Просто открой эту дверь и ничего не бойся! бесплатное чтение
Глава 1
Глава 1
“Да что ж это деется?! Докатилась! Спасите-помогите! Караул!”
Мысли весёленькими воробушками прыгали в моей голове.
А я, Марфа Юрьевна Кириллова, женщина возрастная, москвичка, приехавшая в этот уютный курортный западный городок сменить обстановку, привести нервы в порядок и отдохнуть, валялась возле кованной парковой скамьи.
Падение было неожиданным. Еще секунду назад я любовалась видами озера Тихого – местной достопримечательности.
Это озеро, знаете ли, не поразило меня своими размерами, но зато в нем есть что-то… что-то такое, что заставляет вас почувствовать себя так, словно вы нашли секретный карман в старом пиджаке, полный леденцов и давно забытых детских воспоминаний. Мне бросилось в глаза его название. "Тихое". Вроде бы намекает на спокойствие и умиротворение. Оно и правда тихое. Настолько тихое, что если кто-то вдруг решит шлепнуть по воде ладонью, то, наверно, переполошит всех местных уток, пару лебедей да и, чего греха таить, сам немного испугается от собственной дерзости. Но это обманчивое спокойствие. Как тишина перед грозой. Или улыбка сотрудника банка, который только что обчистил вас до нитки.
По берегам озера, словно толстые ленивые коты, расселись сосны. Чуть далее дубы и буки. Они, полагаю, видели еще те времена, когда прусские короли и рыцари приезжали сюда на охоту и наверняка помнят пару-тройку пикантных историй, которые никогда не расскажут простым смертным. Ветви ив, словно бороды старых мудрецов, свисают над водой, отражаясь в ней и создавая впечатление, будто под поверхностью скрывается еще один, зеркальный мир, где все немного… наоборот.
И как же без легенд? Говорят, в озере Тихое живет не то русалка, не то средневековая прачка, которая покончила с жизнью, когда местный мельник передумал на ней жениться, не то просто очень крупная рыба. И они любят пугать прохожих. То ли серебристый хвост смачно шлёпнет по водной глади, то ли прачка, выйдя на бережок ясной лунной ночью бежит за случайным путником и охаживает его мокрой простыней.
Я ещё не видела ни русалок, ни прачек, но зато видела, как какой-то турист, усердно делающий фото, уронил в воду свою бейсболку. Вот вам и местная легенда!
В общем, озеро Тихое – это просто небольшое, скромное озеро, которое, тем не менее, обладает своим собственным, неповторимым очарованием. И если вы когда-нибудь окажетесь в Светлогорске, не поленитесь прогуляться по его берегам. Может быть, вам даже удастся услышать шепот сосен, камышей, увидеть русалку или просто полюбоваться отражением облаков в тихой воде. Только, прошу вас, не шлепайте по воде ладонью!
И что же? А, пожалуйста!
Валяюсь возле скамеечки. С открытым ртом и выпученными глазами.
По непонятной для меня причине пятка левой ноги оказалась на скамье. И я отчётливо видела левую кроссовку с лопнувшим шнурком и задранные левую штанину и полы удлинённой ветровки.
Я повела глазами. Со стороны берега озера никого нет, даже рыбаков. Справа вдали детская площадка. На ней тоже пусто. И это понятно. Родители ещё не собрали ребятню из детских садов.
Слева скамья с ажурной спинкой, по которой вальяжно перебирал лапками Он. То есть черная крупная птица с крепким клювом. Чёрная птица передвигалась как модель на подиуме. Лапа, или нога, выносилась вперёд и ставилась четко перед другой лапой, или ногой. Хвост при этом ритмично двигался вправо-влево.
–Аха-хах-аха-хар-р-р-кар-р-р! Ошар-р-рашились? Пер-р-репугались, судар-р-рыня? Что, гр-р-ражданочка, пр-р-рисели отдохнуть?
“Скорее прилегла! Ой, что это я с птицей разговариваю. Так! Спокойно! Главное это дышать медленно на счёт 5 через нос, а выдыхать на счёт 10 через рот. Спокойно. Дыши. Дыши. Я знала, что мой диагноз далёк от оптимизма. Но не до такой же степени!”
И тут с моим сознанием что-то произошло. Потому как окружающее исчезло. И реактивным самолётом пронеслись воспоминания о моей болезни.
Зима, гололёд, госпиталь за городом. За окнами высоченные, припорошенные снегом ели.
–Ой! Запеканочка!
Это были мои первые слова после наркоза, на которые сестра-хозяйка решительно заявила:
–Раненым запеканка не положена!
Сравнение с раненым немного скрашивало действительность. А в пластиковом судочке под прозрачной крышкой, как в витрине музея провинциальной кулинарии, покоилось нечто, что имело наглость не быть запеканкой. Нет, формально, оно занимало тот же объем, и даже умудрялось испускать легкий, почти призрачный аромат, намекающий на молочные продукты, но на этом сходство заканчивалось. Это было скорее заявление, концептуальное искусство в мире обеденных перерывов.
Цвет заслуживал отдельной оды. Это был оттенок бежевого, настолько блеклый и унылый, что он мог бы с успехом использоваться для покраски стен в налоговой инспекции. В текстуре угадывались некие фракции, чье происхождение оставалось загадкой. Ложечка, коварно поблескивающая в свете больничной лампы, манила меня в мир кулинарных приключений. С каждой секундой я все больше убеждалась, что передо мной не просто еда, а философский трактат о бренности бытия, замаскированный под обед. Ирония судьбы заключалась в том, что желудок, в отличие от разума, требовал простых и понятных решений, а эта… субстанция явно не собиралась упрощать мою жизнь.
–Вам омлет положен! -Заявила сестра-хозяйка и вышла.
Каюсь. Я приврала. Пробуждение после операции и первые слова были иными.
–Марфа Юрьевна! Вы меня узнаёте?
Женщина в белом халате и очках склонилась надо мною. Её рыжеватые крупно завитые локоны весело поблескивали. Она слегка дотронулась до моей руки. Конечно, я помнила всё. Но в этот момент мне захотелось её малость попугать.
– Ой! Да-да. Очки какие-то знакомые.
Женщина в белом вздрогнула. Очки её чуть покосились и она решила их поправить. Попытка вышла не совсем удачной, очки упали прямо на перевязку, там их немедленно подхватила докторица. Это было похоже на сцену из фильма, где кто-то случайно бросает ключи в костёр, и все в ужасе замирают. Она быстро подняла очки, но выглядела так растерянно, словно только что обнаружила, что забыла дома выключить утюг.
Докторица растеряно молчала. Также молчала и медсестра стоящая рядом с моей кроватью, но с другой стороны. Эта сестричка привезла меня из операционной, быстро перемотала эластичным бинтом, подсоединила “грушу-гармошку” и ставила мне капельницы.
Да, слишком много людей в белых халатах, слишком мало поводов для смеха.
Молчание висело в воздухе, густое и тягучее. Я решила его прервать.
–Да узнала я вас, узнала! Вы анестезиолог, вы делали мне наркоз сегодня, – проскрипела я.
Послышался стук каблучков. Хирург вошла стремительно.
–Как вы? Хочу вас порадовать. Сегодня вы можете есть всё!
“То-то счастье, – подумала я. – Обрадовала.”
Медики удалились, а я лежала и размышляла о своей жизни.
Как я теперь буду, такая ассиметричная, такая страшная? Как общаться со знакомыми? А зарабатывать?
Пару лет назад на первой консультации онколог порекомендовал купить парик.
– Волосы выпадут сразу. Вы женщина молодая, приобретите парик.
– А я видела объявление на процедурной, что есть специальная шапочка, чтобы волосы не выпадали. Может, мне эту шапочку покупать?!
– Нет. Это не в вашем случае. Настраивайтесь на то, что лечение будет долгим. Скорее всего, не поможет. То есть, я хочу сказать, что операция неизбежна, и орган придётся удалять целиком, – он вытащил из недр огромного письменного стола несколько листов. – Вот инструкция. Если возникнут какие-либо вопросы, загляните в неё. Хотя, химиотерапия – дело такое, непредсказуемое. Некоторые переносят легко. А некоторые очень тяжело.
Как оказалось, мой организм определил меня в группу последних.
И несмотря ни на что, я выжила. Эти два года химиотерапии! Сколько я претерпела!
К третьей неделе моей борьбы за жизнь, отпала шевелюра. Проснулась, и – о ужас! Подушка, усеяна остатками былой красоты. Да, годы оставили свой след, но мои волосы – густые, длинные, ухоженные – были моей гордостью, моей визитной карточкой, причиной тихой зависти многих женщин. А теперь… лишь воспоминание о них на наволочке в мелкий цветочек!
Это ранило глубже, чем я могла представить. Это было словно предательство собственного тела. Глядя в зеркало, я видела не только отражение болезни, но и утрату частички себя, частички моей женственности. Потеря, которую ничем не восполнить, рана, шрам от которой останется навсегда. Или не останется?
Я не плакала. Была готова к подобному, меня ведь предупредили.
Боль утраты смешивалась с отчаянием и страхом перед будущим. Как жить дальше, когда болезнь отнимает не только здоровье, но и красоту, уверенность в себе, саму суть того, что делало меня женщиной? Крик души и тихий шепот надежды. Смогу ли я снова увидеть в зеркале отблеск былой красоты, символ моей победы над болезнью?
Позже на моей лысенькой головушке проявились пятна эффектного кофейного цвета. Ну чисто черепаха! Смотреть на себя в зеркало некоторое время не могла. Совсем.
Почти сразу за этим от запаха любой еды пришли тошнота и рвота. В этом я нашла для себя положительный момент, если так можно высказаться. Похудею! Ах, эта диета аристократов! Никаких тебе смузи из сельдерея и медитаций о пользе киноа. Только чистая, незамутненная ненависть к еде, вырывающаяся наружу бурными фонтанами. Завидная легкость бытия! Что может быть изящнее силуэта, достигнутого не в тренажерном зале, а в муках очищения от самой мысли о пище?
Примерно в середине лечения стало скрючивать пальцы и выпадать ногти. Ну, это же просто подарок судьбы! Кто вообще придумал эти утомительные маникюры и педикюры? Теперь природа сама создает неповторимый образ, превращая конечности в авангардную инсталляцию. Этакий сюрреализм от медицины. И потом, как удобно стало печатать! Никаких зацепок за клавиатуру, никакого риска сломать ноготь в самый ответственный момент. Просто идеальное слияние человека и машины. А вы говорите, прогресс! Да он у меня на ногтях, вернее, на том, что от них осталось.
О, руки! Совсем недавно они были предметом моей гордости. В детстве я ловко жонглировала тремя мячиками. Повзрослев посещала танцевальную секцию в фитнесс-клубе. В результате чего руки подтянулись, приняли изящную форму и сами по себе могли очаровывать!
А теперь? Теперь не только скрюченные пальцы, но и проклятая "гречка" на кистях.
"Маргаритки смерти", как сказали бы эти эстеты из Парижа. Звучит красиво, конечно, но суть от этого не меняется. Теперь я беспомощно наблюдала как мои руки, мои верные союзники, предательски покрывались этими… пятнами. "Маргаритки смерти", значит? Ну, знаете ли, смерть вообще дама коварная, предпочитающая являться в самый неподходящий момент, но чтобы еще и в виде веснушек? Это уже какой-то возрастной боди-позитив в духе мрачного французского юмора.
–В конце концов, все мы стареем, – уговаривала я себя, стряхивая с лица фальшь энтузиазма. – Ну ничего. “Маргаритки смерти", говорите? Мы еще посмотрим, кто кого. С моим возрастом мне ещё жить и жить, а болезни и диагнозы – это мелочи жизни.
Когда-то очень давно, в самом сердце Парижа меня занесло в какое-то старомодное полупустое кафе, в котором я увидела старуху с морщинистым лицом, блестящими, живыми глазами и большим носом с горбинкой. Она сидела одна на веранде за столиком по соседству с пушистым розовым кустом и читала потрепанную книгу. Я обратила внимание на её руки. Они были покрыты большим количеством пигментных пятен. Она подняла глаза и, заметив мой взгляд, заговорила неожиданно по-русски:
–Знаете, я думаю, что "маргаритки смерти" – это символ мудрости. Каждое пятнышко – это история, урок, пережитая эмоция. Это карта моей жизни, написанная прямо на коже. Да-да. Я русская. Хотя и родилась здесь во Франции. Родители мои также здесь родились. А их родители эмигрировали сюда из России. Бабушка моя была баронессой, а дед, соответственно, барон.
И мы немного поболтали. Я не поверила в баронов, но всё равно было интересно послушать старушечьи воспоминания или фантазии. А потом я ушла, потому что торопилась присоединиться к своей туристической группе. Ночным автобусом мы покидали Париж.
–Возьмите, молодая дама, мою визитку. И следующий раз прошу ко мне заходить безо всяких церемоний, по родственному.
В моей руке оказался кусочек картона, который я машинально засунула в карман брюк-капри и благополучно забыла о нём.
Пришла болезни, и вспомнились её слова.
И, честно говоря, глядя на эту красоту, начинаешь верить, что страдания возможно действительно облагораживают, а возможно и нет. Но, по крайней мере, делают тебя более… необычным.
Глядя на свои руки, я увидела книгу своей жизни. И пожалуй я напишу еще не одну главу. Истории, которые не стыдно будет предъявить окружающим. Истории, особые, с терпким или горьковато-сладким вкусом. Вкусом жизни. Моя битва за выживание только начинается!
Однако окружающих я не хотела пугать, поэтому надевала перчатки.
Время шло. Болезнь расставляла многое по местам.
Встречи со знакомыми сошли на нет. Многие стали меня сторониться, вдруг заболевание заразно? Кто ж точно может сказать? С немногими остальными я обходилась редкими звонками. Я ссылалась на занятость, но не рассказывала о заболевании, они ссылались на занятость, но не интересовались мною. То, что я так надолго выпала из круга общения, никого не встревожило.
Но совсем отгородиться от окружающего мира невозможно.
Для посещения магазина, когда позволяло состояние здоровья, я надевала парик. На руки – тканевые перчаточки. Незнакомыми людьми мой новый облик воспринимался естественно, а знакомых-то не обмануть!
Общение с окружающим миром свелось к посещению онкологического диспансера, прохождению медицинских исследований, разговорам на соответствующие темы с такими же как я пациентами. Я привыкла к тому, что кое-кто из медперсонала пугался моего внешнего вида, эти люди натягивали на лица маски и быстро выходили из помещения. А однажды, гардеробщик в диспансере поглядел на меня и упал в обморок, и куртка моя завалилась вместе с ним. И как вам такое?!
В следующий раз другая гардеробщица предложила:
– Хотите я вам шляпку свяжу, будете носить?
– Какую шляпку?-Я безмерно удивилась.
– Как в церковь некоторые дамы одевают. У меня неплохо получается.
Я отказалась, а работница гардероба обиделась.
– Как чувствуете себя? – Спросила как-то врач на плановом обследовании и направила на мой организм сложное оборудование.
Прибор слегка заурчал, как сытый домашний кот. Замигал зелёными лампочками. По экрану шустро побежали какие-то непонятные мне картинки.
– Подыхаю! – Проскрипела я.
– А что вы хотите?– Неожиданно она посмотрела на меня с энтузиазмом.-Мы же в вас яд вводим, организм ваш сопротивляется. Перетерпите. Сейчас многое лечится. И ваше заболевание тоже!
Оптимистка, однако. Но именно такие врачи-оптимисты и настраивают пациентов на волну выживания.
Надеюсь, что лечение химией пользу всё-таки принесло, но от операции не спасло. Я могла бы по истерить, но зачем? Всё самое худшее произошло. А зачем швыряться негативом в окружающих? Они-то в произошедшем не виноваты. Так же как и я. И вот. Свершилось! Я с трудом повернула голову. Стандартная палата на двух человек. Две кровати, две тумбочки на колёсиках. Холодильник. На стене следы от кронштейнов, видимо, когда-то здесь висел телевизор. Почти гостиничный номер. Эдак звезды на четыре. Вошла моя соседка, молодая женщина, с такой же проблемой, как и у меня.
Она представилась:
– Лилия.
– Марфа Юрьевна. Но можно просто, без отчества. Вы давно тут?
– Уже четыре дня.
– А мне врач сказала, что выписывают на четвёртый или пятый день. А дальше дома долечиваться. А сюда только на перевязки.
– Это по протоколу. А если осложнения, то держат сколько надо. Вот у меня осложнения, какое-то воспаление началось, поэтому не выписывают.
–Осложнение чем вызвано?
–А кто знает? Мне не говорят. А я думаю, что это здесь внутрибольничная инфекция ходит.
Что-то поскрипывало, приближаясь к нам. Стойка медицинских пузырей с растворами. К соседке прибыла капельница.
Накатила тошнота. Я кое-как смогла подняться и направилась в туалетную комнату. Зеркало, этот беспристрастный судья, встретило меня взглядом, полным нескрываемого ужаса. В отражении плескалось нечто, напоминающее жертву неудачного эксперимента. Освежившись, я посмотрела на мир немного яснее.
И пришла к выводу, что не всё ещё потеряно. Многие считают, жизнь – это не зебра, а скорее американские горки: то вверх, то вниз, то тебя тошнит. Надо взять себя в руки.
“А не пройтись ли мне по коридору, посмотреть что и кто здесь? И развлекусь заодно!”
В казённой сорочке, белой с мелкими синенькими горошками, пошатываясь, опираясь на стены, я двинулась изучать отделение. Остаточное действие наркоза и каких-то ещё лекарств, а также скрюченные стопы мотали меня от стены к стене.
– Женщина, да куда же вы идёте? Вы ж только после операции! Вам отдыхать надо!– По узкому и длинному коридору неторопливо перемещались несколько пациенток.
– Если вам что-то надо, мы принесём. Кефир на полдник принесли. Хотите я вам сейчас принесу?
– Благодарю вас. Я только воды попить. Кефир не надо. Не смогу выпить.
Меня подхватили под локотки.
– А мы вас видели. Вас днём после операции привезли.
– Я скоро на выписку. Анна Петровна, – говорившая ткнула в кого-то пальцем,– тоже.
– Здесь хирурги хорошие. У вас кто? Женщина-хирург? Вам повезло! Она же врач высшей категории. И пациентов себе может выбирать.
Вот так и познакомились. Среди большого числа женщин подобных нынешней мне, стало не так страшно.
В дальнейшем обстоятельства сложились так, что выписка по протоколу оказалась не для меня. Мой организм решил полностью повторить ситуацию моей госпитальной компаньонки, то есть началось непонятно откуда взявшееся воспаление. Потянулись однообразные больничные дни. Компаньонка Лилия грустила и плакала. Мне были смешны её переживания, но приходилось держать себя в руках.
– Ну почему мне так не повезло, – причитала она ежедневно, – и так размер первый, а теперь ещё и удалили! Ну как я теперь буду?
– Что вы так переживаете? Ну придумайте что-нибудь, засуньте какую-нибудь старую футболку!– Предлагал врач и быстро убегал.
Или:
– Ой. У меня теперь рука не поднимается. Доктор, скажите, будет рука подниматься?
– У вас же удалены лимфоузлы, соответственно нарушены нервные окончания. Надо подождать. Всё восстановится, но требуется время, – убеждали её по очереди то лечащий врач, то дежурный. Убеждали и так же быстро убегали.
– Ну как же так?! Как я теперь буду обязанности хормейстера исполнять? У меня коллектив! И так без волос осталась! Да ещё и рука не поднимается!
– Лилия, у вас же рука поднимается.
– Ну что вы, Марфа! Да, поднимается. Но не полностью. Только до уровня плеча, а мне надо вот так, вверх.
Лилия демонстрирует как ей надо. Рука неожиданно поднимается. Но Лилия этого не замечает и продолжает:
–А она поднимается только так. Я ведь хором руковожу и им, хористам, будет непонятно. А вы думаете, что всё восстановится?
– Конечно. Всему своё время. И руке вашей тоже.
Переживания не мешали Лилии вести довольно активный образ больничной жизни: постоянно выходить на улицу покурить или пребывать в другом корпусе для пользования вай-фай.
Я же со скрюченными стопами особо передвигаться не могла и большую часть времени проводила в кровати или на диванчике в коридоре в уголке отдыха, просматривая новостные телепрограммы или выслушивая пациенток.
Из разговоров я прекрасно знала, что везёт медперсоналу, который работает по воскресеньям, потому что дежурные врачи в эти дни тусуются в другом отделении и особо работой не загружают. Или то, что повар на больничной кухне живёт в деревне рядом и держит свиней, поэтому и больничная еда такая отвратная. Какая связь? Прямая. Всю несъеденную пищу зам. главврача разрешает забирать работникам кухни, так рассуждали обитатели госпиталя.
Или то, что тот же человек разрешил некому предпринимателю в холле госпиталя организовать буфет с ценами в три раза больше, чем в магазине рядом. Родственники, наверно, опять же прикидывали обитатели госпиталя.
Или то, что в глубине соснового парке некоторое время назад был выстроен спецкорпус. Для элитных клиентов. И личные машины тамошних постояльцев могут подъезжать прямо к главному входу беспрепятственно. И лечение там проходят только очень богатые люди.
–Олигархи. Точно! – Уверяла одна из пациенток. – Когда я здесь впервые лежала, они только-только строили. Машины подъезжают одна богаче другой.
– Так уж и олигархи! Ну, машинами-то в наше время никого не удивишь!
– Татьяна, которая еду развозит по палатам, рассказывала, что в том элитном корпусе и еду другую подают. Готовят в ресторане по персональным меню.
– Татьяна, что? Там тоже еду подаёт?
– Да вы что? Татьяна полы мыла. А эти специально официантов держат. За каждым закреплены только по три палаты. Да! А палаты там двухкомнатные. Одна комната как спальня, а другая как гостиная. Других, значит, гостей принимать. А если приспичит ночью покушать, так вызывают дежурную сестру-хозяйку, она-то и быстро подаст что надо. И не спорьте! Там такие правила. Уж я-то знаю!
Слушательницы немного похихикали. Разговор продолжился.
–А я читала, что это не новая постройка. А восстановили старый помещичий дом. И некоторые предметы исторические из областного музея перевезли в него.
–Да вы что? Неужели так можно?!
–Кому-то можно. Картины старые. И шкафы. Из запасников, как говорят. Так что тамошние обитатели среди барских пожитков прохлаждаются.
–У нас не хуже, – хохотали слушательницы, – принимать гостей и красном уголке принимать можно, а не нравится – в общем холле. Там такой простор! И интернет отлично ловит.
–А у этих можно косметолога или парикмахера вызвать. Там и такие имеются. – Элитный корпус или какой ещё, а работу вон скольким людям предоставил.
-И что это за такие больные удивительные? Косметолога подавай! Симулянты какие-то.
–Да, да. И наша сестрички иногда там подрабатывают. Там как-то, – и она шепотом назвала известную фамилию, – лежал. А Вера, которая утром сменилась, в то время подрабатывала санитаркой там. Так он ей за хороший уход за день тысячу в карман халата положил и глазом не моргнул. Вера ещё переживала, что только одна смена у неё случилась. Уж больно ей такие чаевые понравились.
–Только не распространяются об этом.
–Подписку что ли о неразглашении дают?
Все захохотали.
–А может и дают. Кто ж признается?
–Хотя они сами между собой сплетничают. Я случайно слышала.
Однажды утром в мою палату вошла молодая женщина в сером платье и фартуке простого кроя с красным крестом на груди. Она подошла к моей кровати, сложила ручки на животе и скорбно взглянула на меня. Мне это не понравилось. В ее взгляде было что-то такое… предрешенное. Как будто она уже знала мой диагноз, мое будущее, мою судьбу. Я не люблю, когда на меня так смотрят! Это напоминало мне о мяснике, рассматривающем скотину перед забоем. Такое ощущение появилось у меня.
Я старалась не замечать ее присутствия. Но запах нарочитой чистоты и ее дешевого одеколона преследовал меня.
И что в том, что я лысая с коричневыми пятнами на голове? В конце концом я лежу в онкологическом госпитале, а не на курорте, а эта встала и рассматривает!
– Я не видела вас раньше. Вы новенькая сестра-хозяйка?
Тут в палату вкатилась стойка с капельницами для меня, за ней медсестра.
Наконец, гостья заговорила. Ее голос был тихим и ровным, без малейшего намека на эмоции.
– Я здесь не работаю, я из храма. Как вы себя чувствуете? Может вам чего надо?
Какой смысл отвечать? Что она хотела услышать? Что мне больно? Что я боюсь? Что я не хочу умереть?
– А что вы мне хотите предложить, например?
– Может причаститься хотите?
– Рано вы меня хоронить собрались! – Волна возмущения подкинула меня на кровати.
Медсестра ухмыльнулась, а женщина в фартуке поспешила уйти.
– Кто это? Вы знаете эту девицу?
– Приходят иногда. А мы их не знаем, но завотделением не препятствует. Вдруг кому-то надо.
Да уж. Работница храма давно ушла, а неприятный осадок остался.
В целом, настроение у меня было вполне нормальное. Что на это влияло? Может, оптимизм моего хирурга Зульфии Эльдаровны, навещающей меня ежедневно? Всегда спокойная и в настроении. А, ведь, она делает по несколько операций в день! Или профессионализм процедурной медсестры Надежды Павловны, с готовностью помочь любой пациентке? Могущей провести любую медицинскую манипуляцию быстро и точно. Или медсестры Оксанки, которой удавалось сразу попадать иглой в нужную вену или в нужное место не причиняя никакой боли?
Однажды утром компаньонка Лилия рассказала, что ей приснился удивительный и неприятный, с её точки зрения, сон.
– Представляете, снится мне, что я еду на дачу, к детям. А со мною в электричке оказалась сама Раиса Максимовна!
Глава 2
Глава 2
Я посмотрела на соседку с удивлением.
– Та самая? Вы что, с ней были знакомы?
– Нет, не знакомы мы были. Где Раиса Максимовна, а где я… Я её только по экрану телевизора и знала. А тут во сне – как живая! Словно в одном купе едем, плечом к плечу. И говорит мне, будто живёт совсем рядом. Вместе на одной остановке вышли, а она всё рассказывает, как у неё в доме красота да благодать.
– Надеюсь, в гости не приглашала?
– Да не успела пригласить. Медсестра температуру мерить пришла, и я проснулась. К чему бы это? – В голосе Лилии слышалась явная тревога.
– Так ясное дело! Это к дождю.
– Правда?
– Абсолютно точно! К дождю. Даже не сомневайтесь.
Днём действительно пошел дождь, и Лилия повеселела.
А ночью я долго не могла заснуть. Накатывало необъяснимое беспокойство. И оно вело в прошлое. Мешали какие-то давние воспоминания. Среди всей этой мешанины всплыла одна такая знакомая молодая женщина студенческой поры. Марина Белоцерковская, моя ровесница. Или нет. Она была моложе на пару лет. Марина училась в медицинском. Неожиданно, она ощутила себя ясновидящей. Бывает же такое! И пошло-поехало. Она принялась развивать свои специфические способности, быстро повернув необыкновенные качества в деловое русло. Сначала открыла “кабинет” и арендовала маленькую комнатушку при районной поликлинике, но столкнулась с неприкрытой завистью. Руководительница поликлиники требовала личный процент от марининой выручки. Сначала небольшой, но каждый месяц по требованию процент увеличивался. Марина с таким положением дел не согласилась. Аренду пришлось прекратить. Однако, она сорганизовалась с другими такими же “талантами”. И открылось ООО “Колесо судьбы”. Несмотря на предпринимательскую деятельность врачебный диплом она получила, но продолжила предсказывать. Иногда “Колесо судьбы” попадало в телепередачи, и всегда отзывы о тамошних предсказателях были превосходные. Для съёмок на телевидении Марина Белоцерковская создала для себя образ. Эдакая брюнетка, чьи вьющиеся пряди волос напоминали воронье крыло, упавшее в омут чернил. Жгучие, тёмные глаза, словно два осколка ночи, пронзали самую душу, не оставляя места для надежды или забвения. В ушах её, словно эхо давно ушедшей эпохи, покачивались крупные серьги, мерцающие тусклым, но неизменным золотым блеском. Изысканная утончённость, присущая лишь тем, кто вкусил горечь и роскошь, читалась в каждом их изгибе. На тонких, аристократических пальцах, подобно застывшим каплям крови, блистали золотые кольца с крупными камнями, каждый из которых, казалось, хранил свою собственную, мрачную историю.
Одеяния её – тяжёлые, бархатные или парчовые – струились, словно жидкая ночь, поглощая свет и окутывая её в ауру таинственности. Каждый шорох ткани казался шёпотом забытых молитв, каждый отблеск – кратковременной вспышкой воспоминаний о давно ушедших днях. В её облике чувствовалась неизбывная печаль, словно она была обречена вечно блуждать по лабиринтам памяти, преследуемая тенями прошлого. Она была воплощением таинственности, запечатлённой в золоте, шёлке и бархате. Такая вот вечная пленница своей собственной интригующей красоты. Наверно, так её описал бы писатель Эдгар По, большой любитель тайн и мистики.
–Тот же театр, но только для моих клиентов! – Посмеивалась Марина.
Ещё будучи студенткой, Марина Белоцерковская нагадала себе мужа. При этом, карты показывали, что мужчина уже женат. Но юная Марина, твёрдо уверенная в своём предположении, дождалась: любимый прекратил прежний брак и женился на ней.
Предсказания её были удачны. Она была как Дельфийский оракул современности. Люди приходили к ней, обремененные тревогой, словно корабли, терпящие бедствие в штормовом море. Они искали ответы на вопросы, терзающие их души, как хищные птицы терзают добычу. Как сказали бы в старину. И она, подобно мудрой Сове, сидящей на ветвях древа познания, делилась с ними своей мудростью, рассеивая мрак неизвестности.
Пророчествуя она много гастролировала по стране и даже за границей.
Её можно было назвать ткачихой чужих судеб, плетущей полотно времени, где каждая нить – это выбор, каждое переплетение – последствие. Её дар был и бременем и благословением, ведь, как сказал Ницше: "Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя". Марина смотрела в бездну.
За годы нашего знакомства мы реально виделись с ней только пару раз. В целом обходились нечастыми телефонными звонками или перепиской в интернете.
Однажды на встрече участников творческих факультативов, на которой присутствовала и я, а Марина Белоцерковская в то время стала весьма известной, она подарила мне присказку. Она так и сказала:
– Дарю тебе. Может пригодиться.
– Делать-то что?
– А ничего. Просто запомни. Если что-то застопорилось, повторяй “помогай, продвигай, пять, пятнадцать, двадцать”. Повторяй, и всё!
Тогда мы посмеялись, и присказка спряталась где-то в глубине памяти. А вот вам и раз! Теперь-то и вспомнила. К чему бы?
К сожалению, срок жизни Марине судьба отмерила небольшой. Она неожиданно заболела и “сгорела” быстро. За месяц. Онкология.
Сон по-прежнему не шел. Раньше я вертелась бы в кровати, но нынче сделать этого не могла. Мышцы слушались плохо. Я просто лежала на спине, таращилась в потолок и вспоминала.
А может зря я не воспользовалась марининой присказкой? А вдруг это помогает? Но, с другой стороны, разве можно серьёзно относиться к каким-то приговоркам? Я и не помнила о ней. Это сейчас, в госпитале мой мозг внезапно выдал те слова.
Утром порадовала дежурная медсестра.
– У меня для вас, женщины, две новости. Сегодня последние капельницы у вас, Марфа Юрьевна.
– О! Могу надеяться, что завтра выпишут?
– Это уж как врач скажет. Может выпишут. А может и новые назначения сделают.
–А вторая новость? – Оживилась Лилия.
–С сегодняшнего дня у нас в отделении начнут работать практиканты. Из областного медицинского техникума. Они будут учиться ставить уколы, капельницы. Навыки работы перенимать.
–То есть практиковаться будут на нас? – Дрогнувшим голосом поинтересовалась Лилия.
–Ну да! А на ком же? Надо же им научиться, как и что делать. У вас будут согласие спрашивать.
К счастью моё согласие не понадобилось.
Ура! Меня выписали долечиваться дома. Я скрупулезно выполняла все предписания, но обо мне словно забыли. Месяцы утекали сквозь пальцы, как вода, но горечь ситуации не позволяла даже мимолетно сравнить тянущиеся дни с карамельной сладостью ирисок из прошлого. Изредка я наведывалась в госпиталь. Сперва – на перевязки, затем – на обследования. Заодно навещала медсестер в "своем" отделении, принося им к чаю торт или коробку конфет.
И неожиданный звонок от госпитальной “подруги” по несчастью, от Анны Петровны.
Ей предложили бесплатную путевку от "собэза", как она выразилась, в пансионат, а сама она ехать не сможет. Да и с "собэзом" отношения портить не хотелось. Путевка в Калининградскую область. Сосны, море, белый песок…
Зима дышала в затылок, а ей – море. Я понимала ее нежелание. Не сезон. Холод пронизывает до костей, тоска разъедает душу. И как тут откажешь, чтобы не обидеть?
Мне представилась картинка.
Ветер сбивает с ног на набережной, завывая в пустых кафешках, где столики накрыты клеенкой в клетку. Чайки, как старые пьяницы, дерутся за объедки, брошенные редкими прохожими. Море свинцовое, тяжелое, словно налитое ртутью. Никакого лазурного берега, никакого солнца, играющего на волнах. Только густой туман, заползающий в город, как вор, и унылое подмигивание с дальнего маяка.
Море в это время года – это не отдых, это скорее побег. Побег от самих себя, от проблем, от одиночества. И этот побег обречен на провал, потому что море лишь усилит тоску и отчаяние. Оно станет зеркалом души, отражающим всю боль и пустоту.
Ехать в этот мертвый сезон означало бы признать поражение. Признать, что лето закончилось, что жизнь увядает, что надежды рушатся, как песчаные замки под натиском волн. Наверно, Анна Петровна не хотела этого признавать.
Да уж! Море в ноябре – это уже не лазурные волны, разбивающиеся о золотой песок, а свинцовые валы, грозно накатывающие на неприветливый берег. Ветер пронизывает насквозь, словно ледяные иглы, и даже солнце, если и появляется, кажется бледной, безжизненной звездой, не способной согреть.
Но я всегда видела в морской стихии не только опасность и холод, но и некую завораживающую красоту, тайну, зовущую в неизведанное. В этом мрачном, ноябрьском море таилась особая магия, недоступная поверхностному взгляду.
И между прочим, доктора прописали мне свежий воздух, умеренное движение и, главное, – чтоб без лишних переживаний.
С другой стороны – этот отдых для меня бесплатен. С третьей – никаких забот о продуктах, готовке, уборке. Поеду.
Это был мой первый приезд на самый запад нашей Родины.
Храброво удивило ясной, тёплой погодой. И воздухом. Настолько он был хорош. Как великолепное вино, которое следовало смаковать маленькими глоточками и не торопиться “выдуть” бутылку.
По случаю несезона в номере я царила одна.
Отдых приносил облегчение, как глоток ледяной воды в знойный день. Или волна, просто смывающая какую-то тягучую усталость, которую не вытряхнуть ничем, кроме вот этой ленивой неги. Ресторанное питание – это не только отсутствие необходимости стоять у плиты, но и возможность забыть о счетах и бюджете, хотя бы на время. Порции огромные, еда простая, но добротная и красивая подача её, как будто тебя кормит добрая старательная тетушка, а не безликие повар и официантка.
Утреннее солнце, пробивающееся сквозь занавески, не раздражало, а скорее звало к новым впечатлениям. Прогулки к морю стали ритуалом. Идти медленно, вдыхая соленый воздух, наблюдать за чайками, спорящими над куском выброшенной рыбы. Море было серым, неспокойным, как душа после долгой болезни. Экскурсии… Они были как кадры чужой жизни, промелькнувшие перед глазами. Древние камни, хранящие тайны, узкие улочки, помнящие шаги королей и нищих. Все это откладывалось где-то глубоко внутри, не сразу, постепенно, словно капли воды, точащие камень. Возвращусь ли я отдохнувшей? Не знаю. Но какой-то груз, невидимый, но ощутимый, становился легче. И это уже было немало.
В глубине души, однако, ожидала некого подвоха. И он случился!
Заключительная экскурсия состоялась в предпоследний день отдыха.
Нас привезли и завели в здание музея.
Серое, подавляющее своей казённой монументальностью, оно угрюмо нависало над нами. Стены обшарпанные, краска потрескалась и осыпалась, обнажая грязную штукатурку. Здесь явно давно не ступала нога ремонтника. Ступени разбиты, крошились под ногами, словно печенье, и каждый шаг отдавался гулким эхом в огромном, полупустом холле. Слева гардероб, но одежду не принимают. Пустая вешалка покачивается, словно призрачная тень забытого посетителя. За ним комната с вывеской “Сторож”. Дверь полуоткрыта, оттуда тянет затхлой сыростью и запахом дешевого курева. Наверняка там сидел какой-нибудь старикан, досматривающий свой век в этом забытом богом месте. Справа лоток с сувенирами. Открытки с видами местных городков, отделанные под старину, очень симпатичные буклеты, брелоки и другая привлекательная мелочь. Продавец, женщина с усталым взглядом, равнодушно наблюдала за нами, почесывая щеку толстым пальцем. Ей явно было все равно, купим мы что-нибудь или нет. Впечатление, что в нас она видит не покупателей, а собственных надоевших родственников. Или же мы – такие же призраки, как и это место.
– Потом выберете, – торопила гид, – сейчас на верхний этаж. Экскурсия по замку!
Туристы удивленно переглядывались. Этот неказистый дом оказывается замок! Затопали за гидом. Под её бубнёж мы переходили из комнаты в комнату. В целом рассказ о знатном семействе, фамилию которых я не запомнила, понравился. А их портреты – нет. Родословную они вели от рыцаря-участника какого-то крестового похода. Рыцарь вернулся с неизвестным заболеванием. Прожил он недолго, но успел численность семьи увеличить и передать им некоторые ценности, добытые в походе, после чего тихо скончался. Семья разбогатела.
Наша гид приложилась к бутылочке с водой и с выражением продолжила:
–Мужчины этого рода… о, да, мужчины этого рода! Они были подобны воронам, кружащим над падалью, – мрачные, властные, с взглядом, прожигающим души. Их богатства сияли, словно золото в руках безумца, обещая власть и наслаждение. Женщины… ах, эти женщины! Лилии, выросшие на кладбище, бледные и хрупкие, с глазами, полными печали и обещания. Они манили в свои объятия, словно сирены, нашептывая о вечной любви, которая оборачивалась лишь пеплом и прахом.
И так много лет… столетия тянулись, словно бесконечная ночь, наполненная скрипом половиц и шепотом теней. Род процветал, подобно ядовитому плющу, обвивающему древний замок. Их имя шептали с благоговейным ужасом, их богатства росли, словно грибы после дождя, вскормленные кровью и слезами.
Но потом, как это обычно и бывает, в бочку меда кто-то засунул ложку первоклассного, забористого дегтя. Конец девятнадцатого – начало двадцатого века стали для этой семьи могильной плитой, выписанной готическим шрифтом. Родственники, эти милые, улыбчивые родственники, вцепились друг другу в глотки с таким остервенением, будто каждый претендовал на единоличное владение рецептом вечной жизни и секретом, как сделать деньги из воздуха. И знаете что? У них получилось. Деньги из воздуха они делать разучились, а вот пустить по ветру все накопленное – это, пожалуйста, с огоньком и креативом.
Разорение пришло не как тихий вор, а как пьяный слон, ввалившийся в хрустальную лавку. Никаких тонких намеков, никакой изящной игры полутонов. Просто – бац! – и все, приехали. Особняк, тот пышный памятник тщеславию предков, ушел с молотка. Акции, облигации, бриллианты – все рассосалось, как дым над казино после удачной раздачи. И что осталось? А остались лишь воспоминания о былом величии, да горький привкус разочарования на языке. Впрочем, кое-что еще осталось. Осталась та самая генетическая предрасположенность к неприятностям, которая, как подозревают наши местные краеведы, и сыграла главную роль в истории семьи. Ведь, как говорится, от осинки не родятся апельсинки. А если и родятся, то обязательно гнилые.
–Да вы настоящая писательница! Так рассказали, что сразу захотелось взять лопату и искать сокровища, спрятанные семейкой рыцаря! – Неожиданно вырвалось у меня.
–Да. Тут многие искали.
–И что? Нашли клад? – Это уже интересовались кто-то из экскурсантов.
–Что-то находилось. То продукты питания, типа домашних консервов. По разные предметы домашнего обихода. Но крупных кладов не находили. Краеведы считают, что больших кладов в нашем регионе нет. Потому что Пруссия была небогатой частью Германии. Но любители покопать находятся до сих пор.
– Как так могло случиться? Они же богатые, – интересовались туристы.
– На этот счёт есть легенда. Якобы …, – гид назвала мудрёное имя, – Прибыл рыцарь с дальней стороны, неся в ладонях "сияющий осколок" – аграф, дар самого Шукрашаха-Ибн-Шимушина. Так в летописях указано! Завещал потомкам беречь сокровище, словно зеницу ока, и вручить истинному владельцу – тогда, дескать, благоденствие не покинет их род. Время шло, и "узы крови" превратились в клубок змей раздора. Один из потомков, дворянский сын из ветви неосновных наследников, "не обременённый мудростью", потребовал раздела драгоценности, жаждая единолично владеть частью богатства. Обратились к ювелиру, "мастеру золотых дел", который "рассек единое на части", отыскав и покупателей. "Ветры перемен" унесли проданные фрагменты, но один осколок, "словно искра угасшего костра", всё-таки остался в руках старой то ли баронесс то ли маркизы. Легенда гласит, что жадные наследники, "опьяненные алчностью", оборвали её жизнь в стенах старинного замка. Но заветный фрагмент, "словно призрак", исчез бесследно. "Тайна сия велика есть", и даже "пытливые умы" местных краеведов оказались бессильны разгадать загадку исчезновения части аграфа.
– И давно старуху “пришили”?
– Перед войной. Первой мировой, если быть точной.
–И как они в этом доме все размещались? Вроде комнат-то мало.
–Раньше прусские дворяне неприхотливые были. Детей всех в одно помещение поселяли. Супруги – в отдельной комнате. Слуги жили в основном в подвалах, или, как сейчас, скажут, в цоколе. Пруссия никогда не считалась богатым регионом. Частенько бывали наводнения. Или болезни чуть ли не города полностью выкашивали. Голодные годы выпадали чаще, чем в других частях Европы. Вы в Калининграде в ресторане видели блюдо “ворона”?
–Настоящую ворону подают? Во дают!
–Нет, конечно. Но очень давно, здесь в Пруссии были “голодные” периоды, и немцам пришлось ловить ворон. Готовили их, к примеру, как уток, и ели их. Сохранились архивные записи, в которых указано, что в таких-то годах птиц в городах не было совсем. Ни воробьёв, ни ворон, ни голубей – всех съедали. Сейчас, для экзотики, сохранили название блюда “ворона”, а само жаркое готовят из перепела в ресторанах подороже, а в ресторанах более демократичных куриное жаркое подают.
Между собой туристы шушукались.
–Так до сих пор сокровища и ищут?
–А чего искать, столько времени прошло? Может, копатели давно нашли да и продали какому-нибудь коллекционеру. У вас здесь много чего находят. Я читал.
–Не находят, а находили. Эти земли всё время кто-нибудь роет. Слишком много трагических событий здесь происходило из века в век. А обеспеченные люди, убегая из своих поместий, всегда большую часть имущества прятали, надеясь когда-нибудь возвратиться. Или дети вернутся, так рассуждали раньше. И кто знает сколько тайн ещё хранит наша земля! У нас в России также было. Дворяне всё вывезти не могли и прятали. Кто в землю зарывал, кто в колодец отпускал, кто замуровывал в стены своих домов.
Туристы стали бурно обсуждать буржуазные нравы, внешность семейства, их материальное состояние по тогдашнему курсу, а на меня в очередной раз накатила тошнота. Я сбежала в туалет. Сколько времени я в виде вопросительного знака пребывала у унитаза не знаю. Сколько приводила себя в порядок после всего не знаю. Вышла. В помещениях лампы не горели. Уличного света хватало, чтобы не спотыкаться, осторожно идти музейными коридорами. Людей нет. Меня забыли!
Меня охватила беспомощность и тревога. Я одна внутри кажущегося теперь огромным здания, и каждая статуя и каждая картина подозрительно пристально смотрят на меня. Запах пыли и запустения въелся в воздух, ощущается физически, как шершавый налет на языке.
“Что делать? Главное – без паники! ”
Ближайшая незапертая дверь впустила меня в небольшой зальчик, оформленный как кабинет. Здесь царила атмосфера удушающей старины, словно сама вечность раскинула свои костлявые пальцы над каждым предметом, отравляя воздух густым запахом тлена и забвения. Кресло, обитое выцветшим бархатом, зияло прорехами, обнажая нутро, набитое конским волосом, казавшимся прядью волос мертвеца. Бюро, словно склеп, хранил в своих ящиках тайны давно ушедших поколений, тайны, которые, казалось, шептали мне о неминуемом конце всего сущего. Массивные книжные шкафы, подобно мавзолеям, возвышались вдоль стен, их полки ломились от томов, чьи пожелтевшие страницы источали смрад веков. Камин, пустой и холодный, словно сердце, из которого вырвали огонь жизни, напоминал о былом тепле, которое никогда не вернется. Диван, запятнанный неведомыми пятнами, казался ложем, предназначенным для мук и кошмаров. Картины, развешанные по стенам, изображали мрачные пейзажи и лица, искаженные страданием. Их глаза, казалось, следили за мной, преследуя меня своим немым укором. Я оказалась в окружении лиц весьма не привлекательных. Носы фвмильные висят как сливы, глаза выпуклые, рты бледые и узкие. Они на самом деле были такими или такие художники были наняты? Экскурсовод рассказывала о внешности владельцев поместья совсем иное!
Ощущая себя пленницей, обреченной на вечное заточение в царстве теней и призраков, я осмотрела помещение. Каждая деталь этого места говорила о распаде и гибели, о неумолимом приближении к пропасти небытия. И в этом ужасном великолепии я чувствовала незримое присутствие… чего-то… зловещего, наблюдающего за мной из темноты, выжидая момент, чтобы поглотить меня целиком.
– Что вам надо? – Громко вопросила я изображения на всякий случай. Портреты молчали.
“Уже хорошо, что молчат! Не надо волноваться. Просто какое-то готическое настроение у меня. Это же музей. Здесь нет ничего мистического. Марфа, держи себя в руках! Это просто твои фантазии. Здесь предметы после реставрации, всё целое, без пятен и дыр. ” Так успокаивала я себя. Пришло решение, что если я пробуду здесь до утра, неплохо бы поспать. И время пройдёт, и есть не захочу.
Я сняла свою куртку, положив её в кресло, храбро подошла к дивану, присела на него. Удобно! Диван чуть скрипнул, а я подвинулась поглубже, поёрзала, желая найти удобное положения для сна. Диван ещё раз скрипнул, но громче. Крякнул. И я провалилась.
Не то чтобы я ожидала попасть в Нарнию, но перспектива обрести второе дно у предмета мебели, претендующего на звание «уютное дворянское гнездышко», меня как-то не прельщала. Сначала я подумала, что это спектакль, разыгранный сотрудниками музея специально для меня, рассеянной, потерявшейся экскурсантки, в декорациях типового помещичьего дома прусского поместья. Но нет, это был всего лишь диван. Диван, обладающий, судя по всему, способностью к трансгрессии в иные измерения. Или, по крайней мере, к хранению забытых цивилизаций из пыли, крошек и затерянных носков. Падение было не то чтобы стремительным – скорее, унизительно медленным. Словно диван решил растянуть момент моего позора, акцентируя внимание на каждом скрипе пружин, каждом вздохе ветхого наполнителя.
Вокруг меня поднялось облако пыли, такое густое, что я на мгновение почувствовала себя шпионом-разведчиком, обнаружившим тайник, который искали все кто только мог. Только вместо секретных материалов или драгоценностей меня ждали клубки пыли перемешанной с шерстью домашних животных, фантики от конфет, чей срок годности, вероятно, истек еще до моего рождения, одинокий пульт от чего-то, что я не могла опознать.
Ирония судьбы заключалась в том, что я считала себя человеком, способным находить выход из любой ситуации. А тут – бац! – и застряла в диване. В этом пыльном, скрипучем, проклятом диване, который, клянусь, сейчас начал подозрительно ухмыляться. Ну ничего, подумала я, выбираясь из плена. Я ему еще покажу этому адскому изобретению кузькину мать! Когда-нибудь.
Выбиралась наружу я долго. После чего убедилась в потерях: слегка порван рукав пуловера и отсутствует золотая цепочка на шее. А полусапожек с левой ноги как-то умудрился соскочить и валялся на полу.
Так. Обувь надела. Рукав – ерунда, в отеле зашью. Цепочку жаль. Что ж я такая невезучая? Придётся лезть внутрь дрянного дивана и искать там. Диван не казался повреждённым. Кое-как я стащила с него подушки. Подсвечивая смартфоном, заглянула через решётчатое основание. И чихнула. И ещё раз, И ещё. Ой, сколько пыли!
Лёгкое сверкание. Ура! Порванная цепочка найдена. Что-то заставило меня продолжить осматривать антикварные внутренности. Ещё что-то сверкает. Стекляшка? Вытащила непонятный предмет. Камень в помятой оправе. Похоже, кольцо. Вроде похожее я видела на одной таком китайском сайте, на нём продаются подделки известных ювелирных брендов. Повертела в руках. Примерила. Подошло на мизинец. Странно, но подошло. Видимо, не только меня это громоздкое чудовище-диван сваливал на пол!
Привела диван в относительно прежнее состояние, но устраиваться на нём снова не решилась. Посижу-ка в кресле. Задумавшись, крутила кольцо на пальце. В голове каруселью неслось “помогай, продвигай, пять, пятнадцать, двадцать”. Что ж я сижу в таком случае? Надо поторопиться, а то расселась тут!
Надев куртку, вышла из комнаты, осторожно, подсвечивая смартфоном, побрела к выходу. Странно. Не заблудилась. В комнате сторожа попахивало алкоголем. Сам мужчинка спал и храпел.
“Помогай, продвигай, пять, пятнадцать, двадцать”.
Подошла к входной двери. Повезло. Не заперто. И трофей из дивана со мной! Вышла на улицу и обнаружила, что успеваю на последнюю электричку.
Колечко оставила на память о приключении.
“Помогай, продвигай, пять, пятнадцать, двадцать”.
Тут осознание настоящего времени вновь возвращается ко мне. И что ж?
В настоящий момент я валяюсь на земле, а с ажурной спинки парковой скамьи на меня с насмешкой взирает чёрная птица!
–Судар-р-рыня, позвольте отр-р-рекомендоваться! Кар-р-рл! Экспер-р-рт по необычным делам.
И он поправил пёрышком правого крыла на голове мини цилиндр, вроде как снимал передо мной шляпу в знак приветствия.
“Ворон в цилиндре! Что же это такое?!”
– Да что ж это делается, – каркнул ворон. – Интеллигенции совсем не осталось. Даже "здравствуйте" не говорят!
– Вы… вы… говорите?
Ворон возмутился:
– А что мне, молчать, что ли? Сижу тут, жду тр-р-рамвая. Между прочим, номер-р-р одиннадцатый. Вы не знаете, опаздывает он сегодня или нет?
И он опять вальяжно прогулялся по ажуру.
Я попыталась сесть на скамью.
– Трамвай? Говорящий ворон ждет трамвай? Да я, наверное, сплю!
Птица была старая. Перья, когда-то вороные, теперь отливали скорее графитом с редкими вкраплениями ржавчины.
И вот, старый ворон снова заговорил. Причем так, будто всю жизнь провел в МГУ.
–Ну и погодка, я вам скажу, – он глядел на меня сверкающим глазом. И я заметила, что смотрит он через монокль!
–Прямо-таки душа просит стаканчик горячего глинтвейна и томик Гофмана. Или, знаете ли, хорошую жирную гусеницу. Что подвернется первым.
Он помолчал, будто ожидая моего мнения. Когда я не ответила, он фыркнул:
–Молчите? Ну-ну. Наверное, размышляете о смысле жизни. Занятие, достойное лишь самых скучных смертных. Поверьте старому ворону, смысл жизни – это вовремя стащить блестящую вещицу, пока никто не видит. И желательно, чтобы это была вещица побольше.
Он взмахнул крылом, чуть не свалившись со спинки скамьи, и захохотал:
–Ах, гравитация! Вечный враг элегантности. Ну ничего, переживем. Как говорил один мой знакомый филин… впрочем, не важно, что говорил этот старый хрыч. Он всегда был склонен к пессимизму.
–Знаете, – продолжил ворон, пытаясь продолжить разговор таинственным шепотом, – я видел такое… такое, что вам и не снилось…
Он замолчал, глядя на меня с хитрой ухмылкой.
–Что, не верите? А зря. Я старый ворон, я много чего знаю. И, между прочим, знаю, где зарыт клад. Но это уже совсем другая история. И за рассказ о кладе, знаете ли, полагается хорошее вознаграждение. Например, горсть блестящих пуговиц. Или, знаете, колбаса. Колбаса – это всегда хорошо.
И он так свирепо захохотал, этот старый, разговорчивый ворон, так что под ним жалобно скрипнула скамейка.
В этот момент в центре озера показался трамвай, с пассажирами.
Ворон обрадовался:
– О, кажется, мой! Ну, бывайте, судар-р-рыня. И в следующий р-р-раз, когда увидите говор-р-рящую птицу, постарайтесь держать себя в р-р-руках. А то мне тут, знаете ли, и без вас нер-р-рвов хватает.
Чёрная птица взмахнула крылами и исчезла. Трамвай с пассажирами тоже испарился. А я сидела на скамье и пыталась понять, а что это всё значило? Что-то мешалось в ладони. Ого! Как оказалось я сжимала в руке визитную карточку, на которой готическим шрифтом сообщалось “Карл фон Кларофф. Эксперт и вратарь”.
Глава 3
Глава 3
В тот день Марфа планировала отбыть в командировку. Три дня. Утром она стремительно собрала дорожную сумку на колесиках, приготовила лёгкий завтрак для себя и мужчины, которого уже значительное время считала своим. Она старалась проделать обычные утренние дела тихо и аккуратно, чтобы не побеспокоить спящего Игоря. Марфа полагала, что его сон – это святое, и ничто не должно было его потревожить.
Но вот всё сделано: дорожная сумка стоит у двери, ключи в кармане, запасные ключи висят на привычном месте, лёгкий завтрак ожидает своего часа на столе, и она, наконец-то, выскочила из дома.
И впервые Игорь Домашевский остался в её квартире за главного. Он делал вид, что спит, спокойно и равномерно сопел пока Марфа металась по квартире, шуршала чем-то, звякала посудой на кухне, стучала каблучками, хлопнула дверью.
–О-о-о! Я один! Как хорошо! – Пробормотал мужчина.
Он перевернулся на спину, погрузившись в мягкость шелкового постельного белья, которое нежно обвивало его тело. В этот момент мужчине пришла в голову мысль, что судьба улыбнулась ему: целых три дня, когда Марфа не будет маячить перед глазами, как надоедливый призрак. Наконец-то у него появилась возможность сосредоточиться на своей задаче, не отвлекаясь на ненужные разговоры, обсуждение журнальных статей, просмотров фильмов, уговоров посетить какую-нибудь заумную выставку или модный концерт. Сколько раз он мечтал об этом?
Он потянулся и замер, прислушиваясь к дождю, который равномерно стучал по окнам, создавая атмосферу уюта и спокойствия. Состояние безмятежности окутывало его, как теплый плед. В этот момент он почувствовал, что может не спешить вылезать из постели. Сегодня торопиться некуда, зная, что подруга уезжает, он взял отгулы.
–Эх! Почувствую себя барином!
Душ. Пушистое полотенце. Завтрак, который Марфа успела приготовить, предвещал утро, полное приятных ощущений:хрустящие тосты, окорок, ароматное кофе и свежие фрукты ждали его на кухне.
Квартиру любовницы он рассматривал как личное тайное убежище. И никому из близких знакомых о квартире не рассказывал по причине, чтобы в гости не напрашивались. Это могло усложнить его задачу. Вдруг кто-то произведёт впечатление на Марфу, и она решиться изгнать любовника?
И сослуживцы уже и не напрашивались в гости, а лишь иногда обсуждали обновки, которые Марфа ему покупала, что не мешало ему в среде сослуживцев называть любовницу неудачницей.
Впрочем, на работе он в таких случаях заявлял, что вещи присланы отцом, живущим в Праге. То к празднику чешскому или российскому, то к дню рождения, то просто для поддержания благосостояния сына.
–Там всё можно купить дешевле, чем у нас, – гордо заявлял Домашевский, – и выбор лучше.
–Какой выбор? Ты ж здесь находишься, – изумлялись простодушные коллеги.
–А каталоги на что? – Гордился Игорь своей находчивостью.
Старинный дом, в котором это жильё находилось, напоминал Игорю о временах, когда люди из общества занимали этажи полностью, и жизнь у них текла медленно, размеренно и богато. Высоченные потолки давили своей торжественностью, а паркет, пусть и истёртый за десятки лет, поскрипывал под ногами и помнил наверняка шаги не одного важного чиновника или известной дамы полусвета.
Узкие окна, выходящие в тихий и темноватый переулок, пропускали скупой дневной свет в любое время года. Который, казалось, боялся потревожить сон этого застывшего во времени места. Массивные деревянные двери придавали этому месту особый шарм. В воздухе витал запах старины, пыли и чего-то неуловимо ускользающего, как воспоминания о давно ушедшей эпохе.
Однако, как бы он ни ценил это жилье, рядом находилась женщина-владелица, не молодеющая, а наоборот, с чьим мнением ему приходилось мириться. Наслаждаться этой идиллией не получалось! В последнее время, каждый раз, при встречах с Марфой, Игорь чувствовал, как его накрывает волна лёгкой неприязни, которую скрывать было всё труднее. Хотя, конечно, он себя сдерживал. Но его мужской покой-то нарушался!
Теперь, когда она убыла в командировку, он мог позволить себе наслаждаться тишиной и пространством. Вокруг царила атмосфера свободы, и он решил воспользоваться этой возможностью по максимуму. Впереди были три дня, полные задуманных планов и никаких обязательств. Он вздохнул глубже, готовясь к новым свершениям и расслаблению.
–Наконец-то займусь дело. А то клиент недоволен. Надеюсь, эта лохушка не забила морозилку пельменями?
Как любой несемейный мужчина он имел аллергию на пельмени. Не то чтобы прямо вот высыпало, зудело и доктор строго-настрого запрещал. Нет. Аллергия эта была душевная. Как посмотрит он на тарелку с этими, с позволения сказать, “изделиями”, так тоска его заедает. Вроде бы и есть хочется, и на вид ничего, а вот не лезет в горло.
А все почему? Потому что пельмени – это символ одиночества. Ну сами посудите. Семья, она что делает? Лепит пельмени сообща! Бабы катают тесто, мужики фарш крутят, детишки – мелкие пельмешки. Гвалт, смех, запахи на всю квартиру!
Он помнил, как бабка лепила их, целыми тазами, в целях экономии, когда он был мальчишкой. Вся семья: бабка, дед, мать и её младший брат с женой и он, собиралась за большим столом, и стоял гомон, смех, шутки. Пельмени тогда пахли хлебом и луком больше, чем мясом.
А теперь он что? Стоит у плиты, как сыч, над кастрюлей этой проклятой.
Сварит себе горстку, выложит на тарелку. Маслица плеснет, уксуса капнет, да сметанки ложечку. И сидит, жует, как будто повинность отбывает. Никто ему доброго слова не скажет, никто его не похвалит за то, что он, дескать, не пропал с голоду. Одна тишина вокруг, да телевизор бубнит.
Теперь же пельмени пахли разочарованием, несбывшимися надеждами, холодом неуютной кухни в многоэтажке на окраине Москвы. Пельмени же были чем-то навязанным, чем-то из прошлого, чем-то, от чего он не мог убежать.
Он закрыл глаза и позволил себе погрузиться в мысли о том, как же приятно провести утро в тишине, без раздражителей. В голове складывались образы: он сидит за столом, наслаждаясь хрустящими тостами с клубничным вареньем и чашкой ароматного кофе, а за окном дождь мелодично стучит по подоконнику, создавая успокаивающий фон для его размышлений.
Да, ему в целом нравилось всё. Не нравилось, что приложением шла Марфа – взрослая женщина и неудачница. Одним словом – обуза.
Он взглянул на часы. Время неумолимо шло вперёд.
–Ладно, пора вставать, – произнес он вслух, хотя в комнате никого не было. Поднявшись с постели, он почувствовал, как некий холодок коснулся и легко пробежал по его позвоночнику. Мужчине стало неприятно. Где-то в районе грудной клетки появилось маленькое чувство страха. Но он убедил себя, что это лишь временное неудобство.
–Сквозняк, наверное, – убеждал он сам себя, направляясь из душа на кухню. – Но я готов к новым вызовам, к новым возможностям, которые открываются мне в эти три дня.
И Игорь с хрустом надкусил ржаной тост.
Неудачница и обуза тем временем под нудным дождём спешила к остановке. Размышляя о том, все ли необходимые инструкции она оставила для Игоря, Марфа не замечая наступала в лужи.
Дождь продолжался. Редкие пешеходы, не глядя на окружающих, старались побыстрее добраться до укрытия. Какой-то молодой человек, по-спортивному высоко вскидывая колени и активно двигая локтями, прорывался к троллейбусу. Марфу он практически сбил с ног. Она не упала, удержалась, вскрикнув «ай!». Дорожная сумка сделала кульбит вокруг своего колёсика. Молодой человек равнодушно скользнул по ней взглядом, буркнул «извините» и вскочил в салон. Троллейбус тяжко вздохнул, скрежетнул гофрированными дверьми, лязгнул, всхлипнул и медленно отъехал от остановки.
– О! Эдик! Успел всё-таки! – Весело заорал бородач с мольбертом.
Молодой человек молча кивнул и только сейчас в окно задней площадки обратил внимание на женщину, которая пыталась усмирить сумку для поездок. Торопившийся молодой человек направлялся к своему научному руководителю, известному специалисту русской портретной живописи досоветского периода, и размышлял чьё лицо взять за основу для написания выпускной работы. Многие ограничивались изготовлением копий известных музейных работ. Эдик подумал, что в лице и общем облике женщины с сумкой порода видна. А выходя из троллейбуса у художественной академии, уже очень сожалел, что не взял у неё номер телефона. Вот незадача! Её портрет был бы самым лучшим проектом изо всех выпускных работ.
–И где её теперь найду? – Задал сам себе вопрос молодой художник. Окружавшие его сокурсники весело хохотали.
Усмирив, багажную сумку, наконец добравшись до работы и поднявшись на нужный этаж, Марфа обнаружила, что чулок на левой ноге забрызган до неприличия и на обуви откуда-то появились полосы. Пришлось пойти в туалет и замыть все испачканные места. Она пристроила чулки на спинку стула для посетителей, мокрую обувь – под стул. Всё равно этот предмет мебели по назначению не использовался: посетители до неё просто не доходили. Как и до других сотрудников. Приличных посетителей принимали директор, остальных отсеивала его заместительница. Багаж Марфа разместила рядом со своим канцелярским столом.
Офис был небольшой. Занимались в нём финансово-экономическим консалтингом. Несколько женщин-бухгалтеров, экономистов и плановиков располагались в едином пространстве, отделённые друг от друга неустойчивыми перегородками-ширмами. Марфа по должности отнесена к советникам-консультантам. Народ в офисе ещё не собрался.
– Кириллова! Ой! Как ты сегодня рано заявилась, – это появилась Петрова, одна из бухгалтерш. – Пойду поставлю чайник.
Как и большинство бухгалтеров, Петрова имела активную жизненную позицию, то есть всем высказывала своё мнение, не зависимо от того спрашивали её или нет. Она же следила за наличием в офисе достаточного количества кофе, чая, сахара, булочек, печенек и других перекусов так необходимых сотрудникам. Востроносенькая, с вечной химией на перетравленных волосах Петрова жила где-то в ближнем Подмосковье. В связи с этим она когда-то решительно заняла половину одного из офисных шкафов под свою одежду. Недовольному начальнику она поясняла, что ехать ей до работы долго, с погодой не угадать, и лучше для всех будет, если такая опытная сотрудница, она подразумевала себя, сможет иметь приличный вид ежедневно путём переодевания, когда потребуется.
– Или вы хотите, чтобы я распугала всех ваших клиентов? – Грозно заявила бухгалтерша, сведя брови в одну сердитую линию. – Я могу! А вот уволить вы меня не сможете! Я вас по судам затаскаю!
Директор помялся и не стал возражать на приватизацию Петровой части шкафа.
«Себе дороже с ней связываться. Будет кляузничать. Слухи распускать чего доброго. Или что хуже всего в отчётах намудрит», думал он и не связывался с бухгалтершей.
В офис она приезжала раньше всех и уходила чуть раньше, чем остальные. Её рабочий график зависел от расписания пригородных электричек.
Чайник пыхнул последний раз и отключился. Зашуршал целлофан.
– Я вафли прикупила к чаю. Марфа, тебе какой заваривать?
– Всё равно.
– Ой, какая ты женщина равнодушная, Марфа Юрьевна! Вот заварю тебе с мятой, будешь знать!
– Заваривай с мятой! Буду знать!
– Завидую тебе, Марфа. Хоть и Ярославль, но всё-таки приятно. Когда бы ты туда выбралась? Никогда! А так и номер хороший, а гостиница тамошняя самая лучшая. Отвлечёшься от работы, от окружающих. Смена обстановки полезна для нервов. А то всё сидишь, планируешь. А кто сливки снимает? Вот то-то! Ты купальник взяла? Там бассейн бесплатный для проживающих. Я в проспекте посмотрела.
– Взяла. И купальник. И пару платьев на ужин в ресторане.
– А как твой к поездке отнёсся?
– Я сказала, что в командировку еду. Не стала рассказывать про тех заказчиков. Вдруг обидится. Игорь такой ранимый.
– Угу! Ранимый он! Ну ты скажешь! Марфа, протри глаза. Нельзя так к мужикам относиться!
– Как так?
– С большим обожанием. Вот как ты. Их надо держать в узде, а то мысли в головах появляются разные, неприятные. Имей в виду.
Аромат свежего чая напомнил Марфе, что сегодня торопясь она выскочила из дома практически не позавтракав. Она с удовольствием взяла чашку.
– Не моё, конечно, дело, но ты, Марфа, не права. Ты – москвичка. С квартирой в самом центре. С загородным домом.
В этом месте Марфа фыркнула. Чай распылился мельчайшими капельками, а вафельные крошки красивым веером вывалились на столешницу.
– Извини, – давясь от смеха она салфеткой быстро вытерла случившееся безобразие.
– А что смешного я сказала?
– Как что? Квартира не только моя, но и родителей. А то, что вы назвали загородным домом, просто покосившийся дом в деревне. Всего-то 18 квадратов.
Она так и сказала, 18 квадратов.
– Не прибедняйся! Сад у дома есть? Есть! Так что ты невеста богатая. Да и сама как женщина интересная. Будь повнимательнее. Люди всякие бывают. Некоторые только выгоду для себя ищут.
И они продолжили пить чай с вафельками.
Сотрудники собирались. Включались компьютеры. Перемещались деловые папки и отдельные бумаги. Звякали чайные ложечки. Шуршал целлофан, в который были упакованы вафли. Обычное четверговое деловое утро.
Марфа обрабатывала документацию и одновременно размышляла, когда же ей выдадут командировочные и билет. Поездку ей предложили как премирование за успешно выполненную работу. При этом работу Марфа сделала давно, но бывший заказчик неожиданно месяц назад объявился с предложением Марфу поощрить. Директор, конечно, не соглашался, но заказчики предложили распространить поощрение и на директора, предложили проехаться в Ярославль и ему, и даже с супругой. С этим Яков Семёнович спорить не стал. Заказчики оплачивали проезд, гостиницу и некую экскурсионную программу. Предполагалось выехать в четверг из Москвы и вернуться домой в воскресенье.
Ближе к обеду объявилась Софья, или Змеюка, так в коллективе называли за глаза заместительницу директора. Кличка присохла к ней совсем не из-за внешнего вида. Хотя женщина была худой, гибкой и чернявой. Плоское лицо смягчали и делали более привлекательным крупные губы и карие глаза с чуть скошенными вниз внешними уголками. Змеюкой Софья считалась только из-за пакостного характера.
– Кириллова, как хорошо, что я тебя застала! Форс-мажор. Поездка отменяется. У Якова Семёновича неожиданная деловая встреча. Наклёвывается очень выгодная для нас сделка. С твоим участием. Там какое-то креативное консультирование. Неплохо заработаешь. Тебе же денежки нужны?
–А кому не нужны? – Встряла Петрова.
–А насчет поездка договоримся, перенесём ближе к праздникам. Так даже интереснее. Позже директор тебя известит.
– Куда же с поездкой тянуть? Не успеем глазом моргнуть, как зима прикатит, – Марфа помолчала. – А что, клиенты и материалы предоставили по новому заказу?
– Ещё нет. Только переговоры идут. Но Яков Семёнович решил предоставить тебе отгул за интенсивную работу. Отгул у тебя на завтра и до понедельника.