Его заложница бесплатное чтение

ПРОЛОГ 

Александра  

Меня тащат вглубь темного переулка к огромному внедорожнику. Кричать не могу, мужская ладонь зажала рот и нос, и я почти не дышу. Пытаюсь брыкаться и попасть этому уроду по ноге. Но ему все равно, он словно железный. Очень сильный мужчина.

Когда меня грубо швыряют в машину, начинаю кричать, срывая горло. Обычно крики жертвы дезориентируют нападающих – так говорил папин начальник безопасности, а еще он учил меня защищаться, и я судорожно пытаюсь вспомнить хоть один прием. Размахиваюсь, чтобы ударить ребром ладони в кадык, но мою руку ловко останавливают. Подонок действует быстро и профессионально, словно учился этому годами или украл уже тысячи таких дур, как я.

Он утыкает меня лицом в кожаную обивку сиденья и связывает мои руки. Продолжаю надрывать горло до хрипоты, но на помощь никто не приходит. Естественно. Ночью в темном переулке нарваться на маньяка – это самоубийство. В крайнем случае, возможно, кто-то вызовет полицию, но пока наша доблестная полиция приедет, меня уже увезут в неизвестном направлении.

На адреналине не чувствую страха или ужаса. Отчаянно дергаюсь и кричу как ненормальная, пытаясь пнуть похитителя. Но все бесполезно, он словно непробиваемая скала. Даже не запыхался. Переворачивает меня как тряпичную куклу и тянет руку к моему лицу. Пользуюсь моментом, уже, скорее, от отчаянья кусаю подонка за руку, со всей дури стиснув зубы.

— Сука! — рычит похититель и хватает меня за шею, сжимая ее настолько сильно, что кислород моментально заканчивается. Открываю рот, отпуская ладонь похитителя. Хриплю, чувствуя металлический привкус крови во рту.

А еще начальник папиной охраны всегда говорил, что, если нет выхода, никогда нельзя злить и провоцировать нападающих, чтобы не огрести еще больше. Лучше прикинуться бедной овечкой, а самой быть хитрее, ища методы выхода из ситуации. Но когда я вообще кого-то слушала. Наивно полагала, что мне это все не понадобится.

— Не дергайся. Бесполезно, только силы теряешь, — голос у него глубокий, пронизывающий, тембр такой, что я ощущаю его каждой клеточкой, и по коже прокатываются мурашки. Замираю, и рука на моей шее разжимается. Уже не до крика и сопротивлений. Глотаю большую порцию кислорода и тут же закашливаюсь. Нормально надышаться мне не дают – на мой рот ложится широкий скотч. Липкая лента стягивает кожу и намертво прилипает, вынуждая меня часто дышать через нос. Дверь машины захлопывается, и вот тут мне становится страшно. До такой степени, что покалывают руки и немеют губы.

Мужчина обходит машину, садится за руль, блокирует двери и медленно едет по дворам. Я не знаю, кто этот мужчина и что он от меня хочет, но в голову сразу лезут страшные сводки криминальных новостей, там, где в оврагах находили мертвых изнасилованных и истерзанных девушек. И насилие – не самое страшное, что мне может грозить.

Я девушка не из робкого десятка. Но впервые в жизни понимаю, что такое ступор и шок. Мне не просто страшно, мне жутко до холодного пота.

Мамочки, я боюсь боли.

Очень боюсь боли… В детстве мне даже прививки не ставили, потому что я падала в обморок только от вида шприцов. А этот мужчина явно везет меня не на каруселях кататься.

Вдруг в машине раздается треск рации.

— Объект «два» вышел из клуба. Звонит, – трещит голос из рации. И в эту же секунду в моей сумке на сиденье раздается телефонный звонок.

О боже, это они о Вадиме.

Понимаю, что со связанными руками и заклеенным ртом я не отвечу на звонок, но хватаю сумку, выгибая кисти, пытаясь достать телефон.

У меня резко вырывают сумку, настолько сильно, что ломается несколько ногтей почти под корень. Мычу от боли. Похититель открывает окно и просто вышвыривает сумку в темноту.

— Объект «два» сел в машину и уехал в сторону перекрёстка.

— Понял, продолжать следить, я перезвоню, — отзывается мой похититель.

Пытаюсь дышать и начать мыслить здраво. Он не один. За нами следили, значит, покушение все же спланированное. Следовательно, передо мной не маньяк. Очень надеюсь, что не маньяк. Я молюсь, чтобы это было похищение с целью выкупа. Мой отец известный бизнесмен. От этой мысли становится легче. И я начинаю лучше соображать. Всматриваюсь в окно, пытаясь понять, куда меня везут, запоминаю дорогу, улицы, повороты, повторяю про себя адреса.

Но когда мы выезжаем за пределы города, теряюсь. Я не знаю эту трассу, за окном мелькает сплошной лес и ничего больше. А дальше меня вновь охватывает паника, поскольку мы сворачиваем на проселочную дорогу, освещение заканчивается, и впереди непроглядная тьма. Не знаю, где я и куда меня везут. Как легко можно поменять принципы. Изнасилование уже не кажется мне самым худшим, лишь бы в лесу не закопали. Это же может быть не денежный интерес, а месть отцу.

Дергаю руками со всей силы, пытаясь содрать скотч, которым связана, но только усугубляю ситуацию, липкая пленка режет запястья, а я все дергаю и дергаю руками в какой-то истерике, раня себе руки. Словно схожу с ума. Подобное не может происходить со мной!

Машина останавливается, похититель выходит, а за окном что-то мерцает. Всматриваюсь. Озеро. Небольшое озеро в лесу, над которым висит яркая огромная луна, отражаясь в воде. Красиво. Вот в этом озере меня красиво утопят.

Сглатываю, чувствуя, как начинаю дрожать, словно в лихорадке. Мамочки.

Я не хочу умирать.

Я папе не сказала, что люблю его.

Я маме с утра нагрубила.

Я не хотела, чтобы так вышло.

Я, в конце концов, не любила никогда за свои двадцать четыре года. И меня никто не любил, чтобы очень глубоко и по-настоящему, насмерть. А не как Вадик – ради выгоды. Я ничего в жизни еще не успела…

ГЛАВА 1 

Арон 

Паркую внедорожник на крытой стоянке и выхожу на двор. Лето выдалось жарким, и даже вечер не несет долгожданной прохлады. Закуриваю, глубоко затягиваясь крепкой сигаретой. Пагубная привычка, но я не собираюсь умирать здоровым. Во мне сидит так много зла, что курение на фоне этого – невинная шалость. Выпускаю облако дыма в небо, туда, где ложится закат. Осматриваюсь. Сканируя округу и пост охраны. Нет, я не любуюсь красотой семейного дома и двора. Привычка еще со службы – оглядываться и подмечать детали. Такова моя сущность, положение обязывает. Подозревать все и всех.

Делаю последнюю глубокую затяжку, обжигая легкие. Курение уже не несет никого удовольствия, как это бывало поначалу. Просто привычка – ритуал, который тело совершает автоматически. Тушу окурок, зажимая уголек большим и указательным пальцами, мне не больно. Кожа в этих местах давно потеряла чувствительность. Я всегда тушу окурки таким образом. А жаль, хочется прочувствовать все оттенки ожога, либо потерять чувствительность навсегда. Иногда нужно, чтобы все чувства и эмоции атрофировались.

Вышвыриваю окурок в урну. Снимаю с себя наплечные ремни кобуры с оружием и закидываю ствол с ремнями в салон машины. В доме дети, не хочу их пугать. Медленно иду в дом.

Сегодня у нашей семьи праздник. Моему племяннику год. Растет Яшка. Мирон назвал сына в честь отца – Яковом. Для них это важно и значимо, они полагают, что именно отец их связал. Так оно и есть, но я бы не расшаркивался в реверансах перед давно мёртвым стариком. Нет, я ценю семью, тем более, когда она так значительно пополнилась.

Не все, конечно, мне приятны. Особенно если учесть, что я трахал – нет, драл жестоко – Марьяну, жену младшего брата. Он о том знал и все равно женился. Мне неприятна эта женщина в качестве члена нашей семьи. Но если Платон так хочет быть мужем шлюхи, кто ему запретит? Все наши наставления он воспринимает крайне негативно. Платон женился назло Мирону, чтобы что-то доказать. Дурак. Вроде взрослый уже, отец. И все равно дурак. Сделал хуже только себе. Его жена только с виду красива, а внутри мертвая кукла, запрограммированная на деньги, жадность, алчность и пороки. Но он из упрямства хочет хлебнуть этой жизни. Так пусть хавает.

Прохожу в холл. Из гостиной льется музыка, пахнет сладкой выпечкой. Уверен, это жена Мирона что-то напекла. Она любит готовить для семьи. И мне нравится ее стряпня. Я не принимаю еду из «чужих» рук, готовлю либо сам, либо ем стряпню нашей домработницы Люды и вот теперь еще Миланы. Эти женщины напитывают свои блюда положительной энергией, на ментальном уровне вкачивая ее в мужчин, которые едят.

Раньше ненавидел наш большой холодный дом, а теперь здесь стало уютнее и теплее. Уют в доме создает женщина. Правильная женщина с чистой энергетикой. Такую трудно найти. Их почти не осталось, одна на миллионы. Чтобы не красивая кукла, а с глубиной и истинной женственностью внутри. Понимаю брата, на такую девушку быстро подсаживаешься, проникаешь глубоко в нее и впускаешь в себя. 

Завидую?

Нет. Скорее, рад, что такой циник, как Мирон, обрел свою душу.

А я…

А у меня уже была душа…

Я ее сам сломал.

Темная сущность убила ее. Поскольку не терпит соседства с женщиной внутри меня. Я не принадлежу себе, и души у меня нет, мной управляет альтерэго. Это как смертельная болезнь, которую можно заглушить, но всегда будут рецидивы.

Страшно?

Да мне, сука, очень страшно. Страшно, что следующее лето может не наступить. Уничтожить мою вторую сущность можно, только уничтожив себя, и когда-нибудь, во время очередного рецидива, я это сделаю.

Смахивает на сумасшествие?

Да, я болен. На всю голову. Психиатры предпочитают называть это маниакально-депрессивным психозом, шизофренией, биполярным аффективным расстройством. Может быть, может быть… Только я чувствую, что внутри меня сидит что-то иное. Мои близкие не знают даже половины того, с чем я борюсь, пытаясь казаться не тем, кем являюсь.

Заглядываю в зеркало, всматриваюсь себе в глаза, в самую глубину. Нет, сейчас у меня ремиссия. Удалось загнать моего темного очень глубоко. Пока хватает сил бороться. Поэтому в данный момент я не опасен, и можно общаться с семьей. Я как ядерный могильник накрыт свинцовым куполом снаружи, а внутри невидимая разрушительная сила.

Прохожу в гостиную. Все в сборе. Мирон держит сына-именинника на руках, показывая ему подарки, Милана с домработницей накрывают стол. Платон сидит на диване с дочерью, вытирая ей перепачканное лицо, а его супруга Марьяна болтает по телефону, попивая шампанское. «Замечательная» парочка. Загнался братишка. Выбрал жену на эмоциях и мнимом благородстве. Назло. Только вот кому? Самому себе? Идиот. Не хочу пророчить, но этот брак скоро развалится, как карточный домик. Все закончится громким судебным процессом, где его жена будет требовать большие «отступные», шантажируя дочерью, которую Платон любит. Так оно и будет, Марьяна своего не упустит.

Даже мама здесь, заплетает Алисе, сестренке Миланы, косички. Девчонка растет красавицей, шустрая, с характером, умная не по годам. Кто бы мог подумать, что наша семья так разрастётся за каких-то два года. Все, как завещал отец. Полный дом. Полная чаша. Увы, я не вписываюсь в эту идиллию. Семья и я – вещи несовместимые. И дело даже не в моих убеждениях, дело в том, что мне просто нельзя кого-то так близко подпускать. Придется раскрыть истинное лицо, а оно не такое прекрасное, как снаружи. Я смирился. 

— Где наш именинник? — усмехаюсь и иду к Мирону. Яшка реагирует на мой голос, оборачивается и улыбается. Да, мы дружим. Я люблю племянников. И Яшку, и Лерку (дочь Платона), они почти одногодки. Лерочка на три месяца старше. Я балую их. На этом мое отношение к детям заканчивается, своих у меня никогда не будет. Негуманно награждать собственных детей таким психом-отцом, как я.

Вынимаю из бумажного подарочного пакета коробку с игрушкой для племянника.

— Продавщица уверяла, что это суперкрутая головоломка для тебя, — подмигиваю мальчишке, — и вручаю ему игрушку. Мирон сажает сына в кресло, давая ему возможность распаковать подарок самому. Племянник старается, пыхтит, разрывая упаковку. Мирон тянет мне руку, пожимаю.

— Поздравляю. Когда ждать второго?

— Нам пока Яшка скучать не дает. Хулиган. Весь в тебя, — усмехается Мирон. — Иногда сходство с тобой наводит меня на некоторые мысли, — шутит брат. Его жена, определенно, красавица, такая нежная девочка, но я воспринимаю ее, как сестру. Милана как-то сразу, почти с первого дня вписалась в нашу семью, словно родная.

— Генетика. Заберу я у вас пацана лет так через десять, — ухмыляюсь.

— Дя-я-я-я, — несется ко мне Лерка и хватается за ногу, — вот где копия Платона. Никаких тестов на отцовство не нужно. Марьяна все предусмотрела, привязав к себе Платона ребенком. Но ребенок не виноват, и я люблю эту маленькую кокетку, которая зовет меня Дя.

— Привет, моя красавица, — подхватываю ее на руки. Лерка такая хитрая. Истинная женщина с пелёнок. Обнимает меня за шею, целует, а сама смотрит на пакет, из которого я вытащил подарок. — И для тебя у меня тоже кое-что есть.

Лерка любит плюшевые игрушки. Она думает, что они живые. Разговаривает с ними, кормит, обнимает. И я вынимаю из пакета плюшевого зайца в синих шортиках и зайчиху в юбочке и с бантиками на ушках. Племянница довольно щурится, обнимая зайца. Подхватываю ее на руки и целую. Лера ласковая девочка, обнимает меня в знак благодарности.

— Ты руки-то мыл, прежде чем трогать мою дочь? — недовольно фыркает Марьяна.

— Мыл, и я, в отличие от тебя, всегда чист. А ты уже не отмоешься. Репутация – вещь такая. Замарал один раз – клеймо на всю жизнь, — огрызаюсь я.

— Арон! — вмешивается братишка. — Это моя жена, имей уважение, — злится Платон, защищая супругу.

— Ну где же я найду уважение? Чего нет, того нет, — развожу руками. Я, в отличие от старшего брата, не так толерантен к жене Платона. Он посадил себе на шею корыстную шлюшку и еще наглотается с ней дерьма. А страдать будет ребенок. Нужно было здраво мыслить и не жениться на Марьяне сгоряча только потому, что она намеренно от него залетела, поскольку это единственный путь входа в нашу семью и смены фамилии на Вертинскую.

Мы предлагали этому идиоту просто оформить отцовство, без женитьбы. Но нет, назло нам он сломал себе жизнь. Марьяна очень красива, но эта искусственная красота создана путем пластики и силикона. Она профессионалка в сексе и держит Платона за яйца. Со временем он нахлебается этого секса и ее искусственной красоты, а после останется только горький пластиковый привкус. Но будет поздно…

Марьяна посылает убийственный взгляд, а мне смешно. Платон напрягается, забирая дочь на руки. Мирон лишь качает головой, поскольку во многом со мной солидарен. А вот Милана хмурится. Она не любит таких стычек.

— Так, давайте за стол, все готово, — приглашает нас Милана. — Это детский праздник, прекратите обмениваться «любезностями», — строго наказывает она. Несмотря на молодость, жена Мирона бойкая девушка и, наверное, главное связующее звено нашей семьи. Все вот эти семейные сборища – ее идея. Хорошая девушка. Повезло Мирону. Нет, я не завидую, поскольку знаю, что такая хорошая девочка меня не выдержит. Я сломаю такую.

— Мы не здоровались, — усмехаюсь и подставляю Милане щеку. Приятно, когда тебя целуют нежные, чистые девочки.

— Обойдешься, — Мирон оттягивает жену к себе. Вроде усмехается, но ведь ревнует. Я бы тоже такую ревновал и глаз не спускал бы. Уведут, как нечего делать.

Застолье проходит спокойно, вполне дружелюбно. Мирон произносит речь, благодаря жену за сына. Я желаю их семье всего самого лучшего. Милана довольная, не выпускает Яшку из рук, следя, чтобы он ничего не опрокинул на столе. Платон тоже в настроении, только Марьяна, как всегда, морщится, ковыряясь в еде. Для нее все здесь жирно и противоречит здоровому питанию. Ну да, этой курице зелени никто не принес. Тут фирменный пирог Миланы с мясом. Блинчики с сыром и ветчиной, мясо на гриле с овощами. Марьяна фырчит и кривится, съедая кусочек пирога, сетуя, что он недопечённый.

На самом деле все вкусно. Я давно не ел такой вкусной домашней еды. Но Марьяне нужно привлечь к себе внимание и высказать свое «фи». Милана пропускает ее язвительные комментарии мимо ушей, а Мирон, сжимая челюсть, посматривает на Платона, призывая осадить жену.

Я просто наблюдаю и нахваливаю еду. Платон что-то шепчет жене. Но отличается Алиса, сестренка Миланы. Девочке десять лет, а она оказывается умнее всех. Хочется пожать ей руку, когда та, проходя мимо Марьяны, как бы случайно проливает на ее черное платье молочный коктейль. Так что белые брызги окропляют платье на груди Марьяны.

— Ты безрукая, что ли?! — вскакивает Марьяна, с ужасом осматривая свое платье.

— Ой, простите, я случайно, — очень наиграно произносит девочка, вызывая мой смех.

— Она не безрукая! — злится Милана, защищая сестру, которая совсем не чувствует вины.

— Я уверена, что она неслучайно. Это уже не первый раз! — визжит Марьяна.

— Платье срочно нужно постирать. Пойдем, я дам тебе во что переодеться, — предлагает жена Мирона, пытаясь сгладить конфликт.

— Ой, оставьте так, ей не привыкать быть обрызганной чем-то белым, — не удерживаюсь я. Да, это звучит пошло и грязно. Но я не умею держать язык за зубами. Особенно, когда сам кончал ей на грудь после того, как она у меня отсасывала.

— Арон! — взрывается Платон, поднимаясь со стула. — Извинись! — требует. Он возмужал. С такой женой-то быстро повзрослеешь.

— Ох, извините, госпожа Каретникова, не хотел вас обидеть, — наигранно произношу.

— Я уже давно Вертинская! — гордо заявляет она и хватает дочь, начиная отбирать у ребенка подаренную мной игрушку. Дура. Лерка плачет.

— Поверь мне, тебе осталось недолго позорить нашу фамилию, — отмахиваюсь я. — И отдай игрушку ребенку, Лера здесь ни при чём, — уже злюсь, встаю из-за стола и ухожу во двор.

Сажусь на диван в беседке, откидываюсь на спинку, прикуриваю сигарету, выпуская дым в небо. Ко мне подбегает белый лабрадор и ложится в ноги. Глажу пса, наблюдая, как Марьяна нервно бежит к машине, а за ней Платон с дочерью. Веселая семейка. Марьяна высказывает недовольство мужу, и он, на удивление, сквозь зубы приказывает ей закрыть рот.

Уезжают.

В их браке мне жаль только ребенка, а брата – нет. Он сам выбрал этот путь, пусть хлебнет семейной жизни.

Ко мне выходит Мирон с бутылкой коньяка и двумя фужерами. Молча ставит алкоголь и бокалы на низкий стеклянный столик, садится на диван напротив. Разливает. Двигает ко мне бокал. Мы особо не пьем так, гоняем янтарную жидкость по стенкам бокала, отпивая по маленькому глоточку. Молчим, наслаждаясь тишиной.

Мирон что-то листает в телефоне. Потом протягивает его мне. Беру, рассматриваю фотографию девушки. Блондинка, на первый взгляд немного больше двадцати. Глаза зеленые, лукавые, пронзительные. Сразу видно: не тихоня. Аура стервозная. Немного ведьмы в хорошем смысле этого слова. Околдует и затянет в омут своих ярко-изумрудных глаз. Кошка. Верхняя губа ярко выраженная, нижняя пухлая, манящая. Родинка над губой. Нет, не красивая, не милая, а порочная и манящая. Давно не встречал таких ярких женщин. 

— Я смотрю, ты оценил барышню. Это единственная и любимая дочь Павлова. И тебе нужно ее похитить.

— Ммм, я бы такую взял в заложницы на недельку.

— Вот и замечательно, рад, что тебе нравится, — усмехается брат, хотя предложение довольно серьезное.

ГЛАВА 2

Арон

Погода сегодня дождливая. Нагнетает. Тяжёлое небо давит. Не холодно, но сыро и уныло. Беру себе в кафетерии американо, сажусь в машину, прикуриваю сигарету и откидываюсь на сиденье. Мой внедорожник припаркован на стоянке, напротив здания нашей компании. Мирон на деловом обеде, а я приехал отчитаться по поводу похищения дочери Павлова. У меня все готово. Киднеппингом я еще не занимался, но и девочка уже большая.

Рассматриваю фото Александры Павловой. Природа – та еще шутница, никогда не подумал бы, что у урода Павлова такая привлекательная дочурка. У меня в телефоне целое портфолио. Вот она садится в машину, щурясь от яркого солнца. Водит собственную тачку, но за ней всегда следует охрана. Профессионалы. Не светятся. Невооруженным взглядом почти невозможно уловить их присутствие. Но охрана у девушки есть.

Вот Александра выходит из здания университета, надевая темные очки, пряча кошачьи глазки. Строгая, платье классическое, темно-зеленое, с черным кожаным ремнем, туфли на шпильке, ноги длинные, роскошные. Зависаю, рассматривая фигуру. Шикарная сучка. Дорогая. Заводит. Я бы отомстил Павлову, несколько раз «наказав» его дочурку. Но у Мирона другие планы.

Александра Павлова – наш инструмент управления ее отцом. Он душу нам продаст за единственную наследницу.

Противозаконно?

Грязно?

Подло?

Да!

Но и Павлов не мучился совестью, нанимая киллера, организовывая покушение на Мирона. Вот и мы с ним поиграем в игру без правил. Только киллер теперь я, и буду целиться в самое ценное, что есть у этого шакала.

Александра Павлова кокетливо улыбается мужчине лет сорока, беседуя с ним на крыльце здания университета. А вот на следующем фото недовольно поджимает губы, словно разочарована.

Отпиваю глоток кофе, глубоко затягиваюсь, продолжая рассматривать фотографии. А вот наша будущая заложница со своим женихом. Высокий худощавый хрен в стильном костюмчике и очках. Информаторы говорят, что он гениальный айтишник. По нему видно, что ничего тяжелее компьютерной мышки он не держал. Но наш папочка почему-то отпускает с ним дочь без охраны. Прокол. Словно он охраняет ее от самой себя, а не от внешних угроз. А кругом полно серых волков.

Усмехаюсь собственной мысли, тушу пальцами сигарету, вышвыривая окурок в окно. Скоро эта кошка попадет в мою клетку. Забавно.

Допиваю кофе, но чувство усталости не проходит. Не бодрит ни хрена. Посматриваю на часы, Мирон еще минимум час будет на встрече, а мне нужно оживиться. Лучше кофе может быть только диверсия. Я люблю дрочить подчиненных. Мне доставляет удовольствие устраивать диверсии и «казнить» подчиненных. Силовики никогда не должны расслабляться. Особенно охраняя нашу семью и компанию. Любая ошибка может стать фатальной.

Помимо того, что я наследник компании, я еще и начальник безопасности, как в бизнесе, так и в семье. Я не умею и не хочу вести переговоры с финансистами и управлять капиталом компании. Я – щит, Мирон – мозг.

Я знаю о каждом своём человеке все. Тщательно собираю информацию: слабости, привязанности, тайные увлечения. Информация даёт возможность управлять людьми.

Сложно? Нечестно? Низко?

Не-е-е-т. Это способ контроля и управления. Каждый, даже самый святой человек в любую минуту может подставить. Я должен исключать таких людей.

Один из способов держать всю систему в безопасности и тонусе – это совершение диверсий на территории охраняемых объектов. Мое любимое. Я устраиваю своим людям что-то вроде учений, о которых они не подозревают. Все познаются в стрессовых ситуациях.

Чем сложнее задача, тем больше адреналина!

Да, я адреналиновый наркоман. Моя вторая сущность жрет его огромными порциями.

Действую строго в одиночестве. Сегодня дрессирую головной офис. Сердце нашей компании. Задача: проникнуть на объект незамеченным, похитить из комнаты охраны оружие и средства связи. Не так-то просто попасть незамеченным туда, где тебя не только знают в лицо, но и передают каждый твой шаг быстрее, чем ты думаешь.

С каждым разом становится все сложнее и сложнее, подчинённые уже наслышаны о моих «спектаклях». Но от этого мне еще азартнее. Я провокатор.

Оставляю тачку во дворах. Надеваю жилет коммунальщика. В ухо наушник с волной от канала охраны. Иду пешком.

На данный момент все посты передают, что всё нормально и никаких изменений в режиме работы офиса нет. Самые уязвимые места находятся на техническом этаже: комнаты обслуживающего персонала и помещения для хранения инвентаря.

Подхожу к чёрному входу, натягиваю на голову по самые глаза капюшон толстовки. У ворот стоит мусорная машина.

Ловко запрыгиваю на заднюю подножку грузовика. Машина медленно въезжает в ворота, опуская голову пониже, чтобы не светиться в камеры.

Далее подъезжает к бакам и закрывает боковую камеру. Спрыгиваю и в три прыжка оказываюсь у дверей чёрного входа, предназначенного для обслуживающего персонала. С техэтажа поднимаюсь на первый. Сейчас я устрою здесь хаос. Ухмыляюсь сам себе. Обожаю свою работу. На лестнице между этажами кнопка пожарной сигнализации, открываю крышку и начинаю шоу! Хлопаю по ней ладонью, и раздается звон сирены.

Быстро бегу в левое крыло, противоположное от движения охраны. Бью по еще одной кнопке и выхожу на центральную лестницу, поднимаясь выше. Внизу уже коллапс. Люди повыскакивали в коридор, создавая столпотворение.

Слышу в наушник, как старший смены начинает отдавать чёткие указания охране снизу. Одних отправляет на место срабатывания сигнализации, вторых – на эвакуацию работающего персонала. Нервничает, слышна в голосе дрожь. Мимо несутся охранники, даже не замечая меня в толпе.

Отлично!

Этаж без охраны.

Проскакиваю мимо камер к туалетам и нажимаю на еще одну кнопку. Все здание уже дребезжит. Старший смены истерически орет, гоняя ребят с этажа на этаж. Теперь ему надо не только найти очаг, но и организовать эвакуацию, а это уже хаос! Пока он не вернулся, пересекаю длинный коридор к противоположному крылу. Люди из кабинетов выходят и создают толпу. Хаотично двигающаяся масса не понимает, что делать, потому что охранника нет, и никто не знает, что происходит. Охрана дезориентирована. Не справляются. Старший смены отдаёт неслаженные команды, путая ребят.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Спокойно плыву в массе народа, ликуя внутри. Азартно. Уже не скрываюсь, никто не следит. Старший смены Семенов весь красный, распахивает дверь, покидает пост и, нервно матерясь, бежит вниз. 

Замечательно. Лучше, сука, не придумаешь! На меня работают идиоты!

Спокойно прохожу в центр управления. На столе документация прибытия и убытия, графики передвижений служебных машин и работы отделов. Смотрю в мониторы, усмехаясь, наслаждаясь устроенным мной хаосом. Я мерзавец.

Беру журналы и тубусы с запасными ключами от всех кабинетов, включая кабинет Мирона. Открываю сейф с оружием, забираю пару пистолетов. Все носятся, выводя людей, и ищут очаг возгорания. Семенов поднимается по лестнице, двигаясь к кабинету. Опомнился, идиот.

Быстро выхожу, прикрывая дверь, и ухожу на служебную лестницу, вместе с журналами, ключами и оружием. По крови разливаются ощущение триумфа и жажда линчевать виновных.

Выхожу на улицу, уже не скрываюсь. Через турникеты беспрепятственно снуют люди. Потому что беспорядок, охрана не справляется. Нужно принимать меры. Если я смог все это устроить, то сможет и кто-то другой.

Машина Мирона стоит на стоянке, впереди машина его личной охраны. В этих ребятах я уверен, там профессионалы. А в компании, как я выяснил, идиоты. Сажусь в машину к брату, кидая трофеи на заднее сиденье.

— Так и знал, что это ты развлекаешься, — цокает Мирон, отрываясь от бумаг, которые просматривал.

— Хм, — смеюсь.

— Рад, что тебе весело. Много голов полетят? — указывает ручкой в сторону входа в здание.

— Да нет, только главные – на них вся ответственность и координация, — снимаю капюшон и достаю сигарету, покручивая ее в руках.

— То есть мне можно подняться в кабинет? — выгибает бровь Мирон.

— Да, — киваю.

— Когда наиграешься, жду тебя у себя. Надо обсудить похищение любимой дочурки Павлова. Если раньше я еще сомневался, то сегодня этот шакал практически из-под носа увел у нас тендер.

— Да я всегда готов, как пионер, — прикуриваю сигарету и выхожу из машины. Затягиваюсь и звоню Семенову. — Отбой эвакуации и пожарной тревоги. Сообщи на пульт пожарной охраны, что это были учения.

В трубке тишина, слышно только нервное сопение. Сбрасываю звонок. Продолжаю курить, наблюдая, как охрана уже заводит людей назад.

Следующая часть нашего спектакля – карательная. Я вас выдрессирую так, чтобы ни одна муха не проскочила.

Захожу в свой кабинет и показательно раскладываю вещи, взятые из комнаты охраны на столе. Потерять ключи и оружие – это непростительная ошибка. В резерве есть еще люди, я ни за кого не держусь, дилетанты мне не нужны.

Падаю в кресло, покручиваюсь в ожидании парней. Уютный кабинет, мягкое ортопедическое кресло, шикарный вид из панорамного окна на город, секретарша, таскающая кофе – это, конечно, все хорошо, но меня мало привлекает просиживать штаны в офисе. Моя жизнь построена иначе: я увлекаюсь оружием, тачками, экстримом. Ненавижу правила. Отец это знал, поэтому бизнесом занимается Мирон.

Стук в дверь, парни проходят, шокировано посматривая на мои трофеи на столе. Выстраиваются, как первоклассники на линейке. Взрослые люди. Силовики. У каждого разряд и лицензия на охрану объектов. Понакупили вы, что ли, себе этих разрешений?!

Молчу, рассматривая парней, накаляя обстановку. Даю сто процентов, в глубине души они меня ненавидят. А я вот сейчас буду их «любить».

— Итак, господа охранники… — вздыхаю. — Вы допустили проникновение на объект, кражу оружия, ключей и журналов, тем самым парализовали работу компании, не оправдав надежды людей, которые думают, что их охраняют. Вы оказались морально неустойчивыми в экстренных ситуациях и показали свой непрофессионализм. Основа всех ваших ошибок – это паника. Семенов уволен. Все остальные понижены. Доверить сердце компании вам нельзя. Поэтому по моему распоряжению с завтрашнего дня вы отправляетесь охранять строительные объекты. Зарплата, соответственно, тоже уменьшается. Кого не устраивает – заявление об увольнении мне на стол. Кто все-таки решит остаться – через полгода сдает мне нормативы и по результатам возвращается на этот участок. А теперь свободны.

— Арон, — мямлит Семенов, — но это же не совсем справедливо.

— Все вышли, Семенов останься, — распоряжаюсь я.

— В чем несправедливость? — выгибаю брови, когда ребята покидают кабинет. — Ты старший смены, вся ответственность лежала на тебе. По сути, тут только ты виновный. Ты не смог скоординировать действия. Так в чем я не прав?

Молчит, потирая лицо.

— У меня ребёнок, алименты… — начинает давить на жалость.

— Все, что я могу предложить тебе, это место обычного охранника на складах. Или можешь написать «по собственному» и поискать место лучше.

Семенов долго думает, сглатывает. Уже понятно, что мои предложения его не устраивают.

— Может, выговор… лишение премии? Я обещаю, что такого больше не повторится.

— Нет, Семенов, чем ты лучше своих ребят, которых я только что понизил? Почему у тебя должны быть привилегии? Покинь мой кабинет!

Уходит. Выдыхаю. Мы тут не в детский сад играем. И поблажек в этом деле никому не будет. Я и так был слишком мягок.

На телефон приходят сообщения с очередной порцией фотографий Александры Павловой. Рассматриваю, зависая. Породистая сучка. Нет, скорее, дикая кошка.

Ну что, кошка, начнем охоту?

Поднимаюсь с места, выхожу из кабинета и иду к Мирону.

ГЛАВА 3 

Александра 

Музыка слишком громкая, басы бьются где-то внутри, словно вторят ритму сердца. От мелькающего неонового света болят глаза. Душно, несмотря на то, что в нашей ВИП-нише работает кондиционер. Платье слишком тесное, сдавливает грудь, дышать трудно. Мне надоело это место и люди вокруг. Я хочу домой: раздеться, избавиться от чертовых туфель на шпильке, смыть косметику и упасть в кровать.

Двигаюсь ближе к Вадиму, обхватываю его руку, привлекая к себе внимание.

— Я устала. Может, уже поедем? — шепчу ему. Он просит прощения у своих «очень важных людей» и наклоняется ко мне.

— Я не могу вот так просто взять и уйти. Другой встречи у меня может и не быть. Потерпи немного. Ради меня, — раздраженно шепчет мне в ответ.

Вдыхаю, посылая ему кривую ироничную ухмылку. Отворачиваюсь. Нет, я понимаю, что для него эта встреча очень важна. Вадим гений в сфере айтитехнологий, он придумал какую-то суперпрограмму, и ему нужно втюхать ее людям, которые в этом заинтересованы.

Я все понимаю.

Все.

То, что он хочет стать кем-то больше, чем простой айтишник. То, что он хочет доказать моему отцу, что чего-то стоит. Только вот у него все неслучайно. Меня он притащил сюда, как красивый трофей, откровенно хвастаясь тем, что имеет в девушках дочь самого Павлова. Платье это чертово тоже выбрал он. Видимо, чтобы его партнеры весь вечер лапали меня сальными взглядами. Декольте глубокое, ткань облегает фигуру, платье длинное в пол, но с разрезом до бедра. Нет, я люблю такие наряды: сексуальные, вкусные, привлекающие внимание; но не в данном случае, когда мой образ откровенно пользуют ради своих целей. Противно, оттого что меня рассматривают весь вечер липкими взглядами, а Вадим этим гордится, а не ревнует. Словно я дорогая вещь, которую принято выставлять напоказ ради статуса. 

Да и бьется Вадим не просто так, а чтобы доказать моему отцу, что он не пустое место. И отец в будущем повысит его в должности и доверит дело. Да, Вадим амбициозен, да, у него есть цели, и это хорошо. Плохо только то, что ради этого он использует меня.

Отворачиваюсь в сторону зала, заказываю у официанта простой воды со льдом. Дышу, осматривая толпу на нижнем уровне. Народ двигается в унисон музыке.

— Да, Александра? — Вадим опускает ладонь на мою ногу в разрезе платья, откровенно лапая. Совершенно не слышала, что он сказал и с чем я должна согласиться. Поворачиваюсь, выдавливаю из себя улыбку и киваю жениху.

Что я вообще здесь делаю?

И почему должна это терпеть?

Потому что в отношениях нужны партнёрство и поддержка?

На чем вообще построены наши отношения?

Ах да, у нас все расписано на десятки лет вперед. Свадьба, карьера Вадима, дети – тоже по плану, и чувства, видимо, также.

А есть ли чувства?

Раньше мне казалось, что есть. А сейчас я почему-то все больше и больше их в себе не нахожу. Я отвратительно быстро превращаюсь в свою мать. Кажется, что меня всю жизнь готовили, чтобы стать женой успешного человека. Этакой леди для общественности. Чтобы знала этикет, держала фигуру, гордо несла себя на очередном приеме, умела грамотно поддержать любую беседу и красиво улыбаться белоснежной улыбкой. Жениха мне выбрал отец. Жизнь тоже расписал поминутно.

Нет, я не послушанная папина дочь или забитая мышь. Папа строит мою жизнь, создавая иллюзию выбора. Вадима он грамотно мне сосватал, подстроил наше знакомство, наши якобы случайные встречи. Я об этом узнала только недавно, когда, кажется, уже привыкла к этому человеку. В момент жутчайшей депрессии, когда было почти все равно… Вадим, как истинный «рыцарь», всегда находился рядом, поддерживая меня. Он носил мне завтраки в постель, сидел под моей дверью, пытался развлечь. И я прониклась…

Устала строить из себя хорошую девочку и жить по планам отца только после аварии, в которой погибла моя подруга, а на мне остался лишь глубокий шрам на бедре. Отец заработал микроинсульт, мать – проблемы с сердцем, а я – вечную вину и затяжную депрессию.

Добунтовались.

Доигрались.

Для Ирки эта игра оказалась последней.

Душно, воздуха не хватает, я еле держусь, при этом не забывая держать осанку.

— Вадим, у вас такая восхитительная невеста, позвольте пригласить ее на танец? — слышу краем уха, как один из «партнеров» решает меня ангажировать. Видимо, надоело любоваться. Наскучило мужику только смотреть на блюдо, которое ему подали в качестве приманки. Оборачиваюсь к Вадику и смотрю на него с интересом. Мне любопытно, что же он ответит. Это же такие важные люди, и их никак нельзя упустить! Решаю для себя, что если он сейчас откажет, то поднимется в моих глазах, а если согласится…

А Вадик в замешательстве, тянет улыбку и заглядывает мне в глаза, будто ждет, когда я за него отошью мужика. Нет, дорогой мой женишок, это твои проблемы, не нужно перекладывать их на меня.

Хочешь выйти сухим из воды?

Не получится.

«Давай уже, скажи что-нибудь! — смотрю на него с вызовом в глазах. Давай, Вадим, не разочаруй меня. Будь мужиком. Мне даже азартно. Делайте ставки, господа! Что же ответит бледнеющий Вадим?!»

— Ну если Александра не против… — мямлит мой жених.

Ах, как некрасиво перекладывать все на девушку.

Разочаровал ты меня, Вадик.

Я даже усмехаюсь, качая головой. Вадим, Вадим.

Что? Готов отдать девушку за возможности?!

— Александра не против, — уверенно выдаю я, а у Вадика округляются глаза. Что, не ожидал?! Давай, запрети мне! Еще есть шанс реабилитироваться. Мой женишок сжимает мою руку, призывая передумать. Но меня уже несет. Вкушай плоды своей несостоятельности, дорогой.

Его партнёр довольно сжирает меня взглядом, поднимается и подает руку.

Ну что, дамы и господа, представление начинается.

Когда я злюсь, во мне просыпается плохая, язвительная, пакостная девочка. И Александра исполняет:

— Не скучай, Вадик, — посылаю ему воздушный поцелуй и подаю руку… Как там зовут этого холеного похотливого мужика? Да неважно. Пусть будет Хрен.

Так вот этот Хрен ведет меня в центр танцпола ВИП-зоны, где не так много народу.

— Одну минуточку, — целует мне руку, противно ее слюнявя, еще больше сжирая, почти трахая глазами. Он, наверное, полагает, что ему что-то перепадёт.

Мужчина идет к местному ди-джею и что-то ему шепчет, засовывая в карман крупную купюру. Ритмичная музыка тут же затихает, и начинает литься что-то медленное, томное и чувственное. Оборачиваюсь на Вадика, чувствуя, как он прожигает меня взглядом и качает головой.

А как ты хотел?

Ну иди, забери меня!

Я же твоя женщина!

Но нет. Кишка тонка! Тогда лови мой мессендж. Улыбаюсь ему и подмигиваю. Злится, сжимая челюсть, но с места не двигается. Как гадко. Твои партнеры тебе дороже, чем я? Ну что же, я буду их развлекать, ты же для этого меня притащил.

Мужик возвращается ко мне и с ходу дергает на себя, прижимая как можно теснее. Стараюсь не морщиться от резкого запаха спиртного и сального взгляда. Мы только танцуем, а я уже чувствую себя грязной, словно меня отымели. Хотя так оно и есть. Меня, считай, продали.

— Александра, вам кто-нибудь говорил, что вы очень красивая девушка?

— Говорили, — усмехаюсь.

— Не верьте, вам лгали. Ты не красивая, — так быстро переходит на «ты». — Ты шикарная женщина.

Такой дешёвый подкат. Вроде взрослый мужчина. Но нет в нем ничего истинного мужского. Видно, что привык покупать, а не завоёвывать. Ничего не отвечаю, закатывая глаза. Когда закончится этот танец? Меня уже тошнит от близости с Хреном. На Вадика даже не смотрю. После этого показательного танца я уеду домой.

Одна.

— Вижу, тебе здесь скучно? — мужик прижимается ко мне теснее.

— Да, не люблю такие места. Голова болит.

— Тогда позволь пригласить тебя к себе в усадьбу. Там тихо. Свежий воздух, сауна, бассейн. Хорошее место для отличного отдыха. Естественно, вместе с женихом, — ухмыляется, понимая, что жених у меня так себе.

Какой шустрый дяденька.

За шлюшку меня принимает.

За что продают, за то и покупают. Оборачиваюсь на Вадика, начиная его ненавидеть.

— Нет, вынуждена отказаться от вашего предложения. А вот Вадим с удовольствием примет ваше приглашение.

— А нахрен мне Вадик без тебя? — уже внаглую заявляет он. — Тут все взаимно связано. Если ты не поедешь, я расстроюсь, а если я расстроюсь, то потеряю интерес к проекту Вадима. А если я потеряю интерес, то не дам ему денег на развитие.

А вот и шантаж. Как весело-то. И я начинаю заливисто смеяться этому мудаку в лицо. Интересно, что скажет мой папочка, когда узнает, что его протеже, его любимчик и его будущий зять отдает меня всяким извращенцам?

— Да пошел ты на хрен. Урод! — выплевываю ему в лицо. Пытаюсь оттолкнуть, но мудак стискивает мою талию до боли. — Отпусти! — шиплю, как кошка, готовая выцарапать глаза.

— Да не дергайся ты. Назови свою цену.

Ухмыляюсь. Боже, откуда столько моральных уродов на этой земле? Сгибаю колено и неожиданно для мужчины со всей силы бью ему в пах. Он резко отпускает меня и со стоном сгибается пополам. Кажется, у него перехватывает дыхание, поскольку он даже не может сказать и слова, только что-то хрипит матом.

— Саша! — ко мне подлетает Вадик. — Ты что?! — смотрит на меня с ужасом.

— И ты пошел на хрен!

Отталкиваю от себя Вадима, хватаю сумку с дивана и бегу вниз. Расталкиваю толпу. Выхожу в коридор, но не успеваю дойти до выхода, как меня догоняет Вадик.

— Александра! — дёргает за руку, вынуждая остановиться.

— Я указала направление! Туда тебе и дорога! — кричу ему в лицо, одёргивая руку.

— Ты меня посылаешь? А позволь спросить за что? — зло скалится, не выпуская моей руки, сдавливая ее до боли. — Ты сама пошла с ним танцевать и сама повела себя неадекватно.

Закрываю глаза. Глубоко вдыхаю, пытаясь взять себя в руки.

— Ну пусть будет так, — уже более спокойно, но холодно отзываюсь я. — Иди, облизывай своего партнёра. А меня отпусти, — со всей силы дёргаю рукой, и Вадим отпускает. Разворачиваюсь и вновь бегу на выход. Я хочу, наконец, покинуть это душное место.

— Сашенька, подожди! Я довезу. Я сейчас! — кричит мне вслед Вадик уже виноватым тоном. А мне одновременно смешно и тошно. Как же, если я приеду домой одна, да еще и не в духе, папочка будет недоволен. Даже не думаю останавливаться, меня взрывает от злости и гадских немужских поступков Вадика. До меня только сейчас доходит, что вся его забота и любовь ко мне – это заискивание, подхалимство и лизоблюдство.

Противно.

Выхожу на крыльцо клуба, оглядываюсь в поисках такси, но, как назло, нет ни одной машины. Спускаюсь с лестницы и заворачиваю за угол, где поменьше света, но хорошо видна стоянка. Достаю из сумки телефон и вызываю себе такси. Машина будет через десять минут. Шарю в сумочке, нахожу пачку сигарет, вынимаю одну, но никак не могу найти зажигалку. Нет, я не заядлая курильщица. Для меня это больше успокоительное. Я балуюсь.

Черт. Давно так не нервничала и не курила. Нет у меня зажигалки, либо я ее потеряла.

Перед моим лицом вдруг озаряется всполох огня. Вздрагиваю от неожиданности и медленно поднимаю голову. Серебряная зажигалка с выгравированным черепом, скорее всего, бензиновая – запах горения специфический. Легкая небритость на волевом мужском лице и невероятно черные, как глубокая бездонная пропасть, глаза. Темный высокий мощный силуэт. На голове капюшон.

Сглатываю, но прикуриваю. Глубоко затягиваюсь, выпускаю дым в сторону и киваю.

— Спасибо, — мне не по себе. Не нужно было уходить с крыльца. Ну, черт с ним, с Вадимом. Довез бы меня, а уже дома я бы его послала. Немного отступаю, но мужчина не уходит. Курю, но ничего не чувствую, становится жутко. Оглядываюсь назад: темный переулок. Впереди освещенная стоянка.

— Курение – губительная привычка, — с лёгкой иронией и глубоким голосом произносит мужчина.

— Ничего. Переживу, — кидаю мужчине и утыкаюсь в телефон. Меня пугает эта ситуация. Внутри все клокочет, но я стараюсь этого не показывать, а сама судорожно вспоминаю, что есть у меня в сумке, чем я могу защищаться. И ничего подходящего не нахожу. Какого черта я навела порядок в своей сумке, убрав лишнее? Даже дезодорант не положила. Благо туфли на каблуке. Главное быстро их снять.

— Не переживешь, — маниакально усмехается мужчина и надвигается ко мне. Меня кидает в холодный пот от страха. Закидываю в сумку телефон, наклоняюсь, чтобы снять туфлю и зарядить этому маньяку в голову, но не успеваю, мужчина сильнее. Он скручивает меня в считанные секунды, выворачивает руку, разворачивая к себе спиной так, чтобы я не смогла ему навредить.

— Помо… — не успеваю докричать, как на мой рот ложится грубая большая мужская ладонь.

ГЛАВА 4 

Александра 

Меня тащат вглубь темного переулка к огромному внедорожнику. Кричать не могу, мужская ладонь зажала рот и нос, и я почти не дышу. Пытаюсь брыкаться и попасть этому уроду по ноге. Но ему все равно, он словно железный. Очень сильный мужчина.

Когда меня грубо швыряют в машину, начинаю кричать, срывая горло. Обычно крики жертвы дезориентируют нападающих – так говорил папин начальник безопасности, а еще он учил меня защищаться, и я судорожно пытаюсь вспомнить хоть один прием. Размахиваюсь, чтобы ударить ребром ладони в кадык, но мою руку ловко останавливают. Подонок действует быстро и профессионально, словно учился этому годами или украл уже тысячи таких дур, как я.

Он утыкает меня лицом в кожаную обивку сиденья и связывает мои руки. Продолжаю надрывать горло до хрипоты, но на помощь никто не приходит. Естественно. Ночью в темном переулке нарваться на маньяка – это самоубийство. В крайнем случае, возможно, кто-то вызовет полицию, но пока наша доблестная полиция приедет, меня уже увезут в неизвестном направлении.

На адреналине не чувствую страха или ужаса. Отчаянно дергаюсь и кричу как ненормальная, пытаясь пнуть похитителя. Но все бесполезно, он словно непробиваемая скала. Даже не запыхался. Переворачивает меня как тряпичную куклу и тянет руку к моему лицу. Пользуюсь моментом, уже, скорее, от отчаянья кусаю подонка за руку, со всей дури стиснув зубы.

— Сука! — рычит похититель и хватает меня за шею, сжимая ее настолько сильно, что кислород моментально заканчивается. Открываю рот, отпуская ладонь похитителя. Хриплю, чувствуя металлический привкус крови во рту.

А еще начальник папиной охраны всегда говорил, что, если нет выхода, никогда нельзя злить и провоцировать нападающих, чтобы не огрести еще больше. Лучше прикинуться бедной овечкой, а самой быть хитрее, ища методы выхода из ситуации. Но когда я вообще кого-то слушала. Наивно полагала, что мне это все не понадобится.

— Не дергайся. Бесполезно, только силы теряешь, — голос у него глубокий, пронизывающий, тембр такой, что я ощущаю его каждой клеточкой, и по коже прокатываются мурашки. Замираю, и рука на моей шее разжимается. Уже не до крика и сопротивлений. Глотаю большую порцию кислорода и тут же закашливаюсь. Нормально надышаться мне не дают – на мой рот ложится широкий скотч. Липкая лента стягивает кожу и намертво прилипает, вынуждая меня часто дышать через нос. Дверь машины захлопывается, и вот тут мне становится страшно. До такой степени, что покалывают руки и немеют губы. 

Мужчина обходит машину, садится за руль, блокирует двери и медленно едет по дворам. Я не знаю, кто этот мужчина и что он от меня хочет, но в голову сразу лезут страшные сводки криминальных новостей, там, где в оврагах находили мертвых изнасилованных и истерзанных девушек. И насилие – не самое страшное, что мне может грозить.

Я девушка не из робкого десятка. Но впервые в жизни понимаю, что такое ступор и шок. Мне не просто страшно, мне жутко до холодного пота.

Мамочки, я боюсь боли.

Очень боюсь боли… В детстве мне даже прививки не ставили, потому что я падала в обморок только от вида шприцов. А этот мужчина явно везет меня не на каруселях кататься.

Вдруг в машине раздается треск рации.

— Объект «два» вышел из клуба. Звонит, – трещит голос из рации. И в эту же секунду в моей сумке на сиденье раздается телефонный звонок.

О боже, это они о Вадиме.

Понимаю, что со связанными руками и заклеенным ртом я не отвечу на звонок, но хватаю сумку, выгибая кисти, пытаясь достать телефон.

У меня резко вырывают сумку, настолько сильно, что ломается несколько ногтей почти под корень. Мычу от боли. Похититель открывает окно и просто вышвыривает сумку в темноту.

— Объект «два» сел в машину и уехал в сторону перекрёстка.

— Понял, продолжать следить, я перезвоню, — отзывается мой похититель.

Пытаюсь дышать и начать мыслить здраво. Он не один. За нами следили, значит, покушение все же спланированное. Следовательно, передо мной не маньяк. Очень надеюсь, что не маньяк. Я молюсь, чтобы это было похищение с целью выкупа. Мой отец известный бизнесмен. От этой мысли становится легче. И я начинаю лучше соображать. Всматриваюсь в окно, пытаясь понять, куда меня везут, запоминаю дорогу, улицы, повороты, повторяю про себя адреса.

Но когда мы выезжаем за пределы города, теряюсь. Я не знаю эту трассу, за окном мелькает сплошной лес и ничего больше. А дальше меня вновь охватывает паника, поскольку мы сворачиваем на проселочную дорогу, освещение заканчивается, и впереди непроглядная тьма. Не знаю, где я и куда меня везут. Как легко можно поменять принципы. Изнасилование уже не кажется мне самым худшим, лишь бы в лесу не закопали. Это же может быть не денежный интерес, а месть отцу.

Дергаю руками со всей силы, пытаясь содрать скотч, которым связана, но только усугубляю ситуацию, липкая пленка режет запястья, а я все дергаю и дергаю руками в какой-то истерике, раня себе руки. Словно схожу с ума. Подобное не может происходить со мной! 

Машина останавливается, похититель выходит, а за окном что-то мерцает. Всматриваюсь. Озеро. Небольшое озеро в лесу, над которым висит яркая огромная луна, отражаясь в воде. Красиво. Вот в этом озере меня красиво утопят.

Сглатываю, чувствуя, как начинаю дрожать, словно в лихорадке. Мамочки.

Я не хочу умирать.

Я папе не сказала, что люблю его.

Я маме с утра нагрубила.

Я не хотела, чтобы так вышло.

Я, в конце концов, не любила никогда за свои двадцать четыре года. И меня никто не любил, чтобы очень глубоко и по-настоящему, насмерть. А не как Вадик – ради выгоды. Я ничего в жизни еще не успела…

Сижу тихо, как мышка, и кажется, меня парализовало от страха. Тут темно, и кроме озера с отражающееся луной ничего не видно. Пытаюсь глубоко дышать через нос и не сдаваться. Выходит плохо. Это только лежа на диване и смотря фильм легко рассуждать о том, чтобы могла бы сделать жертва, чтобы остаться в живых. А находясь за городом в темном лесу, связанной, один на один с сильным мужиком, ничего лучшего, чем молитва, в голову не приходит. Боже, почему я не знаю ни одной молитвы? Почему меня никто им не научил?! Слабо верится, что бог поможет, но надеяться осталось только на него.

Вздрагиваю, когда похититель вновь садится в машину и воздух наполняется насыщенным запахом табака. Внедорожник трогается, медленно заворачивает, и свет фар озаряют огромные железные ворота, двор и небольшой деревянный дом с мансардой. Здесь дом! Не совсем глушь. Это значит, что убивать меня в ближайшее время не будут?

Ворота автоматически закрываются. Мужчина снова выходит из машины и уходит, блокируя двери. Тишина. Никогда не слышала такой пугающей, звенящей тишины. В ушах шумит, сердце колотится, отбивая грудную клетку. Закрываю глаза, пытаясь включить мозг. Нет безвыходных ситуаций. Всегда есть шанс.

Морщусь, когда на крыльце дома загорается свет. Темный силуэт похитителя идет к машине. Вся сжимаюсь, когда с моей стороны распахивается дверь. У мужчины так низко натянут капюшон, что я не могу рассмотреть его внешность и даже понять, сколько ему лет. Отшатываюсь назад и ударяюсь затылком о стекло дверцы, когда мужчина подается ко мне, упирается руками в сиденье.

— Давай договоримся так, — голос хриплый, словно он простужен. Но спокойный. Пугающе спокойный. — Ты не дергаешься, не визжишь, не пытаешься бежать и не нападаешь на меня. Во-первых, это бесполезно, — ухмыляется, словно доволен собой. Мерзавец! — Во-вторых, целее будешь. Не нужно испытывать мои нервы. Поверь, тебе не понравится, если я выйду из себя. 

Замолкает, словно ждет ответа. Как я должна ответить с заклеенным ртом? Смотрю на него во все глаза, сглатывая. Пить хочется невыносимо.

— Кивни, — с усмешкой подсказывает мне. И страх сменяется злостью. Этому мерзавцу весело! Мне кажется, я поседела от страха, а он развлекается. Голова начинает работать. Киваю. Хорошо. Все не так страшно. Я буду хорошей девочкой, пока не пойму, как мне отсюда выбраться.

— Умница, — иронично хвалит и тянет ко мне руки, вновь отшатываюсь и опять бьюсь затылком о стекло.

— Ты так всю голову себе отобьешь, — уже откровенно смеется надо мной и скользит взглядом в разрез моего платья. Только сейчас понимаю, что оно разорвалось почти до талии. Я вгрызусь ему в горло, если он посмеет меня тронуть! Мужчина хватает меня за ногу и тянет к себе, ладонь у него холодная и шершавая. Дергаюсь, не позволяя себя трогать. Отпускает, тянется к моему лицу. Настороженно наблюдаю, начиная тяжело дышать через нос.

— Ау! — вскрикиваю, когда он резко срывает скотч с моего рта. Жутко больно, словно с меня содрали кожу. — Я сама выйду, не трогая меня! — заявляю. Мужчина отступает, освобождая дорогу. Со связанными руками выйти из машины сложно, спрыгиваю с высокого внедорожника, пошатываюсь и лечу лицом вперед, поскольку в борьбе с этим мерзавцем я сломала каблук.

Реакция у него мгновенная. Он подхватывает меня за талию, спасая от падения. Грубые руки сильно сжимают до синяков. Я по инерции утыкаюсь носом мужчине в плечо. Запах. Густой, тяжёлый, древесный. Душащий.

— Отпусти! — шиплю, отшатываясь назад. — Я сама! — дерзко выдаю, и мужчина, как ни странно, отпускает, отступая назад. Ночную тишину нарушает шелестящий ветер, задирая мое разорванное платье, демонстрируя похитителю черные кружевные трусики. Не вижу его глаз, но понимаю, что смотрит. Похотливый гад!

— Ну, иди, — взмахивает рукой в сторону дома. — Самостоятельная ты моя.

— Развяжи руки, я туфли сниму! — становлюсь смелее. Зря. Говорил мне папа, что когда-нибудь язык оторвут.

— Тон сбавь, кошка, а то я ведь не всегда такой обходительный, — сквозь зубы проговаривает мужчина. Голос меняется, становясь таким глубоким, утробным, что действительно хочется откусить себе язык. Рано я осмелела, нужно прикинуться бедной овечкой.

Будь хитрее, Александра.

Киваю, закусывая губы, настороженно наблюдая, как он обходит меня и становится позади. Шуршание – моего запястья касается холодный металл; резкий рывок – и затёкшие руки освобождаются.

Срываю с себя остатки скотча, потирая запястья. Мужчина обходит меня, покручивая нож-бабочку, ловко складывает его и прячет в карман джинсов.

— Дамы вперед, — холодно проговаривая, призывает идти к дому. Скидываю чёртовы туфли, оставляя их валяться на земле, и иду вперед по каменной дорожке. Холодно, мурашки по коже, пытаюсь прикрыться, но ветер вновь оголяет меня.

Похититель открывает массивную деревянную дверь, пропуская меня внутрь. Темно, пахнет деревом, слышу звук запирающегося замка и сглатываю ком в горле. Жажда мучает.

Похититель проходит вперед, включая настенный светильник, освещая небольшую гостиную в стиле шале. Стены и потолок – чистое дерево; каменный камин. Возле окна с решётками – диван, пара кожаных кресел, низкий журнальный стол. Две двери и небольшая лестница наверх.

— Что вам от меня нужно? — пытаюсь говорить как можно спокойнее. — Дайте телефон, я позвоню отцу, он даст вам денег. Сколько вы хотите?

Мужчина усмехается, словно я сказала глупость.

— Тебе наверх, — указывает на лестницу.

— Я понимаю, что вы не за сто рублей меня похитили. Мой отец даст вам столько, сколько хотите. Зачем тянуть время? Давайте решим прямо сейчас. Я уговорю отца пойти на все ваши условия.

— Рот, — грубо произносит он.

— Что «рот»?

— Рот закрой и иди наверх – утомляешь.

У него такое стремительно-переменчивое настроение. То он смеется, то иронизирует, то холоден и зол. Ладно. Придерживаю платье, прикрывая голое бедро, и иду наверх, слыша его шаги позади.

ГЛАВА 5 

Александра 

— Ваши апартаменты, госпожа Павлова, — театрально произносит мужчина, пропуская меня в комнату в мансарде. Пологие деревянные стены, большая кровать, окно, плотные шторы, ковер на полу и комод – это все, что вместилось в маленькую спальню. Уютно, несмотря на то, что это моя тюрьма.

— Ложись спать, — кидает мне мужчина.

Он издевается? Как можно спокойно уснуть, когда тебя похитили непонятно для каких целей? Меня найдут. Впереди целая ночь, и, скорее всего, мой отец уже поднял на уши весь город. Я на это очень надеюсь.

— Можно мне воды? — спрашиваю. Мужчина снимает капюшон и склоняет голову, рассматривая меня. На вид ему немного больше тридцати: черные волосы, чёрные глаза, легкая щетина, волевые черты лица. Одновременно по-мужски привлекательный и отталкивающий. Есть в нем что-то тёмное. Глаза слишком пронзительные, мурашки по коже. Высокий, широкоплечий, спортивный. Бороться с таким бесполезно. Я уже убедилась, что он физически подготовлен, ловок и просчитывает все мои ходы.

— Вот вода, — указывает в сторону комода, возле которого стоит пак с маленькими бутылочками.

— Какой сервис, — огрызаюсь я. Боже, оторвите мне язык. Когда я научусь сначала думать, а потом говорить?

Мужчина цокает, вновь усмехаясь, и качает головой. Ухмылка у него дерзкая, высокомерная. Он разворачивается, собираясь меня покинуть.

— Стой! — не церемонясь, зову его на «ты». Думаю, после того что он со мной сделал, официальный тон ни к чему. — Я в туалет хочу.

Я, правда, очень хочу. Мужчина оборачивается и глубоко вздыхает, будто я ему надоела. Ох, извините, никто не просил меня похищать.

— Пошли, — кивает мне вниз и ждет, когда я выйду. Он опять дышит мне в спину, а я уже более внимательно осматриваю дом. На стене висит старое охотничье ружье.

— Даже не думай. Оно не стреляет, это для антуража, — усмехается мерзавец. — Правая дверь, у тебя пять минут. Время пошло, — говорит он, кивая мне на дверь. Залетаю в небольшую ванную комнату, хочу запереться, но щеколды нет. Нет и никогда не было. Ванная не запирается.

Осматриваюсь. Душевая, туалет, раковина и зеркало над ней. Быстро делаю свои дела, одергиваю платье и осматриваю полку над раковиной. Зубная паста, щетки, шампунь, жидкое мыло и все. Ничего больше. Ни ножниц, ни пилочки – ничего острого, чем можно защищаться, даже бритвы нет или дезодоранта. Открываю кран, вода течет тонкой струйкой, умываюсь, пытаясь смыть размазанную косметику. Полотенец нет, даже бумажных.

— Пять минут прошло! — Вздрагиваю от хриплого голоса за дверью. Выхожу с мокрым лицом. Мужчина выгибает бровь, осматривая меня, и взмахом руки указывает наверх. — Дорогу найдешь.

Посматриваю на лестницу. То есть конвоя в это раз не будет? Замечательно. Поднимаюсь сама, прохожу в комнату, закрываю дверь и облокачиваюсь на нее. Итак, я за городом, непонятно где, но раз здесь есть вода и свет – не совсем в глуши, то есть поблизости есть люди. Можно попытаться сбежать. Подхожу к окну, распахиваю шторы. Решетки. Такие толстые, кованые, в виде плюща. Открываю окно, дергаю решетку. Без вариантов. Оборачиваюсь, хватаю бутылку с водой, откручиваю крышку и жадно пью, проливая струйку на шею и платье. 

Все не так плохо. Если этот мерзавец хотел бы меня изнасиловать, то время не тянул бы. И убивать, похоже, в ближайшем будущем меня тоже никто не собирается. Есть время. Все равно страшно, неизвестно что на уме у этого сумасшедшего.

Оставляю бутылку, выдвигаю ящик комода. Расческа, зеркало в пластмассовой оправе. Выдвигаю следующий: целая стопка больших и маленьких полотенец, постельное белье. В следующем, самом нижнем: футболки, спортивные штаны, шорты, и самое удивительное, что это женские вещи. Здесь бывает женщина? Это дача моего похитителя?

Задвигаю все ящики, сажусь прямо на пол возле комода. Даже если он уснет, куда я побегу посреди ночи в полной темноте? А с другой стороны, утром шансов еще меньше.

Зеркало! Открываю шкаф, вынимаю вещицу. Все просто: нажимаю, выдавливая стекло из пластмассовой каймы. Размахиваюсь в желании разбить его, но застываю. Похититель услышит звон. Открываю средний шкаф, достаю полотенце, заматываю в него зеркало и нажимаю.

Какое хорошее зеркало – не ломается.

Встаю, опускаю зеркало на край комода и бью по нему рукой. Да, разбилось. Разматываю полотенце. Теперь у меня есть острый кусок стекла.

Никогда не нападала на людей, не пыталась кого-то ранить и сейчас не совсем представляю, как это сделаю. Но с осколком в руке мне становится немного спокойнее.

Допиваю воду, поднимаюсь с пола и ложусь на кровать. Спать я, естественно, не собираюсь, в крови бурлит адреналин. Дышу, пытаясь расслабиться и отдохнуть. Лето, светает рано, и по ощущениям до утра недалеко. А, как известно, самый крепкий сон – под утро. Надеюсь, этот мерзавец хорошо спит. Закрываю глаза.

Время от времени проваливаюсь в сон, но тут же просыпаюсь, вздрагивая. Перевожу взгляд на окно – темно еще, вновь закрываю глаза. Опять проваливаюсь в дрему, я словно на грани сна и реальности, слышу шуршание ветра за окном и одновременно куда-то падаю во сне и лечу, лечу, лечу…

Меня подбрасывает на кровати, сердце колотится, в ушах шумит. Перевожу взгляд на окно – светает. Быстро соскакиваю, а потом замираю. Тихо снимаю с себя разодранное платье, открываю комод, стараясь не шуметь, вынимаю первую попавшуюся футболку и штаны. Одежда не похожа на ношеную, словно ее недавно купили. Некогда об этом думать, плевать на все, главное удобно. Заправляю волосы за уши, хватаю осколок зеркала и тихо открываю дверь.

Спускаюсь по лестнице. Скрип. Замираю. Черт, я без обуви. Мои туфли где-то во дворе, но в них явно далеко не убежишь. Придется босиком. Не зима. Крадусь как мышка, стараясь дышать через раз. В утренней тишине даже дыхание кажется громким. Похоже, что мое сердце грохочет так, что отдается эхом.

Мужчина спит на диване. В одежде, закинув руки за голову. Его грудь размеренно вздымается. Смотрю на него в ступоре, боясь сделать шаг к двери. На низком столике пепельница, сигареты и серебряная зажигалка. Много окурков. Кто-то вообще не заботится о здоровье. Но главное, на столе лежит связка ключей.

Подхожу к столу и опять замираю. Наклоняюсь, аккуратно пальцами цепляю ключи, тяну. Связка звенит, разрывая тишину, меня кидает в холодный пот. Зажимаю ключи в ладони и смотрю на мужчину. Не просыпается. Выдыхаю. С минуту просто стою и глотаю воздух, убеждаюсь, что мужчина спит, и крадусь к двери.

Нажимаю на ручку, и дверь подается, распахиваясь. Даже хорошо, что я без обуви. Передвигаюсь бесшумно. Прикрываю дверь, попадая во двор. Холодно, с озера дует прохладный ветер, и пахнет тиной. Обнимаю себя руками, оглядываюсь на дом, а потом быстро бегу к воротам. Перебираю ключи, выбирая самый большой, и угадываю. Ворота поддаются. Нервно усмехаюсь, выхожу за ворота и оглядываюсь. Вокруг сплошной лес и небольшое темное озеро. Мрак. Словно мы в непроглядной глуши. Быть такого не может. Поднимаю голову вверх и не нахожу никаких проводов. Откуда тогда в доме свет?

Думать некогда. Бегу к накатанной дорожке. Это и не дорога вовсе. А колея между непроглядного леса. Моя машина здесь не проехала бы, только внедорожник. Сглатываю, замедляясь, не зная куда бежать, кажется, этой дороге нет конца и края, и она ведет меня еще глубже в лес. Не может быть. Если есть дорога, значит, она куда-то ведет. Ноги замерзли, наступаю на острый камень и морщусь от боли. Очень плохая идея бежать по лесу босиком. Но лучше поранить ноги, чем быть заложницей у психа.

Смеюсь. Это истерика, но я рада, что мне удалось сбежать. В ушах шумит, сердце грохочет, воздуха не хватает, но я уже довольно далеко от дома.

Сердце замирает, а потом уходит в пятки, когда позади слышится рев машины. Резко оборачиваюсь и вижу надвигающийся внедорожник. Ну, нет. Я не сдамся. Сворачиваю в лес и несусь куда глаза глядят. Его машина здесь не проедет. В ступни впиваются сухие ветки, но я не чувствую боли.

Бегу, уклоняясь от попутных деревьев. Шум мотора глохнет, тишина. Останавливаюсь на мгновение, дышу, ощущая, как горят легкие, а потом опять бросаюсь в бег. Я еще не понимаю, что на самом деле загоняю себя в тупик, просто хочу на свободу, домой.

— Александра! — позади раздается хриплый мужской голос. Насмешливый, словно он знал, что я убегу, и развлекается. — Ты всерьез думаешь, что я позволю тебе уйти!

— Да пошел ты! — задыхаясь, произношу, скорее, для себя. Уже не чувствую ни боли в ногах, ни холода. Я даже с трудом различаю дорогу и уже не понимаю, куда и зачем несусь. В моей голове пульсирует только одна мысль: уйти от похитителя. Я, может, и смелая девушка. Но та еще идиотка. Меня загоняют как собаку, а я не понимаю этого. Не соображаю, что даже если оторвусь от мужчины, то сгину в этом лесу.

Резко останавливаюсь, вытягивая руки вперед, пытаясь задержаться за дерево, поскольку мне наперерез выходит большая серая собака. Нет, не собака, это волк! Он смотрит мне в глаза и скалится, а мне кажется, я сейчас потеряю сознание от страха.

ГЛАВА 6 

Арон 

Забавляет тот факт, что девочка держит меня за идиота, всерьез полагая, что от меня так легко сбежать. Нет, я не планировал экшены. И мог бы остановить ее еще тогда, когда она полагала, что очень тихо спускается с лестницы. Сделал вид, что сплю. Меня нельзя так провоцировать. Ибо все вызовы я принимаю.

Дал ей фору. И возможность понять, раз и навсегда усвоить, что бежать невозможно. Там, за периметром, ничего хорошего изнеженную дочурку Павлова не ждет. Мы слишком далеко от ближайших населенных пунктов, вокруг нас почти девственная природа и дикие звери. Как бы парадоксально это ни звучало, но быть моей заложницей ей безопаснее. Девочка должна это понять.

Как только она вышла за дверь, я открыл глаза, смотрел в потолок и про себя отсчитывал несколько минут. Зря ты затеяла это, Александра. Ты хоть и дикая кошечка, но я матерее. И люблю охоту. Беги, моя кошечка, беги.

Ее неожиданно понесло в гущу леса. Идиотка. Я хоть и зверь, но не бесчеловечный по отношению к женщинам. Загонять ее, как животное, я не собирался. Только преподать небольшой урок, чтобы усвоила, что бежать некуда, и далее мы это больше не проходили бы. Надо поумерить ее пыл и гонор, дабы не показывала бы мне свои красивые белые зубки и не огрызалась. Кусать в ответ я тоже умею.

Думал нагнать хулиганку, закинуть на заднее сиденье и притащить в дом, немного попугать и утихомирить. А ее, дуру, в лес понесло. Это уже не смелость – это паника и страх. Пускаюсь в бег, чтобы девочка окончательно не завела нас глушь. Бодрит, в кровь выбрасывается немного адреналина. Дикая кошка не может в неволе. Похоже, скучно мне с ней точно не будет, она накормит моего зверя.

И вот когда я почти нагоняю девочку, она резко останавливается, хватаясь за дерево. Так быстро сдалась? Не верю. Подхожу ближе и вижу волка. Большого, матерого, немного подранного хозяина леса. Сразу видно – альфа, охраняет территорию. Скалится на мою заложницу, не сводя с нее звериных глаз. Прости, приятель, но это моя добыча.

Александра медленно оборачивается, в ее глазах ужас. Бледная, губы дрожат. Испугалась. Не дергается, почти не дышит.

— Тихо, стой на месте, — говорю ей, медленно подходя ближе. Без резких движений вынимаю пистолет и взвожу курок. — Я сейчас выстрелю, не пугайся, — предупреждаю. Я не собираюсь убивать волка, только спугнуть. Целюсь, зверь настороженно скалится, начиная рычать, чуя угрозу. Выстрел. Пуля четко попадает в землю рядом с лапами хищника. Александра вздрагивает, прикрывая рот рукой. Волк поджимает уши и отступает, пятясь назад. Стреляю еще раз, чтобы зверь понял, что нужно бежать. И тут девочка резко дергается, взмахивая руками. Дура!

Хищник в прыжке нападает.

Не думая, нажимаю на курок.

Выстрел…

Волк замертво падает к ногам Александры.

Замираем, смотря, как из головы хищника вытекает кровь.

— Сука! — на эмоциях выкрикиваю. Я не убиваю животных. Будь я один, не выстрелил бы, но зверь почти вцепился в руку девочки.

— Он мёртв? — сиплым голосом спрашивает меня Александра, продолжая зажимать рот рукой. Дышу, глубоко хватая воздух, не в силах оторваться от дыры в голове хищника. Чувствую, как меня сносит к чертовой матери, сжимаю кулаки, пытаясь держаться. В ушах начинает шуметь, мышцы напрягаются, и это плохой знак. Демон внутри меня беснуется, просыпаясь от запаха крови.

«Давай, накажи девочку!» — шепчет он мне. Нет, просто требует выплеснуть на нее агрессию и сожрать ее страх. Эта тварь полагает, что страх – очень вкусно. Пытаюсь держаться и не поддаваться желаниям этой твари, но девочка совершает очередную ошибку. Александра разворачивается, намереваясь от меня бежать.

Догоняю ее, хватаю и впечатываю спиной в ближайшее дерево. Хватаю за шею, чтобы не дергалась. Не сжимаю, просто фиксирую, вынуждая смотреть в глаза. К агрессии и жажде ее страха прибавляется жгучее желание. Животная похоть разливается по телу горячей волной. Теряю самообладание, чуть сильнее сжимая тонкую шею, ощущая, как сильно бьется ее сонная артерия. Если сжать под правильным углом, еще сильнее, девочка уплывет.

Зеленые глаза распахиваются, питая моего зверя животным ужасом, и он причмокивает, требуя большего. Чувствуя дрожь в руках… А, нет, это девочка содрогается. Приоткрывает губы, начиная глотать воздух. А в моей больной голове другая картинка, где я точно так же сжимаю тонкую шею, лишая ее дыхания, и жёстко трахаю самым грязным способом.

— Надеюсь, ты усвоила, что бежать от меня бесполезно, — голос становится утробным. Зверь рычит. Наклоняюсь, веду носом по ее скуле, виску, волосам, глубоко вдыхая. Пахнет карамелью, ванилью, но, несмотря на сладость, есть что-то в этом запахе вызывающее, будоражащее. — Отвечай! — требую, подхватываю за талию, вжимая в себя.

Как она сладко дрожит, часто дышит, пытаясь насытить себя недостающим кислородом. Упрямая, молчит. Упирается в меня руками, пытаясь оттолкнуть. Зверя это только заводит, и он утробно рычит ей в ухо. «Нужно отпустить девочку, — подсказывают мне остатки разума. — Иначе зверь сломает ее…»

Разжимая руку на шее, отпускаю кошку, смотря, как она пытается отдышаться, хватаясь за шею. Эта картина отрезвляет. Зажмуриваюсь. Вдох-выдох.

— И злить меня тоже очень опасно, — хрипло произношу. — Надеюсь, ты усвоила урок. Будешь сидеть тихо – не пострадаешь.

А девочка, несмотря на страх, сверкает в меня ненавистным взглядом. Поверь, кошечка, мой зверь сожрет тебя и не подавится. Оскаливаюсь и указываю в сторону машины.

— Пошли! — жду, когда она пройдет вперед, ибо оставлять без присмотра эту кошку нельзя. Делает один шаг, второй и морщится, всхлипывая. Опускаю глаза на ее ноги. Босиком. На грязных ступнях кровь.

— Твою мать! — вздыхаю. Надвигаюсь на Александру, а она отступает, всхлипывая от каждого шага.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Не подходи! Не трогай меня больше! 

— А! Ну иди сама! — иронично ухмыляюсь, смотря на ее ноги. Дерзкая, смелая, ничем не испугаешь. Но смелость должна быть здравая, а не перерастать в идиотизм. Идет. Всего пару шагов – и останавливается, оборачивается на меня, снова делает пару шагов и шипит от боли. Дурочка. Так мы до вечера из леса не выйдем. Обхожу ее, хватаю за ноги и закидываю себе на плечо.

— Отпусти меня. Ты псих! — вопит она, начиная колотить меня по спине.

Будто специально дразнит моего зверя, кидая ему вызов.

— Угомонись! — шлепаю ее по заднице. — Не зли меня, кошка!

Затихает. Вот и замечательно.

До машины мы добираемся относительно спокойно, кидаю Александру на заднее сиденье и везу нас домой. Загоняю во двор внедорожник, закрываю ворота. Вновь хватаю девочку на руки и несу в дом.

Опускаю кошку на диван, и она забивается в угол, настороженно за мной наблюдая. Боится, но что-то мне подсказывает, что не смирится со своей участью.

Иду на кухню, открываю шкафчик, достаю влажные дезинфицирующие салфетки, пластыри и перекись.

Возвращаюсь. Сидит, поджимая пальчики на ногах. Больно. Кидаю все на столик рядом с диваном, снимаю толстовку, оставаясь в футболке, и сажусь к ее ногам. Хватаю за щиколотку и тяну на себя. Дергается, не позволяя себя трогать.

— Я сама! — как ребенок надувает губы. Не слушаю ее, сжимаю ногу, с силой укладывая ее себе на колено. Рассматриваю. Небольшие порезы, занозы. Она чертовски права. Я мог кинуть ей на стол медикаменты и позволить сделать все самой. Но мне хочется сделать это самому. А я никогда не отказываю себе в желаниях. Несмотря на то, что Александра дочь выродка Павлова, девочка мне нравится. Заводит ее характер, кошачьи глаза и повадки. С минуту она упрямо пытается вырвать свою ногу, прожигая меня убийственным взглядом, но, когда понимает, что силы неравны, сдается. Умная девочка.

Всхлипывает, когда я вынимаю из ее ступней все занозы, но терпит, кусая пухлые губы, наблюдая за мной. Ранки немного кровоточат. Протираю ступни салфетками, обрабатываю перекисью и заклеиваю пластырем. Проделываю то же самое со второй ногой и отпускаю.

На часах всего около семи утра. Собираю салфетки, этикетки от пластыря и ухожу на кухню. Открываю холодильник, наливаю апельсинного сока в стакан. Сам пью из бутылки, утоляя жажду. Возвращаюсь, протягиваю Александре сок. Не берет, отворачиваясь к окну, демонстративно потирая шею, на которой остались отметины от моих пальцев. Не настаиваю. Нянчиться не буду. Ставлю стакан на столик.

В моем кармане звонит мобильный. Это Мирон. Александра резко оборачивается и во все глаза смотрит на то, как я вынимаю телефон. Обычной сотовой связи здесь нет. Но у меня на телефоне стоит спутниковая система. И я вижу, как у кошки загораются глазки. Да ты моя хорошая, мой телефон к тебе в руки не попадет. А если и попадет, ты его никогда не разблокируешь.

— Иди наверх! — командую ей. Александра поднимается и, прихрамывая, уходит. Отвечаю на звонок и выхожу во двор.

ГЛАВА 7 

Александра 

Он действительно псих. Его настроение переменчиво. На смену вспышкам агрессии приходят спокойствие и даже забота. И от этого еще страшнее. То он душит меня, больно вжимая в дерево, прожигая звериным взглядом, то заботливо обрабатывает ступни.

Стою возле окна и наблюдаю, как мой похититель разговаривает по телефону. На его шеи и руке черный узор татуировки, часть которой скрыта белой футболкой. Плечи широкие, спина мощная, словно мерзавец – пловец. Силы гаду не занимать. Потираю шею, которая до сих пор помнит его сильную ладонь. Злить этого психа точно не стоит.

В моем кармане до сих пор осколок зеркала. Нападать с этой стекляшкой на волка было бесполезно, а полоснуть похитителя – не хватило смелости. Да и вряд ли я способна сильно его напугать подобным образом. Но все равно держу предмет при себе. Никто не знает, что у этого мерзавца на уме.

У меня есть два варианта.

Машина.

Бежать по лесу босиком я больше не собираюсь. Если выкрасть ключи, то можно протаранить ворота и выехать из этой глуши.

И телефон.

Я благодарна богу, что помню номер матери наизусть. Все мои мысли, и силы направлены на это. Я не собираюсь покорно сидеть и ждать своей участи. Может, я не самая лучшая дочь, но… У мамы больное сердце, и я даже не представляю, что сейчас с ней творится.

Мужчина заканчивает разговор, крутит телефон в руках и резко оборачивается, устремляя на меня свой темный взгляд, будто почувствовал, что смотрю. Быстро одергиваю штору, отходя от окна. Взгляд у него черный. Пугающий. Даже страшнее, чем у того волка.

Накатывает усталость, просто валит с ног. Слишком много адреналина и паники. Сил нет. Срываю с кровати плед, ложусь, кутаясь, закрываю глаза, и почти моментально отключаюсь.

Просыпаюсь, вздрагивая. Нет, мне ничего не снилось. Такое резкое пробуждение, будто меня ударило током. Дышу, осматривая комнату. Полумрак, солнце уже садится, я проспала весь день. Тишина. Как же в этом месте пугающе тихо.

Поднимаюсь с кровати, ступни болят, но я в состоянии ходить. Голова тяжёлая, от резких движений пульсирует в висках. Пить хочется и в туалет тоже. Толкаю дверь – открыто. Медленно спускаюсь по лестнице, осматриваясь. В комнате на первом этаже горит тусклый настенный светильник, и пахнет едой. Вкусно пахнет. Желудок сжимается от голода.

Из кухни слышен звон посуды, быстро забегаю в туалет, громко захлопывая дверь, обозначая свое присутствие. С сожалением смотрю на душ, ощущая себя грязной, волосы торчат в разные стороны. Делаю свои дела, быстро натягивая штаны. Самое удивительное, что одежда мне по размеру. Обычные персиковые спортивные штаны и футболка, но ткань приятная, качественная. Организация похищения на высшем уровне.

Истерично усмехаюсь себе в зеркало. Видок еще тот. Заспанная, немного опухшая после сна, волосы грязные, губы почему-то обветрены. Прикасаюсь к ним пальцами – болят. У меня очень чувствительные губы.

Умываюсь холодной водой. На крючке висит белое полотенце, но, судя по влажности, оно уже использованное. Не собираюсь им вытираться. Смахиваю воду с лица, прохожусь мокрыми руками по волосам, замечаю несколько поломанных ногтей, даже не помню, как это произошло. 

Долго смотрю на себя в зеркало. Жалкое зрелище. У бабули сегодня день рождения. Юбилей. Я обещала ей быть. И подарок купила. Она старенькая уже. Я так ее люблю. Почти все детство провела с ней. Родителям всегда было некогда мной заниматься. А бабуля никогда ни в чем не отказывала. Я такой шкодой была. А она даже голос на меня не повышала. Надеюсь, от нее скрыли мое похищение. Не хочу, чтобы она волновалась. Безумно хочется домой, хоть волком вой. И нужно сделать все, чтобы туда вернуться. А там мой отец сотрет этого психа в порошок.

Никто не имеет права похищать людей. Если у него счеты с моим отцом, или он решил таким способом заработать, то этот псих – не мужик, а ничтожество.

Выхожу, ступаю на лестницу, желая закрыться в комнате, но передумываю. Если я буду сидеть под одеялом и ждать своей участи, то быстро домой не вернусь. Разворачиваюсь, останавливаюсь посреди небольшой гостиной, осматриваясь. Естественно, ни ключей, ни телефона нет. Ощупываю карман: осколок зеркала на месте, мне так спокойнее.

— Проснулась? — мужчина появляется в проеме двери. Такой весь бодрый и свежий. Кажется, ему мала футболка. Обтягивает мощный торс, выделяя мышцы, просвечивают татуировки. Во мне просыпается любопытная девочка, которой плевать, в какой она ситуации, ей хочется рассмотреть на этом спортивном теле рисунки. Харизматичный мерзавец. Но взгляд пугающий. Он все время так смотрит на меня, словно вот-вот сожрет. — Пошли поможешь накрыть на стол, — так просто предлагает мне, кивая в сторону кухни. Даже так. Ужин предусмотрен. Без контакта с похитителем я не добуду все, что мне нужно. Поэтому киваю и прохожу на кухню.

На плите сковородка с жареной картошкой. На небольшой кухонной тумбе тарелка со свежим салатом и нарезка из красной рыбы. Чайник кипит. Мужчина отключает плиту, достает из шкафов коробку рассыпного чая и заваривает его в небольшом прессе. Еда простая, но от ее запахов и ароматов у меня урчит в животе.

— Бери тарелки в шкафу, приборы, — выдвигает ящик, демонстрируя мне посуду. — Неси все в комнату, — четко командует, словно отдает приказ.

— Есть, сэр! — прикладывая руку к голове, иронично произношу я.

Ну не могу сдержаться.

Я порой неадекватная.

 Мужчина оглядывается на меня, усмехаясь, но никак не комментирует, качает головой. Беру пару тарелок, вилки, ложки и несу все на низкий стол. Возвращаюсь на кухню, и мне вручают салат и рыбу. Ставлю все на стол и сажусь в кресло. Не представляю, как я буду есть в присутствии незнакомого мужчины, который меня похитил. Но я дико голодная.

Мужчина приносит деревянную доску, на которую ставит сковородку. И садится в кресло напротив. Моя бабушка так делала. В детстве я ела прямо из сковородки. Бабуля говорила: так вкуснее. Я не знаю, в чем секрет, но было действительно вкуснее, чем в самых элитных ресторанах на фарфоровых тарелках.

— Самообслуживание, кошка, — глазами указывает мне на еду, принимаясь наполнять свою тарелку картошкой и салатом.

— Меня зовут Александра! — упрямо заявляю я.

— Я в курсе, — ухмыляется.

— Тогда не называй меня больше кошкой! — вздергиваю подбородок и накладываю себе немного картошки и салата.

— Я буду называть тебя так, как мне хочется, кошка, — демонстративно тянет последнее слово.

— Тогда я буду называть тебя психом, — боже, откусите мне язык. В мой план не входит злить его.

— Эх, кошка, ты слишком дерзкая. Но тебе повезло, что мне это нравится, — снова ухмыляется. И этому психу идет улыбка, даже язвительная.

— А как тебя зовут? — пора собирать информацию.

— Я не против «психа», — смеется. Весело ему!

— Ну тогда, псих, передай мне рыбу.

Двигает ко мне тарелку, настороженно щурится.

«Я хорошая девочка. Очень хорошая девочка, — проговариваю про себя, но улыбка выходит кривой. — Я хорошая девочка и бездарная актриса».

Молча едим. Вкусно. Правда, очень вкусно. Либо я жутко голодная. Этот мерзавец умеет готовить. Но ему я об этом не скажу.

Изображая очень смиренную и покорную девочку, я поднимаюсь с места и убираю со стола. Мужчина приподнимает брови, откидывается в кресле и с интересом за мной наблюдает. Если нельзя просто сбежать, значит, нужно быть хитрее. Похититель идет на контакт, нужно этим воспользоваться. Сдаваться и ждать своей участи, как овца, я не собираюсь.

Беру заваренный чай, чашки, сахар и несу в гостиную. Псих, как он представился, усмехается. Сажусь назад, беру чай, покручивая бокал в руках, отворачиваюсь к окну. Стемнело уже. Сутки пролетели. Даже не представляю, что творится с отцом и мамой. На Вадика мне почему-то плевать. Он не герой моего романа, не тот мужчина, который будет отважно искать свою девушку. Скорее всего, он крутится возле отца, поддакивая ему, изображая тревогу. Вернусь домой – пошлю его к черту. Извини папа, твой протеже – чмо.

Чувствую, что похититель прожигает меня взглядом, даже мурашки по коже прокатываются. Резко поворачиваюсь и внаглую смотрю на него. Расслабленный, вальяжный, глаза горящие.

— Какова твоя цель? Деньги? Месть? Личное? Ради чего ты нарушил закон и похитил человека? — спокойно спрашиваю я, а гад оскаливается, как зверь.

— Не забивай свою красивую голову. Ты просто инструмент в большом противостоянии.

— Я инструмент? Как легко ты решаешь судьбы людей, — с раздражением кидаю ему. Молчит, прекращая улыбаться, отставляет чашку чая, одним движением отодвигает стол и резко подается ко мне. Глаза опять черные-черные. Бездна. Пугает. Сердце начинает колотиться. Сжимаю руками чашку, пытаясь выдержать его взгляд.

— Твой папочка не гнушается судьбами людей. Поверь, киска, похищение, по сравнению с тем, что творит Павлов, – детская шалость. Это карма, на каждое действие будет противодействие, — спокойно, но очень холодно проговаривает он мне. Мерзавец. Кишка тонка решать дела с моим отцом лично. Закусываю щеки изнутри, чтобы не выкрикнуть ему это в лицо. — А если ты будешь хорошо себя вести, то не пострадаешь в это войне.

— Можно хотя бы позвонить и сказать, что со мной все хорошо? — уже искренне прошу я. — Пожалуйста. Ну хоть как-нибудь дать знать, что со мной все в порядке.

— А мы сейчас с тобой разыграем небольшое шоу.

— Шоу? — не понимаю, что имеет в виду этот псих.

— Ты сейчас гениально сыграешь на камеру, — встает с места, достаёт из-под стола фотоаппарат. — Ты хорошая актриса, Александра? — вкрадчиво спрашивает он, обходит кресло и встает позади меня.

— В каком смысле? Что ты от меня хочешь?

Чувствую, как он упирается рукой в спинку моего кресла и наклоняется. Так близко, что я чувствую его дыхание над ухом.

— Сыграй мне жертву? Маленькую, уязвимую, напуганную и очень беззащитную.

— Зачем? Чтобы маму хватил инфаркт? Нет!

Я хоть и дура, но не идиотка и понимаю, что он задумал. Засовываю руку в карман, нащупывая осколок зеркала. Дёргаюсь, проливая чай, когда мужчина хватает меня за кофту и одним рывком разрывает ее по шву, оголяя плечо.

— Только от тебя зависит, будет ли наша съемка гениальной игрой или реалити-шоу.

ГЛАВА 8 

Александра 

— Я не буду ничего изображать! — хочу подняться с места, но мужчина надавливает мне на плечи, вынуждая сидеть. Выхватывает из моих рук чашку чая, расплёскивая содержимое, и оставляет ее на подоконнике.

— Давай ты забудешь слова «нет», «не буду», «не хочу». И станешь делать все, что я говорю, — вкрадчиво шепчет мне на ухо, отодвигает мои волосы, обнажая шею. — Будешь покорной и послушной девочкой.

Сглатываю, задерживая дыхание. Я не дам сделать эти чертовы фотографии. Пусть только попробует заставить. Сжимаю в кармане осколок стекла, готовая в любой момент им воспользоваться.

— Александра, — тянет мне на ухо. Отпускает меня, обходит кресло и садится с камерой передо мной на корточки. — Волосы на лицо, опусти голову! — командует, словно у нас фотосессия. Ничего не делаю, упрямо сжимаю губы, смотря на него с ненавистью. Камера щелкает, вспышка ослепляет, щурюсь. — Александра, мы все равно это сделаем, не по-хорошему – так по-плохому. Не доводи до греха, кошка! — злится, понижая тон, опять вспышка.

— Нет! — вырывается у меня, улыбаюсь, насильно растягивая губы. Я не буду жертвой! Он тянет ко мне руку, хватает за скулы и сильно сдавливает.

— Саша-а-а-а-а, — хрипло растягивает, смотря на меня черным, нечеловеческим взглядом. Огонь в его глазах потухает. Оказывается, черный имеет оттенки. Теплые, горячие и бездонно холодные, словно вязкая жидкость омута. Вдавливает пальцы, больно впиваясь в кожу. Морщусь, и тут же щелкает камера. Дергаюсь, пытаясь вырваться, волосы разметались по лицу, опять вспышка. Накатывает злость, вместе с истерикой. Я не хочу! Не хочу!

— Отпусти меня! — шиплю, толкая его в грудь. Вновь вспышка. Я же прямо сейчас даю ему эмоцию, которую он требует. Колочу кулаками в его грудь, всхлипываю, пытаюсь соскочить с места, но меня грубо толкают назад.

Вспышка.

Вспышка.

Вспышка.

Она доводит меня до безумия. Ненавижу этого ублюдка!

Он вновь тянет ко мне руку, хватаюсь за нее, расцарапывая его кожу, снова ломая ногти.

— Не трогай меня! — кричу в истерике, не в силах себя контролировать. Я словно рехнулась, меня кидает в дрожь. — Иди на хрен, больной ублюдок!

Вспышка, еще и еще!

Он справляется со мной одной рукой, а второй продолжает фотографировать.

— Успокойся! — рычит мне в лицо. Глаза бешеные. Смертельный взгляд, мороз по коже. Но мне уже все равно. Я тоже не совсем нормальная и, если меня довести до истерики, начинаю исполнять вещи, теряя инстинкт самосохранения. По мне, лучше умереть, чем быть жертвой.

Он хватает меня за шею, сжимает, лишая кислорода. Резко и больно, ни вдохнуть ни выдохнуть. Впиваюсь в его запястье и еще раз царапаю свежие раны, в кровь. Этому зверю все равно, не реагирует. Точнее становится еще жёстче, грубее, агрессивнее, взгляд нечеловеческий, страшный. Силы в нем немерено. Открываю рот, хватая воздух. Дышать не могу совсем, легкие начинают гореть. Шум в ушах. Кажется, еще немного – и я потеряю сознание.

Вспышка.

Вспышка.

Вспышка.

Инстинкты берут свое.

Вынимаю из кармана осколок и, не думая, вонзаю его в плечо похитителя! А он даже не вздрагивает. Никак не реагирует, переводит взгляд на свое плечо, по которому стекает струйка крови, и оскаливается. Утробно рычит как животное, а у меня уже темнеет в глазах.

Уплываю, губы немеют.

Мамочки…

Я не хочу вот так умереть…

Даже не понимаю, что происходит. Слышу хрип, легкие больно сжимаются. И только через минуту понимаю, что хриплю я, пытаясь отдышаться. Он отпустил меня, и я хватаю воздух. Горло болит, до сих пор ощущаю его сильную, сжимающую ладонь. Меня уже никто не фотографирует, камера лежит на столе, а мужчина выдергивает из плеча осколок, даже не морщась.

— Ты чуть меня не убил! — кричу ему. — Ты чуть меня не убил! — зачем-то повторяю, содрогаясь. Соскакиваю с кресла и хватаю камеру. — Не будет никаких фотографий!

Пытаюсь открыть слот с флешкой, чтобы уничтожить эти снимки. Но меня резко хватают за запястья. Сжимают с силой, и рука сама собой раскрывается, камера падает на пол.

— Нет! — кричу, хрипя, накидываясь на ублюдка с кулаками и потоком ругательств.

Никогда себя так не вела. После я вообще половины не вспомню из этого вечера. Я словно в трансе и дичайшей истерике. Психика не выдерживает.

Меня хватают за шиворот разорванной футболки и куда-то насильно ведут. Сопротивляюсь, шиплю как кошка, бью его куда попало и расцарапываю лицо. Ничего не чувствую, только дикую ярость и сумасшедший, бурлящий адреналин в крови. Яростная ненависть затмевает разум. Наверное, так сходят с ума. Кто-то забивается угол, а я реагирую вот так.

Щеку обжигает, голова откидывается назад. Отрезвляет. Замолкаю, впадая в ступор, хватаясь за горящую щеку, ничего не соображая. Распахиваю глаза, смотря, как мужчина отпускает меня. Мы тяжело дышим, глядя друг другу в глаза. Я тону в черной бездне и не могу оторваться. Будто засасывает в воронку. До меня только сейчас доходит, что он дал мне пощечину. Все вокруг исчезает, мыслей нет никаких. Куда-то пропадают ярость и злость, истерика сошла на нет. Ничего не чувствую. Я в прострации. Даже тела не чувствую, только щека горит, и сердце колотится где-то в тисках.

Не знаю, сколько проходит времени и насколько глубоко мы зависли. Не могу оторваться от его глаз, мне кажется, они меняются: то чернеют, заполняя глазницы, то сужаются, как у животного. Сюрреализм какой-то.

Он делает шаг – я отступаю; еще шаг – и я прижимаюсь к стене. Не бегу, просто нахожу опору. Наклоняется ближе и ближе, шумно сглатывает и со свистом вдыхает, а я словно под гипнозом. Меня окутывает терпкий мужской запах. Густой, душащий аромат наполняет легкие и моментально кружит голову, закрываю глаза, не понимаю, что со мной творится. Что вообще вокруг меня происходит?! Почему я здесь с этим мужчиной! Кожу на лице опаляет горячее дыхание, черный взгляд не отпускает. Дышать становится трудно, словно его рука по-прежнему перекрывает кислород.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Сильная ладонь ложится мне на затылок… 

Рывок.

Впечатывает в жесткие губы, сильное тело вжимает меня в стену. Задыхаюсь и всхлипываю от натиска. Я даже не понимаю, что он меня целует. Губы жжет. Содрогаюсь. Наглый язык проникает глубже, а зубы царапают губы. Мне кажется, он выпивает меня, проникая в самую душу. Нет, сжирает. Но самое страшное, что я отвечаю в каком-то остервенении, выплескивая весь адреналин в этот жесткий, болезненный поцелуй.

Издаю стон в его губы, скорее, от отчаянья, а зверь рычит и больно кусает. Тело горит, внизу живота все переворачивается, обжигая возбуждением. Кажется, еще немного – и мы сгорим в огненной лаве, спалив друг друга.

Все заканчивается так же быстро, как и началось. Он резко отрывается от моих губ и отступает. Разворачивается, поднимает с пола камеру и выходит из дома, оглушительно громко хлопая дверью. Ноги не держат, сползаю по стене на пол. Запрокидываю голову и бьюсь затылком. Ничего не чувствую, только губы горят, и запах его забивается в легкие.

Что это было?

Не знаю, сколько так просидела на полу, время потеряло счет и какой-либо смысл. Мне ничего не хочется, я просто смотрю в одну точку.

Вздрагиваю, когда мужчина открывает дверь и проходит в комнату. В тусклом свете его силуэт впечатляет. Мощный, высокий и пугающий своей необузданной силой. Он будто неуправляемый дикий зверь.

В его губах тлеет сигарета, помещение наполняется едким табачным дымом. Мужчина вновь идет на меня, но уже не страшно. Смотрю, медленно моргая. Похититель садится рядом на пол и протягивает свою сигарету. Беру, затягиваюсь глубоко, чувствуя вкус его губ. Жгучий вкус, ядовитый, но я намеренно травлюсь. От сильной затяжки кружится голова, но я тяну едкий дым еще и еще, пока не закашливаюсь. Мужчина молча отбирает у меня сигарету. Только сейчас замечаю кровь на своих руках, но она не моя… Перевожу взгляд на его плечо, на рукаве белой футболки багровое пятно. Кровавые подтеки тянутся по всей его руке, переплетаясь с выступающими венами. Недалеко от нас валяется осколок зеркала в таких же подтеках.

Мужчина делает еще пару глубоких затяжек, выпуская дым в потолок, потом тушит окурок пальцами. Морщусь, когда он зажимает раскаленный огонёк и растирает его пальцами.

— Если хочешь в душ, в ванной бойлер… Красная кнопка – нагрев. Чистая одежда в комоде.

— Я хочу выпить… — тихо и тоже хрипло произношу я. — Есть что-нибудь покрепче?

— Есть, но не стоит. Иди в душ и спать. Немедленно! — уже громко и властно произносит он и поднимается с пола. Хватает меня за руки, помогая подняться, и подталкивает в ванную, закрывая дверь.

ГЛАВА 9 

Александра 

Спала я плохо. Постоянно проваливалась в темноту, словно окуналась в черную вязкую жидкость и выныривала, хватая ртом воздух. Нормально уснула только под утро, точнее, отключилась.

Просыпаюсь от того, что за окном стучит дождь, барабаня по крыше. Так громко. Перевожу взгляд на окно. Мрачно, черные тучи так низко, словно грозовое небо вот-вот рухнет. Переворачиваюсь, утыкаясь лицом в подушки. Мышцы ноют, губы до сих пор саднят, помня ядовитый поцелуй мужчины, имени которого не знаю. Вторые сутки я здесь…

Как смешно мы строим планы на следующий день, на неделю, на годы вперед и даже на старость, не подозревая, что у судьбы другие планы.

Хочется кофе. Латте из кофейни напротив университета. Я любила пить горячий напиток, сидя за столиком у окна, особенно в дождь. Несколько минут наедине с кофе и собственными планами на будущее.

Не встаю с кровати. Не вижу смысла. Нет, я не сдалась, скорее, взяла тайм-аут. Несколько часов, чтобы найти силы бороться дальше. Несколько часов, чтобы вернуть себе вменяемость.

Ворочаюсь из стороны в сторону, рассматриваю потолок, поломанные ногти, ощупываю шею – немного болит. Тело затекает. Поднимаюсь с кровати, поправляю штаны – эти немного маловаты, обтягивают мой зад, будто лосины. Я легла с мокрыми волосами, и теперь у меня на голове художественный беспорядок. Расчёсываюсь, а потом взлохмачиваю волосы.

Дождь, наконец, закончился, солнышко выглянуло. Распахиваю окно, вдыхаю. Пахнет мокрой травой и озоном. Птички поют, зелень блестит от ещё невысохших капель дождя, и озеро за забором синее-синее. Всё-таки красиво здесь. Я бы тоже хотела иметь такой дом. В глуши, без связи, телевизора и интернета. Чтобы тишина вокруг и природа. Иногда нужны такие передышки.

На двор выходит мой похититель. Не могу скрыть злорадной улыбки, когда вижу пластырь у него на плече, израненные руки и пару царапин на щеке. Мужчина потягивается, глубоко вдыхает и подходит к турнику. Снимает футболку, запрыгивает на балку и начинает подтягиваться. Мерзавец. Силы ему не занимать. Дура. С таким не справится даже мужчина, не то что я.

Вроде не перекаченный, но при силовых упражнениях мышцы перекатываются по спине и груди. Чёрный замысловатый кельтский узор татуировки начинается на бицепсе, оплетает плечо и стелется на груди и спине. Сексуально. Татуировки идут только сильным, широкоплечим мужчинам.

Даже не считаю, сколько раз он подтягивается. Много. Работает на износ. Я тоже люблю спортзал, когда надо освежить голову и прийти в себя. Тело работает, ты чувствуешь его каждой клеточкой, а голова лучше соображает.

Мужчина спрыгивает с турника, берет футболку и обтирает ей свой торс в капельках пота. А я наблюдаю, не знаю зачем. Наверное, оцениваю свои возможности. Как выяснилось, силой и истериками этого зверя не возьмёшь. Он прочитывает меня, играет на опережение. Значит нужно пользоваться хитростью. Вчерашний поцелуй показал, что я привлекаю этого психа. Как говорит моя бабушка, женственность – самое мощное оружие.

Мужчина оборачивается, устремляя на меня черный взгляд, хочется отпрянуть от окна, но я стою, продолжая осматривать сильное тело. Сексуальный, по-мужски привлекательный, будет не так противно. Я уже на все что угодно готова, лишь бы вернуться домой. А раньше мне хотелось сбежать ото всех, далеко-далеко. Бойтесь своих желаний.

Спускаюсь вниз. Убрано. От нашего вчерашнего разгрома нет и следа. Пахнет кофе, и я, как наркоманка, иду на этот запах. На кухне стоит небольшая кофеварка. Наливаю себе немного напитка, добавляю сахара и делаю глоток. Терпкий. Кофе хороший, но слишком крепкий. Если добавить сливок, будет замечательно. Без стеснения открываю небольшой холодильник, осматривая содержимое.

— Готовишь завтрак? — позади меня раздаётся голос похитителя. Захлопываю дверцу, разворачиваюсь и облокачиваюсь на тумбу. Мужчина стоит в проёме, по-прежнему без футболки, смотрит на меня изучающим взглядом, задерживается на шее. Ну, полюбуйся на следы своих пальцев, псих. Хотя мы в расчёте. Царапины от моих ногтей и ранение на его плече выглядят впечатляюще.

— А должна? — выгибаю брови, смотря, как мерзавец подходит к холодильнику.

— Ну, после того, что между нами вчера произошло, просто обязана, — усмехается, вынимает коробочку сливок и протягивает мне. Беру, кивая, добавляя немного в кофе. Мерзавец достает себе сок и пьет его прямо из стеклянной бутылки. Он настолько близко, что я чувствую терпкий запах мужского тела, но мне не противно. Есть что-то в этом звере притягательное. Он воплощение дикого хищника. Красота, харизма, сила, стать притягивают, но в то же время понимаешь, что это опасно, и хочется держать дистанцию. Мужчина ставит пустую бутылку на стол, внаглую забирает у меня кофе, делает пару глотков, вручает мне бокал и выходит из кухни.

— Я в душ! — кричит он мне, как ни в чем не бывало. Смотрю на чашку, из которой он только что пил мой кофе, и кусаю губы.

Завтрак, значит.

Будет тебе завтрак.

Надо усыпить бдительность психа.

Допиваю кофе и открываю холодильник. Продуктов много, не на один день. Сколько ты собираешься меня здесь держать? Достаю яйца, пару помидоров, болгарский перец, сыр и готовлю омлет с овощами.

Я умею готовить, бабушка научила.

Закрываю омлет крышкой, нарезаю хлеб и рассматриваю небольшой ножик.

— Даже не думай, кошка. Иначе будешь сидеть в комнате, привязанная к кровати, — произносит мужчина. Оборачиваюсь. Опять стоит в дверях, с мокрым телом и влажными волосами. Теперь пахнет шампунем.

— Боишься? — усмехаюсь я, отворачиваюсь, складывая хлеб в хлебницу.

— Ты дикая. Скажи, это хотя бы заживет? — насмешливо спрашивает, указывая на свои царапины, и достает тарелки и вилки.

— Может быть, — мстительно прищуриваюсь, смотря, как он забирает хлеб и уносит в комнату.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍*** 

— Спасибо, кошка. Вкусно, — благодарит меня после завтрака. — Хоть не отравила? — сверкает глазами, как сытый хищник.

— Было бы чем… обязательно отравила бы.

— Не сомневаюсь, — глаза опять горят, рассматривает меня. Встаю, начиная убирать со стола, а сама внимательно осматриваюсь. Мне нужен его телефон, либо ключи от внедорожника.

Уношу в кухню посуду, разворачиваюсь назад и неожиданно сталкиваюсь с мужчиной, почти врезаясь в его грудь. Слава богу, он надел чёрную футболку. Похититель ловит меня за талию и не отпускает. Замираем. Почти так же, как вчера, только сегодня я чётко понимаю, что происходит.

Поднимаю голову, заглядываю в чёрные глаза. Рассматривает меня, окутывая собой. Мурашки по коже от его близости. Хочется уйти, оттолкнуть этого зверя, но я стою на месте, позволяя ему трогать меня чёрными глазами. Мне вдруг дико хочется знать, как его зовут. Этому зверю не подходят простые имена. Он явно не Сергей и не Андрей. Ему подходит что-то необычное, с глубоким смыслом. Имя, определяющее его сущность.

Мужчина поднимает руку, я отшатываюсь, но не отхожу. Его шершавые пальцы прикасаются к шее и обводят синяки. Так медленно и нежно, даже не верится, что он так умеет. Я не знаю, что он творит, и даже не хочу знать, поскольку внутри меня тоже что-то переворачивается. Если вчера мы целовались на адреналине, то сегодня…

Мурашки по коже уже не от страха. Они такие приятные, что я невольно прикрываю глаза. Его наглые пальцы уже поглаживают мои ключицы, пробираясь под футболку. Они оставляют на мне ожоги и невидимые отметины. Боже, какая неправильная реакция на этого мерзавца. Я считаю его психом, но, похоже, сама не в своём уме.

Его дыхание учащается, кажется, что даже запах усиливается. Древесный аромат с нотками жгучего имбиря. Нет, этот хищник ядовит. А мне почему-то хочется отравиться. И это даже хорошо – поддававшись ему, я могу сделать гораздо больше, чем силой и истериками. Некое доверие с его стороны и потеря бдительности.

— Прости, кошка, — тихо говорит он и глубоко вдыхает запах моих волос. — Не нужно больше меня злить, — немного агрессивно произносит, но мне не страшно. В этом мужчине столько необузданной энергии.

— Как тебя зовут? — снова спрашиваю я. А он усмехается и отрицательно мотает головой.

— Давай ты просто тихо посидишь, не испытывая мои нервы на прочность. А когда придет время, я тебя отпущу, — его рука зарывается мне в волосы, слегка сжимая их на затылке. Зверь вынуждает смотреть в глаза. Поддаюсь, окунаясь в чёрный вязкий омут. — Глаза у тебя нереальные. Малахитовые, — голос хриплый. — Настоящая кошечка. Дикая. Посиди, пожалуйста, в моей клетке. 

У меня сбивается дыхание, и ноги подкашиваются. По телу разливается волна тепла, и голова кружится. Понимаю, что нужно быть податливой и соглашаться с ним, если хочу отсюда выбраться, но очень хочется вырваться и бежать. Запереться в комнате и не выходить. Я боюсь собственной реакции на этого мужчину. Я не хочу так реагировать! Ненавижу его!

— Опусти меня! — шиплю, начиная извиваться. Отталкиваю похитителя, и он поддается. Разворачиваюсь и убегаю в свою комнату. Дура, конечно, нужно было играть до последнего. Но я бездарная актриса.

ГЛАВА 10 

Арон

Знал бы, что с этой кошкой будет так тяжело, наверное, переиграл бы все иначе. Тяжело не физически, девочка хоть и бойкая, но все же по-женски слабая. Тяжело морально. Она дикая кошка и не может жить в неволе. Дурочка, бьется со мной насмерть, заведомо не понимая, что проиграет. Я думал, будет легче. Попугаю немного, сама притихнет. Но нет, огонь в его глазах не тухнет, а в ее голове постоянно несутся мысли о побеге. Александра бездарная актриса, не умеет скрывать эмоции. Каждый её шаг я знаю наперед.

Угомонись, кошка, целее будешь.

Не буди во мне зверя.

Я сам боюсь свое нутро, особенно когда девочка, словно намеренно, пытается вытянуть из меня всех демонов. Как бы я ни призирал Павлова, как бы ни хотел снять с него кожу живьем и отомстить за покушение на брата и косвенное участие в смерти моего отца, его дочь здесь ни при чем. Я не отыгрываюсь на женщинах и детях. Александра всего лишь инструмент. Поэтому во мне нет к ней ни негатива, ни ненависти. Что может знать девочка? Даю голову на отсечение, она даже не понимает, насколько мерзок и подл ее отец, на что способен и как нещадно идет по головам, не считая жертв.

Но кошка напрашивается…

Самое страшное, что она мне нравится. Давно не встречал таких живых и настоящих. Несмотря на деньги и вседозволенность, она не гламурная телка. Она непосредственная, строптивая, горячая…

Сучка!

Пахнет от нее сладко… приторно сладко. Карамелью. Но меня заводит этот запах. Плохо, что и моё нутро тоже заводит. Внутри все переворачивается, и просыпается дикая жажда, словно не видел женщины годами. И мне, мать ее, страшно, что зверь ее разорвет. Парадокс в том, что она сама не понимает, насколько опасно меня провоцировать. 

Сбежала наверх. Закрылась. Молодец, кошка, правильная тактика, не стоит нам сталкиваться. Будоражишь ты меня. А это губительно. И черт бы со мной, я тысячу раз умирал. Боюсь, ты не выживешь…

Привычно растираю окурок пальцами, ссыпая остатки сигареты в пепельницу. Кручу телефон в руках в ожидании звонка от брата. Давай, Мирон, решай все это дерьмо быстрее. Не выдержим мы вдвоём долго, нутром чувствую. Давно меня так девочка не цепляла. И это хреново – я неадекватен, мне планку сносит в шесть секунд. Раньше ничего не волновало, я был равнодушен к женщинам. Удовлетворил похоть – и забыл, как зовут, по большей части вообще не помнил имен, даже когда трахал. Универсальное «детка» всем подходило.

Можно было приставить к ней пару надежных ребят, я так и хотел. А теперь понял, что никому ее не доверю. Странное чувство. Гнетет. Пытаюсь выкинуть ненужные мысли из головы и быть холодным. Но это чертовски трудно, когда мы наедине.

Тишина. Ложусь на диван, закидываю руки за голову, рассматривая деревянный потолок. Рана от стекла немного пульсирует. Подрала меня кошка своими ядовитыми ногтями. Дикая. Там такой темперамент…

Черт!

Она будит во мне безумную похоть.

Вынимаю подушку из-под головы и накрываю ей лицо, пытаясь остыть. Мне бы сейчас шлюшку, чтобы снять напряжение и стать более вменяемым. Я вымотался. Почти не спал пару дней. Рубит. Прикрываю глаза и проваливаюсь в дрему. И меня начинает продавливать глубже. Ненавижу это состояние. Но оно мне неподвластно. Это похоже на сонный паралич. Сознание работает на полную катушку, а тело неподвластно, я словно под наркозом, но мне забыли отключить мозг.

И вот эта тварь начинает меня продавливать все глубже и глубже в свою параллель. В мой личный круг ада. И, бля*ь, я готов гореть в этом аду, но только после смерти, а эта тварь достает меня в реальности, ему мои муки доставляют удовольствие.

Давно не сопротивляюсь. Бесполезно, тварь внутри меня в разы сильнее…

Я в темноте, судя по звуку капающей воды где-то в подвале. Сырость. Холодно, дышать становится тяжелее. Слышу собственный хрип.

Кап, кап, кап, кап… И так бесконечно. Давит на мозги. Хочется заорать во все горло, но, кроме удушливо хрипа, ничего не выходит, у меня нет голоса.

Кап, кап, кап, кап – уже передергивает от звука.

Меня продавливает ниже и ниже, будто лечу в преисподнюю. Тело начинает ломать, суставы выворачивает, в голове звон, словно меня контузило, к немоте прибавляется слепота. Кромешная тьма. Судороги. Трясет и ломает. Чувствую прикосновение сотен рук, холодных и склизких. Противно. Желудок сводит. 

Мать твою, когда это закончится?!

Но пока тварь не напитается моей болью – не отпустит. И я кормлю досыта.

Пусть жрет.

Пусть подавится.

Резко просыпаюсь, подскакивая. Сажусь. Дышу, хватая ртом воздух.

Темно. В полумраке видны только очертания комнаты. Я не на диване, а на кровати…

На кровати, в квартире, которой больше нет. Я не проснулся, я на дне своего ада. Тварь внутри меня любит такие фокусы. Дает маленькую надежду на свободу, а потом опять окунает в дерьмо. Тело невыносимо ломит. Не хочу вставать с кровати и выходить за пределы спальни. Я знаю, что меня там ждет…

Бросает в холодный пот.

Что ты хочешь от меня, тварь?!

«Что?!» — кричу внутри себя, поскольку я до сих пор нем. А он смеется там громко, до звона в ушах. Я зажимаю голову, но тише не становится. Эта тварь смеется у меня в голове.

«Иди!» — приказывает он утробным рычанием. У твари мой голос, потому что он часть меня. Та часть, которую никак не получается ампутировать. Ее можно уничтожить только вместе со мной.

«Нет!» — рычу в ответ. И меня швыряет к двери с такой силой, что выбивает весь воздух из легких. Мой психиатр утверждал, что это лишь плод моего воображения, и я не могу ничего чувствовать во сне. Но это не сон. Это параллельная реальность, в которую меня насильно затаскивают. Доктора этого не принимают.

Дверь распахиваться, и, несмотря на полумрак, я вижу ее… Хрупкая, маленькая, нежная, в белом сарафане и с очень длинными волосами…

Она болтается в петле, привязанная к моему турнику. Раскачивается… Постоянно раскачивается, словно в комнате дует ветер. Раскачивается с жутким скрипом верёвки об металл турника. И я врастаю в пол. Уже ничего не могу: ни хрипеть, ни кричать внутри. Я парализованный. Работает только сознание.

Ее голова неестественно болтается, склоненная набок, лицо закрывают светлые волосы, но ветер с белой дымкой, которого я не чувствую, раздувает белые локоны, открывая мне ее посиневшее лицо с вывалившимся языком. Мне транслировали эту картину десятки раз, но привыкнуть невозможно.

Лавина сносит разум, оставляя лишь желание сдохнуть. От ужаса встают волосы дыбом, и раскалывается голова. Кажется, черепную коробку сдавливает в тиски, и внутри меня раздаётся жуткий смех. Тварь смеется, захлёбываясь, и жрет мои эмоции, причмокивая от наслаждения. 

Сквозь марево, жуткий смех и дикую боль в голове чувствую такой тонкий, сладкий карамельный запах. Откуда здесь? Раньше, кроме как смертью, здесь ничем не пахло. Запах становится все насыщеннее и насыщеннее, я глотаю его, и меня начинает отпускать…

Выныриваю из преисподней одним мощным рывком. Открываю глаза и на инстинктах хватаю Александру за руку, сильно сжимая.

Глотаю воздух, фокусирую взгляд и первое, что вижу – огромные испуганные малахитовые глаза. Я хриплю, пытаясь надышаться, а девочка, кажется, совсем не дышит. Перевожу взгляд на ее руку, которую сжимаю, и вижу, что она тянулась к моему карману, из которого торчит телефон. Эх, кошка, я думал, ты моя спасительница, а ты воровка. Не усвоила уроки, не дошло до тебя, что происходящее лишь усугубляет твое положение.

Меня вообще нельзя трогать в такие моменты. А девочка все нарывается и нарывается.

— Ай! — пищит, и я понимаю, что совсем не рассчитываю силы, еще немного – и ее кости начнут хрустеть в моей руке.

Отпускаю.

Зажмуриваюсь.

Пытаясь прийти в себя. Но нет, меня уже сносит к чертовой матери и несет. Зверь внутри бунтует и беснуется от того, что его сцену прервала наглая кошка.

— Стоять! — утробно рычит зверь, и девочка останавливается возле лестницы. Встаю с дивана и разминаю шею, тело до сих пор ломит, но боли я не чувствую. Сердце колотится, ускоренно перекачивая кровь, в ушах звенит. Зверь не смог нажраться моим страхом и теперь ему нужна жертва. В таком состоянии я себя практически не контролирую. Не вовремя кошка решила поиграть со мной. Дура, предупреждал же, чтобы сидела тихо.

Беру пистолет и подхожу к девочке сзади. Меня раздирает на части, тварь внутри меня нашла себе свежую жертву и ликует. Обхватываю Александру за талию и вжимаю в себя.

Всхлипывает.

Наклоняюсь, глубоко вдыхаю сладкий запах, карамель забивается в легкие, будоража моего зверя. Перехватываю рукой под грудью, сильнее стискивая податливое тело, чувствуя, как ее сердце сильно колотится под моей ладонью. Кошка содрогается и покрывается мурашками.

Боится.

— Кошка, кошка, что же ты такая неугомонная? — голос вибрирует.

Мочит, сглатывая. Резко разворачиваю девочку под ее вскрик и прижимаю к ближайшей стене. Ставлю руку на стену и осматриваю. Под тонкой белой футболкой часто вздымается округлая высокая грудь. Просвечивают острые соски, маленькие, налитые… Зверь реагирует, утробно рыча. Длинная футболка прикрывает бедра, но открывает мне голые ноги.

Девочка дергается, пытаясь вырваться. Но я вновь толкаю ее к стене и подпираю подбородок холодным дулом оружия. Она замирает, широко распахивая глаза.

Вкусно.

Ее страх – изысканное блюдо.

Губы подрагивают, длинные ресницы трепещут, дрожит.

Красивая.

Ужас в ее глазах прекрасен.

Тварь внутри меня облизывается.

— Ты идиотка? Или считаешь мнения идиотом? — спрашиваю, а сам пожираю ее взглядом, хочу не только ее страх, хочу спектр эмоций. Молчит. — Отвечай! — рявкаю и ударяю кулаком в стену над ее головой. Девочка зажмуривается и упрямо кусает губы. Веду холодным дулом пистолета по ее шее и вжимаю его в трепещущую жилку. Вновь вдыхаю. К сладкой карамели примешивается что-то запретное и дурманящее. Хочу ее. Дико, необузданно и очень больно. Чтобы жрать все, что она мне может дать.

ГЛАВА 11 

Александра 

— Открой глаза! — требует, когда я зажмуриваюсь, пряча от этого психа свой страх. Распахиваю глаза, смотря с вызовом и ненавистью, не хочу выглядеть жалкой, хоть и страшно до дрожи. Я словно только что с ним познакомилась еще раз. Глаза сумасшедшие, чернее самого черного цвета, блестят, как у дьявола. Одно неверное движение – и мне конец. В этом мужчине будто уживаются две личности, и вот эта мне совсем не нравится, она приводит меня в ужас.

— Какая вкусная девочка, — утробно тянет и скользит дулом пистолета ниже, вжимая холодный металл между грудей. Сердце заходится аритмией, по позвоночнику бежит холодок. Он наклоняется, приближаясь очень близко, обжигая лицо горячим дыханием.

— Отпусти меня… — сглатываю. — Пожалуйста.

А он зловеще усмехается мне в лицо.

— Не-е-е-е-т, — тянет, поднимает свободную руку и ведет ей по моему лицу, так обманчиво нежно и медленно, а кожа горит так, будто мне дали пощечину. — За каждый поступок нужно отвечать, кошка, — видно, что ему доставляет удовольствие так меня называть. — Мы поиграем.

— Я не хочу ни во что играть! — выкрикиваю ему в лицо. — Я тебе не кукла! — воздуха не хватает. Его близость душит.

— А твое желание не учитывается, кошка, — ухмыляется, нет, скорее, оскаливается, как тот волк из леса. Прикасается шершавым пальцем к моим губам, грубо ласкает, вдавливая палец.

— Не трогай меня! — пытаюсь отвернуться, но жесткая рука тут же перехватывает мои скулы. Больно. Замираю. Рука с пистолетом опускается ниже, задирая мою футболку, и холодный металл уже прижат к низу живота, там, где начинается резинка трусиков.

— Скажи мне, кошка, тебя удовлетворяет твой женишок?

— Что?

— Ты слышала вопрос? Как он тебя трахает? В каких позах? От чего ты кончаешь? Или стоит спросить, кончаешь ли ты с ним? Не думаю, что этот слизняк способен удовлетворить такую, как ты… — рассуждает мне в губы.

Самое страшное и отвратительное, что этот псих задает правильные вопросы, попадая в самую цель. Я ни разу не кончала с Вадиком. Я вообще редко его к себе подпускала и всегда разочаровывалась. Кровать, миссионерская поза, выключенный свет и автоматические, словно по учебнику, действия Вадима не заводили. Но психу я об этом не скажу.

— Тебе и не снилось, как меня трахают! — со злостью выплевываю в лицо похитителю. И тут же жалею о сказанном. Его глаза сверкают и ожесточаются, пальцы на моих скулах сдавливают до боли, а дуло пистолета вдавливается в кожу. Кусаю губы, прекращая дышать.

— Это вызов, кошка? — рычит мне в лицо.

— Нет. Не смей… — всхлипываю.

— Да-а-а-а, — резко отпускает меня. Выдыхаю. Но тут же вскрикиваю, когда он в два рывка разрывает футболку, оголяя грудь.

— Не трогай меня! — в панике кричу я, размахиваюсь и даю пощечину, обжигая руку и прикрывая грудь. — Я не позволю себя насиловать! — уже тише произношу, в отчаянье. Он на мгновение замирает, кажется, его глаза становятся вменяемые, и в них даже проскальзывает сожаление… Но нет, мне только кажется…

— Насилие – это когда жертва не получила удовольствие, — ухмыляется и взводит курок пистолета.

До меня, наверное, только сейчас доходит, что я под прицелом. Одно мое неправильное движение – его рука дрогнет, и он прострелит мне низ живота. Оружие я видела только у отца в сейфе или у охраны, но никогда не имела с ним дело, и уж тем более в меня никогда не целились. Замираю, чувствуя, как тело становится ватным.

— Вот так, хорошая девочка. Если будешь послушной, больно не будет, — шепчет мне на ухо, проводит ладонью по моей шее и силой отрывает мои руки от груди.

Проходится шершавой ладонью по голой коже, очерчивает грудь и сильно сжимает сосок. Самое ужасное, что грудь ноет, а тело отзывается волной жара на его грубую ласку. В горле пересыхает, автоматически облизываю губы, и псих усмехается, опуская взгляд на мой рот. Дыхание учащается, глотаю воздух и закрываю глаза, не могу смотреть в эту черную бездну, я тону в ней, меня засасывает.

Сильная ладонь оставляет мою грудь и скользит ниже к животу, хватает за резинку трусиков и резко дергает, натягивая токую ткань, и она впивается в промежность. Хочется закричать от того, что меня это возбуждает.

Никогда ничего подобного не чувствовала.

Адский коктейль из чувств.

Страх, злость, ненависть и возбуждение.

Я не хочу!

Тело само набирает обороты, становясь очень чувствительным, и от этого еще страшнее. Зверь будто чует мое возбуждение, наклоняется, глубоко вдыхает мой запах у шеи и с триумфом смеется.

— Какая ты вкусная. Очень, очень, очень… — хрипло произносит он и кусает меня за губу. Всхлипываю, когда он вновь дергает мои трусики, уже разрывая их. Отпускает, и кусок ткани падает к моим ногам.

Все, я открыта перед ним полностью.

— Ноги раздвинь! — в приказном тоне рычит мне в губы, но упрямая и бесстрашная Александра внутри меня не желает подчиниться, сжимая ноги. Он поднимет дуло пистолета вверх, подносит его к моим губам. — Открой рот! — давит холодным металлом и пожирает мои эмоции. Сначала дёргаюсь, а потом вспоминаю, что пистолет заряжен, а его палец на курке; и меня бросает в пот. Что бы ни задумал этот больной извращенец, я должна выдержать.

Приоткрываю губы, и дуло тут же оказывается у меня во рту. Похититель наклоняется ниже и ведет носом по моему виску.

— Оближи его, кошка, — вкрадчиво шепчет на ухо. Прохожусь по металлу языком, чувствуя, как мужской дикий терпкий запах усиливается, окутывает меня. От мужчины пахнет адреналином, тестостероном и сумасшествием. Передо мной вроде тот же мужчина, что утром, но совершенно другой. Мать вашу, у него шизофрения? Оттуда мгновенные скачки настроения? — Умница, — удовлетворенно усмехается и вынимает пистолет, опускает его вниз. 

Коленом грубо раздвигает мои ноги и ведет дулом по лобку, ниже к промежности. Вниз не смотрит, только на меня, улавливая каждый мой всхлип и вздох. Разводит холодным металлом складки и надавливает на клитор настолько чувствительно, что я выдыхаю ему в лицо. Мне хочется отшвырнуть его пистолет и выцарапать черные сумасшедшие глаза, которыми он меня пожирает.

— Ты по-прежнему полагаешь, что это насилие? — самодовольно спрашивает, ведет дулом ниже к самому входу, собирает влагу и возвращается назад к клитору, начиная растирать его металлом, который нагревается от трения. — Но наказания тебе все равно не избежать, кошка, — холодно произносит он и вновь кусает за губу, ловя мои всхлипы.

Его вторая рука то поглаживает, то больно сжимает грудь, а то опять ласкает соски, играя с ними пальцами. Трение на клиторе ускоряется. Цепляюсь за его плечи, пытаясь найти равновесие. Стараюсь оттолкнуть мужчину и избавиться от гадкого, ненормального удовольствия, разливающегося по телу. Но этот мерзавец словно скала, на каждое мое сопротивление больно сжимает соски, выкручивая их, и ускоряет трение. Так безжалостно быстро, так отвратительно сладко подводя меня к пику.

— В глаза мне смотри! — рычит, и я уже без страха, ведомая грязной похотью, распахиваю глаза, выгибаюсь, подставляя грудь его грубым рукам. Смотрю на него и стону от сумасшедшего удовольствия. Меня накрывает лавиной. Пульсация между ног бешеная, все горит, мне даже немного больно от этого адского коктейля.

Уже сама не могу оторваться от черных глаз, окунаясь в них все глубже и глубже через пелену наслаждения. Мерзавец кажется мне невероятно красивым в этом момент. Он так смотрит, как никто и никогда не смотрел, словно впитывает все мои эмоции, боясь упустить момент. И вот в самый пик, когда в глазах темнеет, а внутри меня что-то разрывается, заполняя тело взрывом наслаждения, слышу, как пистолет падает на пол, а сильная рука ложится на мою шею, фиксируя. И мужчина впивается мне в губы, жадно глотая мой стон. Ничего уже не соображаю, меня бьет в судорогах оргазма, кажется, я вообще кончила не от трения металла, а от его взгляда и жадных губ. Отвечаю ему, сплетая языки. Мы как голодные звери пожираем друг друга, выпивая до дна.

Зверь отрывается от меня, резко разворачивает к стене, вжимая в нее, хватает за волосы, оттягивая голову, вынуждая прогнуться. Грубо коленом расталкивает ноги, заставляя их расставить, и резко входит в мое мокрое лоно двумя пальцами. И тут на меня обрушивается вся реальность. Словно тяжёлое небо падает с небес ледяным дождем.

Я не хочу.

Не хочу так!

Я вообще не хочу!

Тем более его действия обещают, что все будет грубо и больно, сильная рука наматывает волосы на кулак, а пальцы внутри меня впиваются глубже, растягивая. К ним добавляется третий, зверь хрипло дышит, готовясь меня разорвать.

— Нет! Пожалуйста! Не надо! — начинаю отчаянно просить, чувствуя, как глаза наливаются слезами. К трем пальцам добавляется четвертый, реально больно от натяжения, щиплет, горит. — Мне больно… Очень больно! — не сопротивляюсь, всхлипываю, пытаясь дышать глубже.

Мужчина замирает, кажется, прекращает дышать. Тишина. Я замираю вместе с ним, кусая губы в ожидании чего-то ужасного. Еще содрогаюсь от оргазма и почти плачу от боли внутри. Но его грубые пальцы медленно и аккуратно покидают меня, рука в волосах ослабляет хватку, разматывает волосы и отпускает.

Мужчина утыкается носом мне в шею и дышит глубоко, втягивая воздух. Нет, мне не противно. Нет ненависти, злости и обиды, из меня выкачали все эмоции, я покорно прижимаюсь к стене голой грудью и дышу в унисон с психом. Его горячее дыхание щекочет шею и посылает мурашки по коже.

Шуршание, мой похититель что-то вынимает из кармана и вкладывает мне в ладонь.

— Это ключ от твоей комнаты, — поясняет он, хватая воздух, словно задыхается. Чувствую, как его трясет и насколько он напряжен. — Запрись. И не выходи до утра. Что бы ты ни услышала, что бы здесь ни происходило, не выходи, — выдыхает мне в шею. — Иначе больше не пощажу. А теперь беги, кошка, пять минут тебе форы, пока могу держать себя в руках.

Отступает на несколько шагов, достаёт сигареты и прикуривает. Срываюсь с места и бегу по лестнице вверх. Я уже ничего не понимаю, но верю этому зверю и знаю, что если не убегу – будет хуже.

ГЛАВА 12 

«Если вы поймали птицу, то не держите её в клетке, не делайте так, чтобы она захотела улететь от вас, но не могла. А сделайте так, чтобы она могла улететь, но не захотела». 

Ошо © 

Александра 

Я почти не спала, задремала только под утро. Не знаю, сколько прошло времени, часов у меня нет, но по ощущению спала я совсем не долго. Наверное, это была самая ужасная ночь в моей жизни.

Как только заперла дверь, тишину разорвал грохот. Кажется, дом содрогался от шума. Я зажимала уши, сползая по стене. Он рычал как зверь и крушил все. А потом наступила тишина. Она пугала еще больше. Я много думала, прокручивая происшедшее, голова болела от навязчивых мыслей, и ни в одной из них я не находила ненависти к этому мужчине. Казалось, он болен. Определенно, псих, но где-то глубоко внутри него очень болит. Выболело настолько, что почти разъело всю душу. Не знаю, с чего я это взяла, просто так чувствовала.

Когда за окном окончательно рассвело, я надела новые штаны из шкафа, футболку и заплела мешающие волосы в косу. Между ног немного ноет от грубого вторжения его пальцев, но не смертельно. Он прав, это не насилие. Я кончила… Я тоже ненормальная. Любая другая в такой ситуации визжала бы от страха, а я бесстыдно кончила. Так что претензий к моему насильнику нет. Он, скорее, истязает мою душу, а телу, как оказалось, все нравится. Может, на контрасте с Вадиком это кажется чем-то новым и…

Нет! Даже думать не хочу!

Я просто схожу с ума в заточении…

Начинаю настраиваться на одну волну с этим психом.

Это ужасно.

Я хочу домой.

Поворачиваю ключ в замке и замираю. Он сказал не выходить до утра. В туалет хочется. Открываю дверь. Прислушиваюсь. Тишина. Может, он спит. Хотя вчера мне тоже казалось, будто мерзавец крепко спит. Телефон так заманчиво выглядывал из его кармана. Мне казалось, стоит протянуть руку – и заветный аппарат будет в моих руках.

Дура.

Так всегда: я сначала делаю, а потом думаю.

На цыпочках спускаюсь вниз и замираю. Комната изменилась. Нет светильника, журнального столика, одного кресла, но все убрано, пахнет свежим утром и чистотой. Прохожу в гостиную, оглядываюсь: на той стене, к которой он меня прижимал, разводы крови брызгами. Очень много крови. Это точно не моя. Я уцелела в этот раз.

Что, черт побери, здесь происходило?

Он калечил себя?

Сглатываю и распахиваю дверь в ванную комнату.

Застываю.

Псих там, в душевой кабине. Абсолютно голый, стоит ко мне боком, упираясь в стеклянные стены кабинки, с опущенной головой, на которую льётся вода. Стенки немного запотели от пара, но его большое, мощное тело все равно бросается в глаза. И если вчера я думала, что он разорвёт меня пальцами, то я ошибалась. Даже в неактивном состоянии его достоинство поражает. Еще один большой и мощный мерзавец. До безобразия сексуален.

Мать вашу, у меня стокгольмский синдром!

Застываю, как вкопанная, не в силах оторваться от мужского тела. Капельки воды стекают по черной вязи татуировок, тело напряжено, от этого выделяются мышцы, перекатываясь от глубокого дыхания, вены на руках вздулись, словно он только что тягал железо в зале. Опасный зверь. Очень опасный. И теперь я убедилась, что его спокойствие обманчиво.

— Так и будешь смотреть? Присоединяйся, — хрипло ухмыляется он, резко поднимая голову. Вздрагиваю от неожиданности и выхожу из ванной.

Почему здесь нет замка?!

Сажусь на спинку дивана. Жду.

Глаза сами собой возвращаются к пятнам крови на деревянных стенах. Что он с собой делал? Наверное, это стресс, но у меня почему-то атрофировалось чувство страха. Будто он вчера вытянул из меня все эмоции и сожрал их, не оставив мне ни капли чувств, сплошные холодные факты.

Мужчина выходит из ванной в одном полотенце на бедрах, мокрый, будто не вытирался, но мне в глаза бросаются его руки. Все костяшки сбиты в кровь. Вот откуда эти пятна на стенах.

— Можно мне тоже в душ? — спокойно спрашиваю я под его пристальным черным взглядом.

— Нужно, — отвечает он и идет к сумке, брошенной возле дивана. Залетаю в ванную, прикрывая дверь.

Быстро принимаю душ, пользуюсь мужским гелем для душа и шампунем. Выбора нет. Вот откуда этот жгучий запах имбиря. Бодрит.

Вытираюсь, быстро натягивая одежду на еще влажное тело. Трусиков нет. Хотя, чего уж там, его пальцы были глубоко во мне, отсутствие белья я переживу. А вот отсутствие замка на двери не вдохновляет.

Высушиваю волосы полотенцем, насколько это возможно, вспушиваю влажные пряди пальцами. Рассматриваю свое отражение: губы красные, немного припухшие от поцелуев этого зверя. Провожу подушечками пальцев по губам – очень чувствительные.

Варвар!

Гад!

Вдыхаю поглубже. Выхожу. Пахнет кофе. Такой заманчивый аромат. Есть не хочется, но вот от свежего кофе со сливками я не отказалась бы.

Мужчина выходит из кухни, уже одетый в рваные потертые джинсы и черную футболку, обтягивающую торс, кулаки замотаны эластичными бинтами, как у бойца. Псих выбил суставы. Он действительно не в себе.

— Стоять! — останавливает он меня, когда я хочу подняться наверх. Разворачиваюсь, смотрю, как мужчина скрывается на кухне и возвращается с термосом и большой чашкой. — Держи, — вручает мне. Молча беру. Запах кофе усиливается. — На выход! — кивает на дверь.

— На расстрел? — язвлю и тут же прикусываю язык.

Александра, ты безнадежная идиотка. Он тебя придушит, за язык и отсутствие инстинкта самосохранения.

— Нет, пока казни отменяются, — ухмыляется. Опять спокойный, дерзкий и довольно уравновешенный человек. У него точно биполярка шалит, я бы сказала, жжет. — Пойдем, тебе понравится, — открывает для меня дверь, учтиво пропуская вперед.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Выхожу на двор, вдыхаю. Свежий воздух кружит голову, яркое солнце слепит, щурюсь, осматриваясь. Сегодня тепло. Погода отвратительно прекрасная. Мужчина берет для отдыха на природе два простых сложенных шезлонга и указывает мне на ворота. 

— Я босиком, — указываю ему на еще не зажившие ступни.

— Тогда стой здесь и жди меня, — уверенно говорит он и выходит за ворота, оставляя их открытыми.

Стою, жду, даже не думая бежать. Там, в лесу, не лучше, чем здесь. Везде хищные звери.

Псих возвращается без шезлонгов и надвигается на меня. Отступаю, подозрительно щурясь. Сглатываю, когда его тело почти прижимает меня к входной двери.

— Что ты делаешь! — вскрикиваю, когда он подхватывает меня на руки и несет на выход.

— Держи термос крепче – там наш утренний кофе, — спокойно отвечает он и выносит меня за ворота. А там озеро, всего в двадцати метрах, и красота неописуемая. Такая девственная, почти никем не тронутая природа.

— Я могла бы дойти сама! Мог дать мне просто какую-нибудь обувь, — упрямо говорю после того, как меня аккуратно сажают на шезлонг и отбирают термос с кружкой.

— Мог… — отвечает он, но продолжать не собирается. Наливает в большую чашку горячий кофе и подает мне. А себе – в железную крышку-кружку и тоже откидывается на шезлонге, смотря на озеро.

Где-то пять минут сижу в ступоре и смотрю на чашку с кофе. Со сливками, как я люблю. Желудок сводит. Поднимаю глаза на мужчину. Он расслаблен, полулежит, широко расставив ноги, пьет кофе и любуется красотами озера. Как вежливая девочка, хочу сказать спасибо. Но вредная, неадекватная Александра сжимает губы и устраивается поудобнее. Он меня вчера чуть не изнасиловал, а я тут буду расшаркиваться в благодарностях. Обойдется. Псих.

Отпиваю глоток и сглатываю стон удовольствия, прикрывая глаза. Мерзавец умеет делать кофе. Наверное, только в подобных ситуациях начинаешь ценить такие простые вещи, как свежий воздух, летнее тепло и вкус хорошего кофе. В повседневной жизни, за гонкой к целям и совершенству прекращаешь радоваться простым вещам.

Мы молча сидим около получаса. Как только моя чашка пустеет, мерзавец тут же ее наполняет. Сервис уровня «Бог». Здесь, далеко от цивилизации, совсем другая тишина: слышно шуршание ветра по кронам деревьев, всплески воды, пение птиц. Природа кажется не искусственной, как в городе, выкроенной под один шаблон, а живой. Она дышит прохладным ветром и разговаривает голосами птиц и животных. Накатывает умиротворение. Прикрываю глаза. Как говорится, если нельзя избежать насилия, расслабьтесь и получайте удовольствие. Хотя домой хочется жутко. Мамочка…

Мой отец, определённо, жесткий человек старой закалки, я у него единственная поздняя дочь. Он долго не женился, пока не встретил мою мать. Подозреваю, что брак случился по залету. Но, несмотря на жесткость и властность, видно, что он очень любит мою мать и по сей день. Нет, отец не романтик, не заваливает ее цветами и подарками. Денег у нас достаточно, чтобы мама могла все купить себе сама. Их чувства и глубокая близость видны во взглядах и в молчаливых диалогах.

Я много конфликтовала с отцом. Он пытается строить мою жизнь по своему сценарию, как пример – тот же самый Вадик и мое образование в сфере юриспруденции. Я больше творческая, свободолюбивая и безбашенная, далеко не хранительница и блюстительница закона. Но папа умеет грамотно переламывать мою волю. Несмотря на это, я люблю его, но ни разу ему об этом не сказала… Надеюсь, мой отец бережет маму, как делал это всегда, и преподносит мое похищение мягче. Мне бы только как-то сказать им, что я жива и здорова…

— Дышится здесь свободно. Чувствуешь? — спокойно и отрешенно спрашивает мужчина сиплым голосом, словно простужен, не отрывая взгляда от воды. — Нигде нет такого воздуха, как в этом месте, он будто отфильтрован.

— И ты говоришь мне о свободе… — так же спокойно отвечаю ему, горько усмехаясь, а сама на автомате трогаю свои губы. На них ожог от его ядовитых поцелуев.

— Свобода иллюзорна, кошка. Свобода – это побег из одной клетки в другую, — с каким-то сожалением произносит он и поворачивает голову, топя меня в своем черном, но сегодня теплом взгляде.

— Мне в моей клетке было хорошо.

— Свободы выбора тоже нет. Всем только кажется, будто можно делать все, что захочется, на самом деле все, что мы совершаем, нам диктуют. Родители, общество, закон, религия, вышестоящие… И так далее. Иногда даже наш разум играет с нами в свои игры…

ГЛАВА 13 

Арон 

Мне совсем не хочется ее ломать. Мне вообще хочется вернуть ее домой. Пусть живет в своей золотой клетке. Она будит во мне совсем не нужные эмоции. Будоражит тварь внутри меня, которая требует ее крови, ее слез, страха, оргазмов. Да, мой зверь – ещё тот гурман и питается коктейлями чувств. И вот если моё нутро хочет ее сожрать, как деликатес, то вменяемая часть пытается смягчить всю жесть, которую я творю в неадеквате.

Несмотря на смелость, дерзость и отчаянный характер, девочка уязвима. Поворачиваю голову, рассматриваю кошку. Расслабленная, нежится на солнце, прикрыв веки. Хрупкая. Да, грациозная; да, хищная; да, мать её, сексуальная. Нет, не вульгарна. Без косметики, прически, брендовых шмоток и маникюра, но все равно сексуальная. Красивый эротизм во взгляде, жестах, вздохах, даже ее страх фонит сексом. Не зря мой зверь ее оценил. Но она хрупкая и ранимая. В Александре тоже живет две личности, но у нее все гармонично. Дикая кошка и маленькая девочка не конфликтуют и не уничтожают друг друга.

Я зависаю на ней, рассматривая детали: руки, вздымающуюся грудь, просвечивающие бусинки сосков. Я мало что помню в моменты срывов, но ее тело и вкус отпечатались в памяти. Помню, что родинка над ее губой подрагивает в момент оргазма, а кожа настолько нежная, что хочется оставить на ней сотни отметин, клеймя собой. Губы… у нее очень чувственные губы, они до сих пор пухлые от вчерашнего треша.

Отворачиваясь. Вынимаю телефон и пишу сообщение брату: «Что хочешь делай, у тебя максимум три дня, иначе я верну девчонку Павлову».

Ответ приходит почти моментально: «Если ты устал, я пришлю ребят. Возвращайся в город».

Ничего не отвечаю. Потому что, бля, мне и сказать нечего. Я не хочу, чтобы эту кошку охранял кто-то, кроме меня. Не хочу и все! Вот так, без объяснений! Хотя без меня ей безопасней. Но…

Тру лицо руками, пытаясь прийти в себя. Голова раскалывается, мысли плывут, кисти ноют, и ломает, словно у меня лихорадка. Это жёсткие отходняки после… Похоже на похмелье, только тяжелее. Можно закинуться таблетками – и станет легче, но я предпочитаю все почувствовать, до последней капли, это моё личное садо.

— Как тебя зовут? — в очередной раз спрашивает кошка. Ну вот зачем ей мое имя?

— Кажется, мы договорились, что я псих, — усмехаюсь.

— Ты, определенно, псих, — язвит в ответ. — Но все же? — такая открытая сейчас, пробивает меня своей настойчивостью.

— Арон.

— Арон, — задумчиво повторяет и опять прикрывает глаза. Вновь осматриваю девочку, подвисая на ее голых ступнях. В голове несутся грязные фантазии, как эти ножки ложатся мне на плечи.

Сглатываю.

Зажмуриваясь.

И ведь Александра тоже не совсем адекватная. Я думал, что после вчерашнего она забьётся в угол и будет шарахаться от меня. Но нет. Она спокойна и даже расслаблена. Поразительная девушка.

Зря ты не боишься, кошка, лучше бы сторонилась меня.

— Жарко становится, пошли в дом, — встаю с шезлонга, вновь вручаю ей термос, кружку и подхватываю на руки. Вскрикивает, напрягается, но в этот раз не возмущается. И ведь мог ей дать свои кроссовки, но… Мне хочется её касаться, мне хочется чувствовать карамельный запах и ее тело. Я вообще становлюсь очень жадным и много чего хочу от этой девочки. Хочу, не имея на это права… Пытаюсь сопротивляться, но как жадный ребенок не могу устоять перед конфетой.

Заношу ее в дом, ставлю на ноги. Девочка разворачивается и хлещет меня волосами по лицу. Вдыхаю, пахнет моим шампунем. От кошки пахнет мной. Это кажется таким правилам и естественным.

— Сготовишь обед? — спокойно прошу я. Нет, я могу сам, мало того я не принимаю еду из чужих рук. А сейчас хочется, чтобы она приготовила что-то для меня, напитав еду своей необузданной энергетикой.

Что-то я до хрена хочу от этой кошки.

— Что приготовить? — растерянно спрашивает она.

— Что хочешь, все найдёшь на кухне. Я всеядный.

Кивает, подозрительно щурясь. Разворачиваюсь и ухожу.

Падаю на шезлонг, прикуриваю сигарету и поднимаю глаза к небу. У Всевышнего хреновое чувствую юмора. Нужно исключать такие вот моменты, иначе хреново будет всем.

Минут двадцать сижу возле озера, пытаясь прийти в себя. Встаю, собираю шезлонги, заношу во двор, запираюсь. Прохожу в дом, стараясь игнорировать девочку, хлопочущую на кухне. Она просто девушка. Дочь Павлова. Наш инструмент, не более. Все так… все так… Только вот я запал на этот инструмент. Ведьма.

Открываю аптечку, высыпаю на ладонь пару таблеток анальгетиков. Мало, добавляю еще три, закидываю в рот, разжёвываю для быстрого действия. Горько, вяжет во рту. Иду на кухню, беру стакан, наливаю воды, запиваю, смотря, как кошка нарезает зелень. В большой сковородке что-то тушится. Пахнет вкусно. Идеальная картинка мужского счастья. Красивая, грациозная, сексуальная девушка на кухне, при этом умеющая готовить. Не хватает ребенка на моих руках и собаки, выпрашивающей еду. Идеально, но не для меня, я все уничтожу, даже не начав.

— Аааа! — взвизгивает Александра и отскакивает ко мне. Выгибаю бровь, не понимая, откуда ужас в ее глазах.

— Что случилось? — автоматом перехватываю ее за талию, пытаясь оградить неизвестно от чего.

— Там паук! — указывает глазами на столешницу. — Убей его! — заглядываю ей через плечо и действительно вижу паука на стене возле столешницы. Большой, но не опасный. Просто паук с длинными лапками. Смеюсь, утыкаясь в ее волосы, уже на рефлексе вдыхая ее запах.

— Какая безжалостная девочка. Боишься пауков? — Кивает, застывая. — То есть меня ты не боишься, а безобидного паука – да? — продолжаю посмеиваться в ее волосы.

— Ну, пожалуйста, убей его, — хнычет, — там сейчас рагу подгорит.

Провожу ладонью по ее спине, дрожит. Действительно страшно.

— Фобия?

— Да-а-а-а-а, — опять хнычет, цепляясь за мои плечи. А у меня тело сводит от ее неожиданной близости и открытости. В моменты страха мы все уязвимы и как никогда честны.

— Ладно, — с усилием отрываюсь ее от себя, ловлю паука, просто сжимая его в ладони. Кошка взвизгивает и убегает в гостиную. Трусиха. Выкидываю паука на двор и захожу обратно.

— Ты его убил? — настороженно спрашивает.

— Нет, просто выкинул.

— М-да, — ухмыляется, хитро щурясь. — Ты запросто похищаешь людей, но не можешь убить паука, — копирует меня и вновь идет на кухню.

— Вот такой вот парадокс, кошка, — тихо произношу я и сажусь на диван.

Стол пришлось принести в жертву моему зверю, поэтому обедаем мы, сидя на диване и держа тарелки в руках. Александра вкусно готовит, я уже ее похвалил и поблагодарил. Хорошая еда, правильная. Из рук женщины с теплой энергетикой. Я чувствую ее. Не знаю, откуда это у меня, но, сколько себя помню, я как волчара чую самок по запаху. Какими бы изысканными духами ни надушилась женщина, если она шлюха – я это чувствую. Алчность пахнет приторно сладко, до тошноты, забивает глотку. От хороших девочек пахнет маняще, тепло, особенный аромат женщины. Но запах Александры – это что-то дурманящее. И ее еда тоже. Я, словно прикормленный ручной хищник, ем ее рагу из простых продуктов и наслаждаюсь. Даже если еда отравлена, я готов умереть от рук этой женщины.

Александра на удивление тихая, спокойная и послушная. Даже страшно, по-любому что-то накручивает в своей прелестной голове. Страшно за нее. Не уймется же и что-нибудь выкинет. А может, и правда напугалась? Слабо верится, но возможно.

Сама убирает тарелки, моет их, заваривает чай и подает мне. Прям умница-красавица. Наблюдаю за ней, не сводя глаз. Ну и что ты опять задумала? Девочка пьет чай, сидя в кресле, и бегает глазами по комнате, рассматривая детали.

— А зачем здесь висит оружие? — указывает на ружье на стене. Усмехаюсь. Если женщина хочет поговорить, не смею ей в этом отказать. — Охотник?

— Нет, — качаю головой. — Не убиваю животных. Я коллекционирую оружие. Это ружье «Спрингфилд» тысяча восемьсот пятьдесят девятого года.

— Ого, хорошо сохранилось. Наверное, дорогое? — на лице поддельное удивление, ей совершенно не интересно, что это за оружие и сколько ему лет. Кошка бездарная актриса, но я подыгрываю ее пьесе. Мне азартно. Хочу просчитать ее ходы.

— Дорогое, но его ценность не в деньгах. Даже не думай, оно не стреляет. Больше для декораций.

— А у тебя большая коллекция? Много оружия? — кусает пухлые губки, а я хочу сам снова искусать эти упрямые губы. В принципе я никогда не был ванильным и любил секс пожестче, зверь просто ожесточил меня, отключив чувство жалости.

— Достаточно.

— И где ты его хранишь?

— Да ты не кошка, ты лиса, — усмехаюсь. Забавно. Поменяла тактику, решила поиграть в хорошую девочку, усыпив мою бдительность. Ну как я могу прервать твою игру, Александра? Я доигрываю до конца. И выигрываю.

— И у тебя есть разрешение на огнестрельное оружие?

— Есть. Но не на все, — отставляю чашку на подоконнике. Я прям читаю в ее глазах вопрос: как такому психу разрешили носить оружие? — Я умею мастерски притворяться нормальным человеком, — отвечаю на ее немой вопрос. Вынимаю из кармана зажигалку и по привычке играю ей, щелкая крышкой.

— Я ничего не говорила.

— Я прочитал это в твоих глазах, — улыбается, глаза хитрющие, кошка на охоте. Будоражит. Эта девочка заводит меня с пол-оборота, провоцирует.

Замолкает.

Вновь осматривает комнату, будто ищет очередную тему для разговора. А я любуюсь ее грудью. Бюстгальтера нет, футболка тонкая, и я четко вижу очертания полусфер. Руки начинают зудеть от желания прикоснуться и поиграть. Заводит тот факт, что и трусиков на ней тоже нет. Я их порвал. Это, наверное, единственное, о чем я не жалею.

— Оу, нарды? — указывает глазами на подоконник позади меня. — Умеешь играть?

Киваю.

— А ты?

— Да, папа научил. Сыграем? На желание?

Вот мы и добрались до сути сего представления.

— На твою свободу мы играть не будем, — понижаю голос, вполне серьёзно отвечаю ей, заглядывая в хитрые зелёные глаза.

— Я не об этом, — надувает губы. Кокетка. Хотя нет, эта хищница притворяется безобидной девочкой. Подаюсь к ней ближе, облокачиваюсь на руки, рассматриваю.

— И чего ты хочешь?

— Звонок, — уверенно произносит она. — Маме. Просто скажу, что со мной все в порядке.

Ухмыляюсь. Молчу, продолжая трогать ее глазами. Жилка на ее шее трепещет. Волнуется девочка. Азартно.

— А если выиграю я? — голос проседает, кровь разгоняется. Возбуждает. Разводит руками, указывая на меня.

— Чего ты хочешь? — спрашивает почти шепотом, прекращая со мной играть.

— Тебя.

ГЛАВА 14  

Арон  

— Тебя. 

Нерешительно кивает в знак согласия, нервно сглатывая, начиная учащенно дышать. В этой девочке много чего намешано. Кошка боится, но определенно возбуждается и ненавидит меня за это. Вкусно. 

— Подумай хорошо, кошка. Я отлично играю. 

— Я рискну, — отвечает, не думая, и вздергивает подбородок. С минуту наслаждаюсь ее волнением, сжирая глазами манящую родинку над губой. Беру нарды с подоконника, раскрываю их посреди дивана и указываю глазами на противоположный край дивана. Садится, поджимая под себя ножки, рассматривая, как я расставляю фишки. Ох, кошка, зря ты мне кидаешь такие вызовы. Во мне собраны все пороки, и азарт в том числе. 

— Ты знаешь, Александра, что карточный долг – это святое? 

— Я на это и надеюсь, — кивает. Какая решительная. 

— Так уверена в себе? — ухмыляюсь. Молчит, внимательно смотря на доску. — Белые начинают, — протягиваю ей зарики. Ловит их раскрытой ладонью. Кидает на доску. 

Понеслось. 

Александра закусывает губы, когда ей сразу же выпадает куш из шестёрок. Ходит, пытаясь спрятать довольную улыбку. 

— А ты у нас еще и фартовая, — усмехаюсь. Делаю свой ход. Зарики рассыпаются на доске, и девочке опять выпадает куш из пятерок. Теперь усмехаюсь я. Это хреново в начале игры, приходится открываться. Ее удача оборачивается против нее. И если девочка выторговывает у меня шанс, то я наслаждаюсь игрой. Перекрываю ей выход из «дома», который был так опрометчиво открыт. 

Вздыхает, уже искусала все губы, почти всхлипывает на каждый удар кубиков о деревянную доску, как будто это удар топора по плахе за несколько минут да ее казни. Ох, кошка, я сегодня адекватен, казнить буду сладко. Тело сводит от предвкушения. Могу, конечно, сыграть в благородство и уступить девочке одну партию. Но это не про меня, уж слишком желанный приз на кону. Я жадный, кошка. 

— Ой, — тяну я, когда перекрываю ей выход из «дома», и половина ее фишек остаются без выхода. Поднимает на меня глаза и убивает насыщенным малахитовым взглядом. Там жгучая ненависть, такая сильная, что меня сносит ее эмоциями. 

Ух! Какая горячая девочка. 

Александра, меняется в лице и сжимает кулаки, когда я выигрываю, ставя ей «марс». 

Да! 

Это самая охренная прелюдия в моей жизни. Дышу глубоко в предвкушении. С грохотом захлопываю крышку нард, откладывая игру на подоконник. Девочка быстро моргает, вдавливаясь в спинку дивана. 

— Страшно отдавать доги? — меня потряхивает от желания. Хочу и все. Крышу сносит. Зверь тоже гремит цепями, на которые я его посадил. Нет, он не будет участвовать. В адеквате я умею держать себя в руках, но ему тоже перепадет ментальных эмоций. 

Наклоняюсь, шумно втягиваю ее запах, и крыша едет окончательно. Хочу! Не помню, когда в последний раз так хотел женщину. Вот именно так, с непреодолимой тягой и одержимостью. А она дрожит, вжимаясь в спинку дивана. 

Но девочке нужен стимул. Я все же сыграю для нее в благородство, чтобы погасить безнадёгу в зеленых глазах. Они словно потухли и смиренно ждут казни. И я определенно казню, но ей понравится. Будем умирать вместе. 

— Отправишь голосовое. Пару слов: «Мама, со мной все хорошо». 

Малахитовые глаза загораются надеждой. Кивает. Отстраняюсь. Вынимаю телефон, включаю запись, подношу к ее губам. 

— Пара слов, — предупреждаю и нажимаю значок записи. 

— Мама… — пауза, сглатывает, хватая воздух от волнения. — Мамочка… со мной все хорошо. — Отключаю. В ее голосе столько отчаянья и недосказанности, что это даже играет нам на руку. Павлову нужен стимул. 

— Номер? — Диктует. Отправляю голосовое через специальную программу без определения отправителя. Девочка за мной следит, не доверяя, но я держу слово. Хотя не должен. 

А теперь мой законный приз. 

Остатки здравого смысла вопят этого не делать, просто требуют остановиться. Но беспринципная сволочь перекрывает голос разума, нашептывает, что нужно просто сбить эту жажду, удовлетворив похоть, и это гребаное наваждение пройдет. 

Девочка вся сжалась, смотрит на меня, медленно моргая. 

— Расслабься, киска, — голос хрипнет. — Я хочу свой выигрыш, — ухмыляюсь и снимаю с себя футболку, отшвыривая ее в сторону. — И ты тоже его хочешь. 

Отрицательно мотает головой. 

— Вот только не нужно строить из себя девочку. Ты отвечала мне на каждый мой поцелуй, ты кончала со мной, даже когда было очень страшно. Я не насилую женщин. 

Меня уже потряхивает от предвкушения. Но мы никуда не торопимся, я хочу очень медленно. Мучительно долго, чтобы насладиться этой кошкой сполна. Хочу ее темперамент на полную катушку. 

— Хочу этот дерзкий рот, — последнюю мысль проговариваю вслух, и девочка замирает, блуждая глазами по моему телу, немного подвисая. Да, ей тоже хочется. А если женщина хочет, то тормознуть я это не смогу. 

Хватаю ее футболку, тяну наверх. Александра медлит, но все же позволяет мне снять, поднимая руки. Ее грудь красиво покачивается. Не маленькая и не большая, идеальная, упругая, с маленькими розовыми сосками. Любуюсь. 

— Красиво, — комментирую вслух, слыша, как учащается ее дыхание. — Снимай штанишки, кошечка, хочу посмотреть на тебя. — Сглатывает, не двигаясь. Не дожидаюсь, когда девочка решится, хватаю за резинку и тяну ее штаны вниз. — Подними свою прелестную попку. Подчиняется, помогая мне ее раздеть. Да. Идеальная фигура. Кожа нежная, парочка синяков на бедрах. Это я… Точнее, зверь, который вчера ее жадно облизывал. Веду по ним подушечками пальцев, словно пытаясь стереть. 

Сам сгибаю ее ноги в коленках, располагая на диване. Сжимается. Но я сильнее. 

— Не нужно мне мешать. Сейчас это все мое! — возбужденно рычу, с силой раздвигая ее шикарные ноги. 

Закидываю одну ножку на спинку дивана, раскрывая перед собой. А там все гладко, нежно, красиво и аккуратно. Со свистом втягиваю воздух, рассматривая. Пульс уже стучит где-то в висках. Давно меня так не сносило от женского тела. Прикасаюсь к ее губам, веду пальцами, лаская, приоткрывая. Кошка всхлипывает и покрывается мурашками. Настороженная, уязвимая. Не хочет. Точнее, я прямо слышу, как ее разум требует меня оттолкнуть, а тело отзывается. 

— Я хочу твой рот, кошка, — хрипло произношу, рассматривая свои пальцы на ее губах. Наклоняюсь, вдыхая ее естественный запах. Он проникает мне в кровь, разгоняя дикое возбуждение. Зверь рычит и скалится, требуя выпустить его. Сидеть! Сегодня моя очередь любить девочку. — Я хочу поставить тебя на колени, — продолжаю нашёптывать ей свои фантазии и просовываю в ее ротик два пальца. — Хочу зарыться в твои волосы, сжать их на затылке, наблюдая, как ты расстёгиваешь мою ширинку и обхватываешь давно каменный член. Потому что у меня встаёт только от одного твоего взгляда. 

Девочка кусает губы и сверкает уже горящим взглядом. Немного ярости в ее глазах заводит. Уже не боится, просыпается дикая кошечка. 

— Ничего грязного, кошка, — усмехаюсь, трогая подушечками пальцев ее язык. — Обнаженная женщина на коленях перед мужчиной – это охреннено красиво. Она имеет больше власти, чем ты думаешь. 

Александра, ухмыляется и больно прикусывает мои пальцы. 

— Да, именно об этом я и говорю, — вынимаю пальцы из ее горячего ротика. — Нужно доверять женщине, чтобы засунуть в ее ротик член, — хрипло смеюсь, наклоняюсь и кусаю ее в ответ за нижнюю губу. Девочка хочет убрать ногу со спинки дивана, пытаясь от меня закрыться, но я, ловко перехватывая ее щиколотку, не позволяю этого сделать. — Так вот, я хочу провести головкой по твоим сладким губам, — всасываю ее губы, — размазав по ним капельку смазки, — второй рукой веду по ее шее, ключицам, к груди, очерчиваю соски, потираю их пальцами, ощущая, как они наливаются под моими пальцами. — Дать тебе немного поиграть с членом, пройтись языком, всосать головку, — продолжаю нашептывать ей пошлости. 

На самом деле, женщины любят ушами. Нужно иметь не только их тело, но и мозг. Грязные пошлости сносят все пределы. Кошке нравится, она заводится, начиная подрагивать и плыть. Глаза горят и пьянеют, дыхание учащается. 

— Потом перехватить инициативу и уже самому оттрахать твой сладкий ротик, — оставляю ласку, сжимая ее грудь, и ловлю губами ее всхлип. Сжимаю соски по очереди, оттягивая их, ловя ее стон. — Немного перекрыть тебе дыхание, совсем чуть-чуть, чтобы усилить возбуждение. Самому сойти с ума и кончить на твои сладкие губы, смотря, как ты облизываешься. А потом… — прерываюсь, чтобы провести языком по ее губам, слегка поцеловать и опустится ниже, к шее, прижать губы к сонной артерии, улавливая ее трепещущий пульс. 

— Что потом? — возбужденным шепотом спрашивает она, прогибаясь, подставляя мне свое тело. С триумфом смеюсь ей в шею, прикусывая нежную кожу. Все, она моя. Поймала только нашу сумасшедшую волну. 

Да! 

— А дальше… — срываюсь ниже, к ее груди, уже не так нежно кусаю соски, оттягивая их зубами, оставляя на ее животе засосы. — Сделать с тобой вот это, — слегка прикусываю ее лобок, а потом жадно впиваюсь в ее нижние терпкие, но не менее вкусные губы, раздвигая их языком и дурея от того, как она вскрикивает от неожиданности и сжимает пальцами мои волосы.  

ГЛАВА 15 

Арон 

Ловлю себя на мысли, что очень давно вот так не ласкал женщин. Вылизывать шлюх – противно, их работа – не получать удовольствие, а удовлетворять меня. А кошку хочется. На каких-то инстинктах тянет стереть из ее памяти вчерашнюю ночь и подарить другие эмоции.

Прохожусь языком по уже влажным складочкам, втягиваю их, кайфуя от того, как ее ножки дрожат в моих руках. Такая отзывчивая. Раздвигаю языком нижние губки и облизываю ее, горячую. Терпкая, возбужденная и сейчас полностью в моей власти. Аккуратно прохожусь кончиком языка по клитору и рычу, когда девочка протяжно стонет в голос, больно сжимая мои волосы.

Отстраняюсь, дую на пульсирующую вершинку, поднимаю глаза на девочку, и меня подбрасывает от ее поплывшего взгляда. Обычно женщины предпочитают закрывать глаза, а кошка внимательно наблюдает за тем, как я ее ласкаю. Такая пьяная, плывёт, кусает губы, постанывает от нетерпения. Это подарок, а не девочка. Не сжимается, не пытается спрятать эмоции, открытая и такая же голодная, как я. А я дико голоден. Мне бы не сожрать ее.

Всасываю пульсирующую вершинку и не отпускаю. Кошка выгибается, начиная извиваться, и уже откровенно громко стонет. Кайф. Можно кончить только от ее пронзительных стонов. Ненавижу женскую скованность, комплексы и ужимки, когда сдерживаются и все время думают, как выглядят, пытаясь что-то изобразить. А девочка ничего не изображает, она открыта.

Идеальная.

Заводит.

Отпускаю клитор, обвожу его языком и вновь сильно всасываю. Кошка больно тянет меня за волосы и пытается сжать ноги.

Да, сладкая, это такая пытка.

Я хочу твои чистые, настоящие эмоции.

— Саша-а-а, — хрипло рычу и с силой удерживаю её ноги. — Не смей мне мешать!

— Я так не могуууу, — хнычет и хватает ртом воздух.

— Можешь! — облизываю сладкую вершинку, чувствуя, как дрожат ее ножки. Мне кажется, я сам больше не могу. Член каменный, болезненно пульсирует, упираясь в ширинку. Хочу в эту девочку. Немедленно, иначе сдохну. Кажется, если она посмеет меня тормознуть – возьму силой. Теряю адекватность вместе с осторожностью и нежностью. Хочется грубо, жёстко и никак иначе. Тело рвется, содрогаясь от горячих, адских волн возбуждения. 

Но эту партию нужно доиграть. Девочка должна быть очень мокрая и невменяемая, когда я окажусь в ней. Вхожу двумя пальцами подушечками вверх, поглаживаю стеночки влагалища, ощущая, как они вибрируют и сжимаются на каждый удар моего языка по клитору.

— О боже! — выкрикивает девочка и содрогается.

— Нет, бог здесь ни при чём, — ухмыляюсь, нажимая на самые чувствительные точки внутри ее горячего лона. — Скажи: Арон!

Хочу слышать свое имя ее голосом. Я так много от нее хочу, что, кажется, вряд ли удовлетворюсь за один раз.

— Скажи! — настаиваю и прикусываю клитор.

— Арон! — постанывает. Ну все, пиз*ц тебе, кошка. Я заставлю тебя кричать мое имя. Мне дико нравится, как ты это делаешь. По спине скатывается пот, член рвётся наружу. Эта дикая кошечка, как самый сладкий яд. Отравляет, меняя сознание. Не могу больше терпеть, иначе разорвёт. Ласкаю клитор языком и нежно, сдерживая себя, трахаю ее пальцами. Быстрее, интенсивнее, пока кошка не выгибается, замирая в немом крике. А потом содрогается, уже скуля, пока я продлеваю ее экстаз.

Красиво.

Шикарно.

Охуенно сладко.

Я жадный. Мне мало одного ее оргазма. Хочу еще. Я ненасытное животное рядом с ней. Меня трясет вместе с ней.

Срываюсь, когда кошка сжимает мои пальцы спазмами оргазма.

Прости меня, киска, дальше все будет не так нежно. Рядом с тобой невозможно себя контролировать.

Резко поднимаюсь, дергаю ширинку, спускаю джинсы вместе с боксерами, высвобождая болезненно ноющий член, стискиваю бедра девочки и резко вхожу, до упора.

— А-а-а-а-а! — вскрикивает Саша, распахивая глаза, упирается ладонями в мою грудь, пытаясь оттолкнуть.

— Нет! — рычу, закидываю одну ее ногу себе на плечо, вторую прижимаю к спинке дивана. Наклоняюсь, входя еще глубже. Зажмуриваясь, поскольку меня сносит от бешеного возбуждения. — Тихо, — сам задыхаюсь и кусаю девочку за губу, а потом целую, передавая ей вкус ее возбуждения. — Больно?

— Нет, — цепляется мне за плечи, впиваясь в них ноготками. — Ты слишком большой, — хнычет, но еще продолжает сокращаться и подрагивать подо мной. Она и правда словно девочка: маленькая, тугая, сжимает меня до боли.

— Расслабься и впусти меня, — голос хрипит, не слушается. Ну как сдержаться, когда хочется двигаться с бешеной скоростью? Целую ее, жадно всасывая губы, еще и еще, лишая кошку дыхания. Целую до одурения, пока девочка не расслабляется, начиная мне отвечать. Уже так же жадно, как я, пытаясь отобрать инициативу, и царапает в нетерпении, оставляя свои отметины на моем теле.

— Я хочу сверху, — вдруг шепчет она мне, кусая за губу.

— Не-е-ет, кошка, не сейчас.

Начинаю двигаться. Толчок, еще один. Дьявол, какая же она тугая, словно и не трахал ее никто.

— Хочу, сверху, — капризно требует она.

— Я сказал нет! В сексе веду я, — рычу ей в ответ, вдавливая бедрами, совершая ещё один более жёсткий толчок. Да! В глазах темнеет от удовольствия. Я готов умереть в ней. Кошка становится дикой и неуправляемой, пытаясь меня оттолкнуть. — Саша, отшлепаю! — вновь вдавливаю ее в диван очередным грубым толчком. Вскрикивает и закатывает глаза. Да, вошла во вкус. Принимает меня полностью.

— Только попробуй, — провокационно усмехается и тут же еще раз вскрикивает от того, что я почти выхожу и вновь вколачиваюсь в её горячее лоно.

— Ммм, это вызов? Резко выхожу из нее, хватаю за талию и переворачиваю на живот.

— Ай! — пытается перевернуться и смеётся. Вот зараза! Горячая девочка. Я знал, что она такая. Темпераментная.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Лежать! — надавливаю на спину, вжимая в диван. Тяну бедра на себя. Хватаю за руку, завожу за спину, удерживая, чтобы окончательно прогнулась. Несколько секунд любуюсь позой. Красиво. Шикарная девочка. Попка упругая, с нежной кожей. Наклоняюсь, целую эту прелестную попку, прикусывая кожу под ее всхлип, и вновь вхожу. Опять быстро и глубоко. — Да! — рычу, разгоняясь, начиная трахать кошку, как хочется. В ушах уже шумит от перевозбуждения, тело потряхивает. — Что ты там выпрашивала? По заднице? 

Размахиваюсь, шлёпаю хлестким ударом, одновременно с размеренными, но очень глубокими толчками. Если ускорюсь – кончу. Я уже на грани. Еще немного – и мы сожжем все к чертовой матери. И сами сгорим. Шлепаю еще раз, смотря, как моя кошечка впивается зубками в спинку дивана. Да. Ей нравится. Не ванильная, горячая девочка. Мы на одной волне.

Не могу больше сдерживаться. Балансирую на грани. По телу разливается обжигающая волна экстаза. Волна за волной. Одна круче другой. Отпускаю ее руку, наклоняюсь, обхватываю ее грудь, сжимаю, потираю соски, и впиваюсь губами в ушко девочки.

— Кончай, кошечка. Давай ещё разочек, — ускоряюсь, одновременно сжимаю сосок, покручивая, и кусаю за мочку, часто и хрипло дыша ей на ушко.

И все. Она, как по приказу, начинает сокращаться, царапая кожаную обивку дивана.

Кончает девочка. Так сладко, судорожно сжимая, и утаскивает меня за собой. Несколько сильных толчков под сопротивление ее мышц лона – и я с хриплым стоном кончаю глубоко внутри нее.

Несколько минут мы в прострации. Удерживаю подрагивающую девочку, не позволяя упасть, дышу ей в ухо, пытаясь прийти в себя.

Это было охрененно. Оглушающе пронзительно и глубоко. Космос.

Вдыхаю ее запах за ушком, пахнет нашим сексом и мной. Такой правильный запах.

Целую, поднимаюсь, выхожу и только сейчас, бл*дь, осознаю, что потерял себя и кончил в девочку. Никогда со мной такого не было, всегда контролировал это. Дети мне противопоказаны. Сука! Что ты делаешь со мной, кошка?!

— Саш, — смотрю, как по ее бедру стекает сперма. Сглатываю. Я мудак.

— Ммм, — невнятно бормочет.

— Ты предохраняешься?

— Да.

— Но здесь ты не пила таблеток, — поглаживаю пальцами красный след от моей ладони на ее шикарной попке.

— Уколы. Раз в три месяца. Последний делала три недели назад! Выдохни! — язвительно усмехается она, переворачивается и смотрит пьяными глазами. Действительно выдыхаю.

Падаю с ней рядом на диван, утягивая девочку себе на грудь.

Дышим, пытаясь прийти в себя. Все мокрые.

— Кошка. Мне мало тебя.

— Ненасытное животное, — смеется. — Еще раз тебя такого большого я не выдержу.

Теперь смеюсь я, поглаживая ее попку.

Замолкаем, слушая тишину. Руки сами по себе трогают ее тело. Мне очень мало. Я одержимо хочу ее еще. Член стоит только от того, что она рядом. Но девочке нужно отдохнуть. Мой темп иногда даже шлюшки не выдерживают.

— О чем ты думаешь? — спрашиваю я, чтобы хоть как-то отвлечься. Молчит. Замирает, кажется, даже не дышит. Минута, две, три…

— Опусти меня… — вдруг произносит она.

Теперь не дышу я.

Хреново на душе становится.

Тошно.

И где-то даже болезненно. Вот оно что. Домой. Это все ради того, чтобы я ее отпустил? Нет, я ее понимаю. Мы не влюбленная пара, и, как только Мирон все решит, я сам лично ее отвезу к отцу. Да, для девочки я псих и бандит. Все так, все так… Но, мать ее, это – самое настоящее, что случилось со мной за долгое время. А оказывается, тоже искусственное. Отдалась мне ради свободы. Почти продалась. В душе что-то сжимается. Она чертовски права. Со мной нельзя быть просто так или по любви, иначе мой зверь сломает. Но…

Хреново.

Сам от себя не ожидал.

Аккуратно снимаю ее с себя. Встаю. Надеваю джинсы, вынимаю сигареты и ищу зажигалку, стараясь не смотреть на эту ведьму. Ведет меня от нее. Зверь скалится и громко смеётся надо мной.

Нет, все верно.

— Иди в душ, а потом в свою комнату! — голос леденеет. Не хочу ее видеть. Иначе зверь меня продавит. И всем будет хреново. — И не выходи! — в голосе ярость. Ничего не могу с собой поделать. — Домой ты поедешь только тогда, когда мы взыщем с твоего отца долги. Но он что-то не торопится. Может, мы просчитались, а деньги и власть ему дороже дочери… — нахожу зажигалку на полу, прикуриваю. Девочка медлит. Но я не считываю ее реакцию. Не хочу! — Все, иди! — уже грубо кидаю и выхожу на улицу подышать.

ГЛАВА 16 

Александра 

Я сижу в комнате уже… Даже не знаю, сколько времени прошло после…

После того как он напрочь вынес меня из этой реальности. После того как окунул меня в море дикой страсти. После того как я, ведомая похотью, отдала ему всю себя без остатка. Отдалась мужчине, который меня похитил и что-то вымогает у моего отца. Мужчина, который называет меня инструментом и умело мной пользуется.

Боже, я сама не понимаю, как так случилось, что я позволила все то, что он со мной делал. Прокручиваю в голове все, что между нами было, и не узнаю себя. Я словно похотливая кошка, гналась за мимолетным наслаждением. Арон как будто влез мне под кожу и управлял как марионеткой.

Битый час сижу на широком подоконнике возле открытого окна, смотрю на двор, снова и снова проживая нашу близость. Несмотря на то, что я приняла душ, тело все равно пропитано запахом этого мужчины, приятно ноет. Кожа настолько чувствительна, что даже легкий ветер будоражит. Я чувствую на себе каждое его прикосновение, неосознанно трогаю истерзанные губы, вспоминая его дикие поцелуи. Между ног ноет от его «колючего» вторжения, а тело сводит вонами возбуждения.

Боже…

Чувствую себя развратной шлюхой. Похотливой кошкой, как он меня называет. Мне и сладко, и отвратительно. Он сумасшедший, как в жизни, так и в постели. Грубый, порывистый, страстный, умелый, нежный и опасный. В сексе все те же перепады настроения. Качели. То резко вверх, то вниз. Грубый, жесткий и одновременно нежный, заботливый.

Зажмуриваю глаза, мотаю головой. Не хочу ничего чувствовать к этому неуравновешенному мерзавцу.

Не хочу!

Дышу ровно, пытаясь прийти в себя. Но ничего не выходит, сердце колотится как ненормальное, тело ломает. Хочется то ли рыдать громко, навзрыд, то ли смеяться в голос.

Я никогда не была хорошей, примерной девочкой. Умница, спортсменка, отличница – это не про меня. С самого детского сада я была хулиганкой; помню, как учителя постоянно на меня жаловались. Неусидчивая, невнимательная, зато активистка. В переходном возрасте бунтовала, пытаясь доказать родителям независимость. После боролась с отцом за право выбора.

А потом погибла Ира.

Моя подруга с детского сада. Она была мне очень близка. Мы катались по ночной столице и пили шампанское. Вели себя отвратительно, как зажравшаяся золотая молодежь. Я тогда, как упрямый ребенок, делала все наперекор отцу.

«Александра Павлова не может себя так вести!» — говорил мой отец.

А я вела, назло. Ирка не справилась с управлением… А по факту мое «бунтарство» привело к гибели молодой девушки. У меня всего лишь шрам на бедре, даже сотрясения не было. Кто-то сверху наказал меня. Очень жестоко наказал. После этого Александра Павлова стала такой, как хотел ее видеть отец.

Да, я не девственница, но после того, что сделал со мной похититель, кажется, я вообще ничего не знала о сексе. А самое страшное, что мне понравилось. Он словно разбудил во мне ту бунтарку и похотливую девку.

Перевожу взгляд на небо. Сумерки. Прохладный ветер врывается в окно, заигрывая с волосами. Дышу. Терпеть я точно знаю, что у нас с Вадиком все закончилось. Я не могу и не хочу быть с ним. Прости, папа, но твой протеже не тянет на мужчину. Арон хоть и псих, но в нем столько мужского, где-то даже животного. Кажется, что с таким ничего не страшно, он не просто стена, он каменная скала. Не любя меня, он умеет любить мое тело. Да так, что разум сносит напрочь.

Мамочки. Тру лицо руками. Со мной точно не все в порядке. Если я проведу здесь еще несколько дней, то признаюсь этому гаду в любви.

Это ненормально!

Спрыгиваю с подоконника. Расчёсываю волосы, собираю их в косу и выхожу из комнаты. Как всегда, очень тихо. Спускаюсь вниз на цыпочках, словно воровка. Арон сидит на диване и сжимает голову руками. Стараюсь не обращать на него внимания. Залетаю в ванную. Умываюсь холодной водой, а сама думаю о мерзавце. Поза у него неестественная. Весь напряженный, сжатый, будто ему плохо. И вот мне бы совсем не думать о нем. Но я не могу, словно этот мужчина вкачал в меня свою энергию.

Вытираюсь и решительно выхожу из ванной. Останавливаюсь, рассматривая мерзавца. Дышит размеренно, но очень глубоко, словно раненый зверь. Голову сжимает, облокачиваясь на свои колени. Ему плохо? Внутри что-то сжимается, иду назад к лестнице, приказывая себе не обращать внимания. Он, в конце концов, прогнал меня после секса!

Подонок!

Несанкционированно ворвался глубоко в меня!

Это мужчинам проще. Сунул, вынул и пошел. А женщины так не могут. Впустила в себя – значит, впустила и в душу.

Разворачиваюсь и иду к нему. Страшно, словно подбираюсь к опасному хищнику. Он же непредсказуем, растерзает за неверное движение. Но я иду.

— Арон, — тихо зову. Имя у него такое необычное. Но оно мерзавцу подходит. Молчит, будто не слышит. — Арон, — громче повторяю. Осторожно сажусь рядом с мужчиной. — Тебе плохо? — Молчит.

Опускаю руку на его плечо, поглаживаю. Мышцы каменные. Напряжён до предела.

— Арон, — сглатываю, сжимаю его плечо.

— Голова раскалывается, — вдруг хрипло отвечает он.

— Есть обезболивающее? — Качает головой. — Нет? Сильно болит?

— Обезболивающее не поможет, — поясняет он. — Кажется, что мне в голову вонзили кол и прокручивают его. У меня так бывает. Это надолго. Не обращай внимание. Если хочешь есть, все в холодильнике.

— Я хочу тебе помочь, — совершенно искреннее предлагаю. Я словно чувствую его боль.

— Ты мне не поможешь, — иронично усмехается и ведет плечом, пытаясь стряхнуть мою руку.

— Я попытаюсь! — твердо произношу. Встаю с места, иду на кухню, наливаю стакан воды и несу Арону. — Выпей, пожалуйста. Все.

Он, наконец, отрывает руки от головы и поднимает на меня свой черный взгляд. Глаза с поволокой, уставшие и красные. Видимо, проблемы с сосудами. У моей бабули так бывает.

— Думаешь, вода мне поможет? — язвит. Не обращаю внимания.

— Просто выпей! — настаиваю, протягиваю бокал. Такая вот навязчивая забота с моей стороны. Боже, у меня точно стокгольмский синдром. Это хотя бы лечится? — Моя бабуля всегда пьет много воды при головных болях.

— Я не твоя бабуля, — ухмыляется, но забирает стакан и пьет воду.

— Упаси меня бог иметь таких ровесников, как ты, — тоже усмехаюсь в ответ.

— Да, упаси тебя бог… — глотает слова, запивая их водой. Отдает мне стакан, отставляю его на подоконник и вновь сажусь рядом.

— Повернись ко мне спиной, — настойчиво прошу я. Хищник всматривается мне в глаза, а потом опять морщится от боли. — Ну, пожалуйста, повернись. Я сделаю массаж, и станет легче.

Арон выгибает брови в удивлении, но разворачивается.

— Сними футболку, — тихо прошу я. Слушается, стягивая футболку через голову. Оказывается, хищника можно приручить. Ненадолго, пока зверь уязвимый, но все же.

Он такой мощный, высокий, что мне приходится забраться на диван и встать на коленки. Арон напрягается еще больше, когда я опускаю руки на его голые плечи. Как камень. Так нельзя, отсюда и боли. Зависаю на его теле. Рассматриваю тату на плече и руке. Бронзовая кожа и черная вязь. Красиво.

— Я понимаю, что я неотразим, но, может, ты уже начнешь колдовать? — ухмыляется гад. Действительно, что это я подвисла? Не заслуживает этот мерзавец моих восхищений. Провожу ладонями по плечам, спине, шее, интенсивно разогревая кожу, как учила бабуля. Я всегда делала ей такой массаж, она говорила, у меня золотые руки.

— Ты слишком напряжён. Это плохо, нужно уметь расслабляться, — произношу я, начиная разминать его плечи. Очень трудно, приходится применять силу, чтобы продавить эти каменные мышцы.

— С тобой расслабишься.

— Просто закрой глаза и выдохни, обещаю, в ближайшие пять минут не покусаю.

Смеётся и правда немного расслабляется. Перехожу на шею, начинаю интенсивно ее разминать. Мне нравится его касаться, и, похоже, ему тоже нравится, это видно по разбегающимся мурашкам по коже. Хочется поцеловать его в шею, потереться о мощную спину щекой. Просто хочется, и это ужасно. Мне срочно нужно домой. Я как животное, которое вырвали из дикой природы и ему приходится привыкать к тем, кто лишил свободы.

— У тебя волшебные руки, кошка, — уже расслабленно и хрипло произносит Арон. — Так хорошо. Где ты раньше была?

Вопрос риторический, не собираюсь на него отвечать, мужчина и не ждет ответа.

— А в местном озере можно купаться?

— Можно, вода там чистейшая, наверное, теплая, сегодня было жарко.

— Пошли купаться?

Он разворачивается ко мне, заглядывает в глаза, словно хочет отыскать, в чем подвох. А подвоха нет. Я просто хочу отвлечься от сжигающих мыслей. От меня ничего не зависит. И я плыву по этому течению. Я не сдалась и, что бы между нами ни было, при первом же удобном случае все равно попытаюсь сбежать.

— Пошли. Только придётся купаться голышом, — ухмыляется, словно бросает вызов. Встает с места и подает мне руку. Медлю, рассматривая Арона, а потом вкладываю свою ладонь в его. Дергает на себя так, что я теряю равновесие и впечатываюсь в его грудь. Смотрит в глаза, топя меня в своей черной бездне, глубоко вдыхает, закрывает глаза, разрывая контакт.

— Ай! — вскрикиваю от неожиданности, когда он перехватывает меня и резко, словно я ничего не вешу, подхватывает на руки, перекидывает через плечо и несет на выход.

— Отпусти, я сама пойду! — бью ладонями по его плечу. — Варвар!

— Ты забыла, у тебя нет обуви, — шлепает меня по попе.

Гад!

ГЛАВА 17 

Александра 

Луна над озером такая яркая. Красиво. Вода кажется перламутровой в лунном свете. Озеро спокойное.

— Раздевайся, кошка, — Арон снимает с себя джинсы и боксеры, действительно собираясь купаться голышом. А у меня и выбора нет.

Мы раздевайся, смотря друг на друга с вызовом. Кидаю футболку на траву, стягиваю штаны, оставаясь голой. Замираю, поскольку Арон меня рассматривает, а я не смею ему мешать. Он будто трогает взглядом, не упуская ни одной детали. Мурашки по коже то ли от лёгкого ветра, то ли от его взгляда. Меня никто так не рассматривал. Вадик больше хвастался мной, словно я красивая кукла.

— Пошли, — протягивает мне руку.

— Там глубоко?

— Не умеешь плавать?

— Нет. Точнее, умею, когда чувствую под собой дно. Но как только понимаю, что ухожу на глубину – тону. Это психологический барьер, который мне сложно преодолеть, — признаюсь я.

— Кошка боится воды, — усмехается и тянет меня в воду. — Зачем тогда позвала меня купаться? Что-то задумала? М?

— Ничего не задумала.

Вступаем в воду. Действительно теплая. Он тянет меня дальше и дальше. И вот вода уже по грудь. Упираюсь.

— Дальше я не пойду. Давай здесь.

— Тебе со мной страшно?

На самом деле, как бы это парадоксально ни звучало, мне с ним не страшно. Но я молчу.

— А ну-ка иди сюда, — дёргает на себя. — Держись за меня, — подхватывает за бедра, вынуждая обвить ногами его торс и схватиться руками за шею. Я прижата к его телу, кожа к коже. Чувствую его достоинство, упирающееся в меня. Грудь касается его груди, и наше дыхание учащается. Арон останавливается. Мы лицом к лицу, дышим общим воздухом. Вода приятно окутывает нас, лунный свет позволяет видеть лица друг друга в перламутровом сиянии. Закрываю глаза, упираясь лбом в его лоб.

Дышим.

Я вновь теряю связь с реальностью. Его терпкий запах кружит голову, а близость тела обжигает. Не могу передать свои ощущения словами. Мы словно сливаемся в одно целое, ничего и никого больше не существует. Происходящее противоестественно, но этот мужчина, словно демон, забирает мою волю, влезая под кожу, течёт по моим венам. 

— Саша-а-а, — шёпотом тянет мое имя. — Скажи мне, сколько было мужчин в твоей жизни? — сильнее сжимает мои бедра.

— Разве это имеет значение?

Какие мужчины?!

О чем он вообще говорит?

Так сложилось, что в моей жизни вообще не было мужчин. Это все лишь пародия. И, к сожалению, Арон тоже не герой моего романа.

— Не имеет, но я хочу знать, — у него такой вибрирующий голос, пробирает до мурашек.

— Один, — честно отвечаю я.

— Твой жених? Вадим?

— Ммм, готовился, изучил меня? — усмехаюсь.

— Не язви, — щипает меня за попу и кусает за губу. Не больно, больше игриво. — И ты выйдешь за него замуж? — продолжает допрос. Молчу, отстраняюсь, рассматривая лицо мужчины.

— Какая разница, что будет после? — уклоняюсь от ответа, хотя уже знаю, что не выйду замуж за Вадика.

— Кошка, ты можешь просто отвечать на мои вопросы, иначе утоплю, — игриво угрожает и заходит глубже.

— Нет, не надо, остановись! — визжу я. — А-а-а-а! — цепляюсь за его шею, прижимаясь всем телом. — Ну, пожалуйста! — он уже так глубоко.

— Отвечай! — почти плывет со мной вместе.

— Хорошо! Остановись!

— Хотя можешь не отвечать, мне нравится, как ты прижимаешься ко мне, — смеется.

— Гад! — хочу ударить его в грудь, но вызываю всплеск воды. На наши головы летят брызги.

— Тихо, кошка! — наигранно рычит он и впивается мне в губы. Неожиданно больно, пожирает мой рот. Весь страх уходит на второй план, я чувствую только его дикую страсть. И мне безумно хорошо. Отвечаю ему, сплетая языки, царапая шею. Задыхаюсь, потому что этот зверь не позволяет мне дышать. Кусает губы и тут же зализывает укусы. Это больно, но безумно сладко.

— Отвечай, — рычит в губы. А я уже не соображаю, что он от меня требует. Со стоном выдыхаю в его губы, оттого что чувствую, как его твердый член пульсирует между моих ног. — Кошка, не зли меня!

— Что? — распахиваю глаза, пытаясь вернуть себе вменяемость.

— Ты выходишь замуж? — повторяет вопрос, а сам целует мою шею, сначала нежно-нежно, едва касаясь губами, а потом сильно всасывает кожу.

— А если и выйду, то что? — наконец отвечаю, а сама прогибаюсь, подставляя себя его жадным губам.

— Ничего. Не выходи за него, он тебя не стоит. Он ничего не стоит, — так спокойно отвечает он, но больно кусает кожу на шее.

— Почему? — мне вдруг становится тоскливо и отчего-то очень горько.

— Я пробивал его, мутный тип. Азартен, игроман. Года три назад проигрался по-крупному, серьезным людям, отдал квартиру. Пять лет назад «отдыхал» в наркодиспансере.

— Да? Не может быть! — произношу я, а сама вспоминаю некоторые моменты, которым раньше не придавала значения.

— Может, кошка, поверь мне на слово.

— Мой папа никогда бы не позволил приблизиться ко мне такому человеку! Ты говоришь неправду! — мне плевать на жениха, я уже решила, что мы разойдёмся, но отец так хотел, чтобы я вышла за Вадика замуж. Он знал отца Вадима со времен, когда мы еще не родились.

Арон отрывается от моей шеи и внимательно смотрит в глаза. Не знаю, что он там читает, но, видимо, что-то, что ему не нравится. Перехватывает меня крепче, молча выносит из воды и ставит на землю.

— Одевайся, кошка, — произносит он и начинает натягивать на себя боксеры и джинсы. Холодно после воды, но мурашки по моей коже идут от холода в его голосе.

— Твой женишок все основательно подчистил. Видимо, для того, чтобы втереться в доверие к Павлову, — цинично ухмыляется, смотря, как я пытаюсь натянуть штаны на мокрое тело. — Хотя все верно: каков Павлов, такие у него и приспешники.

— Что ты имеешь в виду? — дерзко спрашиваю я, начиная злиться. Может, мне показалось, но он только что опустил моего отца и нашу фамилию. Быстро натягиваю футболку, которая тут же промокает, облепляя мокрую грудь.

— Шакалы всегда собирают вокруг себя падаль, — агрессивно сквозь зубы проговаривает он.

Мне кажется, меня окатили ледяной водой, и я, наконец, пришла себя. Рухнула с небес на землю. Нет, на бетон, плашмя и лицом. Больно, отрезвляет. Арон мой похититель и шантажист. У этого мужика окончательно едет крыша. Он псих и преступник, а я, как последняя шлюха, отдаюсь ему и плыву. Он ненавидит моего отца и нашу фамилию, стало быть, вместе с ним меня и всю нашу семью. А иметь дочь Павлова – это дополнительный бонус, как плевок в лицо и насмешка.

Противно.

Противно от себя.

Как я могла так опуститься?

— Да пошел ты на хрен! Псих! Я выйду замуж за кого хочу, не тебе решать! — со злости кидаю ему. Не знаю, зачем я это делаю. Замуж точно не собираюсь. Тем более после того, как переспала с другим мужчиной, но мне почему-то хочется таким образом плюнуть этому мерзавцу в ответ.

— Совет да любовь, кошка, — усмехается и насмешливо склоняется в реверансе, предлагая мне идти вперед. Разворачиваюсь и иду к дому.

Гад!

Сволочь!

Подонок!

Ненавижу!

Мой отец сотрет его в порошок!

Прохожу в дом и тут же поднимаюсь наверх. Не хочу больше его видеть, не хочу чувствовать его липкие прикосновения, которые не смываются с меня, не хочу чувствовать даже его запах.

Я домой хочу!

Жить своей жизнью и вообще не знать этого мужчину.

— Не хочу! — в отчаянии бью в дверь. Больно. Отбиваю ладонь. Но еще больнее осознавать реальность.

Меня буквально подбрасывает от злости. Но где-то внутри, очень глубоко, что-то больно сжимается, и во рту горчит от разочарования.

ГЛАВА 18 

Арон 

Кошку нужно отпускать на волю. Долго я ее удерживать не смогу. Завтра Павлов подпишет нужные нам бумаги, отдав за дочь почти половину своих активов, и девочка поедет к папочке. Он хитрый шакал, хотел найти ее сам, тянул время. Урод. Если гипотетически представить, что его дочь украл бы какой-то отморозок, то за эти дни с девочкой могли бы сделать все что угодно. А ее папаша тянет время, боясь расстаться с материальными благами. Александру Павлову ищет вся братва и еще с десяток прихвостней из госструктур. Не найдут.

Прошло пару дней, у нас с кошкой холодная война. Мы не разговариваем. Девочка гордо игнорирует меня, я просто молча наблюдаю. Так лучше для нас двоих. Нам лучше не соприкасаться. И это чертовски тяжело. После того как попробовал ее однажды, невыносимо тянет еще.

Маленький дом пропитан ее запахом. И я дышу этим сладким ядом. Определенно, травлюсь. И рад бы отравиться кошкой насмерть. Только вот подыхать нам придётся вдвоем, а такой участи для девочки я не хочу. Но какая же она сладкая, дурманящая, будто наркотик. Попробовал один раз и лишился воли. Меня кроет от ее тела, от ее взгляда и от ее женской энергетики. И поэтому я держусь, лишая нас любых контактов.

Пусть вернется в свою клетку и выйдет замуж за уебка, которого так защищает. Пусть… А с другой стороны, меня дико ломает. Нет, я не лучше ее женишка, может, даже хуже, и счастья ей со мной точно не будет. Я волк-одиночка. Но куда, мать его, смотрит Павлов, сватая дочь за такую мразь?! И меня все больше и больше взрывает по этому поводу. Хочу погасить ярость. Мне срочно нужно в город, подальше от нее, напиться, найти шлюху и драть всю ночь по полусмерти, чтобы вытравить из себя кошку.

На третий день не выдерживаю, тело ломит от желания прикоснуться к Александре, меня трясёт от дикой потребности еще раз ей отравиться. Зверь беснуется, требуя свою долю наркотика. Это хреново. Могу не выдержать и разорвать девочку.

Я вызвал охранника. Самого надежного человека. Мне нужна передышка. Мне нужен свежий воздух. Словно не она у меня в плену, а я у нее.

Наказываю Сереге глаз с нее не спускать. Хитрая кошка может что-нибудь выкинуть. Перед тем как сесть в машину, оглядываюсь на окна. Встречаемся взглядами. Не отходит, смотрит внаглую, не смущаясь, словно бросает мне вызов. Провожает малахитовым взглядом, клеймя меня им. Хочется стряхнуть его.

— Серый! Головой за нее отвечаешь! — кричу охраннику и уезжаю.

Выезжаю на трассу и гоню, превышая все допустимые нормы, выжимая из своей машины максимум. Мне нужен этот чертов адреналин. Много адреналина, чтобы накормить свое нутро. Пусть жрет, а девочку не трогает.

Уже ближе к городу врубается мой телефон, ловя связь, и начинают сыпаться сообщения. Не обращаю внимания, маневрируя среди попутных машин. Нарушаю все правила, подрезаю, пересекаю сплошные на поворотах, попадая под камеры и собирая негатив от попутных водителей. Плевать. Мне на все глубоко плевать, нужно очистить мозги, чтобы пережить этот день.

А завтра я отдам девочку отцу.

Зажмуриваю глаза, на несколько секунд отрываю руки от руля и лечу, не управляя машиной. Я часто так делаю, чтобы прийти в себя. Внутри все переворачивается, сердце разгоняется, начиная отбивать грудную клетку, тело окатывает волной жара. Открываю глаза и резко сворачиваю на обочину, поскольку лечу на встречную машину.

Торможу.

Дышу.

Прикреплённый к панели телефон начинает вибрировать. Открываю глаза… Барон.

Это тот человек, от звонка которого у многих начинается паника. Авторитет в криминальных структурах, люди которого замешаны в более сотни грязных дел с отжимом земли, рейдерством и вымогательством. Немало людей ушло и не вернулось после встречи с ним и его парнями. Мне плевать я никого не боюсь. Точнее, я не боюсь самой смерти, а уж опасных людей тем более. Я хожу по краю пропасти. Смело хожу, прекрасно понимая, что рано или поздно сорвусь. Кто не боится смерти, тот не умирает.

— Да, слушаю, — спокойно отвечаю, смотря в одну точку.

— Добрый день, Арон, — как всегда предельно вежлив. Ошибочно полагать, что самые матерые и опасные авторитеты – быдло и отморозки. Барон даже убивает вежливо.

— Добрый.

— Как твои дела, брат? — Сжимаю челюсть, не брат он мне. Вообще не признаю панибратские отношения. У меня есть родные братья, вот за них я всех порву, а других для меня не существует. — Как здоровье?

— Все было хорошо, пока ты не позвонил, — ухмыляюсь в трубку.

— Хорошо, когда хорошо… — выдыхает в трубку. Курит. Тоже расслаблен. Но Барон никогда не звонит просто так. — Не слышал, на днях у Павлова дочку украли? Не знаешь, кто такой ушлый? Я бы тоже эту юную особу в гостях у себя подержал немного. Но кто-то меня опередил.

— А тебе-то это зачем, Барон? — напрягаюсь, сжимая руль.

— Да так, — сипло усмехается. — Говорят, у Павлова дела в цвете, а братве нужен хороший гнев. Для этого мы и поставлены во благо и для присмотра.

— С чего ты, Барон, вдруг решил, что я могу что-то знать о делах Павлова и его дочери? — голос по-прежнему спокоен, даже безразличен, но тело натягивается как струна. — Нет у меня желания иметь с ним дел. Так что не по адресу ты.

— Ну не нужно лукавить, Арон. Брата он твоего подстрелил. Я бы за брата горло перерезал, не задумываясь. Или лучше дочурку его по кругу пустил и папочке порнокино отправил бы.

— Не нужно делиться со мной своими фантазиями. У меня своих полно, — огрызаюсь, стараясь не выдавать эмоций. За кошку я сам сниму с Бароном порно в стиле хард-БДСМ.

— Я верю тебе, Арон. Ты не при делах, и интереса у тебя вроде нет… — делает театральную паузу. — А что мы с тобой по телефону разговариваем? На охоту давно хочу. А тут выяснилось, что ты в таких угодьях отдыхаешь… на природе. Хорошее место. Пригласишь в гости старого друга? — и сбрасывает звонок.

Чего там мне не хватало? Адреналина? Так вот сейчас я хапнул его сполна. Барон знает, что дочь Павлова у меня и где я ее держу. И сейчас нет времени разбираться, откуда у него такая информация. С визгом резко разворачиваюсь и мчусь назад, и вот тут начинается настоящая гонка. Барон где-то рядом, если уже не там.

— Сука! — жму на сигнал, разгоняя попутные машины. Меня начинает потряхивать, тело сводит судорогами паники. Какого черта! Ошибки быть не может. Барон просто так не пугает, он приезжает только по проверенным наводкам. И теперь, скорее всего, точно знает, что я один, раз так смело раскрывает мне карты. Вдвоем с Серегой мы не справимся, если я вообще успею доехать. Нужно вызывать подкрепление. Блядь, дорога дальняя.

Набираю Геныча. Гудок, второй, третий… тишина. В таких ситуациях каждая секунда на счету.

— Ну давай, бери! — рычу на весь салон и вдавливаю педаль газа.

— Да, Арон, — наконец отвечает он.

— Нет времени объяснять детали, быстро собирай ребят и ко мне загород. Полная экипировка! Барон там. Серега один не протянет!

— Понял. Держись, тяни время! Не вступай в конфликт до последнего! — кричит мне в трубку Геныч.

Сбрасываю, набираю Серого, который остался присматривать за Сашей, зверь внутри скалится, приходя в ярость. Отпускаю его, он мне сейчас необходим. Да, так лучше. Разминаю шею, сворачивая на проселочную дорогу, ведущую к моему домику.

— Серега, как обстановка?

— Все тихо. Девочка у себя в комнате, — спокойно отвечает он.

— Запирай ворота. Гости едут, далеко не с добром! Девочку запри в комнате. Прикажи не высовываться. Сам тоже не высовывайся. Оружие держи наготове. На провокации не реагируй. Жди меня!

— Понял, — четко отвечает Серый. Ребята у меня подготовленные, не из пугливых. Головы, если надо, положат. Но вдвоем мы не продержимся. Барон понимает, что я не лох. Он знает, с кем имеет дело. Обо мне ходит слава наглухо отбитого и отмороженного. За свое могу загрызть зубами. Неподготовленным к боевым действиям Барон ко мне не сунется.

И вроде не раз был в передрягах и не такие задачи разруливал. И не с такими людьми воевал, были ситуации в сотни раз опаснее и хуже, где, казалось, живым не уйти, но никогда так не паниковал, до онемения в губах. Там решалась вопросы моей жизни и смерти, и я был спокоен, а здесь угроза девочке. Если с ней что-то случится…

Я взорву этот гребаный мир. Второго такого случая в моей жизни не будет!

ГЛАВА 19 

Арон 

Уже издалека вижу кортеж Барона. Возле озера три тонированных внедорожника. Навскидку там человек двенадцать. Хреново. Страшно тебе, падаль, ко мне один на один соваться? Но Барон заявился с предупреждением. Благородный, мать его. Нравится ему так играть, он всех предупреждает о своих визитах, дает фору. Чтобы все по понятиям было. Вынимаю из бардачка ствол, взвожу курок и засовываю оружие под футболку. Знал бы – калаш с собой взял бы и пару гранат, чтобы падаль разогнать.

Ну, Геныч, не подведи!

Возле первого внедорожника стоит несколько парней Барона, а он сам прохаживается по берегу, рассматривая красоты. Из двух других машин никто не выходит, но, голову даю, я под прицелом. Затылком чувствую, как в меня упирается дуло винтовки. Глубоко вдыхаю, оскаливаюсь.

Да!

Люблю чувствовать привкус смерти. Кожу покалывает от ненормального удовольствия. Мое нутро кайфует от таких ощущений.

Выхожу из машины и медленно, под пристальными взглядами шестерок Барона иду к нему. Встаю рядом, прикуриваю и тоже смотрю на воду. Внешне я вполне спокоен, а внутренне – в полной готовности, тело натянуто, как струна, пульс барабанит где-то в ушах.

— Угостишь сигаретой? — спокойно просит Барон. Он наполовину цыган. Сидел за организацию ОПГ, разбойные нападения, но вышел по УДО. Спокойный, уверенный в себе, даже не сомневается в своем превосходстве. Протягиваю пачку, берет сигарету, даю прикурить, щелкая зажигалкой. Щурится, кивает, затягивается. — Крепкие, — констатирует, но все равно глубоко тянет горький дым. 

— А что ты, Барон, с кортежем в гости ездишь? — пока держу себя в руках, пытаясь тянуть время.

— Время такое, Арончик. Неспокойное. Да и псов нужно выгуливать. А иногда и дрессировать, чтобы сноровку не потеряли, — усмехается. Называть своих людей собаками может только пес. Вот он и есть бродячий полукровный пес с хорошим нюхом. Учуял добычу и, как шакал, хочет ее отобрать.

Молчим.

Тишина.

Барон вышвыривает окурок в траву и глубоко вздыхает, запрокидывая голову.

— Да ты не беспокойся, Арон, мои псы не высунутся, пока я не дам команду. Но, думаю, мы обойдемся без этого, если договоримся, как люди, — переводит на меня вопросительный взгляд, ухмыляется и засовывает руку в карман. Всем давно известно, что Барон всегда носит с собой нож-бабочку и любит с ним играть.

И перерезать им глотки…

Одним отточенным движением. Быстрая смерть. Противник даже не успевает осознать, что произошло. Барон жесток, но гуманен. И он не дурак, понимает, что, если порешит меня, случится война. Вертинские не последние люди в этом городе.

— О чем договариваться будем? У нас вроде общих дел нет и быть не может, — так же вгибаю брови, оскаливаясь.

— Взгляд у тебя, Арон, звериный, мороз по коже. Иногда задумываюсь: ты вообще человек? — заигрывает со мной. У нас никогда не было прямых конфликтов, мы идем параллельно, по разным дорогам. Поэтому и делить было нечего. А теперь эта наглая морда решила сунуть свой нос в мои дела. — Мне тут нашептали информацию… — делает паузу, рассматривая меня. — Так что давай ты добром отдашь мне девочку, а мои ребята сидят на жопах ровно и не станут портить свинцом фасад твоего прекрасного дома, — спокойно и доброжелательно произносит он. Борзый пес. — И мы тихо и мирно расходимся, как старые друзья.

— Барон, ты ничего не попутал? Адресом не ошибся? — меня начинает потряхивать от переизбытка адреналина. Зверь выжигает изнутри, требуя расправы. Лежать! Не время. Положат нас здесь. И хрен бы со мной, но Саша… — Перепутали что-то твои информаторы.

— Арон, ты же здравомыслящий человек. Ты здесь один, не считая девочки и одного охранника. — Бл*ть! Откуда столько информации у этого пса? Найду «крота» – сниму кожу живьем. — Давай без понтов. Мои требования – дело общаковое, во благо можно и по беспределу.

И меня взрывает. Слетает маска безразличия и мнимого спокойствия.

— Барон, ты вконец борзый стал!

— Почему стал, Арончик? Я и был… — смеется, потирая подбородок. Неуязвим. В отличие от меня. Геныч, я надеюсь, ты рядом. Иначе… — В общем так, Арон, — резко прекращает смеяться, понижая тон. — У тебя пять минут, — показательно посматривает на наручные часы. — Отдай девку. Иначе положу всех и все равно заберу ее.

— Твой беспредел на сходке не одобрят.

— А ты за меня не переживай, я сам отвечу и перед братвой, и перед богом, если надо. Время идет, Арон, — глазами указывает мне на свои «ролексы».

— Хорошо, — киваю. Разворачиваюсь и иду к дому. Теперь в мою спину целятся несколько стволов, холод по коже, словно я уже труп. Иду неспешно. Серый быстро впускает меня и закрывается. — Уходим с поста. Баррикадируемся в доме, — голос проседает.

Серегу оставляю на первом этаже и лечу наверх. Время идет на секунды. Залетаю в спальню, Александра оборачивается, отрываясь от окна. Смотрит на меня во все глаза, застыла. Красивая. Рваный вдох, глотаю кислород.

— Ложись на пол, закрой голову руками и лежи так, что бы ни случилось! — говорю в приказном тоне.

— Нет, отпусти меня, это за мной! — упрямо заявляет девочка.

— Куда, бля, ты собралась с Бароном? — рычу и иду на кошку, а она отступает. — Ты сейчас ляжешь и будешь лежать, пока я не вернусь.

— Я знаю этого человека, я видела его с отцом. Это за мной!

— Нет, к папочке он тебя не отвезет. Поверь мне! Кошка, ты же умная девочка, — хватаю ее за руку, резко притягиваю к себе, так что она падает в мои объятья. — Сиди тихо! И не высовывайся! Нет времени на…

Не успеваю договорить, как внизу раздается сильный хлопок, и сотрясаются стены. Граната.

— Лежать, я сказал! — толкаю ее вниз, срываю одеяло и накрываю. — Не вставать!

Выхватываю ствол, бегу вниз. Клубы дыма, видимость плохая. В висках долбит, тело как боевая машина, в напряжении и полной готовности. Скрываюсь под лестницей и делаю пару выстрелов в пролет входной двери, откуда должны вломиться псы Барона.

— Серый! — рычу.

Тишина.

И тело пробивает судорогой. Не успел он укрыться. Твари безродные. Закопаю каждого!

Слышу с улицы мат псов и четкие приказы Барона. Кто-то валится – значит, попал. В ответ сыпется очередь из автомата, и мелким бисером летят стекла окна. Мой ствол – детская игрушка по сравнению с их арсеналом, мне бы доползти до дивана, там есть винтовка.

Серого больше нет, я один…

Отвечаю еще тройкой выстрелов и лечу наверх, теперь моя задача – не отдать девочку. Не успеваю добежать, как слышу звон стекла в спальне, и в комнату, где Александра, уходит пара выстрелов.

— Сука! — рычу, как раненый зверь. Лечу туда. А у самого вся жизнь перед глазами пляшет. И ведь я не умираю, но, кажется, что меня накрывает агонией прошлого. Словно я в своем вечном кошмаре, в параллели, куда меня каждый раз утаскивает зверь.

Позади рассыпаются стекла, и в щепки разлетается мебель. Псы Барона кроют шквалом. Он понимает, что если оставит меня в живых, то ему предъявят по полной. За беспредел будет спрос.

Я никогда не верил ни в бога, ни в дьявола. А сейчас мысленно прошу тех, кто наверху, оставить ее в живых. За себя не прошу, а за нее готов и на колени встать. Просто так, за маленькую, глупую девочку.

Подлетаю к дверям, лихорадочно отпираю замок, уже слыша только свой бешеный пульс в голове. Распахиваю дверь. Александра сидит на полу под окном, бежевая футболка залита кровью. Держится за плечо и только шевелит губами, смотря на меня в шоке. Ярко-зеленые глаза отпечатываются в моей душе.

— Ааааа! — кричу, потому что нет времени понять, насколько серьезно ранение. Разворачиваюсь, слыша, как гремят стволы и ответный огонь. За мной никто не пришел. А это значит – Геныч подоспел и уничтожает псов. Мне нужен Барон. Он только мой. Я хочу медленно и мучительно его убивать. Очень медленно, за каждую каплю крови моей девочки.

— Арон, — хрипло и испугано зовет меня кошечка. И встает выбор: либо Барон, либо она. Точнее, выбора нет. Разворачиваюсь и падаю рядом с ней на колени. Геныч с парнями справятся, а Саша – нет.

— Тихо, тихо, спокойно, — не знаю, кого успокаиваю: себя или ее. Аккуратно беру ее ладонь, пытаясь оторвать от раны на предплечье.

— Больно, — не плачет, не истерит. Просто опускает уголки губ, как маленький ребенок, и смотрит на меня, словно я ее защита и стена. И мне тоже очень больно. Невыносимо.

— Я знаю, малышка. Это всего лишь царапина. Ничего страшного, — заверяю ее я. Хотя сам не понимаю, насколько все серьезно. Крови много. А она смотрит на меня такими огромными глазами, и губы дрожат. Внутри все сжимается, словно никого роднее в моей черной, грязной жизни нет.

ГЛАВА 20 

Арон 

Ее кровь застилает мне глаза.

Теряю адекватность.

Хочется лететь вниз и убивать всех, кто попадется на пути. Зверь требует расправы. Но я не могу ее оставить. Срываю с себя футболку, рву ее на куски, начиная перетягивать кровоточащую рану.

— Больно… — хнычет, но без истерики.

— Потерпи. Ты же у меня сильная девочка.

Сам не замечаю, как начинаю ее присваивать. «Моя», «у меня». Реагирую на шаги позади, резко оборачиваюсь, наставляя ствол. Геныч. Весь экипирован, в бронике. Ухмыляясь, поднимает руки.

— Барон с парочкой прихвостней ушел. Остальные… — сглатывает слова, посматривая на Александру. — В общем, они его прикрывали, позволяя уйти Барону.

— Аптечку мне, машину и водителя! — командую. Поднимаю Сашу на руки. Геныч реагирует мгновенно, сбегает впереди меня вниз. Гостиная разгромлена. Мой дом похож на пепелище. Плевать.

— Арон, — тихо произносит девочка и утыкается мне носом в шею. Мое имя из ее уст рвет душу. Мой зверь рычит изнутри. Нет, воет, оглушая меня. Единственный случай, когда я с ним солидарен.

— Сейчас… сейчас, — резко отворачиваю Сашу от трупов псов Барона. Мне подгоняют машину. Укладываю девочку на заднее сидение, забираю аптечку и сажусь рядом.

— Все зачистить! — командую Генычу, хотя его учить не нужно. Он сам знает, что делать, лучше меня. — Гони в клинику к Жданову, — хлопаю по спине водителя. Машина срывается с места. А я раскрываю аптечку, вытряхивая содержимое на сиденье. Ладони в ее крови, дрожат. Пытаюсь взять себя в руки, стискивая зубы, чтобы сосредоточиться на первой помощи.

Александра откидывает голову на спинку и прикрывает глаза.

— Не смей засыпать! — хватаю ее за лицо, пачкая кровью щеки. — Саша! — рычу. — Смотри на меня! — требую. По факту рана не смертельная. Это всего лишь предплечье. Но девочка теряет кровь, и это хреново. Плюс шок, который тоже может плохо отразиться. Распахивает зеленые глаза с поволокой и смотрит на меня, медленно моргая. Разрываю упаковку с бинтом, срываю тряпку с раны и накладываю целый не размотанный бинт на рану, давлю, чтобы остановить кровь. 

— Ай, — девочка хнычет, дергая рукой, морщится и я вместе с ней.

— Тихо, прости. Потерпи, малышка, — беру другой бинт, накладываю, затягивая посильнее. — Вот так, иди сюда, — укладываю девочку себе на грудь и глажу по волосам. — Это ерунда. Все будет хорошо, кошка. Веришь мне?

— Верю, — тихо шепчет она, и я сглатываю.

Дышу.

Верит…

— К чету правила, гони! — кричу водителю.

— Что они хотели? Почему стреляли? — спрашивает Саша.

— Тебя они хотели. Никогда не верь людям, даже если это знакомые отца. Вокруг одни шакалы и стервятники, кошка. Запомни это. Барон хотел перехватить тебя и тоже свести счёты с Павловым.

— Ты не отдал меня, потому что я ценный товар? — вдруг совершенно спокойно спрашивает она, но в ее голосе столько горечи и боли.

— Я не отдал тебя потому что… — глотаю слова.

Замолкаю.

А не нужна ей эта правда.

Я даже и не думал о деле, о ее отце и о том, что мы теряем наш инструмент. Я думал только о девочке, и о том, что разорву всех за нее. Но Александре не нужно это знать.

Ни к чему это все.

Нет у нас будущего и не будет ни при каких обстоятельствах.

— Больно, — хнычет, утыкаясь мне в грудь, дышит, рвано обжигая горячим дыханием. Если бы я мог, забрал бы ее боль себе. Все, до последней капли.

— Я знаю, малышка, еще немного – и тебе помогут, — нашёптываю ей на ушко и целую в висок. — К черту светофор! — рычу водителю. Гони на красный!

В клинике отдаю ее в руки самому Михаилу Дмитриевичу, другу нашей семьи, хирургу, который оперировал Мирона. Девочку быстро забирают, оставляя меня за дверями.

Падаю в кресло.

Жду.

Опускаю глаза на собственные руки. Кровь. Рассматриваю, растирая ее пальцами. Смывать не хочу. Надо хорошо запомнить этот момент. Потому что это все малая кровь, по сравнению тем, что ее ждет со мной. Нет. Какого черта я проецирую наше будущее?! Нет его у нас и быть не может. Завтра я верну Александру Павлову домой.

Телефон в кармане разрывается. Вынимаю. Мирон. Долго смотрю на дисплей, не отвечая. Не хочу ни с кем говорить. Хочу крушить все вокруг к чертовой матери! Перерыть весь город, найти пса безродного и устроить резню. Похрену, напролом, может даже, насмерть. На собственную смерть.

Вылетаю на улицу, захожу на поворот и херачу кулаком в стену, еще и еще, разбивая костяшки в кровь. Боли не чувствую, будто ощущения атрофировались. А мне срочно нужно чем-то заглушить волну агрессии. Тут все смешалось: и жажда мести за девочку, и ненормальная тяга к ней, и принятие того, что завтра ее в моей жизни не станет.

Прикуриваю, глубоко затягиваясь. Собственная кровь с разбитых костяшек смешивается с кровью Александры.

Как, сука, символично!

Она вот так же и залезла мне под кожу. Всего за несколько дней.

Телефон снова взрывается звонком от Мирона.

— Да, — отвечаю, стараясь дышать ровно.

— Ну, наконец! — облегченно выдыхает. — Ты где?!

— В клинике у Жданова. Девочку ранили в руку.

— Уроды, — сокрушается Мирон. — Сам как?

— Нормально, я не и в таких передрягах бывал. Барона не трогать, я его сам найду и закопаю, но прежде поиграю. Зверя тоже нужно кормить, — проговариваю сквозь зубы и тяну горький табачный дым.

— Павлов все подписал, можешь прямо из клиники вернуть дочь отцу. Я дам ему адрес, пусть забирает девочку, а ты скройся оттуда.

И мне бы выдохнуть с облегчением, но тело напрягается до ломоты в костях. Усмехаюсь в трубку.

— Нет.

— Что значит «нет»? Не понял… — в недоумении спрашивает Мирон.

— Нет – значит, нет. Не сегодня. Завтра. Я верну ее завтра!

— Поясни, — уже строго спрашивает он. Так похож на отца, такие же жесткие интонации.

— Нечего пояснять. Я так хочу.

В трубке тишина, брат переваривает. А мне плевать, что он подумает. Эгоистично хочу еще один последний день с кошкой. Ей так больно было и страшно, хочу хоть немного затянуть ее раны. Хочу подышать ей еще немного и в глаза заглянуть.

— Хорошо, но ты же понимаешь, что завтра девочка должна быть дома?

— Я все. Прекрасно. Понимаю, — проговариваю, выделяя каждое слово, и сбрасываю звонок. Да, меня приводит в ярость мысль, что Сашу нужно отдать. И я еще раз херачу кулаком в стену, оставляя на белой облицовке кровавые следы. Но легче не становится. Выкуриваю еще пару сигарет, травя себя никотином до тошноты.

Захожу в туалет, умываюсь, долго зависая на том, как с моих ладоней стекает наша кровь в белую раковину. Надеваю чистую футболку, которую мне привез водитель. И иду к Михаилу Дмитриевичу. Я знаю этого мужчину с детства, он старый друг нашего отца. Но еще не один визит к нему мне не давался так сложно. Даже когда подстрелили Мирона, я был собраннее и держал себя в руках.

— Проходи, Арон, — взмахивает рукой и что-то подписывает в бумажках рядом стоящей медсестры. Сажусь в кресло посетителя, сжимая и разжимая кулаки. Мне срочно нужна информация о Саше, и ждать нет терпения. Дмитрич поднимает на меня глаза, осматривает мои руки и скептически цокает. — Леночка, обработайте молодому человеку руки, — говорит он медсестре, указывая на меня. Девушка убегает в коридор, а я подаюсь вперед.

— Как она? — стараюсь быть предельно сдержанным и вежливым.

— Все хорошо, — выставляет руки вперед, словно пытается остановить мою внутреннюю истерику. — Пулю вытащили, рану зашили. Прокапали, дали успокоительные. Девушка спит. Завтра может ехать домой.

— Спасибо, — облегчённо выдыхаю. В кабинет входит медсестра с железной тележкой, на которой расставлены медикаменты.

— Можно ваши руки? — робко спрашивает она, посматривая на мои разбитые костяшки. Для меня – привычное дело. Стабильно раз в месяц я разбиваю их в мясо. Даю ей руки, смотря, как девушка начинает их обрабатывать.

— А можно ее сегодня забрать?

— Можно, но не нужно, пусть девочка отдохнёт.

— Я хочу забрать ее сейчас, — настаиваю я. — Она отдохнёт у меня дома. Выпишите все, что ей нужно, — нервно дергаю рукой, забывая про медсестру, и сметаю с ее стола тампоны и бутылочки. Девушка кидается все собирать, а Дмитрич качает головой. — Простите, — обращаюсь к девушке, позволяя ей забинтовать руки. 

— Ладно, забирай. Сейчас напишу рекомендации. И да, девочке нужен полный покой, хорошее питание с преобладанием особых продуктов. Лекарства, витамины и антисептики я тебя дам.

— Спасибо, — киваю доктору, благодарю медсестру и выхожу из кабинета. У нас есть всего лишь сутки.

А дальше о ней позаботится семья.

ГЛАВА 21 

Черные самолетики, белые корабли.

Цель для моей оптики, море твоей любви.

Это тебя трогает, это меня несет.

Я для тебя многое, ты для меня – всё!

Черные самолетики, сбитые корабли.

Мне хватает эротики и не хватает любви.

Если одна останешься, не выключай свет.

Ты без меня справишься, я без тебя – нет.

Солнечное сплетение, вечная ерунда.

Я для тебя спасение, ты для меня беда.

Это тебе нравится, это тебя убьет.

Все корабли отправятся с летчиками под лед.

Звери «Корабли»

Арон 

Она спит в моей кровати, на моей постели, в моей квартире.

Так сладко спит.

Тихо, спокойно, размеренно дышит, иногда всхлипывая, как ребенок. Кажется такой маленькой и уязвимой девочкой. А мне не спится. Я брожу по своей студии из стороны в сторону, пытаясь дышать ровно. Прислоняюсь лбом к стеклу и смотрю на город с высоты пятнадцатого этажа. И не спится мне, и не дышится.

Ты ведьма, кошка.

Влезла мне под кожу и разрываешь изнутри. А меня ты спросила, хочу ли я теперь с этим жить? Знать, что где-то там ты существуешь, улыбаешься, грустишь, выходишь, мать твою, замуж, и понимать, что это не со мной и не для меня. Нет, все правильно. Ты должна жить своей насыщенной долгой и счастливой жизнью...

Светает, а я глаз не сомкнул. Оставляю заказ на доставку завтрака из ресторана неподалеку. Заказываю гранатового сока, фруктов, шоколада и сладостей для Александры. Подхожу к кровати, рассматриваю кошечку. Волосы разметались по моей подушке. Светлые локоны на черном белье. Красиво. Девочка лежит на животе, свесив раненую руку. Раскрытая, в одних трусиках. Любуюсь ее спиной, плечами, зависаю на родинке на лопатке, пытаясь зафиксировать ее в памяти.

Наклоняюсь, вдыхаю ее запах, задерживаю дыхание, словно мне мало ее в себе. Накрываю голую спину простыней и сажусь рядом с девочкой на пол, облокачиваясь на кровать. Не могу лечь рядом. Не знаю почему, словно мне нужно ее разрешение. Поворачиваю голову и слегка, почти невесомо провожу губами по ее руке.

Откидываю голову на кровать, закрываю глаза. Накрывает умиротворением. Нет, главная война – как внутренняя и внешняя – у меня впереди, но сейчас все, что мне нужно, рядом. Мимолетно. Но по-другому у меня быть не может.

Усталость берет свое, отключаюсь, проваливаясь во тьму…

— Ты любишь ветер? – спрашивает Надя, подставляя лицо теплому бризу с моря. 

— Не знаю, не задумывался, — ловлю ее локон, с которым заигрывает ветер, и заправляю ей его за ушко. Она закрывает глаза и улыбается. 

— А ты попробуй его почувствовать. Закрой глаза. 

Смеюсь, качая головой. 

— Нет, ты просто попробуй. Ляг, — давит мне на плечи, вынуждая разместиться на лежаке поудобнее. — Закрой глаза, — командует. Прикрываю веки. — Расслабься, — проводит ладонями по моей груди, гладит, расслабляя меня. — Чувствуешь? — шепотом спрашивает она. Все, что я могу чувствовать сейчас, это легкое возбуждение от ее ласковых рук. Хватаю ее ладонь и веду ниже к паху, прижимаю. 

— Вот такие вот ощущения, малышка, — ухмыляюсь. 

— Арон! — одергивает руку, но смеется. — Ты все опошлил! — шлепает меня по плечу. 

— Но тебе же нравятся, — приподнимаюсь на локтях, рассматривая Надю. Краснеет, кусая губы. — В глубине души ты очень плохая девочка. Я знаю. Ты кончаешь от моих пошлостей. 

— Арон! — краснеет еще больше. 

— Что? — резко поднимаюсь, зарываюсь в ее рыжие волосы и притягиваю к себе. Кусаю за губу. — Мне нравится, когда ты пошлая, развратная и даже вульгарная. Но мне нравится, что такая ты только со мной, и только я могу довести тебя до такого состояния, когда ты теряешь себя, — шепчу и целую. Жадно, грубо сминая ее губы. 

Надя непосредственная девочка, живущая в своем мире. О таких говорят: не от мира сего. Слишком восприимчивая, утончённая, нежная и ранимая. Она любит ветер, поклоняется солнцу и дождю. Разговаривает с животными и носит длинные платья и сарафаны. Никогда не видел ее в брюках или джинсах. Аристократка, воспитанная бабушкой на классической музыке и этикете. 

Я поражаюсь, как мы вообще нашли друг друга. Две абсолютные противоположности. Я грубый, резкий и пошлый. В круг моего общения входят военные и криминальные авторитеты. Надя и минуты не выдержала бы такого общества. Ее вообще нужно беречь от этого жестокого, циничного мира. И, наверное, кто-то свыше свел нас для равновесия. Я оберегаю ее, она уравновешивает меня и моего внутреннего зверя. 

— Ладно, — усмехаюсь ей в губы. Отпускаю и ложусь на лежак. Закрываю глаза и расслабляюсь. — Давай вещай мне про ветер. Что там я должен был почувствовать? 

— Ветер – он переменчив. Как ты. Ты сам стихия ветра. Бываешь ласковый и теплый. Бываешь горячий и обжигающий. Игривый. А бываешь холодный, ураганный, вызывая шторм. 

Чувствую ее прикосновение, к моему лицу: ласково, приятно до мурашек, когда ее пальчики очерчивают мое лицо. Зарываются в волосы, пропускают их сквозь пальцы. Вдыхаю – пахнет карамелью. Так сладко, никогда от нее так не пахло. Больше полевыми цветами, лавандой… А тут карамель. Но вкусно, очень-очень вкусно… 

Открываю глаза и встречаюсь с малахитовым взглядом. Александра замирает на мгновение, а потом продолжает перебирать мои волосы. Молчим, смотря друг другу в глаза. И ведь мне никогда не снилась Надя просто так, как кусочек из прошлого. Меня все время тащил к ней зверь, в тот самый день, когда ее не стало. И транслировал мне эту картинку снова и снова, пожирая мою энергию. 

Ловлю ее ладонь, прислоняю к губам. Не целую, просто застываю, прижимая. Закрываю глаза. Дышу. Внутри разливается тянущее чувство тревоги.

— Где мы? — спокойно сонным голосом спрашивает она.

— Мы у меня в квартире, — также сонно отвечаю я, скользя губами по ее ладони. Да, девочка не помнит, как я забрал ее спящую и невменяемую после обезболивающего и успокоительного.

— В городе? — в голосе легкие нотки удивления.

— Да… — сглатываю. Опускаю ее руку и тру лицо. — Ты свободна, кошка… — глотаю воздух. Почему так мало кислорода? Вроде глубоко вдыхаю, а надышаться не могу. — Ты можешь встать и уехать домой прямо сейчас. Но… — губы немеют, в груди невыносимо тянет.

— Но что? — спрашивает она и, словно чувствуя мое состояние, гладит теплыми пальчиками мои губы.

— Но я прошу тебя остаться до вечера, — произношу я и снова ловлю ее взгляд.

Опять тишина. Девочка разглядывает меня, пока я целую ее пальчики.

— Ты такой усталый и вымотанный, полежи со мной, — двигается, немного морщась, задевая перебинтованную руку.

— Это «да»?

— Да, — кивает. — Иди ко мне, — тянет руки. Поднимаюсь и ложусь рядом, не трогаю ее. Внутри такое ощущение, будто я не имею права. Кошка сама ложится мне на грудь, касаясь сосками моей груди, и утыкается в шею. Вдыхает глубоко. Прикасаюсь к ее голой спине, очерчивая позвоночник, лопатки, рисуя на нежной коже узоры, чувствуя, как по телу девочки прокатываются мурашки.

— Саша, а ты любишь ветер?

— Что?

— Ничего, — глажу ее по волосам, перебирая пряди, глубоко втягивая в себя карамельный запах. Только однажды я испытывал к женщине что-то подобное и уже думал, что никогда этого не случится. Нет, я просто выжег из себя это чувство. И вот в моей жизни появилась кошка. Нет, это совсем противоположные женщины, совершенно разные. А чувства одинаковые. Больно. Невыносимо. Хочется выть, но я стискиваю челюсть, в кровь прокусываю щеки изнутри.

У нас есть еще несколько часов…

ГЛАВА 22 

Александра 

Только когда Арон засыпает, его беспокойное сердце успокаивается, начиная стучать размеренно под моей ладонью. Дышу густым, насыщенным запахом мужчины, прикрывая глаза. На удивление чувствую себя хорошо, не считая легкой слабости. Рука не болит, если не совершать резких движений. Мне спокойно.

Я действительно ненормальная!

Меня похитили, в меня стреляли, но я абсолютно спокойна с этим мужчиной. Наверное, потому что теперь я свободна и могу уйти в любой момент. Но мне не хочется бежать. Хочется слушать сердце этого зверя, дышать его запахом и чувствовать себя защищенной в его руках.

Мне точно нужно лечиться…

Ещё несколько минут лежу, поглаживая его плечи, рассматривая расслабленное лицо.

Красивый хищник. Красивый, очень непредсказуемый и опасный. Крепко спит.

Глубоко вдыхаю. Тихонечко поднимаюсь с кровати, оглядываюсь на Арона. Спит. Слишком устал. Сильные мужчины тоже устают. Подхожу к окну, рассматривая улицу. Я знаю это место. Вон там стоянка такси, а напротив нее мой любимый ресторан и чайный магазин, я покупала там вишневый чай. А немного дальше – книжный магазин. Самый большой у нас в городе, зависаю на нем.

Отрываюсь от окна, немного пошатываясь от слабости. Квартира у него большая. Лофт. Много пространства и мало мебели. Прохожу в зону кухни, выпиваю стакан воды и вновь оглядываюсь на мужчину.

Я свободна.

Свободна.

Но бежать не хочется…

Черт!

Нет! Зажмуриваюсь. Мотаю головой.

Я не могу ничего чувствовать к этому зверю. Ни любви, ни жалости. Ситуация выходит за рамки моего понимания. Некая тянущая боль в груди и привязанность. Это все ненормально!

Крадусь к шкафу, раскрываю его, стараясь не шуметь. Вынимаю первую попавшуюся футболку и мужские спортивные штаны. Разворачиваюсь, осматриваясь, нахожу дверь в ванную и запираюсь там. Сердце колотится так, словно я опять пытаюсь бежать. Ведь это неправда, меня никто не держит. Но он просил остаться. А мне кажется, что происходящее – своего рода очередное похищение. Клетка, в которую он меня запирает. Тело свободно, а душа в кандалах. 

Не хочу!

Быстро надеваю штаны. Затягиваю шнурок и натягиваю футболку. Одежда велика и болтается. Но мне плевать. Умываюсь. Рука ноет от резких движений, но я стискиваю зубы и заплетаю растрёпанные волосы в косы.

Тихо выхожу из ванной. Хищник по-прежнему крепко спит. Крадусь к двери, заставляя себя не оглядываться.

Не нужно тебе, Александра, на него смотреть!

Все!

Арон не соврал. Я действительно свободна. Ключи в замке. Поворачиваю, нажимаю на ручку, открываю дверь и всё-таки разворачиваюсь.

— Прости. Я не могу остаться, — шепчу одними губами и вылетаю на площадку. Прикрываю дверь и бегу к лифту. Да, именно бегу. Бегу уже не от похитителя, а от самой себя.

Только в лифте, осматривая себя в зеркало, понимаю, что я без обуви и выгляжу как бродяжка. Волосы как солома, кожа на лице шелушится, ногти поломаны, мужская одежда висит, словно мешок, и голые ступни. Денег нет, телефона тоже. Бегу сломя голову от того, кто за мной не бежит. Но назад дороги нет. Иначе увязну в его черных звериных глазах.

Выхожу на улицу, щурясь от яркого солнца, и глубоко дышу. На меня оглядываются прохожие. Полагаю, садиться в такси бесполезно. Никто не поверит, что по приезду за меня расплатятся. Осматриваюсь и бегу к чайному магазинчику. Там меня знают, я постоянный покупатель. Мне нравилось ходить к ним и дегустировать новые напитки. Перебегаю через дорогу, стараясь не замечать липкие взгляды. Прохожу в лавку и выдыхаю. Да, те же самые продавщицы…

Быстро объясняю, что попала в беду и прошу телефон. Набираю единственный номер, который знаю наизусть, – звоню маме. Один гудок, второй, третий... Мамочка. Почти сдаюсь, но на последнем гудке мне отвечают:

— Да, — голос у мамы тихий и болезненный.

— Мамочка… — все, что могу сказать. Ком в горле лишает голоса.

— Саша?! Сашенька! Это ты! — почти кричит мама. А я киваю, не понимая, что она меня не видит. — Саша?! Не молчи! — у нее начинается истерика. — Где ты?!

Собираюсь с силами, хрипло называю адрес лавки и скидываю звонок.

За мной приехали через десять минут. Две машины охраны во главе с отцом.

— Что они с тобой сделали?! Что?! — нервно спрашивает отец, осматривая меня в машине по дороге домой. — Я убью этих паршивых Вертинских! Всю семью вырежу! — грозится он. А я оглядываюсь назад, и чем дальше мы отъезжаем, тем больше ноет в моей груди.

— Со мной все хорошо, — обнимаю себя руками и глажу ткань футболки Арона.

— Хорошо?! Ты называешь это хорошо?! — сокрушается отец. — Что с рукой?! — спрашивает, но не дожидается ответа: — Ринат, доктора вызови! — приказывает охраннику. — Что они еще с тобой сделали?! Я хочу знать все! — и опять не слушает меня. — А лучше сразу гони в клинику, — параллельно раздает приказы. — Тебя нужно обследовать, снять побои и травмы.

— Нет никаких побоев! — голос срывается. — Я не хочу в клинику. Я хочу к маме! — глаза нещадно щиплет, слезы вот-вот вырвутся наружу. И ведь я ни разу не заплакала, пока была в плену у зверя, хотя поводов было предостаточно. Даже когда меня ранили, не было так больно и горько, как сейчас, когда я оказалась на свободе…

Папа замолкает, стискивая челюсть, рассматривает меня, а потом прижимает к себе.

— Ну все, тихо, тихо, — гладит меня по волосам. — Мы едем домой. Конечно, домой, моя девочка, — качает меня, как ребенка. Но легче не становится, слезы льются ручьями. Я представляю, как сейчас просыпается Арон, а меня нет.

А он просил остаться…

Арон 

Просыпаюсь от того звонка в домофон. Завтрак привезли. Мою кошечку нужно кормить. Соскакиваю с кровати, делаю пару шагов к двери и только потом соображаю, что ее рядом нет, оборачиваюсь. Кровать пуста. Замираю. Глубоко вдыхаю, ее запах еще присутствует, но девочки нет. Звон домофона раздражает. Иду в ванную. Мне очень хочется, чтобы она была там. Но ее нет…

Облокачиваюсь на стену, откидываю голову, ударяюсь затылком и сползаю на пол. Домофон замолкает.

Тишина.

Ушла…

Ничего не чувствую.

Пустота.

Абсолютный вакуум и звон в ушах.

Усыпила меня кошечка, обласкала, околдовала и ушла…

В кармане начинает трезвонить мой телефон, действуя на нервы. Отвечаю.

— Доставка.

— Да, поднимайтесь…

Домофон вновь трезвонит. Поднимаюсь на автомате, открываю двери нараспашку и жду. Кажется, в голове гудят поезда. Ничего не соображаю. Зверь начинает продавливать, становясь неуправляемым. Я настолько уязвим, что не могу его сдерживать. Незачем. Не вижу смысла.

На этаж поднимается парень и с улыбкой протягивает мне пакеты, прося расписаться. На автомате ставлю росчерк, протягиваю парнишке деньги и на его глазах уношу пакеты в мусоропровод. Выкидываю. Парнишка весело присвистывает.

— Скройся! — рычу сквозь зубы, захожу в квартиру и запираюсь.

Нет, все правильно, кошка. Ты имела право уйти. Тебя ничего не держало, кроме меня, а я отпустил…

Ничего не держало…

Я ведь просто хотел накормить тебя завтраком и эгоистично подышать тобой. Но ты лишила меня этого права. Ты жестокая, дала сдачи. Больно. Но я принимаю эту пощечину.

Заслужил.

Я – принимаю, а зверь – нет. И он разносит все вокруг, уничтожая мебель. Хватаю напольный светильник и запускаю им в окно. Сметаю все с полок. Пепельница летит в стеклянный стол, а дальше – бесконтрольно, не соображая, что у меня в руках. Все на мелкие осколки, в щепки, и руки вновь в крови. Пока не выдыхаюсь.

Спазмом сжимает горло, перекрывая дыхание. Не сопротивляюсь, сползаю на пол, сжимаю голову, пытаясь заглушить гул поездов. Но мне мало. Зверь требует больше жертв. Он воет и скалится, напитывая меня нечеловечной яростью и силой, призывая крушить и уничтожать. Или самоуничтожиться…

ГЛАВА 23 

Александра 

— Итак, расскажи мне все, Александра.

Через сутки моего пребывания дома отец вызвал меня в свой кабинет на разговор. У нас в семье так: сутки на реабилитацию, а потом допрос.

— Что ты от меня хочешь? — сажусь на широкий подоконник, рассматривая наш двор.

— Все, от начала до конца.

— Я не хочу ничего рассказывать, — спокойно отвечаю, рассматривая сороку, которая пытается стащить виноград со стола в беседке. Забавная.

— Саша! — повышает голос, но потом тормозит. — Пойми, доча… — более спокойно подбирает слова. — Я понимаю, что тебе надо больше времени, прийти в себя. Но и ты меня пойми… — глотает слова, прикуривая сигарету. Откашливается. Ему давно запретили курить, но когда отец нервничает, то травит себя. — Это моя вина. Я недосмотрел, я не просчитал, расслабился… И ублюдки ударили по святому. То есть по тебе. Я хочу дать сдачи. Немедленно. И мне нужно знать все! — нервно выдает отец. Молчу. Сорока все же стащила виноградину, но ей показалось мало, и она решила покуситься на целую гроздь. — Сашенька, пожалуйста… Я больше никогда не вернусь к этому дню. Я купил вам с Вадимом билеты в Швейцарию, забронировал места в гостинице с шикарными видами. Отдохнете. И вообще советовал бы рассмотреть переезд за границу, в Европу. Покатайтесь, выберите город. Не могу больше допустить повторения подобного.

— Я никуда не поеду, — спокойно и твёрдо отвечаю ему. Хотя меня ничего не держит в этом городе. — Тем более с Вадиком! — не хочу его видеть! Он еще вчера рвался ко мне. Но я закатила истерику и велела его не пускать.

— Саша… — нервно выдает отец, но пытается держаться. — Хочешь, вызовем самого лучшего психолога?

— Нет. Со мной все в порядке! Мне никто не нужен! — повышаю голос.

Сорока все же стащила гроздь. Но она оказалась слишком тяжёлая. Ваза перевернулась, птица испугалась и осталась ни с чем.

— Что ты хочешь знать? — сдаюсь.

— Где тебя держали? — задает вопросы, словно я на допросе.

— За городом.

— Где именно?

— Не знаю. Ты же знаешь, у меня топографический кретинизм, — и я не лгу. Так и есть. Я никогда не найду тот дом у озера.

— Ладно. Сколько их было?

— Двое, — тут начинаю сочинять. У меня богатая фантазия.

— Как они выглядели?

— Как тупые отморозки, чем-то похожие на твоих охранников.

— Саша! Это не ответ. Ну что ты как маленькая! — отец глубоко вдыхает, пытаясь держать себя в руках. — Отличительные черты? Родинки, шрамы, татуировки, цвет волос.

— Не знаю… Лысые… У одного был шрам на подбородке, у другого – буквы на пальцах, — описываю наших охранников на входе, потому что они попадаются мне на глаза.

— Саша, ты обрисовываешь мне Диму и Бориса! — злится отец, ударяя по столу.

— Значит, они похожи, — пожимаю плечами. Отец глубоко вздыхает, поднимается с места и начинает расхаживать из стороны в сторону.

— Хорошо. Фразы, слова, имена, хоть что-то.

— Имен не называли. Вообще со мной мало говорили, — рассматриваю, как наша домработница поднимает с пола разбросанные сорокой фрукты. Отец молчит, измеряя шагами кабинет.

Не дождется он от меня правды.

Напрягаюсь, когда вижу, как во двор въезжает машина Вадима. Не могу его видеть. Хочу, чтобы он просто исчез из моей жизни.

— Что они с тобой делали? Насилие… — почти шепотом спрашивает отец. Отрицательно мотаю головой.

— Ничего. Меня не трогали.

— А рука?! Доктор сказал, что это пулевое ранение, — сквозь зубы спрашивает отец. А я смотрю, как Вадим выходит из машины и улыбается нашей домработнице.

— Это вышло случайно.

Но кое-что я все-таки расскажу.

— А помнишь мужчину, который был на твоём юбилее? Такой высокий, смуглый метис в чёрной рубашке, у него еще татуировка на шее – какая-то буква.

— Баро Радо? — отец останавливается.

— Баро Радо? — переспрашиваю я. — Странное имя.

— Он цыган. А какое он имеет отношение к похищению? — подозрительно прищуривается отец.

— Вот это, — указываю на перебинтованную руку, — сделал он или его люди. Не успела заметить.

— Как?! — все что может сказать отец.

— Он хотел меня забрать. Что-то вроде рейдерства, — усмехаюсь. — Я была ценным товаром. А они меня отбили. В клинику увезли, а потом отпустили. Все.

Вновь отворачиваюсь к окну, смотря, как сорока клюет капот машины Вадима. Правильно, поцарапай его драгоценную тачку, он за нее очень трясётся.

— Ты точно уверена, что это был именно тот мужчина, который присутствовал на моем юбилее? Может, просто похож?

— Да. Ты же знаешь у меня прекрасная память на лица.

— Не может этого быть… — растерянно произносит отец и вновь садится за стол.

— Может.

— А в какую клинику тебя возили? — подозрительно спрашивает папа. Ну нет, эту информацию он от меня не получит.

— Не помню…

— Саша! Почему мне кажется, что ты лжёшь! Они тебя запугали?!

— Нет, — равнодушно отвечаю я. — Можно я пойду лягу? Голова кружится.

На самом деле чувствую я себя прекрасно. Просто хочу закончить этот разговор.

— Добрый день. Можно? — в кабинет входит Вадим. Сжимаю губы, не обращая на него внимания.

— Входи, Вадик, — разрешает ему отец.

— Сашенька, боже! — не успеваю опомниться, как Вадим подлетает ко мне и обнимает. — Я чуть с ума не сошел! — причитает он, вдавливая моё лицо в свою грудь. Раньше мне нравился его запах, а сейчас тошнит от него. Реально физически тошнит.

— Не трогай меня, — отталкиваю его от себя. Соскакиваю с подоконника, пытаясь уйти, но мой уже бывший жених преграждает мне дорогу.

— Александра, Вадим места себе не находил, — включается отец. А мне отчего-то смешно.

— Да?! — бью Вадика по рукам, которые он ко мне тянет. — А он тебе не рассказал, где был, когда меня похищали? — выгибаю брови и вижу смятение в глазах Вадима.

— Да рассказал он мне, что вы немного повздорили, — машет рукой отец.

— Повздорили, значит, — усмехаюсь. — Нет, мы не повздорили, я послала его подальше. Он продавал меня, как товар, демонстрируя своим очень важным партнерам. И вот когда я убегала, он предпочел остаться с ними. И мое мнение не изменилось.

— Вадим, это правда? — уже строго спрашивает отец.

— Ну нет, конечно, — заискивающе произносит Вадим. — Женщины, — разводит руками, — склонны преувеличивать. Сашенька, ты все не так поняла, я вышел за тобой, чтобы отвезти домой, но тебя уже не было, — как ладно у него все. Я баба-дура, а он супергерой.

— А что ты, папочка, не поведал мне, что Вадик у нас бывший наркоман и игроман? М?!

— Александра! — Вадим шокировано распахивает глаза. — Ты не в себе. Откуда такая информация?

Папа сводит брови, посматривая то меня, то на Вадима.

— Ну хорошо, я не в себе. И поэтому имею право послать тебя на хрен! Дорогу сам найдешь! — выплевываю ему в лицо и выхожу из кабинета, громко хлопнув дверью. Вылетаю на двор, сажусь в беседку и глубоко дышу.

— Может, чаю? Твоего любимого, — мама ставит на стол поднос с фарфоровым чайником, чашками и малиновым вареньем.

— Да, — киваю ей, смотря, как она разливает чай. Мама садится рядом со мной и двигает варенье.

— Мамуль, — обнимаю ее за талию и утыкаюсь носом в плечо. — Мамочка, я так скучала, — снова слезы на глаза наворачиваются. Быстро моргаю, но не помогает, проклятые слезы сами стекают из глаз.

Боже, сотрите мне память.

Всю ночь мне снился этот мерзавец. Точнее, самые черные, яростные звериные глаза. Они смотрели мне в самую душу, выворачивая там все наизнанку. Проснулась я в холодном поту и с колотящимся сердцем. Где-то в груди что-то сжалось и щемит теперь, не прекращая.

А я не хочу.

Не хочу испытывать ничего подобного.

— Сашенька, девочка моя. Ну ты что? — шепчет мама и гладит меня по спине. — Все прошло, все позади. Расскажи мне, и станет легче.

Проблема в том, что я не хочу, чтобы это проходило… Мне извращенно нравится, как внутри меня очень болит этот мужчина. И от этого так горько. Невыносимо.

— Все хорошо, мам. Я просто так соскучилась по тебе, — обнимаю ее сильнее и глотаю слезы, чтобы больше не расстраивать маму.

— Саша, можно нам поговорить наедине? — слышу голос Вадима и поднимаю голову. Хочется выругаться матом. Но я глубоко дышу и киваю. Нужно объяснить ему раз и навсегда, что между нами все кончено.

— Поговорите, — улыбается мама и покидает нас.

— Не угостишь чаем? — так мило просит Вадим. Закатываю глаза, сейчас начнется… Он будет давить на жалость и облизывать меня с ног до головы, обещая любить до гроба. Однажды я купилась на это, а сейчас – нет. Мне есть, с кем сравнивать, чтобы понять, где настоящий мужчина, а где… Даже определение не могу подобрать этому человеку. И ведь у каждого из двух мужчин есть свои большие недостатки. Только Арон все равно мужчина, а Вадим приспособленец. Паразит, который живет за счет других.

— Александра, — начинает он. И двигается ближе.

— Держи дистанцию, — отодвигаюсь.

— Ну что случилось, моя девочка? — смотрит на меня, как на капризного ребенка. Ой, как же ему не хочется терять теплое место рядом с моим отцом. Тем более когда впереди такие перспективы.

Рассматриваю его внимательнее. Нет, внешне Вадим привлекателен. Всегда опрятен и на стиле. Но нет в этом человеке ничего по-настоящему мужского. Теперь я не понимаю, как могла отдаваться такому мужчине. Точнее, понимаю, что он не привлекает меня в интимном плане. Я его не хочу и априори не могла расслабиться и кончить. Теперь знаю, что существует мужчина, который может вырвать из меня оргазмы без труда, как грубостью, так и лаской.

— Ты спрашиваешь, что случилось? — развожу руками.

— Нет, я понимаю, у тебя психологическая травма. Этот нормально. Позволь позаботиться о тебе? Давай поедем в Европу. Отдохнем, и все встанет на свои места.

— За счет моего отца? — язвительно спрашиваю я, потому что теперь мне кажется, что каждое его слово пропитано фальшью.

— Саша, — выдыхает. — Ну прости меня, — насильно берет мои руки и сжимает ладони. Прислушиваюсь к себе. Ладони, как ладони. Теплые. Это все, что я чувствую. Да и никогда не чувствовала, больше обманывалась. А оказалось важно, когда внутри очень глубоко болит мужчина.

— Да я уже не злюсь, — вырываю ладони. — Просто все переосмыслила и поняла, что мы слишком разные. Я не выйду за тебя. Можем остаться друзьями, но не более, — мне совсем не трудно все это ему говорить. Даже легко. Отпускает – словно сбросила груз.

— Я люблю тебя, — выдыхает он. — Давай поговорим и выясним, что я делаю не так. Саша…

— Началось… — обрываю его. — Даже не хочу слушать. Я все сказала! — начинаю раздражаться. — Нет ничего хуже, чем унижающийся мужчина, — поднимаюсь с места, пытаясь уйти.

— Стой, — подрывается за мной и хватает за больную руку. Неосторожно дергает, вызывая вспышку боли.

— Ай! — зажмуриваюсь, пытаясь перетерпеть.

— Прости, — тут же отпускает. — Сашенька, прости, пожалуйста, — начинает мямлить.

— Все, прекрати. Дай мне уйти.

— Выслушай меня, — умоляюще просит он. Мотаю головой. Не хочу.

— Нет, я понял, что наши отношения обречены. Просто выслушай, как друга. Пожалуйста, — он кажется мне таким жалким. Отвратительно. Мужчину нельзя жалеть. Его можно любить и поддерживать. А жалость – это уже что-то неправильное к настоящему мужчине.

— Хорошо, — выдыхаю и сажусь на место. — Только не трогай меня.

ГЛАВА 24 

Арон 

Не считая меня и Мирона, только три человека знали, где я держу девочку. Только три самых надежных (как я полагал) готовили со мной эту операцию. Два из них стоят предо мной в кабинете. Геныч и Дух.

Серёги больше с нами нет…

Он выбыл из игры…

Я сижу в кресле и по очереди заглядываю каждому в глаза. Хочется понять, кто та падла, сдавшая нас Барону. Не хочу верить в то, что это Геныч. В голове не укладывается. Я знаю его с академии, мы с ним многое прошли. Не хочется верить, что это Дух. Парень молодой, но преданный, обязанный мне. Я оплатил его отцу дорогостоящую операцию и реабилитацию в Израиле. Я вытащил его самого из долговой ямы у братвы. Не думаю, что заслужил нож в спину. Не похож он на шакала.

— Арон, — начинает Геныч, не выдерживает моего давящего молчания.

— Тихо, — обрываю его я. Встаю из-за стола и подхожу ближе. — У меня только один вопрос. Кто? — вполне спокойно спрашиваю я.

Молчат.

Подхожу вплотную к Духу, заглядываю в глаза, сканирую. Напрягается. На виске нервно пульсирует жилка. Но это ничего не значит. Или мне так хочется думать.

Перехожу к Генычу, тоже смотрю в глаза. Он сильнее и устойчивее. Никакой реакции. Спокоен.

Отхожу, опираюсь бёдрами на стол, прикуриваю сигарету, затягиваюсь и вопросительно выгибаю брови.

— Арон, конечно, я точно не уверен, но…

— Без всяких «но». Я хочу услышать четкий ответ. Кто?! — иду к двери и запираю ее.

— Арон, неужели ты думаешь, что мы способны… — меня раздражает его баритон. Геныч говорит слишком много, но не то, что я хочу слышать. Обрываю его речь, вынимая пистолет. Наставляю ствол на парней.

— Если никто не сознаётся прямо сейчас, включу «детектор лжи».

Наставляю ствол на ногу Духа, на что тот дергается назад. Они знают, что такое мой «детектор лжи». Я отстреливаю конечности по очереди, пока человек не начинает говорить правду. Всегда действует, лучше любой техники.

Через боль познается истина.

— Арон, — Геныч закрывает парнишку собой. Всегда уважал этого мужика именно за это. За своих стоит горой и подставляется сам. — Выслушай меня.

Склоняю голову, всматриваясь в глаза Геныча. Ладно. Шансов никому не даю. Но, сука, хочу ему верить. Опускаю ствол.

— У тебя минута, — затягиваюсь. — Давай вещай, пока я способен держать себя в руках. Геныч посматривает на мои разбитые руки, он в курсе, каким неуправляемым зверем я могу быть.

— Голову могу дать за себя и Духа. Можешь стрелять, но… Подумай хорошо. Свидетелей в живых не оставляют. Барон-то уж это понимает как авторитет. И первым делом они пустили пулю в лоб Сереге, маскируя все под беспредел. Барон жестокий ублюдок, но не беспредельщик. Есть повод задуматься. Посуди сам, только он знал, что ты уехал и девочка одна. В это же время появился Барон. Ни я, ни Дух этого не знали. Теперь можешь стрелять. Большего от нас ты не добьешься, — на одном дыхании проговаривает он мне. Закрываю глаза, делаю глубокую затяжку, анализирую.

Тушу пальцами окурок, выкидываю его в пепельницу. Отталкиваюсь от стола и подхожу к окну. Думаю, рассматривая город. Есть логика в его словах. Но Геныч очень профессиональный человек и может мне разложить еще тысячу раскладов, не задумываясь. 

— Значит так, — произношу, не разворачиваясь. - Предоставишь мне через сутки весомые доказательства. На это время оба отстранены от работы. Рации, оружие и ключи от служебных машин сдать.

— Завтра похороны Сереги…

— Тогда послезавтра. Все, свободны! — парни быстро выкладывают вещи на стол и удаляются. Беру телефон, набираю Селина.

— Только что из моего кабинета вышли Вишняков и Духов. Следить за каждым шагом и докладывать мне.

— Не надо ничего, Мирон, похороны Сереги я оплатил полностью. Вдове материальные выплаты выписал, — играю с зажигалкой, щелкая крышкой.

— Молодец. Не думал, что понесем жертвы, — стискивает зубы брат, откидываясь в своём рабочем кресле.

— Подожди оплакивать Серого, поступила информация, что он и есть крот. И пристрелили его спланировано, чтобы рот не открыл.

— Это точно?

— Пока нет. Проверяю.

— Хм, — Мирон задумывается, покачиваясь в кресле.

Милана, как всегда, собрала нас вместе. Я не хотел присутствовать, но сегодня годовщина смерти отца. Не лучшие времена для нашей семьи. Карма. Все возвращается бумерангом. Мы украли девочку, выторговали для нас важные контракты, тендеры, которые принесут много денег и, как следствие, потеряли Серегу. Матери стало хуже, и ее поместили в клинику.

— Так что там у тебя было с Павловой? — спрашивает Мирон.

— Что было, то прошло, — вынимаю сигарету и кручу в пальцах. Не прикуриваю, брата раздражает запах табака. Он у нас с силой воли. Давно бросил все пагубные привычки. Не курит, пьет только по великим праздникам и только коллекционный коньяк. Примерный муж и замечательный семьянин. Глава компании. В общем, гордость нашей семьи. Я не претендую, мне и на своем месте хорошо. И никогда не претендовал. Мне чужд мир контрактов, тендеров, котировок и прочего. Я вношу свою силовую лепту, не просиживая штаны в кабинете с секретаршей.

Отец хотел и меня видеть во главе компании, вместе с братом. Наш отец вообще был очень амбициозен. Он хотел империю Вертинских, разделенную на северные и южные направления. Но не сложилось… Он делал все, чтобы воспитать меня и заточить под бизнес. А я не подстраиваюсь ни под кого. Даже под отца. Мы воевали. Всегда. То громко, то холодно и молчаливо. Не получилось у него сломать меня под себя. Я не шаблон. От этого и не ладили. У меня нет теплых воспоминаний об отце. Так же, как не было и у него обо мне…

— Надеюсь, без насилия?

— Я, может, и псих, но не насильник. Все по обоюдному желанию.

— А дочурка Павлова, смотрю, зря время не теряла, задницей крутила даже в плену, — усмехается Мирон. — Ну и как она?

Напрягаюсь. Поднимаю на Мирона глаза и ломаю в руках сигарету, кроша ее в кулаке.

— Я запрещаю тебе обсуждать Александру в таком ключе, — оскаливаюсь. Не был бы он моим братом, получил бы по морде. Мирон всматривается мне в глаза и удивленно выгибает бровь.

— Даже так? А ничего, что она дочь нашего врага?

— Не бойся, не женюсь. Мне семья противопоказана, — огрызаюсь.

— Понял. В душу не лезу, — брат выставляет руки вперёд в знак капитуляции. Вот и хорошо, пусть не лезет.

Выкидываю в урну для бумаги раскрошенную сигарету, беру новую, зажимаю между зубами и выхожу из кабинета.

— Так, курить вредно, — заявляет Милана, перехватывая меня в холле. Выхватывает у меня сигарету и ломает.

— А я здоровым умирать не собираюсь.

— Отнеси вот это в столовую и садись за стол. Все готово, — строго наказывает жена брата, вручает мне тарелку с сырной нарезкой и уходит в сторону кабинета. Усмехаюсь, исполняю приказ, проходя в столовую. В нашем доме не хватало такой, как Милана. Я бы назвал ее серым кардиналом. Милая, нежная девочка подле властного мужа. Но на самом деле вся власть у нее. Эта маленькая женщина мягко и нежно вертит самым старшим Вертинским, как хочет. С появлением Миланы наш дом наполнился теплом и обрел хозяйку.

В столовой Платон с дочкой. Лерка, маленькая оторва, с важным видом отбирает у Яшки игрушку, а когда племянник не отдает, кидает в него кубиком. Хулиганка. Алиска, сестрёнка Миланы, пытается развести детвору, закатывая глаза.

Забавные.

Дети…

У нашей семьи есть продолжение. Не удивлюсь, что Мирон не остановится на сыне и заделает Миланке еще парочку деток. Платон молод и перспективен. Если разведется со своей шалашовкой, то есть шанс, что обретет настоящую семью. И будет наш дом полной чашей с огромной семьей. Все как хотел отец. Вертинские станут бессмертны.

Только без моего участия.

Нет, я не жалуюсь. Наоборот, делаю все, чтобы не плодиться и оградить общество от подобных мне.

— Как оно? — тяну руку младшему брату. Пожимает, кивает, следя за тем, как его дочь играет с Алисой, хлопая в ладоши. Платон возмужал. Стал взрослее, ответственнее, серьезнее. Отцовство ему к лицу, сделало из него мужика. Но пропал блеск в глазах. Он почти всегда хмурый и загруженный, будто живет в своих мыслях. Еще бы, с такой женой…

— А где супруга? Госпожа Каретникова, — ну, не могу я остаться равнодушным к этой женщине. В голосе яд. Дурак он, совершил ошибку, женившись на этой девке, назло Мирону. Только вот Мирону и Милане все равно, а Платон испортил себе жизнь. На самом деле я надеюсь, что всего на несколько лет. Потом Платон придет к разводу. Может, и правильно, он жертвует ради ребенка. Но…

— Вертинская! — раздражённо поправляет меня Платон.

— Да брось ты. Это ненадолго, — беру Яшку на руки, начиная подбрасывать его, играя. Пацан заливисто смеется. Наш мужик не из пугливых, копия Мирон, клон.

— Арон, а давай ты не будешь лезть в мою семью! — кидает мне Платон. Ох, сколько агрессии и эмоций в его словах. Сам понимает, что его жена – не женщина его мечты, от этого и бесится. Ошибки молодости трудно исправлять.

— Да брось, ваш брак развалится и без моего вмешательства. — Да, Яшка? — Пацан кивает мне и тянет руки, требуя поиграть с ним.

Дети.

Как же сладко от них пахнет.

Жизнью.

Не мой запах. От меня веет смертью.

— Меня переводят в лицей с уклоном на иностранные языки, — хвастается нам Алиска. Но смотрит на Платона. Девчонке уже десять. Очень похожа на Милану, только шустрее будет. Красивая, волосы длиннющие. Ой, кому-то достанется красота и характер.

— Молодец. Дай пять, — реагирую я и хлопаю девочке по ладошке.

— Ты обещал свозить меня в Англию, если я выучу язык, — заявляет она Платону. Дерзкая.

— Да? Когда это? — тоже усмехается брат.

— Давно, когда не был женат на этой… — не договаривает. Ну хоть кто-то разделяет мое мнение по поводу его жены. — Ты обещал, — обиженно надувает губы. — Я довольно хорошо знаю английский.

— Ну раз обещал, — смягчается Платон, подмигивая девочке. — Я постараюсь найти время.

И Алиса расцветает. Но тут же хмурится, когда Лерка, годовалая дочь Платона, дёргает ее за косу.

Девочки…

Жизнь бурлит. Она скоротечна, многогранна и насыщена. Только для меня она потеряла краски и оттенки. Все черно-белое. Я вроде привык так жить. Мне даже было в кайф. Я, определенно, мазохист. Только вот с появлением в моей жизни кошки, реальность стала еще мрачнее. Покоя мне не дает Александра. Как навязчивая пульсирующая головная боль, от которой не избавиться.

Поможет только пуля в лоб…

 ГЛАВА 25 

Александра 

— Не смей меня лапать! — шиплю на Вадима, который пытается обнять меня за талию. — Я только согласилась изображать твою невесту. 

Да, Вадим надавил на жалость. На самом деле он талантливый айтишник, и ему нужны деньги на развитие. Как только отец все ему даст, мы сделаем вид, что расстались по моей инициативе. Я знаю, сколько сил и времени Вадик вкладывает в работу. Он рассказал мне и о наркотиках, и о том, как крупно проигрался. Все это он поведал с глазами побитой собаки. И я сдалась. Да черт с ними! От месяца наших фиктивных отношений ничего не изменится.

— А в чем проблема? Это же естественно. Раньше тебя от меня не воротило, — обиженно выдает Вадим. 

— Это было «до»… Мы можем и не демонстрировать связь. Достаточно того, что я возьму тебя под руку и буду улыбаться. 

— До чего? — из всей моей речи Вадим выхватывает только одну фразу и цепляется за нее. Кривовато ухмыляюсь, ничего не объясняя Вадиму. 

— Александра! — к нам подходит двоюродная тетка, сто лет её не видела. Она долгое время жила в Лондоне, но у ее мужа возникли проблемы, и теперь тетя с мужем вернулись на родину. Мы на приеме, устроенном моим отцом в честь юбилея компании и открытия нового направления. Все это прикрывается благотворительностью. Деньги, собранные на приеме, пойдут в фонд больным детям. Но мой отец просто так никому и никогда не даст и копейки. Благотворительность – лишь хороший инструмент обелить себя в глазах общественности и избавиться от уплаты налогов. 

— Ольга, — улыбаюсь, принимая от Вадима бокал шампанского. 

— Как ты похорошела, — тетка лезет ко мне целоваться. Но на самом деле чмокает в миллиметре от моей щеки. — Макияж, — подмигивает мне. Ненавижу всю эту манерность. 

— Спасибо, ты тоже прекрасна, годы тебе к лицу, — отвешиваю ответный комплимент, но намекаю на возраст. Тётка кивает, поджимая губы. 

— А это… — вопросительно осматривает Вадима. 

— А я Вадим. Жених Александры, — опережает меня Вадик. 

— Ммм, какой симпатичный молодой человек, — усмехается, откровенно осматривая его. Так и хочется сказать: «Так забирай его. Дарю». — Когда свадьба? 

— Ты узнаешь об этом из приглашения, — парирую я. Мне вообще не хотелось идти на этот вечер. Но прошло две недели. Я абсолютно здорова, не считая заживающей раны на руке, и отец настоял на моем присутствии. Они с мамой общаются с важными людьми. А на нас с Вадиком кинули родственников. 

— Ах, Александра, а ты не меняешься, — усмехается тетка, салютуя мне бокалом. — Какое отвратительное лето у вас здесь. Жара. Дышать нечем. 

«У нас» – это в России. Прожив несколько лет в Англии, тетка решила, что она уже не относится к нам. Только вот, насколько мне известно, в Лондон ей дорога закрыта.

— А у вас какое лето? — язвлю я, отпивая шампанское. Смешно. 

— Дождливое. Но для меня в самый раз. Не выношу жары и пыли. А здесь так много пыли, — несчастным голосом произносит Ольга. 

Какие великие проблемы. Пыль. Хочется закатить глаза, но я сдерживаюсь. Тетка с несчастным видом продолжает жаловаться, я сочувственно киваю, но совершенно не слушаю, осматриваясь. Злюсь, когда Вадим вновь обхватывает мою талию и притягивает к себе. Терплю, стреляя в него глазами. Мне кажется, он думает, что моя блажь пройдет и у нас все будет как раньше. Не будет. Никогда.

— Если ты сейчас же не отпустишь меня, я прилюдно устрою скандал из воздуха, и мы расстанемся официально, — шепчу ему на ухо, продолжая мило улыбаться. Отпускает, перехватывая мою руку, сжимает. 

— Ох, молодость. Вы такая шикарная пара, — льстит нам Ольга. 

— Это все Александра. Невозможно не влюбиться, — заискивает Вадим. А меня тошнит от всего этого. 

— Простите, покину вас ненадолго, — освобождаюсь от хватки Вадика и ухожу в сторону выхода, на открытую террасу, в сад загородного комплекса. На самом деле немного душно, несмотря на вечер. Небо хмурое. Хочется дождя. Промокнуть бы сейчас до нитки и пройтись по лужам босиком. Ухожу подальше в беседку, ближе к реке. Вынимаю из сумочки сигарету, прикуриваю. Я непозволительно много курю последние две недели. Нервы ни к черту. Понимаю, что травлю себя, но здоровье – это последнее, о чем я думаю. 

Я думаю только о НЕМ.

Двадцать четыре часа в сутки ОН не выходит у меня из головы.

Он отпустил меня…

Но теперь я знаю, что настоящая клетка – это не когда тебя держат в плену, а когда забирают душу. Облокачиваюсь на перила, смотрю на воду и курю. Вадик не выносит запах дыма. Улыбаюсь, с удовольствием вдыхая горький дым. Я снова живу по сценарию отца. Нет, он мягок, не давит. Но все-таки управляет мной, используя убедительные просьбы. Может, на самом деле уехать подальше, продолжить учёбу в Европе и начать жизнь сначала. Только что-то держит здесь… И даже знаю кто. Я словно привязанная, на коротком поводке. Знаю, что он где-то здесь и не могу отдалиться. Удавка затягивается.

Как так вышло?

Как я могла влюбиться в психа, называющего меня инструментом?

Я полная безнадежная идиотка.

Хочется одновременно и рыдать, и смеяться в голос.

Еще раз глубоко затягиваюсь. Слишком сильно, лёгкие жжет, дыхание перехватывает.

— Курение – губительная привычка, — слышу позади до боли знакомый хриплый голос. Закашливаюсь, боясь обернуться. Зажмуриваюсь и мотаю головой. 

Это не может быть реальностью.

Шаги. Он совсем рядом. Слишком близко. Впиваюсь ладонью в перила беседки, сжимая до боли. Меня кидает в холодный пот, по телу проходит волна дрожи. Точно так же, как тогда, когда он говорил мне эту фразу. И сейчас мне тоже страшно; наверное, даже страшнее, чем в момент похищения. Тогда я не знала, кто этот зверь. А теперь знаю. Я знаю, как безумно хорошо в его руках, я знаю, насколько черные и губительные его глаза, я знаю, как его голос вызывает мурашки по телу. Еще шаг – и он позади. Через тонкую ткань платья чувствую своей спиной его вздымающуюся грудь. Не трогает меня, просто дышит.

— Ничего, переживу, — отвечаю я и слышу в ответ ироничную усмешку. Глубоко вдыхаю. Пахнет мужчиной. Такой уникальный терпкий, густой древесный запах с нотками имбиря. Пьянит. И я дышу этим запахом, как ненормальная, пытаясь насытиться. Мне кажется, нет ничего лучше этого аромата. Так пахнет хищник. Неуравновешенный, неуправляемый зверь. С ним нет покоя, с ним страшно, но так сладко. Зачем он явился?! 

— Не переживёшь… — выдыхает мне в волосы. 

Я и правда не переживу. Я вообще не живу без него. Я существую, не замечая красок. Его рука отодвигает мои вопросы в сторону, касаясь шеи. Слегка, почти невесомо, но я вздрагиваю. Меня словно током прошибает от этого касания. Хочется развернуться, но знаю, что нельзя смотреть в его глаза. Иначе пропаду, утону в этом чёрном омуте. А ему все равно. Арон явился, чтобы окончательно меня сломать, разорвать в клочья. Наклоняется, ведет носом по моей шее.

— Как же сладко ты пахнешь, кошка. Как яд, — вкрадчиво тянет последнее слово. Моя сигарета давно истлела. Пальцы жжёт, но я ничего не чувствую, кроме Арона. Он выхватывает у меня окурок и вышвыривает в сторону. — Я разобью твои губы, если ты еще раз закуришь не из моих рук, — произносит так властно и даже грубо, а меня пробирает до дрожи. Его сильная ладонь зарывается мне в волосы, портя прическу. Массирует голову, окончательно сводя меня с ума, прижимает к перилам, нарушая дистанцию. 

Всхлипываю, когда его рука сжимает волосы и дергает, вынуждая запрокинуть голову. Это грубо и больно, но мне плевать. Я хочу еще. Я хочу все, что он может мне дать.

— Скажи мне, кошка, — шепчет мне на ухо, а другой рукой скользит по шелку платья. Боже, какие же у него руки. Я готова принять из них все что угодно. И нежность, и грубость, и боль. Лишь бы касался. Я как дикая, голодная самка. Окончательно спятила… — Каково это – ложиться в постель к своему женишку после меня?! — зверь рычит и сжимает бедро. — М? Отвечай! Каково это – стирать мои прикосновения другими?! — злится, наверное, оставляя синяки на моем бедре, а сам нежно водит горячими губами по моей шее. 

Что он там от меня требует? Что хочет знать? Ничего не соображаю…

ГЛАВА 26 

Арон 

Как я оказался на этом приеме?

Хороший вопрос.

Я пришел посмотреть на кошку.

Логики нет…

Я узнал о приеме и намеренно приехал. Понимаю, это мазохизм, но меня дико тянет к ней.

Для чего?

Черт его знает.

Чтобы убедиться, что с девочкой все в порядке. Лгу, конечно. Лгу себе. Кошка так глубоко во мне, что не выдерешь даже с мясом. Нам никогда не быть вместе, и на это есть множество причин. Но я здесь, в загородном комплексе, на берегу реки, потому что мой зверь требует очередной дозы наркотика под названием «Александра». Сопротивляться бесполезно. Зверь давно руководит мной.

Все просто: белая рубашка, костюм, парфюм, дорогие часы известного бренда, до блеска начищенные туфли и скучающее выражение лица. И вот меня уже пропускают внутрь. Нет, все серьезно. Павлов трясется за свою шкуру, на входе обыскивают и проверяют с металлоискателями. Оружия при мне нет, я не убивать сюда пришел. Хотя знаю тысячи способов, как это сделать и без ствола.

Беру бокал виски в баре и теряюсь в толпе. Поднимаюсь на второй этаж в виде мансарды, облокачиваюсь на перила и ищу кошку. Много времени не уходит. Я узнаю ее сразу, даже со спины, по волосам, по идеальной осанке, по фигуре и главное по родинке на лопатке.

Красивая.

Сегодня не просто кошка. Пантера. В черном шелковом платье. Такое строгое спереди, с уздечкой под горло и длинными рукавами, но до безобразия открытое сзади. Спина голая до неприличия, почти до задницы, и длинная юбка в пол.

Шикарная женщина.

Статная, породистая. Макияж, длинный серьги, красивые локоны, туфли на шпильке.

Где-то полчаса как идиот зависаю на ее образе, фиксируя каждую деталь, не замечая ничего вокруг.

Хочу.

Дико.

Зверь внутри рычит, требуя взять свое. И только нажравшись ее образа досыта, начинаю замечать окружение. Ее женишок рядом. Лапает кошку, притягивая к себе, а та ему улыбается, что-то шепча.

Дрянь!

Сжимаю бокал в ладони настолько сильно, что трескается стекло. Ревность сжирает. Как будто я имею на это право.

Пришел посмотреть?

Смотри.

Доволен?

Она счастлива со своим женишком. Можно уходить. Но нет, я иду вслед за ней в сад, словно одержимый. Потому что эта ведьма не отпускает меня, посадила на поводок и тащит за собой. Что там говорил Мирон? «Дочка врага». Да плевать мне, чья она дочка, хоть самого дьявола.

Произношу ровно то, что говорил ей в день покушения, а сам вдыхаю ее запах, как ненормальный. Сладко, приторная карамель. Никогда не любил такие запахи, а сейчас с удовольствием травлюсь. Прикасаюсь, ощущая, как сердце набирает обороты. Я готов вырвать чёртово сердце, которое так рвется, и отдать его ей. Пусть забирает, но вернет мне душу, которую забрала.

Требую ответов. Какого хрена она продолжает отдавать себя этому мудаку? Нет, опять лгу, дело не в ее женишке. Был бы на его месте любой другой, я бы так же рычал и ревновал. Зверь эгоистично требует ее верности. И мне разорвать ее хочется за то, что позволяет касаться себя чужим рукам.

— Отвечай! — рычу в ухо. Перебарщиваю, сильнее сжимая волосы, тяну так, чтобы прогнулась и посмотрела мне в глаза. Дрожит кошка, помнит мои прикосновения, отзывается даже на грубость. 

— Чего ты хочешь? — глотает воздух, но прикрывает веки, пряча от меня глаза. 

— Я хочу знать, каково это – прыгать из одной постели в другую?! — вдавливаю пальцы в ее талию. Крышу сносит окончательно, зверь воет, требуя взять, показывая, кому принадлежит. — Сбежала от меня, — скольжу рукой ниже, хватаю шелк платья и тяну его вверх. — Спешила к женишку?! — рвет меня и все. Как представлю, что эта кошка точно так же извивается и дрожит с другим, планки сносит. 

Солги мне, девочка, скажи, что ничего не было, скажи, что мне все показалось, все что угодно, только не молчи.

А кошка смеётся с закрытыми глазами. Выворачивается в моих руках, вынуждая намотать ее волосы на кулак, хватает меня за лацканы пиджака и тянется к лицу. Так близко, чувствую ее горячее дыхание с ароматом шампанского. И губы в миллиметре от моих. Глаза зелёные, горящие. Дикая кошка.

— Разве есть разница, с кем я и как? — голос хитрый, с мурлыкающими нотками. Да бл*ть! 

В точку!

Нет разницы.

Мне должно быть все равно.

Но…

Перехватываю ее руки, отрывая от пиджака, и одновременно впиваюсь зубами в малиновые губы, съедая на хрен всю помаду. А она так сладко стонет в мой рот, будто голодная не меньше, чем я. Нет, я ее не целую, я наказываю, я стираю своими губами чужие губы. Я пожираю, терзаю нас этим поцелуем, доказывая, что никто и никогда ее так не поцелует.

Ненавижу.

Как же сильно я ее ненавижу за эти чувства.

Хватаю девочку за талию и сажаю на перила. Александра ахает, а потом опять смеется, хватая меня за пиджак. Забираюсь руками под ее юбку, задирая подол. Темнеет, мы далеко от главного зала, в неосвещенной беседке, вокруг нас никого, но где-то вдали звучит музыка и слышно голоса. Александру Павлову могут начать искать в любой момент. Но мне все равно, я вообще сейчас об этом не думаю. Я вообще не думаю, действую на голых инстинктах и дикой жажде. Кусаю ее за губы, одновременно находя маленькую пуговку на шее, на которой держится ее платье, расстегиваю и сдираю верх платья, освобождая голую грудь.

— Где твой бюстгальтер? — еще один укус за пухлые губы, и тут же нежно зализываю. 

— Платье не предусматривает, — дерзко заявляет кошка. — Что ты делаешь, нас могут увидеть, — задыхаясь, говорит мне, пытаясь оттолкнуть. Ну, нет, зверь уже учуял запах своей самки и не отпустит, пока не заклеймит. 

— Не увидят, — закрываю ей рот поцелуем, сжимаю грудь и стону на выдохе в ее губы. Соски напрягаются под моими пальцами, наливаются. Сжимаю их сильно и пожираю ее стоны. Путаюсь в чёртовой платье, нервно дергая ткань. Нахожу тонкую полоску трусиков, отодвигаю и… — Какая же ты мокрая, кошка! Для него тоже так течешь? М? — возбуждение смешивается с яростью. Придушу сучку! Хватаю за шею, фиксирую. Прекращаю терзать губы, рвано дышу в них и ловлю ее задыхающиеся стоны. Молчит. Да я и не позволяю ей ответить. 

На хрен мне ее ответы!

Не хочу я знать этой гребаной правды.

Проталкиваю в нее пару пальцев, нажимая на самые чувствительные точки, ощущая, как кошка проходится ноготками по моей рубашке, дергает, отрывая верхние пуговицы, и царапает уже голую грудь.

— Ах ты, похотливая кошка, — рычу ей в губы. Она хочет меня поцеловать, но я отклоняюсь, немного сильнее сжимая шею. Вынимаю мокрые от влаги пальцы и просовываю их ей в рот. — Соси! — требую, а сам расстегиваю ширинку, освобождая давно болезненно пульсирующий член. У меня встал, как только я ее увидел. На голую спину, на родинку. Кошка обхватывает мои пальцы и слизывает свое возбуждение, окончательно сводя меня с ума. Дергаю за бедро, прижимая ее ногу к торсу, и врезаюсь. 

Резко, сильно, глубоко.

Больно.

Она кусает меня с жалобным стоном. И мне тоже чертовски больно, оттого как сильно она сжимает. Такая тугая. Но больно не физически, а где-то в груди. Впервые трахаю женщину с горечью на губах и дырой в груди.

Толчок, еще и еще. Не щажу нас, смотря, как кошка закатывает глаза, оставляя красные борозды на моей груди. Да. Хочу еще ее отметин, хочу ее шрамы на груди. Задыхаемся друг другу в губы, она стонет громче и громче, а я рычу.

— Тихо, нас услышат! — отпускаю шею, заменяя ладонь губами, всасываю кожу, сильно, долго, чтобы оставить на ней свои багровые следы. Вот так примитивно пометить самку. — Или ты хочешь зрителей? — ухмыляюсь, продолжая кусать и всасывать ее кожу и трахать сильными толчками. — Что же такая голодная? Не удовлетворяет женишок? — брызжу ядом, одновременно закатывая глаза и кусая твердые бусинки сосков. 

— Нет никакого жениха, — вдруг жалобно на выдохе произносит девочка. Поднимаю голову, замираю глубоко в ней, стискивая бедро. 

— Как нет, кошка? Я же видел, как он тискал тебя пятнадцать минут назад, — голос хриплый, до неузнаваемости, воздуха чертовски не хватает, по крови разливается ярость и экстаз, по спине пот катится. 

— Нет его… — повторяет она, тоже задыхаясь, ерзает, вынуждая меня двигаться, запрокидывает голову от нетерпения, расцарапывает мою кожу. — Никого после тебя… 

И я, мать ее, верю.

Пусть это ложь, которую я хотел.

Пусть…

— Саша-а-а-а, — выдыхаю, зарываясь в волосы, притягиваю к своим губам и уже целую по-другому, как любимую женщину, как все, что у меня есть. Так же страстно, но уже без ярости, продолжая вколачиваться в девочку, пока она не взрывается в моих руках, не закатывает глаза и не начинает кричать. 

Зажимаю ей рот, позволяя кусать мою ладонь, совершаю еще пару сокрушительных толчков и кончаю вместе с ней, изливаясь глубоко внутри. Запрокидываю голову, хрипя сквозь зубы. Это нереальный кайф, до потемнения в глазах, до судорог в теле. Девочка утыкается мне в шею и рвано дышит, уже поглаживая мою грудь, прижимая ладошку к моему бешеному сердцу. Забирай, кошка. Оно твое. И это все, что я могу тебе дать. Больше ничего… Да ты и не возьмешь… Ты…

— Саша! Александра! — слышу голос ее женишка и еще какой-то женский. Кошка вздрагивает, отталкивает меня, а я не отпускаю. Насильно удерживаю. Сам натягиваю на нее платье, прикрывая грудь, застегиваю на шее. Медленно выхожу под ее всхлип. 

Ее продолжают звать и искать, шаги и голоса уже так близко. Темно стало, я даже глаз ее не вижу.

Застегиваю ширинку, поправляю трусики и снимаю девочку с перил, одергивая платье.

— А что дальше? — тихо, еще задыхаясь, спрашивает она. Но обреченно. Да, Саша, ты правильно чувствуешь. Прости меня за эту слабость. 

— Ничего… — выдыхаю ей в губы. Но не целую, веду носом за ушком, глубоко втягиваю ее запах и отпускаю. — Иди, — подталкиваю ее вперед, а сам скрываюсь за беседкой и покидаю это место. 

Зажимаю уши, когда слышу ее голос и голос ее жениха, она оправдывается, а я не хочу этого слышать. Иначе убью обоих.

ГЛАВА 27 

Александра 

— Саша, — выдыхает Вадим. — Где ты была? С тобой все в порядке? Тебе плохо? — вываливает на меня кучу вопросов, от которых болит голова. 

Еще несколько минут назад мне было хорошо. Еще несколько минут назад мой мир был полноценным. А сейчас я чувствую себя так, словно меня швырнули с небес на землю. Лицом вниз и очень больно. И я стою посреди беседки, держусь за перила, чтобы обрести равновесие, рвано дышу, пытаясь понять, как жить дальше.

— Саша! — немного встряхивает меня Вадим. — Я позову отца. 

— Не надо, — хватаю его за руку. — Все нормально. Я просто хочу домой. Отвези меня домой. 

— Да что произошло? — не унимается Вадим, вызывая головную боль. — Доктор Ройзман здесь. Давай я его позову? 

Вздыхаю, собираясь с силами. Волю эмоциям я дам дома.

— Мне не нужен никакой доктор! Просто отвези меня домой! — шиплю Вадиму в лицо. 

— Хорошо, — наконец соглашается Вадик. — Надо сообщить твоему отцу. 

Злюсь. В таком виде к отцу мне нельзя. Я растрепанная, щеки горят, помада смазана, у меня засосы на шеи и его сперма внутри, от которой промокли трусики. Если Вадик не дурак, то должен почувствовать запах секса.

— Просто пошли! — вырываюсь вперед. Меня пошатывает, голова до сих пор кружится, словно я одурманена. Выхожу на стоянку и быстро сажусь в машину Вадима. Позади нас тут же заводится автомобиль с охраной. Да, теперь меня охраняют круглосуточно. Отец вообще настаивает, чтобы я покинула страну. Мама с ним солидарна. И я понимаю родителей, они переживают и боятся за меня. Правильнее было бы уехать. Хотя бы для того, чтобы избежать повторения изнасилования. 

Да, мне кажется, что Арон изнасиловал мне душу. Он не имел никого права вот так приходить и иметь меня как шлюху. Я даже не представляю наше совместное будущее: мой отец убьет меня, но не отдаст врагу. Но Арон мог хотя бы солгать… а не так цинично меня пользовать. Ему доставляет удовольствие таким образом унижать моего отца? Горько. От сладости на губах ничего не осталось.

Дура ты, Александра!

Вадим появляется минут через десять и вручает мне мой клатч.

— Я предупредил твоего отца, — гордо сообщает он мне и выезжает со стоянки. Противно и от него. 

Прихвостень отца.

— Что ты ему сказал? 

— Намекнул, что нам нужно уединиться, — заявляет Вадим. 

— Что ты ему сказал?! — нервно дёргаю ремень безопасности, чтобы пристегнуться. 

— А что я должен был сказать? — повышает голос и тоже нервно сигналит нерасторопным водителям. — Уж извини, что пришло в голову, то и сказал, — злится. Да мне плевать. Пусть думает, что хочет. 

Не парирую. Отворачиваюсь к окну, откидывая голову на сиденье, и смотрю на ночной город. Эйфория прошла, и теперь я чувствую, как болит тело от грубых прикосновений Арона. Между ног мокро. Противно от самой себя. Это было похоже на акт унижения, адресованный моему отцу.

Я же всего лишь инструмент…

В горле першит, глаза щиплет от подступающих слез. И так трудно дышать. Кусаю губы, чтобы не завыть.

Чертов псих!

Ненавижу.

Ненавижу за то, что так глубоко въелся в меня и разъедает.

Но без этого мерзавца просто невыносимо…

Как только Вадим въезжает в наш подземный гараж, я вылетаю из машины. Не хочу никого видеть и слышать. Я хочу в душ, смыть с себя все следы зверя. Какое он вообще имел право ревновать меня и что-то запрещать? Я не давала ему такого права. Я не его женщина!

Но чувствую себя никем без него…

— Саша! Стой! — окрикивает меня Вадим. Оборачиваюсь. — С кем ты была? 

— Что? 

— Простой вопрос, Александра, — присаживается на капот машины и смотрит на меня вопросительно. 

— Я ни с кем не была, — вновь разворачиваюсь, чтобы уйти, но Вадим догоняет меня и хватает за руку, останавливая. 

— У тебя затраханный вид. Засосы на шее, мятое платье, рамазаны губы, и пахнет мужским парфюмом. С кем ты была? — ревностно настаивает он. 

— Не. Твое. Дело! — выделяю слова и одергиваю руку. — Я согласилась изображать твою девушку, а вот отчитываться не обязана. 

— Не знал, что ты такая… — язвительно произносит он, сглатывая слова. 

— Какая? — ухмыляюсь. 

— Мягко говоря, распутная. 

— Ну зачем же лукавить? — улыбаюсь и уже сама не тороплюсь уходить. Ох, зря ты, Вадик, попал мне под горячую руку. — И завуалировать слова тоже незачем. Ты хотел сказать, что я веду себя как шлюха? — выгибаю брови и подхожу к нему очень близко. 

— Заметь, это озвучил не я, — выдыхает мне в лицо. Такой самоуверенный, словно подловил меня на чем-то постыдном и доволен собой. 

— А знаешь, Вадик, — хватаю его за ворот рубашки, притягивая к своему лицу, — в постели с тобой я ни разу не кончила. Ни разу, — выдыхаю ему в лицо. Делаю паузу, чтобы заглянуть в его уже не такие самоуверенные глаза. — Мало того, — приближаюсь губами к его уху, чтобы нашептать слова. — Как оказалось, с тобой я даже не возбуждалась. А с мужчиной, с которым была сегодня, я чувствую себя самой развратной и похотливой самкой, потому что теку только от одного его взгляда, — усмехаюсь и отшатываюсь от Вадима. По-прежнему злится, сжимая челюсть. — Не устаивает?! Дорогу на выход найдешь! 

Разворачиваюсь и ухожу.

Поднимаюсь в комнату.

Запираюсь.

С каким-то остервенением сдираю с себя платье, трусики и выкидываю все в мусорное ведро. Встаю под горячий душ и начинаю рыдать навзрыд. А ведь Арон ничего не сделал. Он из тех мужчин, которые умеют любить тело женщины, и я, как голодная самка, купилась.

Гадко.

Горько.

И дико тоскливо…

Жизнь не стоит на месте, по крайней мере, я пытаюсь ее продолжать.

Выхожу из института. Жарко. На мне блузка с высоким воротом, прикрывающая багровые засосы. Он ушел, но оставил о себе чертовы напоминания.

Домой совершенно не хочется. Несмотря на то, что там мама и бабуля, в четырех стенах я чувствую себя одиноко. Оглядываюсь, намереваясь засесть в кафетерии напротив. С ноутбуком, большой чашкой кофе и каким-нибудь очень вредным, но безумно вкусным десертом. Немного поодаль машина с моей охраной. Люди отца не оставляют меня ни на минуту. Хорошо хоть в туалет не ходят за мной, и на том спасибо.

Перехожу дорогу, захожу в кафе, сажусь за дальний столик возле окна, заказываю кофе и пирожное. Открываю ноутбук, уходя в свою работу. Хочется занять голову настолько, чтобы не оставалось даже минуты на мысли о нем. Через какое-то время меня отвлекает официант, оставляя на столе мой заказ.

Поднимаю глаза и замираю. Арон сидит за столиком напротив, пьет кофе и смотрит на меня. Наглый взгляд. Черный, горящий. Господи, как так у него получается смотреть, словно заглядывает в самую душу и вытягивает ее из меня? Красивый. Мужественный. В белой спортивной рубашке с распахнутым воротом, крестик на груди. Зачем дьяволу крест?

Часы на сильной руке, кожаные браслеты и серебряная зажигалка с черепом, с которой он играет пальцами. Глаз с меня не сводит. А у меня губы дрожать начинают от волн жара по коже. Только этот мужчина может так на меня влиять. Дыхание сбивается только от взгляда.

Ну что еще тебе от меня нужно! Кричу ему взглядом. Отворачиваюсь, утыкаясь в ноутбук, делая вид, что мне все равно. Изображение перед глазами плывет, ничего не вижу. Мерзавец. Псих! Ненавижу!

Слышу, как ко мне кто-то подсаживается за столик, резко поднимаю глаза, открываю рот, но теряю дар речи, когда вижу перед собой Вадима.

— Привет, — улыбается так добродушно. — Мы вчера повздорили немного, я хотел бы извиниться и поговорить. Закатываю глаза. Посматриваю на Арона, замечаю, как его глаза начинают темнеть, а рука на столе сжимается в кулак. 

— Что вам всем от меня нужно?! Оставьте меня в покое! — проговариваю сквозь зубы. 

— Кто это «мы»? — не понимает Вадим, оборачивается и видит, как к нам приближается Арон.  

ГЛАВА 28 

Александра 

Возникает пауза. Вадим в недоумении и даже с легкой паникой смотрит на Арона, бегая глазами. Арон невозмутим, на губах циничная ухмылка, в глазах черная ярость. А я просто зажмуриваюсь, чтобы этого не видеть. Слышу, как Арон со скрипом о плиточный пол двигает стул и садится рядом со мной. Очень близко, настолько, что меня окутывает его запах с примесью табака.

— Александра? — теряя голос, зовет меня Влад. А мне хочется рассмеяться. 

Господи, спасибо тебе за то, что отвадил меня от этого недомужчины.

Вадим не разговаривает с Ароном, он не хочет выяснить у него, почему тот так нагло вторгся в наше личное пространство, он пытается выяснить это у меня.

Резко открываю глаза, смотрю сначала на Арона, а он, гад, подмигивает мне и ухмыляется. Чувствует свое превосходство. Перевожу взгляд на Вадима и вижу его растерянность. Становится стыдно за то, что я когда-то выбрала этого человека.

— Я так понимаю, представляться не нужно? — спокойно спрашивает Арон и вальяжно окидывается, закидывая руку на мой стул. — Знаешь, кто я такой? 

Я настолько растеряна, что не могу произнести и слова, наблюдаю за ними, хлопая глазами. Мурашки по коже от близости с Ароном и легкое отвращение к Вадиму.

— Арон Вертинский, — пренебрежительно выплевывает Вадик. — Саша, что происходит? Я позову охрану, — продолжает требовать от меня ответов. Вадим поднимается с места. А мне хочется сквозь землю провалиться. Вадик не защищает меня от потенциального врага, он ищет помощи у охраны. 

— Сидеть! — сквозь зубы отдает команду Арон. И Вадик, как дрессированная шавка, послушно садится на место. Арон складывает руки на стол и резко подается к Вадиму, а тот отшатывается от него, словно от огня. — Значит так. Я забираю Александру. А ты делаешь все, чтобы отвлечь охрану. 

— Я никуда с тобой не пойду! — нервно кидаю, захлопывая крышку ноутбука, намереваясь убежать. 

— Саша! — он хватает меня за руки и притягивает в себе. — Посмотри мне в глаза, — голос смягчается. 

— Нет, — закрываю глаза и мотаю головой. Если окунусь в эти черные омуты, то окончательно пропаду. Я и так чувствую себя униженной. Ниже некуда. 

— Пожалуйста, — выдыхает он мне в губы. — Мы поговорим… 

— Я что-то не понимаю… — кидает нам Вадик. — Саша, ты с ним… — не договаривает, пытаясь подобрать слова. — Саша, ты сошла с ума?! — повышает голос Вадим. Арон морщится, словно рядом с ухом жужжит надоедливая муха. 

— Скажи мне «да», пожалуйста, — тихо шепчет. А я снова мотаю головой. 

Не могу.

Это больно.

Невыносимо.

Отдаваться ему, взлететь высоко, а потом падать – очень больно.

— Кошечка моя, — еще тише шепчет мне почти в губы и так нежно гладит запястья. — Прости. Меня просто разрывает без тебя… 

— Хорошо, — сдаюсь, выдыхая Арону в губы. И все это на глазах у Вадима. 

— Саша! — грубо зовет меня Вадик. — Ты понимаешь, что будет, если об этом узнает твой отец?! 

Я понимаю…

Но ничего с собой поделать не могу. Арон приласкал меня, и я готова броситься в этот омут с головой. Я безнадежно влюблена в своего похитителя. Сил нет сопротивляться. Он будто демон лишает меня воли.

— А ты позаботишься о том, чтобы Павлов не узнал, — Арон резко поворачивается к Вадиму и хватает его за грудки. — Иначе мы поиграем с тобой в одну забавную игру, — голос у него становится диким и пугающим, утробным. — А в какую, тебе расскажут слухи, — заглядывает Вадику в глаза. — Ммм, я вижу, наслышан обо мне. Страшно? — играет с Вадиком, усмехаясь. У моего бывшего жениха не просто паника в глазах, там дикий ужас. Его начинает трясти. — Вижу, что страшно. Но ничего не произойдет, если ты, Вадик, побудешь хорошим мальчиком и прикроешь Александру на пару дней. Тогда я не стану тебя трогать. 

— Но что я скажу Павлову? Два дня – это много… И охрана… — мямлит Вадим. 

— А мне плевать. Главное, чтобы все было правдоподобно. Выкручивайся, Вадик. Но если подведешь и стукнешь Павлову, я тебя живьём закопаю. И это не аллегория для устрашения. Ты же понимаешь, что я псих и реально могу? — Вадим шумно сглатывает и кивает, бегая глазами. — Хороший мальчик. Все ты знаешь и понимаешь, — Арон отпускает моего бывшего и обтирает руки салфеткой, словно испачкался об его рубашку. — Иди! Делай красиво, — кивает ему на выход. — А мы выйдем через черный ход. 

Вадик уходит, постоянно оборачиваясь на нас. Арон расплачивается за заказ, хватает мой ноутбук, и тянет меня за руку к чёрному выходу с другой стороны улицы. И я бегу за ним, не понимая, куда и зачем. Просто бегу за мужчиной, без которого не могу нормально существовать.

Он открывает мне двери, помогая сесть в огромный черный внедорожник, и увозит в неизвестном направлении. Оглядываюсь. За нами действительно никто не едет. Кто же ты такой, Арон Вертинский, и какие о тебе ходят слухи, что Вадим испуганно исполнил все твои приказы?

Мы едем молча. Не произнося и слова, только постоянно оглядываемся друг на друга, словно не веря в происходящее. Мне страшно. Я потеряла дар речи. Страшно ехать с ними в неизвестном направлении, страшно вновь потерять себя рядом с ним, страшно от предстоящего разговора и от того, что отец может узнать, с кем я уехала. Но я молча еду, даже не спрашивая направления, потому что без этого мужчины еще страшнее.

На мой телефон приходит сообщение: «Я, конечно, отмазал тебя пред отцом, но ты хоть представляешь, что с ним будет, если он узнает, что его дочь спит с Вертинским?! Если у тебя стокгольмский синдром, я найду хорошего психолога. Немедленно вернись!» 

Смеюсь, закидывая телефон в сумку. Что же ты отдал меня Вертинскому? И трусливо продолжаешь прикрывать?

Противно.

— Что, женишок не унимается? — ухмыляется Арон, снова увозя меня куда-то за город. 

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Да, волнуется о моем здоровье, полагая, что у меня стокгольмский синдром, — парирую, ухмыляясь. 

— Ммм, какая страшная болезнь. Излечима? — дерзкий, но этому гаду идет циничная ухмылка. Ему все идет. И эта машина, и часы на сильной руке, и кожаный руль под ладонями. И то, как одной рукой берет пачку, вынимает оттуда зубами сигарету, прикуривает и глубоко затягивается, выпуская дым в окно. Даже эта сигарета идёт мерзавцу. Я ей завидую, поскольку к ней прикасаются его порочные губы. 

— Смертельна… 

Арон оглядывается на меня и ловит на том, что я рассматриваю его. Ухмыляется, делает ещё глубокую затяжку и передает сигарету мне.

«Я разобью твои губы, если ты еще раз закуришь не из моих рук…» Усмехаюсь, вспоминая его слова. И ведь я ни разу не курила после нашей последней встречи. Да и сейчас не хочу. Я хочу прикоснуться своими губами к фильтру, на котором остались отпечатки его губ.

Беру сигарету, затягиваюсь, еще и еще, вспоминая вкус его губ с горчинкой табака.

Ой, прости меня, мамочка, я потеряла себя в этом мужчине. Мне страшно разбиться, но я все равно прыгаю и прыгаю с ним в эту черную пропасть.

Арон включает музыку на полную громкость. Басы бьются где-то в груди. И я откидываюсь на сиденье, прикрывая глаза. К черту всех. Пусть происходящее ненадолго и мимолётно, зато я никогда не пожалею, что в моей жизни это было.

Он забирает у меня сигарету и затягивается сам, с удовольствием прикрывая глаза. И это сносит мне голову. Мы дышим одним воздухом, курим одну сигарету на двоих, слушаем музыку и мчимся в неизвестном направлении. Мне все равно, куда он меня везет, главное, что у нас есть это время на двоих.

ГЛАВА 29 

Александра 

Мы въезжаем в охраняемый загородный комплекс. Оглядываюсь на Арона. Улыбается, смотря на дорогу. Это место очень похоже на тот загородный дом у озера. Роща, лес, река. Только по ее берегу стоит много деревянных новых домиков с мансардами на крышах. Своеобразная зона отдыха на природе. Беседки с мангалами возле реки, рыбалка. Чистота, свежий воздух и тишина.

Символично. Мне нравится. Опять оглядываюсь на Арона, а он подмигивает мне. И внутри все переворачивается от мысли, что мы останемся наедине уже не как жертва и похититель, а как мужчина и женщина.

Арон паркуется на стоянке, к машине тут же подходит немолодой седовласый мужчина, встречая нас. Арон выходит первым, перекидывается парой фраз и открывает для меня двери, подавая руку. Кто бы мог подумать. Мой псих еще и галантен. Мне так много хочется о нем знать.

— Ты не пленница. Если тебе что-то не нравится, ты не сбегаешь, а говоришь мне, и я возвращаю тебя домой, — тихо произносит он и сжимает мою руку. — Хотя, — дергает меня на себя, вынуждая упасть в его объятья, и тут же подхватывает за талию, — я не отпущу тебя, кошка. 

Тихо смеюсь, утыкаясь ему в плечо, ощущая, как он глубоко втягивает запах моих волос.

— Ты же понимаешь, что я тебя сегодня съем, кошка? — шепчет мне на ухо. Молчу, слегка кусая его за плечо. — Ммм, какая сладенькая кошечка… 

Не узнаю этого зверя, такой спокойный, игривый, голова кругом, я словно под наркотиком.

— Пойдемте, я покажу вам ваш домик, — нас приводит в себя мужчина, указывая рукой вперед. Арон достает из багажника небольшую черную сумку, берет меня за руку и тянет вперед по дорожке. 

— Ты, я смотрю, подготовился. Был так уверен, что пойду за тобой? — сжимаю его ладонь. 

— Да, — самоуверенно ухмыляется. 

— Гад! — шлепаю его по плечу. — Я опять в чертовых туфлях, в неудобной блузке и брюках. 

— Мне нравятся эти туфли, хочу тебя в них, абсолютно голой. 

Открываю рот, но не успеваю ничего ответить. Поскольку мы проходим в один из домиков. Там нас тоже встречает женщина, немного моложе мужчины.

— Добрый день, — здоровается она с нами. — Меня зовут Анастасия Михайловна, — протягивает мне руку. 

— Александра, — пожимаю ее теплую руку. 

— Невесту нам привез? — хитро щурясь, спрашивает женщина. А у меня сердце замирает. 

Невеста… Арона Вертинского – звучит прекрасно и одновременно ужасно, мой отец никогда мне этого не простит. Перевожу взгляд на Арона, а он на меня. Замираем.

— Ну если она захочет связать жизнь с таким, как я… — отвечает женщине, но смотрит мне в глаза. Сглатываю. Мамочки… Возникает пауза, в его черных глазах много всего намешано: там и боль, и страх, и смятение, и что-то еще очень-очень глубокое. 

— На свадьбу позовите, — усмехается женщина, привлекая наше внимание. — Так, белье чистое, только застелила, в ванной полотенца и халаты. Обед когда приносить? На рыбалку пойдете? Баню топить? 

— Анастасия Михайловна. Дайте нам немного времени отдохнуть, я позвоню позже, — отзывается Арон, кидая на пол сумку и отпуская меня. 

— Хорошо, — глаза у женщины хитрые, смотрит на нас так, словно знает все, что между нами было и даже больше. 

Женщина и мужчина покидают нас, а я осматриваюсь, ходя по комнате. Большая гостиная с зоной кухни. Диван, кресла с чехлами из белых шкур, вокруг все из дерева. Обеденный стол, на котором стоит ваза с фруктами. Вид из окна на реку. Красиво.

— Нравится? — спрашивает Арон, а сам трогает меня глазами, осматривая с ног до головы, задерживая взгляд то на бедрах, то на груди. 

— Неплохо. 

— Пошли посмотрим спальню, — указывает глазами на лестницу. — Дамы вперед, — взмахивает рукой, пропуская меня, а сам идет следом. 

— Нравится? — усмехаюсь, поднимаясь. 

— Что? 

— То, на что ты смотришь. 

Брюки у меня в обтяжку, и блузка заправлена.

— Да, шикарная задница, — и гад шлепает меня так весомо, что бедро начинает гореть. 

— Ай! — резко оборачиваюсь, чтобы возмутится, но не успеваю ничего сказать, как он хватает меня и вталкивает в спальню. Отпускает, отходит на несколько шагов назад, тяжело дыша. Ничего не успеваю посмотреть, ничего не вижу, кроме его горящих глаз. Вот и то, чего я боялась: я тону в черной бездне, я в ней захлебываюсь. Он ложится спиной на стену и на мгновение прикрывает глаза, выдыхает. 

— Раздевайся сама кошка, иначе я разорву эти тряпки к чертовой матери, — его голос моментально хрипнет и грубеет, словно он на грани. В жар кидает от волн возбуждения. Дрожащими руками расстегиваю блузку, а он наблюдает, облизывая губы. Снимаю блузку, кидая ее в кресло. Расстегиваю пуговицу на брюках, змейку замка и спускаю брюки вниз, снимаю туфли, окончательно избавляясь от одежды. Остаюсь в одном белье. На мне белый кружевной бюстгальтер и такие же трусики. — Остановись, туфли надень. Хочу тебя так. 

Надеваю назад туфли, теперь уже сама внаглую рассматривая мужчину. Какой же он дикий, необузданный, сильный и на данный момент мой.

Склоняет голову, прищуривает глаза и манит к себе пальцем, начиная медленно расстегивать рубашку.

Подхожу, облизывая губы. Опускаю ладони на его твердую грудь, провожу пальцами по татуировке, внимательно наблюдая за реакцией хищника. Его руки тут же хватают меня за талию и резко поворачивают, вжимая в стену.

— Какой опасный зверь, — усмехаюсь, царапая его кожу на груди. Тянусь к его губам, замираю. — Я хочу сама. — Он кусает меня за губу, удерживая, а под моими ладонями бешено барабанит его сердце. 

— Что ты хочешь сама? — рычит мне в губы. 

— Я хочу тебя изучить, — утыкаюсь в его шею и веду носом, вдыхая терпкий мужской запах. 

— Потом, — обхватывает мое бедро, стискивая пальцами, а сам прикрывает глаза и шумно выдыхает, когда я провожу языком по его шее. 

— А если так? — усмехаюсь в его губы, отталкиваю его от себя, завожу руки за спину, расстёгиваю бюстгальтер, снимаю его, отшвыривая в сторону, вновь опускаю руки на его вздымающуюся грудь и начинаю медленно сползать вниз, опускаясь на колени к его ногам. Рассматривает меня, оскаливаясь, начиная терять контроль. А у меня внутри все переворачивается от осознания его власти надо мной. Дух захватывает. 

— Ну поиграй пока сама, кошечка, — голос у него вкрадчивый тягучий, снисходительный. 

Мерзавец.

Мой мерзавец.

Запускает руки в мои волосы, сдирает заколку и тут же собирает локоны в руку, удерживая.

— Помнишь, ты говорил, что хочешь мой рот? — вспоминаю нашу первую близость, когда он свел меня с ума, рисуя мне свои фантазии. Хватаюсь за его ремень, начиная расстегивать. 

— Саша-а-а, — хрипит, наблюдая, как я тяну змейку ширинки и прохожусь ногтями по его уже твердому члену. 

— Ты говорил, — хватаю ртом воздух, потому что это невероятно возбуждающе, — что хочешь поставить меня на колени, — продолжаю пересказывать его слова. Никогда не была такой развратной. А для него хочется быть кем угодно. Отодвигаю боксеры, выпуская наружу его большое достоинство. — Ты хотел зарыться в мои волосы и сжать их на затылке… 

 Рука в моих волосах сжимается, причиняя легкую боль, но меня потряхивает от возбуждения. 

— Какой большой мальчик, — сжимаю в руках его возбужденный член. Арон втягивает воздух с шипением. Поднимаю глаза. Напряженные мышцы на его груди и животе перекатываются от глубокого дыхания. 

— Кошка, ты что творишь? Я же растерзаю тебя, — возбужденно рычит. 

— Растерзай… но потом, — провожу рукой по члену, ощущая каждую пульсирующую венку. — Такой красивый мальчик, — провожу языком по налитой головке, слизывая каплю, ощущая, как зверь дергается. — Потерпи немного, дай поиграть, — и обхватываю губами головку. — Ты говорил, — облизываю головку, поднимаю глаза, — что так у женщины больше власти. 

Рывок, оттягивает меня за волосы, вынуждая запрокинуть голову. Глаза у него горящие, дикие.

— У тебя больше власти, чем ты вообще можешь представить, Александра, — хрипит. Ослабляет хватку, притягивая к своему члену. Всасываю глубже, отпускаю, играя языком, проводя по всей длине, кайфуя от его хриплого стона. Арон обхватывает член и проводит головкой по моим губам. Так пошло, грязно и так прекрасно. — И что я сказал потом? — голос грубый, еще немного – и зверь сорвется. 

— Ты перехватишь инициативу и оттрахаешь мой рот так, как хочешь, — сама срываюсь на стон. 

— Да-а-а-а, — вторгается в мой рот глубже, выходит и проделывает то же самое. И еще, еще, пока не замирает очень глубоко, перекрывая мне дыхание. 

И это, правда, дико возбуждает, низ живота болезненно тянет, грудь ноет, кидает в жар. И я больше не я. Один сплошной оголённый нерв, жажда удовольствия. Никогда не испытывала ничего подобного. Когда способна кончить только от того, что он со мной творит.

Арон останавливается, когда из моих глаз непроизвольно брызжут слезы от нехватки кислорода, рывком поднимает меня с колен, подхватывает и кидает на кровать. Сдирает с себя рубашку, джинсы вместе с боксерами и нависает надо мной, впиваясь в мои губы, жадно их всасывая.

ГЛАВА 30 

Арон 

Держу себя в руках. Последние дни я вменяемый. Зверь на цепи. Нет, моё нутро, конечно, требовало вернуть ему любимую женщину, но тут мы с ним на одной волне. Я адекватен. Здравый разум во мне вопит оставить девочку, ради ее блага. Пусть живет своей жизнью и не подозревает о существовании такого зверя, как я.

Но…

Но, черт побери!

Душа, тело, сердце рвутся к ней. Эгоистично требуя ещё и еще. Меня дико ломает без кошки. Как гребаного наркомана.

Невыносимо.

И я вновь еду и ворую девочку у всего мира, не соображая, что творю.

Мне ее мало.

Очень мало. Я не насытился.

И сейчас, кажется, сколько ни возьму, все равно будет недостаточно.

А она такая же дикая и сумасшедшая, как я. Нет, я искушён и избалован в плане секса. Меня трудно чем-то удивить. Я это все проходил тысячу раз.

Но кошка…

Возбуждает только взглядом зеленых глаз. Одно прикосновение острых ноготков – и меня взрывает от возбуждения. Главное не то, насколько извращен ваш секс или умелая партнерша, главное насколько глубоко женщина западает в душу. И тогда любой ее жест сносит крышу. Подкупает ее реакция на каждое мое прикосновение. Очень чувствительная и отзывчивая кошка.

Хочу ее губы. Сейчас такие пошлые, блестящие от минета. Сжираю их, кусаю, зализывая. Меня уже прет от перевозбуждения. Развожу ножки в туфлях в стороны, закидывая одну ножку себе на бедро. Упираюсь в уже мокрые складочки. Я залюблю ее потом, когда буду на это способен.

— Я хочу сверху, — хнычет девочка. 

— Что-то ты много хочешь, кошка, — ухмыляюсь, а девочка отползает от меня, не позволяя войти. 

— Хочу сверху, — возбуждённо усмехается. 

— Саша-а-а, — рычу. 

— Хочу, — упрямо надувает губы. 

— Ладно, — сдаюсь. Ну как можно отказать, когда я уже на грани. Хочу в нее. Отпускаю, переворачиваюсь, падая на кровать. — Давай, кошка, иди сюда. 

Ухмыляется, довольная, но так медленно стягивает трусики, дразня меня.

— Саша! Свяжу и жёстко оттрахаю! 

Хитрая, перекидывает через меня ногу, плавно прогибается, выставляя грудь. Не выдерживаю. Обхватываю бедра, дергаю на себя.

Ее вскрик и мой утробный стон. Наконец, в ней. Мокрая, горячая, тесная.

Да!

Глаза закатываются от наслаждения. Открываю глаза, рассматривая девочку. Красивая, глаза с поволокой, губы кусает, выгибается. Грудь высокая, соски розовые, налитые. Плавно поднимается и опускается. Стискиваю бедра, удерживаясь глубоко в ней.

— Не-е-е, киска, я все равно веду. Иди ко мне, — дергаю на себя, вынуждая упасть грудью на мою грудь, зарываюсь в волосы, сжимаю, притягивая к своим губам. — Какая сладкая девочка, сожми меня, — шепчу ей между поцелуями, а сам улетаю. 

Мы оба на грани. В моей жизни никогда не было так остро и глубоко. Чтобы слиться с женщиной в одно целое, чтобы пустить ее по венам и наполнять ее собой. Даже в прошлой жизни, с другой женщиной мне не было настолько остро. Надю я больше оберегал и боялся сломать. А кошка темпераментная, на волне со мной.

Шиплю, когда она стискивает меня мышцами лона, еще и еще. Саша пытается двигаться, виляет бедрами, но я снова прижимаю ее бедра с себе. Нереально хорошо, пара движений – и я кончу. Завела она меня не по-детски своим ротиком.

— Арон, — хнычет, пытаясь выкрутиться. 

— Еще… — кайфую, кусая ее капризные губы. 

— Что? — не понимает, смотря на меня пьяными глазами. 

— Скажи мое имя, — отстраняю ее от себя, ловлю бусинку соска и всасываю, играя языком. 

— Аро-о-н, — стонет, подставляя мне свою грудь, царапая мою, оставляя свои отметины. — Я больше не могу, я хочу двигаться! — требует и кусает меня за плечо. 

— Ах, ты… — я и сам хочу. Но мне этого так мало… Я хочу чувствовать нас дольше. — Сядь ровно, — помогаю ей сесть, удерживая за руки. Садится, выпрямляя спину. 

Красивая.

Нет, шикарная девочка. Фигура, грудь, осанка, кожа, губы, глаза – все это сводит с ума.

По хрену, что Павлова.

Моя она!

Моя…

Черт…

Зажмуриваюсь.

Не могу больше, я готов кончить только от осознания ее принадлежности мне. Убежала со мной, не оглядываясь. И вот как я ее отдам?!

— Ноги шире! — приказываю. В висках пульсирует, адреналин зашкаливает, тело горит, пах сводит. — Назад откинься. — Исполняет. 

Раскрывается передо мной, и вижу, как вхожу в нее, как туго натянуто на меня ее лоно, и какая она маленькая, по сравнению со мной. Веду пальцем по ее животу, ниже к лобку. Нахожу клитор и нежно, почти невесомо поглаживаю пульсирующую вершинку. Немного сбоку. В самой чувствительной точке, наблюдая, как девочка закатывает глаза и хватает воздух, содрогаясь. Виляет бедрами, создавая трение, вырывая мои хриплые стоны.

— Какая шикарная кошечка. Открой глаза и смотри на меня! — голос грубый, пальцы на ее попке сжимаются. Открывает, кидая меня в зеленый омут. Губы приоткрыты, стонет, задыхаясь, ножки дрожат, вот-вот подарит мне свое наслаждение. — Кончай, моя сладкая! 

Зверь внутри скалится, требуя взять ее жестче. Перевернуть, поставить на коленки и взять сзади, вжимая лицом в подушки. Но я держу его на голодном пайке. Пусть девочка будет сверху, я и отсюда возьму все, что мне нужно.

Надавливаю на клитор, сжимаю его двумя пальцами, перекатывая, а потом быстро массирую.

И все!

Девочка содрогается, сжимая меня до боли, так сладко кончая. Падает на меня, утыкаясь в шею. А я сжимаю её бедра и вдавливаюсь снизу, двигаясь сам, глубоко трахая мою кошечку, преодолевая сопротивление вибрирующих мышц. Она кусает меня за шею, сдерживая крики от моих сильных вторжений. Качаю, продолжая двигаться, чтобы продлить наше удовольствие. Теперь трясет обоих.

Это было вкусно, сладко, остро и одновременно больно. Да!

Остаюсь в ней, поглаживая подрагивающую Сашу по спине, кайфуя от того, как девочка лениво целует мою шею. Дышу, глубоко втягивая воздух с запахом нашего секса.

— Что мы делаем? — через какое-то время спрашивает она. 

— Мы проживаем самый охренительный момент в нашей жизни. 

Я понимаю, о чем она.

Я все понимаю, но не хочу пока разговаривать. Я хочу прожить это время молча, разговаривая прикосновениями или шепотом об откровенном.

А после…

— Мне опять нечего надеть, — хмурится Саша, кутаясь в полотенце после душа. 

— Так не надевай ничего, — ухмыляюсь, снимаю с бёдер полотенце и открываю сумку. Замирает, осматривая меня, словно я не имел ее несколько минут назад. 

— Ну хорошо, — тоже демонстративно скидывает с себя полотенце. — Во двор тоже так выходить? — хитро щурит глазки. 

Зараза.

— Только попробуй, — вынимаю из сумки пару белых футболок, подхожу и сам надеваю одну из них на девочку. Поправляю волосы и целую за ушком, там, где от нее очень вкусно пахнет карамелью. — Пошли обедать. 

Тоже надеваю футболку, шорты и веду девочку вниз, где для нас уже накрыт стол.

Анастасия Михайловна постаралась. Ее знаменитый пирог с мясом и грибами, ароматный чай с травами, домашний сыр и салат из свежих овощей, выращенных здесь же. Этот загородный комплекс принадлежит нашей компании. Мирон возит сюда семью. Жена Платона предпочитает заграницу, а братишка ей потакает, поэтому они здесь не появляются. У меня был свой дом, далеко от цивилизации. Но сейчас там ремонт.

— Ммм, как вкусно пахнет, — Саша садится за стол. — Я такая голодная. 

Веселая, задорная, с зацелованными мной губами. Смотрю на неё и не понимаю, как я буду дальше жить, зная, что эта женщина существует. Она же стерла для меня всех женщин. Хапнув с ней этих эмоций, я не соглашусь их менять на суррогаты.

Кошечка раскладывает нам пирог по тарелкам. Наливает мне чай, интересуясь, сколько мне положить сахара.

— А ты у нас, оказывается, хозяйственная, — ухмыляюсь, хватаю ее за футболку, тяну к себе и целую в нос. — Спасибо. 

Улыбается, довольная!

Ааа!

Что я творю!

Я же потом загнусь без нее.

Саша же явно не захочет навсегда оставить семью и жить с таким психом, как я. А другого варианта развития у нас нет. Она либо останется Павловой, либо станет Вертинской. А это значит полный отказ от семьи.

ГЛАВА 31  

Арон 

— Ну, рассказывай. Что там с твоим женихом? — старюсь спрашивать спокойно, хотя внутри все кипит. 

Саша лежит спиной на мне и играет моими руками. Мы любуемся на закат, сидя на диване. Я дышу ее запахом, водя носом по волосам, и жду ответов. 

— Да нет у меня никакого жениха, — усмехается. — Ты мой жених, — уверенно заявляет кошка, медленно разворачиваясь ко мне. 

Замираю. 

Голос отнимается, сердце заходится аритмией, сдавливая грудь. Саша говорит со мной голосом Нади. Как только я это понимаю, ее тело под моими руками коченеет, а в нос забивается трупный запах. Меня парализует, не могу сдвинуться с места, гул в ушах. Могу только дышать и хрипеть, оттого что кислород тоже перекрывает. 

Она медленно оборачивается, а я даже зажмуриться не могу. 

«Смотри!» — утробно рычит моё нутро, начиная продавливать меня ниже и ниже. И вокруг уже нет комнаты. 

Темно. 

Мрак. 

Я вижу только ее лицо. От нежных, мягких черт ничего не осталось. Там сгнившая плоть без глазниц. И она улыбается. 

— Я твоя невеста. 

Тошнит от смрада. Пытаюсь бороться, но зверь в отместку надел на меня свои цепи. 

— Смотри! — тварь скалится, вынуждая меня смотреть в ее чёрные глазницы! Начинает лихорадить. 

— Не-е-ет! — мычу, пытаясь бороться и вырваться из этой бездны. По сути, тварь внутри меня – это и есть я. Поэтому я беспомощен. Тварь продавливает. — Не-е-ет! — хриплю, напрягаюсь, пытаясь хоть что-то сделать. Кажется, что за мной пришла моя смерть с лицом Нади. Сопротивление бесполезно, комната сужается до одной точки. Дышу запахом смерти, хрипя и воя, как животное… 

— Я твоя невеста, — усмехается моя смерть и тянется ко мне ртом со сгнившими зубами. 

— Арон… — голос меняется на более мягкий, но я не ведусь. — Арон! — голос становится более реальным и обеспокоенным. Смрад сменяет карамельный запах. Наконец-то возвращается подвижность, и я хватаю смерть за горло, сжимая руку. 

— Тварь, — хриплю. 

— Арон, — голос испуганный. Сгнившая плоть под моими руками меняется на тёплую кожу, а вместо черных глазниц зеленые омуты. Уже по инерции сжимаю руку, тело неподвластно, зверь внутри рычит, пожирая мои страх и ярость, требуя новых жертв. 

Она хрипит, на зеленых глазах выступают слезы. Тёплые руки впиваются в мою сжимающую ладонь, карамелью пахнет до одури. Так сладко… а рука не разжимается. Тело горит, мышцы сковало, а девочка уже закатывает красивые глаза. 

— А-а-а-а-а! — хрипло вою, собирая все свои силы, и разжимаю руку. По телу проходят судороги, ломает, трясет, в ушах звенит. Зверь рычит, требуя выплеснуть всю негативную энергию. 

Соскакиваю с кровати, сажусь на пол и сжимаю голову, пытаясь унять гул и звон в ушах. Стискиваю челюсть, почти кроша зубы. Тело выламывает болью. 

— Арон, — ее голос тоже хрипит. Тёплые ладони ложатся на мои плечи, — Арон. — Дергаюсь. 

— Не трогай меня! — рычу. Мне все труднее и труднее держать себя в руках. — Уйди! Закройся в другой комнате! — хриплю сквозь зубы, пытаясь оградить её от себя. Я почти задушил Сашу… — А-а-а-а-а! — не выдерживаю очередную судорогу. Меня выгибает. Дышать трудно… Я бы уже и рад сдохнуть. Только вот помимо шизы здоровье у меня отменное. 

Александра

Меня разбудил его крик. Нет, жуткий вой. Арон весь бледный, покрытый холодным потом, мечется по кровати и воет. 

Страшно. 

Нет, я не боюсь этого мужчину. Я боюсь за него. Арона трясёт, словно в лихорадке, голос похож на звериный рык. Я пытаюсь его разбудить, чтобы прекратить этот кошмар. Сердце рвется, и кидает в холодный пот. 

Все происходит мгновенно. Арон открывает глаза, резко садится и хватает меня за шею. Смотрит мне в глаза, но будто не видит. Больно, дышать нечем, сердце колотится, как сумасшедшее, накрывает паникой. Цепляюсь за его руку, впиваясь ногтями, пытаясь оторвать его от себя, но все бесполезно. Он смотрит мне в глаза, но не видит. Его черные омуты мутнеют. 

Стеклянные. 

Страшно. 

По позвоночнику идёт холодок. Арон не похож на себя. Это кто-то совершенно другой. Ужасное животное. Черты лица заострились, дышит рвано и все больше и больше перекрывает мне кислород. 

— Тварь! — хрипит. Нет, больше рычит, как тот волк. 

И все – дышать нечем. Страшно умирать от рук любимого мужчины. Голова кружится, гул в ушах. 

Мамочка… 

Прости меня. Я у тебя такая дура… 

— А-а-а-а-а! — почти теряю сознание, но вздрагиваю от нечеловеческого воя. Он отпускает меня. Падаю на подушки. Кашляю, хватая воздух болезненными глотками. Мыслей никаких нет, ничего не вижу от непроизвольных слез в глазах. Я могу только дышать. 

Через какое-то время фокусирую взгляд и вижу Арона, сидящего на полу. Он держится за голову, раскачивается и хрипит, словно раненый зверь. 

Замираю, забывая о себе. Он содрогается, словно его бьет судорогами. И мне страшно уже за Арона. Сейчас он беззащитен и нуждается в помощи. Мне хочется обнять его и качать, обещая, что все будет хорошо. Мне хочется порыдать и покричать вместе с ним. Мне хочется забрать его боль и мучения себе. Мне хочется рассказать ему, как я люблю и буду любить всегда. Несмотря на то, что он псих. 

Шея болит, дышать до сих пор трудно, голова еще кружится, но я встаю с кровати и иду. Падаю рядом с ним на колени, окончательно забывая о страхе и боли. Точнее, у меня уже болит душа, и ноет сердце за моего мужчину. Теперь паникую от того, что я не знаю, что делать. Как все это остановить?! 

— Арон, — зову его. Нет реакции, только содрогается больше и напрягается, словно испытывает нестерпимую боль. Опускаю руки ему на плечи и кусаю губы от того, как его трясет. — Арон?! 

— Не трогай меня, — у него даже голос чужой, рычащий. — Уйди! Закройся в другой комнате! — цедит сквозь зубы, продолжая смотреть сквозь меня. А потом его подбрасывает. И выгибает, словно дали под дых или ударили током. — А-а-а-а-а! — кричит и со всей силы бьет кулаком в пол, разбивая себе костяшки. Еще и еще, в одну точку. Мощными ударами, ломая свои руки, как бесчувственная машина. А у меня слезы из глаз текут, и трясет вместе с ним, как будто мне тоже очень больно. 

— Арон! — ловлю его руку, пытаясь остановить самоуничтожение. Но он отшвыривает меня, как тряпичную куклу. Снова подползаю к нему и утираю слезы, застилающие глаза. 

— Арон, пожалуйста, не надо! — кричу, пытаясь достучаться до него. 

— Я сказал, уйди! — он резко поднимается с места, оглядывается сумасшедшими глазами, словно что-то ищет. Соскакиваю к нему и кидаюсь на шею. 

— Пожалуйста! — уже рыдаю в голос. Арон замирает, только хрипит, тяжело дыша. Обхватываю его лицо, заглядываю в пугающие стеклянные глаза. — Пожалуйста, услышь меня. Арон… — глотаю слова, пытаясь подавить истерику. — Мне очень страшно. Вернись ко мне… — глажу его по лицу, лихорадочно целую, а он не двигается. Весь напряжённый, словно гранитная глыба. — Я люблю тебя… — всхлипываю, вновь обнимая его за шею. — Слышишь? Очень сильно люблю. Вернись ко мне! — утыкаюсь носом в его шею и глубоко дышу. 

ГЛАВА 32 

Александра

Он замирает. Кажется, вообще не дышит. Любая другая женщина на моем месте хотела бы услышать ответное признание, а я рада уже тому, что мои слова заставили его остановиться. Смотрит настороженно, исподлобья, а я будто хожу по краю.

— Вот так, все хорошо, — тихо шепчу Арону. — Это я, твоя кошка. Кстати, почему кошка? — спрашиваю, пытаясь отвлечь. Арон глубоко вдыхает, со свистом втягивая воздух, а я осторожно опускаю ладони на его грудь, поглаживая сумасшедшее бьющееся сердце. 

— Потому что глаза зеленые, яркие, и грация как у дикой кошки, — сравнительно спокойно отвечает он. 

— Правда? — пытаюсь улыбнуться, перехватываю его разбитую в кровь руку. — Есть аптечка? Нужно обработать, — стараюсь говорить размеренно и тихо. Он отрывает от себя мои руки и молча направляется на выход. — Арон? — иду за ним. 

— Ложись спать! — четко приказывает и захлопывает перед моим носом дверь. Облокачиваюсь на стену и тихо сползаю на пол. Дышу, обхватив горло. До сих пор чувствую его сдавливающую руку. 

За окном светает. Тишина. Арона не слышно. Поднимаюсь на ноги, одергиваю футболку и выхожу из комнаты. Спускаюсь вниз. Тихо. Такая пугающая утренняя тишина. Выхожу на терассу и нахожу Арона, сидящего на ступеньках. Он курит и смотрит куда-то вдаль. Сажусь рядом с ним и тоже молча смотрю на рассвет над рекой. Пахнет водой, свежестью, росой и ранним утром. Он прикуривает еще одну сигарету и отдает мне. Беру, затягиваюсь. Слишком крепкие сигареты. Закашливаюсь, но тяну горький дым ещё и еще.

— Психом я был всегда, но мог контролировать себя и держать в руках, — вдруг начинает говорить со мной Арон. — Я был бунтарём, никогда не жил по приказу, никогда не выбирал путь, навязанный мне отцом, противоречил ему, иногда просто назло, чтобы доказать, что свой путь я выбираю сам. В юности и армии был безбашенным, неконтролируемым, но без шизы. Просто бунтовал, показывая свое «я». Потом была военная академия. Отец думал, что в армии меня дисциплинируют и научат исполнять чужие приказы… Хм… — ухмыляется. И я уже понимаю, что этого зверя не приручить. — Потом… Потом горячие точки. Спецназ. Антитеррористические операции… Я наглотался этой войны вдоволь. Такого там насмотрелся, что тошнит до сих пор. Сам уволился, оборвав все связи. Но зверь внутри меня только укрепился, требуя все больше и больше крови. Я справлялся. Был сильнее. Посещал психолога. Вел беседы, принимал препараты, от которых клонило в сон. Настолько опасен я не был, — голос у него хриплый, усталый, но спокойный. 

Арон не смотрит на меня, а я рассматриваю этого зверя, понимая, что сама такая же ненормальная, как он. Мне не страшно. Он похитил меня и шантажировал моего отца. Он чуть не придушил меня, а я пытаюсь поймать его взгляд и понять, кто или что так ранило моего зверя. Это клиника… Закройте нас обоих в одной палате с мягкими стенами, и мы будем счастливы.

— А потом я встретил Надю… — Сглатываю. Как говорится: «Все великие войны начались из-за женщин». — Она была… — выдыхает, подбирая слова. Такой задумчивый, словно представляет ее. И меня накрывает ревностью. Вот так неожиданно и неприятно. Я не знаю, кто эта женщина и в каких они сейчас отношения, но по его голосу и интонациям понимаю, что она очень много для него значит. — Она была непосредственная, инфантильная, мягкая, ранимая, уязвимая, как ребенок. Разговаривала с животными и цветами, не ела мясо и поклонялась природе, ветру, солнцу. Нет, не дурочка, — усмехается так тепло и качает головой, словно находится не со мной, а где-то там, с Надей, а я сторонний наблюдатель. — Она тогда меня зацепила, смотрел на нее и поражался, что такие девушки еще существуют. Я грубый, пошлый, иногда жесткий, но она меня принимала таким, какой я есть. Жениться думал… 

Он замолкает и снова прикуривает сигарету. Хочется забрать у него эту отраву – слишком много никотина. Но у меня ком в горле. Он любит ту женщину. Арону не нужно мне об этом говорить, любовь чувствуется в каждом его слове.

— А потом… — сглатывает и глубоко затягивается. — Надя покончила жизнь самоубийством. Она повесилась… в нашей квартире… пока я спал. Проснулся посреди ночи от того, что не почувствовал ее рядом, вышел в гостиную, а она уже в петле болтается… — его голос настолько холодный, что меня начинает морозить и трясти. 

Тишина.

Арон молчит, тяжело дыша, а я словно потеряла дар речи.

— Почему она это сделала? — наконец спрашиваю я сиплым голосом. 

— Хороший вопрос… — усмехается – нет, скорее, оскаливается как зверь – и трет лицо руками, будто смертельно устал. — Я не знаю, Саша, — глухо говорит в руки. — До сих пор не понимаю, за что она так с собой, со мной, с нами. Не было никаких видимых причин! — уже более эмоционально выдает Арон. — Да, мы ссорились, как и любая другая пара, но чтобы настолько… Да, мы были разные, но, мне казалось, дополняли друг друга. Поначалу я даже отказывался верить в самоубийство. Сидел на полу в гостиной, качая ее на руках, и клялся уничтожить тех, кто это с ней сделал. Я долго искал, перерывая всю ее жизнь детально, анализировал своих врагов и даже близких нам людей. Три экспертизы и одна эксгумация показали, что это самоубийство. А я отказывался верить. Она ничего мне не оставила: ни строчки, ни подсказки. Только труп в моей гостиной… Ну так же не может быть… Вполне здоровая молодая девушка просто берет и вешается в доме своего мужчины. Хоррор какой-то… 

Не знаю, что сказать. Открываю рот, но глотаю слова… Я вижу, как ему больно все это вспоминать, как его потряхивает и ломает. И мне тоже больно… Больно за Арона. Не могу даже представить, что молодая любимая этим мужчиной девушка могла лишить себя жизни и покалечить жизнь Арона. Наверное, я слишком люблю жизнь, чтобы понять человека, который уходит из нее добровольно.

— И вот на фоне этого моя так называемая болезнь стала стремительно прогрессировать. Но так думает мой психиатр … А я думаю, что во мне живет вторая сущность, с которой я устал бороться. Он сильнее… Он сжирает меня изнутри, питаясь моими негативными эмоциями, высвобождая темную энергию, пожирая мои страхи. Сегодня ты с ним познакомилась… Похоже на шизу. Да? — Арон сжимает переносицу и хрипло дышит. — После, когда меня немного отпустило, я начал анализировать последние ее дни… Да, она была более задумчивой, часто уходила в себя, читала мне странные стихи о смерти. В ее записной книжке я нашел наброски строчек, где фигурировали фразы, как обрывки, вырванные из стихов. Все депрессивные. Больше всего запомнилась фраза: «Когда меня не станет, не отрекайся от любви». Она словно готовилась к смерти, только со мной не делилась. Я бы все решил, я бы всех порвал за нее, я бы сделал невозможное, но она решила не пускать меня в свой мир… 

Мне вдруг хочется рыдать, громко, навзрыд. За Арона, за его любовь, за его боль и потерю, оплакать эту девушку вместе с ним. Но больше всего мне хочется порыдать за себя, за то, что меня так никто не любил. Наразрыв, до сумасшествия. И я сижу с комом в горле и никак не могу его сглотнуть, дышать трудно, словно он до сих пор меня душит.

Арон двигается ближе ко мне, хватает за подбородок и поворачивает к себе, заглядывает в глаза. Долго смотрит, окуная в черную бездну, будто сканирует, считывая эмоции.

— Ты другая. Я никогда не искал замену Наде. Я вообще никого не искал. Я неконтролируемое чудовище, и мне категорически нельзя впускать кого-то в душу, в жизнь, в семью, потому что однажды либо ты не выдержишь и сбежишь, либо я сам тебя уничтожу, — в его голосе столько горечи. Его рука скользит по моей щеке, ниже, гладит шершавыми пальцами шею. Он закрывает глаза, разрывая наш контакт. — Но ты… — вновь открывает, сглатывая. — Я жалею, что похитил тебя и в общем узнал о твоем существовании. Ты все во мне перевернула. Меня нещадно к тебе тянет. Меня дико ломает. Я как гребаный наркоман без дозы. Я загибаюсь без тебя, кошка. Я знаю, что ты существуешь, я обожаю твой запах, мне снятся твои глаза, и я никак не могу все это забыть. Иногда хочется пустить себе пулю в лоб и обрести покой… — в голосе надрыв. 

Меня насквозь пробивают его слова, так глубоко и болезненно, что я не выдерживаю и начинаю плакать. Слезы льются по щекам, больно кусаю губы, чтобы перекрыть душевную боль. Потому что в его словах не только признание в любви и одержимости, в его словах обреченность, она читается между строк.

— Ты не отречёшься от семьи и фамилии, да и не захочешь жить с шизофреником. Я понимаю, что ты смелая и сильная, а я нет… Я боюсь… Боюсь тебя сломать, боюсь твоей ненависти. Я не хочу больше видеть страх в твоих глазах и причинять тебе боль. Так не должно быть… — стирает с моих щек слезы, а они, проклятые, все текут и текут. Он прощается со мной. 

— Если тебя не будет в моей жизни, мне будет больнее… и меня тоже не будет… 

ГЛАВА 33 

Арон 

— Если тебя не будет в моей жизни, мне будет больнее… и меня тоже не будет… — произносит она, и меня разрывает. Выть хочется, как бродячему псу. Что мы делаем? Нам нельзя. Но… Сука! 

Как больно-то…

— Ты же не выдержишь, кошка… — обхватываю ее лицо, заглядывая в полные слез глаза. Душу рвет. Как так, мать вашу, вышло, что мы так глубоко запали друг в друга? И это ее «люблю» звенит в ушах набатом. Боюсь даже думать об этом, но я тоже ее люблю. А моя любовь чревата… Сегодня я смог перебороть зверя и отпустить ее. Еще месяц-два я смогу держать себя в руках, а потом меня сорвёт… А я не хочу причинять ей боль и страдания. Не прощу себе этого! 

— Я без тебя не выдержу, — тихо отвечает она и закрывает глаза. — Должен быть выход… 

— Ммм! — вою сквозь зубы, зажмуриваясь. Отпускаю девочку, сжимаю болезненно пульсирующую голову. Я и отпустить ее не могу, и оставить тоже. — Я не буду губить твою жизнь! Что ты со мной увидишь? Ненависть отца, отсутствие детей, нормальной семьи и в общем покоя. Ты готова так жить? 

— Да! — с надрывом выкрикивает она. — Я готова! Потому что без тебя еще хуже! — закрывает лицо руками. 

— Дурочка! Я не готов! Понимаешь? Я не готов смотреть, как ты угасаешь со мной. И потом в конце концов тебя отпустит, и ты посмотришь на меня другими глазами, захочешь детей… А я уже не отпущу! 

— Нет! Мы найдем выход, — глухо говорит в руки… 

— Саша! — мой голос срывается. Она открывает лицо и уже не плачет. Решительная, глаза горят. 

— Арон. Не лишай нас этого. Я тебя прошу… Мы найдём хорошего доктора или целителя, психолога, ведьму… Да кого угодно, но вытащим из тебя этого зверя. А если нет, научимся с ним жить. 

— Мне бы твою уверенность… 

— Ты не хочешь бороться за нас? — так растерянно спрашивает она. И я не могу ответить нет. Потому что готов сделать для нее все. Мы зависаем в поисках ответов в глазах друг друга. А какие к черту слова?! Зарываюсь в ее волосы, дергаю на себя и целую. Долго, страстно, дико, лишая нас дыхания. Пытаюсь вложить в этот поцелуй всю свою боль по этой женщине. Стонем друг другу в губы, потому что это невыносимо глубоко и пронзительно, в самое сердце, на пораженье. 

— Обещай мне… — шепчу ей и, как одержимый, покрываю поцелуями ее скулы, шею. — Обещай, что если ты не выдержишь, то уйдешь, а не будешь терпеть. 

— Нет, я не уйду, — упрямо мотает головой. 

— Дурочка моя. Девочка моя любимая, — горько усмехаюсь. 

Нет сил ей сопротивляться. Эгоистично хочется начать жить заново. Хочется поверить ей и надеяться, что у нас получится. Нужно будет стать овощем, чтобы быть с ней, – стану. Все что угодно, моя кошечка. Она утыкается мне в шею, дышит, прижимаясь так сильно, будто боится, что меня не станет, и так тепло становится. Поднимаю ее на ноги и беру за бедра.

— Запрыгивай, кошка. 

Обхватывает мою шею и улыбается, немного усталая, но такая красивая. Моя. Наверное, я мало знал Надю и не смог уловить в ней суицидальные настроения. А с кошкой мы словно одно целое, проникли друг в друга настолько, что с мясом не отдерёшь. Заношу девочку домой в спальню и укладываю себе на грудь.

— Поспи, — шепчет она мне, поглаживая грудь. Да какой тут сон… Я теперь боюсь спать рядом с ней. 

— Ты тоже. Поспи на мне, — веду по позвоночнику, поглаживаю. 

Самое удивительное, что после ночных провалов в ад мне всегда нужно было выплеснуть негатив в агрессию, жесткий секс, алкоголь, а сейчас я абсолютно спокоен, словно эта девочка приручила моего зверя, и он лежит смирно, поджав уши, млея от ее ласки и тепла. Чем черт не шутит, может, у нас и получится. Мне хорошо. На минуту чувствую себя почти нормальным…

Саша засыпает, а я улавливаю каждый ее вдох, втягиваю запах, прикрываю глаза, но не сплю, просто ловлю момент, кайфуя от нашей близости.

— Если я тебя отпущу, Павлов сделает все, чтобы ты не вернулась, — сижу на кровати, наблюдая, как Саша собирается, застегивая блузку и заправляя ее в брюки. 

— Я не могу вот так просто пропасть без объяснений, — расчесывает волосы возле зеркала, закалывая заколкой. А мне хочется содрать с нее эту заколку, как и одежду, и затрахать до потери сознания. Нехорошее предчувствие. Гложет… Так просто Сашу не отпустят. 

— Я отвезу тебя к себе, там Мирон создал крепость, обложившись охраной, оттуда позвонишь домой и всё объяснишь. Нет, лучше я объясню, — смотрю, как кошка красит губы розовой помадой, и хочу ее стереть одним грубым мазком. 

— Нет. Я должна увидеться с мамой, бабушкой и все объяснить. Я не могу вот так просто уйти из дома, не посмотрев им в глаза. Понимаешь? — смотрит на меня через зеркало. 

— Понимаю… Но Павлов тебя не отпустит, — это уже не предположение, это утверждение. Я бы, наверное, запер свою дочь или увез бы куда подальше, но ни за что не отдал бы врагу. Так и будет. 

— А я сбегу, — улыбается. 

— Как плохо ты знаешь своего отца… — выдыхаю, поднимаюсь на ноги, надеваю футболку, часы и подхожу в Саше, продолжая смотреть на кошку через зеркало. 

— Ну, тогда ты меня похитишь, — хитрая, откидывает голову мне на плечо, когда я обнимаю ее за талию, прижимая к своей груди. 

— А давай мы облегчим мне задачу, побережем мои нервы, и я похищу тебя сейчас, — целую ее за ушком и дышу сладкой карамелью, прикрывая глаза. 

— Арон, — мурлычет такая сладкая девочка. Моя смелая и отчаянная кошечка. — Я так не могу-у, — стонет, когда я кусаю мочку ее уха. — Я не скажу отцу, что ухожу к тебе, не осмелюсь, наверное, это сделать, смотря ему в глаза, — голос уже с нотками грусти. Глубоко вздыхает и накрывает мои руки на талии. — Но с мамой и бабушкой я обязана поговорить, чтобы они поняли, что я счастлива, любима и в надежных руках. 

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Все верно, кроме «счастлива»… 

— Мне лучше знать! — упрямая. 

— Хорошо, — сжимаю ее крепче. — Два дня. Не выйдешь на связь – я устрою штурм дома Павловых, и мне по хрену, сколько народу поляжет. 

— Ммм, как возбуждает, — улыбается с закрытыми глазами. 

— Что именно тебя возбуждает, — сжимаю ее бедро, — помимо очевидного? — вдавливаясь пахом. 

— То, что ты уже от меня не отказываешься. 

Хрипло рычу ей в ухо:

— Я и до этого не отказывался, я хотел, чтобы ты жила полноценной жизнью и ничего не боялась. 

— Не смей решать мою судьбу. Мы будем жить и ничего не бояться. 

— Дай бог, кошка. Я неверующий, но в моем случае решает только кто-то свыше. 

А потом я посадил ее в машину, сам, добровольно отвёз домой. И не увидел Сашу ни через два дня, ни через неделю. Телефон отключен, в универе не появлялась, картами не пользовалась, вообще нигде не была замечена. Я знал, я чувствовал, что так будет. Не нужно было ее отпускать, нужно было додавить, переубедить, похитить. Все что угодно, только не отпускать.

 ГЛАВА 34 

Александра 

Я ненавижу всех. Во мне столько злости, что, кажется, разорвет на куски. А ещё дикая тоска по Арону. Я обещала ему вернуться…

Никогда не думала, что буду чувствовать себя в родном доме заключённой. Такая элитная двухэтажная комфортабельная тюрьма. Ни телефона, ни связи нет, все отобрал отец. Он даже интернет отключил. Всем. Даже прислуге.

«Ты очень похожа на меня, Александра, поэтому я принимаю такие меры. Ради твоего же блага», — равнодушно заявил он.

Охрана усилена, никто со мной даже не разговаривает по приказу отца. Отец знает, что я могу заболтать кого угодно. А я яростно ненавижу их всех.

Хожу по своей комнате из угла в угол и ищу выходы, которых нет. Сколько это будет продолжаться? Всю жизнь меня держать будет и порождать еще большую ненависть к себе?

Места себе не нахожу. Меня дико ломает. Я как птица в клетке, постоянно бьюсь о золотые прутья, ломая крылья.

Невыносимо.

Дышать трудно. И страшно, оттого что мой псих может действительно пойти на штурм. Страшно за Арона. Отец в ярости и сделает все, чтобы уничтожить Вертинского, который посмел тронуть его дочь, тем самым унизив его.

Там, за стенами моей клетки, что-то происходит. Глобальное. Чувствую. Там война. И я отчасти в ней виновна. Я как спускной механизм, завела отца, и он пошел напролом.

Черт! Не выдерживаю, хватаю со столика кружку с недопитым кофе и швыряю ее в стену, разбивая вдребезги. Мне мало, во мне столько необузданной злости и отчаянья, что психика не выдерживает. Хватаю все, что попадает под руки: вазу, косметику, планшет, светильник; и швыряю в стену, осколки летят, ранят, но мне все равно. Я ничего не чувствую, кроме злости и дикой тоски.

Ком в горле. Сама не замечаю, как рыдаю в голос. Руки опускаются, и я сползаю на пол. Закрываю глаза, прикусываю ладонь, пытаясь остановить истерику. Сердце заходится, дыхания не хватает, а я все рыдаю, пытаясь хоть как-то освободиться от этой безысходности.

Соскакиваю с места и бегу вниз. Ну что они мне сделают? Ничего! Я хочу уйти отсюда. Я хочу к Арону! Меня всегда душил этот дом. Выскакиваю на улицу. Опять босиком. Плевать. Я готова бежать по стеклу. Подбегаю к воротам, пытаясь их открыть.

— Откройте! Немедленно! — требую у охраны. А они смотрят на меня, как на сумасшедшую, и качают головами. — Выпустите меня немедленно! Вы тупые амбалы, — я действительно сошла с ума, кричу, срывая горло. Просто хочу быть с моим мужчиной! Разве я многого хочу?! 

— Александра, вам нельзя выходить, — ко мне идет один из охранников и говорит со мной, как с ребенком или ненормальной. – Пойдёмте в дом, — тянет ко мне руку, которую я отпихиваю. Пячусь от него, упираясь в ворота. — Мы всего лишь выполняем приказ вашего отца. 

Дышу рвано, рассматривая мужчин. Отводят глаза, пытаясь не показывать эмоции. Нет, просто так меня никто не выпустит. Они как преданные шавки лижут пятки своему хозяину.

— Пойдёмте, я провожу вас в дом, — мужчина вновь тянет ко мне руку, его пиджак одёргивается, а под ним ствол. Отталкиваюсь от ворот, делаю шаг вперед и резко выхватываю ствол из кобуры, наставляя на охранника. Целюсь прямо в лоб, почти упираюсь в него дулом. Руки трясутся. Я никогда никому не угрожала пистолетом. Но сейчас готова на все. Перехватываю ствол второй рукой, молясь про себя, чтобы рука не дрогнула. 

— Просто откройте ворота и выпустите меня! — требую я. 

— Александра, — вздыхает охранник, совсем не боясь. — Даже если вы меня убьёте, вас никто не выпустит. Отдайте мне пистолет, и об этом инциденте не узнает ваш отец, — говорит мне тихо и медленно, как умалишенной. А моя истерика прогрессирует, резко отвожу дуло от охранника и приставляю к своему виску. В этот момент в глазах мужчины наконец-то мелькает страх. Нет, умирать я не хочу. Просто делаю все, что могу. 

— Не нужно меня шантажировать! Откройте ворота и дайте уйти! — кричу, хотя мужчина совсем рядом. Я уже на грани, и действительно хочется спустить курок, лишь бы это закончилось. 

Все происходит мгновенно. Охранник глубоко вздыхает, кивает, усыпляя мою бдительность, и резко выхватывает пистолет. Я по инерции нечаянно нажимаю на курок, но выстрела не происходит. Только глухой щелчок.

— Пистолет не заряжен, — комментирует мужчина, пряча оружие. А я замираю в ступоре. Если бы пистолет был заряжен, я уже была бы мертва. Ничего не могу сказать. Словно онемела. Накатывает дикая слабость. Хочется уснуть и проснуться, когда это все закончится. Отталкиваюсь от ворот, охрана расступается, смотря, как я медленно бреду к дому. 

— Сашенька, что происходит? — из дома выходит бабуля, смотрит на меня в недоумении. Поднимаю на неё глаза и вновь начинаю плакать, уже беззвучно, кусая губы. — Сашуля, девочка моя, — бабушка берет меня за руку и ведет в дом. Иду, не сопротивляясь. 

Бабуля сажает меня на диван и уходит на кухню. Смотрю в стену и утираю слезы. Выход есть всегда. Нужно просто его найти.

Холодно. Обнимаю себя руками.

Выход есть…

— Вот, выпей, — бабуля протягивает мне кружку с горячей жидкостью, пахнущей травами. Беру, пью, обжигая губы, продолжая смотреть в стену. — Завтра я еду к врачу и привезу тебе телефон, — говорит бабуля, поглаживая меня по плечу. Перевожу на нее взгляд, обретая надежду. 

— Спасибо, — всхлипываю, отставляю кружку и обнимаю бабулю. — Я так его люблю. Прости меня. 

— Ну что ты, моя хорошая. Сердцу не прикажешь. Ты уверена, что он именно тот человек? — гладит меня по волосам. 

— Да, — прижимаюсь. — Он… Он… Такой… — не могу подобрать слова. — Мне кажется, я задыхаюсь без него. Простите меня… пожалуйста. 

— Не извиняйся. Это твой отец нажил себе врагов, возомнив себя всесильным. Ты здесь ни при чём. Не нужно извиняться за любовь, — бабушка целует меня в волосы, а я жмусь к ней, как маленькая, постепенно успокаиваясь и обретая хоть какую-то надежду. — Если парень достойный, будь с ним. Я не позволю твоему отцу сломать тебе жизнь. Он уже испортил ее моей дочери. 

Я не могу сказать, что мама несчастна, но бабуля недолюбливает зятя. Она и жить с нами стала, только когда заболела.

Бабуля напоила меня чаем, заплела косу как ребенку и рассказала о своей молодости, о том, как встретила деда, и как ее отец тоже был против их брака. И я немного успокоилась. Завтра все решится. Нужно только дождаться.

— Александра! — вздрагиваю, когда слышу позади строгий и немного раздраженный голос отца. Оборачиваюсь и вижу его в дверях гостиной. Злой, как черт, сверлит меня красными глазами, челюсть сжимает. А мне не страшно. Я просто не хочу с ним общаться. Отворачиваюсь, делая вид, что его нет. — Александра. Немедленно зайди в мой кабинет! — приказывает. 

— Не трогай девочку! И так довел ее до истерики, — отвечает за меня бабуля. 

— Мария Сергеевна, идите измерьте давление, — отсылает он бабушку. Плохой знак. Отец всегда сдержан и вежлив с бабулей. 

— А что ты мне указываешь? — отзывается бабушка. 

— Все хорошо, я пойду, — вмешиваюсь я. Бабушке нельзя волноваться. Сжимаю руку бабули и ухожу за отцом в кабинет. Я уже не истерию. Просто проживаю время до встречи с Ароном. Строя из себя покорную дочь. 

Прохожу в кабинет и нахожу там Вадима, что-то настраивающего в компьютере отца. Встречаемся с ним взглядами. Хочется расцарапать его до тошноты смазливое лицо. Это он сдал меня отцу. Как только понял, что с ним я уже никогда не буду, а он теряет кормушку и теплое место в семье Павловых. Ехидно ему улыбаюсь. Я все равно тебя урою. Мерзко от таких мужчин.

— Саша, как у тебя дела? — так участливо спрашивает он, вызывая мою язвительную ухмылку. 

— Лучше, чем у тебя, — подмигиваю. Не нужно было меня злить. Сейчас я буду исполнять, и ему не понравится. 

— Сядь, Александра, — велит отец, указывая на кресло. Сажусь, складывая руки на колени, как примерная девочка. Отец присаживается напротив меня и сверлит тяжёлым взглядом. 

— Что ты сегодня устроила? — тихо, но очень холодно спрашивает отец. 

— А что я устроила? — хлопаю глазами, устраивая дешёвый спектакль. 

— Саша! Не зли меня больше чем есть. В монастыре запру. Вадим! — рявкает отец, и тот, как послушная собачка, тут же поворачивает монитор к нам и включает видео с камер, с записью того, как я целюсь сначала в охранника, а потом в себя. — Что ты тут мне исполняешь? Хочешь моей смерти? 

— Я просто хочу, чтобы ты не решал за меня. И отпустил, — совершенно спокойно отвечаю ему. Не нужно устраивать скандалов и злить отца еще больше. Мне нужно спокойно сбежать, усыпив его бдительность. 

— Куда отпустить? Раздвигать ноги перед Вертинскими. Чтобы они меня имели! — рычит отец. — Скажи, ты это назло мне делаешь?! — подаётся ко мне, словно хочет ударить, но сдерживается, сжимая подлокотники. 

— Ммм, то есть выйти замуж за твоего врага – это плохо, а связать жизнь вот с этим, — небрежно указываю на Вадика, — хорошо? 

— Что ты имеешь в виду? Ты ему изменила, и что, он должен был скрыть все от меня? 

— Ну, как настоящий мужчина, должен был. А не жаловаться папочке. Меня у него из-под носа увели, а он хлопал глазами. 

— Вадик? Это правда? — отец переводит взгляд на моего женишка. 

— Все было не так… — пытается оправдаться Вадим. 

— А давайте я расскажу, как было, — перебиваю его, пока он пытается что-то выдумать. — Начнем с того, что я никогда не любила Вадика. Но пыталась играть «хорошую дочь» и что-то разглядеть в этом недомужчине. Ведь отец плохого не посоветует. Правда, папочка? — прищуриваю глаза. Отец вздыхает, а Вадик резко встаёт из-за стола. 

— Саша, ты не в себе. Не нужно выдумывать, — пытается вмешаться Вадим. 

— Сядь и заткнись! — рявкает папа, и Вадик вжимается в кресло. — Продолжай! — кивает на меня. 

— Так вот, он использовал меня как статусную вещь, гордясь, что имеет дочь Павлова. 

— Такого не было, — опять вмешивается Вадик. 

— Я сказал закрыть рот! — сквозь зубы проговаривает отец, осаживая Вадика. Встает с места, открывает бар в виде большого глобуса и наливает себе коньяка. 

— Он демонстрировал меня своим партнерам, которые облизывали меня, откровенно пользуя. В день похищения Вадик позволил одному похотливому козлу танцевать со мной и кидать откровенные намеки на интим. Вадим даже не пытался этому препятствовать. Он ждал, когда эту проблему решу я. 

Отец останавливается и переводит яростный взгляд на Вадика.

— Мы поругались, я сбежала, и меня похитили. После, когда я вернулась домой и решила с ним порвать, Вадик уговорил меня немного подыграть ему, чтобы не потерять деньги, которые ты даешь ему на развитие проекта, — отец залпом допивает коньяк и с грохотом ставит стакан на стол. Вадим сжимает губы, отрицательно качая головой. — Когда я пропала на два дня, мы не летали с ним в Прагу, как он тебе наплёл. Я правда была с Ароном Вертинским. И знаешь, увозил он меня на глазах у Вадима, а тот даже слово не мог возразить. Вадик даже не пытался за меня побороться или защитить. Его волновало только то, что подумаешь ты, — взмахиваю рукой, указывая на отца. — И ты хочешь, чтобы я связала свою жизнь с этим человеком? — смеюсь, запрокидывая голову на спинку кресла. — Твой враг гораздо мужественнее, сильнее, благороднее, чем этот слизняк. Нет, их даже нельзя сравнивать. 

Отец глубоко дышит, смотря на то на меня, то на Вадима.

— Значит так, ты, — указывает глазами на меня, — завтра же улетаешь учиться в Лондон. А ты, — тычет пальцем в Вадима… 

— Я никуда не полечу! — перебиваю отца. 

— А твоё желание не учитывается. Я никогда не позволю своему врагу иметь мою дочь. Я лучше тебя придушу… — кидает он мне и сжимает переносицу. 

Сглатываю и закрываю глаза. Арон, где ты? Ты обещал меня похитить. Самое время.

В кабинет громко стучат.

— Я занят! — рявкает отец. 

— Это срочно, — дверь открывается, в нее заглядывает охранник, в которого я целилась. — Там приехал сам Арон Вертинский и требует встречи с вами. 

Мне кажется, комната резко плывет, и я теряю сознание. Арон, псих мой, зачем ты так внаглую явился в дом, где тебя убьют?

— Ммм, даже так. Смелый парень, я его недооценивал. Готов умереть ради моей дочери. Я похороню его с почестями и глубоким уважением. 

Соскакиваю с места, пытаясь бежать к этому сумасшедшему зверю. Ноги подкашиваются, в глазах темнеет, но я бегу.

— Стоять! — перехватывает меня отец, грубо дергая за руку. — Александру, заприте, — передает меня охраннику. — А этого ублюдка ведите ко мне. 

ГЛАВА 35 

Арон 

— Мы должны отдать этот завод Павлову! — нервно выдаю я. 

Мне стало известно, отчего кошку держат дома за семью замками. Охраной обложили, у президента и то меньше. Идти на штурм возможно, но тогда случится война, а укладывать своих парней в могилы ради личных чувств я не собираюсь. Не прощу себе любовь через трупы ни в чем не повинных ребят. Но и без нее я тоже не могу.

Вчера узнал, что Сашу хотят отправить в Лондон. Вытащить ее оттуда мне будет сложнее, время идет, моя ломка усиливается, и болевой синдром уже не купируется.

Мне нужна моя женщина.

— Чего ради?! Мы сначала его отжимаем, а потом отдаем. Ты в своем уме? — кидает мне Мирон, мирно попивая кофе в удобном кожаном кресле своего огромного кабинета на последнем этаже нашей компании. Его белоснежная рубашка идеально выглажена. И ему по хрену на мои ломки, у него все хорошо. 

— Нет, бл*ть, я не в своём уме! — рычу, срываясь на брата, соскакиваю со стула и хватаю его за галстук, притягивая к себе. — Скажу больше, если не верну свою женщину, я вообще слечу с катушек и устрою апокалипсис. Мало никому не покажется. Лучше решить все по-хорошему, пока в моей голове есть бескровные выходы. 

Глаза брата чернеют, но внешне он вполне спокоен. Всегда завидовал его выдержке.

— Успокойся! — хватается за мою руку, пытаясь оторвать от себя. Отпускаю, разжимая ладонь. Мирон встает с кресла и прохаживается по кабинету. — Я полагаю, ты проработал все варианты? — холодно спрашивает он. 

— Да. Бескровный выход только такой. Павлов слишком любит деньги. 

— Думаешь, продаст дочь? — брат удивленно выгибает бровь. 

— Думаю, да, надо просто грамотно скормить. Но и план «б» держать за воротами. 

— А девочка того стоит? — интересуется брат. 

— Я бы на твоём месте не провоцировал меня. Держусь из последних сил… — проговариваю сквозь зубы. На задушевные беседы и расшаркивания у меня нет ни терпения, ни времени. Мой зверь стал совершенно неуправляем без кошки. Она его выдрессировала. Брат молчит, задумчиво взвешивая все «за» и «против». А у меня нет времени на его стратегии. 

Встаю с места и подхожу к Мирону, останавливаясь возле окна.

— В нашей компании есть моя весомая доля. Так? 

— Так, — кивает брат. 

— Так вот, отдай мне ее этим гребаный заводом! — срываюсь на псих. Мирон отходит от окна и спокойно идет к своему столу. А меня бесит его спокойствие и рассудительность. Я задыхаюсь. Сжимаю кулаки, пытаясь не сорваться. Брат садится за стол, набирает чей-то номер и ждет ответа, смотря мне в глаза. 

— Все документы мне по «Спецстали» и юристов. Немедленно! — сбрасывает звонок, и меня немного отпускает. Киваю в знак благодарности. — Дорогая женщина, — усмехается. — Ничего отдавать мне не нужно. Это наша компания и наши убытки. Но поздравлять Павлова с праздниками не буду, — ухмыляется гад. 

— Нет, мы берем в семью только Сашу, без папочки. 

— Слава богу, — наигранно выдыхает и смеется. 

И вот я здесь, в родном доме моей женщины и одновременно в логове врага. У судьбы циничное чувство юмора. Со мной только бумаги на завод, все оружие пришлось скинуть. Чувствую себя голым, несмотря на то, что за воротами стоят три машины, вооруженные до зубов. Я отсюда выйду либо с Сашей, либо мертвым. Терять мне нечего, и это будоражит. Зверь внутри беснуется, предвкушая бойню, кровь кипит, адреналин зашкаливает, сердце заходится аритмией.

Прохожу мимо гостиной Павловых и улавливаю тонкий запах моей девочки. Глубоко вдыхаю, на секунды прикрывая глаза. Да, моя кошка рядом.

Мне в затылок дышит преданный пес Павлова. Раздражает. Я могу убить его с разворота, воткнув в глотку шариковую ручку, тот даже не успеет среагировать. Но, кроме пустой смерти, это ничего не даст. Здесь, в конце концов, неповинные женщины – мать и бабушка Саши.

— Сидеть! — командую своему зверю. 

Дверь в кабинет Павлова открыта, из него вылетает наш несостоявшийся женишок, провожая меня ошарашенными глазами. Оскаливаюсь на него, и шавка поджимает хвост.

Павлов сидит за столом, попивая коньяк, на вид расслаблен, но его напряжением пропитан воздух. Взгляд тяжёлый, ненавистный. У нас это взаимно, я тоже не излучаю доброжелательность.

Его пес-охранник встает возле двери, не спуская с меня глаз. Ссыт наш «папочка», знает, какой я отморозок.

— Доброго дня, господин Павлов, — ерничаю, ухмыляясь, и сажусь в кресло для посетителя. Вынимаю сигарету, прикуриваю. Затягиваюсь, смотря в глаза Павлову, глотая его ярость. 

— В моем кабинете не курят, — выдает он низким голосом. 

— Переживешь, дорогой мой будущий тесть, — издеваюсь. В родственники мы никогда друг друга не запишем. Пусть скажет спасибо, что горло ему не перерезал за покушение на Мирона. 

Павлов начинает смеяться. Долго так, заливисто, надрывая горло. Больше похоже на истерику. Курю, пуская кольца дыма, и жду, когда его отпустит. Закашливается, запивая коньяком.

— Шутник, значит. Даже хорошо, что уйдёшь на тот свет на позитиве, — уже угрожающе произносит он. 

— Все мы там будем. Ты бы отпустил мальчика, — киваю на охранника. — Семейные дела как-никак обсуждаем. 

— А ты, щенок, не указывай мне, что делать в моем доме. Ты мне, падаль Вертинская, за все ответишь: и за ваши рейдерские захваты, и за дочь, и еще спишу на тебя парочку своих грехов – с трупа никто не спросит, — агрессивно рычит Павлов. Сжимаю челюсть, пытаясь дышать ровно. 

«Сидеть, я сказал!» — внутренне рычу зверю.

Я могу без труда снять сейчас охранника и впечатать Павлова мордой в стол. Позже, конечно, начнется бойня, но… жажду крови утолю. Сдерживаюсь, с трудом переваривая его речь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ —  Хочешь публики… Настолько труслив? Никогда бы не подумал, что Павлов, бывший криминальный авторитет, испугается такого, как я, — ухмыляюсь. — Я люблю вашу дочь, и она любит меня, — делаю паузу, слушая хриплое дыхание Павлова в тишине. 

— Боря, выйди за дверь! — наконец отдает приказ, и его пес исполняет команду. 

Мой так называем «тесть» поднимается с места, походит к бару, наливает пару бокалов виски, один ставит возле меня и садится на место.

— Продолжай. Готов гуманно выслушать твоё последнее слово. 

Не беру бокал, намеренно игнорируя его предложение.

— Так вот. Я люблю вашу дочь. И это взаимно. — Павлов сжимает губы, но слушает меня. — Я все равно ее заберу. Не сегодня – так завтра, не завтра – так через месяц. Земной шар маленький, и нет такого места, где бы я ее не нашел. Не выйду отсюда – начнётся война. Ты же это понимаешь? — подаюсь вперёд слишком резко, нервы не выдерживают. — Ничего, кроме проблем, моя смерть тебе не принесёт. 

— Я так понимаю, у тебя есть предложение? Ну так, в порядке бреда. 

— Есть. Я возвращаю тебе не просто контрольный пакет «Спецсталь», а полностью отдаю все, — кидаю папку на стол. — А ты с миром отпускаешь со мной Александру. И мы больше ничего не делим. 

— Решил купить у меня дочь за мой же завод? — усмехается Павлов, но папку берет, рассматривая бумаги. 

— Ну зачем же лукавить. У нас к тебе гораздо больше предъяв, чем у тебя к нам. 

— А ты, я смотрю, бесстрашный, готов умереть за мою дочь? Или это слабоумие? 

— Готов умереть… Только счастливее от этого никто не станет. Если судить по понятиям… Ты же не забыл воровские законы? Так вот, по всем понятиям ты не прав, Павлов. 

— Мы не в то время живем, Арон, я теперь в законе. 

— Тем более, господин Павлов. Насколько я знаю, вы метите во власть. А у меня достаточно информации о вашем прошлом, чтобы сломать вам эту карьеру на корню. Не выйду отсюда – дело сделают мои люди. 

— Все в духе Вертинских. Предложение сделки подкрепляется шантажом. 

— С волками жить – по-волчьи выть. Подумай, я не тороплюсь. 

Он опускает глаза в бумаги и внимательно их изучает. Проходит минута, две, пять… Кажется, он уже думает совсем не о бумагах.

— Борис! — рявкает Павлов. Охранник тут же появляется в дверях, сжимая в руках ствол. Выдыхает, когда понимает, что я не угрожаю его хозяину. — Александру приведи. 

Тот кивает и ретируется. Склоняю голову, рассматривая Павлова. Неужели так просто отдаст мне дочь? Он молчит, продолжая изучать бумаги.

Я слышу её торопливые шаги, и сердце сдавливает болью. Дышать трудно.

По хрену! Даже если есть подвох. Я уже не отдам мою кошку.

Дверь распахивается…

Она вся заплаканная, волосы разметались, бледная, смотрит на меня поплывшим взглядом и недоверчиво переводит взгляд на отца.

— Войди и дверь закрой, — велит Павлов. Не выдерживаю, встаю с места, и в эту же минуту девочка кидается ко мне. Дыхание сбивается, когда сжимаю ее в объятьях. А она цепляется за меня, словно боится, что все нереально. Павлов что-то рычит, но мы его не слышим. 

— Ты псих! — ударяет меня в грудь и тут же прижимается снова. — Зачем так… в открытую… 

— Это того стоит, кошка, — глубоко вдыхаю запах ее волос. Слышу, как барабанит ее сердце или мое, все сливается. Хочется зацеловать её слезы, хочется впиться в эти пухлые губы. Хочется… мне столько всего хочется… но я только дышу ее запахом. 

— Саша! — рявкает ее отец. — Оторвись от него и немедленно сядь в кресло! 

А она не слушает, прижимаясь ко мне крепче. Сам аккуратно отрываю ее от себя и отодвигаю себе за спину. Павлов цокает, закатывая глаза, рассматривая нас. А моя кошка повисает у меня руке и утыкается носом в моё плечо. Такая нежная сейчас и уязвимая.

— Скажи мне, дочь, ты действительно хочешь уйти с ним? Войти в семью Вертинских, наплевав на отца?! Так просто переступить через меня ради вот этого?! 

— Переступать через тебя не хочу. Хочу лишь быть с тем, кого люблю, — спокойно отвечает Саша. Сдерживаю улыбку, кусая щеки изнутри. 

— А по-другому не получится. Уйдешь с ним – назад не пущу! 

— И не надо, я назад не вернусь! — так уверенно заявляет моя девочка. Даже я не уверен, что не обижу ее. А она все решает за нас. 

— Ты мать-то хоть пожалей, если на меня наплевать! — Павлов кидает последний аргумент. 

— А мама здесь ни при чем, я не собираюсь с ней прощаться. Не пустишь в дом – мы найдем место для встреч. Она меня отпускает. 

— Отпускает, значит, — цокает, качая головой. — А знаешь, что он тебя у меня покупает? — указывает на папку с документами. Вот мудак. Стискиваю зубы. 

— Я не покупаю, а выкупаю и делаю все, чтобы наш вопрос решился мирно. 

— Я выйду отсюда только ним! — всхлипывает Саша. 

— Ну иди! — указывает на дверь. — Прямо сейчас беги. Но на глаза мне больше не попадайся! — холодно отзывается он и отворачивается к окну. Дергаю Сашу за собой, а она упирается. 

— Пап… — так тихо зовет его. 

— Я все сказал, Саша! — отрезает. 

— Пап, я не могу иначе, — почти плачет. Но Павлова ничто не трогает, он как скала – непробиваемый. 

— Пошли, — вытягиваю ее из комнаты. Нам преграждает дорогу тупоголовый охранник, тыча мне стволом в лоб. Отпихиваю его, цепляемся взглядами. 

— Выпусти их! — кричит Павлов, и мы выходим. 

А дальше все как в тумане.

Мы до последней минуты не верим, что спокойно уходим.

Прихожу в себя, только когда подходим к одному из сопровождающих меня внедорожнику, и понимаю, что кошка опять босая. Мои ребята выскакивают, но я даю им отмашку. Качаю головой, рассматривая ее ступни, поднимаю кошку на руки и падаю с ней на заднее сидение, вынуждая меня оседлать.

— Гони домой! — приказываю Генычу и целую кошку. Целую, целую, целую, теряя связь с реальностью. — Ты сама напросилась, Александра Вертинская. Из нашей семьи просто так не отпускают, как из твоей, — рычу ей между поцелуями, не позволяя ответить, пожирая сладкие губы. 

ГЛАВА 36 

Александра 

— Почему дом твоего брата? — спрашиваю я, когда Арон выносит меня из машины и ставит босую возле дверей особняка. 

— Это мой родной дом, — поясняет он и открывает для меня двери. Переступаю через порог и только сейчас понимаю, что я растрёпанная, заплаканная, босая и в помятом платье. Ушла из дома почти голая. И в таком виде мне сейчас придётся познакомиться с его родственниками. 

А я не готова.

Меня еще потряхивает от круто перевернувшейся жизни.

— Поживем здесь, пока все не уляжется. Территория охраняется. Эту крепость никто не возьмет. Мирон защищает семью. А ты у нас принцесса из вражеского королевства, — усмехается, поправляя мои волосы. 

— Арон, — растерянно произношу. 

— Ну что такое, кошка? Испугалась? Да не поверю, — закрывает за нами дверь и слегка толкает к стене. Прижимает всем телом, упираясь руками над моей головой. Его запах дурманит, близость кружит голову. Дышу и смотрю на его порочные губы. — Ты не испугалась, когда я тебя похитил, отчаянно боролась, оставив мне шрам на руке. Я боялся, что полосы от твоих коготков вообще не заживут, — ухмыляется и целует щеки, скулы, шею, так сладко, что я невольно выгибаюсь. — Не бойся, Мирона нет дома. А Милана и Алиса просто милашки. Успеешь нарядиться перед приходом моего брата. Но учти, я дико ревнивый, это даже хуже, чем мои психические заболевания, — кусает меня за шею. 

Смеюсь.

— Ты мой псих, — обнимаю. Застываем и дышим друг другом, словно только сейчас осознали, что совершили. 

— Прекратите зажиматься, в доме дети, — слышу мягкий и насмешливый женский голос. 

— Это Милана, жена моего брата, — шепчет мне Арон и отпускает. 

Перед нами девушка, молодая, кажется, даже моложе меня. Красивая, утончённая, в персиковом платье, с красиво уложенными волосами, словно из девятнадцатого века. Хитро улыбается, осматривая нас.

— Ну, давай, знакомь нас скорее, — с каким-то детским нетерпением просит она. Такая открытая, будто безумно мне рада. 

— Это моя Александра, — представляет меня Арон. 

— Милана, — тянет руку девушка. Киваю, пожимая ее теплую ладонь. Мне пока неуютно в чужом доме, но тепло. — Какая красавица, — комментирует Милана. — Нам тебя не хватало. Где ты была раньше? — вдруг спрашивает она. Удивленно выгибаю брови, не понимая, о чем она. Перевожу взгляд на Арона. 

— Она имеет в виду, что мне давно нужна была женщина. Ну, и где ты раньше была? 

Смеемся.

— Ой, ну что вы стоите? Пойдем, Саша. Можно же тебя так называть? — Киваю. — Пошли я дам тебе что-нибудь переодеться и заодно покажу дом, — берет меня за руку и ведёт вглубь особняка. Оглядываюсь на Арона, на что тот пожимает плечами и разводит руки. 

Милана болтушка. Но очень любящая свою семью. Обо всех отзывается с любовью и трепетом. А еще я впервые вижу человека, который так искренне рад за чужое счастье.

— Это халатик, — вынимает из шкафа черный пеньюар. — Возьми еще шорты, пару футболок, а позже приходи, и выберем платье на вечер. Какой у тебя размер обуви? — озадаченно кидается к нише с туфлями. 

— Какой вечер? 

— Ну как… Я приготовлю ужин, и мы все познакомимся. 

— Кто все? 

— Только наша семья. Я, мой муж, моя сестрёнка. Будет Платон, младший брат с дочерью. Не знаю, будет ли его жена, она вроде в больнице. 

— Чем она больна? 

— А, — отмахивается. — Она на пластике носа. Так какой у тебя размер? 

— Может, отложим знакомство хотя бы до завтра? Я как-то не готова. 

— Да нечего здесь готовиться. Или я слишком навязчива? Да? — растерянно спрашивает она. 

— Нет, ну ты что. Ужин так ужин, — киваю. Если уж и кидаться в омут, то сразу с головой. — Помочь с ужином? 

— Нет. Помощники у меня есть. Отдыхайте пока. 

Милана выводит меня в коридор.

— Комната Арона в конце, возле окна, — указывает рукой. 

Арон где-то внизу, а я изучаю его спальню. Большая. Просторная. Но слишком темная. Плотные шторы, ковер, кожаное кресло, кровать и комод с зеркалом, двери в гардероб и в ванную. Это все, что здесь есть. Мне нужно больше света. Распахиваю шторы, смотрю на двор и нахожу Арона возле поста охраны. Что-то обсуждает с людьми, которые нас увозили. Периметр и правда хорошо охраняем.

Складываю вещи Миланы на кровать и иду в ванную. Она тоже темная. Черный кафель с вкраплением золотого. Надо все менять. Нельзя жить в вечной тьме. Нам нужно много света и солнца.

Прохожу в душевую. Здесь только его гели и шампуни. Но я с удовольствием вдыхаю терпкий запах моего мужчины. Что там будет с нами дальше, известно только Богу. Но мы будем вместе. Решительности во мне полно. Главное – заразить ей Арона.

Смываю шампунь с головы и прикрываю глаза от удовольствия, смывая с себя все напряжение прошедшей недели.

Створки душа распахиваются, оборачиваюсь и вижу Арона. Обнаженный, татуировка на груди перекатывается от его глубокого дыхания, словно живая.

— Привет, кошка, — хрипло произносит он, разворачивает к себе спиной и вжимает в свою грудь, ступая вместе со мной под воду. 

— Привет, — откидываю голову Арону на плечо. Он плавно ведёт ладонями по моему мыльному телу, очерчивает грудь, поднимает ее, сжимает. Его возбуждённый член упирается мне в бедро, наше дыхание сбивается, но мы не торопимся. 

— Не жалеешь? 

— О чем я должна жалеть? 

— Эйфория пройдет. Останется послевкусие. Возможно, горькое, — шепчет мне, а сам не перестает гладить мое тело, то нежно поглаживая, то грубо сжимая. В этом весь Арон – импульсивный, противоречивый, непредсказуемый. 

— Нет, эйфория пройдет, останется любовь. 

Он мягко смеётся мне в волосы.

— Люблю тебя, — впервые произносит эти слова напрямую. — Но иногда моя любовь будет вот такая… 

Резко впечатывает меня в кафель, прижимая всем телом. Дыхание сбивается, тело пронзает разряд возбуждения.

— Я долго держал зверя на цепи, на голодном пайке. Он требует свою дозу кошки! 

Возбужденно смеюсь и царапаю мокрый кафель, когда Арон хватает меня за бедра и за волосы, вынуждая прогнуться.

— Ах! — выкрикиваю, хватая воздух, когда Арон резко входит в меня, растягивая изнутри. Замирает, позволяя привыкнуть, но я чувствую, как ему хочется начать двигаться. Дрожим. Живот сводит от животного желания быть растерзанной им. 

— Если будет слишком грубо, скажи, — его голос хрипит. 

— Не будет, я хочу глубже, — виляю бедрами, потому что мне мало этого мужчины. Я хочу всего полностью, чтобы не контролировал себя. 

— Кошка, — рычит, начиная насаживать меня сильнее, глубже, грубее, хрипло рыча мне на ухо, кусая за мочку. И мы улетаем… 

Большая и светлая столовая, длинный стол, во главе Мирон, старший брат Арона. Взрослый мужчина с аурой власти. Глаза такие же черные, как у Арона, пронзительные, изучающие.

По его правую руку Милана. У нее на коленях их маленький сын Яша. Забавный мальчишка, улыбчивый, непоседливый, любопытный, ямочки на щеках. Подмигиваю ему, замирает, изучая меня.

По левую руку от старшего брата Арон, рядом с ним я. Мой мужчина сжимает мою ладонь под столом.

Да, я нервничаю.

И немного грустно, что за столом нет моей мамы и бабушки. Если это знакомство с семьёй, то я хотела бы, чтобы они присутствовали. Но это невозможно.

Рядом с Миланой Алиса, ее младшая сестрёнка. Красивая девочка с горящими карими глазами. Волосы заплетены в две косы. Взгляд взрослый, но хитрый. Она потягивает сок из трубочки и о чем-то болтает с младшим братом Платона. Точнее, что-то увлечённо ему рассказывает, а тот с интересом ее слушает. Платон смеётся.

— Я серьёзно! Это не смешно, — шлепает его ладонью по плечу, но больше игриво. Засматриваюсь на них. И вот если Платон смотрит на Алису, как на ребёнка, немного снисходительно, то девочка – с восхищением, ей очень важно каждое его слово и реакция. 

Забавно.

Интересно, он понимает, что она в него влюблена?

Арон берет на руки дочь Платона. И сажает к себе на колени. Маленькая кокетка строит глазки и тянет его часы, начиная их снимать. Красивая девчушка, очень похожа на Платона, только волосы русые, золотистые. Дует губки, когда Арон не отдает ей часы.

— Знакомься, — говорит мне Арон. — Это зайка Лера. 

Не узнаю своего мужчину. С ребёнком на руках он кардинально меняется. Мягкий, аккуратный, глаза горят теплом. Вытирает девочке испачканные пальчики салфеткой, а та льнет к нему, не слезая с рук. И этот мужчина мне будет рассказывать, что ему противопоказаны дети?!

Никогда не поверю, что в моменты срывов и агрессии он способен причинить вред близким. Семья, дети, любовь – и есть его панацея. Оглядывается на меня, улыбается, а я кусаю губы, понимая, что все смотрят на нас.

— Итак, позвольте мне начать, — Мирон встанет и поднимает бокал. 

— Наша семья проживает не лучшие времена. Отца уже нет, мать в клинике, и прогнозы неутешительные, — сглатывает, воцаряется тишина, но всего на несколько секунд. — Но жизнь продолжается, и семья Вертинских пополняется, растёт и крепнет. Наши дети – наше продолжение и сила. Не знаю, как вы, а мы с Миланой не собираемся останавливаться и работаем над дочерью. 

— Мирон, — усмехается Милана, краснея. 

— Не перебивай меня, женщина, — грозно произносит, но в шутливой форме. — Так вот, сегодня мы рады приветствовать в нашей семье Александру. Это теперь твой дом, и мы все рады, что ты здесь, — неожиданно, но приятно. Отец отзывался о Мироне, как о самом гадком и алчном человеке. — Ты сильная и смелая, раз согласилась связать свою жизнь с таким сложным человеком, как Арон. Достойно уважения. 

— Так, хватит заигрывать с моей женщиной, — обрывает его Арон. — Выпьем. 

Я чувствую себя неоднозначно. Приятно, что все меня принимают, несмотря на то, что я Павлова. В глубине души немного ноет из-за того, что здесь нет моих близких. И это очень сложный и почти нерешаемый вопрос. Но я никогда не пожалею, что связала свою жизнь с Ароном Вертинским.

ЭПИЛОГ 

Арон 

— Милана, ты уверена, что Александра поехала в клинику? 

— Да, уверена, — смешно ей, а вот мне не смешно. Моей жены нет уже около двух часов, и трубку она берет. — Да успокойся ты. Она писала мне пять минут назад. Скоро будет. На, выпей, — ставит на стойку большую чашку чая. 

— Что она написала? — нервничаю, вынимаю из кармана таблетки и выпиваю одну. Ненавижу эти пилюли, но они глушат моего зверя, кажется, он почти задохнулся от них. Хотя не совсем… 

Не все так просто.

Я работаю с психиатром и контролирую себя. Оказалось, что дело не только в моей шизе, а еще и в преизбытке одного из гормонов, который вызывает агрессию, кошмары и панические атаки. Да, я прошел ради моей женщины и нашего будущего полное обследование. Да, я лечусь и пью эти гребаные таблетки, от которых меня периодически клонит в сон, тоже ради нее. Да я сдохнуть готов ради нее.

— То, что она написала, тебе знать нельзя, — хитро заявляет Милана и подмигивает Алиске. 

— Вот вы мне скажите, зачем скрывать от отца пол ребёнка? Что за бред? 

Моя кошечка на пятом месяце беременности. Нет, мы не планировали… Точнее, я не планировал. Кошка поставила меня перед фактом. Вот такая шоковая терапия. Хочешь не хочешь, а ребенок уже есть. Наш ребенок. Меня встряхнуло тогда. Понадобилась, наверное, неделя на осознание того, что я стану отцом. На хрен мне врачи? Кошка – мой главный терапевт, ее методы мотивируют гораздо сильнее, чем сеансы у психиатра.

— Это традиция такая. Праздник «Гендер-пати» называется, — выдает Алиса. 

— Ты надоумила Сашу? — прищуриваюсь. 

— А что сразу я? — отнекивается Алиса, хотя по глазам вижу, что она. Они у нас чересчур дружные. Шепчутся, хихикают по углам. Саша очень быстро влилась в нашу семью. Нет, меня радует, но эти женские заговоры… — Ну весело же? Мы торт заказали, шарики, и все в цвет пола ребенка, — поясняет Милана. 

— Это как? 

— Ну, если мальчик, то начинка у торта и шарики будут голубые, а если девочка – розовые, — довольно сообщат мне Алиска. 

Хитрая лиса у нас растет. Платон не соскучится. Да, только дурак не заметил, что девочка неравнодушна к нашему братишке. Хоть и маленькая еще, но вырастет и покажет всем. Вот дурак Платон и не замечает. Точнее, он пока бредит своей женой, хотя, уже кажется, энтузиазма поубавилось, но из-за упрямства продолжает играть с Марьяной в семью.

— Ну правда, Арон. После смерти мамы наш дом погрузился в траур, — уже тихо и печально произносит Милана. — А тут счастье такое, чудо. Ваше маленькое чудо. И детям праздник, — убеждает меня, поглаживая по плечу. 

— Ладно, уговорили, лисицы, — отпиваю чай. — А на звонки она мне не отвечает, чтобы я поседел или это очередной заскок гормонов? 

— Нет у меня заскоков, — слышу позади голос кошки, разворачиваюсь. Глаза сверкают, смотрит на меня, обиженно поджимая губы. Но все равно красивая. Уже видно небольшой животик, грудь налилась, бедра стали немного больше, губы пухлее. Такие изменения сносят крышу. И то, что моя женщина носит моего ребёнка, тоже заводит. 

— Почему так долго? — как можно спокойнее спрашиваю я. Что бы там ни говорила Саша, гормоны у нас шалят. Чуть что не так – сразу в слезы. Теперь истеричка в нашей семье – кошка. 

А я держусь.

Спокоен как удав.

Стойко переношу всплески ее гормонов.

Стрелять, правда, по мишеням часто езжу, груша уже третья в спортзале, и подчиненных от меня трясет. А так я спокоен…

— Я не долго, это просто у тебя нет терпения, — заявляет моя жена. Рядом сидящая Алиса прыскает, закрывая рот рукой. 

— Кошка, — наигранно рычу. 

— Ну что ты у меня такой вспыльчивый? — уже мурлычет моя девочка, скидывает кофту и идет ко мне. Повисает на руке, водит носом по моему плечу. 

— Пошли, Алиса, приготовим все в гостиной, торт и шарики привезли, — Милана оставляет нас одних, утаскивая сестрёнку. 

Кладу ладонь на ее живот, поглаживаю. Не передать словами, какими ощущениями накрывает, когда чувствуешь, что внутри твоей любимой женщины растёт наш ребенок. Никогда не думал, что способен на такие эмоции. Я думал, что все отдал Саше. А оказалось, во мне скрыто еще много чувств к нашему неродившемуся ребенку.

— Ну и кто у нас там? Мальчик? 

— Не-е-е-ет, — смеётся кошка, закатывая глаза. — Я не скажу. Что мы тут, зря старались? Я хотела… — прекращает улыбаться. 

— Что? Что-то не так? — прекращаю гладить ее живот. Жена и ребенок – это не только счастье, а еще постоянная паника и паранойя за их благополучие. 

— Да нет, с нами все хорошо, — утыкается холодным носом мне в шею. Дышит. 

— Ну что такое? — вожу пальцами по ее спине, пытаясь уловить настроение. 

— Я хочу позвонить отцу. И сообщить, что жду ребенка. Маме и бабушке я запретила говорить, а сейчас хочу… 

Нет, я не воспылал родственными чувствами к Павлову. Но если моей женщине это важно, то я не имею права запрещать. Они не общаются, и Сашу это гложет.

— Хочешь – звони. Прямо сейчас. Мне выйти? 

— Нет, — мотает головой. Вынимает телефон, набирает, ставит на громкую. С каждым новым гудком она все сильнее и сильнее сжимает мою руку. 

— Да! — строго отвечает Павлов. Меня передергивает от его голоса, но я не показываю это Саше. Она молчит, растерялась. 

— Давай, — шепчу, подбадривая. 

— Пап, — тихо произносит она. 

Теперь тишина на том конце.

— Александра? — словно не веря, переспрашивает Павлов. 

— Пап, — опять повторяет она. 

— У тебя что-то случилось? Этот ублюдок тебя обидел?! — рычит в трубку, а я закатываю глаза. Хочется ответить ему тем же, но я сжимаю челюсть и молчу. Саша и так волнуется. 

— Нет, пап, у меня все отлично. 

— Ты позвонила мне сказать, как тебе хорошо быть Вертинской? 

Саша бледнеет, смотря на меня.

— Так! — хватаю телефон. — Твоя дочь пытается сказать, что беременна и ждет ребенка, вашего внука. Ей было важно сообщить, — немного грубо произношу я. — Перезвони ей, когда будешь готов порадоваться за нее! — сбрасываю звонок. 

— Ну зачем ты так? — все, слезы, закрывает лицо руками. 

— Кошечка моя, я был предельно терпелив. Он перезвонит. 

— Все готово! — влетает к нам Алиска. — Ой, Саша, ты что, плачешь? 

— Нет, — мотает головой. — Все хорошо. 

Алиска переводит на меня вопросительный взгляд.

— Пошли, — беру свою жену за руку и вывожу в гостиную. Дети скачут вокруг с коробками и шариками, Милана хитро щурится, пододвигая к нам торт. 

— Режь, папаша, — вручает мне нож. Беру, перевожу взгляд на жену – улыбается. Не медлю, быстро разрезаю торт, а там голубая начинка, Алиска с Яшкой открываю коробки, и из них вылетают голубые шары. 

— Мальчик! — хватаю свою жену, целую. 

— Ты рад? 

— Я безумно счастлив. Спасибо. Спасибо, что подарила мне жизнь. 

_________________________

Конец