Чашечку кофе, доктор? бесплатное чтение
Чашечку кофе, доктор?
Викторианский детектив
Основано на реальных событиях
13 июня 1887 года, понедельник
Оливковая косточка
Этот посетитель почему-то сразу не понравился инспектору Найту. Странно, ведь в его внешности не было ничего отталкивающего – наоборот, он был даже привлекателен: молодой, стройный, темная кудрявая шевелюра, яркие живые глаза, щегольские усики. Правда, Найт, предпочитавший строгий стиль одежды, не мог не отметить мешковатый пиджак с оттянутыми карманами, модные клетчатые брюки и слишком яркий галстук, но с этим он был готов смириться: в конце концов, каждый одевается, как ему удобно. «Наверно, все дело в его самоуверенной ухмылке», – решил инспектор. Свободная, даже развязная поза, в которой посетитель откинулся на спинку стула в кабинете суперинтенданта, также не вызывала симпатии.
– Входите, Найт, – пригласил суперинтендант Хартли, грузный мужчина с лицом, точно высеченным из камня, и таким же, как камень, непроницаемым. – Присаживайтесь.
Инспектор приблизился и сел напротив, спокойно кивнул посетителю, не выдавая своей внезапно возникшей неприязни. Тот же принялся разглядывать Найта с откровенным любопытством.
– Знакомьтесь, джентльмены, – предложил суперинтендант. – Инспектор Найт, один из лучших сыщиков Департамента уголовных расследований. Мистер Джек Финнеган, специальный репортер «Сандей Таймс»1.
Найт насторожился: в Скотланд-Ярде не жаловали газетчиков. Он столкнулся с этим отношением почти сразу, когда, окончив после университета полицейские курсы, пришел работать в Департамент. Следующие несколько лет были неспокойными – в газетах это время окрестили «динамитной войной»2. Англия тогда была напугана серией взрывов, организованных тайными воинствующими организациями, боровшимися за предоставление Ирландии самоуправления. Самый ошеломляющий случай произошел три года назад: взрывом был разрушен угол одного из зданий, занимаемых самим Скотланд-Ярдом. Динамитная бомба с часовым механизмом взорвалась прямо под кабинетом старшего инспектора Джона Литтлчайлда, руководившего Особым Ирландским отделом – подразделением, чьей задачей, собственно, и была борьба с «динамитчиками». Все газеты тогда отвели душу, описывая это происшествие и тем самым еще больше нагнетая тревогу; они не жалели сочных эпитетов, обвиняя Столичную полицию в беспомощности. В Скотланд-Ярде до сих пор скрипели зубами при воспоминании о том, как авторы бульварных листков с каким-то извращенным удовольствием муссировали пикантную, по их мнению, подробность: бомба была заложена в общественной уборной, находившейся под кабинетом Литтлчайлда. Повреждено было также располагавшееся напротив питейное заведение с романтическим названием «Восходящее солнце», для посетителей которого была предназначена уборная3. Говорили, что хозяин заведения не растерялся – быстро организовал просмотр места взрыва и заработал на этом неплохие деньги.
«Интересно, мистер Джек Финнеган тоже приложил тогда свою руку – точнее, перо – к участию в том литературном шабаше?» – подумал инспектор.
Он и газетчик кивнули друг другу. Хартли, решив, что с формальностями покончено, заговорил:
– Недавно усилиями Столичной полиции был раскрыт заговор тайных ирландских организаций. Тем самым удалось предотвратить попытку взрыва Вестминстерского аббатства с целью убийства ее величества королевы Виктории. Огромная заслуга в этом принадлежит лично помощнику комиссара мистеру Джеймсу Монро4.
Найт уважительно кивнул, а Финнеган подал голос:
– Наша газета, разумеется, писала об этом. Мы все с нетерпением ждем, когда начнутся торжества по случаю золотого юбилея нашей королевы. Через неделю ее величество с семьей и большая часть кабинета министров будут присутствовать на благодарственном молебне в Вестминстерском аббатстве. Простите, я, наверно, повторяю то, что всем известно, но я до сих пор нахожусь под сильнейшим впечатлением: страшно представить, какое гнусное злодеяние могло бы произойти! Это, я считаю, величайшее достижение нашей полиции – сорвать столь дерзкий, чудовищный замысел, какого не бывало со времен Порохового заговора5!
Суперинтендант устремил на репортера тяжелый взгляд, которого тот, к своему счастью, не заметил, поскольку в этот момент смотрел на инспектора.
– Как утверждает главный редактор «Сандей Таймс», – продолжил Хартли, – после этого события интерес читателей газеты к работе Департамента уголовных расследований необычайно возрос. В связи с этим у газеты возникла идея статьи, в которой было бы подробно описано полицейское расследование – от начала и до конца.
В голосе своего начальника инспектор уловил явное неодобрение того, о чем ему приходится говорить, и насторожился еще сильнее.
– Сотрудник газеты, то есть мистер Финнеган, постоянно находясь рядом с сыщиком, будет непосредственно наблюдать за ходом следствия. Мистер Монро согласился…
– И поступил очень мудро! – бесцеремонно вставил газетчик. – Такая статья еще выше поднимет престиж нашей доблестной полиции! Я совершенно уверен, что…
Он проглотил конец фразы, так как на этот раз тяжелый взгляд суперинтенданта его настиг.
– … согласился, но поставил условия, – с нажимом произнес Хартли. – Первое: мистер Финнеган ни в коем случае не должен вмешиваться в работу сыщика и будет действовать только с его позволения. Второе: мистер Финнеган не станет посвящать кого бы то ни было в детали расследования. И третье: ни единого слова без разрешения полиции не должно попасть в прессу вплоть до окончания расследования.
Финнеган всплеснул руками и энергично закивал головой, показывая: да, да, разумеется, само собой, он все понимает и на все согласен.
– Для участия в этой затее мистер Монро попросил меня назначить способного сыщика. И я хочу вас обрадовать, Найт: этот… гм… счастливчик – вы!
– О нет! – только и мог сказать Найт.
– Прямо ума не приложу, как теперь быть, сэр.
– Что-то случилось?
Сэр Уильям, высокий седой джентльмен шестидесяти пяти лет, беседовал с миссис Миллер – кухаркой и одновременно экономкой в доме на Гросвенор-стрит. Эта сухощавая, но крепкая женщина держала в страхе и повиновении остальных слуг – сына-лакея Джона и горничную Молли, а также собственного мужа, который выполнял обязанности дворецкого и камердинера. Однако перед хозяином она робела, несмотря на то, что тот всегда обращался со слугами ровно и вежливо. Ну, а с миссис Миллер сэр Уильям был особенно деликатен, прекрасно понимая, что человек не должен портить настроение кухарке, если он хочет регулярно питаться вкусной и здоровой пищей.
– Старый-то Мередит, что держал мясную лавку на нашей улице, помер, – сообщила женщина, теребя угол своего фартука. – А сын его теперь будет торговать только дичью. А я всегда брала там отличную свинину, говядину, баранину… телячьи сосиски, которые вам так нравились!
– Мда, это весьма печально, – участливо кивнул пожилой джентльмен. – Но ведь не может такого быть, чтобы во всем Лондоне не нашлось замены этой лавке!
– То-то я и говорю, сэр! Я поспрашивала у соседей, и вот теперь мне нужно ваше разрешение. Мне посоветовали рынок в Смитфилде6. Там приличный товар, и они могут привозить на дом.
– Что ж, превосходно. Значит, достаточно съездить туда один раз и договориться. Однако, я вижу, вас что-то смущает?
– Да уж больно далеко от нас, сэр.
– Не страшно – я оплачу вам кэб.
– А главное, – кухарка понизила голос, – место, прямо сказать, нехорошее, Смитфилд-то этот… Там же казнят всяких злодеев!
– Бог с вами, миссис Миллер, в Смитфилде этим уже давно не занимаются! Это я утверждаю со всей ответственностью, как человек, еще совсем недавно причастный к свершению правосудия. Вы мне верите?
– Конечно, сэр.
– Тогда у меня такое предложение: мы прямо сейчас отправимся туда вместе с вами. Вы все увидите своими глазами и, уверен, обо всем договоритесь наилучшим образом.
Кухарка остолбенела от такого резкого поворота. Полтора месяца назад судья сэр Уильям Кроуфорд, человек в своем кругу известный и уважаемый, вышел в отставку. Тогда-то и начала проявляться его тайная склонность к неожиданным поступкам, очевидно, годами подавляемая четким ритмом заседаний в центральном уголовном суде Олд-Бейли7. Пожилой джентльмен подчинился этой склонности безоговорочно и с большим воодушевлением, делая, впрочем, исключение для приема пищи в строго определенные часы. Домочадцы постепенно привыкали.
– Патрисия! – обратился сэр Уильям к третьей персоне, находившейся в гостиной.
Это была изящная восемнадцатилетняя девушка; ее распущенные кудрявые волосы в лучах утреннего солнца отливали рыжиной. Она стояла у открытого окна и поливала цветы, которые вырастила в ящиках снаружи.
– Да, дядя? – откликнулась девушка.
– У тебя есть какие-нибудь планы на сегодня?
Патрисия, племянница сэра Уильяма, студентка Школы изящных искусств Слейда8, как раз размышляла о том, чем бы заняться в такую чудесную погоду. Всего пару дней назад состоялся последний экзамен, и теперь впереди простирались длинные – больше трех месяцев! – летние каникулы. Поездка на центральный мясной рынок, конечно, не обещала ничего захватывающего. Впрочем, с дядей Патрисии было интересно всегда и везде.
Было решено отправляться через полчаса.
Инспектор Найт сидел за столом у себя в кабинете и сверял отпечатанную на машинке копию отчета о своем последнем расследовании с рукописным оригиналом. Делал он это молча и сосредоточенно, не обращая внимания на Джека Финнегана, нетерпеливо ерзавшего напротив на жестком стуле.
Репортер прихватил с собой объемистый блокнот в кожаном переплете и наточил большой запас карандашей, но пока ему удалось сделать лишь пространные, но не слишком содержательные заметки: «Довольно тесное и темное помещение, обставленное далеко не новой мебелью. Зато отдельное – в других сидят по нескольку человек. Наверно, выделили за какие-то прошлые заслуги. (Расспросить.) Удивительно, кстати, как его хозяин каждый день добирается сюда без карты и компаса? Сегодня, войдя в главный вход, мы несколько раз сворачивали в разные стороны, так что я совершенно потерял представление о том, где мы находимся. По пути я постоянно спотыкался на невесть откуда возникающие ступеньки. Еще одна неожиданность: кабинет инспектора, как я знал, расположен на третьем этаже; однако, чтобы туда попасть, нам пришлось подняться на четвертый, оттуда спуститься на второй, пройти по довольно длинному коридору и только потом наконец подняться на третий. Я, честно говоря, подумал, что либо меня нарочно хотят запутать, либо это такой полицейский юмор, рассчитанный на новичков. Заметив, очевидно, мое недоумение, герой моей будущей статьи пояснил: Скотланд-Ярд занимает несколько отдельных зданий разного времени постройки; их соединили переходами не на каждом уровне, а только там, где это было возможно; разница в высоте этажей заставила сооружать лестницы в две-три ступеньки…»
Скучая, Финнеган перешел к описанию внешности хозяина: «Высокий брюнет, от двадцати пяти до тридцати лет, голубые глаза. Плечи широкие – наверное, в университете занимался греблей… На обычного сыщика не похож – скорее на аристократа…» Наконец он не выдержал:
– А что делают сыщики, пока их еще не вызвали на место происшествия?
– В буриме играют, – не поднимая головы, буркнул Найт.
Финнеган поперхнулся и на некоторое время замолчал. Потом уныло поинтересовался:
– И долго мы будем так сидеть?
– Пока не случится какая-нибудь неприятность.
– А она случится? – с надеждой спросил газетчик.
Инспектор взглянул на него и хмыкнул.
Опасения миссис Миллер относительно Смитфилда отчасти имели под собой почву, однако ее представления об этом районе значительно устарели.
Когда-то это было обширное зеленое пространство рядом с монастырем Святого Варфоломея, которое начиналось за оборонительной стеной, построенной еще римлянами. В средние века там проводились поединки и рыцарские турниры, зародилась традиция веселого трехдневного праздника – Варфоломеевской ярмарки со всеми ее шумными развлечениями, бойкой торговлей и непомерным употреблением веселящих напитков различной крепости. Прошлое Смитфилда имело и мрачную сторону: на протяжении столетий этот район служил местом публичной казни преступников, еретиков и мятежников. В четырнадцатом веке здесь были казнены предводитель крестьянского восстания Уот Тайлер и шотландский национальный герой Уильям Уоллес.
Благодаря наличию пастбищ и воды в Смитфилде вот уже более восьмисот лет процветал рынок домашнего скота.
К тому моменту, когда сэр Уильям, его племянница и их кухарка собрались поехать на центральный лондонский мясной рынок, Смитфилд уже значительно изменился. Район основательно перестраивался, с карты города постепенно исчезали старые названия, такие, как Коровий переулок, Фазаний двор и Гусиная аллея. Была запрещена разгульная Варфоломеевская ярмарка, поскольку городские власти посчитали, что она превратилась в центр распутства и общественных беспорядков. И, разумеется, в Смитфилде уже давно не устраивали публичных казней.
Специально для размещения рынка двадцать лет назад было построено огромное здание, занимавшее почти целый квартал. Это сооружение, несомненно, украсило район: создавший его архитектор вдохновлялся итальянским стилем, о чем свидетельствовали декоративные арки на фасадах и четыре башни-павильона по углам, увенчанные куполами с резными каменными грифонами.
Оказавшись внутри, неопытный покупатель непременно потерялся бы в уходящих за горизонт торговых рядах; он задрожал бы при виде несметного количества убитых телят, свиней и овец, свисающих на крюках с чугунных перекладин. Неопытному покупателю стало бы дурно от тяжелого запаха, неизбежно сопутствующего такому зрелищу. В конце концов он бежал бы с позором, так и не найдя места, где можно купить что-то, что помещается в сковородку или кастрюльку.
Не такова была миссис Миллер: она вся подобралась, напружинилась, взгляд стал цепким, оценивающим. Стало ясно, что сейчас ей лучше не мешать. Равно как можно было не волноваться: свинина, говядина, баранина, телячьи сосиски и прочее будут, как и прежде, представлены на Гросвенор-стрит, причем отменного качества и по лучшей цене.
Сэр Уильям и Патрисия со спокойной душой оставили кухарку в этом гастрономическом царстве и вышли из здания рынка. Манящие ароматы привлекли их к уличному прилавку с пряностями и солениями. Там они купили стакан маринованных оливок.
Они шли по улице вдоль высокой каменной стены, разговаривали, смеялись и ели оливки. Внезапно пожилой джентльмен остановился с открытым ртом и схватился за горло.
– Что такое? – встревожилась Патрисия.
– Кажется… одна оливка была с косточкой, – просипел сэр Уильям.
– Ты можешь откашляться?
Сэр Уильям попробовал и помотал головой.
– А дышать?
Сэр Уильям сделал неопределенный жест рукой. Его дыхание становилось пугающе слабым и сиплым, а лицо начинало приобретать синюшный оттенок. В поисках помощи перепуганная девушка огляделась по сторонам и обнаружила, что чуть впереди в стене имеется просвет в виде широкой арки. Арка эта насквозь пронизывала величавое сооружение, отдаленно напоминающее въездные ворота средневекового замка, но более современное и элегантное; в нише между декоративными колоннами располагалась статуя короля Георга VIII. Это был – о, чудо! – главный вход в больницу Святого Варфоломея9.
В приемном покое хирургического отделения дядю и племянницу встретила медицинская сестра – стройная привлекательная девушка; чепчик, кокетливо сидевший на затылке, не скрывал ее светлых завитых волос. Патрисия, волнуясь, объяснила ей, что произошло.
– Идемте со мной, – пригласила сестра приветливо, – вас примет доктор Паттерсон.
Она бережно взяла сэра Уильяма под руку и повела по коридору. Ее внешность и обращение были настолько располагающими, что пожилой джентльмен успокоился и даже дышать начал не так страшно, как на улице. Патрисии тоже стало легче. Они подошли к кабинету с табличкой: «Оскар Паттерсон. Хирург». Оттуда вышел мужчина в белом халате – лет пятидесяти, крупный, седой. Хмуро кивнув сестре, он стремительно зашагал прочь. Патрисия проводила его растерянным взглядом, а сестра тем временем постучала в дверь. Бодрый веселый бас пригласил войти. Патрисия облегченно вздохнула: значит, врач, который что только что ушел, был не доктор Паттерсон. Сестра завела сэра Уильяма внутрь, а через минуту вновь появилась в коридоре, ободряюще улыбнулась девушке, попросила ее подождать и ушла.
Патрисия уселась на жесткой деревянной скамье напротив двери и снова услышала тот же веселый бас:
– Оливковая косточка, говорите? Ну-ну, давайте посмотрим, успею ли я что-нибудь сделать, до того как она прорастет…
«Вот это шуточки!» – подумала Патрисия и поежилась. Из кабинета послышался кашель, потом какой-то непонятный хруст, кряхтение и шлепки. Потом все стихло. Не успела девушка снова встревожиться, как послышался веселый бас:
– Отлично, теперь все в порядке. Вот, держите это, сэр. Прополощите горло, это избавит вас от неприятных ощущений.
Патрисия успокоилась окончательно. По длинному коридору деловито сновали медсестры; пациенты ждали своей очереди; мужчина с загипсованной ногой, на костылях, выглянул из палаты; какую-то старушку провезли мимо в инвалидной коляске; уборщица протирала подоконники; давешний хмурый седой врач что-то втолковывал худому старику, а тот слушал, приложив ладонь к уху, – шла обычная больничная жизнь.
Внезапно недалеко от себя, за колонной, Патрисия услышала тихий женский голос, в котором чувствовалась еле сдерживаемая ярость:
– Если не прекратишь, тебе тоже конец!
– Не понимаю, о чем вы… – пролепетал в ответ другой женский голос, испуганный.
– Я тебя предупредила!
Женщины показались из-за колонны. Одна из них, лет тридцати, в уличном платье и шляпке канотье с яркой лентой, напоследок сердито фыркнула и, стуча каблучками, чуть ли не бегом направилась прочь. Вторая – примерно такого же возраста, одетая в форму медсестры – уныло посмотрела ей вслед, а затем побрела в противоположную сторону. Видимо, она была так расстроена, что ничего не видела перед собой и поэтому едва не натолкнулась на дверь, которую как раз кто-то открывал.
Тут наконец-то в коридор вышли доктор Паттерсон и сэр Уильям.
– Получите вашего дядюшку, мисс, – бодро пробасил Паттерсон, статный молодой мужчина с умным веселым лицом, украшенным залихватскими усами. – Кстати, вам крупно повезло: мы часто отменяем операции, если они назначены на пятницу, тринадцатое число. А сегодня как раз тринадцатое – правда, не пятница, но я все равно не рискнул оперировать. Шучу, конечно! Просто операция не понадобилась. Лет пятьдесят можете ко мне не показываться, сэр. Только впредь будьте аккуратнее с оливками!
– Мне кажется, я все еще чувствую эту косточку, – робко пожаловался сэр Уильям, прикасаясь к горлу.
– Нет, сэр, я вас от нее избавил, вы же сами ее видели! – рассмеялся доктор. – Знаете, бывает, что пациенту с ампутированной конечностью кажется, что его уже не существующая рука или нога все еще болит. Это, к счастью, не ваш случай – у вас всего лишь остаточное ощущение. Впрочем, если беспокоитесь, приходите ко мне еще раз на прием завтра. Буду рад убедиться, что вы живы и здоровы.
Он улыбнулся Патрисии и скрылся в кабинете.
Сэр Уильям еще не совсем пришел в себя после случившегося, и поэтому они с Патрисией, выйдя из здания хирургического отделения, решили немного передохнуть, прежде чем ехать домой. В центре четырехугольного внутреннего двора больницы журчал фонтан. К нему и направились дядя с племянницей и уселись на нагретую солнцем каменную скамью. Патрисия пыталась выведать у дядюшки причину странных звуков во время приема, а тот отшучивался и говорил, что предпочел бы об этом забыть.
Несколько почти прозрачных облачков застыли на небе, словно раздумывая – то ли объединиться, то ли раствориться; легкий ветер играл листьями деревьев, переворачивая их обратной, серебристой стороной; яркие пятна цветников и свежая зелень газонов радовали глаз; вода в фонтане шелестела, выливаясь в бассейн из чаши, которую поддерживали четверо упитанных каменных малышей. Было спокойно и мирно.
Внезапно рядом послышались тяжелые шаги и сиплый кашель. Сэр Уильям и Патрисия повернулись и увидели рослого констебля с багровым лицом и вытаращенными слезящимися глазами. Он вытянул руки вперед и зашевелил ими в непонятных жестах.
– Что с вами случилось? – участливо спросил пожилой джентльмен.
Констебль открыл рот, но вместо слов при каждом вдохе и выдохе из его горла вырывались еще какие-то булькающие переливчатые трели.
– Вы подавились? – догадался сэр Уильям, вставая.
Констебль, сделав над собой неимоверное усилие, грустно булькнул:
– Свистком.
С большим трудом сдерживая смех и одновременно искренне сочувствуя, дядя с племянницей взяли беднягу под руки и повели туда, откуда сами недавно вышли.
Медсестра-блондинка из приемного покоя, снова увидев их, слегка удивилась. Узнав, в чем дело, она повела всю троицу – полисмен продолжал держаться за своих провожатых – к кабинету доктора Паттерсона. Лицо девушки при этом не меняло приветливо-заботливого выражения, только глаза весело блестели. Она постучала, но ответа не последовало. Постучала еще раз – и опять безрезультатно. Тогда, сделав знак подождать, девушка вошла в кабинет одна. Послышался ее тихий возглас. Через секунду она, встревоженная, выглянула из кабинета, ухватила за руку проходившую мимо молоденькую медсестру, шепнула что-то ей на ухо и снова скрылась. Медсестра метнулась в соседний кабинет и тут же выскочила оттуда, за ней спешил тот самый хмурый седой врач, которого Патрисия ранее приняла за Паттерсона. Вбежав в кабинет, они захлопнули за собой дверь.
Дядя с племянницей недоуменно переглянулись. Слух о том, что происходит что-то неладное, чудесным образом мгновенно разнесся по палатам, и возле кабинета доктора Паттерсона начали скапливаться обеспокоенные пациенты, приковылял даже мужчина на костылях. Посетители, ожидающие в приемном покое, стали заглядывать в коридор и присоединяться к разрастающейся толпе.
Патрисия вдруг – с опозданием – подумала: а ведь все забыли про несчастного констебля!
Впрочем, оказалось, что не все. Девушка услышала спокойный голос своего дяди, доносившийся из-за колонны:
– Наклонитесь, будто хотите завязать шнурки на ботинках… Нет-нет, колени не сгибайте! Вот так… А теперь покашляйте, сильно. А я в этот момент – уж простите – шлепну вас между лопаток… Так! Еще раз, сильнее!
Кашель, кряхтение, шлепки – и наконец раздался стук упавшего на пол маленького предмета, а сразу за этим последовал шумный, свободный вдох и такой же выдох. Девушка заглянула за колонну: сэр Уильям ободряюще похлопывал констебля по плечу, а тот, обливаясь слезами, сиял счастливой улыбкой.
– Вы мне прямо жизнь спасли, сэр! – с чувством прохрипел полисмен, когда смог говорить.
– Ну что вы, не преувеличивайте!
– Откуда вы знаете, что нужно делать? Вы врач?
– Нет, мой дорогой. Просто имею… ммм… некоторый жизненный опыт. Думается, вам следует умыться. Мне кажется, в конце коридора я вижу соответствующее заведение. – Сэр Уильям заметил свою племянницу: – Мы сейчас вернемся, Пат.
Пожилой джентльмен с констеблем удалились, а девушка осталась их ждать. Из-за общего гомона невозможно было понять, что происходит в кабинете.
Через несколько минут оттуда вышли седой врач и обе медсестры. Врач мрачно оглядел собравшуюся толпу и объявил:
– У доктора Паттерсона случилось острое недомогание. Сегодня он больше вести прием не будет. Его пациентов примут другие врачи. Сестра Барлоу, – обратился он к блондинке, – распределяйте их между мной и доктором Баббингтоном, когда он придет. И еще…
Он наклонился к девушке и что-то тихо сказал ей на ухо. Та кивнула и побежала на свой пост, в приемный покой.
– А вы, – врач повернулся ко второй медсестре, – побудьте с ним. Только ничего там не трогайте. Позовете меня… когда будет нужно.
Та неуверенно взглянула на него, но послушно вернулась в кабинет и плотно прикрыла за собой дверь. Больные в коридоре стали взволнованно переговариваться, слышались реплики: «Что с ним?.. Сердце, наверное… Доктора тоже, бывает, болеют…» Хмурый врач громко произнес:
– Прошу пациентов разойтись по палатам, а персонал – проследить за этим!
Он тихо пробурчал: «Черт знает что! Отделение хирургии – а больные скачут, как зайцы!» Потом снова повысил голос:
– Все, кому уже оказали помощь, покиньте отделение! Те, кто ожидает своей очереди, пройдите в приемный покой и обратитесь там к медсестре!
Девушка растерянно огляделась: ее дяди и полисмена не было видно. Медсестры уводили больных от кабинета доктора Паттерсона, те подчинялись неохотно, оглядывались, некоторые пытались вернуться.
Хмурый врач направился было к себе, но остановился возле Патрисии и довольно грубо поинтересовался:
– А вы чего ждете, мисс? Вы ведь уже были на приеме?
– Да, – испуганно пискнула та.
– Я должен вам отдельно повторить то, что сказал всем?
– Нет, – ответила девушка в той же тональности.
Врач неожиданно смягчился:
– Простите… У нас сегодня будет напряженный день. Впрочем, как и всегда…
Он махнул рукой и зашагал дальше.
Тут, наконец, появились сэр Уильям и умытый констебль. Они пожали друг другу руки, после чего полицейский поспешил к выходу, гулко топая тяжелыми ботинками.
– Что с доктором Паттерсоном? – спросил пожилой джентльмен Патрисию.
– Не знаю, – сказала та. – Кажется, заболел.
– Надеюсь, ничего серьезного. Что ж, на сегодня приключений достаточно. Едем домой.
Закончив сверять отчет, инспектор Найт придвинул к себе толстый журнал и открыл страницу с содержанием.
– Интересуетесь естественными науками? – полюбопытствовал Джек Финнеган, успевший разглядеть название – «Природа»10.
– Здесь попадаются статьи, полезные для нашей работы, – откликнулся инспектор и надолго замолчал, листая страницы.
Репортеру было решительно нечем заняться. Склонив голову набок, он принялся изучать корешки книг на полке, подвешенной над письменным столом. Среди них он заметил «Записки Видока, начальника Парижской тайной полиции», смутно знакомые ему имена – Ф. Гальтон и А. Бертильон, а также совершенно неизвестные – Л. фон Ягеманн и П. фон Фейербах11. Он прочел все названия, следуя взглядом от книги к книге сначала слева направо, затем справа налево. Затем он наклонил голову на другой бок, так что буквы перевернулись для него вверх ногами.
– Любовь – кровь, беда – навсегда, – неожиданно сказал Найт.
– Ч-то?! – вздрогнул Финнеган и выпрямился.
– Это вам рифмы для буриме, – пояснил инспектор. – Я заметил, что вы заскучали.
– Издеваетесь! – простонал газетчик.
В этот момент в кабинет заглянул дежурный констебль.
– Срочное донесение от коронера12, – сказал он, отдал Найту записку и вышел.
Финнеган затаил дыхание.
– Ну, вот вы и дождались, – заметил инспектор, изучив текст.
– Что там? – оживился газетчик.
– Смерть в больнице Святого Варфоломея.
Финнеган удивился:
– Разве в таких случаях вызывают коронера?
– На этот раз коронеру показалось необычным, что скончался не пациент, а врач.
Инспектор Найт, коротко переговорив с коронером, быстро прошел в хирургическое отделение больницы Святого Варфоломея. Джек Финнеган, с блокнотом и карандашом наизготове, едва поспевал за ним – он озирался по сторонам, чтобы не пропустить ни одной детали для будущего красочного описания: отмытый до блеска дощатый пол в коридоре; выбеленные стены; высокие потолки с лепными карнизами; большие окна, пропускающие много света; медицинские сестры в длинных белоснежных передниках поверх серых форменных платьев и накрахмаленных чепчиках, завязанных под подбородком…
– Помните условия мистера Монро? – говорил Найт на ходу. – Ни во что не вмешивайтесь и никого не расспрашивайте.
– Но я мог бы помочь! – робко возразил Финнеган. – Многие ведь боятся говорить с полицией.
Инспектор скрипнул зубами, но, подумав, что доля правды в его словах есть, уступил:
– Хорошо. Но только с моего позволения. Если случайно узнаете что-то интересное, немедленно сообщайте мне.
Остановившись у кабинета доктора Паттерсона, Найт постучал, как ему сказали в приемном покое: два раза, пауза, еще три. Изнутри послышались торопливые шаги, в замке повернулся ключ, дверь приоткрылась, и появилась девушка в сестринской форме. Она была совсем юной, с простым, широким деревенским лицом – наверно, из тех, кто приехал искать работу в большом городе. Сестра посторонилась, пропуская инспектора. Финнеган сунулся было вслед, но Найт его остановил:
– Вам туда нельзя.
– Но…
– Все запишете потом с моих слов.
– Как скажете, – разочарованно протянул газетчик, но тут же с надеждой спросил: – А можно мне пока побеседовать с медсестрами?
– Не возражаю, – разрешил Найт и шагнул внутрь.
Доктор Паттерсон, еще два-три часа назад – энергичный молодой мужчина, неподвижно лежал на полу посередине своего кабинета в скрюченной позе, согнув колени и неестественно вывернув руки. Голова его была закинута назад, на лице застыло выражение боли и страха.
– Вас зовут…? – обратился инспектор Найт к медсестре.
– Лоусон, – откликнулась та дрожащим голосом.
– Это вы пытались его спасти?
– Да, я. И еще доктор Хилл и сестра Барлоу. Она первая его увидела и позвала на помощь. Но мы ничего не смогли сделать, ничего! Господи, он так мучился!
– Где находился доктор Паттерсон, когда вы вошли?
– Да вот прямо здесь, где и сейчас.
– Что с ним произошло, вы знаете?
– Нет, – девушка испуганно покачала головой. – Вам лучше спросить доктора Хилла. Он просил сказать ему, когда вы… ну, то есть полиция… придете. Позвать его?
Найт кивнул, и сестра выскользнула из кабинета, явно испытывая облегчение из-за того, что ей больше не нужно находиться в запертом помещении с мертвецом.
Инспектор огляделся. Обычный кабинет врача: письменный стол, умывальник, кушетка для пациентов, ширма. На тумбочке у стены – закрытый футляр с инструментами; некоторые аккуратно выложены на кусок марли вместе с какими-то непонятными жутковатыми приспособлениями. Этажерка с книгами и журналами. Шкафчик со стеклянной дверцей, за которой видны полки со стройными рядами пузырьков и коробочек. На письменном столе – ничего лишнего, все предметы расположены параллельно-перпендикулярно друг другу и так, чтобы до них было удобно дотянуться.
Найт поднял лежавший на боку стул – очевидно, его опрокинул умирающий, когда вставал из-за стола. Также очевидно, что доктор пытался добраться до выхода, но не смог – упал. Кроме этого опрокинутого стула, никаких других признаков беспорядка в кабинете не было заметно.
Разве что еще одна деталь: на поверхности стола подсыхало темное пятно, залившее лежавшую там раскрытую тетрадь. Рядом на блюдце стояла чашка, на донышке которой оставалось еще немного – с чайную ложку – черного кофе. Инспектор заглянул в тетрадь, не прикасаясь к ней: доктор Паттерсон вел записи о приеме пациентов. За сегодняшнее число там значилось лишь одно имя – и это имя было инспектору знакомо.
Дверь без стука отворилась, и в кабинет вошел хмурый седой врач.
– Патрик Хилл, хирург, – представился он. – Мы с Паттерсоном коллеги… были коллегами.
Он отошел к окну и встал там, прислонившись к подоконнику и скрестив на груди сильные руки.
– Сегодня доктор Паттерсон принял только одного пациента, в одиннадцать пятьдесят, – сказал Найт, кивая на испачканную тетрадь. – Это в порядке вещей?
– Конечно, нет, обычно бывает гораздо больше, – откликнулся Хилл. – Но сегодня мы оба оперировали, с восьми до половины двенадцатого.
Инспектор понимающе кивнул и неожиданно спросил:
– Почему вы распорядились вызвать коронера?
Врач растерялся – но лишь на секунду – и ответил:
– Внезапная смерть от неясных причин.
– Это редкость в вашей работе?
– Не часто, но случается.
– Вы были с доктором Паттерсоном в его последние минуты. Вы заметили что-то странное?
– У него были судороги и приступы удушья, – неохотно ответил хирург. – Чем они были вызваны – сказать не берусь.
– Может быть, что-то вам показалось подозрительным? – настаивал инспектор.
– Ничего! – огрызнулся Хилл и добавил с сарказмом: – Простите великодушно, если напрасно потревожил!
– Напрасно или нет – этого мы пока не знаем, – спокойно сказал Найт. – У вас есть какие-либо предположения о причине смерти вашего коллеги?
– У меня нет предположений. Знаю лишь, что это внезапная смерть.
– То есть доктор Паттерсон ничем не болел?
– Он был совершенно здоров, в расцвете сил – ему всего лишь тридцать два. – Раздражение в голосе врача сменилось сожалением. – Когда я прибежал, у него уже началась агония, помочь было нельзя. Он скончался у меня на руках буквально через пару минут.
– Когда именно это случилось, вы помните?
– Да. Мы всегда фиксируем время смерти – так положено. Я запомнил автоматически: двенадцать двадцать пять.
Найт сделал пометку в своем блокноте и заметил небрежно:
– Странно: кофе разлит, а чашка стоит ровно в центре блюдца. Вряд ли ее поставил туда сам доктор Паттерсон.
Хилл помедлил, прежде чем ответить:
– Это я сделал. Наверное, машинально.
Инспектор попросил чистый пузырек и, получив, аккуратно перелил в него остатки кофе из чашки. При этом он отметил, как напряженно наблюдает за ним врач.
– Что ж, подождем, пока не станет ясна причина смерти доктора Паттерсона, – сказал Найт, опуская пузырек в карман.
– Я вам больше не нужен? – спросил доктор Хилл.
– Только по такому вопросу: я хотел бы, чтобы тело осмотрел наш эксперт. Это возможно сделать здесь, в больнице?
– Конечно. Если хотите, я договорюсь.
– Буду вам признателен. Пожалуйста, закройте дверь на ключ, после того как унесут тело.
– Да, разумеется, – сдерживая нетерпение, пообещал врач и шагнул к выходу. – Если понадоблюсь – я почти всегда здесь.
Выйдя в коридор, инспектор Найт поискал глазами своего спутника – тот разговаривал с двумя медсестрами. Лицо Джека Финнегана выражало крайнюю степень участия, в голосе звучали мягкие, доверительные интонации, а жесты были сдержанными и плавными. Репортер не отвлекался, чтобы записывать, но смотрел своим собеседницам прямо в глаза и время от времени понимающе кивал головой и вставлял короткие сочувственные реплики. «Работает профессионально», – не мог не отметить инспектор и направился в приемный покой.
Светловолосая медсестра, ободряюще улыбаясь, объясняла женщине с забинтованной рукой, где находится аптечный киоск. На ее миловидном лице не читалось ни тени недавних переживаний – оно выражало спокойную уверенность и приветливость, словно сестра разговаривала не с пациенткой, а с соседкой, заглянувшей за рецептом домашнего пирога. Инспектор дождался, когда женщина ушла, приблизился к конторке и только тогда заметил, что веки у медсестры покраснели и припухли.
– Вы прекрасно держитесь, мисс Барлоу, – похвалил он.
Та пожала плечами:
– А как же иначе? Нельзя показывать больным, что мы чем-то встревожены. Это может их испугать. А я первая, кого они видят, когда приходят в наше отделение.
– Да, верно.
– Вы хотите еще что-нибудь уточнить? По-моему, я уже рассказала все, что знала.
– Скажите: вы записываете адреса пациентов?
– Обязательно. Потом я помогаю врачам заполнять лечебные карточки.
– Тогда у меня личный вопрос: доктор Паттерсон принял сегодня пациента по фамилии Кроуфорд. Мне хотелось бы понять, тот ли это человек, которого я знаю.
Сестра Барлоу раскрыла лежавший на столешнице конторки журнал в тканевой обложке, страницы которого были исписаны ее ровным ученическим почерком, и прочла:
– Уильям Генри Кроуфорд, Гросвенор-стрит.
– Да, это он, – кивнул Найт.
– Можете не беспокоиться за своего знакомого, – улыбнулась девушка, – это был легкий случай. Доктору Паттерсону не понадобилось и двух минут, чтобы… – Ее лицо вдруг омрачилось, губы задрожали: – На двенадцать был записан еще один пациент, на осмотр после операции. Но он почему-то не явился… Боже мой! Если бы он пришел, то и я зашла бы к доктору Паттерсону раньше и тогда мы, может быть, успели бы ему помочь! Какая трагедия! Ведь он совсем молодой! У него осталась жена… вернее, теперь уже вдова…
Медсестра украдкой огляделась, вытащила из кармана фартука носовой платок и промокнула глаза.
– Я хотел бы – на всякий случай – узнать домашний адрес доктора Паттерсона, – попросил инспектор.
Девушка тут же назвала улицу и номер дома.
– Вы помните адреса всех своих коллег? – удивился Найт, записывая.
– О, нет, конечно! Просто я только что отправила посыльного к миссис Паттерсон, нужно ведь было ее известить… А вообще-то я храню у себя все адреса – на случай, если понадобится кого-то срочно вызвать.
К конторке неуверенно подошла девочка-подросток; она тащила за собой зареванного малыша лет пяти, который прижимал к груди окровавленную кисть. Сестра Барлоу немедленно переключила внимание на них.
Инспектор направился обратно в отделение, слыша ласковое воркование девушки:
– Что, мой хороший?.. Порезался проволокой? Бедняжечка! Идем, сейчас доктор тебе поможет, и твоя ручка будет как новая. Вот, я пока оберну ее салфеткой…
В коридоре газетчика не оказалось. Причина этому выяснилась через минуту: из-за дальнего угла выкатилась тележка с высокими, чуть ли не в человеческий рост, стопками чистого белья; ее без видимых усилий толкала перед собой медсестра средних лет и весьма крупного телосложения, строгая и неприступная; в арьергарде, подобострастно изогнувшись, следовал Джек Финнеган. По лицу репортера было видно: он только что задал какой-то провокационный вопрос и ожидает ответа. Строгая медсестра остановилась, выпрямилась, выпятив мощный бюст, уперла руку в бок и разразилась короткой речью. Инспектор Найт не мог разобрать слов, но было нетрудно понять, что репортер получил суровую отповедь. Тот, впрочем, ничуть не смутился, а лишь почтительно раскланялся. Медсестра, явно довольная собой, выстрелила в него короткой заключительной фразой, а затем ухватилась за свою тележку и гордо двинулась дальше. Финнеган заметил инспектора, возвел глаза к небу и оскалился.
– – Вот она – людская несправедливость! – шутливо посетовал он, подходя к Найту. – Всяк норовит обидеть честного репортера, а новости-то, между прочим, все любят читать! – Он похвастался: – Эта кипящая праведным гневом мегера даже не догадывается: своим отрицательным ответом она на самом деле подтвердила то, что я уже успел узнать.
– Нам пора, – сказал инспектор.
– Я готов! Куда мы теперь?
– Вы – домой, или куда еще отправляются репортеры после дня плодотворной работы. А я, – Найт прикоснулся к карману, в котором находился пузырек, – должен заглянуть к одному своему знакомому.
– Мне почему-то кажется: вы от меня что-то скрываете, – прищурился газетчик с напускной подозрительностью.
– Не торопитесь, мистер Финнеган. Все узнаете в свое время.
Они вышли во двор, и инспектор поинтересовался:
– Чем с вами поделились сестры?
– О, в основном восторгами: как все обожали доктора Паттерсона, какой он был милый, веселый и внимательный. И еще переживаниями: как они все потрясены, какой это будет страшный удар для его супруги и так далее. Но, как я полагаю… – газетчик замялся. – Не знаю, вроде бы о мертвых не принято говорить плохо… Но в то же время мне не кажется, что это так уж плохо… – Он рассмеялся: – По крайней мере, для него это было совсем неплохо!
– Да говорите, наконец! – улыбнулся Найт.
– Доктор Паттерсон был, похоже, первостатейным ловеласом! Он очаровал всех здешних медсестер. Красивая внешность, чувство юмора и напористость – перед таким сочетанием ни одна женщина не устоит. Ему было несложно уединиться с очередной пассией в каком-нибудь укромном уголке, коих, как мне сказали по секрету, в любой больнице предостаточно.
– И, разумеется, все в отделении об этом знали, – усмехнулся инспектор.
– Естественно! Как это обычно и бывает, когда все друг у друга на виду целыми днями. А что самое удивительное – его любвеобильность и непостоянство, похоже, не вызывали ссор. По крайней мере, мне так показалось. Еще такая подробность: два года назад Паттерсон женился, но это не помешало ему продолжать крутить любовь с этой аппетитной блондиночкой из приемного покоя.
– С сестрой Барлоу?
– Да, верно. Они флиртовали друг с другом не скрываясь, так, чтобы всем это казалось шуткой, – с удовольствием рассказывал репортер. – Очевидно, это был способ замаскировать их связь. Расставшись с Барлоу, Паттерсон вроде как поутих. Но поговаривали, будто он просто нашел себе новую даму сердца; правда, кто она – я пока не выяснил.
– У вас отлично получается собирать сплетни, – похвалил Найт.
– Сплетни – мой хлеб, – скромно заметил Финнеган.
– Возможно, они будут иметь значение, когда будет установлена причина смерти Паттерсона. Пока мы считаем это смертью при невыясненных обстоятельствах
14 июня 1887 года, вторник
Хотите узнать здешние тайны?
На следующее утро, войдя во флигель, примыкающий к одному из корпусов больницы Святого Варфоломея, инспектор Найт и Джек Финнеган прошли по длинному темноватому коридору и свернули под низкую арку, ведущую в химическую лабораторию. Они оказались в помещении, по стенам которого почти до самого потолка высились стеллажи, заставленные бесчисленными бутылями, пузырьками и пробирками. Среди них попадались прозрачные сосуды, где в спирту плавало нечто, чего совсем не хотелось бы рассматривать вблизи. На одном из массивных, в пятнах, столов громоздилась причудливая композиция из колб, трубочек, реторт и газовых горелок; там что-то непрерывно булькало и переливалось, временами выпуская струйки пара. Найт с Финнеганом опасливо обогнули этот неспокойный стеклянный лабиринт.
За письменным столом возле книжного шкафа они обнаружили высокого худого человека примерно одного с ними возраста, с всклокоченными светлыми волосами, в рабочем халате, прожженном в нескольких местах кислотой. Звали его Томас Гаррет, он заведовал химической лабораторией; Скотланд-Ярд часто обращался к нему, как к своему внештатному эксперту, за что тот сам себя прозвал «придворным химиком».
Рядом с ним сидел мужчина лет пятидесяти – маленький, кругленький, аккуратный, с румяным добродушным лицом. Столь приятная внешность создавала впечатление, что ее обладатель должен заниматься в жизни чем-то чистым, красивым и радостным – разводить орхидеи, например, или продавать воздушные шарики. Невозможно было представить, что на самом деле этот симпатичный человек вскрывает трупы – а так оно и было, поскольку доктор Сэмюэл Финдли был патологоанатомом. Он руководил всеми дивизионными врачами Скотланд-Ярда.
Найт представил обоим своего спутника и обратился к химику:
– Я получил вашу записку. Доктор Паттерсон умер от отравления?
– Да, – кивнул Гаррет. – Был использован очень сильный яд – стрихнин.
– Которым крыс травят? – вмешался Финнеган.
Инспектор незаметно наступил ему на ногу и спросил:
– Применяется ли стрихнин в медицине?
– Не сам стрихнин, а его соль – нитрат стрихнина, – уточнил Гаррет. – Именно его я обнаружил в кофе, который выпил Паттерсон. Да, его применяют как тонизирующее средство при некоторых нарушениях здоровья.
– Как выглядит нитрат стрихнина?
– Это маленькие бесцветные кристаллы, похожие на стеклянные иголочки, длиной меньше четверти дюйма. Они легко растворяются в кипятке, так что свежесваренный кофе – подходящая среда. Хорошо, что вы уберегли чашку – остатков кофе оказалось достаточно, чтобы произвести анализ.
– Я не ожидал результата так быстро, – удивился инспектор.
– Когда знаешь, что искать, не тратишь время на лишние телодвижения.
– Вот как? Вас что-то натолкнуло на вполне определенные поиски?
– Мне подсказали: доктор Хилл зашел вчера вечером и посоветовал проверить кофе на наличие стрихнина.
– Доктор Хилл…
– Да, он снова приходил – полчаса назад.
– Я как раз закончил делать вскрытие, – подтвердил Финдли. – Хилл описал свои наблюдения последних минут жизни бедняги. Это подтверждает выводы Гаррета и мои: Паттерсон умер от отравления стрихнином, добавленным в кофе.
– Доктор, вы могли бы сказать, как именно действует стрихнин? – попросил Найт.
– Он поражает нервы, управляющие мышцами. При попадании в организм через рот, то есть при проглатывании, первые симптомы появляются примерно через пятнадцать минут: крайне болезненные судороги, затруднение дыхания и краткая его остановка. Это длится около минуты, затем мышцы расслабляются и дыхание восстанавливается – до следующего припадка. Далее припадки становятся более продолжительными, а интервалы между ними сокращаются. После нескольких таких припадков наступает паралич центральной нервной системы и смерть.
– Кошмар! – содрогнулся репортер.
– Доктор Финдли, если человек глотает большую дозу, как скоро может наступить смерть? – спросил инспектор.
– Даже при маленькой дозе до летального исхода может пройти всего лишь полчаса – минут сорок, редко – час-полтора. Стрихнин чрезвычайно ядовит.
– Судя по тому количеству, что я обнаружил, доза была огромной, – добавил Гаррет. – Хватило бы и половины чашки.
– Существует ли какое-то лечение? – спросил инспектор.
– Если сразу же сделать промывание желудка, то вероятность вылечить человека есть. Многое зависит, конечно, от полученной дозы, от общего состояния здоровья, но… – Финдли развел руками, – эффективного противоядия от стрихнина пока не существует.
– Можно ли почувствовать привкус яда?
На этот вопрос ответил Гаррет:
– Нитрат стрихнина имеет чрезвычайно горький вкус. Однако доктор Паттерсон выпил черный кофе без сахара – тот, кто хотел его отравить, знал, что делает.
– То есть вы полагаете, Паттерсон не сам принял яд?
Химик и доктор переглянулись.
– Едва ли врач выбрал бы столь мучительный способ уйти из жизни, – сказал Финдли.
– Так что же получается: если это не самоубийство, так значит, его отравили?! – возбужденно воскликнул репортер, когда они с инспектором Найтом вышли из лаборатории.
– Вам не откажешь в сообразительности, мистер Финнеган, – усмехнулся инспектор. – Да, это первым приходит в голову после того, что мы узнали.
– Куда мы теперь?
– В отделение хирургии.
Найт замолчал, размышляя: «По словам доктора Хилла, вчера они с Паттерсоном закончили оперировать в одиннадцать тридцать. В двенадцать двадцать пять Паттерсон скончался. Смерть от отравления стрихнином наступает в промежутке от тридцати минут до полутора часов. Во время операций хирурги, разумеется, не едят и не пьют. Получается что?.. Что Паттерсон выпил отравленный кофе почти сразу, как только пришел из операционной и начал прием. Значит, нужно искать того, кто побывал в его кабинете в течение двадцати-тридцати минут, начиная с половины двенадцатого!.. Пациенты? Хм, тогда первый, о ком можно сказать с уверенностью, – это сэр Уильям Кроуфорд: время приема – одиннадцать пятьдесят. Его, разумеется, можно исключить. Пациент из тех, кто лежит в отделении? Но зачем ему убивать врача, который его лечит?.. Яд как способ убийства чаще используют женщины. Кто-то из медсестер? Судя по добытым Финнеганом сплетням, отношения доктора с женщинами были весьма запутанными. Никогда не поверю, что каждая предыдущая пассия Паттерсона с ангельским смирением отпускала его к следующей… А если жена догадывалась о его изменах, устраивала сцены? Это могло сделать его жизнь невыносимой. Так что гипотезу о самоубийстве пока исключать нельзя… Не мог ли Паттерсон выпить нитрат стрихнина по ошибке, вместо какого-то другого препарата?.. Предположения можно строить сколько угодно, нужны факты…»
Почти все скамьи в приемном покое, просторном квадратном помещении, были заняты людьми, ожидающими своей очереди. Сэр Уильям с племянницей подошли к конторке, где их приветствовала вчерашняя светловолосая медсестра.
– Мисс Барлоу, – обратился к ней пожилой джентльмен, – доктор Паттерсон назначил мне повторный прием. Правда, вчера, как мы поняли, ему… ммм… нездоровилось.
– Да, – кивнула девушка. – К сожалению, сегодня он тоже не принимает.
– Надеюсь, с ним ничего серьезного не случилось?
– Вы можете попасть к другим врачам, – сестра Барлоу уклонилась от ответа. – Только вам придется подождать – доктор Кэмпбелл и доктор Баббингтон сейчас на операции.
Она без всякой надобности поправила лямку идеально выглаженного фартука и предложила:
– Я могу направить вас к доктору Хиллу. Но у него скоро начнется обход, и я не могу сказать точно, когда он освободится. Прошу простить, но сегодня, как вы понимаете, врачи очень загружены.
– Конечно, – сказал сэр Уильям и повернулся к племяннице: – Знаешь, дорогая, я совсем неплохо себя чувствую.
– Ты уверен, дядя?– спросила Патрисия.
– Да, вполне. Думаю, нет необходимости отнимать у врачей время по пустякам, тем более в такой сложной обстановке. Так что, мисс Барлоу, мы, пожалуй…
Тут в широком проеме, откуда был виден больничный коридор, промелькнула высокая фигура инспектора Найта.
– … подождем, – закончил фразу сэр Уильям.
Патрик Хилл явно не обрадовался новой встрече с полицией – а теперь еще и с прессой. Инспектору Найту и Джеку Финнегану пришлось подождать, пока он не отпустит пациента, после чего все трое прошли к кабинету Паттерсона.
Отперев замок, Хилл собрался было уйти, но инспектор остановил его, сказав:
– Я прошу вас задержаться ненадолго.
– У меня очень мало времени, – предупредил врач. – Мне нужно начинать обход пациентов.
– Я это учту.
Они вошли внутрь. Найт велел репортеру оставаться у двери. Хилл, как и вчера, встал у окна, сложив руки на груди.
Инспектор подошел к шкафчику с лекарствами, однако стеклянная дверца оказалась заперта. Он повернулся к хирургу, вопросительно подняв брови. Тот вытащил из кармана халата два маленьких ключика, один положил на письменный стол, а другой протянул Найту.
– Это Паттерсона, – пояснил он, возвращаясь к окну и принимая прежнюю позу. – Я вчера забрал все ключи.
Найт поблагодарил, отпер дверцу и принялся неторопливо перебирать пузырьки и флаконы, внимательно изучая этикетки. Некоторое время Хилл следил за его действиями с мрачным выжиданием и наконец не выдержал:
– Если вы ищете нитрат стрихнина, то его там нет. Я проверил это еще вчера.
Инспектор резко повернулся к нему:
– Вы сразу заподозрили отравление стрихнином!
– Не отрицаю. Поэтому я и сохранил остатки кофе в чашке. Я сначала хотел сам отнести кофе на анализ, но потом подумал: пусть лучше это сделает полиция.
– Почему вчера вы умолчали о своих подозрениях?
– Бросьте ваши полицейские формулировки, – не дрогнул хирург. – «Умолчал»! Я не сказал, потому что не был уверен. Лечение отравлений не моя специальность, хотя, разумеется, теоретически мне известны симптомы и принципы оказания первой помощи. К несчастью, наши попытки помочь Паттерсону запоздали: у него, по всей видимости, был уже не первый припадок. Спасти его было нельзя. Стрихнин действует очень быстро.
– Почему вы подумали именно о стрихнине, доктор Хилл?
– Я наблюдал последний припадок у Паттерсона. И потом, мне знакомы посмертные признаки – характерная поза и прочее: однажды меня пригласили сделать вскрытие, я видел тело в прозекторской. То, что умерший принял именно стрихнин, полиции уже было ясно из его записки. – Врач помолчал и добавил: – Это был самоубийца.
– Самоубийца, – Найт ухватился за это слово. – Вы допускаете возможность того, что доктор Паттерсон сознательно принял яд?
Хилл решительно отверг это предположение:
– Абсурд! С какой стати?!
– Например, из-за того, что он никак не мог сделать выбор между своей женой и другой женщиной.
– Вздор! – фыркнул хирург. – Ни один мужчина в здравом уме, а тем более врач, не станет из-за этого травиться! А у Паттерсона была светлая голова.
– Так вы знали о его любовных связях в больнице?
– Его личные дела меня не касались, – огрызнулся Хилл.
– Понимаю, – кивнул инспектор. – Пожалуйста, скажите, доктор: имеется ли в вашем отделении нитрат стрихнина?
Хирург бросил на него опасливый взгляд, но ответил спокойно:
– Да, в виде раствора для инъекций. Как правило, у каждого врача хранится небольшой запас – несколько флаконов.
– Однако у доктора Паттерсона его нет.
– Очевидно, он использовал свой запас. У меня сейчас тоже нет нитрата стрихнина – можете проверить. Мы применяем этот препарат нечасто.
– В каких целях?
– Он оказывает на организм стимулирующее действие и поэтому может быть полезен в послеоперационный период. Мы применяем его только в тяжелых случаях и, разумеется, в малых дозах.
«Раствор во флаконе, – подумал Найт. – Чтобы плеснуть его в чашку, достаточно одной секунды».
Он подошел к письменному столу Паттерсона и, воспользовавшись предоставленным ключиком, начал решительно выдвигать один за другим ящики, вытаскивать и просматривать их содержимое. Периодически он искоса посматривал на доктора Хилла. Тот казался равнодушным и лишь однажды нетерпеливо вздохнул и перенес вес с ноги на ногу. Найт поинтересовался:
– Как давно у вас работал доктор Паттерсон и насколько хорошо вы его знали?
– Он пришел к нам после университета семь лет назад, продолжил учебу здесь. Первое время он был моим ассистентом, но очень скоро стало ясно, что это – уникальный талант. Паттерсон словно родился хирургом. Ему доверили самостоятельную практику, но и после этого мы с ним нередко оперировали вместе, почти ежедневно встречались здесь, в отделении. Да, могу сказать, что знал его достаточно хорошо.
– Я не сомневаюсь, что врачи вашей специальности сильно устают – и физически, и морально, – заговорил Найт, как бы рассуждая. – Возможно, им требуется какое-то средство, чтобы быстро привести себя в форму, взбодриться. – Он вопросительно взглянул на Хилла: – Если допустить, что доктор Паттерсон в качестве стимулятора принимал нитрат стрихнина…
– Это чушь! – перебил его тот, багровея. – И чушь оскорбительная!
– … или какой-то другой препарат…
– Мне противно это слышать!
– … то вчера он мог по ошибке…
– По ошибке! По-вашему, мы здесь читать не умеем?!
– И все же позвольте мне добраться до того, чтобы сформулировать мой вопрос, доктор Хилл, – произнес инспектор спокойно, но жестко: – вы бы заметили, если бы Паттерсон принимал опасные препараты?
Хирург подавил свой гнев и процедил ледяным тоном:
– Если бы я это заметил, я бы его остановил, по крайней мере, попытался бы. А также, несмотря на все мое уважение к его способностям, поставил бы в известность главного хирурга. Я категорически отрицаю ваше вздорное предположение – и не потому, что не хочу пятнать честь больницы, в которой работаю. Мне, увы, доводилось видеть, к чему приводит подобное пристрастие, а для врача это тем более недопустимо… Что касается Паттерсона, то для него тонизирующим средством был кофе.
Найт заглянул в свой блокнот и спросил:
– Он всегда пил черный кофе без сахара?
– После операции – обязательно.
– Кроме вас, в отделении еще кто-нибудь знал об этой его привычке?
Хирург пожал плечами:
– Все знали. У медсестер есть кофеварка. Какая-нибудь из них всегда сразу же готовила и приносила Паттерсону кофе. Обычно подобные вещи поручают кому-то из новеньких.
– Кто приносил вчера?
– Понятия не имею. Можете поинтересоваться у сестры Барлоу – ей, как правило, известно все, что происходит в отделении.
– Благодарю, я так и сделаю.
Инспектор стал задвигать ящики письменного стола. Нижний остановился, не дойдя до задней стенки: очевидно, какой-то предмет выпал и заклинил его, попав между дном ящика и основанием тумбы. Найт вынул этот ящик и положил на столешницу, а затем наклонился и вытащил из ниши нечто любопытное: довольно толстую стопку записок, аккуратно скрепленных хирургическим зажимом. Почерки в них были разные – инспектор навскидку насчитал не меньше семи, – а содержание примерно одинаковое: чувствительные признания и просьбы о встрече. Бумага на нижних листках слегка пожелтела и истерлась. Справедливо предположив, что записки хранились в хронологическом порядке, Найт отобрал те несколько штук, что были прикреплены сверху и написаны одной рукой. С безразличным лицом прочел все, выбрал из них две и показал доктору Хиллу:
– Вам знаком почерк?
Тот негромко прочел вслух:
– «Хорошо, я могу задержаться на два часа»… «У меня изменился график. Я дежурю в ночь с 25-го на 26-е мая». – Он нахмурился и покачал головой: – Нет.
– Вы уверены? Это явно писала одна из медсестер.
– Не нужно спрашивать меня по два раза, – сердито сказал хирург. – Я и так из-за вас опаздываю с обходом. Если у вас ко мне больше нет вопросов, инспектор…
– Последний: вчера, после того как вы закончили оперировать, вы заходили к Паттерсону?
Хилл поколебался и ответил:
– Не помню. Кажется, нет. У меня начинался прием, и я сразу ушел к себе в кабинет.
– Благодарю, доктор, не стану больше вас отвлекать. И прошу вас: воздержитесь говорить кому-либо о стрихнине.
– Разумеется, – буркнул хирург, отделился от подоконника и быстро прошел к выходу.
Он так резко распахнул дверь, что чуть не сбил с ног проходившую мимо медсестру. Девушка испуганно отскочила в сторону – это была та, что вчера впустила Найта в кабинет доктора Паттерсона.
– А вот, кстати, можно спросить у сестры Лоусон, – сказал Хилл, не подумав извиниться. – Она работает у нас недавно. Инспектор интересуется, кто вчера варил кофе для доктора Паттерсона.
– Я, – просипела девушка, кашлянула и повторила своим обычным голосом: – Я.
– Чашку в кабинет принесли тоже вы? – спросил Найт.
– Да. То есть не совсем, – залепетала медсестра. – Я сварила кофе и понесла его доктору Паттерсону, но у меня забрала чашку сестра Батлер. Она и отнесла кофе в кабинет.
– Вы познакомите меня с сестрой Батлер?
– Ее сегодня нет.
Инспектор вопросительно взглянул на хирурга. Тот был мрачен – очевидно, уже терял терпение – и лаконично посоветовал:
– Сестра Барлоу, приемный покой.
Хилл велел сестре Лоусон следовать за ним, и они вместе удалились.
За спиной инспектора Найта раздалось вежливое покашливание. Он обернулся: на пороге кабинета переминался с ноги на ногу Джек Финнеган. Все это время газетчик вел себя так тихо, что Найт почти забыл о его присутствии.
Оба вернулись в кабинет.
– Хотите обыскать еще раз? – с жадным интересом спросил Финнеган.
– Угадали.
– Можно, я вам помогу?
– Пожалуй, – согласился Найт.
Газетчик с готовностью поддернул рукава:
– Что нужно искать?
– Все, что может не принадлежать доктору Паттерсону. А также следы стрихнина – пузырек, обрывок этикетки и тому подобное.
Вдвоем они тщательно осмотрели кабинет, но ничего подозрительного не обнаружили.
– Пусто, – разочарованно заметил Финнеган, заглянув на всякий случай под кушетку еще раз. – Я думаю, это Лоусон. Уж больно испуганный был у нее вид!
– Лоусон вымыла бы чашку, – возразил инспектор. – У нее для этого было достаточно времени.
– Тогда та, другая, – репортер заглянул в свой толстый блокнот, – Батлер.
– Возможность у нее, безусловно, была. Что ж, последуем совету доктора Хилла и отправимся добывать сведения в приемный покой.
– Минутку, – попросил Финнеган. – Могу я прежде полюбопытствовать: почему вы не показали Хиллу самую верхнюю записку?
– Вы наблюдательны, – усмехнулся Найт. – Вот, держите.
Он протянул газетчику листок. Тот впился глазами в следующий текст: «Так не может больше продолжаться. Порой мне приходит жуткая мысль: только смерть может все прекратить».
– Чем могу помочь? – приветливо поинтересовалась сестра Барлоу.
– Я заметил, что с этой точки хорошо просматривается дверь в кабинет доктора Паттерсона, – сказал инспектор Найт. – Вы можете вспомнить, что видели с того момента, когда у него начался прием, и до того, как вы обнаружили доктора умирающим?
Прежде чем ответить, девушка горестно вздохнула и помолчала, припоминая.
– Нууу, – протянула она, – я вообще-то не смотрю все время в ту сторону… По-моему, все было, как всегда…
– Может быть, вы заметили что-то необычное? Или кто-то вел себя странно?
Неожиданно медсестра прыснула:
– И правда, был один необычный пациент – полисмен, он чуть не проглотил свой свисток. Его привел ваш знакомый пожилой джентльмен. О, к сожалению, я не знаю, успел ли доктор Паттерсон принять этого беднягу…
– А посторонние? Мог ли кто-то пройти в отделение, минуя вас?
– Нет, – твердо сказала девушка. – Всех пациентов к врачам направляю только я.
– В отсутствие доктора Паттерсона кто-нибудь мог зайти в его кабинет?
– Врачи, когда выходят, обязаны запирать дверь – у них же хранятся лекарства, инструменты…
– Мисс Барлоу, я не инспекция из совета вашей больницы.
– Случается, что не запирают, – призналась сестра. – Особенно в спешке, когда привозят кого-то, кому нужна срочная помощь. Так что – да, думаю, кто-то мог зайти. Но только, мне кажется, доктор Паттерсон не выходил из кабинета, после того как начал прием.
– Вы знакомы с супругой доктора?
– Как вам сказать… Мы с ней здороваемся.
– Значит, она здесь бывает?
– Приходила несколько раз. Но вчера я ее не видела, если вы об этом.
– Это правда, что она ревновала своего мужа к вам? – небрежно спросил Найт.
Медсестра чуть не задохнулась от негодования:
– Кто вам это сказал?! Какая гадость! Какие у нее могли быть причины?!
– Миссис Паттерсон могло не нравиться, что вы флиртуете с ее мужем.
– Как вам не стыдно такое говорить?! Это что же – все в Скотланд-Ярде такие бестактные? Мы с доктором Паттерсоном просто шутили! Знаете, у хирургов ужасно тяжелая работа, они чаще других врачей видят боль, страдания, смерть. Им нужно как-то отвлечься от этого, и я стараюсь их подбодрить, поднять им настроение – только и всего!
Инспектор извинился и сменил тему:
– Вы знали, что Паттерсон всегда пил кофе после операций?
– Да, черный, без сахара, – подтвердила сестра, успокаиваясь.
– Он один из персонала отделения предпочитал именно такой?
– Нет. Врачи у нас любят кофе, кто – черный, кто – с молоком, кто – сладкий, а кто – несладкий. А сестры в основном пьют чай.
– Кстати, я хотел бы поговорить с сестрой Батлер.
– С Лорой? Зачем она вам? – резко спросила блондинка, но тут же опять перешла на дружелюбный тон. – Она уже ушла домой, у нее была ночная смена. О! – вдруг возбужденно воскликнула девушка. – Значит, она еще не знает о смерти доктора Паттерсона! Боже, это, наверно, ее убьет!
Она осеклась.
– Почему? – тут же заинтересовался Найт. – У них были какие-то особые отношения?
Сестра Барлоу ответила чопорно, с назиданием:
– Между хирургом и медсестрой должно быть полное взаимопонимание – от этого может зависеть жизнь пациента. Лора Батлер – очень хорошая операционная сестра. Она часто работала с доктором Паттерсоном, и они доверяли друг другу. Если вам угодно называть это особыми отношениями…
Инспектор уважительно поднял брови и слегка склонил голову набок, показывая, что принимает такое объяснение, а потом спросил:
– Когда я смогу поговорить с сестрой Батлер?
– Сейчас она наверняка отсыпается. Выйдет завтра с утра. Простите, у меня уже выстраивается очередь, так что, если вы…
– Последний вопрос. – Найт положил перед девушкой те же записки, которые показывал Хиллу: – Вы узнаете этот почерк?
Медсестра прочла текст и замялась:
– Право, я не уверена… Мне не хотелось бы на кого-то наговаривать…
Инспектор наклонился к ней и произнес доверительно:
– Полицейские – народ дотошный, мисс Барлоу. Мы просмотрим все ваши журналы и карточки пациентов и обязательно найдем автора, но вы могли бы сберечь наше время.
– Это писала Лора Батлер, – неохотно сказала девушка.
– Он еще здесь? – спросила Патрисия свистящим шепотом.
Она изнывала от того, что ей пришлось сесть спиной к конторке, так как свободных мест на скамьях в приемном покое почти не оказалось. У ее дяди, расположившегося напротив, была более выгодная позиция, и он прошептал в ответ:
– Да, у конторки. Разговаривает с сестрой Барлоу. С ним еще кто-то – наверное, помощник.
– Что? – не расслышала девушка.
Сэр Уильям наклонился к ней и нечаянно задел свою прислоненную к скамье трость. Медная ручка звонко ударилась о выложенный плиткой пол – инспектор Найт обернулся на звук.
Пожилой джентльмен привстал и слегка поклонился с приветливой улыбкой. Патрисия вскочила. Инспектор поблагодарил медсестру и направился к ним, Джек Финнеган поспешил следом.
Подойдя, Найт поздоровался и спросил настороженно:
– Что вас сюда привело, сэр? Надеюсь, вы не больны?
– Нет-нет, – заверил его пожилой джентльмен. – У меня было… ммм… небольшое недомогание. Но теперь все в порядке.
– Я рад, сэр. Тем более что, если не возражаете, я желал бы побеседовать с вами обоими.
Дядя с племянницей переглянулись, стараясь не выдать своего ликования: ведь именно ради этого они и сидели на жестких скамьях уже почти целый час.
– Разумеется, мы не возражаем, – заверил Найта сэр Уильям.
Инспектор представил ему и Патрисии своего спутника, и все четверо вышли во двор.
– Как я понимаю, – сказал Найт, – вы, сэр, были вчера на приеме у доктора Паттерсона.
– Да, верно.
– Как он себя вел? Не выглядел ли расстроенным или встревоженным? Возможно, рассеянным?
– Ни в коей мере, – уверенно ответил сэр Уильям. – Он был бодр и весел, шутил.
– Вы не заметили, кто входил в кабинет или выходил оттуда перед тем, как туда вошли вы? Или, может быть, сразу после этого?
– Боюсь, инспектор, мое тогдашнее состояние не позволяло мне интересоваться окружающим, – произнес пожилой джентльмен с извиняющейся улыбкой. – Я запомнил только самого доктора.
– А вы, мисс Кроуфорд?
– Я тоже, – с сожалением пожала плечами девушка. – Я волновалась за дядю. В коридоре, конечно, были люди… Кажется, кто-то выходил… Увы, нет, сейчас ничего не могу припомнить!.. Хотя нет, могу! Только это было немного позже…
Она рассказала о констебле, подавившемся собственным свистком.
– А почему вы спрашиваете, инспектор? – прищурился сэр Уильям. – Что-то случилось с доктором Паттерсоном?
– Он скончался.
Найт назвал причину смерти хирурга, дождался, когда утихнут ошеломленные и сочувственные возгласы, и сообщил:
– Кто-то подлил яд в чашку примерно в то время, когда вы оба находились рядом с кабинетом. Поэтому, пожалуйста, если вы все же…
– Инспектор! – послышался голос.
На крыльце стояла сестра Барлоу.
– Вас приглашает зайти главный хирург.
Найт попросил сэра Уильяма и Патрисию подождать его. Те охотно согласились и направились к уже знакомой им скамейке рядом с фонтаном.
– Вы не будете против, если я… – зашептал Финнеган; следуя за инспектором, он оглядывался на пожилого джентльмена и его племянницу. – Это ваши знакомые? Какая потрясающая девушка! Можно, я останусь и побеседую с ними? Это может пригодиться для моей статьи.
– Только не выкладывайте им никаких подробностей о расследовании, – предупредил Найт.
– Но сами-то вы только что сделали это!
– Я – другое дело. Я знаю, кому можно доверять. И вот еще что: без их согласия ничего в свою статью не включайте.
– За кого вы меня принимаете?! – тихо воскликнул газетчик, изображая праведное негодование.
Главный хирург больницы Святого Варфоломея, Энтони Кэмпбелл, оказался мужчиной лет под семьдесят, крепким и широкоплечим; гордая осанка придавала его внешности нечто весьма солидное, даже величественное. Его красивая седая голова напомнила инспектору Найту скульптурные изображения кого-то из прославленных древних греков – Архимеда или Аристотеля: те же правильные черты лица, густые курчавые волосы, окладистая борода.
Стена за спиной Кэмпбелла была увешана вставленными в рамки дипломами и свидетельствами; среди них на видном месте красовалась грамота о присвоении ему рыцарского звания, отпечатанная готическим шрифтом и заверенная подписью ее величества королевы Виктории.
– Невосполнимая потеря! – сокрушенно покачал головой врач. – Вчера я был на конференции в Королевском медицинском обществе13, узнал об этой трагедии только сегодня.
– Уверен, вам также известно, сэр, что доктор Паттерсон умер от отравления стрихнином, добавленным в кофе, – сказал Найт. – Я пытаюсь выяснить, каким образом это могло произойти. Одно из предположений – роковая ошибка: доктор выпил яд вместо какого-нибудь безобидного лекарства.
– Врачи в моем отделении не делают таких ошибок, – высокомерно вскинулся Кэмпбелл и добавил наставительно: – Кстати, чтобы вы знали: безобидных лекарств не существует.
– Благодарю, сэр, учту. А не могло ли быть так: Паттерсон был утомлен после операции, но, зная, что ему предстоит работать еще целый день, решил принять тонизирующее средство – нитрат стрихнина. – Помня гневную вспышку доктора Хилла, инспектор прибавил: – Я не говорю, что он делал это постоянно. Однако разве нельзя предположить, что в тот день случилось именно так, а усталость помешала ему правильно отмерить дозу?
– Простите, но мне, как врачу, неловко выслушивать подобные нелепости. Даже если допустить абсурдную мысль, что Паттерсону взбрело в голову повысить тонус медикаментозным способом, причем именно с помощью нитрата стрихнина, то, уверяю вас, он был способен рассчитать безопасную дозу.
– Тогда, возможно, это было самоубийство?
– Самоубийство?! Очередной нелепый вопрос. Абсолютно невероятно! Как и то, – тут Кэмпбелл почти дословно повторил фразу доктора Финдли: – что Паттерсон выбрал бы столь мучительный способ свести счеты с жизнью.
– Значит, вам известны последствия отравления стрихнином?
– Не только мне, но и всему персоналу моего отделения, – отчеканил главный хирург. – Что касается нитрата стрихнина, то он выдается только врачам и строго под отчет. Кроме того, у нас все прекрасно знают, какие меры следует принимать при отравлении медикаментами. И я не сомневаюсь, что вчера для спасения Паттерсона было сделано все возможное. Повторяю: у него не было причин для самоубийства. Блестящий специалист с фантастической интуицией и искусными руками – он был хирургом, что называется, от бога! Такие рождаются раз в сто лет.
– У талантливых людей нередко бывают завистники, – заметил Найт.
– Не в моем отделении!
– Или даже враги.
– Какие… Постойте… вы хотите сказать, что Паттерсона убили?! – поразился Кэмпбелл.
– Я не напрасно задавал вам нелепые вопросы, сэр. Ваши ответы подвели и меня, и вас самого к непреложному выводу: версии несчастного случая и самоубийства можно не рассматривать.
– Да, вы правы…
– Кто, по-вашему, мог желать смерти доктору Паттерсону?
– В больнице – никто! – уверенно заявил врач. – У нас к нему все относились прекрасно, с огромным уважением.
– И все же убийство произошло именно в больнице, – мягко напомнил инспектор. – Как вы думаете, сэр: могла ли причиной быть страсть или ревность? Мне сказали, что доктор Паттерсон пользовался впечатляющим успехом у женской части вашего персонала.
Главный хирург с упреком посмотрел на него поверх очков, придвинул к себе какие-то бумаги и с надменным видом произнес:
– Я бы посоветовал вам меньше обращать внимания на сплетни. Позвольте также выразить пожелание, чтобы вы завершили ваше расследование как можно быстрее и не будоражили пациентов и персонал. И я был бы вам весьма признателен, если подробности вашей деятельности не попадут в газеты.
– Стрихнин – это очень сильный яд, – заключил Финнеган. Он поджал губы и покивал головой с видом знатока. – Спасти доктора Паттерсона было, увы, невозможно… Больше я, к сожалению, ничего вам сказать не могу – обещал инспектору Найту хранить тайну следствия. Кажется, вы с ним хорошо знакомы. Я не ошибаюсь?
– О, мы всего лишь пару раз вместе расследовали убийства, – отозвалась Патрисия с напускной небрежностью.
– Потрясающе! – искренне восхитился газетчик, мгновенно выдергивая из кармана блокнот и карандаш. – Юная студентка-художница и ее мудрый дядя, бывший судья по уголовным делам, помогают полиции ловить преступников… Это же готовая тема для статьи! Смертельно хочется узнать подробности! Когда это было? И где?
Польщенная, девушка охотно начала рассказывать:
– В первый раз – в апреле этого года. Мы с дядей приехали отдохнуть в Борнмут и, конечно, совершенно не ожидали, что…
– Пат, – сэр Уильям предостерегающе коснулся руки племянницы, – думаю, инспектор сам предоставит мистеру Финнегану эти сведения, если сочтет нужным.
– … что весной на взморье может стоять такая прекрасная погода, – Патрисия, несколько обескураженная, послушно изменила конец фразы. – Мой дядя прав, мистер Финнеган.
Репортер тоже был обескуражен, но не терял надежды разговорить своих собеседников и принялся расспрашивать девушку о ее учебе в школе изящных искусств.
Тема была нейтральной, и сэр Уильям позволил себе отвлечься и залюбовался солнечными бликами, играющими в бассейне фонтана. Внезапно он почувствовал, как его легонько тронули за плечо. Он повернул голову: рядом ним стоял благообразного вида старичок с тросточкой; сквозь очки смотрели внимательные глаза.
– Хотите узнать здешние тайны? – негромко спросил он.
Сэр Уильям кивнул, заинтригованный. Старичок опасливо огляделся по сторонам и, наклонившись, быстро проговорил:
– Через час на Тафтон-стрит, шестьдесят пять.
Он снова огляделся и, опираясь на тросточку, но все же довольно бодро, устремился к воротам.
Глядя ему вслед, пожилой джентльмен машинально повторил:
– Через час на Тафтон-стрит, шестьдесят пять.
Джек Финнеган и Патрисия тут же повернулись к нему.
– Вон тот человек, – сэр Уильям указал на старичка, который уже почти скрылся в тени арки, – предложил мне раскрыть некие здешние тайны.
– Тафтон-стрит, – газетчик потер подбородок, вспоминая, – это, кажется, где-то в районе Вестминстера… Идемте скорее!
Он вскочил и протянул руку Патрисии.
– Подождите, – охладил его пыл сэр Уильям. – Вы не думаете, что прежде следует поставить в известность инспектора Найта?
– Он занят! – отмахнулся Финнеган. – Идемте, мы должны поспешить!
– Нет. Мы обещали его дождаться.
Пожилой джентльмен встал и хотел было направиться к корпусу хирургического отделения, но тут Найт вышел оттуда сам и, заметив всю компанию, подошел к фонтану.
– Сэр, мисс Кроуфорд, я сожалею, что вам пришлось потратить столько времени, ожидая меня.
– Не извиняйтесь, инспектор, – сказал пожилой джентльмен. – Лично я готов потратить столько времени, сколько нужно. Кстати, предвижу, что это понадобится прямо сейчас.
И он рассказал Найту о загадочном старичке.
– Как он выглядел, сэр? – поинтересовался инспектор.
– Одежда на нем далеко не новая, но не оборванец. Лицо приятное, интеллигентное – видимо, в прошлом занимался умственным трудом.
– Он выбрал именно вас – очевидно, вы вызвали у него доверие…
– Я готов с ним встретиться.
– Я впечатлен, сэр. Сам бы я никогда не осмелился вам это…
– Ах, перестаньте, инспектор!
– Я еду с вами.
– А я? – одновременно спросили Джек Финнеган и Патрисия.
Инспектор поколебался и решил:
– Так и быть, присоединяйтесь. Однако разговаривать со стариком будем только сэр Уильям и я – иначе он может испугаться большой компании. Вы согласны, сэр?
Пожилой джентльмен согласился, еще и по такой причине: ему не хотелось оставлять свою племянницу в обществе бесцеремонного газетчика.
Из окошек кэба все четверо могли видеть, как город готовится к празднованию золотого юбилея королевы – пятидесятой годовщины восшествия ее величества на престол. На стенах домов прикрепляли флаги и гирлянды; над проезжей частью натягивали узкие полотнища с вензелем VR – монограммой Виктории14; на одной из широких центральных улиц на специальной конструкции устанавливали огромный транспарант с надписью: «Виктория – наша королева». Ожидалось, что ее величество проедет по городу в торжественной процессии. Маршрут был уже известен; вдоль него, где это было возможно, фасады домов до самых крыш закрывали специально возведенные деревянные галереи со скамьями, способные вместить сотни зрителей. На тех участках, где подобных галерей не было, предприимчивые владельцы кафе и ресторанов спешно обустраивали у своих заведений открытые веранды.
Проехав по набережной Виктории и миновав стройную громаду Вестминстерского дворца, кэб свернул вглубь следующего квартала и вскоре остановился на пересечении с Тафтон-стрит. Здесь открывался вид совсем иной и отнюдь не праздничный: обшарпанные стены, закопченные стекла в окнах, выщербленная и замусоренная мостовая, бедно одетые прохожие. Картину дополняли звуки, далеко не гармоничные: в общем шуме выделялись выкрики торговцев устрицами и печеной картошкой; из окна в окно визгливо переговаривались рассерженные женщины; грохотал своей тележкой старьевщик; двое подвыпивших мастеровых исполняли куплеты непристойной песни, подпирая друг друга и выписывая на ходу зигзаги; где-то блеяла коза.
Патрисия была поражена: столь разительный контраст – и это всего в нескольких минутах езды от здания парламента!
– Остатки мрачного прошлого, – прокомментировал сэр Уильям, заметив, как изменилось лицо племянницы. – Когда-то совсем рядом находился печально известный Акр Дьявола, как назвал его Диккенс. Это был район совершенно невообразимой нищеты, настоящее логово преступности15. На моей памяти трущобы начали расчищать – прокладывать новые улицы, сносить тысячи ветхих домов и строить на их месте новые. Город постепенно меняется к лучшему, хотя, как видишь, не так быстро, как хотелось бы.
Ехать к нужному дому кэбмен отказался.
– Здесь такой народ, – объяснил он: – как-то у меня чуть ли не на ходу фонарь открутили. Наши не любят ездить в такие места. Если хотите, я вас здесь подожду.
Инспектор Найт велел Патрисии и газетчику оставаться в кэбе, а сам вместе с сэром Уильямом направился вдоль по улице.
Благообразный старичок сидел на замызганных ступенях у входа в дом номер шестьдесят пять и читал вслух какую-то книгу. Рядом с ним примостилась девочка лет пяти и слушала, открыв рот, трое оборванных мальчишек такого же возраста сидели на корточках напротив. У их ног возился в пыли полуголый годовалый малыш.
Неподалеку носились несколько мальчишек постарше и пинали неровный шар, свернутый из тряпок. Увидев двух хорошо одетых джентльменов, они подбежали и вернулись к своей игре только после того, как те выдали каждому из них по монетке.
– Добрый вечер, – сказал сэр Уильям, подойдя к старичку. – Вы хотели со мной поговорить.
Тот поднял на него непонимающий взгляд.
– Вы хотели рассказать мне о каких-то тайнах, касающихся больницы Святого Варфоломея, – напомнил пожилой джентльмен.
Старичок оживился:
– Да, да, я вас узнал. Давайте отойдем в сторонку.
Он захлопнул свою довольно потрепанную книгу и сунул ее под мышку – инспектор Найт с некоторым удивлением успел прочесть название: «Дж. Листер16. Лекции по клинической хирургии».
Старичок привел сэра Уильяма и инспектора за угол дома, в скверик с двумя чахлыми деревцами, и там заговорил:
– Простите, но из-за того, что мне известно, приходится быть осторожным. Моя фамилия Моррис. Могу я узнать ваши?
– Кроуфорд.
– Найт.
– Джентльмены, я вижу, что вы оба порядочные люди и я могу вам довериться. Может быть, мы с вами вместе наконец-то сможем остановить эти ужасающие бесчинства!.. Больница Святого Варфоломея! Я бывший хирург, когда-то я и сам там работал. Однако вынужден был уйти, так как стал неугоден. А все потому, что я не мог мириться с чудовищными преступлениями, которые там творятся!
– Преступления? В больнице? – удивленно переспросил сэр Уильям.
– Да! Да! – закивал старик. – В это трудно поверить, но, – он понизил голос, – в больнице Святого Варфоломея торгуют человеческими органами!
– Что вы имеете в виду? – спросил Найт, отгоняя возникшее в голове безумное видение: хирурги деловито раскладывают на прилавке рынка Смитфилд – благо, он напротив – отрезанные руки и ноги.
– Я объясню. В хирургическое отделение ежедневно поступают пациенты, которым требуется операция на каком-либо внутреннем органе. Из них выбирают богатого старика – обычно именно такие жадно цепляются за жизнь. Его предлагают удалить больной орган и заменить его другим – молодым, здоровым. Старика предупреждают: операция очень сложная и нельзя точно предугадать, приживется ли чужой орган. В то же время убеждают, что пересадка – это единственный способ лечения, в противном случае – скорая смерть. Пациент соглашается. Естественно, за огромные деньги! А дальше происходит следующее: из неблагополучного квартала пропадает какой-нибудь бедняга – как правило, подросток или даже маленький ребенок…
Тут Найт поперхнулся, а сэру Уильяму изменило его судейское хладнокровие – он изумленно воскликнул:
– Хирурги убивают молодых, чтобы спасти стариков?
Моррис досадливо махнул рукой:
– Простите, наверное, я говорю сбивчиво… Это потому, что я волнуюсь. Но, прошу, выслушайте меня до конца!.. На чем я остановился?