Кошка в сапожках и Маркиз Людоед бесплатное чтение

Глава 1. Город на краю земли

Первый день зимы выдался совсем не таким радостным, как я ожидала, но не в моих правилах было грустить слишком долго. В восемь утра я уже приготовилась к поездке. Взглянула на себя в тусклое зеркало на стене, сдвинула шляпку немного набок, взяла дорожную сумку и решительно вышла из гостиницы.

Снег всё сыпал и сыпал, за ночь подморозило, и я сразу поскользнулась. Хозяин гостиницы еле успел подхватить меня под локоть, спасая от падения.

– Ну и сапожки у вас! – хохотнул извозчик, забрасывая мои чемоданы на крышу экипажа. – Красные! В наших краях таких не носят.

– Надеюсь, меня за это не убьют?! – я изобразила испуг, рассмешив извозчика ещё больше.

– Запрыгивайте в карету, барышня, – сказал он. – И укройтесь шкурой, а то я довезу до Шанталь-де-нэж ледышку вместо такой красотки.

– Я не мерзлячка, месье, – ответила я, забираясь в карету.

– Все так говорят, пока к нам не приедут, – добродушно заявил извозчик, закрывая за мной дверцу.

Впрочем, предложенной шкурой я укрылась через десять минут, а потом и вовсе забралась на сиденье с ногами, чтобы было теплее.

Когда я открывала окошко кареты – только чтобы высунуть нос – вокруг были лишь горы, засыпанные снегом, бурые скалы и изредка попадались каменные дома с голубыми дверями и оконными рамами. Всё это за пеленой сыпавшегося снега казалось чем-то нереальным, несуществующим, призрачным и воздушным. За всю дорогу нам не встретился ни один человек, ни одна карета или повозка не проехала мимо. Есть ли здесь люди?..

Мне чудилось, что Шанталь-де-нэж расположен на краю земли. А может, так это и было. Потому что госпожа Флёри – метресса пансиона благородных девиц, где я проходила обучение, тоже посчитала эти края «весьма удалёнными».

Её письмо лежало в моей сумке, но мне не надо было его перечитывать, я помнила его от первой до последней строчки.

«Сёстры отвратительно обошлись с тобой, – писала мне госпожа Флёри, – и я считаю, что тебе надо обратиться в королевский суд. Ты должна получить свою долю наследства, и нечего жалеть этих жадных особ. Как только появится место в столице, я сразу порекомендую тебя. А пока есть заявка из Шанталь-де-нэж от госпожи Броссар – стать гувернанткой у её подопечной. Девочке семь лет, она сирота, но очень богата. Её дяде принадлежат все северные земли. Конечно, это земли весьма удалённые, но обещают хорошее жалование, да и семья уважаемая и знатная. Отнесись к этому, как ко временному прибежищу. Успокоишься, всё обдумаешь, заработаешь денег, а весной решишь, куда податься дальше. Главное – не грусти и не отчаивайся. И если согласна – то поторопись. Госпожа Броссар выразила надежду, что ты приедешь до нового года, иначе дороги могут быть переметены, в тех краях всегда много снега. Удачи, дорогая. Пиши мне чаще и не проболтайся, пожалуйста, что ты – дочь мельника. Помни, что аристократы не любят, когда простолюдины учат их детей».

О последнем можно было не напоминать. У меня не было никакого желания рассказывать, что я – младшая дочь Пауля Мельника, у которого не было даже фамилии. А после последних событий я мечтала позабыть об этом навсегда. Только позабыть не удавалось. Отец умер год назад, но я помнила его, как будто мы расстались только вчера.

Вспомнив об отце, я опять загрустила и опять запретила себе грустить. Очень хотелось всплакнуть, только папа не одобрил бы слёз. Он всегда был весельчаком и шутил по каждому поводу. Как все мужчины, он мечтал о наследнике, а родились три дочери – Полин, Анн и я. Папа ничуть не огорчился, был счастлив, ужасно баловал нас и всё время напевал песенку, которую переиначил на свой лад: «Полинет, Аннет и Кэт, слышите вы или нет? Прочь гоните кавалеров, принимайтесь-ка за дело! Пироги горят в печи! Эй, спасайте калачи!».

Да, после смерти папы нас осталось трое – я и две моих старших сестры. Мы были неразлучны в детстве, а потом я упросила отца оставить меня пожить в столице, у двоюродной тётушки, и всё закончилось моим поступлением в пансион госпожи Флёри – одно из самых престижных учебных заведений королевства, где обучались девицы благородные, но бедные, постигая науки чтения, письма, счёта, изучали изящные искусства и основы домоводства.

Мне было всего девять лет, но я уже знала, что не хочу прожить всю жизнь в деревушке на берегу озера, где стояла папочкина мельница. Пусть места там были живописные, и все знали и уважали моего отца, мне хотелось большего.

Госпожа Флёри слегка опешила, а потом долго смеялась, когда я заявилась прямо к ней в кабинет, предложив в качестве оплаты за обучение булочки с корицей, которые собственноручно стащила из кухни тётушки.

Позже госпожа Флёри сказала, что всё решили мои наглость и смазливая мордашка. Госпожа Флёри сама была не из благородных, а дочерью простой модистки. Благодаря острому уму и твёрдому характеру, она смогла получить неплохое образование, пробиться почти на самый верх и успешно выдавала себя за аристократку, обучая девиц хорошим манерам. Детьми она, правда, так и не обзавелась, но меня любила, как родную дочку. И я тоже тянулась к ней, потому что рано лишилась матери, да и госпожу Флёри невозможно было не любить – меня восхищали её знания, её деловая хватка и находчивость, с которыми она руководила школой, как хороший повар – своей кухней.

Отец примчался за мной, едва получил от тёти письмо о том, что я умудрилась поступить в пансион для благородных девиц, без связей и без денег. Но я ревела в три ручья, умоляя оставить меня учиться, а госпожа Флёри клятвенно пообещала, что окажет мне всяческую поддержку, присмотрит и не позволит совершить ошибок.

Никаких ошибок я не совершила, и вовсе не бдительность госпожи Флёри была тому причиной. Не для того я оставила родительский дом и свою деревню, чтобы наделать ошибок на первом же этапе. Так же, как моя покровительница, я мечтала вырваться за границы жизни, которая была уготована мне от рождения, и хотела начать другую жизнь – яркую, интересную, где главное место будет отведено любимому делу.

Спустя десять лет я закончила обучение, но не вернулась домой, а осталась в пансионе, уже в качестве учительницы. Я надеялась подкопить денег и открыть собственную ресторацию, где будут подавать вкуснейшие в королевстве пироги и торты. В мечтах я уже знала, как будет выглядеть моё маленькое королевство сладостей, знала, что оно будет называться «У прекрасной Кэт», и точно знала, какие блюда там будут предлагать щедрым покупателям.

Но как всегда бывает – мечты пришлось отложить на неопределённое время. Полин прислала письмо, что отец упал в полынью и сильно простудился. Я тут же попросила госпожу Флёри об увольнении и немедленно отправилась домой.

Мне удалось увидеться с папой, поговорить с ним, но не больше. Отец умер через два дня. После похорон, когда мы вернулась на мельницу, которая сразу стала пустой и тихой, приглашённый сёстрами нотариус зачитал нам завещание. Я слушала молча, и слёз у меня не было. Но я знала, что они прольются позже, когда схлынет отупение от горя. Зато мои сестрёнки плакали в три ручья, меняя платочки, и стеная, что жизнь кончена, и теперь они одни на целом свете – беспомощные и убитые невыносимой потерей.

Когда нотариус перешел к описи имущества, сёстры перестали плакать и насторожились.

По воле отца, мельница и всё, находившееся в ней, переходило к Полин – старшей сестре. Осёл, овцы и куры вместе с овчарней, курятником, прудом и огородом доставались Анн.

«Что касается моей младшей дочери Кэтрин, – торжественно зачитал нотариус последние строчки завещания, – то она получает пятьдесят золотых из моих сбережений, и книгу, которая хранится в моём сундуке. Кэт, милая, не думай, что я обделил тебя. Тебе будет достаточно и этого, а всё остальное ты получишь, благодаря своим уму и красоте».

Я не придала значения, что после этих слов Полинет фыркнула, а Аннет помрачнела, надув губы.

Нотариус ушёл, оставив на столе кошелёк с золотыми, и дарственные от отца на недвижимость и земли. Полинет сразу взялась проверять бумаги, а Аннет привстала на цыпочки, заглядывая через её плечо. Я продолжала сидеть у камина, и глядела на кошелёк, на котором были вышиты монограммы отца. Вышивка была сделана ещё нашей мамой, а кошелёк я отлично помнила – из хорошей кожи, но потёртый, от постоянного ношения на поясе, с красной полинявшей от времени кисточкой и толстым шнурком, стягивавшим горловину.

Папа знал, что кому оставить. Конечно, моим сёстрам больше подойдёт хозяйничать на мельнице, а я смогу пустить своё наследство в дело. Возьму в долю госпожу Флёри… Но это потом. Когда-нибудь потом. Когда сердце перестанет так сильно болеть.

– Всё верно, – сказала, Полинет громко, и принялась сворачивать документы в тугие рулончики, а потом взяла кошелёк. – Бумаги и деньги останутся пока у меня. Завтра поминки, потом разберёмся.

В чём надо было разбираться, я не поняла, но спорить не стала. Сейчас мне было не до денег, и даже не до поминок. Единственное, чего мне хотелось – пройтись по дорожке от мельницы к пруду, где каждый день папа ходил проверять сети, посидеть на берегу, глядя на спокойную водяную гладь, и вспоминать годы своего детства, и редкие встречи с отцом, когда я начала учиться.

Отец посчитал, что я всего смогу добиться сама. Значит, он верил в меня. Пусть и ворчал, что я – сумасбродка и мечтательница. Он верил, что я найду свою дорогу благодаря личным качествам, и наследство в виде дома или скота только задержит меня на этом пути. А деньги – это то что нужно для предприимчивой барышни. Папа знал, что я распоряжусь капиталом правильно. Не потрачу на развлечения или никчемные наряды.

Да, пятьдесят золотых – это не беспроигрышный билет в жизнь, но совсем неплохо для младшей дочери мельника из провинции.

«Всё остальное ты получишь, благодаря своим уму и красоте».

Для папы я всегда была самой красивой и самой умненькой. Такая ли я на самом деле?.. Время покажет.

После похорон мне пришлось задержаться дома больше чем на полгода. Мы с сёстрами разбирали вещи, бумаги, устраивали панихиду, поминальные дни и принимали соболезнования от друзей и знакомых отца. Сёстры вступали в наследство, переоформляя в городской мэрии имущество, а я заказывала памятник и оградку на могилу, следила за хозяйством, заполняла приходно-расходную книгу, и каждое утро, обед и вечер вместе с нашей кухаркой накрывала на стол, чтобы покормить работников.

Когда, наконец, все формальности со вступлением в наследство были улажены, и мы справили последнюю поминальную вечерю по отцу, я сообщила сёстрам, что уезжаю, потому что намерена и дальше жить в столице, и хотела бы получить оставленные мне отцом пятьдесят золотых.

Сёстры переглянулись, и Анн надула губы, а Полин нахмурилась, будто я сказала что-то очень для неё неприятное.

– У тебя ещё хватает совести что-то требовать от нас? – заявила она, воинственно вскидывая голову. – После того, как ты бросила семью и жила в столице в своё удовольствие? После того, как ты сорила деньгами, которые мы здесь зарабатывали вот этими руками? – для верности она подняла и показала мне свои белые, пухлые ручки с отполированными ногтями. – К твоему сведению, на оформление наследства, папины похороны и жалованье работникам мы потратили гораздо больше, чем пятьдесят золотых! И кто возместить нам убытки, когда мы тебя содержали? Жизнь в столице – она недешёвая, верно? А мы тут во всём себе отказывали, чтобы ты выдавала себя за знатную барышню!

– Но в последние два года я не брала у вас деньги, – в первое мгновение я растерялась от таких обвинений. – Я работала, и мне хватало моего жалованья… А в пансионе я находилась на королевском обеспечении, и вы тратили на меня не так уж много…

– Ты ещё и спорить с нами будешь?! – возмутилась Полин, уперев кулаки в бока. – Да ты на себя погляди! Вырядилась, будто и правда у тебя графья в родственниках! Что за юбку ты на себя нацепила? Порядочная девушка никогда такую не наденет – чтобы были видны ноги! Ещё немного – и коленки покажешь! А сапоги? Красные! Где это видано, чтобы приличная девушка разгуливала в красных сапогах! И сколько это всё стоит, позвольте спросить, ваша милость? – она ехидно усмехнулась. – На жалованье учительницы такого не купишь. Может, тебе кто-то помогает? Из королевского департамента? Какой-нибудь лорд пожалел и пригрел нашу красотку Кэт?

Кровь бросилась мне в лицо, потому что сестра говорила несусветные глупости. Но я постаралась ответить спокойно, хотя стерпеть было непросто:

– Я шью себе сама, Полинет, и покупаю только ткани со скидкой. Сапоги стоят две серебряные монеты. Это моё месячное жалование. Мне пришлось подкопить, чтобы одеться по моде, и я не взяла у отца на это ни монеты. Что касается моего платья… я всегда на виду, часто вывожу воспитанниц в город, мне надо выглядеть соответственно, чтобы не опозорить пансион госпожи Флёри. Такую длину юбок носит наша королева, и никто не упрекнул её величество в неприличии или непорядочности.

– Послушайте вы её! – ещё больше распалилась Полин. – И говорит-то уже не по-нашему. Ты точно моя сестра? Больше похожа на содержанку!

– Полинет! – повысила я голос.

– Хватит, – прервала нас Анн. – Не будем ссориться. Забирай свою книгу, Катрин, и езжай, куда хочешь. А если решишь пожаловаться судье, то наш нотариус господин Пелье всегда подтвердит, что передал тебе пятьдесят золотых. И мы с Анн это видели. Так будет справедливо.

– Справедливо? – с трудом выговорила я, вглядываясь в лица сестёр.

Я помнила сестёр смешливыми задорными девицами, а сейчас передо мной стояли две незнакомые женщины – пухлые, румяные, в черных траурных платьях, но совсем не убитые горем, и в белоснежных чепцах с трёхслойными кружевными оборками.

Такие кружева не купишь за грошен. Только эти расходы, похоже, сестёр совсем не тяготили. И сейчас они смотрели на меня с одинаковой неприязнью. Даже с ненавистью. Хотя я не сделала ничего, за что меня можно было так ненавидеть.

Неужели, это с ними я когда-то бегала на озеро ловить раков? Слушала сказки, которые рассказывала наша кухарка долгими зимними вечерами? Плела летом венки, танцевала на сельских праздниках, хохоча и визжа от переполнявшего счастья?

– Вполне справедливо, – отрезала Анн. – Полин, принеси ей книгу. Пусть уезжает сегодня же. Мы не настолько богаты, чтобы содержать ещё одну нахлебницу.

И это говорила женщина, которой мельница приносила доход, десятикратно превышавший моё жалованье в пансионе.

– Мне кажется, своё проживание у тебя я отработала сполна, Аннет, – сказала я, пока Полин, громко стуча башмаками, бегала в комнату отца и обратно. – Я не сидела без дела всё это время.

– Вот поэтому я не выставила тебе счёт.

Полин принесла книгу – совсем небольшую, высотой в пару ладоней и толщиной в два пальца. Кожаный переплёт хорошо сохранился, хотя и был местами потёрт и поцарапан, и на лицевой стороне золотым тиснением обозначалось название: «Серебряная ложка, или Талисман удачи».

– Держи, – Полин сунула книгу мне в руки. – Ты же у нас учёная – вот и наследство для тебя. На удачу!

Так я и отправилась в совершенно самостоятельную жизнь с «Талисманом удачи» в саквояже и десятью серебряными монетами в кошельке.

Я остановилась в гостинице, в провинциальном городке, недалеко от моей деревни, и сразу написала госпоже Флёри, спрашивая, свободно ли ещё место учительницы в пансионе. Вскоре пришёл ответ, где госпожа Флёри отвечала, что место занято, беспокоилась, почему я так долго не давала о себе знать, спрашивала, что случилось. Я не стала скрывать от неё то, что произошло, и несколько месяцев получала гневные письма, в которых госпожа Флёри требовала, чтобы я обратилась в суд, и звала в столицу, обещая подыскать хорошее место. Но в столицу я не поехала, потому что теперь у меня не было денег на проживание там, и пыталась найти работу гувернанткой или учительницей в общественной школе, но должности были заняты, и даже помощником кондитера меня не взяли, потому что мой диплом об окончании пансиона никого не впечатлил.

Денежки таяли на глазах, но обращаться к сёстрам за помощью я не собиралась.

В безуспешных поисках работы прошли лето, осень, и вот, наконец, я получила весточку от госпожи Флёри с предложением поехать в Шанталь-де-нэж, и поспешила этим предложением воспользоваться. Из багажа у меня были два чемодана с одеждой и книгами, и дорожная сумка, в которой лежали паспорт, письма госпожи Флёри и последняя монетка.

Если мне не понравится в Шанталь-де-нэж, или я не понравлюсь работодателю, трудно представить, что ожидает меня дальше. Особенно если дороги завалит снегом, и я не смогу вернуться. Поэтому до весны путешествие в этот северный город – это путешествие в один конец. Но и такое путешествие лучше, чем просто ждать, проживая в гостинице последние грошены.

Вот так я подбадривала себя, пока ехала в промозглой карете через снежное безмолвие, закутавшись до ушей в медвежью шкуру.

Извозчик обещал, что мы доберёмся за час, но лошади с трудом тянули карету по засыпанной снегом дороге, и наше путешествие затянулось на два часа.

– Приехали! – услышала я голос извозчика, и радостно встрепенулась.

Открыв окно, я обнаружила, что снегопад прекращается, и теперь снежинки не летели сплошной пеленой, а мягко кружились, падая пушистыми белыми хлопьями. Такое ощущение, что мы и правда приближаемся к краю земли, где нет никого и ничего – только ледяное безмолвие и небеса, щедро посыпающие землю снегом, будто желая скрыть под белыми покровами все человеческие грехи.

Карета спускалась с горы, и внизу я увидела город, где мне предстояло прожить ближайшие три-четыре-пять месяцев.

Шанталь-де-нэж. Снежная крепость.

Да, название подходило, как нельзя лучше. Окруженные кольцом гор дома из бурого сланца, засыпанные снегом, походили на попавших в окружение воинов, готовых держать оборону до последнего. Яркими пятнами выделялись голубые двери и оконные рамы, и это хоть как-то расцвечивало город. На краю обрыва виднелся замок с зубчатыми стенами и тремя башнями, а в центре города стояла белоснежная церковь – единственное белое строение.

Я сразу отметила очищенные от снега улицы, ровные ряды фонарей, и это тоже не могло не радовать. Значит, Шанталь-де-нэж – не самое плохое место для того, кому надо пережить зиму. Цивилизация – всегда приятно. Настроение у меня заметно улучшилось, и я с нетерпеньем ждала, когда мы проедем по широкому подъёмному мосту и окажемся за городскими стенами.

На въезде я не увидела ни одного стражника, пропуск у меня никто не спросил, а карета уже ехала дальше, по улицам, вымощенным бурыми сланцевыми плитками.

– Куда вас подвезти, барышня? – прогудел извозчик.

– В мэрию, пожалуйста, – откликнулась я.

Сначала отмечу проездной лист, а потом отправлюсь прямиком к госпоже Броссар. Судя по тому, что она обозначила свой адрес, как «Шато в Шанталь-де-нэж», и она, и моя будущая ученица живут в замке. Туда я вполне смогу дойти, когда оформлю подорожные документы.

Теперь я с любопытством смотрела в окно, надеясь увидеть кого-то из жителей, но улицы были пустынными. За голубыми рамами окон я разглядела черные шторы – и такие были в каждом доме. Странно, но каждому нравится своё.

– Месье, – позвала я извозчика, – а куда девались люди? Здесь живёт кто-нибудь?

– Конечно, – сказал он.

– Где же они?

– Мужчины – в шахтах, женщины сидят по домам, – последовало в ответ. – Дети – учатся или помогают родителям. Вы думали, что в Шанталь-де-нэж живут бездельники?

Я замолчала, с любопытством разглядывая бурые дома. Подумать только – город тружеников! Ну что ж, тем лучше. Люди при деле всегда приятнее, чем люди не при делах.

– Вот и мэрия, – извозчик остановил лошадей, спрыгнул на землю и распахнул дверцу кареты настежь и опустил лесенку. – Выходите, барышня!

Он начал снимать с крыши мои чемоданы, а я, повесив сумку на сгиб локтя, очень удачно спустилась по ступенькам, сделала шаг по направлению к мэрии и сразу же поскользнулась – мои сапоги точно не были приспособлены для этого климата.

Упала я совсем не больно, но успела взвизгнуть, взмахнув руками. Сумка улетела в одну сторону, моя шляпка – в другую, и снежинки сразу же налипли на ресницы – будто нарочно ждали, когда я появлюсь.

– Осторожнее! – завопил перепуганный извозчик.

Но я только рассмеялась, потому что и правда было смешно и забавно – вот так совсем неизящно шлёпнуться изящной и модной девице, какой я себя считала. А возможно, я смеялась совсем из-за другого. Оттого, что несмотря на все потери, я жива, здорова, молода, несмотря ни на что не перестала мечтать, и у меня есть силы, чтобы сделать свои мечты реальностью. И если для этого надо прожить зиму в незнакомом городе – что ж, это очень даже хорошее приключение!

Я продолжала смеяться, когда ко мне подошёл мужчина – в тёмно-сером длинном плаще, отороченном серым мехом, и протянул руку, предлагая помощь.

– Благодарю, – сказала я и опёрлась о крепкую широкую ладонь, затянутую в чёрную перчатку.

Шпильки благополучно вывалились из моей причёски, и теперь пряди волос падали на лицо. Я отпустила руку мужчины, чтобы подобрать волосы, и снова поскользнулась. От падения меня спасли, обхватив за талию, и я совсем близко увидела лицо своего спасителя. Он был без шапки, и русые волосы спадали на воротник, а в них запутались снежинки. Он был достаточно молод – что-то немного за тридцать, но взгляд – непроницаемый и горький, как у старика, слишком долго живущего на свете. Этот контраст молодости и печального опыта огорошил меня. Я перестала смеяться и несколько секунд смотрела в серые глаза незнакомца – глаза, как два кусочка льда. Холодные, колючие…

– Вы не ушиблись? – спросил мужчина.

И даже голос у него был холодным и колючим. Сразу понятно, что спросил лишь из вежливости. Наплевать ему – ушиблась я или сломала ногу.

– Благодарю, месье, всё в порядке, – повторила я, машинально, и сразу спохватилась: – Моя сумка!..

– Вот она, – не отпуская меня, мужчина наклонился и поднял мою сумку. – Не волнуйтесь, в Шанталь-де-нэж нет воров.

– Чудесная новость, – я уже полностью пришла в себя и разулыбалась, глядя на него. – И шляпку, пожалуйста.

– Что? – не понял он.

– Подайте шляпку, пожалуйста – я указала на свою беличью шапочку, валявшуюся в трех шагах от нас. – Если вас не затруднит, конечно. И можете меня отпустить.

– А вы твёрдо стоите на ногах? – хмуро поинтересовался он, рассматривая мои красные сапожки. – Хм…

Судя по хмыканью, сапожки произвели на него не настолько приятное впечатление, как на извозчика. Пусть так, но обниматься на улице пора прекращать. Я всё-таки девица приличная и порядочная, даже если некоторые имеют что-то против красных сапог.

– Не волнуйтесь, я ловкая, как королевский акробат, – заверила я мужчину и для верности постучала кончиками пальцев по его руке.

Он отпустил меня и подошел поднять мою шапку. Отряхнул её от снега, ударив о колено, и протянул мне.

– Это было лишним, – сказала я, расправляя помятую шапочку и надевая её на голову.

– Что? – переспросил он, разглядывая меня с таким же неодобрением, как до этого – мои сапоги.

– Вот это, – я повторила его жест, ударив ладонью о колено, напоминая, как хмурый господин отряхивал мою шапку.

Для этого мне пришлось приподнять ногу и я, конечно же, опять потеряла равновесие. Мужчина успел схватить меня в охапку, прижав на этот раз грудью к своей груди.

– Вы в мэрию? – спросил он отрывисто.

– Да, – ответила я так же коротко, чувствуя себя на его груди, как воробышек в объятиях голодного кота, но совершенно не пытаясь освободиться.

Во-первых, это бессмысленно, а во-вторых… Я готова была придумать с десяток причин, почему мне не следует возмущенно вырываться, но прекрасно знала, что все эти причины – они какие-то ненастоящие причины. А настоящая…

– Ясно, – сказал мужчина, перебив мои размышления.

Он приподнял меня и в два счета затащил на крыльцо, поставив на верхней ступеньке.

– И это тоже было лишним, – сказала я, когда ощутила ступеньку под ногами.

Для верности я ухватилась за дверную ручку, но с крыльца лёд сбили, и можно было стоять уверенно.

– Так я уверен, что вы доберётесь до мэра целой и невредимой, госпожа Королевский Акробат, – ответил мужчина.

Фразу можно было принять как шутку, только сказано это было без тени улыбки. Я передёрнула плечами и только сейчас заметила, что извозчик стоит возле кареты навытяжку, с открытым ртом наблюдая за нами.

– Как будете добираться до дому? – осведомился мужчина. – Если живёте недалеко, то вам повезёт. Успеете упасть всего раз сто двадцать.

Фух! Галантность тут так и зашкаливала!

– Ещё раз благодарю за помощь, – сказала я, и уголки губ лукаво задёргались против моей воли. – Но я везучая. А после встречи с вами мне будет везти ещё больше.

– Что? – удивлённо спросил он в третий раз, и это было последней каплей.

Я расхохоталась ему прямо в лицо, хотя это было не очень вежливо.

Он вспыхнул, а потом побледнел, и я поспешила объясниться, пытаясь прекратить смеяться, но плохо получалось:

– Хорошая примета – когда в незнакомом городе первым встречаешь мужчину, а не женщину. Это к удаче. Так что не беспокойтесь, месье, после нашей встречи мне должно сказочно везти!

Некоторое время он смотрел на меня, не отрываясь, словно пытался определить – не издеваюсь ли я над ним.

– Верная примета, – подтвердила я. – Мне бабушка говорила.

– Бред какой-то, – выдохнул он, круто развернулся и бросил монетку извозчику.

Тот чуть не шарахнулся в сторону, но монетку поймал и спрятал за кушак.

– Довезёшь барышню до дома, чтобы не убилась, – словами господин в плаще бросался так же, как монетками – не глядя, с небрежностью богатого человека, а потом он пошёл вверх по улице, и мы с извозчиком проводили его взглядами.

Снежинки закружились над ним, но хмурый господин только провёл ладонью по русым волосам – будто досадливо отмахнулся.

– Какой важный, – сказала я ему вслед, прекрасно понимая, что мужчина не услышит.

– Зря вы так, – сипло произнёс извозчик, отмирая. Он схватил мои чемоданы и снова забросил их на крышу кареты, закрепив ремнями. – Это же был лорд Огр! А вы смеялись!

Лорд Огр? Огры – это ведь зелёные уродливые людоеды из народных сказочек?

– А почему бы мне не смеяться? – спросила я, и тут дверь за моей спиной скрипнула, открываясь.

Из здания мэрии выглянул мужчина – полноватый, круглолицый и краснощёкий, с остатками кудрявых чёрных волос на висках, курчавой бородкой и тонкими усиками, чем-то неуловимо похожий на мужа моей сестрицы Анн, который служил в жандармерии.

– Здесь был милорд Огрест? – суетливо спросил круглолицый, близоруко щурясь. – Мне показалось, я слышал его голос…

– Он ушёл, господин Камбер, – прогудел извозчик.

– Ушёл? Какая жалость, – забормотал круглолицый господин Камбер, разглядывая меня. – Я не успел засвидетельствовать почтение… А вы кто, барышня? Вы ко мне?

– К вам, если вы – мэр, – подтвердила я. – Откройте двери пошире, пожалуйста. Я замёрзла и хочу поскорее в тепло.

– Да, прошу вас, – засуетился господин Камбер, гостеприимно предлагая мне войти. – Да, я – мэр… Ксавье Камбер, к вашим услугам… Чем обязан?..

Я очутилась в комнате, где было жарко натоплено, и сразу полюбила весь мир ещё больше.

– Моё имя – Кэтрин Ботэ, – сказала я, проходя к камину. – Вот мои документы, – я сняла перчатки, достала паспорт и подорожную.

– Э-э… позвольте? – мэр взял и то, и другое, а потом принялся искать очки на столе.

Они лежали возле чернильницы, но господин Камбер никак не мог их найти.

– Возле чернильницы, – подсказала я, и он взглянул на меня с благодарностью.

– Постоянно теряются, эти стекляшки, – сказал он извиняющимся тоном и принялся изучать мой паспорт. – Ботэ? – переспросил он, взглянув на меня поверх очков. – Вы не родственница виконтессе де Ботэ?

Разумеется, я не была родственницей знатному семейству Ботэ. У моего отца не было даже фамилии. Это такая ненужная роскошь – фамилия для мельника. Но по совету госпожи Флёри (которая в своё время поступила точно так же) я взяла себе звучную фамилию – Ботэ. Это означало «красота». Я посчитала, что такая фамилия как нельзя лучше подойдёт хозяйке ресторации «У прекрасной Кэт».

На вопрос мэра я привычно и очень уклончиво ответила:

– Наши семьи давно не общаются, месье. А с виконтессой я даже не знакома.

– Ах, понимаю, понимаю, – забормотал господин Камбер.

Что он там себе понял – это было его дело. И ему совсем не надо было знать, что мой дед когда-то работал у настоящих Ботэ конюхом, заработал денег и стал мельником, после чего «наши семьи долго не общались». Сомневаюсь, что кто-то из Ботэ не то что помнил, но даже подозревал о нашем существовании.

– Разрешите предложить вам чай? кофе? – теперь мэр был – сама предупредительность.

– Благодарю, вы очень любезны, но не нужно, – важно отказалась я.

– С какой целью вы к нам приехали, леди?

Руки у него заметно дрожали, когда он ставил в мою подорожную штамп о прибытии в Шантель-де-нэж.

– Не называйте меня леди, месье, – сказала я, немного кокетничая. – Моя семья переживает сейчас не самые лучшие времена, как все честные люди. Я закончила пансион госпожи Флёри, что в столице, и теперь работаю гувернанткой.

– Гувернанткой? – разочарованно протянул господин Ксавье, заодно ставя печать и на стол.

– Предпочитаю зарабатывать на жизнь честным трудом, – сказала я серьезно. – Меня рекомендовали госпоже Броссар, и она любезно предоставила мне место гувернантки у её маленькой подопечной.

– Ах, вот как… – мэр опять услужливо засуетился. – Что ж, это – доброе дело. Приветствую вас в нашем славном городе, леди… барышня! Люди у нас хорошие, сердечные, жизнь – простая и размеренная, смею надеяться, вам понравится жить здесь.

– И я очень надеюсь на это, – сказала я торжественно, забирая у него документы, потому что он опасно помахивал ими перед зажжёнными свечами. – Осмелюсь спросить вас, месье…

– А почему вы говорите – месье? – оживился он. – Вы – иностранка?

– Некоторое время жила там, – сказала я с нарочито безразличным видом.

Вторая заповедь госпожи Флёри после «притворяйся аристократкой» была «притворяйся, что приехала из-за границы».

– Ах, что вы… – с придыханием произнёс мэр. – И как там…

– Разрешите, я спрошу, – строго прервала я его, и он с готовностью закивал головой. – Месье извозчик сказал, что с нами разговаривал?.. Кто разговаривал?..

– Милорд Огрест, – подсказал господин Камбер. – Господин маркграф Огрест. Все эти земли и три ближайших города принадлежат его семье уже пятое поколенье.

– Огрест? Но месье извозчик назвал его лордом Огром?

– Прошу вас!.. – голос у мэра сорвался, и он даже оглянулся, будто кто-то мог нас подслушать. – Не называйте так его сиятельство! Он придёт в ярость, если услышит!

– О, так это – нелепое прозвище? – я чуть не хихикнула, потому что при встрече милорд Огрест показался мне довольно привлекательным мужчиной – ничего общего с бородавчатым людоедом из болота. Но всё же я очень серьёзно поблагодарила мэра: – Хорошо, что вы предупредили меня, месье. Так я избавлена от страшной ошибки. Только почему маркиз Огрест не любит, когда смеются? – поддерживая свою легенду об аристократке-иностранке, я назвала маркграфа на заграничный манер – маркизом.

Вот яркий пример, что иностранное произношение всегда в выигрыше – кажется, что маркиз Людоед звучит изящнее, чем лорд Огр. Если только подобное прозвище можно посчитать изящным.

– Очень печальная история, очень, – господин Камбер состроил грустную физиономию, и это выглядело почти комично. – Брат и невестка милорда Огреста умерли, он в трауре, очень тяжело переживает эту утрату, а мы уважаем его горе и не смеем нарушать его, тем более – смехом.

– Какое несчастье… – сказала я абсолютно искренне, и мне стало совестно, что я заливалась там, на крылечке.

А ведь сама только-только сняла траур по отцу.

– Ваша маленькая подопечная – Марлен Огрест, – продолжал мэр. – Племянница милорда маркграфа.

– Это её родители умерли? – догадалась я.

– Да, речь о ней, – скорбно подтвердил мэр.

– Тогда я, наверное, не вовремя, – сказала я с тревогой. – Вряд ли девочке до учёбы после такой трагедии. А что случилось? Несчастный случай? Болезнь?

– Несчастный случай. Но вам не надо об этом волноваться, – успокоил меня мэр. – Это произошло семь лет назад. Барышня Марлен вряд ли помнит родителей.

– Семь лет? – потрясённо переспросила я. – Видимо, для милорда Огреста это было огромным ударом, если он до сих пор в трауре.

– Ну да, – мэр вдруг покраснел, как рак, потупился и поспешил перевести тему: – Добро пожаловать в наш город, леди Ботэ.

– Не называйте меня леди, прошу вас, – поправила я его.

– Понимаю, дела семейные – они такие, – согласился мэр, многозначительно покачав головой. – Вот у нас, к примеру, старик Лиленбрук поссорился с дочерью, лишил её наследства…

Я быстро взглянула на мэра – не насмешка ли это? – но он простодушно продолжал:

– …и до сих пор не разговаривает с ней, когда встречает на улице. А город у нас небольшой, тихий, спокойный, вам здесь понравится…

– Не сомневаюсь, – заверила я его. – А скажите, лорд О… маркиз проживает вместе с мадам Броссар и маленькой Марлен?

– Да, в замке, – с готовностью подтвердил мэр. – Между нами говоря, не слишком приятное место для юной девушки…

– Почему? – я удивлённо приподняла брови.

Мэр снова мучительно покраснел и долго мычал, прежде чем выдать нечто странное:

– Там очень холодно зимой.

– Там моя работа, месье, – напомнила я ему.

– Ну да, ну да, – забормотал господин Камбер. – Что ж, надеюсь, вы прекрасно поладите…

– С господином маркизом? – спросила я прямо. – У него плохой характер?

– Нет-нет! Очень сердечный человек! – торопливо разуверил меня мэр.

Слишком торопливо, по-моему.

– Благодетель нашего города, справедливый, щедрый, лично следит за работами в каменоломнях, – тараторил мэр, провожая меня до выхода.

– Охотно верю, – я была немного озадачена такими восторгами.

– Всего хорошего, леди… барышня Ботэ, – мэр помог мне спуститься с крыльца, усадил в карету и помахал напоследок, а потом очень быстро взбежал по ступенькам и исчез в здании, со стуком захлопнув дверь.

Напоследок? Фух! Не слишком приятное слово!

– Куда прикажете, барышня? – спросил извозчик, уже забравшись на козлы.

– Замок Огрестов, пожалуйста, – попросила я.

– Куда?!

– А что такое? – я выглянула в окошко. – Карета не проедет по улицам?

– Не в этом дело…

Мне было видно, как извозчик сдвинул меховую шапку на затылок и потёр лоб.

– В чём же, месье? – спросила я, потому что он медлил отвечать.

Извозчик ещё какое-то время тёр лоб, а потом будто решился:

– Неподходящее место для вас, барышня, – сказал он доверительно, перегнувшись с козел. – Вы такая красивенькая, весёлая, нельзя вам туда. Давайте я увезу вас обратно? А то ведь дороги скоро переметёт, никто не сможет покинуть Шанталь-де-нэж.

– Но зачем мне бежать, месье? – удивилась я.

– Кто сказал – бежать? – вскинулся он. – Просто – зачем такой хорошенькой барышне жить здесь? По вам сразу видно, что вы – столичная штучка, а тут – большая деревня…

– Когда вы везли меня сюда, вас ничего не смущало, – мягко напомнила я.

– Я же не знал, что вы к Огру! – извозчик понизил голос, хотя улица была пустая, и нас никто не мог слышать.

– Чем он так страшен?

– Да чего только ни говорят, – как и мэр, извозчик уклонился от прямого ответа.

– Говорят что-то определённое? – спросила я деловито. – В жандармерию сообщили?

– В жандармерию? Да вы шутница! Из-за слухов…

Он показался мне напуганным. А вокруг так безмятежно-радостно падали снежинки, что все страхи казались смешными. Я не стала смеяться, но не смогла сдержать улыбку. Она получилась немного грустной, а я ведь запретила себе грустить… Слухи не должны пугать юную и решительную барышню на пути к процветанию, решила я про себя. И не нужно забывать, что в моём кошельке не осталась ни монетки. При всём желании я не смогла бы оплатить дорогу обратно. Ведь моя последняя монета была платой за дорогу до Шанталь-де-нэж.

– Ценю вашу заботу, – сказала я, сдвигая беличью шапку немного набок – так было модно в прошлом году, а в этом году мне не удалось посетить столицу, чтобы разузнать о новинках, поэтому приходилось модничать по старой памяти. – Но если у королевских жандармов ничего нет на милорда Огреста, то и я не имею ничего против него. В замок, будьте добры.

– Как скажете, – проворчал он, дёргая вожжи. – Но я вас предупредил.

Глава 2. Замок маркиза Людоеда

Замок, где проживали госпожа Броссар и её маленькая подопечная Марлен, был, мягко говоря, мрачным. А твёрдо говоря – самым зловещим замком из тех, что мне доводилось видеть. И виной этому были не плиты бурого сланца на стенах и полу, и даже не тусклые светильники, едва освещавшие высокие своды. Было здесь что-то, нагонявшее тоску и страх. Да, самый настоящий страх. Я вздрогнула, когда тень замковых стен упала на меня, но тут же приказала себе не быть впечатлительной девицей из столицы. Мало ли в каких домах приходится жить людям. Скорее всего, этот замок видел столько Огрестов, что пальцев на руках не хватит пересчитать, и его владелец не променяет семейное гнёздышко на самый новенький и красивый домик.

– Вот и прибыли, – негромко объявил извозчик, останавливаясь возле лестницы, уходившей на второй этаж. – Сейчас позову госпожу Броссар.

– Хорошо, – кивнула я, оглядываясь. – Подожду вас здесь.

Не стану скрывать, что когда я осталась одна, то ещё больше ощутила неуютность и мрачность этого места. Большой камин, украшенный вензелями в виде оленьих голов с ветвистыми рогами, не горел, и судя по тому, что рядом не было ни каминных щипцов, ни дров, первый этаж не протапливался достаточно долго.

Я зябко передёрнула плечами. На улице было теплее, чем в этой каменной тюрьме. А замок, и правда, походил на тюрьму – даже окна здесь были узкими и длинными, с частыми решётками. Точно чтобы узники не сбежали.

Вот сейчас переметёт дороги, и никто не сможет покинуть Шанталь-де-нэж…

Но зачем мне его покидать? Я приехала, чтобы заработать немного денег, чтобы поделиться знаниями, чтобы…

– Где она? – услышала я высокомерный женский голос. – Да принесите же свечу, Лоис!

Свечу! Это днём!

Я только украдкой вздохнула, потому что увлекательное приключение, которое я себе придумала, превращалось в настоящее испытание. Если обладательница голоса – моя работодательница, то вряд ли стоит рассчитывать на сердечность. Понадеемся, что маленькая Марлен окажется милым и послушным ребёнком. На крайний случай – любознательным. Иначе зима покажется слишком долгой.

– Вы провели её с парадного входа? – продолжала возмущаться женщина где-то в темноте. – И сами прошли? Да вы совсем стыд потеряли, уважаемый. Уходите поскорее, больше в ваших услугах никто не нуждается.

Мимо меня промчался извозчик – бормоча сквозь зубы что-то про обугленную жердь, на ходу приподнял шапку, прощаясь со мной, и выскочил за дверь.

В темноте загорелся огонёк, он приближался, и вскоре я увидела даму в чёрном платье и белом чепце, которая несла красивый фонарь на цепочке – из матового стекла в чеканном футляре, начищенном до зеркального блеска. Фонарь хоть немного примирил меня с унылостью замка. Если тут любят такие красивые вещички, то не всё ещё потеряно.

– Это вы приехали от госпожи Флёри? – строго спросила женщина, поднимая фонарь повыше, чтобы осветить меня с головы до ног. – Рекомендательное письмо при вас?

– Да, мадам, – ответила я, стараясь не показать, как меня задел этот высокомерный тон.

Да и светить в лицо человеку – это невежливо, между прочим.

– Давайте письмо, – женщина протянула руку.

– Вы – мадам Броссар? – спросила я, не торопясь открывать сумку.

Фонарь был приподнят ещё повыше, и теперь я смогла разглядеть встретившую меня даму и поняла, о ком упомянул извозчик. Дама была средних лет, худощавая и стройная, с длинным злым лицом, в чёрном платье со старомодным корсажем, и она, действительно, походила на обугленную жердь. Лучше и не скажешь.

– Конечно, я – госпожа Броссар, – возмущенно произнесла она. – В этом доме всего две женщины, и перепутать меня с кухаркой может только полная невежа!

Знакомство явно не задалось. А уж сравнение с невежой было и вовсе оскорбительно. За что мне собирались платить? Не за то ведь, чтобы я терпела оскорбления?

Я решила проявить великодушие и дать госпоже Жерди второй шанс. Молча расстегнула сумку, достала письмо мадам Флёри и протянула на раскрытой ладони.

– Благодарю, – бросила госпожа Броссар и взяла письмо двумя пальцами за уголок, поднеся к самым глазам и внимательно рассматривая обратный адрес.

То, что она прочитала, ей, похоже, понравилось, и она соизволила кивнуть мне.

– Очень хорошо, – приподняв подол платья, который волочился по полу, женщина пошла вверх по лестнице и жестом позвала меня за собой. – Я представлю вас милорду Огресту, барышня, – говорила мадам Броссар, даже не оглядываясь, уверенная, что я иду следом.

Мне не предложили раздеться, отдохнуть с дороги или выпить горячего чая… И кто из нас был невежей?.. Не говоря о том, что никто не побеспокоился о моём багаже.

Поколебавшись, я вспомнила заверения маркиза, что в Шанталь-де-нэж воров нет, и отправилась следом за мадам, оставив свои чемоданы, и прихватив только сумку.

Госпожа Броссар, видимо, решила сменить сухость на милость, и заговорила со мной почти по-человечески.

– Мы ждали вас, – она произносила каждое слово так, будто делала мне одолжение, и не сомневалась, что я должна оценить это и прийти в восторг. – Я рада, что вы успели до нового года. После Богоявления начинаются морозы и метели, проехать через перевал почти невозможно, а барышня Марлен и так потеряла много времени. Я ещё два года назад говорила милорду о необходимости пригласить гувернантку, но милорд считал, что девочка слишком мала…

– А сколько лет мадемуазель Марлен? – спросила я, без труда успевая за ней.

Моя коротка юбка не мешала движениям, и я поднималась по высоким каменным ступеням без труда, в то время как моя работодательница то и дело наступала на подол, потому что приподнимала юбку только одной рукой, держа в другой письмо.

– Недавно исполнилось семь.

– По-моему, месье маркиз полностью прав, – заметила я. – Обучение в пансионе мадам Флёри начинается с десяти лет. Считается, что до десяти девочкам лучше играть и наслаждаться жизнью.

– Что за ересь? – фыркнула госпожа Броссар и быстро оглянулась на меня через плечо. – В моё время обучение начинали с пяти лет, а то и раньше. И девицы вели себя, как подобает девицам.

– Сейчас они ведут себя точно так же, мадам, – не осталась я в долгу.

По-моему, она фыркнула ещё раз, а потом сказала:

– Вы, видимо, очень нуждаетесь, раз носите детские юбочки. Я попрошу милорда дать вам аванс, чтобы вы могли прилично одеться и не смущали горожан. И чтобы не ввели барышню Марлен в заблуждение относительно вашего возраста. Сколько вам лет, кстати?

– Двадцать четыре, мадам, – ответила я, с трудом сдерживаясь, чтобы не высказать госпоже Жерди всё, что думаю.

– Двадцать четыре? И ещё не замужем?! – изумилась она, и только за это её можно было возненавидеть. – Наверное, ваш отец не подготовил вам достаточного приданого?

– Именно так, мадам, – коротко поддакнула я, и этот ответ её полностью удовлетворил.

– Тогда вам повезло, что вы попали на это место, – сказала она почти с удовольствием. – Милорд Огрест умеет вести дела, и его земли приносят огромный доход, хотя у нас почти нет плодородных участков – одни скалы и несколько акров заливных лугов. В деньгах вы нуждаться не будете, а в ответ мы надеемся получить от вас безоговорочную преданность и заботу о барышне Марлен.

Она так легко произнесла «мы», что я не утерпела и задала очередной вопрос:

– Вы – родственница месье Огреста, мадам?

– Нет, – немного резко ответила она. – Когда умерли родители барышни Марлен, она была совсем крошкой. Милорд Огрест поручил мне заботиться о ней. Можно сказать, я вырастила её, как свою собственную дочь.

– Вот как, – заметила я. – Значит, месье маркиз очень ценит вас?

– Конечно! Разве может быть иначе? – она пожала плечами – будто удивилась моей непроходимой глупости.

Серьёзная дама. С такой надо всегда быть начеку. И попробуй только не понравиться…

– Прошу подождать здесь, – госпожа Броссар указала, где я должна стоять – на расстоянии пяти шагов и возле стены, а потом постучала в одну из дверей на втором этаже. – Можно войти, милорд?

– Да, Жозефина, входите, – раздалось из комнаты, и я сразу узнала голос милорда Огреста.

Держа рекомендательное письмо перед собой, как щит, госпожа Броссар торжественно открыла дверь и переступила порог. Мне было слышно, как она докладывает о приезде гувернантки и говорит о рекомендательном письме.

– Давайте письмо и позовите девушку, – распорядился Огрест.

Госпожа Броссар выглянула в коридор и сделала страшные глаза:

– Заходите же! – позвала она меня громким шёпотом. – Не заставляйте милорда ждать!

Повесив сумку на сгиб локтя, я привычным жестом сдвинула шапку набок и вошла в комнату, гордо подняв голову. Пусть видят, что гувернантка из пансиона мадам Флёри – это образование, манеры, ум и такт.

После полутемного коридора я оказалась в большой комнате, где шторы были распахнуты, и холодный зимний свет заставил меня на секунду зажмуриться. Красивого появления не получилось, но я не слишком расстроилась – маркиз видел, как я шлёпнулась на пятую точку, выходя из кареты, так что произвести впечатление я уже успела.

Проморгавшись, я увидела милорда Огреста – он стоял возле незажженного камина, вскрывая ножом для бумаг рекомендательное письмо.

Вернее, стоял столбом, держа в одной руке нож, а в другой – конверт.

Я улыбнулась и сделала книксен так изящно, насколько можно было быть изящной в зимнем пальто и с дорожной сумкой в обнимку.

– Вы?.. – произнёс Огрест хрипло, будто его душили.

– К вашим услугам, маркиз, – ответила я и улыбнулась ещё шире.

– Барышня Кэтрин Ботэ… – начала госпожа Броссар, и запоздало насторожилась: – Вы знакомы?

– Познакомились сегодня, – хмуро ответил маркиз, уже совладав с собой, и переспросил: – Боте? Кэтрин Боте?

Умышленно или нет, но он произнёс мою фамилию не Ботэ – как «красота», а Боте – как «сапоги». И при этом посмотрел на мою обувь с таким выражением лица, будто это были не хорошенькие сапожки из лавки господина Лестажа, а козьи копытца.

– Осмелюсь возразить, моя фамилия – Ботэ, – поправила я его.

– А, извините, – только и сказал он, а потом занялся письмом, которое не успел открыть.

Я ждала, что милорд Огрест спросит, не в родстве ли я с виконтессой, но никаких расспросов не последовало. Маркграф извлёк из конверта лист розовой надушенной бумаги (фирменный стиль мадам Флёри) и углубился в чтение.

Наверное, он не знает о виконтессе Ботэ, дремучий человек. Далёк от светской жизни, занимается только своими землями… Даже мэр знает больше. Но на то он и мэр, а не… смотритель каменоломен.

Пока милорд Огрест читал, у меня появилось несколько минут, чтобы рассмотреть его, не боясь быть обвинённой в нескромности. Он и при первой встрече показался мне привлекательным мужчиной, а стоило присмотреться получше – так и вовсе был писаным красавцем. Именно такие лица называют аристократичными – с правильными, гармоничными чертами. Чтобы лоб был высокий и чистый, а брови и ресницы – тёмные, пусть даже волосы светлые. На левой скуле у маркиза был еле заметный полукруглый шрамик, и это немного портило его классическую, холодную красоту. Но кто-то считает, что шрамы – украшение мужчин. Наверное, миледи Огрест тоже находит этот шрамик очаровательным. И наверное, часто поглаживает его… прежде чем поцеловать мужа…

Огрест вдруг поднял глаза от письма, и я не успела вовремя потупиться. Мне не оставалось ничего, кроме как улыбнуться ему. Ну да, смотрела. Что тут такого? И кошка может смотреть на короля. А дочь мельника может полюбоваться маркграфом. Почему бы и нет?

– Можете оставить нас, Жозефина, – коротко распорядился Огрест.

– Конечно, милорд, – госпожа Броссар взглянула на меня грозно и строго, и удалилась, позванивая цепью фонаря.

Как привидение из старинных легенд – неверная жена, обречённая и после смерти бродить по замку, обмотанная цепями.

Когда мы с маркграфом остались наедине, я поспешила объясниться:

– Наша встреча у мэрии не слишком получилась, ваше сиятельство. Прошу прощения за мой смех, я не знала о вашем горе.

– Угу, – ответил он, подходя к столу, кладя письмо перед собой и опираясь о столешницу ладонями. – Здесь написано, – он так внимательно смотрел на розовый листочек, будто надеялся разглядеть там портрет мадам Флёри, – что вы были одной из лучших учениц пансиона, а затем два года – лучшей учительницей…

– Да, месье.

– …вы преподавали письмо, изящное шитье и рисование, успешны в других дисциплинах…

– Да месье.

– …отличаетесь всеми добродетелями, присущими девице из хорошей семьи. Это точно о вас?

Тут он оглядел меня так недоверчиво, что это было почти оскорблением. И ещё опять задержался взглядом на моих сапожках.

– В столице все девушки ходят именно так, – сказала я, пытаясь свести всё на шутку. – И никто не смеет сомневаться в их добродетелях.

– У нас здесь не столица, если вы заметили, – ответил Огрест, хмурясь всё больше. – Здесь люди живут старыми порядками, консервативны и с подозрением относятся ко всему новому. Я не большой знаток женских нарядов, но как по мне, обувь вам надо поменять. Может, ваши красные башмаки – это и модно, но не погоде, барышня.

– Я это учту, – произнесла я сдержанно.

Сухарь какой-то. Как его жена терпит? Семь лет назад умер брат, невестка – всё это очень трагично, но не повод быть хмурым дедом. Храни горе в сердце, а не на физиономии – так говорил мой папашенька, и я была полностью с ним согласна.

– Рекомендации меня устраивают, – продолжал маркграф, – пансион мадам Флёри на хорошем счету, поэтому я принимаю вас на работу с оплатой в пять золотых ежемесячно. Вас устраивают такие условия?

– Да, месье, – мне пришлось сделать усилие, чтобы не согласиться слишком радостно.

Пять золотых в месяц! Очень неплохое начало для той, которой не досталось наследства.

– Надеюсь, мы поймём друг друга, – тут маркграф не удержался и опять посмотрел на мои сапоги.

– Месье, – потеряла я терпение, – при всём моём уважении, я приехала, чтобы поделиться знаниями с вашей племянницей, а не одеваться в угоду вашим вкусам. Оставьте в покое мою обувь. А если вам так уж неприятно видеть меня, позвольте поговорить с вашей супругой. Надеюсь, она более прогрессивных взглядов и…

Я хотела сказать – и судит людей не по одёжке, но Огрест перебил меня.

– У меня нет супруги, – сказал он холодно и выпрямился, скрестив руки на груди. – Запомните, пожалуйста, барышня Ботэ. Моя племянница – это всё что у меня есть в жизни. Она – дочь моего покойного брата, и я всё сделаю ради её счастья. Не будьте с ней строги, прошу вас. Она слишком мала, чтобы сразу погрузиться в учёбу. Давайте ей послабления. И хочу предупредить, что она – девочка непростая. С ней… достаточно тяжело общаться.

Не женат, заботится о ребёнке… Точно не мужчина, а снеговик какой-то. Но я уже остыла, и охотно перешла на разговор о моей будущей подопечной.

– Не волнуйтесь, месье, – заверила я маркграфа, – работая в пансионе, я находила общий язык с самыми трудными детьми. Я проявлю весь свой профессионализм, чтобы подружиться с Марлен, и приложу все усилия, чтобы она была довольна.

– Вы знаете, как её зовут? – он посмотрел на меня исподлобья.

– Мне любезно сообщил об этом месье мэр.

По лицу Огреста промелькнула тень досады.

– Ещё одна просьба, барышня Ботэ, – он говорил таким тоном, будто жевал ириску, и она склеила ему зубы, – наш мэр – чудесный человек, но чересчур любит поговорить. И вообще, в этом городе редко что происходит, поэтому люди любят посплетничать. Вы – приезжая, человек новый, неизменно вызовете интерес…

– Не волнуйтесь, месье Огрест, – сказала я твёрдо, – я не дам повода для сплетен. Я приехала сюда не искать мужа, а чтобы встать на ноги, зарабатывая на жизнь честно. Можете быть спокойны – ни один мужчина в этом городе не заинтересует меня, – тут я не смогла удержаться от шутки и добавила, чувствуя, как лукаво дёргаются уголки губ, – не заинтересует, даже если будет очень сильно стараться.

Оказывается, глаза у милорда Огреста не синие, а голубые. Это красиво, когда у человека голубые глаза. Всегда кажется, что человек с такими глазами прямодушен, честен и отважен. Особенно когда смотрит вот так – прямо, без хитринки…

– Я не об этом, – голос маркграфа вернул меня откуда-то из голубых небес на каменный пол. – Не слушайте никого. Люди много говорят, и почти всегда – не по делу. В Шанталь-де-нэж посплетничать – любимое занятие.

– О… хорошо. Можете на меня рассчитывать, – сказала я серьёзно, хотя тут впору было расхохотаться.

Пока я заверяла его в своих серьезных намерениях, он просто хотел намекнуть, чтобы я не слушала, что о нём болтают люди. Интересно, а про своё милое прозвище он знает?

– Раз мы всё выяснили, – маркграф убрал письмо мадам Флёри в шкатулку, – я прикажу Жозефине проводить вас в вашу комнату. Я распорядился, чтобы вам приготовили комнату рядом с комнатой Марлен, так будет проще.

– Совершенно верно, – согласилась я, отметив, как он невзначай бросил «я прикажу», «я распорядился».

– Надеюсь, вам понравится в нашем городе, – Огрест постарался произнести это максимально радушно, но у него плохо получилось.

Старания я оценила и сказала, что уверена, что мне будет очень уютно в Шанталь-де-нэж и в этом замке.

– Отдохнёте – и Жозефина представит вас Марлен, – закончил наш разговор милорд маркграф и с плохо скрываемым облегчением повёл рукой в сторону двери, предлагая мне выйти.

– Разве не вы познакомите нас? – удивилась я.

– Нет, Жозефина, – отрезал он. – У меня срочные дела. Прошу простить, барышня Ботэ.

– Как скажете, – я не слишком поняла его раздражение, но оно, несомненно, было.

Только не понятно, что его вызвало. Что или кто. Надеюсь, не мои красные сапожки действовали на него, как иголка в бок.

Госпожа Броссар дожидалась нас в коридоре, и сразу же взяла меня в оборот.

– Комната вам понравится, – говорила она деловито. – Там до вас никто не жил, но очень уютно. В замке, вообще, мало народу. Милорд, барышня Марлен, я и двое слуг.

Себя она, судя по всему, к слугам не причисляла. Любопытно, в какую категорию попаду я?

– Вы не родственница виконтессе Ботэ? – спросила между тем госпожа Броссар.

Ах, ну да. Надо же уточнить самое главное!

– Наши семьи давно не общаются, – повторила я привычную фразу, – а виконтессу я никогда в жизни не видела. Это неважно, мадам. Здесь я – гувернантка, зарабатываю на жизнь честным трудом и всем довольна.

– Очень разумно, – заметила она и продолжила: – Ведите себя аккуратно, потому что горничная приходит раз в неделю, по субботам. Если случится какой-то казус, убирать придётся вам самим.

Мы прошли по второму этажу в другое крыло, где было так же сумеречно и тихо.

– Вот комната барышни Марлен, – госпожа Броссар указала на дверь, – а вот это – ваша комната, – она указала на дверь комнаты, расположенной справа. – Ваши чемоданы принесёт Персиваль, он служит у милорда конюхом. Располагайтесь. Надеюсь, вам будет удобно.

– Уверена в этом, – ответила я серьезно. – Дайте мне полчаса, мадам, и я буду готова познакомиться с моей будущей ученицей.

Она величественно кивнула и хотела уйти, но я остановила её.

– Ещё минуточку, мадам, – сказала я мягко. – Я очень ценю ваше участие в судьбе Марлен, и в моей собственной, но хочу заметить, что длина моей юбки не от бедности. Так модно в столице в этом году.

Брови мадам Броссар почти взлетели на лоб, но я только улыбнулась.

– Сама королева носит такую, – я повернулась вправо-влево, чтобы продемонстрировать достоинства своей укороченной юбки. – Это красиво и очень удобно. Особенно когда надо подняться по лестнице.

Несколько секунд мадам Броссар смотрела на подол моей юбки, а потом сказала:

– Странная мода. Впрочем, наша королева ведь тоже иностранка? Чего тогда ждать.

Она пожала плечами и удалилась, покачивая головой и вздыхая, словно оплакивала падение нравов во всём мире.

– Снеговик и сухарь – отличная парочка, – пробормотала я и открыла дверь в комнату, где мне предстояло провести зиму.

Несмотря на то, что замок показался мне мрачным и холодным, как склеп, в комнате было уютно тепло. В камине горел огонь, и у стены лежали небольшие поленья – как раз, чтобы удобно было подбрасывать женской рукой. Из мебели в комнате были письменный стол со всеми принадлежностями, добротный плательный шкаф, кровать под бархатным пологом, который сейчас был приподнят, и мягкое креслице, в котором можно расположиться вечером, чтобы почитать у камина интересную книгу.

В дверь постучали, и я открыла её. На пороге стоял высокий седоусый мужчина в полушубке и держал на плечах мои чемоданы.

– Персиваль Планель, к вашим услугам, – пропыхтел он. – Разрешите, поставлю вещички?

– Проходите! Ставьте вот здесь, у стены, – я пошире распахнула двери, пропуская его. – Благодарю, что принесли мой багаж. Вы очень любезны.

– Приятно услужить такой хорошенькой барышне, – усмехнулся он, осторожно ставя чемоданы. – Моя жена – Лоис, служит здесь кухаркой. Она спрашивает, не хотите ли вы чаю и печенья? До ужина ещё далеко, а вы, наверное, продрогли и проголодались. Через четверть часа она всё принесёт. А если надо, я ещё дров вам подкину. Дровяник внизу, под лестницей. Вдруг замерзнете ночью – заберите оттуда пару полешек. Я не запираю там дверь, так что никто ничего не заметит.

– Чай будет очень кстати, – сказала я с улыбкой. – И от печенья не откажусь. А дрова пока не нужны, благодарю.

– Обращайтесь к жене, если что, – сказал он, неуклюже поклонившись. – Жозефину лучше лишний раз не беспокоить, она у нас нервная, – он хохотнул, но тут же осёкся, быстро оглянувшись. – Ладно, удачи вам с маленькой барышней. Мы все очень за неё переживаем, – тут он опять замолчал, как будто понял, что сболтнул лишнего, и ушел, на ходу застёгивая полушубок.

Они все переживают? Девочка чем-то больна? Надо будет спросить об этом у госпожи Броссар. Но всё это немного позже. Пока я хотела переодеться, привести в порядок причёску, хоть немного отдохнуть, ну и выпить горячего чаю, конечно.

Сбросив шубу, я сняла шапку, верхнюю толстую кофту с меховой опушкой, достала из чемодана свежую кофточку и домашние туфли. Возможно, милорд Огрест прав – для этого города понадобится другая обувь. А красные сапожки я вполне могу носить в замке. По холодному каменному полу будет в самый раз.

Я подошла к окну и приподняла тяжелую темную штору. Отсюда был прекрасно видны городские дома, расположенные чуть ниже замка, и горы, закрывавшие город от северных ветров.

Разглядывая дома, укутанные белым снегом, с ярко голубыми оконными рамами и дверями, я пришла к выводу, что в Шанталь-де-нэж очень красиво. Такой городок можно увидеть на рождественской открытке. Не хватало только еловых веточек, разноцветных лент и фонарей, чтобы чувствовался дух праздника.

В столице в это время уже вовсю готовились встречать рождество и новый год, но жители Шанталь-де-нэж не торопились украшать свои дома. Наверное, здесь живут мужественные, серьезные и суровые люди – под стать своему снежному краю.

Я переоделась, умылась и причесалась, достала фарфоровую куколку, купленную специально для знакомства с ученицей, и ещё раз выглянула в окно. От ворот замка, по заснеженной улице шёл мужчина, в котором я сразу узнала маркграфа – по серому плащу и русым волосам, спадавшим на воротник. На этот раз милорд Огрест надел шапку – мохнатую, будто енот, и снежинки атаковали её, падая на темно-серый мех.

Маркграф вдруг оглянулся на замок – словно ощутил мой взгляд. И я невольно отпрянула от окна, хотя он никак не смог бы разглядеть меня на таком расстоянии.

Мне тут же стало смешно от такой пугливости. На что бы там ни намекали мэр и извозчик, маркиз Людоед оказался совсем не страшным. Почему же это он до сих пор не женат? Или был, но овдовел? Но почему не женился снова? Я опять подошла к окну и провожала Огреста взглядом, пока он скрылся за поворотом. Вот так зимнее приключение – три месяца по соседству с красавцем-аристократом, который может оказаться… м-м… ну, оборотнем, к примеру?.. или убийцей…

Моя фантазия не успела взять хороший разгон, потому что в это время пришла кухарка. Она принесла серебряный поднос, на котором стояли кувшин с кипятком, заварник, молочник, чашка и блюдце из тончайшего фарфора, а ещё – тарелочка с печеньем, хрустальные розетки с вареньем трех сортов, ванильные рогалики, тончайшие ломтики пшеничного подрумяненного хлеба, намазанные сладким сливочным маслом, и прочие вкусности, которые подают «на разогрев» перед ужином.

– Ну зачем было так беспокоиться, мадам Планель! – всплеснула я руками, когда кухарка поставила поднос на стол и заявила, что сейчас принесёт каши со сливками и ломтики жаркого, оставшегося от обеда. – Я не голодна, и прекрасно обойдусь чаем.

– Кушайте получше, – сказала она, разглаживая белоснежный фартук пухлыми руками, – вы, должно быть, намерзлись в дороге. Хоть морозы ещё и не ударили, но в горах всегда холоднее, чем на равнине. И лучше зовите меня по имени – Лоис. А вы приехали из столицы?

– Да, – легко соврала я. – И мне всё здесь очень нравится. А ваше печенье – оно даже по виду чудесное! Не терпится попробовать его на вкус.

Женщина просияла от такой нехитрой похвалы, а я тут же сунула в рот печенюшку и поняла, что ничуть не польстила – выпечка была чудесной. С корицей, кардамоном и гвоздикой. Песочное тесто было легким, так и рассыпалось на языке.

– «Поцелуйчики»! – угадала я название печенья, и этим обрадовала кухарку ещё больше.

– Госпожа Миттеран была в позапрошлом году в столице, гостях у кузины, – объяснила она, и её пухлые щёки зарумянились, как поджаристый хлеб, – и привезла рецепт. Ух, чего мне стоило вызнать его у её кухарки!..

– Это стоило любых трудов, – сказала я, подхватывая ещё одно печенье. – Очень вкусно, дорогая Лоис. И чай великолепен. Я сразу согрелась.

– Мы все очень рады, что вы приехали, – простодушно сказала она. – Зимой в здесь так скучно…

– Помилуйте, как может быть скучно зимой! – изумилась я. – Сейчас-то и начнётся самое веселье!

Радостное лицо кухарки помрачнело, а потом она сказала:

– Ну, может, веселье где-то и начинается, но только не в Шанталь-де-нэж.

– Как это? – я отставила чашку с чаем. – Объясните-ка подробнее, Лоис. Это как-то связано с месье маркизом и его семейной трагедией?

Кухарка помялась, а потом вдруг совершенно некстати прыснула:

– Ой, вы так смешно это говорит! Месье маркиз… Будто кошечка мяукнула.

Но она тут же приняла мрачно-торжественный вид, потупилась и кивнула:

– Мы все уважаем горе милорда. Да и зима для здешних – совсем не радостное время. После Большого Холода почти в каждой семье были покойники. Тут не до веселья, знаете ли. Одни поминальные службы.

– Большой холод? – переспросила я. – Что это такое?

– Двадцать лет назад зимой грянули такие морозы, что удивительно, как мы все не погибли, – Лоис вздохнула и посмотрела в окно. – Мне восемнадцать было, поэтому я всё прекрасно помню. Люди замерзали прямо в своих постелях. Как раз после нового года морозы и стукнули, да.

– Как это всё печально, – я с трудом представляла морозы такой силы, чтобы можно было замёрзнуть у себя дома, в тёплой постели. – Но прошло двадцать лет… Любое горе забывается.

– Время лечит любые раны, – согласилась Лоис. – Но в Шанталь-де-нэж всё долго помнят. Мы помним тех, кто погиб во время Большого Холода, а милорд никак не может забыть брата. Когда лорд Шарль и леди Юджени умерли, милорд так горевал… Стал совсем чёрный, как закопченный котелок. Вот не совру! Пусть зубы выпадут, если вру! – она для верности щёлкнула себя ногтём по зубу. – И барышня Марлен совсем малюткой была, ей никак не могли найти кормилицу – она ото всех отказывалась, милорд тогда чуть с ума не сошёл. Одна только госпожа Жозефина смогла её выходить – придумала делать соску из овечьей шерсти и поить барышню козьим молоком. Поэтому милорд так ей благодарен… госпоже Жозефине. Она важничает, конечно, но ей и полагается важничать. Спасла племянницу милорда!..

– Да уж, – пробормотала я.

– Вы не будьте слишком строги с барышней Марлен, – попросила Лоис, почти повторив слова Огреста. – Мы все её жалеем, она же сиротка.

– Не волнуйтесь, – утешила я её, – я не собираюсь обижать.

– Вот и хорошо, – кухарка с облегчением перевела дух. – Тогда я пойду, барышня. Заболталась я с вами, а у меня дел там – только успевай поворачиваться! Если что-то понадобится, вы не стесняйтесь. Я вам и чайку заварю, и блинчиков настряпаю, если проголодаетесь.

Когда она ушла, я едва успела съесть ещё печенье и запить чаем, когда появилась госпожа Броссар.

– Если вы не слишком устали, я могу познакомить вас с барышней Марлен, – сказала она чопорно. – Вы не устали?

Разумеется, я сразу поняла, что отказа на этот вопрос быть не может.

– Нет-нет, – ответила я, надевая приталенную жакетку и торопливо застёгивая пуговицы. – Я готова, идёмте. Мне не терпится познакомиться с мадемуазель Марлен.

Мы вышли в коридор, дошли до соседней двери, и госпожа Броссар постучала – чётко, громко.

– Можно войти, Марлен? – спросила она, подождала несколько секунд и толкнула двери, не дожидаясь разрешения.

Я тоже переступила порог, с любопытством оглядываясь. Комната была похожа на комнату наследной инфанты – большая, светлая, обставленная роскошной мебелью – маленькой, детской, явно сделанной на заказ. Всюду были игрушки – горы игрушек! И сразу было понятно, что куколка, припасенная мною на подарок, не произведет впечатления. Здесь были лошадка-качалка, куклы всех размеров в великолепных платьях и костюмах, фарфоровый сервиз с крохотными чашечками, блюдцами и чайничком, и – мечта всех девочек! – двухэтажный домик высотой в два локтя, с мебелью и крохотными фигурками.

За всем этим великолепием я не сразу заметила принцессу этого детского царства.

– Марлен, – сказала госпожа Броссар, – познакомьтесь. Это – ваша гувернантка, барышня Ботэ. Ваш дядя нанял её, чтобы она учила вас. Слушайтесь её во всём.

Я оглянулась и только теперь увидела в углу комнаты маленькую девочку. Ей было лет семь-восемь на вид, очень стройная, почти худенькая, одетая в голубое платье с пышным подолом, отороченным кружевами. Лицом она необыкновенно походила на своего дядю – такие же правильные черты, только по-детски нежные. Но глаза у девочки были темными, как ночь. И такими же темными были волосы – они даже отливали в синеву, как крылья ворона. А кожа была белоснежной, с лихорадочным румянцем на скулах.

Фарфоровая кукла. Вот на кого она была похожа. Красивая фарфоровая кукла. С таким же непроницаемым лицом и ничего не выражающими глазами.

Кукла смотрела на меня и молчала, и мне ничего не оставалось, как заговорить первой:

– Добрый день, Марлен, – сказала я мягко. – Меня зовут Кэтрин Ботэ, и я надеюсь, что мы с вами подружимся. Ваш дядя поручил мне начать ваше обучение, и мне хотелось бы узнать, что вы умеете, чему хотите научиться. Вам нравится рисовать? Я привезла акварельные краски и могу научить вас рисовать прелестные картинки. Вы когда-нибудь рисовали акварелью?

Я ждала ответа, но девочка молчала. Она даже поджала губы, показывая, что не желает разговаривать.

– Вы должны ответить барышне Ботэ, Марлен, – заметила госпожа Броссар. – Молчать – это невежливо.

– Наверное, Марлен растерялась… – решила я оправдать свою ученицу.

Но тут фарфоровая кукла шевельнула пунцовыми губками и сказала с необыкновенно взрослой и холодной интонацией:

– Она мне не нравится. Пусть уходит.

Первая встреча с ученицей прошла не самым лучшим образом, так же, как и с её «доброй» нянюшкой – госпожой Броссар. Надо отдать нянюшке должное – она сразу же попыталась сделать девочке внушение насчет меня.

– Вы не можете говорить про барышню Ботэ «она», – строго чеканила госпожа Броссар. – Обращаясь к ней, вы должны проявлять уважение. Потому что барышня Ботэ находится здесь по приказу милорда Огреста, и вы должны слушаться её так же, как меня.

Но я видела, что слова летят мимо ушей фарфоровой куколки. В пансионе мне приходилось видеть таких учениц. Не все были рады оставить свой дом и оказаться в пансионе, где свобода жестко ограничивалась – шалить нельзя, бегать нельзя, ложись спать и вставай в одно и то же время, в субботу и воскресенье ходи на церковные службы, пусть даже снег по колено или дождь льёт не переставая. А ещё каждый день – занятия до вечернего колокола, и потом – домашние занятия, дежурства в кухне, в прачечной, в швейной мастерской… Многие девочки плакали, тоскуя по дому, но некоторые выбирали другой способ протеста – хранили гордое молчание, замыкаясь в себе. Это могло произойти и в том случае, если обнаруживалось, что все знают то, чего не знаешь ты, или если у других новенькие сумочки для рукоделия, подаренные родными, а у тебя – казённая корзинка из ивовых прутьев. Видела я и таких, которые приезжали к нам в штопаных на сто раз чулках, но задирали носик со спесью, достойной десяти поколений благородных предков.

Задача учителя – разгадать каждую особенность, узнать, что гложет ученицу, найти дорогу к её сердцу, а потом и её саму вывести на нужную дорогу.

Глядя сейчас на Марлен, я размышляла, в чём причина её неприязни ко мне. Не понравился внешний вид? Вряд ли. Ребёнок слишком мал, чтобы ненавидеть из-за длины юбки. Тем более, домашнее платьице девочки стоило больше, чем мои сапоги. Нет, ревность к наряду тут точно ни при чём. Не хочет учиться? Вполне возможно. Избалована, желает только играть. Не нравится чужой человек рядом? И это может быть проблемой.

– Мадам Броссар, – позвала я, – не будем слишком докучать барышне. Я думаю, со временем мы обязательно поймём друг друга, и всё наладится. Слышишь, Марлен? – я обратилась к девочке, а она демонстративно перевела взгляд в окно. – Мы с тобой познакомились, ты мне очень понравилась. Ты красивая и нарядная, и у тебя столько игрушек, что принцесса может позавидовать. Надеюсь, со временем принцесса позавидует и твоим знаниям, я постараюсь научить тебя всему, что знаю сама. Начнём занятия завтра утром. Ты не возражаешь?

Она не ответила, и я продолжала:

– Молчание – знак согласия. Сегодня мне надо разобрать вещи и книги, надо отдохнуть – ведь я ехала к тебе почти через всё королевство, но если ты захочешь пообщаться – твой дядя поселил меня в соседней комнате. Заходи в любое время, буду рада тебя видеть.

Опять молчание в ответ.

Тогда я обратилась к госпоже Броссар и попросила её показать мне замок.

– И расскажите о том, что мне надо знать, – сказала я очень учтиво. – Чтобы я нечаянно не нарушила ваши порядки.

Но и тут моя дипломатия потерпела полный крах. Госпожа Броссар смерила меня взглядом и процедила сквозь зубы:

– Вы их уже нарушили, – а потом громко добавила: – Идёмте. Покажу вам замок.

«Не женщина, а сухарь», – подумала я, помахала рукой Марлен, которая по-прежнему смотрела в окно, и вышла из детского царства, оставив в одиночестве её высочество в голубом платье.

Я не спрашивала, куда меня ведут, но когда мы отошли от детской комнаты достаточно далеко, чтобы можно было говорить, не боясь быть услышанными, я спросила:

– Мадам, месье Огрест говорил, что у Марлен непростой характер. Речь шла о нежелании девочки общаться с кем-то? Она всегда так настроена к незнакомым людям, или есть какая-то другая причина, почему она приняла меня в штыки? Не подумайте, что я спрашиваю из праздного любопытства… Мне важно узнать о Марлен как можно больше, чтобы я нашла к ней верный подход.

Госпожа Броссар обернулась ко мне так резко, что затрепетали оборки чепца.

– Не знаю, что там рассказал вам милорд, – заявила она, вытягиваясь в струнку и высокомерно вскидывая голову, – но барышня Марлен – обыкновенный ребенок. И она охотно общается с теми, кто ей приятен. Вы слышали то же, что и я. Вы ей не понравились. Примите это, как факт.

– Принимаю, – ответила я, стараясь говорить ровно, чтобы не случилось ссоры. – Поэтому и прошу рассказать мне побольше о девочке, чтобы я смогла лучше понять её, найти с ней общий язык…

– А я прошу вас не лезть к ребёнку в душу, – отрезала она. – Вас пригласили в качестве учительницы, а не исповедника. Не обольщайтесь, что я заступилась за вас перед ней. Я сделала так в воспитательных мерах. Но моё отношение к вам не изменится. И сменили бы вы, ради небес, обувь! – она уничижающее посмотрела на мои красные сапожки. – Это – Шанталь-де-нэж, к вашему сведению, а не королевский парк развлечений. Всего доброго. Ужин в шесть часов, внизу, в столовой. Не опаздывайте. Не заставляйте Лоис ждать. Хоть она и простая кухарка, но уважайте её труд. Как уважают все в этом доме.

Она поправила чепец и начала спускаться по лестнице, оставив меня на втором этаже.

– Мадам! – окликнула я. – Но вы обещали показать мне замок…

– Не обещала, – сказала она, даже не замедлив шаг. – Это была ваша идея. А по моему мнению, вам надо знать только учебную комнату и столовую. Остальное вас в этом доме не касается.

Вот и поговорили.

Я проводила её взглядом, немного постояла в коридоре, и вернулась в свою комнату. Ладно, примем всё как факт и пока разберём вещи. Потому что уезжать отсюда я не намерена. И собираюсь выполнять свои профессиональные обязанности, пусть это кое-кому и не нравится.

До ужина было ещё довольно долго, и я позволила себе приятно посумерничать в одиночестве.

Я разобрала одежду и бельё, разложила всё по полкам в шкафу. Поставила на письменный стол часы в виде кошки – подарок мадам Флёри в день окончания пансиона, и начала разбирать книги, откладывая те, что понадобятся мне для обучения Марлен. На самом дне лежала «Серебряная ложка, или талисман удачи». Папино наследство.

Я грустно усмехнулась, проведя ладонью по кожаному переплёту.

Ну и пусть. Книга в наследство – это очень даже неплохо. Деньги всё равно разошлись бы, а книга останется на память.

О чём, кстати, эта книга?..

Я открыла её и с удивлением обнаружила сборник кулинарных рецептов. Как папа догадался, что моя мечта – открыть собственное кафе? Я говорила об этом только мадам Флёри. Может, она написала отцу?..

Значит, папа и в этом был на моей стороне. Даже когда его уже не было рядом, я всё ещё чувствовала его поддержку.

Перелистывая страницы, я смахивала слёзы с ресниц. Но это были не слёзы горя. Это были слёзы радости, благодарности, любви.

Бисквитные торты… песочное тесто… пирог с черносливом… Какие замечательные рецепты. Как раз то, что нужно. Папа знал, что подарить. Перевернув очередную страницу, я обнаружила засушенную веточку гиацинта. Когда-то цветы были синими, но поблекли от времени. Зачем папа положил сюда гиацинт? И где он его взял? В наших краях эти цветы не росли.

Разгадать эту загадку я так и не смогла, но бережно сохранила цветок на прежнем месте. Пусть лежит – это тоже память.

Открыв титульный лист, я посмотрела год выпуска книги. Десять лет назад. Я училась в пансионе, во втором классе. Интересно, когда папа купил её? Ещё когда я училась или когда уже работала учительницей?

На обороте титульного листа было что-то написано, и я с волнением перевернула его, чтобы прочитать папино последнее напутствие. Чернила тоже поблекли, но можно было прочитать: «Дорогой Фифи от любящего безмерно Папара».

Фифи? Папа никогда не называл меня так. И себя никогда не называл Папаром.

Неужели, Полин отдала мне совсем другую книгу?! Не ту, что завещал отец?

Но я тут же вспомнила, что среди вещей отца вообще не было никаких книг. Папа не любил читать, да у него и не было на это времени. Если бы в его комнате были другие книги, я бы заметила. Ведь мы с сёстрами разбирали его вещи…

Фифи… Папар…

В конце концов, я пришла к выводу, что книгу отец приобрёл с рук у какого-нибудь торговца подержанными вещами. Продавцы товара вразнос часто приходили в нашу деревню. А уж книжных магазинов не было во всей округе миль на тридцать. Жаль, что папа не оставил ни письма, ни записки, но пусть так. Эта книжица всё равно станет для меня драгоценней, чем пятьдесят золотых. Я смахнула со страницы упавшую слезу, поцеловала переплёт, и положила книгу на прикроватный столик, чтобы почитать перед сном.

Переодеваясь к ужину, я думала об обитателях замка Огрестов и о жителях Шанталь-де-нэж. Эти люди помнят свои утраты годами. А я? Не слишком ли я легкомысленна, если сняла траур через год после смерти отца?

Но я вспомнила его, как он не позволил себе грустить после смерти мамы. В этом он очень отличался от милорда Огреста. Но значит ли, что папа любил маму меньше, чем Огрест – брата и невестку? Нет, я была уверена, что нет. Просто отец помнил, что у него есть ещё дочери, которые нуждаются в нём больше, чем та, которая ушла навсегда.

В половине шестого я решила заглянуть к Марлен. Может быть, в этот раз нам удастся поговорить, и ледяная принцесса хоть немного оттает. Я постучала в дверь её комнаты, позвала по имени, спросив разрешения войти,, но мне никто не ответил. А ведь я не слышала, чтобы Марлен выходила. Просто не хочет никого видеть. Не хочет видеть меня. Ладно, пока не будем настаивать.

Я спустилась на первый этаж, прошла мимо огромных напольных часов, на которых циферблат был размером с человеческую голову, без труда нашла столовую. Большая комната казалась пустой, потому что из мебели там стояли лишь сервированный стол, стулья и буфет из тёмного дерева. Не слишком весёленькая обстановка, но в камине горел огонь, а возле стола стояли горячие жаровни, поэтому я решила простить излишнюю мрачность. Тем более, что моего мнения о замке никто не спрашивал.

Посуда, выставленная в буфете, была очень красивой – белый фарфор с голубым рисунком. Я рассматривала тарелки, на которых был нарисован зимний город, в котором безошибочно угадывался Шанталь-де-нэж, когда за моей спиной раздался чопорный голос госпожи Броссар:

– Вы вовремя. Благодарю, что не заставили ждать.

– Мадемуазель, – я обернулась и сделала книксен.

– Присаживайтесь, – она указала мне на противоположную сторону стола, а сама села во главе.

– Месье Огрест и мадемуазель Марлен ужинают отдельно? – спросила я, усаживаясь на указанное мне место.

– Они всегда едят в своих комнатах, – сухо сказала госпожа Броссар, укладывая салфетку на колени. – Планели едят на кухне. Ещё вопросы будут? Или приступим к ужину? – она вопросительно вскинула брови и, не дожидаясь ответа, позвонила в серебряный колокольчик, который стоял рядом с ней на фарфоровом блюдце.

Сейчас же появилась Лоис, держа поднос, на котором красовалась супница с фигурными ручками, тарелки с закусками, хлебом и маслом.

– Кушайте пока суп, – сказала кухарка, поставив поднос на стол. – А я отнесу ужин милорду и барышне.

Госпожа Броссар величественно кивнула и сняла крышку с супницы, вооружившись глубокой ложкой.

Запахло вкусным рыбным супом, и уже за это можно было полюбить весь мир – даже если он будет населён одними лишь Броссарами и Огрестами. Впрочем, чего ждать от чужих людей, если я не увидела добра от родных сестер. Лучше не мучить себя мыслями о людской несправедливости, а порадоваться вкусному супчику.

Намазывая масло на хлеб, я заметила, как Лоис прошла с подносом на второй этаж – понесла ужин господам. Поднос был так заставлен, что бедная женщина шла, пошатываясь. Судя по всему, поесть Огресты любили и ни в чем себе не отказывали. Даже на нашем столе стояли хрустальные плошечки с солёной икрой, копченой морской рыбой и прочими деликатесами, которые доступны лишь богатым людям.

– Надо помочь мадам Планель, – сказала я госпоже Броссар. – Ей тяжело. Разрешите…

– Сидите, – бросила она мне и посмотрела неодобрительно. – Лоис прекрасно справлялась со своими обязанностями без вас. Справится и сегодня. Милорд велел приготовить для вас с барышней Марлен библиотеку – там вы сможете заниматься, и никто вам не помешает.

– Спасибо, это очень кстати, – начала я, но госпожа Броссар меня перебила.

– И вы никому не помешаете, – произнесла она со значением. – Не забывайте, что ваша работа – обучать барышню.

– Об этом я прекрасно помню, – ответила я сдержанно.

– Хорошо, что помните. Передайте масло.

Я протянула ей маслёнку, и от души пожелала, чтобы ужин поскорее закончился.

Вскоре с пустым подносом вернулась Лоис и подала нам второе блюдо – чудесную рыбу под соусом из лимонного масла, с гарниром из тушеного горшка. На десерт был рисовый пудинг, а в завершение ужина подали фрукты и чай с шоколадными конфетами.

Потом я распрощалась с госпожой Броссар, заглянула в кухню, чтобы пожелать спокойной ночи Лоис, и поднялась к себе. Постояла возле двери Марлен, прислушиваясь, но в комнате девочки было тихо-тихо. Возможно, она уже спала?

В моей комнате были зажжены свечи и стояли кувшины с горячей водой. Я мысленно поблагодарила за это Лоис, угадав, что именно она позаботилась обо мне.

Умывшись, я расчесала волосы, надела ночную рубашку и забралась в постель – мягкую, как сугроб, но тёплую. Потому что под одеяло была подсунута металлическая грелка.

Хорошо, хоть кто-то в этом доме проявляет заботу о гостях.

Я загасила свечи, оставив лишь одну, чтобы почитать перед сном. Потянувшись за кулинарной книгой, я обнаружила, что она была раскрыта. Мне казалось, я закрывала её, когда уходила. Может, Лоис заглянула из любопытства? Хотела узнать какой-нибудь новый рецепт? Надо будет предложить ей выписать, что понравится.

Книга оказалась открыта на странице с описанием приготовления пирога «Винартерта». Ну да, госпожа Лоис знала, что читать! Этот пирог любили даже при королевском дворе. Песочные коржи, крем из чернослива с корицей… Королевское лакомство.

Я читала, пока глаза не начали слипаться, и только тогда положила книгу на столик, загасила свечу и свернулась клубочком под одеялом.

Всё будет хорошо. И эта зима будет ничуть не хуже, чем все зимы до этого.

Засыпая, я думала о своей маленькой ученице, строя планы по завоеванию её детского сердечка. Фарфоровой куколкой такую куколку не удивишь, но я что-нибудь придумаю… Что-нибудь…

Я уснула, и мне снились снег, бурые дома и голубые двери, и ещё – ветер. Настоящая вьюга, которая заметала над Шанталь-де-нэж и почему-то стонала и причитала человеческим голосом, повторяя имя Марлен.

Глава 3. Всё идёт не так, как надо

Когда я проснулась, то ещё продолжала слышать имя Марлен. Разумеется, это были отголоски сна, на самом деле в замке было тихо, как в зимнем лесу. Сквозь щёлочку между шторами лился утренний серый свет, и я села в постели.

Сон оставил нехороший осадок, и на душе у меня кошки скребли. Вьюга, искавшая Марлен – кошмар какой-то. Вроде детских сказочек про снежную ведьму. Марлен сейчас сладко спит и видит во сне пирожные, туфельки и кукол.

И всё же, поколебавшись, я выбралась из-под одеяла. Сразу стало холодно, и я накинула халат, потуже затянув поясок. Надела домашние туфли на мягкой подошве и вышла в коридор.

Если Лоис и суетилась в кухне, то на второй этаж не долетало ни звука. Я прошла к двери комнаты Марлен и осторожно повернула дверную ручку, заглядывая в детскую.

Постель принцессы была пуста.

Откинутое одеяло, смятая подушка – а сама девочка словно испарилась!

Сердце у меня ухнуло в пятки, и я уже готова была позвать на помощь, но тут увидела Марлен – она стояла в углу детской, прижавшись ухом к стене, и закрыв глаза. Коротенькая ночная рубашка открывала до колен тонкие ножки, а необыкновенно густые волосы, теперь не повязанные бантом, спадали до самой талии. Лицо у девочки было напряженным, черные брови хмурились, и между ними залегла морщинка… как будто Марлен пыталась что-то расслышать через стену.

– Хочешь узнать, проснулась ли я? – тихонько окликнула я девочку. – Могла просто зайти…

Я говорила тихо, чтобы не нарушать спокойствия утра, но сохранить спокойствие не получилось, потому что Марлен вздрогнула, отпрянула от стены, оглянулась на меня, и я увидела, как расширились от ужаса глаза девочки. А потом она закричала – пронзительно-громко, долго, отчаянно, прижимая ладони к щекам. Я сама перепугалась сильнее её, отшатнувшись и налетев спиной на косяк.

– Ведьма!! – выкрикнула Марлен, потом побледнела, глаза у неё закатились, и она рухнула на пол – хорошо, что там был постлан толстый ковёр.

Бросившись к ней, я уже ничего не соображала. Бледное лицо девочки казалось мне белым пятном, всё вокруг плыло и качалось… Пощупать пульс?.. На шее?.. На руке?.. Брызнуть в лицо водой?.. Что же делать-то?!.

Я опустилась на колени рядом с Марлен, приподняла её, устраивая головой на сгиб локтя. Она дышала – хвала небесам! – но, похоже, была без сознания. Легонько похлопав её по щекам, я уже готовилась сама закричать – позвать на помощь, но тут кто-то пробежал по коридору, распахнулась дверь, и спустя секунду возле нас очутился милорд Огрест.

– Что произошло?! – заорал он на меня, и от этого дикого вопля можно было упасть в обморок и мне.

– Не знаю… – попыталась я объяснить, хотя это удалось с трудом – голос у меня дрожал, зубы стучали, да и заикалась я на каждом слове. – Я зашла… Марлен увидела меня… испугалась… потеряла сознание…

– Я останусь с ней, – теперь Огрест заговорил коротко и властно. – Бегите к Лоис, пусть принесет воды и нюхательные соли. Потом к Жозефине, пусть вызовет Ферета. И быстро! Быстро! – он гневно посмотрел на меня, и я только и смогла что кивнуть.

В коридоре я немного пришла в себя и сообразила бежать не куда глаза глядят, а в кухню. Лоис была там, но ничего не слышала – она как раз молола кофе, и кофемолка оглушительно дребезжала. Узнав, что с Марлен произошла беда, Лоис тут же схватила какую-то шкатулку с полки, кувшин воды и помчалась на второй этаж.

Так, одно поручение выполнено. Я перевела дыханье и попыталась припомнить, где комната госпожи Броссар. Но как вспомнить то, чего не знаешь? Мне ведь полагалось знать только свою спальню и столовую! Я обежала первый этаж, поднялась на второй, заглядывая во все двери, но госпожа Броссар уже спускалась с третьего этажа – в черном платье, в безупречно выглаженном белом чепце, затянутая старомодным корсетом в рюмочку.

– Что вы тут мечетесь?.. – она застыла на середине лестницы, разглядывая меня. – В одном исподнем… Да вы с ума сошли?

Глотая слова, я рассказала, что случилось, напрочь позабыв фамилию доктора, за которым полагалось послать, но госпожа Броссар поняла всё почти сразу.

– Персиваль! – заорала она на весь дом и бросилась вниз по лестнице. – Немедленно беги в город! К Ферету! Не запрягай! Так беги!..

Внизу хлопнула дверь, послышался голос конюха, мимо меня пробежала Лоис, и я почувствовала себя лишней в этой кутерьме, стоя столбом в коридоре второго этажа. Что мне делать сейчас? Чем помочь?

– Отнесите милорду полотенце! – передо мной появилась Лоис и сунула мне в руки беленькое полотенце. – А я пока насыплю углей в грелки!

Это подействовало, я отмерла, и поспешила вернуться в комнату Марлен.

Девочку уже перенесли в постель, и её фарфоровое личико казалось бледнее подушки. Огрест стоял рядом, наклонившись и поднося к лицу Марлен флакон с нюхательной солью. В комнате пахло резко и противно, я потёрла переносицу, не сдержалась и чихнула.

– Полотенце принесли? – спросил маркграф, не поворачивая головы.

– Да, – ответила я.

– Намочите и сложите вдоль, – последовал новый приказ.

– Да, – я налила из кувшина воды в умывальный таз, смочила полотенце, свернула, как было приказано, и поднесла Огресту.

Только теперь я увидела, что он прибежал в комнату племянницы, даже не успев одеться. Был босиком, без рубашки, в одних нижних штанах – из тонкого полотна, длиной по колено. Я впервые находилась рядом с почти голым мужчиной, и тут вполне можно было второй раз упасть в обморок, но я рассудила, что момент для моих обмороков неподходящий – вряд ли Огрест это заметит, потому что занят Марлен. И я буду лежать тут, на полу, пока он не споткнется об меня. И не крикнет, чтобы мусор убрали.

– Полотенце, пожалуйста! – раздраженно позвал милорд маркграф.

– Вот оно, – я стояла рядом, но Огрест меня не замечал.

– Так положите ей на голову! – вспылил он.

– Хорошо, – я постаралась не обидеться и осторожно положила намоченную ткань на лоб Марлен.

Не знаю, что подействовало – холодный компресс или нюхательная соль, но девочка задышала быстро, прерывисто, а потом приоткрыла глаза.

– Хвала небесам, – пробормотала я, но тут Марлен опять закричала – ещё ужаснее, чем в первый раз.

В неё как будто вселилась какая-то злая сила – она билась в руках Огреста, пытаясь царапаться и кусаться, и он с проклятьем отпустил её.

– Марлен, – попыталась успокоить девочку я, но она забилась ещё сильнее, отталкивая меня и пытаясь пнуть.

– А ну, уйдите! – нас с Огрестом оттолкнула от постели госпожа Броссар. – Уйдите немедленно! Оба!

Мы с милордом маркграфом попятились к двери, глядя, как женщина обняла Марлен, прижав её голову к своему плечу, и что-то зашептала на ухо. Девочка трепыхнулась и замолчала, всхлипывая и прижимаясь к ней.

– Нам лучше уйти, – тихо сказал Огрест и взял меня за локоть, выводя из детской.

Он плотно закрыл двери, и теперь мы стояли в коридоре, лицом друг к другу – он в одних штанах, я – в ночной рубашке с распахнувшимся халатом.

– Что с Марлен? – спросила я. – Она больна? Что это было?

– Что было? – процедил Огрест сквозь зубы. – Похоже, что вы не нравитесь Марлен так же, как и я.

– Не нравитесь? В смысле? – переспросила я маркграфа.

– В прямом, – отрезал он. – Надо одеться. И вы оденьтесь тоже. А то придёт Ферет, увидит вас и упадёт в обморок. А другого медика у нас нет.

Он пошёл к себе, а я проводила его взглядом, стоя под дверями детской, и опомнилась только когда осталась одна.

Всё верно, надо одеться.

Затягивая шнуровку на платье, я размышляла над словами Огреста. Девочка не любит своего дядю? Ладно, я понимаю, что она невзлюбила меня – чужого человека. Почему он ей не нравится? Столько игрушек… Конечно, игрушки – не основание для любви, но хороший повод. Почему же…

– Не беспокойтесь, сейчас во всём разберёмся, – услышала я незнакомый мужской голос в коридоре.

Наскоро подобрав волосы и закрепив пряди шпильками, я вышла из своей спальни и чуть не столкнулась с Лоис, которая вела в комнату Марлен высокого молодого мужчину в синем форменном камзоле королевских аптекарей.

Под мышкой мужчина держал потёртый деревянный чемоданчик, и увидев меня улыбнулся:

– Доброе утро, барышня Ботэ. Не беспокойтесь, можете вернуться к себе.

«Мы разве знакомы?», – хотела спросить я, но промолчала, потому что для расспросов сейчас не было времени.

Мужчина приветливо кивнул мне и зашёл в детскую, откуда сразу же донёсся недовольный голос госпожи Броссар.

– Кто это? – спросила я у Лоис.

– Наш аптекарь, – объяснила она. – Спасибо ему, быстро пришёл.

– А доктор не пришёл?

– У нас нет доктора, только аптекарь. Мастер Ферет. Пойду, позову милорда, – Лоис ушла, а я решила не возвращаться в свою комнату.

Присев на мягкую скамеечку у стены, рядом с огромным фикусом в горшке, я приготовилась ждать. Нет доктора… Вот так дыра этот Шанталь-де-нэж. Но будем надеяться, что аптекарь компетентен…

Госпожа Броссар несколько раз выходила из детской и, перегнувшись через перила, кричала Лоис, чтобы принесла то серебряную ложечку, то блюдце.

Потом появился милорд Огрест – уже в подобающем виде, в черном камзоле, и с чёрной траурной лентой, которой перевязал волосы пониже затылка.

Он не заметил меня и зашёл в детскую, а я продолжала сидеть.

Неужели, я так напугала Марлен?..

Всё-таки, она – странный ребёнок. Зачем подслушивала, что происходит в моей комнате? Что надеялась услышать?..

Дверь детской открылась, и появились маркграф и мастер Ферет. Мастер нёс чемоданчик и на ходу говорил:

– …приготовлю подкрепляющие капли, пришлите сегодня после обеда кого-нибудь за ними. Рецепт тоже передам. Девочка хорошо ест?

– Ест? – хмуро переспросил маркграф. – Почему вы спрашиваете?

– Она очень ослабла и похудела, – сказал аптекарь. – Я связываю это с плохим аппетитом. Неделю рекомендую постельный режим. Пища – легкая и питательная. И я бы посоветовал эту неделю не проводить занятий. Предоставьте отпуск барышне гувернантке.

– Хорошо, – глухо ответил Огрест.

– Всего доброго. Если что – зовите.

Я встала со скамеечки и точно так же, как госпожа Броссар, перегнулась через перила. Отсюда мне была видна прихожая, где мастер Ферет надевал полушубок и шапку, которую подала ему Лоис, а Огрест стоял рядом, погрузившись во мрачное молчание.

Дверь за аптекарем закрылась, но маркграф и кухарка продолжали стоять в прихожей. Лоис теребила фартук и казалась испуганной, а Огрест продолжал молчать, скрестив руки на груди.

– Милорд, я пойду, с вашего позволения, – пролепетала, наконец, Лоис.

– Ферет говорит правду? – раздался резкий голос маркграфа. – Марлен плохо ест?

– А-а… э-э… – Лоис явно не знала, что ответить.

– Говорите, чёрт бы вас побрал! – рыкнул Огрест так неожиданно и грозно, что я сама, находившаяся на втором этаже, вздрогнула, а уж Лоис и вовсе перетрусила.

– Простите, милорд! Но я же не могу заставить её есть насильно, – она расплакалась, утирая фартуком щёки.

– Почему мне не сказали?!

– Я запретила, – из комнаты Марлен вышла госпожа Броссар и встала рядом со мной. – Это было сделано по моему распоряжению. У вас и так хватает забот.

Маркграф посмотрел наверх. Лицо у него было бледным, зато глаза горели.

– Марлен – главная забота, – процедил он сквозь зубы. – Впредь требую, чтобы мне докладывали обо всём. Вам понятно?

– Да, милорд, – спокойно ответила госпожа Броссар.

Вот её-то хозяйский гнев ничуть не напугал!

– Отлично, – буркнул Огрест. – Лоис, после обеда отправьте Персиваля в аптеку, забрать капли.

– Да, милорд, – кухарка продолжала утирать слёзы.

– Я буду у Марлен, – сказала госпожа Броссар, словно бы не замечая меня. – Лоис, приготовьте омлет, добавьте побольше молока, и сделайте какао. Мастер Ферет сказал, что нужна легкая питательная пища. На обед сделайте куриный бульон, тефтели в белом соусе, а на ужин – сырную запеканку с фруктами. Благодарю, – она развернулась на каблуках и вернулась в детскую.

Лоис тихо, как мышка, убежала в кухню, и мы снова остались с милордом Огрестом наедине. Он по-прежнему стоял в прихожей, у входной двери, но теперь опустил голову, словно внимательно рассматривал медную подставку для зонтиков.

– Занятия отменяются, месье? – спросила я.

– Вы слышали? – отозвался он. – Да, Ферет рекомендует покой и отдых. Подождите, я поднимусь к вам.

Я ждала, пока он поднимался по ступеням, и то, что Огрест не торопился, подсказывало мне, что разговор предстоит серьезный.

– Как-то не заладилось у вас с Марлен, – сказал маркграф, поднявшись на второй этаж и облокотившись на перила. – Наверное, вам лучше уехать.

Уехать? Как он себе это представляет? Конечно, милорд Огрест не знает, что мне некуда ехать. И не на что, к слову говоря.

– Я выплачу вам месячное жалование, – продолжал он тем временем, – потому что это не ваша вина, что Марлен так повела себя.

– Месье Огрест, – перебила я его. – Почему вы не хотите дать шанс и вашей племяннице, и мне?

– Что? – он недоуменно приподнял брови – точно так же, как госпожа Броссар, а потом нахмурился. – О каком шансе речь?

– Дайте мне неделю, чтобы я попыталась наладить отношения с Марлен, – сказала я твёрдо. – Если за неделю не справлюсь, можете отправить меня домой без жалованья.

Он помолчал, а потом сказал:

– Вы – странная.

– Почему? – теперь настала моя очередь удивляться. – Месье! Если вы о красных сапогах, то уверяю…

– Мадемуазель Ботэ, – он обратился ко мне на таком безупречном французском, что я невольно засомневалась – а так ли безупречно моё произношение. – Я не в восторге от ваших красных сапог, но снимать их с вас не собираюсь.

– Очень этому рада, – поддакнула я.

– Носите на здоровье! Но вы – гувернантка. Вы не обязаны нянчиться или лечить Марлен. По вам видно, что вы привыкли совсем к другому обществу. Боюсь, мы вам не подходим. От вас на милю веет столицей, изысканными манерами и утонченностью, а мы – всего лишь провинциалы. Вам не место здесь. В Шанталь-де-нэж люди не относятся к жизни так легко, как привыкли относиться в столице. Здесь всё либо чёрное, либо белое, нет полутонов. И ваши красные сапоги… – он сбился с тона и замолчал.

Боже! Он даже покраснел, насколько я смогла разглядеть! Что же такого в этих красных сапогах, если даже маркиз Людоед был ими смущен?

– Всё-таки, виноваты во всём они, проклятые, – сказала я и улыбнулась. – Ну же, месье Огрест, не дайте запугать себя каким-то женским сафьяновым сапожкам. И разрешите мне проявить себя, именно как гувернантке. Вы ведь не зря попросили учительницу из столичного пансиона. Вы видите, что Марлен не хватает общения именно с образованными, чуткими, деликатными людьми, – тут я беззастенчиво рекламировала себя, но кто ещё скажет о тебе хорошее, кроме тебя самого. – Всего лишь неделя – вы ничем не рискуете. Я уверена, что смогу понравиться вашей племяннице, и никакие красные сапоги не станут помехой нашей с Марлен дружбе.

– Вы не понимаете, – он вздохнул и потёр ладонью лоб. – В этих краях очень живы суеверия. И по местным поверьям, красное носят только ведьмы.

Ведьмы? Марлен назвала меня ведьмой сегодня утром… Возможно, всему виной именно мои щёгольские сапожки. Вот так – захочешь выглядеть модно, а заработаешь репутацию ведьмы.

– Тем более, вы должны позволить мне остаться, – заявила я решительно. – Вы же не хотите, чтобы ваша племянница и дальше была убеждена, что красный цвет – признак ведьмы. Однажды вы повезете ее в свет, представите обществу, и разве не будет ей стыдно, когда она закатит истерику из-за того, что её величество наденет алое платье? Между прочим, её величество очень любит красный цвет. Именно поэтому он и вошёл в моду. Но вряд ли кто-то всерьёз посчитает нашу королеву ведьмой.

Несколько секунд Огрест смотрел на меня, а потом глаза его прищурились.

– А вы умеете убедить, мадемуазель Кэт, – сказал он, и в его голосе мне почудилась добрая усмешка. – Говорят, ведьмы чаще всего превращаются в кошек. У вас нет такого таланта?

– Нет, месье, – заверила я его. – Такому в пансионе мадам Флёри не обучали.

– Хорошо, даю вам неделю, – разрешил он. – Но ни днём больше. Скоро начнутся метели и снегопады. Мне не хочется, чтобы ваша карета намертво застряла где-нибудь на перевале. За двадцать миль до ближайшего жилья.

– Вы очень добры, – я сделала книксен и скромно потупилась. – Разрешите тогда задать вам вопрос… Чисто из профессионального интереса.

– Спрашивайте, – позволил он.

– Почему вы сказали, что Марлен вас не любит? – выпалила я и посмотрела ему прямо в лицо. – Вы поссорились? Вы чем-то обидели её?

Я ожидала, что и тут придётся вытаскивать каждое слово клещами, но Огрест ответил сразу:

– Нет, ничем не обидел, – сказал он резко. – Но Марлен – непростой ребенок. Я уже говорил вам. Она рано потеряла родителей, много пережила, мы должны относиться к ней снисходительно.

– Она потеряла родителей, когда была младенцем, – возразила я. – Вряд ли для ребенка её возраста это такой болезненный удар. Рядом с ней мадам Броссар, вы…

– Вот поэтому я ещё раз напоминаю, что вы – не семейный врач, – сказал Огрест вроде бы мягко, но мне сразу расхотелось с ним откровенничать и расспрашивать. – Проявите свои профессиональные качества, если есть такое желание. У вас неделя.

– Благодарю, что разрешили, – сказала я быстро. – Будет ли мне позволено действовать своими методами?

Маркграф посмотрел на меня с сомнением, а потом словно бы нехотя кивнул и предупредил:

– Только не навредите никому.

– И в мыслях не было! – возмутилась я. – Как вы могли подумать!

Он пробурчал что-то невнятное, а я сразу перешла в наступление:

– Позвольте мне съездить за каплями для Марлен?

– Зачем вам? – угрюмо спросил Огрест.

– Хочу посмотреть город, – я пожала плечами, показывая, что никакого злодейства не замышляю.

– Хорошо, действуйте на своё усмотрение. Я распоряжусь, – сказал маркграф и ушел, а я осталась в коридоре, кусая губы и пристукивая каблуком.

Возможно, разумнее было бы взять деньги и вернуться, но маркиз Людоед словно бросил мне вызов, и я просто не могла его не принять. Вот так расписаться в собственной беспомощности и уехать? Меня посчитали ведьмой из-за какой-то глупости, и я заплакала в платочек и гордо удалилась в столицу? Чтобы вы потом насмешливо кривились, месье Огрест, когда слышали о пансионе мадам Флёри? Нет, такого удовольствия я вам не доставлю. Посмотрим, сможете ли вы избавиться от меня.

Но больше всего меня возмущало отношение к Марлен. Если ты – дядя, если ты любишь племянницу, которая осталась сиротой, то зачем создавать вокруг ребёнка какой-то ледяной шар? Почему не рассказать о ней всё, не обсудить её характер, привычки, чтобы мне проще было подступиться к девочке? К чему было доводить её до истерики, когда можно спокойно объяснить, что красные сапоги – не ведьминский знак, а просто красивая обувь.

И госпожа Броссар… Какую роль она играет в этой истории? Добрый ангел-хранитель семьи или, наоборот, злой гений? Что она там нашептывала Марлен на ухо? Может, молитву читала, отвращающую нечистую силу?

После обеда я подошла к господину Планелю и объявила, что еду в город вместе с ним. Госпожа Броссар слышала это и недовольно нахмурилась.

– Месье маркиз позволил мне осмотреть город, – с улыбкой объяснила я ей. – Если вам надо что-то купить, я с удовольствием окажу вам эту услугу.

– Нет, благодарю, – сказала она с неприязнью, мазнула взглядом по моим сапожкам и отправилась в кухню, давать указания Лоис, как готовить «лёгкую и питательную пищу» для Марлен.

– Буду ждать вас у ворот, – сказал Планель, надевая меховую шапку. – Одевайтесь потеплее, мороз крепчает.

– Буду через десять минут, – заверила я его и побежала в свою комнату.

Мне хватило пяти минут, чтобы надеть пальто, пуховой платок, шляпку, перчатки и взять сумочку. Денег у меня не было, но выйти из дома без сумочки – дурной тон. Красные сапоги тоже невозможно было ничем заменить, и я гордо простучала каблуками по лестнице. Если тут такие дремучие люди, что верят во всякую ересь, это не значит, что я должна идти у них на поводу.

Возле ворот меня ждали открытые сани, и Планель откинул медвежью шкуру, чтобы я могла сесть и укрыться, а сам забрался на козлы и взял поводья.

– А что случилось с родителями Марлен? – спросила я, как только лошади тронулись. – Месье мэр сказал, что произошел несчастный случай…

– Ничего толком не знаю, барышня, – не слишком охотно ответил Планель. – Я ведь тогда не работал у милорда Огреста. Он нанял меня уже после несчастья. Лоис была в замке старшей кухаркой, она и попросила взять меня в замок.

– Старшей кухаркой? Значит, были ещё слуги? – тут же насторожилась я.

– Были, и много, – хмыкнул Планель. – Но после смерти лорда Шарля и леди Юджени всех уволили. В тот же месяц рассчитал.

– Как странно, – заметила я.

– Ничего странного, – возразил конюх. – Вы в столице, наверное, привыкли, что у богатеев должна быть целая армия на побегушках. Но милорд – он хоть и богатей, но простой человек. Ему много не надо. Он бы и вообще без слуг обошёлся, но старается ради племянницы. Очень он её любит, всё для неё.

– Как интересно, – пробормотала я. – А что, вообще, говорят о смерти лорда Шарля и его жены?

– Поехали покататься, коляска сорвалась на горной тропе, упали в озеро и утонули. Такое тут бывает, дороги крутые, ездить надо осторожно, а лорд Шарль – упокой небеса его душу – любил полихачить. Он, вообще, был такой, с огоньком!.. Но это понятно – ему не надо было управляться с каменоломнями, поэтому жил в своё удовольствие. А милорду после смерти отца было всего двенадцать. Три года у него был опекуном старик Лиленбрук, а потом милорд – всё сам. И ведь поднял и рудники, и школу построил, и церковь – мы тут ни в чём не нуждаемся. Святой человек…

– Значит, его любят в городе? – невинно спросила я, поплотнее запахивая платок, потому что мороз щипал и за нос, и за щёки.

Конюх замялся, и я поняла, что попала в цель. Интересно, за какие такие заслуги «святому человеку» дают прозвище лорд Огр?

– Любят, – проворчал, в конце концов, Планель и переменил тему, подхлестнув лошадей. – Скоро приедем, барышня. Аптека на той улице.

Я вызвалась сама зайти за лекарством, чему Планель был только рад.

– Милорд уже заплатил, – сказал он, спрыгивая с саней и приплясывая, чтобы согреться. – Вам только забрать.

Поднявшись по трём ступенькам, я открыла дверь, над которой красовалась вывеска «Аптека Ферета». Звякнул колокольчик, и мне навстречу вышел уже знакомый мужчина – тот самый, который приходил к Марлен.

– Ещё раз приветствую, барышня Ботэ, – сказал он с полупоклоном. – Приехали за каплями? Они уже готовы, сейчас принесу.

Он прошёл к полке со склянками, баночками и коробочками, а я внимательно наблюдала за ним. Аптекарь был моложе Огреста, тоже высокий и светловолосый, хотя и не такой красивый, конечно. В любом случае, глаза у него были не голубые, а серые. Это я разглядела совершенно точно. Зато он улыбался. И синяя форменная куртка ему очень шла.

– Откуда вы знаете моё имя? – спросила я, пока он заворачивал в бумагу, а потом в толстую ткань пару стеклянных колбочек, заткнутых пробками.

– Это – Шанталь-де-нэж, – засмеялся аптекарь, и на щеках у него появились очаровательные ямочки. – Тут сразу узнают о новом человеке. А к вам – особое внимание.

– Почему? Из-за красных сапог? – спросила я, пока он перевязывал свёрток с лекарствами тонким шнурком и запечатывал печатью с гербом Королевских Аптек.

– Уже знаете? – аптекарь покачал головой. – Дремучие, суеверные люди. И ничего пока с этим не поделать. В этих краях так. Властвуют две великие силы – колдовство и зима. Поэтому вчера обсуждали только ваш приезд. И будут обсуждать ещё долго.

– Ну, хоть появится развлечение людям до Рождества, – заметила я.

– А вы не расстроились, – он посмотрел на меня с интересом.

– Было бы из-за чего, – пожала я плечами.

– Прекрасно вас понимаю, – он передал мне лекарство, и я положила его в сумку. – Я сам – приезжий, раньше тоже жил в столице. Здесь десять лет, а привыкнуть к суевериям и сплетням до сих пор не могу. Кстати, позвольте представиться – Феликс Ферет. Местный аптекарь и медик по совместительству. Медик – после того, как доктор Каннинг покинул нас, удрав в тёплые края, где море, и совсем нет снега. О, подождите! Можно ещё передать с вами мятные леденцы для госпожи Лоис? Совсем забыл, она просила прислать побольше, у неё часто болит горло…

– Можно, – я тоже разулыбалась, глядя, как он нырнул под прилавок. – Получается, вы в этом городе и за аптекаря, и за врача?

– На моё счастье, тут не происходит ничего страшнее расстройства нервов у барышень перед свадьбой, – отозвался пока невидимый мне Ферет, – бессонницы у барышень постарше и необходимости поговорить у дам в возрасте.

– Но здесь каменоломни…

– Ни слова больше! – Ферет выглянул из-за прилавка. – О таком тут не говорят! Я, конечно, не суеверный, но не настолько.

Я не выдержала и рассмеялась.

– Приятно слышать, что в этом городе кто-то смеётся, – сказал аптекарь серьёзно. – Признаюсь честно, нам этого очень не хватает.

– Семейная трагедия Огрестов? – тут же повернула я разговор.

– Да, это сыграло свою роль, – признал Ферет и снова скрылся с глаз, зашелестев бумагой.

– Расскажите мне о Марлен? – попросила я. – Сегодня… что это было? Она увидела меня и забилась в истерике. Правда, теперь я думаю, что она могла принять меня за ведьму. Я зашла к ней в комнату утром…

– Да-да, в одной ночной рубашке и в малиновом халате, с распущенными чёрными волосами – именно такими в представлении Марлен и бывают ведьмы.

– Месье! – запротестовала я, невольно покраснев. – Это Марлен вам рассказала?

– Я же должен выяснить, что произошло. Но не волнуйтесь, пусть я и не врач, но врачебную тайну соблюдаю, и о вашем малиновом халате никто не узнает. От меня, по крайней мере. Вы не подумайте, Марлен – чудесное дитя, – Ферет опять появился, опёрся локтем о прилавок и задумчиво уставился в потолок. – Она очень умная, чуткая девочка. Я совершенно согласен с госпожой Броссар, что гувернантку надо было пригласить гораздо раньше. А так пытливый ум нашей Марлен занят совсем другим – страшными сказками, легендами, и прочими не слишком полезными для юной особы знаниями.

– Вот как, – теперь мне стало понятно поведение девочки. – Странно, что она сама – вылитая маленькая ведьмочка. Белокожая, с ярким румянцем, черноволосая…

– Она похожа на мать, – сказал аптекарь.

– Вы её знали, месье? Маму Марлен?

– Лично – нет. Она же была невесткой маркграфа! Совсем другой уровень. Но в таком городе, как наш, все знают друг друга.

В это время звякнул колокольчик, и в аптеку вошла девушка – миловидная, светловолосая, грустная. Или она показалась мне грустной из-за траурных одежд – чёрного пальто и чёрной шляпки из фетра. Видневшаяся из-под пальто юбка тоже была чёрной, правда, с голубой тесьмой. Значит, уже не траур, а просто дань чёрной моде Шантель-де-нэжа.

– Добрый день, – поздоровалась девушка то ли со мной, то ли с аптекарем.

– Добрый день, – ответила я вежливо.

– Рад видеть вас, Надин, – аптекарь выпрямился, держа полотняный мешочек, от которого пахло мятной свежестью. – Вы за лавандовой водой?

Девушка смущенно и робко кивнула, искоса посматривая на меня.

– Минуточку, барышня Ботэ, – попросил аптекарь, и я сделала широкий жест рукой, показывая, что подожду.

Пока она расплачивалась, я посмотрела в окно и увидела, что возле аптеки остановился молодой человек – в приталенном пальто (тоже чёрном!), высокой шапке и с тростью под мышкой. Он перекинулся парой слов с Планелем, поставил ногу на полоз саней и начал затягивать ремешок на меховом сапоге. Вернее – делал вид, что затягивает. Расстёгивал и застёгивал его, и всё медленно, со старанием. Как будто ждал чего-то. Или кого-то.

Но всё стало понятно, когда барышня Надин, тихо попрощавшись, вышла из аптеки.

Спустившись по ступенькам, девица поскользнулась точно так же, как я, и шлёпнулась прямо на утоптанную дорожку. Аптекарь бросился на помощь, но его опередил молодой человек, который сразу же забыл о своём ремешке.

Я подошла к окну, наблюдая, как мужчины хлопочут вокруг девицы, почтительно поддерживая её под локти, а она краснеет, бледнеет, и упорно не смотрит на молодого человека, который так и пытался заглянуть ей в глаза.

Всё ясно – лирическая комедия на сцене Шанталь-де-нэж, я отвернулась, чтобы скрыть улыбку, и заметила на полу белый платочек – немного потрепанный, но из батиста, обшитый по краю почти выцветшей голубой нитью. Подобрав платочек, я заметила монограмму на уголке – GN. Наверное, его уронила Надин.

Вернулся господин Ферет – весь запорошенный снегом, замёрзший – потому что выскочил на помощь девушке, даже не накинув куртки.

– Вот леденцы, а вы… – начал он, перевязывая мешочек с леденцами, но я не дослушала.

Поблагодарила, попрощалась, схватила леденцы и поспешила на улицу, чтобы догнать Надин.

– Всего доброго! Приходите ещё! – крикнул мне вслед аптекарь, а я уже добежала до саней, ухитрившись даже не поскользнуться.

– Месье Планель, видите девушку? Идёт в сторону церкви? – спросила я, усаживаясь на сиденье и укрываясь шубой. – Езжайте за ней, пожалуйста. Она кое-что обронила, хочу вернуть.

Сани легко и ровно тронулись, мы обогнали молодого человека с тростью, который шёл следом за девицей Надин, не сводя с неё глаз. Когда мы поравнялись, молодой человек отступил в сторону, пропуская сани, наши взгляды встретились, и я не смогла удержаться – прыснула от смеха.

Мечтательное выражение на лице юноши сменилось почти ужасом, он поспешил свернуть в боковой переулочек и быстро зашагал прочь, делая вид, что вот туда-то ему и надо.

– Мадемуазель! – окликнула я девушку, когда мы догнали её. – Это не вы потеряли?

Планель осадил лошадей, барышня Надин тоже остановилась, посмотрела на платок, который я протягивала ей, и покачала головой.

– Это не моё, – сказала она тихо и опустила глаза на мои сапоги.

– Да, красные, – подтвердила я. – Вас тоже это смущает? Если что, к колдовству я не имею никакого отношения. Хотите, подвезём вас?

Девица покраснела, побледнела, и забормотала извинения, после чего пустилась по улице чуть ли не бегом, сгорбившись и втянув голову в плечи.

Планель с сочувствием оглянулся на меня, и я в ответ скорчила печальную гримаску и вздохнула:

– Ладно, придётся вернуться. Я украла платочек у какой-то бедняги. Надо оставить его в аптеке, вдруг хозяйка объявится.

Проще, конечно же, было выбросить этот платочек в сугроб – тряпочка не первой молодости вряд ли могла представлять для хозяйки какую-то ценность, но для меня платочек был причиной заговорить, а может и подружиться с кем-нибудь в этом городе.

– Тогда сделаем круг, – сказал конюх, заставляя лошадей выехать на соседнюю улицу, – тут не развернёмся.

Я совсем не возражала против небольшой прогулки. Припорошенный снегом Шанталь-де-нэж был необыкновенно живописен, и величественные синие горы с белыми шапками добавляли красоты – словно милая рождественская картинка в обрамлении.

– У вас нарочно красят рамы и двери в голубой цвет? – спросила я Планеля. – Чтобы красиво сочеталось с голубыми горами?

– Нет, что вы, барышня, – прогудел он в ответ. – Это от ведьм.

– От ведьм?! – поразилась я. – Да что же у вас везде ведьмы-то!

– Все знают, что нечистая сила боится голубого цвета, – наставительно пояснил Планель. – Это ведь цвет небес.

– Если только так, – согласилась я, теперь по новому глядя на голубые двери и окна.

Значит, это – что-то вроде защитного талисмана, как и голубая полоса на юбке девицы Надин, и голубая вышивка на платочке. Ферет был прав – суеверия в этом городе царят и процветают. Да, непросто образованному человеку жить здесь.

Когда я снова зашла в аптеку, господин Ферет стоял за прилавком, нацепив очки на нос и задумчиво глядя перед собой. Звон колокольчика заставил аптекаря поднять голову, и он просиял улыбкой:

– Рад, что вы так быстро вернулись, барышня Ботэ! Забыли ещё что-то?

– Нет, не забыла, а прихватила лишнего, – призналась я, положив платочек на прилавок. – Вот, посчитала, что платок уронила мадемуазель Надин, но она сказала, что вещичка – не её.

Ферет поднял очки на лоб, разглядывая платочек, а потом подхватил его за вышитый кончик двумя пальцами и положил в ящик прилавка.

– Да, я знаю, чей он. Спасибо, что вернули, барышня. Хозяйка будет рада получить его обратно.

– Если вы скажете имя владелицы, я сама его верну, – предложила я.

– Ну, попробуйте, – засмеялся аптекарь. – Только боюсь, старушка Гренвиль выбросит его. Посчитает, что теперь на платке проклятье до седьмого колена. Притом, что ни детей, ни внуков у неё нет.

– Нет, таких жертв нам не нужно, – тут же согласилась я.

– Не волнуйтесь, я передам платок со всей деликатностью, – заверил меня Ферет. – А фамилия барышни Надин – Арно.

– А как зовут того юношу, что не сводит с неё глаз? – невинно поинтересовалась я.

Аптекарь от души расхохотался и чуть не уронил очки. Он снял их и положил на прилавок.

– От вас ничего не укроется! Глазок-алмаз! Да, Тутур давно влюблен в Надин.

– Тутур?

– Артур Гарлен, но все зовут его Тутуром. Он неплохой парень, его отец – приказчик у милорда Огреста.

– А вы всё про всех знаете, – восхитилась я. – Наверное, и про Огрестов тоже?

– Ну-у… – замялся он. – Не всё, но кое-что слышал. Всё-таки, десять лет в Шанталь-де-нэж – это даром не проходит.

– Расскажите про них, – попросила я его, поставив локти на прилавок и глядя на аптекаря снизу вверх. – Всё, что касается смерти родителей моей подопечной, покрыто тайной. Никто не хочет ничего говорить прямо, одними только намёками. И пугают меня всё больше.

– Кто же говорит о таком прямо, – хмыкнул Ферет. – Но мой вам совет, барышня Ботэ, не слушайте никого. Люди любят сплетничать, а ещё больше – придумывать то, чего нет.

– Но вы-то не будете ничего придумывать, – мурлыкнула я. – И расскажете девушке всю правду, верно?

– Вы точно Кэт, а не Лиса, к примеру? – полушутливо спросил Ферет. – Ладно, уговорили. Расскажу вам про жизнь в Шанталь-де-нэж, чтобы вы не наделали ошибок, как я в первый год. Только позовите Планеля, иначе он рискует замёрзнуть. Скажите ему, что у меня припасён отличный коньяк, и я могу предложить его к кофе.

Глава 4. Правда или ложь?

– Кофе у тебя хороший, Феликс, – ворчал господин Планель, устраиваясь у печки с огромной пузатой чашкой, – и коньяк отличный, а вот с головой – всё плохо.

– Почему это? – весело ответил аптекарь, подмигивая мне и разливая оставшийся кофе по двум маленьким чашкам с голубой каёмкой.

Он вопросительно посмотрел на меня, поболтав фляжкой с коньяком, но я покачала головой, отказываясь от такой добавки.

– Тогда – анис и корица, – согласился господин Ферет. – А мне – коньячку для храбрости.

– И она тебе понадобится, – пообещал господин Планель, – когда милорд узнает, что ты сплетничаешь о его семье. Ты совсем свихнулся?

– Полегче, дядюшка Перси, – добродушно ответил ему Ферет и снова мне подмигнул. – Мы с тобой всего лишь расскажем барышне Ботэ, что нам известно, а уж она пусть решает – что тут правда, а что ложь.

– Мы с тобой?! Нет, я ни при делах. Сижу и пью кофе, – и Планель в подтверждение своих слов отпил из чашки и довольно зажмурился. – И совсем не слышу, что ты там болтаешь.

– Пусть будет так, – с улыбкой ответил аптекарь, пододвигая ко мне чашку. – Но я считаю, что сделаю доброе дело, если расскажу барышне Ботэ историю Шанталь-де-нэжа.

– Ты ничего о ней не знаешь, об истории, – заявил Планель, вопреки обещаниям ничего не слышать. – Ты не местный. Тебе не понять духа наших людей.

– Конечно, где уж мне, – отозвался Ферет с напускным смирением, а потом посмотрел на меня. – Итак, Шанталь-де-нэж был ничем не примечательной пограничной деревушкой, пока некто Доминик Огрест, безземельный рыцарь, направленный сюда комендантом королевской крепости, не обнаружил здесь залежи сланца. Было это лет триста назад, во время правления одного из королей, которые приходят и уходят, и даже не оставляют династии. Но тот король был очень неглуп, и сразу понял пользу сланцевых рудников. Доминику Огресту был пожалован графский титул и местные земли с условием организовать работу в каменоломнях и перевозить сланец по всему королевству. Видите ли, Кэт – вы ведь позволите так себя называть? – местный камень обладает удивительными свойствами – он выдерживает самые сильные морозы, не пропускает влагу и отлично сохраняет тепло. Самый лучший материал, чтобы построить дом. И вот уже много лет Огресты поставляют сланец для нужд короны или продают его тайком и втридорога, чтобы прикопить немного для собственного семейства.

– Эй! – снова подал голос Планель. – Милорд Огрест законов не нарушает!

– Ему и нет в этом необходимости, – тут же подхватил аптекарь. – К тому времени, как милорд Ноэль стал маркграфом, состояние его семьи насчитывало сто тысяч фунтов золотом, не считая ценных бумаг, недвижимости и прочего имущества.

– Милорд – святой человек, – упрямо повторил конюх.

– Это несомненно, – Ферет вроде бы и отвечал Планелю, но смотрел только на меня. – Главной его заслугой, я считаю, было то, что именно при милорде Ноэле Шанталь-де-нэж стал вот этим милым городом с каменными домами. Двадцать лет назад, дорогая Кэт, вы увидели бы на этом месте только деревянные бараки, щели в которых затыкались старыми тряпками. Разумеется, был ещё графский замок, построенный из сланца, но даже этот удивительный камень не защитил прежнего маркграфа Огреста от Большого Холода.

– Между нами говоря, – видимо, от тепла, горячего кофе, а больше всего – от коньяка, господин Планель стал очень разговорчив, – милорд Гвенаэль – да упокоится он с миром – очень нехорошо поступил с малышкой Жоржеттой. Да, она была немного спесивая, себе на уме, и про неё много чего болтали, но всё равно нехорошо.

– Про Жоржетту, дочь лесника, говорили, что она – ведьма, – ответил мне на незаданный вопрос Ферет. – После смерти миледи Огрест маркграф сошелся с дочерью лесника. Классический сюжет неравной любви – когда прошли первые романтические порывы, девица оказалась не нужна, и маркграф дал ей полную отставку. Барышня Жоржетта с этим мириться не желала, попыталась устроить скандал и даже подала в суд за совращение, но проиграла. И это было вполне ожидаемо. Теперь уже её обвинили, что она колдовскими чарами обольстила маркграфа и обокрала его. После суда Огрест приказал ей и её отцу убираться из его владений и никогда больше не возвращаться. Лесника и его дочку выгнали перед самым Новым годом, а дом и всё их имущество сожгли. Был конец декабря, начинались самые холода. Отец и дочь отправились через перевал и, тоже вполне ожидаемо, замёрзли.

– Потом лет через пять нашли фляжку Жореста, – поддакнул господин Планель. – Он никогда с ней не расставался, всё время таскал с собой. Держал там самое крепкое горючее вино. Не пить, не подумайте, барышня Ботэ! Просто леснику без такого подспорья никак нельзя. Согреться, если заблудился ночью, быстро развести костер, рану какую обработать, если поранился далеко в лесу… Наверное, они замёрзли где-то в пещерах, забрались, чтобы переждать метель. А волки потом растащили то, что от них осталось.

– Какой ужас, – произнесла я искренне. – Пусть даже они были трижды колдунами и ведьмами, нельзя было отправлять их на смерть так жестоко.

– Вот я и говорю, – закивал Планель, – нехорошо тогдашний милорд поступил с Жоржеттой. За что и поплатился. Мы все поплатились, – вздохнул он, одним глотком допил кофе и попросил: – Феликс, плесни мне ещё кофейку. Только без коньяка, пожалуй. А то Лоис почует. Она сразу замечает, если я выпил чуть больше напёрстка.

– Тогда тоже – с анисом и корицей? – предложил аптекарь.

– Давай, – разрешил Планель. – Люблю твой кофе – напихаешь туда разной ерунды, а так вкусно получается!

– Это не ерунда, дядюшка Персиваль, – засмеялся Ферет. – Это – пряности.

– Всё едино, – отмахнулся Планель.

– Но почему вы говорите – что все поплатились? – напомнила я о прерванном рассказе. – И как поплатился милорд Гвенаэль? Речь ведь об отце нынешнего милорда Огреста?

– Да, о его отце, – аптекарь снабдил господина Планеля новой чашкой кофе и продолжал: – Как оказалось, Жоржетту не зря считали ведьмой. В первый день нового года в замке Огрестов обнаружили на окне надпись, сложенную морозными узорами. Это было проклятье Жоржетты маркграфу Гвенаэлю. «Людоедский род никогда не увидит счастья», – так там было написано. И в ту же ночь начался Большой Холод – ударили сильные морозы, и держались они весь январь. Вообще-то, Шанталь-де-нэж морозами не удивить, и не редкость, чтобы кто-то замёрз здесь по зиме, но в тот год было особенно страшно. Люди замерзали целыми семьями, потому что бараки не спасали от холода. Впрочем, и графский замок не оказался спасением. Милорд Гвенаэль тоже замёрз в ту зиму. Говорят, жители спаслись, только отслужив панихиду по Жоржетте и леснику Жоресту и собрав все свои средства на голубую ленту…

– Голубую ленту? – встрепенулась я.

– В этих краях считается, что ведьмы любят яркие цвета, а голубой им противен, потому что это – цвет небес. Жители заказали местному ткачу самую длинную ленту, которую только можно было вообразить. Из голубых ниток, разумеется. Эту ленту проложили границей вокруг города, и мороз утих. В память об этом у нас до сих пор красят окна и двери голубой краской – чтобы прогнать злые чары.

– Не лучше ли красить в белый? – предположила я. – По идее, белый должен отпугивать ведьм лучше голубого.

– Но снег пока не отпугнул ни одну ведьму, – хитровато прищурился аптекарь. – Скорее всего, легенду о голубом цвете поддержал тот факт, что в наших местах очень много синильных цветов. Здесь повсюду растёт Ísatis tinctória – синиль, как называют её местные. У нас, вообще, много цветов. Увидите, как тут всё преобразится весной. Уверен, что нет места прекраснее, чем Шанталь-де-нэж во время цветения.

Я пропустила мимо ушей его слова, воспевающие этот город, и спросила:

– Но ведь это было двадцать лет назад? Всё это печально, но не пора бы уже позабыть ту давнюю трагедию?

– Забудешь тут, – пробурчал Планель, а Ферет посмотрел на меня насмешливо-грустно.

– Понимаю, почему вам это кажется далёкой далью, – сказал он. – Двадцать лет назад вас ещё и на свете не было, Кэт. А здесь память о том времени жива и будет жить очень долго. Каждый в городе двадцать лет назад потерял кого-то из родных или близких.

Слова насчет моего двадцатилетнего возраста я тоже пропустила мимо ушей, хотя господин Ферет безбожно мне польстил, и это было так же безбожно приятно.

– Мы не потеряли, – вставил господин Планель. – Нас было восемь парнишек, нас впустили в замок, и мы перезимовали все.

– Вам повезло, – ответил Ферет. – А вот у госпожи Броссар замёрзли мать и отчим – всего-то вышли, чтобы покормить и подоить коров. Она осталась одна, совсем молоденькая, с двумя младшими братьями и новорождённой сестрой на руках. Вы видели её, эту сестру – Надин Арно.

– Сестра мадам Броссар? – изумилась я. – Никогда бы не подумала…

– Согласен, – усмехнулся аптекарь. – У госпожи Броссар такой… м-м… суровый характер, что неудивительно, что жених от неё сбежал.

– Не говори, чего не знаешь, Феликс, – тут же вмешался господин Планель. – Она стала такой именно после того, как Гаспар сбежал. А до этого Жозефина была той ещё финтифлюшкой. Помню, она носила короткие полосатые юбки и утверждала, что так модно в столице – мол, сама королева такие носит, – он хохотнул, но потом помрачнел. – Да, и с Гаспаром неловко получилось. Не ожидал от него. Честно – не ожидал. А Жозефина, как видишь, любила его по-настоящему. Даже замуж не пошла, так и осталась одна.

– Мы все не ожидали, – заметил Ферет.

– Кто такой Гаспар? – уточнила я. – И почему вы говорите про мадам Броссар, что она не пошла замуж? Я думала, она – вдова? Она же – мадам?

– Поправочка, – аптекарь вскинул указательный палец, останавливая меня. – Это вы, барышня иностранка, называете её «мадам». А мы называем просто – госпожа Броссар. Это её девичья фамилия. А фамилия её отчима была Арно. Поэтому – Жозефина Броссар и её сестра Надин Арно.

– Как всё запутано, – приложила я руку к сердцу. – Но продолжайте. Гаспар сбежал, это больно ударило мадам… о, Боже… придётся теперь мне тоже называть её госпожа Броссар. Скорее всего, она приняла мои слова, как насмешку…

– Вот поэтому вам лучше знать, что происходит в этом городе, – утешил меня Ферет. – Не волнуйтесь, мы с дядюшкой Перси всё вам расскажем, и вы больше не попадёте впросак. Господин Гаспар был тут раньше аптекарем, а ещё тут был доктор Каннинг, и оба они исчезли, когда произошло несчастье с младшим братом милорда Огреста и его женой.

– Лучше бы ты не болтал, Феликс, – не слишком уверенно сказал господин Планель. – Тем более в этой болтовне – ни слова правды.

– Рано или поздно барышня Ботэ услышит об этом, – возразил аптекарь. – Лучше пусть узнает сейчас

– Милорд – святой человек, – упрямо повторил Планель.

– Ой, да продолжайте уже! – взмолилась я. – При чём тут смерть родителей Марлен и «святой» месье Ноэль?

– Феликс… – покачал головой Планель, но потом замолчал.

– Видите ли, – аптекарь задумчиво потёр переносицу, – многие в этом городе убеждены, что милорд Огрест имеет прямое отношение к смерти лорда Шарля, леди Юджени, а так же к исчезновению доктора Каннинга и господина Гаспара. Собственно, поэтому его и называют за глаза милым прозвищем лорд Огр. Людоед.

– Какие интересности вы мне рассказываете, – сказала я. – А чем эти слухи подкреплены? Месье Планель сказал, лорд и леди утонули в озере.

– Так сказал милорд Огрест, и я ему верю, – Планель воинственно вскинул голову. – Каннинг давно хотел уехать к морю, это мы все знали, а Гаспар, похоже, сбежал вместе с передвижным театром. В то лето они как раз у нас представляли.

– Сбежал накануне свадьбы? – невинно поинтересовался Ферет.

– Мало ли что могло произойти, – не сдавался Планель. – Выпил лишнего, увлёкся, а потом было стыдно показаться на глаза Жозефине. Тогда на представлении Гаспар очень восхищался одной актрисочкой – она играла Коломбину. Они даже поссорились с Жозефиной из-за этого. Чего не бывает – ударило в голову, и пошё-ёл!

– Может и так, – согласился аптекарь. – Никто не знает, что тогда произошло. Только одно известно – через несколько дней после рождения барышни Марлен лорд Шарль и леди Юджени погибли, доктор Каннинг и аптекарь Гаспар Монтеро исчезли, а милорд Огрест рассчитал всех слуг в замке, и все они – смею заметить – тут же уехали из Шанталь-де-нэж.

– Потому что все были – приезжие, – сказал Планель. – Зачем им здесь оставаться? А Гаспар удрал с комедиантами. Они уехали ночью, это подозрительно.

– А ещё в ту ночь уехали обозы с дровами на продажу, – подкинул «полешков» Ферет. – В этих обозах можно было парочку медведей вывезти, и никто бы не заметил.

– Ты на что намекаешь? – ощетинился Планель.

– В самом деле, – поддержала я его, – на что вы намекаете, месье?

– Ни на что, – заверил нас Ферет. – Просто рассказываю, чему сам был свидетелем. Не забывайте, всё это происходило при мне, дядюшка Перси. И исчезновение мастера Гаспара было для меня настоящим ударом. А когда я понял, что пропал и доктор – сам подумывал исчезнуть. Ведь мне только-только присвоили третью степень, я ещё и фармакологом не работал, был помощником на подхвате, а с тех пор пришлось отдуваться за двоих. И у большинства горожан своя версия, почему так неожиданно погибли молодые лорд и леди, и почему исчезли два городских медика, которые засвидетельствовали их смерть.

– Нагло врут, – отрезал господин Планель.

– Возможно, – согласился аптекарь. – Но многие убеждены, что это милорд Огрест убил своего младшего брата и невестку, а потом избавился от докторов, которые могли бы подтвердить убийство.

– Врунам, которые пустили этот слух, языки надо повырывать! – вскипел Планель, как кофе.

– Но все мы понимаем, откуда пошли эти слухи, – мягко заметил Ферет.

Вместо того чтобы броситься на защиту «святого» милорда Огреста, Планель замолчал и понурился.

– А откуда пошли слухи? – спросила я, чувствуя, что голова идёт кругом от дел, которые творились в тихом и хорошеньком городе Шанталь-де-нэж.

– Всё дело в том, что леди Юджени была невестой милорда Ноэля, – объяснил аптекарь. – Они были обручены, свадьбу должны были сыграть под Новый год, осень милорд провёл в столице – заключал новые контракты и закупал подарки к свадьбе, а когда вернулся – обнаружил, что его невеста уже тайком обвенчалась с лордом Шарлем.

– Да вы что… – потрясённо произнесла я, внимательно наблюдая за господином Планелем, но тот и не думал возражать – сидел, понурившись. – Какие страсти у вас тут разыгрываются, хотя с виду всё так спокойно. И как милорд Ноэль отнёсся к этой новости?

– Он был не в восторге, – дипломатично ответил Ферет.

– Да ладно! – прорезался голос у господина Планеля. – Милорд сильно злился, примерно, час. А потом простил их. Если бы он хотел их прибить, то прибил бы сразу. Зачем было ждать год?

– Милорд вернулся в конце ноября, – продолжал аптекарь. – О венчании ему стало известно не сразу. Леди Юджени и лорд Шарль поначалу скрывали – не знаю уж, на что рассчитывали. Может, хотели сбежать. Может, надеялись, что милорд Ноэль сам расторгнет помолвку по тем или иным причинам. Но в декабре, перед самой свадьбой всё открылось. А в августе следующего года леди Юджени родила прелестную девочку, и всем, кто знал Огрестов, было видно, что малышка очень похожа на лорда Ноэля и совсем не похожа на беднягу Шарля. А то, что милорд безгранично любит Марлен – это ни для кого не секрет.

– Она – его единственная племянница, – буркнул Планель. – Как ему её не любить?

– Это само собой, – кивнул Ферет. – Но ходят слухи, что Марлен – совсем не племянница, а дочь милорда Огреста. И несчастье с леди Юджени и лордом Шарлем случилось именно после рождения Марлен. Вот вам и ответ, почему надо было ждать год.

– Да быть такого не может, – шумно вздохнул господин Планель. – Милорд до свадьбы никогда бы к леди Юджени не прикоснулся.

– Мы и подумать не могли, что лорд Шарль тайком обойдёт старшего брата, – заметил аптекарь, а потом обратился ко мне: – Вы не осуждаете меня, Кэт? Что я затронул такую щекотливую тему? Не следовало юной и неискушенной девушке знать об этом, но я сделал это из лучших побуждений. Милорду Огресту не слишком приятны воспоминания о тех временах. Я не раз видел, как он приходил в ярость, когда кто-то отмечал слишком большое сходство его и Марлен. Мне не хотелось, чтобы вы испытали эту ярость на себе.

– Нет, не осуждаю, – сказала я медленно, обдумывая всё то, что только что услышала. – Я даже благодарна вам, месье. Когда приезжаешь в новый город, лучше сразу узнать – кто есть кто. Так меньше наделаешь ошибок, за которые потом придётся расплачиваться.

– Спасибо, – искренне поблагодарил меня Ферет. – Я рад, что вы всё поняли правильно. Если хотите, я расскажу вам обо всех жителях города.

– Когда будет свободная минутка, обязательно к вам наведаюсь, – заверила я его с улыбкой. – Есть ещё что-то про Огрестов?

Аптекарь пожал плечами:

– Вроде, больше ничего. Но вот упаси вас небеса напомнить Лиленбруку про его внуков…

– А что с ними? – удивилась я.

– В первый месяц работы я посмел сказать старику Сальватору, что видел его внуков – на загляденье крепкие и здоровые мальчишки, – сообщил Ферет, как огромную тайну, – и четверть часа выслушивал ругательства и проклятья, а также заверения в том, что нет у него никаких внуков.

– Как загадочно, – заметила я, надевая перчатки.

– Лиленбрук поссорился со своей дочерью, – объяснил Ферет, – когда она вопреки его воле вышла за нашего учителя из церковной школы. Старик так и не признал этого брака, не разговаривает с дочерью и видеть не хочет внуков…

– Спасибо, что предупредили, – сказала я, поднимаясь с круглой табуреточки, на которой до этого сидела, – теперь я точно не повторю ваших ошибок. Но нам пора, месье Ферет. Мы ведь взялись привезти капли для Марлен, а вместо этого наслаждались вашим прекрасным кофе и не менее прекрасным рассказом. Теперь поторопимся, месье Планель, – обратилась я к конюху.

– Поторопимся, – уныло отозвался он, вставая и надевая шапку.

– Заглядывайте, Кэт! – сказал на прощанье аптекарь. – Я точно не упрекну вас за красные сапоги!

Я помахала ему рукой, села в сани, сначала смахнув нападавший снег с сиденья, и перестала улыбаться только когда лошади бодро побежали по улице, подгоняемые хлыстом и свистом господина Планеля.

– Что-то мы и правда там подзадержались, – сказал он, оглядываясь на меня через плечо. – А вам Ферет понравился, как я посмотрю.

– Очень милый молодой человек, – ответила я.

Но про себя подумала: «Не слишком-то он мне и понравился, дядюшка Перси. Если быть честной – совсем не понравился».

Глава 5. Завоевать принцессу

Когда мы вернулись в замок Огрестов, в коридоре первого этажа нас уже дожидалась госпожа Броссар. Она находилась в крайне недобром расположении духа и мерила шагами ширину лестницы, прохаживаясь туда-сюда у её основания.

– Почему так долго? – встретила госпожа Броссар нас упрёками. – Где вы были?

– В аптеке, – кротко ответила я, передавая ей капли. – Забрали мятные леденцы для Лоис. Пришлось немного подождать, но месье Ферет сказал, что ничего страшного.

– Ничего страшного, – проворчала госпожа Броссар. – Для него, может, и ничего страшного.

– Отдам леденцы, – так же кротко сказала я и пошла в кухню.

Лоис колдовала у плиты, и находилась в ещё более ужасном расположении духа, чем госпожа Броссар.

– Омлет ей не понравился, – тут же выложила мне кухарка. – А какао только попробовала – и сразу скривилась. А какао, между прочим, я варю отличный!

– Даже не сомневаюсь, – поддакнула я, положив на стол пакетик с леденцами. – Мне кажется, госпожа Броссар слишком строга.

– При чём тут госпожа Броссар? – Лоис рывком переставила кастрюлю с плиты на металлическую подставку, и обернулась ко мне, вытирая руки передником. – Барышне Марлен отказалась есть. Если милорд узнает, он мне точно голову оторвёт…

– Но это же не ваша вина, – попыталась я её утешить, слегка смущенная, что вроде как подумала о госпоже Броссар незаслуженно плохо.

– Вряд ли он оторвёт голову барышне Марлен, – вздохнула Лоис. – Вы принесли мне леденцы? Очень мило. Благодарю.

– Пойду, сниму пальто, – сказала я и сбежала, оставив Лоис наедине с её переживаниями.

То что Марлен – чрезвычайно избалованная девица, это понятно. И уж, наверняка, закормленная всякими вкусными блюдами и сладостями. Хорошо бы накормить её чем-то очень вкусным, чтобы удовлетворить её запросы, и в то же время лечебно-питательными, чтобы осталась довольна госпожа Броссар. И чтобы Лоис обрела душевное спокойствие.

Зайдя в свою комнату, я снова обнаружила, что возле камина лежат новые поленья, что зола вычищена, и кресало и кремень лежат рядом с новой свечой. Лоис – настоящее золото, судя по всему. Работала и за кухарку, и за горничную. Оставалось надеяться, что маркиз Людоед платил ей достойное жалованье.

Я сняла пальто, шапочку, размотала тонкую козью шаль, которую носила вместо шарфа, переобулась в домашние туфли, и только тогда заметила, что Лоис снова заглядывала в кулинарную книгу, оставленную мне папой. На этот раз она оставила её раскрытой на странице с Императорской кашей. Прежде, чем закрыть книгу, я невольно пробежалась взглядом по строкам:

«Возьмите полгорсти лимонных и апельсиновых цукатов, горсть самого сладкого изюма без косточек, две горсти греческих орехов, ошпарьте кипятком и прокалите до сухости на чугунной сковороде. Потом возьмите самые лучшие, самые жирные сливки, налейте их на три пальца в чугунок, который используется только лишь для молока, поставьте в печь и ждите, когда сливки оттопятся, и на поверхности появится толстая плёнка. Немедленно снимайте её плоской широкой ложкой и перекладывайте на фарфоровое блюдо, дожидаясь появления следующей плёнки. Складывайте их друг на друга, стараясь не порвать…».

– Императорская каша, – задумчиво произнесла я, закрыв книгу и погладив переплёт. – А почему бы и нет, в самом деле?

Императорская каша отличается изысканным вкусом, она легка для желудка и приятна для души, и в то же время – необычайно питательна. К тому же, если она нравится особам королевской крови, то точно должна понравиться маленькой принцессе, которая отказалась есть омлет.

– Идём в кухню, – скомандовала я сама себе, сунула кулинарную книгу под мышку, и решительно вышла из комнаты.

Спустившись на первый этаж, я успела заметить, как мелькнул за входной дверью плащ господина маркиза – он только что вышел из дома. Не удержавшись, я подошла к окну, затянутому морозным узором снизу до верха, протопила пальцем «глазок» и посмотрела вслед милорду Огресту. В этот раз он шёл, не оглядываясь. Он ступал по утоптанному снегу твёрдо, не боясь поскользнуться, и я подумала – а правда ли, что невеста изменила лорду Огру с его братом? Если брат был улыбчивым, весёлым, и не стал ждать до свадьбы с поцелуями – то почему бы и нет? Какой девушке захочется получить в мужья не мужчину, а снеговика? А если слухи не врут, и Марлен – действительно, не племянница, а дочь? В этом случае, молчание отца тоже можно понять – или объявить Марлен незаконнорожденной, рождённой в грехе, или оставить ей доброе имя. Тогда – двойная трагедия, что дочь не любит своего отца.

Как же всё запутано в этом семействе…

Я отошла от окна и задумчиво перелистала книгу.

В любом случае, мне не должно быть дела до семейных тайн Огрестов. Для меня Марлен – маленькая девочка, которой нужна моя помощь, и от которой зависит моё собственное благополучие. Поэтому надо постараться завоевать принцессу. Превратиться на время в сказочного рыцаря, который победит ужасного дракона, и разрушит злые чары.

Эта мысль мне очень понравилась, и я, ворвавшись в кухню, тут же изложила Лоис свой план.

– Императорская каша? – заинтересовалась она. – Почему бы и нет, барышня? Но её же готовить, наверное, сложно, как торт? И где мы возьмём рецепт?

– Не так уж и сложно, – сказала я, деловито похлопав по переплёту книги. – А рецепт у нас есть. Вы ведь уже смотрели его.

– Я? – испуганно переспросила Лоис. – Что вы, барышня, откуда мне знать королевские блюда? Я умею готовить профитроли, шоколадный торт, могу сделать безе – меня повариха госпожи Миттеран научила, но императорскую кашу…

– Разве вы не смотрели мою книгу? – удивилась я.

– Вашу книгу?! – тут кухарка перепугалась по-настоящему. – Небеса святые! Да я никогда бы не осмелилась прикоснуться к вашим вещам, а…

– Спокойно, – прервала я её, открывая книгу на нужной странице, – произошла ошибка. Не волнуйтесь, я ни в чём вас не обвиняю, просто сболтнула глупость. Итак, для императорской каши нам нужны сливки, молоко, манная крупа… – я зачитала весь рецепт и вопросительно посмотрела на Лоис. – У нас всё есть? Или надо попросить месье маркиза что-то прикупить?

– Есть всё, – она слушала внимательно, морща лоб. – Можно я потом запишу этот рецепт? Я собираю такие рецепты. В наших краях, знаете ли, мало кто умеет готовить блюда королевской кухни.

– Перепишете хоть все, – щедро разрешила я. – А теперь давайте начнём готовить. У меня дикое желание угостить Марлен этой вкуснотой. Уверена, что лишь попробовав эту прелесть, эту амброзию, наша капризулька сменит гнев на милость и перестанет считать меня ведьмой.

– Как вы смешно говорите! – Лоис хихикнула, но сразу приняла серьезный вид и кивнула. – Я приготовлю продукты, барышня.

– И фартук, пожалуйста, – скомандовала я, положив книгу на стол и начиная закатывать рукава. – Я не догадалась привезти с собой фартук.

– Сейчас я вам всё принесу, – с готовностью ответила кухарка. – Императорская каша! Госпожа Миттеран лопнет от зависти, когда узнает!

Я не была знакома с госпожой Миттеран, но судя по рассказам Лоис, эта дама отличалась любовью к изысканным кушаньям. Что ж, императорская каша пришлась бы ей очень по вкусу.

Мы сварили манную крупу по всем правилам – засыпали тонкой струйкой через сито в молоко, вскипяченное с мёдом, и доводили до ума помешивая, чтобы каша получилась густой, но не слипшейся в комочки. Чтобы каждая крупиночка отделялась от крупиночки, и чтобы не изменился цвет – будто в кастрюлю положили несколько горстей рассыпчатого лёгкого снега.

Но сварить правильную кашу – это только полдела.

Поставив её в тёплое место, чтобы она тихонько отдыхала и осознавала саму себя, мы с Лоис занялись начинкой и пенками.

О, эти пенки! Помучиться с ними пришлось, но мучения того стоили! Шесть драгоценных блинчиков из топлёных сливок были торжественно положены стопкой на фарфоровое блюдо – такие же белоснежные, как каша, с чуть заметным кремовым оттенком, ничуть не похожие на пенки, которые образуются на поверхности кипяченого молока, и которые так недолюбливают капризные детишки.

К этому времени я закончила рубить цукаты, орехи и изюм, и мы с почтительностью истинных придворных начали укладывать Её Величество Кашу в глиняный горшочек, перемежая пенками, фруктовым джемом, посыпая орехами и изюмом, добавляя лимонные и апельсиновые цукаты, а трон… то есть печь уже ждала, чтобы принять в свои пылкие объятия венценосную особу.

Я засекла ровно двадцать минут, и после этого горшочек был с не меньшими почестями извлечён и водружен на стол, а затем я с огромной осторожностью выложила кашу на самую красивую десертную тарелку, стараясь не потревожить слои, и первая порция была торжественно предложена на пробу госпоже Броссар. Я решила не действовать за спиной доброй нянюшки, чтобы не возникло недопониманий и обид.

Когда госпожа Броссар подносила ложку ко рту, я внимательно следила за дамой. Она попробовала совсем немного, тщательно прожевала, сохраняя абсолютную невозмутимость, а потом медленно, словно нехотя, кивнула:

– Да, это подойдёт. Благодарю, барышня Ботэ. Я отнесу Марлен кашу.

– Разрешите мне это сделать, – попросила я. – По-моему, это – замечательный способ наладить отношения между ученицей и учительницей.

– Мне кажется, это неразумно, – холодно ответила госпожа Броссар. – Все мы помним, чем закончилась ваша встреча в последний раз.

– Это было недоразумение, – я улыбнулась как можно дружелюбнее. – И тем более важно поскорее его развеять. К тому же, – заметила я как бы ненароком, – месье маркиз разрешил…

– Милорд Огрест разрешил?

Вот тут-то маска невозмутимости дала трещину!

Госпожа Броссар так и впилась в меня взглядом, а я подтвердила, улыбаясь всё шире:

– Месье Огрест сказал, что предоставляет мне все полномочия, и я могу действовать на своё усмотрение.

– Может, вы неправильно его поняли? – уточнила она.

– Мне кажется, месье маркиз выражается достаточно чётко, а я неплохо слышу.

Это был хороший довод, и добрая нянюшка сдала позиции, но сдаваться полностью не собиралась.

– Я уточню у милорда, – сказала она сухо.

– Конечно, уточняйте сколько вам угодно, – разрешила я, взяла подготовленное Лоис блюдо, накрытое фарфоровой крышкой, чтобы не остыло, и отправилась к Марлен.

Поднявшись по лестнице, я не удержалась и посмотрела на госпожу Броссар, стоявшую на первом этаже. Она тоже смотрела на меня – задумчиво нахмурившись, а когда наши взгляды встретились, сделала вид, что занята смахиванием невидимых пылинок с перил.

Круто развернувшись на каблуках, она отправилась в кухню, громко позвав:

– Лоис! Приготовьте ветчину. Сегодня милорд будет поздно, он не хочет никого беспокоить, когда вернётся.

Я фыркнула и поспешила в детскую, где капризуля Марлен соблюдала постельный режим по рекомендации господина Ферета.

Наверное, надо было постучать, но я этого не сделала. Мне хотелось застать Марлен врасплох. Люди, застигнутые врасплох, открывают свою настоящую сущность. Кто знает, может, я увижу сейчас, как маленькая принцесса отрывает куколкам головы?

Держа поднос на левой ладони, правой рукой я осторожно толкнула дверь в детскую, и она открылась легко и без скрипа. Я заглянула в щёлочку и первое, что увидела – пустую кровать со смятой подушкой и отброшенным одеялом.

Так, принцесса нарушает указания врача и не желает лежать в постели…

Приоткрыв дверь пошире, я оглядела комнату.

Марлен стояла там же, где я увидела её утром – у стены. Прижалась к ней щекой и замерла, будто пытаясь что-то услышать. Хотела узнать – у себя я или нет?

Мне были видны круглая румяная щёчка, точёный профиль, белоснежный лоб под иссиня-чёрной прядью, и чёрные-чёрные пушистые ресницы – сейчас опущенные. Марлен стояла, закрыв глаза, и не заметила меня.

Я так же осторожно прикрыла дверь, и постучала.

Выждала несколько секунд и открыла её снова.

Марлен уже лежала в постели, как самая примерная девочка, и даже не повернула голову, чтобы посмотреть, кто зашёл в комнату. Делала вид, что спала, а ресницы дрожали, выдавая её с головой.

– Ещё раз здравствуй, Марлен, – произнесла я как можно ласковей. – Утром мы немного друг друга не поняли, я напугала тебя и сейчас пришла за это извиниться.

Мне было видно, как девочка сжала губы, но глаза не открыла. Она лежала на спине, сложив руки на груди, чёрные волосы струились по подушке мягкими волнами, и я вдруг поняла, кого мне напоминает эта маленькая капризная особа. Принцессу Белоснежку, которая спала в хрустальном гробу, ожидая своего принца.

– Принесла тебе кое-что очень вкусное, – продолжала я, поставив поднос на стол. – Госпожа Броссар попробовала и одобрила. Ты когда-нибудь ела Императорскую кашу? Это любимое лакомство нашего короля.

Ресницы «Белоснежки» опять задрожали, но она не пошевелилась – будто и правда спала.

– А наша королева очень любит красный цвет, – продолжала я, как ни в чём не бывало. – Последний раз, когда я её видела, она была в алом бархатном платье – вот так красота! И никто не посчитал её ведьмой.

Ресницы дрогнули и приподнялись – наконец-то! – и Марлен взглянула на меня совершенно недетским взглядом – глубоким, насмешливым и грустным одновременно.

– Я и понятия не имела, что мои красные сапожки произведут такое впечатление, – весело болтала я, пододвигая к кровати девочки столик, постилая салфетку и раскладывая столовые приборы. – Страшно подумать, что произошло бы, появись в вашем городе её величество! Её бы и на порог не пустили, наверное! А ведь ни наша бедная королева, ни я никогда не видели ведьм и колдунов. Разве только на картинках…

– Вы встречались с королевой? – недоверчиво спросила Марлен, усаживаясь на подушках повыше и скрестив руки на груди.

Воинственная поза, но глаза уже засветились любопытством, и я поздравила себя с маленькой победой.

– Последний раз я видела её величество на празднике, – я говорила, не переставая, потому что мне казалось – стоит только замолчать, и Марлен снова превратится в Белоснежку из хрустального гроба, – разумеется, её величество меня не заметила, но когда я заканчивала пансион, королева приезжала к нам и лично говорила с лучшими выпускницами. Ваша дорогая учительница, – тут я, немного кокетничая, указала на себя, – была в числе лучших и получила из королевских рук алую ленту – в знак отличия. С тех пор я храню эту ленту, как талисман. Хочешь, подарю её тебе?

Марлен промолчала, но по её глазам я прочитала, как ей хотелось бы получить королевскую ленту.

– Признаться, я везла тебе подарочек, – продолжала я доверительно, – фарфоровую куколку. Но увидела твою комнату… и поняла, что не угадала с подарком.

– Я не люблю игрушки, – отрывисто произнесла Марлен. – Я ведь не маленькая.

– Ясно, – кивнула я очень серьёзно. – А что ты любишь? Я в твоём возрасте очень любила учиться. И даже сбежала из дома, чтобы поступить в столичный пансион мадам Флёри.

– Вы сбежали из дома? – в голосе Марлен было ещё больше недоверия, чем когда она спросила, знакома ли я с королевой лично.

– На самом деле, я – отчаянная, – произнесла я басом и одновременно успела сунуть серебряную ложку в руку девочке.

На алых губках Марлен промелькнула слабая улыбка, а я уже приподняла фарфоровую крышку и пододвинула поближе к девочке блюдо с императорской кашей.

– К тому же, мне всегда хотелось жить в столице, – продолжала я. – Там весело, шумно, там жизнь так и кипит – только успевай поворачиваться! На праздники всегда фейерверки, а после Рождества до Богоявления каждый день – балы и маскарады. На главной площади играет музыка, всё в разноцветных огнях, и можно кататься на коньках, потому что в парке замерзает пруд, и его расчищают от снега и выравнивают до зеркальной гладкости. Представь, звучит музыка, и ты едешь по льду – как будто летишь на крыльях!..

Я болтала о столичных развлечениях и боялась замолчать хотя бы на мгновение, потому что Марлен слушала меня очень внимательно и между делом уписывала кашу – ложку за ложкой, так что вскоре блюдо опустело.

– Когда немного подрастёшь, – закончила я свою маленькую речь, – дядя обязательно свозит тебя в столицу. Увидишь, как там весело.

Нет, мне не показалось – при упоминании милорда Огреста по лицу Марлен скользнула тень. Меня так и подмывало спросить – почему Марлен не любит своего дядю, но сейчас было не время. Потом, все неприятные расспросы – потом. А пока надо расположить маленькую принцессу к себе приятными и интересными разговорами.

– Если хочешь, я научу тебя всему, что может понадобиться тебе в столице, – закинула я удочку с червячком. – В столице любят красивых девушек, которые умеют читать, писать, танцевать и играть на музыкальных инструментах. Расскажи мне, что ты умеешь?

– Умею читать, – ответила она, положив ложку на стол, и сложив руки поверх одеяла – тонкие белые ручки с прозрачной кожей, под которой просвечивали голубоватые венки. – Меня научила Жозефина.

– А на музыкальных инструментах играешь?

Она медленно покачала головой, глядя на меня во все глаза.

– Я привезла мандолину, – сказала я таинственно, будто доверяла огромный секрет. – И если захочешь, научу тебя на ней играть. Королева очень любит игру на мандолине. У неё звук – словно ручеёк бежит по камешкам. Тебе понравилась императорская каша?

Последовал такой же медленный кивок.

Ну, слава небесам! Понравилось!

– Если хочешь, в следующий раз приготовлю тебе Северный вислоухий пирог, – пообещала я, – с яблоками, мёдом и карамелью.

Как я и ожидала, принцесса не смогла сдержать любопытства.

– Почему он вислоухий? – спросила она удивлённо.

– Кто же его знает? – пожала я плечами. – Может, это в честь маленьких вислоухих кроликов, которые живут на севере? Этот пирог такой же миленький, сладкий и, вообще, такой лапочка…

Вот теперь Марлен улыбнулась – всего на секунду показала белоснежные зубки между пунцовыми губами, но это была настоящая улыбка.

– Чудесно, – похвалила я её очень искренне. – Когда ты улыбаешься, Марлен – это чудесно. И я очень рада, что ты улыбнулась мне. Надеюсь, ты не станешь бояться меня. Потому что несмотря на мои красные сапоги, я – точно не ведьма. Просто очень люблю красивые, яркие цвета. Красный – это ведь красиво. А ещё у меня есть жёлтая юбка – она из вышитого атласа, ужасно модная!..

Марлен снова улыбнулась, только теперь мне стало не по себе от её улыбки. Маленькие девочки просто не могут улыбаться так – горько, насмешливо, снисходительно.

– В нашем городе верят, что ведьмы носят красное, – сказала она, опуская ресницы, – но это глупость. При чем тут красное?

– Но ты… испугалась меня. Разве это не из-за красных сапог?

– Конечно, нет, – Марлен вскинула ресницы и в упор посмотрела на меня своими тёмными, пронзительными глазами. – Все знают, что ведьмы черноволосые, белые – как снег, и румяные – как кровь. А ты именно такая. Разве нет?

Тут я растерялась ещё больше, чем когда Полин и Анн сообщили, что денег из отцовского наследства я не увижу. И совсем не оттого, что девочка обратилась ко мне на «ты».

– Марлен, – начала я, осторожно подбирая слова, – но ведь ты сама – черноволосая, и румяная… Это ведь не значит, что ты… умеешь колдовать?

Несколько секунд мы смотрели друг на друга, и я вдруг подумала, что эта странная девочка вполне может сейчас скорчить гримаску и пробормотать что-то вроде «шнип-шнап-шнурре-базелюрре», а потом случится что-то из ряда вон выходящее. Или игрушки взлетят и закружатся под потолком, или чёрные волосы Марлен превратятся в чёрных змей…

Фу! Какая ерунда приходит в голову!

– Я устала, – Марлен откинулась на подушку и закрыла глаза, снова превращаясь в спящую Белоснежку. – Мне надо отдохнуть.

Всё, разговор окончен. Я не стала настаивать на продолжении и быстренько собрала посуду на поднос.

– Хорошо, отдыхай, – я ласково похлопала Марлен по белоснежной ручке. – Сегодня я проверю, есть ли у Лоис все ингредиенты, возможно, что-то надо будет прикупить, а завтра приготовлю тебе Вислоухий пирог. Попробуешь, тебе понравится.

Не открывая глаз, девочка кивнула.

Я пошла к двери, чувствуя себя крайне неуютно. Сначала красные сапоги, теперь ещё и румянец – всё указывает на ведьм. В этих краях, похоже, ведьмы растут, как грибы после тёплого дождика.

Взгляд мой упал на стену, возле которой стояла Марлен, когда я заглянула в комнату, и я увидела, что обои в том месте немного изменили цвет. Как будто кто-то очень долго и упорно прижимался к стене в этом месте щекой. Я думала, что Марлен пытается услышать меня, но, похоже, она делала это задолго до моего приезда. Но зачем слушать, что делается в пустой комнате? А может, там кто-то жил до меня?..

Спустившись в кухню, я застала там Лоис, которая готовила суп к ужину и одновременно – жаркое к обеду.

– Всё съела?! – поразилась кухарка и тут же пылко зашептала молитву, сложив ладони.

В результате жаркое чуть не подгорело, и нам пришлось спасать баранину, тушёную с репой и морковью.

– Милорд Огрест будет очень доволен, – говорила Лоис, перекладывая жаркое в порционные чугунки. – И вы молодец, что смогли уговорить барышню.

– Я старалась, – заверила я её и поинтересовалась: – А в той комнате, где сейчас живу я, кто-то жил до меня?

– До вас? Нет, никто не жил, – ответила кухарка, поставив чугунки в духовку и одним махом ссыпав в кастрюлю с бульоном мелко нарезанные морковь, репу и сельдерей. – А почему вы спрашиваете?

– Так, просто, – я пожала плечами. – Если я вам не нужна, Лоис, то до обеда поднимусь к себе.

– Ой, вы так говорите, барышня, будто я вас работать заставляю! – прыснула она. – Конечно, отдыхайте, если устали.

– Не устала, – я не пожелала выглядеть в её глазах неженкой и лентяйкой. – Надо составить план обучения Марлен. Потом покажу его месье маркизу, чтобы он одобрил.

– Тогда только завтра покажете, – сказала Лоис, отливая пару ложек супа в мисочку, чтобы остудить и попробовать на соль и приправы. – Милорд уехал по делам, вернётся ночью, а то и завтра утром, если заночует не дома.

«А где это он может заночевать?», – чуть не спросила я, но вовремя прикусила язык.

Личная жизнь маркиза Людоеда меня не касается. Но надо ожидать, что молодой, красивый и богатый мужчина не может быть один. В столице такие отношения деликатно назывались par amour, а в деревне моего папы говорили проще – завёл любовницу. Любимое развлечение скучающих аристократов. Ну и пусть себе развлекается. Главное, чтобы платил.

– Книгу свою не забудьте, барышня! – окликнула меня вслед Лоис.

– Очень мило, что напомнили, – поблагодарила я, сунув кулинарную книгу под мышку.

Вот, так задумалась о маркизе Людоеде, что позабыла о папином наследстве. А ведь оно пригодилось мне почти сразу. И как неожиданно пригодилось…

Любовно похлопав книгу по переплёту, я поднялась по лестнице и лицом к лицу столкнулась с госпожой Броссар, которая как раз выходила из комнаты Марлен.

– Поздравляю, – произнесла госпожа Броссар с непередаваемой интонацией – то ли и правда поздравляла, то ли насмешничала. – У вас несомненный талант, барышня Ботэ. Пара слов, немного манной каши, и ненависть тут же превращается в любовь.

Глава 6. Призраки старинного замка

– Очень приятно слышать это, – ответила я как можно дружелюбнее. – Я рада, что Марлен переменилась ко мне.

– Я тоже очень рада, что вы нашли к ней подход, – кивнула госпожа Броссар. – Только зря вы забиваете ей голову красотами столичной жизни. Может, в столице и веселятся, не думая о душе, а мы здесь, в Шанталь-де-нэж, понимаем, какой печальной и короткой может быть жизнь.

– Мне кажется, такие знания нужны взрослому, а не ребёнку, – возразила я. – Зачем лишать детей радости и надежды? О печалях они и без нас узнают, а нам надо подарить им сказку.

Но по взгляду госпожи Броссар я поняла, что услышана не была. Этим взглядом вполне можно было колоть сланец, не прибегая к кувалдам.

– Надеюсь, вы примете к сведению то, что я вам сказала, – сказала она сухо. – Прошу простить, у меня много дел.

Я посторонилась, пропуская её, но не утерпела и спросила:

– Почему я вам так не нравлюсь? Если это из-за того, что я называла вас «мадам», то приношу искренние извинения. Я не знала о вашей жизни…

Она обернулась так стремительно, что заколыхались оборки на чепце, и спросила уже с нескрываемым сарказмом:

– А теперь, значит, знаете?

– Мне рассказали про господина Монтеро, – ответила я, сочувственно. – Мне, правда, очень жаль. Но, возможно, вы зря осуждаете его…

– Зря?! – она так и подскочила, и так вытаращила на меня глаза, что я попятилась. – Да будет вам известно, барышня, – теперь госпожа Броссар чеканила слова, как солдат – шаг, – я его не осуждаю. Мне нет никакого дела до этого отвратительного, легкомысленного, ничтожного человека! А вам лучше бы заниматься своими непосредственными обязанностями, а не крутить подолом по городу, собирая сплетни!

И прежде, чем я успела оправдаться, госпожа Броссар начала спускаться по лестнице, бормоча себе под нос «это немыслимо» и «нынешняя молодёжь…».

Я осталась стоять – с горящими ушами, злясь и негодуя, но в то же время мне было стыдно. Госпожа Броссар права – я проявила бестактность в первый раз (пусть и по незнанию), и теперь – уже умышленно (хотя и из лучших побуждений). Расстаралась, просто. И как теперь прикажете умасливать госпожу Сухую Жердь?

Зайдя в свою комнату, я досадливо бросила книгу на стол и подошла к окошку, выглянув из-за шторы.

В Шанталь-де-нэж опять сыпал снег – густыми пушистыми хлопьями, неторопливо, но основательно, словно собирался засыпать до крыш весь город к Рождеству. Если снегопад не прекратится, то точно все дороги будут перекрыты, и вернуться я не смогу, даже если очень захочется. Но своего я добилась – Марлен разговаривает со мной, и даже, смею надеяться, с приязнью. Вот так вам, месье маркиз! Будете теперь знать, на что способны столичные штучки в красных сапожках!

Опустив штору, я прошла к письменному столу, собираясь набросать план занятий с Марлен, чтобы заинтересовать её учёбой с первых же уроков.

Думаю, для начала надо попробовать музыку и рисование. Девочки это любят, и это интереснее, чем сразу начать зубрёжку букв и цифр. А потом…

Я взяла чернильницу и замерла, позабыв хрустальную вытащить пробку.

Книга, которую я оставила закрытой, была открыта – на странице с рецептом «Винартерты».

Некоторое время я задумчиво рассматривала книгу.

Сквозняк, что ли? Или я уже не помню, что делала секунду назад?

В любом случае, «Винартерта» меня не интересует. Марлен согласилась на Вислоухий пирог. Конечно, в кулинарной книге такого рецепта быть не могло, потому что пирог не относился к изысканной кухне – его пекли в деревне моего отца. Но никому об этом знать не полагалось, а в кулинарной книге обязательно должен быть рецепт дрожжевого текста, из которого печётся Вислоухий пирог.

Поставив чернильницу обратно, я нашла нужную страницу, перечитала, сделала закладку и положила книгу на прикроватный столик, закрыв её и для верности похлопав по переплёту.

Потом вернулась к столу и составила самый подробнейший план обучения Марлен. Покажу его завтра милорду Огресту – пусть видит, что я завоёвываю его племянницу не только едой, но и интересными занятиями.

До ужина я пару раз забегала к девочке, и оба раза была принята маленькой принцессой весьма благосклонно. Я отнесла ей алую ленту и показала мандолину – маленькую, с серебряными струнами, больше похожую на детскую гитару. Музыкальный инструмент произвёл ещё большее впечатление, чем королевская лента, и я клятвенно пообещала Марлен научить её играть на мандолине и читать ноты, если она съест свой ужин до последнего кусочка.

Ужин был съеден, но госпожа Броссар, с который мы встретились вечером за столом, не похвалила это, как моё достижение.

Прямая, как жердь, она сидела напротив меня с видом оскорблённой добродетели, и на все попытки завязать разговор, цедила сквозь зубы ничего не значащие фразы.

После ужина я была совершенно измотана, и, пожелав Марлен спокойной ночи, легла пораньше спать.

Сны мне снились тревожные, всё с госпожой Броссар в главной роли – она то кралась по темным коридорам замка, то подвывала под дверями, вызывая Марлен. Я проснулась в холодном поту, и всё ещё слышала стоны и плач.

В комнате было темно, в замке – тихо, как в могиле. Можно было перевернуться на другой бок и попытаться снова заснуть, но я встала и нашарила кресало и огниво, чтобы зажечь свечу. Когда огонёк затеплился, я с облегчением перевела дух. Всё-таки, при свете всегда чувствуешь себя увереннее. Поставив свечу на металлическую подставку, я нырнула в постель, закутавшись в одеяло, но сразу же вскочила.

Книга, которой полагалось спокойненько лежать на столике возле кровати, опять была открыта. И опять на «Винартерте»!

Кто-то заходил в комнату, пока я спала, и читал книгу?

Это было уже не смешно.

Разозлившись, я первым делом заперла дверь изнутри.

Не хватало ещё, чтобы кто-то шнырял по комнате, разглядывая, как я сплю. Скорее всего, это была не Лоис, как я заподозрила сначала, а госпожа Броссар. Или Марлен?

Милорда Огреста я отмела сразу – вряд ли ему интересно читать рецепты.

И уж совсем не хотелось бы обнаружить возле своей кровати дядюшку Персиаля – тогда точно можно остаться заикой до конца своих дней.

Я только закрыла глаза, как вдруг – словно продолжение моего сна – раздался далёкий стон, в котором очень явственно слышалось имя Марлен.

Меня словно подкинула в постели какая-то волшебная сила. Сон сняло, как рукой, и я настороженно прислушалась.

Сначала было тихо, но потом стон опять повторился.

Что это? Призраки замка Огрестов?

Взгляд мой упал на настольные часы.

Три часа по полуночи. Самое ведьмовское время.

Кто может стонать в старинном замке ночью? Призраки его прежних обитателей? А вдруг тут бродят души младшего Огреста и его жены?.. Вдруг в их смерти всё, действительно, не просто?

Но, немного поразмыслив, призраков я отмела. Если честно, не слишком я в них верила, как и мой папа. Тот всегда говорил, что сколько жил – ни одного не встретил, а если верить деревенским, на нашей мельнице должны обитать полчища привидений.

Я тоже не видела ни на мельнице, ни поблизости никаких бестелесных духов и чудовищ, поэтому вполне логично было предположить, что нечисть тут ни при чём, а кому-то в замке стало плохо.

Мне показалось, что стонала женщина, и я сразу подумала про госпожу Броссар.

Накинув поверх ночной рубашки халат, я, не завязав пояс и не взяв свечи, босиком выбежала в коридор и первым делом заглянула в комнату Марлен.

Одни небеса знают, что я ожидала увидеть, но передо мной предстала самая мирная и спокойная картина – девочка спала в своей постельке, уютно теплился светильник, и Марлен под кисейным пологом была похожа на ангела.

Тихонько прикрыв дверь, я снова прислушалась. Комната госпожи Броссар наверху, но я была уверена, что стон раздавался откуда-то снизу…

Поколебавшись, я начала спускаться по лестнице, замирая на каждом шагу. Стоны больше не повторялись, зато на первом этаже я заметила отблески света на стенах – похоже, кто-то бродил в кухне.

Может, Лоис стало плохо?

Я сбежала по ступенькам и остановилась перед кухонной дверью. Она была приоткрыта, и по ту сторону явно кто-то находился. Мне были слышны осторожные шаги, тихое постукивание… Нет, я не слишком верила в призраков, но – что скрывать? – сердце трусливо дёрнулось.

И всё же, глубоко вздохнув, я приоткрыла дверь шире и заглянула в кухню одним глазом.

Возле буфета спиной ко мне стоял мужчина. Светильник он держал в руке, поэтому в первую секунду я увидела только силуэт – он показался мне страшно высоким и крепким, как тролль-великан! Но уже в следующую секунду мужчина повернул голову, открывая верхнюю дверцу буфета, и я узнала милорда Огреста.

Мне стало стыдно за свои страхи и за то, что я подглядываю за хозяином дома, как воришка. Человек всего-навсего поздно вернулся, проголодался… И какая разница, где он был…

Лучше всего было уйти точно так же – на цыпочках, незаметно, что я и попыталась сделать. Но тут сквозняк из коридора колыхнул пламя светильника, милорд Огрест резко оглянулся и заметил меня.

В следующее мгновение он стоял рядом, очень нелюбезно схватив меня за запястье и притянув к себе.

– Вы что тут делаете, позвольте спросить? – прошипел он, наклоняясь ко мне. – Вы что тут вынюхиваете?

Сегодня просто была ночь страхов – не иначе. Не успела я успокоиться, обнаружив в кухне Огреста, как перепугалась снова, потому что вид у него сейчас был сумасшедший. Как будто я застала его за преступлением. Но разве преступление – совершить ночной набег на буфет?

– Доброй ночи, – сказала я сердито, пытаясь освободиться. – Вы что тут шумите, месье маркиз? Перебудили весь дом! И отпустите меня. Я вам не вор и не убийца.

Он тут же меня отпустил, но отойти и не подумал. Вместо этого прихлопнул дверь ладонью, и мы с ним остались в кухне один на один – как в глухом лесу встретились волк и трусливая зайка.

Но зайка… то есть я не собиралась показывать страха, хотя перепугалась больше, чем когда думала, что по замку бродят призраки.

– Что с вами? – напористо спросила я. – Вы как разговариваете с женщиной? Если вам плохо, можно просто послать за врачом. За аптекарем…

– Мне не плохо, – угрюмо сказал он.

– Тогда тем более не понимаю вашего тона.

– Ладно, извините, – он отошёл от двери, вернувшись к буфету, и можно было быстренько выскочить из кухни и убежать, но я не выскочила и не убежала.

– Вы только что вернулись? – поинтересовалась я уже более миролюбиво. – Проголодались?

На буфете и в самом деле стоял поднос с едой, и маркиз только что добавил туда половину белой пшеничной булки, которую взял с полки.

– Сегодня мы с Лоис приготовили Императорскую кашу, – продолжала я, потому что Огрест молчал, и молчание затягивалось. – Марлен всё съела, ей очень понравилось. Надеюсь, и вам понравится.

– Я не люблю сладкое, – отрезал он, доставая вилку и нож из футляра со столовыми приборами.

– Правда? – вежливо уточнила я. – А на подносе у вас – блюдце с кашей.

Огрест уставился на поднос, как будто увидел его впервые, а потом перевёл взгляд на меня.

И что это был за взгляд!..

Всем колдунам и ведьмам севера стоило бы поучиться у милорда маркиза вот так смотреть на людей – чтобы на расстоянии превращать их в ледяные статуи. Я даже поёжилась, таким холодом от него повеяло. Но сбить себя с толку уже не позволила.

– Попробуйте, – предложила я Огресту. – Это вкусно. Если понравилось императору, то вполне может прийтись по вкусу маркизу. Или у вас были какие-то другие планы насчёт еды?

Кто его знает – может он относит еду в церковь, для бедных. Или подкармливает стариков в богадельне.

Светильник, стоявший на краю буфета, освещал лицо Огреста снизу и немного сбоку, глубоко прочертив морщинку между бровей и заострив черты. От этого мужчина казался не человеком, а самым настоящим троллем. Огром. Зимним демоном. И смотрел он совсем не по-человечески.

– Еда – для меня, – произнёс он ледяным тоном. – Я поздно вернулся, проголодался и вполне понятно, что пришёл в кухню,поесть. Какого чёрта вы здесь забыли? Тоже проголодались?

– Нет, мне показалось, что кто-то стонет и зовёт Марлен… – начала я, но не договорила.

Взгляд милорда Огреста из ледяного вдруг стал отчаянным, он схватил ложку, зачерпнул кашу и сунул в рот, прожевав и проглотив. И всё это с таким видом, будто ему пришлось прыгнуть в змеиную яму.

Я невольно замолчала, потому что мало кому приятно, чтобы его стряпню ели вот так – чуть ли не морщась. Но каша-то была вкусной! Как может быть невкусной императорская каша! Да она даже остывшая – амброзия и небесная манна.

Мы застыли каждый на своём месте – я у двери, маркиз – возле буфета, время тянулось медленно, в замке было тихо, и всё происходящее напоминало какую-то странную сказку, а совсем не реальную жизнь. Я не вытерпела первая и спросила:

– Ведь вкусно?

– Д-да, – с запинкой произнёс Огрест и посмотрел на ложку с таким удивлением, будто она с ним заговорила.

– А если вкусно, – вкрадчиво сказала я, – то позвольте накрыть для вас стол, чтобы вы поели, как человек, а не как… – я хотела сказать «огр», но вовремя сдержалась, – а не как-то там в спешке.

Нет, я совсем не собиралась с ним кокетничать. Пусть милорд Огрест мне нравился, пусть я находила его очень красивым мужчиной, любые отношения кроме деловых и, может быть, кроме дружеских – это тупик.

Я не верила в то, что дочка лесника наслала холод на Шанталь-де-нэж, но вполне могла поверить, что граф позабавился с простолюдинкой, а потом бросил. Потому что дочери лесников и мельников – они не ровня графам. Тем более – маркграфам. И пусть Огрест считает меня обедневшей аристократкой, если наши отношения зайдут слишком далеко, рано или поздно ему станет известна правда, и я пополню полк отвергнутых дочерей лесников, мельников, дровосеков и прочих.

Тут я поймала себя на мысли, что думаю совсем не о том, о чём нужно.

Огрест, вообще-то, ничем не выказал, что я ему понравилась. Даже как гувернантка для его племянницы. А я уже начала убеждать себя, почему нежная любовь между нами невозможна. Ой, да способен ли он на нежную любовь? Пусть он и позаботился обо мне – незнакомой девице – заплатив за экипаж, но при его деньгах такое доброе дело – капелька в море. А вот галантности у него нет. Я вспомнила, как он зарычал, когда я застала его в кухне, и постаралась рассердиться.

– Почему вы на меня так смотрите? – спросил Огрест, и я встрепенулась, возвращаясь в реальный мир.

Я и правда таращилась на милорда маркграфа, не отрываясь. Фу! Как глупо получилось!

– Да вот, думала о вашей несчастной жизни, – быстро ответила я. – Совсем расчувствовалась. Простите меня за это.

– О моей несчастной жизни? – повторил он. – С чего вы решили, барышня Ботэ, что моя жизнь – несчастная?

– Ну как же? – надо было бы промолчать или отшутиться, но меня что-то понесло. – Смерть отца, предательство невесты, а потом смерть брата и невестки, малолетняя племянница на руках – сочувствую вашей трагедии. Не всякому человеку вашего возраста приходится столько пережить.

Огресту понадобилось некоторое время, чтобы осознать то, что я сказала, а я быстренько затараторила дальше:

– Поэтому с моей стороны было бы делом милосердия не позволить вам есть на ходу. Накрытый стол, горячий чай – что может быть лучше холодной зимней ночью?

– Я ведь просил вас не слушать сплетни, – голос у Огреста был такой же холодный, как ночь, про которую я говорила.

– Хотите сказать, всё это – неправда? – живо поинтересовалась я.

– Хочу сказать, – произнёс он с великолепной выдержкой, – что это – не ваше дело. Если память мне не изменяет, вы приехали сюда учить Марлен, а не совать нос, куда не следует.

– И совсем не совала, – тут я обиделась по-настоящему. – Но вы сами прекрасно знали, что мне сразу понарасскажут про вас разных ужасов. Могли бы объяснить мне всё первым.

– С чего бы мне оправдываться? – сухо осведомился он. – Но вы узнали, что хотели. Почему бы теперь вам не отправиться спать?

– Давайте накрою для вас стол…

– Благодарю за заботу, но лучше поем в кабинете, – отрезал он и указал мне на кухонную дверь. – И с большим аппетитом, поверьте.

– Очень сомневаюсь… – начала я.

– Спокойно ночи! – чуть ли не рыкнул он.

– Как вам угодно, – пожала я плечами. – Я и правда хотела, как лучше.

– Зачем вы приехали? – этот вопрос будто вырвался у него против воли.

– Зачем? – удивилась я. – Вы же сами просили гувернантку для племянницы.

– Послушайте, – он забыл про еду, оставил поднос и подошёл ко мне вплотную, нависнув надо мной, как скала. – Если я заплачу вам жалованье за три месяца вперёд… нет, за пять!.. вы уедете отсюда завтра же? Хотите, заплачу и за десять?

– Да вы с ума сошли, – выдохнула я. – Почему вы меня прогоняете?

– Не прогоняю, – он взял меня за плечи и слегка встряхнул, и мне показалось, что это медведь средних размеров решил потрясти меня, как спелую яблоню. – Но лучше бы вы уехали. Вам здесь не место, вы же сами это понимаете. Сколько вам нужно, скажите?

– Прекратите говорить ерунду, – я пыталась освободиться. – Почему мне здесь не место? К вашему сведению, мы поладили с Марлен. И красные сапоги тут ни при чём!.. Да, ни при чём!.. Марлен – умная, мыслящая девочка, между нами произошло недопонимание, но теперь всё в порядке… А у нас был договор – вы дали мне неделю!..

Огрест отпустил меня так же резко, как схватил, и посмотрел с недоумением и немного с обидой.

– Почему вы так держитесь за эту работу? – спросил он угрюмо. – Любой забрал бы деньги и уехал из этого проклятого города.

– Если вам не нравится город, – ответила я, одёргивая сбившийся ворот халата и воинственно перебрасывая распущенные волосы с груди на спину, – это не значит, что плох город.

– Ну да, конечно, – пробормотал маркграф.

– Лучше скажите, что произошло с родителями Марлен, – попросила я. – Городские болтают Бог весть что, но месье Планель сказал, что произошёл несчастный случай.

– Так и было, – тут же отозвался Огрест. – И я не понимаю, почему вы решили проявить интерес к давней трагедии. Лично мне хотелось бы всё поскорее позабыть.

– Мой интерес – это найти подход к вашей племяннице, – сказала я строго. – И любая информация о ней и её жизни будет мне полезна. Она обижена на вас, между прочим. Кто знает, может и до неё дошли слухи, что это вы убили её родителей.

Огрест вскинулся с такой яростью, что я невольно отступила. Мне показалось – ещё чуть-чуть, и он меня ударит. Но он только скрипнул зубами и заговорил более-менее спокойно:

– Полнейшая чушь, к вашему сведению. Да, они нехорошо поступили со мной. Мало приятного показать себя перед всем городом слепым, влюблённым идиотом.

– Всё-таки, вас это задело, – произнесла я задумчиво.

– Конечно, задело, – грубо ответил он. – А кого не задело бы? Можно подумать, я такой страшный, что они боялись мне признаться. Боялись признаться, но ведь всё равно признались. Только есть разница, когда узнавать правду, что твоя невеста – уже жена другого. Или за пару месяцев, у себя в кабинете и без свидетелей, или когда стоишь у алтаря, а невеста не появляется, и это видят все гости и горожане. Тем более, когда счастливый жених – твой младший брат, от которого никогда не было толку.

Эта речь была произнесена с таким пылом, что я не сомневалась в искренности маркграфа. Значит, невеста не появилась на венчание? Да, хороший пинок мужскому самолюбию. И жестокая шутка, между прочим.

– Но я их сразу простил, – продолжал Огрест. – Я же не дурак. И сделать уже ничего нельзя – они обвенчались ещё осенью, и Шарль – мой младший брат. Другого брата у меня нет и не будет. Как можно было злиться на него?

– Вы сильно злились, примерно, час, – вспомнила я слова господина Планеля.

– Злился, – подтвердил маркграф. – Даже поставил ему синяк под глаз. Но потом простил, благословил, и они прекрасно жили здесь, в этом замке. И я не задушил их и не отравил, и не извёл злым колдовством. Судьба сама распорядилась их жизнями. Это была нелепая, случайная гибель. Несчастный случай. Трагедия. Такое бывает иногда. Жаль, что это коснулось нашей семьи. Но если кто-то говорит, что я причастен к их смерти, то он нагло лжёт.

– Судя по всему, об этом говорит весь город, – заметила я. – Вряд ли вы сможете убедить всех людей в обратном.

– И не собираюсь, – отрезал он. – Но если вы станете верить слухам…

– Выставите меня вон без выходного пособия? – вежливо поинтересовалась я.

Он замолчал, гоняя ложку по подносу с едой.

– Не волнуйтесь, – сказала я твёрдо. – Я верю только тому, что сама видела, вижу и знаю. Поэтому сплетничать о вас не стану. Но, согласитесь, история выглядит паршивенько. И вам надо подумать, как оградить Марлен от нежелательных слухов. Почему бы не отправить девочку в столицу? Я уверена, ваша племянница будет в восторге…

– Нет! – рявкнул Огрест так свирепо, что я подскочила от неожиданности. – Марлен останется в Шанталь-де-нэж, – произнёс он уже тише. – И не смейте забивать ей голову столичными сказками. Вам ясно? Я запрещаю.

– Но я не понимаю, почему… – начала я, но маркграф перебил меня.

– А вам и не надо понимать, барышня Ботэ! – сказал он жёстко. – Приехали учить – учите. Что касается воспитания Марлен – это не ваше дело. И идите уже спать. Какой пример может подать учительница, которая бродит ночами?

Это было уже слишком. И все мои добрые чувства сразу испарились.

– Хорошо, я пойду спать, как и положено примерной учительнице, – ответила я холодно. – А вам бы не помешало проявить к Марлен немного сердечности. Хотя бы как доброму дядюшке, если не как любящему отцу.

Мои слова подействовали на него, как укол шилом в мягкое место.

– Что, простите? – переспросил он бешеным шёпотом. – Вы что сейчас сказали?

– Ой, а вы и про эти слухи знаете? – наиграно изумилась я. – О том, что Марлен в городе считают вашей дочкой, а не племянницей?

– Это уже слишком.

Он подошел ко мне с самым угрожающим видом, но я только посоветовала:

– И без рук, пожалуйста. Ещё раз захотите меня встряхнуть, я вам отвечу тем же.

– Встряхнёте меня? – предположил он.

– Вы удивитесь, на что я способна, – сказала я доверительно. – Почему вы злитесь на меня? Ведь не я же распускаю о вас чудовищные сплетни. Я узнала об этом и высказала вам сразу всё в лицо, а не написала письмо в столицу всем своим подружкам. Так это правда? Про Марлен…