Веря в сказку бесплатное чтение

Голод

Последний вдох мой – полно воли,

Мне не испить твоей любви.

В душе ты тоже жаждешь боли.

Но тебя не трону я. Беги.

– Вот же говнюк живучий!

Зимовцев, хрипя морозным воздухом, перекатывается на живот, силится приподняться на локтях. Сгребает закостенелыми пальцами пригоршню снега, дрожащими руками пытается поднести лёд к разбитым губам.

– … да ты глянь, он землю жрёт. Точно полоумный!

– А я вам, что о нём говорил? Псих!

На ладонях остаются сгустки крови, по скрюченным пальцам медленно тает снег.

Зимовцев сглатывает – жив…

– … мразь!

И снова муть в глазах. Скрип снега под ухом, глухие удары о тело. От этих идиотских звуков небо так и ходит из стороны в сторону.

«Чёрт, хватит сотрясаться, вселенная», – ухмыляется Зимовцев, пьянея от собственной боли.

А ведь вначале он отбрёхивался рвано, зло. И не сразу понял, что бесполезно.

Мокрые волосы примерзают к снегу под головой, от этого немеют мысли. Хочется утонуть в земле.

– Эй! – Зимовцев пытается дотянуться до луны скрюченным пальцем. – Слышишь, пошла ты, вселенная! Мне и в таком положении недурно. Видишь, как мне весело?

– Плюнь уже, валим! Валим, живо! Засекли, пидорасы!

Зимовцев моргает, возвращая себя в сознание, медленно поворачивает голову. Одним уцелевшим глазом смотрит вслед удирающим вдоль дороги чёрным курткам. Веселье кончилось.

«Пора бы и мне домой».

Зимовцев поднимает руку, пальцем стирает с глаза потёкшую кровь. Смотрит на размазанные следы на руке. Понимает, что неплохо было бы заснуть прямо здесь, даже не меняя позы. Жаль, не дело так. Макс голову оторвёт, а затем снова запрёт в обезьяннике.

Когда Зимовцев встаёт на ноги, в лицо ему тут же ударяет свет фар, за ним ещё и ещё, заставляя, ослеплённого, отступать, прикрывая глаза рукой. Одним ухом Зимовцев слышит грохочущую дорогу. Поворачивается, бредёт прочь.

И есть только небо, покачивающееся из стороны в сторону, и снег. Косо летящий снег.

«Тирилим бом-бом, тирилим бом-бом», – Зимовцев водит в такт мелодии пальцем туда-сюда, словно аккомпанируя своей шатающейся походке.

Продолжая брести наугад, Зимовцев замедляется, вытягивает перед собой руки, пытается сцапать крупицы снега – не выходит, пальцы не гнутся. Остаётся лишь хвататься за воздух.

Зимовцев усмехается, размазывая боль по всему лицу.

Вот и вход в метро – там лестница, здесь главное не упасть. Уже что-то поинтересней того, чтобы тупо вышагивать без цели снаружи.

Зимовцев весело вваливается в двери, сразу же хватается за перила, виснет на них соплёй. Блевать уже нельзя, дружище, делать это надо было ещё на улице, теперь – только сглатывать и дышать. Зимовцев огорчённо отшатывается в сторону, врезается в случайного человека. Извиняется, давя в себе рвоту и… нарастающий страх.

– Страх веселит, не правда ли? – спрашивает Зимовцев у лампочки над головой.

Затем ступеньки вниз. Хоп, хоп. Главное – просто переставлять ноги в правильной последовательности и не глядеть лишний раз по сторонам. Приседать тоже нельзя, рано.

Зимовцев слетает с лестницы, путаясь в ногах. Хватается за стену, шагает уже вдоль неё, снова спотыкается – на этот раз окончательно. Упав на колени, склоняет голову, всё ещё пытаясь жалостно уцепиться за гладкую стену.

Приходит осознание: ему необходимо отдохнуть. Совсем немного. В ногах правды нет. Зимовцев уверяет себя в этом и сразу же вырубается.

Но спит он тревожно и будко, задыхаясь шумом. Поминутно перед ним мелькают образы без лиц, голоса, хлещущие сознание. Зимовцев пытается завернуться в куртку, спрятать голову, но квёлая толпа продолжает будоражить его рассудок, словно топчась по нему своими грязными сапогами.

Голод. Зимовцев чувствует, как изголодался. Нет, не по жрачке. Сейчас его желудок не примет ничего, кроме как если таблеток, глушащих боль.

С ума можно сойти. По чему может проголодаться раненый волк?

Зимовцев поворачивает голову…

… и вдруг чей-то голос светом бьёт в глаза. Сердце заходится в лихорадочном ритме. Зимовцев инстинктивно отпрядывает, вжимается спиной в стену. Он смотрит на человека пред собой, но не видит. Не видит, хоть и вправду пытается того разглядеть.

«Максим?! Так быстро отыскал, вот те раз! Постой. Нет же… мама»?

– Молодой человек, молодой человек! Вам плохо? Вам помочь? Молодой человек!

Зимовцев пытается отмахнуться, но рука его словно увязает в воздухе, слабо опускаясь на плечо обеспокоенного человека.

– Господи! Вы весь в крови! Пожалуйста, держитесь, я уже звоню в скорую.

Голос девчачий, испуганный, и от этого столь неприятный.

– Не надо… надо, – выдыхает Зимовцев, вновь закрывая глаза. – Сплю. Я… Не видишь. Спит человек…

– Что? – верно, по голоску – явно девушка, молоденькая. – Постойте… вы только не закрывайте глаза, слышите? Молодой человек, вы слышите меня?

Зимовцева вновь теребят по мокрой, слипшейся шерсти на голове, заставляя вновь пребывать в этом суетливом болезненном мире.

– Отстань…

– … алло, скорая!

– Да что же это…

Зимовцев отнимает у девчонки свою руку.

– Помоги мне встать.

– Что? – голос девчонки раздражает слух. – Встать? Нет, нет, нет, сиди! Сиди же!

Стараясь больше не вслушаться в назойливый голос, Зимовцев встаёт. Поднявшись на ноги, ощущает рядом с собой внезапно возникшую опору. Тёплую, хрупкую опору.

Девчонка взволнованно пытается закинуть его руку себе за голову.

– Х-хорошо, – лепечет она. – На свежий воздух. Да-да, свежий воздух, это хорошо.

«Так-то оно так… только вот веки слипаются».

Зимовцев подворачивает ногу, кренится вбок. Девчонка испуганно пищит, принимая на себя его сломавшееся тело. Зимовцеву вовремя удаётся выставить в сторону ногу, предотвращая собственное падение, однако, понурой головой он всё же угождает в голову девчонки. Мерзкий помпончик у неё на шапке влезает ему в нос. Слышится легкий «тюк», и они оба, болезненно сморщившись, хватаются за свои головы.

– Как же это… что же это! – чуть не плачет от бессилия и безнадёги девчонка, старательно волоча на себе еле живого оборванца.

Они с трудом минуют лестницу, врезаются лбами в тяжёлые двери.

«Тюк! Ай-яй-яй…» – смеётся про себя Зимовцев.

И снова морозный сумеречный час. Зимовцев вскидывает голову, улавливая вдали смотрящие на него сквозь ночь горящие окна многоэтажек. Усмехается, выпуская облачко пара.

– Он ещё и веселиться… гляньте на него, – бухтит девчонка, переминаясь с ноги на ногу у него под рукой.

Ковыляя, они в обнимку добираются до ближайшей лавчонки напротив спуска в метро. Зимовцев тяжело плюхается всем телом, ударяясь затылком об обмёрзшую деревяшку. Делает несколько глотков свежего воздуха, понимая, что достаточно пришёл в себя на время. Уже не глядя на девчонку, бегло оглядывает на себе потрёпанную, изгвазданную куртку, тянет руку к расквашенному носу. Кочевряжится от боли.

– Бедный. Кто же тебя так?

Зимовцев в немом изумлении поднимает взгляд и обмирает, уставившись на девчонку. Теперь, слегка придя в сознание, он вспоминает о её внезапном присутствии.

Девчонка приседает на корточки рядом, проникновенно смотрит ему в глаза. Вдруг снимает с руки варежку, протягивает к нему свою ладонь и… начинает причёсывать пальцами его обледенелые волосы, открывая побитое лицо.

Зимовцев сидит молча, не сводя с девчонки пристального взора. Та же задумчиво продолжает рассматривать его ушибы, явно обеспокоенная его жалким видом.

– У тебя вся голова мокрая, – устало вздыхает девчонка. – Нельзя же так! Ты без шапки? Без шарфа?

Она оттягивает его куртку, проверяя наличие шарфа.

«Забавно» – думает Зимовцев, не мешая осмотру.

– Что же делать… Ну а ты, что молчишь, худырлик?

Зимовцев в ответ закрывает глаза и откидывает назад голову.

«Худырлик?! Это она мне?..» – вслух произносить это уже нет сил.

Девчонка какое-то время, судя по звукам, топчется на месте, не зная, оставлять ли незнакомца одного или торопиться уйти как можно дальше от этого злосчастного места. В конце концов, она горестно вздыхает и решается – садится рядышком с ним на скамейку.

Зимовцев открывает глаза, смотря на небо. А ведь девчонка права, без потерянной шапки невыносимо холодно.

Он слабо пододвигается к девчонке, кладёт ей голову на плечо. Теплее… Так хотя бы слегка теплее.

«Жив».

Девчонка вздрагивает, хочет отстраниться, но вдруг останавливает себя.

Зимовцев закрывает глаза, чувствуя, как его начинает убаюкивать чужое тепло. Сквозь сон он слышит лёгкий шорох, а затем чувствует, как девчонка перебирает что-то в руках. А потом его накрывает волной тепла – плотный, вязанный шарф ложится на голову, обнимает за плечи.

… и Зимовцев проваливается в глубокий сон.

***

– Эй, парень, с тобой всё в порядке?

Зимовцев вцепляется в шарф, который с него хотят сдёрнуть.

– Что?..

– Пришёл в себя?

Зимовцев дёргается в сторону, в недоумении смотрит на мужчину в куртке поверх врачебного костюма.

– Телефон у тебя с собой? Не отобрали на улице? Родителям сам дозвонишься?

Зимовцев оглядывается по сторонам. Девчонки и след простыл.

– Девушка… со мной была, – бормочет он, жадно вдыхая стылый воздух.

Мужчина без лица прячет руки в карманах куртки.

– Убежала твоя девушка. Сказала, дома ждут.

Зимовцев рывком встаёт. Запоздало вспоминает, что на нём по-прежнему болтается чужой шарф – кладёт на мокрую вязь палец.

«Не забрала? Оставила для меня?»

– Эй, парень, а ну-ка, погодь!

Зимовцев оборачивается, видит протягиваемую к нему чужую руку, шарахается в сторону.

– Уже поздно, извиняйте, меня ждут дома, – кивает Зимовцев и, не дожидаясь ответа, прыскает с места наутек.

– Что?! Эй, парень, шо за дела?! Куда ломанулся?! Твою ж!..

Зимовцев бежит, устало переставляя ноги и на бегу обматывая голову чужим шарфом.

Тоскливо завывает ночной ветер.

Волчий след медленно заметает позёмка.

Поздний час

– Варенька, время позднее.

Темноволосая девчушка лет пяти заспанно трёт кулачками глазки.

– Бабуль, но я не хочу спать!

Бабушка ласково трогает внучку по голове, опечаленно улыбаясь.

– Бабушке просто самой бы лечь, да ведь время сказку рассказывать. Или ты не хочешь сегодня слушать сказку?

Варенька протягивает к бабушке ручки, желая торопливо обнять.

– Хочу! Хочу сказку!

Девочка чувствует тепло родного человека, слышит еле уловимый запах сдобы. Морщинистые руки крепко берут её за ладошки – Вареньке очень нравятся бабушкины руки, такие тёплые, мятые, и она начинает тереться о них щекой.

– Котёнок мой, – бабушка смеётся в ответ, тихо и неровно.

В спальне горит одна лишь прикроватная лампа, и Варенька, счастливая, спешит залезть на большую кровать под тяжёлое одеяло, радуясь усталости и уюту бабушкиной комнаты.

– Бабуль, ложись! Ложись скорее! – девчушка нетерпеливо ворочается под покрывалом, пряча под ним нос.

Варенька не сводит внимательного взгляда с бабушки, берущей с места на полке книжку в старом переплёте, и, из последней могуты пытается не уступать желанию свернуться калачиком и заснуть в тепле, находясь под бабушкиным одеялом.

– Сейчас… вот мы с тобой открываем книжку, – лепечет бабушка.

Бежевый переплёт в её трясущихся стареньких руках раскрывается, и Варенька видит много-много букв, складывающиеся на мягком листе бумаги в причудливые слова.

– Улеглась, овечка моя?

– Улеглась, – зевает Варенька.

На потолке тень от абажура замирает в затейливые узоры.

– Было однажды, а может, и никогда не бывало…

Варенька прикрывает глазки и сквозь края ресничек смотрит на плывущий перед взором тёплый свет. Улыбается своей задумке и начинает радостно хихикать.

– … ехал он ехал, пока не попал в другой большой лес, – читает бабушка.

Варенька поворачивается набок, смотрит сонливо на бабушку. Черты её родного лица успели померкнуть в памяти, но её призрачный силуэт, как наяву пребывающий рядом с ней, не даёт поверить по-настоящему, что это всего лишь давно забытый сон.

Потом Варюша закрывает глазки и понимает, что ей пришла пора проснуться.

А любимый голос бабушки затихает, угасая и оставаясь навсегда в прошлом.

– «Но в тех краях, куда ты идёшь», – сказал волк, – «без моей помощи, ничего сделать не сможешь» …

***

Мама сказала Варе, что когда человек плачет, то он просто жалеет себя. Даже когда плачет по умершему человеку, то он и здесь в первую очередь жалеет лишь себя. Жалеет из-за того, что больше не может получать от ушедшего поддержку…

И несмотря на то что когда мама говорила эти слова, её уставшие глаза были полны слёз, Варя решила – так оно и есть, и мама её полностью права.

Тогда вопрос уже возникает следующий. Как избавиться от жалости к себе?

Пережив несколько пасмурных дней, Варя сама смогла ответить себе на этот извечный, казалось бы, вопрос.

Никак.

Варя стягивает с одной руки рукавичку, чтобы набрать заветный номер квартиры, но в последний момент вспоминает, что домофон уже никто не откроет.

В мультиках львёнку Симбе всегда твердили: твой отец навсегда останется в твоём сердце. Он будет рядом с тобой. Ты только помни. Теперь, кажется, Варя поняла, что означали эти слова. После потери ты просто начинаешь всегда и везде иметь возможность обратиться к умершему. Тебе уже нет надобности набирать номер телефона или приходить в гости. Просто тихонечко шепни – «привет», и можешь начинать разговаривать.

– Бабуль, это я, – улыбается Варя, ключами открывая дверь в подъезд.

Дверь в квартиру скрипуче отворяется, позволяя повзрослевшей Варюше шагнуть в «выключенное» навсегда прошлое.

Свет погашен, лишь с улицы через окна проникает вечер. С кухни не доносятся запахи, из зала не шумит старенький телевизор. Запустение в каждой комнате, тишина без жизни.

Варя закрывает за собой входную дверь, осторожно, чтобы не напачкать с улицы, начинает разуваться в прихожей.

– Я пришла!

Голос неестественно громко звучит на всю квартиру, тоскливо, безнадёжно.

Варя ожидает ответа. Любого, пускай шуршания мебели, хоть призрачного отклика. Молчание.

Варя начинает чувствовать страх, в нерешительности делает шаг назад, спиной к двери. Никогда ещё в своей жизни она не испытывала страха в этой квартире, никогда ещё не боялась… собственной бабушки.

«Ерунда», – злится на себя Варя. – «Как я могу вообще о таком даже думать!»

Вдыхая знакомый запах из детства, запах старой деревянной мебели, войлочных ковров и пыльных игрушек, Варя ступает в первую открытую комнату. Спальная бабушки. Когда-то, Варя это прекрасно помнит, здесь стояла большая двухместная кровать, на которой сама Варя, когда была ещё совсем крохой, спала в обнимку с бабушкой. Но в последний раз в этой комнате на двух табуретках стоял уже чёрный массивный гроб. В углу у окон, под наклоном стояли огромные, зеленые венки с лентами. Такие нелепые ленты…

Варя делает шаг прочь из комнаты, хочет затворить за собой дверь, но так и не решается это сделать.

Это всего лишь комната. Теперь это просто пустая комната. Пусть будет открытой.

В следующей комнате Варя начинает чувствовать себе более уверенной. Ведь это – просторный зал, с диваном и одним креслом, где у окна стоит огромный стол, за которым они всей семьёй встречали праздники. Маленький, допотопного вида телевизор на тумбе, тёмные стеллажи с посудой и фотографиями на полках. Здесь всё по-прежнему. Словно не тронутое временем.

Варя берёт из угла стул, ставит к стеллажу, чтобы достать сверху замеченную вещь, помнящуюся ещё с детства. Эта вещь – всего лишь железные щипцы для колки орехов, в виде разинувшего пасть огнедышащего дракона. Спускаясь обратно вниз, Варя крепче сжимает в руке щипцы. Перед глазами всплывают воспоминания о том, как давным-давно она играла с ними, как с обычной игрушкой.

Почему-то сейчас ей захотелось держать при себе именно эту вещь. Ни плюшевый ослик на диване, ни фарфоровая статуэтка за стеклом не придали бы Варе такой надежности.

– Бабушка, смотри, что я нашла, – хвастается Варя.

Прижимая к груди «дракона», она продолжает ходить по квартире. Долгое время задерживается на балконе, холодя ноги в тонких носах на холодном полу. И именно там, в коробке, находит запылённую книгу со сказками.

Кутая приобретённые сокровища из детства в оттянутый край свитера, Варя возвращается в зал.

Присев на диване, она долгое время ещё беседует с невидимым призраком, пролистывая на коленях книгу в бежевом переплёте.

– … я не помню ни одной сказки, что ты мне читала, – смеясь, признаётся бабушке Варя, не отнимая любопытного взгляда от страниц. – Но помню, что ты читала мне их каждую ночь, когда я оставалась у тебя. Я ведь даже не знаю, что это за книга… как она хоть называется?

Варя закрывает книгу у себя на коленях и читает стёртую надпись на обложке: «Румынские сказки».

– Румынские сказки, – вслух повторяет Варя. – Бабушка, не хочешь почитать их сейчас вместе со мной?

Варя прислушивается к сумрачной тишине.

– Отлично, – Варя радостно хлопает в ладоши.

Устроившись лёжа на диване, она раскрывает книгу на первой сказке.

– Давным-давно, а может, и ещё давнее…

Обнявшись жалобно с книжкой и «драконом», Варя спит, свернувшись калачиком. В какой-то момент она чувствует, что бабушка ласково гладит её по голове.

– Спи, моя овечка.

***

Варя вскакивает от внезапно охватившего её ужаса.

Она в страхе вертит головой, пытаясь вспомнить, где находится. Круго́м чернота, хоть глаз выколи. Варя вспоминает, что находится в квартире у бабушки, что задремала на диване с книжкой… Но откуда может доноситься этот жуткий звук?

Варя сползает с дивана, крепче прижимая к груди книжку и «дракона». Вдруг до неё доходит – это просто звук ключей в замке. Кто-то открывает входную дверь.

По телу пробегает холод.

Кто может открывать квартиру? Родители сегодня на дежурстве, а ключи остались лишь у неё самой. Других родственников семья Овечкиных никогда не имела, поэтому первой и последней догадкой для Вари стала – жулики. Это жулики! Грабители!

Бабушка Вари всегда пугала внучку, чтобы та всегда ложилась спать, заперев за собой дверь на внутренний замок. Но закрыла ли Варя замок на этот раз? Она точно повернула самую нижнюю задвижку, но внутренний замок по халатности своей не тронула.

Варя начинает плакать. Бежать не удастся, даже перебежать в другую комнату, более безопасную, тоже не выйдет. Все комнаты раскрыты, а звук… звук пропал, сменившись скрипом открывающейся двери.

Её схватят!

– Бабушка! – шепчет в панике Варя, заползая под стол. – Бабушка, мне страшно! Помоги, помоги…

Забившись под стол, Варя обхватывает себя за колени, продолжая прижимать к груди свои драгоценные вещи. Вместе со страхом в голове пульсирует навязчивая мысль использовать щипцы как меч, а книжку как щит.

– Помогите, кто-нибудь, – жалобно пищит Варя, чувствуя, как слёзы капают на воротник свитера.

Чьи-то медленные шаги. Варя ясно слышит, как человек один входит в квартиру и запирает за собой дверь на тот же ключ.

«Мне не выбраться» – Варя чудом подавляет в себе крик, рвущийся наружу.

Человек, если вслушиваться в его осторожное передвижение, медленно проходит на кухню. Варя слышит, как он рыщет по шкафчикам в поисках денежной заначки.

Затем жулик заглядывает в пустую комнату. Он долгое время стоит в проходе, выискивая в бывшей спальне место, куда усопшая старушка могла спрятать драгоценности.

И, наконец, очередь его доходит до зала, где прячется под столом Варя.

Вспыхивает свет. Варя перестаёт дышать. Она видит мужские ноги. Незнакомые ноги какого-то мужчины.

Всякие сомнения вмиг рассеиваются в труху – это всё-таки жулик!

Мужчина проходит по залу, останавливается по центру. Варя не может отвести расширенных от испуга глаз от ног грабителя. Широкие, грязные снизу джинсы, чёрные дырявые на пятке носки… точно жулик.

«Почему он встал? Почему не ищет дальше?» – ловит себя на мысли изнурённая волнениями жертва.

Жулик шевелит ногой и начинает медленно поворачиваться к дивану, словно собираясь устало присесть на него.

И в этот момент он замирает.

Варя понимает, что всё конечно.

Жулик поворачивается к столу, делает шаг. Приседает на корточки, медленно, придерживаясь одной рукой за край стола.

И вот они оказываются лицом к лицу.

Варя смотрит на жулика, жулик смотрит на неё. На лице жулика читается замешательство.

– П-пожалуйста, не трогайте меня, – блеет Варя. – П-пожалуйста. Я о в-вас никому ничего не скажу. Никому. П-пожалуйста.

Варя пытается разглядеть выражение лица жулика, но от страха не смеет даже утереть слезы.

Мужчина слегка двигается, пытаясь удержать равновесие на корточках. Варя в ужасе вдавливается в стену, расценив это как шаг к нападению.

– Ты её внучка?

– Д-да, я… п-пожалуйста, не трогайте меня, – Варя пытается огородиться книжкой.

Мужчина изумлённо смотрит на книгу в дрожащих руках девчонки, и вдруг понимает, чем вызваны её слезы.

Варя вскрикивает, зажмурившись. Мужчина протягивает к ней свою огромную ручищу, хватает за книгу. Осторожно отводит вниз.

Варя перестаёт жмуриться.

– Не надо, дядя, – последний раз блеет Варя.

Незнакомец усмехается.

– Не бойся, я не собираюсь… тебя обижать.

Он без резких движений протягивает ей ладонь, словно для рукопожатия.

– Стас, – вдруг представляется жулик. – Какой же я тебе дядя. Брат. Варя, я твой старший брат.

Ложь во благо

– Мария Леонтьевна! Мария Леонтьевна!

– Кирилл Вовку бьёт!

– Зимовцев снова дерётся!

Кирилл помнит себя сидящим сверху на этом вялом штруделе, помнит, как коленки его утопают в мокрой земле. Тогда он ещё не знает, что куда вернее будет бить кулаком по лицу, поэтому просто трясёт Вовку за грудки.

Слякотный двор полон напуганных детей. Но никто не смеет подходить ближе, все просто вразнобой хнычут и зовут воспитательницу.

Только промозглая стужа забирается под распаханную курточку, отороченную мехом.

Вовка не отбивается, просто жалобно водит скрюченными руками по воздуху, как перевёрнутый навозный жук, таращится на Кирилла от страха. Его лягушачий рот молча открыт, как если бы он хотел закричать, но от неожиданности и обиды забыл, как это делается.

Кирилл помнит обуявшую его злость. То свирепое упорство, с которой он валяет этого недопырка в грязи.

– Мелкий паршивец!

Кирилла отшвыривают прочь. Он готов к этому и сразу вскакивает на ноги.

Мамаша Вовки уже поднимает своего ненаглядного сынка из грязи, садится на корточки и начинает квохтать, размазывая сопельки своего ненаглядного по его круглой физиономии. Внезапно женщина поворачивается к Кириллу и свирепо выкрикивает:

– Не смей больше подходить к моему сыну, грязный щенок!

Кирилл вздрагивает, глаза начинает нещадно щипать. Но новый хлёст злости заставляет его взять себя в руки. Мальчишка сжимает кулаки, не смея сдвинуться с места. Сцепив зубы, зло продолжает тяжело дышать.

В знак своей причастности запоздалая воспитательница хватает Кирилла за капюшон куртки, как какого-то пса на поводок.

– Неужели опять, Зимовцев? – срывающимся на крик голосом, спрашивает воспитательница.

Кирилл обводит двор молчаливым взглядом. Он ещё толком не понимает, что в этот момент нуждается увидеть от других ребят слабую поддержку, хотя бы мимолётную, хотя бы…

Но прочие дети, как стадо перепуганных овец, шарахаются прочь от его взгляда. Кто-то из новеньких начинает плакать.

– Сколько это будет повторяться? Когда вы уже вышвырнете из садика этого хулигана?

– Обещаю, сегодня же мы поднимем этот вопрос с его родителями, – трескуче-сухой голос воспитательницы ломается под натиском рассерженной мамаши.

– Поглядите, как он напугал моего Вовоньку!

Вовонька потерянно стоит рядом с мамочкой, растерянно хлопая своими белёсыми ресницами.

– Извините, я как воспитатель недоглядела…

– У него вообще есть родители?! – не может утихнуть взмыленная мамаша. – Что этот ребёнок вообще здесь делает? Ещё ни разу не видела, чтобы этого паршивца забирал кто-то из взрослых!

– Сегодня его заберёт дядя.

Кирилл скалится в ответ и сразу же получает тяжёлый подзатыльник. Опустив голову, мальчик остаётся стоять, понурив плечи.

– Безобразие! – бросает мама Вовы, уводя сына. – Пойдём скорее, мой зайчик, пойдём, купим тебе твой любимый бисквитный тортик.

Кирилл вскидывает взгляд исподлобья, но не успевает ничего разглядеть. Мария Леонтьевна хватает его за руку и начинает трясти, словно намереваясь вывернуть плечо.

Рассерженная воспитательница что-то продолжает втолковывать ему, но Кирилл её не слышит. Повернув голову, он смотрит вслед Вовке и его маме. Он видит, как, отойдя на безопасное расстояние, женщина садится перед Вовой на корточки и бережно начинает наматывать ему на шею вязаный шарфик.

Краем ухо Кирилл слышит утихающий голос Марии Леонтьевны:

– У тебя же папа – милиционер! Как тебе не стыдно так себя вести?

Кирилл вырывается из хватки. Хочет спрятать руки в карманы куртки, но вдруг шикает от боли, задев застёжку. Он подносит к носу рукав, смотрит на тыльную сторону ладони – на покрасневшей коже алеют капли крови. Снова ему никто не напомнил взять с собой на улицу перчатки, от холода все руки потрескались.

Кирилл жмёт плечами. Он поворачивается и бредёт в сторону скамейки. К коленкам неприятно липнут промокшие джинсы.

На скамейке сидит девочка. До того, как Кирилл подрался с Вовкой, она предлагала ему сыграть в дочки-матери.

«Я буду мамой, а ты папой».

Но стоит Кириллу подойти ближе, как девчонка начинает реветь. Он останавливается, в недоумении глядя на её слёзы.

– Уходи, ты плохой! – испуганным голоском вскрикивает она.

Кирилл не двигается с места. Он не может понять, что сделал не так. Растерянный, он хочет присесть рядом на скамейку, но девочка отпрядывает в сторону.

– Уходи! Не хочу с тобой дружить!

Кирилл в нерешительности делает шаг назад. В груди возникает щемящее чувство.

«Почему? Что я сделал не так?»

Но девочка продолжает плакать.

Кирилл поворачивается и бредёт прочь.

«Вовка смеялся над тобой, и я заступился за тебя. Так почему ты прогоняешь меня? Что я сделал опять не так?»

Дует стылый ветер, мешая талый снег с гнилой листвой.

И лишь на языке остаётся привкус грязи.

***

Кирилл поднимает голову с локтей.

Он сидит под дверью, голый по пояс, босой. Лишь вязаный шарф приятно покалывает плечи.

Пальцем Кирилл касается мозолей на костяшках. Начинает задумчиво водить по ним кончиком пальца, отсчитывая сердитые шаги за дверью.

– Максим, может, выпустишь, а? Жрать хочу, не могу!

Кирилл демонстративно скребёт себя по выпирающим рёбрам, но брат за дверью его не видит.

– Макс, чё молчишь? Говно всякое про меня думаешь?

Шаркающая походка брата за дверью прерывается споткнувшись. Макс чертыхается на входе в кухню.

Кирилл прыскает со смеху, но поспешно подносит кулак к лицу – не хватало, чтобы Макс ещё больше рассвирепел из-за его весёлости.

В комнате Кирилла горит свет, но все электроприборы выключены, отчего лучше слышно всякое движение за дверью. По полу разбросана одежда, затоптанное покрывало, пустые банки и упаковки. На кровати валяются раскиданные лекарства и пластыри, разлетевшиеся из аптечки от удара об стену, когда, разъярённый, Макс метнул их напоследок, прежде чем захлопнуть дверь. Кирилл к ним даже не прикоснулся.

Кирилл устало вздыхает и, вытянув перед собой ноги в пижамных штанах, начинает перебирать в руках кончик вязаного шарфа.

Тот самый шарф, что оставила девчонка из метро.

Кирилл с улыбкой вспоминает её заботу, когда дверь за спиной резко открывается. От неожиданности Кирилл падает, головой ложась прямо в ноги брата, возникшего над ним грозовой тучей.

Завидев Макса, Кирилл по-идиотски расплывается в улыбке, лукаво щурится. Вставать он не собирается, лежит на полу.

– Так чё на ужин будем?

У Макса дёргается глаз. Брат еле сдерживается, чтобы не пнуть тощего паршивца по башке. Но видит его фиолетовую физиономию и решает повременить.

– Пиццу заказал… сейчас привезут. Вставай.

***

Щипцы для колки орехов летят Стасу в голову. Он уворачивается, и щипцы угождают ему по куртке на плече.

Варя начинает истерично визжать, когда её принимаются выволакивать за ногу из-под стола. Да настолько громко, что стеклянная люстра на потолке начинает протестующе звенеть.

– Чего кричишь? – пыхтит мужчина, пытаясь справиться с девчонкой.

Варя вскакивает, рвётся прочь с пола, но Стас жёсткой хваткой пригвождает её к месту. Ноги Вари жалобно волочатся по войлочному ковру.

– Кто-нибудь! – успевает воскликнуть в потолок она, прежде чем широкая сухая ладонь закрывает ей рот.

Варя глотает крик. Она вдруг чувствует близкий тёплый запах мужчины, который крепко начинает скручивать её за руки, прижимая к себе.

– Когда ты… была маленькой, – сбивчиво роняет Стас, – ты порезалась об это стекло.

Варя взмывает в воздух, когда мужчина разворачивает её в сторону. Сильнее прижав к себе девчонку, он указывает на шкаф со стеклянными вставками.

Варя столбенеет, лихорадочно соображая, что этот грабитель хочет от неё услышать.

– Эту дверцу разбила бабушка. Поэтому она очень тогда за тебя переживала.

Она перестаёт судорожно хвататься за широкие запястья, фиксирующие её в неподвижности. Взгляд приковывается к дверце шкафчика. В нижнем углу стекло расходится узкой полоской – именно об эту трещинку несмышлёная маленькая Варюша порезала когда-то свой пальчик.

Почувствовав, что девчонка начинает успокаиваться, Стас выпускает её из объятий и отходит назад.

– Порезалась, – поражённо вторит ему Варя, не сводя плывущего взгляда с трещинки на стекле. – Но это было так давно.

Мужчина выдыхает с облегчением.

– Верно. Но это было.

Варя, опомнившись, отскакивает в сторону, тут же с готовностью поворачивается к незнакомому человеку.

– Я вас не помню. Кто вы такой? Что вы… здесь делаете?

Навязчивая мысль, что этот человек просто ткнул пальцем в небо, предположив, что в детстве маленькая девочка могла порезать палец о разбитое стекло, продолжает удерживать Варю от опрометчивых действий.

Смахнув рукавом слезы с глаз, Варя начинает разглядывать незнакомца.

Мужчина выше среднего роста, крепкого телосложения; скуластое лицо землистого цвета с неопрятной щетиной, впалые глаза с него смотрят внимательно, но устало; нос с горбинкой, битый однажды; изломанная бровь, левая, тоже как порезанная у конца; пепельно-ржавые волосы, всклоченные ветром, не мяты шапкой.

Она видела его впервые.

«Стас? Какой ещё Стас»?

Мужчина делает осторожный шаг в сторону, поднимает руку, чтобы размять себе шею, и Варя улавливает в его сдерживаемом движении скрытую силу, грозную, отточенную.

Сбежать от такого не удастся. Нагонит ещё на выходе из комнаты. А вздумает она упираться дальше, вмажет только так…

Варя судорожно сглатывает.

– Откуда вы знаете как меня зовут?

Стас возвращает на неё свой уставший взгляд.

– Я уже говорил, – голос у него басистый, хриплый. – Я твой брат.

Девчонка судорожно начинает всматриваться незнакомцу в лицо, силясь отыскать черты сходства Овечкиных. Не находит. Только стыдливо признаётся себе, что дядей называть этого человека было, и в самом деле, некорректно. Стас выглядел молодо, хоть и немного уставшим.

«А вытаскивать меня за ногу из-под стола было корректно?» – одёргивает саму себя Варя.

– Долгая история, – Стас поворачивается к ней спиной. – Живу в квартире по соседству.

Говорит Стас обрывками, будто выхватывая первые попавшиеся мысли. Кидает их Варе без особой острастки, равнодушно.

– Что? – Варя в недоумении таращится на его широкую спину в чёрной куртке, на короткостриженый затылок.

«Может, я всё-таки сплю?» – она щиплет себя за щёку и тут же морщится от боли.

– Приглашать к себе не буду. Иначе снова закричишь. Давай здесь на кухне. Сядем.

Стас выходит в коридор.

***

– Не хочешь снять куртку? – решается подать голос Варя.

Стас поспешно начинает стягивать с себя куртку, не вставая со стула.

Они сидят на кухне. На плите мерно плавится на синем огне чайник. Перед ними на столе стоят две пустых чашечки.

– Так значит, – Варя больше не может выдерживать этого тягостного, неловкого молчания. – Ты мой брат? Но…

– Сводный. Ничего особого, – Стас, не желая встречаться с нею взглядом, тянет руку к сахарнице, но его неловкие пальцы выдают его волнения. Он роняет кубик сахара на стол.

Варя кладёт холодные пальцы себе на щёки, желая согреться.

– Бред. Почему мы никогда не виделись?

Кусочек сахара гулко падает в пустую чашку.

– Мой отец был первым сыном бабушки. Не от её мужа, раньше.

– Проще не становится. И где же сейчас твой отец? Тоже в квартире напротив?

Варя сразу же жалеет о заданном вопросе.

– Давно умер.

– Мне жаль.

– Он был хорошим человек.

– А твоя мама? Вы живёте вместе?

Стас напрягается, черты лица его становятся резче. Варя замечает, как его пальцы вздрагивают, как у человека, который только что коснулся льда. На миг Варе показалось, что он сожмёт кулаки, но нет – руки так и остались полураскрытыми, беззащитными

– Нет, – наконец произносит он ровным голосом. – Она в другом городе.

– Ясно…

Варя встаёт, чтобы взять с огня чайник. Чувствуя на себе пристальный взгляд Стаса, не спешит отворачиваться от плиты.

– Она много рассказывала о тебе, твоя бабушка, – Стас кашляет, прочищая горло.

Варя шмыгает носом и поспешно возвращается к столу.

– Я не понимаю, правда, – растерянно роняет Варя, разливая кипяток по чашкам. – Почему она мне ничего не рассказывала. О тебе и… Почему так вышло, что сегодня мы первый раз встретились? Так ведь неправильно. Бабушка, она… она не стала бы врать о таком.

Они молчат, скорбно наблюдая за верчением чайных пенок.

– Так что? – настаивает на своём Варя.

– Не знаю.

– Что не знаешь?

– Что сказать.

– Почему бабушка скрывала правду?

– Это была ложь во благо, – пальцы Стаса нервно сжимают ручку чашки.

– Не бывает такой лжи. Любая ложь отвратительна.

По лицу Стаса пробегает тень. Он собирается что-то сказать, будто оправдаться, но Варя взволнованно продолжает:

– Бабушка не стала бы…

– У неё была тяжёлая молодость, – обрывает Стас, раздражённо стягивая локоть со стола. – Мой отец оказался в приюте, а потом… В общем, бабушке сказали, что он погиб. И как-то так сложилось, он вырос детдомовцем. Понимаешь? А затем я случайно переехал в квартиру напротив. Познакомились. Узнали всё друг о друге. Раскрыли правду. Она не успела никому рассказать.

Варя больно закусывает губу, силясь справиться с навалившимися чувствами. Она всё равно не могла поверить в подобную историю. Ещё тяжелее было принять мысль, что бабушка могла таить от семьи такое сильное горе.

Как же ей было больно продолжать жить, веря, что её сын умер в детдоме?

– Понимаю, – Варя понимает лишь то, что не в состоянии сделать и глотка. – Но мне как-то нехорошо от всего этого. Нужно прийти в себя.

Стас кивает, и они какое-то время сидят в молчании, отхлёбывая чай.

– Расскажи о себе, – просит Варя.

Стас поднимает на неё изумлённый взгляд.

– Раз бабушка столько рассказала тебе обо мне, тогда честно будет, если и ты сейчас расскажешь мне про себя. Разве нет?

Стас мило усмехается, отчего на щеках у него возникают ямочки-умилочки. Варя заворожено смотрит на них, чувствуя, как начинает отходить от испуга.

– Не знаю, что сказать, – признаётся Стас.

– Начни по порядку. Имя, фамилия, возраст. Раз ты мой брат, я должна знать о тебе хотя бы эти вещи.

Стас кладёт руки на стол, словно желая ближе оказаться рядом с новоиспечённой сестрицей. Взгляд его внезапно делается весёлым.

– Стас. Фамилия у меня от матери, поэтому Лешуков. Мне двадцать три, до недавнего времени занимался профессиональным спортом, но теперь…

– Что за спорт? – Варя поспешно утирает чай, брызнувший из носа во время смеха.

Стас запинается, взгляд его на миг тускнеет.

– Бокс. Ничего в особенности.

Девчонка смотрит на костяшки пальцев «брата».

– До недавнего? – тихо спрашивает она.

Отставив чай в сторонку, Варя с осмелевшим любопытством берёт его руку. Она чувствует прилив хорошего настроения, как если бы она вмиг опьянела от всего пережитого ужаса.

Стас заметно теряется, затихает.

Варя отпускает его руку и кивает – мол, продолжай.

– Ты, наверное, учишься? – она решает помочь ему с продолжением рассказа.

– Работаю.

– Кем?

Стас перестаёт выглядеть увлечённым. Он откидывается на спинку стула, взгляд его соскальзывает в сторону.

– В ломбарде.

Варя трёт глаза. После долгого сна неплохо было бы вначале омыть лицо холодной водой.

– Ломбарде? Господи, я точно ещё сплю.

Стас резко встаёт из-за стола.

– Тебе пора домой.

– Ой да! Уже так поздно. Но, подожди. Мы ведь ещё увидимся? Дашь мне хотя бы номер своего телефона?

Стас одним глотком поглощает кипяток из чашки. Варя испуганно смотрит на него. Не обжёгся ли?

– Если хочешь, дам.

– Ты живёшь по соседству? Как долго?

– Пару месяцев.

«Сразу же после смерти соседки, как её дети начали сдавать квартиру».

– Я могу как-нибудь к тебе прийти? – Варя хватает себя за коленки под столом.

Ей не хочется выглядеть приставучкой, но обида на бабушку не позволяет ей успокоиться.

– Хорошо, – неожиданно потеплев, отзывается Стас. – А сейчас допивай. Я провожу тебя до дома. Уже темно.

– Ещё вопрос, последний, но очень важный. А какие бабушкины пирожки тебе больше всего нравились?

Стас медлит.

– Все.

Варя облегчённо улыбается, как если бы брат прошёл последнее испытание, и теперь им было позволено продолжать общение.

– Мне тоже.

***

– Прости, что кинула в тебя «драконом», – находясь рядом с домом, Варя осмеливается подать голос.

Стас, мерно ступающий рядом, как-то странно смотрит на неё сверху вниз.

– «Драконом»?

– Ну… щипцами для орехов. Они ведь железные.

– Мне было не больно.

– Скажи, – Варя перешагивает через лужу, чуть не спотыкается и толкает Стаса нечаянно плечом. – А ты, правда, мой брат? Прости, я спашиваю уже в сотый раз. Просто до сих пор не верится.

Стас придерживает её за руку. Отвечает не сразу, словно заколебавшись.

– Правда.

– Здорово. Всегда мечтала о старшем брате. Ты только не дерись со мной, хорошо?

Варя начинает неловко смеяться.

– Хорошо, – не приняв шутки, отзывается Стас.

Над козырьком подъезда тускло светит фонарь. Варя вступает в пятно света, оборачивается.

– Здесь я живу, – она пальцем показывает на дом, вовсе, как маленький ребёнок.

Стас останавливается, не выходя из темноты.

– Я запомню.

– Не хочешь зайти?

– Нет. Уже поздно, не хочу тревожить твоих родителей.

Варя горестно вздыхает, умалчивая, что дома никого нет. Крохи сомнения всё ещё лежат на дне сознания. Брат он, или не брат, но он всё ещё незнакомец.

– Тогда, спасибо, что проводил. Надеюсь, мы скоро ещё увидимся, – Варя машет рукой в рукавичке. – Я ведь могу прийти к тебе на днях?

Стас неловко улыбается, отступает назад.

– Буду ждать. И да. Не могла бы ты не говорить родителям про моего отца?

– Почему?

– У меня сейчас много дел. Не до этого. Твои родители захотят встретиться. Потом, ладно?

– Ладно…

Стас резко, даже чересчур, поворачивается на месте и спешит уйти прочь.

Варя до последнего вслушивается в скрип снега, тающий в темноте.

Злой и страшный

– Если попадёшь в беду, просто позови меня. Я оскалю пасть, и все другие волки разбегутся.

«Ночная буря», мультфильм, 2005

Фунтик, или Даня Фунтиков, имел вполне обычную внешность, и только то, что он являлся тёзкой знатному персонажу из мультика, выделяло его среди сверстников.

К сожалению, Даня и впрямь не мог похвастаться брутальной внешностью, обходясь одним добрым характером, поэтому чаще к нему обращались – «Эй, свин» или просто «свинтус, иди сюда». Так что обращение «Фунтик» для него было, самое что ни на есть необидное, и близкие друзья прекрасно им пользовались, не боясь обидеть чувства самого Фунтикова. Но и со свинкой Даня имел тоже мало чего общего, только если клетчатую рубашку, подвёрнутые по-модному штаны и бабочку. Даня был обычным тощим пареньком, который носит очки в толстой оправе и отлично шарит в математике. Ещё он любил шутить и есть пирожки в школьной столовой. Мечтал стать артистом, если повезёт. Родители оба у него работали в прикладной механике, и к нездоровому стремлению сына относительно предвзято.

Но Фунтик не унывал – он записался в школьный кружок актёрского мастерства, и теперь Варе с Ульяной приходилось каждые две недели лицезреть его на сцене то в костюме нелепого снеговика, то в наряде дерева на заднем фоне.

Ульяна Уткина, обладающая двойным «У» в своём полном имени, чаще приобретала и третью «У». «Утка», ну или «Кряка», «Селезень» – так подзывали одноклассники. Друзья же называли просто, без лишних сложностей – Уля. Уля в их троице обладала самым низким ростом и бо́льшим весом. Несмотря на свою неуклюжую комплекцию, Уля обладала больши́м объёмом зарядки. Двигалась она легко и непринуждённо, как если бы была стройной балериной. Она носила железные брекеты уже второй год, и каждый день хвасталась друзьям, что день со дня их должны снять, и это сразу же поспособствует её похудению.

– Вот снимут брекеты, отбелят зубы, – утверждала она, поедая булочку в столовой, – так и перестану жрать, чтобы не пачкать белизну.

И каждый раз Фунтик намекал ей, что такие угрозы она уже предъявляла, когда ей только ставили проволоку.

– Вот поставят брекеты, есть неудобно будет с ними, вот и сброшу!

Увы, брекеты установили, а есть и перемалывать пищу во рту стало только ещё удобней.

– Эй, гляньте, утка с железными зубами!

Но Уткина не унывала. День ото дня она пыхтела над уроками, мечтая поступить в Московский университет.

– Выйду замуж за москвича, будете потом локти кусать! Кому сейчас глупые нужны? Я вот через год буду и красивая, как брекеты снимут, и умная!

Ну а Варя… Овечка, что ещё с неё взять? Ни красоту, ни страшноту. Невидимка, каких много было, есть и будет. В учёбе завалы троек, ведь как управится со всеми этими предметами зараз? Ей в Москву не поступать, как Уле, слишком дорого.

Такая славная, лихая троица.

И вот когда наши герои выходят по окончании учебного дня на крыльцо школы, на весь двор слышится:

– Гляньте-ка! Овца, свинья и селезень!

***

Уля зарывается носом в воротник полушубки, прячась от холода.

– Какой холодильник! У меня уже ноги задубели…

Варя подставляет небу ладошку.

– Ну вот, – опечаленно вздыхает она. – Снег, пока сидели в классе, уже кончился…

– Ну и, слава богу! – возмущается Уля. – До дома хоть дойти спокойно успеем!

– Фунтик, а Фунтик, ты не сильно расстроился из-за двойки по литературе? – Варя заботливо гладит друга по плечу.

Фунтик нарочно шмыгает носом, удручённо качает понурой головой.

Уля смотрит на них и издевательски фыркает:

– Вот ещё, жалеть его вздумала! Ему через год литературу для экзамена сдавать, а он стишок несчастный рассказать с выражением не может!

Фунтик, уже серьёзно, начинает надувать щёки, готовясь обидеться.

– Ой, Уткина, кто бы говорил! Сама всё в Москву, в Москву, а сама шухеришься всех подряд!

Варя поспешно отводит его от насмехающейся Ули.

– Ты сегодня просто устал за день, вот и не рассказал стихотворение, – уверяет она.

Фунтик утвердительно кивает, уязвлённый правдой.

Продолжая распри, они спускаются с крыльца. К этому моменту настроение у всех успевает подняться.

Варя смеётся от всей души, и оба её друга довольно переглядываются. Весь день они пытались всячески развеселить её – сегодня был первый раз, когда Варя пошла в школу после смерти бабушки. Варя держалась молодцом, больше не вспоминая плохое. И её звонкий смех радовал Улю с Фунтиком больше всяких там оценок.

В какой-то момент Фунтик решил дать волю ладному настрою – сдёрнув с Варьки шапку, он начал бегать от неё по всему школьному двору.

Уля и Варя, забыв про тяжесть рюкзаков с учебниками, задыхаясь от смеха, кинулись за ним. Но вскоре стало ясно, что Даня уж больно увлёкся своей затеей.

Запыхавшись, девчонки останавливаются, хватаясь друг за друга. Уля грозно машет Фунтику кулачищем.

– А ну! Придурок, харэ придуряться!

Варя нагибается, хватается за колени.

– Фух… Ну, Данька!

А тот знай себе, приплясывает вдалеке, нагло, громко, шапкой над головой размахивает.

– Дань! Верни шапку! Ну?! – кричит Уля и вдруг удивлённо сбавляет голос. – Варь, смотри! Мне кажется или?..

Варя, всё ещё пытающаяся отдышаться, поднимает голову.

Прямо на них стремительно идёт какой-то незнакомый парень. Он находится ещё сзади Фунтика, когда девчонки могут разглядеть его как следует. Парень их одногодка, может, на год постарше, но долговязый, с чудаковатой улыбкой от уха до уха. Из-под шапки-ушанки, съехавшей на брови, не отрываясь, глядят радостные глаза. И вид весь у парня такой, как если бы он спешил увидетьчто-то весёлое . Куртка нараспашку, из-под неё торчит красный вязаный свитер. На свитере снежинка одна, огромная.

Рядом слышатся голоса одноклассников с крыльца:

– Да ты глянь! Это Зимовцев?!

– Чё он тут у нас в школе забыл?

– Какой красавчик!

– Опять бить кого-то собирается?

– Милаш какой!

Уля и Варя удивлённо переглядываются. Секунду назад им могло показаться, что он идёт прямо на них. Теперь же возникает сомнение: не причудилось ли?

А Фунтик, не глядя себе за спину, всё приплясывает на месте, подначивая Варю.

– Эй! Овечкина! Шапку забирать не передумала? А?!

Зимовцев, подходя ближе к Фунтику, замедляет ход. Взгляд Зимовцева падает на Фунтика. Варя с Улей успевают испуганно охнуть.

Не помнящий себя от радости Фунтик удивлённо оборачивается, когда кто-то трогает его за плечо. И в следующий миг в глаз Фунтику летит пудовый кулак.

Фунтик жалобно заваливается на снег, теряя Варину шапку.

– Даня! – вскрикивают девчонки, бегом устремляясь к другу.

Зимовцев спокойно наклоняется над нокаутированным парнишкой, подбирает с земли девчачью шапку с помпоном и начинает отряхивать её от снега.

Когда Варя с Улей оказываются рядом с Фунтиком, тот уже успевает пересчитать звёздочки над головой.

– Даня! Данечка, ты жив? – Уля с трудом садится на колени, пытается поднять его за руку.

Варя, стоящая над ними, испуганно поднимает взгляд с Фунтика на жуткого Зимовцева.

– Зачем ты ударил его?! – злится Варя.

Зимовцев удивлённо вытягивает лицо. Взгляд его делается по-детски растерянным. Он беспомощно чешет затылок, отчего шапка-ушанка сползает набекрень. Потом он протягивает Варину шапку ей и неуверенно роняет:

– Я разве сделал что-то не так?

***

Фунтику, наконец, с помощью девочек, удаётся подняться на ноги. Но ненадолго. Его шатает, а треснувшие пополам на носу очки только мешают сфокусировать взгляд.

– Шо… собствн произошло? – икает он.

– Даня, держись, мы тебя сейчас в медпункт уложим! – лепечет Уля, удерживая его за одну руку.

– Ты только дыши! – напутствует Варя с другой стороны.

– Ты Варя? – неуёмно радостно влезает Зимовцев.

Девчонки изумлённо смотрят на парня.

– Д-да, я, – дрогнув голосом, соглашается Варя.

При этих словах с Зимовцевым начинает твориться что-то очень странное. Он подпрыгивает на месте, как если бы сорвал джек-пот, начинает улыбаться, давя в себе смех.

– Нашёл! Я нашёл! Круто. Какой же я молодец. И без тебя, Макс, справился.

– Какой жуткий тип, – заведя голову за Фунтика, запальчиво шепчет Уля Варе.

Варя соглашается.

– Ты не узнаешь меня? – Зимовцев подскакивает к Варе, нагибается, поднося к ней своё нахальное лицо.

Варя вспыхивает.

– Нет! – она поспешно ставит свободной рукой заслон.

Зимовцев вблизи, и правда, оказывается симпотичным.

Большие, впрозелень голубые глаза, обрамленные густыми ресницами. Ровные черты лица и невероятно широкая, красивая улыбка. Но только это не меняет того факта, что этот негодяй дал в глаз Фунтику.

Зимовцев, словно не слыша, продолжает восторженно глядеть на Варю, как кот на валерьянку в руках хозяина.

– Зачем ты ударил его? Что он тебе сделал? – своим недовольством Варя заставляет его проснуться.

– В тот день… ты дала мне это, узнаёшь? – Зимовцев быстро стягивает с себя шарф.

И только теперь Варя узнает эту вещь. Она ведь сама его вязала.

– Так ты тот бомж из метро?

– Ну, вообще-то, я не бомж. Мне есть, где жить. И я достаточно часто моюсь.

– Можешь оставить шарф себе, – мрачно перебивает его Варя. – Пошли, Уль.

Зимовцев, как громом с небес поражённый, оступается на ровном месте.

– Но почему?

Варя кидает на парня злой взгляд.

– Ты только что ударил моего друга! Теперь ему плохо! Вот почему!

Зимовцев с последней надеждой сжимает в руках шарф.

– Но я думал, он обижает тебя!

– Это не повод бить!

Зимовцев столбенеет. Жалкое выражение его лица заставляет Варю смягчиться. Вся злость вдруг оседает в ней, давая место светлому чувству.

– Ты хотел заступиться за меня, спасибо тебе. В иной раз я была бы тебе очень благодарна, но не следует просто так бить людей. Понимаешь?

– Не разговаривай с ним, пошли, – шикает Уля.

– Мамочка, роди меня обратно, – булькает Фунтик.

Зимовцев вдруг снова озаряется восторженным светом. В нём будто меняют лампочку. Тихонечко смеясь вместе со своими тараканами в голове, Зимовцев налетает на девчонок и отнимает у них безвольно повисшего Фунтика.

– Что ты делаешь?! – пугается Варя.

– Хулиган! Хулиган! – верещит Уля, всплёскивая руками.

Ловко вскинув пациента себе на спину, Зимовцев решительно стартует с места, как если бы Фунтик весил меньше пуховой подушки. Смеясь на весь двор, Зимовцев бежит к школе.

– Нашёл! Ай да я. Ай да я!

Местные школьники-старшеклассники в ужасе сигают в стороны, не желая попадаться этому ненормальному на пути.

– Скорее за ним! – Уля приходит в себя первой. – Стой! Хулиган! Кто-нибудь! Убивают! Калечат!

***

Медпункт оказывается закрытым, поэтому Зимовцев огорчённо скидывает Фунтика на диванчик на входе.

Фунтик падает, со свистом выпуская воздух из лёгких, и начинает сдуваться, как надувная игрушка.

– Аккуратней! – свирепеет Уля.

Зимовцев с чувством выполненного долга поворачивается к Варе.

– Меня Кирилл зовут. А ты Варя Овечкина?

– Ты десятый раз уже повторяешь, что она Овечкина… – дразнится Уля, присаживаясь на край дивана рядом с Фунтиком.

Зимовцев, не расставаясь со своей обворожительной улыбкой, с весёлостью оборачивается к Уле.

– А тебя?

– Меня что?

– Тебя как зовут?

– Ульяна Уткина.

Зимовцев с восторгом нагибается над Улей, заглядывает ей в глаза, будто в них написан выигрышный номер в лотерее.

– Утя?

«Какая ещё Утя?!» – чуть не падает от возмущения Варя.

Но сама «Утя» настолько шокирована столь близким контактом со столь симпатичным молодым мужчинкой, что молчит. Раскрыв рот от удивления, согласно кивает, заворожённая взглядом парня, как перед Каа.

Зимовцев довольно выпрямляется.

– Ты правда можешь оставить шарф себе, – несмело, Варя указывает пальцем на обвисший шарф у него на груди.

Зимовцев ревностно хватается за вещь.

– Правда? Тебе не жалко?

Варя не может понять, придуривается ли этот парень или и впрямь говорит серьёзно. В любом случае, эмоции бьют из него через край. Хочется отступить подальше, чтобы не забрызгало.

– Я свяжу себе новый, делов-то.

Зимовцев чуть не валится с ног. Такого неописуемого восторга он словно никогда в жизни до этого момента не испытывал.

– Сама? Ты сама связала этот шарф? Неужели ты такая способная?

Варя уже начинает жалеть, что раскрыла рот.

Фунтик тем временем приходит в себя. Фингал под глазом успел налиться сочным цветом.

– Он мне очко выбил! – хнычет Фунтик, хватая Уткину за рукав.

Уля косится на приятеля, как на больного лишаём. Зимовцев старательно хмурится, силясь обмозговать услышанное.

Варя горестно вздыхает, достаёт из кармана куртки выбитую линзу очков Фунтика.

– Линза у меня, не переживай.

***

– Давай за мной! – Зимовцев хватает Варю за руку и начинает тянуть её через сугробы в сторону детской площадки.

Варя замедляет его пыл, вынужденная старательно, но медленно перебирать ногами через снежные препятствия.

– Куда же ты! Там снег! Ой!

Они вываливаются с холма снега на вычищенный участок. Зимовцев отпускает Варину руку.

– Пошли! Ну же! Пока свободно! – торопит он.

Прежде чем Варя успевает понять, куда же им следует так спешить, Зимовцев запрыгивает на старые качели.

– Варька! Дуй сюда! – смеётся парень, теряя с головы шапку.

Варя с опаской подступает ближе. Тяжёлая сумка на плече мешает ей двигаться быстро.

– Чего стоишь? Бросай вещи в снег! Ну!

Варя крепче вцепляется в сумку.

– Н-нет, спасибо. Я лучше постою.

«Если вызвать бригаду скорой помощи, они его скрутят? Выглядит он так, будто из дурки сбежал. Надо бы с ним поаккуратней быть».

Зимовцев перестаёт хохотать, замедляет качели. Сев спокойно, сцепляет руки перед собой.

– Дашь мне свой номер телефона? – гораздо сдержанней, чем прежде спрашивает он.

Варя в испуге кидает взгляд по сторонам, словно парень решает отнять у неё мобильник силой.

– З-зачем?

Зимовцев усмехается, щурит мерцающие на солнце глаза.

– Чтобы я всегда мог прийти к тебе на помощь. Ну?

– Помощь в чём? – отказывается понимать Варя.

– Не «в чем», а «от кого», – с наигранной важностью заявляет Зимовцев, просяще вытягивая руку и пальцами показывая быстрее вложить ему в ладонь мобильное устройство.

– А у меня брат старший есть, – выпаливает Варя, чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом. – Он меня и защитит.

И всё же она смущённо лезет в карман своей куртки, непослушными пальцами достаёт вещичку. Варю до последнего не покидает ощущение, что сейчас парень выхватит телефон и убежит за гаражи.

Варя кладёт Зимовцеву в руку мобильник, касаясь колючей варежкой его голых пальцев.

– Почему ты без перчаток? – спрашивает она, наблюдая, как Зимовцев поспешно начинает шарить в её телефоне.

Парень как-то странно косится на неё, но промолачивает.

– Держи, – он возвращает телефон. – Сейчас проверка связи будет.

Варя согласно кивает.

На экране телефона загорается экран и высвечивается надпись: «Злой и страшный».

– Якобы волк? – с сомнением читает Варя.

– Что, не оригинально?

– Честно, выглядит ужасно. Пожалуй, пусть просто будет Кирилл.

Зимовцев напряжённо чешет лоб. Потом показывает ей экран своего телефона.

«Овечка».

– Тоже не оригинально, думаешь? – по-детски расстроено спрашивает он.

Варя качает головой.

***

– Здесь, разреши откланяться, – не доходя до развилки, Зимовцев отвешивает шутовской поклон.

– Пока, – Варя вежливо улыбается, чувствуя приближающееся облегчение.

За время их прогулки Зимовцев успел преобразоваться в приятного собеседника, но по-прежнему его присутствие нагоняло на Варю тревогу. Слушал Зимовцев внимательно, не перебивал, но довольно часто сворачивал тему на себя. Варе казалось, за последние тридцать минут она успела узнать о Зимовцеве больше, чем она того хотела.

Но всё же Варя была вынуждена признать – Зимовцев был человеком неплохим, хоть и с чудинкой. Ну стукнул он Фунтика, но он же не со зла.

Зимовцев с задумчивостью глядит на Варю, обдумывая что-то потаённое. Затем снова начинает смеяться, но чуть тише, чем прежде. Варя решает, что Зимовцев успел к ней привыкнуть.

– В следующий раз я обязательно отблагодарю тебя за своё спасение.

– Какое ещё спасение? А, ты про тот случай в метро. Всё хорошо, не беспокойся.

Зимовцев резко наклоняется, касается пальцем застывших в испуге Вариных губ. Варя чувствует, как громко ёкает в клетке рёбер сердце.

– Подожди и увидишь, – тихо произносит он, проникновенно заглядывая ей в глаза. – Я тебе ещё пригожусь.

Горячие пирожки

В тот день Стасик помнит себя ещё совсем маленьким. Обычным жалким десятилетним ребёнком, неспособным ничего сделать, либо изменить.

В глаза с потолка ударяет ослепляющий свет. Стасик хочет отступиться, закрыться рукой. 

«Папа? Где папа?»

Мимо Стасика по белому коридору проносится грохочущая каталка. Много взрослых людей, некоторые из них в костюмах врачей. Кто-то толкает мальчишку плечом, и в него летит сердитое: «Уйди!»

– Папа! – кричит Стасик.

Мальчик бросается следом за каталкой. Он помнит белый свет, давку, грохот колёс.

– Папа!

Стасик пробирается к отцу, спеша поспеть за взрослыми.

– Пап! Вставай!

Отец лежит на каталке, голова его безвольно подрагивает.

– Готовьте реанимацию! – слышатся голоса сверху. – Код синий.

– Черепно-мозговая, возможно субдуральная гематома!

– Он уходит в кому, готовьте ИВЛ!

– Уберите отсюда ребёнка, мать вашу!

Стасик помнит грузное тело отца, чёрные боксёрские шорты с золотым поясом.

– Вставай! – заливаясь слезами, кричит мальчик

«Вставай», – сдавленно зовёт уже взрослый Стас. – «Вставай, не оставляй меня одного с ней. Только не с ней!»

Маленького Стасика отшвыривают в сторону. Мальчик успевает увидеть руку отца, съехавшую на край, и, словно протягиваемою сыну напоследок.

***

– Стоять! Ни с места! Руки за голову!

Стас выключает звук на телевизоре. Откинув пульт в сторону на диван, устало проводит ладонью по смятому лицу.

В зале, где он задремал, за источник света работает только небольшой телевизор. Сквозь прозрачный тюль на окнах проникает промозглый вечер.

Стас запрокидывает голову на спинку дивана, тяжело выдыхает.

В тесной ванной комнате едва хватает места для одного человека – Стас в очередной раз спотыкается о косяк на полу, чуть не падает на стиральную машинку. В раковине вертит кран – с бульканьем выплёскивается ржавая вода.

Стас поднимает измученный взгляд на заляпанное зеркальце. Он видит совершенно незнакомого человека. В своём воображении он ещё оставался юношей сборной по боксу, а сейчас на него из зеркала воззрился угрюмый мужчина. Но соревнования между юниорами и мужчинами запрещены, поэтому Стас спешит отвести взгляд от собственного отражения.

Звонок в дверь застаёт Стаса на кухне, отчего он от неожиданности проливает молоко из пакета на стол без скатерти.

– Да чтоб тебя! – Стас злостно смахивает с пальцев холодные капли.

Закинув упаковку обратно в холодильник, Стас трусцой устремляется открывать дверь. В прихожей он ловит краем глаза своё отражение в полный рост, промелькнувшее в зеркале: дырявая тёмно-зелёная майка с рукавами, серые нестиранные треники, – вполне сойдёт, чтобы встретить припозднившегося гостя, кем бы он там ни был

Стас рывком распахивает дверь и замирает, уставившись во все глаза на белокурую девчонку.

– Привет, – Варя смущённо мнёт в руках целлофановый пакетик. – Я не вовремя?

***

– Не открывай! – успевает рявкнуть Стас.

Варя в ужасе одёргивает от дверцы холодильника руку, но вдруг возбуждённый Стас уже оказывается рядом. Он схватывает девчонку в охапку и «переставляет» с места, подальше от холодильника.

– Что там? – паникует Варя. – Бомба?!

Стас смущённо отводит взгляд.

– Прости… просто не открывай. Там рыба стухла, хотел сегодня выбросить.

Варя воодушевлённо спешит возвратиться к холодильнику.

– Так давай в мешок завернём, я на обратном пути выбро…

– Стой!

Варя врезается в плечо Стаса. Схватившись за ушибленный нос, тут же морщится.

– Ай-яй! – верещит девчонка.

– Прости. Сильно ушиблась? Кровь есть?

Варя убирает с лица руку, забавно вскидывая носик.

– Нэ снау… – трубит девчонка. – Глань.

Стас смотрит девчонке под нос и облегчённо выдыхает. Нос цел. Стас делает неловкий шаг назад, чтобы присесть на край стола, перевести дух, но садится задом прямо на разлитое молоко.

– Твою же… – возмущается он, закатывая глаза.

Когда они, наконец, заканчивают с уборкой, Варя начинает поспешно извлекать из пакета формочки, завёрнутые в полотенца.

– Вот, я сама пыталась. Как бабушка старалась.

Стас нерешительно пододвигает к себе одну из формочек, открывает.

«Ещё горячие», – ловит себя на мысли. В животе начинает противно стонать от голода.

– Выглядит в точности, как… – Стас умолкает, извлекая уже порезанный кусочек пирога.

Предвкушение горячей пищи сводит с ума. Главное не наброситься. Главное вести себя прилично.

Варя взволнованно начинает объяснять:

– Не знаю, как на вкус, но…

Стас медлит, не сводя взгляда с девчонки. Ждёт, пока та закончит говорить. О, небеса, какой дивный запах. Он сейчас свихнётся.

– Я много раз следила, как бабушка готовит. Я делала всё, как она. Вкус будет не таким, знаю, но я старалась. Хочу, чтобы тебе понравилось.

«Мне? Ах да…» – Стас опускает взгляд, забыв про наваждение.

– Давай! – Варя сжимает руки от нетерпения, во все глаза глядя на Стаса. – Кусай!

«Кусай!»

Мысленно Стас уже впивается в этот несчастный пирожок, раздирая и заглатывая, не жуя.

Он осторожно подносит пирожок ко рту и скромно откусывает кончик.

– Ну как?

Стас недоверчиво поднимает на девчонку взгляд. Этот вкус в точности тот же самый… она сама это приготовила?

Он успокаивает Варю улыбкой, хотя у самого на душе скребутся кошки – целой сворой.

– Как у бабушки.

«Благодать», – выдыхает про себя Стас. – «Последний раз я ел горячее в общепите три дня назад».

***

– Ты живёшь один? – Варя осторожно вкрадывается в зал, опасливо глядит по сторонам, будто заходя в клетку с тигром.

Стас включает свет. Вспыхивает люстра на потолке. Варя от неожиданности подскакивает на месте.

– У тебя так чисто… и не скажешь, что один живёшь, – Варя хитро щурится. – Девушка, наверное, есть?

Стас спокойно обходит сестру, идёт открывать форточку на балкон, чтобы впустить в зал немного свежего воздуха.

– Нет, – бросает он.

Варя мастерит скучающий вид.

– Да ну? Не может быть!

Стас не отзывается, и девчонка решает сменить тему разговора.

– А какие сказки помнишь ты?

Он неуёмно встревоженно оборачивается. В одной руке он держит свою ветровку.

– Сказки?

– Которые тебе читали в детстве.

– Накинь, – Стас бросает ей ветровку.

Девчонка, не ожидая подачи, роняет вещь на пол.

– Что? Зачем?

– Отопления нет. И я окно открыл проветрить. Накинь.

Варя вытягивает перед собой увесистую вещь.

– Вот здорово! – вдруг выдыхает она. – Ветровка самого настоящего старшего брата!

Стас задумчиво смотрит, как Варя засовывает руки в рукава, становясь похожей на Пьеро.

– Где тут замок? Какая длинная! – опустив носик, девчонка пытается отыскать внизу застёжку. – Так ты не ответил про сказки.

Стас неспешно подходит к Варе, склоняется, помогая ей найти застёжку. Заботливо, медленно, чтобы не защемить край одежды, застёгивает молнию ей до подбородка. Девчонка восторженно смотрит на него, словно он ей не старую ветровку застегнул, а хрустальную туфельку преподнёс. Стас не выдерживает её щенячьего взгляда и натягивает девчонке на голову капюшон, затягивая потуже вокруг носа. Пока Варя слепо вертит головой по сторонам, никак не соображая, как ослабить капюшон, он садится сзади неё на диван.

– Я не помню, – врёт он.

Варя оборачивается на звук его голоса. Стас видит точащие из его ветровки нос и губы этой нелепой девчонки.

– Ну хоть одну!

– Зачем тебе?

– Я ведь тоже не помню.

Стас чешет затылок.

– В детстве мне некому было читать сказки, – задумывается он. – Все дни я проводил в спортзале, на тренировках у отца. Домой мы все возвращались уже уставшими.

– Твой папа тоже занимался боксом? – вставляет Варя. Ей удаётся найти верёвочку и ослабить капюшон.

– Да.

– Но все родители читают своим детям сказки. А как же твоя мама? Она же читала тебе что-нибудь, когда ты был маленьким?

Стас молчит. В груди разверзается пустота. Он не сразу понимает, что именно слова Вари заставляют его вспомнить – лишь неприятный, липкий холод окутывает сознание. Затем, как вспышка, перед внутренним взором мелькает образ: тусклый свет лампочки, дрожащая тень на стене, голос матери – негромкий, но полный священного ужаса. Она стоит на коленях. Слова текут с её искусанных губ талым ручейком, бесконечные, монотонные. Стас знает, что за этим последует – очередная «очистительная молитва», холодная вода на голову, резкий запах ладана, а потом долгие часы в углу, с ощущением, что он снова сделал что-то неправильное.

В висках стучит, в желудке поднимается тошнотворное тепло. Стас резко выдыхает, пытаясь удержаться в настоящем, не дать памяти снова затянуть его в прошлое.

– Как же ты без сказок? – печально вопрошает Варя, приняв его скорбное выражение лица за нечто своё.

Стас удручённо разминает шею. Ему хочется сказать, что сказки – это просто бесполезная чепуха для тех, кто боится смотреть правде в глаза. Ложь, обёрнутая в красивые слова, чтобы дети не плакали, а взрослые не чувствовали себя такими жалкими. В реальности никто не приходит на помощь в последний момент, никто не живёт «долго и счастливо», и уж точно никакие чудеса не спасают, когда тебе действительно плохо. Всё это – детские фантазии, которыми кормят слабаков, чтобы они не сошли с ума от того, насколько этот мир жесток.

– Да вот как-то же вырос, – с трудом выдавливает он.

Варя выбегает из зала. Обиделась, словно прочитав его мысли? Испугалась?

Стас слышит, как она роется в своей сумке в прихожей.

Когда девчонка возвращается, в руках она уже держит какую-то книгу в бежевом переплёте.

Не успевает Стас спросить, что стряслось, как Варя с разбегу плюхается рядом с ним на диван.

– Вот, – она пододвигается ближе, вручая ему книгу. – Это тебе.

– Сколько тебе лет, что ты носишь с собой эту книжку?

– В конце февраля исполнится восемнадцать. На самом деле я просто хотела поделиться воспоминаниями о бабушке. Считаешь это глупым?

Стас смотрит на обложку.

«Опять сказки».

– И что мне с этим делать? – без особого интереса спрашивает он.

Стас поворачивает голову, и их с Варей носы едва не соприкасаются. Тёплое дыхание девчонки обжигает кожу. От этого внутри всё сжимается в тугой комок. Сердце сбивается с ритма, а мышцы забывают, как двигаться.

Девчонка слишком близко – настолько, что Стас чувствует её тепло, улавливает тонкий аромат, от которого хочется то ли отшатнуться, то ли задержать дыхание, лишь бы не выдать, как его пронзило внезапное напряжение. Всё, что Стас способен сделать, – это сжать губы, надеясь, что девчонка не заметит, как сильно её близость выбила его из равновесия.

– Почитай мне, – просит Варя, кутаясь в его ветровку.

Она доверчиво смотрит на него.

«Что же я, чёрт подери, твою?» – с упавшим сердцем думает Стас, глядя на девчонку, не являющуюся ему сестрой.

Представление начинается

Спросонья и от испуга Варя не сразу понимает, что в кармане её джинсов звонит мобильник. Варя тянется к вибрации, но пальцы путаются в ткани ветровки. В этот момент она резко осознаёт, во что одета и где находится.

Варя оглядывается, вслушиваясь в тишину квартиры. Неужели Стас ушёл на работу и запер её одну?

«Как я незаметно вырубилась», – стыдится она, задевая ногой книгу со сказками.

Мобильник продолжает настойчиво дребезжать.

– Ох, – Варя задирает на поясе ветровку, тянется к карману.

Звонит Фунтик.

– Овечкина – блин! (звучит так, словно Варя – злостный блин). Почему не берёшь?!

Варя трёт лицо, разгоняя сон.

– Прости, Дань, я сейчас не дома.

– Да мне неважно, где ты там, – перебивает её Фунтик, и тут же выкладывает ей радостную новость.

– Звучит круто, – без особого энтузиазма отзывается Варя. – И когда выступление?

– Говорю же, завтра! – взвизгивает Фунтик. – Ты меня совсем не слушаешь!

Варя испуганно вздрагивает, чуть не выронив телефон. Стас бесшумно входит в зал. Не глядя на Варю, проходит к стеллажу и начинает искать что-то на полке. На Стасе уже накинута чёрная куртка, вместо домашних штанов – джинсы.

– Дань, да! Я поняла. Обязательно приду. Ты же знаешь. Прости, я перезвоню.

– Что значит «перезвоню»?! – Фунтик не верит своим ушам. – Эй! Твой друг наконец-то удостоился главной роли, а ты…

Варя поспешно жмёт «отбой».

Стас поворачивается к ней, пряча связку ключей в карман.

– Выспалась? – спрашивает.

Варя смущённо начинает стягивать с себя ветровку.

– Да, немного.

Стас выходит в коридор, и Варя вслушивается в его шаги. Почему-то ей неловко признаться, что она чувствует себя в чужой квартире как дома. Как когда-то у бабушки в гостях, когда Варя забегала на чай.

Варя аккуратно складывает ветровку, оставляя на стуле. Книгу со сказами оставляет на тумбочке.

«Вдруг возьмёт в руки, надумает почитать».

Стас уже обувается в прихожей.

– Постой, куда ты так торопишься, я не успе…

Стас выпрямляется.

– Можешь остаться на ночь, – ловит её ошарашенный взгляд и поясняет, – уже поздно. Боюсь, я не смогу проводить тебя сегодня. Меня внезапно вызвали на работу.

Варя поспешно хватает с крючка пуховик.

– Нет-нет, мне уроки делать надо. Домой пойду. Я выйду с тобой.

Она нагибается, чтобы застегнуть сапог, и слышит, как шуршит курткой брат, выходя в сени.

– Ты точно доберёшься сама? Не нужно звонить родителям?

Варя крутит головой.

– Здесь недалеко, – тараторит она. – Я быстро доберусь. Удачи тебе на работе! Дежурить в ночь непросто. Пускай все бандиты обходят тебя стороной!

Варя находчиво принимается показывать, как следует бандитам обходить его стороной.

Стас усмехается, и Варя вдруг чувствует на голове его тяжёлую ладонь.

– Вот уж спасибо, теперь я буду спокоен.

Когда Стас уже начинает отходить, Варя вдруг решается выкрикнуть ему вслед:

– Стас! Постой… какой цвет ты любишь?

Брат в недоумении оборачивается.

– Что ты имеешь в виду?

– Цвет! Какой цвет?

Стас суёт руки в карманы куртки.

– Мне всё равно.

Варя поспешно машет ему на прощанье рукой и сигает прочь.

Она хотела позвать его завтра сходить вместе на спектакль, но так почему-то и не решилась. Вместо этого узнала лишь про цвет шарфа. Точнее, даже этого не узнала.

«Вот же бестолковая овца», – Варя стучит себя рукавичкой по лбу.

***

Уля устало прячет мобильник в карман вязаной безрукавки. Сейчас она, и правда, очень походит на крякву: в своей серо-коричневой вязанке, из которой торчат голубые рукава рубашки, и вельветовыми тёмно-желтыми штанишками в обтяжку на её крепких ножках.

На шее Ули болтается увесистый фотоаппарат.

– Варь, ну ты чё как долго?

– Так скользко же! Несколько раз чуть не упала! – запыхавшись, оправдывается Варя, стаскивая пуховик.

Оставив вещи в школьном гардеробе, они спешат в актовый зал.

– Что за роль-то хоть у него? – спрашивает на ходу Варя.

– Я бы ему и роли камня не доверила, – взбухает Уткина. – А здесь гляньте-ка – Иванушка!

– Иванушка?

– Дурачок который.

Они останавливаются у закрытых дверей в актовый зал, чтобы успеть договорить.

– Слов у него много будет? – обеспокоенно шепчет Варя.

– Мне-то откуда знать! Вряд ли много дадут. Он же у нас тот ещё заика.

– Не говори так, он же старается…

– А толку! – Уля отмахивается.

– У них, наверное, ещё подготовка… – Варя первой решается потянуть за ручку двери.

– А судя по крикам чьим-то, уже началось, – задумчиво бубнит Уля, заглядывая следом.

– ЛЮДИ, КАРАУЛ! – срываясь на фальцет, орёт во всё горло Фунтик (да так естественно, что девчонки даже удивляются вначале его внезапно проснувшемуся актёрскому таланту). – СРЕДЬ БЕЛА ДНЯ КАЛЕЧАТ!

И только после того, как Варе и Уле становится видно, что Фунтик вопит, не будучи на сцене, а, улепётывая по кругу, обоим становится не по себе. А уж когда за Фунтиком следом, смеясь от восторга, звериными скачками (прямо по стульям!) следует Зимовцев, то обе чуть не падают на месте.

Фунтик, со спущенными на бегу портками, сверкает своими парадными труселями. Сверху на его щуплом тельце одна майчонка. А на лице у Дани – смесь ужаса и отчаянья. Замотанные коричневым скотчем очки съезжают набекрень.

– ОН ЖЕ МЕНЯ ПРИКОНЧИТ!

По горящему взгляду Зимовцева невозможно сказать, что именно он жаждет сделать с Фунтиком. Но, судя по его широкой улыбке, что-то чересчур весёлое.

«Люди», к которым столь истошно взывает несчастный Фунтик, не останавливая подготовок к спектаклю, лишь смеются. Зрителей ещё нет, но актёров и настройщиков оборудования хватает с лихвой, чтобы сделать из Фунтика полное посмешище.

– Даня! – кричит Варя, привлекая внимание несчастного друга.

Фунтик и Зимовцев замечают её одновременно.

– Варюша! – Фунтик в мольбе протягивает к девчонкам руки, но, отпустив штаны без ремня, теряет их и падает носом об пол. Зимовцев, утратив к Фунтику всякий интерес, как пёс, завидевший хозяина, устремляется к Варе. На своём пути, даже не посмотрев себе под ноги, он ловко перескакивает через распластавшегося в проходе Фунтика.

– Варя!

Варя с Улей в шоке глядят на приближающегося Зимовцева.

– Что ты… что ты сейчас делал?! – Варя пытается повысить на него голос, но выходит неубедительно.

Зимовцев перестаёт «вилять хвостом».

– Ты о чём?

– Зачем ты опять напал на Даню?! Что он тебе сделал?

Зимовцев расплывается в дурной улыбке ещё шире.

– Нет, ты не поняла. Я просто хотел извиниться за тот случай, а он начал убегать. Я подумал, это весело. Мы просто веселились!

– Ты дебил или как? – с негодованием спрашивает Уля. Не дожидаясь положительного ответа, она поспешно устремляется к Фунтику. – Дань, он что, тебя насиловать пытался?

Варя шарахается от Зимовцева, а тот растерянно начинает мотать руками – мол, нет, господа!

– Дура совсем? – взрывается от смущения Фунтик. – Я к спектаклю переодевался, а тут этот появился… рубаху отнимать с меня стал! Я и сиганул!

– Так раздеть тебя пытался! Я и говорю! Ах ты грязный извранчуга! – Уткина в сердцах швыряет в оробевшего от испуга Зимовцева близстоящим стулом. Стул не долетает, но грохот разлетается по всему залу.

Зимовцев юркает за спину Вари. Из-за разницы в росте попытка спрятаться выходит у него на тройку с минусом.

– Злая Утя, – обиженно бубнит Зимовцев, садясь сзади Вари на корточки, чтобы стать ниже ростом.

Варя поворачивается к парню и осмеливается шлёпнуть его по голове.

– Ты зачем рубашку отнимал? – строго глядит на него сверху вниз.

Зимовцев строит брови домиком.

– Примерить хотел, а он жадничать стал.

Уля помогает Фунтику подняться.

– И вообще, – ноет Данечка. – Я думал, он мне в этот раз нос сломает. Попробуй тут не испугаться, когда за тобой такая махина гонится!

– Хватит ныть, всё обошлось, – морщится Уля.

– Ты на чьей вообще стороне? – Фунтик усердно моргает.

– Не на чьей! На своей собственной! Пошли, иначе без присмотра не доживёшь до своего звёздного триумфа.

– А этот? – Фунтик боязливо кивает на Зимовцева. – Останется?

Варя вновь поворачивается к Зимовцеву, но тот уже исчез. Теперь он стоит в нескольких шагах, у зеркала в полный рост, рассматривает зачем-то свою… заднюю мягкую часть тела.

– Етить, я в жвачку вляпался! – раздосадовано жалуется Зимовцев. – Утя, глянь-ка!

– Боюсь, он так просто не уйдёт, – вздыхает Варя.

***

Фунтик заходит за занавес на краю сцены. Зимовцев с готовностью суётся следом. Варя и Уля поспешно виснут у него на руках.

– Стой! Куда ломанулся?! – пыхтит Уткина.

– Дай Дане переодеться спокойно! – поддерживает Варя.

Зимовцев вопросительно смотрит на них сверху вниз, а потом вдруг высвобождает руки и крепко обхватывает двух девчонок, притягивая к себе в товарищеских объятиях.

– Ребят! С вами так весело!

– Чё? – у Уткиной челюсть отвисает.

– Давайте теперь будем как мушкетёры? Ну?

– Но… мушкетёров трое, – осторожно вставляет Варя, чувствуя себя неловко от столь близкого контакта их троих.

Зимовцев подносит к её носу свои пальцы, начиная вслух высчитывать:

– Артос, Портос, Арамис, Д’артаньян. Зачем обманываешь?

Варя жмурится, боясь, что разгорячённый парень сейчас хлопнет ей по лицу своей ладонью.

– Не умничай! – одёргивает его Уля. – Говорят так – три мушкетёра! А этот Д’артаньян у них просто мимо проходил!

Зимовцев пригибает голову и заговорщицки указывает пальцем на Фунтика.

– Вон пускай он будет мимоходом тогда.

Фунтик слышит их заговор. От злости и праведного негодования бросает на место расшитую рубаху.

– Что?! Да как он? Да как ты?! Подлый хулиган! А вы что молчите?! Пригрелись в лучах его обаяния, изменщицы?

Зимовцев начинает издевательски посмеиваться, что приводит Фунтика ещё в пущую ярость.

– Ясно! Я понял! Вот награда за многолетние старания!

– Какие ещё, блин, старания? – восклицает Уткина.

– За непредвзятость! За преданность дружбе!

Зимовцев резко бросается вперёд. Девчонки успевают отскочить. Фунтик осекается, тут же съёживается, готовясь получить по мордасам.

Но Зимовцев подскакивает к стулу с ворохом одежды и вцепляется за рубашку, которую Фунтик только что выпустил из рук.

– Кирилл! – успевает позвать Варя.

Она хочет добавить «не бей его», но видит, что в этом нет необходимости.

Зимовцев воровато оглядывается:

– Я верну! – улыбается он.

Двери в актовый зал открываются. Вдоль стены начинает вливаться поток людей. Зал наполняется бубнежом десятков зрителей.

– Да ты порвёшь, изверг! – Фунтик скачет вокруг Зимовцева, но пнуть его так и не решается.

Зимовцев рывками стягивает с себя толстовку через голову, без предупреждения. Мигом открывается его голый торс. Пока Зимовцев застревает головой, пытается выбраться из вещи, он, сам того не замечая, выставляет напоказ свои выпирающие рёбра. Бледная кожа на спине натягивается, показывая каждое движение мышц. Каждый ушиб.

Варя заворожено смотрит на его поджарое тело, с каким-то неловким трепетом изучая свежие синяки. Неужели, это с того раза, когда она повстречала его в метро?

«Кто же его так»?

Уткина успевает только жалобно крякнуть.

– Хамло! – вопит Фунтик.

Но Зимовцев уже отбрасывает на пол смятую толстовку. Теперь он стоит, разворачивая в руках чистенькую рубашку Фунтика.

– Покормить бы тебя, бедный! – удручённо качает головой Уля.

– Эй! Неси штаны пока! – усмехается Зимовцев.

– Да ты оборзел! – задыхается от возмущения Фунтик.

– И сапоги. Вон те, красные.

Варя в немом ужасе глядит на полуголого Зимовцева.

– Тебе не холодно?

Он поднимает на неё взгляд, коварно усмехается.

– Я размялся.

«Конечно размялся», – думает Варя. – «Прогонял несчастного Фунтика по всему залу!»

Накинув рубаху, Зимовцев довольно пытается разглядеть себя, свесив нос на грудь.

– Атас!

Рубаха белая, свободная, ему как раз. Вот на щуплом Фунтике, наверное, нелепо смотрелось, жалко, а на высоком Зимовцеве – в ней бы его в поле пустить, или в лес там (где там герой обитает?).

Когда в руки к Зимовцеву попадают штаны, и он без единого зазрения совести махом спускает с себя джинсы.

И тогда девичья психика не выдерживает.

– Пипец! – всплёскивает руками Уля, судорожно закрывая глаза, почему-то не себе, а раскрывшей рот Варе.

Наконец, новое юное дарование облачается в деревенского дурака.

– Красавец! – мрачно хвалит Уля.

– На, держи, – Зимовцев торопливо суёт свой мобильный телефон Варе в руки. – Сфоткай меня! Я Максу отправлю! Ну! Скорее! А то он всё жалуется, якобы я нигде не это самое. Не участвую. Вот, пожалуйста!

Он отскакивает подальше, не глядя себе за спину. Чуть не падает с края сцены.

– Какому ещё Максу?

– Брату моему.

Зимовцев, сияя, как газированный напиток на солнце, резко упирается ладонями в пол и, оттолкнувшись, встаёт на руки. Ткань рубахи сползает вниз, обнажая его живот.

– Давай! – командует он, покачиваясь на руках.

Варя, сжимая чужой телефон, колеблется. Но взгляд Зимовцева такой восторженный, полный беззаботности, что ей сложно отказать. Она поднимает камеру.

И в этот момент за спиной Зимовцева возникает фигура Тимура Омаровича. Высокий, худощавый, но с каким-то вечным ощущением загнанности, завуч выглядит так, словно выпил за день слишком много кофе и теперь существовал исключительно на нервах. В уголке глаза дёргается нервный тик – верный признак, что сейчас кто-то получит выговор всей жизни.

– Зимовцев, – завуч будто сглатывает матерное слово.

Зимовцев тут же теряет равновесие и с глухим звуком плюхается на пол. Он переворачивается и с невинным видом поднимает голову.

– О, Тимур… Кальмар… подождите, как там вас? – Зимовцев морщит лоб, явно пытаясь вспомнить. – Здрастье!

– КАК ты снова оказался в нашей школе? – голос завуча взлетает на тон выше. – И ЧТО ты опять задумал?! Кто тебя сюда впустил?! КТО?! КТО ПОСМЕЛ?!

– Да я друга пришёл поддержать! У Дани – главная роль! Что? Да что я сделал? Почему вы так смотрите? А, вспомнил! Тимур Оморокович! Нет? Ну, хотя бы в первой букве угадал?

Фунтик вздрагивает. Он переводит взгляд с завуча на Зимовцева и обратно. Ему хочется сказать, что Зимовцев вовсе не его друг, но видит суровое лицо Тимура Омаровича и лишь невнятно мычит.

– Друг?! – завуч вскидывает брови так резко, что они едва не слетают с лица. – Ты хочешь сказать, что этот… этот элемент хаоса, этот бесконечный источник проблем, этот катастрофический случай для всей системы образования – твой друг?!

Спрессованный Фунтик жмёт плечами.

– Хорошо, раз уж ты здесь… – завуч сверлит Зимовцева взглядом, его пальцы нервно подрагивают, будто он с трудом сдерживается, чтобы не схватить паршивца за ухо и не выволочь прочь. – Веди себя прилично. Малейшее нарушение – и ты вылетишь отсюда быстрее, чем успеешь сказать свою очередную дерзость! Я тебя предупреждаю, Зимовцев! Одно слово, один шаг в сторону – и всё, конец! Понял?!

– Да что вы, шеф! – восклицает Зимовцев с преувеличенной искренностью. – Я буду тише воды, ниже травы!

Завуч бросает на него последний подозрительный взгляд и удаляется. Варя облегчённо выдыхает. Фунтик выглядит так, будто только что избежал казни.

Зимовцев наклоняется к Фунтику:

– Видишь? Я твой друг. Теперь официально.

Фунтик издаёт жалобный стон.

Неожиданно Зимовцев резко становится серьёзным. Без лишних комментариев стягивает с себя расшитую рубаху, протягивая её Фунтику.

– Спасибо, что поделился, – благодарит Зимовцев, хлопая Фунтика по плечу с той самой по-мужски ободряющей силой, от которой тот складывается гармошкой, как неустойчивая картонная декорация. – И не дрейфь. Ты ведь не кто попало, раз у тебя главная роль. Играешь ты супер.

Фунтик растерянно моргает, морщит лоб.

– Спас…Стоп, что? Откуда ты можешь знать, как я играю?

– Я видел, – пожимает плечами Зимовцев. – Ты не поверишь, но однажды ты настолько старательно играл дерево, что я реально начал тебе верить. Я ждал, когда из тебя выползет белка.

Фунтик выпучивает глаза, силясь обмозговать услышанное. Но ответить он не успевает. Зимовцев уже с воодушевлением хватает Варю и Улю за рукава и тянет их к рядам.

– Давайте скорей, нужно занять лучшие места!

Зимовцев недолгое время бодается с Улей за право сидеть по середине. Стоит им удобно устроиться, как в зал, подобно буре, врывается толпа младшеклассников. Громкий визг, топот, шум – всё это мгновенно окружает их плотным кольцом.

– Кажется, мы сели на места для младших классов, – Варя обеспокоенно оглядывается.

– О, великолепно, – тянет Уля, скрестив руки. – Как раз мечтала провести час жизни в детском саду.

Не успевает она договорить, как кто-то из лилипутов – веснушчатый мальчишка с торчащими вихрами – дёргает её за рукав.

– Тётя, а ты чего такая сердитая? – вопрошает он с неподдельным любопытством.

Уля медленно поворачивает голову, её глаза сужаются.

– Во-первых, я не тётя, а во-вторых… – начинает она, но тут же умолкает, вздрагивает. Семилетка в розовых колготках пинает спинку кресла.

– Ты что, совсем страх поте?.. – подобно турельной установке, Уля начинает разворачиваться на месте.

Зимовцев наваливается на плечо Ули и тычет пальцем на значок на рюкзаке веснушчатого мальчишки.

– Ого, это же персонаж из «МифоФайт 3000»! – восхищённо тянет он. – Ты за какую фракцию играл?

Мальчишка тут же оживляется.

– Культ Древних Драконов!

Другие дети, заинтересовавшись, начинают обсуждать игру, сбиваясь в громкий шум. Зимовцев продолжает поддерживать разговор, причём делает это, словно Уля его переводчик.

– Утя, спроси у них, кто играл в дополнение «Возмездие гнома»?

– Утя, блин, эльфы – это для тех, кто не умеет играть! Настоящие герои берут гномов. Маленькие, бронированные и бьют как грузовик!

– Утя, скажи, что маги в этой игре вообще не сбалансированы! Один файерболл – и всё поле горит!

– Утя, это не баги, а фишки! Разработчики сами оставили!

Уля терпит, терпит, а потом взрывается:

– ВСЕ ЗАТКНУЛИСЬ! – громогласно объявляет она. – Сидим смирно и готовимся к представлению!

Дети моментально замолкают. Зимовцев с улыбкой откидывается на спинку стула.

Варя осторожно тянется к его уху, явно не желая, чтобы дети услышали её слова. Почти шёпотом она произносит:

– А мне очень понравилось дополнение «Зов Лунной Цитадели».

Зимовцев резко поворачивает голову, ошеломлённо уставившись на неё, будто только что услышал самое невероятное признание в своей жизни. Его губы приоткрываются, он явно хочет что-то сказать, но в этот момент свет внезапно гаснет, и зал погружается в тишину.

Представление начинается.