Вторая жена.Терпеть не буду бесплатное чтение
Пролог
«Не переживай, любимая. Мы справимся. Я женюсь. Возьму вторую жену. Она родит мне ребёнка. Он будет и твоим тоже. Ты сможешь заботиться о нём так же, как и она. Всё будет хорошо.»
Телефон дрожит в моих пальцах, но я не чувствую его веса.
Я перечитываю. Снова. Медленно.
Каждую букву.
Каждое слово.
Вдруг я ошиблась? Вдруг это какой-то дикий розыгрыш? Или его телефон попал в чужие руки?
Но нет. Это он.
Мой муж.
Любимый.
Тот, кто должен был быть здесь, рядом. Держать меня за руку. Говорить, что мы переживём это. Что я не одна.
А вместо этого он пишет мне, что женится.
Я чувствую, как внутри что-то медленно сжимается, превращаясь в тугой болезненный ком.
Я женюсь.
Она родит.
Это будет и твой ребёнок.
Господи…
Я моргаю, но буквы не исчезают. Они словно выжжены в моём сознании.
Я судорожно вдыхаю, но воздух застревает в горле.
Он уже принял решение.
Он не плачет. Не скорбит.
Не чувствует потери.
Он просто нашёл выход.
Как будто ничего страшного не случилось.
Как будто вчера у меня не остановилось сердце от страха.
Как будто я не умоляла Всевышнего спасти нашего ребёнка.
Как будто у нас вообще не было ребёнка.
А ведь был.
Я прижимаю руку к животу. Там, где должно было биться крошечное сердечко.
Но оно больше не бьётся.
А он?
Он даже не пришёл.
Не спросил, как я.
Не обнял, не погладил по волосам, не сказал, что любит.
Где его любовь?
И была ли она вообще?…
Где его скорбь?
Почему только я плачу?
Почему только я чувствую эту пустоту?
Почему только я страдаю?
Экран вспыхивает снова.
«Ты всё равно не можешь родить, милая. Но ты всегда была хорошей хозяйкой, хорошей женой. Я не хочу отказываться от тебя. Я просто хочу сына. Это ведь естественно. Разве я не имею права?»
Мир рушится.
Ты всё равно не можешь родить.
Гул в ушах заглушает всё остальное.
Я моргаю, но слёзы не перестают течь. Горячие, обжигающие, они падают на простыню, смешиваются с равнодушным светом уличных фонарей за окном.
Он сказал это мне.
Мне, которая ещё вчера держалась за живот, боясь пошевелиться.
Мне, которая надеялась до последнего.
Мне, которая прошла через боль, страх, кровь.
Но теперь я ему не нужна.
Он уже смотрит вперёд.
У него есть план.
Новая жена.
Новый ребёнок.
Новая жизнь.
А я?
Кто я теперь для него?
Бракованная? Дефектная? Просто ошибка?
Я медленно опускаю телефон.
Где-то внутри меня уже нет.
Осталась только пустота.
Как я смогу пережить это?
Что мне делать?
Как…
Жить?
Глава 1
Голос свекрови срывается на крик ещё до рассвета.
– Лейна! Ты вообще собираешься вставать?!
Я резко открываю глаза, глухо выдыхаю и машинально тянусь к животу. Ладонь задерживается на округлившемся низе живота, словно в попытке почувствовать движение. Но нет. Ещё слишком рано.
Сонливость испаряется мгновенно.
В этом доме нельзя позволить себе проснуться в своём темпе.
Здесь ты встаёшь сразу, как тебя позвали.
Я накидываю платок на голову, торопливо поправляю платье и выскальзываю из комнаты, зная, что будет дальше.
На кухне уже пахнет крепким чаем с мятой и лепёшками, но времени насладиться этим ароматом нет. Свекровь стоит у стола, грозно скрестив руки на груди, рядом заловка Айшат, лениво потягивающаяся после сна.
– Ты думаешь, в доме всё само собой делается? – свекровь сверлит меня взглядом.
Я опускаю голову.
– Нет…
– Тогда почему завтрак ещё не готов?
Слова льются, как кипящая вода, и мне остаётся лишь поспешно кивнуть и броситься к плите. На автомате ставлю казан с водой, нарезаю хлеб, достаю продукты. Всё это время чувствую, как на меня смотрят.
– Ты слишком медленная, Лейна, – насмешливо тянет Айшат, делая глоток чая. – Как ты будешь справляться, когда ребёнок родится?
Я сжимаю губы.
Я справлюсь.
Ведь я уже справляюсь.
Дом большой. В нём живут семь человек.
Я обслуживаю их с утра до ночи. Готовлю, убираю, стираю, глажу, мою.
Но этого всегда мало.
– Ты ведёшь себя как невеста, а не как хозяйка, – добавляет свекровь, поправляя платок. – Неужели так сложно проснуться раньше? В твои годы у меня уже трое было, и я успевала за домом следить.
Я не отвечаю.
Бесполезно.
Здесь никогда не будет достаточно хорошо.
И так каждый день.
После завтрака я убираю со стола, мою пол. В это время Айшат неторопливо расчёсывает волосы, листая телефон.
Дети носятся по комнатам, разбрызгивая сок, роняя еду на ковёр.
Я знаю, кто это уберёт.
– Лейна, неси поднос со сладким в гостиную! – бросает свекровь, даже не глядя в мою сторону.
Я быстро вытираю руки о фартук, хватаю поднос, стараясь не расплескать чай.
Руки дрожат.
Я устала.
Я всегда устаю.
Спина ломит, ноги гудят, но я не имею права сесть.
Ты не можешь быть уставшей, Лейна.
Ты должна улыбаться, работать, угождать.
Так заведено.
Так надо.
К обеду я валюсь с ног.
Но когда заходит Умар, всё отступает на второй план.
Он улыбается, наклоняется ко мне, касается губами виска.
Только он.
Только он даёт мне силы терпеть всё это.
– Как ты? – спрашивает тихо.
Я слабо улыбаюсь.
– Хорошо.
Потому что иначе говорить нельзя.
***
К вечеру силы покидают меня окончательно.
Тело ломит, ноги гудят, внутри всё горит от слабости. Изжога мучает с самого утра, тошнота накатывает волнами. Каждое движение даётся с трудом.
Я забеременела.
Но в этом доме никому нет до этого дела.
Я иду на кухню, держась за край стола, чтобы не пошатнуться.
– Лейна, искупай детей, – лениво тянет Айшат, даже не поднимая глаз от телефона.
Я стискиваю зубы.
– Айшат, я… – тихо начинаю, но осекаюсь.
Как объяснить, что не могу?
Что руки больше не держат, спина разламывается, а внутри меня растёт наша кровь, наша плоть, которую следовало бы беречь?
Но она даже не ждёт ответа.
– Ты и так особо ничем не занята, – равнодушно добавляет, делая очередной глоток чая.
Ничем не занята.
Где-то внутри меня вспыхивает протест, но я сразу его давлю.
Бессмысленно.
Я делаю шаг в сторону ванной, когда вдруг к моей ноге цепляется маленькая ладошка.
– Тётя Лейна, а можно с пеной? – Карим смотрит на меня снизу вверх, широко распахнув тёмные глазки.
Я улыбаюсь.
Пусть я устала, пусть не могу стоять на ногах, но этих мальчишек я люблю.
Амин тоже тут, стоит, скрестив руки, важно поджав губы.
– Я уже сам умею, но ты проверь, хорошо?
– Конечно, мой хороший, – киваю я, сглатывая тошноту.
Карим тянет ко мне ручки. Я знаю – он хочет, чтобы я его подняла.
Я знаю, что не должна.
Но делаю это.
Сквозь боль. Сквозь ломоту в пояснице.
Потому что они – дети.
Потому что я не могу по-другому.
***
Я с трудом держу Карима на руках. Он лёгкий, но тело не слушается, будто весь день из меня выжимали силы, оставляя только пустую оболочку.
Я осторожно опускаю его в тёплую воду, Амин с довольным видом залезает сам, расплескав половину воды на пол.
Я даже не вздыхаю – это уже привычно.
Карим тут же начинает играть с мыльными пузырями, хихикая. Я провожу ладонью по его мокрым волосам, чуть откинув их назад.
– Ты мой хороший, – шепчу я, едва касаясь его тёплой кожи.
– Ну что так долго? – раздражённо доносится голос Айшат из коридора. – Ты что, спать их там уложила?
Я моргаю, чувствуя, как снова накатывает тошнота.
Неужели так сложно самой их забрать?
Я закрываю глаза на секунду, прежде чем подняться.
***
Я заворачиваю Карима в полотенце, но руки дрожат.
Тело ослабло, будто силы вытекли вместе с горячим паром.
Хоть бы сесть.
Хоть бы на секунду.
Но нет.
Дверь в ванную распахивается, и Айшат цокает языком.
– Ты опять копаешься, Лейна. Господи, сколько можно?
Я поджимаю губы, не отвечая.
Карим тянется ко мне, цепляется за платье.
– Тётя Лейна, я спать хочу…
Я глажу его по спинке, ощущая, как в груди разливается тепло.
Как бы я ни устала, этих двоих я люблю.
– Да оставь ты его, он разнежится у тебя совсем, – бросает Айшат, забирая Карима.
Я не спорю.
Просто провожаю их взглядом.
Голос свекрови раздаётся из гостиной:
– Лейна! Принеси нам чай!
Я судорожно вдыхаю.
А мне?
Мне можно просто присесть? Просто отдышаться?
Понимая что это непозволительная роскошь я выпрямляю спину и молча иду на кухню.
***
Вода льётся горячими струями, стекая по коже, смывая усталость, но не боль.
Я провожу руками по лицу, снимаю заколку, позволяя волосам рассыпаться по плечам.
День был бесконечным.
Но разве он бывает другим?
Я закрываю глаза, позволяя себе хотя бы эти несколько минут отдыха.
Тело ноет. Поясницу скручивает, низ живота болит.
Но больше всего болит нечто внутри – не усталость, не физическая боль, а пустота.
Я забеременела.
Мы ждали этого два года.
Два года попыток, надежд, разочарований. Два года, когда каждый месяц был проверкой на прочность. Два года, когда я молилась и надеялась, что однажды смогу сказать ему: «Умар, у нас будет ребёнок.»
И вот, наконец, это случилось.
Я ожидала, что он будет счастлив. Ожидала, что он будет меня беречь.
Но реальность оказалась другой.
Никто не заметил, что со мной стало тяжелее.
Никто не предложил отдохнуть.
Никто не сказал «сядь, я сам».
Даже он.
Я тихо вздыхаю, выключая воду.
Если задержусь ещё на минуту, начнутся вопросы.
Когда я выхожу из ванной, Умар уже в спальне, полулёжа на подушке, прокручивает что-то в телефоне.
– Наконец-то, – он поднимает голову, чуть хмурится. – Я думал, ты там уснёшь.
– Хотела бы, – слабо улыбаюсь я.
Он отбрасывает телефон в сторону, изучающе смотрит.
Я знаю этот взгляд.
Знаю его намерения.
И знаю, что не могу.
Я не отказываю ему никогда.
Но сегодня даже сил на то, чтобы лежать, у меня нет.
Я сажусь на кровать, осторожно придерживаясь за поясницу. Он тянется ко мне, касается плеча, легко, привычно.
– Лейна…
– Мне больно, – шепчу я.
Он замирает.
– Где?
Я накрываю ладонями живот.
– Тут.
В темноте спальни его лицо напрягается.
– Что-то серьёзное?
– Просто болит, Умар. – Я устало опускаю голову. – Целый день на ногах… Я не могу сегодня.
Он молчит.
– Опять?
Я напрягаюсь.
– Что – опять?
Он отворачивается, тянет на себя одеяло, голос звучит отрывисто, раздражённо:
– Ты совсем перестала на меня обращать внимание.
Я моргаю.
Он серьёзно об этом сейчас?
– Умар…
– Ты думаешь только о себе, – продолжает он. – О своих делах, о доме, о ком угодно, но не обо мне.
Я провожу языком по пересохшим губам, чувствуя, как от его слов внутри всё стягивается в тугой узел.
– Я целый день работаю.
– А я – нет?
Он резко поворачивается ко мне, смотрит прямо в глаза.
– Я тоже работаю, Лейна. Но ты хотя бы замечаешь, что у тебя есть муж?
Я растерянно моргаю.
– Ты правда… считаешь, что я тебя не замечаю?
– А как ещё это назвать? – он пожимает плечами, раздражённо откидываясь на подушку. – Раньше ты мне радовалась. А теперь? Всё, что я получаю, – «я устала», «мне больно».
Я сглатываю.
Как объяснить, что я просто больше не могу?
Но он уже отвернулся, уставившись в стену.
Обиженный.
Как ребёнок.
Раньше он был другим.
Когда мы только встречались, он обожал меня.
Он заваливал меня подарками. Знал, какой цвет мне нравится, какие сладости я люблю. Всегда заботился, чтобы мне было тепло, удобно, спокойно.
Он ждал меня с работы с цветами, выкраивал время среди своих дел, чтобы просто увезти меня подальше от суеты, посадить в машину и везти, куда глаза глядят.
Он закидывал мой телефон сообщениями, если я задерживалась.
«Ты где?»
«Ты поела?»
«Я скучаю.»
А сейчас…
Сейчас он хочет, чтобы всё внимание было на нём.
Как будто я не беременна.
Как будто я не устаю.
Как будто я просто перестала его любить.
Но это не так.
Просто я больше не могу отдавать себя целиком.
Я лежу, смотрю в потолок, не чувствуя ничего.
Кроме боли.
Кроме усталости.
Кроме пустоты.
Что со мной стало?
Что с нами стало?
Я закрываю глаза.
Или лучше не думать об этом?
Глава 2
Утро начинается с боли.
Я открываю глаза, и первое, что чувствую, – тяжесть внизу живота. Тупая, ноющая, тянущая.
Я осторожно кладу ладонь на живот, будто пытаюсь успокоить себя.
Но тревога уже пробирается под кожу.
Я прислушиваюсь.
Тихо.
Рядом лежит Умар, но я сразу понимаю – он ещё злится.
Я не слышу его дыхания, не чувствую привычного движения, когда он обычно поворачивается ко мне во сне.
Он лежит ровно, на спине, руки на груди.
Я знаю, что если пошевелюсь, он сделает вид, что спит.
Раньше всё было иначе.
Раньше, когда я просыпалась, он первым улыбался, тянулся ко мне, касался щеки, шептал что-то тёплым голосом.
Раньше он не мог выдержать и дня, чтобы не позвонить мне, если мы были далеко друг от друга.
Теперь я могу провести рядом с ним целую ночь, и он даже не заметит.
Я смотрю в потолок, глубоко вдыхаю.
В животе неприятно тянет, но это не та боль, от которой нужно паниковать.
Я говорю себе, что это нормально, что так бывает, что я просто устала.
Я пытаюсь убедить себя, что всё в порядке.
Но внутри всё равно тревожно.
Я поворачиваюсь на бок, затаив дыхание, надеясь, что он тоже проснётся.
Что посмотрит на меня.
Что спросит, как я себя чувствую.
Но он просто встаёт.
Молча.
Я жду.
Может, он хотя бы скажет что-то?
Может, заметит, что мне плохо?
Может, вспомнит, как долго мы ждали этого ребёнка, как я боялась, что у нас ничего не получится?
Но он просто выходит из комнаты.
Не оглядываясь.
Я медленно сажусь, обхватываю живот ладонями.
Два года мы мечтали об этом ребёнке.
Два года я ловила каждое изменение в своём организме, надеялась, ждала.
Два года я боялась, что если у нас не получится, он разочаруется во мне.
А теперь, когда всё получилось, когда я наконец ношу под сердцем нашего ребёнка, кажется, будто для него это уже не имеет значения.
Я закрываю глаза, наклоняю голову вперёд, медленно вдыхаю.
Если задержусь ещё на минуту, начнутся вопросы.
Я встаю.
Тело тяжёлое, слабое, ноги ватные.
Но времени жалеть себя нет.
Выхожу на кухню, и всё начинается заново.
– Лейна, ты наконец-то встала, – раздражённо говорит свекровь. – Все уже позавтракали.
– Я неважно себя чувствую…
Я говорю тихо, но никто даже не слушает.
– Ой, только не начинай, – Айшат смотрит на меня прищуренно. – Надеюсь, ты не собираешься лежать целый день?
Я опускаю глаза.
Мне плохо.
Но кому есть до этого дело?
Ставлю чайник, режу хлеб, накрываю на стол, стираю пятна со стола, убираю за детьми.
Ноющая боль в животе не проходит.
Я незаметно держусь за него, пытаясь убедить себя, что это просто усталость.
– Что ты всё за него держишься? – Айшат насмешливо смотрит на меня. – Ты же не первая беременная.
Я не отвечаю.
Мне хочется сказать, что мне страшно.
Что у меня болит.
Что я боюсь, что что-то идёт не так.
Но я молчу.
За обедом Умар по-прежнему холоден.
Он не смотрит на меня.
Не спрашивает, как я себя чувствую.
Я ловлю его взгляд, но он тут же отворачивается, делает вид, что меня нет.
Я опускаю глаза в тарелку, машинально наматываю на вилку кусочек лапши.
Аппетита нет, но я заставляю себя есть.
В доме не принято капризничать.
В доме не принято отказываться от еды.
Я чувствую на себе взгляд свекрови.
– Ты что-то бледная, – произносит она, прищуриваясь. – Беременность – это не болезнь, Лейна.
– Да-да, не хватало ещё, чтобы она в постели лежала, – хмыкает Айшат.
Я прикусываю язык.
Я ничего не скажу.
Потому что если скажу – всё станет только хуже.
Я доедаю, ставлю тарелку в раковину, и тут меня накрывает новая волна боли.
Она резче, глубже, чем утром.
Я замираю, медленно вдыхаю носом, выдыхаю через рот, стараясь не выдать себя.
– Что стоишь? – недовольно произносит свекровь. – Помой за собой.
Я включаю воду, кладу руки на край раковины, сжимаю пальцы.
В голове звон.
Я опускаю глаза, машинально смотрю вниз.
И замираю.
На светлой ткани платья – крошечное пятнышко алого цвета.
Я моргаю, не веря.
Нет.
Нет-нет-нет.
Этого не может быть.
Я чувствую, как сердце начинает бешено колотиться в груди.
Ноги слабеют.
Я хочу сесть.
Я хочу сказать что-то, но слова застревают в горле.
Я должна успокоиться.
Я должна сделать вид, что всё в порядке.
Я не могу сейчас начать паниковать.
Но внутри меня уже растёт паника.
Что-то не так.
Но что именно – я пока не знаю.
И это страшит больше всего.
***
Я стою у раковины, сжимаю пальцы на холодном металле, пытаюсь дышать ровно. Гул в ушах, пальцы дрожат, но я заставляю себя не смотреть вниз.
Только не паникуй.
Только не показывай виду.
Только не дай им повод сказать, что ты опять всё преувеличиваешь.
Но тело не слушается.
Ноги подкашиваются, я хватаюсь за край стола, прежде чем упасть.
– Что с тобой? – голос свекрови раздражённый, а не обеспокоенный.
Я поднимаю голову, смотрю на неё, но слова застревают в горле. Как объяснить? Как сказать?
Она уже ждёт ответа, нахмурив брови, но её взгляд вдруг резко меняется. Опускается ниже. Я следую за её взглядом и замираю.
На светлой ткани моего платья расплывается алое пятно.
– Ты что… – свекровь вскидывает брови, в голосе больше раздражения, чем тревоги. – Что у тебя?
Я не успеваю ответить, её лицо кривится в недовольстве.
– Айшат, глянь на неё, – бросает она в сторону заловки.
Айшат медленно поднимает глаза от телефона, лениво отрываясь от экрана, но когда замечает, о чём говорит мать, тоже хмурится.
– Ой… Это кровь?
Я чувствую, как земля уходит из-под ног.
– Мне… больно, – едва слышно шепчу я.
Свекровь закатывает глаза, поправляет платок на голове, будто я только что доставила ей огромную проблему.
– Ну, что ты стоишь, иди переоденься, только людей тут не пугай.
Я моргаю, не веря в то, что слышу.
– Мне… мне нужно в больницу, – говорю я, но голос звучит неуверенно, слишком тихо.
– В больницу? – свекровь смотрит на меня так, будто я предложила что-то абсурдное. – Да кому оно надо? Лежала бы больше, вот и получила. Носится весь день, а потом жалуется.
Меня прошибает холодный пот.
Я не понимаю, это реальность или мне только кажется, что они сейчас говорят это вслух?
Я вцепляюсь в спинку стула, цепляясь за единственную опору, но слабость накрывает с новой силой.
– Мне… плохо… – шепчу я.
– Мам, – вдруг подаёт голос Айшат, и я впервые слышу в её голосе сомнение. – Может, всё-таки в больницу?
Свекровь недовольно цокает языком, но всё же машет рукой.
– Ладно, зови кого-нибудь. Пусть отвезут, если уж она такая неженка.
Я медленно оседаю на стул, пока Айшат лениво набирает номер.
Я слышу, как она говорит в трубку:
– Тут одной нехорошо. Беременная… Ну да, вроде кровь…
Вроде.
Будто это не имеет значения.
Я закрываю глаза стараясь отгородиться от всего приходящего. Мне просто нужно расслабиться и не нервничать. С моим ребёнком все будет хорошо. Иначе просто быть не может.
Глава 3
Меня везут в больницу.
Я сижу на заднем сиденье машины, держась за живот, но ничего не говорю. Никто не спрашивает, как я себя чувствую. Водитель молчит. Айшат молчит.
Я думаю, что, наверное, если бы я умерла прямо сейчас, они просто вздохнули бы и сказали: «Опять проблемы».
Я отворачиваюсь к окну.
Не знаю, что страшнее – боль внизу живота или ощущение, что никому в этом мире я не нужна.
Когда мы приезжаем, Айшат выходит первой, оглядывается по сторонам, затем бросает в мою сторону короткое:
– Пошли.
Я с трудом поднимаюсь, но ноги слабые, голова кружится.
Она замечает это, но ничего не говорит, только закатывает глаза.
– Ну, ты, конечно, слабая…
Я молчу.
Я больше не знаю, что отвечать.
Когда мы входим в приёмное отделение, там холодно, пахнет лекарствами, и люди сидят, опустив головы. Я чувствую, как влажный пот стекает по спине, но я не уверена, от жара или от страха.
Ко мне подходит медсестра, осматривает, потом бросает на Айшат строгий взгляд.
– Почему сразу не привезли? Почему только сейчас?
– Да кто ж знал, – Айшат пожимает плечами. – Она молчала, а потом вдруг ей плохо стало.
Я закрываю глаза.
Она говорит так, будто я сама виновата. Будто я придумала всё это, чтобы доставить им неудобства.
– Вам нужно срочно к врачу, – говорит медсестра, беря меня под руку. – Сможете идти?
Я киваю, хотя ноги подкашиваются.
Медсестра ведёт меня дальше, а за спиной слышится раздражённый голос Айшат:
– Только давайте побыстрее, а то мне ещё домой ехать.
И в этот момент во мне что-то окончательно ломается.
***
Я сижу на жёсткой кушетке в кабинете врача, стиснув пальцы в замок. Руки ледяные, но лицо горит. Я опускаю взгляд, сосредотачиваюсь на узоре на кафельном полу, чтобы не смотреть на врача, чтобы не видеть её выражение лица, но всё равно чувствую напряжение в воздухе.
Она медлит.
Я понимаю, что это плохой знак.
– Вам давно было плохо? – наконец спрашивает она. Голос ровный, но в нём слышится недовольство.
– Утром… – мой голос слабый, чужой. – Ещё с утра болел живот.
Она молчит несколько секунд, затем поджимает губы.
– И только сейчас решили приехать?
Я сжимаюсь.
Это не я решила.
Я не знаю, что сказать.
Как объяснить, что я не могла сказать, что мне плохо? Что я до последнего боялась вызвать раздражение у тех, кто считает, что беременность – это не болезнь?
– Это первый раз? – врач смотрит на меня поверх очков, её взгляд пронзает насквозь.
Я опускаю голову, не знаю, стоит ли говорить правду.
Я помню, как несколько недель назад у меня уже были такие боли. Ненадолго, на пару часов, но я никому не сказала.
Если бы я тогда заговорила, что-то изменилось бы?
– Да, – тихо отвечаю я, не узнавая собственного голоса.
Врач вздыхает, снимает очки и смотрит на меня долгим, внимательным взглядом.
– Вам нужно срочно лечь в стационар. Мы вас госпитализируем.
Словно что-то внутри меня проваливается в пустоту.
Я понимаю, что должно было быть страшно, что нормальная реакция – это испуг, тревога, вопросы, но я просто сижу и смотрю перед собой.
Госпитализация.
Это значит…
Я крепче сжимаю пальцы на подоле платья.
– Это… обязательно? – спрашиваю я, и голос звучит так тихо, что я едва слышу себя.
Врач моргает, прищуривается.
– Вы серьёзно?
Я молчу.
Она откладывает ручку, скрещивает руки на груди.
– Вы понимаете, что у вас угроза? Вы уже теряете ребёнка. Вам нужно срочное лечение. Это даже не обсуждается.
Теряю ребёнка.
Эти слова больно ударяют в грудь.
Я медленно поднимаю на неё глаза.
– Можно спасти?
Она выдыхает, на секунду отводит взгляд, потом снова смотрит прямо в лицо.
– Мы сделаем всё возможное.
«Всё возможное» – значит, нет никаких гарантий.
Я киваю, хотя не чувствую ничего.
За дверью слышится голос Айшат.
– Ну что там? Долго ещё?
Врач раздражённо цокает языком.
– Это кто?
– Заловка…
Врач качает головой, что-то быстро записывает в карту, затем смотрит на меня в последний раз перед тем, как выйти.
– Сейчас оформим вас в палату. Готовьтесь.
Я киваю.
Но даже не двигаюсь.
Просто сижу.
Просто держусь за живот.
Просто пытаюсь не потерять контроль.
Потому что если я заплачу сейчас – мне уже не остановиться.
***
Меня привели в палату.
Я даже не помню, как оказалась здесь. Всё размыто. Голоса врачей, приглушённые шаги медсестёр, холодная капельница, воткнутая в вену.
– Всё будет хорошо, – говорит кто-то.
Но в этом голосе нет ни уверенности, ни сострадания.
Я не спрашиваю, что со мной.
Я уже знаю.
Больше не болит живот.
Больше нет ощущения тяжести, которая напоминала, что внутри меня растёт жизнь.
Теперь там пустота.
Я поворачиваю голову в сторону, смотрю на белые стены, будто за них можно спрятаться.
Но внутри всё горит.
Не от боли.
От осознания.
Я сама позволила этому случиться. Сама загнала себя в угол. Сама не защищала себя.
Молчала, когда свекровь командовала, что мне делать. Когда заловка считала меня бесплатной прислугой. Когда Умар перестал замечать меня.
Я думала, что терпеть – это нормально. Что смогу выдержать.
Но никто не сказал мне, что есть предел. Что если всё время отдавать, однажды останешься без сил. Без себя. Без того, что любила больше жизни.
После свадьбы мне казалось, что впереди новая, счастливая жизнь. Я уехала в дом мужа, а потом не успела оглянуться, как сама перестала быть хозяйкой в своей судьбе. Я жила, обслуживая чужих людей. Молчала, когда меня унижали. Улыбалась, когда было больно. Потому что мне некуда было идти.
Когда умерла мама, я думала, что хотя бы отец останется моей опорой. Но через полгода он привёл в дом другую женщину. Когда я приезжала, она смотрела на меня так, будто я чужая. Как будто я занимаю место. Как будто я мешаю.
Постепенно и отец стал смотреть так же. Я чувствовала это в его голосе, в его взгляде, в том, как он не звал меня лишний раз остаться. Постепенно мой отчий дом стал чужим.
Я знала, что если однажды решу уйти от мужа, мне некуда будет вернуться.
Я застряла.
В этом браке.
В этом доме.
В жизни, которая давила на меня, отбирала силы, уничтожала изнутри.
Я думала, что так и должно быть.
Но никто не сказал мне, что я имею право сказать «нет».
Что я имею право жить.
Я глажу ладонью по животу. Там, где больше нет жизни. Больше нет ребёнка, которого я носила под сердцем, о котором думала, с которым разговаривала по ночам, когда не могла уснуть. Теперь только пустота.
И холод.
Я так хотела этого ребёнка. Так ждала его.
Столько раз представляла, как буду держать его на руках, как буду прижимать к груди, как буду смотреть, как он засыпает.
Я думала, что всё выдержу. Думала, что, когда он появится, всё изменится. Что Умар снова посмотрит на меня с любовью. Что всё это время – боль, усталость, одиночество – стоило того, чтобы в конце концов услышать его первый крик.
Но теперь мне не суждено его услышать.
Я зажмуриваю глаза, сжимая пальцы в кулак, но слёзы текут по вискам, оставляя горячие, солёные следы.
Я не должна была терять его. Я должна была бороться. Должна была сказать вслух, что мне плохо.
Но я молчала.
Потому что боялась раздражать их.
Потому что боялась лишний раз напомнить, что я не просто их невестка, прислуга, хозяйка дома.
Что я живая.
Что я человек.
Но никто в этом доме так и не увидел во мне женщину, мать, жену.
И даже Умар.
Он ведь… он ведь любил меня.
Я же помню это.
Помню, как он боялся потерять меня, как держал за руку, когда делал предложение, как клялся, что я буду его счастьем.
Где же это счастье теперь?
Где он теперь?
Ведь он должен был быть здесь.
Но его нет.
Я потеряла ребёнка.
А он даже не рядом.
Не спрашивает, как я.
Не держит меня за руку, не шепчет, что мы попробуем снова, что это не конец.
Ему не больно.
Больно только мне.
И от этого внутри что-то рушится окончательно.
Я закрываю глаза.
Я не знаю, как жить дальше.
Но одно я знаю точно.
Я больше не буду молчать.
***
Я долго смотрю на телефон, не зная, писать или нет.
Глупо.
Он ведь даже не позвонил.
Не спросил, где я.
Не спросил, почему меня нет дома.
Может, он и не заметил.
Но я всё равно печатаю.
«Умар, я потеряла ребёнка.»
Сообщение висит на экране.
Я могла бы позвонить, но я не хочу слышать его голос.
Я просто жду.
Экран вспыхивает ответом почти сразу.
Я замираю.
Открываю сообщение.
«Не переживай, любимая. Мы справимся. Я женюсь. Возьму вторую жену. Она родит мне ребёнка. Он будет и твоим тоже. Ты сможешь заботиться о нём так же, как и она. Всё будет хорошо.»
Рука сама опускается. Телефон падает на простынь.
Я перечитываю снова.
Каждую букву.
Каждое слово.
Где ошибка?
Где опечатка, неловкое недоразумение, которое я могу вычеркнуть и забыть, будто этого сообщения никогда не было?
Но его нет.
Я женюсь.
Она родит.
Это будет и твой ребёнок.
Слова вспарывают меня изнутри, медленно, холодно, безжалостно.
Я могла бы закричать, если бы внутри меня осталось хоть что-то живое.
Но я пустая.
В груди зияет рана, в животе – холод.
Там, где ещё вчера была жизнь.
Мой. Его. Наш.
Но он даже не скорбит.
Не держит меня за руку, не шепчет, что мы справимся, что попробуем снова, что это не конец.
Он уже принял решение.
Уже выбрал другой путь.
Я одна в этой палате.
А он…
Он уже ищет новую жену.
Он думает о новом ребёнке.
Не о том, которого мы потеряли.
Его эта потеря не касается.
Вчера у нас был шанс.
А сегодня у него уже новая жизнь.
И в этой новой жизни меня нет.
Потому что я терпеть не буду, больше нет!
***
Меня выписывают из больницы, и Айшат недовольно стоит у дверей палаты, поглядывая на часы каждые несколько минут. Её губы поджаты, на лице нескрываемое раздражение. Будто это я заставила её приехать сюда, будто я специально усложняю ей жизнь. В такси мы садимся молча. Айшат демонстративно отворачивается к окну, не задавая мне ни единого вопроса. Ни о моём самочувствии, ни о том, что сказал врач.
Я сижу рядом, смотрю в окно, и одна мысль болезненно бьётся в голове: Умар даже не приехал. Даже не позвонил. Его жена лежала в больнице, теряя ребёнка, а он не счёл нужным быть рядом. Ему абсолютно наплевать. Эта мысль царапает изнутри, заставляет сжимать пальцы в кулаки так, что ногти впиваются в кожу.
Когда мы подъезжаем к дому, Айшат первой выходит из такси, бросив через плечо короткое, холодное:
– Давай быстрее, Лейна. Сколько можно копаться?
Я иду за ней, медленно, словно по чужому дому. Будто он уже перестал быть моим. Будто меня здесь уже нет.
Только переступаю порог, как на меня тут же набрасывается свекровь:
– Ну наконец-то явилась! Ты вообще знаешь, сколько времени? Давай, обед надо готовить, мужчины скоро придут.
Я не отвечаю ей ни слова, просто иду прямо к своей комнате. Свекровь, явно ошарашенная моим молчанием, провожает меня взглядом, но я даже не оборачиваюсь. Мне не до её обид, не до её гнева, не до её требований.
Я захожу в комнату и закрываю за собой дверь, прислоняясь к ней спиной. Комната кажется холодной, пустой, чужой. Пустой, как и я сама.
Медленно подхожу к кровати, каждый мой шаг отдаётся тяжестью усталости в каждой клетке моего тела. Осторожно сажусь на край. Потом ложусь, стараясь сделать это как можно мягче, будто каждое движение – это просьба о мире моему израненному сердцу и телу. Спина касается прохладных простыней, и я чувствую, как напряжение наконец начинает покидать моё тело, уступая место истощённому спокойствию. Я тяну одеяло к себе, обертываюсь им, и закрываю глаза, пытаясь убежать от боли и одиночества в надежде на несколько часов безмятежного сна.
Мгновение спустя дверь резко открывается. Айшат врывается в мою комнату без стука, глядит на меня с нескрываемой злостью.
– Ты чего тут разлеглась? Все на ногах, работают, а она отдыхает!
Я устало поднимаю глаза, не веря, что слышу это сейчас.
– Айшат, я только что из больницы, – тихо говорю я, хотя внутри уже нарастает протест. – Мне врач прописал постельный режим.
Она вспыхивает от возмущения, сжимая руки в кулаки, будто я сказала что-то невероятно дерзкое.
– Ничего себе! – усмехается она. – То есть, теперь я должна всё за тебя делать? Ты и так дома особо ничем не занималась, а теперь вообще разлеглась и палец о палец не ударишь?
Я больше не спорю с ней. Просто отворачиваюсь, ложусь на кровать и накрываюсь одеялом с головой.
Она молчит несколько секунд, и я буквально чувствую её злость, её негодование, её потрясение от моей «наглости». Но я уже решила: больше я не позволю унижать себя.
Стук каблуков заловки удаляется, дверь снова хлопает, но я лежу, прижимая ладонь к пустому животу, и думаю только об одном.
О том, что я больше не хочу терпеть.
О том, что если бы я не была такой покорной, возможно, ничего этого бы не случилось.
И что теперь мне остаётся только одно – найти способ уйти. Только не прямо сейчас. Пока мне некуда идти. Но это только пока.
***
На ужин я спускаюсь, как ни в чем не бывало. В гостиной уже собрались все: свекр, свекровь, заловка и Умар, который только что вернулся с работы. На их лицах читается недовольство – видно, они ожидали, что я проведу весь день в постели, а не осмелюсь появиться среди них.
Мы садимся за стол, и Умар дежурно спрашивает, как я себя чувствую. В его голосе нет ни заботы, ни искреннего интереса. Это всего лишь формальность, и я отвечаю так же формально:
– Лучше, спасибо.
Мы начинаем ужин, и в середине, Айшат с иронией в голосе обращается ко мне:
– Ну что, отлежалась наконец?
Я стараюсь сохранить спокойствие, несмотря на раздражение, которое вызывают её слова.
– Мне просто нужен был отдых, – отвечаю я спокойно.
– Отдых? – повторяет она, явно с насмешкой. – Мы все тут работаем, а ты решила устроить себе каникулы. Это не курорт, Лейна.
Отец Умара на мгновение выглядит обеспокоенно и вроде бы хочет вмешаться, но вместо этого вздыхает и продолжает есть, предоставляя нам разобраться самим.
Я чувствую, как моё сердце колотится от смелости, которую я нашла в себе, и решаю, что пора поставить всё на свои места.
– Знаешь, Айшат, – начинаю я, – ты постоянно говоришь о том, что я должна делать. Но если ты так хорошо знаешь, как управлять домом, почему ты сама не в доме своего мужа? Почему ты здесь, а не там?
Мгновенный шок на её лице говорит мне, что я попала в точку. Свекровь на мгновение замирает, а Умар смотрит на нас обеих, словно не веря, что я осмелилась высказаться.
Айшат открывает рот, чтобы возразить, но слова застревают у неё в горле. После недолгой паузы, она наконец находит голос:
– Я здесь, потому что это мой дом тоже. И не тебе мне указывать, что мне делать!
– Я просто удивляюсь, – продолжаю я, уже чувствуя, как уверенность наполняет каждое слово. – Почему ты так заботишься о чужом доме, вместо того чтобы построить свой собственный?
Она смотрит на меня с смесью гнева и растерянности, не зная, что ответить. Я не даю ей возможности продолжить, встаю из-за стола и удаляюсь, оставляя за собой шум обеденного зала.
В голове уже начинает формироваться план. Я позвоню тёте. Но не сейчас, не здесь. Пока никто не должен знать о моих намерениях. Пусть думают, что я сдалась, что я останусь здесь навсегда.
Но я уже приняла решение. Я найду способ уехать, покинуть этот дом, этот город, эту жизнь, которую они за меня выбрали.
И я начну всё сначала. Где-нибудь далеко отсюда.
***
Сидя в своей комнате, я погружаюсь в размышления. Сквозь полумрак, освещённый только тусклым светом настольной лампы, мои мысли возвращаются к единственному человеку, который, возможно, сможет мне помочь – моей двоюродной тёте, сестре моей матери. Она живёт в Москве, и, хотя после смерти своего мужа ей самой приходится нелегко, я всё же решаюсь на этот шаг.
Тётя всегда была к моей семье особенно тепла. В детстве, когда она приезжала к нам в гости, она всегда привозила мне сладости и рассказывала удивительные истории о большом городе, где она живёт. После каждой такой встречи мир казался мне немного шире и ярче. Теперь, когда я оказалась в тупике, эти воспоминания возвращаются ко мне с новой силой.
Я достаю старый, почти забытый телефонный справочник, нахожу её номер и набираю его, дрожащими пальцами. С каждым гудком моё сердце стучит всё сильнее. Наконец, в трубке раздаётся её голос:
– Алло? – Её голос звучит устало, но тепло.
– Здравствуй, тётя Лида, это я, Лейна. – Мой голос дрожит от волнения.
– О, моя дорогая, как давно мы не говорили! Как ты? – Её тон наполнен искренней заботой, которая на мгновение заставляет меня задохнуться от накативших эмоций.
– Тётя, мне… мне нужна помощь, – говорю я, пытаясь сдержать слёзы.
Мы обсуждаем моё положение, мои переживания и страхи. Я признаюсь ей в том, что больше не могу терпеть жизнь в этом доме, что потеря ребёнка стала последней каплей. Тётя слушает меня без перебивания, и когда я заканчиваю, она мягко говорит:
– Лейна, я всегда говорила тебе, что ты можешь рассчитывать на меня. Я помогу тебе. Приезжай ко мне в Москву. Мы найдём выход вместе.
Её слова наполняют меня ободряющей уверенностью и новой надеждой. В моей душе зажигается искра – искра изменений, искра свободы.
Завершив разговор, я кладу трубку и глубоко вздыхаю. Путь будет трудным, но теперь у меня есть цель, и я знаю, что не одна.
С этим новым ощущением решимости я медленно готовлюсь ко сну. У меня есть план, есть поддержка, и, самое главное, есть надежда. И теперь я точно знаю: я найду способ уехать, покинуть этот дом, этот город, эту жизнь, полную несправедливости.
***
Темные тени ночи начинают рассеиваться, когда дверь в спальню тихо открывается, и Умар заходит внутрь. Его силуэт отчётливо вырисовывается на фоне тусклого света уличных фонарей за окном. Я лежу на кровати, притворяясь, что сплю, но напряжение в его шагах не даёт мне расслабиться.
– Лейна, нам нужно поговорить, – его голос твёрдый, решительный.
Я медленно сажусь, облокачиваясь на подушки. Моё сердце колотится, но я стараюсь казаться спокойной.
– Что случилось? – спрашиваю я, хотя уже догадываюсь о предмете разговора.
– Я решил… Я собираюсь жениться второй раз, – он выговаривает эти слова быстро, как будто боится моей реакции.
Мгновение тишины висит между нами. Я чувствую, как внутри всё сжимается от боли и обиды, но я не позволяю этим чувствам взять верх.
– Делай, что хочешь, Умар, – мой голос спокоен, невозмутим.
Умар вздрагивает, его глаза расширяются от удивления.
– Тебе что, всё равно? – Его голос дрожит от недоумения.
– Мне давно всё равно, – отвечаю я, и в моём тоне слышится неожиданная для самой себя решительность. – Ты уже давно не тот человек, в которого я влюбилась. Наш брак… он для меня закончился задолго до того, как ты решил взять вторую жену.
Умар смотрит на меня, явно потрясённый. На его лице читается смешение чувств: гнев, разочарование, возможно, даже обида.
– Я… я не ожидал такого от тебя, Лейна. Я думал, ты будешь бороться за нас, за наш брак, – его голос срывается, и он кажется меньше и слабее, чем когда-либо.
– Я устала бороться одна, Умар. – Я встаю с кровати, чувствуя внутреннее облегчение от того, что наконец высказала всё, что долго держала в себе. – У нас было всё, чтобы быть счастливыми, но ты выбрал другой путь. И теперь я тоже сделаю свой выбор.
Он стоит неподвижно, следя за каждым моим движением. В его глазах мелькает что-то вроде страха – страха потерять то, что он считал само собой разумеющимся.
Я обхожу его, направляясь к двери. Прежде чем выйти, я оборачиваюсь:
– Надеюсь, ты найдёшь своё счастье, Умар. Я найду своё.
Закрыв за собой дверь, я ощущаю, как последние оковы рушатся. С этого момента моя жизнь будет принадлежать только мне.
Лейна
Я закрыла чемодан. Щелчок застежки прозвучал в тишине комнаты оглушительно. В груди стучало так, будто сердце пыталось вырваться наружу. Всё, что мне оставалось – сделать последний шаг.
Мои пальцы сжимались на ручке чемодана, когда я вышла из комнаты. Лестница вниз казалась длиннее, чем обычно. Казалось, будто дом знал, что я ухожу, и пытался задержать меня, цепляясь за ноги, за запястья, за волосы.
Но я не остановилась.
В гостиной, за ужином, как обычно, сидели они: Умар, его мать, отец и Айшат. Они даже не взглянули на меня сразу – как будто ничего не происходило. Как будто мой чемодан у порога был всего лишь частью интерьера, а не моим билетом в новую жизнь.
– Лейна, – наконец-то Умар поднял на меня взгляд. – Ты сегодня снова весь день просидела в своей комнате. Что-то случилось?
Я посмотрела на него. На этого мужчину, которого когда-то любила. Которого когда-то выбрала.
– Да, Умар, случилось. – Мои пальцы крепче сжали ручку чемодана. – Я ухожу.
Вилка в его руке замерла на полпути ко рту. Мама Умара подняла голову. Айшат удивлённо нахмурилась.
– Что? – Умар усмехнулся, будто ослышался.
– Я хочу развода, – повторила я медленно, с нажимом.
На секунду повисла абсолютная тишина.
А потом он рассмеялся.
– Развода? – Он покачал головой, будто ему было весело. – Ты шутишь, Лейна? Это твой способ манипулировать мной? Думаешь, я передумаю насчёт второй жены?
Его мать хмыкнула, одобрительно кивнув сыну.
– Сынок, не обращай внимания. Женщины любят разыгрывать сцены. Она просто нервничает.
– Ты думаешь, я блефую? – спросила я, ощущая, как внутри что-то ломается.
– Конечно, – Умар пожал плечами. – Ты же никуда не пойдёшь. Куда тебе идти? Кому ты нужна?
Я моргнула, чувствуя, как внутри меня нарастает ураган.
– Лейна, ну правда. – Он вздохнул, отодвинув тарелку. – Ты думаешь, что твои слова что-то изменят? Что я вдруг скажу: «О, нет, любимая, оставайся, я не возьму вторую жену»? Ты слишком наивна.
Он усмехнулся и откинулся на спинку стула.
– Я всё равно возьму вторую жену, – сказал он спокойно, будто речь шла о покупке новой машины. – Потому что мне нужна семья. Мне нужны наследники. А ты даже этого не смогла сделать.
Глава 4
Воздух вышибло из легких, будто меня ударили в живот.
– Что? – выдохнула я.
– Ты сама виновата, Лейна, – его голос звучал спокойно, но в нем сквозила ледяная насмешка. – Женщина должна быть сильной. Должна рожать, заботиться, поддерживать мужа. А ты? Ты даже не смогла нормально выносить ребёнка. Даже в этом оказалась слабой.
Я не могла поверить, что он это сказал.
– Ты хочешь сказать… что это моя вина? – прошептала я.
– А чья же ещё? – Его лицо даже не дрогнуло.
Я сжала кулаки. В груди будто взорвался ураган.
– Ты хоть раз задумывался, через что я прошла? – мой голос дрожал, но не от слабости – от ярости. – Я носила твоего ребенка, Умар. Я мечтала о нём, я любила его с первого дня. Но знаешь, что ещё было? Твоя мать. Твоя сестра. Весь этот дом, который относился ко мне, как к прислуге.
Я шагнула ближе, и теперь уже он напрягся.
– Ты ни разу не сказал мне: «Отдохни, тебе нельзя поднимать тяжести». Ни разу не сказал: «Сядь, я сам что-нибудь сделаю». Твоя мать продолжала на меня кричать, твоя сестра сбрасывала на меня своих детей, и никто, никто из вас даже не подумал, что мне нужна забота.
Я сжала кулаки так, что ногти впились в кожу.
– Ты говоришь, что я не смогла подарить тебе ребёнка? – мой голос сорвался. – Может, если бы ты не ездил на мне, как на ишаке, этот ребёнок сейчас был бы жив.
Тишина.
Я увидела, как побледнело лицо Умара. Как поджала губы его мать. Как Айшат отвела взгляд.
Но мне было всё равно.
– Вот как, – наконец сказал он, и его губы скривились в ухмылке. – Значит, ты решила стать жертвой. Всё, что с тобой случилось – твоя вина, Лейна. Не моя. Не моей семьи. Только твоя. Ты была недостаточно сильной.
Его мать кивнула, бросая на меня взгляд, полный снисходительности.
– Ты права, сынок. Если бы она была достойной женой, она бы справилась.
Я сжала кулаки.
– Вы мне противны, – прошептала я, и теперь мой голос не дрожал.
Я взяла чемодан и направилась к выходу.
– Куда ты пойдёшь? – спросил Умар, его голос был теперь напряжённым. – Ты ничего не умеешь. Никто не захочет женщину, которая бросила мужа.
Я остановилась у двери, обернулась, встретив его взгляд.
– Ты прав, – сказала я спокойно. – Я не знаю, что будет дальше. Но знаешь, что я знаю точно?
Я приподняла подбородок.
– Я никогда не буду так несчастна, как была с тобой.
И с этими словами я вышла из дома, шагнув в ночь, навстречу своей новой жизни.
Умар
Я сидел за столом, глядя на дверь, за которой исчезла Лейна, и не мог поверить, что она действительно ушла.
Она правда ушла.
Не разыграла сцену. Не закатила истерику, чтобы я её остановил. Не сбежала в комнату, ожидая, что я приду и всё исправлю.
Просто… взяла свой чемодан и ушла.
Я провёл языком по зубам, ощущая, как внутри нарастает раздражение. Лейна всегда была упрямой, но чтобы вот так, перед всей семьёй? Чтобы вот так перечеркнуть наш брак?
– Разведёнка, да ещё и без детей, – хмыкнула мать, отпивая чай. – Куда она теперь? Кто её возьмёт?
Я фыркнул.
– Никуда она не пойдёт, – сказал я уверенно. – Завтра или послезавтра она вернётся.
– Думаешь? – Айшат усмехнулась, но её тон был недоверчивым.
Я взглянул на сестру и пожал плечами.
– А куда она денется? Без мужа, без семьи, без поддержки? На эмоциях, конечно, ушла. Женщины такие, любят драму. Но когда поймёт, что одна она ничего не сможет, приползёт обратно.
Мать согласно кивнула.
– Ну да, – сказала она, задумчиво проводя пальцем по краю чашки. – Просто слабая она. Вот в чём проблема.
Я поджал губы.
Вот именно. Слабая.
Я не мог уважать слабость. Меня учили, что настоящая женщина должна быть сильной. Уметь терпеть, уметь справляться, уметь быть женой.
Моя мать справилась.
Когда отец был на заработках, она одна тянула дом, детей, хозяйство. Никогда не жаловалась, никогда не говорила, что ей тяжело. А Лейна?
То у неё усталость, то живот болит, то сил нет.
Я вспоминал её лицо, когда она кричала на меня, обвиняя во всём, и злость накатывала снова.
Как будто я виноват в том, что она не справилась.
Как будто это моя проблема, что она оказалась недостаточно выносливой, чтобы быть женой.
Я не просил у неё многого. Я просто хотел семью. Жена должна рожать детей, заботиться о муже, держать дом в порядке. Это естественный порядок вещей.
Я не бил её, не унижал. Я содержал её, дал ей дом, дал имя, дал всё, что должен был дать муж.
Но ей оказалось мало.
– Ну и пусть идёт, – пробормотала Айшат, откидываясь на спинку стула. – Только бы потом не приползла обратно.
Я хмыкнул, но не ответил.
Она приползёт.
Обязательно приползёт.
А если нет…
Я перевёл взгляд на телефон, пальцы сами собой пролистнули список контактов.
Вторая жена.
Я и так собирался на этом сосредоточиться. А теперь у меня вообще развязаны руки.
Я найду ту, кто будет понимать, что значит быть женой. Кто не будет ныть и требовать невозможного. Кто родит мне сына, даст мне наследника.
Потому что семья должна продолжаться.
Потому что мужчина без сына – не мужчина.
Я вздохнул и уже хотел подняться из-за стола, когда входная дверь скрипнула, и в прихожую вошёл отец.