Молли хотела больше любви. Дневник одного открытого брака бесплатное чтение

Глава 1

Дождь за окном усиливался. Мэтт распахнул передо мной дверь, пропуская внутрь, и стремительно вошел следом. Над головой я держу его куртку, и, когда опускаю ее вниз, на кафельный пол стекают капли воды. Мы стоим посреди кухни. В его небольшой однокомнатной квартире нет ни просторной прихожей, ни коридора с четырьмя одинаковыми шкафами, как в моем доме.

Из нас двоих промок только Мэтт, но он хватает полотенце со столешницы и протягивает его мне.

– Не надо, я в порядке, – тихо шепчу я.

Капельки воды стекали по его кудрявым волосам, а одна и вовсе замерла на кончике носа. Вместо того чтобы вытереть их, он отбрасывает полотенце в сторону.

Мы стоим лицом друг к другу в небольшом пространстве между духовкой и раковиной. За спиной Мэтта стоит кровать. В любой момент он может подхватить меня на руки и отнести туда.

Холодильник прекращает монотонно гудеть, и шум дождя становится еще громче. Мэтт смотрит на меня, не отводя внимательного взгляда. В его глазах я вижу зарождающуюся страсть.

Кто-то из нас (а может, и мы одновременно) произносит:

– Нам не стоит этого делать.

Я знаю, почему этого не стоит делать Мэтту: он изменит своей девушке. Но почему я не должна так поступать?

Ох, Молли, а что это будет значить для тебя?

Я делаю шаг ему навстречу и, скользнув ладонями по плечам, запускаю руки в его густые волосы. Мэтт обхватывает меня за талию своими сильными руками с длинными красивыми пальцами, крепко прижимая к себе. А потом его губы накрывают мои. И вот оно: ощущение от поцелуя другого мужчины, не моего Стюарта. У поцелуя Мэтта привкус пива. Его губы такие теплые и намного мягче, чем я ожидала, они более податливые. Это так непохоже на поцелуи Стюарта, которые обычно бывают двух видов. Есть поцелуи для приветствия и прощания: мимолетное механическое прикосновение к моим губам. А второй вид он использует перед и во время секса. Это поцелуи, дающие понять, что Стю все контролирует, а мне лишь нужно полностью довериться и отдаться ему, расслабиться и наслаждаться моментом.

Поцелуй Мэтта открывает что-то неизведанное для меня. Он словно приглашает меня взять все в свои руки. Не ждать, пока он подхватит меня и отнесет на кровать, а взять его за руку и повести за собой. Я так долго ждала этого момента, и теперь, когда он настал, мои страхи и желания вступили в отчаянную борьбу между собой. Именно желаний – и их всепоглощающей силы – я боюсь больше всего. Мы одновременно открываем глаза и отходим друг от друга на шаг.

– Мне пора, – коротко сообщаю Мэтту. Я отхожу к двери, а он внимательно следит за моими действиями, даже не пытаясь остановить. В его взгляде я читаю: будет так, как ты захочешь.

Непогода разыгралась не на шутку, и на душе у меня сейчас также неспокойно. По телу пробегают электрические разряды, разум меня не слушается. Сейчас я словно сгусток оголенных нервов и не в силах взять себя в руки. Едва переставляя ноги, я медленно бреду по улице. Если я могу отсрочить свое возвращение домой, то и немного продлить послевкусие от этих новых для меня ощущений тоже смогу. Не возвращаться так стремительно в свою привычную жизнь в качестве Кухарки и Посудомойки, Вытиральщицы носов и Подтирательницы поп.

Я ныряю под навес, достаю телефон и какое-то время гипнотизирую его взглядом. Такое решение я не могу принять в одиночку. За считаные секунды набираю текст и нетерпеливо нажимаю на кнопку «Отправить». Я написала обо всем Стюарту, рассказала ему, что уже сделала и что хочу сделать, и попросила у него разрешения.

Мне стоит вернуться?

С Мэттом я познакомилась почти два года назад. Но то время, когда меня еще не закрутило в вихрь тайных желаний и чувства вины, присущего всем матерям, я с трудом могу вспомнить.

День, когда мы познакомились, ничем не выделялся из сотни таких же дней. Тем утром Стюарт сказал мне, что вернется домой «пораньше» – то есть достаточно рано, чтобы застать меня бодрствующей, но не настолько рано, чтобы помочь уложить детей спать.

И вот на часах 20:47. Интересно, на какой планете это считается «рано»?

Краем уха слышу, как в замке поворачивается ключ, и мое тело напрягается. Остро ощущаю, что не хочу идти и встречать его. Не хочу говорить с ним.

– Мне нужно пройтись, – коротко сообщаю мужу. Я стараюсь не смотреть на него, боясь, что сорвусь и закричу на него или сделаю что-то похуже.

– Куда ты пойдешь? – недоумевая, спрашивает он. Для Стюарта такой вечер под лозунгом «пришел пораньше» означает заказ доставки еды из ресторана, совместный просмотр какого-нибудь ТВ-шоу и, возможно, быстрый секс.

– Хочу просто прогуляться, – схватив куртку и ключи, отвечаю я и выхожу в приоткрытую дверь, которую муж еще не успел закрыть.

В воздухе, наполненном ароматом сирени, собирается легкий туман. Я бреду по улице, смотря себе под ноги, и делаю пару глубоких вдохов, стараясь выровнять дыхание и ослабить спазм, сковавший горло.

– Молли?

Поднимаю взгляд и вижу перед собой коллегу-преподавательницу, с которой (как мне кажется) мы общались в какой-то другой жизни.

– Кайла! Ох, прости, не заметила тебя. Задумалась.

– Ничего страшного, – отвечает она и обнимает меня. – Мы так давно не виделись! Какие планы на вечер?

– Просто прогуляться. Мне нужно было сменить обстановку. Дети сегодня довели меня до ручки.

Кайла не замужем, и детей у нее нет. Я невольно задаюсь вопросом, имеет ли она хоть какое-то представление о том, что я говорю. Или ее познания ограничены рамками избитых клише из сериалов, в которых показывают измученных мам-домохозяек. Но в ее взгляде я улавливаю сочувствие.

– Ты должна пойти со мной! Я иду в бар на встречу с друзьями.

Я смотрю на подругу: она улыбается, и на ее лице легкий вечерний макияж. На ногах у Кайлы аккуратные сапожки на высоком каблуке, и за ней тянется тонкий шлейф приятного парфюма. Я невольно задумываюсь о том, как выгляжу я. Сегодня утром (а это было примерно пятнадцать часов назад) я наспех расчесала волосы и воспользовалась дезодорантом, но душ, конечно же, не успела принять. На мне широкая толстовка, джинсы, кроссовки и абсолютно никакого макияжа. И я чувствую себя невыносимо уставшей и разбитой.

Закончив с оценкой своего вида, я осознаю еще одну важную деталь:

– Я забыла свой бумажник.

– Не переживай. Я куплю тебе выпить, – отвечает Кайла, взяв меня под руку. –  Соглашайся. Тебе определенно это нужно.

Я много раз проходила мимо бара с вывеской Gate, обычно толкая впереди себя коляску сначала с Дэниелом, а затем и с Нейтом, когда шла в сторону детской площадки через дорогу. Но когда мы с Кайлой вошли в помещение через массивные деревянные двери, я поняла, что никогда не заходила внутрь. Мы переехали в Бруклин, и уже через неделю я родила Дэниела, а за шесть лет, минувших с тех пор, у меня, конечно же, не было времени и возможности прогуляться по барам поблизости.

Пока мои глаза привыкают к тусклому свету, я жадно впитываю окружающие звуки разговоров и звонкого смеха и улавливаю на фоне известную мелодию группы Pearl Jam. В помещении пахнет пивом и благородной древесиной, и я позволяю себе в полной мере прочувствовать этот момент. Я и забыла, как это приятно – находиться в месте, где нет детей.

Кайла стоит рядом со мной и обводит взглядом помещение. Заметив своих друзей за столиком в дальнем углу, она берет меня за руку и ведет за собой.

– Привет, ребята! Это моя подруга Молли. Мы столкнулись на улице.

Две женщины в конце стола улыбаются мне и кивают в знак приветствия. Отодвинув стул рядом с подругой, я вешаю на спинку толстовку и опускаюсь на сиденье.

– Молли, да? – уточняет человек с глубоким голосом совсем рядом. – У меня была собака с таким именем.

– Я часто это слышу, – отвечаю я и поднимаю взгляд, чтобы увидеть обладателя чарующего баса. Яркие зеленые глаза смотрят прямо на меня.

– Я – Мэтт, – представляется мужчина. – Что будешь пить?

– А здесь есть индийский светлый эль? – уточняю я и делаю паузу. – Но у меня нет с собой денег. Кайла собиралась меня угостить.

– Не парься, – коротко бросает Мэтт и пренебрежительно взмахивает рукой, вставая со стула. Он высокий мужчина спортивного телосложения, ростом выше 185 сантиметров. – Сейчас принесу твой эль. Я скоро, – добавляет он и уходит в сторону барной стойки.

Кайла сидит слева от меня и с улыбкой общается с друзьями. Я притворяюсь, что увлечена их разговором, но мой взгляд прикован к Мэтту. Он стоит ко мне спиной, и я мысленно отмечаю его поджарую фигуру и то, как на его крепких бедрах сидят джинсы, а также восхищаюсь его густыми вьющимися волосами. Мое тело реагирует на то, что я вижу, прежде чем мой разум успевает взять ситуацию под контроль. Приятное щекочущее чувство зарождается где-то внутри меня, стремительно поднимается к сердцу, заставляя его бешено стучать, и тут же устремляется вниз живота.

Мэтт поворачивается, держа в руках два бокала, и замечает, что я рассматриваю его. Он ухмыляется, и тогда я быстро перевожу взгляд на свои руки, лежащие на столе. Ногти короткие и обкусанные (ведь я уже несколько месяцев не ходила на маникюр), а обручальное кольцо переливается под светом настенного бра. Я убираю руки под стол и, не прикасаясь к бокалу, отпиваю пиво, которое Мэтт любезно поставил передо мной.

– Ммм, – довольно протягиваю я. – Давненько я не пила разливного пива. Спасибо.

– Пожалуйста, – отвечает он, и в его глазах я замечаю игривые искорки. – Мне просто любопытно, как она тебя сюда затащила?

– Я сбежала из психушки.

Мэтт смеется.

– Без обид, но примерно так я и подумал. Ты выглядишь как беглянка, – отмечает он и, отпив пиво, выжидающе смотрит на меня.

– У меня двое детей, – говорю я и тут же жалею о своих словах. Приятно было целых пять минут не вспоминать о том, что я мать. Парень напротив меня слишком молод, чтобы быть родителем. – Они замечательные, но иногда просто сводят меня с ума. Мне нужно было проветрить голову, и я вышла прогуляться.

Он кивает:

– Понимаю тебя. Ну, не скажу, что знаю, каково это, из личного опыта, но у моей сестры двое детей. Они живут в Айове, и прошлое Рождество я провел с ней и племяшками. Наверное, именно поэтому твое обреченное выражение лица показалось мне знакомым.

– Все так плохо, да? – спрашиваю я и чувствую, как расслабляюсь. Я боялась, что мое признание станет камнем преткновения в нашем общении, но слова Мэтта меня успокоили.

– В этом нет ничего плохого, – ответил мужчина. – Просто ты выглядишь как человек, которому нужна перезагрузка.

– За это и выпьем, – и я поднимаю свой бокал.

– За тебя, – поправил Мэтт, и мы чокнулись.

Часы и бокалы эля пролетели, как кадры из фильма 80-х годов. В первом эпизоде Мэтт радуется вместе со мной, когда я попадаю дротиком точно в цель. В следующий момент я уже стою на улице в компании крутых ребят, затягиваюсь сигаретой и глажу чью-то собаку. И вот, в конце вечера, я возвращаюсь за стол и говорю Мэтту, когда ребята собираются расходиться:

– За тобой пара раундов, – а затем, набравшись смелости, продолжаю: – Ты ведь живешь где-то поблизости? Дай мне свой номер, и мы как-нибудь сыграем еще раз!

Браво, Молли!

– Я дам тебе свой номер, если ты оставишь мне свой, – отвечает парень. – Ловлю тебя на слове насчет игры.

– Кайла, у тебя есть ручка? – спрашиваю у подруги и снова поворачиваюсь к Мэтту, поясняя: – У учителей всегда есть ручка.

Смотря на меня с удивлением, Кайла лезет в сумочку и достает оттуда ручку.

– Видишь? Она даже красная.

Я пишу свой номер на салфетке, затем передаю ручку Мэтту, и он делает то же самое. Кайла переводит взгляд с него на меня, а затем шепчет мне на ухо:

– Похоже, за твою выпивку мне платить не придется.

Я бросаю на нее короткий взгляд и шепчу в ответ:

– Это ничего не значит, Кайла. Я ведь замужем.

– Как скажешь, – уклончиво протягивает подруга.

Я иду по улице и сжимаю в руке салфетку с номером Мэтта. Прохладный воздух на улице действует на меня отрезвляюще. На мгновение останавливаюсь и задумываюсь о том, что я сделала. Я только что обменялась номером телефона с мужчиной. С достаточно молодым мужчиной. Да и к тому же холостым. Для того чтобы проанализировать все, что я знаю о нем, мне понадобилась пара минут. Мэтт из Айовы – штата, который я неоднократно проезжала, сидя на заднем сиденье автомобиля, когда ехала в гости к родителям моей мамы в Денвер. Мэтт учился вместе с Кайлой в колледже, а следовательно, они примерно одного возраста, то есть он моложе меня на восемь лет. У него есть сестра и племянницы, с которыми он очень близок. Я знаю, что он работает в районе Манхэттена, но не представляю, чем именно мой новый знакомый занимается. Он веселый, милый и умеет слушать. Кроме того, он выглядит потрясающе. Мэтт знает, что я замужем, и все равно хочет снова встретиться со мной. По крайней мере, он сказал, что хочет этого. Мой энтузиазм постепенно пошел на спад. Скорее всего, мы больше не увидимся с ним. Но несмотря на это, я отлично провела время. Это была одна из лучших ночей с тех пор, как родились мои дети.

Дети.

Внезапно я почувствовала острое желание увидеть их. Обнять моих мальчиков. Отчасти такой порыв был вызван нахлынувшим на меня чувством вины за те часы, которые я провела вдали от них. Но дело было не только в этом. Мне действительно нравится быть матерью. И это чистая правда. Даже в самые тяжелые дни, когда сыновья были еще совсем малышами и отказывались засыпать в дневной сон, Стюарт был на работе, а мое желание принять душ казалось несбыточной мечтой, лежа на полу в гостиной, я звонила маме. Наблюдая за хаосом, царящим вокруг, и великой битвой между коварным злодеем по имени Дизель и отважным героем Томасом, на вопрос мамы «Если бы у тебя была такая возможность, ты бы поменялась местами со Стюартом?» я искренне ответила: «Нет». Потому что в таком случае я лишу себя звонких поцелуев моих мальчишек, того ощущения маленькой победы, когда сыновья успешно сходили на горшок, и удовольствия наблюдать за тем, как Дэниел терпеливо объясняет брату придуманные им правила игры для фигурок из мультфильма про паровозика Томаса и его друзей. Я бы пропустила вечерние ванны с пузырьками, звонкий смех до колик в животе и еще тысячи милых вещей, которыми насыщено материнство. Те моменты, которые наполняют мое сердце любовью, пусть даже иногда я представляю, как сбегаю из дома со скоростью света.

Я ускоряю шаг и на ходу достаю из кармана толстовки ключи. Войдя в дом, я сразу замечаю игрушки, обувь и куртки, разбросанные на полу гостиной. Все вещи лежат на тех же местах, где их вечером бросили ребята. Я вздыхаю и прохожу мимо. Все равно завтра картина будет такой же.

Я иду прямиком в комнату сыновей. Прислушиваюсь к их ровному дыханию и, глубоко вдохнув, наслаждаюсь таким родным детским запахом. Я целую свои любимые макушки и с нежностью рассматриваю лица спящих детей. Дэниел нахмурил свои брови, даже во сне он, как всегда, серьезен. А Нейт улыбается уголками губ, словно ему снится идея для новой шалости.

В нашей спальне горит свет. Я не удивляюсь, ведь обычно муж не засыпает раньше двух-трех часов ночи, и хотя мне кажется, что меня не было целую вечность, сейчас только полночь. Открыв дверь, я вижу Стю, сидящего на кровати и увлеченно читающего журнал о музыке. Он постоянно оставляет эти журналы на полу у кровати, а я собираю их и отношу на банкетку у пианино.

– Ты вернулась, – произносит он, – а я думал, ты вернешься не раньше чем через час. Я бы позвонил тебе, но ты забыла телефон, – продолжает муж и в подтверждение своих слов протягивает мне мобильный.

– Прости, но мне срочно нужно в туалет, – на ходу говорю я, направляясь в ванную. Не закрывая двери, я стягиваю джинсы и опускаюсь на унитаз. Будет легче говорить, если я не буду видеть лица супруга.

– А где ты была? Признаться честно, я уже начал волноваться.

– Я дошла лишь до конца улицы и столкнулась с Кайлой. Она пригласила меня в бар.

– Кайла?

– Она учитель. Мы с ней вместе работали, – уточняю я. Стюарт редко посещал мои школьные мероприятия, но я чувствую острую необходимость объясниться, поэтому добавляю: – Неужели ты ее не помнишь?

– А кто такой Мэтт?

– Мэтт? – переспрашиваю я, стараясь звучать непринужденно и выигрывая для себя время, спустив воду из бачка. – Одногруппник Кайлы из колледжа. Он был с нами в баре. Как ты узнал о нем? – Я вышла из ванной, крепко сжав руки в кулаки. Если я начну по привычке грызть ногти, Стю заметит, что я нервничаю.

– Он прислал тебе сообщение несколько минут назад, – отвечает муж, взглядом указывая на мой телефон.

– Что пишет?

Стю взял мобильный и прочистил горло, понизив голос до сексуального баритона, он зачитал:

– Рад был познакомиться с тобой, Молли. Надеюсь, мы сможем скоро увидеться снова. Мэтт.

Стюарт заинтересованно посмотрел на меня.

– Я ведь уже сказала: он был с нами в баре, – ответила я и принялась развязывать шнурки, лишь бы не встречаться с цепким взглядом супруга. – Я забыла бумажник и немного пофлиртовала, чтобы получить пару бесплатных напитков.

– Похоже, с этой задачей ты справилась на отлично, – сказал муж. Я чувствовала, что он внимательно смотрит на меня, и щеки залил румянец. – Значит, ты собираешься снова с ним встретиться?

– Конечно нет, – мгновенно ответила я, стягивая носки.

– Почему?

Я взглянула на Стюарта. С тех пор прошло много времени, но этот взгляд я уже видела раньше.

– Потому что я замужем. За тобой. Помнишь?

– Помню.

– И у нас есть дети. А Мэтт молод, холост, и ему это не нужно.

– А как по мне, так очень даже нужно. – Стюарт внимательно наблюдает за тем, как я расстегиваю лифчик. – Я испытал смешанные чувства, прочитав его сообщение.

Я замолкаю, чтобы обдумать слова супруга. До того как у нас появились дети, мы занимались сексом как минимум три раза в неделю, а иногда и по три раза в день. Сейчас же можно считать невероятной удачей, если у нас получилось заняться сексом два раза в месяц. Вернее, в этой ситуации в выигрыше оставался только Стюарт. Как будто в подтверждение всех избитых клише, которые я слышала о супружеском сексе, я слишком устаю, чтобы воспринимать занятия любовью как нечто сродни везению. Секс стал для меня еще одним супружеским долгом. И Стю это чувствует. В свою очередь, он всячески пытается разнообразить нашу интимную жизнь: старается придумать что-то новое, поцеловать не так, как обычно, подключить замысловатые оральные ласки или попробовать новую позу, поиграть с моей попкой во время прелюдии. Но все, чего я хочу, – быстрого секса. Такой классический вариант, когда мы оба достигаем оргазма и после я могу поспать еще несколько драгоценных часов до того, как услышу плач Нейта.

– Малыш, мне льстит, что тебя это заводит. Но продолжения не будет.

– Не согласен с тобой, – парирует супруг, – оно будет, если ты этого хочешь. А я уже все решил.

– Что решил?

– Ты можешь снова встретиться с ним. Только если у тебя не будет от меня секретов. – Стюарт ложится на бок и притягивает меня к себе, помогая устроиться на подушке, затем нежно целует в затылок.

Той ночью, лежа рядом со Стюартом на нашем супружеском ложе, я не могу сомкнуть глаз. Мои мысли постоянно перескакивают с Мэтта на Стю и обратно.

Надеюсь, мы скоро сможем увидеться снова.

Можешь встретиться с ним… но у тебя не должно быть секретов от меня.

Невольно я вспомнила разговор со Стюартом, который состоялся накануне нашей помолвки. Тогда речь зашла о количестве сексуальных партнеров и той огромной пропасти между моей цифрой и его. У меня было всего четыре мужчины, у Стю – десятки женщин. Наш разговор закончился на интересной ноте: он тогда сказал мне одну фразу, которая теперь оказалась пророческой. Но в тот момент его высказывание показалось мне далеким от реальности и даже пугающим.

– Просто подожди, – сказал мне жених. Со своей бритой налысо головой и озорным взглядом карих глаз он был так похож на знаменитого теннисиста Андре Агасси, который мне тогда безумно нравился. – Через десять лет ты увидишь какого-нибудь парня и подумаешь: интересно, каково это – переспать с ним. И я не буду против. Просто ты должна будешь мне об этом сказать.

И вот этот день настал. Спустя десять лет.

Глава 2

Следующие две недели показались мне вечностью. Наверное, это так ощущалось, потому что теперь я жила двойной жизнью.

В своей первой, обычной, жизни я придерживалась того же распорядка дня: я просыпалась вместе с детьми рано утром, готовила им завтрак и собирала ссобойки. Потом забирала их с занятий, развозила на кружки или праздники друзей, готовила ужин и принимала ванну, читала сыновьям сказки на ночь и пела колыбельные. Поздно вечером я встречала Стюарта с работы, делала ему расслабляющий массаж или мы занимались любовью, а затем я засыпала в его объятиях. Я – олицетворение заботливой матери и кроткой жены, но это лишь вершина айсберга. В своей второй, «тайной», жизни я постоянно думаю о Мэтте. Я представляю, чем он занимается в этот момент, где он и с кем. Меня мучает любопытство, вспоминает ли он обо мне. Даже после секса со Стю я прикасаюсь к себе и представляю, что это умелые руки Мэтта доводят меня до оргазма еще раз.

После сообщения, которое он прислал той ночью, я буквально заставила себя дождаться следующего дня, чтобы написать ему ответ. С тех пор мы обменялись лишь парой коротких посланий. Каждое из них приводило меня в исступление, но я старалась отвечать на них со всей непринужденностью, на какую только была способна. А после томительно ожидала следующего сообщения.

На сообщение Мэтта «Как прошли выходные?», которое он прислал в воскресенье вечером, я коротко ответила «Нормально, а твои?» в понедельник утром.

«В целом неплохо. Неделя будет загруженной», – пришло от него ближе к вечеру. Сообщение давало мне понять, что какое-то время мы, возможно, не будем общаться. Спустя пару дней я понимаю, что больше не могу молчать, и набираю лаконичное: «Надеюсь, ты в норме!»

В таком стиле наше общение продолжается до середины следующей недели. До тех пор, пока на одно из моих бессмысленных сообщений Мэтт не отвечает фразой: «Сейчас я не отказался бы от бутылочки пива», – и я понимаю, что надо действовать.

«Ну, помнишь, за мной должок в парочку бокалов», – быстро набираю в ответ. В ожидании его сообщения я нетерпеливо грызу ногти. На этот раз Мэтт отвечает в течение часа.

Верно. Когда ты свободна?

Ложась со Стю в постель той ночью, особо не вдаваясь в подробности, я как бы невзначай произношу:

– Мэтт предлагает встретиться.

– Да? – спрашивает муж, будто он только и ждал этого. Его ладонь плавно скользит вверх по моему бедру под одеялом. – И что ты ответила?

– Еще ничего.

– Малышка, я не против. Серьезно.

– Ты уверен? – повернувшись лицом к нему, уточняю я, а рука мужа тем временем плавно перемещается к моему лобку.

Он нежно целует меня в шею, а затем сжимает грудь ладонью:

– Абсолютно.

Признаться, я завидую его уверенности.

На следующий день, когда Дэниел был в школе, а Нейт размазывал бананы по столешнице, я написала Мэтту. У меня ушло несколько часов на то, чтобы придумать идеальное сообщение. «Какие планы на пятницу?» – кажется излишне навязчивым. «Ты свободен в пятницу?» – слишком формально. «Давай сходим куда-нибудь в пятницу!» – чересчур отчаянно.

Самое ужасное, что мне не с кем посоветоваться. Большинство моих друзей в браке. Я представляю, как обращаюсь за советом и говорю кому-то из них: «…и Стюарт хочет, чтобы я пошла на свидание», – и как на лице друга отражается недоверие.

Как насчет пятницы?

Я смотрю на три слова на экране. Непринужденно, но уверенно, мысленно отмечаю я и сразу же нажимаю кнопку «Отправить». Ответ от Мэтта приходит незамедлительно.

Отлично.

Дни до пятницы проходят как в тумане. Я заранее сообщаю Стю, что найду няню на вечер пятницы, чтобы он не торопился домой с работы. Но на самом деле я просто хочу, чтобы он вернулся домой хоть немного позже. Более того, я понимаю, что хочу какое-то время побыть наедине с собой после встречи с Мэттом. Мне будет необходимо побыть одной.

В пятницу я замечаю, что не могу съесть ни крошки. В обычный день я доедаю остатки яичницы Нейта на завтрак или корочки от запеченного бутерброда с сыром, а на обед съедаю остатки хот-дога, и на протяжении всего дня я перекусываю чипсами из морских водорослей и батончиками из гранолы. Но сегодня мне не хочется даже чашечки кофе, поэтому я потягиваю через трубочку чай со льдом и, допив его, прогрызаю дыру в соломинке.

Няня приходит в пять тридцать, и у меня остается больше часа, чтобы принять душ и собраться. Я украдкой достаю из холодильника бутылку пива, а из выдвижного ящика открывалку, прячу улов под толстовку и бегу в спальню. Когда я делаю большой глоток, на мой телефон приходит сообщение от Стю.

Повеселись сегодня, малышка.

Я буду думать о тебе.

Эта простая фраза чем-то задевает и раздражает меня. Неужели он думает, что все это ради него?

И вот на часах без четверти семь, и я полностью готова. Дэниел увлечен мультфильмом про Губку Боба, а вот Нейт заходится в истерике, видя, что я направляюсь к двери.

– С ним все будет хорошо, – уверяет меня няня, после того как я в третий раз обнимаю и целую младшего сына. Закрывая за собой дверь, я слышу, как она говорит Нейту: – А давай выберем игрушки, которые пойдут с нами купаться.

«С ним все будет хорошо, – как мантру повторяю я про себя, стоя на крыльце нашего дома. – Все будет хорошо. Все будет хорошо. Все будет хорошо».

Я вспомнила те времена, когда ездила на работу, у меня была возможность почитать что-нибудь в метро. Как-то я наткнулась на интересную строчку в романе Кейт Шопен «Пробуждение». Главная героиня Эдна сказала следующую фразу: «Я готова отдать жизнь за своих детей, но не душу». Тогда меня смутило такое разграничение. Но теперь, когда у меня появились дети, эта фраза обрела для меня свой сокровенный смысл. И тем не менее один вопрос остается без ответа: «Кто же я, если не мать и жена?»

Признаться честно, я не знаю. Возможно, пришло время выяснить это.

Мы с Мэттом договорились встретиться в том же баре. Открывая тяжелую дверь, я поймала себя на том, что у меня дрожат руки. Пройдя внутрь и осмотревшись по сторонам, замечаю мужчину у барной стойки в джинсах и классической рубашке. Когда он улыбается и машет мне, сковывающее мое тело напряжение сразу отходит на второй план и сменяется чем-то другим. Чем-то всепоглощающим и непреодолимым.

Желанием.

Пока я иду к нему, он встает со стула. Я и забыла, какой же он высокий. Стюарт часто упрекал меня тем, что есть определенный типаж мужчин, который мне нравится: высокий, спортивного телосложения, с густой копной волос. «Представь себе мою противоположность, вот такой парень тебе понравится», – не раз повторял супруг.

Не задумываясь, я делаю то, что кажется естественным в этой ситуации: я обнимаю Мэтта. Мое лицо оказывается на уровне треугольника открытой кожи на его груди. Я думаю о том, что такое объятие можно воспринимать как проявление дружеских чувств, не более. Вдохнув его запах – геля для душа, пива, молодости и свободы, – я понимаю, что он тоже сжимает меня в объятиях. Еще какое-то мгновение мы не отпускаем друг друга.

– Привет, – говорит Мэтт, глядя на меня своими глазами цвета морской волны.

– Привет, – легко отвечаю я.

Под его пристальным взглядом я снимаю куртку.

– Ты хорошо выглядишь.

Я смеюсь.

– О да, я приняла душ и даже нашла одежду без единого пятна.

Сказанная мной фраза звучит небрежно, но на самом деле я потратила не один час на то, чтобы выбрать одежду для нашей встречи. Мне не хотелось выглядеть слишком ярко и неуместно, но я также хотела вытеснить из его памяти образ растрепанной и замученной матери в декрете. Мой выбор пал на черные джинсы, ботинки на небольшом каблуке и тонкий облегающий гольф. Я сделала легкий макияж, дополнила свой образ серьгами-кольцами и уложила волосы. Сидя на барном стуле рядом с Мэттом, я чувствую себя красивой. Такой же красивой, как чувствовала себя в начале отношений со Стюартом. Я понимаю, что муж не виноват в том, что моя самооценка упала в район плинтуса. Он постоянно повторяет мне, что я прекрасна. Но мне трудно в это поверить. Материнство беспощадно высосало из меня всю былую красоту. Я забыла, как это приятно, когда ты хорошо выглядишь.

– Будешь эль? – спрашивает Мэтт. – Их пильзнер[2] тоже хорош, хочешь попробовать?

Он пододвигает свой бокал по барной стойке прямо ко мне. Я приподнимаю его и делаю глоток. Я пью из бокала Мэтта. И он помнит, что я пила в прошлый раз.

– Вкусно. Но, по-моему, сегодня я угощаю тебя.

– Не парься. Следующий бокал можешь взять ты. Или даже два.

Мы не спеша пьем пиво, и мне трудно сосредоточиться. Я лишь вполуха слушаю нашу непринужденную беседу, в которой мы освежаем в памяти то, что узнали друг о друге во время первой встречи. В основном я думаю о том, на каком близком расстоянии находятся наши лица. И о том, что наши бедра постоянно соприкасаются. Учитывал ли Мэтт этот нюанс, когда выбирал, где мы будем сидеть? А может, он рассчитывал на то, что между нами не будет стола, создающего условную границу?

В момент, когда я почти допила второй бокал, до меня дошел смысл ответа Мэтта. Минутой ранее я спросила его, давно ли он живет в Парк-Слоуп[3]. Казалось бы, совершенно безобидный вопрос.

– Мы с девушкой переехали сюда несколько месяцев назад, – ответил он. – Мы снимаем квартиру на Шестнадцатой улице возле парка. А вы с мужем давно здесь поселились?

Девушка. Муж.

Я замолкаю. Конечно, он знает, что я замужем. И я никогда не пыталась скрыть этого. Но в ту секунду, услышав от него слово «муж», я почувствовала, будто Стю стоит у меня за спиной. У Мэтта есть девушка. Почему эта информация меня задела? Может, он считает, что мы оба изменяем своим партнерам? А возможно, он воспринимает наше общение как не больше чем дружбу? Я допиваю до дна и перевожу взгляд вверх, словно размышляю над ответом на его вопрос.

– Дай-ка подумать, – протягиваю я. – Мы поселились здесь прямо перед рождением Дэниела, а сейчас ему шесть. Ну да. Прошло уже шесть лет. И скоро мы переедем в новый дом. В этом же районе. Так что получается, что мы решили остаться здесь навсегда. Сейчас в том доме идет ремонт. Это сложный процесс, но так здорово, что у нас будет больше свободного пространства.

Я прислушиваюсь к тому, что говорю, и мне становится дурно. Звучит так, будто я в восторге от своей однотипной жизни. Моему сыну уже шесть. Мы скоро переедем в дом побольше. А сейчас там ремонт. Ох, это такое испытание. Становится тошно от того, что я несу. Это все не я. Но ведь я и не та женщина, которая сейчас игриво прикасается коленом к бедру почти незнакомого мужчины и строит ему глазки.

Мои пальцы немного дрожат, когда я достаю из кармана свой телефон.

– Боже мой, как поздно. Мне пора домой, отпускать няню.

– Оу, хорошо, – произносит Мэтт. – Можно тебя проводить?

– Нет, тебе не по пути. Но когда мы переедем на Десятую улицу, то станем соседями! – щебечу я, стараясь звучать максимально дружелюбно. Достав из бумажника несколько купюр, кладу их на стол и прижимаю пустым бокалом. – За напитки. Было здорово!

Я буквально спрыгиваю с барного стула и набрасываю на плечи куртку.

– Да, было, – задумчиво кивает Мэтт, пристально смотря на меня. – Тебя точно не нужно проводить?

– Точно! Пока! – На прощанье я машу ему рукой и неловко пробираюсь между двадцатилетними ребятами, преграждающими мой путь к выходу.

Выйдя из бара, я прячусь в темноте улицы и быстрым шагом иду вперед. Что я творю?! О чем я только думала! Я – жена. Я – мать двух маленьких детей. Как в моем представлении должно было пройти «свидание» с молодым парнем? Ускоряю шаг по направлению к дому. Ну конечно, у него есть девушка. Неужели он должен тосковать по мне в то время, когда я с семьей, и надеяться, что я выкрою час-другой для встречи с ним? Скорее всего, он просто воспринимает меня как женщину постарше, запавшую на него, общение с которой тешит его самолюбие.

Я достаю из кармана телефон и отправляю сообщение мужу: «Иду домой».

Тут же приходит ответ: «Уже?»

Представляю, как он в предвкушении схватил со стола телефон, ожидая пикантных подробностей, чтобы подрочить в кабинете. Я буквально вижу, как его лицо искажает гримаса недовольства, когда он понимает, что ждать больше нечего.

«Да. Это все неправильно», – пишу я.

Ох, сладкая, мне очень жаль.

Ты как? Мне приехать?

Я чувствую себя разбитой. И от осознания того, что Стюарт тоже понимает это, на глаза наворачиваются слезы. Что сказать ему? Как объяснить, что сейчас я хочу побыть в одиночестве. Свернуться клубочком в кровати и оплакать утрату того, что изначально не было моим?

«Я в порядке! – пишу я, запоздало понимая, что восклицательный знак выдает мою ложь. – Просто устала. Лягу спать раньше».

«Хорошо, – сразу приходит в ответ. – Если захочешь поговорить – я выслушаю. Я люблю тебя».

Спасибо, дорогой. Я тоже тебя люблю.

Я чувствую, что этого недостаточно. И теперь всегда будет так.

Глава 3

Я все меньше думаю о Мэтте. Первые несколько месяцев после моего неудачного «свидания», когда мы со Стюартом занимались сексом, он старался подогреть мои фантазии о молодом человеке. Разговоры о Мэтте возбуждали моего мужа. Когда супруг просил меня представить, какой член у Мэтта или как парень ласкает меня между ног языком, его движения становились чересчур жесткими и резкими. А однажды во время секса Стю назвал меня похотливой сукой, и от обиды я расплакалась.

– Ты злишься на меня? – спросила я, всхлипнув.

– О малышка, нет, – сразу ответил Стюарт, крепко обнимая меня, пока я тихо скулила у него на груди. – Я не имел в виду ничего плохого. Мне нравится представлять тебя с другими мужчинами. Меня возбуждают такие мысли. Просто если я не придумаю, как ненадолго отвлечься и снять напряжение, то кончу слишком быстро.

Но то, что возбуждало Стюарта, не действовало на меня. Меня не интересует просто член Мэтта. Точнее, не так. Мне нужно его внимание. Я хотела бы представить, как Мэтт готовит для меня ужин. Как он смотрит на меня, увидев обнаженной в первый раз. Но такие сценарии не устраивают Стю, а значит, мы не станем их обсуждать.

– Давай больше не будем говорить о нем в постели, – осторожно прошу я.

Но вместо того чтобы сказать Стюарту правду – знакомство с Мэттом показало мне ту пустоту в моей жизни, которую не в силах заполнить брак и материнство, и одно упоминание его имени наполняет душу невыносимой болью и тоской, и я не могу с этим справиться, – я говорю:

– Просто во время секса я хочу думать только о тебе.

И я действительно делаю все возможное, чтобы выкинуть Мэтта из головы.

К счастью, отвлекающих факторов в моем арсенале предостаточно. Мы переехали в новый дом, и я решила вернуться к преподаванию. Своему мужу я рассказала небольшую часть правды о том, чему меня научил опыт общения с Мэттом: мне нужна жизнь, в которой будет что-то помимо детей. Я восстановилась в школе на полный рабочий день, и теперь мы с Кайлой ведем один класс на двоих. В этом году и младший сын пошел в начальную школу, и я уже представляю, как совсем скоро буду не спеша пить кофе с коллегами, в одиночестве ходить в туалет и использовать свой мозг по несколько часов подряд.

Теперь я просыпаюсь, когда небо еще не тронула утренняя заря, и к восьми утра, после того как Дэниел и Нейт разойдутся по своим классам, спешу в свой кабинет, чтобы целый день провести в компании шумных подростков. Когда я забираю мальчиков с продленки в пять часов, моя голова уже раскалывается от жуткой боли. С полузакрытыми глазами вместе с ребятами я на метро добираюсь до дома, готовлю ужин и собираю им ссобойки на следующий день. Затем мою посуду и забрасываю вещи в стирку. Купаю детей и одеваю их в пижамы, читаю мальчикам сказки и пою песни, укладывая их, и если повезет, то проверяю несколько работ своих учеников. К тому времени, когда Стюарт возвращается домой («пораньше» – как он все еще любит это называть), ярость во мне бурлит и клокочет, грозясь вырваться наружу.

Но и в этой ситуации есть свои плюсы: живя в постоянном состоянии хаоса, я могу проводить бо́льшую часть времени, притворяясь, что все в порядке. И бывают моменты, когда это действительно так.

Сразу после весенних каникул я обнаружила на электронной почте новое сообщение:

ТОЛЬКО ТССССССС! ЭТО СЮРПРИЗ!!!

ДАВАЙТЕ ОТПРАЗДНУЕМ

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ КАЙЛЫ!

Где: караоке-клуб Sing Sing

Когда: пятница, 24 апреля 2009 г.

Время: с 20:00 до???

Подтвердить приглашение: ЗДЕСЬ

И помните… НИЧЕГО НЕ ГОВОРИТЕ КАЙЛЕ!!!

С замиранием сердца я нажимаю на прикрепленную ссылку и просматриваю список приглашенных. И вот он в самом низу: Мэттью Вулф. Должно быть, это он. Ну естественно, у него даже фамилия сексуальная. А думала бы я так же, если бы увидела в списке, скажем, Мэттью Динкельдорфа? У меня бы так же дрожали коленки? Возможно. Он еще не ответил на приглашение, но я мысленно повторяю себе, что это ничего не меняет. Кайла – моя подруга. И я в любом случае пойду на ее вечеринку. Я нажимаю на вариант «Приду» рядом со своим именем и игнорирую графу, в которой нужно поставить +1, то есть отметить, буду я одна или с супругом. Стю все равно не захочет идти. «Жду с нетерпением!» – набираю в окошко для комментариев.

И вот на протяжении следующих двух недель я каждый день, а иногда и несколько раз в час, открываю письмо с приглашением и проверяю статус Мэтта. Не знаю, что будет хуже: увидеть «+1» рядом с его именем или фразу «Мне жаль, но я не смогу прийти». Тем временем я рассказываю Стюарту о предстоящей вечеринке, и когда говорю, что ему не обязательно идти со мной, замечаю, как он вздыхает с облегчением. И больше он не вспоминает об этом. Видимо, муж забыл, что Кайла – связующее звено между мной и Мэттом. Ну а мне остается только расслабиться. Не думаю, что смогла бы вынести тонкие намеки и комментарии супруга касательно этой ситуации.

До вечеринки осталось два дня. Между делом нахожу время проверить почту и вижу там новое письмо из рассылки с темой «Не забудьте подтвердить присутствие!». Возможно, теперь Мэтт как-то отреагирует на приглашение. Я буквально убеждаю себя дождаться окончания уроков, чтобы проверить его статус. Выпроводив из класса последних учеников, незаметно поворачиваю монитор, чтобы Кайла не видела открытую вкладку, и обновляю страницу. Два щелчка, и вот оно: Мэтью Вулф – «Приду».

И никакого «+1».

Я собиралась идти в караоке вместе с коллегой, но в последний момент она сообщила, что не сможет прийти, сославшись на больное горло. И вот я иду на праздник одна. Сидя в вагоне метро, я нервно подергиваю ногой, так же, как один семиклассник постоянно делает на моих занятиях. Пока я иду вдоль по Хьюстон-стрит, в моей голове снова и снова проносятся слова одной из песен Лиз Фэр: «Почему я не могу дышать, когда думаю о тебе?»[4]

Чтобы не испортить сюрприз, мы все договорились собраться немного заранее. И теперь, когда время уже поджимает, у меня нет возможности объехать весь квартал, чтобы успокоиться. Подходя к караоке-клубу с яркой вывеской Sing Sing, я оглядываюсь по сторонам, глазами ища Мэтта.

Его высокий рост позволяет мне с легкость заметить его в помещении клуба. Он стоит в начале группы людей, направляющихся в одну из приватных комнат. Я смотрю на его профиль. Он смеется в компании своих одногруппников и чувствует себя непринужденно. Я совершила ошибку. Мне не следовало приходить на праздник, тем более одной.

Я ныряю в уборную, делаю несколько глубоких вдохов и, глядя в зеркало, начинаю убеждать себя: в этом нет ничего такого. Просто чертова вечеринка в честь дня рождения. А ты никогда не выходишь в люди. Расслабься и хорошо проведи время. Я поправляю одежду, окидываю себя взглядом и, выдохнув, выхожу в коридор. Проходя мимо закрытых дверей, я слышу звонкий смех и звуки музыки. Когда я вхожу в караоке-комнату, забронированную для нашей компании, то отчетливо слышу слова песни: «…единственный, кто мог до меня достучаться, был сын проповедника»[5].

В комнате темно, а две девушки, с которыми я познакомилась в баре Gate в прошлом году, стоят возле монитора под бликами диско-шара, отчаянно поют в микрофоны и зажигательно танцуют. Еще пара человек сидит на диване, изучая каталог песен под светом от фонарика телефона. Мой взгляд падает на стол в углу, где стоит диспенсер с пивом, стаканы и легкие закуски. Мне нужно чем-то занять руки, и я сразу направляюсь туда. Потянувшись за одним из бокалов, я слышу позади себя глубокий голос.

– Привет. Можешь налить и мне?

Я оборачиваюсь и вижу Мэтта, который довольно ухмыляется, а в его глазах пляшут озорные чертики.

– Конечно! – сразу отвечаю я, мысленно благодаря его за четко поставленную задачу. Я аккуратно наливаю в бокал пиво и протягиваю ему. Когда пальцы Мэтта касаются моих, меня словно пронзает электрический разряд. – Ты как?

Я сосредоточенно наливаю бокал для себя, избегая его взгляда.

– Хорошо, спасибо. А ты?

– Неплохо, неплохо… – неразборчиво бормочу я, не зная, что еще сказать. Делаю первый глоток пенного напитка, чтобы потянуть время, и только затем поднимаю взгляд на Мэтта. Его глаза сейчас невероятного зеленого цвета. Я позволяю себе лишь на мгновение утонуть в их глубине, а затем поспешно отвожу взгляд. – Ты собираешься петь? – кивком головы указываю в сторону монитора и микрофонов.

– О да, черт возьми! – с улыбкой отвечает он. – У меня есть несколько проверенных песен для караоке, и они каждый раз выстреливают. Но одна из них – дуэт, так что мне понадобится помощь. Составишь мне компанию?

– Сочту за честь, – отвечаю я.

Как такое возможно? Мы снова флиртуем, и все идет так легко и естественно. Прошло больше года с тех пор, как мы виделись в последний раз. И тогда я повела себя как полная идиотка. А теперь мы стоим здесь, пьем пиво и обсуждаем совместный выход на сцену, как будто ничего и не было. Так ничего и не было, тут же напоминаю я себе.

Кайла вовсю наслаждается праздником и вместе с друзьями поет чуть ли не каждую песню. Часы пролетают незаметно. И уже совсем не важно, у кого в руках микрофон, мы громко поем нестройным хором голосов: «Не переставай мечтать!»[6], «Мне нравятся большие задницы, и я не стану врать!»[7]и «Девочки просто хотят оторваться!»[8]

Мэтт весь вечер пристально следит за тем, чтобы мой бокал не пустел. И когда свет в комнате резко загорается, сигнализируя о том, что наше оплаченное время закончилось, я с удивлением замечаю, что помещение кружится, и сфокусировать взгляд мне удается лишь спустя пару минут. Одна из подруг Кайлы, та, которая планировала эту вечеринку, поднимается с дивана, взмахом руки отбросив волосы назад, и говорит, привлекая внимание собравшихся: «Ребята! Наша вечеринка еще не закончилась! Было бы здорово, если бы вы по чуть-чуть сбросились на оплату комнаты, а потом мы продолжим веселиться в баре за углом. Идет?»

Все гости сразу же достали по двадцатидолларовой купюре и, схватив куртки, вскочили с диванов, готовые веселиться до рассвета. Я невольно задумалась о том, что выгляжу инородно в этой толпе молодежи. Здесь нет никого моего возраста или старше. И, возможно, я единственная, у кого есть дети.

Отдав девушке двадцатку, я повернулась, чтобы взять со спинки дивана свою куртку. Но Мэтт уже держал ее в руках:

– Мы с тобой еще не спели дуэтом.

Сейчас он смотрит на меня как-то иначе. Или мне показалось? Я невольно вспоминаю о Нейте и Дэниеле, которые, вероятнее всего, уже уснули в своих кроватках.

Словно прочитав мои мысли, Мэтт уточняет:

– Или тебе уже пора домой?

Я невольно сглатываю и прочищаю горло.

– Я могу ненадолго задержаться. Но, кажется, ребята уже сдали комнату администратору, – робко отвечаю я.

– Да, но тут есть маленькие комнаты, и после полуночи просят всего десятку за тридцать минут, – произносит Мэтт почти шепотом. – Уделишь мне полчаса?

Он все спланировал. Даже заранее уточнил нюансы. Мне остается только утвердительно кивнуть.

– Отлично. Сейчас вернусь.

Я в замешательстве брожу по коридору и кручу в руке телефон. Час назад мне пришло сообщение от Стюарта:

Привет, малышка. Я освободился немного раньше, поэтому отпустил няню. Не торопись домой, веселись! Я

 люблю тебя.

Глядя на текст сообщения, я задумалась. Почему я не сказала Стю, что Мэтт будет на празднике? Почему мне не хочется писать ему об этом сейчас? Стю нравится, что я флиртую с другим мужчиной, и он не против, если этим дело не ограничится. Так почему же я чувствую, что переступаю черту?

Спасибо! Мы отлично проводим время.

Мы решили выпить еще по стаканчику в баре, но я не буду сидеть допоздна.

Я тоже тебя люблю.

Я нажимаю «Отправить» и блокирую экран. Поднимаю взгляд и вижу Мэтта, идущего ко мне.

– Все готово.

Остальная часть нашей компании уже вышла на улицу. До меня доносятся обрывки фраз одного из гостей, убеждающего более трезвых участников вечеринки пойти в бар. Оставшись без свидетелей, Мэтт хватает меня за руку и нетерпеливо тянет в сторону комнаты под номером три. Помещение совсем крошечное. Войдя внутрь, мы падаем на мягкое кресло перед экраном. Я чувствую, как соприкасаются наши бедра.

– Итак, дай-ка я найду ее, – говорит Мэтт и берет со столика сборник песен, внимательно просматривая названия. – Вот она! Самое время тебе взять микрофон!

Он набирает код композиции и резво встает на ноги, артистично прочистив горло.

С первых аккордов я узнаю песню Islands in the Stream[9] и, притворно застонав, встаю на ноги следом за мужчиной.

– Вот сразу видно, что ты из Айовы, Мэтт.

– Ой, не притворяйся, что тебе не нравится эта песня. Заткнись и давай пой, – улыбаясь, парирует он.

Мэтт начинает петь партию Кенни Роджерса с закрытыми глазами. Я жду, когда на экране появятся розовые слова, предвещающие вступление Долли. Не отрываясь от пения, Мэтт подходит ко мне сзади и обхватывает одной рукой поперек талии, притягивая меня к себе.

Ты делаешь со мной что-то такое, что я не могу объяснить.

Прижми меня ближе, и я не чувствую боли…

Мы плавно покачиваемся в такт музыке, а я всячески пытаюсь сосредоточиться. Но у меня получается это сделать не на тексте, а на точках соприкосновения тела Мэтта с моим. Он упирается подбородком в мою макушку, а тазом – в уровень моей попы и поясницы. Я чувствую его дыхание на своей коже. А когда он поет, его грудь прикасается к моей спине. По телу пробегают приятные импульсы, будоражащие кровь. В памяти всплывает цитата из книги Криса Крауса I Love Dick[10], которую я быстро прочитала сразу после нашего переезда. Тогда эта книга заставила меня почувствовать себя неискушенной и неопытной (ведь были моменты, которые я едва могла понять), но и достаточно дерзкой и смелой, когда люди в метро замечали, какое произведение я читаю.

«Желание – это не недостаток, это избыток энергии, запертый под кожей».

Спев последнюю строчку, мы опускаем микрофоны, и Мэтт на мгновение крепче прижимает меня к себе, прежде чем убрать руку. Я поворачиваюсь и смотрю на него.

– Лучшее вложение десятки в моей жизни, – говорит он. И если мы оба думаем о поцелуе, то сейчас настал тот самый идеальный момент. Он внимательно смотрит на меня и ждет какого-нибудь сигнала. Все, что мне нужно сделать, – протянуть руку и дотронуться до него, а остальное он сделает сам. Но я не могу этого сделать.

– Мне пора, – тихо произношу я, разбивая магию этого момента.

Придя домой, я застаю Стюарта на диване за просмотром телевизора.

– Ты быстро! Ну как прошла вечеринка?

– Отлично! – отвечаю я, снимая куртку. – Подробности расскажу завтра. Я устала.

Все, чего я сейчас хочу, – забраться в постель и окунуться в воспоминания об этом вечере. Я перегибаюсь через спинку дивана, чтобы поцеловать мужа. Поцелуй получается быстрым и механическим.

– Хорошо, – произносит Стю, изучающе смотря на меня. – Кстати, ты хорошо выглядишь. Я давно не видел тебя с макияжем. – По его интонации я понимаю, что в этой, на первый взгляд, обычной фразе скрыт вопрос, но я делаю вид, что не замечаю этого.

– Спасибо. Жду в кровати.

– Я уже иду. Видел этот фильм раньше, – быстро отвечает муж и, выключив телевизор, идет следом за мной.

Стюарт ложится в постель, а я оставляю дверь в ванную открытой. Чистя зубы, я всячески делаю вид, что безумно устала, и часто зеваю. Но нутром я уже чувствую, что не смогу промолчать. Нет смысла скрывать от него то, что произошло.

Когда муж поворачивается, чтобы выключить свет в комнате, у меня с губ срывается «Там был Мэтт» – раньше, чем я успеваю подумать.

– Я знаю.

Удивленная этой фразой, я сразу же поворачиваюсь лицом к нему и пытаюсь в темноте разглядеть его.

– Знаешь? Откуда?

Он смеется и отвечает, медленно проводя кончиками пальцев по моему плечу:

– Молли, ты для меня открытая книга. Так что же произошло?

Воспроизводя события вечера для Стю, я не до конца осознаю, что переосмысливаю произошедшее, тем самым размывая границы истины. В версии, которую слышит муж, Мэтт – главный герой. А мне отведена лишь роль объекта его желания, а не активной участницы событий.

– Он весь вечер следил за тем, чтобы мой бокал был полон. Я даже не знаю, сколько выпила… И хоть я обещала спеть с ним дуэтом, но не думала, что он не даст мне уйти без песни… А прежде чем я поняла, что происходит, он обнял меня…

Пока я говорю, рука Стюарта плавно движется по моему телу, поглаживая бедра, спускается вниз на поясницу и ощутимо сжимает ягодицу. И когда я заканчиваю рассказ, муж включается в повествование.

– А ты знаешь, что сейчас делает Мэтт? – низким голосом уточняет он и опускает руку к моему лобку, поглаживая кожу через тонкую ткань трусиков.

– Нет, – шепчу я в ответ.

– А я знаю. Он думает о том, что хотел бы сделать с тобой на том диване.

– И что же он хотел сделать?

– Я покажу, – отвечает Стюарт, стянув мое белье вниз и введя в меня два пальца. Закрыв глаза, я в мыслях перенеслась в ту маленькую комнату с небольшим диваном. Я послушно раздвигаю ноги, позволяя длинным пальцам Мэтта дразнить меня и ощущать, насколько я возбуждена.

– Трахни меня, – прошу я, возможно, впервые позволив себе такую грубую формулировку за всю нашу супружескую жизнь. Когда Стюарт медленно входит в меня, с моих губ срывается протяжный стон. И я позволяю Мэтту трахать себя.

На следующий день я отправляюсь в гости к моей подруге Джесси. Пару лет назад она была безумно влюблена в учителя музыки ее сына. И тогда я стала одной из немногих, кому она доверилась и открыла эту тайну. А сейчас, пока мы пьем кофе на кухне и наши дети играют в соседней комнате, я решаю, что пришла моя очередь открыться ей.

– Мне нужно тебе кое-что рассказать, – начинаю я, опустив чашку на стол.

– Взрослые секреты? – с пониманием уточняет она, подперев голову рукой, и немного подается вперед. – Я вся внимание.

В том, чтобы поделиться своим секретом, есть что-то захватывающее, и я наслаждаюсь выражением заинтересованности на лице Джесси, когда она слушает. Но когда я дохожу до фразы о том, как Мэтт обнимал меня в караоке, выражение лица подруги меняется. Она выглядит обеспокоенной.

– Подожди-ка, – произносит она, жестом останавливая мой рассказ. – Ты что, собираешься переспать с ним?

Сделав глубокий вдох, я продолжила:

– Дело в том, что Стюарт хочет, чтобы я переспала с Мэттом.

– Что?! – восклицает подруга и качает головой, не веря в услышанное.

– Он говорит, что сама мысль об этом его возбуждает, – добавляю я.

Джесси внимательно смотрит на меня. Она опускает руку, зависшую в воздухе, поверх моей и вздыхает.

– Молли. Буду с тобой честна. Похоже, ты заходишь на опасную территорию.

Мое горло сковывает спазм. Та часть мозга, которая до сих пор управляла моей жизнью, согласна со словами подруги. И то, куда движется наша история с Мэттом, кажется плохой затеей. Я понимаю, что именно поэтому я рассказываю об этом Джесси. Я надеялась, она убедит меня в том, что это новое чувство стоит того, чтобы подвергать себя опасности. Что время от времени важно позволять себе какие-то необдуманные поступки. А иначе ты можешь пасть жертвой своего собственного чувства осторожности. Проснувшись однажды утром, есть шанс найти себя в контейнере с остатками вчерашней курицы и морковными палочками, которые накануне ты сама собрала домашним на обед. И выхода отсюда нет.

И в этот момент я даже рада услышать звуки плача, доносящиеся из соседней комнаты.

– Прекрати, Нейт! Мама! Нейт опять сломал нашу железную дорогу!

– Мы не договорили, – напоминает Джесси, когда мы одновременно встаем и идем к двери.

После обеда мы с детьми собираемся уходить. У порога Джесси протягивает мне визитку с именем и номером телефона.

– Я не указываю тебе, как быть, – начинает она, пока я застегиваю куртку младшего сына, – но я ходила к одному психотерапевту в центре. Он потрясающий. Возможно, ты захочешь обсудить с ним эту историю с Мэттом.

Джесси быстро обнимает меня, и я выхожу за дверь вслед за детьми, стараясь внешне выглядеть спокойной (насколько это возможно), спрятав свои эмоции глубоко внутри.

Некоторое время я убеждаю себя записаться на прием. Это моя вторая попытка пойти на терапию с того момента, как я стала жить в Нью-Йорке. Едва переехав в город, я остановилась в доме моей подруги Нины. Мы дружили еще со времен начальной школы, и наши пути разошлись, когда она поступила в колледж Барнард. За год до этого, в момент, когда я переживала расставание со своим парнем Уильямом (после того как не раздумывая поехала за ним на север штата), большинство своих выходных я проводила в доме Нины. Она терпеливо выслушивала все мои переживания и тревоги, связанные с Уильямом, познакомила меня с компанией потрясающих людей, которые стали моими друзьями, и даже устроила мне собеседование в школе, где проходила стажировку в качестве психолога. Я получила работу, переехала к Нине, а затем я столкнулась с дилеммой: мне нужно было придумать, как провести бесконечные часы «каникул» до начала нового учебного года. Каждый день как минимум один из этих часов занимали мои рыдания.

Придя однажды с работы и увидев меня в постели, в окружении кучи использованных салфеток и смотрящую по телевизору знаменитую мелодраму «Касабланка», Нина предложила: «Давай я найду тебе психотерапевта. Поверь мне. В Нью-Йорке все ходят к терапевту».

На первый прием я взяла с собой огромный кукурузный кекс, и на протяжении всего сеанса я то плакала из-за истории с Уильямом, то откусывала по кусочку от ароматной выпечки. В конце психотерапевт презрительно посмотрела на крошки, которые остались после меня, и попросила ничего не есть во время будущих сессий. После этого я старалась произвести лучшее впечатление, держа под контролем как свой голод, так и свои чувства. В течение всего учебного года я раз в неделю ездила в Верхний Ист-Сайд и, как я тогда надеялась, достаточно здраво и мудро рассуждала о том, как хорошо я справляюсь с адаптацией к новой работе и городу.

Все закончилось в одночасье. Я сидела в зоне ожидания у офиса психотерапевта. Она вышла из своего кабинета, уверенным шагом подошла ко мне, посмотрела прямо в глаза и, протянув руку, представилась:

– Здравствуйте. Я доктор Рэндольф.

Я ходила к ней на сеансы каждую неделю на протяжении целого года (а это почти пятьдесят сессий), и она даже не запомнила меня.

И вот долгожданная среда. Четыре часа дня. Пока мальчики остались на продленке, я сижу в центре узкого дивана, а по бокам от меня лежат милые декоративные подушки. Я в кабинете Митчелла Каплана, дипломированного психотерапевта. И первое, что бросается в глаза: Митчелл – далеко не доктор Рэндольф. Возраст человека напротив трудно определить. Его волосы полностью седые, но у него молодое лицо и ясные голубые глаза. Имя доктора подсказывает мне, что у него еврейские корни, а акцент указывает на то, что он из одного из штатов Среднего Запада. Это открытие сразу позволяет мне расслабиться и почувствовать себя комфортно. Безупречный покрой одежды в сочетании с его склонностью к экспрессивным жестам наталкивает меня на мысль, что он гомосексуалист. Во время нашего знакомства он просит меня называть его по имени. Говоря другими словами, мой психотерапевт просто идеален. Почти сорок минут я рассказываю ему свою историю. Он прерывается только для того, чтобы задать уточняющие вопросы.

Когда мой рассказ окончен, я выжидающе смотрю на него и вдруг осознаю, что надеюсь услышать от него то же самое, что и от Джесси.

Я хочу переспать с Мэттом. И я не хочу, чтобы меня останавливали. Я хочу, чтобы мне разрешили это сделать.

В свою очередь, Митчелл не делает ни того, ни другого. Вместо этого он спрашивает:

– Молли, а что это все значит для тебя? Почему ты хочешь переспать с ним?

Я задумываюсь, пытаясь осознать масштаб его вопроса. И после паузы признаюсь:

– Я не знаю.

– Итак, – протягивает он и немного наклоняется вперед, как будто хочет раскрыть мне страшный секрет, – люди веками занимались сексом, не понимая, зачем они это делают. Но у меня есть одно предположение.

Я невольно подаюсь вперед, приготовившись внимать каждому слову доктора.

– Думаю, нам с тобой стоит уделить этому время и разобраться в вопросе.

Выходя из кабинета Митчелла и назначая следующий сеанс через две недели, я чувствую, что с моих плеч упала одна ноша, но я тут же взвалила на плечи другую. Некий проблеск осознания постепенно появляется в моем разуме. Я буквально чувствую его приближение. Причина моей одержимости Мэттом кроется не в нем. Все дело во мне.

Ранним субботним утром я сижу на полу рядом с ванной, где плещется и смеется Нейт. Опытным путем я выяснила, что если дам Нейту поиграть в ванне утром, то эти полчаса смогу даже если не поспать, то просто отдохнуть рядом. Во мне уже две чашки кофе, но я все равно прислоняюсь к холодному кафелю на стене головой в надежде немного подремать.

Мой телефон вибрирует, оповещая о новом сообщении. Оно от Мэтта. Это первое его сообщение после вечеринки в караоке, и я чувствую, как мое сердце начинает отчаянно биться.

Привет. Какие планы на день?

Я жду минуту, потом набираю ответ:

Наверное, пойду с детьми на площадку. А что?

«А после? Например, что будешь делать вечером, когда они уснут?» – приходит от него.

Слова Митчелла всплывают в моей памяти: «Что это значит для тебя, Молли?» Я ведь должна разобраться в себе, верно?

Я грызу кожу вокруг ногтя, обдумывая, как лучше ответить Мэтту. В последние дни я часто грызу этот несчастный палец. Кожа вокруг ногтевой пластины вся красная и в заусенцах. Наглядное подтверждение того, что я нервничаю.

«А что ты задумал?» – быстро набираю в ответ.

Может, хочешь выпить по стаканчику? Рядом с моим домом есть бар, в который я давно хотел заглянуть. Как насчет девяти?

Я прислушиваюсь к звукам из-за стены: Стюарт в своей студии записывает мелодию. Он играет одни и те же пять нот снова и снова, создавая одну из своих коротких композиций промо-музыки, которые можно условно назвать «одолжениями» для его клиентов. Эта музыка, которую он записывает «не в службу, а в дружбу» по выходным, как правило, занимает все его выходные. Я могу прямо сейчас пойти и спросить, что он думает об этой ситуации. Наш единственный план на вечер: заказать еду из доставки. Уверена, после того как я все оформлю, он с удовольствием отправит меня на свидание с Мэттом. Но я не хочу спрашивать Стюарта, могу ли я увидеться с Мэттом.

Что это все значит для тебя, Молли?

Вот и первая зацепка: я хочу просто сообщить Стю о своих планах.

Я пишу Мэтту: «Отлично, мне подходит. Пришли адрес, я приду».

Внезапно день, который мне казался бесперспективным, преобразился. И вот она, новая подсказка. Я заворачиваю ребенка в полотенце с капюшоном и поднимаю его на руки. Издавая звуки летящего самолета, я заношу его в детскую, где старший сын сосредоточенно клеит стикеры с Губкой Бобом в альбом.

– Какое белье ты хочешь сегодня? – уточняю у Нейта. – Губку Боба или Диего?

Нейт бросает взгляд на книгу Дэниела:

– Губку Боба!

– Я принесу, – отзывается старший сын, взяв на себя заботу о младшем брате. И пока они вдвоем заняты делом, я стучусь в дверь студии Стюарта.

– Привет, Мэтт хочет встретиться сегодня вечером. Мы договорились на девять. Здорово, правда?

Стюарт вместе со стулом разворачивается ко мне.

– Здорово, – повторяет он за мной, удивленно приподняв левую бровь.

– Здорово, – еще раз отзываюсь я. – Я собираюсь пойти с мальчиками на площадку.

– Развлекайтесь, – отвечает муж, все еще с удивлением смотря на меня.

Остаток дня у меня проходит на уровне рефлексов. Когда на детской площадке кто-то из сыновей кричит «Посмотри на меня!», я сразу поворачиваюсь на звук голоса, когда они по очереди спускаются с крутой горки, пытаются залезть на брусья или ползают по канатам-паутине, просто страхую их. Я делаю то, что они говорят: смотрю, улыбаюсь, хлопаю. Раскачиваю их на качелях. Покупаю еду, когда они оба проголодались. Переодеваю им майки, когда мальчики облились соком. Мы возвращаемся домой, и я рефлекторно готовлю обед так, как они любят: складываю на тарелке равиоли в форме ракеты, тушу брокколи и между делом с пола собираю игрушки моих сорванцов.

Стю выходит из студии около семи часов, и я успеваю принять душ. Уложив обоих мальчиков спать, бросаю взгляд на часы и вижу там волшебные цифры: 20:05. И когда мы со Стюартом сидим друг напротив друга за кухонным столом, я, не отвлекаясь на разговоры, разворачиваю палочки, ем суши и стручковую фасоль. Только когда я убираю тарелки и составляю посуду в раковину, муж подходит ко мне сзади, обхватывает руками поперек талии и целует за ухом.

– Готова к важному свиданию? – возбужденно шепчет он.

– Мы просто выпьем по стаканчику, – спокойно отвечаю я. Я заставляю себя говорить непринужденно, но уверена, что Стюарт чувствует, как у меня участился пульс. – Он живет с девушкой, помнишь?

– Ага, – отзывается супруг, проходя дорожкой поцелуев по моей шее. – Ты чувствуешь, как я возбужден? – спрашивает он и тазом вжимается в меня.

– Да, – отвечаю я и понимаю, что хочу отстраниться от него. Я хочу сфокусироваться на мыслях о Мэтте, а не о Стюарте. И этот намек супруга на его возбуждение кажется мне навязчивым.

Что это значит для тебя, Молли?

Речь идет о моем желании, а не о желании Стюарта.

Я отгоняю эту мысль и поворачиваюсь лицом к Стю. Я заставляю себя улыбнуться и легонько целую его в губы.

– Мне пора идти. Я напишу тебе позже.

Когда я дохожу до места, где мы с Мэттом должны встретиться, то слышу раскаты грома где-то совсем близко. Он выбрал один из баров в южной части города, где на каждом заведении висит яркая вывеска. Я дважды прохожу мимо нужного бара, паникуя и жалея, что не взяла с собой зонтик, прежде чем понимаю, что подошла к правильной двери. Войдя внутрь, я сразу смотрю на барную стойку, ожидая увидеть Мэтта там. Но вместо этого я нахожу его за маленьким столиком в углу. Со своей комплекцией он выглядит забавно, пытаясь удобно расположиться на невысоком стуле. Мэтт улыбается мне, и я легко взмахиваю рукой, приветствуя его.

Я подхожу и наклоняюсь, чтобы обнять его, в то время как он встает, чтобы обнять меня. И мы встречаемся где-то посередине, соприкоснувшись на мгновение щеками. Вместо того чтобы посмеяться над комичностью ситуации, я отстраняюсь и смущенно молчу. Мэтт быстро уходит в сторону бара, на ходу бормоча: «Я принесу тебе выпить».

Я снимаю куртку и поправляю рукава, вешаю сумку на спинку стула. Опустившись на сиденье, закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Эх, надо было пропустить стаканчик, прежде чем выходить из дома.

Услышав приближающиеся шаги Мэтта, я открываю глаза и стараюсь придать лицу невозмутимое выражение. Он ставит наши бокалы на стол, а затем садится на стул рядом со мной, а не на тот, что стоит напротив и где висит его пиджак.

Я чувствую, как его бедро прижимается к моему (ох, то ощущение, которого я жаждала уже несколько недель), и на этот раз наши намерения предельно ясны. Я отпиваю глоток пива и какое-то время всячески избегаю взгляда моего спутника. Я понимаю, что это бессмысленно, и поднимаю взгляд на него. Мы долго смотрим друг на друга. Затем он улыбается.

– Привет, Молли, – с улыбкой говорит он, и я вижу, как загорается озорной огонек в его глазах.

– Привет, Мэтт.

Разговор скользит по поверхности, но все мое внимание приковано к нашим ногам. К этой точке соприкосновения между нами. Даже когда он встает, чтобы пойти к барной стойке за новой порцией эля, опустившись обратно на стул, Мэтт тут же возвращает свою ногу на прежнее место. Сейчас наши бедра словно два магнита, которые притягиваются друг к другу. Дэниел любит взять какую-нибудь букву из магнитного алфавита и держать ее в миллиметре от двери холодильника, чтобы почувствовать, как поверхности притягиваются друг к другу.

И вдруг Мэтт произносит:

– Хочешь уйти?

– Хм? – хмыкаю, будто не понимаю, о чем он. Но я с предвкушением ждала этих слов с той самой ночи, когда мы встретились в первый раз. Я представляла, как он скажет мне нечто подобное, и не верила, что когда-нибудь услышу эту фразу наяву. Я не думала о том, что скажу, когда наступит этот момент.

Он небрежно проводит ладонью по лицу. Этим жестом он будто стряхивает с себя последние крупицы сомнений и затем пристально смотрит на меня.

– Моя девушка уехала из города. Я живу здесь неподалеку, – говорит он.

Так вот почему он хотел встретиться не в баре в моем районе, а где-нибудь поближе к своей квартире. Вероятно, сегодня он проснулся рано, помог ей донести чемодан до ожидающего такси, а затем поспешил обратно в дом, чтобы отправить мне сообщение и пригласить на свидание. Он настолько близок к тому, чтобы предложить мне переспать с ним, насколько это только возможно, при этом не говоря мне этого откровенно.

Мэтт продолжает, пытаясь заполнить паузу в нашем разговоре:

– Я бы очень хотел, чтобы ты согласилась.

И это все больше похоже на неизбежность, чем на выбор.

– Хорошо.

На улице уже вовсю разыгралась непогода. Дождь идет стеной и звонко стучит по навесу над входом в бар. Мэтт снимает с себя куртку и накидывает ее мне на голову. Мы быстрым шагом идем по тротуару, стараясь не поскользнуться, и я чувствую, как отчаянно мое сердце бьется в груди, побуждая меня идти дальше. Буквально за минуту или две мы добегаем до его дома. Рубашка Мэтта насквозь промокла и прилипла к коже. Я смотрю на его сильную спину, пока он открывает дверь и пропускает меня вперед.

И вот мы уже стоим друг напротив друга у него на кухне.

Когда я выбегаю на улицу, где продолжает бушевать гроза, все, что мне приходит в голову, – написать Стюарту. Он единственный, кто может мне помочь принять решение. Потому что в данный момент это моя реальность, а не гипотетический сценарий или фантазия, которую мы разыграли в нашей супружеской постели.

Мне стоит вернуться?

Я писала, спрятавшись под навесом, не обращая внимания на яркие вспышки молний. Взглядом я гипнотизирую экран, молясь лишь о том, чтобы муж побыстрее ответил мне. И через несколько секунд он отвечает.

Для такого фундаментального вопроса ответ Стюарта невероятно краток: «Действуй».

Действуй. И его совет выходит за рамки нашего брака. Хотя я получила от мужа одобрение и даже его поддержку, я делаю это не ради него. Я делаю это не для того, чтобы как-то взбудоражить наш брак. Я иду в квартиру другого мужчины, потому что Я хочу этого. Стремительно поднявшись по лестнице, я нажимаю на кнопку звонка и расстегиваю свое промокшее насквозь платье еще до того, как Мэтт откроет дверь, потому что я хочу его.

Из квартиры Мэтта я выхожу в три часа ночи. Оказавшись на улице, я смотрю на мокрый тротуар, который теперь кажется мне совсем другим. Буря закончилась, наступило затишье. Мое платье и туфли еще не до конца просохли. Я иду в сторону дома. Прохожу мимо навеса, под которым всего несколько часов назад пряталась от дождя, набирая сообщение мужу.

Дома я снимаю мокрую одежду и забрасываю ее в стирку, беру с пола первую попавшуюся футболку и надеваю ее. Я забираюсь в кровать, надеясь, что Стюарт крепко спит, но тут в темноте слышу его голос:

– Ну и как все прошло, моя сексуальная женушка?

Где-то в глубине моего сознания срабатывает предупреждающий сигнал, и я решаю не рассказывать всего.

– Забавно, – коротко отвечаю я.

Я не говорю ему, что все, чего я хочу, – это вернуться назад, почувствовать сильные руки Мэтта на моем теле и его губы, сминающие мои в страстном поцелуе.

Глава 4

Нейт просыпается рано утром, отвлекая меня от раздумий. Я почти не спала, но не чувствую себя уставшей. Мной овладевает какой-то прилив неконтролируемой энергии. Я несу младшего сына на кухню, а он весело смеется и забавно фырчит. Пока я насыпаю хлопья в тарелку, чувствую, как мысли в моем сознании загудели с новой силой, оттесняя все действия на задний план. Бороться с этим бесполезно.

Подхватив сына на руки, отношу его в гостиную и включаю телевизор. Поставив перед ним тарелку с завтраком, щелкаю каналы.

– Noggin![11] Это как детский сад по телевизору! – с восторгом кричит ребенок и улыбается.

Нейт внимательно смотрит, как лось Мус в компании своего молчаливого друга-птицы по имени Зи объявляет следующую передачу, а я удобно устраиваюсь на диване позади сына и закрываю глаза. Воспроизводя в памяти события прошлой ночи, я судорожно кручу на безымянном пальце свое обручальное кольцо. Я хочу вспомнить каждое мгновение.

Мэтт открывает дверь. А я уже расстегнула платье наполовину и наблюдаю, как его взгляд мечется между моим лицом и грудью. Застежка на бюстгальтере находится спереди, и я, стоя прямо в дверях, с легкостью расстегиваю ее. Я. Девушка, которая в старших классах не могла без стеснения взглянуть мальчику в глаза. Девушка, которая потеряла девственность почти в девятнадцать лет и которую парень бросил на следующий же день. Но я теперь другая. Я – сексуальная, уверенная в себе. Делаю шаг вперед, и наши губы соединяются в поцелуе. Одной рукой Мэтт обхватывает мою грудь, а второй скользит вверх к шее и останавливает свою большую ладонь на затылке, запуская пальцы в мои волосы. Его лицо гладко выбрито, и кожа такая нежная. Он затягивает меня в квартиру и захлопывает за нами дверь. Не отрываясь друг от друга, мы, спотыкаясь, проходим мимо кухни, где буквально десять минут назад впервые поцеловались. То место, где я отскочила от Мэтта, словно его губы были пропитаны ядом. Но это сделала та девушка, которой я была раньше. А теперь я готова снова и снова целовать его. И сейчас я понимаю, что это был не яд, а опьяняющий эликсир, который жизненно необходим мне. Он нужен, чтобы та другая Я, грустная и осторожная трусишка, оставалась там, где и должна быть. Место этой тихони в чулане под лестницей, и никак иначе. Мы падаем на его кровать. Не разрывая поцелуя, я нетерпеливо тянусь к пряжке на ремне мужчины. Сейчас я пробую на вкус этот дурманящий коктейль по имени Мэтт. И едва я делаю свой первый большой глоток…

– Мамочка?

Я открываю глаза и вижу маленькое личико Нейта прямо перед собой. Позади него на экране телевизора – Даша-путешественница, которая уговорила белку Тико проехаться с ней через мост, но старый ворчливый тролль пытается помешать им.

– Я съел все хлопья. А можно мне еще немножко? Пожалуйста.

– Конечно, милый. Только дай мне одну минутку.

– Хорошо. – Сын протягивает ко мне свою маленькую пухлую ручку и кладет ее поверх моей, лежащей на груди. А затем оборачивается к экрану, чтобы посмотреть, как Даша справится с новой преградой, возникшей на нее пути.

Я снова закрываю глаза и пытаюсь вернуться в тот момент, на котором остановилась. Я расстегиваю ремень Мэтта, тяну вниз собачку молнии и просовываю руку в его боксеры. Скольжу пальцами по его твердому члену… Поцелуй на моей щеке и легкое покалывание щетины. Открыв глаза, я вижу нависшего надо мной Стюарта. Муж к чему-то принюхивается.

– Ты пахнешь по-другому, – констатирует он. – Ты не принимала душ, когда вернулась?

– Извини, – тихо отзываюсь я. – Было очень поздно. Я не думала, что ты будешь против.

– Ну я как бы против, – сухо отвечает супруг и уходит.

Что это значит для тебя, Молли?

Я не знаю, что это значит для меня, и не хочу знать. Опасность, которую я ощущала все это время, теперь вполне осязаема. Сейчас я одновременно и актриса в фильме ужасов, входящая в темный лес, где прячется маньяк, и встревоженная зрительница в зале кинотеатра, которой хочется крикнуть: «Нет! Не ходи туда!» И все знают, что произойдет дальше. Это часть острых ощущений.

Я достаю телефон и набираю сообщение: «Извини, Митчелл. Я хочу отменить нашу встречу на следующей неделе».

Я планирую съездить с Дэниелом и Нейтом к моим родителям. Маме становится все хуже, и эту поездку откладывать больше нельзя. Кроме того, есть еще одна причина, по которой я хочу увидеть мать: мне нужно поговорить с ней, а точнее, я хочу вернуться к одному нашему разговору и поставить наконец в нем точку.

Конечно же, Стюарту нужно работать, и на выходных он останется дома. В ночь перед отъездом я допоздна собираю вещи: один большой чемодан с одеждой для меня и мальчиков, две небольшие сумки с игрушками и легким перекусом на время полета. Стю заходит в комнату и перекладывает стопку нижнего белья в сторону, чтобы сесть на край кровати.

– Уделишь мне минутку?

– Конечно, – отвечаю я, не поднимая глаз. – А ты не знаешь, где резиновые сапожки Нейта?

Если верить прогнозу погоды, ближайшие дни в Чикаго будут дождливые, но я твердо решила, что мы с детьми не будем сидеть дома.

– Понятия не имею, – говорит он. – Лена пригласила меня на выходные. Пока вас нет дома.

Я перестаю складывать майки и смотрю на мужа.

– Лена? В смысле – твоя бывшая девушка Лена?

– Ага, – отвечает Стюарт. – Кажется, я уже говорил тебе, она сейчас переживает довольно тяжелый развод. Лена просто хочет поговорить.

– О-о, просто поговорить? – я опускаю глаза и делаю вид, что сосредоточенно изучаю кучу одежды, разложенной на кровати.

– Думаю, да. Но что, если бы это был не просто разговор? Как бы ты к этому отнеслась?

Мое сердце сжимается до размера мячика для пинг-понга, прижимается к легким и, кажется, даже перекрывает мне дыхание. Из всех девушек из прошлого Стю Лена – одна из немногих, кто расстался с ним, а не наоборот. Но они остались друзьями. Лена была одной из пяти его бывших, которые присутствовали на нашей свадьбе, что в целом можно рассматривать как проявление некоего привилегированного положения на фоне его многочисленных девушек. Я не то чтобы ревновала мужа к ней. Лена старше меня и с годами стала довольно тучной женщиной. Но я знаю, что где-то в глубинах сознания Стю хочет показать бывшей, кого она упустила. И мысль о том, что они проведут выходные вместе, заставляет меня чувствовать себя подавленной.

– Я не уверена, – начинаю я, по-прежнему не глядя на него. Боюсь, что начну плакать, если сейчас взгляну на мужа. Ощущение, что я вот-вот расплачусь, не покидало меня с тех пор, как я провела ночь с Мэттом. Точнее, оно появилось после того, как прошло несколько дней и я поняла, что, возможно, больше никогда его не увижу. Его девушка вернулась, и теперь мужчину переполняет чувство вины. – Думаю, ничего страшного. Ну, в смысле, это нечестно, если я единственная, у кого будет… ну знаешь…

– Круто, – коротко бросает Стю и встает на ноги, чтобы уйти. – Сомневаюсь, что что-то будет. Она до сих пор держится за своего мужа, но я хотел убедиться, что ты не против. Просто на всякий случай.

– А-ага. Поняла, – произношу я.

Стюарт останавливается в дверях:

– Ты уверена, что все нормально?

– Да, – я наконец поднимаю на него взгляд и натянуто улыбаюсь. Неужели он не понимает, что я вру? – Я просто немного волнуюсь из-за поездки.

– Я отвезу вас в аэропорт утром, – говорит муж. – Буду скучать по вам.

«С чего бы тебе скучать по нам? – ехидно думаю я. – Ты остаешься один дома да еще и пойдешь на свидание с Леной, а оно, между прочим, с возможным продолжением.»

Но вслух я произношу:

– Мы тоже будем по тебе скучать.

К тому времени как наш самолет приземляется в аэропорту О’Хара, у меня начинается жуткая мигрень. Отец предложил встретить нас, и я с облегчением выдыхаю, когда вижу его, стоящего со сцепленными за спиной руками (прямо как часовой на боевом посту) возле ленты выдачи багажа. Его борода с проседью аккуратно подстрижена, но волоски из густых бровей торчат в разные стороны. Он пристальным взглядом обводит толпу людей, и я машу ему рукой, пока он не замечает меня.

– Хоппин! – кричит Нейт, используя имя, которым называет отца старший сын моей сестры. Мой малыш врезается в ноги дедушки, и папа наигранно хрипит, как будто детский удар был невероятно сильным. Нейт в восторге смотрит на дедушку. Отец гладит младшего внука по волосам и протягивает руку, чтобы поприветствовать рукопожатием старшего.

«Серьезно? – тут же проносится в моей голове. – Ему всего восемь лет, а мы уже отказались от объятий? Наверное, я должна быть благодарна, что отец не заставляет внуков называть его просто Филом».

– Привет, пап, – говорю я, заключая его в объятия, прежде чем он успевает их избежать.

– Привет, малышка, – говорит он и неловко пару раз похлопывает меня по спине.

В машине я спрашиваю отца о здоровье мамы:

– Скажи честно, как она себя чувствует?

– О, мы оба держимся, – говорит он, не отрывая взгляда от дороги. – Я взял на себя некоторые домашние дела, например стирку. Знаешь, ей тяжеловато ходить по лестнице. И в основном я закупаю продукты и сам готовлю.

Он переводит взгляд на меня, оценивая мою реакцию на такое развитие событий. Во времена моего детства отец никогда не занимался домашними делами, и я знаю, что он хочет, чтобы я похвалила его сейчас. Я едва заметно киваю ему и немного приподнимаю брови, имитируя удивление. Но мне кажется, что теперь таких усилий мало и уже слишком поздно. Я вспоминаю, как тяжело маме давался быт, и молчу, просто слушая его.

Мигрень ни на секунду не отступает. Я чувствую ужасную боль, когда обнимаю маму. Когда хожу за Нейтом по дому, в сотый раз прося его не мучить собаку. Когда пью кофе и когда готовлю обед. Когда смотрю, как мальчишки карабкаются по веревочному городку или качаются на качелях под моросящим дождем. Мигрень – моя верная спутница. Ей удается вытеснить из моей головы все мысли о Стюарте и Лене. Перед тем как лечь в постель, я глотаю таблетку тайленола[12], который прячу от мамы.

У меня есть несколько минут, прежде чем лекарство начнет действовать. В течение этого времени я рассматриваю узоры на голубых обоях и забываюсь сном. Бо́льшую часть моего детства это комната была родительской спальней. Я унаследовала ее только летом перед одиннадцатым классом, после того как моя сестра уехала из дома, а родители решили перебраться в освободившуюся спальню. Но я никогда не обживала эту комнату. Ковер, лампа, комод и даже кровать – все это когда-то принадлежало моим родителям. И мне до сих пор кажется, что все эти вещи принадлежат только им.

И я стараюсь не думать о том, кто еще мог здесь лежать. Но трудно не вспоминать о том, что я знаю.

Примерно за год до рождения Дэниела мы со Стюартом поехали на выходные в Бостон. Моя любимая тетя, старшая сестра моей матери Анна, приехала в гости к своему сыну – моему брату Генри, – чтобы отпраздновать свой шестидесятый день рождения. В глазах моей примерной матери Анна была несносным ребенком. Тетя была в разводе, много пила и только что сделала татуировку. Она пригласила нас с мужем на ужин, и в какой-то момент, во время нашей совместной трапезы, после третьей порции тоника с водкой разговор зашел о семье. Я редко встречалась с тетей без присутствия матери и, воспользовавшись этим моментом, призналась:

– Знаешь, что в маме сводит меня с ума? – сказала я. – Она всегда так чертовски идеальна. На нее едва ли можно за что-то рассердиться.

– Пфф, – фыркнула тетя. – Твоя мама не такая уж и идеальная.

– Что ты имеешь в виду?

– Ох, мне не следовало этого говорить, – ответила Анна, явно наслаждаясь моим замешательством. Я заметила, что Генри принялся сосредоточенно пить воду, избегая визуального контакта со мной.

– Что? Расскажи мне, – потребовала я.

Тетя выпрямилась и неторопливо отпила из своего бокала. А затем сказала будничным тоном:

– У нее была интрижка на стороне.

– Что?! – воскликнула я. Казалось, что лампы в помещении погасли и столики вокруг нас исчезли, а свет прожекторов упал на Анну и заиграл бликами на стекле бокала, который она снова поднесла к губам. – Когда? С кем? – не унималась я.

Стюарт положил руку мне на бедро.

– Это неважно, детка. Твои родители все еще женаты. И, похоже, они любят друг друга, – сказал он.

– Для меня это чертовски важно! – отрезала я. Мне казалось, что я знаю свою мать. Я думала, что точно знаю, какой она человек, а теперь мне говорят, что она совсем другая. Развратница. Лгунья. – Ну же, Анна. Кто это был?

Тетя посмотрела прямо мне в глаза:

– Думаю, ты и так знаешь.

И я действительно знала. Джим.

Джим был лучшим другом моей матери. Он был на восемь лет ее младше (точно такая же разница в возрасте и у нас с Мэттом). Джим был человеком простым, веселым и умел смешно пародировать голоса. Они познакомились, когда он только окончил колледж и устроился на работу в среднюю школу, где мама преподавала английский. Как и моей маме, ему был близок духовный поиск себя. Когда мне было шесть лет, он познакомил мою маму с последователями учения Махикари. Они вместе посещали доздё — место, где приверженцы этой японской целительной практики могли обмениваться «божественным светом». В конце концов мама и Джим вместе отправились в Лос-Анджелес. Там они прошли недельный курс и стали членами религиозной общины Махикари.

Я до сих пор могу отчетливо представить, как они вдвоем обмениваются «светом» в гостиной. Когда Джим приходил, мой отец засиживался допоздна на работе, а сестра запиралась в своей комнате. Но мне не нравилось оставаться наедине с собой. Я тихо сидела на лестнице и подглядывала за мамой и Джимом, пока они по очереди выполняли практику по обмену и принятию «божественного света». Весь процесс занимал много времени. Обычно это были два часа между ужином и временем, когда я ложилась спать. Несмотря на то что я часами не издавала ни звука, я была рада, когда Джим приходил. Ведь если бы не было его, мама захотела бы поделиться «светом» со мной.

Сначала мама отдавала «свет», а Джим принимал. Они садились лицом друг к другу, подогнув под себя ноги. Мама произносила вслух заклинание, которое я уже знала наизусть. А затем в течение десяти минут она держала свою руку надо лбом Джима и, когда начинала уставать, меняла ее на другую. Если сеанс затягивался, мужчина ложился на живот. Теперь мама в течение двадцати минут направляла «божественный свет» из своих ладоней на различные точки вдоль его позвоночника. Прикосновения в процессе духовной практики были минимальными. Иногда она проводила большим пальцем по его телу, чтобы нащупать место скопления токсинов. И когда она находила такую точку, ее рука поднималась над телом примерно на пять сантиметров и невидимый «свет» лился из ее ладони. Во время их практик Джим всегда был очень серьезен. И мне было не по себе, когда он так резко менялся. Будто в такие моменты он превращался в другого человека.

В те вечера, когда Джим не приходил, мама обычно разговаривала с ним по телефону. Прислушавшись к голосу мамы, я всегда могла точно определить, с кем она разговаривает. Общаясь с Джимом, она сначала заливалась звонким смехом, потом на какое-то время наступала тишина, и затем мама откидывалась назад в кресло, словно парализованная, и начинала отчаянно хватать ртом воздух. Я знала, что делает Джим на другом конце линии. То же самое происходило, когда он присоединялся к нам за ужином перед обменом «светом». Он начинал с того, что говорил что-нибудь забавное (по крайней мере для моей мамы), а когда она начинала хихикать, его лицо становилось невозмутимым и голос приобретал обманчивую суровость:

– Мэри, это не смешно. Перестань смеяться, Мэри.

И больше ничего не требовалось. Он был единственным, кто так смешил мою маму.

Мне нравилось слышать звонкий смех мамы. Той женщины, которая всегда была занята какими-то важными делами: то готовила ужин, то мыла посуду, то до поздней ночи засиживалась за кухонным столом, проверяя работы учеников. Или обменивалась «светом» с Джимом. И в ее жизни не было времени на нечто большее, чем выполнение этих обязанностей.

Но когда она смеялась с Джимом, я слышала нечто другое. Это было что-то легкое и свободное.

Весь следующий год, на протяжении всей моей беременности, я хранила тайну, которую раскрыла мне тетя Анна. Но когда Дэниелу было всего несколько дней от роду, отец Стюарта серьезно заболел. Уже через неделю он оказался в больнице с тяжелой формой пневмонии. Мужу пришлось оставить меня и новорожденного сына, чтобы успеть попрощаться с умирающим отцом.

Я была благодарна за то, что именно в то непростое время мне выпала одна-единственная задача – заботиться о своем малыше. Материнство окутало меня защитным коконом. Моя чувствительная грудь была единственным источником питания для Дэниела, и я проводила часы своих дней и ночей, кормя его грудным молоком. Мама приехала, чтобы помочь мне. Она тогда сказала, что это ее долг – позаботиться о своем ребенке, пока я забочусь о своем.

Почти все время Дэниел был приложен к груди, и меня мучила жажда. Мама приносила мне пластиковые стаканчики с прохладной водой с длинной соломинкой, чтобы можно было пить без помощи рук, а потом садилась на диван рядом со мной, пока я кормила сына. Мы разговаривали с ней обо всем на свете – от лучшей мази для моих ноющих сосков и подходящих способах срыгивания для Дэниела до фундаментальных вопросов жизни и смерти, которые в этот момент были особенно актуальны.

В тот день, когда Стюарт позвонил и сообщил, что его отец умер, я положила трубку и, опустив голову на мамино плечо, разрыдалась в голос, пока сын продолжал медленно сосать молоко. Измученная и подавленная, теперь я больше не могла молчать. Мучающий меня вопрос наконец сорвался с моих губ.

– Я знаю о твоем романе, – начала я. – Это не мое дело, но я хочу спросить только одну вещь. А папа знает?

Мама на мгновение замолчала, опустив взгляд на свои руки, лежащие на коленях. Я тоже посмотрела на них. Симптомы ее загадочной болезни только начали проявляться, а пальцы левой руки уже не распрямлялись. Они буквально скрючились вокруг невидимого яйца в ее ладони.

– Это была идея твоего отца, – ответила она.

Когда таблетка наконец начинает действовать, я погружаюсь в сон, в котором возвращаюсь в наш дом в Бруклине или встречаюсь со Стюартом в его офисе или в ресторане (сценарий сновидения постоянно меняется) и выясняю, что рядом с мужем уже другая женщина, которая заняла мое место. Спустя пять или шесть часов, когда младший сын бесцеремонно будит меня, я выпиваю две таблетки обезболивающего с кофеином, но мигрень не отступает.

К последней ночи в родительском доме я уже не уверена, проходила ли вообще головная боль или я просто привыкла к ней. Укладывая Дэниела и Нейта на двухъярусную кровать, которая теперь стоит в моей старой комнате (ту, что была моей в далеком детстве), я смотрю на обои с бабочками, которые когда-то сама выбирала. Сыновья засыпают, а я подхожу к родительской ванной и тихо стучусь в дверь.

– Входи! – слышу я мамин голос, как и всегда, жизнерадостный, независимо от того, что происходит.

Я застаю ее сидящей на краю унитаза в неравной схватке с компрессионными носками. Несколько лет назад, в тот момент, когда я заканчивала свой первый год работы учителем английского языка, мама, проверяя эссе своих учеников по роману Германа Гессе «Сиддхартха», заметила, что не может удержать ручку в руке. А затем большой палец на ее левой ноге стал неметь. Со временем ее речь стала путаться и нарушилась координация движений. Мама обратилась в клинику «Мейо», частный медицинский исследовательский центр в Миннесоте, но врачи не смогли выяснить причину ее недуга. Атаксия[13] – так продолжает называть это заболевание моя мама в отсутствие реального диагноза. Во время одного из моих визитов после рождения Нейта мы обсуждали с ней возможные причины появления этого заболевания. «Возможно, все дело в моем подавленном гневе», – рассуждала она. Как мать двоих детей, я прекрасно понимала, что она имеет в виду. Иногда я и сама не знала, что сильнее разрушает меня – сама ярость или попытки подавить ее. Но теперь я задаюсь вопросом: «Неужели ее ярость еще глубже, чем я себе представляла?»

– Привет, мам, – говорю я. – Нужна помощь?

Процессы одевания и раздевания, похоже, занимают все время мамы в эти дни.

– Не-а! Это моя физиотерапия. Дети уже уснули?

– Если нет, мы скоро это узнаем, – отвечаю я и сажусь на пол, прислонившись спиной к гладкой поверхности ванны. Я смотрю на мамино лицо. Оно по-прежнему красивое, и так думают все окружающие, кроме нее самой. Сосредоточенная на процессе, мама хмурит брови. Трудно сказать, пытается ли она надеть носок или снять его.

– Я так рада, что ты здесь, – говорит она, а носок так и свисает с ее пальцев. – У нас не было возможности поговорить наедине. Расскажи мне обо всем. Как Стюарт?

Расскажи мне обо всем. О другом мужчине, с которым я переспала? О женщине, с которой Стюарт, возможно, в этот момент трахается?

«Твоя мать не так уж идеальна», – сказала мне тетя. Оказывается, я тоже не такая уж и идеальная.

– Он в порядке, – начинаю я, – но порой бывает трудно. Дети и все остальное, понимаешь? – Я снова смотрю на нее, надеясь взглядом объяснить все то, чего не могу сказать.

– Супружеская пара – это как два камня в реке, – говорит мама. Схватку с носком она выиграла. Мама плавно опускает ногу на пол, а затем обращает все свое внимание на меня. – На протяжении всей жизни вы притираетесь друг к друг. И именно так сглаживаются все неровности.

Я сдерживаю подступающие слезы, пока мама продолжает смотреть на меня. Она все видит. Она все понимает.

– Стюарт – твой идеальный камешек, милая. Я никогда в этом не сомневалась.

Я киваю и отвожу взгляд. Я хочу спросить ее о многом. О моем отце. О ее ярости. И о том, что же значит быть хорошей женой и матерью. Но я не могу подобрать слов. Мигрень накрывает меня с новой силой и блокирует ту часть сознания, которая могла бы сформулировать все эти вопросы.

– Я устала, – говорю я и встаю на ноги, чтобы поцеловать ее в макушку. – Спокойной ночи, мама. Я люблю тебя.

Лежа в старой родительской кровати и думая о Стюарте и Лене, я хочу вернуться в ванную, из которой, скорее всего, еще не ушла мама. Наверное, она старательно чистит зубы или умывается. Сейчас мама настолько медлительна, что на все приготовления ко сну у нее уходит больше часа. Но я не могу заставить себя это сделать. Кроме того единственного раза, после рождения Дэниела и смерти отца Стюарта, мы с мамой никогда не говорили о сексе откровенно. И хотя мой отец был не против этого, она все равно называла свои отношения с Джимом «интрижкой». Когда мама рассказывала мне об этом, по интонации ее голоса я понимала, что ей стыдно, и похоже, что одобрение мужа не имело для нее никакого значения. Как будто не существует ничего, что может оправдать желание женщины захотеть кого-либо или что-либо вне рамок брака.

Но неужели стыд моей матери – это та причина, по которой я не хочу задавать ей те вопросы, что мучают меня? Возможно ли, что именно поэтому я не хочу выяснять, были ли у моего отца «интрижки»? А если моя мать была так же раздавлена ревностью и болью, которые я испытываю при мысли о том, что Стюарт спит с Леной?

И я понимаю, что не хочу ничего спрашивать у матери, потому что я не хочу рассказывать ничего о себе. Я не хочу, чтобы мама узнала правду о моем браке. Потому что я размышляю о том, не совершила ли я ужасную ошибку.

Потому что по причинам, которые я не могу четко сформулировать, меня тоже накрывает чувством стыда.

Моя голова все еще раскалывается, а наш самолет уже идет на посадку. Стюарт встречает нас у ленты выдачи багажа. Заметив отца, Нейт и Дэниел бросаются к нему. Он крепко обнимает мальчиков и, немного нагнувшись вперед, собирается поцеловать меня.

– У меня ужасно болит голова, – сообщаю я ему.

– Мне жаль, милая. Давай отвезем тебя домой.

Я смотрю, как Стю поднимает Нейта одной рукой, затем тянется к ленте и с легкостью снимает наш тяжелый чемодан. Я наблюдаю, как двигаются его широкие плечи, как напрягаются под футболкой бицепсы, и останавливаюсь на лице с отросшей рыжевато-золотистой щетиной.

Стю с мальчиками идут в сторону парковки, а я семеню следом, смотря на уверенную походку мужа, его симпатичную круглую попу, и отмечаю ту ласковую манеру общения, в которой он обращается к детям. Внутри меня поднимается волна паники. Мой муж сексуален, он потрясающий отец и просто находка. Как я могла забыть об этом?

Всю дорогу до дома мальчики болтают, не замолкая ни на минуту, а я закрываю глаза, чувствуя, как пульсируют виски от напряжения. Мысли не дают мне покоя. Совсем скоро мы со Стюартом останемся наедине, и я узнаю ответ на терзающий меня вопрос. И другого выхода из этой ужасной ситуации нет, есть лишь надежда на то, что, возможно, между ними ничего не было, и я смогу с облегчением вздохнуть.

Едва мы переступаем порог дома, как Дэниел убегает в свою комнату, а Нейт отправляется на поиски кота. Стюарт несет наш чемодан наверх, а я иду следом за ним, с трудом переставляя ватные ноги. Сейчас я как робот, выполняющий последнюю миссию и готовящийся к самоуничтожению.

Войдя в спальню, я закрываю за собой дверь.

– Мне положить его на кровать? – спрашивает Стю, кивком головы указывая на чемодан в его руке.

Я молчу и чувствую, как дрожат мои колени. Смотрю вперед и вижу перед собой темные пятна и круги. Все, что я могу, это шепотом спросить:

– Ты спал с ней?

Стю опускает голову вместе с чемоданом и шумно выдыхает. Он смотрит на меня, и я вижу ответ в его глазах еще до того, как он его произносит.

– Да.

Мои ноги подкашиваются. Я падаю на пол рядом с кроватью. Боюсь, что меня сейчас стошнит.

– Молли… – начинает он.

Но я едва слышу его. Я словно упала на дно глубокого темного колодца и иду ко дну. Откуда-то словно через толщу воды доносятся слова и собираются в какое-то подобие фраз, какие-то обрывки предложений… Она ничего для меня не значит… Ты же сказала, что не против… Почему ты так реагируешь?..

Но до меня доносится только одно слово, которое он сказал. Да.

Все, чего я боялась, произошло.

Я просыпаюсь, когда за окном уже темно. Кажется, теперь голова болит из-за ушиба, а не из-за продолжительной мигрени. Осторожно встаю с кровати и спускаюсь вниз по лестнице. В доме тихо. Стюарта я нахожу на кухне: он в наушниках моет посуду.

Я осторожно подкрадываюсь к нему сзади и обхватываю руками поперек талии, уткнувшись лицом в спину супруга. Он выключает кран, небрежно вытирает руки о джинсы и достает один наушник.

– Ты уложил детей спать, – говорю я. – Спасибо.

– Разумеется, – отвечает он, не обернувшись. Его голос звучит холодно.

– Прости меня, – говорю я.

– За что? – спрашивает он. Стюарт ненавидит, когда я извиняюсь, не зная за что. Сейчас я задумалась о том, сколько раз моя мама просила прощения только за выходные и в течение многих лет до этого, на протяжении всей моей жизни. На самом деле она постоянно извинялась. Ни за что. И за все.

– Я не знаю.

Некоторое время мы стоим в тишине и я крепко обнимаю Стю. Не замечаю, как начинаю плакать.

– Я намочила твою майку, – бормочу я.

Муж поворачивается ко мне:

– Давай поговорим.

Мы идем в гостиную и садимся на диван. Приятно вот так сидеть рядом, ощущая тепло его тела, но не глядя друг другу в глаза. Мне хочется забраться к нему на колени. Но вокруг Стюарта я чувствую некую броню, невидимое силовое поле, которое я не могу преодолеть.

– Я не знаю, как говорить с тобой об этом, – начинает он, фокусируя взгляд на своих руках. – Я не хочу чувствовать себя виноватым за то, что сделал то, что ты мне разрешила.

Я понимаю, что он злится на меня. Он злится на меня. Мой разум мутнеет, и тошнота накатывает с новой силой.

– Я не думаю, что мне следовало рассказывать тебе о Лене, – продолжает он. – Мне нравится слушать, когда ты рассказываешь о себе и Мэтте, но я понимаю, что ты не испытываешь таких эмоций, если речь идет обо мне и другой женщине.

Безусловно, он прав, но то, что он сейчас говорит, волнует меня меньше всего. Проблема в том, что это вообще происходит. Я вспоминаю слова моей матери: «Это была идея твоего отца». Но это совсем другое. Ведь секс с Мэттом был моей идеей, верно?

– Лена никогда не заменит мне тебя, Молли. – Он украдкой смотрит на меня, а затем возвращает взгляд на свои руки. – Она мой друг, но не более того. Так же, как ты и Мэтт. И это ничего не значит.

Я задыхаюсь, у меня кружится голова, и накатывает новый приступ тошноты. Что это значит для тебя, Молли? Я до сих пор не знаю, что значит для меня секс с Мэттом, но это точно не про дружеские отношения.

Стюарт продолжает говорить, то ли не замечая, то ли намеренно игнорируя мое молчание:

– Но стоит признать, это довольно приятно, когда тебя считают привлекательным, понимаешь?

Конечно, я понимаю. Ведь я испытываю то же самое. Но я забыла, что Стюарт тоже хотел бы слышать эти слова. Как-то в начале наших отношений мы посетили дом его родителей на Лонг-Айленде. Он показал мне фотографию, сделанную на его бар-мицве: толстый ребенок, втиснутый в костюм кремового цвета, пиджак, пуговицы которого держались просто чудом, очки с толстыми стеклами, прыщи, огненно-рыжие вьющиеся волосы (Стю называл свою прическу «еврейское афро»), зажатый между улыбающимися родителями и высоким, стройным старшим братом. «Мама называет брата „роскошным парнем”», – сказал мне тогда Стю, и от окатившей меня волны ужаса я на какое-то мгновение забыла, как дышать.

Новый поток слез хлынул из моих глаз. Я вспомнила, как увидела мужа в аэропорту сегодня днем. Не знаю, когда в последний раз я говорила ему, что он сексуальный. Стюарт постоянно повторяет мне это, но я все равно не верю ему. Почему же мы не можем дать друг другу это чувство уверенности в своей неотразимости? Что с нами не так?

Он берет мою руку – обмякшую и безвольную – и сжимает в своей.

– Думаю, нам нужно что-то решать. Ты хочешь остановиться?

Конечно хочу. Мы должны прекратить это. Я не могу делить Стюарта с кем-либо. Я не могу делить его с Леной, женщиной, которая мечтала стать его женой. Женщиной, которая знает его дольше, чем я. Женщиной, дети которой называют моего мужа дядей Стю.

Но в то же время я не могу больше никогда не увидеться с Мэттом. И я до сих пор не могу объяснить почему. Возможно, Стюарт прав и дело в том, что мне нужно посмотреть на ситуацию под другим углом. Мне нужно почувствовать себя желанной женщиной, а не только женой и матерью. Быть может, мои чувства к Мэтту – не более чем зависимость от того, что я ощущаю, находясь рядом с ним: я блистаю, и все для меня так ново.

– Я не знаю, – признаюсь я.

– Хочешь, посмотрим спектакль? Поговори со мной! – забавным голосом произносит муж, и я поднимаю глаза. Он держит руки на уровне лица и изображает кукольный театр, будто его правая рука общается с левой.

Мне так хочется поддаться на его уловку. Умение Стюарта заставить меня смеяться, даже в самой нелепой и катастрофической ситуации, – его суперспособность, стоящая на лидирующем месте в списке причин, по которым я вышла за него замуж. Но теперь я сомневаюсь в искренности его мотивов. Может, он просто пытается отвлечь меня от пропасти, образовавшейся между нами? Смотри, какие смешные куклы, и не смотри вниз.

Все это слишком утомительно. Решаю довериться супругу, потому что не вижу другого выхода, и бросаюсь ему на шею.

– Я так тебя люблю, – говорю я, крепко прижимаясь к нему.

– Я тоже тебя люблю, девочка моя, – отвечает он. – И я всегда буду любить тебя. Но давай на время попробуем ввести новое правило. Больше я не буду рассказывать тебе о том, что я делаю.

– Хорошо, – отвечаю я, кивая. Мои виски пульсируют, превращая поток мыслей в бесформенные фразы, не поддающиеся анализу и осознанию.

– Но ты… – добавляет Стю с коварной ухмылкой, – должна рассказывать мне все.

Ночью я лежу в постели, прижавшись к Стюарту.

Мне не дает покоя одно воспоминание из прошлого. Почти десять лет назад я путешествовала с подругой Марией по Венесуэле, и эта поездка совпала с нашей со Стюартом первой годовщиной свадьбы. Тогда мне показалось весьма символичным то, что в этот день нам не обязательно быть вместе и что, хотя мы и женаты, у каждого из нас все равно может быть своя независимая жизнь.

Во время отпуска мы с подругой отправились на двухдневную экскурсию с рафтингом. На второй день пути наши гиды остановились у одного моста. Это было популярное место, откуда люди прыгали в реку и свободно дрейфовали по порогам, после чего под прямым углом выплывали на берег. Видимо, это были люди, которые находили такое развлечение забавным.

Так уж вышло, что я смертельно боюсь высоты. Но, повинуясь какому-то внутреннему порыву, я захотела бросить вызов своему страху. Тем более у меня появилась такая возможность. Я хотела хоть раз забыть об излишней осторожности и проявить смелость. И я даже вызвалась прыгнуть первой. Позже Мария описала мне эту сцену со своей точки зрения.

– Это было похоже на наблюдение за попыткой самоубийства, – подытожила подруга.

Я проигнорировала все советы, которые давали опытные инструкторы: обязательно вытяните носки, скрестите руки на груди и оттолкнитесь от моста, стараясь отпрыгнуть вперед на несколько метров. Вместо этого я просто шагнула вниз, в полете хаотично размахивала руками и ногами и со звонким шлепком упала в воду. Потрясенная произошедшим, я замерла на воде, даже не пытаясь пошевелить руками или ногами. Мария прыгнула в воду вслед за мной и вытащила мою никчемную тушку на берег.

– Больше никогда так не делай! – прокричала она.

– Хорошо, – покорно согласилась я, вернувшись к привычному послушному состоянию, пока подруга удерживала меня на плаву. – Не буду.

Позже у меня появились огромные синяки на боку и бедрах, на месте удара тела о гладь воды. Самый большой был диаметром с футбольный мяч и переливался зелеными, пурпурными и золотыми оттенками. Мария сфотографировала мне это недоразумение, чтобы я помнила о своем обещании. Но синяк уже давно зажил, фотография потеряна, и я уже знаю, что нарушу свое обещание.

Я готовлюсь к еще одному безумному прыжку.

Глава 5

В течение следующих четырех лет я спала с Мэттом всего несколько раз: когда его девушки не было в городе или когда Стюарт отправился на конференцию, а дети – в летний лагерь. Наше общение проходило примерно по следующему сценарию: после очередного секса Мэтт присылал мне сообщение, что больше не может так поступать и что его гложет чувство вины. Я плакала и впадала в уныние, боролась с очередным приступом мигрени, а потом с головой окуналась в родительские обязанности. Я говорила себе: мои дети еще совсем маленькие, я нужна им. Поэтому все к лучшему. Затем проходило несколько долгих месяцев, и мы с Мэттом снова начинали общаться. Сначала обменивались сообщениями раз в неделю или две, потом писали друг другу чаще. Наши сообщения были насквозь пропитаны фальшивым целомудрием в те моменты, когда на горизонте появлялась возможность в скором времени увидеться. Его девушка вскоре собирается в очередную рабочую поездку. Или я останусь одна дома на выходных. И самое главное, мы никогда не планируем нечто большее. Мы просто узнаём, свободен ли один из нас, чтобы пойти выпить по стаканчику и пообщаться.

Я скрываю от Мэтта то, что Стю знает о нашей с ним связи. Хочу, чтобы мужчина думал, что мы с ним в одной лодке и что меня одолевают те же демоны, что и его. Но на самом деле чем ближе наши «невинные» свидания, тем лучше я себя чувствую и тем реже у меня случаются приступы мигрени. Когда я уже знаю, что скоро увижу Мэтта, я терпеливее отношусь к выходкам детей и охотнее занимаюсь сексом со Стюартом.

В те ночи, когда мы с Мэттом встречаемся (а делаем мы это исключительно ночью), электрический разряд пробегает по моему телу, как только я вижу его глаза цвета морской волны. Час или два мы ведем себя как обычные друзья: общаемся и выпиваем по стаканчику, это помогает избавиться от всех назойливых мыслей и запретов. А затем наши колени соприкасаются под столом, и мы больше не сдерживаем себя. Наши взгляды пересекаются, и вот мы уже пьяно бредем к его квартире или моему дому (в зависимости от того, что свободно в этот момент), стремительно раздеваем друг друга, неистово трахаемся (правда, секс заканчивается слишком быстро) и затем, лежа в кровати, минут десять уделяем напряженным разговорам, прежде чем чувство вины Мэтта и мой стыд снова поднимут свои уродливые головы. А вскоре все начинается заново.

Причина чувства вины, терзающей Мэтта, мне понятна, но причина моего стыда не так очевидна. Я сняла с себя всякую ответственность за девушку моего любовника. (Ведь если он изменяет ей еще до брака, значит, их отношения обречены, не так ли?) А мой муж не против этих отношений. Тем не менее есть что-то в признании собственных неудовлетворенных потребностей, что заставляет меня стыдливо отводить взгляд.

Однако в постели со Стю весь мой стыд исчезает, и Мэтт снова становится неотъемлемой частью нашего брака, выполняя роль той маленькой тайны, которая была изначально ему отведена. Даже несмотря на продолжительные перерывы в общении с Мэттом, я все равно могу возбудиться при мысли о нем. Ты хотел бы посмотреть, как я делаю Мэтту минет? А хотел бы увидеть, как я двигалась, когда была сверху? Я выплескиваю весь свой страх и все свое желание на Стюарта. Наш секс кажется опасным, как будто мы с ним ходим по краю пропасти и крепко хватаемся друг за друга, чтобы не упасть. В моменты, когда Стюарт делает что-то новое (как-то непривычно ласкает меня языком, помогает принять какую-то незнакомую мне позу), я замираю. В моей голове сразу возникает вопрос: «Где он научился этому?» Но я боюсь спрашивать его об этом. Я интенсивно мотаю головой, отгоняя все эти навязчивые идеи, и заставляю себя погрузиться в то первобытное состояние, когда мной овладевают инстинкты, а не мысли. Затем меня накрывает волной оргазма. И сейчас эти ощущения намного сильнее, чем в первые дни нашего брака.

Я не знаю, как часто Стюарт встречается с Леной. Но я точно знаю, что они видятся. Как-то загружая вещи в стирку, я по привычке проверила карманы мужа, чтобы выбросить из них пустые упаковки от жвачки, скомканные салфетки и квитанции из химчистки. Но среди мусора я нащупала что-то похожее на кредитную карту. Вытащив пластик из кармана, я несколько секунд внимательно смотрю на него, прежде чем осознаю, что именно у меня в руках.

«Отель „Хилтон”. Приятного пребывания».

Ключ-карта от номера в отеле. Я смотрю на нее и буквально слышу в голове голос мужа: «Я больше не буду рассказывать тебе о том, что делаю. Вместо этого я просто оставлю ключ от номера в кармане. Я знаю, что ты будешь стирать вещи и найдешь его. А значит, ты представишь нас в гостиничном номере. Если ты вспомнишь, в какой день эти джинсы были на мне, то даже сможешь точно определить, когда это произошло. Невольно подумаешь о том сообщении, в котором я написал, что задерживаюсь на работе. И ты поймешь, что это была именно та ночь, когда я пришел домой в 04:30 утра и поцеловал тебя, пока ты спала. Я поцеловал тебя губами, которыми целовал ее. Губами, которые изучили каждую клеточку ее кожи, возможно, неоднократно заставляя ее кричать и стонать».

Я задумалась обо всем том времени, которое я проводила наедине с детьми: ужины, укладывание мальчиков на ночной сон, мытье посуды, и то чувство одиночества, преследовавшее меня, потому что я все это делала сама – ведь Стюарт должен работать. Но осознав, в какой реальности я живу сейчас, я задаюсь вопросом: «А действительно ли он проводил в офисе все это время?» Да, я верю, что все было именно так. В конце концов, он явно плохой конспиратор, который и сейчас не в состоянии аккуратно замести следы.

Но, несмотря на мои попытки подавить эти неприятные мысли, во мне уже поднимается что-то другое. Он мог бы все эти вечера провести дома. Выходит, он и сейчас срывается с работы, чтобы побыть с ней?

Я чувствую, как ревность смешивается с обидой, которую я сдерживала годами, каждый раз, когда чувство одиночества в нелегком деле воспитания детей ползло по моим венам, сжимало горло и пробирало до самых внутренностей. Но смотреть на свой гнев все равно что смотреть на солнце. И долго ты не сможешь наблюдать за ним, ведь можно навредить себе. А значит, то, что ты успеваешь увидеть, – лишь один элемент огромного пазла.

Я чувствую, как меня переполняет ярость. Ключ-карта стремительно летит в мусорное ведро.

За все это время я ни разу не приглашала Мэтта домой, если там были дети. До сегодняшнего дня. Возможно, дело в том, что Нейту уже восемь лет и я уверена, что он не проснется посреди ночи. А может быть, на этот безрассудный поступок меня подтолкнуло то, что я нашла ключ от гостиничного номера. Я чувствую себя так, словно выпила крепкий коктейль из ревности и злости, затуманивший мой разум. Я осознаю, что мое негодование направлено не столько на Лену, сколько на свободу Стюарта делать все, что ему заблагорассудится. Он может ночевать в отелях, не заботясь о таких деталях, как время сна детей или возможность найти свободную няню на вечер. В любом случае я успокаиваю себя тем, что Дэниел и Нейт сладко спят в своих кроватях наверху. Между нами – два этажа, и мы с Мэттом в гостевой комнате с запирающейся на замок дверью и отдельным выходом на крыльцо.

Наша одежда небрежно разбросана на полу. Я говорю Мэтту, что мне нужно проверить детей. Оставляю его в теплой постели и голышом бегу вверх по лестнице на кухню. Признаюсь, это немного безрассудно. Я вовсе не собираюсь смотреть, как там мальчики. Вместо этого я набираю сообщение Стюарту. Он с такой готовностью согласился задержаться в офисе, поддерживая мою безумную затею, что я уже начала испытывать чувство вины.

«Мэтт еще здесь. Но не волнуйся. Как любовники вы абсолютно разные».

В моих словах лишь доля истины. С Мэттом секс совсем другой, он возбуждает своей незаконностью и неправильностью. Но Стю так хорошо знает мое тело. Мэтту потребуются годы, чтобы в этом плане приблизиться к уровню моего мужа. Но в основном я хочу успокоить Стюарта, донести до него ту приемлемую версию «всего, что я делаю», как он и просил.

Я нажимаю кнопку «Отправить». И с ужасом осознаю, что сообщение доставлено не тому человеку.

Трясущимися руками я набираю сообщение для Стю:

Как отменить отправку сообщения?

Я думала, что пишу тебе, а отправила текст Мэтту!

Стюарт пытается помочь, но ничего не получается. Сообщение доставлено. Я сбегаю вниз – все еще голая – и несу какую-то околесицу, роясь в нашей разбросанной одежде. Я ищу телефон Мэтта. Сейчас его мобильный словно бомба замедленного действия, и мне необходимо удалить это сообщение.

– Молли, – зовет Мэтт, но я не поднимаю на него взгляда. – Молли, – повторяет он. – Для кого это сообщение?

Он все еще лежит на кровати, но уже надел джинсы. А в руках у него телефон, который, должно быть, лежал в заднем кармане брюк.

Не моргая, я смотрю на телефон в его руке и пытаюсь понять, смогу ли я еще как-то выкрутиться. Но нет.

– Для Стюарта, – отвечаю я. – Но не пойми меня неправильно. Ты потрясающий любовник. Я просто пыталась как-то подбодрить его.

– О, это меньшее из того, что меня беспокоит, Молли. То есть он знает, что я здесь?

Я киваю. Когда он смотрит на меня, я замечаю что-то новое в его взгляде. Возможно, это чувство отвращения, но испытывает он его по отношению ко мне, к себе или к нам обоим, я не могу точно сказать. В горле так сухо, будто я проглотила горсть песка. Я не могу произнеси ни звука.

– Я лучше пойду, – говорит Мэтт. – Мне нужно подумать.

Я молча наблюдаю, как он торопливо засовывает ноги в ботинки и натягивает рубашку через голову. Он уходит так быстро, что я начинаю сомневаться, а был ли он вообще здесь. Беру в руку телефон и отправляю сообщение Стю:

Он ушел. Можешь приехать домой, пожалуйста?

Мне невыносимо смотреть на скомканные простыни и думать, что, скорее всего, это была наша последняя встреча. Я заставляю себя сложить диван и бросить простыни в стиральную машину, принять душ и надеть пижаму.

Когда Стюарт приходит домой, он обнимает меня и говорит, чтобы я не переживала.

– Это не так уж важно, – говорит Стюарт. – Почему он вообще об этом волнуется?

Я не могу объяснить ему, почему я так уверена, что это конец. Но одно то, как Мэтт смотрел на меня, уже многое меняет. Он смотрел так, будто я все это время использовала его. Возможно, так и было. Но не в том ключе, как он думает. Я использовала Мэтта не только как маленький секрет в нашем браке – как я хотела, чтобы считал Стюарт. Нет. Я использовала Мэтта как своеобразный портал в другой мир. В такое измерение, где я могу бегать голой по собственной кухне, не считая, что делаю что-то неправильное. Но этот другой мир нереален. И мой портал закрылся.

Я часами лежу на кровати и не могу заснуть. Как только в окно спальни проскальзывает первый луч света, я пишу Мэтту, пытаясь все объяснить. Он присылает лаконичный ответ:

Я желаю тебе всего наилучшего, Молли, но с меня хватит. Прощай.

Остаток дня я провожу словно во сне. Я в ужасе от случившегося и от степени идиотизма своей ошибки. Сейчас я как главная героиня мыльной оперы. Годами лгала Мэтту о том, что Стюарт не в курсе отношений между нами. Занималась сексом с любовником в комнате для гостей, пока мои дети спали наверху. Разгуливала по дому голышом. Отправила просто ужаснейшее сообщение в самый неподходящий для этого момент, да еще и человеку, которому категорически нельзя было этого видеть! Если бы это все сделала не я, то нелепость этой ситуации была бы забавной. Но это все моих рук дело. И теперь я утопаю в чувстве стыда.

В тот вечер Стюарт вернулся с работы рано. По моему состоянию он понял, что в мыслях я где-то далеко, куда он не сможет добраться, и постарался позаботиться обо мне.

– Хочешь поговорить об этом? – спросил он после того, как дети уснули. Я молча лежала на диване. Мои глаза были красные и опухшие от слез.

– Я не знаю, смогу ли, – отвечаю я.

Он молча кивает. А потом добавляет:

– Хочешь, чтобы я перестал встречаться с Леной?

Его слова похожи на спасательный круг. Я буквально отталкиваюсь от дна и плыву вверх, чтобы ухватиться за него.

– Ты сделаешь это для меня? – осторожно уточняю я.

– Конечно, – сразу отвечает супруг. – Ты для меня важнее всех на свете. Давай сделаем перерыв. Пока тебе не станет лучше.

И вот круг начинает шипеть и сдувается, а я снова медленно иду ко дну. Перерыв. А не конец.

– Ты не понимаешь, – начинаю я. – Я не думаю, что когда-нибудь буду готова пережить это снова. Это слишком больно.

И я даже не знаю, как мне разобраться со всей этой болью. Больно делить Стюарта. Больно терять Мэтта. Но также больно думать, что этот этап моей жизни закончился. Что я больше никогда не смогу почувствовать себя блистающей и неизвестной для кого-то. Что я больше никогда не буду такой сверкающей и загадочной для себя.

– Думаю, я понимаю, – говорит Стюарт, взяв меня за руку. – Помнишь Le Trapeze?

Конечно помню. В этот захудалый секс-клуб мы ходили еще до свадьбы. Но если судить по взгляду супруга, наши воспоминания отличаются. Когда он спросил, у меня в памяти всплыл эпизод с двумя распутными девицами в женском туалете, которые обсуждали свои ожидания от сегодняшнего вечера. Они говорили о том, что Джонс, который привел их туда, потом отвезет их в «Макдоналдс».

– Мне там не понравилось, – возражаю я.

– Что? Неправда, – оживляется супруг, взмахнув рукой. – Если бы это действительно было так, мы бы не ходили туда дважды. Было то, что тебе понравилось, и то, что тебе не понравилось. То же самое касается и свиданий с другими людьми.

Следует признать, что он прав. В том забытом богом месте мне нравилось ходить с обнаженной грудью. И мне нравилось, как на меня смотрел Стюарт, да и другие мужчины тоже. И то ощущение, что я вырвалась из своего образа хорошей девочки, что я вся такая дерзкая и желанная, мне тоже очень нравилось.

Но анонимность этого места мне не нравилась. Меня не устраивала эта атмосфера взаимозаменяемости тел. Поэтому я сказала Стюарту, что хочу уйти, как только ко мне прикоснулся незнакомец. И хотя это была полностью моя идея, сходить в клуб еще раз для того, чтобы эту затею воплотить в жизнь, – я здорово напилась.

– Я ничего не обещаю, – сообщаю я мужу. – Но я подумаю об этом. Просто дай мне немного времени. Я думаю, что для начала мне стоит вернуться к терапии.

– Отличная идея, – поддержал Стюарт и поцеловал меня в лоб. – Только бы мне не пришлось туда идти.

Митчелл взглянул на меня.

– Во время нашей прошлой встречи я попросил тебя подумать о том, что бы значило для тебя переспать с Мэттом, – сказал он.

Немного удивленная, я молча киваю. Как будто мы и не прерывали наши сеансы. Даже если он просматривал свои записи перед тем, как я вошла в кабинет, в его глазах я вижу что-то искреннее. Я ценю эти ощущения, которые мне дает общение с Митчеллом: он запомнил меня. Он знает, кто Я.

– Но в прошлый раз я не хотела думать о том, что это значит. Я просто хотела сделать это, – отвечаю я и делаю паузу. – И я переспала с ним. Несколько раз.

Я и не знала, что так приятно признаваться в своих грехах. Но еще приятнее то, что Митчелл не реагирует так, будто я совершила что-то поистине ужасное.

Он просто спрашивает:

– И теперь ты чувствуешь какие-то изменения? В плане – ты готова подумать над этим вопросом?

Я киваю в знак согласия и добавляю:

– Мне нужно кое-что прояснить для себя.

Внезапная боль обрушивается на меня, и голова буквально оказывается зажата в тисках. Митчелл замечает стремительное изменение моего состояния. Должно быть, я неосознанно вздрогнула.

– И что сейчас происходит с тобой? Я имею в виду в физическом плане.

– У меня болит голова, – говорю я. – Это больше похоже на мигрень. Приступы бывают очень сильными. Но я не испытываю боль постоянно.

– Хм, – произносит Митчелл, делая пометку в блокноте, – полагаю, мы только что выяснили, каким будет твое первое домашнее задание. Я бы хотел, чтобы в течение следующих двух недель ты записывала, что делала или о чем думала, когда почувствовала приближение головной боли.

– Хорошо, – легко соглашаюсь я, приободрившись, потому что чувствую, как боль отступает. – Я люблю домашние задания.

– Правда? – уточняет Митчелл, улыбаясь. – А почему?

Я задумываюсь над это вопросом. Помню день, когда я перешла в третий класс. Я была так взволнована, ведь именно с этого года мне наконец-то начнут задавать уроки на дом.

– Наверное, потому что у меня это хорошо получалось, – предполагаю я. – В первый же день третьего класса я сделала все домашние задания на год вперед. Исписала целых две рабочих тетради по чтению и математике. Так что в итоге я перескочила через четвертый класс.

Митчелл делает еще одну пометку. Я не уверена, что эта информация имеет какое-то отношение к моей сексуальной жизни или даже к моим головным болям.

– Должно быть, ты была младше своих одноклассников?

– Да, – я киваю. – Я была самой младшей в классе. Так что мне было всего двенадцать, когда я перешла в среднюю школу. А уже в шестнадцать я поступила в колледж. Окружающие называли меня Дуги Хаузером[14]. Но не потому, что я придумала, как вылечить рак или что-то такое, нет. Мне просто легко давалось обучение.

– Я уверен, здесь кроется нечто большее, – с улыбкой отметил Митчелл. Мне было приятно, что доктор находит меня забавной. – Как ты отнеслась к тому, что тебе пришлось перепрыгнуть через класс?

Я какое-то время обдумываю его вопрос.

– Мне нравилось, что меня считали умной, – говорю я. – Взрослые считали меня одаренной, особенно мои родители.

Митчелл внимательно смотрит на меня.

– Но тяжело было быть столь юной, – произношу я, и тут меня осеняет одна мысль. – Всю жизнь меня считали ботаником. И до первого курса колледжа у меня никогда не было парня. А потом появился Уильям. Мы встречались с ним четыре года, до того, как я встретила Стюарта. Собственно, поэтому Стю и сказал мне – еще до нашей помолвки, – что хочет, чтобы я спала с другими парнями. Он считал, что я упустила возможность насладиться молодостью или что-то в этом роде.

Я наблюдаю за Митчеллом, пока он что-то быстро записывает.

– К тому же это его заводит, – добавляю я.

Доктор кивает и молча смотрит на меня.

– И еще кое-что, – вспоминаю я. – Не знаю, важно это или нет, но у моих родителей тоже был открытый брак. Правда, они его так не называли. Моя мама спала с одним парнем, и отец поощрял ее поведение. В общем, как у нас со Стюартом. Но когда мы со Стюартом обсуждали такой формат брака, я не знала, что мои родители так жили.

Митчелл приподнимает брови, а ручка в его руке напряженно царапает бумагу.

К тому времени, когда наш сеанс заканчивается, я завалена домашними заданиями. Первое задание – отслеживать свои головные боли. Но второе задание намного важнее.

– Молли, – задумчиво произносит Митчелл, смотря на полоток и, видимо, собираясь с мыслями, а затем переводит взгляд на меня. – Ты рассказала мне, почему Стюарт считает, что ты должна состоять в открытом браке. И ты привела в пример отношения твоих родителей. Но ты так и не смогла сформулировать, что ты желала получить от этого соглашения. Поэтому я бы хотел, чтобы ты обдумала этот момент.

Я киваю, жалея, что не могу забрать Митчелла с собой домой.

Тем временем он продолжает, интонацией придавая следующим словам особое значение:

– И я настоятельно рекомендую тебе поговорить с матерью.

Глава 6

Я не была бы собой, если бы не взялась за выполнение домашнего задания со всей ответственностью.

Я прилежно отслеживала свои мигрени, но в них трудно было выявить какую-то закономерность. Голова могла заболеть, когда я отводила Нейта в класс, во время обеда или последнего урока или когда я забирала Дэниела из школы после уроков, а порой и в моменты, когда я вечером укладывала мальчиков спать. Или я могла резко проснуться в четыре утра, потому что во сне мою голову придавило огромным камнем. Я замечала, что выпивала по таблетке экседрина[15] перед запланированным свиданием со Стюартом, пытаясь сдержать приступы боли, чтобы изображать счастливую супругу, готовую к безудержному сексу. Я могла подумать о Мэтте и ощутить подступающую тошноту, а в глазах начинали мигать яркие вспышки. Все это загоняло меня в постель, и я, тихо рыдая под одеялом, надеялась, что смогу избавиться от головной боли и вытереть слезы до того, как меня найдут дети.

А что же еще провоцирует мои приступы? Размышления о двух других моих заданиях.

Почему я хочу, чтобы формат нашего брака стал открытым?

Действительно ли мне нужно поговорить с мамой?

В субботу я попросила Стюарта отвести мальчиков на игровую площадку, чтобы я смогла позвонить маме. В начале недели я отправила ей письмо на электронную почту с вопросом, сможем ли мы найти время для разговора. На самом деле мы с ней регулярно общаемся по телефону. Поэтому моя просьба была направлена на то, чтобы предупредить ее: этот разговор будет отличаться от нашего повседневного общения.

«Конечно же мы сможем поговорить. Как интригующе!» – написала мама в ответ.

Несколько дней я ломала голову, пытаясь придумать, с чего начать наш разговор. Ожидая, пока мама ответит на звонок, я мысленно прокручиваю в голове начало нашего диалога. В трубке раздается шуршание, и я снова вспоминаю о маминой реальности с ее новыми физическими возможностями.

– Привет, мама! – начинаю я, придавая голосу максимально позитивную окраску.

– Привет, милая, – отзывается мама, как будто отошла от телефона очень далеко. – Ох, прости. Подожди минутку, я правильно возьму трубку.

Я вспоминаю телефонные разговоры с бабушкой за несколько месяцев до ее смерти. Чаще всего она переворачивала телефон динамиком вверх, и мне приходилось громко кричать, чтобы она перевернула его. По крайней мере, мама знает о том, что что-то не так.

– Так-то лучше! – мама говорит не так быстро, как раньше, но я слышу бодрость в ее тоне, как и всегда. – Так в чем дело? Признаюсь, твое письмо заинтриговало меня.

Я делаю глубокий вдох и, пока не передумала, произношу заготовленную заранее вводную фразу:

– Ну, я сейчас хожу к психотерапевту, и он задал мне пару домашних заданий. И одно из них – обсудить кое-что с тобой. Но я не знаю, с чего начать.

– Понятно! – отвечает она. Иногда я думаю, что моя мама могла бы с легкостью пройти прослушивание на роль неунывающей Джун Кливер[16]. – Ну в таком случае я предлагаю тебе просто начать говорить!

Хотя я догадывалась, что мама отреагирует на мою фразу именно так, мне никогда не удавалось заранее составить текст своей следующей реплики. Я делаю глубокий вдох и чувствую, как меня сносит потоком слов, которые я вовсе не собиралась произносить.

– Хм, ну хорошо. Несколько лет назад Стю захотел, чтобы я переспала с каким-нибудь другим мужчиной, так же как папа когда-то сказал тебе, что ты должна завести роман на стороне. И я так и сделала. Его зовут Мэтт. Наши отношения продолжались какое-то время, но теперь он больше не хочет со мной разговаривать. А еще я думаю, что у нас со Стюартом сейчас все хорошо, но переживаю, что могла разрушить свой брак. И я не уверена, что мне стоит делать что-то подобное снова. Я очень скучаю по Мэтту, но не знаю, действительно ли я скучаю по нему или просто мне не хватает тех ощущений, которые я получала рядом с ним. И я все еще люблю Стюарта, но я не думаю, что смогу принять его отношения с другими женщинами. И сейчас я в полном раздрае, меня постоянно мучают мигрени, и я не знаю, что мне делать.

Как только я закончила говорить и вдохнула воздух, слезы хлынули из моих глаз. Не знаю, насколько мама смогла разобрать мой словесный поток, но я больше не могу говорить. Я зажимаю телефон между левым плечом и ухом и тянусь к коробке с салфетками, стоящей на тумбочке.

– О милая, – начинает мама. – Ты так долго держала это в себе. Я так рада, что ты рассказала мне об этом.

– Правда? – спросила я, шмыгнув носом. – Я боялась тебе сказать. В последний раз, когда я заговорила о тебе и Джиме, ты выглядела очень… ну как-то неловко…

Я избегаю называть то мамино состояние чувством стыда. С прошлого нашего разговора на эту тему прошло уже больше десяти лет, и в моей памяти он все еще окутан дымкой послеродового истощения. Но сейчас, когда я резким движением сорвала пластырь с этой раны, сдерживающей воспоминания, я буквально наяву вижу, в какой напряженной позе тогда замерла мама. Я слышу ее тихие слова: «Я была девственницей, когда мы поженились. Твой отец думал, что такая интрижка придаст мне уверенности. Это было так давно».

– Наверное, так и было, – отвечает мама. – И я до сих пор не хочу делиться интимными подробностями моей жизни. Но если тебе