Страницы культурной жизни 300 лет Екатеринбурга бесплатное чтение

Глава 1. ХУДОЖНИКИ И ЧЕРТЕЖНИКИ

На улицах и во дворах Екатеринбурга одного из мартовских второй четверти века осьмнадцатого прохладно и сыро, но уже вовсю веет весной и жители повеселели, словно оттаивая от прошедших морозов и зимних сумерек. Вот стайка детей весело лепит из мокрого, но удобного для поделок, снега большую снежную бабу. Катают шары «тулова» обнажая будто полинявшую зеленовато -желтую прошлогоднюю траву. В стайке и три девочки, в том числе дочка старшего плотинного мастера Демьяна Спиркина желтоволосая одиннадцатилетняя Олёнка. А заправляет всем сын подканцеляриста Митяйка Левзин – мальчишка тоже на вид таких же годов – худенький, высокий и какой -то очень захваченный этим нехитрым ребячьим делом. «Погодите, олухи, сразу -то со всех сторон напирать, бабу уроните ж!», – незлобно ругается Митяйка на приятелей. Но мальчишки не шибко его слушают, а девчонки залились смехом. Так и видятся все вместе, дружат, больше всего любят проводить время на Плотинке реки Исеть, возле Монетного Двора.

Митяйка очень увлекся лепкой, сначала из снега, обнаружив, что помимо снежных баб, из снега можно создавать и гораздо более серьезные вещи. Как -то раз в книжке, каковые в повседневной жизни горожан были немалой редкостью, увидел он изображение древнегреческого героя Ахиллеса, сражающегося с троянским царевичем Гектором и сильно захотел вылепить сей поединок из снега. Решил, что в зависимости от материала надо выбирать и способы его обработки. Так снежные статуи надо сначала лепить, а после топориком, ножом срезать лишнее. Потом можно и даже нужно облить ледяной водой и тогда можно поработать ножом или стамеской над тонкими деталями. Людей лепить интереснее всего, но можно сделать и медведя, черепаху, петуха, орла, кувшин и даже царский трон.

Как -то во сне Митяйке причудилось будто созданные им ледяные скульптуры ожили и стали махать ему руками и крыльями, что -то напевать и пританцовывать. И что бы это значило? Поди -ка, что фигурки будут занимать не последнее место в его, Митяйкиной, дальнейшей жизни. Потом Митяйка продолжил тем, с чего, пожалуй, должен был начать – рисовать друзей, приятелей, соседей. Получались похоже, иногда даже немного смешно. Друзья смеялись, ободряли: «Молодец, Митюша! Здорово у тебя получается! И дома, Плотинка точь-в-точь как взаправду». А еще лепил мальчишка из глины фигурки животных, людей, птиц обычных и диковинных. Обрабатывал яшму, малахит, родонит, да так, что иногда и глаз не оторвешь. Видно стало, что из Митяйки может получиться настоящий художник. Старший брат Филя к художествам Митяйку маленького еще приохотил. Углем рисовали. В марте 1734 в Екатеринбурге по пути в северные края побывал штурман Семен Челюскин. Остановился он в доме Филиных и потом Митяйкиных родителей. Высокий, подтянутый, дружелюбный, в новеньких коричневой кожи ботфортах. «Паренек, ты, родители говорят, рисовать любишь. А меня нарисовать смог бы?» – «Попробую». Филюша взял кусок грубой бумаги и углем стал рисовать сидящего на скамье Челюскина. «Похож!» – воскликнул, увидев как получилось, Семен Иваныч. Попросил рисунок ему подарить, Филя с радостью согласился. Такому человеку! От двухгривенного «гонорара» отказался. Наверно хороший художник из Фили мог бы получиться. У иконописца в помощниках потом ходил. Потом в математической школе учился, в горном правлении служил. Да только помер брат в семьсот сорок седьмом, мучался от болей в желудке.

С. И. Челюскин

Рисовальная школа при Екатеринбургском металлургическом казенном заводе на Исети открылась еще в 1735 -м. Называлась она в ту пору и потом Школой Знаменования. Инициатором сего дела был В. Н. Татищев (Сафронова А. М. Первые учителя Екатеринбурга: 1724 – 1750. Екатеринбург, 2023). Несмотря на то, что Василь Никитич относил знаменование и живопись не к полезным, а к «щегольским» дисциплинам, вроде поэзии, музыки, танцев, вольтежирования (гимнастических упражнений на коне), он всё же всегда замечал, что «знаменование во всех предметах есть нуждно»1. В сорок девятом годе Митя очень готовился к этому удивительному событию, неделю плохо спал. Потом услыхал, что желающих и хоть немного уже умеющих рисовать и лепить ребят из семей свободных работников – служащих и мастеровых – есть установка после небольшой проверки у доски и короткой беседы принимать и немного успокоился. Вроде как устроят небольшое испытание, а все равно возьмут. Его встретил один из здешних учителей, как потом выяснилось – Мирон Васильевич Аврамов, симпатичный, годов около пятидесяти, с виду вроде суровый, но не злой. В чуть пожелтевшем седом парике, немного полинявших зеленых камзоле и штанах, желтых чулках и стоптанных башмаках с пряжками. Сидел за столом на стуле с высокой спинкой. «Кто ты таков будешь?» – спросил, вставая учитель. «Димитрий Петров сын Левзин», – приободрившись ответил Митяйка. Учитель снова сел и движением руки предложил мальчику сесть напротив.

Азбука петровского времени

– «Отец – Петр Матвеич, что в канцелярии служит?» – «Да, он». – «Значит, любишь рисовать и лепить?» – «Люблю». – « А какие-нибудь картины или гравюры с изображениями Урала или Екатеринбурга не доводилось тебе встречать?» – « Доводилось. Нравится мне вид Екатеринбурга, изображенный художником Иваном Ушаковым незадолго до рожденья моего в семьсот тридцать четвертом, кажется, году». – «Мне сие изображение тоже нравится. Не принес ли ты чего -нибудь из своих рисунков или других каких -то рукоделий?» – « Я не знал что это нужно, но принес на всякий случай кой – чего!» Митя достал из серой холщевой котомки несколько своих работ. Лиса, вытянув морду и подогнув хвост, словно за кем -то или чем -то наблюдает. Выкованная из куска медной проволоки гадюка. Деревянная голова Николая Угодника. На куске пергамента – трава, деревья, облака. Мирон Василич рассматривал всё неспешно, внимательно, затем удовлетворенно кивнул и улыбнулся. Глянул на Митяйку, сказав: «Изрядно, юноша. Из тебя очень хороший художник получиться может!»

Так Митяйка оказался зачислен в ученики Школы знаменования, чему был несказанно рад. В то время под знаменованием понималось рисование карандашом, красками, тушью, пером. В школе должны были учить только черчению и рисованию, обработке камня, но надо было посещать смежные с этим цифирную и грамматическую и латинскую школы, обучаясь арифметике, грамматике и чистописанию, латинскому языку и нотному пению. Ну это ж еще лучше. Поклон за это Василью Никитичу господину Татищеву, беспокоящемуся, дабы на Урале из отроков воспитать грамотных людей. Если б не Татищев, то поди-ка и не появился б в 1723-м Екатеринбург (Господи, благослови тот год!), а сии места остались бы демидовскими, да строгановскими с центрами в Невьянске и Соликамске (и это немало, но теперь здешние места выходят на другой, более высокий и цивилизованный уровень).

В школе

Занятия пошли своим чередом. Многое здесь было интересно и полезно. Была и бестолковщина. Ритма, в который можно было вжиться, не было. Но Митяйка сбои и пропуски чего -то для него важного как бы достраивал собственными силами. Узнавая, читая, повторяя пройденное где и как мог. Ведь даже по арифметике проходили только сложение и вычитание. Приходилось самому осваивать умножение и деление, возведение в степень и извлечение корня. Мирон Василич рисовал быстро, выразительно. Митяйке и его новым приятелям – Егорке, Ване и еще восьмерым ребятам казалось, что это почти вершина изобразительного искусства, что -то по уровню приближающееся к Дюреру и Питеру Брейгелю. Василич и покойную государыню Екатерину Первую нарисовал. И здешнего кота Черныша. Аврамов брал карандаш как-то так, что он в его руке был держался и прочно, и в то же время совершенно свободно. И неширокими движениями изображал стоявшую на стуле вазу и офицерский шарф, небрежно брошенный перед ней. «Наше с вами художество, юноши, – говорил Аврамов, – это большая сила выражения любви к жизни, людям, родной природе. А иногда и нелюбви тоже, хотя не любить легче, чем запечатлеть нелюбимое в нужном виде. К тому же художество – это и средство сохранения на года увиденного и пережитого нами». Все слушали учителя внимательно, при этом представляли разное. На протяжении трех лет получали они знания и приобретали навыки, умения и по рисованию, гравированию, лепке, обработке дерева и камня, и по общим предметам. Вместе в Аврамовым опирались в учебе на двухтомник «Кирхенарова живопись», «Нюрнбергскую иллюстрированную Библию» и другой двухтомник «Врата в искусство». Одиннадцать книг из своей библиотеки отдал школе в полное владение перед своим отъездом в Оренбургскую экспедицию Татищев. В 1738 Аврамов с учениками расписывали церковь в Сысертском заводе. Митяйка тогда еще совсем младенцем был. Но теперь побывал в Сысерти и порадовался достижению старших.