Душанбинские рассказы – 2 бесплатное чтение
Предисловие
Честно говоря, я и не думала, что получится. Первые «Душанбинские рассказы» написала стремительно, в конце 2023 года, вернее дописала. Половина была уже написана. Это были записки из серии «в стол».
Так сложилось, что у нас с ЛитРес сложилось, и вот уже второй год я публикуюсь. Кроме «Душанбинских» успела настрочить всякого-разного (смотрите на моей странице), но где-то внутри сидела мысль про продолжение «Душанбинских». Было ощущение недосказанности, как будто многое осталось за кадром, то, что всё-таки стоит предъявить миру.
Несколько раз я составляла план будущего сборника, но планы так и оставались планами. Чего-то не хватало: сил, времени, уверенности. Я до сих пор не уверена, что это того стоило. Я до сих пор не уверена в некоторых рассказах, достойны ли они быть опубликованными. Не смотря на все сомнения, он (этот сборник) здесь, все перед вами.
Рассказы о моём душанбинском детстве и юности, всё вперемешку. Я попыталась расположить их в хронологическом порядке, но на самом деле это не важно, каждый рассказ, можно читать как отдельный.
Удивительно, но по мере написания меня стало "отпускать" – книготерапия в действии. Уже почти не тревожат жизненные ситуации, которые описаны в первой части «Душанбинских». Иногда мне кажется, что я пишу довольно примитивно и мне чуть-чуть стыдно за это. Удивительно, когда перечитываю свои же рассказы, спустя время, мне кажется, что это написал кто-то другой и местами, очень даже хорошо.
Мне хотелось, чтобы вы взяли эту книгу в дорогу и почитали в поезде или в самолёте. А может прочитали один-два рассказа по дороге на работу или в обеденный перерыв. Мне хотелось, что бы эти рассказы дарили вам чувства, эмоции и состояния: лёгкую радость, бодрящую надежду, нежную печаль и тихую грусть. Может быть что-то ещё, возможно чувство гордости или удовлетворения.
Всё зависит от вас. Какие струны зазвучат, что, из того, что уже есть в вас откликнется? Я не знаю, могу только предположить, что всё мы родом из детства, а некоторые из особенного – детства СССР.
Добро пожаловать в мой мир.
Все рассказы основаны на реальных событиях. Всё имена героев изменены и любое совпадение случайно.
Июль 2025
Огурец из детства
Решила почтить память огурцов. Да нет, с ними всё в порядке, они живы и очень даже бодры. Вспомнилось.
Я подозреваю, что детство моё в Таджикистане в советское время было непростым, по обрывочным воспоминаниям моих родителей. Например, мама с благодарностью рассказывала, что блины её часто выручали в первые годы супружеской жизни, удавалось накормить всю семью мужа и двоих небольших ещё детей.
Папа очень любил «баловать» нас с братом «шарапнелью». Шарапнель – это отварная перловка. С загадочным видом он спрашивал нас весело:
– Угадайте-ка, что у нас сегодня на ужин?
Само собой, выдерживал театральную паузу, и сам себе отвечал:
– Шарапнель!
Мы с братом Колей искренне поддерживали его оптимизм и радостно кричали в два голоса:
– Шарапнель, шарапнель!
Перловка и правда была для нас вкусная. Он готовил её превосходно, долго вымачивая её в трёх водах. Она получалась ровненькая, зёрнышко к зёрнышку, настоящая шарапнель.
Но больше всего я любила бутерброды с огурцами. Мама звала меня и подавала мне тонкий и длинный ломтик огурца во всю длину на кусочке чёрного хлеба. Это не был хлеб с огурцом, это было настоящее произведение искусства. На огурце были сделаны насечки, которые напоминали шотландскую клетку. Сок сочился. Огурец всегда был щедро посолен, крупинки быстро превращались в мелкие и крупные прозрачные полусферы и украшали нежно-зеленую мякоть огурца. Слюна текла. Аромат огурца был настолько притягательным и свежим, что скулы сводило от желания надкусить его и почувствовать сладко-солёные капли, нежный хруст огурца и кисловатую мякоть чёрного хлеба.
Это сочетание было божественным, лучшее угощение для меня в любое время дня. Я до сих пор очень люблю огурцы. Мама сажает их на даче в избытке, и мне нравится наблюдать за ними. Жёлтый шёлк нежных цветов, смелая, колючая листва, маленькие огурчики в броне шипов. Огурец просто так не сдастся. Берёшь его в руку, а он как маленький ёжик. Шипы острые и одновременно нежные, быстро обминаются. И вот он уже готов отправиться в рот, прямо с куста, и отдать мне всю свою нежность.
Прямо как в детстве, в Душанбе.
Петя и Волк
Я была совсем маленькая, ещё в детском саду. Было мне лет шесть, почти семь, перед самой школой. Родителям торжественно сообщили, что поведут нас в Душанбинскую филармонию. Фи-лар-мо-ния – как звучит. Красиииво… Я никогда не бывала в филармонии, тем более в таджикской.
Детский сад был в центре города, прямо напротив маминой работы – Министерства лесного хозяйства. Если выйти на изящный балкон этого трёхэтажного здания надежной и эстетичной немецкой застройки, то через дорогу можно было увидеть детский сад. Это было очень удобно, папа или мама забирали нас из детского сада прямо после работы, и мы все дружно ехали домой на нашем белом Запорожце.
Филармония была тоже где-то неподалеку, и мы ходили туда пешком.
Накануне спектакля мама приготовила мне платье благородного бледно-бирюзового оттенка, расшитое на груди маленькими жемчужинками. Образ дополнили белые колготки и выходные лакированные туфли. Откуда всё взялось?
Платье это я видела тогда впервые. Оно немного кололось изнутри, потому что ткань была с добавлением шерсти, совсем не для душанбинской жары. И всё же мне нравилась эта ритуальная нарядность. Я ждала волшебства, как перед Новым Годом, только теперь меня ждала Фи-лар-мо-ни-я. Мне нравилось произносить это слово по слогам.
В филармонию мы пошли сразу после завтрака вместо прогулки. Нужно было успеть до сна. Шли парами, дружно, сопровождаемые взглядами умиления. В Таджикистане любят детей: своих, чужих, тёмных, светлых – любых. В каждой семье можно было почувствовать себя, как дома. Иногда даже лучше. Многих местных жителей в Таджикистане восхищали мои выбеленные солнцем тонкие волосы. Они гладили меня по голове и говорили:
– Какая беленькая! Духтари сафед! (белая девочка).
Мне льстило их внимание, и я всегда с удовольствием принимала от них сладости и сухофрукты в подарок. Тогда ещё было можно брать угощение от чужих незнакомых людей.
В филармонии мы расселись по большим бархатным креслам с широкими деревянными подлокотниками. Кресла были сделаны явно под взрослых и с лёгкостью вместили бы ещё одну меня. Я сидела почти перед сценой, закрытой богато расшитым тёмно-синим занавесом. Приходилось вытягивать шею и немного запрокидывать голову, чтобы было лучше видно.
Свет мягко погас и занавес раскрыли. На сцене сидело множество музыкантов с разными инструментами, названия которых я не знала. Они не двигались. Вдруг как будто со всех сторон кто-то заговорил приятным женским голосом:
– Петя и Волк. Симфоническая сказка. Сергей Сергеевич Прокофьев.
Вдруг некоторые музыканты ожили, и запели скрипки. Голос продолжал:
– Ранним утром Петя выходит на лужайку.
Скрипки запели ещё ярче и смолкли. Опять голос:
– На высоком дереве сидит его знакомая Птичка, которая, заметив Петю, слетает вниз.
Тонко и звонко запели флейты, подражая птице. Голос в свою очередь:
– В приоткрытую калитку пробирается Утка и направляется к пруду, чтобы поплавать.
Какой-то инструмент с низким голосом (габой) буквально начинает крякать.
Я смотрю на сцену и жду, ну когда же появится Петя или Птичка, или хотя бы Утка. Но никто не появляется, музыканты сидят на своих местах и играют, голос продолжает вещать.
– За ними наблюдает Кошка, готовая поймать одну из них, однако птичка, предупрежденная Петей, взлетает на дерево, а Утка оказывается в пруду.
Звучит флейта потолще (кларнет), изящно, как будто кошка перебирает лапками.
Несмотря на полное отсутствие действия, я заворожена и внимательна, боюсь пропустить начало спектакля и внимательно слушаю таинственный голос.
– Выходит Петин дедушка. Он начинает ворчать на внука, предупреждая его о том, что в лесу ходит большой серый Волк, и, несмотря на заверения Пети о том, что пионеры не боятся волков, уводит его.
Включается музыкант с «ружьём» (фагот), длинная, почти в рост человека, флейта с маленькой изогнутой трубочкой, идущей ко рту музыканта. И правда, в этом звуке слышится дедушкино ворчание.
Женский голос становится ниже и продолжает:
– Вскоре действительно появляется Волк. Кошка быстро залезает на дерево, а Утка выскакивает из пруда, но волк настигает её и проглатывает.
Вот в этом месте действительно становится страшно: воображаемый волк, птичка, утка, всё становится реальным.
– Петя с помощью верёвки перебирается через забор и оказывается на высоком дереве. Он просит птичку отвлечь волка, и, когда тот пытается её поймать, накидывает волку на хвост петлю. Волк пытается освободиться, но Петя привязывает другой конец верёвки к дереву, и петля затягивается на хвосте Волка ещё туже.
Битва Пети и Волка разворачивается у меня перед глазами. Кто же победит?
– Из леса выходят Охотники, которые давно следили за Волком. Петя помогает им связать Волка и отвести его в зоопарк. Произведение завершается всеобщим шествием, в котором участвуют все его персонажи: впереди идёт Петя, за ним Охотники ведут Волка, над ними летит Птичка, а сзади ― дедушка с кошкой, продолжающий ворчать. Слышно тихое кряканье: это подаёт голос Утка, сидящая в животе Волка, который так торопился, что проглотил её живьём.
«Слава богу, Утка жива! Её обязательно спасут, а Волку, конечно, место с зоопарке. Петя – молодец, настоящий пионер!» – несётся у меня в голове.
Платье почти не колется, колготки немного съехали, но меня это не так волнует, как обычно. Я под впечатлением. Ничего не было, но в тоже время всё было. Как это работает?
Это было моё первое и последнее посещение филармонии в Душанбе, больше мы не ходили. Садик закончился, а от школы далеко было. В следующий раз я побывала в филармонии в Петербурге, спустя двадцать лет, но такого восторга больше не испытывала.
Собеседование
Высокие тополя стояли плотной зелёной стеной, почти касаясь крыши дома напротив. Я сидела на большом двухтумбовом дубовом письменном столе, который плотно примыкал к подоконнику и смотрела в окно.
Дома никого не было. В такие моменты я позволяла себе «поголосить». Это было не про плач или слёзы. Какой-то странный и непонятный мне звук поднимался из самой глубины и гортанно вырывался монотонным трансовым, горловым пением. Это меня успокаивало. Сегодня был повод понервничать. Мамы все ещё не было, папа допоздна на работе, брат у своих друзей-соседей, братьев-погодок.
Сашка и Аркашка – славные ребята еврейской наружности. Сашка почти рыжий, весь в крапинку с сильно оттопыренными ушами, Аркашка – шахматный гений с аккуратными, как у греческих богов, кудрями в тёмно-каштановых волосах.
У них сегодня мальчишеские игры – эрудит и шахматы, – девчонок не берут.
– Ну и ладно, – подумала я. – Мне и одной хорошо.
Стрелка на часах двигалась, как черепаха, вернее – совсем не двигалась. Время застыло. Тополя слегка покачивали зелёными шапками, листья выворачивались наизнанку серебряной стороной.
«Дождь пошел, интересно, к чему бы это?»
Я очень любила слушать дождь, особенно, как стучат капли по крыше и подоконнику нашей шестиэтажки. Дождь в Душанбе – это редкость, за всю весну это второй раз. «Значит, что-то произойдет», – у меня на всё были свои приметы.
Дверь слегка заскрипела, шуршание полиэтиленового пакета и хлопок складывающегося зонта вернули меня в реальность.
– Оля, ты дома?! – запыхавшись, спросила мама. – Давай, собирайся быстрей, нам бежать пора, в школу на собеседование опаздываем.
«Собеседование? Что, просто так нельзя взять человека в школу?» – мои мысли плелись затейливо, примерно так же, как заплетались мои тонкие ноги-веревочки, как у нитяной куклы.
Мама неслась во весь опор, уже 17.45, к шести нужно обязательно быть в школе.
Школа номер 28 была лучшей в районе и единственной рядом с домом. Два больших трёхэтажных здания, одно – жёлтое, для старшеклассников, другое – розовое, для начальной школы. Такая школа для Душанбе редкость, да ещё и с немецким уклоном. В архитектуре нежно-розового здания тоже было что-то немецкое. Большой зелёный двор с затейливым кованым забором, ровные ступени, широкие гостеприимные двери были открыты настежь.
– Неплохо тут, – мимолетом на ходу отметила я.
Мама бодро взбежала по ступенькам, держа меня за тонкую руку.
– Добрый день, присаживайтесь, – сказала бледная блондинка в очках металлическим голосом. – Сейчас вашему ребенку требуется пройти входящее тестирование для определения уровня и профиля будущего класса.
– Как зовут тебя, девочка? – спросила блондинка достаточно официально. Я вжалась в стул. Разговаривать с женщиной-рыбой с прозрачными глазами не хотелось, на какое-то время слух выключился, и я видела, как смыкаются и размыкаются рыбьи губы.
– Всё понятно, случай, конечно, непростой, – подала голос рыба. – Руфина Васильевна, вы вообще с девочкой занимались? Она у Вас ни писать, ни читать не умеет. Она хотя бы разговаривает? Может, ей место в классе коррекции? – медленно произнесла рыба-блондинка.
– Вы понимаете, некогда заниматься, я думала, в садике её подготовят, но она много болеет, редко ходит. Но у нас хорошая наследственность, её брат первый класс заканчивает, у него все пятёрки. Может, и ей что-то перепало, – отбивалась мама.
– Пока определим её в класс «Г», там у нас самые слабые дети. А у вас ещё всё лето впереди, так что занимайтесь, школа это серьёзно.
Меня взяли в первый "Г", больше в этот день ничего не случилось, не смотря на дождь.
P.S. Женщина-рыба как в воду смотрела. Летом мы не занимались, а в началке мне было правда очень тяжело и читать, и писать. Но к пятому классу я потихоньку выплыла из рядов двоечников и укрепилась между тройкой и четвёркой, можно было потихоньку с надеждой смотреть в будущее.
Часы
Это были мои первые часы. С тех пор у меня к наручным часам особое, трепетное отношение.
Мне было лет двенадцать, наверное, не больше. Время я уже умела распознавать, а вот часов у меня не было. Даже в голову не приходило, что они мне нужны. Дома часы были настенные, и ещё одни подарочные стояли в шкафу, который все называли «стенка». Это такой огромный шкаф в четыре или пять секций, который занимал всю стену от пола до потолка. В центре были стеклянные дверцы, за которыми обычно хранили запасы хрусталя, фарфоровые сервизы или книги. Как раз в небольшой нише под этими сокровищами у нас и стояли именные подарочные часы.
«Уважаемой Руфине Васильевне в честь юбилея».
Вот на эти часы я и смотрела перед выходом в школу. Красивый, с узорами, позолоченный циферблат, чёрные резные стрелки и римские цифры. Корпус в дереве – шикарно.
Вечером, чтобы вернуться вовремя, часы были не нужны. Вернуться нужно было до десяти, летом до одиннадцати. Около этого времени мама Женьки с четвёртого этажа обычно начинала кричать очень протяжно:
– Же-е-еня! До-мой!
И мы все понимали, вся наша дворовая шайка, что нам тоже скоро будут кричать.
Моя мама кричала редко, в исключительных случаях. Но если я приходила позже одиннадцати, мне влетало. Чтобы не влетело, я стояла у двери и молилась: «Ангел мой, будь со мной, ты вперёд, я за тобой». Этому меня ещё в семь лет какая-то странная женщина научила. Разговорились с ней в очереди за «Докторской» колбасой. Так что обходилась без часов с Божьей помощью.
Но тут на очередной мамин день рождения её премировали, как ценного сотрудника, и наградили именными наручными часами. Они были такие ладные, необычной квадратной формы на тканевом чёрном ремешке и посеребренной пряжкой. Часы мне очень понравились. У мамы часы уже были, поэтому она решила передарить их мне.
– На, дочь, носи. Надеюсь, это поможет тебе приходить домой вовремя.
Я тоже очень на это надеялась.
Я долго разглядывала часы перед тем, как примерить. Чысы были достаточно крупные и с трудом помещались на моём костлявом запястье. Я застегнула ремешок на последнюю дырочку, но они всё равно болтались. Папе пришлось проделать ещё парочку, чтобы зафиксировать часы на моей руке.
Они мне очень нравились, приятная тяжесть правой руки всё время привлекала внимание. То и дело я поглядывала, сколько сейчас времени. На улице с часами было неудобно, я волновалась за них. Вдруг что-то случится. Как чувствовала. Часам со мной было небезопасно. Мы с друзьями постоянно где-то болтались и лазали: на бетонные заборы вокруг ведомственных садов, на железные гаражи с покатой крышей, на яблони и виноградники.
Как-то раз, налазившись вдоволь, наевшись спелой вишни, все перемазанные, мы дворовой компашкой пошли мыться на колонку. Посреди двора у нас стоял настоящий кран с водой, который завинчивался краником. Чтобы кран был устойчивым, его тоже закатали в бетон по кругу, и получилось что-то вроде тумбы или подставки в основании крана. Туда-то я и положила свои новенькие часы. Помыв руки я помчалась дальше с ребятами играть в казаки-разбойники.
– Тай, тай, налетай! Кто в казаки-разбойники играй?!
Когда стемнело, мы потихоньку стали разбредаться по домам. Я тоже пошла.
– Где часы? – строго спросила мама.
Я схватилась за запястье и стала его ощупывать. Мысли бешено закрутились в голове. Часов не было.
– Наверное, на колонке забыла… – виновато пробормотала я.
– На какой колонке?! – строго переспросила мама.
– Ну, там, во дворе, где все воду пьют.
– Да ты знаешь, сколько там за день людей проходит? – продолжала наседать мама.
– Мамочка, я сейчас сбегаю, они, наверное, ещё там лежат, – чуть не плача, сказала я.
Хлопнув дверью, я побежала по тёмным ступенькам во двор. Обратно я шла медленно, не торопясь. Торопиться было некуда. Я понимала, что мне сейчас влетит, как следует, и поэтому не торопилась. Было очень грустно и обидно. Я сама себе казалась недотёпой и недоразумением. В кои-то веки мне подарили настоящий подарок, а я так бездарно от него избавилась.
Маме тоже было обидно, но она об этом ничего не говорила, только смотрела на меня искоса и вздыхала. Ей часы тоже нравились.
С тех пор часы мне не покупали, я обходилась тем, что есть дома или в школе. Следующие наручные часы я купила себе сама, когда уже работала и училась, на свои собственные деньги.
Раношка
Рано(шка) – это моя подружка из параллельного класса. Она второгодница. Я не помню, как мы с ней познакомились, наверное, в школе. Она жила неподалёку от нас, в бараках. Так называли одноэтажные невзрачные дома, сбитые в кучу. Мы жили в новостройке, на шестом этаже.
Раношка была нормальная, добрая, весёлая. Даже не знаю, почему её на второй год оставили.
По утрам Раношка заходила за мной, чтобы вместе идти в школу. Мы учились во вторую смену, поэтому утро у нас начиналось поздно, часов в двенадцать. Мама вставала рано и в восемь утра уезжала на работу. Папа ещё раньше, он работал шофёром на маршрутке. В школу я собиралась сама. Это было несложно. Затянуть хвост на затылке и надеть выглаженную мамой форму. Она висела на алюминиевой дверной ручке, перепачканной белой краской, на вешалке-плечиках. Тёмно-синяя юбка в складку, белая блузка с коротким рукавом и без единой морщинки, выглаженный шелковый пионерский галстук.
Раношка приходила пораньше, чтобы было время поболтать перед школой.
– Привет, что делаешь? – спросила она как обычно.
– Фисташки ем, – ответила я.
– Фи-и-исташки, откуда?
– Мама с работы принесла.
– А мне можно? – с горящими глазами спросила Раношка.
– Конечно, – буднично ответила.
– А где они?
– Да там, на веранде, в шкафу.
Фисташки хранились в огромном эмалированном голубом тазу, во встроенном шкафу.
– Целый таз фисташек! – с восторгом закричала моя подруга.
– Ну да.
Мы сели друг напротив друга прямо в шкаф. Между нами был таз. Мы болтали, перебирая его содержимое, выискивая самые крупные экземпляры с большой щелью. Попадались и пустышки с маленьким сухим зёрнышком внутри, и просто закрытые, без щели. Их нужно было колоть орехоколом.
Время летело незаметно.
– Оль, а давай не пойдём на первый урок, – предложила Раношка.
– В смысле, не пойдём? – переспросила я с недоумением.
– Придём ко второму, скажем, что к врачу ходили, – ответила авторитетно Рано.
Нам возле таза с фисташками было очень уютно и, правда, не хотелось ни в какую школу. Когда я спохватилась, второй урок прошёл наполовину.
– А давай совсем сегодня не пойдём в школу? Тогда и врать не придётся, – вбросила новое соблазнительное предложение Раношка.
– Врать не хотелось бы, особенно, классной руководительнице, – почти согласилась я.
Это был прекрасный день, наполненный свободой и ничего-не-деланием.
Вечером мама, как всегда, вернулась с работы поздно, тяжело опустив на пол сумки с продуктами. Она разделась и прошла на кухню. Брата не было, он ушёл на дополнительные занятия для поступления в художественную школу. Папа тоже ещё не вернулся.
– Оля, Оль, пойди-ка сюда, – позвала меня мама каким-то странным голосом. – Оль, а ты в школе была сегодня?
– Конечно, была, мамочка.
– Да, была, значит?
Она взяла меня за руку и повела к дверной ручке. Я смотрела на неё в упор. На двери висела идеально выглаженная школьная форма с красным галстуком на левом плече.
Я рванула в сторону лоджии и захлопнула за собой дверь, дальше на кухню, в коридор, потом в зал (самая большая комната). Мать неслась за мной с ремнём, который периодически обжигал мне спину и резал по пяткам.
– Мамочка, мамочка, прости, пожалуйста, я больше не буду!
– Что не будешь? – громыхала мне вслед мать.
– Прогуливать не буду! – визжала я.
– А я тебя не за прогул наказываю! Я тебя за враньё наказываю, глупое ты создание!
После этого случая мы не перестали дружить с Раношкой, но в гости звать мне её запретили. По поводу вранья выводы я тоже сделала: если врёшь, то не оставляй следов. Больше мама меня на вранье не ловила.