Инструкция к Распаду. Книга 2: Эхо Распада бесплатное чтение

Глава 1. Эхо распада

Школа больше не была просто школой. Она превратилась в склеп, где по гулким коридорам бродили призраки страха и недоумения. Гул голосов остался, но смех стал тише, разговоры – нервными перешептываниями. Две черные дыры зияли в привычной ткани школьной жизни: Костя Волков, растворившийся в воздухе на глазах у дружков, и Анд Лапин, три дня спустя найденный мертвым в своей комнате. Передозировка таблетками. Рядом – скомканная записка, бессвязный поток сознания о лжи, правде и единственном честном выходе. Самоубийство. Так решило следствие, быстро закрыв дело проблемного подростка.

Марк Левицкий двигался сквозь эту удушливую атмосферу, как подводная лодка сквозь толщу мутной воды. Он слышал обрывки разговоров, видел расширенные от ужаса или любопытства глаза, ловил панические взгляды, которыми одноклассники обменивались за его спиной. Слухи были дикими: проклятие висело над их школой, говорили одни; это дело рук секты, шептали другие; маньяк ходит по району, пугали третьи. Кто-то даже вспомнил про Костин конфликт с Марком, но эта мысль тонула в общем хоре фантастических версий и быстро затихала – личность Марка Левицкого не вызывала вопросов. Его "щит", сотканный из невозможного желания, работал безупречно. Никто не смотрел на него с прямым подозрением.

Но щит не блокировал страх. Он не отменял инстинктивного ощущения неправильности, исходящего от Марка. Его холодность, его внезапно обострившаяся отстраненность, его идеальные, но безжизненные ответы на уроках – все это замечали. Люди сторонились его. Не обвиняли, нет. Просто… сторонились. Словно чувствовали исходящий от него холод, не понимая его природы.

Марк фиксировал это с бесстрастностью сейсмографа. Отчуждение окружающих – приемлемый побочный эффект. Даже полезный – меньше ненужных контактов, меньше помех. Главное – его цели не вызывали вопросов. Его действия не вызывали подозрений. Система работала.

Он заметил Шона у расписания. Тот вернулся в школу вчера, после недели отсутствия. Выглядел плохо – бледный, под глазами тени, двигался скованно, постоянно поправляя очки. Его взгляд был затравленным, но когда он встречался с Марком, в нем загоралась привычная собачья преданность, смешанная теперь с новым, глухим ужасом. "Клеймо"и "Поступок"делали свое дело. Шон стал еще более покладистым, выполнял любую просьбу Марка с лихорадочной, почти роботизированной точностью, но его внутренняя паника (результаты гистологии еще не были готовы) была почти осязаема.

«Марк… привет», – Шон шагнул к нему, нервно оглядываясь. «Ты… тебе что-нибудь нужно?»

«Пока нет, Шон», – ответил Марк ровно. «Как самочувствие?»

«Н-нормально… Почти», – Шон поежился. «Врач сказал… все сделали вовремя. Наверное».

«Хорошо», – кивнул Марк и пошел дальше, оставляя Шона дрожать у стены. Эмоциональное состояние Шона было зарегистрировано и отложено как несущественное на данный момент. Он функционировал – и это было главным.

В коридоре его перехватил Макс. Его обычный энтузиазм сменился тревогой.

«Марк! Здорово… Слушай, это какой-то кошмар… Сначала Костя, теперь Анд… Что происходит вообще?»

Марк посмотрел на него. Запрос: «Текущие мысли Макса Рябова относительно меня».

Ответ мгновенно заполнил сознание: «Страх. Непонимание. Марк стал другим. Холодный. Чужой. Пугает. Но он умный, может, знает что-то? Нет, лучше не спрашивать. Держаться подальше. Жутко рядом с ним».

«Да, Макс. Странные времена», – ответил Марк вслух, его голос был идеально ровным, лишенным каких-либо эмоций. Он видел страх в глазах Макса, чувствовал исходящее от него желание отстраниться. Щит работал – вопросов к нему не было. Но была реакция. Отторжение.

«Просто будь осторожнее», – добавил Марк и пошел дальше, не давая Максу возможности продолжить разговор.

Он вошел в класс. Сел за свою парту. Достал учебник. Система работала. Он был неуязвим для прямых вопросов и подозрений. Но мир вокруг него трещал по швам. Смерть и необъяснимые события порождали хаос. И хотя этот хаос пока не касался его напрямую, Марк начинал смутно ощущать, что абсолютный контроль над своей личностью не гарантирует абсолютного контроля над реальностью. Мир вокруг продолжал жить по своим законам, реагируя на его вмешательство страхом, паникой, распадом.

И этот шум за стеной его внутренней тишины становился все громче. Он не вызывал у Марка тревоги. Пока нет. Только холодное, аналитическое наблюдение. Но он фиксировал изменения. И готовился к следующим ходам в этой все более искаженной игре.

Вечер опустился плотной, бархатной завесой. Марк сидел за своим столом, в идеальном порядке которого теперь появился новый, чужеродный элемент – Черный Куб. Он был ключом, инструментом, источником. Но чьим ключом? Чьим инструментом? Чьим источником? Эти вопросы, единственные, которые его внутренний "щит"почему-то не блокировал полностью (возможно, потому что они касались не его личности, а внешнего фактора?), зудели на периферии сознания.

Успех трех сделок был неоспорим. Щит работал. Информация была доступна (при правильном запросе). Деньги ждали своего часа на анонимных счетах. Но Марк не был бы собой, если бы удовлетворился этим. Незнание раздражало. Непонимание первопричины – это слабость, уязвимость в его системе контроля. Он должен был знать.

Он помнил первый опыт с инфо-способностью – хаотичный, всепоглощающий шквал данных о Шоне, который едва не свел его с ума. Он сделал выводы. Ключ – в точности формулировки. В предельной конкретизации запроса. Запросить "всю правду о Кубе"было бы самоубийством. Нужно было разбить вопрос на части, задать четкие параметры.

И он должен был сделать это здесь, в своей комнате. В своей крепости. Если снова случится перегрузка, он должен быть в безопасном, контролируемом пространстве, где сможет ее пережить без свидетелей.

Началась подготовка. Ритуал, но на этот раз не для самоуспокоения, а для максимальной концентрации и минимизации рисков.

Физическая Среда: Он плотно задернул шторы. Проверил замок на двери. Выключил телефон, убрал его в ящик. Убедился, что ноутбук выключен, а не в спящем режиме. Никаких потенциальных отвлекающих факторов. В комнате царила идеальная тишина, нарушаемая лишь его собственным ровным дыханием.

Ментальная Настройка: Он сел в кресло, откинулся на спинку, закрыл глаза. Несколько минут он просто дышал – глубоко, размеренно, очищая сознание от остатков дневных впечатлений, от мыслей о деньгах, о матери, об исчезнувшем отчиме. Ему нужна была абсолютная ясность. Холодная, острая, как скальпель хирурга.

Формулировка Запроса: Он начал мысленно конструировать запрос. Не один вопрос, а несколько, объединенных в единый пакет, требующий структурированного ответа.

Цель 1: Источник. Откуда Куб? Не "кто создал?", это может быть слишком сложно или нерелевантно. А именно "источник". Сущность? Система? Другое измерение?

Цель 2: Функция. Зачем он существует? Какова его основная цель? Исполнение желаний – это средство или сама цель? Сбор "цены"– для чего?

Цель 3: Выбор Пользователя. Почему именно он, Марк Левицкий? Случайность? Заслуга? Соответствие каким-то критериям? Это было важно для его эго, для подтверждения его "избранности".

Цель 4: Эксклюзивность. Существуют ли другие Кубы? Другие пользователи? Это ключевой вопрос, который либо подтвердит его уникальность, либо разрушит всю концепцию его исключительности.

Ограничения: Ответ должен быть кратким, структурированным по пунктам, содержать только ключевую информацию по запросу, без лишних данных, эмоций или метафор. Максимально сухой, информативный отчет.

Он прокручивал эту структуру в голове снова и снова, оттачивая формулировки, убирая двусмысленности.

Готовность к Последствиям: Он вспомнил головную боль, тошноту, потерю ориентации после первого запроса о Шоне. Он был готов к этому снова. Он поставил рядом стакан воды. Решил, что если начнется перегрузка, он не будет паниковать, а постарается просто переждать, сосредоточившись на дыхании. Он контролирует ситуацию. Даже если информация будет невыносимой.

Наконец, он почувствовал, что готов. Формулировка была отточена. Сознание – чисто. Тело – расслаблено, но готово к напряжению.

Марк открыл глаза. Его взгляд упал на Черный Куб, лежащий на столе. Он протянул руку и положил ладонь на его холодную, матовую поверхность. Контакт установлен.

Он сделал последний глубокий вдох. И мысленно отправил запрос. Точный. Структурированный. Опасный. Запрос к источнику его силы и, возможно, его гибели.

«Запрос: Предоставить структурированный отчет по следующим пунктам:

Источник (сущность/система/принцип) происхождения Черного Куба.

Основная функция и конечная цель существования Черного Куба.

Ключевые критерии, по которым Марк Левицкий был выбран как текущий пользователь.

Подтверждение или опровержение существования других аналогичных артефактов ('Черных Кубов') и/или их пользователей в данной реальности.

Формат ответа: Кратко, по пунктам, ключевые данные, без избыточной или интерпретационной информации.»

Он замер, ладонь на Кубе, все его существо превратилось в ожидание. Мир сузился до этой темной комнаты и черного артефакта на столе. Сейчас он получит ответы. Или новый шквал хаоса. Он был готов к любому исходу.

Реакция началась не с оглушительного потока, как в прошлый раз. Вместо этого Куб под его ладонью снова резко похолодел, но холод был сухим, колючим, словно прикосновение к металлу в лютый мороз. Одновременно возник знакомый низкий гул, но на этот раз он не был хаотичным. Он был… структурированным. Словно не просто вибрация, а передача данных на неизвестной частоте, резонирующая прямо в костях черепа.

И информация начала поступать. Не лавиной, а четкими, дискретными блоками, напрямую в сознание, минуя органы чувств. Это было похоже на распаковку зашифрованного архива прямо в мозге – мгновенно, без усилий, но с ощущением чужеродного вторжения.

Пункт 1. Источник Происхождения:

Знание возникло как холодная, абстрактная концепция. Самоорганизующаяся структура энтропийного распада. Никаких образов – ни космических туманностей, ни пылающих преисподних. Лишь чистое, безличное определение. Проявляется спонтанно при достижении… пороговых значений внутреннего конфликта… потенциала к деструктивным изменениям. Эта информация не пугала Марка, скорее, вызывала холодный интерес. Значит, появление Куба не было случайностью. Оно было связано с ним, с его сутью, с его… потенциалом к разрушению. Не является созданным артефактом. Безличная сила. Принцип. Порядок, рожденный из хаоса распада.

Пункт 2. Основная Функция и Конечная Цель:

Следующий блок данных лег поверх предыдущего. Функция: Катализация процесса распада стабильных систем (судеб)… Марк почувствовал укол чего-то похожего на… понимание? Нет, скорее, на подтверждение его собственных догадок. Желания – лишь инструмент. Наживка. Конечная цель: Аккумуляция и трансформация… энергии/информации распада… для поддержания/расширения источника. Куб был не слугой, он был… сборщиком. Жнецом энтропии. А желания – его косой. Исполнение желания является операционным методом, а не конечной целью. Марк не был хозяином. Он был оператором. Функцией. Катализатором. Эта мысль должна была бы вызвать тревогу, но его "щит"трансформировал ее в осознание сложности и уникальности системы, с которой он работает.

Пункт 3. Ключевые Критерии Выбора Пользователя (Марк Левицкий):

Этот блок информации вызвал у Марка почти незаметную внутреннюю вибрацию – эхо тщеславия, которое не мог заглушить даже его щит. Соответствие операционным параметрам… Да, он подходил. Высокий уровень когнитивного контроля… Низкий порог эмпатии… Высокая готовность к деструктивным действиям… Система перечисляла его качества как технические характеристики, как требования к процессору или видеокарте. Это было почти комплиментом в ее бездушной логике. Наличие внутреннего "разлома"… как точка входа/резонанса… Эта часть была менее приятной, намекая на его собственные скрытые конфликты и цинизм как на необходимую уязвимость, но он быстро отбросил ее. Главное – Потенциал для генерации значительных объемов "распада"… Он был не просто подходящим, он был эффективным инструментом.

Пункт 4. Существование Других Аналогичных Артефактов/Пользователей:

И наконец, ответ на самый волнующий вопрос. Опровержение. Холодное, четкое слово, вспыхнувшее в сознании. Он – один. Уникален. В данной итерации локальной реальности активен один операционный узел… Дальнейшие оговорки – про "иные реальности", "временные срезы", "нерелевантность для текущей операции"– его мозг зарегистрировал, но не придал им значения. Главное было сказано. Он – эксклюзивный оператор этой силы здесь и сейчас.

Отчет Завершен.

Гул стих. Холод отступил. Куб под ладонью снова стал просто прохладным куском неизвестного материала. Марк медленно убрал руку. Голова не болела, перегрузки не было. Запрос был обработан системой корректно.

Он сидел несколько мгновений в тишине, обрабатывая полученную информацию. Страха не было. Была ясность. Пусть и пугающая в своей сути, но ясность. Он имел дело не с демоном или пришельцем, а с безличной силой распада, использующей его как катализатор. Он был выбран за свои уникальные (как он считал) качества. И он был единственным.

Это знание не поколебало его решимости. Наоборот. Оно лишь укрепило его чувство собственной значимости и контроля. Да, Куб преследовал свои цели. Но Марк был уверен, что сможет использовать эту систему в своих интересах. Он будет направлять распад туда, куда ему выгодно. Он будет контролировать процесс. Он будет умнее системы.

Он снова посмотрел на Куб. Теперь он знал о нем больше. Но тайна не исчезла, она лишь стала глубже, холоднее. И от этого – еще притягательнее. Игра продолжалась, но ставки только что выросли многократно.

ишина в комнате казалась плотной, почти осязаемой. Информация, полученная от Куба, осела в сознании Марка не как откровение, а как набор сухих, холодных фактов. Энтропийный распад. Катализация. Аккумуляция энергии. Технические характеристики пользователя. Опровержение существования других.

Он медленно провел рукой по гладкой поверхности стола. Значит, он не хозяин магического артефакта, не избранник высших сил в традиционном понимании. Он – оператор. Функция. Эффективный инструмент для безличной силы, заинтересованной в распаде стабильных систем. Выбранный за свою холодность, свой ум, свою готовность разрушать и, да, за свой внутренний «разлом».

Эта мысль не вызвала отторжения. Напротив, она укладывалась в его картину мира. Он всегда чувствовал себя иным, стоящим особняком от примитивных эмоций и моральных терзаний толпы. Теперь этому было подтверждение. Он был не просто умнее или циничнее – его сама суть резонировала с фундаментальным принципом вселенной – распадом. Это было почти… естественно.

И он был один. Уникальный оператор в этой реальности. Эксклюзивный доступ к силе, перекраивающей судьбы. Это льстило его самолюбию, которое не мог полностью подавить даже его щит. Он был не просто инструментом, он был ключевым инструментом. Незаменимым.

Куб преследовал свои цели? Пусть. Марк преследовал свои. Их интересы пока совпадали: Кубу нужен был распад, Марк был готов его поставлять, используя процесс для достижения собственных целей – власти, контроля, ресурсов. Он будет направлять эту силу распада туда, куда ему нужно. Он будет контролировать транзакции. Он будет умнее этой безличной системы. Он был уверен в этом. Абсолютно.

Он встал из-за стола, подошел к окну. Город внизу жил своей жизнью, не подозревая о силе, которая теперь сосредоточена в руках одного школьника, стоящего у окна в спальном районе. Не подозревая об операторе распада, который смотрит на них сверху вниз, выбирая следующие цели для своих транзакций.

Новое знание не изменило его планов. Оно лишь придало им большую глубину, большую осмысленность в рамках его искаженной логики. Он не просто строил свою империю, он участвовал в фундаментальном процессе вселенной. Он был на своем месте.

Он отвернулся от окна. Пора было действовать. Деньги на счету ждали своего применения. Информация требовала использования. Мир ждал своего переформатирования. И Марк Левицкий, оператор распада, был готов приступить к работе.

Марк сидел в тишине своей комнаты, пальцы легли на холодную грань Куба. Информация, полученная несколько мгновений назад, не вызвала смятения. Наоборот, она упорядочила хаос догадок, заменив их стройной, пусть и чуждой, логикой.

Энтропийный распад. Катализация. Аккумуляция энергии. Значит, он не просто так получил этот артефакт. Он был выбран. Не по праву рождения, не по воле богов или демонов. По техническим характеристикам. Как идеальный инструмент.

Эта мысль не унижала. Она… восхищала своей холодной, бескомпромиссной эффективностью. Его ум, его контроль над эмоциями, его готовность идти до конца, даже его внутренний «разлом» – все это оказалось не просто чертами личности, а ключевыми параметрами, необходимыми для выполнения высшей функции. Он был совершенным инструментом для той силы, что стояла за Кубом.

Разве молоток недоволен тем, что превосходно забивает гвозди? Разве скальпель хирурга сетует на то, что режет плоть? Нет. Они созданы для этого. Они эффективны в своей функции. И в этой эффективности – их суть, их оправдание. Так и он. Марк Левицкий. Идеальный оператор распада. Тот, кто может направить хаос, придать ему форму, использовать его энергию для своих целей.

Куб – это система. Безличная, работающая по своим протоколам. Она нуждается в энергии распада. Он, Марк, нуждается во власти, ресурсах, контроле. Их цели не противоречат друг другу. Это симбиоз. Он поставляет Кубу то, что ему нужно – три искалеченные судьбы за транзакцию. Куб поставляет ему то, что нужно ему – исполнение желания. Чистая, эффективная сделка.

Да, он инструмент. Но он – разумный инструмент. Молоток не выбирает, какой гвоздь забивать. Скальпель не решает, какой разрез делать. А он – решает. Он выбирает цели для «Гибели», «Клейма», «Поступка». Он формулирует желания. Он направляет поток силы. Он – оператор, сидящий за пультом управления сложнейшего механизма. И его интеллект – это гарантия того, что он всегда будет на шаг впереди этой безличной системы. Он будет использовать ее, а не она его.

Он уникален. Один на эту реальность. Это знание приятно грело где-то глубоко внутри, там, куда не дотягивался его эмоциональный щит. Не избранный по праву святости, но избранный по праву эффективности. Он доказал свое превосходство не перед людьми – это было слишком легко – а перед самой структурой мироздания.

Азарт. Вот что он чувствовал. Не страх перед неведомым, не трепет перед силой. А холодный, расчетливый азарт игрока, которому открылись правила самой главной игры. И у него на руках – все козыри. Щит, информация, ресурсы. И понимание механики, пусть и неполное.

Пусть другие барахтаются в своих мелких проблемах, моральных дилеммах, эмоциональных бурях. Он поднялся над этим. Он работает с первоосновами. С распадом и созиданием (через исполнение его желаний).

Знание, полученное от Куба, осело в сознании Марка холодным, кристаллическим осадком. Он был оператором распада, уникальным инструментом безличной силы. Эта определенность принесла не страх, а странное, ледяное удовлетворение и азарт. Сегодняшний сеанс связи с артефактом был продуктивным. Теперь нужно было дать информации устояться, интегрировать ее в свою картину мира. Новые желания, новые цели – все это требовало тщательного обдумывания, взвешивания, расчета. Этому он посвятит завтрашний день.

Он убрал Куб в ящик стола, задвинул его. Мысленный рубильник переключился из режима «анализ артефакта» в режим «вечерняя рутина». Он вышел из своей комнаты, направляясь на кухню.

Картина была привычной и вместе с тем – все более гротескной. Квартира сияла хирургической чистотой. Воздух был пропитан запахом хлорки, перебивающим все остальные. Мать сидела за столом. Перед ней – тарелка с нетронутой едой. Вид у нее был изможденный – пергаментная кожа, темные круги под глазами, исхудавшие руки безвольно лежали на коленях. Но лицо… лицо озаряла все та же неизменная, пустая, светлая улыбка. Глаза смотрели куда-то сквозь стену, в ее личный мир навязчивого, химически чистого счастья.

Марк молча достал из холодильника свой ужин, поставил разогреваться. Мать никак не отреагировала на его появление. Не повернула головы, не изменила выражения лица. Словно он был еще одним предметом в этой стерильно чистой комнате. Его щит от вопросов работал идеально, дополненный теперь ее собственным, не менее мощным щитом от реальности.

Он сел за стол напротив нее. Ел молча, механически, не чувствуя вкуса. Он наблюдал за матерью краем глаза. Сегодня она была еще тише, чем обычно. Даже ее компульсивная уборка, кажется, временно прекратилась – видимо, силы совсем оставили ее. Но улыбка не сходила с ее лица. Иногда ее губы беззвучно шевелились, словно она вела с кем-то приятную беседу. Или она просто улыбалась тишине.

Ее состояние больше не вызывало у Марка ни раздражения, ни даже холодного любопытства. Оно было… фоном. Белым шумом. Белым счастьем. Да, она явно сходила с ума, превращаясь в истощенную, улыбающуюся оболочку. Но какая разница? Она не мешала ему. Не задавала вопросов. Не нарушала порядок (наоборот, поддерживала его до абсурда). Ее безумие было тихим, ненавязчивым. И это было главным.

То, что это его рук дело, результат его желания – эта мысль больше не требовала анализа. Цена уплачена. Результат получен. Эффективно. Точка. Он не чувствовал ответственности. Он чувствовал удовлетворение от точно сработавшего механизма.

Он закончил есть, встал, убрал за собой тарелку. Мать все так же сидела, улыбаясь пустоте. Она не заметила ни того, как он сел, ни того, как он ушел. И Марк был этому рад. Ее безразличие было зеркальным отражением его собственного. Идеальный баланс.

Он вернулся в свою комнату, закрыл дверь, отсекая себя от тихого безумия, царившего в остальной квартире. Завтра будет новый день. Новые планы. Новые желания. А пока – отдых. Перезагрузка. Подготовка к следующему этапу его восхождения. Мир ждал своего оператора.

Глава 2. Рассвет операционной системы

Утро разгоралось за окном серым, предрассветным светом. Марк уже был на ногах. Никакой вялости, никаких остатков сна. Его сознание включилось мгновенно, как компьютер после нажатия кнопки "Power". Стерильная чистота комнаты отражала кристальную ясность его мыслей.

Он сидел за столом, глядя на темный экран ноутбука. Куб лежал рядом, холодный и молчаливый. Вчерашнее откровение о его природе и его роли – "оператора распада"– не вызвало потрясения. Наоборот, оно легло на благодатную почву его аналитического ума, упорядочив картину мира.

Теперь нужно было планировать. Что дальше?

Финансы: Десять миллиардов на счету – это ресурс. Его нужно было структурировать. Оффшоры, трасты, анонимные инвестиции, криптовалюты, золото. Он начнет выстраивать эту невидимую империю уже сегодня. Это требовало изучения, анализа рынков, поиска надежных (насколько это возможно) посредников. Его инфо-способность здесь будет бесценна.

Информация: Способность работала. Но ее нужно было использовать стратегически. Не просто узнавать ответы на контрольных или причины отсутствия Шона. А собирать данные о ключевых фигурах – в бизнесе, в политике, в технологиях. Выявлять их уязвимости, их скрытые рычаги влияния. Создавать базу данных для будущих манипуляций глобального масштаба.

"Щит": Он работал. Но нужно было продолжать наблюдать за его границами. Он защищал от вопросов к личности, но не от страха или отчуждения. И, как показала ситуация с отчимом, не защищал от косвенных последствий его действий для окружающих. Это нужно было учитывать.

Куб: Новые желания? Пока нет. Он получил три фундаментальных инструмента. Прежде чем желать что-то еще, нужно было в полной мере освоить и использовать эти. Новые сделки – это новые риски, новая "плата", новые непредсказуемые последствия. Спешка здесь неуместна. Контроль требовал терпения и расчета. Он будет использовать Куб только тогда, когда это будет абсолютно необходимо и стратегически оправдано.

Окружение: Мать – стабильно "счастлива"и невменяема, фон. Шон – полезный ресурс под двойным контролем (страх + "Поступок"). Анд – исчезнувшая переменная, пока не требующая внимания. Макс и другие одноклассники – отдаляются, их можно игнорировать или использовать по мере необходимости через инфо-способность. Школа – временный этап, который скоро закончится.

План выстраивался четко, логично, безэмоционально. Как блок-схема алгоритма. Каждый шаг просчитан, каждая переменная учтена (как ему казалось). Он чувствовал себя архитектором, проектирующим грандиозное здание своего будущего.

Марк шел по вечерней улице, погружаясь в прохладный сумрак. В руках уже не было букета, но в голове разворачивался четкий, холодный анализ только что совершенного поступка. Визит к Дайке и подарок ее матери – это не был спонтанный жест или неловкая попытка наладить отношения. Это был многослойный, тщательно просчитанный ход, часть его непрекращающегося эксперимента.

Цель 1: Сбор Данных о "Щите"и Реакциях.

Первоочередной задачей было протестировать работу его первого желания – «щита от вопросов» – в новой, эмоционально заряженной ситуации. После разрыва (или, вернее, бегства Дайки) он ожидал от нее или ее семьи негативной реакции: обиды, злости, недоверия, желания потребовать объяснений. Появление на пороге было идеальным катализатором для такой реакции. Он хотел увидеть:

Реакция Матери: Будет ли она задавать вопросы о его личности, мотивах визита, причине размолвки с дочерью? Как оказалось, нет. Удивление – да. Недоумение – да. Но прямого вызова или вопроса к нему как к личности не последовало. Щит держался.

Косвенная Реакция Дайки: Он не стал встречаться с ней напрямую, чтобы не форсировать конфронтацию и не получать предсказуемый поток ее (уже известных ему) обид и страхов. Вместо этого он создал ситуацию, о которой ей неизбежно расскажут. Как она это интерпретирует? Ее реакция на этот странный жест (цветы матери) даст ему больше информации о ее текущем состоянии и отношении к нему, чем прямой разговор. Он мог бы узнать это через инфо-запрос позже.

Цель 2: Внесение Хаоса и Непредсказуемости.

Марк понимал, что его недавнее поведение (холодность, роботизация) было странным и пугающим для Дайки. Простой визит с извинениями или попыткой объясниться был бы слишком… человеческим. Слишком предсказуемым. Он решил действовать иначе. Подарить цветы не ей, а матери – это нелогично, абсурдно с точки зрения обычных отношений. Этот ход должен был:

Сбить с Толку: Заставить и Дайку, и ее мать ломать голову над его мотивами. Непонимание порождает неуверенность, а неуверенность – это слабость, которую можно использовать.

Разрушить Ожидания: Дайка, возможно, ожидала его полного исчезновения или, наоборот, попыток вернуть ее. Этот странный жест не укладывался ни в один из сценариев, ломая ее предполагаемую линию поведения.

Подчеркнуть Его "Инаковость": Этот поступок еще раз демонстрировал, что он действует по своим, непонятным другим правилам. Это могло усилить как ее страх, так и, возможно, нездоровое любопытство или даже влечение к его загадочности (хотя последнее Марка мало волновало).

Цель 3: Тестирование Манипуляции Через Косвенное Воздействие.

Вместо прямого разговора с Дайкой, он воздействовал на нее через мать. Подарок матери мог быть воспринят по-разному:

Как знак уважения к семье (маловероятно, что Дайка так подумает после вчерашнего).

Как издевательство или насмешка.

Как неуклюжая попытка наладить мосты через посредника.

Как просто еще одно проявление его странности.

В любом случае, это заставило бы Дайку думать о нем, анализировать его поступок, обсуждать его с матерью. Он вторгался в ее мысли не напрямую, а через созданную им ситуацию. Это была более тонкая форма манипуляции.

Цель 4: Личное Удовлетворение от Контроля и Эксперимента.

И, конечно, был элемент холодного азарта. Наблюдать за реакциями, просчитывать ходы, вносить хаос в чужую упорядоченную жизнь, собирать данные – все это приносило Марку специфическое интеллектуальное удовлетворение. Он был ученым в своей лаборатории человеческих душ, а Дайка и ее мать – объектами очередного опыта. Поступок был просто еще одним шагом в его исследовании границ своей власти и реакции мира на его изменившуюся суть.

Марк свернул на свою улицу. План был выполнен безупречно. Данные получены. Новый стимул для размышлений Дайки создан. А он… он остался чист, отстранен, неуязвим. Он контролировал ситуацию, дергая за невидимые ниточки, наслаждаясь своей ролью кукловода в этом все более странном театре, который он сам же и создавал.

Он анализировал внешние факторы, ресурсы, стратегии. Но он не анализировал себя. Мысль о том, что он сам меняется, что его холодность, его механистичность, его отсутствие эмпатии – это не просто черты характера, а симптомы глубокой, прогрессирующей дегуманизации, просто не приходила ему в голову. Его первое желание надежно блокировало любую саморефлексию, любую критическую оценку собственной личности.

Он не видел себя со стороны. Не видел пустых глаз, которые так напугали Дайку. Не слышал монотонности своего голоса. Не осознавал пропасти, которая разверзлась между ним и остальным человечеством. Он не догадывался, что с каждой сделкой, с каждым использованным желанием, с каждым холодным расчетом он все меньше походил на человека и все больше – на операционную систему. На эффективный, бездушный алгоритм, запущенный Черным Кубом для выполнения своей единственной функции – катализации распада.

Он считал себя игроком, стратегом, оператором. Но он не понимал, что сам давно стал частью механизма. Деталью. Функцией. И что человеческого в нем оставалось все меньше с каждым рассветом. Он просто выполнял программу, считая ее своим собственным гениальным планом. И никаких вопросов к себе у него не возникало. Система работала штатно.

Дни сливались в недели, недели – в месяцы. Школьная рутина продолжалась, но для Марка она стала лишь фоном, декорацией, которую он доигрывал с холодной отстраненностью. Приближались выпускные экзамены, ЕГЭ – тот рубеж, которого ждали все одиннадцатиклассники, но для Марка он имел особое значение. Это был не просто конец школы, это был конец его прежней жизни, конец необходимости мимикрировать под обычного подростка. Это был обратный отсчет к абсолютной свободе.

Экзамены не представляли для него ни малейшей сложности. Зачем зубрить формулы или даты, если можно за долю секунды получить точный ответ на любой вопрос прямым запросом к своему внутреннему источнику? Он не списывал – он просто знал. Его ответы были безупречны, вызывая удивление учителей и зависть одноклассников. Но к его личности вопросов не возникало – просто "гений", "талант", так бывает. Щит работал.

Социальные связи почти атрофировались. Дайка исчезла из его жизни окончательно, так и не попытавшись возобновить контакт после того последнего разговора. Макс и другие бывшие приятели держались на расстоянии, ограничиваясь вежливыми кивками. Шон оставался его тенью – молчаливой, исполнительной, вечно напуганной (гистология родинки, к счастью для Марка, оказалась отрицательной, но страх остался). Шон был удобен – курьер, информатор по школьным мелочам, напоминание о действенности "Клейма"и "Поступка". Мать дома продолжала свое тихое, улыбчивое безумие в стерильно чистой квартире. Отчим так и не вернулся.

Марк не чувствовал одиночества. Ему не нужны были друзья или близкие отношения в их традиционном понимании. У него был Куб (хотя он им больше не пользовался, решив сосредоточиться на освоении уже полученных способностей), у него был доступ к информации, у него был счет с миллиардами. Этого было достаточно.

Его планы изменились. Первоначальное пьянящее чувство всемогущества, мысли о мировом господстве, о построении финансовой империи – все это улеглось, сменившись холодной, прагматичной целью. Зачем ему эта суета? Зачем мировое господство, интриги, ответственность? Он мог получить все, что хотел, и без этого.

Его новая цель была простой, почти аскетичной: спокойная, комфортная, абсолютно независимая жизнь. Жизнь без необходимости кому-то что-то доказывать, кем-то манипулировать, от кого-то зависеть. Жизнь, где он сам устанавливает правила своего существования.

Ему скоро восемнадцать. Совершеннолетие. Момент, когда он получит полный юридический контроль над своими финансами. Момент, когда он сможет уехать из этого серого, унылого города, из этой квартиры, пропитанной запахом хлорки и тихого безумия.

Он уже все спланировал. Небольшая вилла в тихом, уединенном месте где-нибудь на юге Европы, у моря. Не вызывающе роскошная, но комфортная и технологически оснащенная. Мощный интернет, доступ к его счетам, возможность заказать все необходимое онлайн. Книги, музыка, фильмы – любая информация доступна мгновенно. Еда – доставка из лучших ресторанов. Общение – минимальное, по необходимости, через анонимные каналы.

Он не хотел власти над миром. Он хотел власти над своей собственной жизнью. Полного, абсолютного контроля над своим временем, своим пространством, своими ресурсами. Жить в своем собственном, идеально упорядоченном мире, не завися ни от кого. Наблюдать за внешним миром со стороны, как за аквариумом, не вмешиваясь, если только это не будет абсолютно необходимо для поддержания его комфорта и безопасности.

Это казалось ему идеальным существованием. Спокойным. Рациональным. Эффективным. Без лишнего шума, без ненужных эмоций, без обременительных социальных связей.

ЕГЭ был последним барьером. Формальностью, которую нужно было преодолеть. Он сдаст его на максимальные баллы без усилий. Получит аттестат. Дождется совершеннолетия. И исчезнет. Как Костя. Но не по воле Куба, а по своей собственной. Начнет новую жизнь. Тихую. Свободную. Идеально контролируемую. Жизнь операционной системы, наконец обретшей свой собственный, идеальный сервер.

Атмосфера в школе изменилась еще раз. Страх после исчезновения Кости и самоубийства Анда никуда не делся, но теперь к нему примешался новый, брезгливый оттенок, направленный на конкретную цель. На Шона.

Слух просочился быстро, как это всегда бывает в замкнутом мирке школы. Кто-то где-то услышал, кто-то кому-то проболтался – неважно. Важно то, что теперь все знали: у Шона Лебедева на спине выскочила какая-то страшная родинка, которую вырезали, потому что она могла быть раком. Слово "рак"в подростковой среде обладало почти мистической, пугающей силой. К нему добавились обрывки фраз про "неправильную", "быстро выросшую", "опасную".

Реакция была мгновенной и жестокой. Шона начали сторониться. Когда он шел по коридору, разговоры стихали, люди инстинктивно отступали на шаг, провожая его брезгливыми или испуганными взглядами. Словно он был прокаженным. Словно его "болезнь"могла быть заразной. За его спиной зашелестело новое прозвище, отвратительное и точное в своей детской жестокости – "Опухоль".

Марк наблюдал за этим с холодным интересом. Это было еще одно непредвиденное, но логичное последствие работы "Клейма". Он хотел метку – Куб дал метку, несущую страх. Теперь этот страх проецировался на окружающих, вызывая социальное отторжение. Система работала, порождая все новые волны распада.

Он нашел Шона после уроков, забившегося в самый дальний угол пустой раздевалки. Тот сидел на скамейке, обхватив колени руками, и мелко дрожал. Увидев Марка, он вздрогнул, в глазах мелькнул ужас, но потом – слабая тень надежды.

«М-Марк…» – прошептал он, голос срывался. «Ты… ты слышал?»

«Слышал что?» – спросил Марк, хотя прекрасно знал ответ, считав волну паники и обиды от Шона своей инфо-способностью еще на подходе.

«Как они меня называют… Опухоль…» – Шон всхлипнул. «Они… они шныряют от меня, Марк! Как будто я заразный! Говорят, что это… что это знак… что я умру скоро… Или что я проклят…»

Он поднял на Марка полное слез и отчаяния лицо. «Марк, они же меня доведут! Как Анда! Его же тоже… заклевали! Из-за его этой… правды… Все смеялись, издевались… Он не выдержал! А теперь – я?» Его голос перешел в сдавленный шепот. «Это они виноваты, Марк! Одноклассники! Они злые! Они не понимают! Они меня тоже убьют своим отношением!»

Марк слушал его бессвязные, панические речи без малейшего сочувствия. Анализ ситуации был мгновенным.

Социальное "Клеймо"активно. Вызывает страх и отторжение у окружающих.

Психологическое состояние Шона – критическое. Паника, страх смерти, паранойя.

Интерпретация событий Шоном – ошибочна. Он винит одноклассников в смерти Анда и боится повторения сценария, не понимая истинных причин (Куб, "Поступок"). Это хорошо – он не подозревает Марка.

Потенциальные риски для Марка: а) Шон в состоянии аффекта может наделать глупостей, привлекая внимание; б) Шон может окончательно сломаться и стать бесполезным ресурсом; в) Чрезмерное внимание к Шону может косвенно затронуть и Марка как его "покровителя"(хотя щит пока держит).

«Успокойся, Шон», – сказал Марк холодно, его голос прозвучал как удар хлыста в раскаленной атмосфере паники Шона. «Твои сопли и сравнения с Андом никому не интересны».

Шон вздрогнул, слезы застыли на его щеках. Он испуганно посмотрел на Марка.

«Анд был слабаком», – продолжил Марк безжалостно. «Он сломался, потому что не смог справиться с последствиями своих действий. А ты… Ты просто боишься теней и шепота за спиной». Он сделал паузу, давая словам впиться. «Да, они называют тебя "Опухоль". Да, они боятся. Люди всегда боятся того, чего не понимают. И они всегда нападают на слабого».

Он подошел чуть ближе, глядя Шону прямо в глаза. «Так перестань быть слабым. Перестань реветь в раздевалке. Перестань показывать им свой страх. Чем больше ты боишься, тем сильнее они будут тебя травить. Это закон стаи».

«Н-но как?» – пролепетал Шон.

«Игнорируй», – отрезал Марк. «Ходи с прямой спиной. Смотри им в глаза. Делай свою работу. Будь полезен. Мне». Последнее слово он произнес с легким нажимом, напоминая Шону о его месте в иерархии, о его зависимости. «Пока ты мне нужен, с тобой ничего серьезного не случится. Понял?»

Это была ложь. Марк понятия не имел, что с ним случится. Но это была нужная ложь. Она давала Шону иллюзию защиты, переключала его фокус со страха на необходимость быть полезным Марку.

Шон судорожно кивнул, в его глазах мелькнуло прежнее рабское обожание, смешанное со страхом. «Д-да… понял, Марк».

«Вот и отлично», – Марк отвернулся. «Мне нужно будет узнать кое-что по химии завтра. Зайди ко мне после второго урока». Он дал ему конкретное задание, возвращая его в привычную роль исполнителя.

Марк вышел из раздевалки, оставив Шона одного – все еще напуганного, но уже не рыдающего, а пытающегося собраться с мыслями и силами, чтобы выполнить приказ своего хозяина. Марк же шел по коридору, зафиксировав результат: Шон пока управляем, его страх можно использовать. А травля… травля – это просто еще один побочный эффект работы Куба. Неприятный, но не критичный. Пока что.

После второго урока, как и было велено, Шон появился у кабинета химии. Он все еще выглядел как привидение – бледный, с темными кругами под глазами, но его движения были более собранными, хоть и нервными. Страх никуда не делся, но приказ Марка действовал как внешний каркас, не давая ему окончательно развалиться.

«М-Марк? Я здесь», – тихо сказал он, подойдя.

Марк обернулся, его лицо было, как всегда, невозмутимым. «А, Шон. Отлично». Он достал учебник химии. «Слушай, я тут немного запутался с валентностью хрома в дихроматах. Можешь глянуть?»

Он задал пару совершенно штатных, несложных вопросов по последней теме. Шон, хоть и с трудом концентрируясь, попытался ответить. Его знания были неглубокими, ответы – неуверенными, но он старался. Марк слушал его объяснения, кивал, задавал уточняющие вопросы – не потому, что ему действительно нужна была помощь (он мог получить идеальный ответ от Куба за долю секунды), а чтобы создать видимость обычной учебной консультации. И чтобы оценить состояние Шона – насколько тот способен функционировать интеллектуально под давлением страха и «Поступка», который заставлял его действовать. Результат был средним: страх мешал думать, но принуждение к действию заставляло пытаться.

«Ладно, вроде понял. Спасибо, Шон», – Марк закрыл учебник, прерывая мучения парня. Шон с облегчением выдохнул.

«И еще одно», – добавил Марк, переходя к следующей части своего плана – немного отвлечь Шона, загрузить его конкретной задачей. «Мне к концу уроков нужны цветы. Букет».

Шон удивленно моргнул. «Ц-цветы? Опять?» Он помнил прошлый раз, когда ему пришлось самому искать деньги.

«Да, опять», – подтвердил Марк ровным тоном. «Но на этот раз не беспокойся об оплате». Он полез в карман и достал несколько крупных купюр – часть тех самых двадцати миллионов, что он перевел себе для теста. Сумма была явно избыточной для обычного букета. «Вот, возьми. Должно хватить с лихвой. Сдачу оставишь себе».

Шон недоверчиво посмотрел на деньги, потом на Марка. «Но… зачем?»

«Не твоя забота», – отрезал Марк. «Просто купи хороший букет. Свежий, не слишком пафосный, но и не три гвоздики. Что-нибудь… элегантное. Принесешь к главному выходу после последнего урока».

Он вложил купюры в дрожащую руку Шона. «Справишься?»

Шон судорожно сжал деньги. Это было конкретное поручение. От Марка. И с деньгами. Это немного отвлекло его от мрачных мыслей о болезни и травле.

«Д-да, Марк! Конечно! Я… я выберу хорошие!»

«Вот и отлично», – кивнул Марк. «Можешь идти».

Шон быстро спрятал деньги и почти бегом скрылся в коридоре, направляясь, видимо, обдумывать маршрут до ближайшего цветочного магазина.

Марк проводил его взглядом. Загрузить его поручением – сработало. Дать денег – тоже. Это создавало иллюзию нормальности, заботы, укрепляло зависимость. А цветы… Зачем ему цветы?

А низачем. Просто так. Он мог бы заказать их сам онлайн за секунду. Но использовать Шона было… эффективнее с точки зрения управления его состоянием. К тому же, это был еще один небольшой штрих к его образу – загадочный Марк, которому иногда зачем-то нужны цветы. Пусть другие ломают голову.

Он пошел на следующий урок. Мысли его уже переключились на другие задачи. Шон был временно стабилизирован. Система продолжала работать. А он продолжал дергать за ниточки.

Последний звонок прозвенел, выплескивая учеников в коридоры. Марк не спеша собрал вещи. У главного выхода его уже ждал Шон, сжимая в руках довольно симпатичный букет – свежие розы кремового цвета и какая-то зелень, упакованные в крафтовую бумагу. Вид у Шона был все еще затравленный, но выполнение поручения явно придало ему толику уверенности.

«В-вот, Марк. Как ты просил», – он протянул цветы.

«Хорошо», – Марк взял букет, мельком оценив выбор. Вполне прилично. Он достал еще одну купюру и протянул Шону. «Это тебе. За хлопоты».

Шон удивленно посмотрел на деньги, но взял. «С-спасибо, Марк».

«Можешь идти», – бросил Марк и, не дожидаясь ответа, направился прочь от школы.

Он шел по улице, держа букет в руке. Куда он шел? Не домой. И не на встречу с кем-то из своих «подопечных». Он принял решение еще днем, во время одного из скучных уроков. Он пойдет к Дайке.

Не потому, что скучал. Не потому, что хотел извиниться или возобновить отношения. Эти концепции были ему чужды. Он шел туда с другой целью. Проверить. Протестировать. Собрать данные.

Его последний разговор с Дайкой закончился ее слезами и бегством. Она была напугана, обижена, растеряна его холодностью и нечеловеческой логикой. Как она отреагирует на его появление сейчас? Будет ли она избегать его? Злиться? Или ее обида уже прошла, сменившись попыткой понять? И главное – как сработает его «щит» в этой ситуации? Будет ли она задавать вопросы? Или просто примет его визит как странный, но неоспоримый факт?

И цветы… Цветы были частью эксперимента. Неожиданный жест. Что он вызовет? Смятение? Подозрение? Или растопит лед обиды? Он не знал. Но ему было интересно наблюдать.

Он доехал на автобусе до ее района – такого чистого, тихого, правильного. Подошел к знакомому подъезду, поднялся на ее этаж. Сердце не билось чаще. Он был спокоен, как ученый перед началом опыта. Он нажал на кнопку звонка.

Дверь открылась почти сразу. Но на пороге стояла не Дайка. Ее мать. Женщина средних лет, с приятными чертами лица, очень похожая на дочь, но с более строгим и усталым взглядом. Марк видел ее всего пару раз мельком, когда заходил за Дайкой. Он знал, что ее зовут Славяна Мирославовна.

Она удивленно посмотрела на него, потом на букет в его руке. Узнавание и легкое недоумение отразились на ее лице.

«Марк? Здравствуй. Ты… к Дайке?»

И тут Марку пришла в голову идея. Еще один неожиданный ход. Еще одна переменная в эксперименте. Он мог бы просто спросить Дайку. Но вместо этого он шагнул вперед и с легкой, отработанной улыбкой (той самой, что он репетировал по утрам, но теперь лишенной даже имитации тепла) протянул букет ей.

«Славяна Мирославовна, здравствуйте», – его голос звучал вежливо, почтительно. «Это Вам».

Женщина опешила. Она переводила взгляд с Марка на цветы и обратно, явно не понимая, что происходит.

«Мне?.. Но… за что?» – пробормотала она, инстинктивно принимая букет.

«Просто так», – Марк пожал плечами, сохраняя ту же вежливую, пустую улыбку. «Хорошего Вам вечера».

Он не стал спрашивать про Дайку. Не стал просить разрешения войти. Он просто вручил цветы ее матери и, слегка кивнув на прощание, развернулся и пошел к лестнице.

Он слышал за спиной растерянное «Спасибо… Марк…», но не обернулся. Он спускался по лестнице, анализируя произошедшее.

Реакция матери Дайки: удивление, недоумение, но не страх и не враждебность. Вопросов к его личности («Почему ты здесь? Зачем цветы?») не возникло, только вопрос к причине подарка. Щит работал.

Его собственный ход: неожиданный, нелогичный с точки зрения обычных человеческих отношений. Он сделал это не из вежливости, а как тактический маневр, чтобы посмотреть на реакцию, чтобы внести элемент непредсказуемости.

Результат: Мать Дайки сбита с толку, но цветы приняла. Вероятно, она расскажет об этом Дайке. Как отреагирует сама Дайка на этот странный визит и подарок не ей, а матери? Это будет интересно узнать позже, возможно, через инфо-запрос или при следующей встрече (если она состоится).

Марк вышел из подъезда. Эксперимент прошел успешно. Он получил новые данные, протестировал реакцию, сохранил контроль. А Дайка… она осталась там, наверху, теперь уже наверняка еще больше озадаченная его поведением. Пусть думает. Ее эмоции – лишь еще один объект для его холодного наблюдения.

Глава 3. Обновление

Следующие три дня Марк провел в состоянии напряженной умственной работы. Внешне он был таким же, как всегда – посещал школу, выполнял задания, механически взаимодействовал с окружением (насколько оно еще взаимодействовало с ним). Но внутри, за стеной холодного спокойствия, его мозг работал на пределе, анализируя возможности и формулируя следующее, четвертое желание.

Он уже обладал щитом, информацией и ресурсами. Чего ему не хватало? Он перебирал варианты: влияние на людей, физические способности, контроль над временем… Но все это казалось либо слишком рискованным, либо недостаточно фундаментальным. Он искал то, что усилит его главную силу, его ядро – интеллект.

Его новая инфо-способность давала доступ к данным. Но сами по себе данные бесполезны без правильной обработки. Его собственный ум был остер, его логика – безупречна. Но он осознавал (насколько позволял его щит), что даже его анализ мог быть подвержен… не эмоциям, нет, это было исключено. Но, возможно, скрытым предубеждениям? Подсознательным паттернам? Ограничениям человеческого мышления, пусть и высокоразвитого?

Он вспомнил свои мимолетные сомнения по поводу размера денежной суммы или последствий для Шона – тени вопросов, которые его щит быстро гасил. Что, если эти сомнения были не слабостью, а сигналом? Сигналом о том, что его анализ все еще недостаточно… чист?

Ему нужно было совершенство. Абсолютная объективность. Способность обрабатывать информацию и принимать решения, полностью лишенные какого-либо влияния – не только эмоций (их и так не было), но и любых подсознательных факторов, опыта, интуиции (которую он презирал как нелогичную). Ему нужен был разум не просто холодный, а стерильный. Разум идеальной машины.

Желание начало обретать форму. Не просто «стать умнее» – это было слишком расплывчато. А именно – улучшить качество анализа. Сделать его:

Безэмоциональнее: Полностью исключить любые, даже самые глубинные, подсознательные эмоциональные реакции на информацию или ситуацию. Решения должны приниматься на основе чистых данных, без малейшего влияния страха, гнева, азарта или даже удовлетворения от контроля (если такое еще оставалось).

Непредвзятее: Устранить любые когнитивные искажения – предвзятость подтверждения, эффект ореола, эвристику доступности, любые неосознанные предпочтения или стереотипы, которые могли бы повлиять на оценку ситуации или выбор стратегии.

Логичнее: Усилить способность к формальной логике, дедукции, индукции, выявлению причинно-следственных связей до абсолютного, машинного уровня. Исключить любые алогизмы, парадоксы восприятия, ошибки в рассуждениях.

Он хотел превратить свой мозг в идеальный процессор, работающий исключительно на чистой логике и объективных данных.

Формулировка требовала тщательности. Он не хотел случайно лишить себя креативности (хотя и считал ее неэффективной) или способности к адаптации. Нужно было сфокусироваться именно на аналитическом процессе.

«Хочу, чтобы моя способность к анализу информации и принятию решений функционировала на принципах абсолютной логики, полной объективности и полного отсутствия эмоционального и подсознательного влияния, исключая любые когнитивные искажения».

Эта формулировка казалась ему мощной и точной. Она не меняла объем его знаний, но улучшала качество их обработки. Она делала его не просто умным, а… сверхлогичным. Идеальным аналитиком. Неуязвимым для ошибок человеческого суждения.

Он предвкушал результат. Его решения станут еще более точными, его планы – еще более безупречными, его манипуляции – еще более эффективными. Он станет совершенным стратегом.

Оставалась цена. Три новые судьбы. Он снова открыл ноутбук, погружаясь в новостные ленты и базы данных (доступ к которым теперь был мгновенным). Поиск подходящих «доноров» стал уже рутиной. На этот раз он выбрал:

Гибель: Опального олигарха из враждебной страны, скрывающегося от правосудия и обвиняемого в финансировании терроризма.

Клеймо: Известного псевдоученого, пропагандирующего опасные антинаучные теории (например, антипрививочника). Клеймо – неизлечимое заикание, которое сделает его публичные выступления невозможными.

Поступок: Коррумпированного чиновника из далекой азиатской страны, отвечающего за распределение гуманитарной помощи. Поступок – немедленно явиться с повинной, предоставив все доказательства своих хищений.

Цена казалась ему справедливой и безопасной. Далекие люди, чья негативная трансформация или исчезновение не затронут его мир напрямую.

Все было готово. Желание отточено. Цена определена. Сегодня вечером он сделает следующий шаг к своему идеалу. Шаг к абсолютному, бездушному совершенству разума. Он станет идеальной мыслящей машиной. И ничто человеческое ему больше не помешает.

Ритуал стал отработанным до автоматизма. Тишина комнаты. Идеальный порядок. Холодный Куб под ладонью. Глубокий вдох для концентрации. И слова, произнесенные ровным, бесстрастным голосом – язык сделки.

«Хочу, чтобы моя способность к анализу информации и принятию решений функционировала на принципах абсолютной логики, полной объективности и полного отсутствия эмоционального и подсознательного влияния, исключая любые когнитивные искажения».

Цена была названа – судьбы олигарха, псевдоученого, чиновника. Ледяной холод обжег пальцы, глубокий гул прошел вибрацией сквозь тело. Сделка состоялась.

Марк убрал руку с Куба. Он ждал. Ждал знакомого ощущения – холодного огня триумфа, пьянящего чувства обретенной власти, азарта игрока, сделавшего удачный ход. Эти ощущения, пусть и приглушенные его первым желанием, все же сопровождали предыдущие сделки.

Но сейчас… ничего.

То есть, не совсем ничего. Он чувствовал, что желание исполнено. Он ощущал новую, кристальную остроту своего мышления. Логические цепочки выстраивались мгновенно, анализ ситуации происходил с безупречной точностью, лишенной малейших шероховатостей. Он видел переменные, вероятности, оптимальные пути с ясностью, которой не было даже раньше. Способность к анализу действительно достигла нового, почти нечеловеческого уровня.

Но где же удовлетворение? Где тот холодный кайф от осознания своей мощи, своего превосходства? Его не было. Совсем.

Мысль об олигархе, который, вероятно, только что исчез где-нибудь в своем убежище. Мысль о псевдоученом, который теперь будет мычать и заикаться перед аудиторией. Мысль о чиновнике, идущем сдаваться полиции. Мысль о пополнении его арсенала идеальной логикой. Все это регистрировалось его сознанием как факты. Как успешно выполненные операции. Как изменение переменных в системе. Но эмоционального отклика – даже того холодного, хищного, что был ему свойственен – не последовало.

Объяснение (недоступное Марку):

Причина была проста и коренилась в самой сути его четвертого желания. Он просил полного отсутствия эмоционального и подсознательного влияния на анализ и принятие решений. Куб, в своей буквальной и бездушной манере, интерпретировал это максимально широко.

Удовлетворение от Успеха: Чувство триумфа, азарт, даже холодное удовлетворение от контроля – это все эмоциональные реакции, пусть и специфические. Они возникали как оценка успешности его действий, его анализа, его власти. Теперь же его разум был настроен на чистую логику. Успех операции – это просто логический вывод, констатация факта соответствия результата поставленной цели. Эмоциональная оценка этого факта была распознана системой как "эмоциональное влияние"и полностью отсечена. Он мог констатировать успех, но не мог его почувствовать.

Подсознательные Драйверы: Его стремление к власти, контролю, превосходству – это были не только холодные расчеты, но и глубинные, возможно, подсознательные драйверы, связанные с его личностью, его "разломом". Желание быть "избранным", "уникальным", "умнее всех"– все это имело эмоциональную подоплеку, пусть и тщательно скрываемую. Запросив полное отсутствие подсознательного влияния, он, по сути, отключил и эти глубинные мотиваторы от процесса оценки результата. Он все еще стремился к контролю (это было заложено в его базовые параметры, выбранные Кубом), но сама радость от достижения этого контроля исчезла.

Исключение "Шума": Любая эмоция, даже холодный азарт, с точки зрения идеальной логической машины является "шумом", искажающим чистый анализ. Куб просто выполнил запрос: убрал весь шум, оставив только стерильный процесс обработки данных и констатации результатов.

Восприятие Марка:

Сам Марк, лишенный способности к саморефлексии благодаря первому желанию, не видел в этом проблемы. Он не анализировал отсутствие эмоций. Он просто констатировал факт: анализ стал чище, логика – безупречнее. То, что вместе с когнитивными искажениями исчезло и чувство удовлетворения, его мозг просто не регистрировал как нечто важное или ненормальное.

Он встал из-за стола. Операция завершена. Новая способность получена. Система функционирует. Эффективность повышена. Все шло по плану. Отсутствие привычного холодного огня внутри он мог бы списать на усталость или на то, что он просто… привык к успеху. Это было логичное, рациональное объяснение, которое его новый, сверхрациональный ум легко принял.

Он не понимал, что только что сделал еще один шаг к превращению в бездушную машину. Шаг, после которого даже его извращенное наслаждение властью начало угасать, оставляя лишь холодную, пустую функциональность. Он получил то, что просил. Абсолютную логику. Ценой последнего отголоска чего-то похожего на человеческое удовлетворение. И он даже не заметил этой потери.

***

Диагноз прозвучал для Шона как удар молота по стеклу. Меланома. Даже если врач говорил про раннюю стадию, про успешное удаление, про хорошие прогнозы, само слово въелось в мозг, отравило каждую мысль. Рак. Смерть. Неотвратимость. Его и без того хрупкий мир, державшийся на страхе перед сильными и робкой надежде на незаметность, рухнул окончательно.

Операция прошла быстро, почти буднично для врачей, но для Шона это была пытка. Ожидание в коридоре, холодная сталь инструментов, запах антисептиков, боль после анестезии, а главное – унизительное ощущение собственной дефектности, «порчи». Теперь он был не просто Шон-заучка, Шон-шестерка. Он был Шон-с-раковой-родинкой.

Результаты гистологии, к счастью, оказались хорошими. Клетки были атипичными, но злокачественного перерождения не произошло. Врач сказал, что все удалили вовремя, что теперь нужно только наблюдаться. Физическая угроза отступила. Но психологическая – только усилилась.

Слух о его «раковой родинке» разнесся по школе с быстротой лесного пожара. И реакция была именно такой, какой он боялся больше всего. Брезгливость. Отчуждение. Издевательское прозвище «Опухоль». Люди шарахались от него, как от чумного. Те, кто раньше просто не замечал его, теперь смотрели с отвращением. Те, кто был сильнее, вроде остатков Костиной шайки, не упускали случая отпустить сальную шутку или толкнуть в коридоре.

Он пытался следовать совету Марка – игнорировать, держать спину прямо, быть полезным. Но это было невыносимо. Каждый шепот за спиной, каждый косой взгляд, каждое хихиканье – все било по его истерзанным нервам. Он чувствовал себя выставленным на позор, заклейменным, обреченным.

Его ненависть к одноклассникам росла с каждым днем. Он видел их жестокость, их тупое, стадное желание растоптать слабого. Он вспоминал Анда – как над ним смеялись, когда он начал говорить правду, как его избегали. И Шон проводил параллель. «Они убили Анда своим отношением», – стучала мысль в его воспаленном мозгу. – «Теперь они убьют и меня». Он не видел разницы между психологической травлей и физическим уничтожением. Для него это было одно и то же – медленное, мучительное убийство.

Он пытался говорить об этом с Марком. Но Марк… Марк был холоден, как айсберг. Он выслушивал жалобы Шона (если вообще выслушивал), отвечал короткими, безразличными фразами вроде «перестань ныть» или «будь сильнее». Он давал мелкие поручения, но не предлагал ни реальной защиты, ни сочувствия. Шон чувствовал, что для Марка он всего лишь функция, инструмент. Полезный, пока работает, но не более. Надежда на его покровительство таяла, оставляя лишь горькое осознание своей полной ничтожности и одиночества.

И тогда начался поиск в сети. Сначала – просто статьи о школьной травле, о психологии толпы. Потом – форумы, где такие же отчаявшиеся подростки делились своей болью и фантазиями о мести. Потом – истории о Колумбайне, о Керчи, о Казани. Имена, даты, оружие, количество жертв. Это завораживало и ужасало одновременно.

А затем – запросы поопаснее. «Как достать оружие?», «Самодельное взрывное устройство», «План школы [номер его школы]». Он стирал историю поиска, использовал анонимайзеры, но внутри него зрел план. План мести. Не кому-то конкретному. А всем им. Всем тем, кто смеялся, кто отворачивался, кто называл его «Опухолью». Всем, кто делал его жизнь невыносимой. Он покажет им. Он заставит их бояться. Он заставит их страдать так же, как страдал он.

Он вспомнил про отцовское ружье. Старый охотничий дробовик, который отец хранил в сейфе в кладовке. Отец был в долгой командировке. Шон знал, где лежит ключ от сейфа. Это было рискованно, но возможно.

Марк знал об этих поисках. Его инфо-способность давала ему доступ к активности Шона в сети, к его мыслям, к его растущей одержимости. Но сверхрациональный ум Марка, лишенный эмоционального компонента и настроенный на статистическую вероятность, классифицировал это как «фантазии на фоне стресса». Вероятность реальных действий со стороны такого «слабого и трусливого» субъекта, как Шон, оценивалась как крайне низкая. К тому же, мысли Шона были хаотичны, полны противоречий – он то планировал месть, то впадал в апатию, то снова начинал искать способы лечения. Марк решил, что это просто «шум», не требующий активного вмешательства. Он продолжал наблюдать, но не придавал этим сигналам должного значения. Его идеальная логика не учитывала фактор отчаяния, способный толкнуть на иррациональный поступок даже самого забитого человека. Он упустил момент, когда тихий отсчет в голове Шона подошел к нулю.

В то утро Шон не пошел в школу сразу. Он дождался, когда мать уйдет на работу. Дрожащими руками открыл кладовку, нашел ключ, открыл тяжелый металлический сейф. Старый отцовский ПМ лежал там рядом с пачкой патронов. Он никогда раньше не держал в руках настоящий пистолет. Он был тяжелым, холодным, пах оружейным маслом. Шон зарядил магазин, чувствуя, как колотится сердце и немеют пальцы. Спрятал пистолет под куртку, сунул в карман запасные патроны. Бросил последний взгляд на свою захламленную комнату. И вышел из дома. Решение было принято. Обратного пути не было.

***

Утро шло своим чередом, размеренно и предсказуемо, как ход стрелок на настенных часах в кабинете обществознания. Марк стоял у доски. Маргарита Семеновна, учительница, задала ему какой-то каверзный вопрос о разделении властей и системе сдержек и противовесов в современных демократиях. Марк, как обычно, отвечал безупречно. Его новая, сверхрациональная способность позволяла ему не просто вспоминать материал, а мгновенно структурировать ответ, подбирать идеальные формулировки, приводить точные примеры, которые он считывал прямо из информационного поля – учебников, монографий, научных статей. Голос его звучал ровно, без эмоций, как у лектора, читающего давно выученный текст. Класс слушал в обычной смеси восхищения и легкого озноба от его холодной точности.

Он как раз заканчивал мысль о роли конституционного суда, когда резкий, сухой хлопок, раздавшийся где-то внизу, нарушил академическую тишину. Звук был незнакомым, но инстинктивно тревожным. Класс замер. Маргарита Семеновна удивленно подняла бровь.

Марк на мгновение замолчал, его внутренний процессор мгновенно переключился на анализ нового ввода данных. Хлопок. Не похож на упавшую книгу или лопнувший шарик. Громкий. Резкий.

И тут же – второй хлопок, чуть ближе, отчетливее. И за ним – отдаленный, но нарастающий гул панических криков, донесшийся с нижних этажей.

Выстрелы. Сомнений не было.

Марк оставался у доски, но его тело напряглось. Лицо не изменилось, но взгляд стал острым, сканирующим. Кто? Откуда?

Запрос: «Источник звуков выстрелов в здании школы. Идентификация стреляющего».

Ответ пришел мгновенно, холодным знанием: «Источник: Коридор первого этажа, северное крыло. Стреляющий: Шон Лебедев. Оружие: Пистолет Макарова (ПМ). Статус: Активен, движется хаотично».

Шон. Значит, статистическая погрешность сработала. Маловероятное стало реальностью. Его «слабый и трусливый» ресурс вышел из-под контроля самым радикальным способом. Раздражение от неточного прогноза смешалось с необходимостью немедленного реагирования.

«Ложись!» – запоздало крикнула Маргарита Семеновна, ее лицо побелело.

Ученики с визгами и плачем бросились под парты. Кто-то пытался звонить, кто-то просто забился в угол, закрыв голову руками. Паника затопила класс.

Марк не стал паниковать. Паника неэффективна. Он быстро оценил ситуацию. Они на четвертом, последнем этаже. Шон пока на первом, но движется хаотично. Прямой угрозы кабинету пока нет, но ситуация может измениться в любую секунду.

Оставаться у доски на виду – глупо. Прятаться под партой вместе с остальными – тоже не вариант. Это позиция жертвы, лишающая обзора и маневра. Ему нужно было безопасное место для наблюдения, анализа и планирования путей отхода.

Он быстро, но без суеты, пересек класс. Проигнорировал оцепеневшую учительницу у ее стола. Прошел к последнему ряду у окна. Там, под самой партой, прижавшись к стене, было максимально защищенное место. Оно давало укрытие и позволяло контролировать дверь и окно.

Он скользнул под парту, прижался спиной к холодной стене. Отсюда он мог видеть дверь и часть коридора через стеклянную вставку над ней (если кто-то появится), а также окно, ведущее во двор. Он достал телефон – не звонить, а как потенциальный инструмент (фонарик, связь, если понадобится позже).

Его мозг работал на полной мощности, отсекая страх и панику окружающих как ненужный шум. Задача: выжить. Методы: анализ информации, оценка рисков, выбор оптимальной стратегии.

Запрос: «Текущее местоположение и вектор движения Шона Лебедева».

Ответ: «Второй этаж, сектор А. Движение к центральной лестнице». Ближе.

Запрос: «Наличие других стрелков в здании».

Ответ: «Отрицательно. Стреляющий один».

Запрос: «Время прибытия первых полицейских подразделений. Расчетная оценка».

Ответ: «7-12 минут с момента первых выстрелов». Прошло около двух минут. Время есть.

Он лежал под партой, абсолютно спокойный, почти неподвижный. Его глаза следили за дверью, уши ловили звуки из коридора – далекие выстрелы, крики, затем более близкий топот бегущих ног (вероятно, других учеников, пытающихся спастись). Он не чувствовал страха за себя или за других. Он решал задачу. Сложную, опасную, но всего лишь задачу. Его сверхрациональный ум, усиленный Кубом, превратил потенциально смертельную ситуацию в шахматную партию против обезумевшего противника. И он был намерен эту партию выиграть.

Запрос: «Местоположение Шона Лебедева».

Ответ: «Коридор, непосредственно у двери кабинета [номер кабинета обществознания]».

Запрос: «Намерения Шона Лебедева относительно данного кабинета».

Ответ: «Высокая вероятность (75%) попытки проникновения. Цель: Случайная стрельба по находящимся внутри».

Сидеть и ждать стало неоптимальным. Вероятность угрозы превысила допустимый порог. Нужно было действовать. План эвакуации через окно был рискованным, но оставаться здесь – еще рискованнее.

И тут ручка двери кабинета дернулась. Раз. Другой. Затем – сильный удар в дверь, видимо, плечом. Шон пытался вломиться. Ученики под партами закричали еще громче, кто-то зарыдал в голос.

Марк принял решение за долю секунды. Ждать больше нельзя. Он выскользнул из-под парты, как тень. Его движения были быстрыми, точными, лишенными паники. Он видел распахнутые от ужаса глаза учительницы, видел трясущихся одноклассников. Все это было лишь фоном, декорациями.

Еще один мощный удар в дверь. Замок затрещал. Сейчас она не выдержит.

Марк рванул к окну. Оно было большим, старого образца, с массивной рамой и шпингалетом. Он дернул шпингалет – заржавел, поддался не сразу. Еще удар в дверь! Послышался треск дерева.

Марк ударил кулаком по шпингалету – тот со скрипом провернулся. Он рванул створку окна на себя. Холодный осенний воздух ворвался в душный, наполненный страхом класс. Четвертый этаж. Внизу – асфальт внутреннего двора. Прыгать сюда – верная смерть или тяжелые травмы. Не вариант.

Нужен был другой путь. Он быстро просканировал взглядом фасад здания напротив. Узкий карниз под окнами, пожарная лестница метрах в двадцати… Слишком далеко, слишком опасно.

И тут дверь в класс с грохотом распахнулась. На пороге стоял Шон. Бледный, с безумными, горящими глазами, в одной руке – пистолет Макарова, от которого шел легкий дымок. Он тяжело дышал, его взгляд метался по классу, по съежившимся под партами фигурам.

«Вы… вы все…» – начал он хрипло, но его взгляд наткнулся на Марка, стоящего у распахнутого окна. Выражение лица Шона исказилось. Узнавание, обида, ненависть – все смешалось в его безумном взгляде. Он поднял пистолет, направляя его на Марка. «Ты! Ты тоже смеялся! Ты все знал!»

Марк не стал спорить или оправдываться. Он видел траекторию. Его мозг, работающий в режиме сверхлогики, просчитал угол, скорость, возможный разброс.

Выстрел! Грохот в замкнутом пространстве класса оглушил. Пуля щелкнула по стене рядом с оконным проемом, выбив кусок штукатурки. Марк уже не был там. В то мгновение, когда Шон нажал на курок, Марк уже действовал. Он не прыгнул вниз. Он выскользнул наружу, на узкий подоконник, цепляясь за раму.

Шон выстрелил снова, целясь в окно. Пуля разбила стекло рядом с Марком, осколки посыпались вниз. Марк, не раздумывая, оттолкнулся от подоконника и прыгнул.

Не вниз. А вбок. Целясь на крышу небольшого одноэтажного перехода, соединяющего их корпус с соседним. Расстояние было приличным – метра три-четыре по горизонтали и чуть ниже. Прыжок был рискованным, рассчитанным с машинной точностью.

Он летел долю секунды, чувствуя свист ветра в ушах. Приземлился на покатую, покрытую рубероидом крышу перехода жестко, на полусогнутые ноги, чтобы смягчить удар. Колени отозвались резкой болью, но он устоял.

Сзади снова грохнул выстрел – Шон стрелял ему вслед, но пуля прошла мимо, ударившись о кирпичную стену. Марк не оглядывался. Он уже бежал по крыше перехода к краю, который выходил на главный вход школы.

Внизу, на школьном дворе, царил хаос. Бегущие ученики, редкие учителя, пытающиеся организовать эвакуацию. Но путь к главному выходу был относительно чист.

Марк подбежал к краю крыши перехода. Под ним – бетонный козырек над главным входом, метра два с половиной ниже. Он не колебался. Прыжок. Снова жесткое приземление, но на этот раз удар был сильнее. Он почувствовал острую боль в лодыжке, но адреналин и холодный расчет гнали его вперед.

С козырька он спрыгнул на землю, на газон перед входом. Приземление было неловким, он чуть не упал, но удержался на ногах. Лодыжка горела огнем. Он игнорировал боль.

Он оглянулся на здание школы. На четвертом этаже, в разбитом окне кабинета обществознания, виднелась фигура Шона, он что-то кричал, размахивая пистолетом, но стрелять уже не мог – видимо, целился в других или у него кончились патроны.

Марк не стал ждать. Прихрамывая, он побежал. Прочь от школы, прочь от этого хаоса, прочь от последствий своих сделок, которые только что чуть не стоили ему жизни. Он бежал по улице, игнорируя удивленные взгляды прохожих, игнорируя боль в ноге. В голове не было страха. Только холодный анализ: «Угроза нейтрализована. Эвакуация успешна. Получено повреждение опорно-двигательного аппарата. Требуется оценка и, возможно, медицинское вмешательство».

Но прежде всего – требовалось убраться отсюда как можно дальше. И подумать. Подумать о том, что его идеальный контроль только что дал серьезный сбой. И о том, какая способность могла бы предотвратить это в будущем. Способность видеть на шаг вперед. Видеть будущее. Эта мысль теперь горела в его холодном мозгу с неумолимой ясностью.

Глава 4. Иррациональное

Марк сидел в своей комнате, погруженный в тишину, нарушаемую лишь отдаленным гулом ночного города. Боль в лодыжке, напоминание о недавнем побеге из школы, почти утихла под действием обезболивающего, которое он принял с холодной расчетливостью – травма мешала оптимальному функционированию, ее следовало нейтрализовать. Хаос школьного шутинга был уже не эмоциональным воспоминанием (эмоций не было), а массивом данных, требующим анализа и выработки контрмер.

Вывод был однозначен: реактивного анализа и доступа к текущей информации недостаточно. Чтобы гарантировать абсолютный контроль и безопасность, необходимо предвидение. Способность видеть будущее.

Но как сформулировать такое желание? Марк понимал – после опыта с информационной перегрузкой и непредсказуемыми последствиями "Клейма"и "Поступка", запрос должен быть хирургически точным. Желание видеть "все будущее"было бы фатальной ошибкой – это гарантированный информационный коллапс, который сведет его с ума быстрее, чем поток данных о Шоне. Видеть "важные события"– слишком расплывчато, Куб мог интерпретировать "важность"по-своему.

Ему нужен был контроль над этой способностью. Не постоянный поток видений, а возможность запрашивать конкретную информацию о будущем. Как с его текущей инфо-способностью, но с временным сдвигом.

Он начал конструировать запрос, разбивая его на логические блоки:

Объект Запроса: Будущее. Но чье? Его личное? Будущее конкретного человека? Будущее конкретной ситуации или места? Нужно было определить возможность выбора объекта.

Временной Горизонт: Насколько далеко он хочет (и может) видеть? Секунды? Минуты? Часы? Дни? Годы? Постоянный доступ ко всему временному потоку опасен. Нужен был регулируемый горизонт. Возможно, запрашивать вероятность событий в конкретный промежуток времени?

Тип Информации: Что именно он хочет видеть? Не просто "картинку"будущего, которая может быть неверно истолкована. А анализ вероятностей? Ключевые точки бифуркации (моменты выбора, меняющие ход событий)? Предупреждения о непосредственной опасности для него лично?

Формат Ответа: Никакого хаоса. Четкая, структурированная информация. Вероятности в процентах. Краткие описания ключевых событий. Предупреждения – лаконичные, по существу.

Контроль Активации: Способность не должна работать постоянно. Она должна активироваться по его ментальному запросу, как и текущая инфо-способность.

Он крутил эти параметры в голове, отсекая рискованные варианты, ища наиболее безопасную и эффективную формулировку. Видеть будущее на секунду вперед, как он подумал во время стрельбы? Полезно для уклонения от пуль, но стратегически бесполезно. Видеть на год вперед? Слишком большой объем данных, слишком много переменных, вероятность ошибки в прогнозе (или в интерпретации Куба) слишком высока.

Оптимальным казался вариант с возможностью запрашивать вероятностный прогноз развития конкретной ситуации или действий конкретного объекта в ограниченном временном интервале (например, от нескольких минут до нескольких часов или дней вперед), с выделением ключевых угроз для него лично.

Это давало бы ему тактическое преимущество, позволяя предвидеть непосредственные опасности и реакции людей на его действия, но не перегружало бы сознание глобальными предсказаниями.

Он начал собирать формулировку:

«Хочу получить способность по моему ментальному запросу получать вероятностный прогноз развития событий, связанных с:

а) указанным мной объектом (человек, место, предмет);

б) указанной мной ситуацией;

в) моей собственной персоной.

Прогноз должен охватывать заданный мной временной интервал (от одной минуты до двадцати четырех часов вперед).

Информация должна предоставляться в виде:

Перечня наиболее вероятных (вероятность выше 10%) сценариев развития событий в указанный интервал.

Оценки вероятности (в процентах) для каждого сценария.

Выделения сценариев, несущих прямую физическую или стратегическую угрозу лично мне (Марку Левицкому).

Формат ответа: структурированный, краткий, без избыточных данных или эмоциональной окраски. Активация способности – только по моему сознательному запросу».

Он несколько раз перечитал формулировку мысленно. Вроде бы все учтено. Объект, время, тип информации, формат, контроль активации. Риски минимизированы, насколько это возможно при взаимодействии с Кубом. Это не "видение будущего", а скорее "аналитический прогноз", основанный на непостижимых возможностях Куба по обработке переменных. Это звучало логично. Безопасно. Эффективно.

Он был доволен. Его идеальный разум создал идеальную (как ему казалось) формулировку для получения новой, невероятной силы. Осталось только подобрать цену и дождаться подходящего момента для следующей сделки. Предвкушение было лишено эмоций, но ощущалось как холодная, звенящая пустота, готовая заполниться новой силой.

Марк сидел перед Кубом, отточенная формулировка желания о предвидении будущего звенела в его сознании своей безупречной логикой. Он был почти готов произнести слова сделки. Но что-то – не сомнение (его щит блокировал сомнения), а скорее, остаточный рефлекс его прежней, до-кубовской натуры, привычка к перестраховке – заставило его сделать еще один шаг. Шаг, который казался ему верхом рациональности.

«А что, если моя формулировка все же содержит скрытую уязвимость, которую мой текущий уровень анализа не способен выявить?» – подумал он. Логично было бы использовать уже имеющиеся инструменты для оптимизации следующего шага. Он решил обратиться к Кубу за помощью в формулировке запроса для самого Куба. Идеальный план, казалось ему. Использовать систему, чтобы улучшить взаимодействие с ней же.

Он снова положил руку на холодный артефакт, сконцентрировался. Запрос был сформулирован с той же хирургической точностью, которую он теперь считал своим стандартом.

«Запрос: Предоставить оптимальную, с точки зрения безопасности пользователя (Марка Левицкого) и эффективности результата, формулировку желания для получения способности к предвидению будущих событий в ограниченном временном интервале (до 24 часов). Исключить двусмысленности, минимизировать риски информационной перегрузки и негативных побочных эффектов. Формат: Готовая формулировка желания».

Он ожидал получить ответ, похожий на его собственную разработку, возможно, с некоторыми уточнениями или более лаконичными терминами. Он был уверен, что его логика близка к идеалу, и Куб лишь подтвердит или слегка скорректирует ее.

Реакции Куба не последовало – ни холода, ни гула. Вместо этого в его сознании мгновенно возникла фраза. Не как ответ на информационный запрос, а скорее как… директива. Или единственно верный вариант.

«Формулировка: Хочу воспринимать временной поток нелинейно, осознавая ближайшее вероятное будущее одновременно с настоящим».

Марк "прочитал"эту фразу. И его сверхрациональный, но лишенный критического мышления (по отношению к себе и теперь, видимо, к Кубу) мозг начал ее анализировать.

"Воспринимать временной поток нелинейно": Звучит мощно, фундаментально. Не просто "видеть"или "знать", а именно "воспринимать". Нелинейно – значит, не просто заглядывать вперед, а иметь доступ к разным точкам потока? Интригующе. Эффективнее, чем его вариант с "вероятностным прогнозом".

"Осознавая ближайшее вероятное будущее": "Ближайшее"– ограничивает горизонт, предотвращая перегрузку глобальными данными. "Вероятное"– учитывает вариативность, не дает ложной иллюзии предопределенности. Логично.

"Одновременно с настоящим": Вот ключ! Не запрашивать будущее, а воспринимать его параллельно с настоящим. Это дает мгновенную реакцию, возможность действовать на опережение в реальном времени. Это именно то, что ему было нужно в ситуации с Шоном! Скорость, эффективность!

Его анализ, лишенный эмоциональных фильтров и способности к сомнению, видел в этой формулировке только плюсы. Она казалась более элегантной, более мощной, более интегрированной в его собственное восприятие, чем его собственный, немного громоздкий запрос про прогнозы и вероятности. Куб предложил не просто инструмент, а фундаментальное изменение его восприятия времени. Это было… красиво. Логично. Оптимально.

Он сравнил ее со своей формулировкой. Его вариант был осторожным, механистичным – запрос, ответ, анализ. Вариант Куба был… органичным. Постоянное, параллельное восприятие. Да, это выглядело как качественный скачок, как более совершенный способ взаимодействия с реальностью.

Почему же ему самому такая формулировка не пришла в голову? Его мозг тут же нашел ответ: он мыслил в рамках существующих ограничений человеческого восприятия (последовательность времени). Куб же, как структура, возможно, оперирующая вне этих ограничений, предложил более фундаментальное решение.

Он не заметил подвоха. Не заметил расплывчатости слова "воспринимать". Не задумался, что значит "осознавать одновременно"– как мозг будет обрабатывать два потока информации сразу? Не спросил, насколько "ближайшим"будет это будущее – секунда? Минута? Час? И как будет определяться "вероятное"?

Его щит от самокритики и сомнений работал на полную. Его сверхрациональный анализ, лишенный интуиции и способности увидеть подвох за пределами чистой логики, подтвердил: формулировка Куба оптимальна. Она логична. Она эффективна. Она безопасна (ведь он запросил безопасность!).

Марк был доволен. Он не просто придумал желание, он получил подтверждение его правильности (как он считал) от самого источника силы. Это было высшим проявлением его контроля над ситуацией – заставить систему саму подсказать ему лучший способ взаимодействия с ней.

Он был абсолютно уверен, что эта формулировка – ключ к следующему уровню его могущества. Он даже не подозревал, что только что принял троянского коня, предложенного ему бездушной логикой распада. Он сам выбрал путь к своему ментальному коллапсу, будучи абсолютно уверенным в своей гениальности и непогрешимости. Цена за предвидение обещала быть гораздо выше, чем три случайные судьбы.

Марк стоял перед столом, рука покоилась на Кубе. Уверенность в правильности выбранной формулировки была абсолютной. Это был не просто шаг – это был квантовый скачок к его идеалу сверхлогичного, всеведущего существа. Он уже подобрал цену – три новые, далекие судьбы из медийного пространства, чье исчезновение, клеймение или странный поступок не вызовут ряби в его мире. Все было готово.

Он сделал последний, ставший уже ритуальным, глубокий вдох. Концентрация достигла пика.

«Хочу», – произнес он твердо, чувствуя знакомую легкую вибрацию под пальцами, – «воспринимать временной поток нелинейно, осознавая ближайшее вероятное будущее одновременно с настоящим».

Затем он перечислил цену. Имена, категории – "Гибель", "Клеймо", "Поступок". Четко, без запинки, как зачитывал бы условия контракта.

Сделка была заключена.

И в то же мгновение, когда прозвучало последнее слово цены, привычная реакция Куба – холод, гул – была вытеснена чем-то совершенно иным.

Мир раскололся.

Не физически. А в его восприятии. Его сознание, его точка "здесь и сейчас", перестала быть точкой. Она растянулась, раздвоилась, расслоилась.

Он все еще стоял в своей комнате. Видел свой стол, Куб под рукой, стены, окно с ночным городом за ним. Это было настоящее. Но одновременно он видел… другое.

Не четкую картинку будущего. Не структурированный прогноз. А калейдоскоп. Мерцающий, дрожащий, постоянно меняющийся поток образов, звуков, ощущений, относящихся к следующему мгновению.

Он видел свою руку, все еще лежащую на Кубе, и он видел ее уже отдернутой. Он слышал тишину комнаты, и он слышал свой собственный резкий вздох, который он сделает через долю секунды. Он ощущал холод Куба под пальцами, и он ощущал фантомное покалывание в руке, которое появится после того, как он ее уберет.

Это не было похоже на просмотр фильма с предпросмотром в углу экрана. Это было похоже на то, как если бы два фильма наложили друг на друга, полупрозрачно, и заставили смотреть оба одновременно, причем второй фильм постоянно менялся, мерцал вариантами.

Его мозг пытался обработать этот двойной поток. Настоящее. И вероятное ближайшее будущее. Два слоя реальности, наложенные друг на друга.

Он моргнул – в настоящем. Но одновременно он уже видел, как его веки снова поднимаются – в будущем. Он шагнул назад от стола – в настоящем. Но периферическим зрением (или чем-то иным?) он видел себя все еще стоящим у стола – в одном из вариантов будущего, где он не шагнул.

Голова взорвалась болью. Не той острой болью от информационной перегрузки, как с Шоном. А другой – тягучей, разрывающей, словно его мозг пытались растянуть в двух направлениях одновременно. Нейроны кричали от перегрузки, неспособные обрабатывать два параллельных, постоянно обновляющихся потока реальности.

Звуки смешались. Тишина комнаты переплеталась с будущим стуком его собственного сердца, с будущим скрипом кресла, с будущим шумом крови в ушах. Зрение двоилось, троилось, распадалось на пиксели вероятностей. Вот он видит свою комнату, а вот ее контуры уже плывут, меняются, потому что в следующую секунду он повернет голову.

Он споткнулся, падая на пол. Пол – настоящий. Но он уже видел, как его тело ударяется об пол – в будущем. Ощущение удара пришло одновременно с самим ударом и до него.

«А-а-а-а!» – крик вырвался из его горла. Не крик страха. А крик перегруженной системы, не способной справиться с поступающим сигналом. Его идеальный, сверхрациональный ум, только что получивший «апгрейд», оказался совершенно не готов к такому способу восприятия. Логика была бессильна перед этим раздвоением реальности.

Он лежал на полу, скорчившись, зажимая голову руками. Перед глазами мелькали не просто образы, а вероятности. Он видел, как встает. Он видел, как остается лежать. Он видел, как ползет к двери. Он видел, как разбивает лампу. Десятки, сотни вариантов ближайшей секунды накладывались друг на друга и на то, что происходило сейчас.

«Нет… Стоп… Анализ…» – пытался скомандовать он своему мозгу. Но анализ был невозможен. Как анализировать то, что происходит и одновременно еще не произошло, но вот-вот произойдет в N вариантах?

Он сходил с ума. Не метафорически. А буквально. Его сознание распадалось под весом нелинейного времени. Его идеальная логика, его контроль – все рушилось перед лицом реальности, которая больше не была одной, а стала множественной, мерцающей, невыносимой.

Он получил то, что просил. Восприятие будущего одновременно с настоящим. Куб снова выполнил желание буквально. И эта буквальность оказалась пыткой, превращающей его разум в хаос. Триумф обернулся мгновенным, сокрушительным крахом.

Марк лежал на полу, свернувшись в клубок, как эмбрион в утробе. Но это была не поза защиты, а результат полного коллапса системы. Мир вокруг него не просто раскололся – он превратился в бурлящий котел из настоящего и бесконечных, мерцающих вариантов ближайшего будущего.

Попытка мыслить была равносильна попытке собрать разбитое зеркало голыми руками во время землетрясения. Любая мысль, едва зародившись, тут же дробилась, отражаясь в кривых зеркалах вероятностей. «Нужно встать», – формировался импульс. Но тут же его накрывало видениями: вот он встает и падает, вот он встает и ударяется головой о стол, вот он встает и ползет к двери, вот он вообще не встает… Десятки микро-сценариев ближайшей секунды атаковали его сознание, парализуя волю, превращая простое намерение в неразрешимую задачу с бесконечным количеством переменных.

Он попытался сосредоточиться на дыхании, как делал раньше для концентрации. Вдох. Но одновременно он ощущал и следующий вдох, и задержку дыхания, и резкий выдох в одном из будущих вариантов, где он запаникует еще сильнее. Само дыхание стало пыткой, рассинхронизированным метрономом в обезумевшем оркестре его восприятия.

Звуки были невыносимы. Тишина комнаты? Нет. Это был лишь один слой. Поверх него накладывались будущие скрипы пола под его телом, стук его собственного сердца через секунду, возможное шарканье матери за дверью через пять секунд, отдаленный гул машины за окном через десять… Все сливалось в cacophony, лишенную смысла и структуры.

Зрение было пыткой. Он видел ковер перед собой – настоящий. Но поверх него дрожали и мерцали образы: его рука, тянущаяся вперед; его нога, пытающаяся подогнуться; тень от настольной лампы, смещающаяся на миллиметр в следующую секунду; пылинка, которая вот-вот упадет на пол… Его глаза не могли сфокусироваться, перескакивая между настоящим и калейдоскопом ближайших вероятностей. Мир превратился в глитч, в поврежденный видеофайл.

Он зажмурился, пытаясь отключить хотя бы зрение. Стало чуть легче, но ненамного. Внутренний экран сознания продолжал транслировать этот двойной поток – ощущения тела сейчас и мириады ощущений через мгновение.

Где-то глубоко внутри, в уцелевшем островке его прежней сущности, кричал инстинкт самосохранения. Нужно было что-то делать. Двигаться. Встать. Хотя бы изменить положение. Его сверхрациональный ум, теперь работающий в режиме аварийного сбоя, пытался отдать команду мышцам.

Он напряг руку, пытаясь опереться о пол. Но одновременно он уже видел и чувствовал десятки вариантов этого движения: рука соскальзывает, рука упирается, рука ударяется о ножку стула, рука остается неподвижной… Какой из этих вариантов реализуется? Мозг не мог выбрать, не мог послать однозначный сигнал. Рука дернулась и бессильно упала обратно.

Он попытался напрячь мышцы спины, чтобы сесть. Тот же результат. Конфликтующие сигналы – из настоящего и из будущего – парализовали его тело так же эффективно, как и его разум. Он был заперт. Заперт между сейчас и вот-вот, между реальностью и ее бесконечными тенями.

Тошнота подкатила к горлу. Головокружение усилилось. Он чувствовал, как его сознание, его "Я", истончается, размывается, готовое раствориться в этом невыносимом потоке нелинейного времени.

Он хотел кричать, но не мог – само намерение крика дробилось на варианты. Он хотел отключиться, потерять сознание – но мозг, перегруженный, продолжал работать, продолжал воспринимать эту пытку.

Марк Левицкий, гений контроля, оператор распада, тот, кто считал себя умнее безличной системы Куба, лежал на полу своей идеально убранной комнаты, абсолютно беспомощный, сведенный с ума собственным желанием, которое было исполнено с безжалостной, издевательской точностью. Молоток мироздания оказался неспособен выдержать вес собственного удара.

Сквозь адский калейдоскоп настоящего и будущего, сквозь разрывающую мозг боль и парализующую неспособность действовать, пробился последний, самый глубинный инстинкт – инстинкт выживания. Не логика, не анализ – их больше не существовало в прежнем виде. А именно слепая, животная воля к прекращению этой пытки.

«Отменить…» – мысль была нечеткой, рваной, но она несла в себе единственное спасение. Отменить последнее желание. Вернуться. Вернуться в линейное, понятное, одно время.

Но как? Тело не слушалось. Каждое движение дробилось на вероятности. Он лежал на полу, видя одновременно и ковер под щекой, и потолок над головой (в варианте, где он перевернется через секунду), и вспышки света за закрытыми веками (в варианте, где он ударится головой).

Нужен был Куб. Артефакт лежал где-то рядом, на столе, или откатился в угол – он видел десятки его возможных положений одновременно. Нужно было дотянуться.

Он заставил себя сосредоточиться не на действии, а на намерении. Не «я тяну руку», а «рука должна быть там». Он игнорировал противоречивые сигналы будущего, весь хаос вариантов, и вложил всю оставшуюся волю в один-единственный вектор – к Кубу.

Рука дернулась. Поползла по полу, как слепая змея. Он видел ее в настоящем – медленно, мучительно движущуюся вперед. И одновременно видел ее в будущем – уже сжимающую Куб, или натыкающуюся на ножку стула, или бессильно замирающую на полпути. Он игнорировал будущее. Только настоящее. Ползти. Тянуться.

Пальцы наткнулись на что-то твердое, холодное, знакомое. Куб. Он откатился недалеко от стола. Марк сжал его изо всех сил. Хватка была слабой, пальцы дрожали, но он держал его. Источник его могущества и его нынешнего кошмара.

Теперь – желание. Отменить. Но как? Просить Куб отменить свое же действие? Система уже дала понять, что последствия необратимы. Нельзя отменить «Клеймо» или «Гибель». Но может, можно отменить саму способность, само желание, которое ее породило? Это не отмена последствий цены, это отмена результата желания. Стоит попробовать.

Сформулировать точный запрос в таком состоянии было невозможно. Его сверхрациональный ум был погребен под лавиной временных парадоксов. Он мог только выкрикнуть суть, надеясь, что система поймет.

«Отменить!» – мысленно (или вслух? он уже не различал) прохрипел он, сжимая Куб до боли в костяшках. «Отменить последнее желание! Четвертое! О времени! Вернуть как было!»

А цена? Нужна была цена. Три судьбы. Прямо сейчас. Не было времени выбирать, анализировать. Он выхватил из памяти первые попавшиеся образы, не думая о последствиях, о справедливости, о чем-либо вообще. Лишь бы прекратить эту пытку.

«Цена!» – выдохнул он. «Гибель… актер… этот… [Имя известного, но раздражавшего его актера]! Клеймо… политик… [Имя оппозиционного политика, которого он считал слабаком]… пусть… язык отсохнет! Поступок… физрук… наш… [Фамилия школьного физрука]… пусть… голым бегает по школе!»

Имена, категории, детали – все было выкрикнуто в ментальный эфир наугад, в отчаянии, без всякой логики и расчета. Главное – выполнить условие. Три судьбы. Любые. Плевать. Лишь бы это прекратилось.

Он вложил в этот последний, отчаянный запрос всю свою волю, все свое желание вернуться к нормальному, линейному восприятию. Он сжал Куб так, что тот, казалось, сейчас треснет.

И мир… замер. Калейдоскоп будущего схлопнулся. Двойные образы исчезли. Шум в ушах стих. Осталась только тишина его комнаты, ощущение холодного пота на коже, боль в лодыжке и ноющей голове, и твердый, холодный Куб в его руке.

Он лежал на полу, тяжело дыша, боясь открыть глаза. Получилось? Он отменил желание?

Он осторожно приоткрыл один глаз. Комната. Обычная, неподвижная комната. Его стол. Его кровать. Тени от лампы лежали ровно, не дрожали вероятностями. Он видел только одно настоящее.

Он медленно сел. Голова кружилась, тело ломило, но парализующего хаоса больше не было. Он мог двигаться. Он мог думать. Пусть и с трудом, но он снова мог мыслить последовательно.

Получилось. Он отменил четвертое желание. Ценой трех случайных, нелепо выбранных судеб. Актер, политик, физрук… Он поморщился. Глупо. Неэффективно. Но это сработало.

Он был свободен от пытки нелинейного времени. Но что-то изменилось. Холодная, кристальная ясность его «оптимизированного» разума исчезла. Вернулись… нет, не эмоции. Но вернулась способность к сомнению. К оценке. К той самой саморефлексии, которую он так презирал и от которой избавился первым желанием?

Он посмотрел на свои руки. Они все еще слегка дрожали. Он был не просто машиной. Он был Марком. Тем Марком, который только что пережил несколько минут абсолютного ада, вызванного его же собственным стремлением к совершенству. И который в панике отменил свое «гениальное» желание, заплатив за это случайную, абсурдную цену.

Иллюзия полного контроля, иллюзия неуязвимости и непогрешимости – она дала первую, серьезную трещину.

Глава 5. Самоанализ

Марк сидел на полу,