В будущем все по прежнему бесплатное чтение
Капец света
– Кхе! – вежливо произнес голос за спиной.
Артем вздрогнул и уронил "Плейбой" на пол. В офисе, который он охранял, было темно, уныло, лишь светился молочной белизной экран компьютера с выведенными на него картинками трех следящих камер. Одиноко было в офисе, и никакого голоса здесь раздаться не могло. "Схожу ума", – по-телеграфному подумал Артем и тихонько хихикнул про себя.
– Кхе, – снова произнес голос и на этот раз добавил: – Почитываете на рабочем месте? Ну что ж, образовываться надо, дело-то молодое… Не оборачивайтесь, все равно ничего не увидите. Артем, резко развернувшись всем корпусом, сломал ножку стула, на котором сидел, и полетел на пол. Сзади никого не было.
– Я же предупреждал, – укоряюще сказал голос.
– Кто здесь?! – спросил Артем трагическим шепотом, поднимаясь с пола.
– Это я, Голос Божий.
– Кончай придуриваться! – выкрикнул Артем, демонстративно опуская руку на кобуру.
– Поужинать хотите? – осведомился Голос. – У вас ведь в кобуре бутерброд с колбасой.
– Фу ты… А откуда?..
– Всегда замечал эту особенность за вами, людьми. Разве тот факт, что я невидим, не достаточное основание для других странностей? Впрочем, ваша колбаса так пахнет… Да сядьте вы наконец, у нас мало времени!
Сбитый с толку Артем плюхнулся на другой, целый, стул, на всякий случай под него заглянув.
– Вот так-то лучше, – удовлетворенно сказал Голос, – теперь еще несколько формальностей, и перейдем к делу. Вы Артем Бездуров, образование среднетехническое, старшина запаса, 28 лет, почти не пьете, не курите, комплексуете из-за фамилии, но поменять ее не хотели бы, женаты, детей нет, родители умерли, с женой собираетесь разводиться, потому что она, цитирую: "Напомаженная идиотка, у которой только бабло на уме". А ваша зарплата охранника в частной фирме удовлетворить ее тонкий вкус и желание поселиться на Рублевке не в состоянии. Правильно? Отлично, идем дальше. Два дня назад, а именно 13 июня, по дороге к пивняку после очередной ссоры с женой вы зашли в церковь и попросили Бога сделать что-то, что раз и навсегда изменит вашу жизнь. Было дело?
– Но… – начал Артем, но тут же осекся и утвердительно кивнул.
– Приятно иметь с вами дело. Значит, я попал по адресу, поздравляю!
– С чем?
– Ваша жизнь изменится, причем вы даже не представляете, насколько. Вы хотели бы стать родоначальником… ну, скажем, новой истории? Отцом, так сказать, человечества и все такое…
– Я не знаю, я как-то не думал…
– Понятно, что не думали. Тех, кто думал, мы выкинули из списка претендентов. В общем, дело обстоит так. Скоро весь этот мир рухнет к чертовой матери. Более того, туда же отправится и сам черт со своей матерью, дедушкой, бабушкой и многочисленными отпрысками. Что вполне резонно после того, сколько усилий они приложили для катастрофы.
– Катастрофы?!
Голос застонал и пробормотал что-то вроде: "Ох уж эти лузеры, все им, недоделанным, объясняй".
– Ну да, я же сказал, что все рухнет, и времени осталось совсем немного. Вот, собственно, из-за чего я тут с вами вожусь, хотя дел, если честно… теперь пару тысяч лет с работы не вылезу… Ладно, вернемся к наши баранам, – здесь голос сделал паузу, хихикнул, а затем продолжил деловым тоном: – Вас выбрали для продолжения рода человеческого. Будете новым Адамом. Не против?
– А почему я? – Артем твердо решил завтра же обратиться к психиатру, а пока постараться ничему не удивляться.
– Ну, вопрос это непростой. Вы ведь слышали о Большом взрыве?
– Это когда два небоскреба в Штатах?..
– Нет, – прервал его Голос, – это когда Вселенная появилась из первородного яйца и с тех пор все расширяется и расширяется. В школе на астрономии чем занимались? Вспомнили? А про Большой взрыв вспомнили? Сейчас, двадцать миллиардов лет спустя, этот процесс требует слишком много ресурсов. С компьютерными терминами знакомы? Что ж, буду объясняться с их помощью. Немного коряво выйдет, но в библейской терминологии вы, пожалуй, и вовсе не шарите. Так вот, серверы Мироздания не безграничны. Мы поддерживали естественное течение процесса до последнего, несколько раз пересохранялись, но в последнее время система стала занимать столько места, что нормально работать просто невозможно! Как следствие, одолевают вирусы и системные ошибки. В прошлый раз, когда Мироздание глючило в вашем секторе, вирус "Большая вода" полностью уничтожил все живое. Слава богу, сохранился "бэк-ап" – Ковчег с резервными копиями основных тварей. А так бы пришлось все создавать заново. Теперь же и того хуже…
Голос вздохнул, пробубнил что-то неразборчивое и продолжил:
– В общем, сейчас опять глюкнуло, да так сильно, что ваш сектор Галактики восстановить в прежнем виде будет уже невозможно. Мы тут посовещались и решили, что с нас этой нервотрепки хватит – ваш сектор пора апгрейдить. Проект "Земля", стало быть, свернуть, а с человечеством и некоторыми видами существ продолжить работу на другой планете. Начальство, конечно, подаст это под соусом атаки вирусов – чтобы учредители не подкопались. Мол, напал, недолечили, глюкнуло и кранты, ничего уже не поделаешь…
– Как глюкнуло? – Артем сглотнул комок в горле и почувствовал, что он, боевой офицер, сейчас от испуга может запросто напустить в штаны. Такого с ним не случалось в самых сложных ситуациях, но ведь тогда речь шла только о его жизни, а тут – о целой планете!
– …жаль нас, простых работяг, премии лишат. Это точно… – жаловался Голос.
– Как глюкнуло?! – выкрикнул Артем.
– Да не орите вы! Тоже мне, картина Репина маслом по черной икре: голос совести взывает к Гласу Божьему… Не знаю я, как именно. Сотрут вас, и все. Скорее всего, для начала снимут "по ошибке" защитную систему и отдадут вирусам на растерзание. Сатана, Везельвул, черти, демоны… Весь пакет "Судный день" активизируют, чтобы уж наверняка. А потом и их, родименьких, в корзину – давно пора. А что делать? Мироздание не безгранично. Почему, думаете, путешествия в прошлое невозможны? Мы вынуждены стирать старые файлы – памяти не хватает! А ваш сектор действительно проблемный: проект "Титаны" в тартарары рухнул, "Атлантида" водой накрылась. А-а, да чего уж… Скажите спасибо, что вы у нас везунчик – самый верный кандидат в Адамы, и к гадалке не ходи.
– Почему я? – слабо спросил Артем, которого происходящее прочно придавило к спинке стула. В голову лезла белиберда: космос, темный, как нутро выключенного системного блока, компакт-диски – спиральные галактики, туманности – микросхемы, черные дыры – отверстия для вентиляции.
– У меня в детстве свинка была, и вообще… – вдруг неожиданно для себя, не успев прикусить язык, честно признался он.
– И косоглазие, и с потенцией в последнее время как-то не очень… Знаю. Но я же говорил, что памяти не хватает. Всегда так – сначала раздуем Вселенную до невозможности, все ресурсы займем, а потом за головы хватаемся. Конечно, Лилит из отдела развития Человечества тоже хороша. Следовало сохранить побольше резервных копий, но так уж вышло, что из двух десятков имеющихся в наличии мужиков вы самый подходящий. Если честно, мы бы вас и не спрашивали, но тут такое дело – до полной перезагрузки этого сектора всего ничего, тестировать кандидатов некогда, а если у вас вдруг выявится полное неприятие идеи возрождения рода или, скажем, гомосексуальные наклонности, то все может кончиться плохо. Э-ге-гей, вы не гей?
– Нет, – выдохнул Артем.
– И ладненько. И род человеческий продолжить не против?
– Не против, – Артем встал со стула, понимая, что спятил окончательно.
За окном что-то происходило, но что – с его места было не понять. Он сделал шаг к окну и случайно наступил на лежавший на полу "Плейбой", прямо на грудь красавице с обложки.
– А кто Ева? – он посмотрел вниз, убирая ногу с качественной полиграфии, вспомнил, что памяти на все не хватает, и уточнил: – Она того… хорошенькая?
– Через пару лет будет в самый раз, – хохотнул Голос, а затем перешел на доверительный тон и сочувственно добавил. – Понимаешь, брат, какое дело… Лилит, которая сохранением резервных копий занималась, она же женщина. И ничто женское, а тем более зависть, ей не чуждо. Так что выбор не ахти… Зато есть одно приятное обстоятельство: в Ново-Эдемском саду некоторые виды источников будут содержать алкоголь.
Артем с нарастающей тоской посмотрел на красотку, чье шикарное тело он потоптал совсем не так, как хотелось бы, и подошел к окну. На улице творилось нечто жуткое. На темном небе вдруг погасли звезды, Луна накренилась вниз и закачалась, будто повисла на гвоздике, а потом упала за горизонт. Резко и страшно задул ветер. Он сдувал дома, деревья, целые кварталы. Порыв – и исчезла стена здания, за которой стоял Артем. Теперь ветер дул прямо в лицо, при этом не нанося никакого вреда. Будто бессильный перед тем, кого избрал Голос, но беспощадный к городу, раскинувшемуся внизу. Только что он был, мегаполис, из которого когда-то обещали сделать город-сад, – и вот уже осталась одна пустота…
– Началось, – буднично сказал Голос, – сейчас заставка появится.
В голом небе вспыхнули, набирая яркость, огненные буквы. Они полыхали так, что сил не было на них смотреть.
– Опять переборщили, – пробурчал Голос, – вечно этот Отдел Знамений напортачит – догадайся потом, что значило их невинное творчество.
Но огонь, пылающий в небесах, стал утихать и, наконец, сложился в слова:
"Мироздание в этом секторе выполнило недопустимую ошибку и будет закрыто. Все несохранившиеся данные будут утеряны. Всевышний и прочие разработчики просят прощения у тварей за доставленные неудобства".
А ниже мигающие буквы:
"До завершения работы Мироздания осталось 3 секунды… 2 секунды… 1 секунда… Game over!"
И наступила Тьма Небытия.
– Гейм овер… – пробормотал во тьме голос Голоса. – Шутники, тоже мне… Але, Адам? Адамчик?! Вы еще здесь? Бога ради, одна просьбочка от всего отдела. Вы – человек военный. На новом месте и в новом качестве не забывайте об этом. Постарайтесь привить дисциплину своей половине. Хотя бы в том, что касается этих долбанных яблок…
Деревня оборотней
– Ну, где эти ваши оборотни. Показывайте!
Иван Хельсинг шагнул в хорошо натопленную избу, в ее теплый валеночный дух и прислонил к бревенчатой стене огромный арбалет. Сделал шаг и услышал в ответ ворчливое:
– В обуви куда претесь? Разувайтесь или бахилы там оденьте. В углу лежат.
Охотник поглядел на грязную кучку бахил и снял тяжелые армейские ботинки.
– Где вы? Прячетесь, что ли? Кто меня вызывал?
– Сейчас, сейчас, оденусь и выйду…
Послышался скрип, шорох, а потом занавеска на печи отлетела в сторону, и из-за нее выбрался здоровенный мужик в цветастых семейных трусах, с бородой и с серьгой в ухе.
– Я хозяин. Я вызывал. Но что-то не больно вы на охотника похожи. Пацан вы еще…
Иван Хельсинг уселся на лавку у стола, облокотившись на столешницу, подтянул поближе солонку и, зачерпнув из нее щепотку, отправил в рот – переход из реальности в реальность по неведомым науке причинам нарушал солевой баланс в организме.
– Мне сорок. А молодость – это побочное. Пару лет назад умирал с голоду в одном саду, и съел пару яблочек молодильных. Теперь больше шестнадцати не дают. Доктор сказал, что лет через пять пройдет. Будут давать как минимум двадцать.
– И вы ему верите?
– Я ему десять долларов за консультацию отдал. Не хотите же вы сказать, что зря…
Хозяин избы натянул брюки, застегнул ремень на голом волосатом пузе и от души расхохотался.
– Ладно, – проговорил он, – почти верю. Вот сейчас оденусь, поедим и перейдем к делу. До ночи еще полчаса, как раз успею ввести вас в курс.
– И в чем ваша проблема?
Ивана выдернули из постели всего через два дня после битвы с Марладокским Выдрой, и он хотел скорее в нее вернуться. Пока это широкое ложе навсегда не покинула жена, уже не первый год уговаривающая его завязать с оперативной работой.
– Я же отправлял заказ, все подробно описал, – удивился хозяин, – у нас целая куча проблем.
– Бумага есть бумага, – проговорил Иван, заказ прочитавший вскользь, и больше, чем его содержанием, заинтересовавшийся суммой оплаты за выполнение работы.
– Хотелось бы узнать о проблеме из первых рук. Так сказать, лично от пострадавшего. Зовут как?
Мужик поскреб рыжую, как у Малюты Скуратова, бороду на широком рябом лице и непонимающе уставился на Ивана:
– А-а-а… Меня Моше зовут. Моше Шалашибес.
– Вы еврей?!
– Конечно. У нас еврейская община. Даже реальность Евразией называется.
– Не похожи… – Иван Хельсинг решил больше не развивать национальную тему. Мало ли почему рыжий детина с явно рязанской мордой причислил себя к народу израильскому. Может, с младенчества мечтал об обрезании…
– Дело в том, что нас одолевает нечисть. Просто сладу никакого нет. Вы видели, что в селении творится?
Иван кивнул. По дороге от поляны прибытия он успел рассмотреть выбитые окна в домах, в щепы разгромленные вывески, пятна крови на тротуарах – явно человеческой и пролитой в немалых количествах. А еще были сломанный колодезный журавль с обрывком веревки на месте куда-то исчезнувшего ведра, выкорчеванные из мостовой булыжники – эти как раз никуда не исчезли, а лежали среди осколков стекла в витринах маленьких магазинчиков. Были развалины домов в центре, некогда крепких, на совесть сложенных из огромных бревен.
– Это все их работа, оборотней?
– Их, родименьких…
Моше натянул свитер поверх не заправленной рубахи и пошел за занавеску греметь кастрюлями – гостя следовало накормить.
– Как ночь, так сладу с ними никакого нет. В первые годы колонизации еще ничего было, а теперь чувствую – никаких сил не осталось. У нас же план, поставки, договоры. Кукуруза краснеет, яблоки в поле заколосились. Мы реальность сельскохозяйственная, что посеешь, то потом, как говорится, и собирать придется… А из-за этих гадов только за последнюю неделю два трактора угробили.
– Давили вы их, что ли? – Иван покачал головой, представив, как неопытные в таких делах селяне гонятся за юрким оборотнем по краснеющей кукурузе. Да что ему сделается, даже если догонят?!
– Зачем? – удивился из-за занавески Моше, – они сами в тракторах бои устроили. Один на другого попер и обе машины в лепешку. И хоть бы сами поубивались, не так жалко было бы…
– На тракторе?! Оборотень?!!
Иван задумчиво поскреб подбородок, на котором пробивался редкий юношеский пушок. Уровень интеллекта противника был явно высок, и это осложняло дело. Обычно подобные твари умом не блистали – двадцать лет назад создатели реальностей придумывали их, чтобы героически побеждать, а не терпеть поражение. Теперь же оборотни селились на опушках леса у деревень или маленьких городков и досаждали населению своим присутствием. Рылись в помойках, воровали мясо с кухонь, таскали кур. Иной раз и на людей нападали, правда, случаев превращения от их укусов еще не было. Существа эти были порождением реальности, и к человеческой природе отношения не имели, а если и оборачивались порой в хомо сапиенс (за что и получили свое название), то только потому, что в таком виде стащить колбасу из магазина было проще. К сожалению, когда реальность сотворяла слишком уж большого и злого оборотня, он на мелочи вроде помойных бачков не разменивался, а питался сразу людьми. И Иван Хельсинг считал, что зверюга отчасти имеет на это право: чудовище пожирает того, кто его породил – в этом была какая-то мрачная, мстительная красота.
– Похоже, мне придется поднять плату… в связи с возросшей сложностью задания, – сказал он.
За занавеской стук кастрюль замер, а затем продолжился на более высокой и раздраженной ноте.
– Давайте, поднимайте, – неразборчиво заворчал Моше, – последнее исподнее сниму, а весь этот род изведу.
– Исподнего мне не надо, – поспешно предупредил Иван, вспомнив не очень чистые трусы в цветочек, – так что у вас за оборотни? Я бы хотел услышать хотя бы примерную классификацию.
– Вот, – Моша вышел из-за занавески с двумя мисками, в которых дымилось что-то красное, но по виду напоминавшее горох. Иван принюхался, взял предложенные хозяином китайские палочки и, подцепив ими несколько горошин, попробовал. Похоже было на мясо – то ли кролик, то ли нутрия.
– Кукуруза мясная, – пояснил Моша. – Одно из главных наших направлений, – он вдруг всхлипнул, – пол поля, гады, копытами истоптали…
– Копытами? Подождите, во что же они у вас превращаются? Из трех известных науке разновидностей оборотней копыт нет ни у одной.
– Так и у них нет. На лошадях они соревнования устраивали. Мерялись, кто быстрее из конца в конец доскачет.
Иван застонал и положил палочки на стол. Есть как-то сразу расхотелось. Выходит, у этих тварей не только развитые передние конечности, которые позволяли переключать скорости на тракторе, но и задние достаточно гибкие, раз они умели держаться на лошади. Трем известным разновидностям оборотней – собаке, волку и Очень Большому Волку – такое было не под силу.
– Давайте по порядку, – сказал он, доставая блокнот и ручку. Привычка записывать сохранилась у него еще с тех времен, когда он был преподавателем-филологом в университете.
– Значит так, – отодвигая в сторону миску с кукурузой начал Моше, – оборотень первый – крысозяблик. Оборачивается то в крысу, то в зяблика…
– Что? – не понял Иван.
– Крысозяблик. А еще хряко-петух есть. Но он не опасен. Только жрет и топчет: день курей, день свиней – в хозяйстве от него одна польза.
– А крысозяблик, значит, опасен?
– Колодец с поломанным журавлем на главной площади видели? Бревнище!! Ума не приложу, как такой можно сломать.
– Ладно, – несмотря на изумление, Иван решил, что для начала следует выслушать и записать весь сумбур, истекающий из центра огненной бороды. А уже потом постараться составить из него более или менее понятную картину.
"Надо же, оборотень крысозяблик, – покачивая вихрастой юношеской головой, записывал он в блокнот, – уписаться от страха можно. А если он издевается? Заплатит неустойку, лично прослежу, фирма шутить не любит".
"Фирмой" Иван именовал самого себя. Но кроме него – владельца и главного исполнителя заказов, там работало еще пять человек. Юрист, бухгалтер, два техника и хорошенькая секретарша. Жена Ивана не раз пыталась избавиться от последней. Но прелестная внешность была единственным недостатком Юлечки, да и то только с точки зрения жены. Работу свою – а деятельность на территории реальностей требовала ведения массы документации – она выполняла на "отлично".
За десять лет существования фирмы "Хельсинг" Иван сколотил приличное состояние и считался одним из лучших охотников. Но и нервов он потрепал порядочно. Его давно тянуло уйти на покой, к преподавательской работе. Уж теперь-то он смог бы с легкостью написать докторскую. Материала по его тематике – мифология народов Европы – в реальностях хватало. Создатели их частенько грезили о битвах с нечистью, правда, по большей части представление о ней имели усредненное и поверхностное. А вот интересно было бы узнать, к примеру, чем в земном мире занимается теперь автор крысозяблика?
"Земной мир" называли "земным миром", поскольку сказать "реальный" было бы неправильно: реальности, хоть и придуманные двадцать лет назад, были не более иллюзорны, чем привычная действительность.
Вся эта чертовщина началась в 2015-м году. На землю из Космоса что-то упало, рвануло на подлете к поверхности, и из этого "чего-то" высыпались кристаллы разного цвета и формы. Поскольку бабахнуло над территорией Европы, большая часть крупных кристаллов на нее и упала. Но в тот день был сильный ветер, и мелочевка улетела на Восток, в Россию, в Белоруссию, на Украину. Потом уже выяснилось, что крупные кристаллы, в общем-то, ни на что не годны. Их, конечно, собрали и упрятали в закрытые лаборатории, но, кажется, ни до чего пока не докопались. Почти все мелкие кристаллы подобрала детвора, падкая до всего яркого и блестящего – будь то пробка от пива или светящаяся инопланетная хреновина. Может, если бы они попали в руки взрослым, все было бы по-другому, более красиво, умно и правильно. Но взрослые не любят смотреть под ноги, а если и смотрят, то не поднимают всякую ерунду. Особенно когда она лежит рядом с пакостью (к примеру, с окурком) или просто грязная.
Так что именно детвора выяснила, что стоит сжать красивый камешек в теплой ладошке, как мечты о замках, волшебстве или леденцах на палочке становятся такими реальными, что просто дух захватывает. Нужно только мысленно перешагнуть через порог, и очутишься в мире, где всего, что пожелаешь, навалом. Правда, если потом захочешь внести коррективы, ничего не выйдет – раз сотворенный, мир мечты более становится тебе неподвластным, живет и развивается по своим законам. А создать новый почему-то не получается. Взрослые забили тревогу не скоро, когда все волшебные камешки были детьми израсходованы. Вот потому-то не существовала мира Всеобщего Добра и Справедливости. Зато был мир Сахарной Горы и Шоколадной Булки, а еще мир, где странным образом растворялись в пространстве все виды каш, а манная так вообще отбрасывала крышку кастрюльки и с шипением выплескивалась в лицо ее приносившему. Был мир, где жили кошки. Целый квадриллион кошек! Находиться там оказалось совершенно невозможно, поскольку реальность сотворил злой мальчик и кошки все время тарахтели банками о булыжную мостовую. Больше в мире ничего не было, даже мышек. Но созданная ребенком, не знакомым с законами пищевой цепочки, реальность нашла выход – чтобы кошки не сдохли, в банках регулярно появлялась еда.
Существовали миры, где все летали на метлах, носили остроконечные шляпы, и каждого мальчика звали Гарри Поттер. Был мир, где тролли были маленькими, селились под листиками базилика, носили лыжные шапочки, а по земле передвигались на пуантах – у создателя этой реальности оказались путанные представления о троллях.
…Нет, один мир Всеобщего Добра и Справедливости все же существовал. Девочка, которая загадала его на сон грядущий, за час до этого беседовала с папой о высоких материях. Но создательнице было всего пять лет, и в терминах она была не сильна. В результате попавшие в эту реальность начинали считать, что добро у них всеобщее, и будет справедливо, если сосед этим добром поделился. К сожалению, у соседа всегда оказывалось на этот счет другое мнение. В общем, никто уже давно не жил в этом опасном мире…
И все таки достаточно большую часть реальностей можно было использовать. И когда сам факт существования их обнародовали, человечество вплотную занялось колонизацией. Попадали в колонии просто – если тебя хоть однажды завел туда кто-то, уже там побывавший, это не составляет труда. Большая часть обитаемых людьми миров была либо сельскохозяйственной, либо покрытой девственными лесами с торчащими то тут, то там редкими, загадочными замками. Кое-где были города, но туда люди старались не соваться. И вообще пытались иметь поменьше дела с живностью и аборигенами, порожденными странной детской фантазией. Тем более, что порой контакты с ними становились опасны, и тогда на помощь приходилось звать охотников вроде Хельсинга. На эту опасную работу шли в основном знатоки сказок, фольклора и детской психологии – иногда вспомнить, что за ерунду разбрасывала какая-нибудь немецкая девочка, гуляя по лесу, было важнее, чем обладать силой и ловкостью.
Что касается происхождения этих миров и того, где они находились, ученые строили множество теорий. Одна из них, не умнее и не глупее других, если перевести ее на понятный язык сводилась к тому, что:
– Вселенная расширяется, а раз так, значит, ей есть, куда расширяться. То есть, находится место для всяких миров, в том числе и придуманных.
– Вселенная как раз так и расширяется: семена развития, те самые кристаллы, высеиваются на планету, у обитателей которой развито творческое мышление. И они дают начало новым мирам.
Была и друга теория:
– На самом деле ничего не существует. Просто над Европой взорвалась летающая тарелка, вот оттуда инопланетного барахла и насыпалось… Большие кристаллы, это производители материи: всякой там мясной кукурузы или леденцовых медвежат, которые появляются на Земле сами собой, из ниоткуда. А маленькие кристаллы – что-то вроде прибора для первоначального заказа. Все, кто мирами пользуется, остаются на Земле, но видят сны – такой бонус в дополнение к товарам.
Одно оставалось не ясно, почему их самих не видят все остальные люди. Но над этим создатели теории еще работали…
Примерно так обстояли дела, когда Иван Хельсинг, наконец, закончил выводить в блокноте запись: "Крысозяблик – маленький, но очень сильный зверь. Потенциально опасен. Этимология не ясна". Он подумал и самонадеянно дописал "Пока не ясна".
– Кто еще тут у вас есть?
– Кролик-вампир, – вздохнул Моше.
– А этот что творит? Головы резцами отгрызает?
– Что вы! Он же кролик, на морковке специализируется.
– Морковь грызет?
– Зачем? Говорю вам, вампир. Высасывает.
– И много… насосал? Урожай в опасности?
– Ерунда, за месяц килограмм десять портит, не больше. Пока самку не нашел, потомства нет, можно не беспокоиться.
– А у кого есть потомство?
– Да вот рыбокит, к примеру. Как кит, только размером с рыбу. В реке у нас водится. Потомство его с пивком наши мужики трескают за милую душу! Рекомендую.
– А почему потомство?
– Дак сам-то он кому нужен?! Костлявый больно, да еще и, чуть что, дерется…
Иван чувствовал, что начинает закипать. При первом упоминании о крысозяблике он покосился на оставленный у порога арбалет с заговоренными от оборотней стрелами и подумал, что зря его там оставил. Надо бы под рукой иметь. Но теперь, после "доходчивых" объяснений, ему казалось, что скоро этот арбалет он вставит в середину огненной бороды. По самые гланды.
– Послушайте! – он вскочил с лавки, подошел к окну и посмотрел на улицу.
Солнце только-только скрылось за горизонтом, и как раз в этот момент один из ближайших домов неожиданно потряс сильнейший удар. Он дал крен и рухнул наземь в столбе из пыли и штукатурки.
– И все это натворили ваши оборотни? Зяблик, крыса и попугай?! Кто у вас тут реально погромы устраивает?
– Ну, есть еще мышь-мертвая голова, перекати-поле, журавль в небе, синица в руке – так с рукой вместе и летает, в нее и гадит. Нашу реальность большой шутник придумал, я справки наводил, он, стервец, подрос и сейчас в Мулен-Руж комиком работает.
На улице кто-то истошно заорал, раздался грозный рык, будто сразу десяток львов заявил о своих правах на территорию. Что-то гулко, страшно бабахнуло. Из-за угла ближайшей избы вылетело целое бревно и с грохотом врезалось в стену дома Моше, всего в метре от окна, в которое выглядывал Хельсинг.
– Закат… – пробормотал Моша, – может, выпьете? Самогон крепкий, на моркови, испуг как рукой снимет. И для глаз морковка полезна.
Иван, не отвечая, прыгнул к арбалету и начал взводить курки. Заговоренные стрелы сухо выщелкивали из обоймы на ложе. Моше смотрел на эти приготовления с непонятной тревогой.
– Что вы мне голову морочите, – бросил ему Иван, – это перекати-поле сейчас только что бревном кинуло?
– Не знаю, – пожал плечами Моше, – может, и так. Только он обычно кирпичи предпочитает. Или просто битой бейсбольной в харю заехать… А что вы там с арбалетом делаете? Никак стрелять собрались.
– Еще бы! – воскликнул, проверяя короткий обоюдоострый меч, Иван, и ловко закинул его в ножны за спину.
– Нет, не пойдет. В контракте я ясно указал – только магическими средствами. Так, чтобы они раз и навсегда приняли требуемый облик, и перекидываться прекратили.
Иван, опешив, остановился. В такие тонкости контракта он не вникал, глянул только, что речь идет про оборотней – а с этой братией разговор был всегда короткий и без затей.
– Да какая вам разница, в кого кто перекидывается, если они такие вещи творят?! – изумленно сказал Хельсинг, хотя требуемый магический настой у него все же был – бутылек с ним входил в состав стандартного снаряжения.
– Потому что когда они мыши да зяблики, то милейшие существа, – Моше встал, широко расправил грудь, натянул на широкие плечи стеганую фуфайку, – но по ночам вся эта сволота превращается в людей. В мире земли эти милые граждане мечтали попасть туда, где смогут стать оборотнями. И это место они нашли. Но желание исполнилось не совсем так, как хотелось бы – спасибо пареньку из Мулен Руж. Сила и сверхспособности после захода солнца, в человеческом облике, а днем – унизительное обличье зверька, птички, бабочки. И каждую ночь, обозлившись за день в шкуре выхухоли или синицы, они нам тут доказывают свою крутизну. А утром шасть в кукурузу – и нету!
– Так вы их хотите… – начал догадываться Иван.
Рязанский еврей достал из-за печи пузатую четверть с самогоном.
– Лейте свой настой сюда, доктор, – сказал он, – и оставляйте арбалет с мечом в избе. С этим безобразием пора кончать, иначе мы тут так и будем все время заборы да хаты чинить, а не урожаи собирать. Сейчас пойдем с ними выпьем, а на рассвете произнесете свое заклинание. И чтобы из кукурузы они больше – ни ногой!
Деловой подход
Утро только-только начиналось, но Сак Бессонов уже встал и пил кофе – тихо матерясь, глядя сквозь пуленепробиваемое стекло форта в предрассветную темень. Вчера аборигены опять не пришли – как и позавчера и всю неделю до этого. Хорошо хоть зеркала и бусы не относятся к скоропортящимся товарам. Он бы с радостью отправился на разведку, но нельзя – договоренность с населением сдвига запрещает. И не исключено, что задержка – "проверка на вшивость". Нарушишь границу, они уничтожат и тебя, и маяк. Такое уже бывало – если местные не желают тебя видеть, ты растворяешься в ткани их сдвига со всем своим барахлом.
Почему? Этого не знали даже ученые, а уж Сак и подавно. О методике сдвига ему было известно не больше, чем домохозяйке об устройстве микроволновки. Заходишь в переноску, жмешь на кнопку и ты уже в одном из тысяч миров, которые находятся "где-то": может быть в промежутках между атомами, может быть в альтернативной вселенной, а может, в соседней комнате.
Поле Сдвига разносило по этим мирам все, что в него попадало. Чтобы не сбиться с пути, цеплялся маячок, настроенный на сигнал точно такого же в точке прибытия. Вот и все. Новые миры назвали Сдвигами, а их обитателей – сдвинутыми. Возможно, потому что предмет перед исчезновением в поле выглядел так, будто его размазали в пространстве.
Сак допил кофе и стал смотреть, как выглядывает из-за горизонта солнце. Светило, цветом походившее на воду в не чищеном аквариуме, высунуло краешек неровного диска, оглядело прогнивший сырой мир и снова исчезло – похоже, передумало здесь появляться. Но нет – его лик старика-утопленника снова вернулся и медленно пополз вверх по небосклону. До чего тоскливые здесь рассветы!
Сак отвернулся. Он пятнадцать раз приобретал право на пеленгатор новых миров, истратив на это почти все наследство бабули. Но все миры, куда заносило его маяки, были безжизненны. Позже он узнал, что так было в 999 из тысячи случаев. И лишь с этим сдвигом ему повезло. Поначалу из-за царившей здесь тоски он посчитал его бесперспективным. Уж курорт в этом болоте точно не устроить. Но через неделю объявились гоблины и предложили люп. И за пять лет торговли, не выходя из форта, он сделал себе состояние. И притом никакой конкуренции! Никто не может появиться здесь без его ведома – код сигнала для маяка знает лишь Сак. Он единоличный владелец сдвига, до тех пор, пока тот не перейдет государству, но до этого еще шесть лет.
Только бы эти чертовы аборигены поскорее явились… Если с этой сделкой выгорит, он уже точно отойдет от дел, поручит их сыну, а сам навсегда обоснуется в своем особняке на Амударье.
Сак вздрогнул от неожиданности: в окне стояли, колеблясь под секущими струями, две худые рослые фигуры с хоботами вокруг грибообразных голов – местные. В руках у одного был небольшой мешочек – значит, пришли с люпом.
Сак натягивал защитный костюм судорожно, не попадая в рукава и путаясь в массе хоботов. Хорошо хоть у них две конечности – не нужно вживлять в тело сенсоры управления второй парой, как приходилось делать некоторым его коллегам. Ведь никто не знает, как туземцы отнесутся к твоей настоящей внешности, лучше походить на тех, с кем торгуешь. С костюмом готово! Теперь переходник, откачка воздуха, бусы и зеркала (два неприподъемных мешка, хорошо еще, что костюм снабжен мышечными усилителями), переговорное устройство.
Он вышел наружу и уперся в грудь одному из аборигенов. Ну, натуральный гоблин – наросты, черные пульсирующие вены поверх липкой кожи, стрекозиные глаза… А хоботы эти – мама родная! – они же постоянно забираются друг в друга. Весна у них, что ли?
– Привет, – переводчик передал Саку слова гоблина ласковым женским голоском, – была водяная буря, и мы задержались.
– Дороги залило? – как можно более вежливо поинтересовался Сак.
– Нет, в водяной буре легко поймать водяную крысу. Они очень вкусные, только нужно есть сразу, пока между пальцев не просочились. Торговать будем?
Сак героически подавил рвоту и покачал головой. Как и у некоторых африканских народов, у аборигенов этот жест означал согласие.
– Отличные бусы, великолепные зеркала, меняем как обычно? Мешок на мешок?
Первый абориген кивнул.
– Почему нет?
– Ты нас обманываешь, чужестранец, – проворковал переводчик, едва стихли свистящие звуки, которые издавал один из незанятых самокопанием хоботов, – в твоем мире люп ценится намного больше, чем то, что ты даешь нам взамен. Два мешка за один. Или конец торговле.
Эти требования его зеленые друзья выдвигали вот уже два года кряду. И с тех пор он не увеличил цену даже на пару бусинок. Сак вздохнул, и стал перечислять сложности, с которыми он сталкивается. Что товар его редкий и контрабандный, что сотни рабов трудятся, день и ночь не покладая конечностей, чтобы наполировать мешок зеркал и напились столько же драгоценных бус. За один кристалл люпа – по своим свойствам не уступающий чистейшим алмазам, он мог дать и сто мешков зеркал. Но, во-первых, переброска грузов на сдвиг стоила немалых денег, а во вторы, плох торговец, который не торгуется. Да и что, если в следующий раз они опять потребуют больше?
– Хорошо, – прервал его, наконец, гоблин, – но в другой раз мы снова потребуем больше.
"Давай, – подумал Сак, – интересно, сюда каждый раз приходят новые идиоты, или просто эти двое ни черта не смыслят в торговле?"
– Я дам еще… четверть мешка, если вы возьмете меня к себе в селение, – вслух сказал он, – и еще по пять зеркал и бус для ваших женщин – в подарок.
– Ха! Какая женщина решится одеть зеркало? – подал голос второй гоблин. – Это занятие для храбрых. Для мужчин.
Первый абориген просто печально покивал головой:
– Мы не можем. У меня шесть зеркал, у него пять – мы самые храбрые в селении. И то мы боимся, когда встречаемся с вами.
"Ага, значит, идиоты все время одни и те же!" – ухмыльнулся про себя Сак.
– А остальные страх как боятся! – продолжал гоблин. – Если вы выйдете за пределы отметок, – хоботы перестали резвиться друг с другом и указали на желтые валуны, окружавшие бункер в радиусе пятидесяти метров, – они решат, что вы им угрожаете, и будут воевать.
– А нельзя ли с ними договориться? Ведь у нас много общего, – не сдавался Сак.
– Нет. Между нами мало общего. Ваша верхняя кожа не обманывает нас – мы видим, какие вы под ней, мы изучили ваш настоящий язык. Вы нам не нравитесь, но нам нравятся бусы и зеркала. Если вы выйдете за пределы отметок, будет война.
Саку потребовалось все его мужество, чтобы сохранить видимость спокойствия. Оказывается, они способны видеть сквозь костюм-имитацию! И сумели изучить речь. А узнать, что происходит в бункере, они могут? "Вернусь, выброшу все диски с порнухой к чертовой матери!"
Гоблины синхронно повернулись, вскинули на плечи мешки с зеркалами и, неуклюже переваливаясь, пошли восвояси. Они никогда не прощались.
– Приятно было работать! – как обычно вдогонку крикнул Сак. – Значит, через неделю!
Второй гоблин, не оборачиваясь, неожиданно поднял вверх руку-ласту. Второй дернул в его сторону головой, и конечность тут же опустилась.
"Точно, – решил Сак, – ко мне все время ходили два гоблина. Главный и еще один. А теперь со вторым что-то произошло, и первый взял с собой новичка. Значит, им знакомы хорошие манеры. Просто у первого дурной характер. Ну, еще бы – он ведь у них самый храбрый. С шестью-то зеркалами… Как бы поговорить со вторым наедине? Может, тогда наметились бы какие-то подвижки…".
Финита ля комедиа!
Первый гоблин зашел за самый большой валун на границе резервации Сака Бессонова, потрогал нарост на лице, и его хоботы прекратили безумную оргию. Он обернулся к спутнику и уставился на него стрекозиными глазами:
– Я говорил, чтобы ты помалкивал и не лез в разговор? – начал он ровным голосом. – Лучше бы я дождался, когда выздоровеет твой брат! Никуда бы этот Сак не делся – подождал бы еще неделю. И мы бы без зеркал обошлись – отнесли бы из прошлых запасов, у меня там еще два мешка осталось. А что теперь он подумает? Неизвестно еще, что он может подумать. На водяных крыс он охотился!
– Но Ига! Это была импровизация! – запротестовал второй гоблин.
– Еще одна такая импровизация, и ты погубишь все дело. Импровизируй в своем театре! Здесь я хозяин! Если бы мой маяк залетел сюда на неделю раньше, мне не пришлось бы ломать эту комедию. Но до тех пор, пока этот болван сидит в бункере и таскает товар, оплачивая накладные расходы, я не хочу, чтобы понял, что его водят за нос. Что если он заподозрит подвох и решит попутешествовать? Отсюда до Розовых на машине всего три дня пути.
Гоблин по имени Ига вздохнул и оглядел путь, который им предстояло пройти – километров десять по пересеченной местности до подножия серо-зеленых холмов на востоке. Там его блокпост, благоустроенный куда лучше, чем бункер Сака. Туда поле забросило его маяк через пять дней после того, как Бессонов зарегистрировал свое право на этот сдвиг. По закону Иге – а если правильно, Игорю, находиться здесь было нельзя. Но Сак не знал, что он здесь. И до тех пор, пока он считает себя самым удачливым дельцом на сдвигах, его бояться нечего. Риск развязать "войну" с гоблинами и потерять все, слишком велик, чтобы Сак решился на разведку…
Игорь поправил на спине тяжелый мешок. Хорошо, что в этих костюмах есть мускульные усилители. Иначе "тачку" пришлось бы прятать где-то неподалеку, а это лишний риск.
– Пойдем, – бросил он спутнику. – На базе попьем кофе, возьмем сухпай и в дорогу. Времени немного, итак опоздали сильно. В трех днях к востоку за эти два мешка нам дадут килограмм двадцать отличного люпа!
Эволюция Го
Мир полон подсказок, которые мы в слепоте своей не замечаем. Подсказки везде. Кто бы мог подумать, что слова "начало" и "конец" в русском языке происходят от одного слова "кон". Эту лингвистическую мудрость можно перефразировать: то, что на первый взгляд кажется концом, зачастую всего лишь веха, поворотная точка, от которой начинается отсчет нового времени…
Символично, что два самых важных в новейшей истории человечества события произошли практически одновременно. 5 мая 2129 года поляк Йожеф Кржевский получил первую полусинтетическую клетку, способную делиться и размножаться. Спустя без малого четыре месяца, 23 августа того же 2129-го, прыгун с шестом, американец русского происхождения Питер Броски обнаружил в своей раздевалке неизвестного господина. Питер собрался позвать охрану, но мужчина остановил его:
– Я не опасен, – сказал он. Услышь эту фразу сотни конкурентов, уничтоженных знаменитым банкиром Робертом Гауссманом, они разрыдались бы в приступе горькой иронии.
– Вы, кажется?… – спросил, вспоминая лицо с обложек, Питер Броски.
– Конечно, – протянул руку Гауссман.
– Чем могу? – Питер аккуратно принял в огромную ладонь пухлую, почти кукольную ручку финансового воротилы.
– Вы установили рекорд, – сказал тот, – 8 метров 50 сантиметров. На метр 15 сантиметров больше, чем предыдущий. Без допинга – это мои люди проверили.
– Да, – Питер не смог не выпустить на волю довольную улыбку, иначе грозившую разорвать его некрасивое лицо.
– Продайте мне его…
После того, как стих смеховой гром – реакция Питера Броски на самое неожиданное в истории спорта предложение, визитер объяснил:
– Я сделал необходимые консультации – юридическая база для нашей сделки вполне надежна. Рекорд установили вы, он принадлежит вам. Отдельного определения сущности спортивных достижений, их отличия от произведений, к примеру, литературного труда не существует. Автор романа вправе продать свои права на него, в том числе право подписывать произведение своим именем. Новый владелец может делать с этим товаром то, что посчитает нужным. Если вы уступите мне рекорд, такие же права будут у меня. Вы получите деньги, много денег. Я – славу.
– Но это же глупо! Пресса тут же все разнесет, над нами станут потешаться. Во всем мире будут знать, что купленный вами рекорд принадлежит мне.
– Отнюдь. Газетные заголовки – товар смертный, он выводится из мозгов примерно с той же скоростью, что и какой-нибудь проглоченный вами гамбургер из организма. А статистика вечна. Через 10 лет о том, что рекорд установили вы, никто и не вспомнит. А если будут помнить – что ж, я займу место первого, кто провернул такую сделку.
Он написал сумму на листке старомодной записной книжки и протянул его Питеру.
– Я… подумаю… – сумел произнести тот.
Питер Броски думал примерно неделю. Спустя семь дней, шесть часов и сорок три минуты в огромном кабинете мистера Гауссмана, на 189-м этаже нью-йоркского здания по Айвенгтон-авеню, в окружении сонма адвокатов, они подписали контракт и пожали друг другу руки. В этот миг произошло редчайшее событие. Гроза, третий час кряду барабанившая в пуленепробиваемое окно, разразилась фонтаном небесного электричества. Молнии попали в распределительный узел системы жизнеобеспечения здания, и на несколько секунд оно погрузилось во мрак. Всполохи белого огня, сыпавшие за окном, оставили в темноте всех, находившихся в комнате. Кроме жмущих друг другу руку Питера Броски и Роберта Гауссмана. Питеру вдруг показалось, что на бледном лице финансиста слишком ярко горят глаза, а за сутулой спиной двумя валами вырастают черные тени крыльев… Свет включили, и он убедился, что перед ним хоть и очень богатый, но все-таки человек – всему виной было дьявольское освещение.
2.
Сделка Броски – Гауссмана наделала шуму. Кто считал финансиста старым дуралеем, кто просчитывал варианты выгоды столь неожиданной покупки. В любом случае до апреля 2139 года о проданном рекорде успели забыть. Но в апреле, спустя почти десять лет, Питер Броски подал в суд, требуя опротестовать сделку. Миллионы, полученные им по контракту, к тому времени успели вырасти в разы, а вот нового рекорда, на что он очень рассчитывал, Броски так и не установил. Суд отклонил иск – в свое время юристы Гроссмана поработал на славу. Но спустя год экс-рекордсмен подал еще один. На этот раз он не требовал вернуть ему право собственности. Он судился из-за формулировки. После того, как судебный молот трижды опустился на кусок дерева, в электронной базе данных рекордов после фразы: "Прыжки с шестом – 8 м 50 см, рекорд принадлежит Роберту Гауссману", было дописано "Установлен Питером Броски".
Если бы к тому времени у Гауссмана оставались волосы, он рвал бы их с корнем…
Эта полукомичная история могла бы кануть в Лету, как миллионы историй об эксцентричных богачах. Но спустя еще три года компания "Кока-Кола" выкупила рекорд в беге на стометровку у Ньола Нганга. Чернокожий кениец променял славу на пожизненную карьеру звезды рекламных роликов. "Какой еще рекорд? – Спрашивал атлет с экрана, отрываясь от бутылки с красно-белой этикеткой. – Да я просто бежал за "Кока-колой"!". "Кока-кола – первая в беге, первая во всем!" – подытоживал брутальный мужской голос за кадром.
Наученные опытом Гауссмана юристы компании просчитали все варианты и использовали все рычаги, включая административный. Помимо того, что фирма покупала права на будущие рекорды, спортсмену изменили имя на "Кока", а фамилию на "Кола". Спустя восемь лет, когда бегун Кока Кола умер от алкоголизма (некоторые утверждали, что от позора), ему поставили памятник в столице республики – ведь столь крупных сумм в бюджет государства не приносил до сих пор ни один спортсмен. Одноименная фирма открыла рядом с памятником мега-маркет. Все были довольны.
По сути, история Коки Колы была очередным шагом к попранию свобод, нарушала права человека, и т.д., и т.п. Но делалось все на добровольных началах. А заодно создавался прецедент – основа основ будущих судебных свершений. Поэтому, когда в июле 2146 англичанка шведского происхождения Алина Рай подала иск против правозащитного комитета Великобритании, суду, уважавшему прецедент, ничего не оставалось, как встать на ее сторону. Правозащитники требовали признать недействительным договор между госпожой Рай и компанией по производству стирального порошка, которой женщина продала часть своих гражданских свобод на 3 года.
Женщину приглашали на работу в недавно созданный экспериментальный отдел научных разработок. Фирма считала, что простой контракт не может гарантировать защиту секретной информации, поскольку при столь развитой судебной системе и в условиях жесточайшего промышленного шпионажа сотрудник получал возможность разгласить информацию конкурентам и выйти сухим из воды. Контракт об ограничении гражданских свобод был подписан, правозащитники подали в суд, суд признал, что Алина Рай имеет право передать свою жизнь и свободу под контроль нанявшей ее организации с тем, чтобы в случае обнаружения утечки информации, компания могла применить к работнику любые дисциплинарные меры. Спустя три года контракт продлен не был. По признанию самой госпожи Рай, она "слишком устала от ощущения, что попала в рабство". Ирония судьбы – журналистам удалось выяснить, что предок владельца компании в семнадцатом веке в Америке заготавливал сахарный тростник на фазенде предка Алины Рай…
3
Это был последний раз, когда права человека покупались за крупную сумму. Спустя год и два месяца группа китайских гастарбайтеров продала себя в рабство на десять лет компании "Русский лес" за копейки (курс копейки на тот момент составлял 344600 юаней – прим. авт.). После введения жесткого запрета на иммиграцию азиатов в Россию, это был единственный способ въехать в передовую державу – не в качестве гражданина другой страны, а как вывозимая собственность. Впрочем, для самой компании афера так просто не кончилась. После того, как она перепродала права на гастарбайтеров аффиллированному в России строительному концерну "Вся Молдавия и Ко", последнюю обвинили в нарушении прав потребителей. Пришлось доказывать через суд, что азиаты, занятые на строительстве объектов в Москве, не могут расцениваться, как дешевая китайская подделка под высококачественных молдавских строителей. И что, де юре, они лишь используемый на работах отделочный инструмент, импорт которого из Азии не запрещен. Связанный единым планетарным правом суд, руководствуясь делами Рай и Броски-Гроссмана, под гром аплодисментов и крики "Браво, лохи!" был вынужден разрешить "Всей Молдавии" использование инструмента.
Сам инструмент, вызванный в качестве свидетелей, курил китайские папиросы "Бамбук" в коридоре. До конца рабства оставалось всего девять лет, деньги за весь период были выплачены сполна, семьи в перенаселенном Китае уже вложили их в дело и процветали. А что касается безопасности, в стране победившей частной собственности – России, порча имущества приравнивалась к изнасилованию. Так что жизнь удалась…
В последующие десять лет разные индивидуумы и группы лиц по разным причинам отдавали себя в рабство на самых разных условиях. Не сумев запретить, общество вынуждено было подстраиваться под нарождавшуюся систему взаимоотношений, в которой за нелицеприятным словом "рабство", по сути, скрывалось стремление отказаться от ответственности, жертвуя при этом правами. Это было время расцвета судебной системы. Трансляция процессов давно била все рекорды популярности. Фраза "Не суди, да не судим будешь" вызывала у современников разве что гомерический хохот. Коллизии судебной системы стали излюбленной темой разговоров даже у подростков. Отныне в подворотнях они били и грабили, четко осознавая правовые последствия своего поступка, и заранее продумывая, каким образом, если что, строить защиту. Воистину, по-своему и в подворотнях торжествовало правосудие!
4
Необходимость предпринять серьезные меры по приведению Права и Конституции во взаимное соответствие была осознана после того, как крупнейший нефтегазовый король Кирилл Абрамович на свой пятидесятилетний юбилей выпустил акции… самого себя, которые за копейки раздавались кому угодно. "Ваш раб навеки!" – значилось на ценных бумагах под портретом закованного в цепи богача в одной набедренной повязке. Народ воспринял шутку как надо. Акции скупались в качестве сувенира, раздавались знакомым. И, даже страшно сказать, использовались в бедных кварталах как туалетная бумага. Гром грянул, когда со счетов приобретателей стали уходить деньги.
Подтвердилось старое правило, что в каждой шутке доля шутки, увы, незначительна. Богач был официально признан собственностью, но при этом, по закону, мог получать доход. Однако же, налоги с полученного дохода возлагались уже не на него, а на его владельцев. Когда опомнившийся народ попытался избавиться от акций, выяснилось, что это не так просто. Данные о покупателе, в какой бы забегаловке он их не приобрел, передавались в центральный банковский терминал, и одного того факта, что ты избавился от реальных бумаг, было уже недостаточно. Как только правда выплыла наружу, продать акции оказалось совершенно невозможно. Обращения в суд ни к чему не приводили – все оказалось в рамках закона. Спустя три месяца после скандала кто-то вдруг начал скупать акции Абрамовича, и они резко поднялись в цене. Ходили слухи о неком враге богача, который решил приобрести контрольный пакет и задать тому жару. Говорилось также, что акционерам на всеобщем референдуме предложат выбрать, как именно они хотят избавиться от своей обнаглевшей собственности....
После серии удачных сделок на бирже Абрамович положил на свой банковский счет еще несколько сотен миллионов, а потом выяснилось, что и за этой аферой стоял он. Неплохо сэкономив на налогах, и заранее имея контрольный пакет, магнат решил позабавиться напоследок, прежде чем полностью отойти от дел, оставив бизнес наследникам. К несчастью для шутника, у разоренных им людей хватило денег на киллера… Заказчика не нашли – круг тех, кто мог желать жертве смерти, оказался безгранично широк.
Прежде чем история с правом перешла в эндшпиль, случилось всего одно яркое событие на судебном небосклоне – освобождение тройного убийцы, оказавшегося собственностью убитых. Вся четверка состояла в некоем садомазохистском клубе, и нотариально заверенный договор был составлен особо изощренно, если не сказать извращено… По нему собственность отказывалась от всех человеческих прав и даже называлась не иначе, как "рашпиль". По приговору суда все трое садомазохистов были признаны погибшими в результате неосторожного обращения с рашпилем…
5
На третий день после того, как рашпиль обрел свободу, произошло нечто, надолго отвлекшее внимание мира от проблемы собственности на человека. Старик Йожеф Кржевский представил миру первого полусинтетического Гомункула. Перед тысячами камер, на виду у всего человечества существо ростом не более полутора метров, с короткими сильными руками, грубо сработанным лоснящимся лицом совершало в уме сложные математические вычисления, отвечало на самые каверзные вопросы и даже шутило под прицелами удивленных взглядов многотысячной аудитории. Кржевский мог бы явить публике более совершенное существо, но у него не было времени – пожилой ученый умирал. Через три месяца его не стало, и работу в области, прозванной прессой "контролируемой псевдо-жизнью", продолжили преемники. Спустя еще пять лет на Земле было уже несколько сотен Гомункулов. Правда, все они не обладали разумом, и были выведены в пробирках для исполнения сугубо утилитарных целей людей. Разум самого первого представленного миру псевдо-человека оказался не стоек, он сошел с ума вскоре после смерти своего создателя. Но работы над созданием существа, которое могло бы встать бок о бок с человеком, быть его другом и соратником, не прекращались. Первый устойчивый искусственный интеллект, заключенный в оболочку ПС-клетки, появился спустя всего тринадцать лет.
Когда стало понятно, что Гомункулы в массе своей превосходят людей в интеллектуальном и физическом смысле, в правительственных кругах всерьез обсуждался вопрос – не получим ли мы конкурентов цивилизации, которые в конце концов сотрут нас с лица планеты. Изучения велись долго, и в итоге перед Верховным Советом планеты было объявлено, что такой угрозы не существует. Новое существо отличалось кротостью, умом, чрезвычайной работоспособностью, и, что уже совсем переставало делать его подобным людям – было абсолютно альтруистично. Казалось, Сатана просто не сумел вложить свое дьявольское семя в это творение гения. Альтруизм был лишь одной из черт, которые не позволяли расценивать их как самостоятельные личности – в том смысле, в каком привык понимать значение слова личность хомо сапиенс. Гомункулусы были лишены творческого дара. Они идеально справлялись с самыми сложными техническими, управленческими, логическими, исследовательскими и прочими задачами, находили ответы на запутаннейшие вопросы, но только если те лежали в области уже существующей теории и практики. По сути, это были живые машины с массой потенций, которые не могли быть реализованы в отрыве от человека. Впрочем, большинство из Верховного Совета волновало другое.
– Этот парень будет работать на вас десять лет и не потребует в уплату даже цента, – подытожил доклад о безвредности существа председатель оценочной комиссии.
Ответом ему был одобрительный хохот. Несмотря на то, что большинство государств уже давно являлись странами цивилизованного капитализма, иметь работника Балду, которому не придется потом подставлять лоб для расплаты, многим показалось заманчиво.
Итак, внедрению Гомункулусов в массы дали зеленый свет. Поначалу общество восприняло идею без энтузиазма. Отдельные группы выражали недовольство тем, что у человека появился сильный и умный конкурент. Другие, наоборот были только рады. К примеру, лица с нетрадиционной сексуальной ориентацией – поскольку "гомиками" называли уже не их…
Возможно, до погромов и уничтожения дорогущих синтетиков дело бы и дошло. Но на помощь цивилизации пришло то, что до этих пор помогало ее развитию всегда – лень.
6
Невероятно удобный ход придумал Алекс Бонтвани – отпрыск славного дома Бонтвани, дельцов с Нью-Йорк-стрит. Столкнувшийся с необходимостью поддерживать и приумножать немаленький капитал, свалившийся ему на голову, и при этом совершенно не желая заниматься чем-нибудь, кроме космического керлинга и верховой езды, он использовал науку в самых унизительных для нее целях. Большинство синтетиков к тому времени трудились на самой грязной, вредной и опасной работе. Некоторые выполняли роль супермозгов в суперсекретных суперлабораториях.
Гомункулус, созданный по заказу Алекса Бонтвани был похож на него, как брат близнец, но в бизнесе разбирался лучше раз в сто. Разум существа впитал все необходимые знания для ведения дел. В том числе и такие, которые порядочному бизнесмену использовать вовсе и не обязательно. Сначала Бонтвани пробовал выдавать его за себя самого, но разительный контраст не в пользу оригинала сразу обнаружил подмену. И Алекс пошел в суд. Согласно решению последнего, прозвучавшему 13 июня 2206 года, Алекс Бонтвани по собственному желанию и на основании всех прежних судебных решений об отчуждении прав и гражданских свобод лишался этих самых прав и свобод и становился собственностью… Гомункулуса, к которому все его права и свободы переходили. Общество обмерло, открыв от изумления свой огромный многомиллиардный рот. Свершилось предсказанное фантастами, на Земле появился первый равный человеку НЕчеловек.
Алекс Бонтвани, собственность Алекса Го Бонтвани, отвесив звучную оплеуху современникам, отправился отдыхать на одну из лун Сатурна. Через три года он, или, вернее, его официальный двойник на Земле, смог купить и эту луну, и еще десяток других.
7.
В том, что хорошо сработанный синтетик способен сторицей вернуть вложенные в него деньги, люди убедились слишком быстро. Спустя всего 10 лет после достопамятного 13 июня, уже очень многие жители Земли не работали.
Однажды вложив деньги в неутомимого двойника и передав ему личные права гражданина, они удалялись на покой. Хотя каждый выходящий из рук ученых синтетик был абсолютно отдельным существом со своим характером и уровнем интеллектуальных способностей, последние всегда оказывались так высоки, что их хозяева (а потом их имущество) практически ничем не рисковали. Доходило до того, что бедные африканские деревни покупали одного Го вскладчину и отправляли, скажем, в Россию. И этот "засланец" кормил всю свою человеческую "семью".
8
К середине 23-го века в Малайзии был избран первый полусинтетический президент Павел Го Граан.
Спустя 15 лет, после того, как Малайзия была провозглашена первой страной победившего коммунизма, синтетик Граан встал у "руля" человечества. Через 25 лет на Земле не осталось голодных, больных, необразованных. Планета медленно, но необратимо превращалась в цветущий парк, где развивались культура и искусство. Взрослые и дети резвились на лугах, наслаждались близостью природы и, в общем-то, не сильно горевали о том, что решением всепланетного собрания рождаемость на планете была ограничена одним ребенком на пару.
А в лабораториях и мастерских, разбросанных среди цветущего рая по имени Земля, синтетические люди придумывали все новые способы сделать легкой и беспечной жизнь своих создателей. …Еще через 25 лет один из последних ученых планеты, тот самый, что когда-то произвел на свет Павла Го Граана, в пароксизме запоздалого понимания кричал на улицах Токио:
– Мы сами сделали себя вещью! Мы сами сделали это! Мы…
Ни один человек не обратил внимания на этот крик. Токио, как и остальные города прошлого, был давным-давно покинут людьми. Престарелого, слабого умом ученого бережно отвезли в его дом, в благоухающий розами сад Калифорнии… И здесь, среди белых колонн и розовых статуй, старый ученый вскрыл в ванне горячие вены.
Такое, увы, случалось все чаще. Общество людей, избавившихся от необходимости бороться за существование, потрясали катаклизмы, страшно далеко оно было от тех идиллических картин, что когда-то рисовало воображение утопистов. Если прежде три четверти своего времени средний человек тратил на сон и работу, то теперь в его распоряжении были годы и десятилетия, которые он волен был потратить по собственному разумению. Но тратил он их не на саморазвитие, не на науку (зачем, все равно не сравнишься с умными и услужливыми "волшебниками" Го), не на совершенствование в искусствах, а на занятия куда более телесного свойства – секс, экстремальные виды спорта, а также на то, что забавляло порой не меньше первого и было не немее опасно второго – индустрию игр. Золотой век, венец развития цивилизации, полное материальное довольство, и даже роскошь, которые на блюдечке принесли людям умницы-синтетики, каждому конкретному человеку не могли дать одного – удовлетворения его Эго. Божественный дар самоидентификации, ощущения себя как личности, на заре времен умело превращенный врагом рода человеческого в желание превалировать над другими, требовал реализации. Необходимость ощущать собственную значимость побуждала создавать игры, охватывавшие миллионы участников. В виртуальных пространствах внутри машины проживали они свои жизни, стремясь, сражаясь и добиваясь воображаемых целей в придуманных мирах, раз уж реальный мир перестал нуждаться в их героизме.
Вместе с тем, что число людей стремительно сокращалось благодаря притуплению самого инстинкта продолжения рода, росло и количество смертей. На рубеже 24 и 25 веков бурное развитие оккультизма убило каждого пятого землянина – люди переставали ценить жизнь, в которой все давалось так легко, и отправлялись искать неведомого за границами смерти. Возродилась и давно забытая традиция дуэлей. Государственный же аппарат, который мог бы помешать этому, по сути уже не существовал. Страны давно слились в один всепланетный социум, правительства умерли, а все функции по коммуникации, снабжению и координации выполняли машины под руководством синтетиков, не вмешивавшихся во внутренние дела человечества. Гомункулусы оказались тем самым сказочным джинном, который, вырвавшись из бутылки, дал своему освободителю все. И это его убило.
Впрочем, и среди людей находились те, кто способен был предугадать печальный финал человеческой трагедии. Немногие оставшиеся ученые, мыслители, религиозные деятели объединялись в попытках найти выход, остановить моральное, интеллектуальное обнищание. Однако серьезного успеха их проповеди, разъяснения, программы не имели. Остановить деградацию могла бы общая цель, способная захватить умы и сердца, но цели-то как раз и не было. Одно время ее пытались найти в космических путешествиях. Но задача полета к звездам и для самых высокоразвитых синтетиков оказалась невыполнимой. Говорили о параллельных мирах, но и тут ждала неудача. Лишенные воображения и способности творить "джинны" оказались бессильны. Лучшие же из людей не имели достаточно развитого, изощренного интеллекта, которым наделили своих созданий. Это был тупик…
9
В середине 25 века Эрнест Берн, выходец их Щвейцарии, занимавшийся изучением личности Йожефа Кржевского, натолкнулся в его личных дневниках на странную запись. "Приходится признать, что рождение Гомункулуса может оказаться для человечества медвежьей услугой, – писал отец нового вида, – каждый шаг на пути прогресса, от изобретения пороха до открытия ядерного синтеза нес в себе риск для цивилизации, поскольку открывшаяся сила легко оказывалась доступна тем, кто мог направить ее не на общее благо, а в целях личной выгоды. Для цивилизации предпочтительнее был бы другой путь – не революции в освоении материи, а медленный эволюционный, позволявший постигать тайны мироздания напрямую, минуя костыль технических уловок и ухищрений. Путь, при котором сила отмерялась бы каждому по тому, достоин ли он этой силы. Сейчас же общество в массе своей по уровню развития духовного не так уж сильно отличается от средневековья. А значит, Гомункулус может принести ему не только величайшее благо, но и величайший вред. Если это произойдет, следует ввести в действие запасной вариант…"
Далее перечислялись признаки критического состояния человеческой цивилизации, которые точно совпадали с тем, чему был свидетелем Эрнест Берн. Следуя указаниям давно почившего гения, он разыскал хранилище, где ждал своего часа контейнер с генетическим материалом – тем самым запасным вариантом, о котором писал ученый. Что именно последует за введение плана в действие, Кржевский не сообщал. Возможно, думал он, речь идет об уничтожении самого вида синтетиков, после которого Золотой век сменится периодом технического и социального упадка. Чувствуя себя человеком, развязывающим последнюю ядерную войну, не решаясь принять на себя ответственность за судьбу мира, Берн посвятил в тайну своих единомышленников, также считавших, что цивилизацию следует спасать. Таких на всю планету набралось несколько десятков.
После долгих споров решение было принято. В одной из лабораторий под присмотром самих гомункулусов зародились два новых существа, созданных из оставленных Кржевским матриц.
Еще на этапе развития зародышей стало ясно, что это не обычные бесполые Го – из "материнского" инкубатора должны были выйти мужчина и женщина. Ряд соратников Берна потребовали прекратить эксперимент. Их мнение сводилось к тому, что, разуверившийся в человеке Кржевский создал ему замену, новый вид, который может самовоспроизводиться. И так называемый "план спасения человечества" – всего лишь уловка спятившего гения. Доводы их оппонентов о том, что, по сути, гомункулусы и так самовоспроизводятся, и то, что новые существа, подобно всему живому на планете, разделены на два вида и обладают репродуктивной системой, еще ничего не значит, не возымели действия. Незадолго до рождения "Адама" и "Евы" на лабораторию напали. Эрнесту Берну удалось вывести инкубатор с зародышами и, несмотря на ранение, спрятаться в безопасном месте.
Появившиеся на свет мальчик и девочка от обычных человеческих детей отличались разве что отсутствием пупка. Последующие годы Берн и оставшиеся с ним соратники занимались их воспитанием, пытаясь понять, как могут эти двое спасти мир от падения в пропасть, за край которой тот медленно, неумолимо сползал.
Они развивались куда быстрее обычных малышей, но не обладали тем запасом знаний, что изначально вкладывался в каждого синтетика. Берн так привязался к ним, что когда спустя пять лет уставшие от ожидания результата соратники потребовали проведения ряда экспериментов, он отказался превращать детей в "подопытных кроликов". Еще через пять лет, после очередного отказа, их попытались увести от него силой. Атака была отбита, но во время вспыхнувшей перестрелки маленький Адам бросился между Эрнестом Берном и стрелявшим в него человеком, заслоняя своего "отца" от пули. Вид тяжело раненного ребенка привел, наконец, в порядок звенья логической цепочки, уже начавшейся складываться в сознании Берна. То, что все время было перед его глазами, стало явным.
– Не умирай, – просил ученый, баюкая на руках тело своего полусинтетического "сына", – я люблю тебя, не умирай…
– Смерть, это не страшно, – отвечал замирающими губами тот, – я ведь тоже тебя люблю.
Спустя несколько суток, несмотря на несовместимое с жизнью и человека, и Го ранение, Адам пришел в себя. Пораженные пулей органы и ткани срослись, и Ева, неотступно бдевшая у его ложа, осушила глаза от слез. Спустя неделю дом Берна посетил один из немногих оставшихся практикующих психоаналитиков. А еще через неделю Эрнест Берн попросил аудиенции у всех, кто начинал с ним вместе этот эксперимент. Бывшие друзья и враги сошлись, как раньше, за одним столом во дворе его большого дома.