Пупсики бесплатное чтение

Полное или частичное копирование материалов книги без разрешения правообладателя запрещено.

Все персонажи и события повести вымышлены, любые совпадения с реальными людьми и событиями сфабрикованы неприятелем.

Пупсики

Потому что ты счастлив, ты хочешь, чтоб все, решительно все сделались разом счастливыми. Тебе больно, тяжело одному быть счастливым!

«Слабое сердце», Ф. М. Достоевский

Земля кишит людьми. Миллионы лет назад мы вышли из воды. Но разве утих в нас первородный дух океанического праотца. И разве не суперциклонный шторм есть наша природа, какую мы претворяем в общественную жизнь на суше.

Океан вынес меня в приличную двухкомнатную квартиру у сада Олимпия на Техноложке. Мне там нравилось. Днём я работал в гостиной, заказывал продукты и готовил еду, ночами смотрел фильмы на плазме, спал в отдельной комнате на хорошей кровати.

До этого я много где пожил. Большую часть жизни переезжал раз в полгода-год: были и коммуналки, и коливинги, и сожительства с женщинами, и полуподвальные клоповники, а в иное время я и вовсе оказался бездомным. Потом я научился зарабатывать ремеслом и смог арендовать хорошее жильё. Однако моя внутренняя группа «Воскресение» уже напевала: «И если боль твоя стихает, значит будет новая беда».

Когда началась война, мир экстраёбнулся. Продаж книг и коммерческих заказов у нас в Чтиве и Русском Динозавре стало порядком меньше, и я перебрался в жильё скромнее – апартаменты-студию в коммуналке на Чернышевской. Мне нравилось, что там был второй деревянный этаж с кроватью. Однако вместо уже привычной ванны был тесный душ, смыв унитаза работал на электронасосе, а вскоре стало ясно, что в квартире лютуют тараканы.

Ко мне присоединился коллега по издательству Чтиво писатель Андрей Янкус – он перебирался из Томска, и я предложил ему вписку. Вдвоём в студии было совсем уж тесно, так что мы решили снять квартиру побольше. Чтобы расширить спектр вариантов, мы стали искать трёхкомнатную квартиру – Янкус подобрал нам компаньона. Это была его юная землячка Маруся, студентка Факультета свободных искусств и наук СПбГУ, дочь томского короля специй (я в шутку называл её «Spice Girl»).

Янкус привёл Марусю к нам в студию, чтобы познакомиться. Ребячливая, небольшого роста, в кремового цвета сарафане с мелкими цветами, белокожая, с аккуратным тёмным каре, Маруся глядела на мир распахнутыми пытливыми глазами. С вожделением изучая философию, по выходным Маруся облачалась в рясу и пела в церковном хоре, и была девушкой не по годам развитой, эмоциональной и открытой. За годы соседств я выработал особую методику знакомства с потенциальными сожителями. Помимо остального, я спрашиваю их, как бы между делом:

– Я вам нравлюсь?

Чаще всего отвечают «Да» искренне, и это видно. В этом случае проблем, скорее всего, будет минимум. Реже отвечают «Да», но лгут, и это тоже видно. В этом случае проблемы, вероятно, будут. Но главное, что в этот момент человек отвечает на этот вопрос себе, задавая установку на будущее. Любые бытовые вопросы – лишь надстройка. Всё решает личное отношение.

Маруся ответила «Да» искренне.

Мы нашли просторную трёшку у сквера Галины Старовойтовой. На ста квадратах нам зажилось славно. Разве что мне приходилось беспокоить Янкуса и Марусю в домовом чате просьбами насчёт приведения общественных пространств в порядок. Большой опыт сожительства превратил меня из некогда страшно неопрятного соседа в довольно аккуратного, но – требующего этого же от других, как раньше требовали от меня.

Это мало кому нравится. Юной Марусе и свободолюбивому растаману Сибири Янкусу, конечно, поначалу со мной пришлось трудно, но они меня ценили за другие качества, потому закрывали глаза на бытовое занудство. Кроме того, они двое хорошо знали, как работают слова, и умели их понимать буквально, так что общий язык мы в итоге всегда находили.

Потом Янкус поехал на родину хоронить отца и уже не вернулся – на фоне начавшейся мобилизации отправился из Томска в Грузию, а после в Армению. Чтиво Янкус также покинул – через сутки после его назначения на должность шеф-редактора. Мы с Марусей хотели было подыскать нового жильца, но в итоге я решил снять комнату Янкуса сам: дела к тому моменту успели наладиться, а я скучал по отдельному пространству для сна.

Вдвоём в трёшке нам с Марусей зажилось ещё комфортнее. Конфликтовали мы редко и мягко. Вспомнить могу только раз, когда Марусе не понравились магниты, которые я разместил на дверце холодильника. На них были изображены обнажённые рыжие девки с грибами, это был подарок от интернет-магазина, где я заказывал сушёные пантерные мухоморы для микродозинга. Маруся заявила, что эти изображения – объективация женщины, они некрасивы и противны ей. Я убрал.

В праздники мы с Марусей устраивали приёмы гостей и фортепианные вечера. В квартире было расстроенное пианино «Украина», а сверху на нём стояла репродукция картины «Девятый вал» Ивана Айвазовского. Мы заказали настройку инструмента, и он зазвучал как следует. Маруся знакомила меня со своими однокашниками, среди них было много талантливых. Мне нравится молодёжь, я стараюсь не терять с ней связь, это позволяет не стареть душой. Мне тогда было тридцать четыре.

Раз в неделю у нас гостил Марусин парень Борис, тоже студент СПбГУ, киновед и полиамор. Кроме Маруси у него была ещё одна девушка, их троих это устраивало (особенно Бориса). Борис показывал нам киноклассику на кухонной плазме. Мне он нравился. Я называл его «Марусин борьфренд».

Однажды Боря удачно скаламбурил, и Маруся, смеясь, ответила:

– Это что, каламбуря пролетела?

– Каламборя, – уточнил я.

Так прошёл год, и у нас истёк первый договор аренды. Ольга, арендодатель, с кем мы раньше общались только в мессенджере, как раз была в Петербурге. Она трудилась главврачом стоматологии и, когда началась война, уехала с семьей в Испанию. Теперь Ольга изъявила желание увидеться и заглянула к нам вместе с дочерью, приехавшей на каникулы из Лондона. Мы все сели на кухне. От чая и кофе гостьи вежливо отказались, мол, они совсем ненадолго. Дородная, кустодиевская, с почти фебрильным румянцем, Ольга мило выговорила нам с Марусей:

– Вы только не переживайте. Я вас не выгоняю. Можете жить здесь дальше.

Не в пример маме эктоморфная, юная, ухоженная дочь Ольги, как ни в чём ни бывало улыбалась и хлопала ресничками. У меня просто захватило дух от такой наглости: «Я вас не выгоняю». Ольга сидела напротив и видела в нас не равноправных партнёров, которым сдала помещение в наём за приличные деньги, а люмпенов, которых выручила по нежности душевной. Мы с Марусей переглянулись и с сомнением покивали. Барыни отбыли, подчёркнуто вежливо попрощавшись и всем своим видом утверждая: «Мы не считаем вас челядью, бедные!..»

Вскоре я попросил Ольгу профинансировать ремонт крана на кухне, а когда та отказалась, сослался на пункт договора, где сказано, что такие расходы оплачивает арендодатель – что раньше и происходило. В этот раз Ольга попросила нас освободить помещение (в её понимании, надо полагать, выгнала).

Мы с Марусей стали искать новое жильё и увидели квартиру Ольги на Авито с ценой повышенной на десять тысяч.

– Только нам нужна трёшка, потому что я хочу жить с Таней! – воскликнула Маруся тоном, подразумевающим, что моё мнение на этот счёт не имеет никакого значения, и она совершенно точно предпочтёт Таню мне, если вдруг я почему-то жить с Таней не согласен.

Таня Птаха – новая Марусина подруга, раскрепощённая молодая особа, художница, увлечённая необитничеством. Ворвалась в нашу жизнь, устроив похороны опиумной шлюхи – своего утратившего ликвидность альтер-эго. Вместе с подругами они торжественно закопали Танино пышущее развратом чёрное платье и чулки-сетки в Таврическом саду и явились к нам готовить поминальные оладушки.

Крепкая, но не пышка, с лёгкой смуглецой кожи, покрытой тату по собственным эскизам, раздающая полухиппарский бохо-свэг, Таня легко заметна. Она хороша собой и постоянно ведёт себя так, что присутствующие мужчины думают, будто она с ними заигрывает. И я их могу понять. Но понимаю также, что поведение Тани говорит совсем не об этом. Просто она обладает редким для нашего времени-пространства уровнем внутренней свободы. Такие люди бесстрашны, открыты хаосу, не отягощены мнениями других. Я люблю их и оберегаю, но в них есть и своя опасность, и в Тане я её почуял сразу же: слишком высокая энтропия. Было ясно, что наше совместное проживание добром не кончится. Но даже понимая это, я не мог отказать себе в соседстве с Марусей и Таней: с первой мы уже давно негласно признались друг другу в отцовско-дочерних чувствах, вторая же вызывала искренние любопытство и симпатию.

С Таней вызвалась делить комнату Наста – эпатажная Марусина однокурсница, сеющая вокруг себя абсурдное светлое веселие. Насту я тоже полюбил с первого взгляда. Конечно, я говорю не об эротической любви. Ни одна из трёх девушек не вызывала у меня сексуальных чувств. Кроме Тани, разумеется. Ей, поддерживая игру, я с удовольствием выдавал ответные флюиды, понимая, впрочем, что игра так и останется игрой. Мне не хотелось стать одним из мужчин, посчитавших, что она с ними заигрывает всерьёз, когда это было не так.

Мы нашли хорошую квартиру с видом на Фонтанку – в Доме Мещанского общества. Вот только в ней было четыре комнаты (не считая гостиной), так что нам было необходимо срочно отыскать сожителей. На объявление в «Уютном гнёздышке» откликнулись Паша и Лина, молодая пара, оба чуть старше двадцати лет.

Паша и Лина срочно приехали знакомиться. Паша технарь из Москвы, тонкая комплекция, светло-русые кудри ниже плеч, дитя состоятельных родителей, учится на программиста. Лина ультраэстет и фотограф, переехала из Белгорода, широкоглазая румяная маковая булочка, классический стиль, шоколадный Chapman, на декольтированной груди тату: «Люболь».

Как обычно, я спросил Пашу и Лину:

– Я вам нравлюсь?

– Нейтрально, – серьёзно ответила стеснявшаяся меня Лина.

– Нет, – прямо, спокойно, чуть улыбаясь, молвил Паша.

Меня это заинтересовало. Это был первый случай, когда мне ответили на этот вопрос «Нет». Я захотел узнать, к чему это приведёт. К тому же времени на долгие выборы у нас не оставалось, на будущий день нужно было вносить залог. Мы стали жить с Марусей, Таней, Настой, Пашей и Линой – шесть человек вместо двух.

Паша и Лина заняли самую большую комнату: с дверью, выходящей на кухню, с окнами во двор. Я – вторую по величине, с видом на Фонтанку из эркера за углом дома. Таня и Наста – ещё меньшую, с видом на Фонтанку с самого угла дома. Маруся – самую маленькую, с эркером, выходящим прямиком на Фонтанку. В эту комнату изначально намеревался въехать я, но уже во время заезда признался себе и другим, что просто не умещусь в ней. Маруся любезно согласилась поменяться. При этом арендную плату мы не стали делить согласно площади комнат, а просто разбили общую сумму поровну: чем меньше комната, тем шикарнее вид – компенсирует. Конечно, это было неправильно, но почему-то всех устроило.

Живём.

Лето. По Фонтанке массово ходят прогулочные теплоходы. Днём через их колонки гундят экскурсии. Туристы фотографируют меня, курящего голым в окно, как жителя доходного дома восемнадцатого века. К ночи гиды незаметно превращаются в аниматоров, а экскурсии в дискотеки: пьяный гвалт, сучье варево поп-хитов моего пубертата, вплоть до песен «Батарейка» и «Районы-кварталы». Такое впечатление, что в Петербург ведут поток туристов из девяностых-нулевых и анестезируют их знакомыми шлягерами, чтобы экскурсанты не узнали, какое их ждёт будущее. Спать трудно.

В качестве антистресса Таня и Маруся вводят в обиход каркасный релаксант – массаж плечевых мышц друг дружки с кокосовым маслом. Я иногда присоединяюсь. Сижу без майки перед кухонным окном и смотрю в тронутый солнцем двор-колодец неописуемой формы. Из окон напротив наши соседи по дому задумчиво наблюдают, как две молодые девушки массируют мне плечи под эмбиентную музыку. Расслабляет – дай бог каждому.

Таня объявила себя моим стилистом и разбавила мой строгий классический образ экстремальным свэгом. В моём гардеробе появлялись (и исчезали) отливающие радугой нашейные цепи, рюкзак с леопардовой оторочкой, розовые носки с динозаврами и бог ещё знает что. На моём психическом здоровье всё это сказалось положительно.

На кухне мы нашли кукольного младенца в натуральную величину. Таня модернизировала пластиковое дитя по нашему с ней совместному проекту: сделала на его лице рисунок синей и красной молнии, как у Зигги Стардаста, облачила в леопардовую шкуру и пирсинговала ему ухо серьгой с христианским крестом. Дополнял композицию скипетр постапокалиптического царя обезьян, который мне подарила Маруся: это была небольшая коряга, обточенная водами Байкала до идеально гладкого состояния. Мы нарекли царь-пупса «Малыш Кокос» и торжественно возвели его на цилиндрическую жестяную коробку из-под конфет «Москва». Малыш Кокос восседал на алом престоле, украшенном золотистыми сталинками, храмами и небоскрёбами. Малыш Кокос сидит на Москве, подумал я, что-то в этом есть. Престол мы разместили на кухонном подоконнике и короновали Малыша на царствие московское крышкой от кадила, принесённого Марусей со службы.

Я поставил фото Малыша Кокоса на аватар домового чата, который Маруся озаглавила «Пупсики на Фонтанке», и написал:

– Новый, первобытный, коронованный, необузданный, теперь банановый Малыш Кокос готов к покорению неизведанных миров, женских сердец, трансцендентальных далей. Аррр!

Реакции «Молния» от Лины и Маруси, «Банан» от Татьяны.

Кухонный стол мы оборудовали вытерариумом – изобретением Маруси. Это был держатель для салфеток, сделанный из картона и обклеенный уймой стикеров. Например, там был робот Бендер из «Футурамы» в образе Терминатора. Мы окрестили его Вытиратором. На другом стикере было изображено здание в олдскульном стиле. Оно стало вытиратушей. Венчала композицию надпись, собранная, будто требование выкупа, из вырезанных журнальных букв:

«Уста свои вытераю».

Каждый день, прежде чем начать завтрак, Маруся, Таня и я молились. Не конкретному монотеистическому или политеистическому божеству. Просто садились за стол, брались за руки, закрывали глаза, и кто-то из нас произносил обращение к кому сам хотел в этот момент: к единому богу, к буддийской пустоте, к Зевсу или Кетцалькоатлю, к пророку Мухаммеду, или Мухаммеду Али, или даже к будущим нам самим. В одной из молитв Таня молвила:

– Дорогая Вселенная. Чудесны твои вибрации…

Я подзвучил оставшуюся часть:

– Оммм…

– Спасибо, Вселенная, – продолжила Татьяна, вступая со мной в резонанс, – за эту рисовую кашу с вишней, приготовленную моими руками. Сейчас мы намерены с ней слиться нашими сущностями в трансцендентальном бесконечном-вечном. И спасибо за удивительные испытания, события и людей, которые ты посылаешь нам каждый день. И, конечно, за дикпик, который я обнаружила у себя в личке сегодня, как только открыла глаза. Аминь.

– Аминь, – подтвердили мы с Марусей.

Все принялись за еду, и Маруся сказала:

– Оригинальное завершение молитвы.

– Согласись, – заметил я, – начинать молитву с этого было бы неуместно.

– Это правда, – кивнула Маруся. – Но и умолчать об этом вовсе было бы совсем уж неприлично.

Один раз с нами завтракал и молился Паша – Таня вовлекла. Я держал Пашину руку, тонкую и прохладную. Думаю, с его техническим складом ума, Паша сперва посчитал нас сектантами. Он целыми днями учился и постоянно ходил в накладных наушниках, из которых доносилась речь на английском языке. Паша всегда носил рубашки, потому что футболки не укладывались в эстетический вкус Лины. Лина фотографировала обнажённых женщин и весьма талантливо. Не менее красивы были завтраки, которые Лина готовила им с Пашей, а иногда угощала и остальных (но вместе мы не завтракали никогда, ребята ели только у себя в комнате). Фото завтраков появлялись в телеграм-канале Лины среди фото обнажённых женщин. Вокруг Лины всё наполнялось красотой и эстетикой. Исключая разве что не попадавшую в кадр грязную посуду, которой мойка бывала забита доверху. Это создавало трудности. Я и другие соседи писали об этом в чат пупсиков. Лина, будучи человеком утончённым, воспринимала такие сообщения очень близко к сердцу. Расстраивать Лину не хотелось, но и любителей чистоты тоже. Я просил Лину воспринимать сообщения буквально, исключая эмоции, и старался умягчать их, как мог:

– Коллеги, доброго утра! Полагаю, у кого-то из вас вчера был чрезвычайно трудный день. Потому что утром кухня встретила меня такой грязью, какой я не видывал давно. Я оттирал от стола загустевшую жёлтую массу, похожую на расплавленный сыр вперемешку с волосами, прежде чем смог приступить к готовке завтрака. Очевидно, что человек, у которого был обычный день, оставлять кухню другому в таком состоянии не может. Желаю вам здоровья и сил, чтобы сегодняшний и прочие дни были лучше, чем вчерашний.

Сама Лина писала в чат пупсиков в манере бедного родственника:

– Я украла у кого-то два яйца, можете смело восполнить потерю нашими, когда таковые появятся.

– Лина Крофт – расхитительница яиц, – отвечал я.

Реакция «Огонь» от Лины.

У нас с Марусей были общие продукты, ещё с той квартиры, Таня к нам присоединилась. Лина и Паша сразу дали понять, что у них будут отдельные шкафчик и полка в леднике. Уже скоро Лина написала в чат пупсиков знаменитое «Гневное сообщение про бананы» (как она сама его озаглавила):

– Дорогие соседи, единственный фрукт, который я покупаю и ем – банан. Пожалуйста, не доедайте последние бананы в связке, оставляйте хотя бы два. Сегодня у меня были утренние масштабные планы на эти самые бананы, но в тарелочке лежит только половинка. Я дико злая, начала готовить не сладкий завтрак. Пожалуйста, дайте возможность умереть в сахарной коме. Спасибо.

Реакция «Плак» от Тани, «Разбитое сердце» от Маруси.

Сергей:

– Ситуация действительно страшная (уровень сарказма 0 %). Предлагаю издать законопроект о политике межкухонного пространства и учредить места, где лежат те продукты, которыми мы готовы делиться с ближним своим, как с самим собой, и места, где лежит снедь потаённая, строго необходимая её приобретателям для выживания, поддержания боевого духа и достижения жизненных целей.

Реакция «Огонь» от Тани, Маруси, Насты.

Лина:

– Тогда давайте в тарелке и рядом с ней будут общие фрукты, а в остальных местах – те, что неприкосновенны.

Сергей:

– Тогда нам нужно определение для «рядом», поскольку эта величина легковарьируема всякого рода злоумышленниками.

Маруся:

– Присоединюсь к суждению господина Бедовича касательно относительности категории «рядом» и вношу в свою очередь предложение учредить отдельное место для неприкосновенных, что называется, сакральное – выделенное из общего пользования. Можно в этих целях обратиться к опыту древних: переосмыслить храмовое пространство иудеев или христиан, ориентацию святыни на восток, Мекку, даже само слово «Престол» может оказаться подсказкой в этом случае.

Реакция «Большой палец» от Насты, «Сложенные ладони» от Тани, «Распятие» от Сергея.

Я увидел, что у Паши и Лины много книг, и подарил им несколько книг Чтива, упомянув, что это наше издательство. Они поблагодарили меня, без любых дополнительных вопросов унесли книги к себе в комнату, и больше мы об этом не говорили никогда. Их не слишком интересовало, что я делаю. Но в целом мы ладили. Иногда всей квартирой играли в гостиной в покер (набор достался нам от друзей Тани, а выигрывал чаще всего Паша) или «Взрывных котят» (игру купили Паша и Лина, была акция).

Паша и Лина были идеальной парой – не только в отношении единства противоположностей «технарь и эстет». Думаю, они нашли друг в друге что-то большее, некую уникальную связь, баланс, позволивший им любить друг в друге и хорошее и плохое. Надо признать, со стороны это поначалу выглядело как токсичные отношения. Но вскоре я понял, что им обоим комфортно в этой тёплой уютной токсичности – это был их образ идеального партнёрства. Они постоянно о чём-то между собой мягко спорили, но всегда были дружны и ни разу не переходили на грубость.

– Сюда нужно ещё сахара, – всезнающе говорил Паша, когда они хлопотали на кухне с выпечкой.

– Нет, – мяукающе, ласково, настойчиво отвечала Лина.

Самым популярным словом Паши и Лины было «Нет». Они постоянно вонзали его друг в друга с радостными улыбками.

– Нужно, – опять говорил Паша.

– Не-ет, – певуче растягивала Лина, повышая голос на полтона.

– Линочка, вот, почитай рецепт. И я это готовил уже тысячу раз.

– Не-е-т, – поддавала ещё полтона Лина.

Они наслаждались этим. Они говорили взаимомиметичными интонациями, особенно в этих «Нет». Было у них и другое «Нет» – вопросительное. Когда один из них задавал вопрос другому, а тот считал, что ответ на этот вопрос «Нет» и это слишком очевидно (чаще всего это был Паша), он говорил:

– Нет? – чуть усмехаясь и пожимая плечами, тоном, подразумевающим «Разумеется, это не так, как тебе это вообще могло прийти в голову».

И всё бы ничего, только, в отличие от Лины, Паша общался так же и с остальными. Ещё он часто добавлял в конце своего ответа слово «Очевидно», с тем же интонационным посылом. Как-то раз Паша заболел и громко кашлял. Встретив его на кухне, я из вежливости спросил:

– Паша, как здоровье?

Ответ был в тоне Пашиной стандартной усмешливости:

– Плохо, очевидно.

Паша и Лина часто готовили что-то вкусно пахнущее и красивое. Иногда угощали других. Вишнёвый пирог Лины был совершенен, как и Пашино шоколадное печенье. К нашему с Марусей и Таней вегетарианству Паша и Лина отнеслись с мягкой усмешкой. Всеядная кулинария приносила им так много удовольствия, что едва ли они могли помыслить от неё отказаться. Я давно уже ни с кем не спорю на тему вегетарианства и спокойно реагирую, если вижу, как пара рождённых, шутя, запекает третьего – так уж здесь живут. Мне проще делиться опытом в массовом одностороннем порядке – в интервью или через произведения. Да и то коротко. Про этику и пользу вегетарианства для здоровья вы легко найдёте информацию где угодно, я сообщу лишь малопопулярное дополнение. Если ты ешь рождённых, ты делаешь приемлемой войну. Когда убийство животного будет неприемлемо, убийство человека будет неприемлемо в квадрате. Это будет нескоро. Ну а пока белгородские едут в Петербург кулинарничать.

Чат пупсиков. Сергей:

– Коллеги! Для меня утреннего вы оставили на кухонном столе чашки и заварник, окутанные роскошью вчерашнего чая. Слой крошек – как пески великой пустыни, обуревающие эти цитадели. Я устранил композицию и переместил цитадели в мойку. Взамен оставляю вам полкофейника ещё горячего декафа.

Маруся:

– Ой, Сергей, кстати у нас там на холодосе график мытья полов, в соответствии с которым сегодня твой последний шанс исполнить соседско-гражданский морально-половой долг.

Сергей:

– В субботу, Марусланд, я вымыл все полы и сантехнику, как это ты не заметила, даже странновато получается.

Маруся:

– Бедович, ты – герой!

Через месяц нашего проживания в стоках начала плохо уходить вода. Паша купил средство для прочистки труб, какой-то аналог «Крота» с названием латиницей. После его применения вода перестала уходить вообще. Я поговорил с арендодателем, и тот оплатил услуги сантехников. Квартиру нам сдавал отличный мужик. Его звали Максим, он был тренер по теннису и сквошу, крепкий, улыбчивый, загорелый, небольшого роста, лет пятидесяти. С первого дня в квартире я почувствовал гостеприимство – например, заезжая, мы нашли в комнатах комплекты постельного белья нужного размера. Максим раньше сдавал эту квартиру посуточно – это было выгоднее, но отнимало много сил. Максим оплачивал устранение поломок и предложенные нами усовершенствования, как, например, смена шторки и полок в душе. Однако на крупные траты, вроде нового матраса, который в первый же день запросил Паша, Максим не соглашался, мягко, но уверенно обходя любые конфликты. Максим приезжал раз в месяц, забирал ренту наличными, мы приятно беседовали, он всегда улыбался и говорил: «Мне нужно, чтобы вы тут кайфовали». Прощаясь, он всегда поднимал кулак и говорил:

– Ну, всего доброго! Кайфуем!

– Кайфуем!!! – подтверждали Маруся и Таня.

Явились сантехники: крупные, разодетые, морщинистые, напитанные тёмными запахами, утаптывающие кухню гигантскими ботинками. Они провертели засор спиралями, вода начала уходить.

– Не пользуйтесь больше этими средствами, – сказал один на прощание, – сразу вызывайте нас.

Моя подруга Леночка, жившая в коммуналке неподалёку, узнав об этом, рассказала, что у них произошла аналогичная ситуация – средство от засоров сделало засор непроходимым. А Лина увидела причину засора в том, что мы смывали в раковину кофейный жмых, и попросила больше этого не делать. Изучая вопрос, я нашёл в сети материалы, как опровергающие, так и подтверждающие, что кофейный жмых копится на стенках канализации, образуя засоры.

У меня не хватало воображения это представить, но я поддержал Лину. Хорошее сожительство возможно, если свобода одного кончается там, где начинается свобода другого, а контуры этих свобод очерчиваются правилами, общими для всех. Если что-то некомфортно хотя бы одному из соседей, то нужно этого не делать всем. Я рассчитывал, что все в нашей квартире, даже если не понимают этот принцип, то вскоре поймут его, если давать им пример. Однако кухонная мойка всё ещё часто была забита грязной посудой. Почти каждое утро были грязными оба кофейника, и чтобы приготовить себе декаф, мне приходилось мыть один из них (теперь выбрасывая жмых в мусорное ведро). Прежде, чем помыть кофейник, я отправлял в чат фотографии или видео и вежливо просил больше так не делать, объясняя, какие последствия это влечёт.

Таня и Маруся поддерживали меня в чате, а Лина, как я ни просил, воспринимала мои сообщения эмоционально. Она видела в них не просьбу, а укор. Ей было от этого плохо. Не настолько плохо, чтобы перестать оставлять грязную посуду, но всё же плохо. Никакая вежливость не помогала мне сгладить этот эффект, Лина чувствовала себя уязвлённой. Конечно, я делал скидку на то, что она приехала из города, поджаривающегося на медленном огне войны, и её старшие родственники остаются там, прикипевшие к жизненным позициям. Бог знает, какой силы интрапсихические бури Лина смиряла успокоительными. Беспокойство и тревога давали о себе знать в любом бытовом взаимодействии.

В конце концов я просто стал мыть оставленный мне грязный кофейник, варить себе декаф и не мыть его за собой. Написал об этом в чат пупсиков:

– В каком-то смысле это даже удобнее. Но это совершенно точно не путь к здоровому обществу. Пагубный образ мысли, когда мы не моем за собой, а оставляем грязь другому, может начать транслироваться на другие области сожительства, таким образом мы будем зарастать грязью, устраняя её лишь для того, чтобы, например, приготовить себе кофе или принять ванну. Верю, что все присутствующие выбрали бы существовать в микросоциуме, стремящемся к личной гигиене, нежели зарастающем хвостами из грязи, которые за одним подтирает другой. Считаю перманентно грязный кофейник недоразумением и исключением из правил, пусть он будет отдушиной, через которую реализуются наши самые грязные намерения, и пусть это способствует поддержанию чистоты и порядка в остальном.

Время от времени у нас жили разные звери. Моя подруга актриса театра и кино Ниёле Мейлуте попросила нас передержать кошку Точку, которой недавно сделали операцию на единственный глаз. Маленький чёрный одноглазый комочек поначалу едва мог передвигаться и постоянно врезался в углы. Постепенно Точка приспособилась мяукать, «освещая» себе дорогу эхолокацией, как дельфин или летучая мышь. Стала врезаться реже. Постепенно зрение вернулось к Точке, и она отправилась жить в Пермь – к маме и младшему брату Ниёле.

Потом была корги Леди – за ней попросила Таню приглядеть старшая сестра. Эта миловидная и уверенная в себе девушка заходила к нам на чай вместе с очаровательной маленькой дочкой. Когда я спросил Танину сестру, чем она занимается, та сказала:

– Логистика. Оборудование, продовольствие.

– Торговые сети? – уточнил я.

– Министерство обороны, – ласково улыбнулась она.

Я посмотрел на Таню. Её взгляд говорил обо всём, чего не пишут.

Наста появлялась редко и была скорее желанным гостем, чем соседом. Гостем, который внезапно приносит тебе в постель салат с томатами черри и горчичной заправкой. С Настой, Марусей и Таней мы жили душевно. Вечерами смотрели в гостиной кино: «Город чудовищ», «Кин-дза-дза!», ретроспективу Феллини. Паша и Лина иногда к нам присоединялись или выносили свои предложения – например, просмотр «Барби». «Барби» – очень смешной фильм. Может ли вообще быть что-то смешнее, чем гаргантюанская кинокомпания, объединившаяся с легендарным производителем девушек-куколок, чтобы на весь мир высмеять капитализм и объективацию женщины, при этом хорошо заработав на прокате и укрепив легендарность пластикового эталона девичей красоты.

В декабре внезапно отключили газ. Жители одной из соседских квартир пожаловались на запах газа, а жители другой уехали на дачу, так что их квартиру не могли проверить, и безгазие затянулось на несколько дней. Даже когда они вернулись, газ не включили, потому что в ходе проверок обнаружили нарушение у нас в квартире: на кухне не было вентиляции. В итоге мы провели без газа неделю. Когда на фоне этого отключили ещё и отопление – из-за аварии – Таня и Маруся резко отчалили ночевать к друзьям, а мы с Пашей и Линой начали войну за одеяла – спать меньше, чем под тремя, было опасно.

– Как будто не дом, а пыточная, – написала в чат пупсиков Наста.

– Из нас делают стоиков, – ответила Таня.

– Мы как будто в монастыре в Тибете, – добавила Маруся.

В итоге все остались живы и укрепились духом. Максим по собственной инициативе сделал нам в тот месяц скидку на ренту.

Поначалу я опасался, что Таня как необитник окажется неопрятной. Однако на поверку она показала себя как весьма аккуратный житель. Таня поздно вставала, готовила завтрак, оставляла за собой чистоту, а в остальное время неожиданно прогружалась то в одном, то в другом уголке квартиры в серебристом шёлковом халате, лихо открывающем широкие татуированные бёдра. Сидя в таком виде на подоконнике, Таня сотворяла очередной шедевр стилусом на планшете, цедя кофе с растительным молоком из кубка синей лазури и позволяя себе отпускать в мой адрес нежные остроты.

Однажды мы с Таней устроили день обоюдного презрения, в течение которого открыто выражали недовольство друг другом всеразличными способами, без любых ограничений. Соседи поперву напряглись, однако быстро поняли, что попали на русское поле экспериментов. Мне нравятся такие вещи. Злу нужен грамотный выход.

Таня содрала в своей комнате обои и выкрасила стены в белый. Вскоре у её постели образовался золотой мужчина – выкрашенный в цвет солнечного металла пластиковый манекен в меховых трусах, боа и солнцезащитных очках. Мускулистое тело опутывала электрогирлянда. Композицию густо и вызывающе заливал свет красной лампы, а за окном, через уже костенеющую Фонтанку виднелся Большой Драматический Театр – бело-зелёный обелиск Саши Никанорова – теперь я каждый день мог видеть БДТ только с этой мыслью.

С Сашей нас когда-то познакомила Ниёле – я тогда искал «заразительного весельчака» для озвучки аудиогида. Таковым он и был. Талантливый, добрый, светлый, жизнерадостный, отвечающий за свои слова молодой человек, актёр и режиссёр, сооснователь культового театра «Цехъ». Мы часто сотрудничали. Саша приглашал меня на свои спектакли в разных театрах, я всегда смотрел их с удовольствием. И я постоянно встречал его случайно на улицах: вот удивительно – чаще кого-либо другого. То вижу, как он проедет на велосипеде, мускулистый, золотоволосый, даже не заметив меня. То идёт мне навстречу и, уже завидев, улыбается, пойдём чаю выпьем или пива.

Совсем недавно мы с ним записывались в очередной раз – ещё даже не успели сдать заказ. Через несколько дней после этого, когда мы только заехали на Фонтанку, Саша отмечал юбилей, сорок лет (выглядел он на тридцать). Я позвонил ему, чтобы поздравить, мы поговорили несколько минут, и он как всегда был лёгок и весел: «Да!.. – восклицал он тогда и всегда, приятно чуть растягивая „а“. – Да!..» И никаких «Да, но…» – всегда только «Да!..» Пока мы говорили, я смотрел из своего нового окна на БДТ, где Саша на тот момент был помощником руководителя, Андрея Могучего. Думал, скоро увидимся.

Саша Никаноров не жаловался – никогда, он всегда просто брал и делал, напролом, прямиком, не показывая, как ему трудно и как он устал – по нему этого не было видно совсем, ни при каких обстоятельствах. Это был особый человек, один из лучших, что я знал. Мы виделись нечасто, от случая к случаю, но постоянно в какие-то знаковые моменты.

Через несколько дней после юбилея Саша оставил у себя дома записку, сел на велосипед и уехал в лес. СМИ трое суток били тревогу, полгорода искало Сашу, до последнего не теряя надежды. Утром понедельника грибник нашёл его тело с порезанными венами. Саша обрубил канаты и ушёл в вечное море.

Ещё неделю-две я видел тут и там на водосточных трубах обрывки листовок о Сашином поиске – он улыбался с них. Видимо, составители просто не смогли найти фото, где Саша не улыбается.

Я не знаю, лучше ли это, если это был не порыв, а план: сорок лет – и точка. Говорят, так могло быть: Саша хотел обзавестись семьёй, и ему это никак не удавалось.