В ожидании Марокко бесплатное чтение

***

Алан не хотел с кем-либо общаться, в последнее время окончательно закрывшись в себе и игнорируя всех присутствующих, но, когда он увидел ее, мир треснул и рассыпался, по спине пробежал блаженный холод – и Алан решил, что хочет смотреть на нее вечно.

Но совладать с собой в первые минуты он не смог и забрался обратно в свою раковину, но не сводил с нее глаз. Она же села в кресло, немного растерянная и одинокая, обвела взглядом общий зал. Пациенты, как это бывало всегда с новенькими в отделении, проявляли осторожность и не спешили обнюхивать нового в зоопарке.

Она была невысокой и хрупкой, ее крашенные в апельсиновый цвет волосы ярким пятном выделялись среди бежево-серой обстановки. Длинные тонкие пальцы прикрывали ее скромную улыбку, немного неровные зубы, клыки, которые первыми показываются из-за неярких губ. Алан ловил каждое ее движение, незаметно для самого себя, вторил ее улыбке. Он чувствовал невероятное тепло в груди, но, когда столкнулся с этими пронзительными голубыми, отливающими синим, глазами, сжался и спрятался от мира, от посторонних и от нее.

За следующие пару дней он был единственным из не пребывающих в кататонии, кто не познакомился с ней лично. Он стоял за стеной и с наслаждением слушал ее голос, похожий на журчание ручья, иногда резкие, как разлетевшиеся на солнце капли, всплески звонкого смеха.

Но больше всего он боялся, что она – лишь плод его воображения. Такая невероятная, прекрасная, сошедшая на землю из его мечты. Ему было страшно протянуть к ней руку, коснуться этой гладкой светлой кожи, несмотря на желание сделать это. От мысли, что ее можно было бы обнять, у него кружилась голова.

– Она правда существует? – спросил он однажды Мэри.

Медсестра, как обычно перед обедом, загнала всех мыть руки. Мэри терла их сильнее всего, нашептывая себе под нос ласковые слова, будто успокаивая ладони, которые намыливала уже третий раз.

– Как думаешь? – не унимался он.

Мэри отвлеклась, посмотрела на него, затем на дверь в общее помещение, дернула головой и наклонилась к нему.

– Лучше мой руки, они у тебя очень грязные. Микробы – они такие сволочи, повсюду лезут.

– А она?

– Наверно, она тоже грязная. Все мы такие, представляешь.

Мэри стала намыливать руки четвертый раз. Алан посмотрел на свои, пытаясь разглядеть, как микробы и бактерии огромным комом нарастают на ладонях. Он усмехнулся, стряхнул их в раковину и вернулся обратно в зал.

Все, кто мог, постепенно подтягивались к линии раздачи. Выбор был не большой, но даже так это радовало всех, кроме Джорджа, который застыл с подносом в руках. Все обходили его, бормотали что-то под нос, но не ругались, потому что эта нерешительность уже стала традицией.

Алан проскочил мимо и не глядя схватил салат. Джордж посмотрел на него удивленным, но молящим о помощи взглядом.

– Она правда существует? – спросил Алан.

Джордж пожал плечами. Алан пошел дальше.

– Подожди, помоги ему. Он от остальных не принимает же помощь, сам знаешь.

Голос Берты, раскладывавшей порции по тарелкам, утянул Алана обратно. Он быстро схватил еще один поднос, наставил на него еды и отдал все это Джорджу.

– Тебе надо лучше есть, приятель, а то ты сильно похудел.

Тот кивнул и пошел прочь, слегка покачиваясь.

– Алан, ты какой-то рассеянный в последнее время, – заметила Берта.

Он оглядел помещение, остановился на секунду глазами на сверкающей улыбке. Уголки губ невольно приподнялись, и он наклонился над готовыми блюдами:

– А вот скажите мне, она настоящая?

– Кто?

– Ну девушка. С такими яркими волосами.

– А-а-а, – протянула Берта и усмехнулась. – Девочка-апельсинка?

Алан довольно кивнул.

– Ну слепых у нас тут нет, – добавила она. – А что?

Но Алан уже не собирался отвечать, развернулся с подносом и пошел прочь к столу, где сидела новенькая. Но мест там не оказалось, и ему пришлось сесть за соседний, да еще и спиной. Он почти не ел, крутил головой, постоянно оглядываясь назад.

Проглотив еду, Алан снова изогнулся и посмотрел, но ее уже не было на месте. Прошло лишь несколько минут, а все изменилось. Он вскочил из-за стола и почти побежал относить поднос, за что одна из сестер сделала ему замечание. Он не отреагировал, продолжая думать, что Берта могла над ним посмеяться. Стоило ему закрыть глаза, отвернуться, и девушка исчезла. А вместе с ней голубые глаза, неровные зубы и длинные тонкие пальцы, которыми она прикрывала лицо, когда смеялась. Но впервые за долгое время Алан не желал, чтобы что-то исчезало.

Он бросился в общую комнату и увидел там ее. Она сидела в кресле, подтянув колени к груди и опершись на них щекой. Мэри что-то увлеченно ей рассказывала. Девушка иногда смеялась, и ее апельсиновые волосы подрагивали в свете ламп. Алан описал круг по помещению, собрался с силами и пошел знакомиться, натянув на лицо улыбку.

Но вдруг все заволновалось, все неожиданно начали двигаться. Появился доктор Мортимер и, в сопровождении сестер, принялся готовить отделение к сеансу еженедельной групповой терапии. Алан заторопился, но девушки уже снова не было в кресле.

– Алан, помоги, пожалуйста, – попросил врач, хлопнув пациента по плечу.

Ничего не оставалось. Оранжевое пятно пропало из поля зрения. Алан расставил стулья и уселся, уткнувшись взглядом себе в колени.

– У нас сегодня новый человек, – начал доктор Мортимер, – давайте поприветствуем Елену.

Энтузиазма почти никто не проявил, как, впрочем, и всегда. Только Мэри захлопала. Алан поднял голову и увидел на другом конце круга прямо напротив себя голубые глаза.

Доктор Мортимер попросил девушку рассказать о себе. Она прикрыла лицо своими длинными пальцами и покачала головой. Оранжевые волосы затанцевали.

– Раз Елена стесняется, – улыбнулся доктор, – может, кто-нибудь покажет ей пример?

– Я! – выкрикнул Алан.

***

Сложно рассказать о себе. Никогда не знаешь, с чего начать и тем более, чем закончить. Просто подвести свою историю к тому моменту, в котором сейчас находишься? Это кажется недостойной концовкой для повествования о чьей-либо жизни.

А что должно быть в начале? Место рождения? Или дата? Имя твоей семьи и твое собственное?

Ладно… Неважно…

Меня зовут Алан Клодвелл. Мне двадцать пять. Я родился в одном из маленьких городков, название которого, как и местоположение, не имеет никакого значения, уж слишком они похожи друг на друга. Да и вся моя семья прекрасно подходила для существования в этом месте.

Среднестатистическое место, среднестатистическая семья, среднестатистическая жизнь. Маленький домик среди таких же маленьких домов. Повседневные заботы среди повседневных забот. Мы – такие же, как наши соседи, а они – как мы. Дружеские барбекю в субботний вечер. Всегда одна и та же еда, одна и та же выпивка. Поездки в церковь каждое воскресенье, затем поход в торговый центр. Молочный коктейль. Всегда клубничный. Ненавижу теперь клубнику.

В детстве я был рад, что я там. Это место не тревожит тебя, а соседнего леса и друзей-сверстников достаточно, чтобы получить заряд приключений, способный разбавить одинаковые дни. Со временем, конечно, захотелось уехать, дух молодости звал на познание себя в другой жизни, в отрыве от привычной среды обитания. Там хорошо быть ребенком – или семьянином, уставшим от всего. Но молодым быть трудно.

Хотя не все так считали. Многие из моих друзей остались в том городке навсегда, так и не увидев безумия мегаполисов и красочных культур. Они купили себе дома на соседних улицах и стали жить точно так же, как жили до них их родители. Работа, барбекю, церковь, торговый центр… Работа, барбекю, церковь… Работа, барбекю… Работа… Церковь… Работа… Кладбище у церкви.

Оно, кстати, было довольно большим…

От столь ужасной участи меня спас один человек. Я звал его Макс, а его фамилия стерлась из моей памяти. Прекрасный был человек. Он жил в конце нашей улицы в маленьком доме, окруженном пышными кустами роз. Чудесные цветы. Он даже получил за них медаль на каком-то местном конкурсе.

Невысокий, седой, пухлый и с округлыми чертами лица, он был очень приветливым и приятным человеком, несмотря на то, как жизнь обошлась с ним. Он потерял семью: жену и двух дочерей. Автокатастрофа – третья после рака и сердечного приступа причина смерти в городе. Все дети в округе обожали его. У него всегда были с собой угощения. Многие родители, из семей, переехавших к нам позже, беспокоились о своих детишках, думая, что Макс носит с собой конфеты, чтобы заманить малышей в свой страшный серый фургон. Но он всего лишь был диабетиком и добряком. Но для меня это особенный человек по другой причине. Мне было десять. Я только начинал читать книги. Тот важный период, когда ты берешь их в руки не потому, что тебе сказали, а потому, что тебе интересно, что прячется за обложкой. Он помог мне окунуться в этот мир с головой.

Однажды я сидел на крыльце нашего дома, наслаждаясь теплым весенним солнцем и книгой в моих руках. Это был сборник сказок, который я нашел на чердаке в одной из пыльных, трухлявых коробок. Я читал историю за историей, не осознавая до конца мораль, но я стремился к ней, стремился познать ее. Однажды он проходил мимо и заметил это. Он подошел ко мне и заявил, что я, видимо, люблю читать. Я согласно кивнул. Он повел меня к себе и с широкой улыбкой распахнул дверь одной из комнат на первом этаже. И передо мной открылся целый мир, огромный, практически бесконечный. Кабинет, где каждая из стен представляла собой один сплошной книжный шкаф. От пола до потолка тянулись ряды книг на любой вкус и цвет. Здесь было все, от легких любовных романов, которые хоть и приносят удовольствие, но никогда не откладываются у тебя в голове, до бессмертных произведений классики, способных перевернуть сознание.

Макс разрешил брать любые книги. На любое время, какое мне потребуется на их прочтение. И я брал. Одну книгу за одной, пробираясь от простого к великому. Я жил с героями, я участвовал с ними в их приключениях, я помогал им решать проблемы, я просил их обернуться, когда за их спинами таилась опасность. Я пережил сотни жизней, я был влюблен, я был ранен, я умирал, я воскресал.

Весело было…

Макс говорил, что у меня богатое воображение. Он не подозревал насколько.

Первый раз это произошло на мой двенадцатый день рождения. Было воскресенье, и родители повели меня в церковь на утреннюю службу. Мне было скучно, я не понимал проповедей и смысла молитв. Я был далек от веры, так же как и многие дети. Я разглядывал окружающих, перемигивался с друзьями, сидевшими на других рядах. И тут я увидел ее. Она сошла с витража и спустилась вниз, встав рядом с алтарем. Ангел. Девушка с белоснежными крыльями и лицом, которое невозможно описать словами. У меня захватило дух. Ангел осмотрела собравшихся и остановила взгляд на мне. Бесконечная синяя бездна ворвалась в мою душу и нашла там то, что не видел даже я сам.

Мне стало страшно. Не от этого взгляда – он, наоборот, грел и успокаивал. Я испугался, что все это сон и сейчас мама толкнет меня и прошепчет, чтобы я не спал и не позорил семью. Но это не был сон, это было видение. Первое и, наверное, самое прекрасное.

Я не знал, что делать, и рассказал обо всем родителям. Они не испугались, скорее удивились и отвели меня к нашему священнику. Он долго расспрашивал меня, а в конце заявил, что таков был подарок Господа на мой день рождения. Родители обрадовались даже больше, чем я, и это притом, что мне подарили новый велосипед в тот же вечер. Я катался на нем по улице и не мог выкинуть ангела из своих мыслей.

Но до сих пор я так и не понял, почему меня не повели к врачу…

Видения стали приходить чаще. Каждый раз, когда я читал книгу, мир вокруг меня менялся. Я видел другое время, будущее и прошлое, разные города, страны, невероятных существ и, конечно, своих любимых персонажей во всей красе. Мне все это нравилось, даже самые страшные из видений вызывали у меня восторг. Моя жизнь была разнообразна, и душа стремилась покинуть маленький городок.

После окончания школы почти все мои одноклассники поступили в колледж в соседнем городе. Так им было проще вернуться домой. Я же выбрал университет на другом конце страны, в надежде получить то, что просила моя душа. Я поехал на поезде. Бесконечные пейзажи за окном, новые населенные пункты по пути следования. Я начал курить, выходил на остановках и вместе с сигаретным дымом вдыхал запах чуждых мне мест. Пряный воздух сочился в легкие, попадал в кровь и наполнял мой мозг счастьем. Несколько великолепных дней. Даже видения не приходили. Они были не нужны, мне хватало впечатлений и из реальной жизни.

Я учился на юриста. Представлял, как буду ходить в костюме с толстым кейсом, полным бумаг, как буду выступать в суде, защищая своих клиентов. Я мечтал стать великим и знаменитым. Я вообще много мечтал.

Иногда думаю, что зря. Надо было быть приземленнее…

В то время мне жутко повезло. Я попал в компанию друзей, где описания моих видений считались классными историями. Мы курили, напивались, и я пускался в рассказы, погружаясь в собственный мир, а люди внимательно меня слушали, пытаясь присоединиться ко мне в меру своего воображения. Кто-то даже сказал, что я выбрал не ту специальность, мне надо было снимать кино, говорили они.

Я купался в студенчестве и не заметил, как пролетело время. Закончил я без отличия, хотя и старался как мог. Дальше был шаг во взрослую жизнь. Страшный, но неизбежный. Общество, со своими правилами, тенденциями, как гигантская печь нависло надо мной, и мне пришлось броситься в ее жерло, ибо тех, кто стоит в стороне или в страхе пятится назад, ждет еще более печальная участь. Лучше гореть со всеми, чем в одиночестве смотреть на пламя.

Так я думал. Тогда, по крайней мере…

Мой диплом даровал мне место в одной из юридических контор, а на свою зарплату я мог позволить себе маленькую квартирку в непрестижном районе и масло на хлеб. Я попал в болото рутины, и оно стало меня засасывать.

Я боролся как мог. У меня были номера всех университетских друзей, живших рядом, я подружился со многими коллегами. Каждые выходные мы собирались и отправлялись на поиски приключений и удовольствий, в жалкой попытке не повторяться. Но время шло, люди менялись. Жизнь забирала их у меня. У них появлялись семьи, дети, они уезжали в маленькие города и становились похожими на моих и своих родителей.

Я повторял им, что еще рано, сначала нужно пожить для себя. А они продолжали лететь вперед…

Я чувствовал себя одиноким и снова стал погружаться в мир книг и собственных видений. Золотой век моей жизни закончился.

Я понял это уже тогда…

Мой мир изменился, когда появилась Она. Ее звали Анна. Она была на несколько лет моложе и попала в контору на мое место. Я уже поднялся повыше и был ее начальником. Мне нравилось с ней работать: милая, любезная и всегда опрятная девушка. Я не стал долго ждать и пригласил ее на свидание. Это была настоящая любовь. Я так думал. Тогда, по крайней мере…

Мы встречались. Пару месяцев. Она казалась мне великолепной во всем. Мне было приятно быть с ней днем и ночью. Где угодно, когда угодно, как угодно. Я был счастлив. В популярном понимании этого слова.

Вскоре она получила повышение. Я искренне радовался за нее, но не задумывался, что не давал на ее счет никаких рекомендаций. Все открылось довольно скоро. Она спала с начальником моего начальника. Ради карьеры. Других причин быть не могло, он был лишь уродливым занудой с огромным самомнением, но при этом одним из главных.

Хотя, может, это ее тип? Что-то вроде властного старика из викторианских романов? Я не задавал себе такого вопроса тогда. Мой мир просто рухнул…

Видения захлестнули меня, сливаясь в бесконечный поток ужаса. Я ходил по гниющим коридорам, чтобы поговорить с разлагающимися трупами своих коллег. Я выметал червей из своей квартиры, не понимая, что их на самом деле нет. Я не замечал машин и не видел ничего вокруг себя. Однажды я зашел на мост, под которым струилась широкая река с голубыми водами. Рыбки плескались в моей тени на блестящей поверхности. Мне так захотелось прыгнуть, окунуться в нее, чтобы смыть всю грусть, все, что накопилось у меня в голове. Я не хотел тонуть, я не хотел совершать самоубийство, хотя и часто думал о нем. Но мой поступок характеризовали именно так.

Попытка суицида…

Я шагнул через перила, чтобы упасть в прохладный поток, но в этот момент река исчезла, а на ее месте оказалась автострада. Я потерял грань между реальностью и своим собственным миром. Хотя мне повезло. Я упал на проезжавший грузовик и, прокатившись по его кузову, оказался на горячем от летнего солнца асфальте. Минивэн, в котором семья выбралась за город, остановился перед самым моим лицом. Так мне сказали. Сам я не помню, я потерял сознание. А еще говорят, из этого случая сделали рекламную кампанию, хвастая качеством тормозов и безопасностью автомобиля.

Удивительно, что я принес кому-то пользу…

Я очнулся в реанимации. Я плакал ночами, мне было больно, и физически, и морально. Ко мне никто не приходил, кроме полицейских. Родители не смогли приехать: отца хватил удар, и мать осталась с ним. Друзья тоже не пришли. Со мной остались только мои видения. Много видений.

Я не врал психологу, который меня опрашивал. Он понимающе кивал, потом упорно что-то рекомендовал, давал документы на подпись. Я со всем соглашался, не видел причин задумываться. И оказался здесь, на добровольно-принудительном лечении.

***

Алан выглядел растерянным. Его раздавило накатившее гнетущее чувство одиночества. Он сел обратно на стул и смолк. Молчали и все остальные. Первым прокашлялся доктор Мортимер:

– Сегодня ты в ударе. Высокую планку задал.

Он мягко улыбался и подбадривающе захлопал. В моменте Алану стало лучше, и он улыбнулся в ответ.

– И лечение у тебя чисто добровольное, – добавил врач.

Все остальные смотрели по сторонам, бродили глазами по кругу, только Елена не спускала с Алана взгляд, отчего он скромно опустил глаза.

– Еще есть желающие?

Тишина.

– Тогда, может, ты, Елена?

Она не стала отказываться, но и не поднялась со стула, как это сделал предыдущий рассказчик. Просто начала говорить о себе, склонив немного голову набок и постукивая длинными пальцами по колену.

Она подражала Алану и повела историю с детства. Елена родилась в богатой семье, не знала и не понимала забот людей более низкого статуса. Хотя, по ее словам, безразличие родителей одинаковое среди всех слоев населения.

Она примешивала в речь официальные слова и что-то напоминавшее научную терминологию, отчего казалось, что повествование скачет от житейской драмы до новостей или сухого рабочего отчета. Алану это нравилось, особенно в сочетании с ее голосом, хотя он поймал себя на мысли, что, если она начнет материться, как сапожник, он и это сочтет занимательным.

Елена поступила в престижный университет, где не особо желала учиться, но увлеклась активизмом. Однако довольно быстро, немного повзрослев и поумнев, она перестала захватывать здания и требовать лучшей жизни для всех хороших людей. Хотя помогать ей нравилось.

Она поддерживала различные фонды. Сначала локально, работая в ночлежках и кухнях, затем по всему миру, записываясь в международные программы. Ее отец считал, что это всего лишь этап взросления, но все равно помогал ей, перечисляя в фонды по ее выбору крупные суммы. А старшему сыну он дарил люксовые машины в коллекцию.

Когда она работала в Африке, у отца обнаружили болезнь: что-то непроизносимое и дегенеративное. Он начал чахнуть, вчера еще акула бизнеса, рвущая конкурентов на куски, сегодня – дряхлый старик, с трудом понимающий, что происходит. Далеко не всегда можно купить нужный уровень медицины.

Пока болезнь прогрессировала, ее отец все больше удалялся из реального мира, погружаясь в мир фантазий. Он попал под влияние одного проповедника и с головой ушел в религию. Но даже дряхлея, он остался упертым и самовольным и не смог принять тот странный образ всевышнего, который ему продавали. Он придумал себе другого бога, мстительного и злого, карающего его за совершенные грехи. И все вокруг, кроме Елены, топили его во грехе. А она же, своими добрыми поступками, единственная искупала зло за них обоих. Он потянулся к дочери, но она его отвергла и продолжила работу в разных уголках мира. Чужая благодарность за помощь – тоже своего рода наркотик.

Когда же она передумала и осознала свою жестокость – было уже поздно. И по-другому быть и не могло.

Отец умер, но перед смертью переписал завещание и оставил все Елене. От этого ее брат пришел в ярость. Они много ругались, она постепенно все больше ощущала свою вину, но не могла четко сформулировать, в чем это заключается. Она понимала, что должна была поддержать отца в последние дни, и теперь чувствовала себя брошенной и одинокой. Брат, которому она доверяла, управлял всеми их активами, и вскоре он отправил ее на лечение в пансионат. Затем еще дальше в больницу, затем врачи, врачи, и вот…

Она здесь.

– Богатая принцесска…

– Немного самоуверенное заявление для тебя, Джордж, – покачал головой доктор Мортимер.

Пациент больше ничего не говорил несколько дней.

***

Алан увидел в Елене родственную душу и потянулся к ней. Она не была против. Несмотря на людей вокруг, круглосуточный надзор и скромную заботу, они оба чувствовали одиночество.

На самом деле изменилось не так много, и произошло это не так быстро. Дни тянулись для Алана так же, как было раньше. Но теперь их заполнило яркое оранжевое сияние. Они постепенно сошлись и стали проводить все свободное время, которого было с избытком, вместе.

Доктор Мортимер считал, что солнце – прекрасный помощник в деле выздоровления, поэтому постоянно, иногда почти насильственно, выгонял всех из отделения во внутренний двор лечебницы.

Они гуляли вместе. Алан чаще рассказывал о своих видениях: он описывал огромный космический корабль, висящий над больницей, подробно объясняя, как от него отрываются легкие шаттлы, как они стремятся к земле и снова рвутся в небо. Он говорил о деревьях, которые, встряхнувшись, скидывают с себя листву, вытаскивают огромные корни-ноги и идут через весь двор, чтобы поднять маленького птенца, выпавшего из гнезда, и посадить обратно к растроганной матери.

Елена смеялась, говорила, что у него хорошее воображение. А затем рассказывала о своих путешествиях: как побывала в разных уголках света, как живут люди, как они страдают и как надеются на лучшее.

Алану нравилось ее слушать, он был готов молча сидеть с ней рядом и внимать чему угодно. Она могла бы говорить, как правильно цеплять пряжу крючком во время вязки свитера, и он все равно наслаждался бы каждым звуком.

Постепенно осень перекрасила мир в желтые краски, за ней пришла неожиданно холодная зима. Выходить на улицу стало неприятно, но даже так они иногда выбирались на свежий воздух, но молчали оттого, что он царапал горло.

Вместо этого в стенах отделения выстраивался скромный уют, в центре которого, как казалось Алану, находились они с Еленой. Все постепенно, осознанно и не очень, тянулись к их мнимому равновесию.

– Так того и гляди скоро мне не останется работы, – наигранно ворчал доктор Мортимер.

Алан бахвалился перед ним, гордясь достигнутым, хотя его и посещали смутные сомнения, что он был почти ни при чем. Врач хлопал его по плечу и улыбался, но в короткие моменты просвечивал глазами насквозь, устало поправляя очки. Хотя постепенное улучшение состояния самого Алана доктор Мортимер не отрицал. По наблюдениям персонала, парень больше не проявлял каких-то особых отклонений, не отвлекался на воображаемые раздражители и более вовлеченно взаимодействовал с другими, впервые со времен своего поступления. Сам же Алан ничего не замечал. Его интересовала только Елена, и больше он не думал ни о чем.

Однажды, ближе к Новому году, они гуляли во дворе. На часах был еще день, но усталое зимнее солнце уже валилось за горизонт. Они молча стояли, окруженные последними сияющими на снегу лучами, и наслаждались моментом. Елена ухватила его под руку и положила голову на плечо. По телу Алана пробежало электричество, лицо растянулось в широкой улыбке, и ничто больше в мире не было важно.

– Значит, вот эта парочка? – кивнула доктор Стоун, наблюдавшая за пациентами с третьего, верхнего, этажа лечебницы.

– Да, они.

Доктор Мортимер смотрел на пару через соседнее окно. По сравнению с высокой и плотно сложенной доктором Стоун, он казался маленьким и щуплым, и несмотря на то, что это был его кабинет, он не чувствовал себя в нем главным.

– По-хорошему, выписать надо не его, а ее.

– Она не обсуждается. Еще раз что-то подобное скажешь – и можешь писать заявление по собственному, – сверкнула Стоун темными глазами.

– Я знаю…

– И характеристику я тебе не дам. Или дам такую, что рыдать захочется.

– Я понял! – голос Мортимера немного надорвался.

– Не кричи… Паренек твой, ты сказал, что он функционален, но без насильственных наклонностей.

– Да, именно такой, как ты просила. Других я пока не готов отдать. А он если и жесток, то только по отношению к себе.

– Вот и нормально, – Стоун задумалась на пару секунд. – Подержи его у нас до весны, отшлифуй его чем-нибудь не очень крепким. Потом оформишь как обычно.

– Может, стоит подождать хотя бы до лета?

– Но ты же говорил, что ему намного лучше?

– Я, но…

– Тогда до весны достаточно. Можешь смело принять к сведению мой профессиональный опыт.

– Хорошо, – вздохнул Мортимер, не чувствовавший в себе сил сопротивляться. – До весны, потом оформлю.

Доктор Стоун наблюдала за парой, пока та не скрылась в дверях лечебницы. Она посмотрела на краешек солнечного диска на горизонте, сощурилась и чихнула.

– Будь здорова.

Стоун отмахнулась от слов коллеги, развернулась и вышла из кабинета, хлопнув дверью. Доктор Мортимер облегченно вздохнул и сел за бумаги.

***

Зима начала отступать, все высыпали на улицу, приветствуя весну, но были обмануты, потому что морозы резко вернулись. Пациенты спрятались обратно в помещение и угрюмо наблюдали за погодой из окон. Снег подтаял и снова замерз толстой ледяной коркой. Дворник днями стучал по нему тяжелым ломом, удары глухо скакали по двору. Все молча ждали, когда они окончательно смолкнут.

Алан чувствовал себя прекрасно. После Нового года ему выписали новые таблетки, название которых он не мог произнести, благо этого никто не требовал. Жизнь в отделении для него тоже наладилась. Хотя многие называли их с Еленой парой, они сами себя таковыми не считали. Их общение не заходило дальше взаимной поддержки и приятного времяпрепровождения. Иногда Алан подумывал, что хотел бы большего, но не знал, как объяснить это Елене.

Однажды, погрузившись в размышления об особенностях отношений в парах у млекопитающих, он проходил мимо сестринской, где готовились к выдаче лекарства. Из незакрытого окошка доносились голоса. Алан пристроился к стене, напустив на себя беззаботно отвлеченный вид, и развесил уши. Все в отделении замерли в ожидании весны и тепла, и он понадеялся, что свежие слухи помогут растормошить людей.

– Значит, вы собираетесь кого-то выписать? – раздался голос старшей медсестры.

– Тебя это волнует? – спросил доктор Мортимер устало и глухо.

– Мне надо понимать, что будет с остальными. У нас здесь хрупкое равновесие.

– Ничего не случится.

– И все же… Кто?

– Я еще не решил окончательно.

– Дайте угадаю?

– Попробуй…

– Елена?

Алан вздрогнул. Изображать беззаботность у него больше не получалось. Он наклонился ближе к окошку, рискуя быть замеченным.

– С чего ты взяла?

– Она у нас самая нормальная. Разве не так?

– Пожалуй, возможно…

– Все-таки она?

– Я еще не решил…

– Хотите сказать, доктор Стоун еще не решила.

– Хватит, даже не начинай!

– Да будет вам…

– Не начинай!

– Простите. Когда планируете определиться?

– Скоро…

Послышался скрип двери. Алан наклонился так низко, что его лицо выползло за стекло. Его заметили, он не стал притворяться и просунул голову в окошко для выдачи лекарств.

– О, Алан, – удивилась сестра. – Что тебе нужно? Подслушиваешь? Это неприлично.

– Я… Я… – он пытался подобрать слова, – хочу поговорить с доктором Мортимером.

– Он уже ушел.

– Можете его позвать?

– Уже не получится, Алан. Вы у него не единственные, знаешь ли, лечебница большая.

– Да, я знаю, но все же это важно.

– Если никто не умирает, значит, это может подождать. Лучше собери остальных, – медсестра поставила поднос с различными стаканчиками ближе к пациенту. – Время принимать лекарства.

– Но…

– Давай, давай, – она легонько вытолкнула голову Алана из окошка.

Он знал, что спорить со старшей сестрой нет никакого смысла. Поэтому лишь бегло посмотрел на белую дверь, за которой исчез врач, и, сгорбившись, отправился выполнять поручение.

Алан изнывал несколько дней, так и не получив возможности увидеть доктора Мортимера. Групповые встречи вел его коллега. Сказать что-то Елене Алан так и не решился. Вместо этого он пытался проводить с ней как можно больше времени.

Когда же он все-таки выловил главу отделения, тот отмахнулся простым:

– Не волнуйся, Алан. Все будет хорошо.

Прошел спокойный месяц. Окончательно потеплело. Алан уже начал забывать о нависшей выписке, когда доктор Мортимер вызвал его в свой кабинет. Причем не в скромно обставленную приемную, где он работал с больными, а в личную святая святых. Алан за все время в отделении никогда не видел, чтобы кого-то из пациентов отправляли именно туда. От удивления он потерялся в одинаковых коридорах лечебницы, и выловившая его строгая медсестра помогла ему добраться непосредственно до кабинета. Убедившись, что больной ничего не перепутал и его действительно вызывали, она впустила Алана внутрь и тихо прикрыла за ним дверь.

Помещение было небольшим, немного захламленным, на вкус Алана, но в целом довольно уютным. Высокие шкафы с книгами, мягкие кожаные кресла и старый письменный стол с зеленым верхним сукном, который явно находился в лечебнице дольше, чем доктор Мортимер.

– Садись, Алан, – врач указал на свободное место, – у меня для тебя хорошие новости.

Алан чувствовал себя лишним в этом кабинете, хотя обстановка ему нравилась. Он провел глазами по корешкам книг, медленно прошел к креслу и утонул в мягкой старой обивке.

– Что же это за новости? – поинтересовался он.

Доктор перевернул листок, который читал, и знаком попросил подождать. Алан молча разглядывал стол и окружавшие его предметы.

Бумаги хранились на горизонтальных полках, повернутых к Алану спиной, поэтому полакомиться отрывками чужих документов не получилось. Остальные вещи казались дорогими и благородно старыми, при этом совершенно неинтересными.

Доктор Мортимер закончил читать, сложил листы, убрал их в папку и бросил ее на одну из полок для бумаг. Все произошло так легко и быстро, что Алан не успел уловить даже имени пациента на обложке.

– Что ж, – прошептал доктор, сложив руки перед собой и хрустнув костяшками. Совершенно не задумываясь, Алан тоже прощелкал каждый палец, прежде чем заметил веселую улыбку врача. Это его немного смутило.

– Помнишь ли ты, когда в последний раз видел то, чего не видят другие? – спросил доктор Мортимер.

– Когда был последний эпизод? – задумчиво пробурчал Алан и принял отстраненный вид, пытаясь найти ответ.

Повисла тишина. Врач ждал. Старые деревянные часы на полке монотонно гудели.

– Не могу вспомнить, – в конце концов произнес пациент.

– По моим записям – примерно два месяца назад.

– Так давно?

– Вот видишь, ты даже не заметил.

– Это же хорошо, верно?

– Пожалуй.

– Это все Елена.

– Возможно. Но скорее всего, последние препараты, которые мы тебе выписали.

Доктор Мортимер откинулся в кресле и почесал подбородок.

– Однако, – тон хозяина кабинета стал более холодным, – это приводит нас к определенной ситуации.

– О чем вы?

– Я тебя выпишу.

– Спасибо, мне и так хорошо.

Врач поднял брови и наклонился вперед, словно желая разглядеть удивительного пациента. Алан сжался, гостевое кресло показалось ему неудобным. Слишком большим, слишком глубоким и слишком зыбким.

– Это, к сожалению, а может, к счастью, не тебе решать.

– Вам?

– По нашему регламенту решение принимает главный врач по рекомендации ведущего специалиста.

– Хорошо! Ведите ее сюда! – Алан вскочил и начал расстегивать на себе рубашку. – Я ей покажу безумие.

– Прекрати балаган. Сядь!

Алан сел на место и замолк.

– Ты у меня образцовый пациент, – доктор Мортимер вздохнул, – поэтому я тебе объясню ситуацию.

Алан снова начал тонуть в кресле, молча ожидая продолжения.

– У местного правительства нет на нас денег. Лечебница кое-как существует на пожертвования родственников некоторых пациентов. Поэтому мы урезаем расходы и отпускаем всех, кого можем.

– Что-то я никогда не слышал, чтобы так из тюрем людей выпускали.

– Во-первых, мы не тюрьма. Во-вторых, у тюрем ситуация с бюджетом куда лучше нашей. В-третьих, даже там такое случается.

– Правда?

Доктор Мортимер развел руками.

– В любом случае, Алан, выбора у нас особо нет. Ты можешь пожелать остаться в каком-либо другом заведении или оплатить свое пребывание здесь самостоятельно, но я бы советовал тебе не чудить и не делать ничего, что могло бы вернуть тебя к нам или в любое подобное место. В таком случае твои шансы выйти за его пределы снизятся почти до нуля.

– Рецидивистам сложно доказать, что они снова не оступятся?

– Именно так.

Наступило неловкое молчание. Алан уставился в окно. На фоне серо-голубого неба парила одинокая чайка. Как она оказалась так далеко от моря? Разве для нее сейчас вообще сезон? Доктор Мортимер двинулся в своем кресле, откликнувшемся слабым скрипом. Куда исчезают чайки, неужели они тоже перелетные? Или они остаются у побережья навсегда?

– Я бы тогда хотел попросить вас об одной услуге, – наконец тихо начал Алан.

– Что же?

– Я могу посещать Елену? Хотя бы иногда.

– Не думаю. Вообще-то вы не родственники.

Доктор Мортимер заметил, как на этих словах пациент слегка дернулся в кресле.

– Но я могу попробовать уговорить главврача. Вы, кажется, подружились, поэтому от подобных визитов, скорее всего, ничего плохого не случится.

– Правда, доктор? – Алан приподнялся со своего места.

– Правда. Но только если она сама не будет против.

– Я спрошу у нее. Когда вы меня выпишете?

– Ориентируйся на неделю.

Доктор Мортимер отпустил Алана и разрешил ему самому вернуться в нужное крыло. Тот медленно брел по коридору, погруженный в старые мысли, которые растеребил в его голове врач на прощание:

– Подумай, чем займешься после выписки.

Алан осознал, что давно не задавался вопросом, как ему жить не то что дальше, а вообще. На секунду ему показалось, что здание вокруг покрылось трещинами, они поползли от пола до потолка, оставляя огромные проемы в стенах, а за ними виднелась пустыня, без знаков и направлений, одинаковая со всех сторон. Алан закрыл глаза и стоял так, пока сзади не донесся оклик одного из медбратьев. Когда он оглянулся, коридор был на месте, в целости и сохранности.

***

Елена восприняла новость в своей обычной спокойной манере: скромно улыбнулась и прикрыла лицо длинными пальцами. Алан даже немного расстроился, ему показалось, что тень легкой грусти, проскочившая у нее на лице, была бы ему приятнее. Но ее улыбка растопила мимолетные чувства. Остальные пациенты в отделении на секунду удивлялись новости, но тут же о ней забывали. Алан вдруг понял, что его самого так же быстро забудут.

Но погода, похоже, радовалась за него. Солнце выходило с каждым днем все раньше, становилось заметно теплее. Через несколько дней доктор Мортимер снова вызвал Алана к себе. Еще с порога он спросил:

– Ну, друг мой, чем собираешься заняться, как выйдешь?

Он указал на кресло, куда Алан задумчиво погрузился.

– Поедешь домой? Вернешься к семье?

– Скорее всего, нет, – ответил пациент, поколебавшись минуту. – Может, на пару дней, я еще не решил.

– Отчего же?

– Я еще не решил, – отвлеченно повторил Алан.

Доктор пристально вгляделся в его лицо, улыбнулся и не стал напирать.

– На прошлую работу я тоже, скорее всего, не вернусь. Одни воспоминания о ней немного нервируют.

– Нервируют? Раньше ты так не говорил.

– Слишком много кокаина и девочек.

– Плохая шутка. Давай будем серьезнее?

– В то же место меня не возьмут. А в других, если узнают о том, где я провел последние полтора года, проблем будет даже больше.

– Ясно. Есть еще идеи? Я думал, что ты останешься где-нибудь неподалеку, чтобы чаще навещать Елену.

– Вы правы! – удивился Алан. – Я и правда подумывал остаться в городке, который рядом с лечебницей.

Доктор Мортимер вскинул брови и кивнул.

– Но по работе не решил. Думал, на первое время что-нибудь не очень сложное. Я когда-то подрабатывал на небольшой фабрике, еще в старшей школе. С тех пор мне кажется, что простой физический труд освобождает.

– Какой… – доктор задумался, – философский подход.

– Лишь бы на жизнь хватало. Сначала немного приду в себя.

– Тоже верно. Давай будем нагружать себя этапами. Кстати, о несложном физическом труде. У меня есть знакомый в городе, старый друг детства. Он нанимает людей и не сильно обращает внимание на их прошлое. Но даже так в нашем городишке ему не хватает сотрудников.

Мортимер снова мягко улыбался. Алан решил, что предложение работы и было главной целью этого разговора.

– Чем занимаются?

– Логистика, – задумчиво выдохнул врач, подбирая слова. – Склады, доставка грузов. Широкий профиль.

– Звучит неплохо. Я подумаю.

– Он честный человек. И платит вовремя. Я его спрошу на днях и передам тебе его ответ, но скорее всего, он будет только рад. Я тебя порекомендую.

Улыбка доктора стала непривычно широкой. Алан тоже улыбнулся, но решил, что первым делом, как получит обратно свой смартфон, посмотрит минимальную ставку оплаты труда для региона.

Врач проводил своего почти бывшего пациента до самого отделения. По дороге они молчали, но Алан весело похлопывал себя по карманам больничной формы. Разговоры про работу ему никогда не нравились, но сам факт их наличия немного бодрил кровь.

– А, кстати, – как бы случайно вспомнил доктор Мортимер, уже у самых дверей отделения, – у него еще могут быть квартиры на сдачу. Последнее время они все пустуют, люди чаще уезжают в большие города, чем приезжают к нам. Может, сдаст подешевле, все лучше, чем простаивать впустую.

– Спасибо, это было бы чудесно! – вполне весело заявил Алан.

Но и предложения по аренде в городе он тоже решил посмотреть заранее. Мысли о подборе и съеме жилья его всегда только раздражали.

Вскоре Алану дали возможность получить личные вещи, хранившиеся в лечебнице. Они находились на вешалке в дешевом пластиковом чехле и не были, как почему-то ему думалось, поедены молью. Но избежать влажного запаха старой кладовки не удалось. Он попросил медсестру повесить вещи где-нибудь в другом месте в надежде, что, когда он их наденет, затхлость хотя бы немного выветрится.

Телефон был разряжен. Модный в свое время смартфон с титановым корпусом, небьющимся стеклом и навороченными внутренностями. Алан задумался над тем, насколько же он мог устареть за последние полтора года. Раньше он пристально следил за всеми новинками, одним из первых бежал, чтобы поскорее поменять свой почти новый телефон на еще более новый. Новее, мощнее, лучше. Он жил с убеждением, что, если этого не сделать – ты уже плох, отстал, совершил маленький шаг в сторону прежде, чем откатиться на обочину жизни. Но теперь Алан, буквально недавно представлявший, как он будет проверять зарплаты в интернете, тупо уставился на лежащий в руке титановый кирпич и не мог понять, что вообще с ним делать. Медсестра заметила это и забрала телефон, пристроив его рядом с розеткой на небольшой старой тумбе с облезлым белым покрытием.

– Получишь в последний момент, дорогой, – лукаво прошептала она.

Алан в ответ лишь помотал головой и улыбнулся.

Все остальные вещи из рюкзака казались ему чужими. Их собрала мама, когда его уже поместили в отделение. Она привезла их, отдала медсестре, поплакала на короткой встрече с сыном, пребывавшим в тот момент в отстраненном сознании, и уехала. Ничего больше, кроме того ее появления в больнице и этих вещей, которыми он никогда не пользовался, Алан вспомнить не мог.

Разобравшись с этим, он долго стоял у окна и смотрел на весеннее небо, пытаясь понять, как умудрился так оторваться от мира и почему чувствует себя совершенно чужим, дотрагиваясь до своих старых вещей.

Смотрел он и на чайку, которая облюбовала лечебницу и продолжала парить над ней. Иногда она зависала на одном месте, скользя по порыву ветра, и казалось, что она не настоящая, что нарисована очень талантливым художником, слишком близко принявшим к сердцу слова про реализм.

Но Алан знал, что чайка самая настоящая. Он подслушал разговор медсестер, которые смеялись над местным поваром, объявившим шуточную награду за голову негодяйки. Птица повадилась рыться в помоях, а иногда, непомерно обнаглев, могла через открытое окно залезть на кухню и своровать что-нибудь со стола.

При этом повар составил гениальный, по его мнению, план, заключавшийся в изготовлении приманки в виде чего-нибудь съестного, напичканной лезвиями и помещенной у окна. Но он провалился раньше, чем чайка смогла разодрать себе желудок. Услышавшая о плане доктор Стоун пригрозила собственноручно запихать наживку в повара. В результате птица так и летала над лечебницей сытая и нетронутая.

***

В день выписки Алану, наконец, вернули все его вещи. Он переоделся в старую одежду, накинул на плечи пальто. Все смотрелось на нем мешковато, словно чужое. Но аромат был приятный, терпкие мужские духи, которых Алан никогда не слышал.

– Я принесла духи мужа и немного попшикала, – призналась медсестра. – Чтобы отбить запах хранилища. Так что вокруг головы будет пахнуть нормально, а остальное нюхать не советую.

Алан рассыпался в благодарностях. Повезло, что старшая медсестра отделения была как заботливая мать, которая возится со своими не самыми умными детьми. Хотя Алан иногда слышал странные слухи, которые обсуждали между собой другие сотрудницы. Поговаривали, что старшая медсестра, когда помогает в других отделениях, где не хватает персонала, превращается в страшную фурию, которая чуть ли не грызет пациентов. Алан не хотел верить в подобные пересуды.

Его отпустили в конце дня. Никто из отделения не попрощался с ним. Да и самого Алана мало интересовали чьи-то слова. Кроме слов одной-единственной персоны. Но с Еленой они попрощались еще в обед, во дворе, когда все вышли наслаждаться теплым весенним солнцем. Она улыбнулась и пожелала ему удачи. Он обещал, что будет ее навещать. Она говорила, что всегда будет рада. Банальные фразы, словно старые знакомые прощаются на вокзале, обещают не забывать, и обязательно писать друг другу, и при первой же возможности снова встретиться. Но в реальной жизни после такого очень часто люди больше никогда не видятся и лишь изредка, далеко не всегда, пришлют на день рождения дешевую открытку, купленную прямо на почте, или, что бывает чаще, просто напишут имейл или сообщение в какой-нибудь соцсети, прежде чем перестать общаться окончательно.

Но для себя Алан твердо решил, что навестит ее не позднее, чем через пару недель, как только разберется со своей собственной жизнью. Через несколько минут он пересмотрел срок до месяца, чтобы успеть получить первую зарплату и приехать не с пустыми руками. Елена несколько раз вспоминала лимонные меренги, поэтому идея приехать с коробочкой пирожных показалась ему крайне привлекательной.

Попрощавшись, Алан долго наблюдал за Еленой со стороны. Она сидела, повернувшись к солнцу, и казалось, что ее лицо светится, как у святых в голливудских блокбастерах. Алан помотал головой – и сияние ослабло, то ли от успокоившегося воображения, то ли из-за того, что солнце зашло за облако. Глаза зацепились за ее волосы, немного отросшие, отчего ее апельсиновая шевелюра отодвинулась и у корней теперь был виден натуральный русый цвет. Алан решил, что купит ей и краску, если сможет правильно подобрать оттенок и, самое главное, если разрешит доктор Мортимер.

Старшая медсестра проводила Алана до парадного входа, ведущего к полупустой парковке. Она показала на дальний конец, туда, где разметка выводила водителей на дорогу. Там, рядом со столбом освещения, находилась неприметная серая, слегка покосившаяся автобусная остановка, которая даже издалека выглядела в несколько раз старше Алана.

– Там висит расписание. Я точно не помню, но кажется, автобус до города ходит каждые полчаса. Может, реже, но они точно ходят. Сам понимаешь, в такой глуши никто не будет пускать транспорт каждые пять минут, – медсестра похлопала Алана по плечу на прощание. – Ах, и еще, доктор Мортимер не смог прийти сам, но передал тебе это.

Она протянула записку, оставленную на листе из блока, покоившегося на столе врача в его кабинете, с темно-синим адресом и телефоном больницы вдоль нижнего края бумажки.

Алан поблагодарил ее, распрощался и направился к указанному месту, срезав напрямую через парковку, перепрыгивая через небольшие кучки еще лежащего заледеневшего снега над бордюрами, разделяющими парковочные места.

Оказавшись на остановке, Алан огляделся. На внутренней стене действительно висело расписание. Старая массивная доска, раскрашенная вручную. Краска выцвела, местами отвалилась, оставив после себя лишь тусклый контур. Понять что-то было сложно, лишь то, что здесь проходил единственный маршрут, а частота его движения, похоже, была написана каким-то секретным кодом. Алан не был силен в математике, а о криптографии он знал лишь то, что она существует. Поэтому, не имея другого выбора, он смирился и стал ждать, поглядывая на дорогу в направлении движения.

Из-за парковки и дороги остановка оказывалась на открытом пространстве, здесь все еще гулял, в отличие от закрытого двора лечебницы, ветер, и весеннее солнце, выглядывающее из-за облаков, не давало достаточно тепла. Алан плотнее запахнул пальто, но мешковатая одежда легко запускала ветер к самому телу, тогда он попытался спрятаться вглубь остановки, но из-за этого не было видно дороги. Алан боялся, что водитель, не увидев никого, проедет мимо, оставив его снова ждать неизвестно сколько.

Вскоре Алан вспомнил, что у него в кармане лежит телефон. Он так успел отвыкнуть от него, что само существование умного прибора казалось ему странным. Когда-то его друзья увлекались цифровым детоксом, отказывая себе в использовании смартфона, накладывая себе запрет на чтение новостей и просмотр роликов, чтобы очистить голову от бесконечной череды легких вознаграждений. Детокс Алана зашел немного дальше, чем он сам мог представить.

Алан полез в карман, чтобы посмотреть расписание на картах, не надеясь, что они покажут текущее местоположение автобуса, как это бывает в больших городах, но хотя бы определят ему необходимое время ожидания.

Но связь не работала, номер был в состоянии принудительной блокировки. Алан угрюмо засунул телефон обратно в карман. По его воспоминаниям, с карты было настроено автоматическое списание, поэтому номер, хоть неиспользуемый, должен был остаться жив. По спине и без ветра пробежал легкий холодок. Осознание того, что на кусочке пластика в кошельке не осталось ничего, вызывало беспокойство. Наличных было мало, а это грозило проблемами с жильем и едой. Алан улыбнулся. Мысль о том, что мир за пределами лечебницы сразу встречает его проблемами, уже не столько пугала, сколько забавляла.

Послышался звук мотора. Алан выскочил вперед, ожидая увидеть автобус, но вместо него к остановке подкатил старый внедорожник «Тойота».

– Запрыгивай, – улыбнулся доктор Мортимер, наклонившись к окну.

Алана не пришлось долго уговаривать. Он кинул сумку на заднее сиденье, а сам уселся на переднее пассажирское. Доктор, в неожиданно резкой манере, надавил на газ, отскочил от обочины и рванул вперед.

– Ремешок, – прошептал он бывшему пациенту, который внимательно изучал кнопки на приборной панели в поиске подогрева сидений.

– Ах да, простите, – Алан щелкнул ремнем.

– Тут нет подогрева, направь в ноги обдув, я сделаю теплее.

Алан настроил потоки воздуха, доктор включил печку посильнее. Горячий воздух начал забираться под одежду, приятно обволакивая тело.

– Не думал, что у вас такая старая машина.

– Не старая, а классика, – ответил врач, улыбнувшись. – Да и с нашими зарплатами на новые машины не насмотришься. А главное – ездит и ездит.

– Да, верно, – согласился Алан, удобнее устраиваясь в широком мягком кресле.

– Ты получил мою записку?

– Да, да, получил, но не успел еще прочесть, – Алан полез в карман за бумажкой.

– Уже неважно, – заметил доктор, – раз пересеклись. Отвезу тебя сам.

– Спасибо.

Деревья вдоль дороги проносились мимо с огромной скоростью. Ветки еще не покрылись листьями, пролески казались голыми и мертвыми, но иногда солнце так удачно освещало их, что они словно наполнялись жизнью. Изредка лесопосадка заканчивалась, и Алан чувствовал, как резкий ветер, прилетевший с полей, ударялся машине в бок, отчаянно пытаясь ее опрокинуть. Но доктор Мортимер как ни в чем не бывало продолжал нестись вперед.

Вскоре вдоль дороги стали мелькать редкие домики, подпертые старыми сараями. Изредка рядом с ними стояли прогнившие машины или, еще реже, заброшенные тракторы, напоминавшие собой остов какого-то фантастического животного.

Постепенно домов становилось больше. Пустые и оставленные хозяевами соседствовали с более-менее ухоженными. Заборы сменялись запущенными лужайками, некоторые дома провожали проезжающий автомобиль темными выбитыми окнами.

– Летом здесь получше, – заметил доктор Мортимер, взглянув на грустное лицо Алана. – Ранней весной и поздней осенью все кажется совсем унылым.

– Все едут в большие города?

– А как еще? Все так. А мы вымираем. На мой век еще хватит, но мои дети точно тут не останутся.

Алан подумал о своем родном городке. Вряд ли он избежал такой же участи, что и тот, по улицам которого они сейчас проезжали. Скорее всего, дом за домом он так же умирает, оставляя после себя только стариков с их воспоминаниями и дома, которые никому не нужны, несмотря на все разговоры о кризисе с жильем.

Машина несколько раз повернула. Все улицы были одинаковыми, отличаясь лишь редким количеством многоквартирных двухэтажных домов, которых становилось все больше при приближении к центру города. Все дороги одинаковые, не более четырех полос в обе стороны плюс две полосы для парковки. Частые выбивающиеся по цвету заплатки на асфальте и ржавеющие дорожные люки, желающие закончить свою службу и провалиться в небытие. Дряблый городишко.

***

Доктор Мортимер вырулил на то, что показалось Алану центральной улицей. Наиболее чистая и людная часть города, ровная, как шпала, дорога, окруженная по бокам рядами двух- и трехэтажных домиков, украшенных вывесками и крупными витринами. Здесь бок о бок располагались два банка, а точнее, их грустные и маленькие филиалы, принадлежащие федеральным гигантам. Чуть дальше можно было найти офис регионального банка, спрятавшийся от больших собратьев за булочной и маленьким кафе, боясь конкуренции, в которой его растопчут, даже не заметив. Музыкальный магазин, сквер с загаженным птицами памятником очередному герою очередной войны, кинотеатр, перестроенный из старого театра, который в конце концов даже в таком виде оказался никому не нужным. Парикмахерская, один старый мастер на всех, супермаркет сетевой, ресторан попроще, адвокатская контора, украшенная знаком с судейским молотком, ресторан подороже, магазин сладостей с застывшей на полках карамелью, похоронное бюро, магазин сантехники, магазин канцтоваров.

– Вот и весь городок, – прошептал доктор Мортимер. – Все, что нужно для существования, ничего, что нужно для жизни, как любит шутить моя жена.

Алан промолчал, склонив голову и глядя в боковое зеркало, где сразу за поворотом с улицы пристроился маленький частный магазинчик продуктов, словно отползший умирать в стороне от других.

Оставшаяся часть города представляла собой старые кирпичные домики, часто замазанные штукатуркой. Местами та обвалилась, оставив после себя причудливые рисунки.

Почти стемнело.

Доктор Мортимер проехал еще немного и остановился на парковке в тупике, рядом с автоматическим шлагбаумом, закрывающим проезд в обветшалую промзону.

– Дальше ногами, – заявил он и вытащил ключ.

Они вышли из машины, и доктор повел Алана мимо шлагбаума, по узкой дорожке вдоль высоких темных складов. Изредка попадались рабочие в спецовках.

Повернув за угол, доктор весело замахал рукой и окликнул мужчину, который копошился в свете крупного фонаря, закрывая небольшую дверь в уже запертых железных воротах.

Тот был невысоким и круглым, похожим на цилиндр на коротких ногах. Он вытащил ключ из замка, повернулся на голос и весело замахал в ответ, но с места не двинулся, ожидая, пока к нему подойдут.

Оказавшись ближе, Алан поднял глаза на вывеску, где выцветшими буквами было написано «КЛогистк». Он не стал говорить вслух, что надпись сделана неправильно.

Вблизи получилось разглядеть мужчину-цилиндр. Пухлое, покрытое темной с проседью щетиной, нос горбинкой и заплывшие глаза, которые резко контрастировали с бесформенным лицом своей живостью и постоянным движением. Седеющие волосы, зализанные назад, чтобы скрыть проплешины. Дрожащие пухлые руки. Спецовка помечена тем же логотипом и названием, что и ворота.

Доктор Мортимер и мужчина обменялись рукопожатиями.

– Вот парень, про которого я говорил, – доктор указал на Алана.

– Алан Клодвелл.

– Моисей Морци, но зови меня просто Момо.

Алан пожал протянутую руку и почувствовал мощь работящего человека. Пришлось не сдаваться и ответить столь же крепкой хваткой.

– Работать любишь? – спросил потенциальный начальник.

– Не люблю, но без работы можно сойти с ума, уж поверьте.

Собеседники улыбнулись.

– Ясно, ясно. Сказал бы, что любишь, я бы не поверил. – Он достал сигарету и прикурил, зажав фильтр зубами так, словно собирался перекусить провод. – Покажи руки.

Алан вытянул ладони вперед, как на осмотре гигиены в больнице.

– Педикюр делаешь? – спросил Момо, вытащив сигарету из зубов и сплюнув на землю.

Алан посмотрел на свои руки и сконфуженно ответил:

– Но педикюр – это же на ногах.

– А ты, я гляжу, шаришь, – усмехнулся тот. – Ну да ладно, шучу я, шучу. Привыкай к такому юмору, станет легче. Сэм сказал, что ты неплохой парень, мне этого достаточно.

– Сэм? – переспросил Алан.

– Это я, – поднял руку доктор с улыбкой.

– Ладно, хорош воздух толочь. Тебе же жилье еще нужно было, да? Идем.

Момо резко развернулся и зашагал вперед, в другую сторону от того места, где они оставили машину. Со спины он выглядел как маленький паровоз, изрыгающий дым, исходящий от сигареты.

Они прошли по промзоне, плохо освещенной редкими фонарями, и оказались с другой стороны, миновав еще один шлагбаум. Пройдя еще немного по пустой темной улице с разбитыми тротуарами, они через небольшой сквер вышли к двухэтажным низеньким домам, стоящим в конце тупика. Момо обогнул один из них и поднялся по внешней лестнице на второй этаж. Щелчком отправил окурок куда-то в темноту, позвенел ключами в кармане и выудил нужную связку, которой открыл первую же дверь.

– Проходим, не задерживаемся, – он щелкнул переключателем на стене. – Все есть. Свет, вода подключены.

Алан прошел мимо хозяина квартиры вперед по коридору.

– Э, стоп! – рявкнул Момо, отчего Алан и доктор вздрогнули. – Обувку снимаем, я за вами мыть ничего не буду. А если будешь здесь жить, то тогда ходи сколько угодно и сколько угодно полы натирай.

Алан пробежал глазами по пародии на старый дешевый паркет, но спорить не стал, скинул обувь и поставил ее в угол у двери.

Сама квартира казалась маленькой и пустой, хотя все вещи, необходимые для жизни, были на месте: раскладной диван с потертыми боками, стол в деревенском стиле с двумя деревянными стульями под стать, плита и холодильник, чайник и даже старенькая капельная кофеварка. На стене висел телевизор со слегка пригоревшим корпусом. Больше всего Алана заинтересовало старое радио, покоившееся на одном из подоконников. Он подошел ближе и стал крутить поиск частоты.

– Да, парень, – усмехнулся Момо, – это радио. Таким уже никто не пользуется, но выкидывать мне жалко, поэтому тут стоит.

– У меня в детстве такое было. Точнее, у отца… – начал Алан.

– Ну знаешь… – перебил его Момо, но тут же резко замолчал, увидев предостерегающий жест доктора.

– Помню, все время сидел рядом с ним каждую зиму, – продолжал Алан, – ждал, что в прогнозе объявят о сильном морозе или снегопаде – и школьникам можно будет остаться дома и ничего не делать.

– Сейчас на такие случаи есть интернет-созвоны, – улыбнулся доктор Мортимер.

– Это сейчас, – отмахнулся Алан и оставил радио в покое.

Момо почесал подбородок и распахнул дверь, ведущую в ванную.

– Тут вентилятор, оставляй его всегда включенным, – в подтверждение послышались щелчок переключателя и монотонный гул, – иначе плесенью зарастешь, а мне такое никуда не уперлось.

Хозяин вышел в комнату и открыл встроенный шкаф.

– Вешалки есть. Постельное тут же, старое, но чистое. Что еще? Да вроде все.

– Большая очередь на съем?

– Очередь… – Момо тяжело рассмеялся и закашлялся. – Какая очередь в наших-то местах? Обычно я сдаю это место студентам из соседнего города. У нас тут озера рядом, – он махнул куда-то в сторону кухни, – летом сюда приезжают те, кому не хватило денег на поездку на море. Устраивают свои укуренные оргии, молодежь – чтоб их. А кому не хватает денег на домик у озера, снимают в городе, а к воде гоняют на машине.

– То есть есть шанс…

– Да ты не волнуйся, – Момо хлопнул Алана по плечу, прошел к столику и переставил на него небольшую пепельницу, параллельно открыл окно и впустил прохладный вечерний воздух. Присев и закурив, он продолжил: – Сезон еще не скоро, да и я бы предпочел стабильно получать выплаты. На студентах особо не заработаешь. Да, кстати. Курить можно, пить можно. Но тогда не забывай проветривать, а летом лучше вообще оставляй окно открытым. Вон то, – Момо указал в дальний конец комнаты, ближе к кухне, – там сетка стоит от комаров. Оставишь открытым другое – тебя сожрут заживо. У нас тут живность дикая.

– Об оплате.

– Не волнуйся, буду вычитать у тебя из зарплаты.

– Как удобно…

– А если не будешь работать, то за тебя покроет Сэм, как гарант.

В подтверждение этих слов послышался звук слива в туалете, и появился доктор.

– Ну, устраивает?

– Да, спасибо, – промычал Алан.

– Вот и славно, – Момо ткнул сигаретой в пепельницу и поднялся. – Завтра к девяти жду тебя на складе. Чтоб как штык, без опозданий! Дорогу запомнил?

– Да, примерно. А что за работа-то?

– Непыльная. Завтра увидишь.

– Все обсудили? – переспросил доктор.

– Да, да, – помахал рукой Момо, – идем. Хочешь пропустить по стаканчику?

– Не сегодня, – отказался он.

– Жаль, жаль. А ты, парень?

Алан помотал головой.

– И правильно. А то на первый рабочий день опоздаешь.

Алан сел на диван, пока Момо и Сэм обувались. Скрипнула дверь.

– Чего сидишь? – спросил доктор.

– А? Я? – удивился Алан, который начал впадать в прострацию, водя глазами по комнате.

– Твои вещи у меня в машине.

Алан вскочил и бросился обуваться. Вышли на улицу.

– Там дальше, минутах в двадцати, будет сетевой супермаркет, – объяснил Момо. – Если лень куда-то идти, то поближе, направо на перекрестке, будет магазинчик Ллойда. Но будь аккуратен и пересчитывай сдачу. Там только наличные.

– Обманывают? – удивился Алан.

– Да не то чтобы. Сам Ллойд старый уже, вот и нанял молодую девчонку в помощницы, а у нее все вещество не в голову пошло, а в сиськи. Так что считает она из рук вон плохо. Но Ллойда это устраивает, раз он ее все еще не выгнал.

– Ясно, спасибо.

– Да без проблем, – ответил Момо, закусывая очередную сигарету. – Завтра к девяти! Как штык!

Они попрощались, и начальник зашагал по улице, превратившись в маленький пароход с одной трубой.

Доктор провел Алана обратно к машине.

– Момо – хороший мужик. Честный. Будешь работать – он за тобой присмотрит, – сказал он, отдавая вещи с заднего сидения.

– Спасибо.

– Ну удачи, – произнес Мортимер, захлопывая дверь и опускаясь на водительское кресло.

– Слушайте, я…

Доктор молча уставился на Алана.

– Как думаете, когда я смогу навестить Елену?

– Давай все по порядку. Сначала освойся с работой и новым местом. Потом уже будешь думать о встречах.

– Да, пожалуй. Еще раз спасибо.

Доктор кивнул. Мотор взревел, машина резко развернулась задним ходом, заскрипев покрышками, и вскоре исчезла за поворотом. Алан молча зашел в свою комнату, кинул вещи на пол и сел на диван.

***

Тишина. Ветер, гулявший за окном, с шумом врывался в щели здания. Из ванной доносился монотонный гул вентилятора. Стрелка часов, которые Алан сразу даже не заметил, медленно ползла вперед под ровное биение моторчика. Алану потребовалось немного усилий, чтобы понять, сколько времени. Он отвык от стрелок, видя перед собой все чаще только цифровые часы.

Десятый час.

– Ничего не сделал, а время уже ушло, – прошептал Алан.

Звук его слов растворился в пустой комнате. Он решил разобрать вещи, но, открыв сумку, остановился. В животе заурчало. С обеда он ничего не ел. Бросив сумку в сторону, он вышел, запахнул плотнее пальто и направился туда, где, по словам Момо, находился местный магазинчик.

Ночь переливалась синеющей темнотой, облака на небе заслонили луну, изредка показывая ее тусклый свет за своими массивными боками. Улица почти не отличалась от складов. Редкие фонари, грустные кирпичные строения, нависающие над разбитыми тротуарами. Без компании Момо и доктора Мортимера Алан был на взводе, темные тени, ползущие за пределами окружностей фонарей, давили на его воображение. Закралась мысль, что из этой темноты может появиться очередное наваждение. И, словно почуяв опасения одинокого прохожего, из-за дома появилась небольшая тень. Алан замер на краю круга света от фонаря. Тень приблизилась, виляя хвостом. Сначала показалось, что это собака, но, когда свет коснулся морды, по вытянутому рыжему носу Алан узнал лисицу. В сознании тут же всплыла смутная боль от укуса, сводящего руку, и мысль о бешенстве, с пеной, рвущейся через стиснутые в агонии зубы. Алан замотал головой, отогнал от себя наваждение и развел руками, показывая, что у него ничего нет: ни еды, ни злых намерений. Лисица все поняла, недовольно фыркнула и закрутилась, гоняясь за своим хвостом вприпрыжку. Закончив пируэты, она развернулась и скрылась в темноте. Алан постоял немного в ожидании и, лишь когда услышал звук падающей металлической мусорки, смог сбросить с себя оцепенение и, отругав себя за глупость, пойти вперед.

Он брел, засунув руки в карманы пальто, как вдруг на перекрестке чуть не врезался в молодого человека, выскочившего из-за угла.

– Извините, – буркнул Алан, пытаясь протиснуться между незнакомцем и зданием.

– Лису видел? – спросил тот.

– Что?

– Ну лису, рыжая такая, грязная оборванка. Они как только приучатся к человеческой еде, то пиши пропало. Вот я ими и занят.

– А, это… – пробормотал Алан, – она где-то там пробежала. По помойкам шарится.

Он указал в темноту за своим плечом.

– Спасибо, – незнакомец помахал куском колбасы, истыканным белыми таблетками, сверкнул желтыми зубами и скрылся в указанном направлении.

Алан не стал задерживаться и ускорил шаг, почти переходя на бег и озираясь, пока не достиг небольшого заведения с высокими окнами и голубой неоновой вывеской «У Ллойда», которая издалека совсем не была похожа на вывеску магазина.

Дверь издала странный пищащий звук от электронного звонка, который давно следовало бы заменить. Прямо над входом висел кондиционер, работающий на обогрев на полную катушку и сразу обдававший посетителей потоком горячего воздуха. Между старыми полками было настолько мало пространства, что два худых человека с трудом смогли бы здесь разойтись. Слева от входа располагалась стойка с кассой, за которой над телефоном склонилась смуглая девушка. Звук умирающего звонка не отвлек ее от экрана. Справа от стойки с журналами, дальше вдоль стены стояли холодильники с напитками.

Алан огляделся. Место для ручных корзинок у входа было пустым. У кассы их тоже не оказалось. Тогда он решил, что не будет много брать, а за покупками нормально сходит подальше в сетевой супермаркет, о котором тоже упоминал Момо.

Алан пошел направо, вдоль полок с журналами, на которых лежали комиксы, перевязанные пластиковыми лентами. Газеты были распиханы по лоткам, похоже, точно так же, как и с утра. Из их братии никто не покинул своего места. Фотографии полуголых девушек со сверкающими улыбками на обложках оказались спрятаны в специальный бокс с сеткой. Похоже, они тоже не пользовались спросом.

Сразу за полками с печатной продукцией стоял банкомат. Старый и низенький, словно не желающий, чтобы его заметили за шикарными формами его глянцевых соседок. Алан вытащил бумажник и запихнул карточку в отверстие. Банкомат загорелся, затрещал и выдал отказ, выплюнув ее обратно и предложив пройти в отделение банка, которое, судя по информации на экране, находилось в другом городе. Алан попробовал еще раз. И снова получил тот же результат. Испугавшись, что в третий раз банкомат со злости просто съест карту, он убрал ее в кошелек, с волнением посмотрев на наличные.

Алан прошел среди полок, осматривая товары. Ничего удивительного, стандартный набор, как в любом магазине у дома, только цены как будто стали выше. Он силился их вспомнить, делая поправку на инфляцию, которую не знал. В конце концов он махнул рукой и начал набирать продукты. Бутылка воды, чай, пачка печенья. Алан бродил между полок, не зная, что еще взять. Ничего особо не хотелось.

По пути к кассе он увидел точку с хот-догами. Он подошел ближе. Сосиски жарились на специальных роликах, вращаясь без остановки. Они были забуревшими, жалкими и одинокими в своих страданиях, словно грешники в аду, не хватало только маленьких чертей, которые скакали бы с ролика на ролик и тыкали сосиски маленькими зубочистками. Зрелище было настолько неаппетитным, что голод, преследовавший Алана, отступил на время, но уже у самой кассы снова вернулся. Алан решил не рисковать и схватил с полки стакан с растворимой лапшой.

Девушка на кассе действительно была красивой, с темной блестящей кожей, огромными карими глазами и формами, не уступавшими моделям с обложек в отделе журналов за решеткой. Алан вывалил товары на стойку и замер, ожидая, пока работница магазина соизволит оторваться от экрана телефона, в котором она каждые несколько секунд меняла видео, полностью погрузившись в процесс. Он захотел ее дернуть, но передумал и принялся разглядывать ленивую продавщицу. Девушка знала о своих сильных сторонах, и, возможно, поэтому на ней была обтягивающая футболка с V-образным вырезом, и взгляд Алана волей-неволей спускался все ниже. В жарком помещении он вспотел, она тоже, капелька пота сорвалась с тонкой шеи и покатилась вниз, исчезнув в ложбинке между выпирающих грудей. Алан немного задрожал, сердце забилось чаще, словно напоминая ему, что он все еще находится в реальном мире. Он попытался отвести взгляд от девушки и ее сверкающих от экрана телефона глаз. Алан непроизвольно начал искать что-нибудь яркое и заметил полку с сигаретами за спиной продавщицы. Сознание сфокусировалось на оранжевой пачке с изображением индейца. Перед глазами всплыл яркий и легкий образ Елены с ее очаровательной улыбкой. Алан издал слабый стон, словно он с силами вырвался из стискивающих его пут.

Девушка выпрямилась и посмотрела на посетителя с широкой лукавой улыбкой. Он вяло улыбнулся в ответ, стараясь не опускать глаза ниже ее лица. Продавщица взяла небольшой тонкий пластиковый пакет и начала складывать продукты в него, перед этим пробивая их на старом аппарате. Она назвала стоимость. Ее голос звучал как из колодца. Алан вытащил купюру и положил в лоток для денег. Девушка весело схватила ее, сунула в кассу и отсчитала сдачу, неловко бросив ее на стойку. Пока Алан собирал деньги, он почти сразу понял, что немного не хватает. Он собирался было сказать об этом девушке, но она уже вернулась к своему телефону, лишь ее поза изменилась. Она оперлась локтем на кассу, повернувшись и наклонившись вперед в сторону Алана. Его взгляд снова скользнул за еще одной каплей вниз. Он сгреб сдачу, сунул в карман, схватил пакет и, попрощавшись, выскочил на улицу. Холодный ночной воздух сразу освежил голову.

Всю обратную дорогу Алан злился на себя, совершенно не обращая внимания на окружающую темноту. Он силился понять, так ли его изменило время, проведенное в лечебнице, или он всегда был таким. Прошлое постоянно ускользало от него. Он вспоминал свой рассказ, который так любил повторять перед другими больными, но чем больше деталей всплывало у него в голове, тем сильнее эта история казалась глупостью, выверенной и заученной, словно детский стишок на утреннике. Погруженный в себя, Алан прошел мимо дома и уперся в тупик. Вздрогнув, вырвавшись из своих мыслей, он бросился в дом, влетел по лестнице и почти запрыгнул внутрь квартиры, хлопнув дверью.

Он забыл выключить люстру перед выходом, поэтому его встретил освещенный коридор. Алан немного успокоился. Разложив покупки, он поставил чайник и стоял рядом с ним, пока тот, дрожа, закипал. Залил лапшу, замерил время по бегущим стрелкам настенных часов. В комнате было все так же пусто и тихо. Наконец он убрал крышку и принялся цеплять лапшу вилкой, которую нашел в одном из ящиков на кухне.

Не хватало. Не хватало людей вокруг. Он слишком привык есть в какой-никакой компании. Не хватало Елены, сидящей напротив. На Алана смотрел лишь пустой деревянный стул.

В попытке оживить окружение он включил телевизор. Важная война. Эксперты горячо спорят о том, о чем же думают мировые лидеры, с задором выцепляя из их публичных выступлений тайные смыслы, которые политики прячут за однообразными фразами с обвинениями в геноциде. Другой канал. Менее важная война. Никаких экспертов, никаких обсуждений, сухая сводка с погибшими, собранная из официальных заявлений сторон скучающими журналистами. Эта война слишком далеко, чтобы тратить на нее много времени. Другой канал. Реалити-шоу, люди улыбаются. Симпатичная девушка в окружении мужчин в возрасте. Ведущий объявляет правила: брошенная своим отцом еще в детстве, она должна среди окружающих ее людей найти именно его. Если выберет верно – получит приз и воссоединение с безответственным папашей, если не угадает – приз получит актер. Каждый раз, когда ведущий говорит слово «отец», уголок его губ дергается в кривой ухмылке. Другой канал. Неизвестный вирус распространяется в далекой стране третьего мира. Босоногие дети бегают среди врачей, облаченных в костюмы биологической защиты. Международные организации бьют тревогу, которую никто не слышит. Другой канал. Детское шоу, которое почему-то показывают в недетское время. Бычок ходит по ферме и объясняет другим животным, что они его не понимают и не принимают таким, какой он на самом деле есть. Другие животные кивают, но все равно не понимают его.

Алан выключил телевизор. Доесть лапшу он не смог, она показалась ему слишком пресной, несмотря на все заверения о фонтане вкуса на сорванной упаковке, которая валялась тут же рядом на столе. Стало клонить в сон, время отбоя. Алан сходил в душ, просто облившись водой. Уже раздевшись, он понял, что у него нет ни шампуня, ни геля, ни зубной щетки и пасты. Он все забыл. Пригладив влажные волосы руками, он принялся разбирать диван. Тот сопротивлялся, намекая на свой преклонный возраст. С трудом справившись с задачей, Алан решил, что не будет его складывать, опасаясь, что больше никогда не сможет его разложить. Кое-как застелив белье, он выключил свет и упал на кровать, провалившись в усталый сон.

***

Луч солнца прополз через окно и постепенно, сантиметр за сантиметром, приближался к спящему человеку, пока не оказался на лице и не залез в глаза.

Алан вырвался из сна вспотевший и уставший. Его снова окружала тишина, прерываемая лишь монотонным тиканьем часов на стене и жужжанием вентилятора в ванной. Он посмотрел на время, несколько мгновений пытаясь понять, где находится. Наконец осознав, он вскочил как ужаленный и начал быстро одеваться. Часы показывали без пятнадцати девять. Его недовольство иногда выскакивало из него наружу в форме невнятного бормотания. Он слишком привык, что в лечебнице его поднимут, что не нужен будильник и не надо следить за временем так, как сейчас. Для этого есть кто-то другой.

Алан бросился к выходу, но решил сначала заскочить в ванную, чтобы прополоскать рот и избавиться от неприятного ощущения, словно на зубах образовалась странная пленка. Он предпринял несколько безуспешных попыток потереть зубы пальцем, отчего только разогнал во рту неприятный металлический привкус от воды. Плюнув на все, он выскочил из квартиры, хлопнул дверью и широкими шагами направился в сторону промзоны.

Солнце уже давно проснулось, но еще не успело прогреть холодный после ночи воздух. Алан кутался в пальто, пытаясь согреться. Он проскочил мимо шлагбаума, свернул за угол и резко остановился рядом с Момо, который в тот момент возился с замком. От удивления начальник даже вздрогнул и выронил дымившуюся во рту сигарету.

– Господи, парень, ты всегда с утра такой резкий?

Посмеявшись и растерев окурок носком ноги, Момо открыл дверь и жестом позвал Алана внутрь. Щелкнул переключатель, массивные лампы под потолком замигали, приходя в себя с трескающимся стеклянным звуком. В конце концов небольшой старый склад затих, погруженный в тяжелое электрическое жужжание. Момо ввел код на панели, прятавшейся за дверью, хлопнул крышкой и повел не впечатленного Алана в дальний конец помещения, где располагались несколько столов и даже диван с журнальным столиком и уголком со старенькой кофемашиной.

Момо скрылся за перегородкой, расположенной за зоной отдыха, и долго хлопал хлипкими металлическими дверцами, пока не вернулся к Алану с комплектом тряпья.

– Вот, иди примерь, думаю, твой размер. Не боись, вещи старые, но чистые, – он сунул одежду Алану в руки и кивком указал на ширму. – Кофе будешь?

Алан кивнул и ушел за перегородку. Груда тряпок оказалась рабочими штанами, старой футболкой и флисовой кофтой на молнии, с вышитым на ней логотипом, не имевшим никакой связи с предприятием Момо. Сейчас он хлопал дверцами металлических шкафчиков, упиравшихся в раковину и дверь с надписью ”Sortir” на французском. Алан переоделся, повесил свои вещи в один из пустых шкафчиков и вышел обратно на склад, где Момо всучил ему бумажный стаканчик с кофе и принялся объяснять, в чем заключается работа.

Компания развозила заказы из интернет-магазинов. Город был настолько неудачно расположен и настолько никому не нужен, что доставка даже крупных магазинов до него не дотягивалась, и Момо, героически, но строго за деньги, взял на себя эту тяжелую ношу. Раз в несколько дней, а иногда чаще, в зависимости от сезона, на склад приезжали машины с товарами для города. Алан должен был принимать их и пробивать ручным сканером доставленные посылки, которые затем делились на две группы, незамысловато названные «Петля 1» и «Петля 2». На стене висела карта города, напоминавшего грушу, изъеденную улицами. Петля 1 шла от склада на север, Петля 2 – в противоположном направлении. Отсортированные товары пробивались другим сканером и ждали своего часа. Изредка попадались и возвраты, которые нужно было оформлять через программу и отправлять обратно в тех же машинах, что привозят товары в город. Людей в компании работало мало. Момо исполнял обязанности директора, бухгалтера, юриста, отдела по работе с клиентами и своего собственного секретаря. Кроме него, было еще четверо сотрудников склада, включая Алана, которые сменялись два через два, и еще два водителя, которые ездили по своим маршрутам через день.

– Столп малого бизнеса! Но в общем непыльная работа, – подытожил Момо. – Тяжело только в сезон праздников, когда народ заказывает все подряд как не в себя. Тащат и тащат ненужные безделушки. С ног сбиваешься, чтобы рассортировать всякую мелочь.

Позже Момо показал, как заполнять данные в программе, которая, по его словам, и так написана для идиотов, но все всё равно умудряются ошибаться, научил пользоваться небольшой упаковочной машинкой с пакетами, чтобы собирать мелкие заказы, направленные одному клиенту. Этим должны были заниматься на складах самого магазина, но там постоянно ленились и сваливали все в кучу, перекладывая ответственность на субподрядчика. Момо еще немного покрутился по складу, тыкая пальцем то в одну вещь, то в другую. Пустой бумажный стаканчик он давно держал раздавленным в кулаке, так же, как и фильтр сигареты, которую из-за постоянных разговоров все забывал прикурить. Наконец закончив свой рассказ, немного хрипя и задыхаясь, он упал на диван, не глядя выкинул стаканчик точно в мусорку в углу и с удовольствием закурил. Поставленный Аланом на журнальный столик кофе он подтянул к себе и начал стряхивать в него пепел, не заметив, что сотрудник, напряженно запоминавший что, где и как, не успел допить.

– Но ты не подумай, – заявил Момо, тыкая в Алана сигаретой, – иногда работы нет до обеда, потому что машина с грузом застряла где-то или наш водитель копается со своим драндулетом. Я плачу за полный рабочий день, с девяти до половины шестого. Полчаса на обед.

– Полчаса?

– А тебе надо больше? Стол сервировать? Серебро начистить? Поел, и все. Всегда есть время отдохнуть между работой. Ну… почти всегда.

– Ясно.

– Главный вопрос: где этот сукин сын?

Алан не сразу понял, о ком речь, но потом вспомнил, что у него должен быть напарник, который успешно не явился вовремя и не подал признаков жизни.

Алан ожидал, что Момо позвонит и узнает, где шляется опаздывающий, но вместо этого он устроился за компьютером, затянулся очередной сигаретой и не показывал никакого расстройства, словно так и было надо. Не зная, чем заняться, Алан сел за рабочей станцией рядом со сканерами и безучастно плавал из окна в окно в соответствующей программе. Изредка он косился на Момо, начинавшего кашлять и кряхтеть, сопеть и отхаркиваться, прежде чем спасти свои и чужие легкие от свежего воздуха и поджечь еще одну сигарету. Это отрешенное время, тонущее в клубах дыма, с которым старая вытяжка под потолком не справлялась, было нарушено хлопнувшей дверью и громогласным заявлением:

– Дед, отворяй ворота!

– О, уже приехал, – Момо вскочил и, переваливаясь, поплелся к выходу, поманив Алана за собой.

Массивные створки поползли в стороны, впуская на склад невысокий грузовик белого цвета, от колес до крыши заляпанный весенней грязью. Водитель сдал назад, припарковался, открыл груз и откинул гидролифт, положил пульт на борт, там же, где сопроводительные бумаги, и вышел на улицу. Момо угостил его сигаретой, и оба они с удовольствием принялись пускать струйки дыма в голубое небо. Алан удивленно выглядывал из-за грузовика, улавливая обрывки светской беседы ни о чем, и порывался спросить, что ему делать и как. Но про него забыли, как забывают про сбежавшую под автомат с напитками монетку, которой никогда и не существовало.

Алан собирался выйти к ним, но не решился. Вместо этого он взял бумаги, пролистал их и без труда разобрался, благо ничего сложного в них не было, если на все сложное не обращать внимания. Дойдя до страницы с расположением мест и номерами палет, он опустил гидролифт на пол, притащил стоявшую в стороне рохлю1 и поднялся к грузам. Тележку он видел не первый раз, но первый раз ей пользовался. После нескольких неудачных попыток и ступора Алан справился с инструментом и принялся выгружать палеты, каждый раз маниакально проверяя маркировку, чтобы ненароком не захватить чужого.

Работа не показалась сложной, лишь требовала определенного, хоть и невысокого, уровня внимания и аккуратности. Через несколько заходов Алан освоился и принял вид залихватского работяги, устало опершись на ручку рохли, пока скрипящий гидролифт поднимал его наверх. Не хватало только сигареты, жестко зажатой зубами, как это делал Момо. Но вся расслабленность тут же испарилась перед лицом последнего груза, предназначенного на выход. Перед Аланом высился холодильник. Бренд показался ему знакомым. Вдруг в памяти всплыла цена.

– Кто заказывает подобное на онлайн-площадках? Цифровой базар! – шептал он, приподнимая поддон.

Холодильник был модный, а потому немного придурковатый, слишком высокий и слишком узкий, предназначенный лишь для того, чтобы его втиснули между стеной и шкафом, где могли бы торжественно показывать гостям, хвастаясь своим дешевым по духу, но дорогим в валюте вкусом стиля. При каждом движении груз наклонялся и норовил грохнуться на бок. Алан с трудом вытащил его на гидролифт, чуть не опрокинув в последний момент, бросился его спасать, чуть не оступившись сам и не улетев вместе с холодильником, который наверняка бы его придавил, как неудачливого персонажа в старых мультфильмах, но все же устоял, гордо дрожа во время опускания на землю.

Как раз к тому моменту, когда груз занял свое место рядом с другими палетами в стороне от ворот, с улицы вкатился Момо, весело посмеиваясь себе под нос. Он уставился на заказы, вытащенные Аланом, затем заглянул в машину, привстав на своих коротких ногах. Изобразив удовольствие, он взял бумаги и проверил все сам.

Улыбнувшись, Момо исчез в дальнем конце склада, откуда послышались тяжелые удары печати. Водитель ловко захлопнул грузовик, сложил гидролифт и, получив обратно документы, быстро укатил прочь. Момо закрыл ворота.

– Я тогда рассортирую, – сказал Алан, осматривая палеты.

– Нет, нет, – прохрипел начальник, – оставь пока.

Не успели они дойти до зоны отдыха, где Момо предложил выпить еще кофейку, как дверь снова хлопнула – и послышался извиняющийся, запыхавшийся голос:

– Прости, босс, я…

Из-за полок выскочил одетый в рабочее парень. Алан сразу обратил внимание на желтые зубы и бегающий взгляд колбасного охотника на лис. Сам же опоздавший не подал виду, подошел ближе, виновато потирая затылок.

– Я знаю, что ты проспал, – опередил его слова Момо.

– Сестра рассказала, да?

– Ангел спустился с небес и протрубил в горн, – огрызнулся начальник. – Познакомься, твой новый напарник: Алан.

Алан протянул ладонь. Парень схватил ее, затряс как полоумный:

– Дукки, зови меня Дукки.

Алану показалось, что от тряски рука оторвалась и безвольно дрожала в лапах напарника. Но она все же была на месте, а Дукки наконец отпустил ее.

– Мы вчера виделись, на улице недалеко от магазина, – напомнил Алан.

– А, точно… – протянул парень, пуча глаза и кивая в сторону Момо, всячески давая понять, что это не стоило упоминать.

Но слова уже пролетели по воздуху и достигли начальника, который усаживался за свой компьютер с кофе и сигаретой.

– Так, ты опять до утра шлялся по помойкам?

– Да нет, нет, – начал отговариваться Дукки, – только до ночи.

Момо закатил глаза.

– Однажды в мусорке будет копаться не лиса, а медведь, и тогда порвут тебя на совесть. Повезет, если останешься живым, но это не точно.

– Здесь есть медведи? – удивился Алан.

– Почему нет, – пожал плечами Момо, – только ими занимаются профессионалы, а не идиоты.

– Ну за что вы так со мной, босс, – взмолился Дукки.

– Иди работай!

Парень развел руками, улыбнулся и потащил Алана в другую часть склада.

– Ты все сам разберешь, а Алан будет только смотреть.

– Но там такая куча…

– Это кара за грехи твои.

Дукки смирился и приступил к разбору палет. Пробивал их, сортировал на зоны и раскладывал на доставку. Дело шло медленно, ленно, с перерывами на сиесту, как говорил напарник, присаживаясь каждый раз на край поддона. Дошло до того, что Алану пришлось делать замечания, когда груз ложился не на тот маршрут. Ситуация казалась абсурдной, ведь все должно быть наоборот.

Сам Дукки производил впечатление неплохого парня, дружелюбного и простого, как необработанная доска. Он с удовольствием рассказывал о себе в перерывах между ошибками при сортировке, все больше и больше отвлекаясь, пока из дальнего конца, того, где дымился Момо, не доносился короткий окрик, требовавший работать, а не трепаться. Дукки замолкал, но потом начинал снова.

Он прожил всю жизнь в городке в отцовском доме, который, после скоропостижной кончины единственного родителя, они делили с сестрой. Мать Дукки умерла во время родов, отчего расстроенный отец выбил из него все мозги, сделав достойное окончание школы невозможным. Все, что осталось с ним навсегда, это прозвище Дукки, которое он привык использовать вместо своего длинного настоящего имени. Оно действительно было сложным, Алан забыл его сразу же, как услышал. Работы в городке почти не было, и Дукки ничего не делал, сидя на шее сестры, пока Момо не взял его к себе. Сестрой парень сильно гордился: она работала медсестрой в единственной на всю округу больнице.

Хотя работа лучше не работы, да и Момо честно платил, все это Дукки делал для своего живота. Настоящим же его призванием, то, чем он занимался для души и общественного спокойствия, была защита всех городских помоек от дикой природы. Ветшающий город заполоняли лесные звери, желающие полакомиться продуктами человеческой жизни, с чем не успевали – или не хотели – бороться службы по отлову животных – или то, что от них осталось.