9 Этажей бесплатное чтение

Пролог

Это всё-таки случилось. Я решился, сделал шаг вперёд, стал на один шаг ближе к неизведанному. Неизведанному и страшному. На шаг ближе к смерти. Стоя на крыше девятого этажа и смотря вниз, я чувствовал сожаление за всё то, что совершил раннее, хотел извиниться перед каждым живым и мыслящим существом, но уже было поздно. Я начал процесс падения, в конце которого меня ожидало что-то. Суд Божий? Перерождение? Полая комната с кишащими в ней серыми тараканами? Вечная, безмерная и безмятежная Пустота? Небытие? Я не знал однозначного ответа. Да и мне было всё равно, оставаться в этом мире я больше не собирался.

Сделав шаг вперёд, и задержав дыхание, я почувствовал, как масса тела на оставшейся опорной ноге идёт вслед за первой, и как повеял лёгкий северный ветерок, поглаживая на прощание мои волосы. Закрыв глаза и подавшись вперёд, я обозначил точку невозврата. Ощутив порыв гравитации на себе, рефлекторно открыл глаза. Девять этажей бетонного покрытия жилого дома сопровождало меня в пучину жизненной скорби и боли до самого асфальта. Девять этажей смерти.

Каждый человек, так или иначе за всю жизнь задавался этим вопросом: «Что ждёт после смерти?» Порой они находят этот ответ для себя в религии или философии, дающее им столь желанное успокоение, порой не находят вовсе, так и прожив этот цикл медленного разложения ни разу не задумавшись об этом. Мне было суждено узнать ответ через несколько секунд. Грустно осознавать, что именно так закончиться моя жизнь, моё существование, моё бытие. Не на полях сражений, не скорчившись у мусорных баков в зловонном и тёмном переулке, истекая кровью от удара ножом грабителя в брюхо, и даже не лёжа в кровати, в окружении детей и внуков. Судьба распорядилась иначе. Я распорядился иначе, и теперь караю себя во всех смыслах, подобно грешнику, внезапно осознавшему свою никчёмность мировосприятия. А впереди меня ожидали девять этажей предсмертной агонии.

Девять этажей молчаливого падения. Девять этажей скитания в воспоминаниях. Девять кругов Ада.

Ранее я слышал мнение о том, что перед смертью, у человека вся жизнь проноситься перед глазами. Никогда не верил в данное предположение. Длилось это до тех пор, пока сам не обнаружил себя падающим прямиком в объятия смерти. Падая, перед моим взором, словно на льду, проскакивали десятки фрагментов из прошлого, будто огромное зеркало души и пережитого опыта, разбитое на тысячи острых и звенящих осколков самой судьбой. Без жалости и сожаления. Моё тело находилось на уровне окон девятого этажа, когда я лицезрел первое воспоминание.

Глава 1. Девятый этаж

Рождение. Мать. Отец. Река. Библия. Харон. Молитвы. Покаяние. Крик. Слёзы. Розги. Ученье. Знание. Цикл. Скорбь.

0,030 секунд с момента падения. Я помню первобытный интерес и жажду знаний. Я помню скорбь и тщетность состраданий.

Я помню опустошение. Что известно об опустошении? Что оно разъедает душу человека изнутри, поглощая все жизненные соки и оставляя лишь сосуд из мяса, костей и кожи. Депрессия, апатия не идут ни в какое сравнение с духовным опустошением. Оно выворачивает всё твоё нутро наизнанку, обращая в пепел все твои начинания, цели, мечты, убеждения и понимания о чём-либо, что для тебя когда-то значило. Оно разрастается постепенно, периодически даёт о себе знать на протяжении всей жизни.

Началось всё с религиозных догм и ежедневных проповедей моей матери. Это первое что я помню после своего рождения, связанное с матерью. Что было до рождения не помню. Мать всегда отвечала на этот вопрос одинаково – «Это праведное забвение, сынок. Оно ниспослано нам Богом». Помню, как она внушала маленькому мне о Первородном грехе всех людей, о Рае и Аде, о всемогуществе Господа, а также о том, что мне предначертано стать священником. Тогда я ещё не осознавал, что всё это значит, но уже ощущал густой ком во рту от этих слов. Она нередко напоминала мне об опасности окружающего мира и людских душах, связанных оковами инфернального пламени, созданного Сатаной и разрастающегося внутри каждого, начиная с рождения.

Отдельно стоит упомянуть Библию. Святое собрание древних писаний, скомпонованных в толстую книгу, массы и твёрдости обложки которой с лихвой хватало для нанесения побоев, оставляющих синяки и ссадины не детские, но священные. Тексты из Библии стали мне заменой любой басни на ночь от матери. Так она хотела подстегнуть у меня желание трактовать всё написанное в ней окружающим, как и подобает праведному христианину. Строки, насильно вдолбленные матерью в мою голову с пелёнок.

Бзик. Бзик. Бзик.

*Блажен, кто верует, – легко тому на свете.

Он верит, что не он за жизнь свою в ответе,

Что где-то есть всевидящий Творец,

Который знает всё, начало и конец*

С каждым прожитым годом, узнавая эту реальность всё больше, я внушал себе, что становлюсь лучше, значимей и самобытней чем вчера. Таким образом мыслить научил меня отец. И это было именно то, что шестилетнему мне было нужно. Поощрение в моей любознательности.

Став чуть старше, из обоих вариантов я предпочитал проводить больше времени с отцом в те моменты, когда он не уезжал в командировки, ведь помимо него, друзей у меня не было. Его житейские советы казались мне тогда мудрыми и важными, а аромат коллекции мужского парфюма от фирмы «Харон», заставлял маленького меня каждый раз замедлять шаг, проходя мимо его комнаты. Этот аромат, хоть и немного, но сбивал постоянный запах восковых свеч, разносившегося по дому.

Порой, приходя с работы, он брал меня с собой в машину, чтобы показать город. Останавливаясь на разных уголках улиц, мы часто просто прогуливались по тротуару, дворам, паркам и скверам, параллельно разглядывая жилые дома и комплексы. Отец часто жаловался на их внешнее состояние и блёклый, серый цвет, называя панельными коробками, в то время как я разглядывал помутнённые лица прохожих, смотрящих прямо исподлобья, а то и вовсе в землю.

Одеты все были в тёмные тона, у многих с рук свисали белые, как мел пакеты, с красной цифрой «5» посередине. Насмотревшись на людей, я устремлял взгляд в сторону крыш зданий, представляя, как твёрдо стою на краю, окидывая взором сверху всё, что меня окружает. Тогда эта идея показалась мне превосходной, ведь высоты я не боялся.

Размышляя об этом и осматривая крышу, невольно замечал контраст серого короба и синего неба, увешанного, словно вата облаками. От этого пейзажа по всему телу прокатывались мурашки, а внутри будто взрывалась маленькая бомба, из-за чего хотелось прыгать от счастья. В такие моменты я улыбался во весь рот, обнажая молочные зубы. Вдалеке слышалось карканье стаи ворон.

Как-то раз, вместо прогулки по полупустому парку и разглядывания жилых многоквартирных домов, отец отвёз меня на улицу, носящее странное название- «Стексова», в честь какого-то кандидата наук по биологии. Я, в силу возраста, называл эту улицу – «Стикс». Причиной нашего приезда на эту улицу стало конкретное сооружение, а именно – широкое трёхэтажное здание бело-бежевого цвета, указав пальцем на которое, отец произнёс – «Здесь ты был рождён». Почему-то, я запомнил эти слова надолго. У самого входа в здание, на козырьке, висел длинный ряд букв, понять которые я тогда не смог.

Вскоре входные двери распахнулись, и оттуда вышла группа людей, состоящая из мужчин и женщин. На первый взгляд они были разные: одеты в разную одежду, были разных возрастов, но объединяло их всех одно – искренние слёзы радости, наряду с чувством кричащей благодати. Двое из них держали плакат с какой-то яркой надписью, которую я в тот момент также не понял.

Это явление было сильно не похоже на то, что я видел раньше, и, спросив у отца о причине сего действа, он ответил, – «Ребёнок родился у них, как и ты, шесть лет назад», – в полголоса сказал он, затем добавив, – «Добро пожаловать в этот мир…». С каждым днём моя потребность лицезреть и узнавать новое только росла, а отец со всей охотой старался удовлетворять её.

Однако продлилось это не долго. Родители день ото дня перетаскивали канат воспитания каждый к себе, думая, что его методы этого самого воспитания окажутся наиболее верными, пока в один злополучный день они решили развестись. Сопровождалось это всё криками и оскорблениями в адрес друг друга, битьём посуды и перевёрнутой мебелью. Мать называла его богохульником и недостойным воспитывать меня. В последующем эти слова вылетали из её уст как текст молитвы.

Отец как то упоминал, что они поклялись с мамой в любви друг другу и ничто не заставит их нарушить эту клятву. Видимо, он позабыл о факторе эгоизма присущий каждому человеку.

В любом случае, отца я больше не видел, а религиозные порывы матери только усилились. Всё сильнее в её голове формировался цельный образ идеального сына, который будет правильный во всём. Правильный в учёбе. Правильный на работе. Правильный в досуге и развлечениях. Правильный в семье. Правильный во всех аспектах жизни и существования в целом. Ну и конечно же, правильным в служении церкви. Она явно не желала видеть во мне моего отца. В её глазах, наполненных холодной яростью, я видел этот идеальный образ священнослужителя, несущего молву благодатную всем заплутавшим душам, точно глашатай самого Господа. Таким она меня видела. Таким, кто через 30 лет тепло обнимет её и прошепчет: «Мама, спасибо тебе, что направила меня на путь истинный, ты прожила эту жизнь не зря», а до тех пор она била меня розгами и скалкой для теста за малейший проступок.

Не совершил молитву перед трапезой?

*Бах! Получай, выродок!*

Резкая боль, сопряжённая с гулом в ушах, после хлёсткого удара ладонью наотмашь по голове.

Пришёл домой со школы на десять минут позже, так ещё и с плохой оценкой?

*Бах! Бах! Бах! Получай, жертва бренного бытия!*

Раскаты жуткой боли, смешанные с горечью непонимания, раздаются из коленных чашек по телу, после ударов матери кухонной скалкой. Снова и снова. В конце таких наказаний она всегда подводила итог, заученный ею, наверное, ещё до моего рождения: «Я породила тебя на этот свет. Ты творение Господа, ниспосланного мне, и должен быть за это благодарен Ему в молитвах, а мне в хорошей учёбе.»

Чем старше я становился, тем реже мать применяла физические наказания. Связано это было не с её опасениями о достаточном уровне моей осознанности и агрессивной ответной реакцией, а скорее в попытке смены подхода – с физического на морально-психологический. В ход шли приёмы, базирующиеся на эмоциях и направленные на вызов сочувствия и сострадания к тяжкому материнскому бремени. Получалось плохо.

В подростковом возрасте со мной впервые за несколько лет связался отец. Случилось это, когда я пришёл домой после школьных занятий и услышал телефонный звонок. Подняв трубку, когда то белого, а ныне изрядно потускневшего и потрескавшегося стационарного телефона, я проговорил:

–Алло, кто это?

–Что не узнал? Отец это, отец. Как поживаешь, сын? У тебя всё хорошо? Прости, что не связался с тобой раньше, не было возможности.

В ходе этого пятиминутного разговора мы говорили на разные бытовые темы, будто так и должно быть. В конце я спросил, вернётся ли он, на что он недолго думая промолвил «Нет». В глубине души я знал, что он так ответит, но не хотел признавать. А когда я спросил у него о том, что мне делать после окончания школы, он ответил, чтобы я поступил в университет: «Всем нужно высшее образование, и тебе оно нужно, так что поступи и учись. Главное мать свою не слушай, она священника сраного хочет из тебя сделать».

Положив трубку, я почувствовал, как во мне бушует вьюга злости и непонимания, вперемешку с тоской. В ту же секунду мне захотелось что-то разбить и уничтожить. Выйдя за порог дома, в подъезд, дабы подышать свежим воздухом, я заметил бродячего кота чёрного оттенка на лестнице ниже. Подойдя поближе, я отвёл правую ногу назад для замаха, и подобно футболисту пинающему мяч, ударил кошака в область шеи. Его голова после такого резко отскочила в направлении удара, и он мгновенно ринулся с места прочь. Мне стало спокойнее.

К 18 годам я начал осознавать всю бушующую во мне неприязнь к религии, несмотря на все усилия матери. Смотря на неё, я всё больше убеждался в том, что никогда не стану священником, да и совершать бесконечные молитвы и покаяния у меня не было ни малейшего желания. С отцом за это время я разговаривал по телефону пару раз. Он сказал, что оплатит моё обучение в университете. Матери говорить не стал, разумеется, ведь она всё ещё держала в голове образ идеального сына. Я же в свою очередь, надеялся обрести цель и смысл двигаться дальше, смоделировать понимание моего нахождения в окружающей меня действительности. И я надеялся, что в дальнейшем процессе обучения или после него, обрету этот смысл. Посмотреть в глаза отцу. Прочувствовать каждым миллиметром кожи дрожь счастья.

Тщетность сладостных надежд, окутавших мой разум.

Прозвенел последний звонок. Школа позади, а значит, пора начать выбирать университет. Это должно было быть учреждение, в котором обучают интересующей меня профессии. Я понятия не имел, что меня интересует, ведь в школе с нами об этом не говорили, как в принципе и дома. Выбирал не долго, этим университетом оказался Безымянный Государственный Финансовый Университет имени Кого-то.

Как и обещал отец, он выплатил университету нужную сумму денег для моего обучения, вознамерившись ежегодно совершать оплату до тех пор, пока я не получу высшее образование. Всё как он того хотел, но без личных встреч и поздравлений. С горем пополам сдав экзамены, и выслушав поздравительную речь от главы университета, я вернулся домой, чтобы собрать вещи для последующего заселения в общежитие.

С самого порога мать накинулась на меня как дикий зверь на жертву, разрываясь от гнева, скорби и слёз. Разочарование. Её глаза… В то мгновение я наблюдал в них невиданное: её столь складное и явственное представление о моём будущем вмиг рухнуло, подобно древней живописной статуи, сотворённой пять веков тому назад. В какой-то момент она просто замолчала и отвернулась. Взяв сумки с вещами в руки, я развернулся и вышел из дома, заодно прихватив с собой фотографию отца из шкатулки памятных ценностей.

Одна фотография, связывающая меня с этим пристанищем серой скорби и вечного покаяния за сам факт греховного существования.

Оказавшись во дворе и пройдя пару метров до изрядно потрескавшейся жёлтой скамейки, я увидел того чёрного кота, умиротворённо сидящего на ней. Глаза его, казалось, сверкали даже при свете дня. Но побеспокоило меня не это, а странное чувство, вызвавшее лёгкий холодок по всему телу от кошачьего взгляда. Взгляда, буквально значащего «Ты жестоко со мной обошёлся, но жизнь с тобой обойдётся ещё хуже».

По крайней мере, именно так я представлял себе ход его мыслей, хотя возможно, он думал о рыбе и свежей валериане. Попрощавшись с соседом, имени которого я не знаю, зашагал прямо к дворовой арке, выводящей на другую сторону улицы, словно через неизведанный портал между мирами.

Избавившись от нравоучений и манифестов матери о праведности, я надеялся выветрить строки священного писания из закромов памяти чем-то иным. Впереди меня ждал четырёхлетний гранит науки.

Зайдя в общежитие, в нос ударил резкий коктейль запахов, состоящий из засорившегося дерьмом туалета, сигаретного табака, пролитого спирта, свежей краски и дешёвого одеколона. Перед взором предстал длинный коридор: двери комнат с обеих сторон цвета гнилого дерева, стены и потолок покрылись чёрной паутиной трещин и облупившейся за годы краской, а пол был липким как мёд. «Да…это действительно общежитие»,– произнёс я, зашагав к своей комнате.

За дверью этой комнаты, напоминавшей скорее маленькую бетонную клетку, меня ждал светловолосый парень, с острыми чертами лица и примерно моего возраста. На окаменевшем лице у него сияло безмолвие. Увидев меня, он попытался улыбнуться, но скверно. «Здравствуй, ты должно быть мой сосед. Проходи, не стесняйся»,– произнёс он, слегка наклонив голову вперёд и протянув руку,– «Меня зовут Влад, учусь на втором курсе». Рукопожатие было твёрдым и холодным, как стальная труба. Сев на кровать напротив соседа мы начали диалог:

–Ну что, как тебе наша берлога? – будто усмехаясь, спросил он.

–Ты про комнату?

–Нет, с ней и так понятно. Комната как комната, серая и унылая, хоть вешайся.

–Тогда почему ты не украсишь её как-нибудь?

–Чем, например?

–Плакатами или цветами.

–Чт…нееет! На кой чёрт мне сдались плакаты и цветы? Да и к тому же, плакаты надо будет где-то достать. Тратить на это деньги я не собираюсь, а просить у девочек плохая затея. Ну а цветы быстро завянут.

–Понятно.

–Я имел в виду общежитие, как оно тебе?

–Бывает и хуже,– сказал я, посмотрев в окно.

–Соглашусь. Здание старенькое, многое повидало. Университетской комиссии однажды удалось выпросить круглую сумму у Министерства образования на ремонт и реставрацию нескольких учебных зданий факультетов и общежитий. Как видишь, до нашей общаги деньги так и не дошли.– промолвил он, печально улыбнувшись.

–А что насчёт других?

–Аналогичная ситуация, разве что туалеты отремонтировали, подлатали краны и трещины.

–Скверно…

–Конечно скверно, но что нам поделать, – ответил он с ноткой печали, и выдержав драматическую паузу, добавил – Ты, смотрю, не многословен.

Бзик. Бзик. Бзик.

*А ты похож на ничтожного червя, с пока что не раздробленной в багровую кашу головой*

–Я всегда молчу, когда нечего сказать. – с задержкой ответил я.

–Ладно. Ну а в целом, общага реально полное говно. Пошли, устрою тебе небольшую экскурсию по ней.

Пока Влад в рамках экскурсии по обители студентов показывал мне, что и где находится, я не переставал размышлять обо всём. Думал о выкинутой в мусор Библии, о матери и её непрерывных молитвах, об отце и серых зданиях, на фоне ярко-синего неба. Завершая осмотр кухни, Влад вытянул меня из потока мыслей резким хлопком и фразой «Эй, это место кишит тараканами, они огромны и равнодушны к яркому свету».

Тараканы, равнодушные к яркому свету. Мне, почему-то, показалось это важным.

Вернувшись в комнату без Влада, пока тот застрял в туалете, я прихлынул к окну и начал рассматривать всё, за что мог уцепиться глаз: обветшалые фасады зданий, налитые болезненно-серым цветом, местами отвалившимися кусками бетона и наружных плит; серо-ржавые фонарные столбы, обтянутые паутиной электрических проводов; вывески магазинов, ресторанов и фирм различного предназначения, отчаянно манящих людей своим спектром выразительных красок на фоне гула машин и нескончаемой городской сутолоки.

Смотря вдаль индустриального лабиринта, я уловил краем глаза микроскопический чёрный силуэт на одной из крыш. Вскоре эта дёргающаяся фигура спрыгнула плашмя вниз. Ссылаясь на оптическую иллюзию, продолжил разглядывать будничную реальность.

Спустя пять, а может и десять минут гипнотического созерцания того, что происходит за окном, я ощутил слабость в мышцах и лёгкое головокружение, захотелось лечь. Вдруг в голове что-то щёлкнуло и пронеслось эхом по всему телу:

*Безвольная скорбь и вечная печаль человеческих душ, обречённых существовать в цикличном колесе времени. Я погрязну в этих муках*.

Влад громко вошёл в комнату, тем самым вытащив меня из саморефлексии. Недоумевая от бездарно выполненной работы сантехника в туалете, он с грохотом прыгнул на свою кровать, и, посмотрев на моё лишённое энтузиазма лицо, начал подбадривать к завтрашним учебным занятиям. Вышло это у него не очень, но в целом, я был готов к изучению и освоению новых для себя знаний.

Первое занятие в университете, собственно как и последующие, не вызвали у меня удивления от переполняемого чувства озарения. Преподаватели выполняли свою работу по-разному. Кто-то, с безудержным рвением завлекали аудиторию знаниями своего предмета, подкрепляя примерами из жизни. Кто-то, наоборот, сухо и поверхностно представлял ученикам свою учебную дисциплину, при этом уверяя себя и остальных в её исключительной важности над остальными предметами.

День за днём.

Неделя за неделей.

Месяц за месяцем.

Время шло, проносилось прочь, неумолимо деформируя самосознание и присваивая социальную идентичность законопослушного студента, познающего общественную систему «Работа-дом, дом-работа», как и преподносят университетские наставники, приводя в качестве аргумента так называемую «стабильность» и «продуктивность». Они называли это минимальными чертами характера, свойственные каждому успешному специалисту. Чувство обречённости и скорби заполняло меня, после чего в голове вновь щёлкнуло:

Бзик.

*Может поэтому родившая тебя женщина бросилась в объятия Божьего милосердия?*

–Нет, она просто заменила одну доктрину другой, не более, – произнёс я вслух, стоя у входа в университетскую библиотеку.

Намеревающийся найти в этом храме науки, культуры, психологии и философии что-то, что вытеснит библейские строки из чертогов разума, я стал одним из постояльцев этого места. Получалось не очень успешно. Лишь на втором курсе обучения, проходя вдоль полок в разделе «Философия», я невзначай бросил мимолётный взор на две стоящие рядом книги. Что-то заставило меня остановиться и осмотреть их внимательней. Этими книгами оказались «Критика чистого разума» под авторством Эммануила Канта, и «Мир как воля и представление» Артура Шопенгауэра. И вот опять, звонкий, но пробуждающий интерес импульс.

Бзик. Бзик. Бзик.

*Вот оно. То, что тебе нужно сейчас. Возьми, купи, укради, но заполучи. Это тебе поможет*.

Отец так и не позвонил. Следующие три года, параллельно с основной учёбой я старался проанализировать и понять всё написанное в этих двух книгах. Получалось с переменным успехом. Но жажда познать откровение двух учёных-философов, а так же затмить этими откровениями религиозные догмы в голове была сильнее. После полного прочтения этих трудов, и на протяжении всего оставшегося учебного периода, обыденностью для меня было задаваться вопросами:

«Что первично – Бытие или Сознание?», – воспроизводилось в голове словами Канта.

«Является ли Воля первоосновой бытия? Есть ли у нас Выбор, или всё определяет случайный вихрь Судьбы?», – дублировалось из уст моих перед сном.

Тезисы, приведённые в этих книгах, не сумели сместить отголоски молитв и изречений, пленённых в закромах моего сознания, но сумели их заглушить, однако…

Бзик.

*Горе мне в моём сокрушении; мучительна рана моя, но я говорю сам в себе: «подлинно, это моя скорбь, и я буду нести её.

Иеремии, глава 10, стих 19*

Оставшиеся месяцы учёбы прошли как в тумане, густом и всепоглощающем. В один из дней, находясь на занятиях по налоговым системам и слушая мёртвый голос преподавателя, я почувствовал, как размякает тело, путаются мысли и тяжелеют веки. Решив опустить голову на парту, погрузился во тьму. Заснул.

Бзик. Бзик. Бзик.

*Колкое чувство бессознательного, томящееся в недрах разума, далёкое, но искрящееся, будто керосиновая лампа. Оно шепчет тебе отовсюду: «Нет, ты не особенный. Ты не сумеешь познать само сущее этого мира. Ты одинок»*

Проснулся от крика большого инспектора, в офисе. Тот отчитал меня по поводу нарушения четвертого правила компании: «Не спать во время работы: в прямом и переносном смысле». Зайдя в уборную и умыв лицо водой, пришёл в себя окончательно. Я на работе.

Посмотрев в зеркало, попытался вспомнить свой возраст.

Бзик.

*Двадцать семь лет от роду*

«Охренеть не встать…», – прошептал я, всё так же смотря в отражение. Лицо было бледным и вымученным, с мешком под каждым глазом, как от бессонницы. Выйдя из уборной, осмотрелся по всему помещению. Это было обычное здание региональной налоговой инспекции, с обычным для такой сферы деятельности окружением и людьми. Их наполненные тоской и тревогой лица не выдавали никакой тяги к жизни. От внезапной грусти впал в ступор.

Подъём, завтрак, троллейбус, четыре часа работы в офисе, обед, шесть часов работы в офисе, троллейбус, ужин, сон

Бзик.

*Погружайся в бытовую рутину, шестерёнка*

Сев за стол нагромождённого стопками документов и канцелярскими принадлежностями, посмотрел на часы. Было «09:09», за окном пасмурное утро, небо уже не казалось синим. В этот раз оно смешалось с цветом панельных домов. Сделал вдох и закрыл глаза.

Бзик.

*Теперь ты часть социума, раздробленного, но объединённого одним бременем. Бременем бесконечных плясок на огромном космическом шаре, в нескончаемых попытках осмыслить и познать своё существование, каждый раз придавая смысл любому действию, в надежде всегда подстроить бытие под своё сознание, и не наоборот. Постарайся не думать об этом, тащи камень в гору и не думай ни о чём*

Момент падения. Пролетел девятый этаж. От этого массивного потока воспоминаний веет тоской и меланхолией. Обрывочные, но заставляющие вспомнить, с чего всё началось. Быстро, молниеносно, воспоминание за воспоминанием, фрагмент за фрагментом. Процесс продолжается, а впереди ещё восемь этажей отчаяния. Вот и восьмой на подходе, наполненный сладострастием и похотью.

Глава 2. Восьмой этаж

Алкоголь. Улицы. Грязь. Монета. Неон. Клуб. Минос. Экстаз. Влечение. Похоть. Страсть. Забвение.

1,001 секунд с момента падения. Я помню вкус и запах наслаждения. Я помню страсть и мрак забвения.

Сделал выдох и открыл глаза.

Помещение было заполнено немного тусклым, но уютным для восприятия светом раскалённых ламп. Перед взором предстала следующая картина: прямо напротив меня, на полках, в ряд стояли бутылки различного по вкусам и уровню крепости спирта алкогольные напитки, а также бармен, умиротворённо и с воздушной лёгкостью протирающий стеклянные стаканы сухой тряпкой. Он смотрел на меня с безразличием в глазах, но немного наклонившись вперёд поинтересовался, буду ли я что-то ещё заказывать. Выдав отрицательный ответ и протерев свои очи, я оглянулся по сторонам.

Это был пивной паб, обустроенный под стиль средневековой таверны. Всё пространство было заполнено джазовой композицией Льюиса Армстронга, что так же придавало уютную мягкость общей атмосфере вечера. Я сидел у барной стойки, а в правой руке держал ещё холодную бутылку пива. В воздухе витал запах пива, сигарет, а так же намокшей древесины, судя по всему, специфический запах этого заведения.

Справа от меня сидел бомжеватого вида мужчина, с неопрятной, седой как пепел бородой, и сморщенным от выпитого алкоголя лицом, точно античный философ, готовый поделиться сокровенным. Мать бы назвала его жертвой, поддавшейся влиянию демона-искусителя. Сделав протяжный выдох, он рефлекторно поднёс стопку водки к потрескавшимся губам и залпом, буквально за секунду, вылил внутрь себя содержимое.

Бзик.

*Поглотил. Переварил. Впитал. Завладел*

Войдя в синтез с выпитой спиртной жидкостью, он неспешно повернул голову в мою сторону. Смотрит на меня в ответ. Кажется, прямо в душу. Уголки его рта медленно разрезали нижнюю часть морщинистого лица, образуя безжизненную, наполненную отчаянием улыбку. Сухую и тонкую, подобно чёрной линии улыбку. Кривая и неровная, как мне показалось, выдавала всю боль и горесть за многолетнюю, неоправдавшеюся в ожиданиях жизнь.

Бзик.

*Посмотри на меня внимательнее, я опробовал всё, что казалось мне важным, а теперь у меня только прошлое на дне бутылки*

В горле свело, а внутри всё будто сжалось. Отвращение. Не желая больше видеть эту улыбку, я посмотрел в левую часть паба, где увидел несколько деревянных столов, за которыми сидели мужчины среднего возраста. Лица у них были ничуть не лучше чем у бородатого господина, сидящего справа от меня. Усталые, желающие хотя бы на время забыть о том кто они, откуда пришли, что здесь делают, и как им быть.

От того что я увидел, на меня накатила меланхолия. Попытавшись вспомнить вчерашний и сегодняшний день, я ненавязчиво спросил у бармена, какое сейчас время. «19:09 по местному времени», – спокойно ответил он.

Меня вдруг прошибло внезапным раскатом ужаса. Я вспомнил. Я вспомнил весь временной отрезок последних четырёх лет, от завершения учёбы в университете, до сегодняшнего дня.

А ужас заключался в том, что все четыре в слепую прожитых года, пронеслись сквозь меня, как мимолётное дуновенье ветра, смешивающее всё, что со мной происходило за этот период, безжалостно перемалывающий каждое событие, происходившее со мной. Уничтоженные серостью бытия воспоминания. Той самой серостью, которую имею счастье лицезреть по утрам, приходя на работу, и уподобленным им вечерам, возвращаясь с работы в пристанище. Обращённые в повседневную и унылую пыль фрагменты памяти.

Бзик.

*Ты достоин этой скоротечности. Один из множества погасших, волочащих свой бренный сосуд из плоти по грубой земле*

Стряхнув голову от внезапно нависшей мысли, я поднял горлышко бутылки с пивом к губам. Последовал долгий глоток. Опустив бутылку на барную стойку, и ощутив, как выпитый только что алкоголь рьяно плескается в желудке, засунул руку в карман чёрных штанов, с целью нащупать денежную купюру для оплаты. Нащупав заветный свёрток зелёной бумаги, протянул его по стойке прямиком к бармену. Произнеся непроизвольно выскочившую из уст фразу «Сдачи не надо», встал из-за стойки, и скрипя по деревянному полу лакированными туфлями, направился в сторону выхода.

Уже подходя к столь желанному выходу на свежий воздух, ощутил неожиданный хват черствых пальцев на правом плече. Обернувшись, встретился взглядом с седым бородатым господином, ранее сидевшим справа от меня за барной стойкой. От него разило тухлятиной и кошачьей мочой. Улыбки у него на лице уже не было. Взгляд был проникновеннее, чем пару минут назад, а дёргающаяся из стороны в сторону челюсть, через секунду обнажила ряд гнилых и почерневших обломков, когда-то служивших зубами. Показалось, что он вот-вот выпустит струю пожелтевшей струи мне в лицо.

Бзик.

*Он хочет что-то сказать. Что-то важное. Незаменимое знание или опыт, пропущенный через алкогольный фильтр мыслительного процесса, длинною в жизнь*

–Вот, держи, – скрипя сквозь зубы проговаривает он, доставая свободной рукой из кармана сальной коричневой куртки что-то.

–Эй, мне ничего не нужно от тебя муж… – не успеваю я договорить из-за подобравшейся к лицу руки седого старца.

Внимательнее рассмотрев его протянутую ко мне руку, я увидел маленький округлённый объект посередине ладони, сделанный из металла. Монета. Он хотел дать мне монету.

–Мужик, оставь свою монету себе, мне она не нужна.

–Это ты сейчас так думаешь, а дай ей время, и она проявит себя, – с мудростью в голосе вымолвил он, будто с насмешкой.

–Мне бы себя проявить, – моментально ответил я, – отдай эту монету кому-нибудь другому в этом пабе, или на улицу выйди и цыганёнку вручи, мне она нахер не сдалась.

–Проявишь.

–Что?

–Проявишь, говорю, проявишь и ты себя скоро, не переживай, а она подсобит тебе в этом деле.

–Так, всё мужик, руку убери и отвяжись от меня, – с раздражением в голосе сказал я, отводя в сторону его руку с плеча своей рукой, затем добавил, – помойся лучше, а не монетами людям в лицо тычь.

Сказав это, развернулся лицом к двери, дабы покинуть это гнездо мужских жалоб и сплетен, как сразу услышал за спиной грубый, скрипучий вой:

–Я выйду за тобой след в след и буду ходить по пятам, пока ты не нападёшь на меня в порыве гнева, и нас обоих не заберут на бело-синей карете в участок для выяснения обстоятельств, – в полу крике прорычал он, словно заранее заучил, – не легче ли просто взять монету из рук повидавшего жизнь старика?

–Так что мне мешает просто сдать тебя ментам, если ты начнёшь ходить по пятам? Думаешь, не сдам?

–Нет, не сдашь.

–Ладно, возьму я твою чёртову монету. Но только если отвяжешься, и больше не будешь приставать, договорились?

–Договорились, – улыбчиво ответил он, вновь протягивая монету.

Взяв монету в руку, я отчётливо ощутил её тепло, сохранившееся после предыдущего хозяина. Вдоволь покрывшаяся ржавой копотью, она была жёсткой, я бы даже сказал, острой, в особенности по краям. Но не это бросалось в глаза больше всего, а то, что на одной стороне было выгравирована цифра «6», а на обратной – «9».

При этом не было указано что это: копейка или рубль. В тот момент, по телу проплыла холодная волна мурашек, однако значения я этому не придал, сославшись на своеобразную бутафорию.

Пока я увлечённо рассматривал монету, седой старик в коричневой куртке куда-то исчез. Ускользнул из-под носа. Посреди бара, забитого людьми. Я начал резко оглядываться по сторонам, с надеждой найти и спросить, что за древний артефакт племени Майя он достал из кармана своей куртки.

Бзик.

*Испарился. Разошёлся на атомы. Тебе его уже никогда не найти. Сам ведь просил его об этом*

–Он в туалет пошёл, – спокойным тоном сказал мне бармен, указывая пальцем в сторону уборной.

Поняв всю глупость ситуации, что сейчас произошла со мной, я, положив монету в карман, направился к выходу и вышел из паба.

Снаружи я ощутил всю ласковость городского вечернего бриза, что, однако, не мешало выхлопным парам автомобилей проникать во все закутки и щели каждого переулка. Неоновая подвеска с названием паба, сине-зелёным цветом освещала протоптанную лестницу, дорогу впереди, по которой, сидя за рулём железных гробов на колёсах, неистово гнали любящие своих детей папочки. Грунтовая тропинка, ведущая к пешеходному тротуару, была усыпана мутными водными дырами, окурками оплёванных семечек, сигаретных бычков, одноразовыми пластиковыми пакетами, гоняемые ветром, бумажными объявлениями о продаже гаража и другими издержками городской жизни. Алкоголь всё так же оседал на дне желудка, но эффект опьянения был слабый.

Разминая суставы в нелепых телодвижениях, я непроизвольно посмотрел вверх, на небо. На часах должно быть уже «19:30», а оно всё такое же серое, с приливом ночной черноты и Луной, постепенно обнажающей свои заострённые контуры. Поглядев на небо ещё с минуту, зашагал по направлению к дому. Вернее, пристанищу, как я сам называл свою холостятскую обитель. Я не знал, как проведу оставшуюся ночь, но предполагал, что она вряд ли будет отличаться от множества предыдущих ночей перед новым рабочим днём.

Отец так и не позвонил за все эти годы. Его старый номер был недействителен, а нового я не знал. Я уже и позабыл как он выглядел, но помню его навязанный шаблон нормальной жизни.

Дом-работа, работа-дом, и иногда посиделки в пабах с бутылём спиртного. Так, пока не накопишь через кредит на собственное жильё, машину, а если повезёт и дачу, чтобы потом за тебя этот кредит выплачивали твои дети, которых ты заведёшь после помолвки на сестре коллеги по работе, с которой вы будете терпеть друг друга на протяжении двух лет, а затем расстанетесь с криками и перебитой фарфоровой посудой, которую ты подарил ей год назад на юбилей, со словами «Я люблю тебя» или « Я не смогу жить без тебя». А всё потому, что наобещали радужных дворцов, не узнав друг друга как следует. Да, всё по заветам университетских наставников и их схем жизни настоящего мужчины, с посаженным на заднем дворе дачи деревом в качестве эпилога. Нахер эту конченную схему жизни.

Мать тоже не пыталась никак связаться со мной, хотя, как по мне, это и к лучшему.

Подходя к перекрёстку, начал всматриваться в проходящих мимо людей, замедлив шаг. Одеты были по-разному: кто-то, в чёрное с джинсами и шарфом да шапкой; кто-то, укутавшись в пёстрое, нёс за спиной огромную спортивную сумку.

Тоже касалось и лиц. У кого-то на лице была отпечатана привычная уже моему взору тоска, у кого-то злоба, у кого-то нервная растерянность, а у парня, нежно прижимающего к себе девушку пониже – влюблённость.

Три мигранта из Средней Азии, стоя у пункта остановки автобуса, выпрашивали у прохожего телефон, чтобы позвонить несуществующему другу.

Лысый мужчина в чёрной кожанке, потягивающий сигарету, и выпускающий клубящиеся струйки дыма прямо из ноздрей, аки заправский бык с родео.

Две собаки среди мусорных ящиков и пакетов грызли что-то вязкое и резиновое, а неподалёку, полицаи остановили водителя, который начал активно жестикулировать и казалось, убеждать в чём-то.

В целом, ничего необычного, чего-бы я не видел раньше. То же и касается удушливого состояния, которое, кажется, испытывает каждый в этом городе, хотя бы на пару минут увидевший, услышавший или учуявший внутренний трепет этого места.

Этого Места. Концентрированный залп тоски в душу.

Я любил разглядывать окружающую меня обстановку. События и ситуации, происходившие вокруг, уже не могли поджечь пламя интереса во мне и остановить тело. Но этой привычке я не изменил до сих пор, и вряд ли когда-нибудь обменяю её на что-либо другое. В данный момент, пытаясь эмпатически проанализировать чувства сородичей, я вспомнил учебник по философии, прочитанный в университете, а именно Эммануила Канта.

Бзик.

*Сознание порождает Бытие, ведь Сознание – это и есть Мы. Наша Воля. Наш разум. Наша личность, воспринимающая окружающую нас действительность через призму самого факта своего существования и способная сконструировать окружение под стать своим запросам*

–М-да, это отчасти действительно так, но…

Бзик.

*Бытие порождает Сознание, ведь Бытие формирует уровень практического жизненного опыта, которое получает Сознание, находясь в той или иной среде обитания, вынужденное подстроиться под критерии жизни Бытия*

Я задался вопросом: какого бы мнения придерживались эти люди, столь рьяно спешащие на работу чтобы прокормить семью, и возвращающиеся назад с желанием безбольно умереть? Кто-то, возможно, ответил бы что «Сознание образует Бытие». Кто-то, наоборот, представил бы себя в густой непроглядной чаще, и отринувшим в этот же час все свои принципы гуманности, ради выживания. Ну а я бы сказал, что всё понимание о мире в целом субъективно, вплоть даже о представлении жизни как бесконечного сна.

–И всё же, зачем он дал мне эту монету? – произнёс я вслух, достав монету из кармана.

В момент разглядывания металлического кругляша в руке, жёлтые лучи от фар разрезали надвое полумрак закутка улицы, где я стоял как вкопанный, покрывая ярко-жёлтым светом мусорные сугробы и магазин эротических принадлежностей сзади меня. Желтизна била в самую радужку глаз, стало некомфортно.

Машина, которая затормозила в трёх метрах от меня, ещё была заведена – гудел мотор. Это не вызвало во мне чувства беспокойства, и уже только я собирался пойти дальше, как вдруг из машины вышел тёмный силуэт. Он приблизился к свету фар, и я увидел его лицо. Влад. Улыбнувшись, он подошёл почти вплотную:

–Хэй! Здорова, бедолага! – воскликнул он, пожимая мне руку.

–И тебе не хворать.

–Давай в машину, подвезу куда надо.

После этих слов мы сели в недешёвого вида машину. Внутри мы продолжили диалог:

–Как поживаешь? Видок у тебя, потрёпанный какой-то.

–За то у тебя смотрю всё гладко пошло по жизни, – ответил я, без насмешки и упрёка.

–Да это отец подсобил, устроил на хорошую должность в агентстве недвижимости, познакомил в нужными людьми.

Почему-то, слово «нужные» порезало мне слух.

–Ну а у тебя как? Чё такой побитый то? – добавил он.

–Издержки бытия, – ответил я сухо, словно констатировал давно известный факт.

–Всё так же философствуешь?

–Ага, ни дня без грусти.

–Однако по барам всё же ходишь.

–Надо же иногда забыться о том, где нахожусь.

–Да ладно тебе, не так уж и плохо всё.

Бзик.

*Ты знаешь, что ему на это ответить*

–Не так всё плохо? Люди будто в лимбе застряли, работают до изнеможения, прогибая спины, и уничтожая физическое и ментальное здоровье, для того чтобы жирный дядька 90% дохода положил в свой карман, а оставшуюся поделил между теми, кто выполнял всю работу, дабы они умудрились на эти гроши выжить, заработав в следующем месяце ему ещё больше, а он смог написать очередную пустышку по саморазвитию, уверяя всех прочих, что деньги пойдут в благотворительные фонды для больных раком детей и других «счастливчиков», до которых не дотянулась рука Господа.

–Мда чувак, не понимаю я твою тягу к пессимизму…

–Думаешь, пора начать изучать стоицизм? – ответил я, с сарказмом в голосе.

–Да куда там стоицизм чувак. Я говорю о способности получать удовольствие от обычных вещей. Гедонистом побудь хоть недельку, – улыбаясь, сказал он.

–Гедонизм значит…

–Да шучу я, просто будь оптимистичнее, а то смотреть на тебя больно.

–Куда мы едем?

–Изначально, я хотел с тобой поговорить о всяком, ну и подвезти заодно. Но теперь я поменял решение. Мы едем в клуб к моему очень хорошему другу, возражения не принимаются.

–Ответь, пожалуйста, НАХРЕНА мне туда ехать? Что я там потерял?

–Счастье, – выдержав паузу, ответил он, со странным расслаблением в лице, доставая из кармана пиджака что-то.

–Вот, держи конфетку, – говорит он, протягивая свободной от «баранки» рукой маленькую розовую таблетку.

–Что это? – спросил я озадаченно, понимая, что для конфеты она чересчур мала.

–Экстази. Концентрированное счастье и радость, проглотив которое ты получишь экстаз. Большое наслаждение в маленькой таблетке. Удобно не правда ли? Попробуй.

–Ты чё, головой ударился?! Не собираюсь я это глотать.

–Ну как хочешь, сам потом будешь выпрашивать, дай мне бутылку воды из бардачка.

Бзик.

*Может всё-таки стоило попробовать? Ты бы мог поглотить эту малышку без усилий, получив бурный заряд блаженства по телу и драйва в мозгу. На всю ночь*

Затормозив у светофора на красном, Влад одним махом руки проглотил таблетку, после чего запил водой. Обернувшись в мою сторону сказал что эффект от неё придёт через полчаса, а до клуба ехать всего-то пять минут. Всю оставшуюся дорогу ехали молча.

Спустя пять минут молчаливой езды машина была пристроена на одном из немногих свободных мест парковки у самого клуба. Лобовое стекло автомобиля покрылось фиолетовой пеленой неонового света, источающегося из огромной вывески клуба и светодиодных ламп, расположенных под козырьком у входа. На вывеске клуба, красным по фиолетовому было написано «Минос».

Вокруг туда-сюда сновали люди, воздух заполнял приглушённый звук музыки, сочащийся из стен клуба, из-за чего казалось, что здание вот-вот развалится, как цветастый карточный домик. Вскоре над нами пролетала громадная стая ворон, каркающих в след друг другу.

Выйдя из машины, мы направились ко входу в клуб, у которого собрался немалый строй из желающих выпустить своих внутренних демонов, разрываясь в диком танце ночи. Влад сразу предупредил меня, что с верзилой в строгом смокинге и короткой стрижкой у входа, кем являлся охранник, будет разговаривать он. Пройдя вдоль людской очереди, он юрким жестом поздоровался с охранником так, будто знает того с самого детства. Спустя минуту разговора, охранник, бросив на меня холодный, оценивающий взгляд, отодвинулся в сторону, параллельно с этим смотря, чтобы никто из стоящих у входа не проскочил внутрь.

В коридоре клуба, где стояла полутьма, частично залитая красным неоном, выпирающим из под картин на стенах, огромными буквами была нарисована чёрная надпись: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». От такого сочетания чёрного с красным закружилась голова. У небольшого лестничного подъёма в зал, сидел, а точнее сказать, лежал мужчина со сломанным носом.

В зале клуба бушевала музыка, пробивая обе барабанные перепонки. Прямо от нас, в середине зала был расположен танцпол, на котором бесновалась толпа людей разных возрастов. Их всех объединяло желание сбросить с себя оковы будничных и рутинных процессов, напиться как в последний раз и отдаться этой ночи, этому месту под безумный вой электронной музыки.

Слева был расположен бар, креативно обставленный под стиль жерла вулкана, где тусовщики могли «подзарядиться» перед очередным заходом в водоворот плотской радости телодвижений. Там же находились и стеклянные столы с кожаными диванами, на которых восседали делового вида мужчины. У их ног ползали девушки, в обтягивающих латексных костюмах, то цепляясь за колени, то за шею и локти, словно речные пиявки. Справа был широкий вход в туалетные комнаты, а также лестница, ведущая в VIP-отдел и комнату администрации клуба.

Сквозь шум музыки, прислонившись к моему уху, Влад сказал, чтобы я подождал у бара и заказал себе что-нибудь выпить, предварительно сказав бармену кодовую комбинацию цифр для друзей администратора, пока он поднимется наверх, к директору клуба.

Подойдя к бармену, я высказал кодовую комбинацию из трёх цифр «621», после чего он дал мне карту алкогольных коктейлей. Уловив на себе чужой взгляд, краем глаза заметил справа сидящую девушку лет двадцати пяти, которой пару секунд назад здесь не было. Она смотрела на меня искрящимися глазами, цвета лазурного озера, так великолепно сочетавшимся с локонами рыжих волос и светло-чёрным вечерним платье с блёстками, под стать заведению. Я без особого интереса смотрел в ответ. Мгновенье, и на её лице образовалась улыбка. Мгновенье, и вот она уже сидит вплотную ко мне, пытаясь начать разговор.

Из всех колонок на полную всё ещё протекала музыка, но я смог уловить: «Приветствую, парниша. Не окажешь мне компанию?». Я ответил, что не нуждаюсь в компании уже подвыпившей клубной дамы, а также жду приятеля, направившегося в комнату администрации, выпью один бокал алкогольного коктейля и мы уедем. В этот момент бармен принёс нам по бокалу алкогольного коктейля. Спросив, что за друг, медленно втянула содержимое бокала через пластиковую трубочку, как сделал и я.

Из зала раздались крики, кто-то явно переборщил с ночным одухотворением. Назвав имя своего приятеля, она будто загорелась ещё сильнее: «Так я тоже его знаю, тот ещё любитель поразвлечься и раскидывать деньги на ветер.

Бзик.

*Не все женщины несут угрозу, может, стоит познакомиться с ней? Или хотя бы поговорить до возвращения Влада?*

–И давно вы с ним знакомы?

–С университета.

–Странно, он обычно рассказывает о всех кого знает, а о тебе я не слышала.

–Наверное, потому что я из не нужных людей, – полушёпотом сказал я, усмехаясь.

Сзади нас раздался какой-то вопль и через секунду о барную стойку облокотился пьяный увалень в спортивном костюме. Рыча и фыркая как раненый зверь, он заказал стакан виски, затем уставился на рыжую девушку. Встав между нами, начал подкатывать шары к ней, козыряя обещаниями устроить ей счастливую ночь. Она грубо ответила отказом, и посылая куда подальше, оттолкнула его. Реакция «казановы» последовала незамедлительно: «Ты чё сучка е****я, страх дома оставила, а?!».

После этой фразы я почувствовал сильную головную боль. Не столько от грубого общения сопряжённых матом, сколько от всей непривычной для меня ситуации. В ушах раздался противный звон, вески словно пробило гвоздями. Всё усугублял чёрт в спортивном костюме, вопящий под ухом. Поднявшись из за стойки и встав между ним и девушкой, направил полный боли и тошноты взгляд в его сторону:

–Ну и чё ты встал тут, отойди н**уй, е**ан.

–Только после того как ты успокоишься и пойдёшь туда, откуда пришёл.

–Тебя чё у***ть? Ладно, ща у*бу, – с агрессией выпалил он, шагнув в мою сторону.

Бзик.

*Сейчас нападёт. Готовься защищаться. Он или ты, третьего не дано*

Внутри всё сжалось, будто проглотил острый камень. Дыхание участилось. Рефлекторно поднялась одна рука, в попытке выстроить дистанцию и не попасть под удар.

Вдруг плечи этого парня охватили в замок массивные руки одного из охранников, и тут же вывели в этой позе из зала. Всё обошлось. К нам подходили Влад с, как я предположил, директором клуба, хотя и по виду не скажешь. Одет он был в повседневную уличную одежду, на белой футболке показалась надпись «Минос», как в названии клуба. На шее была татуировка вьющегося вокруг змея, а сам он был больше похож на сорокалетнего семьянина с кучей детей. «Я прошу прощения за поведение этого товарища», – сказал директор клуба, – «Он у нас постоянный клиент, хороший парень, но порой его заносит, особенно когда выпьет».

–Всё нормально? – поинтересовался Влад.

–Да, всё превосходно, – ответила девушка, кокетливо поглядывая на меня, – спасибо за то, что заступился.

–Я не…

–О, так вы уже знакомы? Замечательно, – воскликнул Влад.

–Тогда погнали уже обратно в VIP-зал, – сказал директор клуба, – и ты тоже София.

Мы поднялись в VIP-зал, полностью залитый мягким синим светом, где находился отдельный бар, с ещё более роскошными столами и диванами, с отличным видом на танцпол. Сев за стол, «Минос» начал разговор:

–Ну как тебе мой клуб? Нравиться? – обратился он ко мне.

–Вполне не дурно, наверное. Я не разбираюсь в клубах.

–В этом то и проблема, чувак. Влад рассказал про твою любовь к пессимистическому образу жизни, и сегодня мы это исправим.

–Если ты о наркоте, то нет, я не собираюсь ничего употреблять.

–Видишь, я же тебе г… – произнёс Влад, так и не договорив.

–Погоди Влад. Я вижу что он хочет, но из за моральных установок не может позволить себе оттянуться этой ночью. А знаешь, что ещё я вижу… – прищуриваясь говорить он, – я вижу наглядный пример, что с человеком делает строгий рабочий график и шестьдесят часов труда в неделю, мысли о туманном будущем без перспектив и чувством отрешённости ото всех.

–Хорошее предположение. А если я просто не хочу употреблять опьяняющие вещества даже для одного раза?

–Влад сказал, что ты выпиваешь, да и у бара ты стоял с Софией, а она не подсаживается к непьющим. Давай так, я подкину монету, если выпадет решка – ты попробуешь эйфорию на вкус и будешь самым счастливым человеком в этом клубе. Ну а если орёл…

–Ты позвонишь в полицию, и признаешься в хранении и распространении наркотиков, – сказал я, сам того не ожидая.

–Ха-ха, ну ты выдал, – посмеиваясь и качая головой промолвил он, – с чего бы мне соглашаться на такое? А, может, я проиграю, и сяду в тюрьму, а это прекрасное место закроют.

–Если проиграю я, сделаю то, что пару минут назад зарекался не делать. Довольно равноценно, как по мне, – изложил я, смотря сквозь него.

–А ещё он заберёт половину суммы из твоего сейфа и меня в придачу, – вмешалась в разговор рыжая девушка, – он ведь просто не знает, что у тебя есть связи в суде и прокуратуре.

–Ах ты ж… Ладно, – скрипя зубами, затем улыбнувшись, сказал он, – это рискованно, но кем-бы мы были не рискуя и не ставя всё на кон? – улыбнулся ещё шире, смотря на меня.

Он пошелестел рукой в кармане красных брюк, словно пытаясь ухватиться за член, затем вынул алую монетку, зрачки его глаз светились как у кошки во мраке, из за под стольного света, смешавшись с синим светом светодиода. Тут же, у меня возникли сомнения о честности этой игры в его исполнении, особенно после фразы девушки в платье. Я остановил его, сказав, что сам подкину монету, и он согласился.

Пытаясь найти в карманах хоть что-то, нащупал кругловатый объект, больше всего напоминавший монетку. Жёсткая поверхность, с островатыми углами и ржавой потёртостью выдали моему взору ту странную монету бездомного из паба, с цифрами «6» и «9». Минос, слегка потянувшись вперёд, разглядел монету, улыбнулся и сказал, что если выпадет «9» – победа за ним. Я согласился.

Положив монету на скрюченный внутрь указательный палец, подставил под её край большой. Резко поднял большой палец вверх, раздался характерный щелчок. Металлический кругляш поднялся почти до потолка, в полёте образуя число «69», быстро меняя свои стороны. Я вытянул открытую ладонь вперёд, в надежде с первого раза поймать её. Падает.

Вжух. Она в руке. В рефлекторно закрой ладонью руке.

Бзик.

*Даже если проиграешь, и будешь вынужден сдержать обещание – ничего не поменяется, всё останется прежним. Мир не остановится, ведь ему плевать*

Я раскрыл ладонь. На ней высветилась сторона девятки. Минос загоготал во всё горло, подняв голову к потолку так, что змея на шее казалась живой. «Эх, не повезло…», – произнесла девушка за спиной. «Чувак, это и к лучшему», – воскликнул Влад, пытаясь приободрить, – «попробуешь разок, и поймёшь, нравится или нет», – добавил он, протягивая уже знакомого цвета таблетку. «Нечего бояться, на твою работоспособность она никак не повлияет. Считай это средством от тревог и стресса на один вечер», – отринув смех, заговорил Минос.

Взяв таблетку из рук Влада, сразу проглотил и запил водой со стола. Рыжая девушка в платье подошла к Миносу, медленно облизнула его шею, затем открыла рот, схватив языком его пальцы, державшие розовую таблетку. Я посмотрел на Влада.

Округлённые, как копейки зрачки глаз метались в разные стороны, слегка тряслись кисти, и подрагивала нога, нижняя часть челюсти то поднималась, то опускалась, щёлкая зубами, будто он пытался расколоть невидимый орех. Эффект подействовал. Одно выражение его лица не заставляло даже на секунду усомниться в получаемом сейчас удовольствии. Тут Минос произнёс:

–Слушай, пока эффект не подействовал, хотелось бы обсудить с тобой кое-что. Ты ведь философией пессимистов увлекаешься?

–Я её изучаю, а не увлекаюсь.

–Ладно-ладно, как скажешь. Я вот что хотел спросить у тебя: как по-твоему, с какой целью мы пришли в этот мир?

–Каждый сам способен для себя это решить.

–Само собой, но почему тогда одни владеют, а другие подчиняются? Одни знают, что делать и добиваются этого, а другие – нет. Неужто всё дело в исключительности одних и ущербности других? Успешная судьба для одних неизбежно приводит к провалу других. А я тебе отвечу почему, – выдержав небольшую паузу, проговаривает, – потому что всё дело в адаптации. Те люди, которые способны быстрее адаптироваться под любые условия становятся хозяевами тех, кто этой способности лишён, понимаешь? Я пробирался с самых низов этой клоаки, не имея ни гроша в кармане, ни золотого папочку за плечами, а только воображение, благодаря которому я получил цель, а позже, нашёл пути для достижения её. Закон природы.

–Крайне однобокое убеждение, как по мне. Как же фактор непредвиденного обстоятельства? Взять, например, инвалидов от рождения. У многих из них даже нет возможности познавать и радоваться этой жизни.

–Ты вот чё то тоже не особо радуешься, по словам Влада, хотя и не инвалид как вижу.

–Потому что не вижу смысла искать иллюзию радости и счастья в достижении целей, так как это всё равно приведёт к отчаянию и разочарованию, и так до самой смерти.

–Это тебе твой Ницше сказал? Может было ещё что-то про массовое самоубийство всех людей? Или про то, что нам необходимо прекратить размножатся? Дружно и синхронно избавим себя от проблем, как истинные трусы.

–Ницше не писал такого, и я не утверждаю, что массовое самоубийство всех людей это решение и панацея. Я о том, что многие люди не понимают, кто они и зачем они здесь.

–Жить чувак, жить! Короче, постарайся взглянуть на мир с обратной стороны, развлекайся почаще, побудь недельку добродушным соседом, делай работу с кайфом в сердце, найди девушку, трахни другую во всех позах, напиши книгу, нарисуй картину, посети музей, купи приставку, да что угодно! Главное выбрось нахер этот депрессивный бред из башки, ладно? Наслаждайся по полной! – прокричал он, раскинув руки в стороны и улыбнувшись во весь рот.

В этот момент руки девушки, стоящей сзади, схватили меня за плечи, и, прислонив голову к моему уху, прошептала, чтобы мы спустились вниз ко всем остальным. Влад внезапно встал, прокричав, что он порвёт эту тусовку, спустился вниз. Когда я приподнялся, ощутил нарастающее тепло в груди, совмещённое с приятной лёгкой дрожью в ногах. Хотелось подвигаться, а лучше потанцевать.

Сам того не заметив, оказался в нижнем зале, у барной стойки, заказывая алкогольный коктейль. Звук музыки ласкал слух, красно-алый свет клубных ламп блаженно сочетался с зелёными бликами лазерных прожекторов, стоял отчётливый запах женского парфюма с ароматом клубники. Девушка с рыжими волосами подзывала не озарять танцпол безучастным взглядом, но снизойти на него в бурном танце нелепых телодвижений, ведь танцевать я не умел. Она подошла и взяла меня под руку, буквально толкнув свозь толпу в центр.

Вдруг я почувствовал прилив чего-то. Похоже скорее на опьяняющий эффект алкоголя, но в пять раз слаще и насыщеннее. Я разразился в буйственных движениях тела и конечностей, образующий одному только мне известный танец. Цвет казался ещё ярче, челюсть была ходуном, начал сильно потеть. Тогда мне казалось, что это последний совершённый мной всплеск эмоций и открытости.

Я кричал и выл в такт ритмичной музыке, глядел в лица танцующих рядом людей, а они смотрели в ответ. Это было прекрасно. Я любил этих людей всем сердцем и хотел, чтобы они разорвали мою плоть в ответном, столь желанном порыве любви. Я не хотел, чтобы это когда-нибудь закончилось. Этот взрыв серотонина, методично и плавно задевающий нейронные струны мозга, заставил меня полюбить мир.

Бзик.

*Правильное ли решение было принято тобой этим вечером? Уже не важно. Во всяком случае, ты уже под кайфом, оторвись так, как не делал это никогда*

Раскрыл глаза. Я в туалетной комнате, с рыжей девушкой в обнимку. Она тоже «обдолбана радостью», смотрит на меня. У входа в одну из кабинок лежит полуголый мужик, с облёванным вокруг полом и лицом. В другой кабинке раздаются женские стоны. Внезапно, рыжая бестия обхватила рукой мой затылок и страстно вцепилась красными губами в мои. Тёплый, не смотря на резкость, мягкий поцелуй.

Она всё ещё держала меня за затылок, в то время как я одной рукой обхватил её талию, а второй неспешно провёл по мочке уха. После нежно укусил её за шею, хватаясь за ключицы. В эту минуту она незаметно расстегнула мой ремень и стянула штаны, схватив за член. Я не ощутил растерянность или злость, как бы случилось до этого вечера. Она стянула с себя трусики и подпёрла платье, повернувшись задом, прижалась к раковине перед зеркалом.

Почувствовав до сели неизвестное мне возбуждение, безумное и пламенное, стянул трусы до колен. Обхватил за бёдра. Вошёл в неё, начав процесс, который ранее был загадкой. Ритмичное и резкое трение отдавалось раздражением в члене, однако делал всё рефлекторно, инстинктивно, с яростным желанием обладать её телом. Её нежные стоны приводили меня в ещё большее возбуждение, и процесс ускорялся. Я почувствовал, как внутренний «бес» высвобождает всю осевшую на дне моего нутра энергию, сладострастную и похотливую.

Через несколько минут многократного вхождения в вагину, я поднял голову и увидел своё отражение в зеркале: большие как пятаки зрачки глаз, спутанные волосы, красное от напряжения, наркотика и алкоголя лицо, красные от поцелуя губы. Это лицо, казалось, выглядело лучше, чем вчерашнее в зеркале на работе, но процесс я всё равно остановил.

Она развернулась, достала из сумочки что-то маленькое и плоское, прямоугольной формы. Сломала на две части, сделав два квадратика. Сказала, что сейчас мы повысим планку удовольствия и положила эти квадратики себе на язык, после чего медленно поцеловала, проведясь языком по моим дёснам.

После поцелуя, я почувствовал над верхним строем зубов что-то. Она предупредила меня, чтобы не глотал этот квадратик. Эффект от розовой таблетки ещё кружил мне голову, и я хотел продолжения банкета, поэтому не стал возражать. «Ну как ты, философ? Не пожалел о своём решении?», – насмешливо спросила она, смотря в растолстевшие зрачки. Ответив, что нормально себя чувствую, мы вышли из уборной.

Бзик.

*Итак, умертвите земные члены ваши: блуд, нечистоту, страсть, злую похоть и любостяжание, которые есть идолослужение.

К колоссянам, глава 3, стих 5*

Через полчаса безумных плясок и разговоров с людьми, я понял, что большинство из них обдолбаны не хуже чем я, а порой и лучше. Ещё через полчаса, прямо на танцполе, покуривая сигарету какого-то подростка, я увидел первую галлюцинацию.

Лица всех танцующих перемешались в длинную линию, разрубающую стены клуба пополам. Затем весь спектр цветов и источников света, которые только могли уловить мои глаза, сделали по мне залп фотонов, точно космические орбитальные пушки будущего. Я всем нутром прочувствовал эти фотоны, как они проходят сквозь меня, пробивая всю кожную оболочку, с ног до головы.

Затряслись колени и торс – это была дрожь страха. Люди всё так же проносились по кругу, всё быстрее и быстрее, и я был среди них, улавливая калейдоскоп кричащих цветов от ламп и прожекторов. В какой-то момент это столпотворение образовало бушующий ураган, поглощающий всё, что сможет втянуть. Я видел как другие бьются о скалы и утёсы, сам пытаясь не убиться. Челюсть опять затрещала, чуть не откусив язык, а во рту выросло третье ухо, которое заставило меня раскрыть пасть руками, чтобы вслушаться в цветастый рокот музыки. Оно услышало Миноса, стоящего у лестницы и смотрящего на толпу. Я остановился и взглянул на его шею.

Змей, бывший раннее татуировкой, освободил его шею и бросился на меня, шершавыми чешуйками обвивая всё тело. Сердце вот-вот было готово разорваться, я заорал что есть сил, дёргая головой в стороны и пуская жгучие, словно кислота слюни, по пластилиновым подбородку и шее, из глаз вытекала лава. Вскоре, в меня что-то с силой врезалось.

Бзик. Бзик. Бзик.

*Переступив границу будних лет, покрытых серостью и пеленой ненастья, ты в тёмный лес зашёл, и заблудился. И понял, что назад дороги нет*

Момент падения. Пролетел восьмой этаж. Сладострастные фрагменты памяти переменяются одна за другой, учащая сердцебиение ещё сильнее. Ещё не всё. Ещё цветочки, а впереди виднеются ягодки, если бы эти ягодки воняли болотом греха и порока. Впереди семь этажей. Время как будто замедлилось. Это невыносимо.

Глава 3. Седьмой этаж

Комната. Девушка. Пристанище. Звонок. Голод. Пища. Дилер. Незнакомец. Цербер.

1,930 секунд с момента падения. Я помню голод и лай собак. Я помню слёзы неба и полумрак.

Очнулся в тусклом помещении и душном помещении. Обнаружил себя лежащим на белой и мягкой, словно облако кровати. Приподняв голову и протерев пульсирующие от боли глаза, увидел её – рыжую девушку, с вчерашней вечеринки в клубе, стоявшую на другом конце у комода с зеркалом, расчёсывающей распутанные волосы. Это была её комната, слегка захламлённая и душная, куда не проступал дневной свет. Обои были выдраны местами, шкаф с одеждой раскурочен, люстра висела как на соплях, покачиваясь от малейшего дуновения пролетавших мух, а зеркало было в трещинах.

Увидев, как я проснулся, она поздравила меня с пробуждением, и, продолжив расчёсывать волосы села на угол кровати. Спросила о самочувствии, и о том, не кружится ли голова. Состояние и вправду было паршивым, без сильного головокружения, но с болью в затылке, звоном в ушах, болью в области рёбер, живота и паху. Посмотрев на неё, спросил о вчерашнем, так как не мог вспомнить как отрубился.

Она заявила, что я после того как я внезапно остановился посреди танцпола и начал кричать, в меня врезался какой-то парень, плясавший с другими хороводом. «Он вмазался макушкой тебе в затылок, после чего вы оба отрубились», – весело сказала она, расчёсывая волосы и посмеиваясь, – «Что с тем парнем не знаю, но вот тебя пришлось волочить до машины Влада, а где ты живёшь, он не знал, поэтому ты проснулся здесь, understand?». Протерев высохшие и покрывшиеся красными нитями глаза, я спросил:

–Слушай, а вчера мы…

–Потрахались? Да, и мы сделали это, закинувшись экстази и ЛСД.

–ЛСД?

–Ну да, знаешь, ЛСД… Такая квадратная пластинка, которую я тебе дала в уборной после секса, помнишь?

–Кажется, припоминаю. Это от неё я подумал что умираю?

–Ага, – отвечает она, делая забавное выражение лица, – это психоделик, вызывающий галлюцинации, обычно он не опасен для людей с крепкой психикой и самоконтролем.

–У меня лава из глаз текла вчера, а у этого Миноса, змея на шее ожила и набросилась.

–Хах, наверное, стоило дать тебе половину пластинки, ты ведь в первый раз вообще на таком мероприятии, – говорит она, одновременно нанося макияж на лицо.

–И в последний, – дополняю я, надевая штаны.

–Да ладно тебе, было же круто, ну, в целом, – пытаясь утешить, произносит она, – просто не стоило давать тебе «кислоту», но за то теперь ты познал вкус ночного кутежа.

–Я познал на вкус серную кислоту, плескающуюся во рту вместо слюны.

–Хахах, да-а, слюни у тебя вчера текли только так. Даже подумывали скорую помощь вызвать, но Влад сказал, что это пройдёт.

–Влад много чего вчера говорил, – без неприязни, но с долей упрёка сказал я.

–Как и ты с Миносом. Позабавил, конечно, ваш вчерашний разговор о философии и законе природы.

–Его так и зовут? Минос?

–Понятия не имею, раньше думала, что это шутка такая у него с братанами по бизнесу, но все его как называли Миносом, так и называют.

–Понятно, – сухо ответил я, доставая из кармана пачку сигарет, – что это?

–Эм, сигареты? – с веселым голосом недоумения ответила она.

–Я вижу что сигареты. Что они делают у меня в кармане?

–Наверное, чтобы покурить, – уже чуть ли не смеясь, промолвила она.

–Но я не курю, – удивлённо, почти выкрикивая слова, говорю я.

–А вчерашний ты не согласился бы с этим. Четыре сигареты выкурил как паровоз, и это ещё при мне, да и на танцполе не стеснялся дуть в лица людей.

Бзик.

*Теперь ты курящий, пьющий, и, возможно, употребляющий наркотические вещества индивид «не такой как все»*

–Я не употребляю наркотики! – громко проговорил я, нарушив спокойный тон разговора.

На пару секунд, тусклая комната погрузилась в молчание, и лишь пыльная люстра, свисающая посередине, мерно покачивалась на рваном шматке резины, нарушая состояние безмолвия. Рыжая девушка, закончившая наносить макияж на лицо, стояла напротив и смотрела. На её лице застыло выражение: «какого хрена ты орёшь?»

–Что? – произнесла она, наклонив голову вперёд и выпучив глаза.

–И не курю. Я не знаю, зачем я вчера делал то, что делал, почему не отказался.

–Может потому что на самом деле давно хотел чего-то подобного? Или потому что согласился подкинуть монету и проиграл? А сейчас пытаешься отрицать самому себе. Это же как раз в духе философов.

Бзик.

*Давай, скажи это. Признай это. Будь откровенен с этим человеком, ведь вас связывает как минимум один половой акт в засранном туалете ночного клуба*

–Я будто попал во временную петлю скорби, в бесконечный цикл тоски, и мне хотелось отвлечься от этого, заполнить пустоту внутри чем-то. Почувствовать тягу к этой бл*****й жизни!

–Да уж, чувак… Может тебе действительно стоит заняться творчеством, как советовал Минос? Книгу написать, например.

–Да кому она будет нужна? – ответил я, с безразличием в голосе, – да и не знаю, о чём написать.

–Ну не знаю… Напиши что-нибудь про саморазвитие, или может детективчик какой, они вроде сейчас хорошо продаются.

–Фу… – промолвил я, испытав лёгкий приступ тошноты от этих слов.

–Ха-ха, поняла мысль. Слушай, если хочешь поесть, я могу по-быстрому приготовить яичницу, не шик конечно, но вполне съедобно.

–Не упоминай о еде. Последнее что я хочу сейчас это запихнуть в себя пищу.

–Тогда мне скоро уходить на работу, так что спеши одеться и покинуть сие жилище, – быстро говорит она, бросая в меня белую рубашку.

–Ты работаешь по воскресеньям?

–У меня редко бывают выходные, – спешно проговаривает рыжая, надевая облегающую футболку.

–Что это за профессия, где молодая девушка работает по воскресениям?

–Я бы могла назвать любое место, где девушки вроде меня работают по воскресеньям до изнеможения в качестве обслуживающего персонала, но нет, я работаю в профессии, которая будет актуальна всегда – шлюхой, которая проститутка, которая путана.

Бзик.

*Тёплые отголоски вчерашнего вечера плавно раздаются эхом по твоим жилам. Неплохое начало. Главное – не думать о матери*

–Наверное, мне бы стоило возмутиться и осудить, но я понимаю, что у тебя были свои причины пойти на это.

–Ох, какой душка, – нежно, и как будто с сарказмом произнесла она, – ты прав, у меня были на то причины, как например, свалить подальше из этой дыры.

–Из квартиры или региона? – натужно спросил я, надев рубашку и подойдя к входной двери.

–Из двух этих дыр, квартира это так, временное пристанище, – тараторит она, надевая джинсы.

–А куда собираешься уехать?

–Уж точно не в другой регион, который будет похож на этот как две капли воды. Да и вообще, с чего вдруг тебе стало интересно?

–Действительно. Ладно, я пойду, – сказал я, положив кисть на ручку входной двери.

–Что, даже не спросишь, больна ли я ВИЧ? Или был ли у нас вчера секс с презервативом?

–Был ли у нас секс с презервативом?

–Нет, но я принимаю противозачаточные.

–Ты больна ВИЧ-инфекцией?

–Понятия не имею, надо будет провериться у врача на днях, но скорее всего не больна.

У порога квартиры, лежал розовый шерстяной коврик для обуви, рядом с которым были расположены по паре туфлей со шпильками и помятые кроссовки, а так же новые детские ботинки в пёстрой подарочной упаковке. Из угла постельной комнаты выглянула рыжая:

–Эй, я вот тут вспомнила, что представилась тебе вчера, а если забыл, меня зовут София.

–Да, я учту, спасибо – промямлил я, подняв уголки рта вверх.

–А ты собираешься сказать своё?

–Имя это просто имя, оно не имеет для меня осо…

–Пфф… окей, я поняла тебя Ницше, – закатав глаза, перебила она, – мог хотя бы вымышленное имя назвать для приличия. Увидимся ещё, надеюсь.

Выйдя из захламлённой квартиры рыжей бестии, попал в загаженный сыростью подъезд, с выбитыми лампочками и исписанными нецензурной бранью стенами, по типу «Маша шлюха!». В воздухе стоял коктейльный смрад кошачьих экскрементов, просроченного пива и палёных кнопок, исходившего со стороны лифта. Из мусоропровода, пахнущим тухлыми яйцами и прогнившим мясом, доносилось едва слышное потрескивание, как будто кто-то маленький, но безмолвный пытался подать знак и выбраться из этой металлической кишки.

Спустившись на два этажа ниже, услышал, как со скрипом отворилась одна из дверей. Обернувшись в сторону этого звука, заметил пронзительный взгляд хозяйки квартиры – старушки лет семидесяти, с высохшим, как изюм лицом, точно мумия из саркофага. Мы смотрели так друг на друга секунд пять-шесть, пока она не завопила со свистом в зубах низким, мерзким голосом: «Ты кто такой? Что здесь забыл?». Я кратко объяснил, что ночевал у подруги живущей сверху и что уже собираюсь уйти. В ответ на это, она харкнула в сторону моих ног, сказав, что ей надоели все эти сатанисты, шлюхи и наркоманы, снующиеся то тут, то там, и что будь сейчас на дворе Советский Союз, нас бы всех расстреляли у стены двора, на потеху публике. «Не веруете вы в Господа. Гореть адским пламенем вашим несчастным грешным душам», – злобно, но с толикой грусти в голосе прошептала она, с грохотом закрыв входную дверь, да так, что с потолка посыпались белые хлопья штукатурки.

Бзик.

*Рыхлый представитель прошлого, затерянный в пучине своих идеальных представлениях о несбывшемся будущем, и разочаровавшийся в настоящем. Потерянное поколение*

На улице было холоднее, чем обычно. Понял я это, потому что сверху была одна рубашка, сквозь которую проникал, как нож в масло, утренний, северный ветер. У входа в подъезд стоял бомжеватого вида мужичок, с шапкой-петушком и седой бородой. Он стоял с пакетом, наполненным стеклянными бутылками, одну из которых держал в руке, смотря на безоблачное серое небо. Я подумал, что это тот самый бомж из паба, но приглядевшись, понял, что это не он. Увидев, как я уставился на него, попросил сигаретку. Отдав бело-коричневую раковую палочку мужику, неспешно побрёл вдоль улицы к проспекту.

По пути словил себя на мысли, что всё ещё местами ощущаю наркотические грёзы от ЛСД, ведь светофор подмигнул мне, тонкие ветви дворовых деревьев протягивались в мою сторону, пытаясь схватить, жёлтые газовые трубы, растянувшиеся по серым зданиям, буквально впивались в бетон, уходя глубоко внутрь, а троллейбус жадно пожирал входящих в него людей, аки ненасытный демон. В уши доносились рваные звуки улицы: лепетание птиц, крики детей на площадке, гул и рёв многочисленных моторов, уносящих машины вдаль по дороге, гудки этих самых машин, суетливое копошение работников ресторанов и службы доставки. Люди всё так же в спешке ходили туда-сюда, погрузившись в свои мысли, и будто не замечая друг друга, словно призраки, парящие в потоке будничной скорби.

Бзик.

*Призраки, оставаться среди которых ты не желаешь. Сойди с этих рельс серости*

Поднявшись до шестого этажа десятиэтажного здания, и встав у входа в своё пристанище, я вспомнил, что за вчерашний день ничего не ел. «Просто аппетита нет», – произнёс я вслух, просовывая ключи в замочную скважину.

В пристанище было темно, вследствие закрытых шторами окон. Тишина, обволакивающая всё пристанище, наводила на мысль об успокоении и размышлении всего произошедшего вчерашним вечером. Голые, белые стены, как и всё пространство пристанища, казались полыми и свободными, в силу отсутствия какой-либо мебели и не нужных принадлежностей. Пристанище было арендованным, а не купленным, так как не хотелось тратить деньги на покупку стен, пола и потолка с балконом, где я буду тратить время на медитацию и сон, после чего снова пойду на работу. Наверное, можно даже сказать, что я копил средства, но сам не понимал на что именно.

Лёжа на затхлом матрасе, покрытым желтушными пятнами, закрыл глаза и стал вспоминать вчерашнюю ночь. Попытка увенчалась успехом лишь отчасти, после чего внезапно вспомнил лик рыжей девушки в платье. То, как она сегодня одевалась, говоря со мной о случившемся, поселило приятное жжение в груди, ощутив которое я открыл глаза и вышел на балкон. Вдохнув полной грудью свежего воздуха, достал из кармана пачку сигарет. Закурил. Струйки дыма изо рта мгновенно подхватывались и смешивались с холодными потоками северного ветра. Волна табачного никотина проносилась по всему организму, подарив расслабление в ногах и смыв всякую тревогу. В том же кармане нащупал монету бомжа из паба, раздумывая о том, чтобы отправить её в полёт вместе с бычком сигареты. Недолго постояв на балконе, принял решение не выбрасывать. Впереди маячил целый день свободного времени.

Всю следующую рабочую неделю крутился в колесе рутины, как и раньше. День за днём, с понедельника до вторника выписывая уведомления о налоговых задолженностях частным лицам и некоторым предприятиям. Большой инспектор, между процессом организации надлежащих условий труда и уединением с двадцатилетней стажёркой в своём кабинете, любил лично проходится от сотрудника к сотруднику, заставляя тех отчитываться о проделанной работе по отслеживанию производства-оборота табачной и алкогольной продукции. Никто не задавался вопросом, почему он так увлечён этим занятием, так же как и я не задавался вопросом о том, зачем я вообще этим занимаюсь. Занимаюсь тем, к чему испытываю отвращение, день ото дня.

Отслеживание выплат и сборов, ведение дел о банкротстве, контроль по открытию очередного счёта в банке, очередным сыном очередного народного депутата. И как я понял, делал я это не для того чтобы стать смазанным винтиком в мосту между гражданами и государством, а чтобы максимально отдалится от религии, посредством работы в экономической среде, мирской среде, хотя иногда вынужден наблюдать позолоченные купола посреди серости и озарённого праведной истиной епископа за рулём роскошного автомобиля. Голода я так и не почувствовал за всю неделю, лишь иногда питаясь фруктами и орехами средней паршивости, из-за чего похудел на несколько килограмм. Но это меня не сильно волновало, так как мысли о том, что мне довелось лицезреть после приёма ЛСД.

Бзик.

*Поверь, земной страдалец, горести нет хуже, чем вспоминать о счастье в дни печали*

После окончания рабочего дня, сбрасывая папки бумаг в ящик документов, решил позвонить Владу и назначить встречу. Звонил с беспроводного рабочего телефона, не вдаваясь в подробности о цели встречи. Влад отвечал бодро и радостно, словно ребёнок, получивший новогодний подарок. Связанно это было с успешным заключением сделки по продаже недвижимости, уже третьей за неделю. Он настоял на встрече в его офисе, так как ближайшие несколько часов он будет находиться там. Отец всё ещё не позвонил.

Положив трубку, быстрым шагом побрёл к выходу, и только находясь у порога, вспомнил, об общем совещании сотрудников, назначенном большим инспектором сегодня. По-хорошему, надо было вернуться и предупредить о своём уходе, но я решил подкинуть монету. Сделав несколько оборотов, она приземлилась в ладонь, показывая цифру «9», что означало окончание мысли со словами «Ну и в жопу это совещание», после чего я промчался к троллейбусной остановке.

Половину дороги проехал стоя, непрерывно уступая место пожилым дамам, уже при входе включающих биологический радар на наличие свободного места, и сверлящих твою душу желчным взглядом, если не уступить им сокровенный, потёртый множеством задниц трон. Странное чувство удушья преследовало меня с момента принятия решения отправиться к Владу, но я старался не придавать этому значение.

Бзик.

*Удушье, вызванное давящим чувством спонтанного выбора, пронзительно хрустящего в скомканном, но ясном как день лабиринте сознания*

В троллейбусе пахло ржавым железом, затхлостью кожаных сидений, потом и нафталином. В уши доносился звук допотопного двигателя троллейбуса, нескончаемые гудки озлобленных водителей, старческие сплетни пожилых дам и непонятный трёп двух таджиков в хвосте транспорта. В грязном от пыли и дождя окне, я то и дело рассматривал рекламные баннеры различного назначения, от рекламы новых кроссовок известной фирмы, до призыва вступить в профсоюз для решения всех вопросов, вплоть до независимого голосования на следующих выборах президента. Один из таких баннеров приобрёл белый оттенок птичьего помёта, из-за чрезмерной любви последних к возвышенному слогу и фразам.

Подъезжая к месту работы Влада, я стал рассуждать о наркоманах и зависимых, точнее о том, почему у них возникает желание погрузиться в мир грёз и наслаждения. Смотря в грязное окно, за которым была серость и уныние, буквально ожившее чувство тревоги, столь бескомпромиссно подталкивающее на изменение этой реальности, если не снаружи, то хотя бы внутри себя, в своём сознании. Серо? Дурно? Бесперспективно? Бам! Одна таблетка или ампула шприца, и ты в своём собственном раю. Без мглы повседневности, без правил, без ограничений, без скорби и боли. В самом своём лучшем сне, не иначе.

В этот момент мне вспомнился тезис Шопенгауэра, о неискоренимом зле и неизбежности страданий, о счастье как иллюзии, временным островком спокойствия, ведущем к новому страданию – тоске. Поняв и приняв это, многие наркоманы решают погрузиться в наркотический омут, на самое дно, не выходя на поверхность как можно дольше. Однако неужели они не осознают, что придётся рано или поздно выплыть со дна в реальность, или же дело… «Остановка Круговая!!!» – оповестил всех шофёр, оборвав нить мысли. Выйдя из троллейбуса, направился к входу в пятиэтажное здание, по пути услышав яростные вопли шофёра в след двух убегающих таджиков, судя по всему, не заплативших за проезд.

Офис агентства был расположен на четвёртом этаже здания. На остальных этажах находились мастерские по ремонту техники, офис быстрого займа денег, ювелирная мастерская и ещё что-то. Всё агентство напоминало напомаженный кукольный домик, театральную декорацию, призванную как можно чаще ублажать глаз работников и приходящих людей. Белоснежно чистые стены с приливом зелёного, увешанные картинами в разном стиле и креативными рисунками, идеально безукоризненный ламинированный пол, высокий потолок со светодиодными лампами, роскошные кресла и столы, на фоне разноцветных горшков с цветами, огромная карта города, с отмеченными местами продаж. Большая часть из них было в спальных районах и на окраинах. Полная противоположность моему месту работы. Даже не знал что хуже.

Влад сидел в отдельном небольшом кабинете, обставленном также как и весь офис. Увидев меня, он поднялся и раскинул руки в стороны, воскликнув: «А вот и он, лучший тусовщик на районе!». Пожимая руки и обнявшись, как это делали в студенческие годы, уселись за стол для обсуждения причины моего визита. Язык будто онемел, губы высохли как черви под солнцем, я помешкал, но собравшись с мыслями, посмотрел в его «зеркало души» и сказал: «Мне нужно ЛСД», после чего он взглянул на меня как на психа. «Ты пришёл сюда, чтобы сказать мне это?», – с долей удивления ответил он, показывая недоумевающий жест рукой, – «Я ведь не барыга какой, у меня нет с собой сейчас».

В ходе непродолжительного диалога, он дал мне адрес дилера в одном из спальных районов города, а так же сказал кодовое слово, во избежание подозрений и конфликтов. Посоветовал не налегать на психоделики, обосновав это волнением за моё здоровье и психику. Я ответил, что это нужно для практических целей на один день, и что подсаживаться на наркоту я не собираюсь. Перед уходом я спросил у Влада, где работает рыжая девушка, у которой я ночевал на прошлой неделе. Он поделился её предположительным адресом работы, потому что не был уверен, что она ещё работает на данной точке, заодно предупредив о злобных сутенёрах. Кивнув головой и пожав его руку, я резво побрёл к выходу, вознамерившись выполнить задуманное без передряг.

Проехав больше половины пути на троллейбусе, я почувствовал дикий голод. Я бы мог доехать до нужной мне остановки, но голод настолько сильно начал разъедать желудок, что казалось, вот-вот упаду замертво. Разум будто затуманен, мысли заплетаются в клубок из негатива и превращаются в липкую, смоляную топь. Как будто организм специально отказывался всю неделю принимать пищу, чтобы под её конец взорваться неудержимым желанием сожрать всё и вся. Я решил поесть в небольшом кафе, находящегося ближе всего ко мне. Наверное, не будь у меня сейчас чувства жуткого голода, смог бы насладиться по-домашнему уютной обстановкой этого заведения. Заказал миску куриного супа, овощной салат, картофельное пюре с говяжьими котлетами, а пока жду всего этого, купил шоколадный батончик и кофе. Как и ожидалось, оба этих продукта были поглощены мной за минуту. Голод только нарастал. От нетерпения и стресса задрожали руки и колени, потянуло курить.

Вышел на улицу, достал сигарету и принялся заглушать голод никотином. Помогло лишь отчасти – руки и колени перестали дрожать, но голод всё также рвал душу. Пришлось ждать ещё несколько минут, пока не принесли суп и салат. Я не замечал никого вокруг, сконцентрировавшись только на супе, уплетая его в полный рот, и закусывая белым хлебом. Ложку за ложкой, я черпал из миски жидкость с курицей и плавающей в ней картошкой так быстро, что на это ушло секунд сорок. Затем принялся за салат, торопливо протыкая серебренной вилкой крупные дольки помидора и огурцов, ненасытно разрывая листья укропа в клочья. Пюре с котлетами принесли через четыре минуты, после чего две нежные и сочные котлеты мгновенно оказались в моей ротовой полости, пережёванные и проглоченные. Из-за восхитительно приготовленных котлет я позабыл о пюре, которого не стало через несколько секунд. Остатки на тарелке соскрёб куском хлеба, придав ей блестящий облик. Чувство голода улетучилось. Заплатив кассиру, я поблагодарил официанта и повара, затем вышел наружу.

Решил не ехать вновь на троллейбусе, так как до нужного адреса оставалось триста метров. Я уже подумал поразмыслить над внезапным порывом базовой человеческой потребности, как она снова дала о себе знать, гулким раскатом вопля в желудке. В это было сложно поверить, по той простой причине, что я никогда не ел так много за один раз, а всегда дозированно, как приучила мать. Я начал осматриваться по сторонам в поисках очередного кафе, и взор мой пал на ресторан, так маняще подталкивающий мои ноги к входу.

На пороге столкнулся с натянутой улыбкой официанта с подбитым глазом и пластырем на носу, он провёл меня до свободного столика из дубового дерева, вручил меню. Недолго думая, заказал пасту со сливочным соусом и сыром, грибной суп с сухариками и две бутылки пива. Ждать пришлось дольше, чем в кафе. За соседним столиком взгромоздилась туша в пиджаке, отдалённо напоминавшая человека, а нынче скорее гибрид слона и свиньи, уплетающий за пятерых.

Бзик.

*Пища для чрева, и чрево для пищи; но Бог уничтожит и то, и другое

К коринфянам 1-е, глава 6, стих 13*

Я лёг на диван, который служил сидением, и стал смотреть в покрытый трещинами потолок. Его белизна, на контрасте с чёрными трещинами, вызывали во мне кислотный фонтан тревоги. Закрыл глаза и попытался что-то представить. Обычно у меня хорошо это получалось, но в этот раз ничего не вышло.

Бзик.

*Пустота, и ты томишься в ней, подобно не упокоенному духу, находящемуся в забвении. Вернувшемуся туда, где он и пребывал до своего рождения в оболочке. Домой*

«Ваше блюдо, сударь», – с намеренным повышением голоса произнёс официант, дабы я открыл глаза. Распахнув очи, увидел перед собой большой серебренный поднос, а на нём всё что я заказал. Голод за всё это время будто испарился и есть уже не сильно хотелось. Однако я всё-таки принялся за трапезу, потихоньку поедая всё аккуратно уложенное на стол. Толстая, словно ленточный червь лапша, вдоволь обмазанная белым соусом и тягучим сыром, мигом всасывалась в мой рот, как поезд, впитываемый мрачным туннелем. За пастой последовал грибной суп, на удивление очень вкусный, наверное, самый вкусный суп из всех, что мне доводилось пробовать. Вместо десерта ждали две бутылки пива, и обе выпил как воду. Вместе с оплатой заказа, оставил чаевые официанту и вышел навстречу вечернему бризу спального района.

В желудочном котле будто шла третья мировая, вздувшая живот до неприличных размеров. Я принял решение, что после встречи с дилером, обратно пойду пешком, чтобы переварить содержимое желудка быстрее. За поворотом на соседнюю улицу, в переулке, я увидел маленького цыганёнка с собакой, сидящих на битом стекле. Их глаза выдавали то самое чувство голода, испытываемого мной некоторое время назад. «И всё-таки, сливочный соус был похож на сперму», – сказал я вслух, зашагав дальше, – «Не удивлюсь, если официант постарался».

Спустя десять минут ходьбы, наконец-то дошёл до заветного адреса. Панельное здание, пять этажей в высоту, казалось, ничем не отличалось от других своих копий по всему городу. Но нет, это здание выглядело куда паршивее своих собратьев в мелочах: уничтоженный многочисленными трещинами фасад, выбитые окна на первом и втором этажах, вывернутая наизнанку плитка, обоссаная дверь подъезда, раздолбанный вдребезги козырёк над одним из подъездов, заполненный всяческим мусором двор, со сломанными качелями, на которых резвились дети, граффити на стенах по типу «Искусство – всё что нас окружает. Мы есть искусство!». В подъезде ситуация обстояла не лучше. Понял я это по пакетам с отходами, распространяющих по этажам удушливое зловоние кислятины.

Найдя дверь с нужной мне квартирой, из которой доносился громкий музыкальный бас, громко постучал в неё. Бас затих, на другой стороне послышался шорох, затем сиплый голос: «Кто идёт?». Я сразу проговорил кодовое слово: «Мармеладные мишки», после чего раздался щелчок открывающегося замка. На пороге стоял вытянутый парень, примерно моего возраста, в трусах и халате поверх майки. Он улыбнулся, обнажив жёлтые, гнилые зубы, от вида которых я предположил высокую степень его зависимости.

Войдя внутрь, в нос ударил смрад аммиака и серы. «Что ж ты стучишь так грозно, а? Я уж подумал, соседи опять ментов вызвали», – сказал он, провожая меня в зал, где находились три парня. Я резво объяснил, что от Влада, и что надолго задерживаться не собираюсь. «Да посиди ты, куда спешить. Расскажешь, чё по чём, откуда знаешь Влада, как долго знакомы, почему он рассказал именно про этот адрес», – промолвил он, вальяжно сев на кресло, будто на трон. Я начал пояснять, как познакомился с Владом и каким образом оказался здесь. Выслушав, он попросил одного из парней со шрамом на лице позвонить Владу, дабы убедиться в достоверности сказанного мною. «Ну, смари, у Влада есть сотовый, на который он всегда должен ответить, как раз для таких случаев, и если он ответит моему братану, что мазы за тебя не чувствует…», – говорит он, выдержав паузу, – «те пи***ц, ёпт», – добавил он, демонстративно показав пистолет. Я кивнул, чувствуя, как подскочило давление, а в горле пересохло. Двое парня не сводили с меня взгляд. Один из них широко улыбался, второй сконцентрировался на моём лице, держа руку в кармане ветровки. Как показалось, не моргая всё это время, он был словно статуя.

Бзик.

*Здесь точно есть какой-то подвох. Тебя хотят развести, убить, расчленить, закопать или выбросить мешок твоих конечностей в канаву. Тебе стоит уйти сейчас же*

Парень со шрамом вернулся из кухни через три минуты, а может и через пять. В ожидании время будто замедлилось. Тот сказал, что всё нормально и со мной можно работать. Парень в халате вскочил с кресла, в предвкушении потирая руки, и спросил:

–Ну, так чё, за каким товаром явился? У меня есть все виды кайфа.

–ЛСД и экстази, – отрепетировано проговорил я, пытаясь убрать напряжение в голосе.

–И всё? Может «хмурого» заодно подогнать? Для друзей Влада у меня на него скидка.

–Нет, только ЛСД и экстази.

–Кхъ, ну как скажешь, братишка. Сколько надо?

А вот об этом я не подумал. Замешкавшись в раздумьях, дилер предложил спиды, мет и хотел предложить ещё что-то, но я прервал:

–Две пластинки «кислоты» и две таблетки экстази.

–А х**и так мало э?! – провопил он, сделав угрожающее лицо, затем улыбнулся, – хах, да шучу я. Внатуре ты фраер.

После этих слов он побрёл на кухню, прозвучал звук открывающейся дверцы холодильника и копошение в полках с утварью. Вернулся, держа «заказ» в прозрачном пакетике с застёжкой, сказав: «Две кислоты и две таблетки счастья. С вас девять с половиной тысяч рублей, сударь». Я поинтересовался, чем обусловлена такая цена, на что он дал ответ: «Качеством ёпта, качеством. Попробуешь и поймёшь». Протянул стопку купюр в одной руке, взяв пакетик другой. «Не боись, всё путём, здесь нет подвоха», – с улыбкой произнёс он. Собираясь уже уйти, я внезапно остановился.

Бзик.

*Что значат эти зубы? Что. Они. Значат? Ты не заснёшь, пока не узнаешь*

–Что значат твои зубы?

–Чё сказал?

–Я спрашиваю, что значат твои зубы, почему они гнилые?

–Хахахаха, б*я, ну ты высказал, конечно, – сгибаясь от смеха, говорит он, – тюрьма след оставила.

–Тюрьма? Я думал это от наркотиков, – сказал я, с небольшим удивлением в голосе.

–Я не употребляю свой продукт, а чужой тем более. Ты не подумай братан, он качественный, но не моё это. Я кайфую по-другому.

–Как ты оказался в тюрьме? В смысле, тебе на вид как мне, – сам того не ожидая спросил я.

–Говно ситуация произошла. Я заступился за чиксу одну, с которой мутил долгое время. А заступился из-за того, что она нахамила какому-то мужлану в торговом центре. Он само собой наехал на неё в ответ, ну а я долго не стал думать и зарядил тому в челюсть, а он грохнулся на перилла ска, вот эти, которые толстые, и не приходит в себя. Ну, я думаю, вырубился мужик и всё, а потом оказывается что он помер от кровоизлияния в мозг, ну и меня посадили за статью о непреднамеренном убийстве, а эта коза даже ни разу не пришла, забила на меня болт, сука б***ть, – говорит он, активно жестикулируя, – Но мне фартануло, отец Влада вытащил меня из за решётки. Оказалось, он узнал о моём таланте в химии, и дал работу, как видишь, и теперь я с ним.

–Ты химичишь прямо здесь, в квартире? – спросил я, пытаясь уловить ход его мысли.

–Ты чё, за лоха меня держишь? Конечно не здесь, в гараже вся магия, видел же синий гараж с нарисованным черепом на дверях? Вот это мой, там вся аппаратура, а здесь складываю и сортирую, чтобы постоянно в гараж этот е***ый не бегать.

–А что насчёт соседей и полиции? – спрашиваю я, сам уже не понимая зачем.

–Соседи? Да идут они н**уй! Если полицию вызовут, те как приедут, так и уедут, убедившись, что всё чётко, благодаря тому, о ком я уже тебе говорил.