Нина Трэш: Свобода и безумие бесплатное чтение
Нина Трэш: Свобода и безумие.
Глава 1
Длинный коридор института замер в тишине. В воздухе стоял запах тревоги и холода. Студенты, словно стая испуганных птиц, замерли у дверей аудитории. Кто-то сидел на подоконнике, вцепившись в конспекты, чьи-то пальцы нервно выбивали ритм на коленях.
С лестницы донесся глухой звон – будто кто-то бил железом о камень. Шаги, тяжелые и размеренные, эхом отражались от плитки. Студенты вытянулись в струнку, ожидая профессора.
В проеме появилась Нина. Невысокая, в тяжелых ботинках и кожаной косухе, усыпанной стальными заклепками. Черное каре скрывало наушники, из которых сочился бешеный ритм барабанов и зверский рев гитар. Она прошла сквозь толпу, как танк через пехоту, запрыгнула на подоконник и уставилась в противоположную стену.
–
Да она вообще в нашем мире? – сказал один из парней и все засмеялись.
–
Ой, да отстаньте вы, дайте на экзамен настроиться – попросила одна из девушек. – Каждый по-своему готовится.Может она медитирует так.
Нина прикрыла глаза, стараясь сосредоточиться на тексте песни, которая теперь звучала в её голове яснее реальности:
«Fear is spreading like a cancer, phobia!
Every day another nightmare, phobia!»
Дверь аудитории распахнулась. Профессор,кивнул:
– Заходите.
Никто, кроме Нины, не видел, как в аудиторию вошли еще двое: Диктатор, ее вечная тень в клетчатом пиджаке, и Граф в черном пальто, с шарфом и перчатками алого цвета. Диктатор уселся на кафедру, разложив невидимые документы, а Граф прислонился к стене, скрестив руки. Его шарф капал на пол, оставляя пятна, похожие на ржавчину.
– Господа! – Диктатор стукнул кулаком по столу, и трещина поползла от его руки к окну. – Сегодня мы обсудим социальный паразитизм. Власть – фермер, народ – куры. Первые дают зерно, вторые… – Он провёл пальцем по горлу, и Нина почувствовала запах крови.
Студенты не подозревали о таких картинах, творящихся рядом с ними, хотя во время экзамена у многих в голове мелькают адские сюжеты. Учащиеся получили свои билеты. Расселись по местам, излагая на листочки формулы и великие мысли ученых, искаженные странным образом мышления студента.
Нина схватила билет. Вопрос о квантовой физике расплывался перед глазами, написанные слова превращались в угрозы или приказы, которые ей нужно было выполнить. Чтобы наконец-то сосредоточиться на экзамен, Нина надела наушники. Справа парнишка в толстовке уронил шпаргалку. Бумажка приземлилась у её ботинка.
– Отдай! – зашипела девушка в белом платье, возникшая из ниоткуда. Еще одна ее галлюцинация – призрак детской травмы.
–
Власть и народ всегда были разными слоями – продолжал свою лекцию Диктатор – Я бы сравнил власть и народ как фермера и куриц. Фермер говорит: я вам предоставляю защиту, жилье и пищу, а вы мне приносите то, что мне нужно – яйца.
Нина швырнула свёрток через проход. Парень поймал его дрожащими пальцами, но профессор уже поднимался с места.
– Освободи нас, – голос Графа сочился сквозь музыку. – Один разрез – и мы исчезнем. Навсегда.
Граф провел ногтем по стеклу, оставив кровавую полосу.
– Или прыгни в окно. Мы пойдём за тобой.
–
Я не смогу принять у вас экзамен, девушка. – сказал профессор.
–
Но я готовилась и все написала, вот, посмотрите.
–
Нет, с аппаратурой на экзамен запрещено.
–
Да я наизусть вам могу рассказать любой билет.
–
Любой? – профессор ухмыльнулся – Давайте, тяните!
Нина взяла с профессорского стола билет с вопросами. В этот момент она увидела, как к столу подошли Диктатор и Граф. Они пристально смотрели на нее.
–
Кто-то следит за тобой? – спросил Диктатор.
–
Кто-то преследует тебя? – спросил Граф. – Ты чувствуешь панику внутри?
–
Чувствуешь панику?
–
Освободи себя. Если ты хочешь освободиться от нас, сделай себе больно один раз и все пройдет. Освободимся мы – освободишься и ты.
–
Паранойя, что идет изнутри… Она берет верх. Но это признаки обычной фобии. Здесь есть указка…есть окно…Мы можем выйти в окно.
Нина вскочила, подбежала к доске и взяла указку и разломила ее об колено.
–
Отстаньте от меня! – крикнула Нина.
Она швырнула оставшийся в руке обломок указки в сторону двери и выбежала из кабинета.
Через некоторое время Нина была в своем подвале, который достался ей от отца. У него здесь было складское помещение, а после его смерти бабушка Нины разрешила занять это место ей. Вещи отца были распроданы или выкинуты на свалку. Их место заняли электрогитара, акустическая гитара, ноутбук и куча футболок с принтами разных металлических групп, которыми были увешаны стены. Из старого остались только диванчик и мощные колонки.
Ее все еще трясло от неудавшегося экзамена. Она включила на ноутбуке бэкинг трек группы Slayer. Подключила электрогитару, стала играть под бэкинг трек и вместе с Томом Арайя кричала песню God hates us all!
Не доиграв песню, она упала в обморок.
Глава 2
Тишину подвала разрывал только искаженный вой гитар и звериный рев вокала Slayer, бивший из колонок. «God hates us all!» – визжало в пустоте, но Нина не слышала. Она лежала на холодном бетонном полу лицом вниз, одна рука вытянута к упавшей гитаре, пальцы все еще сжаты в подобии аккорда. Алый ручеек медленно растекался из-под ее виска, смешиваясь с пылью, образуя липкую, темную лужу.
Граф флегматично ткнул носком своего безупречного ботинка в ее бок.
– Ее что, убило? – спросил он, склонив голову набок, как хищная птица, разглядывающая добычу. Его алый шарф капнул на пол рядом с кровью Нины, но капли не смешивались – его субстанция была гуще, темнее, словно старая запекшаяся кровь.
Диктатор, стоявший в тени колонки, не ответил. Его лицо, обычно маска холодной решимости, было напряжено, почти растеряно. Он медленно подошел. Привыкший к эфемерным касаниям в лабиринтах сознания Нины, он впервые ощутил материю. Вес электрогитары, холодный металл ее корпуса, шероховатость грифа, когда он поднял инструмент. Он держал его как незнакомое оружие, с отстраненным любопытством.
– Если бы умерла, мы бы испарились, – пробурчал он наконец, голос звучал глухо, словно сквозь вату. Он аккуратно, почти неуклюже, положил гитару на диван и наклонился к Нине. Его пальцы впервые коснулись реальной человеческой плоти – теплой, хрупкой, влажной от пота и крови. Ощущение было чуждым, отталкивающим и… завораживающим. Он подхватил ее под плечи и колени – тело оказалось неожиданно тяжелым. С усилием, как будто поднимая не девушку, а саму идею материальности, он перенес Нину на потрескавшийся кожаный диван. Кровь с ее виска оставила темную дорожку на его рукаве.
– Ты… поднял ее? – Граф смотрел на Диктатора с неподдельным изумлением.
– Так лучше, – отрезал Диктатор, поправляя галстук. Он смотрел на свои руки, словно впервые их видел. – Чем лежать здесь и свернуть себе что-нибудь еще. – Он повернулся к колонкам, откуда продолжал литься грохот тяжёлых рифов. – Как же выключить эту адскую музыку? Она режет слух.
Граф усмехнулся, его глаза блеснули алым отблеском. Он подошел к шаткому столику, где стоял грязный стакан. Взял его изящными пальцами в алой перчатке, поднес к глазам, словно любуясь игрой света на стекле сквозь пыль.
– Адская? – переспросил он. – Она же наша колыбельная, дорогой Диктатор. – И резко, с неожиданной силой, ударил стаканом о край стола.
Стекло разлетелось на десятки острых осколков. Один из них глубоко вонзился в ладонь Графа сквозь перчатку. Он вскрикнул – не от боли, а от неожиданности и восторга. Из разреза не хлынула кровь. Сочилась густая, маслянистая черная субстанция, как из старой раны. Он поднял руку, завороженно глядя на нее.
– Мы свободны, – прошептал он, и в его голосе звучало невероятное изумление. – По-настоящему свободны! – Его взгляд метнулся к двери подвала, к щели света. И прежде чем Диктатор успел что-то сказать, Граф рванул к выходу, распахнул тяжелую дверь и выбежал на залитый тусклым дневным светом асфальт, оставив на пороге капли черной жидкости.
Диктатор бросил последний взгляд на неподвижную Нину, на ее бледное лицо и алый ручеек. Что-то похожее на тень сомнения мелькнуло в его холодных глазах, но было мгновенно подавлено. Он вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Шум улицы обрушился на него – гул машин, голоса, скрежет тормозов. Он зажмурился, ослепленный не только светом, но и хаосом звуков, запахов, движения. Раньше мир был для него фильмом, который он смотрел через окно восприятия Нины. Теперь он был внутри него. И это было оглушительно.
Он увидел Графа, мелькающего в толпе у остановки. Тот,шатался как на волнах, задевая прохожих, его алый шарф развевался как знамя. Диктатор пробился сквозь поток людей – их касания были как удары током, их запахи (пот, духи, выхлопы) – оглушали. Граф уже залезал в подъехавший автобус. Диктатор, стиснув зубы, протиснулся за ним внутрь.
Давка. Духота. Раньше он видел людей как смутные тени, фон для мыслей Нины. Теперь он чувствовал их. Каждый человек излучал энергию – тусклую, серую, как гарь, но с прожилками более темных цветов: страха, злости, усталости, алчности. Эта энергия клубилась, сливаясь в удушливую серую пелену, заполняющую весь салон. Диктатор почувствовал прилив сил. Это был его элемент – грязная энергия толпы, ее низменные импульсы. Он вдыхал ее, как воздух.
– Мужчина, платите за проезд! – Тучная кондукторша преградила ему путь. Ее лицо было каменным, но внутри пылало темное пятно злости и раздражения. Она смотрела на его дорогой костюм с подозрением.
Диктатор попытался отвернуться, сделать вид, что не видит ее. Но женщина не отступала, ее серая аура сгущалась, темнела, становясь почти черной. Он почувствовал, как эта тьма тянется к нему, как ее можно взять, использовать…
– Мне нужна оплата! – рявкнула кондукторша, тыча пальцем в талонник.
Импульсивно, без раздумий, Диктатор протянул руку. Его пальцы проскользнули мимо руки ошарашенного старика на соседнем сиденье, прямо в потертый кошелек в его кармане. Он выхватил несколько купюр – ощущение бумаги, запах стариковских денег – и сунул их женщине.
– Держи.
Автобус резко дернулся и встал на остановке. Водитель что-то кричал другим водителям.
Кондукторша, разинув рот, смотрела на деньги, потом на Диктатора, потом на перепуганного старика.
– Граф, выходим! – скомандовал Диктатор, пробиваясь к выходу сквозь толчею. Граф, смеясь каким-то безумным, истеричным смехом, последовал за ним.
На тротуаре их сразу же накрыла волна свободы и растерянности. Мир был огромен и казался враждебным.
– Не найдется ли у господ совсем немного мелочи на благое спасение жизни скромного человека? – К ним подошел мужчина в засаленной куртке, с хитрыми глазками и небритым лицом. – Кстати, меня Василий зовут.
– Граф, – Диктатор с презрением оглядел грязную улицу, – мы для того освободились, чтобы на автобусах разъезжать? – Он сунул Василию оставшиеся в руке стариковские деньги.
– Не успели освободиться, братки, а уже проблемы, – кивнул Василий в сторону автобуса, где кондукторша яростно жестикулировала, указывая на них двум полицейским. – Идемте, господа, пока не уволокли.
Он повел их в грязный двор, заваленный мусорными контейнерами, от которых шел густой, тошнотворный запах гнили.
– Залазьте, – указал Василий на полупустой бак.
– В ЭТО?! – возмутился Граф, брезгливо сморщившись. Его алый шарф съежился, словно тоже почувствовал вонь.
– За нами шныри идут, – парировал Василий. – Быстро!
Диктатор, стиснув зубы, первым перелез через край бака. Ощущение липкого мусора под ногами, духота и смрад вызвали у него волну ярости. Граф, кряхтя и ругаясь, последовал за ним. Василий прыгнул следом.
– И сколько нам прятаться в этой куче густой вони? – проворчал Граф, стараясь не дышать.
– Не долго, – успокоил Василий. Внезапно контейнер дернулся и начал подниматься. – Мое такси подъехало. Бесплатно до дома довезет. Я свою смену отработал на сегодня.
Мусоровоз прогрохотал по ухабистым дорогам, вытряхивая из своих пассажиров последние остатки иллюзий о величии их освобождения. Наконец, он остановился на окраине города, у края гигантской свалки. Горы мусора уходили за горизонт, воздух дрожал от зноя и вони. Рядом стояло полуразрушенное бетонное здание. Перед ним, на обгоревшем кожаном кресле, сидел крепкий мужчина с книгой в руках. Рядом потрескивал костер.
Василий ловко выпрыгнул из контейнера. Диктатор и Граф выбрались следом, отряхиваясь от нечистот. Граф бледнел, его алый шарф потерял яркость, стал тусклым.
– Хотите приобрести что-то антикварное? – не поднимая глаз от книги, спросил мужчина. Голос был низким, спокойным, но в нем чувствовалась стальная жила. – У нас есть редкие образцы… ненужных людям предметов.
– Хозяин, – почтительно козырнул Василий, – они пришли укрыться. За кое-какую услугу.
Хозяин медленно поднял глаза. Его взгляд, тяжелый и оценивающий, скользнул по странным гостям, задержался на алом шарфе Графа и клетчатом пиджаке Диктатора.
– Вовремя, – произнес он, откладывая книгу. – У нас ужин скоро будет. – Он подошел к костру, уселся в кресло и уставился на пламя, словно гипнотизируя его.
Граф, шатаясь, подошел к костру и плюхнулся на старый, прожженный диван рядом. Он метался, то садясь прямо, то съезжая набок, то вставая и нервно прохаживаясь. Пламя отражалось в его широких зрачках, но не согревало.
– Я себя плохо чувствую, – пробормотал он, схватившись за живот. Его лицо искривила гримаса боли. – Я слабею… и внутри… больно. Кто-то там?
– Видимо, нам нужно отдохнуть, – заключил Диктатор, наблюдая за ним. Он сам чувствовал странную пустоту, как будто батарейки садятся. Их сила, их связь с миром – она была неестественной, нестабильной. Им нужна была… подпитка.
– Наша помощь к вашим услугам , господа, – заверил Хозяин, не отрывая взгляда от огня. – Для начала могу одежку почистить, приготовить чего… – Он облизнул губы. – Вы бы знали, как я готовить люблю… Мяско нежное, лучок золотистый поджарить, томатной пасты… Аромат, запах… ммм…
Из живота Графа раздалось громкое, урчащее рычание, но звук был странным – глухим, нечеловеческим. Он вскрикнул, согнувшись пополам.
– У меня… это… – он задыхался, – у меня кто-то внутри! Мне больно! Кто это?!
– Да вы просто проголодались, барин, – бодро сказал Василий, но в его глазах мелькнул страх. – Вы знаете, как я вкусно готовлю? Голубей ели когда-нибудь? Нет, а зря! Они такие сочные, особенно с картошкой тушеные… ммм… Картошки-то я вряд ли найду, а вот голуби есть. Я их перед тем как в город пойти ощипал, а Хозяин на костре должен был сварить. Выгнал меня, говорит иди зарабатывай… а потом вы…
– Проводи гостей в комнату отдыха, Василий, – резко оборвал его Хозяин, наконец повернув голову. Его взгляд был жестким, как сталь. – И ко мне подходи. Обсудить надо кое-что.
Комната отдыха была просто еще одним разрушенным помещением в бетонном бункере. Обвалившаяся штукатурка, голые стены, выбитые окна. Посреди хаоса стояли два старых дивана, ободранный столик и сложенный из кирпичей очаг для костра. Василий жестом указал на диваны и быстро ретировался.
Диктатор и Граф переглянулись. Тишина заброшенного здания была обманчивой. Они стояли неподвижно, их сущности, отточенные годами существования в тишине сознания Нины, уловили шепот из-за тонкой стены.
"…выглядят странно, но одежда… дорогая…говорят откинулись только…"
"…мясо-то свежее надо… а эти двое… не местные, никто не хватится…"
"…Василий, ты знаешь, что делать… тихо… пока спят…"
Слова Хозяина были тихими, но несли смертельную угрозу, подумал Диктатор. Василий что-то жалобно бормотал в ответ.
Граф захихикал, прижав руку к рту. Боль в животе сменилась лихорадочным возбуждением. Диктатор же замер, его лицо стало каменным. “Несправедливость. Предательство. Пытаются взять контроль над нами.” – думал он. Это был вызов. И приглашение.
Когда Хозяин, сжимая в руке что-то тяжелое и блестящее, осторожно заглянул в комнату "отдыха", он застыл на пороге. Диктатор стоял прямо перед ним. Его глаза, обычно холодные, пылали каким-то нечеловеческим, свинцовым светом.
– Вы задумали нечто…не по вашим зубам, – произнес Диктатор. Его голос звучал как скрежет железа по бетону.
Хозяин попытался было замахнуться, но Диктатор был быстрее. Его рука впилась не в тело, а внутрь мужчины, в самую сердцевину его темной, жестокой энергии. Хозяин замер, глаза остекленели от непонимания и ужаса. Диктатор сконцентрировался. Он чувствовал сгусток – черный, липкий, пропитанный страхом, алчностью, жаждой власти над слабыми. Энергию насилия, совершенного и запланированного. Идеальную пищу.
– Власть должна быть…моей, – процедил Диктатор и резко рванул руку назад.
Из груди Хозяина вырвался не крик, а хриплый стон. За рукой Диктатора потянулся черный, вязкий шнур энергии, как пуповина. Он сгущался, клубился, принимая форму – низкорослого, коренастого гуманоида с клешнями вместо рук и пустыми глазницами. Монстр упал на четвереньки, рыча и щелкая клешнями. Он пах страхом и гнилым мясом.
Сам Хозяин рухнул на колени. Его лицо было пустым. В глазах не осталось ни злобы, ни хитрости, только тупое безразличие. Он смотрел на Диктатора с немым вопросом раба.
Василий, наблюдавший из-за угла, выкатил глаза. Страх сменился диким восторгом.
– Вот это да… – прошептал он. – Вы его…? Он нас заставлял… страшные вещи… Кольку, Мишку… – Он затрясся. – Я… я только потому вас сюда привел, что он приказал… он сказал, вы без документов, никто не искать будет… простите меня, господа!
Диктатор не слушал. Он смотрел на своего первого монстра и на пустую оболочку Хозяина, на перепуганного Василия. Он почувствовал прилив силы, теплой и темной. Теперь он может навести среди людей порядок. Свой порядок. Граф, забыв о боли, подошел к монстру и ткнул его ногой. Тот зарычал.
– Интересно, – прошептал Граф, и в его глазах загорелся знакомый, голодный блеск.
Вечером они сидели у большого костра, разведенного посреди разрухи. Варился котелок. Диктатор отдал приказ пустому Хозяину принести запасы – и тот послушно приволок мешок с картошкой, морковью, луком. Василий, оказавшийся умелым поваром, подкладывал в костер дрова и приказывал Хозяину чистить овощи. Тот покорно выполнял.
Диктатор восседал в кожаном кресле Хозяина, поглощая тушеного голубя. Ощущение вкуса, теплой пищи в желудке – это было ново, странно, приятно. Но больше всего его мысли занимал сам процесс подчинения. Нужен был другой масштаб. Еда придала сил и вдохновение для новых амбиций.
Граф же, сидя на диване рядом с Василием, поглощал еду с животной жадностью, обгладывая каждую косточку, смакуя хрящи. Насытившись, он разлегся, вертя в зубах тонкую кость, его глаза полуприкрылись, на лице блаженная усталость. Черная субстанция на ладони затянулась тонкой пленкой.
– Это что, – вздохнул Василий, облизывая ложку, – вот были бы деньги, такой пир бы устроили! Рыбу копченую поел бы, холодного копчения, с жирком такым…
– А неужели все от денег зависит в этом мире? – спросил Граф лениво, не открывая глаз. Деньги были для него лишь абстракцией.
– Ха! – фыркнул Василий. – Да почти все, барин. Все материальное. Чем больше материального добра, тем больше денег, и наоборот. Круговорот.
– А у тебя много этого материального? – уточнил Граф, поворачиваясь к нему. Его интерес был искренним.
Василий махнул рукой вокруг:
– Здесь? Да все мое! Все, что людям не нужно, что выбросили – оно тут оседает. Мое. Сами приносят.
– Так ты богатый, – констатировал Диктатор, и на его губах дрогнула едва заметная улыбка. Он видел потенциал. Не в мусоре, а в системе. В людях, которые выбрасывают и приобретают свои безделушки . Его интересовал страх и алчность, которые двигают ими.
– Богатый, как черт рогатый! – закатился Василий смехом. – Куда мне до вас, господа! Вон в каких одеждах ходите – хоть и побились немного, – он кивнул на их вид после мусоровоза и свалки, – а со мной голубей едите. Да фокусы вон какие вытворяете! – Он понизил голос. – Я вот не пойму, вы артисты, али бесы настоящие? В наказание за наши… делишки… присланы? – Он кивнул в сторону пустого Хозяина и щелкающего клешнями монстра. – Так вы правильно сделали, что с ним так. Он главный затейник был. Зверь. Я раньше с двумя пацанами тут был, Колькой да Мишкой. Потом он, Хозяин-то, с зоны вышел, к нам прибился. Колька на второй день пропал… Мы с Мишкой догадывались, но молчали. А потом и Мишку… пырнул. Я тогда сбежал, да куда денешься? Вернулся. Ближе к зиме он меня и научил… людей к нему приводить. Бездомных. Без документов. Чтоб искать не стали… – Василий замолчал, глотая комок. – Как вы… – добавил он тихо.
– Как мы? – уточнил Граф, его глаза сузились.
Василий сгорбился.
– Да… Я услышал, что без документов вы… вот и решил… заманить. По его приказу. Простите вы меня великодушно. Сам бы я… никогда… – Он умолк, уставившись в костер.
Диктатор отставил тарелку. Он вытер пальцы о брюки, его движение было медленным, весомым. Свинцовый блеск в его глазах вспыхнул ярче.
– А нам твой талант пригодится, Василий, – произнес он, и в его голосе звучала непоколебимая уверенность. – Ты знаешь этот город. Ты нам укажешь… кто здесь главный.
Граф приподнялся на локте, заинтересованно глядя на Диктатора.
– Для чего это? – спросил он.
Диктатор встал. Его тень, отброшенная костром, заплясала на руинах стен, огромная и угрожающая. Он посмотрел на пустого Хозяина, на его монстра, на перепуганного Василия, на сытого Графа.
– Есть у меня одна идея, – ответил он, и в его словах звучало начало нового порядка. Порядка Диктатора. – Власть должна быть централизована на мне. И я знаю, как этого добиться.
Глава 3
Проснулась Нина не сразу. Сознание всплывало медленно, как из густого, теплого сиропа. Она лежала на кожаном диване в подвале, укрытая старой армейской курткой отца. Впервые за… она даже не могла вспомнить, за сколько времени, в голове не было привычной какофонии. Ни гула тревоги, ни навязчивых мыслей, ни их. Тишина. Глубокая, почти звенящая тишина, нарушаемая лишь далеким гулом города за толстыми стенами. Она потянулась, и тело отозвалось не привычной скованностью, а странной, почти невесомой легкостью. Как будто с нее сняли тяжелый свинцовый плащ.
Самочувствие было… прекрасным. Не просто хорошим – неестественно, подозрительно идеальным. Она встала, не ощущая привычного камня тревоги на душе. Вспомнила экзамен, побег, истерику – картинки всплывали четко, но без эмоционального заряда. Как будто смотрела кино про другого человека. “Провалила? Пересдам!”. Мысль была спокойной, уверенной. Все переживания вдруг показались глупой детской истерикой. Она посмотрела на часы – прошло около пяти часов. Выспалась. Настоящим сном. Без кошмаров.
Самое чудесное – видения исчезли. Полностью. Перед глазами был только знакомый хаос подвала: гитары, колонки, футболки с оскаленными логотипами. Ни Диктатора в его клетчатом кошмаре, ни Графа с его капающим шарфом. Пустота. Такое бывало и раньше, краткие периоды затишья, достигнутые ценой горстей таблеток и воли. Но сейчас… сейчас это пришло само. Стресс выжег все, – подумала она с облегчением. Вытолкнул негатив наружу и сжег дотла.
Остро захотелось увидеть бабушку. Поделиться этим странным, хрупким миром. Вспомнился запах ее пирогов. Испечем вместе. Как в детстве. Она купила муку, яблоки, корицу – все для яблочного пирога, любимого бабушкиного.
Знакомый запах готовой пищи встретил ее еще в подъезде. Нина широко улыбнулась, впервые за долгое время почувствовав что-то теплое и настоящее.
– Бабуля, я дома! – крикнула она, вваливаясь в квартиру. – Готова слопать все, что ты приготовила! Можно прямо из кастрюли, честное пионерское, как ты говоришь!
Бабушка, Светлана Александровна, сидела в своем кресле у окна, очки сползли на кончик носа, в руках – потрепанный томик Гоголя.
– А, Ниночка! – Она отложила книгу, ее лицо, изрезанное морщинами, расплылось в улыбке, но глаза оставались внимательными, изучающими. – Как самочувствие? Звонили… из института.
Нина почувствовала легкий укол под ложечкой, но тут же прогнала его. Все хорошо.
– И что сказали? – спросила она, стараясь звучать небрежно, подходя к креслу.
– Что экзамен нужно пересдать. – Бабушка не сводила с нее взгляда. – Что случилось-то, солнышко? Профессор Каменев говорил что-то про… срыв.
– Пересдам, бабуль, – Нина наклонилась, обняла хрупкие плечи, вдохнула знакомый запах лаванды и лекарств. – Прости, что напугала. Ничего особенного, просто… накопилось. Эмоциональный срыв. Все прошло. – Она отстранилась, улыбаясь. – Как рукой сняло. Прямо выспалась – и порядок.
Бабушка покачала головой, но ничего не сказала. В ее глазах читалось беспокойство, смешанное с надеждой. Может, и правда прошло?
В дверь позвонили. Нина вздрогнула – звук показался слишком громким в ее новом, тихом мире. Она пошла открывать.
На пороге стояли Катя и Маша. Катя – в аккуратной клетчатой юбке и блузке, староста группы, с лицом вечного добрячка, которое никогда не отражало настоящих чувств. Маша – в обтягивающих джинсах и яркой кофте, с вызывающе наведенными стрелками глаз.
Нина замерла. У нее давно не было друзей, только знакомые по несчастью в лице одногруппников. Общение с ними всегда было минным полем – насмешливые взгляды, перешептывания за спиной. Маша при ее виде лишь едва заметно поджала губы, а Катя окинула Нину с ног до головы оценивающим взглядом, на губах – презрительная полуулыбка. Чего им надо?
– Привет, – сказала Катя, ее голос был натянуто бодрым. – У тебя все в порядке? Мы с ребятами решили… ну, проведать тебя надо. После такого стресса.
Нина уперлась рукой в косяк, блокируя проход.
– С чего это вдруг такая забота? – спросила она прямо, глядя Кате в глаза. Та отвела взгляд.
– Да брось, Нина! – вступила Маша, ее улыбка казалась приклеенной. – Мы же помочь хотим! Хотя… – она замялась, – да, выглядит неожиданно, признаю.
– Это одногруппницы, бабуля, – прокричала Нина через плечо.
Светлана Александровна появилась в дверях гостиной.
– Так пусть проходят, проходят! Пирог как раз остывает. Я Светлана Александровна, бабушка Нины. Проходите, девочки, не стесняйтесь.
– Светлана Александровна, мы по поводу экзамена, – поспешно затараторила Маша, протискиваясь мимо Нины. – Я вот тоже не сдала…
–
А я, как староста, буду их подтягивать! Материал сложный, вместе легче. – подхватила Катя.
– Крепкая у вас группа, – одобрительно кивнула бабушка, – раз так друг за дружку стоите. Молодцы.
– Я, пожалуй, откажусь от подтягивания, – сказала Нина, чувствуя, как раздражение поднимается по спине. – Мне и готовиться-то особо не надо. Перенервничала просто. Сдам на раз-два, в другой раз.
– Так, Ниночка, – мягко, но настойчиво вмешалась бабушка, – я думаю, все же стоит с девочками прогуляться. Проветришься, людей посмотришь. Тем более, давно я тебя с подружками не видела.
Нина подавила вздох. Чувство вины перед бабушкой за экзамен перевесило недоверие. Она хмыкнула, коротко и сухо.
– Ладно. Поглядим на ваше светское мероприятие.
Как только дверь квартиры закрылась, Нина остановилась на лестничной площадке.
– Так, давайте честно, – ее голос был ледяным. – Зачем я вам на самом деле? А то как-то подозрительно дружно вы за мной ухаживаете.
Маша и Катя переглянулись. Катя фыркнула.
– Ну хорошо, будем честны. По традиции, после каждого экзамена, мы всей группой идем в боулинг и расслабляемся.
– Всей группой? – Нина подняла бровь. Мысль о том, чтобы провести вечер с десятком людей, которые ее терпеть не могли, казалась адом. Но сегодня… сегодня этот ад не пугал. Было пусто внутри.