Тамара Че Гевара бесплатное чтение

Всем, прошедшим школу школы.

Короче

Короче, здесь я буду избегать всяких словечек типа «короче».

И типа «типа» тоже буду избегать.

Давно обещала себе следить за собой, и вот уже некуда деваться. Теперь я допущена до детей и клянусь стоять на страже чистой грамотной речи, устной и письменной. Как полицейский по определению (честь мундира!) не может нарушить закон, так и я – без пяти минут учительница русского и литературы – не имею права коверкать самый прекрасный на свете язык. Профессиональная этика.

Перечитала, вырезала «а именно», «данный», «являюсь» и «ибо».

Как учил наш декан Дмитрий Сергеевич, «Читайте, говорите, пишите – неустанно практикуйте свой русский язык, а не то однажды вас заткнёт за пояс какой-нибудь строитель». Не в том смысле, конечно, что строитель знает больше разных слов, а в том, что он окажется чересчур начитанным или грамотным. Три года мы только и делали, что впитывали-вчитывали всю мудрость книг в стихах и прозе. И некоторые весьма успешно: я, например, иду на красный диплом. В устной речи нам теперь предстоит упражняться ежедневно, в течение месяца, подходами по сорок пять минут. А вот письменно – придётся себя заставлять. Но это тем, кто ленится, а я-то и сама рада опробовать перо.

Однажды к нам в вуз заходила популярная писательница Янка Далт. Книжки её про и для старших школьниц на мой вкус простенькие, сопли в сахаре, но коммерческий успех снимает все вопросы. И вот наши девочки у неё спросили, а как оно приходит, ваше вдохновение, потому что мы тоже так хотим, а не получается.

– Деточки мои! – воскликнула в ответ маститая словесница. – Скажите, а вот вы можете не писать?

Деточки, подумав, сознались, что могут и не писать.

– Ну так и не пишите! Не надо мучать себя и читателя! Ведь творчество – это когда вас неминуемо разорвёт, если вы не выразитесь, это напружиненная плотина, это вечный зуд!

Тогда-то я и поняла, что обязательно стану писательницей, потому что я не могу, меня рвёт, у меня зуд. Тревожит лишь одно. Шедевры мировой литературы создают зрелые люди с таким багажом знаний, с такими трагедиями и личными драмами за плечами (Пушкин, Грибоедов, Лермонтов), что куда уж тут мне с моей незанимательной биографией. Я не покоряла Антарктиду, не поднимала целину и не ходила на войну ни в мужском, ни в женском платье. Не рожала, и замуж меня не брали. По меркам нынешнего века я ещё ребёнок, мне в некоторых странах даже алкоголь не продадут. Я даже никогда не напивалась пьяной. Вот шесть фактов обо мне – и все с частицей «не». Да, совсем недавно я научилась делать несколько недетских вещей, но не за тем же я пошла в филологи, чтобы посвятить себя жанру документальной эротики. Вдруг мама прочитает? Может быть, потом напишу в какой-нибудь другой книге))) Кстати, скобочки и смайлики я тут ставить тоже не буду.

Итак, «Записки юной учительницы» – если не придумается другого названия, то так и буду называть свои «мемуары». Что вижу, то пою. Поехали!

Бег с препятствиями

Ярким весенним утром я, студентка третьего курса филфака Тамара Обломова, шла в обычную среднюю школу на первый день своей педагогической практики, одетая как лондонская мисс и воодушевлённая как Буратино.

Почему как Буратино?

Да, вы же ещё не знаете, какие высокие цели я ставлю перед собой! Смотрите. Если XIX век в мировой литературе безусловно был веком господства великих русских писателей, то XX век – увы, англоязычных. Это я вам говорю как филолог, не верите – спросите в любой библиотеке. Сегодня на дворе XXI век, и я убеждена, что он может стать эпохой возрождения отечественной словесности. А наши новые Пушкины, Гоголи и Достоевские сейчас сидят за партами и пялятся в свои смартфоны, их нужно лишь пробудить, и я чувствую, я знаю, что мне это по плечу.

«А почему же одетая как мисс?» – спросите вы меня. Простая русская учительница. Всяко не для того, чтобы форсить перед школьниками и школьницами. То есть, да, для этого тоже, я ведь должна им понравиться, но не это главное, а главное другое.

У меня сегодня всё совпало, как стрелки в полдень. И моя практика, и наступающая весна, и новый этап в отношениях. Я до одурения наслаждаюсь вступлением во взрослую жизнь. Ни за что не упущу ни единого мига, а прочувствовав всё до мельчайших деталей – ещё и запишу!

Я достала пальтецо, которое даже не пыталось казаться демисезонным. Хорошо, что Игорь его не видел – он бы не выпустил меня из дома в этом халатике. Но я не самоубийца. Прекрасно сознавая, что в погоне за модным луком можно и от холода околеть, я обмоталась алым шарфом. Кофе! Не для того, чтобы его пить, а для завершения образа. Не смейтесь. Я обошла несколько кафе, пока не нашла подходящего фасона стаканчика, хоть мне было уже вообще не по пути. Теперь всё. Я самая счастливая студентка на свете. Боже, какая банальность – скажете вы? Не успеете, потому что я опережу вас. Да, банальность, но я мечтала примерить этот образ, и у меня получилось. Я представлялась себе юной стажёркой, что начинает свой трудовой путь в каменных джунглях. С поправкой на наш провинциальный колорит. Она страшится, она бодрится, и у неё всё получится.

Кстати, о провинциальном колорите. Тут-то он меня и настиг. Сдобровать бы. Я в нерешительности замерла возле школьной калитки. И куда теперь? Доселе мой путь, хоть и покрытый добрым слоем грязи, был вполне себе прохожим, а вот теперь начинался настоящий квест. Триал, паркур, бег с препятствиями. От моих сапог и до самого крыльца школы простиралась широкая дорожка, но не из жёлтого кирпича, как в Изумрудный город, и не красная ковровая, как мечталось бы, а жидкая и глубокая, как в плавательном бассейне. По колено, а может быть по пояс. Наверняка есть ещё какой-то вход, подумала я, но мне нужно было поспеть в школу к третьему уроку, а не к четвёртому. Да и чему я детей научу, если в первый же день опоздаю?

«Спокойно!» – сказала я себе. Всё-таки я опытная горожанка, да и несколько сотен детей сегодня как-то попало в эту школу, никто не остался торчать у калитки. Очевидно, нет другого пути, как по ветром опитым, льдом обутым берегам. Эх, где наша не пропадала. Был один фильм про канатоходца, что прогулялся по проволоке между башнями-близнецами на высоте, наверное, метров триста или пятьсот. Помнится, он даже сходил туда-сюда несколько раз. Мне же надо только в одну сторону, это легче и не так уж высоко – голова не закружится. Я пошла по кромке ледника, балансируя сумочкой в одной руке и стаканом кофе в другой, отмечая пройденные отрезки куплетами Высоцкого: «…Посмотрите – вот он без страховки идёт…»

Забыла! Хочу предупредить, что в моих записках вы не встретите просторечных выражений, оскорбляющих взгляд и слух. Буду нещадно истреблять.

Даже если мне до крайности понадобятся крепкие слова, я не стану их употреблять.

«…Осталось пройти не больше четверти пути», – мысленно пропела я и в тот же миг провалилась правой ногой в сырой сугроб. От неожиданности я выразилась нелитературно, хоть и не собиралась никого оскорблять.

Чувствуя, как в сапог набирается ледяная вода, я с досады повторила грубый оборот, хоть и не хотела злоупотреблять.

Спохватившись, я прикусила язычок и тихо зашептала себе:

«Дорогуша, не надо тут усугублять.

Никто не виноват – тебе самой не следовало себя расслаблять.

Поспешила, и теперь приходится каждый шаг обособлять.

Но при детях тебя ничто не должно ни огрублять, ни озлоблять».

Хватаясь за воздух, я вытащила ногу из ледяного капкана и, хлюпая сырым сапогом, дочапала до высокого крыльца. Элегантная англичанка превратилась в девочку-крестьянку из рассказов моей прабабушки, которая в лаптях на оборках ходила по болотам в таёжную школу за пятнадцать вёрст.

«Клыц», – и я повисла на планке турникета, как украденная невеста поперёк седла. Отчего-то я решила, что он меня пропустит просто потому, что я такая красивая пришла. Но я не виновата! У нас в университете никогда не блокировали проход – какой в этом смысл?

«Клыц…» Я аккуратно толкнула планку бедром, надеясь, что она одумается, как вдруг до меня донесся резкий окрик, будто стрёмная птица с гнилого пруда возмутилась, упустив лягушку:

– Куда?

Задним умом я поняла, что настойчивое «куда» звучало и после первого «клыц». А вот и источник этого тухлого звука. Через весь вестибюль из маленького пластикового окошка на меня сердито глядела неприятная женщина. Мы встретились глазами.

– Сменка. – Женщина добавила к этому слову каплю вопросительной интонации. Таким тоном обычно в садике детям что-то подсказывают, но мне понятней не стало.

– Что?

– Что-что?! Какой класс? – На этот раз в голосе тётки послышалась угроза.

Класс? Какой нелепый вопрос. Откуда мне знать, куда меня определят? Я снова атаковала планку – просто чтобы пройти к собеседнице и не перекрикиваться через весь зал. Да и я была уверена, что тётка уже нажала нужную кнопку. И что бы вы думали? «Клыц!»

Иногда я завидую Игорю: он в такие ситуации не попадает, он их щёлкает, не дожидаясь эскалации. Как отпустит шуточку, так все кругом рты и поразевают – ответить нечего. С другой стороны, кто станет хамить здоровенному молодому парню? Такой может вообще ничего не говорить, а просто делать, что хочется. Так я и поступила: потянула планку турникета вдоль оси и благополучно её загнула – это меня как раз Игорь однажды научил.

– Эт-то што такое?! – Тётка полезла из своего гнезда. – Куда? Из какого класса, я спрашиваю?

И вот тут такой момент… Я, конечно, понимаю, что вам будет тяжело мне сопереживать и симпатизировать, если я сразу же начну про всех писать гадости и со всеми скандалить. Но как же мне быть? Вокруг меня не розовые пони на солнечном лугу, да и я не фея. Конфликт. Буду сглаживать, как могу, а там уж как пойдёт.

– Не из какого не из класса, – отвечала я, свободно шагая навстречу церберше. – Я студентка, пришла на практику, мне к завучу.

Тётка выкатилась ко мне из своей будки и наконец-то показалась во весь рост. Помесь бульдога с чихуахуа. Знаете, когда смотришь на человека и думаешь: «Надо же, и такие лица бывают у людей».

– Бахилы! – прозвучало тем же самым тоном, как до этого «сменка».

Серьёзно? Я оглянулась на ни разу не стерильный пол.

– Давайте без этого, а? – предложила я по-хорошему и поспешила покинуть надоедливую бабу.

– Куда? – Тут она до того обнаглела, что двинула меня локтем! Я ей девочка, что ли?

– Да в конце-то концов! Куд-куда, куд-куда! Что вам нужно от меня? Я пришла по делу, меня ждут!

– Подождут! – Тётка показала мне ладошку, словно предъявив невидимый жетон, и тут же перевернула её в требовательном жесте. – Документы!

Я рассмеялась. Следствие моего сангвинячьего темперамента, я себя знаю. Сейчас ещё начну язвить – не смогу остановиться.

– Вы нормальная вообще? Много тут террористов поймали?

А баба вновь поменяла требования:

– Бахилы, – и указала на убогую картонную коробку.

Я покосилась на синюшную кучу полиэтилена и не подумала, а просто на мгновение допустила «да надень ты», но тут же прогнала эту мысль прочь. Тут уже дело принципа.

– Одеваем! – подбодрила меня вахтёрша, и это была последняя капля. Меня просто выморозило, заколотило, затрясло.

– НАдеваем! – вскричала я, не помня себя. – Вы в школе работаете или где?!

– Сейчас тревожную кнопку нажму, тебя быстро выведут! – заорала она, отвечая не на мой вопрос, а на его тон.

– Ага!

Моя дурацкая детская привычка. Всегда начинаю «агакать», когда кончаются аргументы, но вот уж не ожидала найти родственную душу в бесячей вахтёрше.

Как же я до этого докатилась? Пожалуй, сейчас меня действительно выставят. И хорошо бы поскорее, а то вот-вот начнётся перемена, набегут дети и увидят свою новую учительницу, сцепившуюся с вахтёршей. Может, я ненормальная? Но она ведь первая начала… Будто я в чём-то виновата. Что я ей сделала? Вы попробуйте сами оставаться любезной в сыром сапоге.

– Может быть, вас сориентировать? – услышала я за спиной и чуть не расплакалась. Это был его голос. Он пришёл меня спасти.

Мерзкая баба приосанилась. Она-то подумала, что это к ней подоспела подмога. Обломись, баба!

– Да, пожалуйста, – разрешила я и победоносно посмотрела на обидчицу. Затем она перестала для меня существовать, потому что теперь со мной был мой принц. Он заглянул мне в лицо и, указав пальцем в сторону, молвил:

– Север – там! – и расплылся в улыбке, как дурачок. Знакомьтесь – это мой Игорь.

Я пожалела, что кофе давно остыл – так и хотелось плеснуть этому принцу в рожу, а он тем временем обратился к вахтёрше:

– Тёть Лен, это наша девочка, своя. – Игорь положил руку мне на плечо, откуда я её тут же свирепо стряхнула. – Давайте её пропустим. Под мою ответственность. Она исправится.

«Чего это я исправлюсь?» – Этот вопрос я готовила, пока Игорь мягко толкал меня вдоль по коридору. Я молчала, потому что мы договаривались не палиться в школе, что живём вместе и вообще знакомы. Когда же этот скот начал щипать меня за задницу, я поняла, что уже можно говорить без свидетелей, но не успела начать.

– Это мине? – С этими словами Игорь отобрал у меня кофе. – Спасибое! Фу, холодное!

Тут уж я ему всё высказала – и про мокрый сапог, и про его дурацкую выходку, и про то, что он одним глотком выжрал половину моего кофе…

– И это вместо благодарности? – удивился он, вернув мне пустой стакан. – Любовь моя, я же только что помог тебе пройти первого босса! Ты готова ко встрече со вторым, или снова придётся выручать?

Прогнуться под изменчивый мир

Никогда ещё от меня не требовали совершить такого гнусного предательства, можно даже сказать, вероотступничества. Но обо всём по порядку. Представ перед завучем Еленой Дмитриевной Потешкиной, я бодро отрекомендовалась и изъявила готовность немедленно приступить к практике.

Потешкина смотрела на меня как-то по-куриному – боком, и это обескураживало. Вообще в ней было что-то такое шальное-полоумное, будто она готовится выкинуть какой-нибудь сюрприз. Говорят же: «бог метит», и Потешкиной оставалось лишь заговорить, чтобы подтвердить мои догадки. Для начала она кивнула мой на стаканчик:

– А это ещё что такое?! – и с отвращением, словно я выбрасываю дохлую крысу, проводила его взглядом в мусорку.

Затем Потешкина зачем-то усадила меня писать заявление, чтобы через минуту его забраковать:

– А почему с ошибкой-то? Перепиши! Кем? Чем? Зависимое слово.

Тут она ни с того ни с сего бросилась поливать цветы амплитудными нервическими движениями, а я вдруг застопорилась. С самого детства я страдаю очень тяжёлой болезнью. Когда я вижу чужую ошибку, то не могу успокоиться, пока не докажу свою грамотность и правоту, чего бы это мне ни стоило. Однако я уже взрослая, должна понимать насчёт своего устава в чужом монастыре и поэтому, вместо того чтобы закричать «па-а-азвольте!», решила осторожно спросить:

– А разве…

Закончить мне не удалось.

– Не учили тебя документы заполнять? – Потешкина обрадовалась и, подмигнув обоими глазами, дала подсказку: – Прохождение практики – кем? Обло-о-омовой.

Я собиралась с духом, чтобы перенести этот ужас на бумагу, а Потешкина задорно цокнула языком и пошла поливать фикус, приговаривая:

– Грамоте учиться – всегда пригодится. Что напишешь пером, то не вырубишь топором. Так-то! А то вдруг проверка, прокуратура?

Тут я напрочь позабыла, что решила пока помалкивать, и ляпнула:

– А прокуратура-то здесь при чём?

Потешкина снова хорошенько присмотрелась боком, будто почувствовала во мне врага.

– Прокуратура у нас при всём.

Я поняла, что больше не смогу ничего возразить.

То, что произошло потом, можно расценивать и как предательство идеалов, но можно и как победу. Лучше как победу. Я переступила через себя и переписала заявление. Ничего страшного. Я же пришла сюда детей учить, а не завуча. Надо перетерпеть. Стиснув зубы, я вывела под диктовку: «Прошу разрешить прохождение практики мне, Обломовой Тамарой Андреевной».

– Теперь правильно, в родительном падеже! – одобрила Потешкина, заглядывая мне через плечо.

Итак, моя официальная стажировка началась. Мне назначили руководителя, дали целый класс детей (седьмой, как я хотела!), до моего первого в жизни урока осталось всего лишь пять минут переменки, а ещё, слава богу, мой сапог уже почти высох.

Иду к детям. Кем я стану для них? Какой запомнюсь? Буду ли я благородной Лидией Михайловной из «Уроков французского» или чопорной Минервой МакГонагалл из «Гарри Поттера», или же сказочной Мэри Поппинс? Накануне я поделилась своими чаяниями с Игорем. Он сказал, что, по его мнению, я однозначно Поппинс, причём безо всякой Мэри, но целесообразней было бы провести голосование по этому вопросу, как бы странно это ни звучало. Я догадывалась, что он что-то задумал, но отвертеться не смогла. Сначала он заставил меня согласиться на голосование и поклясться, что я не отступлю, а потом, сияя, объяснил, что в его понимании обозначает это слово, образованное корнями «голый» и «совать».

После голосования Игорь сказал, что я сама его спровоцировала, потому что он никакой Поппинс не читал и жил до этого спокойно. Ужас. Ходячее пособие «Как развести девушку с филологического». В следующий раз надо быть осторожней, ни шагу без словаря. Хотя чего это я разворчалась, если мне понравилось?

Но я отвлеклась. Если серьёзно, то наш декан Дмитрий Сергеевич, благословляя нас на практику, призывал идти туда, где сложнее: в сельские школы, в классы трудных подростков или даже в колонии для несовершеннолетних. Этот совет он заимствовал у самого Макаренко. Где ещё, как не в самых суровых условиях молодой педагог выкует себе железный характер и приобретёт незаменимый опыт? Наверное, я смалодушничала, пойдя в обычную школу, хотя Игорь уверенно обещал мне, что я тут такого насмотрюсь, о чём и не мечтала. Ну, не знаю.

Меня посадили на заднюю парту. Разрешили «присутствовать», то есть тихонько смотреть, как свершается таинство настоящей педагогики, и не отсвечивать. Хочется поставить десяток грустных скобок, но нельзя. Решила в художественную литературу – изволь: «Обида разрывала моё сердце… Слёзы застыли в глазах, а в горле застрял горький ком несбыточных надежд. Как мне прожить два урока – сначала русский, а потом литературу – в плену боли и разочарования?» Или типа того.

Итак, меня до обидного скупо представили, и не успела я раскрыть рта, как ощутила дружеский хлопок по загривку, направивший меня в самый конец класса.

– Начинаем урок!

Дальше сработали рефлексы. Как в тумане я плюхнулась за парту и машинально принялась шарить в поиске учебников и тетради. У детей даже не было шансов меня рассмотреть. Я решила написать о своей досаде Игорю и тут же спохватилась. Какой пример я подам? Ещё бы селфиться начала прямо на уроке!

Тем временем мои уже испорченные дети вовсе не нуждались в образце для подражания. С задней парты мне было прекрасно видно, как они чатятся. Но, с другой стороны, что в этом такого? Это ведь тоже русский язык! Если вы спросите моего экспертного мнения, то я вам вот что скажу. Лично я училась в седьмом классе восемь лет назад (как время бежит), и у меня тоже был смартфон. И вот честно, в тот период моей жизни это была единственная регулярная практика в чтении и письме для меня и всех моих подружек.

Лучше бы книжки читали, скажете вы? Ха. Заставить меня читать что-то серьёзное было совершенно нереально. Я готова была сжечь все книжки мира, как Гай Монтэг. До десятого класса я ежегодно теряла список летней литературы! А потом всё резко поменялось, потому что Обломов.

Сначала меня зацепило совпадение наших фамилий, а потом до крайности возмутил сам Илья Ильич. Безвольный тюфяк: проспал жизнь, имение, упустил умницу и красавицу Ольгу Ильинскую – таким он увиделся бескомпромиссной пятнадцатилетней мне. «…Роман великого русского писателя Ивана Александровича Гончарова живо откликнулся в моей душе, а главный герой показал мне печальный пример, как низко может опуститься человек в своей лени и безделии…» И я твёрдо решила не быть таким, как он. А с чего он начал свой печальный путь падения? Правильно. Книжек не хотел читать.

Расправившись с Обломовым, я сразу замахнулась на «Преступление и наказание», затем резко вышла за рамки школьной программы, и к концу школы уже читала всё, что не приколочено.

Вдруг мне стало невыносимо стыдно. Я напрочь забыла, как зовут мою руководительницу. Фамилию запомнила легко – Хомякова, а вот имя и отчество? И что мне было делать? Не учеников же спрашивать. Вспомнила, у меня в школе был случай. Физику у нас вела учительница по имени Мария Ивановна, по фамилии Зиновьева, ну а мы её за глаза называли Зиной. И вот однажды к нам в класс пришёл новый мальчик. Где-то на третий день ему что-то понадобилось от Зины, и он спросил у одноклассника:

«А как у Зины отчество?»

Одноклассник без всякой задней мысли на конкретный вопрос дал конкретный ответ:

«Ивановна».

В следующий же миг новичок поднял руку:

«Зинаида Ивановна»!

Интересно, а какое прозвище ждёт меня?

– Тишина в классе! – Хомякова вдруг так рявкнула, что я аж содрогнулась. Вообще-то и так было очень тихо, если не сказать тухло. Слышно, как ручки скрипят. И, опять же, если вы спросите моего мнения, то я такой порядок осуждаю. Это глубокое заблуждение, что в тишине учиться лучше. Как ты вникнешь, как запомнишь материал, если будешь молчать? Нет, у меня всё будет по-другому: дискуссии, споры, общение. Ребёнок в учёбе должен раскрываться, а для этого ему хорошо бы сначала перестать бояться. Эти же, по ходу, уже зашуганы в край. В смысле, не исключён риск того, что дети являются жертвами психологического насилия педагога. Ещё бы! Так орать… Да, много вопросов у меня будет к руководительнице.

За своим любимым занятием – развешиванием ярлыков – я считала ворон и ждала звонка, как Хома Брут – петуха.

– Алёна, встань!

Я рефлекторно дёрнулась, хоть я и не Алёна, а из-за первой парты поднялась девочка и оглянулась на класс. И улыбнулась. Её улыбка никак не вязалась с приказным тоном Хомяковой, и я растерялась от этого контраста.

– У Алёны сегодня день рождения, она всех угощает, – объявила Хомякова, и всё встало на свои места. Искренне радуясь за девочку, я захлопала в ладоши и через пару секунд поняла, что аплодирую в одиночестве.

Ученики посмотрели на меня, готовую провалиться сквозь землю, потом посмотрели на Хомякову, которой, кажется, было всё равно, а потом всё внимание переключилось на именинницу, которая понесла по рядам гостинцы. Поднялся нормальный детский галдёж, и все мигом забыли о моём конфузе. Слава богу.

Мне достался милый пряничный голубь, правда, расколотый пополам. Отдельно голова, отдельно хвост. Я шепнула имениннице «спасибо», а на класс тем временем снизошло новое откровение педагогики.

– Эх ты, кулёма! – С этими словами Хомякова отобрала у кого-то пакетик с пряником и предъявила его имениннице. – Что же они у тебя поломанные-то? Донести нормально не могла?

Алёна наморщила лоб, как на докучливую нелепицу, и пожала плечами:

– Бывает.

Дети засмеялись, и я не сдержала улыбки.

– Ты вот что, – Хомякова назидательно вернула Алёне пряник. – Себе возьми ломаный, а товарищу целый дай.

Что же это творится? Меня переполняло возмущение, замешанное на испанском стыде, а Алёна лишь по-детски закатила глаза, дескать, не в первой, и продолжила путь.

Цветы жизни

Когда прозвенел звонок на большую перемену, Хомяковой в классе уже не было. Как это я её упустила? Она просто ушла? И теперь мне как бы что? Я встала, собираясь с мыслями, как вдруг ко мне подошли девочки, грызущие пряники.

– Здра-а-авствуйте!

Всё-таки они мной заинтересовались, и это замечательно. Неравнодушные, живые дети. Любопытство – вот что должен поощрять чуткий педагог.

– Здравствуйте, девочки.

Посыпались вопросы, на которые я отвечала, стараясь быть приветливой и не слишком важной, но при этом не скатиться в панибратство.

– Буду вас учить, и сама учиться. Русский язык и литературу. Мне двадцать лет. Зовите меня Тамарой. Просто Тамара, без отчества.

Называть меня без отчества я планировала разрешить во вступительной речи, если бы Хомякова меня не заткнула. Я считаю, что в двадцать первом веке человек вправе сам выбирать, как к нему обращаться. Мне комфортнее быть просто Тамарой, чем Тамарой Андреевной или – на международный манер – мисс Обломовой. Рассказав об этом девочкам, я поняла по их глазам, что они ценят моё новаторство. Самое время закрепить установившееся доверие.

– У меня к вам серьёзный вопрос, девочки! – Я перешла на шёпот и поманила их к себе.

Мои ученицы с готовностью приблизились.

– Я напрочь забыла, как зовут Хомякову.

Девочки в удивлении разинули рты. Одна хмыкнула, другая экнула, а третья воскликнула:

– Морфэма!

– МорфЕма? – на всякий случай уточнила я.

– МорфЭма, морфЭма! – наперебой закричали они.

Мне не удалось узнать, откуда у Хомяковой такое прозвище, потому что мальчикам тоже хотелось и познакомиться, и прощупать границы – всё, как нас учили на педагогике. Один сорванец (буду пока называть его так, хотя одноклассники обращались к нему иначе) запустил бумажный самолётик прямо в спину кому-то из девочек и стоял довольный в ожидании реакции.

Дети – удивительные существа. Только в книжках они говорят по одному и на удивление высоким слогом, например:

«Лёнька, как тебе не стыдно позорить наш дружный класс?»

Или:

«Друзья, давайте простим его! Ведь он больше так не будет, правда, Лёнька?»

В жизни же их речь – вовсе не гладкая реченька, но кипучая Ниагара:

– Вообще оборзел, урод! Кринж! Конч! Поставьте кол этому козлу! Поставите?

И это я ещё сделала вид, что не услышала половины слов.

Когда вы в очередной раз встретите в сети заголовок «Дети довели до слёз учительницу» – подумайте, каким смягчающим буфером служит профессия педагога и кто на самом деле не даёт детям довести до слёз, например, сапожника, арматурщика или дембеля.

– Покажи ей!

Надо будет рассказать ребятам, что невежливо говорить о человеке в третьем лице в его присутствии, подумала я, а тем временем с этой репликой мне под нос сунули экран. Видео. Уже знакомый нам сорванец ухитрился при помощи полиэтиленового пакета поставить на подоконник в столовой полный стакан компота верх дном. Дело оставалось за малым – аккуратно вытащить этот самый пакет из-под стакана. За исполнителя фокуса болел весь класс.

«Что же ты делаешь, негодный мальчик?» – спросила подоспевшая уборщица, и дети разразились дружным хохотом, потому что уборщица не скромничала, как я сейчас, а выразилась экспрессивно и метко, как на заборах пишут.

Тут я поняла, что попалась в ловушку для молоденьких учительниц. Видео кончилось, и теперь весь класс, и особенно главный герой ролика с нетерпением ждали моей реакции. Проверочка «свой-чужой» – нет права на ошибку. И ругаться нельзя, и смеяться нельзя, и отмолчаться нельзя.

Слава Игорю, у меня была при себе подходящая заготовочка. Я ведь и сама, каюсь, владею русским языком изрядно за рамками школьной программы, а Игорь, моя непрошеная совесть, любит ткнуть меня носом в несоответствие его ожиданиям. Мне оставалось лишь вспомнить одну из его прибауток.

Итак, я как могла изобразила осуждение, покачала головой и вздохнула:

– Ну, теперь я поняла, у кого вы этих слов нахватались.

Детишечки восприняли мой ответ более чем благосклонно. Кажется, я прошла испытание.

И в этот момент мой ангел-хранитель решил напомнить о себе самым остроумным способом. Я, конечно, имею в виду Игоря, с чувством юмора которого вы уже немного познакомились. Он прислал мне фото самого себя. Не целиком. Фрагмент. Хорошо, что я знала, чего от него ожидать, и мгновенно сориентировалась: ни один ребёнок не пострадал.

Не помню, как я выскочила из кабинета, но помню, как долго бежала в поисках укромного угла и наконец забилась куда-то под лестницу. Оттуда, заткнув второе ухо пальцем, я позвонила своему суженому и высказала ему многое. Как он вообще додумался послать мне в школе свой…

Но ничто не могло поколебать невозмутимости Игоря.

– Так я же не во время урока, – фыркнул он. – А ты вообще где? Так-то тебя в учительской ждут.

Это какая-то манипуляция, это ненормально, я считаю. Вот есть виноватый человек, косячник, которому по-хорошему надо бы оторвать кое-что, и вдруг – хоба! И он уже не виноват, а я снова бегу по школе, на этот раз в поисках учительской. Кринж.

Наш дружный коллектив

– И где же мы ходим? – спросила меня круглая румяная женщина, лишь только я залетела в учительскую. Впрочем, это прозвучало вполне приветливо, я бы даже сказала, радушно.

– Я знакомилась с учениками.

– Зачем? – искренне удивилась присутствовавшая здесь Хомякова.

А вот румяная, напротив, поддержала меня:

– И правильно! И с нами сейчас познакомишься! – С этими словами она, поворачивая меня за локоть, будто бы я пулемёт, застрочила скороговоркой, поочерёдно указывая на попадающихся коллег: имя-отчество-предмет, имя-отчество-предмет, имя-отчество-предмет. Отстрелявшись, она предложила мне представиться, и я назвалась.

– Боюсь, всех сразу не запомню, – испугалась я, потому что осознанно уловила лишь как зовут Игоря Владимировича – физрука нашей школы.

– И не бойся! Иди сюда! – Румяная вытащила меня в коридор и поставила перед внушительным стендом «Наш дружный коллектив». – Вот они мы все.

Её палец упёрся в саму себя примерно десятилетней давности – ещё не круглую, но уже овальную. «Марина Васильевна Румянцева (Боже мой, как совпало!), учитель начальных классов», – прочитала я.

И вдруг со мной случилось какое-то «недодежавю». Я узнала костюм завуча Потешкиной отдельно от Потешкиной. Отвечаю, это был он – своими петушиными цветами идеально очетающийся с её привычкой смотреть по-куриному боком, этого не забыть. Однако сверху к костюму почему-то была приделана голова совсем другой женщины, а снизу – подпись: «Башмакова Галина Адольфовна, директор».

– Может быть очень скоро и ты на этой доске окажешься, – разулыбалась Румянцева и, вдруг сообразив, над чем это я зависла, стрельнула взглядом в обе стороны по коридору, склонилась к моему уху и серьёзно добавила: – А может быть, когда-нибудь тебе и этот костюм достанется.

Я посмотрела на неё. Она посмотрела на меня. Мы обе поняли, что мы обе всё поняли, и, связанные нашей тайной, молча вернулись в учительскую. Румянцева снова превратилась в веселушку:

– Что ж, милая Тамара, в начале твоего трудового пути мы пожелаем тебе самого главного в нашей профессии. Как ты думаешь – чего?

Она говорила тягуче, нараспев, будто на утреннике, подсказывая, в каком месте надо позвать Деда Мороза. Я поддалась праздничному настроению и стала гадать, что же в моей будущей профессии главное.

– Всё лучшее – детям?

Не знаю, почему я так сказала. Кажется, где-то слышала эту фразу, и сейчас она вдруг сама собой всплыла в памяти в ответ на эмоцию. Да, такой себе из меня импровизатор… Румянцева же ничуть не подала виду, что я сморозила глупость, а сразу перешла к правильному ответу:

– Главное в нашей профессии – иметь мужа, чтобы нас обеспечивал, пока мы тут «всё лучшее детям»!

От неожиданности я всхохотнула, а Румянцева будто бы только этого и ждала:

– Чего ты смеёшься? Видишь, никто не улыбается. А как ты думаешь, почему?

И правда – никто в учительской не улыбался. Разве только Игорь, но он не в счёт. Наверное, они уже видели этот номер раньше, вот им и не смешно, подумала я. Но на этот раз не стала озвучивать сырые догадки и ответила вопросом:

– А почему?

– А потому что, Тамарочка, это не шутка.

Стало грустно и немного страшно. Я вздрогнула и инстинктивно посмотрела на Игоря. Надо же… Инстинктивно. А ведь я так не хотела вот этого всего. Я никогда не видела себя в роли приживалки, подруги на шее. «Муж добивается чина, а жена варит щи на». Нет. Хотя Игорь в этом смысле надёжен, я искренне им горжусь. В свои двадцать пять он настоящий добытчик: и физрук в школе, и тренер в клубе, и водитель в такси, словом, хочешь жить – умей вертеться. Правда, в своём такси он чаще вертел меня, чем баранку, но тем не менее…

Зачем же я пошла в учительницы, раз хочу сама себя кормить, спросите вы? Не надо меня ловить. Я знала куда иду, готова нести свой крест и владею навыками выживания. Себе на хлеб, пусть и без масла, я всегда заработаю сама. Как? Ну, во-первых, – репетиторство. А, во-вторых, можно же ещё что-нибудь придумать.

Говорят, в Люксембурге учительница получает по восемь тысяч евро в месяц. Врут, наверное. Хотя нет, я сейчас проверила, действительно получает, и даже не восемь, а девять. Божечки, сколько же это нашими? А если она ещё будет давать частные уроки и готовить абитуриентов? Нет, мне не под силу это сосчитать, я гуманитарий. А ещё там автобусы бесплатные…

Так. Пока я не в Люксембурге, надо как-то выживать. Да и мужика своего пора пожалеть, а то можно и заездить. Потом в сорок лет шмяк, инфаркт и выноси – кому это надо? Есть у меня одна задумка. Я стану блогером! Нет, это не вместо моих «записок», а параллельно. Думаю потянуть и блог, и мемуары. Буду писать о педагогике. А что? Кривляться на камеру я не умею, а вот пишу крепко. У меня будет серьёзный канал. Раскрутить его, монетизировать, а потом жить за счёт рекламы и в ус себе не дуть. Оно так и работает, это все знают. Сегодня же заведу, давно надо было.

Я неслась домой, больше всего на свете боясь забыть удачные мысли для своего первого поста. «Чем встречает школа», – это будет настоящий боевик. Утренняя вахтёрша проснётся знаменитой, когда пост выйдет. Меня распирало изнутри, как банку с кока-колой: потяни за кольцо, и рванёт. Я была готова писать на стенах, асфальте и деревьях и как никогда понимала Есенина, который, не найдя в «Англетере» чернил, вскрыл себе вены. Господи, да что же я туплю? Ведь у меня в телефоне есть диктофон!

И конечно, только я раскрыла рот, как зачем-то понадобилась любимому.

– Алё, ты где, прогульщица?

– В смысле, прогульщица? Меня Хомякова отпустила!

– В смысле «отпустила»? А кто будет проставляться перед коллективом? Надо, а то зачморят. Слышала про школьный буллинг?

Игорь знатный шутник, с ним нельзя уши развешивать. Пропадёшь, если не мыслишь критически.

– Что-то я не помню, чтобы кто-то говорил насчёт проставляться.

– Говорили, пока ты со школьниками знакомилась.

– Ну и кому они говорили, если я со школьниками знакомилась?

– Как кому? Так-то у нас ещё практикантка по английскому есть.

– Блин.

Неужели это правда? Но не будет же Игорь так нелепо врать. Проще согласиться, а то мало ли что. Мне вспомнилось, как Хомякова обошлась с сегодняшней именинницей, и я сдалась.

– Ладно. Во сколько?

– В семь в учительской.

– В семь? А чего такое время тупое? Почему не субботу утром? Многим удобней было бы.

– Идеальное время! Дети расходятся, шоу начинается. Сегодня ты узнаешь, что творится в школе после заката.

Что творится в школе после заката

Игорь сказал, что к чаю всё купит сам, потому что заботится обо мне. Надеюсь, это будут не ломаные пряники. К семи часам я снова попёрлась в школу. В этот раз другим путём – посуху. А ещё я не встретила никакой вахтёрши: заходите кто хотите, хоть в бахилах, хоть без, никто вам и слова не скажет.

Вы помните, как молчит школа во время уроков? Тишина аж трещит, она натянутая, опасная и вот-вот взорвётся звонком. Теперь же вокруг меня стояла тишина безучастная. Даже не стояла и не царила. Она безвольно болталась, как ветер по заброшке. Однажды Игорь затащил меня на развалины какого-то завода якобы для того, чтобы представить знакомым бомжам. Мы долго их ждали и даже успели заскучать. Бомжи же появились в самый пикантный момент и оказались совершенно незнакомыми. Мы бежали по цехам и залам, таким же гулким и пустым, как сейчас школа. Только стёкол в оконных проёмах не было, вот и вся разница.

Я остановилась перед дверью учительской, чтобы побороть вдруг нахлынувшее волнение. Неловко быть виновницей торжества, когда твоей фотографии даже нет на стенде «нашего дружного коллектива». Глубоко вздохнув, я нажала на ручку и шагнула из тишины в тишину.

А где же все? Как же так? Может быть, они попрятались и затаились, чтобы выскочить с криками «Сюрприз»? В смятении я принялась искать телефон, и в этот миг за моей спиной вдруг заиграла старая, заезженная, но так и не растерявшая своей сексуальности мелодия. Всё-таки он меня провёл. Убью гада.

– Здравствуй, девочка. Ты новенькая? – Игорь всегда опускает голос в нижний регистр, начиная нашу любимую игру.

Так обидно застигнутая врасплох, я ещё не придумала, кем буду в этой импровизации, а Игорь времени не терял и, схватив мои ягодицы медвежьими ручищами, посадил меня на стол. Я безвольно сменила гнев на милость, а злость на страсть, когда его руки легли на мои плечи. Правда, он сделал это только для того, чтобы стащить с меня пальто. Затем Игорь, как лесной волк, с шумом втянул мой запах и впился в шею жарким поцелуем. Теряя контроль над собой, я уже готова была опрокинуться назад, но он удержал меня в объятиях.

– Твой текст, детка. Ты что, забыла?

Так, действительно, чего это я. Собралась, включилась:

– Извините, это, наверное, какая-то ошибка. Я пришла сюда сеять разумное, доброе вечное.

«Робкая практикантка» – не придумав ничего оригинальнее, я приняла очевидную, хоть и несколько шаблонную роль. Начнём так, а дальше посмотрим, к тому же он в этом этюде вроде неплохо ориентируется:

– Ты должна пройти посвящение, прежде чем что-то здесь сеять.

Он снова поставил меня на пол, развернув к себе задом. Я охнула от мощного толчка бёдрами и вцепилась руками в стол.

– А вам тоже приходилось проходить это посвящение?

– Нет, – продышал он мне на ухо, схватив при этом за грудь. – Я родился сеятелем.

«А он сегодня хорош», – подумала я и решила включить в сюжет любовный треугольник.

– Вообще-то у меня есть парень. Спортсмен.

Тут рождённый сеять рывком развернул меня к себе и испытующе заглянул в глаза.

– И где же он?

– Да вот, позвал меня сюда на вечеринку, но сам почему-то не пришёл.

– Так он у тебя обманщик? – Игорь снова прошёлся губами по моей шее и вдруг залез языком в ухо. Всегда так делает, когда хочет меня сбить. Но не тут-то было.

– Нет, он у меня дурачок, – ответила я, ёжась от щекотки.

Дальше Игорь скатился в совсем уж банальный ход, даже стало немного обидно.

– Если бы я был твоим парнем, я бы никогда тебя не обманывал и любил бы каждый день по два раза. – На этой реплике его рука нырнула под мой свитер, где за долю секунды расправилась с лифчиком. Игорь ворвался в родную стихию. Знает все мои застёжки лучше, чем я сама, в этом его суперсила. Бывало, обернуться не успею, как он уже и сам расчехлится, и я окажусь перед ним в костюме Евы. Ему бы фокусы показывать с переодеванием: ловкость рук и никакого мошенства.

Тем временем мой Адам снова развернул меня, и вдруг стало ясно как день, что пока я тут рефлексировала, партия подошла к концу: белым остался всего один ход.

– Игорь, ты дурак? – только и успела всхлипнуть изнутри меня маленькая приличная девочка.

– Называй меня Игорем Владимировичем. Я буду вести у тебя физкультуру. Ставим ноги на ширину плеч…

– Дверь хотя бы закрой, извращенец.

Он отвечал мне, уже ритмично шатая стол:

– Во время урока дверь не должна закрываться на замок, это требование пожарных.

Я продолжала упорно шутить, будто не замечая происходящего между нами:

– Ого! То есть, к нам ещё и пожарные приедут?

– Конечно, если от нашего трения возникнет пожар.

А вот сейчас я отыграюсь. Обожаю его дразнить, зная, что он не собирается мною ни с кем делиться.

– Я вся горю! Вызывай подкрепление!

Как я уже говорила, сегодня Игорь был особенно хорош. Он схватил со стола какую-то тетрадь и принялся затыкать ею мой рот.

– Рано. Я пока сам справляюсь.

Гейм овер. Я не могла больше прикидываться невозмутимой, отдаваться, ржать и думать над следующей шуткой.

Мой принц

Таким образом запуск моего блога затянулся на несколько часов, и я вот что подумала… Честное слово, мне было бы сподручнее завести блог эротический, а не педагогический. Во-первых, материала больше: каждый день – новый контент, а то и не по одному разу. Во-вторых, с такой жизнью, как у меня, надо успевать записывать серьёзные мысли, пока они не стёрлись из памяти повседневной рутиной, состоящей из двух простых пунктов: сначала «свари-накорми», а потом «постели-уложи». Нелёгкая гендерная доля.

После ужина Игорь подбирался ко мне, на что-то рассчитывая, но я отбилась и засела за блог, переживая, что уже забыла всё задуманное, а запал иссяк. Игорь всё ещё бродил вокруг, как кот, кругами, пытаясь завести не песнь, не сказку, а меня, но я не собиралась размениваться. Через какое-то время он принялся шататься голым, думая, что это смешно. Я наорала на него, чтобы зашторил окна, и выгнала. Он ушёл в постель и оттуда тихо скулил.

А ведь когда-то я сама довела наши отношения до этого состояния! Странно теперь каждый день задаваться вопросом: «А нормальная ли мы пара?» В первый месяц нашего романа, покуда Игорь ещё считал меня тихоней, я вдруг решила затеять игру, которую вычитала уже стыдно признаться где. В тот день мы сыграли в доктора.

Кстати, многие родители, и прежде всего мамы думают, что чтение хороших книг убережёт их дочерей от преждевременного вступления в половую жизнь и всяких нехороших излишеств. Ха-ха. Таким мамам будет прелюбопытно ознакомиться с моим опытом.

Как я уже упоминала, я читаю всё и много, и вот однажды вдруг приналегла на «18+». Среди прочего там оказалась «Лолита» Набокова, избранные произведения Бунина, затем, ладно, признаюсь, «Пятьдесят оттенков серого». И это далеко не полный перечень: я сознательно повышала градус. Затем я полирнула эту гремучую смесь мемуарами Казановы, а Игорь просто оказался в нужное время в нужном месте. Другой, может быть, и спасовал бы, но мой мужчина доказал, что я не зря его выбрала. После первого опыта наших «чтений» я сообщила потрясённому ему, что теперь так будет иногда, но, как впоследствии оказалось, ошиблась. Получилось всегда.

Я ещё думала таким образом привить Игорю любовь к чтению, а то стыдно – педагог же, но он вполне доволен нашими играми «по мотивам», не утруждаясь при этом выполнением домашнего задания.

Вот такие у нас отношения. Как вам? Извините, я постоянно пытаюсь там-сям выяснить, не перебарщиваем ли мы, потому что Игорь – мой первый мужчина, и я не знаю, всё ли мы делаем правильно. Но я же общаюсь с подругами. По их рассказам (за исключением одной, но о ней позже), там вообще скукотища – ни бомжей, ни заброшек, ни ролевых игр, так что мне повезло. У меня одних только обрядов посвящения бывает до трёх в неделю. Я уже и не помню, когда в последний раз ложилась спать в белье, потому что какой смысл?

Игорь гордится нашими достижениями. Он во всём стремится видеть результат и рекорд, и поэтому мне кажется, что для него наши постельные забавы – именно достижения, а не отношения. Однажды мы высвободили себе целое воскресенье, чтобы проверить, насколько нас хватит. Получилось восемь раз – я потом неделю еле ноги передвигала. И сегодняшним достижением Игорь тоже очень гордится: сам за ужином сознался, как давно мечтал превратить храм науки в храм любви.

Извращенец? Но я же люблю его.

Иногда думаю, как бы сложилась моя жизнь, если бы мы не встретились. Поступи я, например, не в педагогический… Хотя это вряд ли. Тут моя судьба была предопределена, если не сказать предначертана. Сложилось всё: и доступность поступления, и преемственность поколений (прабабушка моя тоже была учительницей). А самое главное – я явственно представляла себе, чем во взрослой жизни занимается дипломированный педагог. В отличие, скажем, от инженера, экономиста или товароведа.

Вдобавок на моё решение повлияли, конечно, любовь к книгам, и подруга нашей семьи по прозвищу Люся-Франкенштейн. Она работала варщицей на бумкомбинате и при наших нечастых встречах агитировала меня связать судьбу с бумажным производством. Мол, нужная, почётная профессия, а ещё за вредность талоны на сухое молоко дают. За год до моего окончания школы Люся упала в чан с целлюлозой. Её выловили по частям, но починили и вернули в строй. С тех пор она стала прямо настаивать, чтобы я пошла по её стопам, потому что смена нужна, а я что есть силы налегла на ЕГЭ и окончательно определилась с филфаком.

– Что вы читаете?

В юности мне мечталось, что однажды ко мне именно вот с таким вопросом подойдёт мой принц и завяжет знакомство, а потом очень быстро сделает меня своей принцессой и королевой. Когда же передо мной предстал Игорь (а кто же ещё), я на всякий случай огляделась по сторонам, не перепутала ли судьба моего принца с этим дикарём. А ещё я немного расстроилась, что в этот день не читала чего-нибудь более подходящего для романтического момента.

– Стивена Кинга…

– Я обожаю Кинга! Я прочитал его всего! – заорал принц, и я сразу поняла, что он врёт. Невозможно знать всего Кинга, потому что он пишет быстрее, чем люди успевают читать. Тем временем мой принц позвал меня на бал, который в его королевстве назывался «впиской».

Надо сказать, что я крепко засомневалась насчёт всего вот этого. Принц-физрук меня в равной мере и заинтересовал, и напугал. Пойти на бал меня в итоге почти силой заставила подружка. Мы с ней на этой почве и познакомились. Точнее – она со мной, как только Игорь отошёл. Она назвалась Машкой и навязалась быть моей провожатой:

– Первое свидание первокурсницы и старшекурсника не может проходить иначе. Это как в Индии – обязательное присутствие родителей.

Я согласилась – мне и самой было бы комфортней под чьим-нибудь присмотром.

– К тому же меня без тебя не пустят, – добавила Машка. – А так – сойду за страшненькую подружку.

– Ты не страшненькая! – запротестовала я из вежливости.

– Ой, не свисти, – ответила мне она.

Мне пришлось совершенно бестактно покинуть мою новую страшную подружку сразу, как только мы приехали на бал. Принц – большой выдумщик – с ходу предложил мне уединиться, чтобы пройти несложное посвящение в первокурсницы, и там потратил на уговоры всю ночь.

За Машку не переживайте, она не пропала. Ей слово: «Я насчёт своей привлекательности иллюзий не строю. Тут моя очередь последняя, поэтому надо брать счастье в свои руки. Это красотки всё боятся продешевить, как бы их никто не трахнул забесплатно, а мне терять нечего. В моём случае внешность не товар, а отягчающее обстоятельство».

Она выбрала себе парня по принципу «он один, и я одна» и схватила его за промежность. С тех пор я не устаю восхищаться её целеустремлённостью. Парень сбежал, но Машка не отчаялась. Она его догнала, извинилась, предложила выпить и поила до бесчувствия. Затем унесла в укромное место.

Там она не меньше часа колдовала над безжизненным телом, но, очевидно, по неопытности перебрала с анестезией. «Он очень хотел, но у него ничего не получилось», – вспоминала она потом о своём первом мужчине.

Откуда я это знаю, если была с Игорем? Так Машка же сама мне обо всём и рассказала.

Что же касается нас с Игорем, то мне всё понравилось. Конечно, в первый раз у нас с ним тоже ничего не было, потому что я не такая, но я уж позаботилась, чтобы второй подготовительный и третий решающий наступили поскорее. Воспитанная книгами, я знала, что литературные героини с этим не затягивают, даже самые целомудренные не ломаются дольше трёхсот страниц. Я была в этом настолько уверена, что даже не консультировалась у подружек.

Представьте себе, теперь, с жизненным опытом, я узнала, что литературные барышни вообще-то на порядок более распущенны, чем их читательницы. В жизни никакой автор не спешит подложить принцессу под принца, но я жила как в сказке. Читала бы меньше – была бы целее.

Только не подумайте, что я о чём-то жалею. Мой Игорь сделал для меня очень многое, в чём я действительно нуждалась, и я безмерно благодарна ему за это. Он первым показал мне, что я… нормальная.

У всех, наверное, есть комплексы? Так вот, у меня их было, я уверена, больше всех, и откуда бы вы думали они начинались?

Тамара – ужасное бабкино имя, означающее финиковую пальму – эталон красоты.

Вот где??? В моей семье была целая куча тётушек с этим самым именем, и все похожие на свиноматок. Мне, нежному ребёнку, показывали их фото в семейном альбоме непременно со словами: «Смотри – это тётя Тамара, совсем как ты. Ты тоже Тамара, только маленькая». И я живо выстраивала логическую цепочку: кем, точнее, какой я стану, когда вырасту. Смешно? А мне-то в четыре годика было совсем не до смеху.

Хотите кое-чего ещё расскажу? Говорить о таком позволяют себе только взрослые женщины тридцать пять плюс, потому что им уже нечего терять. Я видела пару шуточек на эту тему в женском стендапе. Помню, как потом камера показала зал с красными от смущения мужиками. Я расскажу вам про сиськи.

Я страшно комплексовала насчёт своих сосков. Они ни за что не хотели аппетитно стоять, чего я от них очень ждала, ведь мне было невдомёк, что инстаграмовские образцы, к которым я стремилась, проходили тщательную подготовку перед каждой съёмкой. Нет, мои, конечно, тоже, уверенно твердели и оттопыривались от холода или, как вы уже догадались, от возбуждения, но в обычном своём сдутом состоянии напоминали куриную жопку. Да, я считала это ненормальным и даже прибегала к различным мерам принудительной фиксации. Ладно, это я, может быть, ещё и вырежу. Вдруг мои записки когда-нибудь опубликуют.

И вот в моей жизни появился Игорь, который сразу принялся поклоняться моему телу. Однажды он (будущий физрук!) прямо заявил, что мне категорически нельзя заниматься спортом, потому что это святотатство – пытаться улучшить абсолютный шедевр природы, ведь у меня всё на месте, бери и картину пиши. Может, он и написал бы, если бы умел и если бы напрочь не забывал о живописи и обо всём остальном не свете, когда видел меня обнажённой.

Давайте-ка я, пока помню, ещё вам расскажу, отчего это я, интересная третьекурсница, вдруг пошла сожительствовать с первым же встречным молодцем. Неужели мне у маменьки не жилось? Был такой случай…

Однажды я застала маму за телефонным разговором. Она сосредоточенно копалась в кошельке, доставала банковские карточки и диктовала кому-то в трубку то, чего нельзя. Когда я попыталась привлечь её внимание, мама сердито отмахнулась, дескать, не мешай, не видишь – разговор важный, а мошенникам (вы же тоже сразу поняли, что это они?) отвечала:

– Чиво? Код сейчас придёт? Ага. Хорошо, жду!

– Мама!

Но мама слушала не меня, и я не нашла ничего лучше, чем выбить телефон из её рук. Он пролетел через всю комнату, крепко ударился о стену, упал на пол, но не смолк.

– Кто с вами? – строго спросил мошенник. – Немедленно прекратите постороннее общение!

Затем у нас с мамой была схватка на ковре. Я держала её за ноги, пока она, вырываясь, ползла к телефону, из которого доносилось: «Код! Сообщите код!» Не знаю, как называется приём, с помощью которого я отбросила маму в противоположный конец комнаты, но я всё-таки первой добралась до телефона и обезвредила его.

Угадаете, что было дальше? Конечно, я оказалась во всём виноватой! И телефон сломала, и мать побила. Да и чего вдруг на меня нашло? Она ведь всего лишь хотела перевести деньги на безопасный счёт.

Я, конечно, бросилась объяснять и доказывать то, что нормальному человеку и так было бы понятно. Тщетно. Даже когда мама всё поняла, она не нашла в себе сил сознаться в собственной глупости. Так я стала в нашем доме нежелательным лицом.

– У-у! – встречала меня мама, а дальше следовало: «бандитка», «злодейка» или «на мать руку подняла».

Я приготовилась помаяться пару месяцев на правах падчерицы, пока маму не отпустит – столько по моему опыту длились её стандартные бойкоты, но это не понадобилось. Услышав мою историю, Игорь просто взял и перевёз меня к себе. Ну чем не принц?

Что ж, долго ли, коротко ли, а я написала свой первый пост на тему «Чем встречает школа», опубликовала и понесла показывать Игорю. Мой принц меня не дождался и спал, как милый кролик, который весь день размножался и устал. Конечно, я его растолкала и заставила читать.

– Это про нашу, что ли, школу?.. Х-ха!.. Это про тётю Лену, что ли?.. Х-ха!.. – Вот за это я его и люблю. Игорь дал мне ту самую реакцию, которую я ожидала. Однако было и кое-что ещё. Я прочла в его глазах сомнения по поводу этичности моей затеи. Ну что ж.

– Во-первых, там же не написано про какую-то конкретную школу. Во-вторых, вахтёрша уж точно никогда ничего не читает, кроме сканвордов. А, в-третьих, ей, может быть, и не помешало бы посмотреть на себя со стороны.

Игорь поспешно согласился со всеми моими аргументами и предложил поскорей отметить рождение нового блогера. Прямо как мой дедушка в деревне. Тот готов по любому поводу, будь то хоть день взятия Бастилии, поднимать рюмку, а Игорь – снимать трусы.

– А разве ты меня не репостнешь? – остановила я его.

Вообще-то у него, как у тренера, тысяча человек в подписчиках, и я на них рассчитывала. Но вместо охотного содействия мой принц вдруг понёс какую-то околесицу. Полный бред про формат и не формат. Я на него поднажала, и наконец он выдал, что на самом деле пост на тему «Чем встречает школа» мне следовало бы писать после завтрашнего утреннего дежурства. Дескать, вот где у меня будут впечатления так впечатления. Ладно, на первый раз я его простила, но завтра он уже не отвертится.

Утренний шмон

Галдящий хвост из учащихся всех возрастов свешивался с крыльца школы и стелился по ступеням. «А ведь мне, наверное, уже нужно быть внутри, чтобы их всех там встречать», – испугалась я и поскорей вклинилась в шумный поток. Не успела я пожалеть о том, что со мною нет Игоря, как бурлящая детская лавина внесла меня в двери.

Передо мной открылась поражающая воображение картина. Дети под звуки охрипшего гонга металлоискателя начинали отработанными движениями потрошить свои мешки со сменкой. Младшие как есть грохались на пол, даже не пытаясь притулиться куда-нибудь в укромном местечке, и стаскивали с себя уличную обувь. Те, что постарше, умудрялись переобуться на ходу, переступая через младших, которые, в свою очередь, уже поднимались, подхватывали пожитки и ломились на устрашающий кордон дежурных. Дежурные же осуществляли некую загадочную функцию, которую мне сейчас предстояло не только постичь, но и начать добросовестно исполнять.

Это действо напоминало кинохронику высадки в Нормандии, за исключением того, что лица штурмующих не выражали ни страданий, ни ярости. Я бы даже сказала, что кругом царила атмосфера веселья. Недружелюбная принимающая сторона тоже не демонстрировала ненависти к наступающим и встречала их с дежурной беззлобной грубостью:

– Какой класс? Пропуск? Сменка? Ну и иди домой за сменкой! – Впрочем, эти претензии касались лишь малых и слабых. Кто старше и больше – проходили сквозь кордон беспрепятственно.

Вдруг я сообразила, что меня сейчас неминуемо примут за школьницу, наорут и заставят переобуться. К счастью, в этот самый миг я увидела Хомякову, которая что-то внушала рослому парню из стана атакующих. Я прислушалась.

Речь шла о причёсках.

– Чтобы я больше не видела! Постригись! Ты на кого похож? На кого ты похож?

Парень угрюмо склонил голову, и его свисающие пряди скрывали лицо, на котором, я уверена, можно было бы прочесть что-то вроде: «Да хоть бы она уже отвязалась». И тут я поняла, на кого он похож. Его причёска один в один копировала хомяковскую. Поражённая этим открытием, я готова была расхохотаться, как вдруг Хомякова заметила меня и гаркнула так, что весь смех пропал:

– А ты почему никого не ловишь? Все без сменки!

Мне почему-то вспомнилась цитата из Толстого: «Про…али волка-то?!» и я машинально (когда же это во мне прекратится?) развернулась на сто восемьдесят и, как науськанная собака, кинулась хватать дичь.

– Где сменка? – налетела я на первого попавшегося малыша.

Кроха раскрыл рот, набрал воздуха и добросовестно залопотал что-то в свою защиту, однако его силёнок явно не хватало, чтобы перекричать царящий гам. Он терпеливо и беззвучно шевелил губами, а я всё ниже и ниже наклонялась к нему, пока не сложилась пополам. Ухом к его губам, а носом к собственным сапогам.

И тут меня озарило.

Да что ж я за тварь-то такая? Требую с ребёнка сменку, а сама хожу по школе в уличных сапожищах. Сегодня, слава богу, в сухих. Я выпрямилась, смахнула внезапно навернувшуюся слезу, протянула руку моему малышу и повела его через кордон. Под мою ответственность. Суровые дежурные молча расступились, напуганные моей решимостью. Сегодня они не дождались добычи, и ранец с ножками уверенно потопал к турникетам. Дальше сам. Поди, знает, как. В крайнем случае пройдёт пешком под планкой.

– Кто без формы – направляй ко мне! – услышала я обращённые ко мне слова Хомяковой, но даже не оглянулась. Я уже приметила новую душу, которую надо было спасать. Девочку. Сэкономлю время и не стану её ни о чём расспрашивать, потому что здесь ещё так много несчастных, которым нужна моя защита.

Думаю, я ясно уловила принцип утреннего дежурства и взяла на себя единственную роль, которую мне позволила совесть. Подобно Ирене Сендлеровой, рискуя быть разоблачённой, я брала на себя заботу о судьбах незнакомых мне детей и тихо переправляла их на безопасную сторону. Я вела их через границу, отстреливаясь глазами от хищных старшеклассников, которые чуть ли не облизывались в азарте на уличную обувь, забытые пропуски и неснятые шапки.

Час пик прошёл, и стало потише. Я сделала всё, что могла, переправив за рубеж несколько десятков школьников, но не почувствовала себя по-настоящему удовлетворённой. Понятное дело, ведь всё это время я боролась лишь с симптомами зла, но не с его причиной. Уйду, и маразм снова восторжествует, а такой итог меня не устроит.

Я подошла к Хомяковой и, обведя жестом окружающее пространство, храбро спросила:

– А для чего это всё?

Ответу Хомяковой позавидовал бы чемпион мира по лаконичности:

– Почётное дежурство.

– А зачем?

Как видите, я не собиралась отступать, но и Хомякова не собиралась размениваться на глупости. Она воздела к потолку палец и, не переставая следить за входящими, произнесла солидно и веско, чтобы поставить точку:

– Террористическая угроза.

Я предвидела такой поворот и заранее заготовила аргументы:

– А, по-моему, террористическая угроза – это дикая пробка на входе из учащихся, как коса на улице…

На это Хомякова лишь устало отмахнулась:

– Там уже не территория школы.

Я буквально задохнулась от такого цинизма. Неужели она сама не замечает, какой бред несёт? Полная решимости отстоять правду, я открыла рот, но Хомякова меня уже не слушала, потому что приметила школьника со щетиной как у Стэтхэма и скомандовала:

– Подойди! Ты почему не побрился?

Вот опять. Чего ей надо от ребёнка? У меня, например, Игорь зачастую тоже не бреется. И царапает мне там всё. И что? Впрочем, обросшего школьника её притязания совершенно не тронули. Он по принципу всех предыдущих ждал, пока Хомякова сама утихнет.

И тут в школу вошла она. Мой взгляд сразу выхватил её из толпы, особенную, как инопланетянка, потому что она первая не бросилась переобуваться вместе со всем стадом, а спокойно профланировала к зеркалу, размотала шарф… До начала урока оставалось не больше двух минут, а она никуда не спешила, плывя в своём ритме, возвышаясь над всеми и всем, как Энди Дюфрейн. Конечно, я сразу узнала вчерашнюю именинницу Алёну. Высокая, почти с меня, но ещё совсем невзрослая и непосредственная, как ребёнок. Поправила волосы, словно юная графиня, и тут же почесала задницу, как дочка колхозника. Я улыбнулась, залюбовавшись ею. Вот счастливый человек, всё ей нипочём.

И, конечно, как коршун на добычу на Алёну мгновенно налетела Хомякова.

– Новикова, ты опять?! Почему не в форме? Что это? Это что? – Она кипятилась и бурлила, брызгая слюной на Алёнину кофту, пока Алёна через макушку Хомяковой обменивалась улыбками с подругами, реализуя преимущество в росте.

– У меня дома пижама такая! – резюмировала Хомякова. – Завтра родителей в школу!

Грянул звонок.

Игорь оказался прав. Девочка, написавшая вчерашний пост о том, чем нас встречает школа, за одно утро повзрослела на полжизни. Зато накопила нового материала для блога. И вот ещё какое воспоминание разблокировалось в моей памяти. Четыре года назад я сама ходила в школу и считала утренний шмон нормой. Он был для меня настолько обычен и рутинен, что ничуть не травмировал. Я его даже и не помнила, пока сейчас не увидела под другим углом. Однако я никогда не забуду супершмон во время ЕГЭ. Вот уж где почувствуешь себя тварью дрожащей. По слухам, одну девочку из параллельного класса заставили раздеться догола. Подумать только, я ведь уже взрослая женщина, а всё ещё верю в эту школьную байку, потому что не могу поверить в то, что что это всего лишь байка.

Каково же было моё удивление, когда на следующий день всё повторилось. И хвост из детей, и высадка в Нормандии, и коршун-Хомякова. Мне думалось, что дежурство подразумевает ежедневную смену постовых, но в нашей школе этот принцип оказался немножко иным. Дети меняются, а Хомякова остаётся навсегда, потому что шиш она кому-то позволит себя заменить, и, кстати, меня она тоже никуда не отпускала.

Первые впечатления

Итак, вот уже целую неделю я учительница. Какие новости?

Из повседневного. Утренний шмон – отказываюсь привыкать и саботирую как могу. Вахтёрша на входе, судя по её безразличию, так и не прочитала моего поста. Да и вообще почти никто не прочитал, судя по семи лайкам за семь дней.

Из забавного. Проверяла детские домашки и подумала, что еду кукухой… Стала путать правописание « -тся» и « -ться». На пятнадцатой тетради открыла перед собой учебник с правилом, а на двадцать пятой стала сомневаться, что это правило верное, ведь не может такое количество людей так злостно им пренебрегать. Спросила у девочек с нашего курса – у них та же история, а кое-кто даже начал сомневаться в «жи-ши». Успокоилась.

Из обидного. Наставила на тетрадных полях посланий, предвкушая реакцию детей. Полсердечка – дорисуй. Такая техника для психологического сближения из современной педагогической практики. Дети в восторге. Девочки в полном – рисуют в ответ, мальчики – в сдержанном: отвечают, но не развивают тему, а к концу недели до тетрадей добралась Хомякова, и началось: «Это что за народные росписи?», «Тетрадь – это документ!»… Затем просто жирные знаки вопроса и минус балл, минус балл, минус балл.

Интересно, как у неё получается с одного взмаха проводить обычной ручкой такие глубокие жирные линии? Это, кстати, отличает всех опытных учителей. Пожалуй, можно определить, насколько педагог матёрый, по ширине его красного штриха. Какое-то волшебство. У меня получаются лишь тоненькие корявенькие кривульки, хотя ручки мы используем одинаковые.

Так вот, о психологическом сближении. Мне Хомякова никаких претензий по поводу сердечек в тетрадях не предъявила – вообще ни словом не обмолвилась. Я, конечно, была возмущена до трясучки: ведь из-за моей инициативы досталось детям, но, подумав, решила отложить разборки до родительского собрания. Поднимусь и скажу: «Уважаемые родители! Не ругайте детей за сниженные оценки, потому что это моя вина». И тогда собравшиеся непременно поинтересуются, в чём же, собственно говоря, дело, и Хомяковой придётся отвечать, и всё вскроется, и родители, конечно, встанут на сторону своих детей и мою. А собрание уже скоро…

Теперь вы, конечно, ждёте развития любовной линии между мной и Игорем. Не отпирайтесь, я точно знаю. Если я уже целую неделю прохожу практику, а начиналось всё ох как пикантненько, то вы вправе рассчитывать на продолжение, не так ли? Кроме того, я проверяла текст на живых людях и сделала некоторые выводы.

Я дала почитать свои записки парочке одногруппниц. Они прочитали и кратко прокомментировали: «Прикольно ты всё выдумала». Я возмущённо ответила, что ничего не выдумывала. Одногруппницы уточнили относительно одного, угадайте, какого эпизода моей практики, и я подтвердила самые страшные их опасения. Они выпали в осадок. Слэнговый оборот, но в русском языке пока, увы, не существует ничего более подходящего. Одногруппницы, конечно, и удивились, и испытали когнитивный диссонанс, и были огорошены, но это всё не то. Затем они долго и жадно расспрашивали меня о подробностях, чтобы удовлетворить своё любопытство и осудить моё поведение.

– Так что же, мне теперь не писать об этом? – приуныла было я.

– Как это не писать? Конечно, пиши! – горячо запротестовали они, но попросили на случай, если я буду их упоминать, называть их просто «одногруппницами».

Затем я показала рукопись Машке, и вот уж кто возмутился по-настоящему:

– Это что за унылый тухляк? Ты почему про меня ничего не вставила?

– Но у меня с тобой все воспоминания такие… даже для восемнадцать плюс перебор…

– Зато ты на моём фоне будешь прилично смотреться!

Что верно, то верно, подумала я.

– И про вписку, что ли, вставлять?

– А почему бы и не про вписку? Я тебе и ещё чего-нибудь подкину.

И всё-таки я сомневалась.

– Ты точно уверена? Потому что я – нет.

– Ой, ну я не знаю, если очкуешь – можешь фамилию мою поменять.

– Хорошо, Маша, я тебя не обижу. – Я вернулась вверх по тексту, добавила эпизоды с новой героиней и пообещала ей, что впредь не допущу утайки.

Вы, читающие финальную версию, увидите нашу Машу во всей красе.

Снова принц

В этой главе о нас с Игорем я начну чуть издалека. Дело в том, что вы читаете мои записки линейно, а я-то пишу, перечитываю, думаю и потом возвращаюсь к написанному с корректировками. Конкретно вот эти строки пишу тоже я, только из будущего. По моим подсчётам вас очень скоро (если не уже) начнёт занимать вопрос, а чего это я вожусь с таким гопником. Требуется пояснение – извольте.

За что же я его полюбила? Это чувство с самого начала было иррациональным. Как-то всё закрутилось-завертелось, а потом бац – как-то сами собой появились статусы «в отношениях», а потом пошли годы – первый, второй, третий. Игорь, возможно, был не первым, кто обратил на меня внимание как на женщину, но первым, кто сделал это так настойчиво, что я всё правильно поняла. Передо мной не стояло выбора, мой ли это мужчина. За новизной этих чувств все сомнения и поводы для сравнения ушли на последний план. Влюблённая я изо всех сил своей богатой фантазии принялась создавать себе образ идеального Игоря и преуспела. Все его недостатки, которые вы уже могли приметить, я сочла за «неотделимые улучшения». «Это мы используем во благо, – решила я. – Он у меня ещё вырастет в поэта или, в крайнем случае, в русского рэпера».

Спустя два года наших отношений я так и не воспитала в Игоре изысканных манер, но научилась прощать, а местами даже ценить его шальной нрав и пылкие порывы. Такой уж душевный он человек, по-есенински необузданный и дикий, а как не любить Есенина? Помню, летом мы ездили на дачу, и там Игорь, возбуждённый общением с природой, орал в тугое небо и в бескрайние луга какие-то дурацкие песни вроде «чего мы носим брюки задом наперёд», орал даже не сам, а орала из него его душа. Соседские старушки тогда единогласно порешили, что парень-то у нашей Тамарки пьющий.

При всём при этом я могу сказать, что мой Игорь достаточно умён и, например, по сравнению со своими однокурсниками неплохо устроил свою жизнь, имеет съёмное, но приличное жильё, неплохой доход и красавицу меня, но его житейскую смекалку не стоит путать с эрудированностью. Он остроумен, но не в смысле юмора, а в смысле всяческих выдумок, пусть преимущественно и сексуального плана. Подведя черту, остаётся сказать лишь, что нам с ним хорошо вместе, чего же боле. Вот, пожалуй, я и открыла вам всю природу наших отношений, теперь вы готовы узнать, что было дальше.

До знакомства с Игорем я была настолько невинной овечкой, что ни разу не видела лысого из «Браззерс» и думала, что это какой-то музыкант. Однако я никогда не считала секс в школе (при соблюдении правил безопасности) каким-то немыслимым кощунством или святотатством. Я, что называется, не ханжа. Да и вообще, кто это придумал – решать, какие места пригодны для этого дела, а какие нет? Как воспевать любовь, так и все возрасты покорны, и дайте влюблённым укромный угол, а как доходит до дела, так начинается: в трамвае нельзя, в церкви нельзя… Кроме того, я слышала, что, например, в скандинавских школах испокон века имеются специальные комнаты с кроватью и свежими простынями для всех желающих удовлетворить взаимное влечение. Боже, сейчас я проверила, и оказалось, что это всё даже близко не так. Откуда я вообще это взяла?

Итак, в пятницу после уроков мне позвонил грустный Игорь и попросил выручить:

– Хотел учеников припахать на субботник, да все разбежались, а там делов на пять минут, маты перетаскать… Поможешь?

Не скажу, что я пришла к нему в спортзал безо всякой задней мысли. Я даже несколько раз переспросила, не задумал ли он чего. И заставила поклясться, что не задумал. Однако, когда Игорь закрыл на замок дверь за моей спиной, я поняла, что пропала и уже можно настраиваться на приятное.

– Мы пригласили вас, детектив, потому что здесь произошло страшное убийство… – начал Игорь в ответ на мой укоризненный взгляд и повёл меня к лежащим посередине зала спортивным матам. Он неплохо подготовился: на матах был обведён мелом «силуэт убитого тела» – с его же слов, а «место преступления» Игорь огородил верёвочкой, через которую школьники обычно прыгают в высоту.

– Ни черта без меня не можете… – Мне ничего не оставалось, как подключиться к «расследованию». – Какие отрабатываете версии?

– Мы полагаем, что жертва была затрахана до смерти. – Игорь отвечал серьёзно, в его голосе даже слышалась искренняя скорбь по убитому.

– Вот как? Но какой же мотив двигал убийцей?

– Мы ждали, что вы поможете нам в этом разобраться. Воспользуетесь серым веществом…

Какой высокий класс подготовки и внимание к деталям. Интересно, куда повернёт сюжет. Ещё немного, и у меня случится драматургический экстаз. В этот раз Игорь как будто даже посмотрел пару детективов, теперь бы и мне от него не отстать.

– Мне кажется, или тут кто-то уже хорошо воспользовался веществами? – строго спросила я, намекнув на белую линию силуэта.

– Это просто мел.

– Вы уверены?

– Да, мы всё проверили.

– Вы хотели сказать, пронюхали?

– Так точно. – И Игорь шмыгнул носом, а я еле сдержала смех.

– И чем же я могу вам помочь?

– С вашего позволения, мэм, мы проведём следственный эксперимент. Я возьму на себя роль жертвы, а вы…

Что ж, сегодня Игорь превзошёл самого себя. Чисто, без штампов и подсказок подошёл к цели. Вот оно – то самое остроумие, о котором я говорила и от которого я возбуждаюсь не меньше, чем от предварительных ласк.

– Хорошо, офицер. Вы надёжно закрыли двери? – произнесла я уже пересохшими губами и с удовольствием вознаградила своего затейника за изобретательность.

Пора пилить контент

В общем, учительство оказалось делом несложным, и это в некоторой мере разочаровывало, потому что моей неуёмной натуре хотелось чего-то большего. Например, всё-таки раскрутить блог. Первый пост показал, что будни учительницы школы обычному обывателю безразличны, и я неустанно ломала голову над тем, что со всем этим можно сделать. Случай помог мне если не совершить прорыв, то хотя бы сдвинуться с мёртвой точки.

В тот вечер Игорь скакал вокруг меня полуголый с камерой, предлагая снять домашнее видео, мол, оно точно наберёт больше семи лайков. Я никак не реагировала на его глупости, потому что проверяла тетради с сочинениями по пословице: «Хочешь, чтоб были полны закрома, – вставай с криком петуха». Вдруг я испытала жгучую ностальгию по своим школьным годам. Конечно, это достаточно изощрённое издевательство – заставлять школьников расписывать на две страницы то, что и так понятно. Как и заставлять их сочинять что-то по мотивам классики, где вообще ничего не понятно. Немудрено, что дети не удержатся и обязательно понапишут бреда вроде «Плюшкин наложил посреди комнаты кучу и долго ею любовался». Так называемые перлы из школьных сочинений. И вы наверняка знакомы с этим жанром, я же его просто обожаю с самого детства.

Наша русичка зачитывала нам отрывки из наших же творений, и я каждый раз с нетерпением предвкушала это событие. Мне было невдомёк, что весь мой класс люто ненавидел такие уроки – ведь у меня-то с сочинениями всё было хорошо. Лишь к самому выпуску мои одноклассники собрали коллективные силы и сообщили учительнице, что так не надо, что это смешно только всем, кроме автора.

И вот теперь я сама русичка. Сижу, проверяю сочинения и ощущаю острейшую нужду поделиться с кем-нибудь впечатлениями. Конечно, я не стану ничего зачитывать классу, я умею учиться на чужих ошибках, но ведь у меня есть Игорь, который как раз ещё не спит, потому что имеет на меня кое-какие планы. Он точно заценит и, может быть, как-то прокомментирует.

Итак, поехали.

– Мы начинаем передачу лучших сочинений седьмого «Б» класса, и наш хит-парад открывает шедевр от мальчика Арсения: «…Эта пословица означает, что надо вставать рано, потому что раньше в магазины привозили мало продуктов, поэтому надо было занимать очередь, пока другие люди всё не раскупили…» .

– Наверное, бабушка помогала домашку делать. Бабушки рано встают. Понятно теперь, почему. – отозвался Игорь.

– А вот что пишет девочка Наташа: «Вставай с криком петуха – это потому, что петуха надо покормить…»

– Всё правильно. Это как с котом. Не проснёшься раньше петуха – он у тебя склюёт все закрома. Наташ, вставай, мы все закрома склевали!

– Разве может один петух склевать все закрома?

– Курочка по зёрнышку…

– Как мы видим, дети, русский язык настолько богат и мудр, что может с помощью пословиц объяснить любое явление. А с помощью поговорок – намекнуть. И мы переходим к следующему толкованию:

«…Потомучто (слитно) например (вводное слово не обособлено запятыми) с грибами. Если пойти в лес позно (пропущена буква «д»), то все грибы уже будут собратые (без комментариев), или также (раздельно) если утром проспиш (без мягкого знака), то старший брат уже на кухне всё сьест (через мягкий знак)…»

Этот ученик, как мы видим, обнаруживает иного пожирателя закромов. А дальше, очевидно, он пытается ответить на вопрос из вспомогательного плана «Какие ещё пословицы на эту тему ты знаешь?» и пишет: «В большой семье клювом не щёлкают».

– Зато сразу видно: парень работал сам, а не с интернета списывал.

– И почему же он не заслуживает хорошей отметки? Другие дети справились с этим пунктом далеко не так изящно, ответив: «Кто рано встаёт, тому бог подаёт» (и почти у всех маленькая «б» зачёркнута и исправлена на большую), – но разве в этом варианте есть та животрепещущая актуальность, которая откликается в душе современного школьника, как, блин, «клювом не щёлкают»?

Вдоволь оттянувшись и утвердившись в интеллектуальном превосходстве над своими учениками, я была готова к расслабляющему сексу, но тут произошло нечто выходящее из ряда вон. Игорь впервые в жизни отказался. Он сказал, что у него есть дела поважнее, и, прихватив компьютер, закрылся в ванной. Вот так так…

Через час он разбудил меня, всё ещё обиженную и раздосадованную и удивил, как никогда не удивлял. Оказалось, этот плут тайком снял наш диалог над тетрадями, а теперь смонтировал видео. В своё оправдание он заявил, что затеял всё это исключительно для того, чтобы помочь мне с блогом:

– А то его никто не смотрит. Зато теперь чувствуешь, как мы всех порвём? Видос – огонь!

Он был прав по всем пунктам, однако меня переполняли сомнения:

– Но мы не можем выложить в сеть сочинения настоящих детей!

– Почему? Ты же не называешь фамилий.

– Ага, только имена.

– Ну, хочешь, я аккуратно запикаю, как их зовут?

– А смысл? Всё равно все знают, что я их учительница!

– Ну, не разбив яиц, не разобьёшь яиц, я считаю. А небольшой скандал для раскрутки не повредит.

Мы сошлись на том, что в этот раз вырежем имена детей, а в следующий воспользуемся псевдонимами. Выложили пост, скрестили пальцы, и Игорь уже было задумался насчёт того, чтобы скрестить чего-нибудь ещё, как вдруг между нами вновь возникло взаимонедопонимание по ранее встававшему вопросу.

– Но ты можешь хотя бы объяснить, почему ты не хочешь репостить меня себе на стену?

– Да просто есть формат, а есть неформат…

– У кого? У тебя?

– Я же там выкладываю техники тренировок…

– И видео с шашлыков, как ты мангал в озере утопил.

– Это капелька личной жизни, для контента тоже надо!

– А я не твоя личная жизнь?

Иногда мой Игорь ведёт себя как полный идиот. Одно дело – дурачиться мне назло, а другое – откровенно тупить. Сам говорит, что блог нужно прокачивать, и при этом пренебрегает таким простым каналом развития. Меня уже все друзья перепостили, пока мы тут спорили. Все, кого я об этом попросила, даже моя мама.

Впрочем, я Игоря быстро простила. Ведь могут быть у любимого человека странные капризы? Вправе ли я требовать от него того, к чему он, например, не готов? В конце концов, сегодня он и так здорово постарался, и результат налицо. За ночь наше видео собрало пятьдесят пять просмотров и девятнадцать лайков.

Моё первое собрание

Весеннее солнце склонилось к закату, озарив малиновым светом кабинет русского языка и литературы. Настал час родительского собрания, и в класс потянулись первые мамы и папы, разнообразные и яркие, как гоголевские персонажи. Они с осторожностью умещали свои взрослые колени под детскими партами, а я с любопытством наблюдала их ритуальные раскланивания с учительницей.

– Здра-а-авствуйте! Ангелина Витальевна!

– Здра-а-авствуйте! – Разумеется, Хомякова не помнила ни имён родителей, ни кто из них каких детей представляет.

– Какое у вас тут солнышко!

– Да, у нас тут каждый вечер такая красота…

– Прямо можно часы сверять…

– Ну уж, часы-то, наверное, нельзя.

– Отчего же? По солнцу же можно часы сверять…

– В смысле?

«В смысле?!» – это уже кричала про себя я, пока Хомякова озадаченно смотрела на родителей, на часы и на солнце.

Накануне собрания Хомякова сказала мне так:

– Ты там, если у тебя вопросы, то поднимай, не стесняйся.

А я и не собиралась стесняться. Я даже запланировала злоупотребить её доверием и сначала поговорить насчёт сердечек в тетрадях, чем завоевать симпатии родителей, а потом продвинуть Инициативу. Инициативу с большой буквы, потому что в неё я задумала вложить тайный смысл и первый шаг к обращению детей в клуб любителей книг.

– Дорогие родители! – начала Хомякова таким тоном, будто родители вовсе не были дорогими, а находились где-то рядом с опостылевшими и осточертевшими. – Меня тут просили устроить собрание…

– Кто просил? – мгновенно прилетело из класса.

Хомякова удержалась, чтобы не ответить родителю так, как она осадила бы не в меру любопытного ученика, и произнесла ровно:

– Родители просили.

– Какие?

Тут Хомякова изобразила усталость трудового человека, которому не хватало ещё разбираться во всякой ерунде.

– Ну, что уж, мы будем выяснять? Может, лучше по вашим вопросам? – И сделала манящий жест ладонью.

Хотя никто и не ожидал такой передачи полномочий, мялись родители недолго:

– Есть вопрос по поводу физрука.

Тут меня кольнуло в самое сердце. Знаю я одного физрука. И пока я надеялась, что чаша сия обойдёт сами знаете кого, тема нашла поддержку аудитории, и приметы стали указывать на того самого моего знакомого.

– Да!

– Ставит двойки за ни за что! Заставляет рефераты писать!

– Ещё и высмеивает перед другими детьми!

– Как мы радовались, когда нашли такой костюм, чтобы и в класс, и в зал – полуспортивный. А физрук сказал, что это не форма!

– Имеет право отстранить по причине неготовности! – Это тоже была реплика кого-то из родителей.

– Так ведь он и не отстранил, и норматив сдавать не пустил! Модничать, говорит, будете у бабушки в деревне.

– Сложно, что ли, одеться по форме? Случится что-то с вашим ребёночком – кто отвечать будет?

– Ой! «Случится»! На нашей тухлой физкультуре-то? Вот мы всё детство по гаражам скакали, и ничего, выжили. Сальто с крыши в сугроб прыгали…

– Оно и видно…

Наконец, вдоволь напикировавшись, родители стали подталкивать вопрос в сторону классной руководительницы, дескать, обещала помогать – помогай.

Хомякова проявила мудрость, достойную царя Соломона. Но не для того, чтобы решить вопрос, а для того, чтобы ловко снять его с себя:

– Знаете, непедагогично одному педагогу идти против другого педагога… Я предлагаю вам поговорить об этом с завучем…

Реакция зала была незамедлительной:

– А зачем тогда собрание, если вы простой вопрос не можете решить?

– А завуч разве не педагог? Тоже скажет: «Не пойду против коллеги»?

– Да всё понятно! Видели мы, как он вас ни во что не ставит…

Если бы последняя реплика из зала прозвучала с интонацией злой иронии или сарказма, Хомякова просто проигнорировала бы её, но в голосе чьей-то родительницы слышались сочувствие и солидарность. Хомякову подвело любопытство.

– Это как это? – уточнила она.

Родительница принялась простодушно и весьма охотно объяснять:

– Ну, он вам давеча грубил, мы стали свидетелями.

– Разве? –Хомякова нахмурилась, чтобы не растерять остатки солидности. Она уже начала жалеть, что решила поддержать эту тему, а мамочка совершенно наивно продолжала ронять авторитет классной руководительницы:

– Да, да, мы сами видели в прошлом году на субботнике. Вы ему слово, а он вам десять. Чуть ли не в лицо смеётся, а вам и сказать нечего. Я вот ничего хорошего в таком отношении к старшим не вижу.

Я вся изъёрзалась, заочно сгорая от стыда за своего Игоря. Хомякова же, скрестив руки на груди, принялась невозмутимо отрицать услышанное, дескать, подобных эпизодов на её памяти не происходило, а если что-то и было, то ничего обидного она для своего авторитета не ощутила. Родительница привела ещё несколько неопровержимых и совершенно унизительных примеров, прежде чем припёртую к стенке Хомякову очень кстати выручил чей-то папа:

– Да ничего с этим физруком не сделать. Будут его держать, как держали, да ещё и платить вдвое больше, чем педагогам-женщинам.

По классу прокатилась волна удивления.

– Почему?! – В этом дружном вскрике прозвучал и мой голос.

– Потому что мужчина. Иначе уйдёт.

– Так и пусть уходит-то!

Тут на защиту моего Игоря вдруг встала сама Хомякова.

– Нельзя.

– Почему?

– Школьный штат должен быть укомплектован и мужчинами тоже.

– Зачем?

– Ну уж… – Тут Хомякова беспомощно развела руками, переметнувшись на сторону вопрошающих, дескать, я тоже пострадавшая.

– Так зачем? – настойчиво переспросили родители.

Хомякова беззастенчиво проигнорировала этот вопрос и, повысив голос, принялась возвращать себе бразды правления:

– Что же касается формы, спортивной и вообще, то в нашей школе она обязательна согласно уставу, и детям полагается носить её с гордостью за своё учебное заведение.

Тут чей-то весёлый папа, задорно крякнув с задней парты, вставил:

– А вот русская пословица гласит: «Не платье красит человека, а человек платье»…

– Моё мнение такое, – ответила Хомякова, ничуть не стесняясь спорить с народной мудростью, – когда ученик приходит в школу в форме, то сразу видно – готов, – и она по-пролетарски взмахнула кулаком, показав, как ученик готов, – не то, что…

Тут её снова перебил тот же самый папа:

– А вот Николай Михайлович Карамзин говорил, что «И в рубище почтенна добродетель»…

Опытная Хомякова тяжело вздохнула, мол, выискался очередной комик на её голову, а вслух сказала:

– С вами мы потом отдельно поговорим, – и сразу добавила, обратившись ко всем: – Может быть, будут другие вопросы?

Ответ дал всё тот же папа:

– Будут! – Ему явно было всё равно, по какой теме стебать Хомякову. – С лужей на входе собирается кто-нибудь что-нибудь делать?

Проблема лужи нашла живой отклик в публике, из класса даже прозвучала пара заинтересованных «да».

– Ну, уж это не к нам вопрос! – оперативно сориентировалась Хомякова.

– А к кому?

– Уж, наверное, к администрации.

– Ну так и спросите у администрации, – парировал весёлый папа. – Вот же она тут и сидит. Госпожа Шадрина, если не ошибаюсь? – Похоже, ему становилось скучно троллить одну лишь Хомякову.

– Ну, если только мама Светы Шадриной… – протянула Хомякова, прикидывая, как бы снова повернуть к бесполезным, но безопасным вопросам, а мама Светы солидно поднялась с места и властно оглядела электорат.

– Я поняла, в чей огород этот камешек, и я отвечу… – начала она тягуче. И вдруг бахнула: – А ковровую дорожу вам тут к школе не постелить?

– О, как! – охнул весёлый папа.

– Или вам такое явление как сезонная лужа мешает выполнять родительский долг перед своими детьми? Среднее образование в нашей стране обязательно и бесплатно для всех, а вы и этого не цените? Только и спрашивают, что государство должно делать для них, а сами-то вы что готовы сделать для страны? Бюджет он, знаете ли, не резиновый.

За твёрдой рукой мамы Светы потянулся весь класс, и против незадачливого папы поднялся неодобрительный ропот.

– А откуда в бюджете деньги? – взвился растерявший весёлость, но не кураж папа.

– Из разных источников, – ответила мама Светы, не задумываясь.

– Из налогов? – подсказал папа.

– В том числе, – подумав, согласилась мама Светы.

– И на что же идут наши деньги?

– Да, на что идут наши деньги? – С этими словами мама Светы спокойно опустилась на стул.

– Это я вас спрашиваю.

– А вы не спрашивайте, вы сами ответьте.

– Почему это я должен отвечать?

– Потому что у вашей жены деньги класса.

Тут уже совсем невесёлый папа опешил:

– Мы же не об этом говорили…

– А я об этом. Собирали по тысяче рублей на прошлом собрании, и где это всё? Новый год, Восьмое марта…

– Кстати, да! – раздалось из класса.

– Вы шутите, что ли? – возмутился папа. – Мы говорили о луже… – Но его голос потонул в нарастающем родительском гаме.

– Как это удобно, – покачала головой мама Светы, – чуть что – говорить о том, о чём самому удобно. Ответьте-ка сначала сами по относящимся к вам пунктам!

А из конца в конец класса уже летали, словно пушечные ядра, риторические вопросы, ответы, претензии, возражения:

– Почему было нормальных подарков не купить?

– Сами же всё забраковали, кроме восковых мелков!

– Восьмое марта у них опять! Цветы им подавай!

– А вы сами разве не женщина?

– Если я женщина, так почему я тогда скидываться должна?

– Да подавитесь вы своими деньгами! Завтра же всё вернём до копейки!

– Вот и верните!

Я старалась не высовываться посередине этого разгула, чтобы не прилетело и не зацепило; пыталась думать о чём-нибудь хорошем, как вдруг постепенно, не сразу, стала различать тяжёлые мерные удары. Это Хомякова на правах модератора встречи принялась с размаху бить стопкой тетрадей по столу и проделывала это не меньше минуты. Родители понемножку успокоились и замолкли.

Следующие слова прозвучали в подлой тишине. И это не ошибка. В подлой. Ведь у наступившего покоя была своя цена, которую Хомякова не постеснялась оплатить за чужой счёт. За чей же? Конечно. В это зловещее безмолвие она, как котёнка в пропасть, хладнокровно бросила меня.

– А сейчас перед вами выступит наша молодая учительница-практикантка Обломова Тамара Андреевна.

Юная выскочка

Разумеется, я тут же отреклась от того, что ко мне можно обращаться «просто Тамара, без Андреевны». И о сердечках на тетрадных полях пока тоже решила промолчать. Я вообще напрочь позабыла всё на свете, кроме словосочетания «виктимное поведение» – и это не случайно. В этот момент я могла бы стать нагляднейшей иллюстрацией этого явления. Амбассадором. Скованная мышиным испугом, я смогла лишь тонко пискнуть: «Здрасьте», – и затаилась, как оленёнок.

Разгорячённые битвой родители не набросились на меня, не задавили, не подняли на вилы, а только терпеливо смотрели, и я вдруг с удивлением догадалась, что они ждут моего слова. Мне ничего не оставалось, как заговорить о своей инициативе, которая как-то сама собой перестала писаться с большой буквы.

– …Э-э-э… чтобы привить детям интерес и любовь к чтению… – начала я с середины фразы, – …которое пригождается в будущей жизни каждому человеку… которое способствует развитию и… и…

Публика воспринимала мою сумбурную речь благосклонно, без агрессии. Какой родитель будет против любви своих детей к чтению? К тому же, в отличие от других учителей, я тут ещё никому не сделала ничего плохого, что давало мне крохотный аванс если не симпатии, то хотя бы снисхождения и микроскопическую каплю уверенности. Не утонуть бы в ней.

– Почему бы нам не создать в нашем классе читательский кружок и не организовать факультативные посещения библиотеки? – наконец сформулировала я.

Здесь мои зрители несколько насторожились (скорее всего, от слова «нам»), однако я уже завелась. В моём воображении давно вылёживалась, ожидая своего часа, умильная картинка: взрослеющие школьники, раскованно расположившись в уютных креслах-мешках, ведут высокоинтеллектуальные беседы о великих книгах человечества. Вот какой идеей я собиралась заразить для начала родителей будущих выдающихся литераторов.

– Устроим марафон чтения! Ребятам очень понравится. Сейчас в нашей областной библиотеке всё очень красиво сделано, как в Европе…

Мне показалось, будто на этих моих словах чьё-то лицо в классе сморщилось типа: «Фу, Европа». Нет, не показалось. Вот одна мамаша что-то шепнула другой, неодобрение покатилось по рядам, и я почувствовала, что пора закругляться.

На добивку я собиралась рассказать о том, что же дети будут проходить на наших занятиях.

– … великий роман взросления «Убить пересмешника». Я не случайно выбрала это произведение! Его изучение мы с ребятами сможем завершить просмотром фильма.

Кажется, моя добивка действительно кого-то добила. Из зала посыпались реплики:

– Какой-такой пересмешник? Это из «Голодных игр»?

– Может, не надо начинать с книги про убийство?

– А чья книга-то? Кто автор?

– Харпер Ли, – обречённо ответила я, и кто-то с задней парты со знанием дела отметил: «Китаец…»

Я рефлекторно сжалась, приготовившись быть растерзанной толпой варваров, как вдруг услышала голос того самого папы, который троллил Хомякову.

– А почему бы и нет? – сказал он примирительно. – В той книге правильные вопросы поднимаются. Насколько я помню, там несправедливо судили одного чернокожего паренька…

Тут он осёкся, а я не сообразила почему – и ляпнула безо всякой задней мысли:

– …за изнасилование, которого он не совершал.

Все лица в классе вытянулись и побледнели, как кабачки. Наступила тишина, словно перед цунами, когда вода уходит в море, чтобы, вернувшись, обрушиться на берег сокрушительной мощью.

И вдруг на пути смертоносной волны возникла Хомякова.

– Про изнасилование не надо, – постановила она единолично. – Но посещение библиотеки мы внесём в факультативный план.

Затем, не дав никому опомниться, Хомякова спокойно продолжила, будто перешла от одной рутиннейшей темы к другой:

– И последний на сегодня вопрос. Дорогие родители! – В этот раз «дорогие» прозвучало гораздо дороже. – Пожалуйста, обратите внимание на обувь ваших детей. Ведь кто во что горазд, а возраст-то самый опасный… Подростки… Ношение плохой обуви чем чревато? Неправильная постановка стопы, а это влияет на весь костяк организма. В юном возрасте… Особенно для девочек – им рожать. Особенно для мальчиков – им Родину защищать.

Родители сосредоточенно слушали, а Хомякова подбиралась к кульминации:

– Вот на доске написан адрес интернет-магазина кроссовок… – и класс рефлекторно дёрнулся записывать, – широкий выбор моделей, любые размеры, низкие цены.

Хомякова несколько раз продиктовала адрес и затем добавила смущённо, будто не планировала говорить, но не удержалась:

– За эти кроссовки я ручаюсь лично, потому что это – магазин моего сына, – и расплылась в застенчивой улыбке, которая тотчас, как в зеркале, отобразилась на лицах внимающих мамочек.

– Мне одному кажется, что нас тут собрали, чтобы ознакомить с магазином вашего сына? – испортил идиллию всё тот же неугомонный папаша.

Хомяковой даже не потребовалось ничего отвечать. Бедный папа, как говорит мой Игорь, сегодня уже «зашкварился» и потому больше не воспринимался всерьёз. Само его присутствие вызывало раздражение. Но в восьмом часу вечера коллектив, которому посулили пойти по домам, уже не был в состоянии кого-нибудь растерзать.

– Стулья поднимать? – спросила чья-то мама, и собрание благополучно завершилось.

Прихвостень капитализма

Я всегда посмеивалась над небритыми подмышками феминисток, над их волосатыми ногами и мужицкими штанинами. Считала, что в феминизм идут только страшные девки, которые отчаялись найти себе парня. Да ещё, дуры, назло уродуют себя татуировками и пирсингом, дескать, не достанься ты никому.

«Хочешь равенства? Пойди в армию или вон уголь покидай». – Вот как я к ним относилась, не очень-то понимая, да и не пытаясь понять смысл движения женщин за свои права.

Сегодня же, когда это коснулось лично меня, я явственно разглядела основу гендерного неравенства в институте частной собственности и в капитализме. Мне открылось, что «…именно экономические противоречия являются корнем притеснения женщин в обществе, зависимости женщины от мужчины, политического и бытового противостояния полов…» – и это я только по пути домой с телефона успела прочитать, а там у Маркса ещё много чего интересного написано. Дома моего Игоря ждал серьёзный разговор.

Этот мужлан-шовинист не только ничего не понимал в причинах угнетения женщин, но и напрочь отказывался признавать само угнетение. И смотрел на меня, как кот, которому сказали, что облизывать себе яйца неприлично.

– Да какая разница, что мне больше платят? У нас всё равно бюджет общий!

– Это тут совершенно ни при чём!

– Как это ни при чём? Мужику же надо семью кормить! А мне тебя надо кормить.

Жалкий реакционер. Знает, что стоит на пути естественного и справедливого развития общества, а всё вертится, хорохорится. Я ему покажу, как верхи не могут, а низы не хотят.

– Я сама могу себя прокормить! Любая женщина сможет себя прокормить, если ей будут платить, как мужчине! – Я была настроена решительно.

– Но не я же придумал эти правила! Кто виноват, что в школе штат должен быть укомплектован? Я такая же жертва системы!

– Ничего себе жертва! Хотела бы я быть такой жертвой – получать вдвое больше! И за что? За то, что ты мужик?

– Что же мне теперь – отказаться от надбавок и разделить их между всеми училками?

Я задумалась. Кажется, такая математика мне не очень-то выгодна.

– Нет! Просто женщинам должны платить столько же, сколько мужчинам!

– А где ж на всё это удовольствие школам денег-то взять?

– Это демагогия!

Игорь развёл руками. То-то же. Нечем крыть, вы в дураках, все ваши карты биты.

Мы посидели молча. Вихри яростных атак поутихли.

– А ты разве не знала? – спросил меня Игорь через некоторое время.

Пожалуй, я действительно могла бы обо всём этом знать, но я не знала. Правда не знала, а теперь от злости на себя за свою политическую инертность и безграмотность молчала, боясь расплакаться.

– Так всегда было… – продолжал Игорь, подбирая миролюбивый тон. – Чтобы мужские кадры удержать… Обычная стимуляция…

– Какая ещё стимуляция? – всхлипнула я. – Кто вообще это придумал?

– Какая стимуляция? Я тебе сейчас покажу, какая стимуляция… – Уверена, что с этими словами Игорь похабно подмигнул, но я на него не смотрела.

Как же меня достали его одноходовые каламбуры! Когда он уже поймёт, что это не смешно, а очень глупо? Это стыдно и к тому же позорит не только его, но и меня! Никогда не забуду случай в музее, когда Игорь, увидев яйцо динозавра, потащился выяснять у экскурсовода, правое оно или левое. А ещё он называет меня выдрой. Типа, когда у меня плохое настроение, меня надо хорошенько выдрать, и тогда…

Чёрт возьми, пока я рефлексировала, Игорь уже подобрался и вовсю меня стимулировал! Как успел?

Никогда не думала, что так бывает… Роскошный секс вымотал меня, опустошив все силы тела, но не голову. Никуда не делась грусть от бессилия и досады, что, похоже, никто в целом мире не понимает несправедливости системы, и что всех всё устраивает, и надо мной все только посмеются, и в первую очередь – те самые училки, права которых глупенькая маленькая я собралась защищать. И вот я лежу, прижавшись к капиталистическому прихвостню, который получает свои мужские надбавки, унизительные для другой половины человечества, слёзы катятся из моих глаз, и ничего я с этим поделать не могу. К тому же я расстроилась, что в прямом смысле слова пролюбила вечер и не выложила в блог новый пост.

Единственный плюс: Игорь, проникнувшись моими страданиями о несправедливости мироустройства, сделался отзывчивым, как дрессированный пёс, и готовым ради меня на любые подвиги.

– Я как лицо, ответственное за твой контент, рекомендую тебе сегодня выложить… – тут он погладил меня по ягодицам, – себя. Подписчики должны видеть твою… твоё лицо.

– И какое лицо они сегодня увидят? Затраханное и заплаканное?

– Именно поэтому я годами нарабатывал твой фотоматериал, хотя ты меня за это несколько раз чуть не убила!

Я расскажу вам, как он нарабатывал этот материал. Обычно он подлавливал меня в какой-нибудь нелепой позе, преимущественно в трусах, а потом снимал, как я пытаюсь отобрать у него телефон. И очень редко, но очень метко у него действительно получались достойные снимки. Вот и сейчас он предъявил весьма аппетитную фоточку. Не каждая инстадива сможет с первого раза сделать такую.

Это был снимок из тренажёрного зала. Я стояла, оглянувшись назад, то есть в кадре находились и лицо, и спина, и то, что ниже, в обтягивающих лосинах. Прошу вас запомнить это важное обстоятельство.

– Тут-то, наверное, надо обрезать лишнее? – предусмотрительно предложила я.

– Зачем такую красоту резать?

– Ну… я же как бы учительница.

– Ну, ты же как бы не в купальнике. Тут ничего такого нет. А ещё мы приделаем тег, например, «Мне бы такую училку». МБТУ. Ну или по классике TILF. Понимаешь? Т – teacher.

– Да всё я поняла. «Училка, которой ты бы вдул».

– Я бы вдул.

– И так уже вдул. Ладно, размещу эту. Только без хештегов!

И фото, вполне пристойное для двадцатилетней девушки, прошу вас и на это обратить внимание, ушло в сеть. К утру мы заработали пятьдесят пять лайков.

Не надо песен

За выходные моя обида поутихла. Ну, как поутихла… Меня перестало колотить, но в глубине души затаилась тихая злоба. «Вырасту – отомщу им всем», – поклялась я сама себе.

Будни принесли новые заботы: уроки, дежурства, проверка домашки, секс в кабинете директора, – обычная рутина. И, вот, кстати, какую особенность я заметила у современных школьников. Видимо, это связано с постоянным использованием смартфонов… Да ладно, ладно! Я пошутила насчёт кабинета директора, расслабьтесь. А вы, небось, перечитали начало абзаца, не веря своим глазам? Значит, шалость удалась. На самом деле мы трахались в актовом зале. Игорь сказал, что это место неспроста называется актовым и я, филолог, должна понимать, и поэтому… Да шучу, шучу! Ничего не было, я просто дразню подружек. С недавних пор эти записки читает половина моей группы, и больше всего их почему-то интересуют вовсе не новости педагогики, а наши с Игорем половые приключения.

Из радостного – я договорилась насчёт литературного кружка. Очень душевные люди работают в нашей областной библиотеке: «Просто приводите ребяток, больше ничего не надо, место мы вам найдём». Жду не дождусь следующей недели. Не знаю, правда, как быть с запретом на «книжку про убийство и изнасилование». Стараюсь не поднимать эту тему с Хомяковой, авось она забудет, а я по тихой проведу пару занятий. Потом, даже если всё и раскроется, дело уже будет сделано. Не менять же «Убить пересмешника» на «Тимура и его команду».

И ещё кое-что. Мне кажется, что вокруг меня происходят какие-то странные вещи. Нет, не мистические, а странные… Я даже не могу пока объяснить, какие, и почему я так решила. Пока буду просто записывать и надеюсь, что со временем смогу их понять и научусь правильно к ним относиться.

В среду у меня не было учебных часов, и я собралась хорошенько заняться блогом, однако эти планы пошли прахом.

– Как у вас со стихами? – интригующе спросила меня женщина, назвавшаяся по телефону «ответственной за мероприятие». – В пятницу мы празднуем «Космическую Пасху», и нам очень нужна ваша помощь!

Продолжение книги