Плесень бесплатное чтение

Железная дорога пролегала посреди тайги. Стояла тихая, летняя ночь. Пассажирский поезд, который ехал уже пятые сутки к конечной станции, до которой оставалось не более четырёх часов, плавно продвигался среди деревьев. Почти все окна вагонов были темны, отражая слегка колышущиеся деревья. Только в немногих окнах ещё горел свет. Одно из таких окон, открылось, и в лес, тёмный, дремотный лес полетел небольшой свёрток. Прямоугольный, мелькнувший желтоватым отсветом, взвился в воздух и пролетев небольшое расстояние, затерялся среди кустов и деревьев. Окно закрылось. Через несколько минут свет в нём погас. Поезд продолжал свой путь.

До отправления поезда оставалось буквально пара минут. Лиза, уложив свои вещи в двухместном купе, познакомилась с соседкой и вышла в коридор. Она стояла у окна и смотрела как капли дождя стекают по другой стороне стекла. Вечерело, но из-за тяжёлых туч, казалось, что уже наступила ночь. Сквозь оконное стекло можно было увидеть вдалеке огни города, города, в котором Лиза родилась и выросла, в котором прожила двадцать три года, и, который покидала навсегда. По крайней мере таково было её решение. Из-за темноты снаружи девушка прекрасно видела своё отражение. И струйки дождя, что стекали по оконному стеклу, казались слезами на её щеках. Хотя, она и в самом деле плакала. Но это уже было привычно, наверное, поэтому Лиза не сразу осознала, что слезинки катятся по её щекам. Так же привычно было для неё видеть слегка удивлённые взгляды людей, той же соседки, проводницы, других пассажиров, которые они бросали в её сторону. Она то, давно привыкла к своему образу, который так тяжело укладывался в умах “нормальных” людей. То, что она выглядела в свои двадцать три, точно так же, как и в свои восемнадцать, и в свои шестнадцать, и даже в свои двенадцать. Да она практически не изменилась. Прибавилось немного роста, но незначительно. Если в двенадцать росту в ней было 85 сантиметров, родилась она очень маленькой и росла очень медленно. Сейчас она была примерно полтора метра, без пары сантиметров. Щуплое телосложение, как у подростка. И белизна. Белыми были волосы, не седыми, а именно белыми, какие бывают у кукол. Белой была кожа, настолько белой и тонкой, что казалось она просвечивала насквозь. На коже не было ни одного пятнышка, ни родимого, ни веснушки, ни даже маленького прыщика. Никогда в своей жизни Лиза не переживала из-за прыщика на носу или где-либо ещё. Ещё одна особенность, которая отличала её от “нормальных” людей – Лиза никогда не загорала. Не в том смысле, что она не загорала на пляже или не любила этого делать, нет, просто её кожа не была восприимчива к ультрафиолетовым волнам. Она могла несколько часов находиться на пляже, на самом солнцепёке и совершенно не загореть, коже оставалась белой. Наверное, именно поэтому сверстники дразнили Лизу – молью, бледной поганкой, белянкой… Об этом не хотелось думать, не хотелось вспоминать, но что можно сделать если воспоминания напоминают о себе сами.

До нового места жительства Лизы поезду придётся проделать путь в сотни километров, по времени же, около пяти суток. На этот случай Лиза запаслась парой книг, купила в киоске пару сканвордов, скачала на телефон несколько фильмов. Сейчас же на неё нахлынули воспоминания. Они были хаотичными, непоследовательными. Они были обо всём сразу, о всей её жизни. И об университете, и о бабушке, и о выпускном балле, и о родителях. Они скакали, плясали пред её внутренним взором. Лиза уняла внутреннюю дрожь и решила, что за время поездки, она постарается упорядочить воспоминания, как говориться – вспомнить всё, и, расставить всё по полочкам. Поезд дёрнулся и огни за окном начали своё движение. Где-то вдали сверкнула молния, но звука грома слышно не было. Был слышен только перестук колёс, который всё более и более ускорялся. Лиза зашла в своё купе, соседка разговаривала с кем-то по телефону. Девушке звонить было не кому. Родных не осталось. Друзей не было. Или были, когда-то давно, в детстве? «Об этом тоже надо вспомнить» – подумала Лиза. Она прилегла на своё место, прикрыла глаза. «Так», – начала размышлять она, – «ехать примерно пять суток, с соседкой около двух, а дальше одна». В такую даль, в которую ехала она, много желающих ехать туда же не было. Что ж, одна в купе (вот повезло так повезло, одна в двухместном купе). Ей было не привыкать к одиночеству (ну не любила Лиза компаний, даже из одного человека или, может быть просто привыкла к одиночеству). Колёса поезда мерно перестукивали тук-тук, тук-тук, вагон слегка покачивался и это убаюкивало. Сон пришёл внезапно, мысли оборвались. Лиза провалилась в глубокий сон без сновидений.

Пробуждение стало таким же неожиданным, как и погружение в сон. В дверь купе постучали и почти сразу она открылась. Проводница, весёлая женщина средних лет, с пышной копной рыжих волос заглянула в купе улыбаясь во весь рот.

– Доброе утро, – сказала она. – Через пол часика завтрак. И прикрыв за собой дверь, удалилась будить остальных пассажиров. Лиза сладко потянулась, потёрла глаза, взглянула в окно и увидев проплывающий в нём пейзаж, поняла, что он ей ни о чём не говорит и не напоминает. Пожелав доброго утра соседке, она пошла в туалет, почистить зубы, умыться.

На завтрак дали яичницу с беконом, кусочек масла, булку с кунжутом и чай. А так хотелось кофе. Позавтракав, Лиза пошла к проводнице, узнать есть ли у неё кофе. Кофе был, растворимый, не известной марки, и, как оказалось в последствии с непредсказуемым, непередаваемым отвратительным вкусом. Ничего не оставалось делать, как дождаться, когда будет более-менее продолжительная остановка и вот тогда купить хороший кофе. Соседка вновь увлеклась телефоном, тем самым ясно давая понять, что к общению не расположена, ну ни капельки. Лизу это конечно же ничуть не расстроило. Она вышла из купе и встала у окна. За окном мелькали деревья, поля, речки. Была середина лета, всё было зелено и живо. Девушка смотрела в окно отрешённым взглядом и не замечала всю эту буйность красок и жизни. Взгляд её был устремлён внутрь. Такой взгляд порой можно заметить у некоторых людей, вот стоит человек с открытыми глазами, смотрит куда-то, но по выражению его лица понятно, что все образы, которые сейчас у него перед глазами, никак не связаны с тем миром, который прямо перед ним. Эти образы зачастую связаны с фантазией, мыслями о будущем или воспоминаниями. Лизавета, вспомнилось, что так называл её отец, смотрела в прошлое. Радостных воспоминаний было не очень много, больше не то, чтобы плохих, но не радостных. Раннее детство, как и большинство людей, Лиза помнила очень смутно. В детский сад она не ходила, так как часто болела. В этот период её детства самым ярким воспоминанием была бабушка, Ефросинья Викторовна, баба Фрося. Милейшей души человек, с такими же белыми волосами, как и у внучки, только они у неё побелели от возраста. Когда они гуляли вдвоём, то были похожи на два одуванчика. Ефросинья Викторовна очень любила свою внучку, ну и конечно же слегка баловала. У девочки всегда были в наличии конфеты, спасибо бабуле. Сама она к сладкому относилась не то, чтобы равнодушно, а как к обыденности, ну есть и есть, можно и съесть. Поток воспоминаний прервала девочка лет одиннадцати, в белом с огромными цветами платье, с двумя красиво завитыми косичками и огромными глазами. Она вышла из соседнего купе, круто развернулась, упёрла руки в боки и заявила – не хочу я эту кашу, сами ешьте, – и демонстративно повернулась к окну. Однако голос, вероятно отца девочки, прозвучавший из купе, не грубо, но очень требовательно и властно, заставил юную бунтарку подчиниться и принять свою участь. Тяжело вздохнув, девочка развернулась и вернулась в купе, прикрыв за собой дверь. Девочка эта напомнила Лизе её подругу, лучшую подругу, с которой они были не разлей-вода. Маша, единственная в классе, кто решился дружить со странной девочкой Лизой. Лучшая подруга, которая подарила ей радость общения, веселье игры, таинственность секретов, совместный досуг и труд, сколько домашних заданий Лиза помогла ей сделать. Лучшая подруга, которая первая (кто же как не лучший друг?) дала вкусить горечь предательства. В самом начале учебного года, Лиза отправилась в школу, настроение было отличное, под стать погоде, в тот день было солнечно, тепло и сухо. До школы было не далеко, и, Лизавета шла неспешным шагом. К школе вела широкая аллея, но ближе к учебному заведению, она как бы раздваивалась, потому что посередине были высажены кусты акации. И вот, подходя по одной из дорожек к школе, Лиза услышала на соседней, по другую сторону густых кустов, знакомый голос подруги. Обрадовавшись, она подошла ближе к кустам и невольно услышала неприятную для себя правду.

– Да как ты можешь дружить с этой молью, – спрашивал голос старосты их класса, Новиковой Оли. – Да, дружить с белянкой, фу, – чуть не хором, подпели ещё три голоса, ближайших подруг-подхалимок Новиковой Насти, Вики и ещё одной Насти. И тут, Лиза услышала страшные слова.

– Да, вы что, девчонки? Нужна она мне… Просто, она умная, домашку мне помогает делать, если бы не она, у меня троек было бы полным-полно. А так, я твёрдая ударница, и родители не ругаются. Вот, если бы ты Вика, помогала бы мне с домашкой, я, ну ни в жизнь, не дружила бы с этой поганкой бледной, больно надо. Давайте, я с вами дружить буду, а не с этой, самой противно притворяться. Только с уроками помогайте мне, пожалуйста.

Повисла минутная тишина, и затем голос старосты вынес вердикт:

– Хорошо, ты в команде, в команде лучших, нормальных девочек. И с уроками поможем. Только, если увидим тебя с «Этой», на нашу дружбу не рассчитывай.

– Ой, девочки, этот так здорово, спасибо вам. Да, я на километр больше не подойду к этой бледнолицей, – произнёс голос лучшей подруги, которой с этого мгновения у Лизы не было.

Что самое странное, слёз не было, не было истерики, была только пустота… И с этой самой пустотой, преданная девочка, на ватных ногах, продолжила свой путь в школу. Она никому не рассказывала о случившемся, даже любимой бабушке, просто что-то произошло внутри, что-то с корнем было вырвано из её души, из сердца. Было больно, даже дышать. Боль сковывала движения. Боль и пустота, пустота и боль. Говорят, что время лечит, но это не так. По прошествии времени, боль утихла, улеглась, свернула свои иглы, которые в тот день вонзились прямо в сердце. Но боль не ушла, Лиза это знала, чувствовала. Боль свернула свои длинные, острые иглы, но лишь для того, чтобы напитать их кончики ядом. Теперь, стоя у окна, Лиза вновь почувствовала, как боль расправила свои острые иглы и вонзила в душу, впрыскивая яд обиды в самую сущность девушки. Пустота и боль, после того случая всегда сопровождали Лизу, а после очередного предательства, только усилились, а пустота стала необъятной.

Поезд продолжал свой путь, он одновременно и удалялся, и приближался. Удалялся от города, где Лиза родилась и выросла, от всей её прошлой жизни и приближался к другому городу, который девушке не был знаком, но который она выбрала для дальнейшей жизни. За окном менялись пейзаж за пейзажем. В дали сверкнула своими водами река, промелькнула берёзовая роща, а в небе облака будто соревновались друг с другом разнообразностью форм и очертаний. «Белые, белые облака, как мои волосы» – подумала Лиза, любуясь этим зрелищем. Говорят, любимые нами люди, что ушли от нас, там. Мама и папа… Прошло примерно три года с того первого случая, когда боль впервые вонзила свои отравленные иглы в сердце маленькой девочки и как будто бы всё наладилось. Ну нет друзей, к этому, к сожалению, можно привыкнуть, но зато есть любящие тебя родители и конечно же бабушка. Но боль сдаваться не собиралась. Как-то вечером, когда уроки были сделаны, ужин съеден, и Лиза с бабулей сидели у телевизора, раздался звонок в дверь. Лиза, думая, что это папа с мамой вернулись с работы, они работали на одном предприятии, побежала открывать дверь. Но на пороге стоял полицейский в форме.

– Здравствуй девочка, – сказал нежданный гость.

– Есть в доме кто-то из взрослых? – задал он вопрос.

– Здравствуйте, да, мы с бабулей, сейчас позову, – ответила девочка. – Вы проходите.

Полицейский, казалось бы, нехотя переступил порог дома и остался стоять в прихожей. Бабушка Фрося вышла из комнаты, и Лиза увидела, как лицо бабушки изменилось и как та положила руку на сердце. Взрослые прошли на кухню, а Лиза пошла смотреть телевизор. Но когда до неё донеслись из кухни всхлипывания Бабули она тоже направилась туда же. Картина, представшая перед ней, удивляла. Полицейский стоял, поглаживая бабушку по плечу, та же трясущимися руками пыталась сделать хоть один глоток воды из стакана, который так и плясал в её руке. Лиза не знала, как реагировать на такую ситуацию, поэтому спросила первое, что пришло ей в голову:

– А, мама с папой скоро придут?

Бабушка подняла на внучку глаза полные слёз, еле сдерживая рыдания, сказала:

– Лизонька, девочка, они больше не придут. – И больше не сдерживалась.

В тот день боль чуть не убила Лизу, вонзив глубоко, глубоко свои отравленные иглы. А пустота заполнила собой всё и этого ей казалось мало. Она как – будто просачивалась сквозь кожу, и окружала собой пространство вокруг девочки, создавая свой неповторимый ореол, ореол пустоты. Лиза потеряла сознание.

Позже, когда Елизавету уже выписали из больницы, она узнала, что произошло. У большегрузной машины отказали тормоза, и она на большой скорости врезалась в маршрутное такси, перевернув, смяв её. Не выжил никто, в том числе и родители Лизы, возвращавшиеся с работы домой. Боль слегка утихла, пустота же разрослась до неимоверных размеров. На дворе стояло лето, такое же тёплое как в этом году, году, когда Лиза уезжала навсегда из родного города. До школы было ещё полтора месяца, на улицу не хотелось, друзей нет, теперь и родителей тоже нет, а бродить одной, сами понимаете – одиноко. Лиза ходила по квартире, как будто стараясь что-то или кого-то найти, и, иногда находила бабушку. Бабушка Фрося постарела ещё сильнее, как-то вдруг и сразу. Улыбчивое лицо стало печальным-печальным, печаль, словно загар въелась лицо любимого человека. Лиза же как – будто стала ещё бледнее. Она истаивала, истончалась будто хотела слиться с пустотой, что окружала её. Дни тянулись долго, как будто день забыл сколько в нём часов и длился месяцами. Но, как это и бывает всегда в жизни, когда ждёшь наступления чего-то или, когда закончится определённый период, учебный год наступил неожиданно.

– Завтра в школу, милая. – Сказала бабушка.

Из пустоты пробился голос Лизы: – Хорошо. И больше ничего сказано не было. Бесцветное, безжизненное, бесплотное, серое – «Хорошо».

С учёбой были проблемы. Сквозь ореол пустоты плохо просачивалось то, что говорили учителя, одноклассники и все остальные люди. Пустая оболочка девочки по имени Елизавета, окружённая той же пустотой, ходила в школу и возвращалась домой, ела и спала, что-то кому-то говорила и кого-то слушала. Учителя не ругали её, не делали замечаний, смотрели и их взгляды говорили, что они всё понимают, сочувствуют, сопереживают, смотрели с жалостью в глазах. Девочку их взгляды не занимали, ведь это она, а не они потеряли родителей, это она, а не они бредут по жизни, окружённые пустотой. Это ей, а не им больно так, что хочется кричать, выть, всех застрелить, всех обнять, расцарапать все глаза, что смотрят на неё и выплакать свои. Боль стала её постоянным спутником, но была не резкой и сильной, а постоянной и ноющей. Лиза пыталась поделиться своей внутренней пустотой с чистыми листами бумаги, пыталась нацарапать на них ручкой, хоть какую-то мысль, своё внутреннее ощущение, боль, в общем всё что было на сердце, внутри. Но если внутри пустота, что можно из неё извлечь? Впрочем, девочка сочинила несколько стихов, а мысли, что она пыталась выразить, зачастую, так и оставались, если можно так сказать: недовыраженными, не смогли родиться. Начали, но не смогли… Поэтому, у неё было полно недописанных листов, строк, предложений. Но стихи Лиза периодически перечитывала, были они конечно же о пустоте, о предательстве, о смерти. Сейчас стоя у окна, в поезде, она вспомнила один из них:

Не везёт в любви,

В смерти повезёт

Только не грусти,

Мне сказал пророк

Зарастёт травою

Холмик у реки,

Он тебя укроет,

Только не грусти.

Грустно!

А поезд продолжал своё движение мимо городов, сёл, деревень, рек и озёр, лесов и полей. Глядя на всё это своими глазами-окнами, но не запоминая. Не ведая забот и треволнений ни Лизы, ни, кого-то ещё из тех людей, которых он заглатывал в своё нутро и выплёвывал из него на разных вокзалах, станциях, полустанках.

День близился к вечеру, но было ещё очень даже светло, ведь на дворе стояло лето. Проводница объявляла, что через десять минут будет длительная остановка, около сорока минут, и, просила всех, кто собирается выходить из вагона, поразмять ноги, прикупить чего-нибудь, не опаздывать. Елизавета собралась сходить за кофе и печеньем. Вокзал был большим и красивым. В нём было много людей, кто ходил, кто-то сидел, кто-то, сбившись в кучку о чём-то беседовал. Все были заняты. Изредка девушка ловила их любопытные взгляды, которые как бы говорили: «Это ещё, что за привидение?». Лиза оглядела вокзал и пошла неспешным шагом искать продуктовый магазин или ларёк. Она уже привыкла к тому, как реагируют люди, когда видят её и потому, не обращала внимая на любопытные взгляды, которые разглядывают её бледность и белёсость. Купив то, что собиралась, походила по вокзалу, разглядывая то, на что можно было посмотреть и взглянув на огромные часы с гербом города, поняла, что пора возвращаться. Выйдя на улицу, она заметила, что стало темно. Тяжёлые тучи надвигались на вокзал, на перрон, на поезд, на неё. Дождь, ливень сплошной стеной приближался по полю, прилегающему к вокзалу. Ей не хватило нескольких метров, чтобы укрыться от ливня в чреве поезда и в вагон она входила мокрая насквозь. Благо было во что переодеться. Попросила соседку выйти из купе, так уж случилось, что девушка стеснялась своей внешности, а тут ещё и переодеваться перед незнакомой женщиной. Но та, окинув её взглядом, в котором читалось: «было бы на что смотреть», вышла. Лиза сняла мокрую одежду и переодевшись в сухую, открыла дверь купе, нашла взглядом соседку и сказала: «Спасибо, можете заходить». Соседка ещё постояла немного и только после этой мхатовской паузы, соблаговолила занять своё место. Поезд тронулся, стук колёс пытался перестучать дождь. Сидя у окна купе Лиза слушала как соревнуются колеса с каплями дождя в том, кто кого перестучит. Колёса выстукивали какое-то подобие монотонной мелодии, дождь же пытался убедить всё вокруг, что миром правит хаос. Иногда в это стучащее соревнование вмешивался отдалённый рокот грома, и молния рассекала небо, как бы предупреждая: «Если кто-то из вас собьётся с ритма стука, тот будет неминуемо наказан». Мелодия колёс и дробный стук крупных капель дождя убаюкивал. И, конечно же, Лиза не заметила, как заснула. Сон, как часто она прибегала к его спасительному забытью. Лиза любила вздремнуть после обеда в выходной день. Сон спасал от реальности, от перипетий жизни, от воспоминаний, от боли и пустоты, от суеты, от людей, от всего, что окружало её. Ей, за редким исключением не снились сны. Сегодня настало то редкое исключение. Лиза видела отца, но не полностью, она почему-то не могла вспомнить в подробностях его лицо. Помнила только, что оно было добрым. Добрыми были глаза, улыбка, даже нос казался добрым и ямочки на щеках. Ещё, Лиза помнила, что на лице отца были усы. А вот руки она помнила очень хорошо. Сильные руки папы, которыми он её обнимал, которыми подкидывал её вверх и ловил, когда она была маленькой. В такие моменты ей не было страшно, рукам отца она доверяла, и они никогда её не подводили. Ещё отец не любил одежду с коротким рукавом, даже в жару он носил рубашки с длинным рукавом, закатанными по локоть или чуть выше. Лизе так же запомнились волоски на руках у отца, они были такие мягкие и она любила их гладить, когда они вместе смотрели мультики или читали книжки. Маму Лиза помнила очень хорошо. Это была красивая женщина с тёмными, длинными, вьющимися волосами, до середины спины. Стройная. Ей очень шли сарафаны. Она часто улыбалась. Она была счастлива. Порой у Лизы возникал вопрос: как у такой красивой женщины могла родиться дочь такая, как она? Но она никогда не хотела знать на него ответа. И вот этой ночью, эти любимые ею люди пришли к ней во сне. Она видела, как папа с мамой в ослепительном солнечном свете идут к облаку, и заходят в него. Внутри облака были сиденья, а также там были другие люди. Вдалеке, среди других облаков, стояла не молодая женщина, с облаком на голове, или это были волосы, такие же, как и у неё. Женщина махала рукой маме с папой. Это бабушка Фрося, поняла девушка. Родители помахали ей в ответ, сели на свободные места и дверь, представляете, в облаке закрылось, и оно стало двигаться. Оно влилось в поток других облаков, которые двигались упорядоченно, как машины на проезжей части. Вдруг Лиза заметила, чёрную-чёрную тучу. Она мчалась на огромной скорости, нарушая чинное движение облаков. Лиза хотела зажмуриться, но не могла. И вот, эта чёрная туча разрослась до неимоверных размеров, заполнила собой пол неба, скрыла солнечный свет и врезалась в облако, в котором мирно сидели её родители. Чёрное смешалось с белым. Но чёрного было больше. Раздался лязгающий звук. Лизавета открыла глаза. Она лежит на кровати в купе. Поезд, лязгнув ещё раз и задрожав всеми своими суставами, дёрнулся в последней конвульсии, остановился и тяжело выдохнул воздух из тормозной системы. В окне был «нарисован» вокзал. Немногочисленные люди не спеша сновали по «нарисованному» вокзалу. Повернув голову, девушка увидела соседку с чемоданом, готовую покинуть этот мир, который зовётся – закулисье вагона поезда дальнего следования. Соседка слегка улыбнулась, и пожелав хорошей дороги, навсегда покинула свою спутницу. Лиза осталась одна. В который раз.

Девушка полежала ещё, глядя в потолок купе минут десять, пытаясь окончательно проснуться и вспомнить воспоминания, которые успела вспомнить. Вот ведь абракадабра. Скинув ноги в тапочки, вновь посмотрела в окно. Вокзал. Большой. Чистый. Первые мысли этого утра. Солнце постепенно набирало силу, пытаясь забраться в каждый уголок, под навесы и крыши, и осветить их собою. Жаль, подумала Лиза, что солнце не может забраться своими лучами в душу, чтобы там стало светло и тепло. Чтобы боль растаяла как снег. После всего, что произошло в её жизни и после решения уехать из родного города, дышать стало легче. А удаляясь всё дальше от своего прошлого, становилось ещё легче. Но тяжесть ещё была, и боль, она знала, чувствовала, никуда не делась. Свернулась калачиком, свернув свои иголки, как ёжик.

Продолжительность стоянки, как объявила проводница, продлится час и целых пять минут. Долго. Можно размять слегка затёкшие ноги. Шагнув на перрон, девушка зажмурилась от яркого утреннего солнца. Вокзал оживал. Вокзал был современным. Сказать, что он был красивым, тут уж, как говорится на вкус и цвет. Но он точно был удобным. Раздвижные двери, скамейки удобные и целые, колонны отделаны мрамором, витражные окна тонированы. Люди неспешно, за редким исключением, перемещались в пространстве сообразно своим планам, желаниям, нуждам. Стоя на перроне, Лиза огляделась вокруг. В дали справа от вокзала, если стоять к нему передом и спиной к поезду, виднелись многоэтажки города. Слева, то ли лес, то ли парк. Зелёная крона шелестела под лёгким ветерком. Если повернуться спиной к вокзалу, вагоны поезда загораживали основной обзор, а поверх вагонов виднелась небесная даль. Синева, ни облачка. И много путей, состоящих из рельсов и шпал. «Пути, куда они ведут, и какой из них мой?» – промелькнула мысль в голове, украшенной белыми-белыми волосами. Оставив эту мысль, что посмела бесцеремонно вторгнуться в мирное созерцание окружающего мира, прямо там на перроне у вагона, девушка продолжила осматривать вокзал. Постояв минут десять, глядя на окружающий мир, Лиза вздохнула и пошла к дверям, которые открываясь и закрываясь заглатывали или выплёвывали людей. Беззубый рот дверей разомкнул перед ней свои «губы» и, простояв несколько секунд, девушка шагнула в них.

Вокзал внутри был чист, отделка была современной, стояли скамьи для ожидающих, несколько магазинчиков, обрамлённых стеклом, кофе-автоматы, закусочные, билетные кассы и справочная. За спиной, через затемнённые, огромные, от пола до потолка окна виднелся перрон, впереди была арка выхода в город, ну и входа из города, если направляться в здание вокзала, а не из него. Виднелись металлоискатели, стояли полицейские, осматривающие входящих. Окна на этой стене были не очень большие и не тонированные. Справа, почти во всю стену информационное табло с расписанием поездов, над ним огромные часы. Утро, возвещали часы, восемь тридцать пять по местному времени. Слева расположились кассы, справа от них виднелась большая дверь с надписью «Ресторан», а слева, ну куда же без них, ТУАЛЕТЫ. Людей было не так чтобы и много, но были. Лиза как обычно опустив глаза в пол, двинулась, без особой цели вперёд. Уже много лет она именно так и передвигалась в этом мире, глядя в землю, в пол, в общем вниз, не глядя в лица людей, в их глаза. Ведь очень часто, эти глаза говорили. Одни говорили, что они удивлены видом то ли девушки, то ли привидения, другие, что им искренне жаль от того, что тебе досталась такая внешность и, что они сопереживают, но поделать ничего не могут. А многие, к сожалению, говорили, что они обязательно всем расскажут, как повстречались с ТАКИМ вот чудом, даже не в белых перьях, а в белом пухе. Живя в таком режиме, девушка повидала на своём, недолгом веку уйму всяких ботинок, кроссовок, туфель, сандалий и другой обуви. Она жила в мире обуви, а не в мире людей. Сделав полукруг по вокзалу, Лиза остановилась у витрины с книгами. Стояла и читала названия. Красивые обложки, современные авторы и классики, названия и жанры на любой вкус. Девушка, читала и читала названия, разглядывала обложки потеряв связь с настоящим. Сейчас ничего больше не существовало. Лишь изредка вторгался голос говорящий несвязные слова. Сколько она так простояла? Десять минут, пол часа или несколько лет? Голос вдруг, смог прорваться сквозь её отрешённость, и она уловила что-то знакомое, что-то нужное именное ей. «Повторяю» – сказал голос, – «Поезд номер 453 следующий по маршруту «» отправляется через десять минут с третьего пути». Лиза с некоторым усилием оторвала взгляд от зачаровавших её обложек, направилась к одной из закусочных. Что-то типа «Бургер-Кинга» местного масштаба. «Королевский бутерброд» гласило название. На стойке красовался слоган: «Положи-ка себе в рот, самый вкусный бутерброд». «Ух, какой же это должен быть рот, чтоб вместил весь бутерброд» – мелькнула мысль в голове у Лизы. Очереди не было, девушка быстро пробежала глазами меню, выбрала «бутерброд со вкусом» и газировку, оплатила и всё так же глядя в пол, направилась к выходу на перрон, где поезд уже заждался свою пассажирку. Он прямо весь вздрагивал от нетерпения двинуться дальше в путь и шипя, нервно выпускал воздух, давая понять, что ждать он больше не намерен. Лиза поспешила к своему вагону. Проводница приветливо улыбнулась, пропуская Лизу в чрево этого металлического, зелёного монстра. Она ещё шла по коридору к своему купе, а поезд, конвульсивно дёрнувшись уже начал своё движение.

Вокзал уже пропал из виду, за окном мелькали дома, машины, деревья. Поезд проехал небольшой мост, через небольшую речку. Девушка, глядя в окно, неспешно жевала бутерброд, который оказался очень, даже не дурным на вкус, запивая газировкой. «Картинка» за окном менялась со скоростью поезда. Лиза решила вернуться к своим воспоминаниям.

Примерно через полгода, после смерти родителей, Лиза решила сделать над собой усилие и заняться уже учёбой. К этому решению её подвигли не постоянные увещевания бабушки, а простая мысль, жить то надо. Жить дальше, несмотря ни на что, вопреки всему. Боль и пустота никуда не делись. Затаились, ожидая случая, чтобы накинуться на неё с новой силой. Но Лиза, понимая это, всё же начала зубрить, читать, делать домашнюю работу и всё остальное, что делают в школе. Оценки сразу стали лучше, много лучше, даже отличными. Если по началу, после смерти родителей, учителя ставили её четвёрки с натяжкой, тройки по доброте душевной или ничего не ставя, после её молчания, то теперь в табеле напротив её фамилии стояли пятёрки. Кроме физкультуры. Маленькая, щуплая девочка плохо бегала, скакала, лазала по канату. Твёрдая троечница. Одноклассники не третировали, хотя, за глаза продолжали называть её молью, бледной поганкой, одуванчиком и всеми другими прозвищами, что раньше не стеснялись говорить ей в лицо. И то радовало. Так, день за днём прошли годы и настал последний выпускной год. Лизе, как прочим ребятам из её класса предстояло выполнить, написать множество работ для успешного окончания школы и дальнейшего поступления в Вуз. Почти все работы у неё были или готовы, или в стадии написания. В них она была уверена, уверена в том, что получит за них высший балл. Вот только с биологией как-то не задалось. Она никак не могла выбрать тему для аттестационной работы. Фотосинтез растений, бактерии, корневища, споры, влияние окружающей среды на рост растений. Лиза любила биологию и хотела поступить в Вуз на биологический факультет, но какую же выбрать тему.

Однажды, сидя за столом в своей комнате и листая книги по биологии, Лиза от долгих раздумий, глубоко вздохнула, выдохнула и подняла взгляд к потолку, пробежала глазами от угла до угла и уставилась в одну точку. Маленькая, черная точка, почти в самом углу, на стене у самого потолка. Приглядевшись, она обнаружила, что точка не одна, их несколько, малозаметные, чёрные точки.

– Ба, – позвала Лиза, – иди сюда, пожалуйста. Посмотри, что это?

Бабушка, шаркая тапочками вошла в комнату. Посмотрела сквозь толстые стёкла очков в направлении, куда показывала внучка.

– Батюшки, – выдохнула женщина. – Это же – плесень. Стены отсырели что ли? Вот напасть-то. Её же заразу такую не так просто вывести. Ладно, позвоню в ЖЭК, может что сделают или хоть посоветуют, чего. И вышла из комнаты, всё так же шаркая тапочками.

В голове Лизы начался процесс, она вспоминала всё, что знала о плесени. И решила, это и будет тема её работы по биологии. Первый, наверное, самый трудный шаг, выбор темы, название работы «Плесень» был сделан.

Поезд судорожно дёрнулся, и его конвульсии оторвали Лизу от воспоминаний. Дверь купе открылась, в проёме появилось улыбающееся лицо проводницы.

– Всё в порядке? – спросила женщина.

– Да, нормально, – улыбнувшись ответила Лиза и отвернулась к окну.

– Сейчас будет остановка, не на долго, – продолжая улыбаться, сообщила проводница. – Товарный пропустим и снова в путь. Помолчав, словно обдумывая что-то, глубоко вздохнув, проводница продолжила, с нотками жалости в голосе.

– Ты, девонька, если нужно чего, заходи ко мне, не стесняйся. Поболтать захочется или чаю, заходи, чаю заварю как для себя, с травками. И не переживай денег не возьму.

Лиза молча смотрела в окно, ей очень хотелось и в то же самое время очень не хотелось сближаться, пусть даже на короткое время, с кем-либо из людей. Глядя в окно, она почувствовала, как в глубине души начали расправляться чёрные иглы боли. Проводница, постояв немного, и не дождавшись ответа, шумно вздохнув, стала закрывать дверь купе. И, уже почти закрыв, в щёлочку, проговорила: – заходи, а. – Дверь закрылась.

Лиза знала, что вызывает жалость у сердобольных женщин, но научилась не реагировать на сентиментальность добрых женщин.

Остановились на каком-то полустанке. Одноэтажное здание выглядело удручающе. Никаких вывесок, с названиям не было, кроме одной, выцветшей, на одном из зарешёченных окон, сообщавшей (интересно кому?), что именно здесь можно купить билеты. На платформе людей не было, только стая собак, особей около дюжины, грелась на солнышке, абсолютно не обращая внимания на происходящее вокруг. Лиза окинула взглядом унылую картину за окном. Бетонные плиты перрона потрескались, в трещинах плит и из-под фундамента здания пробивалась трава. Краска на фасаде выгорела, штукатурка во многих местах осыпалась, многие окна были заколочены фанерой или досками. Один угол здания, отсыревший, был сплошь покрыт плесенью. Весь покрытый плесенью, абсолютно весь – чёрной, иссиня-зелёной, белой плесенью. Угол вернул Лизавету к воспоминаниям. А вернувшись к ним, девушка даже не заметила, как поезд вновь отправился в путь.

Собаки вместе с платформой и полуразрушенным зданием станции исчезли из виду, будто их и не было. Почти сразу за окном замелькал лес, густой, по-летнему зелёный, слегка волнуемый ветром. Лиза, отвернувшись от окна подогнула под себя ноги и спиной привалившись в угол, прикрыла глаза.

Выпускной год, последний в школе. На примете пара-тройка университетов, куда она хотела бы поступить. Конечно, был один в который девушка пошла бы не задумываясь. Лучший в городе, к тому же славился кафедрой Биологии. Лиза обожала биологию. С самого начала, да даже ещё до начала, учебного года она готовилась к сдаче экзаменов, зачётов, контрольных. Ей в этом плане было легко. В отличие от сверстников и одноклассников, которым хотелось повеселиться, сходить компанией в кино, на дискотеку, да не важно куда лишь бы был «народ», «туса», «веселуха». Нет, ей, конечно, тоже этого хотелось. Но для «Бледной моли» там места не было, её там не ждали и не звали.

Записавшись в библиотеку Лиза, набрала нужной литературы. Тяжело даются знания, еле донесла. Последующие дни проходили однообразно, сидя, лёжа, бродя по комнате листала она страницу за страницей. Когда начался учебный год, появилось некое разнообразие в виде посещения занятий в школе. Волнения и переживаний не было, девушка была уверена, что сдаст все зачёты и экзамены на отлично. И светила бы ей золотая медаль, если бы не физкультура. Многие предметы Лиза готова была сдать, вот прямо, хоть сейчас. Она стала договариваться с преподавателями о том, чтобы они экзаменовали её раньше срока, в неурочное время. Здорово же, когда один на один с учителем, и никто не пялится на тебя с ехидной ухмылкой на лице. Учителя, конечно же шли на встречу «бедной Лизе», сиротке. И к концу полугодия практически все зачёты с блеском были сданы. Снисхождения по предметам со стороны преподавателей не было, просто ученица была хорошо подготовлена. Оставалось сдать только экзамены, которые были официально назначены на определённые даты. И ещё работу по биологии, любимый предмет Лиза оставила, так сказать, «на десерт». Написанию этой работы она решила посвятить зимние каникулы. Глубоко нырнув в омут воспоминаний, Лиза вздрогнула и «всплыла» на поверхность текущего дня от того, что открылась дверь её купе, за которой, словно видение, образовалось улыбающееся (а бывает ли иначе?) лицо проводницы. Рыжая женщина, с сочувствием, пробежалась взглядом с ног до головы пассажирки, заявила:

– Обед через полчаса. Картошечка пюре, с курочкой или рыбкой, макароны с котлеткой или парой сосисочек. Что подать юной Леди? – Подмигнув выпалила стюардесса железных дорог.

Глубоко вздохнув, будто и вправду после долгого погружения под воду, Лиза посмотрела в окно, постепенно возвращаясь в реальность. За окном плыли облака, далеко, ближе к горизонту, виднелся грозовой фронт. Туда же к горизонту тянулась лента дороги с движущимися по ней точками машин. По обе стороны дороги, на сколько хватало глаз, слегка колыхаясь от ветра, росли подсолнухи.

– Мне, будьте уж любезны, мэм, пюре с рыбой, – в тон проводнице ответила девушка и продолжила; – А, не будете ли вы столь любезны, Мадам, сообщить мне, если конечно это не является государственной тайной, и от этого не пострадает ни один кролик на земле, не предвидится ли в ближайшее время предвиденных или же непредвиденных остановок? Хочется, знаете ли, совершить небольшой променад, пройтись, поразмять затекшие суставы. Литературу Лиза сдала на отлично.

Лицо проводницы слегка вытянулось от удивления, и, уже не в той изысканной манере, ответило:

– Да, минут через сорок будет станция, стоять будем двадцать минут, поэтому далеко бы не надо уходить. – Моргнув пару раз, удивлённое лицо ретировалось. Когда дверь в купе закрылась, Лизавета зевнула (долгое бездействие всегда вызывает сонливость), встав, потянулась и решила пойти ополоснуть лицо водой. Выйдя в коридор, посмотрела в окно. Там было то же небо, те же облака, правда горизонт был светел. Была и дорога, не близко и тянулась она не к горизонту как в окне купе, а вдоль, параллельно движению поезда, на котором девушка с белыми волосами уезжала из прошлого.

Туалеты находились в обоих концах вагона, а купе Лизы было аккурат по середине вагона. Взглянув влево, девушка увидела рыжую проводницу, заглядывающую в купе через три двери от её. Та предлагала обитателям этого, ограниченного пространства, выбрать из ограниченного меню, свою, ограниченную нормой порцию обеда. Лиза пошла направо. Ополоснув несколько раз лицо холодной водой и вытерев его кружевным полотенцем с красивой вышивкой, это бабушка Ефросинья вышивала, девушка застыла напротив зеркала. Она как будто хотела увидеть в отражении, которое покачивалось в такт поезду, хоть какие-то изменения в своём лице, но не могла. Лицо выглядело одинаково, наверное, уже лет десять. Вздохнув, пошла обратно, должны принести обед. Конечно, впрочем, как и всегда, аппетита не было, но с биологической точки зрения, организм нужно поддерживать. К двери купе Лиза подошла одновременно с проводницей, но не улыбающейся и не рыжей, а молоденькой, примерно её возраста, белокурой девушкой с лицом, заспанным и печальным, одновременно. Видимо её очень сильно опечалило, что её разбудили. В руках у молоденькой проводницы была пластиковая тарелка, накрытая фольгой, пластиковая вилка и стакан в подстаканнике с чаем.

– Это мне? – спросила Лиза.

«Новая» проводница окинула её оценивающим взглядом, пытаясь понять, кто же перед ней: девочка, поседевшая от испуга, девушка, поседевшая от горя или старушка, поседевшая от старости, но хорошо сохранившаяся. И после небольшой паузы сказала:

– Если вы из этого купе, то да.

Лиза открыла дверь, забрала свой обед и шагнула в свою временную обитель, бросив через плечо:

– Спасибо.

«А что, она мне кто? Подруга, сестра? Никто. И нечего меня так рассматривать, не на выставке». Такие мысли, как скакуны, пронеслись в голове девушки. И конечно же аппетит от этих мыслей не прибавился, а наоборот скатился вниз по шкале личных ощущений. Поковырявшись вилкой в пюре и облизнув вышеозначенную вилку, Лиза пришла к выводу, что пюре приготовлено очень даже, не плохо, но есть его всё равно не стала. Попробовав рыбу и приятно удивившись, что та, прям-таки хороша на вкус, съела половину. А вот чай, чай она выпила полностью, очень кстати, в сумке, оказалась пачка песочного печенья. В общем чай был выпит с превеликим удовольствием.

Через некоторое время стало заметно, что поезд сбрасывает скорость. В окне начали мелькать пригородные дома. Проехав мост через неширокую речку, поезд стал передвигаться «пешком». Закинув ноги на стол, слегка затекли, Лиза смотрела в окно на небольшой городок, в котором предстояло сделать короткую остановку. В городке было много зелени, деревья и кусты росли не как попало и не абы как. Была видна упорядоченность. Дома в основном одно-двухэтажные, но не ветхие, а аккуратные, хорошо окрашенные, некоторые даже премиленькие. Людей на улицах было не много, так же редко попадались на глаза и машины. Видно было, что жизнь в городе протекает тихо, спокойно, размеренно. Вот в окне появилась площадь, на ней огороженная невысоким забором, стояла церковь. Из красного кирпича, не очень высокая, на окнах резные ставни, выкрашенные в синий цвет, купол церкви блестел, отражая солнечные лучи. В ажурные ворота, что выходили на площадь входили люди, направляясь к храму.

– А, какой сегодня день? – спросила сама себя Лиза и начала высчитывать.

– Так, отправление было в пятницу, ночь наступала дважды, значит сегодня воскресенье. Придя к такому выводу, девушка без труда сделала и следующий: – Воскресенье, люди идут на службу.

Поезд подошёл к вокзалу, именно подошёл, не спеша, даже вальяжно. Судорожная дрожь пробежала по всему составу, начиная с головы, и, выпустив воздух, словно вздохнув, как вздыхает путник после долгого перехода, замер. Лизавета помнила о том, что стоянка будет короткой, минут двадцать, но всё же решила выйти на перрон, размять ноги. Здание вокзала было, как казалось, всё в этом городе, не высокое, но аккуратное, ухоженное. Вокруг было чисто и даже стояло несколько кадок с различными растениями.

«Какая разная у нас страна», – подумала девушка, припомнив предыдущую станцию.

Походив, разминая суставы, вдоль вагона, Лиза увидела несколько женщин, которые продавали каждый что-то своё. Среди прочего: семечек, рыбы и фигурок из глины, она заметила у одной женщины домашний сыр. Сыр Лиза обожала. Разный сыр, только без плесени. Договорившись о цене, она купила двести грамм свежего, козьего сыра. Какой же вкусный источал он аромат. Но пора и в путь, поезд вот-вот должен был отправиться в дальнейший путь. Уже и рыжая проводница выглянула из дверей вагона, оглядывая перрон. Завидев свою «странную» пассажирку, она как обычно заулыбалась и призывно замахала рукой.

В купе Лиза нарезала сыр тонкими ломтиками, уселась поудобнее, откусила кусочек и прикрыв от удовольствия глаза, стала медленно жевать, наслаждаясь вкусом. А вкус у сыра оказался отменным и аромат был изумительно – сырным. В общем, девушка ничуть не пожалела о покупке. Наоборот, радовалась, что ей посчастливилось купить хороший сыр. Открыв глаза, Лиза обнаружила, что поезд движется.

«Ох, а я и не заметила, как мы тронулись», – подумала она. – «Ну и ладненько, ехать-то всё равно надо. Еду, еду, уж двое суток, а впереди дорога растянулась ещё на трое. Трое суток воспоминаний».

Поезд, мягко покачиваясь набирал скорость, ритм перестука колёс всё ускорялся. За окном всё так же мелькали пейзажи. Вдали стала видна сопка, за которую, казалось нехотя, заползало солнце. Вечерело. За окном, которое выросло в размерах и обрамилось тяжёлыми, зелёными с золотым шторами, кружились лёгкие снежинки. Сзади, шаркая тапочками, подошла бабушка и слегка приобняла свою внучку. Лизавета, вновь погрузилась в воспоминания.

– Пошли к столу, – сказала бабушка. – Поедим, до двенадцать ещё пятнадцать минут. А уж потом посмотрим салют. Кто-нибудь да выйдет, запустит.

Вот-вот должен был наступить Новый год. Стол накрыт скромно, три вида салатов: сельдь под шубой, оливье и гранатовый браслет; нарезка копчёной колбасы, маринованные огурцы и грибы, и сыр. Пять сортов! Бабушка Фрося тоже была охоча до сыра.

– Что, Лизонька, опять поковыряешь вилкой в салатах, пару кусочков колбаски съешь и за сыр примешься? – улыбаясь спросила бабушка, тогда как глаза смотрели на внучку, грустно. – Кто ж салаты есть будет? Я же старалась, готовила.

– Бабуль, ну не начинай, каждый год одно и то же, – ответила девушка. – Просила же тебя не готовить много. А раз наготовила, тебе и кушать, – улыбаясь продолжала она.

– Так для тебя старалась, – парировала бабушка. Поела бы от души, глядишь румянец на щеках появился бы. Ты ж, вон, только сыр уплетаешь, сыроежка моя.

– Ба, ну нет аппетита. А так, ради тебя, твоих стараний, да и ради праздника, съем чего-нибудь. Положи мне, пожалуйста, по ложке каждого салата. Так уж и быть, наемся от пуза, – смеясь проговорила Лиза.

– Ой батюшки, – нарочито громко, да артистично всплеснув руками, – воскликнула бабушка, – дождалась-таки, дожила до счастливого дня!!! Вишь как, внученька решила диету прекратить и за день недельну норму съесть, – смеясь продолжала она.

– Вот сейчас поешь хорошенько, может и замуж захочешь, – продолжая смеяться и накладывать салаты, не унималась баба Фрося. – Уж я тебе и жениха найду, да хоть принца, мне б до твоей свадьбы дожить, вот счастья бы было, ничего другого не надо.

– Ну какой принц, бабушка, я только за сыровара пойду, – так же смеясь ответила Лиза. – Где ж принц для меня сыр брать будет? Ещё начнёт бедных сыроваров разорять.

Отсмеявшись, обе поели салатов, запивая соком, по кусочку того, сего и прижавшись друг к другу встали у окна, смотреть фейерверки. Простояли далеко за полночь, потом убрали со стола и пошли спать. С тех пор как не стало родителей Лизы, каждый Новый год проходил однообразно. На утро девушка, сразу после умывания и чашки чая, засела за свой стол. Разложив на столе литературу, которую смогла отыскать, свои записи сделанные на уроках биологии; в читальном зале библиотеки; на открытой лекции одного заезжего профессора. Ручки разных цветов, листы бумаги А4 формата, сшитые и пронумерованные. Ученица выпускного класса Василькова Елизавета была полностью готова к написанию финальной работы по своему любимому предмету. Она была уверена в своих способностях. Именно поэтому, работу по биологии девушка решила написать и сдать после других предметов, так сказать – оставила на десерт. Хотела насладиться, вначале написанием, а потом и сдачей работы. Но в первый день Лиза написала только заглавие: «Плесень», дальше этого она не продвинулась ни на йоту. Перечитывала, что-то записывала вновь, сидела с закрытыми глазами, формируя мысли в голове. Порой бросала взгляд на угол, где виднелись чёрные точки плесени, которую они с бабушкой так и не вывели. Один раз она даже заговорила с этими самыми точками.

– Вот, – сказала Лиза, – о тебе собираюсь писать, но как-то начать всё не могу. Помогла бы! Но ты не можешь. Ведь правда?

И тут случилась первая странность, о которой девушка в последствии забыла до поры, до времени. Точки в углу на стене, как будто отреагировали на её слова. Стали более насыщенными, налились чернотой. Лиза зажмурилась, потёрла глаза кулаками, поморгала много раз и вновь взглянула в угол. Точки как точки, плесень обыкновенная, именно так она и должна выглядеть. «Переутомилась, наверное, натрудила глаза», – подумала Лизавета. Пора отдохнуть.

Заглянув в комнату к бабушке и, обнаружила, что та мирно дремлет перед телевизором в кресле с вязанием на коленях. Конечно же Лиза не стала тревожить сон любимой бабушки, единственного близкого человека. Прикрыв дверь, стараясь ступать как можно тише, она прошла на кухню. Заварила себе чаю, сварила пару сосисок, нарезала сыра и достала пачку печенья. Вечерело, на улице шёл снег, крупные хлопья плавно падали на землю. Лиза не торопливо поглощала ужин, одновременно пытаясь упорядочить в голове прочитанное. Она знала, что если сформулирует и выстроит мысли в голове, то уже не забудет и с лёгкостью перенесёт эти мысли на бумагу. Но пока этого сделать не удавалось. Казалось вот, ещё чуть-чуть, но чуть-чуть всё ускользало.

«Какое оно скользкое это чуть-чуть», – подумала Лиза. Съев ужин и решив отложить на завтра «охоту» на скользкую ниточку мыслей, ухватив которую и потянув, всё встало бы на свои места. Девушка помыла за собой посуду, прошла в свою комнату, расстелила постель и вернулась в комнату бабули. Подойдя, наклонилась и поцеловала её в щёку, от чего та проснулась, поморгала, улыбнулась увидев внучку и сказала:

– Батюшки, задремала. – Глянула в окно, перевела взгляд на часы, продолжила; – Ох, стемнело, вечер уже. Ты Лизонька кушать, наверное, хочешь? Я сейчас тебя покормлю.

– Ба, сказала Лиза, положив руку на плечо бабушки, остановив её порыв встать, – Ба, я уже поела. Пойду спать, глаза устали. Ты тоже ложись. И снова поцеловала, уже в другую щёку.

В порыве нежности пожилая женщина с белыми волосами, обняла и притянула к себе, юную девушку, но с такими же белыми волосами.

– Лизоветочка, Лизонька, внучка моя, облачко моё, одуванчик, – лепетала бабушка, гладя внучку по голове.

– Бабуль, Ба, ну ты чего? – сказала Лиза, мягко освобождаясь от объятий. – Перестань, а то сейчас обе расплачемся, проплачем до ночи и утром проснёмся с опухшими глазами, – строго сказала девушка.

Окончательно высвободившись из объятий бабушки, Лиза быстро ушла в свою комнату. Боль и обида, что таились в глубине её души, чуть не вырвались наружу. Она уже почувствовала, как чёрные иглы боли начали впиваться в самое сердце и сковывать все внутренности. Слёзы, неистощимый источник слёз, готов был хлынуть из глаз. Обида на родителей, что оставили её (хотя в глубине души и понимала, что их вины в этом нет), на весь мир, что не принимает её. Но она сдержалась. Неимоверным усилием воли не дала иглам вонзиться в сердце и удержала мириады слёз. Кроме одной.

Сразу не легла. Постояла у окна, глядя в небо, пытаясь разглядеть звёзды сквозь круговерть снежинок. И только окончательно успокоившись, легла в постель, и, довольно-таки быстро, уснула. В отличие от многих предыдущих ночей, этой ночью Лизавете снился сон. Чёрные точки, что так основательно обосновались в углу, на стене их квартиры, с ними что-то происходило. В начале они стали менять цвета, становились и жёлтыми, и красными, зелёными, белыми и опять чёрными. Потом они отделились от стены и стали кружиться по комнате, как снежинки, но на пол не падали. Наоборот, они льнули к потолку и там выстраивались в причудливые узоры или даже в созвездия. Уж созвездия Лиза знала, астрономия была её хобби, если можно так сказать, нравилась ей астрономия. Потом, точки переместились нас стену и стали выстраиваться в геометрические фигуры, а потом в уравнения. И когда точки изобразили на стене жирным шрифтом знак =, Лиза проснулась. Проснулась и поняла, сегодня она напишет работу по биологии и напишет идеальную работу.

Умывшись и выпив чаю, Лиза сразу села за стол, схватила ручку, руки так и «чесались» писать. Ей было абсолютно ясно, что писать, как формулировать мысли, как строить предложения. В голове было ясно и там всё было, как говорится, разложено по полочкам. Но всё же девушка решила писать сначала в черновике. Мало ли!

Писала целый день, почти не отрывалась от работы. О среде благоприятно влияющей на распространение плесени. О видах плесени. О полезных свойствах (раньше и представить себе такое не могла), в особенности о пенициллине, как его открыли, как широко использовали в медицине. О том, как именно пенициллин в годы Великой Отечественной войны, спас множество жизней людей от смерти и множество конечностей, этих людей, от ампутации. О благородной плесени, используемую в основном при приготовлении некоторых видов сыров. О средствах борьбы с различными видами плесени. Писала и писала.

– Привет, Ба, – не поднимая головы и не отрывая ручку от листа, бросила, когда та заглядывала в комнату. Выходила на кухню, съесть печеньку другую, другой раз пожевать сосиску. Чай заваривала и брала с собой. Погрузилась полностью, ушла с головой. Ближе к шести часам вечера, Лиза отложила ручку, откинулась на спинку стула, потянулась и прикрыв глаза глубоко и удовлетворённо вздохнула. Резко навалилась усталость, но усталость приятная. Она испытывала огромное удовольствие от проделанной работы. Глубокое удовлетворение. Экстаз!

– Бабуль, – сказала Лиза, входя в комнату и потирая руки, – завтра я перепишу работу на чистовик, много времени это не займёт, а потом, если не будет холодно, пойдём, побродим по заснеженным тропка в парке. Ты как на это смотришь?

– Смотрю я на это положительно, Лизавета, – ответила бабушка. – Надо воздухом свежим дышать, надо. А теперь давай я тебя покормлю. Пока ты писала, я пирожков напекла, с луком и яйцом, как ты любишь. И чай свежий заварила и варенье есть, сливовое. Идём?

– Бабулечка моя! – сказала Лиза, подошла, присела рядом, взяла руки любимой бабушки в свои, поцеловала каждую и прижала их к своей груди, – спасибо тебе.

Так они просидели несколько минут, и каждая украдкой вытирала слёзы. Потом с улыбкой посмотрели друг на друга и пошли на кухню пить чай. На следующий день, как следует выспавшись, Лиза переписала на чистовик, то, что было написано вчера, почти без редактирования. Пообедав, она с бабушкой, как и договаривались, пошли дышать свежим воздухом. Парк, в который они пошли, находился не далеко, рукой подать. Погода стояла хорошая, было около двенадцати градусов мороза, шёл небольшой снег. Снежинки красиво кружились в свете фонарей, которые в прошлом году установили вдоль дорожек парка. Внучка с бабушкой не спеша бродили по аллеям парка иногда о чём-то разговаривая. В ранних, зимних сумерках им было хорошо брести вот так, рука об руку, даже без слов.

– Завтра пойдём снова? – спросила Лиза.

– А, чего бы, не пойти, пойдём, – отвечала бабушка.

Прогулки продолжались три дня, а потом бабуля занемогла. Возраст давал о себе знать, подскочило давление. Пришлось даже вызывать врача на дом. Лиза подумала было, что придётся пропустить пару дней школы, но не пришлось. Давление стабилизировалось, и бабушка почувствовала себя гораздо лучше.

В первый день после каникул Лизу разбудил будильник, только он как-то странно звонил. Как гудок поезда. Лиза открыла глаза, почему-то всё вокруг слегка покачивалось и что-то, где-то стучало. Поезд ещё раз пронзительно засвистел, в ответ послышался свист другого поезда. За окном была ночь и мелькали вагоны встречного товарного поезда. Лиза поняла, что заснула, как есть, не расстелив постель, не переодевшись. Исправив эту «оплошность», девушка снова легла в постель, и убаюканная мерным покачивание вагонов мирно проспала до утра. Не успела Лиза открыть глаза, как тут же открылась дверь купе и появилась всё та же рыжая проводница, Мария Матвеевна Рубашкина. Вчера она заглянула узнать не нужно ли чего и задержалась поболтать. Говорила-то в основном проводница, она же в процессе беседы и предложила познакомиться. Мол, нам вместе ещё многие километры ехать.

«Вместе, да не совсем, у меня своё купе, у вас своё», – подумала Лиза, но вслух не сказала.

Спросила, так, приличия ради, – Мария Матвеевна, а вы ко всем в купе заглядываете?

– А, как же? Конечно, это же моя работа. Должна я заботиться о своих пассажирах, может им надо чего. Да и об остановках предупреждаю и кому пора готовиться на выход, вещи собирать да укладывать. Но к иным и заглядывать не хочется. Вот едет здесь одна семья, была бы моя воля, я к ним ни в жизнь не заглянула бы. Хочешь расскажу почему?

Лиза не хотела, о чём и сказала проводнице. Та похоже расстроилась. Но девушку это не очень волновало, ей не хотелось лезть в жизнь других людей, лишь бы и в её жизнь не лезли. Она демонстративно отвернулась к окну и спросила, – остановки то предвидятся в ближайшее время?

– Да, будут, – ответила Мария Матвеевна, – но сегодня только короткие: три, пять, семь минут. Люди бы только вышли, кто приехал, да зашли кому ехать. Такой у нас сегодня график. К вечеру, однако, будет долгая, полтора часа. Постояла, помолчала и поняв, что продолжения разговора не предвидится, промолвила: – Пойду я, надо же работать. Ты приходи за чаем, что ли, у меня печенье и конфеты есть, не дорого, честное слово. А я ближе к обеду сама к тебе загляну.

Лиза обернулась и вопросительно посмотрела на рыжую женщину, та вновь улыбнулась во весь рот.

– Надо же узнать, что мадемуазель будет вкушать на обед, фуагра или лягушачьи лапки в клюквенном сиропе, – улыбаясь сказала проводница. Подмигнула правым глазом и исчезла за дверью. Лиза осталась в привычном одиночестве.

Пейзаж за окном несколько изменился. Не было видно ни домов, ни других строений, ни дорог, ни даже столбов с проводами. Видны были перелески, поля, на некоторых среди зелени можно было заметить цветы. Они как будто вспыхивали и мелькали среди зелёной травы, разноцветными лампочками. Порой попадались на глаза небольшие водоёмы. То дальше, то ближе виднелись сопки. Повыше, пониже, голые и покрытые травой, на некоторых росли низкорослые деревья, попадались и высокие. Одна сопка, довольно высокая, поросшая травой и цветами, привлекла к себе внимание девушки тем, что на самом её верху, почти по центру, росло одинокое дерево. Сосна. От ветра она раскачивалась из стороны в сторону и её густые, зелёные ветви, будто бы приветливо махали девушке, глядевшей на неё из окна, проезжающего мимо поезда. Так же одиноко, как эта сосна, стояла Лиза у доски с докладом по биологии перед всем классом. Лица одноклассников были в нескольких метрах от неё, но она чувствовала себя одинокой. Ведь им не было до неё дела, как не было дела до одинокой сосны на сопке, пассажирам проезжающего мимо поезда.

Эмма Михайловна, которую за глаза все ученики называли просто «Эм», учительница по биологии, настояла на том, чтобы Лиза прочла доклад, свой шедевр, публично, перед всем классом. Как Лиза ни старалась уговорить учительницу, чтобы всё прошло с глазу на глаз, Эм была непреклонна. Пришлось смириться. Как только Лизавета озвучила название – «Плесень», сразу послышались смешки и перешёптывание. И с этой поры у неё появилось новое прозвище.

– Ну, здравствуй, благородная Плесень, – порой слышала она, приходя в школу. Реже, проходя мимо группы ребят, нарочита громко, кто-нибудь говорил: «Если кому нужна медицинская помощь, попросите Пеницилинчика, и дружный смех. Но «Плесень», закрепилась прочно, даже все предыдущие прозвища, отпали, как бы за ненадобностью.

Что же до Эммы Михайловны, та была в восторге от доклада своей ученицы. Глаза её сияли, она охала и ахала, и, после того как Лиза закончила читать, минут пять ходила взад-вперёд, приговаривая; – Великолепно! Это просто восхитительно!

– Учитесь, – говорила она, обращаясь к остальным ученикам. – Это вам, не пестики-тычинки… Великолепный, научный труд! Я рекомендую… Да, непременно рекомендую профессору Васютину принять Василькову к себе в университет. Такой, талант! – говорила Эм, глядя на Лизу.

– Покажу твою работу, сегодня же договорюсь о встрече, Николай Пахомович, я уверена, заинтересуется. Да что там, он, как и я, будет в восторге. – не умолкала учительница.

–Тебе, Василькова всенепременно нужно на биологический факультет, – торжественно объявила она, – к Николаю Пахомовичу, к Васютину; – и, как бы иссякнув, как будто из воздушного шарика выпустили воздух, не села, а упала на свой стул.

Лизу конечно порадовало, что Эм так восторженно восприняла её работу. И польстило то, что эту работу покажут профессору. А новое прозвище, что ж это была та самая ложка дёгтя в бочке мёда.

После уроков зашла в магазин и помимо прочего купила «многошоколадный» торт. Отпраздновать успешную сдачу зачёта с бабулей. Тихим, зимним вечером, уютно устроившись на кухне, бабушка с внучкой пили чай с тортом. Девушка взахлёб рассказывала, единственному близкому человеку, своей бабушке о том, как она презентовала свою работу по биологии.

– У Эм глаза просто блестели, у неё даже рот приоткрылся, когда она слушала, – говорила она. Поток слов так и лился, даже чай остыл.

– Ещё она обещала показать мою работу Васютину, это профессор биологии. Он в университете преподаёт. Сказала, что познакомит его со мной, потому что моя работа, шедевр; – не умолкала Лиза, запивая слова чаем.

Бабушка смотрела на внучку с умилением и тихо радовалась, не перебивая. Прервав ненадолго свою тираду, прервавшись на поглощение торта, Лиза продолжила рассказ. Когда поток слов окончательно иссяк и рассказывать было почти уже нечего, девушка налегла на торт. И вот, торт доеден, чай выпит, восторг улёгся, огонь в глазах приугас, Лиза, глубоко вздохнув сказала:

– Ба, я теперь не моль и не поганка, и даже не одуванчик. У меня новое прозвище, я теперь – Плесень. Сказала и её глаза потускнели, стали безразличными.

– Ба, – сказала, Ба, – что ж это они, вы ж вместе… столько лет, с первого класса. Что ж они тебя не любят-то так?

Лиза посмотрела на бабушку, глаза её сузились и в них мелькнул чёрный огонь.

– Да ладно, бабуль, я-то их тоже не люблю. Не ненавижу, нет, но не люблю. Только ты и осталась у меня, кого я люблю, – сказала девушка и положила свою руку поверх морщинистой руки своей бабушки.

Поезд продолжал наматывать на колёса километры пути. Вид из окна поменялся, исчезли сопки и поля, теперь железнодорожные пути пролегали через миллионы деревьев, через тайгу. От того, что тайга была очень густая, и, некоторые деревья подступали очень близко к путям, в купе сделалось сумрачно, как будто наступил вечер. Хотя часы показывали одиннадцать часов утра. Иные деревья, растущие особенно близко к ж/д насыпи, касались своими ветвями мчащиеся мимо вагоны, словно хотели схватить чужака, вторгшегося на их территорию. Стволы деревьев, кроны, листья и иголки мелькали за окном со скоростью движения поезда. У Лизы даже стало рябить в глазах и появилось лёгкое головокружение, поэтому она отвернулась от окна.

Вспомнив предложение рыжей проводницы, сходила за чаем. Прикупила, у неё же, пачку печенья. Вернувшись в купе, попивая горячий чай с печеньем, девушка вновь погрузилась в воспоминания. В этот день их было много, потому что, как и сказала проводница Мария Матвеевна, остановок было не много и очень короткие. За окном сплошь тайга, деревья да деревья, не на что посмотреть. Однообразие. Поэтому Лизу практически ничего не отвлекало.

Встреча с профессором Васютиным вспомнилась, как-то вскользь, мимолётно. В нём ей запомнилось то, что он был в костюме и усы. Усы, наверное, потому что они были и у папы. Профессор похвалил её работу и дал гарантию, что девушка с такими знаниями, такими задатками, с такими успехами по всем предметам, про физкультуру профессор деликатно промолчал, без проблем поступит к ним в университет. Обретя, таким образом, уверенность в своём будущем по поводу поступления после школы, Лиза со спокойной душой завершила учебный год. Были контрольные, зачёты, подготовка к выпускным экзаменам, прогулки с бабушкой, посиделки на кухне с ней же. Новое прозвище прижилось и присосалось как пиявка. Редко, только когда кому-нибудь нужна была помощь по учёбе, её называли по имени. А так, в разговорах между собой, дразня её, для всех ребят в школе она была – Плесень.

Закончилась зима, за ней, вместе со снегом растаяли и весенние месяцы. Настало лето. В июне были сданы с лёгкостью все официальные выпускные экзамены. В день, когда Лиза получила аттестат грянул гром. В прямом и переносном смысле. Возвращаясь из школы, где им, выпускникам, в торжественной обстановке вручили дипломы, довольная оценками, Лизавета купила торт, отпраздновать с бабулей. Когда до дома оставалось метров пятьсот, вдруг поднялся сильный ветер, вокруг внезапно потемнело от налетевшей стаи туч, над головой надсадно прогремел гром и полились потоки дождя. Пока бежала до своего подъезда Лиза вымокла насквозь.