Журавль среди волков бесплатное чтение

* * *

Посвящается тем, кто не побоялся стать лучом надежды в самые тёмные минуты жизни

Слово автора

Ван[1] Ёнсан-гун (после свержения – принц Ёнсан-гун / 연산군) правил с 1495 по 1506 год и считается самым страшным тираном в истории Кореи. Источники утверждают, что в первые девять лет правления он вёл нейтральную политику, но в 1504 году узнал, как его мать заставили в 1482 году покончить жизнь самоубийством, и, одержимый жаждой мести, начал кровавые репрессии.

Упиваясь бескрайней властью, Ёнсан-гун совершал страшные и жестокие поступки: отбирал у людей землю, чтобы устроить на ней личные охотничьи угодья, казнил родственников, убивал государственных чиновников и похищал женщин из всех провинций, обращая в своих наложниц.

Я сторонница правдивого изложения истории, со всеми недостойными и леденящими кровь деталями, поэтому в романе не умолчала ни о чём. Преступления Ёнсан-гуна были столь многочисленны, что я не могла описать их все, но имейте в виду: в этой книге поднимается немало тяжёлых тем. А именно: изнасилование (упоминание), сексуальные домогательства, женоненавистничество, похищение женщин и девочек, сексуальная эксплуатация, инцест (упоминание), физическое насилие, убийство, жестокое обращение с животными, самоубийство (упоминание), детоубийство (упоминание), психологическая травма, панические атаки.

1
Исыль

Июль 1506 г.

Не ходи дальше горы Самаксан.

Я как наяву слышала слова бабушки, призывающие повернуть назад, но не внимала предупреждению: возвращаться было уже поздно. Сосновые иголки царапали мне лицо, но я продиралась дальше по лесу, не обращая внимания на мозоли на ступнях и пропитанные кровью сандалии. Ноги, не привыкшие к долгим походам через каменные склоны, крутые обрывы и бурные реки, онемели.

«Исыль, детка,– слышала я бабушку.– Обходи те места стороной».

Я одёрнула чогори[2], чтобы освободиться от цепляющихся за одежду ветвей, и побрела по узкой тропе, пока передо мной не возникла башенка, возведённая у лесной поляны подобно надгробию. В граните были высечены слова:

НАРУШИТЕЛИ ГРАНИЦ БУДУТ КАЗНЕНЫ

Проклятый государь. Раньше земли за этой вехой принадлежали десяткам тысяч людей, но ван Ёнсан-гун прогнал их всех и превратил часть провинции Кёнгидо – земельные владения между Йонъином, Кимпхо, Пхочхоном и Янпхёном – в свои личные охотничьи угодья.

«Да сразят его небеса», – прошипела я и твёрдым шагом вышла на поляну.

Надо мной повисли дождевые тучи, и в воздухе чувствовалась сильная влажность. Впереди виднелась дорога, тянувшаяся через луг. А дальше, за вуалью тумана, маячили пышные зелёные горы – молчаливые наблюдатели, свидетели того, как десятки мужчин, женщин и детей навсегда пропали в этих краях. Возможно, и я здесь умру, если позволю себе забыться хоть на мгновение.

Я провела пальцем под мокрым от пота воротом.

Если потеряюсь, обратиться будет не к кому. Нельзя ошибиться ни с одним поворотом.

Я покопалась в своём путевом мешке и выудила нарисованную чернилами карту, чтобы в сотый раз её изучить. Мой маршрут проходил через заброшенные рисовые поля, снесённые деревни, холмы и долины, вдоль реки Ханган, и завершался у крепостных ворот столицы. Путешествие было долгое, и моё нетерпение нарастало. Суён нуждалась в моей помощи. Она ждала меня – единственную, кто мог вернуть её домой.

– Потерпи немного, Суён, – прохрипела я, шагая по пыльной дороге. – Ещё чуть-чуть осталось.

Мы со старшей сестрой пережили настоящий кошмар: солдаты правителя убили наших отца и мать, а нас должны были изгнать на далёкий остров, но мы сбежали и спрятались у бабушки. Горе ослабило нашу и без того хрупкую связь; мы жили под одной крышей, но вели себя как незнакомки. Всё наше общение сводилось к невнятным замечаниям, произнесённым себе под нос, и взглядам искоса. Бабушка, должно быть, глазам своим не поверила, когда увидела записку о том, что я отправляюсь на поиски сестры.

Я и сама себе поразилась.

Моё сердце не принимало Суён, пока я с раздражением думала о ней как о мученице, обременённой младшей сестрой. Но за последние три дня, три страшных дня, всё изменилось. Из родственницы, вызывающей чувство горечи, Суён превратилась в моих глазах в драгоценного ребёнка, каким видели её наши родители, в девочку, которую они обожали, родившуюся после восьми долгих лет ожидания. Мама и папа окружали её заботой и любовью и дорожили ею больше, чем дюжиной сыновей. В детстве я тоже любила сестру. Она всегда была не прочь посмеяться и веселила меня так, что я визжала от хохота. Она мастерила забавных марионеток из всякой всячины и развлекала восторженную публику – то есть меня – завораживающими народными сказками. Благодаря ей в детстве мне всегда было весело.

И она, моя сестра, пропала.

Не умирай, Суён. Живи. Пожалуйста.

Я не позволила себе отдохнуть, лишь задержалась ненадолго у небольшого ручья. Я с утра ничего не ела, поскольку взяла еды всего на два дня, а уже шёл третий. Поэтому зачерпнула воды обеими руками и жадно пила до тяжести в желудке, чтобы подавить невыносимый голод. Потом смыла с лица грязь, пот и слёзы, поднялась на ноги, опираясь на большой камень, и продолжила свой путь.

На дороге, ведущей к городку, мне попались тряпичная кукла и потерянная сандалия; ещё я увидела зелёный росток, пробившийся между камнями.

От вида опустошённого городка и стоявшей в нём жуткой тишины по коже побежали мурашки. Лианы оплетали тёмные хижины, поглощая стены и крыши. Улицы, прежде наполненные прохожими, их голосами и весельем, были давно заброшены. Родственники, соседи, друзья – все пропали. Кто сразу сбежал из провинции, кто остался защищать свой дом и погиб от руки вана и его солдат.

Наблюдают ли за мной сейчас их призраки?

«Зачем ты здесь?– спросили бы они.– Это запретные земли».

Принять правду было слишком тяжело. Я пыталась от неё отмахнуться, но на меня вновь нахлынули воспоминания о том, что произошло три дня назад, когда я всё ещё была той бессердечной и эгоистичной Исыль, не выносившей жизни под одной крышей со старшей сестрой.

Я выбежала из дома после ужасной ссоры, начавшейся по моей вине. Как всегда. «Терпеть её не могу, – прошипела я, несмотря на колющее чувство вины. – Лучше бы она умерла вместо мамы и папы!»

Всерьёз я этого не желала, но, словно привлечённый моими дурными мыслями, в нашу деревню заглянул ван Ёнсан-гун – бесчестный правитель, похищавший женщин развлечения ради: и обручённых, и замужних, и знатных, и неприкасаемых, не делая различий. А моя сестра была прелестна, как азалия в цвету.

Вероятно, она выбежала за мной следом; я не сомневалась, что её похитил Ёнсан-гун.

– Бабушка, – прошептала я, оставляя позади городок-призрак; капли дождя барабанили по пыльной дороге, и далёкие горы окутал белый туман. – Я найду Суён. И домой без неё не вернусь.

* * *

Я брела под дождём, склонив голову против ветра. Постепенно мрак неба растаял в бледно-серый оттенок утра. Изнемогая от усталости, я мечтала лишь о том, чтобы рухнуть на землю и свернуться в комочек. Наконец к полудню вдали показалась небольшая деревенька, не заросшая сорняками. На крышах лежал толстый слой золотистой соломы, а глиняные стены выглядели гладкими и чистыми. Раздался звон колокола, а за ним из деревни послышались шум быстрых шагов и скрип колёс телеги.

Звуки жизни.

Я достала накидку, которой обычно покрывала голову, – сейчас я нуждалась в ней не из-за этикета, а для того, чтобы скрыть лицо. Чтобы никто меня не увидел и не запомнил. Мне не положено здесь быть, и, возможно, тут я не в безопасности. Крепче стиснув края накидки, я зажала походный мешок под мышкой и опустила взгляд. «Одна нога вперёд, другая нога вперёд», – повторяла я, заставляя себя идти.

На стенах висели исписанные листы бумаги, точно такие же, как в бабушкиной деревне. Я так часто их перечитывала, что помнила наизусть.

Заботясь о подданных, ван повелевает оповестить народ о том, что в этих местах появился убийца.

Помогите друг другу найти преступника…

Я насторожилась, когда на грунтовой дороге передо мной появилась запряжённая быком телега. Деревянные колёса опасно болтались на своей оси. Идущая впереди телеги женщина остановилась и посмотрела прямо на меня. Знаю, что она увидела: мрачную девушку со вздёрнутым подбородком, заносчивую на вид и в шёлковом наряде, как аристократка-янбан, но покрытую пылью и грязью.

– Извините, – глухим голосом произнесла я, уже отвыкшая от разговоров, – есть ли здесь гостиница?

Она молча показала пальцем куда-то в сторону и пошла дальше, стегнув быка, впряжённого в телегу.

Я направилась туда и вскоре оказалась перед вытянутым зданием с соломенной крышей и просторным двором, в котором толпились путники. Плотнее закутавшись в накидку, я окинула взглядом незнакомые лица. «Никому нельзя доверять,– подсказывал опыт, накопленный за последние два года.– Нигде нет полной безопасности». Я прикрыла тканью лицо, чтобы окружающие видели лишь мои глаза, сверкающие угрозой: «Не приближайтесь».

Я глубоко вдохнула, расправила плечи и вошла во двор. Торговцы разгружали товары, двое ребятишек умывались на веранде, огибавшей гостиницу. Усталые путники тихо беседовали, утоляя голод. С кухни шёл пар, и я вдохнула аппетитный аромат бульона с соевой пастой.

В желудке всё сжалось, а голова закружилась. Накопившаяся за три дня слабость взяла своё, колени подкосились, земля пошла ходуном, и я пошатнулась. В эту же минуту меня подхватила крепкая рука.

– Осторожно, – прозвучал женский голос.

Туман перед глазами рассеялся, и я увидела девушку ненамного старше меня. Роскошный парик качхе из блестящих чёрных кос, уложенных на макушке, украшал её, словно корона, а тёмные глаза сверкали. От правой брови по лицу тянулся шрам.

– Новая гостья… – Она так легко склонила голову набок, словно тяжёлый парик весил не больше пёрышка.

– И похоже, издалека?

– Да, – сипло ответила я и прокашлялась. – Из…

На самом деле из уезда Чхунчхон. Но я назвала ближайшую деревню.

– Хм-м…

Она изучила взглядом мою одежду и окровавленные сандалии и снова посмотрела мне в глаза.

– Ты пересекла запретные земли, не так ли?

– Мне казалось, сюда приходят за горячей едой и укрытием от дождя, а не за допросами, – холодно ответила я.

– Не волнуйся, я никому не скажу, – прошептала она и перевела взгляд куда-то вдаль, где за дорогой тянулись тростниковые заросли и возвышалась каменная башня. – Все, кто путешествует через эту часть провинции Кёнгидо, выглядят так, словно побывали в загробном мире. Мне знаком этот взгляд. Как у моего отца.

Она вздохнула, и на её губах вновь заиграла улыбка.

– Тебе нужны еда и крыша над головой?

Мне было необходимо отдохнуть. Отчаянно необходимо.

– Да…

– Тогда лучше места не найти. В моей гостинице тебе будет комфортно, – сказала хозяйка, предлагая опереться на её руку.

– Я могу идти сама, спасибо, – огрызнулась я, но колени у меня задрожали, и пришлось схватиться за протянутую руку. Потом я попыталась отстраниться, но она меня не отпустила.

– Выглядишь так, словно вот-вот упадёшь в обморок.

Превозмогая боль в плечах и спине, я позволила ей провести меня дальше во внутренний двор и усадить на веранду, где три других путешественника склонились над низкими столиками, уплетая обед. Четвёртый, в соломенной шляпе, обрабатывал свой окровавленный кулак. Я устроилась за отдельным столом, кряхтя от боли в мышцах, и держась за его краешек, чтобы не потерять равновесие. Голова кружилась всё сильнее.

– Подожди, принесу тебе самое сытное блюдо, – проворковала хозяйка.

Я моргнула, пытаясь побороть слабость. Мне совсем не хотелось упасть в обморок перед незнакомцами, включая эту девушку, подозрительно милую и любезную. Я достала карту, перевернула и посмотрела на портрет Суён, который сама написала чернилами. «Живи, сестра, – прошептала я портрету. – И я тоже выживу». Её нежные глаза смотрели на меня со спокойным, мягким…

По затылку пробежали мурашки. Кто-то заглядывал мне через плечо.

Я поспешно свернула листок и подняла взгляд на улыбчивую хозяйку. Она поставила передо мной миску бульона с варёными овощами и травами. От неё ещё шёл пар, но я не заметила ни одного кусочка мяса. Не к такой сытной еде я привыкла, но за последние два года пришлось смириться с тем, что большая часть населения питается тем, что находит в горах.

– Направляешься в Ханьян[3]?

– Зачем вы спрашиваете? – огрызнулась я.

– Предпочитаю знать, кто у меня гостит. Кого-то ищешь?

– Нет.

– Ты это сама нарисовала? – спросила она, показывая на свёрнутую бумагу.

– Да.

– Юноша на портрете выглядит слишком молодо, чтобы быть твоим отцом…

– Это девушка, – резко возразила я.

Хозяйка вовсе не смутилась, а расхохоталась.

– Да я шучу! Значит, сестра?

– Даже если так, это не ваше дело, ачжумма[4], – проворчала я, убирая свёрток в походный мешок.

В глазах хозяйки блеснула смешливая искорка.

– Ачжумма? Я ещё молода и не замужем. Честно говоря, и не намерена ни за кого выходить, хотя из желающих выстроилась целая очередь, врать не буду. – Она выдержала паузу, словно ожидая, что я посмеюсь, а затем продолжила: – Мне всего девятнадцать. Ну, что смотришь на меня, как на врага? Я лишь хочу помочь. Ты ищешь старшую сестру, а тебе самой на вид не больше восемнадцати.

Мне семнадцать.

– Тебе кто-нибудь помогает в поисках? Отец? Мать?

Они оба мертвы. А у меня нет желания терпеть чужое любопытство. Я бросаю на хозяйку резкий взгляд и собираюсь сказать что-нибудь терпкое, но вдруг понимаю, что её назойливость может быть выгодна. В гостиницы стекаются и слухи, и полезные сведения. А у меня нет ни знаний о столице, ни плана, как добраться до сестры.

– Ты прошла через охотничьи угодья вана, рискуя жизнью, – жарко прошептала хозяйка, не обращая внимания на мою неохоту говорить о себе. – И теперь ты здесь, недалеко от столицы… Она убежала или…

– Нет, её забрали из нашей деревни три дня назад, – произнесла я ровным голосом, внимательно наблюдая за реакцией хозяйки.

Она вздохнула.

– Ещё одна…

Я тут же ухватилась за эту ниточку.

– Вы знаете о других?

Девушка быстро огляделась. Нас мог услышать только один мужчина, сидевший напротив, но он явно не беспокоил её, поскольку она ответила:

– Да, и о многих. У нас даже повесили колокол, и в него бьют всякий раз, когда через деревню проходит ван, – предупреждают местных девушек. Тех, что здесь ещё остались. Я уже давно не видела в этих краях своих ровесниц.

– Ван сам проезжает через деревню?

Она кивнула.

Мы обе затихли, и я заметила, что постоялец напротив всё-таки прислушивается к нашему разговору. До этого он протирал тканью окровавленные костяшки, но теперь замер. На нём была накидка из соломы, хотя дождь уже давно прошёл, а шляпа надвинута на глаза. Казалось, он средних лет, но я почти не могла разглядеть лица, заросшего бородой.

– Как…

Я стиснула кулак, и ногти врезались в ладонь. Это опасный вопрос. Он может повлечь за собой арест и даже казнь. Никому нельзя доверять, но сейчас не было выбора. Мне больше не к кому обратиться.

– Как мне увидеться с сестрой? Хотя бы поговорить, подержать её за руку… Это всё, что мне нужно, – произнесла я как можно тише, покосившись на незнакомца, который нас подслушивал.

Хозяйка закусила губу, перевела взгляд на него же и нахмурила тонкие брови.

– Знаешь, когда ван выезжает на охоту, он берёт сотни своих любимых наложниц…

– Пленниц, – резко поправила я её.

– …с собой на охоту, – продолжила хозяйка, пропустив моё замечание мимо ушей. – Уверена, его величество не заметит пропажи одной девушки.

А потом торопливо добавила, прекрасно понимая, что наше государство усеяно шпионами:

– Всего на минуту, конечно. Вы с сестрой успеете поговорить, подержаться за руки, как ты и сказала. Уверена, в этом нет ничего преступного. Мужьям запрещено видеться с жёнами, но о сёстрах никто не упоминал…

До меня постепенно дошёл полный смысл её слов, и в душе зажглась слабая искра надежды.

– Когда… – прошептала я и сглотнула, унимая дрожь в голосе. – Когда ван выезжает на охоту?

– Летом довольно часто, – ответила хозяйка, поддерживая поднос у талии. – Полагаю, ты слышала колокол, когда прибыла в деревню.

Я проследила за её взглядом и обернулась. По дальнему холму расползлась тёмная полоса, и под палящим солнцем развевались красные флаги. Я заправила за ухо сальную прядь волос и стиснула юбку обеими руками, чтобы никто не увидел, как они трясутся.

– Ван держит своих женщин при себе, – произнёс мужской голос, такой грубый и повелительный, что я вздрогнула. Лицо постояльца было всё так же скрыто под соломенной шляпой. – Лучшие мечники и лучники охраняют как своего господина… так и наложниц.

Мы обе уставились на него, а он продолжил как ни в чём не бывало, баюкая окровавленный кулак в ладони:

– Если попытаешься выкрасть сестру прямо из-под носа правителя, вы обе лишитесь жизни. Не успеешь и близко к ней подойти, как тебя намертво пронзит стрела.

– Я не собираюсь её красть, – спокойно ответила я, несмотря на поселившийся в груди холод. Вполне возможно, что это шпион вана. – Я всего лишь хочу с ней увидеться.

– Я восхищаюсь твоей любовью к сестре, но своими глазами видел, как такая любовь приводила людей к гибели. На твоём месте я бы поберёгся.

– Это мой дядя Вонсик, – прошептала хозяйка. – Он охраняет гостиницу, защищает нас от воров и головорезов. К его советам стоит прислушиваться.

Она театрально взмахнула рукой, словно надеясь смахнуть с моего лица несчастное выражение, и излишне бодро произнесла:

– Не грусти! Пока твоя сестра жива, судьба может свести вас вместе.

С этими словами хозяйка развернулась и ушла, погасив искру моей надежды.

Я посмотрела на тёмное облако охотничьей процессии, и внутри у меня всё сжалось от страшной мысли, что путешествие было напрасным. Что я бессильна и сестру никогда не вернуть.

– Послушай, – обратился ко мне Вонcик; он ещё раз осмотрел кулак, сжал и разжал пальцы и отложил тряпку. – Ешь свой обед. Ты не доберёшься до дома на пустой желудок.

– Я не вернусь туда, пока не увижусь с сестрой, – отрезала я, но всё же взяла деревянную ложку и принялась черпать овощной бульон.

Вонсик задумчиво на меня посмотрел, а затем встал из-за стола и удалился в свою комнату.

Я взяла миску обеими руками и выпила остатки. Вытерла губы рукавом и посмотрела на пустое дно. Я ничем, абсолютно ничем не могла помочь Суён. Во мне нет ни силы военного генерала, ни хитрости великого стратега. Я обычная девушка, приносящая одни неприятности. Тёмное пятно на жизни моей сестры.

Мои размышления прервал панический крик:

– Госпожа Юль! Госпожа Юль!

Все постояльцы оглянулись на шум, и я тоже. Во двор забежал долговязый юноша в странной одежде: ярко-красном халате, подвязанном золотой лентой. Лицо его было мертвенно-бледным.

Он помчался прямо к хозяйке гостиницы и выпалил, тяжело дыша:

– Труп! Прямо на окраине деревни. Старейшина сказал, что уже доложил об убийстве в столичное следственное ведомство. Он думает, что убийца – Безымянный Цветок. Значит, это уже двенадцатая жертва!

Безымянный Цветок.

Так прозвали неизвестного убийцу, который охотился на чиновников – тех, что поддерживали вана Ёнсан-гуна. Некоторые называли его Хранителем, потому что он крал рис у богатых и подкладывал в дома голодающих. Безымянный Цветок. Я повторяла про себя это имя, пока хозяйка и долговязый юноша горячо шептались.

– Совпадение ли это? – спрашивала она. – Убийство произошло в тот же день, когда ван выехал на охоту через нашу деревню…

– Думаю, что не совпадение.

Юль нервно потёрла шею.

– Старейшина не хочет, чтобы государь видел тело, поэтому приказал перенести труп в тростниковое поле, – продолжал юноша, всё больше бледнея. – Он переживает, что ван подожжёт деревню в порыве ярости, если убийство омрачит охоту.

Убийца меня больше не интересовал.

Я поднялась, чтобы уйти к себе в комнату, но хозяйка ещё не сказала, где мне можно поселиться. Повернувшись к ней, я заметила дрожащий на ветру листок на деревенской стене.

Заботясь о подданных, ван повелевает оповестить народ о том, что в этих местах появился убийца.

Когда у нас развесили эти листы с обращением правителя, я вышла на улицу их почитать, хотя мне следовало бы оставаться дома. Дочери осуждённых опасно попадаться на глаза солдатам, а в тот день они были повсюду.

Помогите друг другу найти преступника. Если вам что-то известно об убийствах одиннадцати чиновников, включая уважаемого господина Има, сообщите немедленно. На одежде жертв преступник оставляет оскорбительные надписи кровью… Любому, кто предоставит полезные сведения, полагается щедрая награда.

«Щедрая награда», – горько прошептала я.

Тогда эти слова возымели на меня волшебный эффект, и я весь день фантазировала, как одарят мою семью в обмен на «полезные сведения», о жизни за надёжными стенами поместья, как раньше: благоухающий сад, верная прислуга, готовая угодить любому моему капризу… Всё вернётся на круги своя, опять станет размеренным и скучным, и больше всего на свете меня будут тревожить красота ногтей, сияние кожи и будущий жених. Полная надежд, я вернулась в наш глиняный домик с соломенной крышей, но сестра меня отчитала.

Не глупи. Никто нас не спасёт, тем более ван.

Напряжение между нами росло, и два дня спустя она обронила жестокие слова, которые заставили меня стрелой вылететь из хижины.

Я закрыла лицо ладонями, жалея, что не могу повернуть время вспять. О том, что вышла тогда на улицу, что прочитала о «щедрой награде»…

Смутные, неясные мысли вдруг заклубились, как облако, но тут же исчезли. Я нахмурилась, пытаясь ухватиться за ускользавшую нить, но меня отвлекла Юль. Она подбежала к решётчатой двери, за которой не так давно исчез охранник, и громко постучала.

– Дядя Вонсик! Дядя!

Дверь отворилась, и хозяйка сказала тихо, но с жаром:

– Похоже, убийца, которого вы ищете, сразил новую жертву.

Вонсик вышел из комнаты всё в той же соломенной шляпе и расправил широкие плечи. Только тогда я заметила, какой он высокий и мускулистый. Влажный ветерок раздул полы соломенной накидки, открывая взгляду меч в блестящих чёрных ножнах, богато украшенных золотом, и я поняла, что он не простой обыватель.

– Тело перенесли в тростниковое поле, – объяснила Юль. – За ним остался кровавый след, поэтому мы без труда его найдём.

– Сначала надо переговорить со старейшиной. Где он?

– Ёнхо видел его в северной части поля.

В ту минуту я поняла, что делать. Во мне поднялась волна страха, но я стиснула кулаки, вонзив ногти в ладони, и отогнала сомнения. Ван обещал щедрую награду. Если помогу поймать преступника, возможно – как знать? – он вернёт мне сестру, которую я подвела.

Я готова сделать всё, чего желает ван, всё, что угодно, лишь бы ещё раз увидеть Суён.

2
Тэхён

По предсказанию шамана, данному ещё при рождении Тэхёна, в наступившем году юношу ждала смерть. Шаман не назвал ни дня, ни часа, но как бы то ни было, Тэхён пообещал себе не умереть от руки единокровного брата, вана Ёнсан-гуна; он горячо желал обмануть небеса и прожить достаточно долго, чтобы осуществить задуманное.

Государственную измену.

– Тэхён, – обратился Ёнсан-гун к младшему брату. Ван гордо восседал на скакуне и лениво придерживал рукой поводья. – Вчера мне приснился сон.

– Вот как, ваше величество? – отозвался Тэхён, ехавший рядом. – Надеюсь, хороший?

– Ночной кошмар. И я вижу в нём дурное предзнаменование…

Они проезжали через деревню, и их обжигало горячее солнце. Чиновники ворчали и жаловались друг другу, а наложницы вана, имевшие ранг при дворе, обмахивались широкими рукавами, возмущённо хмурясь. Пленённые женщины шли молчаливыми рядами, мрачные от горя. Тэхён смотрел перед собой, на жителей деревни, припавших к земле вдоль дороги и дрожавших всем телом.

Ёнсан-гун покосился на него здоровым глазом. Правый, вечно воспалённый, прикрывала чёрная повязка.

– Мне приснилось, что младший брат похитил мои одежды, расшитые драконами, и воссел на трон ещё при моей жизни. Скажи, желаешь ли ты власти?

Тэхён ответил с невинным изумлением – давно отработанный им приём.

– Что вы, ваше величество! Незаконнорождённый сын не смеет и помыслить о троне.

Отчасти это правда. О троне он не мечтал, и в любом случае внебрачный ребёнок никогда его не добился бы. Но власть ему небезразлична. Такая власть, что позволит изменить жестокую судьбу. Ему не хотелось, чтобы его, как многих других, разорвали на части, забили до смерти или выкопали из могилы и раскрошили скелет, лишив загробной жизни. Он жаждал власти, которая стёрла бы ухмылку с лица Ёнсан-гуна и поставила бы его на колени, как стояли перед ним родные и близкие Тэхёна.

– Вы наш государь, избранный небесами, – раболепно продолжал Тэхён. – Никто не имеет права осуждать волю небес. Пускай в ваших глазах я жалкий червь, всё же я червь благонамеренный.

– Благонамеренный? – повторил ван. – Кто же я для тебя, братишка?

– Повелитель солнца и луны, гор и десяти тысяч рек, – ответил Тэхён так громко, что некоторые жители подняли головы. Несомненно, они видели в нём того же, кем считали его и придворные: подхалима.

– Всё принадлежит вашему величеству, – добавил Тэхён, отводя взгляд.

Ван громко рассмеялся и расправил плечи. Его шёлковые одежды мерцали под солнцем, а золотая шпилька на пучке волос, завязанном на макушке, ярко блестела.

– Ты мой любимый брат, но твоя душа для меня загадка, – сказал он и криво улыбнулся. – Ты плут до мозга костей. Я никогда не знаю, что у тебя на уме и заслуживаешь ли ты доверия. Пожалуй, время покажет, кто ты есть на самом деле и был ли я глупцом, благоволя к тебе.

«Кто я на самом деле? – повторил про себя Тэхён и оглянулся на своего старого друга, стражника Хёкчжина, который нередко задавал ему тот же вопрос. – Куда пропал Тэхён, которого мы знали? Кто это занял его место, такой холодный и словно пустой внутри?»

Тэхён мог назвать точную дату, когда погибла его душа, – два года назад, на двадцатый день третьего лунного месяца, со смертью приёмной матери.

– Время покажет, ваше величество, что я в самом деле благонамеренный червь, – произнёс он шёлковым голосом.

Солнце припекало уже не так сильно, и в тенистой чаще леса жара ощущалась легче, чем на просторе. Лучи света проникали сквозь листву золотыми стрелами, падая на клочки земли среди зелёной травы и сосредоточенные лица охотников. Ёнсан-гун оторвался от процессии вместе с личным стражником, и Тэхён нервно сглотнул. Предложит ли ван очередную игру? Он часто выдумывал их на прогулках для развлечения, и всякий раз игры заканчивались чьей-нибудь смертью.

– Ваше величество, – позвал один из младших братьев Ёнсан-гуна. Голос у него дрожал. – Сегодня невыносимая жара. Прошу, подумайте о своём здоровье, не позволяйте себе переутомиться. В такую погоду нельзя долго…

– Тихо, – приказал ван.

Все замерли.

Ёнсан-гун гордо восседал на коне. Он вытянул руку перед собой, призывая охотников к тишине. Листья шуршали; хрустели ветви. Из тени деревьев показались самка оленя с детёнышем, вышедшие попить воды у ручья.

Тэхён почти физически ощущал холод, исходящий от ледяной ухмылки вана – такой же, с какой Ёнсан-гун смотрел на труп наложницы Чон, женщины, принявшей Тэхёна как родное дитя. До сих пор перед глазами стояла эта картина: неподвижное тело, мешок на голове; жизнь, вытекшая струёй крови.

На лбу юноши выступил пот, и он сказал себе: «Не думай об этом. Отгони воспоминания».

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Он натянуто улыбнулся и посмотрел на вана. Тот уже поднял лук и нацелил стрелу на самку оленя. Она подняла голову, словно что-то почувствовала, и её уши дрогнули. В следующую секунду они вместе с детёнышем пустились прочь.

«Беги,– умоляла наложница Чон накануне кровавой чистки Ёнсан-гуна.– Ван убьёт нас всех…»

Стрела просвистела в воздухе и попала в цель с жутким глухим звуком. Самка оленя замертво рухнула на землю, не издав ни звука..

«Улыбайся», – напомнил себе Тэхён.

Его губы сложились в тугую дугу. Ударили в барабаны – их боем всегда отмечали блестящие выстрелы вана на охоте. Осиротевший оленёнок в страхе умчался в чащу.

– Прекрасный день для охоты! – объявил Ёнсан-гун, сияя. – Не так ли?

– Да, ваше величество, – ответили ему хором. – Просто великолепный.

Все покорно склонили головы, сгорбившись под весом унизительных табличек, которые ван вынудил носить всех без исключения чиновников. Они всегда висели у них на шее и гласили:

РОТ – ЭТО ДВЕРЬ, ПРОПУСКАЮЩАЯ БЕДУ.

ЯЗЫК – ЭТО МЕЧ, ОТРУБАЮЩИЙ ГОЛОВУ.

ТЕЛО БУДЕТ В ПОКОЕ,

ПОКУДА СОМКНУТЫ ГУБЫ

И СПРЯТАН ЯЗЫК ГЛУБОКО.

Ван развёл руки в стороны, и шёлковые рукава раздулись на лёгком ветру.

– Братья мои! – воскликнул он, оборачиваясь к всадникам, и в его здоровом глазу блеснула задорная искорка. – Я в превосходном настроении! Развлечёмся игрой, что скажете?

Тэхён стиснул поводья, собираясь с духом.

– Приготовьте луки и стрелы, – объявил Ёнсан-гун, и на его лице появился хищный оскал. – Любой, кто вернётся к закату без добычи, будет казнён. Да начнётся охота!

3
Исыль

Рваные облака плыли по синему небу, и тростниковое поле звенело вокруг меня, застывшей среди стеблей. Я смотрела на мёртвое тело, прикрывая нос рукавом. Сложно сказать, сколько ему было лет: пятьдесят или пятнадцать – так сильно осунулось лицо. Кожа натянулась на костях от изнуряющего голода, чёрные космы ниспадали на плечи.

Я огляделась, гадая, сколько у меня времени. Хорошо бы Вонсик как можно дольше говорил со старейшиной. Я отломала стебель тростника и убрала им волосы с лица жертвы. Причина смерти была ясна: ему перерезали горло. Как и у предыдущих жертв, на груди лежал красный цветок; на одеждах убийца вывел грозное послание кровью:

Ваше величество, вы считаете себя умным,
но на самом деле глупец.
Глупец, танцующий с наложницами,
пока его народ голодает.
Вы и ваши почитатели падёте;
это лишь вопрос времени.
Каждый мой удар верен, как молния.

Горький запах смерти наполнил горячий воздух. Я едва могла дышать и немедленно ушла бы, если бы не твёрдое намерение помочь сестре любым способом. Даже если для этого придётся самой отыскать убийцу.

– Как же мне его найти? – прошептала я себе под нос.

Я сложила стебель тростника вдвое, для прочности, и раздвинула им полы халата на жертве. В левом кулаке у мертвеца было что-то зажато. Между пальцами проглядывал жёлтый блеск. Я отложила походный мешок и поморщилась, потянувшись к трупу. Замерла на мгновение, но всё же собралась с духом и разогнула пальцы один за другим. На мою ладонь выкатились две бусины.

Красная и жёлтая.

Я рассмотрела их поближе. Восковые, гладкие, обе с отверстием посередине. Вдруг за спиной послышались шаги, и я спрятала красную бусину под одежду, чтобы позже изучить её внимательнее. Выпасть она не могла – в дорогу я особенно туго затянула нагрудную повязку.

– Следователи будут недовольны, когда узнают, что старейшина передвинул тело…

Хозяйка гостиницы и охранник шли по тростниковому полю. Увидев меня за высокими стеблями, они умолкли.

Подойдя ближе, Вонсик спросил:

– Как ты здесь оказалась?

– Услышала, куда идти, – ответила я, расправляя плечи.

– А… зачем ты здесь?

– Затем, что я этого хочу.

Он пристально на меня посмотрел, и с его губ слетел тяжёлый вздох.

– В наши дни молодое поколение совсем позабыло о такой добродетели, как уважение к старшим.

– Да ладно вам, – сказала Юль, подталкивая дядю локтем. – Говорите, как старик, хотя вам всего сорок.

Вонсик посмотрел на нас, как на непослушных детей.

– Не время обсуждать мой возраст. Ведите себя тихо, вы обе, и ничего не трогайте.

Я невольно коснулась нагрудной повязки, под которой лежала красная бусина.

– Скажите, а вы почему здесь? Сотрудничаете со следователями?

Он ничего не ответил, но Юль прошептала мне на ухо:

– Дядя работал в Ыйгымбу, вёл дела о государственной измене.

Кровь застыла у меня в жилах. Так называлось Ведомство справедливости и законов, по решению которого казнили моих родителей.

Я отшатнулась и едва не споткнулась о свой походный мешок. Сразу же подобрала его и прижала к груди.

– Когда он оттуда ушёл?

– Два года назад.

– А точнее?

Юль на секунду нахмурилась, но тут же снова расплылась в улыбке.

– Весной.

Напряжение спало. В наш дом вторглись осенью. Значит, Вонсик к этому не причастен.

– Ну же, расскажите ей! О своём самом страшном деле! – попросила Юль, и я порадовалась, что она сменила тему.

Вонсик всё смотрел на тело, не обращая на нас внимания.

Юль ничуть не смутило его молчание.

– Самое жуткое дело из всех, о которых дядя рассказывал, – это Мёртвый сад.

– Мёртвый сад? – любезно поинтересовалась я.

– Дядя Вонсик вёл расследование и выяснил, что пропавшую женщину похоронили в её собственном саду. Вместе с ней из земли вырыли кости маленького зверька. Оказалось, что её убил муж, бывший придворный стражник! – Она театрально поёжилась. – Помню ещё одно страшное дело: о пропавшей голове. Дядя преследовал изменника родины, но нашёл его обезглавленным в паланкине. Позже голову обнаружили под чьим-то письменным столом…

Юль продолжала возбуждённо рассказывать о разных кровавых делах, но мой взгляд был сосредоточен на её дяде. Он наконец заметил крошечную жёлтую бусину, которую я оставила в ладони убитого, и его плечи напряглись. Он теребил бороду и морщил лоб, о чём-то раздумывая.

– Вы что-то нашли? – спросила я, надеясь услышать о значении бусин.

– Я узнал жертву, – ответил Вонсик, ни словом не упомянув о находке. Странно. – Двенадцатая по счёту. Это юный Пэк, восемнадцати лет, сын приближённого советника вана. Он недавно сдал экзамен на государственную должность. Сдал успешно.

Вонсик осмотрел голову трупа: макушку, затылок, горло и даже уши и ноздри.

– Пэк пропал три недели назад в лесу. При нём было двое слуг. Одного убили на месте, второй спасся и добежал до деревни Чамсиль, но там умер от ран.

– Эта деревня далеко отсюда?

– Около часа пешком. Ханьян куда ближе.

Я представила, как раненый слуга бежит в ночи, сердце отчаянно колотится, дышать становится всё тяжелее, голова кружится. «Надо найти дорогу к дому нашей бабушки», – прозвучал шёпот моих воспоминаний. Перед глазами встала картина той ночи: мы со старшей сестрой, крепко держась за руки, бежим от солдат, убивших наших родителей.

Я моргнула, и тени рассеялись.

– Интересно… – Голос у меня дрогнул, и я откашлялась. – Интересно, почему слуга побежал в далёкую деревню, а не в Ханьян, где к тому же есть больница.

Вонсик задумчиво и серьёзно посмотрел на меня, словно взвешивая мои слова.

– Куда бы ты побежала, если бы тебя ранили?

– Не «куда», а «к кому», – тихо ответила я. – К тому, кому доверяю, кто не причинит мне вреда.

Он кивнул.

– Возможно, и с ним было так же, и у него в Чамсиле есть кто-то близкий.

Вонсик продолжил изучать тело, делая пометки в своей тетради с такой точностью и аккуратностью, что напомнил мне о писарях, служивших моему отцу – бывшему магистрату.

– Почему ты так спокойно смотришь на труп? – спросил он.

После того как на моих глазах убили отца и мать, меня мало что пугало.

– Разве мёртвые в нашем государстве – не обычное дело?

Он поджал губы и кивнул.

– Ты пришла издалека разыскать сестру, но теперь тебе интересно это убийство. Почему?

– Это не ваше дело.

– Ей очень нравится эта фраза, – вмешалась Юль, весело поблёскивая глазами. – Мне она отвечала так же.

Моя неприязнь к хозяйке усилилась, но раздражение сменилось паникой, когда Вонсик мрачно произнёс:

– Ты, случайно, не рассчитываешь отыскать убийцу, чтобы попросить у вана в награду вернуть твою сестру?

– Не понимаю, о чём вы…

– Значит, угадал.

По спине пробежали мурашки. Он раскрыл мои истинные намерения.

– Вы делаете выводы, ничего обо мне не зная.

– Ты права. Я ничего не знаю… Разве только то, что ты из благородного сословия, твои родители мертвы, а ты скрываешься от закона, – перечислил Вонсик, не сводя с меня глаз. – Но, признаю, на этом всё.

Я онемела от потрясения.

– Мы… мы встречались? Вы говорите с такой уверенностью…

– Потому что всё это очевидно. По твоей походке, по тому, как ты задираешь подбородок. В тебе есть чувство собственного достоинства, твои руки белые и мягкие, не привыкшие к тяжёлой работе. На тебе шёлковые одежды, а шёлк носит лишь знать, но сразу заметно, что одежда не новая, а значит, для твоей семьи настали тяжёлые времена. Ты прошла через запретные земли без какого-либо сопровождения, а значит, ты совсем одна, и тебе не к кому обратиться. Подозреваю, что твоя семья оказалась в центре скандала или нарушила закон, раз у тебя не осталось ни одного друга или родственника, которого можно попросить о помощи. Ты прячешь лицо за рукавом и постоянно оглядываешься, словно боишься, как бы тебя не узнали, – так делают те, кто скрывается от закона. Но разумеется, как ты и сказала, – это всего лишь мои выводы.

Я стояла как статуя, вперив взгляд в Вонсика, почти не сомневаясь, что сейчас меня поволокут к стражникам. Но бывший следователь спокойно повернулся к трупу и больше не обращал на меня внимания, словно я стала ему совершенно не интересна. Моя паника постепенно сошла на нет.

– Так или иначе, – вдруг сказал он, поднимаясь на ноги, и я отшатнулась. – Глупо надеяться о чём-либо договориться с ваном, но ты, конечно, мне не поверишь.

– Прошу прощения? – возмутилась я. Никто не смел так со мной разговаривать, кроме сестры. – По-моему, план вполне разумный. Ван обещал щедрую награду…

– Надеюсь, ты хотя бы заранее убедишься в том, что твоя сестра в столице, – перебил меня Вонсик. – Ты видела её сегодня в окружении вана?

– Нет… – ответила я дрогнувшим голосом. – А где держат наложниц?

– В монастыре Вонгакса, недалеко от дворца Кёнбоккун, но их охраняют так тщательно, что попасть туда невозможно. Однако способ увидеть её всё-таки есть. Почти каждый день наложниц вана приводят в бывшую академию конфуцианства Сонгюнгван, где теперь развлекается Ёнсан-гун, и ты сможешь увидеть сестру, если заглянешь через невысокую стену.

Вонсик снова обошёл труп и присел рядом с ним на корточки.

– Я так хорошо это знаю, – произнёс он ровным голосом, – потому что там была моя дочь.

Была. Судя по тому, как Юль закусила губу и отвернулась, его дочь уже мертва. Сердце кольнуло от сочувствия, но я подавила эмоции. После смерти родителей я дала себе клятву, что больше не буду ни к кому привязываться.

– Вы тоже ведёте расследование ради награды? – спросила я с нажимом, показывая, что больше не хочу говорить о сестре.

– Я помогаю одному человеку найти убийцу. Ему награда не интересна.

«Это хорошо, – подумала я. – Может, если ходить за ним хвостом, удастся заполучить награду себе?»

– Чего же он желает? – спросила я. – Тот, кому вы помогаете.

– Скажу так: от этих убийств больше смуты, чем пользы, – ответил Вонсик и махнул мне рукой. – Подойди ближе. Если хочешь найти преступника, мало взглянуть на труп издалека. Изучи его сама, не полагаясь на выводы другого человека.

Я шагнула вперёд и прищурилась, но жуткий мертвец так и оставался всего лишь жутким мертвецом.

Вонсик начал указывать то на одно, то на другое.

– Судя по ранам и тому, как плотны на ощупь его конечности, он умер сегодня на рассвете. А теперь твоя очередь поделиться наблюдениями.

– Моя очередь?

– Ты же сказала, что хочешь найти убийцу.

Юль подтолкнула меня вперёд. Я обошла тело и покосилась на Вонсика. Затем присела и осмотрела голову убитого. Издалека мне были видны только волосы, но теперь я заметила корку запёкшейся крови на коже.

– Его ударили по голове?

– Да, но ране уже несколько недель.

– Значит, он получил её, когда его похитили, – рассудила я и перевела взгляд на кровавую рану на горле. – А из-за этой он умер.

– Не буду вдаваться в детали, но, похоже, его держали в заключении и морили голодом, а затем убили, хотя он и так уже был на последнем издыхании.

– Нет ничего страшнее голодной смерти, – сказала Юль, поёжившись. – Ничего.

– Как вы всё это поняли? – спросила я Вонсика, пропуская мимо ушей её слова.

– Улики всегда перед нами, надо лишь обратить на них внимание, – ответил Вонсик, стряхивая грязь с халата. – Чаще всего правда скрывается в простейших деталях…

Его прервал стук копыт, и я увидела тёмное облако всадников, несущихся прямо к нам.

– Смотри внимательно, – посоветовал Вонсик. – Убийцы нередко возвращаются на место преступления.

Облако распалось на отдельные силуэты в одинаковых красных одеждах.

– Чиновники из Ведомства справедливости и законов, – тихо произнёс Вонсик и взглянул на меня. – По приказу вана они часто расследуют дела, связанные с государственной изменой.

– Знаю, – прошептала я. Мне это было прекрасно известно.

«Всегда держись в тени,– говорила мне сестра, и сейчас её предупреждение прозвучало как наяву.– Мы должны жить так, словно уже мертвы. Словно нас никогда и не существовало».

Я отступила назад. Ветер дул мне в лицо. Только теперь я заметила, что накидка соскользнула на плечи и держалась на шее лишь благодаря завязкам. Я торопливо прикрыла голову и поспешила прочь.

– Куда ты? – позвала Юль.

Я опустила голову и через тростник быстро пошла туда, где начинался лес.

* * *

Меня окружали высокие деревья, и полумрак разгоняли лишь тонкие лучи солнца, проникавшие сквозь пышные кроны. Я бежала в самую глубь леса, вздрагивая от каждого шороха. Меня преследовали странные звуки, и я то и дело замирала и оглядывалась. Какое-то время спустя я отчётливо услышала встревоженные мужские голоса и бешеный топот копыт.

Прячься.

Моё сердце заколотилось ещё быстрее.

«Прячься, – сказала я себе. – Скорее».

Задрав юбки, я выбралась из оврага и быстро зашагала по узкой тропе. Лошадь выскочила из зарослей прямо передо мной, и я спряталась за дерево, едва не упав. Всадник с бледным от страха лицом сжимал в руке окровавленного мёртвого кролика.

Он проехал мимо, не заметив меня, и я побежала дальше, прижимая походный мешок к груди. Обогнула поросший мхом валун, пробралась сквозь заросли, перешла через ручей… Силы покидали меня, и я остановилась, напрягая слух. Тишина. Похоже, мне удалось уйти достаточно далеко от того, что напугало того охотника.

Я тяжело вздохнула и встала на колени перед ручьём, отложив походный мешок. Ещё раз огляделась и зачерпнула свежую воду обеими руками, чтобы немного остудить жар. Когда я опять потянулась к воде, увидела собственное отражение, показавшееся алым в угасающем свете. Девушка, смотревшая на меня, выглядела напуганной и одинокой.

Я прошептала, пытаясь подавить страх:

– Держи себя в руках, Хван Исыль.

А затем плеснула холодную воду на лицо, успокаивая нервы, приводя себя в чувство.

Зашуршала листва.

Я вскочила на ноги и скользнула за деревья, в густые заросли. Припала к земле и выглянула из укрытия сквозь ветви.

Послышался стук копыт, он становился всё громче.

Я сцепила руки, обхватив колени, и взмолилась: «Кто бы то ни был, лишь бы проехал мимо. Лишь бы меня не тронул».

Багрово-золотистые лучи заката осветили лицо юноши, вооружённого луком и стрелами. Он выехал к ручью шагах в двадцати от меня. Это был другой охотник, не тот, что встретился мне ранее, и он уверенно сидел в седле. Серебристо-синие одежды мерцали подобно лунному камню, обрамляя стройную, но мощную фигуру, а глаза – тёмные глаза – были цепкими, как у сокола.

Я тихонько вздохнула.

В ту же секунду его взгляд метнулся в мою сторону. Я зажала рот ладонями, молясь, чтобы охотник отвернулся. Сердце отчаянно трепетало в груди. Вопреки моим мольбам, юноша одним ловким движением натянул тетиву и направил стрелу прямо в заросли, за которыми я скрывалась. Страх сдавил мне горло. Я попыталась отползти назад и врезалась спиной в дерево. Листья на ветвях задрожали.

Стрела со свистом понеслась ко мне.

«Не может быть, – мелькнуло в голове. – Не может…»

Меня пронзила боль, и я прикусила язык, чтобы не завопить. Во рту разлилась кровь. Я скосила глаза и увидела, что стрела попала в ствол дерева, но, к моему ужасу, содрала кусок кожи с левого плеча. Отведя взгляд, я попыталась подняться, но накидка была крепко пригвождена к стволу.

«Держись,– позвал мамин голос, и я ощутила её призрачное прикосновение.– Вы обе должны выжить во что бы то ни стало. Заботьтесь друг о друге, больше у вас никого нет».

Я стиснула накидку так, что побелели костяшки, и с третьей попытки, вся в слезах и в поту, вырвалась на свободу. Плечо пылало. Я думала, как остановить кровотечение, но вдруг зашуршали листья: это молодой охотник раздвинул их луком. Его лицо было жёстким, холодным и безразличным, как обычно у знати.

– Не трогай меня! – взвизгнула я и схватила камень с земли.

«Ударь его и беги,– подсказывал голос у меня в голове.– Ударь и беги!» Я кинулась к нему и замахнулась обеими руками, но он сдавил моё запястье стальной хваткой.

– Брось камень.

– Отпусти!

Его пальцы сжались ещё сильнее, и камень сам выпал из моих рук.

– Ч-что ты задумал? Убить меня? – спросила я слабым голосом и стиснула зубы, унимая дрожь.

– А стоит? – спросил он. Взгляд его был тёмным и непроницаемым.

Вновь послышался стук копыт. Не отводя глаз, юноша толкнул меня обратно в заросли и произнёс повелительным тоном:

– Если хочешь выжить, оставайся здесь и не двигайся.

Я села на землю, покрытую листьями, и смахнула слёзы. А когда тайком выглянула из укрытия, проверяя, не удастся ли потихоньку сбежать, увидела дворцового стражника.

– Принц Тэхён, – сказал стражник, – ван приказал всем вернуться.

Принц Тэхён, сын наложницы… Я слышала, как родители шептались о нём. Они говорили, что с ним жестоко обошлись, после чего и сам он стал жестоко относиться к другим.

– Ван убил с дюжину человек, пока вы охотились, – добавил стражник.

Юноша замер.

– Дюжину?

– Нарушителей границ выставили в ряд для «учебной стрельбы». На головы им положили фрукты в качестве мишени, и мы должны были в них целиться. – Он вздохнул и потёр виски. – Не промахнулись только я и ещё двое.

Принц Тэхён буркнул что-то себе под нос и уехал вместе со стражником. Я выждала несколько мучительных минут, а затем поднялась на ноги, обливаясь потом. Плечо разрывалось от боли, перед глазами плыло. Я покосилась на камень, который недавно держала в руках.

Как же я ненавидела трон и всё, что он собой воплощал!

Ван лишил меня всего, и его младший брат ничем не лучше. Он отнёсся к моей жизни с холодным безразличием, словно она вовсе ничего не значила.

«Надо было разбить ему голову», – яростно подумала я, наклоняясь за камнем. Острые края впились мне в кожу.

Если наши пути снова пересекутся, я сделаю всё, чтобы пролить его кровь.

4
Тэхён

Рот наполнился кровью. Голова гудела. По ней дважды ударили рукоятью меча.

– Любезный брат, – произнёс ван бархатным голосом, – ты не смог подстрелить ни одного зверька ради меня?

Тэхён стоял на коленях, сжимая края своего халата, чтобы скрыть дрожь в теле.

– Я не такой талантливый лучник, как ваше величество.

Ёнсан-гун издал резкий смешок, и казалось, воздух похолодел вокруг него.

– Придворные дамы шепчутся о том, как ты попадаешь в любую мишень, никогда не промахиваясь, – ядовито произнёс Ёнсан-гун и приставил клинок к горлу юноши. – Кого ты хочешь обмануть, братишка?

Нервы Тэхёна натянулись. Ван всерьёз разозлился и впрямь мог его убить, а ведь в зарослях у ручья истекает кровью девушка. Если ей не помочь, она умрёт. Невинная жизнь, оборванная его стрелой.

Надо её найти.

Не уподобиться старшему брату…

– Посмотрим, как бы тебя убить… – медленно проговорил ван, прижимая лезвие к горлу Тэхёна. Из пореза выступили капли крови. – Четвертовать и отправить по частям во все четыре стороны государства?

Ван повернулся к остальным.

– Что скажете, подходящее наказание?

Все тут же закивали, как марионетки:

– Да, ваше величество.

– Неужели вы правда убьёте меня, любимого брата и самого преданного слугу? – тихо произнёс Тэхён.

– Самого преданного, говоришь? – фыркнул Ёнсан-гун. – Змея и то вернее тебя.

– Ваше величество, разве не я горевал вместе с вами, когда всей стране запрещали оплакивать покойную королеву Юн в годовщину её смерти? Разве не я приготовил банкет в память вашей матери и горько плакал вместе с вами??

Ван побледнел, и его здоровый глаз заблестел от слёз. Имя матери Ёнсан-гуна всегда служило Тэхёну щитом.

– Вас окружают подлые кровососы, а вы казните меня? Тюрьма Мильвичхон ломится от преступников, замышлявших измену. Скажите, ваше величество… Разве я хуже их всех?

Голос Ёнсан-гуна смягчился.

– С тобой сложно сказать, где правда, а где ложь.

– Позвольте доказать мою верность, ваше величество, – с умело разыгранным отчаянием взмолился Тэхён. Лезвие дрогнуло у его горла, и он решил воспользоваться минутной слабостью вана. – Ведь наши поступки – отражение преданности вам, не так ли? Ради вас я убью какого угодно зверя. Отправьте меня на охоту, и я вернусь с добычей. Солнце ещё не ушло за горизонт полностью.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Ёнсан-гун, и его губы дрогнули в улыбке. – Значит, убьёшь какого угодно зверя… – Он убрал меч в ножны и посмотрел перед собой, за плечо Тэхёна. – И не только?

Тэхён поднял взгляд. Ему ещё не приходилось убивать человека, но он уже представлял кровь на руках, муки совести…

Нет.

Надо подавить эти чувства. Страх, совесть.

«Моя цель важнее одной-единственной жизни», – убеждал он себя.

– Да, ваше величество, – прошептал Тэхён.

Ван бросил стрелу к его ногам.

– Преданность отражается в том, чем ты готов пожертвовать. Убей его.

Тэхён проследил за взглядом брата и увидел своего коня. Подарок отца. Внутри у него всё перевернулось, и грудь сдавило ледяным обручем. Солдаты схватили за поводья громадного скакуна, пытаясь его унять. Этот конь был для Тэхёна дороже всего на свете.

С последним лучом заката он натянул тетиву и прицелился прямо в мощное сердце, бьющееся под чёрной бархатной грудью.

Его коня звали Чонхи.

Чон. Правый, надёжный, верный.

Хи. Яркий, блистательный, великолепный.

Тэхён стиснул зубы, мысленно прося прощения.

В то же мгновение, как вылетела стрела, конь дёрнулся, и наконечник вонзился ему в глаз. Страшно захрипев, он рухнул на землю и забил копытами, распугивая солдат.

Тэхён бросился к нему, выхватил меч и вонзил в грудь. Рука окрасилась кровью, но он всё налегал на меч, чтобы ускорить приход смерти. Чонхи лежал на окровавленной земле, перебирая ногами, словно цепляясь за последние крупицы жизни.

Наконец Тэхён отшатнулся. Окровавленный меч выпал из трясущихся рук. В гробовой тишине все взгляды были направлены на Тэхёна.

– Прекрасно, братишка, – тихо проговорил Ёнсан-гун. Лицо его было скрыто в тени… – Можешь пока наслаждаться жизнью, поскольку с тобой я чувствую себя не таким одиноким.

Казалось, весь лес пропах кровью. Охотничья процессия двинулась дальше. Только Тэхён задержался. Он смотрел то на труп коня, то на свои окровавленные руки. Никогда ему не доводилось видеть столько крови.

Дрожащие ноги словно сами повели его к чаще. Ему нужна лопата. Нельзя бросать Чонхи вот так – его надо похоронить.

Вдруг он опомнился и повернул на север. К ручью, где ранил невинную девушку.

– Проклятье!

Тэхён побежал по тропе, спотыкаясь о корни деревьев, и быстро нашёл заросли, в которых видел её последний раз. Он раздвинул ветви – никого. Девушка пропала; осталась лишь стрела, вонзившаяся в ствол.

Тэхён вытащил стрелу и осмотрел багровый наконечник. Леденящий ужас сковал грудь, а затем и всё тело. «Ты сам уподобишься Ёнсан-гуну, если будешь ему подыгрывать,– предупреждал умирающий брат.– Станешь жестоким и бессердечным. Чтобы спрятать монстра в собственном сердце, Ёнсан-гун окружает себя людьми, способными на чудовищные поступки. Не погружайся в эту мрачную бездну».

Тэхён поднял взгляд, прикидывая, куда могла уйти девушка.

– Ваше высочество, – раздался встревоженный голос Хёкчжина. Тэхён и не заметил, как друг последовал за ним. – Что вы здесь ищете?

– Сходи к хозяйке Юль, попроси у неё лопаты и несколько сильных мужчин, – сказал Тэхён, сжимая стрелу. На глаза ему попался белый мешок, брошенный у ручья. – Пусть помогут нам похоронить коня. А Вонсику передай, что я должен найти одну девушку.

5
Исыль

Янаконец выбралась на поляну из колючих зарослей, оплетавших меня со всех сторон. Из-за невыносимой боли казалось, что душа уже выскользнула наружу и витает высоко в небе, глядя сверху вниз на тело. Всё ещё сжимая в руках камень, я брела среди бледно-золотых колосьев, пока не вышла на пыльную дорогу, которая привела меня к гостинице. Она уже погрузилась в ночную тишину, и мне самой отчаянно хотелось лечь и отдохнуть, но Юль так и не успела показать мою комнату.

От кухни в дальней части двора шёл пар. В горшке что-то тушили, а значит, хозяйка ещё не спала. Я направилась туда, ступая с трудом, и вдруг услышала чьи-то шаги. В свете фонаря возник силуэт Юль. Из тьмы показалось её лицо с ярко-красными губами.

– Госпожа… – прохрипела я.

Она меня не услышала и скрылась в тени. Я последовала за ней в кладовую, но замерла на пороге, потрясённая зияющей пустотой. Кроме низкого столика для почитания предков и раскрытой ширмы у задней стены, там ничего не было.

Тело пронзила новая вспышка боли, и я покачнулась, но тут же схватилась за дверную раму, чтобы не упасть. Я быстро заморгала, всматриваясь в полумрак кладовой, и вдруг заметила пятно на ширме. Оно было похоже на кровь… Старую, засохшую кровь.

«Может, мне это мерещится?» – подумала я, но тут услышала металлический щелчок и подошла ближе. За ширмой скрывалась дверь.

Что же это…

Я тихонько толкнула дверь и очутилась во мраке. Постепенно мои глаза привыкли к темноте, и я рассмотрела хозяйку, по-видимому, проверявшую запасы. Вдруг она подняла фонарь, и кровь застыла у меня в жилах. На стенах были развешены остро заточенные серпы, из больших глиняных горшков торчали пучки стрел, с потолочных балок свисали луки и колчаны, а в бесчисленных ящиках на полу сверкали лезвия мечей.

Стараясь ступать осторожно и ничего не задеть, с бешено колотящимся сердцем, я вышла на улицу и быстро зашагала по двору. Зачем в гостинице столько оружия? С этой мыслью я вновь оглянулась на кладовую и нечаянно зацепила метлу. Та со стуком упала на каменную плитку.

– Проклятье, – прошипела я.

Из кладовой выбежала хозяйка. Мои пальцы крепче сжали камень.

– Кто там? – крикнула она, и свет её фонаря упал на меня. – Ты! А я думала: куда ты пропала?

Юль смотрела на меня большими глазами, и под её напряжённым взглядом я выронила камень на землю.

– Мне… – Мой голос дрогнул. Я была ещё под впечатлением от увиденного за ширмой. – Мне нужна комната.

– И лекарь, судя по всему. Ты вся в крови!

Она бережно взяла меня за локоть и повела к главному зданию – длинному, с соломенной крышей и рядом дверей. Хозяйка открыла самую крайнюю и помогла мне устроиться в небольшой, аккуратной комнатке. Положила на пол матрас с одеялом, зажгла свечу.

– Надо передать Вонсику, что ты в порядке. Он пошёл тебя искать, – объяснила Юль. – Что с тобой произошло?

– Несчастный случай в лесу. Я могу сама о себе позаботиться…

– Знаю, твоя жизнь – «не моё дело». Даже если ты истекаешь кровью.

– Я не истекаю кровью…

– Вот что: пока ты в моей гостинице, твоё здоровье – очень даже моё дело. Все постояльцы для меня как семья. Жди здесь. Я сейчас вернусь.

Я потёрла виски. Эта загадочная хозяйка, которая постоянно улыбалась и хранила в кладовой оружие, вызывала у меня головную боль.

Юль вернулась с бинтами и двумя мисками – с солёной водой и лекарственным раствором.

– Когда держишь гостиницу, приходится учиться обрабатывать раны, – рассказывала она, выкладывая всё передо мной. – У нас в деревне нет ни лекаря, ни знахарок.

Юль сходила за чаем для меня, и я неохотно его приняла.

– Так вот, – продолжила она, – к постояльцам я отношусь, как к родне, если они платят, конечно…

Я тут же отставила чай и потянулась за походным мешком. Рука нащупала лишь пустоту. Где же я его оставила?..

Юль помогла мне снять чогори и стала промывать глубокую царапину солёной водой. Меня словно пронзило молнией, и я инстинктивно дёрнулась.

– Больно! – воскликнула я, прикрывая зудящее плечо ладонью.

– Я должна его обработать, – ответила Юль ласковым, но твёрдым голосом. – Иначе в кровь может попасть зараза. Как ты поможешь сестре, если умрёшь от воспаления?

Я стиснула зубы и нехотя отняла руку от плеча, позволяя ей очистить рану.

– Как тебя зовут?

– Меня…

Я осеклась, не желая называть настоящее имя, данное мне при рождении, известное следователям и чиновникам: Хван Поён. А к тому, что значится в моём поддельном документе, я не привыкла и могла на него не отозваться, что вызвало бы подозрения.

– Меня зовут Исыль, – наконец сказала я.

Маме никогда не нравилось имя «Поён», но его выбрал папин отец, и ей пришлось подчиниться. После моего рождения даже папа согласился, что имя мне не подходит. Родителям почему-то казалось, что я похожа на каплю росы, и так меня и стали называть в семье – Исыль. Это прозвище осталось со мной на всю жизнь.

Вспомнив о походном мешке, пропавшем в лесу, я вытерла холодный пот со лба и сцепила пальцы.

– Мне нечем вам заплатить. Всё, что у меня было, потерялось из-за того несчастного случая, – прошептала я, опустив взгляд.

В комнате повисла тишина. Хозяйка молча обматывала моё плечо бинтом, но я не сомневалась, что сейчас меня выставят на улицу. Само собой. Никому нельзя доверять. Нигде нет полной безопасности.

– Мне нужна хоть какая-то оплата, – сказала хозяйка.

Я похолодела.

– У меня ничего нет…

– Очень даже есть,– возразила Юль, помогая мне снова надеть чогори, и спокойно объяснила: – Если согласишься работать на меня, можешь оставаться в гостинице, пока не найдёшь сестру.

Моё сердце сжалось.

– Вы позволите мне остаться? Правда?

– В тяжёлые времена чужая мать, чужое дитя и чужая сестра – всё равно что свои, и каждая незнакомка в нужде – близкая подруга,– рассуждала Юль, завязывая ленты моего чогори.

Её слова тронули меня, и в душе пробудилась надежда, которую я подавляла последние два года. Я отчаянно мечтала найти друзей. Смеяться вместе с ними. Безоговорочно им доверять… Я отогнала непрошеные мысли и стала потягивать чай, украдкой наблюдая за Юль из-под ресниц. Перед глазами встала кладовая с сотней мерцающих серпов. Несомненно, за милой улыбкой хозяйки скрывалось нечто зловещее. Нет, это не девушка, которая может стать мне подругой, а скорее кровожадная лиса кумихо, принявшая облик молодой хозяйки гостиницы, чтобы заманивать путников и впиваться зубами им в печень.

– О какой работе речь? – осторожно уточнила я.

– Поможешь свергнуть вана? – спросила она с ухмылкой.

Я едва не поперхнулась чаем.

– Что?!

– Шучу, шучу!

Она бесстыже расхохоталась, как в нашу первую встречу. Как же этот смех действовал мне на нервы!

– Я держу гостиницу одна, и только это, – Юль показала на глубокий шрам на лице, – защищает меня от похотливого вана. К сожалению, моя бывшая служанка… стала его добычей.

Или твоей? Я помотала головой, стараясь не думать о крови на ширме.

– Поэтому ты – через пару дней, когда оправишься от раны, – станешь моей новой помощницей, – объяснила хозяйка. – Ты умеешь готовить?

– Нет.

– А стирать одежду?

– Нет…

– Что же ты умеешь? – не выдержала Юль и схватила меня за руку. – Ладони у тебя мягкие, но ты не из знати. Наверное, кто-то тебя избаловал… Старшая сестра?

Я вздрогнула. Все два года после того, как не стало родителей, Суён усердно трудилась, а я бездельничала – боялась, что загрубеют руки. «Мне не такая жизнь была суждена», – обычно говорила я в свою защиту.

– Ясно, ты из таких младших сестёр, – проговорила Юль.

– В каком смысле? – спросила я севшим голосом. В горле у меня встал ком.

– Должно быть, после смерти родителей твоя старшая сестра чувствовала себя ужасно одинокой, – продолжала Юль, словно не слыша. – Они ведь мертвы, я права?

Не успела я ничего ответить, как она быстро добавила:

– Прибираться хотя бы сможешь? Тебе же больше негде остановиться, не так ли?

Всё так. Я стиснула зубы и проглотила свою гордость.

– Пожалуй. Я попытаюсь.

Юль отпустила мою руку и отвернулась положить миски и бинты обратно на поднос.

– Если задержишься в нашей деревеньке, имей в виду: мы всегда прячемся, когда бьют в колокол. Он предупреждает нас о приближении вана. Ёнсан-гун похищает девушек с улиц, словно срывает цветы с поля. А если заметишь что-то необычное или услышишь странные разговоры о политике,– тут она отвела взгляд,– не обращай внимания. Нашим гостям нравится чанги[5], а это игра, в которой важна стратегия. Поэтому они часто обсуждают свои планы, и не только за доской. Ты об этом не думай, а сосредоточься на поисках сестры. Хорошо?

В памяти вновь всплыла комната за ширмой, и я ответила:

– Конечно.

* * *

Я проснулась среди ночи, крик застрял у меня в горле.

Мне снилось, что Суён утягивают в темноту и клыки врезаются ей в плоть. Чувство вины и ненависти к себе вонзилось в мою грудь острой иглой. Из-за меня сестра попала во дворец, из-за меня терпит невыразимое унижение. Я попыталась нащупать походный мешок, но вспомнила, что потеряла его где-то в лесу. Вместе со всеми косточками санчжоин, которые там оставались – наверное, около дюжины. Много месяцев я старательно собирала их, извлекая из сушёных плодов унаби, а теперь лишилась даже последних запасов.

Эти косточки считались лекарственными, но для меня стали священными. Я клала их себе на язык с обещанием, что ко мне придёт сон, минута отдыха от безотрадной жизни. Но у меня больше нет санчжоин, нет ничего, что я взяла с собой в дорогу. Я подошла к чаше с водой и умылась дрожащими руками, а затем открыла окно, оклеенное бумагой ханчжи, и выглянула на улицу. Там было ещё темно, и тишину жаркой, влажной ночи нарушало лишь стрекотание сверчков.

Грудь сдавило железным обручем. Да, это я виновата. Это всё моя вина.

Если бы я послушала сестру, которая всего лишь заботилась о моей безопасности, мы бы не поссорились, я бы не выбежала на улицу, и она не попала бы в ловушку.

Если бы, если бы.

Я попыталась припомнить хоть один день, когда мы не ругались с Суён, но не смогла. Сердце кольнуло. Мы и правда сильно отдалились друг от друга, не так ли?

Боль в сердце лишь нарастала вместе со страшным осознанием, что окутало меня холодным туманом. Несмотря на драгоценные моменты из детства, которые нас связывали, пропасть между мной и Суён росла по мере того, как формировались наши характеры. Она была преданной старшей сестрой, а я – озорницей, которой всё прощали.

Впервые я ощутила этот разлом в то утро, когда вбежала к ней в комнату в слезах, горюя оттого, что Суён хотят выдать замуж за молодого человека на другом краю страны и ей придётся уехать далеко-далеко, чтобы жить с его семьёй. Я была раздавлена этой новостью, но Суён отвернулась от меня, как будто с отвращением, и всё время, пока я изливала ей душу, молча писала в свой дневник, не обращая внимания на мои слёзы.

Той же ночью я тайком прочла её запись.

Как же тяжело быть старшей сестрой. Сегодня я впервые возразила отцу, и он взглянул на меня с таким разочарованием, что весь мой мир пошатнулся. Почему он видит лишь моё непослушание, но не глубокую любовь к нему? Ведь я могла бы жить рядом с домом, заботиться о родителях, когда они постареют… Хотелось бы мне расплакаться, закатить истерику, как это часто делает моя младшая сестра – и всё равно остаётся всеми понятой и любимой. Но я не могу себе этого позволить. Мама с папой не любят меня в слабости, когда я их подвожу, допускаю ошибки. Кто я для них, если не веду себя как идеальная дочь?

Суён было всего четырнадцать, когда она написала эти строки, и теперь я понимала чувство одиночества, которое испытывала сестра. Возможно, оно преследовало её всю жизнь.

Утром я встала с постели, измотанная ночными мыслями. Я была словно в оцепенении и как будто наблюдала за собой со стороны. Уставшая девушка с кругами под глазами и запёкшейся кровью на левой руке с трудом влезает в чистую одежду, которую оставила ей хозяйка гостиницы. Белый чогори с воротом цвета полуночного неба и юбка такого же тёмно-синего оттенка. Девушка набрасывает на голову накидку и выходит в неприветливое серое утро. Под карнизом висит деревянная табличка – «Гостиница „Красный фонарь“».

Я поёжилась. Холод вернул мне ясность сознания.

Прикрывая лицо, я побрела по дороге, не представляя, как найти в столице бывшую академию Сонгюнгван, в которую, вероятно, водили мою сестру. Я была твёрдо намерена искать её там, но не знала, куда идти.

Вдруг до меня донеслось мужское пение, и я пошла на звук.

Небольшая толпа собралась вокруг труппы бродячих артистов в масках, которые разыгрывали спектакль о богатом чиновнике и бедном простолюдине. В детстве я наблюдала эти сценки, выглядывая за стену нашего поместья. Меня завораживали истории, которые приносили радость простому народу и высмеивали богатых. Я смотрела на них как на далёкие горы – просто из интереса, не способная проникнуться страданиями персонажей. Но теперь мне знакомо их горе. Голод, потери, унижение. Вот уже два года я пью из той же чаши несчастья.

Представление подошло к концу, и толпа рассеялась. Артисты начали собираться, складывать инструменты и маски в телегу. А я всё стояла посреди дороги, потерявшись в воспоминаниях.

– Ты кого-то ждёшь?

Я вздрогнула, услышав грубую речь на южном диалекте провинции Чолладо. На меня смотрел смуглый юноша с необычными чертами лица. Под мышкой он держал узкий барабан.

– Нет, – сказала я и развернулась, чтобы уйти.

– Погоди, ты же недавно заселилась в «Красный фонарь»?

Тут мне вспомнилось, что мы и впрямь уже виделись. Это он прибежал в гостиницу с новостью об убийстве.

– Куда направляешься рано с утра? – бодро поинтересовался он.

Я смешалась, но всё же ответила:

– В столицу. В какую мне сторону?

– Мы сами туда собираемся, – сказал юноша, кивая на остальных артистов, уставших, но улыбчивых, и обратился к ним: – Не стоит ли её проводить?

Труппа была мужская, все в ярко-красных одеждах с золотыми поясами, в соломенной обуви, каждый с бамбуковой тростью в руках.

– Она может пойти с нами, если хочет, – прохрипел старый артист с седыми волосами, завязанными в высокий пучок. – По этим местам рыщет убийца. Девушке небезопасно ходить одной.

– Благодарю, – чопорно произнесла я, подозревая, что сама не доберусь до столицы без карты. – Это очень любезно с вашей стороны.

– Да, убийца рыщет, и до сих пор неизвестно, кто он, – проворчал один из артистов.

– Ты тоже его ищешь? – спросил другой. – Уверен, мы можем получить любую награду, если найдём убийцу.

– Ван обещает повышение статуса. Я устал развлекать придворных. Мне это надоело до мозга костей.

Вот, значит, что это за труппа. Они подчиняются Театральному ведомству и работают по найму в богатых домах и при дворе.

Тут мне в голову пришла свежая идея, и сердце быстрее заколотилось от волнения.

– Как тебя зовут? – спросила я, пожалуй, с чрезмерным энтузиазмом.

– Ёнхо, – ответил юноша.

– А меня Ыйчжон, – соврала я и уточнила, не удержавшись: – Вы все придворные артисты?

– Бродячие, но как-то раз рассмешили вана и теперь выступаем при дворе, когда он нас зовёт.

– А бывало такое, что вас звали в бывшую академию конфуцианства?

И можно ли мне как-то с вами туда пробраться?

– Раз-другой.

– Вы сейчас идёте туда развлекать вана?

– Нет, сегодня одному знатному господину исполняется шестьдесят, и нас позвали выступить на семейном празднике.

Меня охватило разочарование. Всё-таки придётся лезть через стену, как и собиралась. Возможно, живой из академии я не вернусь, но всё равно нет смысла искать убийцу, нет смысла вообще что-либо делать, пока не узнаю, там ли моя сестра.

– Тут не слишком далеко, – говорил Ёнхо, пока мы брели по дороге. – До столицы где-то полчаса. Ты же справишься? У тебя… у тебя сандалии в крови. Могу донести тебя на спине…

– Ни в коем случае! – рьяно вскрикнула я.

Он всплеснул руками, а другие артисты захихикали.

– Похоже, мы приютили дикую кошку, – прошептал один из них.

Постепенно их разговоры превратились для меня в монотонный шум. Мы приближались к высоким каменным стенам крепости, окружавшей Ханьян, столицу Чосона. На вход стояла очередь, и я нервно одёрнула юбку, занимая место в конце. Мне полагалось находиться в изгнании вместе с родственниками отца, ещё оставшимися в живых, на острове Чеджудо – далеко-далеко отсюда. Но похоже, родители всегда знали, что однажды нам придётся спасаться бегством. После моего рождения они подготовили фальшивые документы для нас с сестрой и передали нам в тот день, когда в наш дом вторглись чиновники из Ыйгымбу. Эта бумага была единственным, что хранилось у меня под одеждой, а не в походном мешке, и сейчас я её достала.

Стражник изучил мой поддельный документ и, удовлетворённый, махнул рукой на открытые ворота. Волна облегчения схлынула, как только я вошла в город. Он выглядел совсем не так, как я представляла, слушая завораживающие истории отца. Казалось, будто передо мной раскинулась разорённая войной пустошь.

На высокие деревянные колья были насажены отрубленные головы с выпученными глазами и торчащими наружу языками. Стражники собрались у стены, усердно стирая с неё краску. Размашистые надписи повторяли одно и то же: «Будь проклят ван Ёнсан-гун! Будь проклят ван Ёнсан-гун! Будь проклят ван Ёнсан-гун!» Чёрный дым застилал улицы города, погружая их в полумрак.

– Ты скоро привыкнешь к тому, что тебя окружает смерть, – тихо произнёс Ёнхо, перешагивая через брошенный на земле труп, и ухмыльнулся. – Добро пожаловать в Ханьян.

– Откуда этот дым? – спросила я.

Мы плутали по узким и грязным улицам, и через какое-то время Ёнхо показал на восток. Я повернулась и увидела огромный костёр на открытом дворе. Телеги, наполненные конфискованными книгами, разгружали прямо в пылающий огонь. Страницы чернели и съёживались, рассыпались пеплом, и пламя пожирало слова подобно ярости правителя, пожирающей государство. Я уже видела такое два года назад, когда запретили хангыль – алфавит, созданный ваном Седжоном. Хангыль всегда завораживал мою сестру. Ёнсан-гун запретил этот алфавит, чтобы избавиться от оскорбительных надписей в свой адрес, а ещё заставил всех грамотных жителей государства сдать по четыре рукописных образца, чтобы можно было опознать их по почерку.

– Ван накладывает запрет на хангыль,– произнёс Ёнхо, цитируя по памяти,– его изучение и преподавание. Все грамотные подданные государя обязаны обратиться в ведомство безопасности Хансонбу. Если вы знаете о грамотных соседях, не пришедших в ведомство, и не докладываете о них, – вы сами будете наказаны. Любой, кто воспользуется хангылем, будет обезглавлен, а любой, не доложивший об использовании хангыля, будет высечен сотню раз. Все книги, написанные на хангыле, будут уничтожены.

Я неотрывно смотрела на неистовое пламя, пока у меня не запершило в горле. В клубах чёрного дыма, что поднимался в небо, заволакивал его и удушал горожан, я видела воплощение деспотизма. Два года назад, когда мы наблюдали за такой же сценой, Суён стояла рядом со мной, и глаза её были полны ужаса. Она куда больше меня любила читать.

– Мы живём в страшные времена, – вздохнул Ёнхо. – В нашем веке правда считается преступлением. И ничего нельзя с этим поде…

Вдруг он схватил меня за руку и дёрнул к себе. По дороге шли несколько мужчин в багровых одеждах, и все прохожие расступались перед ними. Раздался пронзительный женский вопль.

– Опасайся их,– посоветовал Ёнхо, сжимая мои руки и с тревогой глядя мне в глаза.– Это чхэхонса, они ловят девушек для вана. Мы едва знакомы, но я не хочу, чтобы ты им попалась, – робко добавил он. – Тебе надо спрятаться.

– У меня нет на это времени, – холодно ответила я, пропустив мимо ушей его заботливые слова, и всмотрелась в улицы за чёрным дымом и лесом отрубленных голов. – В какую сторону Сонгюнгван?

Ёнхо уставился на меня и растерянно почесал затылок.

– С тем же успехом ты могла спросить, как дойти до твоей могилы?

– Могила меня не пугает, – пробормотала я, – но страшно больше никогда не увидеть сестру.

– Должно быть, ты сильно её любишь?

У меня перехватило дыхание. Люблю?..

– Разве это сложный вопрос? Ты либо любишь её, либо нет, – сказал Ёнхо после затянувшейся паузы.

Одна мысль о любви наполнила чёрным страхом мою душу. Я почувствовала, как подступает паника. Те, кого любишь, непременно умирают.

Я помотала головой и опустила взгляд в землю.

– Неважно, люблю я сестру или нет, главное – привести её домой. Клянусь, я найду Суён.

6
Тэхён

– Каждый день у меня такое чувство, будто я задыхаюсь, – прошептал Тэхён. – Ещё один год его правления лишит меня рассудка.

– Не вас одного, – прошептал Хёкчжин.

Они стояли во дворцовой библиотеке, и Тэхён, поджав губы, листал военные записи. Хёкчжин огляделся по сторонам, убеждаясь, что их не подслушивают.

– Мы с другими стражниками поговорили за кружкой-другой, и вот что я вам скажу: все разделяют ваше мнение. Сердца людей давно не преданы вану. Все ждут перемен. Просто боятся это признать.

На улице захрустел песок, и они оба встревожились.

– Раньше мы и подумать не могли, что наша храбрость подвергнется такому испытанию,– тихо произнёс Хёкчжин, приоткрыв окно, и проводил взглядом патруль.– Помните, как мы нашли заброшенную хижину в лесу? Сделали из неё свой штаб. Целыми часами читали там «Троецарствие», развлекались военными играми. Помните, как мы поклялись: мы, принц Тэхён и солдат Мин, происходим из разных семей, но считаем друг друга братьями и обещаем всегда помогать друг другу, выручать в тяжёлые времена…

– … защищать от опасностей… – Слова невольно сорвались с губ Тэхёна, и он тут же помотал головой. – Это было очень давно.

– Мы клянёмся служить стране и людям,– упорно продолжал Хёкчжин,– и хотя родились в разные дни, умереть стремимся в один.

– Это были детские игры, – натянуто произнёс Тэхён.

Раньше ему и впрямь были небезразличны люди, небезразлично всё, чем жило государство. Раньше он искренне верил, что станет человеком честным и добродетельным. А теперь, пускай его руки и выглядят чистыми, он ощущает на них пролитую кровь.

– Всё это детские игры… – со вздохом повторил он и поднял взгляд на Хёкчжина. – О чём ты хотел поговорить?

– Я не могу остаться надолго – мне надо повидаться с сестрой. Но сегодня я говорил с Вонсиком, и мне кажется, он как-то странно себя ведёт с тех самых пор, как появился Безымянный Цветок.

– Ты сомневаешься в его преданности?

– Ни в коем случае.

– Если бы не он, мы бы погибли ещё в одиннадцать лет или в двенадцать, четырнадцать, шестнадцать…

– Первый случай никак не забыть, – ответил Хёкчжин с горьким смешком. – Если бы не Вонсик, нам грозила бы верная смерть. Нет, он верен нам так же, как мы ему.

Тогда они потревожили улей далеко в горах, а Вонсик оказался поблизости – искал Тэхёна, который уже считался пропавшим. Он заслонил мальчишек собой, когда на них налетели пчёлы, и чудом выжил. Друзья несколько дней сидели у его постели, помогали лекарю вынимать пчелиные жала и ухаживали за больным.

– Так вот, мы с ним поговорили, и Вонсик считает, что нам лучше найти способного чиновника, который возглавит… – тут Хёкчжин понизил голос, – Великое Событие вместо нас. По его мнению, с нашим руководством всё закончится провалом.

– Я с ним согласен, – ответил Тэхён.

– Вот как? – разочарованно протянул Хёкчжин. – Но вы же понимаете, что мы отойдём на задний план, если старейшины займут наше место?

– Приближённые правителя обладают наибольшей властью, – медленно произнёс Тэхён, обводя взглядом библиотеку. В ней до сих пор не было ни души. – Мы нуждаемся в этих людях и их влиянии, поскольку сами ничем не располагаем. Но кое-что меня тревожит. Во-первых, надо выбрать лидера, которому мы можем доверять, но как это сделать, если никто из чиновников не доверяет мне? Во-вторых, Безымянный Цветок убивает всех наших возможных союзников.

В эту минуту в двери вошли несколько чиновников, с мрачным видом обсуждавших налоги. Увидев Тэхёна, они замолчали. Хёкчжин отошёл в тень между стеной и шкафом.

– В-ваше высочество, – пробормотали чиновники и переглянулись. – Простите, что помешали.

Тэхён бросил на них наигранно-скучающий взгляд и сделал вид, будто погружён в книгу, хотя на самом деле украдкой наблюдал за чиновниками. И во дворце, и во всей столице все ненавидели вана, но никто не смел его предать. Найти того, кто готов рискнуть жизнью ради свержения Ёнсан-гуна, не так-то просто.

После того как чиновники ушли и друзья остались одни, Хёкчжин снова заговорил:

– Ещё забыл передать кое-что важное от Вонсика.

Тэхён захлопнул книгу и хотел поставить её на полку, но замер, услышав следующие слова Хёкчжина.

– Девушка, которую вы искали… Он её нашёл. Она жива.

7
Исыль

Мы вдвоём прятались за громадным деревом, под мерцающей зелёной кроной. Ёнхо всё-таки пообещал провести меня в бывшую академию. Я подозревала, что он согласился мне помочь лишь потому, что моё лицо казалось ему симпатичным.

– Ворота охраняют два стражника, и ещё несколько патрулируют территорию академии. Стражников я отвлеку, и ты успеешь забраться по стене вон там, где она ниже всего, – прошептал Ёнхо, показывая пальцем на нужное место. – Должно быть не слишком сложно через неё перелезть. Хорошо?

Я кивнула.

– А кто-нибудь из пленённых девушек сбегал?

– Тебе сказать правду?

– Да.

– Одна сбежала с помощью отца, но они не ушли дальше ворот крепости. Тогда ван приказал никого не выпускать из города, пока её не отыщут и не вернут. Другая выбралась из столицы и скрывалась в горах с семьёй, но их нашли и убили, всех до последнего. Спастись невозможно, и любая попытка закончится кровопролитием. Так что, надеюсь, ты на это не рассчитываешь. Тебе нужен более надёжный план.

– У меня он есть, – тихо ответила я. – Сегодня просто хочу её увидеть.

– Хорошо. Тогда перелезай через стену, и там увидишь здание с табличкой «Помещение для слуг», – говорил Ёнхо, изображая мой маршрут указательным пальцем. – Переоденься служанкой, чтобы не привлекать внимания. Тебе надо будет дважды пройти через ворота со стражей. Одни на западе, вторые на юге. После этого ты окажешься на главном дворе, где устраивают развлечения для вана.

– Думаешь, он сейчас там?

– Обычно ван либо охотится, либо кутит в академии. Он редко бывает где-то ещё, – ответил Ёнхо.

Я внимательно на него посмотрела. Уж больно легко он согласился мне помочь. Сейчас Ёнхо смотрел на стену, и взгляду открывался лишь полумесяц его профиля с чёткими, мощными чертами. Он выглядел очень мужественно, но чересчур большие уши добавляли ему озорное очарование.

– Откуда ты всё это знаешь? – спросила я.

– Всегда осматривался на территории академии, когда доводилось там выступать. Мне иногда платят родственники девушек, чтобы я помог им взглянуть на их жену или дочь.

– У меня нет денег, – предупредила я. – Всё потерялось…

– Я и не прошу.

– Тогда… зачем ты мне помогаешь?

Ёнхо расправил плечи и оглянулся, проверяя, одни ли мы.

– Расскажи свою историю. Это всё, что мне от тебя нужно.

Я растерянно моргнула.

– Прошу прощения?

– Интересная история прокормит меня зимой, и я подозреваю, что тебе есть о чём поведать. Красивая девушка в поисках любимой старшей сестры… Это точно выбьет у слушателей слезу-другую. – Он взглянул на меня и вздохнул. – Вижу, ты растеряна. Пойми, жизнь артиста – жалкая штука. Ведомство мало нам платит, на еду не хватает. Поэтому мы выступаем в деревнях, чтобы заработать лишнюю монетку. Если найду занимательную историю и хорошо её разыграю… В общем, как и сказал – этого нашей труппе хватит на несколько месяцев.

– Моя история…

Я нервно покосилась на стену, через которую должна была перелезть. Время не стояло на месте.

– Мне надо идти, – наконец сказала я и повесила накидку на ветвь дерева.

Ёнхо махнул рукой.

– Конечно-конечно. Помню, ты остановилась в «Красном фонаре». Я к тебе зайду за твоей историей. И не забывай, – добавил он, коснувшись моего запястья, – спешить нельзя. Держись спокойно, как гора. Двигайся неслышно и осторожно.

Он развернулся и побежал к стражникам.

– Убийца! Убийца сразил очередную жертву! Скорее, пока он не скрылся!

Стражники на секунду замешкались, а затем принялись кричать на него и побежали за ним, открывая мне дорогу.

Вот и настал этот момент. Скоро я увижу сестру.

В голове пронеслись слова Ёнхо. Должно быть, ты сильно её любишь.

Раньше я была твёрдо убеждена, что ценнее всего на свете для меня богатство. Но без Суён все мои фантазии о возвращении к былой жизни в ограждённом от мира поместье покрылись серой пеленой. Когда она исчезла, моя душа обнажилась до самой сердцевины, вынуждая меня признать, что я и правда люблю сестру. Не меньше, чем любила родителей, после смерти которых так горевала, что по утрам не находила в себе сил встать с постели, а по ночам металась по ней без сна. Поэтому сейчас я особенно боялась любви – боялась той агонии, что шла рука об руку с этим чувством.

Я коснулась маминого кольца, висевшего у меня на шее, чтобы набраться смелости вопреки нарастающей панике.

– Я верну её домой, – прошептала я, обращаясь к матери.

А затем метнулась к стене так быстро, как только могла, и запрыгнула на неё там, где она была ниже всего. И, хватаясь за выступы чёрной плитки, с трудом подтянулась выше. Левое плечо пронзило болью, и рана грозила открыться, но всё же мне удалось перебраться через стену целой и невредимой. Я спрыгнула с другой стороны, и на меня нахлынули воспоминания о сестре.

Мама рассказывала, что, когда я была ещё совсем крошкой и лежала неподвижно на плотном одеяльце, Суён садилась рядом и клала свою ладонь мне на грудь, слушая биение сердца. Тогда я обхватывала запястье сестры пухленькими ручками и ножками, словно не желая никогда её отпускать.

В раннем детстве я вечно липла к Суён и во всём ей подражала. Ползать и даже ходить я научилась раньше, чем хотелось бы матери, и всюду следовала за сестрой, которая представлялась мне бабочкой, порхающей с цветка на цветок. Меня тянуло ко всему, что ей принадлежало. Её платья казались самыми красивыми. Её шпильки блестели, словно залитые солнцем волны. Подрастая, я старалась и смеяться, как Суён: сжимая губы, морща уголки глаз, следя, чтобы плечи только слегка тряслись. Я даже пробовала больше читать, надеясь, что научусь мыслить и выражаться не менее изящно, чем моя блистательная сестра.

А потом я выросла.

– Сосредоточься, – прошептала я себе, отгоняя воспоминания, от которых кружилась голова. – Сосредоточься.

В Сонгюнгване стояла тишина. Туман с гор окутывал внешний двор, сгущался под крышами, витал у меня перед глазами. Я поплыла в его потоке навстречу зданию с табличкой «Помещение для слуг», не останавливаясь ни на секунду. Оказавшись внутри, я дрожащими руками нащупала одежду, аккуратными стопками сложенную в сундук, и извлекла оттуда бирюзовый чогори и тёмно-синюю юбку, достаточно свободные, чтобы набросить поверх моего собственного наряда.

Я вышла из помещения для слуг и заставила себя ступать медленно, размеренно, направляясь к воротам, о которых говорил Ёнхо. Стражники почти не обратили внимания на безобидную служанку, и я беспрепятственно вошла во внутренний двор… И замерла на месте.

Всё пространство заполняли женщины, сотни женщин. Они играли на музыкальных инструментах, танцевали, взмахивая длинными рукавами. Их выстроили рядами, и ван наблюдал за ними, развалившись на сиденье за праздничным столом. Его голова покачивалась из стороны в сторону, а на губах играла пьяная ухмылка. «Я поглотил этих женщин, – словно говорило самодовольное выражение лица. – Их кости – прах на моих зубах».

Я расcматривала девушек, прячась за колоннами. Никто не показался мне знакомым, и в то же время все они выглядели одинаково. Лица белые от пудры, брови похожи на ивовые листья, губы выкрашены в цвет персиковых бутонов, а глаза… Глаза темны, как чёрная пропасть. Они напоминали мне статуи, высеченные по единому образцу, без уникальных черт, без души.

«Пожалуйста, – взмолилась я, – лишь бы её здесь не было».

Чем дольше я разглядывала наложниц, тем труднее было отличить одну от другой. Я могла пройти мимо сестры и не заметить…

Тут сбоку от меня мелькнули пряди волос.

Я обернулась и увидела высокую девушку с родинкой на виске. Руки безвольно висят вдоль тела, глаза опущены. Это был взгляд испуганной, но ужасно усталой девушки, которая едва держалась за край пропасти, и пальцы её постепенно соскальзывали. Девушки, которая не сомневалась в том, что за ней никто не придёт. Что она совершенно одна.

Суён. Моя Суён.

Дрожа от волнения, я влилась в ряд наложниц, подобрала маленький камешек с земли и бросила в сторону сестры.

Она даже не оглянулась.

Я бросила ещё один.

Суён медленно развернулась, и я увидела на её шее синяк, похожий на отпечаток руки.

Как он…

Как он посмел…

В груди у меня загорелось яростное пламя. Моя сестра, воспитанная заботливыми и любящими родителями, которые и пальцем бы её не тронули, стала жертвой насилия. Руки у меня затряслись, и я слабо ей помахала, призывая подойти. Наши взгляды встретились, и на мгновение по её лицу прошёл блеск осознания, но оно тут же снова застыло бледной маской страха.

«Суён! – хотелось крикнуть мне. – Это я!»

Она отрывисто, но с силой махнула рукой. Уходи!

Это было рискованно, но всё же я подошла к ней и поклонилась.

– Госпожа, вас зовут, – произнесла я первое, что пришло в голову.

Наложницы на меня не смотрели, и в толпе тысячи женщин никто не заметил бы отсутствия одной.

– Сюда, – прошептала я, подхватив её под руку, и уверенно повела к помещению для слуг.

Поначалу Суён сопротивлялась, но затем обмякла, как увядший бутон, и я буквально волокла её за собой. Я ожидала, что у ворот не будут задавать лишних вопросов, но нас остановили, и надо мной прогремел голос стражника:

– Куда это вы собрались?

Меня застали врасплох, и я замялась.

– Куда мы…

– В уборную, – прошептала сестра. – Прошу… у меня болит живот.

У вторых ворот мы сказали то же самое, и вскоре подошли к помещению для слуг во внешнем дворе. Суён замерла на месте, тихая и неподвижная. Сейчас она казалась чужой, почти незнакомкой.

– Что ты здесь делаешь? – прошептала она холодно, отстранённо. – С ума сошла?

– Вовсе нет. Я просто хотела с тобой увидеться.

– Возвращайся домой. И больше сюда не приходи.

– Почему?! – воскликнула я.

– Я останусь здесь.

– Что ты такое говоришь? Неужели ты думала, что я тебя брошу?

Между нами повисла тишина. Я постепенно осознала, насколько нелепо прозвучали мои слова. Лицо Суён помрачнело.

– Что ещё я могла подумать? Два года мы жили вместе, но если бы ты знала, как мне было одиноко…

– Прости…

Мой голос надломился, и глаза защипало от слёз.

– Я ещё десять тысяч раз перед тобой извинюсь, когда мы вернёмся домой…

– Нет. Ты обязана меня оставить.

Суён оттолкнула меня, когда я попыталась её обнять. Она побледнела больше прежнего, отчего фиолетовый синяк на шее выделялся ещё сильнее. Меня окутал тяжёлый мускусный запах, исходящий от неё, немного солоноватый, но вместе с тем невыносимо сладкий, как перезрелые фрукты.

– Даже если попросишь уйти с тобой сейчас, я не соглашусь.

– Зачем ты так? Пожалуйста, выслушай. У меня есть план…

– Не желаю его слышать.

– Что ж, выбора у тебя нет! Не зря же я сюда пробралась, не зря провела столько дней в пути. Я найду убийцу, которого столь отчаянно желают отыскать, и попрошу у вана награду – попрошу вернуть тебя…

– Ты обычная девочка, и ничего не можешь сделать, чтобы меня спасти, – сухо произнесла Суён. – Здесь более тысячи женщин, которые мечтают вернуться домой, но не могут. Такая у нас судьба. Мы родились, чтобы нас поглотили.

Её взгляд устремился куда-то вдаль, далеко-далеко, и казалось, передо мной стояла уже не моя сестра, а лишь её тень.

– Ничего не поделаешь. Такая у нас судьба, – повторила она. – Мы должны молчать, даже когда нам больно. Должны терпеть.

Слова Суён легли на сердце тяжёлым куском льда. Моя сестра ещё жива, но кажется мёртвой, словно ван пронзил её ножом, когда сделал своей.

– Суён…

Я потянулась к ней, но она отшатнулась.

– Уходи.

С улицы послышались шаги.

– Уходи немедленно, – сказала тень моей сестры. – Дядя Чхве Икчжун живёт в столице. Мы с ним не связаны по крови, но отцу он был ближе родных братьев. Найди его. Он узнал меня при дворе и помог отправить письмо бабушке. А тебе поможет вернуться домой. Или найдёт наконец жениха, чтобы ты снова зажила как прежде, в окружении сотни слуг, как и мечтала.

Шаги приближались.

– Суён, – взмолилась я, – обещай мне, пожалуйста, что не умрёшь…

– Хван Поён! – оборвала меня сестра и потащила к окну у дальней стены. Только в ярости она называла меня полным именем. – Даже если ты и впрямь хочешь за мной вернуться, я сама того не желаю. Уходи сейчас же. Я тебя не прощу, если ты из-за этого погибнешь. Забудь обо мне.

Она открыла окно и вытолкнула меня наружу. Я рухнула на твёрдую землю ровно в то мгновение, когда внутри заскрипела раздвижная дверь и раздался мужской голос.

– Что это было?

– Н-ничего, – пробормотала моя сестра.

– Но я слышал…

Вдруг за стенами академии раздался душераздирающий вопль.

– Что происходит? – прошептала Суён.

– Очередной арест. Неважно. Я видел, как ты сюда шла… Почему ты здесь?

Сначала я застыла под окном, вне себя от ужаса, но затем приподнялась и тайком заглянула в комнату. С моей сестрой разговаривал чиновник средних лет, похожий на опарыша – такой же бледный и скользкий.

– Позволь проводить тебя обратно, – сказал он.

Суён кивнула и поспешила к двери, но Опарыш перехватил её на пути. Он обвил рукой талию моей сестры, смахнул прядь волос с её лица, подался ближе и прошептал:

– Ты очень красивая, когда плачешь. Неудивительно, что ван тебя возжелал. Само собой, ты понимаешь, какая это честь – его внимание.

Суён держала спину ровно и смотрела прямо перед собой, вскинув подбородок. Она выглядела собранной, как всегда, но я заметила лёгкую дрожь в руках, поджатые губы … Моя сестра испытывала то особое чувство, что называлось хан. Праведную ярость и жажду восстановить справедливость, смешанные с острой душевной болью и горем от понимания того, что шансы на это, как всегда, невелики.

Опарыш расплылся в похотливой улыбке. Суён сжала пальцы в кулак, и по её лицу стекла капля пота.

Я опустила взгляд, когда они вышли на улицу, и осознала, что и сама стиснула кулаки.

* * *

Я перебралась через стену академии, кипя от ярости. Мне невыносимо хотелось выцарапать Опарышу глаза. Вместо этого я понеслась к толпе, собравшейся на шум.

– Умоляю!– выла девушка. Это её вопль мы слышали всего пару минут назад. Она упала на землю и пыталась отползти от чиновника чхэхонса в багровых одеждах. – Отпустите меня! Я хочу домой, к маме!

Я собиралась пройти мимо, как обычно. Родители учили меня не обращать внимания на крики, что раздавались за стенами поместья. Они хотели, чтобы мы с сестрой поднялись в обществе, и как можно выше, ведь статус оберегает от суровой реальности. Поэтому больше всего их заботило наше будущее замужество. Родители часто повторяли, что брак – это не вопрос любви. «Любовь вас не защитит, но защитят влиятельные родственники, – говорили они. – Ищите союзников среди тех, кто обладает властью». Должно быть, мама с папой всегда знали, что на нас в любую минуту может обрушиться сокрушительный гнев вана.

Я задумчиво брела к переулку, но вдруг мою руку пронзила острая боль, возвращая меня к реальности. Обломок деревяшки от брошенной телеги оставил кровавую царапину на моём запястье.

«Такая у нас судьба,– мелькнули в голове слова сестры.– Мы должны молчать, даже когда нам больно».

Я обернулась, и на секунду вместо незнакомой девушки передо мной возникла сестра, с фиолетовым синяком на шее, окружённая похотливыми взглядами, с пустыми глазами, лишёнными надежды.

И во мне что-то надломилось.

Я оторвала деревяшку от телеги и побежала в самую гущу толпы, расталкивая всех на своём пути, пока не очутилась там, где чиновник в багровых одеждах нависал над несчастной девушкой, вдавливая её в землю коленями. Он выкрутил её руки за спину и связывал верёвкой.

– Отпустите её, – хрипло сказала я.

Чиновник схватил девушку за волосы и приподнял.

Одержимая своим видением, я выпалила:

– Говорю же – оставь её в покое, мерзкая свинья!

Он повернулся ко мне.

Я замахнулась со всей силы.

Деревяшка пропорола щёку чиновника, и кровь брызнула мне в лицо.

Я подхватила девушку под руку, помогая ей подняться, и рявкнула:

– Беги!

А затем снова замахнулась. Из раны на лице чиновника обильно текла кровь. Он застонал, и я замерла на месте. Казалось, застыло даже моё дыхание.

– Ах ты дрянь! – заорал чиновник и обнажил меч.

Я вздрогнула, ожидая неминуемой смерти, но тут толпа всколыхнулась, несколько человек схватили чиновника и заломили ему руки, другие принялись швырять в него чем попало: камнями, гнилыми овощами, – всем, что валялось на земле. Девушки, за которую я заступилась, уже не было видно – она успела спастись.

– Беги! – крикнул мне кто-то и подтолкнул в спину. Ёнхо. – Беги как можно дальше!

Пошатываясь, я выбралась из толпы, и тут меня схватила чья-то рука.

Дальше всё происходило так быстро, что я не успевала ничего понять, и чувствовала лишь давление мозолистых пальцев на запястье. Передо мной мелькали лица, тени, узкие многолюдные переулки… И вот наконец – мы одни.

– Как ты поможешь сестре, если сама погибнешь? – прозвучал знакомый голос.

Я моргнула и посмотрела в лицо охранника гостиницы «Красный фонарь». Вонсик привёл меня во двор, крошечный и пустой, за какими-то торговыми лавками. Рыночный шум с улицы прорезали свистки стражников.

– Патруль рыщет по столице. Если бы ты задержалась ещё на минуту, тебя бы арестовали и завтра же казнили без суда.

Я открыла рот, но с моих губ не слетело ни звука. Я чувствовала себя как в бреду. Наконец мне удалось выдавить:

– Почему вы здесь?

– Я присутствовал на следственном допросе в столице, – объяснил Вонсик. – Юль сказала, что ты, скорее всего, будешь где-то у академии. Умеешь ты привлечь к себе внимание.

Он бросил мне в руки что-то мягкое. Мою накидку.

– Я нашёл её поблизости и сразу узнал.

– Почему… – Мой голос опять дрогнул. – Зачем вы меня искали?

– Юль просила убедиться, что ты жива. Она мне рассказала о твоей ране. Несчастный случай в лесу? – Вонсик вопросительно посмотрел на меня, и я кивнула. – Подозрительно похожий на нападение, по словам Юль.

– Но как я и сказала, это…

– Кто выпустил в тебя стрелу?

Мне стало не по себе.

– Никто, – выпалила я, не желая говорить правду. Но Вонсик тоже что-то скрывал, и мне стало любопытно. – Ну, кто-то… Кажется, один из братьев вана, но всё произошло так быстро…

Он покачал головой.

– Что ж, держись подальше от них и от леса. И набрось свою накидку. Мы не можем вечно тут прятаться, – добавил он, выглядывая в переулок. – Кстати, я нашёл твой походный мешок.

– Мой походный мешок?

– Ты можешь забрать его в гостинице.

Я спешно накрыла голову, предвкушая крепкий сон с косточками из плодов унаби, и спросила, рассчитывая всё-таки заплатить Юль:

– В мешке лежали монеты?

– Нет. Похоже, в нём кто-то покопался.

Я тут же пала духом. Всё же придётся истязать себя физическим трудом.

– Ты её видела? – тихо спросил Вонсик.

– Кого? – переспросила я монотонным голосом.

– Сестру.

Одно упоминание о ней полоснуло по сердцу ножом.

– Да.

– Спасти её будет непросто. Тебе потребуются друзья.

– Я пришла в столицу не для того, чтобы заводить друзей.

– Невозможно быть самым мудрым, самым сильным, самым храбрым всегда и во всём. Поэтому и нужны друзья. Они направят на верную дорогу и проведут по ней, какая бы вокруг ни сгущалась тьма.

– Таких друзей не существует, – огрызнулась я.

Никто не поддержал нас с сестрой в трудные времена. Кровные родственники ещё могут проявить участие, но странно ждать того же от друзей. Какой им в этом смысл? Все наши друзья исчезли при наступлении хаоса, и я их не виню.

– Когда найдёшь такого друга, сражайся за него, а он будет сражаться за тебя, – продолжил Вонсик, ниже опуская шляпу. – Одна ты не выживешь в столице. Тебя ждут либо поражение, либо смерть, и ты никогда не вернёшь сестру домой.

8
Тэхён

Солнечный свет таял за стенами дворца. Крыши павильонов выступали тёмными силуэтами на фоне неба, под широкими карнизами залегли глубокие тени, в которых было почти не различить юношу, спешившего к воротам. После встречи с ваном, которая закончилась без происшествий, он задержался в библиотеке – читал о восстаниях прошлого и не заметил, как пролетело время. Уже ударили в колокол, и наступил тот час, когда, кроме наследника престола, никто из братьев вана старше десяти лет не имел права находиться во дворце.

Тэхён проходил мимо красных колонн, но резко остановился, услышав кошмарный вопль. Он огляделся и увидел одну фигуру, нависшую над другой. Шёлковые одежды вана вздымались алым облаком, пока он колотил неподвижного мужчину, и эмблема дракона на его спине блестела золотом в свете фонарей.

– Почему ты её не спас?! – ревел Ёнсан-гун. – Как придворный врач позволил ей умереть?!

Ван обнажил меч, и перепуганная прислуга мгновенно скрылась в павильонах. Тэхён отвернулся и весь сжался, когда влажные звуки смерти пронзили ночь. Лезвие вошло в плоть, и вопли сменились хрипом. Сколько людей умерло в этих стенах, и до сих пор сердце Тэхёна сжималось от горького потрясения.

– Б-братишка…

Кровь застыла в жилах Тэхёна. Он хотел бежать, но ударился спиной о стену, и ван настиг его в мгновение ока.

Ёнсан-гун обхватил щёки Тэхёна горячими от крови руками.

– Госпожа Сынпхён мертва, братишка.

– Ваше величество… – прошептал Тэхён срывающимся от страха голосом. – Она же была в полном здравии…

– Госпожа Сынпхён была мне как мать, и теперь она мертва… – пробормотал Ёнсан-гун, дрожа как лист на осеннем ветру. – Говорят, это самоубийство, но зачем ей накладывать на себя руки? Лишь этим утром я своими глазами видел её прелестное лицо и сказал, что даже в пятьдесят она поражает меня своей красотой. Должно быть, её отравили.

– Отравили?

– Придворный врач нашёл подозрительный осадок на дне её пиалы из-под чая, – объяснил Ёнсан-гун и крикнул, обернувшись: – Евнух Мун!

Бледный, хрупкий слуга выскочил из павильона весь в поту.

– Где следователь Ку? – прорычал ван. – Найди его и прикажи прийти ко мне немедленно. Я повелеваю расследовать её смерть. Я разорву убийцу своими руками!

Он побрёл прочь во мраке, и евнух поспешил за ним, спотыкаясь на ходу. Тэхён застыл у стены и ещё долго так стоял, пока чужая кровь стекала с его лица на шею.

– Ваше высочество?

Он вздрогнул и посмотрел на девушку, которая выглядывала из-за колонны. Это была Чию, служанка мусури, то есть самого низкого положения. Тэхён время от времени отправлял её по тайным поручениям во дворце и в обмен щедро платил, чтобы она могла ухаживать за больной матерью.

– Ваше высочество!

Ноги его не слушались.

Девочка огляделась и подбежала к нему, словно мышка.

– Я хотела раньше вам сказать… – пропищала она.

Листья за ними зашуршали, и служанка вздрогнула. С ветви вспорхнула птица и улетела, хлопая крыльями. Тогда Чию продолжила:

– Сестра придворного стражника Мин Хёкчжина обратилась ко мне со странной просьбой.

Тэхён не находил в себе сил ничего сказать. Он молча достал из кармана носовой платок и стал тереть щёки, пока те не заныли.

– Она п-попросила передать её брату, чтобы он нашёл и отправил ей лекарство, а иначе её накажут за п-предательство. Я его предупредила, что приносить во дворец лекарства запрещено, но он всё равно послушался сестру. Я подумала, вам стоит об этом знать.

– Какое мне до этого дело? – грубо спросил Тэхён.

– Т-такое, что… – Чию быстро заморгала и снова огляделась. – Придворная дама Сонхи приказала своему брату раздобыть волчий корень для госпожи Сынпхён, а теперь госпожа Сынпхён мертва…

Ужас сковал сердце Тэхёна. Волчий корень – растение с маленькими фиолетовыми цветками, которые способны как исцелять, так и убивать. Если правильно их приготовить, они снимают боль… но в руках того, кто желает избавиться от жертвы, не оставив следов, волчий корень становится смертельным ядом.

Во что же ввязался Хёкчжин?

9
Исыль

Пять дней я пролежала в постели, и за мной ухаживали, как за больной императрицей. Из столицы приехал опытный врач с помощницей, и они показали Юль, как обрабатывать мою рану. Юль каждый день её прочищала, накладывала свежую повязку, и мне пришлось признать, что хозяйка не лукавила: она и впрямь относилась к постояльцам как к родным. Благодаря её заботе я постепенно шла на поправку.

На шестой день Юль разбудила меня на заре, в час, когда воздух ещё влажный от росы, и её капли сверкают на листьях растений.

– Ты достаточно отдохнула, – бодро произнесла Юль. – Пора зарабатывать на проживание.

Мы взяли плетёные корзины и тяпки с короткими ручками и отправились вверх по холму, поросшему деревьями. Голова у меня кружилась, я тяжело дышала, а Юль весело шагала, распевая во весь голос народную песню. Мы добрались до места и принялись за работу. Юль продолжала петь, пока мы сдирали кору с деревьев и выкапывали корни полыни.

– Для чего это? – спросила я.

– Чхогын мокпи, – ответила Юль, что означало «корни и кора». – Наша грубая и жалкая пища. Она едва поддерживает жизнь, но ячменя в запасах почти не осталось, а новый ещё не поспел.

Острая тяпка вонзилась в землю, и комья разлетелись в стороны. Я выдернула жёсткий корень и увидела, что под ногти забилась грязь.

– Обычно я готовлю из того, что предлагают путники в обмен на проживание, – стала рассказывать Юль, вытирая пот со лба. На коже остались коричневые полосы. – Но дорогу перекрыли из-за охотничьих угодий, и теперь здесь мало кто ходит. Да и нет ни у кого чем торговаться. Налоги слишком высоки, у людей ничего не остаётся. Рисовые поля ван забрал себе, и народ больше не может ими пользоваться. Мы пробовали собирать дикие травы, но ван услышал об их питательных свойствах и лишил нас даже этого. Вот и приходится обходиться горькими дарами земли, пока не пополним запасы ячменя.

Она бросила пучок ярко-зелёной травы в корзину и вздохнула.

– От них болит и засоряется желудок.

– Зато мы не умрём, – прошептала я.

Работа была тяжёлая, и плечи у меня отчаянно ныли. Всё же я трудилась, не отрываясь ни на секунду, поскольку мучительный труд позволял хоть ненадолго забыть о пустом взгляде сестры. Однако другие воспоминания нагнали меня, схватили в свои лапы и утащили далеко в прошлое.

Мне четыре, я вдыхаю яркие лучи солнца, а Суён раскачивает меня на качелях, привязанных к крепкой ветви дерева. Наш звонкий смех пронизывает летний воздух.

Мне десять, и мы с сестрой отдаляемся друг от друга, но она всегда оставляет для меня последнее медовое печенье.

Мне пятнадцать, и сестра зажимает мои уши ладонями, чтобы я не слышала крики родителей.

Несколько месяцев назад мне исполнилось семнадцать. Все дни я проводила дома за вышивкой и жалобами на то, что в деревне нет достойных женихов. У меня даже не было сомнений, что брак – единственный способ исправить наше положение. Я постоянно обрабатывала ногти пастой из мятых цветов бальзамина и наотрез отказывалась марать руки тяжёлой работой. Мне следовало помогать сестре стирать наше окровавленное нижнее бельё каждый месяц, но и от этой обязанности я увиливала. Дрожащая и замёрзшая, она возвращалась с улицы, где вешала чистое бельё сушиться, чтобы затем снять его ещё до рассвета…

От одних воспоминаний мне хотелось содрать с себя кожу.

Я взглянула на Юль. Без парика и алой краски на губах, без толстого слоя пудры на лице она выглядела совершенно иначе. Уже не пожирающей печень лисой кумихо, а девушкой моего возраста, с которой я вполне могла подружиться.

– У тебя есть братья или сёстры? – спросила я.

– Был младший брат, – ответила она, не отвлекаясь от работы. – Всего на год младше меня.

Был.

– Мы жили в той части провинции Кёнгидо, где теперь охотничьи угодья.

– Значит, вас оттуда прогнали?

– Да, но мне перешла гостиница моей тёти, и я думала, что худшее позади… Однако это вечное заблуждение, правда? – произнесла Юль столь жизнерадостно, что мне стало не по себе. – На тех землях осталась могила нашей мамы, и брат вернулся туда, чтобы достать кости и похоронить рядом с нашим новым домом. Но обратно он уже не пришёл. Как и мой отец, который отправился его искать. Скорее всего, их обоих поймали и казнили.

Она вонзила в землю тяпку, в этот момент похожую на смертельное оружие, и издала сухой смешок.

– По крайней мере, больше никто мне не докучает. Они всё уговаривали меня выйти замуж, аж уши от них болели.

Юль улыбалась, но голос у неё дрожал.

– Каждое утро, помахивая палочками для еды, говорили… говорили, что не хотят, чтобы я осталась в мире совсем одна. Но я не одна. Со мной всегда кто-то есть. У меня гостиница. Дядя Вонсик.

Я молча наблюдала за ней, наполняя свою корзину. Её улыбка выглядела уже не такой яркой, а скорее натянутой и поблекшей.

– Эй!

Она легонько меня толкнула и, когда я оглянулась, показала сорванный цветок.

– Это жимолость. Можно выпить её нектар, вот так.

Юль приложила жёлтый бутон к губам и всосала его соки. Раньше я бы отмахнулась от цветка, полная отвращения, но меня терзал голод, и вся еда, что ждала меня в будущем, обещала быть горькой. Я сорвала жимолость и последовала примеру Юль. По языку расплылся сладкий цветочный вкус, и на сердце стало чуть легче.

– Я в детстве ими лакомилась, – сказала Юль. – Мы с братом всё лето собирали цветы жимолости и каждый день пили их нектар, чтобы утолить голод.

У моих ног лежало уже около дюжины цветков, и я потянулась за следующим, облизнув губы.

– Порой, – сказала Юль, срывая ещё парочку и бросая в мою корзину, – сладость радует душу.

* * *

Я помогла Юль приготовить еду для постояльцев «Красного фонаря». Всего их было десять: молодая мать с тремя детьми, старый солдат, везде носивший с собой доску для чанги, бедный, но заносчивый учёный и ещё несколько человек, включая меня. Гости болтали и спорили между собой, как одна большая, но не самая дружная семья. Я молча за ними наблюдала, жуя сваренные на пару корни с корой и представляя, будто ем нечто совершенно другое. Стараясь не обращать внимание на жёсткие волокна и горький вкус, я вызывала в памяти нежные облака белого риса в насыщенном костном бульоне, острые и хрустящие маринованные овощи, сладкое травяное желе, тающее во рту. Но в конце концов воображение меня подвело, и я решила отвлечься от грубой пищи на разговор в другом углу двора.

– Вот что нам известно,– говорил старый солдат, пока Вонсик думал над своим ходом в чанги. – Первая жертва – чиновник Им. Его нашли в переулке с пробитой головой.

Вокруг них собрались другие гости, и один уверенно произнёс:

– Зуб даю, это кузнец. Пробил череп молотком. Может, Пондоль – наш убийца. Он работает как зверь, я сам видел.

– Ну-ну, ты на него всё вешаешь только потому, что твоя дочь тайно вышла замуж за его сына? – осуждающе произнёс другой. – Осторожнее со словами, старик. Всем хочется получить награду, но ставить под угрозу жизни невинных из-за этого нельзя.

– А кто сказал, что он невиновен?!

Все тут же начали над ним насмехаться и ворчать, а солдат продолжил:

– Рядом с чиновником лежал цветок, но никакого послания не было, только одежды измазаны в крови. А кровавые надписи с перечислением преступлений вана стали появляться, начиная со второй жертвы.

Я фыркнула себе под нос, пытаясь разжевать древесную кору. Убийце придётся ещё уйму человек перерезать, чтобы расписать все грехи нашего вана.

– Двенадцатая жертва – юный Пэк, – продолжал тем временем старый солдат. – Сын близкого советника вана. У него в руке лежал цветок, но вместо осуждения деяний Ёнсан-гуна кровавая надпись несла в себе некий посыл… И Пэка сначала морили голодом, так что он ссохся как вяленая рыба, и лишь затем убили. Всё это обсуждали на публичном совещании следователей…

Вонсик кивнул.

– Твой ход.

Солдат подался вперёд, изучая доску. Зрители, окружённые облаком табачного дыма, тут же принялись давать ему советы.

Я перевела взгляд на свою миску, раздумывая над тем, что мне удалось подслушать. Первому чиновнику пробили череп. Двенадцатого мучили голодом, потом зарезали. Я уткнулась лбом в ладони. Голова у меня кипела.

– Говорят, ты идёшь допрашивать какую-то женщину в деревне Чамсиль, – заметил солдат. – Она связана с этим расследованием?

На Вонсика устремились любопытные взгляды, и я тоже обернулась. Чамсиль… Знакомое название. Я уже слышала об этой деревне.

– Ты про Ындок? Её муж сопровождал юного Пэка, и его убили…

– Пойдёшь с тем придворным стражником, Мин Хёкчжином?– спросил один из гостей.– Все о нём говорят. Привлекательный молодой человек. Ван его похвалил за отличный выстрел на охоте. По крайней мере, дочка мне так сказала. Все мои дочери о нём говорят. Всегда его выглядывают, когда он с ваном выезжает на охоту. Говорят, однажды ван сделает его своим личным стражником.

Вонсик устало вздохнул.

– Сомневаюсь, что этот день наступит.

– Дядя! – воскликнула Юль. – Поможете мне передвинуть глиняные горшки?

Вонсик ушёл, и за доской его заменил другой постоялец. Я не двигалась. Мысли мелькали в голове, но из-за недосыпа я никак не могла их связать. И всё же я постаралась сосредоточиться и тогда вспомнила.

«Куда бы ты побежала, если бы тебя ранили?» – спросил Вонсик, когда мы обсуждали смерть слуги, который сопровождал двенадцатую жертву и сумел добраться, раненый, до деревни Чамсиль.

«К тому, кому доверяю, кто не причинит мне вреда», – ответила я тогда.

Слуга бежал к своей жене.

Наверняка она что-то знает.

* * *

Я пересекла реку Ханган, прокравшись в набитое людьми судно. Вода так ярко блестела под солнцем, что голова у меня разболелась к тому времени, как мы доплыли до деревни. Вдоль реки раскачивались камыши, и девушки стояли на коленях на скалистом берегу, стирая грязную одежду. Я спросила про Ындок, и мне махнули на неё рукой.

Я буквально слышала в голове строгий голос сестры: «Дождись Вонсика. Ты же понятия не имеешь, что делаешь».

Я и в самом деле не знала, как вести расследование, но не могла доверять Вонсику. Он вышел на Ындок, но мне и словом не обмолвился, хотя прекрасно знал, что я тоже ищу убийцу. Нет никаких гарантий, что он поделится со мной её показаниями.

– Прошу прощения, – обратилась я к девушкам на берегу, – где можно найти Ындок?

1 Ван – титул корейских монархов.

2 Чогори – распашная блуза с длинными рукавами.

3 Ханьян – название Сеула во время описанных событий.

4 Ачжумма – обращение к замужней женщине. Слово ассоциируется с женщинами среднего возраста.

5 Чанги – корейская настольная игра шахматного типа.

Продолжение книги

Журавль среди волков бесплатное чтение

Слово автора

1Исыль

2Тэхён

3Исыль

4Тэхён

5Исыль

6Тэхён

7Исыль

8Тэхён

9Исыль

1
Исыль

2
Тэхён

3
Исыль

4
Тэхён

5
Исыль

6
Тэхён

7
Исыль

8
Тэхён

9
Исыль