Столичные дела бесплатное чтение

Столичные дела

На Кубани – на землях плодородных, на фоне роскошных хлебных нив, в тихом селе – родители Александра Покровского – Яков Фёдорович и Анастасия Сергеевна – собирали сына в Москву в медицинский. Дорога предстояла долгая и ухабистая.

Во дворе Покровских собрались голубоглазые и кареглазые девчата с косами длинными и не очень, а кто и вовсе с распущенными волосами, и парубки: кто постарше, кто помладше, кто худощав и на вид умён, а кто, как богатырь, велик ростом и вширь горазд. Все пришли друга проводить в далёкий путь, добра и скорой встречи пожелать да слово напутственное сказать. А матушка всё в слезах глядела на сына, то и дело бросалась обнять и прижать к груди материнской и ещё разок всхлипнуть.

– Но-но, мать, ты это оставь! Слёзы лить, – выразил недовольство Яков Фёдорович, грозно бросив взгляд на жену.

– Всё-всё… Не буду больше, – вытирая павлопосадским платком слёзы с глаз, виновато ответила Анастасия Сергеевна.

– Ишь чего вздумала! Сашка наш как-никак в столицу едет, за знаниями! Гордиться надо, сиять улыбкой. Доктор будет в нашем роду. Учёный, понимаешь! Вон дочь Алёнка – и та не плачет. Серьёзные у нас дети, умные. Не пропадём, мать! И дети наши не пропадут.

– Мамуля, не переживай за меня. Я вам письма писать буду: много-много, часто-часто. А тебе больше всех, чтобы ты не волновалась. Хорошо? – нежно, точно ребёнку, сказал Александр, ласково приобняв свою мать, понимая, как для неё необходимы и дороги все эти слова.

Анастасия Сергеевна радостно улыбнулась. Всё вытирая мокрые места под глазами, она нежно погладила своей тонкой ласковой рукой лицо Александра и ответила нежным материнским голосом:

– Глупыш! Как это мама не будет волноваться за сына своего? Ты же кровинушка моя. Я, дети, только вами и живу, дышу.

Со двора послышался недовольный хриплый крик Николая – местного извозчика:

– Покровские! Растудыть его тудыть, – раскуривая люльку и покашливая, начал он. – Ехать надо. Опаздываем же!

– Не замай, Николка! И без тебя знаю. Успеется! Дай с сыном попрощаться по-людски!

Александр вышел во двор с узелком на плече, с лицом задумчивым и вроде как немного угрюмым. Начал со всеми прощаться.

– Сашка, я вот подрасту – и тоже к тебе, туда – в Москву. Будем там вместе дела делать! Удачи тебе, друг! Ты не забывай, пиши. – Крепко обнял его высокий и худой, как тростинка, тёзка и похлопал по плечу.

Александр Покровский лишь добро моргнул глазами в ответ, слегка улыбнулся и будто жаждал что-то сказать, но не хотелось ему молвить, доставать слова из глубины души. Не посмел он трогать ту струну, на чувства отзывчивую.

Руку крепко пожал Алексей Илюхин – взрослый парень, плечистый, сильный. Черты лица его грубые, как будто не обтёсаны. Он постарше Александра Покровского, но всё никак не решится покинуть родительское гнездо. Внутри он мягок и не уверен в себе.

Вот Алёна Чернышевская – местная очаровательница: рыжеволосая, с косой по пояс и частыми конопушками, разбросанными по всему её красивому личику, которая совсем не безразлична Александру Покровскому, – протянула, немного смутившись и потупив взгляд, бледную руку.

– Ну-с, Александр, вы теперь почти городской, без малого буржуа. Поэтому смею вам открыто заявить: будьте так любезны, не зазнавайтесь, не забывайте нас. – Не выдержала и засмеялась Алёна Чернышевская. – Ладно-ладно, Сашка! Шучу я! А то, что на доктора учиться едешь, – это хорошо. Профессия нужная…

– Алёнушка, – перебил её Александр, – если бы ты знала, как мне небезразлична! – Взяв за руку, он отвёл её в сторону и взволнованно продолжил: – Нравишься ты мне. Я всё хотел признаться, но боялся.

Смущённо, по-девичьи хихикнув и в то же время заглядывая Александру в глаза, Алёна огорчённым голосом высказала:

– А чего же ты решил признаться-то сейчас? Храбрости набрался, что ли? Вот теперь что мне делать с твоими признаниями сердечными?

– Я как обустроюсь там, заберу тебя к себе. Будем жить в городе…

– Эх, Сашка, Сашка… – Она подняла взгляд на чистое небо, отчего её голубые глаза стали цвета васильков, и вздохнула. – Береги себя.

С каждым Александр попрощался и по-дружески обнял за плечи. Кто-то даже не смог сдержать слёз. Настолько хорош душой Александр Покровский – уж звена такого в цепи и не подобрать, чтобы она не рассыпалась, не распалась. Чувствуют ребята, что он связал их – многих – меж собой. И в головах их вопросы без ответов: «Как же без Сашки? Каково оно будет?» Уж привыкли к нему, как к чему-то обыденному и настолько естественному, родному, словно от сердца частичку отрывают.

Наступил черёд отца прощаться и слово напутственное сказать. Крепко обнял Яков Фёдорович сына своего и по спине похлопал. Отодвинул он его от себя на вытянутые руки, оглядел Александра, на себя похожего, и снова обнял крепко-крепко. Отпустив сына и отступив на шаг, он твёрдо, как мужик мужику, пожал руку и гордо произнёс:

– Что, сын мой бравый! Езжай в столицу да покажи и расскажи, кто такие Покровские будут! Уж я в тебе, дюжем молодце, ни на йоту не сомневаюсь. Не подведёшь.

Все провожающие только и любовались Александром, завидовали такому молодому красавцу, что едет в столицу да на доктора учиться.

– Не подведу, отец. Уж фамилию не посрамлю! Буду с вас пример брать да жить вашей верой.

– Вера у нас одна, сын: христианская, духовная, братская. А братство может существовать не по вере, а по духу. Ей и живи, ей и следуй. И не забывай: если плохо будет, невмоготу, знай, что родные стены помогают и родители всегда тебя ждут. Но и мимозой не будь; мужчиной тебе полагается быть – твёрдым в нужных делах, а в некоторых тонкостях уметь и мягкость проявить.

Похлопав сына по плечу, Яков Фёдорович, грустно улыбнувшись, бросив в сторону печальный взгляд, тихим и слегка дрогнувшим голосом сказал:

– Ну, Сашка, прощайся с мамой да отправляйся в путь.

Александр в порыве снова крепко обнял отца, зажмурив глаза, и будто хотел что-то сказать, но сдержался, понимая, что не стоит, иначе слёзы потекут рекой. Он подавил в себе чувство недосказанности, замкнул этот порыв на засов.

Вот и мать обняла его, утирая слёзы всё тем же платком.

– Миленький, мальчик мой! Пиши, не забывай. Пусть путь твой будет чист да без преград, – надрывающимся голосом проговорила Анастасия Сергеевна.

Александр сидел на повозке и всё сильнее отдалялся от дома. Смотрел на родных и друзей, которые, словно застывшие фигурки на фоне белых мазанок, укрытых четырёхскатными крышами и обнятых плетёными заборами, провожали его взглядом и становились всё меньше.

Внутри себя Александр прощался с родными местами и не верил своим глазам: здесь и сейчас предстояла разлука. Вот эти поля, где можно было вволю надышаться свежим воздухом, полюбоваться просторами и насладиться красотой закатов. Вот река, на которой они с друзьями после жаркого дня купались, резвились на тарзанке и вечером разжигали костёр, чтобы отпугнуть комаров, а потом рассказывали друг другу страшные истории.

– Ну что, Сашко, скучать будешь? – словно прочитав его мысли, спросил извозчик Николай.

– Да уже скучаю, – вздохнул Александр, глядя куда-то вдаль.

– Ничего, в Москве круговерть такая, что не до скучаний будет. А как учёба начнётся, там уж тем паче не до размышлений.

Николай – мужик коренастый, но ростом мал, а выпирающий живот и толстая, как у быка, шея довершают его округлую скульптурность, оттого с виду он походит на колобка. Голос его, грубый, как гром, гремит и содрогается, потому что сам он тугоухий.

– Н-да, это точно. И по вам скучать буду.

– Ась?

– Говорю, это точно! Не до размышлений будет.

– Да-да, не до размышлений. Учёба и всё такое.

Прибыв поездом в Москву, первым делом Александр приметил на вокзале такую несвойственную его родным местам толкотню и живость. На платформе стоял непривычный для него шум и гам. Людей было полно. Всё крутилось и путалось. Вот газетчик стоит и выкрикивает анонсы из свежих газет, приподнимая руку со свежим номером высоко над головой. Неподалёку мальчик, ловко двигая руками, начищает туфли какому-то господину в щегольском костюме, а тот сосредоточенно читает потрёпанную книжку. Сухощавенькая бабуля бойко торгует пирожками, звонко крича: «Горячие пирожки! Пирожки горячие!»