Баллада о проклятой любви бесплатное чтение

Young Adult. Мировой бестселлер. Караваль

Stephanie Garber

THE BALLAD OF NEVER AFTER

Предупреждения

Эванджелина,
Рано или поздно ты увидишь его снова и, когда это произойдет, не позволяй ему одурачить себя. Пусть тебя не обманывают ни его очаровательные ямочки на щеках, ни неземные голубые глаза. Не обращай внимания на трепет в животе, когда он зовет тебя Лисичкой, помни, что это не ласковое обращение, а всего лишь способ манипулировать тобой.
Сердце Джекса хоть и бьется, но по-прежнему не способно чувствовать. И если тебе вновь захочется довериться ему, вспомни все то, что он уже сотворил.
Не забывай, что именно он отравил Аполлона и выставил тебя убийцей, только чтобы сбылось давно забытое пророчество – то самое, согласно которому ты станешь ключом, способным открыть Арку Доблестей. Лишь это и занимает его. Вполне вероятно, в будущем он попытается задобрить и повлиять на тебя, чтобы ты открыла ее. Ни в коем случае не делай этого.
Помни, что он сказал тебе в карете: он – бог Судьбы, а ты – всего лишь орудие для достижения его целей. Не позволяй себе забыть, какой Джекс на самом деле, не смей жалеть его и испытывать симпатию.
Если же тебе хочется довериться кому-то, то доверься лучше Аполлону, когда он очнется. Потому что он обязательно очнется. Ты найдешь способ вернуть его к жизни и, когда это случится, верь, что вы двое обретете свое «долго и счастливо», а Джекс получит по заслугам.
Удачи,
Эванджелина

Она закончила письмо для самой себя и тяжело выдохнула. Запечатала его толстым слоем золотистого сургуча и вывела на бумаге слова: «На случай, если забудешь о деяниях Принца Сердец и поддашься искушению снова довериться ему».

Прошел всего день с тех пор, как Эванджелина узнала о недавнем предательстве Джекса – отравлении ее мужа Аполлона в ночь их свадьбы. Это ужасное коварство так сильно подкосило ее, что отныне она не допускала даже мысли, что когда-нибудь сможет снова довериться Джексу. Но ее сердце всегда желало надеяться на лучшее. Она верила, что люди могут меняться, верила, что жизнь каждого человека похожа на сказку с еще не написанным концом, а значит, будущее таит в себе множество возможностей.

Но Эванджелина не могла позволить себе надеяться на Джекса или простить его за то, что он сделал с ней и Аполлоном.

И она никогда не станет помогать ему открыть Арку Доблестей.

Доблести, члены первой королевской семьи Великолепного Севера, построили арку, которая вела в место под названием Доблести. Никто не знал, что находится по ту сторону, поскольку доверять сказкам Севера считалось глупым – они были прокляты. Некоторые истории, если перенести их на бумагу, вспыхивали огнем, другие не могли покинуть пределы Севера, а сюжет остальных менялся каждый раз, когда их рассказывали, и в конце концов доверять им становилось поистине сложно.

Вот и о Доблестях ходили две очень противоречивые истории. Одни считали это место сокровищницей, где хранились могущественные магические артефакты семьи Доблестей. Другие же утверждали, что это магическая тюрьма, в которой заперты всевозможные магические существа, включая мерзость, созданную этим семейством.

Эванджелина не знала, какой из истории верить, но не собиралась позволять Джексу заполучить в свои ледяные руки ни магические дары, ни волшебных созданий.

Принц Сердец и без того был очень опасен. И сейчас Эванджелина страшно злилась на него. Вчера, когда она заподозрила, что именно Джекс отравил Аполлона, у нее в мыслях прозвучало всего пять слов, напрямую адресованных ему: «Я знаю, что ты сделал».

После этого стражники вывели Джекса из Волчьей Усадьбы. К ее удивлению, он спокойно ушел, не сопротивляясь и не возражая. Но Эванджелина знала, что он вернется. Джекс еще не закончил с ней, хотя она уже покончила с ним.

Эванджелина взяла письмо, которое только что написала самой себе, пересекла королевские покои и положила конверт на каминную полку, повернув его так, чтобы слова предостережения всегда были перед глазами, если когда-нибудь снова понадобятся ей.

Часть I
Жестокость проклятий

В глубинах королевской библиотеки в Волчьей Усадьбе находилась одна дверь, которую не открывали уже много веков. Люди пытались поджечь ее, разрубить топором, даже пробовали открыть замок волшебными ключами. Но никто не оставил и царапины на этой неприступной двери. Некоторые утверждали, что она просто насмехается над всеми. По центру двери была выжжена голова волка в короне, и многие клялись, что видели, как зверь довольно скалится, наблюдая за их тщетными попытками, или злобно обнажает клыки, если кто-то посмел хотя бы приблизиться к запертой двери.

Однажды и Эванджелина Фокс пыталась открыть ее. Она тянула, дергала и крутила железную ручку, но дверь не поддавалась. Тогда у нее ничего не вышло. Не сработало и другие разы. Но она надеялась, что сейчас все изменится.

Что-что, а надеяться Эванджелина умела.

А еще научилась ловко открывать двери. Для этого нужна лишь капелька добровольно отданной крови.

Но сначала она должна была убедиться, что за ней никто не следит и не подглядывает, что рядом не крутится один лицемерный негодяй, обожающий яблоки, имя которого она не хотела произносить даже в мыслях.

Эванджелина быстро обернулась. Красновато-желтый свет фонаря разогнал ближайшие к ней тени, но бо́льшая часть стеллажей королевской библиотеки в Волчьей Усадьбе продолжала тонуть во тьме.

Она взволнованно переступила с ноги на ногу, и фонарь в ее руках дрогнул. Эванджелина никогда не боялась темноты. Темнота была создана для звезд и мечтаний, для волшебства, которое случалось лишь по ночам, в промежутках между днями. Когда ее родители еще были живы, Эванджелина часто любовалась созвездиями вместе с отцом и слушала сказки, которые мама рассказывала при свечах. И темнота совершенно не пугала ее.

На самом деле Эванджелина боялась не тьмы или ночи. Ее тревожило неприятное, едва осязаемое покалывание между лопатками. Оно не покидало ее с тех пор, как она покинула королевские покои и направилась сюда, чтобы попробовать открыть дверь, за которой, как Эванджелина надеялась, можно найти способ вернуть к жизни ее мужа Аполлона.

Необъяснимое ощущение казалось таким неуловимым, что она убедила себя, что у нее просто развилась паранойя.

Ее никто не преследовал.

Она не слышала ни единого звука шагов.

Пока…

Эванджелина вгляделась в темноту, скрывавшую большую часть библиотеки, как вдруг встретилась взглядом с парой совершенно нечеловеческих глаз. Серебристо-голубых, сверкающих и ярких, словно расколотые звезды. Ей казалось, что их блеск нарочно дразнит ее. Но Эванджелина знала, что, даже если сейчас эти глаза сверкают, даже если рассекают тьму и вынуждают ее опустить фонарь, она все равно не могла им доверять. Она не могла доверять ему.

Джекс. Эванджелина отчаянно пыталась не думать о его имени, но все было напрасно. Ей оставалось лишь наблюдать, как он неторопливо выходит из темноты, как всегда, невозмутимый, но уверенный и невероятно красивый. Он двигался так, словно сама ночь должна бояться его.

Колкие мурашки, плясавшие между ее лопатками, скользнули по рукам, тревожной лаской спускаясь к единственному шраму в виде разбитого сердца на запястье. Ранки внезапно заныли, запылали и запульсировали, как будто Джекс снова вонзил зубы в ее кожу.

Эванджелина выставила перед собой фонарь, будто он служил ей оружием.

– Уходи, Джекс. – Всего два дня назад стражники по ее приказу выставили его из замка, и она надеялась, что он еще долго не сунется сюда. Желательно никогда. – Я знаю, что ты сделал, и больше не хочу тебя видеть.

Джекс засунул руки в карманы брюк. Его дымчато-серая рубашка была небрежно выправлена, рукава закатаны до локтей, а пары пуговиц у горла и вовсе недоставало. Взъерошенные волосы, совсем недавно манившие полуночной синевой, теперь отливали золотом и делали его похожим на удалого конюха, а не на расчетливого бога Судьбы. Но Эванджелина напомнила себе, что не стоит забывать, каким он был на самом деле. Амбициозным, одержимым, начисто лишенным морали и совести.

Согласно легендам, поцелуй Джекса приносил смерть всем девушкам, кроме его единственной верной суженой, и в поисках истинной любви он оставлял за собой след из трупов. Эванджелина по наивности верила, что Принц Сердец понимал, каково это – жить с разбитым сердцем, ведь его собственное разбивалось снова и снова, пока он искал любовь. Но теперь все встало на свои места: он разбивал сердца, потому что попросту не умел любить.

Джекс мягко сказал:

– Я пойму, если ты расстроена…

– Если, – возмущенно перебила его Эванджелина. – Ты отравил моего мужа!

Он лишь равнодушно пожал плечами:

– Но ведь не убил.

– Не жди, что я брошусь благодарить тебя, – процедила она, пытаясь не сорваться на крик.

До этого мгновения у Эванджелины в сердце еще теплилась призрачная надежда, что Джекс не причастен к случившемуся. Но он даже не пытался отрицать. Его не волновало, что Аполлон стал почти мертвецом, как и не волновала судьба Эванджелины, некогда обращенной в камень.

– Перестань приравнивать меня к людям, – проворчал Джекс. – Я – Мойра.

– Вот поэтому я и не желаю тебя видеть. С тех пор как наши с тобой пути пересеклись, моя первая любовь превратилась в каменную статую, я стала каменной статуей, а затем и беглянкой. Меня несколько раз пытались убить, ты отравил моего мужа…

– Ты начинаешь повторяться.

Эванджелина одарила его мрачным взглядом.

Прислонившись плечом к ближайшей книжной полке, Джекс тяжело вздохнул, как будто считал ее чувства сродни банальному чиху – чем-то, что можно быстро забыть или избежать, просто отойдя в сторону.

– Я не стану извиняться за то, кем являюсь. Но ты, кажется, забыла, что до нашей встречи была лишь печальной сироткой с разбитым сердцем и злобной сводной сестрой. После моего вмешательства ты стала Милосердной Спасительницей Валенды, вышла замуж за принца и стала принцессой.

– И все это служило твоим корыстным интересам, – разозлилась Эванджелина. Каждый его поступок сводился лишь к тому, чтобы она открыла Арку Доблестей. – Дети со своими игрушками обращаются лучше, чем ты со мной.

Джекс недобро прищурился:

– Тогда почему ты не убила меня, Лисичка? Той ночью в склепе я дал тебе кинжал, и ты могла бы легко воспользоваться им. Я был так близко к тебе… – В его глазах вспыхнули искорки веселья, когда он посмотрел на ее шею. На то самое место, где всего три ночи назад были его губы.

Эванджелина покраснела от непрошеных воспоминаний о его языке и зубах, слегка прикусывающих ее кожу. Джекс тогда был отравлен вампирским ядом, а она – непроходимой глупостью.

Той ночью она осталась рядом с Принцем Сердец, чтобы не позволить ему испить человеческой крови и превратиться в вампира. Крови он не испил, зато сполна насладился ее состраданием. Джекс поведал ей историю об одной прекрасной девушке, которая заставила его сердце биться вновь, – историю о принцессе Донателле. Она должна была стать его истинной любовью, но вместо этого вонзила кинжал ему в сердце.

Услышав эту историю, Эванджелина увидела в Джексе того самого трагичного Принца Сердец, к которому впервые обратилась за помощью. Но у Джекса было разбито не только сердце, он весь оказался сломлен. И ей не стоило больше надеяться на то, что он станет кем-то другим.

– Той ночью в склепе я совершила ошибку, – произнесла Эванджелина, глядя в нечеловеческие глаза Принца Сердец. Румянец медленно сошел с ее щек. – Но если подвернется еще один шанс, то я без колебаний воткну в тебя клинок.

Джекс усмехнулся, демонстрируя милые ямочки, которых он не заслуживал.

– Я почти поверил в твои слова. Но если ты и правда желаешь избавиться от меня, то ранить меня будет недостаточно. – Он достал из кармана белоснежное яблоко и рассеянно подкинул его в воздух. – Если ты действительно хочешь, чтобы я навсегда исчез из твоей жизни, то помоги мне найти утраченные детали Арки Доблестей и открыть ее. После этого ты меня никогда больше не увидишь, я обещаю.

– Как бы мне ни хотелось избавиться от тебя, я никогда не стану открывать ее. Не ради тебя.

– А ради Аполлона?

Эванджелина почувствовала острый укол боли за принца и новую вспышку гнева из-за Джекса.

– Не смей произносить его имя.

Джекс расплылся в еще более широкой улыбке, выглядя подозрительно довольным ее вспышкой гнева.

– Если ты согласишься помочь мне, я выведу его из этого подвешенного состояния.

– Ты сошел с ума, если думаешь, что я соглашусь на это. – Ее первая сделка с Джексом и привела ко всей этой неразберихе. Не будет больше ни общих дел с ним, ни соглашений. Вообще ничего. – Мне не нужна твоя помощь с Аполлоном. Я нашла способ вернуть его к жизни. – Эванджелина обернулась к запечатанной двери в глубинах библиотеки. Та все еще была наполовину скрыта в тени, но Эванджелина могла бы поклясться, что волк, увенчанный короной, ухмылялся так, словно знал, что ей под силу наконец-то открыть замок.

Джекс мельком взглянул на дверь и рассмеялся тихим, издевательским смехом.

– Думаешь, что найдешь там способ исцелить Аполлона?

– Я уверена, что так и будет.

Джекс снова усмехнулся, в этот раз гораздо мрачнее, и с наслаждением откусил от яблока.

– Дай знать, если передумаешь, Лисичка.

– Я не пере…

Не успела она договорить, как его и след простыл. Лишь эхо его зловещего смешка все еще раздавалось в библиотеке.

Эванджелина не собиралась поддаваться на его уговоры. Старый библиотекарь однажды сказал ей, что за дверью той сокрыты давно утраченные книги и истории о Доблестях. Члены первой королевской семьи Севера были обычными людьми, но все знали, что они обладали поистине невероятной магической силой. Онора Доблестная, первая королева Севера, считалась величайшей целительницей всех времен. И Эванджелина имела все основания полагать, что в книгах по ту сторону двери найдутся и истории о ее чудесном целительстве. Эванджелина надеялась, что в них есть способ вернуть человека из состояния вечного сна.

Эванджелина достала кинжал, рукоять которого была украшена драгоценными камнями, пусть некоторые из самоцветов давно отпали. Клинок этот принадлежал Джексу. Именно его Джекс бросил ей в ту самую ночь, которую они провели в склепе, а утром будто бы забыл о нем. Эванджелина до сих пор не знала, зачем взяла его в руки. Она не хотела брать его – больше не хотела, – но у нее не было времени менять его на другое оружие. Сейчас этот кинжал был единственным острым предметом, которым она владела и могла воспользоваться.

Она осторожно вспорола кожу, и на пальце тотчас выступила кровь. Эванджелина приложила его к двери и прошептала:

– Пожалуйста, откройся.

Замок щелкнул, а ручка легко провернулась.

Впервые за много веков дверь наконец-то открылась.

В тот же миг Эванджелина поняла, почему Джекс смеялся над ней.

Эванджелина шагнула через порог, и тут же раздался характерный хруст, словно она ступала туфлями не по камням, а по печенью. Должно быть, именно с таким звуком разрушались и все ее надежды.

Она думала, что найдет здесь стеллажи с книгами о Доблестях, в которых скрывались ответы на все ее вопросы и сведения о том, как исцелить Аполлона. Но в этой комнате стоял лишь густой, спертый воздух, клубившийся вокруг искусно вырезанной мраморной арки.

Эванджелина на мгновение зажмурилась, а затем снова распахнула глаза, словно надеялась, что арка исчезнет, а на ее месте появятся желанные тома. К сожалению, моргание не сотворило волшебства.

Но она не собиралась сдаваться.

В Меридианной империи, откуда Эванджелина была родом, такая арка представляла бы собой просто декоративный элемент из резного камня – достаточно большой, чтобы обрамлять сразу несколько дверей. Но сейчас Эванджелина находилась на Великолепном Севере, где арки был чем-то гораздо бо́льшим. Здесь они считались волшебными порталами, построенными Доблестями.

На колоннах арки были вырезаны величественные ангелы в доспехах, похожие на воинов, сражавшихся по разные стороны в извечной войне. Один ангел низко склонил голову, скрывая печальное выражение лица, и Эванджелина отметила, что у него было сломано крыло. Второй ангел выглядел разъяренным. Они оба держали в руках мечи, скрещенные в самом центре арки, и тем самым будто преграждали путь всем, кто захочет войти.

Но Эванджелина не причисляла себя ко «всем». Осознание того, что арку эту лучше обходить стороной, еще сильнее будоражило ее любопытство.

Кто знает, быть может, арка вела к книгам и лекарству для Аполлона? Если старый библиотекарь не солгал и в этой комнате правда хранятся все истории о Доблестях, то ангелы могли защищать их от проклятия, которым подвергались все книги до единой, и сохранять их целостность. Возможно, ей всего-то и нужно, что капнуть свою кровь на один из мечей, и ангелы вежливо расступятся перед ней, открывая путь.

Почувствовав прилив надежды, Эванджелина приблизилась к арке. Снова уколола палец острием кинжала и быстро прижала его к мечу одного из ангелов.

Он загорелся, как свеча. Вспыхнувший золотистый свет побежал по узким желобкам, паутиной оплетающим каменные мечи, ангелов и всю арку. Все вокруг наполнилось сиянием, теплом и магией. Кожу начало покалывать, когда мельчайшие частички пыли оторвались от арки, взлетели вверх и заискрились вокруг нее, словно крошечные взрывающиеся звезды. Воздух, ранее казавшийся холодным, внезапно потеплел, мягко согревая ее. Эванджелина знала, что ей суждено войти сюда, найти арку, открыть…

У нее перехватило дыхание, когда в голове раздались зловещие слова Тиберия, младшего брата Аполлона: «Ты рождена, чтобы открыть арку. Магические создания всегда стремятся делать то, для чего они были созданы».

Тиберий искренне верил, что Эванджелине уготовано открыть Арку Доблестей.

Она отшатнулась, как будто услышала эхо смеха Принца Сердец. Но в этот раз его хохот не звучал зловеще. Он казался веселым, довольным… счастливым.

– О нет, – прошептала она.

Каменные колонны искрились, будто оплетенные блестящими нитями. Эванджелина широко распахнула глаза, наблюдая за тем, как они поднимаются все выше и озаряют светом вырезанные в камне слова, которые раньше были незаметны.

Зачатая на севере и рожденная на юге станет ключом, увенчанным розовым золотом.

Она будет и простолюдинкой, и принцессой одновременно, беглянкой, несправедливо обвиненной, и только ее добровольно отданная кровь откроет арку.

Эванджелина в ужасе застыла на месте.

Это были не просто слова. Это… Она не хотела даже думать об этом. Но и притвориться, что ничего не поняла, тоже не могла. Ей пришлось признаться самой себе, что это и есть пророчество об Арке Доблестей – то самое, которое Джекс пытался заставить ее исполнить. А значит, перед ней сейчас стояла вовсе не обычная арка. Это была Арка Доблестей.

Паника захватила ее, вытесняя все другие эмоции.

Но как такое возможно? Арка ведь была расколота. И хотя в мире существовали разные истории относительно того, что же скрывалось по ту сторону Арки Доблестей, все рассказчики неизменно сходились в одном: части арки были спрятаны по всему Северу, чтобы никто не узнал, в чем заключалась суть пророчества, и не собрал ее воедино.

– Нет, нет, нет, нет, нет… – Эванджелина отчаянно пыталась стереть кровь с камней, пока Джекс или кто-то другой не увидел, что же она натворила. Ангелы так и не сдвинулись с места, но она опасалась, что в любую секунду они пошевелятся или за их спиной появится дверь в неизвестность. Эванджелина плюнула на камень и снова попыталась оттереть кровь рукавом накидки. Но окутавший арку свет и не думал тускнеть.

– Я чувствовал, что вы сможете открыть дверь.

Скрипучий голос, раздавшийся позади нее, не принадлежал Джексу, но сердце Эванджелины все равно едва не остановилось от страха.

– Прошу меня простить, Ваше Высочество. Должно быть, я снова вас напугал.

– Снова? – пролепетала она и обернулась.

Мужчина, замерший в дверях, был едва ли выше ребенка, но выглядел гораздо старше Эванджелины. Ей в глаза сразу бросилась длинная серебристая борода с проблеском золотистых нитей, сочетавшихся с оторочкой на его белой мантии.

– Вы… – Эванджелина на мгновение застыла, борясь с волнением, не позволявшим вымолвить ни слова. – Вы тот самый библиотекарь, который и показал мне дверь в эту комнату.

– Надо же, вы запомнили. – Старик выглядел довольным, но его добродушная улыбка ни капли не успокоила Эванджелину. Ей показалось, что он светится, как и арка, а его седая борода сменила цвет на переливчато-серебристый. – Мне бы очень хотелось побеседовать с вами, но вам стоит поторопиться и найти спрятанные камни.

Он медленно поднял голову и посмотрел на вершину арки, где виднелись пустые полости на месте давно утраченных камней. Размером они были чуть меньше ее ладони. Эванджелина почему-то думала, что они будут гораздо крупнее. Теперь же она поняла, что именно эти кусочки и нужно найти, чтобы по-настоящему открыть Арку Доблестей.

Одной ее крови оказалось недостаточно. Только осознав это, Эванджелина с облегчением выдохнула.

– Вы должны найти камни, – повторил старый библиотекарь. – Камень удачи. Камень правды. Камень счастья. Камень юности. Но будьте очень осторожны. Это могущественные, но коварные предметы. А значение…

– Постойте! – воскликнула Эванджелина, прерывая его. – Я не стану искать их. И никогда не открою арку. Я совершила ошибку, окропив ее своей кровью.

Старец устало вздохнул и нахмурился:

– Никакая это не ошибка, это ваша судьба… – Он внезапно замолчал, потому как из его рта вместо слов вырвались струйки дыма.

Он насупился и вновь попытался что-то сказать, но выпустил лишь еще больше облачков серо-белого дыма. Но в этот раз они сложились в слово «проклятье», будто все это происходило не впервые и уже порядком ему наскучило.

Его борода обратилась в дым, совсем как повисшие в воздухе слова. Затем и руки вдруг сделались бесцветными, как и его мантия, как и его морщинистое лицо, ставшее теперь прозрачным, как тончайшая занавеска.

– Что вы такое? – потрясенно выдохнула Эванджелина, пытаясь осознать, что предстало прямо перед ней. Ей уже приходилось сталкиваться и с вампирами, и с Мойрами, ее сводная сестра оказалась настоящей злобной ведьмой, но Эванджелина и понятия не имела, что за существо только что разговаривало с ней.

– Я библиотекарь, – наконец произнес старик, но его слова прозвучали хрипло и отдаленно, как будто их донес до нее легкий порыв ветра. – Знаю, все выглядит довольно подозрительно, но, уверяю вас, если бы вы только знали правду… если бы я мог вам рассказать…

Не успев договорить, старец полностью истаял и оставил Эванджелину наедине с клубами дыма и тревожным ощущением, что Принц Сердец, возможно, не единственное магическое существо, которого ей стоит опасаться.

Прошло уже несколько дней, но волнение так и не отпустило Эванджелину. Ей не хотелось думать, что скрывается за Аркой Доблестей и какие секреты таятся там. Она пыталась не вспоминать отчаяние, сквозившее в голосе старца, когда он произнес: «Если бы вы только знали правду…»

– Время почти истекло, – раздался хриплый голос Хэвелока, вырывая Эванджелину из раздумий. Колеса их кареты грохотали по мощенной камнем дороге, покрытой слоем бело-голубых снежинок.

Хэвелок, некогда личный стражник Аполлона, теперь помогал Эванджелине втайне искать способ исцеления принца. На прошлой неделе они побывали у гадалок, посетили аптекарей и даже обратились к врачевателям и лекарям, побеждавшим болезни разума. Они открывали такие двери, за которые давно никто не заглядывал, посещали множество библиотек, где изучали всевозможные мифы, но так и не нашли ни ответов, ни решения.

– О подвешенном состоянии не слыхали со времен Оноры Доблестной, – снова и снова слышали они, ловили на себе любопытные взгляды, после чего торопились уйти.

Ни одна живая душа на Великолепном Севера не знала, что принц Аполлон вовсе не умер, и нельзя было допустить, чтобы правда об этом просочилась в светское общество. В состоянии вечного сна Аполлон был слишком уязвим. Все вокруг считали, что его убил младший брат, принц Тиберий. Эванджелина почувствовала легкий укол вины, зная, что все слухи эти были лживы. Но поскольку Тиберий однажды пытался лишить жизни ее, совесть не мучила Эванджелину так уж сильно.

– Возможно, это последний шанс спасти принца, – пробормотал Хэвелок.

Эванджелина знала, что это не совсем так. Она могла согласиться на предложение Джекса и открыть Арку Доблестей, но сообщать об этом Хэвелоку не стала. В ней все еще теплилась надежда, что существует другой способ спасти Аполлона.

– Вы читали последний выпуск скандальной газетенки? – поинтересовался Хэвелок.

– Ох, нет, я стараюсь избегать новостей, – ответила Эванджелина. Но все же взяла свернутую в трубочку газету, протянутую стражником, и поежилась от холода в салоне кареты.

Ежедневная Сплетня
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЛЮСЬЕН ДЖАРЕТ АКАДИАНСКИЙ!
Автор: Кристоф Найтлингер
Завтра в Валорфелл прибывает новый наследник престола – Люсьен Джарет Акадианский, но о нем уже ходит столько слухов, что даже я не могу отследить их все. Тем не менее мне довелось выяснить, что в те редкие минуты, когда Люсьен не занят строительством жилищ для бедняков или поисками хозяев для бездомных животных, он проводит время, обучая сироток чтению.
Кроме того, наш королевский осведомитель сообщил, что в Волчьей Усадьбе уже вовсю готовятся к следующей Нескончаемой Ночи.

Эванджелина прикрыла глаза, отказываясь читать дальше. Все началось на прошлой неделе. Только с нее сняли обвинения в убийстве мужа, как газеты запестрели статьями о новом наследнике и дальнем кузене Аполлона, коим и являлся Люсьен Джарет Акадианский. Истории о нем казались Эванджелине излишне слащавыми, они представляли Люсьена скорее святым, нежели обычным человеком.

– Интересно, что из всего этого правда? – пробормотала она, покосившись на статью.

– Не могу знать, – коротко отозвался Хэвелок. – Думаю, мы можем полагаться лишь на то, что новый наследник прибудет сюда уже завтра.

Завтра.

Слово прозвучало слишком уж зловеще. Если Люсьен и правда был воплощением добродетели и спасителем сирот и щенков, как писали в «Ежедневных Сплетнях», завтра он все равно займет трон Аполлона. Если только сегодня Эванджелина не найдет способ вернуть своего мужа к жизни.

– Не стоит так переживать, – сказала она, стараясь придать голосу уверенности, которой она на самом деле не ощущала. – ЛаЛа нам поможет.

Наконец карета остановилась, добравшись до нужного места. Все эти искривленные башенки, в которых жили люди Севера или располагались торговые лавки, напоминали Эванджелине перенесшиеся со страниц сказок домишки, крыши которых были слегка припорошены снегом.

Здесь и жила Ариэль «ЛаЛа» Лагримас. Прозванная всеми Невенчанной Невестой, она на самом деле была Мойрой, совсем как Джекс, вот только с ней Эванджелина подружилась. Когда Тиберий отравил Эванджелину, именно ЛаЛа спасла ее, а теперь Эванджелина надеялась, что она найдет способ исцелить и Аполлона.

ЛаЛа стала первым человеком, к которому Эванджелина бросилась за помощью сразу после трагического происшествия, но лишь обнаружила на двери ее жилища табличку со словом «Странствую!». Эванджелина не представляла, куда ЛаЛа могла отправиться, но оставила королевских стражников присматривать за домом. И вчера ей сообщили, что ЛаЛа наконец-то возвратилась из своих странствий.

Белые облачка пара срывались с губ Эванджелины, пока она взбиралась по ступенькам к дому ЛаЛы. На перилах были вырезаны строчки из сказок, которых Эванджелина раньше не замечала, а сейчас не могла оторвать взгляд.

Давным-давно жила-была одна девочка с пушистым хвостом, который вилял всякий раз, когда шел снег.

Потом Эванджелина прочитала про себя другую строчку:

Существовал на свете такой домишко, из трубы которого вместо дыма постоянно вился радостный смех.

Эванджелина подумала, что эти строчки очень подходили дому ЛаЛы, ведь из него запросто мог вырываться непрошеный смех. Фасад был выкрашен в жизнерадостный желтый оттенок в крапинку, а дверное кольцо на белой двери с закругленной вершиной свисало из пасти дракона.

– О, моя дражайшая подруга! – ЛаЛа распахнула дверь прежде, чем в нее успели постучаться. Расплывшись в теплой улыбке, она сжала Эванджелину в крепких объятиях, как будто они были знакомы всю жизнь, а не каких-то несколько недель. – Как ты вовремя меня навестила. Я столько всего должна тебе рассказать!

Хэвелок остался на страже у входа, а ЛаЛа затянула Эванджелину внутрь и потащила вверх по красочным ступенькам, хотя ее дом в этот раз выглядел довольно мрачно. Стоило переступить порог, как Эванджелина сразу заметила разительные перемены. Она больше не чувствовала себя в этом месте тепло и уютно. Камин не радовал глаз язычками пламени. Мебель ярких оттенков все еще стояла на месте, но стены были оголены, а столы пустовали. Исчезли даже крошечные фонарики в виде птичьих клеток, но один из них Эванджелина все еще обнаружила – он лежал на груде сундуков, придвинутых ко входной двери.

– Ты уезжаешь? – Эванджелина с трудом скрыла разочарование в голосе. Она всей душой надеялась, что ошиблась с выводами, но наряд ЛаЛы лишь подтверждал ее опасения. Обычно она отдавала предпочтение блесткам, перьям или мерцающим юбкам, словно сшитым из русалочьей чешуи, но сегодня ЛаЛа выбрала платье сливочного оттенка с длинными рукавами, которые скрывали татуировки в виде драконьего огня на ее смуглых руках. Подол струился до самого пола, как и положено на Великолепном Севере, но, когда ЛаЛа шагнула к дивану, Эванджелина заметила выглядывающую из-под платья пару дорожных сапог на каблуках.

– Мне не терпелось рассказать тебе об этом… Я помолвлена! – воскликнула ЛаЛа и вытянула вперед руку, демонстрируя широкий обручальный браслет. Золотой, блестящий и такой же притягательный, как восторженная улыбка ЛаЛы. – Мой жених – лорд Робин Слотервуд [1]. Звучит довольно жутковато, знаю. Но я ведь не собираюсь менять фамилию. Ну, ты знаешь почему… – ЛаЛа бросила на Эванджелину многозначительный взгляд и вдруг рассмеялась.

Однажды ЛаЛа призналась, что боги и богини Судьбы вечно сопротивляются желанию стать теми, кем они были созданы. И, будучи Невенчанной Невестой, ЛаЛа страстно желала найти того, кто правда полюбит ее, хоть и знала, что ее судьба – быть брошенной у алтаря и заливаться отравленными слезами, способными убить любого, кто вкусит их. Но сейчас в прекрасных глазах ЛаЛы сияли искры надежды, а на запястье сверкал новенький обручальный браслет.

– Я так рада за тебя! – Эванджелина улыбнулась. Она вдруг поймала себя на мысли, что говорит серьезно. Если бы услышала эту новость несколько месяцев назад, она бы, вероятно, не сдержалась и спросила у ЛаЛы, стоит ли столь недолгое счастье неизбежной сердечной боли. Такую сердечную боль люди прозвали разбитым сердцем, но Эванджелина была уверена, что потеря любимого разбивает не только сердце. Когда она лишилась своей первой любви, весь ее мир, казалось, рухнул. Но, несмотря на ужасную боль, через которую ей пришлось пройти, она не опустила руки. Эванджелина надеялась не только спасти Аполлона, но и вновь обрести любовь вместе с ним.

– Надеюсь, замок Слотервуд находится поблизости, – сказала Эванджелина. – Мне бы хотелось навещать тебя.

– Я буду счастлива тебя видеть. – Глаза ЛаЛы сияли от восторга. – Замок Слотервуд всего в одном дне пути, а помолвка затянется надолго, так что я буду устраивать много торжественных вечеров.

Каблучки сапог застучали по деревянному полу, когда ЛаЛа подошла к одному из сундуков и достала торт в виде пчелиного улья. Конечно же, у нее был и торт, и столовые приборы, и золотые тарелочки в форме сердец.

Эванджелина знала, что должна спросить у ЛаЛы, может ли она исцелить Аполлона. Как и сказал Хэвелок, времени у них почти не осталось. Но отпраздновать счастливое событие казалось гораздо важнее, тем более что ЛаЛа была ее единственным другом на всем Севере.

Поэтому Эванджелина позволила себе насладиться тортом и прекрасной историей знакомства ЛаЛы и Робина, которые после нескольких дней, проведенных вместе, решили обручиться.

– Если когда-нибудь вновь решишь выйти замуж, то советую прикинуться девицей в беде. На Севере на этот трюк ведутся весьма охотно.

Эванджелина засмеялась, но ее смех, должно быть, прозвучал неубедительно.

ЛаЛа тут же нахмурилась. Ее взгляд остановился на наряде Эванджелины. Та сняла накидку, открыв траурное платье северян из чистейшего белого шелка, украшенное искусным узором из черной бархатной тесьмы.

– О, моя милая подруга, мне так жаль… Я совсем забыла, что ты еще оплакиваешь Аполлона. Как бестактно с моей стороны!

Будучи Мойрой, ЛаЛа не испытывала того же спектра эмоций, что и обычный человек, но чувствовалось в ней нечто такое, что нравилось Эванджелине. В то время как отсутствие человечности у Джекса делало его хладнокровным и безжалостным богом Судьбы, отравлявшим жизнь Эванджелины, то ЛаЛу – более искренней и решительной.

– Не вини себя. По правде говоря, я не в трауре, – призналась Эванджелина и внезапно выпалила: – Аполлон жив. Слухи, что его отравил Тиберий, ложны. На самом деле это сделал Джекс, это он ввел Аполлона в подвешенное состояние, чтобы шантажировать меня. – Эванджелина замолчала и посмотрела на ЛаЛу, размышляя, известно ли ей об Арке Доблестей. Аполлон однажды обмолвился, что северяне считали эту историю скорее сказкой, чем настоящим событием, и мало кто знал, о чем именно говорилось в пророчестве. Потому Эванджелина поведала ЛаЛе обо всем, что знала сама: – Джекс считает, что я – тот самый ключ из пророчества, способный открыть арку. Еще он сказал, что вернет Аполлона к жизни, если я найду недостающие камни и открою для него Арку Доблестей.

– Вот это да, – удивленно выдохнула ЛаЛа. Кожа у нее побледнела, а затем и вовсе приобрела сероватый оттенок. В глазах затаился страх, как у загнанного олененка.

Эванджелина впервые видела подругу на грани паники и поспешила сказать:

– Не беспокойся. Я не стану открывать арку для Джекса. Но я пришла узнать, можешь ли ты исцелить Аполлона.

– Прости, моя дорогая. Конечно, я немного разбираюсь в зельях и заклинаниях, но те, что я использую, не приносят никому благо. К тому же я никогда не вводила людей в подвешенное состояние. Это очень древняя магия. Думаю, Онора Доблестная обращалась к этой практике в период войн, когда приходилось лечить слишком много раненых. Она вводила в вечный сон тех, кому ни она, ни ее целители не успевали помочь.

Эванджелина постаралась скрыть разочарование, отразившееся на лице. Примерно то же самое говорили ей и все остальные лекари.

– Ты точно ничего не знаешь об этом? Мне поможет любая незначительная деталь. Завтра сюда прибывает новый наследник престола и…

– Ты должна открыть арку для Джекса, – вдруг перебила ее ЛаЛа.

– Что? – Эванджелина сперва подумала, что ослышалась. Всего мгновение назад ЛаЛа выглядела страшно напуганной, но сейчас ее взгляд прояснился и стал решительным.

Неужели Эванджелине померещилось беспокойство ЛаЛы или она все неверно поняла?

– Ты хочешь спасти Аполлона? – спросила ЛаЛа.

В тот же миг в груди Эванджелины шевельнулось чувство вины. Временами она и сама задавалась этим вопросом. Она всей душой хотела помочь Аполлону, но иногда боялась, что желала этого недостаточно сильно. Эванджелина не сказала бы, что они с Аполлоном любили друг друга, но ее сердце тянулось к нему. Они были связаны. Стало ли это следствием любовного заклятия Джекса, свадебной клятвы или же бог Судьбы просто позволил их путям пересечься, Эванджелина не знала, но почему-то верила, что ее будущее напрямую связано с Аполлоном.

Эванджелина вдруг вспомнила о письме, которое последние несколько дней носила в кармане. Она запомнила каждое написанное слово, поскольку перечитывала его бесчисленное множество раз.

Моя любимая Эванджелина,
я бы очень хотел, чтобы ты познакомилась с моими родителями. Уверен, они бы всем сердцем полюбили тебя, а еще наверняка сказали бы, что я тебя недостоин.
Мы с тобой ничего друг о друге не знаем. Признаю. Но я желаю узнать о тебе все и сделать тебя счастливой.
Возможно, на этой неделе я проявил чрезмерное рвение, но все дело в том, что я никогда раньше такого не испытывал. И все же я не позволю себе испортить то, что зарождается между нами. Вероятно, в далеком будущем такое может случиться, но я хочу кое-что пообещать тебе, Эванджелина Фокс: что бы ни случилось, я всегда буду бороться за нас. И прошу тебя о том же.
Мама часто говорила: «Любовь можно сохранить, если рядом есть тот, кто готов ее беречь». И я обещаю, что сберегу нашу с тобой любовь.
Всегда и беззаветно твой,
Аполлон

Эванджелина обнаружила это письмо в королевских покоях Аполлона, после того как с нее сняли обвинения в его смерти. Сначала эти слова заставили ее расплакаться, а затем подарили надежду.

Вплоть до самой их свадьбы Аполлон находился под любовным заклятием, но Эванджелина готова была поклясться, что иногда они оба испытывали искреннюю привязанность друг к другу. И письмо это служило тому ярким подтверждением. Каждая строчка словно была пронизана неподдельным чувством, и Эванджелина всей душой верила, что чары воздействовали на Аполлона не всегда. Околдованный мужчина никогда бы не написал такое проникновенное письмо. Оно отражало все самые искренние мысли принца – принца, который чувствовал то же, что и она.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти Аполлона, но не стану открывать Арку по приказу Джекса. Ты ведь не думаешь, что я и правда должна это сделать?

ЛаЛа на мгновение поджала губы. Она выглядела подавленной, но когда заговорила, ее голос звучал решительно и твердо, что всерьез обеспокоило Эванджелину:

– Арка не хранит того, о чем ты думаешь. Будь я на твоем месте, то открыла бы ее.

– Тебе известно, что скрывается по ту сторону? – удивленно спросила Эванджелина.

– Доблесть – это или сокровищница, в которой хранятся могущественные магические дары Доблестей, или же магическая тюрьма, где заперты всевозможные волшебные создания, включая мерзость, созданную этим семейством… – ЛаЛа нахмурилась и замолчала. – Ненавижу эту проклятую историю.

Она с громким стуком поставила тарелочку с недоеденным тортом на стол, взяла ладони Эванджелины в свои и попыталась хорошенько сосредоточиться. Но в этот раз, когда ЛаЛа вновь начала рассказывать о том, что, по ее мнению, находится за аркой, с ее губ сорвалась лишь какая-то бессмыслица.

Мама Эванджелины, Лиана, каждый день просыпалась до восхода солнца. Она надевала милое платье в цветочек, которое Эванджелина считала очень романтичным, и тихо спускалась по ступенькам, чтобы прошмыгнуть в кабинет. Там она устраивалась около камина и читала.

Лиана Фокс верила, что день нужно начинать со сказки.

Эванджелина еще совсем малышкой переняла у матери привычку просыпаться с первыми лучами солнца. Она не желала пропустить ни секунды волшебства, которым, как ей казалось, была окутана ее мама, и поэтому тоже кралась в кабинет, сворачивалась калачиком у нее на коленях и снова засыпала.

Потом Эванджелина выросла и больше не могла засыпать на руках у матери, зато с течением времени перестала так быстро сдаваться сну. Мама начала читать ей сказки вслух. Некоторые были очень короткими, другие приходилось рассказывать несколько дней или даже недель. Одну книгу – толстый фолиант, украшенный золотым орнаментом и привезенный с Южных Островов, – они с мамой читали шесть месяцев. И когда Лиана переворачивала последнюю страницу сказки, она никогда не говорила: «Конец». Вместо этого она смотрела на Эванджелину и спрашивала:

– Как думаешь, что случилось потом?

– Они жили долго и счастливо, – неизменно отвечала Эванджелина. Она верила, что каждый персонаж заслуживал свое «долго и счастливо», особенно после всего, через что им пришлось пройти.

Ее мама тем не менее считала иначе. Она полагала, что большинство героев всех этих историй становились счастливыми лишь на короткое время, а не навсегда. Потом она начинала перечислять то, что могло привнести хаос в их будущее: ученик злодея, оставшийся в живых; злобная сводная сестра, которую хоть и простили за прегрешения, но она все равно продолжила мстить; исполнившееся желание, за которое не уплатили сполна; семечко, посаженное в землю, но еще не давшее плоды.

– Думаешь, все они обречены? – спрашивала Эванджелина у мамы.

Лиана одаривала ее улыбкой, такой же сладкой и нежной, как свежеиспеченный пирог.

– Вовсе нет, любовь моя. Я верю, что каждому уготован счастливый конец. Но не думаю, что этот самый конец можно найти лишь на последней странице прочитанной книги или что каждый герой будет жить долго и счастливо. Шанс поймать счастливый конец есть всегда, но вот удержать его гораздо сложнее. Он словно сон, который желает сбежать от ночи. Или драгоценность, одаренная крыльями. Он подобен дикому, необузданному и безрассудному созданию, за которым нужно неустанно гнаться, ибо оно постоянно норовит сбежать.

Тогда Эванджелина не хотела верить словам матери, но сейчас она поняла, что Лиана имела в виду.

Покидая квартиру ЛаЛы, Эванджелина готова была поклясться, что слышала топот своего счастливого конца, рванувшего от нее прочь. Ей хотелось побежать за ним, но она лишь замерла на месте и вдохнула холодный северный воздух, борясь с желанием вновь свернуться калачиком на коленях мамы. Она так сильно скучала по ней. И хотела бы услышать еще один ее совет.

Эванджелина поклялась не открывать Арку Доблестей для Джекса, но слова ЛаЛы пошатнули ее уверенность. «Арка не хранит того, о чем ты думаешь. Будь я на твоем месте, то открыла бы ее».

Очевидно, ЛаЛа верила, что Доблесть подобна сокровищнице. Но ведь даже сокровища могли таить в себе опасность, не так ли?

Что, если ЛаЛа ошибалась? Приверженцы иного мнения – в том числе и брат Аполлона, Тиберий, – были готовы на все, лишь бы Арка Доблестей вечно оставалась закрыта. Они даже собирались убить Эванджелину, причем Тиберий пытался лишить ее жизни дважды. Но знал ли он, что на самом деле скрывается по ту сторону арки, или же просто слепо верил в то, что за ней укрыта злобная мерзость?

Эванджелине, наверное, тоже стоило бы испытывать страх, но ей пришлось признать, что она боится вовсе не того, что сокрыто за аркой. Больше всего ее пугала мысль о возможном партнерстве с Джексом, только чтобы спасти Аполлона.

Эванджелина не могла, не хотела вновь пойти на это.

Она никогда не целовала Принца Сердец, но отлично знала, что сделки с ним подобны его смертельному поцелую: они волшебны, но несут всем погибель. Эванджелина готова была объединиться с кем угодно, но не с ним.

– Есть успехи? – спросил Хэвелок, когда они устроились в карете.

Эванджелина покачала головой.

– Быть может, нам стоит сообщить новому наследнику о состоянии Аполлона, чтобы выиграть еще немного времени на поиски лекарства? Если хотя бы половина того, что говорят о Люсьене, правда, то он не станет торопиться занять его трон.

Хэвелок фыркнул:

– Сомневаюсь, что этот Люсьен так уж добросердечен, как о нем пишут в скандальных газетенках. Если мы расскажем ему правду, то он запрячет тело Аполлона в целях собственной безопасности и вы больше никогда не увидите мужа. Или, что еще хуже, он тайно убьет Аполлона, а потом покончит и с вами.

Эванджелине хотелось бы поспорить, но что-то внутри нее подсказывало, что Хэвелок был прав. Поэтому спасти Аполлона можно лишь одним-единственным способом – пробудить его ото сна до наступления следующего дня.

Тик-так. Тик-так. В карете не было часов, но Эванджелина словно слышала, как время утекает сквозь пальцы. А может быть, Время было другом Джекса и тоже решило немного помучить ее.

Волчья Усадьба, прославленный королевский замок Великолепного Севера, выглядела одновременно как дворец из сказки и как неприступная крепость. Складывалось впечатление, что король и королева Севера так и не сошлись во мнениях, каким должен быть замок.

Со всех сторон его окружали защитные сооружения из прочного камня, но внутренние стены коридоров были увешаны удивительными картинами, которые придавали этому месту тепло и уют. На некоторых каменных постройках, расположенных около замка, можно было легко разглядеть замысловатую резьбу в виде растений и цветов, а также таблички с пояснениями:

Пегасов клевер – для забвения

Ангельская трава – для крепкого сна

Шелковник серый – от горестей

Гибискус призрачный – при скорби

Падуб-однорог – для праздничного настроения

Зимняя ягода – для радушного приема.

Сегодня утром, когда Эванджелина покидала Волчью Усадьбу, все вокруг было украшено веточками шелковника серого и букетами гибискуса призрачного, но их уже заменили на ярко-красные венки из падуба-однорога.

Сердце Эванджелины пропустило удар. На Великолепном Севере скорбь заканчивалась в тот момент, когда народу официально представляли нового наследника, а это случится уже завтра. Но, судя по столь резким изменениям в Волчьей Усадьбе, казалось, что наследник уже занял место Аполлона.

Внезапно Эванджелина услышала песни менестрелей о Люсьене Великом, а следом заметила, что слуги сменили черные траурные наряды и повязали белоснежные фартуки. Несколько служанок, выглядевших едва ли старше Эванджелины, украсили косы торжественными веточками зимних ягод, а их ярко накрашенные губы и румяные щеки сразу бросались в глаза. Отовсюду то и дело доносились оживленные шепотки:

– Я слышала, он молод…

– Поговаривают, он довольно высок…

– Ходят слухи, он гораздо красивее принца Аполлона!

С каждой услышанной фразой внутри у Эванджелины все закручивалось в тугие узлы. Она понимала, что не может винить юных девушек за то, что они всего лишь ищут повод для праздника. Скорбь важна, но она не могла длиться вечно.

Эванджелине просто нужно было больше времени. До прибытия Люсьена оставался еще один день, но она чувствовала, что этого недостаточно.

Она судорожно выдохнула, когда в коридоре, по которому она шла в сопровождении верного Хэвелока, внезапно стало темно и холодно. Через несколько секунд они подошли к потайному ходу, ведущему к помещению, где лежал Аполлон.

Ей не нравилось, что никто из стражников не охраняет дверь, но одинокий солдат посреди пустынного коридора выглядел бы весьма подозрительно. И все же они с Хэвелоком велели одному надежному королевскому стражнику находиться в помещении у подножия лестницы.

В крошечной тайной комнате стало немного уютнее, чем в тот день, когда она впервые ее посетила. Эванджелина не знала, осознает ли Аполлон, что его окружает, но на всякий случай попросила его личных стражников немного оживить комнату. Теперь ледяные полы были устланы толстыми коврами бордового оттенка, на каменных стенах появились картины с красочными лесными пейзажами, и сюда также принесли удобную кровать с балдахином и бархатными портьерами.

Эванджелина хотела, чтобы Аполлон находился в своих покоях, где пляшущее в камине пламя разогнало бы холод и подарило ему тепло, где можно было бы распахнуть окна, чтобы избавиться от тяжелого спертого воздуха. Но Хэвелок сразу отверг эту мысль, считая перемещение принца рискованным.

Замерший у подножия лестницы стражник поприветствовал Эванджелину кивком головы, а потом тихо заговорил с Хэвелоком, давая ей побыть с принцем наедине.

В груди у нее вдруг стало так щекотно, будто там встрепенулись и запорхали бабочки. Эванджелина надеялась, что сегодня состояние Аполлона изменится, но он по-прежнему находился в состоянии вечного сна.

Аполлон так и не пошевелился, а его застывшее тело словно олицетворяло несчастливую балладу о Севере. Его сердце едва билось, а оливковая кожа под ее пальцами ощущалась холодной. Карие глаза были открыты, но некогда пылкий взгляд стал тусклым, безжизненным и пустым, как осколки морского стекла.

Эванджелина склонилась над Аполлоном и осторожно убрала прядку темных волос с его лба, отчаянно надеясь, что он вот-вот пошевелится, моргнет или, может быть, сделает вдох. Она нуждалась хоть в одном крошечном знаке, чтобы продолжать верить в то, что Аполлон вернется к жизни.

– В письме ты утверждал, что всегда будешь бороться. Прошу, борись, постарайся вернуться ко мне, – прошептала Эванджелина, склонившись над его лицом.

Ей было неприятно касаться его безжизненного тела. И все же Эванджелина помнила, что когда сама обратилась в каменную статую, то искренне желала почувствовать хоть одно прикосновение или тепло человеческого тела. И это она могла подарить Аполлону.

Обхватив ладонями его восковые щеки, Эванджелина коснулась губами его неподвижных губ. Они оказались мягкими, но ее смутил их вкус – несчастного конца и проклятий. И тем не менее даже поцелуй не пробудил Аполлона.

В комнате внезапно раздался бесстрастный голос Джекса:

– Не понимаю, зачем ты делаешь это изо дня в день.

Эванджелина почувствовала, как шрам на запястье в виде разбитого сердца запылал, точно след от свежего клейма. Она пыталась выбросить из головы и Джекса, и шрам. Заставляла себя не оборачиваться, не смотреть на него и не признавать его присутствия в комнате, но и целовать неподвижные губы Аполлона тоже больше была не в силах.

Эванджелина медленно выпрямилась, изо всех сил притворяясь, что тело ее не пылает, а шрам не пульсирует, как вдруг Джекс уверенно вышел вперед.

Сегодня он был одет гораздо торжественнее, чем обычно. Его плечи укрывала темно-синяя накидка, застегнутая на несколько серебряных пуговиц. Бархатный камзол был оттенка индиго, за исключением дымчато-серой вышивки, которая сочеталась с облегающими брюками, аккуратно заправленными в начищенные кожаные сапоги.

Эванджелина посмотрела ему за спину, где перед лестницей стояли Хэвелок со стражником, но они не обращали внимания ни на нее, ни на незваного гостя. Видимо, Джекс заколдовал их. Многие люди искренне полагали, что Принц Сердец обладает единственной магической силой, заключавшейся в его смертельном поцелуе, но Джекс также умел управлять людьми, словно марионетками. На Севере силы Принца Сердец были несколько ограничены, и все же магия позволяла ему контролировать эмоции и сердца нескольких людей одновременно.

К счастью, он не мог воздействовать на Эванджелину, как бы ни пытался. Все закончилось тем, что она услышала его мысли. Джекс тоже мог слышать, о чем она думает, но только если она сама того хотела. И сейчас такое желание у нее напрочь отсутствовало.

– Ты целуешь его потому, что это доставляет тебе удовольствие? – спросил Джекс. – Или ты всерьез веришь, что поцелуй волшебным образом оживит его?

– А может, я делаю это, чтобы позлить тебя? – насмешливо ответила Эванджелина.

Губы Джекса дрогнули в озорной ухмылке.

– Отрадно слышать, что ты думаешь обо мне, когда целуешь мужа.

Ее щеки мгновенно вспыхнули.

– Поверь, в моих мыслях нет ничего милого.

– Так даже лучше. – Его глаза засветились, словно синие грани драгоценного камня с серебристыми прожилками – слишком красивые, чтобы принадлежать такому чудовищу. Чудовища должны были выглядеть как… чудовища, а не как Джекс.

– Ты пришел поддразнить меня?

Джекс нарочито медленно и печально выдохнул.

– Я тебе не враг, Лисичка. Вижу, что ты все еще злишься на меня, но ты ведь всегда знала, какой я на самом деле. Я никогда не притворялся кем-то другим, это ты позволила себе поверить в то, что я не такой, как говорят люди. – Его глаза сверкнули металлическим блеском, а взгляд стал совершенно равнодушным. – Я не твой друг. И не смертный паренек, который будет кормить тебя сладкой ложью, приносить цветы или одаривать драгоценностями.

– Я не думала о тебе так, – ответила Эванджелина. Но какая-то крошечная частичка ее души все же надеялась на это. Нет, она не ждала от него цветов или подарков, но в какой-то момент и правда начала воспринимать Джекса как друга. Ужасная ошибка, которую она никогда больше не совершит.

Эванджелина покачала головой и спросила:

– Что тебе здесь нужно?

– Хотел напомнить, что ты легко можешь спасти его. – Вальяжным движением Джекс засунул ладони в карманы брюк и посмотрел на нее так невозмутимо, словно заключить очередную сделку с ним так же просто, как отдать булочнику пару монет за свежий хлеб.

Все это только кажется таким простым. Конечно, если она скажет Джексу, что откроет Арку Доблестей, то Аполлон проснется уже сегодня. И не придется больше беспокоиться о новом наследнике престола. Но Джекс-то никуда не денется. Он останется рядом до тех пор, пока все недостающие камни не будут найдены. А Эванджелина хотела избавиться от Джекса – возможно, хотела этого даже больше, чем пробуждения принца. Пока Джекс присутствует в ее жизни, он продолжит ее разрушать.

Все это время Эванджелина пыталась найти способ исцелить Аполлона, но вполне возможно, что ей на самом деле стоило искать способ избавиться от Джекса.

– Мой ответ – нет, и он не изменится.

Джекс привалился к столбику кровати и скрестил руки на груди.

– Если ты правда так считаешь, то тебе не хватает воображения.

Услышав это, Эванджелина ощетинилась:

– У меня все в порядке с воображением, спасибо. Но мою решительность тебе не сломить.

– Как и мою. – В глазах Джекса мелькнуло что-то враждебное. – Даю тебе последний шанс передумать.

– Или что? – хмыкнула Эванджелина.

– Или ты по-настоящему возненавидишь меня.

– Может, именно этого я и желаю.

Уголок ядовитых губ Джекса дернулся, словно мысль его позабавила. Затем где-то наверху пробили часы. Семь громоподобных ударов.

– Тик-так, Лисичка. Я пытался проявить дружелюбие, позволив тебе обдумать мое предложение, озвученное в библиотеке, но ожидание утомило меня. У тебя времени до полуночи, чтобы изменить решение.

Внутри у нее все сжалось, но Эванджелина старалась не подавать вида. Если погружение Аполлона в вечный сон Джекс считал дружелюбным способом заставить ее передумать, что же тогда он сделает дальше? И все же она сомневалась, что, объединившись с ним, останется в выигрыше.

Эванджелина повернулась к нему спиной, собираясь покинуть это место.

Внезапно она почувствовала, как что-то схватило ее за запястье.

– Джекс…

Но рука, удерживающая ее, принадлежала вовсе не Джексу.

Его кожа была прохладной и гладкой, точно мрамор. А пальцы, в эту секунду сжимавшие ее запястье, обжигали настоящим огнем.

Аполлон?

Эванджелина обернулась к принцу, и сердце ее взволнованно заколотилось в груди. Неужели он…

Но с ним что-то было не так.

Всего мгновение назад его глаза были тусклыми, как морское стекло, а сейчас светились ярко-красным, словно сверкающие рубины и самые жуткие проклятия на свете.

Увидев это, Эванджелина резко повернулась к Джексу. Точнее, попыталась. Из-за железной хватки Аполлона она не смогла даже сдвинуться с места.

Сердито нахмурившись, она выпалила:

– Ты обещал дать мне время подумать.

– Это не моих рук дело. – Джекс перевел взгляд со сверкающих красных глаз Аполлона на запястье Эванджелины.

Она попыталась освободиться, но Аполлон лишь сильнее сдавил ее руку.

Эванджелина снова дернула руку.

Но в это мгновение Аполлон так крепко вцепился в ее запястье, что она вскрикнула и пошатнулась, едва не упав на него.

Глаза Аполлона полыхали пугающим красным светом, но он совсем не выглядел так, словно пробудился от вечного сна. Казалось, он был одержим или, возможно, отчаянно боролся с самим собой, чтобы наконец проснуться и вернуться к ней.

Сердце Эванджелины сжалось от страха.

– Аполлон…

– Он тебя не слышит. – Джекс вытащил кинжал с блестящим черным лезвием.

– Что ты…

– Он переломает тебе кости! – прорычал Джекс и полоснул ножом по руке Аполлона.

На ее юбку брызнула кровь, но принц все же разжал пальцы, а из его глаз исчезла краснота.

Эванджелина коснулась запястья, на котором Аполлон оставил браслет из болезненных бордово-синих синяков.

Кап.

Она тоже была ранена. Но кровь текла не из той руки, в которую вцепился принц. На тыльной стороне ладони появился разрез, похожий на тот, какой Джекс только что нанес Аполлону, точно лезвие вспороло и ее кожу. Эванджелина попыталась стереть кровь, считая, что она принадлежит Аполлону, но рана неприятно запульсировала.

Глаза Джекса потемнели, приобретая оттенок грозового облака, когда он посмотрел на ладонь Эванджелины. Тихо выругавшись себе под нос, он выхватил платок из нагрудного кармана и обмотал ее рану.

– Держись отсюда подальше и не вздумай больше целовать его.

– Но почему? Что происходит? – растерянно пробормотала она.

– Кто-то снова наложил проклятие на тебя и твоего принца, – процедил Джекс.

Еще одни злые чары.

– Похоже на зеркальное проклятие.

Эванджелина мысленно уговаривала себя не паниковать, но нервы уже напряглись до предела. Ее состояние было сродни книге, из которой медленно и мучительно вырывали по страничке. Синяки и кровавая рана на теле, проклятие, обрушившееся сначала на ее мужа, а теперь и на нее саму. Еще и Джекс держал ее за руку.

Она освободилась от хватки его холодных пальцев, но не почувствовала никакого облегчения. Лишь дуновение прохладного ветерка слегка отрезвило ее.

Джекс сказал пугающе спокойным и размеренным тоном:

– Пока на вас обоих лежит зеркальное проклятие, любое ранение, которое получишь ты, получит и Аполлон, а если ранят его, то пострадаешь и ты тоже. Но опасаться ты должна лишь смерти. Если умрет он, то и ты погибнешь вместе с ним. – Он опустил взгляд на платок, которым обмотал ее пораненную руку. На мгновение его облик стал совсем далек от человеческого. Напускное спокойствие улетучилось, лицо приобрело кровожадное выражение, а в глазах его зажегся мстительный огонек.

В любой другой день такое преображение и явное волнение Принца Сердец доставили бы Эванджелине удовольствие. Но сейчас она сомневалась, не привиделись ли ей эти эмоции на его лице. Всего минуту назад он угрожал ей и выделил на размышления немного времени.

– Это ты сделал? – не сдержалась она.

Джекс бросил на нее сердитый взгляд.

– Не притворяйся, что никогда бы не причинил мне боль, если бы это сыграло тебе на руку. Ты сам только что сказал: если я не соглашусь открыть твою драгоценную Арку Доблестей, то возненавижу тебя.

– Я причиняю боль всем вокруг, Лисичка. Но ты должна оставаться в живых, чтобы ненавидеть меня. – Его взгляд стал ледяным. – Не хочу, чтобы тебя убили. И я уничтожу любого, кто попытается это сделать.

С этими словами он вышел из тайной комнаты, оставив ее в одиночестве.

В тот же миг стражники, стоявшие у подножия лестницы, пришли в себя, наконец освободившись от магического воздействия Принца Сердец. Они оба бросились вперед и, увидев открывшуюся перед ними сцену, одновременно заговорили:

– Что случилось? Откуда здесь… кровь?

Они стремительно окружили Эванджелину, так не вовремя придя в себя и не позволяя ей броситься вверх по лестнице, чтобы потребовать от Джекса объяснений.

Эванджелина подняла руку, показывая стражникам замотанную платком рану, и соврала:

– Я попробовала кое-что новое, чтобы разбудить Аполлона, но способ не сработал. Позже все объясню, а сейчас мне нужно бежать.

Она должна была найти Джекса. Он покинул комнату столь быстро, что Эванджелина сразу догадалась: он знает, кто наложил на них с Аполлоном новое заклятие. Или же понял, чьих это рук дело.

– Пожалуйста, оставайтесь с принцем, вы оба, – обратилась она к стражникам. – И займитесь его раной. Сейчас защита ему нужна больше, чем мне.

Хэвелок хотел было возразить ей, но Эванджелина с поразительной резвостью взбежала вверх по лестнице.

Она добралась лишь до середины, когда раздался громкий звук: «Ду-ду-ду-дуууу».

Торжественный звон фанфар прокатился по коридорам замка, наполняя его оглушительной музыкой.

Эванджелина невольно замедлила шаг и нахмурилась. Почему вдруг запели горны? Но она не позволила себе отвлечься на размышления. Времени оставалось совсем мало, а ей еще нужно было найти Джекса. Тут до Эванджелины донеслось сдавленное хихиканье. В нескольких футах дальше по коридору жались друг к другу две молоденькие служанки и о чем-то шептались.

– Кто-нибудь из вас знает, по какому поводу музыка? – спросила у них Эванджелина.

Более высокая девушка с опаской покосилась на нее, но другая все же ответила на вопрос, улыбнувшись несколько виновато:

– Должно быть, началась приветственная церемония. Принц Люсьен неожиданно для всех приехал раньше.

Эванджелина почувствовала, как перед глазами все закрутилось. Как же так вышло, что никто не сообщил ей о его скором прибытии нового наследника? Конечно, она была занята, но кто-то из слуг должен был найти ее и доложить об этом.

– Вам, безусловно, сообщили бы об этом, – быстро продолжила невысокая служанка, словно догадавшись, о чем сейчас думает Эванджелина. – Но я слышала, принц Люсьен посчитал бестактным заставлять вас наблюдать за тем, как он занимает место вашего возлюбленного на троне, и поэтому велел провести церемонию чуть раньше.

– Как благоразумно, – выдохнула высокая служанка с мечтательным блеском в глазах.

– Он мне уже нравится, – согласно кивнула вторая девушка.

«А я бы дала ему хорошую затрещину», – подумала Эванджелина.

И дело было даже не в том, что новый наследник прибыл раньше времени, а в том, что сей факт скрыли от нее. Почему ее не пригласили на торжество?

С какой стати Люсьен решил избавить себя от ее присутствия? Эванджелина ни на секунду не верила, что он решил пощадить ее чувства. Но беспокойство об этом пока подождет. Она должна была найти Джекса.

– Принцесса Эванджелина, – раздался незнакомый голос у нее за спиной.

Соблазн пропустить этот зов мимо ушей был слишком велик, но в следующую секунду перед ней остановились два стражника, одетые в форму Акадианских королевских цветов: бронзовый, золотой и бордовый. Но Эванджелина раньше не видела ни одного из них.

– Вас приглашают в солнечную комнату для гостей, – сообщил стражник, стоящий по правую руку от нее. – Принц Люсьен желает немедленно видеть вас.

Следуя за незнакомыми ей стражниками, Эванджелина пыталась взять себя в руки, но в груди царствовала пустота. Ее по-настоящему тревожило то, что ее не пригласили на коронацию, но сейчас чуть ли под конвоем тащили на встречу с Люсьеном.

Чем ближе она подходила к солнечной комнате, тем теплее и слаще становился воздух, окутывая ее ароматами глинтвейна и несвоевременных торжеств. Сюда редко приглашали по вечерам. Стены со всех сторон заменяли широкие окна, сквозь которые лился солнечный свет, благодаря чему комната как нельзя лучше подходила для приема гостей в дневные часы или для редких торжеств на закате. Но новый наследник этого, видимо, не знал, и сегодня вечером народ толпился прямо в холле рядом с солнечной комнатой. Все вокруг было залито светом множества свечей в канделябрах, а гости с искусственным румянцем на щеках то и дело разражались оглушительным, почти пьяным смехом.

Похоже, не только Эванджелину пригласили на встречу с принцем Люсьеном. Но, судя по всему, она была первой, кого он желал видеть лично. Стражники уверенно провели ее мимо толпы прямо к двум другим стражникам, которые тотчас распахнули перед ней арочные двери солнечной комнаты.

Эванджелина натянула на лицо легкую улыбку, завела пораненную руку за спину и храбро шагнула вперед. Она не ожидала встретить того благочестивого мужчину, коим принца описывали в газетах, но была готова разыграть радость от встречи с тем, кто занял место Аполлона на троне.

Люсьен явно позаботился о том, чтобы в солнечной комнате стало темнее, чем в оживленном коридоре. Убывающая луна подглядывала в высокие окна, добавляя помещению атмосферы загадочности, но почти не освещая ее. В канделябрах стояли зажженные свечи, но дыма от них исходило больше, чем столь нужного сейчас света. Комната тонула в таинственной дымке, которая могла бы заинтриговать других, но Эванджелину заставила лишь настороженно замедлить шаг. Она огляделась по сторонам. Солнечная комната была погружена в мягкий полумрак, кроме зоны перед зажженным камином, где в кресле с широкой спинкой сидел принц, вертя в пальцах ободок золотой короны.

– Добрый вечер, – нарочито дружелюбно произнесла Эванджелина, делая еще один шаг к камину, в котором потрескивали янтарные языки пламени. Стоило ей подойти ближе, как ноги внезапно ослабели и едва не подкосились.

Молодой человек перед ней не был наследником. На самом деле его уже и человеком нельзя было назвать. Он выглядел неестественно прекрасно. Глаза его сверкали слишком ярко, невероятно острые скулы, способные разрезать даже алмаз, приковывали взгляд, а золотисто-коричневая кожа словно светилась изнутри.

Он был вампиром.

И первым парнем, которого Эванджелина полюбила.

Люк криво усмехнулся, продолжая крутить в пальцах золотую корону, словно это не ценная вещь, а простая игрушка.

– Здравствуй, Эва.

Эванджелина сжала руки в кулаки.

Еще совсем недавно она бы бросилась ему на шею. Еще совсем недавно она бы почувствовала тоску от любви к нему. Но сейчас ей хотелось лишь швырять в него что-нибудь тяжелое или острое, что-то, что причинит боль ему.

Когда-то Эванджелина думала, что выйдет замуж за Люка, за свою первую настоящую любовь, но в их последнюю встречу он был заперт в клетке, проходя церемонию обращения в вампира. Джекс предостерегал ее, не советовал спасать его, но она доверилась своему сердцу. Она помогла ему выбраться из клетки, а он в благодарность едва не разорвал ее горло зубами.

– Что ты здесь делаешь? – хмуро спросила Эванджелина.

Люк фыркнул:

– Еще злишься из-за той ночи?

– Имеешь в виду ту ночь, когда едва не растерзал меня?

– Все было не так. Ну, может быть, отчасти, – ухмыльнулся он, обнажая острые клыки, будто они были обязательным аксессуаром наравне с блестящими карманными часами, подходящими под его камзол из черного бархата с кроваво-красной вышивкой.

– Не смешно, Люк. Что ты здесь забыл?

– Ах, да ладно тебе. Ты умная девочка, по крайней мере была смышленой. Я-то думал, ты догадаешься. – Он снова покрутил корону на пальце. Это был обычный венец, но сделанный из чистого золота, которое сверкало даже в густой дымке солнечной комнаты и озаряло то, что Эванджелина должна была понять в тот самый момент, как только вошла сюда: Люк был Люсьеном.

– Так это ты пустил нелепые слухи о Люсьене Акадианском? – Эванджелина никогда не верила, что новый наследник и правда столь благороден, как его описывали газеты, но она и подумать не могла, что молодой человек, который учил детей читать и пристраивал бездомных щенков, окажется ее Люком. Конечно, он умел многое, но ему недоставало хитрости, чтобы править королевством, не говоря уже о том, чтобы обманом захватить власть.

Как же Люк провернул все это? Эванджелина вспомнила, что вампиры обладали необъяснимой притягательностью, и эта способность явно помогала им кружить головы каждому, кто имел неосторожность взглянуть им в глаза. Но одного этого было недостаточно, чтобы украсть трон. Люк даже не принадлежал к Великолепному Северу.

Если бы только она нашла способ пробудить Аполлона, всего этого никогда бы не случилось.

– Я надеялся на более радушный прием. Эй, я ведь стал принцем. – Люк ловко подбросил корону, и спустя мгновение она уже венчала его макушку.

Эванджелина поморщилась.

Люк нахмурился, и идеальные черты его лица исказились.

– Не знаю, зачем и по какой причине ты это делаешь, Люк, но у тебя ничего не выйдет. Ты не можешь просто придумать себе новое имя и заявить права на трон.

– Не беспокойся, Эва. Выдумано лишь мое имя. – Он склонил голову, так что корона соскользнула вниз, и вновь принялся крутить ободок на пальцах. – Хаос сказал, что если я назовусь другим именем, то народу будет проще принять новые обстоятельства. Знаешь, похоже, я и правда прихожусь дальним родственником мертвому принцу.

Услышав слова «мертвый принц», Эванджелина поморщилась и едва удержалась от того, чтобы не закатить глаза. Она совершенно не верила в родство Аполлона и Люка, но тот, казалось, полностью уверился в этом. Хотя он всегда был несколько заносчив. И если раньше Эванджелина закрывала глаза на этот небольшой недостаток, то он уже не казался таким незначительным. Люк и будучи человеком считал, что достоин всего самого лучшего, но теперь, став вампиром, он, должно быть, решил, что может получить гораздо, гораздо больше.

И все же один вопрос не давал Эванджелине покоя: зачем Хаос посадил Люка на трон? Однажды она уже сталкивалась с ним. В первую их встречу он представился королевским стражником, но вскоре оказалось, что он не кто иной, как Повелитель Шпионов и Убийц.

Быть может, Хаос подумал, что Люк, как новообращенный вампир, станет марионеткой в его руках? В это ей тоже верилось с трудом. Эванджелина знала, что Люк временами слишком импульсивным. Даже если он и будет исполнять то, что выгодно Хаосу в отношении законов и политических вопросов, то вряд ли сможет контролировать свои вампирские порывы. Если Люк позволил себе напасть на нее – на девушку, о которой он якобы искренне заботился и любил, – то с другими он точно не станет сдерживаться.

Перед глазами Эванджелины вдруг появились коридоры Волчьей Усадьбы, которые были усеяны истекающими кровью телами придворных и слуг – мертвых или обращенных в вампиров.

Я не допущу этого. Эванджелина уже хотела произнести эти слова вслух, но поняла, что Люк только обозлится на нее. И тогда Эванджелина задумалась, а зачем он вообще позвал ее сюда одну. Если бы Люк был человеком, она бы и не подумала бояться, ведь когда-то любила его всем сердцем, но после отравления вампирским ядом от него прежнего ничего не осталось.

– Подойди ближе, Эва, – попросил он, склонив голову набок. Эванджелина почувствовала, как жар опалил ее щеки, а затем устремился вниз, к шее, куда был прикован взгляд Люка.

– Прекрати это, Люк.

– Прекратить что? – Он широко улыбнулся, но улыбка не затронула его карих глаз – они лишь потемнели от дикого голода.

Эванджелине нужно было уйти отсюда. Уйти и найти способ исцелить Аполлона, чтобы лишить Люка полученной власти. И все же она боялась оставить его сейчас одного. Что, если он совершит нечто ужасное? Что, если он укусит кого-то из гостей?

– Люк, пожалуйста… – Эванджелина замолчала, внезапно услышав приближающиеся шаги.

Прямо за дверью кто-то остановился, а затем раздался приглушенный женский голос:

– Принц Люсьен пригласил меня на ужин.

Эванджелина напряглась от этих слов.

– Скажи, что речь идет о настоящей еде.

– Похоже, она именно так и считает, – отозвался Люк.

Внутри Эванджелины все скрутилось узлом.

– Если ревнуешь, то я могу оставить на ужин тебя. – Люк одарил ее игривой улыбкой, больше напоминавшей звериный оскал.

Вся кровь прилила к ее голове.

– Это не смешно.

– А я и не шутил, – произнес он, втягивая ноздрями воздух.

В этот момент дверь в солнечную комнату распахнулась.

Эванджелина обернулась, ожидая увидеть девушку, которую Люк пригласил на ужин, но в комнату вошел Хэвелок.

– А ты еще кто? – Люк скривил губы.

Но Хэвелок оставил его вопрос без ответа и сосредоточился на Эванджелине.

– Принцесса, вы должны кое-что увидеть. Немедленно.

– Не думаю, что сейчас подходящее время, – пробормотала Эванджелина, бросив на Люка встревоженный взгляд. Она не могла оставить его одного, не могла допустить, чтобы он напал на бедную, несчастную девушку. К тому же Хэвелок, вероятно, понятия не имел, кем на самом деле был Люк. Эванджелина даже не была уверена, знал ли он о существовании вампиров, а значит, не мог в полной мере оценить опасность, нависшую над всеми ними.

Хэвелок нахмурился, так что на лице его проступили морщины. Когда он снова заговорил, его голос звучал хрипло и, как показалось Эванджелине, немного испуганно:

– Поверьте, это срочно.

Тогда Эванджелина почувствовала, что повязка на ладони вдруг стала мокрой, а на пол упало несколько капель крови, выступившей из раны, которую они с Аполлоном делили на двоих.

Люк шумно втянул носом воздух, и из его горла вырвался звук, очень похожий на рычание. В следующее мгновение он сорвался с кресла и рванул вперед.

Эванджелина и забыла, как быстро двигаются вампиры. Всего за долю секунды он пересек темную комнату и обхватил ее мощными руками, прежде чем она успела побежать прочь. Одну ладонь Люк положил ей на талию, притягивая ближе к себе, а другой схватил за волосы и оттянул голову назад, чтобы обнажить шею и впиться в нее клыками.

Эванджелина в ужасе закричала.

Но зубы Люка так и не вонзились ей в кожу. Только что он крепко держал ее, обнажив клыки и поддавшись первобытному голоду, но в следующее мгновение кто-то чудовищно сильный отбросил его в сторону и притянул Эванджелину к себе. Трепетно и заботливо, а не грубо и болезненно, как это сделал Люк. Ее спина прижалась к твердой холодной груди, и она почувствовала запах яблок и беспощадности. Эванджелина так сильно дрожала от пережитого страха, что не нашла в себе сил сопротивляться Джексу, пока он выводил ее из полутемной солнечной комнаты.

– Я убью его, – в ярости процедил Джекс.

Яркий свет в коридоре ослепил Эванджелину, вызывая противное головокружение, хотя она и так была на грани обморока. Люк не успел причинить ей вреда, но рана ее по-прежнему кровоточила, и от этого мысли Эванджелины начали путаться.

– Хэвелок…

– В порядке, – буркнул Джекс.

Стражник и правда стоял в стороне, растерянно озираясь по сторонам. Должно быть, Джекс воздействовал на него магией. Эванджелина с облегчением осознала, что он не был ранен и не истекал кровью.

– Но Люк…

– Кое-кто сейчас утолит его жажду. – Джекс крепче обхватил ее талию и повел по ярко освещенному коридору, уводя прочь от солнечной комнаты.

– Подожди, – запротестовала Эванджелина, развернувшись на каблуках. Она вырвалась из его объятий, отказываясь идти дальше. – Кто утолит жажду Люка?

– Тот, кто не сможет удерживать его вечно. – Джекс недовольно поджал губы. Он вновь попытался подтолкнуть Эванджелину вперед, но она лишь попятилась от него.

Она была искренне благодарна Джексу за то, что он не позволил Люку напасть на нее, но одно спасение жизни вовсе не делало его ее спасителем. Он все еще был злодеем для нее, а не героем.

– Я никуда с тобой не пойду.

– Здесь для тебя небезопасно, – на удивление спокойно произнес Джекс, словно Эванджелина была маленьким бездомным котенком, которого он пытался приманить. Тем не менее она заметила, как побелели костяшки его пальцев, а на шее от напряжения вздулись вены.

– Простите, – раздался тонкий голосок у входа в солнечную комнату. – Принц Люсьен уже готов пригласить меня к ужину?

Эванджелина резко обернулась, встревоженно вглядываясь в замершую неподалеку миниатюрную женскую фигурку. Утонченные черты лица, платье нежно-розового цвета… Эванджелину захлестнула новая волна паники, когда она поняла, кто стоит перед дверью и чей голос она сейчас слышала. Марисоль. Ее сводная сестра.

Эванджелина не видела ее с того злосчастного утра, когда Марисоль обвинила ее в убийстве Аполлона и напустила на нее стражников, хотя прекрасно знала, что Эванджелина не виновна. Просто милая на вид девушка оказалась обладательницей жестокого сердца, до краев наполненного ревностью и завистью. И именно поэтому обвинила Эванджелину в том, чего она не совершала.

Цветущий вид и красивый наряд сестры лишили Эванджелину дара речи. Увидеть Марисоль на свободе, увидеть ее так близко оказалось сродни удару ножом в спину. На нее мгновенно нахлынули воспоминания, разбередившие рану от столь жестокого предательства.

Поступки сестры потрясли Эванджелину настолько, что она всерьез задумывалась над тем, чтобы выставить Марисоль из Волчьей Усадьбы или даже вовсе изгнать из Великолепного Севера, воспользовавшись своим положением принцессы. Как бы ей ни хотелось отослать сестру подальше, Эванджелина так и не решилась на это. Ее чувства оказались весьма запутанными. Ей бы очень хотелось по-настоящему простить Марисоль и поступить благородно, не уподобляясь отношению сестры к ней, но, возможно, Эванджелина была не лучше. Ей пришлось признать, но она была готова позволить Марисоль войти в солнечную комнату, встретиться с Люком лицом к лицу и наконец получить по заслугам.

Эванджелина могла бы остаться на месте. Она могла бы промолчать и позволить Марисоль войти в солнечную комнату. Лишь Марисоль была виновата в том, что случилось между ними с Люком. Именно она наложила на Люка любовное заклятие, пытаясь разлучить его с Эванджелиной, а потом, когда на Люка напал волк и изуродовал его лицо, отказалась от него и больше не желала его видеть. Люк имел право встретиться с ней.

Но Эванджелина знала, что долгожданной встречей и разговором он не ограничится.

Все внутри нее сжалось от волнения.

– Я знаю, какие мысли бродят в твоей голове, – произнес Джекс. – Пойми, некоторые люди должны получить по заслугам.

Эванджелина знала, что он прав. Марисоль не была невиновной. Она причинила ей много зла и совершала ужасные поступки. Но это не значило, что Эванджелина могла позволить Люку убить сестру.

Пока уверенность не покинула ее, Эванджелина устремилась по коридору замка к солнечной комнате. При виде сестры Марисоль резко побледнела. Но когда она заметила рядом с Эванджелиной и Джекса, ее глаза удивленно округлились. Марисоль не отводила от него взгляд, жадно разглядывая и начищенные ботинки, и небрежно накинутый плащ, и искривленные в жестокой ухмылке губы.

Марисоль познакомилась с Джексом во время Нескончаемой Ночи и была бесповоротно очарована им. И хотя тогда волосы его отливали глубокой полуночной синевой, а сейчас блестели, словно золото, она без сомнений узнала его. Дыхание ее сбилось, а в глазах вспыхнул огонек желания. Но всего через мгновение Марисоль нахмурилась и перевела взгляд на Эванджелину, видимо вспомнив, что она советовала держаться от Джекса подальше.

– Какая же ты лицемерка, – процедила она.

«А я говорил, что она заслуживает наказания», – раздался в голове Эванджелины голос Джекса.

Но она не отреагировала ни на него, ни на нелестные слова о сестре. Эванджелина лишь хотела предостеречь Марисоль и больше никогда с ней не встречаться.

– Ты должна уходить как можно скорее, – сказала она сестре. – Покинь Волчью Усадьбу и Север.

Услышав это, Марисоль фыркнула:

– Как смеешь ты приказывать мне? Ты всего лишь несчастная девчонка, которая столь рано потеряла мужа. Слуги, может, и называют тебя в лицо принцессой, но за спиной болтают лишь о том, что именно ты его и убила.

Эванджелина вздрогнула от ее злых слов.

Джекс стиснул зубы, а в следующую секунду не выдержал и процедил:

– Ты отвратительна.

– Я всего лишь сказала правду.

– Я тоже, – ответил Джекс.

Щеки Марисоль покрылись неровными ярко-красными пятнами, но она вздернула подбородок и одарила их обоих надменным взглядом.

– Я собираюсь встретиться с принцем Люсьеном.

– Если ты сделаешь это, то никогда не выйдешь из солнечной комнаты, – выпалила Эванджелина.

Марисоль закатила глаза:

– Ты не могла придумать что-то поинтереснее?

– Но это правда. – Эванджелине хотелось выкрикнуть, что принц Люсьен – это Люк и что он теперь обратился в вампира. Но она опасалась, что произнесенное вслух слово «вампир» сыграет против нее. Джекс однажды упоминал, что все истории о вампирах были прокляты. В отличие от остальных сказок Великолепного Севера, в которых проклятие изменяло конец или искажало правду, истории о вампирах манипулировали людскими чувствами. Что бы человек ни услышал о вампирах, он всегда хотел узнать о них больше, не чувствуя спасительного страха.

Марисоль развернулась на каблуках и устремилась к дверям в солнечную комнату.

Эванджелина нерешительно посмотрела на Джекса.

Раньше она думала, что чувства к сестре весьма сложны и запутаны, но на самом деле все оказалось очень просто. Эванджелина хотела лишь услышать извинения. Хотела, чтобы Марисоль искренне раскаялась и пожалела о всех своих эгоистичных поступках. Тем не менее она не желала ей смерти.

И единственный способ спасти сестру – обратиться за помощью к Джексу.

Эванджелина взволнованно сглотнула. На языке появился противный металлический привкус – вкус цены, которую она не хотела платить за свою просьбу. Она снова напомнила себе, что не может доверять Джексу. Что не должна ни на секунду забывать, что он ей не друг и нельзя просить его о помощи. Но она пойдет на это в последний раз.

– Пожалуйста, – прошептала Эванджелина, глядя на Джекса, – воспользуйся своей силой, чтобы остановить ее.

Он задумчиво выгнул бровь:

– Ты просишь меня об одолжении?

– Я прошу тебя проявить хоть каплю человечности. – Но даже эта просьба казалась Эванджелине опасной. Если Джекс исполнит ее, не потребовав ничего взамен, она снова увидит в нем того, кем он не является. Хотя равнодушное выражение его лица лишь указывало на то, что Эванджелине не стоит беспокоиться насчет этого.

– Не проси меня об этом, – ответил Джекс.

Стражники тем временем схватились за ручки дверей.

Эванджелину сковало от ужаса. Если Джекс не собирался спасать Марисоль, значит, она сама придет ей на помощь. Не зная, что еще предпринять, Эванджелина решительно направилась к солнечной комнате, намереваясь догнать сводную сестру.

– Даже не думай, – процедил Джекс, обхватив ее руку твердыми и холодными пальцами.

Эванджелина тотчас попыталась вырваться.

Тут взгляд ее упал на Марисоль. Она уже стояла у дверей, как вдруг попятилась назад, напоминая испуганную крошечную птичку. Тонкие каштановые волосы упали на лицо, но она даже не обратила на это внимания. Ноги запутались в собственных юбках, так что она едва не растянулась на каменном полу. В следующий миг Марисоль пустилась бежать в противоположный конец коридора.

Джекс все же воспользовался своей силой, чтобы спасти ее.

Плечи Эванджелины немного расслабились, но в груди все еще теснило. Она ждала, что Джекс вот-вот скажет, что теперь она у него в долгу. Он уже не держал ее за руку, но почему-то продолжал разглядывать единственный сохранившийся шрам в форме разбитого сердца на запястье. Напоминание об оставшемся, еще не уплаченном долге – о поцелуе, который она по-прежнему ему должна.

Джекс давно не упоминал о нем, но по спине Эванджелины прокатилась волна холода, стоило ей подумать о том, что он вскоре потребует вернуть долг. Может быть, именно поцелуй он имел в виду, говоря, что она возненавидит его?

Рядом кашлянул Хэвелок, вырывая Эванджелину из сумбурных размышлений.

– Прошу меня простить, Ваше Высочество.

Вздрогнув от неожиданности, Эванджелина отскочила в сторону, подальше от Джекса. Она даже не услышала, как Хэвелок подошел к ним. Одного взгляда на его печальное выражение лица хватило, чтобы Эванджелина уверилась, что не желает слышать никаких новостей.

Только не сейчас.

Она чувствовала, что не вынесет больше новых испытаний. Она, казалось, даже не справлялась с тем, что уже свалилось на нее. Если бы не Джекс, вовремя появившийся рядом, Марисоль была бы мертва. Эванджелина не жалела, что обратилась к нему за помощью, но больше не могла просить его о чем бы то ни было. Ей хотелось сбежать и от Джекса, и от всего, что окружало ее. Она слишком долго делала то, что должна, пыталась совершать благородные поступки и строить из себя героиню, но это совершенно выбивало ее из сил.

Джекс не раз говорил, что истории настоящих героев редко получают счастливый конец, но сейчас Эванджелина и не надеялась на счастье. Она лишь нуждалась в передышке, в нескольких мгновениях покоя, прежде чем очередное бедствие свалится на ее плечи. Неужели она слишком многого просила?

Эванджелина опустила взгляд на обернутую платком руку. Рана, которую они с Аполлоном делили на двоих, перестала кровоточить, и все остальное, кроме разбитого сердца, пока не тревожило ее. Аполлону сейчас ничто не угрожало, и что бы ни хотел сообщить ей Хэвелок, это могло подождать.

– Я ухожу, – сообщила она. – И прошу не идти за мной.

Эванджелина пока не знала, куда именно отправится, но решила подумать об этом позже. Может быть, она навестит ЛаЛу и ее жениха или отведает какой-нибудь пирог, пока все вокруг нее не станет таким же сладким и приятным, как выпечка. А быть может, она оседлает лошадь и ускачет прочь – в новую прекрасную историю. Уверена Эванджелина была в одном: ей нужно убраться как можно дальше от Волчьей Усадьбы.

Эванджелине всегда казалось, что великий замок Севера полон магии. Так оно и вышло. Вот только магия эта была совсем иного свойства, чем представлялось Эванджелине. Почти все, что случилось с ней в этом замке, было связано с проклятиями или предательством.

Подол ее черно-белого платья закрутился вокруг лодыжек, когда она резко развернулась, стремясь поскорее уйти и от Хэвелока, и от Джекса.

– Ваше Высочество, – позвал Хэвелок, пытаясь остановить ее, – вы не можете просто уйти…

– Простите, Хэвелок, – перебила она его. – Я правда ценю ваше участие, но в эту минуту я не вынесу плохих новостей. Поэтому, если вы не собираетесь сообщить мне, что у нас появились единороги, исполняющие желания, я бы хотела пару минут… ладно, возможно, пару десятков минут побыть в одиночестве.

Эванджелина ускорила шаг и почти сорвалась на бег. Платье ее было тяжелым из-за множества подъюбников, но каблуки сапог оказались благословенно устойчивыми, благодаря чему она с легкостью преодолела лестничный пролет и побежала по коридору, не сводя взгляда со спасительной двери. Вырвавшись в северную ночь, она почувствовала, как кожу уколол морозный воздух. Небо было пронизано множеством чужеземных созвездий, названия которых ей еще предстояло узнать.

Может быть, ей стоит вернуться домой, на юг? Снова поселиться в Меридианной империи? Она могла бы покинуть Великолепный Север, оставить позади все его проклятия, но мысли об этом не находили отклика в ее сердце. Эванджелина не мечтала о другой истории. Она хотела исправить и изменить эту. Надеялась исцелить Аполлона и получить возможность узнать его настоящего, а не зачарованного. Эванджелина хотела верить, что их история не окончена, что их ждет тот самый счастливый конец, за которым она и приехала сюда.

Эванджелина углубилась в сад. Под ее сапогами захрустели замерзшие лепестки цветов. Но вскоре она уловила чьи-то легкие шаги в опасной близости от нее.

Шрам в виде разбитого сердца на ее запястье снова запылал. Иногда ей удавалось не обращать внимания на это ощущение, но в этот раз боль оказалась слишком сильна. Как будто Джекс давал ей понять, что она не сможет убежать от него.

Эванджелина ускорила шаг, надеясь скрыться от него в тени деревьев. Но Джекс продолжал следовать за ней по пятам, и ей казалось, что это никогда не закончится.

Она чуть не рассмеялась вслух, осознав тщетность своих попыток убежать от него. Как глупо было верить, что Принц Сердец так легко отпустит ее!

Эванджелина остановилась под янтарным светом садового фонаря, похожего на клонящейся к земле цветок. Морозный воздух обжигал ее щеки и кусал обнаженную кожу на руках, но Джекс словно не чувствовал холода. Кончики его волос и ресницы покрылись инеем, но он даже не поежился. Его тело разрезало мрак ночи точно так же, как разрезает ночное небо след падающей звезды. Эванджелина едва ли могла отвести взгляд от его волшебных глаз и грациозных движений.

Она скрестила руки на груди, но эта поза, вероятно, не выглядела такой воинственной, как ей того хотелось. А все из-за перевязанной платком раны на ладони. Еще одного напоминания о том, что именно Джекс помог ей. Хотя, возможно, он и был виновен в том, что случилось.

– Оставь меня в покое, Джекс.

Но он лишь неторопливо шагнул ближе.

– Знаешь, а ты выглядишь несколько устрашающе.

Эванджелина одарила его сердитым взглядом.

– Это был комплимент, Лисичка. – Джекс протянул руку и почти невесомо коснулся ее, заправив выбившуюся прядку за ухо.

В животе Эванджелины встрепенулись и запорхали бабочки. И они отличались от тех, что она чувствовала, когда видела Аполлона. Просто Аполлон не пугал ее.

– Что ты делаешь? – пискнула она.

Джекс усмехнулся:

– Если бы я знал, что тебя может напугать прикосновение, то сделал бы это раньше. – Он дотронулся кончиками пальцев до мочки ее уха.

Эванджелина отшатнулась, едва не упав на замерзшую землю. Она ненавидела то, какими слабыми стали ее ноги лишь из-за мимолетного прикосновения.

Но даже спустя несколько секунд ее колени продолжали трястись. Эванджелина не сразу осознала, что на самом деле по всему саду прокатилась странная дрожь. Она вдруг испугалась, что дело не в ее реакции на прикосновения Джекса.

Они стояли в света садового фонаря, а вокруг них сгущалась темнота. Между кустами и деревьями клубился пугающий туман. Когда Эванджелина вгляделась во тьму, ее пронзило то же ощущение беспокойства, что и неделю назад, когда Джекс последовал за ней в библиотеку.

Кто-то наблюдал за ними.

– Мне кажется, здесь кто-то есть, – прошептала Эванджелина. Она пристально всматривалась в ночь, пока не заметила вдалеке чью-то фигуру. Их разделяло слишком большое расстояние, и, быть может, зрение подводило ее, но Эванджелине казалось, она видела всадника на лошади.

Джекс нахмурился:

– Вероятно, это тот сплетник из газеты.

Но Эванджелина не верила в это. Плечи всадника были шире и крупнее, а в его фигуре ощущалось что-то знакомое.

Она сделала шаг вперед, выходя из круга янтарного света.

– Ты что творишь? – спросил Джекс.

– Не переживай, – ответила Эванджелина. – Кто бы это ни был, он явно не опаснее тебя.

На самом деле что-то в этом всаднике привлекало Эванджелину. Некое чувство, которое прежде она испытывала лишь к Джексу. Их двоих связывал шрам в виде разбитого сердца на ее запястье. Он покалывал и обжигал ее, напоминая, что ей от Джекса никогда не сбежать. Но со всадником все обстояло иначе. Никакого покалывания – лишь странное ощущение, что их связывает невидимая нить, которая и тянет ее к нему. Снег ласкал ее плечи, пока она шла вперед по освещенной лунным светом тропинке.

Под ее ногами шелестели листья, неподалеку заржала лошадь, и слабый луч осветил всадника – ровно настолько, что Эванджелина разглядела знакомые черты красивого лица.

Аполлон.

Время словно остановилось, или, быть может, остановилось сердце Эванджелины. Аполлон очнулся от вечного сна. Он пришел в себя. Наверно, именно это и пытался донести до нее Хэвелок.

Надежда вновь расправила крылья, и Эванджелина воспрянула духом.

Она посмотрела на Аполлона и отметила, что его глаза больше не светились пугающим красным светом. Сейчас он полностью владел собой, в отличие от их последней встречи.

А вот Джекс словно остолбенел, и Эванджелина не смогла удержать улыбку. Теперь, когда Аполлон очнулся, Джекс лишился своего рычага давления. Эванджелина не станет открывать Арку Доблестей. Все ее страхи отныне можно оставить в прошлом. По крайней мере, она надеялась на это.

Аполлон, восседающий на коне, не двигался. Он не спешился, не развернул лошадь, но и не приближался к Эванджелине. Внезапно ее пронзило воспоминание – то самое, которое ей хотелось бы навеки забыть и похоронить глубоко в сознании. Сразу после того, как любовное заклятье Джекса было снято, но яд еще не подействовал, Аполлон был взбешен и раздавлен из-за случившегося и, похоже, до сих пор не простил ее.

«Лисичка, – мысленно позвал Джекс, – нам нужно уходить».

«Я остаюсь, – ответила ему Эванджелина. – Но тебя никто не держит».

Джекс стиснул зубы. Через мгновение она снова услышала его голос в голове, но в этот раз он звучал так мягко и нежно, точно Принц Сердец пытался воздействовать на нее.

«Это ужасная идея. И очень опасная. Ты должна покинуть этот сад».

Эванджелина закрыла от него сознание. Она продолжала надеяться на лучшее. Может, Аполлон и не простил ее за любовное заклятие, но, раз он оказался здесь, значит, у нее был еще один шанс.

– Я так рада, что ты очнулся.

Аполлон сделал глубокий вдох и выдохнул облачко пара.

– Боги, как ты прекрасна!

Услышав это, Эванджелина приободрилась. Она сделала робкий шаг вперед, но Аполлон резко выкрикнул:

– Не подходи!

Ее сердце пропустило удар.

– Прости меня. Я… я не хочу тебе навредить. Просто… – Он осекся и в отчаянии запустил пальцы в темные волосы, взлохматив их. В тот же миг лунные лучи осветили его лицо, исказившееся от боли. Эванджелина никогда прежде не видела Аполлона столь несчастным, словно его терзало что-то чудовищное.

Это был уже не тот человек, за которого она вышла замуж. Раньше Аполлон вел праздную и беззаботную жизнь. За ним всюду следовали стражники, все придворные и слуги лебезили перед ним, а он сам отличался себялюбием. Увидев его впервые, Эванджелина решила, что он весьма галантный молодой мужчина, словно сошедший со страниц ее любимых книг. Но теперь за его плечами было множество испытаний: любовное заклятие перевернуло всю его жизнь, а недавнее проклятие едва не погубило. Каким-то чудесным образом он поборол чары и вернулся к жизни, но, судя по выражению лица, проклятие еще не полностью отпустило его.

Аполлон глубоко вздохнул и с нескрываемым отчаянием произнес:

– Не знаю, сколько у меня осталось времени, но я должен сказать. Я слышал тебя. Каждый день, когда ты приходила ко мне, я слышал твой голос, который проникал в мое затуманенное сознание и заставлял меня бороться.

Его лошадь шагнула вперед.

В груди Эванджелины вспыхнула искра надежды. Она вдруг осознала, что Аполлон выглядит так же, как и в ту ночь, когда сделал ей предложение. Сначала он тоже подъехал к ней на лошади и даже одет был почти как сейчас, разве что за плечами не виднелось колчана с золотыми стрелами. Той ночью он был Лучником, а она – его Лисицей, как из «Баллады о Лучнике и Лисице», ее любимой детской сказки. И Эванджелина задумалась, не несет ли его наряд особенный смысл. Не собирается ли Аполлон сделать один грандиозный жест и начать все сначала?

– Означает ли это, что ты простил меня?

– Я бы хотел, – произнес Аполлон, но голос его прозвучал натянуто.

«Лисичка», – раздался в ее голове резкий голос Джекса, но Эванджелина не услышала его следующих слов, потому что Аполлон снова заговорил:

– Я бы хотел начать все сначала… но ты должна уйти.

– Что?

– Уходи, Эванджелина. – Его лицо исказилось от боли, скулы резко заострились, а лоб прорезали глубокие морщины. – Я не хочу навредить тебе.

– Что не так? – Она упрямо шагнула к нему.

– Нет! – взревел он. – Ты должна уйти. – Внезапно Аполлон выхватил золотую стрелу из лука, и лунный свет тотчас отразился от наконечника.

Эванджелина насторожилась:

– Что ты делаешь?

– Лисичка… берегись! – Джекс толкнул ее себе за спину, закрывая от принца.

Глаза Аполлона вспыхнули зловещим красным светом, совсем как в тот раз, когда он схватил ее за запястье.

И тогда Джекс закричал:

– Беги!

Эванджелина не понимала, что происходит, но все равно подхватила юбки и бросилась прочь от этого места. Вот только двигалась она недостаточно быстро.

Стрела со свистом пронеслась по воздуху и вспорола нежную плоть. Бедро Эванджелины пронзила страшная боль, и она закричала, едва не рухнув на землю. Боль едва не ослепила ее, но Эванджелина продолжала бежать к замку, надеясь найти там спасение.

Кровь пропитывала ее юбки, пока она, спотыкаясь, продвигалась вперед.

Еще одна стрела просвистела совсем рядом, едва не задев ее руку, но угодила в ближайший цветочный куст, оставшийся позади Эванджелины. Несмотря на это, она почувствовала дикое жжение в плече, словно именно туда и вонзилась стрела.

Эванджелина не помнила, как добралась до двери в Волчью Усадьбу. Из глубокой раны на ее плече сочилась кровь, стекая по руке и ладони. Рукав промок насквозь, а кровь отчего-то казалась слишком липкой, когда Эванджелина схватилась за ручку двери и рванула ее на себя, наконец окунувшись в тепло замка.

Перед глазами заплясали пятна, не позволяя ничего увидеть. Опустив взгляд, Эванджелина заметила отблеск золотой стрелы, торчавшей из прорехи на окровавленной юбке.

Второй стрелы не было, но рана на плече полыхала огнем. Эванджелина в ужасе смотрела, как кровь заливает белый лиф ее платья.

Мысли ее начали путаться, сознание то тонуло в волнах паники, то затуманивалось от боли и растерянности. Эванджелина рухнула на деревянную скамью, заливая кровью кремовую подушку с искусной вышивкой в виде маленьких красных соцветий, которые, пропитываясь алой жидкостью, словно становились крупнее прямо на глазах.

Она должна позвать на помощь.

Эванджелина попыталась встать со скамьи, но пронзенная стрелой нога подогнулась, и она снова упала. Из раны полилось еще больше крови.

– Помогите. – Слово прозвучало так тихо, что Эванджелина не была уверена, сказала его вслух или произнесла лишь в мыслях. Взгляд ее затуманился, веки потяжелели, а перед глазами закружилось еще больше светлых пятен.

Эванджелина прикрыла веки всего на мгновение. Просто чуть-чуть отдохнуть.

– Эванджелина…

Ей показалось, что она услышала голос Джекса. Но он никогда не звал ее по имени. Только Лисичкой. Никогда не произносил ее имя. Потом он сказал кое-что еще. Два слова, которые она никогда не слышала от него.

– Прости меня, – сказал он, и все вокруг погрузилось в темноту.

Эванджелина отчаянно пыталась распахнуть глаза, но веки словно налились свинцом. Она даже не осознавала, сдалась ли сну или же бодрствовала. Ей привиделось, что, прежде чем мрак поглотил ее сознание, к ней прибежал Джекс. Но руки, которые сейчас удерживали ее, казались обжигающе горячими – или, быть может, это ее кожа была раскалена.

Слух улавливал обрывки разговора, но Эванджелина едва ли могла разобрать, о чем шла речь. Слова звучали слишком тихо, но она поняла, что спорили двое, изредка обмениваясь резкими фразами:

– Она… яд…

– …человек… риск…

– …допущу… погибла…

– Нет…

Похититель внезапно усилил хватку, прижимая ее тело к груди, и Эванджелина почувствовала аромат кожи, металла и дыма. Это не мог быть Джекс.

Ей вдруг стало страшно. Кое-как разлепив губы, она прошептала:

– Пу… пусти…

– Успокойся, – донесся до нее незнакомый голос. – Я не причиню тебе вреда.

– Нет. – Эванджелина попыталась вцепиться ногтями в своего похитителя, но не смогла пошевелить и пальцем. Тело не слушалось ее. Руки повисли бесполезными плетьми, а веки стали невыносимо тяжелыми. Пропитанное кровью платье присохло к коже, а сознание вновь начало меркнуть.

Но одна мысль, самая яркая и пугающая, пронзила ее голову. Если она так сильно пострадала, то и Аполлон сейчас мучается от боли. Быть может, он до сих пор находится в мрачном саду и истекает кровью.

– Аполлон, – с трудом произнесла она. – Принцу Аполлону… нужна… помощь.

Ее похититель напрягся. Потом она услышала другой голос, такой тихий, что наверняка звучал только в ее голове:

«Извини, Лисичка. Но тебе не стоит беспокоиться об Аполлоне. Он…»

Эванджелина потеряла сознание прежде, чем услышала последние слова Джекса. Но она знала, что он хотел сказать. Принц Аполлон и был причиной ее травм.

Секунды тянулись словно целую вечность. Эванджелина ненадолго приходила в себя, но в эти краткие мгновения мучительная боль заставляла время растягиваться на столетия, изводя ее и лишая последних сил.

В какой-то момент сознание прояснилось настолько, что она почувствовала, как ее обнимают прохладные руки. Руки Джекса. Перед глазами по-прежнему все расплывалось, звуки звучали отдаленно, но Эванджелина знала, что он обнимает ее крепче, чем тот, чьи прикосновения казались обжигающими.

И все же…

Эванджелина вырвалась из его объятий и погрузилась прямиком в сон, в котором она оказалась на пожелтевших от времени страницах старинной сказки «Баллада о Лучнике и Лисице».

Она всегда любила эту историю, но теперь баллада словно была пропитана печалью, которую Эванджелина раньше не замечала.

Сказка начиналась как обычно – с самого искусного лучника на всем Великолепном Севере. Он был молод и красив и считался почтенным господином, пока в один прекрасный момент его не наняли выследить Лисицу.

Она была хитра настолько, что Лучник охотился на нее в течение нескольких недель. Лисица подбегала к нему, когда он спал, кусала его за уши, грызла ботинки и всячески портила ему жизнь, но Лучнику никак не удавалось поймать ее.

Единственными приятными моментами за всю охоту на Лисицу стали встречи с одной девушкой. Он не знал ее имени. Она была лишь милой крестьянкой, живущей в лесу. И вскоре Лучник понял, что хочет выследить не Лисицу, а ее.

Прекрасная незнакомка говорила с ним загадками, и когда Лучнику удавалось разгадать их, она дарила ему угощения.

Лучник выслеживал Лисицу уже без прежнего рвения и пытался найти повод подольше остаться в лесу рядом с девушкой-крестьянкой. Она была так мила и умна и часто заставляла его смеяться.

Но девушка эта хранила один маленький секрет. Она умела оборачиваться лисой – той самой, которую и должен был выследить Лучник.

Узнав об этом, он решил, что его наниматель совершил ужасную ошибку. Лучник вернул заплаченные ему монеты и сообщил, что это не лиса, а девушка.

Но наниматели и так знали об этом, и его отказ разозлил их. Они прокляли Лучника, заставив того охотиться на девушку, которую он любил.

В этот момент сердце Эванджелины всегда начинало взволнованно колотиться о ребра. Но каждый раз, когда мама приближалась к финалу баллады, она вдруг забывала, о чем говорила. А сейчас и Эванджелина добралась до конца сказки.

Она чувствовала уверенность Лучника, смешавшуюся со страхом, когда он притаился в лесу рядом с домом своей возлюбленной.

Лучник всегда был уверен в своих силах и умениях. Прежде ему ни разу не давали заданий, с которыми он бы не справился. Не существовало такого зверя, которого он бы не выследил. Не было такой цели, которую он бы не поразил. Он мог попасть в подброшенное в воздух яблоко даже с расстояния в тысячу шагов. Он прослыл легендарным охотником, хорошо известным Лучником, и он собирался пожертвовать всем, чтобы спасти ту прекрасную девушку.

Не успел он подумать об этом, как вдруг увидел, что его пальцы уже натягивают тетиву, готовясь выпустить стрелу в девушку, которую он так сильно полюбил.

Лучник резко отбросил лук в сторону и переломил стрелу об колено, отчаянно желая с той же легкостью разрушить коварное проклятие. Но он знал, что оно спадет, только когда он убьет Лисицу. А значит, единственный способ спасти ее – держаться как можно дальше. Но Лучник все равно не мог поверить, что они с Лисицей не могут быть счастливы. Должен же быть… какой-то… способ…

Сон растаял так же быстро, как снежинки на солнце. Эванджелина изо всех сил пыталась удержать его. Она хотела знать, чем закончится ее любимая сказка. Но чем сильнее она старалась ухватить сон, тем быстрее он начинал рассеиваться, пока все воспоминания о нем не исчезли вовсе.

Эванджелина очнулась, и боль тут же обрушилась на нее. Она больше не чувствовала ни горячих, ни холодных объятий – лишь то, как горит каждый дюйм ее кожи, как боль растекается по телу, и даже мягкая перина, на которой она сейчас лежала, никак не облегчала ее состояние. Она медленно открыла глаза, привыкая к свету, которого как раз хватило, чтобы разглядеть над головой толстые железные прутья клетки.

Эванджелина резко села.

Рана на плече взорвалась болью, и Эванджелина со стоном вновь упала на постель.

– С возвращением, принцесса, – раздался мягкий, словно бархат, голос.

Эванджелина повернула голову и увидела хорошо знакомого вампира. Прислонившись к столбику кровати, стоял Хаос, Повелитель Шпионов и Убийц, и во всем его облике сквозило превосходство. Он отлично знал, что нет такой силы, которую ему стоило бояться.

Эванджелина попыталась изобразить уверенность, но тело ее невольно оцепенело. Она поняла, почему над ее кроватью установлена клетка. Ее привезли в подземный замок Хаоса.

Она была здесь лишь однажды, но хорошо запомнила клетки в человеческий рост, подвешенные к потолку в таинственных коридорах старинного замка. Эванджелина отказывалась даже думать, зачем ее сюда привезли.

Она лихорадочно перебирала свои воспоминания. Последние несколько часов почти не сохранились в памяти, но ей удалось вспомнить, что случилось прямо перед тем, как она потеряла сознание. Она находилась в Волчьей Усадьбе, повсюду растекалась ее кровь, Джекс назвал ее по имени – Эванджелина, – а не Лисичка, как это обычно бывало. А потом он попросил у нее прощения. Неужели он извинялся за это? За то, что собирался отдать ее Хаосу?

– Я пленница? – спросила она.

– Ты можешь покинуть это место, когда захочешь, – ответил Хаос и кивнул на ее бедро. – Но сомневаюсь, что с раненой ногой ты далеко уйдешь.

Эванджелина не понимала, какие эмоции сейчас испытывает вампир, а все из-за проклятого бронзового шлема, который он постоянно носил. Бронза закрывала его голову по бокам, обхватывая заодно лоб и челюсть, чтобы Хаос не укусил ее. И все же в его замке она чувствовала себя очень уязвимо.

Упрямо поджав губы, Эванджелина огляделась в поисках выхода. Комната оказалась примерно такого же размера, что и ее покои в Волчьей Усадьбе. На каминной полке были расставлены свечи, по углам стояли кресла, обтянутые черным бархатом, а у ближайшей стены Эванджелина увидела комод для одежды и драгоценностей. Ей в глаза бросилась широкая округлая дверь на другом конце комнаты – слишком далеко, чтобы она могла самостоятельно добраться до нее с больной ногой. И все же Эванджелина понимала, что не может оставаться в этой постели. Она должна была покинуть это место и подумать о том, почему Аполлон напал на нее.

Эванджелина не верила, что он действительно хотел ее убить. И сейчас осознавала это со всей ясностью. Аполлон выглядел измученным и напуганным. Он просил бежать от него, пытался спасти ее еще до того, как напал и пустил первую стрелу. И теперь ей нужно было разобраться, почему так случилось.

Эванджелина начала скидывать с себя простыни, как вдруг поняла, что на ней нет одежды. Она была почти обнажена. Запаниковав, она вцепилась в простыню и натянула ее повыше, в это время как в голове метались испуганными птицами мысли, кто мог раздеть ее. На ней осталась лишь короткая сорочка из тончайшего шелка и полотняные бинты, скрывающие ее раны на плече и бедре.

Она не могла покинуть постель в таком виде. Пусть Хаос и не мог укусить ее, других вампиров в его владениях ничто не сдерживало. Они могли запросто напасть на нее, что с большой долей вероятности и сделают. Разгуливать по замку в тонком шелке казалось ей сродни откровенному приглашению к пиршеству.

Набрав в грудь побольше воздуха, Эванджелина выпалила:

– Если я правда могу уйти, то прошу принести мне одежду и обувь.

Хаос мягко рассмеялся, и его смех звучал обманчиво юным. Он выглядел всего на пару лет старше Эванджелины, но если верить словам Джекса, то Хаос был ровесником самого Севера.

– Я погорячился, когда сказал, что ты можешь уйти в любой момент.

Дверь с округлой аркой распахнулась со скрипом, бесстыдно выдававшим ее возраст, и Эванджелина увидела в проходе Джекса. Он сделал несколько шагов вперед и почти неслышно прошел в комнату.

Они тут же встретились взглядами, а потом Джекс посмотрел на ее грудь, прикрытую лишь простыней и тонким слоем шелка. Не успела Эванджелина покрыться румянцем от его пристального внимания, как он уже отвернулся.

Она почувствовала необъяснимый укол разочарования, когда Джекс начал сосредоточенно подбрасывать блестящее черное яблоко, которое принес с собой.

Плащ, который был на нем в саду, куда-то исчез. Эванджелина помнила, что Джекс нес ее на руках, но на его сером камзоле не осталось и следа крови.

– Ты уже сообщил ей хорошую новость? – жизнерадостно спросил он, обращаясь к вампиру.

– Пока нет, – ответил Хаос.

Эванджелина перевела недоуменный взгляд с одного на другого. Слово «обескуражена» даже близко не отражало ее состояние в тот момент. Джекс ненавидел вампиров. По крайней мере, она так думала. В прошлый раз, когда они вместе приходили к Хаосу, он с трудом контролировал себя. Сейчас же Джекс выглядел совершенно расслабленным, и они так непринужденно разговаривали друг с другом, словно были давними друзьями.

– Что происходит? – не выдержав, спросила Эванджелина.

Как только она задала вопрос, все мгновенно встало на свои места. Джекс недавно пригрозил ей, что если она не согласится открыть арку, то он сделает так, что она всей душой возненавидит его.

Вот что он имел в виду. Джекс действовал сообща с Хаосом.

Эванджелина вспомнила разговор с Люком, вспомнила, что именно Хаос помог ему захватить трон Аполлона. Но Эванджелина никак не могла поверить, что Джекс тоже был замешан в этой подлости. Когда она только узнала, что новым наследником оказался Люк, ее первым порывом стало желание как можно скорее пробудить Аполлона. Будь у нее чуть больше времени, она бы все равно обратилась за помощью к Джексу.

Как бы ужасно это ни звучало, Джекс готов был пойти на все, что угодно, лишь бы добиться своего и получить желаемое.

– Похоже, она растеряна, – сказал Хаос.

Джекс прекратил играть с яблоком и повернулся к Эванджелине:

– Твой муженек чуть не убил тебя. Благодаря ему ты получила порез на плече и глубокую рану на ноге. Если мы прибегнем к человеческим способам лечения, то процесс восстановления затянется на долгие, долгие недели. И это только чтобы исцелить плечо. Нога будет заживать дольше, к тому же есть вероятность, что ранение будет иметь для тебя неприятные последствия. Ах да, еще ты можешь умереть от заражения крови. Но отличная новость в том, что Хаос любезно предложил свою помощь.

В этот момент дверь снова распахнулась и в комнату вошла темноволосая девушка-вампир с ярко накрашенными губами. Она уверенно подошла к кровати Эванджелины, ожидая дальнейших указаний.

– Нет! – Эванджелина крепче вцепилась в простыни, увидев, что девушка уже обнажила клыки.

Эванджелина знала, что существовало два типа укусов: вампиры кусали людей, чтобы испить их кровь или чтобы заразить жертву вампирским ядом. Их яд обладал чудотворной способностью исцелять даже самые тяжелые раны, но он также мог обратить зараженного человека. Но ядовитый укус не превращал в вампира сразу. Для этого нужно было испить человеческой крови до наступления рассвета.

Но однажды Эванджелина видела, как яд вампиров повлиял на людей, зараженных им. Видела, с каким остервенением и отчаянием они крушили клетки и пытались вырвать железные замки. И все это ради одного укуса. Эванджелина не желала стать вампиром, но что, если ее желание изменится, как только в ее кровь попадет яд?

– Пора начинать, – сказал Хаос. – Будет нелегко, но для такого случая у нас припасены кандалы. – Он кивком указал на стену. Эванджелина проследила за его взглядом и между бархатными портьерами увидела две пары цепей с наручниками. – Но если хочешь, можем закрыть тебя в клетке.

– Нет. – Эванджелина решительно покачала головой. – Я не согласна на это. Раны заживут сами собой.

Она бросила на Джекса умоляющий взгляд, но он лишь откусил кусок от яблока и равнодушно повернулся к Хаосу:

– Клетка подойдет.

Как только Джекс произнес это, Хаос потянулся к рычагу в стене. Решетки вокруг кровати мгновенно опустились, заперев Эванджелину внутри.

– Нет! – Все случилось так быстро, что Эванджелина даже не поняла, что кричала, пока не услышала, как ее собственный голос эхом разнесся по комнате.

Она ухватилась за решетку, но это стало ее роковой ошибкой. Хаос схватил ее запястье и протянул между прутьями клетки.

– Я оказываю тебе услугу.

Крепко удерживая ее руку, Хаос кивнул девушке-вампиру.

Эванджелина вскрикнула и снова попыталась вырваться.

Сверкнули белоснежные клыки, а затем Эванджелина почувствовала, как они впиваются в ее запястье, болезненно вспарывая плоть.

Все тело на мгновение опалило огнем. Эванджелина не удержалась на ногах и снова упала на кровать.

Потом боль… просто утихла. Не только на месте укуса, перестали ныть даже раны на ноге и плече. Они будто начали мгновенно затягиваться.

Эванджелина моргнула, и ей показалось, что у нее с глаз будто упала пелена.

Когда она впервые проснулась, в комнате царили сумерки, но по углам клубился дым и двигались тени. Теперь все помещение искрилось в свете свечей, и это было самое красивое мерцание, которое ей когда-либо доводилось видеть. Казалось, все в комнате сияло: и позолоченные рамы с портретами, и полированные ножки стола, и даже жуткие кандалы на цепях, вмурованных в стену.

Эванджелина опустила взгляд на постель. В этот раз она показалась ей слишком роскошной. Подушка, матрас, простыни, прикрывающие ее тело, ощущались гораздо мягче, словно сшитые из белоснежного шелка. Эванджелина готова была поклясться, что чувствует аромат свежести, чистоты и ослепляющей яркости, точно в окна скользнул луч света, пробившийся сквозь грозовые облака.

Хрум.

Джекс с хрустом откусил яблоко, привлекая внимание Эванджелины к изножью кровати. Она посмотрела на его лицо, и в ту минуту он выглядел как оживший предвестник разбитого сердца. Светлая кожа Джекса словно светилась изнутри, глаза мерцали, будто переливающиеся грани звезд, а густые волосы были точь-в-точь как золотистые нити. Жестокость в его чертах наполнила Эванджелину нестерпимым желанием, отозвавшимся в теле сладкой болью.

Она не понимала, всегда ли Джекс выглядел столь роскошно или причина крылась в том, что ее человеческое зрение не позволяло разглядеть всю его притягательность? Или все это время он нарочно приглушал свое очарование, а теперь, когда в ее кровь попал яд, она видела его настоящего и уловки Джекса больше не действовали на нее? Всего один взгляд на него воспламенил ее кровь, и Эванджелина наслаждалась пожаром, бушевавшим в груди.

Она глубоко втянула темную сладость кожи Джекса и возжелала попробовать его на вкус. Окажется ли его кровь прохладной? Если она коснется губами его шеи, поможет ли это справиться с жжением в груди и неистовым биением сердца?

Джекс снова хрустнул яблоком.

Клыки ее тут же удлинились. Эванджелина провела по ним языком, словно могла вернуть их обратно и унять неожиданную пульсацию в горле. Она не хотела кусать его, правда не хотела. По его венам текла и человеческая кровь тоже, и Эванджелина знала, что если попробует хоть каплю, то непременно обратится в вампира. Но все ее тело прошила дрожь, стоило ей мысленно произнести слова «кусать» и «Джекс» в одном предложении. И ощущение это вовсе не было неприятным.

– Эй, полегче. – Джекс вскинул брови, посмотрев на Эванджелину. – Ты смотришь на меня так, будто не ненавидишь.

– Я смотрю, – произнесла она, но голос ее прозвучал хрипло и жадно, а дыхание и вовсе сбилось.

Эванджелина прокусила губу, и на коже выступила кровь.

Джекс посмотрел на бордовую каплю.

В его глазах отразилось нечто необъяснимое, а потом в ее голове зазвучал голос:

«Не забывай о последствиях, если этой ночью что-то пойдет не так. Ты ведь не хочешь стать одной из них».

Слова Джекса сочились неприкрытым презрением. Может, Хаос и был ему хорошим другом, но Принц Сердец все равно не испытывал к вампирам симпатии.

Он отбросил остатки яблока на пол и направился к округлой двери.

– Не уходи! – Слова сорвались с ее губ прежде, чем она хорошенько их обдумала. Она знала, что ему и правда лучше покинуть эту комнату – без его столь соблазнительной крови она точно не сможет обратиться в вампира. И все же Эванджелина не могла поверить, что он оставит ее.

Когда он был заражен ядом вампира, она провела с ним всю ночь и следила, чтобы он ни на кого не набросился и не испил человеческой крови. А он пробыл с ней всего пару минут.

Эванджелина вцепилась в прутья клетки так крепко, что те смялись под ее пальцами. Она в ужасе отпрянула назад. То, как стремительно она это сделала, повергло ее в шок. Эванджелина не осознавала свою силу. Даже сейчас, когда выпустила прутья, ее руки все еще были сжаты в кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Казалось, ее тело до сих пор рвалось на свободу.

В мгновение ока Хаос оказался перед ней, прислонившись к прутьям решетки, которые Эванджелина едва не сломала.

– Вампиры обретают контроль над силами далеко не сразу, – сказал он. – Мы перемещаемся так быстро потому, что нашим телом управляют инстинкты, не свойственные человеку.

Как и Джекс, Хаос был очень опасным бессмертным существом. Раньше Эванджелина не обращала внимания на его внешний вид, но сейчас вдруг заметила, что одет он был совсем не как воин. Черные брюки, идеально подогнанные по фигуре, изящная черная рубашка и проклятый бронзовый шлем, украшенный необычным орнаментом, которого она прежде даже не видела. Шипы, выступавшие над его скулами, были покрыты крошечными колючками, направленными в его гипнотические глаза.

В прошлую их встречу Эванджелина старалась не встречаться с ним взглядом, потому что вампиры расценивали прямой зрительный контакт как приглашение напасть и могли воспользоваться этим, чтобы подчинить себе волю человека. Но сейчас Эванджелина не могла сдерживать или контролировать себя. Все происходило именно так, как и говорил Хаос: любая ее мысль тотчас воплощалась в действие. Стоило ей подумать о его глазах, как их взгляды пересеклись.

Но глаза Хаоса были не такими, как она помнила. Эванджелина могла бы поклясться, что они излучали изумрудный свет, но сейчас в них будто таился непроглядный мрак. Бесконечный и всепоглощающий. Ей казалось, что она смотрит в глаза не бессмертному существу, а самой Смерти.

«Хаос – убийца», – однажды сказала ЛаЛа. И теперь Эванджелина увидела это в его глазах. Шлем, может, и не позволял кусать жертв, но он не мешал ему убивать их.

Эванджелина отпрянула, врезавшись спиной в прутья с другой стороны клетки.

По комнате прокатился низкий бархатистый смех Хаоса.

– Я не представляю для тебя угрозы, принцесса. Напротив. Я прослежу, чтобы сегодня ночью с тобой ничего не случилось.

До Эванджелины донесся тонкий аромат яблок, сладкий и бодрящий, исходящий от фрукта, который Джекс отбросил на пол. Он уже покинул комнату, но одна только мысль о нем вызвала в горле Эванджелины новый спазм. У нее во рту будто разгорался пожар, и его могло потушить лишь…

– Ты рычишь, – предостерегающе произнес Хаос.

Эванджелина обхватила ладонями прутья своей клетки, прямо напротив лица Хаоса. И снова она не заметила, как переместилась на другую сторону. Но в этот раз руки не отдернула. Крепче сжав металл, Эванджелина почувствовала, как он сгибается в ее пальцах, и осознание этого помогло ей отвлечься от пульсации во рту и боли в деснах, когда клыки начали удлиняться.

– Осторожнее.

Хаос схватил ее руки. Если бы не яд в ее крови, то он с легкостью сломал бы ей пальцы. Но это не значило, что его хватка не причиняла ей боль.

– Отпусти меня. – Эванджелина пыталась вырваться, отчаянно дергая руками снова и снова, пока ее дыхание не сбилось.

Хаос даже не запыхался. В его затуманенном взгляде блеснуло что-то похожее на возбуждение, когда он еще сильнее сжал ее пальцы.

– Я могу стоять так всю ночь, принцесса.

Эванджелина поддалась своим инстинктам. Хаос и правда был гораздо сильнее нее, но она тоже обладала определенной мощью.

Губа ее уже не кровоточила, но Эванджелина быстро проколола мягкую кожу зубами. Подавшись вперед, она коснулась прутьев окровавленной губой и шепнула:

– Пожалуйста, откройся.

Клетка тотчас взметнулась вверх.

В мертвых глазах Хаоса мелькнули искры удивления.

Не успела Эванджелина насладиться своим превосходством, как Хаос опрокинул ее на кровать и навалился на нее всем телом.

Воздух с трудом проникал в ее легкие, пока она тщетно пыталась сбросить его с себя. Он был невыносимо тяжелым и горячим, и Эванджелина могла бы поклясться, что чем яростнее она сопротивлялась, тем сильнее он распалялся. Но она не могла перестать бороться. Но что же двигало ею? Яд, попавший в ее кровь после укуса, или же человеческие инстинкты не позволяли ей безвольно лежать под существом, являвшимся воплощением самой смерти?

Эванджелина собиралась вцепиться в его шлем, но Хаос легко перехватил ее руки, завел за голову и прижал к матрасу.

– Зачем ты это делаешь? – хрипло спросила она.

– Джекс просил оставить тебя человеком.

– Не переживай. У меня нет желания меняться.

– Но ты не контролируешь свое тело.

– Потому что ты лежишь на мне.

Хаос немного сместил вес своего тела, но продолжал крепко держать ее запястья, а ноги прижимать к ее бедрам.

Эванджелина смутно понимала, что это к лучшему. Хаос был прав, и она действительно не контролировала ни себя, ни свое тело, ни свои действия. Никогда в жизни она не чувствовала себя так, словно ее загнали в угол. Ей и так было некомфортно в клетке, но сейчас все стало даже хуже. От близости Хаоса, прижимавшего ее к кровати, горело не только горло, но и все тело словно охватило пламенем. Кожа ее горела, сердце бешено колотилось в груди, а исходящий от Хаоса жар делал ее положение невыносимым.

Эванджелина вдруг подумала о том, что прохладная кожа Джекса принесла бы ей долгожданное облегчение. Она вспомнила его прикосновения в ту ночь, когда они закрылись в склепе. Вспомнила его губы, ласкающие ее шею, крепкую грудь. Джекс не кусал ее тогда – лишь прикасался. Только этого она и хотела.

– Джексу будет плевать, если ты меня отпустишь, – настойчиво произнесла она. – Пока я в состоянии открывать двери и исполнять свою роль ключа, его не волнует все остальное.

– Вот тут ты ошибаешься, принцесса. Джекс не желает для тебя такой жизни. – Хаос снова встретился с ней взглядом, и в его почти мертвенных глазах заплясали вместе с тенями отблески пламени.

Эванджелина прекратила вырываться. На мгновение ей захотелось поверить словам вампира – слишком притягательной была мысль, что Джекс и правда беспокоится о ней. Но Принц Сердец, скорее всего, просто хотел, чтобы она именно так и думала. Еще один отличный способ манипулировать ею.

– Джекс велел тебе сказать так?

– Джекс не указывает мне, что говорить.

– Но он просил тебя оставить меня человеком.

Эванджелина снова попыталась столкнуть с себя Хаоса, но он лишь сильнее придавил ее к матрасу.

– Я делаю это из верности Джексу. Но это не единственная причина.

– Тогда почему ты здесь?

– А ты разве не догадалась? Я разочарован.

Хаос наклонил голову. Край бронзового шлема коснулся ее щеки, опаляя кожу.

Эванджелина покрылась испариной, заметив, что выгравированные на шлеме слова начали светиться. Фразы были записаны на древнем языке, с которым ей уже довелось столкнуться, но понять, что там написано, Эванджелина не могла. Это был язык Доблестей.

– Что здесь написано? – спросила она.

– Слова проклятия, которое не позволяет мне снять шлем.

Хаос хотел снять шлем. Неудивительно, что его кожа так раскалилась, – голод был всему виной. Эванджелина не знала, как долго он носил этот шлем, как долго по-настоящему не питался, но сейчас могла хорошо представить, какие муки он испытывал, не пробуя крови. Ее саму укусили совсем недавно, но она уже чувствовала, что понемногу сходит с ума.

– Дай-ка угадаю. Ты хочешь, чтобы я сняла шлем с помощью своей крови?

Хаос издал звук, лишь отдаленно напоминающий смех.

– К сожалению, твоя кровь не избавит от проклятия. Но… для каждого проклятия… есть обходной путь. – Последнее предложение он произнес с запинкой, как будто хотел сказать что-то еще, но магия исказила его слова.

Это напоминало разговор с ЛаЛой, когда она пыталась рассказать, что на самом деле спрятано за Аркой Доблестей, но проклятие, наложенное на историю, не позволило ей озвучить правду вслух.

Внезапно Эванджелина со всей ясностью поняла, чего желал Хаос. Он хотел того же, что и Джекс. Вот почему они действовали заодно.

– Ты хочешь, чтобы я открыла арку. Думаешь, там находится ключ, способный открыть проклятый шлем?

– Я не думаю, я знаю, – ответил Хаос, и в голосе его послышались тонкие нотки, отдаленно похожие на тоску. Он сделал глубокий вдох, и его грудь коснулась ее груди, мгновенно опаляя кожу.

– Какого дьявола ты делаешь? – прорычал Джекс.

Эванджелина обернулась на его голос, чувствуя, как по ее щеке медленно стекает капля пота. Джекс замер в дверях; на его шее неистово пульсировала жилка, привлекая внимание Эванджелины к его гладкой мраморной коже. Она казалась такой желанно прохладной, тогда как ее кожа буквально полыхала огнем. Эванджелина хотела лишь одного – прильнуть губами к его шее и, возможно, лизнуть его кожу всего один раз. От одной этой мысли вся кровь прилила к голове, и ее клыки вновь стали удлиняться.

– Убирайся отсюда, Джекс, – приказал Хаос. – Если только не передумал и позволишь ей стать вампиром.

Хаос сильнее сжал запястья Эванджелины, придавливая все ее тело к кровати. Она отчаянно извивалась, сопротивляясь его хватке, но он ни на мгновение не отпустил ее.

Что-то громко треснуло.

Эванджелина бросила взгляд на Джекса. Он сжимал в руках отколотый край двери. Он что, разломил ее голыми руками?

Джекс и правда выглядел разъяренным. Серебристо-голубые глаза потемнели, сделавшись полуночно-синими, пока он молча наблюдал за тем, как она пытается выбраться из-под тела Хаоса.

В глубине ее сознания мелькнула мысль, что нужно прекратить вырываться. Если она оттолкнет Хаоса, доберется до Джекса и укусит его, то жизнь, которую она так отчаянно желала сохранить, тотчас оборвется. Но в то же время она мечтала об этом. Ей хотелось, чтобы Джекс прекратил ее страдания, чтобы сбросил с нее Хаоса и навалился сверху, придавливая ее к матрасу.

Эванджелина судорожно выдохнула и встретилась с Джексом взглядом.

Он провел ладонью по подбородку, и чуткий слух Эванджелины уловил трение кожи о кожу. Потом она услышала скрип ботинок, когда Джекс резко развернулся и пошел прочь из комнаты.

Эванджелина всем телом почувствовала, что наступил рассвет. Ее ноги и руки, прежде чудовищно сильные, вдруг безвольно распластались по матрасу. Она снова стала обычной девушкой с самыми обычными чувствами и самыми обычными зубами. Лежа под телом Хаоса, Эванджелина испытывала глубокое чувство дискомфорта, с ужасом осознавая, что ее сорочка задралась почти до бедер.

Волна унижения захлестнула ее, стоило лишь подумать о том, что она провела в таком виде всю ночь. И Джекс наверняка видел ее обнаженные ноги.

В тот момент ей было настолько жарко, что она даже не заметила, сколь сильно оголилось ее тело. Но сейчас, когда Хаос наконец отпустил ее запястья и встал с кровати, прохладный воздух заскользил по коже.

Эванджелина не открывала глаза и пыталась делать размеренные вдохи. Конечно, по-детски глупо было притворяться спящей, но у нее не осталось никаких сил посмотреть Хаосу в глаза. Или любому другому человеку. Прошедшая ночь лишила Эванджелину рассудка.

Она чувствовала, что Хаос все еще стоит рядом и наблюдает за ней по какой-то причине, которую Эванджелина точно не хотела бы знать. Внезапно он коснулся ее сорочки и пальцами потянул подол вниз, прикрывая ее ноги до самых колен.

Ее кожа покрылась мурашками. Эванджелина не шевелилась, пока не услышала, что Хаос покинул комнату. Она попыталась открыть глаза, но сил ее хватило лишь на то, чтобы едва приоткрыть веки. Яда в крови уже не осталось, и она снова стала человеком. Только совершенно изможденным.

Эванджелина вспомнила, что с Джексом происходило то же самое, когда его заразили вампирским ядом. Тогда ей казалось, что он нарочно притворялся усталым, бессильно облокачиваясь на надгробные плиты и оседая на пол в дверных проемах. Но сейчас она даже поразилась тому, откуда он вообще нашел в себе силы двигаться.

Эванджелина не знала, как долго длился ее сон. Протерев глаза и опустив на пол дрожащие ноги, она наконец-то встала с постели. Ей казалось, что она могла проспать целый день.

В животе у нее заурчало, а во рту пересохло. Эванджелина огляделась и с приятным удивлением обнаружила поднос с едой, платье и медный таз для умывания. Вода оказалась холодной, но она порадовалась и этому, потому что ей страшно хотелось смыть кровь и грязь с волос и тела.

Эванджелина умылась и быстро привела себя в порядок, а затем набросилась на еду. На столе перед ней стояли и пышный хлеб, и жирный сыр, и ломтики холодного мяса, и ее любимый джем из инжира. К сожалению, насладиться трапезой у нее не вышло – безумный вихрь мыслей не давал ей ни минуты покоя.

Вот что странно: после того как она заразилась вампирским ядом, тревоги об Аполлоне куда-то исчезли. Но она все равно не могла не думать о том, затянулись ли его раны или он все еще терзается от боли. Эванджелина надеялась, что он был здоров и успел добраться до безопасного укрытия. Она не винила его в случившемся. Да и как она могла, ведь все указывало на то, что кто-то наложил на Аполлона заклятие.

И теперь она должна была выяснить, кто и зачем это сделал. Ей нужно вернуться в Волчью Усадьбу и расспросить обо всем Хэвелока. В прошлую их встречу он хотел ей о чем-то сообщить – возможно, о том, что Аполлон очнулся и вышел из вечного сна. Но Эванджелина отчетливо помнила, что Хэвелок выглядел взволнованным, а вовсе не радостным. Может, его тревожило что-то другое?

1 Slaughter в переводе с англ. «кровавая бойня». (Здесь и далее – прим. пер.)

Продолжение книги

Баллада о проклятой любви бесплатное чтение

Предупреждения

Часть IЖестокость проклятий

Часть I
Жестокость проклятий