Шёпот из колодца бесплатное чтение

Глава 1

В деревне мне стало плохо.

Ухабистая лесная дорога укатала мой и без того мутный разум, от чего я чуть не плюхнулся в придорожную яму, когда выполз из УАЗика.

– Укачало, отец?

Из окна со стороны водителя вылезла вихрастая голова, но тут же убралась обратно, как только меня раскатисто вывернуло наизнанку.

– Такие у нас тут дороги! Как говорится: враг не пройдет! – то ли пожаловался, то ли похвастался молодой водитель.

– Все нормально, – соврал я. – Но, пожалуй, дальше лучше пешком. Куда мне?

– К Игонье – это на пятак!

– Не понял?

– Ну бабка Игонья, про которую ты спрашивал, на пятаке живет. Тебе ж к ней? Ееный дом – крайний слева.

Я протер кулаками глаза и повернул голову по направлению, куда указывал палец водителя. Но ни пятака, ни дома не увидел. Только непроглядное марево, да косые заборы.

– Давай провожу, бать, – сказал вихрастый, – а то заблудишься в нашей деревне.

Я не успел отреагировать на его предложение, как он уже выпрыгнул из УАЗика и со всей дури хлопнул дверью. Не закрылась. Тогда он присел, покурочил ручку, а потом наотмашь врезал по двери. В этот раз удачно.

– Ну смотри, – он приблизился к моему лицу, и потянуло перегаром, – напрямик по пустырю нам не пройти. Там анчутка живет беспятый. Поэтому обойдем по дворам, выскочим на главную улицу, а оттуда на Игошин пятак.

Я прислушался.

– Анчутка – это черт? – уточнил я на всякий случай.

– Э-э-э, а ты, горожанин, умный, – парень опустил уголки губ. – Но лучше о нем помалкивать, а то сей рогатый, безпятый, противный тут как тут будет!

– Да как же помалкивать! – усмехнулся я. – Три часа в дороге трясся, чтобы о нечисти вашей услышать.

Он остановился и пристально посмотрел на меня. В упор. Я впервые рассмотрел его сеченую бровь с толстым розовым рубцом посередине.

– Смотри сюда, – он потыкал чуть выше глаза, – видишь? Я чуть без глаза не остался! Осторожен будь со своими разговорами. Не любят они пришлых. Да и местных не любят.

Я послушно кивнул, поскольку понял, что от этого парня многого не добьешься.

Мы минули несколько заросших кустарником дворов и вышли на главную улицу.

С виду деревня не произвела на меня хоть сколько-нибудь волнующее впечатление. Деревня, как деревня, коих я видел десятки за двадцать лет работы на кафедре. Черные бревна домов, жиденькие хозяйства, бесплодные сады, да тощая скотина. Редкая деревня баловала меня по-купечески богатым домом или сытым стадом. Чаще экспедиции приводили меня в умирающие деревни. Бывали и те, что значились только на карте, но не в жизни. Эта мало отличалась от тех, названия которых я уже и забыл.

– То есть ты с анчуткой встретился, Максим? – спросил я моего провожатого, не выдержав натиска любопытства. Как бы не трещала по швам голова, мне не терпелось поскорее приступить к работе.

Он насупил брови, точнее одну, сеченая не двинулась.

– Ну можно и так сказать, – ответил он немного погодя, а потом добавил: – Работа у тебя странная, про нечисть спрашивать. Неужели в городе платят за деревенские страшилки?

Я улыбнулся.

– Моя работа – собирать следы славянской мифологии в современной деревне.

Максим согнулся пополам от смеха.

– Современной? Ну ты, отец, сказанул! Посмотри вокруг, где ты видишь современность? Нам даже газ не провели. Я с тебя умираю, юморист.

В ответ я вежливо улыбнулся. Не стал вступать в дискуссию с дремучим мышлением. Да и голова раскалывалась от его громкого голоса.

На центральной улице запахло гарью.

Я крутил головой и шарил глазами по дворам, чтобы увидеть жителей, но так никого и не встретил. Все, что попалось мне на пути, намекающее на жизнь в деревне – это тлеющая бочка с остатками прошлогодних яблоневых веток.

– Игонья, я так понял, деревенская ведунья? – спросил я Максима. Я нарочито избежал слов «ведьма» или «колдунья», чтобы не убить окончательно свою репутацию горожанина в глазах местного жителя.

– Угу, – подтвердил вихрастый. – С природой работает.

– Лечит травами?

– Лечит-лечит. С навью знается… с нежитью всякой.

– Ты веришь во все это? В нечистую?

Максим глянул на меня в подозрением, как на человека, который по наивности полез в запретную тему, хотя сам пса от волка отличить не сможет.

Я улыбнулся в ответ на его молчание и подумал: «Ну, конечно, верит».

Своим дурацким вопросом я попытался спровоцировать этого простого добродушного деревенского парня, хотя знал, что могу задеть его чувства. Дело в том, что люди реагируют на подобную провокацию по-разному, чаще всего – со всем жаром пускаются убеждать в существовании сил, а следом выдают ценнейшие истории, которые так и остались бы тайной для меня, если бы не разогретая эмоциями голова рассказчика.

Кто-то, наоборот, обижается на мой скепсис, закрывается и перестает идти на контакт. Один раз деревенский староста чуть было из избы меня не выгнал. Сказал, что я морок напускаю своим неверием.

А Максим вот решил просто не отвечать. Наверняка думает: «чего с дураком городским связываться».

Пока я подыскивал новую тему для разговора, взгляд мой блуждал от избы к избе.

Вдруг я увидел чье-то лицо в окне ближайшего дома. То ли детское, то ли женское – не разобрал. Я поднял руку и помахал в знак приветствия, но ответа не последовало. Лицо, как бледная восковая маска, неподвижно смотрело на меня из тьмы комнаты. Я присмотрелся внимательнее, и в это мгновение что-то тихо щелкнуло под ногой. Это оказалась детская заколка, каких было полно у моей дочери. Лицо придвинулось ближе к стеклу, хотя так и не шевельнулось.

Максим заметил мой жест, но не ответил. Мне показалось, а может, и не показалось, что он тоже увидел кого-то в окне. Но здороваться не стал.

– Почти пришли, – сказал он. – Уже виднеется Игошин пятак.

– А почему «пятак»? – спросил я.

– Потому что дом стоит на отшибе. Ни пришей кобыле хвост! – он оглядел окрестность. – Тут все дома в ряд, а ее – на пятачке, как у свиньи, понял? – он хрюкнул, чтобы я уловил мысль. – Оттого и пошло: Игонья на пятаке живет.

Дом бабки Игоньи представлял собой крепкое деревянное строение в полтора этажа. Первый этаж, судя по аккуратным занавескам, жилой, второй – чердак, под самой крышей. Забор вокруг дома был прочным и целым, не ветхим и истлевшим, как у большинства деревенских ограждений. Видно было, что за домом следят, а значит, хозяйка – женщина энергичная, хоть и немолодая.

– Сколько лет Игонье? – спросил я Максима.

Он пожал плечами.

– Сам спроси. Я не знаю. Я родился, она уже бабкой была.

– А ты здесь родился? В Завражье?

– Конечно. Игонья меня и достала на свет. Мать моя тогда чуть к дедам не отправилась, и меня за собой едва не утащила. Бабка спасла обоих. Потом выхаживала меня. Рассказывала, как припекала на хлебной лопате.

– Это как? – я прикинулся незнающим.

– Ну раньше в деревнях все так делали: больного младенца в печь всовывали. Считалось, что всякая хворь сгорала. Бывало даже тестом обмазывали.

– А сейчас так делают?

Он отрицательно покачал головой и замолчал. Но ненадолго. Через пару неспешных шагов вихрастый резко повернулся ко мне и сказал:

– Кстати, чуть не забыл, дом с голубым забором – твой. Вон тот, через два двора. Видишь?

Он наклонился, и я снова уловил резкий запах перегара.

– Кстати, а самогоном здесь не угощают? – решил я обнаглеть, а заодно подколоть его за тот надменный взгляд в начале улицы.

Максим расплылся в улыбке и хитро подмигнул.

– Понял. Вечерком зайду, бать.

– Ну договорились! Ключи-то дашь?

– Какие ключи? – загорланил вихрастый. – Там никто не живет! Да и у нас тут вообще не принято двери запирать. Кто тут ходит? До ближайшей деревни двадцать километров. До трассы – тридцать пять по лесной дороге. Так что, как управитесь с Игоньей, приходи в дом на ночевку. Я вечерком загляну, принесу самогон, картошку и огурцов. Ну все, бывай!

Максим повернулся и зашагал прочь от дома Игоньи.

Я проводил его взглядом и поймал странное ощущение: сожаление, что он ушел. Вдвоем было веселее. Все-таки что-то было в этой деревне неладное. Морочное. Недоброе. Как скользкая тень, пробегавшая по углам улиц.

Возможно, если бы я научился с малых лет прислушиваться к себе и своим ощущениям, сейчас сидел бы в теплом кабинете и потягивал кофеек. Но любопытство мое, преданность науке и отсутствие чутья привели меня туда, откуда живыми не возвращаются. И ладно бы я умер, еще полбеды. Но, оказалось, что смерть – это не самое страшное, что могло случиться со мной в этой деревне.

То, что наблюдало за мной, что-то тихое и внимательное, обещало, что я еще ни раз пожалею о своем решении приехать сюда.

Глава 2

Я вспомнил, что забыл написать жене.

Уже стоя у самого дома Игоньи, я достал телефон и набрал жену. Не то что бы она мне не доверяла, просто у нас сложилась традиция ее незримого присутствия в каждой моей командировке.

К моему удивлению, сотовая связь не пропала, телефон даже обещал 3G. После недолгих гудков по ту сторону трубки повеяло тревогой. Голос жены прозвучал одновременно радостно и взволнованно, словно она боялась, что я не отвечу.

– Алло, наконец-то! – выдохнула она, и в ее словах слышалась смесь облегчения и волнения. – Ты приехал?

– Не волнуйся, все хорошо. Я на месте! – ответил я. – А вы как?

В трубке послышалось легкое шипение, будто она выдыхала медленно, собирая слова.

– Все нормально, у нас сегодня жарко.

Я зажмурился от солнца и почувствовал, как в висках снова застучало.

– Здесь тоже жарко, – сказал я, – невыносимо. Мигрень опять от жары началась.

На том конце трубки я услышал тихое «мой хороший», будто жена разделила мои страдания на два куска и один забрала себе. Тот, что побольше. Я прижал телефон ближе к уху, как если бы ее дыхание было способно унять мою боль.

– Может, тебе что-нибудь выпить? – осторожно спросила она. – Чай холодный, воду… Ты Нурофен с собой взял?

Я уже открыл рот, чтобы убедить любимую, что справлюсь без Нурофена, как почувствовал, что что-то пробежало за моей спиной. И говоря «что-то» я не имею ввиду человека или животное. Это не было шуршанием гравия под ногами. Не было шарканьем собачьих лап по разбитой дороге. Звук был похож на удары палкой о землю, как если бы кто-то потыкал дорогу древком. Я обернулся, но позади никого не было. Я стоял один.

– Алло? Алло? – позвал голос в трубе. – Что-то со связью!

– Я тебе перезвоню, ладно? – пообещал я. – Поцелуй от меня Настюшку.

– Хорошо, – ответила жена. – Буду ждать звонка. Пожалуйста, без приключений в этот раз, договорились?

Я отключил звонок и снова осмотрелся.

Никого.

Тогда я смачно выругался, чтобы сбросить напряжение, и дернул калитку.

Впрочем, калитка в дом Игоньи отказалась не заперта, как и обещал Максим. Я прошелся вдоль клумб, поглазел на яблоньки и поднялся на крыльцо. Хозяйка в поле зрения так и не попала.

Я дважды постучал, прежде чем войти в дом, и, не дождавшись приглашения, рванул тяжелую дверь на себя.

В нос ударил затхлый запах старой древесины, как будто дом давно не топили.

По всему периметру сеней висели связанные букетики трав. Я обратил внимание, что каждый пучок был перехвачен бечевкой и непременно украшен аккуратным бантиком. Это было мило. Единственное проявление человеческой теплоты, которое я встретил в этом месте.

Дверь в жилое помещение оказалась приоткрыта. Я просунул голову и громко поздоровался. Игоньи внутри я не увидел.

Зато рассмотрел печь. По русской традиции она стояла в центре комнаты, как главная достопримечательность. Промелькнула мысль, что именно здесь припекали моего вихрастого знакомого.

Справа от печи у окна расположился стол с двумя стульями. Дальше – кое-какая кухонька. Слева из полутьмы выглядывал диван. Скромная, деревенская, привычная для меня обстановка. Ничего из предметов незамысловатого быта не выдавало в хозяйке ведьму.

Да, ведьму! Именно так.

Я был уверен, что Игонья – ведьма. Иначе бы не напросился к ней в гости. Разговаривать с деревенскими бабами мне давно неинтересно. Другое дело – собрать материал прямиком со слов представительницы деревенской эзотерики.

Я много раз представлял себе нашу встречу. Как войду в ее дом, как таинственно скрипнут половицы, как раздастся вокруг меня запах трав и настоев, как звякнут под моей поступью полочки с бутыльками. Мне хотелось ощутить атмосферу настоящего колдовства, а не рассказанные по второму кругу байки. Я ждал не просто слов, я ждал прикосновения к чему-то древнему, к тому, что живет в деревне сотни лет.

– Баба Игонья, – позвал я, – это профессор из города! Вы дома?

За печкой задвигалось.

Оказалось, что исполинская печь прятала за собой дверь в другую комнату. По всей видимости – спальню.

– Здравствуй, дубок, – поздоровались из-за двери. – Обожди, я не чесанная. Ты пока садись за стол, а я сейчас подойду.

Я достал записную книжку и уселся на стул, который оказался вполне себе добротным. Я бы даже сказал: комфортным.

– У вас хороший дом, – крикнул я в воздух. – Крепкий! Еще лет сто простоит!

Пока я возился с диктофоном, появилась Игонья.

Она оказалась самой обыкновенной деревенской женщиной. Плотной, невысокой, в простой одежде, будто только что вышла из огорода. Никаких магических атрибутов на ней я не заметил: ни амулетов, ни колдовских платков, ни странных украшений – ничто не выдавало в ней ту силу, за которой я пришел.

Сходу определить ее возраст не удалось: она могла быть и сорока, и шестидесяти лет. В ее лице время будто остановилось, оставив лишь тонкие, выразительные нити у глаз.

Но сами глаза…

Большие, выразительные, яркие. И чуть влажные. Она смотрела так внимательно, что трудно описать словами. Казалось, она видела больше, чем должна была видеть обычная женщина. Словно сквозь меня, сквозь мои мысли, она заглядывала туда, где прячется то, о чем я сам еще не догадываюсь.

– Дом – это сердце хозяйки, – сказала Игонья, выходя ко мне. – Начнет ветшать, и я загнусь.

– Ну по всей видимости произойдет это не скоро, – польстил я слащаво.

Она села напротив и уставилась на меня крупными глазами. Казалось, эта безмолвная пауза длится вечность, хотя прошло не больше минуты.

– Ты красивый, – ее голос стал мягче, душевнее. – Ты больше похож на киноактера, чем на профессора. Девки молодые наверно без ума от тебя, – польстила она в ответ.

Я бы раскраснелся, если бы это не было правдой.

Потом она подняла указательный палец и легонько ткнула себя в лоб.

– Вижу, что сидит у тебя хворь – вот здесь. Думать мешает.

Я перестал улыбаться, а она продолжила сверлить меня глазами.

– Кругленькая такая, зараза твоя в голове. Стеклом битым расходится, кость изнутри чешет, висок подпирает.

– Как вы точно описали мигрень, – пробормотал я.

Вдруг Игонья резко встала и пошлепала тапками в сени.

Пока я приходил в себя от пережитого удивления (или исследовательского восхищения), она вернулась в комнату с пучком сухих трав.

– Сейчас мы ее выгоним из тебя, не вернется больше твоя хворь. А ты мне взамен дело доброе сделаешь.

– Какое такое дело? – я насторожился. Все-таки я не забыл, что у ведьмы в гостях.

– Водички из колодца притащишь!

– А-а, водички? – Я с облегчением выдохнул. – Принесу-принесу, конечно. А чем … выгонять хворь-то будем?

Игонья ничего не ответила. Продолжила молча набрасывать в ковшик какие-то веточки и сыпучие продукты из банок. Дальше все это залила кипятком и накрыла крышкой. Я следил за ней вполглаза, поскольку решил кое-что чирикнуть в блокноте, чтобы не забыть.

– Пусть заварится, – сказала она, – потом чайку попьешь и мигом выздоровеешь.

Мне показалось, что за печкой снова задвигалось.

– В доме еще кто-то есть? – спросил я.

– Дубок, мой милый, – ответила Игонья, – я же бабка-ведунья. У таких, как я, обязательно в доме кто-то живет. Деды бродят, домовой озорует, запечник шутит, воструха шуршит. Полон дом помощников и гостей!

Я почувствовал иронию, но не отступил.

– А люди с вами живут?

Она хитро улыбнулась.

– Одна я, одна, – и будто бы переводя тему, добавила: – Ну вот и чаек твой заварился.

Игонья поднялась, звякнула посудой и принесла с кухни ковшик и кружку.

– Вот держи ковш, сам наливай заварку в кружку. Выпей залпом, как водку, на меня не смотри. Я пошепчу, а ты пей.

Я подвинул поближе кружку и увидел на ее краях засохшие остатки ягод. Врожденная брезгливость тут же дала о себе знать. Не знаю, видела ли она, как я поморщился, но выражение моего лица явно ее не обрадовало.

– Кривиться будешь, городской? – в ее голосе впервые за нашу недолгую встречу послышались жесткие нотки.

Делать было нечего: я нашел более-менее чистый краюшек и хлебнул. Горечь прокатилась по языку и сползла в пищевод. Я вытаращил глаза, умоляя ее взглядом, не допивать.

– Давай-давай, – усмехнулась ведьма. – До дна.

Я допил, сморщился, стукнул пустой кружкой о стол и вытер рукавом губы.

– Ну спасибо за угощенье! – пошутил я сквозь слезы.

Она пошевелила губами, как в беседе с самой собой, а потом вернулась к разговору со мной:

– Ты же за другим угощеньем приехал, правда? – спросила она очень серьезным тоном. – Давай, спрашивай, чего хотел?

Женщина сложила мосластые руки перед собой и облокотилась на спинку стула, готовая отвечать на мои вопросы.

– Вы не против, если я запишу наш разговор на диктофон?

Игонья утвердила кивнула.

Пока я раскладывал на столе диктофон и тетрадь с вопросами, из приоткрытого окна послышался звук. Я резко выпрямился и глянул на улицу, но людей там не увидел. Только старый колодец, борозды картошки и патлатые кусты смородины.

– Ты чего, сынок, блазню увидал? – захихикала Игонья.

– Там кто-то ходит под окнами у вас, я слышал шепот. Может соседи?

– Нет там никого, показалось тебе.

Может, и правда показалось, но я на всякий случай еще раз выглянул в окно. Потом включил диктофон и постарался сосредоточить свою звенящую стеклом и булькающую ведьминым настоем голову.

– Итак, – начал я под запись. – Девятнадцатое июля, деревня Завражье. Со мной беседует местная жительница. Здравствуйте еще раз, Игонья, – обратился я к женщине напротив. – Как вы знаете, я собираю славянский фольклор и старинные деревенские легенды. Меня интересует все, что передают люди из уст в уста, от поколения к поколению. Сказки, песни, легенды, поверья, суеверия… Словом, расскажите все, что считаете нужным. В письме вы сказали, что деревня полна жутких историй и преданий. Расскажите, пожалуйста, про Завражье. Откуда пошли местные легенды?

– У нас тут… как сказать… – начала Игонья с длинными паузами, – без сказки жить нельзя. Раньше полно сказителей было, а потом… – она махнула рукой и замолчала.

– Не обращайте внимание на запись, просто беседуйте со мной.

– Ну как во всех деревнях у нас тут много чего судачат. Как матери и бабушки учили, так и мы живем. Сказали, что в лесу леший – значит, так и есть. В бане – баянник, – она слегка сжала руки в кулаки, – это тоже все знают, от того в баню после заката не ходят. Что еще сказать…

– В письме вы упоминали «ту, что смотрит из окна», – я постарался направить мысль собеседницы в нужное мне русло. – Расскажете? Это интересная легенда, связанная только с вашей деревней.

Игонья переменилась в лице. Глаза потемнели, губы сузились, брови сошлись в одну толстую нить.

– Ну расскажу, коли интересно. От меня не убудет! Только просьба у меня есть одна.

Я чуть склонил на бок голову, внимательно слушая.

– Сидеть надо будет тихо. Духи не любят, когда про них говорят. А если и говорят, то как будто зовут к себе. Я упомяну душу и успокою, а ты записывай-записывай, но знак никакой не подавай. Я кончу говорить, тогда спросишь, что надумаешь.

Я сложил ладони и поднес ко рту, как делают в молитве. Это означало, что я принимаю правила и готов соблюдать таинство рассказа.

Она зажгла свечу и наклонилась ко мне ближе.

– Ну слушай…

Глава 3

– В Завражье, – начала она, – есть старая изба на главной улице. Раньше красивая стояла, с белыми резными наличниками, будто сама радость в ней жила. Народ любил туда заглядывать: хозяева хлебосольные, детишек полный двор. Была там девочка, плясать любила. Встанет, закружится, ножками топает, ручками машет, смотришь, и сердце теплеет, будто свет в доме загорается.