Моей дочери трудно. Как помочь девочке-подростку пережить переходный возраст бесплатное чтение

© Татьяна Голокозова, перевод на русский язык, 2025

© Оформление. «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Посвящается моей дочери Клэр и сыну Кристиану, всем девочкам и мальчикам, их родителям, наставникам и учителям по всему миру

Предисловие

ОТНОШЕНИЕ К ДЕВОЧКАМ и их благополучие – лакмусовая бумажка для оценки состояния любого общества. Если рассматривать психическое здоровье девушек сегодня, становится ясным одно: как общество мы терпим значительный упадок. Депрессия уже давно встречается у девочек чаще, чем у мальчиков, но в настоящее время эта тенденция достигла масштабов эпидемии. Каждая четвертая девушка-подросток сообщает о наличии симптомов большого депрессивного расстройства, в то время как оно встречается лишь у каждого десятого мальчика1[1]. Девушки страдают от тревожности в два раза чаще мальчиков и молодых людей². В 2021 году Центры по контролю и профилактике заболеваний США зарегистрировали увеличение количества попыток самоубийства среди девочек на 51 % в сравнении с 4 % среди мальчиков³. Такую статистику нельзя объяснить более высоким уровнем осведомленности или диагностики. Она реальна и пугает родителей дочерей и всех, кто беспокоится о молодых девушках.

Хотя уровень депрессии и тревоги у девочек растет, причины подобного кризиса трудно понять. Откуда берется такой разрыв в состоянии психического здоровья мальчиков и девочек, когда последние вступают в пубертат? И почему сейчас эта тенденция прослеживается все чаще? В этой книге я изучу открытия ведущих исследователей, которые в свете текущей ситуации решили ответить на эти два вопроса. Результаты исследований свидетельствуют о том, что мы воспитываем девочек, с проблемами которых не сталкивались девочки прошлых поколений, и влияние этих проблем на мозг и тело имеет неожиданное и беспрецедентное значение. Когда мальчики и девочки вступают в период полового созревания, непрерывное воздействие стресс-факторов может совершенно по-разному проявляться у подростков на биологическом уровне. В совокупности со стрессом, сопровождающим само взросление женщины в нашем обществе, это служит важной причиной сегодняшней эпидемии депрессии и тревоги у девочек.

ВПЕРВЫЕ ВЗЯВШИСЬ ЗА ОТЧЕТЫ о данных исследованиях, я задумалась, будут ли разумными попытки вникнуть с точки зрения биологии в то, что стоит за кризисом психического здоровья девочек-подростков.

Даже когда стало ясно, что с девочками происходит нечто связанное с окружающей их средой и что это влияет на них в пубертатный период не так, как на мальчиков, я не была уверена в том, что это связано с половыми различиями. Я боялась даже начать это обсуждение, чтобы им не злоупотребили или неверно его истолковали, причинив вред девочкам, – я ошибочно полагала, что женская биология в чем-то слаба или девочки сами каким-то образом виноваты.

Я никогда не была так далека от истины. Если говорить проще, женское тело и мозг более чувствительны к неблагоприятному влиянию хронического стресса только тогда, когда его источник остается без внимания и всякого воздействия. В самом деле, в здоровой среде, способствующей их благополучию, девочки могут иметь явные преимущества в преодолении трудностей. Эта среда включает в себя здоровые, крепкие отношения с родителями и другими взрослыми, ощущение глубокого психологического чувства безопасности в мире и осознание того, что общество их признает и ценит.

Подростковый возраст – период, не похожий ни на какой иной и полный невообразимых перспектив; золотое время, примечательное обучением, перспективами и ростом. По мере того, как гормоны вступают в дело и начинают совершать видимые физические изменения, мозг подростков становится особенно зрелым, податливым и гибким, открытым к возможностям и опыту, а также к освоению новых подходов к самосознанию, адаптации и связям, что подготавливает тинейджеров к решению очень сложных проблем. И все же пубертат – это еще и пропасть. Каждый подросток стоит на ее краю, готовый либо споткнуться, либо пойти вперед и добиться успеха при вступлении в период юности. Многое зависит от эмоциональных условий и среды, в которой подростки достигают совершеннолетия.

И все же пубертат – это еще и пропасть. Каждый подросток стоит на ее краю, готовый либо споткнуться, либо пойти вперед и добиться успеха при вступлении в период юной взрослости.

Вероятно, вышесказанное больше относится к девочкам. Как вы увидите далее, особенности женской реакции на стресс-угрозу делают организм девочки-подростка восприимчивым к биофизическому влиянию проблем и токсичной окружающей среды, но при этом способствуют и тому, что ее мозг становится удивительно гибким и отзывчивым к позитивным изменениям. Однако поддерживающая среда, обеспечивающая крепкую опору для здорового развития девочки, создается не просто через отсутствие трудностей и невзгод или защиту от любых форм стресса (даже если бы подобное было разумно либо реально). Необходима «нейропротекторная» среда, в которой родители и другие члены семьи, наставники и сообщество создают условия, содействующие ощущению безопасности, глубокой связи и ценности. Каждая из нейропротекторных сфер влияния лежит внутри следующей, большей сферы, как в матрешке. Если мы хотим растить сильных девочек, мы должны проверить, насколько девочки чувствуют себя защищенными внутри них. В конечном счете это позволит каждой девочке, являющейся самой маленькой фигуркой в центре, чувствовать безопасность внутри себя.

Существует множество способов использования мощной силы этой стратегии для развития у девочек новых уровней стойкости. Если мы как родители научимся распознавать токсичные хронические стресс-факторы, уменьшать по возможности их количество и обеспечивать адекватную поддержку девочек перед лицом неприятностей, нам удастся сформировать для них среду для взросления, которая приведет к отличным результатам. На самом деле теперь мы понимаем основные факторы, которые обеспечивают нейробиологическую защиту девочек от проблем с психическим здоровьем, и тех девочек, что уже борются с трудностями.

Точно так же, как сегодняшнее состояние девочек не связано с каким-то одним изменением в среде, их защита от негативных изменений в мозге и иммунной системе тоже имеет много элементов. Их правильные взаимодействия, которые помогают девочкам чувствовать себя в безопасности, способны запустить на биофизическом уровне серию мощных изменений. Они способны действовать в качестве клеточного антидота от нашей токсичной и сложной в культурном отношении эпохи и подготовить почву для процветания. Со временем несколько микроизменений могут преобразить жизнь и эмоциональное состояние девушек.

По большей части я написала эту книгу, так как чувствовала моральный долг устранить разрыв между тем, что ученые выяснили о воспитании сильных девочек в век все более возрастающих опасностей, и тем, что необходимо знать родителям.

В дополнение к беседам с экспертами в науке и психологии я изложила истории трех девушек. Их пути иллюстрируют то, почему девочки-подростки не ощущают безопасности в мире, который взрослые создали для них, и насколько современные стрессогенные факторы становятся сильнее, чем мы ранее полагали, в развитии каждой девочки. Я изменила кое-какие имена и характеристики с целью скрыть личности девушек, однако их переживания реальны. Эти истории наряду с последними научными открытиями составляют то, что, я надеюсь, будет рассмотрено как новая эффективная программа воспитания девочек и защиты их эмоциональной сферы.

Девочки, с которыми я говорила, хорошо смогли объяснить, почему они не чувствовали безопасности, признания или собственной ценности в мире. Каждая из них очень сложно пережила период полового созревания. Эти девочки не были виноваты, но им пришлось учиться на своем горьком опыте. И тем не менее, несмотря на тяжелые обстоятельства, они все – при поддержке неравнодушных окружающих и самостоятельном решительном поиске ответов – нашли эффективные способы исцеления. Стратегии, которых девочки придерживались в процессе обучения успешному развитию, включены в третью часть книги, «Антидоты».

Как вы узнаете из этого раздела, существуют различные пути, которые могут облегчить реакцию девочки на стресс-угрозу, сформировать у нее умение адаптироваться, управлять собой и устранить хроническое состояние «бей-беги-замри» даже при воздействии сильных стрессовых факторов. Мы поможем девочкам обрести внутреннее ощущение безопасности и укрепить их психическое благополучие.

Основная задача для нас всех, какую бы роль мы ни играли в судьбах девочек-подростков, – это сделать трудный и иногда шаткий переход к зрелости более мягким, легким и, как результат, счастливым.

Пятнадцать антидотов позволят вам понять, как, когда и где лучше всего культивировать в наших дочерях глубокое психологическое чувство безопасности и связи в четырех областях жизненного опыта, подверженных стрессовым факторам, – доме, среде, сообществе и социуме, – и одновременно усилить независимость и стойкость девочек. Я надеюсь, приведенные мной антидоты позволят родителям помочь своим дочерям избежать излишних мучений и борьбы и на самом деле достичь процветания. Также я надеюсь, что эти антидоты помогут учителям, консультантам, психотерапевтам, наставникам и другим взрослым поддержать девочек, с чьими жизнями они пересекаются. Основная задача для нас всех, какую бы роль мы ни играли в судьбах девочек-подростков, – это сделать трудный и иногда шаткий переход к зрелости более мягким, легким и, как результат, счастливым.

ВОЗМОЖНО, НАРАСТАЮЩАЯ ТЕНДЕНЦИЯ к подавленности среди девочек коснулась и вас, так как вы беспокоитесь за своего знакомого подростка, испытывающего трудности. Или вы уже пробовали помочь девочке, которую любите, но не сумели найти для этого лучших вариантов решения проблем. Если такое положение вещей для вас актуально, знайте: вы не одиноки.

Чем глубже я погружалась в изучение темы, тем больше мое материнское сердце подталкивало меня вперед. Кажется, стоит признать, что мое рвение к исследованию встречающихся сегодня сложностей перед девочками было вызвано любовью ко всем ним, равно как к моей собственной дочери. Для меня личное всегда формировало профессиональное, вынуждая переводить актуальные научные открытия на понятный, доступный язык, насколько это в моих силах. Настоящая книга ничем не отличается. Она была написана с умом журналиста и проникнута любовью материнского сердца.

Я мама прекрасной и, осмелюсь сказать, необыкновенной дочери, которая, как и многие другие девочки, боролась с проблемами психического здоровья на протяжении всего подросткового периода вплоть до двадцатилетнего возраста – это ее история, не моя. И все же, работая над этими страницами, я продолжаю задаваться вопросом: если бы я знала то, что знаю сейчас, когда моя дочь была младше и еще не страдала, смогла бы я помочь ей лучше? Раньше? Не знаю. Тем не менее изучение науки позволяет мне понимать, как помогать своей дочери сейчас. Ибо родителям, семьям и обществу никогда не поздно постараться повысить уровень жизни наших дочерей и других девочек, небезразличных нам.

Новая нейробиология благополучия девочек-подростков предлагает всем, кто заботится об их здоровье, новый план, содержащий посыл надежды, ответственности и возможности оказать помощь в жизненном пути наших дочерей. Транслируемую мной идею я почерпнула от некоторых лучших умов нашего времени и самих девочек.

Часть I

Взросление девочек

Глава 1

Наши девочки не в порядке

Почему столь многим дочерям трудно?

Анна Моралис держит портрет своей бабушки по материнской линии на своем рабочем столе в студенческой квартирке в Чикаго. Ее сходство с родственницей поразительно: большие темные глаза, каштановые волосы и узкий подбородок.

– Когда я просто смотрю, как бабушка улыбается мне, моя тревога снижается, – говорит мне Анна при нашей первой встрече.

Во время беседы она склоняется над альбомом и рисует цветными карандашами. Интересно, помогает ли ей рисование справляться с тревогой?

Анна, которой недавно исполнился 21 год, обрела ясное представление о себе благодаря времени и психотерапии. Она планирует поступить на юридический и сосредоточиться на обеспечении социальной справедливости. Уже в юном возрасте – а именно к 12 годам – Анна была увлечена политикой и интересовалась состоянием окружающей среды.

– Я умоляла родителей взять меня на демонстрацию за права человека, – рассказывает девушка. – На что бы я ни обращала внимание, всюду присутствовало много социальной и экологической несправедливости. Расизм, избирательные права, терроризм, глобальное потепление, изменение климата, стрельба в школах. С одной стороны, от подобной вовлеченности я чувствовала большую уверенность в себе; в средней школе я писала статьи для газеты и продавала шоколадные батончики, чтобы заработать денег для детей, ставших жертвами конфликта на Ближнем Востоке. Однако погружение в крупные социальные проблемы вызывало ощущение, будто мелкие происшествия, через которые я проходила в подростковом возрасте, не имеют ценности. Мне казалось глупым расстраиваться из-за чего-то в моей личной жизни.

Ближе к окончанию средней школы я впервые стала популярной, – вспоминает Анна. – Затем появились социальные сети. Это было ужасно для меня. Я начала ощущать сильный дискомфорт от того, как выглядела. Большое количество социальных сетей пронизано постоянным, повсеместным сексизмом. В тот год в средней школе многие девочки собирались и смотрели телесериалы по типу «Милых обманщиц»[2], где девушки за двадцать с безупречными внешностями играли шестнадцатилеток с идеальной кожей и фигурой. Одноклассницы устраивали вечеринки с просмотром Victoria’s Secret Fashion Show и выкладывали в Snapchat свои фотографии, пытаясь выглядеть старше и по-модельному безупречно. Это негативно влияло на меня и на мое представление о себе.

ПОСЛЕ ТОГО КАК АННЕ исполнилось 14 и она перешла в старшую школу, социальная жизнь стала еще более сложной.

– Мои друзья из средней школы бросили меня. Они сказали, что я «слишком хорошая», а моя обеспокоенность справедливостью в обществе – «фальшивка», что я пытаюсь привлечь к себе внимание. У меня не получалось завести новых друзей, поскольку моя школа с углубленным изучением предметов была крошечной.

Не по годам развитое самосознание Анны превратилось в обоюдоострый меч. Так как сверстники смеялись над ней, она начала направлять свою способность к наблюдению и анализу против себя.

– У меня появилось ощущение, что если бы я стала более худой, красивой, радостной или менее серьезной, то смогла бы включиться в те вещи, которые все публикуют в Snapchat и Finsta, – говорит она, имея в виду приложения для обмена шутками и сплетнями внутри ограниченной группы сверстников. – Возможно, у меня даже появился бы парень. Я полагала, что мне чего-то не хватает и поэтому я все упускаю.

С помощью языка саморефлексии, который пришел к ней в процессе терапии, Анна увидела:

– Навязанные миром образцы для подражания о том, какой нужно быть женщиной, атаковали меня с экранов телефонов, компьютеров, телевизоров, с которыми мои ровесники проводили от шести до семи часов ежедневно. Экранная версия идеала женщины затмила реальную жизнь. Я никогда не выбирала, какой я хотела быть в подростковом возрасте.

Мать Анны, врач медицинского корпуса армии США, находилась за границей.

– Я чувствовала себя очень одинокой. Я говорила себе: «Ну и что с того, что у меня нет друзей? Это не страшно; могло быть и хуже». Я не страдала от ужасных невзгод – на моем пороге не было ни войны, ни школьных расстрелов, ни наводнений, ни пожаров, – так с чего моя грусть могла представлять какую-то важность? Но внутри моя депрессия нарастала как снежный ком. Я не понимала, из-за чего мне было так грустно и страшно. У нас даже не было пандемии! Скорее это было похоже на эпидемию растущего ощущения небезопасности во всем, к чему бы я ни обращалась.

Анна начала уменьшать количество потребляемой пищи до маленьких порций. После таких периодов следовали эпизоды обжорства.

– В 14 лет я набрала 7 килограммов. Мама приехала домой в отпуск. Как-то раз мы с родителями ехали в машине, я сидела на заднем сиденье, и они сказали: «Анна, ты набрала вес. Нас это беспокоит. Мы хотели поговорить с тобой о том, что тебе лучше меньше есть и записаться в спортзал». Казалось, они не заметили, что я больше не была самой собой… С одной стороны, мои родители поддерживали ту, которой я являлась внутри (они говорили, что я очень хорошо пишу и однажды стану потрясающей романисткой), но также я жила в большой токсичной трясине из разрушительных гендерных идей о том, как быть женщиной, и в результате воспринимала все, что слышала от родителей, в негативном ключе, особенно когда дело касалось посланий о моем теле: «Ты будешь одинока, если ты толстая. Если ты толстая, даже любящие тебя люди не будут принимать тебя за того, кем ты являешься». Это прибавлялось к всеохватывающему ощущению обесценивания, отсутствия признания той меня, какой я была, и того, через что я проходила. Все вместе взятое вносило лепту в порочный круг потребления пищи и избавления от нее.

Тем временем напряжение, связанное с учебой, усиливалось.

– Я училась в конкурентной школе с углубленным изучением предметов. Я проводила там по семь часов в день, испытывая огромный стресс, потому что знала, что я должна успевать все, чтобы получить высшие оценки и приглашения в колледжи. Я была совершенно уставшей от бесконечной работы, которую поручали учителя. С 15 до 17 лет я тратила каждую свободную минуту на учебу и выполнение уроков и сидела вплоть до полуночи. Все свои выходные я проводила за еще большим объемом домашних заданий. Хотя моя школа твердила о важности «обучения», а не наград, это было неправдой. Смысл заключался в получении поощрения.

Мать Анны отправилась в следующую командировку за границу. Девочка осталась дома с отцом, старшими братом и сестрой. Вскоре сестра, несколькими годами старше Анны, поступила в колледж.

– Внезапно я оказалась единственной девочкой в доме. У меня часто возникало ощущение, что при ссорах между членами семьи я каким-то образом была той, которая что-то сказала или сделала не так. Отец вел себя очень покровительственно. Это приводило к взрывоопасным стычкам между нами. Он говорил что-то высокомерное, а я хлопала дверью и сидела в своей комнате. Все всегда выставлялось так, будто ошибка была за мной; я всегда считалась виноватой в этом постоянном нелепом гневе, кипевшем в нашем доме, и должна была просить прощения. Брат молчал. Отцу так надоело воспитывать нас в одиночку, что он совсем отстранился. Я начала пропадать вне дома и много пить с единственным имевшимся у меня другом. Также я начала много есть. Вспоминая тот период, я понимаю, что испытывала абсолютную женскую беспомощность и чувство, что меня просто бросили. У меня не было женщин, которые могли меня наставить, а семья мне казалась разобщенной. Когда я была ребенком, моя семья была очень любящей, но в один момент все закончилось. Мы много общались с матерью по Skype, но мне не к кому было обратиться, чтобы справиться с жизнью девочки-подростка в этом довольно паршивом мире.

До конца старшей школы Анна делала вид, что у нее все в порядке – что она сама в порядке. В 18 лет девушка уехала в колледж, тщательно скрывая нараставшее ощущение тоски и беспокойства. Именно тогда ситуация окончательно вышла из-под контроля. Анна словно похоронила все свои страхи, печаль и уныние в какой-то бездонной черной дыре внутри нее, а теперь эта дыра стала такой огромной, что поглотила и девушку, и она больше не могла отыскать в ней себя.

Через несколько месяцев на первом курсе тревога и депрессия Анны достигли критической точки.

– Я металась между эпизодами обжорства и голодания день за днем. В моей голове появились эти повторяющиеся, тревожные, навязчивые, депрессивные мысли, от которых я не могла избавиться.

Одинокая, без поддержки и навыков управления стрессом, Анна начала искать утешения там, где не следовало.

– Я выбирала все худшие способы самоутверждения, превосходно иллюстрирующие то, какого отношения к себе стоит ожидать женщинам в нашем обществе. Я связывалась с парнями, которые обращались со мной как с ничтожеством, и надеялась, что кто-то из них сочтет меня достаточно привлекательной и интересной, чтобы встречаться со мной.

Анна чувствовала, будто должна была демонстрировать миру ограниченную версию себя, соответствующую подростковому идеалу женщины. Ей казалось, что девочки из ее компании лучше, легче и аккуратнее умели подгонять себя и свою психику под образец, погружаясь помимо тягот академической жизни в мелкие заботы вечеринок, свиданий, селфи и TikTok.

Мелочи (напряженные моменты, с которыми Анна обычно умела легко справляться) стали приобретать для нее бо́льшую значимость.

– Я получила четверку с минусом за работу по истории, и это было похоже на конец света. Меня постоянно рвало на нервной почве. Меня тошнило в холле истфака после того как я видела своего профессора. Это было унизительно. Я начала зацикливаться на том, что говорили мне друзья, и не могла перестать тревожиться о том, что они, возможно, смеялись надо мной, когда меня не было рядом.

Анна приехала домой на длинные зимние каникулы и попробовала вести с родителями непринужденные беседы, но ей это не удалось. Она делала вялые попытки изображать жизнерадостность и старалась быть вежливой. Много времени проводила в своей комнате. Анна плакала, казалось бы, из-за пустяков, например потери любимого карандаша. Однажды отец с матерью усадили ее перед собой. Они сказали, что не хотели бы, чтобы она возвращалась в колледж, не посетив психотерапевта. Анна была столь же разгневана, сколь и несчастна.

– Все каникулы я язвила каждому. Я выглушила все вино в доме и наговорила настоящих грубостей всем, кроме бабушки, которая просто продолжала обнимать меня. Внутри я чувствовала, что меня не признают и не ценят, будто я была совершенно невидимой для своей семьи.

Анна смотрит какое-то время в окно, затем снова поворачивается ко мне с мягкой улыбкой, как будто с тех пор нашла сострадание к себе-подростку.

– Думаю, тем, чего я действительно хотела, в чем действительно нуждалась, были связь с кем-нибудь и ощущение связи с самой собой.

РАСТУЩЕЕ ОТЧАЯНИЕ ДЕВОЧЕК

Анна, безусловно, была не одинока в своем чувстве изолированности и ненависти к себе, и до определенной степени описанное ей, вероятно, могло быть обычными проблемами взросления. Но для Анны и многих других современных девочек здесь имеет место нечто большее, нежели обычная подростковая неуверенность и социальная тревога. Все большее количество девушек сообщают о том, что чувствуют себя подавленными из-за постоянного, всепроникающего состояния тревоги и депрессии перед лицом стрессоров[3] по мере перехода из подросткового возраста во взрослую жизнь. Возможно, когда вы читали историю Анны, вам на ум пришел кто-то, о ком вы серьезно беспокоитесь (ваша дочь, племянница, ученица или дочь друга), чье взросление как будто отмечено опасным градусом эмоционального напряжения либо ощущением уязвимости в сложной обстановке достижения совершеннолетия.

Наши девочки попросту не в порядке. Сегодня депрессия развивается у девочек гораздо чаще, чем в прошлом, и проявляется она раньше, чем всего 20 лет назад, – часто уже в возрасте 12–13 лет4. Такой тревожный всплеск не объясняется более высоким уровнем диагностики сегодня. На самом деле, когда ученые оценивают психическое здоровье молодых людей, они не опираются на диагнозы. Так как многие подростки с симптомами ментальных расстройств не проходят обследования, национальные данные о проблемах психического здоровья у тинейджеров основаны на других критериях. Эксперты стараются выяснить, сталкивались ли подростки с эмоциональными или поведенческими проблемами, которые значительно нарушали их нормальную повседневную жизнь на протяжении 12 месяцев и дольше и требовали сторонней помощи5. Недавние исследования, основанные на этих параметрах, показали, что к 17 годам более трети девочек переживают по крайней мере один эпизод «большого депрессивного расстройства» за последний год своей жизни, сопровождающийся ощущениями «никчемности и вины»6. Это состояние не похоже на временный приступ тревоги. Под эпизодом большого депрессивного расстройства понимают период в несколько недель (часто дольше), в течение которого человек испытывает постоянную грусть и беспомощность, утомление, нарушения сна, потерю интереса к деятельности и продолжительные суицидальные мысли.

Ежегодно расхождение между уровнями депрессии и тревоги у мальчиков и девочек сохраняется. С 2018 по 2019 год этот разрыв увеличился на 14 %7. В период с 2016 по 2020 год у девочек диагностировали депрессию в среднем на 48 % чаще, а их заболеваемость тревожными расстройствами повысилась на 43 % по сравнению с мальчиками того же возраста8. Ощущение повседневного благополучия у девочек также отличается от такового у мальчиков: почти 50 % девушек сообщают о десяти днях плохого психического самочувствия за последний месяц, по сравнению с 28 % молодых людей9.

Хочу пояснить: современным мальчикам тоже трудно. Безусловно. Зачастую тревожные расстройства у них могут проявляться в виде нарушений поведения или проблем с вниманием, и их часто путают с чем-то другим или просто упускают из вида. Мальчики, страдающие депрессией, чаще девочек совершают самоубийства. Но проблемы мальчиков и девочек нередко имеют разные причины, и игнорирование данного факта может навредить нашим детям.

Более того, сегодняшняя эпидемия самоубийств среди подростков указывает на растущее отчаяние именно среди девочек. Разрыв в статистике суицидов у мальчиков и девочек сокращается: за последние двадцать лет число самоубийств среди девушек увеличилось в три раза, включая девочек в возрасте от 10 до 14 лет10. В 2021 году количество попыток суицида среди девушек-подростков выросло на 51 % по сравнению с 4 % среди парней11.

Статистика подсказывает, когда этот кризис впервые начал усиливаться, даже несмотря на то, что долгое время он оставался незамеченным. Если изучить имеющиеся данные, то можно увидеть поразительную тенденцию: сегодняшний стремительный рост уровня тревожности и депрессии наблюдается только у тех, кому еще не исполнилось 25. Исследование Journal of Abnormal Psychology показало, что за 2019 год частота эпизодов большого депрессивного расстройства увеличилась на 52 % среди подростков в возрасте от 12 до 17 лет и на 63 % среди девушек и парней в возрасте от 18 до 25 лет. При этом подобная динамика отсутствует у молодых людей в возрасте 26 лет и старше12.

Безнадежность, беспокойство, никчемность и суицидальные мысли значительно чаще наблюдаются у людей моложе 26 лет, чем у достигших этого возраста и старше. У девочек и девушек эпизоды большого депрессивного расстройства и эмоционального дистресса[4] встречаются намного чаще, чем у мальчиков и парней той же возрастной категории. Беря во внимание все факторы, авторы исследования полагают, что это говорит о «поколенческом сдвиге в эмоциональных расстройствах и суицидальных исходах».

Такой спад в благополучии девочек, который начался задолго до COVID-19, стал особенно заметным после длительного влияния стресса, вызванного пандемией. По данным ученых Мичиганского университета, почти половина родителей сообщают о том, что они заметили ухудшение психического здоровья их детей во время пандемии. Приблизительно у трети девочек появились новые или усугубились имевшиеся симптомы депрессии или тревоги против менее чем каждого пятого мальчика13. За 2020 год, когда начался карантин, количество обращений в отделение неотложной психиатрической помощи для подростков увеличилось на 31 %, причем этот рост оказался гораздо более резким среди девочек14.

СОВСЕМ НЕДАВНО УЧЕНЫЕ и исследователи общественного здравоохранения приступили к изучению причин, которые стоят за этим тревожным феноменом. Авторы исследования Journal of Abnormal Psychology ссылаются на «культурные тенденции» середины 2000-х годов, ускорившие отрицательную динамику психического здоровья девочек-подростков. В дополнительных аналитических работах эксперты указали конкретный год, когда состояние ментального здоровья девочек впервые начало катастрофически ухудшаться, – 2012-й15. И все же только с 2016 года (тогда Национальные институты здравоохранения США попросили учитывать половые различия при разработке доклинических исследований и изложении их результатов) ученые стали внимательнее рассматривать половые различия мужчин и женщин в качестве биологического обоснования того, как, когда и почему депрессия и тревога развиваются в ответ на проблемы и стресс[5]16.

Шокирующие результаты, полученные учеными, указывают на причину страдания наших девочек, а также позволяют лучше понять всю сложность их взросления сегодня. Проще говоря, наука утверждает, что хронические стрессоры влияют на мозг женщины совершенно иначе, нежели на мозг мужчины, и, хотя эти изменения начинаются в период раннего развития, чаще всего они достигают своего пика в подростковом возрасте и, как правило, имеют негативное значение. По сути, упомянутые научные открытия показывают нам, что происходит, когда девочек осаждают бесчисленные стрессовые факторы, как эти трудности проявляются в ощущениях подростков и их психологическом благополучии и почему эти стрессоры обладают большей мощностью в формировании пути каждой девочки, чем мы прежде полагали.

Научные данные утверждают, что хронические стрессоры влияют на женский мозг совершенно иначе, нежели на мужской, и, хотя эти изменения начинаются в период раннего развития, чаще всего они манифестируют в подростковом возрасте и, как правило, пагубным образом.

ЧЕТЫРЕ ОБЛАСТИ ДЕТСКОГО СТРЕССА

Стресс – простое слово, которое большинство из нас произносит ежедневно, но помимо этого стресс – термин, который вводит в заблуждение. Когда мы говорим о стрессе, что конкретно мы имеем в виду? Большая часть того, что мы знаем о влиянии стресса и невзгод на детское благополучие, вытекает из целого комплекса исследований под названием «Исследование неблагоприятного детского опыта» (НДО; ориг. «Adverse Childhood Experiences» (ACE)). Данные НДО состоят из более чем двух тысяч хорошо воспроизведенных исследований за последние 25 лет. Результаты показали: воздействие на ребенка различных пагубных факторов до достижения им 18 лет повышает у него вероятность развития проблем с физическим или психическим здоровьем во взрослом возрасте.

Такие стрессоры, или источники стресса, возникают в четырех широких областях. Первые, домашние стрессоры, – это трудности, с которыми ребенок сталкивается в своем собственном доме. Например, когда он растет с родителем либо опекуном, страдающим от психического расстройства, алкоголизма, наркотической зависимости, хронического физического заболевания; переживает расставание или развод родителей; теряет родителя до достижения зрелого возраста либо разлучается с одним из родителей. Кроме того, к этому относятся плохое обращение со стороны родителя или основного опекуна, например постоянная критика или унижение; физическое пренебрежение, например отсутствие обеспечения медицинской помощи во время болезни; эмоциональное пренебрежение, например ощущение, что семья не защищает или не заботится о ребенке, наблюдение насилия в доме или травля со стороны братьев и/или сестер; физическое и сексуальное насилие.

Вторая область источников детского стресса и проблем – средовая. Она охватывает стихийные бедствия и потрясения от таких климатических кризисов, как ураганы, землетрясения, лесные пожары и оползни, воздействие токсинов, инфекций и загрязнений, а также стресс, вызванный пандемией COVID-19.

Также детские травмы возникают в широкой сфере нашего сообщества: взросление в условиях бедности, столкновение с дискриминацией, расизмом и жестокостью в обществе; отсутствие нормального жилища; посещение школ, не соответствующих стандартам; переживание терактов в школе либо даже возможная угроза их возникновения.

Последняя группа стрессоров – социальная. Это эмоциональные либо межличностные конфликты, с которыми дети обычно сталкиваются в социальном окружении, внутри компаний в школе или по соседству. Однако, поскольку подростки все больше живут онлайн, в социальных сетях, и пытаются совладать с лайками и дизлайками, критикой и вездесущей угрозой буллинга либо насмешек, хронический стресс в данной области становится более серьезным и превращается в новый тяжелый источник беспокойства.

Если сделать шаг назад и взглянуть на основные проблемы четырех сфер жизни подростков, можно заметить определенные общие знаменатели. Во-первых, данные проблемы постоянны и непредсказуемы; никто не знает, когда они повторятся. Они вселяют в ребенка чувство, будто он находится под своего рода угрозой, а это подрывает его базовое ощущение безопасности в мире. Во-вторых, стресс из-за этих ситуаций может проявляться на эмоциональном уровне – в виде страха, тревоги, стыда, беспокойства, одиночества или подкрадывающегося ужаса. Или на психологическом уровне, как скрытое напряжение, наличие которого ребенок может даже не осознавать в теле. Иногда стресс проявляется более открыто – через панику, характерную учащенным пульсом, дискомфортом в животе и ощущением замирания сердца в груди. Все эти переживания незащищенности могут погрузить ребенка в умеренное либо острое состояние «бей-беги-замри», в котором тело и мозг готовятся защититься от воспринятой угрозы, убежать от нее или замереть на месте с целью остаться незамеченными. Со временем подобное повышенное чувство беспокойства относительно того, что ожидает за углом, ведет к усилению выработки в организме веществ, вызывающих воспаление, а это, в свою очередь, способно запустить изменения в функционировании иммунной системы и структуре формирующегося мозга.

БОЛЬШИНСТВО ПЕРЕЧИСЛЕННЫХ СТРЕССОРОВ отражаются на мальчиках и девочках одинаково. Теперь уже все дети и подростки пережили смертельно опасную эпидемиологическую ситуацию, и многие потеряли членов семьи в связи с пандемией. Согласно исследованию Центров по контролю и профилактике заболеваний США за 2021 год, опубликованному в The Lancet, к лету 2021 года на каждых двух взрослых, умерших от COVID-19, пришелся один ребенок, лишившийся родителя или другого опекуна, например бабушки или дедушки, живших вместе с ними17.

Тревога по поводу пандемии ложится поверх иных хронических стрессоров, включая стрельбы в школах и другие массовые теракты. Недавнее исследование Центра Пью выяснило: почти 60 % учеников боятся, что их школа станет следующей мишенью в бесконечной веренице расстрелов в учебных заведениях18. Дети старше шести лет регулярно участвуют в учениях по самозащите против потенциальных вооруженных злоумышленников.

Помимо этого, нынешнее поколение детей сталкивается с последствиями изменения климата в режиме реального времени, которые не переживало ни одно поколение до. Наши дети растут в условиях наводнений и беспрецедентного количества оползней и ураганов, страдая от небывалой жары и засух или бушующих лесных пожаров. Или же они наблюдают за этими событиями через СМИ и интернет 24/7. Они становятся свидетелями того, как внешние силы разделяют общества, провоцируют усиливающиеся политические разногласия и агрессию. Они живут в условиях ужасающей расовой несправедливости, неправомерного поведения полиции и массовых кризисов, связанных с ситуацией с беженцами, по всему земному шару. Добавьте сюда 17 млн детей в США, ложащихся спать голодными, и 2,5 млн детей, вовсе не имеющих своих кроватей19. Неудивительно, что преподаватели Колумбийского университета ведут курс под названием «История конца света».

Такого рода стрессоры взрослые обычно берут на себя и справляются с ними. Только они приложили недостаточно усилий для совместного искоренения данных проблем. Дети не чувствуют себя в безопасности, поскольку знают, что они не в безопасности. Они сталкиваются с массой экзистенциальных угроз, для ликвидации которых мы, взрослые, не предложили хороших средств. Несмотря на страх детей относительно того, на какое будущее они вообще могут рассчитывать, от них ожидают слишком многого: раннего достижения больших успехов в учебе; размышления о высшем образовании, когда они еще совсем маленькие; определения собственной идентичности, зачастую при взрослении рядом с чрезмерно опекающими либо перенапряженными родителями, работающими на нескольких работах. И подростки пытаются совладать со всем этим, одновременно понимая: в не столь отдаленном будущем им придется самим справляться с надвигающейся карьерной и экономической неопределенностью.

ПРИ РАССМОТРЕНИИ МНОЖЕСТВА невзгод, с которыми сталкиваются наши дети, может показаться, будто какие-то виды хронического токсичного стресса опаснее, нежели другие. Однако по большей части это неверно – все формы постоянных стрессоров способны воздействовать на мозг и биологию ребенка. Нейробиологи из Университета Колорадо выяснили, что нервная система может реагировать на эмоциональный стресс так, как «если бы имело место клеточное повреждение»20. Эмоциональные и биологические стрессоры воздействуют на одни и те же цепочки в мозге, приводя к запуску воспалительных факторов, которые, если их не контролировать, начинают постепенно влиять на состояние здоровья на протяжении всей жизни. Но эмоциональный стресс становится травмирующим, только если ребенок воспринимает его как каким-то образом пагубный или угрожающий его психологической либо физической безопасности в мире.

Нам может быть трудно понять данную концепцию, так как нас научили думать о нашем психическом здоровье как о чем-то отдельном от нашего физического здоровья. Но наше благополучие строится изначально и прежде всего (в том числе с самых ранних этапов жизни) на непрерывном, прочном чувстве безопасности. Это не «я думаю, следовательно, я существую». На самом деле это: «Я думаю и чувствую, следовательно, я существую».

Тело и мозг ребенка постоянно считывают и обрабатывают сигналы из окружающей среды. С момента начала вашей жизни в утробе матери и на протяжении детских и подростковых лет ваш мозг является смыслообразующей машиной. Он всегда участвует в сложном интерактивном танце с каждой деталью вашей среды. Все ваши органы чувств – обоняние, осязание, вкус, зрение, слух – посылают в мозг сообщения о том, находитесь вы в безопасности или нет. Мониторинг, оценка и подготовка вас и вашего тела к новым поступающим угрозам – задача номер один для вашего мозга. В то же время он 24/7 ведет беседы с иммунной системой, решая, сигнализируют ли едва уловимые послания от внешнего мира о неминуемой опасности.

С этой целью в течение всего детства мозг и тело начинают накапливать напряженные или травматические переживания, – на деле записывая их для использования в будущем. И в этом танце мозга с окружающей средой хронический стресс детства и подросткового периода выступает своего рода инструктором, который обучает нервную, иммунную системы и мозг такими способами, которые закладывают основу того, как мозг и тело будут реагировать на стрессовые переживания всю дальнейшую жизнь. Вот почему результат в виде двух баллов и выше в исследовании НДО (ACE) считается значительным с точки зрения влияния на будущее физическое и психическое состояние ребенка[6].

ГЕНДЕРНЫЙ РАЗРЫВ

При обращении к нейробиологии, которая изучает, почему растущий уровень стресса влияет на здоровье девочек таким явным пагубным образом, мы узнаем, что большая часть ответа лежит в новом понимании того, что происходит с девочками в период пубертата и как их развивающийся мозг воспринимает токсичные стрессоры. На самом деле у женщин именно в период полового созревания хронические личные и окружающие стрессоры начинают проявляться в виде психологических издержек.

Во многом это объясняется всплеском половых гормонов, а именно эстрогена. При нормальных обстоятельствах эстроген может выполнять значительную защитную функцию, но на фоне скопления множества стресс-факторов он способен усиливать влияние стресса на формирующийся женский мозг. А это, в свою очередь, активирует гены, связанные с развитием психических расстройств в будущем.

Однако одна из самых важных идей заключается в следующем: наша эволюционная биология (то, как наши тело и мозг развивались с тех времен, когда мы были охотниками и собирателями) имеет большое отношение к тому, как сегодняшние стрессоры влияют на здоровье девочек-подростков. Причина такого серьезного переживания хронического токсичного стресса в период взросления коренится в нашей эволюционной истории, где травмирующий опыт мог означать смерть – гораздо чаще, чем в современной жизни. Изо дня в день глубокие биологические эволюционные реакции приспосабливаются к новейшим условиям жизни девочки-подростка в мире, полном трудностей, многие из которых новы для нашего времени. Это, с одной стороны, прибавляется к традиционным проблемам, с которыми молодые люди всегда сталкивались в подростковый период, а с другой – к индивидуальным трудностям, ожидающим ребенка в его личной жизни.

По сути, это история о наследии нашей эволюции как людей и о том, как нас формировали смертельные угрозы. Опасности сегодняшней реальности проявляются по-разному, но тем не менее они оказывают мощное воздействие, особенно подвергая риску девочек. Проще говоря, наши мозг и гормоны погрязли в нашем эволюционном прошлом.

Наконец, самое важное заключается в том, что в процессе взросления современных девочек есть многое, что наносит крайне пагубный ущерб, и эта токсичность окружающей среды, ставшая повсеместной и усугубленной социальными сетями (их мы подробнее рассмотрим во второй главе), вносит свой вклад в то, как часто девочки начали страдать от кризисов психического здоровья.

Конечно, в том, что девушка-подросток испытывает трудности, нет ничего нового. Великие романы, от «Маленьких женщин» до «Дерево растет в Бруклине», рассказывают о преисполненных тревогой девушках, которые ищут себя в эти годы. И вопрос, почему у девочек наблюдаются более высокие уровни тревоги и депрессии в пубертатный период, существует давно. Психологи на протяжении десятилетий пытаются выяснить, что способствует и препятствует здоровому развитию внутренней жизни девочек. В 1994 году психолог Мэри Пайфер впервые опубликовала свою классическую книгу о воспитании девочек, «Воскрешение Офелии», чье название отсылает нас к героине-подростку из трагедии Шекспира «Гамлет»: Офелия, которая страдала из-за любви к Гамлету и ожиданий своей семьи, в конечном счете топит себя. И все равно, после настойчивого призыва Пайфер еще четверть века назад защищать и лелеять внутреннее «я» девочек-подростков и множества масштабных усилий для предотвращения опасной тенденции к самоубийствам эпидемия депрессии и тревоги у них только продолжила расти. Более того, сегодняшнее поколение девочек, очевидно, переживает боль, количественно и качественно отличающуюся от боли предыдущих поколе- ний.

Дети сталкивались с трудностями в любом обществе и в любую эпоху, но сейчас существуют факторы, которые делают наши времена особенно и коварно разрушительными. Родителям, воспитывающим детей в период исторической травмы, например войны, потребность ребенка в безопасности может казаться понятной. И все же тем из нас, кто растит дочерей, бывает трудно понять, нарушают ли переживания девочки ее психическое здоровье и когда конкретно. Времена изменились, и нам нужно поменять наши техники и подходы к воспитанию стойких девочек, если мы хотим помогать им преуспевать и процветать.

Изо дня в день глубокие биологические эволюционные реакции приспосабливаются к новейшим условиям жизни девочки-подростка в мире, полном трудностей, многие из которых новы для нашего времени.

Сегодня наука объясняет, почему мы до сих пор не продвинулись в «воскрешении Офелии». Бесчисленные токсичные, социальные и средовые стрессоры стали пагубными с точки зрения нейробиологии для нового поколения девушек. Кризис благополучия современных девочек-подростков не просто психологический феномен – он биологический.

Глава 2

Токсична ли эта эпоха для девочек?

Да, и все хуже, чем вы думали

КОГДА ДЖУЛИИ АБЕРНАТИ исполнилось 11 лет, она начала развиваться «по-настоящему быстро» – ее тело сорванца резко изменилось «с мальчишеских линий на женственные изгибы». Девушка описывает свои предподростковые годы, пока мы бродим вокруг студенческого городка, где она заканчивает второй курс.

– Я была очень активным ребенком, лазала по деревьям, носилась со своим братом, строила крепости под обеденным столом. И вдруг, буквально за одну ночь, у меня появились эти сиськи, – говорит Джулия, и из-за ее хриплого голоса она кажется старше своих двадцати лет. – Для меня моя грудь была как два толстых мешка, росших на грудной клетке. Я хотела не обращать на нее внимания и продолжить жить как раньше, но окружающие начали видеть в первую очередь ее. Все стали относиться ко мне иначе. У меня замечательные родители; они помогли мне пережить действительно трудные годы, и для меня это имело огромное значение. Но, оглядываясь назад, я вижу: они учились на ходу. Они говорили слова, противоположные тем, которые мне нужно было слышать. Друзья моего отца бывали у нас дома и восклицали что-то в духе: «О, Джулия такая красивая. Господи, она уже выглядит как взрослая женщина!» Они пялились на мое тело, и никто не вмешивался со словами: «Эй, хватит! Ей 11!» Даже мама иной раз шутила: «Боже мой, Джулии в одночасье исполнилось 16!»

Я стала носить оверсайз-рубашки на пуговицах, чтобы скрыть свое тело и избежать внимания старшеклассников, – вспоминает девушка. – Я просто хотела лазать по деревьям и печь торты. Но большинство из моих воспоминаний из предподросткового возраста связано с тем, как я отбивалась от старшеклассников, которые бросали на меня долгие взгляды, близко наклонялись и говорили нечто вроде: «У тебя самые классные сиськи!» Даже когда я просто шла по улице мимо строительной площадки, даже с семьей, парни кричали: «Вот она, беда!» или «Лучше заприте ее сейчас же!» И я думала: «В чем именно я беда?» Это злило и смущало меня одновременно, и я понимала, что в действительности не находилась в безопасности, если мужчины обращали на меня внимание с расстояния 6 метров.

Джулии исполнилось 12 лет в 2013 году, в разгар бума смартфонов у учеников средней школы.

– Мне не нравились социальные сети, но их необходимо было вести, чтобы завести с кем-то дружбу. Как-то раз одна моя подруга выложила фото декольте, и я тоже опубликовала такую фотографию. Мне тут же стало мерзко. Помню, я сказала себе: «Ты сейчас ведешь себя как идиотка» – и удалила этот пост. Я пыталась выкладывать позитивные фото и надписи, чтобы сохранять видимость благополучия. Это был способ оставаться частью толпы. Однако демонстрация всем своего лучшего, красивого «я» была очень болезненной. Так много в социальных сетях связано с женскими телами… На групповых селфи с вечеринок девочки принимают вызывающие позы, держа камеру под определенным углом, дабы выглядеть стройнее, и т. д. и т. п.

Джулия громко вздыхает, вспоминая ту себя, на восемь лет младше.

– Соцсети – это как открытый сезон для оценки форм женских тел – нашей кожи, лиц, волос. К 10 или 11 годам вы понимаете, что чем больше девочка сидит в соцсетях и позирует так, чтобы казаться взрослой и сексуально зрелой, тем большей социальной властью она располагает. Я же была очень неуверенным в себе подростком. С одной стороны, я чувствовала, будто должна была участвовать в игре; но с другой – злилась: «Я не хочу быть частью этого, все это совершенно фальшиво, неправильно и честолюбиво, и я не хочу быть такой».

Мы идем по улице, и нас застает врасплох свод распыленной воды из разбрызгивателя для газона; легкий душ разливается сверкающими капельками, исчезающими тут и там. Джулия смеется, пока мы убегаем от него, и на мгновение в ее улыбке я вижу открытое лицо той 11-летней девочки, которой она когда-то была.

К 13 годам она научилась жить с бесконечными возгласами в духе «О, у Джулии большая грудь!» и «Джулия – реально горячая штучка!», перемещаясь по коридорам своей школы. Затем она перешла в старшие классы.

– Несмотря на мои способности, меня не считали умной из-за всех происходивших вещей. Меня считали увлеченной мальчиками, хотя на самом деле это мальчики увлекались мной – и даже не мной, а моим телом.

Джулия вспоминает один день того года.

– Во время обеда старшеклассник засунул свой язык мне в рот и залез рукой под мою рубашку. Нас увидел учитель и просто сказал нам идти на урок. Я чувствовала, будто меня никто не замечает. Я начала задумываться: «Стою ли я чего-нибудь, если парень не хочет смотреть на меня с вожделением?» И также что-то вроде: «Окей, если меня рассматривают как сексуальный объект и никто не считает меня способной на что-то другое, тогда, получается, я представляю из себя только это». У меня не было возможности выбрать мой собственный способ быть женщиной – всё решали люди и обстоятельства вокруг меня. Это сформировало то, как я видела себя и свое место в мире в течение долгого времени.

Я училась в обычной государственной школе, в которой нам приходилось делать множество дополнительных заданий, чтобы попасть в хороший колледж, – продолжает Джулия. – Моя успеваемость снизилась. Поэтому я должна была больше трудиться, пересдавая и пересдавая SAT[7], исправляя оценки, проходя стажировки. Я была в абсолютном напряжении все время. Мне хотелось все чаще оставаться дома. – По словам девушки, школа была похожей на студенческие «Голодные игры»: сто учеников сражаются за одни и те же места в именитых вузах. Родители торопили своих детей с клубных собраний на тренировки командных видов спорта, а с них – на занятия с репетитором. Ничто больше не казалось реальным или подлинным.

– Я не нравилась себе как личность и думала: «Ладно, хорошо. Я займусь сексом с парнями постарше; может, они поймут меня. Если так меня видят окружающие, почему бы не воспользоваться этим?»

Джулия думала, что, возможно, отношения со старшеклассниками дадут ей то «ощущение свободы, которого так не хватало». Но это, как она говорит, «оказалось огромной ошибкой».

– Я чувствовала себя такой одинокой и злой. С одной стороны, часть меня была тайно разгневана несправедливостями, связанными с участью женщины; тем, как нас гиперсексуализируют и отвергают. От того, что преподаватели не воспринимают нас всерьез, а мужчины разговаривают снисходительным тоном, до того факта, что женщина не может победить на посту президента. Но одновременно я чувствовала, что не в силах ничего здесь изменить, включая мою собственную жизнь. Выбор в пользу восприятия себя как сексуально влиятельной представлялся единственным путем к моей свободе.

Первичная надежда Джулии на обретение свободы через отношения со старшеклассниками прожила недолго.

– Тот год я проводила в безудержных рыданиях в школе или дома либо закрывалась, вела себя совершенно тихо, словно все было в порядке, – вспоминает она. – Часть меня просто надеялась, что кто-то заметит: «Эй, с Джулией что-то происходит». Я могла думать только о том, как сильно себя ненавижу. У меня появились панические атаки. Мое сердце начинало бешено колотиться, кружилась голова, и я теряла сознание. Периодически я слышала откуда-то голос, говоривший мне, какой глупой я была. У меня возникло ощущение, что я хочу умереть.

В 15 лет Джулия начала резать себя.

– Мои родители узнали об этом. Они очень расстроились, и, оглядываясь назад, я их совсем не виню. Но тогда я не понимала, что нуждаюсь в помощи, поэтому усилия моих родителей сводились к игре в кошки-мышки. Я пыталась найти способы сбежать от их контроля, и они отвечали еще большим вмешательством в мою жизнь. Они установили софт на мой телефон и компьютер. В результате я купила у знакомого второй телефон и тайно пользовалась им. Я не хотела разговаривать с родителями – но с позиции сегодняшнего дня я понимаю: я хотела говорить с ними, но чувствовала, что не могу. Я никогда не обращалась к маме за советом до тех пор, пока ситуация не становилась критической. Один старшеклассник пригрозил мне слить мои обнаженные фотографии, и я пошла к маме, а она позвонила в полицию. Теперь, после нескольких лет терапии вместе с иной работой, которую я проделала, чтобы оказаться в своем текущем благополучном состоянии – не говоря уже об усилиях, приложенных в конечном счете другими ради меня, – я понимаю, что хотела быть оставленной в покое, потому что желала умереть. Я не хотела думать о маме и папе или о том, как они расстроятся, я просто повторяла себе: «Я справляюсь!», хотя очевидно не справлялась.

Родители Джулии, все больше и больше волнующиеся за дочь, пошли с ней на семейную терапию.

– Я не проронила ни слова за все время, – вспоминает Джулия. – Я просто хотела, чтобы все поскорее закончилось. Я начала баловаться удушением себя ремнями, когда была одна. Никто не знал.

Однажды в конце второго года в старшей школе девушка выпила отбеливатель.

– Я очень отрывочно помню то время. Я встречалась с очередным никудышным парнем и пережила ужасный разрыв. Помню, что я испытывала тогда стыд, поскольку всем вокруг казалось, будто я пыталась покончить с собой и очутилась в отделении неотложной помощи и далее провела в психиатрической палате десять дней из-за парня. Но это было неправдой. Я хотела порвать с самой собой.

НЕВОЛЬНЫЕ ПОДОПЫТНЫЕ КРОЛИКИ В СОЦИАЛЬНОМ ЭКСПЕРИМЕНТЕ

Взрослые, работающие с молодежью на ежедневной основе, – как Робин Коган, школьная медсестра из Камдена, штат Нью-Джерси, и сотрудник Johnson & Johnson, преподающий в Школе сестринского дела в Ратгерском университете, – все больше беспокоятся об эмоциональном здоровье и внутренней жизни девочек. Коган является лидером современного движения школьных медсестер, занимающихся оценкой и защитой здоровья молодых людей. Она участвовала в пресс-конференциях в Конгрессе, чтобы привлечь внимание к огромному количеству травм и нарушений психического здоровья, с которыми сталкивается американская молодежь.

– Если бы вы были мухой на стене в жизни школьной медсестры, даже до COVID-19, то увидели бы койки в наших кабинетах, заполненные детьми, страдающими от тревоги, депрессии и физических соматических симптомов, вызванных стрессом, – рассказывает мне Коган. – Это поколенческая эпидемия тревожности, которую мы никогда не встречали ранее; дети и подростки борются с трудностями, не возникавшими у них еще десять лет назад. Мы тратим 35 % времени каждый день на решение проблем, связанных с психическим здоровьем и стрессом. Эти источники стресса ошеломляют и пугают своей новизной, числом и постоянством.

Исследования подтверждают опасения Коган: в 2017 году 32 больницы сообщили об увеличении за последние десять лет процента подростков, госпитализированных с суицидальными мыслями или действиями, вдвое21. Также она добавляет: девочки, очевидно, страдают в гораздо большем количестве.

– Тем из нас, кто работает с детьми, ясно, что, хотя мальчики и девочки переживают одинаковое давление, уровень тревоги и депрессии стремительно растет среди девочек. Данная тенденция сохраняется даже при увеличении числа молодых людей, обращающихся за консультацией. (Хотя верно и то, что слишком мало детей и подростков, которым бы помогла терапия, вообще когда-либо ее получают.)

Сегодня, учитывая кризис с COVID-19, показатели тревоги, депрессии и расстройств пищевого поведения у подростков только ухудшились22. Пандемия подлила масла в уже существовавший огонь. Однако здесь имеет место токсичное влияние, присутствовавшее задолго до вируса, – влияние, по мнению Коган, служащее причиной того, что это поколение девочек живет иначе, нежели девочки, закончившие школу десять или пятнадцать лет назад. И это главная причина столь большого количества девочек-подростков, оказывающихся в школьных медпунктах.

– Мы, будучи школьными медсестрами, каждый день наблюдаем, наблюдаем, наблюдаем. Мы видим, что даже совсем маленькие девочки семи – восьми лет пытаются разобраться с сигналами, получаемыми в социальных сетях относительно того, какими они должны быть, как должны выглядеть и вести себя, и сигналы эти по своей сути являются сексистскими. К восьми годам вопрос о том, как быть правильным типом женщины, уже занимает сознание девочек.

В СЕНТЯБРЕ 2021 ГОДА The Wall Street Journal опубликовала ставшую теперь известной статью под названием Facebook Files, которая раскрыла внутреннюю документацию, демонстрирующую, что социальная сеть Facebook на протяжении нескольких лет знала о токсичном влиянии Instagram[8] на ментальное здоровье девочек. В одном внутреннем отчете собственные исследователи Facebook предупреждали руководителей, что среди девочек, расстраивавшихся из-за своего тела, 32 % сообщили: Instagram заставил их чувствовать себя хуже23. Эксперты заключили: «Мы усугубляем проблемы с внешностью у одной из трех девочек-подростков»24. 40 % девочек признались: их ощущение себя «непривлекательными» появилось после начала использования Instagram. Приблизительно четверть из них, отмечавшие наличие у себя чувства, будто они «недостаточно хороши», связали свое состояние с заведением аккаунта в Instagram. Многие чувствовали, что соцсеть подорвала их уверенность в отношениях с друзьями. Согласно другим данным, большинство детей пользовались социальной сетью в возрасте от восьми до тринадцати лет, хотя пользователи должны достичь как минимум тринадцати лет, чтобы иметь право на создание личной страницы25. Подростки регулярно сообщали о желании тратить меньше времени на Instagram, но также жаловались на нехватку самоконтроля для этого. Другие контролируемые исследования, сравнивавшие девочек – завсегдатаев соцсетей и девочек, редко посещавших их, дают более ясную картину: чем дольше девочка-подросток пребывает на социальных медиаплатформах, тем с большей частотой у нее формируются симптомы депрессии, негативное представление о собственном теле и низкая самооценка26. И стоит заметить, такая связь между использованием соцсетей и депрессией гораздо сильнее у девочек, нежели у мальчиков. Конечно, возможен тот факт, что некоторые девочки прибегают к соцсетям, так как уже испытывают тревогу или депрессию и ищут контакта со сверстниками. Не исключена и вероятность того, что некоторые подростки склонны к этим неблагоприятным эффектам. Исследование ограничено, однако полученные сведения уже служат поводом для беспокойства.

По словам Джин Твенге, автора книги «Поколение I» и профессора психологии Университета штата Калифорния в Сан-Диего, сегодня девочки подросткового возраста тратят вдвое больше времени на смартфоны и социальные сети, чем мальчики. Также девушки проводят больше времени за переписками и скроллингом страниц на цифровых платформах. Но даже среди девочек и мальчиков, в равной степени являющихся активными пользователями соцсетей, одинаковое количество потраченного на интернет времени значительнее связано с ухудшением благополучия именно девочек. Твенге утверждает, что социальные сети вызывают «ощущение восходящего социального сравнения» либо невыгодного сравнения вас с другими людьми – убеждение, которое сильнее обостряет беспокойство подростков относительно образа своего тела и представляется особенно пагубным для их психологического здоровья27.

Твенге – один из исследователей (наряду с психологом Нью-Йоркского университета Джонатаном Хайдтом), обнаруживших, что 2012 год был годом начала резкого увеличения уровня депрессии, одиночества и самоубийств среди девочек-подростков. Изучив причины такого поворота в ментальном здоровье девочек, они заключили: в значительной степени данный феномен объясняется добавлением в 2009 году в Facebook кнопки «Нравится» и в Twitter – кнопки «Ретвит»28. К 2012 году эти новшества превратили все социальные медиаплатформы в «машины негодования, сделавшие жизнь онлайн уродливее, быстрее, полярнее и с большей вероятностью провоцирующей перформативное порицание». Ленты пользователей набирали подписчиков на основе привлечения – то есть в зависимости от того, с каким успехом публикация могла вызвать сильные, непреодолимые эмоции. Также в 2012 году использование соцсетей среди подростков стало повсеместным. Как пишет Твенге, популярность Instagram увеличилась в разы. Площадка приглашала девушек «сравнивать и отчаиваться» при пролистывании постов с отредактированными лицами, телами и жизнями, демонстрирующих картинки совершенства, а не реальности. Это «оказало особенно сильное влияние на девочек и девушек». Словно тогда, примерно в 2012 году, была отравлена вода, которую девочки начали поглощать ежедневно.

Исследования с использованием МРТ подтверждают негативное воздействие оценивания на здоровье мозга. Эксперты Центра картирования головного мозга Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе изучили, что происходит с мозгом подростков, когда они просматривают в соцсетях посты и фото с большим количеством «лайков». Система вознаграждения в мозге, включающая в себя область, известную как прилежащее ядро, становится «особенно активной», когда тинейджеры видят популярные посты и фотографии29. (Это схоже с процессами, протекающими, когда мы грызем шоколадку или думаем о выигрыше в лотерею.) В подростковом возрасте система вознаграждения в мозге специфически пластична. С течением времени восприятие «пролайканного» в соцсетях (в том числе постов с демонстрацией опасного поведения, например курения или употребления алкоголя) может воздействовать на умение детей различать здоровый и нездоровый выбор. А это, в свою очередь, сказывается на их способности к принятию решений и самоконтролю, блокируя то, что ученые называют фильтром «осторожности». Другое исследование показывает: чем чаще человек склоняется к поведению, запускающему в мозге систему вознаграждения, тем больше мозг предвосхищает будущие награды и тем сильнее человек желает повторять эти действия, даже если они вредят30.

У нас имеется меньше данных о том, как на подростках с точки зрения физиологии отражаются ощущения персонального исключения или негативного оценивания в социальных сетях. Но мы знаем наверняка, что чувство социальной изоляции в подростковом возрасте связано со множеством нарушений здоровья в будущем31. Если дети чувствуют себя изгнанными, то к среднему возрасту у них чаще, чем у других, развиваются метаболический синдром, проблемы с сердцем и ожирение. Аналогично состояние исключенности, а также опосредованное наблюдение за исключением других активирует в мозге области, ассоциированные с переживанием физической боли32.

При пролистывании лент в телефонах девочки также чаще оказываются заваленными изображениями с отредактированными либо удаленными несовершенствами или недостатками других девочек и больше чувствуют необходимость следовать бьюти-трендам и модным стандартам инфлюенсера. Возьмите тренд Instagram 2020 года позирования для девушек с «ножками Барби»: нужно встать на цыпочки, вытянуть ноги и напрячь мышцы бедер, чтобы это выглядело так, будто вы на высоких каблуках, но на самом деле без них, как кукла Барби. Или сумасшествие Victoria’s Secret Fashion Show с суперстройными моделями с большими бюстами, расхаживающими в нижнем белье и ангельских крыльях33[9]. Одновременно девочки гораздо чаще мальчиков публикуют свои фотографии (тела, одежды, волос) и получают критические, отрицательные и/или сексистские комментарии в ответ. Им приходят отклики двух типов: критика от других девочек относительно соответствия либо степени популярности и вуайеристские[10] замечания со стороны мальчиков, которые комментируют или оценивают их посты. Для мальчиков такая ситуация редкость.

Робин Коган считает, что слишком раннее использование социальных сетей и то, как часто девочки подвергаются сильной сексуализации и критике своего тела с самого раннего возраста, стали еще более проблематичными за последние годы не только из-за смартфонов, но и по причине распространения умных часов, наподобие Apple Watch или их аналогов: «Учащиеся начальных и средних классов постоянно используют Instagram и иные, более секретные приложения на своих запястьях. Целыми днями они общаются с помощью визуальных средств – фото, видео, TikTok. Как нам известно, мозг обрабатывает картинки в шестьдесят тысяч раз быстрее, чем слова». А это, по мнению Коган, последовательно ведет к тому, что «девочек атакуют тысячами изображений, побуждающих их быть идеальными, нереальными требованиями к их внешности, беспрерывным общественным оцениванием и гиперсексуализацией их тел в критически уязвимом и важном для развития возрасте». Сексуализированные, идеализированные фотографии в особенности вызывают сильную физическую реакцию и заставляют других детей мимикрировать и подражать такому поведению.

– Если девочка сидит в интернете и видит десятки и сотни фотографий, на которых другие девочки в девять лет принимают соблазнительные позы, она с большей вероятностью будет делать то же самое, – отмечает Коган. – Если дети просматривают видео, где другие дети совершают действия самоповреждающего характера, то они будут чаще склоняться к такому же поведению.

Повторяя идею, впервые выдвинутую писательницей Айрис Мердок, можно сказать, что люди – единственные существа, создающие образ самих себя и затем «уподобляющиеся этому образу». Если это верно, то современная культура изобрела соцсетевую картинку, транслирующую девочкам, что значит быть – и как именно быть – женщиной. Взрослеющие сегодня девочки формируют себя с помощью телефона и цифровых медиа, определяя собственную личную, физическую и эмоциональную ценность с опорой на то, как они выглядят на фотографиях, и то, как лайкают, отмечают их и подписываются на них или нет.

Каждая платформа чем-нибудь отличается: сравнивайте и отчаивайтесь в Instagram, где акцент делается на внешности, красоте и стиле жизни; выкладывайтесь по полной в TikTok, чтобы получить лайки, смех либо острые ощущения; фильтруйте или меняйте свое лицо в Snapchat; конкурируйте за статус самого остроумного или самоуверенного в Twitter34. Граница между реальным и демонстрируемым становится размытой.

Мы постоянно оцениваем себя с точки зрения соответствия другим, измеряя собственный уровень привлекательности, умственных способностей, социального положения и успешности. Согласно исследованиям, до 10 % наших мыслей посвящены сравнению себя с окружающими. И чем больше времени мы тратим на определение своей социальной ценности подобным путем, тем с большей вероятностью испытываем неудовлетворенность и огорчение по поводу собственной жизни. Фотографии в соцсетях пересылаются и лайкаются так, словно они говорят правду о чьей-то потрясающей жизни, лице или теле, но чаще всего они представляют убедительную ложь либо в лучшем случае мимолетную, управляемую картинку благополучия на фоне длительного, сложного жизненного периода. Этот мир фасадов имеет свою цену: молодые люди, живущие беспокойством о том, насколько хороши их тела в сравнении с другими, с большей частотой, например, страдают от симптомов расстройств пищевого поведения35. Как внутреннее ощущение себя вашей дочери может быть благополучным, если оно заполнено ложью и иллюзиями? И вы, возможно, при этом делаете все, чтобы помогать своему подростку успешно развиваться. Но даже окруженная любовью девочка вскоре перестанет ощущать свою ценность и силу под давлением лавины сексистских посланий.

Помимо снижения самооценки из-за социального сравнения время, проведенное в соцсетях, отвлекает от живого общения.

– Электронно-опосредованные социальные контакты подобны пустым калориям. Просто представьте, что было бы сегодня со здоровьем подростков, если бы в 2012 году мы изъяли 50 % самых питательных продуктов из их диеты и заменили эти калории сахаром36. – приводит пример Твенге.

И тем не менее общение через соцсети создает у мозга впечатление, будто человек участвует в важном социальном единении. (Если адаптировать цитату философа Теодора Адорно, социальные сети «бесконечно обманывают своих потребителей тем, что они им бесконечно обещают».)37 Также мозг покупается на ошибочную веру в реальность и значимость внушенного с помощью тысяч картинок и искаженных посланий чувства, будто вы недостаточно хороши. А между тем комментарии продолжают сыпаться отовсюду – хорошие, плохие и ужасные.

Для все большего числа девочек смартфон в возрасте восьми, девяти, десяти или одиннадцати лет, очевидно, становится вратами в состояние подвластности культуре, отравляющей жизнь юных представительниц прекрасного пола. Это действительно тысячелетняя история, в которой патриархальный взгляд на идеал женщины влияет на ощущение девочкой принятия себя при наступлении полового созревания. И все же зачастую принятие имеет ценник в виде сексуальной объективации. Даже с учетом, что сегодня девочки располагают гораздо большими выбором, свободой и возможностями, чем когда-либо прежде, – и большей осознанности в сети способствуют движения по типу MeToo и TimesUp, – в то же время социальные медиаплатформы усилили громкость мизогинических возгласов и мнений. Вспомните, как машина соцсетей обрушивалась на Грету Тунберг, Хиллари Клинтон, Тейлор Свифт (которая в одном из документальных фильмов рассказала, что морила себя голодом перед концертами практически до обмороков), Бритни Спирс, теннисисток Серену Уильямс и Наоми Осаку, а также многих до и после за их отказ быть достаточно тихими и покладистыми (то есть женственными)38.

Но даже окруженная любовью девочка вскоре перестанет ощущать свою ценность и силу под давлением лавины сексистских посланий.

По мере взросления девочки столкнутся с пониманием того, что они вступают в мир, полный гендерного неравенства и сексуальных домогательств. В марте 2021-го семь женщин были застрелены в Джорджии в ходе расистского, мизогинического и разжигающего ненависть нападения. В сентябре 2021 года двумя самыми распространенными заголовками в Twitter были «Блогерша исчезла во время своей поездки с парнем» и «Гимнастки критикуют ФБР и Олимпийские игры за игнорирование сообщений о сексуальном насилии в течение многих лет». В Великобритании полицейский убил женщину, когда она шла домой. Вдобавок распространились новости о насилии влиятельных мужчин над молодыми женщинами: от ведущего утренних ТВ-шоу Мэтта Лауэра, финансиста Джеффри Эпштейна, Роджера Айлза из сети Fox News, звезды телевидения Билла Косби до киномагната Харви Вайнштейна. Вы можете просто вставить имя последнего мужчины-хищника и закончить предложение тем, как он склонял, принуждал или заставлял женщин и девушек слабее и младше себя вступать с ним в интимные отношения.

Это наша реальность. Как девочки, достигая совершеннолетия, могут ощущать себя в безопасности, если в мире так много мужчин использовали свою власть, чтобы причинить вред таким же девочкам? Одновременно эти угрозы усиливаются кликбейтовыми алгоритмами социальных сетей, которые вызывают страх и возмущение и вынуждают аудиторию чувствовать, будто они тоже каким-то образом подвергаются атакам, даже когда они листают ленты со своих диванов, находясь в полной безопасности. Реальность ужасна. Твиттер-сфера, переполненная язвительными комментариями и разногласиями, не только отражает обоснованное беспокойство, но и увеличивает угрозу. И девочки маринуются в этом ежедневно.

За последние 15 лет показатели тревоги и самоубийств среди девочек и девочек-подростков стремительно выросли. И опять же – категория молодых женщин десятью годами старше (родившихся до 1994 года и достигших в 2022 году 28 лет и далее) не испытывает такого ухудшения в психическом здоровье. Как однажды написал известный невролог Оливер Сакс, возможно, в целях предупреждения, «молодежь, выросшая в нашу эпоху соцсетей, по большей части не имеет личных воспоминаний о том, как все было раньше, и не обладает иммунитетом к соблазнам цифровой жизни. То, что мы видим – и навлекаем на себя, – похоже на неврологическую катастрофу гигантского масштаба»39. И девочки, кажется, находятся в эпицентре этой катастрофы.

НЕЗАВИСИМО ОТ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ ПОСЛАНИЙ, которые девочки получают от своих семей или учителей относительно их потенциала, они беспрерывно сталкиваются с деструктивными мнениями и стереотипами о том, что принято приемлемым, либо что возможно нормализовать, когда дело касается женщин. Несмотря на то, что некоторые социальные сети начали сопротивляться и говорить о бодипозитиве и образе здорового тела, эти сообщения (от родителей, школ и онлайн-платформ) не всегда могут конкурировать с неослабевающей сексистской культурной атмосферой.

Эпоха MeToo и TimesUp сделала резкий акцент на противоречивых посланиях девочкам: соответствовать идеалу физического женского совершенства в поведении и внешности и одновременно сохранять бдительность перед лицом сексуальных домогательств и защищаться в обществе доминирующих мужчин. То есть быть красивыми и желанными и при этом остерегаться сексуального насилия. Данная дилемма ввергает девочек в состояние биологической неправдоподобности. Как можно сохранить этот баланс в рамках неконтролируемой, небезопасной повседневной жизни в обществе, где ценным для женщин считается сначала первое, а потом уже второе?

Девочки вроде Анны и Джулии часто не имеют близкой связи с женщинами старше их, которые могли бы стать для них образцами для подражания и оградить от лавины токсичных сексистских посланий. Конечно, в этом нет ничего нового. Действительно ново здесь наше понимание того, что поток таких противоречивых сообщений может (как мы увидим во второй части книги) влиять на поколение девочек на нейробиологическом уровне способами, которые мы только начинаем осознавать.

Многие социологи считают, что такое количество запутанных и неоднородных посланий (которые меняются в зависимости от источника и иногда противоречат друг другу) ведет к определенному когнитивному диссонансу, а это уже стресс-фактор сам по себе. Взгляните на один пример: согласно данным Национальных академий наук, инженерии и медицины, хотя женщины составляют больше половины учащихся медицинских вузов, половина студенток-медиков страдают от сексуальных домогательств в период обучения. Половая дискриминация настолько распространена в этой сфере, что сейчас против крупных учреждений ведутся судебные разбирательства, в том числе против сети больниц Mount Sinai, Орегонского университета здравоохранения и науки и Тулейнского университета40. (Причем разница в оплате труда врача у мужчин и женщин остается значительной: женщинам-врачам платят в среднем на 25 % меньше, чем их коллегам-мужчинам41.) Мы говорим девочкам, будто они могут быть кем угодно, но в процессе их усердной работы ради своей цели они не могут не заметить, что их ожидают преследования и несправедливое отношение. Помимо всего этого достижение мастерства в чем-либо не гарантирует им безопасности.

В итоге, с одной стороны, девочки слышат лозунги о том, что они свободны быть кем угодно, а с другой – во время подросткового периода они явно наблюдают существенные негативные последствия того, что они женщины. Более того, сама идея изобилия в мире бесконечных и интересных возможностей для девочек требует от них способности создать образ сильной, умелой женщины, какой они станут в отдаленном будущем. Между тем, если в повседневной жизни они неоднократно сталкиваются с объективизацией и сексизмом, эти сообщения постепенно будут оказывать большее влияние на их самооценку, чем представление об их будущем и больших возможностях.

Иные периоды в нашей общей истории, конечно, наносили молодым людям травмы; возьмите мировые войны. Как стрессоры XXI века могли в чем-то приблизиться к сложности тех проблем? У нас нет всех ответов, но при сравнении прошлых стрессоров с сегодняшними нам следует помнить, что катастрофические события вроде Второй мировой войны произошли с совершенно другими поколениями, не имевшими современных дополнительных стресс-факторов, действующих одновременно. Дело не просто в том, что происходит; дело, кроме прочего, в суммарном эффекте всего происходящего.

Другое отличие может заключаться в следующем: постоянные критические комментарии в социальных сетях вызывают восприятие всего как более близкого, личного и социально дисфункционального одновременно. Как пишет в своем отчете «Охрана психического здоровья молодежи» за 2021 год генеральный хирург Вивек Мурти, инструменты социальных сетей «настраивают нас друг против друга… и подрывают безопасную и благоприятную среду, в которой нуждаются молодые люди и которой они заслуживают»42. На протяжении прошлых серьезных национальных кризисов (мировых войн или Великой депрессии) зачастую существовали идеи коллективной сплоченности из-за общей боли и потерь. Казалось, страх и горе разделялись всеми. Но на самом деле мы больше не объединяемся как общество43. Сегодня на медиаплатформах мнениям уделяется ровно столько же эфирного времени, сколько тщательной экспертизе и научным исследованиям, – им придается равная ценность. Онлайн-площадки намеренно разжигают разногласия между оппонирующими «сторонами», а также усиливают критику девочек и женщин, если они выглядят или ведут себя «не так». Цифровые медиа не просто потенциально мощные системы быстрой доставки информации, отравляющей мозг девочек; это также мощное средство для самообвинения и порицания.

Медиакритик Эмили Нуссбаум написала пост об отношении СМИ к певице Бритни Спирс: «Это не какая-то древняя история мизогинического ужаса – и в определенном смысле ситуация сейчас кажется хуже из-за социальных онлайн-платформ. Каждая лента – таблоид; каждый телефон – папарацци». Более того, «многое распространяется по интернету, где в результате никто особой ответственности не несет»44.

Мы говорим, что время не стоит на месте, но в действительности время, в которое мы живем, невероятно пагубно для девочек. Между тем, каждая девушка держит прямо в руке ядовитое и часто женоненавистническое устройство для отправки сообщений.

Глава 3

Утраченные годы

Мы украли у девочек безопасные промежуточные годы

В МАЛЕНЬКОЙ КОМНАТЕ ожидания в Пайксвилле, штат Мэриленд, сидит девочка-подросток и ее мама, пока другая мама ждет свою дочь из терапевтического кабинета Эми Карлен. Позади них, словно на художественной выставке, в рамках висят фотографии людей, занимающихся повседневной жизнью в городском Балтиморе. Карлен не только уважаемый подростковый психотерапевт для девочек в штате Мэриленд – она также фотограф, чье творчество известно на местном уровне.

Дверь кабинета открывается, и за ней показываются два больших уютных кресла и диван. Карлен входит в комнату ожидания. Девочка-подросток идет за ней, улыбаясь и глядя на свою мать. Не нужно много времени, чтобы понять почему. Карлен затягивает песенку: «С днем рождения тебя, с днем рождения тебя…» Кажется, она по-доброму осознает, что дико фальшивит. Она смело пробирается сквозь знакомые строчки, а все вокруг смотрят на мать девочки, которая с замешательством на лице отложила свою чековую книжку.

– С днем рождения! – говорят мать и дочь, ожидающие приема.

Я присоединяюсь к поздравлениям – я пришла побеседовать с Карлен буквально на двадцать минут или около того, прежде чем начнется ее следующая консультация, – и не блещу вокальными способностями, но кто может удержаться от припева «С днем рождения», когда в маленькой комнате собрались всего шесть человек? «Но мой день рождения не сегодня!» – восклицает чествуемая женщина.

Карлен улыбается понимающе, одобряюще:

– Шарлотта и я просто говорили о том, как трудно иногда делать простые вещи, испытывая тревогу, – поясняет она. – Я призналась ей, что у меня нет слуха. Я совсем не умею петь. Мысль об исполнении каких-либо песен на публике заставляет меня нервничать. И Шарлотта заключила со мной сделку: если я выйду и спою в комнате ожидания, она тоже приложит усилия и выполнит действия, которые ей трудно выполнять на фоне тревожности.

Шарлотта с матерью расстаются с психотерапевтом на приятной ноте, а ожидающие мама и дочь объясняют, что принесли отдать заполненные бумаги. Через мгновение все успокаивается, и я следую за Карлен в ее кабинет.

Карлен, член правления мэрилендского отделения Ассоциации судов по семейным делам и примирению, за свою 35-летнюю практику поработала с тысячами девочек и молодых девушек. Мне интересно, сможет ли она предложить мне более практичный взгляд на множество факторов, которые, по-видимому, влияют на наших девочек сегодня.

В первую очередь она фокусируется на том, что для многих девочек время детства значительно сократилось не только из-за раннего воздействия соцсетей, но и проблем на многих других уровнях. «Общество, в котором, как мы считаем, шансы наших детей на успех значительно уменьшаются, влияет и на наш подход к их воспитанию. В частности, в случае с девочками это привело к утрате когда-то существовавшего продолжительного периода безопасного перехода в подростковый возраст, в котором девочки привычно наслаждались изучением мира, игрой, первыми безопасными социальными связями и эмоциональным взрослением, чувствуя защиту и поддержку со стороны семьи. За последние 15–20 лет мы украли у девочек этот ключевой переходный период формирования идентичности между детством и пубертатом».

К примеру, объясняет Карлен, «пятый и шестой классы были, как правило, временем, когда девочки свободно тянулись к другим девочкам, чьи интересы они разделяли и с кем с удовольствием зависали на игровых площадках или после школы. Они проживали этот промежуточный период с 9 до 13 лет, или около того, в атмосфере подлинных дружеских связей, без необходимости участвовать в таком количестве ежедневных конкурентных занятий, как сейчас». Это легкое и невинное время было «краеугольным камнем детства и служило важнейшей стадией взросления, в которой девочки безопасно учились справляться с разногласиями в дружбе, быть заботливыми к другим и наслаждались безоблачным временем, когда они могли безопасно исследовать мир».

Сегодня девочки этого возраста, напротив, часто подвергаются категоризации со стороны других девочек на конкурентном, иерархическом, ориентированном на эффективность уровне: кто притягивает к себе внимание – в социальных группах, у мальчиков, в соцсетях, в спорте, касательно физической зрелости, внешности и достижений? «Это вызывает чрезмерную тревогу в очень юном возрасте», – замечает Карлен. Неожиданно возник набор порицаний и поощрений в зависимости от того, как девочку видят и принимают на ее уязвимом этапе и личностного, и физического развития; то есть на годы раньше, чем мозг девочек научится отражать подобного рода атаки и осознавать их контекст. В то же время «в СМИ и соцсетях нет четкой границы между девочками и женщинами: девочек часто сексуализируют как взрослых женщин, а женщин воспринимают как девочек предподросткового возраста. Таким образом, одна из первых установок, которые девочки усваивают относительно того, каково быть женщиной, завязывается на самом вредном и в корне неправильном стереотипе – на восприятии их в качестве сексуальных объектов». Во время рассказа Карлен я думаю о том, насколько близки наблюдения специалиста к переживаниям Джулии Абернати и ее ощущению утраченного детства.

Пока Карлен приводила мне эти факты, ее телефон вибрировал несколько раз. Она поднимала его и быстро печатала кому-то ответ.

– Восьмиклассница, у которой сегодня возникло очень много трудностей, – говорит она мне, прежде чем отложить свой телефон. – Мы нередко видим, как такое раннее зарождение сексуализации и объективации влияет на дружбу между девочками. Статусы «дрянной девчонки» и «королевы пчел» во взаимодействии девочек увековечиваются неуверенностью, сопровождающей втягивание их в роль, которая не соответствует развитию подростков.

Когда дети переходят из начальной школы в среднюю, они также перемещаются из учебных заведений, полных знакомых групп друзей, в чуждые условия, к детям, возможно им незнакомым. Изменение тенденций в образовании, которые навязывают детям раннего возраста более взрослое поведение и нездоровое стремление к достижениям, тоже являются источником стресса. Например, детский сад, который раньше был местом для игры и общения, сейчас по уровню занятий и нагрузки больше похож на первый класс школы. Стандартизированные тесты, сокращение бюджета и пандемия COVID-19 ликвидировали игровое время, большие перемены, неторопливые обеденные часы, уроки физкультуры, танцы, творчество и музыку. Средняя школа превратилась в новую старшую школу, поскольку грядущее давление от учебы в колледже проникает в жизнь ребенка все раньше и раньше.

– Эта всепоглощающая озабоченность успехом наших детей сформировала представление, будто ранние победы и достижения дадут позитивные результаты в будущем, – объясняет Карлен. – К примеру, ради образования детей родители выбирают школы, которые обещают научить их детей читать в подготовительных классах или детском саду, игнорируя исследования, заключающие, что чтение в столь раннем возрасте имеет сложную и нечеткую корреляцию с конечным умением читать. Эти ранние сроки достижения академических показателей мешают нормальным, здоровым стадиям развития.

К средней школе ученики начинают перенимать беспокойство своих родителей по поводу будущего и успехов.

– В клинической практике мы видим постоянно растущее число школьников – и девочек в особенности – с тревожными расстройствами и стремлением к совершенству. Лозунг «все имеет значение» превращает средние школы в арену, где подростки испытывают огромное давление от необходимости выполнять и достигать. На терапии тинейджеры нередко озвучивают предположение, что ускоренное зачисление и победы на спортивной площадке приведут их не только в колледж или университет мечты, но в конечном счете и в жизнь мечты. Но одновременно дети ломаются под накалом и давлением. И, по иронии, ученики, как-либо избегающие таких нагрузок, иногда попадают на терапию, потому что родители или преподаватели озабочены их мотивацией.

Мы завысили ожидания от наших детей и подростков до нереалистичных и неосуществимых уровней, не оставив им пространства просто быть детьми. За несколько последних десятилетий показатели перфекционизма у детей выросли: сегодня молодые люди говорят о достигаторстве, стремлении к достижению большего, нежели предыдущие поколения45. Недавний отчет по подростковому благополучию Фонда Роберта Вуда Джонсона подтверждает это: трое из десяти подростков сегодня жалуются на проблемы с перфекционизмом. А он, в свою очередь, связан с большей вероятностью развития тревожных расстройств и депрессии. Исследователи полагают: основные средовые факторы, подрывающие благополучие подростков, включают усиленное принуждение первенствовать наряду с влиянием бедности, психологических травм, дискриминации и социальных сетей46.

ЭФФЕКТ СКВОРЦА

Конкурентая атмосфера распространяется за пределы класса, проникая также в семейную и общественную жизнь.

На протяжении эволюционного периода дети достигали совершеннолетия в контексте сообщества, которое обеспечивало значительную безопасность, даже если окружавшая их среда таила в себе множество угроз. Однако в текущих условиях воспитания родитель старается только ради своего собственного ребенка и платит любую цену, чтобы отправить учиться своих детей в нужные учебные заведения, болея за них со стороны за счет благополучия всех детей в сообществе. Неважно, сколько пирожных родители испекут для команды своего ребенка либо на празднование дня рождения в классе, – мы живем в эпоху «мой ребенок прежде всего» и «долой племя».

Некоторые социологи называют это «эффектом скворца». Самцы скворцов конкурируют с другими птицами за лучшие гнезда, например с лазурными птицами и дятлами, и могут быть коварными и агрессивными, когда решают создать идеальное место гнездования для своих детей. Как известно, взрослые скворцы проклевывают яйца других птиц, выбрасывают строительные материалы из гнезд, убивают уже вылупившихся птенцов и даже вьют гнезда прямо поверх существующих чужих гнезд, закапывают и уничтожают яйца или детенышей конкурентов. Как только скворцы избавляются от соперничества за ресурсы, они сооружают собственные гнезда и с шиком растят своих детей.

Этот пример грубый, но он служит аналогией для нашей среды с принципом «мой ребенок прежде всего», который наносит сегодняшним подросткам ущерб. Вместо ощущения безопасности, поскольку мама и папа готовы сделать для них все что угодно, дети, видя острую сосредоточенность родителей на достижении ребенком успеха, могут прийти к выводу, что мама и папа, может быть, и на их стороне, но, как логически следует, другие родители в «племени», скорее всего, ждут, пока они провалятся, чтобы их ребенок забил тот гол, выиграл тот приз, получил лучшую оценку и поступил в тот самый вуз. Наш подход к воспитанию детей существенно изменился: мы не полагаемся на совместные, коллективные организации заботы о детях; дни в школе увеличились и стали более регламентированными, и каждая семья живет сама по себе и надеется, что ее отпрыск получит лучшее и будет лучшим во всем. Такой семейный изоляционизм меняет наше общество и усугубляет напряжение наших подростков в ходе критического периода развития – как раз в то время, когда они нуждаются в дополнительной уверенности в том, что сообщество в целом поддержит их, прежде чем они самостоятельно выйдут в мир.

– Эти двойственные послания кажутся подросткам непримиримыми, – говорит Карлен. – С одной стороны, командная работа и сотрудничество считаются эффективными стратегиями обучения, а с другой – родители подкрепляют идею об ограниченности ресурсов в современном мире для тех, кто стремится к успеху. Лежащим в основе посылом становится: «Никогда не забывай: конкуренция жесткая». Некоторые родители подчеркивают, что они лишь хотят, чтобы их подростки старались изо всех сил, одновременно собирая ресурсы для достижения целей. Как детям и подросткам различить это истинное послание и не чувствовать, будто все ждут от них подвигов? – задается вопросом Карлен. – Все дети в определенной степени понимают: они соперничают в рамках «общины», которая в то же время должна поддерживать их. Тревога пронизывает всё и вся, и кто-то в результате достигает целей, но часто за высокую цену. Других это приводит к негодованию, сопротивлению, замкнутости, тревожности или депрессии.

Сложите все перечисленное вместе, – объясняет Карлен, – так мы украли те годы, когда девочки свободно познавали, что такое безопасная, подлинная связь в отношениях, и заменили их периодом, отмеченным конкуренцией, суждениями на основе угроз и наград и сексуализацией. Все это помещает девочек в хроническое состояние повышенной тревожности, и в данном состоянии у них активируются или не активируются (как мы увидим в четвертой главе) гены депрессии и тревоги. Ключевой этап позднего детства, в ходе которого девочки обычно усваивали суть безопасного сплочения, испарился.

Семейный изоляционизм меняет наше общество и усугубляет напряжение наших подростков в ходе критического периода развития – как раз в то время, когда они нуждаются в дополнительной уверенности в том, что сообщество в целом поддержит их, прежде чем они самостоятельно выйдут в мир.

Утрате детства способствуют и другие культурные сдвиги. Ранее, в истории молодого государства, сообщества и районы объединялись на основе аспектов своей культуры. Такое чувство общности давало ощущение безопасности: все взрослые знали друг друга, дети достигали совершеннолетия в большой группе знакомых людей. Сегодня мы склонны полагаться на наличие достаточно хорошей нуклеарной семьи, чтобы дети чувствовали: их окружение искренне заботится об их интересах. Однако нуклеарной семьи, хотя она и является самым влиятельным и важным фактором в жизни ребенка, не всегда хватает для адаптации нервной системы детей по мере их столкновения с трудностями. Девочки (вроде Джулии и Анны) вступают в подростковый период и встречают огромное количество новых стрессоров и невзгод, многие из которых уникальны для женщин, и одновременно чувствуют, что им некуда или не к кому примкнуть с целью найти защиту, и это может существенно влиять на их психическое здоровье и будущее.

– Родители и школа часто не осознают, что они культивируют подобное ожидание ранней зрелости, усиливая социальные посылы, в котором ценятся определенные характеристики девочек «Вау!», – говорит Карлен. – Родители могут не замечать, как комментарии, делающие акцент на сострадательном отношении их дочери к друзьям (а не внимательности к ее собственным потребностям и эмоциям), или комментарии о ее формирующейся груди транслируют ей идею о том, что быстрое взросление важнее нормального этапа детства.

СЕКСИЗМ, ЖЕСТОКОСТЬ по отношению к женщинам, их недостаточное влияние в обществе – старая болезнь, но с социальными сетями, нехваткой общности и повышенным давлением во всех сферах подростковой жизни мы, очень похоже, усугубили эту болезнь.

При рассмотрении новых научных исследований мы можем увидеть, что увеличивающееся количество проблем с физическим и психическим здоровьем у девочек вызвано не каким-то одним недавним изменением в их жизни, а штормом усиливающихся факторов, причем многие из них были невольно созданы нами, любящими взрослыми. Эти нарастающие токсичные средовые стрессоры способны оказывать негативное воздействие на тела и мозг как девочек, так и мальчиков опасными путями. Но девочки часто страдают больше. И все так же довлеет вопрос: почему?

Часть II

Новая наука о том, почему наши девочки испытывают трудности

Глава 4

Два периода, когда ранний стресс формирует развитие ребенка

НЕЙРОБИОЛОГ ТРЕЙСИ БЕЙЛ обеспокоена растущим числом девочек, страдающих от тревоги и депрессии. До работы в Медицинской школе университета Мэриленда в качестве руководителя Центра эпигенетических исследований здоровья и развития мозга детей Трейси Бейл была содиректором Центра изучения пола и гендера в поведенческом здоровье Пенсильванского университета. Во время своей работы в этих двух учреждениях она изучала роль детского стресса как фактора риска для развития психических расстройств у подростков, а также то, как по-разному хронические стрессоры на разных этапах формирования влияют (с момента зачатия до пубертата) на женщин и мужчин.

Бейл, в том числе являющаяся президентом Международной организации по исследованию мозга, имеет репутацию человека, который добивается своих целей и готовит хороших ученых, она терпеливо и успешно преподает сложные вещи. Это хорошо, поскольку, впервые встретившись в скромной забегаловке Балтимора, мы с ней погружаемся в глубинные основы понимания биологической причины поколенческих изменений в здоровье девочек, и данная тема становится немного сложной.

– Женщины и мужчины в процессе развития проходят через разные временные периоды уязвимости, и в эти особые, ключевые периоды хронические стрессоры и невзгоды с большей вероятностью оказывают влияние на их благополучие47, – рассказывает Бейл об обнаруженном факте.

Как мы увидели, данные источники стресса включают в себя целый ряд трудностей или травм из детства: проблемы дома, относящиеся к окружающей среде кризисы и пандемии, стресс в окружении из-за бедности или жестокости и эмоциональные стрессоры в социальных отношениях. Хотя это может в какой-то степени путать, поскольку там тоже используется понятие «окружающая среда», исследователи вроде Бейл называют эти многочисленные стрессоры, влияющие на здоровье развивающегося ребенка, средовыми ударами.

Конечно, наше общество обременяется все большим количеством средовых ударов для всех подростков. Но чтобы лучше понять, почему женское тело и мозг со временем становятся более уязвимыми, нам нужно вернуться к самому началу истории, вплоть до материнской утробы48.

КАК РАННИЕ НЕВЗГОДЫ В ЖИЗНИ РЕБЕНКА МОГУТ ПОВЛИЯТЬ НА ТОГО, КЕМ ОН СТАНЕТ

С момента вашего зачатия и в процессе эмбрионального развития вы защищены утробой своей матери. Рядом с вами сформировался сложный кластер из ваших клеток, переплетенных с материнскими, – плацента. Она служит особого рода фильтром, уменьшающим воздействие всего пагубного со стороны окружающего мира, что появляется на вашем пути в составе такого детско-материнского единства. Практически все, что может быть вредным для вашего развивающегося организма и мозга – как вариант, химические вещества, которые вдыхала ваша мама, прогуливаясь по только что удобренному газону; выбросы гормонов стресса в ответ на эмоциональное напряжение; инфекции; последствия питания вашей родительницы – все, по крайней мере до определенной степени, смягчается плацентой, хотя, возможно, не полностью. В связи с любым средовым ударом возникает вопрос: насколько надежно от него защищен плод? Поэтому, когда врачи решают, безопасно ли принимать какое-либо лекарство в период беременности, в первую очередь они проверяют наличие данных о его способности проникать через плаценту.

Кроме выполнения функции щита, защищающего от как можно большего числа токсинов и связанных со стрессом гормонов и веществ, плацента также служит своего рода суперпроводником информации.

– Она посылает в мозг триллионы сообщений, которые, хоть вы и заключены в утробе матери, транслируют вам, в каком мире вы скоро окажетесь, чтобы ваша нервная, иммунная система и мозг были готовы и максимально соответствовали всему ожидающему вас снаружи, – рассказывает Бейл. Причина в том, что вопрос, больше всего волнующий мозг в течение гестационного развития, это «что дальше?». Родитесь вы в безопасном или небезопасном мире? К чему конкретно вашему мозгу и телу необходимо подготовиться?

С развития в материнской утробе и на протяжении детства и подросткового периода стрессоры влияют на поведение наших генов. Это относительно новая идея. Вплоть до самого недавнего времени генетика считала, что в основной своей массе наши гены зафиксированы, как наши волосы, кожа и цвет глаз. Зафиксированные, унаследованные гены рассматривались как черновые планы строителя для будущего дома – в нашем случае для архитектуры развивающегося тела и сознания ребенка и взрослого, которым она или он могут однажды стать. Гены винили или хвалили за многие характеристики, наблюдавшиеся у ребенка по мере его роста. Отсюда и поговорка: яблоко от яблони недалеко падает.

Однако за несколько последних десятилетий расширяющееся поле новейших исследований работы генов опровергло эту точку зрения. Гены так же, как и мы (наши тело и мозг), вовлечены в беспрерывный замысловатый танец с окружающей средой. И линии поведения наших генов формируются мельчайшими влияниями. Данный процесс называется экспрессией генов или эпигенетикой. Это действующая 24/7 клеточная махинация, обращающая наши переживания и биографию в нашу биологию.

Почти все клетки вашего организма содержат ваши гены, но лишь маленький их процент активируется за весь период вашей жизни. Разные гены запускаются в разное время: какие-то – в течение эмбрионального развития, какие-то – в детстве, какие-то – в процессе активного полового созревания или подростковом периоде, другие – во взрослом возрасте. Иные гены работают постоянно. Какие-то вообще никогда не включаются. Да, вы наследуете свой геном, но совокупность этого материала, вероятно, не так важна, как то, какие гены начинают функционировать. Воздействия среды – и позитивные, и негативные – определяют, какие гены в теле включатся и будут проявляться на протяжении жизни. Унаследуете ли вы способности своей матери к математике? Талант пианиста вашего отца? Генерализованное тревожное расстройство матери? Артрит отца?

Гены, влияющие на такие тенденции, могут различаться по степени активированности, во многом подобно диммеру, регулирующему, насколько тусклым или ярким становится свет люстры в комнате. Разнообразные факторы и события вокруг вас способны врубить диммер на полную мощность или держать его вовсе выключенным, чтобы определенные гены оставались деактивированными всю жизнь49. В процессе воспитания наших детей мы надеемся сформировать у них чувства безопасности, любви и защищенности, которые помогают держать диммер выключенным, когда дело касается отрицательных генов, скрывающихся в нашем генофонде, и включенным, когда дело касается активации положительных.

ХОТЯ ПРОЦЕСС ЭКСПРЕССИИ генов протекает в течение всей нашей жизни, существует два временных периода, на протяжении которых гены гораздо более уязвимы к сдвигам как в негативном, так и в позитивном ключе, – внутриутробное развитие и, конечно, подростковые годы. В первом периоде повышенной подверженности стрессу от пола ребенка зависит, насколько хорошо плацента защищает плод от любых средовых ударов.

– Точно так же, как женщины имеют две X-хромосомы, женская плацента имеет две X-хромосомы, – разъясняет Бейл. – Точно так же, как мужчины имеют одну X-хромосому и одну Y-хромосому, мужская плацента имеет одну X-хромосому и одну Y-хромосому50. В процессе эмбриогенеза X-хромосомы плаценты выполняют защитную функцию; они создают более серьезную буферную зону между миром матери и миром ребенка, чем Y-хромосомы. Почему? X-хромосомы несут X-сцепленные гены, которые служат по ходу развития регуляторами, или молекулярными тормозами, ограждающими женский плод от слишком глубокого влияния каждого средового стрессора, встречающегося матери.

Бейл предлагает такую простую аналогию: эта двойная мощная тормозная система у женщин подобна владению машиной с хорошо сконструированной ходовой частью – ваше тело не будет чувствовать каждой кочки, удара или выбоины во время долгой поездки. В свою очередь, формирующийся мужской плод имеет меньше молекулярных регуляторов.

– Меньшее количество молекулярных регуляторов похоже на машину с барахлящими тормозами и ходовой частью, которая заставляет вас ощущать каждую яму и поворот, – говорит Бейл. – Выбравшись из этого автомобиля после длинного пути по ухабистой дороге, вы, вероятно, обнаружите, что ваша спина болит и вас трясет и шатает. Таким образом, женская плацента лучше справляется с защитой от внешних стрессоров и не дает вредным раздражителям достичь развивающегося мозга женского плода, в то время как развивающийся мозг мужского плода подвергается большему риску. Поэтому в отличие от девочек на мальчиков средовые удары влияют чаще в утробе, до рождения.

На примерах животных Бейл продемонстрировала, что, когда беременная женщина переживает действие эмоциональных, физических и иммунологических стресс-факторов, мужской плод и мозг реагирует тысячами эпигенетических изменений в ответ на это напряжение, а женский плод не реагирует почти никак51. У людей происходит то же самое. По этой причине мальчики более уязвимы в период беременности (что подтверждается при рождении), и мы видим их в отделениях интенсивной терапии новорожденных гораздо чаще, чем девочек. Если девочки попадают в отделения интенсивной терапии, то выздоравливают и уезжают домой быстрее мальчиков. Также это объясняет тот факт, что, хотя мальчиков рождается больше девочек, уровень смертности мальчиков выше, и в результате к 10-летнему возрасту соотношение мужчин и женщин выравнивается до показателя 50/50.

И тем не менее, хотя в период гестации девочки пользуются этой короткой ранней защитой, после перерезания пуповины данное преимущество начинает исчезать. Всего через десять лет, или около того, девочки теряют любые преимущества перед мальчиками и становятся гораздо более уязвимыми к неблагоприятным воздействиям стрессоров в своей жизни. Женский козырь превращается в обоюдоострый меч, который переворачивается, когда наступает пубертат.

ВО ВРЕМЯ ПЕРЕХОДА Анны Моралис и Джулии Абернати в подростковый возраст и в течение подросткового развития их психика формировалась не только за счет событий повседневной жизни, но и прошлого каждой девочки, начиная с внутриутробного развития. С момента достижения Анной и Джулией пубертата все совокупные стрессоры, когда-либо встречавшиеся им, начали оказывать более мощное влияние на их благополучие. Поскольку именно в данный период женский мозг становится уязвимее перед лицом внешних стресс-факторов по сравнению с мужским мозгом. Неожиданно средовые удары вызывают более значительное биофизическое воздействие на развивающийся мозг и иммунную систему девочек. И во многом именно поэтому женская иммунная система снова попадает под влияние притока женских гормонов, включая эстроген52.

У девочки, подвергавшейся хроническому стрессу до пубертата, могут не проявляться признаки влияния этих факторов, пока не наступит половое созревание. Ибо только тогда, когда на сцену выходит эстроген, скрытые воспалительные процессы, спровоцированные хроническим стрессом, манифестируют в мозге. Где-то между 7 и 13 годами мозг девочки выделяет сигнальный гормон, который он посылает в гипофиз – эндокринный орган в виде горошины, расположенный прямо под мозгом. Гипофиз посылает в кровоток еще несколько сигнальных гормонов, дающих телу команду привести все механизмы в движение и начать процесс полового созревания. У девочек эти гормоны направляются в яичники и стимулируют их на выработку эстрогена, главного гормона, заставляющего тело и мозг девочки взрослеть и изменяться таким образом, чтобы в итоге подготовить ее к беременности и материнству. У мальчиков пубертат начинается с похожих процессов немного позже по временной шкале развития – в районе 12 лет, когда мозг дает сигнал семенникам начать производство тестостерона.

Старт полового созревания у девочек подобен спуску ручного тормоза на велосипеде. Велосипед и ездок начинают свое целенаправленное движение к пункту назначения: переход от подросткового возраста к превращению в женщину со взрослым уровнем женских гормонов. Сперва велосипед и ездок едут в неторопливом темпе. Но после достижения девочкой ранних этапов пубертата и повышения эстрогена педали, колеса и шестерни начинают двигаться быстрее.

По мере увеличения скорости нашей гипотетической езды на велосипеде эстроген оказывает влияние на каждую клетку в теле от головы до ног, усиливая сообщение между всеми системами и органами, включая мозг, где запускается процесс полового созревания. В мозге эстроген массирует, успокаивает и защищает нейроны и усиливает кровоток, помогая регулировать эмоции и состояние настроения, улучшает познание и память и обостряет ясность ума.

Как нам всем известно – поскольку мы все когда-то тоже были подростками, – и для девочек, и для мальчиков эмоции в данный период развития могут быть интенсивными и быстро меняться с негативных на позитивные и обратно в кратчайшие сроки, так как ранее ни разу не ощущавшиеся эмоциональные всплески затапливают тело и сознание. Трепет сексуального возбуждения, черный пес одиночества или отчаяния – все чувствуется сильнее (замешательство, гнев, печаль, эйфория), и часто подростки не понимают почему.

Под поверхностью таких эмоциональных сдвигов неустанно трудятся гормоны.

– Как только мозг запускает этот процесс взросления, работой эстрогена после его поступления становится контроль за созреванием всех систем и органов тела, – объясняет Бейл. – Сюда входит стимулирование роста нейронных связей в мозге, чтобы все его области коммуницировали друг с другом и функционировали синхронно.

Эта мастерская оркестровка – хаотичная, как может показаться переживающему ее подростку и его растерянным родителям, – имеет цель, и цель эта стара как мир. И здесь мы переходим от базового урока биологии, посвященного пубертату, к ответу на более важный вопрос: почему именно девочки внезапно, с началом подросткового возраста, в большей степени подвергаются влиянию социальных и средовых стрессоров в отличие от мальчиков?

– В конечном счете основной ролью гормонов, в том числе эстрогена, является обеспечение готовности вашего мозга и тела к одной и той же цели – будущему продолжению рода, – говорит Бейл. – И для подготовки вас как женщины к репродукции и материнству на биологическом уровне вашему мозгу сперва нужно учесть и оценить все стресс-факторы и трудности окружающей среды. Данный процесс включает анализ всех переживаний невзгод и травм, с которыми вы когда-либо сталкивались в своей жизни вплоть до текущего момента.

Это немного напоминает компьютерную систему, рассчитывающую шансы в настольной игре, основываясь на актуальном расположении фигуры игрока на поле и прошлых произведенных ей перемещениях. Посредством оценки таких шансов мозг пытается выяснить, как подготовить вас к любым грядущим угрозам, возможно, ожидающим вас и ваших детей. Задача состоит в уменьшении риска для вас и вашего будущего потомства, чтобы вы смогли безопасно выносить ребенка и оградить себя и младенца от всего потенциального вреда, появляющегося на вашем пути.

Поэтому вполне логично, что в течение данного чувствительного периода прошлые и настоящие переживания стресса и токсичные социально-средовые воздействия влияют на то, как программируется мозг и как он будет работать. Бейл предлагает еще одну полезную аналогию. Представьте: женский мозг – дом, стимулируемый эстрогеном пубертат – период его масштабной реконструкции и перестройки, а внешние стрессоры – мощная гроза.

– Вообразите: вы жили в таком доме какое-то время, – рассказывает эксперт, – и собираетесь сделать ремонт. Вы решаете обновить стены изнутри, электропроводку и базовую сантехнику. Вдруг по местности проносится сильная гроза и затапливает ваш дом. Молния ударяет в электрическую панель. После урагана вы начинаете ремонт, но обнаруживаете определенные серьезные повреждения труб, электросистемы, полов и интерьера. Пубертат – штормовой период, в ходе которого прошлые и настоящие средовые удары проявляются в реконструкционных изменениях, совершаемых с архитектурой мозга.

Затем, основываясь на поглощенной организмом информации, мозг, бывший ранее открытым и неуклюжим в подростковом возрасте, снова напрягается. Это другой мозг, учитывающий всю информацию, полученную им в процессе[11].

Решения, принимаемые мозгом с точки зрения того, чувствует ли себя защищенной взрослеющая девочка или нет, с учетом прошлых и текущих стрессоров, принципиальны для определения успешности подготовки мозга к поддержанию психического здоровья и благополучия на протяжении всей жизни. Когда Анна Моралис сталкивалась со множеством источников стресса в средней и старшей школе – будучи разлученной с матерью на долгие периоды времени, ощущая, будто она «была той, которая что-то сказала или сделала не так» при ссорах с отцом, все это привело ее к чувству, словно ее «просто бросили». Ее семья была разбитой и разобщенной; с детства она переживала влияние социальных сетей и экранных картинок женского идеала, пропитанных «повсеместным сексизмом», который заставлял ее стыдиться собственной внешности, подвергаясь остракизму от других девочек, считавших ее чересчур серьезной, и взрослея в мире, сотрясаемом разрушительными и смертельно опасными последствиями изменения климата, школьных расстрелов, расизма и столь огромного количества «социальной и экологической несправедливости». Ее мозг вбирал всю эту информацию день за днем, год за годом. Мозг Анны учитывал все эти стрессоры, точно рассчитывая, с каким миром девушке придется справляться после того, как она переступит порог полового созревания и репродуктивных лет.

Джулия Абернати в свои 11 лет столкнулась со стрессом из-за формирования груди, которую «остальные видели в первую очередь», из-за окружения с комментариями в духе «Лучше заприте ее сейчас же!», приставаний старшеклассников и игнорирования ее способностей в учебе. При всем этом она надеялась, что кто-то заметит: «с Джулией что-то происходит». Мозг девушки считывал, насколько непризнанной, незащищенной и одинокой она была.

С одной стороны, Анна и Джулия росли как девочки, наслаждавшиеся всеми преимуществами жизни в XXI веке. Но, с другой стороны, то, как мозг каждой девочки формировался под влиянием усиливавшегося врожденного чувства небезопасности в мире, коренилось в старейших и самых базовых принципах половых различий и нейробиологии.

По мнению Бейл, данное подростковое взаимодействие мозга, эстрогена и стресса – одна из причин того, почему девочки заболевают психическими расстройствами в два раза чаще мальчиков. Также здесь кроется причина того, что самый большой период развития депрессии, тревожности, биполярного расстройства приходится на подростковый возраст. Ранний стресс может привести к эпигенетическим изменениям в особых генах, помогающих контролировать реакцию на стресс, включая гены, способные запустить воспалительную стресс-реакцию53. Этот усиленный иммунный ответ, в свою очередь, может увеличить риск развития психических расстройств.

Исследования показывают, что какие-то из эпигенетических сдвигов в ответ на стресс происходят путями, специфическими для полов, причем большему влиянию подвержены девочки, нежели мальчики. Ученые из Школы медицины Джонса Хопкинса и Гарвардской медицинской школы на протяжении тридцати дней исследовали слюну у 75 людей и одновременно наблюдали за их уровнями кортизола – гормона, служащего посредником в нашей реакции на стресс. Используя кортизол в качестве индикатора совокупных уровней стресса, исследователи сравнили их с двумя другими факторами. Они проверили образцы крови участников на наличие изменений в определенном гене, ассоциированном с повышенной уязвимостью к стрессу, известном как FKBP5, и наличие корреляции между эпигенетическими изменениями в этом гене и повышением отмеченных кортизолом уровней стресса в жизни людей. Параллельно они отслеживали ощущения испытуемых: чувствовали ли последние тревогу, подавленность. Ученые обнаружили: когда повышался уровень ночного кортизола, ген FKBP5 претерпевал эпигенетические изменения, указывая на возросшую общую уязвимость к стрессорам. Эти два биологических сдвига были связаны – ожидаемо – с усугублением симптомов депрессии и тревоги. Однако данная связь уровней стресса по кортизолу, эпигенетических сдвигов в генах, увеличивающих восприимчивость к стрессу в долгосрочной перспективе, с усилившимися ощущениями отчаяния была отмечена только у женщин, в том числе у девочек-подростков54.

Наша нервная система всегда готова к обнаружению опасности в окружающей среде. Такой процесс выявления угроз, который вызывает выработку нейромедиаторов и гормонов, подготавливающих вас к борьбе, бегству или замиранию, столь же примитивный и неизбежный, сколь и автоматический – это наша исходная программа как людей. У нас пока нет всех ответов по поводу того, как половые гормоны смягчают стресс, накопленный в критические моменты детства и учиняющий хаос в подростковом периоде; науке еще многое предстоит выяснить. По-видимому, здесь задействованы другие гормоны помимо эстрогена, и сейчас в этой области проводится больше исследований. Но мы знаем наверняка одно: наша биологическая реакция на все стрессоры, пережитые нами в прошлом и настоящем, формирует нашу психику и то, как мы мыслим и чувствуем. И такое беспрерывное формирование у женщин представляется более тонко настроенным благодаря нюансам повседневной среды.

– Если во время взросления вы постоянно испытывали ощущение небезопасности из-за обстоятельств вокруг вас, все это влияло на программирование вашего мозга в данный период интеграции, стимулируемой эстрогеном, – объясняет Бейл.

Тем не менее она подчеркивает – это не всегда действует в худшую сторону. Точно так же, как мозг девочек тесно переплетается с негативными раздражителями своей среды, он подвергается глубокому воздействию и позитивных стимулов.

Наша биологическая реакция на все стрессоры, пережитые нами в прошлом и настоящем, формирует нашу психику и то, как мы мыслим и чувствуем. И такое беспрерывное формирование у женщин представляется более тонко настроенным благодаря нюансам повседневной среды.

Вначале женщины обладают биологически обусловленным преимуществом. Если мы сможем понять, какие средовые воздействия между рождением и пубертатом ликвидируют его и какие виды вмешательств оберегают женское благополучие, нам удастся переписать истории достижения девочками совершеннолетия, чтобы они смогли вернуть себе врожденную биологическую стойкость.

Глава 5

Сила социальной безопасности

Как ощущение угрозы и незащищенности влияет на девочек

НЕЗАДОЛГО ДО ТОГО, как пандемия COVID-19 изменила жизнь, которую мы знали, Делейси Грин стала лауреатом конкурса молодых поэтов Балтимора 2019 года. Ее выступлениям на поэтических соревнованиях по всему восточному побережью предшествовала большая часть ее детства, проведенная за сочинением стихотворений и хранением исписанных страниц под подушкой.

– Уже к десяти годам я испытывала настоящую подавленность, тревогу и одиночество, – рассказывает мне Делейси при личной встрече в небольшой кофейне на открытом воздухе.

Поначалу настрой девушки кажется позитивным, оптимистичным. Но когда мы устраиваемся на шатких стульях за нашим столиком, становится ясно: за круглыми очками в проволочной оправе ее теплые карие глаза скрывают какую-то ощутимую печаль.

По словам Делейси, ей трудно разобраться в своем детстве.

– Сейчас мне 21, и я спрашиваю себя: эй, неужели никто не заметил, что я была такой грустной? Кто-то должен был отвести меня к школьному психологу или психотерапевту. Никто этого не сделал.

Делейси родилась в городе Балтимор, но в ее шестилетнем возрасте они с матерью переехали в пригород.

– Моя мама не хотела, чтобы у меня завелись привычки, которые, как она видела, перенимают другие девочки в городе; она не хотела, чтобы я ввязывалась в неприятности.

Делейси понимает: для матери-одиночки это был смелый шаг. Но у него имелась и обратная сторона. С переходом Делейси в новую начальную школу ее стали травить.

– Меня травили на протяжении всех начальных классов, потому что я была пухленькой, – делится девушка. – Один мальчик начал называть меня Пончиком С Джемом, а другой – Биг Маком. Я пробовала подружиться с другими новенькими, когда они поступали в нашу школу, но затем они слышали, как меня дразнили, и тоже отстранялись.

Слегка иронично, но, по словам Делейси, «у мамы не было денег на еду вне дома; я никогда не питалась ни биг маками, ни пончиками с джемом». По мере взросления булллинг ранил девочку еще больше, так как дети начали общаться теснее и ходить на ночевки и вечеринки, но ее «исключали с вероятностью в 100 %».

Все это отражалось на ее успеваемости.

– Я не была лучшей ученицей. Я могла получить все пятерки и четверки, а потом тройку по математике. Мама обычно говорила: «В начальной школе так легко попасть на доску почета. Почему тебя там нет?»

Отчасти причина трудностей Делейси коренилась в том, что после школы, когда она нуждалась в помощи, ей было не к кому обратиться.

– У моей мамы нарушения обучаемости, и мне приходилось читать за нее всю ее электронную почту и помогать с оплатой счетов. Я возвращалась домой из школы и заботилась об этих вещах вместо нее. Затем я шла в свою комнату и пыталась справиться с уроками, но не знала, у кого попросить помощи. Я все время чувствовала себя такой грустной и одинокой. Никого попросту не было. У меня все чаще стали появляться мысли о суициде.

Издевательства в школе усиливались. Как и ощущение девочкой собственной социальной и академической бездарности.

– Мы все были в одних классах, а потом вдруг нас разделили на одаренных и неодаренных, и я не попала ни в один из одаренных классов.

Далее мама девушки встретила нового мужчину, и он переехал к ним.

– Вначале все было неплохо, – продолжает Делейси. – Первый год оказался почти нормальным. Мама уделяла ему больше внимания, чем мне, но для меня это не стало такой уж значительной переменой. Затем он начал изменять ей. К тому моменту она была уже финансово зависимой от него.

Делейси колеблется, словно ей больно рассказывать оставшуюся часть истории.

– Мама много плакала, они орали, кричали и проклинали друг друга. Приблизительно в то время одна старшеклассница стала травить меня, постоянно оскорбляя словом на букву «с». Я сказала об этом матери, ожидая защиты, но та ответила: «Эй, я слышу, что ты говоришь, но палки и камни не сломают тебе костей, поэтому смирись. Разве ты не видишь, через что я здесь прохожу?» С того момента та степень близости, которая между нами когда-то существовала, испарилась. Мама просто перестала меня поддерживать. Теперь я осознавала: мной действительно пренебрегали.

Потом отношения матери и ее мужчины «стали совсем плохими». Однажды вечером, когда Делейси было 11 лет, она услышала крик матери из кухни.

– Я собиралась принять ванну. Они скандалили. Я вышла в коридор, а он гнался за ней из кухни в спальню с молотком в руке. Я побежала за ними, но он захлопнул за собой дверь. Мама хранила маленький ключ над дверным косяком; я запрыгнула, взяла ключ и открыла дверь. Он повалил ее и занес молоток над ее головой. Она закричала: «Нет, Делейси здесь!» И он остановился.

Глаза Делейси наполняются слезами по мере того как она продолжает свой рассказ:

– Мне пришлось позвонить в полицию, оформить заявление. Спустя несколько месяцев мы пошли в суд, и я должна была давать показания.

С тех пор Делейси и ее мама больше никогда не видели этого мужчину.

– Я всегда чувствовала, будто цель моей жизни заключается в заботе о матери, как если бы ребенком была она. Это все, что я знала. Но даже оберегая ее, я ощущала себя более одинокой, чем когда-либо.

В 13 лет Делейси начала заниматься самоповреждением.

– Мне не нравилось то, как я выглядела. Мне не нравилась моя жизнь. Мое тело. Я сама себе не нравилась. Я начала резать себя. Это была ненависть, направленная на себя. И я не знала, что с ней делать. Моя депрессия чувствовалась как отсутствие всякой энергии и мотивации. Я только ходила в школу и убивала время. Я была родителем… В моей жизни не было ничего, кроме заботы о маме. Я просто постоянно лежала на кровати, без сил что-либо делать. Но параллельно меня переполняли беспокойство и тревога. Пребывание один на один с собственным разумом причиняло боль.

К концу средних классов Делейси стало еще хуже.

– Я ненавидела тот факт, что школа отнимает такую большую часть моей жизни. На тот момент у меня появилось несколько друзей, которые были амбициозными. Они начали говорить о желании поступить в колледж. Я спрашивала себя, почему я не отличалась такими же амбициями и стремлениями.

В ретроспективе она осознает:

– Многие мои друзья тоже получили немало травм. Родители или учителя все время говорили им, что они никогда ничего не добьются, либо же они подвергались вербальному насилию. И это заставило их стремиться дать отпор и утвердить себя. У меня было не так. Я как будто росла, отдавая всю свою энергию кому-то другому, ничего не оставляя себе. Я не думала, что могла делать что-нибудь или преуспевать в чем-нибудь. Пока все вокруг старались решить, кем они станут, когда вырастут, мне едва удавалось выбраться из постели. Мной пренебрегали так долго, что я научилась пренебрегать самой собой.

ВАЖНОСТЬ ОЩУЩЕНИЯ БЕЗОПАСНОСТИ ВСТРОЕНА В НАШИ ГЕНЫ

Чтобы лучше понять ситуацию Делейси – а на самом деле ситуацию каждой девочки – и осознать, какое чувство незащищенности и отверженности считывает их мозг и тело, нам нужно вернуться назад, в очень давнюю эпоху человеческой эволюции.

Во времена охоты и собирательства люди сталкивались с постоянными опасностями со стороны хищников и враждебных племен. Если вы не были бдительными и непрерывно настроенными на малейшие сигналы о надвигающейся опасности, то умирали молодыми. Однако под этим базовым инстинктом выживания лежит более глубокий биологический императив – пережить пубертат и остаться невредимым, чтобы произвести потомство и передать свои гены детям и далее. Это являлось верным и для мужчин, и для женщин, но для женщин ставки были выше. Женщины не только рожали – как матери они обеспечивали грудное молоко и материнское тепло, ресурсы, критически важные для выживания и здорового развития детей55. Женщины должны были жить достаточно долго не только для безопасного воспроизведения и рождения детей, но и их кормления, воспитания и защиты на протяжении уязвимых детских лет. Эти задачи требовали внимательности и находчивости.

Но, конечно, способность женщины считывать даже малейшие угрозы, которые могут подвергнуть ее детей опасности, не означает бдительность к внезапным или явным физическим опасностям. Она также требовала высокой чувствительности к социальным сигналам и эмоциональным угрозам внутри ее племени. Во многих человеческих сообществах обретение женщиной достаточного количества пищи и убежища для своего ребенка по большей части зависело от взаимодействия и сотрудничества в ее племени. Тысячи лет назад, когда люди были охотниками и собирателями, столкновение с социальными угрозами являлось физически опасной перспективой. Если члены вашего племени обходили вас вниманием или издевались над вами, вы также могли остаться в стороне, когда группа шла выкапывать корнеплоды или собирать урожай фруктов; или вы могли стать последним человеком, который получал свою порцию мяса, когда на общем костре жарили животное. Вам было бы не только труднее забеременеть и вырастить младенца, но вы бы оказались и уязвимы к болезням. Как и ваше потомство. Если приближался хищник, вы могли не услышать сигнал тревоги, поскольку жили бы не в центре племени, и на вас ему было бы легче напасть. В некоторых случаях вас могли совершенно изгнать либо бросить без еды, убежища или защиты группы.

Вне племени вы сразу становились подвержены опасностям природных стихий, хищников и враждебных племен, что значительно повышало вероятность вашего ранения и, как результат, поражения инфекционными возбудителями. Учитывая огромное количество негативных последствий, которые могут быть спровоцированы даже небольшим социальным пренебрежением или распространением о человеке слухов, логично, с антропологической точки зрения, что уже при встрече с умеренными признаками вытеснения он начинает мысленно бояться полного исключения56. Тело тоже начинает готовиться к худшему – а это ведет к усиленной стресс-реакции. Такой ответ на стресс, в свою очередь, разгоняет иммунную систему для подготовки к борьбе, повышая уровни воспаления в организме. Это совершенно разумно: если бы вы столкнулись с опасной ситуацией выживания в одиночку, телу и мозгу пришлось бы подготовить вас. На кону была бы не только ваша жизнь, но и жизни ваших детей.

По этой причине, как считают профессор кафедры психиатрии и биоповеденческих наук в Калифорнийском университете Джордж Славич и другие ученые, женщины эволюционировали, если говорить в общем, чтобы иметь повышенную чувствительность для восприятия и обнаружения угроз и тем самым обеспечивать собственное выживание и выживание своего потомства. Славич, являющийся также директором лаборатории по оценке и исследованию стресса в Калифорнийском университете, называет эту связь между ощущением повсеместного глубинного чувства небезопасности (которое можно испытывать только на бессознательном уровне) и продолжительной физиологической воспалительной стресс-реакцией теорией социальной безопасности57.

– Восприятие окружающих нас событий и условий ежеминутно оказывает серьезное влияние на наши самые базовые внутренние биологические процессы, – объясняет Славич. – Они включают в себя иммунную систему и воспаление в организме. И точно так же, как построение и поддержание крепких социально-эмоциональных связей и ощущение безопасности и признания составляют фундаментальный аспект человеческого счастья, переживание эмоциональных угроз нашему чувству защищенности и общности с другими повышает риск возникновения у нас проблем как с психическим, так и с физическим здоровьем.

Исключение вас из группы, лишение роли «части толпы» или преследование означало, что в конечном счете вы будете изолированы еще больше либо даже брошены племенем. Это в свою очередь, приводило к нанесению вреда или ранения, поэтому иммунная система должна была подготовиться заранее, при первом же признаке социального изгнания. За тысячи лет наша иммунная система эволюционировала таким образом, что перед лицом социальных угроз она начинает готовить нас к возможности последующего повреждения или инфекции, как если бы это было с физическими стрессорами.

Более того, благодаря способности ощущать эмоциональную или социальную опасность за весь эволюционный период мы стали особенно искусными в представлении одной лишь вероятности исключения нас в социальных ситуациях. У наших предков тот, кто обладал лучшим паучьим чутьем (под ним понимается особенно сильный навык чувствовать потенциальную опасность, как у супергероя комиксов Человека-Паука) и мог считывать вероятность исключения еще до его наступления, имел гораздо больше шансов выжить в племени.

И женщины, которые должны были рожать и защищать своих детей, наверняка располагали сильнейшим паучьим чутьем, поскольку им нужно было прожить новый день, чтобы родить еще детей и сохранить тех, что они уже привели в этот мир. Женщины, чей генетический код делал их максимально чувствительными к потенциальным угрозам окружающего мира, обретали огромное преимущество: они выживали, выживало и их потомство. Однако владение такой антенной тоже имело свою цену: большая склонность иммунной системы переходить из состояния боевой готовности в постоянное напряжение58.

Многочисленные исследования показали: просто намек на социальную угрозу или трудность – будь то ощущение осуждения со стороны сверстников, социальные конфликты или чувство отверженности – активирует компоненты иммунной системы, увеличивающие воспаление. Подобный усиленный иммунный ответ критически важен для выживания при встрече с реальной физической опасностью, например грабителем на ночной парковке. Но точно такая же реакция запускается современными социальными угрозами, которые не могут навредить нам в действительности. Страх быть осмеянным какой-нибудь кликой в средней школе? Беспокойство о том, что «я не нравлюсь тому-то»? Возможность быть не приглашенным на грядущую вечеринку, о которой друзья пишут в социальных сетях? Ощущение, будто родители глухи к вашему эмоциональному страданию? Ничего из этого не приведет к физическому ранению. Ничто не подвергнет опасности со стороны мародерствующих племен или незнакомцев. И тем не менее человеческому мозгу кажется, что это может произойти. Иными словами, если девочки в школе злы по отношению к вам, у девочки-подростка могут начаться скрытые нейробиологические сдвиги, которые будут транслировать организму: группа или племя, вероятно, скоро бросит ее на произвол судьбы.

И хотя «дрянные девчонки» и заклятые друзья всегда были вокруг нас, сегодня социальные сети усиливают эти угрозы до повседневного окружающего шума. Так девочки попадают в гнетущее беличье колесо размышлений – часто ночью, в одиночестве и в темноте, когда не к кому обратиться.

– В конце концов, мозг существует гораздо дольше соцсетей или даже нашей текущей социальной структуры, – замечает Славич. – Когда ваш мозг приказывает иммунной системе оставаться перевозбужденной, это ведет к стойкому увеличению воспаления, вызывающего тревогу, депрессию, усталость, хронические болевые симптомы и аутоиммунные заболевания. Неудивительно, что нейровизуализационные исследования подростков младшего возраста подтверждают: переживание межличностного стресса и социального отвержения является одной из самых верных предпосылок депрессии. У подростков, испытавших даже короткий эпизод социального отвержения, при сканировании мозга наблюдаются изменения в нейронных сетях и усугубление симптомов депрессии в течение следующего года59.

Когда мы размышляем о ком-то вроде Делейси Грин, подвергавшейся травле с начальной школы вплоть до старшей, можно полагать, что в подобных случаях аналогичные эффекты становятся еще более мощными. Делейси столкнулась с издевательствами, насилием у себя дома и пренебрежением – все на фоне исторической травмы людей негроидной расы, системного расизма, бедности и дискриминации. Она встретилась с проблемами дома, в своем сообществе и со стороны расистского социума60. Джошуа Гордон, директор Национального института психического здоровья, недавно сообщил, что сегодня суицид является «второй ведущей причиной смертности» среди детей африканского происхождения в возрасте от 10 до 14 лет и третьей ведущей причиной смертности в их возрасте от 15 до 19 лет. Даже у детей 12 лет и младше «больше шансов умереть в результате самоубийства, чем у их сверстников европеоидной расы»61. Другие исследования показывают: за последнее десятилетие частота самоубийств среди девочек африканского происхождения увеличилась вдвое по сравнению с мальчиками62.

ИЛИ ВОЗЬМИТЕ ПРИМЕР АННЫ МОРАЛИС. По мере перехода девушки из раннего подросткового возраста в поздний ее стрессовая реакция на угрозу, скорее всего, была активна изо дня в день. Она сталкивалась с нарастающим напряжением из-за учебы и испытывала глубокое влияние социальной и экологической несправедливости в окружающем мире – от изменения климата до расового неравенства и школьных расстрелов. Друзья в средней школе начали объединяться в группы, исключавшие ее, девочки в соцсетях публиковали посты о встречах без нее, а гиперсексуализированные образы девочек, пытавшихся выглядеть как взрослые модели, наводнили социальные медиаплатформы – все это происходило именно тогда, когда Анна чувствовала огромную неуверенность по поводу собственной значимости и своего развивающегося тела. Ее паучье чутье относительно социального исключения или критики ее «племенем» активировалось многократно.

Мы могли бы изменить кое-какие детали и сказать то же самое о Джулии Абернати. Ее внутренняя система предупреждения также была высокочувствительной. Где-то в глубине души она осознавала ужасную несправедливость и опасность преследования со стороны старшеклассников и взрослых мужчин при одновременном обесценивании ее интеллекта и постоянных трудностях взросления в обществе, которое отрицает свободу действий женщин и тут же сексуализирует их.

В то же время каждой из девочек не хватало надежных социальных связей и позитивных переживаний (всеобъемлющей сети эмоциональной безопасности), в которых они нуждались на протяжении этого критического периода развития, чтобы смягчить последствия социальных и средовых стрессоров, обрушившихся на них. В случаях Делейси, Анны и Джулии их стресс-реакции на угрозы не могли быть отключены ни в какой из моментов. Их нервные системы никогда не имели возможности расслабиться либо восстановиться.

В четвертой главе мы рассмотрели, как абсолютные стресс-факторы оказывают серьезное влияние на развитие девочки в результате вовлечения эстрогена. Наше исследование данной стрессово-эстрогенной динамики подтвердило: существует определенный тип стресса, оставляющий особенно мощный отпечаток на женском благополучии, – социальный. Так происходит преимущественно из-за эволюционных механизмов, которые привели к тому, что женщины стали более бдительными к социальным угрозам в окружающей среде. То есть когда девочки наталкиваются на социальные угрозы, взаимодействие эстрогена и стресса приобретает еще больший разрушительный эффект.

СПОСОБНОСТЬ ОПРАВЛЯТЬСЯ ОТ РАЗМЫШЛЕНИЙ

Однако, как говорит Славич, активная стресс-реакция на угрозу перед лицом социальных стрессоров – это только половина истории.

– Дело не только в том, как сильно ваши мозг и иммунная система отвечают на социальные угрозы. Также важно, насколько быстро вы способны оправляться от беспокойства о возможном социальном неуважении и двигаться вперед без размышлений о том, что могло бы произойти.

Конечно, для детей важно наличие доверенного взрослого, к которому можно обратиться, кого-то, кто в состоянии помочь им прийти в норму и с кем они чувствуют себя в безопасности, замеченными, признанными и ценными. Способность чувствовать защищенность и связанность с опекунами и взрослыми – это единственный важнейший компонент физического и психического здоровья ребенка и здоровья взрослого человека, которым она или он станет.

– Такой ответ на социальную угрозу максимально полезен, когда он оперативно включается с целью предупредить вас о чем-то плохом и затем, после исчезновения стрессора, снова выключается, – объясняет Славич. – Проблема в том, что человеческий мозг умеет условно представлять угрозы, происходящие в прошлом, настоящем и будущем, даже если на самом деле в реальном времени их перед нами нет. Просто воображение чего-то плохого сообщает вашему мозгу о потребности в гипериммунном ответе, а это активирует стресс-реакцию и вашу иммунную систему. Другими словами, связь сознания и тела к представляемому чувствительна так же, как к реальному. Проблематично сохранение действия реакции на воспринятую угрозу после ее исчезновения.

Непрерывные размышления (переигрывание каждого негативного социального контакта или предвосхищение большего количества социально-эмоциональных стрессоров в будущем) вызывают мощный воспалительный удар. Чем длиннее промежуток времени от нашего ощущения угрозы над нами до достижения стадии восстановления и возвращения чувства внутренней безопасности и благополучия, тем больше ответ на стресс перетекает в затяжное состояние, способное нанести вред нашему здоровью. (И, кстати, в третьей части книги мы разберем все варианты уменьшения интенсивности подобных стресс-реакций.)

Насколько нам известно, люди уникальны в своих творческих способностях символически представлять мотивы и поступки других людей. И хотя продумывание чужих мыслей и намерений может быть полезным – данная функция позволяет нам вместе творить, развивать эмпатию или ставить себя на место другого человека, – также это значит, что мы склонны часами представлять чужие возможные негативные намерения, воспроизводя разговоры или комментарии, размышляя о том, что мы могли либо должны были сделать иначе, и параллельно пытаясь предсказать будущие события, которые могут или не могут произойти, и то, как к ним подготовиться, если они случатся.

По мнению Славича, даже если вы планируете достичь желаемого положительного результата относительно социально либо эмоционально болезненной или тревожной ситуации (например, при подготовке к встрече с трудным начальником), вы можете получать сопутствующий ущерб от повышенной реакции на угрозу в отсутствие реальной опасности здесь и сейчас, поскольку во все эти моменты воображения в действительности прямо рядом с вами ничего плохого не происходит.

В каждом из данных сценариев ответ на угрозу остается активированным впустую.

СВЯЗЬ МЕЖДУ СОЦИАЛЬНЫМИ УГРОЗАМИ, ВОСПАЛЕНИЕМ И ДЕПРЕССИЕЙ

Ученые полагают, что именно эта хроническая бдительность перед лицом потенциальных угроз играет значительную роль в сегодняшнем кризисе психического здоровья девочек-подростков. Нейробиологи Университета Темпл подтвердили: начиная с пубертата, женщины чаще, чем мужчины, погружаются в состояние повышенной тревоги в связи с социальными стрессорами, такими как травля или иные крайне напряженные взаимодействия. Также у девочек чаще усиливается выработка воспалительных химических веществ, связанных со стрессом (что было выяснено через простые анализы крови), когда они входят в состояние повышенного стресса63. Как свидетельствуют другие данные, люди с высокими уровнями воспалительных стрессовых факторов с большей частотой страдают от депрессии и тревоги64. По сути, высокие уровни физического воспаления в теле нередко предваряют симптомы и диагностику депрессии и тревоги на годы. То есть дети, имеющие в возрасте 10 лет повышенные уровни воспалительных факторов, со значительно большей вероятностью могут заболеть депрессией к моменту достижения ими 18 лет65. Кроме того, женщины с более высокими воспалительными факторами в три раза чаще заболевают депрессией в течение четырех лет по сравнению с женщинами с более низкими уровнями воспаления66.

В 2021 году исследователи Дьюкского университета доказали: переживание в детстве стрессовых событий связано с развитием повышенных уровней физического воспаления много позже, к 45 годам (возрастной предел в рамках исследования). Причем когда люди, столкнувшиеся в детстве с травматичным опытом, встречались во взрослом возрасте со стрессорами, у них наблюдались более высокие уровни воспаления в ответ на этот стресс, чем у тех, кто подвергся воздействию похожих источников стресса во взрослом возрасте, но не переживал тягот в детстве67.

Также высокие уровни воспалительных стрессовых показателей тесно связаны с изменениями в нейронных связях (что подтверждают результаты сканирования мозга) в ключевых областях мозга, ассоциированных с депрессией и тревогой. Проще говоря, эмоциональные реакции могут довести наши физиологические стрессовые реакции на угрозы до сдвигов, способных привести к нейронным изменениям в мозге, которые вызывают развитие депрессивных и тревожных расстройств.

Еще нам известно, что последствия неблагополучного детства значительно влияют на склонность индивида к депрессии и биполярному расстройству. В метаанализе научной литературы за 2020 год психиатры из Медицинской школы Делла Техасского университета в Остине обнаружили, что ранние детские невзгоды являются, по статистике, единственным крупным фактором – большим, чем любой отдельно взятый ген, – увеличения риска развития у человека психиатрического расстройства68. Проблемы в раннем возрасте по типу пережитых Делейси тоже оказались связанными с повторяющимися эпизодами депрессии либо биполярного расстройства и повышенным риском формирования суицидального мышления. Авторы исследования считают, что причина этого кроется в изменениях уровней воспалительных факторов, «способствующих подверженности заболеванию и более разрушительному течению болезни».

1  Примечания приведены в конце книги. (Прим. ред.)
2  «Милые обманщицы» (англ. Pretty Little Liars) – американский телесериал, основанный на одноименной серии романов писательницы Сары Шепард. Сюжет сериала развивается вокруг четырех героинь, учениц старшей школы, которые расследуют исчезновение своей подруги. (Прим. ред.)
3  Стрессор – неблагоприятный фактор, который вызывает стресс. (Прим. ред.)
4  Дистресс – негативная форма стресса, которая характеризуется длительным течением и хроническим стрессовым состоянием. (Прим. ред.)
5  На протяжении десятилетий в лабораторных экспериментах, связанных с мозгом, наблюдения проводились почти исключительно над животными самцами. Доклинические исследования по нейробиологии начинаются с результатов опытов над животными. Затем данные распространяются на клинические испытания на людях и изучаются в них. В 2016 году Национальные институты здравоохранения США попросили учитывать половые различия в разработке исследований животных и составлении отчетов по ним. Ранее, независимо от того, какой аспект ментального здоровья изучался под микроскопом (как стресс влияет на мозг; как меняется мозг при депрессии, тревоге или ПТСР; то, каким образом при психических расстройствах взаимодействуют мозг и иммунная система), исследования женской биологии редко включались в эксперименты над животными или доклинические работы. В конечном счете научные открытия и предположения искажались в силу своего появления в рамках моделей исследования животных особей мужского пола.
6  Несколько слов о баллах НДО (ACE). Первоначальный опросник НДО (ACE), составленный исследователем «Kaiser Permanente» Винсентом Фелитти, M. D., и эпидемиологом Центров по контролю и профилактике заболеваний США Робертом Анда, M. D., и опубликованный в 1998 году, предлагал взрослым рассмотреть десять типов переживаний детства, таких как физическое либо эмоциональное насилие или пренебрежение со стороны опекуна, сексуальное насилие и иные формы дисфункциональности в доме. Однако данными десятью вариантами все виды проблем, с которыми сталкиваются дети, не исчерпываются. Миллионы детей страдают от дискриминации, нищеты, расизма, сексизма, а также средовых и социальных стресс-факторов. Поэтому, когда я ссылаюсь в книге на баллы НДО (ACE), то имею в виду оригинальный опросник. Тем не менее стрессоры сообщества, среды и социума тоже негативным образом серьезно сказываются на благополучии ребенка и взрослого человека. (Прим. автора)
7  SAT – стандартизованный тест для приема в высшие учебные заведения в США. (Прим. ред.)
8  Социальная сеть Instagram запрещена на территории Российской Федерации на основании осуществления экстремистской деятельности.
9 * Исследование 2020 года обнаружило: с 1995 по 2018 год модели, выступавшие на показах мод Victoria’s Secret, стали худее, хотя соотношение бедер и талии у них осталось прежним. В связи с общественным сопротивлением в 2021 году Victoria’s Secret приостановила свои демонстрации нижнего белья – свидетельство того, что потребителям под силу коллективно влиять на изменения.
10  Социальная сеть Instagram запрещена на территории Российской Федерации на основании осуществления экстремистской деятельности.
11  Пубертат – время интенсивной обрезки в мозге. Но если ребенок сталкивается с хроническими неприятностями или травмой и/или испытывает недостаточное ощущение безопасности с родителями, иммунные клетки мозга, называемые микроглией, могут оказаться настроенными иммунной системой на чрезмерное сокращение синапсов. Когда увеличивается выработка эстрогена и мозг начинает перестраиваться, что является частью нормального развития, этот процесс нейронной обрезки может усиливаться, приводя к утрате нужных синапсов. Параллельно кора головного мозга, связанная со способностью к размышлению и анализу человеком собственных переживаний и окружающего мира, претерпевает значительное созревание. Когда девочки в нездоровом ключе заново переживают и переосмысливают прошлый и настоящий опыт, эта новая интеллектуальная сила мышления и интерпретации опыта может быть направлена вовнутрь. Ситуация усугубляется натиском соцсетей и медиаобразами, транслирующими девочкам искаженное представление о том, кем и какими им следует быть.
Продолжение книги