Ангел для шейха бесплатное чтение

Пролог

Кабир был прекрасен, как падший ангел. Хотя в исламе нет падших ангелов, для меня он навсегда останется таким. Восточным владыкой, властным и жестоким, ослепленным местью и яростью, не считающим людей, его окружавших, равными ему. В какой-то степени так и было. Кабир был умен, хитер и неуловим, как демоны воздуха из его затерянной в песках страны. Джинны. Злые духи, вовсе не такие забавные, как в диснеевском мультике. Мне пришлось пересечь несколько стран в погоне за ним: Эмираты, Катар, Иран, Алжир, Марокко. В детстве, слушая, как отец рассказывает о чудесах востока, я мечтала попасть сюда. Жизнь та еще стерва, исполнила мою мечту, но вовсе не так, как я того хотела.

– Охраны слишком много, уйти не сможем, – сказал Иван и протянул мне военный бинокль. Единственный из людей отца, не бросивший нас с мамой после его смерти. Бывший спецназовец, вынужденный оставить службу из-за контузии, но еще слишком молодой, чтобы идти работать охранником в магазин. Ему было не больше сорока. Плечистый, могучий, с серыми выцветшими глазами стрелка из американских вестернов и широким славянским лицом.

Чтобы посмотреть, пришлось чуть приспустить никаб*, расширяя прорезь для глаз. В Аскалане, если бы я осмелилась выйти на улицу, как привыкла в России, с открытым лицом и распущенными волосами, меня бы забили камнями без приговора, решения суда и следствия. Любой прохожий имел право сделать это, наказать шармуту, шлюху, ибо правоверные мусульманки ни за что не откроют лица вне дома.

Я заглянула в бинокль, и боль, моя старая знакомая, впилась когтями в сердце. Она не покидала меня весь последний год. Врачи говорили, что рана зажила и боли фантомные, но что они понимали? Моя была живая, царапала сердце, рвала его, впивалась клыками.

Пуля Кабира не задела сердце, сантиметром правее – и меня бы похоронили вместе с отцом. Но я выжила и пересекла океаны пустыни, чтобы отомстить, приехала в страну, затерянную в песках и времени. В Аскалане словно не знали, что живут в двадцать первом веке и третьем тысячелетии. Жизнь здесь протекала так же, как века назад. Только столица – Инджим – бежала вперед, наступая на пятки Абу-Даби и Токио. Кабир был негласным правителем Инджима, в Европе его бы назвали Серым Кардиналом. Он правил, не выходя из тени. Эмир Сетифа и единственный человек, к которому прислушивался султан Аскалана. Моя первая любовь, моя неизбывная боль.

Даже сейчас я залюбовалась его точеным профилем, черными пронзительными глазами, губами, будто вырезанными из мрамора самим Микеланджело. Красота – это когда нет ничего лишнего. И в лице Кабира не было ни одной лишней или неправильной черты. Гутра* скрывала его волосы, но я помнила какие они. Черные, густые, шелковистые. Я один раз дотронулась до них, один раз провела по ним кончиками пальцев, но помнила до сих пор. Спустя два года и целую жизнь. Я привыкла видеть его в безупречном дорогом черном костюме и черной рубашке, подчерчивавших стройное, поджарое тело, но и кондура* не скрывала его грациозной, мужской красоты.

Эмир Сетифа занимался тренировкой нового сокола, охота была одним из его любимых развлечений. В России отец несколько раз вывозил Кабира бить кабанов и птицу. Я любила животных и никогда не ела добытое на охоте мясо, но почему-то в отношении Кабира мои принципы давали сбой. И его увлечение охотой завораживало, как и все в нем. Мне было шестнадцать, и я без ума влюбилась в человека, который год спустя убьет моего отца и выстрелит мне в сердце, отнимет все у моей семьи, оставив нас с мамой нищими.

Я навела резкость на бинокле. Иван прав, охраны слишком много. Даже удачный выстрел из винтовки может обернуться для нас гибелью. Пять машин сопровождения, человек двадцать по периметру с автоматами и пистолетами. Двадцать одетых в черное мужчин с лицами, закрытыми куфиями, белыми в красную клетку, навевавшими ассоциации с террористами. Преданные слуги Эмира, готовые отдать за него жизнь и растерзать любого, кто попробует причинить владыке вред. Мы же не просто хотели навредить, мы пришли, чтобы Кабир ибн Омар аль-Сетифа жизнью расплатился за смерть моего отца.

Птица с пронзительным криком спикировала с неба, Кабир ловко поймал ее на кожаную перчатку. Каждое его движение было выверенным, четким. Он передал сокола слуге и что-то приказал сопровождавшим его людям. Слишком далеко и неслышно. Пора, если стрелять, то сейчас, иначе будет поздно. В столице к нему подобраться невозможно, здание компании и дворец, где он жил, охраняли как военные форты.

– Стреляй, – сказала Ивану и отвела бинокль от глаз, я мечтала увидеть Кабира мертвым у своих ног, но не хотела смотреть, как оборвется его жизнь, боялась, что старое чувство вернется, что мое глупое девичье сердце воспротивится.

Иван уже приготовил винтовку, навел прицел. Я закрыла глаза, слушая, как перекатывается под порывами ветра песок, как ткань моего наряда хлопает на ветру, будто крылья огромной хищной птицы. Все во мне замерло в ожидании выстрела и… выстрел раздался, Иван глухо застонал.

Я открыла глаза, Иван упал на песок с простреленным плечом рядом со мной. Я растерянно посмотрела на него, не понимая, что произошло, а потом вокруг разверзся ад. Со всех сторон раздавались оглушительные крики на арабском. От страха я разобрала только, что окружавшие нас мужчины с нацеленными на меня автоматами требовали, чтобы я легла на землю.

Мне заломили за спину руки и потащили к подъехавшему внедорожнику, не дали посмотреть, что с Иваном. Крики оглушали, меня не били, но держали так крепко, что еще немного – и сломают кости. Оставалось только подчиниться. Внутри все замерло, я боялась дышать, понимала: меня везут к нему. Кабиру. Моей несбывшейся грезе, любимому, палачу.

Никаб сбился, сполз на глаза. Я ничего не видела. Прошло несколько мгновений, и машина остановилась, меня выволокли из нее и бросили на землю. Пальцы зарылись в раскаленный песок. Заскрипевший под легкими шагами. Тень закрыла от меня солнце. Я отшатнулась, почувствовав свежий пряный запах гвоздики, любимого аромата Кабира.

– Здравствуй, Дина, я ждал тебя, – сказал он на безупречном русском.

Глава 1

Я подняла руку, чтобы откинуть никаб с лица. Все кончено. Сейчас Кабир довершит то, что не получилось сделать год назад, убьет меня и бросит в пустыне. Но умереть хочу с открытым лицом, почувствовав прикосновение ветра и солнца к коже, как свободная женщина. Но стоило мне поймать ткань и потянуть, как на запястье сжались жесткие пальцы.

– Не смотреть! – крикнул Кабир на арабском своим людям.

Я попыталась высвободить руку, бесполезно, ее словно сжимали железные тиски.

– Пусти! – крикнула, вырываясь, но Кабир лишь перехватил и вторую руку, вздернул меня, заставив подняться с колен, и впечатал в себя, одной рукой перехватив за талию, второй за шею.

Ткань натянулась, прорезь вернулась на глаза, и я снова могла видеть. От близости Кабира у меня закружилась голова.

Никогда я не была настолько близка к нему.

– Я помню тебя совсем юной девушкой, не знавшей жизни, Дина. Ребенком – прекрасным, как пери, – задумчиво сказал Кабир.

– А я помню, как ты выстрелил мне в грудь, перешагнул через меня, как через падаль, и убил моего отца, – процедила сквозь зубы, смотря прямо в его черные, холодные глаза.

На лице Кабира не дернулся ни один мускул, он словно и не слышал, посмотрел на своих людей, убедился, что все они отвернулись и не смотрят на нас, и сорвал с меня никаб. Ветер моментально вцепился в мои волосы, разметав их в стороны, светлые пряди окутали нас, как покрывало из шелка.

Отец любил повторять, что у меня волосы в бабушку, густые, золотистые, как пшеница. Когда я была маленькая, мама хотела подстричь меня под каре, но отец запретил. Он шутил, что на свои косы я, как Рапунцель, поймаю принца. После его смерти я стала ухаживать за ними с маниакальной тщательностью, сейчас они достигали ягодиц.

– Сколько тебе лет, Дина? – спросил Кабир, будто и не заметил обвинения, брошенного ему в лицо. Он внимательно изучал меня.

Я промолчала.

– В моей стране женщина обязана отвечать мужчине, опустив взгляд и добавляя «господин». – Кабир снова схватил меня за шею, притянул ближе к себе.

Я упрямо сжала губы, уже сказав все, что хотела.

– Отвечай, Дина, или твоего спутника ждет долгая и мучительная смерть. – В черных глазах Эмира блеснула ярость.

Он привык к беспрекословному подчинению, в Инджиме я видела, как на улице к нему подбежал парнишка, одетый в потрепанную кондуру, на черных от грязи ногах трепыхались истоптанные сандалии. Он рухнул перед Кабиром на колени и полз за ним по дороге, умоляя о чем-то. Мимо шли люди, и никто не обращал на парнишку внимания, словно в его поведении не было ничего необычного. Но у меня в душе все переворачивалось от этой унизительной сцены. Мы с Иваном сидели в машине напротив здания, где располагалась компания Эмира, изучали привычки Кабира, искали возможность подобраться к нему, бреши в охране. Кабир прошел мимо парнишки, даже не посмотрев на него. Тот так и стоял на коленях у входа в шикарный небоскреб несколько часов, пока Кабир не вышел из здания. Парнишка снова что-то сказал ему, но Эмир и в этот раз прошел мимо. Махнул рукой охране, и они избили просителя до полусмерти, оставив лежать на земле.

Я не сомневалась, что слова Кабира не просто угроза, один его жест – и единственный человек, согласившийся мне помочь, умрет.

– Восемнадцать, – ответила тихо.

Кабир вернул мне никаб:

– Скрой волосы и лицо.

Оставалось только подчиниться, он нашел мое слабое место и будет давить на него, если я ослушаюсь. Так он вел дела и с отцом. Вернее, так они вместе вели дела до той ночи, когда Кабир убил его и ранил меня. Жестко, безжалостно устраняя конкурентов, разрушая преграды.

Меня снова затолкали в машину и повезли куда-то, но не в Инджим, дальше в пустыню. Дорога вилась среди песчаных гор, петляла, утопала в знойном мареве. Бесполезно искать ориентиры и знаки. Глубокой ночью мы приехали в глухую деревеньку, жмущуюся к оазису. Глинобитные низкие домишки дремали под огромным черным небом с невероятно яркими звездами.

Кабира я больше не видела, со мной были только его жуткие охранники, под дулами автоматов мне приказали войти в приземистый дом. Внутри рядом с глиняной печью сидела на полу древняя старуха, закутанная в черный хиджаб. Пол застилали вытертые ковры. В углу стоял, заваленный одеялами топчан. В доме пахло сухим навозом и старостью.

– Господин велел проверить ее, – сказал один из мужчин и подтолкнул меня к старухе.

– Все вон, – сказала она и поднялась с пола, подошла ко мне, положила ладонь на низ живота и сжала пальцы, прощупывая сквозь слои ткани.

– Что вы делаете? Перестаньте. – От возмущения я забыла, что нахожусь в чужой стране, и заговорила на русском, старуха ухмыльнулась, обнажив пустые десны. Цокнула языком. Покачала головой.

– Господин не любит строптивых наложниц, ты должна быть мягкой, как хлебный мякиш, и послушной, как прирученная кобыла. Иначе долго не продержишься, – прошамкала старуха и велела. – Раздевайся и ложись. – Она кивнула на заваленный разноцветными одеялами топчан.

Наложниц?!

По коже побежали мурашки. Я не ослышалась?

Так вот почему он не убил меня в пустыне и спрашивал про возраст.

Нет! Я не стану его послушной игрушкой. Попятилась от старухи, пока спиной не уперлась в дверь. Она лишь зашлась скрипучим смехом, глядя, как я развернулась и выбежала на улицу, чтобы сразу же попасть в лапы охранников Кабира.

– Не смотрите на нее, если не хотите лишиться глаз, – прошамкала карга и кивнула на пол.

Я не успела опомниться, как меня повалили на пол, укрытый вытертыми коврами, и распяли, один мужчина перехватил мои запястья и крепко прижал к полу, двое других вцепились в щиколотки, широко разведя ноги в стороны. Все крепко зажмурились, похоже, они не в первый раз делали нечто подобное. Я кричала и вырывалась, бесполезно. Старуха опустилась на колени между моих разведенных ног. Задрала платье, обнажив бедра.

– Не дергайся, я всего лишь проверю, невинна ты или нет.

Карга принялась деловито ощупывать мой живот и грудь, болезненно впиваясь скрюченными пальцами в полукружия, перейдя на наречие, которого я не понимала, словно бормотала заклинания на мертвом и забытом языке.

Когда она ощупала нижние губки и проникла пальцем в лоно, изучая меня изнутри, я не выдержала. По щекам заструились слезы, пропитывая никаб соленой жгучей влагой. От боли и унижения мне хотелось исчезнуть.

– Мамочка, – позвала сквозь слезы, но мама осталась в России, после смерти отца она сильно сдала и почти не выходила на улицу. В последний раз я видела ее полгода назад, когда уезжала из дома, одержимая желанием отомстить Кабиру. Она просила остаться, но я не слушала. Как же теперь я жалела об этом.

Закончив осмотр, старуха радостно захихикала, хлопнула в ладоши, опустила задранное платье, скрыв мою наготу. Но от пережитого унижения я никак не могла успокоиться, лоно саднило после проникновения. Я жалела, что пуля Кабира не убила меня той ночью. Даже мысль о том, что он сделает меня своей наложницей, обжигала, как раскаленное железо.

Скрипнула наружная дверь.

– Она здорова, невинна, молода. Она родит тебе много сыновей, господин, – прошамкала старуха.

Я приподняла голову, карга низко склонилась перед Кабиром. Он окинул ее недовольным взглядом. В его глазах пылала ярость, а белоснежную кондуру покрывали брызги крови.

Иван! Пока меня осматривала эта ведьма, Кабир наверняка пытал его!

Теперь я отчетливо видела его суть, как ночью, когда он стрелял в меня. Монстр, чудовище из страшной восточной сказки. Демон пустыни.

Слезы перешли в рыдания, надо было послушать маму, остаться дома, но теперь слишком поздно думать об этом. От ужаса я готова была сама ползать у него в ногах, умоляя отпустить нас.

– Пожалуйста, не надо, не убивай его, сжалься. – Я перешла на арабский, отец настаивал, чтобы я овладела им в совершенстве, чтобы могла заниматься делами компании наравне с ним, когда окончу университет, но теперь знания пригодились, умолять убийцу отца о милости.

Кабир смотрел на меня, как на презренное насекомое, жука, пришпиленного булавкой к подушечке.

– Вы пришли убить меня, Дина. – Обычно Кабир говорил на безупречном русском с легким акцентом, но, когда злился, начинал коверкать слова, будто язык вызывал в нем отторжение. – А теперь ты умоляешь отпустить вас?

Он не просто злился, он был в ярости:

– А ты знаешь, девочка, что мужчина, которого ты привела с собой, был тем, кто отнял жизнь у моих сыновей по приказу твоего отца?

Что он такое говорит? Папа ни за что бы не убил детей.

– Это ложь! Папа никогда бы не сделал такого. Ты лжец! – закричала, собрав остатки мужества. Рванулась изо всех сил, но хватка на запястьях и щиколотках лишь усилилась.

Кабир склонился надо мной, обжег взглядом черных, полных ненависти глаз, процедил на ломаном русском:

– Твой отец отнял у меня двоих сыновей. Будет справедливо, если ты родишь мне двоих детей. Ты умоляла сжалиться, Дина. Я проявлю милость и отпущу тебя, даже если родятся девочки. Верну в страну неверных и не буду мстить твоей семье.

Слезы застилали глаза, меня все еще держали за руки и ноги, не давали вырваться. Родить двоих детей монстру? Остаться на несколько лет в этой затерянной среди песков стране без надежды на побег и спасение?

– Нет, – выплюнула прямо ему в лицо.

– Это не просьба, Дина, и не условие. Это цена гнусного предательства твоего отца.

Глава 2

– Оставьте нас, – приказал Кабир.

Мужчины, державшие меня, послушно встали и вышли из домика, старуха, согнувшись в подобострастном поклоне, поспешила вслед за ними. В открытую дверь ворвался холодный ночной воздух. Никогда мне не привыкнуть к такому: лютая жара днем и пронизывающий холод ночью.

– Встань. – Кабир не пошевелился, так и стоял, нависая надо мной грозной тенью.

От страха и волнения подкашивались ноги, но я впервые с того момента, как приехала на восток, порадовалась, что женщины здесь скрывают лица. Мое сейчас было мокрым от слез и пылало от стыда.

Поднялась, дрожа от пережитого унижения. Неужели я когда-то и правда любила этого монстра?

– Я никогда не покорюсь тебе, – сказала тихо, но упрямо вздернула подбородок и посмотрела ему прямо в глаза, пылавшие такой чистой ненавистью, что я отшатнулась.

– Никакого «ты», Дина. Отныне будешь называть меня «господин» и говорить, только когда я к тебе обращусь. – Кабир сделал шаг ко мне, я отступила, но лишь для того, чтобы упереться спиной в неровную стену. Он успокаивался, произношение снова становилось безупречным.

Но во мне все восставало против его желания заполучить меня как наложницу.

– Нет, – процедила упрямо сквозь зубы. – Я не стану твоей наложницей.

Кабир рассмеялся, зло, презрительно. Одним шагом сократил разделявшее нас расстояние и прорычал:

– Наложницей, Дина?! Кто тебе сказал такую глупость? Аниса? Старая карга выжила из ума. Нет, Дина, ты не станешь моей наложницей. Дочь человека, убившего моих сыновей, не войдет под одну крышу с их матерью и не займет место среди моих женщин. Ты будешь моей подстилкой, бесправной, безмолвной дыркой, всегда готовой раздвинуть передо мной ноги. Шармутой без имени и голоса. Прекрасный ангелочек Виктора Дорохова, которого он так любил, будет лизать мне ноги, умоляя о близости.

От страха я забыла, как дышать. Это не пустые угрозы. Кабир в Аскалане – царь и бог. Никто не будет помогать чужестранке. Мне надо бежать. Не знаю как, не знаю куда, но бежать срочно, пока он не начал воплощать свои слова в жизнь.

Кабир навис надо мной, прижал к стене, откинул никаб, открывая лицо.

– Да, Дина, страх в твоих глазах пьянит, как вино. Я буду упиваться им каждую ночь, пока не выпью тебя досуха.

– Нет! – крикнула и уперлась ладонями в его грудь, пытаясь оттолкнуть.

Но Кабир лишь рассмеялся, отступил, покачав головой:

– Я не возьму тебя в этой лачуге, ночь проведешь здесь.

С этими словами он вышел из домика. Старуха так и не вернулась. Я боялась выглянуть за дверь, наверняка снаружи дежурят его люди.

Я должна что-нибудь придумать. Вот только что? Документы и деньги остались в гостинице, вместе с телефоном. Я даже маме позвонить не смогу. Господи, она же с ума сойдет, когда я не свяжусь с ней. О чем я только думала?! Глупая, избалованная девчонка. Сама себе стала противна от наивной уверенности в своих силах. Я ведь была уверена, что все у нас с Иваном получится. Мы настигнем Кабира, убьем, отомстим за отца. А теперь я стану его рабыней, пленницей в чужой жуткой стране. Не верю, что он отпустит меня после рождения детей, скорее, убьет.

Бежать!

Надо найти Ивана и бежать!

С этими мыслями я поплелась к топчану и легла, закутавшись в одеяла. Огонь в печи затухал, становилось холодно, но сил встать и подбросить в пламя высушенный навоз у меня не осталось. Так и лежала до рассвета, дрожа и плача, думая о том, как избежать жуткой участи, которую для меня приготовил Кабир. Я не верила ни одному его слову, ни про убийство детей, ни про то, что он меня отпустит хоть когда-нибудь. У меня была целая ночь, чтобы вспомнить законы Аскалана. Женщина, которая вошла в дом мужчины как жена или наложница, больше его не покинет. Даже если ее муж и господин умрет. Она останется в доме доживать свой век. Не хотела думать о том, что меня ждет.

Едва в окно проник солнечный свет, в дом вошла старуха, осматривавшая меня прошлой ночью.

Зацокала языком, увидев, что я все еще лежу.

– Будь послушной, служи своему господину, роди ему сына, и он тебя полюбит, – сказала она так, будто это было то, о чем я мечтала.

Но от ее слов у меня все переворачивалось внутри.

Никогда.

Повторила про себя, но карге ничего не ответила.

Старуха принесла мне чистую одежду, молоко и лепешку. Велик был соблазн отказаться от еды, но голод давал о себе знать, я ничего не ела со вчерашнего утра, когда мы с Иваном позавтракали в отеле. Казалось, это было вечность назад. Пока я ела, в дом вошла девушка с ведром воды и кувшином.

Приведя себя в порядок, я вышла из дома, ожидая увидеть машины, готовые к отъезду, но на небольшой площадке рядом с чахлыми пальмами ждали верблюды и погонщики. Кабира нигде не было видно.

– Господин уехал еще до рассвета, – прошамкала старуха, подковыляв ко мне. – Это Басима, господин велел ей служить тебе.

Старуха подтолкнула ко мне девушку, которая принесла воду.

Мне было все равно, я пыталась найти Ивана, но у верблюдов ждали только погонщики и люди Кабира, вооруженные как на войну.

Поездка на верблюде через пустыню была настоящей пыткой, меня укачивало, голова кружилась от невыносимой жары, а к горлу подступала тошнота. Не представляю, как люди путешествовали так веками.

Мы ехали и ехали без остановок и привалов, будто спешили куда-то, но куда можно спешить посреди океана песка? Мысли путались, от жажды пересохло в горле. Мужчины пили прямо на ходу из кожаных бурдюков. Я попросила воды у погонщика, но он сделал вид, что не слышит.

Конечно, я же принадлежу Кабиру, другой мужчина не имеет права говорить со мной, пока этого не разрешит господин. Кажется, я рассмеялась или расплакалась, или все сразу, голова была как в тумане. В глазах потемнело, и я начала падать в пропасть.

Глава 3

В себя пришла от громкого, полного боли крика:

– Господин! Умоляю!

Воздух разорвал удар хлыста и новый крик.

Открыла глаза и не сразу поняла, где я, над головой плясала живая тьма. Моргнула. Ткань, всего лишь черная ткань вместо потолка.

На лоб легла прохладная ладонь, сосредоточить взгляд получилось не сразу, но все же я рассмотрела в царящем вокруг полумраке девушку в хиджабе. Басима, моя служанка. Верно?

Девушка промокнула мне виски смоченной водой тканью. Увидев, что я очнулась, она радостно улыбнулась, отложила тряпку, взяла с небольшого походного треножника сосуд с водой и поднесла к моим губам, осторожно приподняв голову. Я жадно припала к горлышку и пила, едва ли не захлебываясь.

– Помедленнее, госпожа, воды еще много. Господин очень разозлился из-за того, что с вами так обошлись.

Да, степень его злости можно было измерить криками несчастного погонщика.

– Это надо прекратить, – прошептала, сил говорить не было. – Он не заслужил такого жестокого наказания. – Мысли путались, перед глазами расплывались разноцветные круги, а голова раскалывалась от боли, но все же боль погонщика, терзаемого кнутом, я чувствовала как свою. – Помоги мне встать, пожалуйста.

Басима затрясла головой:

– Нет, нельзя. Господин разозлится. Он велел, чтобы я присматривала за вами, а не помогала вам упасть снова.

В янтарных глазах девушки застыл такой ужас, что я поняла. Одно неверное движение – и она запросто окажется на месте погонщика. Но эти крики… нет, так нельзя, никто не заслуживает к себе такого отношения, если ей нельзя помочь мне подняться на ноги, значит, встану сама.

Но едва поднялась на ноги, как голова снова закружилась и я едва не рухнула на подушки, с которых поднялась. Басима не знала, что ей делать, придержать меня и нарваться на гнев хозяина или не помогать и этим вызвать ярость Кабира.

Несчастный уже хрипел. Если так продолжится, Кабир просто забьет его до смерти.

Пошатываясь на подгибающихся ногах, я пошла к выходу из шатра. Басима вскрикнула, всплеснула руками, метнулась к подушкам. Затем ко мне и накинула на голову никаб. Я про него совершенно забыла.

Прохрипела:

– Спасибо. – И вышла из шатра. Солнечный свет ударил по глазам, и я едва снова не упала, но крик, перешедший в отчаянный вопль, заставил меня сделать шаг вперед. Наказание проходило шагах в тридцати от шатра. Кабир возвышался над скрючившимся на песке погонщиком и снова занес кнут для удара. Его подчиненные вели себя так, будто ничего не происходило. Кто-то раскладывал костер, кто-то свежевал барашка, несколько заняли оборону по периметру, наблюдая за пустыней. Погонщики жались к верблюдам и украдкой поглядывали на Кабира.

– Хватит, – прошептала я пересохшими губами, перед глазами все расплывалось, виски ломило, но я упрямо шла вперед, шаг, еще один и еще, пока не приблизилась настолько, чтобы коснуться плеча Кабира. Он стоял ко мне спиной и не видел. Когда я дотронулась до него, он резко обернулся и занес кнут для удара. Я снова прошептала: – Хватит. Ты убьешь его. Пожалуйста, перестань.

На лице Кабира ярость уступила место удивлению, чтобы затем смениться новым приступом злобы:

– Не смей прикасаться ко мне без разрешения. Не смей вмешиваться в мои дела. Знай свое место, – прорычал он мне.

Перед глазами снова все поплыло, и я начала тяжело оседать на песок. Думала, что снова упаду, но Кабир подхватил меня на руки и понес в шатер.

– Как ты посмела ослушаться меня? – спросил он Басиму. Девушка побледнела и рухнула перед ним на колени.

– Госпожа просила помочь ей подняться, она не слушала ничего.

– Госпожа? – переспросил Кабир ледяным голосом, укладывая меня на подушки. – Не называй ее госпожой, девочка. Это шармута. Тебя наняли присматривать за ней, следить, чтобы она оставалась красивой для меня, а не служить ей, как порядочной женщине. Еще раз ослушаешься или назовешь ее госпожой, тебя постигнет та же участь, что и того погонщика. Поняла?

– Да, господин. Спасибо, господин, – пролепетала Басима и согнулась так низко в поклоне, что едва не задела лбом ковер, застилавший песок.

– Называй ее так, как ей и положено. Шармута, шлюха, – сказал Кабир и, сдернув никаб с моего лица, внимательно посмотрел, но мне было так плохо, что даже ярость, тлевшая в его глазах, не пугала. – Госпожа, – повторил он с издевкой.

– Она не виновата, я сама хотела тебя остановить. Ты бы убил его, убил, – прошептала тихо я, будто снова уплывая куда-то, звуки казались приглушенными, в висках стучала кровь.

Кабир выругался на наречии, которого я не знала. Достал нож, спрятанный в голенище сапога, и разрезал платье у меня на груди, чтобы было легче дышать. Его взгляд скользнул в ложбинку между полукружий и задержался на шраме, оставленном его пулей и скальпелем хирурга. Он провел пальцем по нему, продолжая что-то говорить на наречии, которого я не понимала.

Лишь одно слово не покидало его губ, отдаваясь болью в душе и сердце.

Шармута.

Шлюха.

Глава 4

Мне стало лучше только с наступлением ночи, когда жару сменил пронизывающий холод. Басима укрыла меня одеялом и очень тихо, на случай если кто-нибудь подслушивает, сказала:

– Я знаю, что ты не шармута. Бабушка Аниса сказала, что ты девственница, чистая, что ты родишь господину здоровых сыновей. И он еще порадуется тому, что судьба свела вас. Девушку из страны зимы и мужчину, владыку песков. Она велела мне служить тебе, помогать, когда будет трудно. Место, куда мы едем… – Девушка замолчала, оглянулась на вход в шатер, но полог был плотно закрыт. – Бабушка говорит, что ты должна быть очень сильной и смелой, чтобы выжить там.

– Почему? – спросила я, приподнимаясь на горе подушек.

Басима снова нервно обернулась на полог, но все было тихо. Ветер перекатывал песчаные волны, погонщики и жуткие охранники Кабира тихо переговаривались на том же неизвестном мне наречии, на котором ранее говорил их господин. Кто-то едва слышно играл на свирели или дудочке, я не разбираюсь в музыкальных инструментах, но таким звуком факир гипнотизирует змею. Усыпляющий, обволакивающий, как шепот барханов.

Девушка облизнула сухие губы, в ее янтарных глазах плескался страх, будто она хотела не рассказать мне о гареме Кабира, а поведать страшную сказку о джиннах, духах ветра.

– Дворец господина нельзя покинуть, если девушка вошла туда однажды, обратно она уже не выйдет. За побег – смерть. За измену – смерть.

Значит, не только меня Кабир везет туда силой. Были и другие, кого так же унизительно осматривала та старуха. Наложницы.

Мне стало дурно, когда вспомнила, каким мне казался Кабир до убийства отца. Благородным восточным владыкой из дальних загадочных земель, где пахнет пряностями и еще живы древние предания. Помню, что гадала, смогла бы я делить мужа с другими женщинами. Наложницами и женами. Отец говорил, что в Аскалане мужчина вправе взять четырех жен и столько наложниц, сколько может содержать, чтобы ни одна не была хоть в чем-то ущемлена, одежде, украшениях, покоях. Но наследниками становятся дети только от старшей. Остальным мальчикам назначается содержание до совершеннолетия, а девочкам не положено ничего. Их быстрее стараются выдать замуж, договорившись о браке задолго до того возраста, когда они станут совершеннолетними и смогут пройти церемонию, чтобы войти в дом мужа.

Басима отчаянно покраснела:

– А если наложница, изнывая по ласке господина, будет ласкать себя сама… ей сделают обрезание.

Я нахмурилась, не поняв, о чем она говорит.

Девушка, заметив мое замешательство, покраснела еще сильнее, почти до слез.

Замотала головой:

– Не слушайте меня, го… – запнулась, с ужасом посмотрела на полог.

– Все хорошо, зови меня Дина. – Я взяла ее за руку и пожала, улыбнувшись. – А я буду звать тебя Басима.

– Все это сплетни, никого уже не казнили и не наказывали много-много лет. – Басима снова покачала головой. – Прости меня… Дина.

Она улыбнулась в ответ, и в этот момент у входа в шатер раздался окрик:

– Ужин.

Басима вздрогнула, будто в шатер влетел сам демон пустыни. Поспешно закрыла лицо и вышла наружу, а вернулась уже с подносом ароматного горячего мяса и лепешек.

Думала, что от пережитого не смогу проглотить ни кусочка, но в животе заурчало от запаха еды. Басима хотела взять немного мяса и отойти, смущаясь, сказала, что слугам не положено есть рядом с господами.

– Я не госпожа, забыла? Шармута. – Слово обожгло язык, но я нашла в себе силы грустно улыбнуться.

Басима улыбнулась в ответ, покачала головой:

– Господин полюбит тебя, нельзя не полюбить такую красоту. – В ее голосе скользнула тень не зависти, но сожаления, словно она была не так красива, как я. Я же, наоборот, думала, что у нее необычайно красивые глаза, золотистые и очень задорные.

Поужинали мы вместе и ночь провели, лежа на подушках под одним одеялом. Я рассказывала Басиме о России, она мне об Аскалане, кусочке огромного мира, где еще живы легенды прошлого, а прекрасный восток поистине коварен и жесток.

Утром караван собрался в путь еще до рассвета, чтобы к полудню подойти к Сетифу. От жары мне снова стало плохо, и я едва успела рассмотреть белоснежные стены домов, мечетей и огромного дворца, будто из сказок «Тысяча и одной ночи». Где-то в его покоях Шахерезада и спустя века рассказывает свои истории, чтобы избежать казни наутро.

Жители встречали Кабира, низко склоняясь, некоторые опускались на колени и целовали землю, по которой прошел его верблюд. Мне это казалось унизительным и варварским обычаем. Но все в караване принимали это подобострастие как должное.

У дворца караван остановился. Мне помогли спуститься с верблюда, но, если бы Басима не подоспела вовремя и не поддержала меня под руку, я бы снова упала. Во дворце царила приятная прохлада, и я немного пришла в себя. Но если в городе Кабира встречали, как древнего владыку, то во дворце перед ним просто стлались. Слуги падали на колени и целовали край его кондуры. Все во мне отторгало такое преклонение. Казалось унизительным, неправильным. Пока его приветствовали мы с Басимой жались к стене, обе чужие в этом огромном враждебном доме.

Кабир направился дальше в покои, а мы так и стояли, не зная, куда податься. Пока к нам не подошел высокий статный чернокожий мужчина, окинувший и меня и Басиму таким уничижительным взглядом, что стало ясно: Кабир вполне четко обозначил мое положение в этом доме.

– Господин выделил тебе покои в запретном крыле, тебе нельзя покидать их и общаться с кем-то, кроме служанки. За ослушание…

– Смерть, – сказала я по-арабски и посмотрела прямо в глаза чернокожего.

Он прикрыл веки и нахмурился:

– Не твоя, неверная, твоего спутника. Господин приказал наказывать твоего друга за твое ослушание.

Иван жив!

Это все, что я уловила из прозвучавшей угрозы. Я не видела его с того момента, когда в него стреляли, и боялась, что Кабир уже приказал убить его. Но если он жив, то может быть, мне как-нибудь удастся освободить его, и вместе мы придумаем, как выбраться.

Глава 5

Я думала, что Кабир выделит мне мрачную каморку Папы Карло с соломенным тюфяком и скорпионами, но вместо этого нас с Басимой поселили в покоях, достойных восточной принцессы. В запретном крыле располагались несколько спален, гостиных, внутренний двор с садом и бассейном с прозрачной прохладной водой. Стены украшали замысловатые узоры, цветочный орнамент. В комнатах ковры, изящная мебель, подушки, расшитые золотом. Запретное крыло было маленьким уютным дворцом, отделенным от остальных покоев огромным садом, где прогуливались павлины, а в клетках томились львы и белые тигры. В большой сад нам было запрещено выходить, но это и к лучшему, там прогуливались жены и наложницы Кабира.

Встречаться ни с одной из них у меня не было ни малейшего желания.

Но, несмотря на великолепие отведенных нам покоев, на всем в маленьком дворце лежала печать запустения. В них явно никто не жил много лет, но расспросить о том, почему дворец пустовал, было некого. Басима была здесь такой же чужой, как и я, а слуги, которых приставили следить за порядком в комнатах и приносить нам еду, молчали все как один. Мне запрещалось разговаривать с ними, а им со мной. Но хуже всего то, что не у кого было спросить про Ивана, где он, что с ним.

В первый день мы осматривались, бродили по пустым роскошным комнатам, удивляясь тому, почему здесь никто не живет. На второй день слуги Кабира принесли два сундука с нарядами и украшениями. Шелк, атлас, золото, драгоценные камни. Мой мучитель не скупился на подарки, хотя никакие это не подарки. В памяти до их пор звенели его слова Басиме о том, я должна быть красива для него. Не мне он хотел сделать приятно, а порадовать свой глаз, смотря на меня.

Я едва глянула на одежду и украшения, но Басима полдня провела, разбирая сундуки, развешивая и раскладывая вещи в шкафах. С придыханием рассматривая все новые и новые безделушки, стоившие целое состояние.

Кабир не появлялся, как и статный негр, смотритель гарема Зияд.

К вечеру четвертого дня мы уже откровенно скучали, во дворце не было книг, музыкальных инструментов, не говоря уже о телевизоре и интернете. Мы переговорили обо всем, о чем могли, перемерили все наряды и украшения, изучили все покои и цветы в маленьком садике. Поняли, что из дворца не выбраться. Вечером слуги приносили нам еду и напитки и уходили, запирая на ночь массивную дверь, окованную медью, единственную, которая вела во дворец. Окна были забраны частыми решетками. Днем, пока дверь была открыта, в большом саду всегда кто-нибудь находился. Оттуда слышался женский смех, разговоры на арабском и наречии Сетифа, том самом, на котором говорили Кабир и его люди. Но ни разу я не слышала детского смеха.

Это казалось странным, если у Кабира несколько наложниц и жен, почему в доме нет детей? Даже если допустить ужасную мысль, что его детей убили, Кабир говорил о двоих сыновьях. Так где малыши от других женщин?

– Ты умеешь танцевать, Дина? – спросила Басима, и в ее глазах зажглись озорные огоньки.

Заканчивался пятый день в неизвестности и безделье. Мной овладело странное чувство, когда тело и сознание напряжены, как струна, сердце рвется на волю, но все стремления разбиваются о суровую реальность, как волны об острый утес, и ты вынужден бездействовать, плыть по течению.

Мы лежали на огромной кровати в спальне, которую для меня выделил Кабир. Комната Басимы располагалась рядом и по роскоши она не уступала моей. В первые дни девушка боялась в ней спать, думала, что посреди ночи ворвутся слуги и выволокут ее из постели.

Заходящее солнце окрашивало комнату в багровый цвет, скользя по узорам на стенах, позолоте и шелкам.

– В смысле, восточные танцы? – переспросила и прикрыла веки, спать рано, ужин еще не приносили, но и заняться нечем. – Нет, мама отдавала меня на гимнастику в детстве, но я так и не научилась садиться на шпагат, из-за чего расстраивалась, и родители забрали меня из группы через пару месяцев.

– Да. – Басима вскочила с кровати и громко хлопнула в ладоши. – Вставай, я буду тебя учить. Когда господин придет, ты покоришь его сердце танцем. Он тебя полюбит и сделает женой.

Я поморщилась, опять она говорит, что Кабир меня полюбит. Из ненависти не рождается любовь, особенно из такой, как у Кабира ко мне.

Но лучше заняться танцами, чем провести очередной вечер, томясь бездельем.

Басима задавала ритм хлопками и показывала мне движения, сначала простые, учила вращать бедрами. У меня получалось скверно, танцы явно не мое. Меня всегда больше влекли книги, я была домашним ребенком.

Пока мы занимались, хохоча до слез, за окном стемнело. Бежали минуты, часы, почти стукнуло десять, когда мы, усталые и довольные, вдруг поняли, что слуги, которые обычно приносили ужин, так и не пришли, а внешняя дверь, ведущая в сад, осталась открытой.

– Дина, это ловушка. Наверняка про тебя узнали жены и наложницы, ты не представляешь, какими коварными они могут быть. – Басима схватила меня за запястье, не давая выйти в большой сад, тонувший во мраке и тишине. Только где-то в глубине фыркали огромные хищные кошки.

Мне стоило огромного усилия заставить себя закрыть дверь и не выйти в сад. Я улыбнулась подруге, язык не поворачивался назвать девушку служанкой.

– Идем спать, скорее всего, про нас просто забыли, но если ты права, то я не помогу ни себе, ни другу, попав в ловушку, так? – сказала я с горечью, сердце рвалось на волю. В мечтах я уже нашла Ивана, освободила, и мы, как разбойники, сбежали в пустыню на краденых верблюдах.

Басима вздохнула с облегчением, мы отошли на несколько шагов от входа, когда дверь резко распахнулась и на пороге появились двое здоровенных мужчин в белых рубахах и штанах. Они согнулись в низком поклоне, пропуская вперед миниатюрную женщину чуть за тридцать, поразительно красивую, с ореховыми глазами, густыми черными волосами, собранными в замысловатую прическу, и пухлыми чувственными губами.

За ее спиной показался высокий толстый мужчина с густой черной бородой и гладко выбритой головой. Увидев нас, он пророкотал:

– На колени перед госпожой Маликой, старшей женой Кабира ибн Омара аль-Сетифа.

Глава 6

Басима упала на колени и низко склонила голову, боясь оторвать взгляд от пола. Я продолжала стоять, не собираясь ни перед кем преклонять колени, ни перед Кабиром, ни перед его женой, хоть старшей, хоть первой, хоть десятой. Наоборот, я вздернула подбородок и посмотрела прямо на нее.

На безупречном лице промелькнуло недовольство, красивые губы сложились в понимающую презрительную усмешку.

Бородатый толстяк подошел ко мне и положил на плечо огромную лапищу, надавил с силой, заставляя опуститься на пол. Я не пошевелилась:

– Как ты смеешь дерзить первой жене господина, неверная? – От возмущения у него задрожали борода и необъятное брюхо. Он замахнулся и ударил меня по губам раскрытой ладонью, сильно.

Нижняя губа лопнула, и из ранки полилась кровь. От неожиданности я не успела закрыться, вырваться или убежать. Двое слуг Малики подбежали ко мне и заломили руки за спину, заставили опуститься на колени, низко склониться к самому полу. Я ничего не видела, кроме голубой керамической плитки, украшенной голубым цветком лотоса. Волосы выбились из-под платка и волной упали на пол. От боли на глазах выступили слезы.

Малика подошла ближе, встав на золотистые пряди. Это единственное, что я видела, – бархатные, вышитые золотом и украшенные жемчугом изящные туфельки.

– Неверная из страны варваров не знает своего места, госпожа, – прогудел над головой бородатый.

– Никто не знает ее места, Рахим. – Голос Малики напоминал одновременно сладостную мелодию и шипение змеи, приятный и в то же время надменный, отталкивающий. – Господин отвел ей покои Зары, матери его горячо любимых погибших сыновей.

Кожу словно погладил порыв ледяного ветра. Я жадно ловила каждое слово.

Малика не могла быть матерью Архама и Арифа, отец говорил, что они старше меня на год, поэтому Кабир и взял их с собой в Россию, посчитав юношей достаточно взрослыми, для того чтобы перенимать опыт отца. Она слишком молода. Но почему тогда бородатый толстяк назвал ее первой женой? И почему пустуют эти покои, где мать сыновей Кабира?

Малика провела по полу носком туфельки, натянув мои волосы, так что стало больно, но я не произнесла ни слова. И задумчиво продолжила:

– Запретное крыло для одной маленькой дерзкой девчонки, к которой он ни разу не пришел.

– Господин не покидал ваших покоев, – подобострастно ответил толстяк.

Я закусила губы, чтобы сдержать смешок, так вот зачем явилась грозная первая жена, пометить территорию, намекнув, что Кабир проводил с ней все ночи, с тех пор как приехал. Знала бы она, что его внимание для меня как укус ядовитой змеи, могла бы не утруждаться, разыгрывая это представление.

– Верно, господин был щедр ко мне, но от этого не стало более понятно: зачем ему неверная шлюха?

Малика подняла ножку и поддела меня за подбородок, добиваясь, чтобы я подняла к ней лицо и посмотрела на нее.

Я вывернулась, но только для того, чтобы один из слуг схватил меня за волосы и задрал голову.

В карих глазах первой жены горела лютая ненависть, она рассматривала меня как дворняжку, случайно забежавшую во дворец. Со смесью презрения и любопытства, но было и что-то еще. Я не сразу поняла, что это ревность.

Грозная прекрасная первая жена ревновала мужа к неверной шармуте.

– Можешь оставить своего господина себе, – процедила я сквозь зубы и посмотрела прямо в глаза Малики.

– Как ты смеешь так говорить с госпожой, неверная?! – пророкотал толстяк.

Малика злорадно ухмыльнулась, будто получила то, за чем пришла:

– Зияд разве не сказал, что тебе запрещено говорить со мной? Тем более проявлять неуважение? За такие речи тебе положено вырвать язык, неверная, – сладостно прошипела она, обернулась, посмотрела на сад. Я проследила за ее взглядом.

В большом саду больше не было темно и тихо, там собралась небольшая толпа. Пять женщин, одетых как принцессы, и слуги с факелами и лампами в руках.

– Вы свидетели, как неверная не только заговорила, но и оскорбила первую жену господина! – крикнула Малика, и по толпе прошел согласный гул.

Басима была права, меня заманили в ловушку. И я в нее попалась, хоть и не пыталась сбежать.

– Какое наказание господин назначил за такую провинность? – спросила Малика у толпы.

– Десять ударов кнута, – сказала высокая некрасивая девушка, одна из наложниц или жен Кабира, судя по богатому наряду.

– Десять ударов кнута, – промурлыкала Малика и кивнула своим слугам.

Меня выволокли в сад, быстро подавив сопротивление, я не кричала и не звала на помощь, понимала, что это бесполезно. У меня здесь не было друзей, кроме Басимы, всхлипывающей на полу.

Руки связали в запястьях и разорвали платье на спине. Слуги отошли, меня больше не держали, но едва я хотела подняться с земли, как услышала свист кнута, вспоровший ночную тишину. Приготовилась к дикой боли и крику. И крик раздался, но не мой. Взвыл слуга, державший кнут. Я обернулась, посмотрела на него. Из его предплечья торчал кинжал с огромным рубином, горевшим на рукоятке в свете факелов.

Глава 7

Слуги, наложницы и даже Малика рухнули на колени и опустили взгляды в землю. Из темноты за границей света от факелов раздался спокойный голос Кабира:

– Кто прикасался к неверной?

В ответ тишина. Кабир вышел из тени деревьев в сопровождении десятка охранников, их лица даже во дворце скрывали куфии. За охранниками следовал Зияд в белоснежном одеянии, подчеркивавшем черноту его кожи.

– Господин, неверная заговорила с первой женой, оскорбила ее, – подал голос толстяк.

Кабир не взглянул на него, подошел ко мне, взял за предплечья и поднял с земли. Нахмурился, разглядывая лопнувшую от удара губу. Достал из ножен на поясе кинжал, точно такой же, как тот, что ранил слугу, и разрезал веревку у меня на запястьях. Но не заговорил со мной, а спросил:

– Почему в своем доме я должен повторять вопрос?

Вокруг стояла оглушительная тишина, даже раненый зажал предплечье, из которого так и торчал кинжал, и молчал, хотя по его лицу стекали крупные капли пота.

Единственным звуком, нарушавшим тишину, было мерное капанье крови на плитку, выложенную на площадке перед дворцом.

Слуги неуверенно переглянулись, но те двое, что скрутили меня, поднялись с колен. От страха их лица стали белее савана.

– Еще? – вкрадчиво спросил Кабир, и я кожей почувствовала повисшую в воздухе угрозу.

– Сжальтесь, господин, – запричитал толстяк и весь затрясся.

Кабир легко кивнул, и его охранники быстро скрутили всех четверых и уволокли в темноту. Он окинул замерших в страхе жен, наложниц и слуг спокойным взглядом крокодила, готовящегося сожрать антилопу, и повторил:

– Еще?

В саду было так тихо, что я слышала, как бьется мое сердце. Кабир продолжал сжимать мои предплечья. Его ладони были горячими и жесткими, как дерево. Непоколебимыми, как камень. Не вырваться. Не убежать.

Я только сейчас заметила, как дрожат мои пальцы, как вся я трясусь, словно в лихорадке. Все произошло так быстро, что я даже не успела испугаться. Но осознание, что меня едва не выпороли кнутом, исполосовав кожу до крови, начало накрывать ледяной волной.

А ведь Кабир спас меня от жестокой расправы, от боли, унижения и, возможно, смерти. Меня затрясло сильнее, и по щекам побежали слезы. Я заглянула в темные, жестокие глаза Кабира и прошептала:

– Спасибо. – На русском, от волнения забыв напрочь все выученные языки.

Он окинул меня таким взглядом, будто я грязно выругалась. Унизительным и злым. Но я не успела испугаться снова, как сад разорвал крик:

– Это Малика! Малика прикасалась к неверной! – Некрасивая девушка, которая предлагала выпороть меня кнутом, указывала на первую жену, дрожа в притворном страхе. Но в ее глазах пылало мрачное торжество. Тишина стала еще оглушительней.

– Говори, Сабра, – почти прошептал Кабир, но так, что головы склонились еще ниже. Только Малика гордо выпрямилась и пожирала девушку таким взглядом, будто срезала с нее кожу заживо.

Но та не смутилась, окинула Малику ненавидящим взглядом и заговорила на наречии Сетифа. Смысл в очередной раз ускользнул от меня, но по тому, как с Малики сползала горделивая уверенность, как все больше мрачнело лицо Кабира и как он с силой сжимал мои руки, ничего хорошего для меня и первой жены в речах Сабры не было.

Когда она замолчала, склонив голову в притворном смирении, слуги, другие жены и наложницы едва не касались лбами земли, замерев в ожидании воли господина.

– Значит, я не выходил из твоих покоев все эти дни? – сказал Кабир на арабском, и уголки губ Малики задрожали от подступавших рыданий, она протянула к нему руки, но не решалась заговорить.

Кабир отвернулся от жены и сказал Зияду, скользнувшему по Малике равнодушным взглядом:

– С этого дня все слуги госпожи Малики переходят в подчинение госпожи Сабры, покои тоже. Похоже, я был так милостив к первой жене, что не покидал ее покоев, даже пока не был в Сетифе. Очевидно, мой дух переносился во дворец из Инджима в эти дни, как в старых сказках. Думаю, она достаточно осчастливлена моим вниманием и на год займет комнату рядом с госпожой Зарой.

– Нет, господин! Умоляю, сжалься, только не отсылай меня жить с сумасшедшей! – Малика, как была на коленях, поползла к Кабиру, протягивая руки. Ее красивое лицо исказили рыдания. – Я люблю тебя! Неужели ты отошлешь меня из-за неверной?! Она оскорбила меня! Накажи ее!

– Я отсылаю тебя, потому что ты нарушила мою волю. Я приказывал никому не приближаться к неверной, кроме отобранных мной слуг.

– Кто она, что ты так печешься о ней?!

– Пекусь? – Губы Кабира изогнула злая усмешка. – И поэтому поселил в запретном крыле?

Малика неуверенно посмотрела на меня, словно заново оценивая. Она побледнела, будто внезапно осознала свою ошибку, неверно оценив мое положение во дворце. Бросила полный отчаяния взгляд на Зияда, но лицо чернокожего смотрителя оставалось непроницаемым. Малика открыла рот, сказать что-то еще, но Кабир ее опередил:

– Ночь я проведу в покоях неверной, подготовьте ее. – Он выпустил мои руки и подтолкнул меня к Зияду.

Глава 8

Зияд демонстративно сделал шаг назад, отступая от меня, чтобы и край его одежды не коснулся моего платья.

– Господин. – Он низко склонился и проследил за Кабиром, удалявшимся во тьму. Громко хлопнул в ладоши, затем приказал двум девушкам остаться и подготовить меня к ночи с господином.

Дрожащую от слез Басиму оттеснили в сторону и велели идти спать.

Страх, зародившийся при словах Кабира, разгорался все сильнее. Он сделает это сегодня. Возьмет меня силой, унизит, растопчет, причинит боль. Я рыдала, пока служанки наливали в огромную ванну, до краев наполненную горячей водой, ароматные масла. Слезы не останавливались, пока они мыли меня, как маленькую, не позволяя забрать губку. Всхлипывала, пока девушки взбивали на моих волосах душистую пену, а после расчесывали, сушили и заплетали в мелкие косы, сооружая замысловатую прическу. Ни одна не произносила ни слова, последствия нарушения приказа господина они видели этим вечером.

Когда пришло время наносить на лицо краски, девушки переглянулись. Одна вышла из покоев и через несколько минут вернулась с Зиядом. Он сурово нахмурил брови, увидев, что все мое лицо залито слезами, опухшее и красное. Подошел ко мне, взял двумя пальцами за подбородок.

Заглянул в глаза и очень тихо, но так, что у меня по коже прошел мороз, сказал:

– Господин не должен видеть твоих слез. Ты должна улыбаться ему, ты должна быть прекрасной для него, если не перестанешь рыдать прямо сейчас, твою служанку Басиму станут пороть ночь напролет, пока господин будет находиться в твоих покоях.

Он сладко улыбнулся, будто не угрожал мне только что, а сказал что-то очень приятное.

Я задышала чаще, крепко сжала кулаки, стараясь взять себя в руки. Пусть этой ночью меня ждет ад, но Басима не должна пострадать из-за меня. Зияд не выпускал мой подбородок, пока я не успокоилась, лишь когда слезы перестали течь, удовлетворенно кивнул и сказал:

– Слушайся меня, неверная, будь мила с господином, будь ласкова с ним, подчиняйся моим приказам, и я стану твоим другом. Буду помогать тебе, а ты мне.

Последние слова он сопроводил таким взглядом, что в голове ядерной вспышкой возник взгляд, брошенный Маликой на него. Я поняла, что сегодняшний вечер был изящной и хитрой ловушкой, расставленной не на меня, а на первую жену Кабира.

Пока мне делали примочки, чтобы убрать припухлость и красноту с лица, в спальню внесли подносы с фруктами и кувшины с щербетом.

Нанесение румян, теней и сурьмы заняло не меньше получаса. Зияд недовольно смотрел на девушек и торопил. Кабир мог прийти в любую минуту. Сам смотритель гарема не тратил времени зря и подбирал для меня наряд и украшения. Ожерелье, обнявшее шею, как змея, и тяжелое, как камень утопленника. Платье, облегающее фигуру, закрытое и в то же время ничего не скрывавшее, насыщенного красного цвета. В самый раз для шлюхи. Когда девушки переодели меня в соседней комнате, разложив по плечам заплетенные в косы волосы, Зияд удовлетворенно кивнул, давая понять, что служанки свободны. Вышел из покоев и закрыл двери. Слушая удалявшиеся шаги, я смотрела в зеркало и не узнавала себя. Волосы лежали на голове сияющей короной, лицо было раскрашено как на карнавал, а платье горело в мягком сиянии марокканских светильников, выложенных из кусочков цветного стекла.

Неужели такие женщины нравятся Кабиру? Или так должна выглядеть шармута?

Нет! Это не я!

Если он хочет взять меня силой, то пусть берет меня, а не разрисованную куклу.

Я кинулась в ванную и смыла с лица краску, путаясь в волосах и заколках, расплела косы и сорвала с себя платье, оставшись в белой рубашке до пола. Хотела расчесать волосы, но вдруг заметила на подносе с фруктами сияние. Подошла ближе.

Сердце забилось чаще. Среди фруктов лежал маленький нож с изукрашенной драгоценными камнями и золотом рукоятью.

Слишком маленький, чтобы нанести серьезный вред, но если ударить в шею или глаз, то можно и убить.

Убить! Отомстить за смерть отца! Освободиться от этого монстра!

Я схватила нож, заметалась по комнате, думая, куда его спрятать. Некуда!

Если только…

В коридоре раздались тихие шаги, думать больше некогда. Я забралась на ложе, спрятала нож под одной из подушек и стала ждать с бешено колотящимся сердцем.

Глава 9

От страха заледенели пальцы и перехватило горло. Мысли метались как в лихорадке. Наверное, надо позволить Кабиру приблизиться, чтобы он начал делать это со мной. Позволить поцеловать себя, трогать. На глазах снова выступили слезы, как представила, что он будет скользить руками по моему телу, словно у него есть на это право, словно я его собственность. Передернуло от омерзения, не смогу. Нет! Я должна справиться, если не кричала и не умоляла, когда меня собирались выпороть кнутом по приказу Малики, справлюсь и с этим.

Двери распахнулись, времени на размышления не осталось.

Кабир вошел в спальню, на меня даже не взглянул. Направился к столику, где стоял поднос с фруктами и кувшины со щербетом, налил себе напиток. Сделал глоток, задумчиво глядя в растекавшуюся за открытым окном ночь с нереальными огромными звездами на черном небе. Никогда мне не привыкнуть к тому, насколько они здесь больше и ярче, чем в Москве, где их свет заглушают городские огни.

В окно ворвался порыв сухого прохладного ветра, принес аромат чужих цветов и пряностей из сада. Поиграл занавесями, одеждой и волосами Кабира. Я поразилась тому, насколько они у него длинные, волнистые, почти до плеч. В России он носил короткую европейскую стрижку. Но за год, который я его не видела, они отрасли. В сердце раскаленной иглой вонзился невыразимый стыд за прежние чувства к нему, за глупую подростковую влюбленность. Отец предупреждал, чтобы я не влюблялась в его сыновей, чуть не каждый вечер рассказывал о положении женщин в Аскалане, о том, насколько разные у нас культуры и мировоззрение. Я смеялась и говорила, что и не думаю об Архаме и Арифе, мы просто друзья. Нет, я мечтала об их отце. Несбыточной грезе. Жизнь жестоко посмеялась надо мной. Вот она, греза, стоит передо мной. И скоро будет рвать мое тело и душу. Злость на собственную глупость придала сил. Я справлюсь, я выдержу. Подпущу его достаточно близко и ударю.

Спустя несколько минут, показавшихся вечностью, Кабир повернулся ко мне. Окинул ледяным взглядом без тени желания или интереса. Так он мог бы смотреть на больную красивую лошадь, размышляя, добить или дать ей шанс на выздоровление. Поставил бокал на столик и направился к ложу. Я замерла, в голове царила звенящая пустота. Мысли успокоились, только сердце билось так часто, что, казалось, еще немного – и не выдержит, остановится.

Не говоря ни слова, Кабир лег рядом со мной, от его близости хотелось кричать и бежать прочь. В темных глазах ни капли интереса, словно то, что предстоит сделать, – это необходимость, супружеский долг, но без супружества.

Может, я не возбуждаю его так? Может, наряд шлюхи и нужен был, чтобы пробудить интерес?

Лишний раз порадовалась, что смыла краску с лица и сняла вызывающее платье.

Кабир задрал мою рубашку, обнажив ноги, но не дотронулся до кожи, словно боялся испачкаться. Закусила губы, сдерживая слезы. Представила на миг, как больно мне было бы сейчас, если бы я его все еще любила. Вот так без страсти, без ласки, только чтобы оставить во мне свое семя. Краска стыда залила щеки, когда он все с таким же ледяным равнодушием сказал:

– Раздвинь ноги.

Я подчинилась, согнула ноги в коленях и развела в стороны. Кабир лег на меня, придавив к ложу. Бедром я почувствовала что-то твердое и огромное. Прикусила губы сильнее, поняв, что это его член.

Пора! Если я хочу убить его, действовать надо сейчас, потом будет поздно. Кабир склонился надо мной, наконец-то взглянув прямо в лицо. Я почувствовала его ладонь на лоне, закусила губы до крови, сдерживая крик. Быстро скользнула рукой под подушку, нащупала рукоятку. Не думая больше, выдернула кинжал и занесла для удара.

Но не ударила, не смогла. Вспышкой пронеслись перед глазами лица Ивана и Басимы! Я о них совершенно не думала, когда прятала кинжал. Что будет с ними за мой поступок?! Рука задрожала. Лезвие замерло в нескольких сантиметрах от шеи Кабира, еще немного – и я бы убила его.

Кабир даже не посмотрел на острие, способное оборвать его жизнь. Равнодушие в его глазах так никуда и не делось, он будто с самого начала знал о кинжале и понял, что я не смогу убить.

– Это твой единственный шанс, Дина. Хочешь свободы? Режь не думая. – Он чуть приподнял голову, открывая горло.

Не могу. Рука дрожала сильнее. Слезы потекли по щекам. Один удар – и я отомщу за отца. Один удар – и моих друзей убьют за мое преступление. Нет! Я хотела отомстить, но не такой ценой.

Разжала пальцы, кинжал упал на кровать.

Кабир посмотрел на него скучающим взглядом, словно ничего другого и не ожидал от презренной неверной шармуты.

– Ты сама выбрала свою судьбу, – сказал он спокойно, привстал, закрыл мои ноги рубашкой.

Поднялся с кровати, хлопнул в ладони. В спальню вошли двое слуг. Он кивком указал на меня.

Мужчины с закрытыми лицами подошли ко мне и стащили с кровати. Поволокли куда-то прочь из дворца по ночному саду, мимо клеток с дремавшими хищниками, в темноту, в неизвестность.

Глава 10

Мы все дальше уходили в глубь сада, я и подумать не могла, что он настолько огромный. За спиной раздавались тихие шаги Кабира, и они словно отмеряли, сколько времени осталось до… Но я не знала, чего ждать. Казни? Пыток? Что ждет меня в конце тропинки, извивавшейся между пальм и олеандров?

Спустя несколько минут перед нами распахнулись двери, ослепив ярким светом неоновых ламп под низким потолком. Слуги втолкнули меня внутрь и отступили, давая дорогу Кабиру. Помещение, куда меня привели, напоминало нечто среднее между сараем и пыточной камерой.

С балок свисали веревки и цепи с крюками, на присыпанном песком полу виднелись засохшие багровые разводы. Окон не было, только стены, сложенные из песчаника. У дальней стены стояли стол и два стула, на нем – металлический поднос, прикрытый белой тканью. За столом сидел лысый старичок в белой шапочке и внимательно рассматривал свиток, лежавший перед ним.

Внутри находились трое мужчин с закрытыми куфиями лицами и Иван. Один из них держал в руках цепь, крепившуюся к ошейнику Ивана. Мой друг стоял на коленях. Его лицо покрывала корка засохшей крови, но рана на плече была перевязана грязным бинтом.

С улицы раздались крики, рыдания и мольбы. Через мгновение в пыточную двое слуг втащили Басиму и поставили на колени рядом с Иваном.

– Зияд должен был передать, что за каждую твою провинность будут отвечать твои друзья, – тихо сказал Кабир.

Я резко повернулась к нему, из его глаз исчезло равнодушие. В этом ужасном месте он словно ожил.

– Они ни в чем не виноваты. Это же я… – растерянно посмотрела на Ивана, но его взгляд был опущен в пол, такое ощущение, что от боли он ничего не соображал.

– Что я? – спросил Кабир вкрадчиво.

Я дрожала от страха, пальцы заледенели, а сердце рвалось из груди, подступавшие рыдания сдавили горло.

– Пыталась убить тебя. – Каждое слово было тяжелым, как камень.

Услышав меня, Басима отчаянно рванулась из рук удерживавших ее слуг и закричала:

– Нет! Господин, пощадите, я ничего не знала! Неверная мне ни о чем не говорила!

Кабир бросил на девушку презрительный взгляд, легко вздернул подбородок и один из слуг ударил Басиму по лицу. Девушка запричитала, но уже тише.

– Ты не знаешь законов Сетифа, Дина, иначе бы дважды подумала, прежде чем поднимать руку на своего господина.

Меня трясло от рыданий, от страха за Ивана и Басиму. Они не виноваты в моей глупости, только я должна понести кару, какой бы суровой она ни была.

– Пожалуйста, накажи меня. Меня, а не их, пожалуйста. Я сделаю все, что ты хочешь. Буду покорной. Я все поняла. – Сделала неуверенный шаг к Кабиру, приложив руки к груди, чтобы он не видел, как сильно они дрожат.

– В Сетифе того, кто поднял руку на своего господина, заживо скармливают голодным псам, – продолжил Кабир спокойно.

– Не-е-е-е-ет! Господи-и-и-ин! Сжалься! – снова истошно завопила Басима.

– Заткнись, – прохрипел девушке Иван, поднял на Кабира упрямый взгляд, – нравится тебе девчонок мучить, падла? Слабо с мужиком один на один остаться? Я тебя сам как пес загрызу.

Мужчина, державший цепь, резко ее дернул, перекрывая Ивану доступ воздуха.

Кабир на него даже не взглянул, подошел ко мне ближе. Провел по лицу, убирая упавшие пряди. Прикосновение было почти нежным.

– Этого ты хочешь, Дина? Чтобы тебя и твоих друзей скормили псам?

– Нет, – ответила тихо, не выдержала взгляда темных глаз Кабира и склонила голову, но он взял меня за подбородок и заставил посмотреть на себя.

– Нет?.. – Он прищурился, внимательно разглядывая мое лицо.

– Нет… господин… – почти прошептала, но слово вспороло воздух, как удар кнута.

В глазах Кабира промелькнуло мрачное удовлетворение.

– Уже лучше, Дина. Хочешь, чтобы я наказал тебя и не трогал твоих друзей, так встань на колени и попроси, как подобает.

Если мое унижение спасет Ивана и Басиму, я готова проглотить свою гордость.

Опустилась на колени перед Кабиром, не спуская взгляда с его жестокого лица, давясь слезами и словами, произнесла:

– Умоляю, господин, пощади моих друзей.

– Только друзей, Дина? – спросил Кабир насмешливо.

– Да, со мной делай что хочешь. – Голос перестал дрожать, я твердо посмотрела в глаза Кабира и добавила: – Господин.

Он рассмеялся:

– Дерзкая девочка, смелая, упрямая. Даже стоя на коленях и умоляя о милости, ты остаешься дочерью страны, где женщина чувствует себя равной мужчине. Ты называешь меня господином, но в своем сердце считаешь себя свободной. Но это не так, Дина. Ты моя собственность. Ты моя, просто пока не хочешь этого принять. Думаю, если у тебя перед глазами будет постоянное напоминание об этом, ты смиришься быстрее. Я оставлю твоих друзей в живых… – сказал он, сверкнув темными глазами. – Если ты не отдернешь руку и не закричишь, пока на твоей коже будут ставить мое клеймо.

Кивком Кабир указал на стул за столом рядом со стариком.

Я перевела взгляд на Басиму и Ивана. Девушка плакала, повторяя одними губами: «Госпожа, пожалуйста».

Иван без сознания лежал на полу.

Усилием воли я подавила мысль о том, что Кабир хочет поставить на мне свою метку, как на скотине. Если это спасет жизнь Басиме и Ивану, я пойду на это. Сейчас не каменный век, можно будет сделать пластическую операцию, когда сбегу. Когда сбегу… в сердце зародилось сомнение, а смогу ли я хоть когда-нибудь выбраться из этого жуткого места?