Самый последний последний день бесплатное чтение
Си
Прохлада внутри чрева ветхой «сталинки» отдавала хлоркой и сгнившими досками. Майк выпал из темного подъездного тамбура в калейдоскоп разноцветья и с удовольствием вдохнул майский воздух. Опьянительно! А еще день-другой, – и сирень распустится.
– Здрасьте, дядь Миш! – безразлично кивнул подросток со скамейки. Не дожидаясь ответа, он уткнулся в смартфон.
– Привет, Ромка, – чуть приподнял уголки губ Майк и помрачнел.
Майк избегал встречать Ромку вот так: сидящим на этой чудом ещё не развалившейся скамейке; сидящим ровно там, где Майк однажды встретил его девять лет назад… Но разве можно обвинять соседского мальчишку? Ведь тот и сам не подозревал, что одним своим видом уже запустил чудовищный мазохистский триггер, который вот-вот сработает и вышвырнет сознание Майка в прошлое.
Если бы Майк только мог, он бы совершил точечную ампутацию. Спотовую. Ампутацию одного дня.
Того самого.
Последнего…
Последний день
Майк проснулся от прикосновения. Открыл глаза. Алиса лежала напротив и пальцем обводила контуры его брови; после сместилась к носу, чиркнула по сжатым губам.
– Щекотно, – улыбнулся Майк. – Что ты делаешь?
– Хочу тебя запомнить. Навсегда.
Майк крепко схватил ее за бедра, рванул и уложил сверху; почувствовал, как лоно любимой прижалось к паху. Любовное томление упругой наливающейся волной передалось ее горячему телу. Алиса отстранилась:
– Не сейчас.
– Ну, Элис!
– Ты же понимаешь, что я должна прийти в офис раньше тебя.
Перед работой пили кофе.
– Что ему скажешь?
Элис нервно звякнула чашкой:
– Ты знаешь. Зачем спрашиваешь? У Сашеньки Ильиной я ночевала. Как всегда.
– Хм-м… Вот именно – как всегда, – Майк ревниво заглянул в глаза любовницы. – Не надоело прятаться за спиной подруги? Может, легализуемся?
– Может, – пожала плечами Алиса. – Но точно не сегодня. – Майк нахмурился.
Алиса забралась к Майку на колени и крепко прижалась своими губами к его. Поцелуй вышел трогательно-нелепым, детским; нос к носу, с открытыми глазами; без всех этих французских штучек, обычно предвосхищавших их спонтанный секс.
Ветер хлестко отшвырнул створку окна и лихо пробежался по крохотной кухне, смахнув пару салфеток на пол. Пространство комнатенки под потолок залило уличной какофонией.
…«Урр-уррр», – старался голубь, наверняка, важно топчась вокруг серенькой голубки, деловито выклевывавшей березовые семена из пергаментно-желтых прошлогодних сережек.
Его перекрыл рокот пронесшегося по дороге большегруза.
– Ромка, не лезь к чужой собаке! – взвизгнул женский голос.
Алиса вздрогнула и отстранилась от губ любимого.
– Не провожай, – попросила она.
– Хорошо, не буду, – усмехнулся Майк. – Встретимся в офисе. Зонт возьми. Сегодня обещали грозу.
Алиса поднялась и коротко кивнула. Приостановилась в дверях:
– Я тебя очень люблю…
– Я знаю.
– Ничего ты не знаешь!
Элис нигде не было.
Константиныч хаотично, как дихлофосный жук, метался по кабинетам конторы, приставая к каждому: видели его Алисочку? Не видели? Когда? Где?
– Нет, не видел, – с готовностью соврал директору Майк и похолодел.
Алиса уже как час должна была сидеть за своим рабочим столом. В отделе, который Константин Константинович создал специально для жены. Для своей Алисочки.
Майк с брезгливостью посмотрел на лоснящийся мокрый лоб этого хряка. Как можно так запустить себя, когда тебе еще нет даже тридцати? Когда в твоем бэйсменте пылится целый спортзал?! Мудак!
– А что случилось?
Вместо ответа Константин отпихнул Майка, заметив в проеме двери кудрявую головку вошедшей Ильиной – той самой Алискиной подруги. Сейчас будет пытать.
– Александра, постой!
Майк проводил директора взглядом и достал мобильный. Номер Элис оказался недоступен. Во рту мгновенно пересохло.
«С ней ничего не могло случиться!
Слышишь?!
Она в полном порядке!».
Майк хлопнул крышкой ноутбука; на сегодня рабочий день был завершен…
Шлюха удивительно ярко дисгармонировала с кроватью. Омерзение вызывала лишь мысль о том, что сейчас ее бледное, наспех вымытое тело расплылось складками там, где обычно спала его Элис.
– Может тебе соснуть? – девица скептически пялилась на вялый орган Майка. – А то чо-то скучно. Водка кончилась. Трахаться не можешь. Дичь какая-то.
– Это ты – дичь! А ну-ка сползла с простыни, дыра коровья! – пьяно рубанул Майк. – Я просто не собираюсь ей изменять, поняла?! Никогда!..
– А я тут тогда зачем?! Идиот несчастный, – обиделась шлюха и стала надевать трусы.
– Да, несчастный! Несчастный! – плаксиво скривился Майк. – Она меня бросила! Одновременно со своим мужем! Понимаешь? С-сука! Она всех нас бросила!!!
Майк заметил на подушке пепельный волос Алисы, шибанул по наволочке кулаком, закрылся ладонями и с облегчением разрыдался. Одевшись, шлюха покрутила пальцем у виска, забрала сигареты Майка и ушла.
Нужно непременно умереть… Непременно сегодня, решил Майк.
Умирать было страшно.
Кровь струилась по рукам смелыми струйками и скапливалась у ног в озерцах, блестевших красной живой ртутью.
Замутило. Может быть от водки, а возможно и от осознания неотвратимости последствий глупой затеи. Вот она – жизнь! Без сожаления улепетывает из Майка через порезы, как из прохудившегося, ставшего вдруг ненужным, бурдюка! И вскоре этот бурдюк опустеет, а Элис наплевать… Она даже не узнает.
Сердце начало трепыхаться воробьем в кошачьих лапах.
Майк вдруг понял, что скоро пиздец, и сразу передумал умирать. Он даже сделал попытку спастись, но поднявшись в полный рост, рухнул. В кружащейся, мгновенно протрезвевшей голове ухнул сонм сиплых дребезжащих голосов.
Это они, сразу понял Майк, мои ангелы смерти. Свидетели позорной смерти самоубийцы. Гончие Преисподней; те, кто схватит за шиворот и приволочет к самому зловонному котлу…
– Господи, прости!.. – искренне взмолился Майк. Собрав последние капли воли, он встал на колени и молитвенно сложил руки. – Грешен!.. – воскликнул в пустую, без распятия, стену. – Нет мне прощения!..
Угасая, Майк ничком повалился на пол. Перед глазами расплывались мутные очертания мобильника, валявшегося тут же – на залитом кровью полу.
Пол и кровь тоже качались и распадались на стерео. Стерео сливалось с сожалением о бездарно потраченных годах, множилось на предсмертный горячечный бред и на выходе блеяло козлиными бесовскими переливами:
Звезда рок-н-ролла должна умереть… Без прикола…
Майк прислушался и понял – звали не бесы, а звонок.
Он вцепился в поющую трубку и приложил мобильный к окрасившемуся кровью уху:
– Алло… Саша?.. Сашенька!.. Как же хорошо, что ты позвонила!.. Поговорить? Алиса попросила? Ну, хорошо… Где я? … Я тут на полу. … Умираю. … Порезал струны души… Из-за Элис, конечно… Ильина, не голоси, слышишь? Жив пока… Ильина!.. Спаси меня, а?..
Майку казалось, что санитары тащили его бесполезное, запятнанное греховной попыткой, существо с особой брезгливостью.
– Угол! – резко командовал тот, что держал носилки в ногах и носилки врезались в давно небеленную стену подъезда; при этом голова Майка дергалась так, будто пыталась оторваться и укатиться подальше от опозорившего ее хозяина.
– Держим! – вторил санитар в изголовье Майка, ловко огибая носилками лестничные перила.
– Аккуратнее! – охала Сашенька Ильина, все-таки успевшая вызвать карету скорой помощи, и мелькавшая сейчас своей узнаваемой кучерявой головкой за сгорбленными спинами медбратьев.
Подъездные двери услужливо придерживал неизвестный сосед, заглянувший в полуприкрытые глаза Майка с долей сочувствия и живым нескрываемым любопытством.
Когда носилки вынесли вон, на уровне глаз Майка остановилось розовощекое ангельское личико, сидящего на скамейке малыша рядом с испуганной мамой:
– Здласьте, дядь Миссс! Вы сто, умилаете?
– Привет, Ромка! Наверное…– слабо улыбнулся Майк и потерял сознание.
– Миша, ну, мы идем или нет?! – выдернул из петли душивших воспоминаний голос возникшей рядом жены.
Майк по-лошадиному крупно мотнул головой, отгоняя морок и смущенно – одними губами – улыбнулся Полине:
– Конечно, идем! – Он взял жену за руку и потянул за собой. – Просто засмотрелся. Так красиво вокруг!
Ромка, вероятно всё это время наблюдавший за воскрешением Майка, прыснул и уткнулся в смартфон, тут же покрывшись безучастием к дальнейшей жизни пресной семейной пары, жившей с ним на одном – третьем «А» – этаже.
Паренёк тащился от японских аниме, тянок с их огромными глазищами-блюдцами; от суши с васаби, и вообще от всей этой восточной эстетики, а потому знал, что в Японии не существует четвертых этажей.
«Четыре» по-японски «си»; а «си» по-японски «смерть»…
Любимцы, любовницы, нелюбимые
Из торгового центра возвращались молча. Михаил делал вид, что сосредоточен на дороге. Полина – что слушает радио. Каждый занимался своим, но это своё было общим – не мешать друг другу, не залезать под кожу, молчать…
Когда Полина утром застала Мишу в оцепенении, с этими мертвыми рыбьими глазами… Она уже понимала – день уйдет на немоту, еще пара – на его возвращение. Несколько дней колкостей и желчи; но если повезет, то просто арктического холода в безграничном безмолвии ее вынужденного одиночества.
Она подождёт.
Она обязательно его дождется.
Он не объяснял, что творилось с ним в эти моменты, но Полина подозревала: наверняка, это болезнь. Тщательно скрываемая.
Шиза?.. А почему нет?..
Вот именно, что нет! – нахмурилась Полина.
Ей, как и мужу было всего тридцать четыре, и сейчас они пытались забеременеть.
Полине очень нравилось это «мы пытаемся забеременеть».
Мы!
Конечно, Полина переставала есть и спать, когда у Миши случались внезапные затмения.
Но что она может сделать? Оставить любимого человечка? Никогда! Лучше отказаться от надежды на ребенка!
Миша – вся ее жизнь. Больше, чем вся ее серая мышиная жизнь!
Вот кто она такая? Просто Полина Чернова. Поля…
До Миши – никто, пустое место с паспортом… А вместе с Мишенькой – любящая жена. Тельцова Полина Александровна. А сыночек будет Аркадием Михайловичем Тельцовым! А доченька…
В ноги ударила подвернувшаяся яма, салон тряхнуло так, что из пакета с покупками под ноги Полины вылетел свёрток поменьше.
– Когда они асфальт на дорогу вместо навоза класть начнут? Суки… – без стеснения выругался Миша и мельком взглянул на вывалившуюся покупку. – Не разбилось?
– Нет. Это… белье. Купила, пока ты в рыболовном отделе был. Кружевные трусики. Пинк роуз. Розовые…
– Угу… – Майк нервно, с запозданием перестроился в крайний правый ряд.
Полина расстроилась: Мишино «угу» – синоним «отвали».
– Наденешь? – Майк включил поворотник и притормозил перед съездом на второстепенную.
Полина робко пожала плечами.
– Если ты захочешь…
Майк дернул руль и по крутой дуге влетел во двор их «сталинки»:
– На следующих выходных давай.
Полина отвернулась к окну, чтобы спрятать кинжальную боль в глазах и коротко кивнула:
– Как скажешь.
Автомобиль клюнул капотом и затих.
– Приехали.
На выходных Миша занимался своим любимцем.
Когда-то он выковырял косточку из купленного авокадо и, проявляя завидное упорство, в итоге вырастил хлипкое некрасивое растеньице, высотой сантиметров в пятьдесят.
В субботу, прямо с утра, Миша собрался в садовый центр.
– Хочешь, я поеду с тобой? – поинтересовалась Полина, хотя уже предвосхищала ответ.
– Не стоит. Это мужское занятие, – отшутился муж.
Майк очень гордился: он выращивает дерево – а значит, следует одной из неписаных заповедей трансформации современного задрота в современного мужчину.
Полина же со стороны видела и понимала иное – мужу просто увлекательнее смешивать вермикулит с древесной золой, чем замечать ее попытки привлечь его внимание художественной плавностью линий своих довольно складных бедер. На которых красовались кружевные Пинк роуз…
Миша вернулся уже после обеда; с упаковками грунтовых смесей и каким-то ужасно дорогим самополивным горшком.
Переезд несуразного тщедушного авокадо в новый модерновый горшок прошел в нервной обстановке. Миша очень переживал, покрикивал на Полину и с каким-то ритуальным пещерным трепетом прикасался к корням зеленого уродца. Обтряхивая налипшие комья жирного грунта с некрасивой свисающей корневой мочалки, муж завороженно глядел на нее, как шестилетка на черный треугольник в женской бане.
Стыдно признаться, но в этот момент Полина завидовала авокадо. Она чувствовала, как бездушная зелёная масса, напичканная столь же бездушным хлорофиллом, крадёт все те – самые нежные – прикосновения и взгляды, предназначаемые только самым любимым…
Полине даже захотелось схватить большие ножницы для разделки курицы и беспощадно покромсать Мишиного выкормыша на радость улиткам, но внешне она оставалась беззаботной, и даже милой.
– Нравится? – перехватил ее взгляд Майк.
Полина участливо кивнула и улыбнулась.
– Мне тоже, – обрадовался муж. – Теперь о поливе можно не беспокоиться, – он пощелкал ногтем по хитрой автоматической поилке, – а вот от прямых солнечных лучей листья лучше беречь.
– Будем беречь, – пообещала Полина и не удержавшись поцеловала любимого в измазанную щеку. – У тебя всё лицо в торфе. Как у какого-нибудь древнего викинга. Иди, отмывайся!
Для кого-то одиночество – это пустота, утомительная болтовня мозга.
А Майк ценил одиночество. Он умел выстраивать из шума вихрящихся, проносящихся на огромной скорости обрывков мыслей математически-стройный порядок их орбит. Теперь собранные воедино мыслепланеты гармонично кружили по своим эллипсоидам вдоль границы таинственной черной дыры – жуткого завораживавшего магнита, способного безнадежно надежно удерживать каждый байт воспоминаний Майка. В том числе и об Элис…
Лицо оросили первые, пока еще прохладные, струи из душевой лейки. Майк поежился, закрыл глаза и с замиранием в сердце окунулся в – всегда – непредсказуемую бездну внутреннего космоса…
…Забрезжили редкие лучи прохладного, уже позднего, августовского утра. Внизу, у рвущейся сквозь низкий туман реки слышались громкие возбужденные голоса.
Майк лежал в отсыревшем спальнике и не торопился выбираться наружу – в недружелюбный промозглый сосняк. Для него этот тимбилдинг окончен.
Накануне вечером он предусмотрительно симулировал растяжение, подвернув ногу на глазах у Константина и благополучно слился с утреннего корпоративного сплава.
Майк изначально был против всей этой буржуйской трахотни́ в декорациях шипящих пенных бурунов, вёсел и хмурых лиц сослуживцев, робевших в своих утлых катамаранишках.
Лично его в корпоративных сабантуях на свежем воздухе, проводимых конторой для сплочения и пробуждения командного духа, привлекали только ночные посиделки у трескучего костра, горькая водка из жестяных кружек и… и глаза Элис.
На традиционных вечерних разборах, когда конторские собирались на лобном месте, чтобы зализать раны и разделить халву похвалы от самого́ босса, она всегда сидела рядом с Константином. Как бесподобная мертвая декорация. Но живой огонь ее глаз принадлежал сидевшему напротив Майку, как бы Элис ни прятала свой взгляд за кривляющимися языками пламени и едким хвойным дымком.
Полог одноместной палатки дернулся и был отброшен в сторону. Внутрь заглянула Алиса.
– Миша! – осторожно позвала она. – Ты спишь что ли?
– Уже нет, – отозвался Майк и приоткрыл глаза, щурясь от излишнего количества фотонов, впорхнувших в берлогу. – А ты чего не на сплаве?
– Да ну их! – уже забираясь под руку Майка и укладываясь на его плечо, прошептала Алиса. – Инструктор сказал, что уровень воды поднялся на тридцать сантиметров. Костя мне сразу запретил на плот лезть.
– А остальные, значит, тони́? Нет, ну, он все-таки мудак! И не называй его при мне Костей!
– А кем? Ты же знаешь я не люблю всё это ваше мужицкое сквернословие. Особенно, если материшься ты.
– Тогда просто говори «боров».
– Не буду.
Алиса принюхалась к спальнику Майка:
– У тебя кто-то был? Пахнет чужими женщинами!
– С ума сошла? – искренне возмутился Майк. – Это спрей от комаров! И, в принципе, какие женщины?! У меня от холода яйца ночью чуть не отвалились!.. Пока вы там в теплом домике с этим уродом… – Майк физически не смог произнести банальное «трахались», но Элис поняла и так.
– Ничего у нас не было! Он, как всегда, пережрал водки, проблевался и уснул. И вообще, я не виновата, что вы – в палатках, а топы – в номерах. Зачем ты снова это начинаешь? Самому не надоело?
– Ты что не понимаешь? – Я не контролирую себя, когда ревную! – рявкнул Майк. – Думаешь, мне было приятно видеть, как он вчера – там, у общего костра, полез к тебе в трусы?!
– Всё-таки заметил, – огорчилась Алиса.
– Конечно, заметил! Я не удивлюсь, если это заметили все!
… Боров пересадил Алису на край массивного бревна, служившего скамьей. Так он отделил жену от остальных, практически скрыв ее миниатюрный силуэт своей объемной тушей и черной мерзкой тенью.
Пухлая рука борова нырнула к пояснице Элис, а после – под резинку ее спортивных леггинсов. Майк увидел, как Алиса перехватила запястье Константина, но раздухарившийся, прилично выпивший детина был настойчив – он лез всё дальше и дальше. Ткань леггинсов бугрилась под напором его большой ладони. Майк видел, как боров пыхтя от усердия, все-таки смог полностью подсунуть руку под попку занервничавшей Элис. Она скривилась…
– Он засунул в тебя пальцы! – передернуло Майка.
– Майк, пожалуйста! – взмолилась Элис. – Во-первых, никто ничего в темноте не заметил! Во-вторых, он собирался залезть в… другую дырочку. А туда я даже тебя не подпускаю.
– Правда? У него ничего не получилось? – обрадовался Майк.
– Какой же ты, оказывается, мерзкий! – обиженно приподнялась Элис и отбросила руку Майка. – Тебя только одно интересует: успели меня поиметь или нет!
Элис поднялась на колени и, развернувшись, поползла к выходу из палатки.
– Ты куда?
– Мне пора. Скоро Константин Константинович со сплава вернется, – обиженно проворчала Элис.
Тугие, будто влитые леггинсы обтягивали крепкие округлые ягодицы Алисы. Майк приподнялся на локте, не отрывая от них глаз.
– Я все равно тебя очень сильно люблю.
Элис повернула недовольную мордашку и похлопала себя по попке:
– Вот что ты очень сильно любишь! Вот это! А я, – Алиса ткнула указательным пальцем в свой лоб, – нахожусь вот здесь! Ку-ку! Привет!
– Неправда. Я люблю даже просто о тебе думать. Люблю всех родителей, назвавших своих девочек Алисами. Представляешь?
– Не представляю!..
– Люблю не заправлять ту сторону постели, где спала ты! И знаешь почему?
– Не знаю…
– Потому, что я вижу в складках твой отпечаток. Вижу его, и шепчу ночью: «Спокойной ночи, дорогая»!..
Элис остановилась. Грациозно замерла, как кошка, готовая то ли рвануть прочь, то ли вцепиться в глаза. Продолжая стоять на четвереньках, она стянула леггинсы с бедер, спустив их до колен.
– Значит, говоришь, любишь?
– Только тебя!.. – кровь прилила к вискам Майка и гулко застучала японскими барабанами «тайко».
Тонкая полоска девственно-белых трусиков едва прикрывала киску любимой. Элис пальчиком оттянула ее в сторону, прогнулась и легла грудью на каримат. Влажные, набухшие губки бесстыдно раскрылись, взорвав воображение Майка.
– Тогда целуй меня туда! – потребовала Элис…
Дверь ванной комнаты была призывно открыта.
Полине казалось, что это был лучший момент для того, чтобы в одном халатике нырнуть в душевую кабинку – за спину Миши, под буравчики искрящихся струй, – и прижавшись всем телом сзади, вслепую, жадными пальчиками словить его плоть.
Мой! Только мой! – пронеслось в закружившейся от счастья голове.
Ладонь скользнула по напряженному стволу и пальцы сжались под основанием изрядно разбухшей головки.
– О-х-х, – ахнула Полина, невольно представив, как этот тугой и скользкий поршень врывается в ее налившееся похотью лоно.
Муж вздрогнул и резко обернулся, отчего Полине пришлось выпустить Мишино достоинство.
– Извини. Я подумала, что ты меня ждал…
Майк сконфузился; похоже, появление Полины для него было явной неожиданностью. Наверное, поэтому он вдруг брякнул нелепое:
– Ты чего в одежде?
Полина совсем растерялась. Чтобы скрыть предательскую дрожь в голосе, она даже засмеялась:
– Наверное, потому что дура! Сейчас разденусь.
Поля рванула створку душевой кабинки, но пристыженный Майк удержал ее:
– Иди сюда!
Намокшая ткань легкого халатика красиво охватила твердые торчащие соски. Майк наклонился к одному и коснулся его языком, сквозь одежду. Полину тряхнуло и она, впившись руками в мокрые волосы любимого, с силой прижала его лицо к отозвавшейся груди.
– Ещ-щ-щ-ё, – со стоном выдохнула Полина, чувствуя, как от каждого нового прикосновения его языка сладко мерцает внутри, внизу, разгоняя в крови тот сладкий яд всепрощения, который вскоре приведет к стремительной и такой оглушительной микросмерти – ее оргазму.
Так умел только Миша.
Ее Миша.
В сладкой судороге Полина упала на колени, впилась в ягодицы мужа ногтями и поймала его ртом. Он застонал.
Господи, может ли искренность любовного порыва по своей природе быть постыдной?
Так нет же, Господи! Не может!
Тогда, может быть, всё, что напоказ; что прилично и чинно – вовсе не любовь, а лишь ширма, за которой она и творится? Ведь любовь – это акт существования, живое воплощение самопожертвования, а не мертвый звук, вмерзший в ледяное изящество пустого, пусть и красивого слова.
И только эта чувственная, нагая, фонтанирующая, бьющаяся в конвульсиях, безумная гонка – когда двое пожирают друг друга, терзают, кусают и стонут от неги – не в силах совладать с желанием, и есть то самое, сокровенное, самое настоящее и неприкрытое?..
Любовь-акт?
Любовь-действие?
Любовь–движение навстречу?
Миша схватил Полину за собранные в хвост волосы и притянул наверх, к своим горьковатым от несмытого геля губам:
– Любишь?
– Только тебя…
Он поймал губами язычок Полины. Она ответила на глубокий поцелуй, и как могла крепко сжала свои бедра, сдавив лоно; всхлипнула и задрожала, с упоением и благодарностью пропуская сквозь себя первую – будто электрическую – волну наслаждения.
Миша повернул смеситель крана, остановив их личный тропический водопад и сгреб Полину в охапку.
Она любила делать это под струями воды, а Миша – на их большой – кингсайз – кровати, куда сейчас полетело ее тело…
Но кто она такая, чтобы перечить тому, кто владеет ее мыслями и телом; кто бережет ее, как большой, всемогущий великан, к которому в карман забралась маленькая мышь, которая вот уже как три года, на законных правах супруги, путешествует с ним по долинам прожитых вместе дней.
Куда идет он, туда и несет Полину.
Если Миша вдруг когда-нибудь решит высадить ее из своего, ставшего таким родным, кармана – пропахшего крепким дорогим табаком и древесным парфюмом, и уйдет, растворившись в будущем, то она больше никогда не сойдет со своего места.
Останется там же – где ее выкинули, на обочине Мишиной жизни – пока не умрет, и не высохнет, превратившись в мышемумию… В никчемный кусок серой-серой массы.
– В меня! Кончи в меня!.. – взмолилась Полина, уже взобравшись на пик, где балансировала на секундной грани, ожидая мужа.
Майк быстрее заработал ягодицами, и с рыком впустил в чистый мир Полины надежду на новую жизнь. Её мышцы завибрировали разлившимся по телу наслаждением.
– Я на небе… – заплакала Поля и зажмурилась.
Миша нежно поцеловал ее закрытые, влажные глаза, и откинулся на спину.
Сука-любовь
Почему Бог дает подзаборной алкашке целый выводок, который та забывает в первом же детдоме, а Полина так и ходит по этой земле, как пустой – бесполезный! – барабан?!
Обнаженная, в одних стрингах, Полина хмуро рассматривала в отражении большого напольного зеркала свой в меру плоский животик. Как же она мечтала, чтобы он когда-нибудь округлился, став временной обителью для ее будущего малыша. Как хотела прочувствовать эту, известную ей только по чужим ощущениям, нестерпимую, бесконечную боль от рождения новой души – скромную плату за бездонную радость материнства.
Полине даже казалось, что небеса не отправляют ей аиста, потому что она недостойна Миши. В верховной канцелярии как бы непрозрачно намекали, что Полине стоит умерить аппетит, выбрав в спутники другое – равное себе – создание.
Серое.
Невзрачное.
Ординарное.
Но Полина хотела только Мишу. Он был единственным цветным стёклышком в ее чёрно-белом калейдоскопе.
– Миш, а я красивая?
– Почему ты спрашиваешь? – послышался его удивленный бархатистый голос.
Значит, некрасивая, – огорчилась Полина. – Зачем напрашивалась? И так сама знаю.
Майк заглянул в комнату и поджал губы:
– Я опаздываю в офис! А она тут в одних труселях!
Труселях… – передёрнуло Полину. – Ну, значит, точно – некрасивая…
– Поезжай один. Я на метро сегодня доберусь.
Миша пожал плечами:
– Как скажешь.
Полина открыла дверцу высокого спального шкафа. С верхней полки выглядывал край старой коробки из-под зонта. Полина встала на цыпочки и поддела пальцами крышку. Коробка скользнула вниз и упала к ногам; открылась, обнажив неожиданное содержимое.
Вибратор. Ее кавалер и наставник.
Сколько раз Полина порывалась избавиться от него, но в сердце тут же закачивалась лошадиная порция сентиментальной глупости и давно безработный дружок прятался на полку на новый срок.
Тем более, рядом постоянно находился Миша. А Полина не планировала знакомить мужа с соперником, который опередил его, став ее первым мужчиной…
Вибратор появился у Полины где-то лет пять назад.
Хорошо! Не «где-то»!
В памяти четким штампом отпечаталась каждая деталь! Дата, время, секс-шоп и непроницаемое лицо девушки-консультанта.
Всё!
Она чувствовала каждый удар заходящегося стыдом сердца, гудевшего набатом, пока она на ватных ногах плелась по замерзшей улице:
Как-кой-по-зор!
Ка-кой-по-зор!
Это случилось четырнадцатого февраля. В день всех влюбленных. Полина специально выбрала его, заранее придумав, как ей показалось, правдоподобную легенду: вибратор приобретался для одинокой подруги, с шутливым намеком на то, что той пора замуж.
Выслушав байку, продавец недоверчиво хмыкнула и подвела Полину к стенду с арсеналом анатомически реалистичных слепков. Фаллосы были так огромны и угрожающи, что Полина оробела. Ведь всё, чего она хотела, было безопасно лишиться девственности. А инструменты за витринным стеклом наносили травму одним лишь своим видом…
– Какие пенисы предпочитает подруга? – вяло поинтересовалась консультант.
– Не знаю. Маленькие, наверное…
– Тогда возьмите вот это. Десять сэмэ. Реалистик скин, вены, быстро нагревается в руке, семь режимов вибро; лимитированная серия, японцы для внутреннего рынка делали, – механически протараторила консультант и небрежно бухнула перед Полиной коробку. Сквозь прозрачную крышку виднелся коренастый, будто только что отрезанный у какого-нибудь самурая орган.
Полину ужаснул такой натурализм.
– Может, вот это лучше? – робко поинтересовалась она, ткнув пальцем в сторону тонкой силиконовой гусеницы, будто собранной из красных – нестрашных – шариков.
– Это анальный стимулятор. Он не вибрирует. Вам вообще для какого органа игрушка требуется? – попыталась уточнить продавец.
Полина залилась краской:
– Это не мне…
– Да, конечно, не вам, – с трудом скрывая раздражение, перебила консультант. – Подруга как планирует проводить досуг? Что предпочитает стимулировать? Клитор, вагину, попочку?
Полина «поплыла». Еще один вопрос и она была готова пуститься прочь.
– Я такие подробности не узнавала!.. Хорошо, давайте этот свой!.. Который на десять!
– Отлично. Дисконтная карта?
– Нет!..
– Лубрикант, консультации по уходу, эксплуатации требуются?
– Что?.. Нет! – осознав нескромность возможных ответов, отшатнулась Полина, и, съежившись от стыда, схватила коробку.
– А деньги? – ошалела консультант. – Вы думаете, если маленький, то платить не нужно?
Полина дрожащими руками вытащила купюру, вдвойне перекрывавшую сумму покупки, бросила ее на стойку и выбежала из зала.
Так в размеренной недополовой жизни Полины появился первый пенис.
Если опереться на факты, то получалось, что Полину дефлорировал чистокровный японец.
Сбросив груз постыдной стародевичьей невинности и погрузившись в науку интуитивного самопознания, Полина, наконец, стала обретать ту уверенность, которая позволила ей сдержанно улыбаться в ответ на заинтересованные взгляды самцов.
Но, оказалось, они ей не очень импонировали. То есть, совсем.
Нахальные, липкие глаза, обручальные кольца, лысины, измятые потные рубашки, запах… Высокие и низкие; слишком полные и излишне тощие; пугающе прекрасные и невероятно отталкивающие. И почти все – старые!..
Всё было не то. До тех пор, пока в судьбу Полины не ввалился ее Миша…
…Миша был в дым пьян.
Он развалился на скамейке, присоседившейся к бюсту Пушкина. Александр Сергеевич прятался в глубине аллеи, посреди зацветавшей черемухи и невысокого ясеня, удачно венчая собой ее окончание, уютный тупичок.
Полина часто навещала русского гения в пору цветения. Воздух был так крепко настоян на почках, молодой листве и, конечно, же, на цвете, буйствовавшем над кронами каждого проснувшегося дерева или куста, что опьянение приходило мгновенно.
Чертовски пьяный, но не от настоя, а от стоявшего тут же коньяка, Миша не вписывался в картину идеального субботнего утра Полины. И ей, как порядочной девушке, стоило бы развернуться и уйти, но незнакомец был магнитен.
Именно, магнитен.
Он был тем самым, кто вцепившись гипнотическим кракеном, уже не выпускал изумленного взгляда Полины, как бы она ни пыталась вырваться на свободу своего затянувшегося одиночества.
Миша приветственно поднял руку, приглашая Полину присесть рядом:
– Тебя тоже бросили?
– Нет, – радостно покачала головой Полина. Радостно, от того, что объект ее неожиданно вспыхнувшей симпатии проявил к ней интерес. – Меня даже некому бросать.
– О, дивная, сиротливая дикарка!.. Может быть, ты захочешь стать моей женой? Моей утехой и успокоением? – нараспев, будто декламируя, предложил Миша и засмеялся. – Это всё, – он кивнул на бюст классика, – его влияние. Ну, пойдешь за меня?
– Мы даже не знакомы.
– Майк, – протянул руку Миша.
– Чернова Полина, – она робко пожала его крепкую ладонь, которую совсем не хотелось выпускать. – Вы ищете встреч, просто потому что вам сделали больно? Поэтому напились в общественном месте?
– Ты странно разговариваешь, – улыбнулся Миша. – Но суть уловила верно.
Миша надолго приложился к горлышку и с гортанным криком жестами приказал Полине наклонить голову. Завороженная Полина покорно подставила волосы. Миша зарылся носом в ее локоны и шумно вдохнул.
– Вот и закусили! – засмеялся он. – Ты очень приятно пахнешь. Тебя сразу хочется. Ой, извини, я не хам. Это всё коньяк.
Полина улыбнулась:
– Я принимаю Ваши извинения…
Какой же он всё-таки искусный вор; присела рядом с ним на краешек скамьи, и вот он уже украл ее душу. Теперь Полина чувствует, что готова опуститься перед ним на колени и целовать, целовать… Его ладони, красивые длинные пальцы…
Что это с ней?.. Она никогда не чувствовала ничего подобного по отношению к постороннему человеку.
– Майк, а Вы верите в любовь с первого взгляда?
– Да, конечно, верю, – нахмурился Миша. – Это та самая сука-любовь. Помнишь, Михей пел? А-а-а-а-джага-джага, сука-любовь!
– Извините, я не слышала эту песню.
– И не слушай. И не люби. С первого взгляда. Поняла?!
– Почему?
– Потому что придет сука-любовь и остановит твое сердце. Превратит тебя в ноющую зомби-амебу.
– Какую зомби?
– Такую! – беззлобно передразнил Миша. – В бесхребетную зомби-амебу! У которой митоз год назад случился! Ее порвало надвое, а она всё ползает в опустевшей чашке Петри и стенает о своей второй – давно пославшей ее нахер – половинке!
– И вы зомби-амеба?
– Нет. Наверное… Видишь, у меня волшебный эликсир? Я усиленно лечусь.
Миша снова приложился к бутылке. Полина с готовностью подставила ему свою головку и хохотнула – хотя вся эта процедура выглядела глупо, но ей было приятно. Миша с удовольствием нырнул в ее волосы. Полина почувствовала на ухе щекотное тепло его дыхания, касания влажных, пьяных губ. Спина покрылась покалывающими мурашками. Полина закрыла глаза.
– Вы – хороший.
Миша резко отстранился. Поднялся. Бросил прилично недопитый коньяк в урну.
– Кажется, ты ничего не поняла про суку-любовь.
– А если я хочу! Хочу превратиться в зомби! Да хоть в кого! Мне любить хочется!
– Кого?! – вдруг закричал незнакомец. – Кого тут, на этой планете, мать его, любить?!
– Вас! – выпалила Полина и испугалась своей же откровенности.
– Страдать? Страдать хочешь?! – глаза Майка сверкнули недобрым.
Полина отчаянно кивнула, моля взглядом Мишу не покидать ее.
– Я искала Вас!
– Вот ты дурочка, ей-Бо… Хорошо, если не одумаешься, жду тебя послезавтра в «Ванили». Кафешка за центральным парком.
– Вы приглашаете меня на свидание?
– Да. Я официально приглашаю Вас, Полина Чернова, на свидание. В семь. Опаздывать не воспрещается. Но лучше, не приходи. Не ломай свою судьбу.
– Я обязательно буду!
Миша покачал головой и развернувшись, ушел. Пока Полина смотрела ему вслед, он даже не обернулся. Иначе, увидел бы на ее щеках сверкавшие бисеринки.
Полина и сама не понимала, почему вдруг дала волю слезам. То ли от того, что наконец нашла свою любовь; то ли потому, что Миша мог запросто купить билет на Крайний Север, и затеряться среди ледяных торосов и теплых аборигенок, навсегда позабыв об этом случайном – поразительно странном – знакомстве. И Полине…
…Полина закрыла коробку из-под зонта и закинула ее на полку шкафа:
– Отправляйся домой, мой стойкий силиконовый солдатик…
Удивительно, до чего же нежные воспоминания может вызывать старая эротическая игрушка.
Может быть, не ст́оит так поспешно отпускать фантом из прошлого, а побаловать себя еще?
Что если написать Мише, и предложить ему поужинать после работы в «Ванили»? В семь! Как тогда? В день их первого, состоявшегося, свидания.
Ваниль
Ваниль…
Аромат бесподобный. А н