Плакальщица бесплатное чтение

The Funeral Cryer

by Wenyan Lu

Печатается с разрешения Hanover Square Press при содействии литературного агентства Intercontinental Literary Agency

* * *

Глава первая

Прапрабабушка умерла.

Вся деревня пребывала в жутковатом настроении, испытывая в то же время некое странное облегчение. Казалось, все втайне только этого и ждали.

Своей прапрабабушкой ее считали все жители нашей деревни. Я даже не представляла, сколько ей лет; мы просто знали, что она существует, и всё. На мгновение я ощутила тайное воодушевление и постыдный трепет в груди, поскольку ее своевременная смерть позволит мне заработать немного денег.

В тесной кухне ко мне подошла молодая женщина в белом льняном платье и белом капюшоне. Если бы она вышла в таком виде на улицу, маленькие дети наверняка испугались бы ее до слез.

Пока она читала мне некролог прапрабабушки, я наносила на щеки пудру. Несколько деревенских поваров с помощниками под громкие крики и стук ножей готовили еду для поминок. Я едва могла повернуться. Со всех сторон меня окружали штабеля больших картонных коробок с отпечатанной толстыми черными буквами надписью на английском языке: «ОСТОРОЖНО: ХРУПКИЙ ФАРФОР».

Молодая женщина не выглядела радостной, но и не казалась слишком грустной. Впрочем, я могу ошибаться. То, что мы видим, не всегда совпадает с тем, что есть на самом деле.

– Вы действительно запомните ее некролог? – спросила она меня.

– Да.

– Просто я волнуюсь. Если вы ошибетесь, дядя рассердится на меня.

– Вам нет нужды волноваться. Обещаю, все заплачут. Поверьте.

– Все-таки я прочитаю еще раз. Для надежности, – сказала она.

Я кивнула, и женщина начала:

– Дорогая прапрабабушка прожила необыкновенную жизнь длиною в сто шесть лет. Она самоотверженно посвятила себя сохранению преемственности своей семьи и ее процветанию. За свою исключительно долгую, стойкую жизнь она преодолела множество трудностей и совершила немало замечательных поступков. Небеса подарили ей двадцать пять внуков, шестьдесят два правнука и шестнадцать праправнуков. Более тридцати ее потомков живут теперь за границей. Вся семья и вся деревня будут вспоминать ее с любовью. Она прожила дольше всех в нашем округе, и мы безмерно ею гордимся. Глубокой печалью для прапрабабушки было то, что семеро ее внуков умерли раньше нее. Давайте поплачем о ней и сохраним надежду в наших сердцах ради нас самих.

Я мельком взглянула на себя в зеркало: бледное лицо, длинные нарисованные брови, ярко-алые губы. Идеальный традиционный образ плакальщицы на похоронах. На белом платье осталось немного черных и красных точек от макияжа, но в такой скорбной обстановке никто не обратит на них внимания. Женщина помогла мне завязать на боку платья большой черный хлопчатобумажный бант. Аккуратный пучок волос на затылке выглядел безупречно. Несколько свободных прядей я опустила на виски и заправила за уши, чтобы скрыть морщинки. В довершение всего я приколола к волосам цветок из белой ткани.

Женщина протянула мне маленькую чайную чашечку.

– У вас красивые волосы, – заметила она.

– У нас в деревне хороший парикмахер.

Я потрогала свой пучок.

– И пояс красивый. Взгляните на мой.

Талию женщины опоясывала простая бельевая веревка – как символ тяжелой утраты.

– Неважно, как это смотрится. Просто приходится носить.

– Вы правы. Кстати, вам стоит что-нибудь съесть. Хотите рисового печенья?

– Спасибо. Возьму немного для мужа. Он его любит.

– Попрошу упаковать для вас печенье в коробку. Может, повторим еще раз? Во всех этих цифрах легко запутаться.

– Двадцать пять внуков, но семеро умерли, шестьдесят два правнука и шестнадцать праправнуков. И не забудьте: она прожила сто шесть лет.

Двор был просторным, но запущенным – из стыков между выщербленными каменными плитами прорастали сорняки. Гости в основном расположились на маленьких табуретках и скамеечках. Кто болтал, кто пялился в телефон, кто щелкал семечки. Не ощущалось ни малейшей печали или хотя бы огорчения по поводу случившегося. Большинство присутствующих сидели с безучастными лицами. Когда родственник или друг проживает такую долгую жизнь, после их смерти на похоронах часто царит безразличие.

Заиграла со́на – музыкальный инструмент, похожий на трубу, традиционно используемый на сельских похоронах на северо-востоке Китая. Сона звучит пронзительно, скрипуче и очень громко, как волчий вой во время ненастья. Примерно через минуту сона умолкла. Заиграла кассета с медленной печальной музыкой. Публика притихла, когда во двор через задние ворота стали заносить обернутый белыми шелковыми лентами гроб из красного дерева с вырезанными на крышке узорами.

Я наблюдала, как носильщики медленно опускали гроб на импровизированную сцену, в самую середину инсталляции из венков и корзин с цветами. Сцена представляла собой совершеннейшее буйство красок.

Как только стихла музыка и удалились носильщики, я взбежала на сцену, высоко воздевая руки в широких расклешенных рукавах, и опустилась на колени перед гробом. Это была моя любимая часть похоронного плача. Я ощущала себя прекрасной актрисой, выступающей перед зрителями.

Скорбящие стояли молча.

Я бросилась на землю и принялась рыдать.

– О, прапрабабушка, неужели ты действительно покинула нас? Как же так? Небо померкло и земля потемнела из-за того, что тебя больше нет. Как ты могла оставить нас? В молодости, в прежнем обществе, у тебя была неспокойная жизнь, но ты никогда не жаловалась. В нашем новом социалистическом обществе ты оправилась от невзгод благодаря партии, ты родила семерых детей, последовав призыву председателя Мао произвести на свет как можно больше граждан для нашей родины. И хотя председатель Мао не присвоил тебе официального звания Матери-героини, твой вклад в увеличение населения нового Китая великолепен. После тебя остались две дочери, восемнадцать внуков, шестьдесят два правнука и шестнадцать праправнуков. Это ли не подвиг! Кто мог бы желать лучшей судьбы?

Я выдержала паузу. Никто не заплакал.

Я глубоко вздохнула, наклонилась вперед и хлопнула по полу обеими ладонями.

Затем я повторила:

– О прапрабабушка, неужели ты действительно покинула нас? Как же так? Небо померкло и земля потемнела из-за того, что тебя больше нет. Как ты могла оставить нас? Как? – Я потерла глаза. – Прапрабабушка, ты смотришь на нас с небес? Видишь ли ты, как сильно мы скучаем по тебе? Как мы скорбим? С какой нежностью будем вспоминать тебя? Мы будем помнить все, что ты сделала для своей семьи и для своей страны. Мы рады, что теперь ты воссоединилась с прапрадедушкой на Небесах. Нам была бы невыносима мысль о том, что ты можешь быть там одна.

Некоторые из скорбящих принялись тереть глаза. Я замедлила темп.

– Прапрабабушка, мы надеемся, что ты видишь наши слезы.

К этому моменту плакали почти все, и я ощутила радость и облегчение. Теперь мне заплатят деньги, которые я честно заработала.

– Но жизнь должна продолжаться. Теперь прапрабабушка наверняка хотела бы увидеть наши улыбки. Невозможно пребывать в несчастье постоянно, и она знает это, как никто другой. Это правда, что мы скорбим о ней, но в то же время мы празднуем ее редкое долголетие. Она подарила процветание и гордость своим родственникам и нашей деревне. Ее семья организовала поминальный обед, чтобы выразить ей свое глубочайшее почтение. Теперь мы все можем поделиться историями о нашей любимой прапрабабушке. Кстати, прежде чем приступить к еде, не забудьте взять свою фарфоровую чашку долголетия.

Пока все шмыгали носами, я объявила, что спою несколько веселых песен, чтобы разрядить обстановку. Мне не очень нравилось петь веселые песни на похоронах, но таков обычай. Прощание осталось в прошлом. Жизнь должна продолжиться с радостью и надеждой.

После громких аплодисментов я быстро и бесшумно отошла в дальний конец двора, откуда стала наблюдать, как обслуживающий персонал расставляет тарелки с поминальной едой на больших столах.

Аромат горячей еды наполнил воздух. На лицах людей уже не осталось никаких следов грусти. Они принялись разглядывать тарелки и ковырять еду палочками. У меня заурчало в животе.

Я огляделась в поисках знакомых лиц и увидела деревенского парикмахера. Когда пойду к нему в следующий раз, скажу, что людям понравилась прическа, которую он мне сделал.

В Китае застолье на похоронах называют «банкетом с тофу». Раньше поминальный обед был полностью вегетарианским, с тофу в качестве основного блюда. Твердый или мягкий, жареный, вареный или приготовленный на пару – тофу из питательных соевых бобов призван демонстрировать уважение как к мертвым, так и к живым. В последние годы в поминальную трапезу стали добавлять все больше мяса и рыбы, но без тофу банкет считается неполноценным. В конце концов, тофу белый – цвета смерти.

Я не собиралась оставаться на банкет с тофу – мне и так дадут немного еды с собой. Никто не стал бы возражать, останься я, и я бы и правда осталась, если бы хорошо знала покойную. Но поскольку прапрабабушка была намного старше меня, я не имела возможности узнать ее поближе. Она мне нравилась, но меня она, скорее всего, даже не замечала.

Пока люди стояли в очереди за фарфоровыми чашками, молодая женщина вручила мне белый конверт. Я почувствовала, что пачка наличных в конверте толстая. Достаточно толстая.

Муж будет доволен.

Глава вторая

Я жила буквально в двух шагах от места прощания с прапрабабушкой, и все-таки домой меня отвез дядя молодой женщины. Уважение ко мне отражало родственную почтительность, которую они испытывали по отношению к прапрабабушке.

Когда машина уже трогалась, молодая женщина бросилась к нам и постучала в окошко.

– Вы забыли свою еду.

Она помахала мне бумажным свертком.

Вернувшись домой, я сразу прошла в спальню, чтобы переодеться. Муж сидел посреди кровати прямо в верхней одежде и играл на телефоне.

– Сколько раз тебе повторять? Ты не должна заявляться домой в этом ужасном белом траурном платье. Ты отнимаешь годы моей жизни. Глупая женщина!

Муж злился.

Я должна была предвидеть, что в это время он будет дома. Я сняла платье и направилась в ванную.

Стоя под душем, я снова и снова намыливала тело, чтобы как следует смыть все плохое, связанное с похоронами. В то же время я не могла мыться слишком долго, поскольку муж скажет, что я зря трачу воду.

Когда муж впервые назвал меня «глупой женщиной», я расстроилась. Я знала, что я не глупая, но с тех пор муж начал обзывать меня так постоянно. Я принялась мыться с удвоенной силой.

Я освободила от упаковочной бумаги подаренную мне фарфоровую чашку долголетия и поставила ее в посудный шкаф. Теперь там стояло двенадцать чашек – все одинаковые, с китайским иероглифом «долголетие», оттиснутым на боку.

Чашки долголетия раздавались скорбящим только в тех случаях, когда умирал очень пожилой человек, и это считалось благословением и пожеланием прожить такую же долгую жизнь.

Я никогда не пью из этих чашек – боюсь разбить, ведь это считается дурной приметой. Но иногда я открываю шкафчик и любуюсь моими драгоценными чашками долголетия.

Я разогрела еду, которой меня угостили на банкете с тофу, и разложила ее по двум тарелкам.

Затем позвала мужа:

– Иди ужинать.

Он вышел из спальни и сел за стол.

– Ужинать? Я еще даже не обедал. А сейчас уже половина пятого.

– Похороны шли дольше, чем я предполагала, – объяснила я. – Давай назовем это ранним ужином?

– Ты хочешь заморить меня голодом?

– Ты мог сходить на похороны вместе со мной. Там собралась почти вся наша деревня.

– Не люблю слушать, как ты поёшь и плачешь. К тому же ты все равно таскаешь еду домой.

– Потом можем перекусить еще раз. Я припасла для тебя рисовое печенье.

– Белое рисовое печенье? Поминальная закуска. Спасибо, не надо.

– В магазине оно стоит дорого.

Я знала, что муж съест что угодно, если это досталось бесплатно.

– Сколько тебе заплатили? – спросил муж, ковыряя палочками кусочки говядины с пятью специями.

– Я не считала, но… мне сказали, что заплатят тысячу триста девяносто девять юаней.

– Ты выбросила белый конверт? – нахмурился муж.

– Выброшу после ужина.

– Отдашь мне деньги прямо сейчас?

– Отдам. – Я начала есть. – После ужина.

Муж был голоден. Я тоже.

Доели мы в молчании.

Забирая его грязную тарелку, чтобы поставить поверх своей, я заметила пару зернышек риса, прилипших к отвороту его куртки.

Пока я мыла посуду, муж считал деньги.

– Тысяча шестьсот девяносто девять юаней, – сказал он.

Я почувствовала удовлетворение и гордость. Мне доплачивали сверху, когда клиенты оказывались довольны проделанной мною работой, и такое бывало очень часто. Способность плакать и неплохо петь обеспечила мне хорошую репутацию. Мои выступления казались людям искренними, идущими от души. Мне было все равно, сколько чаевых мне докладывали сверху, – дополнительные деньги всего лишь показывают, что люди мне доверяют.

Конкретно эта работа подвернулась мне неожиданно. Просто однажды прапрабабушка ощутила усталость и прилегла в постель. В тот день ее друзья, партнеры по картам, зашли навестить ее, поскольку она не явилась на игру. Увидев, что прапрабабушка лежит в постели, они предложили отвезти ее в больницу, но она отказалась. Потом она перестала есть. Через несколько дней прапрабабушка умерла.

Многие смерти случаются в короткие сроки, а некоторые вообще внезапно. Родственники умерших, убитые горем, обычно пребывают в шоке и нуждаются в большой заботе и внимании. Но я готова к любым сценариям. Родственники покойного, умиравшего долго, точно так же заслуживают внимания и заботы.

Я знаю множество историй и секретов, о которых никогда бы не услышала, если бы не работала плакальщицей на похоронах. Часто скорбящие испытывают потребность поделиться сокровенным, но желательно с тем, кто знает их не слишком хорошо и кто никому ни о чем не расскажет. С кем-то вроде меня. Для всех этих людей я, как правило, незнакомка. Большинство их историй трагичны или просто неприятны, но я всегда внимательно слушаю и почти никогда не комментирую. Я всего лишь пара ушей, не более того.

Благодаря печальным историям моих клиентов я убеждаюсь, что в моей собственной жизни все не так уж и плохо. К тому же эти рассказы вносят немного волнения и разнообразия в мое скучное существование. Моя голова забита этими историями, но я всегда держу их при себе.

Муж небрежно кинул мне пять банкнот по сто юаней на поддержание домашнего хозяйства, а все оставшиеся деньги забрал себе.

Тридцать с лишним лет назад, когда мы с ним учились в одном классе, он казался мне милым и тихим мальчиком. Тогда я едва знала его и даже не предполагала, что однажды мы будем есть и спать вместе. Теперь я не могу поверить, что рядом со мной тот же самый человек, которого я помню с детства.

Муж постоянно жалуется, что я приношу домой несчастье, но никогда не говорит такого о заработанных мною деньгах. Если мы спорим, он может бросить невзначай, что от меня несет мертвечиной. Однако это не мешает ему стягивать с меня трусики.

Когда он внутри меня, мое тело напрягается. К счастью, процесс длится недолго, каких-то пару минут, так что я просто закрываю глаза и остаюсь неподвижной, пока все не закончится. Он не знает, ощущаю я боль или нет, потому что никогда не спрашивает меня об этом, а я никогда ничего не говорю.

Для него это как… Если честно, я даже не знаю, что он при этом чувствует.

Мне все равно.

Глава третья

Я работаю плакальщицей уже около десяти лет. Не назвала бы это своим осознанным выбором, но лучшей работы для меня тогда не нашлось. И я была вынуждена этим заняться, поскольку мы с мужем оба остались без средств к существованию.

В деревне у большинства людей моего возраста нет работы. Они проводят много времени на полях, выделенных деревенским комитетом, выращивая рис, лук, сладкую кукурузу, картофель и батат. Раньше и у нас с мужем было несколько участков, но комитет конфисковал их из-за того, что мы не обрабатывали землю должным образом. С тех пор мы с мужем стали одними из немногих жителей деревни, которым приходилось покупать рис и муку. Жаль, что нельзя повернуть время вспять. Теперь бы я без раздумий выполняла всю тяжелую работу в поле.

Молодых людей в деревне почти не осталось, так как здесь для них нет никаких перспектив. Кому захочется жить в вонючем месте? Все уезжали в города учиться или работать, в том числе моя собственная дочь. Самые амбициозные молодые люди уезжали за границу.

Как только молодые семьи обзаводились детьми, они отправляли их жить к бабушкам и дедушкам, чтобы сэкономить. Если же молодые супруги зарабатывали хорошие деньги, они уговаривали родителей переезжать к ним в город, чтобы те заботились об их домашнем хозяйстве. Но такое случалось редко. В городах трудно выживать – если только кому-то не удавалось сколотить приличное состояние, что для большинства было почти недостижимым. На протяжении долгих лет лишь двум или трем бабушкам из нашей деревни посчастливилось уехать за границу присматривать за внуками, и каждый раз это вызывало у односельчан откровенную зависть.

Я родилась в этой деревне. Она называется Синихэцунь, то есть «Деревня у западной грязной реки». Грязи в деревне действительно предостаточно, а вот реки нет. Как-то раз я спросила маму с папой, была ли здесь раньше река. Они ответили, что нет. Тогда я поинтересовалась, почему слово «река» присутствует в названии деревни. Они сказали, что никто не знает почему, да и не все ли равно, как называется деревня? Но мне-то было не все равно! Всякий раз, когда люди спрашивают, откуда я приехала, мне становится неловко. Мне неприятна сама мысль о том, что люди смеются над таким неподходящим для деревни названием.

Недалеко от нашей деревни возвышаются две горы: одна называется Южная, а другая – Северная. Это совершенно бесполезные горы. Когда-то давно на Южной горе люди хоронили умерших родственников, но теперь она для этого не используется. По идее, деревенский комитет выделил для мамы с папой участки для захоронения на горе, но в наше время все предпочитают покупать места на кладбище. Рядом стоит Северная гора. На ней нет ничего, кроме нескольких камней, кучки жалких деревьев и огромного количества сорняков. Как и большинство жителей нашей деревни, я никогда не бывала в горах.

Мужа дома не было. Он улизнул, пока я возилась на заднем дворе.

Мама с папой когда-то держали тут двух свиней. Грязный свинарник по-прежнему стоял на своем месте, в углу заднего двора. Там же располагался курятник. Раньше у нас были свои яйца и курятина. Но после того, как мы с мужем поженились, свиней мы разводить перестали. Муж сказал, что от них слишком много грязи и вони, к тому же это тяжелая работа. Мама настояла на том, чтобы мы оставили курятник. Три года назад, после того как она переехала к моему брату, мы съели нескольких цыплят, а остальных продали.

А еще на заднем дворе достаточно места для выращивания овощей. В основном я сажаю то, что сажала мама: лук, фасоль, стручковый горох, редьку, картофель и батат, а также разнообразную зелень, поскольку за ней легко ухаживать. Больше всего я люблю обжаренные листья батата.

Когда я была маленькой, у нас всегда было туго с деньгами, так что бережливость стала моей второй натурой. Прежде я думала, что проблема с деньгами когда-нибудь решится, но, к сожалению, безденежье преследует нас с мужем до сих пор. Я часто сижу на скамейке на заднем дворе, любуюсь своими овощами и невольно подсчитываю, сколько же денег мне удалось сэкономить. Невозможно разбогатеть, выращивая овощи, но жизнь они все-таки облегчают.

Муж часто уходит из дома, ничего мне не говоря. Наверняка он взял наличные и пошел играть в маджонг. Муж постоянно хвастается, что играет лучше большинства своих друзей. Многие играют в маджонг сутками напролет – и спят, и едят там же, – но мой муж, по крайней мере, приходит домой к ужину. Иногда я думаю, что он мог бы приходить домой после ужина и это означало бы, что мне не нужно для него готовить, но вслух я, конечно, такое никогда не скажу.

Пока я не стала работать плакальщицей, люди часто приходили к нам в дом играть в маджонг. Раньше им у нас очень нравилось. Я готовила для них закуски и иногда наблюдала за игрой. Часть выигрыша гости жертвовали в качестве «арендной платы». Честно говоря, мне было не очень приятно, когда люди в нашем доме играли в маджонг, но, похоже, они неплохо относились к нам с мужем. В деревне, где все друг друга знают, очень важно быть уважаемым человеком.

Я никогда не забуду тот день, когда люди перестали приходить в наш дом, – фактически, они покинули его навсегда. Тогда мне впервые предложили поработать плакальщицей, и я пришла домой радостно взволнованная. В нашем доме, как обычно, играли в маджонг, и я поделилась новостью с гостями. Осознав, что я только что сказала, мужчины тут же сложили игральные костяшки в коробку и потянулись к выходу.

Теперь, когда я приносила несчастье и от меня пахло мертвечиной, как говорил мой муж, никто не заходил к нам поиграть в маджонг или поболтать. На самом деле я не любила маджонг, но мне нравилось дружить с женщинами, перекусывать вместе с ними и сплетничать. Что же касается невезения и запаха, то я не могу с этим не согласиться. Вы скажете, что это глупое суеверие, но если кто-то постоянно связан со смертью, неудивительно, что люди хотят держаться от него подальше. Наверное, я бы и сама не зашла в дом плакальщицы.

Поскольку я осталась дома одна, я решила поупражняться в пении. Муж жалуется, что, когда я пою, это похоже на вой привидения, поэтому я не пою, если он рядом. Наверное, он уже забыл, как говорил раньше, что я хорошо пою.

В общем-то, я не обязана практиковаться, поскольку на похоронах никому нет дела до качества пения. Однако плакальщица, которая умеет хорошо петь, радует клиентов больше. Пришедшие на похороны люди платят деньги, чтобы «отведать тофу», так что вполне логично, что они предпочитают возвращаться домой удовлетворенными, как если бы похороны стали еще одним поводом для развлечения.

Я ненавижу петь на похоронах, пусть даже мне и платят за это деньги. После того как все выстраиваются в очередь и один за другим кланяются телу в гробу, спокойные и торжественные похороны превращаются в хаос. Никто больше не видит нужды демонстрировать горе. Иногда плакальщицы приглашают какую-нибудь музыкальную группу, чтобы она подыграла им, но я никогда так не делаю, поскольку музыканты часто фальшивят или играют слишком громко. Я вынуждена сама петь радостные песни, хотя для меня это достаточно неприятно.

На посетителей похорон всегда оказывается некоторое давление, чтобы вызвать у них должный уровень скорби. Если вы пришли на похороны, вам не обязательно выглядеть таким же печальным, как родственники покойного. На самом деле, вы не обязаны даже грустить, но показать, что вам не все равно, – это как минимум проявление вежливости. Веселые песни в заключительной части похорон вносят не то чтобы радость, но некоторое облегчение в скорбную атмосферу. Однако после плача они всегда кажутся мне неуместными.

Быть плакальщицей нелегко, поскольку мой доход зависит от количества умерших людей. В наше время люди живут намного дольше, чем раньше. Нет, я не мечтаю, чтобы люди умирали чаще, однако любая смерть для меня – это шанс заработать денег. Больше смертей означают для плакальщицы больше денег. Мне говорили, что меня считают лучшей плакальщицей в округе. В любом случае плакальщиц, в принципе, не так уж много.

Я вздремнула днем – ночью мне плохо спалось. После похорон я всегда сплю беспокойно. Восковое лицо в гробу будет всплывать передо мной еще несколько дней. Я стараюсь никогда не вкладывать в похороны личные эмоции. Я проливаю слезы, но не плачу от души. Тем не менее на это уходит столько энергии, что каждый раз я чувствую себя измотанной. Иногда, находясь дома после похорон, я не понимаю, что же я ощущаю – подавленность или опустошение.

Я проверила свои овощи на заднем дворе. В горшке с чесноком больше не осталось отростков. Придется ждать три или четыре дня, пока чеснок не вырастет достаточно длинным, чтобы можно было его резать снова. Возможно, стоит пройтись по деревне и собрать немного дикого чеснока. Листья дикого чеснока чуть-чуть шире, и вкус у него понежнее.

Его нетрудно найти вдоль деревенских тропинок.

Я взяла маленький полиэтиленовый пакет и вышла из дома.

В нашей деревне до сих пор грунтовые дороги. Если на улице сухо, они выглядят нормально, но как только начинается дождь, дороги, конечно, размокают и становятся грязными и скользкими. Забетонировано лишь несколько дорожек на выезде из деревни – те, что ведут к асфальтированному шоссе.

– Это ты? – раздался чей-то голос.

Я обернулась.

– Тетушка Фатти, – поздоровалась я и остановилась.

Тетушка Фатти, подруга моей мамы, была худощавой женщиной. Вроде бы раньше она была толстой, но я этого не помню[1].

– Чем занимаешься? Я тебя почти не вижу.

– Хочу собрать немного дикого чеснока.

– Дикого чеснока? У тебя так плохо с деньгами? Сейчас никто уже не ест дикий чеснок.

– Я его тоже не часто ем.

– Ты до сих пор зарабатываешь на жизнь плачем на похоронах?

Голос тетушки сделался суровым.

– Да.

– Женщина из приличной семьи не должна заниматься подобным.

– Я вынуждена зарабатывать деньги.

– Да, вынуждена. От твоего мужа никакого проку.

– Он умный человек.

– Его ум тебя не прокормит. Только деньги.

– У нас все в порядке с деньгами, тетушка Фатти.

– Очень надеюсь. Кстати, ты всегда ходишь в такой одежде?

Она оглядела меня с ног до головы.

– Это старая одежда моей дочери.

– Она тебе слишком тесна. Только глянь на эти синие штаны! Любой может увидеть форму твоей задницы и ног.

Я промолчала. Мне было нечего ответить.

– Не делай такое лицо. Ты росла на моих глазах. Я намного старше тебя.

– Я знаю, тетушка Фатти.

– Говорят, рано или поздно ты принесешь нам несчастье, но мне все равно. Меня и так считают проклятой, потому что у меня умерли два мужа.

– Вы ни в чем не виноваты, тетушка Фатти.

– Не надевай больше эти штаны, – сказала она, не обратив внимания на мои слова.

– Они очень удобные.

– И нравятся мужчинам? Люди судачат, что ты слишком часто ходишь в парикмахерскую.

– Не часто. Только когда обязана.

– Никто не обязан ходить в парикмахерскую.

Я готовила ужин и потихоньку напевала себе под нос. Я, конечно, не искусная певица, но я люблю петь. Когда я пою, я как будто общаюсь сама с собой. Я предпочитаю медленные заунывные песни. Обычно после них грусть слегка отступает.

Я собрала немного карликовой фасоли и разморозила кусочек свиного фарша. Это блюдо всегда идет на ура, особенно если приготовить его с соевым соусом, чесноком и чили. Мужу оно тоже нравится. Когда есть возможность, я готовлю что-нибудь по его вкусу.

– Пахнет вкусно.

Муж взял свою миску с рисом и поковырял палочками в блюде с фасолью и свининой.

– Попробуй картофельную соломку с остро-кислым соусом.

Я пододвинула к нему еще одно блюдо.

– Сегодня немного подзаработал в маджонг. Я не всегда проигрываю.

– Не всегда.

Меня так и подмывало сказать: «Если бы ты не играл в маджонг, ты бы никогда не проигрывал», но я, конечно же, смолчала.

– Кстати, ты ответила дочери? – Муж сменил тему.

– Пока нет. Еще не решила, что ей сказать.

– Ты не хочешь ехать? – Муж смотрел на меня с недоумением.

– Я бы с удовольствием, но как же моя работа?

– Твоя работа? У тебя нет нормальной работы.

– Я пла́чу на похоронах и получаю за это деньги. Вполне нормальная работа.

– Она очень нерегулярная. К тому же ты пользуешься людскими смертями.

– Ничем я не пользуюсь.

– Когда никто не умирает, ты бесполезна! – повысил голос муж.

– Но я, по крайней мере, полезна, когда кто-нибудь умирает, – повысила я голос в ответ.

– Ты мне перечишь, глупая женщина?

Он встал и с силой швырнул свою миску на пол.

Фарфоровая миска разбилась, ударившись о керамическую плитку. Рис разлетелся во все стороны.

Я посмотрела на беспорядок, но не сдвинулась с места.

– Из-за тебя, – он указал на меня пальцем, – у нас стало на одну миску меньше. Я бы не разбил ее, если бы ты не перечила.

– Я не перечила.

– Положи мне рис в другую миску, – сказал муж и снова сел.

Выходит, он до сих пор не наелся.

Я убиралась на кухне, а в горле стоял ком. Мне хотелось кричать. Что бы сделал муж, если бы я разбила миску? Мне хотелось с кем-нибудь поговорить. Мне хотелось кричать. Станет ли дочь слушать меня?

Я не могла не думать о дочери. Я не видела ее больше полугода. Она жила в Шанхае со своим парнем. Он работал таксистом, она – массажисткой. Однако муж думал, что теперь она устроилась в супермаркет. Он был очень недоволен, когда дочь уехала в Шанхай и стала работать в массажном салоне, поскольку многие массажистки имеют репутацию проституток. Муж долго нудил, уговаривая меня убедить дочь уволиться с работы, поэтому мы решили солгать ему, сказав, что она устроилась в супермаркет на выкладку товара. Я не считала работу массажисткой проблемой, поскольку доверяла дочери. Если живешь в Шанхае, куда важнее получать хорошую зарплату. Массажистки зарабатывают много денег, правда, рабочий день у них длинный. Но теперь дочь вынашивала ребенка, так что ни массажисткой, ни укладчицей товара работать уже не могла.

Дочь попросила нас подумать над ее предложением: я поеду в Шанхай, чтобы присмотреть за ней, пока она не родит, а потом привезу ее с ребенком в нашу деревню. Она поживет с нами пару месяцев, после чего вернется на работу, а ребенка оставит здесь.

Нельзя сказать, чтобы я ждала этого с нетерпением. Я была бы рада помочь дочери, но оставить ее ребенка в своем доме? Тогда мне придется присматривать за ним, и я не смогу работать плакальщицей, дочь мне этого не разрешит. Моя работа никогда ей не нравилась. Она может подумать, что если я продолжу контактировать с мертвецами, то принесу ее ребенку несчастье.

Когда дочь училась в школе, сверстники издевались над ней из-за моей работы. Дети не хотели с ней дружить, потому что я, как они говорили, сокращаю жизни людей. Дети иногда прятали ее школьные принадлежности, а потом подбрасывали их обратно. Несколько раз у нее пропадал даже упакованный обед. Она умоляла меня бросить работу. Я бы с радостью сделала это, но наша семья нуждалась в деньгах. В какой-то момент я решила поговорить с учителями, но дочь сказала, что от этого станет только хуже. Казалось, единственный выход для меня – прекратить работать на похоронах.

Легко говорить, что вы не хотите, чтобы я была плакальщицей, но кто тогда добудет деньги для семьи? Муж по-прежнему сидел без работы. Я могла пойти помогать людям в полях или устроиться в магазин, но и там, и там зарплата была мизерной. Труд плакальщицы не похож на престижную работу, однако деньги приносит неплохие. Я владела такими навыками плача и пения, какие есть у немногих. Даже сейчас дочь не могла давать мне сумму, которую я зарабатывала сама. Я не знала, сколько получала дочь, но тратила она точно больше, чем я, и часто совершенно попусту. Возможно, она собиралась давать нам с мужем какие-то деньги на дополнительные расходы, если бы с нами остался жить ее ребенок. Впрочем, в этом не было никакой уверенности.

Но самое главное, дочь должна была подать заявление на получение свидетельства о браке. Без брачного свидетельства ей не предоставят отпуск по беременности и родам, а ребенку не выдадут свидетельство о рождении. Она говорила, что «сделает это скоро», но что она имеет в виду под словом «скоро», я не понимаю. Я много раз слышала это слово из ее уст, но оно явно имеет другое значение, чем мое «скоро».

Иногда я думаю, что, возможно, она вовсе не хочет замуж. В ее детстве, когда мы с мужем ссорились, я каждый раз видела по выражению лица, что она переживает.

– Когда у тебя следующие похороны?

Муж закурил и, отсыпав немного семечек из бумажного пакета, положил ноги на журнальный столик перед диваном.

Я покачала головой.

– Не знаю.

– Ненавижу эту передачу с певцами. Они поют так же плохо, как ты.

– Я знаю, что пою хуже тебя, но за мое пение люди платят.

– Потому что они такие же глупые, как ты. Где пульт от телевизора? Терпеть не могу эти вопли.

Я ничего не ответила и молча протянула ему пульт.

– В наше время люди живут слишком долго. Посмотри на этих стариков в деревне. Они будто вообще не собираются умирать!

Муж лежал на диване с хмурым видом.

– Да. Большинство здоровы.

– Тебе следовало бы расширить бизнес, охватить территорию побольше. Здесь недостаточно умирающих людей.

– Может, я смогу петь на свадьбах.

– Никто не захочет видеть тебя на свадьбе. Ты слишком стара и уродлива. А еще ты приносишь людям несчастье, и от тебя тянет мертвечиной, – гневно сказал муж.

Муж вышел из гостиной, оставив повсюду окурки и шелуху от семечек. Я не хотела за ним убирать, но знала, что придется.

Ну хорошо. Я слишком стара и уродлива. Я приношу людям несчастье, и от меня пахнет мертвыми.

Но знает ли он, как выглядит и чем пахнет сам?

Какая от него польза людям?

Глава четвертая

В отдаленном городке Хутанчжэнь, что переводится как «Город у озера-пруда», понадобились мои услуги. Молва обо мне дошла до одной из родственниц покойного. Если я соглашусь поработать на нее, она пришлет за мной машину, чтобы я приехала обсудить детали. Дорога на машине в одну сторону займет около сорока минут, и мне начнут платить с того самого момента, как я переступлю порог своего дома, так что я, конечно же, согласилась.

Название Хутанчжэнь меня заинтриговало.

– В этом городе есть озеро или пруд? – спросила я водителя, высокого молодого человека.

– Понятия не имею. А почему вы спрашиваете? – вопросом на вопрос ответил он.

– Ну вот в моей деревне нет реки, но в названии имеется слово «река».

– Мой родной городок называется Машань, «Лошадиная гора», но у нас нет ни лошадей, ни гор.

Нанимательница встретила меня у дверей большого дома в жилом коттеджном комплексе, построенном по западным стандартам. Комплекс назывался Тайуши-Сяо-Чжэнь, то есть «Маленький городок на Темзе». Он располагался недалеко от Сайна-Сяо-Чжэнь, «Маленького городка на Сене». Вход в дом охраняли два каменных льва в восточном стиле.

Нанимательница оказалась намного моложе меня.

– Мой муж был очень богат, так что вам хорошо заплатят, – сказала она, глядя в сторону.

– Спасибо.

Вовсе не обязательно быть очень богатым, чтобы оплата показалась мне большой.

– Я почему-то совсем не грущу.

Женщина потеребила одно из своих колец.

– Мне жаль.

– Я не плакала с тех пор, как муж умер.

Она впервые встретилась со мной взглядом.

– Иногда такое бывает. Не волнуйтесь.

– Я не знаю, как изобразить горе.

– Вовсе не обязательно притворяться. Оно внутри вас.

Женщина покачала головой.

– Нет, его там нет.

– Заплакать нетрудно.

– Но я должна заплакать искренне. Люди будут внимательно присматриваться ко мне. А потом обсуждать.

– Я уверена, вы заплачете искренне.

– Если люди решат, что я недостаточно опечалена смертью мужа, пойдут кривотолки.

– Тогда покажите им свою боль.

– Именно для этого я и наняла вас. Если кто-то решит, что я не слишком сильно скорблю, люди начнут говорить обо мне всякие гадости. У меня отнимут деньги.

– Я покажу вам, как надо плакать, – утешила я ее.

Мужчина, который привез меня, поставил перед нами чай и тарелку с орехами. Женщина улыбнулась ему.

– Мой водитель – хороший человек. Водить автомобиль ему приходится нечасто, зато он помогает нам по дому.

– Он очень приятный.

– Да. И пользы от него побольше, чем было от мужа.

– Но ваш муж зарабатывал деньги.

– Да, – ответила женщина. – Мы прожили в браке почти двадцать лет.

– Вы рано вышли замуж.

– Да. Мы с мужем из одной деревни. Уехали в Далянь на заработки, когда нам обоим было по девятнадцать лет.

– Чем вы занимались?

– Муж выучился на плиточника и маляра, а я работала уборщицей.

– Когда-то я тоже работала уборщицей в Нанкине, – призналась я.

Женщина кивнула.

– Тяжелая работа, но мы скопили достаточно много денег.

– Я верю, что вы были счастливы.

– Мы любили друг друга. По крайней мере, я его всегда любила.

– Наверное, и он любил вас.

– Возможно. Он погиб в автомобильной аварии в Пекине. Вместе с ним в машине ехала молодая женщина.

– А вас в это время в Пекине не было?

– Нет. Муж сказал, что ему надо попасть на выставку строительных материалов.

– Может, она была его клиенткой?

– Они зарегистрировались в одном номере отеля как муж и жена.

– Мне очень жаль.

– Мое сердце разбито, но я не плакала.

– В вашей семье кто-нибудь знает правду?

– Нет. Никто даже не догадывается.

– А та женщина погибла?

– Нет.

– Пострадала?

– Да, довольно тяжело. Наверное, она до сих пор в больнице.

– Как думаете, она поправится?

– Я не желаю ей смерти.

– Вы добрая женщина. Я позабочусь о том, чтобы похороны прошли хорошо.

– Постарайтесь, чтобы присутствующие на похоронах убедились, что мы с моим покойным мужем были любящей парой.

Я кивнула.

– Обязательно.

– Возможно, мы и были любящей парой.

Мне предстоит нелегкая работа, но я получу около полутора тысяч юаней. Этого хватит на расходы по хозяйству на два месяца вперед.

Я никогда никому не рассказываю о постыдной радости, какую порой испытываю на похоронах.

Как плакальщица я сталкиваюсь с самыми разными людьми, в том числе и с богатыми. Иногда я немного завидую женам состоятельных мужчин – им не приходится работать, и у них столько денег, сколько они пожелают. Мне кажется, я тоже могла бы неплохо выглядеть, если бы носила дорогую одежду и украшения. Хоть муж и повторяет, что я старая и уродливая, в юности меня часто называли хорошенькой.

Тем не менее большинство богатых женщин, которых я встречала, были вдовами. Моего мужа никак нельзя назвать богатым, но он, по крайней мере, жив.

У меня нет денег на дорогие украшения, но я вполне могла бы купить себе новую одежду. Однако последние несколько лет я донашиваю старые вещи дочери. У нее слишком много одежды, и то, что не забираю я, она просто выбрасывает. Например, сейчас на мне ее серый джемпер и обтягивающие джинсы.

Когда водитель привез меня обратно после встречи с нанимательницей, мужа не оказалось дома. Это было немного необычно, поскольку уже смеркалось, а он почти всегда возвращался до наступления темноты. И все же я ощутила облегчение. Если бы он был дома, то сразу принялся бы жаловаться, что он проголодался, а я опоздала.

Я не знаю, в котором часу вернулся домой муж, потому что уже почти уснула, когда услышала, как открылась дверь спальни.

От мужа разило алкоголем, по́том и табаком. Он не очень много пьет, однако я регулярно покупаю ему пиво, и в кухонном шкафу всегда стоит несколько бутылок про запас. Должно быть, он выпил со своими друзьями по маджонгу. Обычно муж напивается, когда у него слишком хорошее или слишком плохое настроение. Но я не стану расспрашивать его сегодня, так как боюсь, что он накричит на меня, если настроение у него испорчено. Я не знаю, как его улучшить. И возможно, не узнаю никогда.

Когда муж кричит на меня или швыряет вещи, я пугаюсь. Он говорит, что мне нечего бояться, так как в любом случае он не станет меня бить. Муж говорит, что мне повезло, – в деревне это обычное дело, когда мужья налево и направо раздают затрещины своим женам, зачастую без всякой на то причины. Просто потому, что могут. Должна ли я испытывать благодарность по отношению к мужу за то, что он меня не бьет?

– Ты меня разбудил, – сказала я и села.

– Мне плевать.

Муж плюхнулся на кровать.

– Ты пьян.

– Я не пьян, глупая женщина! – повысил он голос.

Я легла на бок.

Он сдернул с меня одеяло.

– Почему ты не открыла мне входную дверь?

– Я не услышала. Я почти заснула.

– На улице холодно. Хорошо, что я нашел в кармане ключи.

Муж разделся и залез под одеяло. Через несколько минут раздался храп.

Мне не хотелось спать рядом с мужем – от него разило алкоголем, – но выбора не было.

Меня словно не существовало для него в постели, если, конечно, ему не хотелось секса, а такое иногда случалось после того, как я возвращалась с похорон с деньгами. Казалось ли ему, что он делает мне одолжение? Или это такая сделка? Я даю ему деньги, а взамен он обеспечивает мне секс? А может, деньги просто поднимают ему настроение?

Последние лет десять я – единственный кормилец в семье. Когда нам обоим пришлось искать работу, потому что мы уже не могли сводить концы с концами, выступая комедийным дуэтом, муж особо не напрягался.

Я купила несколько газет с объявлениями о вакансиях.

– Мы можем переехать в Далянь, – предложила я.

– Далянь – слишком дорогой город.

– Но мы сможем зарабатывать там больше денег. И нам самим не так уж и много нужно.

– Люди начнут смотреть на нас свысока.

– Какие люди? – не поняла я.

– Люди. У которых есть деньги.

– У нас тоже будут деньги, если мы станем усердно работать.

– Мы уже усердно работали, но так и не разбогатели.

– Но мы и не бедные. Мы зарабатываем больше денег, чем любой из жителей нашей деревни.

– Твоей деревни. Не моей.

– Но мы обеднеем, если не найдем работу.

– В моем возрасте стыдно искать работу.

– Будет стыдно, когда ты по-настоящему останешься не у дел.

Я протянула ему газеты.

– Можешь ехать в Далянь сама.

Муж скомкал газеты и швырнул их на пол.

Несколько лет назад мой брат предложил мужу бесплатно взять у него один из мопедов, чтобы заняться перевозкой людей, но муж отказался.

– Он что, возомнил себя моим начальником? – в раздражении выкрикнул муж.

– Он не начальник. Ты не будешь обязан делиться с ним прибылью, – объяснила я.

– Значит, твой брат пожалел меня, да?

– Он пытается тебе помочь.

– Я не нуждаюсь в его помощи. Я не попрошайка.

Вскоре мне посчастливилось найти работу – очень нехорошую, как выразился муж. Я и сама была не в восторге от того, что люди начнут ассоциировать меня со смертью, но мне нравилась финансовая стабильность, которую я смогу получить. Хотя муж по-прежнему не работал, он стал требовать, чтобы я отдавала деньги ему. Он сказал, что позаботится о деньгах для нас обоих, поскольку он мужчина и отвечает за домашнее хозяйство. В те времена, когда мы были комедийным дуэтом, он также занимался всеми финансовыми вопросами.

Всякий раз, когда я отдавала мужу деньги, он вносил сумму в тетрадку, которая осталась еще со школьных времен дочери, затем складывал купюры в коробку из-под обуви и убирал ее в ящик своего прикроватного столика. Когда коробка наполнялась, муж ездил в Гушаньчжэнь («Уединенный горный городок»), чтобы положить деньги в банк. Пару лет назад он врезал в ящик замок. Муж объяснил, что замок нужен для защиты от воров, а не от меня, но ключ от ящика так мне и не дал. Я не стала просить ключ – побоялась, что он обвинит меня в том, что я ему не доверяю.

Муж сказал, что деньги, которые я зарабатываю, принадлежат не мне, а нашей семье. Мне было все равно, кто зарабатывает деньги и чьими их считать, поскольку я была согласна с тем, что деньги должны принадлежать семье. Однако я чувствовала бы себя чуть получше, если бы в нашей семье я была не единственным человеком, который приносит деньги в дом. Я была бы рада, если бы муж проявил немного ответственности. Впрочем, меня бы устроила и благодарность.

Мужу нравилось критиковать меня и отпускать едкие замечания обо мне и моей работе. Но почему он сам никуда не устраивается? Мы вместе потеряли наш источник дохода, но я довольно быстро нашла для себя занятие. Если он не может зарабатывать, как мужчина и глава семьи, то лучше бы ему заткнуться и перестать обвинять во всем женщину.

Дочь вновь прислала СМС с вопросом, когда же я приеду в Шанхай. Неужели она так хочет, чтобы я приехала? Я понимала, что будет неправильно, если я этого не сделаю. Я не говорю, что мне нравится зарабатывать на жизнь плакальщицей, но деньги для семьи очень важны. А в таком современном городе, как Шанхай, в плакальщицах давно никто не нуждается.

На самом деле я не могла отказать дочери – меня все еще мучили угрызения совести от того, что из-за моей работы над ней издевались одноклассники. Я стремилась загладить перед дочерью вину за те слезы, которые она пролила в школе. Перестану ли я когда-нибудь чувствовать себя перед ней виноватой?

С тех пор как я стала работать плакальщицей, я не была ни у кого дома, за исключением собственного брата. Он жил в Далунчжэне, то есть в «Большом драконьем городке», примерно в десяти километрах от нашей деревни. Несколько раз в год я ездила к брату в гости навестить нашу маму. Раньше она жила с нами, но после того, как мы отправили папу в дом престарелых, переехала к брату.

Брат не возражал против моих визитов, но его жене они очень не нравились. У них рос сын, и она считала, что ему нельзя подвергаться воздействию моей смертоносной ауры. Чтобы хоть как-то задобрить невестку, я привозила ей овощи со своего двора, домашние соленья и колбаски. Кроме того, я подарила брату и его жене по чашке долголетия, чтобы благословить их и компенсировать проклятие, которое я приношу.

Еще одним местом, куда я наведывалась чаще всего, был наш сельский продуктовый магазин. Когда я только начала работать плакальщицей, в магазин обычно ходил муж, но вскоре он пожаловался, что закупаться продуктами для него слишком муторное дело. Я с радостью взяла эту обязанность на себя, потому что она давала мне возможность время от времени выходить из дома.

Больше всего в магазине мне нравился отдел фруктов и овощей. Там все было таким ярким, красочным, пахло свежестью земли и листьев. Каждый раз, когда я брала какой-нибудь фрукт и клала в корзину, я представляла его вкус.

В деревне не было ни ресторанов, ни кафе – в них попросту не было здесь никакой необходимости. Большинство жителей деревни готовили себе сами и были неприхотливы в еде. А если вдруг случалась свадьба или похороны, то нанимали поваров-любителей.

Вторым и последним публичным местом в деревне была небольшая парикмахерская, расположенная рядом с дорогой, которая вела к асфальтированному шоссе. Я регулярно ходила в парикмахерскую делать прическу, и там почти никогда не было посетителей. Однако я всегда чувствовала себя желанной гостьей, и парикмахер ни разу не заявил мне, что я приношу несчастье или что от меня тянет мертвечиной.

Мастер, он же владелец парикмахерской, был симпатичным мужчиной лет под пятьдесят. Парикмахерская располагалась в передней части его дома, а в дальнем углу зала стоял шаткий обеденный стол с разложенными на нем инструментами.

Парикмахер переехал сюда несколько лет назад, когда женился на одной вдове из нашей деревни. Кажется, она была примерно моего возраста. Она вышла замуж за местного мужчину, когда я жила в Нанкине, так что я ее почти не знала. Затем она и ее предыдущий муж надолго уехали из деревни. А потом уже она вернулась в деревню с парикмахером. Парикмахер слегка прихрамывал, хотя это становилось заметно, лишь когда он шел по улице.

Иногда, проходя мимо парикмахерской, я ловила себя на желании остановиться, чтобы поздороваться и поболтать с парикмахером, но я никогда себе такого не позволяла.

Я вспомнила, о чем мы с парикмахером говорили, когда я была у него в последний раз.

– У вас красивые волосы, – сказал он глубоким мягким голосом.

– Нет. Они тонкие и тусклые.

– Они нормальные и не слишком тонкие. Волосы у всех разные.

– Раньше у меня было гораздо больше волос.

– С возрастом мы все постепенно теряем волосы.

– А еще они седеют.

– Поэтому вы и приходите в мой салон, – улыбнулся парикмахер.

– Надеюсь, у вас будет еще больше клиентов.

– Клиенты приходят и уходят. Все в порядке. Кстати, у меня появилась новая постоянная клиентка.

– Это хорошо.

– Вы с ней знакомы? Ее зовут Хого.

– Нет.

– Она не здешняя. Вышла замуж за местного пожилого мужчину.

– Она молодая?

– Да. У нее густые блестящие волосы.

– Она хорошенькая?

– Она молодая, так что, наверное, да, хорошенькая.

А еще я иногда вижусь с Младшей Сестрой – эта женщина на несколько месяцев младше меня. Когда-то она вышла замуж за старшего брата одного из моих друзей по начальной школе. Должна признаться, я не помню его имени, но Младшая Сестра зовет его Мертвым Дьяволом. Однажды я услышала, как он обозвал ее Мертвой Старухой. Иногда я встречаю его в деревне, когда брожу по окрестностям, но он, кажется, меня не узнаёт. В прежние времена мы с Младшей Сестрой и другими женщинами ездили за покупками в Гушаньчжэнь, «Уединенный горный городок». Когда мы с мужем перестали разводить кур, мы продали ей оставшихся цыплят по дешевке.

Младшая Сестра частенько отдает мне куриный помет, чтобы я могла использовать его в качестве удобрения. Я не захожу к ней в дом. Обычно она кладет пакет с пометом на землю и встает под навесом крыльца, чтобы немного поболтать со мной. А во время сезона сбора урожая она рассказывает мне, что у них выросло, и я покупаю у нее тыквы или кукурузу.

И больше я практически ни с кем в деревне не общаюсь и нигде не бываю. Временами я даже начинаю сама себя подозревать. Может, я и правда ношу в своем теле нечто заразное или смертоносное? Кто знает… Ведь я действительно регулярно вдыхаю воздух смерти на похоронах.

Я вспоминаю те времена, когда любила общаться с другими женщинами в деревне, – тогда от меня еще не воняло мертвечиной. Моим любимым занятием было отделять зерна кукурузы от початков. Мы ходили друг к другу в гости и помогали по очереди. Во дворе перед домом мы расставляли огромные бамбуковые подносы, усаживались на маленькие табуретки и начинали растирать кукурузные початки на досках для мытья посуды. Мы сплетничали, жаловались друг другу на своих мужей и много смеялись.

Еще мне очень нравилось, когда по вечерам на открытом воздухе показывали кино. Работники городского кинотеатра приезжали к нам со старыми фильмами, и деревенский комитет платил им за общий просмотр. С кино связано мое самое раннее воспоминание о том, как обнимаются и целуются мужчины и женщины – но, конечно же, только на экране. Я видела, как молодые девушки и юноши сбегали посреди фильма, когда становилось темно, и никто этого не замечал. Но после того, как я начала работать плакальщицей, я перестала ходить на кинопоказы.

В продуктовом магазине никого не было. За кассой сидел пожилой мужчина.

– Сегодня привезли свежую рыбу, – сказал он.

– Спасибо, я посмотрю, – кивнула я и пошла к холодильнику.

Я попыталась сообразить, кто он такой, поскольку впервые увидела его в магазине. Мужчина показался мне знакомым, но я так и не припомнила, где могла его видеть. И узнал ли он меня?

Я поставила корзину с товарами на прилавок.

Мужчина принялся взвешивать продукты.

– Восемьсот пятьдесят грамм яблок, семьсот грамм рыбы и кило двести свинины. Итого шестьдесят семь юаней.

– Спасибо.

Я протянула мужчине деньги.

– У нас еще найдется немного свежих овощей.

– Я выращиваю овощи сама. Пока что покупать их нет нужды, – ответила я не без некоторой гордости.

– А мы ничего не выращиваем. Моей жене не нравится этим заниматься.

Когда я думаю о том, что приготовить на ужин, моя жизнь начинает казаться мне вполне нормальной. Приготовление еды – это одно из немногих дел, в которых я имею право голоса. Если в жизни и осталась какая-то радость, так это именно те моменты, когда я на кухне. Это время, которое я провожу одна, не ощущая себя одинокой.

Я почистила два яблока и порезала на мелкие кусочки. Затем посыпала их щепоткой соли, встряхнула миску и промыла охлажденной кипяченой водой. Этому меня научила мама. Яблоки теперь не будут ни темнеть, ни раскисать. Я спрашивала маму, в чем секрет, но она сказала, что не знает.

Я чувствовала сладость и свежесть яблочного аромата, пока готовила ужин. Когда муж вернется домой, мы съедим эти яблоки вместе.

Мне нравится делить с кем-нибудь трапезу. Любая еда теряет вкус, когда приходится есть в одиночестве.

Лучшее блюдо для совместной трапезы – это, конечно, хого[2]. Когда вся семья рассаживается вокруг котла с горячим вкусным бульоном и начинает есть со смехом и брызгами, всегда поднимается настроение. Однако это не срабатывает, если вас только двое. Особенно если нет поводов для веселья.

Когда я в последний раз ела хого? И когда поем снова?

Дочь прислала мне еще одно сообщение с вопросом, как скоро я приеду в Шанхай.

Но почему она сначала не выйдет замуж? Брак, возможно, и сложная штука, но жить в одиночестве – сплошное мучение.

Глава пятая

Прежде муж пел лучше меня, но уже давным-давно никто не слышал его пения.

Наша школа располагалась в большом городе под названием Циншуйчжэнь, «Город чистой воды», – это еще дальше, чем Хутанчжэнь. Многие учащиеся были выходцами из деревень, некоторые – из весьма отдаленных деревушек, как мы с моим будущим мужем. Муж был родом из деревушки Шицзинцунь («Деревня с каменным колодцем»), которая находилась в паре километров от моей деревни.

Я не сдала вступительные экзамены в университет – мне пришлось бросить школу в последнем полугодии, чтобы помогать маме ухаживать за больным папой. Мой будущий муж получил хорошие оценки, но у него не нашлось родственников, которые захотели бы платить за его дальнейшее обучение, так что он был вынужден отказаться от мечты об университетском образовании. Его родители умерли, когда он был маленьким, и с тех пор он жил у своего дяди, у которого не было лишних денег на его содержание. Правда, если бы моему будущему мужу предложили место в лучшем университете Пекина, то деревенский комитет, конечно, оказал бы ему финансовую помощь.

Мой папа выздоровел каким-то чудесным образом после того, как все уже решили, что он скоро умрет. Он посоветовал мне сдать экзамены в следующем году, но мама посчитала, что это станет бессмысленной тратой времени и денег. Она думала, что для меня будет важнее найти мужа или работу.

Искать работу я поехала в Нанкин. Пекин, Гуанчжоу и Шанхай были лучшими местами для заработка, но у меня не хватило духу отправиться в какой-либо из этих городов, не имея университетского образования. Кроме того, расходы на проживание в этих городах были бы слишком высоки.

Нанкин находится более чем в двух тысячах километров от нашей деревни. Я выбрала этот город прежде всего потому, что была сыта по горло холодными зимами Северо-Востока. А еще у нас слишком много снега и льда, поэтому я не захотела ехать в Далянь, несмотря на то что он расположен менее чем в полусотне километров от дома. В Нанкине зимой не так холодно, к тому же он был столицей Китая во времена правления нескольких династий, да и до Шанхая оттуда совсем недалеко. Правда, летом в Нанкине, конечно, жарковато.

От Даляня до Шанхая более тысячи километров. Поездка в Шанхай – это почти путешествие за границу. Там все по-другому, а шанхайский диалект похож на корейский. От Даляня до Сеула полтора часа лёту или один ночной переход морем, поэтому корейский язык звучит там одновременно и знакомо, и чуждо. Шанхайские женщины элегантны, а мужчины обходительны и вежливы. Шанхайские мужчины не позволяют себе бить своих жен. На самом деле шанхайские мужчины даже не бьют друг друга. А вот на севере бытует такая поговорка о мужских драках: «Это так же естественно, как есть три раза в день».

В Нанкине я подрабатывала в ресторанах и магазинах, кроме того, я помогала по хозяйству в семьях богатых людей. Я планировала открыть пельменную с традиционным для северных районов меню после того, как накоплю достаточно денег. Но потом я с удивлением для себя обнаружила, что Нанкин – это город гурманов, которым абсолютно плевать на пельмени.

Моим высшим достижением в поиске работы в Нанкине стал случай, когда я чуть было не устроилась администратором на одну из фабрик на окраине города, но меня туда не взяли из-за отсутствия постоянной прописки в городе. После этого я стала задумываться, что было бы неплохо выйти замуж за нанкинца. Тогда хотя бы у моего ребенка появилась бы постоянная прописка в Нанкине.

А потом в моей жизни произошел неожиданный поворот. В тот год я вернулась в Синихэцунь на Весенний фестиваль – так в Китае называют Новый год, и это единственное время в году, когда работодатели дают наемным работникам отпуска, чтобы они могли съездить домой. После коротких каникул наступает весна.

В один из дней мама принесла мне конверт.

– Вот. Тебе письмо.

Я вскрыла конверт:

– Это из школы.

– Что там?

– Приглашение на встречу выпускников.

– Уже пропустила? – спросила мама.

Я проверила дату.

– Нет еще.

– Хочешь поехать?

– Не знаю. Я уже давно ни с кем не общаюсь.

– Вот поэтому ты и должна поехать.

– Зачем?

– Чтобы узнать, как у них дела.

– Мои-то дела не очень хороши.

– Это не важно. Ты же не мужчина. Все у тебя в порядке, пока ты еще хорошенькая.

– О чем ты, мама?

– Может быть, кто-нибудь из твоих одноклассников разбогател, но до сих пор холост.

– Может быть…

– Не будь такой разборчивой. Тебе почти двадцать пять.

Мама никогда не говорила подобных вещей вслух, но я и сама понимала, что в традиционном смысле я уже «старая дева».

Увидев своих одноклассников, я почувствовала некоторое волнение. Это было странно. Пока мы учились в школе, мальчики и девочки не особо тесно общались друг с другом, но теперь, казалось, никто и ни с кем не испытывал неловкости.

– Прекрасно выглядишь, – восхищенно говорили мы друг другу.

Вопрос «Чем занимаешься?» был самым популярным.

«Ты встречаешься с кем-то?» – спрашивали не менее часто.

«Ты женат/замужем?» – еще один непременный вопрос.

«Ты до сих одинок/одинока? – проявляли любопытство одноклассники. – Не могу в это поверить!»

После ужина в самом большом ресторане города мы отправились в караоке. Там я случайно оказалась рядом с моим будущим мужем и еще одним молодым человеком. Они разговорились.

– Чем занимаешься?

– Работаю в Даляне. В компании дальнего родственника, – ответил мой будущий муж.

– Должно быть, работать в Даляне интересно?

– Ну не то чтобы… Я работаю в компании по доставке.

– В Даляне никогда не бывает скучно.

– Но жить там дорого. А ты чем занимаешься?

– Помогаю тестю вести бизнес. Это недалеко отсюда. Мы продаем деревья – тропические деревья из Таиланда и Малайзии.

– Так ты женат? А у меня даже нет девушки.

Через некоторое время этот молодой человек отошел, чтобы поговорить с другими людьми, и я начала общаться со своим будущим мужем.

Посетители в зале очень громко пели, поэтому и нам приходилось чуть ли не кричать.

– Как тебе Далянь? – спросила я.

– Хороший город. Большой и оживленный, – ответил он.

– Я никогда там не была.

– Я покажу тебе его, когда ты приедешь ко мне.

Он сделал глоток пива.

– Ты уже решил, что я к тебе приеду? – рассмеялась я.

– А ты разве не хочешь? – рассмеялся он вслед за мной.

Мы разговаривали друг с другом так долго, что даже не заметили, как окружающие начали обращать на нас внимание. Одноклассники принялись подшучивать над нами и говорить, что теперь мы должны спеть дуэтом, или они от нас не отстанут. На самом деле, я нисколько не возражала, потому что мне нравилось петь, но немного переживала за своего напарника.

К удивлению наших одноклассников, оказалось, что он очень хорошо поет. Некоторые девушки принялись спрашивать, где и когда он научился пению. Он ответил, что нигде и никогда не учился, и вызвался спеть для всех сольно.

Позже он проводил меня до остановки. Уже стемнело, и мне было немного неловко стоять вместе с ним в ожидании последнего рейса. Мы даже не разговаривали, за исключением момента, когда я уже садилась в автобус:

– Я тебе напишу! – крикнул он.

Я ничего не рассказала маме о том, как прошла встреча выпускников, однако той ночью я почти не спала.

У меня ведь никогда не было парня. Я уехала в Нанкин не для того, чтобы искать там мужа, хотя все-таки надеялась, что встречу какого-нибудь приятного молодого человека – мужчину, который окажется не только умнее меня, но и зарабатывать будет больше. Увы, мне в этом смысле никогда не везло.

Интересно, он действительно напишет?

Он повел меня в пельменную в ближайшем к моей деревне городе Гушаньчжэнь.

Пельменная располагалась в маленьком грязноватом помещении, но это было единственное место, где мы могли посидеть и поговорить. В меню предлагались пельмени с различными начинками, лапша и несколько видов холодных закусок.

Мы заказали две тарелки пельменей: одну – с начинкой из капусты и креветок, другую – со свининой и укропом.

– Хочешь попробовать здешние холодные закуски?

Он протянул мне меню.

– Нет.

Я даже не стала заглядывать в меню. Я не хотела, чтобы из-за меня он потратил много денег. Пельмени и без того были слишком дорогими. Приготовить такое дома не стоит практически ничего.

– Попробуй с креветками и капустой.

Он взял один пельмень палочками для еды и положил в мою маленькую чашку.

Затем полил соусом с уксусом и чили.

– Люблю китайские пельмени. – Он обмакнул свой пельмень в соус. – Мои любимые – со свининой и укропом.

– Мы готовим такие дома. Мы выращиваем укроп.

– А я не умею готовить. Научишь?

– Тебе нет нужды учиться. Я сама их для тебя слеплю.

– И всегда будешь меня ими кормить?

– Если позволит время.

– Когда ты возвращаешься в Нанкин?

– Никогда. Я остаюсь здесь, сейчас ищу работу.

– Какую работу?

– Не знаю. Любую.

– Мы можем поискать работу вместе.

– Тебе не нужно искать работу.

– Я тоже подумываю о возвращении.

– Почему?

– Я не смогу позволить себе жить в Даляне, если у меня будет семья.

– Но здесь нелегко найти хорошую работу.

– Тем не менее люди как-то здесь живут. Наверняка найдется что-то, чем я смогу заняться.

– Помню, в школе ты был умный. Пожалуй, ты найдешь работу без труда.

– А может, я уже не умный?

– Я уверена, что умный.

– Но в деревне я жить не хочу.

– Как думаешь, ты сможешь найти работу в Циншуйчжэне? Это большой город.

– Нет. – Он покачал головой. – Циншуйчжэнь слишком далеко отсюда.

– Ты можешь туда переехать.

– Нет. Я хочу жить поближе к твоей деревне и деревне моего дяди.

От нашей деревни Синихэцунь до деревни Шицзинцунь, где он жил раньше с семьей дяди, можно было дойти пешком за полчаса.

Было странно слышать, что он хочет жить рядом с моей деревней, – мы почти не знали друг друга. Хотя, может, и знали. Теоретически – больше десяти лет. Если мужчина пригласил вас на свидание и вы пошли на встречу с ним, то это значит, что вы согласны развивать отношения дальше.

После того, как мы несколько раз побывали в пельменной, я ждала, что он скажет, как я ему нравлюсь и как он хочет, чтобы я стала его девушкой. Но он этого не сказал. На дорогу до Гушаньчжэня у него уходило больше двух часов, а потому встречаться нам было сложно. Мы писали друг другу письма, в которых сообщали, когда и где встретимся. Кроме того, существовала проблема с деньгами – ведь билеты на автобус стоили недешево, а пельмени здесь продавались по заоблачной цене. Может, он просто не хотел становиться моим парнем?

Я не знала, как другие молодые люди становятся друг для друга «парнем»/«девушкой» и как в конце концов женятся. Наверняка кто-то должен что-то предложить. Но кто именно? Очевидно, что мужчина. Мы вместе ели пельмени и гуляли по городу. Иногда мы заходили в магазины, но он никогда для меня ничего не покупал. А еще он никогда не брал меня за руку. Должен ли он сначала спросить разрешения, чтобы прикоснуться ко мне? Должен ли он для начала поинтересоваться, согласна ли я стать его девушкой?

Вот бы кто научил меня всем этим премудростям!

– Сколько зарабатывает твой парень? – спросила меня мама.

– Я не знаю. И он не мой парень, – ответила я с некоторой досадой.

– Наверняка он не очень богат, если водит тебя в одну только пельменную.

– Это не так.

– Он ничем не лучше тех молодых людей, которых я подыскивала для тебя раньше.

– Ты же сама советовала мне не быть разборчивой.

В то время ни у кого в деревне не было стационарного телефона, а мобильные оставались редкостью даже в больших городах. Он писал мне обычные письма, в которых сообщал, когда приедет. Я отвечала сразу же, без задержек. Как-то раз он не писал мне целых две недели или около того – дольше, чем обычно. Я не знала, надо ли первой написать ему, чтобы спросить, не захотел ли он расстаться? А может, письмо всего лишь затерялось на почте? Все письма доставлялись в деревенский комитет, но мне было неловко зайти туда просто так и спросить, не приходило ли письмо для меня. А может, он просто заболел?

Однажды утром, когда я кормила на заднем дворе кур, мама сказала, что меня кто-то ждет возле дома. «Мужчина», – добавила она.

Увидев перед собой его, я смутилась. Затем вытерла грязные руки о фартук.

Поколебавшись, мама ушла в дом.

– Как ты ухитрился приехать сюда так рано? – удивилась я.

– Я ночевал у дяди.

– А зачем ты ко мне пришел? – спросила я, лишь потом осознав, как невежливо это прозвучало.

– Я сегодня поеду в Далянь. Хочешь со мной? Можем посмотреть какой-нибудь фильм.

Он выглядел взволнованным.

– Я спрошу у мамы.

– Вовсе не обязательно…

– Я спрошу.

Мама меня отпустила.

Он сказал, что не писал мне, потому что хотел сделать сюрприз.

Мы сели на местный автобус, потом на междугородний – до Даляня. Хотя поездка от Синихэцуни заняла больше трех часов, дорога не показалась мне слишком долгой. Мне было немного неловко находиться с мужчиной на публике, даже если никто не обращал на нас внимания. И в местном, и в междугороднем автобусе пассажиров было мало, и никого из знакомых я там не встретила. По дороге он несколько раз брал меня за руку и даже касался ладонью моего плеча, но ни разу не обнял.

В Даляне он повел меня в парк и на большую площадь, где я увидела несколько русских зданий. Я читала о них в учебниках и знала, что они великолепны. Но лишь тогда, когда я увидела их воочию, я осознала, насколько они величественны. Интересно, каково было бы родиться и жить в этом городе?

Мы заглянули в пару кинотеатров, но там не показывали ничего такого, что нам захотелось бы посмотреть. Денег на магазины у меня не было, так что заняться по большому счету нам было нечем. Поскольку он оплатил и проезд, и обед, я не ждала, что он что-нибудь для меня купит.

– Хочешь зайти ко мне в общежитие? – предложил он. – Там можно отдохнуть.

– Ага. Я и правда устала.

– Я живу в комнате с троюродным братом. Это его отец мой начальник.

Едва закрыв дверь, он обнял меня, а затем отнес на свою кровать. Он расстегнул на мне блузку и лифчик. Я занервничала и закрыла глаза. Я не знала, что он собирается делать, но слышала его тяжелое дыхание. Однако ничего не произошло.

– Прости.

Он сел на кровати и достал сигарету.

Я села рядом, не зная, что сказать. Я чувствовала себя расстроенной, но не понимала, из-за чего. Из-за того ли, что он не сказал ничего хорошего перед тем, как обнять меня? Или из-за того, что ничего не сделал после того, как расстегнул на мне лифчик?

После того случая в общежитии он больше не пытался прикасаться ко мне. Я несколько раз прокручивала в голове ту ситуацию, но так и не поняла, что же произошло. Это был первый и единственный раз, когда мы оказались там, где нас никто не мог увидеть. Теоретически, конечно, мог прийти его троюродный брат, но он так и не появился. В любом случае комната запиралась изнутри. Почему он не поцеловал меня? Меня никогда еще не целовали.

И я понятия не имела, захочет ли он еще раз остаться со мной наедине. Однако мы все равно не могли найти места, чтобы уединиться. Мы по-прежнему встречались в пельменной. После той нашей поездки в Далянь он несколько раз приезжал ко мне в Синихэцунь, и мы шли в бамбуковую рощу.

Если стояла хорошая погода, мы садились, разговаривали и пели. Он рассказывал мне, чем занимался после окончания школы, а я делилась с ним своими впечатлениями о Нанкине. Иногда мы пели вместе. Мы держались за руки, порой обнимали друг друга, но не более того. Я заметила у него две неглубокие ямочки на щеках. Когда он говорил или пел, эти ямочки двигались. Я не сводила с них глаз.

Мы регулярно встречались, брали друг друга за руки и обнимались, но он так и не сказал, что хотел бы стать моим парнем. А я в принципе не знала, чего я от него хочу. Выйти замуж? Он относился ко мне по-доброму, я чувствовала, что нравлюсь ему, и он казался счастливым, когда меня видел.

Однажды мы вместе пошли на свадьбу. Там выступал дуэт в жанре традиционной китайской комедии. Мы подумали, что можем и сами создать такой же комедийный дуэт, и тогда будем видеться чаще. Комедийные дуэты весьма популярны в сельской местности на северо-востоке Китая. Мы попробовали изобразить несколько номеров на свадьбе друга, и все они были очень хорошо приняты гостями.

Мой будущий муж ушел из компании своего родственника и снял комнату в коммунальной квартире в Гушаньчжэне. Я часто приезжала к нему, чтобы помочь убраться и приготовить еду, и всякий раз перед моим уходом он трогал меня за грудь. Я чувствовала, что ему хочется большего, но в квартире всегда было многолюдно. А хуже всего было то, что на двери его комнаты отсутствовал замок.

У нас не всегда была работа, но получали мы достаточно. Он заключал договоры и выплачивал мне гонорар за каждое выступление. Он говорил, что мы делим доход поровну, и я ему верила. Почти весь свой заработок я отдавала маме с папой, так как по-прежнему жила вместе с ними. Каждый месяц у меня оставалось не так уж много денег, но иногда я покупала для моего будущего мужа продукты или одежду. А когда я готовила пищу, я позволяла ему съедать бо́льшую часть мяса. Правда, и он покупал мне чего-нибудь перекусить, когда ждал меня в гости.

Я помню, как летними вечерами ездила на заднем сиденье его неуклюжего велосипеда. Легкий теплый ветерок обдувал мне щеки, ерошил мои длинные волосы. Комары преследовали нас повсюду, но нам было все равно.

Он притянул меня к себе и усадил на колени.

– Давай поженимся.

Я ничего не ответила.

Дверь была закрыта, но мы знали, что любой, кто жил с ним в квартире, может войти без стука. Он крепко держал меня за талию. Я немного отодвинулась, поскольку почувствовала под собой что-то теплое и твердое. Я понимала, что это такое, как понимала и то, что мама рассердится, если узнает, что я сидела у мужчины на коленях. Ведь так поступают только нехорошие женщины.

Однако сидеть у него на коленях было приятно.

– Давай поженимся, – повторил он.

– И где мы будем жить?

– Я не знаю.

– Можем пожить с моими родителями.

– Я не хочу становиться зятем-приживалой. Люди начнут смотреть на меня с презрением.

– Не начнут, если мои родители тебя примут. Зато мы сэкономим кучу денег, если будем жить с ними.

– И тогда мне придется сменить фамилию?

– Спрошу у родителей. В любом случае если наш ребенок будет носить мою фамилию, то проблем не возникнет.

– Если родится сын, он должен будет взять мою фамилию.

Я промолчала. Какой смысл говорить о сыне или дочери, если мы пока не поженились? Его предложение прозвучало как гром среди ясного неба. Может, надо попросить его сделать что-то ради меня, если он так хочет на мне жениться? Должна ли я поставить перед ним какие-то условия?

Может, попросить его купить мне что-нибудь красивое?

Я не стала ничего просить, но, если бы он купил мне что-нибудь сам, я была бы только рада.

После того, как мы поговорили о возможной свадьбе, он отнес меня на кровать. Там он схватил меня за грудь и сильно сжал. Затем нащупал молнию на моих штанах. Мне стало немного страшно, и я оттолкнула его.

Вскоре мы поженились, но он так мне ничего и не купил. Он превратился в зятя, живущего в доме родителей жены, а значит, ему не нужно было дарить нам никаких свадебных подарков или денег. С другой стороны, это означало, что и я не обязана готовить приданое. Нас обоих устроил такой вариант. Я вышла замуж не за богатого человека, как хотелось моим родителям, однако вполне счастливо. Мы ничего не были должны друг другу в начале нашей совместной жизни, и это показалось мне весьма удачным стечением обстоятельств.

Как же все это было давно! Да, очень давно.

Я не люблю ворошить прошлое, однако прекрасно помню, что в молодости муж был весьма привлекательным мужчиной. Он нравился многим моим односельчанкам. Никто не стал презирать его и называть «зятем-приживалой». Он настолько часто повторял фразу «я почти поступил в университет», что к нему прилипло прозвище Дасюэшэн, то есть «Студент университета». Ему было плевать, какой смысл вкладывали люди в его прозвище – был ли это сарказм, восхищение или похвала.

Я и предположить не могла, что пение комедийным дуэтом станет нашим основным заработком на долгие годы. Шутки, которые мы исполняли, не нравились нам – в основном это был грязный юмор, но люди охотнее платили за него деньги. Именно сексуальный подтекст сильнее всего привлекает зрителей. Бесчисленное количество раз нам приходилось разыгрывать в пантомиме понятно какие акты. К сожалению, люди никогда не устают от скабрезных шуток.

Постепенно поток зрителей на наших представлениях начал иссякать. По мере того как появлялись другие развлечения, люди все меньше интересовались классической китайской комедией. Они пользовались телефонами для игр и просмотра фильмов и проводили много времени в социальных сетях. Молодое поколение совсем не привлекали комедийные постановки.

В течение нескольких лет наша комедийная деятельность мало-помалу сошла на нет. Я предложила мужу переехать в Далянь, где, вероятно, было больше возможностей найти работу, но он не захотел. Мама сказала, что проще всего завести побольше кур и свиней. Папа предложил поговорить с директором деревенского комитета о том, чтобы нам вернули наши земельные участки. Однако в этом случае мы должны были пообещать, что будем поддерживать участки в надлежащем состоянии, иначе придется заплатить штраф. Муж заявил, что я могу работать в поле сама, если мне так хочется, но он не собирается с этим связываться.

Прежде муж отвергал помощь моего брата, теперь же, когда компании по мопедным перевозкам, которой владел мой брат, понадобилось несколько водителей, муж неохотно согласился. Правда, продержался он всего пару месяцев. Муж был не против ездить на мопеде в хорошую погоду, но когда на улице становилось холодно или сыро, он отказывался выходить на работу.

Я решила сама пользоваться мопедом, но возить не пассажиров, а себя. Всякий раз, когда у нас с мужем не было заказов на комедию, я ездила в Гушаньчжэнь на заработки. Я хваталась за любую посильную работу. Это напоминало мне те времена, когда я работала в Нанкине, правда, зарплата здесь была не в пример ниже. Если мне удавалось устроиться в ресторан, я получала бесплатную еду. Когда еда оказывалась слишком вкусной, чтобы есть в одиночку, я привозила ее домой и делилась со всеми.

Потом как-то раз в соседнем городке заболела плакальщица, и нашлись люди, которые порекомендовали меня ей на замену. После того случая мне стало поступать все больше предложений. Я не хотела становиться профессиональной плакальщицей, но платили неплохо, а другой работы не было.

Машины и технологии не способны заменить человеческие эмоции и слезы. Благодаря моему умению плакать и петь цифровая эра не смогла выкинуть меня на обочину жизни. К сожалению, мужчины-плакальщики на похоронах не нужны – традиционно считается, что настоящие мужчины не плачут. Так что мужской плач звучал бы не столь убедительно, чтобы платить за него деньги.

Вскоре я привыкла к своей новой роли. В чем-то плакальщица похожа на комедийную актрису, а в чем-то прямо противоположна ей. Я по-разному наряжалась для выступлений – в зависимости от того, требовалось ли заставить людей смеяться или плакать. Яркие цветастые костюмы – для комедии, белые платья – для похорон.

Вскоре моя рабочая нагрузка стала достаточно стабильной, и муж окончательно бросил искать работу.

Глава шестая

Возвращаясь домой с автобусной остановки после очередных похорон, я обычно прохожу мимо парикмахерской. Окна в ней большие и светлые, и порой я замечаю за ними парикмахера. Я вижу, как его жена щелкает семечки или болтает с кем-нибудь возле крыльца. Это высокая худощавая женщина с короткими волосами – иногда фиолетовыми, иногда желтыми. Порой она машет мне рукой, но мы никогда не разговариваем с ней.

В последний раз, когда я заходила сюда, парикмахер поинтересовался, не желаю ли я покрасить волосы в новый цвет.

– Не хотите попробовать более натуральный цвет? – спросил он.

– Никогда об этом не думала. Я давно крашусь в черный и привыкла к нему.

– А как насчет каштанового?

Он показал мне коробку с краской для волос.

– Каштановый? Я думала, вы предложите мне желтый или фиолетовый.

– Нет. Каштановый будет выглядеть модно и естественно.

– Тогда почему вы красите волосы своей жены в фиолетовый и желтый?

– Она сама выбирает цвет.

В обычной жизни я почти не наряжаюсь, не делаю макияж и не укладываю волосы. Я купила первую губную помаду и решилась на завивку волос только перед свадьбой.

Я вышла замуж более двадцати лет назад, когда в деревнях уже начали перенимать некоторые городские свадебные обряды – пошив свадебных платьев по западной моде, приглашение ведущего и проведение куда менее непристойных, чем прежде, свадебных конкурсов.

В начале церемонии деревенская невеста надевает красное платье, затем ее переодевают столько раз, сколько смогут, но в белое – никогда, потому что в Китае белый цвет – это символ смерти. Количество платьев невесты демонстрирует богатство семьи жениха. В моем случае хвастаться было нечем, так как денег у жениха не было. Мама сама сшила мне красное платье, и это был единственный раз в моей жизни, когда я надевала праздничное платье (свои наряды для комедийного дуэта и для работы плакальщицы я никогда не считала настоящими платьями).

У нас с мужем осталось несколько фотографий, сделанных в день свадьбы, и они до сих пор лежат где-то в конверте. Это единственные фотографии, на которых мы с мужем вместе.

Даже спустя столько лет после свадьбы муж продолжает издеваться над тем, как я выгляжу на фото.

– На всех снимках у тебя ярко-красные щеки. Они похожи на обезьяньи задницы.

– Я намазалась помадой вместо румян. Кстати, на свадьбе ты ничего мне не говорил об этом.

– Тогда я не заметил.

– Как это «не заметил»?

– Я был слишком занят выпивкой. Мне было не до того.

Свадебное платье я храню в платяном шкафу. Оно до сих пор как новое, но теперь мне не подходит. А даже если бы подошло, я бы не стала его надевать. Куда мне ходить в платье, тем более в красном? Кроме свадебного платья в шкафу висит еще несколько нарядов для комедийного дуэта. Все они безвкусные и пошловатые и годились только для наших с мужем выступлений. Их качество было ужасным, но этого никто не замечал, когда я выходила на сцену. Еще у меня было два одинаковых белых платья для работы на похоронах.

В моей родной деревне большинство женщин моего возраста или старше красились, скорее всего, как и я, лишь один раз в жизни – на собственную свадьбу. Все молодые женщины, и моя дочь в том числе, уезжали из деревни на заработки в города, придумывали себе новые имена – Мэри, Хелен, Катрин, – привыкали делать яркий макияж, перекрашивать волосы в желтый, красный или фиолетовый цвет, носить мини-юбки или шорты, а также топы с глубоким вырезом и туфли на высоких каблуках. Возвращаясь ненадолго домой, в отпуск, они вновь становились деревенскими девушками, называли себя старыми именами – Большой Цветок или Маленькая Красота, – и надевали ту же старую одежду, какую носили до того, как покинули родную деревню.

Однажды я спросила у дочери:

– У тебя тоже есть английское имя?

– Конечно, есть.

– И как же тебя зовут в городе?

– Ты не сможешь выговорить.

– Я попробую.

– Лидия.

– Ли…

– Тебе не обязательно его учить.

Возможно, она права. К чему мне это? У меня никогда не было английского имени. Зачем? Я учила английский в школе, и он всегда давался мне с трудом. Теперь я его почти полностью забыла. Однако среди молодежи английские имена в большой моде. Английское имя показывает, что его носитель – современный человек, что он часть огромного мира, а не только родного города. Честно говоря, я даже не стремилась знать английское имя дочери. Для нее и таких, как она, девушек, переехавших в мегаполисы, английское имя было тем, что отделяло их от неблагополучной родной семьи и прежнего дома. Молодые люди не хотели, чтобы старшие родственники проявляли даже малейший интерес к их жизни, не говоря уже об их английском имени.

Раньше я мечтала, что буду давать дочери полезные советы о том, как должна жить и вести себя молодая девушка. Но потом я отказалась от этой идеи, попытавшись как-то раз поговорить с дочерью об отношениях с мужчинами.

Я была неприятно удивлена, когда она сказала, что живет вместе со своим парнем.

– Нет, ты не можешь жить с мужчиной! – раздраженно сказала я.

– Почему это?

Дочь продолжала выщипывать бровь, не отрывая взгляда от зеркала.

– Люди подумают, что вы спите вместе.

– Люди подумают так в любом случае – даже если мы не будем жить вместе.

– Никто не возьмет тебя замуж, если ты не сохранишь девственность.

– Кто тебе такое сказал?

– Никто не говорил, все и так это знают.

– Мама, часто ли в наше время девушки выходят замуж девственницами?

– Я была девственницей, когда выходила замуж.

– Это потому, что у тебя не было парня до того, как ты встретила папу.

– Не говори со мной так. Я не шучу.

– Я тоже.

– Я твоя мать.

– Ты памятник древности, мам.

– Ладно, я памятник древности. Но по крайней мере, когда-то этот памятник имел некоторую ценность.

Честно говоря, по сравнению с другими деревенскими женщинами моего возраста я не такой уж антиквариат. Я же крашусь и укладываю волосы, правда, только для похорон. Вместо старушечьей одежды ношу модную одежду дочери. Я не выгляжу ни толстой, ни потасканной.

Я внимательно посмотрела на себя в зеркало. Только что вымытые волосы были еще влажными. Седые корни становились все заметней. Я медленно расчесала волосы.

– Ты слишком часто ходишь в парикмахерскую, – внезапно сказал муж.

– Мне нужно туда ходить.

– Ты можешь туда ходить. Но ты ходишь слишком часто.

– Это не так.

– Это так! Люди говорят, что я не должен отпускать тебя в парикмахерскую одну.

– И чем же, по-твоему, я там занимаюсь?

– Я не думаю, что какой-нибудь мужчина может на тебя позариться. Ты стара и уродлива.

– Да, пожалуй, ты прав.

Мне захотелось закричать на него, но я сдержалась.

– Ты тратишь слишком много денег на уход за волосами. Ты все время их красишь.

– Они быстро седеют.

– Так купи себе черный парик!

– А зачем мне черный парик?

– Ты сможешь носить его вечно.

– Парик выглядит неестественно.

– Никто этого даже не заметит.

– Я замечу.

– Тебе он будет нужен только на похоронах. Бо́льшую часть времени ты проводишь дома. Кого волнует, какого цвета у тебя волосы?

– Тебя разве не волнует?

– Конечно нет. К тому же они у тебя редкие. А вот парик ты можешь купить с пышной копной.

– Я не хочу носить парик.

– Тебе даже не обязательно хорошо выглядеть на похоронах. В гробу лежишь не ты.

– Люди платят мне за работу плакальщицей. Я должна хорошо выглядеть.

Муж ничего не ответил. Вместо этого он разгрыз семечку и плюнул шелуху на пол. Я почувствовала, как мне на щеку попала капелька его слюны. Я медленно вытерла щеку и уставилась на мужа. Он сидел на другом конце дивана, развалившись в углу. В комнате воцарилась тишина, если не считать треска разгрызаемых семечек и звуков плевков.

В парикмахерской я сказала, что решила попробовать новый цвет волос.

– Этот цвет вам точно подойдет, – ответил парикмахер. – Будете выглядеть моложе.

– А сейчас я выгляжу старой?

– Нет, что вы! Но станете выглядеть еще моложе.

Он распустил мои волосы.

– Никто не заметит, что я изменила цвет волос.

– Я замечу.

– Вы – да. Но люди даже не поймут, что я перекрасилась.

– Очень жаль.

– Ничего страшного. Я почти ни с кем не вижусь.

– Почему?

– Люди не хотят иметь ничего общего с плакальщицей.

– Это нехорошо.

– Я их не виню.

– Заходите сюда в любое время.

– Спасибо. А может, я ошибаюсь?

– В чем?

– Может, люди в деревне не так уж плохо ко мне относятся?

– Может, и не плохо.

Когда парикмахер начал наносить на мои волосы краску, я посмотрела в зеркало.

Я вовсе не выгляжу молодо. Как я смогу выглядеть еще моложе?

Глава седьмая

Я снова приехала в Тайуши-Сяо-Чжэнь, «Маленький городок на Темзе».

Богатая нанимательница выглядела уставшей.

– Спасибо, что согласились посидеть со мной перед похоронами, – сказала она.

– Без проблем. Это моя работа.

– Я заплачу́ вам немного больше.

– Спасибо.

– Помогите мне подготовить мое горе.

– Вам не нужно его готовить. Оно с вами.

– Тогда научите, как его показать.

– Обязательно.

– Если вы хорошо отработаете, я подарю вам украшение.

Я промолчала. Я не нуждалась в украшениях.

– Кстати, у вас красивые волосы, – заметила она.

– Я хожу к хорошему парикмахеру.

Водитель принес чайный поднос с прохладительными напитками, сел в углу комнаты и уткнулся в телефон.

– Раньше я считала себя счастливой женщиной. Муж был очень щедрым по отношению ко мне, – сказала моя богатая клиентка. – Я думала, он мне верен.

– Его уже нет. Постарайтесь об этом не думать.

Я сделала глоток чая.

– Я не сообщила нашей дочери о его смерти.

– Ее не будет на похоронах?

– Нет. Она учится в школе-интернате в Пекине. Я не знаю, что ей сказать.

В этот момент она заплакала.

Я наблюдала за ней и за ее слезами. Неплохая получилась репетиция.

Похороны прошли хорошо. Так, как я и хотела.

Церемония состоялась в городском крематории. Главный зал был пышно украшен белыми хризантемами и розами. Моя клиентка крепко держала меня за руку.

Я встала на колени перед гробом и сделала глубокий вдох, прежде чем начать рассказ о жизни человека, лежавшего в гробу. Моя богатая нанимательница опустилась на колени рядом со мной.

– Дорогой Босс, неужели ты действительно покинул этот мир? Ты усердно работал и стал успешным предпринимателем, но ты никогда не выказывал высокомерия или отчужденности по отношению к окружавшим тебя людям. Ты был добр к своим сотрудникам и искренне заботился о своей семье. Твоя прекрасная и верная жена никогда не забудет то бесценное время, которое вы провели вместе. Она очень сильно любила тебя, и она продолжает любить тебя! Как твоя жена и дочь смогут без тебя жить?

Я сделала паузу, почувствовав, что клиентка крепче сжала мою руку.

Затем я продолжила:

– Жена и дочь были самыми главными людьми в твоей жизни. Ты мечтал, что настанет тот день, когда твоя дочь выйдет замуж и свадьба ее будет великолепной. Какая трагедия! Ты умер таким молодым, и никогда не увидишь свою дочь взрослой. До чего жесток этот мир!

Я почувствовала, что мою клиентку бьет дрожь.

Я приступила к плачу:

– О Босс, как ты мог так внезапно оставить всех нас? Небо обрушилось, и земля раскололась. Жизнь твоей семьи никогда больше не будет прежней. Нам всегда будет очень тебя не хватать. Ты слышишь нас? Слышишь?

По прибытии в крематорий моя клиентка раздала всем присутствующим подарочные деньги – вместо того чтобы собирать их, как это обычно делают на похоронах или на свадьбах. Держа в руках конверты с деньгами, гости громко плакали, у большинства на глазах блестели слезы. Невозможно понять, насколько искренними были эти слезы. Кто знает? Но раз уж пролито достаточно слез, похороны можно считать успешными. Разумеется, я плакала громче всех и сжимала руку клиентки на протяжении всей церемонии. Большую часть времени ее сотрясала дрожь, но она продолжала плакать. Ее макияж размазался, она выглядела совершенно безутешной, и это принесло мне огромное облегчение.

Богатая клиентка попросила водителя отвезти меня домой, поскольку наступило время банкета с тофу. Я не стала брать с похорон никакой еды, и она добавила к моему вознаграждению немного наличных денег.

Водитель открыл дверь со стороны пассажира.

– Я могу сесть сзади? – спросила я.

– Конечно.

Водитель закрыл дверь.

Я устала, поэтому специально села на заднее сиденье, чтобы не вступать в разговор.

Машина тронулась, и я закрыла глаза. Из головы никак не выходила странная атмосфера на похоронах, когда пришедшие заплакали почти одновременно. Возможно, так и должно было быть, поскольку вдова раздала всем присутствовавшим деньги. Сама она плакала очень громко. К концу похорон моя клиентка едва не задыхалась от плача. Теперь никто не усомнится в ее скорби. Возможно, в начале церемонии она притворялась, но под конец ее явно растрогали собственные слезы. По-настоящему она любила мужа или нет – не знаю, но показать людям, что любовь была – необходимо. Иногда это похоже на ложь. Я много раз становилась соучастником сотворения лжи.

Муж был дома, лежал на диване и курил.

Увидев меня, он даже не пошевелился.

– Я поел, – сказал он. – Сколько денег ты сегодня заработала?

Я отдала ему конверт. Он взял его и пощупал.

– Тут много денег, – сказал муж, не открывая конверта.

– Хочешь посчитать? – спросила я.

– Выкинь конверт и отнеси деньги в спальню, – ответил он, бросив конверт на журнальный столик. – И не забудь принять душ.

Я никогда не забывала принять душ после возвращения домой с похорон. И хоть я приносила деньги, мне всегда казалось, что я должна смыть с себя события минувшего дня.

Я тщательно помыла голову. Парикмахер нанес на волосы много геля, чтобы пучок оставался на месте, и теперь этот гель было трудно смыть. Пока я расчесывалась, много волос выпало. Муж был прав. Наверное, и в самом деле пришло время покупать парик.

Если у меня появится парик, мне не надо будет так часто ходить в парикмахерскую. Я задумалась, станет ли парикмахер скучать по мне. Нет, вряд ли. Я слишком стара для любого мужчины.

Я отнесла полученные деньги в спальню. Муж смотрел телевизор, лежа в постели. Какой-то китайский любовный сериал с кунг-фу.

К моему удивлению, он окинул меня быстрым взглядом, когда я протянула ему деньги.

– Твои волосы выглядят неплохо. Хороший цвет.

Муж сел.

– Я покрасилась несколько дней назад.

– Не замечал. У Хого волосы такого же цвета.

– У Хого?

– Это прозвище жены Мясника.

– Я почти забыла, что он женился.

– Счастливый мужчина. Она молода и красива.

– А твоя жена стара и уродлива, – медленно произнесла я.

– Ты и сама это понимаешь.

Я не ответила, так как не хотела спорить в тот момент, когда собиралась ложиться спать. Но свою подушку я отодвинула от мужа немного подальше. Часть одеяла со своей стороны он подоткнул под себя, так что мне одеяла досталось гораздо меньше. Мне было все равно – мне вполне хватало и этого. Поскольку кровать была большой, чаще всего мы с мужем спали вместе, не прикасаясь друг к другу.

На экране телевизора молодая красотка метнула палочку для еды в мастера кунг-фу, и тот упал замертво. Все эти сериалы были совершенно одинаковые, к тому же их гоняли по кругу целый год. Было странно наблюдать на экране людей, одетых в древние одежды, которые то любили, то ненавидели друг друга. Когда показывали сексуальные сцены, я обычно отводила взгляд.

Иногда муж засыпал, и телевизор приходилось выключать мне, когда ночью я вставала, чтобы сходить в туалет. Потом мне было трудно снова заснуть, и меня долго мучили обрывки мыслей о маме, о папе, о дочери. Муж храпел, издавая раздражающий звук, который отвлекал и утомлял меня, но постепенно я начинала проваливаться в сон.

Я лежала, свернувшись калачиком лицом к стене на своем обычном месте, и вдруг почувствовала на затылке пальцы мужа. Я вздрогнула.

– Все в порядке? – спросил муж.

– Немного мерзну, – солгала я.

– Я тебя согрею.

Он притянул меня к себе.

Потом он нащупал пульт и выключил телевизор. Потолочный светильник не работал, так что немного тусклого освещения обеспечивала только маленькая лампа на прикроватной тумбочке.

Он лег и погладил меня по спине. Я испытала странное ощущение, потому что это было похоже на щекотку.

Я понимала, что теперь должно произойти, но совершенно этого не хотела. Сейчас он раздвинет мои ноги и прижмется ко мне.

К счастью, долго это не продлится. Довольно быстро муж станет вялым и заснет, оставив меня с некоторым чувством дискомфорта.

Муж велел мне выключить маленькую лампу. Я подчинилась.

Затем он забрался на меня сверху и стянул с меня трусики. И вошел в меня практически сразу. Я ощутила унижение из-за того, что на мне осталась задранная ночнушка, когда он уже находился внутри меня. Но я бы почувствовала себя еще более униженной, если бы была совсем голой. Я не стала закрывать глаза – я все равно ничего не видела в темноте.

Затем я услышала, как муж сказал:

– Богатая вдовушка щедро тебе заплатила.

– Ей понравилось, как я плакала.

– А когда умру я, ты станешь нанимать плакальщицу?

Мне показалось, что я ослышалась.

– Нет.

– Ты сама будешь плакать на моих похоронах?

– Да.

– Как плакальщица или как жена?

– Почему ты спрашиваешь?

– Я вдруг подумал, что, возможно, ты меня ненавидишь. Нет, я не против, если ты ненавидишь меня сейчас, но забудь о ненависти, когда я умру.

Он энергично входил и выходил из меня.

– Я не испытываю к тебе ненависти.

– Это хорошо.

Он кончил и сразу вышел из меня.

Затем он повернулся на бок, а я отвернулась в другую сторону.

Пока я искала под одеялом свои трусики, мне пришла на ум старая поговорка: «Вода из колодца и вода из речки никогда не соединятся друг с другом».

Нам обоим лучше не лезть не в свое дело.

Глава восьмая

Утром, когда я проснулась, мужа в постели уже не было.

Обычно мы не спрашиваем друг у друга, кто и что будет делать днем или куда пойдет. Мы отправляемся по делам, но каждый – по своим. Честно говоря, нам и ходить-то особо некуда, поскольку мы живем в деревне. Мы не беспокоимся друг о друге. Ночью мы спим дома, так что волноваться не о чем. В такой деревне, как наша, худшее, что может произойти, – это если вы случайно споткнетесь о камень на улице.

Обычно я встаю первой и иногда, после завтрака, иду прогуляться или в продуктовый магазин. Даже если я ничего не покупаю, мне просто приятно заходить в магазин. Мне нравится смотреть на людей, бродящих внутри семьями. В моем детстве в деревне не было магазина. Я даже не представляла, что это такое, пока не начала учиться в средней школе в городе.

Если я не выхожу на улицу, то поливаю свои овощи на заднем дворе или пропалываю сорняки. Сорняки – свободные и неприхотливые растения: их не поливают и не удобряют, а они все равно растут так, что не остановить. Если овощи перестать поливать, они не вырастут. Овощи требуют заботы. Они полезны, и их нельзя получить просто так. Но я бы хотела быть сорняком. Чтобы не требовать никакой заботы. Я бы хотела стать свободной и дикой. Тогда я смогла бы делать все, что захочу. И с кем захочу.

Если бы я ушла из дома позже мужа и вернулась раньше него, он бы и не узнал, что меня не было дома. Он бы не узнал даже, если бы я провела это время с каким-нибудь мужчиной. Точно так же и я бы не знала, с кем был он.

Я посмотрела время на телефоне. Я проснулась раньше, чем мне показалось сначала. Интересно, куда он ушел? Многие из его друзей по маджонгу, должно быть, еще спали, поскольку играли всю ночь.

Я зашагала к автобусной остановке. Можно было бы нанять мопед, и меня бы отвезли туда, но я не хотела, чтобы кто-нибудь увидел меня на мопеде. Люди станут сплетничать обо мне, и у меня даже не будет возможности оправдаться. Автобусы ходили редко. Раз в сорок минут по расписанию, которое, как правило, не соблюдалось.

Я хотела увидеться с папой. Я не навещала его почти пять месяцев.

В прошлом папа, как и все в деревне, был работником сельского хозяйства, но он никогда не работал в поле. Он служил сельским бухгалтером и кассиром, поскольку был единственным человеком своего поколения в нашей деревне, который закончил среднюю школу. Он был слишком умен, чтобы просто пахать землю. Я не хочу обидеть настоящих сельских тружеников, но большинство из них не разбирались в математике так хорошо, как мой папа. Он гордился своей моральной чистотой, никогда не позволявшей ему красть деньги из общедеревенского фонда. Обычно бухгалтерские книги ведет бухгалтер, в то время как кассир следит за наличностью, чтобы не допускать растрат, но наша деревня могла позволить себе нанять только одного человека для исполнения двойных обязанностей. Я тоже гордилась папой, хотя и по другой причине. Я гордилась тем, что папа отвечал за все финансы деревни. А самое главное, он зарабатывал немного больше, чем наши односельчане.

В последний год моей учебы в средней школе папа впервые серьезно заболел. В тот период у него постоянно болел живот, и он почти не мог есть. Мама считала, что причина в том, что папа не занимался физическим трудом. Папа не смог лечь в больницу, так как наша семья не имела возможности оплатить его лечение. Формально он оставался работником села, поэтому ни больничного листа, ни пособия по болезни ему не полагалось. Он проболел несколько месяцев без какого-либо денежного довольствия. Мы так и не узнали, что за болезнь его поразила, поскольку он чудесным образом выздоровел, когда мама уже шила для него похоронный костюм.

А когда папа заболел во второй раз, это никак не проявилось физически. Просто разум его стал стремительно угасать, пока в конце концов папа не превратился, как выразилась мама, в идиота. Я не могла с этим смириться, поэтому попросила свою дочь поискать информацию в интернете. Дочь сообщила мне, что его болезнь называется деменцией. Я обсудила папино состояние с мамой, и она со мной согласилась. Только он все равно стал идиотом, как подытожила мама.

К счастью, к этому времени мой старший брат стал довольно успешным сельским предпринимателем, иначе мы бы не смогли определить папу в дом престарелых. Как дочь, проживающая вместе с родителями, я не обязана была давать деньги на содержание папы в доме престарелых, но я все равно вносила свой вклад в семейные расходы. Муж постоянно ныл по этому поводу.

Когда-то мой брат взял у нас с мужем в долг немного денег и купил на них мопед, чтобы возить людей между соседними городками и деревнями. Как только количество клиентов заметно увеличилось, брат нанял нескольких человек, и теперь они возили пассажиров вместо него, а сам он стал владельцем бизнеса. К тому времени, когда папа превратился в идиота, как выразилась мама, брат владел тремя микроавтобусами и пятнадцатью мопедами.

Мы отправили папу в дом престарелых под названием «Сансет» после того, как однажды он пропал из дома почти на целый день, а нашелся в бамбуковой роще. На тот момент он болел уже несколько лет. Оставшись без папы, мама почти сразу переехала жить к брату и его семье. У них был сын, по возрасту на год старше моей дочери. Он работал «менеджером» у своего отца, но мне кажется, от него ничего особо и не требовали.

Я не знала, часто ли мама и брат навещают папу. В последний раз я посетила его тайно, о чем мама с братом даже не догадывались. Мужу я тоже ничего не сказала. Мама и брат не хотели, чтобы я туда ездила. Они говорили, что персонал дома престарелых может начать беспокоиться из-за того, что я приношу несчастья, и тогда запретит навещать папу всей нашей семье.

Папа всегда любил меня и считал хорошей девочкой. В детстве мама, бывало, наказывала меня, если думала, что я плохо себя веду. Наказания включали в себя лишение ужина или дополнительную работу по дому. Папа жалел меня, приносил еду и помогал справляться с домашней работой. Иногда мама ругала его за то, что он потакает мне, но он не обращал на нее внимания. Когда он только-только заболел деменцией, я расстроилась, но потом приучила себя жить нормальной жизнью, не показывая никому своих переживаний. Со временем я даже стала считать, что мне повезло, что папа хоть и не с нами, но пока еще жив. Оставаться в живых – это все-таки главное.

Мне нравилось общаться с папой. В доме престарелых я могла говорить свободно. Там я даже забывала, чем зарабатываю на жизнь.

Однажды в коридоре меня догнала менеджер «Сансета».

– Я видела вас на похоронах, – сказала она.

– Вы уверены, что не ошиблись?

– Вы были в макияже, но я вас узнала. Вы работали на похоронах плакальщицей.

Я промолчала.

Когда я в последний раз навещала папу в «Сансете», он обедал со всеми в общей столовой. Обитатели дома престарелых ели рис с капустой и тушенную в соевом соусе свинину. Некоторых стариков кормили сиделки, но папа мог обслуживать себя сам. Я предложила покормить его, и он с радостью согласился. Он все доел и даже не испачкался.

Я представления не имею, болели другие старики или нет, но все без исключения были страшно худыми. Почти у всех – неподвижные выражения лиц. Возможно, они так ослабли, что уже не могли двигать лицевыми мышцами. В основном в столовой было тихо, лишь изредка слышались обрывки разговоров или какое-то шебуршание, но смех не раздался ни разу. Казалось, никто не обращал на меня никакого внимания. Я даже задумалась, поняли они или нет, что рядом с ними находится посетитель.

После обеда я пошла с папой в его комнату и немного прибралась в шкафу.

Он сидел на кровати и наблюдал за мной.

– Кто ты? – спросил папа.

– Я твоя дочь.

– У меня есть дочь?

– Да. И еще сын.

– Я счастливый человек.

– Да. Жена у тебя тоже есть.

– Она приходила сюда?

– Да, приходила.

– Когда ты приедешь ко мне снова?

В этот раз я поехала в «Сансет» не только навестить папу (это, конечно, было основной целью), но и намереваясь намекнуть менеджеру о возможности заключить контракт на мои услуги. Я понимала, что это будет выглядеть так, будто я собираюсь использовать папу и его собратьев по дому престарелых, но мне нужно было найти больше работы.

Папа был немногословным человеком. Мама утверждала, что ему нравилось разговаривать только со мной. Он считал меня умнее брата и надеялся, что я стану первым человеком в нашей семье, который получит высшее образование.

Папа не учился в университете. По меркам нашей деревни окончание средней школы уже стало подвигом для него в глазах всего его поколения. Мечтал ли он вообще когда-нибудь поступить в университет?

Я никогда не спрашивала маму с папой, чем бы они хотели заниматься в жизни. Я даже про себя этого не знала, но у меня было примерное представление о том, что я хотела бы иметь: стабильный доход, денег чуть побольше минимально необходимого количества и, возможно, уютный дом.

А еще внука или внучку.

Да, у меня должны появиться внуки, пока я не слишком постарела. Чем бы нам ни хотелось заниматься в молодости, к концу жизни мы все приходим к одному и тому же. Мои мечты ничем не отличались от желаний других пожилых женщин из нашей деревни. Внуки приносят радость и веселье, но при этом не возлагают на вас такой ответственности, какую вы берете на себя, когда рожаете собственного ребенка. Когда речь идет о своих детях, приходиться беспокоиться об их повседневной жизни, об их образовании и будущем. А с внуками можно просто играть, пока родители заняты делами поважнее.

Иногда я задавалась вопросом, как сложилась бы моя судьба, если бы я поступила в университет? Стала бы моя жизнь лучше? Какой бы мне достался муж? Родился бы у меня сын? Вырос бы он умнее дочери?

Относился бы муж добрее ко мне, если бы у нас родился сын?

Ни на один из этих вопросов ответа у меня не было.

Автобус так и не пришел, поэтому мне пришлось взять такси до дома престарелых.

У стойки администратора меня остановили.

– Почему мне нельзя войти? – удивилась я.

– Я не знаю. Но вы в списке людей, которым вход воспрещен, – ответил охранник, указав на книгу регистрации.

– Почему?

– Решения принимают менеджеры. Они перед нами не отчитываются.

– Вы можете позвонить менеджеру?

– Нет, – качнул головой охранник.

– Я приехала сюда издалека.

– Поэтому будет лучше, если вы как можно скорее вернетесь. Вечера нынче прохладные.

Тон охранника был равнодушным, почти как у моего мужа. Они оба меня не слушали, им обоим было на меня наплевать.

Холодный ветер неприятно дул в лицо. Я нашла визитку, которую оставил мне таксист, и позвонила. Он еще не успел отъехать далеко, поэтому согласился вернуться. Я попросила его отвезти меня обратно. Мне хотелось как можно скорее попасть домой. Когда я села в такси, у меня защемило сердце. «Сансет» располагался примерно в пятнадцати километрах от Синихэцуни. Сегодня я потратила на такси в общей сложности больше пятидесяти юаней – и все впустую. На эти деньги можно было бы купить около тридцати килограммов батата.

Неужели я действительно что-то вроде чумы? Когда муж играл в маджонг со своими так называемыми друзьями, я гадала, обсуждают ли они меня. Насмехаются ли они над ним за то, что его жена – плакальщица? Ощущает ли он давление со стороны друзей? В маджонге человек, выигравший больше всего денег, на следующий день обычно покупает закуски на всю компанию. Я могла бы иногда покупать закуски для мужа, чтобы он мог делиться ими с друзьями. Если они говорят что-нибудь неприятное обо мне, возможно, это их остановит. Недаром существует древняя поговорка: «Когда ешь чью-то еду, твой рот становится мягким».

Говорят, стол для маджонга – это лучшее место, где можно превратить незнакомцев в друзей, где можно увидеть истинное лицо человека и его подлинный интеллект. Маджонг – это, безусловно, азартная игра, но опытные игроки презирают шулеров и уважают победителей. Любители маджонга утверждают, что это хорошая игра, поскольку она показывает отношение человека к деньгам и проявляет его личные качества. Именно за игрой в маджонг становится ясно, кому можно довериться, а от кого лучше держаться подальше. Интересно, считают ли моего мужа хорошим человеком его друзья по маджонгу?

Возможно, я одна из тех немногих жителей деревни, кто никогда в жизни не прикасался к костяшкам маджонга. Папа однажды заметил, что люди, увлекающиеся маджонгом, отличаются крайне грубыми вкусами. Мама часто играла со своими друзьями и родственниками, но даже если она возвращалась домой с выигранными деньгами, они с папой всегда ссорились. Мама утверждала, что играет в маджонг лишь для того, чтобы развеять скуку. Я же слышала о людях, которые становились зависимыми от игры в маджонг и в итоге оказывались по уши в долгах. Много споров и драк случалось в семьях из-за маджонга.

Мужа дома не было, и я почувствовала некоторое облегчение. Он ушел раньше меня, но благодаря тому, что я брала такси, я приехала домой до его возвращения.

Я испекла блинчики и поджарила свинину с луком. Я ждала мужа, пока не пришло время ложиться спать. Я пошла в спальню и тогда решила ему позвонить. Телефон мужа был выключен, или у него разрядился аккумулятор. Я прождала мужа весь вечер, не зная, когда он придет, поэтому почти ничего не ела. Перед сном я съела один блинчик и убрала ужин в холодильник.

Наверное, муж выигрывал, поэтому не хотел покидать игру. Наша деревня настолько безопасна, насколько это вообще возможно, так что я совершенно о нем не беспокоилась. Мне неприятно это говорить, но я даже порадовалась, что вся кровать останется в моем распоряжении.

Я лежала в постели и продолжала думать: а чем бы мог заниматься мой муж, если предположить, что в данную минуту он не играет в маджонг?

Любая жена, когда муж не пришел домой вовремя и не сказал, где был и чем занимался, первым делом предположит, что он встречался с другой женщиной.

Я почувствовала себя униженной.

Муж не получал удовлетворения со мной в постели, поэтому стал искать развлечений на стороне. Кто виноват, что он несчастлив? Я? Но счастлива ли я сама?

Тем не менее я не ищу другого мужчину.

Я положила руки на грудь. Раньше руки мужа часто задерживались на моей груди, но теперь, казалось, она перестала для него существовать. Он даже не утруждает себя тем, чтобы стягивать с меня ночнушку.

Никто ничему не учил меня в том, что касалось секса. Я никогда не понимала, откуда люди узнают, как именно надо это делать, не говоря уже о каком-то там разнообразии. После того, как люди женятся, секс превращается в рутину и обременительную обязанность, и частота его с каждым годом снижается. Я не знаю, когда сошла на нет сексуальная жизнь моих родителей, да и не узнаю никогда.

Но вот что я никогда и ни с кем не решилась бы обсуждать – так это мои мысли о мужских телах. Они кажутся мне невероятно странными. Когда я впервые увидела мужа голым в постели, я испугалась. Я даже предположить не могла, что мужская штука может так раздуваться.

Честно говоря, за двадцать лет совместной жизни я нечасто видела мужа полностью обнаженным. Когда я понимала, что он собирается снять штаны, я закрывала глаза и отворачивалась, а потом так и лежала, пока он не заканчивал.

Я выключила прикроватную лампу. Никто не видел, как я трогаю свою грудь, но при включенной лампе я чувствовала себя неловко, будто кто-то наблюдал за мною.

Я лежала в темноте и думала о дочери. Как протекает ее беременность? Я несколько дней не получала от нее вестей. Собирается ли она, наконец, зарегистрировать брак?

Внезапно мне в голову пришла мысль: ощущает ли моя дочь боль, когда в нее входит ее парень? Мне тут же сделалось стыдно: как, черт возьми, мать может интересоваться сексуальной жизнью дочери?

Пальцы случайно коснулись сосков, и это вызвало щекочущее чувство. Я осторожно сжала их, и по всему телу разлилось странное ощущение. Оно было знакомым, но и непривычным одновременно.

Я закрыла глаза, чувствуя в груди беспокойный трепет. Я смутилась и занервничала, но ничего не смогла с этим поделать.

Мне захотелось как можно скорее уснуть.

Глава девятая

Позвонила дочь.

– Мама?

– Что случилось?

Мне послышалось что-то неладное в том, как она сказала «мама».

– На прошлой неделе у меня был выкидыш.

– Как это произошло? С тобой все в порядке?

– Сейчас да. Я упала с лестницы, когда доставала из шкафа китайские травы.

– Ты не расшиблась?

– Я упала на бок. Сначала вроде все было не так уж плохо, но потом у меня открылось кровотечение. Коллеги вызвали скорую помощь.

– Где ты сейчас?

– Дома. Я на больничном.

– Твой парень ухаживает за тобой?

– Он… обращается со мной нормально.

Муж вернулся ближе к полудню. С опухшими глазами.

– Есть что-нибудь на завтрак? – хмуро спросил он, направляясь прямиком к дивану.

– Блинчики и свинина с луком.

– Все равно что. Давай.

Я разогрела еду и принесла ее мужу.

– Где ты был ночью? – спросила я.

– Нигде. – Муж взял блинчик и откусил. – Он холодный.

– Он теплый. Я его разогрела.

– Он холодный.

Муж бросил блинчик на журнальный столик.

– Где ты был ночью?

– У Мясника, знаешь ли, играл в маджонг.

– Ты никогда раньше не играл в маджонг по ночам.

– Это не значит, что я не могу себе этого позволить. Я мужчина. Я имею право делать все, что захочу! – повысил он голос.

– Ты должен был мне сказать.

– Заткнись уже. И разогрей еду.

– Она теплая.

– Она холодная. Испеки свежие блинчики.

Муж лег на диван.

– Хорошо.

Я вернулась на кухню. Там всегда было много дел. Муж на кухню почти никогда не заходил. Он мог лишь заглянуть туда, когда я готовила, – узнать, что будет на ужин. Бо́льшую часть дня он проводил за игрой в маджонг. Если бы он начал играть по ночам, то, вероятно, днем в основном спал бы.

Все знают: когда люди играют в маджонг всю ночь, они по очереди ложатся поспать. Это азартная игра для четверых участников, но всякий раз, когда начинается партия, многие люди приходят просто посмотреть. Если бы муж занялся сексом с какой-нибудь женщиной в соседней комнате, то никто из присутствующих об этом и не узнал бы – настолько все бывают поглощены игрой.

Муж мог сходить и к женщине домой. Проще и безопаснее всего было бы найти в деревне какую-нибудь блудницу, но я не смогла вспомнить ни одной. Могла ли этой женщиной оказаться жена кого-нибудь из его друзей по маджонгу? Ему даже не пришлось бы волноваться о том, что его поймают с поличным, пока муж этой женщины играет в маджонг.

Когда муж зашел в спальню, он выглядел усталым. Если бы он играл в маджонг всю ночь, то производил бы именно такое впечатление. Впрочем, как если бы и переспал с женщиной.

Я вышла на задний двор и нарвала там немного китайской капусты. Обычно я готовлю ее с чесноком. А еще добавляю половину чайной ложки устричного соуса, когда муж меня не слишком раздражает. Сегодня он не получит устричный соус. Да он бы его все равно не заметил. Мне нравится готовить, но я терпеть не могу, когда муж выбрасывает еду. В этом доме живут всего два человека. Если я не буду готовить, мы оба умрем с голоду.

Я никогда не знала, за какого мужчину хотела бы выйти замуж или с каким мужчиной хотела бы жить. В нашей деревне, как и во многих других поселениях на севере, считается, что если муж не бьет жену, то он уже хороший. Меня муж не бил и не делал мне больно, если не считать пощипываний в постели.

Как женщина, я всегда понимала, что муж выше меня по статусу. Я с детства знала, что мужчины в семье важнее женщин, потому что они продолжатели фамилии. Потеря фамилии считалась предательством по отношению к семье – мужчина мог стать зятем-приживалом только от безысходности. Если бы мой муж не был сиротой, он бы ни за что не согласился жить в доме родителей жены. Я чувствовала себя в долгу перед мужем из-за того, что наша дочь взяла мою фамилию, а не его. Возможно, именно поэтому, когда он злился на меня, я особо не защищалась.

Из уроков биологии в средней школе я знала, что на самом деле пол ребенка определяет мужчина, а не женщина. Наверняка многие слышали об этом законе природы, но всегда забывают о нем, когда рождается девочка. На женщин по-прежнему возлагают вину, если они не рожают сыновей.

Муж хотел бы иметь сына, но, поскольку он был сиротой, никто не стал бы осуждать его из-за того, что он единственный носит фамилию семьи. Главная причина, по которой муж хотел сына, – это его мечта, что сын достигнет всего того, чего не удалось достичь ему. Безусловно, тот факт, что сын получил бы высшее образование и хорошую работу, добавил бы мужу авторитета. Однако тогда в Китае еще действовала национальная политика «одна семья – один ребенок». Если бы у нас родился второй ребенок, нам пришлось бы выплачивать крупный штраф. Муж сказал, что, если бы у нас родилась еще одна дочь, мы бы от нее избавились. Но за сына он даже был готов выплатить штраф. Мне кажется несправедливым, что нынешнее молодое поколение может заводить двоих детей. Впрочем, для большинства семейных пар в наше время слишком дорого воспитывать и одного ребенка.

Честно говоря, я бы тоже хотела, чтобы у нас родился сын. В основном ради спокойствия мужа. Рождение сына наверняка повысило бы его статус в деревне. Возможно, я слишком впечатлительная, но иногда мне казалось, что люди наблюдают за нами и сплетничают о нас. Мы с мужем не очень хорошо ладили внутри семьи, но становились единым целым, когда сталкивались с внешним миром. Муж сохранил свою фамилию после нашей свадьбы, хотя некоторые люди, похоже, не верят в это, и их не переубедишь. Рождение сына позволило бы ему расправить плечи, как однажды выразился мой муж.

Несколько лет мы пытались зачать сына, но у нас ничего не получилось.

– От тебя никакого толку. Даже забеременеть не можешь.

– Я в этом не виновата.

– А кто виноват? Я?

– Я этого не говорила.

– Ты слишком старая.

Я вспомнила наш с мамой разговор накануне моей свадьбы.

– Теперь, когда ты выходишь замуж, я больше не несу за тебя ответственности.

– И что это значит?

– С этого момента ты должна слушаться мужа. Повинуйся ему во всем.

– А ты повинуешься папе?

– Возможно, тебе так не кажется, но – да.

– На этом все?

– Есть еще кое-что. Вы спали вместе?

– Нет.

– Я тебе не верю.

– Мама!

– Ты бывала у него в квартире много раз.

– На двери его комнаты даже нет замка.

– Значит, вы оба думали об этом.

– Мама… – покачала я головой.

– Я ни разу не спрашивала, но… у тебя был парень, когда ты жила в Нанкине?

– Нет.

– Значит, ты девственница?

– Да, я девственница.

– Помни, – продолжила мама, – если твой муж тебя не бьет, значит, тебе повезло. Если он ударит тебя, думай, что ты сделала не так.

– А что, если он ударит, а я ни в чем не виновата?

– Он не ударит, если ты ни в чем не виновата.

– А вот я бы не стала его бить, если бы он сделал что-то не так.

– Если ты его ударишь, он ударит тебя в ответ, так что лучше не делай этого, – покачала головой мама.

– Я уже сказала, что не буду его бить.

– Теперь самое главное, – мама понизила голос. – И это то, чего твой отец ни в коем случае не должен услышать.

Я уже догадалась, о чем пойдет речь, и почувствовала смущение.

– Когда вы будете в постели, не двигайся. Ничего не делай. Пусть он занимается всем, чем захочет. Выполняй только то, что он попросит. Но сама ни о чем его не проси. И вообще, никогда не проси о сексе.

– Почему?

– Если ты начнешь двигаться или что-то просить, он подумает, что ты опытная партнерша.

– Я поняла.

– И еще кое-что. Проявляй заботу о муже. Корми его вкусной едой. Не нагружай его никакой работой по дому. Но если он сам захочет помочь, то это нормально. Следи за его здоровьем, и тогда в старости у тебя не будет больного и немощного мужа, за которым тебе придется ухаживать.

– Я буду заботиться о нем, но не из-за этого.

– Послушай меня. Ты знаешь, что я права.

Я так и не сказала маме, но муж не поверил, что я девственница, поскольку в первую брачную ночь у меня не было крови. Я не знала, стоит ли ей вообще об этом рассказывать. Я ведь запомнила ее слова, что она больше не будет отвечать за меня после того, как я выйду замуж. К тому же я переживала, что и мама не поверит мне, что я была девственницей.

Впервые за последнее время я начала беспокоиться за маму. С тех пор как папу определили в дом престарелых, мама переехала к брату и его семье. Я не могу утверждать, что мама была очень счастлива, когда жила вместе с папой дома, но и не знаю, хорошо ли она ладит с невесткой. Всякий раз, когда я навещаю маму, на первый взгляд все кажется прекрасным. Но как я могу понять, что все в порядке, когда меня там нет? Надеюсь, невестка не командует мамой. Маму бы это очень расстраивало. А вот от племянника никакого вреда быть не может. Маме наверняка нравится общаться с ним.

Мама привыкла сама распоряжаться в доме, и жить под чужой крышей ей, скорее всего, нелегко. По идее, это дом ее родного сына, но по сути – дом невестки. Скучает ли она по папе? Хоть она и сказала, что он превратился в идиота, но вряд ли она думает так на самом деле – просто не смогла подобрать более подходящего слова.

Надеюсь, мама не сильно скучает по отцу. Грустно, когда человек по кому-то скучает. Я бы никогда не высказала мысли вслух, но иногда мне хочется перенестись назад, в те дни, когда мы с братом были юными и нам не нужно было ни о ком тосковать.

Мой муж нравился мне до того, как мы поженились, но я не знаю, любила ли я его когда-нибудь.

В фильмах и романах люди, перед тем как поцеловаться, всегда говорят «я люблю тебя», и это выглядит так, будто любовь – необходимое условие для близости. Но и «я люблю тебя», и поцелуи – вещи, приятные сами по себе. Если бы муж когда-нибудь признался мне в любви, я, возможно, ответила бы ему тем же. Но он лишь как-то раз поспешно поцеловал меня в бамбуковой роще. Поцелуй получился неуклюжим. Мне показалось, что нам мешают носы, и было непонятно, что с ними делать.

1 Имя Фатти буквально переводится как «Толстушка». Здесь и далее прим. пер., если не указано иное.

2 Хого (от кит. huǒ guō, буквально – «огненный котел»), или хот-пот (от англ. Hotpot), – блюдо китайской кухни, особенно популярное в северных провинциях. Хого готовят в общем котле, который ставят на горелку в центре стола. Набор ингредиентов варьируется по желанию. Типичные ингредиенты для хого – тонко нарезанное мясо, листовые овощи, грибы, лапша, нарезанный картофель, бобовые, пельмени, тофу, морепродукты.

Продолжение книги