Стихи о Москве бесплатное чтение

Пауль Флеминг

Москве[1]

Сонет

Град, русских городов

владычица прехвальна

Великолепием, богатством, широтой!

Я башен злато зрю, но злато предо мной

Дешевле, нежель то, чем мысль

моя печальна.

Мной зришься ты ещё в своём

прекрасней цвете;

В тебе оставил я что мне миляй всего,

Кто мне любезнее и сердца моего,

В тебе осталася прекраснейшая в свете.

Избранные места России главных чад,

Достойно я хвалю тебя, великий град,

Тебе примера нет в премногом сём народе!

Но хвален больше ты ещё причиной сей,

Что ты жилище, град, возлюбленной моей,

В которой всё то есть, что лучшее в природе.

<1755>

Иван Дмитриев

Освобождение Москвы

Примите, древние дубравы, —

Под тень свою питомца муз!

Не шумны петь хочу

Не сладости цитерских уз;

Но да воззрю с полей широких

На красну, гордую Москву,

Седящу на холках высоких,

И спящи веки воззову!

В каком ты блеске ныне зрима,

Княжений знаменитых мать!

Москва, России дочь любима,

Где равную тебе сыскать?

Венец твой перлами украшен;

Алмазный скиптр в твоих руках;

Верхи твоих огромных башен

Сияют в злате, как в лучах;

От Норда, Юга и Востока —

Отвсюду быстротой потока

К тебе сокровища текут;

Сыны твои, любимцы славы,

Красивы, храбры, величавы,

А девы – розами цветут!

Но некогда и ты стенала

Под бременем различных зол;

Едва корону удержала

И свой клонившийся престол;

Едва с лица земного круга

И ты не скрылась от очес!

Сармат простер к тебе длань друга

И остро копие вознес!

Вознес – и храмы воспылали,

На девах цепи зазвучали,

И кровь их братьев потекла!

«Я гибну, гибну! – ты рекла,

Вращая устрашенно око. —

Спасай меня, о гений мой!»

Увы! молчанье вкруг глубоко,

И меч, висящий над главой!

Где ты, славянов храбрых сила!

Проснись, восстань, российска мочь!

Москва в плену, Москва уныла,

Как мрачная осення ночь, —

Восстала! всё восколебалось!

И князь, и ратай, стар и млад —

Всё в крепку броню ополчалось!

Перуном возблистал булат!

Но кто из тысяч видим мною,

В сединах бодр и сановит?

Он должен быть вождем, главою:

Пожарский то, России щит!

Восторг, восторг я ощущаю!

Пылаю духом и лечу!

Где лира? смело начинаю!

Я подвиг предка петь хочу!

Уже гремят в полях кольчуги;

Далече пыль встает столбом;

Идут России верны слуги;

Несет их вождь, Пожарский, гром!

От кликов рати воют рощи,

Дремавши в мертвой тишине;

Светило дня и звезды нощи

Героя видят на коне;

Летит – и взором луч отрады

В сердца унывшие лиет;

Летит, как вихрь, и движет грады

И веси за собою вслед!

«Откуда шум?» – приникши ухом,

Рек воин, в думу погружен.

Взглянул – и, бледен, с робким духом

Бросается с кремлевских стен.

«К щитам! к щитам! – зовет сармата,—

Погибель нам минуты: трата!

Я видел войско сопостат:

Как змий, хребет свой изгибает,

Главой уже коснулось врат;

Хвостом всё поле покрывает».

Вдруг стогны ратными сперлись —

Мятутся, строятся, делятся,

У врат, бойниц, вкруг стен толпятся;

Другие вихрем понеслись

Славянам и громам навстречу.

И се – зрю зарево кругом,

В дыму и в пламе страшну сечу!

Со звоном сшибся щит с щитом —

И разом сильного не стало!

Ядро во мраке зажужжало,

И целый ряд бесстрашных пал!

Там вождь добычею Эреве;

Здесь бурный конь, с копьем во чреве,

Вскочивши на дыбы, заржал

И навзничь грянулся на землю,

Покрывши всадника собой;

Отвсюду треск и громы внемлю,

Глушащи скрежет, стон и вой.

Пирует смерть и ужас мещет

Во град, и в долы, и в леса!

Там дева юная трепещет;

Там старец смотрит в небеса

И к хладну сердцу выю клонит;

Там путника страх в дебри гонит,

И ты, о труженик святой,

Живым погревшийся в могиле,

Еще воспомнил мир земной

При бледном дней твоих светиле;

Воспомнил горесть и слезой

Ланиту бледну орошаешь,

И к богу, сущему с тобой,

Дрожащи руки простираешь!

Трикраты день воссиявал,

Трикраты ночь его сменяла;

Но бой еще не преставал

И смерть руки не утомляла;

Еще Пожарский мещет гром;

Везде летает он орлом —

Там гонит, здесь разит, карает,

Удар ударом умножает,

Колебля мощь литовских сил.

Сторукий исполин трясется —

Падет – издох! и вопль несется:

«Ура! Пожарский победил!»

И в граде отдалось стократно:

«Ура! Москву Пожарский спас!»

О, утро памятно, приятно!

О, вечно незабвенный час!

Кто даст мне кисть животворящу,

Да радость напишу, горящу

У всех на лицах и в сердцах?

Да яркой изражу чертою

Народ, воскресший на стенах,

На кровах, и с высот к герою

Венки летящи на главу;

И клир, победну песнь поющий,

С хоругви в сретенье идущий;

И в пальмах светлую Москву!..

Но где герой? куда сокрылся?

Где сонм и князей и бояр?

Откуда звучный клик пустился?

Не царство ль он приемлет в дар? —

О! что я вижу? Победитель,

Москвы, отечества, спаситель,

Забывши древность, подвиг дня

И вкруг него гремящу славу,

Вручает юноше державу,

Пред ним колена преклоня!

«Ты кровь царей! – вещал Пожарский.

Отец твой в узах у врагов;

Прими венец и скипетр царский,

Будь русских радость и покров!»

А ты, герой, пребудешь ввеки

Их честью, славой, образцом!

Где горы небо прут челом,

Там шумныя помчатся реки;

Из блат дремучий выйдет лес;

В степях возникнут вертограды;

Родятся и исчезнут грады;

Натура новых тьму чудес

Откроет взору изумленну;

Осветит новый луч вселенну —

И воин, от твоей крови,

Тебя воспомнит, возгордится

И паче, паче утвердится

В прямой к отечеству любви!

Лето 1795

Евгений Боратынский

Пиры

Отрывок

Как не любить родной Москвы!

Но в ней не град первопрестольный,

Не золоченые главы,

Не гул потехи колокольной,

Не сплетни вестницы-молвы

Мой ум пленили своевольный.

Я в ней люблю весельчаков,

Люблю роскошное довольство

Их продолжительных пиров,

Богатой знати хлебосольство

И дарованья поваров.

Там прямо веселы беседы;

Вполне уважен хлебосол;

Вполне торжественны обеды;

Вполне богат и лаком стол.

Уж он накрыт, уж он рядами

Несчетных блюд отягощен

И беззаботными гостями

С благоговеньем окружен.

Ещё не сели; всё в молчаньи;

И каждый гость вблизи стола,

С весёлой ясностью чела

Стоит в роскошном ожиданьи,

И сквозь прозрачный, лёгкий пар

Сияют лакомые блюды,

Златых плодов, дессерта груды…

Зачем удел мой слабый дар!

Но так весной ряды курганов

При пробужденных небесах

Сияют в пурпурных лучах

Под дымом утренних туманов.

Садятся гости. Граф и князь,

В застольном деле все удалы,

И осушают не ленясь

Свои широкие бокалы:

Они веселье в сердце льют,

Они смягчают злые толки;

Друзья мои, где гости пьют,

Там речи вздорны, но не колки.

И началися чудеса:

Смешались быстро голоса;

Собранье глухо зашумело;

Своих собак, своих друзей,

Певцов, героев хвалят смело;

Вино разнежило гостей

И даже ум их разогрело.

Тут всё торжественно встаёт,

И каждый гость, как муж толковый,

Узнать в гостиную идёт,

Чему смеялся он в столовой.

1820

Цыганка

Отрывок

Пред ним, светло озарена

Наставшим утром, ото сна

Москва торжественно вставала.

Под раннею лазурной мглой,

Блестящей влагой блеск дневной

Река местами отражала;

Аркада длинного моста

Белела ярко. Чуден, пышен,

Московских зданий красота,

Над всеми зданьями возвышен,

Огнём востока Кремль алел.

Зажгли лучи его живые

Соборов главы золотые;

Меж ними царственно горел

Иван Великий. Сад красивый,

Кругом твердыни горделивой

Вияся, живо зеленел.

1829–1831, 1842

Александр Полежаев

Новодевичий монастырь

Привет тебе, Девичье поле,

С твоей обителью святой,

Где девы юные в неволе

Проводят век печальный свой.

Какой окрест прелестный вид

Красой природною блестит…

Взгляни: сребристыми струями

Москва-река в брегах течёт.

Чернеет лодка с рыбаками

И быстро вдоль реки плывёт;

А там, внизу её зыбей,

Тащатся сети рыбарей;

Среди прибрежной луговины

Рога пастушечьи трубят

Вдаль Воробьёвых гор вершины

С зелёной рощей взор манят

Прохладно утренней порою.

Аврора гаснет; а потом

Выходит солнце за горою

На небе чистом, голубом;

Пернатых хор его встречает

Весёлой песнею, живой,

А Феб лучи свои бросает

Над очарованной землёй;

От них брега реки златятся,

И рыбы в струйках веселятся,

Плывя по зыбкому стеклу

На дно к янтарному песку.

Волшебный край очарованья,

Твои бесчисленны красы!

С душой, исполненной мечтанья,

Один, в полдневные часы,

Там, там, под тению дерев,

Внимал я иволги напев,

И шум нагорного потока,

И говор листьев надо мной,

И песни девы одинокой,

Пленяло все меня собой…

1825

Иван Великий

Опять она, опять Москва!

Редеет зыбкий пар тумана,

И засияла голова

И крест Великого Ивана!

Вот он – огромный Бриарей,

Отважно спорящий с громами,

Но друг народа и царей

С своими ста колоколами!

Его набат и тихий звон

Всегда приятны патриоту;

Не в первый раз, спасая трон,

Он влёк злодея к эшафоту!

И вас, Реншильд и Шлиппенбах,

Встречал привет его громовый,

Когда, с улыбкой на устах,

Влачились гордо вы в цепях

За колесницею Петровой!

Дела высокие славян,

Прекрасный век Семирамиды,

Герои Альпов и Тавриды —

Он был ваш верный Оссиан,

Звучней, чем Игорев Баян.

И он, супруг твой, Жозефина,

Железный волей и рукой,

На векового исполина

Взирал с невольною тоской!

Москва под игом супостата,

И ночь, и бунт, и Кремль в огне —

Нередко нового сармата

Смущали в грустной тишине.

Ещё свободы ярой клики

Таила русская земля;

Но грозен был Иван Великий

Среди безмолвного Кремля;

И Святослава меч кровавый

Сверкнул над буйной головой,

И, избалованная славой,

Она склонилась величаво

Перед торжественной судьбой!..

Восстали царства; пламень брани

Под небом Африки угас,

И звучно, звучно с плеском дланей

Слился Ивана шумный глас!..

И где ж, когда в скрижаль отчизны

Не вписан доблестный Иван?

Всегда, везде без укоризны

Он русской правды алкоран!..

Люблю его в войне и мире,

Люблю в обычной простоте

И в пышной пламенной порфире.

Во всей волшебной красоте,

Когда во дни воспоминаний

Событий древних и живых,

Среди щитов, огней, блистаний

Горит он в радугах цветных!..

Томясь желаньем ненасытным

Заняться важно суетой,

Люблю в раздумье любопытном

Взойти с народною толпой

Под самый купол золотой

И видеть с жалостью оттуда,

Что эта гордая Москва,

Которой добрая молва

Всегда дарила имя чуда, —

Песку и камней только груда.

Без слов коварных и пустых

Могу прибавить я, что лица,

Которых более других

Ласкает матушка-столица,

Оттуда видны без очков,

Поверьте мне, как вереница

Обыкновенных каплунов…

А сколько мыслей, замечаний,

Философических идей,

Филантропических мечтаний

И романтических затей

Всегда насчёт других людей

На ум приходит в это время?

Какое сладостное бремя

Лежит на сердце и душе!

Ах, это счастье без обмана,

Оно лишь жителя Монблана

Лелеет в вольном шалаше!

Один крестьянин полудикий

Недаром вымолвил в слезах:

«Велик господь на небесах,

Велик в Москве Иван Великий!..»

Итак, хвала тебе, хвала,

Живи, цвети, Иван Кремлёвский,

И, утешая слух московский,

Гуди во все колокола!..

1833

Денис Давыдов

При виде Москвы, возвращаясь с персидской войны

О юности моей гостеприимный кров!

О колыбель надежд и грёз честолюбивых!

О, кто, кто из твоих сынов

Зрел без восторгов горделивых

Красу реки твоей, волшебных берегов,

Твоих палат, твоих садов,

Твоих холмов красноречивых!

1827

Александр Пушкин

На тихих берегах Москвы

Церквей, венчанные крестами,

Сияют ветхие главы

Над монастырскими стенами.

Кругом простёрлись по холмам

Вовек не рубленные рощи,

Издавна почивают там

Угодника святые мощи.

1822

Евгений Онегин

Отрывок

Глава VII

XXXVI

Но вот уж близко. Перед ними

Уж белокаменной Москвы,

Как жар, крестами золотыми

Горят старинные главы.

Ах, братцы! как я был доволен,

Когда церквей и колоколен,

Садов, чертогов полукруг

Открылся предо мною вдруг!

Как часто в горестной разлуке,

В моей блуждающей судьбе,

Москва, я думал о тебе!

Москва… как много в этом звуке

Для сердца русского слилось!

Как много в нем отозвалось!!

XXXVII

Вот, окружён своей дубравой,

Петровский замок. Мрачно он

Недавнею гордится славой.

Напрасно ждал Наполеон,

Последним счастьем упоенный,

Москвы коленопреклонённой

С ключами старого Кремля:

Нет, не пошла Москва моя

К нему с повинной головою.

Не праздник, не приемный дар,

Она готовила пожар

Нетерпеливому герою.

Отселе, в думу погружён,

Глядел на грозный пламень он.

XXXVIII

Прощай, свидетель падшей славы,

Петровский замок. Ну! не стой,

Пошёл! Уже столпы заставы

Белеют; вот уж по Тверской

Возок несётся чрез ухабы.

Мелькают мимо будки, бабы,

Мальчишки, лавки, фонари,

Дворцы, сады, монастыри,

Бухарцы, сани, огороды,

Купцы, лачужки, мужики,

Бульвары, башни, казаки,

Аптеки, магазины моды,

Балконы, львы на воротах

И стаи галок на крестах.

XXXIX. XL

В сей утомительной прогулке

Проходит час-другой, и вот

У Харитонья в переулке

Возок пред домом у ворот

Остановился. К старой тётке,

Четвёртый год больной в чахотке,

Они приехали теперь.

Им настежь отворяет дверь,

В очках, в изорванном кафтане,

С чулком в руке, седой калмык.

Встречает их в гостиной крик

Княжны, простёртой на диване.

Старушки с плачем обнялись,

И восклицанья полились.

1827–1828

Ответ

Я вас узнал, о мой оракул,

Не по узорной пестроте

Сих неподписанных каракул,

Но по весёлой остроте,

Но по приветствиям лукавым,

Но по насмешливости злой

И по упрёкам … столь неправым,

И этой прелести живой.

С тоской невольной, с восхищеньем

Я перечитываю вас

И восклицаю с нетерпеньем:

Пора! в Москву, в Москву сейчас!

Здесь город чопорный, унылый,

Здесь речи – лёд, сердца – гранит;

Здесь нет ни ветрености милой,

Ни муз, ни Пресни, ни харит.

1830

В альбом

Гонимый рока самовластьем

От пышной далеко Москвы,

Я буду вспоминать с участьем

То место, где цветёте вы.

Столичный шум меня тревожит;

Всегда в нём грустно я живу —

И ваша память только может

Одна напомнить мне Москву.

27 октября 1832

Была пора: наш праздник молодой

Сиял, шумел и розами венчался,

И с песнями бокалов звон мешался,

И тесною сидели мы толпой.

Тогда, душой беспечные невежды,

Мы жили все и легче и смелей,

Мы пили все за здравие надежды

И юности и всех её затей.

Теперь не то: разгульный праздник наш

С приходом лет, как мы, перебесился,

Он присмирел, утих, остепенился,

Стал глуше звон его заздравных чаш;

Меж нами речь не так игриво льётся.

Просторнее, грустнее мы сидим,

И реже смех средь песен раздаётся,

И чаще мы вздыхаем и молчим.

Всему пора: уж двадцать пятый раз

Мы празднуем лицея день заветный.

Прошли года чредою незаметной,

И как они переменили нас!

Недаром – нет! – промчалась

четверть века!

Не сетуйте: таков судьбы закон;

Вращается весь мир вкруг человека, —

Ужель один недвижим будет он?

Припомните, о други, с той поры,

Когда наш круг судьбы соединили,

Чему, чему свидетели мы были!

Игралища таинственной игры,

Металися смущённые народы;

И высились и падали цари;

И кровь людей то Славы, то Свободы,

То Гордости багрила алтари.

Вы помните: когда возник лицей,

Как царь для нас открыл чертог царицын,

И мы пришли. И встретил нас Куницын

Приветствием меж царственных гостей, —

Тогда гроза двенадцатого года

Ещё спала. Ещё Наполеон

Не испытал великого народа —

Ещё грозил и колебался он.

Вы помните: текла за ратью рать,

Со старшими мы братьями прощались

И в сень наук с досадой возвращались,

Завидуя тому, кто умирать

Шёл мимо нас… и племена сразились,

Русь обняла кичливого врага,

И заревом московским озарились

Его полкам готовые снега.

Вы помните, как наш Агамемнон

Из пленного Парижа к нам примчался.

Какой восторг тогда [пред ним] раздался!

Как был велик, как был прекрасен он,

Народов друг, спаситель их свободы!

Вы помните – как оживились вдруг

Сии сады, сии живые воды,

Где проводил он славный свой досуг.

И нет его – и Русь оставил он,

Взнесенну им над миром изумленным,

И на скале изгнанником забвенным,

Всему чужой, угас Наполеон.

И новый царь, суровый и могучий,

На рубеже Европы бодро стал,

[И над землёй] сошлися новы тучи,

И ураган их

Октябрь 1836

Николай Языков

АУ!

Отрывок

Я здесь! – Да здравствует Москва!

Вот небеса мои родные!

Здесь наша матушка-Россия

Семисотлетняя жива!

Здесь всё бывало: плен, свобода,

Орда, и Польша, и Литва,

Французы, лавр и хмель народа,

Все, все!.. Да здравствует Москва!

Какими думами украшен

Сей холм давнишних стен и башен,

Бойниц, соборов и палат!

Здесь наших бед и нашей славы

Хранится повесть! Эти главы

Святым сиянием горят!

О! проклят будь, кто потревожит

Великолепье старины;

Кто на неё печать наложит

Мимоходящей новизны!

Сюда! на дело песнопений,

Поэты наши! Для стихов

В Москве ищите русских слов,

Своенародных вдохновений!

1831

Михаил Лермонтов

Кто видел Кремль в час утра золотой,

Когда лежит над городом туман,

Когда меж храмов с гордой простотой,

Как царь, белеет башня-великан?

1831

Сашка. Нравственная поэма

Отрывок

6

Герой наш был москвич, и потому

Я враг Неве и невскому туману.

Там (я весь мир в свидетели возьму)

Веселье вредно русскому карману,

Занятья вредны русскому уму.

Там жизнь грязна, пуста и молчалива,

Как плоский берег Финского залива.

Москва – не то: покуда я живу,

Клянусь, друзья, не разлюбить Москву.

Там я впервые в дни надежд и счастья

Был болен от любви и любострастья.

7

Москва, Москва!.. люблю тебя, как сын,

Как русский, – сильно, пламенно и нежно!

Люблю священный блеск твоих седин

И этот Кремль зубча́тый, безмятежный.

Напрасно думал чуждый властелин

С тобой, столетним русским великаном,

Померяться главою… и обманом

Тебя низвергнуть. Тщетно поражал

Тебя пришлец: ты вздрогнул – он упал!

Вселенная замолкла… Величавый,

Один ты жив, наследник нашей славы.

1835–1836

Бородино

«Скажи-ка, дядя, ведь не даром

Москва, спаленная пожаром,

Французу отдана?

Ведь были ж схватки боевые?

Да, говорят, ещё какие!

Не даром помнит вся Россия

Про день Бородина!»

– Да, были люди в наше время,

Не то, что нынешнее племя:

Богатыри – не вы!

Плохая им досталась доля:

Не многие вернулись с поля…

Не будь на то господня воля,

Не отдали б Москвы!

Мы долго молча отступали,

Досадно было, боя ждали,

Ворчали старики:

«Что ж мы? на зимние квартиры?

Не смеют что ли командиры

Чужие изорвать мундиры

О русские штыки?»

И вот нашли большое поле:

Есть разгуляться где на воле!

Построили редут.

У наших ушки на макушке!

Чуть утро осветило пушки

И леса синие верхушки —

Французы тут-как-тут.

Забил заряд я в пушку туго

И думал: угощу я друга!

Постой-ка, брат, мусью!

Что тут хитрить, пожалуй к бою;

Уж мы пойдём ломить стеною,

Уж постоим мы головою

За родину свою!

Два дня мы были в перестрелке.

Что толку в этакой безделке?

Мы ждали третий день.

Повсюду стали слышны речи:

«Пора добраться до картечи!»

И вот на поле грозной сечи

Ночная пала тень.

Прилёг вздремнуть я у лафета,

И слышно было до рассвета,

Как ликовал француз.

Но тих был наш бивак открытый:

Кто кивер чистил весь избитый,

Кто штык точил, ворча сердито,

Кусая длинный ус.

И только небо засветилось,

Всё шумно вдруг зашевелилось,

Сверкнул за строем строй.

Полковник наш рождён был хватом:

Слуга царю, отец солдатам…

Да, жаль его: сражён булатом,

Он спит в земле сырой.

И молвил он, сверкнув очами:

«Ребята! не Москва ль за нами?

Умрёмте ж под Москвой,

Как наши братья умирали!»

– И умереть мы обещали,

И клятву верности сдержали

Мы в бородинский бой.

Ну ж был денёк! Сквозь дым летучий

Французы двинулись как тучи,

И всё на наш редут.

Уланы с пёстрыми значками,

Драгуны с конскими хвостами,

Все промелькнули перед нами,

Все побывали тут.

Вам не видать таких сражений!..

Носились знамена как тени,

В дыму огонь блестел,

Звучал булат, картечь визжала,

Рука бойцов колоть устала,

И ядрам пролетать мешала

Гора кровавых тел.

Изведал враг в тот день немало,

Что значит русский бой удалый,

Наш рукопашный бой!..

Земля тряслась – как наши груди,

Смешались в кучу кони, люди,

И залпы тысячи орудий

Слились в протяжный вой…

Вот смерклось. Были все готовы

Заутра бой затеять новый

И до конца стоять…

Вот затрещали барабаны —

И отступили басурманы.

Тогда считать мы стали раны,

Товарищей считать.

Да, были люди в наше время,

Могучее, лихое племя:

Богатыри – не вы.

Плохая им досталась доля:

Не многие вернулись с поля.

Когда б на то не божья воля,

Не отдали б Москвы!

<1837>

Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова

Отрывок

Над Москвой великой, златоглавою,

Над стеной кремлёвской белокаменной

Из-за дальних лесов, из-за синих гор,

По тесовым кровелькам играючи,

Тучки серые разгоняючи,

Заря алая подымается;

Разметала кудри золотистые,

Умывается снегами рассыпчатыми,

Как красавица, глядя в зеркальце,

В небо чистое смотрит, улыбается.

Уж зачем ты, алая заря, просыпалася?

На какой ты радости разыгралася?

Как сходилися, собиралися

Удалые бойцы московские

На Москву-реку, на кулачный бой,

Разгуляться для праздника, потешиться.

И приехал царь со дружиною,

Со боярами и опричниками,

И велел растянуть цепь серебряную,

Чистым золотом в кольцах спаянную.

Оцепили место в двадцать пять сажен,

Для охотницкого бою, одиночного.

И велел тогда царь Иван Васильевич

Клич кликать звонким голосом:

«Ой, уж где вы, добрые молодцы?

Вы потешьте царя нашего батюшку!

Выходите-ка во широкий круг;

Кто побьёт кого, того царь наградит,

А кто будет побит, тому бог простит!»

1837

Владимир Бенедиктов

Москва

Дума

День гас, как в волны погружались

В туман окрестные поля,

Лишь храмы гордо возвышались

Из стен зубчатого Кремля.

Одета ризой вековою,

Воспоминания полна,

Явилась там передо мною

Страны родимой старина.

Когда над Русью тяготело

Иноплеменное ярмо

И рабство резко впечатлело

Своё постыдное клеймо,

Когда в ней распри возникали,

Князья, забыв и род и сан,

Престолы данью покупали,

В Москве явился Иоанн.

Потомок мудрый Ярослава

Крамол порывы обуздал,

И под единою державой

Колосс распадшийся восстал.

Соединённая Россия,

Изведав бедствия оков

Неотразимого Батыя,

Восстала грозно на врагов.

Почуя близкое паденье,

К востоку хлынули орды,

И их кровавые следы

Нещадно смыло истребленье.

Потом и Грозный, страшный в брани,

Надменный Новгород смирил

И за твердынями Казани

Татар враждебных покорил.

Но, жребий царства устрояя,

Владыка грозный перешёл

От мира в вечность, оставляя

Младенцу-сыну свой престол;

А с ним, в чаду злоумышлении

Бояр, умолк закона глас —

И, жертва тайных ухищрений,

Младенец царственный угас.

Тогда, под маскою смиренья

Прикрыв обдуманный свой ков,

Взошёл стезёю преступленья

На трон московский Годунов.

Но власть, добытая коварством,

Шатка, непрочен чуждый трон,

Когда, поставленный над царством,

Попран наследия закон;

Борис под сению державной

Недолго бурю отклонял:

Венец, похищенный бесславно,

С главы развенчанной упал…

Тень убиенного явилась

В нетленном саване молвы —

И кровь ручьями заструилась

По стогнам страждущей Москвы,

И снова ужас безначалии

Витал над русскою землёй, —

И снова царству угрожали

Крамолы бранною бедой.

Как божий гнев, без укоризны

Народ все бедствия сносил

И о спасении отчизны

Творца безропотно молил,

И не напрасно, – провиденье,

Источник вечного добра,

Из праха падших возрожденье

Явило в образе Петра.

Посланник боговдохновенный,

Всевышней благости завет,

Могучей волей облечённый,

Великий рек: да будет свет

В стране моей, – и Русь прозрела;

В ряду его великих дел

Звезда счастливая блестела —

И мрак невежества редел.

По мановенью исполина,

Кругом – на суше и морях —

Обстала стройная дружина,

Неотразимая в боях,

И, оперённые громами,

Орлы полночные взвились, —

И звуки грома меж строями

В подлунной славой раздались.

Так царство русское восстало!

Так провиденье, средь борьбы

Со мглою света, совершало

Законы тайные судьбы!

Так, славу Руси охраняя,

Творец миров, зиждитель сил

Бразды державные вручил

Деснице мощной Николая!

Престольный град! так я читал

Твои заветные преданья

И незабвенные деянья

Благоговейно созерцал!

Январь 1837

Москва

Близко… Сердце встрепенулось;

Ближе… ближе… Вот видна!

Вот раскрылась, развернулась, —

Храмы блещут: вот она!

Хоть старушка, хоть седая,

И вся пламенная,

Светозарная, святая,

Златоглавая, родная

Белокаменная!

Вот – она! – давно ль из пепла?

А взгляните: какова!

Встала, выросла, окрепла,

И по-прежнему жива!

И пожаром тем жестоким

Сладко память шевеля,

Вьётся поясом широким