Шарлатанка. Кабриолет для призрака бесплатное чтение

Глава первая

Свеча трещала, отбрасывая на стены дурацкие тени моих карточных «арканов», купленных в том же ларьке, что и сигареты «Прима». Воздух густо пах дешевым ладаном и жжеными макаронами – я всегда немного подпаливала их на сковороде перед сеансом, для антуража. Клиенты должны чувствовать Тайну. А чувствуют они в основном вонь.

– Духи шепчут мне… – моим голосом теперь владела не Клавдия Егоровна, а мадам Кассандра Велич. Голос стал на полтора тона ниже, с легкой, едва уловимой примесью не то балканского, не то цыганского акцента. – Они показывают мне воду… очень много воды.

«Озеро? Море? Лужу во дворе, в которой ты в детстве утонула, дурочка?» – пронеслось в голове.

Моя визави, женщина лет пятидесяти с лицом вечной обиды и в платочке, тревожно всхлипнула.

– Озеро! – выдохнула она. – Мы с ним на Селигере познакомились!

Ну вот, пронесло. Повезло, черт возьми. А могла бы и в лужу ткнуть.

– Он был… рыбак? – рискнула я, считывая ее загорелую, потрескавшуюся кожу и привычку тереть большим пальцем о указательный, будто сматывая леску.

– Таксометрист! – всхлипнула она. – Но рыбу любил!

Боже, водитель такси, который любил рыбу. Это сужало круг поисков до нескольких миллионов человек. Я закрыла глаза, сделав вид, что прислушиваюсь к голосам вселенной. На самом деле я прикидывала, сколько с этой плакальщицы в платочке можно содрать. Серьги серебряные, но старые, потускневшие. Пальто дешевое, но чистое. Из тех, кто копит на важное. На похороны, на памятник, на поминки. Идеальный клиент.

– Он здесь… – прошептала я, делая взгляд «глазами в никуда». – Он смотрит на тебя. Он… хочет, чтобы ты купила ту самую шубу.

Женщина ахнула, как будто ее хватили током по самым чувствительным местам.

– Шубу?! Но я же… мы с подругами только в январе в «Ашан» ездили, я мерила там пуховик…

– Он настаивает! – перебила я ее, усиливая напор. Духи, блин, настаивают. Сами бы они попробовали уговорить эту упрямую козу. – Он говорит: «Ты всю жизнь экономила, Надя! Пора пожить для себя!». Он говорит… что ему больно смотреть, как ты мерзнешь в этой осенней ветровке в такую стужу.

Я это подсмотрела пять минут назад в прихожей. Ветровка висела на крючке, а за окном вовсю сыпал снег с дождем. Логика – она ведь куда эффективнее магии.

Надя разрыдалась. Бинго. Попала в самую больную мозоль – в чувство вины перед покойным и в свое собственное скряжничество.

Через десять минут она, утираясь краем платочка, оставляла на моем столе пять тысяч рублей. За «утешение и совет от усопшего супруга». Я проводила ее до двери с видом усталой пророчицы, которую мировая скорбь вот-вот доконает.

Дверь закрылась. Я щелкнула засовом, отмахнула со лба нависшую прядку иссиня-черных волос (краска «Черный бархат», пальцы до сих пор отмыть не могу) и посмотрела на часы. Черт, уже три. А в четыре Лиза из школы вернется. И начнется священный ритуал под названием «Мама, дай денег на новый айфон, этот розовый уже вообще не о чем».

Я прошлепала в кухню, заварила себе «Роллтон» с говядиной – обед пророка – и уставилась в окно. Панельная коробка напротив, грязный снег во дворе, кривая детская горка. Райское местечко. В кармане халата завибрировал телефон. СМС от банка: «Задолженность по кредиту составляет…». Я зажмурилась. Не сейчас. Просто не сейчас.

Нужны деньги. Быстро, много и желательно не очень честно. Честность у нас в Зареченске вообще не в почете.

Вернувшись в «сеансовую», я плюхнулась на стул и принялась считать выручку. Мелочь сыпалась из рук. Тоска. На шубу себе я в этой жизни точно не наскребу. Разве что на искусственную, да и то из комиссионки.

И тут меня осенило. Рождественская акция! Все же делают скидки к праздникам. А у меня какой праздник? Правильно, день рождения мадам Кассандры! Выдумать можно что угодно.

Я схватила листок бумаги и маркер. Писала с размахом, вдохновленная гениальностью идеи.

«ТОЛЬКО ДО КОНЦА МЕСЯЦА!

АКЦИЯ!

СВЯЗЬ С УСОПШИМИ РОДСТВЕННИКАМИ СО СКИДКОЙ 30%!

УЗНАЙТЕ, КТО ВАМ МЕШАЕТ ЖИТЬ И КУДА ДЕЛИСЬ БАБУШКИНЫ СЕРЬГИ!

ПРИХОДИТЕ, ПОКА ОНИ НЕ УСПЕЛИ УЙТИ В БЕСПЛАТНЫЙ АСТРАЛ!»

Приклеила объявление на дверь, рядом с кнопкой домофона. Посмотрела. Господи, какая же чушь? Как они на это ведутся? Выглядело дешево и отчаянно. То, что надо.

– Ну, усопшие, – пробормотала я, доедая холодную лапшу. – Шевелите там костями. У нас распродажа. Первый труп по акции – ваш.

Глава вторая

Секунда тишины. Та самая, блаженная, между уходом последнего клиента и неизбежным возвращением в реальность. Я успела лишь переодеться в застиранный домашний халат с выцветшими барашками и налить себе кружку чая, как дверь щелкнула ключом.

Это был не тот щелчок, каким открывают дверь. Это был акт декларации. Щелчок, которым заявляют: «Я вернулась в это болото, и мое настроение ниже плинтуса, в который я сейчас буду тыкать свои кроссовки».

– Привет, рыбонька, – выдавила я, стараясь, чтобы в голосе звучала материнская нежность, а не усталость торговки с рынка.

Лиза ввалилась в прихожую, как ураган черного цвета. Черная худи, черные рваные джинсы, черные волосы, нахмуренные черные брови. Единственным ярким пятном был новый чехол на телефоне – ядовито-розовый, с блестками. Подарок какой-то одноклассницы с деньгами. Мне он напоминал расцветку ядовитой лягушки.

– Мам, ты не представляешь, какой сегодня был трэш, – начала она, не снимая обуви и не глядя на меня, уткнувшись в экран телефона. Ее пальцы порхали по стеклу с быстротой, недоступной моему пониманию.

«Трэш» в ее лексиконе мог означать что угодно: от ядерной войны до того, что в столовой не было пончиков.

– Что случилось-то? – спросила я, отхлебывая чай. Он уже остыл.

– У Кати сегодня новые AirPods пришли. Третьи за этот месяц. Розовые, матовые. А у меня вот… – она, наконец, оторвала взгляд от телефона и бросила его на табуретку с таким видом, будто это не гаджет, а кусок дерьма. – …этот кусок пластика. Он уже даже не розовый, он персиковый, как будто его в хлорке замачивали. Позорище просто.

Мой взгляд автоматически скользнул по ее ногам. Кроссовки были дорогие, последней модели. Куплены три месяца назад в кредит после двухнедельной истерики. Теперь они тоже, видимо, скоро станут «позорищем».

– Лиз, они же чистенькие, хорошие, – попыталась я вставить разумное слово, чувствуя, как во рту появляется противный привкус. Привкус безнадежности этих разговоров. – На что тебе еще одни наушники?

– Чтобы слушать музыку, мам! Не входить в метро с таким убожеством! – она взглянула на меня, и в ее глазах читалось неподдельное страдание. Искреннее, как мои сеансы. – У всех уже есть. У всех! Одна я как лох пестрый.

«Лох пестрый» – это было сильно. Особенно от человека, на гардероб которого я за последние три месяца отдала полтора оклада майора полиции.

– Деньги не с неба падают, – сказала я, уже чувствуя, как закипаю. – Вот только клиентка ушла, пять тысяч принесла. Не хило, да?

Лиза фыркнула. Этот звук лучше всяких слов выражал ее отношение к моей профессии.

– Опять к тебе какая-то лохушка приползла? Ты ей про духов нашептала, а она тебе последние деньги отдала? Блеск.

– Лиза! – голос мой сдавило. – Я не попрошайничаю! Я оказываю услуги. Духовные.

– Духовные, – передразнила она меня, скривив губы. – Ты обманываешь людей. Вешаешь им лапшу на уши. Это же смешно, мам! Стыдно должно быть! У Машкиной мамы свой цветочный магазин, у Катиной – ювелирный бутик в центре. А чем занимается моя? Шарлатанством! Гадает по картам за три копейки!

Она произнесла это слово – «шарлатанство» – с такой ядовитой издевкой, что у меня кольнуло под ложечкой. Не потому что это была неправда. А потому что это была правда, произнесенная вслух самым близким человеком.

– А на что тебе этот самый бутик? – огрызнулась я. – На что тебе эти наушники? На учебу бы лучше внимание обратила!

– Чтобы быть как ты? – парировала она. – Сидеть в этой дыре и обманывать пенсионерок? Я отсюда свалю при первой же возможности. В Москву. И никогда сюда не вернусь.

Она схватила свой «позорный» телефон и, развернувшись на каблуках, затопала в свою комнату. Дверь захлопнулась с таким звуком, будто в нашем доме навсегда умерло что-то важное.

Я осталась стоять на кухне с остывшей кружкой в руках. За окном смеркалось. В стекле отражалась я – женщина в потрепанном халате, с лицом, размазанным от неудачно подобранного тонального крема и усталости.

«Я оказываю услуги», – повторила я про себя уже без всякой уверенности.

Со стола на меня смотрел листок с акцией. «СКИДКА 30% НА УСОПШИХ».

Вот и вся моя жизнь. Скидка на всё. На мечты, на совесть, на уважение собственной дочери.

Я допила холодный чай. Он был горьким-прегорьким.

Глава третья

Утро началось с того, что забился слив на кухне. Не просто забился, а издавал угрожающие булькающие звуки, будто в трубах захлебывался тот самый дух, с которым я вчера общалась. Я пнула ободранный фасад тумбочки босой ногой, отчего стало только больно. Реальность, как всегда, била по больным местам и по ногам.

Лиза на завтрак не вышла. Демонстративно. Наверное, сидела в комнате и писала подругам о том, какая у нее ретроградная мать, мешающая духовному росту в виде покупки розовых наушников.

Я уже собиралась вывесить на двери табличку «Мадам Кассандра ушла в астрал для очистки кармы. Вернется с попутным ветром», как в дверь постучали. Стук был нерешительный, но настойчивый. Не похоже на почтальона или соседку тетю Люду – те стучали как штурмовики.

Мгновенная диагностика: новый клиент. И, судя по стуку, не из уверенных в себе.

Я метнулась в «сеансовую», на ходу накидывая поверх халата цветастый плед с бахромой – мой рабочий халат. Рукой смахнула крошки со стола, зажгла первую попавшуюся свечу – пахло ванилью, не идеально, но сойдет. Глубокий вдох. И… я – мадам Кассандра.

Открыла дверь с таким видом, будто только что вернулась из путешествия по тонким мирам и немного не выспалась.

На пороге стояла она. Не в платочке. Не в потрепанном пальтишке. Передо мной была женщина лет сорока, в идеально сидящем на ней кашемировом пальто цвета беж. Дорогая сумка, утонченные черты лица, но все это – будто под слоем пыли. Глаза опухшие, красные, с синяками недосыпа. Руки с идеальным маникюром нервно перебирали ручку той самой сумки.

– Мадам Кассандра? – голос тихий, надтреснутый. – Я по объявлению… о связи…

– Духи уже сообщили мне о вашем визите, – пропела я, пропуская ее внутрь.

Мои глаза уже делали свой безошибочный расчет. Кашемир. Сумка – не копия, оригинал. Кольцо на руке – белое золото с небольшим, но качественным бриллиантом. Не разведенка, ищущая нового мужа, и не бедная вдова. Это был клиент высшей лиги. У такой и проблемы не бытовые, а с размахом. Значит, и чек можно выписать посолиднее.

Она вошла, окинула взглядом мою «священную пещеру». В ее глазах мелькнуло что-то – не разочарование, скорее, отстраненное любопытство, как будто она попала в этнографический музей.

– Садитесь, родная. Излейте свою боль на сердце. Тяжелый камень скорби давит на вашу душу, я это вижу, – я опустилась напротив нее, сложив руки на столе, чтобы она видела все мои фальшивые кольца.

– Меня зовут Анастасия, – начала она, и голос ее дрогнул. – Полгода назад… погиб мой муж. Владимир. Автокатастрофа.

Я сделала соответствующее случаю скорбное лицо. «Ага, значит, будем выходить на связь с тем светом. Стандартно».

– …Он был бизнесменом. Сильным человеком. Всегда всего добивался сам, – она говорила монотонно, будто заученную речь. – Помню, в прошлом году, когда у него всё наконец-то пошло в гору, он пообещал мне… Пообещал купить кабриолет. Белый. Говорил: «Будешь ездить по набережной, как королева». Смешно, да? – она горько улыбнулась, глядя в пустоту. – Я тогда посмеялась, сказала, что мы не в голливудском фильме. А он так серьёзно посмотрел и сказал: «Для тебя – всё, как в кино». Но после его смерти… я не могу прийти в себя. Меня терзают сомнения.

– Сомнения? – я наклонилась вперед, заинтересованно. Это был нестандартный ход. Обычно клиенты просто хотели услышать, что их мужья на том свете скучают и одобряют покупку новой шубы.

– Да… – она опустила глаза. – Последние месяцы перед… он был странным. Закрытым. Что-то его тревожило. Он говорил о каких-то опасениях, о каком-то «проекте», который пошел не так. А потом… эта авария. Слишком нелепая, слишком внезапная.

Она замолчала, сглатывая комок в горле. Я сидела неподвижно, но мой внутренний детектор заработал на полную катушку. «Странное» поведение, «опасения», «проект» – это пахло не просто горем. Это пахло тайной. А тайны, особенно у богатых людей, – это всегда денежный эквивалент.

– И вы хотите спросить у него… что это был за проект? – осторожно уточнила я.

– Я хочу спросить, это был несчастный случай? – она подняла на меня свои несчастные глаза, и в них читалась настоящая, невыносимая мука. – Или это было что-то еще? Я должна знать. Я не могу так жить.

Вот черт. Это был уже не уровень «купи шубу». Это был уровень «раскрой мне тайну смерти, а я тебе заплачу». Цена вопроса взлетела в моих глазах до небес.

– Связь с теми, кто ушел так внезапно, всегда трудна, – набрала я в грудь побольше воздуха, изображая готовность к духовному подвигу. – Их души растеряны, они не всегда идут на контакт. Это потребует… колоссальных энергозатрат с моей стороны. Возможно, нескольких сеансов.

Я посмотрела на нее с видом жреца, готового взойти на костер ради истины. Внутри же я уже прикидывала, во сколько оценить эти «энергозатраты». Тысяч двадцать? Тридцать? Скидку в 30% по акции я, разумеется, забыла упомянуть.

Анастасия молча открыла сумку и вынула конверт. Толстый, белый. Положила его на стол между нами.

– Здесь пятьдесят тысяч. Аванс. Я готова заплатить вдвое больше, если вы… если вы мне поможете.

В ушах зазвенело. Пятьдесят тысяч. Аванс. За один сеанс. Я даже ногти так не стригла, как сейчас бабки.

Внутренняя Клавдия уже скакала по комнате и швыряла деньгами в воздух. Внешняя мадам Кассандра лишь медленно кивнула, с величием приняв свою судьбу.

– Духи не терпят суеты. Но для вас… я сделаю исключение. Приходите завтра в это же время. И принесите с собой какую-нибудь его личную вещь. Часы, запонку… Это станет проводником.

Она кивнула, встала и ушла так же тихо, как и появилась, оставив после себя шлейф дорогих духов и запах больших денег.

Я сидела и смотрела на конверт. Пятьдесят тысяч. Хватит и на кредит, и на дурацкие наушники, и даже на сантехника.

Правда, где-то на задворках сознания копошилась противная мысль: а справлюсь ли я? Сможет ли мое шарлатанское начетничество разобраться в настоящей трагедии?

Я отогнала ее прочь. Щелкнула резинкой по конверту.

– Справимся, – сказала я сама себе. – Главное – вовремя включить восточную музыку с ютуба и не переборщить с ладаном.

Прошло два дня. Сорок восемь часов нервного ожидания. Анастасия не звонила, не писала. Я уже начала думать, что она одумалась, поняла всю абсурдность происходящего и решила не возвращаться. А я так ловко все распланировала – несколько сеансов, постепенное выуживание информации, стабильный заработок. В ящике лежал ее аванс, но я боялась к нему прикасаться, словно он был бумажным, намазанным ядом. Каждый раз, выходя из дома, я озиралась, ожидая увидеть ее – разочарованную, злую, или того хуже – с Семеновым.

Но тишина была оглушительной. Казалось, история с Анастасией Соколовой так и останется странным, но прибыльным эпизодом, который бесследно растворится в вонючем мареве моего быта.

Я ошиблась.

Глава четвертая

Комната пахла, как бордель для бедных. Дешевый ладан, ванильная свеча и аромомасло «Сандал», купленное в фикс-прайсе за семьдесят рублей. Я проветривала всю ночь, но запах жженых макарон, кажется, намертво въелся в обои. На столе, рядом с хрустальным шаром – на самом деле стеклянной пресс-папье из кабинета моего бывшего – стоял самый важный атрибут: бутылка коньяка «Три звездочки». Не для того, чтобы заговаривать его или окроплять углы. Для меня. Одна звездочка на мужество, вторая – на вдохновение, третья – на забвение.

Перед приходом Анастасии я загулила на YouTube канал «Мистическая Азия» и включила композицию под названием «Древняя медитация шаманов Тибета». Звучало так, будто кто-то безнаказанно мучает виолончель и одновременно роняет кастрюли.

Раздался стук. Тот самый, тихий и настойчивый. Я сделала последний глоток коньяка прямо из горлышка, спрятала бутылку за штору и приняла вид изможденной жрицы.

Анастасия вошла. Она казалась еще более хрупкой и разбитой, чем вчера. В руках она сжимала мужские часы на кожаном ремешке. Дорогие, но не пафосные. Рабочие.

– Духи уже бьются в моих энергополях, чувствуя ваше горе, – просипела я, указывая ей на место. – Вещь… дайте мне вещь.

Она протянула часы. Я взяла их, сделала вид, что прислушиваюсь к ним, а сама внимательно их изучала. Заметные потертости на ремешке с внутренней стороны. Он носил их постоянно. На задней крышке – гравировка. «В.С. Твоя Н.». Сентиментально. И очень полезно.

– Владимир… – прошептала я, закрывая глаза. – Его душа рядом. Она витает в этом предмете. Он… он хочет сказать тебе, что любит.

Базовый ход. Работает всегда. Анастасия всхлипнула.

Я положила часы на стол, накрыла их своими ладонями. Тибетские кастрюли заунывно завывали.

– Он показывает мне… воду, – начала я, вспоминая вчерашнюю удачу с озером. – Но это не озеро. Это что-то другое. Темное, бурлящее…

Анастасия замерла.

– Проект… – выдохнула она. – Он был связан с осушением болот под коттеджный поселок. Были проблемы с экологической экспертизой…

Бинго! Ловись, рыбка, большая и богатая!

– Да! – воскликнула я, как будто это он мне прошептал на ухо. – Болота! Он говорит о болотах! О проблемах. Очень больших проблемах. Он был… напуган?

Я сделала это вопросительное предложение, чтобы проверить реакцию. Анастасия кивчала, едва сдерживая слезы.

– Да! Последние недели он не спал. Говорил, что все рушится. Что его подвел тот, кому он доверял…

– Партнер! – уверенно вставила я. В бизнесе мужа всегда виноваты либо партнеры, либо налоговая. – Он показывает мне этого человека… Высокий? Холодные глаза?

Я описывала стандартного киношного злодея. Анастасия снова кивнула.

– Олег… Его партнер, Олег Петрович. Они вместе начинали, – вздохнула Анастасия. – Раньше они были как братья. Володя ему верил, как себе. Но в последний год Олег стал другим. Не спит, не ест, все кабинетом мается. Я думала, бизнес, стресс… А он как-то проговорился, пьяный был, о какой-то дочери, о лечении за границей. Говорил, что «всех нас в трубу выдует, если сорвется». А потом резко замолчал и сделал такое лицо, будто я его ножом в сердце ткнула.

– Он не предупредил его об опасности! – с трагическим надрывом заявила я, чувствуя, как меня заносит. Коньяк и музыка делали свое дело. – Он оставил его одного в темноте! И теперь его душа не может найти покой, потому что вина лежит и на нем!

Я несла такую ахинею, что самой было стыдно. Но чем абсурднее было обвинение, тем сильнее цеплялась за него клиентка. Ей нужен был виноватый. Хотя бы на том свете.

Анастасия рыдала, уткнувшись лицом в ладони. Я дала ей выплакаться, наблюдая за ней. Дорогие, но не ухоженные ногти. Волосы, требующие мытья. Эта женщина не просто горевала. Она была в глубочайшей депрессии. И я вовсю этим пользовалась.

– Он просит тебя простить его, – перешла я на шепот, имитируя истощение. – Он говорит… ищи… ищи в его бумагах. Там есть ответ. Там то, что он хотел тебе сказать.

Это был мой коронный номер – туманный намек, который заставляет клиента делать всю работу за тебя. Пусть сама перероет его кабинет. Может, найдет что-то стоящее, а я потом это обыграю.

Сеанс длился еще минут сорок. Я лила воду о светлой любви, о несправедливости судьбы и о том, что надо жить дальше (желательно, продолжая платить мне). Анастасия слушала, завороженная. Когда музыка смолкла, она выглядела опустошенной, но с просветлением в глазах.

– Спасибо вам, – прошептала она, доставая из сумки еще один конверт. – Я… я чувствую, вы правда говорили с ним.

Она ушла. Я щелкнула засовом, отключила «Тибет» на компе и достала из-за шторы коньяк. Руки дрожали. Не от страха, а от адреналина. Я только что выступила в роли психотерапевта, следователя и мошенницы в одном флаконе. И мне за это щедро оплатили.

Я расстегнула плед, выпила еще один глоток прямо из горлышка и посмотрела на часы, которые она забыла забрать.

«Твоя Н.», – прочитала я снова.

– Ну, Владимир, – пробормотала я, откладывая конверт с деньгами. – Помоги ты мне с этим делом, а то твоей Насте, похоже, и правда неспроста крышу сносит. И мне потом несдобровать.

Внутренний голос, голос Клавдии, язвительно заметил: «С чего это вдруг? Ты же всегда знала, что всё это – полная ерунда».

Но впервые за долгое время этот голос звучал не так уж уверенно.

Глава пятая

Кабинет майора Семенова пах старыми бумагами, дешевым кофе и тщетностью бытия. Свет от люминесцентной лампы мертвенно отсвечивал от стопок дел, грозящих вот-вот рухнуть и похоронить под собой своего хозяина. Сам хозяин, майор Семенов, сидел, вгрызаясь взглядом в монитор компьютера, который гудел, как улей разъяренных пчел. Ему было пятьдесят, и он чувствовал каждый из этих лет где-то в основании черепа, в ноющей боли после долгого сидения и в глухом раздражении от окружающего идиотизма.

Раздался стук в дверь.

– Войдите, – буркнул Семенов, не отрываясь от отчета.

В кабинет вошел молодой лейтенант Игорь, его напарник, с лицом, сияющим от возмущения.

– Товарищ майор, вы не представляете! Опять эта история с бабушкой Галиной Ивановной!

Семенов медленно поднял на него глаза. У него было лицо, на котором хроническая усталость вытеснила все остальные эмоции.

– Какая бабушка? Какую бабушку? У меня тут каждый день по пять бабушек. У одной сберкнижку увели, у второй мошенники по телефону коды выманили, у третьей сосед козла на балконе поселил. Уточняй.

– Да та, которую тот тип обобрал! «Мастер Амон», – Игорь с презрением выплюнул это имя. – Который по телевизору в каких-то шоу мелькал. Пришел к ней, ауру почистил, порчу снял. А в итоге – все золотые сережки и пенсию за полгода вперед. Говорит, «энергия так сказала».

Семенов закрыл глаза и с силой провел ладонью по лицу, будто пытаясь стереть с себя налипшую за день грязь.

– Нашел, этого… Амона?

– Нет. След простыл. Как сквозь землю провалился. Бабушка теперь у нас в дежурке сидит, требует, чтобы мы «вернули ей энергию в денежном эквиваленте».

Семенов тяжело вздохнул. Иногда ему казалось, что он служит не в полиции, а в цирке. Только клоуны были очень грустными и очень жадными.

– Эти мошенники… – он произнес это слово с тихой, леденящей ненавистью. – Пиявки. Паразиты. Пользуются тем, что людям плохо, одиноко, страшно. И лезут в их карманы и в их души своими грязными лапами. Ненавижу их.

– А вы знаете, товарищ майор, – оживился Игорь, – а ведь у нас тут своя, местная, плодится. В районе хрущевок на Проспекте. Мадам какая-то Кассандра. Тоже вовсю практикует. Карты, свечи, усопших беспокоит.

Семенов нахмурился, пытаясь вспомнить.

– Макарова, что ли? Клавдия Егоровна?

– Да, кажется, так! Вы ее знаете?

– Сталкивались, – сухо ответил Семенов.

В его памяти всплыла невысокая, вертлявая женщина с неестественно черными волосами и глазами, в которых читался сплошной циничный расчет. Она тогда «снимала венец безбрачия» с жены местного чиновника. Чуть не довела бедную женщину до нервного срыва, пока тот самый чиновник не пригрозил ей статьей.

– Типичная шарлатанка. Мелкая, жадная. Но опасная. Такие, как она, как тараканы. Одного прихлопнешь – десять новых из щелей выползет. Люди ведь верят. Им же проще заплатить сто рублей гадалке, чем пять тысяч психологу.

Он откинулся на спинку стула, которая жалобно заскрипела.

– Они все одинаковы. Несут этот бред о карме, энергетических потоках, духах. А сами верят только в купюру. Самое мерзкое, что поймать их сложно. Все строится на «добровольных пожертвованиях». Клиенты сами потом в суде показывают: «а я сама дала, она меня так убедительно попросила, я думала, это на лечение дельфинам».

Игорь засмеялся. Семенов не улыбнулся.

– Это не смешно, Игорь. Это грустно. И страшно. Потому что однажды к такой вот мадам Кассандре придет не бабушка с сережками, а человек с настоящей бедой. А она его своим бредом либо в могилу сведет, либо в психушку. И мы потом будем разбирать это дело. И она будет смотреть на тебя своими наглыми глазами и говорить: «А я что? Я просто дала совет. Это же ее воля была – последовать ему».

«…Все они одинаковы, – думал Семенов, глядя в потолок. – Но этот Крутов… В деле Соколова не все гладко. Инсценировка смерти была слишком топорной, словно ее готовил не криминальный гений, а загнанный в угол человек, готовый на все. И куда ушли те миллионы? На новый Мерседес? Или на что-то менее пафосное, но более важное?»

Он помолчал, глядя на портрет начальника на стене.

– Нет, я их всех к стенке бы поставил. Особенно этих, местных. Гламурных, как тот Амон, и вот этих, пошлых, как Макарова. Одно слово – шарлатанка.

В это самое время его «шарлатанка», мадам Кассандра, сидела на кухне и пересчитывала деньги Анастасии. Она складывала их в стопочки, облизывала палец и чувствовала себя королевой мира.

– Лиза, рыбонька! – крикнула она в сторону закрытой двери дочкиной комнаты. – А не сходить ли нам в торговый центр? Маме тут немного денег упало с неба!

В ответ послышалось лишь невнятное ворчание. Клавдия фыркнула и отложила одну купюру в сторону.

– Ладно, сантехнику на бутылку. Он тоже человек, пусть порадуется.

Она и не подозревала, что в убогом кабинете в райотделе майор полиции Семенов, которого она панически боялась, в этот самый момент мысленно приговорил ее к высшей мере социальной защиты. А она всего лишь хотела заработать на безбедную старость и на дурацкие наушники для своей стервозной дочки.

Две вселенные – вселенная закона и вселенная дешевого обмана – существовали параллельно, не соприкасаясь. Но так могло продолжаться лишь до поры до времени. Первый камушек уже покатился с горы, и лавина была не за горами.

Глава шестая

Три дня. Ровно семьдесят два часа с того момента, как Анастасия Соколова вышла от меня после второго сеанса, оставив в моих руках свои пятьдесят тысяч и часы своего «покойного» мужа. За это время я успела мысленно потратить эти деньги, поссориться с Лизой из-за ее вечного нытья и даже начать верить, что пронесет. Что богачка успокоится, найдет себе новое развлечение, а я останусь при своих – пусть и нечестно, но заработанных деньгах.

Утро третьего дня началось с того, что забился слив на кухне.

Я пила утренний кофе, размазывая по блюдцу варенье, купленное по акции «три по цене двух», и чувствовала себя если не королевой, то уж точно очень удачливой придворной дамой. Два конверта от Анастасии лежали в ящике кухонного стола, придавленные сковородкой – на всякий пожарный. Я уже прикидывала, сколько из этой суммы придется отдать за кредит, сколько отложить на «черный день» (читай – на внезапный визит Семенова) и какую сумму можно будет с чистой совестью спустить на ту самую дурацкую технику для Лизки. Может, даже не наушники, а на тот самый телефон. Чтобы отстала, наконец.

Мысль о том, что я водила за нос бедную женщину, которую недавно похоронила мужа, старательно вытеснялась практичными расчетами. Совесть – роскошь, которую я не могла себе позволить. Как и кашемировое пальто.

Внезапно в тишине раздался резкий, истеричный стук в дверь. Не стук – долбежка. Так стучат либо полицейские, либо сумасшедшие. У меня похолодело под ложечкой. Сердце гулко ударило где-то в районе горла.

Я метнулась к двери, заглянула в глазок. И обомлела.

На площадке, сжав кулаки, стояла Анастасия. Но это была не та тихая, разбитая горем женщина. Это была фурия. Волосы растрепаны, тушь размазана по лицу черными ручьями, в глазах – дикая смесь ярости и отчаяния.

– Открывай! Немедленно открой, ведьма! – ее крик был приглушен дверью, но от этого не менее страшен.

Мозг лихорадочно заработал. Что? Почему? Неужели Семенов? Налоговую навела? Поняла, что ее разводят?

Я, стараясь сохранить остатки достоинства, открыла дверь.

– Анастасия, родная? Что случилось? Духи…

– Заткнись о своих духах! – она ворвалась в прихожую, отбрасывая меня в сторону. Пахло от нее дорогими духами и дешевой истерикой. – Ты! Ты знала! Ты все знала и специально меня обманывала!

– Что? Что я знала? – я искренне опешила. Моя актерская игра дала сбой перед этой неконтролируемой яростью.

– Он жив! – выкрикнула она, и ее голос сорвался на визг. – Мой муж! Владимир! Он жив! Его видели! Вчера вечером его видели в ресторане «Панорама»! С какой-то… с какой-то стервой!

Внутри у меня всё рухнуло. Пол, потолок, стены – всё смешалось в кашу.

– Не… не может быть… – это было всё, что я смогла выдавить из себя.

– Не может? – она захохотала, и этот смех был страшнее крика. – А я с ним виделась! Сама! Три недели назад!

Она выпалила это, и в ее глазах, помимо ярости, читалось дикое торжество человека, выкладывающего на стол козырной туз.

– Он… сам нашел меня. Позвонил с неизвестного номера. Умолял о встрече. Говорил, что ему угрожают, что он в страшной опасности, что ему нужно только одно – знать, что я в порядке.

Ее голос сорвался на истеричный шепот.

– Я встретилась с ним. В том самом парке, где мы когда-то гуляли. Он был такой… изможденный. Испуганный. Говорил, что любит только меня, что все это – временно, что он скоро все уладит и мы снова будем вместе. Дал мне деньги, большую сумму. Сказал, чтобы я ни в чем себе не отказывала. А сам… а сам, оказывается, уже со своей шлюхой по ресторанам шлялся!

Она снова начала биться в истерике, но теперь это были слезы не только гнева, но и горького, беспощадного унижения.

– Я, как дура, поверила! Я плакала от счастья, что он жив! Хранила его тайну! А он… он просто использовал меня! Успокоил, заплатил за молчание, как какой-то проститутке, и продолжил вести свою двойную жизнь! И ты… ты со своими дурацкими сеансами только усугубляла все это! Заставляла меня верить, что он страдает на том свете, а он в это время на этом свете тратил наши деньги на каких-то шлюх!

Я почувствовала, как кровь отливает от лица, оставляя кожу холодной и липкой.

– Не… не может быть… – это было всё, что я смогла выдавить из себя. – Духи… они никогда не ошибаются…

– Какие духи?! Какие духи, ты скотина беспринципная?! – она схватила с полки в прихожей первую попавшуюся вещь – мой старый зонт-трость – и швырнула его об стену. – Ты просто взяла и обманула меня! Выманила у меня деньги! Я тебе сейчас все кости переломаю!

Она сделала шаг ко мне, и я инстинктивно отпрянула к кухне, ища глазами что-то тяжелое для обороны. Мой мозг, обычно такой изворотливый, отказывался работать. Единственная мысль, стучавшая в висках: «Тюрьма. Статья за мошенничество. Крупный размер. Лишение свободы».

– Анастасия, успокойтесь! – запищала я. – Возможно, это ошибка! Возможно, это его двойник! Или призрак! Материализация! Бывает же!

– В «Панораме»?! Жрут там котлеты по-киевски призраки?! – она захохотала, и этот смех был страшнее крика. – Он живой! Поняла ты?! И ты, тварь, заставила меня рыдать над его часами! Ты смеялась надо мной!

Она вдруг остановилась, ее взгляд упал на ящик кухонного стола. Тот самый ящик.

– Деньги! – прошипела она. – Верни мне мои деньги! Сию же минуту! Или я звонку в полицию! Прямо сейчас!

Услышав слово «полиция», я чуть не рухнула на пол. Во рту пересохло.

– Конечно… конечно, – залепетала я, метнувшись к ящику и с трудом открывая его трясущимися руками. – Сейчас… я все верну… это недоразумение… духи, видите ли, иногда такие шутки любят…

Я сунула ей в руки оба конверта. Она, не глядя, судорожно сунула их в сумку, всё так же тяжело дыша и не сводя с меня безумного взгляда.

– Если я хоть раз еще увижу твою рожу или твои дурацкие объявления, – сказала она тихо и очень четко, – я лично приведу сюда полицию. И мы посмотрим, как твои духи помогут тебе в камере. Поняла?

Я только кивала, не в силах вымолвить ни слова.

Она развернулась и вышла, хлопнув дверью так, что задребезжали стекла в серванте.

Я осталась стоять посреди кухни, опираясь о стол дрожащими руками. В ушах звенело. Сердце колотилось где-то в горле, готовое выпрыгнуть.

«Он жив».

Сорок восемь тысяч. Я их уже мысленно потратила. Отдала кредитору, купила Лизантине ее глупый телефон, отложила на черный день. А теперь ящик был пуст. А впереди был визит Анастасии к Семенову. Или, что еще хуже, визит самого Семенова ко мне.

Я медленно сползла на стул и уронила голову на стол. Отчаяние, горькое и липкое, накатило на меня.

– Ну вот, дура старая, – прошептала я в липкую поверхность столешницы. – Накаркала. Нашептала. Теперь получай.

Где-то там, в городе, гулял живой и невредимый муж моей клиентки. А я сидела в своей развалюхе и была в шаге от тюрьмы.

Ирония судьбы была бы смешной, если бы не была такой чертовски страшной.

А в это время в кабинете майора Семенова раздался телефонный звонок. Дежурный передал, что его срочно требует к телефону некая Анастасия Соколова. Семенов, поморщившись, взял трубку. Очередная истеричка, наверное.

Голос в трубке и правда был истеричным, срывающимся на крик.

– Меня обманули! Эта… эта шарлатанка! Мадам Кассандра! Она выманила у меня деньги, говорила с моим покойным мужем, а он, оказывается, жив! Жив!

Семенов с трудом разбирал слова сквозь рыдания. Он терпеть не мог таких разговоров.

– Успокойтесь, гражданка. Изложите суть. Кто жив?

– Мой муж! Владимир Соколов! Его видели в ресторане! А эта тварь брала с меня деньги за сеансы связи с ним! Я у нее была дважды, я ей пятьдесят тысяч отдала! Потом, когда я все узнала, я пришла к ней, забрала деньги обратно! Но она же мошенница! Я требую, чтобы ее привлекли!

Семенов уже мысленно ставил галочку напротив фамилии «Макарова». Так, значит, не только с пенсионерками, но и с состоятельными клиентками работает. И суммы уже посерьезнее.

– Гражданка Соколова, вы можете подать заявление. Но имейте в виду, если вы добровольно передали деньги и добровольно же их обратно получили, состава преступления здесь нет. Это гражданско-правовые отношения.

– Как это нет?! Она же обманывает! Она меня одурачила!

– Закон, к сожалению, не запрещает людям быть доверчивыми, – сухо констатировал Семенов. – Подавайте заявление, мы его зарегистрируем. Но уголовное дело, скорее всего, возбуждать не будем. Оснований нет.

Он еще несколько минут выслушивал поток возмущения, потом, извинившись, положил трубку. В блокноте, там, где у него была пометка «Макарова К.Е.», он дописал: «Соколова А.С. 50 000 руб. Вернула. Муж жив?»

Ирония ситуации его, конечно, позабавила. Шарлатанка, вышедшая на связь с «живым покойником». Хорошенькое дело.

В тот момент он еще не знал, что очень скоро фамилия «Соколов» снова всплывет в его практике. Уже в деле совсем иного рода. И визитка мадам Кассандры окажется в бумажнике того, кто был мертв уже по-настоящему.

Глава седьмая

Я не знаю, сколько времени просидела так, уткнувшись лбом в прохладный пластик столешницы. Сознание отказывалось воспринимать реальность. Оно цеплялось за абсурдную надежду: а вдруг это сон? Вдруг я сейчас проснусь, и будет утро, и на столе будут лежать те самые два конверта, пахнущие деньгами и безнаказанностью?

Но запах жженого ладана, все еще витавший в воздухе, был неприлично реальным. Как и пустота в ящике стола. И комок ледяного ужаса в животе.

«Полиция».

Это слово звенело в ушах, как навязчивый мотив. Майор Семенов. Его холодные, уставшие глаза. Его презрительная усмешка, когда он будет зачитывать статью: «Мошенничество, совершенное в крупном размере». А два конверта от Анастасии – это ведь точно крупный размер? Еще какой крупный. Для меня – просто гигантский.

Я вскочила и начала метаться по крошечной кухне, как зверь в клетке. Руки тряслись, в висках стучало.

– Спокойно, Клавдия, соберись! – прошипела я сама себе. – Думай!

Варианты проносились в голове, один нелепее другого.

Вариант первый: найти Анастасию, упасть ей в ноги, умолять о пощаде. Отдать вдвое больше. Но где взять деньги? Взять новый кредит? Объявить акцию «Спасение от тюрьмы – 50%»?

Вариант второй: бежать. Собрать вещи, взять Лизу и смыться в неизвестном направлении. Но куда? На что? Да и Лиза скорее согласится на публичную казнь, чем на побег с матерью-мошенницей.

Вариант третий: попытаться все отрицать. Сказать, что Анастасия сама принесла мне деньги в благодарность за духовную поддержку. А потом передумала и решила меня оклеветать. Слово против слова. Но ее слово – слово богатой, респектабельной женщины. Мое слово – слово гадалки из хрущевки. Кому поверит суд? Правильно.

Я подошла к окну и отдернула занавеску. Двор был пуст. Ни черных машин с проблесками, ни фигур в штатском. Пока что.

Надо было звонить Галине. Она единственная, кто знал правду и чей мозг не затуманен страхом или подростковым максимализмом. Я схватила телефон. Пальцы не слушались, я дважды промахнулась мимо иконки ее номера.

– Галя! – зашептала я, как только услышала на том конце трубки ее хриплое «Але!». – У меня кошмар!

– Опять клиентка требудет вернуть деньги за воскрешение кота? – спокойно спросила Галина. Я слышала, как на фоне звенят чашки.

– Хуже! Намного хуже! – я почти рыдала в трубку, сжав ее так, что трещал пластик. – Помнишь, ту богатую, с мужем? Так вот, он, оказывается, живой! Живой, Галя! Его в ресторане видели! Она была тут, забрала деньги и пригрозила полицией!

С той стороны повисло молчание. Я уже представила, как Галина в шоке роняет тарелку с борщом.

– Ну ты даешь, – наконец выдавила она. – Это даже не лохотрон, это какой-то цирк с конями. Живой мужчина? А ты ему там напророчила что-то?

– Да я ему всю душу из короны вынула! И про болота, и про партнера-предателя! – запричитала я. – Теперь она, наверное, уже у Семенова в кабинете сидит и заявление пишет!

– Слушай сюда, – голос Галины стал жестким, хозяйственным. – Успокойся. Первое – ты ей деньги вернула?

– Вернула! Оба конверта!

– Молодец. Значит, прямого ущерба нет. Состава преступления нет. Она тебе добровольно отдала, ты ей добровольно вернула. Семенов будет ржать, но повода за тобой приехать у него нет.

Ее логика немного успокоила мою истерику.

– Но… но она же пригрозила! Сказала, если увидит мои объявления…

– А ты их сними, дура! – отрезала Галина. – На недельку завяжи с этим своим шаманством. Пересиди. А она успокоится, своего живого мужа найдет и забудет про тебя. У нее своих проблем, я думаю, выше крыши.

Я глубоко вздохнула. Впервые за последние полчаса мне показалось, что я могу дышать.

– Ты правда так думаешь?

– Конечно! – она хмыкнула. – Она же не идиотка, чтобы скандал из-за этого раздувать. Мужик-то живой. Какая разница, что какая-то гадалка наболтала? Радоваться надо. Иди чаю с коньяком выпей. Лекарство от всех болезней.

Мы повесили трубку. Я последовала ее совету. Налила в чашку крепкой заварки, плеснула туда коньяку из спасительной бутылки за шторой. Руки тряслись уже меньше.

«Пересиди. Завяжи». Это звучало как план. Не самый героический, но единственно возможный.

Я сидела на кухонном полу, прислонившись к дверце холодильника. Его мерзкий, булькающий гул отдавался в затылке, словно насмехаясь надо мной. В ушах все еще звенел ее визг: «Ведьма! Шарлатанка!». А в кармане халата лежала та самая смятая пятитысячная купюра, отложенная сантехнику. Теперь и она была не нужна. Сантехника можно было не ждать. Как, впрочем, и клиентов. И денег. И уважения дочери.

«Он жив». Эти два слова выжигали все внутри, оставляя после себя лишь пепелище стыда и леденящий ужас. Я закрыла глаза, пытаясь загнать обратно предательские слезы. Они подступали комом к горлу, горячие и беспомощные.

И тут из-за двери комнаты Лизы донесся ее голос, сдавленный, но абсолютно четкий. Она говорила по телефону.

«…Да, представляешь? Полный провал. Ее сейчас вообще трясет. Нет, не бухтит, это хуже… Молчит. Сидит на кухне и просто молчит. Как тряпка».

Она говорила с кем-то из подруг. И в ее голосе не было ни злорадства, ни привычной едкой насмешки. Было нечто гораздо более страшное – стыд. Стыд за свою мать. Жалкую, проштрафившуюся, раздавленную мошенницу.

И вдруг, сквозь оцепенение, в мозгу что-то щелкнуло. Ясно и громко, как щелчок выключателя.

Я – тряпка. Я – жалкая шарлатанка, которую вот-вот придут и арестуют. Я – объект стыда для собственной дочери.

Эта мысль пронзила меня острее, чем страх перед Семеновым. Страх был внешним. А это – внутреннее, глубокое, подлое унижение. Унижение, которое я сама на себя навлекла.

Я медленно поднялась с пола, опираясь на стол. Ноги не слушались, но я заставила их выпрямиться. Подошла к раковине, плеснула в лицо ледяной воды. Она обожгла кожу, смывая следы слез и липкий налет отчаяния.

Я посмотрела на свое отражение в темном окне. На меня смотрела перепуганная, немолодая женщина с размазанной тушью и лицом жертвы.

«Нет, – прошептала я своему отражению. – Хватит».

Я прожила всю жизнь, притворяясь. Притворялась цыганкой, ясновидящей, женщиной с трагическим прошлым. Я строила из себя мадам Кассандру, чтобы прятать за ней Клавдию – неудачливую, вечно затравленную Клавдию.

Но сейчас притворяться было не перед кем. Клиентов не будет. Лизе я была не нужна. Оставался только яростный, холодный гнев. Гнев на саму себя. И на того, кто довел меня до такого состояния – на этого чертова Крутова и его воскресшего покойника.

Они втянули меня в свою грязную игру. Сначала использовали мое шарлатанство, чтобы утешить вдову, а теперь сделали меня козлом отпущения.

«Хорошо, – подумала я, и губы сами собой растянулись в беззвучной, кривой улыбке. – Вы хотите играть? Будем играть».

Я не следователь. У меня нет связей, оружия, власти. Но у меня есть кое-что получше. У меня есть наглость отчаяния. И умение втираться в доверие, вытягивать информацию и врать так, что тебе поверят. Я тридцать лет занималась этим ради жалких тысяч. Почему бы не сделать это ради спасения собственной шкуры? И, черт побери, ради того, чтобы моя дочь хоть раз взглянула на меня не со стыдом, а с… с чем-то другим.

Я прошла в «сеансовую», отодвинула хрустальный шар и достала из-под стопки карт Таро обычную ученическую тетрадь. На первой странице было написано: «Клиенты. Долги. Расчеты».

Я перевернула страницу. Чистый лист.

Взяла ручку и вывела сверху крупными, размашистыми буквами:

«РАССЛЕДОВАНИЕ»

Первый пункт: «Найти Олега Крутова».

Второй: «Выяснить, что случилось с Соколовым на самом деле».

Третий: «Остаться на свободе».

Это был не план. Это был манифест. Акт отчаяния и зарождающейся ярости.

Я не знала, с чего начать. Я не знала, как это сделать. Но я знала одно: сидеть и ждать, пока меня придут забирать, я больше не буду. Лучше уж меня заберут за попытку что-то сделать, чем за то, что я, как тряпка, сидела и плакала на кухонном полу.

Я подошла к двери, сорвала с глазка свое дурацкое объявление со скидкой на усопших и швырнула его в мусорное ведро.

Акция завершена. Начинается новая игра. И на кону в ней – моя жизнь.

– Всё, – прошептала я пустой квартире. – Кассандра закрылась. На неопределенный срок.

Я допила чай с коньяком. Напиток обжигал горло, но согревал изнутри, притупляя острые углы страха.

Галина права. Надо просто переждать. Залечь на дно. А там – видно будет. Главное, чтобы этот чертов Семенов ничего не узнал. И чтобы этот воскресший мужчина не взял и не умер по-настоящему. А то будет совсем не смешно. Мысль была такой абсурдной, что я даже фыркнула. Нет, такого точно не случится.

Глава восьмая

Три дня. Семьдесят два часа паралича. Я не отвечала на звонки, не подходила к двери, зашторила окна и жила в полумраке, как настоящая затворница. Лиза, удивленная таким поворотом, даже пару раз спросила, не заболела ли я. Я отмалчивалась. Сказать дочери, что ее мать – повязаная преступница, ожидающая ареста, я не решалась.

Галина звонила каждый день, успокаивала: «Сиди тихо, пронесет». Я и сидела. Жрала пельмени из морозилки и смотрела сериалы, пытаясь заглушить внутреннюю тревогу, которая грызла меня изнутра, как голодная крыса.

На четвертый день я почти поверила, что пронесет. Нервы начали потихоньку отпускать. Я даже задумалась, не сходить ли в магазин за хлебом. И в этот момент зазвонил дверной звонок.

Я замерла у окна, боясь пошевелиться. Звонок был настойчивым, официальным. Не клиентский. Сердце ушло в пятки. Семенов? Пришел все-таки?

Но потом я услышала знакомый голос почтальона Нины Петровны: «Макарова, вам телеграмма! Подписывать будете?»

Телеграмма? В наш-то век? Выдохнув с облегчением, что это не полиция, я открыла дверь. Нина Петровна сунула мне в руки бланк и удалилась, бормоча что-то про «редкость теперь».

Бумага была холодной и чужой. Я развернула ее, не понимая. Кто? Зачем?

Телеграмма была от Анастасии Соколовой. Текст был лаконичным, как удар ножом:

«ВЛАДИМИРА НАШЛИ МЕРТВЫМ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ВЫЯСНЯЮТ ПРОИЗОШЛО ВЧЕРА БУДУ ОЧЕНЬ НУЖНА ВАША ПОМОЩЬ АНАСТАСИЯ»

Я прочитала. Еще раз. Медленно. Каждое слово.

«НАШЛИ МЕРТВЫМ».

Мир не рухнул. Он замер. Застыл в немой, леденящей паузе. Звуки с улицы пропали. Осталось только тиканье настенных часов и этот листок в моих руках.

Он умер. Тот самый мужчина, который был жив. Которого видели в ресторане. Который был причиной моего позора и паники.

Теперь он был мертв. По-настоящему.

Я медленно, как во сне, прошла на кухню и опустилась на стул. Телеграмма лежала на столе, белая и зловещая.

Первая мысль была животной, примитивной: «Она передумала. Она не пойдет в полицию. Ему же хуже не станет».

Вторая мысль пришла следом, холодная и отчетливая: «А что, если подумают, что это я?»

Трепет прошел по коже. Я же его «отпела». Я говорила о его смерти, о его неприкаянной душе, о тайнах. А теперь он мертв. Слишком удобное совпадение для уставшего майора Семенова, который и так меня на заметке держит.

И третья, самая чудовищная мысль: «А что, если это не совпадение?»

Я вспомнила слова Анастасии: «Он был странным. Закрытым. Что-то его тревожило… Олег… Его партнер…»

Мой собственный бред, мои выдумки про «предателя-партнера» и «опасный проект» вдруг обрели зловещий вес. Что, если я, сама того не ведая, наткнулась на правду? Что, если его смерть и впрямь не случайна?

Телеграмма гласила: «БУДУ ОЧЕНЬ НУЖНА ВАША ПОМОЩЬ».

Я читала эти слова снова и снова, и они не складывались в логичную картину. Почему она? После того скандала, после моих разоблаченных прогнозов, после того, как она назвала меня ведьмой и мошенницей? Почему она снова ко мне?

Ответ пришел вместе с холодной дрожью. Потому что я была последней, кто «разговаривал» с ее мужем. Потому что в ее мире, рухнувшем дважды – сначала от потери, потом от предательства и, наконец, от новой, уже окончательной потери – не осталось никого, кто мог бы дать хоть какой-то ответ. Полиция? Они будут копаться в фактах, в уликах, в мотивах. Но им нет дела до души, до того, что она чувствовала все эти месяцы, до тех сбивчивых слов, которые я ей когда-то нашептала и которые, черт возьми, теперь выглядели как жуткое пророчество.

Она цеплялась за меня, как тонущий за соломинку. Я была единственным человеком, причастным к ее тайне, к ее горю, к последним дням того Владимира, каким она его не знала – напуганного, затравленного. И теперь, когда он был мертв по-настоящему, ее отчаянный разум отбросил злость и обиду и вернулся к тому единственному, кто хоть что-то «знал». Даже если это знание было построено на песке и обмане.

Она верила мне не потому, что я была хорошей. А потому, что все остальные варианты оказались хуже. Я была ее последним прибежищем, ее исповедником, пусть и лживым. И в этом был мой единственный шанс – и моя самая страшная ловушка.

Я аккуратно сложила телеграмму вчетверо и сунула ее в карман халата.

– Ну что ж, Владимир, – прошептала я в тишину кухни. – Видно, не зря мы с тобой беседовали. Придется, выходит, продолжать.

На этот раз в моем голосе не было ни сарказма, ни страха. Только пустота и ледяная решимость. Игра внезапно стала смертельно серьезной.

Она снова верила мне. Теперь – по-настоящему. Ее муж был мертв, и она цеплялась за последнюю соломинку – за шарлатанку, которая случайно угадала.

Я взяла листок дрожащими пальцами. Страх сменился другим чувством – леденящим, всепоглощающим ужасом. Я боялась тюрьмы за обман. А теперь меня могло ждать что-то гораздо худшее.

Я подошла к окну и выглянула во двор. Все было как обычно. Дети катались с горки, старушки сидели на лавочке. Обычная жизнь.

А где-то там, в этом городе, был труп человека, с которым я якобы говорила. И, возможно, тот, кто этот труп сделал.

Я повертела в руках телеграмму. Моя рука потянулась к телефону, чтобы снова позвонить Галине. Но я остановилась.

Что я скажу? «Галя, ты помнишь того живого мужика? Так вот, он таки умер. И, кажется, я где-то рядом с этим прохожу»?

Нет. Теперь это было только мое дело. Мой кризис. Моя ловушка.

– Ну что ж, Владимир, – прошептала я в тишину кухни. – Видно, не зря мы с тобой беседовали. Придется, выходит, продолжать.

На этот раз в моем голосе не было ни сарказма, ни страха. Только пустота и ледяная решимость. Игра внезапно стала смертельно серьезной.

Глава девятая

Утренняя планерка в отделе напоминала разбор полетов в цирке после особенно неудачного представления. Кто-то потерял протокол, у кого-то сломался принтер, а лейтенант Игорь снова рассказывал историю про бабушку, которая подралась с таксистом из-за неправильного гороскопа. Семенов сидел, отрешенно глядя в стену, и мечтал о кофе. Не о той бурде, что варили здесь, в пластиковых стаканчиках, а о настоящем, крепком, из турки. Как варила его жена. Когда они еще жили вместе.

Его спас от общего идиотизма звонок на прямой телефон.

– Семенов, – отрывисто бросил он в трубку.

– Иван Петрович? – голос оперативного дежурного был собранным, без обычной утренней расслабленности. – На пустыре за «Технополисом» нашли тело. Мужчина. Следы насильственной смерти.

Семенов мгновенно повернулся к компьютеру, уже забыв про кофе и цирк.

– Конкретнее.

– Удар по голове. Возможно, труп перевозили. Место не похоже на первичное. Личность пока не установили. Ждем группу.

– Выезжаю, – Семенов бросил трубку и встал. Все в кабинете замерли, почуяв серьезность. – Игорь, со мной. Остальные – продолжать разбор полетов. Без меня никого не отпускать в астрал.

Через двадцать минут они были на месте. Заброшенная стройка, груды кирпича, ржавая арматура. И посреди этого запустения – неестественно прямая фигура в дорогом, но теперь испачканном пальто. Лицо прикрыто пиджаком одного из оперативников.

Криминалисты уже работали, щелкая фотоаппаратами. Семенов подошел, кивнул следователю и наклонился, чтобы заглянуть под пиджак. Лицо мужчины было бледным, искаженным предсмертной гримасой. Лет сорока пяти, хорошо одет. Никаких очевидных признаков бродяги или алкоголика.