Хочу быть русским! бесплатное чтение

Мост

«Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно, что не пользовался Либрес или Гутолаксом, и не жег позор, что мылся Шолдерсом, чтобы, умирая…»

Артист Конкин в роли Павки Корчагина и сам Николай Островский, с запавшими жгучими глазами, несли кошмарную чушь, от которой хотелось отмахнуться, освободиться. С трудом открыл глаза и понял, что находился в гипнотическом сне. На стене, в недавно купленной телевизионной панели, шёл фильм «Как закалялась сталь». Видимо, реклама и фильм смешались в моём сознании. Жена нервно тыкала пальцами в кнопки, пытаясь выключить телевизор.

– Ты, что сделал с пультом? Не надоела комсомольская пропаганда?!

– Заблокировал «Выкл», чтобы Ева посмотрела фильм…

В это время в комнату вошла внучка Ева.

– Не собираюсь я смотреть эту кинуху! В школе уже давно про Островского не вспоминают, у нас сейчас «Маленький принц» и Гермиона в моде.

Ну, да… Я представил себя, пишущим сочинение: «Образ капитана Бернардито в романе опального Штильмарка «Наследник из Калькутты».

– Дед хочет рассказать тебе, как в грязь и снег укладывали узкоколейку, – иронично заметила жена. – У нас и нынче асфальт сыплют в снег наследники героического социализма. Нашёл чем удивить.

Но Ева неожиданно обняла меня и чмокнула в нос.

– Дед, выдай синопсис, чтобы я имела представление, о чём вы шумите, – внучка посмотрела так, что отказать было невозможно.

Я не был готов к тесту на знание знаменитого советского произведения и, помявшись, стал бубнить, что книга Николая Островского выходила миллионными тиражами и была переведена на сотню языков…

Ева прервала меня, заявив, что я говорю длинно и скучно, а ей «в гимназуху» пора.

Удовлетворяя собственное любопытство, я полистал свои старые записки, энциклопедию и, чего греха таить, интернет с его противоречивыми «википедиями».

«Стрелка» с внучкой случилась через день. К моему удивлению, Ева наехала на меня, будто мы только что расстались.

– Дед, по слухам ты был хулиганистым школяром, не верю, что ты прочёл «Как закаляли сталь».

– Поначалу не хотел, потом вчитался, – ответил я и задумался.

Мне вспомнилось, как в 1962 году в горкоме комсомола города Салавата мне торжественно вручили комсомольский билет, с профилем Ленина на обложке, и до 1978 года я был активным комсомольцем. Руководил комсомольской организацией Крайводхоза, которая иногда занимала первые места в Карасунском районе Краснодара…

– Ты про роман расскажи, – внучка убрала звук включённого телевизора. – Что тебя в нём тряхнуло?

А ведь Ева права! Меня взаправду в детстве потрясла эта книга. Мне понравился Павка, разбитной парень из рабочей среды, который махры насыпал в тесто попу, потом освободил арестованного революционера Жухрая. Одним словом – хулиган, вроде меня. И никакой он не фанат-комсомолец, даже любовь у него была. И не одна, а две! Романтическая к Тоне Тумановой и революционная – к Рите Устинович. Когда я сказал об этом внучке, та вопросительно отметила:

– Так он ещё и бабник?

Я не ответил, только погладил её мягкие пушистые волосы и стал рассказывать, как город Киев уже замерзал, потому что не хватало дров. Тогда главным транспортом были подводы с лошадьми, много на них не увезёшь, да и кормить лошадей надо. Большевики решили строить железную дорогу, комсомольцы почин подхватили, и в нечеловеческих условиях несколько сот комсомольцев построили узкоколейку, несмотря на разгул контрреволюции и морозы. Только один человек, специалист из царской России, умел строить железные дороги. Ему было за пятьдесят, но он переносил лишения наряду с комсомольцами. Город получил дрова, жители не вымерзли.

В глазах Евы промелькнуло недоверие.

– Читала в «Википедии», что эта стройка – выдумка. Следов узкоколейки найти не удалось, а теперь эта легенда вообще никому не нужна.

– Иногда сказы помогают в реальной жизни, – попытался продолжить я. – Геракл жил или нет, а мифы учат…

– Начинается воспитание?! Ты рассказывай по теме, а не рассуждай про греческую демократию, – в глазах Евы искрилась ирония.

– Мы с тобой в «День Победы» шагали в Бессмертном полку…, – начал я.

– А это здесь причём? Люди воевали, страдали, победили?!

– Те, кто эвакуировал заводы за Урал – все читали книгу «Как закалялась сталь». И только станки подключали к электричеству, даже подростки начинали работать для фронта, несмотря на то, что крыш над цехами ещё не было.

– Слово «крыша» сейчас в отрицательном значении. И долго продолжался, этот комсомольский энтузиазм?

Как преодолеть её недоверчивость? Как объяснить, что Саяно-Шушенскую ГЭС строили комсомольцы и коммунисты? А разрушили менеджеры, без элементарных знаний гидроэнергетики, словно в эпоху индустриализации, когда безграмотные люди изменяли технологию, а в случае аварии искали вредителей. Отвечать за содеянное очень тяжело…

Вспомнилась великая стройка моей юности, Байкало-Амурская магистраль, возводить которую отправились комсомольцы семнадцатого съезда ВЛКСМ в 1973 году. А лет через двенадцать железная дорога была построена. Как рассказать ей о реальных героях нашего времени, где найти слова, которые могут тронуть сердце современного ребенка, познающего мир через монитор компьютера и телевизора?

Но тут, словно в ответ на мой вопрос, на теле-панели высветилась кабина оранжевого «КамАЗа», в которой сидели президент России и два пассажира.

– А вот и продолжение узкоколейки, которой нет! – встрепенулся я. – Включи звук.

Тот, что постарше, сидевший рядом с Путиным, произнёс: «Мы работали не за заработок, а за совесть»…

И диктор представил этого человека: «Александр Островский, начальник строительства Крымского СГМ – мост».

В моей голове начался перегрев. Я не поверил своим ушам и не сразу понял, что на экране показывают открытие Крымского моста. Значит прямая дорога в Крым построена?!

«Мы жили работой, здесь у меня родился сын, – эти слова произнёс молодой строитель, сидевший возле правого окна КамАЗа. – Сметка и рационализация помогли. Первые сваи забивали по 15–16 дней, но инженеры нашли способ заглублять быстрее».

– А вот и Островский пожаловал! – сказал я внучке, пораженный необычайным совпадением, но следующая мысль была: «Не совпадение – это связь времён».

– Дед, комсомола давно нет, а мост строили за бабки, зачем усложнять жизнь? – не сдавалась внучка.

– Не все измеряется деньгами, – вдруг вмешалась жена. – Тебе же сказали, мост в Крым строился под руководством Островского!

Ева хмыкнула:

– Он, что – родственник?

– На этой стройке – все его родственники! Такую махину за два года отгрохали!

Почувствовав поддержку жены, я воспрянул духом и стал с энтузиазмом, хотя и сумбурно, рассказывать Еве, как еще в XIX веке британское правительство хотело проложить железную дорогу: из Англии в свою колонию Индию, через Крым и Керченский пролив. Но до реализации проекта дело не дошло, потому что возникли проблемы с финансированием. Бабла не хватило, как сейчас говорят. Легко унижать наших комсомольцев, которые голыми руками строили узкоколейку в Киев, сейчас это модно.

– Ты представь! – вдохновенно продолжил я. – Англичане, которые хотели первыми возвести Крымский мост, узнали, что Россия решила его строить, и Уильям Гла́дстон, премьер Великобритании, в том золотом веке говорит:

«У России не хватит денег, мы самая богатая колониальная империя и то отказались от этого. Я уверен, России не по силам построить мост на полуостров Крым».

Но вице-премьер, возразил, мол, деньги в России не главное.

– Как не главное? Они же их воруют, – настаивал премьер.

– А кто в мире не ворует? В книге «Как закалялась сталь» молодые русские строят узкоколейку в воде и снежной грязи, голодные и обмороженные, совершенно без денег, – произнёс вице-премьер.

Тут меня окончательно «понесло», и я, не замечая, что мешаю в кучу события разных эпох, словно артист, принялся на разные голоса изображать беседу английских министров:

– Ты говоришь про полусумасшедшего калеку, который умер в Сочи? – спросил премьер.

– Он умер, но идеи его живы. Россия не победила бы фашизм, если у русских не было фанатичного патриотизма и энтузиазма. Кто мог предположить, что можно эвакуировать заводы в Сибирь, и под открытым небом выпускать танки и самолёты? Этому и учит Островский, в своём романе. На энтузиазме СССР и БАМ построил, в который никто не верил. Кстати, начальник строительства Крымского моста – Александр Островский, – отметил заместитель.

– Потомок? – спросил премьер.

– Не знаю, но книгу «Как закалялась сталь» наверняка читал. Если страна прикажет стать героем, в России им становится любой. Это у них работает! – промолвил зам без тени иронии. – Вся надежда на то, что современная молодёжь на романтику не купится. Им теперь жильё, зарплату и развлечения подавай. Не будем паниковать, а поблагодарим Маркса, что он разгадал формулу капитализма, и пока она работает и обостряется, ничто нашему строю не грозит, – заключил заместитель.

– Нам с небес остаётся только наблюдать, – на этом я прекратил импровизированный диалог британских министров.

Ева слушала, удивленно хлопая длинными ресницами, и только в конце, поняв, что разговор министров на самом деле происходил на том свете, облегченно рассмеялась.

– Ты так убедительно разыграл диалог, что мне захотелось проехать по Крымскому мосту, надеюсь для этого не надо читать Николая Островского?

– Завтра поедем! Не возражаешь?

– Замётано! – радостно ответила Ева.

Мы встали засветло и отправились в Керчь.

– Дед, я загуглила Александра Островского, он незаурядная личность: строил мост через Оку в городе Муроме, а развязка в Сочи – магическое кольцо Мёбиуса.

Ева показала фотографии в планшете, удивляя меня пытливым интересом.

– Может быть, он и БАМ строил? Очевидцы говорят, что эта дорога – череда мостов соединённых рельсами.

– Это ты тоже ночью нагуглила? – спросил я.

– Там много интересных фактов накидано, – продолжила внучка.

– А что поразило больше всего?

Помолчав с минуту, внучка смущенно произнесла:

– Дед, наверное, ты прав: «Как закалялась сталь» – классная книга, вернёмся домой – прочту. В Интернете интересную байку прочитала: когда-то давно, еще в советские времена наши спецы ездили в Китай, и узнали, что там очень любят Павку Корчагина! Китайцы говорили: «Эх, нам бы хоть одного такого героя, мы бы горы свернули!"

– Судя по китайским скоростным поездам, в корчагинцах у них давно дефицита нет, а горы можно и не трогать, – заключил я.

Нет смысла описывать дорогу, которая, несмотря на начало июня, была густо заполнена автомобилями из других регионов, о чём свидетельствовали регистрационные номера. Наступил долгожданный момент, под колёсами шуршало покрытие уникального сооружения, а море плескалось слева и справа.

Припомнилось, как в паломническом круизе в Иерусалим по Средиземному морю, я почувствовал, что такое небесно-морское пространство. Рано утром поднялся на верхнюю палубу и задохнулся от бескрайнего, космического простора моря и неба. Мужество древних моряков поражает: они на парусниках, ориентируясь по звёздам, бесстрашно отправлялись в путешествия, не зная, сколько оно будет продолжаться. Я попытался пробраться на нос теплохода, припомнив кадры из «Титаника». Мне это удалось, но состояния полёта, стоя на носу, не испытал, наоборот, появилось навязчивое и жуткое по своему безумству желание: прыгнуть в воду и оказаться в океане, как Мартин Иден?! Нет, это не для меня. Ужас, предполагаемого погружения в воду, окатил холодом до мурашек, которые разбежались по всему телу: я закрыл глаза, чтобы не видеть притягательный изумрудно-голубой простор, сливающийся на горизонте, но манящий непостижимой тайной пространства, в котором исчезает время.

Здесь, на мосту, переживалось совершенно другое состояние. Машина равномерно катилась со скоростью 90 км в час, шелестя шинами, а голубое пространство воды и неба было разрезано на две части. Справа и слева в солнечных лучах белыми барашками расстилалось море, а в лобовом стекле серый асфальт с прерывистой разделительной линией исчезал под капотом. Белые ограждения по обе стороны моста мелькали столбиками, соединяясь впереди с судоходной аркой. Магистраль, разрезающая водно-небесное пространство, – вот чего на теплоходе не хватало, чтобы почувствовать себя, уверенно стоящим на земле. Я ехал по воде на машине, но это была не вода – это была дорога. А корабль идёт по воде, и нет ничего, что связывает его с землёй. Я за рулём, в потоке, впереди машина с московскими номерами и становится ясно: я на земле, я не один, я часть туристического братства, которое несётся в Крым, вдыхая влажный морской воздух. Рядом сидит внучка, глаза её широко открыты, она молчит, завороженная открывшимся перед ней простором.

Постигая чудо рукотворного моста, понимал: по такому длинному путепроводу над водой мне рулить не приходилось. Прошло ещё каких-то десять минут – машина выскочила на берег. Направо – Керчь, прямо Севастополь. Говорить не хотелось. Я повернул на Керчь – Город Боевой Славы.

2018 г.

Текила

(Святочный рассказ)

День подходил к концу. Скупое, зимнее солнце жёлтым квадратом отпечаталось на потолке. Сослуживица Мишель ещё не ушла. Почему Мишель? Так мне удобнее, хотя вру. Однажды, мы заговорили об истории джаза. Когда дошли до Битлов, эта женщина сказала, что не очень любит слушать их биг-бит, как сочетание негритянского джаза и блюза. Единственная композиция, которая ей нравится это «Мишель». Мне нечего было ответить на такое ортодоксальное утверждение, разговор продолжился, а я с того времени стал называть эту женщину Мишель.

Январские каникулы не закончились, Мишель хлопотала над делами прошлого года. По православному календарю наступили святки: дни магических открытий, чудес, розыгрышей, которые я постоянно жду, потому что не сомневаюсь, «Волшебная Страна Святок» существует. Наш город ещё не очнулась от Рождественского анабиоза, улицы были свободными от пробок и суеты. Снега не было, температура по ночам была отрицательная, а днём поднималась до +6–8 по С.

Дверь бесшумно захлопнулась, лёгкий сквознячок донёс аромат любимых духов Мишель. Запах был запоминающимся, я хотел узнать название, хотя точно не знаю зачем. Может быть, хотел определиться и при случае подарить или понять, почему она предпочитает именно этот аромат. Часто невозможно объяснить, почему волнуют мелочи? Хотя кто может сказать уверенно, что является основополагающим в жизни? С монетами проще, от 1 до 50 копеек мелочь – остальное рубли.

Поднял глаза, не ошибся, Мишель вышла, на утреннее предложение довезти до дома, она ответила:

– Как получиться…

– Сегодня точно не получится, – подумал я и начал медленно собираться. Страховая деятельность наполнена множеством бумаг, правил, инструкций, тарифов etc. Портфель получается увесистым. Я подошёл к компу, на котором работала Мишель, он оказался включенным, пальто на вешалке не было.

– Забыла выключить, – подумал я. Когда наклонился, увидел перчатки. Взял их в руки, и ощутил тепло её ладоней. Волнующий аромат женщины, которая нравится, обострил желание: увидеть, поговорить, прикоснуться. Каждая женщина пахнет неповторимо, аромат может нравиться или нет, но он существует. От вдыхаемого облака, я прибалдел, чувственность, нежность и восторг охватили меня. Постоял некоторое время в прострации, взял перчатки и пошёл к машине.

Форд легко завёлся, любимый город Краснодар принял меня в ярко освещенные улицы, с лёгкой вечерней суматохой. Улица Красная уже открылась для проезда, пробок не было. Я редко ездил этим путём, но знал его хорошо. Миновал пивную “Старина Герман’, выскочил на Адыгейскую Набережную. Странное название? До Кубани и до набережной, которой нет, очень далеко. Слово – набережная, мне всегда нравилось. В детстве жил в большом городе на Волге, где имелась необычная со старинными фонарями набережная, на которую бегал кататься на коньках зимой или купаться летом.

Внезапно машина задрожала и заскрипела. Вышел, с досадой убедился – переднее колесо пробито. Бросил перчатки Мишель в портфель, поставил его на видное место. Время сумеречное, ценные вещи надо держать на виду. Достал из багажника домкрат и запаску. Не очень приятная работа, но другого выхода не было. Когда машина уже стояла на домкрате, появилась собачка. Я не большой любитель четвероногих, но таксы пользуются некоторым моим уважением. Эта особа оказалась довольно настырной, суетилась возле портфеля, норовила в него залезть.

– Странно, – подумал я. – Хотя пусть сторожит!

Но потом вспомнил про пирожок с мясом, который купил в обед, но не съел в суматохе. Спокойно открыл портфель, но эта жучиха, чтобы не сказать покруче, схватила перчатку и смылась, намного быстрее, чем я осознал, что произошло. Я обмер.

– Вот засада! – подумал я. – Нафига было брать перчатки, что теперь придумать и как объяснить эту фантасмагорию? Какой-то собачий фетишизм.

Настроение упало ниже ливнёвой канализации. Обошёл машину, частные дома рядком стояли за тротуаром и недружелюбно смотрели на меня тёмными окнами из-за серых заборов. Полное смятение и бессилие что-либо изменить и понять охватили меня, но колесо необходимо было ставить на место и ехать домой.

Наутро в офисе было оживлённо. Со всех сторон слышались впечатления о встрече Нового года и праздничных днях. Моя тревога не проходила, а скорее нарастала. У меня особых событий не было, нерабочие дни прошли однообразно, пару раз сходил в парк, на каток. Мишель молчала, вставить слово в наводнение эмоций и впечатлений было трудно. В конце концов, даже самые энергичные обессилили и иссякли.

– А у меня вчера произошло странное событие, Текила принесла мою перчатку. Мне казалось, я оставила их в офисе. В голове отпечаталось, они лежат на этом столе. Как я могла так обмишуриться? Видать одну потеряла в транспорте, а другую возле дома. Практически я никогда ничего не теряла, сегодня просто в шоке. Да и перчатки классные, мои любимые!

– А Текила это кто? – спросил я.

– Моя таксочка, любимица всей семьи. Такая умница, всё понимает, только говорить ещё не научилась, – самозабвенно заговорила Мишель. Меня вдруг пробила ирония.

– Кормите вы их, лечите, ласкаете, поэтому и глядят они на вас с любовью.

– Ты хочешь сказать, собаки ничего не понимают?

Я увидел широко распахнутые от удивления глаза. Мне показалось, если я сейчас скажу что-то оскорбительное в отношении собак, то мне не поздоровится. В голове складывалась картинка, какого-то необъяснимого, чудесного события, которое могло произойти только на “Святки”.

– Доброе слово и кошке приятно, тем более собаке. Она реальный друг человека, кто вправе отрицать эту расхожую истину? – пробормотал я.

– А сам ты с этим согласен? – продолжила напористо Мишель. От казни меня спасла вошедшая директриса, которая, по обыкновению, заполнила собой всё пространство.

Когда буффонада от появления руководителя улеглась, я и Мишель отстранились от общей компании.

– Могу показать фотки про Текилу!

– Имя твоей питомицы мне очень нравится, Текилу никогда не пробовал.

– Так ты же не пьёшь?

– Это сейчас не пью. Бывало пил всё подряд, но Текилу в те времена не продавали. Глаза Мишель вопросительно расширились, но я не стал останавливаться на этой теме.

– Показывай свою кинозвезду!

Я стоял за спиной и тупо смотрел на монитор, где мелькали снимки семейной хроники. Собака на сене, собака во дворе, собака кушает, лежит, зевает и тявкает. Я увидел, кто меня вчера обокрал, подставил, рассмешил и обидел. Осторожно положил вторую перчатку рядом с мышью. Ради удивления, которое я увидел в глазах Мишель, можно было бы подкупить упряжку собак с Аляски, но Текила сделала всё сама.

– Как она к тебе попала? – спросила Мишель еле слышно.

– Ты действительно забыла перчатки в офисе, но после того, как упорхнула, сюда забежала эта умнейшая собака, гавкнула, что знает хозяйку и унеслась, но видать считать ещё не научилась, взяла только одну перчатку, – начал я юморить.

Впечатление сказочного чуда, охватывало меня всё больше, говорить ничего не хотелось. Глаза Мишель улыбались, искрились и лучились любовью.

Всё было понятно без слов.

2011 г.

Женщина на персике

Утро выдалось прохладным и ясным. Солнце нехотя всплывало из-за горизонта; его ярко-оранжевый сегмент, уже показался над полосой тёмных облаков, которые скопились над невидимым краем земли. Солнечный свет разливался по небосводу розовым куполом, щедро освещая землю. Я вышел на утреннюю тренировку, которую приучил себя делать пять дней в неделю, оставляя два дня на отдых. Ровно час я кидал мяч в баскетбольную корзину, ловил его руками или принимал то левой, то правой ногой, отбивая в футбольные ворота, которые стояли напротив баскетбольного щита. Такая тренировка заряжала меня энергией и наполняла упругостью мышцы, которые должны удерживать моё расхлябанное правое колено. В это утро броски прицельными не получались; мяч упрямо не хотел влетать в узкое горло сетки, ударяясь то в щит, то в обруч. За час я должен был пятьдесят раз попасть мячом в баскетбольную корзину. Зазвенел будильник мобильника, тренировка закончилась на сорок первом успешном броске.

– Вот «Рыбья холера», – пронеслось в голове выражение Марютки. Настроение после этого воспоминания почему-то улучшилось. «Сорок первый», ранняя, революционная мелодрама Лавренёва, трагический романтизм которой отпечатался в юном сознании как небольшая повесть и кинофильм со знаменитыми актёрами. Поэтические опыты молодой революционерки вызвали ироничное воспоминание о том, как она пыталась рифмовать в корявых строках собственные чувства и политические размышления:

Слово «двадцатеро» вызвало у меня двоякую иронию, направленную внутрь себя, потому что в юности мне нравилось придумывать слова, которые не существовали в словарях, но, как мне казалось, создавали гармонию и рифму. Иногда я сам, как Незнайка в поэтических опытах на слово пакля рифмовал: рвакля, шмакля… Мне думалось, романтические чувства, которые я переживал в юном возрасте, невозможно описать простыми, понятными словами, поэтому ссылался на Маяковского с его неологизмами, и старался придумать новые слова с потаённым и одновременно ясным смыслом. Все эти мысли затмились воспоминаньями о красоте Изольды Извицкой, которая помогла мне запомнить, Марютку, обаятельную женщину, поэтессу, революционерку и снайпера.

– К чему эти воспоминания? – спросил я себя, уходя со спортивной площадки и переключаясь на повседневность. Давно замечено: ничего случайного в жизни не происходит, всё имеет смысл, который просто невозможно понять. Надо было собираться на работу, моя специальность агронома-садовода давала мне возможность подрабатывать, приводя в порядок приусадебные участки новых русских, которые успели построить довольно просторные дома, но что делать с землёй они не знали.

Как всегда, в 7–30, я миновал странный Т-образный перекрёсток, знак перед которым показывал, главная улица направо и подъехал к дому из светло-кофейного кирпича. Его двухэтажный фасад был ярко освещён восходящим октябрьским солнцем, тёплые лучи отражались в узком окне, которое вытянулось по одной из боковых стен. За стеклом смутно виднелась винтовая лестница, которая поднималась с первого на второй этаж. По идее архитектора, естественный свет освещал ступени, что по замыслу было прагматично и делало этот дом отличным от других. Крыша была накрыта тёмной медью, которая предавала зданию сходство со средневековым замком. Ворота из листового железа, были покрашены масляной краской, кое-где уже облупившейся. Перед домом приютилась чья-то избушка «на курьих ножках», которая никак не хотела исчезать за приемлемую для хозяйки цену. Упрямая ветхая изба, при помощи пьющего хозяина, всё время поворачивалась «задом», когда хозяйка особняка пыталась договориться с владельцем о продаже этого убожества. Бабу ягу я в этой избушке не видел, но какая-то кикимора или современный леший там наверняка проживали. Меня это не касалось, но фасад хозяйского дома проигрывал, возвышаясь над этим неказистым сооружением.

Я прошёл в сад. Осень уже похозяйничала здесь, на некоторых деревьях листья были желтыми и бордовыми. Яблоки и груши поспели и были уже убраны. В глубине продолговатого сада остались только поздние персики, который висели на довольно высоких деревьях. По заданию хозяйки мне необходимо сорвать созревшие плоды, уложить их в ящики, убрать в подвал и навести чистоту под деревьями.

Я установил высокую стремянку под ближайшим персиковым деревом, убедился, что все четыре опоры устойчиво торчат в мягком грунте, и отправился за ведром для плодов. В это время из дома вышла хозяйка, что было неожиданно: раньше девяти утра она в саду не появлялась. Не спеша прошлась по дорожке, временами вскидывая руки и, делая физические упражнения, несколько раз вставала на носки, как балерина, что смотрелось грациозно и артистично на мой не профессиональный взгляд. Для меня она была таинственной, юной женщиной, которая никогда со мной долго не разговаривала и глядела на меня безо всякого интереса. Её зеленоватые глаза смотрели, будто сквозь меня, но без пренебрежения. Мы разговаривали только по её инициативе, называя друг друга по имени отчеству. Меня это устраивало, её видать тоже, потому что я был очередным садовником, который сменил неугодного: она – хозяйка большого дома.

Взяв ведро, я приладил к нему крючок для подвески на ветки и направился к дереву. Боковым зрением отметил, хозяйка продолжает двигаться и радоваться солнечному утру. Спокойно поднялся по лестнице; первые прохладные, пушистые на ощупь и душистые, желто-розовые плоды опустились в ведро. Я залюбовался веткой, усыпанной восковыми плодами с характерным седоватым пушком; складывалось впечатление, будто налёт утреннего тумана остался на крупных плодах: сквозь восковую замутнённость сочный персик просматривался так прозрачно, что виднелась косточка. Осторожно, стараясь, чтобы персики не падали на землю, я отрывал плод и опускал в ведро. Магия волшебного, осеннего утра разрушалась восходящим солнцем, а пластмассовая ёмкость быстро наполнялось.

Я снял ведро с ветки, не выпуская его из рук, медленно спустился вниз и вздрогнул от неожиданности, рядом со стремянкой стояла Анастасия Матвеевна, подавляя волнение, предложил:

– Угощайтесь!

– Они не мытые, – спокойно произнесла хозяйка.

– А вы не беспокойтесь, ядохимикатами мы не пользовались, а свежие, только сорванные плоды, сами себя очищают от вредных бактерий специфическими ферментами, так меня учили.

– Тогда я сама сорву, вон тот на самой верхушке.

Она легко вспорхнула на стремянку и оказалась надо мной. Яркий, летний сарафан, из-под которого виднелись загорелые крепкие ноги, промелькнул перед моими глазами, как плащ тореадора. Я мгновенно оценил опасную красоту соблазнительного женского тела и опустил глаза в землю.

– Осторожнее, «Девушка на персике», – пробормотал я тихо.

– Насколько я помню, девочка была на шаре!? Впрочем, кажется, была и с персиками. Вы любите живопись?

– Сам не рисую, но кое-что помню, – ответил я и отошёл на некоторое расстояние, чтобы не соблазняться античным притяжением хозяйки, которая, подчиняясь непонятному капризу, оказалась рядом.

– Поль Сезанн очень порадовался бы такому обилию разноцветных плодов, – сказал я и посмотрел ей в лицо, стараясь не вглядываться в зеленоватые, глаза. Но мне это не удалось. В её взгляде появился интерес.

– Так он писал яблоки, – ответила она улыбкой.

– Яблоки во Франции были самыми дешёвыми фруктами, – нашёлся я. Что-то таинственное, совершенно мне непонятное происходило в саду.

– Поддержите, пожалуйста, лестницу, – проговорила хозяйка с нажимом.

Мне ничего не оставалось делать, как вернуться в исходное место и ухватиться за раздвинутые стойки. Анастасия Матвеевна стала медленно подниматься к заветному персику, её колени оказались на уровне моих глаз. Всё моё существо пронизал аромат проснувшегося женского тела, которое пульсировало возле меня своими жизненными соками. Я понимал щекотливость момента, но любопытство, возбуждение и ответственность за её жизнь пересилили и, когда Анастасия стала подниматься выше, основательно взялся за стремянку, чтобы она случайно не завалилась, и взглянул вверх. Летний сарафан тонким, воздушным парашютом нависал над моей головой, из колокола пёстрой ткани, на меня опускались загорелые ноги, на уровне моих глаз оказались розовые ноготки маленьких пальчиков, которые завлекательно выглядывали из простых пластмассовых вьетнамок; розовые, младенческие пяточки были совсем рядом, мне захотелось их поцеловать. Я перевёл взгляд выше, округлые коленки взволновали меня ещё больше; я не смог остановить своё мужское любопытство, поднял глаза и увидел, как в заоблачной вышине сарафана сходятся вместе соблазнительные женские бёдра.

– Ну и как? – услышал я звонкий, весёлый голос сверху.

Я вздрогнул, как человек, которого застали за чем-то совершенно интимным. Медленно перевёл взгляд выше, и увидел над собой улыбающееся лицо с весёлыми глазами, в которых светилось явное любопытство. Соблазнительница улыбалась, как могут улыбаться женщины, сознавая свою обольстительную привлекательность.

– Если вы о живописи, то очень похоже на картину Жана Фрагонара «Счастливые случайности на качелях», а если о моём впечатлении… Восхитительно! – ответил я честно, понимая, что отпираться бесполезно.

– Очень приятно, что вы знаете живопись, – она говорила свободно, совершенно не стесняясь, что я находился внизу и был вынужден говорить, сконфужено и скованно, глядя вверх, стараясь отвести глаза. Анастасия Матвеевна сорвала персик и вкусно прокусила его. Она не ожидала такого большого количества сока, поперхнулась, но не закашлялась. Жёлтая капля персика упала мне на руку; я, подчиняясь эмоциональному порыву, слизнул её. Анастасия начала медленно сходить по лестнице, я опустил глаза, хотя делать мне этого не хотелось.

– Вкусные персики в этом году! – произнесла она с наслаждением, иронично разглядывая меня.

Её губы были влажными от плодового сока, на верхней губе прилип маленький лоскуток персиковой кожицы, всем мужским естеством мне захотелось этого лоскутка. Глаза хозяйки светились радостью, бесовские искры вспыхивали внутри тёмных зрачков. Лестница под её стройными, смуглыми ногами кончалась; я отстранился, стремянка неожиданно качнулась. Я подхватил Анастасию в объятия, и почувствовал сладкий, пьянящий вкус персика с её губ.

– Ну, это совсем ни к чему, – сказала она серьёзно.

Я поставил Анастасию на землю, она одёрнула сарафан левой рукой и пошла в сторону парадного входа, откусывая в очередной раз сочную мякоть персика, который она держала в правой руке. Взошедшее солнце просвечивало ткань лёгкого сарафана, безупречная фигура чётко вырисовывалась под прозрачной туникой, каждый шаг её был грациозен и не давал оторваться от соблазнительного женского тела. Античная гармония продолжала струиться от стройного, упругого, бесконечно желанного существа. Персиковый туман зашумел в голове. А может быть, мне это только казалось? Руки дрожали, на губах бродила пьяная влага неожиданного поцелуя. Острая боль желания, вожделения и надежды пронеслась по жилам.

– Восхитительная, прелестная, обольстительная инфернальница! – пролетело в голове.

Анастасия Матвеевна оглянулась.

– Я окончила балетное училище! – крикнула она с шаловливыми нотками в голосе, дверь за ней закрылась.

«Она похожа на Извицкую», – подумал я.

Солнце светило ярко, но октябрь это не летний месяц, руки слегка озябли от холодных фруктов, которые легко отрывались от веток и заполняли фруктовые ящики, приготовленные заранее. На душе было радостно, захотелось поздравить Анастасию Матвеевну с днём автомобилиста, который можно праздновать каждую пятницу, что я и сделал, когда вишнёвого цвета Мерседес, с кожаными сиденьями такого же цвета медленно проследовал через ворота, которые я кинулся открывать, хотя это не входило в мои обязанности.

Анастасия Матвеевна даже не взглянула на меня сквозь открытое окно роскошного автомобиля. Машина бесшумно выехала на дорогу и понеслась по делам, унося хозяйку и магию осеннего утра. Мой взгляд успел разглядеть номер А 041 ГУ. В голове вдруг пронеслось:

– Агу, младенец, ты у неё Сорок первый, рыбья холера!

На душе стало грустно.

2012 г.

Лермонтов, Бэла и ротвейлер

Моя любовь к Лермонтову зародилась в ранней юности, после просмотра фильма Ираклия Андроникова «Загадка НФИ». Меня поразило, как стихи наполняются реальным смыслом, когда узнаёшь, кому они посвящены. Прочитал всё, написанное о неразделённой любви поэта, и Михаил Юрьевич опустился с небес, где, по моему мнению, обитали поэты, обладающие талантом.

В середине семидесятых годов прошлого века, я работал в проектной организации. Мы занимались ремонтом оросительных систем, которые в связи с производством кубанского риса необходимо было поддерживать в работоспособном состоянии. Должность заместителя директора по хозяйственной части меня вполне устраивала, в обязанности входило снабжение предприятия оборудованием, материалами и приборами.

Разработки велись на ватмане, копировались на кальку, с неё размножались и переплетались в тома официального проекта, поэтому множительная техника была необходима. Приобрести такое оборудование было сложно, потому что каждый множительный аппарат и печатающая машинка регистрировались в разрешительной службе Министерства внутренних дел. Это сейчас можно зайти в магазин, купить ксерокс и печатать всё, что хочет моя собственная «свобода слова». Я получил задание приобрести множительную технику, работающую на аммиаке, и приступил к исполнению.

Выяснилось, такое оборудование выпускается в городе Лермонтов в районе Пятигорска. Сама судьба предложила мне совместить приятное с полезным. Шёл 74-ый год, приближалось 160-летие великого поэта. Я решил за государственный счёт удовлетворить своё любопытство и побывать в местах, где Михаил Юрьевич отбывал ссылку.

После необходимых действий у меня на руках оказалось разрешение районного отдела милиции на приобретение трёх светокопировальных аппаратов. Я отправился в путь на самом распространённом в те времена внедорожнике «Кубанец». Управление снабдило меня просительно-рекомендательным письмом, а самоуверенности у меня хватало. Самое трудное в этом мероприятии было то, что наша потребность в копировальных аппаратах не была включена в план завода. Если идти правильным путём, “размножаться” мы бы начали не раньше, чем через год. Мне хотелось решить эту проблему за неделю.

Завод представлял собой современное здание из стекла и бетона. Высокий уровень секретности начинался с проходной и шататься по цехам не позволял. Я проник в отдел снабжения, которым управляла женщина лет пятидесяти.

– Мы всё отпускаем только по утверждённым фондам или по распоряжению начальства!

Такая формулировка меня не устраивала. Бухгалтерия тоже встретила меня без энтузиазма.

– План мы выполняем, сверхплановый выпуск только по распоряжению директора или главного инженера, – разъяснил мне вежливо седой главный бухгалтер.

Я шёл по служебному коридору удрученный и подавленный, когда на двери прочитал табличку «Секретарь ВЛКСМ». Вспомнил, что сам являюсь секретарём комсомольской организации, поэтому недолго думая, вошёл в роль комсомольского вожака, который приехал обменяться опытом.

Открыл дверь и замер. Передо мной за большим столом сидела молодая девушка лет 23, с короткой стрижкой густых тёмных волос, в блузке кремового цвета и юбилейным значком ВЛКСМ в честь Столетия Владимира Ленина.

– Здравствуйте, – проговорил я, смущённый торжественностью кабинета, но продолжил движение. Девушка поднялась со своего места, тоненькие пальчики опирались на крышку стола, тёмно бордовая юбка плотно облегала бёдра.

«Рост 180 сантиметров, не меньше», – подумал я. Пропорциональное сложение подчёркивало античную женственность, глаза тёмные, не вглядываясь в меня, пленили открытостью и приветливостью.

– Здравствуйте, – сказала она, отчетливо выговаривая каждую букву. Я с удовольствием пожал протянутую руку.

– Бэла Триандофилова, секретарь комсомола Лермонтовского завода приборов.

Я не ожидал такой красоты и смотрел с восхищением, наслаждаясь совершенным изваянием природы.

«Высокая, тоненькая, глаза чёрные, как у горной серны, так и заглядывали к вам в душу», – вспомнилось выражение из рассказа Лермонтова «Бэла».

Пауза затянулась, Бэла выдернула ладонь из моей руки, я вернулся реальность.

– Валентин Никольский, секретарь комсомола Управления мелиорации Краснодарского края, – «мы тоже не лыком шиты», подумал я. Тонкие брови стали круче от удивления, в глазах собеседницы появилось любопытство, но голос оставался спокойным.

– Чем обязаны такому высокому гостю? – в голосе слышалась ирония.

Поняв, что пора упростить ситуацию, я сказал, что приехал за множительной техникой. И почувствовал, что попал в тупик.

– А от меня, что хотите?

– Познакомиться и рассказать, зачем нам понадобилось ваше оборудование.

– Третий год работаю секретарём, но никто ещё с такой просьбой не обращался.

– Просьбы ещё не было, – отпарировал я. – Но я могу её сформулировать.

Бэла вопросительно смотрела на меня. Под её взглядом я невольно расправил плечи и объяснил, что предлагаю конкретное, молодёжное дело на взаимовыгодной основе. Я почувствовал прилив вдохновения, не хотелось выглядеть вахлаком перед красивой девушкой.

– Присаживайтесь, слушаю вас, – сказала хозяйка кабинета.

– Вы живёте в городе Лермонтов, а в этом году исполняется 160 лет со дня рождения поэта. Что если организовать знакомство комсомольцев Тамани и вашего города?

– Наш город никакого отношения к творчеству Михаила Юрьевича не имеет, – спокойно ответила Бэла.

– В этом и замануха, комсомольцы Лермонтова приглашаются в Тамань, мы совершим поход, заплыв, автопробег… Все будут вспоминать об этом с благодарностью, – я остановился.

– Ты всегда такой напористый или…

– Моя цель получить оборудование. Голова устала от Ленинских зачётов, соцсоревнований и переходящих вымпелов, которые мы переносим с одного стола на другой, – выпалил я, отметив, что Бэла перешла на «ты».

– Я не согласна, мы выпускаем сложную технику, общественная работа бурлит, никакого очковтирательства.

«Она красивая умница», – подумал я с восхищением. Бэла спокойно смотрела в мою переносицу.

– Приглашаешь в гости в обмен на множительный аппарат? – ехидно спросила она. – А какие у тебя полномочия?

Узнав, что я привез бланки райкома комсомола с печатями, удивилась.

– Тебе так доверяют?

– Наша управленческая комса на первом месте в районе! (Это была правда).

– Знаю я эти социалистические соревнования?! – подковырнула Бэла.

– Зато в работе помогает, – отпарировал я.

Не знаю, что её окончательно убедило, но она смягчилась, велела мне написать письмо от имени райкома комсомола и милостиво обещала отпечатать его на машинке. Я с удовольствием набросал стандартный план молодёжного слёта:

«Комсомольская организация Советского района города Краснодара просит оказать содействие в организации мероприятий в честь 160-летия рождения великого русского поэта М. Ю. Лермонтова… и т. д.

С уважением, секретарь Советского «РК ВЛКСМ».

Я не поскупился на размашистую, уверенную подпись. Бэла внимательно прочитала письмо, подняла трубку внутреннего телефона, набрала номер.

– Николай Петрович у меня гость из Краснодара с интересным предложением, вы можете нас принять? – Бэла посмотрела на меня, улыбнулась и положила трубку.

– Пошли к главному инженеру, только веди себя прилично, – бросила она насмешливо.

Мы поднялись на третий этаж. Вошли в дубовую дверь с надписью “Приёмная”. Солидно упакованная секретарь бальзаковского возраста, сказала твёрдым голосом:

– Бэла Аркадьевна, Николай Петрович вас ожидает, – и окинула меня сверлящим взглядом, словно просвечивая.

Мы вошли в дверь, с табличкой «Главный инженер». Человек семь, ожидающих приёма, проводили нас недовольными взглядами.

В светлом кабинете с кондиционером «Баку» в окне, за полированным столом с множеством телефонов сидел человек лет сорока. На меня он взглянул мельком, радушно предложил присесть, улыбаясь только Бэле, произнёс:

– Бэла Аркадьевна, я вас внимательно слушаю.

«Втюрился в неё этот Петрович», – предположил я.

Бэла спокойно изложила суть нашего комсомольского предложения, мастерски сформулировала последовательность совместных действий, и положила на стол письмо. Про аппараты не было сказано ни слова.

– Этот зрелый комсомолец, – главный инженер взглянул на меня с иронией. – Приехал за 400 километров для того, чтобы пригласить наших комсомольцев в Тамань? Она нам не особо нужна, своих мемориалов хоть отбавляй.

Я осторожно заметил, что комсомольско-молодёжное мероприятие – идея Бэлы, а моя цель получить светокопировальные аппараты. Главный инженер был настроен скептически и недоверчиво спросил, всех ли я обошел прежде, чем обратиться в комсомол. Узнав, что я прошел все инстанции, замолчал и обернулся к Бэле.

– А сколько он аппаратов просит за своё гостеприимство? – лицо главного светилось ехидством.

– На три замахнулся, – вздохнула Бэла.

– Думаю одного достаточно, – он посмотрел на меня покровительственно.

– У меня есть выбор? – среагировал я опрометчиво.

– Выбор всегда есть, во всяком случае, у меня, молодой человек.

Но тут вмешалась Бэла и попросила написать на письме резолюцию, заметив с улыбкой, что без неё никто со мной разговаривать не станет. Взгляд Главного не предвещал ничего хорошего, он взял со стола ручку, написал в верхнем левом углу: «Снабжению! Отпустить один аппарат!» – и расписался.

Документ он протянул Бэле. На этот раз я молчал, хотя очень хотелось отблагодарить.

– Главный к тебе не ровно дышит, – сказал я, когда мы вышли.

– Это к делу не относится, – оборвала меня Бэла.

– За мной коробка конфет и кофе, если не возражаешь?

Неожиданно Бела спросила, есть ли у меня машина, и я, не без гордости, сообщил, что к её услугам микроавтобус «Кубанец».

– Самоуверенный… на самовывоз надеялся?

– А зачем два раза в одно место ездить? Сударыня, покажите мемориалы, про которые главный говорил? – в моём голосе проскользнула мольба.

Выяснилось, что Бэла освободится в четыре. Мы с водителем пообедали в кафе, манты оказались с мясом, что меня приятно удивило. В 16–00 автобус стоял в ожидании экскурсии. Минут через 15 вышла Бэла в сопровождении высокого смуглого комсомольца со значком Ленина на груди. Я поспешил навстречу.

– Знакомься, мой заместитель Мелкумов Фарид.

Назвав себя, я пожал протянутую руку. Визави довольно плотно сжал мою ладонь, я не стал сопротивляться, и он отпустил. Я помог Беле подняться в салон, Кубанец машина шумная, поэтому попытки Фарида говорить во время движения обессилили его, и он стал показывать дорогу водителю, не отвлекаясь на наши разговоры с Бэлой.

– А вот и Машук, – произнесла Бэла.

Как в жизни иногда всё просто, если не погружаться в фантастические размышления, которые меня будоражили, когда читал «Героя нашего времени». Гора Машук оказалась похожей на все горы вокруг Пятигорска, всего их оказалось пять. Стало понятным, почему город получил такое имя. Мы пошли по терренкуру. Бэла предложила обойти Машук пешком, я согласился, хотелось погрузиться в природу, о которой писал великий поэт. Он здесь жил, здесь витает его духовная сущность, его образ отпечатался на деревьях и камнях. Говорить не хотелось, поэтому мы шли, перекидываясь редкими фразами.

Обелиск, окружённый цветочными клумбами, я увидел издалека. Роща на склонах Машука была ухоженной и прозрачной от солнца, которое щедро освещало окрестности. Памятник был из белого камня с тёмным барельефом поэта на уровне человеческого роста. Усталые, безразличные грифоны устроились по углам квадрата, обозначенного цепью, которая висела на столбиках, чтобы любопытные экскурсанты не вытоптали клумбу с цветами.

Подошли, постояли в молчании.

«Погиб поэт, невольник чести», – пролетело в голове.

– В 23 года он предчувствовал свой конец, – произнёс я задумчиво.

– Он просто не мог выжить в той обстановке, – отреагировал Фарид.

– Мне кажется, он был забиякой, бузотёром и честолюбивым малым, ему всегда хотелось быть первым, – сказал я с иронией.

– Но биография описывает… – начал Фарид.

– Не будем про биографии, их пишут люди, в зависимости от потребностей властей, – резанул я.

Мы помолчали, я осознавал, что в этом месте много лет назад произошла трагедия. Двое мужчин на пистолетах выясняли отношения и отстаивали собственное достоинство. Ничего нельзя было изменить тогда и тем более сейчас. Минут через пять пошли обратно. Бэла шла немного впереди. Неподалёку расположились неказистые строения, скорее всего здесь жил обслуживающий персонал, ухаживая за клумбами, подкрашивая и поддерживая место дуэли в надлежащем порядке.

Неожиданно из близлежащих кустов самшита выскочила большая собака чёрной масти с коричневыми подпалинами и бросилась к нам, стремительно набирая скорость. Я никогда не видел такую породу, много лет спустя, когда мода на собак достигла бешеной популярности, вспомнил свою первую встречу с ротвейлером. Никто из спутников особой тревоги не показал, но у меня почему-то всё внутри напряглось. Собака приближалась. Когда до неё оставалось метров двадцать, Бэла остановилась и посмотрела на меня. Я увидел бледное, искажённое ужасом лицо.

«Собаки чувствуют, когда их боятся», – пролетело в голове.

Вдруг безотчетно, подчиняясь какому-то странному, воинственному инстинкту я шагнул вперёд и закрыл путь здоровенному кобелю, который сделал ещё несколько прыжков, оскалив ужасные клыки. Я замер в оцепенении. Выпученные глаза собаки упёрлись в меня, словно смертельный взор пистолетного дула, из которого должна была вылететь пуля. Страх и мужество, вступившие в единоборство, отчаянно завибрировали во всём моём существе. На всю жизнь запомнилось мне это невыразимо жуткое состояние на грани жизни и смерти. Впоследствии я не раз думал, что Лермонтов, вероятно, испытывал то же самое, ожидая роковой выстрел Мартынова.

– Стоять! – выкрикнул я уверенно и понял, не сойду с этого места, если набегут ещё десяток этих тварей. Собака остановилась, её большие красные глаза смотрели на меня, устрашая неприязнью и ненавистью. Она зарычала, но я не дрогнул, что-то первобытное бурлило, распирало и наполняло меня, руки чесались, хотелось схватить животное за горло и душить, душить, чтобы не видеть и не переживать неопределённость, которая навалилась на меня, наполняя одновременно страхом и отвагой. Время остановилось, руки Бэлы легли мне на плечи, она уткнулась в мою спину, с левой стороны кто-то убегал, быстро удаляясь.

«Это Фарид», – отметил я равнодушно. Рычание продолжалось, я стоял неподвижно, из последних сил заставляя себя не двигаться.

– Карай нельзя! Фу, – неожиданно прозвучал уверенный мужской голос.

Собака закрыла громадный рот, яростный оскал исчез, она, словно заскучала, продолжая смотреть на меня уже с любопытством, а по моей спине стекало что-то холодное и липкое. Я повернулся к Бэле, бледность ещё не сошла с её лица, но она, пытаясь улыбнуться, сбивчиво проговорила:

– Спасибо! Меня в детстве напугали здоровенные кавказские овчарки. Пастухи меня спасли, но я до сих пор боюсь бродячих собак…»

Из-за кустов вышел человек экзотической внешности, в суконной черкеске с газырями и мягких сапогах.

– Извините, не доглядел, – сказал он вежливо. – Карай умный пёс, никогда со двора не выходил, не знаю, что с ним случилось?

Злость вдруг вскипела и заполнила мою душу, вытеснив волнение, пережитое перед лицом смертельной опасности. Вот как! «Извините – не доглядел»? И всё? Инстинктивно, я сжал кулаки, сделав движение к невозмутимому черкесу, но Бэла почувствовала напряжение, которое набухало во мне, ласково взяла меня под руку и повела к машине. Я не упирался, почувствовал слабость во всём теле, такое со мной случалось, когда отношения накалялись и выходили за рамки традиционно-вежливых.

«Всё проходит», – говорил Соломон.

Мы подошли к машине. Я спросил у водителя, не приходил ли Фарид.

– Пробегал минут пятнадцать назад, весь взъерошенный, сказал, что ему срочно надо куда-то…

Разговаривать не хотелось. Сели в машину и когда подъехали к проходной, я предложил Бэле отвести её домой. Она отказалась.

На другой день документы были готовы. Седой бухгалтер приветливо встретил меня, и, улыбнувшись, сказал, что выставит счёт на инкассо, а задолженность можно погасить потом.

– А аппарат когда получу?

– Сейчас. Вот ваши накладные и пропуск на три аппарата.

Его слова меня удивили. Я едва не сказал, что мне обещали только один, но благоразумно промолчал.

– Езжайте на склад, ворота справа от проходной, по центральной аллее, пока не упрётесь в склад готовой продукции. Всегда рады вас видеть.

– Спасибо, до свиданья, – произнёс я немного озадаченный приветливостью персонала, который вчера разговаривал со мной свысока.

«Чудеса – три аппарата!» – подумал я. Радостный выскочил на улицу, водитель понял, что всё отлично и завёл машину.

– Сегодня будем дома? – спросил он с надеждой.

– Ты раньше не спешил, – сказал я с иронией.

– Меня жена ждёт.

– Жена? Меня тоже, ждёт, – вспомнил я. Водитель смотрел на меня с укоризной. За пять лет работы мы попадали в разные переделки, но никогда он не смотрел на меня так.

«Меня тоже ждёт жена и Алина, которой 4 года, но за два дня я о них ни разу не вспомнил», – подумалось мне. Из проходной вышла Бэла и, подойдя к нам, спросила, всё ли в порядке.

– Просто восхитительно! Спасибо тебе за три агрегата, – сказал я, улыбаясь.

– Ничего не надо. Я уезжаю в Ставрополь на совещание. Мы увидимся в Тамани?

– Естественно! Весь район оповещу, чтобы поддержали нашу дружбу, – ответил я, но комсомольского задора не почувствовал, в душе были сумерки.

– Я спешу…

– До свидания! – сказал я печально.

Бэла кивнула, повернулась и медленно пошла к автомобилю, за рулём которого сидел Фарид. Мне не хотелось его видеть. Я поднялся в машину, достал из пачки документов пропуск.

– Поехали!

Через шесть часов мы въезжали в Краснодар, но я не чувствовал себя победителем даже на другой день, когда начальник поздравлял меня с успешно выполненным заданием и грозился выписать премию по итогам квартала.

2012 г.

Кипрская фиалка

(Юмореска)

Моё желание отдохнуть было таким острым, что решил первую неделю не заряжать смартфон, потому что надоели звонки и мне захотелось отключиться от суеты.

Оранжевый диск солнца поднимался из фиолетовой дымки, опоясывающей голубое Средиземное море, создавая иллюзию приподнятого горизонта. Мне нравится отель «Four Seasons», в Лимассоле, который я выбрал года три назад. В окно виден песчаный пляж с теневыми грибками из камыша и деревянные удобные лежаки. Пора было отправляться к морю, что я и сделал после утренних процедур.

Женщина лет тридцати, в серебристом купальнике типа халтер, вышла из воды и двинулась по пляжу, словно на кастинге. Вспомнились поэтические строчки: «Русалка ступает на песок, вода стекает с загорелого тела, с улыбающегося лица, капает с грациозно двигающихся рук, сбрасывает зеленоватые ласты и плывёт по песку, соединяясь с реальностью в шуме утреннего прибоя».

Купальщица взяла белое полотенце и стала тщательно вытираться. Затем нагнулась к яркому пакету, достала телефон и заговорила сочным, мелодичным голосом на русском языке с мягким акцентом. Я старался не вслушиваться, но до меня долетали обрывки фраз и имена: Вудик, Нюра, Туся… Очередная фраза врезалась в сознание, потому что была сказана намного громче:

– Так возьми с собой презервативы… Я не заставляю тебя отдаваться, кому попало, но ты едешь на слёт байкеров, и, если на тебя навалится накаченный пивом бутуз, похожий на медведя, не станешь же ты кричать: «Спасите, насилуют!» Пауза.

– Вот и отдашься ему гигиенично… Тебе давно не до шуток, посмотри в паспорт…

Я улыбнулся, но не стал слушать разговор, который был интересен, но не настолько, чтобы зависать как цапля на одной ноге. Поднялся и побежал в море, где шум волны заглушил разговор и отключил любопытство. Проплыв метров пятьдесят, оглянулся – соседка угомонилась и отправилась в душ.

На следующий день я выбрал шезлонг поближе с целью познакомиться, но суровое лицо русалки, так я назвал незнакомку, остановило. Но звонки, на которые она отвечала непрерывно, не давали мне покоя. Удивляло, что щебетала наяда на английском, греческом, но чаще на русском языке. Я стал чувствовать, что её речь завораживает меня своей мелодичностью. Поддавшись любопытству, увидел, что телефон у русалки такой же модели как мой, почему-то это меня обрадовало; купальщица удалилась, мне оставалось обдумывать сюжеты сближения.

На третье утро пришёл пораньше: на пляже никого не было, несколько голов колыхались далеко в море возле буйков. Я увидел знакомый пакет и телефон, который лежал на шезлонге ничем не прикрытый. В голове стало зреть приключение:

«А замени аккумулятор в её трубе на свой».

В судорожном тумане я вставил питающее устройство в русалочий аппарат и повалился на лежак. Через некоторое время наяда вышла из воды и схватила телефон. Прикрыв глаза, я наблюдал как она, пытаясь включить аппарат, занервничала. Я не кинулся помогать, а выжидал. Через несколько мгновений мадам оглянулась по сторонам, как мне показалось, с умоляющим видом, я приподнялся и спросил:

– Вам чем-нибудь помочь?

Она взглянула на меня, улыбаясь, проговорила:

– Забыла зарядить. У вас не найдётся телефона?

Я достал свой смартфон.

– Ой! Такой как у меня! – вскрикнула незнакомка.

– Дайте мне вашу трубку, я оживлю, – предложил я.

Она покорно протянула аппарат. Я вскрыл оба, поменял аккумуляторы и нажал на старт – экран засветился. Вернул оживший телефон хозяйке, но растерянность на её лице не прошла.

– Что и пароль забыли? Наберите четыре нуля, может поможет.

– Надо же, пробудился! Вы волшебник?

– Нет, я ещё только учусь, – хотелось сказать фразу из Золушки, но незнакомка уже утонула в телефоне. Когда оперативные сводки были приняты, а скудные новости пересказаны, мы познакомились. Её звали Ия. Неожиданно вспомнил, что по-гречески это значит фиалка.

– Вы учили греческий? – спросила она.

– Нет, но сегодня об этом пожалел.

– Я обожаю греческий, он мелодичный и похож на русский, когда в него погружаешься, – сказала Ия.

На третий день знакомства Ия повезла меня на Белые камни, где, занимаясь дайвингом, мы поймали пару осьминогов, которых нам приготовили в кафе. На столе неожиданно оказался буклет стрелкового клуба «Беретта», в котором я занимался стендовой стрельбой. С интересом развернул.

– Ты увлекаешься стендовой стрельбой? – спросила Ия. Я утвердительно кивнул.

После ужина предложил переночевать на Белых камнях, но Ия отказалась.

– Поехали в отель, а завтра рванём на стрельбы, – предложила она.

Утром прибыли в «Беретту». Я прицелился и крикнул: «Пул!» Ия нажала пусковую кнопку, оранжевая тарелка, подпрыгивая, катилась по земле. Это был мой любимый стенд. При хорошем раскладе мне удавалось разбить 7–8 тарелок из десятка, и я этим гордился. Предложил Ие пострелять. Она сопротивлялась, говоря, что никогда ружья в руках не держала, но под нажимом согласилась, выслушивая мои инструкции. Затем бодренько закричала: «Пул!»

Из пяти выстрелов три были без промаха. Я стал настаивать на соревновании. Улыбаясь, Ия бросила:

– Пожалеешь?!

Чем раззадорила меня, и предложила перейти на автоматический стенд, где стоило крикнуть, и тарелка выскакивала сама. Я насторожился, но Ия отвлекла меня от мрачных мыслей, поставив на кон 100 евро, если я выиграю.

– Чем ответишь, если разобью больше чем ты? – спросила она.

Я замешкался, Ия ожидала с ироничной улыбкой.

– Двести, – ответил я.

– Тогда пали первым!

Пришлось согласиться. На мои 7 разбитых тарелок она выбила 9. Пришлось раскошелиться, но реванша я не предложил: слишком уверенными показались её движения.

«Что-то здесь не так», – пролетела мысль, но Ия заманила меня на фраппе – мой любимый кофе. Вечером я остался в её номере, который оказался люксом. Это была победа?!

Наутро я переписал богатый номер русалки на себя. Ия потащила меня в прокат авто, где выбрала красный Jaguar F-Pace. Я признался, что у меня нет навыков езды на праворуких машинах, а табун в триста лошадей может встать на дыбы, она засмеялась.

– Не боись, я буду рулить сама.

– Обратите внимание, как красные прокатные номера гармонируют с цветом машины, – заметил менеджер оформляющий аренду.

– В этом и прикол, пусть враги завидуют! – засмеялась Ия.

На следующее утро мы плыли над морем в мотопараплане. Мотор негромко стрекотал, где-то за спиной, невесомое состояние полёта завораживало. Ия была неугомонной: каждый день придумывала приключения и путешествия. Водные лыжи, прогулка на катере-катамаране вдоль побережья, гонка на каяках, победить в которой мне оказалось нелегко. Складывалось впечатление, что мы пытаемся выскочить из настоящего, чтобы не говорить о прошлом. За всё время Ия ничего не рассказала о себе. Мои вопросы она не замечала. Однажды резко ответила:

– А ты уверен, что наши отношения станут крепче, если ты узнаешь подробности моей личной жизни.

Пришлось прикусить язык. Три недели пролетели незаметно.

Накануне вылета меня вызвали на ресепшен и попросили расплатиться. Сумма оказалась пятизначной. В ответ на мой удивлённый взгляд регистратор подала счёт. Я взял документ и отправился в номер за карточкой. Ия отсутствовала уже более двух часов.

«Странно, – подумал я, – сегодня прощальный день».

Время шло, но Ия не появлялась. Тревога перекрыла все чувства. Внимание обострилось. Почему тапочки лежат у порога? Раньше она их забывала, где попало, шлёпая босыми ногами по паркету. Я открыл шкаф: на вешалке болтался серебристый купальник, в котором встретил Ию в первый раз и принял за русалку. Бесчисленный набор платьев и халатов исчез. С банковской картой, вернулся к регистратору; она улыбнулась и ответила, что гостья из моего номера съехала. В ответ на моё удивлённое лицо, продолжила:

– Вам ничего не оставила.

У меня появилось чувство, что я играю в пьесе, не понимая содержания. Поднялся в номер, упал на диван и стал изучать счёт в надежде, что он прояснит ситуацию, но чем глубже вникал в расходы, тем яснее понимал, что меня нагрели на приличную сумму. Документ уверял, что я оплатил не только услуги, но и товары, которых не покупал.

– Получил удовольствие – плати, – шепнул кто-то в голове.

Оставаться с мрачными мыслями было невмоготу, надо было развеяться. Я позвонил Филиппу, моему другу, это он заразил меня стендовой стрельбой. С облегчением услышал радостное приветствие вместо бездушного – «абонент недоступен». Оказалось, он летал в Италию на соревнования.

Через час я пил капучино с моим другом. Его внимательный взгляд и участливая улыбка позволили мне расслабиться и рассказать, что произошло со мной за три недели.

Чем подробнее я излагал, тем веселее становились его глаза, но он дал мне договорить: умение слушать было его достоинством.

– Ты нарвался на самую хитроумную «гейшу» на острове.

Я перечислил аттракционы, которые мне предлагали, рассказал и про стрельбу, она была особым пунктом, потому что нравилась мне самому.

– Согласись, смелая барышня, – сказал Филипп. – Стреляла мастерски?

– Не то слово, – сказал я. – Моих любимых попрыгунчиков, десяток уложила. – Моя школа, – гордо заметил друг. – Не повезло тебе, если бы я был здесь, предупредил, что ты в руках «Gigolette».

– Посмотри, игра в Гольф, которой не было, стоит 600 евро.

– Да в сорокоградусную жару не очень приятно махать клюшкой. Это развлечение модно в конце сентября и продолжается до весны. Но у неё там подельник, ты ничего не докажешь и наверняка завтра улетаешь, – проговорил друг.

– Откуда ты всё знаешь? – задал я вопрос.

Филипп улыбнулся и медленно ответил:

– Вспомнилось родимое пятно в районе бикини, но это совсем другая история.

– Родинка похожая на сердце, – проговорил я. – А зачем мне её купальник?

– Это фишка! Можешь подарить его жене или любовнице и переживай приятные воспоминания, – улыбнулся Филипп.

– Получается, что Ия всё обо мне знала, но откуда?

– Ты меньше о себе во Вконтакте распространяйся, – заметил Филипп.

– А кто такой Вудик, с которым она чирикала по телефону?

– Это её любимая собачка, Китайская хохлатая.

– И здесь без собачки не обошлось, – подумал я, вспоминая Чеховскую «Даму с собачкой».

2013 г.

Моя «Хоккейная легенда № 17»

Массированная реклама фильма «Легенда № 17», заставила меня задуматься и погрузиться в собственную молодость. Вспомнилась первая хоккейная суперсерия в Монреале в 1972 году. Я уже окончил институт и начал трудиться в народном хозяйстве. В студенческие годы я был помешан на хоккее, тогда сборная СССР побеждала на всех соревнованиях мирового класса. Болельщики не спали ночами, переживая за хоккеистов на олимпийских играх, чемпионатах мира и Европы. Наша ледовая дружина была несокрушимой с 1963 года до 1971, а в 1972 мы сделали профессионалов Канады и США, вопреки всем трагичным прогнозам. Невозможно было оставаться равнодушным, когда по ящику в рекламных роликах начали летать наши прославленные хоккеисты, игра которых запомнились мне на всю жизнь. Каждый раз, когда смотрю современное ледовое единоборство, мне кажется, хоккей моей юности был более динамичным, самоотверженным и драматичным. Я понимаю – это только моё впечатление, защита собственных идеалов и ценностей, моя «Национальная Идея!»

Два года назад, я и мой друг по студенческой парте, решились собрать однокашников. На встречу пришли 20 человек, мы засиделись в кафе, никак не могли разойтись: то и дело слышались байки про былое. Неоднократно раздавались голоса:

– Давайте встречаться чаще.

Я с иронией предложил:

– Давайте дружить, семьями, квартирами, домами и машинами.

Володя Н, очень любивший застолья, готовый поддержать и составить компанию в любое время дня и ночи, восторженно кричал:

– Встречаемся раз в неделю!

Воспоминания пролетали перед глазами, как только артист очень похожий на Валерия Харламова начинал гонять шайбу в рекламном ролике. Мне приснилась суперсерия 1972 года, мы победили 7:3, никто этого не ожидал, это был потрясный подарок, я его вновь получил во сне. Проснулся и долго лежал, наслаждаясь победой, весь переполненный азартом и патриотизмом. У меня родилась мысль, пригласить на премьеру фильма всех однокашников, с которыми болели, обсуждали и спорили до хрипоты о каждом хоккейном матче.

Первый звонок, у телефона Валерий, с которым часто готовились к экзаменам и зачётам. Неподдельное удивление в голосе:

– Что-то случилось?

– Ничего, звоню напомнить, как мы болели за хоккей, – начал я осторожно.

– И что из этого?

– Давай сходим на премьеру фильма «Легенда № 17», вспомним Харламова, – предложил я.

– А когда?

– В воскресенье.

– Это послезавтра что ли, – в голосе Валерия появилась тревога.

– Именно послезавтра, зачем откладывать удовольствие, – продолжил я иронично.

– Ты что, у меня дача, дом с огородом, жена достала, ремонт затеяли. Сестра не даёт покоя, надо наследство делить, – казалось, возражениям не будет конца.