Жизнь в зелёном мундире. Книга пятая. Придворный полк бесплатное чтение

Поздним вечером я открыл квартиру на втором этаже дома №16а и втащил в неё свой микрочемодан и радиоприёмник «Ленинград» – все, что у меня было из вещей в Ярославле. Раньше я эту квартиру не видел, не видел и аналогичных ей, поэтому мне показалось, что я попал во дворец.

Высоченные потолки, итальянские окна, большие коридоры, туалет таких размеров, что можно в футбол играть. Ванна с колонкой дровяного отопления (топи и мойся, когда захочешь). Светло, уютно и очень тепло – такая редкость в военных городках! Долго я бродил по почти своей квартире, находя в ней всё новые и новые прелести. Спать пришлось на полу, подстелив шинель – кровати и матраса пока не имелось. Меня это не волновало – всё было хорошо! К тому же из радиоприёмника лилась прекрасная музыка, отдавая эхом в пустой, ожидающей мою семью квартире.

Это был рай, в который мы попали после восьми лет трудной жизни в лесах Череповца….

С квартирой нам достался и сарай на краю посёлка, метров четыреста от дома. Он был в ряду общих сараев и предназначался не только для хлама, но и для дров, потому что ванна у нас отапливалась титаном.

Это было неплохо – автономно, а после дивизиона и не сложно. Газ был в домах баллонный, но вскоре поставили газовые колонки, а через некоторое время перевели на газовую топку и титан в ванной.

В конце января я убыл за семьёй в Череповец. Комбриг выделил машину и солдат для погрузки вещей. Загрузились и поехали: я на машине, а Анна с дочками не поезде.

По приезду на Сокол восторгу Анны и Машули не было предела. Они ходили по квартире не веря, что сбылось, о чём мечтали – мы будем жить в отличных условиях!

Малышка Анюта впервые, за долгие дни зимы, была раздета до трусов и смотрела на Машин восторг ничего не понимая, широко раскрытыми и удивлёнными глазами.

Шестого февраля 1980 года, день рождения Анюты – первый год её жизни, мы отмечали в новой квартире. В тепле, радости и спокойствии. Есть такая поговорка:

– «Сколько людей – столько и мнений». Считаю целесообразным дополнить её словами: «столько разных впечатлений, эмоций и воспоминаний».

Привожу пример: Мнение оптимиста – стакан наполовину полон, мнение пессимиста – стакан наполовину пуст, мнение инженера – стакан в два раза больше, чем надо.

Конечно, есть неоспоримый стержень значительных событий, когда воспоминания разных людей выстроены в одну цепь достоверности. Тогда могут отличаться только впечатления, оценка произошедшего и отношение к нему. В обычной череде жизни запоминается далеко не всё и не однозначно. Ещё тяжелее вспомнить, когда конкретно это было, спустя лет двадцать. Я убедился: один и тот же период жизни в нашей семье вызывает разные воспоминания. Вроде жили вместе, в одно и то же время, но один помнит одно, а другой другое. Иногда я дописываю то, что напрочь забыл – напомнила Анна. Порой она удивляется:

– «Что-то такое было, а так ли как ты говоришь – не помню». Единственное с чем все согласны: описаны только достоверные события, произошедшие с нами.

Для придания описанию большей объективности, но в основном для другого – детского взгляда на рассказанные события я попросил старшую дочь Марию сделать зарисовки её впечатлений почти двадцатипятилетней давности.

Ей тогда было семь лет.

Первые впечатления дочери Марии от переезда в Ярославль:

Я не помню, как мы собирали вещи и упаковывали мебель. Зато помню долгую поездку в Газике и мои бесконечные вопросы:

– «Мы уже приехали?».

В какой-то момент мама воскликнула:

– «Как красиво!».

Я, разлепив глаза ото сна, увидела кучу огней. Мне пояснили – это Ярославль. Запомнилась это необычное после леса: море огней и слякотная дорога.

Приехали поздно (или очень рано?), не знаю, но мама говорила, что надо лечь поспать.

Зашли в квартиру, эхо разносилось по пространству, так как она была абсолютно пуста, на полу стояла большая школьная доска, на которой можно было рисовать мелками, что я тут же и попыталась сделать. Еще поразила меня какая-то труба в туалете, большая и широкая. (Это отопительная колонка – прим. моё)

Квартира тогда показалась просторной. У нее были в одной комнате три больших окна!

В доме не было кроватей и мне пришлось спать на полу, под папиной шинелью. Было ужасно неудобно, но тепло, потому что кто-то меня обнимал.

На следующий день после приезда появились армейские кровати.

Это было потрясающе, так как на них было очень удобно спать: пружины мягко прогибались. Таких великолепных кроватей раньше у нас не было. А еще на них здорово было прыгать.

Следующее воспоминание двор. Зима, он белый. Я в своем синем пальто, у которого есть кармашек внутри – очень удобно.

Двор просто огромный. Рядом с домом стоит горка. Я начинаю на ней кататься, появляются дети и спрашивают, откуда я приехала, и как меня зовут.

Через некоторое время меня невзлюбила какая-то девочка. Её я не помню, осталось только ощущение большого и злобного ребенка.

Помню приезд дедушки Игоря и бабушки Тоси к нам в Ярославль. С их приездом нас сводили на набережную Волги, мне она абсолютно не понравилась. Ветрено и холодно. Чему восторгались взрослые я не понимала…

Помню, что все хвалили Анютино (младшая сестра) пончо, зеленое с красными петлями на капюшоне – очевидно, ей было в нём тепло….

Очень мне нравились магазины. Особенно промтоварный. Это был для меня музей.

Мы с подружками ходили в него и долго рассматривали всякие шпильки, булавки носовые платки и прочее, что было на витринах.

Если был привоз, туда надо было проталкиваться сквозь спины толпы.

Протолкнешься и смотришь, как ругаются тети из-за фарфорового чайника. Это был мир со своим особенным ароматом – магазинным.

Запомнился продуктовый магазин и его продавщица – седая тетя Валя, она была самая добрая. Другая тётя-продавец меня отчитала, когда я, покупая, сказала:

– «Мне сахарного песка».

Ответ был незамедлительным и грубым:

– «Мы другой песок не продаем!».

В магазине стояли бидоны с творогом и молоком. Хорошо, когда они были, значит, привоз товара – Мама нам обязательно купит.

Завораживающе смотрелись витрины, на которых красовались шоколадки «Сказки Пушкина» выложенные веером, и только что появившиеся в продаже жевательные резинки: клубничная, апельсиновая и мятная – предел всех возможных желаний….

Обострение

Служба РАВ (аббревиатура) – так сокращённо называется служба ракетно-артиллерийского вооружения в полку, была укомплектована сильными специалистами, но беда заключалась в том, что к ней мало прислушивались.

Основной задачей для всех служб считалось поддержание порядка и образцового внешнего вида полка и его личного состава. За плохо побеленные бордюры или стволы деревьев, за отвалившийся кусок штукатурки или проросшую траву на фундаменте зданий, за нарушение формы одежды командир наказывал нещадно. Это понятно – неожиданно в полку могли появиться и появлялись гости города. В перечне мест посещения, приезжающих VIP персон в Ярославль, фигурировал и полк. Часто бывали в нём писатели и композиторы.

Я за свою службу неоднократно видел космонавтов – особенно часто Валентину Терешкову. Среди приезжавших были Маршалы СССР Огарков, Ахромеев, маршал авиации Константинов. Приезжали известные писатели и композиторы. Среди них (кого я сейчас вспоминаю) Герой Советского Союза Бондарев (писатель), композиторы Лядова и Пахмутова.

Часть всегда готовилась к показу внешнего вида, так как за него был серьёзный спрос, а за плохое состояние техники и вооружения командир всего лишь журил. Полковник Карвацкий пришёл в полк с должности командира дивизиона С-200, и недостаточно знал вооружение С-75. Тактику ведения боя и стрельбу он кое-как освоил, а дальше идти в познаниях не стремился, считая, что хватит и этого.

Проверяющие комиссии его личный уровень боевой подготовки определяли по размаху приёма, качеству питания и по культурной программе. Но такой подход касался только командира полка. Что-то ему удавалось сглаживать и по положению дел в полку, но далеко не всё.

В дальнейшем, полковые стрельбы, в которых участвовал и я, показали несостоятельность его расчётов. Показуха может быть и хорошо, но знания нужны всем. К сожалению полк в котором я служил почти восемь лет стрелял плохо. Всех это тяготило, но дальше переживаний дело не шло.

Однажды Комкор с группой офицеров корпуса проверял боеготовность полка. Она оказалась далеко не на высоте. Генерал Акчурин на разборе положения дел и состояния боеготовности с офицерским составом части, (совещание проводилось в клубе), вызвал к трибуне Карвацкого и спросил в чем дело.

Комкор ожидал услышать причины вскрытых недостатков, сроки и пути их устранения, командир остался верен себе – выйдя на трибуну, он изрёк:

– «Командование нашего полка крайне обеспокоено положением дел…».

Генерал его прервал:

– «Карвацкий! Вы что? Вы подумали, прежде чем сказать?

Крайне обеспокоенным существующим положением дел во вверенном Вам полку может быть только Политбюро ЦК КПСС, а все остальные – виновны! Понимаете – виновны в плохом положении дел!».

В бешенстве Комкор поставил полку чёрную метку – оценку «не боеготов» и уехал.

Ввиду наличия в полку всего трёх зенитно-ракетных дивизионов и одного технического, отстающий и самый ругаемый на подведении итогов за месяц дивизион всё равно оказывался примыкающим к тройке лидеров.

Это устраивало всех, а самое главное командира полка. Он был жизнерадостный и не злопамятный человек, ругал командиров дивизионов как-то беззлобно и для порядка, не спрашивая строго за упущения по службе. Почти всегда, сокровенной фразой, обращённой к командиру отстающего дивизиона:

– «Вы зажрались, наели морду, пора Вас гнать из Ярославля…»

Карвацкий заканчивал подведение итогов в полку. Все расходились с улыбкой и хорошим настроением. На командира никто не обижался: все знали это он так – для порядка.

Ситуация обострялась при проверках части службами корпуса, но у Леонида Матвеевича было «всё схвачено», кроме того – всё тот же козырь – делегат съезда КПСС.

Карвацкий верил в свою фортуну до такой степени, что считал: её можно включать как лампочку на кухне— когда понадобиться.

Я со службой РАВ носился по дивизионам, вскрывал недостатки, помогая их устранять, проверял комплектацию и исправность вооружения. Давал указания на устранение, но приезжая через некоторое время снова попадал к разбитому корыту.

Командиры двух дивизионов были подготовлены посредственно, и только командир одного – подполковник Грушин имел классную квалификацию мастера и отличную подготовку.

Среди трёх дивизионов полка один, внешне самый лучший, был показным – он дислоцировался в районе Туношны.

Командир его подполковник Тюменев, имел недостаточно хорошую тактическую подготовку, но что считалось важнее – умел встречать комиссии и кормить их хорошим обедом. Схема встреч в части была отработана: если гости ограничивались посещением штаба полка – хорошо, а если хотели взглянуть и на огневой дивизион, то их везли к Тюменеву.

Всё в этом подразделении было сделано для показа – кирпичные классы, казарма, хорошая столовая, образцовый командный пункт, даже дома для проживания семей были кирпичными!

Всё выкрашено, побелено, помыто, подметено.

Когда при таких работах заниматься поддержанием техники в состоянии высокой боевой готовности?

Заместитель комполка по вооружению подполковник Власов редко выезжал из штаба, а мои доклады о положении дел в дивизионах с техникой и подготовкой специалистов выслушивал снисходительно, и советовал мне не кипятиться. Его никто не ругает – чего дёргаться? Я недоумевал – неужели так можно?

Оказалось, нет. Как говориться до поры до времени с таким положением дел проносило, но это не могло длиться вечно. Полк начали поругивать за состояние боеготовности к выполнению поставленной задачи всё больше и больше. Когда Комкор с внезапной проверкой накрыл полк, то плохое положение дел меня не удивило, но зато поразило и выбило из колеи командира полка. Он был наказан генералом и негодовал уже без снисходительной улыбки:

– «Все бездельники. Зажрались!».

Сразу же после получения сильной взбучки, он вызвал к себе заместителей и… меня.

С первых минут разговора было понятно – во всех тяжких грехах он винит меня:

– «С Вашим приездом к нам боевая готовность упала…, расчёты обучены плохо…, нормативы не выполняются…, зря я Вас сюда взял, но как взял – так и выгоню!».

Таких слов я не мог стерпеть и взорвался. Напомнил, что за боеготовность полка отвечает он сам, а за состояние техники заместитель по вооружению подполковник Власов.

Конечно я под руководством Власова работаю, но работаю, не получая замечаний. Более того, о том, что дела с боеготовностью полка обстоят плохо, я не раз докладывал обоим, но мер по непонятным мне причинам со стороны руководства не принималось. Раз нет спроса, то нет и ответа. В отношении того, что «он меня сюда взял», так я к нему не просился, и, если надо уйду сам, так как основные задачи службы вижу не в подметании дорожек, а в целенаправленной работе по повышению выучки расчётов и боеготовности полка.

Выпалив всё это, я, на глазах изумлённых замов и оторопевшего Карвацкого, не спросив разрешения, вышел, «слегка» хлопнув дверью.

В расстроенных чувствах пришел и сел в службе вооружения, ожидая неотвратимых последствий «диалога» с командиром полка.

Наступил конец рабочего дня – никаких движений со стороны командования. Даже не заглянул заместитель по вооружению – наверно тоже обиделся на мои слова.

Полное затишье – очевидно перед грозой.

Придя домой, я ничего не сказал о возникшем инциденте, о том, что при дальнейшем обострении обстановки возможен уход из полка.

Это вполне вероятно в такой ситуации – против ветра нельзя….

Язык не повернулся предупредить Анну о возможных последствиях, ведь только начали жить в хороших условиях!

Утром следующего дня, когда я проводил планерку в службе РАВ, заглянул командир полка и вызвал меня в коридор. Я вышел, и он мне сказал:

– «Ну, зачем Вы так вспылили? Надо уметь реагировать на критику. Посмотрите, как правильно это делаю я. Меня Комкор вздрючил намного сильнее, а я терпел, хотя вообще не причём (он в самом деле, так думал!). Если перегнул палку – извини, но ругать-то я должен кого-то! Я потом и остальным ввалил, не переживай, не одного тебя чихвостил».

Вот таким был командир полка Карвацкий. Непредсказуемым, и казалось толстокожим. Последующие события показали – это не так.

На протяжении восьми лет дальнейшей совместной службы в полку с Леонидом Матвеевичем, таких обострений у нас больше никогда не происходило. Мы служили как говориться душа в душу.

Великолепный он был человек….

…

Возвратившись вечером со службы, я продолжил оборудование своей жилплощади – угроза нового переезда миновала.

Вскоре я получил ордер на квартиру и обрёл уверенность, что теперь никто не сможет нас из неё выселить. Мы стали полноправными хозяевами городской жилплощади.

Все вместе выезжали в центр города и гуляли, восторгаясь: церквями, площадями, театром, магазинами – тем, чего у нас раньше не было.

Заместитель командира полка по вооружению

Подполковники и майоры обычно служат до сорока пяти лет, но это не касалось Ярославского полка. Здесь старшие офицеры служили – пока «носят ноги», а прапорщики – пока «носят руки».

Однако, когда заместителю командира по вооружению подполковнику Власову исполнилось сорок четыре года, он всё же засобирался (а может его «засобирали», несмотря на связи), на пенсию.

Уйти он думал в сорок пять, а начальству сказал заранее, чтобы не приставали на службе с большим объемом работ – с пенсионера спрос невелик. Всё свободное и большую часть служебного времени он посвящал охоте, так думая закончить последний год пребывания в армии.

Неожиданно обстановка изменилась: в корпусе убыл советником в Сирию начальник службы ракетного вооружения.

После ротации кадров в Череповецкой бригаде освободилась должность заместителя по вооружению. Её предложили Власову. Должность сложная и тяжёлая – как никак в бригаде было семь дивизионов разного назначения.

Власов понимал, что придётся распроститься с относительно лёгкой жизнью. Тем не менее он не терял главного: возможности ходить на охоту. В Череповце она ещё лучше, а контроля значительно меньше – штаб корпуса далеко.

Да и к тому же звание. Полковник он и в Африке полковник – почётно и заманчиво. После мучительных, но недолгих колебаний Власов согласился.

В полку его должность освобождалась. Командир полка на совещании довёл офицерам информацию что на смену Власову от полка выдвинута кандидатура майора Невельского. Вместе с тем в кадрах корпуса могут быть другие кандидатуры, и кого поставит Комкор – одному Богу известно.

На дворе был май и Невельский расцвёл.

Я считал, что он заслужил эту должность своими делами и знаниями, но где-то внутри сомневался – могут не поставить, ведь Вячеслав Аркадьевич был евреем. Как-то мы разговорились на эту тему, и я его спросил, не помешает ли эта графа при выдвижении?

– «Надеюсь, что нет!» – ответил он:

– «Друг моей родной сестры – заместитель Командующего Московским Округом ПВО генерал-полковник Черкашин. Иначе как бы я стал майором и попал в Ярославль? Думаю, в этот раз он тоже подстрахует».

Прецедент в полку был – командир технического дивизиона подполковник Климовицкий тоже был по национальности евреем. Однако он звание получил пятнадцать лет назад, когда ещё не было закрытой директивы о запрете для учёбы евреев в военном училище и прохождении ими службы в качестве кадровых офицеров.

Климовицкий окончил МВИРТУ в одном из первых его выпусков и больше нигде не учился. Кроме того, у него должность была на категорию ниже, чем должность замкомполка и были серьёзные заслуги. Он был награждён одним из первых в войсках ПВО орденом «За службу в Вооружённых силах СССР».

Всё запланированное перемещение шло своим чередом почти в течение месяца: Власов практически сдал дела Невельскому.

Командир полка отправил представление на него к должности заместителя. Оставалось сделать последний шаг: дождаться приказа Командующего Округом и в полку появится новый заместитель командира по вооружению.

Все ждали, но приказ не состоялся. Дело оказалось даже не в вопросе национальности…

Всё резко изменилось, когда в полк прибыл Командующий ЗРВ Московским Округом ПВО генерал Анохин и заместитель Командующего Московским Округом ПВО по вооружению, доктор технических наук генерал Фирсов. Собирая на совещание командование полка, они вызвали меня, чем несказанно всех удивили (и меня тоже).

Ситуация прояснилась, когда приехавшие генералы довели цель своего визита, порядок и режим работы.

В частности, генерал Анохин сказал:

– «Один из вопросов который мы должны решить по приказу Командующего Московским Округом ПВО – определить судьбу майора Рыжика. Так сказать, подумать о его реабилитации. Вот для чего мы его сюда вызвали. Выдержит экзамен и покажет хорошую выучку заместителю Командующего Московским Округом ПВО по вооружению – станет заместителем командира полка по вооружению. Думаю, все знают ситуацию, в которой он оказался и понимают – кляузникам и псевдо-правдоискателям будет неповадно, если он поднимется в должности!».

Карвацкий неожиданно попытался возразить:

– «Но товарищ генерал-майор у нас тоже имеется свой…»

Он собирался сказать – кандидат, но Анохин его перебил:

– «Вот видишь! Они есть везде! Вот и надо давить их пока они не подняли головы эти кляузники! Нещадно, да так, чтобы не мешали службе! Случай с Рыжиком послужит им уроком. Но повторяю: сначала он должен пройти собеседование – так приказал Командующий Округом. Стреляет Рыжик отлично – не раз видел сам, и присвоил ему в окружном приказе квалификацию мастера боевого управления. Главный инженер ЗРВ докладывает, что и технически он подготовлен отлично: тоже сдал на мастера боевой квалификации. Вот пусть „дважды мастер“ знания и покажет. Быть заместителем по вооружению в придворном полку – большая ответственность».

И обращаясь ко мне:

– «После совещания пойдёшь с генералом Фирсовым. Он лично проверит уровень твоей технической подготовки, знаний, наставлений, руководств и приказов. Короче – всего того, о чём он сочтёт необходимым тебя спросить.

Вечером при подведении итогов будешь присутствовать. Посмотрим результат собеседования».

Казалось ясным: всё предрешено, раз вопрос поднят Командующим округом, но я думаю, что это была инициатива самого Анохина.

Решение Командующего – прикрытие, вдруг опять напишут жалобу. Генерал отлично знал ситуацию, сложившуюся на полигоне (не раз я, находясь в боевых порядках отчитывался перед ним и комкором о ходе проводимого следствия).

Знал и решил мне помочь. Собеседование так, «для галочки» – думал я. Это оказалось не так.

Три с четвертью часа длилось собеседование с генералом – доктором технических наук. Очевидно, он не понимал интриги происходящего и опрашивал, гоняя меня как на сдаче кандидатской диссертации.

Надо отдать должное – с ним сложно было общаться: более классного специалиста по зенитно-ракетным комплексам я не встречал. Корифей – заниженная оценка его знаний.

Иногда задавая вопросы, и видя моё удивление, он сам себя останавливал:

– «Нет, на этот вопрос не отвечай, этого ты знать не можешь. Это новая разработка второго научно-исследовательского института – её ещё в войсках нет». Иногда он меня поддерживал:

– «Правильно говоришь. Это так называемый Читинский эффект. Мы при исследованиях над его устранением работали два года, но в конце концов всё-таки добились что…». Генерал был учёным, а не командиром. Он забыл, что приехал в полк не только по мою душу, но и по другим вопросам. Стал закругляться только тогда, когда я ему скромно заметил, что до подведения итогов осталось менее получаса.

– «Спасибо, а то я слишком увлёкся беседой с Вами» – сказал он: – «заканчиваем».

Первые дни в должности и в своем кабинете

Мнение его о результате опроса я не спросил – у меня сложилось впечатление что отвечал неплохо. Тем более результат собеседования ждать оставалось совсем не долго. При подведении итогов работы в полку Командующий ЗРВ сказал:

– «Рыжик собеседование выдержал. Мы доложим Командующему Округом, что он достоин назначения на должность».

Командир полка задёргался и пытался что-то сказать, но генерал его «успокоил»:

– «Не волнуйтесь Карвацкий, ждать придётся не долго. Считайте вопрос решённым.

Мы всё подготовим – приказ состоится быстро».

Через неделю после отъезда генералов мне сообщили: пришёл приказ. Я стал заместителем по вооружению командира 48-го зенитно-ракетного полка.

В дальнейшей службе с майором Невельским у меня проблем не было: служили, проводили мероприятия, но всегда командовал я. На горло ему не наступал, скорее наоборот – давал послабления. И всё же я всегда чувствовал, что Невельского в моём присутствии что-то давит, он как-то скован и напряжён.

Нет той простоты, которая бывает среди товарищей. Вячеслав Аркадьевич уволился майором при достижении предельного возраста.

Сначала мы изредка контактировали. Невельский пока был более-менее здоров (у него в армии случился инфаркт) занимал серьёзную должность на гражданке.

Мы встречались, но я видел, что ощущение какого-то барьера в наших отношениях у него не прошло. Я же отношусь к этому спокойно – совесть моя чиста.

Никаких интриг, никакой борьбы и даже элементарных потуг для получения должности я не делал. Ни в этот раз, да и никогда.

Если и получалось перейти дорогу кому-то, то это происходило не по моей воле, а свыше.

В те времена я не знал выражения:

«Лучше потерять мундир в борьбе за честь, чем честь в борьбе за мундир».

Не знал, но всегда пытался ему следовать.

Обустройство

Тем временем дочка Маша тоже выдержала свой первый экзамен в общении с городской детворой, которая резко отличалась от детей, проживающих в лесном гарнизоне. На Соколе, когда она выходила гулять во двор, все прогулки заканчивались её избиением, и она прибегала домой вся в слезах.

Анна разобралась: во дворе есть лидер, девчонка из четвёртого класса. Физически крепкая – ходит в гимнастическую секцию. Маша, имеющая своё мнение при решении детских игр, мешала ей «вести стаю», за что и получала тумаки.

Анна посоветовала Маше: дай сдачи, когда та будет приставать. Дочка у нас послушная: выйдя на прогулку, она сразу подошла к этой девочке и, не дожидаясь от неё приставаний ударила её.

Та опешила так, что, Маша успела добежать до дома и радостно доложить Анне:

– «Я первая дала сдачи!».

Дело могло принять нехороший оборот, и в «бой пошла тяжёлая артиллерия» – Анна сама пошла на улицу: разбираться. Сделала она это очень мудро. Подошла к девочке, спросила, как её зовут, и сказала:

– «Послушай, ты знаешь Машу? Мы недавно приехали сюда, а к ней во дворе всегда кто-нибудь пристаёт и обижает её. Ты здесь самая взрослая: пожалуйста, посмотри, чтобы её никто не обижал. Обещаешь?».

После такого разговора проблемы с избиениями нашего ребёнка закончились, более того девчонка строго смотрела за «безопасностью» Маши.

В выходные дни мы не сидели дома. Прогулки прогулками, но не одни же они! С первых дней проживания в городе стали расширять зону отдыха. Начали с кинотеатров. Конечно, Анютка ещё не могла выдержать просмотр фильма целиком, даже если он был детским. Мы избрали следующую тактику: в субботу Анна выходит в кинотеатр с Машей, в воскресение – я. Ходили смотреть в основном детские и приключенческие фильмы, поэтому будем считать, что Маше повезло вдвойне.

Если с квартирой повезло, то с питанием возникли сложности: полки магазинов в то время были пустыми.

Идя по городу, мы с улицы видели витрины, на которых сверху донизу были выставлены банки консервов морской капусты. Всё.

Больше ничего.

Обеспечение было плохим и шло через магазины предприятий.

Был такой и в полку. Работал он «по рангам». Первым шёл командир и замы. Затем начальники служб, затем штабные офицеры и т. д. Причём каждой категории нарезалась доля в зависимости от количества привезённого.

На Соколе тоже был свой магазин военторга для жителей, в котором всегда была толкучка: то в ожидании привоза, то уже шла борьба за привезённый товар. Утром к нему выстраивалась очередь за молоком, которого хватало максимум на сорок минут реализации. Поэтому ранёхонько утром Анна с двухлитровым бидончиком шла за его добычей.

Пока я занимал должность начальника службы, обеспечение семьи было неплохое. Неплохое, но не сравнимо с возможностями командира дивизиона, то есть с тем как мы питались в лесу, когда стояли на довольствии со склада части.

После того как я стал заместителем комполка, проблема питания была снята полностью – хватало покупаемого с избытком, даже иногда отдавали знакомым.

При моём статусе замкомполка стало легче и Анне: заведующая магазином посёлка Сокол начала оставлять ей молоко и кое-какой товар.

Если упомянуть о привилегиях полковой жизни, то их было не мало. Кроме обеспечения в магазинах это:

– Питание в командирском зале офицерской столовой, причём без стояния в очереди.

– Командирская баня на территории полка (ей могли пользоваться все офицеры полка, но был «командирский» день).

– Служебный УАЗ-469, который я мог иногда использовать для семейных дел. Так в полку было принято испокон веков. Даже самые ядовитые недоброжелатели не обращали на это внимания. Я этим не злоупотреблял, но дочку с её подругами (детьми офицеров и прапорщиков) отвозил довольно часто в школу, которая находилась в двух километрах от штаба.

– Обеспечение всеми видами довольствия было качественным и своевременным.

– Медицина, а особенно зубной врач (кстати помощь оказывалась и для членов семей).

Однако самым важным положительным фактором являлись путевки в санаторий. Они были доступны всем офицерам, но очевидно на придворный полк их выделяли больше, чем на другие части.

Были некоторые привилегии для командования полка, которые воспринимались как должное и не обсуждались подчинёнными. В то время не только я пользовался изречением К. Маркса, (сам не читал, а мне его пересказал замполит, когда я служил в дивизионе) – мол на знамени коммунизма начертаны слова:

«С кого больше спрос – у того больше прав!»».

(Может и нет таких слов, но это всех устраивало).

При каждом переезде к новому месту службы военнослужащему выдаётся денежное пособие на него и членов семьи. Так называемые «подъёмные». Получив их, мы решили купить мебель – наша квартира была пуста, только на полу лежали ковры, стояли четыре кровати (две из них солдатские) и шкаф с потрескавшейся от перевоза по морозу полировкой. Чтобы купить мебель, надо было рыскать по магазинам – попасть на привоз, иначе она сразу раскупалась.

Однако всё необходимое дома было. А так как деньги были получены в канун восьмого марта, то я принял решение: купить Анне золотой перстень с большим полудрагоценным камнем – он стоил как раз как мебельная стенка. Обошли все ювелирные магазины Ярославля (тогда их было не много), а купили в «Яхонте». Большой перстень с полудрагоценным камнем – гранатом (он выращен искусственно), а купили его потому, что на драгоценный камень не хватило средств. Анна его не носит, и он в целости и сохранности лежит уже сорок лет.

После покупки перстня мы всё же поменяли солдатские кровати, на которых спали Маша и Анюта на другие – самодельные. Это получилось потому что в Речном порту (через дорогу напротив штаба полка) был мебельный цех, называемый «Стройдеталь», который делал продукцию из дерева.

В основном мебель для гражданских судов. Командир ремонтной роты, которая подчинялась мне – капитан Зубарев, одними только ему известными способами проникал туда с солдатами и приносил доски, фанеру и даже частично готовые изделия. В этих вопросах Зубарев был незаменим, а в придворном полку такая необходимость возникала часто.

Однажды Зубарев, зная, что у меня нет кроватей для девочек, принёс два подвесных корабельных рундука: пенопластовых, с пластиковым покрытием и естественно без ножек. В ремонтной роте на станках выточили к этим рундукам ножки – получились почти кровати. Из материала, добытого там же на «Стройдетали» сделали к ним спинки. Получилось «супер». Девочки долго спали на этих кроватках.

В настоящее время кровати стоят на даче. Правда, спинки я переделал, сделав их из натурального дерева уже самостоятельно.

После покупки перстня для «полного счастья» нам не хватало сберкнижки.

Советский человек видевший на каждом углу плакат «Храните деньги в сберегательной кассе» считал себя счастливым (а окружающие полноценным) только тогда, когда она имелась.

Денег у нас не было, но мы её завели. Что-то положили – для начала. В год шло три процента от суммы вклада, но и это ощущение (как нам казалось халявы) было приятно.

Впоследствии мы ею пользовались, но самое удивительное, что она с гербом СССР на обложке, есть у нас и сейчас. Жаль, что лежали на сберкнижке в 1991 году всего около двух десятков рублей. Вообще-то, по тем временам тоже деньги… и не малые.