Бесконечные концы бесплатное чтение

– О, нет, чел! О, нет! Только не говори этого! Не говори, умоляю, Вадик, не говори!!!

Слегка сипловатый баритон жирными сверлами вторгся в оба моих уха, не размыкая глаз я выдохнул из себя невнятный сонный стон и, мысленно прокляв того, кто дерзнул вырвать меня из объятий сна, попробовал вернуться в мягкое уютное небытие.

– Твою мать, Вадик, пожалуйста, не говори этого! Я всё ещё верю в то, что ты славный малый и только притворился спящим. Ну? – и с этим «Ну?» толчок в плечо буквально выхаркнул меня в реальность.

Здравствуй, мир. Доброе утро, Вадим Каляев.

– Ну? – настаивал голос слева от меня. – Умоляю, Вадик, дружище, не говори мне этого! Скажи, что ты притворился.

– Я уснул, что-ль…

– Черт! Черт! Ты всё-таки признался в этом! Ты уснул! Уснул, Вадик, как последний-распоследний ублюдок, мать твою!

Я виновато вздохнул и потёр глаза. Я сидел на пассажирском сидении нашей «Одиннадцатой» цвета «млечный путь». На приборной панели лежал заряжающийся от прикуривателя смартфон и, активировав его, я взглянул на время. Девять минут восьмого. Пропущенных нет.

Абхазия. Пицунда. Рассвело. Уличный пейзаж вне автомобиля сиял яркими светлыми красками, утренние лучи курортного солнца пробивали себе дорожки над густо заросшей деревьями кромкой холма. Какие-то птички только им ведомо зачем щебетали над асфальтовыми выщерблинами, заполненных водой.

Вода… Я вздохнул и уныло всмотрелся в воду, отражающую утренний небосвод и раздражающую сетчатки глаз солнечными бликами. Вода нисколько не ушла, ещё не успела… Тропический шторм с небольшими перерывами шел почти трое суток и можно сказать, что он закончился лишь вчера вечером. Я впервые в жизни пережил затяжной тропический ливень на Кавказе и, если бы я не знал, что этот катаклизм взял себе восемь человеческих жертв и ещё восемь без вести пропавших, я бы расценил это природное явление как в высшей степени прикольное. Интересно было смотреть как до того пересохшие русла горных рек прямо на глазах наполняются пенистой водой, как вскоре уже бешеные потоки выходят из берегов, заливают дороги и домовладения, сносят мостики, швыряют камни, валят деревья, размывают грунт, приносят катастрофические разрушения, показанные в сети через онлайн-трансляцию с дронов и камер мобильных гаджетов. Лично я своими глазами вчера наблюдал как по превращенной в стремительную реку новоафонской улице неслась брыкающаяся коза, а с Афонской горы со стороны Нова-Афонского Симоно-Кананитского мужского монастыря вниз по каменной шестисотметровой Тропе Грешников в потоке воды скатываются части сувенирных палаток и какой-то грузный бедолага. Бедолага не подавал признаков жизни. Сам же я в этот момент промокший до нитки прятался от шквалистого ливня в обесточенном кондитерском кафетерии и сетовал на то, что в паре километров от сюда медленно, но верно размываются железнодорожные пути.

Здесь-же – в Пицунде – помимо прочих разрушений в Чёрное море снесло несколько автомобилей, чьи измочаленные кузова теперь стали арт-объектами прибрежного морского дна.

Я повернул голову налево, на место водителя, на самого водителя. У мужчины, сидящего за рулём, была фамилия – Финин. Такая не абхазская, не армянская и не грузинская фамилия и соответствующее фамилии имя – Николай. Но гражданин РФ Николай Петрович Финин вот уже лет сорок известен в своем родном Реутово как «Фин» – почетный член байкерского клуба «Ночные Волки», совладелец мотомастерской кузовных работ, мотомеханик, бабский угодник и кое-кто ещё, о чем знает очень-очень узкий круг лиц из числа столичного криминального мира. «А что делать? – пожимал плечами Фин, когда мы с ним в очередной раз вписались в эту авантюру. – Вадик, ты не хуже меня знаешь, что такое жажда наживы. Это жуткая зависимость, это даже, можно сказать, психологическое заболевание. Я люблю себе не отказывать».

Сейчас Фин смотрел на меня темно-карими ягодами глаз, нижняя часть круглого лица заросла черной щетиной, усы закручены. Между усами и щетиной уютно пристроились пухлые как у ребенка губки. Черные брови злостно хмурились.

– Вадик, ты уснул, твою мать! – в очередной раз произнес мой компаньон и, если бы я был по своей натуре более застенчивый – мне было-бы стыдно за свою безответственность.

Конечно, мать мою, я уснул! А как тут не уснуть, когда я вчера целый день сторожил адрес в Новом Афоне, не мог отойти от улицы Курортной и это под шквалистым ливнем, а потом, когда я трясущийся от озноба и зла слышу от позвонившего Фина, что наш «дорогой Рустамчик» всё-таки не в Новом Афоне, а в Пицунде, я в двенадцатом часу ночи сажусь в седло «Харлей-Девидсона» 2018 года и как угорелый несусь сюда, благословляя небеса за то, что снизошли до милости ослабить трехсуточный ливень.

На темном и сыром Сухумском шоссе где-то между Бармышем и Калдахуарой со мной произошла трагедия – я на скорости близкой к девяносто километров в час не справился с управлением и слетел с мокрой трассы, живым снарядом вмазавшись в залитую водой траву. Я отключился. Следующее что я помню – на фоне черного-черного неба, словно саваном накрывшего этот мир, надо мной склоняется какая-то женщина в свободном дождевом плаще. Было темно, плащ и сама женщина казались непроницаемо черными. Она что-то говорила странным чарующим голосом, но меня внезапно объял необъяснимый животный страх и я, не контролируя себя, всполошился, вскочил и отбежал от этой женщины. В этот момент вспыхнула низкая молния и грянул оглушающий гром, на долю секунды пустую трассу осветила вспышка света и женщина… Нет, этого не может быть, я отогнал обрывки воспоминаний, ибо в какой-то момент это становилось некоей жуткой небывальщиной… А вот дальше моя память прерывается, все было будто в полусне, полубреду. Как я нашел и поднял уцелевший байк и доехал на нем до Пицунды я не представляю, как поставил «Харлей» Фина в гараж к одному местному приятелю – не знаю, как сел в свою «Одиннадцатую» – не помню, что говорил Фин по поводу «нашего дорогого Рустамчика» – не ведаю. Одно помню – оказавшись в своей машине я произнес пространную фразу: «Теперь питание компьютера можно отключить», тотчас вырубился и проснулся, когда среди ночи Фин меня разбудил и передал вахту слежения. Кажется, я что-то пробормотал и…

Вот пожалуйста! Я, разумеется, уснул повторно.

– Блин, Фин… – я помассировал заспанные глаза, – я был измотан…

– Скажи спасибо моему мочевому пузырю, он оказался надёжней тебя, друг. Ладно, ты вчера, действительно, устал, – сказал Фин, приоткрывая свою дверцу. Он вышел из машины, а я озадаченно помассировал лицо. Не то, чтобы у меня начиналась головная боль, нет, но какая-то тяжёлая муть будто дымом заволакивало сознание. Сейчас бы кофе покрепче. Большой бокал с двумя ложечками растворимого, можно без сахара. Лишь бы завести мозги. Нашарив на заднем сидении пластиковую бутылку, я отпил холодной воды.

– Помнишь его окна? – спросил меня вернувшийся через минуту Фин, одной рукой застегивая ремень, а другую положив на всё ещё открытую дверцу машины.

Я задрал голову вверх на ближайшую девятиэтажку и отыскал взглядом два окна на восьмом этаже. Они, как и вчера ночью были… Стоп! Я забегал глазами по всем окнам дома, потом повернул голову на другой дом. Несмотря на то, что было уже достаточно светло, в некоторых окнах горело освещение. Значит электричество дали, но я помню, что, когда ночью я приехал в Пицунду – город пребывал в густой беспросветной тьме. Это совершенно точно, потому, что я даже немного заплутал в подворотнях и не без труда отыскал во мраке силуэты зданий. Однако, заветные оконные прямоугольники на восьмом этаже, принадлежащие Рустаму Тер-Алексаняну, оставались погашены.

– Когда я проснулся, – продолжил Фин садясь за руль и захлопывая дверцу, – оба окна нашего дорогого Рустамчика горели. Теперь он выключил свет.

– И?

– Что «и?»! – Фин едва не дал мне затрещину. – Он вышел из квартиры и должен был дождаться лифта. Готовимся. Бодрее, Вадик. Блин, подай водички, дружище, башка после вчерашнего гудит.

– Пил?

– Нет, блин, ел! Пока ты в своем Новом Айфоне принимал термальные ванны и дышал свежим воздухом, я тут в этой машине целый день сидел! Семь, блин, часов! А тут в каждом доме вино, буквально в каждом доме…

И тут случилось то, чего мы с моим компаньоном ждали тридцать два часа, с той минуты, когда разделились на две локации (улица Агрба в Пицунде под пальмой у второго подъезда дома номер 35 и у гостевого домика на улице Курортной возле новоафонской школы в городе Новый Афон), а потом вновь объединились под одной крышей моей старой доброй «Одиннадцатой». А именно – пред нашими очами из второго подъезда вышел Рустам Тер-Алексанян. Деловито спустившись по жестоко выщербленным ступеням подъезда, он остановился на крыльце и некоторое время озабоченно осматривал представленный перед ним пейзаж, его грудь вздымались от печальных вздохов. С унылой грустью он смотрел на свой новый китайский «Джили Атлас», небрежно припаркованный в числе прочих чуть-ли не в том месте, где до потопа были остатки детской песочницы. «Атлас», как и другие автомобили, чьи хозяева вовремя не позаботились и не переместили своих железных коней на возвышенности, был утоплен в воде по окна. Шедший почти трое суток ливень затопил этот двор, а озероподобные лужи разлились на многие квадратные метры, поглотив траву, тропинки, дорожки и все, что высотой ниже колен, а местами и по пояс. Стоило-ли говорить, что вода полностью залила все подвалы во всех домах этого микрорайона, застроенного многоэтажками ещё в период советского развитого социализма. Вода была всюду и везде, небольшое озеро за этим кварталом имеющее такое же название, как и город – Пицунда, разумеется, вышло из берегов, залив гаражи и размыв помойную свалку.

Наш дорогой Рустамчик вздохнул, а нам с Фином только и оставалось посочувствовать залитому движку его автомобиля за два с половиной миллиона. Тер-Алексаняну еще повезло, что его «Джили Атлас» не снесло потоком, как тот немыслимо дорогой «Майбах» из Ростовской области, который вместе с хозяином и двумя пассажирами закрутило речным потоком и сбило с пригорка через крышу в бурлящий речной канал. Измочаленный смятый «Майбах» остановил кувыркание в бурном потоке лишь, когда зацепился за подпорку металлического пешеходного моста. Фин рассказывал мне об этом вчера по мобильной связи, не забыв упомянуть, что из трёх пассажиров «Майбаха» двое так и остались в салоне. Навсегда.

Я толкнул Фина в плечо – может сейчас? Тер-Алексанян один, во дворе никого нет, наша «Одиннадцатая» на пригорке. Почему-бы не сейчас? Но Фин отрицательно мотнул головой – нам кажется, что двор и улица пусты, но на самом деле над нами нависают окна как минимум двух многоэтажек и ещё одна возвышалась дальше и в каждом окне мы как ладошке. Что если кто-то решит выглянуть на улицу, когда мы как два бандита будем будто связанного барашка тащить человека через такую лужу?

Мимо подъездного крылечка, на котором как невеста матроса на причале стоял Рустам Тер-Алексанян медленно проплывала ветка кипариса, мимо-же нас прошли двое отдыхающих курортников, они были нетрезвы и хаяли погоду по чем свет стоял. Да, здесь нашего дорогого Рустамчика не с руки.

Вообще-то изначально наша «Одиннадцатая» была припарковала непосредственно перед подъездом, но в мое отсутствие, видя, что прибывающая вода не оставляет надежды, Фин вовремя переставил машину чуть в сторону, на некоторое взгорье. Однако теперь в связи с такими непреодолимыми обстоятельствами выловить Тер-Алексаняна у подъезда стало затруднительным, если не сказать невозможным. Об эффекте неожиданности и молниеносном сокрытии этого мерзавца в наш салон мы с Фином забыли ещё вчера, когда по телефону мой компаньон обрисовал новое положение вещей. Прячась от мощнейшего ливня под съедобными каштанами в Приморском парке Нового Афона, я выразил надежду, что наш любимый Рустамчик обитает всё-таки в моей локации, а не в Фининой, ибо там, несмотря на шторм, подход ко второму адресу Тер-Алексаняна оставался относительно удобным. Не вышло. Наш человек оказался в Пицунде.

И вот утром в разгар курортного сезона, после почти трех суток чрезвычайно катастрофического урагана с ливнем Рустам Тер-Алексанян не снимая пляжных шлепанец прямо с щербатого подъездного крыльца вошёл в воду. Сперва на одну ступеньку, потом на следующую и, наконец, на скрываемый под водой асфальт. Иного пути как через воду у него, как и всех жителей этого подъезда попросту не было. Он был в укороченных джинсах, которые можно было-бы назвать джинсовым бриджами, что было весьма кстати, потому что вода доставала ему почти до колен. Не поднимая ног из воды паренек двинулся от дома как купальщик.

На корню притупляя пробуждающееся волнение Фин достал сигарету, чиркнул зажигалкой и, не отводя следящего взгляда от двигающегося в воде Тер-Алексаняна, сделал большую затяжку. Наш дорогой Рустамчик преодолел несколько метров, свернул на то место, где под водой скрывался газон и, миновав давно заброшенную будку ремонта сотовых телефонов и ряд молодых пальм, скрылся из поля нашего зрения. Фин завел двигатель, снял с ручника и медленно тронулся следом, двинув «Одиннадцатую» по некоторой дуге, объезжая лужу, бордюры и газоны. Пару десятков метров мы ехали вдоль железной ограды, за которой располагалось небольшое здание, а во дворе из сочной зелёной мокрой травы торчали ржавые исковерканные временем и чем-то нечеловеческим железные конструкции, вызывающие ассоциации с постапокалиптическим ядерным адом. Вокруг в непосредственной близости я увидел два винных магазина. Фин сказал, что ему кто-то сказал, что за оградой детский садик, но я не верил в то, что можно настолько сильно ненавидеть собственных детишек.

С минуту мы не могли видеть преследуемого и заметили его только когда Тер-Алексанян хлопал пассажирской дверцей поджидающего его бордовому седану «Рено Клио III» Новенькому, блестящему, без единого изъяна, будто только что с конвейерной ленты, даже колесная резина была идеально чистой. Дверца тихо хлопнула и прежде чем «Клио» тронулся с места мы с Фином легко смогли разглядеть водителя – молодая девушка с челкой и каре, правая половина которого была покрашена в красный цвет, а левая в жёлтый. И стильные темные очки тоже в двухцветной оправе. Такую дамочку немыслимо было не узнать, да и кто ещё кроме Хуапашу Кецба может приехать за своим дружочком? Не Тзапш-же? И, уж тем более, не Жоржолиани.

Фин ухмыльнулся, подкрутил усы и прибавил газу, двигаясь вслед тронувшемуся в сторону местного продуктового рынка «Клио». Брызги разлетались из-под наших колес, обагряя начавшую подсыхать на утреннем солнышке высокую траву. «Рено Клио III» элегантно объехал поваленную поперек улицы магнолию – мы за ним, далее «Клио» двинулся прямо через городской рынок, но вскоре остановился. Сам рынок, все строения и переулки вокруг были залиты водой. Вода, вода и ещё раз вода. Прилавки под навесами, ещё три дня назад изобилующие местным товаром – сыры, вино, соусы, фрукты, специи, сувениры, одежда, пляжные товары – были полностью погружены в воду, вода залила все магазинчики и торговые точки, смыла все, что было не закреплено, перевернула прилавки. На поверхности плавали отдельные предметы, какие-то испорченные водой товары, мусор, мертвые крысы и много чего ещё. Полный жизни в любой другой день сегодня утром сердце Пицунды было мертво, рынок фактически отсутствовал как таковой, вода поглотила его целиком и полностью.

Резко остановившись за бордовым «Клио» Фин хмуро окинул взглядом представшую унылую и катастрофическую картину и кивнул мне на несколько видневшихся из-под воды крыш затопленных автомобилей. Я озабоченно и понимающе согласился. Дальше через улицу, прилегающую к рынку, движение на автотранспорте было невозможно, это-же, разумеется, поняла и сидящая за рулём бордового «Клио» Хуапашу Кецба. Не въезжая в глубокую топь, она, фыркнула двигателем и пошла на медленный разворот, от ее машины расходились волны как от настоящего катера. Стараясь не показывать лица, мы проследили как ее «Клио», сделав полукруг, объехал нас и не без труда двинулся в объезд через ряд продовольственных магазинов. Что оставалось нам делать? Мы дали задний ход, громко выбрались на относительно мелкий участок улицы и повернули за удаляющийся в сторону мелкооптовой базы спиртного «Клио». Наш движок сбился с ритма, автомобиль задёргался, Фин поморщился.

– Сцепление опусти, – посоветовал я.

– У тебя газ на самом кончике, Вадик, блин! – упрекал меня мой товарищ.

– Нормальный газ, сцепление опусти и газуй потихоньку.

– Я тебе говорил, что у тебя коробка накрывается, ты когда масло менял?

– Слышь, знаток! – я был раздражен от какое-то смутного предчувствия опасности. И вообще мне категорически не нравилось, что мой товарищ сидит за рулем не своей, а моей тачки. Моей! Купленной мною за мои-же деньги и мною-же постоянно ремонтируемая. А этот упитанный житель Подмосковья неумело давит нежные педали, дёргает ручку коробки передач и пердит в мое водительское кресло на правах хозяина, да ещё упрекает меня в своем неумении. И пусть он автомеханик, пусть, но это не даёт ему право… – Ты просто не приспособился к моей тачке. Сцепление отпускай плавнее.

– Я отвык от механики! – ворчал Фин. – Сейчас бы на мой байк, да по газам…

Но я пропустил мимо ушей финины причитания, ибо как ужаленный электротоком дернулся на сидении, если-бы я пристегивался ремнями безопасности, они-бы впились мне в тело. С белеющим лицом я видел, как «Рено Клио III» перед нами сперва моргнула левым поворотником, намереваясь свернуть на улицу Тополевую влево к хлебозаводу, но вдруг сменила маневр и двинулась направо, хотя насколько я знал Пицунду – это направление улицы ведёт в самый центр города. Совершенно в противоположную сторону. Взглядом я проверил тот проулок, в который не повернул «Клио» – он был как-бы в низине, но вода не скапливалась там в лужу, а стремительными ручьями шла дальше вниз. Да, вода была, но ручьи были, хоть и быстрыми, но не создавали помех для движения транспорта, что доказывала «Тойота», поднимающаяся нам на встречу. Так почему же Кецба в последний момент вывернула автомобиль с направления из города? Не в «Тойоте»-же дело?

Мою невысказанную догадку озвучил Фин. Он тоже понял, что Кецба и Тер-Алексанян просекли за собой хвост. И не мудрено! Мы тащились за ними как держащийся за хвост слонихи маленький слонёнок. Куда они – туда и мы. И определенно, чтобы проверить свои догадки относительно нашего преследования, красно-желтая девчонка делает непредвиденные повороты и виляния.

Фин приоткрыл окно, выплюнул докуренную сигарету и озабоченно глянул на меня, я вздохнул, выругался и кивнул вперёд, нехотя доставая из-под сиденья ОЦ-33 «Пернач». Этого надо было ожидать, глупо пытаться оставаться незамеченным в созданных природой условиях, когда нет места для маневрирования, негде проехать и никак не слиться с автомобильным потоком. Будь это ещё три назад, когда Пицунда жила своей обыденной курортной жизнью мы бы, меняя транспортные средства (Фин на своем верном байке, а я на «Одиннадцатой») легко и непринужденно проследовали за Тер-Алексаняном и, улучив удобный момент, сцепили-бы его как кошка мышку. Без всяких непреодолимых болот, без Кецбы, вообще без посторонних. Этот тип узнал-бы о нашем существовании лишь в самый последний миг.

Но… Проклятая погода внесла свои коррективы и проектировать новые планы у нас нет ни возможности, ни времени. Мы с Фином прошляпили несколько дней в поисках нашего дорогого Рустамчика, а работа должна быть сделана уже сегодня. Ни в понедельник, ни завтра, ни даже сегодня ночью, а именно сегодня и не позднее чем к вечеру.

Таиться и играть в тихие игры с Тер-Алексаняном и Кецбой нам с Фином больше не было резона, кто-то из «Клио» нас раскусил и теперь для нас оставался лишь один метод – силовой.

– Пали по колесам, – распорядился Фин, переключая скорость и нажимая кнопку электростеклоподъемника. С тихим шорохом стекло с моей стороны опустилось до конца, давая мне возможность высовываться.  – Когда остановятся, первой гаси бабу, она совсем не нужна.

Будто догадавшись о наших намерениях «Клио» впереди нас резко припустила вперёд по улице Тополевой вода под колесами не позволяла ей набрать нужную скорость, но, тем не менее Хуапашу Кецба, в отличии от Фина, умело управлялась и с педалями, и с рулём и смогла оторваться на порядочное расстояние. Оба наших автомобиля надсадно ревели моторами, пускали брызги и корабельные волны, мимо мелькали полузатопленные магазинчики, пожарная часть, кафе, шашлычные, отель огороженный кованым забором с фанеркой «Парихмахерцая». Деревья и кустарники, казалось, росли прямо из воды, кое-где выглядывали кажущиеся забавными сросшимися колючими лепешками опунции, иногда попадались спинки лавочек или верхняя кромка каких-то оградок, они выступали как волнорезы, когда мы скоростным катером проносились мимо.

Фин велел стрелять по колесам. Я, конечно, уважаю Фина как человека и ни разу не усомнился в его умственных способностях, но, черт побери, неужели он не подумал, что мы в самом центре туристического города, где даже, несмотря на катастрофический разгул стихии проживают несколько тысяч местных жителей, не считая туристов из РФ. Да, у нас с Фином однажды был эпизод с применением огнестрела, но то было на пустой дороге в поле с подсолнечником между полузаброшенными деревушками. Туда даже мобильная связь не доставала. Здесь в Пицунде палить нельзя, этих живчиков в бордовом «Клио» сперва следовало выгнать из города. Что-ж, я надеюсь, что стремление оторваться от нашей «Одиннадцатой» вынудит Хуапашу Кецбу и Рустама Тер-Алексаняна выехать на трассу, а не вертеться по кругу по немногочисленным пицундским улочкам, половина из которых находятся под водой. Их автомобиль то и дело делал опасные маневры, то ныряя в воду по самые фары, то делая резкие непредвиденные подрезы, выскакивая на встречную или тротуар. Пытаясь вырваться Кецба чудом не столкнулась с фонарным столбом, чиркнула боком жёсткие кусты местной фауны. Фин не отставал, хотя это ему было не легко, сказывалось недостаточная практика управление именно моей «Одиннадцатой», да и затопленные едва ли не по колено улицы сильно затруднял работу. Фин ругался, я начинал поддаваться волнению, наше транспортное средство набирало воду в салон и с трудом справлялось с заданием. Подъезжая к каменной стене патриаршего собора апостола Андрея Первозванного, мы встали на два колеса и не иначе как по божьей милости не перевернулись на бок. Фин сквернословил, я, белый лицом, изо всех сил держался за ручку двери и упирался в приборную панель. Пистолет мне пришлось зажать между коленей и гадать – поставил я его на предохранитель или нет.  Навстречу проехал седан, окатившей нас водой, перехлестнувшей мою бедную «Одиннадцатую» волной через крышу. За ним ещё один. Впереди нас ревел юркий «Рено Клио III», набирая скорость, Фин вжал педаль газа. Ещё машина, теперь обгон двух припаркованных. «Клио» мелькает впереди. Мы стремительно приближаемся к самому центру города, к главным крепостным воротам храма, напротив которых через небольшую площадь располагался пицундский автовокзал, где судя по всему во время прошедшего шторма толи перевернулся на бок автобус, толи произошла ещё какая-то катастрофа. Наши стеклоочистители работали на максимальной скорости, не справляясь с яростными порывами брызг, картинка перед лобовым стеклом плыла в воде и размазывалась, видимость была отвратительной. Фин ругался, остервенело давил на газ и на сцепление, видимо предчувствуя, что не справляется, что теряет вертлявый «Клио». Нас тряхнуло, наверное, мы наехали на бордюр и тут же нас повело в сторону. «Одиннадцатая» взревела не своим голосом, но вроде как выпрямилась, рванулась вперёд, проехала-пролетела-проплыла некоторое расстояние…

Я успел различить нечто размыто-желтое, ворвавшиеся в панораму лобового окна, Фин в тональности ля-мажор пропел матерщину, подняв ноту на полторы октавы… Дворники сделали четверть оборота – туда-сюда… В секундное просветление между этим «туда-сюда» нашим с Фином глазам предстала выгнутая плоскость бульдозерного ковша-отвала… Кажется Фин среагировал и успел вывернуть руль на насколько градусов, но было уже поздно…

Резкий толчок, такой болезненный, что вмиг затмило разум. Мгновенно оборвавшийся шум-скрежет. Крошево лобового стекла… Брызги воды… Всполохи боли по всему телу, я хочу, но не могу крикнуть…

Меркнет…

Все меркнет… Красное… Темно…

Никак.

За 9 часов до…

Проклятый шторм! Я проторчал в Новом Афоне почти сутки. Нет, правильнее будет сказать – в Новом Афоне я проторчал почти сутки под неутихающим ливнем, под шквалистый ветром, и под воздействием раздражение от тщетности нескончаемого ожидания. Прибавив своей персоной численность приезжих туристов на одного человека, я выбрал для этого один из самых неподходящих дней и навсегда оставил в своей памяти не залитые солнцем роскошные пляжи, не потрясающие виды с предгорий на море и живописный берег, ни святые достопримечательности, которыми известен Новый Афон. От всего города на мою долю достался лишь небольшой пятачок с центром в частном доме на улице Курортной, в районе Петровского храма и Новоафонской школы. Я не мог терять из виду входную калитку частного дома больше чем на пять минут – я бдел. Я был как постовой и против своего желания оказался свидетелем того, как мощный ливень накрывал Новоафонский монастырь, музей боевой славы и вообще весь холм с многочисленными местными достопримечательностями, как проезжие улицы стали своего рода водными каналами, как медленно накренялись подмытые сооружения, как в воде барахтались животные (коза), а автотранспорт становился разбиваемыми неуправляемыми плавсредствами, как сносило торговые палатки и уличные столики кафе, как вода стремительными водопадами неслась с гор. Дождь лил стеной, город буквально парализовало на три дня.

Как и все Черноморское побережье Гудаутский район постигла природная стихия и надо же было мне припереться сюда именно в этот день. В году 365 дней, триста шестьдесят из которых Новый Афон живёт тихой курортной жизнью. Так нет же! Мне был уготован именно один день из трех-пяти, когда на курорте бушует чрезвычайная ситуация. «Зато будет что вспоминать», – сжимая зубы утешал я сам себя, кутаясь в голубой полиэтиленовый дождевик.

Прошел день, прошел вечер, стемнело и стало совсем уныло. Новый Афон пребывал без электричества и водоснабжения, не работало телевидение и интернет. Сотовая связь прорывалась с очень большим трудом. Ближе к полуночи, когда я реально раздумывал чем для меня обернется мой отказ от выполнения задания, ливень начал постепенно ослабевать. Наполняясь робкой надеждой, я заметил, что ветер уже не так сильно гнет пальмовые стволы как прежде, что уже пару часов я не слышал треска ломаемых веток и не видел молний. Неужели синоптики в этот раз не обманули и ливень прекращается! В первый день разгула стихии, когда еще как-то можно было пользоваться всемирной сетью, интернет давал прогноз по шторму на трое суток и проверив время по смартфону, я удовлетворённо кивнул. Завтрашний день наступит через полтора часа и он должен быть без дождя. Аллилуйя!

Но радоваться было ещё рано, бесконечная туча над моей головой все ещё накрывала небо до всех горизонтов и дождь продолжал идти. Я поежился, злобно плюнул под ноги и поплелся на другую диспозицию. Чтобы не привлекать внимания, я был обязан постоянно менять локацию – то я стоял за углом соседнего от Тер-Алексаняновского дома здания, то под раскидистой мушмулой, то на пустой остановке маршрутного транспорта, то в кондитерском кафе, потом снова за углом, под козырьком сувенирной лавки, опять под мушмулой, теперь пойду-ка вон туда – постою за грузовой фурой на небольшой парковке. Там как раз мой байк, заодно гляну на него.

Я давно вымок до нитки, рюкзачок с вещами был мокрым, как и его содержимое, дождевик помогал лишь отчасти. Я замёрз, я проголодался и уныло готовился к долгому всенощному бдению, результатом которого у меня вероятнее всего будет простуда с повышенной температурой. Что-ж, такова моя участь – я сам вызвался приехать сюда. Может, взять пример с Фина в Пицунде и достать вина или коньячку? Мы с ним перезванивались по телефонной связи и он мне уже под вечер показался нетрезвым, хотя старательно убеждал меня в обратном. Сейчас спиртное в нашем с ним деле идёт только во вред, надо перетерпеть, пересилить свою сиюминутную слабость, не поддаться на искушение. Праздновать будем потом – надеюсь, что не позднее чем завтра вечером, но только не на территории Абхазии. Сперва вернёмся в РФ, а уж там…

Смартфон пиликнул. Сообщение? Не может быть, ведь интернет отсутствует. Я достал гаджет, активировал экран – сообщений нет, сотовая связь иногда ловит одну палку, время приближается к одиннадцати вечера и… предупреждение о том, что зарядки смартфона осталось десять процентов. Я похолодел ещё больше! Десять процентов! Этого не хватит и на половину ночи, почему я не обращал на это внимание и не позаботился о пауэрбанке? А где-бы я его приобрел, если почти все магазины закрыты? В Новом Афоне чрезвычайное положение, ничего не работает, а даже если бы и работало, то все равно город отключен от электричества, провода просто-напросто пообрывало как струны. Жизнь теплилась лишь там, где работали генераторы, да и те в первую очередь питали жизненно важные объекты и криптофермы.

Я прямо по стремящимся сверху ручьям поднялся по взгорью и приблизился к большегрузу, дождь громко бил по тенту, но в целом тут было не так погано, как под мушмулой, я даже присел на корточки и прислонился спиной к заднему колесу. Так-то лучше. Дом Тер-Алексаняна видно, калитку его тоже видно. Ну и «Харлей» Фина на котором я приехал в эту сырую курортную задницу тоже видно, вон он поблескивает мокрым хромом. Стоит на фоне серо-черных гор, чуть наклонившись на подножку, принимает свежий душ. Что, дружище, «Харлей», попали мы с тобой, да? Хозяин-то твой, поди, сидит пьяненький в моей «Одиннадцатой», смотрит порнушку и жрет персики. Вдруг мне показалось, что картинка передо мной как будто съехала вбок. Немного. Припаркованные автомобили, включая и мой «Харлей-Девидсон» вздрогнули, у одной из них сработала бесшумная сигнализация, заморгали габариты. Что это было?

Дождь захлестал с новой силой, в небе вспыхнула молния. Да что-же это такое! Я решил немного подвинуться и устроиться чуть-ли не под фурой и неожиданно для себя обнаружил, что место уже занято. Какой-то типчик, скрючившись в три погибели, сидел на корточках и безотрывно смотрел в экран смартфона. Голова была скрыта за низко опущенным капюшоном, длинные пальцы вцепились в гаджет как лапы двух пауков, ногти неестественно белели. Ведомый любопытством, я вытянул шею, желая посмотреть что-же так завлекает сидящего под кузовом фуры типа, что он буквально не видит ничего вокруг – ни то, что под ним стремится ручей, омывая его обувь, ни то, что уже довольно поздний час и все нормальные люди давно прячутся по домам, и то, что сидеть под днищем фуры больше свойственно разве что дворовым животным, чем людям. И то, что за его спиной находится человек в шуршащем полиэтиленовом дождевике. Я всмотрелся в его гаджет – он был разбитый и растрескавшейся, перемотанный скотчем прямо по экрану. Экран был выключен, смартфон не работал.

Вдруг произошел повторный сдвиг, на этот раз сильнее – фура шатнулась и заскрипела соединениями, по пологу прошли волны. Что происходит? Я почувствовал, что я тоже будто сдвинулся вместе с окружавшей меня обстановкой.

Сидящий тип в капюшоне лишь качнулся, даже на мгновение не оторвавшись от экрана, вызывающего у меня недоумение своей перемотанный скотчем чернотой. Я не видел лица странного паренька, но мог-бы поспорить, что типчик не моргает. Возле него я заметил пустую алюминиевую банку из-под энергетика, а рядом пластиковый пакет с чем-то внутри. Вода из ручья омывала пакет, заливалась внутрь, наверняка, все что там находилось должно было напрочь вымокнуть, но парню до этого не было никакого дела. Пакет был полупрозрачный, я увидел, что он прилип к лежащей внутри ещё одной банке энергетика.

Энергетик! То, что мне нужно!

– Эй! – осторожно позвал я сидящего. – Друг! Эй, слышишь, у тебя чё там, в пакете, а? Энергетик? Продай мне его.

Тип не реагировал, я тихо потрогал его за плечо. И он как игрушка стал медленно заваливаться вперёд. Странное дело: когда резко сдвинулась вся парковка – он оставался как приклеенный, а тут от малейшего прикосновения сразу стал падать. Я уцепил его за шкирку и только тогда он очнулся, задёргался всем телом, хаотично замахал руками, хотел вскочить и ударился головой о кузов фуры, под которой сидел.

– Слышишь, эй, – я постарался его успокоить, – да не дёргайся ты. Продай энергетик, вон у тебя в пакете. Деньги есть, я заплачу как за два. Магазы закрыты, а мне…

Но тип меня не понимал, он как-то странно и неестественно дёргался и только теперь я увидел его лицо – нездоровое, широкое, с выпученными опухшими глазами, с расширенными зрачками. В уголках его рта следы от густой пенистой слюны. Хотя я его не держал, он продолжал вырываться, он явно не осознавал где он и не понимал почему при каждом движении ударяется всеми частями тела, наверное, ему казалось, что его бьют со всех сторон. Я уже не рад был, что с ним связался, я отступил под дождь, но парень, дико тараща глазищи, избавился от куртяшки, бросил ее и убежал. И в этот момент парковка опять немного сдвинулась, на этот раз мой байк упал на бок и я отчаянно выругался – Фин меня линчует, если я верну «Харлей» хоть с одной царапиной. Что происходит? В дополнении ко всему откуда-то из-под земли стали доносится гулкие трески. В этот момент меня отвлек завибрировавший смартфон – звонила Помидора, но на линии была только тишина. Перезванивая, я нагнулся и достал из-под фуры оставленный сбежавшим типом пакет, нетерпеливо путаясь в полиэтилене я достал заветную алюминиевую банку. Газировка. Не энергетик. Я расстроился. К тому же я не мог дозвониться до Помидоры, звонки не шли, связь опять пропала. Доставая из пакета все что там было (размокшую пачку пакетированного чая, какую-то пластмассовую штуку и файл с испорченными водой документами), я пытался связаться с подмосковным Реутово – тщетно. Из Абхазии Помидора был недоступна. Аккумулятор показывал девять процентов. Вновь толчок под ногами, я едва не упал. Короче, кроме банки газировки мне нечем было поделиться, но и это лучше, чем ничего.

Всё-таки, что хотела Помидора, наверняка что-то важное.

Тут я увидел какую-то странную кривую полосу на асфальте, я не замечал ее ранее, хотя, как оказалось, она была буквально у меня под ногами и уходила под кабину большегруза. Прослеживая за ней взглядом, я увидел мокнувшую в воде брошенную курточку и поднял ее. Преодолевая брезгливость, я пошвырялся в ее карманах, выгреб мятые деньги, преимущественно пятирублевки. Пятирублевки! Если бы я не знал, что в Абхазии в ходу банкноты, достоинством в пять рублей, я мог бы предположить, что этот чувак способен возвращаться в прошлое на четверть века. Примерно в то время я последний раз держал в руках пятирублевую банкноту и уже тогда она была настолько низкого достоинства, что даже деньгами не считалась. Хмыкнув, я вернул все в куртку – я перестану уважать сам себя, если, имея достаточно внушительную сумму на банковской карточке, стану выгребать бумажки, почти не имеющие ценности. Мне они ни к чему, а какому-нибудь местному нищеброду, может, и пригодятся.

Опять движение под ногами… Черт, это уже не смешно, это, что, землетрясение? Но стоящие неподалеку здания не тряслись и не шатались, фонарные столбы стояли ровно, деревья не раскачивались. Только дождь и ветер. Наконец мой смартфон принял звонок, но не от Помидора. Звонил Фин из Пицунды. Прижав смартфон подбородком к плечу, я порыскал во внутреннем кармане подобранной куртки.

– Да, друг, – сказал я в трубку.

– Вадик! Вадик, чел, давай назад!

– Что случилось? – мои пальцы нашарили тюбик, поднеся его к лицу, я прочитал: «Ундевит». О! Витаминки! Витаминки не помешают, отвинтив крышку, я высыпал на ладонь несколько горошин. Больше нет. Закинув их в рот, я отшвырнул тюбик и с удивлением увидел, как прокатившись по мокрому асфальту, он исчез в черной полосе у колес фуры.

– Он здесь! – выкрикнул Фин. – Возвращайся, Вадик, он здесь!

– Кто? – спросил я, прислушиваясь к необычному вкусу витамине. Я такие давно не покупал, но в моей памяти они должны были быть кисло-сладкими.

– Как кто? Как кто? Наш дорогой Рустамчик, кто же ещё! Он здесь! Я же тебе говорил, что он в Пицунде! До тебя не дозвонишься!

– Тер-Алексанян в Пицунде? – я повернулся к скрывающемуся в тени дому за забором, всмотрелся в черные квадраты окон, в немного видимый дворик. Этот частный дом был под моим наблюдением весь сегодняшний день, иногда мне мерещилось какое-то движение, но, надо признать, что за все время окна оставались пусты и темны, во дворе никто не появлялся и входная калитка ни разу не открывалась. – Это точно, братан?

– Это так же точно, как то, что я надеру тебе задницу, если ты немедленно не вернёшься! – почти кричал Фин. – Он здесь! Он только что приехал на улицу Агрба! Да вон он, я его своими глазами вижу! Он приехал на своем китайском «Атласе», проехал прямо мимо меня и утопил тачку у подъезда.

– Серьезно?

– Тут целое озеро у дома, братан. Он въехал и сел. Тачку утопил, там вода по самые стекла. Кое как вылез и стоит. Вадик, этот чел стоит прямо напротив меня.

– Что он делает?

– По телефону базарит.

– Хватай его, Фин!

– Братан, Вадик, тут вообще не с руки. Вода глубокая, я один. Ствол-то у тебя! Он уходит.

– Уходит? Фин, не дай ему уйти!

– Он идёт домой. Да не парься, никуда он не денется, тачка-то его залита. Давай, тащи свою задницу шустрее сюда! Я же тебе говорил, чел, что он в Пицунде! Я же говорил, твою мать!

– Фин, перестань употреблять эти выражения, русские так не говорят.

– О чем ты?

– Ну вот это твое «Чел», «тащи задницу», «твою мать». Ты еще скажи «фак» или там… «куча дерьма». Мы же не в американском фильме, дружище. Я уже еду!

Картинка перед моими глазами опять медленно поехала вбок, послышался звук падающих и катящихся камней, но мне было уже не до этого. Наверное, у меня кружится голова от измождения, быть может на меня так действует погода и темное время суток. Надо собраться. Бросив прощальный взгляд на так и не подавший признаков жизни второй дом Рустама Тер-Алексаняна, я поднял «Харлей» и одел мокрый шлем. Мне казалось, что парковка приобрела какой-то незамечаемый мною раньше угол наклона и я укорил себя за то, что поставил байк именно в такое месте и под таким углом. Почему я его так ставил, если очевидно, что он наклоняется? Наверное, потому, что я поставил его в ряд с другими автомобилями, в том числе с большегрузом. Ладно, чего уж теперь, пора валить отсюда, оставлять этот промокший городок.

Во рту ощущался какой-то не такой вкус.

Взяв байк за руль, я спустился с холма и отошёл с ним на некоторое расстояние за деревья, так как под колесами оказалось много рассыпанных водными ручьями камней и веток.

Да что это за мерзкий вкус у этих витаминок! Горечь! Я хотел из выплюнуть, но решил проглотить и запил той самой баночкой газировки, пришедшей как раз кстати. И на последнем глотке я почувствовал гул за спиной и дрожь под ногами. Скрежет, звук разрываемой материи тента, треск, грохот и плеск воды. Я обернулся. Странно, я похлопал глазами и все равно не мог узнать место, с которого только что пришел – на парковке осталось только две машины, совсем не было ни одного фонарного столба, и вообще как-то не так… И ещё чего-то не хватало. Чего? Дома Тер-Алексаняна? Часть его кровли была видна, значит он на месте. Ряд молодых деревьев? Они были, их ломаные силуэты шевелились на фоне серо-черного предгорья. Фура! Не было фуры! Зато из-за кромки густой листвы кустов поднималось облако грязной пыли и продолжали шуметь сыплющиеся камни.

Шлем накрыл мою голову, я поправил лямки рюкзачка за спиной, сел на байк и больше не оборачиваясь, покинул город Новый Афон.

– О, нет, чел! О, нет! Только не говори этого! Не говори, умоляю, Вадик, не говори!!!

Слегка сипловатый голос жирными сверлами вторгся в оба моих уха, не размыкая глаз я выдохнул из себя невнятный сонный стон и, мысленно прокляв того, кто дерзнул вырвать меня из объятий сна, попробовал вернуться в мягкое уютное небытие.

– Твою мать, Вадик, пожалуйста, не говори этого! Я всё ещё верю, что ты славный малый и только притворился спящим. Ну? – и с этим «Ну?» толчок в плечо буквально выхаркнул меня из сладкого крепкого сна. Издав хрюкающий храп, я дёрнул головой и распахнул глазки. – Не говори мне этого!

Проклятье! Я почавкал пересохшим ртом и вытер слюну.

– Ну? – настаивал голос слева от меня. – Умоляю, Вадик, дружище, не говори мне этого! Скажи, что ты притворился.

– Я уснул, что-ль…

– Черт! Черт! Ты всё-таки признался в этом! Ты уснул! Уснул, Вадик, как последний-распоследний ублюдок, мать твою!

Я виновато вздохнул и потёр глаза. Я всё ещё сидел на пассажирском сидении моей «Одиннадцатой» цвета «млечный путь». Пристёгнутый к прикуривателю смартфон показывал «07:09».

Я мотнул головой. Что это? Что за хрень? Я уставился на Фина как на пришельца из космоса. Потом резким нервным движением головы перевел взгляд на пейзаж вокруг нас – рассвело. Двор, залитый водой, местами по колено. Типовые советские девятиэтажки с момента постройки не знающие понятия «капитальный ремонт» и поэтому выглядевшие так, будто их готовят к сносу.

Господи! Внутри меня, внутри моей головы и души будто резко образовалось нечто твердое и тяжёлое. Что это происходит? Я опять взглянул на Фина, на этот раз с каким-то беспомощным испугом.

– Ты чего? – спросил сидящий на месте водителя Фин.

– Мы же… – начал я мямлить и сразу осекся. Минуточку. Я должен прийти в себя. Это какая-то нелепица, этого не может быть, а я не верю в чудеса. Следовательно, этому сейчас найдется объяснение. Сейчас… Я опять осмотрелся по сторонам,

Абхазия. Пицунда. Утро. Уличный пейзаж вне автомобиля сиял утренними светлыми красками, первые лучи курортного солнца пробивали себе дорожки над густо заросшей деревьями кромкой холма. Какие-то птички только им ведомо зачем щебетали над асфальтовыми выщерблинами, заполненных водой. Вода… Я как сумасшедший всмотрелся в воду, отражающую утренний небосвод и раздражающую сетчатки глаз солнечными бликами. Вода почти нисколько не ушла, ещё не успела…

«Да как так-то!? Как так!?» – мысленно кричал самому себе.

– Вадик, ты, блин, уснул, твою мать! – в очередной раз произнес мой компаньон и от этих слов я едва не наделал в штаны. Нечто твердое и тяжёлое в моем теле начинало холодеть и я стал догадываться, что это нечто сродни панической атаки, это нарастающее безумие.

– Блин, Фин… – я помассировал заспанные глаза, – я был измотан…

– Скажи спасибо моему мочевому пузырю, он оказался надёжней тебя, друг. Ладно, ты вчера, действительно, устал, – сказал Фин, приоткрывая свою дверцу. Он вышел из машины, а я озадаченно помассировал лицо и тут-же отдернул руки как, если бы они были радиоактивными. Сейчас бы кофе покрепче. Большой бокал с двумя ложечками растворимого, можно без сахара. Лишь бы завести мозги. Я стал нашаривать на заднем сидении бутылку с водой, я знал, что она там есть. Я ее взял, хотел сделать несколько жадных глотков, но только испуганно воззрился на горлышко.

– Помнишь его окна? – спросил меня вернувшийся через минуту Фин, одной рукой застегивая ремень, а другую положив на всё ещё открытую дверцу машины.

Я задрал голову вверх на ближайший жилой дом на девять этажей и отыскал взглядом два окна на восьмом этаже. Они, как и вчера ночью были… Да, что я гадаю? Я же уже знаю, что Фин сообщает о том, что в городе восстановили подачу электроэнергии.

– Когда я проснулся, – продолжил Фин садясь за руль и захлопывая дверцу, – оба окна нашего дорогого Рустамчика горели. Теперь он выключил свет. Да что ты на меня так пялишься?

– Наверное он вышел из квартиры, – деревянным голосом проговорил я. – и ждёт лифт.

– Ты прямо у меня с языка снял. Готовимся. Бодрее, Вадик. Блин, подай водички, дружище, башка после вчерашнего гудит.

Я не стал спрашивать пил-ли он вчера спиртное – я уже знал ответ. Я знал, что мой друг вчера пил вино в машине, потому что он сам мне об этом сказал. Говорил, но не сейчас. Нет, сейчас я у него не спросил и он не ответил, но Фин отвечал мне в… Господи… Я всё ещё не врубался… Мой товарищ ответил мне в прошлый раз. Да, в прошлый раз, когда все было точно так как теперь. И эта машина посреди залитого двора и сам двор, и многоэтажки. Даже, будь я проклят, блики от утреннего солнца точно также мелькают на поверхности воды. И время тоже самое, с точностью до секунды. И я вот точно так сидел на этом месте, а Фин ходит справлять нужду за машину. Все это уже было!

Очень сильно возбуждающийся я наблюдал за вторым подъездом – за тем подъездом, что был залит водой так что физически было невозможно ни зайти ни выйти, не погрузившись в воду по колено. Я знал, что сейчас с секунды на секунду из никогда не закрывающейся подъездной двери выйдет мужчина в джинсовых бриджах и пляжных сланцах. Он остановится на выщербленной поверхности подъездного крылечка, увидит свой полностью затопленный белый «Джили Атлас», расстроенно подумает о тщетности бытия и погрузиться в воду.

Именно так и произошло. Наш дорогой Рустам Тер-Алексанян зашел по колено в воду и, обходя свою многоэтажку, двинулся к заброшенному ларьку ремонта сотовых телефонов. Фин закурил. А я только наблюдал за всей этой повторяемой ситуацией до предела своих возможностей распахнув глазища. И я не удивлюсь, если Фин, оторвав свой взгляд от программиста, переведет его на меня и, увидев мое лицо, подумает, что я одномоментно рехнулся или поймал какие-нибудь шокирующие галлюцинации. К моему счастью мой компаньон был слишком сосредоточен на уходящем от нас Тер-Алексаняне, чем на высматривании в моих расширенных глазах признаки психопатии.

Он завел мотор. Как и в прошлый раз, объезжая глубокую воду, он двинул «Одиннадцатую» в сторону, вдоль огороженной страшной территории предполагаемого детского сада. Я сидел на своем месте ни жив ни мертв, каждую минуту мне хотелось вцепиться в рукав Фина, потрясти его и судорожно закричать ему прямо в небритую щеку: «Смотри! Смотри-же! Неужели ты не понимаешь, что вот это вот все уже было?! Смотри, вон нетрезвые прохожие, мы же с тобой их уже видели!» Однако я молчал, сообразив, что мне придется отвечать другу на задаваемый им вопрос: «Когда?». А, действительно, когда? Вчера? Сегодня? К тому-же, насколько я понял, это повторение из нас двоих с Фином замечаю лишь я. Это для меня все повторяется, для меня одного, как если бы я смотрел второй раз подряд одно кино, где для персонажей никакого повтора нет и быть не может. Персонажи моего фильма не осознают, что кинематографическую историю включили заново, с самого начала и они проигрывают свои роли точно так же как всегда и каждый раз для них – единственный. Я боялся признаться Фину, я просто не мог ничего понять, не мог объяснить этот феномен и начинал сомневаться в своей адекватности. Что если дело во мне, в моих мозгах и в них произошел сбой, что если я стал обладателем какой-то феноменальной особенности предвидения будущего? И это ни фига не интуиция, это, блин, самое настоящее пророчество!

Как будто в доказательство этого пред нашими с Фином очами предстала уже видимая мною ранее «Рено Клио III», стоящая ровно на том-же самом месте. Тер-Алексанян уже сел в салон, а за рулём была… Я закрыл глаза и мысленно произнес: «Хуапашу Кецба. Красно-желтые волосы». Подождал для верности несколько мгновений и открыл глаза.

Девушка с волосами, одна половина которых покрашена в жёлтый цвет, а другая в красный. Солнцезащитные очки тоже в двухцветной оправе. Хуапашу Кецба. Кто-же ещё? Ну ладно, в конце концов это ее тачка и странно было-бы предполагать, что за рулём окажется не она, а, например, Жоржолиани или вообще Тзапш… Стоп! Мысли о Михаиле Тзапше и Леониде Жоржолиани уже приходили мне в голову тогда… раньше… ну в прошлый раз…

Я помассировал виски. Как это все странно.

Фин ухмыльнулся предстоящему приключению, подкрутил усы и тронулся за «Клио». Я продолжал наблюдать со своего пассажирского места – вот сейчас Кецба объедет поваленную магнолию. Она объехала. А сейчас она заедет на городской рынок и остановится. Она заехала и остановилась. Рынок, как и в прошлый раз был беспощадно затоплен водой и непреодолим ни на каком колёсном виде транспорта, что подтверждали несколько видневшихся в стороне автомобильных крыш.

– Сдай назад, – сказал я Фину.

– Погоди, – ответил друг, – а если они поедут. Эта крашеная сучка двигает на четвертый микрорайон, стопудняк.

– Сдавай назад, мы не проедем. Дальше даже не суйся, лучше сразу развернемся.

– А если она…

– Она тоже не поедет.

– Откуда такая уверенность, Вадик? Вон смотри туда, вон, у лотков где были арбузы. Там, вроде, помельче. Там можно проехать.

– Но она там не поедет.

– Вадик, блин, она двинулась в четвертый микрорайон, зуб даю…

Куда именно хотела ехать Хуапашу Кецба со своим пассажиром Рустамом Тер-Алексаняном мы с Фином и на этот раз не поняли, потому что, как я и предугадывал, бордовый «Клио» впереди нас стал медленно и горделиво разворачиваться по полукругу как речной прогулочный катерок. Мы, как и в прошлый раз, стараясь не крутить башками, проследили направление ее пути, убедились, что «Клио» развернулась и сворачивает на Тополевую и только тогда последовали ее примеру. А я толкнул Фина в локоть – видишь, мол, я-же советовал тебе не заезжать так глубоко.

– Сцепление опусти, – посоветовал я товарищу.

– Что?

– Сцепление опусти, видишь, машина дёргается.

– Вадик, дружище, а не соизволишь-ли отправиться в жопу?

– Плавнее газуй!

– У тебя коробка накрывается, Вадик. Ты когда масло менял, после Первой Мировой?

– Ой, только давай без этого, а? – поморщился я. – Опять ты со своим маслом.

– Что значит «опять»? – не понял Фин и я прикусил язык. Мой товарищ не стал более допытываться до слова «опять», а посетовал, что уже отвык от механики и неплохо было-бы ему сесть на свой «Харлей-Девидсон» да ударить по газам. Это я уже слышал. К сожалению, я не успел предупредить Фина о том, чтобы он не прижимался так близко к бордовому «Рено Клео» и не торопился моргать левым поворотником вслед за Кецбой в момент, когда решил свернуть на переулок к хлебозаводу. Туда, где вниз струились ручьи, а навстречу поднималась «Тойота». «Клео» выключила левый поворотник и не включая правый двинулась направо по улице Тополевой. Прямо в центр Пицунды. Я закрыл глаза и сделал большой вздох разочарования, я даже приложил руку ко лбу. Фин выругался и сквозь зубы прорычал, что нас просекли.

Обе наши машины («Рено Клео III» и ВАЗ 2111 «Лада Одиннадцатая») с разницей в секунду дали газу и ускорились настолько насколько позволяла вода под колесами. Запенилась лужа, полетели брызги, заревели двигатели. Мы неслись за петляющей будто пьяной «Клео», лобовое стекло плыло от воды, дворники не справлялись. Мой приятель приказал палить по колесам и открыл мне окно. Палить из огнестрела! В центре Пицунды!

– Надо выкурить их из города, – крикнул я, болтаясь на сидении как в сильный шторм. Не помню, как было в прошлый раз, но сейчас мне кажется, что меня подташнивает. Я вообще плохо переношу качку, а в детстве на качелях меня даже рвало и то было, как сказала бы современная молодежь, эпично. Сейчас это было бы некстати. А Фин, тем временем, вилял по залитой центральной улице города, налетая на подводные бордюры и выемки, опасно маневрируя и периодически выскакивая на встречную полосу. Пару раз мы чудом минули седаны, медленно двигавшиеся по своей полосе. Перед нами бешеным гепардом лавировал «Рено Клио», Фин ругался и проклинал отечественный автопром. Мы стремительно неслись по улице Тополевой, впереди приближался каменный забор пицундского сердца – патриаршего собора апостола Андрея Первозванного. В какой-то миг моя бедная «Одиннадцатая» встала на два колеса, и я громко и остервенело послал проклятье не только водительским навыкам Коли Финина, но и вообще индивидуально ему как личности.

Я с отчаянным ужасом вспоминал чем закончилась эта погоня в прошлый раз, но страх сковал меня металлической цепью так, что вместо того, чтобы заорать и предпринять какие-либо действия я изо всех сил сжал губы и зажмурился, увидев впереди в мгновенный просвет между движениями стеклоочистителей угловатую желтизну работающей на автовокзальной площади спецтехники.

Рев мотора, виляния, шум воды под колесами… Крик Фина…

Резкий маневр, от которого я рванулся на дверцу…

Удар… Скрежет… Звон… Мгновенная непередаваемая боль… Потеря ориентации…

Ещё скрежет…

Ничего…

За двадцать часов до…

– Че? Вадик, твоя Помидора совсем, что-ли охренела, мать ее?! Я никуда не поеду! Слышишь, Вадик, я не поеду ни в какой Афон, ни в Новый ни в Старый! – кричал Фин, – Никаких Афонов!

Ну что я мог ответить? Мне и самому эта неразбериха с местонахождением нашего драгоценного Рустамчика Тер-Алексаняна очень сильно раздражала, я тоже внутренне бесился от того, что в условиях очень ограниченного времени нам приходится колесить по Абхазии, не зная точного места. Да, мы были осведомлены о том, что у Тер-Алексаняна есть два возможных адреса пребывания и с большей долей вероятности он должен был быть именно в Пицунде. Несмотря на все ухищрения нашего программиста в многоуровневой блокировки своей геолокации, его айфон вроде как был-таки найден через систему GPS. И сигнал был пойман как раз из Пицунды, потому-то мы с Фином рванули именно сюда – под сень местных реликтовых сосен, а о возможности сорваться с места и двигать дальше в глубь республики мы по умолчанию не обсуждали. Благополучно прибыв на место на улице Агрба мы скептически осмотрели жилую многоэтажку на восьмом этаже которой была квартира Тер-Алексаняна и синхронно почесали подбородки. Так себе дом, в России его бы посчитали очень сильно нуждающимся в сложном капитальном ремонте. Фин переспросил – точно-ли Тер-Алексанян здесь и почему нельзя просто вломиться в его квартиру как мы сделали это два года назад с одним «провинившимся» сотрудником «Gorohov`s Games Rus». Призвав на помощь свое терпение, я в третий раз объяснил другу, что Тер-Алексанян гораздо продуманней и хитрее, чем это кажется Фину, который его лично никогда не знал. Во-первых, никто не утверждает, что сейчас он дома, а во-вторых наш дорогой Рустамчик имеет входную дверь с электронным замком и ни при каких обстоятельства ни откроет даже кому-то из своих земляков-дружков из криминального клана криптовалютчиков. Ломать стальную дверь – бессмысленно и опасно, у нас нет специального взламывающего оборудования, да и Тер-Алексанян (в том случае, если он дома) свяжется со своими дружками раньше, чем мы сообразим, что нас засек установленный у порога датчик движения.

Припарковав байк Фина за углом другого дома, мы принялись планировать дальнейшие действия и разрабатывать план исходя из обстоятельств – позвонила Помидора и сказал, что несколько минут назад к ним поступил сигнал о том, что одна из банковских карточек Рустама Тер-Алексаняна промелькнула в платежной системе в городе Новый Афон. Ею был сделан платеж в местном хозяйственном магазине. «Он в Афоне!» – сказала Помидора. «Вы утверждали, что он в Пицунде», – запротестовал я, наливаясь гневом. «У нас нет точной уверенности ни в Пицунде, ни в Афоне, – произнесла Помидора, – он может быть вообще в горах на своих майнинговых криптофермах. Его картами может пользоваться не только он. Я даю информацию, а ваша задача – принимать решение самим. Думаю, вам стоит разделиться, мальчики».

– Я ни в какой сраный Афон не поеду! – кричал Фин, когда я передал ему поступившую от Помидоры информацию. – Хватит мотаться, Вадик! То он в Пицунде, то в Афоне! А через полчаса она скажет, что он в горах или вообще в Турции!

– Не забывай, что нас предупреждали, – попробовал возразить я. Ливень лил как из ведра, наш спор был под открытым небом, мы уже промокли и оба ежились. – А ты, кажется, сказал что-то типа: «Да за два с половиной ляма я хоть на Титикаку…»

– Я не поеду в Афон!!! – отрезал разъярённый Фин. Порыв мокрого ветра сорвал большой пальмовый лист и принес его на крышу моей «Одиннадцатой». – Сейчас я позвоню этой тетеньке и скажу…

– Что? Что ты ей скажешь? Что она заинтересована в операции побольше тебя и снабжает нас хоть какой-то информацией?

– Какой? Вадик, какой? Мы даже не уверены, что этот гаденыш вообще в Абхазии. – кричал Фин и ливень хлестал его по лицу. – Ты сам видел прогноз погоды, Вадик. Начинается шторм! Сраный шторм по всему побережью! Я не поеду никуда в шторм, у меня башка и так раскалывается!

– Ок, – кивнул я, беря пример с товарища в употреблении американских слов и убирая пальмовый лист. – поеду я. Ты оставайся, будешь следить за этим адресом.

– У нас один ствол, – напомнил Фин.

– Не у нас, а у меня, – поправил я. – Я поеду.

– То-есть ты хочешь сказать, что я буду здесь торчать под дождем и без ствола? Ты охреневший козел, Вадик, ты…

Его тираду прервала мощная трескучая молния.

– Тогда езжай ты! Пожалуйста! – кричал я товарищу. – У тебя байк быстрее моей тачки, ты вмиг туда прилетишь.

– Еще чего! Я же сказал, что никуда не поеду! Это конечная! Знаешь, чел, если эта старая размалеванная как клоунесса Помидора вставила тебе шило в жопу – ты и езжай. Бери мой байк – и вперед! Разрешаю, ты умеешь водить. – Фин распахнул дверцу моего автомобиля, позволяя дождю мочить сиденье, на которое он вознамерился опустить свой зад. – А я буду здесь в этой тачке.

– Ты прикалываешься?

– А что, твою мать, тебе не нравится, дружище? Ты считаешь, что Тер-Алексанян может быть в Новом Афоне, а я думаю, что он здесь – вот прямо здесь перед нами. Рукой подать. Поэтому я остаюсь здесь. А тебе надо – ты и езжай!

– Да, но… не на байке-же.

– Ладно, сделаем так: мне остается тачка, а ты берешь ствол, – тут мой товарищ отвлекся и достал зазвонивший смартфон. – Чего тебе надо, ты, сучка недоношенная? Чего ты ко мне привязалась? Пошла ты на х…, твою мать. Да, туда! Нормально я доехал, живой, представь себе! Че, не верится? Нет, не болит. Почему это она должна у меня болеть? Я сказал – иди на х… и больше мне не звони, ты, ведьма недоделанная!!!

Ливень хлестал по лицу, от начинающегося ветра порывами наклонялись деревья и прижималась трава. Люди спешили в укрытия, небо буквально чернело, несмотря на середину дня. Подставляя лицо дождю, я всмотрелся в два квадрата окон на восьмом этаже – что, если за ними Тер-Алексанян занимается мастурбацией. Окна не горели светом, но это еще ни о чем не говорило – нам с Фином уже давно показалось, что дом отключен от электричества. Это не удивительно, отключение электроснабжения, особенно в таких ветхих здания, для Пицунды, как и для всей Абхазии было вполне обыденным явлением, особенно во время грозы.

– Ключ! – потребовал я от Фина.

– Чего?

– Ключ от «Харлея» давай.

– Шлем не забудь, друг. Без обид, ок?

– О, нет, чел! О, нет! Только не говори этого! Не говори, умоляю, Вадик, не говори!!!

Слегка сипловатый баритон жирными сверлами вторгся в оба моих уха, не размыкая глаз я выдохнул из себя невнятный сонный стон и, мысленно прокляв того, кто дерзнул вырвать меня из объятий сна, попробовал вернуться в мягкое уютное небытие.

– Твою мать, Вадик, пожалуйста, не говори этого! Я всё ещё верю, что ты славный малый и только притворился спящим. Ну? – и с этим «Ну?» толчок в плечо буквально выхаркнул меня из сладкого крепкого сна. – Не говори мне этого! Умоляю, Вадик, дружище, не говори мне этого! Скажи, что ты притворился.

– Я уснул, что-ль…

– Черт! Черт! Ты всё-таки признался в этом! Ты уснул! Уснул, Вадик, как последний-распоследний ублюдок, мать твою!

Наверное, Фин немало удивился и подумал обо Бог знает что, когда я встрепенулся на своем пассажирском сидении, задёргался, очумело закрутил головой. Со стороны я был похож на всполошившегося перепугавшегося человека, услышавшего оглушительную сирену воздушной тревоги, но мне было совершенно наплевать на то, как я выгляжу в глазах моего компаньона. Если он думает, что в ночь, когда на Сухумском шоссе я упал с «Харлея» и от удара головой повредился рассудком, то, вероятно в его умозаключениях есть большая доля истины.

Осмотревшись и убедившись, что я снова нахожусь в своей «Одиннадцатой» посреди залитого водой двора я дико воззрился на Фина. Тот недоуменно уставился на меня.

– Ты чего? – осторожно, чтобы не спровоцировать меня на очередной нервический срыв, пробормотал он,

– Я? А?

– Что с тобой? Ты в порядке, чел?

Моё сердце сильно колотилось, на лбу выступил пот. Рой бешеных мыслей захороводил в моей бедной голове, сотни одномоментно возникших вопросов переполняли мой разум, наслаивались один на другой, вытесняли и дополняли друг друга. Как это? Что это? Что происходит? Опять?

Достав с заднего сидения бутылку с водой, Фин дал ее мне, я уставился на нее как на взведенную гранату. У меня перехватило дыхание.

– Вадик, да что с тобой? Успокойся. Ну заснул и заснул, с кем не бывает, ничего страшного. Ты вчера измотался как собака, вот и вздремнул. Скажи спасибо моему мочевому пузырю… – заметив, что фраза про мочевой пузырь подействовала на меня в высшей степени негативно, Фин ещё сильнее заволновался. Странная и необъяснимая реакция его друга на обычное пробуждение от сна приводила Николая Финина в замешательство и он даже немного растерялся. Для брутального байкера такое беспомощное состояние было несвойственно и противоестественно, он побоялся, что прозвучавшие с его уст успокоительные слова низведут его до уровня заботливого папаши. Да и я не сильно-то был похож на ребенка и, честно говоря, тоже бы растерялся, услышав от Фина что-то типа: «Ну-ну, мальчик мой, не плачь, все хорошо».

Я постарался взять себя в руки и списал свой срыв приснившемуся кошмару, от которого не смог отойти. Фина это объяснение вполне удовлетворило и более он не стал ставить меня в неловкое положение своим оценивающим наблюдением. Он понимающе кивнул и сказал, что на его веку он неоднократно после раскурки косяка очень долго и нудно приходил в себя, продолжая путать сон с явью.

– Бывает, – сказал он, смотря в лобовое стекло на залитый водой дворовый пейзаж, – хлебни водички.

– Кофейку-бы… – я жадно присосался к бутылочному горлышку.

– Кончился, брат. И магазы все закрыты, я-бы ещё ночью метнулся, – с этими словами Фин вышел из машины.

На какое-то время я остался в салоне один. Я трогал руками приборную панель моей драгоценной «Одиннадцатой», проверил время на пристёгнутым смартфоне, озирался по сторонам, щупал себя и даже ущипнул на предплечье. Как это может быть, черт-бы вас всех побрал!? Что за расхреновая хренотень происходит?

– Так, Вадим Каляеа, дружище, надо успокоиться, – вслух приказал я себе и медитативно закрыл глаза. Тихо. Бесшумное сырое утро города, почти трое суток подвергавшегося беспощадному катаклизму из мощного урагана с тропическим дождем. Катаклизм закончился прошедшим вечером, переместившись по побережью из Абхазии в Грузию, где, если верить слухам, вчера один круизный лайнер сорвало с якорей. Здесь ужас был вчера и позавчера, сегодня все остыло и утреннее солнышко оптимистично просыпается над потрепанным курортом. Я в машине на улице Агрба у дома 35. Вокруг залитая водой Пицунда, шелестит листва пальм и местной флоры. В остальном-же утро этого дня встречает нас умиротворяющей тишиной, во всяком случае – в этом квартале.

Но как такое может быть, что я отказываюсь в автомобиле третий раз подряд? И третий раз подряд события повторяются! Я просыпаюсь в то же самое время, в одной и той же машине, от одних и тех же слов и совершаются одни и те же действия. То-есть я в третий раз переживаю одно и то же и это уже никакой ни фильм, ассоциации с которым приходили мне в голову в прошлый раз. Ни фильм и никакая ни повторяющаяся постановка! Что-же это такое? Этому должно быть какое-то объяснение. Простое логическое объяснение, желательно в двух словах, а ещё желательнее – имеющее четкое название. Какое-нибудь де-жавю или там… ещё как-то… Это не должно быть только со мной, я бы желал, чтобы такая фигня происходила с кем-то ещё и до меня!

– Помнишь его окна? – раздался голос извне, и я открыл глаза. Вернувшийся Фин распахнул дверцу и, не торопясь садиться в салон, показал на ряд окон в девятиэтажке.

– Да, – кивнул я, уже зная, о чем разговор, – я тоже заметил, что электричество дали. Рустамчик сел в лифт и нам нужно готовиться. Он сейчас выйдет.

Фин уставился на меня с неподдельным изумлением. У него симпатичные карие глазки, кругленькие как у пёсика. Вообще мой товарищ представлял собой довольно колоритную фигуру – плотный, мясистый, с волосатыми руками, ногами и грудью, с крепкими металлокерамическими зубами, от него часто несло перегаром и сигаретами, он не гнушался лёгких наркотиков и имел слабость быть самым настоящим кобелиной. Всегда сильно небритый, с закрученными усами, от природы кучерявые волосы всегда были аккуратно пострижены и уложены в приличную прическу. Со своей внешностью он мог бы быть как байкером, так и капитаном корабля, мясником, кинозвездой, индийским поваром или водителем свиновоза. Единственно кем бы он не смог стать – это семейным домоседом. Преданным, заботливым, любящим мужем и отцом, ибо по своей натуре, доставшейся ему с цепочкой ДНК, а потому не исправимой и не поддающейся коррекции, Коля Финин был до мозга костей кабелем, но это я уже говорил.

Он сел в салон и в ту же минуту на крыльце подъезда появился мужчина.

– Он позвонил Кецбе, – сказал я, наблюдая как Рустам Тер-Алексанян с крыльца осматривает свой затопленный «Джили Атлас».

– С чего ты взял? – спросил Фин.

– Потому вчера ночью он заехал в это озеро и утопил машину. Ты же сам видел.

– Это понятно, – кивнул мой компаньон, – но с чего ты взял, что он позвонил именно этой крашеной стерве? Почему не Тзапшу? Не Жоржолиани?

А вот тут я не знал, как ответить так, чтобы не затронуть мое проклятое де-жавю.

– Может и Тзапшу… – пожал плечами я, – но совершенно точно, что за ним приедет кто-то из его шайки.

– Это создаст нам проблемы, Вадик.

Тер-Алексанян спустился в воду и пошлепал по уже знакомому мне направлению – за угол мимо ряда молодых пальм и давно брошенной будке ремонта сотовых телефонов. Я вздохнул, Фин закурил и завел мотор и двинул наш автомобиль вокруг лужи вдоль детского сада, железные штыри и арматуры которого, как и в прошлые разы будто вырастали из разросшейся высокой травы. Я оказался прав – Тер-Алексанян сел в бордовый «Рено Клио III» Хуапашу Кецбы. К кому же ещё? Я нисколько не удивился, а Фин метнул в меня суровый взгляд, будто в появлении желто-красной девушки была моя вина. Мы сели на хвост «Клио», следуя за Кецбой и Тер-Алексаняном, объехали поваленную магнолию и выехали к городскому рынку. Все как в прошлые разы. Я не знал, что думать, как это объяснить. Из каких-то голливудских фильмом я слышал про понятие «временная петля», но никогда не верил в это явление и понимал только то, что время линейно. А даже если и не линейно, а закручено во всякого рода спирали, то это не значит, что некий отрезок времени может повторяться из раза с раз как зацикленная на одном обороте пластинка. Это какая-то чушь. Так я думал раньше, но теперь… Мой жизненный прагматизм не позволял мне верить во что-то, что нельзя объяснить физическими, математическими и химическими формулами. Естественными или научными законами. Повторяющийся временной отрезок не укладывался в моей голове, я был сильно растерян, напуган и озадачен и для меня это противоестественное явление, наверное, было сродни встречи с инопланетянами (в которых я тоже не верил), встречи с Богом (в которого я, может, и верил, но не настолько сильно, чтобы принимать за истину чудеса),  встречи с призраками (в подростковом возрасте в темном сквере в моем родном Саратове я увидел движущееся белесое пятно и до сих пор на двадцать процентов полагаю, что это был призрак или что-то такое). Короче говоря, в чудеса я не верю или не верил до недавнего времени.

Когда мы вслед за бордовым автомобилем остановились на затопленном городском рынке я позволил себе допустить, что предполагаемо существующий Бог таким образом выказывает свое деяние. Ну а что я мог ещё подумать? Это был как один из ответов за который я уцепился, но проанализировав ситуацию, пришел к выводу, что если Бог решил лично мне доказать свое существование, то он выбрал весьма оригинальный и неоднозначный способ. Он мог бы наделить меня сверхспособностью к исцелению, левитации, превращению воды в вино (что, впрочем, в Абхазии не считалось-бы особо актуальным). Он мог бы явиться мне во сне или на яву или как ему больше удобнее, мог-бы придумать что-то колоссальное из ряда прекращения войн или воскрешения мертвых. Что угодно, я могу перечислить длинный список пришедших мне в голову чудес, среди которых подобная моей временная петля была-бы где-то в самом конце. Потому что это странно и бестолково. Но как-бы то ни было это есть.

Закопавшись в тяжёлых думах, я не заметил, как Фин выехал из лужи и двинулся за развернувшейся назад «Клио». Вернее, я замечал, но относился к этому как к повтору сюжета фильма. Я знал, что будет дальше и, когда наша дергающаяся «Одиннадцатая» спровоцировала Хуапашу Кецбу дать стрекоча – я не проявил никаких признаков удивления или раздражения. Фин-же рычал и ругался, нервно вращая рулевое колесо и остервенело нажимая педали. Я хотел сказать ему про сцепление, но в этот раз смолчал. Пусть все будет как будет. На самом деле я чертовски боялся и, должно быть, подсознательно замкнулся в себе. Дальше тоже было все так как уже было – Кецба и Тер-Алексанян по улице Тополевой поехали в центр, мы за ними. Набрали скорость, Фин велел стрелять по колесам и открыл мне окно. Я достал оружие, но только кисло улыбнулся. Началась водная погоня с брызгами, заносами, с опасными моментами и выскакиваниями на встречную полосу, мой друг нервничал и ругался, а я был белым от понимания того, что все это тщетно и закончиться буквально через минуту. Я знал, что будет. Мой товарищ Коля Финин – нет. Он был переполнен решимостью, он рвался вперёд, он маневрировал с опасностью для жизни. У него была цель, она маячила перед его усами, манила, звала. Он гнал бедную старую «Одиннадцатую», выжимал из нее все что получалось. А я? Я вжался в сидение как последняя мышь, как малыш и Фин, бросая на меня косые взгляды, думал, что меня тревожит его манера езды, а следовательно – я трус, каких свет не видел. Конечно я боялся, потому, что в отличии от моего товарища я прекрасно знал, чем это все закончиться. Вон уже и каменная стена патриаршего собора храма Андрея Первозванного, над главными крепостными воротами веет влаг независимой Абхазии. Стеклоочистители бешено смахивали брызги с лобового стекла, видимость была плохая. Какие-то авто промелькнули слева, нас тряхнуло, опасный маневр. На бешеной скорости мы вылетаем на вокзальную площадь, шум воды под колесами, брызги, впереди скопление дорожной техники. Вот оно. Я вытер слезы на напряжённо лице и зажмурился.

Секунда…

Вторая…

Маневр… Резкий треск, одномоментная боль, потеря ориентации, звон, шум, скрежет…

Боль…

Ничего.

За трое суток до…

Ну вот, встречай меня, солнечная Абхазия, я больше не на территории Российской Федерации. Я пересек границу без вопросов и осложнений. Как на нашей российской стороне, так и на абхазской, мне даже показалось, что абхазский пограничник на КПП «Псоу» не сверял фото на паспорте с оригиналом в пересекающей границу старенькой «Одиннадцатой» цвета «млечный путь». На традиционный вопрос: «Цель вашего приезда в Республику Абхазия» пограничник получил ожидаемый ответ: «Отдых». Беглый осмотр автомобиля и багажника ничего не дал – помимо загодя приготовленных вещей для отдыха на пляже у меня ничего такого не было. Вместе со мной нескончаемой вереницей двигался поток российских отдыхающих, я был одним из тысячи и не выказал никакого повода обратить на себя более пристальное внимание. В салоне была сумка с вещами и личными принадлежностями, а то что я был один и без семьи и детей – так это мое личное дело и, конечно, не могло являться запретом на пересечение границы. Получив все документы обратно в руки, я кивнул, завел двигатель и двинулся вперёд. За моей спиной была Российско-Абхазская граница, проходящая по мосту через реку Псоу. За моей спиной оставался суетливый туристический Адлер, где мне так и не удалось как следует расслабиться. Всё-таки и Сочи и Адлер, на мой взгляд, заточены для активного отдыха, а я всегда предпочитал релакс. Итак, я пересёк контрольно-пропускной пункт, въехал на территорию Абхазии и улыбнулся, увидев уже знакомые буквенные сочетания на рекламных щитах и растянутых билбордах. Парадокс абхазского языка заключается в том, что этот древний язык является одним из самых сложных и трудных для произношения, но в то же время не имеет собственного алфавита. Абхазцы давным-давно перешли на русскую кириллицу (с некоторыми местными диалектическими дополнениями) и мой мозг, видя русские буквы в совершенно непредполагаемом сочетании, входит в резонанс со здравым смыслом и ставит меня в умозрительный тупик. Только что Адлер пестрил вполне понятными словами и фразами, как вдруг моим глазам предстало нечто такое, будто младенец доставал буквы из игры «Эрудит».

При этом абхазские слова зачастую дублировались русскими без всякого отступа и таким-же шрифтом, что приводило меня к ещё большей путанице.

Я двигался по шоссе, дорога была мне уже знакомой, но в прошлом году мы брали в аренду микроавтобус «Газель». По одну сторону простиралось Чёрное море, по другую – возвышались холмистые горы удивительной красоты субтропического климата. Прекрасно! И сразу дышится как-то легче и солнышко, как будто, светит приятнее, да и море кажется более уютным. Но умиляться местными пейзажами мне было недосуг, я приехал выполнить ответственную работу, а расслабляться я буду потом и не здесь, ни в этом чудесном крае. Моя «Одиннадцатая», впервые за свою восемнадцатилетнюю жизнь уехав так далеко на юг, мчалась по извилистому Сухумскому шоссе, отмеряя вращением колес расстояние до первой намеченной на «Яндекс Карте» цели – табачная фабрика в селении Цандрипш. По мессенджеру я доложил о пересечении границы и, достигнув селения, свернул направо – в центр.

Назначенное летнее кафе встретило меня шашлычным дымком, ароматом свежих лепёшек и в меру упитанным небритым мужчиной с закрученными усами. Мужчина сидел за тяжёлым столиком, курил, и с неподдельным интересом изучал уличное меню: «ШЬЫЖЬХЬА, ШЬЫБЖЬХЬА, УАХХЬА, АРЫЖЭТЭ, АЧАШЭ, АЧАЛЫХ, АСАЛАТКЭА». По его напряжённому лбу было заметно, что среди родных знакомых букв он пытается найти логику построения слов, чтобы попробовать догадаться хотя-бы об одном блюде. Похоже ему это не удается даже на интуитивном уровне.

– Ну как тебе общие впечатления? – вместо приветствия спросил я и сел напротив. Крутой байк «Харлей-Девидсон» небритого усача был припаркован неподалеку, я поставил свою «Одиннадцатую» рядом.

– Пока трудно сказать, но меня немного напрягает вон это, – Фин кивнул на какое-то полуразрушенное здание через улицу.

– А что с ним не так?

– Мне кажется оно немного… запущено. Я видел уже несколько таких и мне это напомнило Чернобыльскую Припять. Но там радиация, а тут?

Я расхохотался.

– А тут, дружище, состояние экономики. Это только начало, такие памятники разрухи тут везде и всюду – это местное культурное наследие, они дополняют пейзаж и создают неповторимую атмосферу.

– Сигареты купил местные, – поделился Фин, доставая и рассматривая пачку, – они тут дешёвые, что моя жизнь. Вадик, ну что там с сообщением? Не пришло еще?

Я проверил мессенджер. На мое отправленное сообщение о пересечении КПП на мессенджер должно было прийти ответное послание от Помидоры. Его не было. Я предположил, что это из-за местной связи и пока мы дожидались ответа из подмосковного Реутово, мы заказали шашлыки с лепешками. Вообще-то мы разделились с Фином ещё в Адлере и с разницей в час проехали границу порознь. Он первый, я за ним. Теперь, вновь встретившись в условленном кафе неподалеку от табачной фабрики поселка Цандрипш, мы перекусывали шашлыком, а я заметил, что его припаркованный байк привлекает ненужное внимание местных подростков. Это не очень хорошо, но мы уже беседовали на эту тему и Фин наотрез отказался ехать в моей драгоценной «Одиннадцатой». «Полтора суток трястись в твоём черном гробике, – проворчал он тогда, – и молиться? Нет уж, Вадик, извини, это ниже моего достоинства». Но и я не выказал желания сидеть на байке за спиной моего напарника, поэтому мы решили ехать каждый на своем транспорте.

На столике под финовой рукой экраном вверх лежал его телефон, принимая сообщения, он то и дело загорался экраном. Фин хмурился и делал кислое лицо. У меня возник вопрос – а почему это мой коллега принимает постоянные сообщения, а я не могу дождаться одного-единственного, решающего и очень значимого для всей нашей операции. Даже обидно.

– Задрала уже, – пожаловался он, заметив мой невысказанных вопрос, – всю дорогу мозги выносит. Если не отстанет – заблокирую к чертовой матери.

– Кто? Не Помидора-же?

– Если-бы! – Фин пододвинул пепельницу и достал сигареты. В эту минуту к нам подошёл официантка – коренастая невысокая женщина в косынке. Расставляя принесённый шашлык, она поочередно всмотрелась в нас с Фином, мы ответили короткими кивками. Мы с другом были оповещены об этой женщине, ее звали Асида. Ее супруг работал в местной поликлинике, дочь – учитель в школе, оба родителя – пенсионеры, старшая сестра – инвалид по слуху. Семья абхазских бюджетников, то-есть на девяносто процентов зависит от российских выплат. Такой местный парадокс – абхазцы платят бюджетникам чуть меньше чем ничего, полагая, что лучшая забота о собственном народе – это проявлять дерзость перед Россией в выклянчивании бесконечной гуманитарной помощи.

Получив наши с Фином кивки Асида удалилась.

– Если-бы, – продолжил Фин, чиркнув зажигалкой, – меня донимала твоя Помидора, я-бы присунул ей ещё на стадии знакомства. Это другая. Я тебе рассказывал, чел. Была у меня одна ещё в Реутово, бес меня дёрнул с ней познакомится. Вся такая в черном, готка или ещё кто-то из этих. В постели – ну чистая бестия! Знаешь, как зовут? Эбилейль! Прикинь, братан, она называет себя Эбилейль. Уж я – старый пердун, а она… И вроде-бы молодо выглядит, такая симпотная на морду, ангелочек прямо юный, но в душе… Иногда так взглянет, мать ее, будто ей лет триста, а то и больше. У меня, прямо, озноб по яйцам.

– Да ты уже рассказывал. Аби… Абиля… Как ее зовут? Абиляйль?

– Эбилейль, Вадик, друг ты мой закадычный. Эту маленькую сучку зовут Эбилейль.

– Господи, Фин, тебе самому-то не стрёмно? Она, вроде как ведьмой какой-то прикидывается, да? – финин смартфон пиликнул, с неохотой он взглянул на сообщение, сделал кислое лицо и повернул экран ко мне. Я прочитал: «Твоя голова – моя месть».

– Видишь сам, Вадик.

– Что это значит?

– Она, мать ее, посылает проклятья.

– Проклятья? У меня нет слов, дружище.

– Вот-вот, – закивал мой собеседник. – Задолбала она, вот честное слово! Как она меня задолбала, Вадик! Я ей базарил по-нормальному – извини, мол, дело не в тебе, а во мне, это я такой плохой, забудь меня детка и так далее по сценарию. А она – ни в какую! Ты, говорит, будешь моим или ничьим, а иначе прокляну до седьмого колена и чего-то там наколдую, чтобы тебя Князь Тьмы прибрал. – усмехнувшись сам себе, Фин закинул в рот добрый кусок сочного ароматного шашлыка. – Прикинь!

– А ты чё?

– Послал ее туда от куда она родилась.

– А она?

Пережевывая мясо, Фин озадаченно задумался. Его пижонские усы двигались в такт движению челюстей, взгляд немного расфокусировался. Он предался размышлению и анализу.

– А она… – наконец заговорил он, – Ты бы видел ее лицо, Вадик. Это такой взгляд! Прямо будто сама дьяволица, до сих пор озноб по яйцам. Вдруг резко царапает меня ногтями, – Фин показал пару царапин на запястье между татуировками, – и убегает. Потом смотрю, чел, а у нее в руках мой мотоциклетный шлем. И хохочет как безумная. Шлем мне под ноги бросила и убежала. А потом звонит по телефону и говорит, что, мол, теперь я проклят и ждёт меня теперь конец. И что буду я навеки вечные ее, мать ее!

Слушая своего товарища, я уловил себя на том, что замечаю странные несвойственные нотки в голосе собеседника, какую-то такую вибрацию, которая предательски указывает на то, что мой приятель находится под властью страха. Вряд-ли он признается сам в том, что боится. Брутальный байкер с грузом неоднократного смертоубийства на душе – испытывает не тревогу, а самый настоящий страх перед какой-то девчонкой.

– Где ты таких подружек находишь? – спросил я у друга.

– Так она все не отстанет, Вадик! Звонит мне и спрашивает, все-ли у меня в порядке? Как я доехал? Как дорога? Не болит ли голова, мать ее?

Я изучающе наблюдал за другом и стал переживать за его душевный настрой. Мне не нравился такой Фин, он поддался влиянию какой-то девахи. Страх не даёт ему покоя, гложет его как болезнь, которую он ещё не осознал, о которой он только догадывается, но которая уже охватила всю его кровеносную систему. Я внутренне поежился и поблагодарил всех богов и чертей за то, что ведьма Эбилейль не повстречалась на моем жизненном пути. Не знаю – ведьма-ли она или только вжилась в роль, но эффект внушения на Фина у нее получился славный.

– А нафига ты ей брякнул, что ты в Абхазию рванул? – я отпил гранатового сока.

– Очень, кстати, удачно уехал подальше от этой чертовой ведьмы, – ответил Фин, а я догадался, что он был только рад смотаться из Реутово. Он буквально убежал от Эбилейль, убежал как трус и теперь бриться в этом признаться даже самому себе.

В этот момент мне на смартфон, наконец-то, пришло сообщение. То, что нужно, хотя Помидоре надо будет высказать претензию за задержку.

– Ну что? – спросил мой напарник.

– Белая «Приора», – ответил я.

– Вон та? – Фин кивнул усами на припаркованный неподалеку автомобиль.

– Номер мне отсюда не видно, но других здесь нет. Давай собираться.

– Слышь, Вадик.

– Что?

– А ведь башка-то у меня в-натуре болела. Чел, я пять кеторольчиков проглотил.

– Вот тебе мой совет – забей на нее, заблокируй номер и забудь. Это самовнушение, дружище. Надо двигаться.

Мы с Фином быстро доели свои порции, вытерли губы салфетками и разделились – он вышел с летней площадки на светлую солнечную улицу и не торопясь вновь закурил, пуская дымок. А я зашёл в кафе и приблизился к стойке, ни слова не говоря, я повернул экран моего смартфона протирающей тарелки Асиде. Она взглянула на пришедшее сообщение, коротко кивнула и протянув руку куда-то под стойку, нажала на кнопку брелока. Раздалось короткое пиликанье брелока, продублированной белой «Приорой». Я мог наблюдать в большое окно как в ту же секунду, оживший с сигаретой в зубах Фин, подошёл к автомобилю и распахнул заднюю дверцу. Порывшись в кармашке спинки переднего сиденья, он разогнулся и захлопнул дверцу. Кивнул мне через окно, я кивнул в ответ и он скрылся из поля зрения. Через несколько секунд его байк с рыком промчался мимо окна, оставив после себя облачко серого выхлопа и резиновый след протектора.

Я расплатился за шашлык наличкой, отдав в сто раз большую сумму и тоже вышел. Открыл водительскую дверь своей горячей от солнцепека «Одиннадцатой» и посетовал на то, что она у меня черного цвета, а значит опять придется открывать все окна включать вентилятор на полную мощность. Но вдруг нездоровое затемнение на западе небосвода заставило меня нахмурился. Где-то в дали на побережье Черного моря в Краснодарском крае значительно испортилась погода, это нехорошо. Помидора предупреждала, но мы с Фином не придали этому большого значения, по умолчанию полагая, что дело ограничится дождем, а может и вовсе ничего не будет. Просто понятие «шторм» для нас с Фином как для жителей региона с умеренным климатом и отсутствием морей как таковых, является не совсем объективным и ясным. Лично для меня штормы ассоциируются с мореходством и кораблекрушениями, то-есть с объектами в моей жизни не присутствующими никогда. Я знаю ураганы, бури, но не штормы.

Контрастирующая с ясным небом лиловая темнота на западе мне не нравилась и, кажется, у меня включился мой внутренний сигнал тревоги. Но делать нечего, мы с Фином уже взялись за это дело и пересекли границу и какой-то грибной дождичек не вправе разрушить наш и без того не сформированный план.

Хлопнув дверцей, я завел двигатель и снял с ручника. Прочь сомнения, двигаемся дальше в глубь республики Абхазия!

– О, нет, чел! О, нет! Только не говори этого! Не говори, умоляю, Вадик, не говори!!!

Слегка сипловатый баритон жирными сверлами вторгся в оба моих уха, не размыкая глаз я выдохнул из себя невнятный сонный стон и, мысленно прокляв того, кто дерзнул вырвать меня из объятий сна, попробовал вернуться в мягкое уютное небытие.

– Твою мать, Вадик, пожалуйста, не говори этого! Я всё ещё верю, что ты славный малый и только притворился спящим. Ну? – и с этим «Ну?» толчок в плечо буквально выхаркнул меня из сладкого крепкого сна. – Не говори мне этого! Умоляю, Вадик, дружище, не говори мне этого! Скажи, что ты притворился.

– Господи… – не размыкая глаз я поморщился. Опять? Все опять и снова? Мои уши приготовились выслушать небольшую тираду, в которой должны были быть слова «последний-распоследний ублюдок». Но их не было. Я открыл глаза, Фин смотрел на меня с озабоченностью и сочувствием.

– Чё? – участливо спросил он. – Совсем херовато, да?

Должно быть мой несчастный измождённый взгляд пригасил финово негодование по поводу того, что я, будучи на дежурстве по слежению за Рустамом Тер-Алексаняном, заснул. Да, я заснул, но, черт побери, после вчерашнего дня в Новом Афоне и полуночной поездки на мотоцикле, я был вымотан как собака. Я был слаб и хотел лежать в сетчатом гамаке на берегу моря и большими глотками пить прохладный квас, я не хотел просыпаться посреди залитого водой двора и в очередной раз начинать это скверное преследование, о котором мой друг Коля Финин на данном этапе ещё ничего не знает.

– Скажи спасибо моему мочевому пузырю, он оказался надёжней тебя, друг. Ладно, ты вчера, действительно, устал, – сказал Фин, приоткрывая свою дверцу, но в этот миг я остановил его, схватив за рукав. Моё движение было резкое и какое-то отчаянно-беспомощное.

– Слушай, – сумбурно и неуверенно начал я, – я хочу у тебя спросить… Такое дело…

Фин ждал. Порывистая решимость уже выветрились и я, пожалев о начатом разговоре, кое-как забубнил, смотря куда угодно, только не на друга.

– Мне кажется… Я уже видел все это… Вроде как всё это повторяется… Может такое быть, Фин?

– Что?

– Будто я уже просыпался в этой машине и ты также сидел рядом, а потом мы поехали…

– Что за хренатень ты несёшь, Вадик?

– Я…

– Как ты, мать твою, можешь все это помнить, если ты пять минут назад только разодрал глаза? Тебе приснилось, друг. Кстати, ты помнишь окна нашего дорогого Рустамчика?

Ну а что я хотел услышать в ответ от такого немного приземленного человека как Николай Петрович Финин? До меня запоздало дошло, что Фин, отвлекающийся на позывы к мочеиспусканию, не стал-бы вникать в мои слова и анализировать мое психическое состояние. Какое ему, собственно, дело до моих сдвигов? С минуты на минуту должен был спуститься человек, которого мы несколько недель искали по всему черноморскому побережью, начиная от самого Туапсе, а тут я такой в самый ответственный момент заявляю, что у меня какое-то затуманивание рассудка. Я должен радоваться, что Фин не обматерил меня и не заставил свернуть свое полубредовый высер в трубочку и не засунуть ее в мою-же узкую задницу. Я прикусил язык и больше ни о чем подобном не заикался. Мой товарищ не любит душевных соплей и вряд-ли поймет меня без бутылки «Лыхны» на каждого. Впрочем, не буду писать себя надеждами – Фин не поверит мне никогда.

На вопрос про окно Тер-Алексаняна я молча кивнул и сказал, что тоже заметил, что в его доме возобновили электроснабжение. Я хотел сказать, что наш дорогой Рустамчик позвонил кому-нибудь из своих дружочков (скорее всего крашеной стерве Кецбе) и что за ним должны были уже приехать и что автомобиль может уже стоять за углом, но осекся, посчитав, что у меня не найдется адекватного ответа на вопрос «Откуда ты знаешь, Вадик? Ты что, мать твою, сраный экстрасенс?» А я должен буду сказать: «Фин, ну я же говорил, что все это я уже видел». Тогда мой товарищ будет долго пялиться на меня, и в конце концов сложит обо мне свое мнение, далёкое от хорошего. Вероятно, он скажет, что я знатно ударился головой, посоветует мне отдохнуть и не принимать самостоятельных решений.

А между тем Рустам Тер-Алексанян уже появился на подъездном крылечке и вызывал ассоциации с барышней, высматривающей в море ещё не причаливающийся корабль на борту которого ведёт вахту ее женишок-морячок. Только вместо ожидаемого корабля взору Тер-Алексаняна предстал его затопленный по самые фары белый «Джили Атлас». На нашу «Одиннадцатую» он, как и прошлые разы не обратил внимание и, вздохнув, окунул ноги в воду.

– Заводи, чего сидишь? – скомандовал я Фину.

– Подожди. – отмахнулся друг. – Куда он пошел, Вадик?

– На проезжую часть, – раздражённо бросил я, – куда же ещё? Заводи, поехали.

– Куда? – недоумевал Фин.

– Как куда? За угол! Там посуше.

– Откуда ты знаешь…

– Поехали, говорю!

Поворот ключа в замке зажигания, пара мгновений невнятного тарахтения и выровненный звук заведенного двигателя. Да, может быть с коробкой передач у моей «Одиннадцатой» были некоторые неполадки к которым я привык и не замечал их, но вот двигатель моей машины был в полнейшем порядке, ибо буквально в начале лета я забрал ее из гаража частного моториста после генерального ремонта. Если бы мы с Фином приехали-бы в Абхазию не в разгар курортного сезона, а, например, в конце весны, то моя «Одиннадцатая» закоптила-бы всю местную атмосферу густым выхлопом попадающего в двигатель антифриза.

Я посоветовал объехать лужу вдоль забора, за которым, если верить фининым словам, располагался местный детский садик. Когда мы вырулили на проезжую улицу, то убедились, что я оказался прав насчёт того, что Рустам по телефону вызвал подмогу. В прошлых три раза мы с Фином были свидетелями того, как «Клио» с сидящими в салоне Тер-Алексаняном и Кецбой трогалась с места, а на этот раз благодаря тому, что наша «Одиннадцатая» объехала лужу на полминуты раньше, мы успели увидеть, как девушка с желто-красном каре встретила Тер-Алексаняна и перекинулась с ним парой фраз. Оба сели в бардовый автомобильчик. Ничего не говоря Фин двинул «Одиннадцатую» за ними.

– Почему ты молчишь? – вдруг спросил он у меня.

– Что я должен сказать? – в свою очередь спросил я.

– То-есть, тебя совсем не удивляет, что нашего козла встретила эта шлюшечка?

– Я же предупреждал, – напомнил я. – Кто-то должен был его встретить.

– Да, но это мог быть кто-то ещё. Тзапш или вообще Жоржолиани, но его встретила именно Кецба и я, мать твою, заметил, что ты даже бровью не повел, чел.

Мне трудно было подобрать слова, чтобы найти достойный ответ. Повертев на языке пару вариантов в свое оправдание, я всё-таки воздержался от комментария и посоветовал держатся на расстоянии от движущегося в сторону рынка «Клио». А когда мы объехали поваленную поперек улицы Агрба магнолию я внезапно заставил Фина остановиться.

– Стой! Стой, говорю! Дальше не езжай.

– Иди ты в жопу, Вадик, – огрызнулся Фин, – они укатят, потом не найдем…

Все понятно, Фин раздражен и надо думать, что именно я являюсь этому причиной. Мой друг вообще не терпит кого-то сообразительней его, не терпит, когда кто-то проявляет большую чем он инициативу, это его бесит. Он не любит быть на вторых ролях, не любит быть не основным игроком, а тут я, едва разлепив глаза от сна, оказываюсь более догадливым чем он. Я угадал с тем, что этот городской квартал подключили к электричеству, что Тер-Алексаняна кто-то встретит, я угадал и то, что рынок будет затоплен водой. Он как ребенок хотел идти мне наперекор, лишь бы оборвать эту мою цепочку удачливости. Но он только рулит баранку и, видимо, проводит параллели с придворным кучером. Это его выбешивало, Николаю Финину нужно было срочно реабилитироваться и что-то решить самому. Я подумал, что ему будет трудно, ибо, в отличии от него, я знаю следующие шаги наших преследуемых, а для него все происходящее впервые.

– Они сейчас развернутся, через рынок не проехать, – сказал я.

– Но они…

– Они не проедут, – настаивал я. По мере приближения к рынку, Фин снижал скорость и, действительно остановил автомобиль у огромного раскидистого дерева перед остановочным павильоном на перекрестке. Я хотел уподобиться моей бывшей жене и язвительно воскликнуть: «Я-же говорил!», но посчитал, что по отношению к моему другу это будет несправедливая жестокость. Фин и так скрежещет зубами и может сорваться, если я посоветую ему не ждать, а сразу повернуть на улицу Тополевую. Нет, не стоит, сейчас пусть он действует сам.

А тем временем Хуапашу Кецба, заведя автомобиль в глубь рынка поняла, что дальше глубина увеличивается и проехать невозможно. Она пошла на медленный разворот, а мы наблюдали за ней, но уже не с той точки, как в прошлые три раза.

– Им надо в четвертый микрорайон, – произнес Фин. Я ничего не сказал. Он может быть и прав и не прав, ибо я, пережив это преследование три раза так и не узнал конечную точку поездки. Да, почему, собственно, Тер-Алексаняну не нужно было-бы в четвертый микрорайон?

Наблюдая за «Клио», Фин поменял свое мнение и высказал, что, если бы нашему дорогому Рустамчику нужно было бы в ту сторону, он бы не звонил своей девушке, а закатав повыше бриджи, дошел-бы пешком. Не так уж это и далеко, даже не смотря на глубокую воду. Что-ж, доля логики в его словах была, только возникает вопрос, почему он не высказывал это предположение в прошлые разы. «Рено Клио III» проехала мимо нас, окатив небольшой волной. В этот миг мы встретились глазами с пассажирами автомобиля – Рустам Тер-Алексанян и Хуапашу Кецба повернули на нас головы и будто всматриваясь в нас. Что они увидели? Двое взрослых мужиков: один – щетинистый кабан, второй – взъерошенный дерганый тип с темными мешками под глазами. Мы не похожи ни на местных жителей, ни на отдыхающих. Надеюсь, Тер-Алексанян приписал нас к касте базарных мясников или придорожных шиномонтажников, но мне не понравилось то, что девушка за рулём остановила на нас взгляд дольше чем мне-бы хотелось. Мне показалось, что за черными стеклами ее двухцветных очков вспыхнули огоньки подозрения.

– Просекли? – спросил Фин через усы.

Я не ответил, мне было стыдно признаться, что я забылся и показал Тер-Алексаняну свое лицо. Мы же знакомы! Мы же знаем друг друга, блин!

Коля Финин нажал на газ. В этот раз «Одиннадцатая» ехала плавнее, почти не дергалась и у нас с Фином не было повода к препирательствам насчёт сцепления. Бордовая «Клио» впереди нас замигала левым поворотником, намереваясь спуститься по улице к хлебозаводу, но вместо этого повернула направо – в центр. Прибавила газу. Всё-таки просекли! Фин, переключив передачу, бросился за ними. Всё ещё надеясь на удачу, я велел другу соблюдать дистанцию, не приближаться близко, но было уже поздно, своим резким маневром Фин слишком отчётливо обозначил наши намерения. Я даже застонал от отчаяния и хотел врезать товарищу хорошую затрещину – в четвертый раз одно и то же! Стоп – остановил я свой вспыхнувший порыв. Это для меня в четвертый, а для старины Фина все это в первый и единственный раз. У него нет возможности делать выводы исходя из прошлых ошибок.

– Фак! Фак! – ругался мой друг не слышанным мною ранее словом. В прошлые разы он использовал наш исконно славянский мат. – Они, кажись, нас просекли, мать их.

Я опять воздержался от лишних слов и только кивнул, приготовившись к скоростной погоне по залитой водой улице Тополевой.

– Только не гони, – посоветовал я ему. – Не гони, держи машину.

– Как не гнать, Вадик? Эти голубки сейчас исчезнут?

– Аккуратнее!

– Вадик, иди на хер! Аккуратнее ему! Может сам сядешь за руль, чел?

– Да перестань-же ты! Не говори это слово – «чел». Насмотрится своих американских фильмов…

– Мать твою, чел, фак, ты куча отборного дерьма!

Как и в прошлые разы мы погнали за «Клио», постройки, деревья, ограды, фонарные столбы, реклама шашлычных и кафе – все это мокрым пейзажем замелькало в скоростном вихре вокруг наших автомобильных окон. Вода вырывалась из-под колес волнами брызг, машина подскакивала и виляла. Мой товарищ включил стеклоочистители на третью скорость, но все равно они почти не справлялись. Страх предстоящего накрыл меня, придавил железобетонной плитой, я задыхался. У меня никогда в жизни не случалось никаких приступов, но вот сейчас я бы мог сказать, что у меня стремительно начинается паническая атака, растущая пропорционально оставшимся до автовокзальной площади метрам. Я умолял Фина быть осторожней, я покрикивал на него, я уже отстегнул ремень безопасности намереваясь воспользоваться мгновением, распахнуть свою дверь и выпрыгнуть прямо на ходу. Вода примет меня, я не должен перекатиполем кувыркаться по дороге. Но, как назло, напарник не давал мне такой возможности, он гнал как угорелый, мне даже кажется, что его водительская остервенелость в этот раз была даже сильнее предыдущих. Увлеченный вождением он забыл о том, что у нас есть оружие и промолчал в том месте, где в прошлые три раза приказал мне палить по колесам. Ну и хорошо, все равно это была бы плохая идея и я ею не воспользуюсь. Наш ОЦ-33 «Пернач» пока дожидался своего выхода под моим сиденьем.

– Тише! – заорал я не своим голосом, когда моя драгоценная «Одиннадцатая» была непозволительно близка к встречному седану. – Тише, Фин! Не гони так, твою мать!!! Не гони, умоляю!

Вот уже сквозь размытое стекло показался влаг Абхазии над воротами патриаршего собора апостола Андрея Первозванного, возвысился угадываемый полукруглый купол его храма. Камни кладки древней стены. Мне кажется, в этот раз мы ехали чуть правее чем в прошлые три раза. Преодолев страх я посмотрел вперёд – сквозь бешено работающие стеклоочистители виднелась дорожная техника. Та самая. Часть упавшего на бок рейсового автобуса. И то ли бульдозер, то ли трактор, сейчас мне было видно, что он стальным тросом тянет автобус. Вокруг несколько человек, один или два обернулись и рванулись в сторону. Один упал в воду.

– Не гони! – крикнул я и зажмурился инстинктивно защитившись локтями. Меня качало и трясло, каждое мгновение я воспринимал как последнее. Моё сердце замерло на полтакте. Вот! Сейчас должно!

Ну!

Ну!!!

Меня качнуло, я прижался к дверце. Качнуло в другую сторону, я повалился на что-то упругое. Мотнул головой и выпрямился. По-прежнему ревущее пение мотора, шум воды под колесами.

– Ни хрена себе, чуть ковш не задел, мать его! – произнес Фин и я осторожно, будто боясь ослепнуть от света, приоткрыл сперва один глаз, потом второй. Мы минули проклятую привокзальную площадь и двигались дальше прямо, воды здесь было меньше, автомобиль выровнялся. Не веря своим глазам, я оглянулся назад – и поваленный автобус и бульдозер стремительно удалялись. Неужели получилось? Я жив? Я похлопал себя по ляжкам, по бокам, ощупал лицо – я живой.

– Гаденыши! – сипло рычал Фин имея в виду мелькающую перед нашим капотом «Клио». – Я вас все равно догоню. Вадик, не спи, доставай ствол!

Нашарив под сиденьем «Пернач», я достал его и крепко сжал рукоять.

Бордовый автомобиль повернул на право на улицу Гицба вдоль каменной монастырской стены, мы за ним. Тут у музея истории нам встретилась жизнерадостная группа промокшей молодежи, студенты весело преодолевали воду на сапбордах, помогая себе веслами. Оба наших автомобиля окатили их водой с ног до головы, но им это было как будто даже по приколу, их веселью не было предела. А мы ехали дальше, как вдруг «Клио» резко повернул налево. По сути здесь под слоем воды не было видно ни проезжей части, ни тротуара, ни газонов – все сплошь вода, но я неплохо помнил город и знал, что именно тут нет проезжей улицы. Хуапашу Кецба свернула на прогулочную пешеходную тропу, ведущую к морю. Тропа под водой была устлана брусчаткой и была достаточно широка для автотранспорта, но тем не менее это была исключительно пешеходная зона, о чем свидетельствовал соответствующих дорожный знак, проигнорированный Кецбой. Мне трудно сказать, чем ориентировалась Хуапашу, может быть посчитала, что мы не такие дерзкие как она и не последуем за ней по пешеходной тропе, а может знала какой-то непреодолимый для нас путь отступления. Не знаю. Как-бы то ни было Фин без раздумий поехал следом, оставляя позади улюлюкающую молодежь на сапбордах.

Мы ехали по прямой, под сенью местных сосен, справа виднелся пустое футбольное поле, отражающее водной гладью восходящее солнце, слева приближался ряд гостиных домиков. Я внимательно осмотрелся по сторонам – никого. Студенты остались далеко позади, если я стану стрелять, то хлопки будут слышны только в этих гостиничных домиках. И ни факт, что их обитатели идентифицируют резкие звуки как именно выстрелы. Я сам себе открыл окно и снял «Пернач» с предохранителя. Задал немой вопрос Фину, тот сделал кивок. Чтобы мне было легче целится он остановил «Одиннадцатую». Через пару секунд после этого я совершил серию выстрелов в удаляющийся от нас седан «Рено Клио III», я стрелял не по колесам (это было бессмысленно), я целился в салон – чуть выше подголовника водительского сидения. Пять выстрелов подряд, пять хлопков, пять вспышек из дула пистолета. Пять отверстий в заднем стекле, все кучно с левой стороны. «Клио» вильнул и не снижая скорости поехал вбок, по диагонали. Чуть выровнялся, но тут же опять вбок за пределы пешеходной тропы. За стволы деревьев и какую-то постройку.

Фин удовлетворённо кивнул, мы ещё раз осмотрелись по сторонам и, убедившись в отсутствии людей, двинули «Одиннадцатую» вперёд, подъезжая ближе. Преследуемая нами машина стояла в воде под неестественным углом к прямой тропе, передом между деревом и цветущим буйным розовым цветом кустом. Фин заглушил мотор, мы оба вышли, наши ноги, погрузившись по щиколотку в воду ощутили стыки между тротуарной брусчаткой. Вода была не холодной, на поверхности плавали забавные крошечные шишечки.

– Ты раньше убивал женщин? – спросил Фин.

Мой товарищ был мастером задавать резкие вопросы, от чего мне приходилось сдерживать себя, чтобы в него не выстрелить. Он, что, думает, что я стреляю по пивным бутылкам, а женщина – это, своего рода, бутылка винная? Я много кого убивал, но предпочитаю не анализировать это и, уж тем более, не отвечать. К тому же приятель прекрасно осведомлен о моем боевом прошлом контрактника. Три года в горячих точках Северного Кавказа. Как правило этих скупых шести слов мне достаточно, чтобы взбороздить глубокие душевные раны и муки совести и как правило дальше этих шести слов я стараюсь не углубляться, иначе никакой алкоголь и курево мне не помогут.