Выйти замуж за итальянца и выжить бесплатное чтение

Глава 1

Ольга влюбилась в Италию ещё в шестом классе. Да не в какого-нибудь Ваню из шестого «Б» с пупырчатым лицом и рыбьими глазами, а в Пуппо. А точнее в голос Пуппо. Он лился из радиоприёмника, как сгущёнка из банки, и у Ольги мгновенно отключался мозг, а коленки превращались в макароны «аль денте».

Потом её догнали мощным музыкальным комбайном: Риккардо Фольи, Челентано, Рафаэлла Карра и прочие волосатые боги сцены. Всё, что звучало по-итальянски, действовало на неё сильнее, чем «Санта-Барбара» на бабушку. Хотелось прилепиться к радиоприёмнику, как кот к тёплой батарее, и немедленно эмигрировать в Неаполь. Или в Рим. Или хотя бы в соседний магазин, где продавали спагетти и томатный соус.

Тогда, в славные восьмидесятые, итальянская эстрада была как пыль – проникала везде- из каждого утюга, чайника и даже из уха соседа, который, подрабатывал сантехником. У кого не было кассеты с Кутуньо, тот, считай, не жил, а существовал. А «Felicità» могла вызывать цветение не только у роз, но и у свёклы.

В школе, конечно, почти все учили английский. Некоторые, особо отчаянные – немецкий. А итальянский был как НЛО, вроде где-то есть, но никто не видел. Переводчиков с итальянского было столько же, сколько честных гаишников – ноль. Ни тебе словарей, ни «Как понять Эроса Рамаццотти для чайников». Только три священных слова, передающиеся из поколения в поколение- «аморе», «чао» и «паста». Всё остальное – догадайся сам, желательно на слух, желательно с первого раза.

А годы летели. Пуппо сменялся Кутуньо, Кутуньо ещё каким-нибудь бархатноголосым доном с причёской, как у председателя колхоза после выходных. Итальянская музыка менялась, а любовь Ольги к этому языку только крепла. Теперь она знала точно, даже если в следующей жизни родится кофейником, будет петь «Сара перке ти амо» и шипеть, если кто-то включит Пугачёву.

В двадцать лет Ольга вышла замуж за простого деревенского парня из самой глубины Сибири – глубже только шахта, и то угольная. Он её поразил тем, что тоже был неравнодушен к итальянской попсе, а на стенах его скромной каморки висели вырезки из журналов с улыбающимися итальянскими кумирами.

В те времена Ольга играла на пианино, исполняя итальянские мелодии с таким чувством, что у соседей наворачивались слёзы, а борщ закипал прямо в холодильнике. Читала горы книг, мечтала, училась, на дискотеки и в бары не ходила, не пила и не курила, в общем была сущим занудством для молодёжи своего круга. Но после свадьбы пианино было безжалостно обменяно на корову, книги пошли на растопку, а вдохновляющие арии сменились бодрым «Ко-ко-ко!» и криками козла Яшки, который почему-то любил выкрикивать своё «бе-е-е!» в три часа ночи.

И не гондолы катали её по каналам, а тачка по грядкам, вместо романтических ужинов её ждал козёл в тапках, появившихся неизвестно откуда и не «Аморе мио» шепталось ей на ухо, а «Матрёна, где ключ от сарая?!»

Муж Оли действительно стал превращаться в козла. Не сразу, конечно, процесс шёл поступательно, как в сказке. Вначале он просто стал чаще бухтеть и чесать пузо, потом у него на работе появился какой-то веселый алкаш с горящими глазами и самогонным аппаратом, и всё покатилось по ухабам.

Пьянки пошли через день, потом каждый день, потом он начал путать кровать с туалетом. Утром Оля просыпалась либо в луже, либо под философский вопрос: «А ты меня уважаешь?». Бурда в двадцатилитровых бутылях настаивалась прямо на кухне, как святой эликсир скотской мудрости. А дальше по классике жанра- в доме стало тесно от его придирок, пустых бутылок и женщин.

Муж медленно, но, верно, мутировал из нормального парня в домашнего алкоголика и ловеласа в том числе.

Изменял он с кем попало. Главное, чтобы давали и не возражали. А в деревне с этим строго: нормальных мужиков на пальцах пересчитать, зато дам, как одуванчиков по весне.

И вот однажды Оля пришла с работы, усталая, как балерина после гастролей в Сахаре, и вдруг увидела в коридорном зеркале что-то странное. На кровати явно кто-то валялся, а её полуголый супруг возился над этим «кем-то», как ветеринар над капризной козой.

Оля тихонько прокралась в спальню… и застыла. На её кровати полулежала Маринка, золовка, в обнимку с какой-то левой девицей. Обе, заметив Олю, синхронно прикинулись мёртвыми – глаза в потолок, дыхание затаили, будто участвуют в конкурсе «Кто не моргнёт, тот и не любовница».

Муж в этот момент делал вид, что ищет совесть.

Когда Оля подошла к этой живописной горке тел на их супружеской кровати, муж наконец-то её заметил. Покачнулся, поймал равновесие и выдал грозно:

– А чё?! – поднял бровь, как пьяный мушкетёр. – Я щас тебе как врежу!.. – и, пошатнувшись, чуть не обнял тумбочку.

Оля на всякий случай не стала уточнять, за что именно он собирался ей «врезать», молча развернулась и выбежала из комнаты. На троих, а там, и четвёртый где-то храпел, одной идти в рукопашную было глупо. Она побежала к свекрови – спасение, как говорится, не в храме, а в доме напротив.

– Мама! – захлёбываясь от слёз, возмущения и пыли, влетела Оля. – Он там, с.… этими… на нашей кровати! Пойдёмте выгоним их, а то мне одной страшно с ними связываться!

Свекровь была бабой серьёзной, со стажем. Глаза сузила, ничего не сказала, только хмыкнула и, проходя мимо вишни, на автомате выдрала из дерева ветку толщиной с венскую палку. Получился импровизированный прут длиной метр и гневом натёртый до блеска.

В дом они влетели как спецназ. Но тут перед ними предстала картина маслом. Все уже чинно сидели у печки, будто в клубе кройки и шитья. Даже брат мужа, которого до этого Ольга обнаружила без сознания у плиты, теперь бодро пил кисель и строил вид, что в их доме царит уют и семейное тепло.

– А чего ты орёшь, Оль? – спросил муж с лицом Будды. – Тебе, может всё что было на кровати приснилось?

– Ага, – подала голос Маринка с таким лицом, будто читает стихи детям в библиотеке. – Ты, Оль, поспала бы лучше, всё-таки с работы и поменьше бы нервничала…

В общем, как и положено в деревенской драме- ни тебе извинений, ни покаяний только коллективная галлюцинация.

Когда непрошенные гости, притворяясь добропорядочными соседями, наконец убрались восвояси, Оля повернулась к мужу и хладнокровно заявила:

– Завтра я подаю на развод.

Муж хмыкнул с видом «у тебя кишка тонка», закатил глаза и, гордо пошатываясь, вышел из дома, будто отправился в поход за медалью "За измену на брачном фронте".

Свекровь запаниковала. Она прекрасно знала характер своей снохи, слово у неё, как топор, если уж махнёт, так пополам.! А перспектива остаться без невестки и опять стирать сыну носки, штопать кальсоны и искать по деревне того, кто будет лечить его похмелье и, не дай бог, венерические заболевания, совсем её не радовала.

– Доченька… – начала она заискивающе, сжав руки в мольбе, ну остынь ты. Мужики они… такие. Вот мой дед, так она называла своего мужа, тоже был не подарок. Ни одну юбку не пропускал. Один раз вообще приперся ко мне в роддом… с одной из своих прошмандовок!

Оля вскинула брови.

– Спрятал её за углом, а сам давай меня звать. Я выглядываю из окна, а эта курва уже к нему подрулила, обняла за локоточек, моргает мне ласково, как будто мы с ней в самодеятельность собрались. Я с третьего этажа деду как заору:

– «А это кто такая рядом с тобой?!»

А он, морда хитрая, хвостом виляет:

– Это, говорит, коллега по работе! Дочку свою пришла навестить!

– Ах ты ж, зараза! – кричу ему на весь двор. – А ну пошли вон, пока я не спустилась и обеим вам клизму не вставила! А она, гадина, мне в ответ улыбается, деда разворачивает и уводит, как будто у них свидание у фонтана. Представляешь моё состояние?! Я в роддоме, швы ещё не сняли, выйти не могу, а то, я бы им шею намылила! Хорошо хоть молоко у меня не пропало. А ты говоришь – развод!

– Мамка, ну не могу я жить с изменщиком! – взорвалась Оля.

– Ты о детях подумай! – взмолилась свекровь, хватаясь за последнюю соломинку, – им же отец нужен!

– Так я и не против! Пусть видятся, дружат, хоть по утрам друг друга в щёчку целуют, но без меня. У нас с твоим сыном всё закончилось. Отношения стали как пельмени без уксуса, вроде и есть можно, но радости никакой. Всё, хватит это всё терпеть!

Свекровь приуныла, но быстро сообразила:

– Ты не горячись, доченька. Утром он протрезвеет, поговорите спокойно. Может, и образумится. Я же говорю, у меня дед такой был… юбки сам нюхом чуял, но вот 50 лет в браке прожили, и ничего, как-то устаканилось.

Оля, вздохнув, кивнула, не ради мужа, а ради приличия. Но на всякий случай поставила будильник на шесть утра, чтобы успеть на электричку в город, в загс, с полным пакетом документов и пустой душой.

Муж, хоть и шатался как парусник в шторм, но мозги кое-где ещё плавали. Услышав, как заводится будильник, смекнул, что дело пахнет официальной бумагой. подловил момент, когда Оля заснула, и, крадучись как кот у миски, выключил будильник.

Но Олю так просто не проведёшь. Организм у неё уже был запрограммирован на месть. Проснулась она сама, без будильника, как по внутреннему таймеру «вставай на смертный бой!» Собрала документы, сунула в сумку паспорт, свидетельство о браке и фотографию мужа времён трезвости, чтоб в загсе вспомнили, кого именно она хочет отправить в свободное плавание и уехала в город с видом Розенбаума под баян. Муж же после пьянки проснулся поздно, потянулся, попробовал сглотнуть слюну, но во рту было сухо, как будто ночью ел мел вперемешку с наждачкой. Зевнул, почесал ниже живота и только потом понял, что в доме подозрительно тихо. Ни шороха, ни запаха жареных яиц, ни привычного ворчания Оли.

Только сейчас до него начало доходить, что он натворил. Муж почесал ещё и затылок, на всякий случай, сел, подумал… и решил, что пора страдать. Сбегал в единственный деревенский ларёк, купил самого философского вина за три рубля пятьдесят копеек, и к вечеру, когда Оля могла теоретически вернуться, он уже был весь в чувствах и почти готов к серьёзному разговору. Почти.

Он надел свою "парадную" майку алкоголичку, выдул из окна остатки вчерашнего перегара, уселся за стол, поставил перед собой кружку с вином и приготовился говорить красиво. Репетицию начал вслух:

– Оля… я был неправ… Оля, мы же одна семья… Оля, ну не будь ты как твоя мать!

Но как только скрипнула калитка, он вспотел так, будто не покаяние ждал, а контрольную в десятом классе.

Оля вошла молча, с пакетом документов в одной руке и взглядом, от которого даже пыль под шкафом захотела извиниться.

Ты чего это…не уехала? – попытался пошутить муж, глотнув «философии».

– Уехала, – ответила она холодно. – И документы подала..

Муж моргнул

– Куда подала?

– В ЗАГС. На развод.

Он молча взял кружку, допил остатки винца, огляделся по сторонам в поисках поддержки- не нашёл… и не нашёл даже кота. Кот оказался умнее, чем о нём думали, сбежал заранее от греха подальше…а то вдруг и ему достанется.

– А поговорить? – выдавил муж.

– Двадцать раз говорили. Двадцать первый – в суде. Там и поговорим.

Через неделю их развели на удивление быстро, даже присутствие мужа не понадобилось. Судья уговорил Ольгу сразу подать заявление и на алименты, хотя она и не собиралась. Забрав документ о разводе, Ольга выдохнула полной грудью – с этим человеком покончено. Всё! Финито! Теперь каждый сам за себя и точка. Но не тут-то было! Видимо, кто-то наверху решил, что Оля живёт слишком весело. Надо бы ей жизнь подсолить, подперчить, слегка обжарить до хрустящей корочки и оставил их жить вместе ещё двадцать лет. Она хотела продать деревенский дом, по-честному поделить деньги с уже бывши мужем и культурно разбежаться. Но дом, как назло, встал, как вкопанный, ни в какую ни продавался, ни обменивался и целый год стоял, как памятник семейным неурядицам. Оля продолжала жить с бывшим и уже начала разговаривать с курицей как с подружкой, обсуждали жизнь, мужчин и цены на комбикорм. И только когда начала подумывать, не начать ли писать письма в "Поле чудес", появились люди, готовые махнуть свою городскую квартиру на этот самый дом с живописным видом на козла Яшку. Оля прыгала от счастья так, что козёл испугался и куда-то удрал. Ведь в городе была школа, кружки, магазины, и самое главное – цивилизация! Дети уже доросли до шести лет, пора было думать об образовании, а не о том, как нарисовать азбуку палкой на снегу.

Муж, видимо, тоже обрадовался, что теперь можно пить под крышей с электроплитой, а не с угрожающим видом печки. То, что их развели, его вообще не смущало, и когда они обменяли свой дом на квартиру, он даже начал делать там ремонт! Правда, с перекурами, а "перекур" у него был в форме полулитровки. Но пить стал вроде меньше и не от желания избавиться от вредной привычки, а потому что начальство сменилось и завезли алкотестеры. Теперь перед работой он вообще не пил, потому что это было гарантированное увольнение.

Казалось бы, жизнь налаживается. Но не тут-то было. Стоило на горизонте появиться практиканткам – стройным, свежим, с глазами, полными бухгалтерской наивности и у бывшего снова поехала крыша. Причём на этот раз без тормозов и под музыку из 90-х. Начались юбки, шуры-муры, мятные жвачки в карманах, и тут терпение у Оли лопнуло в очередной раз, зато уверенно и с нажимом.

Как человек с опытом, она на этот раз выставила уже не дом, а квартиру на размен, ну мало ли, вдруг на этот раз звёзды сойдутся. Но квартирка была такая, что, если лечь ноги оказывались на кухне, а голова уже в ванной. Район – мечта сталкера: глухой, мрачный, и, если выйдешь ночью в магазин, назад можешь не вернуться.

Так и жили они вместе как кошка с пылесосом- с гулом, скрежетом и постоянным напряжением.

Бывший, почувствовав, что его пока ещё терпят, начал наглеть, как кот, который понял, что за обоссанный диван никто ругать не будет. Переписки с любовницами больше не прятал, наоборот, оставлял телефон на зарядке посреди кухни, чтобы, не дай бог, не пропустить, как ему пишут «солнышко, я скучаю».

Начал уходить из дома и демонстративно хлопал дверью так, будто на дуэль шёл, а возвращался под утро, пахнущий чужими вонючими духами, как дешевая реклама влюблённого таксиста. На вопросы Оли отвечал философски: «Где был? А ты сама с собой поживи, поймёшь почему я хожу туда, где был».

Ко всему, у него ещё открылся талант критика. Только он критиковал не кино и художественные произведения, а Олю. То у неё «плечи как у борца», то «живот как у беременной ламы», а однажды и вовсе сказал, что "в ней вообще ничего женственного не осталось, кроме тапок с розочками".

Говорил ей гадости с такой легкостью, будто подписался на марафон «Оскорби жену и получи печеньку». Терпение у Оли было железобетонное, но срок годности у него тоже был и однажды она не выдержала. Собрала чемодан, детей, остатки нервов, и ушла в квартиру дедушки, которую он когда-то великодушно ей завещал.

Бывший муж Оли долго не горевал. А если быть честными, вообще не горевал. Погрустил для приличия полторы минуты, вытер нос рукавом и укатил к одной из своих любовниц. К удивлению, всех, у них всё закрутилось, как в латиноамериканском сериале- бурно, громко и с запахом шашлыка. Они ездили вместе на рыбалку и охоту, пили бурду, готовили на мангале и обсуждали, у кого из соседей больше всего уродилось кабачков и капусты.

А потом, как вишенка на торте, купили большой дом в другой деревне – не по любви к пейзажам, а чтобы мамка мужа не выносила мозг новой пассии. Мать так и норовила напомнить: «Это Оля тебя любила, а эта твоя – курва последняя!» Чтобы заткнуть маме рот, муж даже женился. На зло всем, на радость новой жене и по методике: «женюсь, чтобы доказать серьёзность намерений и прекратить поток претензий».

Но мама была не из тех, кто заткнётся от кольца на пальце. Она работала по другой методике: «я вас породила, я и рассуждать буду, с кем тебе жить».

– Не нравится она мне, – заявляла мама всем и каждому, кто пытался с ней чокнуться, – вот Оля была золотом! А эта… не золото. Даже не серебро. Так, медь какая-то, звонкая, но пустая.На их свадьбе она села на самое видное место, надела траурное выражение лица и всем своим видом показывала, что на этом торжестве ей не до веселья.

Новая жена, к её чести, держалась стойко. Ни слезинки, ни скандала. Только натянутая улыбка и вежливое молчание в духе восточной философии. Как будто перед свадьбой начиталась Лао-Цзы и твёрдо решила, что «лучшее слово это несказанное слово», особенно, если свекровь с характером огнемёта.

Гости переглядывались, некоторые пытались перевести тему на что-то нейтральное, на погоду, курс доллара, салат с крабовыми палочками. Но мама возвращалась к теме, как хомяк к колесику.

– А вот у Оли пирог выходил, что пальчики оближешь. А у этой кирпич в тесте. И вообще, у Оли душа была! А тут…

Кто-то шепнул: – Может, маме вина?

А кто-то добавил:

– Поздно, её уже жизнь забродившая напоила.

И вот так с первых дней новая невестка узнала, что терпение – это вовсе не суперсила, особенно если свекровь строит алтарь в честь бывшей невестки прямо в гостиной. Но, как говорится «в браке главное не свадьба, а то, что будет после». А после было то, что мама осталась при своём. Она не простила сыну, что он упустил «драгоценную женщину», то есть Олю. Потому что Оля была не просто хорошей, она была золотым человеком с руками, сердцем и мозгом в комплекте.

Когда свёкры заболели, Оля не стала мстить или устраивать торжественное «а я вам кто теперь?» – нет. Она ездила к ним по больницам, мыла полы, носила бульон в банке и уговаривала врачей назначить КТ. Даже когда отец мужа заболел раком, вся забота легла на неё, как на самую ответственную и человечную. Ольга не играла в благородство, она поступала, по совести, и зову души, не ожидая благодарности.

И именно за это свекровь Олю любила. С новой же невесткой они общались ровно до слова «здравствуйте», дальше следовал молчаливый взгляд, полный укора, и томительного сопения.

Когда Ольга собирала вещи, уходя от мужа, среди Достоевского и Чехова вдруг обнаружился… самоучитель итальянского языка. Словно крошка надежды в ворохе прошлой жизни.

«О!» – воскликнула она, прижимая книгу к груди. – «Наконец-то наступило моё время!» Словно вселенная кивнула: "Ora o mai più" – сейчас или никогда!

К тому же в книжных лавках, как грибы после дождя, расплодились самоучители, разговорники и приложения с говорящими попугаями на всех языках мира. Некоторые даже пели на японском и ругались на португальском.

Ольга смотрела на это лингвистическое безумие и решила: если уж учить язык любви – то сразу по-крупному!

А что лучше практики? Конечно же, носитель языка.

То есть – настоящий тальянец. С жестами, акцентом, криками «Мама миа!» и желательно живой.

Она долго ломала голову, как осуществить мечту юности, и в итоге зарегистрировалась на сайте знакомств с иностранцами. Так началось её великое путешествие в мир итальянского языка и культурного обмена… иногда весьма темпераментного Правда, обмен происходил не знаниями, а предложениями показать то «писю», то «сисю». Словарный запас кавалеров был ограничен, но выразителен. Переводчиком они не пользовались «лень писать», говорили, а Ольга в ответ: «Ну хорошо. Тогда чао, язык тела не мой профиль».

Фрейд бы плакал от восторга, Юнг от ужаса, а Сократ бы сказал: «Познай себя, но не в таком формате».

Миф об итальянцах начал слегка потрескивать, но всё изменилось, когда ей написал один приличный мужчина. Переводчиком пользовался исправно, не приставал, вёл себя, как человек, выросший среди людей. Через пару месяцев переписки он пригласил её в гости:

– Приезжай, – писал он. – Жить будешь у меня, готовить не надо – я сам шеф-повар, продукты тоже на мне. Твоя задача – взять отпуск, сесть в самолёт и наслаждаться жизнью. Ольга была в восторге. Даже не в восторге, а в оркестре радости. Закружилась по квартире, как пчела на кофеине. Договорилась на работе про отпуск летом, а это было почти как пробиться в Ватикан без записи. Потому что летом отдыхали только начальство и «их приближённые». Остальным доставалась осень, дождь и облезлая каша в санатории.

Оля оформила загранпаспорт, шенген, купила билет и при следующей встрече в скайпе со своим мужчиной весело ему сообщила:

– Я готова! Я лечу к тебе! А ты готов меня терпеть весь мой отпуск?

Он тоже был в восторге. Правда, вскользь упомянул, что в этот период ему надо будет «поехать в больницу на химию». Оля немножко опешила и спросила:

– У тебя онкология?

– Нет-нет, – ответил он. – Просто мне так периодически делают.

Она немного напряглась, а потом подумала: «Ну, может, в Италии это как маникюр – раз в месяц на химию. У них там вообще всё своё, особенное, особенно культура».

Как говорил Конфуций: «Когда не понимаешь – лучше спросить. Но если уже поздно, просто смирись и наблюдай».

И Ольга смирилась. Чемодан собран, сердце бьётся. Вперёд – к Италии, к синьору с загадочной “химией” и новым приключениям, в которых всё обязательно будет molto interessante, другими словами, очень интересно!

За день до отъезда Ольга и её будущий кавалер согласовали, как они будут узнавать друг друга в аэропорту, ну чтобы не получилось, как в фильме, где одна девушка жаждет романтики, а в итоге встречает таксиста с табличкой "Катя". Ольга сказала:

– Я буду в розовом обтягивающем платье. Как на аватарке, не перепутаешь.

Он, не желая отставать по креативу, торжественно показал ей через скайп рубашку:

– Я буду в этой! – заявил он, повесив рубашку на спинку стула и покрутив камерой, как будто снимал лукбук для каталога. Видимо, хотел, чтобы Оля запечатлела этот модный момент. Рубашка как рубашка, ничего особенного, но хоть какая-то ориентирующая зацепка. Всю ночь перед поездкой Ольга ворочалась без сна, а утром её накатила настоящая паника. С трудом подавив волнение, она заставила себя сделать макияж, привести волосы в порядок, натянуть улыбку и спуститься вниз, где её уже ждало такси.

В аэропорту от нервов ей внезапно, приспичило в туалет. Она как раз туда направлялась, когда зазвонил телефон – это был Он. Ольга вся в радости закричала в телефон:

– Алло-о-о!

А там на другом конце полился поток итальянской речи с интонациями, как будто у него дом горит и собака рожает одновременно. Ольга застыла. Переводчик она не включила, субтитров не было, дубляжа тоже. Мужчина, уверенный, что она в совершенстве владеет языком Данте, продолжал тараторить, уже повышая голос, видимо, от любви и недопонимания.

Она напрягла всю свою школу, институт и пару самоучителей, вслушалась и со всей уверенностью сообщила:

– Да-да, я лечу! Я уже жду посадку на самолёт!

Он облегчённо выдохнул:

– Окей, я тебя жду.

Ольга выключила телефон, выдохнула, вытерла пот со лба и подумала:

«Наверное, он спрашивал: ты вообще летишь или просто фотки присылаешь?»

И, гордо поправив розовое платье, пошла к гейту – в новую жизнь. Или, на крайний случай, в хороший отпуск.

На стойке регистрации Ольга с достоинством подала свой загранпаспорт с шенгенской визой, как будто это была не просто виза, а личное приглашение от Папы Римского. С чарующей улыбкой на вопрос чиновника о цели визита, она сообщила, что едет в Италию как туристка. Не как невеста, не как эмигрантка и не как шпионка под прикрытием, а просто туристка. А значит, никаких лишних вопросов, пожалуйста, не задавайте. Она тренировала эту улыбку всю дорогу к аэропорту, вдруг пригодится для убеждения пограничников и случайных итальянцев, что у неё всё под контролем.

Когда её посадили в самолёт, Ольгу снова накрыла волна волнения. Не от страха, а на этот раз от восторга. Самолет оказался шикарным, итальянским, с креслами, в которых можно было уснуть и не бояться проснуться от того, что тебе в ухо кто-то сопит. Такой самолёт она видела только в кино и один раз в рекламе. И вообще, последний раз летала лет… ну, минимум сто пятьдесят назад. Тогда ещё на борту сигареты раздавали и стюардессы были в шапочках.

Сначала Ольга подумала, что, может, рейс частный. Потом, что перепутала день. А потом решила, что это судьба. Судьба лететь с комфортом и без назойливых соседей с бутербродами с яйцом и жареным окорочком. В самолёте была почти музейная красота.– просторно, чисто, сиденья мягкие, наушники не воняют резиной. И при этом полсамолёта пустое. Вроде июль, отпускной сезон, а у них, видимо, корпоративный заговор – летим втроём на Боинге.

Однако был один минус. Говорить было не с кем! Обычно в полёте можно завести полезное знакомство, расспросить, куда бежать после посадки, где паспортный контроль, а где кофе. А тут....спросить не у кого, и английский давно растворился в памяти, как прошлогодний снег. Итальянский держался в голове только как «бонжорно» и «грацие».

Прицел она взяла на колоритную парочку – она в леопардовом, он с чемоданом цвета ядерной фуксии. Сразу видно, что не местные, а значит, свои.Поэтому, пока другие пассажиры пытались устроиться с ногами на сиденье, Ольга занималась разведкой- пристально высматривала себе «паровоз», тех, за кем можно будет пристроиться и уверенно шагать в Римском аэропорту. Прицел взяла на колоритную парочку – она в леопардовом, он с чемоданом цвета ядерной фуксии. Сразу видно, что не местные., значит, свои.

"Буду держаться их, – решила Ольга, – вдруг они знают, где тут выход на итальянскую свободу."

И, вцепившись в ремень безопасности как в соломинку, приготовилась к взлёту. В новую страну, в новые приключения и, возможно, к новым отношениям, но с видом туристки, знающей, что делает.

Когда самолёт наконец оторвался от земли, Ольга, прижав нос к иллюминатору, пыталась разглядеть, над какими городами и деревнями они летят. Может, там внизу её родной балкон машет ей тряпочкой? Или муж, опомнившийся, догоняет самолёт на велосипеде?

Но вместо городов и домиков ей показали фигу в виде облаков. Они были такие плотные, что хоть вилкой ешь, и без стыда и совести закрыли весь обзор. Видно только белое молоко, как будто кто-то забыл закрыть крышку над кипящей манной кашей.

– Ну и ладно, – подумала Ольга. – Видимо, пока рано смотреть на Европу сверху.

Она решилась немного поспать. Всё-таки ночь не спала, сердце трепыхалось, как ёж в стиральной машине, всё же она летит в новую страну, к новому мужчине.Но мозг упорно отказывался отключаться. Стоило закрыть глаза, как в голове сразу начинались репетиции о том, как она скажет ему «бонжорно», как изящно упадёт в его объятия, и что делать, если он не придёт. Или придёт, но в другой рубашке!

Ольга попыталась отвлечься, достала самоучитель итальянского языка. Открыла на странице про спряжения глаголов и поняла, что спрягаться будет не глагол, а она. Голова не варила, а сердце волнующе колотилось. Да ещё… как назло прихватило живот. Не смертельно, но, чтобы напомнить, что ты не дома, девочка. Ты в небе, на высоте десяти тысяч метров, поэтому терпи до последнего!

В этот момент мимо поплыли стюардессы с тележкой. На ней дружно выстроились в ряд соки, вода, еда. Это изобилие выглядело, как новогодний стол, только на колёсиках. Ольга скептически взяла предложенный поднос, уже готовая к тому, что внутри будет что-то между «резиновым омлетом» и «вчерашней картошкой». Но, о чудо! – еда оказалась вкусной. Настолько вкусной, что она чуть не написала благодарственное письмо повару прямо на салфетке.

Потом стюардесса протянула журнал с товарами на борту. Ольга листала его с жадностью человека, впервые попавшего в интернет-магазин:

– Вот эту помаду хочу. И эти духи. И вот эти часы! Какая прелесть!

Но через пару страниц пришло озарение вместе с ценами в евро.

– Так, стоп. – Ольга сглотнула, – Не горячимся. Это не мой уровень. Это уровень тех, кто летит бизнес-классом и пьёт шампанское, а не томатный сок из коробки.

– Ага… томаты, соль, ароматизатор натуральный… натуральный?! – Ольга кивала, как будто читала законы мироздания. Она вежливо улыбнулась стюардессе в духе «спасибо, но у меня уже всё есть», и уткнулась в упаковку сока, делая вид, что очень увлечена изучением состава.

Стюардесса поняла, что клиент сорвался, забрала журнал с видом: «ну и ладно, сама потом пожалеешь», и важно покачивая бёдрами, уплыла дальше.

А Ольга осталась одна с соком, волнением, самоучителем и мыслями о том, что скоро её встречает итальянец. В той самой рубашке со стула, а если нет?

И вот, наконец, самолёт начал снижаться. Ольга поняла это по тому, как внезапно всё накренилось вниз, как будто пилот решил скатиться с горки. Из динамиков бодро прокукарекал о чём-то голос на итальянском. Всё звучало жизнерадостно, но абсолютно непонятно.

– Наверное, говорит: «Пристегнитесь, держитесь, прощайтесь с родиной», – подумала Ольга и поспешно защёлкнула ремень.

Когда колёса коснулись земли, она чуть не зааплодировала, как это раньше делали в чартерных рейсах в Турцию. Но вовремя вспомнила, что она теперь взрослая, приличная женщина, летящая к жениху, а не на шведский стол.

Однако радость была недолгой. Как только самолёт остановился, её организм решил:

– Ну, раз мы больше не в небе, самое время устроить маленький бунт.

И началось. Сначала лёгкий зов природы, потом сильный, ну, а потом, вообще, паника.

– Куда бежать – за людьми, которых я выбрала в качестве «группы ориентировки» или всё- таки в туалет?

Она провела краткий стратегический анализ:

Если бежать за людьми – не потеряешься.

Если не бежать в туалет – можно потерять лицо. И штаны. И всё уважение новоявленного жениха.

Так что она рванула в туалет, попутно размышляя:

– Ну не сидеть же у него дома в розовых трениках на унитазе, изображая умирающего лебедя…

Забежав в туалет, Оля заняла кабинку, страдальчески вдохнула и через какое-то время с облегчением выдохнула. Побрызгала немного духов, чтоб стереть следы авиастресса, и вышла с независимым лицом, как будто только что была в duty free, а не в туалете.

Но, увы, спутников-ориентиров уже не было.

– Всё. Уехали без меня. Может, и жених уже передумал, – мелькнуло у неё в голове.

Оля постояла в панике, крутанулась на каблуках и посмотрела по сторонам. Вроде бы аэропорт, но выглядит как в декорациях к фантастическому фильму: туда-сюда ездят какие-то вагончики и совсем непонятно куда идти. К кому подойти? Язык то только русский. И тот от страха уже плохо работает, да и диарея снова норовит вернуться.

Но тут её взгляд упал на сотрудницу аэропорта. Оля пошла к ней как к спасательному кругу.

– Простите, – сказала она на чистом русском, – как добраться… ну, туда…

– В аэропорт? – переспросила сотрудница с лёгкой ухмылкой на непонятном языке, но каким-то образом Оля её поняла.

– Да-да-да, – с радостью закивала она, будто узнала пароль от жизни.

Женщина ткнула пальцем в сторону одного из загадочных вагончиков. Ольга заметила, что люди заходят туда без колебаний, и тоже, не раздумывая, последовала за ними.

– Ну, в худшем случае отвезут в технический отсек, – подумала она. – Если спросят, что я здесь делаю, скажу, что потерялась от любви к Италии.

К счастью, вагончик отвёз её туда, куда надо. Люди вышли, и она, как в старой доброй игре «повторяй за толпой», вышла вместе с ними и оказалась в настоящем аэропорту.

– Ну вот, – подумала она, – один квест пройден. Остался следующий – найти жениха в рубашке со стула.

Но следующим квестом оказалась вовсе не встреча с женихом, а нечто гораздо коварнее – прохождение таможни. Понимая, что итальянский ей пока не поддаётся, Ольга решила идти ва-банк и включила режим «обаяшка на максимум». Улыбалась абсолютно всем – от пограничников до уборщика с половой шваброй. Улыбка у неё была такая широкая, что один чей-то чемодан, кажется, чуть не растаял от умиления.

Но она не знала одного важного нюанса, что итальянцы это те ещё приколисты. Когда Ольга спросила, куда идти, чтобы пройти таможню, один из работников аэропорта, еле сдерживая смех, ткнул пальцем в сторону хитроумного лабиринта из натянутых верёвочек, похожего на мини-гольф для бюрократов.

– Туда! – бодро сказал он.

– Туда – это куда? – хотела переспросить Ольга, но решила не позориться, кивнула и бодро зашагала по маршруту.

Шла она долго. Минут десять, не меньше. Верёвки петляли, кружились и пару раз она подумала, что, возможно, прошла то же место уже третий раз. Наконец- то, она пришла в очень интересное место…в тупик.

– Ну всё, это квест с секретным финалом, – подумала она медленно разворачиваясь. И там, откуда она начала свой путь в этот лабиринт, она увидела у входа, двое работников, один из которых её сюда направил. У коллег явно день удался. Они весело наблюдали за шоу с Ольгой, которое они устроили, и хихикали, будто смотрят комедию в прямом эфире.

Ольгу это слегка… «напрягло».

– Сейчас я вам сама эти верёвки на шее затяну… шутники, – подумала она, возвращаясь с гордым видом и зловещей улыбкой.

Оля демонстративно вышла из этого лабиринта, не сказав ни слова, и, применив дедовский метод наблюдения, пристроилась к группе прилетевших, которые уверенно двигались в сторону настоящей таможни. С этим караваном она, как верблюд с дипломом, прошла контроль без проблем.

Дальше – багаж. Тут она уже чувствовала себя опытным скаутом. Увидела петроглиф с человечком и чемоданом, догадалась, что это истинный путь. Там она с триумфом отыскала свой багаж, всё ещё с биркой «Москва – счастье», вцепилась в него как мать в дитя, и пошла к следующему испытанию, искать выход.

Но надо было найти не просто «выход», а важно было выйти именно в том месте, где её должен был встречать тот самый загадочный жених итальянец. Созвониться с ним не получалось. Wi-Fi, как назло, не ловился, интернет молчал как партизан, а звонить с русского номера на итальянский – это всё равно что купить билеты на Луну. С неё бы всё списали в минус, и банк бы начал рыдать.

– Ладно, – решила Оля, – пойду с толпой, авось попаду не в морг.

К счастью, выход был всего один. Как только она шагнула в светлое пространство зоны прилетевших, среди чужих лиц заметила знакомый флаг – рубашку! Но не на мужчине, как было обещано в скайпе, а в руке. Он держал её как плакат, мол, "ищу невесту". Заметив Ольгу, итальянский кавалер помахал ей рукой, вроде как, я тут, но Ольге показалось, что он говорит «беги ко мне».

И она рванула, сшибая натянутые ленточки, перелезая, подныривая, переступая, будто участвовала в «Смех без правил, версия таможня». Итальянцы замерли в восхищении. Это был настоящий танец страсти и решимости.

Жених, заметив это зрелище, осознал масштаб грозившейся встречи.

– Щас она долетит до меня и всё, я теперь или с ней, или с полицией…

И мужчина мгновенно ретировался за ближайший угол. Не из трусости, конечно. Просто не хотел привлекать излишнее внимание и совсем её не стыдился. Нет.

– Ну всё. Я победила аэропорт. Можно и любовь теперь строить! – воскликнула она, подбегая с чемоданом к выходу

Наконец Оля вышла из аэропорта на улицу – и замерла.

– Так вот ты какая, Италия… – прошептала она, зажмурившись от золотого света.

Воздух был особенным. Тёплый, мягкий, будто бы ласкал кожу, обволакивал, словно шёлковый платок. Она жадно вдохнула и ощутила, как в груди щёлкнуло что-то родное. Пахло солнцем, камнем, оливками, морем и свободой.

Был уже пятый час вечера, солнце стояло низко, заливая всё вокруг медовым светом. И казалось, будто Италия обняла её в ответ, словно сразу поняла, что Оля пришла по любви.

Постояв так несколько минут, она вдруг вспомнила, что её должен встречать итальянец с рубашкой в руках, или с рубашкой на стуле, или вообще в рубашке? Нет, точно с рубашкой в руках. Она вертелась на месте, как антенна в грозу, выискивая взглядом знакомое лицо или хотя бы свободную рубашку, и тут кто-то снова энергично замахал рукой.

Оля заулыбалась, схватила свой чемодан на колёсиках и медленно направилась по направлению этой руки.

Но чем ближе она подходила, тем меньше улыбка становилась на её лице.

– Это не может быть он… – думала она. – Ну не может!

Мужчина, тем временем, бодро шагнул ей навстречу. И когда расстояние сократилось до неприлично близкого, Оле захотелось развернуться и убежать, даже без чемодана. Причём так, чтобы чемодан остался в недоумении, где хозяйка.

Но вежливость в ней взяла верх. Она робко улыбнулась и произнесла:

– Меня зовут Оля.

– Меня зовут Антонио, – бодро отчеканил мужчина. – Пошли быстрее, тут стоянка платная. Ещё минуту постоим и мы банкроты.

Оля застыла. В прямом смысле. Внутри у неё всё оцепенело- органы, эмоции, даже надежда. Потому что этот человек… выглядел как побочный герой фильма ужасов, уволенный за переигрывание.

Худощавое лицо с острыми скулами, рост чуть выше чемодана, глаза, как у усталого хорька. По Скайпу он казался другим. Или это у неё ноутбук был с фильтром "Идеальный Мужчина 90-х"?

– Так… ты точно Антонио? – переспросила она с последней надеждой.

– Конечно я! Ну пошли уже, у меня часы тикают! – и он махнул рукой, как будто это она опаздывала на свою собственную свадьбу с разочарованием.

Оля обречённо посмотрела на багаж.

– Ну что, дружок… похоже, у нас с тобой начинается настоящее итальянское приключение…

Когда они подошли к машине, Антонио, не теряя командирского тона, открыл багажник и скомандовал:

– Клади чемодан сюда!

Оля покорно взялась за ручку, крякнула, втащила чемодан внутрь удивлённо покосившись, а чего это кавалер не помогает? Может, у него аллергия на чемоданы? Или на помощь?

Но решила молчать. Мало ли, какие они итальянские традиции.

Она с достоинством села рядом с ним, отряхнула платье и приготовилась к долгожданной поездке в страну своей мечты. Правда, мечта сидела рядом и выглядела так, как будто его только что выпустили из тени Колизея.

Проехав километров пять, Антонио вдруг повернулся к Оле и совершенно буднично сказал:

– Клади ноги на панель.

Оля впала в лёгкий ступор и на всякий случай вспомнила, как по-итальянски будет «зачем»:

– Зачем?

– Ну как зачем? Так комфортней!

Оля уставилась на свои ноги, на своё платье, потом на Антонио… и снова на панель.

– Но я же в платье… Если я закину ноги, они же… ну… будут голыми!

Антонио кивнул, как будто это был главный аргумент…

– Ну и прекрасно!

Оля пожала плечами и подумала: Ага, понятно. Хочет полюбоваться моими ножками. Ну, не зря ж я их с юности берегла от мозолей и дешёвых колготок!

Ножки у неё действительно были что надо, стройные, длинные, без намёка на варикоз и с природной симметрией. Когда она шла по улице, мужчины восхищённо цокали ей вслед.

– Ну, ладно, – подумала Оля. – Доставлю человеку эстетическое удовольствие.

Она медленно разулась, как будто участвует в телешоу «Пятка года», грациозно закинула ноги на панель и ехала, ощущая себя сразу туристкой, жертвой культурного обмена и случайной участницей какого-то фетиш-фестиваля.

Ехали они часа полтора, если не два. Говорить особо не могли. Оля знала только несколько слов по-итальянски. Самые важные из них «спагетти» и «аморе», ещё парочку и несколько междометий, а Антонио говорил так быстро и без пробелов, что даже Google-переводчик бы заплакал.

Иногда он кидал на неё косые взгляды, от которых Оле хотелось либо выпрямить спину, либо пригнуться пониже. Она молчала. Он молчал. В машине гудело неловкое знакомство, сдобренное запахом кондиционера и безмолвной тоской по родному радиоприёмнику.

Зато панель стала родной, почти как подушка.

Когда они подъехали к своему району, Антонио вдруг свернул с дороги и начал петлять, как заяц, убегающий от охотничьей собаки. В итоге, они подъехали к его дому с какой-то подозрительной, явно нелегальной стороны. Похоже, Антонио не хотел, чтобы кто- то из соседей увидел, кого он привёз, то ли боялся зависти, то ли просто стыдился.

– Вытаскивай чемодан и неси вон туда, наверх, – снова скомандовал он, как будто она была грузчиком со стажем, а не женщина в платье и на каблуках после перелёта.

Оля снова удивилась, ухажёр, видимо, был из школы самообслуживания. Чемодан пришлось вытаскивать самой. А потом ещё и тащить по каким-то хитрым ступеням, будто специально придуманных для пыток модельеров. Каждая ступенька была такой крутой, что по ней впору карабкаться с альпинистским снаряжением и молитвами.

Запыхавшись, она всё-таки втащила чемодан в дом, а Антонио тем временем торжественно открыл дверь, как будто вводил её в музей семейных реликвий. Оля переступила порог и тут же сжала губы— пахло… церковью. Такой настоящей, где только что пели «Аве Мария», жгли двадцать восемь свечей и отпевали кого-то очень важного.

– А это что за аромат? – не удержалась она.

– Аромат атмосферы, – загадочно ответил Антонио, будто они снимались в мистическом фильме.

– Ну ладно… А где моя комната? Где я могу… располагаться? – осторожно спросила она, всё ещё не развязав ремень чемодана.

Антонио пожал плечами, как будто это вообще не его забота:

– Где хочешь. Хочешь – тут, хочешь – наверху. Тебе решать!

Оля окинула взглядом жильё- двухэтажный дом, на каждом этаже по две комнаты. Дом, по словам Антонио, строили его родители. Тут выросли брат, сестра и вся драма детства. Теперь он остался один, как перец на пицце без начинки. И вот, говорит, будет рад, если Оля переедет к нему и добавит уюта и русского колорита.

Оля посмотрела на него внимательно. Ну, не принц, это точно. Скорее… придворный шут после тяжёлой смены с таинственным взглядом и запахом, будто он ночевал в церковной лавке между свечками и засахаренными финиками. Но вдруг это просто первое впечатление? Кто знает, может, он потом раскроется, как киндер-сюрприз. Снаружи странный, внутри… тоже странный, но хотя бы с игрушкой. Оля вздохнула, поставила чемодан в угол и подумала: «Ладно. Пока живу. Дальше – посмотрим».

Антонио раскрылся уже через час. Как консервная банка с характерным «пшш» и неожиданным содержимым.

Оля, уставшая после дороги, пошла принять душ. И запомнила этот душ на всю оставшуюся жизнь. Впрочем, как и весь тот месяц, который провела у Антонио. Такое не забывается, даже если очень постараться.

Когда она зашла в ванную, сначала застыла, потом покрутилась, прикусила губу и выдохнула:

– Это что ещё за экспонат из музея Помпеи?

Ванная оказалась не ванной, а… что-то вроде каменного трона. Маленькая такая, высокая, выполненная в форме стула. Хоть сидячие ванны в фильмах эпохи Возрождения снимай. Было ощущение, что раньше здесь принимали римских императоров. Или жертвоприношения.

Антонио заглянул с гордой миной:

– Вот унитаз, ну, ты знаешь для чего. Вот это биде, здесь стираем бельё. А вот это ванна. Будем мыться вдвоём. То есть… я первый, а потом ты в моей воде. Экономить надо воду, здесь всё дорого.

Оля на него так посмотрела, что он, не дожидаясь слов, молча развернулся и ушёл. Возможно, впервые в жизни с кем-то так молча и быстро поговорил.

Она быстро сполоснулась, на всякий случай, а вдруг и правда без шуток. Спустила воду, вытерлась, выдохнула и вышла почти счастливая. Но не тут-то было.

– А чего воду-то слила? – спросил Антонио с обидой. – Я бы ещё помылся!

Оля впала в панику.

– «Господи, Италия – такая красивая страна… А моются тут как в фильме “Выжить любой ценой”?!»

Но дальше началось шоу под названием "Ванна ужасов". Через полчаса Антонио крикнул:

– Оль, иди сюда, спинку мне потри!

Она замерла с кружкой кофе в руке. Кофе моментально остыл, как и душа.

"Всё, настал этот день. День, когда жизнь решила окончательно проверить мою психику. Вот зачем я в юности не пошла в монастырь?"– подумала в панике Оля.

Подходя к ванной, она чувствовала себя, как герой фильмов ужасов, который точно знает, что сейчас будет страшно… но всё равно идёт, потому что глупость – тоже суперсила.

– Да чтоб тебя… – прошептала Ольга. – Может, он просто хочет, чтобы я ему шампунь подала? Ну пожалуйста, пусть это будет шампунь…

Она вдохнула, как перед прыжком с парашютом и вошла.

Открыла рот – закрыла. Потом ещё раз открыла и зависла, как Wi-Fi в деревне, когда козы залезли на вышку.И – застыла. Потом присела. Потом встала. Потом снова села.

– Чего стоишь? – спросил он буднично. – Вон мыло, давай, трудись. Антонио стоял весь такой… натуральный, как в анатомическом атласе.

Мочалки, кстати, не было. Видимо, философия была: “мыло само всё знает”.

Оля мысленно тяжело вздохнула и, как воспитанная девушка, с выражением духовного отрешения, намылила ему спину. Во время этого таинства, она старалась не дышать, не моргать и ни о чём не думать, но тут он развернулся. И…

Глава 2

И тут Оля увидела, что у него из живота… свисает трубка. Настоящая, силиконовая, такая уверенная в себе, прозрачная, как будто он космонавт, собравшийся поужинать через люк.

– Это что?.. – спросила она уже тем голосом, которым обычно спрашивают: «А это точно шампунь, а не средство для прочистки труб?»

– А это… – небрежно махнул рукой Антонио, – мой проводник в гастрономический рай. Ну, если по-простому, я через неё ем.

– В СМЫСЛЕ ЕШЬ?! – переспросила Оля, поднимая брови так высоко, что ими можно было поймать сигнал Wi-Fi с соседнего дома.

– А почему через неё? Я же тебя спрашивала, когда ты ляпнул про химию – у тебя, говорю, проблемы со здоровьем? Ты болен онкологией? А ты мне что?! "Неееет, я просто так химию прохожу!"

– Ну да, – пожал плечами он. – Не больной. Это профилактика…от всякого, на всякий случай. Ну, чтобы не расслабляться, для иммунитета, так сказать

– А ещё, я думал, что ты испугаешься… – пробормотал он.

Оля выскочила из ванной строевым шагом, как новобранец, прошедший обряд посвящения в тайные знания итальянского быта – с душем, трубками и великой системой «всё общее». Она села на край кровати и подумала: «Если это только первый день…то, что будет в пятницу?»

А в пятницу Антонио вдруг заявил:

– Сегодня мы поедем в магазин, я хочу купить тебе туфли!

Ольга насторожилась.

Во-первых, туфли – приятно.

Во-вторых, в какой магазин? В самый настоящий итальянский?!

А в-третьих… с трубкой-то он как?

А если он попросит подержать эту трубку, хорошо, если в примерочной. А если прям на кассе? Она представила, как будет стоять с трубкой, туфлями и лицом «я тут случайно», и поёжилась.

Но следующая мысль уже была более обнадёживающая:

– Ничего себе, итальянские туфли! Вернусь домой – девчонки сдохнут от зависти. Да я в этих туфлях могу хоть на собрание, хоть на свидание, хоть в налоговую!

С таким боевым настроем она быстро накрасилась, надела свои самые лучшие «поеду-получу-подарок» джинсы, и они выехали.

Магазин оказался ярким, много пёстрым, с надписями, которые больше подходили для улицы в Шанхае. Ольга, щурясь от неона, оглядывалась по сторонам и восхищалась тем, как всё интересно, всё сверкает! Антонио торжественно подвёл её к обувному отделу и сказал как Папа Римский, благословляющий паству:

– Выбирай!

В этот момент трубка у него слегка наклонилась в сторону, и торчала из-под футболки, как плохо спрятанный микрофон спецагента.

– Только поаккуратнее с радостью, – добавил он, поправляя систему. – А то мне одна синьора каблуком в дренаж попала, чуть до лёгкого не достала.

– Ну ничего, я своей радостью буду целиться в пол, – пообещала Оля. – Или сразу в кассу

Она принялась копаться в коробках, как в архивах Ватикана, пока наконец не выудила ту самую пару, почти Лабутены, лаковые, красные, на устойчивом каблуке, с намёком на грех, но в пределах допустимого.

– Эти! – воскликнула она с победным видом. – В них я смогу даже перейти дорогу, не нарушив карму!

Антонио согласно кивнул, молча достав платёжную карту, как благословение. Трубка при этом предательски булькнула.

– Не обращай внимания, – сказал он, – это я внутренне ликую.

Пока Оля любовалась своими новыми туфлями в зеркале, поворачивалась то так, то эдак, прищурив глаз, как кот, примеряющий корону, Антонио неожиданно объявил:

– Ну раз уж ты нарядилась, поехали за продуктами. Ты ведь хотела попробовать итальянские сыры?

«Хотела-то я романтики, вина и разговоров про вечное, – подумала Оля, – но сыры тоже сгодятся».

– Едем, – сказала она бодро, хотя внутри почуяла подвох.

Супермаркет оказался размером с небольшой аэропорт. Антонио взял тележку, но не обычную, а такую, в которой можно было бы транспортировать слона и с вдохновением начал забрасывать туда всё подряд.

Оля, сначала с энтузиазмом, поддакивала:

.– Да-да, берём пармезан, моцареллу и вот эти… как их… бобовые в бронежилетах. – А – это зачем? – спросила она, глядя на банку с чем-то подозрительным. – Это на всякий случай

– А это?

– Это по акции! Мы что с тобой, финансово неадекватные, чтоб от скидок отказываться?

К пятому пакету Оля поняла, что акция, похоже, была на всё. На продукты, на её терпение и, возможно, на проверку прочности её позвоночника.

Когда вся тележка выглядела так, будто кто-то готовит застолье на Троицу, Пасху и свадьбу племянника одновременно, они подъехали к кассе. Антонио, не моргнув глазом, снова оплатил всё картой, поправил трубку и важно сказал: – Сейчас я подгоню машину, ты только сложи всё в пакеты, ага?

– Конечно, – ответила Оля, наивно, как туристка, впервые увидевшая лифт с кнопками без цифр. Через пятнадцать минут, потея над двадцатью килограммами всякой всячины, сыра, макарон, семью литрами оливкового масла и остальными ужасно важными продуктами, она уже поняла, что «подгоню машину» – это на итальянском значит «прощай, дура».

Антонио испарился. Просто исчез. Растворился, как тосканское солнце за горизонтом. Не звонит, не пишет, просто молчит.

Она огляделась. Сидящий рядом с кассой охранник сочувственно кивнул. – Мне Вас очень жаль, синьора – пробормотал он, кивая на сумки. – Да мне тоже жаль, – буркнула Оля, протискиваясь к выходу с пятью неподъёмными пакетами, прикусывая губу, то ли чтобы не заплакать, то ли чтобы не выругаться на чисто русском матерном языке .

На парковке её ждал пустой асфальт и голубь, гордо шагающий по дороге, будто это он и есть Антонио. Оля поставила пакеты, вытерла лоб рукавом и со злостью прошипела:

– Ну, всё, синьор труба в животе… Я тебя найду.

Оливковое масло угрожающе покачнулось в пакете. Ольга подтянула всё своё достоинство, остатки терпения, килограммы еды и, покачиваясь, пошла к стоянке. На обочине ей просигналила машина, но как оказалось, это был не Антонио. Мимо проехала какая-то бабушка на «Форде», которая весело помахала ей своей морщинистой ручкой и уехала.

Оля вздохнула:

–Хоть бы мой вернулся. Хлеба с солью не надо, хотя бы за руль сел и забрал меня отсюда с этим продуктовым складом, предатель оливковый…

Спустя ещё пару кругов ада и один оборванный пакет она наконец заметила знакомый силуэт. Антонио, как ни в чём не, бывало, стоял у машины и ковырялся в телефоне.

– Где ты был?! – выпалила она, запыхавшись.

– Я ж говорил – подгоню машину. Вот и подогнал. Только со стороны тени, синьора. Зачем тебе стоять под солнцем, как баклажан?

Она зависла на пару секунд, чтобы выбрать, что лучше- бросить в него моцареллу или простить ради сыра. Сыр победил.

Дорога домой прошла в гробовом молчании, Оля затаила бурю. В голове она уже сочиняла Антонио некролог, в котором сквозь слёзы рассказывалось бы, как «добрейший человек с трубкой в животе ушёл при загадочных обстоятельствах, унеся с собой последнюю банку Нутеллы».

Когда они подъехали к дому, Ольга с содроганием подняла голову. Дом, как назло, возвышался перед ней, как замок злой колдуньи, и лифт, конечно же, «временно не работал». Антонио вышел из машины, вдохнул аромат родного подъезда и внезапно хлопнул дверцей:

– Я, пожалуй, схожу позвоню… Там… эм… важный звонок. Очень важный, можно сказать Государственный уровень.

– Ты ж только что весь путь был в телефоне, – прошипела она.

– Вот именно. «Теперь очередь пообщаться с Богом», —многозначительно сказал он и.… исчез в подъезде.

– Ты что, в Небесную канцелярию звонишь, предатель с трубкой? – крикнула Оля ему в спину, но он уже нёсся по лестнице вверх на свой этаж.

С одним пакетом в зубах, четырьмя в руках и банкой маринованных артишоков, прижатой к груди, Оля, пошатываясь, как боевой верблюд, начала восхождение на свой этаж. На второй ступеньке она уже не чувствовала ног. На пятой прокляла свою доброту. На седьмой придумала Антонио новую фамилию, в которой сочетались все непечатные слова трёх славянских языков.

Когда она ввалилась в квартиру, заплетающимися коленями закрыла дверь и сползла по ней вниз, откуда-то из ванной донёсся голос:

– Я тут, Оля. Просто надо было… срочно. Не ругайся.

– Поздно. Я мысленно тебя уже закопала с почестями. И с макаронами, которые сама же и притащила!

Трубка в животе молчала. Видимо, даже она решила, что лучше не встревать.

Когда Оля, хромая душой и телом, добралась до кухни, из недр квартиры доносилось подозрительное бульканье, будто где-то ожил аквариум… без аквариума.

Антонио стоял у блендера. Перед ним на столе лежали варёные спагетти, натёртый пармезан, баночка соуса и… воронка. Большая такая, как будто он собирался заправлять маслом трактор.

– Готовлю ужин, – бодро сообщил он.

– Для кого? Для жидкого Терминатора?

Антонио не рассмеялся. Он ловко всё перекрутил блендером, потом зачерпнул порцию того, что теперь больше напоминало цемент с итальянским акцентом, и с видом опытного бариста влил жижу прямо в трубку, торчащую из живота.

Оля застыла как раз в тот момент, когда собиралась достать тарелку.

– Ты… это… ты это сейчас будешь есть?

– Конечно. Я так всегда ем и гордо похлопал себя по животу. Там смачно булькнуло. Мне твёрдое нельзя, ты же знаешь, я могу только через трубку. Удобно, быстро и заметь, без посуды! – пошутил он

– А я? – спросила Оля, с надеждой, что сейчас откроется дверца духовки, и оттуда выедет пицца.

Антонио пожал плечами и протянул ей вторую воронку:

– Можешь тоже так. Есть запасная или вари себе макароны отдельно, у нас же продуктов, как на конец света. Бери любые. Не хочешь макароны, бери нут, а хочешь консервированные персики или сыр в шесть слоёв.

Оля, ошарашенная, уставилась на него, потом на воронку. Воронка тоже как будто на неё уставилась. Судя по всему, это был обед, который она запомнит надолго. И не потому, что вкусно, а потому, что впервые в жизни ей предложили "поесть как Антонио".

– А десерт у тебя тоже через шланг? – выдохнула она.

Антонио загадочно улыбнулся:

– Только тирамису, и то, если сильно взбитый.

После ужина, в котором Оля всё-таки выбрала традиционный путь с кастрюлькой и без воронки, они вышли на прогулку. Антонио галантно подал ей руку, как будто не час назад вливал себе спагетти в живот, а всю жизнь был джентльменом старой школы.

На улице всё было перекрыто. По вечерам в пятницу и субботу выставляли столики с лавками на улицу. Дети с мячами носились вокруг столов как оглашенные, бабушки сидели на лавочках и с наслаждением мыли кости всем подряд, диджей возглавлял колонку с микрофоном, и всё это вперемешку с запахами пиццы, духов, и чьего-то жареного кролика.

– У нас так всегда, – пояснил Антонио, разворачивая свои худые локти, как дирижёр. – Свобода, люди, жара и немного музыки. Ну и вино, конечно. Без вина у нас даже на похороны не идут.

– А ты, я смотрю, здесь местная звезда, – заметила Оля, потому что чувствовала, как на них уставились буквально все.

При появлении Антонио и Ольги жизнь в городке встала на паузу.

Старушки на лавочках одновременно прекратили жевать и шептаться, мальчишки с мячом зависли в воздухе, как в стоп-кадре, даже собака присела на хвост и уставилась с выражением: «Да ну нафиг…»

– Это что, наш Антонио-алкаш?

– Антонио с женщиной?!

– С нормальной женщиной??

– Она что, сама с ним пришла? Или это программа по ресоциализации?

Оля чувствовала себя как минимум королевой на ярмарке сельскохозяйственного сюрреализма. Только у королев, как правило, нет за плечами мужчины с трубкой в животе, в прошлом – с любовью к бутылке, а в настоящем – с лицом, как будто он сейчас скажет тост.

– А ты, кстати, кто здесь? – спросила она шёпотом, делая вид, что не замечает десяток глаз, сверлящих её затылок с недоверием и надеждой на скандал.

Антонио мечтательно улыбнулся:

– Я? Я тут легенда! Ну… немножко громкий, немножко артистичный. Был случай – я швырнул бутылку в телевизор. Потом пытался впихнуть телевизор в бутылку, но он, зараза, не лез. Не фэн-шуй.

– Прекрасно, – пробормотала Оля. – Надеюсь, на этой прогулке …ты не метнёшь в кого-нибудь свою медицинскую штуковину.

– Только если попросят автограф! – подмигнул он.

И пошёл дальше, как человек, у которого за спиной жизнь, наполненная погонями и драмами.

На узкой улочке зазвучали аккорды живой музыки. Музыканты с энтузиазмом извлекали из своих инструментов нечто среднее между итальянской серенадой и заунывным «Цыганским хором». Один, с бородой до пояса, заметив Антонио, расплылся в улыбке:

– Салюте, Антонио! Что, новую жертву выгуливаешь?

– Она не жертва, она – Оля! – гордо объявил Антонио и хлопнул её по плечу, отчего Оля едва не шагнула в ближайшую клумбу. – Из России! Сам привёз. Видели бы вы, как она колбасу тащит —это просто женщина-богатырь!

Толпа весело засмеялась. Оля скривилась в улыбке сквозь зубы, но внутри закипала, как чайник. Какой-то подвыпивший дед, покачиваясь, протянул ей пластиковый стакан с вином и подмигнул:

– Если надоест этот тип – я холостой. Зато у меня желудок настоящий, без посредников!

Антонио сиял от удовольствия, будто всё это происходило в его личной постановке.

– Вы не поверите, – обратился он ко всем, – но однажды я поспорил с мэром! Он запретил мне петь «О соле мио» в два часа ночи. Представляете? А я ему сказал… – тут Антонио широко развёл руками, и показал выразительным жестом весь свой монолог с мэром. Все дружно засмеялись.

Оля стояла рядом с выражением лица "внутренний перевод с итальянского на русский через сарказм".

"Главное – не заржать. Если начну смеяться, то они подумают, что мне всё это нравится и я тут застряну. А если застряну, то через месяц сама себе трубку вставлю в знак солидарности."

Тем временем местный мальчишка уже шептал соседям:

– Говорят, она врач. Или шпионка. Или жена какого-то русского генерала. Богатая, сто процентов!

– Ага, – поддакивала бабушка в панаме. – Но лицо у неё честное. Сразу видно – жила. И страдала.

– И не то, чтобы прямо счастлива с этим Антонио, – добавила другая.

Если бы они только знали, насколько были правы. Оля действительно перестала быть счастливой, когда переехала в Италию. Сначала всё казалось почти как в кино: романтика, апельсиновые деревья, Антонио с глазами добермана и голосом Адриано Челентано.

Но потом… потом Антонио начал "раскрываться"

Если поначалу он выглядел заботливым, обходительным, почти как герой телесериала с дневным рейтингом, то со временем стал напоминать персонажа из методички «Как испортить женщине жизнь за три недели, не прилагая усилий».

Он постоянно поддевал, язвил, отпускал фразы, которые оставляли осадок, как некачественное вино. Казалось, его главной задачей стало уколоть, принизить, стереть самооценку до состояния тапка у двери.

Однажды он даже сказал:

– Тебе бы воды побольше пить. А то лицо, как каменная плита из Помпеи и по тону кожи, и по сюжету.

Это он говорил наедине, когда рядом не было чужих ушей. А на людях был душка. Ласковый, улыбчивый, заботливый. Такой Антонио, за которого все вокруг готовы были поставить лайк и принести домашнюю лазанью.

Зачем он притворялся – Оля не могла понять. То ли боялся потерять её, то ли просто играл в свою игру, где она персонаж, а он сценарист с садистским хобби.

И вот однажды, после очередной сцены, он вдруг бодро заявил: – Поехали! Устрою тебе сюрприз!

Оля наивно подумала: "Море! Сейчас будем гулять по пляжу, держаться за руки, есть мороженое… ну, или хотя бы молчать красиво, как взрослые люди в кризисе."

.Но не тут-то было. Через сорок минут езды в раскалённой машине с запахом старого бензина и мятных леденцов она оказалась… у ворот аквапарка.

– Зачем мы сюда приехали? – спросила она, глядя на вход, где визжащие дети вылетали из труб с силой струи из пожарного шланга.

– Как зачем? Развлечься! – радостно заявил Антонио. – Смотри, горка в виде осьминога. Это ж мечта детства!

– Моего детства? – уточнила Оля. – Или твоего? Ты же с трубкой ешь, куда тебе на горки?

– Я смотреть буду! – гордо сказал он. – А ты скатись! Расслабься! Повеселись! Ты стала слишком серьёзной. Почти как взрослый налоговый инспектор.

Оля стояла в шортах и шлёпанцах, ощущая себя то ли цирковой пандой, то ли участницей программы "Проверка на прочность".

"Да, – подумала она, – вот так и проходит взрослая жизнь: едешь к морю – оказываешься в аквапарке. Ждёшь любви – получаешь воронку с макаронами. Мечтаешь о принце – а он таскает тебя по горкам и шутит про твоё лицо из Помпей."

Но делать было нечего. Она нацепила купальник, взяла круг и пошла кататься. Если уж тонуть в тоске, то хотя бы с визгом.

Оля забралась на горку в виде жёлтого осьминога с глазами наркомана и щупальцами сантехнической направленности. Под ногами было очень скользко, дети визжат, кто-то плюётся в бассейн, кто-то орёт, что потерял плавки.

Антонио стоял внизу, самодовольно щурясь, как будто только что отправил её на Олимпийские игры по лени и гибкости.

– Давай, Оля! Ты сможешь! Ты у меня как Пепе – с характером! – подбодрил он, имея в виду, судя по всему, какого-то быка.

Она скатилась. Вернее, не скатилась, а её выстрелило, как снаряд. Тонкая русская душа на пару секунд покинула тело и вернулась только тогда, когда Оля плюхнулась в бассейн, сбив на пути маленького мальчика в надувной черепахе. Тот с восхищением выплюнул воду:

– Тётя, вы как супергерой!

Оля выбралась на сушу, как выбрасываются киты на берег – медленно, с душевным страданием, лёгким глухим стоном и отдуваясь, села на шезлонг. Тут же подбежал Антонио с пластиковым стаканчиком.

– На, выпей! Лимонад!

– Надеюсь, не через воронку? – буркнула она.

– Нет, этот даже я сам пью, прикинь!

Оля сделала глоток и тут же закашлялась:

– Ты что сюда налил?!

– Чуть-чуть граппы. Для настроения! А то ты хмурая, надо адаптироваться!

Она закрыла глаза. Ей захотелось уйти в монастырь. Или хотя бы в тень. И желательно без Антонио, осьминогов и граппы.

– Знаешь, что я поняла? – сказала она устало.

– Что?

– Я не из тех женщин, которых надо развлекать. Я из тех, которых надо уважать.

– Ааа… – задумался Антонио. – А это дорого?

Она посмотрела на него с выражением лица "ещё одно слово, и ты по этой горке сам полетишь, но без круга".

И всё же, к вечеру, слегка уставшая, обожжённая и с дыней под мышкой, Оля шла рядом с ним к машине. Он рассказывал какую-то ахинею про своего друга, который якобы женился на славянке ради скидки в кофейне.

А она думала:

"Да, романтика слегка облупилась, но зато будет что вспомнить…если конечно выживу."

Дорога домой была похожа на квест под названием «Найди третью передачу, пока не сгорел мотор». Антонио вел машину так, как будто участвует в ралли «Сицилия – край тормозов». Он ругался на каждого, кто ехал по правилам, плевался в окно в основном по ветру, иногда неудачно, и объяснял Оле, что в Италии "всё работает через чувство, а не по закону".

Оля сидела сзади, прижав к себе остатки их продуктовой экспедиции- два арбуза, четыре пакета с чем-то неясным, один кочан фенхеля, который Антонио купил «потому что он пахнет, как бабушка», и полбуханки хлеба, уже надкушенной. Видимо, не ими.

– Антонио, ты куда поворачиваешь? Нам же туда!

– Это объезд. Через двор двоюродного брата моего друга. Так быстрее. – Но это же кладбище! —занервничала Ольга.

– Ну вот видишь, никто не мешает. Удобно же! – парировал её спутник.

Когда они наконец-то доехали до дома, Оля вздохнула с облегчением, но как оказалось преждевременно. Как только машина остановилась, Антонио снова испарился. Просто пшик, и нет его, как будто растворило в итальянском воздухе.

Оля оглянулась.

Пятый этаж без лифта – это не уровень сложности, это личная вендетта судьбы.

– Он что, телепорт? – пробормотала она и начала вытаскивать пакеты одна.

На первой ступеньке она думала о своей стране.

На второй о том, зачем купили шесть литров соуса.

На четвёртой о том, что Антонио съел всю дыню один, пока она искала туалет. На третьей о том, что этот фенхель обязательно выкинет, причём сразу.

Открыв дверь, она рухнула в коридоре с пакетом на голове. Через пять минут в квартире раздался бодрый крик:

– Ольга! Где ты? Я тут тебе морковку принёс! В сыром виде, как ты любишь!

!– Как я люблю?! – донеслось из прихожей глухое, полное тоски восклицание.

– Да, ты же мне сама говорила, что русские любят морковку! Особенно с сахаром. У меня ещё сахар в кармане остался!

Он появился в дверях, сияющий, с морковкой наперевес и абсолютно не замечающий, что Оля в этот момент размышляет, как правильно закопать итальянца в горшке для базилика.

– Ты супер! – сказал он. – Вот бы моя бывшая так таскала пакеты. А она сразу ныть начинала!

Оля поднялась. Медленно и спокойно подошла к Антонио, взяла у него морковку. И сказала:

– Я не твоя бывшая. Я – ураган. И если ты ещё раз исчезнешь во время разгрузки, я начну с кухни. В частности, с блендера. И воронку ты будешь вставлять себе не в трубку, а в другое место!

Он застыл.

А потом… он улыбнулся.

– Мне нравится твой темперамент. Настоящая итальянка!

– Настоящая русская, – пробурчала она.

Наступило время ужина

На кухне царил кулинарный хаос. Антонио решил, что пришло время готовить «настоящий итальянский ужин». А Оля, что пришло время спасать продукты от самоуничтожения.

– Я сделаю пасту с соусом по рецепту моей мамы! – воодушевлённо заявил он. – Она всегда добавляла туда любовь, страсть и чуть-чуть сахара. – Сахара?! В соус?! – Оля чуть не уронила сковородку.

– Ну… если страсть не найдётся, то хотя бы сладко будет!

Оля в это время пыталась приготовить что-то своё – гречку с овощами.

– Это русское суперблюдо! Диетическое, вкусное и, главное, без фенхеля!– торжественно произнесла Оля.

– Ты что, не любишь фенхель? – обиделся Антонио. – Это же… аромат детства!

– У меня детство пахло бабушкиными пирожками. А это пахнет, как если бы бабушка забыла пирожки в шкафу на два года!

Он вздохнул. Она вздохнула. Сковородки вздохнули вместе с ними и одна начала пригорать. Когда дело дошло до еды, выяснилось, что Антонио опять всё перемолол в блендере. Спагетти, сыр, оливковое масло, даже пару листиков базилика.

– Это у меня «диетическое пюре». Ем только жидкое, так легче!

Оля молча поставила перед собой тарелку гречки. Антонио поставил воронку. И они начали есть. Каждый по-своему.

После ужина Антонио решил «расслабиться» и достал своё деревенское вино такое же мутное, как его планы на будущее, и щедро плеснул его в стаканы.

– За любовь! – провозгласил он, словно поднялся на сцену, и чокнулся с Олей.

– За терпение, – тихо сказала она.

– Что?

– Ничего. Просто пьём.

Тут её взгляд упал на сморщенный и немного заплесневевший баклажан, валявшийся в углу кухни, как переживший две войны. Он явно не был частью ужина, скорее напоминал мумифицированного свидетеля прошлого сезона жизни Антонио.

– Мы так и будем держать его как экспонат?

– Это не просто баклажан! – обиделся Антонио. – Это мой талисман! Символ… глубины и вкуса!

– Символ холодильника без надзора, – мрачно уточнила Оля. – Если он не исчезнет с кухни в течение минуты, будет символом твоей холостяцкой судьбы.

Антонио рассмеялся:

– Ты такая страстная! Ты могла бы вести ток-шоу, как ставить диагноз по одному овощу!

В этот момент вино окончательно ударило в голову, и он, приобняв Олю, начал петь «Феличита» на всю кухню, под аккомпанемент глухого урчания холодильника, который, похоже, тоже страдал.

Оля встала, подошла к баклажану, аккуратно взяла его двумя пальцами, вышла на балкон и с торжественным спокойствием выкинула его в контейнер для органических отходов.

– Всё. Без этого баклажанного предсказателя у нас появился шанс на здравомыслие.

Он чокнулся с ней повторно уже пустым стаканом. И в этот момент Оля впервые подумала: «Может, и правда не зря я сюда приехала. Хотя бы будет, о чём потом рассказывать внукам....или психотерапевту».

Когда Антонио наконец уснул, храпнув так, будто в его трубке застрял комар, Оля решила, что настал её час – час связи с внешним миром.

Кралась она из комнаты, как разведчица в тапках, стараясь не наступить на предательскую плитку, которая издаёт звук "а вот и я!" при каждом шаге, и особенно не задеть ту самую воронку, которую он зачем-то повесил сушиться прямо на дверную ручку, как медаль за гастрономическое мужество.

Оля прошмыгнула в другую комнату, как тень уставшей кошки, зажала телефон двумя руками и с надеждой открыла Вотсап.

Напечатала: «Оксан, ты не спишь?»

Нажала «отправить».

Через две секунды экран вспыхнул. Классика.

– О-о-о! Звезда Адриатики вышла на связь! – заорала подруга несмотря на то, что у неё, по ощущениям, была глубокая ночь.

– Тсс! – Оля шарахнулась к окну и произнесла шепотом: – Он спит. Если проснётся, снова предложит мне воронку.

– Воронку?

– Да. Через которую он ест.

– ЧЕГО?!

И Оля рассказала всё. Про блендер. Про жижу. Про трубку в животе. Про рак желудка. И про то, что причина – алкоголь.

– Ну и как он? Пьёт? – уточнила Оксана.

– Типа нет. Типа да. Иногда. Он говорит: "Я не пью, я отмечаю".

– Боже. А ты?

– А я, Оксан, ем пасту и молюсь, чтобы она меня не заразила.

Подруга смотрела на неё по видео связи и уже не смеялась.

– Оль, а ты не боишься?

– Чего? – переспросила она. – Что у меня тоже появится трубка? Или что влюблюсь в человека, у которого на ужин микс из макарон и томатного соуса?

– Не… что тебе с ним потом всё это тянуть. Ну, рак – это ведь не шутка.

Оля на секунду задумалась. За стенкой захрапело громче, теперь уже с придыханием. Она пожала плечами.

– Пока что я тяну только пакеты с едой и себя из депрессии. Остальное – потом.

– Ну ты и отважная!

– Ну я ж русская. Нам не привыкать.

Обе тихонько хихикнули. Потом затихли. И только храп за стенкой напоминал, что сказка про заграницу иногда идёт с постскриптумом. Большими буквами.

Утро наступило резко и громко. Где-то за окном пели птицы, а в квартире кто-то орудовал посудой так, будто собирался построить из неё Везувий.

Оля приоткрыла один глаз. Потом второй. Потом резко зажмурилась- перед ней стоял Антонио с гордой улыбкой и.… кофейной ложкой.

– Buongiorno, amore mio! – провозгласил он. – Я сделал тебе кофе!

– А кружку ты где забыл? – спросила она сквозь зевок.

– В кружке – это банально, – гордо сказал он. – Вот, смотри.

Он поднял ложку, в которой плескалось что-то коричневое и горячее, и торжественно протянул её ей.

– Кофе-эспрессо! Как в лучших домах Неаполя!

– То есть, романтика – это одна ложка кофе? Оля села и взяла ложку и посмотрела на неё, как на символ смирения.

– Это итальянская романтика!

– Угу.

– Ты что, опять недовольна? – вскинул брови Антонио. – Я вот, между прочим, уже своё выпил. Он похлопал себя по животу. – Через систему.

Оля издала долгий вдох.

– Антонио… а ты когда-нибудь думал, что у тебя странные представления о романтике?

Он задумался. Потом кивнул.

– Да. Но ведь ты со мной. Значит, не всё потеряно!

Оля поднялась, откинула волосы, встала у окна и сделала глоток из ложки. – Если я не сбегу отсюда в течение месяца, мне нужно будет выдать медаль за терпение и желательно съедобную. Или хотя бы не из макаронного пюре. Антонио подошёл сзади, обнял её и шепнул на ухо:

– Сегодня я сделаю тебе пасту с настоящим соусом! Без блендера.

– А завтра…завтра мне надо поехать в больницу… – Антонио вздохнул и потёр шею —на химиотерапию

Утро началось с суеты. Не с привычного тарахтения кастрюль, не с победных криков «я приготовил тебе кофе в ложке!», а с приглушённых шагов и подозрительно тихого Антонио, который ходил по квартире в спортивных штанах и шлёпанцах, будто собирался в спортзал. Только лицо у него было совсем не спортивное – серое, как вчерашняя паста.

Оля сидела на диване с чашкой нормального кофе, которое сварила сама, героически, чудом избежав запрета на «варварские русские методы», и наблюдала за этим утренним марш-броском.

– Послушай… хочешь, я поеду с тобой? – спросила она, осторожно.

Антонио покачал головой.

– Не надо, там скучно. Я там сижу под капельницей, потом сплю, а ты ещё устанешь. Это не весело.

– А тут с тобой прямо парк культурных чудес— буркнула она.

Он усмехнулся.

– Ну… я стараюсь.

Оля подошла к Антонио и помогла застегнуть его куртку. Он терпеливо стоял, как большой вредный ребёнок.

– Я потом тебе напишу, если не забуду – сказал он, – не переживай, хотя, может, и забуду. После химии башка как воздушный шарик.

– Ты только вернись, Антонио. Давай-ка без сюрпризов.

Он в ответ только кивнул.

– Вернусь. У меня тут незаконченная миссия. Надо ещё научить тебя есть спагетти с воронкой.

Оля скривилась, но улыбнулась.

– Поезжай уже, миссионер.

Дверь захлопнулась. И в тишине кухни остался лёгкий запах кофе и странное ощущение, что Антонио – это всё же не просто гастростома и вредность. Это история. Сложная, как итальянская грамматика, но —это её история.

Больница встретила Антонио запахом хлорки и унынием стен, которые не красили с тех пор, как Муссолини ещё верил в моду. Он привычно махнул медсестре, прошёл в отделение, где всё было бело, стерильно и раздражающе спокойно, как будто здесь не лечили, а усыпляли нервную систему.

Он сел в кресло у стены с подлокотниками, в которых можно уснуть, если постараться и отключить всё человеческое. Медсестра – молоденькая, с глазами усталой француженки подошла, взяла его за руку и нащупала вену.

– Готов, синьор Антонио?

– А у меня есть выбор? – буркнул он, подмигнув.

– Как всегда, шутите, – вздохнула она

– Как всегда, спасаюсь, то тут можно сойти с ума.

Он отвернулся к окну, когда капельница начала тикать, словно отсчитывая не лекарство, а минуты его терпения. На улице было жарко, и мир снаружи казался другим. Там – живут. Здесь – ждут.

Он закрыл глаза.

Сосед справа храпел. У соседа слева громко тикал будильник в телефоне – "принимать таблетки через 40 минут". У Антонио ничего не тикало, кроме капельницы и чего-то внутри.

Он думал про Олю. Про то, как она вчера ругалась с бойлером, будто с настоящим врагом. Про то, как делает кофе, будто ставит алхимический эксперимент. Про то, как смотрит на него, когда он шутит, в её взгляде всегда есть одно и то же: «Господи… ну ты клоун. Но харизматичный, зараза!»

И он вдруг понял, что если не вернётся, то никто так и не узнает, где на кухне лежит запасная крышка от блендера. И как он по-настоящему чувствует себя с этой трубкой. И почему он боится не смерти, а тишины.

– Ты плачешь, синьор? – спросила медсестра, удивлённо глядя на его лицо.

– Я? Да это просто из-за кондиционера. Сквозняк.

– Мы же в Италии. У нас без кондиционеров никак.

– Ну вот, теперь даже эмоции по погоде работают, – хмыкнул он.

Он снова закрыл глаза.

"Я вернусь," – подумал он. "Если не ради себя, то ради этой сумасшедшей русской, у которой бойлер вызывает больше эмоций, чем вся моя жизнь за последние пять лет."

А Оля в это время сидела на старом плетёном стуле на балконе и грызла орешки, будто это как-то могло помочь от беспокойства. Внизу гудела жизнь – дети пинали мяч, кто-то орал "Мамма миа!", кошка скакала по подоконникам, как ниндзя на каникулах. А в её голове гудела пустота, такая же, как и квартира без Антонио.

.Он ушёл в больницу рано утром, на химиотерапию.

Около двери повернулся к Оле, улыбнулся, как будто собирался на рыбалку и на прощание сказал:

– Не переживай. Вернусь, как Рэмбо, только не с пулемётом, а с расписанием процедур.

Прошло уже пять часов. Ни звонка. Ни смс. Ни "Оля, я всё ещё не умер, ты там держись!".

Она открыла WhatsApp. Пусто. Проверила батарейку. На месте. Проверила сеть. Полоски есть. Проверила себя в зеркале. Вид уставший, но всё ещё привлекательный в стиле "жду мужа с войны, а сама думаю не устроить ли революцию".

От внезапного звука Ольга подскочила, как будто кто-то хлопнул дверью, но это просто кошка сбросила с перил тапок. Тапок Антонио.

– Дура, – выдохнула она. – И ты, и он.

И в этот момент пришло сообщение.

Отправитель: Неизвестный номер. Текст:

"Вы не знаете всей правды. Не верьте тому, что он Вам говорит. Он не тот, за кого себя выдаёт. И трубка – это не просто от рака."

Оля уставилась на экран, как будто он только что предложил ей продать душу в рассрочку.

– Это что ещё за… – она не закончила.

Рядом пикнул чайник и закипел. Она, вроде, его не включала. Оля повернулась к кухне, настороженно.

– Ну всё… или у меня паранойя, или завещание бабушки продолжает работать.

Она перечитала сообщение. Потом снова, и снова.

В глубине души шевельнулась та самая Оля, которая не боится ничего, кроме повторной встречи с бойлером и бабушкиными секретами.

– Ладно, Антонио, давай сыграем в честность. Только не удивляйся, если я выиграю.

Прошло минут десять. Оля всё ещё сидела с телефоном в руке, будто боялась, что он вот-вот зашипит и выстрелит змейкой. Она уже успела заподозрить: может, это розыгрыш? Или какая-то итальянская шутка в стиле «а теперь вы унаследуете проклятие, синьора!»

И тут экран снова мигнул. Второе сообщение. Тот же неизвестный номер. Текст:

"Посмотри в его старую аптечку. Там ты найдёшь то, чего он тебе никогда не покажет."

– Охренеть, – прошептала Оля. – У меня, что, квест начался? Или я главная героиня плохого детектива?

Она встала. Обошла комнату, взглянула на закрытую дверь спальни. Там, под кроватью, был чемодан, в который Антонио заглядывал только по вечерам, когда думал, что она спит. Оля давно заметила, что слишком уж бережно он к нему относится. Ни пылинки. Ни доступа.

Она на цыпочках вошла. Прислушалась, вокруг была плотная тишина. Из больницы он всё ещё не звонил. Оля открыла шкаф, но ничего подозрительного не заметила. Потом медленно опустилась на колени и потянула чемодан из-под кровати.

Замок щёлкнул легко. Внутри лежала аптечка, старые документы, какие-то исписанные тетрадки и.… коробка с надписью “NON APRIRE” – не открывать.

– Ну да, конечно. Пиши ещё: «Смерть тому, кто сунет нос». Прямо всё, чтобы я не открыла, – буркнула Оля и, не колеблясь, сняла крышку.

Внутри находились использованные бланки, старые рецепты, бумаги с печатями… И среди них медицинские снимки. Слов она не понимала, но на одном листке было отчётливо написано “carcinoma gastrico avanzato” – рак желудка в запущенной стадии.

– Значит, правда, – выдохнула она. – А трубка… не от моды, а от беды.

Но дальше было страннее. Один документ был с другим именем. Не Антонио, а Джино Карминати. Фото очень похожее на Антонио, только моложе и волосы темнее.

– Ты кто, Антонио? – Оля ощутила, как мурашки медленно пробежали по спине. – Или точнее, кто ты был?

Она схватила телефон и написала на тот самый неизвестный номер:

«Кто вы и откуда знаете про него?»

Ответ пришёл почти мгновенно:

«Скоро ты сама всё узнаешь. Только будь осторожна. Этот человек уже однажды исчезал… с чужой жизнью.»

Оля села обратно на балкон. И теперь орешки ей казались подозрительно хрустящими. – Ну и денёк. Завещание, больница, шпионские страсти. Мне бы ромашковый чай, а не вот это всё.

. В голове вертелся только один вопрос: кто такой Джино Карминати? Почему документы в чемодане принадлежали ему, а не Антонио? Или… может, Антонио – это и есть Джино? Или наоборот?

– Ну что, Олечка… – пробормотала она себе. – Пора устроить маленькое интернет-следствие имени святой логики и гугла. А может, и в полицейские поиграем. Ты ж в Италии, почти Джованни Фальконе, только в шортах.

Она открыла ноутбук и начала гуглить:

«Fabio Rossini + Toscana»,

«Fabio Rossini + carcinoma gastrico»,

«Fabio Rossini пропал».

На третьей странице поисковика, среди рекламы средств от запора и статьи «10 причин пить масло черного тмина», она увидела заголовок:

Исчез из Сан-Джиминьяно в 2009 году: никаких следов Джино Карминати

Она кликнула.

Цитата из статьи: «Мужчина, 48 лет, внезапно исчез. Ни свидетелей, ни тела. Осталась лишь квартира, проданная через подставное лицо, и имя, которое больше нигде не всплывало. Предположительно, мужчина имел долги и проблемы с алкоголем.»

– Так… – Оля вжалась в кресло. – Алкоголь, исчезновение, похожая физиономия… неужели?..

Стук в дверь заставил её вздрогнуть. Она метнулась к глазку – это была синьора Пальмира, соседка снизу. С выпуклыми глазами, в ночной сорочке, с лицом, как будто она только что общалась с покойником.

– Синьора Оля! – прошептала та, как будто боялась, что стены слушают. – Вы должны знать… это ваш Антонио… когда-то давно здесь жил человек – Джино. Очень… очень похожий. Он тоже любил шуметь, пить, устраивать сцены. Потом пропал. А через пару лет появился Антонио. А теперь трубка, больница… Синьора, вы ничего странного не замечали?

– Только то, что он спагетти пьёт через воронку, – честно призналась Оля.

Пальмира перекрестилась.

– Я вас умоляю, не оставайтесь с ним надолго. Моя подруга работала в муниципалитете. Она сказала, что документы на Антонио были выданы как-то слишком… новенько. Понимаете?

Оля молча кивнула.

Когда дверь за соседкой закрылась, Оля подошла к зеркалу. Посмотрела на своё отражение и сказала:

– Ага. Значит, я не просто случайно попала в Италию. Меня втянули в какую-то детективно-гастрономическую драму с элементами «Следствия вели с Леонидом Каневским».

И тут телефон снова завибрировал. Сообщение от неизвестного номера:

«Ты приближаешься. Но не спеши. Некоторые тайны не терпят суеты. Особенно если они могут убить.»

Оля как раз заваривала себе успокаивающий ромашковый чай, хотя хотелось чего-нибудь крепче, но, увы, в доме всё было вылито в унитаз после последней истерики Антонио. Она сидела на диване, укутавшись в плед, и думала, что пора бы выключить телефон, иначе и правда кукушка слетит. И тут…

Итальянская мелодия вызова: «O sole mio» – с иронией, как будто сама судьба хохочет ей в ухо. Тринь!

Она глянула на экран. Неизвестный номер. Госпиталь Санта-Клара.

– Пронеси, Господи… – выдохнула она и нажала «принять».

– Синьора Ольга? – раздался женский голос с мягким тосканским акцентом. – Это госпиталь Санта-Клара. Мы звоним по поводу… эээ… Антонио Россини.

– Антонио?.. Что с ним?

– Успокойтесь, синьора, он в сознании, но случилось нечто странное. После процедуры химиотерапии он потерял ориентацию, начал говорить бессвязно, просить… внимание… чтобы мы не звонили Джино.

– Кому?! – Оля аж привстала.

– Вот именно. Он несколько раз повторил: «Не говорите Джино, не рассказывайте про Пальмиру, и ни слова про чемодан».

– Пальмира?.. Чемодан?..

– А потом… – девушка на том конце сделала паузу. – Он сказал, что, если "та русская" узнает, всё закончится. Мы подумали, что это вы.

– Очень возможно, что это я, – пробормотала Оля, холодея.

– Синьора… Я не могу официально вам сказать больше. Но, как женщина женщине, советую… проверьте его документы. И… остерегайтесь.

– Это угроза?

– Это дружеский совет. Всего доброго и удачи.

Связь оборвалась.

Оля долго сидела в тишине, потом аккуратно, как в замедленной сцене фильма, подошла к старому комоду. Достала чемодан, переложила в сторону бельё, джемперы и вдруг увидела внизу конверт.

На нём чёрными чернилами было написано:

«В случае моей смерти – сжечь»

Оля подняла бровь:

– Ну да, щас! Сжечь. Как же. Ща только лампу включу и почитаю.

Она вскрыла конверт и достала… старую фотографию, где рядом с молодым, уверенным в себе мужчиной в деловом костюме стояла женщина с загадочной улыбкой. На обороте надпись по-итальянски:

«Я всё равно всё расскажу, даже если ты меня убьёшь. – Л.»

Оля села обратно.

– Так… Пальмира что-то скрывает. Джино исчез. Антонио —это либо он, либо брат-близнец, либо двойник с блошиного рынка… И у меня теперь есть конверт, который кто-то хотел уничтожить.

И тут снова сообщение. Тот же неизвестный номер.

«Ты всё ближе. Осторожно. Он уже понял, что ты догадалась.»

Оля вскочила, как будто под ней загорелся диван.

На автомате сунула в карман телефон, накинула куртку, кроссовки и уже через пять минут неслась на автобус, который, к её удивлению, пришёл вовремя, что в Италии приравнивается к чуду или заговору. В груди прыгал адреналин, в голове плясали мысли, как у тараканов под прожектором.

–В Госпиталь Санта-Клара доедем? – быстро спросила она водителя

– Там, где тот сумасшедший с трубкой? – уточнил водитель, обернувшись. – Он у нас как местная знаменитость.

– Да. Мой… знакомый.Оля выдала нервный смешок, который мог бы сойти за кашель.

В приёмном покое больницы царила тишина и зелёный кафель. Всё было так стерильно, что казалось, даже вирусы подписывают тут не мусорить!

– Я к Антонио Карминати. У него сегодня химиотерапия. Мне звонили. Я… его Оля, – сказала она на таком итальянском, что девушка на ресепшне сперва попыталась её перекрестить, а потом всё же кивнула.

– Он в палате наблюдения. Сейчас проведу.

– Он немного… ну… особенный, – доверительно сказала она. – Поначалу говорил с нами о смысле жизни, а потом начал петь песни Тото Кутуньо. Очень экспрессивно.По коридору её вела медсестра в белых кроксах с мордочками коров.

– Это он ещё трезвый! – пошутила Оля и тут же пожалела: всё-таки в стенах госпиталя такие шутки не катят.

Палата оказалась стерильной, но уютной – окно с видом на оливковый сад, у кровати стоял столик, на нём пластиковая бутылка воды, носки и… плюшевый ослик с одной глазной пуговицей.

Антонио лежал, укутанный в одеяло, глаза были закрыты. Казалось, он спал. Оля осторожно подошла.

– Антонио? Это я.

Он медленно открыл один глаз. Губы дрогнули.

– Оля… amore mio… Ты пришла…

– Да. А куда мне деваться, ты же трубку не берёшь. И, кстати, кто такой Фабио?

Антонио вздрогнул.

– Кто тебе сказал?.. Это… это просто… из прошлого. Старый друг.

– А Пальмира? Она тоже из прошлого?

Он отвёл взгляд.

– Ты… ты не понимаешь. Это всё не то, что ты думаешь.

– А чемодан? Он тоже из прошлого? – прищурилась Оля. – Или всё-таки из будущего?

Антонио попытался встать, но его одёрнула трубка, которая была подключена к системе. Он тихо застонал, стиснув зубы.

– Я просто хотел защитить тебя, – прошептал он. – Всё очень запутано. Ты… ты должна уехать отсюда.

– Да, конечно. Только сначала расскажи, почему мне приходит сообщение от неизвестного, который знает больше, чем я. Кто ты такой, Антонио?

Он долго молчал. Затем прошептал:

– Я не Антонио Карминати. По крайней мере… не тот, за кого ты меня приняла.

У Оли отвисла челюсть.

– В смысле?

Но в этот момент дверь палаты распахнулась и на пороге появился мужчина в строгом костюме с бейджиком «Фабио Россини, юридический отдел госпиталя».

– Синьора Оля? Нам нужно поговорить. Срочно. До того, как он… скажет вам лишнее. Оля посмотрела на Антонио и вышла из палаты.

Фабио закрыл за собой дверь мягко, но с таким звуком, будто запирал за ними не просто комнату, а целую эпоху.

– Синьора Оля, – начал он, снимая очки и глядя на неё усталым, но цепким взглядом. – Вы, должно быть, очень удивлены. И у меня нет много времени. Вы… должны кое-что знать об "Антонио".

Оля, всё ещё потрясённая, машинально кивнула и присела на стул у стены. Сердце бухало, как стиральная машина с кирпичом внутри.

– Антонио Карминати действительно существовал, – сказал Фабио, делая паузу. – Но… он умер. Два года назад. В этой же больнице, где сейчас находится Ваш спутник и от того же диагноза, что стоит сейчас у… вашего "Антонио".

– Подождите, – Оля выпрямилась, в голове всё звенело. – Как это умер? Тогда кто…

– Именно это я пытаюсь вам объяснить, – Фабио подошёл ближе. – Мужчина, с которым вы живёте, использовал личность Антонио. Это… сложная история. Но, скажем так, он долгое время скрывался. И теперь его болезнь – это не единственное, что догнало его.

– Но он… гастростома, химия, всё это… вы что, думаете, он притворяется?

– Нет. Болен он по-настоящему. – Фабио тяжело вздохнул. – Но это не делает его тем, за кого он себя выдаёт. Настоящий Антонио был его братом. А этот человек – Джино Карминати. Он исчез почти десять лет назад после одного… крупного скандала.

– Какого ещё скандала? – голос Оли задрожал.

Фабио медленно сел напротив и достал из папки сложенный лист бумаги. На нём была старая выцветшая фотография. Три человека – улыбающийся Антонио, рядом мужчина в панамке и женщина с ребёнком на руках.

– Это фото сделано в 1994 году. Джино тогда уже был под следствием. Его обвиняли в мошенничестве с документами, недвижимостью и кое-чем ещё похуже.

– Что значит "похуже"? – тихо спросила Оля.

Фабио отвёл глаза.

– Он подозревался в организации схем с наследствами. И.… исчез. До недавнего времени мы не знали, жив ли он вообще. Пока кто-то из персонала не узнал его, когда он поступил на первую химию под именем брата.

– Он сам так записался?

– Да. Сначала казалось, что это ошибка, – сказал Фабио, внимательно смотря на неё. – Но потом начали приходить счета на имя Антонио по адресу, где вы сейчас живёте вместе с ним. Именно так мы и вышли на вас.

Оля медленно поднялась, чувствуя, как внутри поднимается странный холод.

– Он хочет использовать меня в своих…делах?

– Не могу сказать точно. Возможно, он действительно… к вам привязался. Но боюсь, вы лишь часть куда большей головоломки.

– И что теперь?

Фабио встал, убирая фото в папку.

– Мы должны защитить вас. И, возможно, вам стоит быть готовой к тому, что "Антонио" скоро исчезнет. На этот раз окончательно. Но перед этим… – он сделал паузу, – возможно, он попытается рассказать вам правду. Или свою версию правды.

Он посмотрел на дверь палаты.

– Решать, верить ему или нет, будете вы. Но, синьора Оля, будьте осторожны. Очень осторожны.

Оля вернулась в палату медленно, будто входила в клетку со спящим тигром. Антонио спал, повернувшись к окну. Его лицо было бледным, даже серым, губы пересохли, трубка от гастростомы покоилось на животе, как постоянное напоминание о хрупкости и какой-то чуждости происходящего.

Она долго стояла, не двигаясь. Фабио ушёл, а вместе с ним и прежняя реальность. Теперь она смотрела на этого человека совсем другими глазами. Джино? Наследство? Подделка имени? Что это было всё это время? Кто он вообще?

– Угу… – пробормотал он сквозь сон и пошевелился. – Оль… это ты? Принесла что-то? Апельсины? Нет… Лучше пюре…

Она не ответила. Только подошла ближе и посмотрела на него, будто в последний раз. Как на загадку, которую не решила, но теперь обязана.

Он снова заснул.

Через пятнадцать минут она уже стояла у выхода из больницы. В руках она держала свою сумку. Оля не знала, куда идти. Просто знала, что должна это сделать, пока он не очнулся, и пока не начал снова врать. Или, наоборот, говорить то, что сломает её окончательно.

На остановке стоял автобус, и она шагнула внутрь, будто вошла в кадр чьей-то чужой жизни. Телефон дрожал в руке, как будто знал, что сейчас начнётся что-то важное. Она написала подруге:

"Я уехала. Мне нужно знать правду. Если что, ты знаешь, где искать."

Следующим её пунктом стал архив муниципалитета —это такое старое здание с облупленным фасадом и вывеской, наклонённой под углом жизни. Оля вошла туда с тем же чувством, с каким когда-то в детстве заходила в тёмный подвал – с любопытством и страхом одновременно.

За стойкой сидела женщина лет под семьдесят с причёской в стиле "телеведущая новостей 1983 года". Она подняла глаза от кроссворда.

– Я могу Вам чем-то помочь, сеньора?

– Мне нужны документы. На имя Карминати Антонио. Умер два года назад. И ещё… на имя Карминати Джино. Возможно, он был под следствием.

Женщина вскинула бровь.

– Сеньора, вы либо пишете книгу, либо выходите замуж не за того.

– Пока – ни того, ни другого, – устало усмехнулась Оля. – Просто помогите.

– Наконец-то нам повезло, – воскликнула архивистка, поднимаясь. – У нас сегодня все умирают от скуки. Пойдёмте, может, оживим денёк.

Глава 3

Оля прошла за архивисткой вглубь здания, по коридору с линолеумом, который был настолько стар, что сам мог бы считаться историческим источником. Где-то капала вода, и пахло… даже не пылью, а прошлым, вперемешку с уксусом и обидами на систему.

– Вы простите, – сказала архивистка, нажимая выключатель, от которого загудела одинокая лампа над столом, – у нас тут всё ещё немного по-дедовски. Компьютеры есть, но мы им не доверяем. Один раз компьютер сказал, что я умерла в 2002 году, а я ведь этого даже не заметила.

Оля кивнула с сочувствием:

– Меня тоже однажды банк похоронил. Правда, не официально, а просто заблокировал счёт.

Женщина хмыкнула, достала толстую тетрадь и протянула Оле ручку.

– Запишите запрос. Сначала Антонио Карминати, потом Джино. Если он действительно был под следствием – это отдельная история. Возможно, материалы переданы в архив суда или спрятаны за печкой, как у нас заведено.

– За какой печкой?

– Это я образно. Но иногда и буквально.

Оля записала имена, дату смерти Антонио, приблизительный возраст Джино, и села на деревянный стул. Архивистка исчезла за шкафами, шурша бумагами и бормоча себе под нос что-то вроде:

– Карминати… Антонио… Был у нас… большой нос, волосы назад… А, нет, это мой сосед по лестничной клетке. Всё путается…

Прошло минут десять. Потом архивистка появилась с двумя папками.

– Вот. Антонио Карминати с ним всё спокойно. Умер в доме престарелых, без завещания, без скандалов. Даже без телевизора, обычный человек.

– И это странно, – пробормотала Оля, листая документы. – Потому что его имя всплывает в бабушкиных бумагах. Как будто он был для неё… значим… или опасен.

– Ну, может, значим и был. Опасных у нас тут много, но все – тихие.

Архивистка толкнула вторую папку.

– А вот Джино… Это уже интереснее.

Оля приподняла бровь и раскрыла папку.

Внутри нагло лежал протокол задержания, вырезка из газеты 90-х годов с заголовком:

«Подозреваемый в афере с фармацевтическими лицензиями взят под стражу. Выходец из старинной семьи Карминати».

– Фармацевтический бизнес? – нахмурилась Оля.

– Его отпустили через месяц, – продолжила архивистка. – Дело не доказали, и он потом исчез. Кто-то говорил, что он уехал в Россию. Представляете?! Кто же в Россию уезжает в 90-е?!

– Только те, кто от кого-то убегает, – сухо сказала Оля. – Или те, у кого в голове такая каша, что Сибирь кажется курортом.

Она достала из сумки флешку и положила на стол.

– У меня есть подозрение, что эти люди – Антонио и Джино – как-то связаны с каким- то экспериментом. И, видимо, это был закрытый проект, о нём почти ничего нет в открытых источниках.

Архивистка оживилась:

– О, заговоры? Я люблю заговоры! У нас тут раньше один инженер сидел. Так он утверждал, что в нашем подвале антенна времён Муссолини. Я ему поверила и однажды спустилась, а там валялась старая швейная машинка и банка с маринованными перцами. Хотите я покажу вам комнату с личными делами персонала лаборатории? Может, там будет фамилия Карминати. У нас тут часть материалов по закрытым проектам оказалась десять лет назад. Тогда «Фармакон» разорился, а эти коробки по ошибке к архиву мэрии привезли, подумали, что это меню для нового ресторана при администрации. Оля рассмеялась:

– Вполне возможно. У бабушки был дневник с рецептами, которые начинались словами: «Взять три капли компота с воспоминаниями о дедушке и одну ложку кутьи от раздражения на Шурку…»

– Похоже, Ваша бабушка была не только мудрой женщиной, но и немного алхимиком, – улыбнулась архивистка. – Пошли, сеньора. Посмотрим, что прячется в кладовке времени.

Они спустились в архивный подвал, где лампы тускло освещали длинные полки с коробками, папками и кое-где засушенными пауками, которых можно было бы легко принять за охранников прошлого.

– Вот эта секция, – сказала архивистка, – всё, что связано с частными лабораториями, сотрудничавшими с мэрией. Тут были фармацевты, генетики, один тип даже пытался оживлять голубей с помощью радиоволн.

– Получилось? – поинтересовалась Оля, открывая первую коробку.

– Голуби улетели, а он свалил в Швейцарию. Не знаю, что это значит.

Оля перебирала папки: «Проект ОРИОН», «Лаборатория «Память-Италия», «Лицензии на препараты по восстановлению внутренних органов» … И вдруг, наконец-то наткнулась на досье с фамилией Карминати Джино.

Внутри аккуратно покоились пожелтевшие отчёты, копии удостоверений, даже ксерокс паспорта. На фото… был Антонио, только имя – Джино.

– Так… – прошептала она. – Это как?

Архивистка заглянула через плечо.

– А, это известный фокус. В 90-е они тут все паспорта друг у друга заимствовали. Особенно, когда с документами было плохо. Один наш химик имел три имени и чужой нос на фото. Путались даже в пенсионном.

– Но зачем Джино выдавал себя за Антонио?

Оля вгляделась в бумаги.

Снизу прикреплена была служебная записка:

«Просим изменить имя Карминати Джино на Карминати Антонио в реестре сотрудников, так как это повысит уровень доверия у зарубежных партнёров. Антонио – более традиционное имя, вызывающее уважение у немецкой стороны».

– Вы серьёзно?.. – простонала Оля.

– Ага, – кивнула архивистка. – Всё ради внешнего вида. У нас тут был бухгалтер, который стал “директором” только потому, что у него были усы и хорошая дикция.

Оля достала телефон и щёлкнула фото записки.

– Это он, – выдохнула она. – Джино. То есть, Антонио. То есть… господи, я уже сама запуталась.

– Запутанность – нормальное состояние для всех, кто имеет дело с итальянскими архивами, – философски ответила архивистка. – Главное, не путать настоящих нормальных мертвецов с административными.

Оля задумалась:

– Получается, моя бабушка знала, что Антонио – это не Антонио. И, возможно, он был не просто её бывшим мужем… А кем-то, кто за ним припрятался.

– Может, и так. Может, они вообще менялись местами, как тапки в прихожей, – хмыкнула архивистка.

Оля почесала затылок привычным жестом человека, который только что понял, что вся её семейная история держится не на крови, а на липкой ленте бюрократии и абсурде.

–Ладно, пусть будет Антонио. Какая теперь разница. —пробормотала себе под нос Оля.

– Простите, а можно копию этой карточки?

– Берите. Тут вообще всё можно, – сказала архивистка, – если к вам потом не придут из мэрии и не спросят, зачем вы унесли их папку с 1987 года. Хотя, честно говоря, они сами её не найдут.

– Успокаиваете?

– Констатирую. Мы однажды потеряли целого мэра. До сих пор не можем понять, ушёл в отпуск или ушёл в монастырь. Запись в журнале оборвана на слове "на по…"

– …похороны?

– …полчаса, скорее всего. Но кто теперь знает.

Оля вздохнула. В руках у неё был служебный бейдж с фото Джино, на котором тот смотрел в объектив с выражением “я ваш спаситель или ваш эксперимент, решайте сами”.

Подпись: Карминати Антонио. Научный консультант проекта "Эвомнемо".

– Простите, – повернулась она к архивистке, – а это что за проект? Эво… как там?

Та на секунду задумалась, нахмурилась, достала из ящика бумажку, прочла и сказала:

– "Эвомнемо" – эксперимент по расширению памяти и устойчивости сознания к стрессу у пожилых людей с помощью наночипов, регулирующих нейронные связи, что-то вроде анти-Альцгеймера Наночипы вводят с помощью маленьких уколов прямо в нужную часть мозга или в шею, где они помогают улучшать память и делать мозг менее уязвимым к стрессу. Процедура почти безболезненная, проводится быстро и под местным обезболиванием, а врачи следят за всем с помощью специальных приборов, чтобы всё прошло гладко. Процедура занимает всего пару минут. Главное – не чихнуть в момент укола, иначе наночип может застрять в носу и вместо памяти начнёшь улучшать обоняние. Представляешь, как будешь нюхать пиццу и сразу вспоминать все ингредиенты?

– Вы шутите?

– Я вообще давно мечтаю уйти в стендап, – кивнула архивистка, – но вместо этого застряла между микрофильмом и мышьяком. Впрочем, микрофильм безопаснее.

Оля снова глянула на карточку.

– Получается, этот Джино в какой-то момент принял на себя имя Антонио, чтобы участвовать в программе?

– Возможно. А может, чтобы уехать в Германию. Или жениться на вашей бабушке. Или, прости, Господи, получить бесплатный абонемент в бассейн. Я видела и не такие запросы.

Оля тихо хмыкнула.

– Знаете, мне начинает казаться, что моя бабушка была не просто пенсионеркой с дачей и сиренью, а кем-то вроде агентки под прикрытием. Всё в её жизни подозрительно: мужей путала, завещания прятала, кофейник кодировала…

Архивистка заговорщически понизила голос:

– А вы не проверяли, нет ли у вас дома шкафа, который странно гудит?

– Есть, холодильник называется.

– Не факт.

Оля покачала головой, улыбаясь.

– Спасибо. Вы были бесценны.

– Обращайтесь, – кивнула архивистка. – Только не пишите обо мне в книге, пусть думают, что я всё ещё решаю кроссворды.

Оля уже почти вышла, но вернулась:

– Кстати, а вы не подскажете, где ближайшее отделение Фондации "Орион"?

– За углом. Серая дверь без вывески, если не откроют, постучите по ритму Баха. Они любят, когда кто-то “в теме”.

Но сначала Оля решила вернуться в больницу к Антонио. Она ворвалась в палату как санэпидемстанция в кафе без лицензии. В одной руке она крепко сжимала пластиковый стаканчик с кофе, в другой папку с архивными разоблачениями, а в глазах пылал огонь, ярость и лёгкий блеск итальянской истерики.

Антонио, или, как оказалось, условный Антонио сидел на кровати, уплетая мандарин с видом Будды на пенсии. У него всё было прекрасно: витамин С, свежий воздух и отсутствие разоблачений в повестке дня.

– Ну привет, дорогуша, – сказала Оля, бросая папку на тумбочку так, что от неё отлетел степлер. – Есть минутка поговорить об обмане века?

Он замер, кусочек мандарина завис у губ.

– Ты опять про завещание? Я честно, всё ещё не уверен, где его спрятал…

– Завещание – это уже мелочи. Меня больше волнует, кто ты такой, мать твою?!

– Я – Антонио! – торжественно возвестил он, взвизгнув голосом до оперного сопрано, и с такой искренностью ударил себя кулаком в грудь, что телевизор на всякий случай притих.

– Не ври мне! У Антонио был акцент, как у Папы Римского на отдыхе. А ты, как будто в молодости «Бони М.» подпевал. И у тебя в архиве чёрным по белому написано: "Джино Карминати. 1968 года выпуска. Был осуждён, но вскоре сбежал. Занесён в экспериментальную группу 'Новый облик старика’."

– Слушай, ну… меня просили сыграть, типа реконструкция личности. Я думал, ты догадаешься.

– Догадаюсь?! Я прилетела сюда, думая, что встречу мужчину своей мечты, ну хотя бы из 80-х. А ты оказался обыкновенным научным фейком в уютной упаковке.

– Но харизма же осталась?

– Харизма?! У тебя харизма бутерброда из столовки, который выдали за кулинарный шедевр.

Он почесал затылок:

– Ну прости, я правда старался, даже зубы вставные снимал, ради образа.

– О, спасибо! А я, между прочим, себе новое бельё купила с надеждой! А оказалось, что попала в какие-то чёрные лаборатории с элементами романтики.

Он встал, пошёл к столику, налил себе воды и выпил залпом.

– Хочешь правду? Я, вообще-то, не знал, что ты приедешь. Мне сказали: “Просто притворись Антонио. Отдохнёшь, поваляешься в палате, за тобой будут бережно ухаживать и, кстати, там хорошо кормят.” А потом вваливаешься ты, с глазами как у Джоконды на кето-диете.

– Я, между прочим, могла бы тебя полюбить! Ты для меня был идеальный мужчина: старый, молчаливый, почти недвижимый.

– Я всё ещё могу быть недвижимым, если тебе так удобнее. Особенно после больничного обеда…

Оля прыснула.

– Ладно. Ты не Антонио, но и не совсем Джино. Ты… Франкенштейн эпохи стартапов. Человек, в которого загрузили характер деда, повадки ловеласа и способности к сбеганию.

– Спасибо. Обычно мне просто говорят “псих”.

Оля села на край кровати.

– Знаешь что? Пожалуй-ка, я остаюсь, пока не выясню, кто заказал этот цирк. И почему я всё ещё чувствую к тебе… ну, скажем так, раздражающе-приятную симпатию.

Он улыбнулся.

– Ну вот. А говорили, что эксперимент провалился. Ты кофе с чем будешь? У нас тут есть чай из подорожника и булка с ДНК.

– Удиви, “Антонио”. Только без сюрпризов в тесте, а я пока пойду пообщаюсь с мед. сестричками.

–Океюшки! Валяй! – с улыбкой ответил Антонио и подмигнул левым глазом. Правый ещё дремал.

– Buongiorno! Доброе утро! – пропела Оля, входя в сестринскую. – Я внучка сеньора Карминати. Мы с дедулей готовим книгу о его удивительной жизни. Поможете ответить на парочку вопросов?

Молодой медбрат с кудряшками и взглядом теленка, впервые увидевшего электричку, заулыбался.

– Конечно… Всё, что угодно.

Оля подмигнула:

– Только не всё сразу, а то я не успею записать.

Она села на стул, как на трон и достала блокнот.

– Итак… Сеньор…?

– Луиджи. Медицинский ассистент, ночная смена.

– Луиджи, скажите честно. Вы не замечали чего-нибудь… необычного в поведении моего дедули? Ну там, не бормочет ли он стихи Пушкина сквозь зубную щётку? Не танцует ли ламбаду в халате под гимн Италии?

– Эээ… Ну… однажды он устроил дебаты с телевизором. Кричал, что ведущий новостей —это агент, замаскированный под метеоролога.

– Прекрасно! – оживлённо записала Оля. – А ещё?

– Он умеет разговаривать с камерой видео наблюдения. Камера, правда, молчит, но он всё равно делится с ней рецептами омлета и жалуется на цены на вина и сыры.

– Это у нас наследственное, – кивнула Оля. – А по медкарте? Всё на месте? Никаких там странных операций, пересадки сознания, замены печени или почки на планшет?

Луиджи поёрзал:

– Я… не имею права разглашать такую информацию…

Оля молча достала из сумочки пирожное. Осторожно положила перед ним.

– С фисташками. Натуральными. Не из вашего порошка со вкусом «зелёное разочарование».

Он сглотнул. Сильно.

– Ну… говорят, что его подменили. Был один, стал другой. Документы пришли из Милана, с пометкой «эксперимент 23-бис». Но это всё слухи! Я лично ничего не видел! Даже глаза закрыл!

– Конечно, конечно. – Оля захлопнула блокнот, ободряюще похлопала его по плечу. – Ты молодец. В следующей жизни получишь целый торт, без глютена и с отпущением всех грехов.

Следующая была уборщица Розалия, лет под 80, с выразительным носом и волосами, как у Марии Каллас после ветра.

– Скажите, синьора Розалия, мой дедушка… давно ли у вас?

– Вы имеете ввиду, дедушка, как Антонио? Или как тот, что в нём сидит?

– Простите?

– Девочка моя, я тут тридцать лет. Я вижу, когда старик – это старик, а когда это актёр, шпион или… фиг его знает кто. Этот Ваш жрёт аккуратно, глаза бегают, к старым песням равнодушен. Не наш, одним словом.

– А что, по-Вашему, настоящий итальянец в возрасте должен делать?

– Рыдать под "Челентано", ругать Берлускони и подкатывать к санитарке с ходунками.

Оля достала шоколадку. Розалия мгновенно сгладила выражение лица.

– Но он симпатичный. Даже если и не Антонио. Может, он тебе как раз подходит?

– Я не ищу мужа среди лабораторных образцов.

– А зря, девочка. Вон тот, из экспериментальной палаты номер четырнадцать, вообще варит лучший кофе в отделении.

–Спасибо большое! Я подумаю—ответила Ольга и вышла из сестринской. Немного постояв в холле и переварив полученную информацию, она написала сообщение своей подруге

– Ань, ты не поверишь. Мой "дед" – это не дед, а проект. В медкарте у него пометка “перезапуск личности”. Кормят их тут, как в нашей общаге. Уборщица клянётся, что он "не настоящий, но симпатичный". Думаю, я влюбилась. Как думаешь, это считается вандализмом, если я трону экспериментальное имущество?

Не дожидаясь ответа, Оля закрыла телефон, глубоко вздохнула, собрала всю свою волю в кулак и направилась к палате Антонио. У двери она замерла, словно перед аудиторией, в которой во всю шёл экзамен, сделала ещё один вдох и вошла.

Антонио лежал в той же позе, в какой она его оставила, укутанный в плед, с видом человека, пережившего многое. Телевизор негромко бубнил что-то про футбол, будто ради фоновой поддержки. Он повернул к ней голову и чуть улыбнулся:

– Ты вернулась, а я уж подумал, что сбежала. Как моя поджелудочная.

Оля подошла ближе и остановилась у кровати. В её голосе зазвенела хирургическая точность:

– Скажите, сеньор Карминати… кто Вы на самом деле?

Он слегка приподнялся на подушке:

– Как это – кто? Я – Антонио, сколько раз можно говорить! Пенсионер, страдалец, фанат «Милана». Что за допрос?

– Странно. Ты говоришь, как человек моего возраста. А тебе, по документам, семьдесят шесть. И ещё: на фото 2005 года ты совсем другой, а в выписке из архива чёрным по белому написано, что Антонио умер два года назад. Так почему тебя никто не хоронил?!

Он прищурился, пожал плечами и отшутился:

– В Италии никого не хоронят, пока не начнут настойчиво интересоваться твоим здоровьем. Ты первая проявила инициативу.

– А ещё, твоя подпись в медицинской карте не совпадает с подписью из архивов. Я уже проверила.

Наступила пауза. Он выдохнул.

– Ты слишком умная для туристки, и слишком упрямая для внучки.

– Вот именно. Я сюда не за фамильным серебром приехала. Я за мужчиной, в которого верила, а получила головоломку в халате.

– Ладно, – он устало потёр лоб. – Меня зовут Джино. Фамилию можешь не гуглить, в реестрах я под псевдонимом.

– Зачем ты выдаёшь себя за Антонио?

– Потому что у настоящего Антонио были связи, долги и молчаливый выход. Потому что кому-то было выгодно, чтобы он "ушёл", а я остался. И потому что фамилия Карминати до сих пор кое-что значит, особенно, если ты хочешь скрыться.

– Значит, ты самый настоящий аферист?

Он усмехнулся:

– Я просто единственный, кто выжил в этой игре. А теперь, возможно, ты будешь следующим участником.

Оля смотрела на него. Страх, раздражение, интерес – всё перемешалось в её голове.

– Ты мне нравился больше, когда был просто с трубкой в животе.

– А ты мне нравишься больше сейчас. Даже когда задаёшь слишком много умных вопросов.

Оля скептически покачала головой:

– Это не объясняет, как я сюда попала и почему именно ты меня сюда затащил.

Он подмигнул:

– Просто кто-то должен был быть рядом… потому что ты можешь уговорить охранную систему выдать тебе план эвакуации и пару тайн государства. Надо же кому-то отобрать у тебя лопату, когда ты решишь "чуть-чуть покопать для ясности". В общем, я предлагаю провести тебе экскурсию в нашу лабораторию, в мир нанотехнологий.

– Звучит как вызов. – Оля улыбнулась. – Ладно, уговорил. Показывай, что там у вас за чудо-лаборатория.

И они двинулись в путь: Оля на каблуках, чеканя каждый шаг, будто идёт по подиуму, а Антонио с капельницей, трубкой и видом заговорщика на забастовке. Они направились в самый непредсказуемый коридор больницы, замаскированный под кладовку для швабр и тётю Розу из уборки. За дверью, где обычно хранились ведра и запах хлорки, пряталась настоящая лаборатория. Такая, о которой санитарки говорили шёпотом, а охранник отказывался вспоминать своё имя даже под гипнозом. Лаборатория оказалась чем-то вроде космической кухни: на столах стояли колбы с пузырящимися жидкостями всех цветов радуги, в углах расположены роботы, напоминающие роботов-пылесосов, но с глазами и микроскопами, а в воздухе витал тонкий аромат мяты, как будто мята только что защитила диссертацию по квантовой химии. Антонио, будто гид на экскурсии, ввёл Олю в суть дела:

– Вот это – наш хит сезона. Зубная паста «Регенератус». Научились не только предотвращать кариес, но и запускать рост новых зубов. Особенно актуально после пятидесяти. Знаешь, многие теряют зубы, а тут – бах! – и природа снова на вашей стороне.

Оля взяла тюбик, прищурилась и усмехнулась:

– Если после неё я начну понимать тараканов и соглашаться с их политическими взглядами – знай, я уже вызвала тебе такси в ад. Антонио подмигнул:

– Тогда я попрошу, чтобы такси было с кондиционером. И чтоб музычка играла из восьмидесятых, ну..чтобы в ад с комфортом.

Он щёлкнул пальцами, как будто уже забронировал такси.

– А если ты начнёшь вести переговоры с тараканами, не забудь сообщить им, что у меня на кухне целая делегация. Причём с амбициями.

Оля прищурилась:

– Отлично. Значит, заодно и парламент соберём. Назовём “Верхняя лапка”.

– Только без митингов возле раковины! – засмеялся Антонио. – Я там посуду мою.

– Ты?! Сам моешь посуду?! – хмыкнула Оля. – Вот теперь я точно уверена, что паста действует.

Она аккуратно выдавила немного пасты на щётку. Консистенция была как у обычной пасты, только с лёгким сиянием, будто в ней микросхемы.

– Ну что, доктор, приказываете чистить?

– Конечно! И приготовься к эффекту «вау»!

Оля начала чистить зубы, стараясь не подавиться от смеха. Через минуту она почувствовала странное тепло и лёгкое покалывание.

– Ну, – сказала она, вытирая рот, – если завтра у меня не вырастет третий комплект зубов, буду требовать возврат денег.

Антонио рассмеялся:

– Договорились. Но предупреждаю: в комплекте идёт новый взгляд на жизнь и, возможно, любовь к брокколи и луку.

Оля покачала головой и улыбнулась:

– Значит, эксперименты только начинаются. А я думала, сюда приехала просто погостить у итальянского мужчины.

На следующее утро Оля проснулась в тишине. Подозрительной. Даже соседская собака, обычно начинающая день с оперы "Аве Мария на лай и визг", молчала. Она села на кровати, зевнула… и тут же замерла.

Зевок был странным. Широким и подозрительно эластичным.

Она подбежала к зеркалу в ванной, включила свет и – зависла.

– Мамма мия… – прошептала она, глядя на себя.

Во рту сиял идеальный, белоснежный, безупречный набор зубов. Как в рекламе. Но… с бонусом.

– Мама роди меня обратно…

В зеркале отражалась она, слегка опухшая, растрёпанная. И.… с лишним зубом. Причём не где-нибудь, а аккуратно за верхними передними резцами, как будто кто-то тайно, ночью, вставил ей в рот запасной жевательный механизм. Коренной зуб. Один. Одинокий. Внезапный.

– Боже, я – акула! «Но какая-то нелогичная…» —прошептала она. – Я жую воздух ещё до того, как он стал едой!

Она открыла и закрыла рот, как перезагружающийся принтер.

Потом всё же рискнула позавтракать. Кофе, тост и моральная паника. Сделала глоток – и тут…

Кофе шепнул. Не вслух. В голове, но очень вежливо.

"Здравствуйте. Я – сорт арабики. Не волнуйтесь, это просто Ваша новая нейроэмпатия вкуса."

– О, отлично, – вздохнула Оля. – Теперь у меня в голове ещё и бариста завёлся…

Она прибежала в палату к Антонио, нервно щёлкая зубами, как кастаньетами.

– Уважаемый профессор, у меня ЧП! Зуб вырос! Не там, где положено! И кофе стал со мной говорить. А ещё только вчера я мыла полы и думала о родине!

Антонио, по-прежнему в халате и с капельницей, пожал плечами:

– Побочные эффекты. Ну, бывает. Паста усиливает спящие функции организма. Зубы, знаете ли, не всегда читают инструкцию, где расти.

– Да он мне за передними вылез! Я теперь как будто личная кладовка для карамелек! Ты представляешь, что будет, если я поцелуюсь с кем-то? Он почувствует… ещё один зуб. Запасной. Из засады!

Антонио задумался:

– Возможно, это даже фетиш.

– Спасибо. Пойду найду психотерапевта с таким же фетишем. Или стоматолога-экзорциста.

– Кофе ещё разговаривает?

– Уже спорим. Он говорит, что я недооцениваю его тело. Я в ответ спросила, где у него оно вообще. Он обиделся.

На следующий день Оля с самого утра понеслась в ближайшую стоматологию.

– Садитесь, сеньора, – улыбнулся стоматолог, молодой, бодрый парень, с глазами человека, который не боится ничего, кроме своей жены.

Оля устроилась в кресле, закинула голову и обречённо разжала рот.

– О-о-о… – протянул стоматолог, мигом потеряв бодрость. – Это… э-э… как бы помягче… неожиданно.

– Да? А я думала, это так у всех. Полный рот зубов и один шпион за передними. Для спец задач.

– Сеньора… – он посветил в рот фонариком. – У вас коренной зуб, и… он растёт… не просто не в том месте, он как будто ждёт своего часа. Как будто притаился и…похоже, что он засел в засаде.

Я таких видел только на фото на конференции по дентальной аномалии. На шестом слайде под заголовком «Невероятное, но факт».

– Удалить эту аномалию можно?

– Ну, если Вы не против, что заодно уйдёт и часть самооценки, то можно. А вообще, он здоров, крепкий, как будто только с завода. Но… зачем он там?!

– А вы у учёных спросите. Они мне пасту дали. Говорят, «паста будущего». Обещали, что всё станет моложе и свежее. Ну вот, зуб решил, что я ещё не всё прожевала в этой жизни.

Стоматолог встал, потерев затылок:

– Сеньора, вы понимаете, что Вы – научная сенсация? Я не знаю, как сообщить об этом в стоматологическую ассоциацию, но я очень хочу, чтобы Вы пришли ко мне ещё раз. Или хотя бы выслали селфи с этим зубом.

Оля встала, нащупала под верхней губой предателя и вздохнула:

– Ладно, оставлю пока, может, пригодится. В конце концов, некоторые мужчины, как этот зуб, внезапно появляются, сидят не на своём месте, мешают жить, но выкинуть жалко – вдруг для чего-то полезны.

– Гениально, – прошептал стоматолог, записывая это в блокнот под заголовком «Пациентка года»

Когда Оля вернулась из стоматологии, с ощущением как будто у неё во рту старинный рояль с лишней, но очень обидчивой клавишей, Антонио уже был дома. Он вальяжно растянулся на диване с видом победителя Олимпиады среди гипохондриков.

– О! Привет, мил человек! – воскликнула Оля. – Ты что, сбежал из больницы?!

– А всё! – гордо объявил он, стягивая с себя покрывало, как супергерой плащ. – На ближайшие полгода свободен от процедур, уколов и медсестёр с подозрительными взглядами.

– Только от медсестёр? – прищурилась Оля. – А от таблеток, капельниц и диеты «никакого веселья» тоже?

Антонио махнул рукой:

– Ну, насчёт диеты… Я, может, слегка приукрасил. Мне выдали список запрещённого, и он, кажется, длиннее итальянской Конституции. Но! – он хлопнул по столу – У нас сегодня праздник! Я выжил и позволь мне хотя бы тост с маслом! – воскликнул он драматично.

Оля открыла холодильник, осмотрела его содержимое и сдержанно хмыкнула:

– Отлично, у нас есть йогурт, цветная капуста и… мандарин. Один. Устроим праздник века!

Антонио устроился поудобнее, с видом великомученика:

– Ладно, зови, когда приготовишь цветную капусту. Я пока подготовлю речь «Как я выжил, несмотря на кефир и систематическое отсутствие тирамису».

Оля закатила глаза и направилась на кухню. Из-под её ножа бодро посыпалась капуста, будто догадываясь, что судьба у неё сегодня диетическое наказание.

– И не вздумай подсыпать туда ничего подозрительного! – донёсся из гостиной голос Антонио. – У меня рецепторные права по Женевской конвенции!

– Расслабься, – крикнула Оля. – Только капуста и щепотка сочувствия.

– Сочувствие тоже на пару?

– Нет, его я запекла в духовке вместе со своей последней надеждой на нормальную жизнь.

Антонио фыркнул, затем слегка осел в подушках, чувствуя себя почти счастливым.

– Ты знаешь… – лениво протянул он, – если бы все секретные агенты питались так, как ты меня кормишь, они бы уже давно сами себе всё рассказали.

Оля появилась в дверях с противнем:

– Ну, начинай свою речь. Я хочу это услышать до того, как капуста остынет и станет оружием.

Антонио драматично вздохнул, выпрямился и заговорил:

– Дорогие товарищи… и ты, капуста. Сегодня я расскажу, как человек, переживший шесть анализов, три беседы с психиатром и одно случайное знакомство с таблеткой, которую мне не назначали, научился ценить… вкус горячей воды с привкусом накипи и …

И вдруг Антонио резко вскочил, подбежал к компьютеру, что-то проверил и вскрикнул:

– Оля! Сегодня же четверг! Неси свою капусту назад, в нашей научной столовой презентация новых экспериментальных блюд!

Оля замерла в дверях с запеканкой из цветной капусты в руках:

– Ты променял домашнюю еду на гастрономический риск?

– Я не променял – я сделал научно обоснованный выбор! Быстро, в храм вкуса и науки!

– О боже… – Оля прищурилась.

Антонио ещё раз нагнулся над компьютером и, не отрывая глаз от монитора, сказал

– Сегодня в меню лазанья, после которой ты вспомнишь, где оставила пин-код от студенческого проездного, и вино, от которого заговоришь на древнеарамейском.

– Только если на десерт будет антидот, – хмыкнула Оля. – А то я и так сегодня узнала много нового… например, как неудобно жить с лишним зубом за передним рядом.

– Так ты теперь официально мутант? – восхитился Антонио. – Ну, тем более пора в лабораторию! Нам нужны новые образцы.

Научная столовая встретила их запахом стерильности и тушёного брокколи. Всё выглядело подозрительно: слишком чисто, слишком тихо, и в воздухе витал дух экспериментов над аппетитом.

Антонио важно указал на табличку над раздачей:

"Будущее на вкус. Побочные эффекты уточняйте у повара."

– Ну, выбирай, – сказал он, ловко толкнув вперёд пластиковый поднос. – Здесь каждое блюдо —это шаг в научную бездну.

Оля окинула взглядом меню.

Суп, улучшающий память

Макароны, повышающие IQ

Омлет от бессонницы

Пудинг, стирающий плохие свидания из памяти

Вино "Паваротти": активирует языковые центры мозга

– О, берём вино, – сказала она. – Вдруг я наконец пойму, что говорит итальянский телеведущий в прогнозе погоды.

– Уверен, после бокала ты не только поймёшь, но и сама расскажешь, где пройдут осадки. На японском.

Они сели за стол, Оля сразу выпила пол стакана и тут же выдала:

– Hola, señor Antonio. ¿Dónde está el baño más cercano?

Антонио поперхнулся пюре:

– Ты сейчас по-испански?

– Sì, e anche un po’ di italiano, capisci?

– Ого… вино уже сделало из тебя лингвиста?!!

– А ничо так. Вот ещё: Guten Tag, meine Freunde! Und jetzt auf Französisch…

Она сделала паузу, приложила руку к груди и произнесла с театральной интонацией:

– Je suis… légèrement pompette… mais très intelligente!

– Что ты сказала?

– Что я слегка навеселе, но очень умна.

Антонио уже крутил стакан с настороженностью:

– А если ты сейчас на китайском закажешь дронов – я ухожу.

– Nǐ hǎo, wǒ yào yīgè xiǎo fēijī! – немедленно сказала Оля и подмигнула.

Антонио тяжело вздохнул:

– Всё. Назад дороги нет. Завтра утром проснёшься, а под подушкой – диплом переводчика ООН.

Оля довольно потянулась:

– Главное, чтобы не ещё один зуб. А языки… пригодятся. Особенно, когда тебя шантажируют по телефону, а ты не знаешь, как послать в нужную сторону.

Антонио нахмурился:

– Кстати, про телефон… Ты ведь не шутила? Реально кто-то звонил и угрожал?

– Ага. Таинственный голос, который явно переоценил мою внушаемость. Говорит, мол, "слишком глубоко копаешь". Я аж пошла проверила, вдруг у меня за спиной экскаватор прицепился.

– Подожди… а ты им сказала, что ты журналистка?

– Нет, сказала, что актриса. Чтобы они ещё больше запутались и перестали понимать, где правда, а где монтаж.

Антонио задумчиво зачерпнул ложку пюре, явно поглощённый мыслями:

– Хм… если кто-то в теме, что ты здесь, в лаборатории… значит, у нас утечка. Либо у тебя в зубе жучок, либо омлет нас слушает.

Он резко развернулся к тарелке и грозно ткнул в неё вилкой:

– Признавайся, яйцо! На кого работаешь??!!

Оля прыснула:

– Если ты сейчас начнёшь допрашивать котлету с полиграфом, я уйду к ребятам с лазаньей телепатии. Они хоть не орут.

Антонио поднялся, сделал пафосный глоток вина, на этот раз без побочных эффектов… почти, и сказал с заговорщицким видом:

– Надо бы нам сбегать ещё разок в архив. Есть у меня одна идея… Я давно подозревал, что за всеми этими "кремами от геморроя будущего" стоят кое-кто посерьёзнее. И это не дерматологи.

Оля подскочила:

– Ты серьёзно? Пойдём прямо сейчас?

– Сейчас нет, – буркнул Антонио, садясь обратно. – У меня десерт ещё не подан. Хочешь тортик, от которого стирается кратковременная память?

– А если я забуду, что ты мне нравишься?

– Тогда я возьму себе два куска. Вдруг тоже забуду, как я вписался во всё это.

Оля прыснула в ложку:

– Ладно. Давай десерт, а после пойдём в архив.

За десертом Оля молчала и задумчиво глядела в свой уже пустой стакан. Тишина затянулась. Антонио неспешно убрал посуду и налил им по стакану воды.

– Ты сказала – шантаж по телефону. Это было серьёзно?

– Да. Повторяю ещё раз, а то вижу, что твой десерт уже отключил память. Голос был ровный, без акцента, как у диктора. Он сказал, что я «копаю слишком глубоко». Что дело не во мне лично, а в том, что я откопала в архиве.

– И что там? – тихо спросил Антонио.

Он будто уже знал ответ, но надеялся, что ошибается.

– Набор отчётов. Исследования 2007–2011 годов. Они пытались разрабатывать препараты для омоложения внутренних органов. Печень, сердце, почки… Не крем для век, а инъекции для поджелудочной! Эксперименты финансировались через третьи фирмы, чтобы никто не догадался, что это вообще существовало. А потом наступила тишина, всё свернули. Слишком эффективные исследования, что ли?

Антонио побледнел.

– Это не просто исследования, – пробормотал он. – Это был проект «Реинитро». Я думал, его закрыли ещё на стадии тестирования.

– Ага, закрыли, только кое-кого из тест-группы забыли выключить, – буркнула Оля и выразительно посмотрела на него.

Антонио отвёл взгляд.

– Я.… я был координатором со стороны технической поддержки. Обеспечивал стабильную работу системы. Они тестировали препараты на добровольцах, в основном на пожилых, которые уже не надеялись на лечение.

Оля мрачно кивнула:

– Знаешь, что самое странное? Несколько участников этих опытов до сих пор живы и на фотографиях выглядят моложе, чем в анкете.

–Ладно, вставай, пошли в архив, пока не закрылся. —произнёс Антонио и встал первым. В архиве Оля погрузилась в бумаги и через пять минут воскликнула:

– Ух ты! Смотри, что я нашла! —она торжественно подняла листок и, словно диктор в теленовостях, принялась читать с пафосом, будто доклад в министерстве. Концепция "омоложения органов”:

• Название программы: "Регенеративный вектор G-9"

• Цель: восстановление клеток печени, почек и сосудов с помощью наноинъекций и модифицированных белков.

• Метод: вливание «носителей», активирующих спящие участки ДНК, отвечающие за регенерацию, по аналогии с клетками у детей.

• Побочные эффекты: временная потеря контроля над эмоциями, нарушения сна, усиление памяти до тревожных уровней, люди вспоминают травмы, зависимость от корректировок инъекций.

• Судьба программы: засекречена и заморожена.

Оля нахмурилась, отложила концепцию в сторону и сосредоточенно продолжила перебирать архивные бумаги. Большинство из них были скучные до зевоты: протоколы испытаний, списки оборудования, отчёты с графиками, где даже линии, казалось, устали от жизни.

И вдруг, перед ней выпали листы, написанные от руки. Бумага чуть пожелтела, почерк был нервный, торопливый, будто человек писал, боясь, что его вот-вот остановят.

– Опа, живой квест, – пробормотала она и села прямо на пол между коробками.

Прочитав первые строки, Оля тут же забыла про кофе, про Антонио и даже про то, что собиралась притвориться занятой. Она залипла в чей-то дневник с таким выражением, будто это был личный блог бессмертного алхимика. Особенно зацепила последняя строчка:

«…что-то, что не стареет совсем.»

Оля подняла глаза. В глубине архива что-то загудело – то ли кондиционер, то ли древний дух бюрократии вздохнул от скуки.

– Знаешь, – сказала она, подсаживаясь к Антонио, который просматривал другую кипу папок, – я нашла не просто отчёты. Там дневник человека, который участвовал в эксперименте. Он начал видеть чужие сны и слышать микроволновки до их включения.

– Фамилия? – отложил папку Антонио.

– Только инициалы: D.M.

Он резко замер.

– Что? – напряглась Оля.

– Ничего. Просто… – он задумался. – В архиве был один парень. Смотритель. Молодой, странный, говорил с коробками. Мы считали, что у него диплом по шизофрении. Но звали его… Диего. Диего Мандзини.

– Это он? – Оля показала фото.

– В том-то и дело… – Антонио понизил голос. – Ему должно быть лет восемьдесят. Но здесь на вид – максимум тридцать пять.

И в этот момент, как по сценарию, в дверях раздался голос:

– Кто-то искал Диего Мандзини?

Оля обернулась. У двери стоял мужчина в идеально выглаженной рубашке, с лукавой улыбкой и глазами, в которых плескалась слишком большая осведомлённость для его возраста.

Оля застыла, а Антонио замер, будто кто-то предложил ему сыграть на баяне без подготовки.

– Это шутка? – медленно спросила Оля, разглядывая подошедшего мужчину.

– Не-а, это я, родимый. Без фильтров и стабилизаторов, хотя добавки были… лет двадцать назад. Экспериментальные. Пищевые.

Он присел без приглашения, по-хозяйски закинув ногу на ногу, и заговорщицки шепнул:

– Видел, как вы в моём дневнике копались. Надеюсь, понравилось?

Антонио тяжело выдохнул.

– Диего… Ты вообще не изменился.

– А ты, Антонио, изменился в худшую сторону. Раньше у тебя были брови и чувство юмора.

– Брови остались, просто переехали ниже. – Антонио почесал лоб. – Где ты был последние двадцать лет?

– Долгая история. Сначала проект прикрыли, а потом про меня забыли. Архив принял меня как родного с полочкой и тишиной. Там даже мыши на меня жаловались за странные идеи.

Оля осторожно уточнила:

– Подождите… вы – тот самый D.M.? Автор дневника?

– Да, да. Он самый! – с обаятельной улыбкой ответил Диего.

– В дневнике Вы писали, что начали что-то… чувствовать. До того, как оно происходило.

– О, ну это просто. У нас в лаборатории вентиляция была как у метро в августе. И сотрудники с.… нестабильной аурой. Я просто стал осторожнее. Иногда даже предсказывал, кто снова забудет закрыть холодильник с пробирками.

Он подался вперёд, понизив голос:

– Но, если по чесноку – не лезьте в ту тему. Некоторые эксперименты лучше не трогать. Особенно, если у вас слабая печень и активное воображение.

– А кофеварку ты правда хапнул? – спросил Антонио.

– Нет, это она меня. С тех пор я боюсь запаха мокко.

Оля уставилась на Антонио:

– У тебя, случайно, нет запасной головы? Моя, похоже, уже закипела.

– Только старая модель, – буркнул он, но она греется быстрее и бесит чаще.

– Но, если серьёзно, – Диего вдруг посерьёзнел. – Самое интересное было не в дневнике. То, над чем мы реально работали, ни в один отчёт не попадало.

Антонио напрягся:

– Ты про восстановление печени?

– Не только. Мы тестировали протокол регенерации тканей, основанный на активации спящих клеток. Это когда печень после цирроза ведёт себя, как студент после отчисления, вдруг вспоминает, зачем она вообще нужна, и начинает работать как новая.

– Без операций? – переспросила Оля, нахмурившись.

– Вообще без, только особый режим импульсов, немного нанотерапии и аудио волны. Наши подопытные почки буквально «рассасывали» кисты. А сердце у одного дедушки с третьей степенью износа начало формировать новые клапаны. Представляешь? У него стучало, как у холодильника после разморозки, а через месяц, как у метронома Yamaha.

– Это звучит… ну… фантастически, – медленно произнесла Оля.

– А главное – никто не верил и не хотел, чтобы мы это продолжали. Потому что у всех были контракты с клиниками, фармой и продавцами пластиковых суставов. А у нас дедушка, который пробежал марафон после инфаркта и рассказывал, что чувствует себя как в тридцать. Правда, его жене это не понравилось и ему пришлось заново жениться.

Антонио вздохнул:

– Я помню, что проект «Реинитро» закрыли без объяснений.

– Ага, официально считалось «утечка данных». Неофициально – слишком хорошие результаты. Никто не любит, когда пациенты перестают быть пациентами.

Оля присела, ошарашенная:

– Но… это же могло спасти столько людей.

– Конечно, могло. А ещё могло похоронить несколько миллиардов евро фармацевтического бизнеса. Он снова улыбнулся:

– Но ты, Оля, похоже, вскрыла старый сундук. Так что держись. У тебя теперь в руках не просто дневник сумасшедшего учёного, а инструкция к перезагрузке всего организма. В демоверсии, правда, потому что некоторые страницы я, кажется, съел в 2011-м от стресса.

На следующий день все трое снова собрались в доме Антонио, так его по-прежнему называли, чтобы не путаться в именах, чтобы обсудить, что делать со странными и полезными экспериментами. Оля стояла с чашкой сладкого чая и выглядела подозрительно вдохновлённой:

– Я тут подумала… а вы можете восстановить мне поджелудочную?

Антонио поднял бровь:

– Ты что, решила начать новую жизнь с обновлённой эндокринной системой?

– Ну а что? Вы тут печень подлатали, почки довели до блеска… А я вот хочу, чтобы поджелудочная снова стала как у младенца. Чтобы было как раньше – торт ем, а в ответ никакой мести.

Диего прищурился:

– Поджелудочная – штука капризная. С ней надо ласково. Мы, конечно, кое-что тестировали… но пока только на мышах.

Оля оживилась:

– У меня характер мыши – осторожный и я всё ем. Я подхожу!

Антонио сдержанно хмыкнул:

– Да у тебя характер бульдозера. Но ладно, если согласишься на микрокапсулы с метаболическим РН-контролем…

– Всё, что угодно! Только чтобы не как раньше – выпила кофе с молоком, и потом полдня лежишь, обнимая тёплую грелку и пересматривая своё детство.

Диего записал что-то в планшет:

– Назовём эксперимент… «Сладкая жизнь без последствий».

Оля довольно кивнула:

– А потом можно будет продвигать как курс: “Верни поджелудочной её молодость!” или “Хочешь торт – восстанови орган!”

На следующий день Оле выдали первую капсулу.

– Принимать строго утром, – сказал Диего, вручая таблетку размером с рисовое зерно. – Без сахара, кофе и скандалов.

– То есть без всего, что делает меня человеком? – уточнила Оля, но капсулу всё равно проглотила.

Спустя двадцать минут Оля уже мыла пол в коридоре, насвистывая что-то подозрительно оптимистичное. Антонио с удивлением выглянул из-за двери:

– Ты что, добровольно убираешь?

– А что? Пол пыльный! А у меня теперь появилась лишняя энергия! Я как батарейка с характером! – Оля сделала пару выпадов, чуть не сбив мусорное ведро. – У тебя есть пыль? Я ещё в ресурсе!

К обеду они снова пришли в архив, и она пересортировала образцы, устроила ревизию в холодильнике, изъяла три подозрительных контейнера, один из которых оказался обедом начальника, и начала сверять чьи-то отчёты по проектам.

– По-моему, капсула активировала не поджелудочную, а гиперактивность, – заметил Антонио, наливая себе кофе.

– Наверное, это просто побочный эффект! – сияла Оля. – Кстати, где твоя квитанция за обед? У тебя срок хранения документа превышен на шесть месяцев!

Поздно вечером, лёжа на диване и глядя в потолок с мечтательным видом, Оля вдруг сказала:

– Мне срочно нужна вторая капсула. У меня появилась идея, соблюдать ежедневный утренний ритуал: йога, капсула, контроль уровня ферментов и уборка всех помещений с хлором. Назову это “Метод Оли”.

– Ты уверена, что тебе нужна вторая капсула? – осторожно спросил Диего.

– Конечно! У меня впервые за последние годы исчезла тяга к булочкам и появилось желание пылесосить чужие кабинеты. Это прогресс!

На следующий день Оля появилась уже в лаборатории в футболке с надписью “Я твоя клетка, и я хочу жить!”. В руках у неё была коробка с надписью «Завтрак чемпионов: ростки, семена, недоваренная гречка и слёзы бывалого диетолога».

Антонио, глядя на это, медленно отодвинул свой круассан.

– Ты что, теперь не ешь ничего, что хоть раз было вкусным?

– Именно! – гордо ответила Оля. – Только живое, шевелящееся или не прошедшее тепловую обработку дольше двух минут.

– Ага… А это что? – он ткнул в зелёную слизистую массу в её контейнере.

– Это смузи из подорожника, авокадо, морских водорослей и настойки на семенах чиа. Я назвала его «Зелёная угроза». Хочешь попробовать?

– Нет. Я ещё жить хочу.

В обед Оля ещё раз пробралась в секретную лабораторию и провела мастер-класс по «осознанному жеванию». Все сотрудники лаборатории с тоской смотрели на свои подносы, где прежние макароны и куриные котлеты были заменены на тарелки с бурым рисом и «молекулярной цветной капустой» – которую Оля делала сама и гордо называла «пюре будущего».

– И помните: если пища выглядит вкусно, значит, в ней что-то не так, – наставляла она, размахивая ложкой с чем-то серо-зелёным.

– Мы теряем Олю, – прошептал Антонио.

– Она ушла туда, где нет сахара, – вздохнул Диего.

К вечеру Оля запустила в лаборатории флешмоб: "Очищай организм – очищай архив!" и выдала всем меню «для здоровья и осознанности». Никто не осмелился спорить, потому что утром она уже отмыла весь потолок в серверной и теперь была непобедима.

Глава 4

На следующий день Оля проснулась с чувством лёгкой настороженности, как будто организм собирался преподнести сюрприз, но ещё не решил, приятный он будет или не очень.

Первым делом она сварила кофе. Без молока, конечно, пока решила не рисковать. Сделала глоток… и замерла.

– Тихо… – прошептала она и прислушалась к внутреннему пространству, где обычно сразу начиналось бурление, щипание и трагедия.

Но там была тишина. Удивительная, настороженная тишина.

– Ты что, спишь?.. – обратилась она мысленно к поджелудочной. – Или… простила меня?

В ответ – ничего. Ни намёка на протест, ни одного тычка под рёбра, ни одной молчаливой обиды в брюшной полости.

– Боже, – прошептала Оля, – она затихла… и больше не злится!

Вдохновлённая, она к вечеру съела кусочек торта с кремом и клубникой. И кофе, но на этот раз она рискнула добавить немного молока.

И опять – ничего.

– Да ты ж просто молодец! – воскликнула Оля, погладив живот. – Ты как новая! Как на заводе!

Поджелудочная молчала, словно обиженная.

"Революция в ЖКТ: теперь я снова могу быть вредной и сладкоежкой одновременно!"На третий день Оля уже смотрела кулинарные блоги, строила планы на эклеры и даже записала сторис с подписью:

Но на четвёртый день началось странное- поджелудочная… заговорила. Внутренним голосом. Бархатистым, с лёгкой итальянской интонацией.

– Эй, синьора… Не обнаглели ли Вы, а? Я тут, между прочим, обновилась, а не клонировалась!

а вдруг её орган теперь не только работает, но и… имеет характер?Оля застыла с куском пиццы в руке и задумалась:

Оля положила кусок пиццы обратно на тарелку, с опаской глядя на живот.

– Это что, последствия капсулы? Или у меня теперь голос изнутри?

Поджелудочная, видимо, решила не дразнить и молчала. Впрочем, как любая женщина после обидного намёка.

Оля выждала минуту, а потом осторожно спросила:

– Ты это… вегетарианка?

– Я – восстановленная, а это не значит, что бессмертная, – вздохнула поджелудочная. – Я тебе дала второй шанс, но, пожалуйста, не превращай меня в работницу кондитерского цеха.

Оля поставила пиццу в холодильник и пошла заваривать травяной чай. По дороге она бормотала:

– Кому расскажи – не поверят. У кого-то совесть просыпается, а у меня – поджелудочная. И ещё с претензией на духовность!

Днём она написала Диего:

– Доктор, у меня странные ощущения. Кажется, мой орган теперь со мной разговаривает.

Ответ пришёл почти сразу:

– Поздравляю. Это значит, капсула прижилась. Некоторые органы после активации становятся немного… сознательными. Главное – не спорь с ней. Поджелудочные крайне злопамятны. И вообще, надо бы всем научиться слушать свои органы и следовать их советам.

Оля перечитала сообщение три раза.

– То есть, я теперь живу с органом, у которого есть мнение?.. Отлично. Ещё один характер в доме, – пробормотала она и мрачно посмотрела на Антонио, который в это время открывал банку нутеллы.

– Ешь, ешь, потом ты будешь говорить с печенью. Удачи, – буркнула она и ушла пить мятный чай под тихое ворчание внутреннего диалога.

На следующий день Диего пришёл с результатами анализов.

– Поджелудочная в состоянии младенческой нирваны. Показатели идеальные. Я бы сам съел этот курс, но у меня аллергия на три ингредиента, включая один, который ещё не описан.

– А побочка?

– Ну… один пациент внезапно стал грубо правду рубить после курса. Просто проснулся и начал говорить всем, что он о них думает. Без тормозов. В итоге потерял друзей, но нашёл внутренний покой.

– А у меня?..

– Ты… стала чаще смеяться. Считаем это победой.

Оля фыркнула:

– А если я съем три капсулы сразу?

– Ты станешь бабушкой своей поджелудочной. Не рекомендую.

Под конец недели Оля пришла к зеркалу, погладила живот и сказала:

– Спасибо тебе, дорогая. Теперь мы снова вместе против этого мира.

Где-то в глубине организма поджелудочная тихо урчала. Не угрожающе, а как старый друг, вспоминая былые времена.

– А какие ещё у вас были достижения? – с интересом спросила Оля, разглядывая Диего поверх чашки с ромашковым чаем, который всё равно напоминал горячую воду с грустью по прошлому.

– О! Многие пациенты нас благодарили. Говорили, что мы вернули им прежнюю, полноценную жизнь… ну, или почти полноценную, – загадочно улыбнулся Диего.

– Почти? – насторожилась Оля, приподнимая бровь. – Это как? Полноценная только в чётные дни?

– Ну… как и у всех экспериментов – кое-где были побочные эффекты, но это так, мелочи. У одного волосы начали расти в форме GPS-карты. У другой внезапно открылся абсолютный слух, и она уехала в деревню, потому что услышала, что божьи коровки начали сочинять шансон и посвятили ей три куплета.

– Шутки шутками, и всё-таки… какие именно побочные? – не унималась Оля, сложив руки на груди, как учительница биологии перед контрольной.

– Чтобы не быть голословным, надо снова заглянуть в архив и посмотреть досье на пациентов, – с важностью произнёс Диего, потянувшись, как будто ему предстояла очень серьёзная миссия, а не перерывы между кофе питиями – я уже и не помню.

– Пойдёмте, – с готовностью сказала Оля и уже направилась к двери.

– Завтра, – мягко остановил её Диего. – Приходи туда с утра. А мы с Антонио сегодня должны… ну… в одно место сходить.

– Ну-ну. Тогда я завтра, сразу в архив, как штык.

– Мы будем тебя там ждать, – торжественно кивнул он.

И вот, на следующее утро, Оля снова оказалась в архиве.

Запах пыли, старой бумаги и легкой безысходности уже казался ей родным. Диего копался в коробках, Антонио зевал в уголке и тихо спорил с кофе-аппаратом, не желавшим признавать монеты.

– Вот, – сказал Диего, вытащив тонкую папку с надписью «CASE 54-RS / 2009». – Пациент с рассеянным склерозом. Мужчина, 39 лет. До болезни работал на заводе сборщиком машин. Он был высококлассным специалистом, да таким, что с закрытыми глазами мог собрать сцепление и распознать двигатель по звуку, как дирижёр по нотам.

Оля с интересом подалась вперёд.

– Но, когда он уже не мог держать разводной ключ в руках, его уволили. У него была тяжёлая форма, – продолжил Диего. – Усталость, тремор, сложности с координацией, а потом вообще слёг и не мог ходить. После трёх недель терапии вдруг наступило резкое улучшение. Он не просто встал и пошёл, а сразу же вернулся на завод и начал собирать машины быстрее роботов.

Антонио оживился:

– И всё? Так просто вылечили?

– Почти, – хмыкнул Диего. – Была побочка, мелкая, но нудная. У него появилась навязчивая страсть всё разбирать и собирать обратно. Особенно, если вещь была сложной.

– Ну, допустим? – Оля снова приподняла бровь.

– Он начал чинить лифты, кофемашины, велосипеды на улицах… однажды попытался разобрать банкомат "на шум". В поезде случайно починил кондиционер, но до этого разобрал часть потолка. Его жена ушла от него, потому что он начал каждую ссору заканчивать фразой "так, сейчас сброшу тебя до заводских настроек, а потом поговорим."

Оля прыснула:

– Так, значит, побочка – перфекционизм и ремонтная одержимость?

– Технически – да, а с точки зрения завода, он стал золотым сотрудником. Хотя начальство всё равно нервничало: он в обеденный перерыв начал модернизировать систему вентиляции и чуть не вывел её в космос.

Антонио покачал головой:

– У Оли поджелудочная, у него отвёртка в голове. Весёлая у нас наука.

– А главное, – добавил Диего, – всё это было документально зафиксировано, а потом… всё свернули. Потому что, видимо, слишком эффективно, а это, ещё раз повторюсь, не выгодно фармацевтическому бизнесу.

– Или слишком сложно потом объяснять, почему он разобрал министра промышленности на пресс-конференции, – буркнула Оля.

Диего снова с деловым видом потянулся к нижней полке старого металлического шкафа, откуда с глухим скрипом вытащил папку, на которой пыль сама сложилась в слово «осторожно».

– CASE 73-ВК / 2010, – прочитал он. – Женщина, 58 лет. Преподаватель вокала. Диагноз – прогрессирующий фиброз лёгких.

Оля вздохнула:

– Ого. А вы случайно не экспериментировали и с воскрешением из мёртвых? – прищурилась Оля, глядя на Диего, как на человека, который вполне мог что-то этакое утаить.

– Она пришла к нам по рекомендации, уже с кислородным баллоном. —продолжал Диего, игнорировав её вопрос. – Голос севший, сильнейшая одышка. Пела она уже только у себя в голове.

– И что?

– Через две недели экспериментов она снова начала петь. Через три ушла работать на круизный лайнер. Через месяц сбежала с дирижёром и записала альбом в Бразилии.

– Побочка была? – предсказуемо спросил Антонио.

– Конечно. У неё стал непроизвольно запускаться «внутренний хор». Особенно, если рядом кто-то лгал. То есть ты, например, говоришь: «Я опоздал из-за пробок», и у неё внутри начинало звучать «Ложь! Ложь! Ло-о-о-жь!» – на мотив “Кармины Бураны”.

Оля прыснула:

– Ну всё, теперь я хочу эту побочку себе.

– Не спеши, – улыбнулся Диего. – Сначала у неё это было весело. Потом на собеседовании в посольстве она не сдержалась, как заорет хором: НЕВЕРЮ! – с ней тут же прекратили собеседование.

– В смысле? – переспросила Оля.

– В смысле, охрана вежливо вывела под локоток, консул спрятался под стол, а переводчица потом полгода лечила нервный тик. С тех пор в анкете появился новый пункт: «Были ли у вас всплески творческой самоидентификации в госучреждениях?»

– И что, визу ей дали?

– Ну… только если в воображении. Но там, говорят, тоже нужен штамп.

– А с лёгкими что?

– До сих пор, как у пловца. Последнее письмо от неё о том, что она открыла школу дыхания для монахов в Тибете. И только просила, чтобы мы, наконец, сделали режим "тихий хор".

Оля закрыла папку и уставилась в потолок:

– Это же… Это же не просто лекарства. Это уже почти как… суперспособности.

– Или супербеды, – вздохнул Антонио. – Представляю, если мне вживят что-то такое, и я начну чувствовать, кто врёт про футбол.

– Вот тогда и начнётся научный прорыв, – сказала Оля. – Особенно в баре.

Диего достал очередную, особенно пухлую папку и бросил её на стол так, что из неё выскользнула фотография мужчины с удивительно прямой спиной.

– Вот. Пациент номер 59. Болезнь Бехтерева. До эксперимента был согнут в три погибели, передвигался, как вопросительный знак. Работал экскурсоводом в музее железных дорог.

– И как он показывал экспонаты? – удивилась Оля.

В общем, согласился на эксперимент. Ему ввели два курса обновляющего состава, с акцентом на соединительную ткань и костные структуры.– Ну, в основном звуком. «Вот паровоз, а там, во-о-он теплушка…» – и всё в духе «пойди сам посмотри». Но голос у него был бархатистый, группы тащились.

– И?

– И через две недели он выпрямился. Спина – как по линейке, плечи – как у пловца. Но.

– Но?..

Он стал слишком прямым. Не мог повернуть голову. Ни на сантиметр. Смотрел только прямо, как уличный фонарь с интеллектом.– Побочка была… странная.

– То есть?

А когда он заходил в вагон-экспонат, ему приходилось заходить боком, как торт в холодильник.– Представь: человек входит в комнату, чтобы поздороваться, и вместо того, чтобы повернуться, разворачивается всем корпусом. Медленно. Зрелище мощное, но пугающее.

– Ох…

– Зато осанка, как у балерины на пенсии. Сейчас он ведёт онлайн-экскурсии. Камеру на штатив и никаких поворотов. Всё по ходу взгляда.

Оля уставилась на фото, где пациент стоял, глядя в объектив с таким выражением, будто видел будущее и оно его слегка раздражало.

Диего продолжал доставать с полок всё новые и новые досье.

–А вот ещё один случай – женщина с нарушением сна. После третьей фазы эксперимента она утверждала, что может слышать, как её кот критикует её прическу, – бормотал он, водя пальцем по строчкам.

Антонио, уже зевнувший трижды, вдруг замер. Он медленно наклонился к папке с желтоватыми листами, вытянул один, глянул и посерел.

– Что? – насторожилась Оля. – Там что, кто-то просил вернуть молодость ушей?

– Нет… – он поднял лист, аккуратно держа его за края. – Это… её почерк.

– Чей?

– Твоей бабушки. Это её почерк. Я… я помню, как она писала мне открытки с поздравлением на Пасху.

Оля подскочила. Бумага была неофициальной, не из этих лабораторных форм. Плотный, бледно- жёлтый лист с выцветшими чернилами. На нём аккуратным женским почерком, чуть наклонённым вправо было написано:

«Орган, который нельзя пересадить, но можно потерять. Он всё ещё там, найдите его.»

– Что за орган? – прошептала Оля. – Печень? Сердце?

– Душа, – ответил Диего, появившись за спиной, как призрак. – Думаю, речь о душе. Хотя по медицинским меркам это пока не подтверждено.

– Вы что, хотите сказать, что у нас тут в архиве спрятался тайный бабушкин квест? – округлила глаза Оля. – Сначала она запутала всех своим завещанием после смерти, потом вы лечите поджелудочные, а потом вылезает женщина из прошлого и пишет загадки про органы?

– Не исключено, – хмыкнул Диего. – Кстати, я хотел вам рассказать одну вещь… У нас остался один старый дом. Раньше там жили пациенты на восстановлении. Мы выкупили его по суду, но туда давно никто не ездил. Хотите, съездите. Там тоже может быть что- то интересное.

– Интересно – это когда телевизор показывает кино. А когда в доме «жили пациенты», я начинаю чувствовать подозрительное шевеление в поджелудочной, – сказала Оля. – И всё же, да. Конечно, мы поедем!

На следующий день Ольга с Антонио поехали в тот самый дом, снаружи он выглядел вполне обычно: каменная кладка, старые ставни, виноград на стенах.

– Слушай, а тебе точно можно столько ходить? У тебя же эта штука… ну, трубка.…Оля уже почти поднялась на второй этаж, когда вдруг обернулась:

– А что ей будет? Я её к поясу резинкой прикрепил. Хотел завязать красиво и завязал бантом. Мода от безысходности.Антонио скосил глаза на живот.

– А врачи что говорят? – нахмурилась она.

– Один сказал: «Носите аккуратно». Другой – «Если повезёт, можем попробовать убрать через пару месяцев». А потом пришёл Диего, почесал затылок и предложил «альтернативную капельницу на травах и биостимуляторах». Я теперь официально подопытный хомяк.

– Ну хоть не мышь, – пожала плечами Оля. – Хотя… если из тебя начнёт расти хвост, скажи заранее. Я подготовлюсь морально.

Он улыбнулся, и они наконец-то добрались на площадку второго этажа. Перед ними широко распахнулись двери в огромный зал с потолком высотой, как у амбиций Антонио. Из балок торчала паутина и что-то, подозрительно похожее на засушенную летучую мышь. В центре висела люстра, эдакий странный гибрид медицинской сушилки для капельниц и арт-объекта под названием «Где я, кто вы все, и почему на мне халат?» Комната дышала древностью, стены были в потёртых обоях с узорами, похожими на формулы, диван смотрел на них с упрёком, а над камином висел портрет женщины с выразительными глазами и язвительным выражением лица.

Они начали осматривать зал. Возле окна стоял стол, заваленный папками. Оля открыла одну и чихнула. Папка была вся в пыли, как будто кто-то нарочно её туда насыпал для усиления атмосферы.

«Орган, который нельзя пересадить, но можно потерять. Он всё ещё там? Спроси у колоколов».– Вот она. – Антонио, словно фокусник, вытащил из кипы папок тонкую папочку с бабушкиной подписью, той самой, от которой у Оли в архиве ёкнуло сердечко и потянуло в детство. Он развернул первую страницу. Сверху сияла знакомая фраза:

– Кто эти колокола? – пробормотала Оля. – Это что, люди? Или предметы?

– Если бабушку не отпустило, то, возможно, это вообще канделябры, которые звенят при сквозняке или при упоминании слова «тестамент».

В этот момент что-то щёлкнуло в углу зала. Они резко обернулись. Один из книжных шкафов чуть приоткрылся, будто бы им подмигнул.

– Ты видел?! – воскликнула Оля.

– Да. Дом однозначно либо живой, либо на батарейках.

Антонио подошёл и распахнул створку. За ней обнаружился узкий проход и… лестница вниз.

– Я так не договаривалась! – воскликнула Оля. – Мы же только что поднялись наверх!

– Всё нормально, – вздохнул Антонио. – Добро пожаловать в старую итальянскую архитектуру, где лестниц больше, чем здравого смысла.

Он сделал шаг вниз и резко остановился.

– Ай. Что за… – он схватился за живот, на лице проступила гримаса.

– Что случилось? – подбежала Оля.

– Кажется… трубка. Она как-то дёрнулась. Странно…будто что-то внутри поменялось, но не больно. Наоборот… кажется легче стало. – Он выпрямился и моргнул. – Слушай, а у меня, кажется, больше не болит.

– Ты хочешь сказать…

– Нет-нет, пока рано радоваться. Но ощущение странное. Как будто что-то отключилось…или наоборот, включилось. Может, раствор Диего начал помогать.

Оля всмотрелась в проход. Он вёл вниз, куда-то в подвал, возможно, к тем самым «органам, которые нельзя пересадить».

– Пошли, – сказала она. – Раз уж мы сюда влезли, надо дойти до конца. А вдруг там действительно разгадка… или хотя бы нормальный Wi-Fi.

Антонио кивнул с видом человека, который внутренне попрощался с комфортом и здравым смыслом, и они начали спуск.

Внизу их ждала странная лаборатория – всё вокруг было уставлено банками, склянками и засушенными травами, словно ведьма с дипломом химика устроила распродажу. Воздух звенел тишиной и пах чем-то между старым мятным лосьоном и библиотекой на каникулах. Казалось, тут по ночам не столько оседает пыль, сколько духи экспонатов устраивают перекличку.

– Это не бабушкино, – сказала Оля, осматривая стол с журналами. – Она бы в жизни не держала ничего рядом с настойкой мухомора. Этот гриб для неё был священным.

– Это место какое-то… медицинское, но неофициальное, – сказал Антонио, присаживаясь на табурет. Он потер живот. – И, кстати, трубка почти не тянет. Спасибо этому Диего с его капельницами не понятно, на чём и вере в науку.

– Он сказал, через неделю можно будет убирать, да?

– Ага. Сказал, если и дальше всё так пойдёт, то я смогу снова есть пиццу. Правда, без сыра, чтоб не рисковать.

– Это уже почти как жить, – улыбнулась Оля.

И тут её взгляд зацепился за одну тетрадь, спрятанную между двумя толстыми книгами с жёлтыми страницами. На обложке на неё смотрели только инициалы: "G.B.”, почти стертые.

– Что? – не понял Антонио.– Галя Баранова, – прошептала она.

– Это бабушкины инициалы. У неё была девичья фамилия – Баранова. Она мне говорила, что одно время подрабатывала переводами, перепиской… «мутные задания», как она это называла.

Оля открыла тетрадь. Почерк был тот самый – чёткий, с завитушками, как будто учительница по каллиграфии жила в каждой её букве. Она начала читать вслух

– "…Итальянцы странные. Сперва попросили перевести инструкцию к препарату, потом заставили дать клятву молчания. Но я не глупая. Я вижу, что это не просто добавки. Они что-то ищут. "

Оля замолчала. Следующее слово очень тщательно было замазано чернилами.

– Она действительно была связана с этим… местом? – Антонио подошёл ближе.

Оля перевернула страницу. Там была какая- та схема. Что-то вроде формулы, но больше похоже на магический круг с латинскими подписями и стрелками.

– Это алхимия, травы, что-то вроде биохимии… и, кажется, бабушка оставила это им.

– Но зачем? – удивился Антонио.

– Или они попросили, или шантажировали, или… – она сжала тетрадь. – Или она что-то знала, и сама пошла в это.

Антонио задумчиво посмотрел на пробирки.

– Ну, если бабушка помогала этим экспериментам… может, ты тоже чем-то особенная?

– Я? Да я максимум, что делала —это лук в нос пихала при простуде.

– Знаешь, иногда именно так и начинаются великие открытия.

Смотри, – он подошёл к стене, – тут какие-то записи…

На стене, прямо поверх камня, был выведен текст чернилами, почти выцветшими:

"Печень можно очистить, а мозги не всегда. Но если орган нельзя вырезать, то попробуй его уговорить."

Подпись: "Для себя, на память. Галя."

– Скорее всего. И, похоже, не только делала… – он осторожно сел на край стола и с осторожностью поднял один из пыльных журналов. Пролистав несколько страниц, он хмыкнул: – Смотри… “Rapporto sperimentale – Caso №47. Traduzione: G.B., Экспериментальный отчет. Дело №47. Перевод Г.Б.” – Бабушка переводила их отчёты?– Она что, разговаривала с органами? – удивилась Оля. – Учитывая, что она разговаривала с портретами и оставляла загадки в подушках и шифоньерах, я совсем не удивлён. – Думаешь, она что-то тут делала?

– Похоже на то. И не только отчёты… Вот тут личные записи, какие-то дневники. Вот – «Тестирование на добровольце. Результат: неожиданная устойчивость к боли, побочный эффект – склонность к внезапной философии и непреодолимому желанию цитировать классиков в очереди за хлебом».». Это что за диагноз?

– Мой дедушка таким был… – задумчиво протянула Оля. – Мог, стоя в очереди за хлебом, внезапно сказать: «Жизнь – это всего лишь попытка объяснить абсурд мироздания через кефир».

– Тогда, возможно, он тоже участвовал? – Антонио хмыкнул.

Оля перелистнула ещё пару страниц. Внизу одной из них была запись на русском, явно добавленная позже. Почерк бабушки:

«Я не знаю, что я делаю. Они говорят, что всё во благо. Но если ты читаешь это, то ты уже здесь, а значит, что-то пошло не так или всё только начинается».

Оля побледнела.

– Это она мне. Это точно.

– Думаешь, она знала, что ты найдёшь эту тетрадь?

– Думаю, она всё это устроила. Даже мой приезд сюда.

– Но как? Она умерла ещё до того, как…

– Бабушка была не тем, кем казалась, – тихо сказала Оля. – Помнишь, она всё время жаловалась на пенсию, но при этом могла сходу объяснить, как работают банковские офшоры и зачем клюкву замачивают в коньяке?

Антонио кивнул:

– Звучит как человек, способный выстроить тайную сеть в другой стране.

В этот момент дверь лаборатории заскрипела. В проёме стоял Диего с пакетом и широкой, почти виноватой улыбкой:

– О! Вы уже нашли старые бумаги? Ну… пришло время кое-что объяснить.

– Начинай с самого странного, – сказала Оля. – Я уже морально готова.

Диего вошёл и поставил пакет на стол:

– Ваша бабушка действительно участвовала в нашем проекте. Не как учёный, нет. Она была связующим звеном. Переводчик, курьер, иногда доброволец.

– Доброволец?!

– Один раз. Но результат был… интересный. У неё открылось нечто, что мы называем внутренним органом шестого порядка.

– Орган, который нельзя пересадить, но можно потерять? – вдруг вспомнил Антонио.

Диего замер. Оля посмотрела на него внимательно:

– Что это за орган?

– Интуиция, но усиленная. Что-то между обонянием на ложь и способностью угадывать исход событий. Мы считали, что это метафора. Пока не обнаружили, что у некоторых людей он действительно “включается”. И твоя бабушка – одна из них. А теперь… возможно, и ты. – с гордостью ответил Диего.

– Подожди… ты хочешь сказать, что я, как… бабушка, только современная модель?

– Пока не знаю. Но раз ты здесь… это только начало.

Антонио вздохнул:

– Отлично. Я думал, хуже трубки в животе уже ничего не будет.

– Насчёт трубки! – воскликнул Диего с видом человека, который либо сейчас сообщит хорошие новости, либо прочтёт анекдот. – Пришли твои анализы! Можешь плясать лезгинку, сальсу или просто покричать “Ура!” – решай сам.

– Я… это… Что, прям хорошие?Антонио замер с открытым ртом.

– Прям отличные! – засиял Диего. – Опухоль – фьюить, испарилась! Лейкоциты, как у младенца, только без слюней. Можно смело завтра убирать трубку. Или сегодня, если ты вдруг решишь, что хочешь провести вечер без медицинского аксессуара в животе.

– О, Боже… – Антонио пересел на подлокотник кресла и уставился в потолок. – Я снова человек!

– Пока не прыгай, а то снова что-нибудь где-нибудь сместится, – хихикнула Оля, – но я тебя поздравляю!

Антонио вдруг вскочил, сделал два торжественных шага и поднял руки вверх:

– Прощай, трубка! Ты была мне как подруга, как поясная фляга с физраствором… но я не буду по тебе скучать.

– Обязательно составь прощальное письмо, – добавил Диего. – Мы повесим его в ординаторской. Назовём его «Прощание с капельницей. Драма в одном абзаце».

– А лучше – «Мужчина и трубка: хроники недолгой, но насыщенной связи», – предложила Оля.

Они рассмеялись, и в этот момент Антонио нахмурился.

–Интересно, а какая побочка ожидает меня?

Но на его слова никто не обратил внимание.

– Кстати, – вдруг спохватился Диего, – раз уж ты теперь снова почти как новенький, можно будет подключить тебя к следующему этапу расследования. Помните те странные дневники бабушки Гали?

– Ага, где она, кажется, участвовала в экспериментах? – уточнила Оля.

– Именно. Я кое-что нашёл. Но предупреждаю: теперь будет ещё страннее. Даже без трубки.

Они вернулись в зал, где всё ещё царил лёгкий запах старины, старого лака и… каких-то духов, будто кто-то только что прошёл, оставив за собой шлейф воспоминаний.

Все трое подошли к потемневшему комоду с резными ножками, явно пережившему не одну перестройку. Один ящик выдвинулся легко, внутри лежала старая газета за 1978 год и… ложка.

– Почему ложка? – пробормотала Оля. – Это что, экстренный комплект для чтения?

Второй ящик сопротивлялся.

– Сейчас, – сказал Антонио и потянул. – Вот зараза… Может, там мыши организовали профсоюз?

Он дёрнул посильнее, ящик вышел с предсмертным хрустом, и что-то глухо бухнулось куда-то внутрь.

– У него что, двойное дно? – удивилась Оля, заглядывая внутрь с осторожностью сапёра.

Антонио засунул руку и напрягся.

– Что-то есть… Ммм… Это не змея. Уже хорошо.

Через пару секунд он вытащил небольшую коробочку, обтянутую потрёпанной кожей, которая выглядела так, будто когда-то была чем-то важным, а потом использовалась как подставка под кастрюлю.

Они переглянулись.

– Открываем? – спросил Диего.

«Передать только тому, кто дошёл до конца и всё ещё не сбежал».Оля осторожно открыла крышку. Внутри лежал пожелтевший конверт, пухлый, с запечатанной сургучом печатью. На нём размашисто:

– Это определённо в бабушкином стиле, – кивнула Оля. – Идеальный баланс между завещанием и квестом.

Антонио вскрыл печать. Внутри скромно лежали несколько листов, фотокарточка молодой женщины в белом халате, и странный металлический ключ с выгравированным знаком в виде треугольника с точкой посередине.

– Так, это точно уровень «бабушка знала слишком много», – пробормотал Диего, разглядывая ключ. – Видимо, мы открыли ящик Пандоры…или хотя бы её итальянского филиала.

– Похоже на записи. Даты, коды, имена… Смотри, вот тут есть знакомое – “Объект 17. Побочные эффекты: улучшение памяти, но резкое увлечение кулинарией. Особенно борщом”.Оля разложила бумаги на столе.

– Подожди, – Антонио указал на подпись. – Это… её почерк?

– И покойный дедушка, кстати, не зря периодически приходил ко мне во снах. Всё твердил: «Зайди в нашу квартиру… проверь…» Я пошла, проверила. Обнаружила, что последние жильцы девушки лёгкого поведения. Очень лёгкого. Настолько, что они даже дверь открывали, не отрываясь от растяжки на шесте.Оля медленно кивнула. – Это бабушка, – сказала Оля, задумчиво глядя на потрёпанную коробочку. – Она явно была не просто переводчицей. Она знала, что делает. И, судя по всему, не просто оставила мне квартиру. Она оставила мне загадку. Или… задание? Она помолчала, потом добавила:

Антонио поперхнулся воздухом.

– Прости, что ты сказала? – переспросил он, хлопая себя по груди. – У вас квартира с… доп. опциями?

Диего смотрел так, будто только что осознал, что в жизни он видел слишком мало и сразу слишком много.

– Подожди, подожди… – медленно произнёс он. – То есть твоя бабушка, возможно, шпионка. Дедушка – проводник из потустороннего мира, а квартира была… ну… борделем?

– Ну, неофициально, – пожала плечами Оля. – Зато чисто, уютно и всегда пахло духами и шаурмой.

– Слушайте, – Антонио поднял палец, – я не уверен, что справляюсь с таким количеством сюжетных поворотов до завтрака.

– Ничего, – сказала Оля – мы должны справиться.

– У нас впереди ещё задание с ключом, архивом, экспериментами и борщом, – добавил Диего. – Ох, ну и закрутила наша бабушка Галочка…

Оля хлопнула Антонио по плечу:А вечером Антонио, сияющий как школьник, которому отменили контрольную, с торжеством сбросил с пояса завязанный бантиком пластиковый хвостик. Трубка, наконец, с помощью Диего, отправилась в заслуженный отпуск, в коробку с надписью «никогда больше».

– Ну всё, теперь ты официально не киборг.

– Пока не прекращу пикать на рамке в супермаркете, – отозвался он, – я не буду спокоен.

Позже, Диего, не теряя ни минуты, обмахивал находку из старого ящика – потёртый металлический ключ с витиеватым узором на головке и с еле заметной гравировкой: G. B. №12.

– Интересно, что за замок этот ключ открывает, – пробормотал он, вертя ключ в пальцах. – И при чём тут снова бабушка Галя?

Оля задумчиво прищурилась:

– Может, это от сейфа? Или от какого-нибудь секретного ящика? Вон у нас тут шкафов, как в музее мебели 60-х.

Антонио наклонился ближе к Диего:

– А может, это от лаборатории. Настоящей. Не от той секретной при больнице, а какой-нибудь… потайной. В подвале или в горах. Или под виноградником!

– Хватит фантазировать, – хмыкнул Диего. – Мы поступим по старинке: будем тыкать ключ во всё подряд, пока что-то не откроется.

Они начали с ближайших шкафов. Один отказался открываться вообще, второй заскрипел, но оказался наполнен лишь паутиной и брошюрками “Оздоровительное питание в 1972 году”.

А третий… третий сработал.

" Extracto cerebrale – Soggetto: G.B. Galina Baranova. Data: 1990." "Церебральный экстракт- объект Г. Б. Галина Баранова. Дата 1990"– Есть! – радостно воскликнул Антонио, когда ключ щёлкнул в замке. Дверца слегка приоткрылась сама, будто ей тоже не терпелось показать содержимое. Внутри лежала пробирка с надписью:

– Подожди… Это что, бабушкин мозг?!Оля поморщила лоб:

– Точнее, нейронная ткань. Вроде бы добровольный образец, взятый в начале 90-х. Тогда как раз набирали участников для исследований памяти. Похоже, Галина была в числе тех, кто подписал согласие.Диего взял пробирку:

– И что… они её воспроизвели? Я имею ввиду память Олиной бабушки?Антонио медленно повернул пробирку:

– Или часть памяти, или что-то, что она хотела сохранить или забыть. Смотри, здесь рядом отчёт под грифом «опыт нестабильный, побочный эффект – ощущение чужих мыслей». Странно, да?Диего криво усмехнулся:

Антонио, скривившись, вытер пробирку салфеткой, как будто боялся, что «чужие мысли» перейдут через отпечатки пальцев, и бережно вернул её в ящик.

Она вытащила ещё один небольшой старинный ключ. На головке были выгравированы буквы: GB-07.Тем временем Оля рылась во втором отсеке среди мятой бумаги, пыльных папок и чего-то, что подозрительно пахло пыльцой и дедовскими носками. Под всем этим её пальцы наткнулись на что-то твёрдое.

– Ключ, – сказала она с интонацией героя квеста, который наконец нашёл артефакт после часа тыканья по пикселям. – Надеюсь, не от бабушкиного сейфа с вареньем. Хотя после пробирки с мозгом я уже ничего не исключаю.

Антонио взял ключ и повернул его к свету.

– А что за "07"? Год? Код?

Диего внезапно оживился:

– Подождите. Ниже есть ещё один подвал со старой дверью, кодовым замком и ручным ключом. Мы её никогда не открывали, думали, что там просто хлам. Может, "07" – это номер секции?

Они переглянулись и через несколько минут уже спускались ещё ниже, в следующий подвал. Свет фонарика выхватил ржавую табличку: «Deposito 07 – Privato». Замочная скважина в точности совпадала с их ключом.

– Ну что, открываем? – прошептала Оля.

Антонио вставил ключ и повернул. Замок щёлкнул.

«NeuroArchivio – Memoria Soggettiva Parziale – G.B.» «НейроАрхив» – Субъективная частичная память Г.Б.Дверь с тихим скрипом распахнулась. Внутри оказалась небольшая лаборатория: стеклянные шкафы, пыльные ампулы, старый компьютер, кипа папок и пластиковый контейнер с надписью:

Диего тихо присвистнул:

– Это же… база памяти! Когда мозговую ткань используют для восстановления фрагментов личности

Оля медленно подошла к контейнеру и наклонилась, чтобы рассмотреть надпись поближе.

– G.B.… – прочитала она. – Галя Баранова. Это моя бабушка. Но как?.. Она же жила в России. Как её память оказалась здесь?

Диего осмотрел корпус, осторожно провёл пальцем по стыкам и кивнул:

– Контейнер сделан по старым протоколам. Это не официальная технология. Такой могли собрать подпольно или на частные средства. Видишь вот эту метку? Это логотип лаборатории в Тренто. Они работали с экспериментальной нейробиологией до 2000-х.

Антонио прищурился:

– Погоди. Хочешь сказать, что кто-то вывез часть мозга Олиной бабушки в Италию, заархивировал и воткнул в старый сервер?

– Похоже на то, – ответил Диего. – И знаешь, в чём фишка? Эта штука не просто хранит память. Она активируется при наличии ДНК-совпадения. То есть… – он бросил быстрый взгляд на Олю, – она ждала тебя.

Оля замерла и мысленно превратилась в человека- невидимку.

– Только без кнопки «Пропустить вступление», – буркнул Антонио.– Это всё звучит, как плохая фантастика. Или как начало странного квеста. – пропищала она.

Тем временем Диего уже вставлял старый шнур в компьютер. Вентилятор завыл, монитор дрогнул и медленно ожил. Появилось меню на итальянском:

Нейро Архив – Запуск последовательности памяти. Требуется генетическая аутентификация.«NeuroArchivio – Avvio sequenza di memoria. Autenticazione genetica richiesta.»

– Положи палец вот сюда, – Диего указал на датчик. – если бабушка действительно добавила твой профиль, система откроется.

Оля колебалась секунду, затем положила палец на сканер. Прозвучал тихий звуковой сигнал.

На экране промелькнули строки:

Аутентификация успешна. Добро пожаловать, Оля.«Autenticazione riuscita. Benvenuta, Olya.»

Затем монитор замерцал, и из старого динамика раздался знакомый женский голос… тёплый и немного хриплый:

– Если ты это слышишь, значит, ты нашла меня или хотя бы часть меня. Привет, моя звёздочка. У тебя впереди длинный путь. И, как всегда, я оставила тебе кое-какие… загадки.

Антонио выдохнул:

– Она оставила тебе квест. В стиле "Бабушка с приветом".

На экране появилась схема, а точнее карта какой- то старой больницы.

– Ну да. Только теперь там бродят подростки, ищущие призраков, и голуби с гастритом. Похоже, бабушка именно там спрятала ещё один контейнер. И судя по всему… в нём находится основная часть воспоминаний.– Смотри, – Диего ткнул пальцем. – Это аббатство Сан-Джорджо. Похоже, основная часть воспоминаний там. Погоди! Так это же та самая сельская больница Сан-Бартоломео, которую прикрыли в 1998-м «по техническим причинам»! – Типа «здание развалилось, но персонал остался»?!

– Да, блин! – прошептала Оля. – И всё- таки, зачем вся эта тайна, замки, ампулы, философские побочные эффекты?

И вдруг, будто кто-то включил запись, прозвучал голос бабушки немного усталый, с ноткой упрямства:

– Потому, что правда иногда прячется в тех, кто умеет смеяться, даже стоя в темноте… И потому, что ты должна знать, почему я уехала в Италию и почему всё началось именно там…

Повисла тишина. Даже компьютер будто притих из уважения.

– Ну что, поехали в эту психо-санчасть? – бодро спросил Диего.

– Поехали, – кивнула Оля. – Только чувствую, что это будет не экскурсия с магнитиками.

– Я там был, – пробормотал Антонио. – Местные зовут её «призрачной больницей». Молодёжь туда лазает ради селфи и Тик Токов, а бабушки, чтобы вернуть давление. Только туда сейчас не попасть, всё замуровано. Разве что через чёрный ход… если он ещё не обрушился.

– Прекрасно, – хмыкнула Оля. – В лучших традициях хорроров: трое идиотов и один пролом в стене.

– И бабушка там работала? – переспросила она уже мягче, пытаясь представить её в белом халате и с бинтом в волосах, сражающуюся с глючащим переводом итальянского термина «нейрокарта».

– Неофициально. На кафедре, как переводчица при иностранцах. Вот, – Диего поднял блокнот, – «Протокол 11/92. Пациент, 47 лет. Реагирует на запах апельсинов. Склонен к философии и цитированию Канта в обмороке».

– Прекрасно, – пробормотала Оля. – Эксперименты, апельсины, бабушка и итальянский как будто я читаю аннотацию к артхаусному фильму.

– Ну так что, – Антонио поправил ремень— Едем искать бабушкины мозги?

– Звучало бы странно в любой другой ситуации, – вздохнула Оля, вставая и отряхивая пыль с джинсов. – Но, конечно, поедем.

Оля хлопнула Антонио по плечу:А вечером Антонио, сияющий как школьник, которому отменили контрольную, с торжеством сбросил с пояса завязанный бантиком пластиковый хвостик. Трубка, наконец, с помощью Диего, отправилась в заслуженный отпуск, в коробку с надписью «никогда больше».

– Ну всё, теперь ты официально не киборг.

– Пока не прекращу пикать на рамке в супермаркете, – отозвался он, – я не буду спокоен.

На следующее утро ржавая машина Антонио с натужным фырчанием вильнула на разбитую дорогу. Впереди, за кустами и зарослями ежевики, проступили очертания бывшей больницы.

– Вот она, Сан-Бартоломео, – театрально произнёс Антонио. – Центр здравого безумия с 1956-го по 1998-й.

– О, я чувствую запах мха, плесени и… загадок, – вдохнул Диего.

– Это твои носки, Диего, – мрачно ответила Оля. – Загадки находятся внутри.

Они подошли к зданию. Двери были заколочены, окна заложены кирпичом. Оля уставилась на унылую надпись у входа: «Вход воспрещён. Посторонним не заходить. И вам, подростки, тоже!»

– Ну что… ищем чёрный ход? – сказала она, поднимая воротник куртки.

– Или чёрный юмор, – подмигнул Диего и полез через забор.

Заброшенная больница Сан-Бартоломео встречала их угрюмо. Облупленные стены, высохшие лозы, колючие кусты, и запах чего-то, что когда-то, возможно, было медициной, а теперь только воспоминанием о кошачьей мочи и мышах.

– Вот и он, – прошептал Антонио, указывая на заросший проход между двумя пристройками. – Чёрный ход. Раньше здесь разгружали медикаменты. Теперь, разве что студентов на спор.

– Как романтично, – буркнула Оля, продираясь сквозь крапиву. – Никогда бы не подумала, что однажды полезу в заброшенную больницу ради бабушкиных мозгов.

– У всех бабушки оставляют пирожки и вязаные носки, – усмехнулся Диего, – а твоя нейропамять в пластиковом контейнере и квест с элементами ужастика.

Они подошли к старой двери из металла. Замка не было, его выломали лет двадцать назад, но ржавчина и обломки цепей создавали видимость надёжной охраны.

– Осторожно, – прошептал Антонио и толкнул дверь плечом.

Дверь со скрипом подалась. В нос ударил запах плесени, пыли и чего-то… солёного?

– Стой… – Оля прищурилась. – Что это?

– Что именно? – Диего уже светил фонариком в темноту коридора.

– Там что-то… двигается.

Из глубины коридора раздался странный шорох, будто кто-то тащил мешок с картошкой по линолеуму. Потом… глухой плюх, и всё стихло.

– Мыши? – предположил Антонио, натягивая перчатки. – Или енот. Хотя нет, в Италии вроде нет енотов.

– Может, и нет, – прошептала Оля, делая шаг внутрь. – Зато есть студенты с чёрным чувством юмора и дешёвыми эффектами.

«Лаборатория – →» и прямо под ним валялась старая детская кукла без глаза.Свет фонарика выхватил из темноты ржавые каталки, разбросанные бинты, криво висящий указатель:

– Ну вот, – хмыкнул Диего. – Кукла есть. Теперь ещё бы радио, которое само включается, и можно вызывать экзорциста.

– Не смешно, – пробормотала Оля. – Смотри, там дверь приоткрыта…

Они подошли ближе. Сквозь узкую щель в дверях виднелось слабое мерцание, как будто внутри что-то мигало.

Антонио медленно потянулся к ручке и… дверь вдруг резко распахнулась.

– Бу!!!– резко рявкнули из темноты.

Все трое подпрыгнули, Оля успела прижаться к стене, а Диего чуть не уронил фонарик.

Из-за двери вылез… старик. Очень худой, в запылённой униформе санитара, с повязкой на глазу и… с плитой от шахмат под мышкой.

– Вы опоздали, – сказал он абсолютно серьёзно. – Партия началась двадцать лет назад.

Оля первой пришла в себя.

– Эээ… здравствуйте? – неуверенно протянула она.

– Молчать! – строго поднял палец старик. – Сейчас ход белых. Хотя… – он прищурился, – вы вроде как из-за чёрных пришли?

Антонио наклонился к ней:

– Это точно не енот.

– Ага, – прошептала Оля. – Это дедушка-психодел.

– Я всё слышу, – сообщил старик и, повернувшись, пошёл обратно в лабораторию, словно ничем не удивлён. – Проходите. Раз пришли сюда, значит, имеете право.

Они переглянулись, но последовали за ним. Комната напоминала смесь склада и шахматного клуба на карантине: повсюду валялись куски лабораторного оборудования, пробирки, шахматные фигуры и старые мониторы, из которых торчали провода.

– Кто вы? – осторожно спросил Диего.

– Я? Смотрящий. Последний на посту. Зовите меня Профессор. Или Ферзь. По настроению. Я – сторож архива. Того самого, где память.

Он указал на запылённый шкаф, в котором стояли несколько контейнеров с теми самыми надписями: NeuroArchivio.

– Вы знаете, кто такая Г.Б.? – спросила Оля, подходя ближе.

– Конечно. Галина Баранова. Женщина с железным характером и мозгом, которому позавидовал бы сам Тесла. Она работала над передачей фрагментов сознания. Но не просто копированием… – он понизил голос, – она пыталась внедрить их в других людей, частично, осторожно и исподтишка.

– Что? – выдохнул Антонио. – То есть… кто-то сейчас может носить часть её сознания?

– Или уже носил, – отозвался Профессор. – Некоторые контейнеры уже пустые.

«Частичная установка – Тест 1. Объект А.Б.»Он указал на полку, где один из пластиковых боксов был явно вскрыт, крышка приподнята, на ней выцарапана дата и подпись: "Installazione parziale – Test 1. Soggetto A.B."

– А.Б.? – нахмурилась Оля. – Антонио?

– Альберто Баринов, – уточнил Профессор. – Но тот не выдержал. Психика не справилась с чужими воспоминаниями.

Он резко обернулся к Антонио:

– А вот ты… ты ведь недавно стал спокойнее, да? Иногда ловишь себя на мысли, которые не твои? Привычки странные появились?

– Что? – Антонио возмутился. – Я?! Нет!!

– А кто завёл керамическую вазу и поливает её, как фикус? – с улыбкой спросила Оля.

Антонио замер:

– Она… симпатичная. Я назвал её Тамара.

Оля поджала губы:

– И кто вчера на весь дом орал «где мои носки из 1983-го»?

– Это было вещим сном! – Антонио всплеснул руками. – Я проснулся в слезах и почему-то с носком на голове!

– Ага. Бабушка вселилась. Только она могла носки хранить по десятилетиям. Не волнуйся, это пройдёт. Или станешь вить кружева и ругать молодёжь в автобусе.

– О, начинается… – Профессор вздохнул. – Остаточная синхронизация пошла. Вас сюда привели не ноги. Память зовёт! Открылась цепочка.

– Какая ещё цепочка?! – воскликнула Оля.

– Ключ у вас? – вместо ответа спросил Профессор. – Ну-ка, покажите.

Антонио достал странный старинный ключ с выгравированной спиралью. Старик пригляделся, кивнул:

– Точно. Вас выбрали, пойдёмте. Архив откроется только при вас.

Они только собирались войти в узкий проход, ведущий к главному архиву, как вдруг дверь за их спинами с грохотом распахнулась.