Журнал «Логос» №1/2025 бесплатное чтение

Мы успели сорок тысяч всяких книжек прочитать и узнали, что к чему и что почем, и очень точно.

Булат Окуджава

Введение

В 1846 году, готовя второе издание романа «Мертвые души», Николай Гоголь добавил в текст предисловие «К читателю от сочинителя», в котором сделал неожиданное признание:

В книге этой многое описано неверно, не так как есть, и как действительно происходит в русской земле, потому что я не мог узнать всего… Притом от моей собственной оплошности, незрелости и поспешности произошло множество всяких ошибок и промахов, так что на всякой странице есть что поправить: я прошу тебя, читатель, поправить меня[1].

Он призывал читателя присылать ему жалобы на неточности:

… не лиши меня твоих замечаний: не может быть, чтобы ты не нашелся чего-нибудь сказать на какое-нибудь место во всей книге, если только внимательно прочтешь ее[2].

Он также просил давать предложения о том, что должно было бы случиться с героями книги в дальнейшем, а также присылать описание жизни самих читателей. Все это должно было быть использовано в следующих, исправленных и улучшенных изданиях. Откликов Гоголь, по-видимому, не получил и, к счастью, никаких исправлений в свою великую книгу не внес.

Целью настоящей статьи является внимательное прочтение романа глазами экономиста. Да, в книге обнаружена небольшая экономическая неточность, о которой будет написано ниже. Но главное в нашей работе – экономический анализ событий, лежащих в основе сюжета. Бруна Инграо, профессор Римского университета Ла Сапиенца, в важной и интересной статье «Экономика и литература» писала: «В ряде знаменитых романов, созданных в XIX веке, экономические события были доминантой поэтического ландшафта»[3]. Первым таким романом она называет «Мертвые души», затем упоминаются произведения Федора Достоевского, Оноре де Бальзака, Энтони Троллопа. При этом Инграо отметила, что

… экономика в литературе, художественное изображение экономических процессов и экономического поведения в литературных произведениях… известное направление в литературоведении и не столь популярное – в истории экономических учений[4].

С этим утверждением нельзя не согласиться. Существует немало интересных исследований о связи литературы и экономики, написанных с позиций литературоведения[5], в конце XX века появилось отдельное исследовательское направление – «новая экономическая критика»[6]. А вот историки экономики и экономической мысли действительно не часто обращались к анализу литературных произведений или экономической деятельности писателей. Если речь идет о России, то есть публикации об Александре Пушкине, Николае Некрасове, Федоре Достоевском, Владимире Маяковском[7]. Гоголь же оказался незаслуженно обделен вниманием исследователей. В нашей работе мы стараемся исправить эту ситуацию. Начало было положено публикацией небольшой заметки о бизнес-плане Чичикова, вышедшей в 2009 году, когда праздновалось 200 лет со дня рождения Гоголя[8]. Как отмечалось в литературе, эта статья

… неоднократно перепечатывалась в связи с гоголевским юбилеем уже в неспециализированных изданиях (например, в «Комсомольской правде» от 6 августа 2009 года)[9].

В настоящей статье рассмотрено возникновение сюжета о мертвых душах, обоснован хронотоп происходящих событий, произведены расчеты эффективности инвестиционного проекта Чичикова.

Происхождение сюжета

Основная идея романа «Мертвые души» хорошо известна. Чиновник, коллежский советник Павел Чичиков приезжает в город NN, знакомится с местными помещиками и покупает у них мертвые души. Сведения о крестьянах находились в ревизских сказках – переписях населения. В промежутках между переписями умершие крестьяне по документам считались живыми, а банки работали только с документами. Поэтому умерших крестьян можно было купить, заложить в банке и получить под такой залог солидный кредит.

Принято считать, что к мысли о написании такого романа Гоголь пришел под влиянием Пушкина. Об этом в «Авторской исповеди» писал сам Гоголь:

Пушкин заставил меня взглянуть на дело серьезно <…> и в заключенье всего отдал мне свой собственный сюжет, из которого он хотел сделать сам что-то вроде поэмы и которого, по словам его, он бы не отдал другому никому. Это был сюжет «Мертвых душ». (Мысль «Ревизора» принадлежит также ему.) Пушкин находил, что сюжет М[ертвых] д[уш] хорош для меня тем, что дает полную свободу изъездить вместе с героем всю Россию и вывести множество самых разнообразных характеров[10].

В этом высказывании важно и то, что сюжет придумал Пушкин, и то, что он добровольно отдал его Гоголю.

На самом деле ситуация была не столь очевидной. Начнем с более простого, с «Ревизора». Сюжет этой комедии Гоголя известен. Менее известно, что у Пушкина есть набросок произведения с этим сюжетом:

Криспин приезжает в губернию на ярмонку – его принимают за ambassadeur. Губернатор честный дурак. – Губернаторша с ним кокетничает – Криспин сватается за дочь[11].

У Пушкина был и собственный опыт. Осенью 1833 года он ездил по местам пугачевского восстания и собирал материалы для своей книги. При посещении Нижнего Новгорода Пушкин встретился с военным губернатором города Михаилом Бутурлиным. После этого тот отправил письмо губернатору Оренбурга Василию Перовскому, в котором говорилось:

У нас недавно проезжал Пушкин. Я, зная, кто он, обласкал его, но должно признаться, никак не верю, чтобы он разъезжал за документами об Пугачевском бунте, должно быть, ему дано тайное поручение собирать сведения о неисправностях[12].

Перовский получил это письмо как раз тогда, когда у него гостил Пушкин, и рассказал ему об этом.

Пушкин познакомился с Гоголем 20 мая 1831 года в доме Плетнева, и с тех пор они часто встречались. О своей истории Пушкин мог рассказать ему вскоре после возвращения из путешествия, осенью 1833 года. Но еще в 1827 году украинский писатель Григорий Квитка-Основьяненко написал комедию «Приезжий из столицы, или Суматоха в уездном городе». В пьесе за важную особу принимают актера гастролирующего в городе театра. Цензурное разрешение на ее публикацию было получено в 1828 году, рукопись была послана в Петербург и ходила по рукам. Впрочем, публикация пьесы состоялась только в 1840 году. Знал ли Гоголь о содержании пьесы Квитки, точно неизвестно – сам он на этот вопрос ответил, что «слышал о ней, но не читал». Считается, что анекдотический сюжет о ревизорах был в России широко распространен[13].

7 октября 1835 года Гоголь писал Пушкину:

Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь, смешной или не смешной, но русский чисто анекдот. Рука дрожит написать тем временем комедию. Если ж сего не случится, то у меня пропадет даром время, и я не знаю, что делать тогда с моими обстоятельствами. Я, кроме моего скверного жалованья университетского 600 рублей, никаких не имею теперь мест. Сделайте милость, дайте сюжет, духом будет комедия из пяти актов, и, клянусь, будет смешнее чорта. Ради Бога. <…> Обнимаю вас и целую и желаю обнять скорее лично[14].

К этому письму Гоголя мы еще вернемся в связи с сюжетом «Мертвых душ», здесь же стоит обратить внимание на дату. Леон Стилман отметил, что 7 октября Пушкин был в Михайловском и вернулся в Петербург только 23 октября. Исследователь справедливо считал невероятным, что Пушкин сообщил сюжет «Ревизора» в письме, следовательно, он рассказал его Гоголю при личной встрече. Уже 6 декабря Гоголь пишет Погодину: «Так я был озабочен это время, что едва только успел третьего дни окончить эту пиесу»[15]. Стилман с некоторым подтекстом пишет: «Это настоящий подвиг – написать пятиактную комедию за месяц с небольшим!»[16]

Вопрос о происхождении сюжета «Мертвых душ» сложнее, чем с «Ревизором». В литературе встречаются утверждения, что идея сюжета возникла у Пушкина после посещения молдавского уездного города Бендеры во время южной ссылки. В Бендерах смертные случаи часто не регистрировали, а документы умерших отдавали беглым и приехавшим в город. В воспоминаниях Ивана Липранди говорится: «Бендерское население не иначе было известно, как под названием „бессмертного общества“. Александр Сергеевич все это слышал»[17]. Бендеры как источник идеи мертвых душ упоминаются даже в Википедии. Пушкин, как известно, действительно посетил Бендеры, однако эта версия происхождения сюжета «Мертвых душ» совершенно неубедительна. У Пушкина и Гоголя мертвые души выступают как живые, и их можно пускать в хозяйственный оборот. В Бендерах ситуация была ровно противоположной – реальные живые люди получали документы умерших.

Гораздо логичнее предположить, что идея сюжета о залоге мертвых душ возникла у Пушкина в ходе собственной операции по получению кредита в Ссудной казне в 1830–1831 годах. Сотрудники Казны рассматривали заявки на кредит, используя данные ревизий, а не сведения о реально существующих крестьянах. Отец Пушкина, Сергей Львович, предоставил ему 200 крестьянских душ в селении Кистенево. Всего в Кистенево, по данным седьмой ревизии, было более 474 душ, 200 уже были заложены отцом под два ранее полученных кредита. Седьмая ревизия проводилась в Российской империи с 1815 по 1826 год. К началу 1831 года, когда решался вопрос о кредите Пушкину, число крестьян в Кистеневе должно было измениться[18]. Можно быть уверенным, что в ходе общения Пушкин поделился с Гоголем историей своих взаимоотношений с банком.

Первое документальное свидетельство о работе над «Мертвыми душами» содержится в письме Гоголя Пушкину, помеченном 7 октября 1835 года:

Начал писать Мертвых душ. Сюжет растянулся на предлинный роман и кажется будет сильно смешон. <…> Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку всю Русь[19].

Юрий Манн считал, и с ним нужно согласиться, что разговор Пушкина с Гоголем о мертвых душах состоялся в 1835 году[20].

Но, как и в случае с «Ревизором», есть и альтернативные версии происхождения рассматриваемого сюжета. Так, Владимир Гиляровский приводит рассказ дальней родственницы Гоголя Марьи Анисимо-Яновской о ее дяде, помещике Харлампии Пивинском, чья деревня Федунки была в 17 верстах от Яновки, где родился Гоголь. У Пивинского была большая семья и всего 30 крепостных. Основной доход ему давало винокурение. После внезапного распоряжения о том, что этим могут заниматься только помещики, имеющие больше 50 крепостных крестьян, Пивинский нагрузил бричку горилкой, поехал по окрестным селам, обменял мертвых душ на горилку и записал их на себя. Он

… до смерти курил вино и дал этим тему Гоголю, который часто бывал в Федунках, да, кроме того, и вся миргородчина знала про мертвые души Пивинского[21].

Стилман отметил, что Гоголь вполне мог встречаться с Пивинским, когда приезжал в 1832 и 1835 годах в свое имение Васильевку[22].

Иначе к вопросу об истоках сюжета с мертвыми душами подошел крупный историк банковского дела в России Саул Боровой. Он отметил, что попытки взять кредит под залог несуществующих крестьян возникли с первых дней существования банков – в 1754 году смоленский помещик Путята просил в только что созданном Дворянском банке ссуду в 300 руб. под залог имения, в котором якобы было 38 душ. При проверке выяснилось, что у него не было ни имения, ни крепостных[23]. Боровой был убежден, что Пушкин и Гоголь

… не только знали о широко практиковавшейся в те годы торговле «мертвыми душами», но и были достаточно полно осведомлены в различных деталях, связанных с этой операцией[24].

Полагаю, что с этим мнением следует согласиться.

В вопросе о добровольности передачи Пушкиным сюжета «Мертвых душ» существует три варианта ответа. Первый описан самим Гоголем (см. выше). Второй: Пушкин отдал сюжет действительно добровольно, но иногда сожалел, что историей о мертвых душах воспользовался не он, а Гоголь. Первый биограф Пушкина Павел Анненков в своих воспоминаниях сообщил:

Известно, что Гоголь взял у Пушкина мысль «Ревизора» и «Мертвых душ», но менее известно, что Пушкин не совсем охотно уступил ему свое достояние. Однако в кругу своих домашних Пушкин говорил, смеясь: «С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя»[25].

Примечания к этому разделу воспоминаний Анненкова были подготовлены Манном, который вполне логично предположил, что

… эту реплику передала мемуаристу вдова поэта Наталья Николаевна в начале 1850-х годов, когда Анненков собирал материалы для подготавливаемых им сочинений и биографии Пушкина[26].

Отметим, что Анненков издал свои воспоминания в 1857 году.

Третий вариант: Гоголь обокрал Пушкина, но впоследствии тот его простил. Эта версия принадлежит Льву Николаевичу Павлищеву, племяннику Пушкина. 19 января 1872 года Павлищев сообщил редакции журнала «Русская старина» рассказ его матери, Ольги Сергеевны Павлищевой, старшей сестры Пушкина. По ее словам, в 1832–1833 годах Пушкин сблизился с Гоголем. В одной из бесед Пушкин рассказал Гоголю, что какой-то господин, живший в Псковской губернии неподалеку от Михайловского, занимаясь покупкою мертвых ревизских душ, был пойман властями. Рассказав об этом, он прибавил, что это отличный материал и что он им займется. Гоголь выслушал рассказ совершенно равнодушно, а сам начал писать.

Александр Сергеевич показывал своей сестре самую программу повести, или романа, на сюжет похождений скупщика мертвых душ.

Но Гоголь опередил его. Узнав об этом, Пушкин был «крайне недоволен».

«Язык мой – враг мой, – говорил он жене своей. – Гоголь, хитрый малоросс, воспользовался моим сюжетом. Историю N.N., которую я ему рассказывал, он как будто пропустил мимо ушей… Впрочем, – прибавил он, – я не написал бы лучше. В Гоголе бездна юмору и наблюдательности, которых во мне нет». Чтение самим Гоголем первых глав его «Мертвых душ» Пушкину не только примирило великого поэта с похитителем его идеи, но заставило еще более прежнего поощрять Николая Васильевича к его литературным трудам[27].

Эта версия вызывает большие сомнения. Прежде всего, ни в каких источниках не зафиксировано, что Пушкин обсуждал свои литературные планы с сестрой. Трудно представить, что Пушкин мог признаться, даже жене, что у него отсутствуют юмор и наблюдательность. Важный факт: Павлищев при публикации воспоминаний о Пушкине не решился включить в них этот рассказ. Можно согласиться с мнением Манна о том, что «апокрифичность версии Павлищева несомненна»[28]. Наиболее логичной выглядит версия Анненкова.

Каков итог? По нашему мнению, важно не то, насколько детальными были советы Пушкина Гоголю. Сама по себе идея об использовании мертвых душ интересна, но и только. Важно то, что Гоголь смог сделать с этим сюжетом: на основе анекдота о мертвых душах он создал великий роман.

В семиотике существует понятие прагматической триады, компонентами которой являются автор – текст – читатель. Когда текст опубликован, читатель может воспринимать его самостоятельно, исследовать, давать интерпретации. Действия героев книги, описываемые события могут анализироваться так же, как и происходящее в действительности. Текст «Мертвых душ» будет рассматриваться нами именно с этой позиции. Описывая обитателей города NN и приезд Чичикова, Гоголь, конечно, не ставил целью изобразить какой-то конкретный город в Российской империи в определенный год. Однако текст книги позволяет сделать достаточно обоснованные предположения, когда и где все это могло происходить.

Хронотоп «Мертвых душ»

Сюжет любого литературного произведения разворачивается во времени и пространстве. Не случайно, что в одной из книг Манна о Гоголе содержится раздел «Где и когда? (Из комментариев к „Мертвым душам“)». С самого начала Манн формулирует проблему: если Гоголь последовательный реалист, от него нужно ждать точного указания места и времени действий. Если же он

… приверженец (и в значительной степени создатель) особого иррационального и алогичного стиля, то такие ожидания не оправданы и неуместны[29].

Начнем с вопроса о времени действия. По мнению Манна, Гоголь как будто идет навстречу первой точке зрения, локализуя время действия:

Мол, «все это происходило вскоре после достославного изгнания французов», то есть в период, наступивший сразу же после завершения войны 1812 года. Однако косвенными данными размывается как верхняя, так и нижняя граница этого периода[30].

Далее исследователь приводит ряд примеров из текста Гоголя, которые относятся к более поздним событиям (чтение Чичиковым стихотворения о Вертере, упоминание Ланкастерской школы – 1819–1820 годы, героиня греческой освободительной войны Ласкарина Бобелина – 1821 год). Вывод, к которому приходит Манн, звучит весьма категорично: «…попытки более или менее точно локализовать действие поэмы противоречат ее поэтике»[31].

По нашему мнению, с таким выводом согласиться сложно. Приведем мнение американского исследователя Джеймса Вудворда. Он писал, что одной из целей его книги о «Мертвых душах» было показать, что структура романа «гораздо более строго организована и упорядочена, чем принято считать»[32]. Постараемся показать, что это действительно так.

Начнем с того, что Манн не совсем точно интерпретирует приведенную им цитату. По его мнению, слова «вскоре после изгнания французов» фиксируют дату действия поэмы – 1812 год. Однако продолжение этой цитаты звучит так:

В это время все наши помещики, чиновники, купцы, сидельцы и всякий грамотный и даже неграмотный народ сделались, по крайней мере на целые восемь лет, заклятыми политиками[33].

Следовательно, нижняя граница сдвигается по крайней мере к началу 1820-х годов. Упоминаемые далее Манном события вовсе не противоречат этой датировке, а некоторые эпизоды в «Мертвых душах» свидетельствуют в пользу еще более позднего периода, конца 1820-х годов. В частности, Чичикова называет «ученым человеком» жандармский полковник[34], а корпус жандармов был учрежден 28 апреля 1827 года.

Важное замечание сделал Боровой, считавший, что

Гоголь допустил некоторый анахронизм… [поскольку] безвозмездный отвод дворянам земли в Новороссии (но с обязательством в определенный срок их заселить) был официально прекращен в 1817 году[35].

Но ведь и Чичиков размышляет о безвозмездном получении земли только в самом начале своего предприятия, когда только формируется замысел проекта. Между появлением замысла и путешествием по России должно было пройти какое-то время. А в городе NN Чичиков уже представляется помещиком, владеющим имением в Херсонской губернии. В собственное же имение вывод крестьян был вполне возможен и после 1817 года.

Верхней границей повествования Манн фактически называет 1833 год, когда был издан именной указ Сенату о запрете продажи крестьян отдельно от семьи. Речь идет об указе от 2 мая «О запрещении принимать крепостных людей без земли в обеспечение и удовлетворение частных долгов, и отдаче их по купчим и дарственным записям отдельно от семейств их»[36]. С такой оценкой Манна вполне можно согласиться.

В рамках данной статьи невозможно проанализировать даже основные публикации, в которых затрагиваются вопросы времени в романе Гоголя. Отметим только, что качественный обзор существующих точек зрения на эту проблему сделан Вадимом Беспрозванным и Евгением Пермяковым. Они перечислили и прокомментировали 12 эпизодов романа, которые поддаются датировке, и пришли к достаточно аргументированному заключению о том, что «время поездки Чичикова приходится на начало 1830-х годов, а факты биографии героя подтверждают такой вывод»[37].

По поводу местоположения города NN у исследователей творчества Гоголя нет четких гипотез. «…Где, собственно, происходит действие „Мертвых душ“? Из какой полосы России взяты Коробочки, Митяи и Миняи?» – спрашивал Иннокентий Анненский. И сам дал ответ: «„Мертвые души“ не могли бы уместиться ни в одну чисто реальную обстановку»[38]. Манн, приведя ряд высказываний о месте действия романа, пришел к выводу, что суждение Анненского

… наиболее точное[, ибо] оно не оспаривает реального, базового основания гоголевского пространства, но поднимает его до более высокого, удаляющегося в перспективе, символического, до конца не определяемого и никогда не определимого уровня[39].

Екатерина Дмитриева отметила, что

… в первом томе реалии, на фоне которых разворачивалось действие поэмы, были определены скорее в общем виде[40].

Не оспаривая символического значения великого романа Гоголя, попробуем разобраться в «реальном гоголевском пространстве». Первый намек на местоположение города появляется уже на первой странице романа. Два мужика, стоявшие у кабака напротив гостиницы, куда приехал Чичиков, обсудили колесо его брички. По их оценочному суждению, это колесо могло доехать до Москвы, но не доехало бы до Казани. Следовательно, город NN ближе к Москве, чем к Казани. Примерная середина пути от Москвы до Казани – город Арзамас. Все города, расположенные западнее Арзамаса, уже подходят под критерий, заданный мужиками. Разделительная линия проходит примерно от Архангельска до Арзамаса и далее до Царицына (ныне – Волгограда). Западнее этой линии – бо́льшая часть европейской территории России. Это мало что нам дает.

Но в тексте есть и другая полезная информация. Нам сообщается, что NN – «губернский город» и что «город был не в глуши, а, напротив, недалеко от обеих столиц»[41]. Следовательно, это главный город губернии, и расстояние от него до Санкт-Петербурга или Москвы относительно небольшое и не очень отличается. Таких губернских городов всего пять: Псков, Новгород, Тверь, Вологда, Ярославль. Дмитриева упоминает версию Самуила Шварцбанда, что за обозначением NN мог скрываться Нижний Новгород[42]. Конечно, Нижний Новгород – губернский город. Но, во-первых, он ближе к Казани, чем к Москве, и, во-вторых, трудно считать, что Нижний Новгород близок к Санкт-Петербургу (расстояние более 900 км).

Забегая вперед, скажем, что Чичиков на покупку без малого 400 душ «потратил» около 100 тыс. руб., то есть примерно 250 руб. за одну душу. Что это дает? В указе «О гербовом и крепостном сборе» от 21 ноября 1821 года была утверждена

… табель, определяющая цену в разных губерниях… ниже которой запрещается писать в крепостных актах при переходе от одного лица к другому[43].

Смысл этого запрета понятен. Поскольку от размера сделок зависели величины комиссий, взимаемых в пользу казны, государство было заинтересовано в том, чтобы помещики при продаже не занижали цены на крепостных. Нам нужна губерния, где можно зарегистрировать покупку крестьянина за 250 руб. В указе все губернии подразделялись на шесть классов. Ярославская губерния попала в третий класс, для нее минимальная цена составляла 350 руб. Вологодская, Новгородская и Тверская – четвертый класс, минимум 300 руб. Это значит, что в этих губерниях сделки Чичикова с помещиками просто не могли бы быть зарегистрированы. И только Псковская губерния попала в пятый класс, там минимальная цена равнялась как раз 250 руб. за ревизскую душу. Отметим в скобках, что Нижегородская губерния – это второй класс, в ней минимальная цена – 400 руб.

Итак, можно сделать вывод о том, в первом томе поэмы поездка Чичикова состоялась в начале 1830-х годов, а действие происходит в Пскове.

Календарь событий

Первый том романа «Мертвые души» начинается с приезда Чичикова в город NN и заканчивается его спешным отъездом из города. «Три недели сидели на месте», – говорит Чичиков в день отъезда[44]. В тексте достаточно четко описывается хронологическая последовательность событий[45].

1-й день. Приезд, заселение в гостинице, прогулка по городу.

2-й день. Чичиков наносит визиты, на вечеринке у губернатора знакомится с Маниловым и Собакевичем.

3-й день. Обед и вечер у полицмейстера, знакомство с Ноздревым.

4-й день. Вечер у председателя палаты.

5-й день. Вечер у вице-губернатора.

6-й день. Обед у откупщика.

7-й день. Закуска после обедни у городского головы.

8–9-й дни. Чичиков прожил в городе более недели, приятно проводя время, и, наконец, решил навестить помещиков Манилова и Собакевича. Может показаться, что Чичиков напрасно тратил время, но это не так. Он обзавелся полезными знакомствами со всеми влиятельными персонами, собрал сведения о ситуации в губернии. Употребляя современную терминологию, Чичиков изучил рынок и включился в местную социальную сеть – это поможет ему в дальнейшем. Конечно, все это можно было сделать быстрее, но как получилось, так получилось. Будем считать, что «более недели» – это 7 + 2 дня, то есть вся подготовка заняла 9 дней.

10-й день. Чичиков приезжает к Манилову. Тот не знает, сколько крестьян у него умерло, но, будучи очарован общением с Чичиковым, соглашается бесплатно отдать ему все свои мертвые души и даже обещает взять на себя издержки по оформлению сделки.

Уехав из имения Манилова, Чичиков сбился с пути и уже поздно вечером попадает в деревню помещицы Коробочки. У нее он остается на ночлег.

11-й день. Утром Чичиков ведет непростые переговоры с Коробочкой, которая все же соглашается продать ему 18 мертвых душ за 15 рублей. Чичиков дарит ей лист гербовой бумаги ценой 1 рубль.

Уехав от Коробочки, Чичиков заезжает в трактир, где встречается с Ноздревым. Тот зазывает Чичикова к себе. Чичиков соглашается, остается ночевать у Ноздрева.

12-й день. Сделка с Ноздревым не состоялась. Попытка играть с ним в шашки на мертвые души закончилась ссорой, и Чичиков смог выбраться, едва избежав побоев.

Приехав к Собакевичу, Чичиков сталкивается с настоящим деловым человеком. По-видимому, Собакевич сразу понял, зачем его собеседнику понадобились мертвые души. Зная, что крепостных можно заложить по 200 руб. за душу, он запрашивает за душу 100 руб. Таким образом он и Чичиков получили бы одинаковую выгоду. Однако Чичиков как покупатель смог воспользоваться своим монопольным положением и сбил цену до 2,5 руб. за душу. Собакевич, правда, слегка надул Чичикова. Тот покупал только умерших крестьян мужского пола, поскольку в банке в залог брали только мужчин. Собакевич включил в свой реестр мертвых душ женщину по фамилии Воробей, записав ее имя так, чтобы оно было похоже на мужское – Елизаветъ. К сожалению, в тексте не сообщается, сколько душ Чичикову удалось купить у Собакевича.

Уехав от Собакевича, Чичиков в тот же день посещает Плюшкина. В книге Елены Чирковой сформулирован вопрос:

… есть ли в русской литературе образ помещика или помещицы, дела у которого идут хорошо, особенно после отмены крепостного права? До отмены – да. Я бы отнесла к ним персонажей «Мертвых душ», например Коробочку или Плюшкина. Хоть Гоголь и не пишет об этом, подозреваю, что дела у этих персонажей, у которых зимой снега не выпросишь, шли прекрасно[46].

О деревне Коробочки Гоголь действительно не пишет, но картина разрухи в хозяйстве Плюшкина нарисована яркими красками. Уже при въезде в его имение Чичиков заметил

… какую-то особенную ветхость… на всех деревенских строениях: бревно на избах было темно и старо; многие крыши сквозили, как решето[47].

И сам дом помещика выглядел «каким-то дряхлым инвалидом». Прекрасно идут дела у другого персонажа романа, у Собакевича:

Деревенские избы мужиков тож срублены были на диво: не было кирченых стен, резных узоров и прочих затей, но все было пригнано плотно и как следует. Даже колодец был обделан в такой крепкий дуб, какой идет только на мельницы да на корабли. Словом, все… было упористо, без пошатки, в каком-то крепком и неуклюжем порядке[48].

Именно то, что Плюшкин довел свое хозяйство до полной разрухи, позволило Чичикову сделать самую дешевую покупку. У Плюшкина оказалось 120 с лишком умерших крестьян. При всей своей скупости он не может адекватно оценить своей выгоды: когда Чичиков изъявил готовность платить подати за всех умерших, Плюшкин согласился передать их Чичикову и был весьма доволен, что затраты на оформление купчей тот берет на себя[49].

Подушную подать за умерших крестьян действительно надо было продолжать платить – вплоть до следующей ревизии, и в рассматриваемый период она составляла 3,5 рубля в год. Если считать, что «120 с лишком» это 124, то годовой платеж равнялся 434 руб. Экономия, достигаемая избавлением от этих душ, очевидна, но в тексте нет никакого упоминания о том, что Чичиков за них что-то платит. Получается, что сами мертвые души Плюшкина он получает бесплатно.

Денежные расчеты происходят только тогда, когда речь заходит о беглых крестьянах. Их у Плюшкина 78 человек. Чичиков готов их купить. «А сколько бы вы дали? – спросил Плюшкин и сам ожидовел; руки его задрожали, как ртуть»[50]. Чичиков предлагает 25 коп. за душу при оплате сразу, наличными. Плюшкин просит 40, Чичиков готов дать только 30. Плюшкин все же просит «по две копеечки пристегнуть» и получает согласие. Чичиков определяет итог:

Семьдесят восемь, семьдесят восемь, по тридцати копеек за душу, это будет… – здесь герой наш одну секунду, не более, подумал и сказал вдруг: – это будет двадцать четыре рубля девяносто шесть копеек! – он был в арифметике силен[51].

Чичиков считал в уме, и в одном из вариантов романа говорилось, что «Плюшкин поверял и два, и три раза на счетах, а все выходило так»[52]. Здесь Гоголь допускает незначительную неточность, которую ранее никто не замечал. Хотя Чичиков говорит, что цена – 30 коп., расчет он ведет исходя из цены, на которую дал согласие, – 32 коп. Сумма в 24 руб. 96 коп. получается при умножении 78 на 32, а не на 30 коп.

В результате Чичиков заплатил только за беглых, а мертвые души достались ему даром. Неудивительно, что он покинул деревню Плюшкина в самом веселом настроении: состояние Чичикова увеличилось на «двести с лишком душ» (полагаем, что он получил 202 души, 124 + 78 = 202). В гостиницу он вернулся совсем поздно.

13-й день. Утром Чичиков проснулся и «вспомнил с просиявшим лицом, что у него теперь без малого четыреста душ». Не мешкая, он занялся оформлением документов. Чтобы не платить ничего подьячим, Чичиков сам составил купчие крепости – за два часа он подготовил все бумаги и отправился в гражданскую палату. Поначалу чиновник, занимавшийся оформлением купчих крепостей, отказался оформить бумаги в тот же день, несмотря на то что Чичиков сослался на знакомство с председателем палаты. Но небольшая взятка[53] сыграла свою роль – документы были зарегистрированы и переданы председателю палаты.

Крепости произвели, кажется, хорошее действие на председателя, особливо когда он увидел, что всех покупок было почти на сто тысяч рублей[54].

Чичиков должен был заплатить пошлину за совершение покупки – половину процента от общей суммы. Но председатель приказал взять с него только половину пошлинных денег, а вторая половина была отнесена на счет другого просителя. Все было оформлено быстро.

Поначалу Чичиков собирался уже на следующий день уехать из города, что было бы совершенно правильно. Однако все пошло не так. Председатель палаты не хотел отпускать Чичикова, не организовав банкета, чтобы отметить сделку. На банкете чиновники стали уговаривать Чичикова задержаться в городе, даже обещали подобрать ему невесту. Чичиков был так доволен заключенными сделками, что расслабился, прилично выпил и решил остаться погостить.

14–15-й дни. В принципе его можно понять: дело сделано, можно сначала отдохнуть, а потом поехать в банк оформлять кредит под залог купленных душ. Правда, в залог можно было отдавать только крестьян с землей, а земли у Чичикова не было. Официальная версия Чичикова, которую он всем озвучивал, заключалась в том, что крестьяне куплены на вывод. Он собирался поселить их в деревне, которую назвал бы «Чичикова слободка» или «сельцо Павловское»[55].

На самом деле задачей Чичикова было только получение денег. Каким-то образом он решил бы вопрос о земельном владении. Для банка он предоставил бы свидетельства о собственности на землю, должным образом зарегистрированные договоры о покупке крестьян (купчие крепости) и судебные решения о переселении крестьян. При необходимости он был готов даже предоставить дополнительные справки о крестьянах от капитана-исправника (несомненно, за взятки). Кредит Чичиков собирался брать в Сохранной казне Опекунского совета Воспитательного дома – это был небанковский финансовый институт, занимавшийся не только благотворительной деятельностью, но и ломбардным кредитованием.

Между тем в городе начались разговоры и споры о Чичикове. Обсуждались вопросы, связанные с выводом крестьян на большое расстояние, думали о целесообразности и возможности найма хорошего управляющего для имения Чичикова. Рассуждали даже о том, не разбегутся ли его крестьяне. На это, впрочем, Чичиков отвечал, что его крестьяне – народ смирный. Словом, общественное мнение было взволновано. Однако вскоре произошли события, которые все изменили.

Помещица Коробочка с большим трудом поддалась на уговоры Чичикова продать ему мертвые души. Ее одновременно заботило и то, как же можно продать мертвецов, и то, какова должна быть на них правильная цена, – она очень боялась продешевить. Коробочка

… вскоре после отъезда нашего героя в такое пришла беспокойство насчет могущего произойти со стороны его обмана, что, не поспавши три ночи сряду, решилась ехать в город[56].

Когда это произошло? Чичиков купил у Коробочки мертвые души на 11-й день со дня приезда. Она пришла в беспокойство «вскоре». Это вряд ли один день, тогда Гоголь написал бы «назавтра», и, наверно, три дня – это уже слишком долго. Скорее всего, можно говорить о двух днях. Затем она три ночи не спит. Итак, она приезжает в город NN на 16-й день, поздно вечером (11 + 2 + 3 = 16).

16-й день. В этот день у губернатора состоялся большой бал, на котором появился Ноздрев и совершенно неожиданно для Чичикова громогласно раскрыл его тайну. Ноздрев всем рассказал, что Чичиков хотел купить у него мертвые души. Все знали, что Ноздреву верить нельзя, более того, вскоре выяснилось, что он был пьян, и его вывели. Однако Чичиков был совершенно выбит из колеи и уехал к себе намного раньше, чем обычно.

17–19-й дни. Чичиков получил легкую простуду, флюс и воспаление в горле и решил денька три посидеть дома.

Сообщение Ноздрева и рассказы Коробочки взбудоражили город. Дамы решили, что Чичиков влюблен в дочку губернатора и хочет ее увезти. Мужчины сосредоточились на обсуждении мертвых душ. Чиновники были крайне озабочены изменениями в вертикали власти – было известно, что в губернию был назначен новый генерал-губернатор. Пошли разные толки о том, что могли значить мертвые души – не содержался ли в этом намек на прежние злоупотребления. Попробовали расспрашивать продавцов, но от них ничего не добились. Манилов лишь хвалил Чичикова, Собакевич высказал аргумент, которым впоследствии мог бы защищаться и сам Чичиков: в момент покупки крестьяне были еще живы, но вполне могут умереть от болезней при переселении. Ноздрев же понес такую околесицу, что от него отступились.

Инвестиционный проект Чичикова вступил в кризисную фазу, но ему чрезвычайно повезло. Во-первых, провинциальные чиновники не были знакомы с банковскими операциями и никак не могли понять, зачем Чичикову могут быть нужны мертвые души. Во-вторых, российская Фемида была нерасторопна по отношению к предпринимателям. Прокурор вместо быстрого заведения уголовного дела против Чичикова думал, думал да и умер от сомнений. Случай, бесспорно, уникальный в истории бизнеса.

Владимир Набоков иронично заметил:

Пытаясь покупать мертвецов в стране, где законно покупали и закладывали живых людей, Чичиков едва ли серьезно грешил с точки зрения морали[57].

Но нарушение моральных норм – не то же самое, что нарушение закона. Неизвестно, о чем думал прокурор, возможно, он пытался понять, под какую статью можно было бы подвести деятельность Чичикова.

20-й день. Утром Чичиков вышел в город и быстро обнаружил, что отношение к нему радикально изменилось – в дом губернатора его даже не пустили. Вечером к Чичикову пришел Ноздрев с предложением помочь увезти дочку губернатора и с просьбой дать денег взаймы. Потрясенный Чичиков решил поскорее уехать.

21-й день. Рано утром уехать не получилось: пришлось подковать лошадей и починить коляску. Чичиков был очень сердит на слуг, поскольку за три недели они так и не собрались этого сделать. Но все же лошади были подкованы, коляска починена и Чичиков отправился в путь. По дороге он встретил похоронную процессию – она шла за гробом прокурора. Чичиков решил, что это хорошая примета: «покойника встретить – к счастью». Постепенно он забывает о своих неприятностях.

Итак, Чичиков покинул город NN. Позади остались чиновники, помещики, дамы, губернаторская дочка. Постепенно он успокаивается. У него с собой документы, подтверждающие, что он имеет без малого 400 душ. Впереди его ждет светлое будущее.

Анализ проекта

Экономика проекта Чичикова практически не привлекала внимания исследователей. Отметим, что краткие комментарии по этому поводу есть в уже упоминавшейся книге Чирковой. Она почему-то считает, что у Плюшкина души куплены по 25 коп., и «для простоты» предполагает, что в среднем все купленные у помещиков души обошлись Чичикову по одному рублю[58]. Книга написана в популярном стиле, и от нее, вероятно, не стоит ожидать строгого экономического анализа.

Приведем еще одно высказывание Набокова. Когда Чичиков, уехав из города NN, «опять в дороге», ему встречается

… пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст (обратите внимание на это постоянное баловство с цифрами: не пятьсот и не сто – даже числа у Гоголя обладают индивидуальностью)[59].

В связи с этим возникает вопрос: насколько вообще правомерно пытаться дать точный анализ экономических параметров действий Чичикова? Как бы Гоголь отнесся к такого рода расчетам? На это можно ответить так. Прежде всего, нужно учитывать специфику стиля и общий взгляд Набокова на творчество Гоголя. Никакого особенного «баловства с цифрами» у Гоголя не было. Его цифровые данные достаточно аккуратны и порой являются результатом подготовительной работы. Так, в первой черновой редакции текста поэмы у Плюшкина было 75 беглых крестьян, а не 78, как в итоговом тексте, и сумма денег, которую Чичиков за них заплатил, была округлена до рублей[60]. Однако важнее то, о чем говорилось выше: текст, созданный Гоголем, существует, и для понимания этого текста, а также действий героев возможен и даже необходим аккуратный экономический анализ.

Каковы стартовые условия проекта Чичикова? После различных поворотов в карьере

… удержалось у него тысячонок десяток, запрятанных про черный день, да дюжины две голландских рубашек, да небольшая бричка, в какой ездят холостяки, да два крепостных человека, кучер Селифан и лакей Петрушка[61].

10 тыс. руб. – немного, но все же неплохо для стартапа. Попробуем оценить эффективность проекта, исходя из данных, приведенных в книге. Начнем с оценки доходов – стоило ли вообще начинать?

В результате своих операций Чичиков получил несколько меньше, чем 400 душ. Будем считать, что речь идет о 395 душах. В тексте книги упоминается, что при залоге крестьянских душ в Опекунском совете можно получить 200 руб. за душу[62]. Банки предоставляли кредит в размере половины рыночной стоимости, то есть рыночная цена одной души – 400 руб. Эта величина вполне соответствует действовавшему на тот момент законодательству. В уже упоминавшемся императорском указе от 24 ноября 1821 года устанавливались минимальные цены на ревизскую душу мужского пола для различных губерний. Чичиков предполагал, что по документам его крестьяне будут числиться в Херсонской губернии. Эта губерния относилась ко второму классу, и для нее цена ревизской души как раз составляла 400 руб. Поэтому ожидаемый валовый доход: 200 x 395 = 79 тыс. руб.

При оформлении кредита Сохранная казна взимала комиссию в размере 1,5 % от выдаваемой суммы. Поэтому доход Чичикова составил бы 77 815 руб. Поскольку, как отмечалось выше, события происходят в начале 1830-х годов, при долгосрочном кредите в 37 лет с заемщика не взимался вычет в пользу инвалидов в размере 5 %. (Эта норма была введена с 1 января 1830 года.) Очевидно, что Чичиков постарался бы взять именно такой кредит, с самым большим сроком до погашения. Отметим, что к этому же второму классу относилась и Нижегородская губерния, где находилось имение Кистенево, в котором Пушкин владел 200 крепостными. Он тоже получил за своих заложенных крестьян по 200 руб. за душу. Предполагаемый кредит Чичикова примерно в два раза больше, чем реальный кредит, который Пушкин получил в Сохранной казне[63].

Точную оценку расходов Чичикова дать сложно: не хватает данных о структуре покупок. У Коробочки куплено 18 душ за 15 руб. (правда, пришлось подарить ей гербовую бумагу ценой в 1 рубль), у Плюшкина – 78 беглых крестьян куплено по 32 коп. за душу и 124 мертвые души получено бесплатно, всего 202 души. Манилов души подарил, но их число не приведено, нет и числа душ, купленных у Собакевича, известна лишь их цена – 2 руб. 50 коп. за душу.

От общей величины в 395 душ на долю Манилова и Собакевича приходится 175 душ (395–202 – 18 = 175). Данных о различиях в смертности в двух поместьях, конечно, нет, но все же можно предположить, что у крепкого хозяина Собакевича умирает меньше крестьян, чему у мечтателя Манилова. Думается, можно предположить, что на долю Манилова приходится 100 душ, а на долю Собакевича – 75. Тогда Чичиков заплатил Собакевичу 187 руб. 50 коп. Отметим, что Собакевич потребовал у Чичикова задаток – 25 руб. Это около 13 % от суммы сделки – нормальная для делового оборота величина.

Общие издержки Чичикова по покупке мертвых душ составили 228 руб. 46 коп. (16 руб. Коробочке + 24 руб. 96 коп. Плюшкину + 187 руб. 50 коп. Собакевичу). Средняя цена – около 58 коп.

Отдельной статьей расходов при купле-продаже были затраты на регистрацию сделок. Для записей должна была использоваться гербовая бумага. Ее цена определялась уже упоминавшимся указом от 24 ноября 1821 года и зависела от суммы регистрируемой сделки. Независимо от того, что Чичиков на самом деле платил помещикам, в бумагах должна была фигурировать какая-то нормальная цена. Минимальная цена крепостных душ фиксировалась тем же указом и зависела от того, к какому классу относилась губерния, в которой совершалась покупка. Логично предположить, что в документах Чичиков и его контрагенты указывали минимально допустимые цены крепостных душ. Выше показано, что речь шла о Пскове, следовательно, цена, указанная в купчих крепостях за каждую душу, была 250 руб. Официальная сумма сделки – 98 750 руб. (395 душ x 250 руб.)

Теперь можно определить цену использованной для регистрации гербовой бумаги. Всего было четыре сделки, их величины составляли: с Маниловым – 25 000 руб. (100 x 250), с Коробочкой – 4 500 руб. (18 x 250), с Собакевичем – 18 750 руб. (75 x 250), с Плюшкиным – 50 500 руб. (202 x 250). Манилов взял издержки на себя. Цены гербовых листов зависели от величины регистрируемых сделок. Гербовый лист для записи сделки с Коробочкой стоил 5 руб., с Собакевичем – 40 руб., с Плюшкиным – 120 руб. Итого: 165 руб.

Пошлина за покупки должна была составить половину процента от 98 750 руб., то есть 493 руб. 75 коп. Но председатель судебной палаты приказал записать на Чичикова только половину, следовательно, Чичиков заплатил только 246 руб. 87,5 коп. Таким образом, издержки, связанные с регистрацией, составили около 412 руб. (165 + 247), а с учетом взятки – 437 руб. Это даже больше, чем ушло на сами покупки.

Общая сумма, которую потратил Чичиков на проект мертвых душ: 665 руб. 46 коп., а предполагаемая выручка должна была составить 77 815 руб. При позитивном развитии событий Чичиков добился бы блестящего результата. Затратив меньше 7 % стартового капитала, он мог бы получить прибыль, более чем в 115 раз превышающую затраты. Однако высокая прибыль, как известно, связана с высоким риском.

При реализации своего инвестиционного проекта Чичиков совершил несколько серьезных ошибок. Во-первых, его маркетинг был слишком агрессивным. Совершенно не нужно было пытаться покупать души у Ноздрева и Коробочки. Ноздрев просто ненадежен, с ним вообще невозможно вести никаких дел. Хотя с Коробочкой и удалось договориться, но у нее куплено всего 18 душ – это 4,5 % от общего количества. Эту ошибку Чичикова хорошо сформулировал Набоков:

Глупостью было торговать мертвые души у старухи, которая боялась привидений, непростительным безрассудством – предлагать такую сомнительную сделку хвастуну и хаму Ноздреву[64].

Вторая крупная ошибка Чичикова – несоблюдение временных рамок проекта. Сначала все шло в достаточно хорошем темпе – девять дней в городе на предварительное изучение рынка, три дня поездок для переговоров с помещиками и уже на следующий день – завершение оформления документов по всем покупкам. Транспортные проблемы (пьяный кучер, поиск дороги) оказались несущественными. Однако Чичиков решает задержаться в городе на несколько дней и в результате теряет контроль над процессом: о скупке мертвых душ становится известно в городе (как от Ноздрева, так и от Коробочки). Ему приходится скрытно его покинуть.

Заключение

В начале второго тома «Мертвых душ» мы находим несколько постаревшего Чичикова. У него та же бричка, что и в начале поэмы, те же слуги и то же занятие: покупка мертвых душ. И денег у Чичикова – около 10 тыс. С такой же суммой он приехал в город NN. Очевидно, его инвестиционный проект, казавшийся вначале столь привлекательным, пока не удался. Каких-то существенно новых сюжетов, связанных с покупкой мертвых душ, в сохранившихся главах второго тома мы не находим.

Заметка «Уроки Гоголя. Анализ бизнес-плана Чичикова» была написана автором этой статьи в 2009 году, в разгар экономического кризиса. Она завершалась так:

Уроки этой истории просты. Предпринимателям нужно правильно выбирать контрагентов и не терять времени, а банкам следует внимательно изучать заемщиков и тщательно оценивать и проверять залоги – кризис показал, что слишком многие заложенные активы оказались сродни мертвым душам.

Эти рекомендации, конечно, имеют универсальный характер. Но сегодня важнее другое – анализ экономики мертвых душ позволяет лучше понять само великое творение Гоголя.

Анненков П. В. Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года // Он же. Литературные воспоминания. М.: Художественная литература, 1983. С. 34–120.

Анненский И. Художественный идеализм Гоголя // Он же. Книги отражений. М.: Наука, 1979. С. 216–225.

Бартенев П. И. Биография А. С. Пушкина. Ч. V // Русская старина. 1880. № 5. С. 79–80.

Белых А. А. Мог ли Пушкин вернуть долги? // Экономическая политика. 2019. Т. 14. № 3. С. 176–191.

Белых А. А. Уроки Гоголя – анализ бизнес-плана Чичикова // Экономическая политика. 2009. № 2. С. 148–149.

Беспрозванный В. Г., Пермяков Е. В. Из комментариев к первому тому «Мертвых душ» // Тартуские тетради. М.: ОГИ, 2005. С. 156–177.

Боровой С. Я. О реально-исторической основе сюжета «Мертвых душ» // Вопросы литературы. 1966. № 4. С. 251–252.

Гиляровский В. А. В Гоголевщине // Русская мысль. 1902. Кн. 1.

Гоголь Н. В. Мертвые души. Т. 1 // Полн. собр. соч. и писем: В 23 т. М.: Наука, 2012. Т. 7. Кн. 1. С. 5–232.

Гоголь Н. В. Полн. собр. соч.: В 14 т. М.; Л.: АН СССР, 1937–1952.

Гоголь Н. В. Похождения Чичикова, или Мертвые души. Изд. 2-е. М.: Университетская типография, 1846.

Данилевский Г. П. Г. Ф. Квитка-Основьяненко (Г. Ф. Квитка). Материалы для истории украинской литературы. Статья первая // Отечественные записки. 1855. № 11. С. 41–44.

Дмитриева Е. Е. Второй том «Мертвых душ»: замыслы и домыслы. М.: НЛО, 2023.

Инграо Б. Экономика и литература // Versus. 2022. № 1. С. 6–42.

Киселюте И. Литература и экономика: еще один способ прочтения текста // Respectus Philologicus. 2015. Vol. 28. № 33. С. 31–40.

Липранди И. П. Из дневника и воспоминаний // А. С. Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 т. М.: Художественная литература, 1985. Т. 1. С. 300–363.

Макеев М. С. Николай Некрасов: поэт и предприниматель (очерки о взаимодействии литературы и экономики). М.: Макс Пресс, 2009.

Манн Ю. В. В поисках живой души. «Мертвые души». Писатель – критика – читатель. 2-е изд., испр. и доп. М.: Книга, 1987.

Манн Ю. В. Творчество Гоголя: смысл и форма. СПб.: СПбГУ, 2007.

Набоков В. В. Лекции по русской литературе. Чехов, Достоевский, Гоголь, Горький, Толстой, Тургенев. М.: Независимая газета, 2001.

Портер Д. Экономика чувств. Русская литература эпохи Николая I (Политическая экономия и литература). СПб.: Библиороссика / Academic Studies Press, 2021.

Пушкин А. С. Полн. собр. соч., 1837–1937: В 16 т. М.; Л.: АН СССР, 1937–1959.

Пушкин и финансы / Сост. и науч. ред. А. А. Белых. М.: ИД «Дело» РАНХиГС, 2022.

«Разговор с фининспектором о поэзии» Владимира Маяковского: Факсимильное издание. Исследование. Комментарий / Сост. и науч. ред. А. А. Россомахин. СПб.: ЕУСПб, 2022.

Хроника жизни и творчества А. С. Пушкина, 1826–1837: В 3 т. / Сост. Г. И. Долдобанов, под науч. ред. А. А.Макарова. М.: ИМЛИ РАН; Наследие, 2001–2016.

Чиркова Е. В. От золотого тельца до «Золотого теленка». М.: АСТ, 2018.

Шевцова Н. В. Экономический дискурс в статьях о творчестве Н. В. Гоголя (по материалам современной отечественной периодики) // Знак. Проблемное поле медиаобразования. 2011. № 1 (7). С. 87–90.

Economics and Literature. A Comparative and Interdisciplinary Approach / C. Akdere, Ch. Baron (eds). L.: Routledge, 2017.

Stilman L. Gogol / G. Stilman (ed.). Tenafly, NJ: Hermitage, 1990.

The New Economic Criticism: Studies at the Interface of Literature and Economics / M. Woodmansee, M. Osteen (eds). N.Y.: Routledge, 1999.

Woodward J. B. Gogol’s Dead Souls. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1978.

Andrei Belykh. Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration (RANEPA), Moscow, Russia, [email protected].

Keywords: Nikolai Gogol; Dead Souls; Pavel Chichikov; choronotope; business plan.

This article investigates economic aspects of Nikolai Gogol’s Dead Souls based on the pragmatic triad consisting of such components as the author – the text – the reader. The reader, being an investigator, can perceive the text independently and analyze the actions of the characters as if they took place in real life. Pavel Chichikov’s project of purchasing dead souls is considered as a standard investment project which can be analyzed accordingly. Gogol was not planning to describe a certain town at a certain time. However, the text itself gives enough information to conclude that the novel is set in Pskov in the beginning of the 1830s and spans three weeks. Chichikov’s aim is to accumulate collateral sufficient to apply for a loan to the Treasury, so called Sokhrannaya Kazna. During intervals between population census dead peasants continued to be registered as alive, and for banks these were the documents that really mattered. Chichikov was planning to buy dead souls for a bargain price, to mortgage them in a bank and to receive a loan of 200 roubles for a soul.

Overall, Chichikov became the owner of nearly 400 souls (our estimation shows that in fact there were 395 souls). Manilov transferred him souls as a gift. Korobochka received from Chichikov 16 roubles, Sobakevich – 187 roubles and 50 kopeks (according to our calculation), Plushkin – 24 roubles and 96 kopeks. Total Chichikov’s purchase costs were about 228 roubles. A simple calculation shows that with 395 souls bought for 228 roubles an average price for one soul was 58 kopeks. Expenditures for registration were 412 roubles. Adding the bribe, he had to give to an official, that was 437 roubles, which exceeded the sum he spent for purchasing dead souls. If we consider that the Treasury’s commission amounted to 1.5 % of the loan, Chichikov could have received 77 815 roubles, which makes it a perfect bargain. However, Chichikov made serious mistakes. His marketing was too much aggressive – he should not have had dealings with Korobochka and Nozdrjov. Above all, he should not have stayed in the town after having registered his purchases. As a result, the truth was revealed due to the leak of information about the purchase of dead souls. Chichikov had to leave the town in great haste. Judging from the remaining chapters of the second volume of Dead Souls, the project of receiving a loan was not completed.

DOI: 10.17323/0869-5377-2025-1-1-27

Annenkov P. N. V. Gogol’ v Rime letom 1841 goda [N. V. Gogol in Rome in the Summer of 1841]. Literaturnye vospominaniia [Literary Memoirs], Moscow, Khudozhestvennaya Literatura, 1983, pp. 34–120.

Annensky I. Khudozhestvennyi idealizm Gogolia [Gogol’s Artistic Idealism]. Knigi otrazhenii [Books of Reflections], Moscow, Nauka, 1979, pp. 216–225.

Bartenev P. Biografiia A. S. Pushkina. Ch. V [Biography of A. S. Pushkin. Pt. V]. Russkaia starina [Russian Antiquity], 1880, no. 5, pp. 79–80.

Belykh A. Mog li Pushkin vernut’ dolgi? [Could Pushkin Repay His Debts?]. Ekonomicheskaya Politika, 2019, vol. 14, no. 3, pp. 176–191.

Belykh A. Uroki Gogolia – analiz biznes-plana Chichikova [Gogol’s Experience: Chichikov’s Business Plan]. Economic Policy, 2009, no. 2, pp. 148–149.

Besprozvannyi V., Permiakov E. Iz kommentariev k pervomu tomu “Mertvykh dush” [From the Comments on the First Volume of “Dead Souls”]. Tartuskie tetradi, Moscow, OGI, 2005, pp. 156–177.

Borovoi S. O real’no-istoricheskoi osnove siuzheta “Mertvykh dush” [On the Real-Historical Basis of the Plot of “Dead Souls”]. Voprosy literatury, 1966, no. 4, pp. 251–252.

Chirkova E. Ot zolotogo tel’tsa do “Zolotogo telenka” [From Golden Calf to“ The Golden Calf”], Moscow, AST, 2018.

Danilevskii G. G. F. Kvitka-Osnov’ianenko (G. F. Kvitka). Materialy dlia istorii ukrainskoi literatury. Stat’ia pervaia [G. F. Kvitka-Osnovianenko (G. F. Kvitka). Materials for the History of Ukrainian Literature. Article One]. Otechestvennye zapiski, 1855, no. 11, pp. 41–44.

Dmitrieva E. Vtoroi tom “Mertvykh dush”: zamysly i domysly [The Second Volume of the Dead Souls: Plans and Conjectures], Moscow, NLO, 2023.

Economics and Literature. A Comparative and Interdisciplinary Approach (eds С. Akdere, Ch. Baron), London, Routledge, 2017.

Giliarovskii V. V Gogolevshchine [In Gogol’s Land]. Russkaia mysl’ [Russian Mind], 1902, bk. 1.

Gogol N. Mertvye dushi. T. 1 [Dead souls. Vol. 1]. Polnoe sobranie sochinenii i pisem: V 23 tomakh [Full Collection of Works and Letters: In 23 Volumes], Moscow, Nauka, 2012, vol. 7, bk. 1, pp. 5–232.

Gogol N. Pokhozhdeniia Chichikova, ili Mertvye dushi. Izd. 2-e [The Adventures of Chichikov, or Dead Souls. 2nd Ed.], Moscow, Universitetskaia tipografiia, 1846.

Gogol N. Polnoe sobranie sochinenii: V 14 tomakh [Full Collection of Works: In 14 Volumes], Moscow, Leningrad, Publishing House of the USSR Academy of Sciences, 1937–1952.

Ingrao B. Ekonomika i literatura [Economics and Literature]. Versus, 2022, no. 1,pp. 6–42.

Khronika zhizni i tvorchestva A. S. Pushkina, 1826–1837: V 3 t. [Chronicle of the Life and Work of A. S. Pushkin, 1826–1837: In 3 Volumes], Moscow, IWL RAS Publishing, Nasledie, 2001–2016.

Kisieliūtė I. Literatura i ekonomika: eshche odin sposob prochteniia teksta [Literature and Economics: One More Way to Read the Text]. Respectus Philologicus, 2015, vol. 28, no. 33, pp. 31–40.

Liprandi I. Iz dnevnika i vospominanii [From the Diary and Memoirs]. A. S. Pushkin v vospominaniiakh sovremennikov: V 2 tomakh [A. S. Pushkin in the Memoirs of Contemporaries: In 2 Volumes], Moscow, Khudozhestvennaya Literatura, 1985, vol. 1, pp. 300–363.

Makeev M. Nikolai Nekrasov: poet i predprinimatel’ [Nikolay Nekrasov: Poet and Entrepreneur], Moscow, Maks Press, 2009.

Mann Iu. Tvorchestvo Gogolia: smysl i forma [Gogol’s Creativity. Meaning and Form], St. Petersburg, SPbU Publishing House, 2007.

Mann Iu. V poiskakh zhivoi dushi. “Mertvye dushi”. Pisatel’ – kritika – chitatel’. 2- e izd., ispr. i dop. [In Search of a Living Soul. Dead Souls. Writer – Criticism – Reader. 2nd Ed, Revised With Supplement], Moscow, Kniga, 1987.

Nabokov V. Lektsii po russkoi literature. Chekhov, Dostoevskii, Gogol’, Gor’kii, Tolstoi, Turgenev [Lectures on Russian Literature. Chekhov, Dostoevsky, Gogol, Gorky, Tolstoy, Turgenev], Moscow, Nezavisimaia gazeta, 2001.

Porter J. Ekonomika chuvstv. Russkaia literatura epokhi Nikolaia I (Politicheskaia ekonomiia i literatura) [Economies of Feeling: Russian Literature Under Nicholas I (Northwestern University Press Studies in Russian Literature and Theory)], St. Petersburg, BiblioRossica / Academic Studies Press, 2021.

Pushkin A. Polnoe sobranie sochinenii, 1837–1937: V 16 tomakh [Full Collection of Works, 1837–1937: In 16 Volumes], Moscow, Leningrad, Publishing House of the USSR Academy of Sciences, 1937–1959.

Pushkin i finansy [Pushkin and Finance] (ed. A. Belykh), Moscow, Delo Publishers of RANEPA, 2022.

Razgovor s fininspektorom o poezii Vladimira Maiakovskogo [A Conversation With the Finance Inspector About the Poetry of Vladimir Mayakovsky] (ed.A. Rossomakhin), St. Petersburg, EUSP Press, 2022.

Shevtsova N. Ekonomicheskii diskurs v stat’iakh o tvorchestve N. V. Gogolia (po materialam sovremennoi otechestvennoi periodiki) [Economic Discourse in Articles About the Work of N. V. Gogol (Based on the Materials of Modern Russian Periodicals)]. Znak: problemnoe pole mediaobrazovanija, 2011,no. 1 (7), pp. 87–90.

Stilman L. Gogol (ed. G. Stilman), Tenafly, NJ, Hermitage, 1990.

The New Economic Criticism: Studies at the Interface of Literature and Economics (eds M. Woodmansee, M. Osteen), New York, Routledge, 1999.

Woodward J. B. Gogol’s Dead Souls, Princeton, NJ, Princeton University Press, 1978.