Исторические записки. Избранное бесплатное чтение

© Перевод В. Панасюк, наследники, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Предисловие автора

В стародавние времена император Чжуань-сюй[1] повелел Чжуну заниматься делами Неба на юге, а Ли – делами Земли на севере.

Во времена правления императоров Яо и Шуня[2] потомки этих двух родов вновь получили право наследовать должности своих предков, что и было записано в государственных родословных книгах.

Так было вплоть до династий Ся и Шан[3]: роды Чжун и Ли[4] из поколения в поколение ведали делами Неба и Земли.

В период династии Чжоу их потомком был Сю Фу, князь владения Чэн. При чжоуском Сюань-ване[5] он лишился своих владений и стал основателем дома Сыма[6].

Потомки дома Сыма из поколения в поколение были придворными историками династии Чжоу. Но в промежутке между правлением чжоуских царей Хуэй-вана[7] и Сян-вана[8] Сыма покинули пределы Чжоу и переселились в княжество Цзинь[9]. Но после того как цзиньский полководец Суй Хуэй бежал в княжество Цинь, род Сыма переселился в Шаолян. А оттуда Сыма расселились: кто в Вэй[10], кто в Чжао[11], кто в Цинь[12].

Сыма Си, который ушел в Вэй, управлял Чжуншанем.

Сыма Кай, переселившийся в Чжао, был известен как искусный учитель военного дела. Его потомком был Куай-куй.

Сыма Цо переселился в Цинь. Он блестяще вел споры с Чжан И, за что князь Хуэй-ван[13] назначил его своим полководцем и послал в поход против княжества Шу[14]. Сыма Цо покорил Шу и остался там управлять завоеванными землями.

Внук Сыма Цо, по имени Сыма Цзинь, состоял на службе у уаньского правителя Бай Ци.

Тот Сыма, который остался в Шаоляне, сменил имя на Ся-ян.

Сыма Цзинь и Бай Ци живьем закопали в землю сдавшихся им в плен воинов княжества Чжао и за это после возвращения из похода были казнены в Дую. Похоронены они в Хуачи.

Внук Сыма Цзиня, по имени Сыма Чан, служил у циньского правителя и занимал должность те-гуаня[15]. Это было при Цинь Ши-хуане[16].

У Куай-куя был правнук, по имени Сыма Ан, служивший усиньскому правителю и занимавший при нем должность военачальника. Он ходил в поход против Чаогэ.

Когда стали жаловать титулы ванов[17] владетельные князья, Сыма Ан получил от Сян Юя[18] титул иньского вана. Во время войны, которую начало княжество Хань против Чу, он перешел на сторону Хань, и его владения были переименованы в область Хэнэй.

У Сыма Чана был сын, по имени Сыма У-цзе, занимавший пост градоначальника ханьской столицы. А сын Сыма У-цзе, по имени Сыма Си, носил звание у-да-фу[19]. Когда они умирали, их хоронили в Гаомыне.

У Сыма Си был сын, Сыма Тань, занимавший должность придворного историка. Он учился астрологии у Тан Ду, постигал смысл «Ицзина»[20] у Ян Хэ, изучал рассуждения Хуан-цзы о «дао», Сыма Тань служил на должности главного придворного историка начиная с периода Цзянь-юань и вплоть до периода Юань-фын[21].

Сожалея, что ученые не могли постигнуть сущности этих учений, Сыма Тань написал трактат, в котором изложил основные идеи шести философских школ[22].

В трактате говорилось:

«Ицзин» и обширный комментарий к нему, «Сицынчжуань», говорят о единстве Вселенной, но толкуют его на сотни ладов: все стремятся к одному и тому же, но идут различными путями.

Или вот школы «инь-ян», конфуцианцы, моисты, номиналисты, легисты, даосисты – все они во главу угла ставят вопросы управления. Они стремятся к одной и той же цели, но идут к ней разными путями. В их учениях есть много того, что можно осознать, но кое-что не поддается осмыслению.

Как-то я наблюдал за всеми ухищрениями философов школы «инь-ян». Вот они предсказывают великое счастье, а толпа их сторонится; они пытаются грубо навязывать людям свое учение, но люди в большинстве своем испытывают перед ними страх. И тем не менее проповедуемый ими великий порядок смены четырех времен года отрицать нельзя.

У конфуцианцев слишком обширная ученость, но недостаточное проникновение в сущность явлений. В результате нужно затратить много труда, чтобы их понять, но успех будет небольшой. Вот почему невозможно полностью воспринять это учение. Однако предложенный конфуцианцами этический принцип отношений между государем и подданным, отцом и сыном, установленную ими разницу в положении мужа и жены, старшего и младшего изменять никоим образом не следует.

Моисты слишком ограниченны, и полностью соблюсти принципы их учения чрезвычайно трудно. Поэтому моизм и не получил широкого распространения. И тем не менее нельзя отбрасывать принцип моистов: «Укрепляй основу и будь бережлив в потреблении».

В легизме слишком много жестокости и мало милосердия. Но четко проведенное легистами различие между государем и подданными, высшими и низшими следует принять в неизменном виде.

Номиналисты учат людей быть умеренными. Они ставят на первое место название вещи и совершенно упускают из виду ее сущность. Но их принцип «исправления имен» заслуживает внимательного изучения.

Даосисты учат людей направлять все свои силы к единой цели, действовать, не оставляя следов, оказывать благодеяния всему живому. Их искусство заключается в том, что они переняли принцип великого порядка у философской школы «инь-ян», взяли понятие добра у конфуцианцев и моистов и обобщили то главное, что есть в номинализме и легизме. С течением времени их учение преобразуется, в зависимости от обстоятельств изменяются принципы. У них нет рецептов на все случаи жизни. Они уславливаются действовать одним способом, а в ходе дела прибегают к другому способу. Вот поэтому они, не затрачивая больших усилий, добиваются огромных успехов.

Конфуцианцы поступают иначе. Они считают, что государь – это зеркало Поднебесной. Государь должен запевать, а подданные должны вторить ему; государь должен идти впереди, а подданные должны следовать за ним. Но при таком положении выходит, что государь трудится, а подданные бездельничают. И когда дело доходит до управления государством, то всех желающих трудиться устраняют, а должности получают всякие проходимцы.

Ведь от чрезмерного напряжения дух истощается, от чрезмерных трудов тело дряхлеет. А если тело и дух находятся в расстройстве, то нелепым будет и желание стать долговечным, как небо и земля.

У философов школы «инь-ян» есть свои точные указания, относящиеся к четырем временам года, восьми странам света, двенадцати знакам зодиака и двадцати четырем сезонам. Но при этом нельзя сказать, чтобы обязательно процветали все те, кто эти указания выполняет, или гибли и бедствовали те, кто их нарушает.

Вот поэтому я и сказал: «Они пытаются грубо навязать людям свое учение, но люди в большинстве своем испытывают перед ними страх».

Ведь и без того ясно, что весною все рождается, летом созревает, осенью собирают урожай, а зимою хранят его в кладовых. Это великий неизменный закон природы. Если бы не было такой последовательности, не существовало бы и законов развития Поднебесной.

Поэтому я и сказал: «Проповедуемый ими великий порядок смены четырех времен года отрицать нельзя».

Конфуцианцы считают «Шесть умений»[23] законом для каждого человека. Конфуцианские каноны и комментарии к ним исчисляются тысячами и десятками тысяч томов. За целый век не постигнешь до конца их учение, за целый год не изучишь их обряды!

Поэтому я и сказал: «У конфуцианцев слишком обширная ученость, но недостаточное проникновение в сущность явления, и в результате нужно затратить много труда, чтобы понять их, но успех будет небольшой».

Но установленные конфуцианцами правила отношений между государем и подданным, между отцом и сыном, а также порядок подчинения жены мужу и младшего старшему никакая философская школа изменить не может.

Восхваляя справедливый путь правления императоров Яо и Шуня и отмечая их добродетельное поведение, Мо-цзы[24] тоже говорил:

«Залы возвышались всего на три чи, к ним вели земляные лестницы из трех ступеней. Крыши покрывались неподрезанным тростником, с дубов не снимали кору.

Все ели из глиняной посуды, пили из глиняных чашек. Пища состояла из необрушенного риса и проса, похлебка из гороховой ботвы.

В жаркие летние дни носили одежды из грубой ткани, зимой одевались в оленьи шубы.

Когда хоронили покойников, гробы делали из тунгового дерева, толщиною в три цуня.

Когда оплакивали покойников, до конца не изливали свою скорбь в слезах. Такие похоронные обряды были равно обязательны для всех.

Если бы подобные законы устанавливались для всей Поднебесной, не было бы различий между знатными и простыми».

Однако в разные времена люди живут по-разному. Мир изменяется, а вместе с ним изменяется и жизнь.

Поэтому я и сказал: «Моисты слишком ограниченны, и полностью соблюсти принципы их учения чрезвычайно трудно».

Но принцип «укрепляй основу и будь бережлив в потреблении» указывает путь, ведущий к достатку в семье. В этом сильная сторона учения Мо-цзы, и ни одна из философских школ не может ее отбросить.

Легисты не отличают ближних от дальних, благородных от подлых, всех ставят в ряд перед законом. В таком случае падает уважение к тому, кого следует уважать, как родного; пропадает почтение к тому, кого следует почитать.

Учение легистов можно применять лишь на коротком отрезке времени: для продолжительного применения оно не пригодно.

Поэтому я и сказал: «В легизме слишком много жестокости и мало милосердия».

Вместе с тем, если уважать государя, четко разграничить обязанности каждого, никто не сможет тогда превысить своих прав. Против такого положения легистов не сумеет возразить ни одна философская школа, пусть их будет даже сто.

Номиналисты надоедливы и мелочны в своих исследованиях, они не терпят возражений против их идей; сводя все дело лишь к названию, они совершенно не считаются с человеческими ощущениями.

Поэтому я и сказал: «Номиналисты учат людей быть умеренными. Они ставят на первое место название вещи, совершенно упуская из виду ее сущность».

Если даже руководствоваться только названием, не затрагивая существа вещи, в трех случаях из пяти не ошибешься – над этим тоже следует призадуматься.

Даосисты провозглашают недеяние. Они говорят: «Небытие не действует». Принципы даосистов легко осуществить в жизни, но понять их выражения чрезвычайно трудно.

В основу своего учения даосисты кладут пустоту и недеяние, их метод – выявление и следование причинным связям. Коль скоро нет ничего телесного и нет постоянной формы, можно познать природу вещей. В ней есть определенная закономерность. Никакая вещь не возникает раньше времени и не создается позже времени. Поэтому и оказывается возможным стать повелителями всего живого.

Есть у них способ или нет способа для совершения какого-нибудь дела – безразлично: лишь бы уловить подходящий момент.

Есть мера или нет меры – для них все равно: лишь бы удалось приспособить свое искусство к природе вещи.

Поэтому я и говорю: «Учение мудреца только тогда бессмертно, когда в нем отражаются изменения времени».

Неосязаемость – вот постоянное свойство дао. Причинные связи – вот путеводная нить, за которую должен держаться правитель.

Все подданные в равной мере обязаны оказывать уважение государю, а государь должен использовать каждого по его способностям.

Если ты беспристрастен, все сказанное тобою сочтут правильным; если ты пристрастен, все сказанное тобою сочтут пустыми словами.

Если пустые речи не слушают, не бывает безнравственных поступков. Если добродетельные отделяются от непутевых, оформляются белое и черное.

Все это происходит лишь в том случае, если ты знаешь, кого и где хочешь использовать.

Завершится ли то или иное дело успехом? Все зависит от того, соответствует ли оно великому дао.

Дао мутнее мутного, темнее темного, но оно озаряет своим сиянием всю Поднебесную и во всех своих проявлениях не имеет названия.

Дух рождает человека, тело дает ему опору. От чрезмерного напряжения дух истощается, от чрезмерных трудов тело дряхлеет. Когда дух покидает тело, наступает смерть. Мертвые не воскресают, ушедшее не возвращается. Все это понимает и ценит мудрый человек.

С этой точки зрения дух – это основа жизни, тело – вместилище жизни. Какое же есть основание, еще не утвердив свой дух, заявлять: «У меня есть все данные, чтобы управлять Поднебесной»?

Придворный историк Сыма Тань ведал лишь делами астрологическими и не пользовался властью над народом.

У Сыма Таня был сын – Сыма Цянь.

Сыма Цянь родился в Лунмыне[25]. Он пахал землю и пас скот на солнечных склонах гор к северу от реки Хуанхэ.

В возрасте десяти лет Сыма Цянь уже знал наизусть древние тексты. А когда ему исполнилось двадцать лет, он отправился путешествовать на юг в Цзянхуай[26]. Он побывал в горах Хуэйцзи, осмотрел пещеру легендарного императора Юя[27], посетил Цзюишань[28], плавал по рекам Юань и Сян.

Затем он отправился на север, побывал за реками Вэньхэ и Сышуй, продолжал свои исследования в столицах княжеств Ци[29] и Лу[30], осматривал реликвии, оставшиеся после смерти Кун-цзы[31], и участвовал в сельских церемониях стрельбы из лука на горе Исянь, близ Цзоу. Затем он попал в затруднительное положение в Пи, Се и Пынчэне и вынужден был возвращаться домой через земли Лян[32] и Чу[33].

Потом Сыма Цянь служил на должности лан-чжуна[34]. Получив повеление государя, он отправился в поход на запад – в земли Ба и Шу, а оттуда дальше на юг. Он водворил порядок в Цюн, Цзе и Куньмине и, возвратившись в столицу, донес о выполнении повеления[35].

В тот год Сын Неба впервые воздвиг алтарь предкам ханьского дома. Придворный историк Сыма Тань в это время находился в Чжоунане[36] и вследствие болезни не мог принять участия в церемонии. От огорчения состояние его ухудшилось, и он лежал при смерти.

Сыма Цянь, вернувшийся в это время из похода после выполнения приказа государя, застал отца в местности между реками Хуанхэ и Лошуй.

Держа сына за руку, Сыма Тань со слезами говорил ему:

– Наши предки были астрологами при дворе чжоуских царей. Они и раньше были известны своими заслугами перед династиями Юй и Ся, из поколения в поколение ведали делами Неба. В последующие века их потомки захирели, и родословная нить едва не оборвалась на мне. Если ты станешь придворным историком, продолжи дело своих предков! Ныне Сын Неба, восприняв тысячелетние традиции, принес жертву Небу на горе Тайшань, а я не смог последовать за ним! О судьба, судьба! После моей смерти ты, конечно, займешь мое место и будешь придворным историком. Но не забывай о том, о чем я хотел написать свой труд. Ведь сыновнее послушание начинается со служения родителям, продолжается в служении государю и заканчивается тем, что человек утверждает самого себя. Главное в сыновнем благочестии: оставить свое имя в веках и этим прославить родителей. В Поднебесной восхваляют Чжоу-гуна[37], говорят, что он сумел воспеть добродетели Вэнь-вана и У-вана[38], что он сумел распространить обычаи Чжоу-гуна и Шао-гуна[39], понять думы и стремления Тай-вана и Ван Цзи[40] и заменил Гун Лю[41], который прославил своего предка Хоу Цзи[42]. После Ю-вана и Ли-вана[43] добродетельный путь управления нарушился, этикет и музыка захирели. Кун-цзы восстановил древние обычаи, по достоинству оценил «Шицзин»[44] и «Шуцзин» и, наконец, создал «Чуньцю»[45]. Все ученые и доныне подражают ему. Прошло более четырехсот лет с тех пор, как поймали цилиня[46]. Все это время было наполнено войнами между владетельными князьями, исторические записи оборвались. Ныне династия Хань процветает, вся страна едина. Но я, будучи придворным историком, ничего не писал о мудрых правителях, о преданных государю слугах, не говорил о служилых людях, погибших в борьбе за справедливость. Мне от этого страшно! Запомни это, сын мой!

Сыма Цянь опустил голову, и слезы покатились у него из глаз.

– Расскажите мне, батюшка, обо всех древних преданиях и о выдающихся людях прошлого, я ничего не посмею оставить без внимания, – пообещал он.

Через три года после смерти отца Сыма Цянь был назначен придворным историком. Он изучал исторические записи и книги из каменных палат и золотых шкафов[47]. Через пять лет, в первый год Тай-чу[48], первого числа одиннадцатого месяца, в день новолуния, который совпадал с периодом зимнего солнцестояния, впервые был реформирован календарь, о чем Сын Неба торжественно объявил в Светлом зале[49]. Введен был новый порядок жертвоприношения духам.

Я, придворный историк, скажу:

– Мой покойный батюшка говорил мне: «Через пятьсот лет после смерти Чжоу-гуна появился Кун-цзы. Со дня смерти Кун-цзы тоже прошло пятьсот лет[50]. Наступил момент, когда вновь можно просветить мир, привести в порядок «Ицзин» и «Цзочжуань»[51], продолжить «Чуньцю» и обосновать «Шицзин», «Шуцзин», «Лицзи»[52] и «Юэцзи»[53]. В этом мое желание! В этом мое желание! Посмею ли я нарушить заветы отца?

– Скажите, почему Кун-цзы написал «Чуньцю»? – спросил высший сановник Ху Суй.

На это Сыма Цянь ответил:

– Дун Чжун-шу[54], насколько мне известно, говорил: «Когда пришел в упадок справедливый путь правления династии Чжоу, Кун-цзы возглавил приказ уголовных дел в княжестве Лу. Владетельные князья вредили ему, сановники чинили всяческие препятствия и мешали исполнять службу. Кун-цзы понимал, что его советы остаются без внимания, что его учение не признают. И тогда он собрал все случаи проявления справедливости и несправедливости за двести сорок два года и представил их в виде примера для всей Поднебесной. Он порицал Сына Неба, оттеснял на задний план владетельных князей, карал сановников, стараясь добиться пути управления, достойного истинного правителя. «Чем заниматься пустыми рассуждениями, – говорил он, – не лучше ли наглядно показать, как беззакония проявляются в действии?» Ведь в «Чуньцю» прежде всего освещается справедливый путь правления трех ванов[55], затем классифицируются людские деяния, отделяется истина от лжи, устраняются сомнения и колебания. Там все названо своими словами: добро – добром, зло – злом, добродетель – добродетелью, осуждается непочтительность к родителям. Кун-цзы сохраняет царства, которые давно погибли: продолжает роды, которые давно прекратили свое существование. Он старается залатать прорехи и восстановить давно отжившее. В этом заключается величие пути управления настоящих царей.

В «Ицзине» говорится о небе и земле, о силах «инь» и «ян», о четырех временах года, о пяти стихиях[56]. Достоинство «Ицзина» заключается в подробном описании различного рода перемен и превращений.

«Лицзи» канонизирует порядок отношений между людьми – здесь на первое место выступает поведение людей.

«Шуцзин» посвящен искусству управления государством – в нем записаны деяния правителей прежних эпох.

В «Шицзине» на главном месте нравы царств – в нем описываются горы и реки, ручьи и долины, птицы и звери, травы и деревья, самцы и самки, мужчины и женщины.

В «Юэцзи» говорится о том, почему была создана музыка – главное в этой книге: гармония и согласие.

В «Чуньцю» правда отграничивается от лжи, справедливость от несправедливости – главное внимание здесь уделяется вопросам управления людьми.

Вот почему «Лицзи» создан для того, чтобы ввести порядок среди людей; «Юэцзи» – чтобы вызвать гармонию в жизни; «Шуцзин», – чтобы руководствоваться им в делах управления; «Шицзин» – чтобы раскрыть душу народа; «Ицзин» – чтобы дать представление о превращениях, происходящих в мире; и, наконец, «Чуньцю» – чтобы показать, что такое честь и долг.

Нет книги, которая подошла бы так близко к исправлению нарушений порядка в мире, как «Чуньцю». В тексте «Чуньцю» всего несколько десятков тысяч иероглифов, а говорится в нем о нескольких тысячах событий. Здесь говорится о распадах и воссоединениях; здесь упоминается тридцать шесть случаев убийства правителей, пятьдесят два случая гибели царств, а случаи бегства владетельных князей, не сумевших сохранить алтаря своих предков, не поддаются исчислению. Если попытаться отыскать причины, почему все так происходит, то окажется, что все упомянутые правители лишились основы[57]. Поэтому в «Ицзине» и сказано: «Отойдешь от нее на йоту, а окажешься на тысячу ли в стороне». Поэтому говорят: «Если подданный убивает государя или сын убивает отца – причину этому не следует искать в пределах одного дня, она возникает постепенно, в течение длительного времени». Вот почему правителю нельзя не знать «Чуньцю».

Перед тобой клеветник, а ты его не замечаешь; за спиной у тебя разбойник, а ты его не знаешь. Вот почему для того, кто служит правителю, необходимо знать «Чуньцю».

Соблюдать неизменные законы во всех делах и не знать своих обязанностей, встречаться со смутами и не знать своих прав, быть государем или отцом и не понимать смысла «Чуньцю» – значит неизбежно стяжать себе славу зачинщика преступлений.

Быть подданным или сыном и не понимать смысла «Чуньцю» – значит стяжать себе славу преступника, незаконно захватившего власть и совершившего убийство и потому достойного смертной казни.

Такие люди считают, что делают доброе дело. Но они, не зная истинного смысла «Чуньцю», подвергшись наветам, не посмеют отрицать свою вину.

Непонимание значения этикета и долга приводит к тому, что государь перестает быть государем, подданный перестает быть подданным, отец перестает быть отцом, сын перестает быть сыном. А если государь перестает быть государем, возникает смута. Если подданный перестает быть подданным, его казнят. Если отец перестает быть отцом, значит, он безнравственный человек. Если сын перестает быть сыном, возникает сыновнее непослушание. Эти четыре вида нарушений считаются величайшим злом в Поднебесной. И коль скоро в «Чуньцю» людям приписываются такие великие грехи, они принимают обвинение и не смеют от него отказываться. Вот почему «Чуньцю» – великая основа этикета и долга.

Ведь этикет запрещает совершить преступление до того, как оно совершилось; закон применяется после того, как преступление совершилось. То, как применяется закон, увидеть очень просто; но узнать то, что запрещается этикетом, чрезвычайно трудно.

– В те времена у Кун-цзы не было просвещенного государя, а внизу он не находил применения своим способностям, – возразил Ху Суй. – Поэтому Кун-цзы написал «Чуньцю». Он оставил на века свои обличающие слова, чтобы доказать, что этикет и долг должны соответствовать закону единодержавного правителя. Вы, господин, живете в такие времена, когда над вами властвует просвещенный Сын Неба, а вы, находясь под его властью, можете исполнять свои обязанности. Все дела находятся в полном порядке, каждый соблюдает свой долг. Что же вы собираетесь разъяснять?

– Да, да, – ответил Сыма Цянь. – Только это не совсем так. Наши предшественники говорили: «Фу-си[58] добился предела чистоты и щедрости, он же создал восемь триграмм[59] «Ицзина». Процветание Яо и Шуня описано в «Шуцзине», но о них же говорится в «Лицзи» и «Юэцзи». Величие Чэн Тана и У-вана воспето в стихах «Шицзина». В «Чуньцю» прежде всего восхваляется добро, порицается зло, но опять-таки на первое место выдвигаются добродетели правителей трех эпох[60] и возвеличивается правящий дом Чжоу. В «Чуньцю» содержатся не только насмешки и порицания».

После того как возвысилась династия Хань и пришел просвещеннейший Сын Неба, были уловлены благовещие знамения, установлен новый порядок жертвоприношений Земле и Небу, реформирован старый календарь, изменены цвета одежд. Сын Неба царствует в мире и согласии, милости его льются без предела, и даже чужеземцы с обычаями, отличными от наших, бьют челом и просят открыть им границы. Не счесть таких, которые домогаются приема у Сына Неба и стремятся поднести ему дары. Все чиновники и придворные наперебой превозносят мудрость и добродетели государя, но они не могут передать полностью свои мысли и чувства. Если же ученый и способный муж не находит применения своим способностям, позор падает на правителя. И наоборот, если государь мудр и просвещен, а о его добродетелях ничего не слышно, виноваты сановники. Я сам был на такой должности и упускал, бывало, прославление мудрости и добродетелей царей, не писал о них. Бывало, что и я сводил на нет дела заслуженных сановников владетельных князей, добродетельных чиновников тем, что не писал о них, и этим я нарушал волю своего предка. А то, что я называю повествованием о былых событиях, – не что иное, как древние истории и предания, собранные и приведенные в порядок! А вы, господин, сравниваете их с «Чуньцю»! Это, конечно, заблуждение!

После этого в течение семи лет Сыма Цянь работал над своим произведением[61]. Потом попал в беду из-за Ли Лина[62], был закован в цепи и брошен в темницу.

«Увы! – вздыхая, говорил он себе. – Я виноват! Я виноват! Тело мое изуродовано, и вдобавок я отстранен от службы!»

Он глубоко задумался и сказал себе так:

«Я разгадаю все, что есть недосказанного в «Шицзине» и «Шуцзине». В древности Си Бо[63], заключенный в тюрьму Юли, развил мысли, изложенные в «Чжоуском Ицзине»; Кун-цзы, страдая от притеснений правителей княжеств Чэнь и Цай, написал «Чуньцю»; Цюй Юань, находясь в изгнании, создал «Лисао»; Цзо Цю, будучи ослеплен, составил «Гоюй»; Сунь Биню отрубили ноги, но он сумел написать труд по военному искусству; Люй Бу-вэй, сосланный в Шу, оставил миру свою книгу «Люйлань»[64]; Хань Фэй-цзы, будучи пленником циньского правителя, написал трактаты «Шонань» и «Гуфын». Триста стихов «Шицзина» создавались мудрыми и мудрейшими в состоянии гнева. Все эти люди были скованы в своих желаниях и не могли проводить в жизнь свои принципы. Поэтому они, рассказывая о делах прошедших, думали о будущем. И вот я кончил свое повествование, описав события со времен императора Яо и вплоть до того года, когда был пойман белый цилинь»[65].

Янь Ин был бережлив, Гуань Чжун – расточителен. Благодаря Гуань Чжуну циский Хуань-гун стал гегемоном, а Цзин-гун управлял государством с помощью Янь Ина. По этому поводу Сыма Цянь составил «Жизнеописание Гуань Чжуна и Янь Ина».

Лао-цзы проповедовал недеяние, самоисправление на основе соблюдения нравственной чистоты. Хань Фэй-цзы, сопоставляя факты, нашел ключ к пониманию закономерностей. По этому поводу Сыма Цянь составил «Жизнеописание Лао-цзы и Хань Фэй-цзы».

Законы управления войсками существовали с древнейших времен, но Сыма Жан-цзюй сумел ясно изложить и объяснить их. По этому поводу Сыма Цянь составил «Жизнеописание Сыма Жан-цзюя».

Не обладая честностью и бескорыстием, гуманностью и храбростью, невозможно обучать военному делу. Чтобы не нарушить дао, надо уметь владеть собой и приспосабливаться к изменениям обстановки. В этом состоит добродетель совершенного человека. Чтобы наглядно это показать, Сыма Цянь составил «Жизнеописание Суньцзы и У Ци».

Когда оклеветали наследника престола Цзяня, вместе с ним попал в беду и У Шэ. У Шан отправился спасать отца, а У Цзы-сюй бежал в княжество У. Об этом и рассказывает Сыма Цянь в «Жизнеописании У Цзы-сюя».

Поднебесная страдала от политики «хэн»[66], царство Цинь было ненасытным. Су Цинь сумел создать союз «цзун»[67] и несколько поумерить аппетиты циньского царства. По этому поводу Сыма Цянь и составил «Жизнеописание Су Циня».

Шесть княжеств объединились в союзе «цзун», но Чжан И благодаря своим ораторским способностям сумел расстроить союз князей. По этому поводу Сыма Цянь и составил «Жизнеописание Чжан И».

Осуществляя свои замыслы, Ио И объединил войска пяти княжеств и сумел отомстить могущественному княжеству Ци за обиду, нанесенную правителю слабого княжества Янь. По этому поводу Сыма Цянь и составил «Жизнеописание Ио И».

Линь Сян-жу сумел постоять за себя перед могущественным циньским правителем, но добровольно склонился перед Лянь По. Он лично последовал за своим государем и снискал ему уважение со стороны владетельных князей. По этому поводу Сыма Цянь и составил «Жизнеописание Лянь По и Линь Сян-жу».

Цюй Юань писал стихи, с помощью которых надеялся исправить зло. В поэме «Лисао» он собрал примеры, классифицировал людей и события, стремясь добиться справедливости. Об этом и рассказывает Сыма Цянь в «Жизнеописании Цюй Юаня и Цзя И».

Люй Бу-вэй помог Цзы-чу стать наследником престола, он же заставил владетельных князей служить царству Цинь. По этому поводу Сыма Цянь составил «Жизнеописание Люй Бу-вэя».

Благодаря смелости Цао Куя княжество Лу вернуло свои земли, а циский правитель не лишился доверия со стороны князей. Юй Жан отличался справедливостью и до самого конца не изменил своему долгу. Об этом Сыма Цянь рассказывает в «Жизнеописании мстителей».

Ли Сы ясно излагал все свои планы, был душой всех замыслов в стране. Он сумел добиться возвышения царства Цинь и достигнуть полного удовлетворения своих желаний. По этому поводу Сыма Цянь и составил «Жизнеописание Ли Сы».

Цин Бу восстал против Чу в Хуайнане и перешел на сторону Хань. Ханьский правитель пожаловал ему звание да-сы-ма и с его помощью разгромил Сян Юя в Байся. По этому поводу Сыма Цянь и составил «Жизнеописание Цин Бу».

Войска царства Чу поставили нас в трудное положение под Цзин и Со, а Хань Синь в это время захватил земли Вэй и Чжао, покорил Янь и Ци, благодаря чему ханьский правитель оказался обладателем двух третей Поднебесной и уничтожил Сян Юя. По этому поводу Сыма Цянь и составил «Жизнеописание Хуайиньского хоу Хань Синя».

В одах «О Цзы-сюе» и «Великом человеке» говорится о красоте и роскоши; в них много преувеличенного, но в то же время в них высмеиваются придворные нравы. Однако в конечном счете все сводится к недеянию. Об этом Сыма Цянь и рассказывает в «Жизнеописании Сыма Сян-жу».

Жизнеописание

Гуань Чжуна и Янь Ина

Гуань Чжун[68], по имени И-y, родился в Иншане[69].

В молодости он странствовал и занимался торговлей вместе с Баошу Я. Баошу Я ценил Гуань Чжуна за его мудрость.

Гуань Чжун был беден и часто обманывал своего друга, но тот был неизменно добр и не обращал на это внимания.

Потом Баошу Я поступил на службу к цискому княжичу Сяо-бо, а Гуань Чжун стал служить княжичу Цзю.

Вступив на престол под именем Хуань-гуна[70], Сяо-бо велел убить княжича Цзю, а Гуань Чжуна бросил в тюрьму. Тогда за Гуань Чжуна вступился Баошу Я. По его совету Хуань-гун принял Гуань Чжуна на службу и поручил ему вести государственные дела княжества Ци.

Благодаря Гуань Чжуну циский Хуань-гун вскоре стал гегемоном. Он заключил союз с владетельными князьями и стремился объединить Поднебесную.

Впоследствии Гуань Чжун часто говорил:

– Я был беден, и мы вместе с Баошу Я занимались торговлей. Когда делили прибыли, я брал себе большую часть. Баошу Я понимал, что я поступал так не потому, что я жаден, а потому, что беден. Зато иной раз я устраивал дела Баошу Я, а сам оказывался в еще более бедственном положении. Но Баошу Я не считал меня глупым, ибо понимал, что у каждого могут быть успехи и неудачи. Трижды я пытался поступить на службу, трижды господин выгонял меня. Но Баошу Я не считал меня неспособным, ибо понимал, что время мое еще не настало. Три раза мне приходилось сражаться, и три раза я обращался в бегство. Но Баошу Я не считал меня трусом, он знал, что у меня есть престарелая мать. Когда княжич Цзю потерпел поражение, Чжао Ху убил его, а меня с позором бросил в тюрьму. Но Баошу Я не счел меня никчемным человеком, так как понимал, что это не покроет меня позором, но мне будет стыдно, если слава моя не распространится по всей Поднебесной. Меня растили отец и мать, а другом моим был Баошу Я.

Выдвинув Гуань Чжуна, Баошу Я по положению оказался ниже его. Сыновья и внуки Гуань Чжуна много веков состояли на службе у циских князей. Представителям десяти поколений князь дарил земельные владения, и каждый из них имел звание да-фу[71].

В Поднебесной немного сыщется таких мудрецов, как Гуань Чжун, зато много таких, как Баошу Я, которые умеют распознавать людей.

Когда Гуань Чжун взял в свои руки государственные дела, княжество Ци, расположенное на берегу моря, развернуло широкую торговлю. Гуань Чжун укрепил государство, создал могущественную армию. При этом он делил с народом и хорошее, и плохое.

«Когда житницы и кладовые полны, люди знают, что такое этика и долг, – писал он. – Когда люди сыты и одеты, они понимают, что такое слава и позор. Если старшие соблюдают закон, отношения между родными незыблемы. Если четыре бечевы[72] не натянуты, государство гибнет.

Когда издается указ, он напоминает источник, из которого берет начало большая река. Указы должны быть по душе народу, поэтому их надо излагать просто, чтобы они были легко выполнимы.

Дай простому народу то, что он желает; избавь его от того, что он отвергает. Правитель должен уметь всякую неудачу обращать на пользу, уметь превращать поражение в успех, быть осторожным и тщательно взвешивать свои поступки».

Однажды Хуань-гун напал на княжество Цай[73]. Гуань Чжун, воспользовавшись этим, напал на княжество Чу под предлогом, что чуский правитель не внес дань династии Чжоу.

Затем Хуань-гун совершил поход на север против племени шаньжун[74]. А Гуань Чжун, воспользовавшись этим, потребовал от правителя княжества Янь установления такого же управления, какое существовало при Шаогуне[75].

Во время встречи в Гэ Хуань-гун хотел изменить уговору с Цао Куем[76]. Но Гуань Чжун не позволил ему нарушить слова, вследствие чего Ци сохранило симпатии князей.

По этому поводу Гуань Чжун писал:

«Знать, когда следует дать, чтобы потом снова взять, – вот что больше всего ценится в политике».

По богатству Гуань Чжун был равен князю. Он имел жен из трех знатных семей. Но люди в Ци не считали это чрезмерной роскошью.

После смерти Гуань Чжуна правители княжества Ци продолжали его политику. Благодаря этому циский князь был могущественнее всех других князей.

Янь Ин жил через сто с лишним лет после Гуань Чжуна.

Янь, по имени Ин-пин, посмертно известный под именем Чжун, был родом из города Ивэй, находившегося в местности Дунлай. Он служил циским правителям – Лингуну[77], Чжуан-гуну[78] и Цзин-гуну[79]. Благодаря скромности и старательности он добился высокого положения. Получив титул сян[80], он почти не ел мяса и жен своих не одевал в шелка.

Когда Янь Ин бывал при дворе и государь обращался к нему с вопросом, он отвечал смело; если же к нему не обращались, старался остаться незамеченным.

Если государь справедлив, судьба ему не изменит; если же он несправедлив, счастье отвернется от него. Вот благодаря чему Янь Ин на три поколения прославился среди князей.

Юэ Ши-фу был мудр, но однажды обвинили его в преступлении и отправили на выполнение тяжких повинностей. Янь Ин встретил Юэ Ши-фу, когда тот отдыхал у обочины дороги, выкупил его в обмен на левую пристяжную и привез к себе домой.

Юэ Ши-фу, даже не поблагодарив Янь Ина, вошел к нему в дом и направился прямо в женские покои. Через некоторое время он появился оттуда и стал просить Янь Ина отказаться от него.

Янь Ин изумился. Он подарил своему гостю новую одежду, головной убор и сказал:

– Я не могу назвать себя гуманным человеком, но все же я выручил вас из беды. Почему же вы просите, чтобы я так быстро отказался от вас?

– Вы неправы! – возразил Юэ Ши-фу. – Я слышал, что совершенный человек сторонится тех, кого не знает, и доверяет только тем, кого знает. Когда меня схватили и отправили на выполнение повинностей, вы меня не знали, но тем не менее выкупили. Значит, вы признали меня своим другом. Я же по отношению к вам поступил дурно, но это же намного хуже, чем выполнять самые тяжелые повинности.

Несмотря ни на что, Янь Ин все же принял Юэ Ши-фу как почетного гостя.

Янь Ин был сяном в княжестве Ци. Как-то ему нужно было предпринять поездку. Жена кучера из-за ворот подглядывала за своим мужем. А муж ее гордился тем, что был кучером сяна, что раскрывал зонт над его колесницей и правил четверкой коней.

Когда кучер вернулся, жена принялась гнать его из дома. Муж не понимал, в чем дело, и стал спрашивать о причинах ее поведения.

– Янь Ин маленький и невзрачный, а занимает должность сяна да еще славится среди князей, – негодовала жена. – Я наблюдала за его выездом и задумалась. Ведь есть же такие, которые сами себя унижают! Ты высок ростом, но кто ты такой? Слуга, кучер! И ты доволен своим положением! Гордишься им! Вот почему я и прошу тебя уйти!

С этих пор кучер стал всячески заискивать перед сяном. Янь Ин заметил это и удивился. Кучер правдиво рассказал ему о разговоре с женой и благодаря Янь Ину получил звание да-фу.

Я, придворный историк Сыма Цянь, от себя добавлю:

– Я прочел сочинения Гуань Чжуна «О том, как управлять народом», «О высоте гор», «О верховой езде», «О легком и тяжелом», «О казне», а также «Летопись» Янь Ина. Как ясно они писали! Когда я прочел эти книги, мне захотелось узнать о деяниях их авторов. Я составил жизнеописание, в котором рассказал не о книгах, которые и без того широко известны, а о личной жизни Гуань Чжуна и Янь Ина.

В мире Гуань Чжуна называют мудрецом, но Кун-цзы его принижает. Неужто он полагал, что, поскольку ослабла власть династии Чжоу, Хуань-гуну при его уме не понадобилось никакой помощи, чтобы стать гегемоном? Между тем в «Луньюй»[81] говорится: «Дай народу то, чего он желает, избавь его от того, что ему ненавистно, тогда верхи и низы будут жить в согласии». А разве не о том же писал Гуань Чжун?

Янь Ин плакал над телом убитого Чжуан-гуна и ушел лишь после того, как совершил обряд. Разве можно сказать, что он не исполнил своего долга, поступил как трус?[82]

Что же касается его советов, которые иногда шли вразрез с желаниями государя, так он старался выразить в них всю свою преданность и устранить упущения.

О, если бы Янь Ин был жив! Я был бы счастлив даже держать его плеть![83]

Жизнеописание

Лао-цзы и Хань Фэй-цзы

Лао-цзы родился в княжестве Чу, в деревне Цюйжэнь. Это была одна из нескольких деревень волости Лайсян, Кусяньского уезда. Фамилия его Ли, имя – Эр, второе имя – Бо-ян, а посмертное – Дань. Служил он на должности хранителя архива чжоуского царского двора.

Однажды Кун-цзы побывал в Чжоу, там он посетил Лао-цзы и задал ему вопрос о сущности этикета.

Лао-цзы ответил ему:

– То, о чем вы говорите, напоминает мне человека, кости которого давно уже сгнили в могиле, и лишь памятны его слова. Совершенный человек в благоприятные для него времена разъезжает в колеснице, а в неблагоприятные времена странствует с места на место пешком. Слышал я, что хороший купец скрывает от людей накопленные им богатства. Добродетельный человек старается показать, что он глуп. Бросьте свою заносчивость и чрезмерные желания, напыщенные манеры и низменные страсти – они не принесут вам никакой пользы. Вот что я хотел бы вам поведать.

Распрощавшись с Лао-цзы, Кун-цзы сказал своим ученикам:

– Я знаю, что птица летает, зверь бегает, рыба плавает. Бегающего можно поймать в тенета, плавающего – в сети, летающего можно сбить стрелой. Что же касается дракона – то я еще не знаю, как его можно поймать! Он на ветре и облаках взмывает к небесам! Ныне я встретился с Лао-цзы, и он напомнил мне дракона.

Лао-цзы проповедовал «дао» и «дэ»[84]. Он считал, что человек должен жить в уединении и чуждаться славы.

Лао-цзы долгое время жил в Чжоу, но, когда начался распад династии, решил уехать. Когда он проезжал через заставу Саньгуань, начальник этой заставы обратился к нему с просьбой:

– Вы собираетесь навсегда удалиться от мира. Напишите мне что-нибудь на память.

Лао-цзы написал книгу из двух частей, в пять тысяч слов. В ней говорится о сущности «дао» и «дэ».

После этого Лао-цзы уехал, и никто больше ничего не знает о его судьбе.

Некоторые говорят:

– Лао Лай-цзы был тоже родом из Чу. Он написал книгу из пятнадцати глав, в которой излагается сущность учения даосов. Лао Лай-цзы жил в одно время с Кун-цзы.

Другие возражают:

– Если это и был Лао-цзы, то мог ли он прожить более ста шестидесяти лет?

Третьи утверждают:

– Он прожил целых двести лет, потому что занимался самоусовершенствованием и добился долголетия.

Через сто двадцать девять лет после смерти Кун-цзы историограф династии Чжоу, по имени Дань, на приеме у циньского князя Сянь-гуна[85] рассказывал:

– Сначала княжество Цинь жило в согласии с царством Чжоу, затем в разладе. Этот разлад длился более пятисот лет. Потом наступил период согласия, который длился семьдесят лет, после чего появились гегемоны[86].

Одни говорили, что историограф Дань и был Лао-цзы. Другие им возражали:

– Нет!

Никто в мире не знает, так ли все это было.

Лао-цзы был ученым-отшельником, а его сын, по имени Цзун, – полководцем княжества Вэй, и ему был пожалован во владение город Цзягань. У Цзуна был сын, по имени Чжу, у Чжу тоже был сын – Гун, а сыном Гуна был Ся. Ся состоял на службе у ханьского императора Вэнь-ди[87], а сын Ся, по имени Цзе, получил от Цзяо-сивана звание тай-фу[88], в связи с чем семья Ли переехала на жительство в княжество Ци. Все сторонники Лао-цзы поносили конфуцианство, а последователи Кун-цзы ругали Лао-цзы.

– Неужели «дао» представляет собой истину, если оно непостоянно и нашему уму непостижимо? – вопрошали последователи Кун-цзы.

Ли Эр проповедовал недеяние. Он говорил, что, если преобразования будут совершаться сами собой, каждая вещь встанет на свое место.

Чжуан-цзы[89] был родом из Мын[90], имя его – Чжоу. Он занимал должность мелкого чиновника в городе Циюань и жил во времена лянского Хуэй-вана[91] и циского Сюань-вана[92]. Его учение было безукоризненным, но по сути дела сводилось к учению Лао-цзы. Сочинения Чжуан-цзы, состоящие более чем из ста тысяч слов, в большинстве своем – притчи.

Чжуан-цзы написал притчи «Рыбак», «Разбойник Дао Чжэ», «Взломанная шкатулка». В них он высмеивал последователей Кун-цзы и прославлял мудрость Лао-цзы.

В сочинениях «Вэй Лэй-сюй» и «Гэн Сан-цзы» содержатся одни пустые рассуждения и нет никаких фактов. А неплохо бы, громя конфуцианцев и моистов, тщательнее подбирать слова и предложения, сопоставлять факты и обстоятельства.

Хотя в мире ученых-эрудитов много, но они не лишены этого недостатка: выражения их расплывчаты, служат они для самовосхваления, и поэтому ваны и гуны[93] не могут их понять.

Вэй-ван[94], прослышав о мудрости Чжуан Чжоу, отправил к нему посла с предложением стать его сяном.

Выслушав посла, Чжуан Чжоу рассмеялся и сказал:

– Вы обещаете всё – тысячи золотых, большие выгоды, высокий пост, почести и уважение! Но разве вы никогда не видели, как приносят в жертву быков в пригородных храмах? Их много лет откармливают, наряжают в узорчатую парчу и в таком виде ведут в храм. Если бы в такой момент бык захотел стать маленьким, ничтожным поросенком, разве это ему удалось бы? Уходите отсюда и не оскверняйте меня! Лучше валяться в грязной канаве, чем постоянно находиться под ярмом правителя! До конца дней своих не служить никому – вот мое заветное желание!

Шэнь Бу-хай[95] был родом из Цзин и служил на должности низшего чиновника в княжестве Чжэн. Но благодаря своей учености он стал близким человеком ханьского князя Чжао-хоу и получил от него должность сяна. Он управлял делами всего княжества, и за пятнадцать лет у него не было никаких столкновений с соседними князьями.

Пока был жив Шэнь-цзы, в княжестве Хань царило спокойствие, армия была сильной, и никто не смел вторгаться в пределы государства.

Учение Шэнь-цзы тесно связано с даосизмом. Главное в нем – это строгое соблюдение законов. Шэнь-цзы написал книгу, состоящую из двух частей, которая так и была названа именем автора «Шэнь-цзы».

Хань Фэй-цзы[96] был родственником ханьского правителя. Он любил изучать древние законы и искал их корни в учении даосов. Хань Фэй-цзы был заикой, ораторским даром не обладал, но писал прекрасно.

Вместе с Ли Сы[97] он учился у знаменитого ученого Сюнь Цина[98]. Ли Сы считал, что своими способностями он далеко уступает Хань Фэй-цзы.

Видя, что княжество Хань невелико, чтобы бороться с другими князьями, Хань Фэй-цзы написал несколько писем ханьскому вану, в которых содержались советы, касающиеся управления государством. Но ханьский ван не послушался советов Хань Фэй-цзы.

Хань Фэй-цзы был крайне огорчен тем, что правители государства не стремятся к исправлению и прославлению законов, а хотят силой удержать подданных в узде. Чтобы создать богатое государство и могущественное войско, следует добиваться назначения на должности людей мудрых. А получается наоборот – приглашают всяких лихоимцев, погрязших в разврате, ставят их выше тех, у кого имеются действительные заслуги.

Хань Фэй-цзы считал, что конфуцианцы своим учением вносят путаницу в законы, а вооруженные проходимцы попирают законы с помощью оружия. Таким образом, в мирное время в почете оказываются лишь честолюбцы, а в тяжелые минуты используют мужей, носящих шлемы и латы.

Ныне получается так, что люди, находящиеся на содержании у государства, не пригодны для службы, а пригодных для службы государство не содержит. Как прискорбно, что лживые и бесчестные сановники становятся на пути людей честных и прямых!

Хань Фэй-цзы познал причины гибели царств в прошлом и потому написал «Возмущение одинокого», «Пять червоточин», «Собрание советов о внутренних и внешних действиях государя», «О борьбе мнений», «О том, как трудно убеждать». В целом в этих книгах содержится более ста тысяч слов.

Хань Фэй-цзы знал, как трудно бывает убеждать людей, и все свои наблюдения подробно изложил в книге, которую назвал «О том, как трудно убеждать».

В конце концов он умер в княжестве Цинь, будучи не в состоянии доказать свою правоту.

В его книге «О том, как трудно убеждать» говорится:

«Трудность убеждать заключается не в том, что я знаю, что кого-то должен убедить, и не в том, чтобы с помощью красноречия уметь ясно выразить свои мысли, и не в том, что иной раз приходится идти наперекор сложившимся ошибочным взглядам.

Трудность убеждать заключается в том, чтобы познать чувства того, к кому я обращаюсь, и суметь подойти к нему.

Если тот, к кому я обращаюсь, ставит превыше всего славу, а я стану толковать ему лишь о больших выгодах и наживе, он сочтет разговор унизительным для себя, а ко мне отнесется как к человеку низкому, заслуживающему презрения и безусловно будет меня чуждаться.

Если тот, к кому я обращаюсь, ставит превыше всего большие выгоды и наживу, а я стану толковать ему, что превыше всего слава, я не встречу у него сочувствия и поддержки.

Если тот, к кому я обращаюсь, превыше всего ставит выгоды и наживу, но делает вид, что для него превыше всего слава, и я стану толковать ему только о славе, он постарается сделать вид, что согласен с моими доводами, а на самом деле постарается избавиться от меня. Если же, наоборот, я стану убеждать его, что главное – это большие выгоды и нажива, мои внушения придутся ему по душе, но он сделает вид, что чуждается меня.

Все это надлежит знать прежде всего.

Ведь дело завершается успехом лишь в том случае, если оно делается втайне; а совет оказывается бесполезным и приводит к неудаче, если он разглашается. И не обязательно, чтобы я сам разгласил его. Если я буду говорить о том, что следует скрывать, это чревато опасными последствиями для меня самого.

Если мой господин допустит ошибку, которая может вызвать нехорошие последствия, а я, как советник, пусть даже с самыми добрыми намерениями, укажу ему на это с тем, чтобы предотвратить зло, то мне будет грозить опасность.

Если я еще не обрел расположения господина и дал мудрый совет, благодаря которому господин добился успеха в задуманном деле, мои заслуги будут сведены на нет. Если же я дал неудачный совет и господин мой потерпел неудачу, меня заподозрят в обмане, и это чревато опасными для меня последствиями.

Ведь, получив совет и добившись успеха, господин постарается все заслуги приписать себе; и если я намекну ему, что в заслугах есть и моя доля, – это чревато опасными для меня последствиями.

Если мой господин старается показать, что все сделанное им является его заслугой, а я намекну ему, что мне известны его замыслы, – это чревато опасными для меня последствиями.

Толкать господина на то, что он безусловно не сделает, и удерживать его от того, от чего его невозможно удержать, – опасно для меня самого.

Если говорить с ним о великих людях, он будет считать, что я принижаю самого себя; если же говорить о людях ничтожных, он будет считать, что я хочу похвалиться собственными достоинствами.

Если рассуждать о том, что господин любит, он сочтет это за подлаживание к нему; если же рассуждать о том, что господин ненавидит, он воспримет это как желание испытать его.

Если я буду слишком лаконичен, меня сочтут невеждой и осмеют. Если я буду слишком расплывчат и витиеват в своих речах, я утомлю ими господина.

Если я буду говорить только так, чтобы угодить желанию господина, обо мне скажут: “Труслив и не договаривает до конца”.

Если же, наоборот, я буду слишком широко и свободно высказывать свои мысли, обо мне скажут: “Груб и заносчив”.

Советник должен учитывать все эти трудности.

Каждый советник обязан знать и приукрашивать все, что нравится тому, кому он дает совет, и не говорить ему неприятное.

Если господин сам строит свои расчеты, но делает ошибку, не следует допускать ее усугубления; если господин утвердился в своем решении, не надо говорить о том, что его решение идет вразрез с его стремлениями. Если господин считает, что у него достаточно сил для совершения какого-то дела, не надо мешать ему.

Если господин собирается действовать с кем-то по общему плану, восхваляет людей, с которыми действует заодно, старайся показать, что от этого не будет никакого вреда. Если же господин потерпит неудачу, старайся представить дело так, что никакой неудачи не было.

Всегда торжествует глубочайшая преданность, и если она выражается в словах, ничто не сможет противостоять ей. Только доказав свою преданность, можно стать близким господину и не вызывать его подозрений. Трудность состоит в том, чтобы тебя познали до конца. Если ты длительное время будешь пользоваться благосклонностью своего господина, а все его приближенные будут озарены лучами его славы, то все твои суждения о пользе и вреде не будут вызывать подозрений, возражения не будут ставиться в вину, все твои указания на правду и ложь послужат тебе украшением. Это и будет означать, что ты достиг успеха.

И Инь[99] был поваром, Боли Си[100] – пленным рабом, но оба они вмешивались в дела правителей, и поэтому их считают мудрецами. Они не могли жить без того, чтобы не трудиться. Таковы все служивые люди.

В княжестве Сун жил некогда один богач. Дождь размыл стену его дома, и сын сказал:

“Стену нужно починить, иначе нас могут ограбить”.

Такой же совет дал и отец соседа.

Ночью в дом действительно забрались грабители и унесли много ценностей. Сына в семье все знали хорошо, и он оказался вне подозрений, зато все подозрения пали на отца соседа.

В старину чжэнский У-гун собирался пойти войной против княжества Ху и с этой целью женил своего сына на дочери тамошнего правителя. Потом он обратился за советом к сановникам:

– Я собираюсь начать войну. Против кого нам можно воевать?

– Против Ху, – ответил Гуань Ци-сы.

У-гун повелел казнить Гуань Ци-сы, сказав ему в назидание:

– Ху – братское государство! Как ты посмел советовать мне воевать с ним?

Правитель княжества Ху, узнав об этом, решил, что чжэнский князь – его друг, и не думал, что княжество Чжэн может совершить нападение. А войска У-гуна напали врасплох и захватили Ху.

Оба советника были справедливыми и отличались глубоким знанием дела. Однако один из них был казнен, а другой заподозрен.

Вот пример того, что трудность заключается не в познании, а в применении своих знаний.

Когда-то Ми Цзы пользовался благосклонностью вэйского правителя. По законам княжества Вэй всякому, кто без разрешения воспользуется княжеской колесницей, отрубали ноги. Однажды кто-то ночью сообщил Ми Цзы, что его мать заболела, и он, невзирая ни на что, поехал к ней на княжеской колеснице.

Государь, узнав об этом, счел, что Ми Цзы поступил мудро.

– Вот это достойный сын! – восхищался он. – Ради матери он совершил проступок, за который отрубают ноги!

А в другой раз, гуляя вместе с государем в саду, Ми Цзы попробовал персик – он оказался сладким. Тогда Ми Цзы отдал персик государю.

– Любит он меня! – радовался государь. – Он жертвует всем ради меня!

Но вот Ми Цзы одряхлел, и любовь к нему государя ослабла. Как-то государь разгневался на него и сказал:

– Он когда-то похитил у меня колесницу и угостил объедком персика!

Поступки Ми Цзы оставались неизменными от начала до конца, но вначале его считали мудрым, а потом – преступником. Это доказывает, что любовь и ненависть крайне изменчивы.

Поэтому, пока ты пользуешься благосклонностью господина, все твои знания ставят тебе в заслугу и привязанность господина к тебе возрастает.

Если же господин тебя возненавидит, он может обвинить тебя в любом преступлении и будет тебя чуждаться.

Поэтому советнику, прежде чем давать совет, следует выяснить, любит его господин или ненавидит.

Дракон ведь тоже животное, его можно дразнить и даже садиться на него верхом. Но на шее у него есть стоячие чешуйки, и если человек затронет их, дракон его убьет.

У всякого господина тоже есть такие чешуйки, и если советник сумеет не затронуть их, он добьется всего».

Кто-то доставил книгу Хань Фэй-цзы в Цинь. Прочитав «Возмущение одинокого» и «Пять червоточин», циньский ван в восхищении воскликнул:

– Ах! Ради того, чтобы встретиться с автором этих книг, я готов пожертвовать своею жизнью!

– Эти книги написал Хань Фэй-цзы, – объяснил ему Ли Сы.

В это время циньский ван как раз собирался напасть на княжество Хань. Когда надвинулась беда, ханьский правитель, который до сих пор отвергал советы Хань Фэй-цзы, отправил его послом в Цинь.

Циньский ван радовался приезду Хань Фэй-цзы, но не доверял ему. Этим воспользовались Ли Сы и Яо Цзя. Они решили погубить Хань Фэй-цзы и с этой целью наговаривали на него циньскому вану:

– Хань Фэй-цзы – родственник ханьского правителя. Вы, великий ван, желаете покорить князей, но Хань Фэй-цзы действует в пользу Хань, а не в пользу Цинь. Такова уж человеческая природа! Если вы не задержите его и позволите ему вернуться домой, это будет для нас большое бедствие. Лучше казните его, если даже это и будет нарушением законов.

Циньский ван согласился и повелел взять Хань Фэй-цзы под стражу. Тогда Ли Сы послал своего слугу передать узнику яд, чтобы он покончил с собой.

Хань Фэй-цзы еще надеялся оправдаться перед циньским ваном, но не был им принят. Однако впоследствии циньский ван раскаялся в совершенном и распорядился помиловать Хань Фэй-цзы. Но было поздно – Хань Фэй-цзы уже не было в живых.

Шэнь-цзы и Хань Фэй-цзы оставили потомкам свои книги. Кроме них было еще множество ученых, но я скорблю лишь о Хань Фэй-цзы, который писал о том, как трудно бывает убеждать, и сам не сумел избежать печальной участи.

Я, придворный историк Сыма Цянь, от себя добавлю:

– Лао-цзы учил, что «дао» бесплотно, оно небытие, оно неосязаемо, сообразуется с обстоятельствами, что всякое преобразование происходит без воздействия извне. Вот то ценное, что заключено в учении Лао-цзы. Поэтому книга, которую он написал, глубока по содержанию, и познать ее до конца трудно.

Чжуан-цзы распространял мысли, изложенные в трактате о «дао» и «дэ». Главное в его учении – возвращение к природе.

Шэнь-цзы усердно проповедовал учение о названии и сущности.

Хань Фэй-цзы установил мерило для оценки фактов и явлений, для выяснения правды и лжи. Жестокость у него доведена до предела, а милосердие сведено на нет. Источником для него послужило учение о «дао» и «дэ».

И только Лао-цзы необъятен!

Жизнеописание

Сыма Жан-цзюя

Сыма Жан-цзюй[101] был потомком Тянь Ваня.

В те времена, когда в княжестве Ци правил Цзин-гун, княжество Цзинь[102] совершило нападение на города Дунъа и Чжэньчэн, принадлежавшие княжеству Ци, а войска княжества Янь вторглись в земли Хэшан. В сражении с противником войска княжества Ци потерпели поражение.

Князь Цзин-гун был расстроен неудачей. И тогда Янь Ин представил ему Тянь Жан-цзюя.

– Тянь Жан-цзюй, – сказал князю Янь Ин, – побочный сын в семье Тянь. Но благодаря учености он способен повести за собой народ. К тому же он замечательный полководец, который сумеет навести страх на врага. Испытайте его, государь!

Цзин-гун пригласил Тянь Жан-цзюя и завел с ним беседу о военном искусстве. Тянь Жан-цзюй обладал глубоким знанием военного дела, и князь, удовлетворенный ответами, назначил его полководцем и повелел отразить нападение войск княжеств Янь и Цзинь.

– Я человек низкого звания, – начал отказываться Тянь Жан-цзюй. – Вы взяли меня из деревни и желаете поставить выше своих сановников. Народ мне не поверит, воины не будут повиноваться. Я человек малоизвестный, не имею авторитета, но, чтобы снискать вашу милость и засвидетельствовать уважение к государству, я готов принять на себя обязанности цзянь-цзюня[103].

Цзин-гун вынужден был признать справедливость слов Тянь Жан-цзюя и на должность полководца назначил Чжуан Цзя.

Попрощавшись с князем, Тянь Жан-цзюй сказал полководцу:

– Завтра ровно в полдень встретимся у ворот лагеря.

На следующий день Тянь Жан-цзюй первым прибыл к войску, установил в лагере водяные часы и стал ждать приезда Чжуан Цзя.

Чжуан Цзя происходил из знатного рода, был надменен и горд. Он считал, что командует своей собственной армией, и не торопился. Полдень давно миновал, а Чжуан Цзя все не появлялся: он пировал со своими родственниками и друзьями, которые устроили пышные проводы полководцу.

Когда время истекло, Тянь Жан-цзюй вылил воду из водяных часов и принял командование войсками. Он был очень требователен и не терпел нарушений. К вечеру прибыл Чжуан Цзя.

– Почему вы опоздали? – был первый вопрос Тянь Жан-цзюя.

– Не взыщите, – извиняющимся тоном произнес Чжуан Цзя. – Мои знатные родственники решили устроить пир в честь моего отъезда, и мне пришлось немного задержаться.

– В тот день, когда полководец принимает назначение, он должен забыть свою семью, – заметил Тянь Жан-цзюй. – Когда он на своем посту, он забывает своих родных, а когда забьет барабан, подавая сигнал к наступлению, он забывает самого себя! Ныне вражеские войска вторглись вглубь нашей страны, в союзных государствах царит разброд, их войска расположились на границах. И в такой момент, когда государь не может спокойно спать на своей циновке, когда пища теряет для него всякий вкус, когда государь охвачен тревогой за судьбу народа, вы смеете говорить, что вам устроили проводы и вы поэтому задержались!

Тянь Жан-цзюй вызвал цзюнь-чжэна[104] и спросил:

– Какому наказанию по военному закону подлежит тот, кто не явился к установленному сроку?

– Смертной казни, – коротко ответил тот.

Перепуганный Чжуан Цзя послал своего человека просить помилование у Цзин-гуна, но был обезглавлен перед всем войском раньше, чем успел вернуться гонец. Всех охватил страх.

Через некоторое время в лагерь примчался от князя гонец с бунчуком и посланием, в котором говорилось, что Цзин-гун прощает Чжуан Цзя.

– Когда полководец командует армией, он не принимает повелений государя, – ответил гонцу Тянь Жан-цзюй и, обратившись к цзюнь-чжэну, произнес: – В расположении войск нельзя ездить галопом. Гонец государя нарушил установленный порядок. Скажите, как с ним поступить?

– Отрубить голову, – ответил цзюнь-чжэн.

Гонца охватил ужас. Но Тянь Жан-цзюй продолжал:

– Это посланец государя, и казнить его нельзя. Отрубите от колесницы оглоблю и убейте левую пристяжную. Мы дадим наглядный урок всей армии!

Гонец поклонился Тянь Жан-цзюю и уехал. Воины расположились на отдых. Они вырыли очаги, готовили пищу, пили и ели. Тянь Жан-цзюй обходил всех, справлялся о здоровье, больным раздавал лекарства. Для каждого у него находилось ласковое слово. Весь провиант, предназначавшийся для полководца, он повелел разделить поровну между воинами, причем большую долю приказал отдать слабым и истощенным.

Через три дня войско было приведено в боевую готовность. Все больные наперебой просились в поход, выражая желание умереть за своего полководца.

Когда весть об этом дошла до цзиньского полководца, тот поспешил уйти восвояси. Яньский полководец последовал его примеру и отвел свои войска за реку.

Преследуя уходящего противника, Тянь Жан-цзюй овладел всей территорией, занятой противником, в том числе и территорией зависимых владений, принадлежавших княжеству Ци, и отдал приказ войску возвращаться в столицу.

Перед прибытием в столицу Тянь Жан-цзюй сложил с себя обязанности полководца, освободил воинов от присяги и обязательства повиноваться ему, а затем направился в город.

Цзин-гун со своими сановниками встретил заслуженного полководца в пригороде. Князь щедро наградил Тянь Жан-цзюя и в честь победы устроил благодарственные жертвоприношения.

После этого Цзин-гун принял полководца и пожаловал ему звание да-сы-ма[105]