Типаж бесплатное чтение

Родился в Москве в 1974 году.

Образование:

–Московский пограничный институт ФСБ РФ;

–РАНХиГС при Президенте РФ;

–Дипломатическая академия МИД РФ;

–Школа радио и телевидения «На Шаболовке»;

–Курсы переподготовки офицерского состава Михайловской военной артиллерийской академии (г. Луга, 2023 г.).

Кандидат психологических наук. Автор ряда публикаций по акмеологии. Участник V Международной научно-практической конференции психологов в Москве.

С 2003 года работал в службе безопасности крупного торгового холдинга, представитель холдинга в Воронежской, Ростовской областях, Краснодарском крае и Москве. В 2008 году поменял направление профессиональной деятельности и перешёл на работу в сферу управления элитной недвижимости и недвижимости класса De Luxe. Дважды (в 2013 и 2014 гг.) объекты недвижимости под его управлением становились лауреатами Ежегодной международной премии за достижения в индустрии роскоши «LUXURY Lifestyle AWARDS», в 2015 году –  «INTERNATIONAL PROPERTY AWARDS».

Публиковался в интернет-изданиях Москвы и Московской области.

Протираем пыль в квартире

Пусть светит солнце по утрам

Выбегаю я из дома

Мы на экзамены бежим

Кошка с хвостиком играла

Я готовила салат

Бабочки взлетали из травы

У меня есть самокат

У меня сестрёнка спит

Где-то очень далеко

Грибок, грибок

Мы сидели за столом

Я готовлю чай имбирный

Наступаю осторожно

Родился в Риге. Учился в Латвийском университете. Участвовал в еврейском национальном движении, являлся одним из руководителей нелегального литературно-художественного семинара «Рижские чтения по иудаике». В Израиле – с 1988 года. Поэт, переводчик, писатель и публицист. Член Союза русскоязычных писателей Израиля (СРПИ), Международного союза писателей Иерусалима, Международной гильдии писателей (Германия), Интернационального Союза писателей (Москва), Союза писателей XXI века (Москва), литературного объединения «Столица» (Иерусалим).

Автор шести книг поэтических переводов, а также романов «Сертификат» и «Долина костей», вошедших в дилогию «Дыхание жизни».

Лауреат премии СРПИ им. Давида Самойлова, премии «Русское литературное слово», номинант на премию Российской гильдии перевода.

Тьма перед рассветом

(отрывок из романа «Рог Мессии», книга четвёртая)

C трудом лавируя между глубокими лужами, оставленными недавним проливным дождём, Михаэль шёл, прихрамывая, по немощёной, застроенной деревенскими домами улице. Улица находилась на окраине Вологды. Той самой Вологды, куда мечтала вернуться вместе с ним после войны Клава. Но Клава исчезла в кошмаре окружения и гибели, растворилась в волховских болотах, а война была в самом разгаре. Михаэль помнил, что в городе оставалась мачеха Клавы. Её-то он и пытался разыскать.

В Вологде Михаэль провёл четыре месяца. Санитарный поезд, доставивший его в вологодский госпиталь, он помнил плохо: то и дело терял сознание. А когда приходил в себя, появлялась откуда-то Клава. Вытирала пот, ладонью проводила по горячему лбу.

– Клава! Клава! – кричал Михаэль. На самом деле это был едва слышный шёпот.

– Клаву свою зовёт, – сказала молодая санитарка.

– Видать, гангрена в ноге начинается, – ответила другая. – Доктора хотят прямо здесь, в поезде резать, а то поздно будет.

Нога Михаэля была в опасности, но он об этом не знал. Его готовили к ампутации, когда подошедший начальник поезда, хоть и носивший знаки различия майора медицинской службы, но так и не избавившийся от гражданских привычек, поинтересовался:

– Сколько ему лет, коллеги?

– Неполных двадцать.

Начальник нервно теребил завязки халата.

– Пока подождём. На мою ответственность. Пусть в госпитале решают.

В госпитале картина повторилась. Михаэль уже находился в операционной, но хирург, осмотрев ногу, почему-то покосился на приготовленную пилу и, ничего не объясняя, скомандовал:

– Обратно в палату!

Затуманенное сознание Михаэля с трудом воспринимало происходящее, и в этом состояло его счастье. Ногу спасли, и он с большим опозданием понял, какой беды ему посчастливилось избежать. И только потому, что опытный врач на операционном конвейере задержал на нём взгляд. Но Михаэля не демобилизовали. Снова, как и после предыдущего ранения, его признали годным к нестроевой. В военкомате, куда Михаэль явился после медкомиссии, он получил предписание. Местом новой службы военного переводчика Михаила Гольдштейна должен был стать отдел контрразведки Ленинградского фронта – Смерш.

Такого Михаэль не ожидал. В новых документах, полученных после того, как с него сняли клеймо власовца, не говорилось ни слова о том, что их хозяин владеет немецким. Понимая, что о нём позаботился человек, хорошо с ним знакомый, и теряясь в догадках, Михаэль откозырял:

– Разрешите идти, товарищ капитан?

– Иди, иди, лейтенант, счастливой дороги, – машинально, по-граждански ответил военком. Его занимала какая-то мысль. – Нет, постой! Ведь это ты Михаил Гольдштейн? Так?

– Так точно!

– Тогда это для тебя, – произнёс, открывая несгораемый ящик военком. – Получай!

Из военкомата Михаэль вышел с орденом Красной Звезды на груди и письмом в руке. Награждён он был за январские бои. Только Михаэль не знал и знать не мог, что представили его к более высокой награде, но командир дивизии, даже не прочитав текст и задержавшись на фамилии, внёс поправку:

– А еврею и Звезды хватит.

С этой Звездой, которую военком лично прикрепил к его гимнастёрке, Михаэль пробирался по улицам пригорода, боясь увязнуть в ещё не подсохшей грязи. Письмо, прочитанное несколько раз, лежало в кармане и являлось большей ценностью, чем заслуженный боевой орден. Неожиданно давший знать о себе Юрис Вецгайлис сообщал Михаэлю, что по имеющейся информации, его отец и сестра находятся в партизанском отряде «За Советскую Латвию».

Послание было немногословным и, хотя содержало радостное известие, оставляло тревожное чувство. Отец и Лия нашлись и живы, а мама?! Почему про неё ни слова?! Но о плохом не хотелось думать, и Михаэль сумел убедить себя, что Юрис либо забыл упомянуть, либо у него недостаточно информации. «Главное, – решил Михаэль, – благодаря Юрису появился шанс установить связь с родными. Отправить письмо или хотя бы сообщение». Ни о чём подобном он и мечтать не мог.

Несмотря на все предосторожности, многострадальная нога всё-таки увязла. Пытаясь вытащить её, Михаэль охнул от боли. С противоположной стороны улицы послышался женский голос:

– Товарищ командир! Вам помочь?!

– Нет, нет! – смутился Михаэль. – Я сам! Не беспокойтесь!

Но растревоженная нога разболелась и не слушалась. Наблюдавшая за Михаэлем женщина подбежала к нему.

– Сейчас вытащим! Обопрись на меня! Не бойся! Крепче! Да что с тобой сегодня?! Каши не ел?! Обопрись, говорю!

Через несколько минут они уже стояли на каких-то брошенных, чтобы прикрыть гиблое место, досках, и Михаэль удивлялся тому, что не заметил раньше этот своеобразный настил. Он всё ещё опирался на женщину. Боль понемногу успокаивалась.

– Вы откуда, товарищ офицер? – вернулась к официальному тону спасительница.

Только теперь Михаэль разглядел говорившую. Симпатичная, но старше его. Года 23–24, а то и больше. Немного курносая.

– Чего разглядываете? Нравлюсь?

Женщина смотрела серьёзно, но большие серые глаза смеялись. Глаза! Ну конечно! Точно такие же, как у Клавы! У Михаэля заныло сердце. Неужели у всех женщин этого города такие глаза?

– Нравитесь, – простодушно сказал Михаэль. Он не мог ответить иначе. – Вообще-то я из госпиталя.

– Да я поняла, – улыбнулась незнакомка. – В ногу ранило, что ль? Видела, как вы её тянете. А сейчас куда?

– Обратно на фронт.

– На фронт?! Куда вам с такой ногой?

О том, что его направляют в Смерш переводчиком, Михаэль, разумеется, не сказал. Отделался общей фразой.

– Фронт большой. Найдётся что-нибудь подходящее.

– А здесь что ищете? Заблудились? Вам же на станцию, наверное, надо…

– Я улицу Речников ищу.

– Речников? Так это ж близко. А кто вам нужен? Может, я помогу.

Михаэль знал только имя мачехи. Название улицы он слышал от Клавы. И всё. Правда, Клава говорила, что улица небольшая.

– Я только имя знаю. И улицу, – неуверенно произнёс он.

– А как зовут?

– Катерина.

– Катерина, – задумчиво повторила женщина. – На Речников… Это не Рябинина ли вдова? Алексея Спиридоновича? Мастера с паровозоремонтного?

Рябинин! И фамилия Клавы – Рябинина.

– Похоже. А дочь Клава была у него?

– Ну да. На фронте сейчас. А другая, Лиза, в Горьком живёт.

Всё совпадает.

– Да, это она, – твёрдо сказал Михаэль. – Спасибо вам огромное.

– Ну что спасибо? А дом как найдёте? Пойдём, провожу. Я – Надя. Надежда то есть. А тебя как? – спросила Надя, снова переходя на «ты».

– Михаил.

Хотя Надежда говорила, что до улицы Речников недалеко, путь к дому Катерины занял немало времени. Или Михаэлю показалось? Нога ещё болела, идти было тяжело, и он с облегчением вздохнул, когда его спутница остановилась у довольно нового двухэтажного деревянного здания. По дороге Надя успела рассказать, что у неё трёхлетняя дочь, сама она работает на швейной фабрике бригадиром смены, а муж…

– Его, как война началась, на третий день призвали. И только одно письмо. В военкомат ходила, а там… «Сведениями, – говорят, – не располагаем». Пропал, стало быть, без вести. А это всё равно что плен, всё равно что клеймо предателя на нём, а значит, и на мне. Так клеймо и носила, пока в одно утро похоронка не пришла. Представляешь? Плачу, слёзы текут, и сама не знаю отчего – от горя или от облегчения. Клейма-то больше нет.

– Вот он, дом Катерины, – сообщила, остановившись, Надя. – У тебя когда поезд?

– Утром должен быть. Товарный до Новой Ладоги.

– А до утра что станешь делать?

– Не знаю. На станцию пойду.

– Вот что, – решительно сказала Надя, – мне отлучиться надо, а ты с Катериной переговори, но отсюда не уходи. Понятно? На перекрёстке дожидайся. Ко мне пойдём.

– Неудобно как-то, – смутился Михаэль. Ему и впрямь было неудобно.

– Ну вот ещё! Застеснялся! Ты что, на танцах в первый раз? Или не мужик? Пойдём, говорю! Поешь и выспишься нормально.

В доме было несколько квартир. Какая из них Катерины, Надя не сказала. Может, и не знала. Михаэль постучал наугад. Из-за двери послышался женский голос.

– Ну чего тебе ещё, баламут? Говорю же: нету Ленки. В деревню поехала.

– Я ищу Екатерину, – отозвался Михаэль.

– Екатерину? – Дверь приоткрылась, из-за неё выглянуло недовольное морщинистое женское лицо. – Это какую Екатерину? Рябинину?

– Да. Она здесь?

– А где ей быть? У себя она. Приболела немного, а так всё на заводе да на заводе с утра до вечера. На второй этаж поднимайся, милок, квартира четыре. Уж прости, что тебя «обложила». Шляется тут один, по ранению демобилизованный. К внучке моей пристал, как репей колючий. Вот и отправила девку в деревню…

Екатерина Рябинина оказалась постаревшей, осунувшейся, потерявшей былую привлекательность женщиной. На вид ей было лет пятьдесят, хотя Клава говорила, что мачехе нет и сорока. Михаэля впустила не сразу.

– Кого там ещё носит?

– Я, я… – запинаясь от волнения, пробормотал Михаэль. – Я в госпитале лежал. Сейчас…

– Ну а я тут при чём? – перебила из-за двери мачеха Клавы.

– Я с Клавой… Я… Мы воевали вместе…

Дверь открылась рывком.

– С Клавдией?! Вместе?! Проходи!

Михаэль прошёл в комнату.

– Присаживайтесь, – перешла на «вы» Екатерина, увидав звёздочку на погонах. – С Клавочкой, значит, служили? Ну как там она? Писем-то нету. Почитай как год уже. И сестре не пишет, и брату. Что с ней? – с надрывом спросила мачеха. – Ох, чует сердце беду. Чует…

Михаэль замер. Он рассчитывал у Екатерины узнать о Клаве и с опозданием понял, что мачехе известно меньше, чем ему.

«Она ничего не знает, – пронеслось в голове. – Как ей сказать, что я потерял Клаву?»

– Два письма только были. В последнем писала, что Михаила своего встретила, – продолжала, делая видимое усилие, Екатерина. – Постой, постой, – опять перейдя на «ты» и внимательно вглядываясь в Михаэля, проговорила она. – Уж не ты ли это будешь? Душу-то не тяни! Рассказывай!

Михаэль чувствовал себя так, словно под ним был не стул, а горячая печь. Он вспотел, хотя в комнате было не жарко. Рассказывать? Но как? Где Клава? Если не погибла – значит, в плену. А это почти одно и то же.

Он начал с самого начала – со знакомства в поезде. Екатерина сидела, не шелохнувшись. Слушала не перебивая, не задавая вопросов, с непроницаемым лицом.

– Я ротой командовал, – закончил рассказ Михаэль. – До последних минут был в бою. А потом, когда стали из окружения выходить, кинулся Клаву искать, но, – развёл он руками, – медсанбата уже не было. Так и не нашёл…

Михаэль понимал, что его голос звучит фальшиво. Только сейчас он осознал, что случилось на Волхове. А случилось то, что он бросил Клаву. Она ждала его, она ему верила… Убедившись, что убитая девушка под деревом не Клава, он побежал догонять Игнатьева, а должен был остаться, искать и во что бы то ни стало найти. Живой или мёртвой. После того как он увидел неподвижную распростёртую Машу, стало ясно, что остатки медсанбата где-то рядом. Михаэль почувствовал стыд и ужас от содеянного. Он предал свою любовь.

Но так думал не только Михаэль. Когда он закончил рассказ, повисло тягостное молчание, а потом заговорила Екатерина.

– Вот, значит, как? Не нашёл? Или не искал? Что глаза-то забегали? Стыд пробрал? А мне что с тобой делать? Ведь из-за тебя она в тех болотах осталась.

– Вы не представляете, что там творилось, – пытался оправдываться Михаэль. – Это был ад. И я не мог…

«Ложь, ложь! – стучало в мозгу. – Мог! Мог!»

То же самое почувствовала и мачеха Клавы.

– Говоришь, не мог? Ладно! Что с тебя взять? Порода у вас другая. И что она в тебе таком нашла? От бандита в поезде спас? Говорила мне Клава, а я не верю. Придумала она, сочинила. Чтобы тебя героем выставить. Влюбилась, знать, без памяти… А ты? Сбежал?! Ох ты, Господи, несчастье-то какое! Уходи! Уходи! Сгинь с моих глаз!

Внезапно Екатерина замолчала, а минуту спустя наклонила голову и, закрыв руками лицо, заплакала. Михаэль стоял, не в силах пошевелиться. Мачеха, о которой Клава не любила говорить, к которой почему-то относилась хуже, чем та заслуживала, плакала беззвучно и горько, содрогаясь всем телом. Нужно было уходить, но Михаэль не мог пошевелить ногой. Сознание своей ничтожности приковало его к месту. Ничтожности, которую он лишь теперь в полной мере осмыслил. Какой же он негодяй! Считал себя безупречным, тосковал о Клаве, которую сам же покинул там, у Мясного Бора! Не нашёл? Конечно! Потому что не искал как надо! Любовь? Это Клава любила, а он? Испытывал такие же чувства или только ревновал к ней, как к своей собственности?

Несмотря на то, что Екатерина велела ему убираться, Михаэль сидел, опустив голову.

Выплакав слёзы, Екатерина посмотрела на Михаэля.

– Ну чего сидишь? Ведь говорю: забудь сюда дорогу. Я, как она мне про тебя рассказала, сразу ей ответила: не пара он тебе. Чужой. Как в воду глядела. Мало того что нерусский, так ещё и жи… – прикусила язык мачеха. – Ладно! Что на тебя злиться? Горю не поможешь. А теперь иди-ка ты отсюда своим путём…

Михаэль не помнил, как вышел из квартиры, спустился по лестнице. Оглушённый, стоял он на перекрёстке, пытаясь собраться с мыслями. Надю Михаэль решил не дожидаться. Зачем? Не в состоянии он, после того что произошло у Екатерины, вести беседу, улыбаться. А если эта Надя смотрит на него как на мужчину? И для этого пригласила? Но после такого разговора ничего не получится. Не может он сейчас с женщиной быть. И Клава всё время перед глазами. «А Надя, – опять подумал Михаэль, – не зря к себе зовёт. Как она говорила? „Ты что, на танцах в первый раз? Или не мужик?“»

Повернувшись, Михаэль направился к станции, не очень ясно представляя себе, где она находится. Он уже приближался к концу улицы, пытаясь сообразить, куда повернуть – направо или налево, когда услышал за собой быстрые шаги. Его догоняла Надя.

– Мы же договорились, – с упрёком сказала она. – Почему убегаешь?

Михаэль не знал, что ответить. Объяснять? Слишком долго, да и поймёт ли эта женщина? А кроме того, почему он вообще должен что-то объяснять? Это его и только его личное дело.

Но подумав так, Михаэль вдруг ощутил потребность выговориться. Рассказать всё. Передать кому-то, неважно кому, хоть часть того, что словно пудовый мешок давит на сердце. Сейчас он с Надей? Ладно, пусть будет Надя…

И пока они шли, Михаэль повторил всё, что рассказывал Екатерине, добавив к этому реакцию мачехи. Себя выгораживать не стал. Сказал, словно приговор вынес:

– Если она погибла, то из-за меня. Если оказалась в плену – тоже.

К его удивлению, спутница промолчала. Михаэль заметил, что они снова оказались на той, похожей на деревенскую улице, где он провалился в грязь. Надежда остановилась у единственного, наверное, в этом месте двухэтажного дома.

– Здесь и живу.

Квартира Нади была на первом этаже. «Чисто, прибрано, – невольно отметил Михаэль. – А где же ребёнок?»

Но долго задаваться этим вопросом не пришлось. Надя сказала, словно читала мысли:

– Я дочку к маме отвела. Она тут живёт, неподалёку. Снимай шинель, располагайся.

«К маме! Вот зачем она отлучилась! Ну конечно, ей нужен парень. Молодой, крепкий. А он, Михаэль, мало того, что расстроен, так и в себя ещё после ранения толком не пришёл».

Еды у Нади было немного. Это не удивляло. Михаэль знал о голодном существовании тыла. Он вытряхнул содержимое своего мешка (всё, чем снабдили в госпитале), но хозяйка сделала решительный жест.

– Это и это убери. В дороге что станешь есть?

И поставила на стол внушительную бутыль.

– Будешь?

Михаэль так и не научился пить самогон. Его начинало мутить от одного только вида мутноватого напитка. Но перед Надей нельзя было показывать слабость.

– Давай!

«Неужели она ничего не скажет? – подумал Михаэль. – Зачем же я ей рассказывал? Нет, не может быть! Такая не промолчит».

Он не ошибся. Внимательно и, как показалось Михаэлю, немного насмешливо проследив за тем, как гость налил и выпил четверть стакана, Надя заговорила:

– Значит, пропала без вести. Бедная Клава! Помню её. Мы же с ней в одной школе учились. Только я на четыре класса старше была. Отцы наши вместе работали. Клавин, покойный, мастером был цеховым, а мой – токарем. Знатным. В газете про него писали, медалью наградили. А потом… – как будто споткнулась Надя.

– Что потом? – осторожно спросил Михаэль.

– Арестовали его потом, вот что. Посадили. Десять лет дали за саботаж. Оклеветал кто-то. А он два года отсидел и за месяц до войны вернулся. Да и то сказать: если б не Алексей Спиридонович, отец, значит, Клавин, так бы и сгинул. Алексей Спиридонович к нам домой вдруг заявился и говорит: «Не верю я, что Захар, отец мой то есть, – уточнила Надя, – саботажник. Хоть убейте, не верю. Знатный производственник, награждённый – и враг? Не разобрались, честного человека посадили!» А с Алексеем жена его пришла, Екатерина. Та, которую ты навещал. Как вцепится в мужа! «Ты что такое говоришь?! – кричит. – Не видишь, что вокруг творится?! Да тебя самого за такие речи посадят!» А он ей: «По-твоему, справедливости больше нет? А я тебе говорю – есть справедливость! До самого Сталина дойду, если надо!» Екатерина как задохнулась. За грудь схватилась, слова сказать не может. И знаешь, Миша, нашёл наш Алексей Спиридонович правду. Уж не знаю, как он её искал, кому что говорил, кому писал, только отец вернулся – и сразу к Алексею: «Ты – мой спаситель. Если б не ты, не видать бы мне больше дома». А Спиридоныч только рукой махнул. Иди, мол, работай. Станок твой тебя дожидается. Тут и война подоспела. А у Спиридоныча бронь была. Сыновей-то его, Митю и Костю призвали, а у него – бронь. Так он из военкомата не выходил, пока и его на фронт не отправили. «Я, – говорит, – не такой ещё старый. Что же, за сыновей моих прятаться буду?» Вот так и погиб. В одно время со мной похоронку жена получила. И Митю, старшего, убили. А Константин воюет где-то…

Это Михаэль уже знал и догадывался, что рассказ Нади – предисловие.

– Тогда и Клава на фронт ушла. Значит, любовь у тебя с ней была? Говорила Екатерина, что письмо получила от Клавы. Она там про тебя написала. А я от кого слышала? От отца. Он к Екатерине часто заходит. Мало ли чем помочь надо. Так и говорит: «До смерти помогать буду. Я у Спиридоныча-покойника в неоплатном долгу». Что не пьёшь? Налей-ка ещё!

Самогон ударил в голову. Теперь голос Нади звучал так, словно она находилась в другом углу комнаты.

– Ты, Михаил, себя зря не казни. Я, может, и не самая умная, а так думаю, что не мог ты ничего сделать. Даже если б нашёл свою Клаву – не вытащил бы её из пекла этого. Времени у тебя не было. Убили бы вас обоих или в плен взяли. Я почему говорю? Сосед наш без руки вернулся. Он как раз там на Волхове был, в долине смерти той. Много чего рассказывал. А в один прекрасный день глядим – нет соседа. Забрали. Говорят, на базаре болтал да на станции. Нас потом предупредили в милиции: «Будете распространять пропаганду вражескую – за ним пойдёте». Только я не милиции нашей – ему поверила. Слезам его. А ты, если б даже в плен попал, тебе что плен, что смерть – всё одно. Думаешь, я не вижу, кто ты? У нас на фабрике начальник цеха такой же был, Шнейдер Лев Семёнович. Из эвакуированных. Строгий, принципиальный. Законник, одним словом. Девчонки наши вначале на него косились: молодой, а тощий, как Кощей, и ни на кого не смотрит. Всё о чём-то своём думает. Ну и окрестили Скелетом, а некоторые переговариваться начали: мол, еврей и всё прочее. Другие воюют, а этот в тылу окопался. Бабами командует. Ты не обижайся, у нас тут всякие есть.

– Да я понимаю, – невесело усмехнулся Михаэль. – Мне тоже разное говорили.

– А ты на дураков не гляди, – отозвалась Надя. – Послушай дальше. Косились, косились, пока у одной из наших сынишка заболел. Оставить не с кем. Она туда-сюда, отгул нужен. А мы – на военном положении, хоть и швейная фабрика. Какие там отгулы! Нечего делать, пошла она к начальнику. Возвращается пришибленная. Смотрим на неё, переглядываемся, дескать, всё ясно: послал её куда подальше Скелет. А она нам: «Девочки, родные, не поверите! Отпустил! „Идите, – сказал, – домой, не волнуйтесь. Мы вас прикроем“. На „вы“ назвал, а у самого – платок в руке, и кровь на нём».

Михаэль понимал, что ещё немного, и у него начнёт двоиться в глазах. Коварный напиток действовал. И всё же он заметил, что Надя закинула ногу на ногу, и натянувшаяся юбка приоткрыла колено.

– Так-то вот, – закончила она. – Хороший человек оказался. Если беда у кого, всегда старался помочь. Понемногу отошёл, даже шутить начал. «Моя фамилия, – говорит, – что означает? Тот, кто шьёт. Вот и руковожу швеями». А сам больной, чахоточный. Зиму нашу не пережил. И семья у него под немцем осталась. Твои-то где? Говорят, фашисты всех евреев убивают.

– И мои под немцем остались, – повторил Михаэль, невольно подражая Наде. – Думал, погибли. А сегодня в военкомате сообщение получил: отец и сестра живы, в партизанском отряде оба. Только о маме ничего не сказано.

– Живы?! – отозвалась Надя. – Да это же радость какая! Давай-ка мы с тобой за это выпьем!

– А как ты догадалась, что я еврей? – спросил Михаэль.

– Как, как. По глазам, – усмехнулась Надя. – Не веришь? Ладно, давай: за твоих, за победу!

Самогон оказался задиристым, крепким. Михаэль чувствовал, что ему хватит, что больше пить он не должен. Но как тут откажешься?

Что происходило потом, Михаэль помнил смутно, но достаточно для того, чтобы не сомневаться: в постели этой ночью он был не один. И хотя восстановить в памяти всё, что произошло между ним и Надей, Михаэль не мог, разрозненные воспоминания, которые не покидали его по пути в Новую Ладогу, окончательно сложились в общую картину мучительно-острого наслаждения, накатывающего волнами, уходящего и возвращающегося, не похожего на то, что было у него на фронте. Если Клава, прежде Михаэля узнавшая любовь, во многом ещё оставалась неискушённой, то Надя, несмотря на молодость, оказалась опытной женщиной, умеющей доставить удовольствие себе и мужчине. Она проводила Михаэля на станцию, вручила его знакомому железнодорожнику с просьбой непременно посадить на нужный поезд и, сунув в руку какую-то бумажку, прижимаясь к нему, прошептала:

– Хорошо с тобой, Миша. Приглянулся ты мне, с первого взгляда приглянулся. А я? Что помалкиваешь? Вот мой адрес. Ну так, на всякий случай. Если вспомнишь обо мне – напиши.

«Зачем?» – хотел ответить Михаэль, но слово застряло во рту. Зачем ему эта женщина, старше его на несколько лет, имевшая мужчин и к тому же с ребёнком? Но Надя, как в своё время Клава, не выходила из головы. Рассудок твердил своё, а плоть Михаэля помнила Надино тело и не могла позабыть. Рука, уже готовая выбросить адрес, положила его в карман. Пытавшийся обмануть себя Михаэль понимал, что напишет Наде, как только прибудет на фронт, и ни здравый смысл, ни воспоминания о пропавшей у Мясного Бора Клаве не смогут ему помешать.

Родилась в г. Усть-Каменогорске. Получила педагогическое образование, переехала в г. Кольчугино Владимирской области. Её литературные произведения печатаются в газете «Кольчугинские вести», «Голос кольчугинца». На международном уровне был отмечен ряд очерков, а сказка «Город Грёзвин» получила Гран-при Международного конкурса-фестиваля «Живая страна». Рассказы «Один день из жизни художника», «Истина», «Разговор с бабушкой» в 2020 году получили Гран-при Международного конкурса MuzStart, а рассказы «Бум-бурум» и «Шекспир» с иллюстрациями в 2021 году – дипломы лауреата I степени на Международном конкурсе «Новогодний калейдоскоп талантов». Номинант Всероссийского конкурса «Поэт года», конкурса «Русь моя», постановлением президиума РСП удостоена медали Достоевского и памятной медали Сергея Есенина к 125-летию поэта.

За далёкою рекою

Льётся песенка, как речка

Помолюсь сегодня чудотворцу

Чёрная смородина, бусинки с куста

Родился в 1937 году в Тамбовской области. Писатель так говорит о себе: «Отец в начале войны был призван в армию и погиб в эшелоне, не доехав до фронта. С безграмотной матерью пришлось прожить трудное детство. Учась в школе, узнал, как велика и богата наша родина, и задался вопросом: почему мы так плохо живём? СССР имел 2/3 площадей чернозёмов планеты и мог прокормить 1/5 часть населения Земли, но бездарные коммунисты не могли прокормить даже свой народ, о чём я стараюсь напоминать до сих пор. Писать я учился у Пушкина. Писать начал рано, но печататься – поздно. Овладел онегинской строфой, издал 5 стихотворных сборников».

За достижения в литературе награждён орденом Святой Анны, значком «Золотое перо русской литературы», избран член-корреспондентом МАНИ.

Как создать любящую жену?

Женщины по темпераменту бывают от фригидных до ненасытных. Фригидных женщин трудно удовлетворить, а ненасытные постоянно находятся в охоте и, являясь объектом вожделения мужчин, вызывают ревность у мужа. Они, как правило, неконфликтны, потому что, поругавшись утром, к вечеру, при напоминании их темпераментного естества, осознают, что пора становиться ласковыми, ибо при скандале трудно добиться уважительного отношения мужа. Но таких женщин трудно удовлетворить. Для удовлетворения им необходимо 30–40 оргазмов за ночь.

Этого можно добиться, поработав несколько месяцев над развитием множественного оргазма. Для этого мужчина должен быть как минимум среднетемпераментным, чтобы мог сделать 5–6 совокуплений за ночь. Множественный оргазм лучше развивать в гостевом браке, встречаясь 2–3 раза в неделю и ответственно относясь к достижению цели.

Для развития множественного оргазма женщину надо выбирать так, чтобы размеры половых органов партнёров совпадали по величине, создавая нормальный контакт без болезненных ощущений. Размеры женского достоинства по наружным признакам определяются приблизительно: глубина – по размеру обуви, а теснота – по величине сосков.

При появлении множественного оргазма необходимо продлевать первый половой акт, когда в организме женщины накоплено наибольшее количество сексуальной энергии. Для этого после эякуляции женщина быстро протирает мокрое место, и совокупление необходимо продолжить. При ответственном отношении к взаимодействию партнёров получения 30–40 оргазмов за ночь можно добиться в течение 3–4 месяцев. При доведении количества оргазмов до 60–70 утром женщину трясёт, у неё кружится голова, её тошнит, она есть хочет, словно неделю не ела. Но отъевшись, после обеда, на вопрос: «Будешь ещё так же?» – она уверенно отвечает: «Буду!»

Любимые, ждите нас!

Находка

Вы прелестны

Вторая молодость

Родился в 1937 году в Харькове. Во время войны был эвакуирован с семьёй в город Фрунзе Киргизской ССР. С 2001 года с семьёй живёт в Израиле и занимается литературной деятельностью.

Перу Якова Канявского принадлежит несколько крупных произведений, в том числе серий «Украденный век», «Зарубежный филиал», «Эпоха перемен», «Верховный правитель», «Столкновение», «Есть только миг». В книгах «Украденный век», «Эпоха перемен» и «Верховный правитель» показаны события, происходившие в России в ХХ веке. В книге «Зарубежный филиал» представлены яркие подробности жизни в Израиле начала XXI века глазами новых репатриантов. Дальновидный прогноз в развитии цивилизаций автор дал в своём трёхтомнике «Столкновение». Многие события, описанные в книге, в настоящее время сбываются. Автор сотрудничает с рядом израильских газет, где публикуются его статьи и рассказы.

Венина Одиссея

Памяти Вениамина Гофмана

До войны семья Вениамина Гофмана состояла из четырёх человек. Кроме Вени в их киевской квартире жили мать, отец и старший брат Аркадий. В 1940 году Аркадий после школы по конкурсу поступил в Чугуевское танковое училище. Вене же тогда было только 15 лет. Он учился в школе и помогал матери по хозяйству. Летом они с матерью в 5 утра приходили на вокзал к пригородному поезду, покупали у приехавших крестьян молочные продукты, яйца и другие продукты.

Пришли они на вокзал и 22 июня 1941 года. Но поезд прибыл разбитый. Все думали, что он попал под какие-то учения, и ругали беспорядки в армии. Только придя домой, они узнали, что началась война… Каждое утро прилетали истребители и обстреливали людей, не давая им выходить на улицу. Веня и друзья-пацаны залезали на крышу и наблюдали воздушные бои. Потом это стало опасно.

Веню вместе с другими комсомольцами направили под Киев, рыть противотанковые рвы. Когда они вернулись в город, Веня никого не застал дома. От соседей он узнал, что произошло. Отца забрали в армию. По рассказам очевидцев, там вскоре при бомбёжке отцу оторвало ногу. Он попал в госпиталь. Вскоре госпиталь оказался в окружении и был уничтожен.

А мать, оказывается, уехала с соседкой. Во дворе у них жили три еврейские семьи. К одной из них, подруге Гене, вдруг приехал племянник на полуторке и дал полчаса на сборы. Мама Броня увидела соседку:

– Геня, и куда вы едете?

– Эвакуируемся.

– Так возьмите и меня с собой.

– Давай быстрей. У нас нет времени.

Мама Броня заскочила домой, схватила, что попалось под руку, и поехала. А попался ей маленький чемоданчик и зонтик. Они думали, что уезжают ненадолго, максимум на месяц. Ведь советская пропаганда внушала тогда, что ни пяди своей земли мы не отдадим, а воевать будем только на чужой территории.

Веня был в растерянности, не знал, что делать. Соседи советовали оставаться:

– Ты не похож на еврея. Мы тебя спрячем.

На улице Воровского жила мамина родственница. Веня пошёл к ней за советом. Семья та жила зажиточно. Уезжать со всем этим богатством было невозможно. Они решили остаться. И Вене тётя сказала:

– Оставайся. Я не коммунистка. Ты не говори, что комсомолец. Так почему немцы должны нас трогать?

Ответ на этот вопрос она узнала, когда их вместе с другими евреями погнали в Бабий Яр.

А тогда Веня послушался совета и остался. Он мог разделить участь своих родственников, но судьба распорядилась иначе. Прошло несколько дней. Положение в Киеве стало тяжёлым. Как-то утром Веня получил повестку: «Взять еду на 2 дня и срочно явиться в военкомат».

Придя туда, он сразу попал в строй. Пешком колонна пошла к мосту через Днепр. На подходе к мосту попали под обстрел истребителей. Команда «назад» – и уцелевшие залегли в канаве. Лежать пришлось до самого вечера. С наступлением темноты перешли мост и пешком шли до Полтавы.

В Полтаве их посадили в товарный поезд и привезли в Сталино. Там колонну построили и провели отбор. Те, кто родился в 1922 и 1923 годах, сразу были направлены в армию. Младшим ребятам предложили остаться работать или двигаться дальше на восток.

Веня решил остаться. На работу он попал в Макеевку в шахту 5-бис[1]. Приходилось толкать вагонетки, разгружать уголь. Когда фронт начал подходить к Сталино, администрация предложила желающим ехать на восток. Веня с двумя пацанами поехали в Сталинград.

С железнодорожного вокзала беженцы направлялись в порт. У некоторых было много вещей. И ребята начали подрабатывать носильщиками, перетаскивая вещи в порт. Эта работа продолжалась не один день, т. к. поток беженцев не убывал. Ночевали прямо на вокзале, были грязные, оборванные.

Однажды на вокзале Веня встретил знакомую женщину из Киева. Та рассказала, что, по слухам, Броня работает в колхозе под Сталинградом. На попутной бричке Веня отправился в этот колхоз. Ходил по домам, искал беженцев. К счастью, нашёл хозяйку, у которой жили Броня с Геней.

Оказалось, что они уже уехали в Ташкент, где у Гени была какая-то родственница.

– Тогда я тоже еду в Ташкент!

– Куда ты поедешь в таком виде? Поработай в колхозе, немного денег заработаешь. Приведёшь себя в порядок, тогда и поедешь.

Веня остался в колхозе, научился управлять быками. Возил зерно от комбайнов. Заработал 72 рубля и поехал в Сталинград. Поезд на Ташкент шёл из Куйбышева. Туда надо было добираться на пароходе, а билет стоил дорого. Но Веня любым путём стремился доехать к маме. Пароход отплывал от берега. Во время разворота корма оказалась очень близко. Веня прыгнул изо всех сил и попал на корму.

Куйбышев встретил Веню дождём со снегом. Рваный Венин плащик был явно не по погоде. Но Веня не обращал на это внимания. Веня нашёл товарный состав, направлявшийся в Ташкент, и запрыгнул в первый попавшийся вагон. Только уже в пути он сообразил, что не захватил с собой ничего съестного. Видя его положение, соседи давали кое-что поесть. Вид у Вени был такой, что какой-то бандит принял его за блатного и взял над ним шефство.

Добравшись до Ташкента, Веня днём ходил по городу и искал эвакуированных, а вечером возвращался ночевать на вокзал. И через три дня Веня нашёл свою маму!

Веня устроился работать на завод по ремонту военного оборудования, а в декабре 1942 года был призван в армию. Направили его учиться в Орловское пехотное училище, эвакуированное в Сталинобад. Вместе с Веней призывался его приятель Борис. В училище ребята пробыли около 6 месяцев. И опять их жизнями распорядилась судьба.

Пришёл приказ половину училища направить в город Димитров под Москвой. Веня попал в эту половину. А Борису не хотелось уезжать из тёплых краёв, и он «закосил» под малярийного больного. Веня уехал, а Борис остался.

Уже после войны Веня узнал о судьбе Бориса. Оказалось, что через некоторое время оставшуюся половину училища направили на Курскую дугу. В живых там остались немногие. Борис остался жив, ему только оторвало руку.

В Димитрове Веня попал в 98-ю гвардейскую дивизию. Из солдат готовили десантников. Обучались прыжкам с парашютом. Вначале с вышки, потом с аэростата, потом с самолёта. И чтобы выжить, надо было научиться правильно укладывать парашют. Работу эту надо было уметь проводить в любых условиях. Как-то укладывали парашюты зимой. Старшина выгнал всех укладывать на морозе, а сам укладывал в тёплой столовой. Солдаты ворчали и завидовали ему.

Вылетели на ночные прыжки. Веня и другие солдаты прыгнули. Старшина должен был прыгать последним. Вдруг Веня увидел, что мимо него что-то пролетело вниз. Потом, приземлившись, нашли тело старшины. Парашют у него не раскрылся. Видно, смёрзся после выноса из тепла на холод. Веня с ужасом подумал, что было бы с ними со всеми, если бы старшина разрешил им тоже укладывать парашюты в столовой.

…И ещё был случай, когда судьба опять спасла Веню. Карельский фронт. Пехота тащила на себе пушку-сорокапятку. Два крепких солдата тащили её за лафеты, а низенького Веню заставили лечь на ствол для противовеса. Эту процессию увидел старшина, имевший антисемитский душок. Он остановил движение и послал Веню назад, тащить ящики со снарядами. Сам же лёг на ствол пушки вместо Вени.

Не успел Веня с напарником далеко отойти, как раздался взрыв. Ребята обернулись и увидели страшную картину. Пушка одним колесом наехала на противотанковую мину. Разнесло не только пушку. На деревьях висели руки, ноги и другие части тел всех погибших. Оказывается, антисемитизм может иногда спасти людям жизнь.

После Карельского был 3-й Украинский фронт. Веня участвовал в освобождении Венгрии, войну закончил в Австрии. Но это был ещё не конец истории. Венину часть погрузили в эшелоны и отправили на Дальний Восток. И опять судьба улыбнулась Вене: Япония капитулировала.

Старший брат Аркадий тоже выжил. В 1941 году их танки отступали до самой Москвы, а после перегруппировки двинулись на Запад. Аркадию удалось на танке проехать и по Берлину.

Братья встретились после долгой разлуки уже в Ташкенте. Для них начиналась мирная жизнь и другая история.

Кандидат математических наук. Бизнесмен. Эксперт в области металлургии и металлов. Окончил ФМШ и математический факультет НГУ. Успешно в течение 10 лет играл за университетскую команду в баскетбол, а также стал четырёхкратным чемпионом универсиад.

Последние годы живёт в Москве, но активно помогает новосибирскому Академгородку. При участии автора начал выходить литературный альманах «Кот Учёный» – это творческая площадка для всех, кто учится и трудится сейчас в Академгородке, от академиков и профессоров до выпускников и студентов наших дней. Серия сборников «Созвездие Кота Учёного» объединяет авторов, чьё литературное творчество не вмещает журнальный формат.

В 2022 году в серии «Созвездие Кота Учёного» вышел первый сборник стихов Александра «Долгое эхо любви». Жизнь заполнена работой и друзьями. Автор счастлив тем, что вырастил троих сыновей. Возможно, поэтому все слова и стихи – о любви, дружбе и счастье. О счастье сотворения любви…

Саша

Я губ и рук, плечей

Ты уйди от меня

Ты пьёшь моё тело

Я жизни полотно

И как море

Как кровь в тебе играет

Нам жизнь дана, чтоб разгадать

Я сыновьями и любуюсь, и горжусь

Спокойно, уверенно, достойно

Как много скрытой нежности твоей

Я краем нежности своей

Я чистотой твоей любви

Я нежность, тонкость, сладость рук твоих