Остаточные изображения бесплатное чтение

В тот день, как и во всякий другой, я застал его дома. Никогда дядя Миша не покидал своей квартиры, чтобы людям не приходилось видеть его опухшее лицо. В этом дядя Миша был настоящим интеллигентом. Его лицо даже на меня наводило тоску, как фасад аварийного дома, который должны были снести четверть века назад. За этим фасадом всё обстояло ещё тоскливее, мне ли не знать. Таким людям нельзя на улицу. Чтобы ходить на улицу, есть я.

Мне прохожие всегда улыбаются. И кассирши тоже. Я милый молодой человек. Все согласны, что я милый. Почти все, но Второй не в счёт – он никогда ни с чем не согласен. Он тоже милый, по-своему, но у него в голове порой заедает клавишу Caps Lock. Беседы с ним однобоки и весьма утомительны. Беседы – не его конёк.

– Купил ещё молока, хлеба и макарон. Слушай, у тебя тут дышать нечем! Сейчас проветрю. Да, квартплата пришла и за телефон. Сейчас оплачу всё, – я поставил ноутбук на журнальный столик и бросил сверху платёжки. – Российского сыра не было, взял просто твёрдый какой-то…

Дядя Миша покачивался на диване, не глядя в мою сторону. Апатичное пьяное туловище. В первый год затворничества он ещё походил на героя-полярника, но сейчас был не краше бомжа. А если б я не мыл его, не стриг, не брил хоть изредка…

– Подъём, – я поставил перед дядей Мишей две бутылки пива. – Сегодня важный день. Генеральная УБОРКА! Второй, не перебивай, пожалуйста, это невежливо. Так вот, генеральная уборка. А то твоя берлога, Мишань, совсем уже заросла…

Мусор согласно шуршал у меня под ногами. Но мы со Вторым, как всегда, всё вылижем. Мы наведём порядок, и только один угол останется нетронутым островком первобытного хаоса. Пусть даже не просит приближаться к этому чудовищному алтарю. От одной мысли о нём Второй беспокойно скребётся, скулит и бегает по потолку. Умом я понимаю, что там, на тумбочке, посреди лунного пейзажа из расплавленного воска – всего лишь фотография женщины. Она красавица, наша Катюша. Она похожа на ангела. Но ничто в мире не заставит меня взглянуть на фотографию ещё раз. Это как заглянуть… заглянуть… куда-то, куда совсем НЕ ХОЧЕТСЯ заглядывать. Спасибо, Второй. Наша Катюша хуже чем мертва. Это намного, НАМНОГО хуже. Это сводит нас С УМА.

Но дядя Миша никогда не хотел этого понимать. Его мир сузился до того угла, полного свечей, икон и пустых бутылок. Он жил прошлым, а мы со Вторым изо всех сил отгоняли от него будущее. Но будущее всегда берёт своё.

– Кого ты пригласил? – я не поверил своим ушам. Дядя Миша равнодушно бросил мне конверт с видеокассетой и архивную папку. На диване рядом с ним лежал телефон.

Что же ты наделал, глупый бедный Мишаня!

– Так, – я вскочил и прошёлся по комнате. – Так. Сколько у нас времени?

– Девочка-девочка, гроб на колёсиках нашёл твою УЛИЦУ, – ответил Второй. Он видел то же, что и я. В машине трое, считая водителя. Они въезжают во двор, подгоняемые хищным нетерпением. Скоро они будут здесь.

– Миша, послушай меня, – я сгрёб его за грудки. – Это очень важно. Времени нет. Сейчас ты должен протрезветь, встать и пойти в туалет. В сливном бачке пакет, там пистолет Макарова. Ты сам его спрятал, Миша! Теперь иди и возьми. Мы оба понимаем, что это должен сделать ты. Я не могу. Я ТОЖЕ НЕ МОГУ. Сделай это, и мы сегодня поедем веселиться. Веселиться, Миша!

Он медленно поднялся и сделал нетвёрдый шаг. Больше я не мог ему помочь – у него своя работа, у меня своя. И у Второго тоже.

– Девочка-девочка, гроб на колёсиках нашёл твой ДОМ!

Люди бегут к подъезду, двое на ходу натягивают чёрные балаклавы. Миша переставляет ноги медленно, словно каждый его шаг – это огромный скачок для человечества. Он отвык ходить самостоятельно, но кое-что он должен делать сам. А я пока могу покомандовать. На то я и Первый.

***

Он называет себя Первым, но я намного старше. Я ПОМНЮ. Первобытный художник рисует меня на стенах пещеры, потому что не хочет меня в своей голове. Он думает, я уйду, если дать мне тело. И он рисует тысячу тел, они все ужасны, они все – я.

Писатель хочет облечь меня в слова, заточить между страниц, но мне тесно в его маленьких буковках. Я хочу БОЛЬШИЕ буквы. Я хочу КРИЧАТЬ.

Первого видят те, кто хочет его видеть. Меня – те, кто хочет выцарапать себе глаза, чтобы не видеть больше ничего. Я – ВТОРОЙ. И последний.

Люди поднимаются по лестнице. Они думают, им очень повезло. ТС-С-С! Это наша уловка. Наша маленькая хитрость. ТС-С-С.

Я тянусь к ним, тянусь всей душой. Я хочу познакомиться. Я просто. ПРОСТО. Хочу… ОТКУСЫВАТЬ ГОЛОВЫ! Разве я так много хочу? Л-любить и СВЕЖЕВАТЬ! Идите ко мне. Пожалуйста. Просто… идите сюда. ЖИВО, идите сюда.

Люди звонят в дверь. Двое уже приготовились. У них пистолеты. Маленькие пистолетики. Совсем негодные. Разве можно ЭТИМ убивать? Можно, если бить очень-очень-ОЧЕНЬ быстро.

У Хозяина тоже есть пистолет. Его руки трясутся… Со мной такого не бывает, если только я не ТРЯСУ ЧТО-НИБУДЬ, чьи-нибудь ПОТРОХА. Но я не могу ему помочь. Тот, что без маски, принёс с собой что-то мерзкое. Он защищён… он ДУМАЕТ, что защищён. Я не смогу причинить вред этому человеку, но Хозяин может всё. Я ТАК ему ЗАВИДУЮ!

Первый включает телевизор и выкручивает ЗВУК на максимум. Скоро начнётся «Дикий Ангел». ОБОЖАЮ этот сериал! Первый идёт открывать. Он любит быть первым во всём. А я люблю КРИКИ. Хозяину страшно. Он жалеет, что не выпил больше. Не бойся, Хозяин.

Я же твой ангел-хранитель.

***

– Руки за голову! Стоять! – мы с Мишаней отпрыгнули и попятились. Трое ворвались в прихожую, бросились к нам, но входная дверь с грохотом захлопнулась у них за спиной. А на ней висело зеркало.

Обычно мы завешиваем зеркала, скажем, календарями, но ведь то был особенный день. Этим днём все наши календари заканчивались.

Люди в масках резко обернулись, но куда им против скорости света. Это же физика! Я смотрел в зеркало, но отражался в нём Второй. Он никогда не был милым молодым человеком, а животный ужас наших гостей превратил его в чудовище. В ЧУДОВИЩЕ, как сказал бы он сам. Но он сказал только:

– Ты ВОЛШЕБНИК, Гарри! – и утащил двух вооружённых грубиянов прямиком в Зазеркалье. Один из них так не хотел знакомиться с Алисой, что принялся лихорадочно биться о стекло с той стороны, но «Дикий ангел» заглушал его крики. А потом их заглушило что-то большое, чёрное… нет, алое. КРАСНОЕ.

В прихожей остался всего один человек, хотя на лице его читалось желание рассыпаться на тысячу маленьких человечков и забиться куда-нибудь под плинтус. Самообладание возвращалось к нему медленно, и бледный ореол веры, обволакивавший его сутулую фигуру, постепенно разгорался ярче. Всё правильно. На встречу со звездой нужно приходить подготовленным. Сразу видно знающего человека. Сразу видно, кто нам нужен.

– Твой выход, Мишаня.

Знающий человек не видел меня и не понял, к кому обращены эти слова. А дядя Миша достал из-за спины Макаров и выстрелил.

– Мастерство не пропьёшь, да, Мишань? – в другое время он бы воспринял эти слова как вызов, ведь пропить можно всё на свете, но сейчас дядька был серьёзен и бледен. Наш продвинутый гость, скуля от боли и ругаясь матом, попробовал ползти к выходу, но дядя Миша догнал его и прижал к полу.

– Сука! – взвизгнул продвинутый, когда наш Мишаня принялся его обыскивать. – Отвали от меня, дед! Ты больной! Ты… понимаешь, как ты попал?! Ты понимаешь, с кем ты связался?!

– А ТЫ? – спросил Второй, свесившись с потолка. Когда дядя Миша вышвырнул прочь первый охранный фетиш, потолок начал сочиться кровью. Когда нашарил второй, алые капли начали падать на лицо пленника.

Четвёртая побрякушка оказалась последней. Какой-то брелок, монетка, перьевая ручка и кольцо. Детский лепет, но бедняга верил, что нелепые талисманы защитят его от всякой чертовщины. А вера – страшная штука. Хорошо, что он верил в убойную силу пули.

Теперь он лежал, оцепенев от ужаса – беззащитный, будто нагой. Второй успокаивающе гладил его по волосам. Второго каждый видит по-своему, но у всех при этом бывает одно и то же выражение лица.

– А давай мы с тобой поговорим вот об этом, – я взял с дивана папку, на корешке которой значилось «Ангел-хранитель». – И о людях, которые тебя за этим послали. Это будет долгий разговор, но я бы на твоём месте не рассчитывал истечь кровью раньше, чем он закончится.

– Я могу запихнуть КРОВЬ обратно в него, – поделился Второй. – Я могу ПОПРОБОВАТЬ.

Мило с его стороны, но связи с общественностью – это по моей части.

– Я теряю терпение, Лина! Кто он?! – доносилось из телевизора.

– П… п-пожалуйста! – одними губами прошептал пленник. Его трясло, будто под током. Мишино доброе сердце дрогнуло, но добрые сердца совсем не подходят для связей с общественностью.

– В ванную, – скомандовал я, и Второй, завывая от предвкушения и восторга, бросился исполнять приказ.

В тот день, впервые за годы, дядя Миша всё-таки выбрался из своей берлоги. Ему было не по себе, но ведь он сам так захотел. Он сам решил, что время пришло.

Пока мы тряслись в полупустом автобусе, я снова перечитал Катюшины записи. Странно, но я никогда не испытывал перед страницами, которым был обязан своим существованием, никакого трепета.

– Эта ПАПКА – наша МАМКА! – возмущался Второй, более склонный к привязанностям и дурным каламбурам.

Уцелевшие Катюшины черновики не тянули на серьёзное исследование, хоть она и оперировала умными словами. На первой странице я был «аномалией», чуть позже стал называться «феноменом» и, наконец, «проекцией». Всё теплее и теплее, хотя на обложке совсем горячо – «Ангел-хранитель». Такое амплуа мне по душе. Но заголовок этот следовало читать иначе: «Мой отец не был сумасшедшим, и я это докажу». Именно Станислав Иванович первым заговорил об ангелах, и эти разговоры довели его до петли.