Адский прииск бесплатное чтение

Глава 1
Куда Макар телят не гонял

Директор Департамента полиции Брюн-де-Сент-Ипполит вел статского советника Лыкова на расправу к начальству. Тот в очередной раз провинился – при аресте налетчика Абрамова по кличке Мальчик жестоко избил его. Мальчик был саженного росту, весил девять пудов и сдаваться полиции без боя не пожелал. За последнюю неделю он ограбил четверых человек в пригородах, причем всем им (включая даже одну женщину) нанес сильные побои. Отобрал ценности, да еще и поглумился – оставил жертв в одном белье. Агенты ПСП[1] выследили негодяя в Автово, и их начальник Филиппов пригласил на задержание своего приятеля Лыкова. Мол, парень там дюжий, как бы он моим ребятам бока не намял; подсоби… И Лыков подсобил. Он знал о гнусном поступке Мальчика в отношении женщины: Абрамов разбил ей лицо в кровь и ножом расцарапал грудь. Такое статский советник терпеть не стал и отлупил бандита как сидорову козу. Приговаривая при этом: «Не грабь! Не обижай слабый пол!»

В следственной тюрьме врач констатировал у доставленного сломанные ребра, выбитую челюсть и гематомы по всему телу. Он, разумеется, отразил это в рапорте, и у сыщика начались неприятности. Люди Филиппова как один подтвердили, что Абрамов попер на Алексея Николаевича с ножом и норовил зарезать, вместо того чтобы сдаться по-хорошему. И тому ничего не оставалось, как защищаться. Причем голыми руками. И было не до рассуждений о чрезмерном или разумном применении силы.

Руководители Лыкова сами никогда не ходили на ножи и револьверы. И сочли слова сыскных корпоративной ложью. «В который раз!» – верещали они, сидя в своих уютных креслах. Особенно ярился непосредственный начальник. Брюн решил примерно наказать подчиненного, чтобы «отбить охоту калечить людей». Он заручился поддержкой в сферах и теперь вел неслуха на Голгофу. Алексей Николаевич, повидавший на своем веку уже много директоров и министров, шел с равнодушным видом. Выволочек он не боялся, все нынешнее руководство МВД в грош не ставил, понимая, что эти временщики уйдут, а он, скорее всего, продолжит служить.

Лыков с Брюном зашли в кабинет министра и обнаружили там, кроме Маклакова, еще и генерал-майора свиты Его Императорского Величества Джунковского. На правах товарища министра[2] он заведовал полицией и являлся ближайшим начальником директора департамента, а также его приятелем. Ишь, слетелись стервятники…

Маклаков, как всегда с пустыми глазами, молча кивнул вошедшим. Брюн-де-Сент-Ипполит сел, а Лыков остался стоять, словно провинившийся гимназист перед педелем[3].

– Ну, начнем? – грозно начал Джунковский. – У нас опять членовредительство, и опять по вине статского советника Лыкова. Превышение власти и особая жесткость. То-то газетчики обрадуются.

«Дались им эти газетчики, – подумал Алексей Николаевич. – Делать репортерам больше нечего, как жалеть разбойника и негодяя». Однако министр полагал иначе. Он так же грозно свел тонкие брови и приказал:

– Доложите подробности.

Брюн вскочил и начал доклад:

– Николай Алексеевич, сколько можно это терпеть? В грош не ставит закон. Привык все решать кулаками. Из-за таких нас, полицию, и не любят, да.

– Валентин Анатольевич, ближе к делу, – одернул директора товарищ министра.

– Слушаюсь. Значит, так. Присутствующий здесь статский советник Лыков третьего дня участвовал в арестовании налетчика Абрамова. По просьбе начальника столичной сыскной полиции Филиппова…

– А почему тот обратился за помощью? – проявил вдруг интерес министр.

– Э-э…

Лыков пояснил:

– Так бывает нередко. У меня большой опыт задержаний всякого отребья. Особо опасного, которому или нечего терять, или они просто буйные и при аресте могут причинить вред чинам полиции.

– А вам что, не могут?

– И мне могут, Николай Алексеевич. И бывает, что причиняют. Но меня, как правило, выручает тот самый опыт. Видите, еще жив до сих пор… при четырнадцати ранениях. Виноват, пятнадцати.

В кабинете повисла пауза. Но Брюн вновь напористо заговорил:

– Не надо про ранения, давайте лучше про соблюдение закона. Почему вы при задержании так жестоко изувечили подозреваемого?

– Валентин Анатольевич, вы же юрист, – укорил начальника подчиненный. – Юристы должны быть точны в терминах. Я его слегка поучил. Руки-ноги целы. Ребра заживут. Слово «изувечил» тут неприменимо, вы намеренно сгущаете краски. Хочется спросить: с какой целью?

Алексей Николаевич уже решил, что виниться не станет и порочить себя не даст. Брюн – честный человек, строгий законник, и его достоинств сыщик не отрицал. Однако, как кабинетный деятель, директор иногда перегибал со своей законностью. В России живем! Тут голову оторвут, пока листаешь Уложение[4].

Директор запнулся, а сыщик продолжил:

– Абрамов с ножом напал на представителя власти и честно попытался его, то есть меня, зарезать. Вы хоть представляете, господа, что такое нож в руках отчаянного человека? Поверьте – опаснее, чем револьвер. Если бы я стал рассуждать над степенью необходимой самообороны, вы бы сейчас несли венки за моим гробом…

Джунковский крякнул – ответ статского советника ему понравился. Однако министр (он почему-то сидел в придворном мундире гофмейстера – возможно, вернулся с высочайшего доклада) продолжал хмуриться.

– Нож или пистолет – ничто не дает вам права нарушать закон, – буркнул он в тощие усы. – Можно было оглушить, повалить… ну не знаю… схватить за руки…

Алексей Николаевич иронично покосился на гофмейстера – вот специалист по арестам! Его бы туда, на захват. Пусть покажет класс.

Воодушевленный Брюн подхватил:

– Лыков славится в дурном смысле подобными фокусами, которые безнаказанно проделывает много лет. Однажды его все же привлекли и осудили – за убийство уголовного при допросе. Каким-то образом он выкрутился и продолжил прежнее. Пора прекратить, наконец!

Последнюю фразу директор произнес фальцетом. Алексей Николаевич дал ему закончить и нанес ответный удар:

– Вы сегодня не в ладах с фактами. Побои переименовали в увечья, а теперь искажаете судебное дело. Как известно, суд доказал мою невиновность. Восстановил в чинах и вернул на службу. Это раз.

– А-а…

– Попутно, отбывая незаслуженное наказание в Литовском замке, я вскрыл преступный сговор, по которому в столичной тюрьме спрятались под чужими именами полсотни особо опасных преступников[5]. За что получил Высочайшую благодарность, двенадцатую по счету. Виноват, тринадцатую. Или четырнадцатую? Одним словом, больше, чем у вас всех вместе взятых… Повторю свой вопрос, Валентин Анатольевич: с какой целью вы это делаете? Зачем передергиваете карты и очерняете меня в глазах министра и его товарища?

Брюн-де-Сент-Ипполит начал розоветь и пучить глаза. Не обращая на это внимания, Лыков повернулся к министру:

– Налетчик Абрамов избил четверых, ограбил, угрожал ножом, раздел и пустил по миру в одном исподнем. Женщине тридцати лет, мещанке Синицыной, исцарапал ножом грудь, вынес три зуба. Вот такое сколько можно было терпеть? Негодяй получил по заслугам. В следующий раз, когда ему захочется поиздеваться над женщинами, он вспомнит урок. Вдруг снова явится Лыков и накажет? Глядишь, передумает…

Джунковский опять издал одобрительные звуки. Он всегда лавировал, гоняясь за благосклонностью общества. Сейчас генерал решил, что сыщика надо проучить, но не сильно. И предложил министру:

– Николай Алексеевич! Формально Лыков неправ. Избил арестанта, хотя мог только разоружить. Повалить и все такое… С его-то опытом. Ну, дал в морду, но ребра ломать, конечно, излишняя жестокость. Однако его можно понять. Лезет громила с ножом, бешеный. Недавно глумился над женщиной, что уж совсем гнусно с его стороны. И статский советник не сдержался.

– Что вы предлагаете, Владимир Федорович? – с досадой уточнил Маклаков. Разговор его явно тяготил.

– Наказать. Но разумно, с пользой для дела.

– Это как?

Джунковский вынул из папки заранее принесенную бумагу:

– Вот отношение действительного статского советника Нарышкина, исправляющего должность губернатора Якутской области. Вы отписали мне его давеча для предложений.

– Якутской? – министр с трудом вспомнил. – Это там был пулемет?

– Точно так. Я воспроизведу содержание. Нарышкин доносит, что на востоке области, в притоках реки Колымы, завелась крупная шайка беглых каторжников. Ведут они себя непонятно: не уходят, зимуют второй год, хотя в тех краях зимовка – дело трудное. Как будто медом там намазано! Бандитов считают дюжинами. Целый поселок выстроили, шельмы. И в города будто бы не суются, а торчат в горах. Когда Нарышкин прослышал о банде и послал на ее ликвидацию казаков, уголовные встретили их пулеметным огнем! Три человека были ранены, один из них потом умер. Казаки, понятное дело, не ожидали такого отпора и отступили. Банда и сейчас там, в ус не дует. Врид[6] губернатора просит помощи. Войск в Якутии кот наплакал, одна только местная команда, и та больше на бумаге. Вместо полиции – слабые казачьи полусотни, разбросанные по огромному краю. Как им помочь?

– Вот и пошлите туда Лыкова! – с ходу решил министр. – Ему что ножи, что пулемет – все едино. Пусть едет и разберется. Беглые каторжники Алексею Николаевичу чуть ли не по именам знакомы.

– Слушаюсь! – не без сарказма подхватил статский советник. – Вот я им задам! Пулемет отберу и выпорю. Будут помнить до новых веников!

Не обращая внимания на руководство, он подошел к карте империи, висевшей за спиной Маклакова и занимавшей всю стену. Отыскал на ней Колыму и прикинул:

– Примерно десять тысяч верст в один конец. Добираться придется два месяца, и обратно столько же. Ну и там одним днем ничего не решишь. Сегодня у нас десятое июня тысяча девятьсот четырнадцатого года. Если я завтра уеду, вернусь уже к зиме. Продержитесь тут без меня, ваши превосходительства?

Генерал-майор захохотал в полный голос, даже гофмейстер улыбнулся, и только действительный статский советник желчно заявил:

– Считаете себя незаменимым? Ступайте, обойдемся и без вас!

– Вы уверены? Скоро ведь война. Hanibal ante potas[7].

– Правда у ворот? – растерялся министр.

– Правда. И скоро он постучит в них своим железным кулаком.

Алексей Николаевич щелкнул каблуками и вышел. Он успел услышать за спиной возмущенный голос Брюна-де-Сент-Ипполита:

– Нет, но каков гонор!

Джунковский ответил:

– Имеет право. Я вот вам расскажу историю про Лыкова…

Статский советник вернулся в кабинет и огорошил своего помощника Азвестопуло:

– Сергей, ты надолго останешься один, давай обсудим дела.

– Куда вас Брюн законопатил? – встревожился коллежский асессор.

– В Якутскую область, помогать губернатору истребить банду беглых каторжников.

– Это за того дурака, за Абрамова?

– И за него тоже. Ты ведь знаешь, отношения наши не заладились, директор пытается выжить меня из департамента.

– Долдон! А кто будет разбойников ловить?

– Сам возьмется за гуж. А! Все они на одну колодку. Сперва Курлов пульнул меня в Туруханск, и в результате мы с тобой ликвидировали «номера для беглых»[8]. Затем другой болван, Макаров, послал в бессмысленную командировку в Верхнеудинск[9]. И мы обнаружили выборы «ивана иваныча». Нынешние решили укатать еще дальше. Чую, в следующий раз отправят на Луну. И еще думаю: что же мы выявим в этот раз?

Лыков сел напротив помощника и стал рассуждать:

– Не впервой! Я пересижу их всех, и даже нервы тратить не собираюсь. В Якутск давно надо было послать опытного человека, беглые там действительно обнаглели. До царя далеко, власть жмется к городам, а вокруг гуляют медведи… Ты там не был?

– Нет.

– И я тоже. А надо. Дыра стала прибежищем всякого сброда. Сил у местной полиции мало, а их, представь, встретили пулеметным огнем, когда те пришли в гости.

– Пулемет? – Азвестопуло почесал голову. – И что вы с ним сделаете? Гаубицу с собой прикатите?

– В Якутии гаубиц нет, – вздохнул Алексей Николаевич. – Территория по площади как пол-Европы, населения – как в уезде средней полосы. И войск с гулькин клюв.

– А Якутское казачье войско? – возразил Сергей. – Ух! Казаки – гордость России. Рысью марш-марш! И шашками всех порубают.

Чиновник для поручений в пятом классе дал своему помощнику поиронизировать. Потом продолжил:

– Я начну собираться, долго затягивать нет смысла. Там в августе уже снег выпадает. Лучше обернуться до холодов.

Азвестопуло посерьезнел:

– Сколько же времени вас не будет?

– Кто знает? С дорогой в оба конца – месяца четыре.

– Четыре месяца! Он же меня за это время сожрет…

Брюн-де-Сент-Ипполит распространил свою неприязнь к Лыкову и на его помощника.

– Перестань наговаривать, – остановил старый сыщик молодого. – Брюн – человек безусловно порядочный. Просто он всю предыдущую службу стоял в стороне от ежедневной практической деятельности полиции. Следил за соблюдением законности – это полезно, если вспомнить, какие у нас кадры. Но по земле Валентин Анатольевич не ходил, реального положения дел не знает, вот и ерепенится. Хочет строгостью исправить то, что копилось годами. Наивная политика, с ней он далеко не уедет.

– Пока далеко едете вы, – напомнил коллежский асессор.

– Ну съезжу. Так ведь по делу. Сколько можно терпеть эту разбойничью республику? Губернатор пишет: они там целый поселок выстроили. Скоро синематограф заведут! С лупанарием[10]… Нет, выжечь каленым железом, а ребят водворить обратно в клетки. Согласись, на это моих навыков хватит.

Лыков тут же поправился:

– Должно хватить. Дело нелегкое: далеко от Петербурга. Придется потрудиться. Заодно отдохну от Брюна, разомну затекшие члены. Что тебе оттуда привезти? Соболей Марии на воротник? Хотя нет, охота на них запрещена до девятьсот шестнадцатого.

– Себя привезите, живого и здорового, – хмуро ответил Сергей. – Четыре месяца без вас… Вот я влип! А нельзя мне к вам присоединиться? Там небось прогонных миллион. Туда десять тысяч верст, оттуда столько же. Почем у нас верста?

– Тебе, как чину восьмого класса, полагаются три лошади, по две с половиной копейки за версту с каждой, то есть в сумме семь с половиной копеек. Возьми почтовый дорожник, узнай там расстояние и умножь. Прими во внимание, что на Иркутско-Якутском тракте тариф удваивается.

– А вам сколько отмуслякают?

– Мне, как чину пятого класса, заплатят за шесть лошадей, то есть пятнадцать копеек с версты.

– Ого! Сейчас подсчитаю…

Грек схватился было за дорожник, однако Алексей Николаевич его остановил:

– Можешь не тратить время на пустые вычисления. Ты со мной не едешь.

– Но почему? Такие деньжищи можно загрести!

– Сиди и не чирикай. Так надолго мы не можем оба оставить департамент. Зашьются ребята без нас. Брюн этого не понимает, но он сам себе готовит проблему. Ведь не сегодня завтра война.

Азвестопуло полминуты обдумывал услышанное, потом спросил:

– Это точно?

– Точнее не бывает. Политики добились своего. Теперь держись, Россия.

– Да… Но что это значит для нас? Почему Брюн получит проблему? Мы полиция, а не армия.

– Рассуди сам, – ответил статский советник. – Придется поставить под ружье огромное количество людей. Сорвать их с места, сломать жизнь, послать на убой. Многие не захотят такого. Появятся дезертиры, симулянты. Доктора озолотятся, выписывая липовые свидетельства о болезнях. А окраины? Поляки начнут диверсии. Финляндцы тоже. Кавказ, Туркестан, даже Малороссия – везде возможно неповиновение. В мутную воду, которую поднимет война, ринутся проходимцы ловить золотых рыбок. Преступность удвоится, если не утроится. Часть полиции подпадет под мобилизацию, силы ее ослабнут, а дел прибавится. От Тюремного комитета тоже призовут, значит участятся побеги арестантов. Начало этой заварухи я, скорее всего, буду наблюдать из Якутии. Брюн и в мирное время не справляется, а когда заговорят пушки, совсем упустит вожжи. Хоть ты останешься в департаменте, опытный и разумный человек. Советуйся в важных вопросах с Лебедевым, в случае нужды обращайся к Лерхе.

Лебедев руководил Восьмым делопроизводством департамента, этим всероссийским сыскным отделением. А Лерхе служил вице-директором. С обоими Алексей Николаевич поддерживал дружеские отношения.

До вечера сыщики обсуждали накопившиеся дела. Дав инструкции, Алексей Николаевич отправился к себе на Каменноостровский проспект. Жена сидела за газетами. Когда она подняла глаза, сыщик понял, что Ольга Дмитриевна напугана.

– Леша! Что же это делается? Австрийцы готовят маневры в Боснии, и именно в день святого Витта, скорбный для сербов. Это они нарочно?

– Думаю, что да.

– Франц-Иосиф хочет войны?

Лыков сел напротив, сбросил ботинки и перебрался в домашние туфли:

– Ее хотят политики. Причем все сразу: и наши, и ихние. Мирной жизни нам осталось всего ничего. А я уезжаю, и надолго.

– Именно сейчас?

– Да. Начальство с глузду съехало, посылает меня в Якутию почитай что до Рождества. Мелкая месть мелких людей.

– И никак нельзя повременить, а еще лучше отменить?

– Ольга! Ты же давно поняла, что значит быть моей женой. Терпи.

– Значит, нельзя…

Лыкова-Оконишникова едва не всхлипнула, но сдержалась.

– Когда ты едешь?

– Неделю на сборы мне дадут. Мы успеем обсудить, что тебе делать. Слушайся барона Таубе. Он человек военный и лучше всех знает, как себя надо теперь вести. Но кое-что сообщу тебе и я. Запоминай.

Супруга вынула из бюро блокнот и карандаш и сделала послушное лицо.

– Всю золотую монету, что есть в доме, собери и спрячь. Отныне мы пользуемся только банкнотами.

– Но…

– Почему? Золото станут потихоньку изымать из обращения. Кто? Правительство. Зачем? Это стратегический материал, он понадобится для закупок за границей необходимых оружия, огнеприпасов и прочих предметов.

– Поняла, – кивнула Ольга Дмитриевна и записала.

– Далее. Я завтра оберну пятьдесят тысяч со своего счета в золото и положу в безопасный ящик[11].

– Так много? Ты считаешь, что война продлится долго? Больше года?

Статский советник мрачно ответил:

– Тебе лучше не знать, чего я жду от этой войны. Но она будет долгой.

Лыкова-Оконишникова сморщилась, а супруг продолжил:

– Русская армия к ней не готова. Как горько острят мои друзья военные, это ее перманентное свойство. Биться с хорошо организованной германской машиной – занятие тяжелое. Убьют много людей.

– Но тебя ведь не призовут?

– Нет, я слишком старый для этого. Потом, из общей полиции по мобилизационным планам заберут примерно каждого десятого. А из сыскной – никого. Даже наши низколобые вожди понимают, что кто-то должен ловить преступников.

– А Павел и Николай? – продолжила уточнять жена.

– Они офицеры, их место в строю. Однако специфика службы сыновей такова, что в пехотную цепь командовать полуротой не пошлют. Шпионов тоже надо изымать, а еще засылать во вражеский тыл своих шпионов. Так что они сядут в штабах. Зная характеры Чунеева и Брюшкина[12], уверен, что они будут рваться в боевые операции. Нам остается лишь молиться за них…

Ольга Дмитриевна уткнула карандаш в бумагу:

– Что еще?

– Рубль примется худеть, но не сразу, а постепенно. Нужно ввести экономию. Начни записывать свои расходы и смотреть, что там лишнее и где можно найти то же самое, но дешевле. Далее. Я слышал в Министерстве финансов, что с объявлением кампании в стране могут ввести временный запрет на продажу алкоголя…

– Вот давно бы так, а то ты прикладываешься к рюмке каждый день!

Сыщик пропустил слова жены мимо ушей:

– …поэтому надо запасти бутылок десять, а лучше двадцать… нет, тридцать крепкого. Я сам займусь этим завтра. Продолжаю… Когда в столицу привезут с позиций первых раненых, тут наверняка общественные силы откроют свои госпитали. Земство, Красный Крест, может быть даже частные лица со средствами. Ты не удержишься и запишешься туда сестрой милосердия…

– Непременно! – опять вставила жена.

– Поэтому можешь заранее обновить свои знания, пройти курсы или что там у вас. Скоро пригодится.

Ольга Дмитриевна записала и это.

Лыков вдруг решил:

– А поехали прямо сейчас к Таубе. Он и она умные люди и многое дополнят к моим словам. Такое время наступает, что надо держаться вместе.

Сказано – сделано. Статский советник телефонировал генерал-майору и сказал, что они с супругой хотят приехать, потолковать. Барон задал всего один вопрос:

– О чем?

– О том, что скоро настанет.

– Понял, приезжайте.

Супруга послала горничную ловить извозчика, а Лыков полез в буфет взять бутылку французского коньяка – барону такие напитки были не по карману.

Виктор Рейнгольдович и Лидия Павловна приняли гостей настороженно:

– Что произошло, если вы так внезапно по нам соскучились?

– Меня посылают в Якутию, – с порога пояснил сыщик.

– Всего-то? Ты еще и на Чукотке не был.

– Командировка продлится до зимы, и военные действия запросто откроют без меня.

Генерал прикинул в уме – не иначе мысленно глянул на карту – и кивнул:

– Да, ты можешь не успеть вернуться.

– Так быстро все начнется? – всплеснула руками Ольга Дмитриевна.

– К зиме, скорее всего, пушки уже заговорят в полный голос, – грустно ответил барон. – Эх… Доигрались наши дипломаты…

– Они-то тут при чем? – сердито перебил статский советник. – Внешнюю политику по закону определяет государь.

– Умные дипломаты должны удерживать верховного правителя от ошибочных поступков, – сказал Таубе.

– А что может быть ошибочнее войны? – возмутился гость.

Все четверо сели за стол, и разведчик продолжил:

– Это наш с тобой старый спор, Алексей. Войны неизбежны, их нельзя отменить целиком. Государства, как и люди, всегда будут выяснять отношения при помощи силы. И надо быть сильным, чтобы уметь защищать свои интересы.

Сыщик энергично возразил разведчику:

– Война войне рознь! В нашем противоборстве с турками я сам принял участие как доброволец. Мы воевали за правое дело. А резня с японцами для чего понадобилась России? Погубили кучу людей, получили взамен одни унижения…

Виктор Рейнгольдович потер культю левой руки, которую он потерял в Маньчжурии. И постарался ответить основательно:

– Война на востоке была не нужна никому, кроме кучки высокопоставленных жуликов, тут я с тобой согласен. И людей, сложивших там головы за барыши августейших лесных дельцов[13], безмерно жалко. Но ведь грядущая битва затевается у наших западных границ. Там решится будущее России, да и всей Европы. Нельзя ее сравнивать с японской кампанией.

– Виктор! Финансист Григорий Марченко сказал мне в Гельсингфорсе: умные люди сеют друзей, а глупые – врагов. А мы что делаем? Готовимся убивать соседей? С соседями надо торговать, а не воевать.

– Скажи это кайзеру Вильгельму, – огрызнулся барон. – Он в первую очередь заинтересован в кровопролитии, и потому делает его неизбежным.

– А мы чисты в своих помыслах аки серафимы? Не мечтаем о проливах и господстве на Балканах?

– Алексей! Где люди, там и грязь, как говаривала моя кормилица. На земле нет рая и никогда не будет. Все греховны, все ошибаются: и государи, и простые люди вроде нас с тобой. Чего ты вдруг захотел? Разумного мирного сосуществования народов? Утопия!

Мужчины замолчали, а женщины переглядывались – тон разговора им не нравился. Наконец Лидия Павловна сказала:

– Давайте лучше про Якутию. Когда ты едешь?

Алексей Николаевич ответил:

– Билеты еще не куплены, и командировочные бумаги не оформлены. Дней пять-семь на подготовку уйдет.

– Значит, в конце недели отправишься? И как добираются до тех благословенных мест?

– От столицы до Иркутска едет поезд. Восемь суток в пути. А там еще три тысячи верст по ужасным дорогам в тарантасе а-ля граф Соллогуб[14]. Но лучше пароходом по Лене, много удобнее получится. Это лишь до областной столицы города Якутска. Затем останется последний рывок до Средне-Колымска, столицы Колымского округа. Не знаю, сколько между ними верст, но думаю, что не меньше полутора тысяч[15].

– Выходит, чуть ли не месяц в один конец? – прикинула баронесса.

– Скорее, полтора. Сам я в тех краях никогда не был. А сыщику Лыкову там явно есть чем заняться. Поэтому, по некотором размышлении, я не в обиде на Брюна-де-Сент-Ипполита, который меня туда послал. Интересно ведь! Край ссыльных и инородцев. Мерзлая земля, на которой ничего нельзя строить, и страшные холода зимой. Еще медведи и ископаемые останки мамонтов.

– Едешь куда Макар телят не гонял, – констатировала Лидия Павловна.

– Примерно так, – согласился сыщик.

Тогда заговорил генерал:

– Как Брюн собирается пережить мобилизацию и первый период войны без Лыкова?

– Сказал мне: думаешь, что ты незаменимый? Пошел вон, отлично обойдемся без тебя.

– Идиот. Но все же: такая командировка сродни строгому наказанию. За что тебя на этот раз?

– Да за пустяки. Начистил я рыло одному негодяю…

Ольга Дмитриевна воскликнула:

– Опять? Ну сколько можно повторять один и тот же глупый поступок? Тебе скоро шестьдесят, а ты по-прежнему ведешь себя как тринадцатилетний подросток.

Виктор Рейнгольдович уточнил:

– Сильно начистил?

– Так ведь заслужил, гаденыш.

– Но не изувечил?

– Ребра поломал, челюсть выбил.

– Челюсть вправляется, а ребра заживут, – подвел итог барон. – Не так все страшно. Умнеешь с годами, не как раньше. Отсидка в Литовском замке пошла тебе на пользу. А, старый скуловорот?

– Давайте перейдем к делу, – потребовал гость.

– Давайте. Что ты от нас хочешь?

– Возьмите мою супружницу под надзор, пока меня не будет.

Лидия Павловна вступилась за подругу:

– Да она поумнее тебя! Зачем ей наш надзор?

– Она умна, спору нет, – ответил сыщик, улыбаясь. – В обычное время Ольга прекрасно обошлась бы сама, я часто уезжаю надолго. Но начнется время необычное. И лучше, чтобы у нее было с кем посоветоваться в мое отсутствие.

– Понятно, – хором ответили хозяева. Баронесса добавила:

– Езжай к своим медведям, мы за ней присмотрим.

– Заметите адюльтер – сразу пресекайте. И телеграмму мне в тундру.

После этого все четверо перешли к столу. Дамы чаевничали, а мужчины напали на коньяк и нанесли ему большой урон. После третьей рюмки сыщик спросил разведчика:

– Есть у нас в Якутии войска?

– С кем ты собрался воевать? С эскимосами? Для этого сначала придется перейти Берингов пролив. Якутия относится к Иркутскому военному округу, в нем расположены Второй и Третий сибирские армейские корпуса. Это хорошие части, они отличились в войне с Японией. Но стоят в Прибайкалье и Забайкалье, в Якутии лишь местная команда численностью, сколько помню, в двести три человека, из которых строевых сто восемьдесят пять. Зачем тебе войска?

Алексей Николаевич рассказал, что ему известно о банде, и завершил монолог так:

– Их, может, и не рота, но люди там решительные. Плюс пулемет – вряд ли губернатор наврал про него. Казаки сдрейфили, их теперь трудно будет заставить выступить против беглых походом.

– За последний год в войсках пропало пять «максимов», – вспомнил Таубе. – Один – во Владивостоке. Видимо, он и перекочевал на Колыму. Да, задачку тебе дали нелегкую. Регулярных войск в Якутии почти нет, из иррегулярных имеются казаки, но ненастоящие.

– В каком смысле ненастоящие? Якутское казачье войско, по-твоему, липовое?

– Нет никакого войска, а есть лишь Якутский городовой пеший казачий полк. В нем всего четыре сотни. Да и те мишурные. В полку большой некомплект, люди служить не хотят и потихоньку разбегаются. На такую силу ты никак не можешь положиться.

– Откуда ты знаешь? – усомнился Лыков. – Сидишь в Петербурге, занимаешься координацией разведывательных служб, а так авторитетно позоришь якутских казаков…

Таубе терпеливо стал объяснять:

– Упомянутая воинская часть необычная. Она никогда нигде не воевала и вряд ли сумеет это сделать[16]. Подчиняется одновременно Военному министерству и вашему МВД. А у двух хозяев сам знаешь как выходит… Мы, военные, их не вооружаем, поскольку считаем вашими. А вы не обучаете ратному делу, поскольку они-де наши. В результате оружие в полку устаревшее: однозарядные берданки. Их в музей, а не в строй! Когда японцы в девятьсот пятом году высадили десанты в Аяне и Охотске, казаки драпанули – и, кстати, правильно сделали. Силы были слишком неравны. Японцы захватили на складах сотню карамультуков[17] и долго смеялись над такой древностью…

Далее, самих природных настоящих казаков почти нет. Жалованье копеечное, а служба тяжелая. Сопровождение почты, конвоирование арестантов, надзор за ссыльными, охрана дорог, соляных стоек, хлебных магазинов, денежных кладовых, банков и казначейств, контроль золотых приисков, полицейская служба в городах – все на них. Времени заниматься своим хозяйством почти не остается, а земли бедные, с них кормиться невозможно. В результате в полк стали набирать мещан, крестьян, якутов, потомков ссыльнопоселенцев и прочую публику. Знаешь, как их называют в армии? «Унтовое войско». Потому что они даже на смотры выходят в унтах. Сейчас там формально четыреста человек при восьми офицерах, но это на бумаге. В кадрах некомплект, офицеров и урядников лишь половина штата. Сотни пришлось по необходимости разбить повзводно. Существуют также шесть отдельных команд. Все эти ничтожные силы разбросаны по крупным пунктам. В самом Якутске штаб и две сотни, а прочие стоят в Олекминске, Вилюйске, Аяне, Охотске, Оле, Верхоянске, твоем Средне-Колымске, в Нижне-Колымске и ряде других мест. Ты спросил, откуда я все это знаю. Поясню. В прошлом году Совет Министров рассматривал вопрос об усилении полка. Казаки просили увеличить жалованье, причем сразу впятеро. И разрешить выход в другие сословия или переход в другие казачьи войска. Министры денег не дали, но хотя бы дозволили наконец якутским казакам переходить туда, где посытнее. Бросить такую обузу, как неблагодарная служба в крае холода. Вопрос этот рассматривался специальной комиссией, в которую от Военного министерства входил я. Тогда и насмотрелся… Полк управляется согласно положению от тысяча восемьсот двадцать второго года! Чуть не сто лет той заплесневевшей бумажке. Сколько всего переменилось в империи, а ребята так и живут по ней. И оклады жалованья остались еще со времен Николая Первого. А цены сам понимаешь какие в местностях, куда все приходится завозить извне.

Генерал перевел дух, махнул рюмку коньяку и завершил рассказ:

– И что ты там сделаешь один? Будешь из браунинга расстреливать пулеметчиков? Леша, ступай завтра же к начальству и требуй настоящую воинскую команду. Я дам тебе бумаги, что готовил для Совета Министров, там есть все цифры о жалком состоянии Якутского городового казачьего полка.

– Плохо ты знаешь мое начальство, – без улыбки ответил сыщик. – Оно бумаги твои и смотреть не станет. Беглые каторжники и ссыльные? И на них армию? Пускай статский советник Лыков сначала убедится, не враки ли это, насчет притона. Я проболтаюсь там четыре месяца, отстучу десять тысяч телеграмм, разведаю обстановку и вернусь сюда со словами, что сделал все что мог, а дальше нужна пехота. Тут уже в полный рост раскочегарится война. Петербургу будет наплевать на аул беглых в далеких горах. Оставят без последствий. Лыков срок отбыл, вину искупил, ну и ладно. А якутские аборигены пускай терпят и дальше.

– То есть ты поедешь налегке, с одним пистолетом?

– Именно так. Кастет еще возьму. Обнюхаю все и вернусь в свой кабинет чаи гонять.

– Ну тогда хотя бы не зарывайся в этой своей разведке. А то захочешь отличиться и пустишься один в горы, как тогда в Тифлисе[18].

Алексей Николаевич насупился:

– Там другое дело, там я мстил за человека, которого абрек застрелил у меня на глазах. А тут? Плевал я на грязных, давно не мывшихся каторжников. Они далеко, никому в столице не угрожают. Брюну с Маклаковым ребята неинтересны. Просто подвернулся повод сослать строптивого подчиненного к Макару и его телятам. Я буду вести разведку, не выезжая из Якутска… Ну, еще по пендюрочке? Прикончим сосуд и отберем у барынек самовар.

На этом разговор о командировке закончился, все опять перешли на тему предстоящих событий. Таубе, служивший в армии с юношеских лет, боялся столкновения с Тройственным союзом. Австрийцев и турок он за серьезных противников не считал – жидковаты против русского солдата. А вот германцы… Еще Виктора Рейнгольдовича беспокоила связь с Буффаленком, нашим резидентом в Германии Фридрихом Гезе. Когда загремят пушки, в Германию поездом уже не въедешь. И на брюхе не поползешь через границу. Связь «в условиях особого периода» теоретически была подготовлена, она шла через Бельгию и запасным каналом через Швецию. Но на практике никто ее еще не опробовал. Как она себя покажет? Какие дополнительные меры предпримет германская контрразведка, чтобы обрезать контакты резидента с Петербургом?

Лидию Павловну больше занимали бытовые вопросы. Россия покупала в Германии много разных товаров, не задумываясь о том, чтобы производить их самостоятельно. Военных беспокоила электротехническая промышленность – ее продукция чуть не вся прибывала из Кайзеррейха. Баронессу, как врача, интересовали лекарства. Если немцы остановят их продажу, русские госпитали окажутся в тяжелом положении. Покупать медикаменты у стран-союзниц, Франции и Англии? Но позиция Альбиона, как всегда, колеблется. Нет полной уверенности, что тот выступит на стороне России, когда начнется кровопролитие. Франция сама сидит на германской шее и в ус не дует. А ну как ее оттуда скинут?

Лыков поддержал эту тему, напомнив, что и химия у колбасников на высоте. Случится война, в русских лавках недосчитаются многих товаров. Тут некстати сыщик вспомнил про отравляющие газы, которые якобы изобретают в секретных лабораториях Фатерланда. Но приятель взглядом велел ему заткнуться – не пугай женщин!

Уже поздно вечером Лыковы вернулись домой. Ольга Дмитриевна не легла сразу спать, а долго сочиняла список германских товаров, которые надо успеть приобрести. Укладываясь в постель, Алексей Николаевич подумал: а составляют ли теперь такие списки в Министерстве промышленности и торговли? И решил, что вряд ли…

Глава 2
Неожиданный союзник

Два дня прошли в сборах. Статский советник снял со счета тысячу рублей, присоединив ее к командировочным. Уложил теплую одежду, запасся хорошим чаем, собрал аптечку. Выбрал книгу в дорогу – “Фрегат «Паллада”» Гончарова, чтобы перечитать ее в третий раз. Описание медлительного плавания под парусами действовало на сыщика успокаивающе. Еще по вечерам он листал «Историю моего современника» Короленко – те главы, где тот вспоминал Якутию.

На службе отъезжающему выдали открытый лист[19]. Брют и здесь показал свой мелочный характер: сам его визировать не стал, а поручил сделать это вице-директору Васильеву. В далеком краю, где от оформления бумаги часто зависит отношение местных властей, на такие детали сразу обращают внимание. Алексей Николаевич махнул на дундука рукой. В Сибири надо надеяться только на самого себя. А в себе сыщик был уверен.

Неожиданно в квартире раздался телефонный звонок. Трубку сняла Ольга Дмитриевна, услышала голос и сказала через плечо:

– Какой-то Аванесян просит тебя.

Лыков тут же подошел:

– Сурен Оганесович? Здравствуйте.

– Доброго дня, Алексей Николаевич. Мой клиент просит вас о встрече.

Сыщик нахмурился:

– С какой целью? Не пошел бы он куда подальше… В последний раз мы с ним плохо расстались.

Аванесян был личным адвокатом главного столичного бандита, «Мориарти петербургского преступного мира», а по-русски «ивана иваныча». Первоначально его звали Илларион Рудайтис, в преступном мире он имел кличку Ларька Шишок. Начинающий разбойник тогда лишь подымался на Олимп и сперва наделал ошибок. Сыщики его выследили и спровадили на каторгу. Шишок оказался талантливым злодеем, быстро обучавшимся. В тюрьме он поменялся именами с мелким вором в последней стадии чахотки. В итоге лже-Ларьку схоронили в сопках Забайкалья, а из узилища сбежал как бы другой арестант. И через несколько лет, после кровавой борьбы за лидерство, у питерских фартовых появился вождь. Теперь его именовали Сергей Родионович Вырапаев, изменилась и кличка – Сорокоум. Он действительно был умен, а еще изобретателен и жесток. Воли тоже было не занимать. После длительного перерыва властная рука организовала и переустроила порядки в криминальном мире столицы.

Лыков долго выяснял личность «ивана иваныча», еще дольше к нему подбирался и совладать с гением злодейства не сумел. Тот держал наружность крупного капиталиста, чистого перед законом. Купец первой гильдии, владелец Шлиссельбургской ситценабивной фабрики! Также Сорокоум завел знакомства среди влиятельных людей. Он подкармливал партию октябристов и пользовался личным расположением самого Алексея Ивановича Гучкова. Тот пытался примирить сыщика и обер-бандита. Политик имел виды на обоих в подготавливаемом им государственном перевороте… Договориться стороны не захотели (по вине Лыкова), и на сыщика объявили охоту. Он выжил и отомстил. В последнюю встречу Алексей Николаевич ворвался к Шишку в дом, набил ему морду и реквизировал в свою пользу пейзаж Левитана[20].

Гучков в очередной раз приструнил воюющие стороны. Лыков желал водить с политиком дружбу, находя для этого свои резоны. Он видел, что монархия на всех парах летит в пропасть, сама себя подстегивая. Окружение государя мельчало и деградировало. Сильные и умные раздражали Николая Второго, и он потихоньку от них избавился. Остались прихлебатели, идейные монархисты и хитрые карьеристы. А тут война… Дурные предчувствия не покидали сыщика. И он решил заручиться расположением тех, кто должен рано или поздно прийти на смену нынешним правителям. Поэтому, когда вождь октябристов попросил его не трогать вождя фартовых, нехотя согласился.

Перемирие длилось уже год и давало свои плоды. Ведь и полиции иногда нужно послать сигнал в непроницаемые недра, предостеречь от излишеств или отыскать слишком зарвавшегося негодяя. И Сорокоум в некоторых случаях шел сыщикам навстречу. Гучков предвидел это и укреплял хрупкий союз зла с законом. Переговоры, когда возникала необходимость, вели со стороны «ивана иваныча» – Аванесян, а со стороны Лыкова – Азвестопуло. Алексей Николаевич лично общался с адвокатом всего один раз. Их связывала общая тайна. Когда «Мориарти» приговорил статского советника, Сурен Оганесович предостерег Лыкова. И тем, возможно, спас ему жизнь. Поступок являлся смертельно опасным – люди, подобные Шишку, за такое убивают. Лыков был признателен армянину и негласно помогал ему решать дела в градоначальстве, Окружном суде и Тюремном комитете, сквозь пальцы смотря на шалости присяжного поверенного. И вот тот просит о встрече на высшем уровне.

Аванесян выслушал филиппику сыщика и переменил его настрой одной фразой:

– Вы ведь едете в Якутию?

– Да. Но откуда вам известно?..

– Пустяки, Алексей Николаевич. Сергей Родионович может вам очень помочь в командировке. Он располагает сведениями о банде с пулеметом, которую вам поручено ликвидировать. Важными сведениями! Без них вы там застрянете на год.

– В таком случае я согласен на встречу, – тут же решился сыщик. – Где и когда? В дом к нему я не поеду.

Присяжный поверенный хмыкнул в трубку:

– Он вас туда и не зовет. А то еще что-нибудь реквизируете в дополнение к Левитану. Он недавно купил хорошего Бакста…

– Сильно переживает за Левитана?

– Ну… сильно.

– А нечего было насылать на меня убийц! – гаркнул Лыков, но тут же сбавил тон: – Так где и когда?

– Прямо сейчас мой экипаж пришвартовался под вашими окнами. Я телефонирую из аптеки, что в соседнем доме. Поедем в «Донон», в отдельный кабинет.

– Одеваюсь и спускаюсь.

Алексей Николаевич вышел на подъезд. Там стояла роскошная тройка с красавцем-лихачом на облучке. Обтянутое синей кожей ландо с латунной отделкой, сбруя украшена серебром, на бляхе номер 222. Бляха была так начищена, что слепила глаза.

– Ваш почасовик? – поинтересовался Лыков у адвоката, пожимая ему руку.

– Да он при мне с утра до вечера, – ответил тот. – Зовут Абрамом. Денег съедает – страсть. Но иначе нельзя, служба беспокойная. Хотя думаю: не купить ли авто? И повесить на него номер: двести двадцать два. Надо идти в ногу со временем!

Когда экипаж тронулся, сыщик сказал Сурену Оганесовичу:

– Я вашему патрону руки не подам.

– Патрон это знает. Но разговор важный, он должен состояться к обоюдной пользе.

– Однако как вы узнали о моей командировке?

Адвокат сощурился:

– Обложили вас шпионами со всех сторон, они сообщают о каждом вашем шаге.

Статский советник некоторое время думал, потом вынес вердикт:

– Джунковский разболтал Гучкову, а тот – «ивану иванычу».

По молчанию спутника он понял, что его догадка верна.

В «Дононе», в коридоре с отдельными кабинетами, было прохладно и тихо. Сорокоум привстал, высокие стороны обменялись сдержанными кивками. Сели втроем за стол, на котором уже красовались бутылки с закусками. Алексей Николаевич отметил, что была припасена и английская горькая настойка, его любимая. Неужели и впрямь окружили шпионами?

Сурен Оганесович на правах посредника разлил по рюмкам напитки. Сыщику – его настойку, патрону – рябиновую, а себе плеснул коньяку.

– Ну, за успех переговоров.

Вырапаев-Рудайтис опрокинул рюмку, закусил холодной осетриной и с ходу взял быка за рога:

– Тебя посылают в Якутию, в Колымский округ. Разогнать банду, которая окопалась в горах и почему-то не уходит. И у них пулемет.

– Все верно, – подтвердил сыщик.

– Ты догадываешься, почему они торчат в распадке, не бегут в города?

– Ну… боятся, что их в городах поймают. Хотят, чтобы про них забыли. Намерены пересидеть.

– Для таких существуют притоны в более теплых местах. Вы с Азвестопуло разорили один под Иркутском, но люди устроили другие.

Лыков подпер руками подбородок и уставился на собеседника, ожидая разъяснений. И они не замедлили поступить. Бандит сказал:

– Беглые сидят там не сложа руки, ожидая, когда о них забудут. Они моют рыжье.

– В притоках Колымы? Чушь. Добывают в Забайкалье. На юге Якутии есть прииски, вокруг Бодайбо. Но на востоке откуда золоту взяться?

– Вовсе не чушь. Просто власти об этом еще не знают. А тот, кто знает, не торопится болтать.

– Золото в тех местах если и есть, то труднодоступное. Сезон короткий, и продать добычу большая проблема. Ни дорог, ни селений; снабжение невозможно. Как же им это удается?

Вырапаев вздохнул:

– У них имеется атаман. Очень серьезный человек, похлеще даже меня. Он все придумал и организовал.

– Как зовут молодца?

Бандит ответил, глядя собеседнику прямо в глаза:

– Александр Созонтович Кожухарь.

– Сашка Македонец?! – Сыщик чуть не вскочил со стула.

– Он самый.

Это была плохая новость. Александр Кожухарь, тридцати пяти лет, мещанин города Каменец-Подольска, был приговорен к пятнадцати годам каторги за разбои в Киеве и Одессе. Нападения сопровождались человеческими жертвами: суд доказал минимум одно убийство. Дело было накануне войны с Японией. Головорез уплыл на Сахалин, но кандалами погремел недолго. Японцы высадили десант, власти призвали арестантов защитить любимые казематы и раздали оружие. Ополчение из чиновников вперемежку с каторжанами провоевало недолго и быстро разбежалось. Кожухарь винтовку взял, а в бой за царя и отечество не пошел. В начавшейся неразберихе убийца перебрался на материк и стал нападать на транспорты, перевозящие деньги и ценности. При этом ловко использовал бомбы-македонки, поражавшие конвой и лошадей. Дознание выяснило, что он научился этому у сокамерника, македонского боевика – тот отбывал срок по обвинению в заказном убийстве судьи из Ейска. С тех пор негодяя прозвали Сашкой Македонцем.

Когда война закончилась, власти начали наводить в крае порядок. Кожухарь к тому времени сколотил банду из пятнадцати человек. Набирал с большим разбором, только отчаянных. Причем самые страшные гайменники[21] подчинялись ему беспрекословно – такой был человек. Дисциплина в банде установилась навроде военной: за неподчинение атаману кончали на месте. Жуткий отряд совершил в Приморье множество разбойных нападений, убив столько людей, что полиция сбилась со счета. Поймать бандитов не удавалось. Они награбили так много, что могли покупать осведомителей даже в сыскных отделениях. И ловко избегали засад, а случайно попавшимся товарищам организовывали побеги.

Три года назад Сашка Македонец вступил в войну с другим фартовым атаманом, главарем кутаисской преступной организации в Сибири Нико Ононашвили. Под его рукой состояло множество боевиков, принадлежащих к одной народности. Служители закона облегченно вздохнули: ребята начали бойко резать друг друга. Каждую неделю лилась кровь. Македонец злоупотреблял бомбами, кавказцы предпочитали кинжалы. Но силы оказались неравны. Потеряв половину состава, банда Кожухаря исчезла. Просто взяла и испарилась, не оставив никаких следов. Нико праздновал победу и окончательно обнаглел. Лыков знал, что его ликвидацию теперь негласно готовят жандармы, поскольку полиция расписалась в бессилии. Вот-вот «короля Сибири» должны были прижать к ногтю. А Македонец и его люди исчезли из сводок. Теперь они отыскались в колымских горах. И прибавили к бомбам пулемет…

– Да, – проговорил Лыков задумчиво, – Кожухарь может организовать что угодно. Даже добычу изумрудов на Северном полюсе. Но там, по словам якутского губернатора, чуть не сто человек. А из его банды, после столкновения с Нико, уцелели только семь или восемь. Откуда взялись остальные?

– Глупость спрашиваешь, Лыков, – ответил «иван иваныч». – Сашка посидел в каторжной тюрьме, атаманил в Приморье, где фартовых хоть в бочки закатывай. Набрал новый кадр. Потом, ста человек там нет, а есть примерно семьдесят. Это вместе со старателями, а самих разбойников всего полтора десятка. Но они заправляют прииском.

– И как Сашка заманил новый кадр туда, где жить невозможно, особенно зимой?

– Золотом и заманил.

– Откуда ты все это знаешь?

– У них мой брат, ради него я тебя и терплю сейчас. Хочу брата спасти.

– У тебя есть брат? – сыщик недоверчиво отстранился. – Ни в одной картотеке про него нет. Или он не из уголовных?

– Брат есть, любимый, старше меня на четыре года. Зовут Михаил. Я, дурак, своими руками послал его на Колыму. Македонец приехал сюда прошлой зимой, рассказал, что нашел рыжье, и предложил мне его покупать. Слушай, как все началось и что из этого получилось.

И Сорокоум рассказал своему заклятому врагу невероятную историю.

Сашка Македонец прибыл в Петербург, разыскал по фартовой почте здешнего набольшего и сделал ему коммерческое предложение. Он моет в далеких горах рыжье и по цепочке передает его в столицу. «Иван иваныч» обязуется покупать его по согласованной цене – семь рублей золотник[22] плюс еще целковый за доставку. Притом что казна платит за добытое золото пять с половиной рублей. Деньги по той же цепочке следуют обратно в Якутию. Риски большие, поэтому возможные потери стороны делят пополам.

Вырапаев очень заинтересовался предложением. Он давно уже собирал по всей стране золото и платину[23], украденные с приисков или добытые старателями-хищниками. А тут новый золотоносный район, о котором никто не знает. Репутация у Македонца такая, что сомневаться в успешной добыче не приходится. Атаман привез с собой на пробу полтора пуда, частью в песке, частью в самородках. Сорокоум отдал на анализ – лучше некуда! Особенно шлиховое золото, которое почти не требовало аффинажа[24].

Покупатель потребовал рассказать, как выглядит добыча. Ведь зимой там жуткие морозы – куда деваются рабочие? Они же на вакациях[25] разболтают всему свету про свои занятия, и летом на россыпи сбежится целая толпа. А горная полиция? А казачьи патрули на дорогах? Тракт всего один, Якутск – Иркутск, перекрыть его легко. Власти в преддверии войны ужесточили надзор за добычей и сбытом драгоценных металлов. Что знают двое, знает свинья. Рано или поздно явятся войска и разорят предприятие.

Кожухарь ответил обстоятельно. Он-де построил целый поселок в долине, где речка Кухуман впадает в приток Колымы речку Берелёх. Места там безлюдные, русских нет, живут бродячие тунгусы и чуть-чуть якутов. Власти они презирают и ничего им никогда не скажут. А Сашка наладил с инородцами бойкую торговлю. Те снабжают его провизией, табаком, водкой, одеждой – все по высоким ценам. Покупают на ярмарках будто бы для собственных нужд и везут на Кухуман. Им выгода, а горбачам[26] полное довольствие.

А кто твои люди, спросил «иван иваныч». Атаман ответил: костяк – моя старая хевра, та, что уцелела от войны с кавказцами. Еще я новых набрал, фартовых, крепких и надежных. Там полно таких: ссыльнокаторжный край, бери не хочу. Старатели из другого теста: опытные добытчики, умеющие найти и извлечь золото. Их Македонец переманивает с верхнеленских приисков, платя вдвое больше. Все равно получается хороший доход, при условии, что продажа идет бесперебойно. Для чего и нужен крупный денежный покупатель, такой как Сорокоум.

Получилось все довольно разумно. В горах стоят балаганы на десятки обитателей. Имеются кухня, склад добытого рыжья, примитивная химическая лаборатория и даже баня. Промывочное оборудование хорошее, есть ртуть для осаждения металла, всякие бутары[27], небольшие драги и прочее. Артель разрабатывает сразу несколько мест, и не только россыпи, но и кварцевые жилы. Пятнадцать человек – охрана, это уголовные, и полсотни рабочих. Осенью последних отпускают, честно выделяя их долю – треть от добытого. Берут слово, что за зиму ребята никому не проболтаются. Иначе сами себя подведут: явится толпа мазуриков со всего света и заполонит пустынный и богатый край. Фартовые остаются зимовать неподалеку, в Верхне-Колымске, Сеймчане, Томторе, Оймейконе и Средне-Колымске; некоторые по зимнику добираются до Якутска. Сашка подкупил в улусах родовую знать, а в ближайшем городке Верхне-Колымске – казачье-полицейскую стражу, и его людей никто не трогает. По весне банда сходится заново. Трудностей не счесть: забытые богом места. Доставка груза встает дорого, любую мелочь нужно тащить через горы по бездорожью. А если кто заболел – ложись и помирай, помощь не придет. Однако рядом отыскался каменный уголь, есть чем топить печи и отогревать мерзлый грунт.

Самое главное, что рассказал приезжий, – он выдал секрет Колымы. По его словам, золота там очень много, больше, чем в других, уже разведанных и перекопанных, местах. Инородцы всегда это знали, но скрывали от чужаков. В последнее время в горах поблизости от Кухумана стали появляться дикие артели, они грабят россыпи и распространяют в поселках вредные слухи. Люди Македонца начали их отстреливать, чтобы отбить охоту лезть в заповедные угодья. Но явился обратный эффект: убийства привлекли внимание полиции. Откупаться стало дороже.

Жадность сыграла с Шишком дурную службу. Он заинтересовался предложением приезжего слишком сильно. И, для того чтобы контролировать приисковые работы, предложил Сашке принять в артель своего брата. Михаил человек тертый, опытный, а главное – Ларион ему полностью доверяет. Представитель заказчика должен будет сидеть в горах и помогать отправке ценностей в столицу. Кожухарь охотно согласился, и обратно в Сибирь уехали уже двое. Это случилось в феврале прошлого года.

С тех пор партии золота прибыли к Сорокоуму четыре раза, все было в порядке. В октябре промыслы закрываются, в горах наступает зима. Михаил не стал тратить время на разъезды и сообщил брату, что пересидит холода в Верхне-Колымске. Весной этого года поставки возобновились. Вдруг неделю назад обходными путями, не через прежний способ связи, Михаил прислал Лариону письмо, в котором сообщил, что находится в Кухумане в роли заложника, которого скоро должны прикончить. Он случайно узнал, что копачи Македонца не уходят зимовать с добытым золотом, как им обещали. Бандиты просто убивают всех старателей, присваивают их долю, а по весне набирают новых смертников…

– Пойми, я должен был догадаться сам и дал слабину, – сокрушенно заявил «иван иваныч» сыщику. – Когда Сашка сказал, что отпускает рабочих на зимовку, да еще с рыжьем, тут бы и оборвать его: красиво врешь! кто же в такое поверит? Но мне в голову не пришло, что Македонец хладнокровно складывает каждую осень по пятьдесят человек! Я, конечно, в твоих глазах негодяй. И кровь лил изрядно. Но столько душ губить раз за разом… Нет, это чересчур. Но только не для Сашки Македонца.

– Как пятнадцать палачей могут казнить полсотни? – усомнился статский советник в словах «иван иваныча».

– Запросто. У рабочих нет оружия.

– Все равно неправдоподобно. Люди там лихие, видавшие виды. Даже без винтовки они могут за себя постоять. И раз за разом Сашке сходило с рук? Никто не спасся, не рассказал о страшном прииске, с которого нет возврата?

Вырапаев-Рудайтис предположил:

– Возможно, для этого Сашка и завел себе пулемет? Выстроили старателей в шеренгу, раздали жалованье натурой, сказали: спасибо, ребята, прощевайте до весны! Другим ни гу-гу, и ждем вас в апреле назад. А потом атаман махнул рукой, и с сопки полоснул «максим».

– Ведь так и было… – Лыков зябко повел широкими плечами. – Вот скотина! И зачем такому жить?!

– А я куда веду? – обрадовался столичный «Мориарти». – Давай объединимся. Истреби тот гадюшник, выполни волю начальства. Убей их всех. И верни мне брата живым.

– Как он узнал, что старателей расстреливают? Сам же Михаил этого не видел?

– Помог случай. Один опытный горбач по кличке Корзубый добыл самородок весом в три фунта. Там и не такие попадаются. А главное, самородок был приметный, с глазком, как пишет Михаил. То есть имел выемку круглой формы, по которой его не спутаешь с другими. Корзубый пожелал оставить ценную находку себе, и Сашка великодушно разрешил – в счет платы за труд. За два дня до закрытия лагеря брат уехал в Верхне-Колымск. Там у банды свой дом со складом. Через несколько дней, сунувшись в комнату, где лежала еще не проданная добыча, Михаил увидел в ящике тот самый самородок с глазком. Понятно, Корзубый не отдал бы его атаману. И не уступил бы за деньги, так им дорожил. И брательник догадался, что его взяли у мертвого. Тут он начал вспоминать другие странные вещи. Что в городе ему не попался никто из только что уволенных горбачей, хотя пройти мимо им никак нельзя. И что в оружейной стало на одну цинку патронов меньше, то есть куда-то делись двести пятьдесят зарядов. А под столом он заметил ведро, полное стреляных гильз. Каково?

– Пусть так, – кивнул Лыков, – но почему твой брат решил, что его самого скоро казнят? Он нужен им живой, для поставок в Петербург.

– Уже не нужен, – горько ответил «иван иваныч». – В том же письме брат пишет, что Сашка нашел себе других покупателей, поближе.

– Китайца или американца?

– Сперва американца. Тот уже приезжал в Верхне-Колымск и дал цену выше, чем я, – восемь с половиной рублей за золотник. Теперь Михаил не представитель единственного, очень важного, заказчика, а лишний свидетель.

– Погоди, так дела не делаются, – возразил Алексей Николаевич. – Атаман умный человек. Ему, возможно, захочется иметь двух покупателей вместо одного. Ты станешь получать не все добытое, а лишь часть. И твой брат сохранит свою полезность.

– А вдруг не сохранит? Ты правильно спросил про китайцев. Пекин ближе к Кухуману, чем Петербург. И косоглазые всегда хватали ворованное русское золото задорого. А Михаил видел, как Кожухарь толковал о чем-то с приезжим китаёзой. Он спросил у Сашки: что за гусь? И тот ответил: приказчик богатого пекинского ювелира, интересуется нашим товаром. А затем, сволочь, произнес с издевкой: скоро он, возможно, заменит тебя, а ты поедешь домой; чай, надоело здесь?

– Да… – констатировал сыщик. – Дело твое плохо. Надо спешить.

– Вот-вот!

– Ларион, ты понимаешь, что я должен сообщить часть полученных от тебя сведений начальству? Чтобы оно усилило отряд, а не посылало меня в Якутию одного, проветриться и вернуться.

– Ну если только часть. Давай оговорим, какую именно. Про мои операции там и про брата – говорить нельзя.

– Согласен. Я скажу про «Македонский прииск», что им командует беглый бандит Кожухарь, по которому давно плачет виселица. Что он нашел там много золота, хищнически добывает его и продает американцам и китайцам. И еще каждую осень негодяй казнит всю свою артель, чтобы сохранить тайну прииска. Это тот самый притон, о котором, не зная подробностей, написал министру внутренних дел якутский губернатор.

– Годится, – впервые вступил в разговор Аванесян. – Хороший повод, чтобы разорить притон. Уж что-что, а разорять Лыков умеет, лучше него кандидатуры не найти.

Сыщик лесть не принял и задал важный вопрос:

– Но откуда я все это узнал? Генералы потребуют назвать источник.

Обер-бандит взял доверительный тон:

– Алексей Николаич, не усложняй. Любой халамидник знает, что у тебя есть личная осведомительная агентура. Кто угодно может состоять на связи: половые, шлюхи, камергеры… И ты никогда не сообщишь фамилию осведа начальству, таков уговор. Верно?

– Верно.

– Ну и переведи стрелки на них. Освед встретился со старым приятелем, беглым из Якутии. Скажем, в пивной на Охте. И тот поведал жуткие вещи. Он-де мыл золотишко вблизи Кухумана и увидел из-за кочки, как головорезы Сашки Македонца прикончили целую артель. А трупы закопали в шурфах. Парень взял ноги в руки и так долетел до столицы. Чем не легенда?

– В общих чертах подходит, детали я додумаю сам. Ну что? Заключаем сделку? Ты действительно сообщил важные сведения, рассеял туман. Спасибо. Я поеду уже предупрежденный, а кто предупрежден, тот вооружен. Но ты понимаешь, что, когда приеду туда, твоего брата уже может не быть в живых?

– Поэтому я тебя и тороплю, – подскочил как ужаленный «иван иваныч». – Садись в поезд как можно скорее, не тяни время.

Алексей Николаевич стал рассуждать:

– Мы отправимся вдвоем, я решил… после того как узнал твои новости, решил взять с собой Азвестопуло. Но и двоих нас будет недостаточно против целой банды. Не хочешь помочь? Дать парочку умелых ребят?

– Я тоже думал над этим. Дам тебе одного помощника.

– Только одного?

– Одного, – подтвердил «иван иваныч», – но какого! Мой личный телохранитель Петр Рыбушкин, в фартовых кругах известен под кличкой Кудрявый…

– Погоди, это тот, который сбежал из Новозыбковского централа? – спохватился статский советник.

– Он самый.

– И теперь Петька караулит твою персону?

– Точно так. Я пошлю его с вами, такие люди в Якутии пригодятся.

Лыков задумался:

– Взять с собой беглого в розыске? А вдруг его в дороге опознают?

– Ха! Скажешь, что он твой осведомитель, вы едете по поручению начальства в Сибирь. С секретным заданием, и пусть все идут к чертям.

– Местные полицейские сразу пошлют запрос в Департамент полиции: правда ли это и как известный преступник заделался осведом?

Сорокоум начал раздражаться:

– Не мне учить тебя врать! Если захочешь, ты гориллу провезешь в купе первого класса, и никто тебе слова не скажет.

– Гориллу любой дурак провезет за червонец кондуктору… А правда, что Петька однажды четверых грохнул в одиночку? Как-то брехней отдает. Четверых даже я в лучшие годы с трудом уделывал.

Шишок самодовольно улыбнулся, словно это он совершил такой подвиг:

– Правда, не сомневайся. Он сторожил секретную кладовую, в которой лежала хурда-мурда на сто с лишним тысяч. Бакинские татары[28] узнали и прикатили.

– И?

– Петр потом долго лечился, ему сильно досталось. Но выжил и здоровье восстановил. А тех мы закопали в Парголово.

– Беру, – решился сыщик. – Значит, мы приедем втроем, твой брат будет четвертый. Он оружием владеет?

– Старый налетчик, бывал в переделках. За себя постоит.

– Четверо, – констатировал Алексей Николаевич. – А тех пятнадцать? С Сашкой шестнадцать?

– Их уже больше двадцати, – огорошил бандит сыщика. – Михаил пишет, Македонец усилил отряд. Теперь там десять русских трехлинеек, двенадцать японских «арисак», револьверы, пулемет. И полсотни ручных бомб Сашка понаделал лично. Нужна сильная команда, чтобы с ними справиться. Городовые казаки не подойдут, они никогда не воевали, кое-как несут караульную службу. Разбегутся от первой же македонки.

– Они уже сунулись, и вышло по-твоему, – сообщил сыщик. – Врид губернатора Нарышкин прислал донесение. Власти пытались выкурить банду Кожухаря, послали туда казачий взвод. Ребята ответили из пулемета. Трое раненых, один потом скончался. Теперь тех казаков в Кухуман силой не затащишь.

Аванесян опять заговорил:

– Мы об этом только что узнали от Гучкова. Письмо было послано Михаилом в начале мая, а пришло лишь позавчера. Значит, все надо делать бегом. Запомните человека: Сарэл Тихонов. Это тамошний купец, у него дела в Верхне-Колымске и далее на восток, вплоть до Охотского моря. Проживает зимой в Якутске в собственном доме, а летом всегда в дороге. Это он передал пакет.

– Тихонов торгует с Македонским прииском? – Сыщик полез за ручкой и блокнотом.

– Да. Он будет вам тайным помощником, за деньги, конечно. Расходы на него – с нас.

– Само собой. Но такой союзник очень полезен. Расскажет, как прииск охраняется, как лучше к нему подобраться. А полицию, вы говорите, Сашка кормит с ладони?

– Да, в Верхне-Колымске у него все схвачено. Заседателем[29] служит пятидесятник Якутского городового полка по фамилии Трифонов, чья полусотня расквартирована в селении. Продался с потрохами! Неудивительно, что его подчиненные так бойко драпанули… Наверняка предупредил кухуманцев, иуда.

Вмешался Ларион:

– Привези с собой настоящих солдат, из Иркутска. Пусть начальство расстарается. Офицеры и вы с твоим греком заслужите денежную награду – есть за что рисковать.

– Что ты имеешь в виду? – с деланым равнодушием уточнил Алексей Николаевич. – Мы арестуем намытое золото, сдадим его в казну и получим треть от его стоимости?

– Именно так.

– И много его лежит, нас дожидается?

– Да изрядно. Последний караван от них пришел в мае и привез четыре пуда. Притом что добычу начали лишь в апреле! Считай сам, сколько его накопится к осени.

– Э-э…

– Выгонят до двадцати пудов! – воскликнул Аванесян. – При цене закупки казной пять рублей пятьдесят копеек наберется…

Он схватил карандаш и стал умножать столбиком. А Лыков понял, что армия ему не нужна. Вот отличный случай сделать Сергея обеспеченным человеком! Но если делиться со всякими там есаулами, то выйдет шиш да маленько. Хорошо бы обойтись своими силами. Вот только как вчетвером перебить двадцать головорезов? И не выстрелит ли им в спину Петька Кудрявый, когда все закончится и наступит пора делить добычу? Кто знает, какие тайные инструкции даст ему хозяин?

– Я подумаю над этим, – уклончиво сказал сыщик. – А пока хочу познакомиться с Рыбушкиным. В присутствии Азвестопуло.

– Правильно, – одобрил Сорокоум. – Нужно собрать команду, с которой на пули пойдете. Там помощи ждать неоткуда, только на своих надейся. Надобно вам стать своими.

– Двум сыщикам и одному разбойнику, – поддел адвокат.

– А пусть и так, – кивнул «иван иваныч», вставая из-за стола. – Свой своему поневоле брат. Когда сцепитесь с Сашкой Македонцем, небо с овчинку покажется. А больше дать тебе людей, Лыков, я не могу. Толпа привлечет внимание. Да ты и не возьмешь моих парней. Ты ведь мне не веришь, думаешь – сделаете вы с греком дело и Кудрявый вас во сне прирежет. Так? Вижу, что так. Но ведь и я тебе не верю. Изотрешь ты бандитов в муку, хапнешь золотишко, и куда денешь наш уговор? Где гарантия, что не сдашь властям Петьку с Михаилом?

Они некоторое время молчали, потом Лыков тоже встал:

– В горах разберемся, чья карта сверху ляжет. А пока надо спешить. Пусть Кудрявый придет сегодня в десять вечера ко мне на квартиру. Будем знакомиться и рисовать план действий. Адрес знаешь? Тогда прощевай покуда.

Он удалился под бормотание Аванесяна, который все считал и считал…

Было восемь вечера, когда статский советник телефонировал Сергею на квартиру. Он сказал только одну фразу:

– Живо ко мне!

И повесил трубку.

Азвестопуло явился через полчаса, пребывая в недоумении. Шеф его огорошил:

– Мы едем в Якутию вместе.

– И почему, позвольте узнать?

– Будем делать из тебя богатого человека. Что вышло один раз, получится и второй.

– Ой не могу, люблю загадки!

– Ты помнишь, как я разбогател много лет назад? – строго спросил Лыков.

– А то! Всю плешь проели этим рассказом. Тыщу миллионов раз слышал, как вы ввалились в Забайкалье под видом «демона», разгромили заимку хорошего человека по прозвищу Бардадым и конфисковали у него в пользу казны рыжья на большую сумму. Чуть ли не сто тысяч выдали вам премии за такие безобразия. И вы с набитыми карманами поехали к богачке Варваре Нефедьевой свататься. Ничего не пропустил?[30]

– В целом верно, в деталях еще плаваешь, – благосклонно кивнул статский советник. – Придется рассказать еще раз.

– Боже, только не это!! – возопил коллежский асессор, драматично воздевая руки.

– Ну тогда слушай другую историю, поновее.

И Лыков рассказал помощнику то, что узнал от Рудайтиса. Тот был поражен и сразу взялся фантазировать:

– Чем нас меньше, тем лучше! А то начнем делить на всех, и выйдет по рублю на рыло. Да я эту банду одной левой! На македонки Кожухаря есть другие разрывные снаряды. Например, можно взять в Сибирь динамитные патроны.

– С патронами мысль правильная, – одобрил Алексей Николаевич. – Ты же Серега Сапер, с взрывчаткой обращаться умеешь. Надо запасти полдюжины, с капсюлями и огнепроводным шнуром. Вот только где их взять?

– На чердаке Окружного суда, – тут же предложил Азвестопуло.

Действительно, на верхнем этаже дома номер два по Литейному проспекту находился склад вещественных доказательств, куда сваливали улики по вынесению приговора. Улики накапливались там годами и десятилетиями. Чтобы вернуть вещи, потерпевшим приходилось писать кучу прошений. А оторванные головы убитых или их внутренности после экспертизы хранились в банках с формалином без срока давности.

В числе прочих предметов на складе Окружного суда лежало много отобранного у преступников оружия, а после 1905 года появилась и взрывчатка. О ней и вспомнил Сергей.

– Там точно есть динамит? – усомнился Алексей Николаевич.

– Точно. И динамит, и капсюли, и шнур Бикфорда.

– Но нам его никто не даст.

– Мы и спрашивать не будем, сопрем.

Лыков уставился на помощника:

– Как сопрем? Это же подсудное дело.

– А кто узнает? Ревизию там проводят раз в десять лет. Год назад была последняя, теперь долго не придут. А статских советников у нас еще не обыскивают.

– Ты предлагаешь мне этим заняться? Ну нахал. Сам иди и стибри. Коллежских асессоров тоже не обыскивают.

Сергей нашелся:

– Вместе пойдем. Один отвлекает, второй рассовывает по карманам.

– А может, где в другом месте раздобудем, без воровства? – сдрейфил чиновник для поручений в пятом классе. – Неловко как-то. Вдруг поймают? Я могу попросить у барона Таубе. Он генерал, генералам динамит выдают по первому требованию.

– Времени нет, – отрезал помощник. – Военные затянут вопрос до зимы! Завтра же пойдем на Литейный и слямзим сколько надо. Наденьте сюртук помешковатей и с большими внутренними карманами. А я их отвлеку.

– То есть на дело пойду я? А ты будешь стоять на стреме? Кхм… Оскоромился на старости.

– Вы хотите сделать из меня обеспеченного человека или нет? – поставил вопрос ребром Азвестопуло.

– Хочу.

– Тогда не робейте. Смелость города берет.

– Ладно, – сдался статский советник. – Скоро явится Петр Рыбушкин, он же налетчик Кудрявый. Ты слышал о нем?

– Узнал сейчас от вас, что есть такой. Если он настолько хорош, как расписывал Ларька Шишок, тогда сгодится.

– А если он нас потом самих сложит? – рассердился Лыков. – Коль так хорош… Подловить можно кого угодно. Даже тебя!

– А мы у него шпалер отберем, когда все кончится.

– Такой голыми руками удавит. С ним еще будет брательник Ларьки. Двое на двое, и вокруг только тунгусы.

– Лыков этим тунгусам покажет кузькину мать, – беззаботно гоготнул помощник. – А заодно всем бандитам в округе. Как будто я вас в деле не видел.

Но Алексей Николаевич продолжал хмуриться:

– Двадцать головорезов с пулеметом и македонками, а еще эти двое, готовые ударить в спину. Нет, слишком много. Надо что-то придумать.

– А мы тоже пулемет возьмем, – предложил грек. – Пусть Таубе распорядится. Явимся под утро на цыпочках. Накроем их лагерь огнем, закидаем динамитом.

– В расчете пулемета «максим» шесть человек. К ним еще придадут унтер-офицера или даже подпоручика. Их тоже надо брать в долю.

– Отказать! – вспыхнул коллежский асессор. – Справимся сами. Если со всеми делиться, считай, зря ехали в тмутаракань.

– Думай, Сергей. Думай, как совладать. Сроку даю сутки, завтра военный совет.

– И поход за динамитом.

– И поход за динамитом. А сейчас я слышу звонок в дверь, это Рыбушкин. Нам с ним в горы идти, придется договариваться.

Хозяин впустил гостя сам, отослав Ольгу Дмитриевну в комнаты. Уселись все трое в гостиной. На столе уже было расставлено угощение. Телохранитель «иван иваныча» держался естественно и сразу понравился Лыкову. Ростом с сыщика, такой же широкоплечий, загорелый, с острым лицом, серыми проницательными глазами. Каштановые волосы действительно завивались в густые кудри, а мефистофелевская бородка делали бандита даже симпатичным. Он позволил себя рассмотреть, не смущаясь.

Сергей заговорил первым:

– Интересная картина. Беглый в розыске, по которому скучает каталажка. Вся полиция империи тебя разыскивает. А ты сидишь в центре столицы, в квартире лучшего сыщика Департамента полиции, и сейчас мы раздробим с тобой бутылку. Хотя по закону должны арестовать.

– Да, забавно, – не стал спорить гость. – Про тебя, Сергей Манолович, я слышал в той самой каталажке… покуда не сбежал из нее… что ты парень бойкий и ловкий. И с взрывчаткой в ладах.

– А про Алексея Николаевича что слышал?

– Да побольше, чем про тебя. Популярная личность твой начальник. В тюрьме делать нечего, скука, вот шпанка и трындит с утра до вечера. Нет-нет да вспомнят Лыкова.

– Добрым словом или как? – усмехнулся статский советник, разливая горькую английскую по рюмкам. – Закуски берите сами, кухарку я отослал. Ну, по первой за знакомство?

Рыбушкин выпил с достоинством, закусил крохотным каперсом и ответил:

– Да по-разному, Алексей Николаевич. Вы же ребятишкам жизнь поломали, в романов городок[31] упекли. Многие хотели бы отомстить. Но общий тон разговоров такой, что фараон Лыков из полицейской массы наиболее порядочный. Не мстит. Даже если ему, к примеру, при сопротивлении дали хорошей сдачи. Не бьет. Может, конечно, отвесить леща, но чтобы пытать в застенках, как тот же Грегус в Риге, – не замечен. Правда, шлейф за вами тянется, говорят, что смолоду. Убиваете вы иногда фартовых. По своей воле.

Бандит говорил спокойно острые вещи прямо с первых же минут знакомства. Будто хотел поссориться или встать в позу равного. Но Алексей Николаевич разглядел за этим другое: независимый характер. И ответил как равному:

– Петр Автономович, нам с тобой идти на край света. Там пулемет и ручные бомбы, два десятка отчаянных людей, а вожак их черту племянник. Вот его я бы до суда не довез, отвечая на твой вопрос. Но, конечно, я тебе этого не говорил.

– Понятно. А меня довезли бы? Я ведь тоже измазан в юшке по самую маковку.

Лыков налил по второй, все выпили. Молодежь смотрела на него вопросительно, ждала ответа.

– Не знаю пока, – честно сказал статский советник. – Будет за что – не спущу. Уж извини. Но только если ты окажешься при ближайшем знакомстве зверь. Таким не место среди людей. Давай сходим в горы и посмотрим друг на друга в деле. Тогда и решим.

Кудрявый выдохнул – чуть ли не облегченно. И продолжил:

– Я понимаю: мы боимся друг друга…

– Не боимся, а опасаемся, – вскинулся Азвестопуло.

– Ну, пусть опасаемся. Вы – того, что я суну вам нож в спину, когда все кончится. Я – того, что вы сдадите меня в кутузку, как сделаюсь не нужен. Но так вышло, что мы идем в одной команде. Команда странная, такой, я думаю, никогда прежде не было: два сыщика и бандит в розыске. Если получится – хоть в книжку вставляй!

– Если получится, до конца жизни никто из нас не скажет об этом ни слова, – погрозил гостю пальцем хозяин. – Иначе тебя зарежут свои же, а нас с Сергеем выкинут со службы. В лучшем случае.

– Так вот, – продолжил Кудрявый, – вы меня опасаетесь напрасно. Шеф поручил не просто вернуть брата и разорить Македонский прииск. Это только первая половина дела. Вы уедете с наградными обратно в Петербург, а я останусь. И буду налаживать легальную золотодобычу в возможно больших объемах, пересылая все Сергею Родионовичу. Так что, сами должны понять, – убийство двух сыщиков мне совершенно не выгодно. Тогда ваши не дадут мне работать, а будут искать по всей державе, чтобы прикончить. Не бойтесь с моей стороны подлянки. Я желаю, чтобы вы побыстрее сделали свое дело и катились на все четыре стороны. Живые, здоровые и без охоты мне вредить. А на Колыме перестанут каждую осень убивать горбачей десятками. Уф… Убедил?

Сыщики переглянулись, и их обоих одновременно осенила одна и та же догадка. Сергей отреагировал первым. Он фамильярно хлопнул бандита по колену и сказал:

– Когда мы уедем и ты, Петр, оккупируешь прииск, то займешь место Сашки Македонского. И зачем тебе отсылать золото шефу? Торгуй с теми же китайцами, а деньги бери себе. Хрена с два Шишок до тебя дотянется через десять тысяч верст.

– Это преждевременный разговор, – в тон ему ответил гость. – Давайте перейдем к делу.

Полицейские повеселели. Сообщенная новость многое меняла в раскладе. Она делала опытного головореза надежным союзником.

– В каком виде ты хочешь показаться в горах? – спросил статский советник.

– В личине купца, торгующего ходовые товары и между ними кости мамонта. Там много этого добра, подобные покупатели не редкость.

– Постараешься проникнуть на прииск?

– Вряд ли это разумно, – ответил уголовный. – Кто туда со стороны пришел, обратно может уже не выйти. Никогда.

– Нам тоже туда соваться не след, – согласился Азвестопуло. – Придется обнюхивать местечко снаружи. Только купцы, снабжающие Сашкиных людей, вхожи в притон. Нужно начать с них. Пусть нарисуют план, где караулы, где бомбы, где пулемет.

Он откинулся на спинку стула, вперил в собеседника взгляд и неожиданно спросил:

– Сорокоум может достать для нас взрывчатку?

– Какую? – смешался Петр.

– Лучше динамитные патроны, их безопасно перевозить. Ну и капсюли с бикфордовым шнуром. Нас трое против двадцати – иначе не победить.

– То есть армию вы звать не будете? – поразился бандит.

– Сами справимся.

– Как? Вы с ума съехали!

Рыбушкин наконец сообразил:

– А-а-а… Не хотите делиться наградными? Ну даете… А если из-за вашей жадности нас всех перебьют? Да так и будет!

– Не хорони себя раньше времени, – пытался успокоить его грек. – Мы все обстрелянные, каждый стоит троих.

Но Петр не успокаивался:

– Безграмотная твоя башка! Не учился в начальной школе? Умножь три на три и получишь девять. А кто будет громить оставшихся архаровцев? Там тоже обстрелянные. Алексей Николаевич, вы-то чего молчите? Неужели рассчитываете справиться втроем?

Лыков поднял руку:

– Давай обсудим спокойно. Понимаю, что страшно идти на всю орду. Но с нами окажется четвертый – Михаил. Так?

– Если он еще живой… – пробормотал фартовый.

– Будем надеяться, что живой. И поможет изнутри. В случае чего ударит в спину. Ларион говорит, братишка у него обтесанный, шпалер в руках держать умеет.

– Ну пусть четверо – все равно мало.

– Далее, – продолжил убеждать сыщик, – можно завербовать нескольких старателей. Они ведь уходят с утра на ручей, а к вечеру возвращаются. Пусть Михаил через купца Сарэла Тихонова подскажет, кто из них поумнее и хочет освободиться в октябре с прииска живым. Оружие мы им дадим и присоединим к команде в самый последний момент.

Рыбушкин слушал молча, сомнения по-прежнему читались на его лице.

– А если явиться, как ты говоришь, с войском, продажный пятидесятник Трифонов тут же предупредит Кожухаря. Тогда внезапности конец. Михаила зарежут, и придется идти открытым штурмом против пулемета и двадцати двух магазинных винтовок. Тут и роты не хватит. А где ее взять на Колыме?

Сергей дал шефу закончить и заговорил:

– Петр, повторяю вопрос. Как насчет динамита?

– Не знаю, спрошу у Сергея Родионовича, или, по-вашему, у Шишка. Если вспомнить, что ты Серега Сапер, тогда смысл есть. Пусть «иван иваныч» пошарит в закромах ради такого дела.

– Тебе там понадобится винтовка, а еще револьвер для себя и три-четыре для возможных союзников среди горбачей.

– Это оговорено, мне выдадут сколько нужно, – ответил Кудрявый. – А вас, надеюсь, вооружат за казенный счет? Тоже понадобятся винтовки, с наганами в Сибири долго не проживешь.

– Разберемся, – успокоил партнера-фартового Лыков.

– А как будем добираться? По отдельности?

– Конечно. Ты выезжай заранее, пооботрись в Якутске, попробуй увидеться с Тихоновым. Мы без помпы явимся следом за тобой. Я пойду к губернатору, скажу, что прислан фактически для разведки, активных действий по ликвидации банды предпринимать не буду. Это на всякий случай – вдруг у Сашки Македонца там завербован доносчик. Маловероятно, но осторожность не помешает.

Молодые сидели, слушали, а старый сыщик продолжил доклад:

– Двух приезжих из Петербурга, конечно, в маленьком Якутске быстро заметят. Наши с тобой встречи придется обставлять в большом секрете. Поможет полиция, пусть предоставит свою явочную квартиру. Всем остальным о нашем плане знать не полагается…

– О каком плане? – перебил налетчик.

– Плане уничтожить Македонский прииск внезапным налетом малыми силами.

– Хорошо бы заранее обговорить с губернатором и мои дела. Чтобы не трогали первое время, дали укрепиться. Потом-то я встану на ноги, заведу добычу официально: подам заявку, застолблю участки, внесу подесятинную плату…

– Я поговорю с Нарышкиным, чтобы пошел навстречу, учитывая твое содействие разгрому банды. Пятьдесят человек убивать каждый октябрь! Уму непостижимо…

Лыков запнулся, потом продолжил:

– Александр Петрович человек разумный, мы с ним немного знакомы по его прежней службе в Тобольской губернии. Тем более ты собираешься перевести приисковые работы на легальную основу. Договоримся. Если живые останемся…

– Куда мы денемся? – бодро влез в разговор Азвестопуло. – Я приеду с наградными – задам шороху в столице. Рублей сто, конечно, пропью, а остальные тыщи вложу в дело. Ресторан открою, греческий. Будешь ко мне ходить, Петр Автономович?

– В редкие случаи приезда – почему бы и нет, Сергей Манолович? Только, боюсь, прикачу я сюда, а мне Сорокоум голову-то и отвернет за измену согласно твоему совету.

Молодежь посмеялась – было видно, что отношения межу ними налаживаются. Бандит и сыщик стоили друг друга. В Рыбушкине, Лыков видел это все отчетливей, проступало что-то серьезное, твердое, вызывающее уважение. Он был не рядовой дергач[32] и, возможно, не по доброй воле сделался преступником. Но расспрашивать человека в первую же встречу о таких потаенных вещах нельзя… Алексей Николаевич чувствовал и исходящую от парня опасность. Очень опасный, дальше некуда! Хорошо бы эта его сила оказалась нацелена в нужную сторону.

Уже за полночь гости ушли, а хозяин лег спать. Ему приснилось, что они с Сергеем тащат раненого сообщника по сопкам, а спины им оттягивают мешки с самородками. Петр просит:

– Бросьте меня, спасайтесь сами, ведь догонят и убьют!

Сыщики изнемогали, но перли и фартовика, и золото, как вдруг сзади послышались топот копыт и крики:

– Вот они! Прижимай их к реке!

Лыков похолодел от страха – и проснулся.

Глава 3
Последние сборы

Алексей Николаевич явился к директору департамента и сказал, что получил важную информацию насчет колымских дел. И нужно срочно донести ее до сведения министра.

Брюн-де-Сент-Ипполит уже мысленно простился с отъезжающим и встретил его сообщение с неудовольствием:

– Почему вы еще здесь? И зачем вам министр? Знаете же, что Владимир Федорович[33] не любит, чтобы лезли к Маклакову через его голову.

– А мы с ним вместе пойдем. Там исключительные сведения, они меняют смысл моей командировки.

– Изложите их мне, а я решу, – заявил действительный статский советник.

Сыщик подробно рассказал то, что узнал от Сорокоума, – разумеется, с необходимыми купюрами.

Брюн сразу оценил важность услышанного и взялся за трубку эриксона:

– Соедините меня с генералом Джунковским… Владимир Федорович? Доброе утро. Ко мне пришел Лыков… Да, еще не уехал. Да… Он узнал любопытные подробности насчет бандитского притона в Якутии, который ему велено уничтожить. Очень любопытные! Там все не так просто. Позвольте мы придем и… Так-так. Через час? Слушаюсь.

Директор положил трубку:

– Слышали? Через час. Пока расскажите мне, как вы это узнали.

– Мой личный осведомитель сообщил. В ведомости по расходованию сыскного кредита он проходит под псевдонимом Тамбовский. Бывший уголовный высокого ранга. Отбыл исправительное отделение и ссылку, в Петербурге проживает с моего разрешения.

– Алексей Николаевич! – возмутился Брюн. – Как можно столь вольно обращаться с законом? Ведь отбывшим арестантские роты запрещено проживание в столицах.

– Во-первых, Валентин Анатольевич, это было в свое время согласовано с министром. А именно со Столыпиным. А во‑вторых, таковы особенности секретной полицейской службы. Без агентуры никуда. И люди, рискующие жизнью, требуют что-то взамен. Если блатные узнают, зарежут в момент. Думаете, бывалые, много повидавшие ребята станут нам служить за десять рублей в месяц?

Брюн молчал, неприязненно глядя на подчиненного. Но тот решил воспользоваться моментом, чтобы вправить начальству мозги:

– Валентин Анатольевич, не смотрите на меня как солдат на вошь. Я вижу, как вам трудно. Всю свою предыдущую службу вы наблюдали за соблюдением законности. Важное и полезное дело, в России законы не соблюдают обе воюющие стороны. Но вот вы пересели в кресло директора Департамента полиции. Тут иначе, чем у судейских. Нужно быть более гибким…

Брюн не дал ему договорить:

– Чтобы закрывать глаза на превышение власти? Не дождетесь, Алексей Николаевич. Вам не удастся завербовать меня в свою команду. И пока я ваш начальник, вы будете строго следовать моим требованиям.

Статский советник зашел с другой стороны:

– Если бы несколько лет назад мы не пошли навстречу Тамбовцу, то не узнали бы того, что он сейчас мне доложил. Я поехал бы в Якутию с завязанными глазами. Даже тамошний губернатор не в курсе, что творится вокруг Колымы. Пристав состоит на довольствии у бандитов. Осенью происходят массовые убийства. Золото расхищается в обход властей. Мало? Вот как ценно секретное осведомление. А оно возможно только от тех, кто находится внутри преступного мира. Нет другого пути, поймите. Прокрустово ложе законности на руку бандитам! Мы слепы и глухи, а им раздолье. Зато с буквой все в ажуре.

Директор департамента смутился. Ему не хотелось признавать правоту чиновника для особых поручений. Юрист сидел в Брюн и не собирался оттуда вылезать. Но трудности новой должности уже заставили бывшего прокурора задуматься.

– Хорошо, мы еще вернемся к этой теме. Продолжайте. Ваш Тамбовец с кем-то поговорил?

– Да, со старым приятелем, рядовым дергачом… в смысле, налетчиком, с которым не виделся лет десять. Некий Захар Иванов, каких мильен. Они встретились случайно в трактире «Днепр» на Зверинской, это старинный пчельник…

– Старинный что? – не понял Брюн.

– Ну, притон для уголовных. Они в обычные заведения стараются не ходить, в пчельниках им безопаснее.

– И вы их терпите?

– Не я, а мы с вами, – начал раздражаться статский советник на действительного статского. – Градоначальство тоже терпит. Потому как нет законных оснований отобрать у хозяина промысловое свидетельство.

– Продолжайте. Два жулика встретились в кабаке для жуликов…

– Примерно так. Обнялись, выпили на радостях, и Захар рассказал старинному товарищу свою историю. Он весной откинулся… освободился из приамурской ссылки и решил поискать золота. Чтобы не возвращаться в столицу с пустыми руками. Ну, вошел в артель таких же, как он, горбачей…

– Алексей Николаевич, вы бы не могли изъясняться человеческим языком? – взмолился Брюн-де-Сент-Ипполит. – Я половину из вашей речи не понимаю.

– Горбачи, Валентин Анатольевич, – это дикие старатели, которые моют золото без разрешения властей. Таких много, в некоторых местностях больше, чем законных старателей. Так вот, Захарка отправился мыть рыжье… виноват, золото, как раз по соседству с притоном Сашки Македонского, на безымянный ручей. Соседство оказалось опасным. Почти месяц их артель ковырялась в шлихе, и с большим успехом: каждый добывал за неделю по фунту. В фунте девяносто шесть золотников, по пять рублей пятьдесят копеек за золотник – выходит пятьсот двадцать восемь рублей.

– За неделю? – недоверчиво переспросил директор. – Однако! Пойти, что ли, в эти… в горбачи?

– Выслушайте, что было дальше, и передумаете, – осадил его сыщик. – Про такой фарт узнали абреки Кожухаря. И пришли под вечер в лагерь. Иванову несказанно повезло – он в тот день попал на особенно богатую россыпь и задержался до темноты. Когда поплелся обратно – услышал выстрелы. Затаился… Под утро осторожно приблизился к стоянке, а там только трупы. Бандиты убили всех, кого застали, и забрали добычу. Он перекрестился и дай бог ноги подальше от того места. А когда прибежал в Томтор, знакомый ссыльный рассказал про Сашку Македонца, его шайку, прииск и про то, как там осенью пропадают все старатели. Бедняга драпанул, скитался месяц по безлюдным горам; что называется, спал на спине, а животом накрывался. Едва не погиб, спасло то, что прибился к торговому каравану, инородцы и вывели к людям. Захарка пришел в себя только в Иркутске. Кое-что он успел намыть и покатил в Питер, радуясь, что случай его уберег.

Брюн помолчал, а потом спросил, но не о том, что интересовало Лыкова:

– Ваш источник, Тамбовец – как он поселился в столице, если ему запрещено? Про согласие Столыпина понятно, но как выглядело технически? Вы сообщили в градоначальство, что это необходимо для разработки?

– Господь с вами! – ужаснулся сыщик. – Такое письмо означало бы провал негласного осведомителя. Он просто дал на лапу околоточному, и тот прописал его без помех.

– Возмутительно! Одно нарушение влечет за собой второе, затем третье. Им не будет конца, неужели вы это не понимаете, ваше высокородие?

– Зато, ваше превосходительство, мы теперь располагаем чрезвычайно важными сведениями. Которые невозможно получить из других источников. Я поеду в Якутию и ликвидирую опаснейшую хевру… банду, которая убивает людей десятками. Стоит такое мелкого послабления бывшему фартовому, который теперь трудится старьевщиком?

И Брюн смолчал.

Вскоре сыщик вторично пересказал полученные сведения, на этот раз генералу Джунковскому. А ближе к вечеру – в третий раз, уже Маклакову. Сановники были поражены. Губернатор не ведает, что на его земле зверствует страшная банда. При попустительстве как инородческого населения, так и местных казачье-полицейских властей! А статский советник Лыков разглядел это из Петербурга…

– Вот что значит поставленное осведомление, – нравоучительно заявил товарищ министра. – Молодцом, Алексей Николаевич! Надо развернуть вашу командировку по-новому, придать ей больший масштаб. Николай Алексеевич, не доложить ли государю?

Маклаков словно очнулся ото сна:

– Вы полагаете? Что ж… это следует как следует обдумать…

«Следует как следует», – усмехнулся про себя сыщик, но сделал почтительное лицо:

– Дело государственной важности, касается и Министерства финансов, и Министерства торговли и промышленности. Пожалуй, и Военного тоже. Как минимум надо поставить в известность премьер-министра.

Джунковский посмотрел на сыщика и кивнул ему на дверь:

– Ступайте, Алексей Николаевич, мы обдумаем, как поступить дальше. Ждите указаний. Вы, как всегда, орел!

Лыков прошел в свой кабинет и телефонировал Азвестопуло на квартиру:

– Вещи собрал?

– Собираю. Вот не знаю, брать ли с собой зимнюю одежду?

– Прихвати шарф, рукавицы, меховую шапку с ушами, вязаные чулки. Что забыл? Две пары теплого белья еще. И меховой жилет. Кухлянку, шубу и унты обменяем там, у инородцев, на спирт.

– А что такое кухлянка? – растерялся грек.

– Якутская меховая одежда, рубаха без пуговиц, надевается через голову. Согревает – ух!

– Шеф, это же вагон багажа получится. Неужели такого барахла нет в Якутске?

– Есть, но там оно вдвое хуже качеством и вчетверо дороже.

– Мироеды! Вот я им задам, когда прикачу! Надо будет только войти в раж.

– Алё, потомок аргонавтов! – перебил помощника шеф. – Сейчас отложи сборы и приходи ко мне в кабинет. Поедем к Ивану Ивановичу.

– К Рудайтису? – замялся Сергей. – Зачем?

– Ты не понял мою тонкую остроту, – пояснил статский советник. – Мы идем к настоящему Ивану Ивановичу, а фамилия его Крафт. Сообразил?

– А-а… К бывшему губернатору Якутской области? Точно, он даст много важных справок. Как я сам не догадался?

– Потому что ты халамидник. Или фраер – что выбираешь?

– Иду, иду…

Азвестопуло жил на Пантелеймоновской улице, в соседнем с Департаментом полиции доме, поэтому явился через пять минут.

– А где сейчас настоящий Иван Иваныч? – спросил он.

– Увы, в больнице. У него серьезная болезнь почек, и германские доктора не помогли. Говорят, его дни сочтены. А ведь он на два года младше меня. Жаль, достойный человек.

И Лыков рассказал помощнику о Крафте.

Иван Иванович родился в семье мелкого чиновника, сосланного из Царства Польского в Сибирь за злоупотребления по службе. Над головой отца сломали шпагу и лишили дворянства. Но сыну тогда было три года, и он сохранил сословные права. Его братья и сестра, родившиеся уже в Шушенском, стали простолюдинами. Молодой человек, получивший лишь домашнее образование, построил свою жизнь с чистого листа. Умный, трудолюбивый, порядочный, он поступил сначала на службу в почтовую контору. Затем перевелся в канцелярию Забайкальского областного правления, где попал на заметку губернатору Барабашу. По рекомендации последнего Крафт в конце прошлого века оказался в столице, в Земском отделе МВД. Там Алексей Николаевич с ним и познакомился.

Крафт уже тогда выделялся. Он знал несколько инородческих языков, хорошо разбирался в обычаях кочевых народов, пытался улучшить бюрократические порядки на окраинах империи. Верхом и в бричке проехал десятки тысяч верст по тайге и степям. Быстро сделавшись чиновником особых поручений по сельским делам при министре, Иван Иванович заставил говорить о себе чиновный мир. И в 1906 году был назначен губернатором самой большой в империи Якутской области. И самой малозаселенной. Площадь три с половиной миллиона квадратных верст, а населения всего двести шестьдесят тысяч. Из которого 93 % – инородцы.

Крафт оказался хорошо подготовлен к новой должности. Новый администратор сделал для улучшения дел едва ли не больше, чем все предыдущие губернаторы вместе взятые. Вернее сказать, он продолжил дело своих выдающихся предшественников Светлицкого и Скрыпицина. Иван Иванович открыл в Якутске сельскохозяйственные курсы со складом техники и удобрений. Помогал коренным народам перейти от полуголодного кочевого образа жизни к оседлому – в трех южных округах это было возможно. Поощрял развитие потребительских кооперативов. Инициировал ограничения по охоте, защищая животный мир от хищнического истребления. Способствовал развитию судоходства по Лене и Колыме, много занимался развитием столь необходимых краю дорог. Улучшил работу хлебных и рыбных магазинов для населения[34]. В Якутске появились электростанция, телефон, кинематографы, сквер с фонтаном, городской банк, а музей и библиотека переехали в каменное здание (Крафт дал на его строительство 1500 рублей из собственных средств). Были отреставрированы башни старого острога на Соборной площади. По всей области открывались новые начальные школы: за время его правления их количество увеличилось вдвое! Были выстроены в камне реальное училище и женская гимназия. Для обучения детей из небогатых семейств Крафт организовал свыше 60 стипендий. Открыл «Общество попечения о народном образовании». В Якутии в три раза увеличилась протяженность телеграфных линий. Крафт стал принимать на службу якутов с представлением их к классным чинам. И улучшил условия содержания для политических ссыльных. Вместо того чтобы разослать их по дальним улусам, он разрешил им селиться в Якутске, где кое-как, но можно было жить…

Такая деятельность не понравилась иркутскому генерал-губернатору Селиванову, известному любителю закручивать гайки. Селиванов принялся строчить на подчиненного доносы в столицу. Вице-директор департамента общих дел МВД Палеолог, приятель Лыкова, показывал ему эти доносы. Сто двадцать административно-ссыльных шляются по Якутску, вместо того чтобы погибать от холода возле Ледовитого океана! Куда дело годится?

Не довольствуясь ябедами, Селиванов прислал в Якутск двух подполковников, которые три месяца ходили по крохотному городу и собирали о губернаторе сплетни. Что, естественно, подрывало его авторитет среди чиновничества и населения. Начальник губернии даже попал под негласный надзор Особого отдела Департамента полиции! В результате успешный администратор, человек на своем месте, был вынужден перейти к соседям, возглавив Енисейскую губернию. Пробыл на этой должности он всего год. Заболев воспалением почек, Иван Иванович взял отпуск на лечение и теперь тихо умирал в одной из петербургских клиник.

Визит сыщикам предстоял невеселый, но очень нужный. В отличие от тех, кто его сменил, Крафт знал край и мог дать много дельных советов. Его преемник Пономарев руководил областью всего три с половиной месяца и умер. А новый губернатор фон Витте, назначенный на вакантное место еще в январе, до сих пор не доехал до Якутска.

Полицейские прибыли в клинику доктора Григулевича на Кирочной, предварительно заручившись согласием и врача, и больного. В чистой одноместной палате их встретил Крафт:

– Здравствуйте, Алексей Николаевич, давно не виделись. Эким вы молодцом. А я вот, видите… Застудил почки в зимних разъездах… теперь помираю.

– Здравствуйте, Иван Иванович. Бог даст, выкарабкаетесь; на него вся надежда.

– Только это и остается, увы. Кто с вами?

– Мой помощник коллежский асессор Азвестопуло. Прошу удостоить нас обоих беседы.

– Помощник? – оживился енисейский губернатор. – Ну-ну… Поди, трудно быть помощником у такого человека, как Лыков? О нем уже давно в министерстве легенды слагают.

Сергей выскочил вперед:

– И не говорите, ваше превосходительство. Жизнь прямо каторжная. Мне давно уж полагается нашить туза на спину мундира![35]

Больной шутку оценил и немного повеселел. Все трое уселись вокруг маленького ломберного стола. Алексей Николаевич без предисловий протянул Крафту рапорт нынешнего якутского врид губернатора:

– Ознакомьтесь, Иван Иванович. И дайте комментарий специалиста.

Тот быстро пробежал глазами бумагу и вернул сыщику:

– Действительно, странно. Что там делают чуть не сто человек? Их прокормить-то проблема.

– А если я вам скажу, что они нашли золотые россыпи, моют их и охраняют от чужаков и от властей?

1 ПСП – Петербургская сыскная полиция.

2 Товарищ министра – заместитель.

3 Педель – надзиратель, следивший за поведением гимназистов.

4 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных – свод законов Российской империи.

5 См. книгу «Взаперти».

6 Врид – временно исправляющий должность.

7 «Ганнибал у ворот» – древнеримское выражение, означающее близкую и серьезную опасность.

8 См. книгу «Столица беглых».

9 См. книгу «Уральское эхо».

10 Лупанарий – публичный дом в древнем Риме.

11 То есть в депозитарную ячейку.

12 Семейные прозвища Николая и Павла Лыковых-Нефедьевых.

13 Конфликт с Японией начался с распри из-за лесных концессий на корейской реке Ялу. Среди тайных бенефициаров концессий были великие князья и сам царь.

14 Лыков вспоминает повесть Соллогуба «Тарантас», написанную в 1845 году.

15 Дорога от Якутска до Среднеколымска была длиною чуть меньше 2000 верст.

16 Таубе неправ. Полк отчасти является преемником Якутского пехотного полка, отличившегося в 1812 году в Бородинской битве (храбро оборонял Багратионовы флеши).

17 Карамультук – примитивная среднеазиатская гладкоствольная винтовка. Здесь – символ устаревшего оружия.

18 См. книгу «Тифлис 1904».

19 Документ, обязывающий власти на местах помогать командированному чиновнику.

20 См. книгу «Паутина».

21 Гайменники – убийцы (жарг.).

22 Золотник – 4,26 грамма.

23 См. книгу «Уральское эхо».

24 Аффинаж – очистка от примесей.

25 Вакации – каникулы.

26 Горбачи – незаконные старатели-хищники.

27 Бутара – переносное устройство для промывки золотоносной породы.

28 Так тогда называли азербайджанцев.

29 Земский заседатель – так в Сибири называли становых приставов.

30 См. книгу «Между Амуром и Невой» (она же «Роковые числа»).

31 Романов городок – тюрьма (жарг.).

32 Дергач – налетчик (жарг.).

33 Джунковский.

34 Это были не магазины в современном смысле этого слова, а хранилища запасов продовольствия для нужд населения на случай голода.

35 Туз нашивался на халат каторжника.

Продолжение книги

Адский прииск бесплатное чтение

Глава 1Куда Макар телят не гонял

Глава 2Неожиданный союзник

Глава 3Последние сборы

Глава 1
Куда Макар телят не гонял

Глава 2
Неожиданный союзник

Глава 3
Последние сборы