В плену своих эмоций бесплатное чтение

Глава 1

Полина

Полина знала, что сегодняшние переговоры – это её шанс. Шанс доказать, что она не просто "креативная девочка из PR", как шептались за её спиной в курилках, а настоящий профессионал, способный вытащить любой проект из самого глубокого дерьма.

Она поправила воротник белой блузки и ещё раз пробежала глазами по презентации. Каждый слайд отшлифован до блеска, каждая цифра проверена трижды, каждый аргумент заточен как нож. Замятин получит именно то, что нужно его "ТехноСинтезу" – стратегию выхода из репутационного кризиса, которая спасёт его от потери контрактов на миллиарды.

"Всё будет идеально, – убеждала себя Полина, шагая к переговорной на каблуках, которые отбивали уверенный ритм по мрамору. – Месяц подготовки, бессонные ночи, три версии стратегии. Я знаю этот проект лучше родной матери."

Переговорная двадцать третьего этажа встретила её панорамными окнами с видом на Москва-Сити и атмосферой больших денег. Итальянская мебель, швейцарские часы на стене, которые отсчитывали время с немецкой педантичностью, и запах дорогого кофе, смешанный с ароматом власти.

Олег Игоревич Замятин уже восседал во главе стола, как царь на троне, листая какие-то бумаги. Сорок пять лет, тяжёлый взгляд оценщика и привычка смотреть на людей, словно на товар на рынке. Рядом примостились двое заместителей – безмолвные клоны в тёмных костюмах.

– Полина Викторовна, садитесь, – Замятин кивнул на кресло напротив. – Надеюсь, принесли что-то стоящее.

– Более чем уверена, что вы останетесь довольны, – Полина включила ноутбук, и проектор ожил. – Итак, анализ текущей ситуации…

Двадцать минут она говорила с азартом игрока, который знает – у него на руках королевский флеш. Стратегия восстановления репутации "ТехноСинтеза" разворачивалась на экране как военная операция: точные удары по болевым точкам, обход минных полей конкурентов, захват высот общественного мнения.

– …и уже через три месяца мы зафиксируем кардинальные изменения в медиаполе, – завершила Полина, чувствуя сладкое предвкушение победы.

Замятин откинулся в кожаном кресле, несколько мгновений изучая её лицо с видом коллекционера, который разглядывает подозрительную антикварную вещицу.

– Интересно, – протянул он наконец. – Очень… оригинально.

В его интонации прозвучало что-то такое, от чего у Полины зачесались затылок.

– Но знаете, что меня настораживает? – продолжил Замятин, складывая пальцы домиком. – Весь этот план выглядит… как бы деликатнее выразиться… несколько наивно. Вы предлагаете нам вложить миллионы в кампанию, разработанную…

Он сделал театральную паузу, и Полина ощутила, как что-то ледяное сползает по позвоночнику.

– …девочкой, которая, судя по всему, слабо представляет себе реалии нашего бизнеса.

Девочкой.

Слово ударило в солнечное сплетение. Полина почувствовала, как лицо заливает жаром, а в ушах начинает звенеть, словно после взрыва.

– Извините, – её голос прозвучал тише, чем хотелось. – Что вы сказали?

– Именно то, что думаю, – Замятин пожал плечами с видом человека, который просто озвучивает прописную истину. – Презентация красивая, но в ней нет понимания жизни. Игрушечная стратегия для игрушечных проблем. А у нас, знаете ли, проблемы взрослые.

Один из заместителей закивал, поддерживая босса:

– Олег Игоревич абсолютно прав. Нам требуется серьёзный подход, а не… – он окинул Полину оценивающим взглядом, – …любительские эксперименты.

"Спокойно, – приказывала себе Полина, сжимая руки под столом. – Глубокий вдох. Это всего лишь слова. Ты профессионал. Ты можешь переломить ситуацию."

– Позвольте объяснить детали, – начала она, стараясь удержать голос в деловых рамках. – В основе стратегии лежит глубочайший анализ вашей целевой аудитории…

– Девочка, – перебил Замятин, и это слово прозвучало ещё более унизительно. – Мне не нужны объяснения. Мне нужны гарантированные результаты. А то, что вы продемонстрировали – это не результат. Это детский сад.

Что-то внутри Полины треснуло. Тонкая нить самообладания, которую она так тщательно настраивала, лопнула с почти слышимым щелчком.

– Детский сад? – её голос взмыл вверх. – ДЕТСКИЙ САД?!

Она сорвалась с кресла так резко, что оно с грохотом откатилось к стене.

– Вы смеете называть детским садом стратегию, основанную на трёхмесячном анализе вашего рынка? Стратегию, которая учитывает каждый чих ваших конкурентов и предлагает пошаговый план выхода из кризиса?

Замятин поднял брови – видимо, такой реакции он не ожидал.

– Молодая леди…

– Я НЕ молодая леди! – голос Полины сорвался на крик, эхом отразившись от стеклянных стен. – Я специалист с пятилетним опытом, который знает свою работу назубок! У меня три высших образования и портфолио, от которого у ваших конкурентов начинается изжога!

Слова хлестали как из прорванной плотины.

– Хотите узнать, что такое настоящий детский сад? Это когда взрослый дядя не способен отличить профессиональную работу от самодеятельности только потому, что её делала женщина! Детский сад – это ваша привычка мерить компетентность размером… э-э-э… самомнения!

В переговорной воцарилась звенящая тишина. Заместители переглядывались как школьники, которые стали свидетелями драки учителей. Замятин сидел с каменным лицом.

– Вы хотите знать правду? – продолжала Полина, размахивая руками. – Ваша компания катится к чертям не из-за козней конкурентов! Она тонет из-за вашего собственного высокомерия! Из-за того, что вы слушаете только тех, кто говорит вам приятное!

Руки дрожали, сердце молотило так, что казалось – весь офис его слышит.

– Хотите серьёзный подход? Пожалуйста! Серьёзный подход – это когда вы признаёте, что "ТехноСинтез" висит на волоске не из-за происков врагов, а из-за неспособности руководства принимать неудобные решения!

Тишина была такой плотной, что можно было резать ножом. Часы продолжали отсчитывать секунды катастрофы.

Замятин медленно поднялся, как судья, готовящийся огласить приговор.

– Знаете что, Стрельцова, – его голос мог заморозить Москву-реку. – В одном вы правы. Разговор действительно серьёзный. И решение тоже.

Он взял папку со стола.

– Наше сотрудничество окончено. Мы найдём исполнителей, которые умеют работать с клиентами, а не закатывать истерики на пустом месте.

Дверь за ним захлопнулась с финальностью гильотины.

Полина осталась одна среди обломков карьеры и потухшего проектора. Медленно опустилась в кресло, чувствуя, как схлынул адреналин и накатила тошнотворная ясность понимания.

"Что я натворила? – крутилось в голове. – Господи, что я натворила?"

Руки тряслись, когда она собирала документы. За стеклянными стенами переговорной мелькали силуэты коллег, но выйти к ним сейчас было выше её сил.

Телефон завибрировал злобно и требовательно. SMS от начальника: "Ко мне. Немедленно."

Полина закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Худшее только начиналось.

Через четверть часа

Кабинет Андрея Витальевича Морозова пах элитным кофе и крахом карьерных надежд. Директор по развитию бизнеса – седой мужчина за пятьдесят с глазами, видевшими в корпоративном мире всякое – смотрел на неё с выражением хирурга, готовящегося ампутировать конечность.

– Садись, Полина, – сказал он без прелюдий. – Замятин уже отзвонился.

Она села, сцепив пальцы в замок, чтобы скрыть дрожь.

– Андрей Витальевич…

– Молчи, – он поднял руку. – Слушай и запоминай. У нас катастрофа. Контракт с "ТехноСинтезом" – три лимона. Три миллиона рублей, которые мы потеряли за двадцать минут.

Сумма упала на плечи как гранитная плита.

– Но это ещё цветочки, – продолжил Морозов. – Замятин пообещал поделиться впечатлениями с коллегами по рынку. Понимаешь, что это означает?

Полина понимала. В их мире репутация – единственная валюта. Один негативный отзыв от крупного клиента запускает лавину сомнений.

– Я исправлю это, – прошептала она. – Найду способ…

– Какой, мать твою, способ? – Морозов впервые повысил голос. – Ты устроила цирк в переговорной! Орала на клиента! Обвинила его в дискриминации!

– Но он действительно…

– Плевать! – голос директора стал жёстким как сталь. – Плевать, был он прав или нет. Важно, что ты сорвалась. И это уже не первый раз, Полина.

Она хотела возразить, но понимала – он прав. Эмоциональные срывы случались и раньше. Просто не с такими последствиями.

– Послушай меня внимательно, – Морозов сменил тон на более мягкий. – Ты толковый специалист. У тебя отличные идеи, свежий взгляд, клиенты тебя обожают… когда ты не превращаешься в торнадо. Но эти эмоциональные качели убивают всё на корню.

К горлу подкатил ком.

– К чему вы ведёте?

– К тому, что у нас есть нестандартное решение.

Он открыл ящик и достал визитку.

– Привлекаем консультанта. Специалист по кризисному менеджменту. Будет курировать твою работу с клиентами, помогать с… назовём это управлением эмоциональными реакциями.

Полина взяла визитку. "Державин Матвей Александрович. Кризисный менеджер. Корпоративная психология."

– Вы хотите приставить ко мне няньку? – в голосе прозвучала обида.

– Я хочу спасти твою задницу, – жёстко ответил Морозов. – И репутацию компании в придачу. Выбирай: работаешь с консультантом или освобождаешь кабинет.

Выбора не было. И вообще никогда не было.

– Он уже в пути, – добавил директор, глянув на часы. – Будет через полчаса.

"Кризисный менеджер, – думала Полина, плетясь обратно в кабинет. – Корпоративная психология. Кто вообще занимается такой хернёй? Наверняка очередной зануда в очках, который будет читать лекции о пользе медитации."

Она заварила кофе и рухнула за рабочий стол, пытаясь собрать мысли в кучу. За окном сгущались сумерки, офисный планктон потихоньку эвакуировался по домам, а она сидела и ждала своего "спасителя".

В кабинете стояла тишина, нарушаемая только гудением компьютера и отдалёнными голосами из коридора. Полина пыталась сосредоточиться на других проектах, но мысли упрямо возвращались к утреннему фиаско.

"А может, Замятин был прав? – мелькнула предательская мысль. – Может, я на самом деле не умею держать себя в руках? Может, моя искренность – это не профессиональное качество, а диагноз?"

Стук в дверь оборвал мрачные размышления.

– Можно? – послышался мужской голос.

– Входите.

Дверь открылась, и в кабинет вошёл мужчина лет тридцати с небольшим. Высокий, спортивного телосложения, в безукоризненно сидящем сером костюме. Тёмные волосы уложены с математической точностью, лицо спокойное до бесстрастности. Но больше всего поразили глаза – внимательные, изучающие, как у рентгенолога.

– Полина Викторовна? – он протянул руку. – Державин Матвей Александрович.

Рукопожатие – уверенное, но без демонстрации силы. В нём чувствовалась сдержанная мощь человека, который привык контролировать ситуацию.

– Проходите, садитесь, – Полина кивнула на стул.

Державин сел, положил на колени кожаную папку и несколько секунд молча изучал её. Не нагло, не пристально – просто профессионально, как диагност.

– Мне рассказали о ситуации, – произнёс он наконец. Голос ровный, без эмоциональных вкраплений, но не холодный. – Хотел бы услышать вашу версию.

– Мою версию? – Полина ощутила знакомое покалывание раздражения. – Какие могут быть версии? Я сорвалась на переговорах. Наорала на клиента. Слила контракт. Всё элементарно.

– Ничего не бывает элементарно, – возразил Державин. – Расскажите подробно, что произошло.

Полина вздохнула и пересказала всю историю. О месяце подготовки, об идеальной презентации, о словах Замятина. О том, как что-то внутри неё сломалось на слове "девочка".

Державин слушал, не перебивая, изредка кивая. Выражение лица – как у покериста в финале турнира.

– Понятно, – резюмировал он. – Классическая эмоциональная дестабилизация в ответ на триггерный стимул.

– Простите?

– Триггер – это раздражитель, запускающий автоматическую реакцию. В вашем случае обесценивание профессиональных достижений через гендерные стереотипы спровоцировало защитную агрессию.

Он говорил о её срыве, как врач о симптомах простуды. Без осуждения, но и без сочувствия.

– Хотите сказать, что я психически нестабильна? – в голосе Полины зазвучали опасные нотки.

– Я констатирую наличие поведенческого паттерна, который препятствует профессиональной деятельности, – спокойно ответил Державин. – Хорошая новость: любой паттерн поддаётся коррекции.

– А плохая?

– Плохой новости нет. Есть только объём работы.

Полина чувствовала, как внутри снова начинает закипать что-то знакомое. Этот тип сидел напротив, препарировал её поведение как лягушку на уроке биологии, и при этом оставался абсолютно невозмутимым.

– И что конкретно предлагаете? – спросила она, стараясь не выдать раздражения.

– Совместную работу. Я буду присутствовать на ваших переговорах и совещаниях. Анализировать реакции. Корректировать поведение в режиме онлайн.

– То есть контролировать меня.

– То есть помогать вам.

– По-моему, это одно и то же.

Державин впервые за разговор почти улыбнулся. Именно почти – выражение лица изменилось на доли процента.

– Полина Викторовна, мы можем потратить время на семантические споры, а можем заняться решением задачи. Что выбираете?

В его тоне не было снисходительности, но Полина всё равно почувствовала себя нашкодившей школьницей.

– Хорошо, – процедила она. – Допустим, я согласна на это… сотрудничество. С чего начинаем?

– С анализа триггерных факторов и разработки стратегий управления реакциями. Завтра утром у вас совещание по проекту "Северная звезда"?

Полина кивнула, удивившись его осведомлённости.

– Отлично. Начнём с него.

Державин поднялся, застегнул пиджак и взял папку.

– До свидания, Полина Викторовна. До завтра.

Он дошёл до двери, но на пороге обернулся.

– И последнее, – сказал он, глядя внимательными тёмными глазами. – Значит, вы и есть проблема, которую мне предстоит решить.

Дверь закрылась с тихим щелчком, оставив Полину наедине с новой реальностью и ощущением, что её жизнь только что свернула на неизведанную дорогу, в конце которой её ждало что-то совершенно непредсказуемое.

Глава 2

Матвей

Матвей приехал в офис на Новом Арбате за сорок минут до назначенного времени. Привычка – изучать территорию, настраиваться на задачу, планировать тактику. Особенно когда речь шла о сложных случаях.

А Полина Стрельцова, судя по вчерашней встрече, была именно таким случаем.

Сидя в машине, он просматривал её досье, которое собрал за ночь. Образование – блестящее. Портфолио – впечатляющее. Отзывы клиентов – восторженные. Но рядом с каждым успехом красовались пометки о "взрывном характере", "эмоциональности", "неожиданных реакциях".

"Стандартная ситуация, – размышлял Матвей, закрывая папку. – Высокие профессиональные навыки нивелируются отсутствием самоконтроля. Причины бывают разные: семейные модели, психотравмы, особенности нервной системы…"

Он вышел из машины и направился к зданию. План был кристально ясен: наблюдение, анализ поведенческих паттернов, выявление триггеров, разработка методов коррекции. Отработанная схема, применённая уже десятки раз.

Единственное, что вызывало лёгкое беспокойство – странное послевкусие от вчерашнего разговора. Обычно он "считывал" людей за первые пять минут. Но с Полиной что-то пошло не по сценарию. Она оказалась… сложнее ожидаемого.

В её взгляде, когда она рассказывала о срыве, он увидел не только злость и обиду. Там пряталась боль. Застарелая, глубокая боль человека, которого слишком часто недооценивали.

"Эмоции, – напомнил себе Матвей, заходя в лифт. – Не позволяй эмоциям влиять на профессиональную оценку. Это работа, а не социальная помощь."

Полина уже была в переговорной, когда он появился. Стояла у доски, записывала что-то маркером, и при его входе обернулась. На лице – решимость, смешанная с плохо скрываемым раздражением. Видимо, мысль о постороннем наблюдателе её не воодушевляла.

– Доброе утро, Полина Викторовна, – поздоровался Матвей, занимая место в углу.

– Доброе утро, Матвей Александрович, – ответила сухо. – Вы так и будете сидеть в углу всё совещание?

– Именно. Делайте вид, что меня здесь нет.

Полина хмыкнула:

– Легко сказать.

Но спорить не стала. В переговорную начали подтягиваться участники – пять сотрудников отдела, включая Кирилла Орлова, которого Матвей мысленно отметил как потенциального союзника Полины.

Последней вошла Инга Бельская – конкурентка Полины, согласно досье. Женщина около тридцати, безупречно аккуратная, с холодной улыбкой и острым взглядом хищницы. Окинула переговорную глазами, задержалась на Матвее, но комментариев не дала.

– Итак, – начала Полина, когда все уселись, – обсуждаем концепцию кампании для "Северной звезды". Кто не в курсе – сеть семейных ресторанов, планирующая региональную экспансию.

Включила проектор и приступила к презентации. Матвей наблюдал, делая пометки. Пока всё шло гладко – Полина была в своей стихии, говорила уверенно, профессионально отвечала на вопросы.

Но он замечал напряжение в её плечах, слишком быстрые жесты, участившееся дыхание. Она контролировала себя, но это требовало усилий.

– У меня есть вопрос, – подала голос Инга, когда Полина завершила основную часть.

"Начинается", – подумал Матвей.

– Слушаю вас, – Полина повернулась к ней.

– Ваша идея с "домашним уютом" звучит… как бы помягче… банально. Все сейчас эксплуатируют семейные ценности. Где наша уникальность?

В голосе Инги звучала подчёркнутая вежливость, но Матвей уловил подтекст. Вопрос сформулирован так, чтобы поставить под сомнение оригинальность концепции.

Полина напряглась заметнее.

– Уникальность – в подходе, – ответила она. – Мы опираемся не просто на семью, а на региональные традиции. Локальную идентичность.

– Хм, – Инга наклонила голову, изображая глубокую задумчивость. – Не кажется ли вам это чересчур… эмоциональным? Клиенты сегодня требуют рациональности, эффективности, измеримых результатов.

"Прямое попадание в болевую точку, – отметил Матвей. – Сознательная провокация."

Лицо Полины начало розоветь.

– Инга Станиславовна, эмоциональная связь с брендом – фундамент потребительской лояльности, – сказала она, и в голосе уже прозвучала опасная нотка. – Если считаете эмоции излишними, возможно, стоит перейти в бухгалтерию.

"Первая трещина в самоконтроле", – зафиксировал Матвей.

– Полина, – вмешался Кирилл, – Инга просто уточняет детали. Это нормально.

– Разумеется, нормально, – согласилась Инга с невинным видом. – Я не критикую, а пытаюсь понять логику. Вы говорите о традициях, но как это измерить? Как оценить эффективность кампании?

– Измерить можно всё, – ответила Полина, и Матвей услышал, как голос становится резче. – Узнаваемость бренда, эмоциональную привязанность, готовность рекомендовать…

– Да-да, конечно, – перебила Инга. – Но это такие… размытые показатели. Субъективные. А что с продажами? С конверсией? С возвратом инвестиций?

– А что с человечностью? – сорвалось у Полины. – Мы работаем с людьми, а не с калькуляторами!

"Вторая трещина. Ещё немного – и контроль рухнет."

Матвей слегка подался вперёд, готовясь к вмешательству, но решил подождать. Ситуация пока оставалась управляемой.

– Человечность – прекрасная вещь, – продолжила Инга тоном наставницы. – Но бизнес остаётся бизнесом. Клиент вкладывает деньги и хочет видеть отдачу в цифрах, а не в чувствах.

– Клиент получит отдачу, – ответила Полина, и Матвей почувствовал, как температура в комнате поднялась. – Потому что эмоциональные кампании работают эффективнее любых холодных расчётов!

– Если вы настолько уверены, – Инга пожала плечами, – то почему тогда…

Она не договорила, но все поняли намёк. Вчерашний провал с "ТехноСинтезом" повис в воздухе невысказанным обвинением.

"Критическая точка", – понял Матвей.

Полина побледнела, потом покраснела. Руки сжались в кулаки.

– Инга Станиславовна, – сказала она голосом, полным еле сдерживаемой ярости, – если у вас есть конструктивные предложения по улучшению концепции, я готова их выслушать. Если же цель – устроить разбор полётов, то это не место и не время.

– Я просто пытаюсь разобраться…

– Вы пытаетесь принизить мою работу! – взорвалась Полина. – Сидите тут с высокомерным видом и доказываете, что эмоции – зло, а холодный расчёт – добро! Знаете что? Люди покупают не цифры! Они покупают чувства!

Она вскочила и начала ходить по комнате.

– Хотите знать, почему наша компания успешна? Потому что мы умеем достучаться до человеческих сердец! А не потому что виртуозно жонглируем процентами!

"Полная потеря контроля, – констатировал Матвей. – Время действовать."

Он встал, и это движение привлекло внимание всех присутствующих.

– Полина Викторовна, – произнёс спокойным голосом. – Можно вас на минуту?

Она резко обернулась, в глазах пылал огонь.

– Что такое?

– Минуту внимания. Пожалуйста.

Он подошёл неторопливо, держа руки на виду – жест, демонстрирующий отсутствие угрозы.

– Сейчас вы находитесь в состоянии повышенной эмоциональной активации, – сказал тихо, чтобы слышала только она. – Учащённый пульс, ускоренное дыхание, мышечное напряжение. В таком состоянии принятие рациональных решений затруднено.

– Что за чушь? – прошипела Полина.

– Предлагаю технику экспресс-стабилизации. Глубокий вдох на четыре счёта, задержка на четыре, выдох на шесть. Повторить трижды.

– Вы издеваетесь?

– Я оказываю профессиональную помощь. Попробуйте.

Что-то в его интонации заставило её последовать совету. Матвей наблюдал, как постепенно спадает краснота, как расслабляются плечи.

– Лучше? – спросил он.

– Да, – призналась неохотно.

– Отлично. Теперь вернитесь к презентации. Спокойно и профессионально ответьте на вопросы коллег.

Полина кивнула и обернулась к столу.

– Прошу прощения за эмоциональную реакцию, – сказала более ровным голосом. – Вернёмся к обсуждению концепции.

Инга наблюдала за происходящим с плохо скрываемым любопытством, но комментировать не рискнула.

Оставшаяся часть совещания прошла в спокойном русле. Полина отвечала на вопросы сдержанно, без лишних эмоций. Концепция была утверждена с незначительными правками.

Когда все разошлись, в переговорной остались только они двое.

– Ну что, доктор? – спросила Полина с иронией. – Какой диагноз?

– Диагноз очевиден, – ответил Матвей, убирая блокнот. – У вас есть чётко выраженные триггеры, запускающие эмоциональную дестабилизацию. Основной – попытки поставить под сомнение профессиональную компетентность.

– Гениальное открытие. И что дальше?

– Дальше работаем над выработкой альтернативных реакций. То, что произошло сегодня – хороший пример. Вы смогли взять себя в руки и завершить совещание профессионально.

Полина опустилась в кресло.

– А что, если мне не хочется менять реакции? – спросила. – Что, если я считаю эмоции нормальными?

Матвей внимательно посмотрел на неё.

– Эмоции абсолютно нормальны, – согласился. – Вопрос в том, управляете ли вы ими или они вами.

– А что с вами? – неожиданно спросила Полина. – Вы всегда такой… бесстрастный?

Вопрос застал врасплох. Несколько секунд он молчал, обдумывая ответ.

– Эмоции – роскошь, которую я не могу себе позволить, – сказал наконец.

– Почему?

– Потому что моя работа – помогать людям решать проблемы. А эмоции препятствуют принятию правильных решений.

Полина наклонила голову, изучая его лицо.

– Знаете, это звучит печально.

"Печально?" – Матвей ощутил лёгкое раздражение. – "При чём тут печаль? Это просто эффективность."

– Это звучит профессионально, – поправил он.

– Нет, – покачала головой Полина. – Это звучит так, словно вы боитесь собственных чувств.

Замечание попало точнее, чем следовало. Матвей почувствовал, как что-то сжалось в груди, но подавил реакцию.

– Мои чувства не имеют отношения к работе, – сказал холодно.

– Имеют, – возразила Полина. – Потому что вы работаете с людьми. А люди чувствуют фальшь.

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, что ваша ледяная маска не такая убедительная, как вам кажется. Иногда из-под неё проглядывает что-то настоящее.

Матвей поднялся и взял папку.

– Полина Викторовна, предлагаю сосредоточиться на цели нашего сотрудничества. Завтра у вас встреча с потенциальным клиентом. Советую подготовиться основательно.

– Конечно, – согласилась она. – Сбегаете от неудобных вопросов?

– Завершаю рабочий день.

Он направился к выходу, но у двери остановился и обернулся.

– И ещё одно, Полина Викторовна. Привыкайте. Ваши… представления будут строго в рамках здравого смысла.

Он вышел, оставив её наедине с вопросами, на которые сам не желал отвечать.

В машине Матвей просидел несколько минут, не заводя двигатель. Но вместо дороги домой свернул к набережной и припарковался у Москвы-реки.

Ему требовалось время на анализ произошедшего.

"Стандартный случай эмоциональной дестабилизации, – убеждал себя Матвей, глядя на воду. – Полина реагирует на провокации предсказуемо. Триггеры понятны, паттерн ясен. Корректируется стандартными методами."

Но что-то не давало покоя. Тот момент, когда она спросила о его эмоциях. Когда назвала его маску неубедительной.

"При чём тут моя маска? – раздражённо думал он. – Я выполняю работу. Эффективно и результативно. Мои личные особенности здесь ни при чём."

Телефон завибрировал. Сообщение от матери: "Матюша, как дела? Не забывай поесть. И не работай слишком много."

Он посмотрел на экран и ощутил привычную тяжесть в груди. Мать волновалась постоянно, с тех самых пор… С тех пор как всё изменилось.

"Она права, – вдруг подумал Матвей. – Полина права. Я боюсь эмоций. Потому что знаю, к чему они приводят."

Воспоминание всплыло само, несмотря на все попытки его заблокировать. Отец за письменным столом, багровое лицо, крик, летящие в стену документы. Мать в углу, съёжившаяся, с заплаканными глазами. И он сам, двенадцатилетний, стоящий в дверях и понимающий – семья разваливается именно из-за этого. Из-за неконтролируемых эмоций отца.

"Страсть убивает разум, – повторял отец, приходя в себя после очередного срыва. – Запомни, сын. Кто не умеет контролировать себя, тот не умеет ничего."

И Матвей научился. Научился настолько хорошо, что стал обучать этому других.

Телефон снова завибрировал. Сообщение от клиента из Петербурга: "Матвей Александрович, благодарим за работу. Наш топ-менеджер больше не устраивает скандалы на планёрках. Вы творите чудеса."

"Чудеса, – усмехнулся про себя Матвей. – Никаких чудес. Просто наука. Анализ паттернов, выявление триггеров, коррекция реакций. Работает безотказно."

Но почему тогда он до сих пор сидит здесь? Почему в голове крутятся слова Полины?

"Она необычная, – признал себе. – Большинство клиентов после первой коррекции становятся покладистыми. Понимают эффективность системы и начинают сотрудничать. А она…"

А она смотрела на него так, словно видела насквозь. Словно понимала что-то, чего не должна была понимать.

"Ваша ледяная маска не такая убедительная, как вам кажется."

Матвей заглушил телефон и откинулся в кресле. За окном сгущались сумерки, город зажигал огни, а он всё не мог заставить себя уехать.

Завтра будет новая встреча с Полиной. Новая попытка научить её эмоциональному контролю. И почему-то он был уверен – она снова попытается пробить его защиту.

Следующим утром

Матвей явился в офис ещё раньше обычного. В семь утра, когда большинство сотрудников ещё спали, он уже сидел в пустой переговорной, готовясь к новому дню.

На столе лежали материалы по Полине – резюме, отзывы коллег, анализ вчерашнего совещания. Он перечитывал записи, составлял план дальнейших действий, но мысли упрямо возвращались к их последнему разговору.

"Она задала вопрос, на который я не хочу отвечать, – размышлял Матвей. – Но это нормально. Клиенты часто пытаются сменить тему, когда чувствуют давление. Защитная реакция."

Дверь скрипнула, и в переговорную заглянула уборщица – женщина лет пятидесяти с усталыми глазами.

– Ой, простите, – сказала она. – Не знала, что кто-то уже тут.

– Ничего страшного, – ответил Матвей. – Работайте, не обращайте внимания.

Женщина принялась протирать стол, поглядывая на него с любопытством.

– Вы тот самый психолог? – спросила наконец. – Который с Полиной Викторовной работает?

Матвей поднял взгляд от документов.

– Что-то в этом роде.

– А хорошая она девочка, – продолжила уборщица, явно настроившись на беседу. – Добрая. Всегда поинтересуется, как дела, как здоровье. Не то что некоторые – мимо пройдут, будто мебель.

– Понятно.

– Только уж больно вспыльчивая, – вздохнула женщина. – Вчера слышала, как она с этой… как её… с Ингой ругалась. Голос повышала. А потом в дамской комнате плакала.

"Плакала?" – Матвей ощутил неожиданный укол чего-то, что не хотел называть.

– Плакала? – переспросил нейтральным тоном.

– Угу. Думала, никто не видит, но я мусор выносила. Сидела на подоконнике, кому-то в телефон жаловалась. Говорила, что устала быть неправильной.

Уборщица закончила и направилась к выходу.

– Вы её не очень ругайте, – попросила на прощание. – Она хорошая. Просто… очень живая.

Оставшись один, Матвей попытался сосредоточиться на работе, но слова уборщицы не выходили из головы. "Устала быть неправильной".

"Это многое объясняет, – подумал он. – Постоянное ощущение неадекватности. Попытки доказать ценность через профессиональные достижения. И болезненная реакция на любую критику."

Он понимал этот механизм. Понимал слишком хорошо.

В восемь утра в переговорную начали подтягиваться сотрудники. Полина пришла одной из первых, но выглядела усталой. Под глазами – лёгкие тени, движения менее энергичные.

– Доброе утро, Матвей Александрович, – поздоровалась, садясь на место.

– Доброе утро, Полина Викторовна. Как самочувствие?

– Нормально, – коротко ответила, но он уловил в голосе напряжение.

"Последствия вчерашнего стресса, – отметил про себя. – Эмоциональная усталость. Это нужно учитывать."

Совещание началось, и Матвей снова наблюдал. Сегодня обсуждали бюджеты на следующий квартал – сухая, техническая тема, не располагающая к эмоциональным всплескам.

Полина участвовала сдержанно, говорила по делу, избегала прямых взглядов с Ингой. Контроль держала неплохо, но Матвей видел, чего это стоило.

– Есть вопросы по маркетинговому бюджету? – спросил руководитель отдела.

– У меня есть, – подняла руку Инга. – Мне кажется, мы слишком много тратим на эмоциональные кампании и мало – на рациональную рекламу.

Полина напряглась, но промолчала.

– Можете конкретизировать? – попросил руководитель.

– Возьмём последние три проекта, – продолжила Инга, доставая папку. – "Семейное счастье", "Тёплые традиции", "Домашний уют". Везде упор на эмоции, на чувства. А где конкретные преимущества продукта? Где рациональные доводы?

Матвей видел, как побелели костяшки пальцев Полины, как участилось дыхание.

– Инга Станиславовна, – сказал руководитель, – эти кампании показали хорошие результаты…

– Показали, – согласилась Инга. – Но могли бы лучше, будь они сбалансированнее. Не стоит всё сводить к эмоциям.

"Прямая провокация, – понял Матвей. – Она целенаправленно давит на болевую точку."

Полина медленно подняла голову и посмотрела на Ингу.

– Что конкретно предлагаете? – спросила спокойным голосом.

– Больше фактов, цифр, сравнений. Меньше… как бы это сказать… душевности.

– Понятно.

Матвей приготовился к взрыву, но его не последовало. Полина просто кивнула и вернулась к документам.

"Интересно, – подумал он. – Либо она действительно учится контролю, либо слишком устала для реакции."

Совещание завершилось без происшествий. Когда все разошлись, Полина осталась сидеть, уставившись в пространство.

– Полина Викторовна? – окликнул Матвей.

– А? – она встрепенулась. – Да, простите. Задумалась.

– О чём?

Помолчала, явно решая, стоит ли отвечать честно.

– О том, права ли Инга, – сказала наконец. – Может, я действительно слишком… эмоциональная? Может, это мешает работе?

В голосе звучала такая усталость, что Матвей ощутил странное желание её утешить.

– Эмоциональность – не недостаток, – сказал он. – Это особенность, которую нужно уметь использовать.

– А вы умеете? – спросила Полина, глядя внимательно. – Использовать свои эмоции?

Вопрос снова застал врасплох.

– Я… предпочитаю на них не полагаться.

– Это не ответ на мой вопрос.

Матвей помолчал. Что-то в её взгляде заставляло быть честнее обычного.

– Нет, – признал он. – Не умею. Не позволяю себе.

– Почему?

– Потому что это опасно.

– Для кого? Для вас или для окружающих?

Он посмотрел на неё – на эту женщину, задающую вопросы, на которые он не хотел отвечать. И вдруг понял – она не просто любопытствует. Она пытается его понять.

– Для всех, – тихо сказал он.

Полина кивнула, словно это многое объясняло.

– Знаете, Матвей Александрович, – сказала она, собирая документы. – Возможно, нам обоим есть чему поучиться друг у друга.

Она вышла, оставив его наедине с мыслями, которые он предпочёл бы не думать.

Завтра будет новый день, новое испытание для них обоих. И он должен быть готов к тому, что Полина Стрельцова не собирается сдаваться без боя.

"Интересно, – подумал он, выходя из офиса. – Кто из нас в итоге изменится больше?"

Но эту мысль он тоже поспешил подавить. Эмоции – роскошь, которую он не мог себе позволить. Даже если Полина была права, и его ледяная маска давала трещины.

Глава 3

Полина

К вечеру Полина чувствовала себя как канатоходец без страховки. Цифры на мониторе расплывались перед глазами – уже девятый час, а она всё ещё сидела в офисе, хотя презентация была готова уже час назад.

Дома её ждала пустая квартира, холодный ужин из коробочки и привычное чувство, что жизнь проходит мимо. А здесь, в офисе, где ещё теплился свет в переговорной Матвея, было ощущение, что что-то важное вот-вот произойдёт.

Несколько дней работы с ним оставили её в странном подвешенном состоянии, словно она балансировала между привычным хаосом и непривычной дисциплиной. С одной стороны, его методы действительно работали. Вчерашнее совещание прошло без единого срыва, она даже удивила себя собственной сдержанностью. Когда Андрей Сергеевич в очередной раз намекнул на её "эмоциональную нестабильность", Полина просто улыбнулась и спокойно изложила свою позицию. Матвей одобрительно кивнул с своего места в углу переговорной, и это согрело больше любой похвалы.

Но эта сдержанность давалась ценой постоянного внутреннего напряжения. Полина чувствовала себя актрисой, которая играет роль "идеальной сотрудницы", боясь разочаровать невидимого надзирателя.

"Матвей остаётся для меня загадкой", – размышляла она, сохраняя очередной слайд. – "Каждый день общения только добавляет новые вопросы. Как он всегда знает, что сказать? И главное – есть ли за этой идеальной маской хоть что-то живое?"

Она вспомнила Сергея Ивановича, который считал женщин неспособными к стратегическому мышлению. А ещё раньше был Алексей из "Медиа-Групп", который сначала восхищался её "творческим огоньком", а потом два года пытался его погасить.

"А вот появляется Матвей", – думала Полина. – "Который не пытается меня переделать. Который просто направляет."

Но кто же он сам за пределами этого пространства?

Полина встала, потянулась и посмотрела в окно. Октябрьский вечер опускался на Москву мягкими серыми сумерками. В агентстве почти никого не осталось – только охранник внизу да парочка трудоголиков с соседних этажей. Коридоры пустого офиса казались космически тихими.

Проходя мимо переговорной, где обычно засиживался Матвей, она заметила полоску света под дверью. "Конечно, он ещё здесь", – подумала с привычной долей раздражения. – "Наверное, составляет отчёт о моём поведении."

Но когда приблизилась к стеклянной двери, то услышала нечто неожиданное – приглушённый звук его голоса, но не привычные деловые интонации, а что-то мягкое, почти нежное.

– …знаю, мам, знаю. Но врач сказал, что это обычная простуда, ничего страшного, – голос звучал устало, но терпеливо. – Нет, температура нормальная. Да, лекарства принимаешь. Мамочка, ну не нужно так переживать…

Мамочка? Полина почувствовала, как сердце пропускает удар. Матвей Александрович, неприступный кризисный менеджер, называет маму "мамочка"?

Золотистый свет настольной лампы обрисовывал его силуэт. Впервые она видела его расслабленным – не в привычной идеально прямой позе, а откинувшимся в кресле.

– Конечно, приеду в выходные. Возьму твой любимый торт из "Андерсона", тот, что с малиной, – в его голосе звучала такая искренняя нежность, что у Полины перехватило дыхание. – И куплю тебе новый увлажнитель воздуха, хороший. А этот старый выброси, он же ещё советский.

В трубке раздался смех – звонкий, молодой, и Полина поняла, что мать Матвея явно моложе душой, чем можно было ожидать.

– Что значит "дорого"? – в голосе появились строгие нотки. – Мам, мы уже сто раз это обсуждали. У меня хорошая работа, я могу позволить себе заботиться о тебе.

"Он заботится о ней", – подумала Полина, чувствуя неожиданную нежность. – "Покупает увлажнители, привозит торты, звонит каждый вечер. А я думала, что у него нет сердца."

– …просто ты для меня самое дорогое, что есть, – голос стал ещё мягче, почти шёпотом. – И если что-то случится… Нет, не говори так. Ничего не случится. Но я же могу волноваться?

В трубке что-то сказали, и Матвей засмеялся – тихо, но искренне.

– Да, я знаю, что ты у меня сильная. Знаю, что одна подняла меня после… – он осёкся, и в паузе Полина услышала что-то болезненное, недосказанное. – В общем, знаю. Но всё равно буду волноваться. Это моя работа – быть твоим сыном.

"После чего?" – подумала Полина. – "Что там произошло в его жизни?"

Она понимала, что подслушивает что-то очень личное, но не могла оторваться. Этот Матвей – заботливый, нежный, способный на глубокие чувства – был так непохож на сдержанного профессионала.

"И почему я подслушиваю?" – возмутился внутренний голос. – "Это же нарушение границ. Но… Господи, как хочется понять, кто он на самом деле. Все эти дни я бьюсь как рыба об лёд, пытаясь его "прочитать", а тут он сам себя раскрывает."

Прислонившись к прохладной стеклянной двери, Полина чувствовала, как участилось дыхание. Сладковатый запах его кофе смешивался с едва уловимым ароматом одеколона, создавая интимную атмосферу подслушанной тайны.

– Хорошо, хорошо, иду спать, – Матвей готовился заканчивать разговор. – Только ты тоже не засиживайся с сериалами. И витамины пей. И если что-то будет – звони сразу, в любое время. Поняла?

Пауза, потом его голос стал особенно тёплым:

– Я тебя тоже очень люблю, мам. Спокойной ночи.

"Надо же… А я думала, он робот. Или киборг с очень продвинутой программой. А он тут с мамой разговаривает как обычный человек. Более того – как заботливый, любящий сын."

Полина поняла, что сейчас он выйдет, и попыталась отойти от двери, но поздно. Матвей появился на пороге и застыл, увидев её в коридоре.

"Господи, какой же он разный", – думала она, изучая его лицо. – "В разговоре с матерью все резкие линии смягчились, глаза стали теплее, а в уголках рта остались следы недавней улыбки. Словно я увидела его настоящего – не роль, а человека."

Впервые за все дни работы она видела его смущённым и слегка уязвимым. Обычная уверенность исчезла, он не знал, сколько она слышала, и это лишало его привычного контроля.

– Полина? – голос прозвучал удивлённо. – Вы ещё здесь?

– Да, я… задержалась с отчётами, – она почувствовала, как краснеет. – Шла за кофе.

Матвей перевёл взгляд на пустую кухню в противоположном конце коридора, потом снова на неё. В его глазах мелькнуло понимание.

– Понятно, – он помолчал, борясь с собой. – Полина, мне неловко спрашивать, но… сколько вы слышали?

Прямой вопрос. Без обиняков, без попыток сделать вид, что ничего не произошло.

– Достаточно, чтобы понять, что вы переживаете за маму, – честно ответила она. – И что вы совсем не тот человек, за которого себя выдаёте на работе.

Матвей прислонился к дверному косяку. Впервые его поза была не идеально прямой, а просто человеческой – немного усталой, расслабленной.

– А за кого я себя выдаю?

– За робота. За очень умный механизм по решению проблем, – Полина удивилась собственной откровенности. – За человека, который никогда не сомневается и всегда знает, что делать.

– И вас это раздражает?

– Раздражало, – она помолчала, подбирая слова. – Потому что я не понимала, как так можно – всегда быть уверенным, всегда контролировать ситуацию. А теперь…

– А теперь?

– Теперь я думаю, что это не уверенность. Это защита.

Матвей посмотрел на неё с удивлением, и в его взгляде промелькнуло что-то похожее на благодарность.

– Вы очень проницательны, – сказал он тихо. – Большинство людей видят только результат, а не то, чего он стоит.

"Что он имеет в виду?" – подумала Полина. – "От чего он защищается?"

Она вспомнила недосказанность в разговоре с матерью – "одна подняла меня после…" После чего? Что случилось в жизни Матвея, что заставило его построить вокруг себя такие прочные стены?

– У вас всё в порядке? – спросила она. – Вы казались обеспокоенным.

Матвей секунду колебался, и она видела, как внутренняя борьба отражается на его лице. Потом что-то решил:

– Мама простудилась. Ничего серьёзного, но в её возрасте… – он осёкся, словно осознав, что сказал больше, чем планировал.

– Понимаю, – Полина почувствовала неожиданную волну сочувствия. – Это тяжело, когда переживаешь за близких.

Она не знала, что заставило её сказать именно эти слова, но они прозвучали искренне. Матвей посмотрел с удивлением – наверное, ожидал привычного сарказма.

– Да, – сказал просто. – Тяжело.

Впервые за время знакомства между ними возникла пауза, не наполненная напряжением. Просто тишина двух людей, которые неожиданно обнаружили друг в друге что-то человечное.

Полина подумала о собственных родителях. Отец – военный в отставке, всю жизнь требовавший "дисциплины и порядка". Мать – учительница, которая до сих пор поправляет её грамматику по телефону. Они любят её, конечно, но как-то условно. Звонки домой всегда превращаются в отчёт о достижениях и мягкие упрёки за неустроенную личную жизнь.

А у Матвея было что-то совсем другое. Безусловная любовь, принятие, забота без требований. "Интересно, как это – знать, что тебя любят просто за то, что ты есть?"

– Вам стоит домой, – Полина первой нарушила молчание. – Презентацию я доделаю завтра утром.

– А вам? – в его голосе прозвучала неожиданная забота. – Не засиживайтесь слишком поздно.

"Он беспокоится обо мне? Не контролирует, не инструктирует – беспокоится."

– Обещаю, – улыбнулась она, и эта улыбка получилась самой искренней за все дни их работы.

Матвей кивнул и направился к лифтам. Полина проводила его взглядом, пытаясь осмыслить произошедшее.

Звук возвращающегося лифта заставил поднять голову. Неужели Матвей вернулся? Через несколько минут она услышала его шаги в коридоре и голос:

– Полина?

Она выглянула из-за монитора. Матвей стоял рядом с её рабочим местом, держа два стаканчика из кофейни на первом этаже.

– Я подумал… раз уж мы оба засиделись, – он протянул ей один стаканчик. – Горячий шоколад. Вы упоминали, что любите сладкое, когда устаёте.

"Он запомнил?" – Полина приняла стаканчик, чувствуя тепло не только от напитка. – "Когда я это говорила? Вроде бы мимоходом, в первый день…"

– Спасибо, – она сделала глоток и закрыла глаза от удовольствия. – Это очень мило с вашей стороны.

Матвей присел на край соседнего стола. Полина заметила, что обычная деловая напряжённость в его позе почти исчезла. Он выглядел усталым, но каким-то настоящим. Без профессиональной маски.

– Полина, – он помолчал, подбирая слова. – Я должен извиниться за то, что произошло. Вы стали невольным свидетелем очень личного разговора.

– Не нужно извиняться, – покачала головой. – Это я должна извиниться за то, что подслушивала.

– Почему подслушивали? – вопрос прозвучал без упрёка, скорее с любопытством.

Полина задумалась. Почему, действительно?

– Потому что хотела понять, кто вы такой, – честно ответила. – Все эти дни я пытаюсь вас разгадать, а у меня не получается. Вы как закрытая книга на незнакомом языке.

– И что вы поняли?

– Что вы совсем не тот, за кого себя выдаёте, – она посмотрела ему в глаза. – Что за этой профессиональной маской скрывается очень заботливый и ранимый человек.

Матвей опустил взгляд на свой стаканчик.

– Не ранимый. Просто осторожный.

– В чём разница?

– Ранимый человек не может защитить себя. А осторожный – научился.

В его голосе прозвучало что-то такое, что заставило Полину насторожиться. Боль? Горечь? Она поняла, что случайно наткнулась на что-то важное – на ту самую недосказанность из разговора с матерью.

– Научился от чего защищаться? – осторожно спросила.

Матвей долго молчал, и Полина уже подумала, что зашла слишком далеко. Но потом он поднял глаза и посмотрел с неожиданной открытостью.

– От людей, которые используют эмоции как оружие, – сказал тихо. – От ситуаций, где искренность становится уязвимостью.

"Боже мой", – подумала Полина. – "Кто-то очень сильно его ранил. И теперь он защищается от всего мира."

– Я не такая, – сказала она, сама удивляясь собственным словам. – Я не использую эмоции как оружие. Я просто не умею их прятать.

– Знаю, – Матвей улыбнулся, и эта улыбка была грустной и благодарной одновременно. – Поэтому и согласился с вами работать.

– Думала, согласились, потому что вам хорошо платят.

– Хорошо платят за многие проекты. Но ваш случай показался мне интересным.

– Чем же?

– Тем, что вы не притворяетесь. В мире, где все надевают маски, встретить человека без маски – большая редкость.

Полина почувствовала, как что-то переворачивается у неё в груди. "Он ценит во мне именно то, за что меня всё время критикуют. Мою неспособность притворяться."

– Матвей… – она осеклась, понимая, что впервые назвала его по имени. – Можно вопрос?

– Конечно.

– А вы когда-нибудь снимаете маску? Совсем?

Он посмотрел на неё долго и внимательно.

– Только что снял. Прямо сейчас.

И в этот момент Полина поняла, что между ними происходит что-то гораздо более важное, чем простое рабочее общение. Что-то, что может изменить всё.

– Если вы не против… – Матвей помолчал, борясь с собой. – Может быть, поужинаем сегодня? Я знаю хорошее место недалеко.

Полина ошарашенно посмотрела на него. После всего, что произошло сегодня вечером, это звучало не как рабочая встреча, а как что-то личное.

– Это хорошая идея, – услышала собственный голос, удивляясь его спокойствию.

– Есть хорошее место недалеко отсюда. Тихое, с хорошей кухней. Если вам подходит итальянская…

– Подходит, – Полина поймала себя на том, что улыбается гораздо шире, чем требует ситуация.

– Отлично. Тогда завтра в семь? Я скину вам адрес.

– Договорились.

Когда Матвей ушёл, Полина осталась сидеть в освещённом только настольной лампой офисе, сжимая в руках тёплый стаканчик и пытаясь понять, что только что произошло.

Телефон завибрировал, высветив сообщение с адресом ресторана.

"И как я буду вести себя на этом 'рабочем' ужине?" – подумала она, возвращаясь к работе. Но сосредоточиться на презентации уже не могла.

Может быть, завтрашний ужин – это возможность узнать Матвея не как "кризисного менеджера", а как человека, который читает стихи по ночам и умеет смеяться, когда думает, что его никто не слышит.

Она вспомнила его слова: "В мире, где все надевают маски, встретить человека без маски – большая редкость." А что, если я стану для него тем человеком, с которым он сможет обходиться без маски? Что, если мы сможем быть настоящими друг с другом?

Одно Полина знала точно – завтрашний вечер будет совсем не похож на все предыдущие дни их сотрудничества. И от этой мысли внутри разливалось странное, волнующее предвкушение.

"А может быть", – подумала она, форматируя последний слайд, – "завтра я пойду на свидание. Не на рабочую встречу, а именно на свидание. И от этой мысли становится одновременно страшно и невероятно радостно."

Глава 4

Полина

Полина проснулась от будильника, но понимала, что спала плохо. Всю ночь снились странные сны – то она забывала слова перед огромной аудиторией, то Матвей говорил, что ошибся в её способностях.

Когда слишком много хочешь что-то доказать. Ещё несколько дней назад её мало волновало мнение очередного консультанта. А сейчас, после их вчерашнего вечернего разговора в офисе и приглашения на ужин, мысль о том, что Матвей может разочароваться в её профессионализме, вызывала почти физическую боль.

Приехав в офис раньше обычного, она проверила почту и увидела письмо от Инги – список из двенадцати пунктов, каждый из которых звучал как скрытое обвинение.

Хочет устроить мне экзамен? Пожалуйста.

– Доброе утро, – знакомый голос заставил её обернуться. Матвей подходил к её рабочему месту с двумя стаканчиками кофе.

– Доброе, – Полина улыбнулась, принимая протянутый капучино. – Вы рано.

– Как и вы. Готовитесь к бою?

Она засмеялась, удивляясь тому, как легко он читает её настроение:

– А это так заметно?

– Вы сидите прямее обычного, ручка в правой руке сжата как оружие, а взгляд… – он наклонил голову, изучая её лицо. – Взгляд человека, который готовится доказывать свою правоту.

– И что, доктор, вы мне посоветуете? – в голосе Полины прозвучали привычные нотки иронии, но уже без колючести.

– Не доказывайте. Просто покажите, – Матвей сел на край соседнего стола. – Вы знаете своё дело. Инга это тоже знает, иначе не стала бы тратить время на попытки вас дискредитировать.

Он называет её попытки дискредитацией? Значит, понимает, с чем я имею дело.

– А вы будете там? – вопрос вырвался сам собой.

– Разумеется. Я ваш куратор, – в его глазах промелькнуло что-то тёплое. – И, кроме того, мне интересно посмотреть на вас в деле. Настоящем деле.

Через час Полина сидела в переговорной, чувствуя, как адреналин постепенно разгоняет кровь по венам. Холодный блеск полированного стола отражал лица участников совещания, создавая атмосферу официального поединка. Резкий запах нового маркера для флипчарта смешивался с ароматом кофе, белизна доски казалась вызывающей – как чистый лист, который нужно заполнить убедительными аргументами.

Инга ещё не пришла, но Полина уже чувствовала приближение битвы всеми нервными окончаниями.

– Расслабьтесь, – тихо сказал Матвей, занимая место чуть в стороне. – Помните – вы здесь не для того, чтобы выжить. Вы здесь для того, чтобы поделиться экспертизой.

Стук каблуков по паркету возвестил о прибытии главного противника. Инга Станиславовна Бельская появилась в дверях переговорной как коршун, учуявший добычу – безупречно одетая, с папкой материалов в руках и выражением лица, не предвещающим ничего хорошего.

– Добрый день, коллеги, – её голос звучал слишком сладко. – Полина, как дела? Слышала, у вас были некоторые… трудности с клиентами.

Началось.

– Здравствуйте, Инга Станиславовна, – Полина удивила себя спокойствием собственного голоса. – Трудности – это неотъемлемая часть нашей работы. Важно, как мы их решаем.

Инга села напротив, разложила свои материалы с театральной точностью и улыбнулась улыбкой хищника:

– Именно поэтому мы и собрались. Чтобы проанализировать ваш подход к… решению трудностей.

Полина почувствовала взгляд Матвея как физическое прикосновение. Не давящее, как раньше, а поддерживающее. Когда их глаза встретились, он едва заметно кивнул – жест поддержки, который согрел лучше любых слов.

– Я изучила материалы по проекту "ТехноСинтез", – продолжила Инга, доставая распечатки. – И должна сказать, что ваша стратегия вызывает у меня серьёзные вопросы.

Конечно, вызывает, – мысленно усмехнулась Полина. Потому что ты привыкла к стандартным схемам, а я предложила нечто другое.

– Какие именно аспекты вас беспокоят? – вежливо поинтересовалась она.

– Эмоциональная составляющая, – Инга развернула график. – Вы делаете ставку на эмоциональную вовлечённость аудитории, но где расчёты? Где цифры, подтверждающие эффективность такого подхода?

Стоп, – что-то щёлкнуло в голове Полины. Стоп-стоп-стоп. Она ошиблась. Инга совершила классическую ошибку – она готовилась к старой Полине, к той, которая взрывается и теряет нить. Но я уже не та.

Полина встала, но не резко, как раньше, а плавно, с достоинством. Её движения были спокойными, уверенными – как у человека, который точно знает, что сейчас скажет.

– Отличный вопрос, – она подошла к флипчарту, но сначала обернулась к присутствующим. – Инга Станиславовна права – эмоции без аналитики это просто красивые слова. Но кто сказал, что у нас нет аналитики?

В её голосе не было вызова или агрессии. Только профессиональная уверенность человека, который знает своё дело.

– Позвольте мне показать, – Полина взяла маркер и почувствовала, как привычное волнение перед выступлением трансформируется во что-то другое – в предвкушение момента, когда она сможет поделиться тем, над чем работала месяцами.

Она начала рисовать схему, и с каждой линией, с каждой цифрой чувствовала, как в комнате меняется атмосфера. Сначала скептическое внимание, потом заинтересованность, а затем – то особое напряжение, которое возникает, когда люди понимают, что слышат что-то действительно стоящее.

– Исследование трёх аналогичных кейсов за последний год, – она писала быстро, но чётко. – Кейс "АртМедиа": стандартный подход, фокус исключительно на рациональных аргументах. Метрики: рост лояльности 12% за квартал, конверсия в продажи 3.2%, средний чек без изменений.

Инга наклонилась вперёд, уже не скептически, а с растущим профессиональным интересом.

– Кейс "ДизайнПро": добавили эмоциональную составляющую, но сохранили аналитическую базу. Рост лояльности – 34% за тот же период, конверсия – 7.1%, средний чек вырос на 23%.

Это же элементарно! – мысли Полины текли ясно и чётко. Она критикует эмоциональную составляющую стратегии, но забывает про цифры. А у меня есть не просто исследование – у меня есть реальные кейсы с конкретными результатами.

– Впечатляющие результаты, – признала Инга. – Но не кажется ли вам, что эмоциональный подход может быть… непредсказуемым? Что если клиент отреагирует не так, как вы ожидаете?

А вот это уже интереснее, – подумала Полина. Она переходит от нападения к реальным профессиональным вопросам.

– Именно поэтому мы и проводим тестирование, – Полина развернулась к доске и начала рисовать новую схему. – Качественные исследования: фокус-группы с глубинными интервью – мы изучаем не только что люди говорят, но и как они это говорят, какие эмоции выражают. Анализ спонтанных отзывов в социальных сетях – не заказные комментарии, а естественные реакции. Количественные метрики: время взаимодействия с контентом увеличилось в среднем на 340%, процент перехода на целевые действия – на 180%, NPS вырос с 23 до 67 пунктов…

С каждой произнесённой цифрой Полина чувствовала, как растёт её уверенность. Не агрессивная самозащита, а спокойная компетентность профессионала, который знает, о чём говорит.

Она говорила, чувствуя, как слова складываются в стройную картину. Не для защиты, не для оправдания, а для того, чтобы поделиться тем, что действительно важно. Матвей слушал, не контролируя, не оценивая – просто слушал. Как вчера за ужином. И это давало силы.

– И в случае с "ТехноСинтез" вы предполагаете… – Инга склонилась над своими записями.

– Я не предполагаю. Я рассчитала, – Полина подошла к столу и достала свой планшет. – Модель показывает потенциальный рост узнаваемости на 40% и лояльности на 25% при внедрении эмоционально-аналитического подхода вместо чисто рационального.

В комнате воцарилась тишина. Инга изучала цифры, время от времени поднимая брови. Остальные участники совещания переглядывались с плохо скрываемым удивлением.

Матвей слушает. Не контролирует, не оценивает – слушает. Как вчера за ужином. И это даёт силы говорить не для защиты, а для того, чтобы поделиться тем, что действительно важно.

– Они познакомились в семьдесят восьмом году на конференции по социальной медицине. Отец делал доклад о экономических аспектах здравоохранения, мать была в числе слушателей. Она потом рассказывала, что влюбилась в него еще до того, как он закончил говорить. А он заметил ее в зале и весь остаток доклада читал, глядя только на нее.

Полина чувствовала, что в его голосе появляется что-то новое – не боль, а теплота воспоминаний.

– Они были… идеальной парой с виду. Оба образованные, успешные, красивые. В обществе их называли "золотой парой советской интеллигенции". У них была прекрасная квартира на Остоженке, дача в Переделкино, круг друзей из числа московской элиты.

Он замолчал, глядя в чашку, словно там можно было найти правильные слова.

– Что случилось? – тихо спросила Полина.

– Они очень любили друг друга, – Матвей поднял глаза. – Но любили… по-русски. Страстно, бурно, с надрывом. С криками, ссорами, бурными примирениями. Отец мог в порыве ревности разбить дорогой сервиз, мать – устроить сцену посреди ресторана. А потом они мирились так же страстно, и все начиналось заново.

Полина почувствовала, как что-то болезненно сжимается в груди. Она начинала понимать, к чему он ведет.

– Я вырос, думая, что так и должна выглядеть настоящая любовь, – продолжил Матвей. – Что эмоции – это нормально. Что можно кричать, можно плакать, можно… чувствовать без оглядки на приличия. И я чувствовал. Слишком сильно для своего же блага.

Он встал и подошел к окну, повернувшись к ней спиной.

– В двадцать четыре года я познакомился с девушкой. Лера. Валерия Андреевна Корнева. Она была… как ты. Эмоциональная, яркая, способная вспыхнуть из-за мелочи и устроить скандал в людном месте. И я думал, что нашел свою судьбу.

В голосе Матвея появились болезненные нотки воспоминаний.

– Мы встречались полтора года. Планировали свадьбу на следующую весну. И я был… счастлив. По-настоящему, безоглядно счастлив. Наверное, в последний раз в своей жизни.

Полина поставила чашку и подошла к нему, но не стала касаться. Просто встала рядом, давая понять – она здесь, она слушает, она не осудит.

– Что произошло? – спросила она еще тише.

Матвей закрыл глаза, и по его лицу пробежала тень той боли, которую он носил в себе восемь лет.

– Восемнадцатое ноября. Суббота. Мы с Лерой поссорились утром из-за полной ерунды – она хотела встретиться с подругами в торговом центре, я настаивал на том, чтобы мы поехали к моим родителям на дачу. Обычная глупая ссора, каких у нас было сотни.

Он сделал глубокий вдох, собираясь с силами.

– Она ушла, хлопнув дверью. А я поехал к родителям один. И застал их в самом разгаре очередного скандала.

Голос Матвея стал глухим, отстраненным. Полина поняла: он погружается в воспоминания, которые до сих пор причиняют физическую боль.

– Мать обвиняла отца в том, что он флиртует с молодой аспиранткой на кафедре. Отец кричал, что она параноик и собственница. Летела посуда, хлопали двери. Обычная их ссора, я слышал сотни таких. Но в этот раз…

Матвей сжал кулаки до белых костяшек.

– В этот раз я решил вмешаться. Мне было всего семнадцать, но я возомнил себя взрослым. Сказал им, что они ведут себя как дети. Что пора уже научиться решать проблемы цивилизованно, без криков и битья посуды. Что их эмоциональность разрушает всех вокруг, включая меня.

Полина почувствовала, как пробежал холодок по спине.

– И что они ответили?

– Мать расплакалась. Сказала, что я прав, что они действительно плохие родители, что стыдно перед взрослым сыном. А отец… отец посмотрел на меня таким взглядом, каким смотрят на человека, который нанес смертельную рану, и сказал: "Умный сын. Жаль, что мы не научили тебя этому раньше".

Матвей повернулся к Полине лицом. В его глазах стояли слезы – первые, которые она у него видела.

– И они помирились. Прямо при мне. Отец обнял мать, они извинились друг перед другом. Сказали, что поедут прогуляться по городу, а потом приготовят мой любимый ужин с мясом по-французски. Я остался дома, смотрел футбол по телевизору и думал, что наконец-то сказал им правильные слова.

Полина уже догадывалась, чем закончится рассказ, но молчала, понимая – ему нужно выговориться до конца.

– Они уехали в половине шестого, – продолжил Матвей монотонно. – Отец был за рулем своего BMW. По дороге они снова поссорились – я узнал об этом потом, из протокола ГАИ и показаний свидетелей. Мать что-то сказала про ту аспирантку. Отец не выдержал, резко развернулся прямо на Садовом кольце…

Голос сорвался.

– Встречная фура. КамАЗ с прицепом. Они погибли мгновенно. Водитель фуры рассказал потом, что слышал крики из машины прямо перед ударом.

Тишина в комнате стала оглушающей. Полина смотрела на этого сильного, контролируемого мужчину, который дрожал всем телом, как ребенок.

– Матвей, – прошептала она. – Это не твоя вина.

– Нет? – он горько усмехнулся. – Я сказал им, что эмоции – это плохо. Что нужно быть рациональным, сдержанным. И они попытались. Подавили то, что чувствовали годами. А потом не выдержали, и это… это убило их.

Полина почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза.

– Ты не мог знать, что так получится…

– Мог! – взорвался Матвей. – Я знал их всю жизнь! Знал, что они не умеют по-другому! Но мне хотелось идеальных, спокойных родителей, которые не устраивают сцен на публике. И я получил то, что хотел. Мертвых родителей.

Он отвернулся к окну.

– После похорон я поклялся себе: никогда больше не позволю эмоциям контролировать мою жизнь. Никогда не буду зависеть от чужих чувств. И никогда не позволю никому зависеть от моих. Потому что знаю, чем это заканчивается.

– А Лера? – тихо спросила Полина.

– Лера пыталась меня поддержать, – Матвей покачал головой. – Но я видел в ней все то же самое. Эмоциональность, которая убила моих родителей. И когда она плакала рядом со мной, когда пыталась заставить меня тоже плакать, когда говорила, что это поможет… Я не выдержал. Сказал ей, что больше не могу. Что мне нужна другая жизнь.

– И ушел?

– И ушел. Сменил работу, сменил квартиру, сменил всю жизнь. Стал тем, кем являюсь сейчас. Человеком, который контролирует ситуацию, а не позволяет ей контролировать себя.

Полина смотрела на его напряженную спину и понимала: сейчас, в эту самую минуту, формируется их будущее. То, что она скажет и сделает, определит, смогут ли они быть вместе или навсегда останутся по разные стороны пропасти.

– Матвей, – сказала она тихо. – Посмотри на меня.

Он медленно повернулся. Лицо было бледным, глаза – полными боли и ожидания приговора.

– Твои родители погибли не потому, что были эмоциональными, – произнесла Полина четко. – Они погибли, потому что в один момент попытались стать теми, кем не были. А ты восемь лет наказываешь себя за то, что не смог предсказать их реакцию на собственный совет.

– Полина…

– Нет, выслушай меня до конца, – она подошла ближе. – Ты считаешь, что эмоции – это зло. Но эмоции – это то, что делает нас людьми. Твои родители любили друг друга, и да, эта любовь была бурной. Но разве это плохо? Разве не лучше прожить двадцать девять лет в настоящей, пусть и сложной любви, чем всю жизнь в безопасном равнодушии?

Матвей смотрел на нее с изумлением человека, который слышит истину, но не может в нее поверить.

– Как ты можешь так говорить? Ты же видишь, что со мной происходит, когда я теряю контроль! Сегодня из-за меня мы можем потерять важнейший проект!

– А я вижу мужчину, который впервые за восемь лет позволил себе почувствовать что-то настоящее, – Полина подняла руку и осторожно коснулась его щеки. – И знаешь что? Ты не стал от этого хуже. Ты стал живее.

Матвей прикрыл глаза, прижимаясь к ее ладони, словно утопающий к спасательному кругу.

– Я так боюсь, Полина, – прошептал он. – Боюсь потерять контроль. Боюсь, что мои чувства к тебе… что они разрушат нас обоих.

– А я боюсь, что твой контроль убьет в тебе все живое, – ответила она так же тихо. – И тогда ты превратишься в того, кем никогда не был предназначен быть. В машину без души.

Они стояли совсем близко. Полина чувствовала, как дрожит его тело, как он борется с желанием обнять ее и одновременно – с желанием сбежать.

– Полина, – произнес он хрипло. – А что, если я сделаю тебе больно? Что, если моя неспособность справляться с эмоциями… что, если я снова сбегу, когда станет слишком сложно?

– А что, если ты не сбежишь? – она улыбнулась сквозь слезы. – Что, если твоя любовь окажется не проклятием, а даром?

– Любовь? – повторил он, и в голосе слышалось изумление. – Ты сказала… любовь?

– Да, – просто сказала Полина. – Любовь. То, что ты чувствуешь ко мне. То, что я чувствую к тебе. То, из-за чего ты готов был потерять проект, лишь бы защитить меня от домогательств Замятина.

Матвей смотрел на нее так, будто видел впервые в жизни.

– Ты… ты действительно это чувствуешь? Ко мне?

– С того самого дня, когда увидела, как ты разговариваешь с мамой по телефону, – призналась она. – Когда поняла, что за твоей холодностью прячется человек, способный на нежность. На настоящие чувства.

– Но я ранил тебя. Говорил жестокие вещи…

– Из страха, – перебила Полина. – И я это понимала. Может, не сразу, но понимала.

Матвей поднял руки и осторожно, словно она была сделана из хрупкого фарфора, коснулся ее лица.

– Я так долго думал, что эмоции – это слабость, – прошептал он. – А они… они дают силу, да?

– Правильные эмоции – да, – Полина прикрыла глаза, наслаждаясь его прикосновением. – Те, что основаны на любви, а не на страхе.

– Научи меня, – попросил он так тихо, что она едва расслышала. – Научи меня не бояться того, что я чувствую.

Вместо ответа Полина поднялась на цыпочки и коснулась губами его губ. Легко, осторожно, давая ему возможность отстраниться, если он не готов.

Но он не отстранился. Наоборот – притянул ее ближе, отвечая на поцелуй с такой страстью, что у нее закружилась голова.

Когда они разорвали поцелуй, Матвей прижался лбом к ее лбу.

– Полина, – прошептал он. – Я не знаю, как это делается. Как… быть с кем-то. По-настоящему быть.

– Мы научимся, – ответила она, улыбаясь. – Вместе.

– А если я снова испугаюсь? Если попытаюсь сбежать?

– Тогда я найду тебя и приведу обратно. Сколько бы раз это ни потребовалось.

Матвей рассмеялся – впервые за все время их знакомства. Живо, искренне, без тени сарказма.

– Ты очень упрямая женщина, Полина Стрельцова.

– И ты еще об этом пожалеешь, Матвей Державин.

Они снова поцеловались, и на этот раз в поцелуе не было отчаяния или страха. Только тепло, доверие и что-то совсем новое для них обоих – надежда на будущее.

Позже, когда они сидели на диване, и Полина лежала, прижавшись к его плечу, а Матвей гладил ее волосы, он неожиданно сказал:

– Завтра нам придется иметь дело с Ингой и последствиями моего разговора с Замятиным.

– Знаю, – Полина подняла голову. – Но теперь мы команда. Настоящая команда.

– Да, – он коснулся ее волос. – И знаешь что? Пусть они попробуют нас разрушить.

В его голосе звучала непривычная уверенность. Не контроль, не попытка подавить ситуацию силой, а именно уверенность – в себе, в ней, в том, что они вместе способны справиться с любыми проблемами.

– Матвей?

– Да?

– Твои родители были бы рады, что ты снова умеешь чувствовать.

Он замолчал, обдумывая ее слова. Впервые за восемь лет позволил себе подумать о родителях не как о жертвах своего совета, а как о людях, которые любили его и желали ему счастья. Которые, возможно, поняли бы его выбор – выбор в пользу жизни, а не существования.

– Возможно, – согласился он наконец. – Возможно, ты права. Знаешь, мать всегда говорила, что я слишком серьезный для своих лет. Что нужно больше радости, больше спонтанности. А отец… отец однажды сказал мне, что самое страшное в жизни – это не сделать ошибку, а никогда не рискнуть.

– Мудрые были люди, – тихо сказала Полина.

– Да. И они любили жизнь во всех ее проявлениях. Даже в самых сложных.

Он посмотрел на часы – уже поздно. Полина должна была ехать домой.

– Полина, – сказал он вдруг. – А ты не боишься? Того, что между нами происходит?

Она подумала над его вопросом.

– Боюсь, – честно ответила она. – Но не того же, чего боишься ты. Ты боишься потерять контроль. А я боюсь, что ты так и не научишься его терять.

– Но сегодня я потерял, – он улыбнулся. – И мир не рухнул.

– Наоборот. Он стал более настоящим.

Когда Полина собралась уходить, Матвей проводил ее до двери. Они стояли на пороге, не решаясь сказать "до свидания".

– Спасибо, – сказал он тихо. – За то, что выслушала. За то, что… поняла.

– Спасибо тебе, – ответила она. – За то, что доверился.

Между ними пронеслось что-то – момент, когда можно было бы коснуться, поцеловать, сделать следующий шаг. Но они оба почувствовали – не сейчас. Сегодня было достаточно откровений. Завтра будет новый день.

– До завтра, – сказала Полина.

– До завтра.

Когда за ней закрылась дверь, Матвей остался стоять в прихожей. В первый раз за восемь лет он не боялся засыпать. Потому что знал – кошмаров больше не будет. Рядом была женщина, которая научила его самому важному: иногда нужно потерять контроль, чтобы обрести себя. И что любовь – это не разрушительная сила, а созидательная, способная исцелить даже самые глубокие раны.

Глава 9

Полина

После откровения о родителях между ними установилось особое доверие – хрупкое, драгоценное, как первый лед на пруду в Чистых прудах, который можно разрушить одним неосторожным движением. Полина ощущала это каждой клеточкой своего существа, когда они работали в офисе рядом. Матвей больше не прятался за стеной профессиональной холодности. Его взгляды стали мягче, а голос – теплее, когда он обращался к ней, и в этой новой интонации звучало что-то, что заставляло ее сердце биться чаще.

Прошло три дня с того момента, как он рассказал ей о той страшной ноябрьской ночи восемь лет назад. Три дня, в течение которых между ними витало что-то невысказанное, но такое осязаемое, что коллеги начали поглядывать на них с любопытством. Инга Бельская особенно пристально наблюдала за ними из-за своего стола, и Полина чувствовала этот взгляд как прикосновение холодных пальцев.

В тот четверговый вечер, когда большинство коллег уже разошлись по домам, спеша укрыться от промозглого московского ноября, они остались доделывать презентацию для нового клиента – крупной IT-компании, которая могла стать их самым выгодным контрактом за последние полгода. Дождь барабанил по панорамным окнам их офиса на двадцать третьем этаже, а внизу мерцали огни вечерней Москвы – миллионы людей спешили домой, к теплу и уюту, не подозревая, что где-то высоко над ними решается судьба двух сердец.

Полина сидела за своим компьютером, пытаясь сосредоточиться на цифрах и графиках, но мысли ее были заняты совсем другим. Она украдкой поглядывала на Матвея, который сосредоточенно работал над финансовыми расчетами. За эти три дня что-то кардинально изменилось в его облике. Исчезла та напряженность в плечах, которая всегда выдавала его внутреннее состояние. Линии вокруг глаз стали мягче. Даже сидел он по-другому – не как человек, готовый в любой момент вскочить и начать контролировать ситуацию, а как тот, кто наконец-то позволил себе просто быть.

Полина думала о том, как он рассказывал о той проклятой ноябрьской ночи восемь лет назад. О боли в его голосе, когда он произносил имена родителей – Александр Викторович и Елена Сергеевна – словно каждое слово причиняло физическую боль. О том, как его всегда уверенные руки дрожали, когда он впервые за долгие годы позволил себе быть по-настоящему уязвимым перед другим человеком. И о собственных словах, которые, кажется, что-то кардинально изменили в самой глубине его израненной души: "Твои родители были бы рады, что ты снова умеешь чувствовать."

Тогда, три дня назад, она увидела, как что-то ломается в его глазах – не в плохом смысле, а как ломается лед на реке весной, давая дорогу живой воде. И с тех пор каждый их взгляд, каждое случайное прикосновение рук при передаче документов, каждое "спокойной ночи" в конце рабочего дня было наполнено особым смыслом.

Она поймала себя на том, что изучает профиль его лица в свете монитора. Матвей был красив той строгой, сдержанной красотой, которая характерна для мужчин его поколения и воспитания – потомков советской технической интеллигенции. Высокие скулы, прямой нос, волевая линия подбородка. Но сейчас, когда он не знал, что она на него смотрит, его лицо было мягким, почти мальчишеским.

– Полина? – Голос Матвея мягко вернул ее в реальность. Он стоял у ее стола с двумя чашками кофе из их офисной кофемашины. – Ты задумалась.

В его интонации не было ни капли той официальности, которая раньше окрашивала каждое их взаимодействие. Теперь он говорил с ней так, словно они были… да, словно они были близкими людьми. Очень близкими.

– Спасибо, – она приняла чашку, и их пальцы на мгновение соприкоснулись. Простое, казалось бы, прикосновение, но от него по телу разлилось тепло, а сердце начало биться так громко, что ей показалось – он обязательно услышит. – Я думала о… о нас.

Матвей осторожно присел на край ее стола – жест совершенно неформальный, который раньше был бы абсолютно немыслим для безупречно корректного Матвея Александровича Державина. Теперь между ними больше не было этой удушающей формальности.

– О нас? – В его голосе не было ни насмешки, ни того напряжения, которое раньше появлялось всякий раз, когда разговор заходил о чем-то личном. Только искренний интерес и что-то еще – что-то теплое и осторожное.

– Полина? – Голос Матвея вернул ее в реальность. Он стоял у ее стола с двумя чашками кофе. – Ты задумалась.

– Спасибо, – она приняла чашку, и их пальцы на мгновение соприкоснулись. Простое прикосновение, но сердце забилось чаще. – Я думала о… о нас.

Он присел на край ее стола – неформальный жест, который раньше был бы немыслим для сдержанного Матвея Державина.

– О нас? – В его голосе не было насмешки, только искренний интерес.

Полина медленно подняла глаза, встретилась с его взглядом и почувствовала, как воздух между ними словно наэлектризовался. В свете настольной лампы его лицо казалось моложе, мягче. Исчезли те суровые линии вокруг рта, которые неизменно появлялись всякий раз, когда он возводил между ними стену профессионального контроля.

– Мы прошли долгий путь, – сказала она тихо, и голос ее звучал хрипловато – то ли от усталости, то ли от волнения. – От того дня, когда ты назвал меня "проблемой, которую предстоит решить", до… до того вечера.

Воспоминание о первой встрече заставило его улыбнуться – настоящей, живой улыбкой, а не той дежурной, которую он демонстрировал на совещаниях:

– Оказалось, что настоящая проблема была во мне. А ты… – он на мгновение замолчал, подбирая слова, – ты была решением.

Эти простые слова согрели ее лучше любого кофе и лучше любых признаний. Полина осторожно поставила чашку на стол и встала. Они оказались совсем близко – так близко, что она могла различить все оттенки его аромата: дорогой мужской одеколон, который она уже научилась узнавать в коридорах офиса, едва уловимый запах дождя на одежде, и что-то еще – что-то чисто человеческое, теплое, родное.

– Матвей, – начала она, и голос предательски дрогнул от нахлынувших чувств. – То, что ты мне рассказал… это очень многое изменило. Для меня. Для нас.

Его лицо тут же посерьезнело. В глазах мелькнул тот страх, который она научилась читать за эти месяцы работы вместе – страх оттолкнуть, страх оказаться слишком тяжелой ношей для другого человека.

– В лучшую или худшую сторону? – Он говорил тихо, но в его голосе слышалось то напряжение, которое появляется у человека, ожидающего приговора. Страх, что она может отшатнуться, узнав правду о его прошлом, о том грузе вины, который он нес все эти годы.

– В лучшую, – ответила Полина без малейших колебаний, и он словно выдохнул облегчение. – Я поняла, почему ты так боялся… нас. Почему пытался контролировать все вокруг, не позволяя себе просто чувствовать. И я поняла главное – ты вовсе не равнодушный человек, каким пытался казаться. Ты самый чувствующий из всех, кого я знаю. Просто ты прятал это так глубоко, что сам уже начал забывать.

Его дыхание стало более частым и глубоким. Руки, которые обычно лежали спокойно вдоль тела или были заняты деловыми бумагами, медленно поднялись и осторожно – словно он боялся спугнуть ее – коснулись ее плеч поверх тонкого кашемирового джемпера.

– Полина, – произнес он ее имя как молитву, как заклинание, способное излечить все раны. – Я так долго думал, что эмоции – это слабость. Что они разрушают все, к чему прикасаются. Что любить – значит обречь любимого человека на страдания. Но с тобой… с тобой я чувствую себя не слабым, а живым. Впервые за восемь лет – по-настоящему живым.

Полина тянулась к нему всем своим существом. Не только физически – хотя желание коснуться его, обнять, утешить, подарить тепло своего тела было почти болезненно острым. Она тянулась к его душе, к той раненой, прекрасной части его, которую он так долго и так тщательно прятал от мира и от самого себя.

– Тогда позволь себе быть живым, – шепнула она, и в этих словах была вся ее любовь, вся готовность разделить с ним и радость, и боль.

В его темных глазах что-то кардинально изменилось. Последние невидимые барьеры, которые он возводил между собой и миром, рухнули окончательно, и она увидела то, что он скрывал все это время – любовь. Глубокую, всепоглощающую, почти благоговейную любовь, которая пугала его своей силой.

– Я не знаю, как это делается, – признался он с той честностью, которая была характерна для людей его воспитания, привыкших говорить правду, даже если она неудобна. – Как… быть с кем-то. Не контролировать ситуацию, не анализировать каждый шаг, а просто… быть. Просто позволить себе любить и быть любимым.

– Мы научимся, – повторила Полина его же слова, которые он произнес три дня назад, когда впервые показал ей свою душу. – Вместе. Шаг за шагом, ошибка за ошибкой, открытие за открытием.

И тогда он наклонился к ней.

Поцелуй был удивительно нежным для человека, который так долго держал все под строгим контролем. Его губы коснулись ее губ осторожно, почти робко, словно он боялся, что она исчезнет или оттолкнет его, если он проявит слишком много страсти сразу. В этом первом прикосновении была вся его неуверенность, весь страх перед неизвестным, вся благодарность за то, что она не отвернулась от него, узнав правду.

Но Полина не собиралась исчезать или отстраняться. Наоборот – она обвила руками его шею, погрузила пальцы в его темные волосы и углубила поцелуй, показывая ему без слов, что принимает все – его страхи и его боль, его прошлое и его неопределенное будущее, его любовь и готовность разделить с ним любые испытания. В ответ он прижал ее к себе крепче, и она почувствовала, как последнее напряжение покидает его тело, как он наконец-то позволяет себе просто чувствовать.

Это было не просто физическое влечение, хотя от прикосновения его рук, от тепла его тела, прижавшегося к ее телу, по всему ее существу разливался огонь. Это было исцеление в самом глубоком смысле этого слова. Для него – освобождение от восьми лет страха перед собственными чувствами, от груза вины, который он нес как крест. Для нее – подтверждение того, что она умеет не только любить сама, но и исцелять любовью, что в ее руках есть сила дать другому человеку то, в чем он так нуждается.

Когда они наконец оторвались друг от друга, дышать стало трудно – не только от недостатка воздуха, но и от избытка чувств. Матвей нежно прижался лбом к ее лбу, и они стояли так, тихо и неподвижно, вдыхая один воздух, слушая одинаково участившееся сердцебиение.

– Что теперь? – спросил он тихо, и в его голосе не было страха – только удивление перед открывшимися возможностями.

Полина мягко улыбнулась и коснулась его щеки ладонью, чувствуя под пальцами легкую шероховатость вечерней щетины:

– Теперь мы идем дальше. Вместе. Шаг за шагом, день за днем. Без спешки, но и без возвращения назад к тому, что было до этого момента.

Он кивнул с серьезностью человека, принимающего священную клятву, и поцеловал ее снова – уже увереннее, смелее, словно принимая ее слова как обещание и давая свое собственное взамен.

За высокими окнами их офиса продолжал шуметь ноябрьский дождь, где-то внизу гудели машины вечерней Москвы, жизнь миллионного города текла своим чередом, но здесь, в этом освещенном теплым светом пространстве, воцарилась особая тишина. Они больше не были просто коллегами, которых свел профессиональный случай. Они стали парой – двумя людьми, которые нашли друг в друге то недостающее, что делает жизнь не просто существованием, а настоящей полнотой бытия.

– Кстати, – сказала Полина, когда они все-таки заставили себя вернуться к рабочим местам, хотя сосредоточиться на презентации было уже невозможно, – а что мы скажем остальным? Инга и так уже смотрит на нас как рентген.

Матвей задумался, и она увидела, как в его глазах на мгновение мелькнула та осторожность, которая была свойственна людям его поколения в вопросах, касающихся личной жизни:

– Ничего. Пока что ничего. Дай нам время привыкнуть к этому самим, понять, что это значит для нас, прежде чем делать достоянием офисных сплетен.

Полина кивнула, понимая его логику. Им действительно нужно было время – чтобы научиться быть парой, не разрушая при этом профессиональную репутацию, чтобы понять, как строить отношения в условиях корпоративной иерархии, как быть вместе, оставаясь при этом самими собой.

Но когда он провожал ее до такси в конце того памятного вечера, его рука на ее спине была уже не просто жестом учтивости. А его взгляд, полный нежности, благодарности и осторожной радости, говорил больше любых самых красивых слов о том, что между ними изменилось абсолютно все.

"Мы научимся", – думала Полина, глядя через заднее стекло автомобиля на его силуэт в освещенном подъезде офисного здания. И впервые за долгое время будущее казалось не тревожным и полным неопределенности, а ярким и полным самых удивительных возможностей.

Глава 10

Матвей

Матвей проснулся от мелодичного звука будильника в половине седьмого утра пятницы и с удивлением обнаружил, что на его лице – улыбка. Не та вежливая, профессиональная маска, которой он встречал клиентов и коллег уже больше восьми лет, а настоящая улыбка – идущая изнутри, от самого сердца, от той части души, которую он считал навсегда утраченной.

После первого поцелуя абсолютно все изменилось между ними.

Он лежал в своей просторной спальне в квартире на Хамовниках – дорогом районе, который подчеркивал его статус успешного консультанта – и глядел на серый московский рассвет за высокими окнами. Ноябрьское утро обещало быть промозглым и унылым, но Матвею казалось, что мир вокруг засиял новыми красками. Впервые за долгие годы он не начинал день с привычного мысленного составления планов и графиков. Обычно его утро проходило по четкому алгоритму: подъем, душ, завтрак, просмотр новостей, анализ предстоящих встреч – совещание в девять, переговоры с клиентом в одиннадцать, обработка отчетов до обеда. Вся жизнь, разложенная по полочкам, без места для спонтанности и живых эмоций.

Сегодня же в голове была только она – Полина. Ее глаза в мягком свете настольной лампы, когда она смотрела на него с таким пониманием и принятием. Вкус ее губ, аромат ее волос, когда она обвила руками его шею. Тепло ее тела, прижавшегося к его телу в тот момент, когда все барьеры между ними окончательно рухнули.

Матвей медленно сел на кровати и провел рукой по лицу, словно проверяя, не сон ли все это. Но нет – воспоминания о вчерашнем вечере были слишком яркими, слишком реальными, чтобы быть плодом воображения. Он действительно поцеловал Полину Стрельцову. Более того – он признался себе в том, что любит ее. И самое удивительное – небо не обрушилось на землю, мир не перевернулся, никого не постигла катастрофа.

Впервые за восемь лет он проснулся без того тяжелого, давящего груза в груди, который стал его постоянным спутником с того проклятого ноября 2016 года. Груза вины за слова, сказанные родителям, страха перед собственными эмоциями, необходимости держать все и всех под строгим контролем. Полина сделала то, что не смогли сделать ни время, ни дорогие психотерапевты, к которым он изредка обращался в особенно трудные периоды – она исцелила его одним своим принятием, одной готовностью разделить его боль.

Встав с кровати, Матвей подошел к панорамному окну, с которого открывался вид на утреннюю Москву. Город просыпался – по широким улицам уже ехали первые маршрутки и такси, где-то вдалеке слышался привычный гул метро, начинающего свой рабочий день. В окнах соседних домов зажигался свет – тысячи людей готовились к очередному дню, полному рутинных дел и обязанностей. Обычная пятница, самое обыкновенное московское утро, но для Матвея Державина – абсолютно, кардинально особенное.

И тут его охватило беспокойство. Он подумал о том, как они будут встречаться сегодня в офисе. Что сказать Полине? Как себя вести? Вчера вечером, когда он провожал ее до такси в теплом свете подъезда их офисного здания, все казалось естественным и правильным – они были просто мужчиной и женщиной, которые открыли друг другу свои сердца. Но сейчас, в трезвом свете начинающегося дня, начинали одолевать сомнения.

Ведь они работают в одной компании. Более того – он, формально, выше ее по служебной иерархии, как приглашенный консультант. В российской корпоративной культуре служебные романы всегда были деликатной темой, особенно между людьми разного статуса. А если добавить к этому присутствие Инги Бельской с ее острым языком и склонностью к интригам…

Матвей принял долгий горячий душ, пытаясь смыть беспокойство вместе с остатками сна. Затем тщательно побрился, глядя на свое отражение в зеркале и с удивлением отмечая, что выглядит моложе, чем вчера. Словно тот груз, который он нес все эти годы, действительно исчез, и лицо стало более открытым, более живым.

Он надел свой обычный деловой костюм – темно-синий, отлично скроенный, от хорошего портного на Тверской, подчеркивающий его статус успешного консультанта международного уровня. Белая рубашка, шелковый галстук сдержанного бордового цвета, запонки – подарок матери на тридцатилетие. Внешне – тот же Матвей Александрович Державин, который производил впечатление на клиентов и держал под контролем самые сложные бизнес-ситуации.

Но когда он смотрел на себя в зеркало, то видел не безупречного кризисного менеджера, а просто мужчину, который впервые за много лет влюбился по-настоящему. И это открытие одновременно пугало его своей непредсказуемостью и восхищало невероятностью происходящего.

В офис он приехал раньше обычного – в половине восьмого утра, хотя рабочий день официально начинался в девять. Хотелось немного поработать в тишине пустого офиса, подготовиться к встрече с Полиной, продумать, как себя вести. Но когда лифт мягко остановился на двадцать третьем этаже, и он увидел через стеклянные перегородки, что свет в ее части офиса уже горит, сердце забилось заметно чаще.

Полина тоже пришла раньше обычного.

Это обстоятельство могло означать две вещи: либо она, как и он, не могла спокойно спать после вчерашнего, либо… либо она хотела избежать встречи с ним при коллегах, приехав в то время, когда офис еще полупустой.

Матвей медленно направился к своему рабочему месту, стараясь выглядеть обыденно и спокойно, но украдкой поглядывая в сторону ее стола. Полина сидела, углубившись в какие-то документы, и выглядела такой сосредоточенной, такой подчеркнуто профессиональной, что у него возникло болезненное сомнение – а было ли то, что случилось вчера вечером? Или все это приснилось ему в одном из тех редких снов, где он позволял себе быть счастливым?

– Доброе утро, Матвей Александрович, – произнесла она, поднимая голову от бумаг, и в ее голосе не было ничего особенного. Обычная служебная вежливость, тот самый тон, каким она обращалась к нему в первые дни их знакомства. Словно между ними не было ни долгих разговоров, ни взаимного понимания, ни того волшебного момента, когда его губы коснулись ее губ.

Но когда их глаза встретились поверх офисной мебели и документов, он увидел в ее темном взгляде то же смущение, ту же растерянность и неуверенность, которые испытывал сам. И сразу понял – она тоже не знает, как себя вести, тоже мучается вопросами о том, что означает для них вчерашний вечер.

– Доброе утро, Полина Викторовна, – ответил он, и даже сам услышал, как неестественно формально и холодно прозвучал его голос в утренней тишине офиса.

Они снова вернулись к "Вы". Как будто между ними не было вчерашнего вечера, признаний в чувствах, момента полной близости и доверия. Как будто они опять стали просто коллегами – вежливыми, дистанцированными, профессиональными.

Весь длинный день прошел в этой мучительной атмосфере подчеркнутой вежливости и осторожной отстраненности. Они обсуждали рабочие вопросы, готовили презентации для понедельника, участвовали в телефонных конференциях с клиентами. Полина была безупречно профессиональна и компетентна, как всегда – никто из коллег не заметил бы никаких изменений в ее поведении. Но Матвей чувствовал напряжение в каждой линии ее тела, видел, как она избегает случайных прикосновений, когда они передают друг другу документы, замечал, что она старается не встречаться с ним взглядом дольше, чем того требует служебная необходимость.

Между ними выросла невидимая стена неловкости – та самая стена, которую всегда возводят между собой люди после того, как перешли определенную черту и теперь не знают, как с этим жить дальше.

В час дня, когда большинство коллег ушли обедать в соседнее кафе, оставив офис полупустым, Матвей набрался решимости и подошел к ее столу:

– Полина, мы могли бы поговорить? – Голос его прозвучал тише обычного, почти интимно, и он видел, как она вздрогнула от неожиданности.

Она медленно кивнула, не поднимая глаз от экрана компьютера:

– Конечно. О чем именно?

– О вчерашнем вечере, – прямо сказал он, решив, что уже достаточно наиграются в эту игру молчания.

Наконец Полина взглянула на него, и он увидел в ее глазах всю ту же растерянность, которая не давала покоя ему самому:

– Что именно вы хотели обсудить, Матвей Александрович?

Снова это формальное "Вы". После той близости, которая была между ними вчера, официальное обращение резало слух как скрежет ногтей по стеклу.

– Полина, – произнес он тише, интимнее, и в его голосе прорвалась вся накопившаяся за день боль, – не притворяйся, пожалуйста, что ничего не было. Мы оба прекрасно помним, что происходило вчера вечером.

Она встала из-за стола и медленно отошла к высокому окну, обхватив себя руками в защитном жесте:

– Помню, – тихо сказала она, не оборачиваясь. – И что теперь? Мы же прекрасно понимаем, что это… это кардинально усложняет все. Нашу работу, отношения в коллективе, наше положение в компании.

Матвей осторожно подошел к ней, но остановился на расстоянии – между ними по-прежнему висела эта новая, непонятная дистанция, которая причиняла почти физическую боль:

– Ты сожалеешь о том, что произошло?

– Нет, – ответила она быстро, почти резко, а потом, после небольшой паузы, добавила значительно тише: – Нет, не сожалею ни о чем. Но я действительно не знаю, что нам делать дальше. Ведь мы работаем вместе. Причем ты формально выше меня по статусу – приглашенный консультант против штатного специалиста. Над нами висит Инга Бельская, которая только и ждет подходящего повода, чтобы нас подсидеть. А если руководство узнает об отношениях между сотрудниками разного уровня…

Матвей понимал ее опасения, и они были абсолютно обоснованы. В российских компаниях служебные романы всегда оставались деликатной темой, требующей особой осторожности. Особенно когда речь шла о людях, занимающих разные позиции в корпоративной иерархии. Он был внешним консультантом, человеком со стороны, которого пригласили для решения конкретных задач. Она – штатным сотрудником, чья карьера полностью зависела от мнения руководства. Любые слухи об их отношениях могли серьезно повредить ее репутации.