Покаяние негодяя. Из убийц в полицейские боссы. бесплатное чтение

Константин Поживилко

Покаяние негодяя

Из убийц в полицейские боссы

Все совпадения случайны, как случайна и наша жизнь

I. Повезло стать преступником

Молодым убивать легко

Я душил его долго. Простынёй. Придавив коленом. Повесил на той же простыне. Расследование проводить не стали. Самоубийство. А сокамерники, хоть и малолетки, понятие «не сдавать» усвоили первым.

Нарушить смертельно опасно.

Он сам был виноват. Неприветливо встретил меня в хате, стал кричать: «Ща мы тебя трахнем». Я сразу ударил его в торец и вырубил. Это всегда самая лучшая реакция. Она осталась у меня на всю жизнь при столкновении с агрессией. На меня накинулись и слегка побуцкали1. Я понял, что он достаточного авторитета ещё не набрал. Тем бóльшую опасность представлял. Вполне мог сделать то, что я с ним, чтобы избавиться от конкурента на главенство. Поэтому я решил обеспечить себе спокойный сон и кончить его в первую же ночь.

Мне шестнадцать лет. Но за мной уже богатый послужной список: от отъёма денег у школьников до налётов и разбоев. Полный комплект, который у нас в Кишинёве по аналогии с сортом вина называли «Букет Молдавии». Жизнь готовила мне другую судьбу. Папа доктор наук, завкафедрой мединститута. Мама врач. Но воспитывал меня двор, как и других мальчиков из элитных еврейских семей. У моего друга-подельника папа вообще был академик. Другую, не советскую жизнь, нам открывали старшаки, вернувшиеся из зон. И мы радостно погружались в это полное опасностей и лёгких денег существование. Учился я плохо, точнее, не учился совсем. В четырнадцать лет родители засунули меня в престижный автодорожный техникум. Но и там я лишь числился.

О своих художествах подробно рассказывать не буду. От криминала народ и так тошнит. Упомяну лишь несколько «нестандартных» эпизодов, один из которых обеспечил мне зону строгого режима. Как-то раз мы выставили2 хату бывшего в отъезде авторитетного бандита, а потом ещё несколько дней развлекались в ней с тёлками. Через месяц возле меня остановилась машина, из которой выскочил пацан и приставил мне к горлу волыну: «Не привезёшь вечером на автостанцию десять тысяч – тебе хана». Деньги были неподъёмные, я пошёл к старшакам, которые согласились сопроводить меня на встречу. Там присутствовал «потерпевший» бандит, который, взглянув на меня, сказал: «Считается». Указав пальцем на своих подручных, добавил: «А десятку вы мне привезёте».

Интенсивная «учёба» и хорошие гены позволили нам быстро перейти на крупные операции, требующие тщательного планирования и долгой разведки. Накололи3 мы хату одного генерала, брат которого был директором ювелирной фабрики. Когда хозяин уехал в командировку – подослали переодетого солдатом вроде бы с посылкой от него. Открывать они отказались, были настороже. Тогда в ход пошёл «сантехник», который при советской власти обладал непререкаемым авторитетом, и не открыть ему было просто невозможно. Мы треснули охранника битой по голове, женщин заперли в ванной, а искать изделия из драгметаллов нам не пришлось. Их не скрывали.

При этом попались мы как дети, хотя мы ими, по существу, и были. Передать товар покупателям у нас «хватило ума» на площади рядом с правительственными учреждениями. Мимо проходили два мента, которые дружелюбно поинтересовались, что в сумке, которую держал приятель. Тот, вместо того чтобы так же спокойно ответить, бросил сумку и побежал. Пришлось бежать и мне. За поясом у меня торчал понравившийся кинжал с драгоценной отделкой, который я решил не продавать. Я его сбросил, забежал на стройку и залез под какой-то трактор. Но ментов мгновенно набежало столько, что меня без труда нашли. Заставляли поднять кинжал. Я не стал, но особого значения это уже не имело.

Скучно на хате

Следствие тянется долго. Букет у меня оказался «пышным», и его разбирали по цветочку. Я старший в камере, но ни льгот, ни веселья это не добавляет. Мы уже раз десять перетёрли свои познания в понятиях, рассказали друг другу интересные факты короткой биографии. Тоска. Начинаем прикалываться над случайным новичком, попавшимся на мелочёвке. Перед помещением в камеру все проходили рентген лёгких, чтобы не плодился туберкулёз. На полном серьёзе спрашиваем «зелёного», дали ли ему после рентгена стакан сметаны. Он, естественно, говорит «нет». Мы возмущаемся: стучи в дверь и требуй сметану. Менты такого крайне не любят. Хорошо, попался достаточно добродушный, обложил любителя сметаны матом, и на том всё закончилось. А мы продолжаем «просвещать»: через месяц отсидки тебе положено десять рублей и выход с ними за покупками на рынок, который находился рядом с тюрьмой. И вот сидим с ним и днями планируем, что он на эту десятку на рынке приобретёт. Жарко так обсуждаем, может, возьми это, а того не нужно. Парень считает дни и через месяц опять начинает ломиться в дверь и просить выпустить его на рынок. На этот раз мы так легко не отделались. Вызвали так называемую «бокс-команду». Менты с дубинками выстроились в два ряда и пропустили нас через строй. Когда падали, пинали ногами. Была среди них одна свирепая тётка, которая норовила наступить мне на яйца. После этого интерес к розыгрышам у нас пропал.

Воробушек

Кишинёвскую тюрьму построили ещё при Николае I. Помимо решёток, были там так называемые «баяны». Нечто в виде жалюзи, пропускающее воздух, но не дающее возможности видеть, что снаружи. Месяцами в четырех стенах – пытка. И вдруг – не понять каким образом пробился к нам в камеру воробей. Пожалуй, более радостной минуты в моей жизни не было, во всяком случае, до тех пор. Мы его и кормили, и чуть не затискали. Пацаны из соседней камеры тоже захотели живую игрушку. Начали мы пробивать дыру к ним. Стены сложены из песчаника, и дело спорилось. Но нас за этим занятием прихватили. Кто поверит в сказку про воробья! Сразу пришили попытку к побегу: красная полоса на личном деле, и нас всех в неотапливаемую камеру в одних робах. А на улице минус. Мы объявили сухую голодовку. За пять дней двое умерли. Я пил воду из слива параши. Когда мы сидели в нормальной камере, в ежедневный рацион входила большая ложка сахара. Я запасливо зашил в штанину ложек семь. Теперь же незаметно совал палец и облизывал. Может быть, это меня и спасло. Но если бы дружки поймали – могли убить. В итоге мы победили, нас вернули в прежнюю камеру.

Зона прозрения

Определили меня в колонию строгого режима в Нижний Тагил. На самом деле располагалась она в глухой тайге, в восьмидесяти километрах от города. Какая там жизнь, уже не раз описано и показано. Для меня же она была на грани смерти, потому что я твёрдо решил встать на воровской путь и фанатично соблюдать понятия. В итоге не вылазил из БУРа (барак усиленного режима). При росте больше ста восьмидесяти отощал до сорока пяти килограммов. Три шага было сделать тяжело. Наверное, меня бы точно уходили, если бы мы не замутили бунт и не захватили зону. Первым делом кинулись в «кумовскую» (оперчасть). В документах я обнаружил, что мои самые близкие друзья оказались стукачами. Мне и раньше закрадывалась уже мыслишка: почему сало и прочий «грев» идёт во взрослые зоны, а не нам? А тут я окончательно осознал, что воровские понятия – это красивая сказка для своеобразной секты с жёсткой иерархией, которой в конечном итоге управляют менты. Я и сейчас убеждён, что весь наш мир организован по криминальным понятиям. И активно использовал это знание. Только вне этой секты. Как Ленин решил: «Мы пойдём другим путём». К чертям воровскую иерархию.

К счастью, раздрай перестройки позволил мне покинуть зону. Папа продал квартиру и «добился» того, чтобы моё дело направили на пересмотр, и я оказался под подпиской о невыезде. Когда я прибыл в Молдавию, ребята перебросили меня через забор на румынской границе. Так я перестал быть советским гражданином ещё накануне распада страны. Кстати, связи с друзьями я не потерял. В криминальном вале девяностых власти обо мне забыли, и я наезжал для оказания помощи уже как иностранец. Сделал дело и убыл за границу – ищи свищи. Один раз прямо по прибытии в аэропорту меня посадили за руль «Москвича», и мы поехали на большую площадку, где днём торговали машинами. Мотор глушить не стали. Один мой друг пошёл к стоявшей на другом краю площадки группе, прибывшей на стрелку. В это время другой достал из багажника пулемёт. Когда до противников оставалось несколько метров, наш «посланец» упал на землю, а «пулемётчик» открыл огонь. Потом они запрыгнули в машину, и мы уехали. Пришлось мне участвовать и в похищении вора в законе из города Николаева. Мы перевезли его в багажнике через три границы. Украинскую, приднестровскую и молдавскую. Риск был минимален, Молдавия буквально утонула в криминале. Ночью ты не мог выйти на улицу. Оставленную без присмотра машину обязательно угоняли. Поэтому жильцы домов по очереди охраняли парковки.

Когда президентом республики стал бывший мент Воронин, этой лафе настал конец. Ворам в законе приказали убраться из республики под страхом уничтожения. Так я ещё раз убедился, что если преступность и может быть организованной, то организовывают её именно менты. Но умные люди, к которым относились и мои друзья детства, ещё раньше поняли, что отнимать надо не кошельки и автомобили, а то, что производит деньги. Вели рейдерские захваты. Причём не обязательно с кровопролитием. Директору телевизионного завода просто выстрелили в окно, и он всё понял. Однажды я оказался во главе президиума то ли института при академии наук, то ли самой академии. Когда меня представили новым хозяином этого учреждения, народ в зале возмутился. Тогда его погрузили в автобусы и увезли для внушения в другое место. На меня, как иностранного подданного, удобно было записывать отобранные таким образом предприятия. Когда это стало мешать моей карьере – попросил с меня их списать, что не все друзья неадекватно восприняли. Но я и сейчас с ними встречаюсь. Кто-то пошёл по воровской лестнице и стал смотрящим, но таких меньшинство. В основном – авторитетные бизнесмены. Один друг создал прекрасную школу каратэ, которое с детства очень любил.

II. Самый злой солдат самой доброй армии

Принимай, родина!

Когда меня перебросили через пограничный забор в Румынию – в моём кармане лежало двенадцать долларов. Но после зоны строгого режима я мог бы обойти земной шар без копейки денег. Поэтому легко преодолел четыреста сорок километров до Бухареста и постучался в двери израильского посольства. У меня приняли документы и сказали приходить через день. Во второй визит поселили в квартиру, обеспечили кормёжкой, а вскоре посадили на самолёт до Тель-Авива. Там выдали документы и талон на такси. Водила спросил: «Ришон?» Я подтвердил: «Да! Да! Рашн». Он привёз меня в город Ришон-ле-Цион и высадил в центре. Недели две я ночевал в парке, где обзнакомился с такими же новоприбывшими. Группой пешим порядком мы отправились в кибуц, где нас расселили, начали бесплатно кормить и учить ивриту. Взамен мне досталось нехлопотное занятие по уходу за бассейном. Единственным минусом было отсутствие тёлок, по которым я изрядно изголодался. В итоге соблазнил жену репатрианта-соотечественника. Ночами мы совокуплялись прямо в бассейне у бортика. Он отследил нас и заехал ей с ноги по голове. Такого отношения к женщине я стерпеть не смог и отделал его по-уркагански. Спасибо женщине, главе кибуца, которая без полиции утрясла этот инцидент, а меня переправила к своей подруге в другой кибуц. Там была женская религиозная школа и множество молодых одиноких женщин-кибуцниц. Ко мне буквально стояла очередь, а когда забрали в армию, с нетерпением ждали на побывку.

Служилось в кайф

В армии я оказался через семь месяцев после прибытия в страну. Сразу скажу, что мне там очень нравилось. Я был ранен, и до сих пор получаю небольшое пособие по инвалидности. Но я вернулся в своё подразделение и дослужил, хотя мог этого и не делать. Попал в боевую моторизованную бригаду. Четыре месяца проходил курс парамедика. В дальнейшем мне это очень пригодилось. Как в тюрьме и на зоне, я сразу же поставил себя. Меня опасались не только солдаты, но и офицеры. «Недисциплинированных» я наказывал следующим образом: вытаскивал из патрона пулю, вставлял в него фильтр от сигарет. Боль и синяки от попадания были неслабыми. Одно время мне пришлось заменять ребят в подразделении 504. При захвате пленного во время боя оно должно немедленно получить от него информацию. У меня это отлично выходило: грозил засунуть рукоятку от биты в задний проход и снять на камеру.

Как я принимал роды

Каждые четыре-шесть месяцев боевые бригады меняют дислокацию. Жарче всего нам приходилось в Ливане. Порой вспыхивали нешуточные бои. Однажды мы заскочили в двухэтажный дом и заняли там круговую оборону в ожидании подкрепления. Я забежал на второй этаж, чтобы стащить вниз жильцов. Сидит там вся закутанная баба, даже глаз не видно. Я ей командую: «Вниз!» Схватил за руку, она упирается. Дал пощёчину. Тут открывается дверь шкафа, из которого вылазит её муж и кидается на меня. Я полоснул его ножом, а бабу силой потянул вниз. Стены дрожат от ударов РПГ, мешкать некогда. Стащил, смотрю – из неё потекло. Сначала думал – обделалась, а у неё воды отошли, рожает. Нам на курсе показывали видео о приёме родов, но кто его смотрел? Я перепугался, руки дрожат. Засадил себе укол промедола, успокоился. Начал тащить ребёнка. И тут получаю по башке. Оказывается, муженёк пришёл в себя. Я сцепился с ним, а она ему одной рукой тоже помогает меня завалить. Вырубил его. Вытащил малыша, а пуповину отрезать нечем. Напрочь забыл, что при мне ножницы парамедика. Кое-как оторвал пуповину и завязал. Тут подоспело подкрепление и вертолёт с люлькой. Погрузили её и увезли в израильскую больницу. А я остался весь в слизи и в стрессе. Более жуткого момента у меня в армии не было. Потом ещё полгода не мог заниматься сексом.