Семь часов до конца света бесплатное чтение
Глава 1. Серый
Когда по всем телеканалам и радиостанциям мира практически одновременно объявили, что через семь часов планете придёт звиздец, на часок стало очень тихо. Везде. Этот час оказался рекордным за всю историю человечества по количеству выкуренных сигарет, принятых лекарств, выпитого алкоголя, употреблённых наркотиков и самоубийств. А также авиакатастроф. Серый сам видел, как километрах в пяти от их городка, на окраине которого он жил, рухнул пассажирский самолёт. Серёга как раз вышел на балкон выкурить уже третью за полчаса после Объявления сигарету. На соседнем балконе дымил Юрич, между затяжками делая большие глотки беленькой прямо из горла. Случившееся крушение наблюдали оба.
– Фигасе! – всё, что смог выдать на это Серый.
– То ли ещё будет! – сипло отозвался Юрич и с чувством блякнул, выбрасывая обжёгший пальцы окурок. Одним махом допил остатки водки, отправил вслед за бычком пустую бутылку. Звон стекла и тут же возмущённый голос Бабы Лены:
– Да шо ж вы творите, сволочи! А убирать хто будет?
– Пошла на хер! – перегнувшись через балкон проорал ей Юрич и прикурил новую сигарету. Получилось не сразу – руки со сбитой на костяшках кожей дрожали.
Подрался он что ли?
Снизу ответили неразборчивым бормотаньем.
– Ну а щас-то уж чо, – пожал плечами Юрич на молчаливый вопрос в глазах Серого. Сделал три глубоких затяжки.
– Сука ты, Серёга, – выдохнул неожиданно.
– А? – мозг Серого, перегруженный, пребывающий сейчас в тупом оцепенении, с трудом обрабатывал информацию, – Ты чего? – повернулся он к соседу по площадке.
– Того, блять, – во взгляде Юрича, на удивление трезвом, была беспросветная тоска, – Думаешь, я не знаю, что ты мою Светку шпилишь?
Серый не нашёлся, что ответить. Потому что это была неправда. Кто бы там не «шпилил» Светку на стороне, Серый с сожалением вынужден был признать, что это не он. Между тем Юрич докурил, перелез через ограждение балкона, чуть постоял на выступе, крикнул зло кому-то в квартире: «Грёбаная дура!», разжал руки и, пролетев пять этажей, распластался на асфальте. Старая, слепая на один глаз, брехливая болонка Бабы Лены, оказавшаяся не в то время и не в том месте, успела только коротко тявкнуть, расплющенная грузным телом.
– Ой, да шо ж энто такое! Бэллочка, солнушка ты моя родненькая! – разнеслись по двору старушечьи причитания.
А потом вышла Светка. Глянула вниз на мёртвое тело мужа. Повернулась к Серому. Их балконы разделяла всего пара метров, поэтому он разглядел её очень хорошо. Левая сторона лица – распухшее багровое нечто. Из развороченных губ, сейчас больше похожих на два оладья, намазанных малиновым вареньем, сочится кровь. У него аж сердце ёкнуло. Он невольно отшатнулся и отвёл взгляд, потому что… Господи, как же больно видеть её лицо, от красоты которого у него каждый раз захватывало дух, таким. И эти потускневшие заплаканные глаза, в которых тихо зарождалось безумие. «А ведь я люблю её, – впервые признался себе Серый, – Всегда любил. Ещё со школы». И заставил себя снова поднять взгляд. Даже попробовал улыбнуться.
Он уже почти подобрал слова утешения, когда Светка начала кричать.
Глава 2. Бьянка
Некоторое время после Объявления Бьянка сидит, уставившись невидящим взглядом в никуда. Боль от прикушенной губы возвращает её в реальность. Она делает глубокий вдох. Приглаживает волосы цвета воронова крыла, чуть тронутые на висках ранней сединой.
– Нет, тварь! Так легко ты не отделаешься!
Набирает Грюньо́на.
– Чего тебе? – ворчит в трубке хриплый голос. Очень в его духе. «Чего тебе?», «Опять ты?» или «Чо хотела?» вместо «Привет».
– Надо решить вопрос с Исабэ́ль. Времени нет.
Её собеседник поперхнулся. Когда кашель стихает, Грюньон отвечает уже совсем другим тоном:
– Девочка моя, зачем? Скоро её и так не станет. Нас всех не станет. Мы ждали твоего звонка. Думали закатить отвальную. Уйти красиво всем вместе.
– Я и на том свете не успокоюсь, пока это сука за всё не поплатится! Хочу забрать у неё эти последние часы! Хочу посмотреть в её глаза, когда она поймёт, кто пришёл за ней!
Она чётко представляет выражение лица Грюньона в эту минуту. Вот он хмурит кустистые брови и кривит тонкие губы, почёсывая недельную щетину, как всегда, когда нужно сделать выбор, каждый вариант которого не вызывает восторга. Вот кто-то из парней (она не разобрала, кто) спрашивает: «Что такое, брат? Кто там?» Грюньон отводит телефон в сторону и прикрывает ладонью, но Бьянка всё равно прекрасно слышит: «Сестрёнка звонит. Кажись, девочка не в себе. Зовёт убивать Исабэль». В ответ несколько секунд тишины, а затем поднимается гвалт, распознать в котором что-то внятное невозможно. «Похоже, все семеро уже в сборе, – отмечает Бьянка, – Ну и славно!» «Да заткнитесь вы уже!» – слышится рычанье Грюньона, перекрывающее поднятый остальными шум.
– Ты на громкой, Бьянка, – говорит он, когда наконец все затихают.
– Солнышко, не соизволишь объяснить, какого хрена мы должны тратить остаток жизни на сомнительное предприятие, которое с вероятностью до-ебени-матери процентов сделает этот и так милипизерный остаток ещё короче? – вежливо интересуется Элега́нтэ.
Умник хренов!
О да, у Бьянки есть много слов! Но сейчас каждая минута на счету, поэтому она ограничивается только одним:
– Клятва.
Снова тишина. Её нарушает весёлый голос Диверти́до:
– А чо, парни! Нормальная тема! Зажжём напоследок, йоба! На ранчо сейчас все в ахуе и такого поворота сто пудов не ждут!
– Точняк, – подхватывает Эсторну́до, – Небось ещё и половина охраны сдристнула после Объявы!
– Что ж, пацаны, пожалуй, в этом есть резон, – глубокомысленно изрекает Элегантэ.
– Тогда погнали, – подытоживает Бьянка, чувствуя невероятное облегчение: она так и не была до конца уверена, что в нынешних обстоятельствах парни – будь они хоть тысячу раз честными бандитос, свято чтущими клятву на крови и всё такое – подымут свои задницы, чтобы помочь отомстить когда-то прибившейся к их стае девчонке, – Через час в схроне.
– Ясно, – снова Грюньон, – Парни, в темпе вальса по пивасу и по коням!
– Наведём шороху, мать вашу! – слышит Бьянка воодушевлённый возглас обычно сдержанного Мадэ́сто, прежде чем связь обрывается.
То, что парни приняли на грудь, её ни капельки не волнует. Она знает: чтобы эти отморозки окосели – на каждого и ящика не хватит. Помнится, во время очередной попойки Симпле́, выжрав бутылку текилы, на спор сбил ножом яблоко с головы флегматично жующего табак Дормильо́на. С десяти метров, ага. Пять раз.
Бьянка поднимается с дивана, собирает волосы в хвост, несколько секунд смотрится в зеркало. Проводит пальцами по старому побелевшему шраму, идущему через всё горло. Оглядывает свою маленькую, но такую уютную, ставшую за полгода родной, меблирашку: зелёный велюровый диванчик – потёртый, зато дико удобный; древний (наверняка антикварный) торшер с бирюзового цвета абажуром, украшенным золотой бахромой; круглый лакированный чёрный стол с подломившейся ножкой, сейчас скреплённой металлической скобой; книжные полки на полстены. Она больше не вернётся сюда. «Сто лет одиночества» так и останутся недочитанными. Ну и ладно!
Натянуть гриндерсы, накинуть чёрную косуху из бычьей кожи от «Сапкоффски» с кучей серебристых шипастых заклёпок (роскошный подарок братьев на двадцатый день рождения), бегом спуститься с третьего этажа, оседлать и завести «Веспу» – всё это занимает у Бьянки меньше минуты. И вот она уже мчит к месту встречи.
Конец света встречают по-разному. Проезжая через весь город по узким пыльным улочкам, она слышит песни и смех, признания в любви и остервенелую ругань, рыдания и молитвы. Иногда выстрелы. Минует городскую площадь, на которой, должно быть, собралась добрая половина жителей. Близкий конец сплотил их, как никогда. Вынесенные столы ломятся от еды и выпивки. Играет сальса. Люди пьют, едят и танцуют. В последний раз.
На мгновенье Бьянке хочется остановиться. Остаться здесь с этой толпой обречённых самозабвенно отплясывающих счастливчиков. Но сука-память тут же подбрасывает воспоминание.
…Её заставили опуститься на колени. Она смотрит снизу вверх на высокую медноволосую женщину в длинном багряном платье.
– Что ж, детка, врать не буду – законные наследники нам ни к чему, так что сегодня ты умрёшь! Но… Есть и плюсы: твоя кончина не будет бессмысленной, и скоро ты увидишься с папашей. Передавай от меня привет!
Красная Дама кривит в усмешке чувственные губы. Исабэль – молодая, безумно красивая женщина, только-только вставшая во главе набирающего силу картеля… Зря отец доверился ей.
В тот день с самого утра занялся дождь. По влажной вязкой земле Бьянку волокут к свинарнику, обитатели которого скоро полакомятся её плотью. Онемевшие ноги еле слушаются. Она падает в грязь, беззвучно плача. Её рывком поднимают и толкают вперёд:
– Двигай, осталось немного, – хрипло каркает из-за спины страшный одноглазый дядька.
Страх заполнил всё её существо. Лишил воли. Сейчас она даже не чувствует холодных капель, впивающихся в тонкую нежную кожу.
– Вот и пришли. С днём рождения, малышка! – одноглазый набрасывает гарроту на её шею.
В тот день Бьянке исполнилось десять…
Воспоминание обжигает сердце кипящей ненавистью. Пятнадцать лет она лелеяла её. Берегла, не давая остынуть, в ожидании этого дня. То, что происходило сейчас было отнюдь не спонтанной выходкой. На самом деле предприятие, не без оснований названное Элегантэ «сомнительным», предполагалось осуществить через две недели. Момент был подходящий. На деньги, пожертвованные городу донной Исабэль, построили детский приют, открытие которого проклятая сука, разумеется, ни за что бы не пропустила и выползла-таки из своего загородного логова – ранчо «Да́ма Ро́ха». Они ж, в свою очередь, собирались устроить засаду и взять её на обратном пути в поместье.
Бьянка несколько вечеров кряду не могла заснуть, в красках представляя, что будет, когда она приведёт Исабэль к Га́то… Долговязому Гато, от пяток до макушки покрытого татуировками. На лице Гато всегда сверкает улыбка – вот только ни у кого никогда не возникало желания улыбнуться ему в ответ. Царство Гато – любителя странных шуток и мастера долгих пыток – специально обустроенный подвал.
Мысленно, десятки или даже сотни раз, Бьянка проговаривала слова, которые скажет, когда Исабэль – сломленная и испуганная, как когда-то она сама – будет на коленях молить о пощаде.
И сейчас, подъезжая к схрону, Бьянка вновь повторяет эти слова.
Склады за чертой города братья выкупили пару лет назад через подставную контору. Официально здесь приём металлолома. Надо признать, эта ширма неожиданно оказалась довольно прибыльным бизнесом. Шурин Грюньона, взятый в управляющие, не задавал лишних вопросов, когда парни время от времени наведывались прибарахлиться перед очередным делом или заваливались после, нередко изрядно потрёпанные и перепачканные кровью. Когда появляется Бьянка, мужчины уже вовсю готовятся к предстоящей заварушке.
– Салют, семья! – она обнимает каждого.
– Какой план? – деловито осведомляется Грюньон, рассовывая по кармашкам разгрузки рожки для своего АК-47.
– И есть ли он вообще? – ехидно вставляет Элегантэ, прикрепляя гранатомёт к дулу СПАС-12.
– Более-менее, – отвечает Бьянка. Карту местности она помнит наизусть, – Добираемся до холма перед последним поворотом. Он в трёхстах метрах от въезда на ранчо. Симпле снимает охрану. Дальше по ситуации. Но, в целом, как обычно – работаем быстро, нагло, жёстко.
– За-е-бись! – Эсторнудо поднимает большой палец вверх, – Короче, братва, врываемся в мясорубку, а там видно будет!
– Всё, как мы любим, – зевает Дормильон.
– Не ссыте, щеглы, я вас прикрою, – усмехается Симпле, укладывая в чехол свой Винторез.
– Знаешь, девочка моя, если бы не конец света, я бы послал тебя на хер с таким говёным планом, – басит Грюньон задумчиво, – Но сейчас это как будто бы даже реально.
– Может даже не все подохнем! – скалится Дивертидо.
– Типун тебе на язык, ебалай! – шипит на него Грюньон.
Парни ржут.
– Все готовы? – Бьянка обводит стаю взглядом. Как-то вдруг разом посерьёзнев, братья молча кивают, – Тогда выдвигаемся.
Около сорока минут два джипа пылят по извилистой дороге среди холмов. Наконец останавливаются у того самого.
– Пошли, посмотрим, чо как, – кряхтит Грюньон, выбираясь из тачки, – Дор, Сим, работайте.
Эти двое махом взбираются наверх. Последние метры до верхушки холма – ползком. Бьянка с Грюньоном держатся за ними.
– Вы не поверите, – Дормильон отрывает от глаз бинокль, – У ворот вообще никого!
– Вижу троих на террасе, – добавляет Симпле, глядя в прицел Винтореза, – Судя по количеству пустых бутылок и специфическим позам – они наебенились и сейчас в отрубе. Убрать?
– Стопэ́, – Бьянка не намерена рисковать, – Вдруг это ловушка. Оставайся здесь. Если что…
– Естественно, – кивает Сим понимающе.
– По ходу сегодня нам везёт, – сплёвывает Грюньон, – Что скажешь, дорогая?
– Везёт, ага, – цедит она сквозь зубы.
Предчувствие у неё… странное.
Они спускаются с холма. Бьянка обрисовывает ситуацию остальным.
– Похоже на сказку, – усмехается Элегантэ.
– Всегда бы так, – поддерживает Эсторнудо.
– Но не расслабляемся, ребзя, а ну как замануха! – хмыкает Мадэсто.
– Погнали рысью, – командует Бьянка, – Прислугу не трогать. Остальных валим. Исабэль моя.
Все всё поняли. Никто не возражает.
Распахнутые настежь ворота они проходят спокойно. До самого́ дома ещё около пятидесяти метров. Сейчас и Бьянка видит на террасе три тела: одно спит, уронив голову на стол, второе храпит, откинувшись на спинку ротангового кресла, третье пускает слюни под столом. Она сигналит своим: не стрелять, подходим ближе. Первой заступает на террасу. Грюньон с Дивертидо следом. Мадэсто и Элегантэ обходят дом справа, Дормильон и Эсторнудо слева. Тот, что спит мордой в стол, внезапно подымает голову. Осоловевший взгляд пытается сфокусироваться на новоприбы́вших:
– А вы ещё кто, блять, такие? – при этом рука вопрошающего тянется за пистолетом в наплечной кобуре. Бьянкина Беретта прерывает его неловкий манёвр, проделывая аккуратную дырочку между глаз. От звука выстрела, всхрапнув, очухивается второй – тот, который в кресле. Прежде чем он успевает хоть что-то сообразить, его успокаивает Винторез Симпле. Из-под стола раздаётся мычание третьего, но АК Грюньона не даёт ему эволюционировать до членораздельной речи.
– Дорогие гости, прошу в дом, – дурашливо раскланивается Дивертидо и вперёд всех шмыгает за дверь, уже внутри выдавая изумлённое:
– Хрена себе, картина маслом!
«И действительно, – мысленно соглашается с ним Бьянка, едва войдя в помещение, – картина, сука, маслом!»
– А-а-а, это ты!
Донна Исабэль сидит на широкой лестнице, что ведёт на второй этаж, вытянув сломанную правую ногу. Все видят обломок кости, торчащий из голени. Её белое вечернее платье изорвано и перепачкано кровью. Она поправляет эти ошмётки в попытке хоть как-то прикрыться. На месте левого глаза у неё засохший кровавый сгусток, через который от надбровной дуги до нижней челюсти идёт глубокий кровоточащий надрез.
– Последних двоих я всё-таки достала, – Исабэль с гордостью кивает на два тела на полу, – Знаешь, детка, оказывается, осознание скорой смерти – охуительный афродизиак! Да-а-а! И все эти псы, которые годами ели с моей руки, послушно выполняли команды; дрожали, если я повышала голос; вдруг ужас как захотели трахнуть собственную хозяйку.
Гримаса отвращения передёргивает бледное лицо. Она отворачивается, так что Бьянка видит только её не изуродованный профиль. Она всё ещё безумно красива, эта сука Исабэль. Даже сейчас.
Из-за лестницы появляются зашедшие с чёрного хода Эсторнудо и Дормильон.
– Всё чисто, – объявляет Эсторнудо, – Чо тут у вас?
Замечает Исабэль, мгновение присматривается и осеняет себя крестным знамением:
– Святая Дева Мария, защити и помилуй!
Со второго этажа спускаются Мадэсто и Элегантэ.
– Похоже в доме больше никого нет, – объявляет Мадэсто.
– Живых, – уточняет Элегантэ, заметив два трупа и осторожно обходя Исабэль. Бросает на неё быстрый взгляд, заметно вздрагивает, но, ничего не говоря, проходит мимо. Встаёт за плечом Бьянки.
– Будьте любезны, – Исабэль указывает пальцем на тёмно-синий клатч, валяющийся на полу в трёх метрах от неё.
Дивертидо вопросительно глядит на Бьянку, та едва заметно кивает. Он поднимает вещицу и передаёт Исабэль:
– Пожалуйста, сеньора.
Исабэль достаёт из клатча маленькое зеркало. Долго разглядывает своё лицо. Из уцелевшего глаза катится слеза. Её крик, полный бессильной ярости и боли, заставляет мужчин сделать шаг назад. Она швыряет зеркало об пол и, закрыв лицо руками, плачет, вздрагивая всем телом.
Бьянка всё это время стоит молча. Ведь представляла их встречу совсем не так, и что делать теперь – непонятно. Она хотела проучить донну Исабэль – королеву картеля Дэспиада́до. Сломать её, лишить всего, погрузить в последние дни жизни в мир нечеловеческой боли, а потом отнять и саму жизнь. Но сейчас… Она идёт к высокому окну, срывает тяжёлую парчовую штору. Подходит к дрожащей Исабэль и укутывает её. Та медленно отрывает лицо от ладоней:
– Прости… – и разражается новым приступом рыданий.
Бьянка оборачивается:
– Мадэсто, дай обезбол.
– Нефопам сойдёт?
Бьянка глядит на торчащую из ноги Исабэль кость.
– Лучше морфин.
Мадэсто кидает ей шприц-тюбик. Бьянка, не пытаясь быть нежной, всаживает иглу в плечо Исабэль.
– Что это? – вздрагивает та.
– Это чтобы тебе было не так больно и грустно, – отвечает Бьянка и, развернувшись, бросает братьям:
– Уходим. Нам здесь больше делать нечего.
Уже у двери оборачивается:
– Исабэль!
Одинокая, в одночасье потерявшая всё женщина поднимает изувеченное лицо, сейчас из-за размазанной крови и туши похожее на демоническую маску.
– Что, Бьянка?
– Не пропусти Конец Света. Говорят, это будет красиво.
Они молча идут до холма, за которым ждут джипы и скучающий Симпле с сигариллой в зубах.
– Я горжусь тобой, девочка моя, – тихо говорит Груньон. Она благодарно пожимает его запястье.
– Куда двинем? – спрашивает Дивертидо – К нам или…
Все смотрят на Бьянку.
– А давайте на городскую площадь! – улыбается она.
На душе у неё легко и спокойно.