этот звук снёс к чертям чувство самосохранения. Растворил без остатка. Обжигающее предвкушение поползло по венам. Страха не было. Только злость, вкус отчаяния и желание причинить боль человеку, которого я совершенно незаслуженно наделила качествами, которыми он не обладал.

– Я с удовольствием послушал бы хруст твоих…

– Хватит!

Я и сама не верила, что сказала это вслух. Все смотрели на меня как на ненормальную, и лишь потаскуха сверлила меня взбешённым взглядом, пытаясь ментально порезать на тысячи кусочков. Не в этой жизни, сучка.

– Как интересно, – голос Уайта остался невозмутим, но мерзлота обсидиановых глаз как лазер прожгла сетчатку. – Хочешь добавить что-то ещё? – с притворной благосклонностью уточнил он.

Ты даже представить не можешь, сколько всего я хочу тебе сказать.

– Запугивать тех, кто слабее, – недостойно чемпиона. Хотя… – С напускной задумчивостью, я постучала указательным пальцем по губам. – Как я могла забыть? Ты –  не чемпион. – Глупо дёрнула чеку и в затяжной паузе ждала разрыва, покрываясь мелкими мурашками от влетевшего в лёгкие адреналина.

Алисия комично задёргалась, порываясь встать с мужских коленей, и я с трудом сдержала истерический смех. Клоунские попытки… сделать что? Подраться? Её уровень интеллекта потерялся на липком полу первого этажа. Среди стёртых подошв неудачных копий брендов.

Неужели, он мог выбрать… «это»?

– Успокойся, Лис. – Уайт легко удерживал «любимую» одной рукой.  – Кого волнует мнение заурядной журналистки? – едкая, кислотная улыбка изуродовала мужские губы.

Максвелл Уайт умел бить, не жалея. Но сейчас он не просто бил – он убивал. Как Фостера на ринге. Бесчеловечно. Чудовищно.

Мне был жизненно необходим последний рывок, чтобы после утешить себя фразой: «Я сделала всё, что могла».

– Раньше моё мнение тебя волновало.

И вновь в меня впилось неподсчитанное количество удивлённых пар глаз. Но больше всего радовало лицо потаскухи. Фраза прозвучало двусмысленно, и Алисия, прекратив вырываться, забегала встревоженным взглядом между мной и Уайтом, пытаясь найти опровержение своим догадкам.

Максвелл же молчал. И в этой тишине столкновение наших зрительных нервов ощущалось, как грозовое небо – тяжёлое, давящее, ждущее разящей молнии.

С каждой пройдённой секундой его усмешка становилась менее выраженной, а затем пропала вовсе, возвращая на агрессивно выточенное лицо непроницаемую маску равнодушия.

– Тебе не приходило в голову, что я просто хотел тебя трахнуть?

Из арсенала лёгких вырвался судорожный выдох, больше похожий на свист. Отказываясь верить, что чемпион действительно произнёс эти гадкие слова, я со всей силы сжала край платья, чувствуя, как проваливаюсь в какое-то предобморочное состояние.