Запрещаю тебе уходить бесплатное чтение

Пролог

Настя

Ещё до конца не проснувшись, я было потянулась к мужу, но в постели его не оказалось. Я открыла глаза. Сердце забилось беспокойно. Комната, как и постель, была пуста. Почему именно сегодня? Сон рассеивался, а вместе с этим приходила ясность.

– Вот же дура, – шепнула я.

Зевнула и положила ладонь на низ живота. Губ сама собой коснулась улыбка.

– Наш папа в командировке. Так что скажем ему о тебе немного попозже.

В квартире было тихо. Настолько тихо, что тишина отдавалась звоном в ушах. Ни привычных пожеланий доброго утра, ни утреннего поцелуя. Как же я ненавидела, когда Женя уезжал!

Умывшись, я накинула халат и, как была непричёсанная, вышла на кухню. И тут же наткнулась на мужа. От неожиданности чуть не вскрикнула. На совершенно пустом столе стояла чашка, рядом лежали бумаги.

– Ты когда успел вернуться? Что-то случилось?

Я обняла его со спины, и он мгновенно напрягся. В Санкт-Петербурге он должен был пробыть несколько дней. Учитывая, что уехал Женя только вчера, было понятно: что-то изменилось.

– Ничего не случилось, – ответил он сухо. – Ты меня не ждала?

– Ждала, просто… – я вздохнула, – не думала, что ты приедешь так быстро. Но раз уж ты здесь… Жень, мне нужно тебе кое-что сказать.

Неожиданно он обернулся. Я разжала руки, наткнувшись на тяжёлый, непроницаемый взгляд. Раньше он на меня так никогда не смотрел. Захотелось поёжиться.

– Что ты хочешь сказать? – уголок его рта дрогнул.

– Что-то очень-очень хорошее, – я приподнялась на носочки. Поцеловала его в колючий подбородок. Ещё раз. Дотронулась до груди. – Настолько хорошее, что ты забудешь про свои дела, – я коснулась его снова.

Женя молчал. Взгляд его смягчился, и меня стало отпускать. Вздохнув, я налила себе стакан воды. Сделала несколько глотков, поставила на стол и снова повернулась к мужу, поспешно отогнав подпитанную дурным предчувствием мысль, что лучше отложить новость до подходящего момента.

– Я беременна, Жень, – я подошла к нему, обхватила его ладонь и положила себе на живот. Выразительно посмотрела в его глаза.

Обычно серо-голубые, они начали темнеть. Я улыбнулась.

– Ты кого хочешь? Мальчика или девочку? Представляешь, узнала вчера, а тут твоя командировка…

Он резко отдёрнул руку. Глаза его стали совершенно тёмными.

– Решила повесить на меня чужого ребёнка? – процедил он сквозь зубы ледяным тоном. – Думала, я ничего не узнаю? За дурака меня держишь?!

Я не сразу поняла, о чём он говорит. Сознание просто отказывалось воспринимать слова. Онемевшая, словно рыба, я смотрела, как он обходит стол, как передо мной ложатся бумаги. Хотелось зажмуриться, сдавить пальцами виски, потрясти головой, а потом открыть глаза и понять, что всё это мне привиделось.

– Что ты говоришь? – выдавила я. – Чего ты не узнаешь? Жень… Какая муха тебя укусила?

Он холодно, цинично усмехнулся и вдруг как никогда грубо толкнул меня к столу.

– Не изображай дуру. Если ты держишь меня за идиота, я тебя безмозглой никогда не считал. Подписывай бумаги, Насть. У тебя было всё. Теперь не будет ничего.

Я взяла листы. Строчки расплывались, на глазах выступали слёзы.

– Что это? – я судорожно перевернула верхнюю страницу непослушными пальцами. – Что это, Жень?! – бумаги упали на стол. Я схватила глоток воздуха, резко обернулась и вгляделась в окаменевшее лицо мужа. – Это документы на развод?! Женя…

– Да, – он взял меня за плечо и заставил повернуться обратно. – Подписывай, собирай вещи и проваливай. Так и быть, можешь взять всё, что хочешь.

Я слизала с губ слёзы. Вдохнула и кое-как собрала буквы в слова, потом в предложения. Зря. Бумаги снова выпали из рук.

Возле моих пальцев упала брошенная Женей ручка. Кивком он указал на листы.

– Подписывай и убирайся, – холодный, бескомпромиссный голос.

Это не могло происходить по-настоящему. Сон. Просто дурной сон.

– Я же беременна, – всхлипнула я, взяв её. Повернула голову, но вместо слов получился новый всхлип.

– Это уже не моё дело! – рявкнул муж. – Беременна ты не от меня!

Я сама не поняла, как крепче сжала ручку. Слёзы душили, Женя стоял позади, и я чувствовала его ярость. Одна за другой на лист упали две капли.

– Доволен?! – закричала я, расписавшись, и швырнула ручку ему в лицо. – Мог бы просто сказать, что я тебе надоела! Доволен теперь?!

– Более чем, – он забрал бумаги и отошёл. – А теперь собирай вещи и проваливай из моего дома. У тебя есть весь день, чтобы собраться. Я вернусь вечером. Чтобы к этому моменту здесь не было ни тебя, ни твоего барахла. Позже пришлю к тебе человека, он заберёт ключи. И не вздумай меня шантажировать. Пожалеешь.

Глава 1

5 лет спустя

Настя

– Сегодня она ленилась, – сдав на руки матери свою восьмилетнюю ученицу, сказала я. – В последнее время Кате не хватает внимания. У вас дома всё в порядке?

Женщина замялась. Ясно. В общем-то, ответ мне был не нужен.

– Ваши проблемы отражаются на ребёнке, – выговорила я строго. – Соответственно, на результатах. Скоро у нас соревнования. Если хотите, чтобы Катя выступила на них успешно, оградите её от ваших проблем с мужем. Всё дело в этом, как я понимаю.

– Анастасия, это наше семейное дело. Вы тренер Кати, а не…

– Именно, тренер, – оборвала я её. – И, как тренер, я вижу в ней потенциал.

Девочка, о которой шла речь, скромно переминалась с ноги на ногу у выхода с катка. Я посмотрела на неё, снова на её мать. Та была недовольна. Я бы тоже была недовольна. Я бы тоже на её месте не пришла в восторг, если бы кто-то тряхнул грязным бельём прямо у меня перед носом. Но амбиции брали своё. И желание сделать из дочери чемпионку тоже.

Наконец каток опустел – остались только мы с помощницей.

– Думаешь, поможет? – спросила Вероника, проводив взглядом ученицу.

– Думаю, нет. Но у неё хотя бы будет повод задуматься.

Сказав это, я почему-то вспомнила о своём незадавшемся замужестве. Вздохнула. Прошло почти пять лет, а на меня время от времени всё ещё накатывали горечь и злость. Сколько я ни пыталась выстроить хоть что-то на месте разваленных отношений, не выходило. Хотя… Не то чтобы я сильно старалась.

Словно прочитав мои мысли, Вероника спросила:

– Тот хоккеист… Егор. Ты думаешь с ним встретиться ещё раз? – словно прочитав мои мысли, спросила Ника. Я ответила ей выразительным взглядом. – Понятно. – Она проехалась вдоль борта. Затормозила около меня. – Он красавец.

– Ты не забыла, что замужем? Если бы твой Дима услышал…

– То, что я замужем, не отменяет того, что у этого хоккеиста охренительная задница! Другая на твоём месте не думала бы.

Я тихонько засмеялась. Поспорить с этим было трудно.

– Но я не другая, – уже серьёзно ответила я и открыла дверцу.

Ника подъехала ко мне. Дотронулась до руки.

– Не другая, – согласилась она. – И поэтому я хочу, чтобы ты была счастлива. Ты этого достойна.

– Я счастлива, – я показала на каток.

Я и правда была счастлива: любимая работа, подруга, своя, пусть и маленькая, квартирка в зелёном районе. Об этом многие могли только мечтать.

– Ладно, – Ника сдалась. – Ты сейчас к Яковлевичу?

– Угу, – я надела на лезвия коньков чехлы. – Не знаю, что ему нужно, но утром он был мрачнее тучи. Говорят, влепил кому-то выговор, потом закрылся в кабинете и не выходил. ­– Вероника нахмурилась, а я, надев толстовку, собралась к выходу. – Пойду я. Что бы там ни было, надо с этим разобраться.

Директор спортивного центра, где находился каток, на котором я работала главным тренером, ждал меня в кабинете. Обычно приветливый, сегодня он только сдержанно кивнул и показал на кресло по другую сторону стола. Сам садиться не стал, как стоял, положив руки на спинку своего, так и продолжил стоять, пронзая меня пристальным взглядом из-под густых, с проседью, бровей.

– Что случилось? – не выдержала я. – Вы же не просто так меня вызвали, Степан Яковлевич.

– Не просто, – кивнул он. Взял со стола бумажный пакет для документов и подтолкнул ко мне.

Пакет был вскрыт. Я вытащила листы.

– Читай, – приказал директор.

Чем дальше я вчитывалась в написанное, тем больше приходила в недоумение. Я подняла взгляд.

– Это ошибка. – В написанное я верить не желала. – Это новый центр.

Степан Яковлевич не ответил. У меня засосало под ложечкой. Ощущение было, что я получила удар прямо в солнечное сплетение.

– Этого не может быть, – прошептала я, уже понимая, что может.

Степан Яковлевич отвернулся. Шумно вздохнул. Я опять взяла бумаги и стала вчитываться уже внимательнее. Официальное распоряжение о закрытии центра с его последующим сносом и строительстве на этом месте жилого комплекса.

– Так не должно быть! – Я положила бумаги на стол и поднялась. Подошла к директору. – Мы должны что-то сделать! Тут не могут поставить дома! Это… Это какая-то ерунда! Ошибка!

– Никакой ошибки, – выговорил он жёстко, глядя мне в глаза. – Распоряжение подписано мэром. – Взгляд его стал ещё более мрачным, недосказанное повисло в воздухе. – Если кто-то и может что-то сделать, это ты, Настя. Больше никто.

Вероника ждала меня в тренерской. Только я вошла, она вопросительно посмотрела на меня, но я лишь отрицательно мотнула головой.

– Что-то серьёзное?

– Выйдем на улицу, расскажу.

– Ладно. Давай я тебя подвезу.

– Не надо, Ник. Время уже позднее. У тебя дочка, езжай к ней. И так всю неделю с катка не вылезала.

Пока я собиралась, Ника сидела молча, сложив на коленях ладони. Ей, в отличие от меня, в жизни выпал джекпот: муж, готовый ради неё перегрызть горло любому, уверенность в завтрашнем дне и отсутствие необходимости отвечать на вопрос своего ребёнка «Почему у нас нет папы, мам?».

Я отругала себя за эти мысли. Выпавших на долю Вероники испытаний хватило бы на троих. Уж кому-кому, не мне ей завидовать точно.

– Пошли, – переодевшись, я взяла сумку.

– Так ты расскажешь, в чём дело? – уже когда мы шли по холлу первого этажа, снова спросила Ника.

Директор просил меня пока никому не говорить. Но в Веронике я была уверена, как ни в ком другом. Что-что, а треплом она никогда не была. Да и связи её мужа могли пойти на пользу.

– Центр хотят пустить под снос, – сказала я, открыв входную дверь.

Ника порывисто обернулась.

– Что за бред?!

Я только качнула головой. Вероника выругалась. Прошла вперёд меня, остановилась, гневно сверкнув глазами. Но сказать ничего не успела: у выезда с парковки остановилась огромная чёрная машина.

Сперва я подумала, что это муж Ники, но тут дверь открылась. Один за другим из внедорожника вышли трое громил в чёрном. Один из них обошёл машину и открыл заднюю дверцу.

– Это ещё что за чудеса? – прозвучал рядом голос Ники.

Я смотрела на машину, боясь закравшегося внутрь предчувствия. Как в замедленной съёмке, я видела каждое движение: этакая раскадровка реальности. Чёрные лакированные ботинки, чёрные брюки и небрежно расстёгнутый пиджак. Выйдя из машины, мужчина скривил уголок рта. Склонился к заднему сиденью. В руках его появилась белая роза.

– Это же… – Ника, казалось, язык проглотила. – Что тут Воронцов забыл?

Она повернулась ко мне. Я уловила её движение, не отводя взгляда от мужчины с розой.

Двое охранников двинулись вперёд, он вместе с ними.

– Ты его знаешь? – вдруг поняла Вероника. – Ты знаешь нашего нового мэра?

Да, я знала его. И знала ещё до того, как он стал мэром. Когда-то этот мужчина дал мне крылья, а потом растерзал их, оставив кровоточащие обрубки и каплю света, ставшую для меня персональным солнцем.

– Хотел пригласить тебя в гости, – подойдя к нам, произнёс бывший муж, – но передумал и решил приехать сам. – Перевёл взгляд на Веронику. – Ника, кажется? – он протянул ей розу. – Свободна, – сказал он Нике и сделал знак своим людям: – А её – в машину.

– Сама дойду, – отдёрнула я руку, когда один из охранников попытался взять меня за локоть.

Под конвоем я двинулась к машине. Упираться смысла не было, тем более сейчас. Верить в совпадение было глупо: сначала разрешение на строительство жилого комплекса вместо спортивного центра, одобренное им лично, теперь он сам.

Не успела я оказаться в машине, дверь захлопнулась и тут же распахнулась другая, с противоположной стороны.

– Поехали, – бросил Воронцов, как только один из его громил сел спереди.

– А как же эти? – спросила я, показав на оставшихся на улице охранников.

– Они большие мальчики, дорогу найдут.

Машина проехала мимо стоявшей с белой розой в руках Вероники. Её беспокойство было заметно даже на расстоянии. Но вряд ли она хоть отдалённо представляла, насколько близко я была знакома с новым хозяином столицы. Так близко, что ближе не бывает!

– Если мне изменяет память, ты сказал мне, чтобы я убиралась и больше никогда не совалась к тебе. Извини, дословно не скажу.

– Это было давно, – лениво выговорил он, вальяжно откинувшись на спинку кожаного сиденья.

Как всегда, безупречный. Ворот рубашки был расстёгнут на две пуговицы, пиджак лежал между нами. Я касалась его мизинцем и не могла отделаться от мысли, что надо убрать руку, но при этом не делала этого. В машине пахло властью и деньгами с примесью терпкого мужского одеколона. Его чёрные волосы, как и несколько лет назад, завивались у висков, кожа отливала бронзой. Только в глазах не было ни намёка на тепло, лишь цинизм, расчёт и колючий холод.

– Что тебе нужно? – спросила я прямо. – Что тебе, мать твою, от меня нужно?!

– Не так быстро, Насть. Сколько мы с тобой не виделись? Четыре года?

– Я не считала, – огрызнулась я зло.

Нет, будь он проклят! Не четыре, а пять! Почти пять лет этому мерзавцу не было до меня дела. Пять лет назад я ушла в никуда, не взяв с собой ничего, что дарил мне он, ни единой купленной им вещи. Потом, ютясь в съёмной комнатушке с крохотным ребёнком, я ругала себя за гордость, за глупость, но, уходя, я не хотела от него ничего. Только ответы на вопросы, задать которые он мне не позволил. Сейчас же и они мне были уже не нужны.

– Давай вместе посчитаем.

– Иди к чёрту! Зачем ты всё это устроил? Только не говори, что соскучился. Не поверю.

– А если и правда соскучился? – он издевательски хмыкнул.

Меня потряхивало от ярости. Глумливая усмешка с его губ не сходила, а сука-память подкинула воспоминания о прошлом.

Я вспомнила утро, когда я, выйдя в кухню, увидела на столе букет белых роз и крошечный конверт размером не больше спичечного коробка. Когда, открыв его, едва не выронила обручальное кольцо и почувствовала его ладони на бёдрах. Поцелуй в шею и усмешку. А после тихое: «Похоже, ты та женщина, отпустить которую я никогда не смогу. Так что, выходи за меня, Настька. Всё равно никуда не денешься».

А потом мне вспомнилось другое утро и жёсткие слова, разодравшие в кровь моё сердце.

– Если ты не оставишь центр в покое, – проговорила я, глядя ему в глаза, – я сделаю всё, чтобы испортить тебе жизнь. Я на телевидение пойду, Воронцов. Мало тебе не покажется. Может быть, у меня нет такого влияния, как у тебя, но отмываться тебе придётся долго. А я буду делать всё, чтобы ты вымазался по самые уши. Считаешь, тебе всё можно? По-хорошему тебе говорю: центр не трогай. Тебе же хуже будет.

Выпалив это на одном дыхании, я поняла, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. И да, чёрт возьми! Это пять лет назад я была совсем девчонкой, позволившей унизить себя и выставить за порог. Больше этого не будет.

Женя некоторое время молчал, а потом несколько раз громко хлопнул в ладоши. В этот момент я почти бросилась на него. Что заставило меня сдержаться, сама не знаю.

– Будешь мне угрожать, твой центр исчезнет через неделю, – отчеканил он. – И ты ничего не сделаешь. Кто ты такая? Третьесортная фигуристка, мечтавшая попасть на Олимпиаду хотя бы хвостом сборной? Кто? Кому ты нужна? Моё слово против твоего, и всё. Тебя не возьмут ни на один каток. Попробуешь уехать за бугор? Давай. Только и там ты никому не сдалась.

– Ну, знаешь, – процедила я. – Прикажи остановить машину. В таком тоне разговаривать я с тобой не собираюсь. Посмотрим, кто кому и где нужен.

– Ты никуда не пойдёшь, – выговорил он жёстко, даже не подумав дать распоряжение.

Я вскинула голову. Он всегда был тем ещё мерзавцем: амбициозным, упёртым, идущим к цели, если это нужно, по головам. Выходя замуж, я знала, что он не принц на белом коне. Но даже представить не могла, насколько он может быть безжалостным.

– Заключим сделку, – наконец перешёл он к делу. По тому, как изменился его голос, мне стало ясно: прелюдия закончилась. – Я подумаю, что можно сделать, чтобы оставить центр там, где он есть.

– И что же я должна сделать взамен? – спросила я сухо. – Рассказать о твоих подвигах? Или неземном благородстве? Может, подобрать невесту с учётом предпочтений в постели? Что?!

– Вернуться ко мне.

– Что?! – я так и поперхнулась воздухом. – Вернуться к тебе?!

– Да.

Я тихонько засмеялась. Недоверчиво, нервно. Женя смотрел на меня. На лице его не дрогнул ни один мускул.

– Это ты сейчас серьёзно? Нет… – я качнула головой, всё ещё не уверенная, что поняла его правильно. Либо у меня что-то с восприятием, либо мой бывший муж спятил. – Ты серьёзно думаешь, что после всего я вернусь к тебе?

– У тебя нет выбора, – сказал, как отрезал. Если он и раньше был самоуверенным, теперь эта самоуверенность не знала границ.

Мы ехали по узкой улице. В окне за спиной бывшего мужа время от времени мелькали люди, почти осыпавшиеся кустарники и деревья. Магазинчики, дома, снова люди и деревья. А я смотрела на Женю и понимала: он прошлое, которого я больше не хочу. Я должна строить свою жизнь, должна, чёрт подери, пойти на свидание с этим… как его… С хоккеистом, неожиданно решившим, что родина ему милее выгодных контрактов. Должна забрать сына и расспросить его, как прошёл день. И точно не должна идти на поводу у этого сукина сына.

– Выбор у меня есть, – сказала я так, чтобы до него дошло, что я тоже не собираюсь шутить. – Посмотрим, кто кого. А сейчас останови машину. У меня нет на тебя времени.

– Что, дома сильно ждут?

– Именно.

Губы его искривились. Он окинул меня взглядом и дал знак водителю. Машина прижалась к обочине, затем остановилась. Я дёрнула дверцу, собираясь выйти, но та оказалась заблокирована. Я развернулась к бывшему мужу.

– Выпусти меня, – процедила я, едва сдерживая злость.

– Ты вернёшься ко мне, – он вдруг оказался рядом. Сжал мой подбородок.

Я дёрнулась назад от неожиданности, впечаталась спиной в дверцу. Женя обманчиво ласково погладил меня по подбородку. Губы его опять искривились.

Спину вдруг обдало прохладой. Я запоздало осознала, что дверь открылась. Как не вывалилась прямо на дорогу, сама не знаю. Я отпрянула от бывшего мужа и, только оказавшись на улице, смогла сделать вдох. Закрывать внедорожник Женя не спешил. Глаза его вдруг превратились в щёлки – всего на секунду, но меня как парализовало.

– Выбора у тебя нет, Настя. – Тихий голос заглушил все остальные звуки. – Тебе придётся вернуться, хочешь ты этого или нет.

– С какой стати?! – выкрикнула я.

Я хотела сама захлопнуть дверцу, предварительно напомнив ему, куда он может идти, но тут услышала:

– Потому что ты всё ещё моя жена.

Глава 2

Настя

– Спасибо, – поблагодарила я воспитательницу, подкрепив благодарность наличными. – Вы меня, как всегда, спасли.

Женщина кивнула, улыбнулась Никитке и, попрощавшись с ним до завтра, пошла к выходу с детской площадки.

Я присела на лавочку напротив сына. Понятия не имею, что бы я делала, если бы воспитательница из детского сада не согласилась в частном порядке задерживаться с ним после работы. Возможности нанять хорошую няню у меня не было, а после неудачного опыта с одной из тех, что выкладывали частные объявления, доверять Никитку кому бы то ни было я боялась.

– Почему всех забирают раньше меня? – обиженно спросил сын. – Мам, всех всегда забирают раньше. И тётя Вера гуляет только со мной.

– Потому что ты у меня самый мужественный и самый самостоятельный из всех, – ответила я с улыбкой, хотя у самой сжалось сердце.

Так и правда не могло продолжаться. Это было понятно уже давно. Сын тренера: у Никиты не было выбора, кроме как пойти по моим стопам. По крайней мере, поначалу. О выборе, которого фактически не было у меня самой, я пока предпочитала не думать.

Чёрный внедорожник уехал раньше, чем я успела полностью осознать смысл слов бывшего мужа. Или не бывшего, теперь уже уверенности в том, что наша история кончилась, у меня не было. Прежде, чем захлопнуть дверцу, Женя бросил короткое «увидимся, Золушка». И всё. Увидимся, я даже не сомневалась. Его взгляд не оставлял надежды на другое.

Вздохнув, я поднялась и протянула сыну ладонь.

– Пойдём домой? Нагулялся, голодный, наверное?

– Я в саду поужинал, – сын вложил свою крохотную ручку в мою. – Тётя Вера мне вместо одной две котлеты дала, и я всё съел.

– Молодец какой, – теперь уже искренне улыбнулась я.

В свои четыре сын был самым рослым мальчиком в группе. В отца. От меня ему достался цвет глаз и волос. Смуглый блондин с ярко-голубыми глазами, он был любимчиком воспитателей даже несмотря на упрямство и непростой характер. А чего можно было ожидать от сына мужчины, в тридцать два года занявшего кресло мэра столицы, мужчины, подминавшего под себя всех, всё и вся?

– Никит, давай купим тебе коньки? – зашла я издалека. – Тогда я смогу иногда брать тебя с собой на работу.

Сын задрал голову и посмотрел на меня с недетской подозрительностью, словно почуял подвох.

– Я не хочу коньки.

– Почему?

– Не хочу, – буркнул он и попробовал выдернуть руку.

Отлично! Не зря говорят, что настроение у весов может измениться в один момент. Всегда относящаяся к гороскопам со скептицизмом, я, глядя на сына, начинала задумываться о том, что, может быть, зря. Но всё это было неважно по сравнению с обрушившимся на меня пониманием: никакого документального подтверждения, что наш с Женей брак расторгнут, нет.

Пять лет назад я поставила подпись на подсунутых им бумагах, разорвав для себя все связывающие нас нити. Ушла, не оглядываясь назад. И всё. При его возможностях закончить дело для Жени ничего не стоило. И я не сомневалась, что он это сделал. К чему мне было свидетельство о расторжении брака, если замуж выходить я не собиралась?

– Мы купим тебе коньки, – сказала я твёрдо. Никита сычом глянул на меня из-под золотисто-коричневых бровок. Упрямо сжал губы. – Дай руку, – потребовала я. – И прекрати показывать мне свой характер. Я устала, Никит. Если тебе не нравится, что я забираю тебя последним, будешь ездить со мной на каток. Выбирай сам.

Я злилась на него, на саму себя, потому что выбор был так себе. Но мои родители жили на другом конце страны, а денег хватало только на то, чтобы каждый месяц выплачивать конский ипотечный взнос за нашу студию, так что ничего лучше предложить я не могла. Если центр снесут, я лишусь места. Если лишусь места…

– Мам! – резкий окрик сына привёл меня в чувства.

Никита дёрнул меня как раз в тот момент, когда я ступила на пешеходный переход, и в этот же момент в полуметре от меня пронеслась машина.

– Господи, – выдохнула я, осознав, что бы было, если бы не сын.

Я отошла от дороги, утянула его за собой и, не обращая внимания на людей вокруг, сжала плечики своего ребёнка. Притянула его к груди и закрыла глаза. Сердце всё ещё бешено колотилось, запоздалый страх подступил тошнотой к горлу, на глаза навернулись слёзы.

– Мам, мне больно, – сын стал выворачиваться.

Я только немного разжала руки, поняв, что стиснула его слишком сильно. Мой маленький мужчина. Моя опора, мой жизненный двигатель. Сам того не понимая, он столько раз спасал меня: от безысходности, от отчаяния, от пустоты.

– Видишь, как бывает, когда не смотришь по сторонам, – выдавила я, посмотрев ему в лицо. – Поэтому я тебе всегда говорю, чтобы ты был внимательным.

– Я и был внимательным, это ты по сторонам не смотрела, – он почти что возмутился.

Я погладила его по плечу и кивнула. Взгляд. Цвет, разрез глаз – мои, а взгляд –отцовский. Как же долго я предпочитала не признаваться себе в этом, но теперь не могла.

– Всё хорошо, – заметив мои слёзы, сын примирительно коснулся моей ноги. – Если ты устала, я буду смотреть по сторонам. И на каток твой пойду, только не плачь.

У меня задрожали губы и подбородок. Не в силах ничего сказать, я погладила Никиту по вьющимся у висков волосам и поднялась. Вытерла глаза. Он сам взял меня за руку. Его пальчики по сравнению с моими были очень тёплыми. Как пальцы его отца в машине. Прошло не меньше часа, а я всё ещё чувствовала невидимый ожог его прикосновения на лице. Что, если он блефовал? Что, если наш брак всё-таки расторгнут? Он ведь хотел этого. К чему ему было ждать пять лет? Какой смысл искать меня, если, уходя, я не взяла даже купленную на его деньги зубную щётку?

– Ой, забыл, – сын вдруг остановился и вытянул руку.

– Что ты забыл?

Присев чуть ли не посреди тротуара, он раскрыл рюкзак и вытащил мешочек. Чёрный бархатный мешочек с завязками. И опять я онемела. Никита протянул мне его.

– Ты сегодня утром собиралась, и он у тебя упал. Из тумбочки. А я поднял и хотел тебе отдать, но забыл.

Я молча взяла его. Открывать не стала, потому что и так знала, что внутри. Обручальное кольцо. Единственное, что осталось у меня как напоминание о замужестве. Уходя, я не подумала снять его. Напуганная, потерянная, не знающая, что делать дальше, сделала это только через несколько дней. А теперь….

– Я молодец?

– Молодец, – подтвердила я, стискивая мешочек в кулаке. – Конечно, молодец.

– Там колечко.

– Да… – непонятно почему, на глаза опять набежали слёзы. – Да, Никит, колечко. Это… оно не моё. Но неважно. Пойдём домой. Давай просто пойдём домой, а завтра купим тебе коньки. И тогда мы всегда будем с тобой.

– Всегда?

– Всегда, – подтвердила я. – Всегда-всегда.

– Я не могу, Егор, – придерживая телефон плечом, я принялась открывать дверь. – Куда я, по-твоему, дену сына?

– Можешь взять его с собой.

– Конечно, – не скрывая раздражения, ответила я. Справилась наконец с дверью и кивком показала соседке, чтобы вошла. Та замахала, но я повторила знак.

На шум выбежал Никита.

– Тётя Люся! – бросился он к гостье и принялся рассказывать, что только что собрал мозаичную голову тигра.

– В общем, Егор, сегодня ничего не получится. Давай в следующий раз.

– Подожди, – шепнула Люся. – Если нужно посидеть с Никиткой, я свободна.

Она сделала знак, что всё в порядке. Улыбнулась мне. Я замешкалась.

– Подожди, – бросила я в трубку. Люся кивнула. На год старше меня, она давно говорила, что мне пора заняться личной жизнью. Её выразительный взгляд стал последним аргументом в принятии решения. – Ладно, – сдалась я. – Около моего дома есть кофейня. Мы можем встретиться там, только ненадолго.

– Отлично, – не колеблясь, ответил Егор. – Пришли адрес. И будь готова через полчаса. Я за тобой заеду.

– Какой ты быстрый.

– Профессия обязывает, – усмехнулся он. – Жду адрес.

Положив трубку, я посмотрела на Люсю. Та едва не приплясывала.

– Довольна?

– Это ты должна быть довольна. Он вообще кто?

Мне вдруг стало смешно. Она готова была выпереть меня на встречу, сама не зная, с кем, остаться с моим четырёхлетнем сыном, лишь бы я перестала коротать вечера в одиночестве и сама закручивать разболтавшиеся гайки.

– Звезда НХЛ, – как есть ответила я. Люся недоверчиво нахмурила тонкие брови. – Серьёзно.

– То есть богатырь, косая сажень в плечах?

– Вроде того, – я невесело хмыкнула, вспомнив слова Ники про идеальную задницу, и убрала телефон в карман.

Жена мэра Москвы изменяет ему со знаменитым хоккеистом. А что, неплохой бы вышел заголовок. На самом деле, я уже жалела, что поддалась. За этот день на меня свалилось столько, что в пору было схватиться за голову, а я вместо этого решила усложнить себе жизнь ещё больше.

– Я должна быть готова через полчаса, – снова обратилась я к Люсе. – Наш чай отменяется. Сама виновата.

– Ничего, – она подмигнула Никитке. – Мы справимся вдвоём. Да, Ник? Отпустим твою мамку на пару часов?

Он подумал, отрицательно мотнул головой.

– Никита, – Люся состроила гримасу. – Ну ты что? Разве так можно?

– Можно, – заявил он как ни в чём не бывало.

– Угу, – кивнула я, глядя на сына. – Можно ему. Как же. Ладно, – я махнула рукой на кухонную зону, – хозяйничайте, а я пойду одеваться. Как-никак, звезда НХЛ, блин. А я выгляжу… – не договорив, я поморщилась.

– Как звезда фигурного катания, – незамедлительно отозвалась Люся. – Самое то.

На ходу застёгивая лёгкое пальто, я выскочила из подъезда. Больше всего на свете я ненавидела две вещи: лицемерие и опоздания. Последние особенно раздражали меня, когда дело касалось меня самой. А сейчас я именно опаздывала.

Не успела я осмотреться, стоящая метрах в двадцати машина мигнула фарами и медленно стала сдавать назад. Я двинулась навстречу. Но только поравнялась с задней дверцей, та открылась. Меня обдало запахом, ещё не успевшим выветриться из лёгких после предыдущей встречи.

Блёклый свет фонаря заслонил силуэт вышедшего из машины мужчины.

– Что ты тут делаешь? – я осмотрелась, пытаясь отыскать взглядом автомобиль Егора. Но двор был пустым.

– Кого-то ждёшь?

– Тебя это не касается.

– Как это не касается? – Воронцов дотронулся до моего плеча. Я почувствовала, как падает ремешок сумки и вцепилась в него. Женя подтянул меня к себе. – Как это не касается, Настёна? Моя жена собралась на блядки, а меня это не касается?

– Я не твоя жена, – процедила я, дёрнув сумку. – Отпусти. Меня ждут.

– Не ждут. – Он выпустил ремешок. Опёрся о машину и окинул меня взглядом. Почти как в прошлый раз, только теперь по-собственнически, оценивающе. – У твоего дружка появились неотложные дела. Ему пришлось переобуться на ходу. Сменить, так сказать, лыжи. Или коньки, – Женя посмотрел на меня с издёвкой.

– С чего ты…

Не успела я договорить, телефон в сумке зазвонил. На дисплее высветился номер Егора.

– Да, – ответила я резко, глядя бывшему мужу в глаза.

– Прости, Насть, – напряжённо сказал Егор, – меня вызвали в министерство. Придётся перенести. Чёрт подери, времени до хрена. Ничего понять не могу. Насть…

– Ничего страшного, Егор, – перебила его я. Вдох-выдох. – В другой раз, так в другой раз.

– Насть…

– Всё в порядке, правда. Увидимся.

Из темноты вынырнул парень в кепке с эмблемой курьерской службы. Окружающий его запах лилий был таким же божественным, как и букет, который он держал в руках. Заметив нас, курьер глянул на бумажку в руках и назвал адрес моего дома.

– Мне нужен третий подъезд. Кручусь-верчусь…

Ничего не сказав, Женя взял из его рук бумагу.

– Ты по адресу, – забрал и цветы. Вручил купюру. – Заказ доставлен, – ответил он на мрачно-озадаченный взгляд парня. – Этот букет для моей жены. От её любовника. Но лилии она не любит, так что… – цветы упали на асфальт. Шаг, и стебли жалобно захрустели под подошвой ботинок. Этого не ожидала даже я. – Она любит белые розы, – сказал Женя, глядя мне в глаза. – Белые розы, шёлковые простыни и крепкий чёрный кофе. Да, Насть? Ничего ведь не изменилось? И не ври. Враньё ты тоже любишь, это я знаю.

Я сжала руки в кулаки. Ничего не сказав, обошла Женю и села в машину. Потому что было ясно – это будет следующей его прихотью. Или приказом.

– Умная девочка, – он опустился рядом. – А теперь поехали. Ты ведь собиралась на свидание. Не пропадать же платью.

Глава 3

Настя

Когда машина остановилась возле роскошного ресторана в центре, я не удивилась. За время, что ехали, мы не перекинулись и парой слов. Не я устроила весь этот цирк, не мне было и начинать разговор. Воронцова же, судя по всему, устраивала тишина.

– У меня на тебя не больше часа, – сказала я, выйдя на улицу.

К открывшему мне дверь охраннику присоединился ещё один. Третий занял позицию у дверей. Наблюдая за ними, я усмехнулась.

– И кто же такой на тебя охотится, раз ты и шага ступить не можешь без свиты? Не помню, чтобы раньше ты боялся выходить из дома один.

– А кто тебе сказал, что я боюсь? – он жестом показал мне на ресторан.

Моё платье было приличным для посиделок в кофейне за углом, но не для этого места. Только мы вошли, к нам поспешил мужчина в белой рубашке. Поверх – золотисто-коричневая жилетка с вышивкой явно ручной работы. Снимать пальто я не хотела, но сделать это пришлось. И сразу же стало ясно, насколько я вписывалась в дороговизну обстановки. Если бы в кофейню, куда собиралась, я пришла бы в дырявой ночнушке, впечатление было бы примерно такое же.

– Прошу вас, – обратился мужчина к Жене.

Меня с ним словно бы и не было, хотя вежливую улыбку я получила.

– Зря стараешься, – сказала я сухо, когда нас повели по освещённому изящными светильниками холлу. – Этим ты меня не удивишь.

– Я и не собирался тебя удивлять. Я всего лишь хочу вкусно поужинать в хорошем месте.

Я фыркнула. Как же! Хотя ожидать от него можно было чего угодно. Он и раньше устраивал выходки на грани, теперь же возможностей у него стало ещё больше.

Я нахмурилась. Только теперь я поняла, что за всё время не видела ни одного человека. Обычного шума, присущего любым, даже самым пафосным заведениям подобного рода, тоже не было. Только тихая, пробуждающая мысли о восходе в горах, музыка и чуть уловимое журчание декоративных фонтанчиков.

– Прошу, – поклонившись, мужчина показал на зал. – Через несколько минут к вам подойдёт Алехандро. Если что-то потребуется раньше, на столе колокольчик.

Женя даже не поблагодарил его. Коротко кивнул и, больше не взглянув, прошёл в арочную дверь. Вот теперь я удивилась. Удивилась, мать его! Зал был совершенно пуст: ни единого человека, ни души. Только на покрытых перламутрово-серыми и жемчужно-розовыми скатертями столах колыхались огоньки свечей. Зал украшали живые цветы, в большой клетке в углу резвились жёлтые канарейки.

Единственный сервированный столик находился возле стены с декоративной лепниной. Как и на других, в подставке на нём стояла высокая свеча, напомнившая мне своей формой фаллос.

– Садись, – Женя и не подумал выдвинуть стул и помочь мне сесть.

Я дёрнула спинку, и по залу прокатился раздражённый скрип прочертивших пол ножек, выразивший моё настроение лучше слов.

– И что дальше? – я нарочито поставила локти на стол и упёрлась в скрещенные кисти подбородком. Посмотрела на бывшего мужа. – Я тебя внимательно слушаю.

– Дальше я буду есть, – ответил он и открыл меню. Перевернул несколько страниц. – Предложил бы и тебе, но, насколько помню, после пяти ты пьёшь только воду и кофе без сахара. Кстати, – он бросил взгляд в сторону, – твой кофе уже готов.

Только он это сказал, у нашего столика появился официант в безупречно выглаженной, отделанной такой же вышивкой, как и жилет нашего провожатого, рубашке. Вежливо склонив голову в поклоне, он поставил передо мной кофейник и чашку, а затем принялся наполнять её.

Я неотрывно смотрела на бывшего мужа, раздумывая, что будет, если прямо сейчас выплеснуть крепкий горячий кофе ему в лицо. Или хотя бы на его рубашку. Останавливало только понимание: от этого сукина сына зависит будущее центра, а, следовательно, и наше с Никиткой, не говоря уже о детях, занимающихся на катке.

– Я, пожалуй, тоже выпью кофе, – небрежно отложив меню, обратился к официанту Женя. – Мокачино с двойным шоколадом. И побольше взбитых сливок сверху. Да… Ещё блины с сёмгой и сливочным сыром, а на десерт – Сан-Себастьян. Двойную порцию, и чтобы был, как я люблю.

Чтобы сдержаться, пришлось изо всех сил стиснуть лежащую на коленях сумочку.

– Для вашей спутницы будет что-нибудь, кроме кофе?

– Для моей спутницы… – Женя сделал вид, что задумался. – Нет.

Ещё раз вежливо склонив голову, официант удалился.

– И мерзавец же ты, – выплюнула я. – У тебя ничего не слипнется?

– Люблю хорошо и вкусно поесть, ты же знаешь.

Я знала. Для меня, вынужденной придерживаться жёсткой диеты, походы с ним в ресторан всегда были той ещё пыткой. Когда мы впервые встретились, я и не думала о завершении карьеры фигуристки. Наоборот, мечтала о победах и медалях. Мы и познакомились на соревнованиях, где он присутствовал в качестве гостя среди других чиновников. Высокий, статный, поджарый брюнет со смуглой кожей и потрясающими глазами. На него обратили внимание даже девочки из других стран. А он обратил внимание на меня. И это стало началом конца.

– Ешь, – не собираясь играть в его игры, я отпила кофе. Он оказался безумно вкусным, такого я не пила ещё ни разу. Но и этого показывать я тоже не стала. – Делай что хочешь, Женя, только без меня. Говори, что тебе от меня потребовалось, и всё на этом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Я уже сказал.

– Это бред! – я вернула чашку на блюдце. Достала мешочек, который отдал мне сын и положила на стол. – Если считаешь, что это делает меня твоей женой и даёт тебе на что-то право, ты ошибаешься. Давно хотела вернуть его тебе. Но ты у нас теперь стервятник высокого полёта, а я так… мелкая пташка.

Резким движением он подался вперёд, накрыл ладонью мешочек с кольцом. Я едва успела отдёрнуть руку, сердце так и подпрыгнуло в груди, словно я бросилась вниз с огромной высоты на тарзанке. Сохранять самообладание становилось сложнее с каждым мигом, с каждым словом, и сидевший напротив мерзавец чувствовал это.

– А ну-ка, – он взял из-под моей чашки блюдце и вытряхнул на него кольцо.

Оно упало с едва слышным звоном, а мне показалось, что он заглушил все звуки вокруг.

– Не находишь, что оно не на том месте, где должно быть?

– Хочешь сказать, что нужно было отправить его в мусорное ведро? Я думала об этом, но мой бывший муж мелочная скотина. Знаешь, я побоялась, что он за ним кого‑нибудь пришлёт. Пришлось бы расплачиваться за этот хлам. Оно мне надо?

– Не знал, что до меня ты была замужем. Если так, у твоего бывшего мужа было очень много проблем, раз он даже девственности тебя лишить не сумел.

Я вспыхнула. Почувствовала, как краска заливает щёки и шею. Вдруг Женя схватил меня за правую руку и надел на палец кольцо. Как я ни пыталась выдернуть кисть, он не отпускал. Сдавливал запястье до боли и смотрел в глаза.

– Снимешь – пожалеешь, – прочеканил он неожиданно твёрдо и жёстко. Напоследок сдавил кисть ещё сильнее и, наконец, отпустил. – Я всегда добиваюсь своего. Любыми способами. Начну с центра…

– Начнёшь с центра?! – я всё-таки не выдержала. – Лишишь меня работы, а потом что?! Прикажешь снести дом, в котором я живу, и построить на его месте новый?!

– Зачем? Можно решить всё куда проще. Звонка в банк, где у тебя ипотека, думаю, будет достаточно.

Именно это он и сделает. Глядя на него, я окончательно поняла: подобно безжалостному смерчу, он будет рушить мою жизнь, пока не добьётся своего. И не кирпичик за кирпичиком, как я её выстраивала, а наотмашь.

– Мне страшно за этот город, – проговорила я тихо. – Ты – самое ужасное, что могло с ним случиться.

– Лучше за себя бойся.

Я вздохнула. Я все ещё не понимала, чего он хочет от меня. Но спрашивать в очередной раз не стала. Около нас снова появился официант. Поставил на столик графин с водой и огромную чашку кофе с белой шапкой из сливок. Воздух наполнился ароматом шоколада и молока. У меня даже живот сжало, таким он был манящим. Несмотря на то, что карьеру я давно закончила, позволить себе подобное не могла, тем более вечером.

Женя взял ложечку и, зачерпнув сливки, с удовольствием облизал. Зачерпнул ещё одну.

– Рано или поздно ты поймёшь, что идти против меня не в твоих интересах. И чем раньше это случится, тем лучше для тебя же, – увлечённый сливками, сказал он.

Я обхватила чашку со своим кофе ладонями. Взглядом проводила очередную ложку со сливками и заставила себя не смотреть на него. Не из-за этого дурацкого кофе и не из-за густого белого облака, конечно же.

Тут я услышала, как звякнула ложечка, и опять встретилась с Женей глазами. Как фокусник, он вытащил сложенный лист бумаги и, накрыв ладонью, подвинул ко мне.

– И что это? – с раздражением я взяла его и развернула.

Вопрос сразу же потерял значимость.

Я вскинула голову. Женя смотрел на меня в упор холодным царственным взглядом. Взглядом безжалостного победителя. А я держала в руках подтверждение того, что, однажды получив, он не отпускал меня, и свобода моя была всего лишь иллюзией.

– Это на случай, если ты сомневалась.

Я швырнула листок на стол. Поднялась, начисто забыв про открытую сумку. Та упала на пол. Конечно же, неудачно: монеты, косметика, флакончик духов – всё разлетелось по полу. Как назло, в этот момент появился официант с подносом.

– Сядь, – приказал Женя. – Сядь, Настя. У меня был не очень хороший день, и я, чёрт подери, хочу поесть.

– А я хочу, чтобы ты оставил меня в покое, – процедила я, но всё-таки вернулась за столик.

Под ногой что-то хрустнуло. Нужно было собрать рассыпавшееся, но, господи, я понимала, как буду выглядеть, ползая под столом. Почему со мной вечно случается какая-то ерунда, причём именно тогда, когда это нужно меньше всего?!

– Пока ты жива, в покое я тебя не оставлю, – он вдруг рассвирепел. Его глаза сверкнули серебристым льдом.

– Выходит, чтобы это случилось, мне нужно отправиться на тот свет?!

– Это тебе тоже не поможет. Тебе ничего не поможет, Настя.

– Пять лет тебе дела до меня не было! А сейчас что?!

– А сейчас я хочу, чтобы ты вернулась домой, – отчеканил он. – И ты, мать твою, это сделаешь. И сделаешь в ближайшее время.

– Всё, хватит, – мне стало плевать на всё. – Я ухожу.

Подобрав то, что было рядом, я снова встала и направилась к двери. Но как только я сделала несколько шагов, дорогу мне преградил не пойми откуда взявшийся охранник.

Я оглянулась на мужа. Не бывшего, чтоб его, а самого настоящего мужа. Женя на меня не смотрел. Куда больше его привлекали блины. Крепко взяв меня за локоть, охранник вернул меня к столику и силой усадил на место. Встал поодаль.

– Я тебя не отпускал.

– А я тебя не спрашивала, отпускал ты меня или нет. Меня сын ждёт. Если ты не забыл, у меня есть ребёнок. Сын, Женя! – я почти закричала. – Ему четыре года! Почему он должен страдать из-за твоих прихотей?!

– Из-за твоих выходок, – равнодушно отозвался он и поддел вилкой большой кусок ароматного блина с рыбой. – Само собой, что твоего сына я тоже заберу. Вернёшься ко мне вместе с ним.

– Что? – я недоверчиво усмехнулась. – Ты мне ещё и одолжение делаешь?! Да я тебя пристрелю, если ты к моему ребёнку приблизишься! Мой сын…

– Не люблю, когда люди бросаются пустыми словами, – оборвал он меня. – Кого ты собралась пристрелить? Ты не знаешь, где у пистолета спусковой крючок, а где дуло, мать твою! Хватит, Настя, – он сделал знак, и охранник, отделившись от стены, пошёл к нам. – Хотела домой, тебя отвезут.

– Сама доеду, – прошипела я в ответ, покосившись на громилу в костюме. – А касательно нас с тобой… Ты же не считаешь, что это что-то значит? – я подняла бумажку. – Раз ты за пять лет так и не смог довести дело до конца, я сделаю это сама. Наш развод – дело времени.

Он усмехнулся. Прожевал свой дурацкий блин, сделал глоток кофе. Отрезал ещё кусок и только потом повторил с непрошибаемым спокойствием, проигнорировав мои слова про развод:

– Тебя отвезут.

Проще было не отвечать. Отвезут, да и чёрт с ним!

На сей раз никто меня не удерживал. В сопровождении охранника я дошла до раздевалки. Надела поданное мужчиной в жилете пальто и вышла на улицу. Вечер был холодным, в воздухе пахло осенней сыростью. Не сказав ни слова, охранник проводил меня до машины и открыл дверь. Я тоже молчала. Села на заднее сиденье и уставилась в окно.

Пока мы ехали по улицам, я думала, что делать дальше. К кому идти за помощью? Из всех, кого я знала, на ум приходила только Вероника. Вернее, её муж. Связей у него было много, но мог ли он что-то противопоставить Воронцову?

Задумавшись, я не сразу поняла, что едем мы не туда. Только когда на глаза попалась подсвеченная вывеска с названием улицы, почуяла неладное.

– Куда вы меня везёте? – обеспокоенно посмотрела на водителя, потом в окно и снова на водителя. В свете фар влажно блестела дорога, по стеклу туда-сюда скользили дворники, смахивая водяную пыль.

– Евгений Александрович приказал отвезти вас домой.

– Именно, домой! – я нервничала всё сильнее. – А вы куда меня везёте?

– Домой, Анастасия Сергеевна, – водитель посмотрел на меня через зеркало. – Вы не поняли. Евгений Александрович приказал отвезти вас домой. К нему домой.

Глава 4

Настя

Остановились мы только возле дома. До боли знакомого, откуда пять лет назад я уехала с единственным чемоданом и разбитым сердцем.

– Вы не можете запереть меня тут! – сообразив, что именно это и собирается сделать приведший меня в квартиру цербер, я бросилась к двери. – Дайте мне номер вашего хозяина! Или позвоните ему и дайте мне трубку! Слышите меня?!

Слышать меня, конечно, слышали, только это ничего не поменяло. Не прошло и минуты, как я осталась одна. Думала, такое только в кино бывает, оказалось, нет. Сколько я ни дёргала ручку двери – напрасно.

– Люсь, – набрав соседке, я постаралась унять пробивающуюся истерику. – Люсь, тут такое дело…

– Ты задерживаешься, – в её голосе слышалась улыбка.

– Д-да…

– Задерживайся на здоровье. Мы с Ником дособирали мозаику, попили чай и съели твоё заныканное курабье. Он уже почистил зубки и, кажется, уснул. Сейчас… – в трубке повисла тишина, слышался только шорох. – Да, он спит, Насть, – теперь Люся стала серьёзной. – Не волнуйся. Всё в порядке.

Затаив дыхание, я досчитала до пяти. Не говорить же ей, что меня похитил мой бывший муж и запер в квартире, как принцессу в башне?

Что делать? Вызвать полицию? Да, так бы и стоило поступить. Вот только мой бывший муж по совместительству ещё и хозяин этого города.

– Спасибо, – избавив её от подробностей, ответила я. – Извини, что так вышло. Я правда не думала…

– Прекрати, Насть, – остановила она меня, и мы обе замолчали.

Ещё раз поблагодарив Люсю за помощь и понимание, я положила трубку. Рука с телефоном бессильно упала вниз. Я стояла посреди просторной прихожей и не могла заставить себя двинуться с места. Отделанные деревянными панелями стены, широкие дверные проёмы, мягкие тона: всё тут говорило о дороговизне и основательности. Всё было предназначено для того, чтобы ублажать хозяина. Жаль, что раньше я этого не понимала. Потому что ублажать хозяина должны были не только вещи, но и люди. В том числе и я.

Прошлое

– Ничего себе, – ахнула я, едва Женя включил свет.

Он улыбнулся уголками губ. Мы стояли в прихожей размером с мою съёмную квартирку. Родительская, в Екатеринбурге, в общем-то, была немногим больше.

Обернувшись, я качнула головой.

– Я, конечно, подозревала, что квартира у тебя роскошная, но чтобы настолько…

– Жизнь должна приносить удовольствие, – Женя помог мне снять куртку. Открыл шкаф-купе и взял плечики. – Для чего она ещё нужна?

– Из одних удовольствий состоять она не может, – заметила я и, подойдя, коснулась его груди.

Мне нравилось дотрагиваться до него, нравилась исходящая от него уверенность. С момента нашего знакомства прошёл уже месяц, и с каждым днём я всё яснее понимала – обратного пути нет. Каждая встреча была для меня глотком воздуха, а время порознь тянулось бесконечно.

– Не может, – согласился он, перехватив мою руку. Потянул к себе и обнял за талию. – Я об этом и не говорил. Дело в самом ощущении.

Он отпустил мою руку и коснулся лица. Я мигом позабыла о словах. Привстала на носочки и, обхватив за шею, поцеловала Женю в губы.

– Это ведь тоже удовольствие, да? – шепнула я, заглянув ему в глаза.

– Ещё какое, – он провёл рукой по моей спине, спустился до ягодиц.

Выпустив меня из объятий, Женя жестом показал в конец коридора. Вместе мы прошли в такую же просторную кухню. Женя сразу включил кофемашину. На улице было холодно, осень сыпала красно-жёлтыми листьями. Но зародившееся едва ли не с первого взгляда на Женю чувство грело лучше летнего солнца.

– Останешься на ночь? – вдруг спросил он.

Я посмотрела ему в глаза. Понимала, что это значит, но сомнений не было.

– Да, – отозвалась я тихо. – Останусь.

Его губы тронула улыбка, на щеке появилась ямочка.

– Не думай, что я ищу в тебе только удовольствие, Настя. – Он подошёл ближе. Мне пришлось приподнять голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Он тронул мои волосы. – Ради удовольствия я не привёл бы тебя в свой дом. У меня с тобой всё серьёзно.

– Очень серьёзно?

– Очень, – подтвердил он и, пропустив мои волосы сквозь пальцы, убрал руку.

Настоящее

Взвывший раненным зверем ветер заставил меня закрыть окно. Как и в таком далёком от настоящего прошлом, в городе царила осень. Но эта осень, в отличие от той, пряно-бархатной, была безжалостно колючей.

– Какая же ты скотина, Воронцов, – прошептала я, вглядываясь в черноту за окном.

За часы, пропитанные яростью, непониманием, растерянностью, бессилием и воспоминаниями глаза несколько раз наполнялись слезами. Решил преподать урок? Показать, кто главный? Мерзавец!

Не зря говорят, что самое тёмное время – перед рассветом. Ночь можно было мешать ложкой, такой она казалась непроглядной.

Я обернулась, услышав шум. Быстро пошла в коридор.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Ты в своём уме? – бросилась я к вошедшему Воронцову. – Ты…

– Остынь, – он сжал мой локоть и тихонько толкнул назад.

– Остыть?!

С очередным вдохом в лёгкие проник чужой, незнакомый запах.

Запах другой женщины.

Рубашка Жени уже не была такой безупречно выглаженной. Словно комком пролежала где-то, пока сам он…

Взгляд метнулся к его лицу.

– Где ты был?

– Быстро ты вошла в роль ревнивой жёнушки.

– Ревнивой жёнушки?! – я снова подлетела к нему. – У меня дома сын! Сын, мать твою! Ему четыре года! А ты трахаешь каких-то блядей и считаешь, что имеешь право держать меня тут!

– Успокойся!

– Да пошёл ты к чёрту со своим успокойся! Это ты успокойся!

Я схватила пальто, но Женя выдернул его у меня из рук. Дыхание вырывалось из груди тяжело, рвано. В нос снова ударил чужой запах, голова загудела.

По скулам его ходили желваки, сухожилия были натянуты. Внезапно он отбросил пальто и крепко сжал мои локти. Я с шумом схватила воздух, оказавшись прямо возле него. Удерживая меня, он смотрел мне в лицо, в глаза, и холод его взгляда прожигал меня насквозь.

– Пусти, – выдавила я, не в силах пошевелиться.

Он не отпустил. Наоборот, притянул ещё ближе. Запах стал невыносимым. Невыносимым было и то, что я чувствовала. То волнение, которое пронзало насквозь, и невозможность отвести взгляд.

– Сейчас мы поедем за твоим сыном, – выговорил он. – Соберёшь его и вернёмся обратно. Мне надоело. С этого дня вы будете жить здесь.

До последнего я не верила, что Воронцов заставит меня забрать сына и поехать к нему. Зря.

– Я пойду одна, – поняв, что он не собирается оставаться в машине, категорично сказала я. – Тебе там делать нечего.

Побоку ему были и мои слова, и моя категоричность. И, главное, выбора у меня не было, разве что сидеть и ждать, что он вдруг передумает. Или что ему надоест, и он даст распоряжение одному из своих охранников выволочь меня вместе с этой самой категоричностью.

Наградив Воронцова ненавидящим взглядом, я открыла дверь подъезда. Телохранитель любезно придержал её, а я пыталась сообразить, что делать. Только делать было нечего. Что я могла противопоставить трём здоровенным мужикам, один из которых по документам был моим мужем?!

– У тебя десять минут, – оповестил Женя, пока я отпирала замок. – Возьми только самое нужное.

– Ты издеваешься? – повернулась я к нему. – Ты представляешь, что такое собрать за десять минут четырёхлетнего ребёнка?! Почему я вообще должна будить его из-за твоих прихотей?! Он спит, Женя! Это ребёнок, это не игрушка. Да я десять минут буду только…

– Десяти минут достаточно, – он сам провернул ключ. Вытащил и, открыв дверь, кивком указал в коридор.

На глаза наворачивались злые слёзы. Уютный запах дома укутал меня, но спокойствия не принёс.

Почему я должна бросить всё?! Каждый день я строила нашу с Никиткой жизнь, пыталась превратить крохотную студию в место, куда хочется возвращаться, вкладывала частичку себя в каждую мелочь. И теперь я должна всё это оставить?!

Один из охранников остался за дверью, второй вошёл вместе с нами. В закутке, служащим прихожей, сразу же стало тесно.

– Пусть этот остаётся тут, – процедила я, когда телохранитель собрался пройти дальше. Хотела добавить, чтобы и Женя тоже не смел тащиться со мной, но что бы это изменило?

Женя сделал знак охраннику, и тот встал возле двери. Как будто я из собственного дома бежать собиралась, чтоб его!

Разувшись, я одарила мужа гневным взглядом.

– В обуви тут не ходят.

И опять он проигнорировал меня. Не подумав снять ботинки, пошёл прямиком в спальную зону.

– Настя… – сонно прошептала Люська, приподнимаясь. И тут же перевела взгляд с меня на Женю. Нахмурилась, сонно вздохнула. Взгляд её стал более осмысленным. Губы приоткрылись.

– Люсь, всё потом, – предупредила я готовый сорваться с её губ вопрос. – Пожалуйста, не спрашивай ни о чём. Иди домой, ладно?

Она спустила ноги с постели. Без сомнений, узнала Воронцова, но то ли не могла поверить, что видит его в реальности, то ли после сна не была уверена, что это именно он. Потёрла лицо, тряхнула волосами и посмотрела уже осмысленнее.

– Иди домой, – повторила я нетерпеливо. – Я тебе позвоню. – И уже почти шёпотом, с мольбой добавила: – Пожалуйста, Люсь.

– Не похож он на хоккеиста, – всё-таки прокомментировала она, поднимаясь. – Ну ты даёшь…

Я нервно вдохнула, готовая лично выставить её за дверь. Но у Люськи хватило ума ограничиться сказанным. С копной густых, растрёпанных после сна волос, в пижаме, выглядела она рядом с одетым с иголочки Женей впечатляюще. Люся в последний раз посмотрела на него, на меня и юркнула в коридор.

– Господи! – донеслось оттуда испуганное. – Я… Разрешите пройти.

Раздался лязг замка, следом – хлопок двери. Женя хмыкнул, осмотрелся. Взгляд его остановился на постели сына.

– Не подходи к нему! – зашипела я и схватила его за рукав, только он хотел подойти. – Не смей трогать моего сына, не смей смотреть на него!

Он отцепил мои пальцы, но руку не выпустил. Губы его сжались в линию, искривились. В прищуренных глазах блеснул гнев.

– Придумаем красивую историю, Настя. – Вдоль позвоночника у меня прошёл холодок от его вкрадчивого голоса. – Поиграем в семью с тремя переменными, – он погладил моё запястье и хмыкнул. Вернее, сильнее скривил губы. – Или с одной? Изменчивая переменная, как тебе?

– Перестань, – я выдернула руку.

Он продолжал кривить губы, глядя на меня с презрительной холодностью. Я ничего не успела сделать, а он уже оказался у постели спящего Никитки. Стоял, расставив ноги на ширину плеч, и смотрел на него чёрным коршуном. Каждая черта лица стала глубже, глаза превратились в контраст голубо-серой радужки и чёрных зрачков.

– Играй с кем-нибудь другим, – я буквально оттеснила его от постели. – Я добьюсь развода и…

Никита зашевелился. Золотисто-коричневые ресницы дрогнули, кулачком он потёр глаз. Я затаила дыхание. Но Никита не проснулся. Вздохнул и ткнулся носом в подушку.

Лицо Жени было суровым, грозным. Ничего не сказав, он ушёл в коридор. Я чуть не расплакалась, глядя на своего малыша. Дотронулась до его волосиков и убрала руку.

За десять минут я только и успела покидать в сумку кое-что из вещей Никиты. Охранник вошёл как раз, когда я укладывала его любимого жирафа.

– Подождите, – попыталась отобрать у него сумку. – Я ещё не…

Женя появился следом за своим цербером.

– Время кончилось, – он кивком указал охраннику на дверь. Сам же снова подошёл к кроватке. Только когда он склонился, до меня дошло, что он собирается взять Никиту.

– Не смей, – метнулась я к нему.

Он оттолкнул меня. Смирил тяжёлым взглядом.

– Не успокоишься, тебя выведут отсюда.

Глядя, как он поднимает сына на руки, я готова была забиться в истерике. Сердце то заходилось в бешеном темпе, то совсем переставало стучать. Кончик одеяла повис в воздухе голубым флажком.

Никита не проснулся. Даже когда Женя поднял его, он лишь пробурчал что-то неразборчивое и, уронив голову ему на плечо, продолжил спать.

– На выход, – скомандовал муж. – Едем домой.

Глава 5

Настя

– Так мне не приснилось, что мы ехали? – во второй раз спросил сын.

Я отрицательно качнула головой. Освещённая хмурым утром комната никак не походила на нашу. Чего стоила только огромная постель со столбиками из чёрного дерева. Это уже не говоря про высоченные потолки и ковёр, с которого не хотелось вставать. Я и не вставала. Как уселась, едва Женя положил сына на постель, так и продолжала сидеть до тех пор, пока Никита не проснулся.

– И мы теперь будем жить здесь?

– Какое-то время, – я всё-таки заставила себя встать.

Бедро потянуло: старая травма дала знать о себе. Я уже и не помнила, когда такое случалось в последний раз. Видимо, засиделась в неудобной позе. А может, всё дело было в Воронцове и нервотрёпке, которую он мне устроил.

– Сегодня же в сад не надо? Сегодня воскресенье.

– Не надо, – подтвердила я.

Оттягивать знакомство мужа и сына было бессмысленно. Хотя я бы предпочла, чтобы сегодня был понедельник, и чтобы этот понедельник никогда не кончался. Тогда бы я смогла уехать на каток и взять Никитку с собой.

Внутренний голос зазвучал внутри насмешкой. Сбежать, забиться в норку… Был бы понедельник, я бы уехала. А потом что?

– Кто тот дядя, который нёс меня? – слезая с кровати, спросил сын. Нахмурился. – Меня же дядя нёс?

– Дядя, – я протянула сыну руку.

Растрёпанный, в тёплой фланелевой пижаме с мышонком, он был похож на ангелочка. С виду уж точно. Широко зевнув, он побежал к двери, начисто проигнорировав ладонь.

– Ты ходить умеешь, Никит? – бросила я ему вдогонку.

Он уже вовсю тянулся к ручке. Справившись, выскочил в коридор, и до меня донеслись отдаляющиеся шлепки босых ног. Что же, хотя бы один плюс в стремлении Воронцова получать удовольствие от жизни, а заодно от всего, что его окружает, был. Куда же он без системы климат-контроля и тёплых полов?!

Собравшись, как для прыжка с вышки в ледяную воду, я вышла из комнаты вслед за сыном. Тот уже вовсю осматривался в кухне.

– Мам, – позвал он меня, показывая на огромный холодильник, – а зачем тут шкаф?

– Затем, чтобы было.

Я гневно обернулась. Слегка помятый, босой, в одних только болтающихся на бёдрах домашних штанах, Женя вошёл в кухню. Взял из ящика бутылку воды и выпил почти целиком. Достаточно было одного взгляда на этикетку, чтобы стало ясно: бренность бытия и вопросы материальной неустроенности его не касаются.

Задрав голову, Никита рассматривал его.

– Я тоже хочу.

– Хоти, – Воронцов поставил воду на столешницу.

Никита попробовал дотянуться, но бутылка стояла слишком далеко. А притащивший нас сюда сукин сын и не подумал помочь ему. То ли провоцировал меня, то ли решил напомнить о прошлом. Говорить я ничего не стала. Побоялась, что не смогу сдержаться в выражениях. Вытащила ещё одну бутылку, не забыв при этом от души хлопнуть дверью шкафчика.

– Держи, – я открыла бутылку и подала Никите. – Сейчас пойдём умываться, а потом будем завтракать. Ты помнишь про коньки?

Сын восторга не выказал, но утвердительно кивнул. И на том спасибо.

– Никаких коньков сегодня, – вдруг сказал Женя. – У меня другие планы.

– Знаешь, что, Воронцов, – прошипела я, подойдя к нему на расстояние в десяток сантиметров. – Срать мне на твои планы. Мы с сыном едем за коньками. А ты можешь засунуть свои планы…

Поняв, что Никита слушает слишком уж внимательно, договаривать я не стала. Не сомневалась, что мой бывший-настоящий муж и так всё понял. Я подтолкнула сына в плечо. Тот снова задрал голову, не торопясь слушаться. Хоть бы он облегчил мне жизнь, так нет. Вывернувшись, Никита встал напротив холодильника. Дверцы у того были чёрные, фактически зеркальные, серебристо-чёрные ручки тянулись сверху донизу. Никого не спрашивая, Никита дёрнул одну и отпустил.

– Ого! – поймал он дверцу, пока холодильник не закрылся. – Мам, это не шкаф! Мам!

– Пойдём в ванную, – я попыталась отвести его, но он опять вывернулся. Краем глаза я уловила Женину усмешку. – Пойдём! – буквально оторвала сына от дверцы. – Ты что, такой голодный?

Никитка нехотя всё-таки пошёл со мной. Правда, чёрное джакузи и такая же чёрная раковина с расположенными по обе стороны шкафчиками и полками интересовали его куда больше зубной щётки.

Убогость нашей студии по сравнению с этими хоромами была очевидной. И тем сильнее я злилась. С любопытством четырёхлетнего мальчишки Никита унёсся обратно в кухню, как только я ему позволила.

– Через час мой человек отвезёт тебя в салон, – как только я вошла следом, заявил Женя. – Тебя нужно привести в подобающий вид.

– Себя приведи, – отозвалась я.

Достала несколько яиц, потом миску. Венчик нашёлся на том же месте, где был много лет назад. Вот только на смену старому, с простой пластиковой ручкой, пришёл другой, с изогнутой, наверняка дизайнерской, идеально лежащей в ладони. Только я добавила к яйцам молоко, Воронцов стиснул мою руку, мешая готовить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Ты – моя жена. И выглядеть должна соответственно, – приподнял наши руки, посмотрел на мои ногти. – Не хочу, чтобы в газетёнках появились статьи о том, что я не в состоянии оплатить тебе маникюр.

Вот тут я психанула. Дёрнула руку с венчиком и, не выпуская, зарядила Воронцову. Жаль, по физиономии не вышло. Но брызги на рожу ему всё-таки попали.

– С моим маникюром всё в порядке. И со мной тоже. Что тебе нужно, Воронцов?! Может, ты всё-таки скажешь? А то это глупо выглядит: столько лет ни слуху, ни духу, а сейчас…

– А сейчас мне потребовалась жена, – он с силой сжал мой локоть. – А раз она у меня есть, не вижу смысла искать другую. У меня есть ты, и ты будешь делать то, что я скажу.

Металл был везде: в его голосе, глазах, в хватке. Я стиснула зубы – так сильно он сжимал мою руку. Но венчик не выпустила и вида, что мне стало не по себе, не подала. Прямо посмотрела ему в глаза.

– Не надо меня пугать. Ты мне ничего не сделаешь, Женя. Ничего, – последнее слово я произнесла размеренно, чуть ли не по слогам.

Пальцы его разжались.

– Тебе, может, и нет.

Я приоткрыла губы. Посмотрела на сына. Благо, увлечённый незнакомой обстановкой, он не обращал на нас внимания. Женя тоже посмотрел на него. Хмыкнул и, больше ничего не сказав, ушёл. Я поглубже вдохнула и взялась за омлет. Пусть он идёт куда подальше и со своим салоном, и с угрозами!

Никиту я собрала быстро. Всё, что успела взять из его одежды: пара джинсов, свитер и мелочёвку. Про себя и говорить было нечего. С мыслями, что нужно заехать домой за вещами, я надела вчерашнее платье и собрала волосы.

– Ты такая красивая, мамочка.

Я посмотрела на сына. На сердце сразу потеплело, утренняя перебранка с Женей и оставшийся после его слов неприятный осадок отошли на задний план.

– Правда? – улыбнулась я.

– Правда, – сын слез с большого мягкого кресла.

Я поправила волосы. Как и с руками, с ними всё было в порядке. Я ведь понимала, что Женя специально завёл разговор о моём ему соответствии, чтобы задеть, но отделаться от закравшихся в душу сомнений не выходило. Пристально я посмотрела на своё отражение в зеркале. Когда мы познакомились, мне только исполнилось восемнадцать. С юности привыкшая к тому, что на меня смотрят, я не позволяла себе ни единой оплошности: ногти, макияж, одежда. Я и сейчас старалась следить за собой, но рождение сына и бесконечные попытки справиться с трудностями вносили свои коррективы.

– Тогда пойдём, – я мазнула по губам помадой и убрала её в сумку. – Сначала коньки, а потом сходим в детский городок. Как тебе?

Упоминание о городке вызвало у сына прилив энтузиазма.

– И пицца! – с готовностью воскликнул он. – Я хочу пиццу!

– Ладно, – сдалась я, пригладив завиток на его виске. – Но сперва коньки.

Только мы вышли из квартиры, навстречу нам двинулся охранник.

– Вы готовы, Анастасия Сергеевна? – почтительно осведомился он.

Насчёт искренности этой почтительности я сильно сомневалась. Хотелось нагрубить, сказать, что раз мы с сыном вышли полностью одетые из квартиры, то, наверное, готовы. Только этот-то в чём виноват.

– Да, – сказала я вместо всего, что вертелось на языке.

– Тогда давайте спустимся к машине. У меня приказ отвезти вас.

Всё-таки надо было послать его к чёрту. Сразу, как только увидела.

Ничего не ответив, я подвела сына к лифту. Вызвала, так и чувствуя, как Женин телохранитель дышит мне в спину. Куда понесло самого Воронцова, я не знала и знать не желала. Передо мной он не отчитывался. Я перед ним тоже не собиралась.

Только двери лифта открылись, мы зашли в кабинку.

– Нам на парковку, – только я хотела нажать кнопку с цифрой один, остановил меня охранник.

Я сделала то, что собиралась и, когда лифт тронулся, сказала так, чтобы до него дошло:

– Вам на парковку, нам нет. На этом и закончим. Если у моего так называемого мужа возникнут к вам вопросы, скажите, что я царапалась, кусалась и грозила перерезать себе горло маникюрными ножницами. Кстати, как вас…

– Иван.

– Так вот, Иван, на будущее: если мой муж даёт вам распоряжения относительно меня, это не значит, что я буду их выполнять. Так можете ему и передать. Понимаю, что он ваш хозяин, но это только ваше дело.

Вступать в перепалку он не стал. Вытащил телефон и набрал, не сомневаюсь, Воронцову. Лифт остановился, и я, потянув зазевавшегося сына, вышла в холл. Старалась не вслушиваться в разговор. Интересно, что бы он сделал, если бы Женя настоял на исполнении приказа? Вызвал бы подмогу и держал меня, пока маникюрша пилила бы мне ногти?

Но настаивать Женя не стал. По крайней мере, мы спокойно вышли на улицу.

– Фу, – сразу же прокомментировал сын сырость под ногами.

– Радуйся, что дождя нет.

– Если бы был дождь, мы бы сразу пошли в городок.

– Кто тебе это сказал? – уверенность, с которой он это заявил, вызвала у меня усмешку. И снова, несмотря ни на что, на сердце стало чуточку теплее. – Скорее мы бы купили коньки, а не пошли в городок. Коньки важнее, Никит. В городок можно сходить и в другой раз.

– Ты всегда так говоришь, – надулся Никитка. – У тебя всегда всё важно, что скучно. И в городок ты обещала мне, ещё когда было другое воскресенье. А потом мы не пошли.

– Правильно, – я постаралась, чтобы голос звучал примирительно. – Потому что у меня были важные дела. Городок – это развлечения, а дела…

– Дурацкие у тебя дела! – сын дёрнул ручонку.

Тактическая ошибка. Нужно было сказать иначе, но у меня не всегда выходило подбирать правильные слова. И опять Никита до невозможности напомнил мне своего отца. Как скоро Женя поймёт? Его обвинения в измене намертво засели в сердце обломком ржавого металла. Ирония заключалась в том, что на роль возможного любовника у меня был только один претендент. Голубоглазый блондин, как и я сама.

– Жизнь состоит не из одних только развлечений и удовольствий, Никит, – ведя сына по знакомому двору, вздохнула я. – Я пообещала тебе, что мы сходим в твой городок, мы сходим. Если будешь себя хорошо вести, может быть, ещё на мультик сходим. – Он было воодушевился, но я тут же строго повторила: – Если будешь себя хорошо вести.

– Я буду.

– Вот и посмотрим, как ты будешь.

К моменту, когда я забрала у вымученно улыбающейся девушки на кассе коробку с коньками, единственным моим желанием было растянуться на постели и со стоном накрыть лицо подушкой. Выбрать хорошие, подходящие для четырёхлетнего ребёнка коньки за адекватные деньги было той ещё задачей.

– Теперь в городок? – с надеждой спросил замученный Никита.

Выхода не было, пришлось исполнять данное обещание. В прошлое воскресенье я и так вынуждена была провести дополнительную тренировку. Сезон начался не так давно, но первые важные соревнования, где мне предстояло выводить свою ученицу, планировались уже на неделе.

Сдав сына аниматорам, я села за столик в ближайшем кафе. Заказала кофе и набрала Люсе.

– Ты в порядке? – сразу же спросила она.

– Да, всё хорошо, – прозвучало дежурно, конечно, но объяснять было бы слишком долго.

Люська молчала. Мне вдруг стало совестно. Сколько раз она меня выручала, не сосчитать. Сколько поддерживала, сколько просто выслушивала… А я как называла её соседкой, так и продолжала называть. Какая она мне соседка?

– Это очень долгая история, Люсь. Мы с Женей… В общем, мы давно знакомы. Я тебе попытаюсь рассказать, когда встретимся.

– Попытаешься?

– История так себе. Так что попытаюсь.

– Ощущение, что для этой попытки нам нужно будет что-то крепче чая.

– Наверное, – согласилась я и хотела сказать, что в следующие выходные я постараюсь выкроить целый день, но тут на стол передо мной опустилась чашка кофе, а телефон из руки исчез.

– Она тебе перезвонит, – сказал Женя и, нажав на отбой, убрал телефон в карман. Он положил ладонь мне на плечо, предупреждая попытку встать и, склонившись, коснулся губами уха. – Значит, решила перерезать горло маникюрными ножницами? – от его дыхания руки покрылись мурашками. Он говорил, губы его шевелились, и я не слышала – чувствовала каждое слово. – Посмотрел бы я на это, – пальцы на плечах сжались и исчезли.

Выдвинув стул, Женя сел напротив. Положил ладонь на стол и убрал. На столе остались билеты.

– Сеанс через полчаса. Хороший диснеевский мультик.

Я мельком посмотрела на билеты. Уловила движение – у дверей стояли двое в чёрном. Один из них развернул собравшуюся занять столик девушку. Я заставила себя унять сердцебиение. Выдержала взгляд мужа.

– «Леди и Бродяга»? – выдавила я с трудом. – Но… Его не показывают.

– Теперь показывают. Всегда любил барбоса, приударившего за сладкой Жучкой. Только долго этот парень с ней возился. Надо было сразу заняться делом, – холодный взгляд, ямочка на щеке. – Капучино, – он показал на мой кофе. – А раньше был только чёрный. Ты позволяешь себе много, Насть. Даже слишком, – выговорил он, глядя мне в глаза, и кофе это не касалось.

От слова «совсем».

Пустым был не только зал, в который вошли мы, – в кинотеатре не было ни души. Ни зрителей, ни персонала – никого. Только мы и охрана.

– Ты настолько не любишь людей? – покосилась я на Женю, когда мы подошли к стоящей перед дверьми в зал тележке с едой и напитками. Само собой, ни о каких продавщицах, как и о контролёрах на входе, речи не шло.

– Предпочитаю отдыхать от них, когда есть возможность.

Возможность! В выходной, в кинотеатре торгово-развлекательного комплекса, возможность отдохнуть от людей у него конечно же была! Миллиард, мать его, возможностей!

Я стиснула зубы. Женя взял с тележки стакан с попкорном и стакан с кофе.

– Это можно так брать?! – Никита привстал на цыпочки, задрал голову, разглядывая разложенное.

– Нет!

– Да.

Наши с Воронцовым взгляды встретились.

– Нет, – повторила я.

Женя взял ещё один, самый большой стакан и отдал сыну. Моему, чтоб его, сыну, обесценив моё «нет» дальше некуда! А Никита даже не подумал спросить разрешения. Обхватил стакан обеими руками и, до невозможности довольный, крепко его держа, опять задрал голову.

– Это мы тоже возьмём, – Воронцов сунул в карман пару пакетиков с воздушными зефирками. – И…

Он протянул мне бутылку негазированной минералки. Если бы не Никита, я бы вылила её в его стакан. Из-за сына пришлось умерить пыл.

– Не люблю, когда решают за меня, – я вернула ему воду и забрала попкорн. – Я сегодня не обедала. Так что могу позволить себе много. Ты и представить себе не можешь, как много, Воронцов. Я теперь вообще многое себе позволяю.

Он хмыкнул. Опустив взгляд на сына, я увидела у него в руках два шоколадных батончика. Да Боже ж мой! Когда только успел?! Выглядел он ещё более довольным, чем раньше.

Мысленно махнув рукой, я пошла к дверям. Никитка обогнал меня и чуть ли не вприпрыжку влетел в зал.

– Осторожнее, Никит! – крикнула я ему вдогонку. – Там лестница!

– Не волнуйся, – прозвучало сзади. – За ним проследят.

Ах, да! Как я могла забыть про следующего по пятам за своим хозяином Ивана и его сотоварищей? Стук собственных каблуков раздражал, насмешка Жени, которую я чувствовала буквально кожей, просто бесила. У входа в зал я развернулась, намереваясь сказать ему всё, что думаю о его смешках в спину, но наткнулась на совершенное равнодушие. Вот же сволочь!

Так ничего и не сказав, я вошла в оформленный в благородно-синих цветах зал. Никита ждал нас на середине лестницы.

– Куда садиться? – громко спросил он, так и обнимая стакан с попкорном.

– В кресло, – ответил ему «мистер Остроумие».

– Ему четыре, тебе тридцать четыре, ­– сказала я тихо, спускаясь в зал рядом с Женей, – а чувство, что вы ровесники.

– С чувствами у тебя всегда было слабо. С чутьём и интуицией тоже.

– На себя посмотри.

Обогнав его, я подошла к Никите и помогла ему пройти между рядами в середину. Придержала попкорн, пока он садился. Не успела я откинуть сиденье соседнего кресла, свет в зале стал гаснуть. Рукав пиджака Жени задел мою ладонь, и я невольно отдёрнула руку. Рядом раздался хруст и шуршание. На ногу мне что-то упало. Я было нагнулась, чтобы поднять оброненную сыном шоколадку, но тут пальцы мои оказались зажатыми. Я повернула голову. Женя смотрел на меня слишком уж пристально. Смотрел и ничего не говорил до тех пор, пока огромный экран не разукрасился заставкой старого мультфильма.

– Люблю старое кино, – заметил Женя. – В прошлом вообще было много хорошего.

– Жить прошлым – признак старости, – отозвалась я и тоже хрустнула воздушной кукурузой. В последний раз я ела её, наверное, в далёком детстве. Но никакой ностальгии не было. Может, это я постарела?

Я посмотрела на промолчавшего мужа из-под ресниц. Даже в темноте можно было различить черты его лица, чёткий профиль и твёрдый подбородок. Снятый пиджак лежал на его коленях, у виска завивалась прядь волос. Я посмотрела на сына – у него имелась такая же, только светлая. Вдруг стало до слёз обидно. Думала ли я когда-нибудь встретиться с Женей, попытаться всё объяснить? Само собой. До последнего думала. А как только перестала – вот, на тебе.

Кадры семейной идиллии сменяли один другой, а я смотрела совсем другое кино. Не мультфильм и даже не мелодраму.

Хроники разбитого сердца. Ненужное ему счастье. Пусть не сбываются мечты.

Я бы могла придумать множество названий для нашей с Женей истории.

– Не очень-то ты много себе позволила, – показал муж на попкорн. Мультфильм почти закончился, а стакан так и остался полным.

– Зато ты, как всегда, – я вставила свой стакан в его пустой и повернулась к сыну. Под музыкальное сопровождение по экрану ползли финальные титры. Никита зевнул. Протянул мне свой стакан, но я не взяла.

– Мне-то зачем?

– Я наелся.

– Молодец.

Я вздохнула и всё-таки забрала его. Никита зевнул снова.

– Понравился мультфильм? – спросил Женя, наблюдая за нами.

Сын поморщил нос. Я отряхнула крошки с его свитера, поправила воротничок. Он вывернулся. Сам сполз с кресла.

– Угу.

– Всё, Жень. Он устал. Давай оставим наши разборки на следующий раз.

Слава Богу, он меня услышал. Только я хотела поднять Никиту на руки, остановил. Поставил попкорн под кресло и взял его сам.

– Это не обязательно, – уже по инерции напряглась я.

– Ты сама сказала хватит, Настя. Так что начинаешь?

Его строгий взгляд привёл меня в чувство. Из меня будто вышибли последние силы. Сама бы не отказалась сейчас оказаться у него на руках и… Господи, о чём я вообще?!

Никита обхватил Женю за шею, и тот понёс его к выходу. Я несколько секунд смотрела им вслед. Вздохнула.

Милый, Дорогая… Дом в пригороде и собака. Так могло бы быть и у нас. Могло бы. Но есть как есть – совсем по-другому.

– Домой, – приказал Женя, захлопнув внедорожник.

За несколько минут, пока мы вышли на парковку, Никиту совсем сморило.

– Не хочу домой, – капризно заявил он. – Мам, ты обещала пиццу. Мам…

– Давай ты поспишь, а потом будет пицца, – поглаживая его по волосам, сказала я тихо. Сын снова зевнул и начал хныкать.

Перехватив взгляд Жени, я опять погладила сына. Встал он сегодня рано, не спал днём и теперь сам не знал, что ему нужно. Поелозив, он прижался ко мне.

– Спи, – шепнула я тихонько, стараясь успокоить его.

Мы выехали с парковки, в окне замелькали фонари и светлячки стёкол многоквартирных домов, за которыми самые обычные люди жили самой обычной жизнью. Никита вздохнул, ресницы его дрогнули.

– Мне нужно взять вещи, Жень, – не прекращая убаюкивать сына, спокойно сказала я.

– Всё, что нужно, я тебе куплю.

– Всё ты мне не купишь, – я сделала акцент на первом слове. – Мне нужны мои вещи. И Никите тоже. У него есть любимые игрушки, у меня тоже есть то, к чему я привыкла. Тебе что, нравится изображать барана?

Наверное, последнее я сказала зря. Теперь согласие завезти меня за вещами подтвердило бы, что он в самом деле вёл себя глупо. Недостатков у Жени было много, но и достоинств не меньше. Умение опускать ненужное – один из них. Не просто так он занял пост мэра в тридцать три года.

– Езжай по вчерашнему адресу, – ничего мне не ответив, обратился муж к шофёру. – Сделаем крюк.

Благодарить я не стала. Никитка опять захныкал, и я помогла ему лечь. Положила голову к себе на колени и тихонько запела:

– Паровозик чух-чух,

Едет зайка и петух

С ними маленький мышонок,

Полосатенький котёнок.

Никитка поёрзал, устраиваясь удобнее. Я улыбнулась уголками губ. Погладила по спинке и продолжила тихонько напевать:

– Ночь накрыла пеленой,

Принесла им всем покой.

Сладко спят зверята,

С ними спят ребята.

Постепенно дыхание сына стало ровным. Размеренное шуршание шин по мокрой дороге успокаивало, и я даже забыла, что нахожусь под конвоем. Подняла взгляд. Женя пристально смотрел на меня. Очень внимательно, с непонятными мне гневом и досадой.

– Что не так? – спросила я, не желая ждать, пока он начнёт первым.

Но он не ответил. Отвернулся к окну и уставился на улицу. А я машинально продолжила поглаживать спину сына, глядя на его отца и гадая, что делается у него в душе, в сердце. И есть ли у него вообще сердце. Или я по неопытности и глупости приняла за него кусок свинца?

Насытившийся эмоциями, Никита крепко уснул. Спал он всё время, что мы ехали, и не проснулся, когда остановились у подъезда.

– Оставь ребёнка в машине, – прервал мои колебания Женя. Сказано это было тихо, но прозвучало приказом. Его «ребёнка» резануло по ушам. – Это будет гарантией, что тебе не взбредёт в голову какая-нибудь дурь.

Не ответив, я осторожно переложила Никиту на сиденье. Сняла пальто, свернула и подложила ему под голову. И снова поймала на себе пристальный взгляд мужа, но спрашивать на этот раз, чем он недоволен, не стала.

На улице было холодно. Платье не спасало ни от ветра, ни от усилившегося дождя. Не дожидаясь Женю, я пошла к подъезду и в момент, когда открыла дверь, почувствовала его присутствие.

– Решил меня проконтролировать? Думаешь, запрусь в квартире?

– Вряд ли. Твой мальчишка, как никак, у меня.

– Вот именно, – глянула я на него волком и зашла в подъезд.

Он, в сопровождении охранника, двинулся следом. Пока мы поднимались, я старалась не дышать. По крайней мере, глубоко. Лифт был маленький, тесный даже для нас с Воронцовым, из-за его громилы же было чувство, что пространства не осталось совсем. Хотя его бы не осталось, даже если бы он был размером с бальный зал.

– Ты странный, Жень, – грустно усмехнулась я, открывая замок.

– И чем же?

– Да так… Не могу тебя понять и всё.

Его молчание могло означать что угодно. Я сделала вывод, что ему и не было нужно, чтобы я понимала. Достаточно, чтобы понимал он. А он наверняка понимал. Иначе бы не затеял всё это.

– Останься снаружи, – неожиданно остановил он телохранителя, когда тот хотел зайти с нами.

Он возразил, что должен проверить помещение. И снова это резануло мне слух: ребёнок, помещение… Воронцов и его люди обесценивали и обезличивали меня и мою жизнь.

Пока я собиралась, Женя осматривал квартиру. Два шага в одну сторону, три в другую. Слегка утрировано, но, в сущности, так оно и было.

Сложив стопку одежды в лежащий на постели раскрытый чемодан, я пошла в ванную. Стоявший на пути Женя и не подумал сдвинуться с места. Пришлось протискиваться между ним и стеной. Неожиданно он упёрся рукой в стену, преграждая мне путь. Я вскинула голову.

– Этого ты добивалась? – спросил он со скрытой злостью. – Твой парень быстро вымахает. И что будешь делать? Прятаться в ванной, чтобы сменить трусы?

– Со своими трусами я как-нибудь разберусь, – я хотела обойти его с другой стороны, но он остановил меня. Удержал за плечо.

– Что же его отец тебе не помог?

– Его отец – редкостный мерзавец.

Женя хмыкнул. Недобро, с презрением. Отпустил меня, но продолжал смотреть.

– И ради этого ты всё разрушила… – снова хмыкнул, теперь с ещё большим презрением. – Стоило оно того?

Если бы я сделала хоть крошечный шаг, неминуемо бы дотронулась до него. Поэтому я стояла, вжавшись спиной в стену. Впервые за пять лет я была с ним один на один. Слишком близко, чтобы ничего не чувствовать. Слишком горько, чтобы не помнить.

– Вот сам и ответь.

Он не ответил. Ладонь его оказалась около моей головы. Я вдохнула, втянула живот. Между нашими лицами оставались считанные сантиметры, его лоб почти касался моего, взгляд обжигал.

– Дай мне дособираться, – собственный голос я не узнала.

Женя убрал руку. Так резко, что я растерялась. Повернулся в сторону комнаты, а я так и прижималась к стене. Колени дрожали, в горле пересохло. Муж взял с тумбочки Никиткину игрушку. Бросил обратно.

– Собирайся, – он вдруг повернулся ко мне. Прошёлся взглядом с ног до головы, задержался на лице. – Бери всё, что тебе нужно. Другого шанса не будет. Больше ты сюда не вернёшься.

– Это ещё почему?

– Завтра банк забирает квартиру, – отчеканил он. – За неуплату.

– За какую ещё неуплату?! – вскрикнула я. – Не смей, слышишь, Воронцов?! – я подлетела к нему и схватила его за рубашку. – Ты не…

Он стиснул мою руку.

– Ты просрочила долг. На пять лет, Настя.

Я сглотнула. Женя дёрнул меня к себе и тут же выпустил.

– Теперь ты отдашь всё.

– Банку или тебе? – только и смогла выдавить я.

Его губы искривились, ладонь легла мне на шею.

– Банку ты отдашь квартиру. А мне… Мне всё, что я захочу.

Глава 6

Настя

– Рассказывай.

– Только не спрашивай ни о чём, ладно?

Мы с Никой одновременно замолчали. Её выразительный взгляд яснее ясного дал понять, что, хотя бы вкратце, но объяснить появление около центра Воронцова мне придётся. Я и сама понимала, что придётся, но как, не представляла. Нужно было начинать с самого начала, а это мало того, что было бы долго, так ещё и больно.

– Мы были женаты, – призналась я нехотя. – Но это давно кончилось, Ник.

– А Никитка…

Теперь я выразительно посмотрела на неё. И без того огромные глаза Вероники стали ещё больше.

Потуже затянув шнурок на ботинке, я вышла на лёд. До начала ледовой тренировки оставалось совсем немного. Хотелось покататься, пока не пришли дети. Это всегда помогало прогнать из головы дурные мысли. Правда, на этот раз мысли были как раз не дурные. Полночи я думала, что делать. Благо, на моём присутствии в своей постели Женя не настаивал и на исполнении супружеского долга тоже. Но что могло прийти ему на ум дальше?

Выход был один – попросить Нику о встрече с её мужем. Собираясь на работу, именно это я и думала сделать. Но потом поняла, что не должна вмешивать её в свои проблемы. Никого не должна. Наши с Женей отношения были только нашими. И разбираться в них нужно было только нам.

– Ты знаешь, – Вероника присоединилась ко мне, – я чего угодно могла ожидать, но такого…

– Когда мы поженились, я не думала, что Женя будет мэром, – со вздохом ответила я. – Я вообще не думала. Если бы думала…

Договорить я не успела. Наткнулась взглядом на подошедшего к бортику Степана Яковлевича. Сегодня он был ещё угрюмее, чем во время нашего разговора в кабинете. Смотрел на каток и на нас с Никой с непонятной мне решимостью.

– Что-то не нравится он мне, – озвучила мои мысли подруга.

– Подожди здесь, хорошо? – остановила я её, а сама подъехала к директору.

– Что случилось? – спросила я сходу. – И я не про центр, Степан Яковлевич. Что ещё случилось?

Он глянул на меня из-под бровей. Этот взгляд я запомнила с первой нашей встречи. Тогда он напугал меня – не умеющую ничего, кроме как стоять на коньках, девчонку с того и гляди грозящим начать лезть на нос пузом. Руководители двух школ до него вежливо отказали мне. От этой встречи я тоже ничего не ждала. Но Степан Яковлевич не посмотрел ни на моё положение, ни на отсутствие тренерского опыта.

– Знаешь, за что я тебя всегда ценил, Настя? – недолгая пауза. Я могла бы ответить, но предпочла выслушать его. – Ты редко заходишь издалека. И видишь то, чего многие не видят. Ещё ты не боишься показаться смешной.

– Здесь вы преувеличиваете, – я хотела улыбнуться, но улыбки не получилось.

– Нет. Но это не главное. Главное, за что я ценю тебя, – искренность и твоя интуиция.

Его слова про интуицию заставили меня напрячься. И не зря. Степан Яковлевич ещё раз обвёл каток взглядом и остановился на мне.

– Меня попросили покинуть место, – сказал он. – Вне зависимости от того, что будет с центром. Утром я ездил в департамент. Подписал заявление по собственному желанию.

– Вас переводят? – уточнила я, не до конца понимая.

– Нет, Настя. Не переводят. Я, чёрт подери, всю жизнь отдал своему делу, а меня, как щенка за шкирку… – в сердцах рубанул он рукой. – Твари. Да чёрт бы с ними. Жалко центр. Я за него готов был бороться. А так… кому он нужен? Дети кому нужны?

– Мне, – решительно заявила я, прямо посмотрев ему в глаза. – Мне нужны. И дети, и центр. И вы мне нужны, Степан Яковлевич. Я и за вас поборюсь, будьте уверены.

Сказав это, я открыла дверцу.

– Отпустите меня сегодня?

Он нахмурился. Понял ли что-нибудь? Вряд ли. А вот я всё поняла. Всё, провались пропадом этот сукин сын!

Охранник в городской мэрии остановил меня ещё на подходе к рамкам. До сегодняшнего дня бывать мне здесь не приходилось. Но Воронцов не оставил выбора.

– Вы записаны на приём?

– Да, – ответила я, не колеблясь.

– Ваш паспорт.

Достав, я хлопнула им по стойке. Охранник хотел взять его, но я придержала ладонью.

– Вряд ли я есть в ваших списках.

– Если вы записаны на приём…

– У меня пожизненная запись на приём, – перебила я его раздражённо.

Он непонимающе уставился на меня. Меня это взбесило. Виноват он, как и личный охранник моего мужа был только в том, что выбрал в качестве работодателя ещё ту сволочь. Но я была не в настроении держать ярость внутри.

– Воронцов у себя?

Он замялся. Видимо, отвечать на такие вопросы ему было не положено.

– У себя или нет, я спрашиваю?! – спросила я ещё резче.

– Успокойтесь, – я заметила, как он нажал кнопку на телефоне внутренней связи.

Решил подмогу вызвать? Отлично! Прищурившись, я бросила ему паспорт. Тот пролетел и шмякнулся ему об грудь. Послышались шаги, возле первого нарисовался ещё один охранник.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Вам лучше покинуть здание, девушка, – обратился он ко мне.

– Здание я не покину, – я повернулась к нему. – Что мне лучше, решать не вам. А вот что лучше сделать вам, я скажу: вам лучше сообщить Воронцову, что пришла Настя. И что Настя очень хочет его видеть.

Первый охранник хмыкнул. Весело ему?! Мне вот было совсем не весело. Мужчина, пять лет назад выставивший меня из своей квартиры, а заодно и из жизни, решил вдруг, что может разрушить мою. Весело?!

– Тут таких Насть…

– Таких Насть тут может быть сколько угодно. Но жена у вашего хозяина одна.

Глупая ухмылка так и застыла на губах охранника. Кашлянув, он покосился на второго. Тот молчал.

– Вы всё правильно поняли. Я – жена Евгения Воронцова. Поэтому лучше вам сообщить ему, что я тут. И побыстрее.

В извинениях передо мной, само собой, рассыпаться никто не спешил, как и принимать на веру услышанное. Отведя меня в сторону, охранник сказал, чтобы я подождала. Сам же взялся за рацию. Ждать пришлось недолго – через несколько минут возле поста появился высокий молодой человек. Впечатление создавалось, что отглажен у него не только пиджак, но и лицо.

– Пройдёмте со мной, Анастасия Сергеевна, – перекинувшись несколькими словами с помрачневшими блюстителями спокойствия моего мужа и его окружения, обратился он ко мне.

Я поднялась с кресла. Усмехаться больше никто и не думал.

Кабинет мэра находился на третьем этаже. Пройдя по широкому, застеленному шикарным ковром холлу, мы оказались в приёмной. Молоденькая, похожая на пухлую куколку, секретарша со стрижкой каре уже ждала нас.

– Пройдёмте, – встретив, она повела меня дальше, к деревянной двери, которая вполне могла бы занимать достойное место в замке средневекового лорда. Красиво и неприлично дорого.

Как ни старалась она скрыть интерес, было ясно, что моё неожиданное появление привело всех в замешательство. Я тоже не удержалась, присмотрелась к ней. Хорошенькая. Учитывая, что всё, окружавшее моего мужа, должно было доставлять ему удовольствие, это было не удивительно. Вопрос был лишь в том, какого именно рода удовольствие она ему доставляла.

Развить мысль я, к счастью, не успела. Секретарша распахнула дверь и вошла со мной в кабинет.

Женя стоял, опираясь о массивный стол. Взгляд его был прикован ко мне: тяжёлый, холодный.

– Свободна, Мара, – не посмотрев на помощницу, бросил он.

Я почувствовала, как колыхнулся воздух у меня за спиной. В кабинете повисла тишина.

– Я тебя внимательно слушаю, – наконец сказал Женя.

– Нет, Воронцов, – решительно подошла ближе, – это я тебя слушаю. Какого чёрта ты лезешь туда, куда лезть права у тебя нет?! Кто ты такой, чтобы расставлять людей, как фигурки на шахматной доске?! Ты…

Вместо ответа он показал табличку с собственным именем, рядом с которой лежала его ладонь. Вот же мерзавец!

– И что дальше?! Считаешь, если ты сидишь в этом кресле, можешь швырять людей, как тебе заблагорассудится?! И не надо говорить, что ты не имеешь никакого отношения к тому, что Петрова заставили написать заявление! Не поверю!

– Я и не собирался этого говорить, – со скучающим видом ответил он. – Я тебя предупреждал, Настя. Ты не послушала.

Я стиснула зубы. Руки сжались в кулаки сами собой. Я ничего не могла сделать, и Женя это знал. Во взгляде его сквозила уверенность в собственной неуязвимости.

– И что ты хочешь? Чтобы я была послушной женой? Заглядывала тебе в глаза и виляла хвостиком?

– Неплохо, – он слегка склонил голову, словно прикидывал, как это будет выглядеть. – Но для начала научись делать то, что я тебе говорю. Это избавит нас с тобой от множества проблем.

– Ты себя слышишь?! – окончательно вспылив, я преодолела оставшееся между нами расстояние. – Ты приказал лишить человека дела, которому он посвятил всю жизнь, только потому, что я не поехала в салон?!

– Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Теперь ты понимаешь, что я не намерен бросаться словами. Ты будешь делать так, как нужно мне. На этом всё.

– Не всё, – процедила, глядя на него снизу вверх. – Ты вернёшь Петрова на место, понял?! Он тут ни при чём!

– Это не имеет значения, – он переложил подкатившуюся к краю стола ручку по другую сторону от таблички. Снова поднял взгляд на меня. – Ты правильно сказала – тебе я ничего не сделаю. Но у меня много других рычагов давления. И я буду жать на них, пока не добьюсь своего.

Я поглубже вдохнула, стараясь унять ярость. Женя всегда умел использовать слабости окружающих в своих интересах. И злость тоже. Чтобы быть с ним на равных, мне нужно было думать рационально, хотя бы настолько, насколько я теперь могла делать это.

– Не боишься, что в один далеко не прекрасный момент обломаешь зубы? Твой предшественник, помнится, закончил не очень хорошо. Излишняя самоуверенность никого не доводит до добра.

– Излишняя не доводит, – согласился он. Нажал кнопку на аппарате внутренней связи и распорядился: – Мара, принеси два кофе. Отдельно сливки и сахар.

Секретарша в ответ пискнула, но он её даже не дослушал. Скрестил руки на груди. Только что во взгляде его сквозило надменное спокойствие, теперь меня обдало холодом.

– В четверг мы идём на приём. Ты должна быть на высоте. Во всём, Настя, – сказал он и подчёркнуто повторил: – Во всём. В твоих интересах, чтобы я остался тобой доволен.

– А если не останешься?

– Тогда мы продолжим с этого места. Твоя подружка, кажется, работает на дому? Как у неё дела с налогами? С самозанятых, конечно, много не возьмёшь, но, как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок.

– Сукин ты сын, – прошипела я с ненавистью.

Он усмехнулся.

– Ещё есть твоя помощница. Вероника. Её брат неплохо устроился. А говорят, бывшие наркоманы…

– Хватит! – резко оборвала я его. – И если уж на то пошло, соваться к Нике я тебе не советую. Раз уж ты так хорошо осведомлён обо всех, кто меня окружает, должен знать, что она не девочка с улицы. Или хочешь помериться силами с её мужем? Смотри, как бы боком не вышло.

– В четверг мы идём на приём, – повторил он. – Продолжим после этого. А сейчас у меня много дел.

Взгляд его устремился к двери одновременно с раздавшимся в кабинете деликатным стуком. Подождав несколько секунд, в кабинет вошла секретарша. Ничего не говоря, поставила на стол поднос и всё так же молча ушла, предварительно взглянув на начальника с немым вопросом. Он проигнорировал её. Я дождалась, пока она уйдёт.

– На приём ты пойдёшь без меня. В среду я уезжаю в Сызрань и вернусь только в воскресенье. У моей ученицы важные соревнования.

– В четверг ты идёшь со мной на приём, – он налил в кофе сливки. Взял кусочек сахара, но передумал и вернул на блюдце. – Твоя ученица может ехать куда угодно, ты – нет.

– В среду я уезжаю в Сызрань, Женя, – отчеканила я в ответ.

– Нет.

– Да, – сказала я ещё твёрже.

– Хорошо, – неожиданно согласился он, немного помолчав и отпив кофе. – Но учти, сделаешь по-своему, что-то может пойти не так. У твоей подруги, ученицы…

Его угроза должна была остановить меня. Но вместо этого она дала мне силы и решимость.

– Знаешь, что… Тебе не жена нужна, а кукла. Она не будет с тобой спорить, у неё не будет собственной жизни. Сможешь одевать её, во что захочешь, таскать, куда захочешь. Даже трахать её сможешь. Сплошное удовольствие и никаких проблем.

– Трахать я могу и тебя.

– Можешь, – я шагнула к нему. Дотронулась до его груди и шепнула. – Но я постараюсь сделать всё, чтобы тебе это не доставило удовольствия, – я резко ударила его по руке, в которой он держал чашку, и тут же отступила назад.

Женя зашипел, выругался. Сука было самым приличным, что я услышала в свой адрес. Но мне было всё равно. Больше ничего не сказав, я вышла из кабинета.

– Твой хозяин обляпался, – бросила я вставшей навстречу Маре. – Помоги ему. И сделай это так, чтобы он получил максимум удовольствия.

Она непонимающе хлопнула глазами. Я махнула на кабинет и вышла из приёмной.

Сволочь! Какая же он сволочь! Как бороться с ним, я не знала, но знала – поддаваться ему нельзя. Иначе я стану куклой, которую можно одевать, во что вздумается, таскать на приёмы и трахать. Удобной куклой для господина мэра.

Глава 7

Настя

Постепенно замедляющий ход поезд остановился. Проверив, всё ли на месте, я открыла купе. Никита сразу же вышел в тесный коридорчик вагона, за ним – просидевшая последние минуты не шевелясь, Арина. Эти соревнования были для неё первыми серьёзными в только начинавшейся карьере. Как ни пыталась она скрыть волнение и неуверенность, я слишком хорошо знала, как это бывает.

– Ты лучше всех, – я остановила её в дверях, положив руку на плечо. – Но тебе это ещё предстоит доказать. Прежде всего, самой себе. – Девочка задрала голову, и я улыбнулась ей. – Я с тобой. И твоя мама тоже, – я посмотрела на завершавшую нашу процессию женщину.

По проходу потянулись пассажиры. Наше купе было в самом хвосте, так что пришлось ждать своей очереди.

– Не торопись, – придержала я сына, когда тот попытался протиснуться вперёд.

За несколько проведённых в тесном купе часов он устал, накопившаяся энергия требовала выхода. Я с тревогой подумала о завтрашнем дне. Само собой, ни о каком походе на приём речи идти не могло. Выбор был очевиден. Жене я была нужна только для антуража. А для Арины то, буду я стоять возле борта или нет, имело, возможно, решающее значение.

В тамбуре я пропустила маму Арины вперёд. Сама взяла за руку сына.

– Я помогу, – проводница придержала наш чемодан. – Всего вам доброго.

– И вам, – ответила я и подняла взгляд.

Прямо на перроне, напротив вагона, стоял чёрный внедорожник. Возле него – трое мужчин.

Пальцы похолодели. Одной рукой я стиснула ручку чемодана, второй – ладошку Никиты. Разговора о моей поездке в Сызрань больше не заходило. Целыми днями я пропадала на катке, вечера проводила с Никитой. С Женей мы почти не встречались. За три дня пересеклись только один раз – поздним вечером, когда я вышла за водой. Где он пропадал, я не знала, но настроение его оставляло желать лучшего. Проблемы? Сочувствия я не испытывала. Наоборот.

– Мам, это же дядя Женя! – воскликнул Никитка.

Это и правда был Женя. Одетый в чёрное пальто, он стоял на фоне огромной машины, убрав в карманы руки. По обеим сторонам – охрана.

Проходившие мимо пассажиры задерживали на нём взгляды и спешили прочь. Чувствовали опасность и предпочитали поскорее убраться.

– Анастасия Сергеевна, – позвала меня мама Арины. – Что-то случилось?

– Нет, – сказала я тихо, предчувствуя, что будет дальше. – Всё хорошо. – Я посмотрела на ученицу. – Возможно, вместо меня приедет Вероника, Арин.

Девочка занервничала. Но объяснять времени не было, да и вряд ли бы я смогла это сделать.

Дождавшись, пока народ у вагона рассосётся, Женя подошёл к нам. Его пальцы скользнули по моим, чемодан оказался в его руках и следом перекочевал к одному из охранников.

– Ты слишком предсказуема.

– Ты тоже, – ответила я, не отводя взгляда.

Предполагала ли я, что он попытается остановить меня? Разумеется. Он всегда был не из тех, кто отступает в сторону, если дело касается его интересов и принятых им решений.

– Езжайте в гостиницу, – обратилась я к Арине и её маме. – Арин, помни всё, о чём мы разговаривали. Я тебе попозже позвоню, хорошо?

– Значит, вас со мной не будет на соревнованиях? – почти плача, спросила девочка.

Я закусила губу, отрицательно качнула головой и перевела взгляд на Женю. Больше ничего не сказав, я обошла его и сама посадила сына на заднее сиденье. Уселась следом и уставилась сквозь окно на опустевшую платформу. Могла бы сказать, что ненавижу день, когда впервые встретила своего мужа. Но рядом сидел Никитка, и только из-за него сделать этого я не могла. Не познакомься я с Евгением Воронцовым, не было бы и его. Всё просто.

Крышка багажника хлопнула. Один из охранников занял место спереди, другой дождался, пока Женя сядет рядом со мной, и присоединился к своему товарищу.

Мы проехали мимо идущей вдоль поезда Арины. Голова её была опущена, на худеньких плечиках болтался огромный рюкзак, в котором лежали коньки. Она никогда не оставляла их без присмотра. Не доверяла даже матери, и это выдавало её характер.

– Когда-нибудь эта девочка станет чемпионкой, – сказала я тихо. – Но завтра у неё первый важный старт в жизни. А я, вместо того, чтобы выводить её на лёд, должна буду провести вечер среди людей, которые обо мне забудут, как только отвернутся в другую сторону. Считаешь, это правильно?

– Почему нет? – отозвался он. – Да и не стоит загадывать так далеко. Случиться может всё, что угодно. Когда-то ты тоже грезила медалями. А что в итоге?

Я отвернулась к окну. Никита затянул неразборчивую песенку, начал болтать ногами. Ударил меня по голени раз, другой, завывая всё громче.

– Прекрати, – шикнула я на него, но Никита не перестал. – Прекрати! – зашипела я громче. – Прекрати, Никита!

На глаза навернулись слёзы. Да, в итоге не случилось ничего. Свадьба, травма и вердикт врача – никакого спорта. Если бы продолжила, то с высокой долей вероятности впоследствии не смогла бы выносить ребёнка. Бедро просто не выдержало бы. Дорога в спорт была для меня закрыта.

– Хватит! – уже сквозь слёзы прикрикнула я на сына и прикусила губу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Никита наконец присмирел. Поднял голову. Я бы отвернулась, чтобы он не видел моих слёз, но с другой стороны сидел Женя, и я знала, что, если повернусь, встречусь с ним взглядом. Так какая разница, в какие глаза смотреть: ярко голубые или цвета металла со льдом, если суть одна – не спрятаться. Ни от прошлого, ни от настоящего.

Прошлое

Тренер подала мне снятую минуту назад толстовку. Посмотрела строго.

– Мария Николаевна, – протянула я.

– Это у тебя сейчас адреналин, – непререкаемо отрезала она, – а завтра сляжешь с температурой. И кому будешь рассказывать, что тебе жарко?

Пришлось послушаться. Толстовку я надела, но застёгивать не стала. Только что объявили мои оценки за прокат короткой программы. Второе текущее место. Если бы не оступилась на выезде с прыжка, могла бы получить больше баллов и, может быть, обогнать девочку из Японии. Но впереди была ещё произвольная, и я не собиралась отступать.

Возле нас началось непонятное движение. Мы с тренером повернулись.

– Прекрасный прокат, – сказал подошедший к нам мужчина. Высокий, с чёрными, чуть вьющимися у висков волосами. В руках его была белая роза. – Я не очень разбираюсь в фигурном катании, – улыбнулся он, – но уверен, что вы должны были занять первое место. – Он протянул мне цветок. – Меня зовут Евгений. Евгений Воронцов.

– Анастасия Соловьёва, – я взяла розу и улыбнулась.

Щёки залил румянец, когда на его щеке появилась ямочка. Сама не знаю, почему смутилась. То ли потому, что пальцы его невзначай коснулись моих, то ли оттого, что под его взглядом не смутиться было трудно.

– Хорошего выступления вам завтра, Настя. Может быть, я заеду посмотреть на вас.

Настоящее

Он действительно заехал. На тех соревнованиях я стала всего лишь третьей, но для фигуристки, не входившей в состав основной сборной, это было хорошим результатом. С катка в тот день я ушла с букетом белых роз и большим плюшевым мишкой. Счастливая, полная ожиданий, надежд и окрылённая странным чувством.

– Почему мы опять едем? – недовольно спросил сын и снова принялся болтать ногами. – Мне надоело ехать.

Мне тоже надоело. Но что я могла сделать?

– Никит, веди себя нормально, ладно? Прекрати болтать ногами. – Сын всё-таки успокоился. Я повернулась к Жене. – У меня всё равно нет платья.

– Твоё платье в багажнике. Туфли тоже. – Он посмотрел на часы. – Времени впритык, но, так и быть, остановимся у придорожной забегаловки. Не в машине же тебе переодеваться.

Вскоре мы действительно подъехали к кафе. Одноэтажная постройка выглядела сомнительно, но внутри всё оказалось не так плохо, по крайней мере, столики были чистыми, а запах свежей выпечки и кофе вызывал желание остаться. Быстро просмотрев меню, я сделала заказ. Заметила, что сын переминается с ноги на ногу. Не удивительно, учитывая, что незадолго до прибытия в Сызрань он напился чая.

– В туалет хочешь?

Он кивнул. Можно было и не спрашивать. Мне и самой туда было нужно. Но только я хотела отвести его, он заартачился.

– Там для девочек. А я хочу туда, где для мальчиков.

Ничего себе заявления. Я даже в ступор впала. Раньше он спокойно ходил со мной, а тут на тебе.

– А я не хочу туда, где мальчики, – я приоткрыла дверь, дожидаясь, пока он сдастся. – Что будем делать?

Никита насупился. Сдаваться ему не хотелось, но и терпеть, видимо, сил уже не было. Но только я собралась поторопить его, к нам подошёл Женя.

– Пойдём, – не спрашивая, он показал он сыну на другую дверь. Мне оставалось только поджать губы и выразительно посмотреть на мужа. В его взгляде была насмешка. Никита, само собой, с готовностью принял предложение.

– Сам переодевать его будешь, если промажете, – предупредила я.

– Иди куда шла. Мы без тебя разберёмся.

Я хлопнула дверью. Можно было бы силой увести сына, устроить скандал. Только к чему бы это привело? Сколько нам ещё предстояло жить с Женей бок о бок? Больше всего меня тревожило, чем всё закончится. Пройдёт неделя, две, три, а потом что? Вчера утром я получила оповещение из банка, но заниматься этим времени не было. Да и смысла тоже. Я знала: пока Женя не успокоится, мне придётся жить с оглядкой на него и его прихоти.

Что и говорить, отсутствие сына рядом избавило меня от обычных сложностей. Вытерев руки, я поправила ворот свитера и посмотрела в зеркало. Если Воронцов считает, что после ночи в поезде я надену платье и буду на высоте… Пусть считает.

– Никит, – услышала я, выйдя из туалета. – Никита.

Дверь мужского открылась. Хмурый, Женя глянул на меня. Посмотрел вокруг.

– Чёрт, – процедил он.

Я похолодела.

– Где мой сын? – в голосе мелькнула паника. Ещё не добравшаяся до разума, она мгновенно пронзила сердце.

– Только что вышел. Минуты не прошло.

Я заглянула в уборную: конечно, сына там не было.

– Никита! – позвала, бросившись в зал. – Никита!

Стоявший у двери охранник двинулся к нам. Куда мог подеваться сын?! Мимо этого бугая он бы не проскользнул. Взгляд метался между столиков, но Никиты не было нигде.

– Никита! – у меня начиналась истерика.

– Настя, – коснулся меня Женя. – Он…

– Замолчи! – закричала на него. – Ты хоть на что-нибудь, кроме угроз, способен?! Ты только и можешь приказывать и кичиться властью! А ребёнка в туалет…

Женя повернул голову. Крик мой оборвался, только я увидела идущую к нам официантку. Никита шёл рядом с ней, в руках у него была большая, посыпанная орешками булка. Я выдохнула.

– Где ты был?

Никита только невинно хлопнул ресницами. Официантка улыбнулась.

– Заглянул к нам. Не ругайте его, – она посмотрела на Никиту, снова на меня. – У нас кухня была открыта. Там ничего опасного, но интересно же. Он у вас такой… Как ангелочек с открытки.

Я только вздохнула. С укором глянула на сына и покачала головой. Ангелочек, как же! Такой же, как и его папаша. Только у того внешность хотя бы соответствует начинке.

– Спасибо, – подал голос Женя.

Сказав, что сейчас принесёт наш заказ, официантка вернулась в кухню. Мы прошли к столу. Сев напротив, Женя протянул руку, забрал у Никиты булку и разломил на две части. Одну забрал себе, вторую отдал ему.

– Это мне! – возмутился Никита. – Отдай!

– Жень, – выговорила я строго. Не хватало ещё детских слёз.

– Ты треснешь, – муж отломил кусок и положил в рот. – Тебя мама делиться не учила?

– Я не хочу делиться!

– Не хочешь, а придётся.

– Отдай! – запротестовал он, видя, что Женя отломил ещё кусок от своей половины и собирается съесть. Про то, что осталось у него, он забыл начисто. Если бы не пришедшая с завтраком официантка, непонятно, чем закончилось бы дело.

– Учти, доведёшь его до слёз, успокаивать будешь сам, – предупредила я.

– Пора заняться его воспитанием.

– Будет у тебя свой ребёнок, его и воспитывай. А моего не трогай.

Радужка его глаз приобрела цвет покрытой инеем стали. Подбородок окаменел. Создалось ощущение, что только что светило солнце и вдруг резко набежали не облака – тучи, поднялся ветер, готовый вот-вот стать ураганом.

Забрав свой кофе, Женя опередил меня и поставил перед Никитой чашку с какао. Забрал тарелку с сырниками и, разломив каждый на четыре части, тоже поставил перед ним. Потом отобрал у Никиты вторую половину булки и положил на освободившееся блюдечко из-под чашки.

– Сначала сырники, – отрезал он, едва Никита открыл рот, чтобы возмутиться. – Ешь и не болтай. За столом не разговаривают.

Удивительно, но возразить ему Никита не посмел. Молча взял вилку и без моей помощи принялся за еду. Женя тоже. Мне не оставалось ничего, кроме как присоединиться к ним.

– Что? – поймав мой взгляд, сухо спросил муж.

– Ничего, – я сделала глоток. А сама подумала, что роль отца ему даётся не так уж сложно.

Со стороны мы выглядели обычной семьёй. Не знала бы, что его в жизни Никиты никогда не было, не поверила бы. И что у него никогда не было ребёнка, тоже. Я посмотрела на сына. С его характером ему нужен был авторитет. Авторитет в лице отца, а не матери. Я могла сделать для него всё, но не могла заменить ему его отца.

Глава 8

Настя

Приём, на посещении которого так настаивал Женя, проходил в самой мэрии. В детали я не вникала. Для чего потребовалась эта сходка сильных мира сего, интересно мне не было.

– Выглядишь так себе, – недовольно сказал Женя, когда я, наскоро приняв душ, надела платье и вышла к нему.

– Могу остаться дома, – ответила я совершенно серьёзно.

Терпеть его хамство я была не намерена. Мало того, что по его милости мне пришлось решать множество связанных с выступлением Арины организационных моментов и протрястись несколько часов в машине, так теперь ещё было нужно доверить сына приглашённой няне.

Спустя полчаса мы вошли в ярко освещённый зал. Мимо нас, неся поднос с бокалами, проплыл вышколенный официант в белоснежной рубашке и галстуке-бабочке. Мужчина с нависающим над поясом брюк животом поприветствовал мужа и перевёл на меня оценивающий взгляд.

– И почему вы раньше не выходили в свет? – осведомился он с полуулыбкой.

– Настя не любит бывать на виду, – вместо меня ответил Женя.

Ловко выкрутился, нечего сказать. Ещё бы упомянул, что на пять лет забыл о моём существовании, а потом решил стряхнуть пыль и примерить в качестве безделушки.

– Считаю все эти приёмы пустой тратой времени, – слащаво улыбнулась я в ответ толстяку. – Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на такую ерунду. Сегодня, например, я была вынуждена бросить свою ученицу на первых соревнованиях. Но Женя был так настойчив, что пришлось подчиниться. А теперь вот я разговариваю с вами и не могу понять, что тут забыла. Вам ведь нет до меня дела, мне до вас тоже.

Женя стиснул мой локоть. Интерес во взгляде мужчины стал живым. Моя фальшивая улыбка – ещё более сладкой.

– Настя немного не в себе, прошу нас извинить. – Он оттащил меня в сторону, повернул к себе. – Что ты творишь? – процедил он сквозь зубы.

– Немного правды этому сборищу не помешает, а тебе тем более. Не нравится? Мне тоже не нравится.

Заметив неподалёку официанта, я подошла и взяла бокал с шампанским. Сделала большой глоток.

– Только попробуй выкинуть ещё что-то подобное, – прорычал Женя, развернув меня к себе.

– И что будет, если попробую?

– Завтра твой центр пойдёт под снос. И это не пустые слова. Проверим? – Я сделала ещё глоток. Отвернулась. – Вижу, поняла, – Женя снова повернул меня к себе. – А теперь будь умницей. Молчи и улыбайся. Это всё, что от тебя требуется.

Продолжению разговора на ножах я предпочла шампанское. Развлекать господина мэра пикировкой в число выставленных им требований не входило. А для него именно развлечением наши разговоры и были.

Приём превратился в смотрины. Пять лет назад никому до меня и дела не было, а сейчас каждый норовил сказать какую-нибудь банальщину, считая себя при этом невероятно оригинальным.

Один бокал сменял другой, а я продолжала, чтоб его, улыбаться. Улыбаться и делать вид, что мне приятны все эти люди.

– Молодец, – шепнул Женя, когда от нас отошла дама в чёрном платье с нитью жемчуга на дряблой шее. – Умеешь, когда хочешь.

– Единственное, чего я хочу, – ответила я ему, – это уйти отсюда.

– С этим придётся повременить, – его ладонь соскользнула с моей поясницы на ягодицы. – А теперь подожди меня. Мне нужно обсудить наедине кое с кем пару важных моментов.

– Хоть десяток обсуждай, – бросила я и отошла от него.

Воспользовавшись тем, что вокруг никого не было, Женя хлопнул меня по заду. Я сжала ножку бокала. Несколько женщин стояли отдельно, о чём-то непринуждённо разговаривая. Дорогие платья, украшения: сказать, что выглядели они напыщенно и безвкусно, значило бы соврать. Они-то как раз были на своём месте.

– Подождите, – остановила я официанта.

Кажется, предыдущий бокал я взяла у него же.

Ничего не значащий для присутствующих, даже он смотрел на меня с любопытством. Ещё бы! Среди обслуживающего персонала уже прокатился слушок, что у мэра объявилась жена. Интересно, а наличие сына он как объяснит?

– Как Арина? – спросила я, набрав Веронике.

В Сызрань она выехала немногим позже, чем Воронцов повёз меня в противоположном направлении. Согласно расписанию, как раз должна была закончиться разминка перед стартом.

– Тебе честно? – до меня донёсся вздох помощницы. – Переживает, Насть. Запорола тулуп. И на тренировке у неё не заладилось. Этот тулуп…

Этот тулуп она могла сделать ночью с закрытыми глазами. Мне ли было этого не знать?! Самый простой из всех прыжков. А я вместо того, чтобы помочь ей справиться, молчала и улыбалась на чёртовом приёме. Молчала, чёрт подери, и улыбалась!

Попытка найти Женю ни к чему не привела. Да и нашла бы, что дальше? Я улыбнулась рассматривающей меня пожилой женщине, ещё одной, помоложе. Пузырьки шампанского щекотали язык. С каждым новым глотком музыка переставала быть такой занудной, как казалось изначально, а украшавшие зал вазы с цветами – такими вычурными.

– Попробуйте, – конфета была уже третьей или четвёртой. – М-м-м. – Я показала похожему на дворецкого мужчине на поднос. – У вас невыносимо кислая мина. Вам срочно нужны эндорфины.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Он выкатил тощую грудь колесом. Я улыбнулась ему и запила шоколад сладким шампанским. Что там говорил Женя? Жить хорошо тогда, когда это приносит удовольствие? Отлично!

– Считаете меня хорошенькой куклой?

– Простите?

– Да ладно вам, – я махнула рукой. – Думаете, я не знаю? Голубоглазая блондинка в розовом платье… – я тихонько засмеялась. – Вы любите фигурное катание?

– Это красивый вид спорта, – тактично отозвался тощегрудый.

Боже! Безлико и предсказуемо.

– Красивый, – согласилась я со вздохом. – То, что показывают по телевизору, красиво. У меня было четыре сотрясения. Перелом лучевой кости левой руки… Но карьеру я закончила из-за травмы бедра. Красивый вид спорта, да… Произвольная программа фигуриста не длится и пяти минут. Но она длится больше, чем жизнь.

– Не уверен, что понимаю вас.

– А вы и не поймёте, – я усмехнулась. Посмотрела на поднос с конфетами и взяла ещё одну. Да гори оно всё синим пламенем! Сладкий шоколад, шампанское…

– Извините нас, – со скрытым гневом сказал подошедший Женя.

Явился не запылился! С ходу он взял меня пониже локтя и увёл от «дворецкого».

– Я тебя предупреждал?! – процедил он, когда мы оказались в уединённом уголке. – Какого чёрта ты меня позоришь?!

– Позорю? – я глянула на него из-под ресниц. Только хотела допить шампанское, Женя выхватил из моих рук бокал. Я переступила с ноги на ногу. Засмеялась, схватившись за пиджак мужа.

– Я получаю удовольствие. У-до-воль-ствие, – мурлыкнула я, прижавшись к нему, и сразу отступила. – Раз уж ничего больше не остаётся. Видишь, какая я хорошая девочка? Учусь у тебя.

Выругавшись сквозь зубы, он схватил телефон. Бросил, чтобы подогнали машину к главному входу.

Я рассматривала его лицо. Сколько раз я разглаживала подушечками пальцев завитки волос на его висках? На его груди? Сколько раз касалась губами живота и дорожки, устремляющейся от пупка к паху? Прошедшая мимо девушка в алом заискивающе улыбнулась. Сука! Все они суки. Неожиданно я увидела Женину секретаршу. Сдвинула брови.

– А эта что тут делает?

Муж проследил за моим взглядом. Я дёрнула его за лацкан пиджака.

– Трахаешь её?

– Ты что несёшь? – он перехватил мою кисть. – Напилась, так веди себя нормально.

– Пошёл к чёрту! – объятая резко вспыхнувшей яростью, я оттолкнула его от себя.

Он поймал мою вторую руку. Посмотрел в глаза и, ничего не сказав, потащил к выходу. Позади раздалось звяканье стекла. Я обернулась и увидела, как по столу на пол стекает шампанское из опрокинувшегося бокала. Женя приостановился. Посмотрел на меня снова, мотнул головой, ругнулся. Зал плыл, лица людей сливались в пятна, а руку жгло от жара его ладони. Почти забытое ощущение поползло от живота к груди.

Женя опять остановился. Нет, не он – я. Боже, похоже, шампанского впрямь было больше, чем нужно.

– Так что? Трахаешь?

– Хватит, Настя, – процедил он сквозь зубы. – Мы уезжаем.

Я криво улыбнулась. Когда-то я чувствовала себя Золушкой. А сейчас? Полночь наступила раньше положенного, карета превратилась в тыкву. Остались только коньки и обида.

Охранник уже ждал нас с верхней одеждой. На плечи мне легло новое, преподнесённое вместе с платьем пальто. От меня дорого пахло, на мне были дорогие вещи и дорогое бельё. Только дорогой я себя не чувствовала. Преданной – да, но не дорогой. Холодный воздух лизнул пылающие щёки, когда мы оказались на улице. Я вырвала руку из хватки Жени.

– Когда ты обратил на меня внимание, – сказала я, справившись с неожиданно накатившими злыми слезами, – я чувствовала себя окрылённой. А сейчас…

– Сейчас ты пьяная. Ненавижу пьяных баб.

– А я тебя ненавижу, – губы всё-таки дрогнули.

Отвернувшись, я побежала вниз по ступенькам. Голова кружилась, но было всё равно. Когда-то я покоряла ледяные арены, выполняла сложные прыжки. Так неужели не справлюсь с лестницей? Хотя бы с лестницей, раз уж с накатившими чувствами справиться не в состоянии.

Быстро преодолев расстояние от лестницы до распахнутого передо мной охранником внедорожника, я нырнула в салон. Глаза жгло злыми слезами. В чём я виновата?! Если бы не он, я бы, возможно, продолжила карьеру. Поставила бы на карту всё, но не отступила.

Передняя и задняя дверцы хлопнули одновременно, машина сорвалась с места.

Я чувствовала взгляд мужа, а сама упрямо смотрела в окно.

– Кого ты увидел во мне, когда мы познакомились? – повернулась я к мужу. – Ответь. – Он поджал губы. – Ответь, мать твою! Кого ты увидел во мне на тех соревнованиях?! Кого?!

В ответ на его молчание я горько усмехнулась. Что и требовалось доказать. С первой нашей встречи я была для него именно куклой. Красивой, гибкой, голубоглазой куклой.

– Ты ведь никогда в меня не верил. Никогда не воспринимал всерьёз. Ты… ты, как и все…

Губы его сжались плотнее, по скулам заходили желваки. Я качнула головой. Стало горько и смешно, захотелось осушить ещё пару бокалов, чтобы стереть из памяти этот вечер и взгляд Жени.

– Езжай быстрее, – бросил он шофёру. Я спрятала руки в рукава пальто. Самое худшее, что можно получить от того, кого любишь: равнодушие и отсутствие веры. Я всегда верила в него, а он в меня…

Прошлое

– Слушай, да откажись ты, – глядя, как я перебинтовываю ногу, с недовольством выговорил Женя. – На хрен тебе оно надо.

– В смысле на хрен? – подняла на него взгляд. – Это этап Гран-при.

– Да какая, к чёрту, разница! – уже с раздражением бросил он. – На тебе живого места нет. Займись чем-нибудь нормальным. Или тебе нравится убиваться об лёд?

– Тебе надо, ты и займись чем-нибудь нормальным, – я закрыла тюбик с мазью и, злясь, бросила в аптечку. – Давай закончим этот разговор.

Утренняя тренировка прошла не очень удачно. Полученный в конце прошлого сезона ушиб напоминал о себе всё чаще, и меня это начинало беспокоить. Но хуже всего были такие вот разговоры. Вместо того, чтобы поддержать, Женя жалел меня, предлагал уйти из спорта или хотя бы сделать перерыв. Перерыв, когда до чемпионата России оставалось всего-ничего! И сколько бы я ему не объясняла, что фигурное катание – не спорт, а моя жизнь, понять он этого не мог. Или не хотел.

– Ладно, – примирительно сказал он, подойдя ко мне, когда я встала. Обнял и поцеловал в висок. – Давай закончим.

Я вздохнула. Его тепло успокаивало, и я, уже не так сильно злясь, прижалась к нему.

– Это моя жизнь, пойми, Жень, – сказала я тихонько.

– Есть же другая жизнь. Без синяков и всего этого.

Мотнув головой, я подняла на него взгляд.

– Моя жизнь – это фигурное катание.

– А я?

– И ты, – я улыбнулась. – Ты и фигурное катание.

Настоящее

Машина пронеслась мимо дорогого ресторана в центре Москвы. Я только и заметила вывалившуюся из него компанию, а мы уже мчались дальше.

– Если бы не Никита… – начала было я и осеклась. Хотела сказать, что, если бы не сын, я бы прокляла день, когда мы познакомились. Я бы его самого прокляла.

– Что, если бы не Никита? Карьеру бы возобновила?

У этого мерзавца хватило наглости усмехнуться. А во взгляде читалось, что он думает. Всё равно бы у меня ничего не вышло.

– Я хочу шампанского.

– Хватит с тебя.

– Я хочу шампанского, – повторила я зло, с яростью. – У меня повод есть.

– И что же это за повод?

– Похороны, – язвительно процедила я. – Хороню свою наивность. Так что имею право. Ты кем меня считаешь, Воронцов? Своей собственностью? Своей тенью? Кем?! Только не говори, что я твоя жена. Это смешно.

– Пожалуй, – неожиданно согласился он. – Дёрнул же меня чёрт тогда. – Он скривил губы, прошёлся по мне пренебрежительным взглядом. – Ты никто. Если бы не я, так бы никем и осталась. Приехала из своей глуши…

– Сукин ты сын! – Я кинулась на него быстрее, чем успела понять, что делаю. Что было силы ударила по лицу, в плечо. Глаза обожгло слезами. Крупные, они градом потекли по щекам. – Мерзавец! – ударила снова. – Ты только рушишь всё! Рушишь и сам этого не замечаешь!

– Это ты всё рушишь! – крикнул он, схватив меня за запястья, и как следует тряхнул.

Я рванулась от него, принялась выкручиваться. Попробовала укусить его, но он тряхнул снова. Чем сильнее я вырывалась, тем крепче он держал меня.

– Евгений… – начал было охранник.

– Не лезь! – рявкнул он на него. Потом на водителя: – Сверни в переулок и останови машину!

Я принялась вырываться пуще прежнего. Шипела на него, царапалась, а он стискивал меня.

– Евгений Александрович…

– Я сказал, не лезь! Со своей женой я как-нибудь сам разберусь.

Сквозь стекло замелькали огни, а потом стало темно. Машина затормозила.

– Все вон! – голос мужа прогремел на весь салон. – Вышли все! И чтобы не совались, пока не разрешу!

Повторять не потребовалось. Не прошло и пяти секунд, как мы остались одни. Тенью в стекле мелькнул силуэт одного из охранников – и всё, время остановилось. На миг пальцы Жени сжались, и тут же я полетела спиной на сиденье. Он навис сверху. Раздражённый, злой и…

– Пять лет прошло, а ты всё так же хочешь меня, – процедила я ему в лицо. – Неужели не смог найти мне замену? Зацепила тебя девочка из глуши, да?

– Зачем что-то искать, если под рукой есть оригинал? – ладонь его опустилась мне на бок, злым было даже дыхание. Горячее, с нотками шоколада и коньяка, оно щекотнуло мои губы. Твёрдость его паха была настолько красноречивой, что руки покрылись мурашками.

Женя оскалился. Пальцы стремительно взлетели вверх, к моему лицу.

– Дрянь, – процедил он, склоняясь ниже. – Лживая, но красивая дрянь.

– Значит, всё-таки красивая? – я схватила его за галстук и дёрнула. Он зашипел, ругнулся и пригвоздил мою ладонь к сиденью.

– Что дрянь, не отрицаешь?

– А зачем?

Женя криво усмехнулся. Втянул носом воздух у моего виска, прикусил мочку уха. Ещё сильнее. Вобрал в рот серёжку и снова прикусил. Я едва не задохнулась от пронзившего меня возбуждения. Стремительное, оно охватило меня так внезапно, что я не успела удержать стон. Закрыла глаза, почувствовала ухмылку в висок.

– Скотина.

– Лживая дрянь, – от его шёпота у меня по коже пробежали мурашки.

Плевать стало на слова, на задравшееся платье и на его наглую уверенность, что ему можно всё. Стон стал ещё громче. И всё-таки я попыталась вывернуться. Толкнула его, но всё, чего добилась – жёсткой хватки на запястье. Коленом он раздвинул мои ноги. Распятая под ним, я тяжело дышала и не могла заставить себя сказать решительное «нет». Он чувствовал это.

– Кто ещё кого хочет, – он стиснул моё бедро, согнул ногу в колене.

Я дёрнулась. Разум взял верх. Но по взгляду Жени было ясно – пути назад нет. С рычанием он задрал моё платье до живота. Рванул трусики. Кружево врезалось в кожу. Он выругался и просто сдвинул их в сторону. С нажимом провёл пальцами между ног. Я с жадностью втянула ртом воздух одновременно с тем, как его пальцы оказались внутри.

– Ты всегда текла, когда я тебя трогал, – просипел он, проникая глубже.

Радужка глаз стала тонкой каймой вокруг черноты зрачков.

Ещё глубже.

– Я-то, дурак, думал, что только когда я…

– Пусти! – прошептала я, опомнившись.

Он не то, что не отпустил, – сделал несколько резких движений. Только на миг выпустил мою руку. Звук расстегнувшейся ширинки, свет лампы, чернота глаз…

– Сволочь! – всхлипнула я.

Он вошёл в меня резко, грубо. Шумно втянул носом воздух, с рыком выдохнул и принялся быстро, ритмично двигаться. Лампа мелькала перед глазами, всё вокруг плыло. Я чувствовала его внутри, слышала его шумное дыхание и проваливалась в бездну. Реальность или сон? Он сипел мне в ухо, трахал меня так, что мне было больно и перед глазами плясали чёрные точки.

Я до крови прикусила губу, пытаясь сдержать стон. Соприкосновение тел было быстрым и обезличенным, словно он не хотел касаться меня, но не мог иначе. И я не могла – тело само выгнулось навстречу. Из-под ресниц я посмотрела на него и провалилась в темноту.

– Ты во всём виновата, – просипел Женя, подавшись вперёд. – Ты, Насть.

Я мотнула головой и подалась к нему. Тепло внизу живота стало невыносимым, по бёдрам растёкся жар. Устремился к груди, в колени. Его движение, мой вскрик…

– Сука, – прошипел он.

Я всхлипнула. Дошедшее до предела напряжение лопнуло. Забывшее, что такое живое наслаждение, тело сдалось мгновенно. Предательская дрожь накатывала волна за волной. Я кончала, глядя ему в глаза.

– Я ведь тебя любил, дрянь, – прорычал он сквозь зубы. Сдавил мою руку. – Любил, – толчок в меня.

Его стон, рычание, пульсация внутри. Я снова всхлипнула. Шевельнула губами, но сказать ничего не смогла – только застонала. Я его тоже любила. Когда-то. Когда-то или…

– Ты не способен любить, – я ухватила его за лацкан пиджака и, пьяная, притянула ближе. Его губы оказались на моих. – Ты не способен любить, – повторила я на выдохе.

Он прикусил мою губу. Быстрый поцелуй и пустота. Я закрыла и открыла глаза. Уставилась в потолок машины. По голым ногам прошёлся холодок. Хлопнула дверь. Я осталась одна в салоне огромной машины. Между ног было влажно, живот ныл, сердце колотилось.

– Это я тебя любила, – прошептала я одними губами. – А ты… ты меня убил.

Женя

В машину я не вернулся. Оказался бы снова рядом с ней… Чёрт знает, что сделал бы! Кровь кипела, нутро жгло, удовлетворения не было, хотя образовавшаяся в башке пустота после накрывшего оргазма не проходила долго. Взял бы её и тряс, пока не ответила бы внятно, какого хрена?! Какого, чёрт подери, хрена она полезла на другой член?! Чего ей не хватало?!

– Отвези мою жену домой, – приказал я водителю. Тот курил, стоя в отдалении с одним из охранников. – И проследи, чтобы она оказалась в квартире. Будет просить остановиться – игнорируй. Никаких остановок.

– Хорошо, – он затушил сигарету. – Что делать, если она не захочет идти домой?

– Заставь. Можешь отнести, если потребуется. Думаю, справиться с ней ты в состоянии.

Кивнув, он пошёл к машине. Я проводил его взглядом. Перед глазами у меня видением маячило лицо белокурой стервы. Ангельское, чёрт подери, лицо. Глядя в её чистые, небесного цвета глаза, сложно было представить, что она способна на предательство. Только напоминание о том, что у неё внутри, ждало дома. Её четырёхлетний мальчишка. Никита. Хорошо постарался мой дружок, ничего не скажешь.

– Вызови другую машину, – бросил я, не глядя на оставшегося со мной охранника.

К нам подошёл второй. Внедорожник мигнул фарами, сдал назад.

Я думал, что забыл. Ни черта не забыл. Ни сладковато-персиковый запах её кожи, ни чувствительную точку у мочки уха.

Чтобы справиться с подступившими к горлу яростью, ревностью и досадой, я поглубже вдохнул. Ни хрена не помогло. Её голые колени и задранный до впалого живота подол розового платья не шли из головы. Тонкая лодыжка, валявшаяся на полу туфля…

– Придётся немного подождать, – закончив разговор, сообщил охранник. – Водителю потребуется минут десять, чтобы доехать.

Я кивнул. Возникшую мысль о том, чтобы пропустить пару стаканов виски в ближайшем баре, пришлось отогнать. Слишком видная у меня была рожа, чтобы запросто завалиться в забегаловку и не получить на утро с полсотни желтушных статеек. Но выпить хотелось чертовски. Казалось, не избавлюсь от её запаха, вкуса её кожи – рехнусь.

– Найди мне бутылку виски, Иван. Хорошего выдержанного виски.

Охранник озадачился. Можно подумать я, блядь, непонятно выразился. Только что я трахнул на заднем сиденье женщину, встреча с которой за несколько месяцев сделала из меня пустоголового идиота и, если судить по произошедшему, время мало что изменило. Изначальная цель возымела побочный эффект.

– Сходи в магазин и купи бутылку виски, мать твою! – рявкнул я зло. – Что непонятного?!

На сей раз до него дошло. Только он скрылся из виду, я пошёл к видневшейся в темноте детской площадке.

– Вот скажи, с тобой бывало: понимаешь, что не должен, а всё равно делаешь? Знаешь заранее, что будешь жалеть, а толку никакого. ­– спросил я у Ивана, когда он вернулся.

Тот хмыкнул.

– С кем не бывало? Особенно в отношении женщин, если вы об этом.

Теперь хмыкнул я. Переступил через ограду и, подойдя к лавке, стряхнул опавшую листву. Сиденье было мокрым, пришлось забраться с ногами и сесть на спинку. Хорош мэр, чёрт подери. Но было плевать. Иван закурил. В голове мелькнула грешная мысль присоединиться, но с этим делом я завязал сразу же после армии. Не стоит баба того, чтобы начинать. Тем более Настя.

– Ты знаешь, когда я Настьку впервые увидел… – я задумчиво посмотрел в темноту. – На ней было белое платье. И музыка играла такая нежная… Мне даже подумалось, что это ангел. Ангел, чтоб её…

– Простите меня, конечно, но ангелы – существа бестелесные. А у вашей жены с этим всё в порядке. Так что на вашем месте я бы радовался, что никакой она не ангел.

Этот парень умел разбавить ноткой рационального юмора даже самый серьёзный разговор. Это было одно из многих его достоинств.

Сырой воздух холодил руки. Потирая пальцы, я наткнулся на надетое несколько дней назад кольцо. Обручальное. То самое, избавиться от которого я так и не смог.

Бестелесная… Пах стал твердеть, едва я мыслями вернулся в машину к постанывающей на кожаном сиденье Настьке. Порочный ангел. Паршивый у меня оказался друг. Но говорят же – сука не захочет, кобель не вскочит.

В тишине мы просидели несколько минут, потом послышалось шуршание пакета.

– Вы виски то будете? – Иван протянул мне бутылку.

Никак это не прокомментировав, я забрал её у него. Перекатил из руки в руку и откупорил. Нюхнул. Честно говоря, пить уже не хотелось, но я всё равно сделал пару глотков. Как ни странно, виски был приличный. Глянул на этикетку. Ещё бы. Бренд и выдержка говорили сами за себя. Пятнадцать лет назад я и представить себе не мог, что смогу такое себе позволить. М-да…

На щёку упала капля, за ней вторая. Я сделал новый глоток.

– Простите, что лезу не в своё дело, Евгений Александрович, – снова заговорил Иван, – но вы же понимаете, время идёт. Тянуть нельзя.

– Если кто и имеет право лезть, так это ты. Я всё понимаю, Иван. Но, чёрт подери… – я угрюмо хмыкнул, тряхнул головой. Дождь усиливался, виски обжигал горло. – Если бы не Миша, я бы скорее яйца себе отрезал, чем пустил её обратно в свою жизнь. Стерва. Красивая, лживая стерва, вот она кто. Никакой не ангел.

– И всё-таки за пять лет вы так и не оформили развод.

Что тут было сказать. Нечего.

– Просто не забывайте, что времени всё меньше. Каждый день на счету.

Темноту рассеял свет фар. Я встал с лавки. Машина как раз въехала во двор и остановилась.

– Сегодня я переночую в квартире Мишки, – предупредил я перед тем, как пойти к автомобилю. Да, это было самым лучшим решением из всех, что я принял за сегодняшний день, а может, и за всё время с тех пор, как в мою жизнь вернулся падший ангел с обманчиво наивным взглядом голубых глаз.

Глава 9

Настя

Женя не появился ни ночью, ни утром следующего дня. Из-за меня или по другим причинам, я не знала. Не знала, вернее, не понимала я и того, что произошло в машине. Как получилось, что я позволила ему? Как позволила себе?

– Мам, – позвал меня Никитка за завтраком. – Мам! – уже требовательнее, потянул за рукав.

Я вдруг почувствовала запах шоколада.

– Никита! – ахнула я, посмотрев на сына. Вся мордашка того была перемазана сладкой пастой. Руки, скатерть и мой рукав тоже были в шоколаде.

Отлично! Похоже, я так ушла в себя, что начисто перестала воспринимать всё, что творилось вокруг.

– Кто тебе разрешил лезть в банку руками? – схватив салфетки, я принялась оттирать маленькие пальчики. – Что это за манеры, Никита? Я тебя такому учила?

Сын хлопал ресницами, напустив на себя невинный вид. Только меня, в отличие от других, этим было не пронять. Строго глянув на него, я указала на ванную. Нехотя, он сполз со своего места и пошёл отмываться. А я так и стояла, смотря ему в спину.

Рано или поздно этим бы всё и кончилось. И какая разница, что было между нами в прошлом, если я всё так же чувствовала дрожь от прикосновений Воронцова? Сын остановился и повернулся, не понимая, почему я не иду с ним. Я и сама не понимала.

– В ванной я поставила его на табуретку и, включив воду, строго спросила:

– Так ты ответишь мне, кто тебя учил так себя вести?

Он насупился, сжал губы.

– Я спрашивал тебя, можно ещё или нет, а ты не ответила.

– И ты решил, что можно.

Он наивно кивнул. Я принялась оттирать его ладошки. К глазам вдруг подступили слёзы. Да почему же между нами с его отцом всё наперекосяк?! Ну почему?!

– Мамочка, не плачь, – вдруг жалобно сказал сын и повернулся. Потянулся ко мне. – Я больше не буду.

Я вдруг всхлипнула. Слёзы неудержимо покатились по щекам.

– Иди доедай свой завтрак, – я сняла его со стула и сунула в руки полотенце. – Иди, я сказала! – почти прикрикнула.

Как только сын исчез, я громко и надрывисто заплакала. Всю ночь я держалась, но его чистые глаза, любовь и крохотные ладони стали последней каплей. Его отец выставил меня за дверь, а я, как последняя дура, стонала под ним этой ночью и чувствовала себя так хорошо, как не чувствовала ни разу за последние годы. Пять чёртовых лет ему не было до меня дела, не было дела до своего ребёнка, которого он по одному ему понятным причинам считал не своим, а я…

Разозлившись на саму себя, я умылась холодной водой, подержала под струёй ладони и, поглубже вдохнув, заставила себя перестать реветь.

Когда вернулась, Никита сидел за столом над пустой тарелкой. Даже банка с пастой осталась там же, где была.

– Я позавтракал, – объявил он.

– Молодец, – я сделала вид, что проверила, не обманывает ли он. Держаться с ним строго стоило мне больших усилий. Хотелось обнять, ткнуться в светлые волосики и попросить за всё прощения: и за то, что прикрикнула несколько минут назад, и за то, что не смогла дать ему то, что должно быть у каждого ребёнка по умолчанию: полноценную семью.

Он глянул на меня из-под бровей взглядом своего отца. У меня снова перехватило дыхание, но слёз себе я не позволила. Только воспоминания о вечере накатили с новой силой. Смогу ли я не допустить этого снова? Ответ был однозначным: если Женя станет настаивать, нет. У этого мужчины всегда была надо мной непонятная власть. За пять лет многое изменилось, изменилась я сама, но это осталось прежним.

Стоило нам спуститься вниз, стоящая у подъезда машина мигнула фарами. Та самая, на заднем сиденье которой вчера…

Я тряхнула головой в тщетной попытке отогнать мысли. Но тело моментально среагировало, кожа покрылась мурашками, а внизу живота появилось тепло. Сжав пальцы сына, я потянула его в сторону, но дорогу нам преградил охранник.

– Дайте пройти, – холодно выговорила я. – Мы опаздываем в сад.

– Никита больше не ходит в старый сад.

– А куда же он ходит?! – вспышка гнева была такой сильной, что я чуть не выразилась на русском матерном во всей его красе. Но охранник и глазом не моргнул.

– Пройдёмте к машине. Я отвезу вас.

– Мы никуда не пойдём, пока вы мне не ответите.

Охранник смерил меня беспристрастным взглядом. Я почувствовала себя Моськой перед слоном. Разозлилась ещё сильнее, заведомо зная, что пойти мне придётся. Если не сегодня, так завтра. Но всё же я упрямо продолжала стоять на месте. Никита топтался рядом, готовый к новому дню, подвигам и играм.

– У меня приказ отвезти вас в частный детский сад. Это недалеко.

Я поглубже вдохнула. Спокойно. Подумала было набрать Жене, но раз тот даже не соизволил поставить меня в известность, что бы это изменило? Разве что я бы себя истеричкой выставила перед его человеком и, что ещё хуже, перед собственным ребёнком.

Одарив охранника гневным взглядом, я, чеканя шаг, повела Никиту к машине. Усадила его и села сама. Нет уж, об этом мы поговорим с Женей наедине и при личной встрече. Осталось дождаться только, когда он появится дома.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Но не появился он ни вечером, ни ночью. День прошёл в незаметных делах. Новый сад оказался действительно близко. Знакомясь с воспитательницей, я старалась не сорваться на неё. Она была не виновата, охранник Воронцова тоже был не виноват. Никто, чёрт подери, не был виноват! Только я сама!

Уложив сына позже обычного, я прошла в квадратную гостиную с большим окном и кожаной мебелью. На улице было темно, город внизу манил огоньками. Москва никогда не спит. Когда-то я приехала сюда, готовая бороться, готовая работать и побеждать. Но…

Я потёрла бедро, подумав, что ночью, наверное, будет сильный ветер. В первое время после травмы кость часто ныла в ветреную погоду, но потом это прекратилось. Но вместе с возвращением Жени в мою жизнь вернулось и многое другое.

– Это из-за нервов, – шепнула я самой себе. – Ненавижу тебя, Воронцов…

Только в голосе ненависти не было. Отойдя, я осмотрела стеллаж с безделушками. Заметила статуэтку в виде сидящей на камне русалки. Взяла в руки. Было странно, что Женя от неё не избавился. Ведь привёз он её из командировки именно мне. Всё вообще было странно.

Я поставила статуэтку на место и тут заметила фотоальбом. Торец его торчал сбоку. Белый кожаный переплёт с золотым теснением. Этот переплёт я тоже помнила и могла сказать, что за снимки внутри. Рука сама потянулась к альбому. Вытащив его, я присела на диван. Открыла первый же разворот и увидела фотографию.

– Что у тебя в голове? – спросила я, перевернув страницу.

Белое платье в пол, чёрный костюм… Это были фотографии с нашей свадьбы. Самый счастливый день в моей жизни, как мне казалось когда-то.

Только не плакать!

Глядя на себя, ещё не подозревавшую, что случится дальше, я несколько раз мысленно повторила это. Коснулась пальцами снимка. На нём были мы с Женей. Он обнимал меня за талию, я прижималась к нему, а вокруг – цветы. Белые и розовые розы, стоящие в высоких вазах. Перевернула страницу. Теперь обнимали меня уже двое. И я помнила тот момент, помнила вспышку камеры, помнила даже слова мужа, за секунду до этого.

Прошлое

– Загадывай желание, – Женя прижал меня к себе.

– Зачем? – немного пьяная от шампанского, засмеялась я.

– Разве ты не знаешь? – раздалось с другой стороны.

Я повернулась и наткнулась на смеющийся взгляд голубых глаз.

– О чём?

– Нужно загадывать желание, если стоишь между людьми с одинаковыми именами, – как неразумному ребёнку, объяснил друг. – Что, правда не знаешь?

Я отрицательно качнула головой.

– У неё было скучное детство, – усмехнулся Женя, и я повернулась к нему.

– У меня было отличное детство, дерзко возразила я сразу обоим.

Фотограф привлёк наше внимание.

– Встали поближе друг к другу, – скомандовала девушка с камерой.

Я оказалась зажатой между двумя мужчинами. Женей, женой которого стала пару часов назад и его другом. С ним у нас так ничего и не сложилось, но друзьями от этого мы быть не перестали. Я улыбнулась. Литвинов подмигнул мне и убрал руку с талии, как только щёлкнула камера.

– Загадала?

– Ага, – улыбнулась я. – Но что – не скажу. А то не сбудется.

Настоящее

Наткнувшись на дожидавшегося нас охранника следующим утром, вопросов я задавать не стала и молча посадила сына в машину. Пока мы ехали в сад, я безразлично смотрела в окно.

– Мам, а воспитательница Вера придёт? – вывел меня Никита из задумчивости. – Почему она больше не приходит ко мне?

– Она… Она уехала, Ник. – Это было первым, что пришло на ум. В сущности, что бы я ни ответила, было бы ложью. Правду бы сын просто не понял. Куда ему, если я-то до конца понять, что происходит между мной и Воронцовым, была не в состоянии?

– А когда она приедет?

– Она не приедет, – ответила я и посмотрела сквозь зеркало на охранника.

Тот спокойно вёл внедорожник, не вникая в суть нашего разговора. Или делая вид, что не вникает. Наверняка Женя отдал приказ не только пасти меня, как обязанную подчиняться овцу, но и контролировать. Раскроить и подогнать под себя нашу с сыном жизнь – идеально, чёрт подери! Не ему же отвечать, куда делось всё привычное, та же воспитательница, с которой времени Никита проводил, случалось, немногим меньше, чем со мной!

Если бы путь до сада оказался дольше, меня бы проглотили обида и досада. Но вот машина остановилась возле кованной ограды. Сын выглянул в окно и заявил:

– Не пойду я туда.

– Это ещё что значит?

– Я не хочу! – он говорил обиженно и по-детски недовольно. – Здесь нет Маши. И Кости нет. И тётя…

– Хватит, Никита, – оборвала его и, ещё раз посмотрев теперь на всё же снизошедшего до наших житейских банальностей телохранителя Воронцова, открыла дверцу. Жестом показала Нику, чтобы вылезал. Он не послушался.

– Никита, – позвала я с нажимом.

Он нарочито помедлил. Но в конце концов сдался, глянув на меня исподлобья сычом.

По дорожке мы шли молча. Сын не вырывался, но всем своим видом показывал, что он делает мне великое одолжение. Оставить бы его на месяц-другой Жене! От осинки, что говорится, не родятся апельсинки. Хотя в нашем случае речь шла скорее о двух упрямых, непрошибаемых дубах.

Этим, как и прошлым утром, Женя дома не появился. Мне бы радоваться, да только радоваться не получалось.

Сдав сына молоденькой воспитательнице, я вернулась к машине. Телохранитель открыл передо мной дверь.

– Отвезти вас на каток?

– Где мой муж? – не отвечая и не спеша занимать отведённое мне место, осведомилась я. – Он не появляется дома уже вторые сутки.

– Об этом вам лучше поговорить с ним, а не со мной, Анастасия Сергеевна.

– Я не хочу об этом разговаривать. Ни с ним, ни с вами. Я всего лишь хочу знать, где он. И спрашиваю в данный момент об этом вас.

Охранник сжал губы. Ясно! Вместо того, чтобы усесться в салон, я забрала с сиденья кофту. Проигнорировала приглашение и пошла к пешеходному переходу. До метро отсюда пешком было минут десять, и время терять мне не хотелось.

– Анастасия Сергеевна, – окрикнул охранник, стоило мне ступить на зебру.

Я не обернулась. Быстро перешла дорогу, посмотрела на время. Отлично. Я ещё успевала выпить чашечку кофе.

Охранник догнал меня метров через сто. Уж не знаю, как ему удалось развернуться – машина притормозила, слегка обогнав меня. Само собой, я прошла мимо. У метро телохранителю пришлось снова выйти.

– Не глупите, Анастасия Сергеевна, – задержал он меня возле входа в подземку. – Вы всё-таки жена…

– Я не жена, – отрезала я. – Пять лет назад я подписала документы, по которым перестала быть женой вашего хозяина. Что он себе придумал, я не знаю и знать не хочу. Так и передайте ему.

Телохранитель попытался взять меня за руку. Я отдёрнула её. Утренний поток народа нёсся вперёд, словно вода в бурной горной реке. Прилюдная сцена однозначно была не тем, что бы устроило Воронцова. А на нас уже начинали коситься. В последний раз посмотрев на мрачного охранника, я нырнула за стеклянные двери. Сбежала вниз по ступеням. Вокруг были люди, а мне казалось, что я одна.

По длинному переходу, сквозь турникет, бегом по медленно едущему вниз эскалатору. Каждый шаг звучал раздражением и горечью. Жена, значит? Кукла ему нужна, а не жена! Всегда была нужна кукла! А сейчас, когда он взлетел высоко, и подавно.

Ни на следующий, ни через день ничего не поменялось. Злость сменилась разочарованием, разочарование безразличием. Смотря на завалившую каскад Арину, я жалела только об одном – что не смогла дать Воронцову отпор и настоять на своём. Её бронза вместо золота была исключительно моей виной. Слишком юная и эмоциональная, она просто не успела подстроиться под сложившиеся обстоятельства и сорвала старт. Хотя этот опыт тоже был в определённой мере ценным для неё.

– Арина, – я подозвала девочку, выехав ей навстречу.

Та поехала ко мне. Когда она оказалась рядом, я взяла её за руку. Надавила на плечо, заставляя выпрямить спину, и твёрдо посмотрела в глаза.

– Сегодня ты идёшь домой.

– Но Анастасия Сергеевна… – голос девочки дрогнул. В больших глазах появилась растерянность.

– Мне тут не нужна ученица, которую может вывести из строя одна неудача. Эти соревнования закончились. Всё, Арина. За-кон-чи-лись. А ты всё ещё там.

– Я пытаюсь…

– Не надо пытаться. Надо двигаться к новой цели. Изменить ты уже всё равно ничего не сможешь. Провалила старт – работай. Не можешь работать – сиди дома и жуй сопли, а медали получать будет тот, кто может. Всё просто.

Она понурила голову и тут же гордо вздёрнула нос. Упрямо посмотрела на меня. Разозлилась. Мне понравился вспыхнувший в её глазах огонь.

– Я могу, – заявила она пылко.

– Вот завтра и посмотрим, – я показала на дверцу. – На сегодня свободна.

Выдержав полный негодования взгляд девочки, я дождалась, пока она уйдёт под трибуны. Сама встала у края льда. У Вероники был выходной, двое из моих учеников подхватили простуду, ещё двух забрал хореограф, так что каток остался неожиданно пустым. Я поняла это, только глядя на лёд.

– Строгая ты, – услышала я за спиной знакомый голос и резко обернулась.

В паре метров от меня стоял Егор. Богатырь – косая сажень в плечах. В шерстяной водолазке и даже на вид мягких джинсах.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я с неожиданным подозрением в голосе.

Подойдя, он подал мне шоколадную конфету. Я с непониманием посмотрела на его руку, потом на него.

– У меня сегодня день рождения. Я решил, что хочу отпраздновать его с тобой.

– Ты решил? Это что-то вроде приглашения?

– Не совсем, – он посмотрел на конфету. Повертел в пальцах, потом развернул и опять подал мне. Само собой, я не взяла. Тогда Егор сунул её за щёку, а меня в наглую взял за руку. – Я же сказал – хочу отметить это дело с тобой. Так что на этот раз никаких приглашений, Настя. Ты едешь со мной и всё на этом.

– А если я не хочу? – по инерции я сделала шаг за ним.

Он дерзко хмыкнул. Синие глаза блеснули задором. И мне вдруг подумалось: почему нет?

– Значит, тебе придётся захотеть.

– Это ещё с чего вдруг? – мне приходилось идти за ним, сопротивляться было бессмысленно. Да я и не пыталась, честно говоря.

– Потому что в любом случае я отмечу его с тобой.

– Потому что ты так решил?

– Именно.

Глава 10

Настя

В отличие от Жени, свой внедорожник, похожий на броневик на случай апокалипсиса, Егор водил сам. Машина подходила ему как нельзя лучше. Честно сказать, представить его за рулём чего-то более компактного было бы трудно.

– И куда же ты меня повезёшь? – поинтересовалась я, когда мы выехали на оживлённую улицу. – В какой-нибудь пафосный ресторан или дорогущий клуб для избранных?

Моя последняя попытка завести отношения закончилась полнейшим провалом. Пришедший работать к нам в центр тренер детской хоккейной команды попросту не обращал на меня внимания, а потом и вовсе уехал по приглашению то ли в Штаты, то ли в Канаду. Оно и к лучшему. То, что я приняла за влюблённость, на деле оказалось не более, чем интересом, да к тому же невзаимным. Наверное, мне просто хотелось почувствовать рядом сильное плечо, только и всего. Вот у Егора плечи были что надо. Да и в целом он был весьма хорош собой: густые чёрные волосы, глаза глубокого синего цвета, щетинистые скулы и почти двухметровый рост. Я рассматривала его без стеснения, гадая, чем всё это может закончиться.

– А ты бы что выбрала? Ресторан или клуб?

Я задумалась всего на секунду.

– А есть ещё какие-нибудь варианты?

Егор внимательно посмотрел на меня, но не ответил. В сумке пикнул телефон. Достав его, я увидела, что из Никиткиного сада мне прислали видео: сын с сосредоточенным видом собирал вместе с воспитательницей и ещё одним мальчиком модель самолёта. Было видно, что процесс его увлёк.

– Что там? – кивком показал Егор на мобильный.

– Да так… – сперва отстранённо ответила я, но потом добавила: – Сын пошёл в новый сад. Сначала всё шло не очень гладко, но сейчас, кажется, наладилось.

Егор опять не ответил. Только улыбнулся уголками губ, и улыбка его показалась мне исполненной непонятного сожаления. Но относилось оно не ко мне. Я присмотрелась к нему. Нет, похоже, просто показалось.

– Так что, куда мы? Не забывай, что я не готовилась к вечеру в твоей компании. Поэтому вид у меня соответственный.

– Отличный вид. Тебе идёт этот цвет.

На мне был серый, крупной вязки свитер. Идёт? Ну да, наверное. Правда не помню, чтобы Женя когда-нибудь мне об этом говорил. Хотя Женя вообще ничего такого мне не говорил. Мой Женя. Я посмотрела в окно. Да, мой не говорил, зато…

Прошлое

– Кофе заказывали?

Войдя в кабинет с подносом в руках, я остановилась. Взгляды обоих мужчин сразу же устремились на меня. Муж потянулся в кресле, Литвинов откинулся на спинку своего.

– Вообще-то, нет, – ответил Женя. – Но это исключительно наше упущение.

Улыбнувшись, я поставила поднос на середину стола. Мой Женя хлопнул себя по бедру. Я подошла, и он сразу же усадил меня к себе на колени.

– Находка, а не женщина, – второй Женя взял предназначенную ему чашку. – Надо было мне быть более настойчивым, пока она не выскочила за тебя.

– Кто не успел, тот опоздал, – муж погладил меня по ноге. Обнял за талию. – Придётся тебе довольствоваться кофе.

– Из всех, кого я знаю, Настя варит самый классный кофе, – заметил Литвинов, заставив меня слегка смутиться.

– Ты мне льстишь, – усмехнулась я.

– Ничего подобного. Кстати, почему у тебя нет ни одного серого костюма для выступлений? Тебе очень идёт этот цвет.

На мне было простое домашнее платье. Серое, с мультяшным оленёнком на боковом кармане. Я пожала плечами. Дотянулась до своей чашки и тоже сделала глоток. Мой Женя прищурился.

– Ты смотри, – с усмешкой обратился он к другу, – яйца тут не подкатывай.

Тот тоже хмыкнул.

– Была бы она не твоя жена, отбил бы на хрен. Но, увы.

Я снова усмехнулась. Муж провёл двумя пальцами по моему бедру и легко сжал коленку. Я чуть кофе не подавилась: по телу моментально прошла чувственная дрожь, сосредоточилась внизу живота.

Наши с Женей Литвиновым отношения так и не продвинулись дальше поцелуев. Почему, я и сама не знала. Сначала завершилась серьёзной травмой его карьера в спорте, потом началась деятельность в политике… В то время, когда мы пересекались, я была совсем девчонкой, а потом наши пути разошлись на несколько месяцев и снова сошлись в день встречи с будущим мужем. Собственно, если бы не Женя Литвинов, мы бы, скорее всего, с моим Женей и не встретились.

– Сам виноват, – я снова дотянулась до подноса. Взяла несколько орешков в шоколаде и бросила один в друга. Он ловко поймал его одной рукой. – Не надо было приводить Женьку на те соревнования.

– Так кто же знал? – он отправил орешек в рот и хрустнул им. – Ладно, что уж. Но серое платье тебе нужно. Если не для программы, хотя бы для показательного выступления.

– Я учту, – я улыбнулась ему. Муж накрыл мою руку с орешками ладонью, ловко вытащил парочку.

– Тогда уж не на показательные, а нормальное платье. Я вообще считаю, что ей пора завязывать со льдом.

– Жень, ты опять? – гневно спросила я и хотела встать, но он удержал меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Ладно, – он приобнял меня, прижал к себе. – Не буду об этом.

– Вот и не надо.

Литвинов посмотрел на нас задумчиво. Я перестала вырываться, но прежнее игривое настроение куда-то делось.

– Она талантливая фигуристка, – негромко заметил друг. – Ты зря, Воронцов.

– Спасибо, – отозвалась я. – Хоть ты в меня веришь. В отличие от некоторых, – я сердито посмотрела на мужа. Но тот в наглую закинул в рот орешек и похлопал меня по бедру. Только и всего.

Настоящее

Место, куда привёз меня Егор, напоминало нечто среднее между рестораном, трактиром и придорожной закусочной. Не застеленные скатертями деревянные столы, добротные деревянные стулья, низкие потолки и приглушённый желтоватый свет. Никакого пафоса.

– Тебе должно тут понравится, – Егор выдвинул передо мной стул.

Присев, я нашла взглядом официантку.

Форма на ней напоминала славянскую этническую одежду, но была более современной: подпоясанная льняная рубашка и классические брюки. Я посмотрела на устроившегося напротив Егора.

– Неплохо, – согласилась я, мысленно отметив, что чувствую я себя здесь уж точно лучше, чем в закрытом на спецобслуживание зале пафосного ресторана, куда притащил меня Женя. Только внутренне мне всё равно было некомфортно, и место не имело к этому никакого отношения.

По-барски развалившись на стуле, Егор махнул официантке. Та была занята, но жестом показала, что сейчас подойдёт.

– С днём рождения, – сказала я, вспомнив, что не поздравила его. – Как понимаешь, подарка у меня нет.

– Я бы сказал, что лучший мой подарочек – это ты, но…

– Но? – я вопросительно приподняла бровь.

– Но это будет слишком банально. Лучше давай просто поужинаем, тем более я не очень люблю этот день.

– Почему?

– Да так… – протянул он, поморщился, словно не особо хотел вдаваться в подробности, но всё же продолжил: – Есть вещи, которые меняют людей. У каждого человека в прошлом есть ошибки, которые не исправить. С этим просто нужно жить. Я не исключение, Насть. Но это слишком философская тема для нашего вечера.

Пожалуй, я была с ним согласна. И насчёт того, что тема для дня рождения не очень, и насчёт самого высказывания. Но говорить об этом не стала.

К нам подошла официантка. Вместо ожидаемого шампанского Егор заказал медовуху. Уж в чём-чём, а в банальности обвинить этого мужчину было трудно.

– Почему ты вернулся в Россию? – спросила я, как только девушка в льняной рубахе, записав в блокнот все изъявленные им пожелания, оставила нас.

– Пришла пора, – пространно ответил Егор.

Похоже, эта тема тоже была под запретом. Но я всё же ждала продолжения. Раз уж он привёз меня едва ли не силком, пусть развлекает.

– А я слышала про какой-то скандал, – намекнула я многозначительно.

– Тогда чего спрашиваешь? – уголок его губ дрогнул.

– Никогда не доверяла слухам. Мы же с тобой знаем, как это бывает.

– На одном конце деревни испортил воздух, на другом сказали – обделался. – Откровенная усмешка. – Так и есть.

– Я всю жизнь отдала спорту. Просто так тут мало что происходит.

– Скажем, я разошёлся во мнениях с некоторыми товарищами. Но давай об этом тоже в следующий раз, Насть.

– С чего ты взял, что следующий раз будет?

– Потому что я так решил, – сказал он уверенно.

Я улыбнулась уголками губ. Ещё один. Это мне так везёт на властных самолюбивых мужчин или жизнь раз за разом заставляет наступать на одни грабли? Наверное, мне давно нужно было расширить кругозор и выйти за пределы мира спорта. Для того, чтобы достигать больших результатов, нужен характер. Большинство спортсменов, тем более такого уровня, эгоисты, как ни крути. Взять того же Литвинова. Хотя Воронцов не лучше, хоть к спорту не имеет отношения. Поэтому дело, наверное, во мне.

– Прошу, – подошедшая с графином официантка разлила медовуху по стаканам. Выставила на стол блюдо с закусками.

– С днём рождения, – я приподняла стакан. – За то, чтобы у тебя всё сложилось в России.

– Спасибо, – он дотронулся до моего своим. – Уверен, так оно и будет.

Я качнула головой. Медовуха была сладкая, хмельная, вечер спокойный. Ещё по пути сюда я позвонила воспитательнице и предупредила, что задержусь. Само собой, проблем это не вызвало: жене мэра позволительны любые капризы.

И какая разница, что женой я ему была только по всплывшим пять лет спустя документам?

Внедорожник Егора остался возле трактира. После медовухи за руль он не сел, чем добавил себе плюсик в число отмеченных мной достоинств. На предложение поехать к нему я ответила категоричным отказом.

– У меня сын, – эта отговорка всегда действовала безотказно. – Вызови мне такси.

Егор не настаивал. Всё понял, и это вызвало у меня неловкость, которой не было на протяжении всего вечера. Перед тем, как посадить в машину, он придержал меня за локоть.

– Я заеду за тобой на днях, – выговорил он жёстко.

– Егор, я…

– Я заеду за тобой на днях, – повторил он, глядя мне в глаза.

Я вдруг поняла, что он хочет поцеловать меня и прежде, чем это случилось, высвободила руку. Юркнула в салон. Он бы мог проявить настойчивость, но не стал. Только снова посмотрел на меня и захлопнул дверцу такси. Я наконец выдохнула.

От сада до дома мы с сыном дошли пешком. Он рассказывал мне о том, как провёл день, но я почти не слушала его. Только у самого дома присела перед ним на корточки и, посмотрев в его голубые глаза, вздохнула.

– Завтра пойдём на каток, – пообещала я и ему, и самой себе. – Твои коньки лежат без дела.

– Может, не надо?

– Надо, – я улыбнулась. Встала и взяла его за руку.

Поздние сумерки становились всё гуще, но фонари разгоняли тьму. Никита зевнул, хотя спать ему было ещё рано. В последние дни погода в Москве походила на питерскую: то дождь, то солнце, то ветер. Вот и сейчас воздух был влажным.

– Мам, ты опять была на работе? – спросил Никита, когда мы зашли в подъезд.

– Нет.

– А где? – светлые бровки моего любопытного маленького мужчины недовольно сдвинулись.

– У меня были дела.

Никита глянул с подозрительностью, даже с осуждением. Я проигнорировала его взгляд. Провела по широкому холлу к лифтам и нажала вызов. Пока мы поднимались, сын ещё раз зевнул. Я же пребывала в прострации. Странный вышел вечер с Егором. С одной стороны, мне было хорошо, с другой… С другой – просто никак. И вот это было самым печальным.

Войдя в квартиру, я сразу увидела валяющуюся на тумбе связку ключей. И тут же услышала голос Жени:

– Нет… – донеслось со стороны кабинета. – Нет ещё… Я понимаю… Чёрт… – прозвучало раздосадовано. – В ближайшие дни всё будет готово.

Решил появиться, значит! Посадив сына на пуфик, я принялась снимать с него кроссовки. Расслабленность мгновенно испарилась, уступив место гневу.

– Да, понял… – голос приблизился. Один кроссовок оказался на полу, я взялась за второй. – Не могу же я взять и просто так увезти мальчишку… Она не даст разрешения. Нет…

Я вскинула голову. Никита болтал ногами, а я застыла, повернувшись в сторону кабинета.

– Я решу это в ближайшее время, – твёрдо сказал Женя и попрощался. Голос его затих, а я так и стояла с детской кроссовкой в руках с ощущением, что земля уходит из-под ног.

– Мам, можно идти? – нетерпеливо спросил Никита.

Его вопрос заставил меня выйти из оцепенения. Только ощущение всё равно было такое, словно я оказалась в ледяной воде. Сын посмотрел на кроссовку, поднял взгляд выше и, не дожидаясь ответа, соскочил с пуфика.

– Стой, – только сейчас я сообразила, что так и не сняла с него джинсовую курточку.

Никита сделал вид, что не услышал меня. Как раз в этот момент дверь кабинета открылась, и он, резко сменив траекторию, бросился к Жене.

– Дядя Женя! – подлетел он к нему с радостным возгласом.

Мне стоило огромных усилий сделать вид, что ничего не случилось. Женя впился в меня взглядом. Я сразу поняла – гадает, слышала я или нет. Его почти недельное отсутствие сыграло мне на руку. Бросив кроссовку рядом со второй, я задала вопрос:

– Где ты был?

Сделала пару шагов к нему и остановилась, глядя с гневом. Удивительно, но ублажённым он не выглядел. Под глазами у него залегли тени, щёки впали, и скулы стали выделяться сильнее. Я чуть не бросилась на него с требованием сказать, что значат его телефонный разговор, его отсутствие и всё, что происходит в последнее время. Жена ему нужна?! В это я больше не верила.

– У меня были дела, – сухо ответил он.

Сверху вниз посмотрел он на стоящего рядом в ожидании внимания Никиту и, не сказав ему даже слова, прошёл мимо. Сын разочарованно повернулся следом. Во мне с ещё большей силой вспыхнула ярость.

– Что значит, у тебя были дела?! – влетела я следом за Женей в спальню.

Он с раздражением глянул на меня. Ослабил узел галстука, снял пиджак и швырнул на постель. Никита вошёл следом за мной.

– Дядя Женя! – он снова побежал к Воронцову.

Я схватила его за толстовку. Остановила. Сын дёрнулся, желая освободиться.

– Иди поиграй, – сказала я сыну, разворачивая его к двери. – Я сейчас приду.

– Я не хочу! – он рванулся с неожиданной силой. Высвободился и выпалил: – Мне скучно! Я хочу с дядей Женей играть!

– А дядя Женя с тобой играть не хочет, – сказала я и вскинула голову. Встретилась глазами с мужем. – Дядя Женя неделю игрался с кем-то другим. Уж не знаю, с кем именно, но мне бы очень хотелось узнать.

Выражение лица Воронцова не изменилось. То ли шатания так измотали его, то ли… чёрт его знает. Он расстегнул манжету на рукаве рубашки, за ней вторую. Золотые запонки упали на тумбочку. Посмотрел мне в глаза.

– Тебе идёт ревность. Надо было заставить ревновать тебя раньше. Может, тогда бы меньше дури в голове было.

– Иди поиграй, Никита, – на этот раз я не церемонилась. Выговорила жёстко, подкрепив слова взглядом в сторону двери. Напряжение между мной и его отцом сгущалось, Никите присутствовать при этом было ни к чему.

– Ну ма-а-ам…

– Я тебе что сказала?!

Я знала, что сын надуется. Но сейчас куда больше меня заботило наше с ним будущее. А оно напрямую зависело от стоящего в нескольких метрах мужчины.

Воздух между нами разве что не звенел. Едва мы остались наедине, это стало осязаемым. Первым отвернулся Женя, но не потому, что не выдержал. Это был знак пренебрежения.

– Где ты был, я тебя спрашиваю?! – прошипела я, подходя ближе.

Он повернулся снова, и я остановилась – так зло блестели его глаза.

– Хочешь сказать, соскучилась?

– Не хочу.

– Само собой.

– На что ты намекаешь?

Его губы искривились. Он осмотрел меня так, как мог бы осмотреть дешёвую проститутку. Только что не поморщился. Я стиснула руки в кулаки. Сукин сын!

– Ты следил за мной?!

Ответом мне послужила очередная порция пренебрежения. Поддавшись эмоциям, я дёрнула его за рукав. И тут же оказалась в тисках. Одной рукой он перехватил оба моих запястья, сжал так сильно, что мне стало трудно дышать от боли.

– Ещё раз ты появишься на людях с мужиками, я лишу тебя всего, – проговорил он тихо. Но голос звучал так, что у меня вдоль позвоночника пробежали мурашки. И всё-таки я не хотела показывать ему слабость.

– Ты и так лишил меня всего, – прошипела я в ответ.

– Не всего. Самое ценное ещё при тебе. Но поверь, Настя, я могу сделать так, что и этого у тебя не останется.

Намёк я поняла спустя секунду. По его взгляду. Он говорил не про работу, не про квартиру и даже не про мою свободу. Мне стало нехорошо. До такой степени, что закружилась голова, а к горлу подкатил комок желчи. Ещё мгновение Женя смотрел мне в глаза, а потом разжал руки, оттолкнув. Я по инерции шагнула назад. Он смотрел на меня, теперь уже с расстояния.

– Не смей шантажировать меня сыном, Воронцов. Ты не имеешь к нему отношения. Он…

– Ты родила его в браке со мной, – заявил он цинично. – Так что я имею к нему прямое отношение. То, что его отец Литвинов, ничего не меняет, – на лице появилось холодное, злое выражение, глаза стали совсем чёрными. – Да и что может изменить покойник?

Земля опять поплыла из-под ног. Женя смотрел прямо, в упор, а мне не хватало воздуха. Ослышаться я не могла.

– Покойник? – переспросила я сдавленно. – Ты хочешь сказать… Что… Что Женя…

– А ты разве не знала? – как удар наотмашь. – Три года назад Литвинов с женой разбились. Оксана погибла сразу, он дотянул до больницы. Жуткая была авария, – сказал он, глядя мне в глаза. Каждое слово свинцовой дробиной врезалось в сердце. – Четыре машины всмятку. Оксанку хоронили в закрытом гробу. У него тоже шансов не было. Ты правда не знала, что он погиб?

– Не знала, – выдавила я, но не услышала собственного голоса.

Не помню, как оказалась у стены. Прижалась к ней, прикрыла глаза. А когда открыла, снова наткнулась на взгляд Жени. Пронизывающий, холодный, не оставлявший сомнений: он пойдёт до конца. И если он захочет забрать у меня сына, сделает это. И это будет даже проще, чем он думает.

Он – мой муж, Никита рождён в браке с ним, а любой тест ДНК показал бы, кто его настоящий отец. И то, что сам он считал иначе, могло быть только делом времени.

Никита уснул, раскинувшись на кровати звездой. Сидя в кресле, я смотрела на него, снова и снова взвешивая разумное и чувства. Что Женя всё ещё считает его чужим, было ясно без объяснений. Стоило ли сказать ему? Наверное, это было бы правильно, но я не могла пересилить себя. По крайней мере, пока. Теперь ещё этот непонятный телефонный разговор, его угрозы и обрушившаяся на меня, как снежная лавина посреди жаркого лета, новость о смерти Жени. Сколько мы с ним не виделись? Долго. Но я даже подумать не могла…

Опустив взгляд, я покрутила кольцо на пальце. Я-то думала, он решил оставить всё как есть и уехать. Какая же я дура! Литвинов бы не отступил. И плевать ему бы было на Оксанку.

Прошлое

– Вот же, – шипя, поморщилась я, пытаясь отодрать прилипший к мозоли бинт.

Тот не поддавался. Новые коньки оказались жёстче, чем я думала. Но к основным стартам я рассчитывала раскатать их.

Я смочила ватку в перекиси и приложила к ноге. Заметила движение, подняла голову и наткнулась на тяжёлый взгляд.

– И долго ты будешь заниматься этой хренью? – спросил Женя раздражённо.

– Женя, ­– я смерила его предупреждающим взглядом, но он не обратил на это внимания.

– Тебе самой не надоело?

– Не надоело. Это моя жизнь, почему я тебе должна это всё время повторять?

– Какая это, на хрен, жизнь?! – он подошёл и стал напротив. Мне стало неуютно от его взгляда. – Ты себя калечишь и ради чего? Кому это нужно, Насть?

– Мне это нужно! – я хотела встать, но не успела. Женя придержал меня за плечо, усадил обратно на постель. Теперь лица наши были на одном уровне.

Я мысленно приказала себе успокоиться. Женя посмотрел на мои ноги, ноздри его раздулись, но комментировать увиденное он не стал. Молча положил стопу к себе на колено, провёл ладонью от лодыжки до пальцев, осматривая раны.

– Это из-за новых коньков, – сказала я примирительно. – Раскатаю, и всё придёт в норму.

– Что придёт в норму? – кивком он показал на выглядывающий из-под полотенца синяк на бедре. – Заканчивай, Насть. Ты всё равно не сможешь конкурировать с лидерами. Какой смысл?

– Я хочу поехать на Олимпиаду, – я отдёрнула ногу. – И я поеду на неё. Поползу, если будет нужно!

– Такими темпами ты именно поползёшь! Посмотри на себя!

– Смотрела!

Он снова попытался удержать меня, едва я собралась встать, но я оказалась быстрее. Собрала на груди начавшее съезжать полотенце. – Ты знал, кто я! Знал, что для меня важно! Для тебя твоя политика важна, а для меня лёд. Это мой стержень! Почему у тебя могут быть цели, а у меня нет?

– Потому что мои цели не идут ни в какое сравнение с твоими! – гаркнул он. – Не сравнивай политику и вот это вот, – он небрежно махнул на валяющиеся на постели бинты, на мои ноги. – Политика – это серьёзно, а твои танцульки…

– Мои танцульки?! – рука на полотенце сжалась с такой силой, что у меня натянулась кожа на костяшках пальцев. – По-твоему, спорт – ерунда? Только то, что ты делаешь, важно, а что делаю я – ерунда, так?

– Ты гробишь себя. На Олимпиаду хочешь? И что там тебе светит? Первое место с конца?

– Да даже если так! – процедила я, вскинув голову. – Это моя цель, моя жизнь! Я всё этому отдала! Всё!

– Вот именно! Хватит, Настя! Хочешь на Олимпиаду, куплю тебе билет в первый ряд!

– Иди к чёрту! – чуть не плача, прошипела я. – Сам сиди хоть в первом, хоть в каком ряду! Знаешь, что?! Лучше бы я Женю выбрала! Дура! Какая же я дура! – слёзы всё-таки навернулись на глаза.

Отвернувшись, я быстро пересекла комнату, распахнула шкаф. Полотенце упало, но мне было плевать. Я чувствовала на себе взгляд Воронцова и едва могла подавить рыдания.

Почему он не понимает?! Да нет же! Он понимает! И как больно мне от его слов, его неверия в меня.

– Насть, – он коснулся моей руки. Я отдёрнула её. Натянула свитер прямо на голое тело, схватила первые попавшиеся джинсы. – Настя! – прорычал он, схватив меня за локоть.

Я опять вырвала руку.

– Отвали от меня!

– Куда ты собралась?

– Туда, где меня не будут тыкать носом в грязь за то, кто я есть, Воронцов! – выкрикнула я с яростью.

Глаза Жени блеснули чернотой, по скулам заходили желваки. Я бросилась в коридор. Схватила рюкзак и наспех влезла в кроссовки.

– Ты никуда не пойдёшь! – Женя выхватил у меня ключи. Я вернула их обратно. Сквозь слёзы посмотрела ему в глаза.

– Пойду.

– К Литвинову?

– А что, если так? – голос дрогнул.

Женя прищурился. Я проглотила комок, сжала ключи в руке и бросилась к двери. Бегом, не обращая внимания на боль в стопах, спустилась по лестнице. Слёзы душили. Ветер гнал по дорожке листья. Достав телефон, я набрала другу.

– Жень, – всхлипнула я в трубку, – можно я приеду? Я…

– Приезжай, – не задав ни единого вопроса, ответил он.

– Спасибо, – всхлипнула я ещё раз и бросилась в сторону метро, больше не обращая внимания ни на бежавшие по лицу слёзы, ни на смотревших на меня прохожих.

Настоящее

Скользнувший в спальню луч света упал мне на ногу. Я повернулась к двери. Кивком Женя указал мне на выход. Дождался, пока я встала, и, когда мы оказались вне спальни, грубо взял за плечо.

– Что у тебя с ним?

Заданный с ходу вопрос заставил меня поперхнуться от негодования.

– Ты хочешь знать, сплю я с Егором или нет?

Судя по тому, как сверкнули гневом его глаза, именно это он и хотел. Пальцы впились сильнее. Я вскинула голову. Женя едва зубами не скрипел. И это после того, как сам шатался почти неделю неизвестно где.

– А что, если да, Воронцов? Что тогда?

Промедление оказалось секундным. Рванув, он протащил меня по коридору к себе в спальню. Захлопнул дверь и толкнул к ней. Ладонью он упёрся в неё, блокируя любые пути отхода. Я не могла понять, что им движет. Даже в глазах ничего не отражалось – беспроглядная темнота, да и только.

– Лучше нам с тобой было никогда не встречаться, Золушка.

Я почувствовала запах крепкого спиртного. Пьяным он не был, но и трезвым тоже. Да что с ним происходит?! Что вообще происходит?!

– Отпусти, – я ударила его в грудь.

Он по-звериному оскалился. Пойманная в капкан, я прекрасно понимала, что деваться мне некуда. Это ощущение стало абсолютным в момент, когда он, схватив за шею, заставил меня поднять голову. Шагнул вперёд и неожиданно нежно погладил пальцами у линии роста волос.

– Ты – моя самая большая ошибка, Настя. Это из-за тебя, чёрт подери, всё пошло наперекосяк. Из-за тебя. Дрянь ты.

– Да прекрати! – прикрикнула я на него и вырвалась.

Он отпустил, посмотрел равнодушно и, подойдя к журнальному столику, взял бутылку коньяка. Я только сейчас увидела и её, и стакан с подтаявшими льдинками. Женя налил почти половину. Отпил, с шумом выдохнул и, подойдя к окну, встал ко мне спиной, расставив ноги на ширину плеч. Понятия не имею, что заставило меня приблизиться к нему.

– Знаешь, Настя, – заговорил он, не поворачиваясь. Я стояла за его плечом на расстоянии полуметра, и он чувствовал это, я не сомневалась. – С твоим появлением моя жизнь стала похожа на чёрную дыру, в которую затягивает всё хорошее. Я сам стал чёрной дырой.

– Раз ты стал чёрной дырой, может, причина в тебе?

Он сделал глоток и после этого повернулся. Опёрся о подоконник.

– У меня было всё: друг, карьера, бабы, чёрт подери, – новый глоток, мрачная усмешка. – Я чётко знал, чего хочу и как этого достичь. И тут ты…

– И что я? Помешала твоим грандиозным планам? – поинтересовалась я с досадой.

Можно было бы подумать, что он выпил лишнего, но нет. Взгляд его был жёстким и совершенно трезвым.

– Из-за тебя всё пошло кувырком.

– Да? – у меня вырвался циничный смешок. – То есть кресла мэра тебе мало? Ты метил в президенты? Или что?

Он не ответил. Пригубил коньяк. Мне стало неуютно. Мне казалось, что вокруг меня сгущается тьма. Беги не беги, деваться некуда. Хотелось отступить, броситься прочь. Но я стояла, как прикованная, и смотрела на Женю.

Он отпил ещё немного коньяка.

– Все эти грёбаные пять лет, Настя, я пытаюсь избавиться от собственной бездны. Но не выходит. Что бы я ни делал, в неё продолжает затягивать всё без разбора.

– Так при чём тут я?

Он лениво подался вперёд. Не успела я отступить, поймал за платье и заставил подойти. Так же лениво, небрежно, поставил стакан рядом с собой. Дотронулся до моей скулы, до уха, обрисовал его, серёжку в мочке. Я было отвернулась, но он подтянул меня ещё ближе.

– Нет, Жень, – поняв, что он собирается сделать, упёрлась я ему в грудь.

Сопротивление он сломал, как пересохшую тростинку. Развернул меня. Теперь я оказалась спиной к подоконнику, он – напротив.

– При чём тут ты? – голос его прозвучал неожиданно сипло. – Ты – моя персональная точка необратимости. Что бы я ни делал, всё возвращается к тебе.

Пальцами он коснулся моей щеки. Я опять попробовала отвернуться, но он удержал мою голову. Его тёплое дыхание щекотало мне губы, и я чувствовала запах коньяка с шоколадными нотками.

– Нет, – выдохнула я, всё ещё стараясь отстраниться.

Он прижал меня бёдрами. Пах его был напряжённым. Желание ещё не перешло грань, но я понимала, что до этого всего-ничего. Он тоже понимал это. Губы его скользнули по моей щеке, по уголку рта.

– Не сопротивляйся, – прорычал он. – Это не имеет смысла.

Похожий на укус поцелуй. Зубами он прихватил мою нижнюю губу, сильнее сжал голову и придавил меня к окну.

Это и правда не имело смысла. Я рванулась в последний раз и сдалась. Застыла, не желая подчиняться, но ему и не нужно было моё подчинение. Пропустив мои волосы сквозь пальцы, он отстранился на какие-то сантиметры. Очень внимательно посмотрел в глаза.

– Прости, – сказал он и убрал руку. Взял стакан и отошёл от меня.

Я окончательно перестала что-либо понимать. В горле пересохло, сердце стучало быстро и тяжело, но почувствовала я это не сразу.

– За что?

Женя глянул на меня.

– Времени больше нет. Я не могу ждать, Настя.

– Ждать чего?

Он ничего не сказал. Молча взял бутылку со стола и вышел из комнаты. Опомнившись, я пошла за ним. Нагнала у двери кабинета.

– Ждать чего?! – выкрикнула я, схватив его за руку.

Но ответом мне был всё тот же тяжёлый взгляд.

– Прости, – повторил он и, оттолкнув меня, вошёл в кабинет, и, не успела я опомниться, запер дверь изнутри.

Глава 11

Настя

Цветы мне дарили часто. Коллеги, родители учеников, организаторы соревнований, на которых мои подопечные занимали призовые места, но не мужчины. За последние пять лет Егор стал первым, от кого я получила их. Большой букет тюльпанов курьер доставил в школу прямо перед окончанием рабочего дня. Внутри была открытка с благодарностью за вечер и напоминанием, что не за горами следующий.

Несмотря на эмоционально тяжёлую ночь и не покидавшие меня тревожные мысли, тюльпаны вызвали у меня улыбку. Путь до детского сада показался короче, чем обычно. Но когда я пришла, Никиты в саду не было.

– Так его забрал Евгений Александрович, – удивилась воспитательница.

Сердце оборвалось. Тюльпаны в руках вдруг стали невыносимо тяжёлыми.

– Что значит, забрал? – переспросила я бестолково. – Как он его мог забрать? Почему вы его отпустили?

С каждым словом голос звучал всё глуше. Воспитательница смотрела на меня, как на идиотку. Я попятилась. Обернулась к игровой в тщетной надежде уловить средь детского лепета голос сына. Только что радовавшие тюльпаны жгли пальцы. Воронцов никогда не бросал слов на ветер. Вчера он предупредил меня.

Цветы выпали из рук и зелёно-алым ковром рассыпались у мысков туфель.

– Анастасия Сергеевна, – испуганно бросилась ко мне воспитательница.

Я жестом остановила её.

– Всё в порядке, – выдавила я с трудом. – Давно его забрали?

На шум вышла ещё одна женщина. Обе они уставились на меня с непониманием. Ещё бы! Куда им было понять?! Меня начинала захлёстывать истерика. Я должна была лечь под дверью кабинета! Должна была вцепиться в Женю и потребовать у него ответы. Зачем ему Никита?! Что означали его слова про время?!

Не дождавшись ответа, я выскочила на улицу и схватила телефон. Набрала Воронцову. Длинные гудки.

– Возьми трубку, мерзавец! – процедила я, сбросила и набрала снова. – Возьми проклятую трубку!

Я вышла за территорию сада. Мимо меня одна за другой проехали машины, ветер пронёсся порывом и стих. Только гудки были прежними – длинными, равнодушными. Я открыла мессенджер. Нажала «записать сообщение».

– Если ты не ответишь мне, я убью тебя, Воронцов! Я не шучу. Где мой сын?! Куда ты его забрал?! Ответь мне, мать твою!

Голос сорвался. Сообщение значилось, как отправленное, а я больше не могла контролировать себя. Я могла бы справиться со всем, только не с неизвестностью и бессилием. Одно порождало другое. Мой муж – мэр. А я… Я всего лишь его жена. В другом случае это бы могло быть моей силой, но не в нашем с Воронцовым. В нашем случае быть его женой означало быть слабой, иметь от него ребёнка – слабой вдвойне. Я была связана по рукам и ногам, и помочь мне, казалось, не сможет никто. Даже я сама.

Женя

В попытке чем-нибудь занять мальчишку, я протянул ему прихваченный по пути в сад игрушечный пистолет. Но тот к нему не притронулся. Посмотрел с подозрением и повторил заданный минуту назад вопрос, хотя я уж было понадеялся, что он забыл, о чём спрашивал.

– Почему мама с нами не поехала? – детский голос звучал требовательно.

– У неё другие дела.

– Я хочу, чтобы она поехала с нами! Я без неё не поеду! – заявил пацанёнок, сверкнув такими же, как у его стервы-матери, голубыми глазищами.

– У неё не может быть других дел! Я у неё – самое важное дело.

– С чего ты это взял?

– Она сама так говорит, – уверенно ответил он и повторил в очередной раз: – Я хочу к маме! А ещё я хочу есть! И пить!

Желаний у парня было не в меру много. Причём каждое из них неукоснительно требовало немедленного воплощения. Мужской руки ему однозначно не доставало. Дружок, чтоб его, судя по всему, ограничился тем, что заделал его моей благоверной. За это и поплатился. Что-что, а предательства я не прощал никому и никогда. Литвинов исключением не стал. Разрушить его карьеру труда не составило. Настя, чтоб её!

– Сколько у нас времени? – спросил я у водителя. Получив ответ, я приказал ему свернуть к ресторану быстрого обслуживания, который успел заметить: – Давай туда. Иначе он не успокоится.

Пока один из охранников ходил за едой, я рассматривал пацанёнка. Светлые волосы слегка завивались, во взгляде читался характер и непомерное упрямство. Литвиновская копия, будь дружок неладен. Оставил свой след. Каждый раз, когда я видел Настю рядом с сыном, хотелось скрежетать зубами. Это ведь вполне мог быть мой ребёнок. Я же, блядь, хотел, чтобы так и было: дом, пара спиногрызов и мы с ней. Но ей нужно было другое: дурацкие коньки, медали и грёбаный лёд. Сперва я думал, что, когда мы поженимся, она успокоится. Но нет. Ни ссадины, ни травмы её не останавливали. Она и слышать ничего не хотела. Пришлось пойти другим путём. На Олимпиаду она не поехала, так нашла утешение в лице Литвинова. Не хватало ей того, что было! Утешение пошла искать, чтоб её! А дружок утешил, рад был постараться.

Вернувшийся охранник подал мне пакет с едой. Раскрыв его, я достал гамбургеры. Один взял себе, второй – мальцу. Булка была тёплая. Я сам ничего не ел со вчерашнего дня. Звонок перевернул планы с ног на голову.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Я не буду это, – понюхав бургер через обёртку, заявил мальчишка.

– Ты же есть хотел.

Парень развернул уголок, понюхал ещё раз и скривился.

– Я не буду это есть! Мы с мамой такое не едим.

– С мамой не едите, ешь без мамы, – я развернул свой. – Достал кофе, но только хотел сделать глоток, парень снова подал голос.

– Это гадость! – бургер ударился мне в плечо и шмякнулся на колени. – Я к маме хочу! – закричал парнишка. В глазах его вдруг заблестели слёзы. – Где моя мама?! Я хочу к маме!

Чертыхнувшись, я попытался успокоить его. Но усилия ни к чему не привели. Схватив парня, я посадил его на коленки. Тот изогнулся рыбкой, вывернулся. Кофе упал на пол, и его запах заполнил весь салон.

Руку неожиданно обожгло. Зубы у Настькиного сына оказались острые, как у волчонка. Пара матерных вырвались сами собой. От неожиданности я отпустил парня. Тот кубарем откатился на другую сторону сиденья и закричал:

– Ты чужой! Я к маме хочу! К маме! Где моя мама?!

Детская истерика набирала обороты.

– Давай договоримся… – начал было я, усмирив себя. Укушенная рука ныла, но главным было доехать до аэропорта.

– Я не буду с тобой разговаривать! Ты мне никто! Ты мне не папа! Ты чужой! Чужой! Чужой!!

Я поглубже вдохнул. Стиснул зубы, что было сил.

– Разворачивай машину, – бросил я водителю.

– Евгений Александрович, времени…

– Разворачивай машину, я тебе сказал! – гаркнул я на него. – Иван, закажи ещё один билет. Придётся взять его мать. Вылетим вместе с ней.

Куда идти, я не представляла. В полицию? Смешно. И я бы посмеялась, если бы не то накатывавшая, то отступавшая, подобно волнам, паника.

– Он ничего ему не сделает, – сказала я сама себе в момент, когда волна отступила. – Он…

Я замолчала, поймав на себе подозрительный взгляд проходящей мимо старушки с мопсом. Не хватало, чтобы меня приняли за сумасшедшую. Хотя какая разница? Телефон словно умер. Ни на одно из трёх сообщений Женя ответить так и не удосужился, трубку взять тоже. Дома ни его, ни сына не было. Оставаться в четырёх стенах было невыносимо, и я вышла во двор. Со скамьи подъезд был виден, как на ладони, въезд на паркинг тоже.

– Зачем тебе мой сын? – понимая, что на это сообщение он тоже не ответит, я всё равно зажимала кнопку голосового сообщения. Слёзы и дрожь скрывать было уже невозможно. – Я слышала, как ты говорил вчера по телефону, Женя. Зачем тебе Никита? Ответь мне! Куда ты…

Из-за угла показалась машина. Чёрный внедорожник. Не закончив фразу, я поднялась. Сделала шаг, за ним ещё один – нетвёрдый, словно заново училась ходить.

Машина остановилась, не доехав до подъезда, синхронно распахнулись две дверцы, и я наконец бросилась вперёд.

– Где мой сын?! – закричала я, бросившись к мужу. – Где…

Он крепко схватил меня за руки, едва я ударила его в грудь. Глянул на машину. Я инстинктивно посмотрела туда же.

– Никита, – прошептала я и тут же сорвалась на крик: – Никита!

– Мама! – он рванулся ко мне из рук охранника, но тот удержал его.

– В машину, – приказал Женя. – Быстро.

– Что тебе от нас нужно?!

– В машину, Настя, – он подтолкнул меня ближе к внедорожнику. – У меня нет времени с тобой возиться.

Новый толчок, и я едва ли не кубарем влетела в салон. Упала на сиденье и услышала очередной приказ, прозвучавший фоном с жалобным плачем сына и его «мама»:

– Её документы в верхнем ящике стола. Возьми всю папку. Но главное – загранпаспорт. У тебя пять минут.

Я прижимала к себе сына, целовала его в мокрые щёки, не зная, почему испугалась так сильно. Наверное, всё, что случилось со дня, когда меня вызвал в кабинет директор нашего спортивного центра, навалилось разом. Нервы окончательно сдали. Обеими руками я обнимала уже начавшего успокаиваться Никитку, а сама никак не могла унять дрожь. Женя сел рядом. Сычом глянул на нас и отвернулся к окну.

– Зачем тебе мой загранпаспорт? – Выдавила я через силу. – Почему мои документы у тебя? Как они…

Он посмотрел на меня, и я замолчала. В его взгляде были лишь холод и пренебрежение. Я гладила сына по голове, не зная, кого успокаиваю этим: его или себя. Но он был рядом, и большего я желать не могла.

Всё время, пока охранник ходил за документами, мы провели в молчании. Только Никитка пытался задавать вопросы, ответов на которые у меня не было.

– Тут всё, – в открывшейся дверце мелькнула рука громилы. Папка оказалась у Жени.

Проверив, он положил её рядом с собой и дал знак, что мы можем ехать.

– Успеваем? – коротко спросил он у водителя.

– Должны. Но гарантировать не могу.

– Успеваем, – отрезал он.

Я повернулась к нему. Был ли он таким всегда? Или та самая чернота, про которую он говорил вчера, за эти годы превратилась в бесконечность?

– Как только с тобой люди работают? – шёпотом спросила я.

Он снисходительно хмыкнул и снова отвернулся к окну.

– Мам, он сказал, что у тебя есть дела важнее, чем я. И что ты не поедешь с нами. И…

Я погладила сына по плечам, обняла ещё крепче.

– Ты всегда важнее, Никит. Разве ты не помнишь, что я тебе говорила? Ты – самый важный.

– Я так и сказал ему.

– У меня есть имя, – подал голос Женя. – Твоя мать не учила тебя, что говорить о человеке в его присутствии в третьем лице неприлично?

Никита нахмурился. Долго смотрел на Женю, становясь всё мрачнее. Потом высвободился из моих рук.

– Он мне не нравится, – заявил сын. – Мам!

Хмурились они оба, причём совершенно одинаково. Я бы могла ответить, что мне он тоже не нравится, но это было бы враньём. Хотя, где и в чём правда, я уже и сама не знала. Но сказанные сыном слова заставили сердце сжаться. Нет, мы не пять лет потеряли. Куда больше. И, что самое страшное, всё ещё продолжали терять.

Вот уже с полчаса мы ехали в полнейшем молчании. Даже не ехали – гнали с предельно допустимой скоростью. Никита притих, хотя я знала, что он голодный и наверняка хочет пить. В машине пахло кофе, в ногах валялся измятый картонный стакан, коврик был мокрым. Исходя из того, что Жене потребовался мой загранпаспорт, путь нам предстоял долгий. Я пыталась состыковать всё, что случилось за минувшие дни, но не могла. Кусочки паззла никак не желали становиться цельной картинкой.

Всё это время Женя игнорировал нас, но наконец соизволил повернуться. Я сразу перехватила его взгляд.

– Куда мы едем? – спросила я уже спокойно.

Его скулы мгновенно напряглись, а взгляд стал жёстче. Я смотрела в упор. Сын придавал мне силы. Теперь, когда он был со мной, я больше не чувствовала себя беспомощной.

– В аэропорт, – нехотя ответил он.

– Это я и так поняла. А дальше? – Он было отвернулся, но я дёрнула его за пиджак и спросила снова: – Куда? – посмотрела ему в глаза. – Ответь мне, Воронцов. Иначе, как только мы окажемся среди людей, я устрою тебе такую сцену, что мало не покажется.

Он молчал. Решил, что блефую? Зря.

– Я не шучу, Жень. Я больше не та девочка, которую легко можно подмять под себя.

– В Швейцарию, – бросил, как собаке кость. Но и на том спасибо.

– Зачем?

Машина притормозила на повороте. Женя отвернулся.

– Мам, а где Швейцария? – завозился рядом сын. – Это там, где делают сыр?

– Там много чего делают, Никит.

– А что ещё там делают?

Если бы не вопросы Никиты, Воронцову отделаться от меня так просто не удалось бы. Но в данный момент сын с его глупостями был куда важнее. Вряд ли он сильно испугался, и всё-таки я хотела отвлечь его и потому стала рассказывать всё, что знала о стране, куда мы, по неясным причинам, должны были вылететь в ближайший час.

Только когда поток «почему» и «зачем» стал иссякать, наши с Женей взгляды пересеклись вновь. Как раз в момент, когда мы подъехали к зданию.

Само собой, стойку регистрации мы миновали. Прошли через VIP-зал и оказались у рамок. Хоть что-то человеческое было моему мужу не чуждо!

– Я ничего не понимаю, Жень, – начала было я, стараясь сохранить здравомыслие. – Скажи хоть…

– Я уже сказал вчера: у меня больше нет времени ждать. Ни дня. Прости. – Выговорил он и прошёл через рамки вслед за первым охранником.

Глава 12

Настя

Несмотря на часовую разницу во времени, в аэропорту Берна наш самолёт приземлился уже ночью. Никита спал, прижавшись ко мне, а я не отводила глаз от иллюминатора до тех пор, пока не почувствовала прикосновение к плечу.

– Разрешите мне взять его? – спросил Иван, показав на сына.

Я согласно кивнула и посмотрела на поднявшегося с соседнего ряда Женю. Перехватила его секундный взгляд. Атмосфера вокруг царила гнетущая, это чувствовалось даже по настроению охраны. Салон бизнес-класса был предоставлен целиком и полностью в наше распоряжение. Никого лишнего, и это было к лучшему.

– Всего доброго, – улыбнулась мне стюардесса, провожая к трапу.

– Всего доброго, – отозвалась я, надеясь, что впереди действительно будет доброе. Пусть не всё, но хотя бы что-то.

У входа в аэропорт нас ждала машина.

– Мам, это Швейцария? – сонно спросил Никита, когда Иван передал его мне.

Я кивнула.

– Спи, – шепнула я, убаюкивая его. – Спи, мой мальчик.

Женя наблюдал за нами, но я игнорировала его. Интуиция подсказывала, что ждать осталось недолго: скоро я получу ответы на все свои вопросы, и тогда, может быть, смогу понять, к чему был весь этот фарс со школой и не расторгнутым браком. Не верилось, что он планировал это пять лет. Хотя теперь я уже ни в чём не была уверена.

Пока автомобиль плавно катился по подсвеченным улицам, я рассматривала дома с желтоватыми пятнами окон и вывески ночных ресторанов.

– Ты когда-нибудь бывала в Швейцарии? – вдруг спросил Женя.

– Нет, – ответила я. – Ты же знаешь, что нет, верно?

Его молчание было подтверждением. В отличие от меня, он хорошо подготовился к нашей встрече. Я глянула на снова уснувшего сына, расправила прядку волос у его виска. Его длинные ресницы отбрасывали тень, губы были слегка приоткрыты. Была ли я такой же в детстве? Почему-то фотографий, на которых я маленькая, у нас не было. Зато я видела снимки мужа. На одном из них он, одетый в маскарадный костюм, восседал на деревянной лошадке и размахивал игрушечной саблей. На другом, серьёзный, держал букет хризантем.

Родители привели меня на каток, когда мне было четыре, и на этом с детством было фактически покончено. Никиткины коньки всё ещё лежали в коробке. Я так и не достала их, хотя знала, что сделаю это, несмотря на собственный путь в спорте.

– Долго ты планировал всё это, Жень? – спросила я в полголоса. – Все пять лет? Месяц? Год?

– Я ничего не планировал. У меня не осталось выбора.

– Выбора или времени? – за окном появилась высокая ограда. За ней – здание, рассмотреть которое я не могла из-за темноты. Она была не только снаружи, но и словно бы внутри меня. Но, как ни странно, чувствовала я себя спокойно.

– И того, и другого.

– Ты чем-то болен?

На его лице не дрогнул ни один мускул. Я всматривалась в его глаза, пытаясь найти ответы. Здание напоминало госпиталь… Зачем ему были нужны мы?

Молчание нарушил пронзительный звонок телефона. Никита зашевелился, веки его приподнялись.

– Да, – ответил Женя. – Мы уже тут. Будем через пять минут… Да… Мальчик со мной… С этим могут быть проблемы, но я всё решу.

Мы притормозили, машина мигнула фарами, и ворота перед нами открылись. Вчера разговор шёл именно про Никиту.

– Что бы ты ни задумал, – сказала я спокойно и твёрдо, – я не разрешу тебе трогать сына. Для этого тебе придётся сначала убить меня, Жень. Пока я жива, к Никите ты не прикоснёшься даже пальцем.

Взгляд его был мрачнее мрачного. Мы ехали по территории с аккуратно подстриженными тисовыми кустами, фонарями с круглыми лампами и изящными скамьями. Нет, это был не госпиталь – дорогой частный центр. Вспыхнувшая догадка была острой, как лезвие. Что, если он солгал мне? Что, если Женя не погиб? Или Оксана?

Я порывисто вскинула голову. В этот момент мы затормозили у здания, и из подсвеченного холла навстречу нам вышла медсестра. Не успела я ничего спросить, Женя открыл машину. Влетевший в салон ветерок окончательно разбудил Никиту.

– Мы где? – зевая, спросил он и потёр глаза.

Дверца с противоположной стороны открылась. Охранник показал нам, чтобы мы выходили, и я потянула Никиту за собой. Он пошёл с готовностью. Пока мы шли к дверям центра, по коридору, он оглядывался по сторонам. До меня доносились обрывки фраз на английском. Язык я знала, но понимала далеко не всё. Речь шла не о моём муже. О ком-то другом.

– Женя жив? – спросила я напрямую, когда мы вошли в лифт.

Воронцов наградил меня тяжёлым взглядом. Медсестра заговорила, и он предпочёл моему вопросу беседу с ней. Я вслушивалась, пытаясь вникнуть в суть, надеялась услышать имя или другую подсказку. Но многие слова были незнакомыми, медицинскими, а из того, что удалось понять, картинка не складывалась.

Лифт мелодично просигналил, оповестив всё на том же английском, что мы на третьем этаже, и створки разъехались.

– Лучше тебе всё увидеть, Настя, – вдруг остановил меня Женя. – Я надеюсь, что тогда ты передумаешь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ - Мам, а это что? – показал сын на стенд.

Я отвлечённо посмотрела на стену, на Никиту, вслед мужу и пошла за ним. Никита вяло плёлся рядом. Хоть он и проснулся, всё ещё зевал и был не таким бойким.

Тишину опять нарушил звонок телефона. На сей раз мелодия была очень тихая, другая. Взяв трубку, медсестра выслушала говорившего и обратилась к Жене.

– В лаборатории всё готово. Но анализы нужны будут ещё и утром.

– Да, я в курсе, – отозвался Женя.

Пока они говорили, мы подошли к двери. Сбоку, в пластиковом кармашке, была карта. Прочитать много я не успела, только имя, напечатанное латинскими буквами: «Mihail Voroncov».

Я резко повернула голову к Жене. В этот момент он открыл дверь, и в едва разбавленной светом из коридора темноте я разглядела кровать. Нет, кроватку.

– У тебя есть сын? – спросила я сипло, не узнав собственный голос.

– Ему три, Настя, – его слова прозвучали одновременно с моим вопросом. – И без Никиты он не справится.

Как в тумане я прошла к кроватке. Даже теперь, смотря на мальчика, я не верила, что всё это на самом деле.

– Когда Женя и Оксана погибли, ему не было и месяца, – услышала я за спиной. – Как ни крути, Женя был моим другом. Я не мог допустить, чтобы его сына растили чужие люди.

Я не сводила взгляда со спящего мальчика. Кто-то сильнее приоткрыл дверь, света стало больше, и я смогла лучше рассмотреть его. Волос у него не было, бледная кожа почти сливалась с белым постельным бельём. В свои три он казался почти невесомым, хрупким, как сказочный эльф. Во сне он тяжело вздохнул, ладошка его шевельнулась и замерла.

– Первые два года всё было в порядке. Но потом я стал замечать, что он быстро устаёт. Врачи почти сразу диагностировали лейкемию. Тогда и начался ад.

Я сглотнула. Пальцы похолодели. Я слышала Женю, слышала, что он говорит, но не могла поверить. Ни в то, что стою здесь, ни в услышанное. С трудом я заставила себя посмотреть на мужа. В полумраке его глаза блестели. Оказалось, что всё это время он тоже не сводил взгляда с ребёнка.

– Год я искал для него донора, Насть. Но так и не нашёл. Месяц назад его состояние резко ухудшилось.

– И ты вспомнил обо мне, – переборов поднявшиеся чувства, заключила я.

Мы с Женей смотрели друг на друга и молчали. Никита стоял в дверях палаты вместе с придерживающей его медсестрой. За ними – двое охранников. Едва я глянула на сына, тот вывернулся и, не успела медсестра остановить его, подошёл ко мне. Словно чувствуя неладное, он замедлил шаг у постели.

– Мам, кто это? – спросил Никита, увидев мальчика.

– Твой брат, – ответил Женя.

Никита перевёл взгляд с меня на него. Женя – с него на меня. Я положила руку на плечо сына в подсознательном желании знать, что он рядом, что с ним всё хорошо, что он не имеет отношения к этому пропахшему надеждой и одновременно с тем безнадёжностью месту.

Женя ждал. Мы словно поменялись местами. Теперь беспомощным был он, а не я.

– Настя, Мише нужен донор. Есть большая вероятность, что брат…

– Никита ему не брат, – сказала я тихо, сжав плечо сына.

Женя впился в моё лицо.

– Речь не о нас с тобой, – его негромкий голос наполнился ожесточённостью. – Последнее, что я бы сделал, будь у меня выбор, – обратился к тебе. Но у меня нет выбора. Он умрёт, если не найдётся донор. У тебя же сын, Настя.

– И у тебя тоже сын, – просипела я, проглотив подкативший к горлу ком. – Я бы помогла, но Никита не брат этого мальчика. Он… – я прерывисто выдохнула. – Литвинов не имеет к моему сыну отношения. Его отец ты, Жень. Ты, а не он.

Время остановилось. Если бы не Никита, тишина бы, наверное, продлилась вечность. Но сын громко чихнул, и это привело меня в чувство.

– Пойдём, – я подтолкнула сына к выходу. – Маленького разбудишь.

После тёмной палаты коридор показался очень светлым, хоть это и было не так. Я услышала, как затворилась дверь, услышала голос медсестры и Ивана. Только Женя молчал. Вытащив платок, я подала его сыну. Повернулась и наткнулась на взгляд, сравнить который можно было лишь с чёрной бездной.

– Свободны, – бросил Женя охране. – Ждите внизу.

Пара слов медсестре, и мы остались одни. Между нами было не больше трёх метров, но ощущение складывалось, что это пропасть.

– Я домой хочу, – заканючил Никита. – Мам, когда мы поедем домой? Я устал.

Женя не сводил с нас глаз.

– Ты ошибся, – я подошла чуть ближе, придерживая сына за плечико. – И сейчас, и пять лет назад, Женя. Твоя главная проблема в том, что ты принимаешь решения, не беря в расчёт чувства других людей. Ты вообще не берёшь в расчёт других людей. Для тебя есть только одна правда – твоя. Но это только твоя правда. Твоя, – последнее слово я сказала с нажимом. ­–На Никиту Женя не смотрел – исключительно на меня. – Если не веришь, я готова на тест ДНК. Но не ради того, чтобы доказать что-то тебе, Воронцов. Ради мальчика в этой палате, – я показала на закрытую дверь. – Знаешь… Сейчас я жалею, что отец Никиты не Литвинов.

Говоря это, я не кривила душой. Будь мой сын братом этого мальчика, мы бы могли попробовать помочь. Но нет. То, что я никогда не изменяла мужу, что он был и остался единственным мужчиной, с которым я была близка, теперь не имело значения. Обвинения в измене и всё, что последовало после, нельзя было стереть. Слова тут были бессильны. Хотя муж и не торопился рассыпаться в извинениях. Он просто смотрел. Смотрел и молчал.

– Отвези нас в гостиницу, – попросила я. – Твой сын хочет спать. Я тоже.

– Мам, а почему ты говоришь, что я его сын? – встрепенулся вдруг Никита, задрав ко мне голову. – Я не хочу быть его сыном. Я твой сын.

– Мой, – подтвердила я. – Конечно, мой.

Лицо Жени исказилось от напряжения. У каждого из нас было, что сказать друг другу, но ни он, ни я не решились на этот разговор. Да и зачем? Единственная важная вещь уже была озвучена. И даже если Женя сомневался, это было вопросом времени. Даже не дней – часов, которые потребовались бы ему для принятия.

– Твоя самонадеянность снова подвела тебя. Если бы ты рассказал мне про сына Жени, я бы сразу сказала тебе, что ничего не выйдет. Но ты решил поиграть во властелина жизней.

– Я ни во что не играл, Насть. Ни тогда, ни сейчас, – ответил он сдержанно.

– Да? Хорошо, пусть так. Но в том, что твой ребёнок вырос без тебя, только твоя вина. Не моя. Каждый раз, когда ты захочешь меня в чём-нибудь обвинить, повторяй это себе, ладно? Если ты помнишь, в день, когда ты показал мне на дверь, я сказала тебе, что беременна. Так что обвинять меня права у тебя нет.

– Мам, – Никита потянул меня за руку. – Я хочу домой. Я устал. И пить хочу.

С секунду я ещё смотрела на мужа. Потом погладила сына по голове и повела к лифтам. Пока мы шли, тот капризничал всё сильнее. Просился на руки, но я так и не взяла его. Держала за руку, пока мы спускались, и невидящим взглядом смотрела на своё отражение в идеально чистом зеркале лифта. За спиной будто пролетало прошлое, похожее на уносящийся прочь скорый поезд. Первая встреча, свадебное платье, утро, когда всё закончилось…

Иван встретил нас возле лифта.

– Мам, я на ручки хочу, – заныл Никита, и охранник, уже не спрашивая меня, поднял его.

– Евгений Александрович распорядился отвезти вас с сыном в гостиницу, – отрапортовал он.

– А сам он не поедет? – спросила я, идя рядом с охранником к двери.

– Нет. – Спрашивать почему, я не стала, но Иван сказал сам: – Он с мальчиком останется, если вам это важно. Он всегда остаётся с ним.

Было ли это важно для меня? Да. Было. Потому что я не хотела прибавлять к разочарованиям в мужчине, за которого когда-то вышла замуж, новые. Их и так было слишком много.

Глава 13

Настя

За время спортивной карьеры гостиниц я повидала много. Но ни одна из них в сравнение не шла стой, в которой снял для нас номер Женя.

– Мам, а почему у того мальчика не было волос? – спросил сын, лёжа в постели. – Он болеет?

– Да, – ответила я, снова мысленно вернувшись в ту палату. – Очень сильно болеет. Давай завтра поедем к нему? Он там один, а ты мог бы поиграть с ним.

– Я не хочу с ним играть. Пусть один играет. У него есть игрушки, я видел.

То ли виноваты были гены, то ли я умудрилась вырастить эгоиста. Я не помнила, чтобы когда-нибудь поощряла в нём это. Напротив.

Ничего не ответив, я встала и пошла к двери.

– Мам, ты куда? – мгновенно донеслось мне вслед.

– А я не хочу каждый вечер сидеть с тобой по часу и ждать, пока ты уснёшь. Ты уже взрослый, можешь справиться сам.

Может быть, я требовала от Никиты слишком многого. Вряд ли он в силу возраста мог провести параллель. Но он всегда был умным мальчиком, и эта ночь не стала исключением. Выбравшись из-под оделяла, он сполз с постели. Подошёл ко мне.

– А если я поиграю с этим мальчиком, ты будешь ждать, пока я усну?

Взяв за руку, я подвела его обратно. Помогла лечь и только когда он сделал это, сказала:

– Я буду ждать, пока ты уснёшь, Никита, даже если ты откажешься играть с Мишей. Потому что я – твоя мама. Но Миша болеет. Очень сильно болеет, а ты можешь помочь ему.

– Почему я должен ему помогать?

– Не должен. Но ты можешь это сделать. Так поступают хорошие люди. Если мы все будем помогать друг другу, на земле будет меньше одиночества и горя.

Он выслушал меня очень внимательно. Сам накрылся одеялом. Взял с тумбочки игрушечную машинку. Посмотрел на неё и, протянув мне, спросил:

– А можно ему её подарить? Это ведь будет хорошо?

– Хорошо, – подтвердила я. – Я буду тобой гордиться, если ты так сделаешь.

Хотела сказать, что, если и нет, всё равно буду. Но заставила себя прикусить язык. Никите был нужен отец. Чем взрослее становился сын, тем это становилось яснее. Решилась бы я когда-нибудь рассказать Жене о нём, если бы он сам меня не нашёл? Вряд ли. Хотя, как знать.

Никита уснул, а я, дождавшись заказанный в круглосуточном ресторане кофе, вышла на балкон. Было ещё темно. Завернувшись в прихваченный из гостиной плед, я стояла, больше ни о чём не думая.

Кофе был сливочно-шоколадный, с шапкой из пенки. Мне надоело чувствовать себя виноватой за то, в чём я виновата не была: за то, что не смогла найти Никите другого папу, за то, что послушала врачей и отказалась от участия в предолимпийском чемпионате России, а, следовательно, от возможности получить путёвку на сами игры. И за этот сладкий вкусный кофе, пить который мне не следовало, тоже.

По ногам вдруг прошёлся ветер, тюль за спиной поднялся парусом. Я обернулась. На ходу снимая пиджак, в комнату вошёл Женя. Остановился и, не глядя, бросил пиджак на постель.

Чашка в руках стала неожиданно горячей, взгляд мужа испепелял. Тюль опал, и мы с Женей смотрели друг на друга сквозь него. Всклокоченный, с покрывающей лицо щетиной, он мало напоминал мэра столицы. Да что там! Он не был даже тем Женей, с которым я когда-то познакомилась. Или был?

Стремглав он прошёл через всю комнату и, рывком отдёрнув тюль, оказался на балконе. Я попятилась. Упёрлась спиной в кованную ограду.

– Почему ты не сказала? – прохрипел Женя. – Почему?!

– Я сказала.

Он вырвал чашку у меня из рук и швырнул прямо на пол. Звон прокатился по безлюдной улице и затих. Только в воздухе остался запах сливок и шоколада.

Пальцы мужа сжались на железной ограде по обеим сторонам от меня. Галстука на нём не было, в вороте расстёгнутой на две верхние пуговицы рубашки было видно цепочку, которую я когда-то сама подарила ему.

– Пять лет я жил с мыслью, что ты, чёрт подери, трахалась с моим лучшим другом. Что родила от него. И когда я принял это…

– Принял? Ты не способен принять такое, не обманывай себя. – Его верхняя губа дёрнулась. Бёдра прижались к моим. Его дыхание обжигало мою кожу. – Ты сам во всём виноват, – проговорила я, чувствуя его всем телом. Живущая в нём чернота ворвалась в меня, проникла, наверное, даже в кровь. Ветер принёс с собой вой кареты скорой помощи. – Я хотела любить тебя, – прошептала я, глядя на него. – Но тебя любить нельзя. И в этом тоже виноват только ты, Женя. Ты один.

– Ты будешь любить меня, – прорычал он прямо мне в губы и сжал в кулак мои волосы.

– Заставишь?

– Заставлю, – он прижался ко мне вплотную.

Наши губы встретились. Отвернуться он мне не дал, с ходу заставил раскрыть рот и проник внутрь языком. От него снова пахло спиртным. У поцелуя был вкус выдержанного коньяка и прошлого.

– М-м-м, – я подалась в сторону. – Не надо…

Женя тяжело дышал.

– Надо, – он поймал меня и развернул к себе спиной. Ладонь его легла мне на живот, пальцы пробрались под халат. – Надо было раньше, – дёрнул пояс. – Его пах был таким твёрдым, что по телу пробежали мурашки. Злость пронизывала холодный предрассветный воздух. – Литвинов, грёбаная сволочь, – Женя дёрнул халат с моего плеча и прикусил кожу зубами. – Достать бы его с того света, блядь…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Я хватанула ртом воздух. Никогда я не слышала, чтобы Женя так выражался. Что было между ним и Литвиновым в прошлом, оставалось загадкой. Но что-то было. То, что заставило его поверить.

Женя дёрнул меня за волосы, и я, выгнув спину, вскрикнула. Вцепилась в поручень, снова схватила воздух ртом. Губы его прошлись по моей шее. Рывок, и он стянул с меня трусики.

– Ты будешь любить меня, – прохрипел он, звякнув пряжкой ремня.

Ладонь поднялась выше. С силой сдавив мою грудь, он тяжело сглотнул, втянул носом воздух у моей скулы и снова выругался. Перед глазами плыла ночь, контраст её прохлады и раскалённого дыхания Жени лишал меня возможности мыслить здраво. Кажется, я опять попыталась высвободиться. Но стало только хуже. Большим пальцем Женя провёл по коже вокруг моего соска. Губы его опустились от моей скулы к шее, затем к лопатке…

– Сукин сын так и не получил тебя, – просипел он. – А я…

Не знаю, откуда у меня взялись силы. Я всё-таки оттолкнула его. Всего на секунду, которой мне хватило только чтобы повернуться к Жене лицом. Его глаза сверкали, каждая черта лица была каменной.

– А ты сам от меня отказался, – мой голос был почти таким же сиплым, как и его. – А теперь что? Хочешь?

– Я всегда хотел тебя, Настя, – неуловимое движение, и он заставил меня втиснуться в решётку. – С первой встречи. Как увидел тебя на проклятом льду…

Он не договорил. Вместо этого крепко ругнулся и снова поцеловал меня. Губами я поймала последнее «пошло оно», а больше ничего не разобрала. Да и не хотела разбирать. Я обхватила его за шею и прижалась к нему сама. Шире раскрыла рот, впустила его язык. Халат упал под ноги, я задрала рубашку Жени и прошлась ногтями по животу. Мышцы его напряглись. Ремень царапнул кожу, секундный взгляд – душу. Коленом он раздвинул мои ноги и почти грубо коснулся промежности. Возбуждение было таким острым, что я едва не застонала. Сдержалась, но уже в следующий миг стон всё-таки сорвался с губ. Внутри оказались два пальца. Несколько резких толчков, мгновение пустоты – и он внутри. Одно движение, чтобы доказать – я его. Его, как бы ни противилась.

– Ни одну бабу в жизни я так не хотел, как тебя, – он приподнял мою ногу, проникая глубже в меня. Стремительно, быстро, будто пытался унять голод.

Я вцепилась в его плечо. Позади него болтался белый тюль, позади меня была улица. Безумие…

– Видно, как хотел, – я зло вогнала в его кожу ногти. Схватила его за волосы и процедила в губы: – Если бы хотел, не отпустил бы. А ты…

– Замолчи, Настя, – новый толчок. С каждым его движением меня самой, принадлежащей мне, оставалось меньше и меньше. Под его чёрным глазами лежали тени, волосы завивались у висков. Я дёрнула застёгнутую пуговицу. И ещё раз, пока не коснулась его груди.

– М-м, – я поцеловала его в шею, в ключицу. Укусила и зализала укус, чтобы укусить снова. В ответ он вошёл так глубоко, что я ахнула. И тут же меня стала охватывать дрожь. Изголодавшаяся, я горела в его руках, в собственных обидах, но не могла ничего сделать. Ни с настоящим, ни с прошлым.

– Что, даже не проверишь? – я уцепилась за ворот его рубашки. – Вдруг я вру, Воронцов?

– Не врёшь, – он резко толкнулся во мне. Остановился и повторил: – Не врёшь.

– Не вру, – я облизала пересохшие губы.

Он подался в меня, и сил держаться не осталось. Жар накрыл меня, колени ослабли. Закричав, я схватилась за него и сразу же уткнулась ему в грудь, чтобы заглушить стон. Только дышала – влажно, прерывисто, а он продлял мой оргазм до тех пор, пока его самого не затрясло.

– Да, – кончая в меня, простонал он глухо. Положил ладонь мне на затылок и прижал к себе сильнее. Потёрся носом, прошёлся пальцами до лопаток. – Чёрт тебя подери, Настька…

Я протяжно выдохнула. Хотела выпрямиться, но не смогла: тело стало ватным и, если бы Женя не держал меня, я бы так и повалилась на пол. Ветер поцеловал мою спину, напомнив, что мы стоим на шестом этаже, а позади нас – улица Берна. И это было самым настоящим сумасшествием. Ещё большим сумасшествием было только то, что я понимала, что больше не хочу уходить.

Прошлое

Только я налила кофе в любимую Женину чашку, в квартире раздалась трель дверного звонка. Я сразу же пошла открывать. Что Женя мог забыть? Документы? Уверенная, что это муж, я даже не посмотрела в глазок. И только распахнув дверь, запоздало подумала, что он не стал бы звонить – открыл бы своими ключами.

– Что ты… – начала я с ходу, но на пороге оказался не Женя. Вернее, Женя, но другой.

Ничего не сказав, Литвинов вошёл в квартиру. Только я хотела спросить, в чём дело, Женя посмотрел сверху вниз, и слова пропали. Глаза его лихорадочно блестели, взгляд при этом был тяжёлым.

– Я сделал Оксане предложение, – просипел он. – Чёрт, Настя! – Я только приоткрыла губы, чтобы поздравить его, но он схватил меня за плечи и посмотрел в лицо так, что стало ясно – поздравлений от меня он не ждёт. – Настя, – повторил он, и ладонь его оказалась у меня на затылке. – Одно твоё слово, и я…

– Прекрати, – выдохнула я порывисто, упёршись ему в грудь рукой. – Ты же знаешь, что я замужем.

– Да к чёрту всё! – он заставил меня задрать голову сильнее. Толкнул вглубь коридора, квартиры.

Я оказалась прижатой к стене. Он склонился ниже, и губы его коснулись моих.

– Не надо, – попросила я тихо.

Он не слышал меня. Пытался поцеловать, снова и снова повторяя, что так быть не должно, что я выбрала не того. Гладил пальцами по шее, у линии роста волос. Я растерялась под его натиском.

– Только скажи, чтобы я на ней не женился, – он придавил меня к стене с такой силой, что я не могла двинуться.

Снова попытался поцеловать. Я поддалась только на миг. Мысли смешались, непонимание переплелось с тревогой.

– Прекрати, – всё-таки смогла выдавить я.

Литвинов отступил на несколько сантиметров, но не отпустил меня. Взгляд его был жёстким. Синева глаз стала колкой.

– Почему он?

– Жень…

– Почему он, я спрашиваю? – в голосе его слышались стальные нотки.

– Я люблю его, – шепнула я и тут же, почувствовав гнев, повторила громче: – Люблю! – Схватила Женю за свитер и, потянув на себя, зашипела: – Ты что творишь, Жень? У нас с тобой ничего не может быть. Какое мне дело до того, что ты женишься на Оксане? Какое?

Он вдруг дотронулся до моего лица. Нежно, ласково, и я опять почувствовала растерянность. Хотела накрыть его руку, остановить, но он перехватил мою кисть. Поднёс к губам и коснулся пальцев. Презрение отразилось в его взгляде, когда он дотронулся до обручального кольца.

– Ты должна была быть моей.

– Должна, – согласилась я, понимая, что он, наверное, прав, и это «должна» повисло в тишине.

Со вздохом я высвободила руку, отвернулась и пошла к кухне. Женя пошёл за мной.

– Может быть и должна, – включив кофемашину, продолжила я. – Но я не твоя и твоей никогда не буду. Всё, что я могу тебе предложить – кофе. Больше ничего.

– Кофе… – он горько усмехнулся, встав у меня за спиной. Коснулся бедра. Я развернулась и глянула на него с предупреждением. Рука исчезла, Литвинов поморщился. – Можно попросить к кофе хотя бы поцелуй? Вместо сладкого.

– Жень, я тебе всё сказала. Оксана – хорошая девушка. Она любит тебя. А мы… нас никогда и не было.

– Один поцелуй и кофе, – твёрдый, решительный взгляд.

Я заколебалась. Воспользовавшись этим, он обхватил меня за талию и, не успела я сказать «нет», накрыл рот своим. Хотел протиснуть язык, но я не позволила. Почувствовала его усмешку. Не отпуская, он погладил меня по волосам. Смотрел до тех пор, пока кофемашина не перестала трещать. В глазах его были сожаление и прежняя решимость.

– Значит, всё?

– Всё, – подтвердила я, вывернувшись.

– У меня остался ещё кофе.

Я хотела сказать, что лучше ему уйти. Но не сказала. Подала чашку и, достав сливки, молча поставила на стол.

Да, у нас могло бы что-то получиться. Но время ушло. Я принадлежала другому, любила другого. И знала, что всегда буду любить. А между нами… Между нами теперь могло быть только кофе.

Настоящее

Вместо разлитого кофе Женя заказал другой. С шоколадом и сливочным ликёром. Но виноватой я себя не чувствовала: ни за кофе, ни за то, что было на балконе. Женя сидел на краю стола, поставив ногу на стул, я – на постели. Одетая в халат, я чувствовала себя незащищённой и вместе с тем уверенной в себе.

– Ты считал, что я изменила тебе с Женей, но при этом забрал его сына, – нарушила я тишину. – Тебе не кажется это странным? До Никиты в то же время тебе дела не было.

– У Никиты была ты, у Миши – никого.

Мне показалось, что он хотел добавить к этому что-то ещё, но в последний момент передумал и промолчал. Взгляд его упал на моё голое колено. Я прикрыла его халатом. Тело наполнилось истомой, но расслабленности я не ощущала. Добавленный в кофе ликёр оставался на языке приятным послевкусием.

– Я бы не обратился к тебе, если бы сумел найти донора.

– Ты и так ко мне не обратился, – напомнила я. – Ты шантажом заставил меня переехать к тебе и плясать под твою дудку. Ты украл Никиту и, если бы он не закатил тебе истерику, увёз бы его без моего согласия. Ты заставил меня прилететь сюда, не оставив выбора. Я до бесконечности могу перечислять, что ты сделал, Женя. Но в этом списке не будет слов «обратился» и «попросил». Ты не умеешь делать этого. Даже сейчас ты пришёл и взял меня, как будто я тебе принадлежу.

– А разве нет? – спросил он, цепко глядя на меня, и сделал глоток.

Я промолчала. Пусть он был прав, это ничего не меняло. Ни нашего прошлого, ни настоящего, ни того, что сыну любившего меня мужчины нужна была помощь, а я ничем не могла помочь.

Поднявшись, я сделала вид, что собираюсь лечь в постель. Надеялась, что ему хватит ума убраться, но, само собой, Женя остался там, где сидел.

– Мы будем спать в одном номере? – спросила я прямо.

– Да.

– Хорошо, тогда я пойду к сыну.

– Ты останешься со мной.

– Может, хватит твоих диктаторских штучек? Мы вроде бы всё выяснили. Я бы хотела помочь, Жень. Правда хотела бы.

– Врачи дают ему несколько месяцев. С каждым днём сил у него всё меньше.

– Зачем ты мне это говоришь? – спросила я с бессильной злостью. – Что я могу?

– Извини, – он потёр лицо руками. Закрыл глаза и помассировал переносицу. Когда мы опять встретились взглядами, я поняла, насколько он устал. Сильный мужчина, привыкший к тому, что для него всё возможно, он не мог помочь ребёнку. Сыну. До меня вдруг дошло – Михаил Воронцов.

– Ты усыновил Мишу?

– Да.

Я подошла ближе. Коснулась ноги Жени. Он накрыл мою ладонь своей.

– Завтра я познакомлю с ним Никиту. Если ты не против, конечно.

Женя сжал мою ладонь. Ничего не сказал, но в глазах его словно бы мелькнуло облегчение. Пальцем он провёл по обручальному кольцу. Подтянул меня ближе. Я нехотя подошла вплотную.

– Из-за того, что мне нужно было его усыновить, я и не развёлся с тобой. Со штампом в паспорте сделать это было проще.

– Только из-за этого? – спросила я и невольно затаила дыхание.

– Не только.

Добавлять он ничего не стал. А я не стала настаивать. Несколько секунд продлилась немая пауза.

– Я делаю для него всё, Насть, – снова заговорил Женя. – Но ему нужна мама. Он совсем маленький. Порой я просто не знаю, что с ним делать.

– Так нашёл бы ему маму. Почему ты не сделал этого?

– А почему ты не нашла Никите отца?

– Я пыталась. Но не смогла. Тебя не смогла забыть, Жень.

– Вот и я тоже не смог. Ни найти ему маму, ни забыть тебя.

Глава 14

Женя

Смотреть на ведущую за руку сына Настьку я не мог. Не смотреть – тоже. Принять, что пацан мой, оказалось сложно. И совсем не из-за того, что я не поверил ей. Нет, чёрт подери, поверил хотя бы потому, что при желании мог сделать проклятый тест ДНК. Паршиво было ещё и то, что винить, кроме себя, я никого не мог. Литвинова? Да к чёрту Литвинова! Я ведь знал, что она беременна.

– Только не шуми сильно, – донеслись до меня её, обращённые к сыну, слова. – Помни, что он совсем маленький и болеет. Хорошо?

– Хорошо, – отозвался Никита с серьёзным видом.

Должно быть, моя жена сильно постаралась, чтобы от меня сын не взял ничего. Сколько я ни искал в нём собственные черты, не находил. Но сейчас вдруг понял, что и от Литвинова в нём ничего нет – сплошная Настька. Цвет глаз в точности, как у неё, волос – тоже. Даже маленькое родимое пятнышко на плече.

В сопровождении охраны мы вошли в клинику. Денизе – медсестра, под опекой которой находился Мишка со дня, как я привёз его сюда, – уже ждала нас.

– Как он сегодня? – спросил я с ходу и только потом добавил: – Доброе утро.

– Лучше, – участливо отозвалась она. – Когда вы тут, ему всегда лучше. Утром съел весь йогурт и даже выпил какао. Ждёт вас.

Я посмотрел на Никиту. Тот, почувствовав это, повернулся. Появилось ощущение, что я вижу нечто знакомое. Но пропало оно быстро, как только он потерял ко мне интерес. Вчера я обрёл старшего сына, но младший стал на шаг ближе к краю. Нет, не на шаг, чёрт подери. Надежда разбилась вдребезги. Сидя у постели Мишки ночью, я едва не выл от беспомощности. Но слова Денизе вернули мне решимость, заставили собраться. Я – единственный шанс для мальчика, в свои три пережившего столько, сколько не каждому случается за всю жизнь.

– Его врач уже тут? – осведомился я, зайдя в лифт за медсестрой.

Та ответила утвердительно, добавив, что он уже в курсе, что Никита не подходит на роль донора.

– А почему его не могут вылечить, мам? – услышал я обращённый к Насте вопрос. – Это потому, что тут плохо лечат?

– Нет, – она не выпускала детской ладошки. – Не все болезни можно вылечить.

– Значит, этого мальчика не вылечат?

– Я не знаю, – отозвалась она со вздохом. – Но мы должны верить, что вылечат. И мысленно каждый день желать этого.

Я стиснул зубы – её честность в разговоре с сыном наждачкой прошлась по сердцу.

– Это как молиться?

– Угу, – подтвердила она. – Или как желать счастья тому, кто очень дорог.

– Как ты мне желаешь?

– Как я тебе.

Настя перехватила мой взгляд. Она и парень, мой старший сын, были единым целым. Просуществовавшим без меня недели, месяцы, годы, чтоб его, организмом. Этот организм способен был существовать так и дальше, без меня, и чёткое осознание этого поднимало в душе досаду. Мы с Мишкой не смогли одни, а они смогли. Я бы всё сделал, чтобы им без нас было никак. Настьке без меня. И чтобы парень её не смотрел волком, с подозрительностью. Мой. Мой парень.

Что стало началом конца? Отец всегда говорил, что дом строится с фундамента. Каждое дело начинается с фундамента. Для того, чтобы выправить настоящее, нужно было обернуться на прошлое. Или не нужно. Я и так чётко помнил момент, растянувшийся на годы.

– Может, не будешь на меня так смотреть? – проходя мимо, шикнула Настька.

Я проводил её взглядом. Её светлые волосы падали на спину, в петли кардигана был вдет пояс. Как тогда. Как в тот день, чёрт возьми.

Прошлое

Злой, как дьявол, я влетел в хорошо знакомый двор и затормозил и подъезда.

– Смотри, куда едешь! – гневно прокряхтела толстая баба, шедшая в метре справа.

– Сама смотри, куда прёшь, – процедил я сквозь зубы, отстёгивая ремень.

Хлопнул дверцей внедорожника. В момент, когда собрался набрать номер квартиры на домофоне, дверь распахнулась сама. На вышедшего из подъезда парня я не обратил внимания. Мысли были заняты только Настькой. Почему бабские мозги устроены так, чтобы вытрепать мужикам как можно больше нервов?! И Литвинов, мать его! Хоть бы набрал, сказал, что она у него. Давно нужно было разложить ему по полкам, что к чему. Дружба дружбой, но на мою жену коситься нечего. Раньше нужно было думать. А Настька. Стерва. Да и я не лучше. Сразу бы запер её в квартире и дело с концом.

Пока я давил на кнопку звонка, прокручивал в башке, что скажу жене. Хотя что было говорить? За шкирку и в машину. Все разговоры дома. Грёбаный лёд! Каждый раз, когда я видел новые синяки на её теле, у меня возникало желание разнести всё к чёртовой матери.

Дались ей эти Игры! Раскатывает новые коньки? Мне физически больно смотреть на её ноги. Стёртые в мясо мозоли, волдыри. Синяк на бедре не проходит никогда, и для неё в этом нет ничего ненормального. Нет, блядь! Хватит. Моя женщина не будет ходить в синяках и ссадинах.

Сегодняшняя ссора убедила меня, что надо решать проблему радикально. Раз меня не слышит, услышит того, кто имеет на неё влияние.

За дверью раздались шаги, в замке провернулся ключ.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Настя у тебя? – спросил я, как только друг открыл дверь.

Он обернулся, и тут я увидел… Чёрт!

С распущенными волосами, в огромном, подпоясанном халате, моя жена стояла в нескольких метрах позади.

– Я не поеду домой, – сказала она, не подходя.

Литвинов поджал губы. То, что делалось у меня внутри, описать было невозможно. Настькины пальцы сошлись на вороте. Так называемый друг смотрел мрачно.

– Сегодня ей лучше остаться у меня. Опять пересрётесь, лучше никому не будет.

– Она едет домой, – едва сдерживаясь, чтобы не вытащить её босую, в этом чёртовом махровом мешке, отчеканил я. И бросил уже ей: – Одевайся. Жду тебя в машине.

Настоящее

В палату я вошёл первым. Увидев меня, Мишка засветился от радости. Жаль, сил ему было недостаточно, чтобы броситься ко мне с возгласом «папа». Всё, что он смог, – встать с пола, где сидел среди разложенных игрушек.

– Привет, парень, – я поднял его на руки. – Как ты вырос. Настоящий мужик.

Это было ложью. Ни хрена он не вырос. Страшнее всего для меня были моменты, когда в голову закрадывались мысли, что и не вырастет, что я никогда не увижу его ни первоклашкой, неловко держащим букет цветов для первой учительницы, ни повзрослевшим выпускником. Что он так и не превратится из мальчонки с не по-детски взрослым, усталым взглядом в мужчину, ведущего под венец любимую женщину. Я гнал их, эти мысли, но они падальщиками-грифонами налетали снова.

– Денизе сегодня меня хвалила, – похвастался он. – Она сказала, что ты будешь рад. – Миша посмотрел на стоявшую в дверях медсестру. Та ободряющее улыбнулась ему, и я невольно подумал о том, что, если бы у Мишки был не только я, но и мать, ему было бы легче бороться с болезнью.

– Позовите мою жену, – попросил я и обратился к сыну: – Я не один приехал. Сейчас познакомлю тебя кое с кем.

– С кем? – оживился Миша, хотя было видно, что завтрак и недолгая игра отняли у него большую часть сил. – С доктором?

– Нет, не с доктором.

Вместе с вернувшейся Денизе вошли Настя и Никита. Мишка замер у меня на руках. Его огромные глаза распахнулись, когда он увидел Никиту. Здесь, в клинике, у него лишь однажды был друг. Был. Мальчонка, как и Мишка, пытавшийся перебороть страшную болезнь. Болезнь оказалась сильнее. Настя легко подтолкнула сына в плечо.

– Привет, – тот с несвойственной ему нерешительностью подошёл ближе.

Я опустил Мишку на пол. Никита сделал ещё несколько шагов и протянул Мише машинку.

– Не волнуйся, – сразу предупредила Настя, – её уже обработали антисептиком.

Я кивнул. Миша взял машинку, его губы приоткрылись, тонкие неловкие пальчики пробежались по металлическому корпусу.

– Это гоночная машина, – важно пояснил старший сын. – На таких очень быстро ездят. У меня дома ещё есть. Если захочешь, я потом тебе принесу.

– А у меня тоже есть, – младший показал на игрушки. Хоть говорил он понятно, некоторые буквы звучали смазано. Чувство было, что между мальчишками не год разницы, а куда больше.

– Меня Никита зовут.

– А меня Миша.

– Ты можешь звать меня Ником. Так меня все друзья зовут. И мама иногда, – Никита, ища поддержки и одобрения, глянул на Настьку. Та кивнула.

Миша тоже посмотрел на неё и получил мягкую улыбку.

– А у меня нет мамы, – горестно вздохнул Миша, вмиг став грустным.

Настя переменилась в лице. Я понятия не имел, надо ли вмешиваться, что говорить. Она, похоже, тоже. Но разрешения, чтобы подойти, спрашивать она не стала. Присела возле мальчишек. Улыбнулась уголками губ.

– Зато у тебя есть папа, – она с улыбкой протянула Мише обронённый в момент, когда я поднимал его на руки, мягкий мячик. – Классный папа.

Миша взял игрушку второй рукой. Настя коснулась его ладошки. Подняла на меня взгляд. Волосы её были убраны под одноразовую шапочку, и глаза от этого казались ещё выразительнее.

– А у меня папы нет, – вмешался Никита.

Вроде бы он сказал это без выражения – констатация факта, не более. Только меня всё равно кольнуло: я понимал, что виноват в этом. Виноват, чёрт подери. В том, что у Мишки нет матери, и в том, что старший сын рос без отца.

– Как думаешь, – обратилась Настя ко мне, хотя было ясно, что слова предназначены детям, – могу я иногда приходить к Мише, раз у него нет мамы?

– Думаю, да.

– Ты же не будешь против? – спросила Настя уже у Миши.

Он мотнул лысой головой. В раннем детстве волосы у него были тёмные, как у матери. И глаза тоже. Сейчас волос не осталось, а глаза стали блёклыми. Но вопрос Насти словно бы добавил ему энергии.

– Я тоже буду приходить, – тихо сказал Никита.

Ещё вчера требовательный, капризный, старший сын преобразился. Или это я не замечал раньше его рассудительности, сдержанности. Мне пришлось стиснуть челюсти, чтобы сдержать рвавшийся наружу рык и желание смахнуть что-нибудь на пол, хорошенько при этом ругнувшись. Настя погладила Мишу по голове и поднялась. Никита подвёл его к игрушкам. Младший сын шёл медленно, и Никита терпеливо ждал его. Настя посмотрела на меня, потом, ничего не говоря, вышла.

Оставить детей наедине я не решался. Но они были увлечены незатейливым разговором о мультяшном герое с корявым именем.

– Ты куда, пап? – только я решился выйти вслед за Настькой, всполошился Миша.

– Я буду в коридоре. Ты пока с Никитой поиграй.

– А ты не уедешь?

– Не уеду.

Перед тем, как выйти, я присел возле мальчишек. Потрепал Мишку по голове и только потянулся к Никите, он отстранился. Рука сжалась в кулак, и, вытолкнув из лёгких воздух, я убрал её. Никита смотрел с подозрительностью, не скрывая, что я у него не в почёте.

– Если что, мы с твоей мамой в коридоре, – сказал я ему и вышел.

Да, чёрт подери, это будет не так просто. Но рано или поздно я добьюсь того, чтобы он считал меня отцом. Я, чёрт подери, стану ему отцом. Классным отцом, каким и должен был быть всё это время.

– Что теперь, Жень? – спросила Настька сразу, как я подошёл.

Сквозь одностороннее стекло мы могли наблюдать за оставшимися в палате детьми. Никита что-то говорил Мише, тот внимательно слушал его, не выпуская из рук гоночную машинку.

Я собрался с мыслями. Бредовая идея, конечно, сам понимал. Нечто на грани фола.

– Хочу попросить тебя.

– Попросить? – она спросила это едва ли не с иронией. Правда, в глазах не было ни смешинок, ни издёвки.

– Да, попросить.

– Проси.

– Пусть Никита сдаст анализы на совместимость.

Лицо её моментально стало злым. Синева глаз наполнилась холодом. Мне стало ясно, о чём она подумала, для этого много мозгов иметь было не нужно.

– Это не относится к Литвинову, – продолжил я. – Это вообще ни к кому из нас не относится. Можно сказать, тычок пальцем в небо. Но ты сама видишь, что он не может ждать. Что, если… – я хмыкнул, опустив голову. Посмотрел на жену. – Что, если, чёрт подери, он сможет помочь? У нас с Женькой одинаковая группа крови. Ерунда, конечно, но…

Настя молчала. Злость потихоньку сменяла подозрительность, но исчезла и она. Некоторое время она не сводила с меня взгляда, потом повернулась к окну. С минуту наблюдала за детьми, я – за ней.

– Хорошо, – сказала она, когда я уже стал терять терпение. – Хорошо, Женя. Мы с сыном сдадим всё, что нужно. Но, – она повернулась ко мне, – не думай, что я сделаю это из-за тебя. Только из-за Миши и его отца.

Я усмехнулся уголком губ. Стерва. Если она хотела уколоть меня, у неё получилось.

– У вас всё-таки что-то было? – не удержался я от вопроса.

– У нас не было ничего. Но, в отличие от тебя, он всегда в меня верил. Даже когда врачи запретили мне кататься, он продолжал верить в меня. И когда я родила Никитку – тоже.

– Так что же он не помог тебе вернуться на твой проклятый лёд?

– Я не дала ему этого сделать, – отозвалась она. Взгляд её снова был устремлён на мальчишек. – Но обсуждать это с тобой я не хочу. Мы сдадим анализы, Жень. Знаешь… В жизни всегда есть место чуду. Я верю в это. Порой только эта вера и помогает нам жить. Так пусть случится чудо.

Глава 15

Настя

На следующий же день у нас с сыном взяли анализы. Всё, что оставалось – ждать. Не всё понимая, Никита скорее следовал врождённой интуиции. Для меня было странно, что он настолько быстро привязался к Мише: казалось, дай ему волю, он бы не отходил от этого мальчика.

Чтобы как-то отвлечься, я гуляла по Берну. Иногда с сыном, иногда, когда он оставался с Мишей, без него. В одну из таких прогулок я увидела выходившую из кофейни семью: мать, отец и двух дочерей, судя по всему – погодок. Одна из них весело сбежала по лестнице, вторую отец спустил вниз по пандусу. Девочка сидела в инвалидном кресле и что-то говорила ему. Сердце заныло от жалости. Малышке было лет шесть, не больше. Но тут она повернулась, улыбнулась папе, а старшая сестра подняла уголок съехавшего с её коленок пледа. Они находили опору друг в друге, были друг у друга, и от этого они были счастливы. Так почему с нами по-другому?

Идя по тротуару в сторону клиники, я мысленно спрашивала себя: почему?

По дороге мне попался магазин игрушек. Полки ломились от плюшевых медведей и собак, интерактивных игр и странных на вид кукол.

– Сколько вашему малышу лет? – подошла ко мне продавщица. – Позвольте, я помогу выбрать.

– Четыре, – отозвалась я по привычке. А потом добавила: – Одному четыре, второму три. Но помогать не нужно. Я… Я сама выберу.

Встреча с врачом была назначена на полдень. К этому времени должны были быть готовы результаты анализов. Лечащий врач Миши сразу предупредил, что надеяться не на что: шанс совпадения настолько мал, что, если анализы покажут, что кто-то из нас может быть донором, он, потомственный атеист, поверит в Бога.

Я всё это понимала. Но, прижимая к себе большую плюшевую машинку и магнитную доску с цифрами, надеялась на чудо.

– Он ни с кем таким не был, – задумчиво сказала я, в очередной раз наблюдая за детьми через стекло. Вздохнула. – Прости, Жень.

– Это было ожидаемо. Тебе не за что просить прощения.

Я и сама знала, что не за что. Пришедшие результаты анализов Никиты подтвердили – он, как и Женя, донором для Миши быть не может. Такое могло случиться только в сказке, где хорошее и доброе обязательно одерживает верх над плохим. Но разве мы были в сказке?

Ничего не подозревавший Никитка вскочил на ноги, забавно раскинул руки в стороны, надул щёки и стал покачиваться. То ли балансирующий самолёт изображал, то ли что ещё. Миша заулыбался. Улыбка у него была отцовская, хотя в остальном он пошёл в мать. Я почти не знала её. Как и я, она была фигуристкой, но из большого спорта ушла рано и выступала в шоу.

– Дурацкая была затея, – досадливо скривил губы Женя.

– Нет. Не дурацкая. Ты поступил, как поступил бы любой отец, Жень. Пусть даже это и была соломинка.

Ни он, ни я не упомянули, что мои анализы ещё не пришли. Да и зачем? Чуда не случилось, лелеять напрасную надежду, чтобы снова услышать «к сожалению, нет», никому из нас не хотелось.

– Мистер Бильман сказал, что твои результаты будут завтра, – всё-таки сказал Женя.

– Да, мне тоже. – Никита опустился перед Мишей на колени. Пододвинул к нему несколько игрушек. – Мне тоже, – повторила я тихо и повернулась к мужу. – Почему ты тогда так поступил, Жень? Почему не дал мне шанса ничего сказать? Нам почему не дал шанса? Ведь всё могло быть не так. – Он посуровел. Сразу стало ясно, что тема ему неприятна. – Ты когда-нибудь жалел о том, что сделал? – спросила я полушёпотом. – Хоть раз?

– Да, – он наградил меня мрачным взглядом. – Последние три дня.

Сказав это, он пошёл к лифтам.

Последние три дня и ни разу за пять лет.

Я смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся из виду. Снова повернулась к стеклу. Никита положил на магнитную доску цифру четыре, подал Мише тройку и тот прикрепил её рядом. Я открыла дверь, и на меня устремились две пары детских глаз – голубые и карие.

Присела рядом с мальчишками и, взяв семёрку, положила под теми, что уже были на доске.

– Три плюс четыре равно семь, – сказала я обоим. Тебе, Никит, – обратилась к сыну, – семь будет через три года. Тебе, – к Мише, – через четыре.

Сказала и мысленно попросила, чтобы так оно и было: чтобы через четыре года этот мальчик задул на торте свечку с цифрой семь и загадал желание, которое бы обязательно исполнилось.

Ни на следующий, ни через день результаты моих анализов не пришли. Очередная встреча с лечащим врачом дала понять, что времени почти не осталось.

Женя метался загнанным зверем. Заказанная им в номер бутылка виски так и осталась не откупоренной. Я не знала, чем помочь.

– Жень, – бросилась я к нему, когда он, закончив очередной телефонный звонок, швырнул мобильный на постель и выругался, не обратив внимания на появившегося в дверях комнаты Никиту.

Теперь тёмные круги под его глазами были почти чёрными. Я заломила пальцы, когда он посмотрел на меня – зло и болезненно.

– Он должен жить, Настя! – прорычал. – Он – мой сын!

Я схватила его ладонь. Сжала.

– Он будет жить. Слышишь? Мы…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Телефон зазвонил. Женя набрал в грудь побольше воздуха и выдохнул. Ему стоило большого труда взять эмоции под контроль. Я продолжала сжимать его ладонь, мобильный пиликал в покрывале. Подойдя, Никита нашёл его и протянул нам.

– Спасибо, – глухо отозвался Женя. Бросил взгляд на дисплей и сразу же ответил: – Да, мистер Бильман. – Брови его сдвинулись, взгляд устремился на меня. – Да… Да, мы сейчас будем. Хорошо. Я понял.

– Что? – спросила я с нетерпением. – Что он сказал? Миша? Ему хуже?

Женя не сводил с меня взгляда.

– Готовы твои анализы, – наконец выговорил он. – Едем в клинику, Настя. Врач Мишки сказал, что это невозможно, но…

– Но что? – я дёрнула его за рукав, а сердце в груди неистово заколотилось. На глаза навернулись слёзы. Я искала ответ во взгляде мужа, вглядывалась в его лицо.

– Похоже, что ты сможешь быть донором, Настя.

Я слушала врача и не могла поверить, что это правда. Каждую секунду ждала подвоха, боялась полагаться на свои знания английского и переспрашивала по несколько раз.

– До конца мы всё поймём после дополнительного обследования, – в конце разговора сказал мистер Бильман, поднимаясь из-за стола. – Но уже сейчас могу сказать, что вероятность очень большая. ­– Он посмотрел на меня пристально, взглядом умудрённого жизнью, много повидавшего человека. Врача, близко знакомого с жизнью и смертью. – Я практикую больше сорока лет, – сказал он, – но ничего подобного не встречал. Вы – ангел, Анастасия. Ангел-хранитель для этого мальчика.

Выйдя из кабинета, я поняла, что у меня дрожат руки. Растерянная, посмотрела на Женю и неожиданно оказалась в его объятиях. Он уткнулся мне в волосы носом и сделал вдох, у меня вырвался неровный выдох. Ухватившись за его рубашку, я прижалась лбом к его плечу. Он потёрся о меня щекой. Слова куда-то подевались. Все до единого.

– У тебя будут трудные дни, – глухо сказал Женя мне в висок. Его тёплое дыхание согрело сердце, мягкое прикосновение губ привело меня в чувство.

– Не труднее, чем были у тебя, – я подняла голову и встретилась с ним взглядом. – Главное, чтобы всё получилось. Эти дополнительные анализы… А что, если…

Он приложил палец к моим губам. Я замолчала, и он медленно, не отводя взгляда, убрал руку. Неосознанно я облизнула губы, и в его зрачках вспыхнул огонь. Ладонь скользнула по спине и остановилась чуть выше ягодиц. Как я ни старалась понять его мысли, они остались неведомы мне.

Ладонь Жени исчезла. Стоило ему выпустить меня из рук, стало холодно. Я повернулась к открывшейся двери. Мистер Бильман смотрел на нас без осуждения. На его лице появилась блёклая улыбка.

– Не забудьте, что вечером вы должны быть в клинке. Начнём обследования завтра с самого утра. Чем быстрее покончим с этим, тем лучше. Если всё подтвердится, назначим операцию на самое ближайшее время. – Сказал он и пошёл в сторону палат.

Проводив его взглядом, я опять посмотрела на Женю. Он на меня. И опять я оказалась в его руках.

– Всё-таки ты ангел, – глухо сказал он. – Ты – ангел, а я – идиот.

Ночь, утро и следующий день прошли, как в тумане. Менялись лица врачей, кабинеты, голоса. Только одно оставалось неизменным – цель. И каждый новый кабинет приближал меня к ней. Под вечер я чувствовала себя измотанной, но всё-таки зашла к Мише. Тот спал под капельницей. На сгиб его тоненькой руки был прикреплён катетер-бабочка.

Мне стало стыдно. Только что чувствовавшая слабость, я назвала себя размазнёй.

– Потерпи ещё немного, дружочек, – сказала я и, заметив, как в палату проник свет, повернулась к двери.

Молча ко мне подошёл Женя и обнял за талию.

– Ты бы могла стать ему мамой, – сказал он негромко.

– Не торопи события, Жень. Давай поговорим об этом потом.

– Когда?

– Потом.

– Ты нужна ему. – Я повернула голову. Женя взял меня за подбородок и стал напротив. – И мне ты тоже нужна.

– Пять лет была не нужна, – я со вздохом отстранилась. – Думаешь, всё так просто?

– Не думаю.

Он развернул меня к постели лицом. Ладони его легли мне на талию, подбородок упёрся в макушку. Он прижался ко мне и сложил ладони на животе.

– Жень…

– Ты ведь всё равно не уйдёшь. Так к чему эти мытарства, Насть?

– Почему ты так уверен, что не уйду? – я положила ладони поверх его, сама не зная, хочу убрать их или прижать крепче.

– Потому что я не отпущу.

Я грустно усмехнулась уголками губ. Мы замолчали, и в палате воцарилась тишина. Свет из коридора бликовал на штативе капельницы, освещал прозрачную, тянувшуюся к сгибу детской руки трубку. Я всё-таки убрала Женины руки.

– Всё потом, – сказала я, собираясь уйти. Но всё-таки на миг задержалась. Хотела добавить, что сначала нужно дождаться окончательных результатов обследований, операции и её исхода. Но ничего не сказала, просто вышла в холл.

Спустилась вниз, к аппарату с соком и водой. Тут же стоял другой, с кофе, но я ни взяла ничего. Опустилась на кожаный диван, внезапно поняв, что не могу сделать даже шага. Переживания последних дней и физическая усталость оставили меня совсем без сил. Всё-таки, по сравнению с Мишей я была размазнёй. Не удивительно, что мечта поехать на Олимпиаду так и осталась мечтой. На другом диване, у входа, сидел Иван. Поймав мой взгляд, он встал и двинулся в мою сторону.

– Проводить вас до палаты, Анастасия Сергеевна? – спросил он, подойдя. – Вы выглядите уставшей.

– Спасибо, – отозвалась я, с благодарностью приняв помощь.

Опираясь на его руку, я добралась до палаты. Никита уже спал, обняв мягкого слонёнка. Мой маленький мальчик. Если Мише нужна была мама, то ему – папа.

Только я хотела лечь, увидела на тумбочке чашку. Когда я уходила, её не было. Зажгла ночник. Рядом с чашкой лежала маленькая горькая шоколадка, под ней – записка. От чашки пахло травами. Прежде, чем взять записку, я отпила чай. Села на постель, развернула шоколадку и отломила кусочек. Только потом взяла бумагу. Почерк был твёрдым, хорошо мне знакомым. И слова тоже были твёрдыми. Несколько слов, читая которые, я словно слышала голос мужа:

«Спокойной ночи, Настька.

P. S.: Ты не уйдёшь от меня. Никогда. Я запрещаю тебе уходить»

Глава 16

Настя

В отличие от первых, результаты дополнительных анализов были готовы уже на следующий день. Как только мистер Бильман с несвойственной ему порывистостью вошёл в палату, я всё поняла. Возбуждённый, он держал в руках папку и смотрел на меня так, словно сорвал джекпот. По сути, так оно и было, только на кону стояла жизнь.

– Операция будет назначена на самое ближайшее время, миссис Воронцова, – даже голос его звучал громче обычного. – Вы подходите. Невероятно… – он махнул картой. – Просто чудо!

С этого момента всё завертелось. Взявшиеся за руки страх и надежда не оставляли меня ни во время подготовки, ни во время взятия материала. Когда же Мишу забрали на операцию, я почувствовала какое-то опустошение. До этого от меня зависело многое, теперь же не зависело ничего.

– Мам, а правда, что теперь Миша станет здоровым? – спросил Никита, прижавшись ко мне.

Притихший, он сидел рядом на постели. Словно губка, впитавший мои переживания, в последнее время он вёл себя совсем по-взрослому. Ни капризов, ни требований.

– Пока не знаю, – перебирая отросшие волосы возле его шеи, отозвалась я. Поцеловала его в голову и, на миг закрыв глаза, вдохнула запах шампуня. Обняла сына и проглотила вставший в горле комок.

Что пережил за этот год Женя, представлять даже не хотелось. Мне хватило считанных дней, чтобы впустить в себя ад, выжить в котором было возможно только благодаря вере и любви. Я обняла Никитку ещё крепче.

– Если он выздоровеет, – заговорил Никита ещё тише, – мы сможем играть на улице. И в мячик сможем. И на самокате. Я его научу.

Я вздохнула, борясь с подступавшими слезами. Мой взрослый, серьёзный мальчик. Я приласкала его, поцеловала снова. Было достаточно поздно, и он уже засыпал. Я тоже хотела спать, но знала, что не усну, пока не дождусь хоть каких-нибудь новостей о Мише. Несколько минут мы просидели, обнявшись. Никита стал зевать, и я уложила его в свою постель. Из клиники мы так и не уехали. Так было удобнее, и, признаться честно, не очень-то мне хотелось в гостиницу. Чувствовала я себя сносно, и всё-таки время от времени появлялось головокружение, да и слабость давала о себе знать. Были бы мы в России, я бы, конечно, предпочла клинике дом, а так…

Только я уложила Никитку, в палате появился Женя. Без предупреждения и стука – просто вошёл.

В руках его был букет белых роз. Я затаила дыхание.

– Новостей пока нет, – предупредив вопрос, сказал он тихо, заметив, что Никита спит. Подошёл и, сев рядом, положил цветы мне на колени.

– Что бы ни случилось, Насть, спасибо.

– С Мишей всё будет в порядке, – выговорила я твёрдо, хотя сама всего минуту назад не была уверена в этом.

Я подняла голову. Женя мягко обхватил её руками и чуть ощутимо коснулся моих губ своими. Потом ещё раз. И ещё, поддразнивая, но не переводя поцелуй в страстный. Нам обоим это было ни к чему.

Я услышала его выдох, лицо его выглядело измождённым.

– Иди поспи, – посоветовала я ему. – Когда ты спал нормально в последний раз?

– Потом посплю.

В палате раздалось жужжание. Вибрировал его телефон. Он проверил вызов, но трубку не взял.

– Это не важно, – ответил он на мой немой вопрос. – Работа. Подождёт до завтра.

– Тебя ещё не потеряли в Москве?

– Там достаточно людей, чтобы решить текучку. Сейчас для меня важен только Мишка. – Сказал он и замолк ненадолго. Посмотрел на причмокнувшего во сне Никитку, на меня. – Мишка и вы.

– Жаль, что ты понял это только сейчас. – Я коснулась лепестков роз.

Никита вытянул руку. Пошевелился и затих. Женя некоторое время смотрел на него, потом снова заговорил:

– Когда мы только сюда приехали, ты спросила, почему я забрал Мишу, но не интересовался Никитой. Я сказал, что у Никиты была ты. Это не совсем так, Настя. – Я напряглась. Интуиция подсказывала, что то, что он скажет, мне не понравится. – Ты знаешь, что Литвинова выперли из политики?

В последнюю нашу встречу он что-то говорил об этом. Но тогда я была слишком занята другими проблемами и не придала этому значения. А сейчас смотрела в глаза мужу и понимала – зря. Интуиция всё настойчивее подавала сигналы.

– Это ты об этом позаботился?

– Я, – подтвердил он. – Незадолго до аварии я нажал на последний рычаг. Дверь в политику для него захлопнулась. Я был готов раздавить его, Настя.

– Как вижу, это ты и сделал, – сказала я раздражённо. Хотела сбросить цветы на пол, но не стала.

– Я много чего сделал, – отозвался он с задумчивой досадой. – И не сделал тоже, – он посмотрел мне в глаза.

Появилось ощущение, что он хочет сказать ещё что-то. Не касательно Литвинова, а касательно нас с ним, но он ничего не сказал.

– Выходит, Мишу ты забрал из чувства вины?

– Не только. Но и из-за него тоже. Литвинов много положил на то, чтобы попасть в думу. Можно сказать, что я лишил его не только карьеры, но и денег. Так что пришлось ему в последние месяцы несладко.

Его признание было ещё одним шагом навстречу. Попыткой заполнить пустоту, пропасть между нами. Но что-то не давало мне отбросить сомнения. Женя сидел рядом, касаясь моего колена своим. Что мешало мне разрушить границы? Не знаю, но это были не обида и не злость. Глядя на свежие, душистые розы, я пыталась найти это и не могла. Расквитаться с пятью годами отчуждения, перевернуть страничку было просто и одновременно очень сложно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Мне нужно время, – сказала я наконец.

– Сколько?

– Не знаю. Жень, пожалуйста, давай хотя бы дождёмся утра. Я не могу думать сейчас ни о чём.

– Так не думай.

– Не могу, – призналась я.

Ничего не сказав, он встал. В его манере было бы уйти по-английски, но он приподнял мою голову за подбородок и ещё раз мягко поцеловал меня в губы.

– Знаешь, что означает твоё имя? – спросил он, отступив. – Восставшая из мёртвых. Символично во всех смыслах.

Дверь за ним закрылась. Я тихонько застонала. Почувствовала, как шевелится сын.

– Почему он сказал, что твоё имя значит восставшая из мёртвых? – пролепетал он сквозь сон. – Что это значит?

– Спи, – шепнула я, убаюкивая его поглаживанием по плечу. – Спи, мой милый. Всё завтра.

Не прошло и нескольких секунд, как он засопел. Что это значит? Если бы я сама знала. Что благодаря мне у Миши появилась реальная надежда? Или что я, как птица Феникс, воскресла в жизни Жени? Об этом знал только он сам.

И опять завибрировал телефон. Теперь уже мой. Только это был не звонок, а сообщение. От Егора.

«Завтра заеду за тобой».

Шип от розы царапал мне бедро, лёгкие наполнял аромат. Я набрала ответ.

«Не нужно. У нас ничего не получится, Егор. Прости».

С самого начала это была плохая затея. У нас с ним ничего не вышло бы. Ни раньше, ни теперь. Потому что мужчина, которого я любила, запретил мне уходить. И потому что сама я тоже уходить не хотела. Пусть не ему, но себе я могла в этом признаться.

Пригревшись рядом с сыном, под утро я всё-таки задремала. Проснулась, когда он зашевелился. В окно светило солнце. Можно ли было считать это хорошим знаком? Я надеялась, что да.

Только мы с Никиткой умылись, Денизе принесла завтрак.

– Как дела у наших героев? – спросила она, ставя поднос на стол.

– Да какие герои? – я подошла к ней. Никита с деловым видом натягивал штаны, начисто перед этим отказавшись от моей помощи. – Не преувеличивайте.

– О вас вся клиника говорит, Настя. – Улыбка сошла с её губ. – То, что случилось… Это нам всем силы дало. Для всех нас это чудо, понимаете? Вы не только этому мальчику помогли, вы нам всем вернули веру в то, что нельзя отчаиваться. Что бы ни случилось в жизни.

Я растерялась. До того, как она сказала об этом, я ни о чём таком не думала. А сейчас вдруг поняла, что в чём-то она права. Не относительно меня, а относительно лучика света, промелькнувшего среди бесконечной боли и запаха лекарств. Губы Денизе снова тронула мягкая улыбка.

– Есть какие-нибудь новости?

– Их пока немного, – сказала она и подала мне термометр. Взяла аппарат для измерения сахара и, прокалывая палец, пояснила: – Всё прошло хорошо, но Миша очень ослаб за последний месяц. Сейчас он под постоянным наблюдением. Мистер Бильман сказал, что динамика хорошая, но делать однозначных прогнозов пока не решился. Мне кажется, он сам ещё не до конца верит, что всё это правда. ­– Глюкометр пикнул. Денизе проверила результат и, оставшись довольной, показала на поднос. – Вы едите творожную запеканку? Я попросила на кухне, чтобы для вас не клали много сахара. Кофе тоже несладкий.

– Да… – я опять растерялась. – Спасибо. А откуда вы знаете, что я стараюсь не есть много сладкого? Не помню, чтобы я говорила об этом.

Она тихонько засмеялась, и её каре-зелёные глаза блеснули.

– Мне сразу показалось, что я где-то видела вас. Только никак не могла вспомнить, где. – Я всё равно не могла взять в толк, к чему она клонит. Денизе продолжила: – Я до четырнадцати лет занималась фигурным катанием. А потом начала взрослеть.

Я тут же поняла, что значило её «взрослеть». Не будучи полной, хрупкой она тоже не выглядела. Щёчки, довольно крутые бёдра, да и грудь размера четвёртого, не меньше.

– Буквально за несколько месяцев из Дюймовочки я превратилась в пышку. Всё развалилось. Похудеть я так и не смогла, да и тренер уехала в другую страну, – в её голосе появилось сожаление. – На этом моя карьера закончилась, так и не начавшись. А вас я помню. Вы должны были попасть на Олимпиаду. Ваше скольжение… – она покачала головой. – Вы могли занять место на пьедестале. Почему вы ушли, Настя?

Я в очередной раз опешила. Наверное, этот вопрос был последним, который я ожидала от неё услышать. Тем более я не ожидала, что кто-то узнает меня тут, в Швейцарии.

– Бедро, – я дотронулась до ноги. – За сезон до олимпийского я травмировала ногу. А потом добавила… Одна травма на другую. Знаете же, как это бывает, раз столько лет занимались фигурным катанием.

Денизе неожиданно нахмурилась. Посмотрела на сползшего с постели Никиту. Тот, прихватив с собой пижамные штаны, бросился к нам, размахивая ими, как флагом.

– Разве ваша травма была приговором? Я видела снимки.

– Мне сказали, если я продолжу, могут быть серьёзные последствия. – Никита протянул мне пижаму. Я не взяла. – Зачем мне это? – обратилась я к нему и показала на постель. Убери. Ты разве не знаешь, куда их нужно положить?

– Знаю.

– Тогда в чём дело?

Сын задумался, как будто неожиданно вспомнил, что вполне может справиться сам, и бросился обратно. Я проводила его взглядом и посмотрела на Денизе.

– Если бы я не ушла, могло бы случиться всё, что угодно. Вплоть до того, что я бы не смогла ходить и иметь детей. Это был сложный выбор, Денизе. Очень сложный. Вы себе не представляете, как я плакала, когда узнала. Это было…

– Как руку отрезать без наркоза, – сказала она.

Точно в цель. Точнее некуда. Я никогда не жалела о сделанном выборе. Глядя на сына, я отчётливо понимала, что он – самое важное в моей жизни. Но даже сейчас говорить о прошлом было больно.

Прошлое

– Настя, – остановил меня врач.

Задумавшись, я шла по больничному коридору. Думала я о том, что, если нога не пройдёт, придётся пропустить турнир. Ничего страшного. Главное, успеть восстановиться к чемпионату России. А на это времени было достаточно.

– Настя, – окликнул он меня снова.

Я повернулась к врачу с виноватой улыбкой.

– Простите, Пётр Иванович. Столько мыслей…

Он был очень хмурым, и меня это насторожило.

– Пройдём в кабинет, – сдержанно проговорил он. – У меня к тебе серьёзный разговор.

– Что случилось?

– Пойдём, Настя.

Как только мы оказались в кабинете, он закрыл дверь. У меня вдруг создалось ощущение, что эта была не дверь, а… ловушка. Только врач к этому отношения не имел. По спине прошёл холодок.

Пётр Иванович с ходу начал сыпать терминами, и чем больше он говорил, тем сильнее становился гул в ушах. Небо обрушилось, придавило меня.

Что? Я должна уйти из спорта?

Он разложил передо мной какие-то бумаги, снимки. Ткнул пальцем в один, в другой. Я ничего не понимала. Подняла взгляд, желая услышать хоть что-нибудь обнадёживающее, прочитать это в его всегда добрых глазах. Но ничего не было.

– В феврале Олимпиада… – с трудом вытолкнула я слова. – Я не могу пропустить её, Пётр Иванович. Я…

– Настя, услышь меня! Одно неудачное падение, и ты не то, что Олимпиаду пропустишь, ты выносить ребёнка не сможешь! И это в лучшем случае. В худшем – на всю жизнь инвалидом останешься. Будешь с палкой ходить или вообще в коляску сядешь. Кто тебя возить будет? Муж? Ты этого для вас обоих хочешь? Подумай о будущем. – Он говорил жёстко, строго. Я приоткрыла губы. Пытаясь найти опровержение, уставилась на бумаги. – Настя, – голос его стал мягче. Пётр Иванович обошёл стул, на котором я сидела, поднял меня и поставил перед собой. – У тебя вся жизнь впереди. Вся жизнь. Послушай меня, девочка, пожалуйста. Не рискуй ты жизнью, здоровьем. Не стоит оно того. Поверь.

– Как не стоит… – не чувствуя биения сердца, я замотала головой. – А что стоит?

Он продолжал смотреть. Я всхлипнула. Потом ещё раз. Взяла снимок и прикрыла глаза. Заставила себя успокоиться.

Из кабинета я вышла опустошённая. Только что у меня было всё, передо мной было распростёрто будущее, а теперь вдруг ничего не осталось. Зная, что это не так, я всё равно не могла отделаться от ощущения полнейшей пустоты. Только что у меня была мечта, была цель, и вдруг ничего не осталось. Только приговор: никакого спорта, никакого льда. Начиналась другая жизнь. Без льда, без любимого дела, без спорта. Потому что выбор был очевиден.

Настоящее

– Странно, – сказала Денизе. Поставила на стол чашку с какао для Никиты и выдвинула стул.

– Что странно?

– Я видела снимки. – Рядом с чашкой она поставила тарелку с кашей. Посмотрела на меня вскользь, искоса.

– И что? – меня охватила непонятная, колкая тревога. Стало холодно, как в тот день, когда я услышала вердикт врача.

– Да как-то… – Денизе помогла Никите усесться за стол. После этого её внимание вернулось ко мне. – Я не врач, а медсестра. Но то, что я видела на снимках… Мне не показалось, что такая травма способна привести к необратимым последствиям. Тем более, если её вовремя начать лечить. Но я, наверное, ошибаюсь.

– Наверное, – глухо повторила я.

Услышав мой голос, Никита повернулся на стуле. Между его бровок появилась и сразу исчезла крохотная, повторяющая отцовскую, складочка. Я молча, взглядом, показала ему на кашу, и он послушно взял ложку. Посмотрела на Денизе.

– Простите, если задела больную тему.

– Да нет, всё в порядке. Это было уже очень давно. Да и не травмируй я бедро, может быть, не было бы его, – я дотронулась до спинки Никиткиного стула.

Нет, Никитка бы у меня был. Только позже. Но вслух я этого не сказала. Разве могло случиться, чтобы он не родился?

Никита снова задрал голову.

– Почему ты не ешь?

– Потому что я разговаривала с тётей Денизе, – ответила я и присела на соседний стул. Подвинула к себе тарелку.

Удовлетворённый, Никитка занялся кашей. Я отпила кофе.

И всё-таки Денизе я соврала. Разговор был для меня болезненным ещё и потому, что я, в одиночестве смотря те Олимпийские игры, понимала, что должна была быть там. Спасало только то, что рядом был Женя. Хотя мой уход из спорта скорее удовлетворил его, чем расстроил. Так он и сказал в один из дней, поцеловав старый, едва заметный шрам под моей коленкой. Он так и не зажил до конца. Остался напоминанием – не о падении, о его словах: «Всё к лучшему, Настя. Теперь ты принадлежишь только мне».

Глава 17

Настя

За два дня, проведённых Мишей в отделении интенсивной терапии, пустили меня к нему только три раза, да и то ненадолго. Лишние волнения ему были ни к чему, тем более что ослабший за время болезни, в себя он приходил очень медленно.

– Тётя Настя, – его тоненький голосок был еле слышен. Только что он спал, и я думала, что порадовать его вниманием не выйдет. Но нет.

Увидев меня, он оживился. Было заметно, что сил, по сравнению со вчерашним днём, у него прибавилось.

– Ты так хорошо спал, – сказала я тихонько. Улыбнулась, и получила в ответ блёклую улыбку, стоившую ему больших усилий. Дотронулась до маленьких пальчиков. – Во сне ты похож на маленького зайчика. Такого хорошенького-хорошенького зайчика.

– А у зайчиков есть хвостик, – пролепетал он, сильнее обычного коверкая слова.

– Да. А ещё ушки.

Миша опять улыбнулся. Я вдруг почувствовала прожигающий спину взгляд. Повернулась и увидела стоявшего в дверях Женю. Как долго он наблюдал за мной, я не знала. Сегодня врач разрешил мне пробыть с Мишей подольше, предварительно обрадовав новостью, что утром планирует перевести его в обычную палату. Так что просидела я возле постели Миши около получаса.

Скрывать своё присутствие Жене смысла больше не было.

– Папа пришёл, – шепнула я мальчику одновременно с тем, как Женя направился к нам.

Детские глаза засияли радостью. Стоило ему увидеть отца, он потянулся к нему. Женя склонился над постелью так, чтобы Миша смог его обнять, и сам с осторожностью прижал его к себе.

– Пап, а ты ещё долго со мной будешь? – только Женя выпрямился, спросил он.

Как почувствовал, что Жене нужно вернуться в Россию. Я тоже не могла оставаться тут дольше. Моё отсутствие на катке сказывалось на результатах учеников, а это было непозволительно. Только вчера мы с Женей и лечащим врачом Миши обсуждали, как лучше поступить. Перевести его в клинику в Москве или оставить под наблюдением тут. Решение было непростым, но, всё взвесив, мы сошлись на втором. Миша был слишком слаб, а перелёт без жизненной необходимости – лишний стресс, не говоря уже об остальном.

– Завтра нам с Настей нужно улететь, – Женя присел на второй стул рядом со мной. – Но я обещаю тебе, что через несколько дней прилечу снова.

Малыш сразу же погрустнел.

– Сейчас твоя задача – поправляться. Для этого ты должен слушаться доктора и хорошо кушать, – ласково заговорила я. – Тогда ты будешь чувствовать себя лучше. А если ты будешь себя лучше чувствовать, чаще будешь видеться с папой.

– Правда?

– Угу, – кивнула я и покосилась на Женю.

– Правда, – подтвердил он.

Ещё вчера мы с ним условились, что про возвращение домой говорить Мише не будем до тех пор, пока не станем уверены, что всё хорошо. Для него домом была клиника, палата. Последние месяцы он провёл тут, в бесконечном ожидании, хотя вряд ли хорошо понимал, чего ждёт. Знал он только одно – ему нужен донор. В три года это слово стало для него заветным.

Садясь в самолёт следующим вечером, я так и не могла с уверенностью сказать, правильно ли поступаю, возвращаясь в Россию. У мэра столицы права на долгое отсутствие не было, а я… Я была лишь тренером начинающих спортсменов.

– Ты бы могла остаться, – заметил Женя, добавив в чашу сомнений ещё одну каплю. Но, как ни странно, эта капля стала противоядием.

– Каждый из нас для чего-то устроен, Женя, – отозвалась я, отвернувшись от иллюминатора. – Я никто без фигурного катания. Ты всегда считал, что твоё дело значимее моего. Ничего не изменилось. Ни для меня, ни, как вижу, для тебя. Лёд – моя жизнь, без него я мёртвая. Если ты этого не можешь принять, давай закончим всё прямо сейчас.

Женя стиснул челюсти. Катившийся по взлётно-посадочной полосе самолёт набирал скорость. Огоньки слились в сплошную линию.

– Не забывай, что у нас общий сын.

По документам, даже два сына. Официально я была приёмной мамой Миши, пусть даже узнала об этом всего несколько дней назад. Но как бы я ни любила Никиту, класть жизнь к его ногам не собиралась, как не собиралась становиться заложницей в золотой клетке.

– И что? Будешь шантажировать меня им?

– Если придётся.

– Не получится. Знаешь, Жень, – я вздохнула, – один раз ты уже всё разрушил. Но так ничего и не понял.

– И что я должен понять?

– Действовать с позиции силы хорошо с соперниками, с противниками. Да с кем угодно, но не с женщиной, которую один раз уже потерял. Не со мной.

– А с какой позиции мне нужно действовать с тобой, по-твоему? – вопрос прозвучал раздражённо.

Я не была уверена, что он задал его, чтобы получить ответ. И всё же я ответила, отведя взгляд от прилипшего к иллюминатору Никитки:

– Не знаю. Но точно не угрозами. Чего бы они ни касались.

Он опять стиснул зубы. На шее его вздулась вена. Шасси оторвались от земли, и мы устремились ввысь. Теперь я была уверена, что поступаю правильно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Остаться должен был ты, а не я, – сказала я спокойно. – Для Миши ты – отец.

– А ты – мать.

– Нет, – я отрицательно качнула головой. – Не мать. Я для него всего лишь донор. Стану я ему матерью или нет, зависит от тебя. И, знаешь, несколько часов назад я была готова попробовать.

– А сейчас?

– Сейчас… – на пару секунд я задумалась. – Сейчас я хочу вернуться в Москву и кое‑что сделать. После этого и посмотрим.

Откладывать я не стала. Порождённые Демизе сомнения не давали мне покоя с той самой минуты, когда она сказала про снимки. В то, что мой уход из спорта был спланирован, верить не хотелось. Если всё было так, это значило, что я добровольно отказалась от мечты, не попытавшись даже за неё побороться. А ещё это значило, что меня предали сразу несколько человек. Кому это могло потребоваться? Ответ у меня был только один, и я очень не хотела, чтобы он оказался правдой.

– Скажите, где я могу найти Петра Ивановича Степанова? – дождавшись своей очереди в регистратуре, спросила я у девушки за компьютером.

Та уставилась на меня с непониманием.

– Кого, простите?

– Петра Ивановича Степанова, – повторила я нетерпеливо. – Он работает тут с незапамятных времён. Спортивный травматолог.

Девушка хмурилась, а меня охватило неясное раздражение. Ощущение, что несколько лет назад из меня сделали дуру, крепло с каждой минутой. К девушке подошла ещё одна работница регистратуры – постарше.

– Ты знаешь Степанова? – сразу спросила та. Тут его ищут.

– Петра Ивановича? – та посмотрела сразу и на коллегу, и на меня. Я подтвердила. – Он не работает уже года три. Вышел на пенсию, – сотрудница улыбнулась. – Вы бы знали, с какими почестями его провожали.

– Если честно, с какими его провожали почестями, меня не интересует. Меня интересует, как его найти, – произнесла я решительно и добавила, подкрепив слова многозначительным взглядом: – Уверена, вы сможете мне в этом помочь. Само собой, я тоже смогу чем-нибудь помочь вам.

Сотрудница регистратуры поколебалась, потом показала мне на дверь кабинета неподалёку. Дополнительного приглашения мне не потребовалось. Если по дороге сюда я ещё допускала мысль о том, чтобы не тормошить прошлое, теперь я была уверена, что должна сделать это. Вопросов у меня было не так много, и я собиралась задать их. И ответы тоже собиралась получить, чего бы мне это ни стоило.

Квартира вынесшего когда-то смертельный приговор моей спортивной карьере человека находилась в хорошем многоквартирном доме построенного лет десять назад жилого комплекса. Консьерж покосился на меня с подозрением, когда я прошла мимо него к лифтам, но ничего не сказал. Я ещё раз сверила записанный в больнице адрес. Гадая между шестым и седьмым этажом в лифте, выбрала седьмой. Конечно же, ошиблась. Спустилась уже по лестнице и практически сразу наткнулась на квартиру с нужным номером. В домофон я не звонила – воспользовалась тем, что из подъезда высыпала стайка ребятни. Главное было застать Степанова дома. С этим мне повезло.

– Добрый день, – сказала я, как только он открыл дверь. – Не уверена, что вы меня помните. Меня зовут Анастасия Булгакова. В замужестве Воронцова.

Стоило мне назвать фамилию мужа, Степанов помрачнел. Кивком пригласил меня войти.

– Я вас помню, Настя, – ответил он сдержанно.

– Тогда, думаю, догадываетесь, зачем я пришла.

Губы его сжались. Собственно, ответ на главный вопрос я получила.

Это было больно. Нет, не больно – хуже. Мне словно в спину воткнули нож, да ещё и провернули без жалости.

– Говорите, – потребовала я ровным, не выдававшим эмоций голосом. Хотя эмоций и не было. Этакое затишье перед готовой разразиться бурей.

– Я тебя не понимаю…

– Всё вы понимаете, Пётр Иванович. Не унижайте себя увиливаниями. Вы – хороший врач. Вы вернули в спорт очень многих ребят. Но мою карьеру вы закопали, причём намеренно, хоть и знали, что лёд для меня – всё. Этим вы перечеркнули всё, что сделали в жизни.

Всего на секунду в коридоре воцарилась гнетущая тишина. Степанов поджал губы ещё плотнее.

– У меня не было выбора, Настя.

– Продолжайте, – держаться, как ни странно, стало легче. Тишина внутри стала абсолютной, пугающей. Врач потупился, посмотрел в стену за моей спиной и, наконец, на меня.

– Мне нужно было доработать до пенсии, Настя, пойми. Я всю жизнь отдал своему делу. – На этих его словах я невольно усмехнулась. Должно быть, он понял, чему именно. – У твоего мужа уже тогда были очень большие связи. Сперва он предложил мне хорошие деньги, потом намекнул: если я не сделаю, что он хочет, доработать мне не дадут. С его знакомствами в министерстве сделать это было легко.

– И чего же он хотел?

– Ты сама знаешь.

– Знаю, – подтвердила я. – Но хочу услышать это от вас.

Он колебался. Должно быть, взвешивал, чем для него могут обернуться откровения. Только что бы я сделала? Прошлого было уже не вернуть. Моё время ушло, вернуться в спорт я бы уже не смогла, даже если бы вывернулась наизнанку. Единственное, что мне оставалось, – вести к победам учеников. Говорят, лучшие тренеры получаются из спортсменов, так и не воплотивших собственные амбиции в жизнь. Только для меня стать тренером чемпиона и самой стоять на пьедестале было совсем не одним и тем же.

– Твой муж хотел, чтобы ты ушла из спорта. Я думаю, отчасти он сделал это ради тебя. Ему было тяжело…

– Не надо думать, – перебила я. – Меня не интересуют ни ваши додумки, ни предположения. Всё, что мне нужно, – правда.

– Твоя травма не была приговором.

Выстрел точно в цель. В сердце, в обёрнутую чёрной вуалью любовь, только было начавшую скидывать с себя траурные одежды.

– При правильном лечении ты бы восстановила ногу. Не спорю, проблема была весомая, если её запустить, последствия могли бы остаться на всю жизнь. Но при хорошем раскладе к Олимпийским играм ты бы восстановилась. Если бы решила продолжить, смогла бы сделать и это. Твой муж был настроен категорично. Ему не нужна была замороченная фигурным катанием жена. Ему нужна была женщина, которая будет принадлежать только ему. В чём-то я его понимаю.

Он говорил ещё что-то: про то, чем грозило ему непринятие условий Жени, про его влияние, про моё состоявшееся будущее. И я слушала его. Даже слышала. Но не могла вымолвить в ответ ни слова. Только когда он закончил, я посмотрела ему в глаза. В уголках залегли лапки морщинок, вокруг губ – тоже. Совсем девчонка, я доверилась этому мужчине. Даже не поставила его слова под сомнение. Вопрос у меня остался всего один.

– Валентина Васильевна знала? Мой тренер.

Степанов ответил молча, взглядом. Я не удержалась и судорожно вздохнула. Господи, сколько лжи! Сколько предательства! Все, кому я верила, кого любила, оказались предателями. Только Литвинов был по другую сторону. Только как раз перед ним дверь в свою жизнь я закрыла, попросту вычеркнула его из неё!

Не прощаясь со Степановым, я вышла на лестницу. Пешком пошла вниз. Перила холодили пальцы, в подъезде эхом отдавались мои собственные шаги. Один пролёт, другой: до тех пор, пока не оказалась на улице. Остановилась, не понимая, что делать дальше. Всё было, как в забытье.

Каток… Да, мне нужно ехать на каток.

Я пошла было в сторону ворот, но, сделав с десяток шагов, поняла, что они с другой стороны. Если бы только Женя был жив! Господи, как много я хотела ему сказать, как сильно хотела обнять! Только время ушло.

Прошлое

– Да послушай ты меня! – Литвинов, казалось, занял собой всю комнату.

Я сидела на стуле с деревянной спинкой, сделанном ещё в Советском Союзе, и смотрела на оторванный край обоев. Нужно было купить клей и подклеить их, пока не порвались сильнее. И ещё поискать кроватку. Но это потом. Ещё было нужно…

– Настя! – Женя рывком поставил меня на ноги. Тихонько тряхнул. – О чём ты, мать твою, думаешь?!

– О чём я думаю, тебя не касается! – ответила я зло. – Прекрати! Куда мне возвращаться?! Ты себя вообще слышишь?! Какой лёд?!

– Ты восстановишь ногу! И продолжишь.

Я вырвалась из его рук. Дотронулась до начавшего округляться живота.

– Я беременна! И бедро…

– Поедешь на следующие игры! Тебе всего восемнадцать!

– Мне не всего восемнадцать! Мне уже восемнадцать! Почти девятнадцать! Перестань! – меня начинало трясти: неужели он не понимает, что откровенно царапает по воспалённой ране?! – Я закончила со спортом! Я не смогу кататься! Всё, Жень!

– Сможешь, если захочешь, – процедил он сквозь зубы. – Видимо, так хочешь.

– Пошёл ты! – на глаза навернулись слёзы. – Ты всё знаешь! И ты…

– Я помогу тебе. Найду тренера.

– Может, и сына моего усыновишь?! – я криво усмехнулась. – Куда только Оксану денешь?

Лицо его исказилось от гнева, синие глаза потемнели, вспыхнули яростью, на шее и на виске вздулись вены. У меня вырвался горький, циничный смешок. Нашёлся спаситель.

– Я отвезу тебя в Германию. Там посмотрят твоё бедро.

– Ты никуда меня не повезёшь, – оборвала я его. Подошла к двери, открыла и показала ему на выход. – Уходи, Женя. На этом всё.

– Настя, – он подался ко мне.

Взял за руку, притянул к себе. Я резко оттолкнула его.

– Убирайся! – показала я на выход. – У тебя есть жена. Всё, Литвинов. Уходи и не приходи больше. Это не нужно ни мне, ни тебе. Живи своей жизнью, а я буду жить своей.

– Сдалась, значит? – зло бросил он, едва ли не сплюнул. – Я думал, ты борец, а ты… – не договорив, он поморщился. В последний раз посмотрел на меня и ушёл.

Я захлопнула дверь. Обессиленно опустилась на стул и положила ладонь на живот. Ни льда, ни мужа, ни друга. Только маленькая жизнь внутри: вот и всё, что у меня осталось.

Глава 18

Настя

До спортивного центра я так и не доехала. Надев купленные в первом же попавшемся бутике солнечные очки, несколько часов потерявшейся среди людей тенью бродила по городу. Погода была облачная, но очки помогали скрыть от посторонних слёзы. Хотя какая кому разница?

Завернув во двор, я прошла на детскую площадку. До этого я отправила Нике сообщение, что задержусь. Теперь же было понятно, что на работу я сегодня не приду вовсе: какой из меня тренер, когда каждое слово оборачивается слезами и болью?

– Вероник, – я присела на скамью и на мгновение застыла телефоном у уха: забыла, что хотела сказать.

Как оказалась тут, не поняла сама. Дом был мне хорошо знаком. И двор тоже, хотя за прошедшее время карусели сменили цвет, а вместо старой горки появилась новая.

– Что у тебя с голосом? – услышала я и наконец выдохнула. На несколько секунд я потеряла связь с реальностью.

– Ничего, просто… Ник, меня сегодня не будет.

– Что случилось? – спросила подруга настойчивее.

Я сглотнула комок слёз. Взглядом нашла дверь Жениного подъезда. До меня донёсся писк домофона, подъезд открылся, но, само собой, вышел из него не Литвинов.

Я опустила веки. Бред! Я ведь на долю секунды поверила, что, если загадать самое заветное из всех желаний, оно может сбыться. А сейчас больше всего я желала, чтобы рядом оказался тот, кто смог бы меня понять. Кто-то более сильный, чем я. Кто-то, с кем я могла бы не скрывать слёзы за стёклами тёмных очков.

– Ничего, – соврала я. – Перелёт был очень тяжёлый. Я очень устала, Ник. Завтра я обязательно выйду.

– Сделаю вид, что поверила. Только не думай, что я не задам этот вопрос при встрече.

– Хорошо, – отозвалась я шёпотом и шмыгнула носом. Вероника бы поняла. Но вряд ли она была сильнее, чем я. – Спасибо тебе.

Попрощавшись, я зажала телефон между ладоней. Посмотрела на подъезд, больше не рисуя в голове картинки. Что, если бы я послушала Женю? Что, если бы родила Никиту и попробовала вернуться? Что, если бы…

Этими вопросами можно было задаваться бесконечно. Только ответы на них получить я уже не могла. Я провела пальцами по дисплею, и экран ожил. Фотография на заставке – Никита, сидящий на полу в новых коньках. Я открыла телефонную книгу.

– Привет, – сказала я тихо, стоило Егору взять трубку. – Я знаю, что этот звонок странный. И что поступаю, как эгоистка, тоже знаю, – я всхлипнула, вытерла покатившиеся из-под очков слёзы. – Но мы ведь спортсмены, да? А спортсмены должны быть эгоистами. Егор… – договорить мне не дал новый всхлип.

– Где ты? – коротко спросил Егор. – Я приеду за тобой. С эгоизмом разберёмся потом.

– Я не хочу, чтобы ты думал, что это что-то изменит, – выдавила я сквозь слёзы. – Между нами ничего не будет, и…

– Где ты? – снова спросил он, голос его звучал твёрдо.

Я назвала адрес. На этом наш разговор кончился. Сняв очки, я вытерла оставшиеся от слёз разводы. Подставила лицо ветру. Дверь подъезда опять открылась, и опять это был не Женя. Судьба два раза послала мне мужчин, с которыми я могла бы быть счастлива, которые понимали мою сущность. Но я выбрала другого: наглого, самоуверенного мерзавца, ставящего свои желания и правила превыше всего.

Не прошло и получаса, как внедорожник Егора остановился возле ограды. Пройдя через неё, я оказалась прямо у открытой дверцы.

– Пристегнись, – скомандовал Егор и протянул мне пачку салфеток.

– Нужно ещё Никиту из сада забрать.

Егор тронул машину с места. И опять никаких вопросов. Вставив ремень в карабин, я покосилась на него. Выражение лица было мрачным, темневшая на скулах щетина придавала ему ещё более угрожающий вид.

– Сказать тебе адрес?

– Я помню, – ответил он, сворачивая на дорогу.

Я приоткрыла губы, испытав недоумение и лёгкую панику одновременно. Откуда он знает адрес сада?! Откуда, чёрт подери?! Помнит? Как он может помнить то, чего я не называла?! Егор глянул на меня. Взгляд его был тяжёлым.

– Я вызывал тебе такси, Настя.

Мне захотелось истерично рассмеяться. Так и случилось – нервный смешок вырвался сам собой. Я с горькой иронией подумала о том, что после вскрывшейся правды мне теперь везде будут мерещиться заговоры. Смех быстро сменился слезами. С яростью выдернув сразу несколько салфеток, я вытерла глаза.

– Прости, – всё, что я смогла сказать. – Я…

– Уверена, что хочешь забрать сына прямо сейчас? Может, для начала выпьем кофе, ты мне расскажешь, что произошло, и успокоишься?

Предложение было рациональным, но я отрицательно замотала головой.

– Не знаю, чего ждать от мужа, – пояснила я. – Да и не поможет тут кофе, Егор. Тут ничего не поможет.

– Кто-то умер?

Я не разобрала, серьёзно был задан этот вопрос или нет, но снова отрицательно мотнула головой. Уголок губ Егора пренебрежительно дрогнул.

– Тогда с чего ты взяла, что ничего не поможет? Такое может быть, только если речь идёт о смерти. Поверь, я знаю, о чём говорю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – О смерти… – повторила я глухо. – Без неё тоже не обошлось.

Он нахмурился. Брови его сурово сдвинулись. Я бросила использованные салфетки между сидений и вытащила несколько новых. Но ничего не сделала, просто сжала их в пальцах.

– Как думаешь, можно считать смертью предательство самого близкого человека? Если да, ты сейчас разговариваешь с покойницей, – я грустно усмехнулась, а из уголков глаз скатились ещё две слезинки. – Мой муж… – договорить не дали всё те же проклятущие слёзы. Я просто зарыдала. Стискивала зубы, пытаясь остановиться, и не могла.

Егор шумно вдохнул, машина затормозила, на руку мне опустилась горячая ладонь. Я убрала свою. Не потому, что было неприятно – потому, что боялась, почувствовав поддержку, совсем расклеиться.

– Женя… Он сделал так, что моя карьера закончилась. Я узнала об этом несколько дней назад. Случайно. А сегодня… Сегодня нашла врача, который составил ложное заключение. Мой муж надавил на него. Я ушла из спорта накануне Олимпиады, понимаешь?! Понимаешь, Егор?! Из-за травмы, которая ничего не значила. Я мечтала об Олимпиаде, и он знал об этом. Врач, тренер… Они все…

Ничего не говоря, Егор отстегнул мой ремень. Потянул меня на себя, и я буквально рухнула ему в руки. Взвыла раненым зверем. Он обнял меня, погладил по спине, а я всё не могла остановиться. Чем сильнее пыталась, тем было хуже.

Смерть? Предательство может быть хуже смерти. Смерть забирает навсегда, а с предательством приходится жить. Даже если не знаешь, как. Особенно, если это предательство мужчины, которому принадлежит твоё сердце.

Сложнее всего оказалось не выдать себя перед воспитательницей. Предложение Егора самому сходить за Никитой я отмела сразу. Сомнений, что об этом тут же доложат мужу, у меня не было. Я даже припарковаться попросила за пару сотен метров от сада. На всякий случай.

Как только мы с сыном оказались на заднем сиденье, Егор сорвался с места.

– Ух ты! – воскликнул сын, разглядывая его в зеркало. – Ты в хоккей играешь, да? Я тебя по телевизору видел.

Я так и опешила от неожиданности. Понятно, что дети стали взрослеть раньше, но чтобы до такой степени…

– Верно, – подтвердил Егор. – Меня зовут Егор Дымов.

– Ничего себе! – протянул сын. – А я Никита.

– Отлично. Пожал бы тебе руку, но я немного занят. Придётся с этим подождать.

Слушая их разговор, я отвлеклась от собственных мыслей. Подумать только, мой сын знал о хоккее едва ли не больше меня. Уже через пять минут он готов был прямо на ходу перелезть на переднее сиденье, лишь бы оказаться поближе к Егору. Чтобы отвлечь Никиту, тот дал ему брелок в виде клюшки, и отдавать его обратно, судя по всему, сын не собирался.

Так мы и доехали до закрытого жилищного комплекса неподалёку от центра города.

Я вдруг засомневалась. Может, всё-таки лучше попросить его отвезти меня к Нике? Но шлагбаум перед нами поднялся, и мы въехали на территорию. Я посмотрела на сына, на уверенно ведущего внедорожник Егора. Нет. Пусть будет, что будет. Одного друга я уже потеряла, как знать, может, жизнь решила дать мне ещё один шанс.

– Ты веришь в дружбу между мужчиной и женщиной? – спросила я, когда мы остановились на открытой парковке.

– Да, – с присущей ему уверенностью ответил он. – В наши времена так особенно.

На его губах появилась усмешка. Я вспомнила, где он жил в последние годы и как-то само собой фыркнула.

– Ты ясно дала понять, Настя, что между нами может быть, а что нет, – продолжил Егор. – Скажу тебе откровенно: ты мне нравишься. Очень нравишься.

– Но? – спросила я, догадываясь, что именно это сейчас прозвучит.

– Но в твоей жизни есть мужчина, который всегда будет третьим, как бы ни сложилось дальше.

Он был прав. Сложив ладони на коленях, я посмотрела на свои руки. Наткнулась взглядом на обручальное кольцо, которое так и не сняла. Только хотела сделать это, машина остановилась. Я поймала взгляд Егора в зеркале заднего вида.

– Мне это не нужно, Настя. Хорошая дружба лучше дерьмовой любви.

Квартира у Егора была шикарная. Из панорамного окна выдержанной в тёмных тонах гостиной открывался потрясающий вид на музей-заповедник. Стоя с чашкой пряного чая у окна, я думала, что делать дальше.

Никита не отходил от Егора ни на шаг. Общий язык они нашли сразу, и от этого было вдвойне грустно. Почему его отец Воронцов?! Почему?!

Чашка согревала руки, с сердцем же всё было сложнее. Пройдя по комнате, я остановилась возле полки с кубками. Сколько их было – не сосчитать. Кубки, медали… Мои собственные награды умещались в детскую обувную коробку.

На другой полке стояли статуэтки: статуя свободы, миниатюрная копия Колизея, Эйфелева башня на серебристой подставке. Позади – снимки в строгих рамках. Держащий в руках кубок Егор среди таких же небритых, здоровенных парней, как он сам. То ли примета не бриться до окончания соревнований сработала, то ли игроки были такие сильные – взяли они золото. На другом снимке – Егор с родителями. Внимание привлекла фотография, стоявшая в самом углу. Перед ней – стеклянный шар, внутри которого был не зимний город, а сложивший вместе ладони ангелок в длинном белом одеянии. На снимке Егор был совсем молодой, хотя уже тогда упрекнуть его в отсутствии мужественности никто бы не решился. Широкие плечи, цепкий, пронзительный взгляд, уверенность, ощущавшаяся даже через время. Но больше меня заинтересовала девушка рядом с ним. Про таких обычно говорят «неприметная». Совсем худенькая, почти прозрачная на его фоне, она робко улыбалась со снимка. Егор обнимал её одной рукой, а она прижималась к нему, словно бы он значил для неё больше, чем весь оставшийся мир.

– Здесь мне двадцать, – услышала я и резко повернулась.

Егор не отводил взгляда от фото. Несколько секунд молчал, потом лениво взял шар с ангелом и перекатил в огромной ладони. Вернул на место. Вокруг фигурки закружились серебристые и голубые снежинки. Егор посмотрел в окно, снова на меня.

– Только настоящая смерть не даёт права исправить ошибки, Настя. Всё остальное – отговорки. Как правило, они появляются из-за страха, раздутой гордости или отсутствия мозгов. Реже – из-за отсутствия большого желания что-то исправлять.

Я повернулась к нему.

– Она умерла?

Он промолчал. Только скулы напряглись, а взгляд устремился в стекло. Цепкий, выразительный взгляд мужчины, отдававшего отчёт своим словам.

Я снова посмотрела на снимок, на девушку. Взяла рамку в руки, развернула тыльной стороной, но там ничего не было.

– Если бы мы попробовали, – заговорила я негромко, – между нами всегда стояли бы двое. Да? – Он резко глянул на меня. Я поставила рамку, но смотреть продолжала на Егора. – Да, – ответила я самой себе. Вздохнула. – Где Никита?

– Включил ему Бэтмена, – очередная усмешка. – Вечный супергерой на все времена.

– Рано ему Бэтмена.

– В самый раз.

Егор встал рядом. Я бы с лёгкостью могла прижаться к нему, как та девушка. И он даже мог обнять меня. Так же, как обнимал её. Но он не мог стать для меня тем, кем был для неё: моим миром, моим воздухом, сердцем. Только хорошим парнем, на плече у которого я выплакалась, и, может быть, другом, хотя об этом говорить было слишком рано. И я тоже не могла стать для него той, кем была она: девушкой, за право поменять что-то в прошлом с которой, он, я уверена, отдал бы многое. Невосполнимой потерей и персональной болью, навсегда оставшейся в сердце вместе с нежностью.

Глава 19

Женя

Чёрт знает, сколько раз я набрал Настьке за вечер. Ни на один звонок она не ответила. Стоило мне, выругавшись, оборвать очередной длинный гудок, телефон звякнул.

«Я не приеду. Не вздумай искать меня, Воронцов. Всё закончилось».

Несколько раз я перечитал пришедшее в мессенджер сообщение. Какого лешего?! Каждое из трёх коротких предложений походило на выстрел. Набрал ещё раз, но телефон оказался выключен. Хотел было дать приказ Ивану найти Настю и приволочь, где бы она ни была, но перед этим ещё раз перечитал сообщение.

– Мать твою за ногу, – процедил я, ударив телефоном о подоконник.

Охране звонить не стал. Чутьё подсказывало, что так будет только хуже. Но что могло случиться за эти несколько часов, что мы не виделись?!

Только я собрался плеснуть в стакан виски, телефон зазвонил. Но это была не Настька. Звонил Иван.

– Что? – ответил я с раздражением.

– У меня есть информация, что Шевченко очень не понравилось, что вы передумали насчёт спортивного центра. Ещё больше ему не понравилось, что вы завернули его идею насчёт развлекательного центра.

– Пусть катится лесом, – процедил я сквозь зубы. – Так можешь и передать тому, от кого у тебя эта информация.

– Евгений Александрович, вы бы поосторожнее с ним. Он давно имеет на вас зуб.

Я всё-таки налил себе виски. Сделал глоток. Проблемы с одним из важных людей в аппарате президента возникли у меня едва ли не с первого дня на должности мэра. Сукин сын привык грести деньги в связке с прошлым градоначальником и менять ничего не хотел. Я тоже был в курсе дел Градского и, признаться, кое-что с этого имел. Но бывший мэр закончил очень плохо. Алчность никого никогда до добра не доводила, достаточно было вспомнить классику – сказку о Золотой рыбке и бабке с корытом. Так что я быстро дал понять – кормушка захлопнулась. Как раньше, при мне не будет.

– Придётся ему положить зубы на полку, – отпив ещё немного, сказал я с прежним раздражением. – Спасибо, что дал знать, Вань. Твоему человеку тоже спасибо.

Снова я положил телефон на подоконник, но уже спокойнее. Потёр переносицу двумя пальцами и зажмурился. Виски ныли, укутывающие город сумерки напоминали те же, что сгущались внутри меня. Вот уже несколько дней меня не покидало предчувствие недоброго. Поначалу я думал, что это из-за Мишки, но нет. Пару часов назад мистер Бильман сказал, что дела идут более, чем хорошо. Говорить о конкретике всё ещё было рано, но надежда на то, что мой парень выкарабкается и я всё-таки увижу его взрослым, росла с каждым часом.

Нужно было сконцентрироваться на Шевченко. Отношения у нас не задались с самого начала – после смерти Градского он метил на место, которое по факту занял я. Теперь ещё центр.

– Хрен тебе, а не центр, – сказал я в пустоту, достав с полки старый фотоальбом. Открыл на развороте и, перелистнув, нашёл любимый снимок. Настька на нём стояла с бокалом шампанского в белом подвенечном платье и открыто улыбалась мне. Именно мне, а не фотографу, потому что, в отличие от других, эту фотографию сделал я.

«Выясни, где Настя».

Я послал сообщение Ивану, подумал и отправил следом еще одно:

«Ничего не предпринимай. Просто дай мне знать».

Ответ пришёл практически сразу. Я сжал стакан.

– Блядь, – альбом полетел на пол. Кровь мгновенно вскипела, виски обжёг глотку. Я стиснул зубы. Уже вышел в прихожую и схватил пиджак. Верну домой и… – Да чёрт подери! – пиджак упал на пуфик.

Нет, что-то тут было другое. Бешеная ревность рвала вены, но я остановил себя. Один раз я уже наломал дров, повторять не собирался. Нужно было дождаться утра. А утром… Утром я собирался разобраться и с этим, и с Шевченко, и со всем, что навалилось за последнее время.

Машин на парковке возле спортивного центра было немного. Чёрный внедорожник хоккейной, чтоб его, знаменитости, я увидел сразу. Гадёныш!

– Моя жена на катке? – бросил я, проходя мимо дежурившего у стойки охранника.

Тот нахмурился. То ли рожа моя ему показалась знакомой, а вспомнить, где видел её, он не смог, то ли хрен знает, что ещё. Ответа я не дождался, только короткого кивка.

Настя действительно была на льду. Было всего семь утра, а она уже стояла у борта. Взмахнув рукой, она крикнула тонкой, как спичка, девчонке, что та жалеет себя, хотя, как по мне, девочка только что пополам не сложилась, вращаясь на одной ноге.

– Настя! – рявкнул я, подходя.

Она сразу обернулась. Буквально на глазах её взгляд из спокойного стал жёстким, колючим.

– Какого…

– Я знаю, что ты сделал, Женя, – перебила она меня ледяным тоном. И повторила чётко, глядя в упор: – Я всё знаю.

Прошлое

– Я знаю, что ты сделал, Женя!

Литвинов буквально прожигал меня взглядом. Таким я не видел его ещё, пожалуй, ни разу.

– Тебя, блядь, прикончить за это мало! – прорычал он. – Сам ей расскажешь или это сделать мне?

– Что я сделал?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Не играй со мной в горячую картошку, Воронцов! Ты заставил Степанова сфальсифицировать заключение. И не говори, что ты к этому не имеешь отношения.

– Не лезь, – бросил я сквозь зубы. – Это не твоё дело.

Как он узнал, я не имел понятия. Чёрт! Если Настя…

– Моё, – между нами осталось сантиметров тридцать. Он сощурил глаза. – Моё.

– Она – моя жена.

Его усмешка мне очень не понравилась. Что он посматривает в Настькину сторону, я заметил уже давно. Но был уверен, что опасаться нечего. До недавних пор. Перед мысленным взором возникла сцена: моя жена в огромном мужском халате, а рядом с ней – мой друг. Проклятье!

– Выбирай: либо ты сам ей расскажешь, либо это сделаю я.

– Ты этого не сделаешь, – резко ответил я. В глазах бывшего друга появился нехороший блеск. – Только попробуй, и я сделаю так, что ты лишишься всего.

– Это ты лишишься всего, – ответил он с взявшимся непонятно откуда спокойствием. – Если быть точнее, уже лишился. Думаешь, она правда любит тебя? Настя с тобой только из-за статуса. Она давно тебе не принадлежит, Воронцов. Она ещё тебе не сказала?

В попытке не поддаться я всё сильнее сжимал челюсти. Стоило отпустить себя, и я бы его прикончил. В памяти всплыли слова, сказанные когда-то Настей: в спорте важно подавить соперника ещё до того, как начнутся соревнования. В моём случае это была тренировка. Выйдешь из себя, сделаешь всё… Страх – великая штука.

Друг тоже частенько этим пользовался. Возможно, и сейчас. Губы его изогнулись. Он вышел из кабинета, хлопнув дверью. Я посмотрел ему в спину. Чёрт! Нет, Настя не могла связаться с ним у меня за спиной. Или…

После короткого стука дверь снова открылась.

– Евгений Александрович, – вошедшая секретарша подала мне папку. – Ваши билеты и документы, которые вы просили подготовить для командировки в Санкт‑Петербург.

– Спасибо, – взяв бумаги, ответил я и посмотрел на пустой дверной проём.

Мысли роились в моей голове. Доверяю ли я своей жене? Да. Но… Доверяй, но проверяй. Коридор квартиры Литвинова, его халат на ней… Доверяю ли я своей жене? Да? Нет, чёрт подери. Не доверяю, особенно в том, что касается моего так называемого друга.

Настоящее

– И что же ты знаешь?

Холод наполнился презрением. Настя отвернулась, но на лёд не посмотрела. В сторону, потом опять на меня. Её молчание натягивало и без того звенящую между нами тишину.

– Я не вернусь к тебе, – резко сказала она. – Никогда. Я могла бы простить тебе многое. Практически всё, Женя. И даже готова была простить. Но простить тебе отнятую мечту, – она покачала головой, – нет. Ты прекрасно знал, что я всю жизнь шла к той Олимпиаде. Но это тебя не остановило. Тебя не остановили ни мои слёзы, ни мои желания. Ты никого не любишь, кроме себя, ты ни с кем не готов считаться. Как только у меня появится свободное время, я подам на развод. И буду добиваться, чтобы нас с тобой развели.

Каждое её слово было пронизано льдом. Каждая буква каждого грёбаного слова.

– Ты не получишь развод, – процедил я, стараясь, чтобы меня не услышал никто, кроме неё.

Настя молчала. В её молчании было презрение и превосходство, от которых я почувствовал себя бессильным. Проклятье! Это оказалось даже хуже пронизанных холодом слов. Каток за её спиной придавал разговору символичность.

– Я никогда тебя не прощу, – сказала она очень тихо.

– Ты нужна Мише.

– Мише нужен был донор. Я им стала. На роль его матери найди кого-нибудь другого.

– Настя…

– Прекрати, Женя! – вдруг прикрикнула она. – Не надо манипулировать мной с помощью детей! Мише я не нужна. Тебе – тем более. Тебе вообще никто не нужен! Даже кукла! Тебе нужен только ты сам, твой эгоизм не знает границ. Ты хотя бы понимаешь, что сломал мою жизнь?! Ты перечеркнул всё, чего я добилась, всё, к чему я шла! Я всем с тобой делилась, всё тебе рассказывала! Ты знал, как это важно для меня! Но что тебе до того, что важно другим?!

– Важно?! – зарычал я, наплевав и на её учениц, и на всё остальное. – Мне было важно, чтобы ты была здорова! А…

– Тебе! Послушай себя! Опять я, мне! Твои желания, твой комфорт! Да, я сбивала ноги в кровь, да, я падала! Но это спорт! Я выбрала этот путь, и мне было важно пройти его! Не тебе было решать, когда я должна закончить карьеру! Лёд был в моей жизни до тебя! Ты посчитал, что лёд лишний?! Нет, Женя! Это ты лишний, а не лёд! Лёд был, есть и будет! А тебя я больше знать не хочу!

Если бы я не был в курсе, где она провела эту ночь, слова хлестнули бы куда сильнее. Но в памяти намертво отпечатался текст присланного Иваном сообщения. Да чёрт подери!

Настя натянула на пальцы рукава толстого свитера. Глаза у неё были припухшие, сама она бледная. Ездила, значит, за утешением к этому…

– А кого хочешь?! Кто тебе нужен?! – я схватил её за локоть. – Думаешь, не знаю, где ты была?

В ней ничего не изменилось. Как смотрела на меня снизу вверх с презрением и холодом, так и продолжала смотреть. – Вытер он тебе слёзы? Что, рассказала, какой я…

– Рассказала, – раздалось позади.

Я разжал пальцы и медленно повернулся.

– Только по…

От удара мозги зазвенели. Чёртов ублюдок! Размахнувшись, я ответил тем же. Хоккеист прорычал нечто неразборчивое, новый удар пришёлся в плечо. Блядь! Сколько лет назад я махал кулаками в последний раз?!

– Егор! – донёсся окрик Насти. – Не надо, Егор!

Его физиономия исказилась. Я замахнулся, но раньше, чем успел врезать ему, он двинул мне в челюсть. Да чтоб его! Под ногами что-то хрустнуло. Не устояв, я налетел на трибуны. Сукин сын сплюнул на пол. Настька висела у него на руке.

– Не лезь ты к нему, – тараторила она, заглядывая ему в рожу. – Он тебя потом в покое не оставит. Он мэр, Егор. Он…

– Да ебал я, кто он.

Только я хотел объяснить ему, что это он зря, он схватил меня за пиджак.

– Ты… – начал было он.

Я схватил его в ответ. Дёрнул. Размахнулся и как следует зарядил. Его башка мотнулась из стороны в сторону, и снова я ощутил привкус крови во рту.

– Не подходи к ней! Проваливай отсюда!

– Егор! Женя!

Мы сцепились, как два пса. Кулаки у Настькиного новоиспечённого дружка были, как кувалды. Но хрен я отдал бы ему своё. Перед глазами плыло, лёд, ограда, трибуны – всё перемешалось. Боли я уже не чувствовал, только солоноватый вкус крови, адский гнев и желание удавить эту ледовую знаменитость.

– Решил, что можешь лезть? – процедил я, стирая кровь с губы. – Хрен ты её получишь!

Он было двинулся на меня. Я сжал кулаки. Драке я всегда предпочитал диалог, но раз так… В школьные времена мы с парнями нередко объясняли чужакам, чья и где территория. Видимо, нужно было вспомнить, как это. Боль всё-таки дала о себе знать, стоило мне сделать шаг. Сука!

– Это моя…

– Хватит, – Настя решительно встала между нами, спиной к Егору. – Уходи, Женя. Я всё тебе сказала.

Все находившиеся на катке замерли и смотрели на нас. Я сжал челюсти и чуть не выматерился. На скуле её защитника кровоточила ссадина, но, в отличие от меня, он, судя по всему, кулачные бои практиковал частенько.

– Разговор не окончен, Настя.

– Окончен.

– Я тебя…

– Ты слышал, что она сказала? – подал голос хоккеист.

Если бы не девочки на льду и не Настя, я бы на доступном русском объяснил ему, куда он может валить. Я перевёл взгляд на каток, на Настьку.

– Мы ещё поговорим, – сказал я жёстко и пошёл к выходу.

С каждым шагом боль в ноге становилась всё сильнее, сбитые костяшки на кулаках ныли. Но я бы, будь оно всё неладно, продолжил с того, на чём мы остановились. Ревность обжигала изнутри. Дверь закрылась, и я, навалившись плечом на стену, потёр переносицу. Проклятье!

– Сукин сын, – процедил я сквозь зубы. Поймал на себе взгляд какого-то пацанёнка, тащившего сумку едва ли не больше его самого.

В висках трещало, во рту стоял привкус крови, а в душе медленно начинало просыпаться понимание: ни хрена она не простит. Так, как сейчас, она не смотрела ещё никогда.

Я закрыл глаза, и, словно наяву, увидел её. Она смотрела на меня, в глазах – ледяная пропасть. Заставить Степанова состряпать то злополучное заключение было ошибкой. Но какую цену мне придётся за неё заплатить, я понял только теперь. Настя…

– Она лучшая, – услышал я детский голос. Поднял веки.

Не обращая на меня внимания, мимо прошли две девочки лет десяти.

– Анастасия Сергеевна даже на льду была лучшей, – ответила вторая девочка. – Если бы она поехала на Олимпийские игры…

Девочки скрылись за дверью раздевалки, голоса стихли. Я с силой сжал зубы, солёно-металлический вкус крови стал ржавым, как будто я держал её во рту все эти пять лет. Если бы она поехала на Олимпийские игры… Мне не нужно было слышать окончание фразы, чтобы знать его. Несколько дней назад, сидя у постели спящего Миши, я пересмотрел все записи её прокатов, которые нашёл. Я был не прав. Как же я, чёрт подери, был не прав! Если бы она поехала на те Олимпийские игры, она была бы одной из лучших. Вне зависимости от занятого места. Потому что она была одной из лучших. Именно поэтому я подошёл к ней на тех соревнованиях, когда мы впервые встретились. Она всегда была лучшей. Во всём.

Заметив меня, седой вахтёр приосанился. Когда я шёл к катку, бейджа на нём не было. Сознание выхватывало мелочи само по себе. Разумеется, плевать мне было и на бейдж, и на самого вахтёра, и на город, будь он неладен. По крайней мере, сейчас. Как отмотать время назад, я не представлял. Какие бы я не поднял связи, вернуть прошлое это не помогло бы.

– Евгений Александрович, – вышедший из-за стойки охранник двинулся было ко мне, но осёкся, наткнувшись на взгляд. Густые брови сдвинулись к переносице.

Разбитую губу и бровь он, должно быть, оценил. Но ума промолчать хватило.

– Что?! – гаркнул я, так и не дождавшись продолжения. – По всем вопросам можно обратиться в мою приёмную.

Вахтёр кивнул. Нахмурился ещё сильнее. Я так и видел, как крутятся у него в голове шестерёнки. В моей они тоже крутились с бешеной скоростью, жаль только, что вхолостую.

Оказавшись на улице, я прищурился от брошенной в лицо ветром водяной пыли. Дерьмовое утро дерьмового дня. Весна в этом году вообще вышла дерьмовая. Попытки переключиться на Мишку ни к чему не привели. Утренний звонок в клинику подтвердил, что дела у него идут неплохо. Но, какой бы ни была радость, мечущихся в душе бесов она унять не могла.

Приеду в мэрию, начну с Шевченко. Давно пора было показать ему его место. Считает, раз сидит в верхах, не найду на него управу? Ошибается, тварь.

– Запахнет палёным, запрыгаешь, – процедил я, подходя к внедорожнику, в стёклах которого отражался спортивный центр.

Хрен он моржовый получит, а не землю, на которой он стоит. Пусть засунет свои грандиозные планы себе же в задницу. Но действовать нужно с умом. Этот хитрый лис способен на многое.

– Да, – принял я входящий от Ивана.

– Почему вы не поставили меня в известность, что собираетесь куда-то ехать? – с ходу начал он. – Евгений Александрович…

– Да к чертям твоего Александровича! – рявкнул я в сердцах. – Могу я без конвоя поговорить с собственной женой?! Это личное, мать твою! Ты меня, как мужик мужика, понять можешь?!

В трубке повисло молчание. Я поглубже втянул воздух и вытолкнул через нос. Мерзкая водяная пыль продолжала падать на лицо, асфальт под ногами стал тёмным. На секунду мне показалось, что на крыльцо школы вышла Настька, что я вижу её отражение. Резко обернулся. Двери были закрыты, на крыльце – никого. Губы сами собой искривились.

– Блядь, – процедил я – из только начавшей затягиваться раны брызнула кровь. Я стёр её рукавом пиджака, не выпуская из рук брелок от машины.

– С ней возникли сложности?

– Не твоё дело, – огрызнулся я. Помолчал и добавил: – Ты не на приёме. Говори по-человечески.

– Что случилось?

– В прошлом я здорово облажался. Знаешь, есть такая поговорка, «всё тайное рано или поздно становиться явным»? – я мрачно усмехнулся, вертя брелок. – Так вот…

Автомобиль мигнул фарами, я только и успел сделать шаг, как по ушам ударил чудовищный грохот. Лицо опалило, вспышка света резанула по глазам. В голове вдруг пронеслась мысль о том, что мать у Мишки всё-таки есть. И что я до одури хочу иметь не только сыновей, но и голубоглазую белобрысую дочь. Плевать даже, если она пойдёт по стопам матери и встанет на коньки. Сам водить буду. И коньки куплю сам, и платья, если потребуется, буду бисером расшивать. Ещё подумал о том, что глаза у Настьки красивее, когда она нежная. И ещё о многом, перечёркнутом одним единственным «никогда».

Новая волна жара, грохот, вой машин, крики.

– Женя!

Настя?!

– Женя! – услышал я сквозь хаос и боль прежде, чем на меня обрушилось ощущение, что земля под ногами разверзлась и я оказался там, где мне и положено быть, – в преисподней.

Глава 20

Настя

– Женя! – я рванулась к объятой пламенем машине. – Женя!

Собственный голос был далёким и тихим на фоне других звуков. Взбесившиеся автомобили завывали на все лады, превращая утро в праздник хаоса.

Господи, Женя! Всё случилось в тот самый момент, когда мы с Егором вышли на улицу: оглушительный хлопок, вспышка, едва не сбившая меня с ног ударная волна. Звон стёкол, сигналящие машины.

– Пусти меня! – сквозь слёзы закричала я, вырываясь из рук схватившего меня Егора. – Пусти!

– Настя, нет! – его пальцы сжались сильнее. Он прижал меня к себе. – Нет!

– Пусти! – я ударила его локтем, впилась ногтями в ладонь.

Всё, что я видела: пламя и лежавшего в нескольких метрах от машины Женю. Мне нужно было к нему. Устремлённый в небо рыжий факел трещал, дышать становилось трудно. Я сглотнула ком и ударила снова. Снова и снова.

– Пусти! – кричала я, отбиваясь. – Мне нужно к нему! Пусти!

– Это…

Как смогла вывернуться, не знаю. Асфальт замелькал под ногами, захрустело битое стекло.

– Женя! – я упала на колени возле мужа. – Женя! – крик перешёл в рыдания. Глаза его были закрыты, на пиджаке виднелись кровавые пятна. – Женя, – прошептала я сквозь плач.

В попытке найти жизнь я дотронулась до его шеи, до артерии. Ничего. Нет! Он не мог… Под пальцами оказались его волосы – чёрные, жёсткие. Кто-то потянул меня прочь. Попытался поднять на ноги. Они что, с ума сошли?!

– Снова рвануть может! Уведи её… – меня-таки оторвали от Жени. Потащили от него против воли.

– Не трогайте меня! – истошно закричала я.

Несмотря на то, что я противилась, меня оттащили в сторону. Вдалеке предвестниками несчастья замелькали красно-синие огни скорой, раздался вой сирен. Меня затошнило, когда на стоянку влетело несколько карет с красными крестами. Шум в ушах стал невыносимым. Если бы Женя сел в машину…

– Он не может умереть, – всхлипнула я, поняв наконец, что держит меня охранник из школы. Егора рядом не было.

Куда он делся? Осмотревшись по сторонам, я увидела его рядом с машиной пожарных. Когда она появилась тут?!

Егор хотел ещё что-то сказать Жене, поэтому пошёл за ним, а я пыталась остановить его. Само собой, напрасно. Как я ни убеждала его, что лучше от этого никому не будет, он не слушал. А потом…

– Да пустите же вы! – произнесла я сквозь слёзы

Стоянку заполонили люди в белых халатах, в форме пожарных, звуки сирен не смолкали: к скорым прибавилась полиция. Около нас непонятно откуда взялся мужчина в каске и огнеупорном костюме. Строго глянув мне за спину, он кивнул. Чужие руки исчезли, и я со всех ног бросилась к медикам.

– Пожалуйста! – я схватила за рукав первого.

Взгляд метнулся на асфальт, где только что лежал Женя. Или не только что? Время перестало существовать. Отдавая себе отчёт, что оно идёт вперёд, что оно потребовалось всем этим людям и машинам, чтобы появиться тут, я потеряла его счёт. Увидела носилки и рванулась туда, но меня снова остановили.

– Успокойтесь, – напряжённым голосом сказал врач.

– Что с моим мужем?! Он…

Вдруг за моей спиной раздался громкий крик, и тут же я услышала, как хлопнула задняя дверца кареты скорой помощи.

– Быстрее! – крикнул голос. – Давление падает! Если…

Слова заглушил новый вой сирены, меня покачнуло. И снова под ногами замелькал асфальт. Кто-то кричал мне в след, но я не остановилась – вскочила в готовую сорваться с места скорую.

– Я поеду с ним. – Сказала я громко, но услышала лишь слабый хрип.

На меня устремились две пары тёмных глаз.

– Вы кто? – резко спросила тощая, как швабра, медсестра.

– Жена, – ответила я, глядя прямо на неё.

Она кивнула в угол. Я села на приземистый откидной стул и едва не слетела с него – так быстро помчалась скорая. На лицо Жени была опущена кислородная маска, сирены завывали отовсюду: впереди нас, позади. Несущиеся навстречу полицейские машины тоже выли, как беснующиеся животные.

– Пульс падает!

– Нет, – я прижала пальцы к губам. Почувствовала что-то тёплое. Рассеянно глянула на руку, облизала губы – догадка оказалась верной, из носа текла кровь. Я вытерла её ребром ладони.

Женя сказал, что я нужна ему. Даже сейчас я понимала – не прощу. Не прощу. Но…

– Вернитесь на место! – гаркнул врач.

Я замотала головой. Пристроилась возле носилок, чтобы никому не мешать и в то же время касаться его. Положила ладонь на его ногу.

– Живи, – беззвучно, одними губами, прошептала я. – Пожалуйста, Жень. Ты… ты ведь осуществил свою мечту. И…

Грудь сдавило рыданиями. Слёзы смешались с кровью. Он продолжал бороться. Вдох, ещё один. Не его – мой. В тот момент мне казалось, что я дышу за двоих.

Обхватив себя руками, я сидела в опустевшем коридоре и пыталась согреться. К моменту, когда мы приехали в институт скорой помощи, состояние Жени стабилизировалось. Даже давление держалось относительно ровно, хотя, если изначально падало, теперь наоборот начало расти. Врачи удивлялись переменам, а я продолжала прижимать ладонь к Жениной ноге и мысленно повторяла ему, что, если он оставит меня с двумя мальчишками, я не прощу ему ещё и этого. Не прощу, если мне придётся объяснять, почему у него нет папы, не только Никитке, но ещё и Мишке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Наконец я разжала руки. Рядом упал покрытый бурыми пятнами бумажный платок. Я и не помнила, кто дал его мне. Я вообще плохо помнила всё, что было после взрыва. Почему Женя приехал без охраны?

На тыльной стороне своей ладони я заметила длинный ровный порез, словно меня полоснули ножом или осколком стекла. Откуда он взялся? Уставившись на рану, я попыталась вспомнить это и не смогла. Ощущение жара на коже, который я почувствовала секунду спустя после прокатившегося по стоянке грохота, не проходило. Только что моя жизнь была привычной, размеренной, несмотря на появление в ней Воронцова, а теперь меня будто бы швырнули в боевик с непредсказуемым финалом.

Услышав голоса, я повернулась. По холлу в сопровождении медсестры шёл Егор и двое охранников моего мужа. Полицейские, которых считанные минуты назад здесь было столько, что не сосчитать, тенями стояли у лифта и возле дверей операционной.

Стоило Егору подойти, я попыталась встать, но почти сразу же рухнула к нему в руки и, вместо того, чтобы что-то сказать, беззвучно заплакала, уткнувшись в широкую грудь.

Я почувствовала, как он выдохнул мне в волосы, ладони его оказались у меня на плечах.

– Он должен жить, – повторила я то, что до этого, как заклинание, повторяла про себя. – Должен, Егор. У меня… У нас сын, понимаешь? Сын, – я подняла голову. Егор смотрел мне в лицо тяжёлым, пронзительным взглядом. – У нас сын… двое, – голос дрогнул. – Я не смогу его простить, но…

Слёзы не дали договорить. Как я ни сдерживала их, губы, голос, руки предательски задрожали. Пять лет я жила без Жени и знала, что смогу жить и дальше, но только если он тоже будет жить. Дышать с ним одним воздухом, встречать рассветы, смотреть на закат и, может быть, ходить по одним улицам: вот всё, что мне было нужно. Мне нужно было, чтобы он просто был: на расстоянии ли нескольких сантиметров или сотен километров – неважно.

– Он должен… – я вцепилась пальцами в свитер Егора. – Он…

– Он будет жить, – решительно ответил он.

Как и я, он не мог знать этого наверняка, но его уверенность была мне сейчас необходима, как воздух. Я громко, по-детски, всхлипнула. Наверное, совсем некрасиво, но какая разница?

– Я бы на его месте с того света вернулся, – мягко собрав мои волосы, добавил Егор. – Если бы после того, что я сделал, меня бы продолжала так любить моя женщина, я бы, к чертям, договорился хоть в аду, хоть в раю, но вернулся бы с того света.

Крупные слёзы потекли по щекам, когда я моргнула, глядя на него. Хотела сказать, что с того света не возвращаются, но опять громко всхлипнула.

– Я бы собственноручно урыл его, – продолжая перебирать мои волосы, заговорил Егор тихо, – но вот что скажу тебе, Настя, поговори с ним. Чёрт! Знала бы ты, как меня выворачивает от того, что я тебе это говорю. При другом раскладе я бы воспользовался ситуацией. Только… – он угрюмо хмыкнул. – Н-да… Поверь, детка, я не лучше него. Может, ещё хуже.

Он умолк. Только пальцы его легко касались моего затылка, а взгляд синих, как целое поле васильков, глаз, был устремлён мне в лицо. Недосказанное им осталось тайной, разгадать которую я не могла, да и не хотела. Одно я знала точно: прошлое не отпустило его. И он, успешный, уверенный, не простил себе своих ошибок.

– Как ты можешь быть хуже? – моя ладонь скользнула вниз по его груди, рука повисла плетью вдоль тела.

Егор не ответил, посмотрел мне за спину, на отошедшую от нас и терпеливо ожидавшую медсестру, на полицейских в конце коридора. Рука его исчезла, а следом исчезло и согревавшее меня тепло. Егор присел на диванчик. Я, дезориентированная, не понимавшая, что должна делать, огляделась.

– Есть какие-нибудь новости? – спросила я у медсестры, хотя догадывалась, что нет.

Она отрицательно мотнула головой. Предложила принести кофе или чай. Сперва я отказалась, но потом передумала.

– Кофе или чай? – спросила она.

– Всё равно, – голос принадлежал не мне. За меня ответила та, что принадлежала только Жене: не сыну, не спорту, не себе самой – ему одному.

Когда медсестра ушла, я, не чувствуя под собой пола, пересекла холл. Наткнулась на взгляд полицейского. Почувствовала движение за спиной. Егор. Он тоже поднялся. Ладони опустились мне на плечи, одним движением он развернул меня к себе лицом.

– Женщины – удивительные создания.

– Что ты имеешь в виду?

– Любовь и ненависть. Преданность и предательство. – Он замолчал. – Не обращай внимания.

Теперь я всматривалась в его лицо, но прочитать, как и раньше, ничего не могла. Он подвёл меня к диванчику. Вскоре вернулась медсестра с кофе, и время медленно поплелось вперёд. Глоток за глотком стаканчик опустел. Минутная стрелка закончила круг, сделала ещё один. Фразы, которыми мы перебрасывались с Егором, были настолько незначимыми, что я забывала о них буквально через секунды.

– Анастасия Сергеевна. – Я не заметила, как к нам подошёл Иван. Вскинула голову. – Никуда не выходите без сопровождения. Я отправил двух ребят к вашей соседке. Так что Никита в безопасности. Пожалуйста, будьте благоразумны. Сейчас не до личного.

Он был прав. И то, что люди мужа откуда-то знали, что я отвезла сына к бывшей соседке, не вызвало у меня неприятия. Сейчас действительно было не до этих мелочей. Я посмотрела на часы. Ещё один круг. Почему так долго?

Но только я подумала об этом, полицейские оживились. Один поднёс к уху рацию, другой развернулся. Из дверей операционной вышли две медсестры и несколько докторов. Я сразу же встала навстречу, забыв про лежавшие на коленках пустой стакан и сумку.

– Анастасия Сергеевна? – врач сам подошёл ко мне. Надо же, даже имя моё ему было известно.

– Да, – ответила я со стойкостью, достойной не только жены мэра – главы государства. – Как мой муж?

– Состояние стабильное. Всё прошло хорошо. Он в рубашке родился, поверьте.

– Верю, – всё та же стойкость. А внутри лопнул стальной трос напряжения. Женя был жив. А это значило, что я снова могла дышать. Я снова могла жить. И было не важно, смогу ли я простить его, будет он рядом или нет. Я просто почувствовала, что смогу жить, зная, что он есть где-то, пусть и не со мной.

– Некоторое время ваш муж будет находиться в палате интенсивной терапии, – не дождавшись от меня вопросов, продолжил врач. – Если всё будет в порядке, в ближайшие дни его переведут в обычную палату.

– Если?

– Я врач, а не бог, Анастасия Сергеевна. На данный момент предпосылок для ухудшения состояния Евгения Александровича нет. Пройдёмте в мой кабинет. Я подробнее расскажу вам о состоянии вашего мужа. За это время его как раз переведут в реанимационную палату, и вы сможете пройти к нему.

– Это ни к чему, – ответила я, понимая, что действительно не хочу этого. Знать подробности не хочу и видеть Женю – тоже. Он жив, он есть – этого мне достаточно.

Врач нахмурился. Было видно, что операция вымотала его.

– Простите, – всё-таки сказал он, качнув головой. – Я, должно быть, неправильно вас понял. Вы…

– Вы всё поняли правильно. Я рада, что с Женей всё хорошо. Уверена, здесь найдётся, кому о нём позаботиться, – сказав это, я вернулась к дивану.

Егор тоже поднялся и теперь стоял возле него с моей сумкой в руках. Он протянул её мне, едва я подошла, и одарил хмурым, осуждающим взглядом. Я ничего ему не сказала. Накинула ремешок на плечо и пошла к лифтам в ненормальной, гулкой тишине, нарушаемой только звуком моих же шагов.

У лифта меня остановил полицейский. Тут же к нам подошёл Иван. Я искоса посмотрела на него и вошла в распахнувший перед нами створки лифт. Как только он начал опускаться, Иван нарушил молчание.

– Я отвезу вас домой, Анастасия Сергеевна. Хотите, сначала заедем за мальчиком?

Отрицательно качнув головой, я обратила внимание на движение сбоку. Зеркало. Я повернулась к нему только слегка, но и этого оказалось достаточно, чтобы увидеть подтёки туши и царапины на лице.

Преданность и предательство. Рассматривая собственное отражение, я думала: как нужно любить, чтобы остаться? Сильнее, чем люблю я? Вряд ли. Может быть, я просто не готова сложить собственную жизнь и желания под ноги мужчины, который не способен оценить это?.. Да и если бы был способен… И дело было не в гордости. Дело было именно в любви.

За то время, что меня не было дома, ничего не поменялось. Пройдя в отведённую нам с Никиткой спальню, я тотчас достала дорожную сумку и стала складывать вещи. Остановившийся в дверях Иван молча наблюдал за мной какое-то время. Несколько раз мы встречались взглядами, но продолжали хранить тишину.

– Подождите хотя бы, пока Евгений Александрович вернётся, – сказал он, когда я, убрав Никиткин свитер, застегнула сумку.

Я выпрямилась. Качнула головой и, выкатив из-за двери пустой чемодан, принялась собирать его. На дно полетел плюшевый заяц сына, следом – не так давно купленное мной и ни разу не надетое платье. Бледно-голубое, с открытыми плечами и лёгким, струящимся подолом. Зачем оно мне понадобилось? Кого я хотела удивить? Ответ был очевиден.

– В этом нет смысла, Настя, – голос Ивана прозвучал совсем близко.

Я обернулась. Охранник прошёл в спальню и стоял прямо возле меня.

– Смысла больше нет ни в чём, – отозвалась я тихо. – Тем более в том, чтобы я была тут.

– Зря вы так.

– Может быть, – согласилась я, не желая спорить.

В чемодан полетели остатки одежды, опробованные только пару раз коньки Никитки и его пижама. Осмотрев комнату, я убедилась, что ничего не оставила, и хотела пройти в ванную, но вместо этого завернула в Женин кабинет. Сперва сама не понимала, что собираюсь сделать. Меня вели инстинкты. Полка, толстый фотоальбом…

Иван ничего не сказал, когда я, прижав его к груди, прошла мимо. Я тоже ничего не сказала. Может быть, потому что говорить было нечего, а может, потому что в глазах стояли слёзы.

Альбом с застывшим на бумаге счастливым и полным надежд прошлым упал поверх белого и красного свитеров, поверх домашнего платья и торчавшей из-под него лисьей мордочки плюшевой игрушки. До ванной я всё же дошла. Без разбору побросала в пакет тюбики и баночки, а после вывезла чемодан в коридор.

– Куда вы поедете?

– А ты разве не знаешь? – губы тронула странная, кривая улыбка. – Надо же… Я-то думала, мой муж приказал контролировать каждый мой вздох.

– Он сделал это не просто так. Вам бы стоило это понимать. Считаете, взрыв – случайность?

– Я не математик, чтобы считать, Иван. Я – спортсменка. Фигуристка, – я посмотрела ему в глаза. – Ты знаешь, какая у спортсмена заветная мечта? Знаешь, о чём каждый из нас мечтает с детства? Олимпиада. Не важно, какого уровня ты достиг, Олимпиада – это высшая цель. Для меня эта цель была реальной. Я почти прикоснулась к мечте, – с каждым словом голос мой звучал тише. Иван не сводил с меня глаз. – Мой муж отобрал у меня четырнадцать лет жизни. Он отобрал не только мечту, Иван. Потому что одно дело – просто мечтать, и совсем другое – день за днём воплощать мечту в жизнь.

Я замолчала и, вздохнув, поставила чемодан у стены. Не нужно было говорить ему всё это. Ни к чему. Теперь я прекрасно понимала, что Женя подозревал о грозившей ему опасности и во многом поэтому везде брал с собой охрану. Только сегодня он приехал один, и вот чем это кончилось. Меня знобило от мысли, что он мог быть во время взрыва в машине. Что я могла увидеть, как он… Я опустила веки, стараясь не думать об этом.

– Я поеду к подруге, – взяв себя в руки, сказала я и достала из шкафа джинсовку. Накинула её. – К Веронике. Сказать тебе адрес или не стоит?

– Не стоит.

– Я так и думала. Но сначала заедем за Никитой. Куда, ты знаешь.

Достав из сумки связку ключей, я положила её на тумбочку. Хотела поднять сумку, но Иван остановил меня. Взял сам. Чемодан тоже. В последний раз я обернулась, чтобы увидеть коридор квартиры, в которой когда-то давно была счастлива, пусть и недолго. Пять лет назад Женя выставил меня, теперь я уходила сама, уверенная, что больше не вернусь. Я подумала о том, что, возможно, ради Никиты побывать здесь мне ещё придётся, но вернуться – нет. Никогда.

– Иван, – обратилась я к охраннику, когда он, выйдя из квартиры, запер дверь моими ключами. – Я хотела тебя попросить…– слова застревали в горле. Совсем не потому, что я не хотела говорить их – было больно. – Ты не просто работаешь на Женю, я знаю. Ты скорее ему друг. Будь с ним рядом. Он… Он неплохой человек.

– Странная просьба.

– Какая есть.

Уголки его губ скривились. Я нервно поправила волосы и пошла вперёд, чувствуя, что он смотрит мне в спину. Может быть, странная, тем более от меня. Но мне важно было знать, что рядом с Женей будет кто-то, кто предан ему. Кто-то, кому не нужно прощать его за предательство, простить которое невозможно.

Глава 21

Настя

С мужем Вероники я была знакома постольку-поскольку. Отстранённый и неразговорчивый, он создавал впечатление надменного самоуверенного мерзавца. Порой он забирал Нику с работы, но наше с ним общение ни разу не заходило дальше приветствий и нескольких ничего не значивших фраз. Но стоило мне, держа сына за руку, войти в квартиру, Дмитрий вышел навстречу. Посмотрел на Никиту, на меня и сдержанно кивнул.

– Как ты? – помогая Никите раздеться, спросила подруга.

Встревоженная, она подняла на меня глаза. После взрыва спортивный центр, разумеется, обнесли заграждением. Работников, тренеров и учеников отправили по домам. Когда можно будет вернуться на каток, не знал никто.

– В порядке, – я отдала ей свою джинсовку.

Ника убрала её вслед за курткой Никиты. Из комнаты раздавался голос её мужа, работал телевизор. Пахло чем-то мясным, чуть пряным, но меня воротило от запаха еды.

– В порядке, – повторила я со вздохом.

Никита поднял голову, словно почувствовал, что я вру. Какое уж там в порядке!

– По тебе этого не скажешь, – с упрёком отозвалась Ника. Я ответила ей мученическим взглядом.

– Главное, что Женя жив, – сказала я тихо, надеясь, что сын не обратит внимания. Но не тут-то было.

– Дядя Женя? Мам, а почему мы не поехали к дяде Жене? – подняв голову, он стал сыпать вопросами. – Вначале к дяде Егору, потом к Люсе…

Вероника буквально впилась в меня. Про Егора я ей так ничего и не рассказала. Сперва не было времени, потом стало не до того. Да и рассказывать было нечего.

– Мы просто у него переночевали, – сказала я, и это было правдой.

– А он в курсе этого «просто»?

– Да. Всё это не важно, Ник.

– Мам, а где дядя Женя? – снова подал голос так и трущийся рядом с нами Никитка. – Он приедет за нами? Он всегда приезжал за нами, – сын повернулся к Нике, – а теперь не приезжает. А ещё мы ездили с мамой к Мише. Мама дала Мише свою кость, и он теперь поправится. Мы будем с ним играть, а ещё я научу его…

Информация валилась из сына со скоростью пулемётной очереди. Слушая его, Вероника не забывала поглядывать на меня, и с каждым словом Никиты выражение её лица становилось всё более красноречивым. Само собой, про Швейцарию я ей рассказала, про Мишу тоже. Вскользь, без упоминания о том, что стала донором костного мозга. Не потому, что не хотела говорить или не доверяла ей, – боялась, что в последний момент что-то пойдёт не так. Хотела рассказать после прилёта, только с этим не сложилось.

Голос Димы стал громче, и мы обе посмотрели в сторону кабинета.

– …прижать этих шавок, когда Градского грохнули, – его негромкий голос прозвучал грозно. – Зря они думают, что раз остались на свободе и при кормушке, так продолжится дальше. – На некоторое время в кабинете воцарилась тишина, и я было расслабилась, но тут же подобралась. – Чёрт подери! В этом центре работает моя жена! Это меня касается, Каштан, мать твою!

И вроде бы голос его прозвучал немногим громче, чем раньше, однако, ощущение создалось, что он пронёсся грохотом по всей квартире.

– Пойдём, – Ника махнула рукой в сторону кухни. – Напою тебя чаем. Дима как раз закончит. Он хотел с тобой поговорить.

– Со мной?

– С тобой.

– О чём со мной говорить?

– А ты как думаешь? – она глянула на меня искоса и, взяв заварной чайник, поставила на стол. – Ты хоть что-нибудь знаешь о своём муже? О его делах, о том, кто это мог устроить?

Я проводила взглядом выбежавшего в коридор Никитку. Будто почувствовав, он замер на месте и обернулся. Женин взгляд, чуть завивающиеся волосы…

К своему стыду, я не знала ничего, о чём и сообщила ей. Вероника не удивилась. Похоже, этого она и ждала. Я хотела было сказать, что мне и не нужно этого знать, но внезапно поняла, что нужно. Нужно, чёрт возьми, знать, кто и почему поднял на воздух машину моего мужа, отца моего ребёнка. И нужно, если это в моих силах, помочь отправить этих сволочей за решётку. Или… Не важно, куда. Кто бы за этим ни стоял, они должны ответить.

– Если я хоть что-то могу сделать, – сказала я твёрдо, – я готова.

– Хорошо, – прозвучало у двери. Я повернулась. Муж Вероники стоял в дверном проёме. – Ты когда-нибудь слышала фамилию Шевченко?

Я нахмурилась. Слышать-то я её слышала, но вряд ли его интересовала моя одноклассница из младшей школы. Пришлось напрячься.

– Пару раз Женя называл её во время разговоров. Но о ком именно он говорил, я не знаю. – И тут мне вспомнился недавний выпуск новостей. Я нахмурилась. – Шевченко… – сказала я тихо. – В правительстве… В аппарате президента есть какой-то Шевченко.

Дмитрий пристально посмотрел на меня. Потёр щетинистый подбородок и задумчиво проговорил:

– А ты умнее, чем я думал, Настя.

Их с Никой история началась ещё до того, как подруга стала младшим тренером на катке. Но раскрывалась она уже на моих глазах. Звон чашек не заставил меня отвести взгляд. Не удивительно, что Ника – девушка из крошечного провинциального городка, сразу же отдала этому мужчине сердце. Высокий, с тёмными волосами и почти чёрными глазами, он элементарно не оставил ей шанса.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Мы с тобой не так много общались, чтобы ты мог сделать такие выводы, не находишь?

Уголок его губ дрогнул, на щеке появилась ямочка. Он не спеша прошёл к столу и, налив чай в приготовленную Вероникой, как я предполагала, для меня, чашку, присел на край. Осмотрел меня. Подсознательно я знала, что должна молчать. И я молчала, пока он испытывал мою выдержку.

– У нас осталось печенье с корицей? – бросил он Нике, не посмотрев в её сторону. Рядом с ним появилась накрытая полотенцем ваза. Вероника отошла. Подала руку Никите. Тот было отдёрнул ладонь.

– Пойдём, – сказала она мягко, но настойчиво. – Покажу тебе кое-что. Пока моя дочка спит, поделюсь с тобой секретом.

– Каким? – сразу же оживился Никитка.

– Сказала же, пойдём.

Никиткина внутренняя борьба не продлилась и нескольких секунд. Взяв Нику за протянутую руку, он сам повёл её в коридор.

Мы с Димой остались наедине. У меня ныла спина, болели плечи. Хотелось присесть, сделать пару глотков чая и хотя бы ненадолго расслабиться. Но присесть значило позволить Диме смотреть на меня сверху. Нет уж. Вместо удобного стула я выбрала подоконник. Оперлась о него. Муж Ники налил чай во вторую чашку и подтолкнул ко мне. Чтобы взять её, пришлось потянуться. Всё это время Дмитрий молчал. Словно бы изучал меня, прикидывал, на что я способна.

– Ты хотел поговорить со мной, – начала я первая. – Я бы тоже хотела с тобой поговорить.

– И о чём? – он хрустнул печеньем. С таким видом, словно только что сломал кому-то шею. Учитывая звук, представила я это легко.

Скажи я, что хочу помочь разобраться с тем, кто устроил «огненный салют», прозвучало бы это напыщенно и глупо. Какой из меня борец за добро и справедливость? Это же не бездомного котёнка накормить и найти ему дом. Но справедливости я и не хотела – я хотела возмездия.

– Я хочу помочь Жене разобраться с теми, кто хотел его убить, – сказала я откровенно. – Как, не знаю. Уверена, что ты что-нибудь предложишь. Расскажи мне, что ты знаешь, Дим.

– Это тебе ничем не поможет, – он ещё раз хрустнул печеньем. Подтянул штанину и, отпив чай, поставил чашку на стол. Положил в рот остатки печенья и не спеша прожевал. – Хочешь поиграть в амазонку? Или бабских шпионских сериалов пересмотрела? Считаешь, что раз у тебя смазливая мордашка, стоит хлопнуть ресницами – и глупые дяди из правительства растеряют мозги из-за вставших членов?

Я так не думала. Но укол пришлось проглотить и сделать вид, что я не заметила раздражения, с которым говорил Дмитрий. Так же медленно, как он, я отпила из своей чашки. И так же, как он, поставила её рядом с собой. Дотянулась до печенья, взяла одно и откусила. Только после этого ответила.

– Нет. – Уголки рта Дмитрия искривились, я же продолжила: – Я плохо разбираюсь в политике, мало что знаю о делах Жени. Но уверена, что у большинства сидящих в верхах мозги находятся в черепной коробке, а не в штанах.

Уголки губ Димы опять дёрнулись, уже более явно. В оставленной мной на стуле сумке пискнул телефон. В другой раз я бы оставила это без внимания, но сегодня был не тот день. Я открыла пришедшее от Ивана сообщение.

«Женю перевели в палату интенсивной терапии. Состояние стабильное»

Я отложила мобильный. Стало спокойнее. Главное, чтобы охранник не передал Воронцову, что я просила держать меня в курсе. Ни к чему, чтобы он знал, что несмотря ни на что, мне не всё равно. Ни к чему, чтобы он понял, что время и поступки изменили всё, но одно осталось неизменным – моя любовь.

Дима не спешил продолжать разговор, и, поколебавшись, я призналась:

– Мы с Женей не виделись несколько лет. При этом были женаты. В политической тусовке я – тёмная лошадка. Не знаю, может ли это помочь, но…

– На днях я дам тебе список, – оборвал меня Дима. – Передашь его мужу, когда он придёт в себя. Этого будет достаточно.

– Достаточно? Зачем для этого я? Мог бы сам.

– Скорее всего, за твоим мужем наблюдают, Настя. Если к нему придёт жена, это не вызовет вопросов. А вот если приду я… – многозначительная пауза. – В списке, который я тебе дам, есть имена, которые вызовут вопросы. Они не должны всплыть там, где не нужно. Я мало кому доверяю в этой жизни, Настя.

– Выходит, мне доверяешь?

Он хмыкнул. Слегка прищурился.

– Тебе доверяю.

Глава 22

Настя

– И всё-таки тебе надо встретиться с ним. – Вероника протянула мне букет кремовых роз. Покрытые шипами стебли были перевязаны широкой белой лентой, средь ароматных бутонов торчала записка.

Не прикасаясь к цветам, я вытащила её. Прочитала и вернула на прежнее место. С упрекающим вздохом подруга положила букет на бортик и опять посмотрела на меня.

– Насть…

– Поставь себя на моё место. Ты бы смогла после такого строить с мужчиной будущее? Только честно, Ник.

Вероника промолчала. Это было горьким подтверждением моей правоты – не смогла бы. Исходивший от цветов запах чувствовался на расстоянии. За прошедшую неделю это был уже пятый или шестой букет, присланный Женей. Два из них стояли у Вероники дома, остальные – в тренерской, в собранных по всем кабинетам вазам. Центр возобновил работу в рекордные сроки: уже через два дня мы вернулись на каток, хотя слухи ходили, что случится это не раньше, чем через неделю.

– Чего ты тогда от меня хочешь? Как я могу его простить? Это, – я махнула рукой на букет, – ничего не значит.

– А то, что ты его любишь, что-нибудь значит?! – повысила голос Ника.

– Нет!

– То-то я и смотрю! Думаешь, не знаю, что ты с его охранником переписываешься? «Как Женя?», «Что Женя»? Отпусти тогда, если простить не можешь! Или отпусти, или прости его.

– Не могу! – вскрикнула я и, отвернувшись к катку, упёрлась в бортик руками. Стебель задел ребро ладони. Я посмотрела на лёд, почувствовала, как Вероника встала рядом.

– Отпустить не могу, – сказала я уже тихо, надломлено, – и простить не могу. Замкнутый круг, – совсем шёпотом.

Я покосилась на цветы и нерешительно коснулась одного из стеблей. Обвела пальцем шип и одёрнула руку.

Встретиться с Женей я должна была в любом случае. Утром Иван написал, что сегодня его отпускают домой, хотя, по большому счёту, в больнице ему стоило бы находиться ещё хотя бы неделю. Утром Дмитрий отдал мне запечатанный конверт. Вскрывать его он мне запретил. Внутри был список, одно знание фамилий из которого грозило опасностью.

– Я никогда не спрашивала тебя… – после продлившегося довольно долго молчания, заговорила я. – Кто твой муж?

– Мой муж, – Ника посмотрела на цветы, на лёд и, наконец, на меня, – это мой муж. – В уголках её губ появилась понятная ей одной улыбка. Впрочем, сошла она почти сразу.

– Я имела в виду, чем он занимается?

Конечно, она это поняла и так. Но мне было не до шуток. Даже не до намёка на шутки.

– Искупает грехи прошлого, – ответила Ника серьёзно и, обойдя меня, открыла дверцу. Ступила на лёд. Я осталась у бортика. Вероника проехала вперёд, остановилась и повернулась ко мне. – Иногда мне кажется, что я сама не знаю, кто он, – сказала она негромко, но голос её пронёсся над пока ещё пустым катком, заполнил всё пространство. – Точно я знаю одно – я люблю его. И этого мне достаточно.

Каждый раз, выходя из спортивного центра, я будто бы заново проживала один из самых страшных моментов своей жизни.

Ждавший меня на парковке внедорожник стоял у самого входа. Я остановилась, невольно выдохнула и пошла к машине. Вышедший мне навстречу Иван открыл дверцу.

– Всё хорошо? – спросил он, присмотревшись.

Я сдержанно кивнула. Не говорить же ему, что на миг у меня появилось чувство, что вот-вот раздастся взрыв и машина превратится в объятое пламенем исчадие ада?

Сев на заднее сиденье, я положила на колени рюкзак. Иван уселся рядом и захлопнул автомобиль. Дал знак водителю, и мы тронулись с места. Я напряглась, сердце заколотилось чаще, но ничего не произошло. Внедорожник влился в общий поток, в окнах замелькали знакомые дома и витрины.

– Женя уже дома? – спросила я, как только сердцебиение выровнялось.

– Да. Ведущий его случай врач будет приезжать каждое утро в первую неделю, потом – по мере необходимости. Ему предписали постельный режим и запретили работу за компьютером ещё как минимум на несколько дней. С документами, собственно, тоже. Но вы же понимаете, что плевать он хотел на запреты.

Я только поглубже вдохнула. Ему всегда было плевать на запреты. Может быть, именно поэтому он и добился столького за короткий срок. В спорте выигрывает не тот, кто может достать до верхней планки, а тот, кто поднимает её до нового уровня, тот, кто рушит все мыслимые и немыслимые границы. Глядя на подрастающее поколение девочек, я видела в них усовершенствованную версию себя. Только если я брала сложностью программ и скольжением, они делали упор на прыжки. В определённой мере, целеустремлённость одна для всех – будь это лёд или политика.

– Чего ты от меня-то хочешь, Иван?

– Попробуйте повлиять на него. У Евгения Александровича тяжёлое сотрясение. Если он будет продолжать в том же духе, могут возникнуть проблемы.

– Ты не к тому обратился. Я не врач.

– Вы его жена, а это куда больше.

– Жена… – повторила я эхом. Вздохнула и отвернулась к окну.

Снятое кольцо лежало вместе со списком в конверте. Я всё-таки открыла его. И список тоже прочитала. После того, как Женя едва не погиб у меня на глазах, страшно мне не было. Что может быть страшнее, чем увидеть смерть собственного сердца?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Ничего.

После того, как мы остановились на парковке, из машины я не выходила ещё с минуту. Смотрела в лобовое стекло, в сторону видневшегося вдалеке лифта и не могла заставить себя шевельнуться.

– Евгений Александрович ждёт вас, – услышала я, словно издали, и медленно повернула голову.

Иван уже стоял снаружи у открытой дверцы.

Вскоре мы поднялись на этаж. По чистому, ведущему к квартире холлу, мы шли в молчании. У дверей дежурили ещё двое охранников. Поздоровавшись, один из них пустил нас внутрь.

– Вы же не пойдёте со мной? – одарила я его строгим взглядом. – Поверьте, ни мой муж, ни я не любим, когда за нами наблюдают.

В сказанное я вложила столько многозначительности, сколько смогла. Мысленно одёрнула себя – не в той мы были ситуации. Но за неделю я устала от постоянного контроля. Телохранители Жени в школе, возле дома… Как же мне это надоело!

Стушевавшись, охранник извинился и вновь занял пост по ту сторону порога.

– Я хочу поговорить с Женей наедине, – сказала я уже Ивану. Взяла из рюкзака конверт, всё остальное отдала ему. – Досматривать меня будешь?

– Можем обойтись и без этого. – он вернул рюкзак мне.

Сперва я хотела оставить его на тумбочке, потом всё же накинула лямки на плечо. В этот момент дверь кабинета открылась. Увидев Женю, я забыла, как дышать. Грудь сдавило, сердце с предательской радостью затрепетало. Я смотрела на него и думала только об одном – как бы не расплакаться.

Но всё-таки справилась с чувствами.

– Здравствуй, – сказала я, подойдя к нему.

– Так официально? – намёк на усмешку. Мрачную, отнюдь не весёлую.

– А как должно быть?

– Понятия не имею.

– Я тоже, Жень, – ответила я тихо и, ещё раз посмотрев в его покрытое мелкими царапинами лицо, прошла мимо в кабинет.

Я тоже не имела понятия, как должно быть. Холодное «здравствуй» вместо нежного «привет». Так? Может быть, нет. Но по-другому у меня не вышло.

Мы остались вдвоём, в кабинете площадью тринадцать с половиной метров. Именно тринадцать с половиной – я помнила это. Память подкидывала ненужные воспоминания, наслаивавшиеся на настоящее и мешавшие думать.

– Возьми, – я протянула Жене конверт.

Он посмотрел на мою руку, на него, но брать не спешил. Пальцы дрогнули, и я, выдохнув, положила конверт на край стола. Раздался тихий стук.

– Где твоё кольцо? – спросил Женя.

Именно оно только что ударилось о стол через бумагу. Я промолчала. Память успокаиваться не желала. Я старалась не замечать букет кремовых роз в центре стола и ещё один – в высокой вазе на полу. Тот, что стоял возле дивана, – тоже, и тот, который был на журнальном столике.

Почувствовав, как Женя подошёл, я повернулась к нему. Зря. Первый же вдох заполнил лёгкие запахом кофе с нотками терпкого одеколона. Я сглотнула. Женя с долей отвращения посмотрел по очереди на три из бесконечного множества букетов. Губы его недовольно искривились, словно цветы были недостаточно хороши. Для него или для меня?

Заведя руку мне за спину, он взял конверт. Кольцо выпало и покатилось по столу. Женя вскинул голову, а я только и смогла проглотить вязкий ком, вдруг вставший в горле.

– Между нами ведь было не только плохое, Настя, – сказал Женя, стоя так близко, что мне было трудно сохранять ничтожные сантиметры между нами. – Помнишь, как ты учила меня готовить жареную картошку, а потом выяснилось, что сама ни хрена жарить её не умеешь? А как мы выбирали тебе платье для какой-то там… – он нахмурился.

– Для жеребьёвки, – подсказала я ему. – А потом оказалось, что консультант перепутала пакеты и отдала мне мужской свитер. Он идеально подошёл тебе, а платье мы так и не купили. Ты поехал по делам во Францию и прислал мне его утром перед жеребьёвкой.

– Да. А помнишь, как мы поехали кататься на лыжах? Началась пурга, и на лыжах мы так и не покатались. Зато глинтвейн был превосходный, – Женя коснулся моей ладони, глядя в глаза.

Я снова сглотнула, но руку не убрала. Я помнила. И это, и ещё много чего.

Прошлое

Отведя взгляд от тёмного окна, я уютнее устроилась в руках Жени. От разожжённого камина исходил жар, пряный глинтвейн согревал изнутри. Улыбнувшись, я потёрлась о Женьку носом.

– Что? – он коснулся моих волос, и я подняла голову.

– Ничего. Просто хорошо так. Спасибо, что привёз меня сюда.

– Хорошо, – пальцы его скользнули по моему виску, по щеке и исчезли. – Только с лыжами, похоже, не выйдет.

Он повернулся на звук завывавшего ветра. Не на шутку разбуянившийся, тот швырнул в окно снегом и понёсся дальше.

– Не выйдет, и ладно, – я поцеловала его в подбородок и нехотя встала. Женя придержал меня за руку. – Я за глинтвейном, – показала я на пустые стаканы.

Пальцы его разжались, и мне стало не так тепло, хотя пламя в камине всё так же плясало рыжими язычками. Нарочно покачивая бёдрами, я пошла к двери. Услышала смешок и, развернувшись, улыбнулась. Женька развалился на диване. В глазах его отражалось пламя горящей на низком столике свечи. Пронизанный запахами дерева и еловых веток воздух пьянил почти как глинтвейн.

Взяв всю кастрюльку, я вернулась в комнату. Женя приподнял бровь, и я засмеялась.

– Подумала, что лишний раз ходить? – я поставила на стол и, наполнив кружки, подала одну Жене. Вернулась в его объятья. Сразу стало теплее. – Скажи, что любишь меня, – попросила я с улыбкой. Потёрлась носом о его шею, тихонько прикусила.

– Я тебе уже говорил.

– Скажи ещё. Ты говорил давно.

– А разве нужно делать это часто? – он приподнял мою голову за подбородок. Погладил большим пальцем. – Зачем обесценивать слово «люблю», Насть?

– Почему обесценивать?

– Потому что, когда признания входят в привычку, они становятся рутиной. В какой-то момент может случиться так, что они останутся только словами, за которыми ничего нет. – Он продолжал придерживать меня, но пальцы его больше не шевелились. Наконец он отпустил меня. Я отпила глинтвейн, чувствуя, что он ещё не договорил. И правда. Задумчиво глядя на огонь, он продолжил: – Моя мать постоянно говорила отцу, что любит его. Отец поддакивал ей. Вроде как… Ты погасил свет в ванной? Ты взял ключи? Да, взял, да, погасил. Я люблю тебя. Я тоже, – он продолжал смотреть на огонь, ноги его были широко расставлены, лицо стало ожесточённым. – Она ушла, когда мне было двенадцать. Смылась с лысым любовником за бугор. За день до этого она, как всегда, сказала отцу, что любит его.

Сделав пару глотков, Женя снова посмотрел на меня. Я притихла, не зная, что сказать. Он говорил, что мама оставила их с отцом, но подробностей я не знала. Тема была неприятная, и выспрашивать я не хотела.

– Я люблю тебя, Настя, – сказал он тихо, под треск поленьев в камине. – Ты – женщина, с которой я хочу построить семью и прожить всю жизнь. Не знаю, что ещё тебе сказать. Ты не похожа на мою мать. И я верю, что ты никогда не поступишь так, как поступила она. Ни со мной, ни с нашими детьми. Всё, что мне нужно, чтобы ты всегда была рядом.

– Я всегда буду рядом, – шепнула я. Одновременно мы поставили кружки. Я обхватила лицо Жени обеими ладонями и повторила в губы: – Всегда. Но я женщина, Жень, и иногда мне нужно подтверждение, что ты всё ещё мой.

– Я всегда буду твоим, – он резко обнял меня. Поцеловал в лоб, в голову и прижал к груди.

Я глубоко вдохнула, слыша, как бьётся его сердце. Он провёл ладонью по моей спине. Я думала, что сейчас он задерёт мой свитер, но нет. Он просто держал меня у груди под вой бесновавшегося за окном ветра и треск поленьев в камине, в комнате, наполненной запахами дерева, еловых веток и пряного вина, и это было больше, чем если бы мы занялись любовью. Это было больше, чем признанием в любви. Это было самой любовью.

Настоящее

– Много всего было, Жень, – я отошла от него. Подвинула конверт. – Это уже не важно. Я не затем пришла, чтобы предаваться воспоминаниям.

Он взял конверт. Достал список, пробежался по нему взглядом и нахмурился. Резко поднял голову.

– Откуда это у тебя?

– Неважно. Это все, кто замешан в махинациях со строительством. След, оставленный твоим предшественником.

– Откуда ты знаешь? – Женя напрягся сильнее. – Откуда ты знаешь про махинации, Настя? – надвинулся на меня.

– Неважно. – Его взгляд наполнился угрозой. – Это неважно, – повторила я твёрдо. – Не волнуйся, тебе это ничем не грозит.

– Настя, – с предупреждением и нажимом проговорил он.

– Пожалуйста, просто возьми список. Я доверяю человеку, который мне его дал. Он мне тоже. И… будь осторожен, Жень. Пожалуйста. – В последний раз посмотрев на него, я пошла к двери.

Женя схватил меня за руку, развернул к себе. Мы смотрели друг на друга и молчали, и чем дольше длилось молчание, чем дольше его пальцы сжимались вокруг моего запястья, тем сильнее мне хотелось уйти. И остаться тоже хотелось сильнее.

– Если тебе важно, жалею ли я о том, что сделал, то да. Да, чёрт возьми! Но только потому, что сейчас из-за этого теряю тебя.

– Ты потерял меня уже давно. Нельзя играть жизнью того, кого любишь, Женя. Какая речь может идти о любви, если ты ломаешь то, что любишь? Того, кого любишь?! Ты потерял меня, когда решил, что можешь взять и слепить из меня то, что будет удобно тебе. Именно тогда, а не когда выгнал, и не сейчас. Это эгоизм, Женя! Не любовь!

– Да! – его бархатный голос обволакивал. – Я эгоист. Я всегда был таким. Я хотел, чтобы ты была моей. Чтобы ты была со мной всегда. И, чёрт возьми, – бархат стал похож на рык, – тогда мне казалось, что так будет лучше. Что ты успокоишься, и всё встанет на свои места.

– Успокоюсь?! На свои места?! Всё было на своих местах, пока ты не решил, что тебя это не устраивает! Думал, перекроишь меня – и всё? Нет, Женя! Нет!

– Я такой, какой есть. И решения принимаю такие, какие считаю правильными. Это уже не изменится. Тогда правильным я считал поступить так, как поступил. Я думал, что ты бросишь спорт, родишь ребёнка и…

Я высвободила руку. Отступила. Женя замолчал. Я отступила ещё на полшага, он не сводил с меня глаз. Ещё один шаг. До тех пор, пока до двери не осталось всего-ничего.

– Мы ещё поговорим, – отрезал он.

– Не о чем. Я всё тебе сказала.

Женя стиснул зубы. Я подождала ещё несколько секунд и вышла в коридор. Не дожидаясь Ивана, двинулась к входной двери. Охранник нагнал меня, когда я уже собиралась открыть её. Посмотрел на кабинет, ожидая, должно быть, увидеть хозяина. Но Жени не было.

– Отвези меня в парк, – попросила я.

– Анастасия Сергеевна, – начал он с упрёком.

– Отвези меня в парк, Иван. Я хочу пройтись. Просто купить мороженое и пройтись. Есть у меня на это право?

– Есть, – ответил он сухо и дал сигнал своим людям, что мы выходим.

Глава 23

Настя

Как ни уверяла Ника, что мы с Никиткой можем жить у них, сколько потребуется, с каждым днём я чувствовала себя всё более неуютно. Дело было не в подруге и даже не в её муже – во мне. Как ни крути, в их с Дмитрием квартире я была никем, да и пользоваться гостеприимством сверх меры мне не хотелось.

– И куда ты пойдёшь? – спросила Ника, когда я объяснила, почему не хочу и дальше жить у неё. – Снимешь какую-нибудь конуру на отшибе? Кому лучше будет?

– Как минимум, твоему мужу, – ответила я, выходя из подъезда. – Ник, серьёзно, – придержала дверь для Никитки, – если он молчит, это не значит, что его всё устраивает.

Вероника фыркнула. Она и сама понимала, что я права. Добежав до края тротуара, Никита остановился. Наклонился и, только я хотела сказать, чтобы не смел ничего подбирать, в руках его оказалась белая роза.

– Мам, смотри! – он показал розу мне. – Такие же дома стоят.

Я посмотрела. Сперва на сына, а потом на припаркованные вдалеке машины. Искала среди них чёрный внедорожник и не находила.

Никитка отдал мне розу. Я взяла её и, уколовшись о шип, опомнилась. Надо было бросить проклятый цветок там, где он и был, но я продолжала держать его.

За прошедшие со дня нашего с Женей разговора две недели он ни разу не позвонил мне. И не написал тоже ни разу. Первое время я спрашивала у Ивана, как он, а потом перестала. Что означало его молчание? Что он принял моё желание уйти? Учитывая, что у нас всё еще был общий сын, верилось в это с трудом. Что-то задумал? Это было вероятнее. Только к чему Жене с его возможностями было бы ходить козьими тропами?

Из вчерашнего выпуска новостей я узнала, что в кабинете правительства произошли существенные перестановки. Вслед за министром коммунального хозяйства в отставку неожиданно подали один из ближайших помощников главы государства и несколько чиновников помельче. Удивительное совпадение, учитывая, что помощник носил фамилию Шевченко. О том, что кто-то из них занял новую должность, речи не было. В момент, когда шёл репортаж, мы с Вероникой и Дмитрием как раз были на кухне. Я перехватила его взгляд и сделала вид, что ничего не происходит. Дмитрий почти незаметно хмыкнул и, проходя мимо, сказал так, что слышала только я: «Актриса из тебя никакая».

Что это значило, я так и не поняла. Возможно, он знал, что я всё-таки открыла конверт.

– Смотри, – Вероника кивком показала в сторону.

– Дядя Ваня! – тут же воскликнул Никита и собрался было бежать к охраннику, но резко остановился. – И дядя Женя!

По инерции я сделала несколько шагов и встала.

Появившийся из серебристого седана представительского класса Женя положил руку на дверцу. Рядом с ним стояло четверо в чёрном, среди них был и Иван.

– Как полагаю, сегодня на катке тебя не будет? – Ника подошла к нам.

– Я приеду, – ответила я, не сомневаясь, что так и будет. – Чуть позже. Начни без меня.

– Не приедешь. – Ника не сводила взгляда с мужчин. – Сто из ста – не приедешь. Давай поспорим.

– На что? – спросила я, глядя на так и стоявшего рядом с машиной Женю.

Ника задумалась.

– Если не приедешь, ещё неделю будешь жить у меня. Если да… Если да, с меня твои любимые муссовые пирожные. Но ты не приедешь.

– Договорились.

Не прощаясь, я решительно пошла к мужу. Никитка растерял ретивость и шёл рядом на удивление спокойно. Чем ближе я подходила, тем сильнее крепла во мне уверенность, что выжидал Женя не просто так. В этом был он весь: стратег, рассчитывающий каждый ход наперёд. Можно было бы списать всё на то, что он был занят делами, но, если бы он хотел, это бы его не остановило.

– Это твоё, – я протянула ему цветок.

Он посмотрел на него и лениво взял. Бросил на крышу машины.

– Зачем ты приехал?

– Дядя Женя, а где ты был? – встрял Никита.

– Много где, – опустив взгляд на сына, он улыбнулся уголками губ. – Миша тебе привет передаёт.

– Миша?! – Никита разве что не засиял. – Миша теперь здоровый? И мы можем играть?

– Не совсем здоровый, но ему уже лучше. Так что скоро вы сможете играть. Если мама разрешит, – он посмотрел на меня.

Женя снова пытался манипулировать мной. И я бы зарычала от злости, если бы не осознание: всё так, как он сказал. Он такой, какой есть, и другим не будет. Когда-то он пытался изменить меня. Не вышло. Так какой смысл мне пытаться изменить его?

– Ты летал к Мише?

– Нет. Он сам прилетел сюда. В сопровождении медиков, разумеется. Мне пока запретили перелёты, зато Мишку разрешили перевести в московскую клинику. Пришлось искать компромисс.

Не зная, куда деть руки, я сунула их в карманы куртки. Осень настала неожиданно быстро. Отголоски летнего тепла превратились в предвещавший близкую зиму холод буквально за два дня, и я с непривычки куталась в связанный мамой несколько лет назад шарф. Мама…

– Значит, всё хорошо?

– Да. Благодаря тебе.

Я промолчала. Нет, не благодаря мне. Если бы не он сам, ничего бы не случилось. Это он нашёл меня, привёз в Швейцарию, дал маленькому мальчику шанс.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Я вытянула руку из кармана и непроизвольно коснулась связанного мамой шарфа.

Прошлое

– Женя, – крикнула я с порога, влетев в квартиру. – Женя!

Услышав шум из кухни, я пошла туда, но Женя уже и сам вышел навстречу. Болтающийся на шее вязаный шарф едва не сполз на пол. Я подхватила его, зацепив пальцами пуговицу пальто.

– Может, ты объяснишь? – во мне перемешались растерянность, непонимание и злость.

Женя оставался спокойным, как удав. Я качнула головой.

– Что я должен тебе объяснить?

– Почему моя мама в отдельной палате? И… – я замолчала, наткнувшись на его ставший вдруг мрачным и твёрдым взгляд.

Начавшиеся ещё несколько лет назад проблемы с сердцем в последнее время стали беспокоить маму всё чаще. Сколько я помнила её, она отдавала себя работе, мне, отцу. Помогала в приюте для бездомных животных. А вот на себя времени не находила. С трудом я уговорила её пройти обследование. Как раз вовремя: врачи сказали, что, если бы она затянула с походом в клинику ещё на несколько месяцев, кончиться всё могло бы плохо и быстро. Нужна была операция. Сделать её можно было и у нас, но обследовавший маму кардиолог честно посоветовал оперироваться в столице, если есть такая возможность. Даже если бы возможности не было, я бы её нашла. Мама всю жизнь находила для меня эти возможности, так неужели я не смогла бы?!

Если бы потребовалось, я бы без передыха каталась по шоу, только бы заработать столько, сколько нужно. Благо, делать этого не пришлось – денег, что были у меня отложены, хватило на билеты и прочие расходы, квоту же мама получила сама. Операцию ей сделали вчера утром, а сегодня…

– Это не просто отдельная палата, Жень. В такой… Да такое только знаменитости могут себе позволить! И эти лекарства…

Запал вдруг кончился. Я смяла в руках связанный мамой за три дня, которые она пролежала в ожидании операции, шарф. Женя взял пушистую кисточку и потянул меня на себя. Положил руку мне на спину. Я посмотрела на него.

– А разве твоя мама чем-то хуже?

– Не хуже. Но…

Он коснулся моих губ. Отрицательно качнул головой.

– Никаких «но», Настя. Ты – моя невеста, моя семья. Твоя мама тоже моя семья. Поэтому давай прекратим этот разговор. Он не имеет смысла.

Я приоткрыла губы, и сказала только одно:

– Спасибо.

Женя погладил меня по щеке и отпустил кисточку шарфа.

– За такие вещи благодарить не нужно. Я мужчина, Насть. Моя обязанность –заботиться о женщинах моей семьи. Это дело чести, а не какая-то заслуга.

Размотав шарф, я положила его на стол. Растерянность перевесила остальные чувства. Я подошла к Жене и обняла со спины, ткнулась носом ему между лопаток.

– И всё равно спасибо, – сказала я тихонько. – Ты представить себе не можешь, что для меня значит мама.

– Могу, – он накрыл мои руки одной ладонью. – И я рад, что с ней всё в порядке.

Настоящее

Спустя несколько недель один за другим в отделении кардиологии нашей больницы из-за врачебной халатности погибли три пациента. Ничего бы не вскрылось, если бы одним из них не стал сын местного чиновника. Именно это позволило дать делу ход. Недавно моей маме исполнилось шестьдесят. Смогла бы я поздравить её, если бы не Женя, я не знала.

– На что я могу претендовать при разводе? – нарушила я повисшую между нами тишину. Нужно было срочно переводить разговор в другое русло, иначе добром это могло не кончиться.

– А ты всё-таки хочешь развестись? – он усмехнулся. Почти зло и мрачно.

– Да.

– И что же ты хочешь получить?

Я держалась прямо, не отступая и не отводя глаз.

– Свою квартиру. Больше мне ничего не нужно.

Он опять усмехнулся.

– Нет.

– Нет? – я начинала заводиться. Одного «нет», сказанного с пренебрежением и высокомерием, хватило, чтобы перечеркнуть все недавние мысли.

– Нет, – он дал знак охраннику. Тот открыл заднюю дверцу. – Садись.

– Нет, – ответила я твёрдо.

– Садись, – приказ без права неповиновения.

Я бы могла возразить. Могла бы даже развернуться и уйти. Но что-то заставило меня подчиниться. Никита юркнул в машину первым, за ним села я, рядом – Женя.

– Мне нужна моя квартира, – гневно произнесла я. – Не вернёшь мне её, я буду снимать жильё. К тебе я не вернусь в любом случае.

– Ты не получишь свою квартиру, Настя. Я сказал нет, это значит нет.

Женя

Заставить её остаться было легко. Легко, чёрт подери! Одно моё слово, и она ничего не смогла бы сделать. Проблема была в том, что в этом случае я бы окончательно потерял её. Я и так её потерял, но сейчас её ненависть хотя бы не была пронизана безразличием. Да, я бы мог заставить её остаться, но заставить любить меня – нет. Другую – да, мою гуттаперчевую Золушку – нет.

– Решил запереть меня? – с сарказмом спросила Настька, когда мы въехали на огороженную территорию состоявшего всего из двух домов по семь этажей жилого комплекса. – Тебе это не поможет.

– Посмотрим, – я дал знак, и водитель разблокировал двери.

– Стой, Никита! – крикнула Настя, только сын сорвался к расположенной между домами детской площадке. – Стой, я кому сказала!

Никита сделал вид, что не услышал её.

– Никита! – гаркнул уже я.

Сын застыл от неожиданности. Обернулся, удивлённый окриком. Я махнул, чтобы он шёл назад. В попытке найти защиту и пути отступления, он глянул на мать. Настороженно – на меня.

– Ты маму слышал? Что она тебе сказала? – На его лице отразилась целая гамма чувств: от вины до недовольства. Я бросил уже Настьке: – Ремня ему не хватает.

– Как и тебе, – она гневно посмотрела на меня из-под длиннющих ресниц.

Другим бабам нужно было краситься перед каждым выходом из дома, а у неё всегда ресницы были длиннющие и густые сами по себе. И губы розовые, особенно после поцелуев.

Проклятье! Если не перестану думать в этом ключе, действительно запру её. И сын не помешает – Иван найдёт ему развлечение на час-другой.

– Когда ты собираешься сказать ему, что я его отец? – спросили я, пропустив шпильку мимо ушей.

Никита нехотя подплёлся к нам. Глянул на меня волчонком, обиженно – на Настьку.

– Я хочу на площадку.

– И что дальше? Весь мир должен подождать?

Он опять покосился на меня. Да ёшкин кот! Взгляд у него был точь-в-точь, как у меня. И губы он кривил так же. Я осёл, не замечал очевидного. Я бы не удивился, если бы при наложении наших с Настей фотографий друг на друга получилось бы то, что я видел вживую. Тот, кого я видел – наш сын.

– А что, если я не собираюсь ему говорить? – с вызовом и гордостью спросила она. Её распущенные волосы ниспадали на ворот пальто, на вязаный шарф. Я поправил шарф, провёл по уголку английского воротника.

– Неправда.

Она упрямо поджала губы. Я кивком указал на подъезд. Пока мы шли к лифту, гулкий звук шагов эхом отлетал от стен. Пока ехали, тишину нарушал шаривший в кармане куртки Никита. Выпавшая монетка звонко ударилась о металлический пол, и звук этот больно ударил мне по мозгам. Хорошо же меня приложило. Если бы я успел сесть в машину или подошёл сантиметров на десять ближе, остались бы рожки да ножки. Хотя рожек-то у меня никогда не было.

Вышедший из лифта первым, Никита пробежал несколько метров и остановился.

– А к кому мы идём? К Мише?

– Нет.

– А к кому? – не успокаивался сын.

Жизнь в нём так и кипела. Миллион вопросов, желаний. Это было не тем, к чему я привык. Последний год наше общение с младшим сыном проходило в основном в палате. По первой мы выходили на улицу, потом прогулки свелись к тому, что я носил его на руках или катал на коляске. Настя изменила всё. Она подарила мне двоих парней. А теперь я должен был отпустить её. Блядь! Внутренности выворачивались наизнанку при этой мысли. Должен, блядь, отпустить. Хоть раз в жизни я должен был подумать о ней, дать ей право выбора. Хотя даже в этом был эгоизм. Я слишком хорошо знал её и понимал: если сейчас решу за нас обоих, это будет дорогой в никуда.

– Сюда, – когда мы дошли до двери в конце светлого холла, скомандовал я. Достал из кармана ключи, отпер квартиру. Взял Настьку за руку и вложил связку ей в ладонь.

– Что это значит? – голос её стал глухим, взгляд растерянным.

Я толкнул дверь. Никита зашёл без приглашения, Настя помедлила и последовала за нами.

– Машинка! Ничего себе! – подлетел сын к перегородившему коридор двухместному детскому внедорожнику. – Мама! Ты видела, какая машина?! Чья она?

– Твоя, – сказал я, наблюдая за разглядывающим миниатюрный внедорожник сыном. – Как тебе?

И снова на его лице отразилась гамма чувств. Сначала недоверие, затем осмысление и, наконец, восторг. Изобразив крик ступившего на тропу войны индейца, он заскакал по коридору. Таких воплей я не слышал от него ещё ни разу и, чёрт возьми, как же это было круто! Пожалуй, круче была только победа на выборах. Хотя нет. Радость в голубых детских глазах и задорное «спасибо» вкупе с Настькиной улыбкой не могло переплюнуть ничего.

– Так как всё это понимать? – дождавшись, пока сын сядет за руль, повторила Настя.

Я прошёл в кухню. Мебели в квартире не было – только техника и обеденный стол. С него-то я и взял папку. Подал появившейся в дверях Насте.

– Это документы на квартиру. Здесь вам будет удобнее, чем в той клетке.

– Не нужно, – резко ответила она, не успев посмотреть бумаги. – Мне не нужно от тебя ничего, Женя. Только то, что я…

– Тебе не нужно, нужно нашему сыну.

Губы её шевельнулись. Я чувствовал её протест и был готов к нему, но Настя ничего не сказала. Молча прошла мимо, положила папку на подоконник и открыла. Было слышно, как шуршат листы, как изображает работающий двигатель Никита и даже как колёса детской машины трутся о пол. Я не сводил взгляда с Настькиных плеч, с её лебединой шеи и напряжённой спины.

– Тут не только документы на квартиру, – сказала она, медленно повернувшись.

В руке она держала несколько скрепленных степлером листов бумаги. То ли я придумал себе, то ли в глазах её была непонятная злость.

– Не только, – подтвердил я и, подойдя, взял бумаги у неё из рук. Перевернул первый лист, хотя и так знал наизусть едва ли не каждую строчку.

– Это подписанные мной бумаги на развод, Настя. Ты же этого хотела?

– Этого. Но почему нельзя было сделать всё по-человечески? К чему этот спектакль?

– Это не спектакль, – я бросил бумаги на подоконник и дотронулся до её щеки. – Пусть это будет красивым постскриптумом нашей истории.

– Постскриптумом?

– Да. Я всё ещё люблю тебя, Золушка. Ты можешь сделать с этими бумагами, что захочешь. Мы с моим отцом похожи. После ухода моей матери он так и не женился. Я тоже не собираюсь.

– Хватит, Женя! – процедила она. – Хватит играть у меня на нервах! Перестань манипулировать мной! Ты мастер дёргать за ниточки, я знаю. Но я не марионетка.

– Не марионетка. Ты – моя жена. Пока ещё.

Мы бы, наверное, могли смотреть друг на друга до бесконечности. Но в кухню, чуть не застряв в дверях, въехал Никита. Вместе мы перевели взгляды на него.

– Дядя Женя, а у тебя можно будет кататься?

– Мы не поедем к дяде Жене, – спокойно и твёрдо сказала Настя.

Сын нахмурил лоб.

– Почему?

– А ты бы хотел? – спросил я раньше, чем она успела хоть что-нибудь сказать.

Никита дёрнул плечами.

– Да, наверное. У тебя квартира большая. Мне там нравится.

Я не сумел сдержать усмешку. Чёрт подери, парень не промах. Далеко пойдёт.

– Думаю, вы с мамой часто будете приезжать к нам с Мишей в гости.

– Очень часто?

– Это как мама решит.

Когда он опять укатил в коридор, Настя уже не смотрела на меня так разгневанно. Она вообще не смотрела на меня. Присев на край стола, она сложила ладони на коленях.

– Мы будем приезжать, – она подняла взгляд, и я утонул в лазурной синеве её глаз. – И к тебе, и к Мише. И… Я скажу ему, что ты его отец, – она тихо вздохнула. – Я уже несколько дней пытаюсь сказать, но это не так просто, как ты думаешь.

– Я и не думаю, что просто, – я дотронулся до её подбородка, приподнял голову. – Знаю, что непросто.

Отвернуться она не пыталась – смотрела на меня. Я погладил большим пальцем её подбородок, грустно улыбнулся. Нет, это не постскриптум нашей истории. Это признание: я всё ещё люблю её и буду любить всегда, что бы ни случилось в этой грёбаной жизни.

Настя

Сев в машину, я сжала папку с документами. Руки замёрзли так, что пальцев я не чувствовала. На улице потеплело, а ощущение было, что я промчалась на машине времени: когда мы заходили в подъезд, была осень, а теперь настала лютая зима.

– Мам, почему ты плачешь? – Никита потянул меня за руку. – Мамочка… Всё ведь хорошо.

– Хорошо, – подтвердила я, вытерев слёзы. Я даже не заметила, как они навернулись на глаза. – Отвезите нас в сад, – попросила я водителя. – Потом я поеду на каток.

Конечно, Женя не спрашивал, нужна ли мне машина. Сказал, что нас с сыном отвезут, а сам остался в квартире. Зачем, не спросила уже я. Кое-как оторвав Никитку от бомбической, как он выразился, игрушки, я вывела его на улицу. Нырнула в тёплый салон и… И рассыпалась на части. Именно этого я и хотела. Да, будь Воронцов неладен, этого! Так что же со мной?

Хотелось скомкать бумаги и вышвырнуть в окно. Схватить Женю за воротник пиджака и закричать, что всё должно быть не так! Что это неправильно! И уродливое прошлое у нас неправильное, и настоящее. И что раз он придумал эту машину времени, которая приволокла меня из осени в лютую зиму, пусть придумает такую, которая вернёт нас назад и поможет исправить ошибки.

– Когда мы к Мише поедем? – спросил сын с несвойственной ему осторожностью. Чувствовал, как мне плохо, и не знал, что тому причина. Если бы я только знала сама!

– К Мише… Как только врачи разрешат ему играть, – сказала я и всхлипнула.

Перехватила взгляд водителя в зеркале и вцепилась в папку, словно она была спасительной соломинкой.

– А к дяде Жене в гости?

– Он же тебе не нравится.

– Почему не нравится? – сразу же набычился сын. – Он противный и дурак, но он мне не не нравится. С ним прикольно. И он не скучный. И ещё у него много места, где можно покататься. Он мне разрешил.

Слушая сына, я не сводила с него глаз. Его отец противный дурак. Нет, его отец мерзкий негодяй, и это ещё слишком мягко. Но…

– Когда-нибудь поедем, – пообещала я и, притянув к себе сына, крепко обняла. Он заёрзал у меня в руках. Я обняла сильнее.

Я никак не могла унять дрожь. Зачем он всучил мне эти бумаги?! Это же не в его правилах! Это я хотела свободы, я хотела развода, я, будь он неладен! А он запретил мне уходить! Так что?! Неужели Никитка так и останется единственным хорошим, что мы смогли сделать в этой жизни?!

Когда я, переодевшись, появилась на катке, Вероника не удивилась. Только посмотрела с неодобрением. Как я ни пыталась скрыть следы слёз, от неё не укрылись ни моё настроение, ни припухшие глаза.

– Как видишь, я приехала, – сказала я ровно, подъехав к ней.

– Вижу, – отозвалась она.

На этом разговор кончился. Подготовка к очередному старту была в разгаре. Пусть предстоявшие соревнования не были столь значимыми, как те, что проходили в Сызрани, различий я не делала. На каждый старт мои воспитанники должны были выходить так, словно это самый важный старт в их карьере. Это я повторяла с первого года обучения: спорт не прощает слабостей и не даёт поблажек. Не имеет значения, кто твой соперник, главное – кто ты. Что мне не нравилось, так это появившиеся вдруг перешёптывания за спиной. Женя перевернул мою жизнь с ног на голову. Быть тренером по фигурному катанию – одно, а быть при этом ещё и женой мэра столицы – другое.

– Ногу тяни, – прикрикнула я на одну из девочек. – Маша! Это ещё что за загогулина?

– Меня кошка поцарапала, – пожаловалась девочка. – Ботинок трёт.

– Была у врача?

Она отрицательно мотнула головой. Я открыла бортик и показала на выход.

– Когда вернёшься, чтобы я не слышала про царапины. У тебя что, рана до кости? Или тебе кошка ногу сломала?

– Нет. Просто поцарапала.

Судя по виноватому взгляду, ученица и сама поняла, что аргумент так себе. Кошка ногу поцарапала… Что мне тогда делать с расцарапанным сердцем и неразберихой в собственных чувствах?

– Маша, – остановила я её, – у тебя старт через две недели. Ты – спортсменка. Ты понимаешь, о чём я?

– Понимаю, Анастасия Сергеевна, – она расправила худенькие плечики. – Надо пластырь наклеить, и всё будет хорошо. Я обещаю, что выступлю на соревнованиях так, что вы будете мной гордиться. Я каждый раз буду выступать так, что вы будете мной гордиться. И потом… – она перевела дыхание и сказала уже тихо: – Потом мы поедем с вами на Олимпиаду. Это моя мечта, вы же знаете. А царапина… – она сморщила нос и, откатившись, повторила элемент, за который я её только что отругала. Приняла красивую позу и вытянула ногу. Повернулась и улыбнулась, а потом опять подъехала ко мне.

– Спасибо, что не выгнали меня в прошлом году, когда я…

– Иди уже, – я махнула на проход между трибун.

Проводила её взглядом и посмотрела на лёд. Стала бы я тренером, если бы моя собственная Олимпиада состоялась? Что было бы, если бы жизнь сложилась иначе? Понимая, что ответов на эти вопросы не получу никогда, я продолжала задаваться ими. Инстинктивно коснулась правой руки и, закрыв глаза, с шумом выдохнула.

– Настя, – Ника дотронулась до меня.

Я резко одёрнула кисть и откатилась в сторону, стараясь не показывать слёзы. Вобрала в лёгкие воздух. Услышала тихое поскрипывание коньков.

– Со мной всё в порядке, – сказала я и хотела отъехать снова, но Ника удержала меня. – Со мной всё в порядке, – голос прозвучал грубее. – Всё хорошо, Ник. И… Давай работать. Пожалуйста. – Закончила я чуть ли не с мольбой.

– В порядке так в порядке. Только не забывай, что с этим «в порядке» тебе жить всю оставшуюся жизнь, – она посмотрела на мою руку. – Как будто я ничего не вижу. Я твоя подруга, Насть. Если бы мне было всё равно, я бы промолчала. Но мне не всё равно.

– Я знаю, – я сжала её ладонь. – И я благодарна тебе. Но тут… Тут другое.

– Тут не другое. Тут любовь. Я знаю, какой она бывает сукой, – Ника отвела взгляд и мягко высвободила руку. Посмотрела снова. – Не другое, Насть. Всё то же. Тебе кажется, что сложнее, чем у тебя, нет, но любовь – это всегда сложно. А если просто… Это уже не любовь. Это так… ягодный кефир с зефирками в виде сердечек. Приторно и быстро киснет.

– Ты идёшь? – Вероника открыла дверцу.

Временами мне казалось, что время остановилось, временами – наоборот, что оно летит вперёд. Но день наконец закончился. Мысли навалились, как только со льда ушла последняя ученица. Лежавшая в сумке папка, ключ от квартиры в кожаной ключнице, подпись Жени…

– Нет. Хочу покататься.

В глазах Вероники отразилось понимание. Как и я, она любила лёд, как и я, могла бы достичь высоких целей, если бы не обстоятельства. Мне помешало предательство, ей – смерть родителей.

Ника скрылась под трибунами, и я, включив музыку, медленно заскользила по глади катка. Господи, да я бы хотела, чтобы нам перепал хотя бы глоток этого фруктового кефира! Если это простое счастье, то что у нас? Перцовка с битыми стёклами?! Или чёрный кофе с перцем и имбирём?

Пронзительная мелодия, разливавшаяся над катком, называлась «Одинокое сердце». Она как нельзя лучше отражала мои чувства: боль, ощущение потери и разочарование.

– Глупо, – прикрыв глаза, шепнула я самой себе. – Ты – собака на сене, Настя. Вот ты кто.

Внутренний голос воспротивился. Никакая я не собака – женщина. Преданная мужчиной и преданная ему. Я приложила ладонь к груди, накрыла второй. Пять лет я хранила обручальное кольцо. Какими бы ни были отговорки и оправдания, правда была одна – я хранила его. А теперь…

Разогнавшись, я оттолкнулась ото льда и, сделав в воздухе два оборота, выехала. Секунда за секундой, элемент за элементом я отдавала себя музыке и льду. С детства только так я могла отгородиться от переживаний. Ребята из группы пользовались каждой возможностью провести время вне катка, а меня тянуло на лёд даже в выходные. Ещё один прыжок, взмах рукой, вдох. Я так сильно хотела получить свободу, а теперь…

Изогнув спину, я подцепила лезвие конька и вошла во вращение. И вдруг поняла, что на катке не одна. Кто-то смотрел на меня. Сердце забилось часто, тревожно. Оборот, другой…

Так ли я была права?

Композиция закончилась. Я стояла спиной ко входу, не решаясь повернуться.

Олимпиада в прошлом. Мы все совершаем ошибки. Некоторые из них исправить невозможно. Что, если сейчас я совершаю ошибку? Сознание нарисовало картинку, где мы вчетвером гуляем по осеннему парку: я, Женя и наши мальчишки.

– Если это ты, я останусь, – шепнула я сама себе и внезапно поняла, что всем сердцем хочу, чтобы это был он.

До озноба хочу.

Лезвие скрипнуло о лёд. Я повернулась, сделала шаг.

– Простите, Анастасия Сергеевна, – сказал стоявший у бортика охранник. – Не хотел вам мешать. Ваше катание завораживает. Смотрю на молодёжь, но, – он покачал головой, – всё не то. Разве что наша Аринка, дай бог, дотянется до такого уровня. Но это ваша заслуга, не зря вы – её тренер.

– Спасибо, – я блёкло улыбнулась.

В другой раз слова бы польстили мне, согрели, но не сегодня. Нет, было приятно, только сердце переполняла горечь. Видно, не судьба.

– Ещё раз простите, – снова заговорил охранник. – Мне пора закрывать центр. Уже начало одиннадцатого.

Я и не заметила, как пролетело время. Посмотрела на часы.

И правда – почти половина. Хорошо, что сына из сада забрала Ника. Хорошо, что у меня есть Ника, иначе за эти дни я бы сошла с ума.

На парковке меня привычно ждал чёрный внедорожник. Его очертания виднелись сквозь стеклянные двери. Одиноко стоявший в тусклом свете фонарей, он напоминал меня саму – такую же потерянную и ненужную в этот момент.

На работу и домой меня по-прежнему возил Иван, иногда его сменщик, но одна со дня взрыва я не ездила ещё ни разу. Только к чему теперь мне была охрана? В правительстве произошли серьёзные перестановки, в моей жизни тоже. Или, наоборот, всё вернулась на круги своя?

Охранник хотел выпустить меня, но я отступила.

– Я выйду через заднюю дверь. Можете открыть её?

Он посмотрел с недоумением, но кивнул. Через несколько минут я уже шла по тёмной улице, по мокрому асфальту и слушала шуршание листьев. Прятала руки в рукавах пальто и гордо держала расправленными плечи, изображая никому ненужную стойкость.

Не судьба.

По щеке скатилась слеза, следом – вторая. Я шмыгнула носом.

Проигнорировала звякнувший телефон и ускорила шаг.

«То, что не убивает нас, делает сильнее», – гласила надпись на рекламном щите впереди.

Именно так. Что не убивает… Предательство ведь, как выяснилось, не убивает. Стала ли я сильнее, не попав на ту Олимпиаду? Да. Сейчас я это знала точно. Одна я вырастила сына, стала той, кто есть сейчас, и продолжила заниматься любимым делом. И ещё я не разучилась любить.

Дойдя до метро, я замоталась в шарф по самый нос. Сбежала вниз по ступенькам и, нырнув в полупустую подземку, дождалась поезда. Уже там достала мобильный и прочитала сообщение от Ивана.

«Извини, мне нужно было побыть одной», – отправила я в ответ и написала ещё одно, выбрав другого адресата.

«Я всё ещё люблю тебя».

Сигнал пропал в момент, когда я хотела нажать «отправить». Поезд нёсся вперёд, а связи всё не было. Буква за буквой я стёрла слова.

Не судьба.

Глава 24

Настя

Вместо сообщения с рвущим душу признанием в тот вечер я отправила Жене другое:

«Скажи, когда заберёшь Мишу домой. Мы приедем».

В ответ Женя написал всего одно слово:

«Хорошо».

И опять между нами воцарилось молчание. Поставил ли он точку, вручив мне ключи от квартиры и подписанные бумаги на развод, или занимался делами государственной важности, я не знала.

Боль сменилась смирением, стала перманентной. Оказалось, так тоже можно жить. И я жила, потому что мне было ради чего: сын, рвавшиеся к победам, к мечтам Арина и Маша. Каждый день был наполнен смыслом, и только ночами, когда я оставалась одна в тёмной спальне, накатывало то самое ощущение пустоты. Свернувшись на огромной постели, я смотрела в незавешенное окно и чего-то ждала. Сильная, смелая, в эти моменты я была просто женщиной, нуждавшейся в том, чтобы её прижали к груди и заставили остаться, когда она, бросаясь колкими словами, захотела уйти.

Вот уже две недели мы с Никитой жили в новой квартире. Осень окрасила город золотисто-рыжим, деревья постепенно сбрасывали листву, солнечные дни сменялись дождливыми, и вроде бы всё было хорошо: я получила то, что хотела. Но каждый раз, беря так и не подписанные мной бумаги на развод в руки, я будто бы чувствовала, как они обжигают кожу. Из головы не шли слова Егора о том, что исправить ничего нельзя только в одном случае: когда приговор вынесла старуха с косой. Только смерть не оставляет шансов. Так может быть…

Соревнования в Казани закончились для нас победой. Только радости я не испытывала. Объективно, первое место должна была занять другая девочка, но…

– Я не знаю, что с этим делать, – призналась я Нике, когда мы остались на катке вдвоём. Застегнула под горло утеплённую жилетку. – Мне не нужно особое отношение. Я не хочу, чтобы ко мне вели детей в расчёте на благосклонность судей. Эти баллы… Это незаслуженная победа.

Ника проехала вперёд, остановилась и повернулась ко мне.

– По-моему, ты реагируешь слишком остро, – ответила она. – Завьяловским постоянно завышают компоненты. А за что? Только за то, что его пары два раза взяли золото на чемпионате мира.

– И заняли весь подиум на прошлой Олимпиаде, – напомнила я.

Вероника одарила меня выразительным взглядом и поехала к бортику. Я за ней. В действительности, так было всегда: судьи накидывали баллы именитым тренерам, чьи воспитанники добивались успехов на крупных стартах. Этакий кредит доверия. Только я пока именитым тренером не была. Зато официально была женой мэра столицы, что, очевидно, придавало весомости заодно и моим заслугам. Ловя косые взгляды, я старалась делать вид, что не замечаю их, хотя внутри поднимались злость и раздражение. И что делать, я не имела понятия. Поехать в Федерацию Фигурного катания и поговорить с президентом? Оставить, как есть? Как будто мало мне было забот и проблем! Лежавший на бортике телефон пискнул. С раздражением я взяла его, но только увидела имя отправителя сообщения, забыла обо всём на свете.

«Мы ждём вас сегодня», – написал Женя и приложил фотографию сидевшего на краю постели Миши.

Мальчик смотрел в камеру большими тёмными глазами и сжимал в руках игрушку. Ту, которую подарил ему Никитка ещё в Швейцарии, – маленькую гоночную машинку.

– Женя забрал Мишу домой, – улыбка у меня вышла несмелая. До конца не верилось, что это правда. Ника взяла у меня телефон, прочитала сообщение и вернула.

– Чтобы не появлялась вечером, – строго сказала она. – Всё, езжай, – она махнула в сторону и засмеялась. – Езжай, кому говорю. Мы справимся без тебя.

Машина уже ждала меня. Чёрный внедорожник, но не тот, на котором меня обычно возил Иван.

Чем ближе я подходила к машине, тем медленнее становились шаги. Осеннее солнце бликовало на стёклах, мешая разобрать, кто внутри. Знала бы, купила бы хоть какую-нибудь игрушку. Хоть что-нибудь, что могло бы порадовать трёхлетнего мальчишку, треть жизни которого прошла в больничных стенах.

Дверца со стороны водителя открылась, сознание нарисовало образ раньше, чем я успела остановить себя.

– Сегодня отличный день, – сказал Иван, подойдя.

Я перевела взгляд на машину. Солнце скрылось за облаком, блики исчезли. В салоне никого не было.

– Да.

Вроде бы ничего не случилось. И день действительно был отличный, только в груди кольнуло. С чего я взяла, что он сам приехал за мной? Увидела машину и придумала невесть что. Самонадеянная дура!

– Едем за Никитой? – Иван открыл передо мной дверцу.

Я кивнула и села в салон. Сразу почувствовала запах Жениного одеколона. На сиденье лежал мягкий зайчик с длинными ушами. Взяв, я положила его себе на колени и слабо улыбнулась Ивану. Провела пальцами по плюшевому ушку.

– Как они? – спросила я вполголоса, как только Иван занял место за рулём.

– Ждут вас с Никитой в гости. Женя уже сказал пацанёнку, что вы приедете. Он как услышал, так и не отстаёт от него.

– Они с Никитой подружились.

– Да.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Двигатель завёлся, и внедорожник поехал к выезду. Иван притормозил, пропуская спешивших в центр женщину с сыном и двоих парней постарше со спортивными сумками – подрастающих хоккеистов.

– Вас он ждёт не меньше, Настя, – Иван повернулся ко мне через сиденья. – Хоть ему три, понимает он намного больше сверстников. Этому мальчишке досталось от жизни. Он повзрослел раньше, чем ему перестал быть нужен горшок, поверьте.

– Он меня почти не знает.

– Это вам так кажется.

Мы снова тронулись вперёд. Выехали на дорогу. Я ничего не ответила, только попросила остановиться возле какого-нибудь детского магазина. Уже не в первый раз подумала о том, что в квартире Жени не было ни одной игрушки. Или я просто не видела их – возможно, Женя убрал всё подальше, чтобы не травить себе душу. Или чтобы у меня не возникло вопросов раньше, чем он сочтёт нужным всё мне рассказать. В любом случае я хотела привезти сыну Литвинова что-то особенное. Что? Ответ был прост, но я отказывалась принимать его, хотя он лежал на поверхности. Женя мог купить ему любые игрушки, всё, что он пожелает. А я могла привезти ему брата и ещё… Стать ему мамой.

Женя

С важностью старшего брата Никита прошёл в квартиру. Во взгляде его читалось ожидание, в движениях – осторожность. Что ему сказала Настька, хрен знает, но вёл он себя сдержанно.

– А где Миша? – спросил он вместо того, чтобы поздороваться.

Судя по пытливому Настькиному взгляду, тот же вопрос интересовал и её. Ответить я не успел. Все мы обернулись на шум. Заспанный, младший сын появился в дверях спальни. Увидел гостей и, едва ли не спотыкаясь, рванул навстречу.

– Никита! – пролепетал он, подбегая к нему. Я едва успел придержать его.

На поправку он шёл быстро. Врачи поражались его стойкости и силе. Я – нет. Характер он унаследовал от отца: Литвинов никогда не пасовал перед трудностями. Может, что-то досталось ему и от Настьки. Пусть и говорят, что трансплантация не влияет на генетику.

– Смотри, что мы тебе принесли, – встав на колени, показала Настя гоночную машинку, похожую на ту, что подарил ему Никита. – Теперь у тебя будет две. Хорошее начало коллекции, как думаешь?

Миша несмело коснулся машинки. Вернее, Настькиной руки. Потому что ни хрена его машинка не волновала. Точно так же он обрадовался бы бутылочной пробке, если бы её держала она.

– Как твои дела? – она мягко улыбнулась. Не так, как улыбались ему сменявшие друг друга калейдоскопом медсёстры.

Я смотрел на всех троих, и чернота затягивала сердце плотной плёнкой. Вот она – моя семья. Вот, чёрт подери! И что я со всем этим сделал? Моя женщина разочарована, мой старший сын понятия не имеет, что я его отец, младший только что вернулся с того света. Зато я, блядь, сижу в кожаном кресле за столом из чёрного дерева и могу по щелчку пальцев заставить плясать по-своему чуть ли ни каждую собаку в этом городе.

– Хорошо, – ответил Мишка, ни на шаг не отходя от Насти. – Папа говорит, что я молодец.

– Ты молодец, – подтвердила она. – И мы с Никитой тобой очень гордимся. И папа тобой гордится. – Нежно, по-матерински, она обняла его.

Чернота заполнила всё пространство внутри. Гнетущая, непроглядная, выхода из которой не было. Наши с Настей взгляды встретились. Она разжала руки так, будто не хотела, но заставила себя сделать это. Встала и улыбнулась обоим мальчишкам. Миша стоял у её ног, Никитка около меня, но заставить себя обнять его так же просто, как обняла Настя Мишку, было выше моих сил. Мэр столицы, в собственной семье я был чужаком, и даже Мишкино «папа» не меняло этого.

– И что вы встали? – обратилась Настя к Мише и Никите. – Никит, ты все уши мне прожужжал, как вы будете играть, а теперь что? А ты что стесняешься, Михаил?

Старший сын подошёл к младшему.

– Тебе уже можно играть? – деловито спросил он.

Мишка так же важно кивнул и протянул Никите машинку.

Сняв пальто, Настя сама повесила его. Разулась. На ней был объёмный вязаный свитер и узкие джинсы – простые, мать её, джинсы, а я не мог отвести глаз. Каждое движение её пальцев было сродни волшебству.

– Ты нас долго будешь в коридоре держать? – спросила она.

– Разве вам нужно приглашение? Вы дома, а не в гостях.

Она смотрела испытующе. И я, до сих пор уверенный едва ли не в каждом шаге, понятия не имел, что делать дальше. Не прикасаться? Делать вид, что меня не раздирает на части от ревности? Что мне похер, с кем она и где? Проще было бы сразу пустить себе пулю в лоб.

Настька сжала губы и выдохнула. Что это значило – раздражение или недовольство, я не знал.

– Идите в комнату, – скомандовала она примостившимся возле тумбочки детям. – Миш, у тебя есть игрушки?

– Есть у него игрушки, – ответил я.

– Я не тебя спрашиваю, а Мишу. Миш, так что?

Сын кивнул. Без указаний потянул Никиту в одну из спален. Их звонкие детские голоса отдалялись и вскоре стали звучать совсем тихо. Настя прошла следом за ними, остановилась в дверях комнаты и улыбнулась. Я встал у неё за спиной. Миша вывалил на пол мячик и какую-то хрень, всученную мне продавщицей в «Детском мире». Мягкие тигрята и лисята восседали на диване, и Никитка сразу стянул парочку на пол.

– Сделаешь мне кофе? – Настя повернулась ко мне. – Или предложишь сделать самой?

– Сделаю. – Не удержавшись, я коснулся золотой прядки на её плече. – Спасибо, что приехала и Никитку привезла.

– Не за что, – ответила она и пошла в кухню.

Моя рука повисла в воздухе. Я посмотрел Настьке вслед. Сжал зубы и пошёл следом.

– Спасибо за список.

Вторая чашка кофе была готова, и кофемашина умолкла. Настя глянула из-под бровей.

– Что будет с теми, кто в нём? Эти твари ответят?

– Ответят. – Я поставил обе чашки на стол. – В правительстве есть паршивые овцы, Насть. Но и людей, которые пошли в политику, чтобы сделать что-то хорошее, тоже хватает. Вспомни Литвинова. Сама понимаешь, он пробивался в думу не за тем, чтобы грести деньги. И таких, как он, немало.

– Только таким, как он, зачастую перекрывают кислород. – В воздухе повисло несказанное ею «такие, как ты».

Решив промолчать, я показал ей на кофе. Настя взяла чашку и застыла у окна, повернувшись ко мне спиной. Взявшийся у неё хрен знает откуда список я отдал человеку, уверен в котором был, как в самом себе. Первый раз с министром обороны мы столкнулись на совещании в правительстве. Общий язык нашли не сразу – он оказался той ещё сволочью. Но одно было у него не отнять – принципиальность. Проверить каждого было делом времени. С Шевченко говорили жёстко и коротко.

Я поморщился. Услышал радостные детские крики и смех.

– Каждый получит по заслугам, – я положил руки Насте на талию. – Некоторых из этих людей уже держали под присмотром. Но благодаря тебе всплыло много нового. Так что ты здорово помогла.

– Рада, если это так, – отозвалась она сдержанно.

Взгляд её был устремлён в окно, вдаль. Узкие ладони обхватывали чашку из дорогой итальянской керамики. Хотел бы я, развернув её к себе, надеть ей на палец обручальное кольцо и сделать так, чтобы она никогда не смогла его снять. Нет, чёрт возьми! Чтобы не захотела снять.

– Я был не прав, – я опустил руки с талии на бёдра. – Если бы у меня была возможность вернуть всё назад, билет на первый ряд я бы купил всего один, Настя. Себе. Ты бы вышла на лёд в платье, которое сшил бы для тебя лучший дизайнер, и каталась, как можешь кататься только ты. Наотмашь, так, что невозможно отвести от тебя глаз. И как бы ни распределились места на той Олимпиаде, ты была бы лучшей. Потому что ты всегда была лучшей, – я погладил её кончиками пальцев над поясом джинсов через свитер и убрал руки. – У меня была лучшая жена – самая сильная и целеустремлённая. Но я не дал ей раскрыть крылья. Эгоистичный дурак. Прости меня, Насть. В своём желании получить тебя я не учёл, что ты – это ты. И хочу я тебя такую, какая ты есть.

Она сделала шумный вдох. Плечи её напряглись, пальцы на чашке тоже. Медленно повернувшись, она посмотрела на меня. В глазах её стояли слёзы, на щеках остались влажные дорожки. Я вытер слезинку. Настя не пошевелилась.

– На тех соревнованиях, где мы познакомились, я влюбился в твоё катание. В белокурую девочку на льду. И помню, как ты сделала это колечко и закружилась…

– Бильман, – шепнула она. – Это вращение называется бильман.

– Бильман… – повторил я за ней. – Как фамилия у Мишкиного врача. – Я усмехнулся. – Буду знать.

Из её огромных голубых глаз катились слёзы. Она прикрыла веки, и к тем, что бежали по щекам, прибавились новые.

– Ты стала моей мечтой, Настя. Я всегда мечтал, что моя женщина будет только моей. И когда мы с тобой поженились… Я держал мечту в руках, понимаешь?

– Понимаю, Женя. Я тоже держала в руках мечту.

– Прости.

Настя шмыгнула носом. Опустила голову и сделала крохотный глоток из чашки. Больше ничего не сказав, отставила её.

Я понимал, что этого недостаточно. Нужно было что-то большее, чтобы объяснить, что во мне творится. Чтобы дать ей понять: если она не вернётся, я превращусь в отшельника посреди карнавала жизни.

– На соревнованиях в Казани моей ученице завысили оценки, – негромко сказала она, отойдя ближе к двери. Посмотрела на меня издали. – Знаешь, почему? Потому что я твоя жена, – губы её тронула полуулыбка. – Такая вот ирония. Ты уничтожил мою карьеру, а теперь моим девочкам завышают баллы, потому что я – жена мэра.

– Это плохо?

– Плохо, – ответила она, не колеблясь. – Мне не нужны фальшивые победы. Да и… – ещё одна улыбка-усмешка, – я уже не твоя жена.

С этими словами она вышла в коридор. Ещё одно доказательство, что на этот раз я принял верное решение. Недопитый кофе остался на столе, и я, посмотрев на чашки, повернулся к окну. Услышал голос Никиты. Всё, к чему она прикасалась, становилось совершенным, всё, что она порождала, было совершенным: её программы завораживали, её улыбка заставляла улыбаться в ответ. И сына она родила мне совершенного. Только я, идиот, всё просрал.

Настю я нашёл в дверях комнаты. Стоя на пороге, она смотрела на детей.

– Останьтесь на ночь, – попросил я, встав у неё за плечом. – Она мотнула головой. – Останьтесь, Насть, – я повернул её к себе. – Завтра Мише нужно будет сдать анализы. Утром Иван повезёт нас в центр. Заедем по пути в сад, потом к тебе на работу.

Заплаканная, она была по-особенному прекрасна. Ранимой женской красотой, как лилия с капельками воды на лепестках.

Мальчишки разлеглись на полу меж разбросанных игрушек. Никитка возил по ковру самосвал, Миша – гоночную машинку. Настя опять повернулась к ним. Смотрела долго, ничего не говоря. У меня было ощущение, что время застыло.

– Никит, – наконец позвала она. Сын поднял голову. – Ты хочешь остаться на ночь с дядей Женей и Мишей?

Никита подобрал ноги. Даже про самосвал забыл.

– Хочу. Очень хочу, мам.

Настя повернулась. Подошла на расстояние вытянутой руки.

– Завезите Никиту завтра в сад, – сказала она тихо и вышла в прихожую.

– А ты?

В её руках оказался шарф.

– А мне пора.

Глава 25

Настя

В машину я буквально ввалилась. Иван едва успел снять внедорожник с сигнализации, как я забилась на заднее сиденье и, прижав ко рту шарф, подавила всхлип.

– Куда вас отвезти? – мрачно спросил он.

Я мотнула головой.

Куда меня отвезти? Точно не на каток. Была бы ночь, я бы уговорила охранника открыть центр и пустить меня на лёд. Но сейчас на катке были дети, а вокруг – слишком много людей, чтобы я могла дать волю разрывавшим сердце чувствам. Домой? Да я на стенку полезла бы!

Это не было игрой. Женя не имел привычки бросаться пустыми словами. И горькое осознание безвозвратно утраченного заставляло кусать губы до крови, чтобы не взвыть. И дело было не только в Олимпиаде. Дело было в нас – в том, какими бы мы могли быть и какими стали.

Иван выехал со двора и, не спрашивая, свернул в сторону набережной. Я хотела извиниться за слёзы, за то, что ему приходится быть свидетелем моей личной драмы, но всё, что сделала, – прижала шарф сильнее.

Он открыл бардачок. Достал бутылку и протянул мне между спинок.

– Возьмите.

Я послушно взяла бутылку. Горлышко было прохладным, название на этикетке говорило само за себя, буквенное обозначение выдержки – тоже. Женя всегда любил этот коньяк. И второй Женя тоже. Глаза наполнились солёной водой, пальцы стали непослушными.

– Ты же знаешь, где он похоронен, – выдавила я, и слёзы безудержно покатились по лицу. Надрывистый вдох не помог.

– Кто?

– Не строй из себя дурака, Иван! Ты знаешь, про кого я говорю.

Охранник поджал губы. Я стиснула стеклянное горлышко.

– Отвези меня на кладбище, – попросила я сдавленно. – Мне нужно… – не договорив, я всхлипнула. Что мне нужно? Увидеть фотографию на памятнике? Попрощаться? Попросить совет?

Кто из нас в итоге оказался победителем? Женьки с Оксанкой больше не было, я не могла позволить прикоснуться к себе ни одному мужчине, кроме своего мужа. И ему тоже не могла. А он сам… Он сам растил ребёнка друга, чувство вины перед которым не смог вытравить до сих пор. Мы все заняли место в первом ряду драматического театра, на сцене которого играли самих себя.

– Отвезу. Только сначала сделайте глоток.

– Я не пью коньяк.

– Иногда он помогает.

– Вряд ли, – я шмыгнула носом. Моргнула, и слёзы, сбежав по подбородку, спрятались в шарф.

Иван не ответил. Я посмотрела на бутылку в руках и всё-таки откупорила. Понюхала пробку. Приятный, хорошо знакомый запах с нотками инжира и шоколада, ударил в нос. Я сделала крохотный глоток и не почувствовала ничего – только тепло. Может быть, сегодня я тоже умерла? Ненависть давала мне силы идти вперёд, доказывать самой себе, что я могу быть сильной. Но ненависти не осталось. Ни капельки.

– Он бы мог оставить мне хотя бы немного, – я глотнула ещё. Поймала взгляд Ивана в зеркале. – Немного ненависти. Хотя бы иллюзию ненависти. Так проще. А он… Он ничего не оставил. Сначала он отнял у меня сердце, потом мечту, а теперь и ненависть.

– Вы спасли малыша, Анастасия Сергеевна. Мальчика, который был на грани жизни и смерти. Так что с вашим сердцем всё в порядке. Куда лучше, чем у большинства в этом мире, поверьте. Мечта… Разве у вас одна мечта? Мечта – в принципе штука паршивая. Она как птица счастья – поймаешь или нет – неизвестно. Но есть и другая сторона – мечта может быть не одна.

– Может, – согласилась я. Мы остановились на перекрёстке, и я, увидев цветочный ларёк, попросила: – Подожди меня, хорошо? ­– Он глянул с вопросом и подозрением. Я показала на палатку. – Только не ходи со мной. Это личное.

Не дожидаясь ответа, я вышла на улицу и только потом поняла, что так и держу бутылку с коньяком в руках. Отличная могла бы получиться фотография для жёлтых газетёнок. Зарёванная жена столичного мэра с коньяком в руках посреди мокрой улицы.

Перекинув шарф через плечо, я пошла к палатке. Внутри пахло орхидеями и розами.

– Добрый день, – улыбнулась продавщица, сделав вид, что не замечает ни моего покрасневшего носа, ни бутылки. Впрочем, учитывая, что коньяк стоил примерно половину её зарплаты, она могла сделать вид, что так и должно быть.

– Вы ищете что-то особенное? Могу я собрать для вас букет или предложить что-то из готовых?

– Можете, – отозвалась я, безразлично глядя на цветы. – Мне нужны красные гвоздики, – я повернулась к ней. – Двадцать красных гвоздик.

Улыбка её застыла и сошла на нет. Больше не лебезя, она подошла к цветам и молча отсчитала двадцать. Я сжимала горлышко бутылки, сквозь стекло смотрела на ожидавший меня внедорожник и думала о словах Ивана. Сердце у меня, наверное, и правда осталось – изрешечённое, подвешенное на ниточке и перебинтованное кровавыми бинтами. И мечтать я научилась. Почти. А ненависть…

– Пожалуйста, – продавщица положила цветы на прилавок и озвучила сумму.

Я достала карточку. На ней были выбиты имя и фамилия. Взгляд девушки упал на них, но вряд ли она успела прочитать. Не поблагодарив, я забрала цветы и вернулась к машине.

– А ненависть, Вань? – спросила я, подойдя. – Что с ненавистью?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – В вас слишком много любви, Настя. Зачем вам ненависть?

– Она понятнее. И сильнее.

– Нет. Сильнее любви в этой жизни нет ничего. Если я знаю об этом, вы тем более должны знать.

Участок был окружён массивной кованной оградой. Иван отворил калитку, и я прошла за неё. Передо мной высился памятник. Тяжёлая гранитная плита, скошенная сверху. Только с одной стороны, там, где было выбито имя Оксаны, её украшала ветка бронзовых цветов.

С неба сыпало водяной пылью, и чёрный гранит блестел от воды.

– Вот мы и встретились, Жень, – сказала я тихо. – Привет.

На этом «привет» голос задрожал. Я хотела закричать, что он мерзавец, что тут ему не место, но не стала. Он всегда учил меня быть сильной и при этом позволял быть слабой. Он всегда верил в меня. Теперь я понимала, что он что-то знал. Если не всю правду о подлоге заключения, то какую-то её часть. Но я не понимала, почему всё сложилось именно так?!

– Зачем ты это сделал, Жень? – шёпот задрожал на ветру. – Ты ведь мог ему сказать, что между нами ничего нет. Ты же… У тебя Оксанка была. Зачем? – Вопрос повис в воздухе. Я повторила одними губами, давя готовые вырваться рыдания: – Зачем?

Опустившись на колени, прямо на мокрую траву, я положила к памятнику гвоздики. Земля была холодная и мокрая. Джинсы моментально напитались влагой. Я сидела, пялясь на чёрный гранит, где слайдами проносилось прошлое… Объятия Женьки после соревнований. Мне шестнадцать, а он взрослый, серьёзный. Букет цветов у двери в номер с запиской от него. Его объятия, когда я после ссоры с Женей пришла к нему. Длинный халат и взгляд моего Жени… Съёмная комната с отклеивающимися обоями и его гнев. Я бы могла продолжить. Он знал это. Но так и не сказал…

Дождь усилился. Я открыла коньяк и сделала большой глоток. Теперь можно было не прятать слёзы – их не было видно. Цветы намокли, шарф стал тяжёлым. Склонив голову, я глухо заплакала.

– Зачем, Женька? – повторила я снова. – Ну зачем?

В ответ – только шелест дождя и отдалённое карканье вечных охранников ушедших в иной мир.

– Ты хотел, чтобы я была твоей или что? Нет… Нет ведь, правда? Я же тебя знаю. А видишь… У нас с тобой всё равно сложилось, – я засмеялась сквозь слёзы сухим, лающим смехом. Вытерла мокрый нос и глотнула коньяк. – У нас с тобой Мишка получился. И я… Ты понимаешь, что я дала ему вторую жизнь? Это ты постарался, чтобы так сложилось? Там, наверху, попросил кого-то за него? Как, Жень?! Это ведь было почти невозможно… Оксанка… – я перевела взгляд на другое имя.

Что мне было сказать ей? Я ничего не сказала. Сжала пальцами траву. Дождь стал затихать. За считанные секунды он снова стал пылью, а потом прекратился совсем. Волосы липли к лицу, а я сидела на земле и не могла заставить себя встать. Минута, две, три…

Позади тихонько скрипнула калитка.

– Ты знал его? – спросила я, не поворачиваясь к Ивану.

– Немного.

Он помог мне подняться. Я протянула ему коньяк.

– Раз знал.

– Я за рулём, Анастасия Сергеевна.

– Правила для того, чтобы их иногда нарушать. Хотя бы немного.

– Будь на вашем месте кто-то другой, я бы нарушил.

– А чем я хуже?

– Лучше, – уголок его губ дрогнул. Он посмотрел на плиту. Смахнул капли с бронзового цветка. – Они оба это знали. Не просто же так выбрали вас.

– Лучше бы не выбирали, – вздохнула я. – Может быть…

– Мы не знаем, что лучше и что могло бы быть.

– Да, – я хлюпнула носом. Сделала ещё глоток. – Да, не знаем.

Ваня снова посмотрел на памятник.

– Возможно, всё это было только ради того, чтобы вы спасли их мальчика. Дороги жизни – они такие… запутанные. А может быть, ради того, чтобы какая-нибудь девочка из ваших учениц ухватила свою птицу счастья за хвост. Может быть, не осуществив свою олимпийскую мечту, вы осуществите десяток других.

Я опять хлюпнула носом. Прижала кончики пальцев к губам, а затем дотронулась до имени, выгравированном на плите. Посмотрела на Ваню и пошла к калитке.

Может быть. Всё может быть. И мне, наверное, нужно было подумать об этом, но уже не сегодня.

Сегодня у меня похороны. Ненависти или любви? Об этом я тоже подумаю не сегодня.

Глава 26

Настя

Если бы не звонок Егора, я бы, наверное, проспала всё на свете. Перед тем, как ответить, я посмотрела на часы и едва не выругалась.

– У тебя что-то важное? – спросила я, одновременно пытаясь сообразить, что должна сделать.

Хорошо ещё, что не нужно было вести в сад Никиту, иначе на утреннюю тренировку я бы точно опоздала. И что, спрашивается, случилось с будильником?!

– Ты сегодня на катке?

– Да, – сонная, я вышла на кухню. Включила кофемашину. – Егор, давай всё потом? Я дико опаздываю. Если ты будешь виноват в том, что я не успею выпить кофе…

– Я тебя подброшу, – перебил он. – Через пятнадцать минут буду у тебя. Насчёт кофе не парься. Выпьешь в машине.

Не успела я возразить, он повторил, что через пятнадцать минут будет ждать меня у подъезда, и завершил вызов. Я потёрла лоб. После вчерашней истерики голова была тяжёлая. Найдя в аптечке обезболивающие, я налила-таки кофе. Дурная привычка запивать им лекарства, отделаться от которой я не могла, сколько себя помнила.

– Мы такие, какие есть, – сказала я тихо, вспомнив наш недолгий разговор с Женей на этой кухне. Обвинять его в категоричности и эгоизме было так же глупо, как обвинять меня в любви ко льду.

Набрав Ивану, я попросила его не приезжать сегодня. Голос его звучал натянуто. Я испугалась, что с Мишей что-то не так.

– Да нет, – я почувствовала, что он улыбнулся. – С мальчишками всё в порядке. Ник уже в саду.

Поблагодарив его, я стала собираться на работу. Забрала волосы в хвост, стараясь не обращать внимания на опухшие глаза с тёмными тенями под ними. На то, чтобы попытаться скрыть напоминание о вчерашнем дне, не было времени. Всё, что я успела, – плеснуть в лицо холодной водой и прижать пальцы к глазам. На ходу допивая кофе, я прочитала сообщение от Егора и, набрав в ответ «Иду», накинула пальто.

– Опять он? – спросил Егор, едва увидев меня.

– Он ни при чём, – ответила я с моментально вспыхнувшим раздражением. – Дело не в нём, а во мне.

– Не заводись. – Он показал на стоявший между сидений пакет.

Несмотря на то, что чашку кофе я уже выпила, не отказалась и от второй. От свежего круассана тоже. Как ни странно, настроение стало лучше. Именно этого мне не хватало: простой заботы, заключавшейся в мелочах. Женя всегда умел решать глобальные проблемы, а мелочи часто упускал.

– Так зачем ты собрался сегодня ко мне приехать?

– Скажем, не только к тебе. У меня есть разговор с одним из ваших хоккейных тренеров.

– Понятно, – доев, я вытерла пальцы.

Услышанное не разочаровало. И это контрастировало с тем, что я почувствовала вчера, поняв, что за мной приехал не Женя. Это словно бы подтверждало: ничего у нас не могло получиться с Егором. И вряд ли когда-нибудь могло бы с кем-то, кроме Жени.

Егор показал мне на бардачок. Открыв его, я наткнулась на конверт. Посмотрела с вопросом.

– Это приглашения на товарищеский хоккейный матч, – пояснил он. – Открой. У тебя вид, как будто это не конверт, а ящик Пандоры.

Какой у меня был вид, я не имела понятия. Наверное, и правда напряжённый. Только недавно в точно таком же конверте муж Вероники передал мне список, только недавно я сама вложила в него обручальное кольцо.

– Да просто… – начала было я и запнулась. – Неважно.

Достав три пригласительных, я подняла голову.

– Сходите с Никиткой, – отозвался Егор. – И… – он хмыкнул, – сама разберёшься с третьим.

Намёк был явным. Поблагодарив его, я убрала пригласительные обратно. Мы как раз свернули на улицу, ведущую к центру. Я обратила внимание, что машин на парковке было больше обычного, а следом увидела толпу у входа.

– Это ещё что? – недоумённо выглянула я в окно, стараясь понять, что происходит.

Егор остановился, пропустил шедший впереди седан и въехал следом.

– Не нравится мне это, – бросил он.

– Я вообще не понимаю, что происходит.

– Сейчас разберёмся, – сказал он и, отстегнувшись, вышел из машины.

– Оставаться и ждать у моря погоды я не стала. Наскоро убрала конверт в рюкзак и открыла дверцу. Но не успела сделать и нескольких шагов, толпа бросилась ко мне.

– Как вы можете прокомментировать заявление вашего мужа?

– Это решение было принято после покушения?

– На вашего мужа оказывалось давление?

Со всех сторон раздавались вопросы, под нос мне совали диктофоны. Я отступила и наткнулась спиной на Егора. Растерянная, осмотрела журналистов.

Мой муж? При чём тут Женя? Какое решение? В голове загудело, голоса смешались в монотонный шум.

Егор сжал мои плечи.

– Тихо! – рявкнул он так, что задрожал воздух. Показал на парня, стоявшего с краю и всё это время не пытавшегося выбить мне зубы диктофоном. Другие тоже было ломанулись вперёд, но Егор мастерски схватил за шкирку одного и оттолкнул. – Подойдёшь – лишишься своей игрушки, – показал взглядом на диктофон.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Вместе с парнем сперва выступили ещё двое, но вовремя передумали.

– Что вы можете сказать про заявление, сделанное утром вашим мужем? – спросил парень. Я нахмурилась.

– Какое заявление?

– Утром Евгений Александрович подал в отставку. После этого он собрал пресс-конференцию, где сообщил об этом. Можете назвать причины, по которым он решил покинуть свой пост?

Я приоткрыла губы. Покинул пост? Женя покинул пост? Горизонт покачнулся. То ли я ослышалась, то ли это всё ещё действовал коньяк. Только засыпая, я была совершенно трезвая, а вопрос прозвучал чётко.

– Простите, – как обухом ударенная, я обвела взглядом представителей СМИ. – У меня… – я попятилась, позабыв о том, что позади Егор. Только прижавшись к нему, опомнилась. – Я… Я не могу ответить вам на эти вопросы. Спросите у моего мужа.

Стоило мне двинуться к дверям, журналисты ринулись следом. Егор буквально преградил им путь. Рявкнул, чтобы убирались. Вдруг я услышала, как что-то упало, разбилось. Обернулась. На асфальте валялись остатки разбитого вдребезги диктофона. Высокий, с виду крепкий журналист бросился на Егора, чуть ли не брызжа слюной от ярости. Но куда там. Один удар – и журналист отлетел в сторону.

– Чёртовы писаки! – процедил Егор. – Пойдём, – он потянул меня к дверям, где уже ждал готовый впустить нас охранник. – Чёртовы писаки.

– Егор, подождите, – нас снова остановили.

Егор выматерился. Развернулся с явным намерением послать журналиста куда подальше, но тут ему под нос сунули развёрнутую газету.

– Прокомментируйте это.

В глаза мне бросился заголовок: «Хоккейные звёзды не зажигают – они отжигают».

Ниже – фотография Егора с перекошенным от гнева лицом. Дальше я ничего не различила. Егор пробежался взглядом по листу.

– Вот же сука, – он сжал его и, оттолкнув ожидавшего ответа мужчину, пропустил меня в центр, а следом вошёл сам. – Тварь! – прорычал он сквозь зубы. – Найду эту суку, уничтожу!

Начавшийся час спустя ливень не прекращался весь день. Толпа журналистов постепенно редела, самые стойкие сдались, когда на парковку у центра въехали две полицейские машины. Видимо, люди в форме нашли убедительные доводы, чтобы заставить убраться всех до единого.

Я опустила шторку и повернулась к зашедшей в тренерскую Веронике. Сколько раз я посмотрела отрывки из собранной Женей пресс-конференции, которые смогла найти в интернете, не сосчитать. Вот и сейчас из динамика телефона звучал голос мужа.

– … это одно из последних подписанных мной распоряжений, – ответил он на вопрос журналиста, собирается ли он довести до конца начатые по его инициативе проекты. – В городе не так много школ фигурного катания. Про их доступность для детей из семей с невысоким уровнем дохода говорить не приходится. Я считаю, что мой долг исправить это.

Голос затих. Вероника было открыла рот, но тут же передумала.

– Есть сведения, что строящаяся школа будет носить имя вашей жены. Можете это прокомментировать?

– Разве это нужно комментировать? Моя жена посвятила жизнь фигурному катанию. Она фигуристка. Что тут ещё нужно комментировать?

– Бывшая фигуристка, – заметил журналист с откровенным намёком. – К тому же, не добившаяся особого успеха.

Вероника взяла лежавший на столе телефон. Подставила кипу документов, чтобы было видно экран. Но мне не нужно было видеть – за этот день я выучила видео наизусть.

Женя усмехнулся. В его тёмных глазах в этот момент тоже была усмешка. Вышел из-за стола, за которым сидел всё это время, и присел с обратной стороны на край.

– Бывших фигуристов не бывает, – сказал он после того, как отщёлкали затворы камер. – А что касается успеха… – Он одарил его откровенно снисходительным взглядом. Настолько снисходительным, что до того явно чувствовавший себя на коне журналист растерял бравость. – Вы когда-нибудь видели, как катается моя жена? – В ответ не прозвучало ни слова. Только затворы продолжали щёлкать, запечатлевая сидевшего на краю стола мэра столицы для статей с громкими заголовками. – Так видели или нет?

– Нет.

– Тогда я попрошу вас выйти из зала. Вернётесь после того, когда просмотрите хотя бы один из прокатов Анастасии. После этого, если вам всё ещё нужны будут мои комментарии, мы с вами продолжим.

Журналист поджал губы и хотел было сесть на место, но Женя дал знак охране. Камера зафиксировала, как его выводят из зала.

Вероника повернулась ко мне. Я кивнула на телефон как раз в момент, когда в повисшей тишине вновь зазвучал Женин голос.

– У моей жены нет медалей крупных турниров, это правда. Но нет их у неё только потому, что когда-то я совершил большую ошибку. Обманом я заставил её уйти из спорта, о чём теперь жалею. Она завершила карьеру, но не бросила спорт. Невозможно бросить то, что живёт в сердце. Я считаю, что спортивные объекты должны носить имена тех людей, которые не только добиваются звания чемпионов, но и тех, кто отдаёт себя любимому делу. Строящаяся школа будет носить имя Анастасии Воронцовой, распоряжение уже подписано. И да, этим я хочу попросить у неё прощения. Когда-то я отнял у неё мечту, но она не перестала быть той, кто есть.

Не выдержав, я схватила телефон и смахнула видео. Вероника молчала. Я бросила мобильный на стол, повернулась к окну и, сжав пальцами края подоконника, тихо заплакала.

– Насть… – Ника дотронулась до моего плеча.

– И что мне с этим делать?! – посмотрела я на неё. – Он издевается?! Зачем вот это вот? – я махнула в сторону стола. – Я… У меня слов нет! Какая школа?! Что за…

– У меня тоже слов нет. Но… Кажется, теперь у тебя будет свой лёд.

Я шмыгнула носом. Моргнула, понятия не имея, что ей ответить.

– Да не нужно мне от него ничего, – хотела сказать зло, а вышло жалобно. – Лёд не нужен, и школа не нужна.

– А что нужно?

Губы дрогнули. Вероника вздохнула. Вытерев повисшие на ресницах слёзы, я повернулась к окну и увидела собственное размытое отражение на фоне бежавших капель. Дождь не переставал. Лил и лил, словно кто-то пустил в небо залп дроби и пробил чан с водой по ту сторону туч.

– За тобой Дима приехал, – сказала я невпопад, увидев внедорожник на парковке.

– Я знаю. Подвезти тебя?

Отрицательно мотнув головой, я присела на диванчик.

– Хочешь покататься?

Нике не нужно было ничего объяснять. Кивка оказалось достаточно. Напоследок она коснулась моего плеча.

– Не каждый мужчина способен признать свои ошибки, Настя, – сказала она тихонько. – Мало кто готов извиниться за них. И только единицы могут сделать это на глазах у тысяч людей.

Женя стоял, опёршись о бортик. Я увидела его сразу, как только подошла к катку. С каждым шагом шла всё медленнее, пока не остановилась в нескольких метрах. Позади него, на бортике, поверх папки, лежала белая роза. Взяв и то, и другое, он сам подошёл ко мне.

– Ты уже всё знаешь, – он протянул мне цветок.

Я взяла. Посмотрела ему в лицо, аккуратно сжав колючий стебель.

– Зачем? Ты же так долго мечтал об этом, Жень. Я не понимаю.

Он усмехнулся уголком губ. Долго молчал. Я начинала терять терпение. Такой близкий и такой далёкий. Мой и совсем чужой. Противоречия, между которыми пропасть.

Шип от розы кольнул ладонь. Я нарочно сжала стебель сильнее.

– Мечты не имеют смысла, если их не с кем разделить, Настя. У меня два сына, но я понятия не имею, что они любят на завтрак. Утром Никитка чуть не запустил в меня персиковым йогуртом.

– Он терпеть не может персиковый йогурт, – сказала я тихо и поняла, что глаза опять мокрые.

– Да. Теперь я знаю. И что Мишка терпеть не может рисовую кашу, тоже знаю. – Он замолк, но совсем ненадолго. – Я хочу больше времени проводить с ними, Насть. Хочу видеть, как растут мои сыновья. И, чёрт подери, хочу видеть это не с того света. Мёртвые не могут мечтать. Так на хрен мне нужны мечты, которые могут лишить меня того, что уже есть? Знаешь, о чём я думал, когда взорвалась машина?

– Ты успел о чём-то подумать? – я хотела, чтобы это прозвучало с усмешкой. Не вышло. Голоса вдруг не стало, а тот шёпот, в который он превратился, дрожал.

– Да. Я думал, что хотел бы видеть Никитку на льду. Что тебе идёт улыбка. Думал, как мальчишки в школу пойдут, и что я, возможно, буду гнить в этот момент под землёй в деревянном ящике. Я слишком много пропустил, Настя.

– А как же мечта?

– Твоя мечта стоила того, чтобы за неё бороться. Моя, как выяснилось, нет. Да это и не было мечтой. Целью – да, но не мечтой. – Он подал мне папку. Посмотрел в глаза. – Тут документы. Окончание строительства запланировано на весну. Тебя назначат главным тренером.

– Не стоило.

– Стоило, – возразил Женя и настойчивее протянул документы. Сперва я не хотела их брать, но всё же взяла. – Я лишил тебя одной мечты. Может быть, это не совсем то, но… Время вернуть назад я не смогу. Но обещаю, что, когда ты выведешь на олимпийский лёд свою ученицу, я буду сидеть в первом ряду.

Ответить я не успела. Ничего больше не сказав, Женя быстро, уверенно пошёл к выходу. Мне оставалось только смотреть ему вслед. Я вдруг поняла: если сейчас он уйдёт, всё закончится. Но я всё стояла, прижимая к себе папку и единственную белую розу.

Привычная к исходящему ото льда холоду, я вдруг замёрзла. Медленно доплелась до трибуны, взяла конёк и уронила на колени. Смотрела на распростёртый передо мной лёд, расписанный полосками от лезвий, словно линиями судьбы. Сжала шнурки.

Если он уйдёт…

Не помня себя, я сорвалась с места. Всё полетело под ноги: документы, роза, коньки.

Если он уйдёт…

Задыхаясь от мешавших сделать хоть один нормальный вдох слёз, я пробежала по холлу. Он не должен уйти! Не должен!

– Анастасия Сергеевна, – увидев меня, обеспокоенный охранник пошёл мне навстречу. – Вы…

Толкнув тяжёлую дверь, я выскочила на улицу. В первую секунду показалось, что я оглохла: дождь не просто лил – хлестал. Тугие струи ударялись об асфальт, о стёкла и крыши машин. Спортивный костюм мгновенно вымок до нитки. Сквозь стену воды я различила светлячки фонарей, большую чёрную машину, стоявшую особняком от других и шедшего к ней Женю. Казалось, дождя для него не существовало. Ни зонта, ни попыток прибавить шаг.

– Я запрещаю тебе уходить! – крикнула я яростно. Голос потонул в шуме. Но Женя услышал. Резко повернулся.

– Я запрещаю тебе уходить, Воронцов! Слышишь?! – я крикнула ещё громче. Выбежала на парковку и остановилась в нескольких метрах.

Дыхание сбилось, дождь бил в лицо, смывая слёзы. Кто из нас превратил расстояние в сантиметры, не знаю, но Женя вдруг оказался рядом.

– Ты просто так всё закончишь? Уйдёшь, и на этом всё? Да? Вот так просто? – кричала я, стараясь быть громче дождя. – Сдашься? Вчера ты сказал, что я стала твоей мечтой. И что? Сначала ты отказался от одной мечты, так же легко откажешься от другой? Или всё это – красивые слова? Для чего?! Для чего, Воронцов?! – дышать было всё труднее. Я облизала губы. Нет, дождь, даже такой сильный, не смог скрыть слёзы. Солёные, они остались на коже. – Я запрещаю тебе уходить, – я схватила его за воротник. – Ты…

Внезапно он обхватил мой затылок. Взгляд метнулся от глаз к губам и опять поднялся к глазам. Дыхания не стало. Как и расстояния между нами. Его губы были горячими и мокрыми. Захлёбываясь чувствами, я приоткрыла рот. Ошалевшая, пыталась отвечать ему, цеплялась за его рубашку, и не понимала, то ли это мир кружится вокруг нас, то ли я падаю в пропасть. Наши языки яростно сталкивались, из груди моей рвались стоны и всхлипы. С силой я укусила Женю за губу, почувствовала вкус крови и сразу же слизала её.

– Только попробуй после всего, что ты натворил, ещё и бросить меня, – я схватила ворот второй рукой. Буквально повисла на Жене. – У меня от тебя сын. Сын, чтоб тебя! Это ты должен объяснять ему, откуда берутся дети, а не я! И ходить с ним на хоккей тоже ты должен! У меня в тренерской лежат билеты на хоккейный матч, и я не собираюсь идти туда с ним вдвоём, тебе ясно?! И тащить на себе школу, которую тебе взбрело в голову отгрохать, тоже не собираюсь! – я дёрнула его за воротник. – Ты меня понял, Воронцов?! Я запрещаю тебе бросать меня! Запрещаю!

Ладонь скользнула по мокрой ткани в его волосы. Непослушными пальцами я сжала их. Женя привлёк меня вплотную к себе, и я окунулась в его тепло, в его усиленный дождём неповторимый запах.

– Я не подпишу бумаги, – я коснулась его губ своими. – Не подпишу, ты понял? –ещё раз. – Даже если ты приставишь мне к виску дуло пистолета, ты не получишь развод. У нас с тобой очень много дел, – ещё поцелуй. – Школа, два сына… И ещё дочка.

– Дочка?

– Дочка, – взгляд в глаза. – Я хочу дочку. Года через два, через три, может быть. Или ещё сына, – уже шёпотом выдохнула я прямо ему в губы. – Так что я…

– Запрещаешь мне уходить, – просипел он.

Я кивнула. Обвила его шею и, прикрыв глаза, застонала, ловя движения губ. Язык его ворвался в мой рот. Глубоко, жадно. Дождь, казалось, превратился в сплошной поток. Этот поток смывал грязь предательства, ошибки прошлого и выходившую со слезами боль. Фары проехавшей мимо машины мазнули по нам, послышался автомобильный гудок и всплеск воды. Вылетевшие из-под колёс брызги облили ноги. Я прильнула к Жене, лихорадочно гладя его шею. Подняла голову и снова застонала, отвечая на поцелуй. Язык к языку, губы к губам.

– Я люблю тебя, Настя, – оторвавшись от меня, Женя посмотрел мне в глаза. Пропустил сквозь пальцы мои мокрые волосы. – Всегда любил. Даже когда думал, что ненавижу.

– И я, – отозвалась я тихо. – Даже когда думала, что ненавижу. И сейчас. – Я потянулась к нему. – Люблю. Ничего нет сильнее любви, Женя. Моей любви к тебе.

– Есть, – он слегка прикусил мою нижнюю губу. Я посмотрела на него из-под ресниц, когда он снова отстранился от меня. – Моя любовь к тебе. Запомни это.

– Надолго?

– Навсегда.

Эпилог

Настя

Весь конец августа в этом году шёл дождь. Начинался рано утром, ненадолго затихал, а потом заряжал снова. Но вечером тридцать первого небо стало проясняться, а первый день осени оказался по-летнему солнечным. Перед тем, как зайти на территорию школы, я в последний раз проверила, всё ли в порядке.

– Мам, отстань, – вывернулся Никитка. Пригладил волосы и добавил недовольно: – У меня всё хорошо. Ты уже десять раз посмотрела.

У Миши тоже всё было отлично. Я взяла было его за руку, но тут взгляд упал на рубашку Жени.

– Иногда мне кажется, что нужно следить не за детьми, а за тобой, – я перестегнула пуговицу на груди. Поправила галстук.

Мимо нас, держа гладиолусы, пионы и пёстрые букеты, проходили родители с детьми. За оградой, окружённая деревьями и давно отцветшими кустами сирени, красовалась новая, построенная четыре года назад школа. Только недавно я узнала, что построена она была по распоряжению моего мужа в самом начале его пребывания на посту мэра. Два четырёхэтажных корпуса, соединённые коридором на уровне второго этажа. Множество студий, музыкальные классы и собственный спортивный зал для ребят постарше. Нехотя Женя признался мне, что лично контролировал все этапы строительства, чтобы не произошло финансовой утечки. Итог говорил сам за себя – три однотипные школы в разных районах города, считавшиеся едва ли не лучшими в Москве, несмотря на их доступность, были построены и открыты.

– Все готовы? – Женька посмотрел на каждого из сыновей. На обоих были белые рубашки и костюмы тёмно-синего цвета. За плечами – ранцы.

– Готовы, пап! – ответил за обоих Никита. – Я точно готов. – Он посмотрел на брата. – И он готов.

Иван достал из машины цветы и подал было мне, но я показала на мальчиков.

– Мой этот, – Мишка опередил Никиту. Длинные бледно-розовые гладиолусы были чуть ли не в половину его роста, но он держал их очень уверенно.

– Ну и забирай, – раздосадованный, Никита взял белые. – Я бы вообще без цветов пошёл. Цветы для девочек.

– А ничего, что у тебя учительницу Юлия Владимировна зовут? – приподнял Женя бровь. – Цветы для неё, а не для тебя.

Сын насупился. С утра он, в отличие от брата, был не в духе. Признаться не позволял характер, но и так было ясно – переживает. Мишка же наоборот с интересом наблюдал за всем, что происходило вокруг, и, пока мы ехали, не переставая, расспрашивал, что и как. За эти три года он вырос так, что теперь был немногим ниже Никиты, несмотря на разницу в год. К тому же, он значительно опережал сверстников в развитии. Это и позволило им с Никитой пойти в один класс.

Женя взял за руку Никитку, я – Мишу, и мы наконец оказались за воротами. Пятачок возле школы пестрил цветами и школьными ранцами, солнце отражалось в блестящих окнах, в украшавших причёски девочек заколках.

– Нам туда, – показала я на табличку.

Не спрашивая, Никита высвободил руку и рванул вперёд. Окрикнуть его я не успела. Миша потянул меня, и мы ускорили шаг.

Время до начала торжественной линейки пронеслось быстро, сама она – ещё быстрее. Шум детских голосов, короткая речь директора школы – всё, как один миг.

– Давайте, – шепнула я перед тем, как сыновья вместе с будущими одноклассниками пошли за учительницей в школу. Присела и крепко обняла каждого. Поцеловала в щёку Мишку, потом Никитку.

Женька тоже опустился рядом.

– Не позорьте меня, бойцы. Драки не устраивать, девчонок за косички не дёргать, ясно?

– Тут нет девчонок с косичками, – мгновенно заявил Миша. – Только с хвостами.

– За хвосты тоже не дёргать.

Мишка деловито кивнул. С каждым днём я всё чаще замечала в нём черты родного отца и верила, что сейчас, наблюдая за нами откуда-то сверху, Женька улыбается.

Расставленные по двое, первоклашки зашагали стройной шеренгой. Табличка с обозначением класса покачивалась из стороны в сторону сигнальным флажком. В какой-то момент оба сына, как по команде, обернулись. Никита махнул мне. Я тоже приподняла руку и, только сыновья скрылись из вида, сжала в кулак. Боком привалилась к Жене. Он обнял меня за талию.

– До сих пор не могу понять, зачем он это сделал, – сказал Женя тихо, когда флажок «1Б» оказался у самого входа в школу.

Я дождалась, пока класс окажется в здании. Я поняла, о чём он. Точнее, о ком. О Жене. Зачем? Наверняка это знал только сам Женька. И всё-таки, мне думалось, что я знаю ответ.

– Он хотел, чтобы я продолжала кататься, – сказала я негромко, провожая взглядом уже другую табличку. Когда скрылась и она, я вздохнула и посмотрела на мужа. – Ты бы не дал мне этого сделать. Для него было важно, чтобы я реализовала себя. А когда он узнал, что ты сделал…

– Понятия не имею, откуда он узнал про Степанова, – бросил Женя с досадой и прижал меня крепче. Потом поставил перед собой.

– Я тоже. Но это не имеет значения. Он ведь мне так и не рассказал, что ты сделал. Он… Он до последнего оставался твоим другом, Жень.

– Да, – взгляд мужа стал тяжёлым, суровым. – Я понял это уже давно, Насть. Какой бы сукой ни была жизнь, она всегда давала мне лучшее: друга, жену, детей. Так что, – усмешка тоже вышла мрачная, – я счастливый сукин сын, чёрт подери. Растить Женькиного парня для меня честь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Он прижал меня к себе, поцеловал в волосы. Втянул носом воздух у макушки. Я уткнулась ему в шею, скрывая затаившуюся на губах улыбку. Легонько коснулась губами кожи. Благо, стояли мы в отдалении, у самых кустов сирени.

– Он хотел, чтобы я была счастлива. Ведь ему тоже пришлось уйти из спорта не по своей воле, так что он знал, что это такое. Я не оправдываю его. Но, как знать, что бы было с нами, если бы не он. Если бы я узнала…

– Ты бы узнала. – Женя снова поцеловал меня в макушку и отпустил. – Теперь я понимаю это. Всё тайное рано или поздно становится явным. Если нет – это точит изнутри. Как чернота. – Он подтянул меня чуть ближе. – Я думал, в моей персональной черноте виновата ты. – Его губы изогнулись в горькой усмешке. – Нет, Настька. Виноват был я сам.

– Но теперь этой черноты нет? – спросила я с надеждой.

Он отрицательно качнул головой, глядя мне в глаза.

Я улыбнулась. Так же – только кончиками губ, но теперь глядя на него. От школы донёсся детский возглас, смех. Народу на асфальтированной площадке стало в разы меньше. Только родители всё ещё стояли – кто по двое, кто, разбившись на группки. Мы с Женей пошли к выходу. Я обернулась на соединённые стеклянным переходом корпуса школы. Обычная общеобразовательная школа, построенная по распоряжению мужа, для обычных детей из обычных семей. Иногда я жалела, что не настояла на том, чтобы он остался хозяином этого города. Он бы мог сделать многое. Хотя и сейчас он делал куда больше, чем можно было вообразить.

Уход с поста мэра не означал уход из политики. После отставки он занял место в министерстве туризма и спорта. За эти три года благодаря ему была открыта ещё одна школа фигурного катания в Санкт-Петербурге и два детских спортивных центра в регионах. А сколько всего было восстановлено и отреставрировано... Он не любил говорить об этом.

– Домой? – спросил Иван, когда мы сели в машину.

– Отвези нас на каток, – попросила я. Перехватила вопросительный взгляд Женьки и, выразительно посмотрев на него в ответ, спросила: – Что?

– Разве мы собирались на твой каток?

– Не собирались. Но кто нам мешает? Тем более, он такой же твой, как и мой.

Женька с подозрением прищурился. Я придвинулась к нему, положила ладони ему на плечи и быстро поцеловала. Только он попробовал удержать, подалась назад. Он хмыкнул. Надавил мне на спину. Пришлось поддаться. Солнце коснулось щеки сквозь стекло, а следом Женя коснулся её губами. Мягкий, щекочущий нежностью поцелуй. Ещё один – без намёка на продолжение. Хотелось замурлыкать от удовольствия.

– Представляешь, – шепнула я, устраиваясь в руках мужа, – наши мальчики пошли в первый класс. Жень…

– Да… – он спрятал меня в уют объятий. – Спасибо, Насть

– За что? – я повернула к нему голову, не понимая, о чём он. Всмотрелась в лицо. – За что спасибо?

– Без тебя этого дня не было бы.

Только я хотела возразить, он приложил кончики пальцев к моим губам. Убрал руку, перед этим очертив контуры рта, и я, так ничего и не сказав, снова прильнула к нему.

Если бы меня спросили, каким должен быть дворец в представлении современной Золушки, я бы провела задавшего вопрос по носящей моё имя школе. Она действительно напоминала дворец, только не с роскошными спальными и кроватями под тяжёлыми балдахинами и бесконечными винтовыми лестницами, а ледовый. Ко входу вела удобная лестница, сбоку от которой находился пандус, огромные окна по обеим сторонам от дверей позволяли видеть пространство перед ними. Но главными были три катка, находившиеся внутри, несколько хореографических и тренажёрных залов, в каждом из которых, не мешая друг другу, могли заниматься несколько человек.

– И зачем мне это? – спросил Женя, когда я, переобувшись сама, подала ему коробку с новенькими коньками.

– Буду тебя учить. Сегодня же первое сентября, поэтому… – я сама сняла крышку и показала ему на коньки. – Надевай. Твой старший сын скоро будет кататься лучше меня, даже Мишка на коньках стоять умеет. А ты…

– Должна же быть в стаде паршивая овца.

Одарив его красноречивым взглядом, я ещё раз указала на коньки. Включила встроенный музыкальный центр. Над катком полилась музыка. Плавная нежная мелодия, в которой звуки клавишных сплелись с плаксивой скрипкой и нежным женским голосом. Вернувшись, я увидела, что Женя так и не достал коньки. Коробка стояла на бортике, из неё в разные стороны торчала бумага.

– Жень, – настроение стало стремительно портиться.

Должно быть, он понял это. Коснулся моего лица, погладил по скуле. Убрал руку и открыл дверцу.

– Там твоё место, – сказал он, взглядом указав на каток. – Это твой оплаченный билет. А моё… – взгляд на первый ряд. – Покатайся для меня, Насть.

– Давай покатаемся вместе, – попросила я, но он отрицательно качнул головой.

Взял меня за руку и заставил подойти ко льду. Я поддалась. Ступила на каток, и Женя выпустил мои пальцы. Но на трибуну не сел. Выключил музыку и показал мне в центр катка. Я не двинулась с места.

– Что ты делаешь?

И тут из колонок по периметру катка зазвучала другая композиция. Та, под которую я должна была катать произвольную программу на Олимпийских играх.

Наши с Женей взгляды встретились на мгновение. Я сглотнула. Он занял место в первом ряду, я выехала в центр и взмахнула рукой, вспоминая движение за движением. Столько лет прошло, а я всё ещё помнила эту программу. Невесомую, как первый снег, пронзительную и наполненную ожиданием прекрасного.

Стремительный перебор клавиш, и я, изогнув спину, ухватила лезвие конька. Подтянула к голове и закружилась прямо напротив Жени. Один оборот, два… Трибуны заполнялись невидимыми зрителями. Невидимые камеры фиксировали каждый жест, невидимые судьи делали заметки. В воздух взмывали невидимые флаги. Я кружилась по катку, взмывала в воздух и, оставляя на льду линии судьбы, устремлялась вперёд. Самый сложный элемент: каскад. Не такой, как когда-то, но воздух взорвали неслышимые овации. Олимпийский лёд дрожал, сердце билось безумно часто. Перебор клавиш, последний аккорд, и я, застыв в финальной позе, устремила взгляд на единственного зрителя.

Поднявшись, Женя захлопал в ладоши. На лёд летели невидимые цветы и игрушки, а я смотрела на мужчину, ставшего для меня и болельщиком, и зрителем, и судьёй. Но главное, ставшего для меня мужем и отцом моих детей. Слёзы текли по лицу, а я стояла на льду и улыбалась. Пусть не миллионам, а ему одному, но это не делало меня другой.

– Я был прав, – сказал Женя, когда я подъехала к нему.

– И в чём?

После проката дыхание было сбивчивым. Я облизнула губы. Женя открыл бортик и накинул мне на плечи пиджак, словно это была толстовка с олимпийской символикой.

Сунув руку в карман, он вытащил монетку с дырочкой посередине. Взял ленту, которой была перевязана коробка с коньками и вдел в неё. Подошёл и повесил ленточку мне на шею.

– Если бы за любовь давали медали, я бы взял все золотые, – сказал он. – Если бы медали давали за преданность, я бы отдал все до единой тебе. Спасибо, что ты такая, Настя.

– Так в чём ты был прав? – повторила очень тихо.

– В том, что могу любить только тебя, – ответил он после недолгого молчания и, взяв меня за руку, сплёл наши пальцы. Положил ладонь мне на спину, склонился и завладел губами: нежно и страстно, напористо и бережно, трепетно и жадно. Так, что у меня не осталось сомнений: если бы за любовь давали медали, он бы получил золото.

Всё золото, какое только возможно.

Конец