Развод. В клетке со зверем бесплатное чтение
Глава 1. Глянцевая жизнь
Я расправила складку на платье цвета топлёного молока, сделала глубокий вдох и улыбнулась своему отражению. Улыбка вышла идеальной – ровно с той степенью теплоты, которая требовалась для благотворительного вечера.
Спина прямая. Подбородок чуть приподнят. Взгляд мягкий, но не заискивающий. Улыбка – не слишком широкая. Роман не любит, когда я слишком много улыбаюсь незнакомым.
Я провела пальцем по изящной линии ключицы, коснулась жемчужного колье. Роман выбрал его специально для сегодняшнего мероприятия. «Сдержанно, но с намеком на роскошь», – сказал он, застегивая замочек на моей шее. Его пальцы задержались чуть дольше необходимого, и я почувствовала, как внутри все сжимается от этого прикосновения.
Я ненадолго спряталась тут, в дамской комнате, под благовидным и даже традиционным предлогом – попудрить носик, прежде чем выйти в зал, полный людей.
До меня донёсся звон бокалов и приглушенный смех гостей. Благотворительный приём набирал обороты: журналисты, бизнес-партнеры Романа, влиятельные люди города. Все они собрались здесь, чтобы сделать пожертвования в фонд поддержки одарённых детей, который был новым проектом Виноградовых. Точнее, Романа Виноградова. Меня в этих кругах всегда представляли как «супругу Романа».
– Дорогая, гости ждут, – голос мужа донесся из-за двери.
– Иду, – отозвалась я, еще раз взглянув на свое отражение.
В зеркале на меня смотрела красивая женщина с безупречной прической, идеальным макияжем и едва заметной, но неизменной тревогой в глубине карих глаз. Тревогой, которую я научилась прятать за столько лет брака.
– Лея, ты как всегда очаровательна, – Сергей Петрович, давний деловой партнер Романа, поцеловал мне руку.
– Спасибо, – я улыбнулась и почувствовала, как Роман сжал мой локоть.
Слишком крепко, – пронеслось в голове. – Но не настолько, чтобы остался синяк. Он умеет рассчитывать силу прикосновений на публике.
– Сергей Петрович, как ваши внуки? – спросила я, плавно переводя разговор на нейтральную тему. – Старший, кажется, поступал в музыкальную школу?
– Да-да, мой Миша! – просиял мужчина. – Представляете, его приняли, хотя конкурс был огромный. А ваш Илья…
– Илья делает успехи в математике, – перебил Роман, не позволяя мне ответить. – В этом весь в меня пошел. Хотя, я надеюсь, в нем будет меньше мягкости, чем в матери, – он обнял меня за плечи, поцеловал в висок, демонстрируя идеальную пару для вспышек фотокамер.
Во взгляде, который он бросил на меня, сквозил лёд. Фотограф запечатлел этот момент: счастливая семья, успешный бизнесмен и его прекрасная супруга, воплощение гармонии и достатка.
Я автоматически поддерживала беседу, перемещалась по залу, благодарила гостей за щедрые пожертвования. Мое сознание словно раздвоилось: одна часть безупречно играла роль хозяйки дома, другая наблюдала за происходящим со стороны, подмечая детали.
Софья Викторовна сегодня без мужа. Опять скандал дома? Эта привычка теребить серьгу выдает нервозность. В прошлом году она уходила с вечера с тем же потухшим взглядом. Почему я вижу это так отчетливо?
– Лея! Не может быть! – голос из прошлого вырвал меня из задумчивости.
Ко мне шла Татьяна, моя бывшая однокурсница. Мы не виделись, наверное, лет пять.
– Таня! – я обняла подругу, искренне обрадованная встрече.
– Не думала встретить тебя здесь, – Татьяна окинула взглядом зал. – Хотя, о чём это я… Весь город знает, что это ваш прием. Выглядишь потрясающе.
– Спасибо, – я позволила себе лёгкую улыбку. – А ты как здесь оказалась?
– Мой муж – новый партнер инвестиционного фонда Виноградова. Так что теперь, видимо, будем часто видеться на таких мероприятиях, – Татьяна наклонилась ближе. – Честно говоря, я не большая любительница светских вечеров. Но ты, я смотрю, прекрасно вписалась.
Я почувствовала нотку… Зависти? Я не могла точно определить, но что-то в тоне бывшей подруги заставило меня напрячься.
– Как твои картины? – спросила вдруг Татьяна. – Помню, ты собиралась поступать в магистратуру по искусствоведению…
– Я… – я замешкалась. Когда я в последний раз говорила о своих мечтах?
Роман возник рядом так неожиданно, что я вздрогнула. Его рука легла на мою талию властным, собственническим жестом.
– Лея нашла свое призвание в семейной жизни, – произнес он, награждая Татьяну своей фирменной улыбкой, от которой у меня всегда холодело внутри. – Благотворительность, воспитание сына… Не так ли, дорогая?
– Да, конечно, – автоматически ответила я.
– Кстати, мне нужно поговорить с вашим супругом, – обратился Роман к Татьяне. – обсудить с ним детали нового проекта.
Я осталась одна и перевела дыхание. Я уже знала, что потом, наедине, Роман выскажет мне всё, что думает о том, как я держалась с Татьяной. Слишком открыто. Слишком близко. Слишком много собственного мнения.
Мой взгляд снова поймал Татьяну в толпе. Она разговаривала теперь с Романом и другими мужчинами, непринуждённо улыбаясь, но на мгновение наши глаза встретились. И в этот момент я увидела в ее взгляде то, что не заметила сразу.
Жалость.
***
Я обхватила себя руками, хотя в машине было тепло. Роман сидел рядом, молча глядя в окно. Водитель невозмутимо вел автомобиль сквозь ночной город, и только размеренный шум мотора нарушал гнетущую тишину.
Вечер закончился триумфально. Фонд собрал рекордную сумму, журналисты получили свои фотографии для статей о великодушии бизнесмена Виноградова и его очаровательной супруги, деловые связи были укреплены.
Идеальное мероприятие. Идеальная пара.
Конец ознакомительного фрагмента
Ознакомительный фрагмент является обязательным элементом каждой книги. Если книга бесплатна – то читатель его не увидит. Если книга платная, либо станет платной в будущем, то в данном месте читатель получит предложение оплатить доступ к остальному тексту.
Выбирайте место для окончания ознакомительного фрагмента вдумчиво. Правильное позиционирование способно в разы увеличить количество продаж. Ищите точку наивысшего эмоционального накала.
В англоязычной литературе такой прием называется Клиффхэнгер (англ. cliffhanger, букв. «висящий над обрывом») – идиома, означающая захватывающий сюжетный поворот с неопределённым исходом, задуманный так, чтобы зацепить читателя и заставить его волноваться в ожидании развязки. Например, в кульминационной битве злодей спихнул героя с обрыва, и тот висит, из последних сил цепляясь за край. «А-а-а, что же будет?»
Я краем глаза наблюдала за профилем мужа, пытаясь предугадать его настроение. Напряжение нарастало с каждой минутой, становясь почти осязаемым. Я знала это ожидание, как затишье перед бурей.
– Ты разговаривала с Татьяной о своих картинах? – наконец спросил Роман, не поворачиваясь ко мне. Его голос звучал обманчиво спокойно.
– Нет, – тихо ответила я. – Она сама спросила. Я не…
– Заметила, как она смотрела на тебя? – перебил Роман. – С жалостью. Будто ты какая-то несчастная домохозяйка.
– Она просто вспомнила университет…
– А ты сразу растаяла, – его пальцы постукивали по подлокотнику, отмеряя секунды до вспышки. – Готова была вывалить ей все. Как ты несчастна с таким ужасным мужем.
– Я этого не говорила!
– Не нужно говорить, – Роман наконец повернулся ко мне. – Достаточно твоего взгляда побитой собаки. Весь вечер ты выглядела так, будто мечтаешь сбежать.
Я сглотнула ком в горле:
– Это неправда. Я была…
– Ты была отвратительна, – тихо произнес он, и от этого тона у меня по спине пробежал холодок. – Уставилась на мужа Татьяны, как девочка-подросток. Ты думаешь, я слепой?
– Что?! Я даже не…
Машина остановилась у ворот нашего дома. Водитель невозмутимо смотрел вперед, делая вид, что не слышит разговора.
– Приехали, – сухо констатировал Роман и вышел, не дожидаясь меня…
Я поднялась в спальню, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Медленно сняла серьги, отстегнула колье, стараясь не делать резких движений. Роман наблюдал за мной, как кобра за мышью, сидя в кресле у окна. На журнальном столике перед ним стоял бокал с виски.
– Иногда мне кажется, – произнес он задумчиво, – что ты забываешь, кому ты обязана всем этим, – он обвел рукой комнату. – Кто дал тебе эту жизнь.
– Я помню, – тихо ответила я. – И благодарна.
– Благодарна? – он усмехнулся. – А по тебе не скажешь. Строишь из себя жертву перед старыми подругами.
– Я не строила…
Он поднялся одним резким движением, и я невольно отшатнулась. Роман мгновенно оказался рядом, его пальцы сомкнулись вокруг моего запястья.
– Не перебивай. Меня, – процедил он. – Никогда. Не перебивай.
– Прости, – прошептала я, чувствуя, как его пальцы сдавливают все сильнее. – Я не хотела…
Его свободная рука взметнулась, и я зажмурилась в ожидании удара. Но Роман лишь заправил прядь моих волос за ухо жестом, который со стороны мог показаться нежным.
– Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, – его голос звучал почти ласково, но пальцы на моём запястье сжались ещё сильнее.
Я открыла глаза и встретилась с его взглядом. Холодным, оценивающим.
– Ты должна понимать, – медленно произнес он, – что я могу дать тебе всё. И могу всё забрать.
Его ладонь скользнула по моей щеке, шее, плечу и резко сдернула тонкую бретельку платья. Я вздрогнула, но не отстранилась. Страх сковал мое тело, делая безвольной куклой в его руках.
– Иди в ванную, – внезапно скомандовал он, отпуская меня и отворачиваясь. – Ты сегодня разочаровала меня. Я устал.
– Да, – прошептала я, поспешно отступая назад.
Я закрыла дверь ванной и привалилась к ней спиной, постепенно сползая на пол. Только сейчас я позволила себе дрожь. Вдох. Выдох. Только не плакать. Нельзя, чтобы утром были красные глаза.
Я поднялась и начала механически снимать макияж. На запястье уже наливался синяк – фиолетовый браслет поверх следов, которые едва успели побледнеть. Я открыла шкафчик, достала тональный крем.
Завтра нужно надеть блузку с длинными рукавами.
Я посмотрела на свое отражение: кожа бледная, глаза пустые. Наполнила ванну горячей водой, добавила ароматическую соль. Погружаясь в воду, почувствовала, как начинает жечь свежая ссадина. Но боль была почти желанной: что-то настоящее, что-то, что нельзя спрятать за улыбкой.
Я закрыла глаза. Мысли вернулись к сегодняшнему вечеру, к Татьяне. К ее вопросу о картинах.
Когда я в последний раз рисовала? Кажется, за месяц до рождения Ильи…
Я вспомнила, как Роман однажды похвалил мои работы. В самом начале, когда мы только познакомились. Он даже предложил устроить мне выставку. Но потом каждый раз находил недостатки в новых картинах. «Слишком простовато». «Не хватает глубины». «Ты же не думаешь, что это действительно талантливо?»
А потом, когда родился Илья, искусство как-то само собой отошло на второй план. Мольберт, краски, кисти – всё отправилось на чердак. «Временно», – сказала я себе тогда.
Временно. Шесть лет назад.
Я вытерла слезу, скатившуюся по щеке. Вода в ванне остывала, но я не спешила выходить. Здесь, за запертой дверью, было единственное место, где я могла позволить себе снять маску.
Из спальни донесся звук телевизора. Роман, вероятно, смотрел новости. Завтра он будет вести себя так, словно ничего не произошло. Возможно, подарит мне что-нибудь. Браслет или новые серьги, чтобы скрыть следы.
Я глубоко вздохнула, заставляя себя подняться. Машинально нанесла крем на запястье, скрывая синяк. Расчесала волосы, надела шелковую пижаму.
Он устал. Это был напряжённый день. Завтра всё будет хорошо.
Слова, которые я повторяла себе каждый раз. Слова, в которые давно перестала верить.
Я осторожно покинула своё временное убежище. В спальне было темно, лишь мерцал экран телевизора. Роман уже спал, или делал вид, что спит. Я неслышно скользнула к своей стороне кровати, бесшумно откинула одеяло.
– Ты слишком долго, – его голос прозвучал в темноте.
Я замерла.
– Прости, – прошептала я. – Я не хотела тебя будить.
Роман не ответил. Я осторожно легла, стараясь сохранять дистанцию между нашими телами, но при этом не показывать, что избегаю его. Искусство невидимых границ, которому я научилась за годы брака.
– Завтра повезу Илью на соревнования, – наконец произнёс муж. – Тебе не нужно ехать.
– Но я думала…
– Тебе. Не нужно. Ехать, – отчеканил он. – У тебя синяк на запястье. Не хочу лишних вопросов.
Моё сердце сжалось. Илья ждал этих соревнований по плаванию три месяца. Он каждый день спрашивал, придем ли мы оба.
– Хорошо, – выдохнула я, сглатывая комок в горле.
Роман повернулся ко мне, его рука легла на мою талию – собственнический жест, не нежность.
– Ты же понимаешь, что я делаю всё для нашей семьи, – произнес он тоном, которым обычно разговаривал с бизнес-партнерами. – Для тебя. Для Ильи.
– Да, – прошептала я.
– И это ты вынуждаешь меня… расстраиваться, – его рука скользнула выше, к моей шее. Не сжимая, просто обозначая возможность. – Когда ты ведешь себя… неподобающе.
– Я знаю, – еле слышно ответила я. – Прости меня.
Его пальцы на секунду сжались на моем горле – легко, предупреждающе, а затем он отвернулся, снова включив телевизор.
– Спи, – бросил он через плечо. – Утром поговорим.
Я лежала неподвижно, вслушиваясь в монотонный голос ведущего новостей. Я не закрывала глаз, боясь увидеть во сне лицо Татьяны с тем самым выражением жалости. Как будто бывшая однокурсница заглянула за фасад и увидела настоящую меня: ту, что давно научилась быть невидимой даже для самой себя.
Ради Ильи, – подумала я. – Всё ради него.
Эта её жалость заставила что-то глубоко внутри меня шевельнуться. Что-то, похожее на гнев. Такое крохотное, что его легко можно было и не заметить.
И все же оно было. Искра, которую я давно не чувствовала. Которую так долго заглушала, убеждая себя, что все правильно. Что так и должно быть.
Когда я потеряла себя? – вопрос возник внезапно, обжигая своей ясностью. Сколько лет прошло с тех пор, как я в последний раз спорила с Романом? Когда в последний раз настаивала на своём или просто высказывала собственное мнение?
Перед внутренним взором снова встал образ Татьяны. Её глаза, в которых читался немой вопрос: «Что с тобой случилось?»
Когда-то давным-давно мы вместе спорили о современном искусстве, говорили о книгах, мечтали о путешествиях. Я была уверенной, с планами, с желаниями и мечтами.
А теперь? Роман так часто говорил за меня, что я разучилась говорить сама. Даже в собственной голове.
Телевизор всё ещё работал. Супруг смотрел экономические новости, делая вид, что не замечает меня. Я повернулась на бок, спиной к нему.
Я почти задремала, когда ощутила его руку на своем плече. Прикосновение было осторожным, почти нежным. Таким, каким оно часто бывало в начале нашего знакомства. До того, как всё изменилось. До того, как начался этот цикл: напряжение – вспышка – извинения – затишье.
– Лея, – прошептал Роман. – Не спишь?
– Нет, – ответила я тихо.
– Я знаю, что бываю резким, – его рука скользнула вниз, к моему запястью, где наливался синяк. – Просто я не выношу, когда ты выглядишь несчастной. Когда создаёшь впечатление… будто тебе плохо со мной.
Я молчала. Что я могла сказать? Что он сам делает меня несчастной? Что я боюсь его? Что каждый день думаю о том, как было бы, если бы я могла просто уйти?
Нет. Некоторые мысли нельзя произносить вслух. Не в этом доме.
– Завтра у меня важная встреча, – продолжил он, – по новому контракту. Если всё пройдет как надо, то в следующем году мы сможем провести лето в Ницце. Илье там понравится.
– Звучит замечательно, – я старалась, чтобы мой голос звучал искренне заинтересованно. – Илья так давно просил поехать на море.
– И ты сможешь… – он сделал паузу, – может быть, начать рисовать снова. Если хочешь.
Я повернулась к нему, удивлённая этими словами. Впервые за много месяцев он заговорил о моём увлечении не с язвительностью, а с неким подобием поддержки.
– Правда? – я не смогла скрыть надежду в голосе.
Он кивнул, проводя пальцем по моей щеке:
– Конечно. Если это сделает тебя счастливой. Я хочу, чтобы ты была счастлива, Лея.
И я почти поверила ему.
Почти.
Такое случалось и раньше: моменты просветления, когда Роман вдруг становился тем человеком, в которого я когда-то влюбилась. Когда он говорил правильные слова, делал правильные жесты.
А потом что-то происходило, и круг замыкался снова.
– Спасибо, – прошептала я, потому что он ждал ответа.
Роман притянул меня к себе, и я податливо прильнула к его груди, вдыхая знакомый запах дорогого одеколона. Физическая близость всегда была его способом завершить ссору, поставить точку, заявить свои права. И мне так было проще – подчиниться, чем сопротивляться. Проще здесь и сейчас.
Но в глубине души, там, где зародилась та крошечная искра, я знала: что-то изменилось. Во мне самой. Что-то треснуло, сломалось, освободилось.
Я только не знала, к добру это или к беде.
Утро встретило меня солнечным светом, пробивающимся сквозь щель в тяжелых шторах. Роман уже встал: я слышала, как он разговаривает по телефону в соседней комнате.
Я тоже поднялась. Механически умылась. На запястье отчётливо виднелся новый синяк.
Нужно надеть блузку с длинными рукавами.
Дверь вдруг распахнулась, и от неожиданности я вздрогнула. В спальню шагнул Роман, уверенным, широким шагом прошёл к прикроватной тумбочке и достал из неё маленькую бархатную коробочку:
– Это тебе.
Он открыл коробочку: внутри лежал тонкий серебряный браслет с мелкими бриллиантами. Элегантный, дорогой, идеально подходящий к моему стилю. Стилю, который он сам для меня выбрал.
– Примерь, – Роман взял меня за руку, ту самую, на которой был свежий синяк.
Я позволила ему надеть украшение, стараясь удерживать полагающееся выражение на лице. Холодный металл коснулся поврежденной кожи. Неприятно. Браслет был идеальной ширины, чтобы скрыть следы.
– Как будто создан для тебя, – произнес Роман с удовлетворением.
– Спасибо, – я выдавила улыбку. – Он прекрасен.
Сценарий, который повторялся десятки раз. Ссора, синяки, ювелирное украшение. Драгоценные кандалы, которыми он приковывал меня к себе, к этой жизни.
– Иди сюда, – Роман потянул меня к себе, и я поддалась, как всегда. Его объятия были знакомыми и чужими одновременно. Я закрыла глаза, представляя, что я где-то далеко. На берегу моря. Одна. Или с сыном. Только вдвоем.
– Ты самое ценное, что у меня есть, – прошептал Роман в мои волосы. – Я бы никогда не позволил никому забрать тебя у меня. Никогда.
И вот оно – не признание в любви, а заявление о собственности! Разница тонкая, почти неуловимая. Раньше я не замечала ее. Теперь же слышала в каждом слове.
Его рука скользнула под пижаму, и я вздрогнула, не от желания, а от воспоминания о боли, которую он так легко мог причинить. Но сегодня он был нежен. Или делал вид, что нежен. Как в самом начале.
– Лея, – его голос звучал почти умоляюще. – Посмотри на меня.
Я открыла глаза и встретилась с его взглядом. Темным, настойчивым. В такие моменты я почти могла поверить, что он действительно любит меня. Что всё остальное просто кошмар, дурной сон.
– Я люблю тебя, – сказал он, впервые за долгое время. – Ты же знаешь?
Я кивнула, не в силах произнести ответ. Когда-то я бы сказала это без колебаний. Когда-то я верила в нас.
– Скажи это, – потребовал он, и в его голосе мелькнула знакомая сталь. – Скажи, что любишь меня.
– Я люблю тебя, – прошептала я, и эти слова, когда-то полные смысла, прозвучали пусто.
Но Роману этого было достаточно. Он улыбнулся, той улыбкой, которая почти никогда не достигала глаз. Уложил меня на постель, и я позволила ему. Как позволяла всегда. Моё тело реагировало на прикосновения – механически, привычно. Разум же был где-то далеко.
Глава 2. Молчание – золото
Галерея «Октябрь» неожиданно оказалась переполненной: новая выставка молодого абстракциониста привлекла не только студентов с искусствоведческого, но и городскую элиту, жадную до всего модного и свежего.
– Скукота, – прошептала Карина, подруга и однокурсница, наклонившись к моему уху. – Я ожидала чего-то более… не знаю… шокирующего?
Я улыбнулась, разглядывая полотно перед собой: взрыв синего и алого на огромном холсте, пульсирующий, как живое сердце.
– По-моему, здесь что-то есть, – тихо ответила я. – Если смотреть дольше, начинаешь чувствовать…
Я не договорила. На противоположной стороне зала появился мужчина, который мгновенно приковал мой взгляд. Высокий, в безупречном сером костюме, он двигался с той особой уверенностью, которая бывает только у людей, привыкших к власти и деньгам. Ему было около сорока, но ни одной лишней черты, только чётко очерченные скулы, проницательные серые глаза и лёгкая, почти незаметная седина на висках.
– Господи, – прошептала Карина, заметив направление моего взгляда. – Это же Роман Виноградов. Тот самый.
– Кто? – я не могла оторвать глаз от незнакомца.
– Серьёзно? Ты не знаешь? – Карина закатила глаза. – Один из богатейших людей города. В прошлом году его холдинг поглотил «Северную группу» и ещё какие-то компании. Он редко бывает на таких мероприятиях… странно.
Я хотела отвернуться – слишком откровенно разглядывала этого Виноградова, но в тот момент он посмотрел прямо на меня. Наши взгляды встретились через весь зал, и что-то промелькнуло в его глазах: интерес, оценка, решение.
Он направился ко мне.
Что происходит? – в панике подумала я. – Он же не может идти ко мне?
Но он шел именно ко мне. Остановился в паре шагов, словно давая мне возможность рассмотреть его детальнее.
– Вам нравится выставка? – спросил мужчина без предисловий. Голос глубокий, с легкой хрипотцой.
– Я… – я запнулась. – Да. В работах художника есть какая-то живая энергия.
Роман Виноградов чуть приподнял левую бровь, будто не ожидал услышать осмысленный ответ.
– Интересно, – он медленно кивнул. – А вот мне кажется, что он имитирует нечто, чего сам не чувствует. Притворяется, что видит цвета глубже, чем на самом деле.
Карина дернула меня за рукав, извинилась и демонстративно отошла, оставив нас вдвоем.
– Я не согласна, – неожиданно для себя ответила я. – Здесь искренность. Просто он говорит на своем языке.
Виноградов улыбнулся: одними губами, но не глазами.
– Как вас зовут?
– Лея. Лея Соколова.
– Лея, – он произнес моё имя так, словно пробовал его на вкус. – Необычное имя. Древнееврейское, если не ошибаюсь?
– Да, – я пожала плечами. – У мамы была любимая книга…
– Вы похожи на свое имя, – перебил он. – Редкая, тонкая красота. Не как у всех.
Я почувствовала, как краска заливает щеки.
– Выпьете со мной кофе? – спросил он так просто, будто мы были знакомы много лет. – Здесь слишком людно для нормального разговора.
Я должна была отказаться. Какая-то часть меня – разумная, осторожная знала, что нужно вежливо улыбнуться и уйти. Но другая, та, что всегда жаждала чего-то большего, чем провинциальная жизнь студентки…
– Хорошо, – ответила я. – Только ненадолго.
***
– Ты сошла с ума, – шептала Карина, когда мы забежали в туалет галереи за несколько минут до назначенной встречи с Виноградовым. – Он старше тебя лет на пятнадцать! И он… Ну, ты знаешь.
– Что? – я поправляла волосы перед зеркалом, стараясь унять дрожь в руках.
– Он же женат был, – Карина понизила голос. – Или разведен… Не знаю точно. В любом случае, такой мужчина не зовёт студентку на кофе просто поговорить об искусстве.
– Мы просто выпьем кофе, – возразила я, хотя в глубине души понимала: Карина права.
И всё же я пошла с ним. В кафе через дорогу от галереи, где он заказал нам обоим эспрессо, даже не спросив, что я предпочитаю. Роман говорил об искусстве так, будто коллекционировал художников, а не картины.
– Я вижу в тебе что-то, – сказал он, внезапно переходя на «ты». – Необычный взгляд. Ты сама пишешь?
Я кивнула. Его глаза внимательно изучали моё лицо, и под этим взглядом я чувствовала себя раздетой, открытой.
– Покажешь мне когда-нибудь свои работы?
Это «когда-нибудь» отозвалось во мне странным волнением. Он планировал увидеться еще раз.
– Они не очень хорошие, – смущённо ответила я.
– Позволь мне судить об этом, – в его тоне не было просьбы – только уверенность человека, привыкшего получать то, что хочет.
Когда мы прощались, он не взял мой номер телефона, не назначил новую встречу. Просто сказал:
– Я найду тебя.
И я поверила. Я знала, что он найдет.
***
На следующий день к дверям общежития привезли огромный букет белых лилий. А потом были билеты в оперу. Ужин в ресторане, о котором я раньше только читала в глянцевых журналах. Поездка в загородный дом на выходные – с гувернанткой в соседней комнате, как выяснилось позже, специально нанятой, чтобы «сохранить мою репутацию».
Роман ухаживал старомодно, но стремительно. Он задавал тысячи вопросов о моей жизни, вкусах, мечтах. И слушал. Действительно слушал, с такой концентрацией, будто мои слова были кодом к сейфу с сокровищами.
Когда он впервые поцеловал меня после концерта в филармонии, я почувствовала головокружение, словно земля ушла из-под ног. Всё происходило будто в фильме: красивый, богатый мужчина, которого я видела раньше только на обложках бизнес-журналов, смотрел на меня так, словно я была единственной женщиной в мире.
– Ты такая чистая, – шептал он, целуя мою шею. – Такая настоящая.
Мы не торопились с близостью. Роман, казалось, наслаждался моей нерешительностью, моей неопытностью. «Белая ворона среди этих пластиковых кукол», – говорил он обо мне своим друзьям прямо при мне, и я одновременно смущалась и гордилась этим отличием.
А через месяц он познакомил меня с родителями. Своими.
***
– Лея – будущий искусствовед, – представил меня Роман, положив руку мне на плечо чуть крепче, чем требовалось.
Родители Романа – его отец, Виктор Андреевич, такой же высокий и статный, как сын, и мать, Ирина Валентиновна, с холодными оценивающими глазами – изучали меня, как диковинный экспонат.
– Очень мило, – произнесла Ирина Валентиновна после паузы. – А ваши родители?..
– Папа инженер на заводе, мама преподает в школе, – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.
– Достойные профессии, – кивнул Виктор Андреевич без особого энтузиазма. – Вы из Новополья, верно?
Я кивнула, чувствуя, как Роман сжимает моё плечо еще сильнее.
– Город маленький, но люди там… настоящие, – произнес он с нажимом. – Лея не из тех девушек, что выросли в искусственном мире.
Ирина Валентиновна едва заметно недовольно поджала губы.
– Ну что ж, проходите к столу.
Обед был мучительно долгим. Я чувствовала себя не в своей тарелке, осознавая, что использую не ту вилку, говорю слишком громко или слишком тихо, смеюсь не к месту.
Когда мы прощались, Ирина Валентиновна взяла мои руки в свои сухие, с безупречным маникюром.
– Роман всегда был… увлекающимся, – произнесла она так тихо, что только я могла слышать. – Но я вижу, что вы особенная для него. Берегите его. Он может быть сложным.
В машине Роман молчал, сжимая руль до побелевших костяшек. Я не решалась заговорить первой, чувствуя его напряжение.
– Они всегда такие, – наконец выдавил он. – Думают, знают, что для меня лучше. Будто я всё ещё ребенок.
– Они просто заботятся о тебе, – мягко произнесла я.
– Нет, – отрезал он. – Они контролируют. Всегда контролировали.
Его пальцы впились в руль еще сильнее, и я впервые увидела, как под маской уверенности и обаяния проступает что-то совсем другое. Что-то темное и болезненное.
– Давай не будем о них, – быстро сказала я. – Я так рада была познакомиться с твоими родителями.
Лицо Романа смягчилось. Он бросил на меня быстрый взгляд, полный благодарности.
– Ты идеальная, – произнес он. – Именно такая, как я мечтал.
И в этот момент я ощутила первый, едва заметный укол тревоги. Потому что в его словах сквозила не любовь ко мне настоящей. А восторг коллекционера, нашедшего редкий экземпляр для своей коллекции.
Но я отогнала эту мысль. Ведь так приятно было быть идеальной для кого-то.
***
– Ты в своем уме? – отец расхаживал по кухне нашей маленькой квартиры. – Ему сколько лет? Тридцать восемь? А тебе двадцать один! Что он в тебе нашел?
– Анатолий! – мать тронула его за рукав. – Не говори так.
– А как мне говорить? – он повернулся ко мне, сидящей за столом и глядящей в кружку с остывшим чаем. – Ты знаешь, что о таких отношениях думают люди?
– Папа, я…
– Он использует тебя! – отец стукнул кулаком по столу. – Поиграет и бросит. А ты останешься с разбитым сердцем и репутацией… Возможно, беременная…
– Толя! – мать повысила голос. – Прекрати!
Она подсела ко мне, обняла меня за плечи.
– Милая, папа просто беспокоится. Это ведь так неожиданно. Этот человек из совсем другого мира.
– Я люблю его, – тихо произнесла я.
– Любовь! – фыркнул отец. – Что ты знаешь о любви в свои годы?
Они еще долго говорили, но я уже не слушала. Я ожидала недоверия, даже злости. Но то, что действительно ранило, пришло позже, когда отец вдруг переменился, смягчился, узнав о финансовом положении Романа.
Я стояла в коридоре, невольно подслушивая разговор родителей, сидевших на кухне.
– Ну, если он серьезно настроен… – задумчиво произнес отец. – То это, конечно, совсем другое дело. Ты представляешь, как она будет жить? Никаких забот. Ни дня не будет думать о деньгах…
– Толя! – одернула его мама. – Разве в этом дело?
– А в чем еще? – искренне удивился отец. – Я мечтаю, чтобы моя дочь не думала о быте, как мы всю жизнь. Чтобы у нее все было. Чтобы он ее на руках носил!
Я беззвучно отступила в свою комнату, испытывая странное чувство предательства. Час назад отец был готов защищать мою честь и будущее. А теперь готов отдать меня первому встречному, лишь бы тот был богат.
Когда через две недели Роман пришел к нам домой в безупречном дорогом костюме, с букетом для матери и коньяком для отца – мои родители превратились в воплощение радушия.
– Роман Викторович, – мать суетилась с закусками. – Вы не стесняйтесь, всё по-простому…
– Вы же понимаете, – говорил отец, раскрасневшись от коньяка, – Лея у нас одна. Единственная. Сокровище наше.
– Я понимаю, – Роман улыбался той особенной улыбкой, которая появлялась у него на публике: безупречной, но не затрагивающей холодных глаз. – И обещаю беречь ваше сокровище.
Когда он уехал, мать обняла меня:
– Ну, доченька, видишь? Он вполне серьезен. И такой воспитанный, не то что эти твои однокурсники.
Я молчала. Внутри нарастало смутное ощущение неправильности всего происходящего. Будто я – фигура в чужой игре.
– Главное, не спорь с Романом, – мать понизила голос, хотя отец уже ушел смотреть телевизор. – Мужчинам не нравится, когда женщины слишком… настойчивы. Будь мягче, уступчивее.
– Мама, Роман ценит мое мнение, – возразила я. – Он не такой.
Мать странно улыбнулась, погладив меня по руке:
– Все они такие, милая. Просто некоторые – в открытую, а другие – до поры до времени.
***
Первые признаки того, что мать могла быть права, появились спустя три месяца отношений. Я собиралась на выставку современного искусства – неформальное мероприятие в галерее моих знакомых, куда Роман не мог пойти из-за деловой встречи.
Я надела свое любимое зеленое платье с глубоким вырезом на спине, подчеркивающее мою тонкую фигуру. Платье, в котором я чувствовала себя свободной, красивой и молодой.
Роман зашел ко мне без предупреждения, с букетом роз и билетами в оперу.
– Сюрприз! – улыбнулся он, целуя меня. – Я перенес встречу. Мы…
Он осекся, оглядывая меня с ног до головы.
– Что на тебе надето?
Я удивленно посмотрела на свое отражение в зеркале.
– Обычное платье. Я же говорила, что иду на выставку…
– В этом? – его тон изменился, стал холодным. – Ты выглядишь как…
Он не закончил фразу, но выражение его лица сказало всё.
– Как кто? – я почувствовала, как краска заливает мои щеки. – Это просто платье, Рома.
– Это не «просто платье», – он шагнул ближе, его пальцы коснулись моей обнаженной спины. – Это заявление. И не то, которое должна делать моя девушка.
– Я не понимаю, – я отступила. – Что не так с платьем?
– Переоденься, – просто сказал он. – У нас билеты на Чайковского через полтора часа.
– Но я не могу пойти с тобой, – возразила я. – Я обещала друзьям…
– Каким друзьям? – Роман приподнял бровь. – Тем ребятам из твоей группы? Которые только и ждут, когда я оступлюсь, чтобы подобрать тебя?
Я застыла, не веря своим ушам.
– Что? О чем ты вообще…
– Извинись перед ними, – он подошел к моему шкафу, открыл дверцу. – И надень что-нибудь более подходящее. Например, то синее платье, которое я тебе подарил.
И тут меня, наконец, накрыло осознание: это не просьба. Это приказ.
– Нет, – тихо, но твердо произнесла я. – Я не могу отменить всё в последнюю минуту. И я пойду в этом платье.
Выражение лица Романа изменилось, будто маска соскользнула на мгновение, показав что-то совсем другое под слоем обаяния и уверенности. Что-то пугающее.
Но через секунду его лицо разгладилось, и он улыбнулся той особенной, чуть печальной улыбкой, от которой у меня всегда замирало сердце.
– Прости, – он мягко коснулся моей руки. – Я просто забочусь о тебе. Ты не понимаешь, как мужчины смотрят на женщин в таких нарядах. Я не хочу, чтобы тебя оскорбляли взглядами.
Он притянул меня к себе, поцеловал в макушку:
– Если бы ты знала, как я тебя люблю. Как боюсь потерять. Мне страшно, когда ты не рядом. Когда я не могу тебя защитить.
И я сдалась. В конце концов, разве не приятно, что он так заботится? Что ревнует, оберегает, защищает?
– Хорошо, я переоденусь, – прошептала я, уткнувшись в его плечо. – Только дай мне позвонить друзьям.
– Конечно, – он поцеловал меня в висок. – И надень то синее. Оно сделает твои глаза еще красивее.
Я смотрела, как он выходит из комнаты, и странное ощущение не отпускало меня. Будто я только что проиграла какую-то важную битву, даже не осознавая, что находилась на войне.
***
После этого случая Роман начал чаще «советовать» мне, что надеть. Как уложить волосы. С кем общаться. Сначала мягко, с объяснениями. Потом как нечто само собой разумеющееся.
Я не заметила, как круг моего общения сузился. Как исчезли из моей жизни однокурсники, подруги, приятели. Остались только его друзья, его коллеги, его мир.
И его ревность – всепоглощающая, иррациональная, изматывающая.
Особенно он злился, когда я общалась с профессором Климовым, немолодым уже преподавателем истории искусства, который выделял мои работы среди других студентов.
– Ты флиртуешь с ним, – заявил однажды Роман, встретив меня после занятий.
– Что? – я не поверила своим ушам. – Ему шестьдесят пять! Он мне в дедушки годится!
– Я видел, как ты смотрела на него, – Роман завел машину так резко, что двигатель взревел. – С восхищением. С обожанием.
– Он мой преподаватель, – терпеливо объяснила я. – Конечно, я уважаю его знания…
– Ты думаешь, я слепой? – Роман ударил по рулю с такой силой, что я вздрогнула. – Или думаешь, что я идиот?
Я замерла, не зная, что сказать. В моей голове не укладывалось, как можно всерьёз ревновать к пожилому профессору, которого я действительно уважала исключительно за его знания и доброту?
– Рома, – я попыталась коснуться его руки, но он отдернул её. – Это просто смешно…
– Смешно? – его голос опустился до шепота, и от этого стало еще страшнее. – Ты считаешь меня смешным?
– Нет, я…
– Я видел, как ты посмотрела на официанта в ресторане вчера, – продолжил он тихо. – Я видел, как задержала взгляд на том парне в лифте. Я всё вижу, Лея. И мне больно. Так больно…
Его голос дрогнул, и я почувствовала укол вины. Неужели я действительно не замечала, что мое поведение могло ранить его?
– Прости, – я положила руку ему на плечо. – Я не хотела. Я никогда бы не стала причинять тебе боль.
Роман вздохнул, его плечи поникли:
– Просто люблю тебя. Слишком сильно. Иногда это… невыносимо.
И снова благодарность за его чувства, за его уязвимость, за то, что он открылся мне вот так. Разве не это признак настоящей любви? Разве не этого я хотела?
– Я люблю только тебя, – прошептала я, чувствуя, как из глаз текут слезы. – Только тебя. И всегда буду любить.
Роман наконец повернулся ко мне, и его лицо снова было мягким, привычным:
– Я верю тебе. Больше, чем кому-либо в этом мире.
***
– Почему именно сейчас? – я стояла посреди спальни своей съемной квартиры, бессильно опустив руки. – Мне осталось всего полгода до диплома!
Роман сидел на краю кровати, крутя в руках бархатную коробочку с кольцом. Он сделал предложение час назад – в ресторане, при всех, встав на одно колено, как в американских фильмах. Я сказала «да» – а как иначе? При десятке камер, направленных на нас, при аплодисментах других посетителей?
– Потому что я не хочу больше ждать, – терпеливо объяснял он. – Потому что я хочу просыпаться с тобой каждое утро. Потому что хочу, чтобы ты стала матерью моих детей.
– Я тоже этого хочу, – я села рядом с ним. – Но можно же подождать до лета. Пока я закончу учебу…
– Зачем тебе вообще эта учеба? – он небрежно пожал плечами. – Ты думаешь, что будешь работать в какой-нибудь галерее за копейки? Или преподавать студентам, вроде того старика?
– Не говори так о профессоре Климове, – я нахмурилась. – И да, я хочу работать. Это моя специальность, мое призвание…
– Призвание! – Роман рассмеялся, но как-то невесело. – Твое призвание быть моей женой. Я дам тебе всё. Зачем тебе работа?
– Чтобы быть собой, – тихо ответила я.
Повисла тишина. Роман смотрел куда-то мимо меня, и его лицо постепенно каменело.
– Значит, ты не хочешь быть моей женой, – наконец произнес он.
– Что? Нет! – я схватила его за руку. – Я хочу! Просто давай подождем до лета…
– Я не могу ждать, – отрезал он, поднимаясь. – У меня контракт в Цюрихе на всё лето. Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Как моя жена. Не как подруга, не как девушка. Как законная супруга.
Он отошел к окну, повернувшись ко мне спиной. Его фигура, очерченная вечерним светом, казалась высеченной из камня.
– Я думал, ты будешь счастлива, – произнес он тихо. – Думал, что для тебя это так же важно, как для меня.
Я почувствовала, как внутри всё сжимается. Вот оно – то самое чувство вины, которое я стала испытывать всё чаще. Будто я постоянно разочаровываю его, хотя изо всех сил стараюсь соответствовать.
– Прости, – я подошла и обняла его со спины. – Я просто растерялась. Конечно, я счастлива.
– Правда? – он развернулся и взял мое лицо в ладони. – Потому что если ты сомневаешься… если ты не уверена…
– Я уверена, – быстро сказала я. – Абсолютно уверена.
Роман улыбнулся – его улыбка не затронула глаз, но я предпочла не замечать этого.
– Тогда мы поженимся через месяц, – сказал он. – Я всё организую. Тебе не придется ни о чем беспокоиться.
Он снова достал кольцо – платиновое с бриллиантом таким крупным, что оно казалось неуместным на моем тонком пальце.
– Я поговорю с деканом, – добавил он, надевая украшение мне на палец. – Уверен, мы найдем способ, чтобы ты закончила учебу дистанционно. Или после нашего возвращения.
Я кивнула, глядя на свою руку с непривычной тяжестью на пальце.
Всё будет хорошо, – убеждала я себя. – Он просто слишком любит меня. Слишком волнуется. Это пройдет.
Но внутренний голос, тихий и настойчивый, шептал: «Ничего не пройдет. Это только начало».
***
Свадьба была похожа на роскошный спектакль, где я играла роль счастливой невесты. Четыреста гостей половину из которых я видела впервые. Фотографии для глянца, интервью, улыбки на камеру.
Родители выглядели потерянными среди этой роскоши. Но отец, раскрасневшийся от шампанского, гордо похлопывал Романа по плечу:
– Береги мою девочку, – говорил он. – Она у нас особенная.
– Я знаю, – отвечал Роман, улыбаясь своей публичной улыбкой. – Она – самое ценное в моей жизни.
Мать тихо плакала, поправляя мне фату:
– Какая же ты красивая, – шептала она. – Как принцесса.
Я молча кивала, не в силах произнести ни слова. Ком в горле мешал дышать, и я списывала это на волнение. Не на страх, нет. Конечно, не на страх.
За неделю до церемонии я попыталась поговорить с Романом о своих сомнениях. О том, что, может быть, всё происходит слишком быстро. Что мне нужно время.
– Ты не любишь меня? – тихо спросил он.
– Люблю, – ответила я. – Но…
– Значит, никаких «но», – перебил он. – Когда любишь, не сомневаешься.
Теперь, стоя перед алтарем, я смотрела на него – красивого, уверенного, идеального – и пыталась вспомнить, за что полюбила его. За его внимание к деталям? За его уверенность и силу? За то, как он слушал меня в самом начале нашего знакомства?
Или за то, как он смотрел на меня – будто я была редкой драгоценностью, которой он не мог насмотреться?
– Согласны ли вы, Лея Анатольевна Соколова, взять в мужья Романа Викторовича Виноградова?
Пауза. Секунда, растянувшаяся в вечность.
– Да, – произнесла я наконец.
И двери захлопнулись за моей спиной.
***
Беременность наступила почти сразу. Я еще не привыкла быть женой, а уже готовилась стать матерью.
– Это судьба, – говорил Роман, целуя мой живот. – Наш маленький наследник торопится.
– А если будет девочка? – спросила я, улыбаясь.
Его лицо на мгновение застыло:
– Будет мальчик.
И он оказался прав. Врач на УЗИ подтвердил: мы ожидаем сына.
Беременность была непростой. Я плохо переносила первый триместр, а потом начались проблемы с давлением. Врачи советовали постельный режим.
Роман нанял мне целый штат: личный доктор, медсестра, диетолог, массажист. В нашем новом доме я чувствовала себя как в золотой клетке – всё для меня, но без меня самой. Я почти не выходила на улицу, мало с кем общалась.
– Тебе нужен покой, – настаивал Роман. – Думай о ребенке.
И я подчинялась. Ради малыша, который толкался внутри меня. Ради своего будущего сына.
Когда Илья наконец появился на свет – здоровый, крепкий мальчик с тёмными глазами как у отца – я испытала ни с чем не сравнимое счастье. В первые дни после родов я словно парила над землей, купаясь в любви к маленькому существу, так безоговорочно доверившемуся мне.
Роман был рядом. Гордый, растроганный, внимательный. Он осыпал меня подарками, не отходил от нас с сыном ни на шаг.
– Ты сделала меня самым счастливым человеком на земле, – шептал он, наблюдая, как я кормлю Илью. – Теперь у меня есть всё. Моя семья. Мой наследник.
И в этом «мой» было что-то, от чего я вздрогнула. Но тут же отогнала тревогу. Конечно, Илья – наш сын. Общий. Любимый.
Однако в первый же вечер дома Роман произнёс фразу, которая потом не раз будет звучать в моих кошмарах:
– Запомни, Лея. Он мой наследник. Мое будущее. Я никогда, слышишь, никогда не позволю забрать его у меня. Даже тебе.
Я замерла, не понимая, о чем он говорит:
– Зачем мне забирать у тебя сына?
Роман улыбнулся, погладил меня по голове, как ребёнка:
– Ни за чем. Потому что ты умная женщина. И знаешь, что без меня вы никто.
***
Визит матери должен был стать праздником. С рождения Ильи прошло три месяца, и Валентина Сергеевна наконец приехала погостить из родного города.
– Боже, какой он красивый! – восхищалась она, держа внука на руках. – Настоящий Виноградов!
Роман благосклонно кивал, явно довольный таким признанием.
Первые два дня всё шло хорошо. Мать помогала с ребёнком, готовила обеды, которые я так любила в детстве, расспрашивала о новой жизни.
А на третий день заметила синяк на моем запястье.
– Что это? – тихо спросила она, когда мы остались одни на кухне.
Я быстро одёрнула рукав:
– Ничего. Случайно ударилась о дверь.
– О дверь, – мама смотрела на меня долгим, пронзительным взглядом. – Конечно.
Повисла тишина. Я вдруг поняла, что она всё понимает. Видит сквозь мою ложь и притворство.
– Мама, всё хорошо, – я попыталась улыбнуться. – Правда. Роман… он немного вспыльчивый. Но он любит нас.
– Немного вспыльчивый, – эхом отозвалась она.
И вдруг обняла меня так крепко, что я едва не расплакалась.
– Мужчины бывают разными, – тихо произнесла Валентина Сергеевна. – Держись ради ребёнка. Всё должно быть ради него.
И я поняла: мать не скажет мне уходить. Не посоветует сопротивляться. Потому что в её мире, в мире женщин её поколения, это было нормально: терпеть ради детей.
– Конечно, мама, – прошептала я. – Ради Ильи. Всё ради него.
И в этот момент мне показалось, что выхода нет и не будет никогда. Что я обречена жить в этой красивой тюрьме до конца своих дней.
Ради сына. Ради благополучия. Ради сохранения лица. Ради всего, кроме себя самой.
Глава 3. Отец года
– Роман Викторович, можно вас на минутку? – голос Анны Павловны, классной руководительницы Ильи, звучал восторженно. – Я хотела лично поблагодарить вас за вклад в нашу школьную библиотеку! Это просто невероятная щедрость.
Я стояла чуть в стороне, наблюдая, как Роман включает свою публичную улыбку ту, что никогда не достигает глаз, но выглядит безупречно на фотографиях.
– Это мелочи, Анна Павловна, – его голос звучал мягко, с ноткой скромности. – Образование – самое важное вложение в будущее. Особенно для таких способных детей, как в вашем классе.
Мы находились на родительском собрании в первом классе Ильи. Первое полугодие подходило к концу, и Анна Павловна собрала всех родителей, чтобы обсудить успехи детей и планы на следующий семестр.
Роман, как всегда, был в центре внимания. Неделю назад он сделал крупное пожертвование в школьную библиотеку: целую коллекцию дорогих книг и интерактивный стол для чтения. Сегодня он принёс персональные подарки для каждого ученика в классе: развивающие наборы, подобранные с учетом интересов каждого ребенка.
Я смотрела, как другие матери бросают на него восхищенные взгляды, а отцы – уважительные, с ноткой зависти. Роман Виноградов – идеальный отец. Щедрый, заботливый, вникающий в каждую мелочь, касающуюся образования сына.
– Лея, – окликнула меня Анна Павловна. – Вам так повезло с мужем! Не каждый отец так вовлечен в учебный процесс. Вы с Ильей в надежных руках.
Я улыбнулась и кивнула. Привычная реакция. Никто здесь не знал, что эти «надежные руки» всего два дня назад сжимали мое горло так, что я едва могла дышать. Из-за того, что я забыла заказать костюм для выступления Ильи на школьном концерте.
«Ты хочешь, чтобы наш сын выглядел хуже других? Чтобы над ним смеялись? – шипел Роман, прижимая меня к стене. – Ты хоть понимаешь, что для ребенка значит быть унижением перед классом?»
Я хотела сказать, что обычный костюм вряд ли стал бы причиной насмешек, но промолчала. Это только усилило бы его гнев.
– О чем задумалась, дорогая? – голос Романа вернул меня в реальность. Его рука легла мне на плечо – заботливый жест для всех вокруг, предупреждение для меня.
– О том, как нам повезло с такой хорошей школой, – ответила я, повернувшись к Анне Павловне. – Илья с радостью ходит на занятия каждый день.
– Он очень способный мальчик, – кивнула учительница. – Особенно в математике. Весь в папу, наверное?
– В папу, – улыбнулась я.
На самом деле Илья совсем не был похож на Романа характером: он рос тихим, вдумчивым, с мягким сердцем. Любил рисовать, читать истории о животных, собирать гербарии. От меня, наверное. Но Роман упорно пытался сделать из него «настоящего мужчину» – водил на карате, настаивал на занятиях плаванием и шахматами, запрещал «сопливые книжки».
Втайне я продолжала покупать Илье книги, которые ему нравились, прятала их под подушкой в детской. Маленький акт сопротивления в нашей золотой клетке.
***
– Что это? – я смотрела на экран своего телефона, где появилось новое приложение с иконкой в виде карты.
Я только что вернулась домой после короткого шоппинга. Роман встретил меня в прихожей, словно ждал.
– Небольшая мера безопасности, – он пожал плечами с обманчиво непринужденным видом. – Теперь я всегда буду знать, где ты находишься.
– Ты… хочешь начать следить за мной? – я не могла поверить своим ушам, хотя удивляться, наверное, было нечему.
– Не драматизируй, – Роман поморщился. – Это для твоей же безопасности. Если что-то случится, я сразу буду знать, где тебя искать.
– А если я не хочу, чтобы меня отслеживали? – слова вырвались прежде, чем я успела подумать.
Роман замер. Сделал шаг ко мне. Я инстинктивно отступила назад, затем ещё и щё немного, пока не почувствовала спиной стену.
– А почему ты не хочешь? – его голос звучал мягко, что всегда было опаснее, чем крик. – Тебе есть что скрывать, Лея? Куда-то ходишь, о чем я не знаю?
– Нет, конечно, нет, – я быстро покачала головой. – Просто… это странно. Как будто ты мне не доверяешь.
– Я доверяю тебе, – Роман взял меня за подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. – Я не доверяю миру вокруг. Ты слишком наивна, Лея. Слишком доверчива. Кто-то должен о тебе заботиться.
Этот аргумент: «я делаю это для твоего блага» – был его любимым. И самым эффективным, потому что часть меня всё еще хотела верить, что в глубине души он действительно заботится обо мне. Что все эти ограничения, правила и наказания, лишь извращенное проявление любви и страха потерять.
Я опустила взгляд на телефон. Маленькая иконка смотрела на меня, как всевидящее око.
– И на всякий случай, – добавил Роман, словно прочитав мои мысли, – не пытайся удалить приложение. Я узнаю.
– Я не собиралась, – солгала я севшим голосом.
Но, конечно, я попыталась. Не сразу – через несколько дней, когда Роман уехал на деловую встречу. Я удалила приложение, заставила себя улыбнуться от внезапного, пусть и ложного чувства свободы. А через три часа получила его сообщение:
«Что случилось с твоим телефоном? GPS не работает».
У меня перехватило дыхание. Я быстро придумала оправдание: телефон завис, пришлось перезагрузить, наверное, сбились настройки.
Вечером Роман вернулся домой с новым телефоном для меня.
– Твой старый явно глючит, – сказал он, протягивая коробку с последней моделью iPhone. – Я уже всё настроил. Перенес твои контакты.
Все контакты, которые он считал приемлемыми, – подумала я, но улыбнулась и поблагодарила.
Новый телефон оказался настоящей золотой клеткой. Я не могла удалять приложения, не могла отключать определение местоположения. Не могла установить пароль, которого бы он не знал.
А через неделю я обнаружила, что в доме появились камеры.
– Для безопасности, – объяснил Роман, когда я наткнулась на маленькое устройство в углу гостиной. – После той серии ограблений в соседнем районе. Нужно защищать нашу семью.
Камеры были везде: в прихожей, гостиной, на кухне, в коридорах. Только в спальнях и ванных комнатах их не было. По крайней мере, я надеялась, что их там не было.
Я начала замечать, что Роман часто проверяет записи. Однажды я увидела, как он просматривал видео с кухни, где я разговаривала по телефону с матерью. Другой раз видео, где Илья тайком кормил своим обедом нашу собаку, потому что не любил брокколи.
– Ты постоянно за нами следишь? – спросила я, не выдержав.
– Не за вами, а за порядком в доме, – отрезал он. – И правильно делаю. Теперь я знаю, почему Илья не ест овощи. Ты слишком мягкая с ним. Позволяешь отказываться от полезной пищи.
Илье тогда попало – не физически, нет. Роман никогда не поднимал руку на сына. Но его холодное разочарование, выверенные слова о слабости и недостаточности могли ранить сильнее любого удара.
***
– Мам, это тебе, – Илья протянул мне рисунок – цветные карандаши, детская улыбающаяся фигурка, солнце и дом.
– Это прекрасно, милый, – я обняла его, рассматривая рисунок. – Это ты?
– Да, – он показал на фигурку. – А это наш домик. Маленький, но счастливый.
Я удивленно посмотрела на рисунок. Дом действительно был крохотным, не похожим на наш особняк.
– Почему он такой маленький?
Илья пожал плечами:
– Не знаю. Просто… маленькие домики кажутся уютнее. Как у бабушки в деревне.
Я кивнула, чувствуя комок в горле. Дом моей матери был простым, старым, с потертой мебелью и скрипучими половицами. Но в нем я всегда чувствовала себя в безопасности. По крайней мере, до того, как Роман стал частью моей жизни.
– Что за художества? – голос Романа раздался из дверного проема. Он вошел, бросив взгляд на рисунок в моих руках.
– Илья нарисовал нас, – я протянула ему листок, надеясь, что он не заметит маленький «счастливый домик».
Роман изучил рисунок с той же внимательностью, с которой обычно читал деловые отчеты.
– Почему дом такой маленький? – спросил он, и у меня внутри всё сжалось. – У нас большой, красивый дом. Ты должен гордиться им, а не фантазировать о какой-то лачуге.
– Я просто… – начал Илья, но Роман перебил его.
– И почему меня нет на рисунке? Где папа?
Илья побледнел, опустил глаза:
– Я… я забыл. Прости, папа.
– Забыл? – Роман поджал губы. – Своего отца забыл нарисовать?
– Он просто не закончил, – быстро вмешалась я. – Правда, милый? Ты ведь собирался дорисовать папу?
Илья благодарно взглянул на меня и кивнул:
– Да, конечно. Я сейчас же добавлю.
Роман смягчился, потрепал сына по волосам:
– Вот и хорошо. Семья должна быть вместе. Всегда.
Когда он вышел, Илья схватил карандаш и торопливо начал рисовать еще одну фигуру – повыше, в костюме.
– Мам, – прошептал он, не поднимая глаз от рисунка. – А почему ты всегда соглашаешься с папой?
Вопрос ударил меня под дых своей внезапной честностью. Я не знала, что ответить. Не могла сказать правду, что боюсь, что сломлена, что давно перестала быть собой.
– Потому что мы с папой стараемся быть единой командой, – наконец выдавила я.
Илья поднял на меня глаза – темные, как у Романа, но с совсем другим выражением. В них была тревога. Понимание, слишком глубокое для шестилетнего ребенка.
– А если папа ошибается? – спросил он тихо.
– Папа редко ошибается, – автоматически ответила я, оглядываясь на дверь. – Впрочем, многие люди ошибаются. Даже взрослые.
Илья задумчиво наклонил голову, продолжая рисовать:
– Максим в садике сказал, что его папу забрали в полицию. Потому что он бил маму.
Моё сердце остановилось на мгновение. А потом забилось так быстро и громко, что казалось, Илья должен слышать этот стук.
– Это… очень грустно, – осторожно сказала я, пытаясь сохранять спокойствие.
– А наш папа может? – Илья поднял глаза, и в них было что-то такое пронзительное, что я почувствовала, как внутри всё сжимается. – Тебя ударить?
Я не знала, что ответить. Ложь застряла в горле, правда была слишком страшной. Оглядевшись еще раз, присела рядом с сыном и взяла его ладошки в свои.
– Папа очень любит нас, – мягко сказала я. – Он просто бывает… строгим. Но всё, что он делает, он делает для нашей семьи.
Илья смотрел на меня так, будто пытался найти в моих словах что-то большее, какую-то скрытую правду, которую я не решалась произнести.
– Я знаю, – наконец сказал он и внезапно обнял меня крепко-крепко. – Я люблю тебя, мама. Очень-очень.
– Я тоже люблю тебя, малыш, – прошептала я, прижимая его к себе и чувствуя, как к глазам подступают слезы. – Больше всего на свете.
В тот вечер, укладывая Илью спать, я долго сидела у его кровати. Когда он уже засыпал, я услышала его сонный голос:
– Мама, если папа будет на тебя злиться, я тебя защищу.
Я закусила губу, чтобы не расплакаться. Мой маленький рыцарь. Которому не должно быть дела до таких вещей. Который должен быть защищен сам, а не пытаться защищать меня.
– Спи, родной, – прошептала я, целуя его в лоб. – Всё будет хорошо.
Той ночью мне приснился сон. В нем я бежала по темному лесу, крепко держа Илью за руку. Мы искали выход, какую-то невидимую тропинку к свету. И где-то вдалеке был дом – маленький, но тёплый. Такой, как на рисунке сына.
Я проснулась с бешено колотящимся сердцем. Рядом спал Роман, его рука привычно лежала поперек моей груди – не объятие, а удержание. Я осторожно отодвинулась и тихо пошла в ванную.
Глядя на своё отражение в зеркале, вдруг поняла, что не узнаю женщину, смотрящую на меня оттуда. Бледная, с потухшими глазами и напряженным, постоянно настороженным выражением лица. Где та юная, полная мечтаний и энергии Лея, которая когда-то спорила о современном искусстве и планировала выставки?
Она исчезла. Растворилась в этом доме, в этом браке, в этом страхе, который стал неотъемлемой частью каждого дня.
Но что-то во мне еще билось. Что-то упрямое, яростное. Что-то, что не позволяло полностью сдаться. И это что-то сейчас шептало: ради Ильи. Ты должна быть сильной ради него. Ты должна показать ему другую модель взаимоотношений. Другой мир. Чтобы он не стал таким, как Роман.
***
– Лея, милая, все ли хорошо? – голос Елены Михайловны, соседки по дачному участку, вырвал меня из задумчивости. – Ты так побледнела.
Мы сидели в беседке на нашей загородной даче, пили чай. Роман уехал с Ильей на рыбалку – редкий случай их совместного времяпрепровождения без моего присутствия. Елена Михайловна, пожилая профессор литературы, часто заходила к нам, когда мы приезжали на выходные. Роман не одобрял этого общения, но и не запрещал открыто – видимо, потому что она была женой влиятельного чиновника и к тому же достаточно пожилой, чтобы не представлять в его глазах «угрозы».
– Просто устала, – я попыталась улыбнуться. – Плохо спала.
– Кошмары? – спросила она, внимательно глядя на меня поверх очков.
Я замерла, не зная, как ответить. Кошмары? Да, каждую ночь. Только они не прекращались с пробуждением.
Елена Михайловна вдруг накрыла мою руку своей сухой, теплой, с выступающими венами.
– Знаешь, – сказала она тихо, – когда я была в твоем возрасте, я тоже жила во сне. В смысле, настоящая я та, что думала, чувствовала, мечтала – существовала только в моих снах. Наяву же была лишь тень, исполняющая роль.
Я потрясенно посмотрела на нее. Эта элегантная, уверенная в себе женщина… тоже?
– Моя мама часто говорила: «Молчание – золото», – продолжала Елена Михайловна. – Особенно для женщины. Не спорь, не возражай, не имей своего мнения. И я поверила. На двадцать лет поверила, представляешь?
Она покачала головой, глядя куда-то вдаль:
– А потом он умер. Мой первый муж. И знаешь, что я почувствовала? Не горе. Не утрату. А свободу.
Я не могла пошевелиться. Не могла дышать. Её слова проникали прямо внутрь, разбивая что-то, что я тщательно строила годами: стену отрицания, стену «так надо».
– Почему… почему вы мне это рассказываете? – прошептала я.
Елена Михайловна мягко улыбнулась:
– Потому что иногда нам нужно услышать чужую историю, чтобы признать свою собственную.
Она помолчала, потом добавила еще тише:
– И потому что вчера я видела, как ты дернулась, когда он поднял руку, чтобы поправить тебе волосы. Это не нормальная реакция, Лея. Это реакция человека, ожидающего удара.
Я почувствовала, как к глазам подступают слёзы. Как внутри что-то ломается, не от боли, а от облегчения. От того, что кто-то видит. Кто-то знает. Кто-то называет это вслух.
– Я не знаю, что делать, – слова вырвались прежде, чем я успела подумать.
– Сейчас – ничего, – Елена Михайловна сжала мою руку. – Просто знай, что есть выход. Всегда есть выход. И моя дверь всегда открыта для тебя. Что бы ни случилось.
Когда я услышала звук подъезжающей машины, я быстро отдернула руку и вытерла глаза. Елена Михайловна с пониманием кивнула и начала говорить о своих розах, как будто мы всё это время обсуждали садоводство.
А я впервые за много месяцев почувствовала что-то, похожее на надежду.
***
– GPS на твоем телефоне глючит, – сказал Роман вечером, просматривая что-то на своем ноутбуке. – Иногда пропадает сигнал.
Я замерла посреди комнаты, сжимая в руках блокнот, в котором составляла список покупок на неделю.
– Правда? – я сделала удивленное лицо. – Наверное, что-то с новой системой обновления.
– Наверное, – Роман кивнул, не отрывая взгляда от экрана. – Странно, что это случается именно тогда, когда ты ходишь в супермаркет. Или когда гуляешь по парку.
Мое сердце пропустило удар. Я недавно выяснила, что в некоторых местах: внутри торгового центра, например, или в определенной части парка GPS-сигнал становился слабее. И я начала пользоваться этими «слепыми зонами» для коротких периодов свободы. Иногда просто сидела на скамейке, наслаждаясь тем, что на время стала невидимой для всевидящего ока Романа.
– Я… – начала я, но Роман перебил.
– Сядь, – он кивнул на кресло напротив себя.
Я медленно опустилась, чувствуя, как пальцы холодеют от страха.
– Ты хочешь что-то мне сказать, Лея? – его голос звучал спокойно. Слишком спокойно.
– Н-нет, – я покачала головой.
– Хорошо, – Роман закрыл ноутбук. – Потому что у меня к тебе только один вопрос: ты что, считаешь меня идиотом?
– Нет! – воскликнула я. – Конечно, нет.
– Тогда объясни мне, – он наклонился вперед, – почему ты прячешься? От меня. От человека, который дал тебе всё.
– Я не прячусь, – во рту пересохло. – Я просто… иногда хожу по магазинам…
– Три часа в парке – это «хожу по магазинам»? – его глаза сузились. – Без покупок? Без встреч с подругами? Просто сидишь на скамейке?
Я не знала, что ответить. Правда звучала бы безумно: «Да, я просто хотела побыть одна, без твоего наблюдения, без твоего контроля, хотя бы на час».
– Я думала, – наконец сказала я. – Просто сидела, думала…
– О чем? – его голос стал еще тише.
– О… своем детстве. О родителях. О живописи, – я судорожно подбирала слова, которые могли бы его успокоить.
Роман смотрел на меня долго, оценивающе, будто пытался прочитать мысли. Наконец он откинулся на спинку кресла.
– Знаешь, что я думаю? – произнес он тоном, который использовал в деловых переговорах. – Я думаю, ты выдумываешь проблемы. От скуки. От безделья. У тебя есть всё: дом, деньги, сын, муж, который обеспечивает вас. А тебе всё мало.
– Нет, я…
– Тебе нужно чем-то заняться, – перебил он. – Чем-то полезным. Может быть, благотворительностью? Ты могла бы организовать сбор для детского дома. Что-нибудь с искусством, раз уж тебя всё еще тянет к этой теме.
Я молча кивнула, испытывая странное чувство облегчения. Он объяснил моё поведение скукой. Не заподозрил попытку вырваться, попытку найти помощь. Просто решил, что мне не хватает занятий.
– Хорошая идея, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал воодушевлённо. – Я могла бы помочь с организацией выставки детских работ.
Лицо Романа смягчилось. Он подошёл ко мне, взял за руку:
– Вот видишь? Тебе просто нужно направление. Я всегда знаю, что для тебя лучше.
Я улыбнулась, чувствуя, как внутри всё сжимается. Он верил в свою версию. В то, что он заботливый муж, а я – немного потерявшаяся, нуждающаяся в руководстве женщина. Может быть, он искренне не видел истинного положения вещей? Не осознавал, как его «забота» превратилась в тюрьму?
Той ночью я долго не могла уснуть. Слова Елены Михайловны звучали в голове: «Есть выход. Всегда есть выход». Но какой? Куда бежать с ребёнком? На что жить? И главное – как убежать от человека, который контролирует каждый твой шаг, который может использовать всю мощь своих связей и денег, чтобы найти тебя?
***
– Мама, почему у нас в комнатах нет камер? – спросил Илья за завтраком. Роман уже ушёл на работу, и мы были только вдвоём на кухне.
Я чуть не подавилась кофе:
– Что?
– Ну, камеры, – Илья показал на маленькое устройство в углу кухни. – Они везде, кроме ванных и спален. Почему?
Я не знала, что ответить. Как объяснить шестилетнему ребёнку, что даже его отец понимает: есть границы, которые нельзя переступать? Что личное пространство должно оставаться личным?
– Потому что есть вещи, которые должны оставаться приватными, – наконец сказала я, тщательно подбирая слова. – Спальня – это место для отдыха и сна. Туда не должны заглядывать чужие глаза.
– А камеры на кухне – это глаза папы, да? – Илья смотрел на меня серьёзно, не по годам вдумчиво.
– В каком-то смысле, – осторожно ответила я. – Папа хочет знать, что с нами всё в порядке, даже когда его нет рядом.
– Но разве это нормально? – Илья нахмурился. – У Миши дома нет камер. И у Саши. И вообще ни у кого из моих друзей.
Я замерла, не зная, что сказать. Мой сын задавал вопросы, которые я сама боялась себе задать. Он видел ненормальность нашей ситуации с той ясностью, которая свойственна только детям.
– Разные семьи живут по-разному, – выдавила я наконец. – У нас… особенный дом. Папа очень заботится о безопасности.
Илья помолчал, размешивая ложкой остатки каши в тарелке.
– А от кого он нас защищает? – спросил он вдруг. – От плохих людей?
Ни от кого, он просто чёртов параноик и тиран, – пронеслось у меня в голове, но я только кивнула:
– Да, милый. От плохих людей.
– А как понять, кто плохой, а кто хороший? – не унимался сын.
Я посмотрела на него, такого маленького, но проницательного. Мне захотелось обнять его крепко-крепко и никогда не отпускать.
– Хороший человек заботится о тебе так, чтобы тебе было хорошо, – сказала я тихо. – А не так, чтобы ему было спокойно.
Илья кивнул, будто это объяснение имело для него смысл. А потом задал очередной непростой вопрос:
– А папа какой? Хороший или?..
Я не смогла сдержать резкий вдох. Камера. Она всё записывает. Если Роман услышит этот разговор…
– Папа очень любит тебя, – сказала я, вставая и начиная убирать посуду. – И делает всё, что считает лучшим для нашей семьи.
– Ты не ответила, – заметил Илья, но больше не стал настаивать.
Когда я укладывала его спать вечером, он вдруг сказал, глядя куда-то в потолок:
– Знаешь, мама, я думаю, что хорошие люди не заставляют других бояться.
Я застыла, окаменев от его слов.
– С чего ты взял, что я боюсь? – осторожно спросила я.
Илья повернулся ко мне, его глаза были серьёзными:
– Я вижу. Когда папа приходит, ты всегда становишься другой. Как будто надеваешь маску. И дышишь по-другому. И голос у тебя меняется.
Я не знала, что сказать. Мой маленький сын видел меня насквозь. Видел то, что я пыталась так тщательно скрыть.
– Иногда взрослые отношения бывают сложными, – произнесла я наконец. – Но я всегда буду рядом с тобой. Всегда буду защищать тебя. Обещаю.
Я поцеловала его в лоб, выключила ночник и пошла к двери.
– Мама, – позвал Илья, когда я уже была на пороге. – А ты не можешь просто уйти? Мы бы вдвоём где-нибудь жили. Без камер.
Моё сердце сжалось. Я обернулась, смутно различая его силуэт в темноте:
– Спи, малыш. Давай обсудим это завтра.
– Ты всегда так говоришь, – пробормотал он сонно. – А потом никогда не говоришь.
Я вышла из комнаты, прикрыла дверь и прислонилась к стене, чувствуя, как по щекам текут слёзы. Мой сын… Он видел всё. Понимал всё. И уже проецировал эту модель отношений на свою будущую жизнь.
Что я делаю? Какой пример подаю ему, оставаясь? Показываю, что любовь – это контроль? Что нормально бояться человека, с которым живёшь?
В ту ночь мне снова приснился сон. В нём мы с Ильей бежали. Но теперь я точно знала, куда: к тому маленькому домику, который он нарисовал. К месту, где нет камер, GPS-трекеров, постоянного напряжения и страха.
К свободе.
И когда я проснулась, что-то изменилось. Внутри меня появилась решимость: тонкая, хрупкая, но настоящая. Я больше не могла продолжать в том же духе. Ради себя. Ради Ильи.
Пора было что-то менять.
Глава 4. Осколки тишины
– Илья прекрасно выглядит в этом костюме, – заметила Валерия, жена делового партнера Романа, наклоняясь ко мне через стол. – Роман так гордится им.
Я кивнула с натянутой улыбкой, наблюдая, как мой сын аккуратно ест десерт, стараясь не запачкать новый костюм. Мы были на семейном ужине в честь дня рождения Олега Сергеевича, многолетнего партнера Романа по бизнесу. Роман, как обычно, блистал – рассказывал анекдоты, обсуждал грядущие сделки, очаровывал всех вокруг.
– Удивительно, – продолжала Валерия, – как он находит время на бизнес и семью. Мой почти не бывает дома.
– Да, мне повезло, – мой голос звучал механически, заученно. Роман уловил мой взгляд через стол и чуть улыбнулся. Я послушно улыбнулась в ответ. Идеальная жена. Идеальная семья.
Вечер тянулся, наполненный светской беседой и звоном бокалов. Я поддерживала разговор, смеялась в нужных местах, но внутри была пустота. Какая-то часть меня смотрела на всё это со стороны, как будто я была зрителем, а не участником собственной жизни.
– А ты что скажешь, Лея? – голос Романа вырвал меня из задумчивости. – Ты ведь раньше интересовалась современным искусством. Что думаешь о новой выставке в городском музее?
Все глаза за столом обратились ко мне. Я почувствовала, как к щекам приливает кровь. Роман редко предлагал мне высказаться на публике, и в этой неожиданной возможности крылся подвох.
– Я еще не была на ней, – осторожно ответила я.
– Правда? – деланно удивился Роман. – Я думал, ты ходила туда на прошлой неделе, когда я был в командировке.
Проверка, – мелькнуло в голове. Очередная проверка. Я действительно хотела пойти, но побоялась – вдруг он проверит мое местоположение через GPS, заметит, что я была не там, где сказала.
– Нет, не получилось, – я покачала головой, избегая его взгляда. – Илья приболел, и мы остались дома.
Наш сын поднял голову, удивленно глядя на меня. Он прекрасно знал, что не болел. Но, к счастью, промолчал.
– Жаль, – Роман внимательно смотрел на меня. – Надо будет сходить всем вместе.
Разговор перешел на другую тему, и я почувствовала, как напряжение немного отпускает. Но в воздухе осталось что-то невысказанное: обещание разговора позже, наедине.
Когда мы садились в машину, Роман был молчаливо-вежлив. Открыл мне дверь, помог Илье с ремнем безопасности. Улыбался. Но я знала, что это затишье перед бурей.
Дома он сразу отправил Илью спать, хотя было еще рано. Я поднялась с сыном наверх, помогла ему умыться и переодеться в пижаму.
– Мама, – прошептал Илья, когда я наклонилась поцеловать его, – я же не болел. Почему ты так сказала?
Я замерла, не зная, что ответить. Не могла же я объяснить ребенку, что солгала, чтобы избежать гнева его отца.
– Это была… маленькая неправда, – наконец произнесла я. – Иногда взрослые говорят такое, чтобы… чтобы не огорчать других.
Илья смотрел на меня серьезно, не по-детски понимающе.
– Ты боялась, что папа будет злиться?
Я вздрогнула от его проницательности.
– Спи, малыш, – я погладила его по голове, уходя от ответа. – Завтра у тебя важный день.
Когда я спустилась в гостиную, Роман уже ждал меня, сидя в кресле с бокалом виски. Его поза казалась расслабленной, но я знала этот обманчивый покой.
– Итак, – начал он мягким тоном, – Илья болел?
– Нет, – я решила не продолжать ложь. Все равно бесполезно.
– Тогда почему ты солгала?
– Я… – я замялась. – Мне было неловко признаться, что я просто не нашла времени сходить на выставку.
Роман покачал головой, делая глоток виски:
– Знаешь, что меня беспокоит, Лея? Не то, что ты не пошла на эту чертову выставку. А то, что ты лгала. Публично. Подставляя меня.
– Подставляя тебя? – я непонимающе посмотрела на него.
– Конечно, – он поставил бокал на столик. – Я выгляжу идиотом, когда моя жена врёт за столом. Как будто я не знаю, чем занимается моя собственная семья.
Я молчала, понимая, что любой ответ только усугубит ситуацию.
– Ты становишься проблемой, Лея, – его голос звучал почти огорченно. – Я даю тебе всё, а ты… что ты делаешь в ответ? Лжешь. Скрытничаешь. Избегаешь меня.
– Я не…
– Не перебивай! – он резко повысил голос, и я вздрогнула. – Я говорю. Ты слушаешь. Так устроена нормальная семья. Муж говорит – жена слушает.
Я опустила глаза, чувствуя, как горло сжимается от подступающих слез.
– Посмотри на себя, – продолжал он с отвращением. – При малейшем замечании сразу в слезы. Как ребенок. А еще мать моего сына.
Он резко встал и подошел ко мне. Я невольно отступила, но он схватил меня за руку:
– Прекрати! Прекрати шарахаться от меня, как от прокаженного! Я твой муж! Я имею право прикасаться к тебе!
– Ты делаешь мне больно, – тихо сказала я, пытаясь высвободиться.
Роман усилил хватку, его пальцы впились в мое запястье:
– Больно? Это не больно. Вот что такое больно…
Он дернул меня на себя с такой силой, что я потеряла равновесие и упала на колени. В тот же момент на лестнице послышался шорох. Мы оба обернулись.
Илья стоял на ступеньках в своей пижаме с динозаврами, сжимая в руках плюшевого медведя. Его глаза были широко раскрыты, наполнены ужасом и непониманием.
– Илья, – Роман мгновенно отпустил меня и сделал шаг к лестнице. – Почему ты не в постели?
– Я… я хотел воды, – прошептал сын, не отрывая взгляда от меня, всё еще стоящей на коленях.
– Мама не очень хорошо себя чувствует, – Роман подошел к нему и положил руку на плечо. – Она споткнулась. Я помогал ей подняться.
Илья перевел взгляд с меня на отца и обратно. В его глазах было недоверие, но и страх тоже.
– Иди спать, чемпион, – Роман потрепал его по голове. – Я принесу тебе воды.
Илья помедлил, но потом кивнул и медленно пошел наверх. На середине лестницы он обернулся и посмотрел на меня. Я заставила себя улыбнуться и кивнуть: «Всё в порядке».
Когда Роман вернулся в гостиную, его ярость исчезла, сменившись холодным спокойствием:
– Видишь, до чего ты довела? Ребенок теперь будет волноваться.
Я молча поднялась на ноги, чувствуя, как пульсирует боль в запястье.
– Иди к себе, – он махнул рукой. – Я не хочу тебя видеть сегодня.
Я поднялась в спальню, дрожа от сдерживаемых рыданий. Когда закрыла за собой дверь, слезы наконец прорвались. Я плакала беззвучно, закусив кулак, чтобы не разбудить Илью в соседней комнате.
Внезапно я услышала тихий стук в дверь. Я быстро вытерла слезы, думая, что это Роман. Но когда приоткрыла дверь, увидела Илью.
– Мама, с тобой всё в порядке? – прошептал он.
– Да, милый, – я попыталась улыбнуться. – Просто устала. Почему ты не спишь?
Вместо ответа он протянул мне что-то. Чашка чая, наполовину наполненная, немного расплескавшаяся на блюдце.
– Я сделал тебе чай, – сказал он серьезно. – Когда мне грустно, ты всегда приносишь чай.
У меня перехватило дыхание. Мой маленький мальчик, мой сын, пытался утешить меня так, как я утешала его.
– Спасибо, – я взяла чашку, чувствуя, как новые слезы подступают к глазам. – Ты самый лучший сын на свете.
Илья смотрел на меня, склонив голову набок:
– Он не помогал тебе подняться, правда? Он толкнул тебя.
Я застыла, не зная, что сказать. Ложь застревала в горле. В эту минуту я поняла, что не могу больше лгать сыну. Не могу продолжать эту игру в идеальную семью, когда он видит правду своими глазами.
– Папа иногда сердится, – осторожно сказала я. – Он не хотел причинить мне боль. Он просто не всегда контролирует свою силу.
Илья кивнул, будто это объяснение имело для него смысл.
– Я на твоей стороне, – вдруг сказал он. – Если тебе будет страшно, ты можешь прийти в мою комнату. Я тебя защищу.
Я обняла его, чувствуя, как сердце разрывается от любви и горя. Мой ребенок предлагал мне защиту – защиту, которую я должна была обеспечивать ему.
– Я люблю тебя, Илья, – прошептала я. – Больше всего на свете.
– Я тоже тебя люблю, мама, – он обнял меня в ответ. – И я не хочу, чтобы тебе было больно.
Позже, когда Илья наконец заснул в своей комнате, я сидела на краю кровати, сжимая в руках остывший чай. Что-то во мне сломалось окончательно. Или, может быть, наоборот – срослось. Ясность, которой не было раньше, вдруг нахлынула на меня.
Мой сын видел. Он всё видел. И я не могла больше притворяться, что всё в порядке. Не могла вести эту двойную жизнь – улыбающейся жены Романа Виноградова на публике и запуганной, сломленной женщины дома.
Ради Ильи. Ради того, чтобы он вырос, не считая насилие нормой. Ради того, чтобы он не превратился в своего отца – или, что еще хуже, не остался с убеждением, что любовь выглядит так.
Я должна была что-то делать.
– Страховая компания Виноградов, слушаю вас, – голос секретарши звучал безлико-вежливо.
– Здравствуйте, – я сглотнула, чувствуя, как колотится сердце. – Я хотела бы записаться на консультацию к психологу. По корпоративной страховке.
– Ваше имя?
Я замялась на секунду.
– Лея Виноградова.
Пауза на линии показалась мне вечностью. Я знала, что моя фамилия открывала многие двери, но сейчас боялась, что она же их и закроет. Что секретарша узнает меня, сообщит Роману или его помощнику.
– Вас записать в нашу клинику или предпочитаете внешнего специалиста? – спросила она наконец.
– Внешнего, – быстро ответила я. Меньше шансов, что информация просочится.
– Хорошо, у нас есть несколько партнерских центров. Я могу предложить вам клинику "Гармония", доктора Ковалёва или медицинский центр "Импульс".
Я выбрала наугад "Импульс" – название показалось символичным. Мой импульс, мой первый шаг к чему-то новому.
– Завтра в 11 утра вам удобно? – спросила секретарша.
– Да, – ответила я, прикидывая, как объяснить Роману свое отсутствие. – Спасибо.
Повесив трубку, ощутила странную смесь страха и воодушевления. Я сделала что-то против правил. Что-то для себя. И пусть это был маленький шаг, но он казался огромным после стольких лет подчинения.