Думочка. Немного страсти в заснувшем сознании бесплатное чтение
Думочка. Немного страсти в заснувшем сознании
Задолго до нашей встречи у нас бывали одинаковые сны.
Владимир Набоков, «Лолита»
– Что-то давно не слышно ребят, – Рита открыла глаза и лениво потянулась в гамаке, в котором удобно покачивалась последние два часа. Ничто в диспозиции вечернего сада не поменялось. Если не считать косых лучей солнца, пробивающихся сквозь решетку перголы. Они стали почти параллельными земле и уже не могли заставить воздух дребезжать под своим напором.
Рита любила это время в любом сезоне. Но летом особенно – когда после жаркого дня минуты растягивались в часы томного ожидания прохлады.
– Ты опять заснула на закате, это нехорошо, – крепкий молодой человек поднялся с кресла качалки. Поправив сползшее с гамака покрывало, аккуратно сел рядом с Ритой, обнял, потерся носом о ее щеку.
– Почему нехорошо? Мне именно на закате спиться сладко. И я люблю проснуться в предвкушении вечернего кофе.
– Кофе ты пропустила, – подал голос высокий брюнет, сидевший немного поодаль от стола, за которым тихо переговаривались две женщины. Одна была постарше, в платье стиля бохо, сливавшемся с красноватым фоном разросшегося по беседке винограда. Вторая – большеротая и с раскосыми, как у газели, глазами, увешанная бусами и браслетами – выглядела почти прозрачной в своем ярком наряде.
– Женька прав, – поддержала она брата слегка насмешливым тоном, оставшимся от веселой болтовни с напарницей. – По аюрведе, спать на закате – к бедности.
– Так Женечка же не спит на закате, – парировала Рита и, чтобы закрепить свою позицию, притянула к себе мужа и крепко его поцеловала. А чтобы не выслушивать дальнейших советов от золовки, поспешила упредить. – И не усугубляйте, пожалуйста, рассказами о древних египтянах, китайской мудрости и медицинских исследованиях. Не верю. К тому же в городе я не сплю в это время. Но здесь… так все располагает.
Она вновь потянулась и обвела взглядом сад и дом, видневшийся за кустами сирени. С ее места в обзор попадала лишь широкая двускатная крыша, выложенная красной черепицей, да кусочек веранды, оформленной камнем. Рите всегда хотелось посидеть именно там: в уютных плетеных креслах, с видом на озеро. Но хозяева шале туда пускали неохотно. В семье считалось, что это какое-то личное их пространство, куда, как в спальню, заглядывать не стоит.
И все мирились с этим, тем более что места для отдыха кругом было достаточно. Особенно в саду, который с годами становился все более скандинавским.
Рите тут нравилось. И хотя она точно знала, что дважды в неделю ландшафт обихаживает садовник, ей хотелось верить, что природа сама поддерживает это скупое на краски великолепие.
Взять, к примеру, заросли мистического папоротника. Здесь он на каждом шагу – под деревьями и в цветниках, возле сказочных валунов и у ограды. И везде он разный. По цвету вайи, ее размерам, сочетанию видов.
Порой Рита уходила вглубь участка, туда, где возле огромного валуна разрослась дербянка. Там между высоких сосен на полянке стояли диковинные скульптуры – проволочные феи, танцующие на ветру.
Каждая, казалось, жила своей жизнью. Одна подхватывала поток крыльями, причудливо изгибая упругое тело, другая стремилась улететь с помощью одуванчика, третья кокетливо исполняла замысловатое па. И все же они были единым целым – от их компании веяло искренним весельем и верой в лучший момент. Рита каждый раз ловила себя на мысли, что хочет присоединиться к ним. Поднять руки, поймать дуновение радости и подняться над повседневностью.
Это было странное чувство. Знакомое с детства, но такое эфемерное и так редко теперь ее посещающее. Оно было сродни той волне счастья, которое накатывало на нее в момент возвращения домой из пионерского лагеря. Когда вдруг на шумном суетном вокзале оживал громкоговоритель: «Скорый поезд Москва – Архангельск прибывает к первой платформе».
И вот это произнесенное монотонным голосом диктора название города вдруг впрыскивало адреналин в кровь, мурашки начинали ползти по спине, будоражили душу ожиданием встречи с чем-то родным и близким.
Рита знала, что фигурки были сделаны практически в момент строительства усадьбы, когда, по версии мужа, его дед подглядел идею у английского скульптора. В подвальном этаже дома бережно сохранялась оборудованная под это экзотическое хобби мастерская, но сегодня там никто фигурок уже не ваял. Дед то ли с годами потерял к творчеству интерес, то ли просто сил на кручение проволоки стало не хватать. А потомство предпочитало увлечения попроще.
– Кстати, никто так и не ответил, где дети? – Рита протянула руку, и Женя помог ей встать с гамака.
– Может, фильм какой смотрят в доме, – предположила Катя. – Надо сходить посмотреть. Заодно проверить, что там с ужином.
– Кузьминична говорила, что сегодня будут пирожки, – тряхнула браслетами Даша. – Она их сейчас, должно быть, и варганит. Не надо ей мешать.
– Если пирожки, то Давид точно на кухне. А с ним и Лёва, скорее всего.
– Выходит, подсадить на мучное иногда полезно, – Рита подошла к столу, налила в стакан воды из большого кувшина и залпом выпила, – а наши к пирогам равнодушны.
– Мы детей не к мучному приучали, а помогать в готовке, – Екатерина поджала губы, но вступать в перепалку не стала.
Риту в семье постоянно жалели – ведь ей досталась нелегкая ноша воспитания двойняшек. Они были шустрыми и с характером, к тому же часто болели. В детский сад практически не ходили, так что Рите самой пришлось заниматься их развитием. Она таскала детей на всевозможные занятия: то на спортивные танцы, то в бассейн, то к логопеду.
И так самозабвенно вкладывалась в это дело, что через пять лет стала похожа на былинку. От прежней пышногрудой красавицы остались только роскошные волосы и большие карие глаза, которые на аскетичном лице теперь выглядели еще более глубокими и грустными.
– Жень, давай я осмотрю сад, а ты – дом. Что-то мне тревожно.
– Ну, куда им деться? Ворота закрыты, калитку без кода не открыть. Сейчас найдем.
– Да тут такой забор, что детям коды на калитках не нужны. Они между прутьями пролезут, – разгоняла волнение Рита. – Давай, иди уже. И телефон не забудь. Я позвоню минут через пять, если не найду.
Она быстрым шагом отправилась по тропинке, ведущей к воротам. В другой ситуации Рита наверняка получала бы удовольствие от пейзажа вокруг и представляла бы себя легендарной Элли, легко бегущей по дорожке из желтого кирпича. Но сейчас садовые прелести поблекли на фоне нарастающей паники. Она уже рисовала себе безумные картинки с утопленниками и прикидывала, как быстро до дачного участка доедет скорая.
Не забывая обшаривать взглядом посадки, Рита быстро достигла калитки, ведущей на озеро. Остановилась в нерешительности – то ли пойти осмотреть пляж, расположенный в ста метрах за сосновым леском, то ли продолжить обход участка.
Она знала, что дети уже в том возрасте, что понимают – нарушать запреты себе дороже. Это касалось, прежде всего, выходов за пределы усадьбы. И уж тем более самостоятельных походов к водоемам. Да и не были они любителями купаться в ледяной воде здешнего озера, образованного подземными источниками.
С другой стороны, неосмотренная часть участка была достаточно открытой, там негде было спрятаться, разве что за огромными валунами возле дома.
Победил страх – Рита открыла калитку и побежала в направлении песчаного пляжа. Он оказался пуст, и свежих следов к воде не было. Отсюда открывался замечательный вид на озеро и еще на одну проволочную скульптуру – три огромных одуванчика придавали картинке сказочный образ. Однако Рите было не до красот.
– Жень, – тихо и как-то жалобно выдохнула она в трубку. – Их нигде нет. Они в доме? Ты нашел их?
– Успокойся. Пока не нашел. Но дед сказал, что часа три назад дети пили с ним чай на веранде. На их с Олесей веранде. А потом ушли в дом и в сад не выходили. Может, прячутся где-то. Им ведь нравятся всякие шалаши и гроты. Не волнуйся, найдутся. Есть захотят и объявятся.
– Какой ты спокойный. Я бы поискала в мастерской или гараже. Давай, пока я возвращаюсь, спустись туда. Я тоже сейчас приду.
– Фею с одуванчиком видите? – Алёна повернулась в сторону шале, указывая на флюгер. Судя по всему, был вечер, и фигурка на крыше в свете заходящего солнца казалась сказочной. Но девочку удивило другое. Свой голос. Мягкий и низкий, совсем не похожий на тот, что обычно выдавали ее связки. – А на участке и на дорожке к воде – это уже Игорь. Его неуемная фантазия.
«Конечно, – застучало в висках, – в моем возрасте всякое может случиться, но скорее ты сорвешься на высокий фальцет, чем получишь такой приятный оттенок».
– Мне показалось, – голос по-прежнему радовал, – что вы в окружении проволочных фей будете смотреться очень гармонично. Не смущайтесь. Представьте, что у вас выходной…
Собеседница Алёны прохаживалась по поляне между проволочных фигурок, валунов и хаотично разбросанных по газону зарослей папоротника.
Удивительно, но женщину эту Алёна не знала. Почему же она так фамильярно к ней обратилась сейчас?
– Танцевать не буду. А вот потрогать потрогаю. Расскажите о них, – напарница была высокой, с аккуратно собранными в пучок волосами, в узкой старомодной юбке темно-синего цвета и пиджаке. Алёне она напоминала бортпроводницу. Но среди друзей семьи ни одной стюардессы не было.
Так кто это? И зачем именно Алёна бродит с незнакомкой среди фей и одуванчиков, которые когда-то ловко мастерил дед, а рядом никого из членов семьи нет? Еще смущало и то, что смотрит она на визави практически глаза в глаза.
Но Алёна же точно знала свой рост. И он не превышал ста пятидесяти сантиметров. Они только что с братом вставали у притолоки в гараже. И она смеялась над Мишкой, что он начал от нее отставать.
«Теперь понятно, кто тут старший, – толкала она свою двойняшку, – не будешь теперь говорить, что не считается, когда младше на двадцать минут».
– Вы, наверное, уже знаете – я преподаю литературу, – вдруг изрекла Алёна, хотя думала сейчас совсем о другом.
«Что-то не так. Я изучаю литературу, а не преподаю. И потом: слова какие-то не мои. Непривычно расставлены. Но говорю же. Как героиня в кино». И она улыбнулась. Скорее даже не умению непринужденно жонглировать фразами, а тому, что почувствовала вдруг некую легкость в теле и возможность двигаться изящно.
– Я много ездила по стране, часто бывала в Европе. Не праздно, а всегда с целью побродить по местам, которые принимали литературных героев. Ой, простите, я постараюсь много не болтать.
«Это опять я изрекла? Про поездки, конечно, все правильно. Но про места литературных героев – подозрительное утверждение». Однако собеседница закивала головой.
– Сейчас это кстати. Время есть, пока психолог общается с Игорем Михайловичем. Да и мне интересно.
«С Игорем Михайловичем? Имя, конечно, известно. Это дед. А почему он должен с психологом говорить? У него что, поведение не ахти, и его, как Мишку, надо корректировать? Но кто ж его заставит? Он же самый главный здесь. Всё на нем держится, все в рот заглядывают. Даже бабуля и та старается все время ему угодить. То подушку под спину подложит, то чашку подаст».
– Действительно? Просто хотелось подвести к информации, откуда появилась эта идея с проволочными скульптурами. Если честно, лет пять назад я о них тоже не подозревала. А тут подвернулась возможность на три дня попасть на конференцию в Кембридж. Мы летали туда вместе с Игорем, теперь уже нет смысла скрывать это.
«Зачем я вру? Мы с дедом только в Прагу летали. Но эта мадам, кажется, поверила про конференцию».
– Игорь Михайлович и литература? У него и такая грань таланта имеется? – без сарказма, но усмехнувшись, спросила женщина в синем.
– Нет, нет. Он выступил в качестве спонсора нашей делегации… И как не посетить было несколько замков, тех, где проходили события популярных английских романов?
«Господи, я что, учителка, что ли? Почему я так говорю? Язык вывернуть можно. Я кого играю? В кого нарядилась?»
И Алёна опустила взгляд на свои ноги. То, что она увидела, поразило даже больше, чем разговор с гостьей. Из-под длинной юбки некрашеного трикотажа выглядывали кожаные босоножки на платформе. Они были открытыми, в прорезях виднелись ухоженные ноготки розового цвета.
«Кто мне покрасил на ногах ногти? И почему я об этом не знала?»
Девочка перевела взгляд повыше. Вот тут вид порадовал. Под блузкой бледно-пудрового цвета, завязанной по подолу узлом, угадывалась высокая грудь. Алёна даже потрогала ее.
«Вроде настоящая. Что со мной произошло?»
Но рассуждать было некогда. Женщина предложила прогуляться к озеру, и Алёне пришлось, продолжая болтать и постоянно оглядываясь на спутницу, быстро пойти по узкой кирпичной дорожке.
– Игорь не может действовать без плана, – сказалось внятно, словно опытным лектором. – Мы составили наш must see. Из Кембриджа поехали сначала на север к легендарному замку в Дербишире. Вспоминайте роман «Гордость и предубеждение». Поместье мистера Дарси. Это Пемберли… Эх, какой барокко!
Алёна даже остановилась после выдачи без запинки сложных слов и названий. Она их не знала прежде, но вдруг по мановению невидимой волшебной палочки произнесла. В страхе, что несет абракадабру, решила не продолжать про британский замок и переключилась на поделки Игоря, которые попались на пути.
– Вот, смотрите. На дереве и за ним, на поляне.
Действительно, на ветке одной из сосен висели качели, на которых раскачивалась проволочная фигурка с развивающимися волосами. Рядом танцевала свой бесконечный танец с одуванчиком вторая фея. Еще одна взобралась на высокий пень, пытаясь использовать его как взлетную площадку для большого пушистого цветка.
Конечно, все в семье были наслышаны о том, как дед стал последователем известного в Англии скульптора. И Алёне не составило бы труда пересказать эту удивительную историю их знакомства. Но то, какими словами и в каких подробностях она начала повествование, удивило снова.
Она, не задумываясь и не вспоминая никаких сюжетов из книг и фильмов, сначала подробно объяснила, почему Игорь не справился с круговым движением в тамошнем правостороннем и как это обстоятельство сбило намеченный маршрут. Затем поведала, что взятая напрокат тойота привела их с дедом в некий Окамур, где они решили перекусить. Тут она начала рассказывать о местном ресторанчике и других достопримечательностях, вставляя английские названия блюд и обстановки.
Алёне казалось, что она спит наяву. Ведь ее английский на самом деле был так себе, несмотря на спецшколу, а уж о тех деталях, которые упоминала, она и вовсе до последней секунды не подозревала. Но она говорила. Легко и непринужденно, как будто только что вернулась из путешествия в Туманный Альбион.
Она входила в раж, хотя и испытывала некий трепет от соприкосновения с непознанным. Боялась не просто потерять мысль, а как-то невзначай прыснуть, рассмеяться. Над собой, над ситуацией и над тем, как внимательно ее слушает эта старомодно одетая женщина. Правда, казалось, что та принимает это за своеобразный стиль ее общения – немного ироничный, с нотками насмехательства над собой.
– И там мы сначала узнали о садах Тренхем, а потом и о самом Мастере. Вернувшись домой, я попыталась изобразить на нашем участке подобие увиденных садов. А Игорь заказал фигурку на флюгер. И еще втайне решил сам попробовать плетение из проволоки. Я в восторге.
Вдруг Алёну осенило.
«Да это же бабуля всегда дедом восторгается. Это она садом занимается. И это ее идея валуны и фигурки среди папоротников прятать. Кроме одной, самой большой на берегу. Чтобы с веранды ее видеть. Еще несколько шагов, и эта громада появится из-за поворота».
Действительно, лес уступил место маленькому пляжу. И на фоне бирюзовой воды выросла еще одна металлическая поделка. Три высоких одуванчика. Два рядышком головка к головке, один чуть поодаль.
– Опять одуванчики. Почему?
И тут Алёна развила мысль, которая ей самой показалась очень странной. Никогда этой версии она ранее не слышала.
– Одуванчик – это в семье Игоря имя нарицательное. Его имя. Считается, что он, как лысый одуванчик, стоит в стороне от проблем семьи, чурается собственного счастья.
Пришло время удивляться и собеседнице.
– Как же так? Выходит, это его прозвище нашло поддержку и в ваших отношениях?
– Как раз все наоборот. У жены Игорь, как одуванчик, лыс и одинок. А здесь, как вы видите, все одуванчики с шевелюрой. И в обществе фей. То есть, создавая эти композиции, Игорь как бы утверждает, что мы нужны друг другу, несмотря на разный статус – фея ведь с крыльями и может летать без одуванчика. И он может без феи. Но они вместе, потому что им так лучше, потому что у них обмен энергией обоюдный… и конструкция семьи тут ни при чем.
Алёна напряглась. Она все запомнила из только что произнесенного спича? Так много непоняток в этом пояснении. То, что она говорит в стиле Олеси и как бы в ее образе, уже не смущало. Новая информация вытеснила эту тревогу и посеяла другую, более неприятную.
Итак. Если сейчас диалог Алёна ведет за Олесю, то почему та сообщила про какую-то другую семью Игоря? Семья у них большая, но одна. И Алёна это с детства знает точно. Как знает каждый уголок этого дома и сада. А может, не знает? Что за чудеса? У кого-то надо спросить. Но точно не у этой строгой женщины, которая, видимо, тоже старается что-то выведать, узнать о деде. Что-то, что он скрывает ото всех.
– Да выпусти ты из рук этого зайца. И просыпайся. Есть охота.
Алёна с опаской приоткрыла глаза. Над головой в солнечной пурге маячили деревянные перекрытия. Сознание бешено заработало, пытаясь совместить только что виденные картинки светлого пляжа и закатную полутень чердака.
Обстановка была знакомой. Здесь, в доме прадеда, располагался архив и обсерватория. Во всяком случае, так все называли небольшое под крышей помещение, где стоял телескоп, а книжные стеллажи были уставлены толстыми папками-регистраторами. Они были преимущественно синего цвета, но попадались и яркие экземпляры с фотообложками. Алёна знала, что в таких хранятся фотографии, тогда как другие напичканы старыми документами.
Совсем архивные бумаги и книги были тщательно упакованы в пластиковые пакеты и сложены в ящики на нижних полках. Они были деревянными – открытыми или напоминали маленькие сундучки. С заклепками и железными уголками, с полустертыми надписями или купажом. На некоторых висели замки, которые манили тайной и побуждали непременно их открыть.
Конечно, детей интересовало не само содержимое ларей, а, скорее, возможность нарушать запреты. Это стало своеобразной забавой. Когда они попадали на чердак, то не столько играли в какое-нибудь лото или «бродилки», сколько подбирали отмычки к чемоданам и сундукам. Видимо, взрослые это знали, и от детей ключи никто не прятал – они связками висели тут же на прибитых к стеллажам крючках.
Часа два назад Алёна выбрала большой сундук, который выглядел очень нарядным. Объемная резьба с драконами украшала боковые стойки и переднюю стенку, необычная латунная петля с гравировкой скрывала два замочных глазка.
– Будем этот открывать, китайский, – она напряглась, чтобы выдвинуть ларь из-под нижней полки стеллажа. Но тот, несмотря на внешнюю массивность, легко поддался.
– Может, пустой?
– Не. У бабули все коробки заполнены. Если б был не при делах, она его в сад бы вынесла. Как декорацию. А раз не вынесла, значит, он тут нужен.
Миша потрогал резьбу на крышке.
– Старинный. Может, вовсе и не ее. Помнишь, дед рассказывал, что на месте этого дома был другой, развалюха? И когда его разбирали, нашли много древних вещей. Санки какие-то, в музей которые потом сдали, лестницы, перила.
– Про сундук не помню. Да и как там мог оказаться китайский? Это скорее бабусина штука. Кажется, кто-то из ее предков на Дальнем Востоке жил.
– Чего гадать? Давай откроем и посмотрим, что там внутри. У деда должно быть все в соответствии. Если китайский, то и внутри что-нибудь с Китаем связано. Он порядок любит.
Миша снял со стеллажа несколько связок с ключами.
– Мы тут три дня возиться будем.
Ребята уселись с двух сторон рундука, и соревнование на ловкость началось. Выделить и вставить ключ в скважину было не так сложно, как удерживать всю связку. При этом надо было не ошибаться и не повторять операцию с одним и тем же ключом.
– Слушай, – в какой-то момент произнес Миша, – а может, надо не просто подбирать, а так, чтобы два одновременно подошли?
– Так пока ни один не влез. Но если у кого-то подойдет, надо друг друга подождать. Или давай ты подбирай, а я поищу методом научного тыка.
– Какого метода?
– Научного тыка. В смысле наугад. Я так рассуждаю: раз сундук старый, то ключи должны быть старыми. И попроще. Не такие, как сейчас. Мне кажется, на твоей связке нет чего-то этакого, архивного. А вот на моей, смотри, практически все старомодные.
– И чего ж тебе это раньше в голову не пришло? Потратили полчаса зря. Давай твою связку.
– Я сама хочу попробовать. Подберу, тогда и ты сможешь.
– Что, думаешь, разные ключи потребуются?
– А кто ж их, этих китайцев, знает?
Но ключ для сундука оказался один. Правда, замки открывались им в разные стороны. Об этом тоже Алёна догадалась. Поэтому честь открыть крышку она отдала брату – а то обидится, как это у него принято по всякому пустяку.
Сундук был полон. Но не документами. В левой основной его части аккуратно были сложены мягкие вещи. Правую прикрывала полочка, на которой лежала потертая книга в кожаном коричневом переплете. Никаких названий, только тисненый золотом рисунок в виде четверти круга на обложках.
Алёна открыла книгу. Картинки и иероглифы. Первые на толстых вощеных страницах, вторые – на тонкой слегка пожелтевшей бумаге.
– Я же говорила, Китай, – Алёна опустила книгу на колени, стала листать. Миша, уязвленный прозорливостью сестры, не присоединился, а решил первым разобрать схрон. Авось тоже какое-нибудь открытие сделает.
Он стал выкладывать на пол вещи, упакованные в бумажные пакеты. Заглядывал внутрь, фиксировал предмет и откладывал за ненадобностью. Ничего интересного вроде не было.
Вот старый пуховый платок, в другом кульке – соломенная шляпа, в третьем – бутылка с грушей, затем еще какие-то мелкие носильные вещи: перчатки, шапки, ленты.
Миша открыл отделение поменьше. Ага, это уже кое-что – мягкие игрушки.
– Смотри, какие старые. Интересно, чьи?
Алёна подняла голову от иероглифов.
– Я ни медведя, ни зайца таких никогда не видела.
– Вот дурочка, как ты могла их видеть, они тебя на сто лет старше? Я же и спрашиваю, чьи они могут быть. Бабулины, деда или еще древнее?
– Так и на фотографиях не видела, – Алёна протянула руку, чтобы потрогать находки. Медведь не был пушистым, но ткань показалась приятной на ощупь. Заяц выглядел, как после линьки – его шерстка местами топорщилась, выдавая некогда дорогой материал. Обе игрушки источали печаль. То ли из-за маленьких глазок-пуговок, то ли потому, что нарисованный рот у них поистерся.
Но пахли они хорошо. Не плесенью, не лежалостью, а очень знакомым гелем для стирки. Миша тоже почувствовал этот запах, в который любил окунаться каждый вечер у себя в спальне, прыгая под одеяло.
– Их точно недавно стирали. Как думаешь, кто и зачем?
– Ну кто, кроме бабули, может в этом доме стирать? И зачем, тоже понятно – она не любит, когда старостью пахнет. Ну, так говорит всегда.
– Да кому нужны эти страшненькие игрушки, чтобы их еще и стирать?
– Мне, например, – и Алёна взяла в руки зайца. – Смотри, какой славный. Просто просится на ручки.
Она прижала бедолагу к груди.
– Заберу я его. А ты мишку возьми. Мишка с мишкой. Здорово ведь.
– Да ну тебя. Не нужен мне медведь. Там еще много чего есть. – Мальчик вновь засунул руку в сундук и вытащил мягкий шелковистый предмет размером с небольшую книжку.
– Подушка, что ли?
– Ой, какая красивенькая. Маленькая. Дай, дай, дай.
– Да возьми, ради бога.
Алёна отложила зайца на стоявшую рядом козетку. Двумя руками, как будто что-то хрупкое, взяла поданный братом предмет.
Ручная вышивка шелком по льну выглядела очень привлекательной, но была необычной. Не драконы, не райские птички или золотые рыбки, которые были знакомы по гравюрам, висевшим в одной из комнат. На устланном экзотическими цветами поле прятались петухи.
– А почему такая красота не в доме, а здесь, в архиве? Странно.
– Тоже хочешь забрать?
– Хочу. Не знаю, можно ли.
Тем временем Миша вытаскивал и вытаскивал из сундука антиквариат. Горжетка, театральный бинокль, серебряная сумочка.
– Ой, – опять вскрикнула Алёна, увидев последнюю находку, – я знаю, как она называется. Помпадурка. Мне бабуля рассказывала. Это же семейная реликвия. Не понимаю только, как можно было с такой по улице ходить.
Она положила подушку рядом с зайцем и схватила чешуйчатый ридикюль. Пощелкала замком.
– Да здесь деньги. Смотри, какие огромные.
Мишу банкноты заинтересовали. Бонистом он быть не собирался, но любил рассматривать вместе с отцом его коллекцию. Когда они надевали белые перчатки и открывали толстые альбомы. Особо увлекательными казались рассказы о нотгельдах – их было великое разнообразие, так как в Германии одно время каждый город печатал собственные деньги.
«По ним можно историю изучать», – приговаривал обычно Евгений, приучавший сына к усидчивости и убежденный, что страсть к собирательству – это в семье генетическое.
– Смотри-ка, куча царских банкнот, никакой не Китай, наши, с двуглавым орлом. И почему-то среди них одна купюра в два доллара. Я такие видел у папы, они точно редкие, эти два доллара. Но они не старинные. Вроде до сих пор в обороте. Тогда почему тут?
– Покажи. Э, да это бабулины, она рассказывала, что поверье такое было – подарить двухдолларовую бумажку на счастье, на удачу. И носить в кошельке.
– Так чего не носит? Почему спрятала на чердаке?
– Откуда я знаю? Может, ей кто-то такой подарил, с кем она поссорилась?
– Ерунда. Придумываешь.
– А вот и не придумываю. Я видела у нее в старых альбомах фотки, где были лица каких-то людей вырезаны. Ну натурально. Сидят пять-шесть человек на фотографии, а у одного вместо лица белый квадрат. И бабуля смеялась еще тогда. У ее отца было такое – с фоток негодяев вырезать.
Алёна вновь вернулась к облюбованным вещам. Уселась на потертый диванчик, пристроила к животу зайца и стала рассматривать подушку.
Та была такой маленькой, что даже в детской кроватке потерялась бы. Но она точно была для взрослых – уж слишком нарядной выглядела вышивка. При этом чехол на подушке был один, то есть наперник. Наволочки не было. Это совсем не укладывалось в представления гигиены, поэтому Алёна подушку понюхала.
Очень даже ничего, запах скошенного сена, лаванды. Хотелось вдыхать его бесконечно.
– Миш, ты долго еще будешь деньги разглядывать?
– Так тут их просто уйма. Интересно же.
– Ну ты смотри, а я полежу. Что-то спать захотелось.
– Полежи, полежи. Я еще посмотрю, а потом разбужу тебя, если что… Да выпусти ты из рук этого зайца. И просыпайся. Есть охота.
– Миш, а как я выгляжу?
– Трепаной.
– Но не старой?
– Точно моложе всех этих вещей вокруг.
– Я серьезно.
– И я серьезно. Ты спала минут сорок. Значит, постарела с момента прихода в архив, ну на два часа, не больше.
– Знаешь, мне страшно. Я только что видела сон, где я очень, очень взрослая. Даже старше мамы, наверное.
– Так во сне и не то привидится. Я, например, все время падаю в колодец. А просыпаюсь, ни одной царапины.
– Нет, честно. С моим сном было что-то не так. Он был просто реальным. А я говорила и ходила, как взрослая. И сад был такой, но не такой. Беседка была лысая, без винограда. И тропинка на пляж такая чистенькая, без травы.
– А кто тебе разрешил к озеру идти?
– Так в том и дело, что я бы ни за что не пошла – мама потом очень ругалась бы. И наказала бы точно. Особенно за то, что я с какой-то женщиной туда ходила.
– Слушай, давай уже спускаться. Пора ужинать.
– Нет, подожди. Еще вопросик. Я долго спала?
– Я же сказал уже. Полчаса прошло, минут сорок.
– То есть я легла и сразу отрубилась?
– Ну, может, минут через десять, я не засекал. Чего-то бормотала, бормотала и потом засопела. Как паровоз, между прочим. Говорит же папа, на закате спать вредно.
– Это он маме говорит.
На кухне пахло пирогами. Они громоздились на нескольких блюдах, занимавших всю поверхность барной стойки. Кузьминична накрывала стол, который уютно разместился в небольшом помещении, совмещенном с кухней. В доме, судя по всему, никого кроме нее не было.
Алёна с зайцем и подушкой в руках на цыпочках пыталась проскользнуть в свою комнату на первом этаже. Но нянька ее заметила.
– Господи, боже мой, вот она, целая и невредимая. А родители уже с ног сбились. Ты где, милая, была?
– Нянечка, не шуми. Я заснула в архиве. Случайно. Позвони маме, скажи, что все окей.
– Они с отцом в гараж пошли. Беги туда.
– Нянечка, миленькая, ты же знаешь, мама такая нервная, она плакать будет.
– Хорошо, я сама схожу. А ты садись вон там на диван и жди. Брат где?
– Я тут, – выглянул из-под лестницы Миша. – А можно пирожок? Малюсенький, аппетит не испорчу. Я очень люблю ваши пирожки.
– Не подлизывайся. Пирога не дам, через десять минут за стол все сядем, – и Кузьминична вперевалочку пошла к двери, ведущей в подвал.
– Миш, давай к деду с бабулей. Если с ними к столу выйдем, мама точно кричать не будет.
– Давай. Думаешь, они до сих пор на веранде?
– А где им еще быть? Сидят, за ручки держатся, на озеро смотрят.
– И шепчутся постоянно. И смеются потом. Я люблю, когда люди веселые.
Дети тихонько двинулись к боковому выходу на просторную веранду, обращенную в сторону воды.
– Не крадитесь. Мы вас видим, – дед поманил к себе ребят, выглянувших из дверей дома.
– Выспались? – Олеся встала с ротангового диванчика и, обняв брата с сестрой за плечи, усадила их на такой же напротив Игоря.
– Бабуля, а откуда ты знаешь, что я спала?
– Она у нас ведьмочка. Всё чувствует, – дед произнес это серьезно, но дети знали – когда он говорит об Олесе, то всегда немного шутит. Иногда даже подмигивает, подхихикивает. Но она почему-то никогда на него не обижается. Хотя бывало, как подросток, смахнет пальцем его по носу. Квиты.
– Так ты, дорогая, с заспанными глазками, а в руках у тебя думочка.
– Что в руках?
– Думочка.
– Зайчика так зовут?
– Нет, подушку.
– Почему?
– Это длинная история, – вклинился Игорь. – Но раз уж вы думочку нашли, придется про нее рассказывать. После ужина. Кузьминична, должно быть, минут через пять позовет к столу.
– Не позовет через пять. Она в гараж пошла. Это надолго. Бабуля, расскажи.
– Нет, нет, порядок есть порядок, – не дал слова жене дед. – Ужин в семь. Значит, мы должны все вместе сесть в это время за стол. Иначе вы потом до ночи на кухне будете ошиваться. А Кузьминична не девочка кормить такую ораву, как придется.
Он поднялся легко и решительно. Дети с надеждой посмотрели на Олесю, но та лишь развела руками.
– Про думочку после ужина расскажу, а вот про кролика успею и сейчас.
Игорь остановился на полпути к дверям кухни.
– Что за недержание? Эта история даже длиннее может получиться. Или ты так не считаешь? – как будто с упреком обратился он к Олесе.
– Хорошо, хорошо. Обе истории после ужина. А сейчас быстро ручки мыть.
– Ну, бабуля, ну хоть намекни, – Алёна схватила прабабку за рукав.
– Ты же видишь, дорогая, дед хочет есть и в то же время не прочь присутствовать при наших разговорах.
– Ведьмочка, – улыбнулся Игорь и зашел в дом.
– Ну, бабуля, рассказывай, – Алёна удобно устроилась на том же месте, куда часом раньше ее усаживала Олеся. Правда, сейчас та еще и укутала ее мягким пледом – с озера тянуло прохладой.
Скандала вокруг исчезновения детей не получилось – в семье за столом не принято было вообще громко разговаривать. А тут еще и пирожки поспособствовали благодушному настроению.
В общем, Алёна была счастлива. Во-первых, не пришлось вжимать голову в плечи и виниться. А во-вторых, она вдруг почувствовала надежную защиту со стороны прабабки. Так, как если бы над ее головой в непогоду раскрылся зонтик. Вернее, и не зонтик даже, а некий дополнительный слой воздуха – хоть и невидимый, но непробиваемый и теплый. Ощущение было новое, оно не пугало, а наоборот – успокаивало. И Алёна решила пока никому о нем не говорить.
– Деда подождем, вдруг у него больше воспоминаний про кролика, чем у меня, – Олеся поставила на этажерку в углу веранды поднос с чашками и термос с горячим чаем.
Игорь не замедлил появиться. В руках он нес шаль, которую по ходу привычно набросил на плечи Олеси. По-хозяйски пощелкал выключателями, добиваясь мягкого света над столом. Уселся, покрякивая. Но скорее для вида, чтобы обозначить рельеф общения – старость уважать надо.
– Ну, уж точно, ты не так оценишь ту вещь, из которой был этот кролик сшит, – усмехнувшись, начал он. Алёна вскинула брови, всем видом выказывая неподдельный интерес. Этого только Игорю и надо было.
– В то время, когда мы познакомились, красивые, модные вещи были редкостью, – продолжил он, приняв из рук Олеси чашку с чаем. Обхватил ее двумя ладонями, как бы согреваясь и прихлебывая воспоминания. Прищурился от удовольствия, что картинки сорокалетней давности всплывают подробными и яркими. Глаза четко увидели темный вечер, желтые фонари и летящий в их свете снег.
– Это был, скорее всего, декабрь. Лютый мороз. Такой сильный, что я боялся выключить мотор. У меня была престижная по тем временам машина. Ладой называлась. Новенькая, но на минусе заглохнуть могла. Так вот, я поджидал у бассейна приятеля и вдруг понял, что Олеся в это же время купаться ходит. Тогда во всем дефицит был. С абонементами в бассейн тоже. То есть составить ей компанию я не мог. А вот встретиться на выходе – даже очень. В общем, рискуя не завести потом машину, я мотор заглушил и рванулся в фойе. Вовремя, кстати, потому что через пару минут я увидел ее.
Игорь выделил последнее слово и взглянул на Олесю. Та хитро улыбнулась в ответ.
– Ну, ты знаешь, она всегда была красавицей. Но не в этом дело. Я по жизни никогда не мог угадать, какой она предстанет в следующий момент. И начало этому гаданию было положено именно в тот день.
– Игорёк, Алёнке двенадцать. И ты обещал про кролика рассказать.
– Не мешай. Ребенок должен знать, как ее предки встретились, что было в те далекие для нее времена, какими мы были. Важны мелочи, по ним становится понятно наше поведение. Тем более ты всегда говоришь, что надо делиться сладкими воспоминаниями, потому что горькие (цитирую) меняют вкус настоящего. Эта история как раз из конфетного периода.
Олеся не ответила, но еще сильнее прищурилась, что выдало ее благосклонность.
– Деда, не кипятись. Рассказывай все, что помнишь. Мне интересно.
– Слышишь? Ей интересно. Она же не знает тебя молодой. Фотки не отражают, поверь. Тем более черно-белые. А я помню. Светлые волосы по плечам, пергаментная кожа, раскосые глаза.
– Ой, это я знаю. Боттичелли отдыхает.
Олеся рассмеялась:
– Уже дети цитируют тебя. Ты еще про венецианскую красавицу расскажи.
– А чем плохо… провоцировать пытливость? Будут хоть знать, кто такие Боттичелли или Тициан.
– Дед, давай дальше.
– Так вот. Я тогда просто опешил, увидев ее. Никакой боттичеллиевской томности не было. Ни распущенных волос, ни косметики. Походка стремительная, несмотря на высоченный каблук. И эта шубка. Белая, пушистая. Летящая. Понимаешь, это я подвожу спич к материалу, из которого кролик был потом сшит?
Алёна посмотрела на зверька в руках. Шерстка его не была ни белой, ни пушистой.
– Ты про этого зайчика говоришь?
– Почему он кролик, расскажет бабуля. А я о том, из чего он сшит. Итак. Все в те времена было в дефиците. Красивые вещи были доступны немногим. Это уже позже я сделал Олесе пропуск в закрытый магазин для моряков. А на момент нашего знакомства она одевалась модно, но из подручных средств. И шуба ее не была исключением. Ты не поверишь. Она сшила ее из ковра.
– Ну не совсем ковра. Это был такой тяжелый шерстяной плед. С очень длинным ворсом. Что напоминало шикарный мех.
– Вот-вот. И она из него умудрилась сварганить полупальто. Такого я никогда больше нигде и ни у кого не видел.
– Бабуля, ты была портнихой?
– Если бы. Но я дружила с геометрией. Поэтому раскроить по квадратам то, что можно потом собрать в шубу, смогла.
– А относив зиму, она эту вещицу распорола и обратно пристыковала к оставшемуся ковру, – настала очередь Игоря смеяться.
– А зайчик-то тогда из чего? – удивилась Алёна.
– Это было много позже. Когда ковер уже свое отслужил. И когда пришло время его выбросить.
– Но некоторые кусочки были очень даже ничего. И я решила из них сшить игрушку.
– А почему это кролик, а не зайчик?
– На ушки меха не хватило. У зайчика они должны быть длиннее.
– Эта версия для малышей. Но мы говорим со взрослой девочкой. И говорим о нашей истории, – Игорь сначала посмотрел в глаза Олеси, как бы извиняясь за свои откровения, затем вновь повернулся к Алёне. – Ты же читала сказку про Алису? А там Белый Кролик – очень трусливый персонаж. Он боится гнева Герцогини, боится что-то не так сделать, не то сказать. И постоянно боится опоздать, поэтому все время смотрит на часы.
Он опять взглянул на Олесю. Но та улыбалась и молчала. Поэтому Игорь продолжил:
– Она ж не просто Кролика сшила, она в этом образе меня представила. «О! Герцогиня, Герцогиня! Она будет в ярости, если я заставлю ее ждать!»
Тут Олеся привстала.
– Надеюсь, ты объяснил доходчиво. А теперь давайте прогуляемся к озеру.
Алёна открыла глаза, было утро, но, видимо, очень раннее. Солнце встало, но не успело еще разогнать рассветную серость. В окно заглядывал совсем слабенький лучик. Он уперся концом в большую подушку на кровати, освещая мордочку Кролика.
«Должно быть, он никуда не торопится, – подумала Алёна, – поэтому выглядит более веселым, чем вчера, когда его вытащили из сундука».
Алёна потрогала думочку под головой. Хотя можно было не сомневаться, что спала именно на ней – сон опять был невероятно реальным. Она стала прокручивать детали, когда услышала шарканье ног в коридоре. Это Кузьминична. Обычно она встает в шесть часов. И готовит завтрак на всю семью. Варит по старинке кашу, яйца, печет блинчики.
Алёна вдруг поняла, что будет здорово именно сейчас, когда все еще спят, поговорить с нянькой наедине. И постараться выспросить у нее кое-что из прошлой жизни.
Дело в том, что в новом сне она видела Кузьминичну. Правда, мельком, во дворе какого-то дома, старинного, с арками и витыми лестницами в парадной. Она как раз парковала машину, когда нянька заскочила в «колодец». Однако ее появление Алёну не заинтересовало. Она достала пакеты с продуктами из багажника и спокойно отправилась на третий этаж незнакомого дома. Это было опять очень странно – ведь ни двора, ни здания такого Алёна прежде не видела. А уж тем более машину водить не умела.
Девочка тихонько, чтобы не разбудить брата, поднялась, сгребла с кровати свои вчерашние находки и на цыпочках вышла из комнаты.
Кузьминична разбирала посудомойку и не слышала, как Алёна устроилась за барной стойкой. Лишь спустя какое-то время женщина повернулась и ойкнула от неожиданности.
– Ты меня напугала. Что-то случилось, милая?
– Случилось. Но не страшное. Я хотела с тобой поболтать.
– В шесть утра?
– Мне не спалось.
– Вот уж не поверю – у тебя в руках думочка. А она мастерица на сон.
– И ты знаешь?
– Конечно. Подушка набита травами. И их запах должен успокаивать.
– Но мне, нянечка, на этой подушке сны чудны́е снятся. Вот сегодня я тебя видела.
– Что ж тут чудно́го? Мы часто во сне с домашними общаемся.
– В том-то и дело, что я с тобой не общалась. Я тебя увидела, но сделала вид, что мы незнакомы.
– Во снах всякое может быть. Расскажи, я сны толковать умею. Важны детали, которые запомнились.
– Это был двор. Колодец. Я вышла из золотистой, очень большой машины и увидела тебя. Но не подошла, а открыла багажник, достала какие-то пакеты и отправилась в парадную.
– Так, – Кузьминична облокотилась на барную стойку. Смутные воспоминания толкнули сознание. – А как ты выглядела?
– Это я как раз и хотела бы знать. Но ощущала я себя взрослой. Не старой, но и не школьницей точно.
– Почему ты так решила?
– У меня, нянечка, такое красивое нижнее белье во сне было, – Алёна перешла на шепот. – Я же потом в квартиру поднялась, открыла ее, стала переодеваться.
– Так, так. Переодеваться во сне – это к хорошим событиям в будущем.
– Нянечка, этот сон даже не сон был – это такая реальность. Ты никому не скажешь?
– Конечно, дорогая. Можешь положиться.
– Мне показалось, – и Алёна еще снизила громкость голоса, – что я это не я, а бабуля, только не сейчасная, а помоложе.
– Надо же. Но раз это была, как ты утверждаешь, какая-то параллельная реальность и ты переодевалась, почему в зеркало не посмотрелась?
– Так в том и дело. В первом сне я тоже разговаривала, прям как бабуля. Но там негде было на себя посмотреть, мы по саду гуляли. Поэтому во второй раз я думала, что надо найти зеркало. И они мне попались. На машине, потом в гардеробной. Я смотрела в них, но себя не видела. Они матовые были.
– Ты сказала, что это второй сон. А первый когда?
– Вчера. Я случайно заснула в архиве.
– На думочке?
– Да. А почему ты спросила?
– Так я сначала себя спросила: что такое случилось необычное, что оно увело тебя в странные сны? Ответ на поверхности. Ты заснула на думочке. Значит, надо соображать, что с ней не так.
– А ты эту подушку раньше видела?
– Конечно. Олеся Сергеевна любила на ней посапывать. Особенно на закате.
– А бабуля ничего не рассказывала про свои сны?
– Про сны нет – она и сама их трактовать умеет. А вот о подушке говорила, и не раз.
– Расскажи.
– Ну, может, я чего напутаю, но точно, что думочка эта принадлежала сначала ее бабушке. Звали ее Доминика. И она тоже получила ее по наследству от своей то ли бабки, то ли прабабки. Гречанки.
– Мои предки жили в Греции?
– Думаю, нет. Подробности у своих спросишь. Но знаю, что ту гречанку с войны привез какой-то родственник. Я видела фотографии Доминики. Римский нос, узкое лицо, волосы как смоль. А глаза – так рассказывает бабуля твоя – голубые были. Точно гречанка.
– Так думочка ее? На вид не скажешь, что подушка такая старая. И пахнет хорошо.
– Пахнет травой. Ну-ка дай мне в руки. Я, конечно, не искусствовед. Но это вещь современная.
– А как же наследство?
– Я тебе так скажу – в этом доме столько тайн, что лучше их у хозяев выпытывать. Давай-ка личико умой, я тебя чаем напою. И поможешь мне блинчики испечь.
– Я оладышки хочу.
– В этой семье оладьи печет Олеся Сергеевна. Таких никто не умеет. И я с ней тягаться не буду. Беги, умывайся.
Алёна толкнула тяжелую дверь, из темной парадной выскочила во двор. И уже готова была повернуть в арку, выходящую на шумную улицу, как неожиданно поняла, что двор какой-то необычный. Почти колодец, но не совсем. Справа врос в землю двухэтажный каменный дом со ставнями, слева – другой, трехэтажный, оштукатуренный и выкрашенный в грязный серо-зеленый цвет. Окна в нем все как одно были закрыты изнутри черными шторами. Четвертую сторону двора замыкала глухая кирпичная стена метра три-четыре в высоту, увитая плющом. А дальше практически вровень с ее верхом, словно летящий по воздуху, передвигался грузовик.
– Это сон. Опять странный сон, – сообразила Алёна, не отводя глаз от парящей машины.
Между тем она разглядела и здание за забором. Ничего особенного в нем не было – обычные балкончики, барельефы, свойственные сталинской эпохе. Смутило другое. Алёна четко видела двери парадных, словно дом так же, как и грузовик, реял в небесах.
Она вдруг вспомнила гостиницу в старой части Стокгольма. Тогда дикий восторг вызвало то, что, зайдя в холл хостела, они спустились на этаж вниз в свой номер, а выглянув в окно, увидели другую улицу и поняли, что находятся на втором этаже. Оказалось, что здание построено на холме и имеет несколько уровней.
– Значит, и сейчас я могу видеть этот фокус. То есть дом с парадными построен выше, чем тот, из которого я вышла.
Алёна оглянулась. Вид за спиной не впечатлил. Какие-то обшарпанные стены, рамы, как при царе Горохе. Но при этом угадывалась интересная архитектура. Два больших балкона над аркой были украшены витиеватыми решетками, крышу венчала остроконечная башенка.
– Надо бы посмотреть фасад.
Алёна вышла через широкую арку на мощеную булыжником улицу. Пахнуло морем.
– Куда меня занесло на сей раз? Неужели я угадала? В Швецию?
Но нет. Вид открылся отнюдь не европейский. Более того, несмотря на солнце, картинка казалась невеселой. Как будто с черно-белой старой фотографии. Люди были в мешковатых одеждах, а редкие машины и совсем как из музея. При этом они ехали медленно и издавали громкие рычащие звуки.
Задрав голову, Алёна внимательно оглядела дом, из которого вышла. Он напомнил что-то очень знакомое, маячившее с детства перед глазами.
Архитектура проста и лаконична. Три выступа, обрамленные пилястрами, фронтоны с полуарками. В форме пилястр угадываются католические кресты. Готика точно. Но карнизы гребенчатые, как на крепостях, которые встречаются на прогулках по паркам Царского Села.
Нет-нет, дом более современный, чем елизаветинская эпоха. И, несмотря на обшарпанность, неухоженность, он выглядит достаточно надежным, сильным, стремящимся вверх.
И тут Алёну осенило – да это же почти копия Дома Фаберже на Морской. Захотелось сразу открыть Интернет и сверить догадку. Телефон обычно в сумочке, и рука механически потянулась к ней. О боже, ридикюль напоминал большой кошелек с застежкой фермуар. Этакий образчик прошлого века.
– Интернет откладывается, – с грустью констатировала Алёна и принялась разглядывать свой наряд. На ней оказалось шелковое летнее платье в цветочек, на ногах босоножки на танкетке и с высоким ремешком. Под подбородком девочка ощутила давление резинки. Потянулась и сняла с головы соломенную шляпку экзотической формы.
– Господи, в какое же время я попала? И куда несут меня ноги по этой старой мостовой? Одно замечательно – если этот сон опять реальность, значит, я точно иду туда, где что-то должно произойти. Такое, что откроет какую-то тайну. Ну что ж, буду следопытом.
И Алёна легко зашагала по дороге, ведущей, видимо, к набережной – в створе улицы виднелась только серая полоса пустого пространства.
– Ну, давай все подробно рассказывай, – Миша уселся в ногах Алёнкиной кровати. – Судя по всему, ты на сей раз была не бабулей.
– Конечно, не бабулей. Было ощущение каких-то очень старых годов. Скорее всего, где-то сто лет назад.
– Ты не гадай, а вспоминай подробности. Как люди одеты, что говорили, как выглядели дороги, витрины.
– Плохо выглядели. У меня, когда побежала вниз по улице, первым на пути магазин был. «Гастроном» назывался. И к одним дверям огромная очередь стояла, а из других люди выходили. Ни с пакетами, ни с коробками. А с такими сетками с ручками.
– Авоськи, видимо.
– Наверное. А в этих сетках просто без упаковки хлеб лежал. Одинаковый. У всех, кого видела.
– Так, может, это магазин хлебный?
– Написано же – гастроном. Надо у нянечки спросить.
– Я, пожалуй, записывать буду, – Миша стащил с тумбочки ноутбук, потыкал пальцем, приготовившись слушать сестру дальше. – А в витринах что было изображено? Какая реклама?
– Я окна не разглядывала. Да и люди стояли толпой. Кстати, все женщины в платьях и почти на каждой косынка.
– Ага, вот это ты подметила. Про женщин. А про рекламу нет.
– Не пыли – подметила кое-что. Реклама там такая, как ребенком рисованная. Повсюду. И одна и та же надпись «Все для фронта, все для победы».
– Так что же ты раньше не сказала? Это же лозунг войны сороковых годов. Мы изучали. С ним даже почтовая марка была. Не помнишь?
– Теперь точно не забуду.
– А машины ты рассмотрела?
– Там их не так много было. Грузовики такие нелепые, как тараканы. Зеленые почему-то. А легковушки тоже как жуки.
– Была такая машина, «жук» называлась. Я сейчас тебе найду картинки, – и Миша быстро застучал по клавишам. – Вот, смотри, какие машины были в сороковых годах. Такие видела?
– Вот на эту похоже, – Алёна выбрала черный автомобиль с красной полоской вдоль кузова и с запаской сзади.
– ГАЗ эм один, – прочитал Миша, – простореч. название «Эмка». Советский легковой автомобиль, серийно производившийся на Горьковском автозаводе с 1936 по 1942 год.
– То есть, скорее всего, я попала в сороковые. Теперь бы выяснить, в какой город.
– Как говорит дед, «пойдем логическим путем». Если ты была не бабулей, то, может, ее мамой или бабушкой даже. Это они на думочке этой спали. И должно быть, их переживания как-то в ней и остались. Вспоминай, где они жили.
– На Дону, в Москве. В ссылке где-то в Сибири…
– Ты кое-что забыла. Там, на чердаке мы нашли много китайских вещей. Это бабулина мама привезла их из Китая или купила, когда жила… где? Во Владивостоке.
– Точно. Море чувствовалось, людей в морской форме было много на улице.
– И главное – ты же рассказала про парящий дом – сопки там были. Город на сопках. Это точно Владивосток.
– А может быть и Мурманск. Бабуля там девочкой жила.
– Но не во время войны. Она тогда не родилась даже.
– Ты прав.
– Давай, следующий сон я посмотрю. Может, больше запомню. А сейчас пойдем-ка в сад выйдем, а то опять искать будут.
– Я бы с бабулей пошепталась.
– Ну, тогда и с дедом заодно. Разве он упустит момент?
Но Игоря на террасе не оказалось. Он отправился смотрящим на ремонт небольшого бассейна в глубине сада. Дети даже обрадовались его отсутствию, так как знали – если дед развивать тему не захочет, то и Олеся его поддержит. Без него можно было рассчитывать на ее большую открытость.
А чтобы сильнее усыпить бдительность прабабки, Алёна попросила чаю с любимыми оладьями, которые, видимо, были только-только испечены. Их манящий запах они почувствовали еще на выходе.
– Не подлизывайся, – Олеся хоть и раскусила хитрый замысел Алёны, но просьба ей понравилась. Она вообще любила всех кормить своей стряпней и никогда не смущалась похвал в свой адрес.
Нацедив из большого термоса чай, она положила на стол перед каждым из ребят неизменные в ее обиходе подставки под горячее, на которых тут же появились и тарелки с пышными оладышками.
– Ручки, надеюсь, вымыли?
Мытье рук тоже было традиционным культом, поэтому раковины в доме были на каждом шагу – не только в ванных и туалетах, но и в кладовых, на веранде и даже в саду. То ли Олеся любила твердое мыло, то ли красивые мыльницы под них, но разнообразие цветов и форм всегда детей развлекало. И они прабабке в ее зацикленности на чистоте не противоречили.
– Мыли, мыли, в гостевом туалете. Там сегодня совы в руки просились, – Миша привел железный аргумент, и Олеся приняла его с одобрительной улыбкой.
– Тогда рассказывайте, что привело вас сюда, уж точно не поверю, что желание посмотреть на озеро.
– Бабуля, – Алёна отложила оладышку, которую только что макнула в малиновое варенье. – У нас несколько очень необычных вопросов.
– И они возникли буквально в последние два дня, – Миша поддакнул сестре, но процесс поедания полдника не приостановил.
– Слушаю внимательно, – Олеся уселась напротив ребят в глубокое плетеное кресло, облокотилась на стол, подперев для пущей убедительности голову одной рукой. Вторую она оставила на случай быстрого реагирования, если еда на тарелках закончится.
– Мы тут в архиве кое-что нашли, – тоном захода из-за печки начала Алёна.
– Вы уже показывали. Медведя, кролика, думочку.
– Вот. Думочку. Ты обещала о ней рассказать, но не рассказала. А с ней, между прочим, как раз и связаны наши вопросы, – Алёна повернулась к брату, ища поддержки. Но тот уплетал оладьи и только кивал головой. Пришлось после глубокого вздоха продолжать. – Эта подушка очень старая?
– Ты ведь не это хотела спросить… да ладно. Отвечу. Та наволочка, что ты видишь, она не совсем оригинальная. Но тоже греческая, я ее долго выбирала на рынке в Афинах.
– А где настоящая?
– Мне стыдно признаться, но я ее испортила когда-то. Постирала, видимо, не тем порошком. Она у меня в руках начала расползаться. Поэтому дальше ее использовать было нельзя.
– Ты ее выбросила? – вопрос был непраздный, так как имелся и такой пунктик – Олеся избавлялась от вещей без жалости.
– Нет. Не выбросила. Там серединка была вышита очень плотным шелком, она сохранилась.
– Покажешь?
– Тогда придется думочку распороть.
Алёнка подняла брови, Миша прекратил жевать.
– Раньше не было таких, как сейчас, застежек. Молнии и пуговицы начали применять сравнительно недавно. А думочка эта – она очень старенькая. Ее из Греции, видимо, привезла на Дон прабабушка моей бабушки.
– Это как-то сложно посчитать, – Алёна нахмурилась. – Ты всю родню помнишь?
– В том и беда, что не помню. В семье, наверное, не принято было рассказывать о жизни детально. Или уж так ведется, что детям не интересна жизнь их родителей, бабушек, прабабушек.
– Нам интересно, – подал голос Миша. – Так что рассказывай в подробностях.
– Не знаю я подробностей. Но точно известно – по линии моей бабушки была гречанка. Ее с войны привез мой предок – казак.
– С какой войны?
– Русско-турецкой. С той, в честь которой установлены Московские ворота. На слуху такие? Ага. Это начало-серединка девятнадцатого века. Я не слишком сильна в перипетиях военной истории, но где-то читала, что в какой-то период казаки, служившие Османской империи, не захотели воевать против греков и ушли в Россию. Думаю, именно тогда наш бравый предок и прихватил с собой на родину красавицу-гречанку.
– Как ее звали?
– Мне неловко это говорить, но даже не подозреваю. Хотя до седьмого колена, говорят, надо своих предков знать.
– До седьмого колена? Что это такое?
– Колено – это разветвление. Как же получше объяснить? Ну, вот вы, например, это первое колено. Ваши родители – они между собой не родственники – второе колено. Пошло разветвление рода. Потом идут бабушки, дедушки, их уже у вас четверо – это третье колено. И так дальше до седьмого уровня. До шестидесяти четырех человек, которые вам родные.
– Теперь понимаю, почему ты имен не знаешь. Это же сколько надо было их запомнить и не перепутать.
– Зато некоторые истории передавались из уст в уста, из поколения в поколение. Поэтому кое-что наш род все-таки сохранил.
– Но не так много, как хотелось бы, – это дед появился на террасе, в комбинезоне и кепи с широким козырьком.
– Ой, дед, ты на трубочиста похож, – Алёна рассмеялась, привлекая внимание Игоря, и раз уж он появился – в надежде посидеть с ним рядышком на плетеном диванчике и покалякать. Она особо любила это дело, когда он был настроен на пустую болтовню и его рассказы о былом перемежались анекдотами и подколами.
– Так я и занимался трубами, – Игорь приобнял Алёнку, дал пять Мише, который тоже с удовольствием ему ответил коротким шлепком, и уселся за стол. – А теперь хочу вознаграждения за труды.
Дети исподтишка усмехнулись. Ведь Олесю можно было и не просить – она уже поставила перед Игорем весь полуденный набор перекуса.
– Особенно, кстати, важно четвертое колено, – потянувшись за выпечкой, начал Игорь и загадочно замолчал.
– Почему? Колись.
– Ну как почему? По преданию, от бабушек-дедушек вам достаются интеллект и таланты. А вот прабабушки-прадедушки закладывают в вашу жизнь материальное благополучие. И что еще важнее – способность любить.
– А родители что передают?
– Родители отвечают за здоровье и эмоции.
– А мне интересно, что доходит до нас с того самого седьмого колена, если вообще доходит?
– Правнук, ты задаешь очень правильный вопрос, – Игорь подмигнул Мише. – Прадеды прадедов определяют нашу судьбу. Фатум.
– Бабуль, а ты не закончила про подушку, – Алёна потянула одеяло на себя.
– А что бы ты еще хотела о ней знать?
– Ты сказала, что надо думочку распороть. Для чего?
– А, точно. Дело в том, что в ней помимо сбора трав зашит тот самый кусочек подушки, которому почти двести лет. Но если его доставать, то давай это сделаем не на закате, а когда светло будет. Завтра. Договорились?
– Ок.
Миша отметил, что его руки лежат на руле. Хотя скорость была небольшой, и он ехал по пустынной дороге в районе какой-то промзоны, ему было страшновато. Ведь раньше он машину не водил. Но сейчас, судя по всему, делал это автоматически – жал на тормоз и газ, уверенно дергал рычаг механической коробки передач.
– Нормально, конечно, для первого раза, еще бы знать, где я и куда еду. Надо оглядеться.
Но он боялся крутить головой, хоть и понимал, что в новом для себя теле он с управлением справится. Руки на руле ему были знакомы. Вернее, форма ногтей. Надо не забыть – эта деталь поможет понять, кто он на данный момент.
Миша помнил, что зеркал, скорее всего, он на своем пути не встретит. Вернее, они ничего не покажут. Так, во всяком случае, было у Алёны.
Тем временем машина притормозила. Миша включил поворотник и спокойно выехал, пропустив куцый автобус, на главную дорогу. На обгон он не решился и поплелся в хвосте пазика, фыркающего клубами серого выхлопа.
Сосредоточенный на собственных руках, таких крепких и уверенных, с толстым золотым кольцом на правом безымянном, Миша не сразу заметил женскую фигурку на задней площадке автобуса, которая махала именно ему. Он присмотрелся, напрягая память, но стекло там было грязным, и рассмотреть пассажирку оказалось сложно. Однако, спустя минуту, автобус остановился, двери открылись, и на обочину с высокой подножки спрыгнула статная блондинка в джинсовом платье-халате. Кнопки на нем были по большей части расстегнуты, оголяя длинные ноги в босоножках на высоченном каблуке.
«Запоминай детали», – стучало в мозгу Миши, пока девушка шла по обочине, направляясь к его машине. Она привычным движением открыла правую дверцу и приземлилась в соседнее кресло. Пахнуло то ли персиком, то ли древесной корой. Запах был дерзким и в то же время изящным.
«Запомни, иланг-иланг», – диковинное незнакомое слово словно впилось в мозг.
В это время девушка потянулась к нему, провела ладонью по затылку, как бы притягивая к себе, и нежно поцеловала в щеку. Мальчику прикосновение руки показалось знакомым. И тут же теплая волна мурашек сползла по спине.
– Надо же, какая встреча, – низким чувственным голосом сообщила незнакомка. – Я моталась в хозтовары на лесозавод, отмечалась в очереди на ковер. А ты, мой хороший, уже с работы или вернешься еще?
– Привет, привет. Я сегодня с полшестого, поэтому все, наработался.
Они тронулись с места, в салоне слышался только легкий гул мотора. Казалось, что это очень близкие люди, которые умеют общаться друг с другом молча.
«Что надо еще запомнить? У нее на правой руке тоже кольцо. Его сложно разглядеть под большим камнем перстня, надетого на тот же палец. Но это отличительный знак – не многие так носят золото».
Впереди показался жилой массив. Пятиэтажные панельки перемежались со старыми деревянными постройками. Последних было даже больше.
«Ну и местечко. Вроде не деревня, и дорога хорошая. Но вместо тротуаров наложены доски. Не забыть. Это, скорее всего, признак этого времени».
Теперь Алёна сидела с планшетом на кровати брата. Миша старался не упустить ни одной детали из своего ночного путешествия.
– Ты записала про деревянные мостовые? И про дома эти ужасные? И про то, что девушка во сне не была похожа на тех женщин, которых я успел из машины разглядеть?
– Да записала я. Джинсовое платье у нее было. Это не показатель. Они из моды не выходят. По нему год не удастся вычислить. Значит, и ее опознать. Надо бы у бабули альбомы с фотками попросить.
– Так в архиве полно.
– Точно. Надо сначала примерно год определить, а потом искать подобную одежду или эти дома на фотографиях.
– Ну и работенка. Там альбомов штук двадцать. Может, просто у Кузьминичны спросить? Раз уж мы ее посвятили.
– Да спросить-то можно. Но она же не все знает. А бабулю с дедом я бы стала расспрашивать, когда побольше фактов найдем. Вот есть вопросы по ее маме. Про Владивосток. А так, что еще ты из сна своего у нее спросишь?
– Про доски вместо тротуара. Где и когда такие были?
– Ну если только как-то хитро спросить и не касаться снов. Потому что я пока системы в них какой-то не поняла. Что раньше времени будоражить? Я думаю, надо накопить вопросы и свои догадки о снах. А потом и спрашивать. А то подумают, что мы того, с ума сошли.
– Оба враз?
– Так мы как одно целое. И потащат сразу к психологам, к врачам разным. Голову проверять.
– Главное, чтобы мама не знала. Тогда никто к психологам не потащит.
– Значит, так. Давай обобщим. Ты был в теле мужчины. Возраст ты не понял. Ставлю вопросик. Но руки на руле были знакомы.
– Ногти, – и Миша посмотрел на собственные. – Вот если бы я был постарше, то это, наверное, мои руки были.
– Так, может, ты в будущее улетел? – с настороженностью спросила сестра.
– Не, не, не. Это точно прошлое. Машина такая примитивная была. Коробка передач еще механическая. И панель допотопная.
– Стоп. Чего мы тупим-то? Тот раз машина нам разгадку дала. И теперь даст. Так, где тут Гугл, картинки… микрофон… покажи нам салоны всех машин. Фу, не то, автосалоны показывает.
– Дай я спрошу… покажи машины пятидесятых годов в России, – Миша подсел к сестре, заглянул через плечо в экран планшета. – «Волга», «Победа», «москвич»… Что-то не то, совсем архаика. Гугл, давай шестидесятые годы. Автомобили… То же самое… А покажи автомобили семидесятых годов. О, что-то новое появилось. Alfa Romeo, Aston Martin, BMW… А мне надо автомобили в России в семидесятых. То-то. Есть уже отличие. Жигули, запорожец, «Волга» чуть другая… Похоже, этот ассортимент и был на улицах того города во сне. Хорошо, покажи, как выглядела машина «Волга» внутри. Нет, не то, не было никаких оленей на руле. И где рычаг переключения скорости? Давай жигули показывай. Изнутри. О, очень похоже.
– «Жигули», начало выпуска тысяча девятьсот семидесятый, – прочитала Алёна. – То есть ты попал где-то после этого срока. Уже кое-что.
– Но машина не была такой примитивной, как эта. Подожди, я же детали старался запомнить. Там справа колонка была. Типа радио. Я ее включал. А тут нет… все модели жигулей покажи. Знаешь, вот на эту похоже. Я запомнил, что у кресел подголовники были.
– То есть тебе больше нравится шестая модель?
– Мне нравится Subaru. Я говорю, что по ощущениям именно вот такая машина была.
– А цвет салона помнишь?
– Светлый, бежевый, наверное. Но что это даст, если мы фотки черно-белые смотреть будем? Ой, девушка, когда садилась в машину, я голову повернул и не только подголовники усек, но и то, что ее сиденье было пушистым. Чехол, видимо. Длинный бежевый мех.
– Может, тот, что потом в зайца был перешит? Я помечу. Вдруг совпадет?
– Смотри, жигули шестой модели начали выпускаться только в семьдесят шестом. Это пометь.
– А помнишь, дед упомянул, что у него на заре его молодости была лада?
– Точно. Спросим. Лада… что за машина и когда выпускалась? – прочитав ответ Миша рассмеялся. – В некоторых странах Европы слово «жигули» ассоциируется с «жиголо» – человеком, который ведет аморальный образ жизни. Тогда для автомобиля придумали заграничный псевдоним «Lada».
– То есть жигули и лада это одно и то же? Нормально.
– Значит, по времени это совпадает и с ковром, и с тем, что дед рассказывал. Это они были с бабулей. Молодые. Надо их альбомы за это время поискать.
– Слушай, а если взять с собой в сон мобильник? Поснимать. Чтобы сравнивать проще было.
– А я, думаешь, дурак? Я мобильник прям в кулаке зажал и заснул с ним. Но во сне руки мои были пустые и на руле. Я ж говорил.
Алёна задумалась. Какая-то близкая к теме мысль проскользнула в уме.
– Подожди, у меня такое подозрение, что мы видим тех, чьи вещи в руках держим при засыпании, – попыталась сформулировать она свою догадку. – Я спала сначала с зайцем и видела бабулю, потом с медведем – и видела, скорее всего, ее маму. А мобильник тебе от деда достался.
– Нянечка, я тебе помогу посуду расставить, а ты с нами к озеру не сходишь?
Кузьминична накрывала стол к завтраку. Наступила рабочая неделя, гости по большей части уехали, и ей стало полегче. Вообще-то она не жаловалась на судьбу – в свои почти восемьдесят она была востребована, сил на домашнюю работу хватало. Тем более что из ее обязанностей давно исключили уборку дома, стирку и походы в магазин за продуктами.
Так вышло, что когда-то она жила в питерской «сталинке» двумя лестничными пролетами ниже, чем Игорь с женой. Именно тогда он предложил ей неплохие деньги за наведение порядка в их большой квартире. Поначалу она лишь выполняла грязную работу – пылесосила, мыла полы, посуду. Но после того, как Нина оказалась в инвалидном кресле, взвалила на себя все хлопоты по их хозяйству.
Так длилось почти десять лет и закончилось тем роковым днем, когда Кузьминична впервые попала в этот дом на озере. В ее жизни враз все поменялось. Город – на деревню. Скромное жилье – на великолепные покои с выходом в сад. Но главное – поменялась хозяйка.
И если прежняя вызывала в душе Кузьминичны трепет и почтение, но держала ее, как говорится, на расстоянии вытянутой руки, то нынешняя стала почти подругой. С ней было легко и весело.
В этой паре изменился и хозяин. Нет, Игорь так и остался для нее тем героем, каким казался с самого начала их знакомства. Но он стал мягче, более раскованным, открытым. Хотя и продолжал олицетворять в глазах экономки ни много ни мало, а адмирала Колчака. Тот же глубокий взгляд, та же ямочка на подбородке, умение общаться без лишних слов – за сильным фасадом по-прежнему приятно было угадывать кладезь сильных чувств.
Она помнит, как это стало для нее внезапным прозрением, когда она узнала о двойной игре Игоря. Но она почему-то его не осудила. Вероятно, потому, что он тоже, как и Колчак, говорил своей жене: «Я твой муж и этим все сказано – не брошу». А любил при этом, оказывается, совсем другую.
– Милая моя, ты совсем не умеешь хитрить, – поздоровалась она с Алёнкой, – и это хорошо, так как я могу тоже быть с тобой откровенной. И могу задать вопросик: а зачем так рано отправляться к холодной воде? Не за тем ли, чтобы посидеть в укромном уголочке подальше от домашних и поболтать о тайном?
– Нянечка, от тебя ничего не спрячешь, – Алёнка обрадовалась, что Кузьминична так легко согласилась на разговор. В благодарность она даже попросила манной каши, которую не очень любила. Пришлось, как в известном рассказе про Дениску, ее подсластить джемом, развести сливками и, зажмурившись, проглотить.
Зато это очень понравилось не только Кузьминичне, но и Марго. В ее материнских понятиях было четко заложено, что дети должны есть на завтрак кашу, а не тосты с колбасой. Она похвалила дочь за аппетит, что в итоге ослабило ее постоянную опеку, и она лишь осведомилась, чем брат с сестрой займутся до обеда. Ответ удовлетворил – переложив на няньку ответственность, она сразу нарисовала себе приятные минуты в гамаке с кофейной чашкой в руках. Этого только и надо было нашей троице.
И хотя об их походе на озеро все были в курсе, по тропинке они шли, как бы крадучись, молча, гуськом. Выйдя на берег, как по команде, свернули в кусты, к пенькам, выполнявшим роль табуреток. Отсюда открывался прекрасный вид на бирюзовую гладь воды, которая лениво омывала белоснежный песчаный пляж. Но заговорщикам сегодня было не до этого.
Они уселись так, что Кузьминична оказалась лицом к озеру и выглядела, как старший по команде, занявший место с наилучшим обзором и защищающий вход в пещеру. Она расставила ноги под широкой юбкой, уперлась руками в колени, подавшись вперед, что усилило некую таинственность предстоящего разговора.
– Нянечка, – Миша открыл ноутбук, отметив, что интернет дотягивает до их полянки. – У нас тут возникла куча вопросов, на которые мы вроде бы и нашли ответы в Сети, но это нам мало что дало.
– Мне казалось, что в семье не я специалист по ай-ти. Или вопросы у вас другие?
– Да ты прекрасно понимаешь, почему у нас эти вопросы вдруг начались. Думочка эта. Мы на ней по очереди теперь спим.
– Понятно. Но насколько я знаю, вы у бабули вашей уже консультировались насчет думочки.
– Мы пока только о ее происхождении спросили, – вставила Алёна. – Ты была права – наволочка сверху не старинная. Поэтому бабуля нам обещала сегодня подушку распороть и показать кусочек оригинальной, который там зашит.
– Вот об этом я не знала.
– Бабуле очень стыдно, что она плохо когда-то постирала подушку. Может, это сто лет в обед было, когда вы еще друг друга не знали. Но мы не об этом хотели тебя спросить.
Миша постучал по клавишам ноутбука и повернул его экраном к Кузьминичне. Та тут же достала из спрятанного в складках юбки кармана очки.
– Ты же деда давно знаешь. Какая у него была в молодости машина? Выбери по картинке.
– О, нет, молодые люди. Вы мне предлагаете совсем далекие времена. А мы с прадедом вашим познакомились, когда он в Питер переехал. Это уже в нашем веке было, – она улыбнулась, вспоминая Игоря молодым. – И машины у него были уже более современные. Насколько помню, все японские.
– Так, значит, ты ошибся с жигулями? – Алёнка толкнула брата.
– Да не ошибся я. Такая была машина. Я же долго на ней ехал. Руль, панель запомнил.
– То есть ты был за рулем машины? – Кузьминична заволновалась. – Все хорошо закончилось?
– Нянечка, так это же сон, – тут же отреагировал Миша, но после небольшой паузы все же добавил, – хоть и реальный. Так что насчет машин скажешь?
– Про эти? Были даже очень ничего в свое время. У моего сына такая была. Может, и у Игоря Михайловича тоже. Но давно. Когда он жил в другом городе.
– Про город этот тоже есть вопросы. Ты не знаешь, как он назывался?
– Не припомню, – Кузьминична солгала. Но интуитивно она чувствовала, что откровения на этот счет подведут детей к информации, которую, видимо, им не сообщали. А ей не хотелось вмешиваться в семейные дела Игоря и тем более ворошить тягостное прошлое.
– Там такие тротуары были дикие. Дорога асфальт, а рядом доски набросаны. И люди по ним двигались.
– А, вот тут я сведуща. «Треска, доска и тоска» – каламбур про город, в котором ваш прадед когда-то жил.
– Тогда еще вопросики, – включилась в разговор Алёнка. – Что такое каламбур и жила ли там бабуля?
– Каламбур – слово, вероятно, французское, – обрадовалась первому вопросу Кузьминична. Время, которое она тратила сейчас на ответ, было чрезвычайно необходимо, чтобы решиться ответить и на второй вопрос. – Обозначает обычно игру слов, когда хотят пошутить. Например, «ох, рано встает охрана». Знакомо?
– Тут все понятно. Если «ох» и «рано» вместе написать. Но почему тоска, рыба и доска – это игра слов?
– Потому что, по иронии тамошних жителей, их город одинаково можно представить, как доску (ты сам рассказал, что мостовые были из нее везде), так и треску (рыбный промысел на севере развит).
– Насчет тоски, наверное, тоже верно, – подтвердил Миша. – Обстановочка за окном моей машины была та еще. Тоскливая точно. Там дома были из дерева, но такие черные все.
– И как тогда там дед с бабулей жили? Они же такие веселые, – Кузьминична зря надеялась, что Алёнка тему потеряет.
– Я Олесю Сергеевну тоже узнала уже здесь, в Питере, – Кузьминична набрала воздух в легкие. – Ты, Алёнка, как раз и попала в своем сне на этот момент. Она вышла из своей машины и отправилась домой. А я стояла в глубине двора.
Пришло время задуматься и Алёне.
– Ты говоришь, что познакомилась с дедом, когда вы жили в одной парадной. Значит, вы с бабулей тоже виделись. Но я в ее образе с тобой даже не поздоровалась. Странно как-то для бабули.
– Это был другой дом, – только и смогла сказать Кузьминична.
– Квартира, в которой я переодевалась, окнами спальни выходила на канал. Что-то очень знакомое типа Мойки или Фонтанки. Но я не уверена. У меня вопрос: вы с дедом жили в одном доме на какой-то набережной?
– Нет, это был сталинский дом далеко от центра. Думаю, что об этом тебе лучше сам Игорь Михайлович расскажет. – И она обратилась к Мише. – Что еще кроме машины ты запомнил?
Но девочка не унималась.
– Нянечка, подожди. Это важно. Мы же все равно раскопаем. Фотки найдем в архиве, деда, естественно, расспросим, бабулю. Мне просто интересно понять, что это за квартира была на набережной.
– Я в ней точно не была, – нашлась Кузьминична, надеясь, что это положит конец расспросам про Олесю и Игоря. Но не тут-то было.
– В машине, которая была у деда в стародавние времена и в другом городе, он был точно с бабулей, – задумчиво произнес Миша, решая, как связать два события в одну историю. – Во-первых, она к нему обратилась «мой хороший». Именно так она его до сих пор называет. Во-вторых, она меня по затылку погладила. Не спутаешь. Но еще, что запомнилось, – у них у обоих на безымянных пальцах кольца обручальные были. А тут, выходит, в Питере, они жили порознь. Почему?