Непохожие бесплатное чтение

Юлия Резник
Непохожие

Глава 1

Нелли

— Извините, можно ещё раз?.. Вы утверждаете, что муж вас бил? — переспрашиваю, выныривая из сонного марева, в который меня погрузила беседа с очередной светской львицей. Я — журналист. И подобного рода интервью — часть моей работы. Правда, стоит признать, что обычно с собеседниками мне везёт чуть больше. Всё же наш глянец пишет исключительно о богатых и знаменитых, а это, как правило, всегда интересные, сложные люди, раскрывать которых — одно удовольствие.

— О, гораздо хуже! Он изводил меня психологически. Хотя почему изводил? Андрей и сейчас не оставляет меня в покое. Вот поэтому я и подала на развод. — Сидящая напротив женщина берёт со стола шёлковую салфетку и деликатно прикладывает к уголкам глаз. Манеры у неё безупречные. Наверное, сказывается воспитание родителей-дипломатов. Или обучение в одном из самых престижных учебных заведений Франции.

— Вот как? — замечаю я, от любопытства сдвигаясь на самый краешек стула. Во мне просыпается охочая до сенсации ищейка. В отличие от Натальи Казак, я в заграницах не училась. И с дипломатами не якшалась. И пусть сейчас я произвожу впечатление почти своей в высшем свете, мне, к сожалению, до сих пор не удалось в себе изжить тягу ко всякого рода бульварщине. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что такой эксклюзив вполне может оживить интервью, на котором я уж было поставила крест. А ещё сделать нам неплохой трафик. — И как же это проявляется?

— Ну, как абьюзеры обычно изводят своих жертв? — наводит тумана Наталья, пододвигая к себе красивую чайную пару. На улице жара, я едва жива. А этой хоть бы хны. Сидит, вон, чай пьёт. Такая же свежая, как в начале нашего разговора. Даже шёлковое платье от Donna Karan не помялось. — Способов более чем достаточно.

— Думаю, для лучшего понимания здесь не помешает какой-то пример.

— Пример?

— Да! Самой большой жестокости, с которой вам пришлось столкнуться в браке.

Кошусь на диктофон. Только бы батарейка не села! А то потом попробуй, докажи, что ты не жираф. Интервью под запись отлично страхует в случае, если у кого-то возникает желание засудить журнал за клевету. А учитывая то, что Андрею Казаку принадлежит огромная юридическая компания с филиалами по всей стране, я могу жесточайшим образом поплатиться буквально за каждый неверный шаг.

— Он хочет отнять у меня ребёнка.

— Простите, что? — я вцепляюсь пальцами в шикарное кресло и ещё сильней подаюсь вперёд. Моя реакция приводит Наталью в некоторое замешательство. Она же не в курсе, что своими словами запустила цепную реакцию, и теперь в моей голове проносятся картинки из детства, о которых я мечтала забыть.

— Мишель. Он собирается отнять мою дочь.

— Какой подлец! — ахаю я. Эмоции берут верх над здравым смыслом. Вообще, конечно, такой комментарий непозволителен с точки зрения профессии. Но я не могу сдержаться. Перевожу взгляд на Юрку — гениального фотографа, с которым мы обычно работаем в паре. Тот крутит пальцем у виска. Да знаю я, знаю! Сглупила… — Послушайте, но разве можно вот так запросто отнять ребёнка у матери?

— Для Андрея нет ничего невозможного. Вы же понимаете, какие у него покровители… — Наталья поднимает синие с поволокой грусти глаза к небу, намекая на связи мужа в самых что ни на есть высших кругах. Я понимающе киваю, а сама прикидываю в уме, как бы это всё получше описать на бумаге.

«Мы с Наталией сидим на лужайке. На ней платье от Donna Karan New York и атласные лодочки от Pierre Hardy. Красивый фасад, за которым моя собеседница скрывает свою боль…»

Профдеформация в чистом виде, м-да…

— Но вы же наверняка собираетесь обратиться в суд?

— Я не знаю, получится ли. Ведь Андрей практически полностью лишил меня финансирования. На хорошего адвоката нужны немалые средства. Которых у меня нет. — Салфетка вновь касается глаз. Меня в этом что-то цепляет, но я не успеваю осмыслить, что. Личные воспоминания, вступая в резонанс с откровениями Натальи, мешают мне мыслить трезво.

— Как же так? По закону вам принадлежит половина нажитого в браке имущества.

— К сожалению, у нас с Андреем был заключён брачный контракт. Понимаете, он всегда был очень продуманным человеком. А я… я тогда не понимала, на что имеет право жена. Так и вышло, что я посвятила мужу всю свою жизнь, и в итоге осталась ни с чем.

Так, ладно. Про всю жизнь она, конечно, загнула. Ей сколько? Тридцать? Детский возраст. Могу дать руку на отсечение, что без мужского внимания Наталья долго не останется. Хотя, вполне вероятно, планку всё же придётся снизить. Без ложной скромности Андрей Казак — шикарный мужик, на фоне которого любой другой окажется в заведомом проигрыше. Красивый, статный, спортивный… Я даже хотела, чтобы он поучаствовал в съёмке. Наталья отказалась. На тот момент мне это решение показалось неправильным. Я даже попыталась мягко его оспорить. Но та не поддалась. И теперь я понимаю, почему.

— Даже страшно представить, что вы сейчас чувствуете.

— Да. Это очень непросто. Извините… Полагаю, я уже всё рассказала. Мы не могли бы свернуть интервью?

— Конечно. Спасибо за вашу откровенность.

Наталья благодарно улыбается. Встаёт, тепло прощается с моими ребятами и уходит, прячась за дверями шикарного особняка. Я была несказанно удивлена, увидев этот дом впервые. Зачастую у богатых и знаменитых настолько безвкусные дома, что хоть плачь. Тут же — не дом, а произведение искусства в минималистическом стиле. Такая совершенная геометрия, такой изумительный современный дизайн… Я раскатала губу, что нам удастся поснимать внутри. Но Наталья ещё на этапе переговоров зарубила эту идею. Решили снимать в розарии. Съёмка там проходит весьма удачно. А вот за время интервью на лужайке с меня сходит семь потов.

— Что думаешь? — интересуюсь у ассистентки, когда мы рассаживаемся по местам в служебном микроавтобусе. Здесь, под кондиционером, вновь хочется жить, хотя вид у меня довольно помятый.

— Думаю, что Вишневская ни за что не выпустит это в печать, — пыхтит Алёна, осторожно поправляя чехлы с платьями на заднем сиденье.

— Побоится?

— Перестрахуется. Сама подумай, зачем главреду так подставлять журнал?

— Да почему подставлять-то?! — психую я. — У нас есть всё для подстраховки.

— Ты спросила, что я думаю — я ответила. Чего ты теперь со мной споришь, Нель?

И правда…

— Ладно, проехали. Для начала надо написать статью. А там посмотрим.

— На финал разговора я бы даже время не стала тратить, выкинула бы его, и всё.

— И что тогда от этого интервью останется? — невесело усмехаюсь я. — Пространные рассуждения о том, как важно правильно составить меню на неделю?

Аленка ржёт:

— Вот у людей заботы, правда?

Ага… Так почему же нас всех так манит эта богатая сытая жизнь?

— Кстати, о меню. Жрать хочется — сил нет.

— Может, заскочим куда-нибудь?

Это было бы замечательно, но мне не терпится засесть за статью и пересмотреть отснятые фото… Пусть ещё и не обработанные.

— Нет. Выбросите меня у дома.

Я живу в центре. В старинном особняке конца восемнадцатого века, который в то время был доходным домом. Звучит как сказка. Как мечта. Если не уточнять, что сейчас это замызганная коммуналка, в которой мне принадлежат всего две комнаты. В них ведёт длинный-предлинный обшарпанный и зассанный кошками коридор. Сколько ни бьюсь с соседями за то, чтобы его отремонтировать — всё напрасно. Общая кухня — мой личный ад. Или ад — это туалет? Да, пожалуй. Зато в моих комнатах — красота. Я сюда все свои кровно заработанные вложила. Пригласила реставраторов, те очистили стены, восстановили аутентичную, чудом сохранившуюся лепнину и двери… Когда-нибудь, когда в достаточной мере разбогатею, я надеюсь выкупить и остальные комнаты. А пока приходиться мириться с…

— Господи Иисусе! У нас кто-то умер?!

— Нет. Это Серафима нажарила корюшки. Корюшка нынче пошла. Ты разве не в курсе? — размахивая перед собой скрученным в жгут полотенцем, разъясняет моя соседка, богатырского телосложения тётка с жуткой химией на голове. И даже не спрашивайте, кто сейчас делает химию.

— Да не маши ты на меня! Я и так уже, наверное, до трусов провонялась! Вытяжка опять не работает?!

— Не-а.

— Слушай, ну ты бы Никиту своего попросила починить. Мы ж тут все задохнёмся! Серафима Аркадьевна, вы что, нашей смерти хотите?! — ору на весь коридор.

Иногда я задаюсь вопросом, что бы подумали мои богатые и знаменитые друзья, если бы увидели эту сторону моей жизни? Стали бы мне улыбаться, как они это делают в надежде, что их упомянут в очередном выпуске журнала, или бы презрительно отвернулись? А может, им бы показалась занятной двойственность моей жизни? С одной стороны, я летаю бизнес-классом на недели моды в Нью-Йорк и Париж, хожу по всяким презентациям и вечеринкам, одеваюсь исключительно в люкс, который мне, как их инфлюэнсеру, с радостью предоставляют всевозможные бренды. С другой… живу в коммуналке на семерых хозяев, перебиваясь от одной нищенской, в общем-то, зарплаты к другой.

— Никитку? Да ты что? Он же ребёнок совсем! Какой «починить»? — возмущается Дашка. Застываю с открытым ртом. Даже интересно, что бы она сказала, если бы узнала, что её Никитка буквально вчера вечером пытался зажать меня в тёмном углу?

— Тогда Армена! Или, на худой конец, Василия Александровича! В этом доме что, блин, нет мужиков?!

— Кто Армена звал?

Этого ещё не хватало. Гашу в себе трусливое желание завопить «не я!» и скрыться у себя за дверью. Нет сил смотреть, как этот здоровенный волосатый мужик упивается своей безответной ко мне любовью. Бродит побитым псом, ищет встречи. И я только потому, что не могу ответить на его чувства, самой себе кажусь каким-то живодёром. Бесит!

— У Серафимы Аркадьевны вытяжка опять сломалась. Ты не мог бы починить?

— Мог! Ещё как мог…

— А что толку, когда нас отсюда всех подчистую выселят? — вступает в разговор ещё один наш житель. Древний, как дерьмо мамонта, дед.

— Господи, Василий Александрович! Что мешает вам застегнуть ширинку в туалете?!

— Прошу меня простить, Неллечка. Откуда мне было знать, что вы устроите митинг в коридоре?

— Проехали, — отмахиваюсь я. — Что вы там про выселение говорили?

— Никто нас не выселит! У нас, между прочим, частная собственность! Она неприкосновенна! — Дашка подпирает пухлые бока пухлыми же кулаками. — Вот если бы расселить нас предложили — тогда другое дело.

— Чтобы нас расселить, нужно, чтобы все были согласны, — тихо замечает Армен.

— Это ещё почему? — заводится Дашка, которая спит и видит, как отсюда съедет в панельную, на скорую руку слепленную многоэтажку где-нибудь на окраине.

— Потому что те, у кого есть деньги на наши комнаты, наверняка замахнутся на всё крыло. Чтобы и коридор им достался, и кухня, и санузел. А как это сделать, если посреди коридора — две комнаты, которые никто не собирается освобождать? Вы же не собираетесь, Василий Александрович?

— Я тут родился — тут я и помру! Наверное…

— Ну, вот. И Серафима вряд ли куда захочет съехать.

— И я не захочу, — развожу руками. — Остановимся на том, что каждый из нас останется при своём.

— При своём?! — визжит Дашка. — Да мне эта чёртова коммуналка уже знаете где? Во! — проводит ребром по шее. — Достало! Хочу по-человечески жить! Надоело стоять в очереди в туалет. Вонь эта надоела! Проводка вся искрит, текут трубы…

— А я давно предлагала сделать ремонт, — не могу промолчать в нужном месте. — Это ж вы не хотите, всё денег нет.

— Не у всех такой доход, как у вас, Нелли, — тихонько выходит из своей комнаты еще одна наша соседка, маленькая худенькая библиотекарша. Она такая невзрачная и тихая, что, несмотря на пять лет жизни бок о бок, это всё, что я о ней знаю. — Я бы с радостью скинулась на ремонт. Но у меня абсолютно нет денег.

— Так сделайте с этим что-нибудь! — злюсь я. Нет, меня вправду бесит, когда кто-то жалуется на своё безденежье и ни черта не делает для того, чтобы из него выбраться.

— У нас тут что, опять межклассовая рознь затевается? — влетает в квартиру студент-третьекурсник Димка. Его комната аккурат за стенкой. И поглядываю я на неё, как кот на банку сметаны. Может быть, через годик смогу подкопить и выкупить у него драгоценные квадратные метры. Он тоже с радостью съедет в однушку.

— Постойте, Василий Александрович. А с чего вы вообще взяли, что нас собираются выселять?

Глава 2

Нелли

— Так ходил тут один сегодня. В костюме шикарном! Во… — Василий Иванович резко ведёт ладонями от себя, будто приглаживая тот самый шикарный костюм. — А с ним девчонка. Смешная такая. Хромоножка.

— Что значит — ходил? А впустил его кто? — перевожу взгляд с одного соседа по квартире на другого. Если раньше я хотела сбежать, чтобы не пришлось отдавать свой дорогущий костюм в химчистку, то теперь махнула на всё рукой. Пусть дальше прованивается. Главное, по горячим следам выяснить, какого чёрта происходит. Потом это будет сделать гораздо сложнее.

— Так Дашка, кто ж ещё!

— А что я? Имею право! Это и моя квартира, если вы забыли. Что хочу, то и делаю. Понятно?

— И по комнатам чужим шастать?! — весело щурит глаза Василий Александрович. Я открываю рот и, всё ещё не веря, что это возможно, пялюсь, как дура, на Дашку. Та идёт некрасивыми бордовыми пятнами, с потрохами выдавая себя.

— В смысле? Ты что, впустила ко мне какого-то левого мужика? — я перехожу на тихий свистящий шёпот и делаю шаг вперед. Дашка трусливо пятится. Что, в общем-то, правильно, учитывая, как сильно у меня чешутся руки.

В этом месте, наверное, стоит отметить, что у нас с соседями всё же довольно доверительные отношения. По крайней мере, были до этих пор. В шкатулке под замком хранятся запасные ключи от каждой комнаты. Дом действительно старый. Случиться может всё что угодно. Проводка там загорится, или труба прорвётся… Именно поэтому мы решили, что будет правильно, если у каждого жильца будет доступ ко всем помещениям.

— Эй! Ты чего?! Он даже не заходил! Просто заглянул, и всё. Тебе что, жалко?!

— Просто… заглянул?! Ну, да это всё меняет! — саркастически фыркаю я, в то время как остальные жильцы реагируют на ситуацию далеко не так остро. Димка, вон, вообще зубы сушит, обращаясь к кому-то за моей спиной:

— Спорим, что до поножовщины не дойдёт? Ставлю пятихатку!

Я резко оборачиваюсь, готовая поставить зарвавшегося мальчишку на место. Но взгляд застывает на собственном отражении в мутном от времени зеркале, что висит здесь, кажется, не один век. М-да… Сейчас я мало похожу на ту женщину, которой хочу себя видеть. Красиво уложенные к съёмке волосы поникли от жары и запредельной влажности: начёс уныло накренился на один бок, чёлка налипла на лоб, а лицо и вовсе перекосило от ярости. Ужасно! Делаю глубокий вдох. Спокойствие, Нелли, только спокойствие! Ты же приличная интеллигентная женщина, а не потенциальный герой очередного выпуска Дежурной части… Соберись! Где твои манеры? Ты же светский хроникёр, чтоб тебя!

— Дим, перестань. Тут не до веселья, — пока я по крупицам возвращаю себе контроль, за меня вступается библиотекарша. А мне от этого, знаете ли, не легче. Даже её самообладание бесит!

— Нет, я не пойму, меня одну волнует то, что кто-то приводит в наш дом каких-то мужиков с улицы? Ну? — завожусь я. — Чего вы молчите?

— А что изменится, если мы станем волосы на себе рвать? – разводит руками Армен. — Ну, было и было.

Его южный мягкий говор журчит, как ручей, но тоже ни черта не успокаивает.

— И всё?! Пусть она дальше кого попало приводит?!

— И буду водить! Буду! Понятно?! Я хочу нормальной жизни. В нормальной квартире!

Я тоже! Проблема в том, что мы с Дашкой по-разному её себе представляем. Для меня жизнь в старинном особняке в самом сердце города означает принадлежность к высшему обществу. Престиж, будь он проклят! Понты, которые в моей жизни имеют большое значение. Я не могу от этого отказаться ради отдельной кухни три на три с половиной. И даже ради отдельной ванной не могу, хотя и очень страдаю, не имея возможности после долгого рабочего дня расслабиться в горячей воде. Отрываюсь в заграничных командировках. Хотя подчас так в них устаю, что и на это меня не хватает.

— Послушай, я же просила… Просто дай мне время, и я выкуплю твою комнату.

— И когда же это случится? — Дашка вновь воинственно подпирает бока, очень быстро забыв о том, как провинилась.

— Я не могу сказать точно. Через несколько лет.

— Исключено!

— Ну, тогда и ищи покупателя на свою долю! А ко мне водить никого не смей. Я не уступлю ни метра. Ясно?

Подстегиваемая яростью, я срываюсь с места, обхожу Василия Александровича по дуге и достаю ту самую шкатулку с ключами из дешманского шкафа, который купила взамен прекрасного дубового буфета, стоявшего здесь прежде. Вообще тот буфет спасся чудом. Его давно хотели выбросить, и не сделали этого лишь потому, что не могли сдвинуть махину с места. А мои грузчики как-то справились. Пустовало освободившееся место недолго. Я, как и обещала, на следующий же день установила новенький шкаф. Жильцы обрадовались функциональному ДСП-шному чуду. А я обрадовалась доставшемуся мне за бесценок антиквариату, который после реставрации поднялся в цене настолько, что стал довольно-таки неплохим вложением. А ещё буфет отлично вписался в мой до мелочей продуманный и воспроизведённый по архивным фотографиям интерьер.

— Всё! С меня хватит. Я забираю ключ.

— Истеричка! — комментирует моё решение Дашка, в целях безопасности отступая подальше.

— Называй меня как угодно. Главное, не забывай, что трое сособственников из семи не собираются избавляться от недвижимости в этом доме.

— Ты мне жизнь рушишь! — кричит Дашка.

— Тро-о-о-е-е, — напеваю я.

— Дед с бабкой скоро один чёрт помрут!

— А вот не надо нас хоронить! — возмущается Василий Александрович.

— Кого хоронить? Неужто Юлия Дмитриевна из двадцать второй преставилась? — из кухни, расположенной в конце коридора, выглядывает Серафима Аркадьевна. Корюшку она умудряется жарить в платье с белым кружевным воротничком, в серьгах с янтарём и причёской, которая, хоть её и не укладывали стилисты, сейчас выглядит определённо лучше моей.

— Чур тебя! Сегодня видел её на Мойке. Была наша милая Юлия Дмитриевна живей всех живых. Это нас с тобой, Симочка, Дашка хоронит…

— Ай, да ну вас всех! — психует та и прячется у себя, оглушительно хлопнув дверью. Свет мигает. В коридоре гаснет единственная рабочая лампочка. В наступившей тишине слышится, как шуршит, осыпаясь на пол, штукатурка. И тихий вздох Симочки:

— Пойдемте, что ли, есть, пока все живы.

— Да что нам будет? — оживляется вечно голодный Димка.

— Мало ли что? Дарья решительно настроена нас всех отсюда выжить. Глядишь, и по головам пойдёт.

— Ничего она не сделает. Если мы не захотим своё продать — никакой сделки не будет. Рычагов воздействия у неё на нас нет.

Кухня у нас, как говорится, чистенькая, но бедненькая. Сохранившаяся лепнина на потолках странным образом контрастирует с обшарпанными, выкрашенными уродливой зелёной краской панелями. Пол застелен каким-то жутким линолеумом, под которым, как я подозреваю, сохранилась аутентичная плитка. Газовые плиты и стиралки стоят вдоль двух стен. Над ними висят разномастные кухонные шкафчики разных эпох и оттенков. Есть тут и шикарная печь в изразцах, которую, слава богу, никто не успел снести. Я мечтаю, как в один прекрасный день всё отреставрирую… Вообще всё здесь отреставрирую и ка-а-ак заживу! Это будет прекрасно!

— А вот не скажи! Я таких историй наслушалась — закачаешься. Тут риелторы чёрные орудуют, — понизив тон, шепчет Симочка. Я обычно в посиделках на кухне не участвую, но тут уходить не спешу.

— Ну что они сделают? Всех нас поубивают?

— И такое было. Помнишь, Вась, что с Олимпиадой Григорьевной приключилось?

— И что же?

— У Олимпиады была большая квартира в доме на Кузнецкой. Потолки как у нас — больше четырёх метров, комнат пять или шесть. У неё отец, знаете ли, генерал. Вот и выделили…

— И?

— Захотел эту самую квартиру приобрести какой-то богатей. Олимпиада ни в какую. Как можно? Родовое гнездо! Тот ей какие деньги только не предлагал… Олимпиада — в отказ! И что же ты думаешь? Начинает она хиреть. Из цветущей женщины буквально за пару месяцев превращается в ссохшуюся старуху. Врачи только руками разводят. И тут Олипиада вспоминает, что все её беды начались после визита интернет-провайдера. Полезла она, значит, в эту коробку, а там…

— А там? — широко распахнув глаза, интересуется библиотекарша.

— А там какой-то пузырёк. Травили её потихоньку, вот что! Эти самые чёрные риелторы.

— Ужас какой. Не думаю, что сейчас это возможно, — взволнованно замечает библиотекарша.

— Такое, может, и невозможно, да, — соглашается Симочка. — Но людей можно выжить и по-другому.

— Например?

— Продаст, допустим, Дашка свою квартиру какому-нибудь наркоману. Он нас всех и выживет потихоньку…

— Какие-то это страшилки, — вздыхаю я, сладко, до хруста в костях, потягиваясь. Димка сидит, вовсю уплетая корюшку с молодой картошкой. Библиотекарша не ест, кутается в безобразную серую кофту, хотя на дворе лето. Холодно ей, что ли?

— Может, и страшилки. Но готовыми надо быть ко всему. Правда, Леночка?

Ах да, её зовут Леночка… Вот и всё, что я выношу из нашего разговора. Остальное время потеряно зря.

— Пойду приму душ, пока нет других желающих, — говорю я и спешно ретируюсь с кухни. Мои комнаты на контрасте с остальными выглядят царскими хоромами. В одной я оборудовала спальню, пожертвовав значительную площадь под гардеробную. В другой организовала гостиную и кабинет. С красотой этого пространства может конкурировать разве что вид, открывающийся из окон. Я обожаю сидеть на подоконнике с бокалом вина, подолгу вглядываясь в чёрную водную гладь канала. Жаль, сегодня у меня полно дел и совсем не до посиделок.

Я быстро моюсь, с наслаждением смывая с себя этот безумный день. Заказываю поесть, наливаю бокал вина (тут себе не отказываю) и усаживаюсь, наконец, за работу. В первую очередь отсматриваю отснятые фото, маркируя себе те, которым, как мне кажется, стоит дать ход. И ещё раз прослушиваю запись интервью на диктофоне. Морщусь в тех моментах, где сплоховала. Перематываю по несколько раз ответы Натальи. В душе поднимается муть. Я по себе знаю, как это — стать решающим козырем в разборках родителей. Вот почему во мне так откликается история моей героини. Я вижу в ней свою мать, которая тоже ничего не могла противопоставить отцу, живя с ним в закрытом военном городке, в котором он, что называется, был царём и богом.

И ведь я могу написать всё, как есть. Я даже сделаю это, но… Правда в том, что в нашем журнале просто не опубликуют подобный материал, не согласовав его со всеми потенциальным интересантами. Вот тебе и свободная журналистика.

Отбрасываю карандаш и ввожу в строку поисковика «Андрей Казак». Тут же всплывает миллион фотографий. Вот он ещё пока с женой на каком-то приёме в посольстве Израиля, вот они на сафари, в театре… А вот и «беременная» фотосессия, на которые обычно бабы силком затаскивают своих бедных и не совсем понимающих, что они здесь забыли, мужей. Правда, Казак не выглядит ни бедным, ни непонимающим. Говорю ж — ему смело можно переквалифицироваться в модели. Хотя внешне он и не совсем эталонный красавец, в нем есть какая-то совершенно уникальная животная привлекательность. Мы несколько раз пересекались на светских мероприятиях, и я хорошо помню, какое сильное впечатление он производит. И даже это… особенно это мне хорошо знакомо. Мой отец на людях тоже был совсем не таким, каким мы с мамой его видели дома.

Заканчиваю статью ближе к утру. У нас в офисе нет какого-то строгого графика, поэтому все подтягиваются ближе к обеду. Когда я прихожу, главный редактор уже на месте.

— Как съёмка? Юрка сказал, что все прошло неплохо.

— Угу. Текст я уже набросала. Глянешь? Там есть один спорный момент.

— Может, ближе к вечеру, если успею. Тут настоящий дурдом, — Лина обводит заваленный бумагами стол. Мне же, по-видимому, придётся запастись терпением. В конце концов, я только мечтаю занять её место. Главная здесь — она… Ей и командовать.

Иду к себе. Новый номер уже отдан в верстку, так что работы как таковой нет. Зато на вечер намечено две презентации, на которых мне следует быть. Я готовлюсь к этому. Быть красивой, модной и до чёрта востребованной — тоже труд. Только идиотки думают, будто это легко.

— Скукота. — На стол ложится распечатка с моим текстом. Поднимаю взгляд на главреда. — Но если Казак не зарежет концовку, считай, дело сделано.

— Думаешь, на это есть хоть один шанс? — скептически поджимаю губы.

— А ты попробуй. Других вариантов у нас нет. Мы не можем выпустить такую статью без его ведома. Это чревато.

— И что же мне делать?

— Позвони ему! Что ты как в первый раз?

Глава 3

Андрей

— А здесь мы установим балетный станок! — Мишель неуклюже подрыгивает и поворачивается вокруг себя, что, наверное, должно изобразить пируэт. У моей дочери ДЦП, но кто сказал, что это может помешать заняться балетом, когда она так этого хочет? — Ну что ты молчишь, папа! — негодует моя малышка. А после, оставив танцы, забирается ко мне на колени и, обхватив мои колючие щёки ладошками, заставляет на себя посмотреть. Один её глаз все ещё немного косит. Это довольно распространённое осложнение. Зато у неё прекрасная речь. И блестящие мозги.

— А что тут сказать? Когда ты уже всё решила, — рывком поднимаюсь с кресла, не выпуская Мишель из рук. Её хрупкое жилистое тельце напрягается, раскосые глаза наполняются хитрым блеском, она уже знает, что я задумал. Подбрасываю её высоко-высоко, чтобы оправдать ожидания дочери. Та звонко и ужасно заразительно хохочет.

— Папа! Я сейчас упаду! Упаду!!!

— Вот ещё! Привыкай. В балете знаешь, сколько поддержек!

— А это как?!

— Когда тебя партнер на руках таскает.

— И подбрасывает?!

— Ну, может, не совсем… — замечаю туманно, потому как на балете, кажется, ни разу и не был. Этот вид искусства меня не привлекает. Совсем. — Ох, дамочка, похоже, вы сегодня плотно пообедали… Слезай с отца. А то у меня поясницу заклинило.

На самом деле это, конечно, не так. Нет, спину я и впрямь сорвал, но моя крохотная по любым меркам дочь к этому непричастна. Это я, дурак, переборщил вчера в зале, в надежде выпустить пар.

— А в комнате принцессы что мы сделаем? — интересуется Мишель, когда я осторожно опускаю её на пол.

— Понятия не имею, — я хмурю брови. — И если уж на то пошло, я вообще не уверен, что принцесса захочет нам продавать свои комнаты.

М-да… Подстава. Обычно ведь хозяева коммуналок спят и видят, чтобы их расселили. Но собственница двух комнат в доходном доме, что заприметил мой риелтор, вложила в реставрацию принадлежащих ей квадратных метров столько сил, что я очень сомневаюсь, будто теперь она захочет их продать. Тут я не склонен верить шустрой бабе, которая организовала показ. Жопой чую какую-то подставу. Но всё равно хочу… Хочу выкупить всю коммуналку подчистую. Вид из окон там охрененный. Да и вообще… Мне, наверное, от деда-академика передалась тяга к истории. Или же свою роль сыграло то, что первые десять лет своей жизни я провёл в квартире, подобной этой. Пока дед не был вынужден продать ее за долги.

— Я бы тоже не захотела. — Мишель тяжело вздыхает и сокрушённо качает головой. — И что тогда? У нас не будет этой квартиры?

— Не знаю. Ты чего повесила нос? Неужели она тебе так сильно понравилась?

— Очень! Я бы могла ездить по коридору на велосипеде. Или играть с друзьями в догонялки. И в прятки!

— Ну, не знаю. Боюсь, ты вырастешь до того, как закончится ремонт. Мороки там — дай боже.

Вообще вчера мы договорились с риелтором, что он организует нам ещё один показ, на который будут приглашены специалист по реставрации и прораб. Впрочем, мне и без их заключений понятно, что проект будет (если будет) дорогим, энергозатратным и не очень-то быстрым. Даже не знаю, стоит ли в него ввязываться. Или лучше купить апартаменты в новом доме. Нам с Мишель нужен дом. Всё ж я надеялся, что съёмная квартира — это временная мера.

— Я так хочу жить там, папочка!

Ах лиса… Ну лиса! Знает, как меня разжалобить… Я усмехаюсь, делаю Женьке «сливку» и отхожу, потому что у меня звонит брошенный где-то в коридоре телефон. Номер незнаком.

— Да!

— Добрый день, Андрей Владимирович. Меня зовут Нелли Ерофеева, я обозреватель журнала «Т*»… Может быть, вы в курсе…

— Извините, я не даю интервью, — перебиваю журналистку и отвожу трубку от уха, потеряв всякий интерес к разговору, когда до меня доносится:

— Вы — может быть. Но ваша жена даёт интервью с удовольствием.

Я плотнее сжимаю челюсти. Жена… Ну да. Эта и впрямь не упустит возможности где-нибудь засветиться.

— И? Что теперь? Чего вы от меня хотите?

— Ничего особенного. Всего лишь убедиться, что вы в курсе.

— В курсе чего? — сощуриваюсь. Девица на том конце связи молчит, а я вдруг понимаю, что бедная светская обозревательница банально трусит перейти дорогу такому влиятельному дяде, как я. Вот тебе и независимая журналистика. Во всей, так сказать, красе.

— И что? Вы со всеми мужьями интервью их жен согласовываете? — усмехаюсь. — Или мне одному такая выпала честь?

— Да. То есть нет… Это политика руководства, — вроде бы ровно отвечает Нелли… Или как её там. Но мне почему-то кажется, что сдержанность ей даётся с трудом. — Нам не нужны скандалы. Редакционная политика нашего глянца заключается совсем в другом.

— И в чём же? — подхожу к кофемашине, выставляю программу и нажимаю на кнопку «пуск». Зёрна смалываются с оглушительным грохотом. В этом шуме теряется большая часть из речи светской обозревательницы.

— … у журнала многолетняя репутация, которой мы очень дорожим. Поэтому нам и доверяют свои секреты сильные мира… Мы публикуем только проверенную информацию, в отличие от всяких желтых изданий.

— Похвально.

— Тогда… в какой форме вам будет удобно согласовать текст? Я могу скинуть его вам на почту?

— Можете, конечно. Кто ж вам помешает?

Она снова медлит, прежде чем мне ответить:

— Отлично. Если вас всё устроит, достаточно в ответ прислать мне короткую резолюцию.

Что ж… По крайней мере, ей хватает мозгов подстраховаться.

— Посмотрим, — сбрасываю вызов, не обещая ничего конкретного. — Мишка, тебе сделать какао?

— С тортом? — заглядывает в кухню моя сладкоежка-дочь.

— Опять? Живот не заболит?

— От торта?! Да никогда в жизни!

— Ну, смотри. Как знаешь. Мне ещё нужно поработать.

Оставляю Мишель наедине с какао и тортом, а сам уединяюсь в кабинете. Здесь всё не то и не так. Не под меня сделано. Но это что? Я привыкну, наверное. Другого выхода нет. Как нет возврата и к старой устоявшейся жизни. Я из тех, кто долго запрягает, да… Но если уж что-то решаю — то всё... Пиши пропало.

Отодвигаю свой кофе подальше от разложенного на столе плана коммуналки. Здесь восемь комнат, по четыре по разные стороны от огромного коридора, два санузла и просторная кухня в торце… Заманчиво. Мишель, опять же, она понравилась. Нарушая размеренный ход мыслей, вновь звонит телефон. С экрана на меня смотрит жена. В скором, надеюсь, бывшая. На фото Наталья выглядит как белокурый непорочный ангел. Это даже удивительно, насколько её идеальный фасад не соответствует гнилому содержанию.

— Да… Слушаю.

— Что… с… моей… картой?

— С твоей? Я не знаю. А одну из своих ненужных я, кажется, вчера аннулировал.

— Какой же ты козёл, Казак! Это были мои деньги! Мои… Я их заработала!

— Чем, прости?

— Тем, что терпела тебя целых пятнадцать лет! Ложилась под тебя, озабоченного урода! И дочь тебе родила, может, ты забыл?! А потом таскалась с ней по врачам и реабилитационным центрам…

О, эту песню я слышал много раз. Ничего нового.

— У тебя всё?

— Ты не можешь лишить меня моей жизни!

— Жизни — нет. Что ты, Наташ, мы же цивилизованные люди. А вот отлучить тебя от кормушки мне вполне по силам. Ты сама настояла на том, чтобы подписать брачный контракт.

— Так хотел папа! Я была юной и ни черта не соображала!

— Кто ж знал, что с тех пор всё настолько изменится, правда?

И тут мне действительно надо сказать большое спасибо тестю. Когда мы поженились с Натальей, я был студентом без гроша в кармане, а она — избалованной дочкой чиновника средней руки, довольно прочно сидящего на государственных потоках. Тесть опасался, как бы я не наложил лапу на те активы, что он переписал на Наташку, заметая следы… Вот и заставил нас подписать брачный контракт. С тех пор и впрямь многое изменилось. Наташкины активы были проданы. А потом мой тесть погорел на крупной взятке. Его судили, дали срок, естественно, конфисковав всё, что у него было. А я за это время поднялся. Сделал имя в определённых кругах, разбогател и обрёл влияние.

— Я подам на тебя в суд!

— Это всегда пожалуйста…

— Я уничтожу твою репутацию! С тобой не захочет работать ни один приличный человек!

— Мне уже бояться? А я-то думаю, чего ты звонишь…

— Все узнают, что ты из себя представляешь!

— Пожалуйста. Ни в чём себе не отказывай. У тебя ещё что-нибудь?

— Да пошёл ты! — бросает напоследок моя «любимая» жёнушка и отключается. В ухо льются гудки.

Откладываю телефон, а потом, не выдержав, со всей дури бахаю кулаком по столу. Может быть, я и впрямь законченный урод. Но я действительно не понимаю, какого хрена эта избалованная сучка решила, будто я ей что-то должен. Пока я, как дурной, пахал, та ложилась за моей спиной едва ли не под каждого вхожего в наш дом мужика. Вот почему, собственно, дом я ей всё-таки оставил.

— Ой!

Вскидываю взгляд. Мишель стоит, придерживаясь за дверь. Интересно, как долго?

— Что?

— Это мама звонила, да?

— Угу. Мама… — я выбираюсь из-за стола, подхожу ближе. Сажусь на корточки, чтобы быть с дочкой на одном уровне. — Ты по ней скучаешь?

— Немножко, — отвечает Мишель слишком торопливо, чтобы это могло быть правдой. Твою ж мать! За грудиной тянет привычное чувство вины. Но чёрта с два оно возьмёт надо мной верх. Я и так ради дочки терпел непозволительно долго. Больше просто нет сил. У меня неприятие на физическом уровне. По типу того, как человеческий организм отторгает плохо подобранный донорский орган. — А она совсем-совсем не хочет меня видеть?

Ярость обжигает нутро. Бесит то, что ради спокойствия Мишель я снова вынужден врать. Врать и выгораживать.

— Конечно, хочет.

— Врёшь ты всё. Думаю, мама не хочет меня видеть из-за того, что я не такая, как все.

— Что значит — «не такая»? — холодею я.

— Ты знаешь, — шепчет Мишель.

— Не знаю, и знать не хочу. Ты самая красивая, самая любимая девочка на свете. Я не променяю тебя ни на одну другую.

Мишель отрывает взгляд от пола и робко улыбается.

— Почему же мама совсем ко мне не приезжает?

— Наверное, у неё дела.

— Какие?

Вздыхаю. Хватка у моей доченьки отцовская, бульдожья. Это, с одной стороны, хорошо, иначе она со своим диагнозом ни за что бы не сделала таких успехов. С другой… я порой совершенно не знаю, как выстраивать с ней диалог.

— Ну, вот сегодня, например, твоя мама давала интервью.

— Правда?! А кому?

— Какому-то модному журналу.

— Ух ты! Как будто она модель. Или звезда. Это, наверное, важное дело.

— Наверное.

— Важнее меня.

Ну, вот как эта хитрая лиса так легко расставляет ловушки?

— Важней тебя нет ничего на свете! — убеждённо говорю я и, чтобы положить конец этому трудному для нас всех разговору, добавляю: — Рассказывай, что ещё ты хотела бы видеть в своей новой детской. Я думаю в следующий раз взять с собой на объект дизайнера. М-м-м? Что скажешь? Будет интересно.

— И меня возьмёшь?

— Не знаю. У тебя же лагерь. Если что, я всё-всё покажу тебе на визуализации.

— Что такое «визуализация»?

— Это такие картинки, воспроизводящие то, как будет выглядеть наш дом после ремонта.

— Если старые хозяева захотят его продать.

— Да. Точно. — Растираю переносицу двумя пальцами.

— Ты их убедишь! — уверенно кивает головой Мишель.

— Почему ты так в этом уверена?

— Потому что ты — это ты, — она закатывает глаза. Как всегда в такие моменты, моё сердце пропускает удар. Есть что-то ужасно трогательное в этой её святой вере в мои возможности.

— Я постараюсь что-нибудь придумать. Ух ты ж чёрт! Только посмотри, сколько времени. Тебе уже давно пора в кровать…

— Сначала мыться!

— Точно. Сама справишься?

Мишель опять закатывает глаза и, прихрамывая на одну ногу, выходит. Для ребенка с ДЦП она очень и очень подвижная. Пока Мишель купается, я проверяю почту, вспомнив о злосчастной статейке. Пробегаюсь по сопровождающим её фото. Наталья красива, бесспорно. Но мне неприятно на неё смотреть. И читать неприятно её излияния о том, как важно составлять чертово меню. Потому что она никогда этим не занималась. Хватает меня примерно до середины текста. Чувствуя, как в душе вновь поднимается мутная злоба, я отвечаю на письмо коротким «ок» и сворачиваю переписку.

Глава 4

Нелли

Следующие три недели пролетают, как один день. Время вообще с возрастом ускоряется, а лето проносится как-то уж совсем ненормально быстро. Я порхаю с одного светского мероприятия на другое. Что-то пишу, делаю какие-то обзоры, посещаю презентации, различные ивенты, уделаю много времени развитию своего «Телеграм»-канала, тусуюсь со звёздами, выступаю в роли модного эксперта на съёмках ТВ-шоу. И вроде бы всё идет как надо. Вот она – та жизнь, к которой я всегда стремилась, но почему-то она меня совершенно не радует. Ближе к середине августа я ловлю себя на том, что уже и забыла, когда нормально спала. Когда ехала после работы домой, а не на очередную халтурку, когда сыто ела… Был ли у меня за это время хоть один трезвый день? Ведь куда не придёшь — тебе первым делом норовят сунуть в руки бокал шампанского. Не жизнь, а сплошной праздник, от которого я ужасно устала. Оказывается, выгорание запросто можно схлопотать, даже занимаясь любимым делом. Осознание того, что полностью выдохлась, приходит внезапно. Прошу у Вишневской несколько выходных. Она даёт, видно, понимая, что на работе толку от меня всё равно мало. Еду домой с единственным желанием — завалиться в кровать и провести перед телевизором несколько дней, тупо пересматривая любимые фильмы. И, наконец, выспаться. В квартире никого — свобода. Соседи днём на работе. Димка уехал проведать родителей, а Василий Александрович выбил для себя и Симочки путёвку в санаторий. Позавчера их проводили.

Захожу в квартиру.

— Есть кто? — кричу на всякий случай.

Ни-ко-го. Только эхо прокатывается. Довольно качаю головой. Заказываю поесть, иду в душ, смывая липкий пот — жара в этом году ужасная. Доставка приезжает неожиданно быстро. Расплачиваюсь. Плетусь в кухню. М-да. С голодухи я назаказывала столько, что еды теперь хватит на неделю. Щедро наполняю свою тарелку. Остатки убираю в холодильник. Настроение медленно, но верно ползёт вверх. Я красиво сервирую поднос, пританцовывая, выхожу в коридор и сталкиваюсь в дверях с…

— Вы кто?! — отскакиваю в сторону, но уже поздно. Бокал с вишнёвым соком падает, заливая белоснежную рубашку мужика, макароны съезжают с тарелки на поднос, а с подноса – на всё ту же белоснежную рубашку.

— Твою мать!

— Вы кто?! Что вам надо?! — я пячусь назад, отбрасываю поднос на стол и хватаюсь за огромный разделочный нож. В коридоре темно, кухню, напротив, заливает яркое солнце, и поэтому картинка у меня перед глазами далеко не сразу обретает чёткость. А может, это от страха.

— Нож убери. Не то поранишься. Я покупатель квартиры. А ты здесь живешь, выходит?

— Вы?!

— Да, я. Ч-черт. Дайте мне, что ли, полотенце…

Я откладываю тесак. Взволнованно облизываю губы. Промаргиваюсь и снова на него пялюсь. Ну, да… Точно. Передо мной Андрей Казак собственной персоной. Никакой ошибки тут быть не может, хотя, конечно, в подобные совпадения даже как-то не верится сходу. Скольжу взглядом по его раздосадованной физиономии, плотно сжавшимся челюстям, мощной колонне шеи, мышцам, которые облепила намокшая ткань. Во рту сохнет.

— Постойте. Что значит — покупатель?

Казак беспардонно пересекает комнату. Не дождавшись от меня помощи, берёт Симочкино кухонное полотенце и начинает растирать безобразное пятно на груди. Меня обдаёт волной исходящего от него аромата. Ух ты… Я вроде бы неплохо разбираюсь в парфюме, но это что-то совершенно мне незнакомое. Но оттого не менее привлекательное. Казак резко оборачивается и ловит мой заинтересованный взгляд прежде, чем я успеваю взять себя в руки. Приплыли…

— То и значит.

— И кто же продает свою комнату?

Наверное, чтобы не попадать в такие идиотские ситуации, мне нужно чаще трахаться с чем-то кроме работы. Отворачиваюсь к столу, стряхиваю остатки макарон в мусор. Руки дрожат. Я пытаюсь припомнить, когда бы меня так клинило на мужике — и не могу. Со своим последним парнем я рассталась года два назад. Но там точно всё было не так. Более сдержанно и… пресно, что ли?

— Все.

— О, нет. Тут вы ошибаетесь. Я, — тычу в себя длинным пальцем, — ничего не продаю.

— Ах, так это ты владелица двух комнат слева? — Козак залипает на секунду на моём лице, соскальзывает вниз. Проходится от макушки до пяток и обратно. Я переминаюсь с ноги на ногу, понимая, как сейчас выгляжу. Впрочем, какого хрена? Гостей я не ждала. Спортивный топик, оставляющий открытым живот, короткие шорты-парашюты — вполне нормальная одежда для дома.

— Именно. — Я скрещиваю на груди руки. То, как приглашающе выглядит в этом положении грудь, понимаю, лишь когда Козак начинает на неё откровенно пялиться. Его взгляд тяжелеет. Он трясёт головой, будто избавляясь от наваждения. М-да… Похоже, не меня одну приложило.

— Сколько ты хочешь сверху рыночной стоимости?

— Нисколько. Моя квартира не продаётся.

— Вздор. Миллион? Два? Больше не дам. И никто не даст…

— Вы совсем меня не слышите? Квартира не продается. Никогда. Ни за какие деньги. Кто вас вообще впустил?

И ведь меня злит вовсе не то, что кто-то из наших снова отдал ключи постороннему дяде с улицы. Бесит собственная реакция на этого самого дядю, который ко всем прочим своим недостаткам спит и видит, как бы заграбастать мою жилплощадь. Что за чёрт? Откуда такая реакция? Я ведь знаю, какой он деспот. Я сама своими ушами слышала, как о нём отзывалась жена. Неужто жизнь меня ничему не учит? Нет. Быть такого не может. Я далеко не дура. И парни у меня были всегда исключительно положительные. Будто я собственным примером стремилась опровергнуть утверждение о том, что девочки выбирают похожего на отца партнёра. Может, в этом и заключается моя проблема? В том, что не было в этих отношениях огонька?

— Дарья, кажется. Они как раз обсуждают с моим юристом сделку. А я решил ещё раз посмотреть, что покупаю. — Казак, наконец, переводит взгляд с меня на потолок.

— Не тесно вам будет в Дарьиной-то комнате? — усмехаюсь я.

— Почему только в ней? Я уже заручился согласием на продажу от всех жильцов.

Казак холодно улыбается и окидывает меня ледяным нечитаемым взглядом. У меня внутри зарождается дрожь и перекидывается на руки. Сжимаю кулаки. Врет он всё! Мы это тысячу раз обсуждали.

— Не верю. Симочка и Василий Александрович ни за что не захотят съехать. В этой квартире прошла вся их жизнь.

— Все изменилось с тех пор, как Василий Александрович сделал Серафиме Аркадьевне предложение.

Я открываю рот. Какое ещё предложение? Эх. Всё же зря я решила вести трезвый образ жизни. Сейчас бы мне точно не помешал бокал вина. Или чего покрепче.

— Предложение? Вы шутите?

— Ни в коем случае. Они решили пожениться. Разве это не мило? — и снова его красивых губ касается холодная улыбка, от которой у меня одновременно и стынет кровь, и по-новой вскипает. Соображай, Нелли! Ну, же…

— Даже если так. Я всё равно ничего продавать не стану.

— Ума не приложу, зачем вам так упрямиться. Деньги я предлагаю хорошие и…

— Не всё можно купить за деньги! — не даю ему договорить.

— Да? — Казак иронично приподнимает бровь. — Мой вам совет — подумайте о продаже. Пока я предлагаю хорошую цену.

— Вы мне угрожаете?! — изумляюсь я. В голове проносятся страшилки Симочки о чёрных риелторах и прочая дичь, которой определённо нет места в двадцать первом веке.

— Что вы. Мы цивилизованные люди. Я прошу. — Он подходит ко мне вплотную и касается пальцами разгорячённой щеки. Мое дыхание обрывается. Есть в нём что-то демоническое, какая-то сила, способная убедить собеседника в чём угодно. Не удивительно, что он считается одним из лучших адвокатов страны. — У меня, знаете ли, есть дочь. Ей страшно понравилась ваша квартира. Она называет её комнатой принцессы и мечтает в ней жить.

Это определенно гипноз. Сто процентов. Я, не в силах отвести взгляда, слежу за тем, как шевелятся его губы, как под плотной кожей перекатываются желваки, а вокруг демонических глаз собираются морщинки… На какой-то миг мне и впрямь начинает казаться, что он всё говорит правильно. Я почти готова уступить свою комнату его дочери. Можно даже без денег.

К счастью, мне хватает мозгов одуматься. Не веря в то, что это происходит со мной, я резко отступаю. Туман нехотя рассеивается. Я определённо сошла с ума!

— Очень жаль. Мне моя квартира тоже, знаете ли, очень нравится. Боюсь, вашей дочери придется с этим смириться.

Казак явно намеревается оставить за собой последнее слово, даже набирает воздуха в грудь, но наш диалог прерывают.

— Ой, а ты чего дома? — испуганно интересуется Дашка, завидев меня на кухне. Следом за ней в кухню входит неопределённого возраста парень.

— У меня выходной. А вы… что здесь забыли?

— Мы обсуждаем сделку купли-продажи! — вклинивается тот самый парень в разговор. Видно, это юрист, о котором упоминал Казак. — А вы, надо полагать, та самая неуловимая собственница двух прекрасных комнат с видом на канал?

— Почему же неуловимая?

— Потому что тебя дома никогда нет! Шляешься где попало, а у нас тут серьёзные вопросы решаются, — вмешивается Дашка.

— Решаются? Правда? А я думала, обтяпываются за моей спиной. Кстати, — оборачиваюсь к юристу, — я свою долю в коммуналке продавать не намерена. Так что, боюсь, зря вы старались.

По тому, как парень реагирует на мои слова, я понимаю, что ему известна моя позиция. Но, похоже, не очень-то она его волнует. Неужели думают, что сумеют меня убедить? Или… надеются заставить?

Ну да! Бред какой-то… Не желая и дальше продолжать этот бесполезный разговор, выхожу из кухни и запираюсь в собственной комнате. Всё здесь принадлежит мне! Так было, и так будет. Я не собираюсь никуда съезжать, а если Казак только попробует на меня надавить, я ему такое устрою! Такое устрою… что мало ему не покажется. Да, может, я не могу похвастаться его связями. И уж конечно у меня нет его влияния. Однако ему не стоит меня недооценивать. Я ведь вполне могу предать это дело огласке! У меня тысячи подписчиков. Это тоже чего-то да стоит... Казаку не по силам меня запугать. Я не из робкого десятка. Была бы такой — осталась бы жить в задрипанном военном городишке. У папеньки под крылышком.

Останавливаюсь у трюмо. Вот тебе и отдых! Будь Дашка неладна! Это она всех взбаламутила. Нормально жили, так нет же…

За дверью слышатся голоса. Я подбегаю к ней, приставляю ухо… Но слышу только, как за непрошенными гостями защелкивается замок. А потом Дашка грозно требует:

— Выходи на разговор!

— Нам не о чем говорить. Квартира не продается — и точка.

— Разве ты не понимаешь, что своим упрямством рушишь нам жизнь?!

— Я?! — всё-таки открываю, ошалев от такой наглости.

— Да! Тебя всё равно никогда нет дома. Какая разница, где тебе жить?!

— Большая разница! Я в эту квартиру всю душу вложила!

— Ну, так вложи в другую. Если уж Симочка с Василием Александровичем решились съехать…

— Не без твоей помощи, как я понимаю? Здорово же ты промыла мозги старикам.

— По-твоему, они не заслужили нормальной жизни?

— У них была нормальная жизнь здесь!

— С кухней, где семеро по лавкам?! И очередью в туалет?!

— Их всё устраивало, Даша. И если бы ты не промыла им мозг, своего решения они бы не изменили.

— Пусть так! Пусть… промыла. Но я для них хорошую квартиру с этого олигарха стрясла. Почти в центре. Этаж нижний. Кухонька хоть и маленькая, но своя. Санузел. Ты хотя бы представляешь, как это важно для стариков?

— Вот только не надо убеждать меня, что ты об их благополучии печёшься!

— Не буду. А ты о ком-нибудь кроме себя хоть когда-нибудь думаешь?! Семь человек из-за тебя одной мучаются!

Да пошло оно всё! Захлопываю дверь у Дашки перед носом. Да, может, это и так. Может, мной действительно эгоизм движет. Но я, чёрт его дери, имею на него полное право! В ответ Дашка тоже хлопает дверью. Я подхожу к окну, складываю руки на груди. Как лихо они, пока я работала, всё у меня за спиной обтяпали… Но ничего, ничего. Я что-нибудь придумаю.

Глава 5

Андрей

— Ну, что скажете?

— Скажу, что наш план накрылся медным тазом, Гриша. Ч-чёрт! Столько времени просрали… Сколько, кстати? Недели три? — закидываю портфель на заднее сиденье «Мерса» и, придерживая дверь рукой, оборачиваюсь к ушлому проныре, которого мне порекомендовали в качестве отличного специалиста по сделкам с недвижимостью.

— Ну, если и вашу командировку считать, то где-то так примерно. Впрочем, из Цюриха вы бы вряд ли нашли другой вариант. А я вот парочку нарыл… На крайний случай.

Гриша протягивает мне папку с документами.

— А сразу этого нельзя было сделать? — хмурю брови.

— Так вы сами, Андрей Владимирович, сказали, что хотите эту, — подбородок парня взмывает вверх, к огромным, ещё тех времён окнам, — во что бы то ни стало. Мы попытались. Нашли подходящие для всех варианты расселения. Это, кстати, тоже тот ещё геморрой…

— Верю. Да только, Гриш, на деле результата нет.

— Так ведь эта бабёнка неуловимая совершенно! Я чего уж не делал, чтобы выйти с ней на личную встречу. Но её нереально застать дома. К тому же Дарья Ивановна меня убедила, что никаких проблем с соседями не будет.

— Мне ли тебе объяснять, какой у Дарьи Ивановны был интерес?

— Можно ещё попытаться, — не сдаётся Гриша. — Поднять цену…

— Исключено. Я и так переплачиваю огромные деньги.

— Помнится, мы на старте обсудили, что это неизбежная плата за возможность жить в историческом центре. Но если для вас так принципиально остаться в пределах бюджета, то можно подумать и над другими вариантами.

— Какими же?

— Более… творческими.

— А вот этого не надо, — предостерегаю я.

— Да я ж не предлагаю ничего криминального, — Гриша вскидывает перед собой руки.

— И слава богу. Если человек не желает продавать свою часть, я не собираюсь его заставлять делать это. За кого вы меня принимаете?

Сажусь в машину. Не скрывая своего раздражения, хлопаю дверью. Жаль, что ничего не вышло. Хотя на какой-то момент показалось, что ещё немного — и строптивица будет есть из моих рук. Впрочем, это было бы совсем уж идеально. Не может в один день вот так по всем направлениям фартить. Я же, чёрт его дери, развёлся! Да, пришлось кое-кому звонить и просить ускорить процедуру, но ради такого дела чего только не сделаешь.

— Куда едем, Андрей Владимирович?

— Домой.

Душа требует праздника. Я в законном браке, считай, пятнадцать лет провёл, а тут сво-бо-да! И главное, что Мишель теперь будет со мной на вполне законных основаниях. Наталья больше не сможет мною манипулировать через дочь. Это, пожалуй, единственный рычаг давления, который у неё ещё сохранялся.

В кондитерской на первом этаже покупаю коробочку любимых дочкиных пирожных. Я ещё не решил до конца, стоит ли Мишке рассказывать, что мы с её матерью развелись, но если мне подвернётся хороший повод, пожалуй, лучше будет подсластить пилюлю.

— Галина Сергеевна, я пришёл. Мишка! Папа дома…

Из гостиной выглядывает домработница:

— Добрый день, Андрей Владимирович. Вы сегодня рано. Обед накрывать?

— Потом, — отмахиваюсь. — Что это наша попрыгунья меня не идёт встречать?

— Не слышит, может? — с сомнением замечает Галина Сергеевна. — Мишель! Папа пришёл!

Тишина. Уснула она, что ли? Прохожу по коридору, тихонько открываю дверь. Мишель лежит на кровати, накрывшись с головой. Не жарко ей? Опускаюсь на кровать, тяну руку к одеялу.

— Уйди!

Так! А это ещё что?

— Эй… Ну-ка посмотри на меня. Что случилось?

Мишель неуклюже вскакивает.

— Ничего! Просто я тебя… я тебя ненавижу!

Вот это номер! Та-а-ак, и кто мне объяснит, какого чёрта произошло за те несколько часов, что мы не виделись? А ведь произошло. Я никогда ещё не видел свою малышку такой.

— Ненавижу! — повторяет дрожащими губами.

— Это я с первого раза понял. Лучше расскажи, чем я это заслужил.

— Ты не даёшь маме со мной встречаться!

Ах вот оно что. Выходит, Наталья, узнав, что нас развели, всё же решила напоследок нагадить? Я думал, она умней. Что ж, мне не впервой ошибаться насчет этой бабы. Нутро обжигает холодная ярость.

— Ты говорила с мамой?

— Нет!

— Тогда с чего ты взяла, будто я не даю вам встречаться?

— Я прочитала журнал! — на мохнатых Мишкиных ресницах повисают слёзы и капают по одной на бледные щёки.

— Так, стоп! Во-первых, прекращай плакать. Никакой причины для твоих слёз нет. — Я осторожно стираю пальцами влажные дорожки. — А во-вторых, какой ещё журнал?

— Тот, которому мама дала интервью! Я всё ждала, ждала, когда оно выйдет… — Мишка судорожно всхлипывает, вряд ли осознавая, что со мной делает её плач. С большим трудом вспоминаю, о каком интервью дочка толкует. С тех пор, когда я узнал об этом самом интервью, утекло уже столько воды, что я и думать о нём забыл. Оглядываюсь в поисках злосчастного журнала.

— Что ты ищешь?

— Так журнал этот. Надо же знать, на чём основаны предъявленные мне обвинения? — шучу, не слишком-то надеясь развеселить дочь.

— Ты говоришь, как юрист! — морщит нос Мишель. Отходчивая она у меня всё же девчонка. Обижаться долго не может.

— Я и есть юрист. Ну, где эта макулатура?

Мишка запускает ручку под одеяло и нашаривает планшет.

— Сейчас всё можно прочитать прямо на сайте журнала, — она снова всхлипывает.

— Да… Как-то я об этом не подумал.

Сайт открыт как раз в нужном месте. Пробегаюсь по статье взглядом. Это я уже видел, это читал… А это…

— Какого хрена? — срывается недоверчиво с губ. Я снова и снова прохожусь по тексту, как будто мой взгляд сможет вымарать написанное из сети.

— «Извините. Можно ещё раз… Вы утверждаете, что муж вас бил?» — «О, гораздо хуже! Он изводил меня психологически. Хотя почему изводил? Андрей и сейчас не оставляет меня в покое. Вот поэтому я и подала на развод». — «Вот как? И как же это проявляется?» — «Ну как абьюзеры обычно изводят своих жертв? Способов более чем достаточно». — «Думаю, для лучшего понимания здесь не помешает какой-то пример». — «Пример?» — «Да. Самой большой жестокости, с которой вам пришлось столкнуться в браке». — «Он хочет отнять у меня ребёнка».

Я, наверное, совру, если скажу, что не предполагал чего-то подобного. Наталья слишком мстительная, чтобы просто так отпустить ситуацию. Очень хорошо понимая, что она из себя представляет, я, конечно, ожидал каких-то мелких пакостей. Например, я ничуть бы не удивился, выйди она в свет с мужиком в первый же день после развода, надеясь меня унизить в глазах партнёров. Но всё же… Всё же я верил, что у неё существуют границы. Линии, за которые она не станет заступать хотя бы ради ребёнка.

— Я погуглила слово «абьюзер».

Твою мать!

— И? Что ты думаешь? Я на него похож?

Мишель смотрит куда угодно, но не на меня, нервно комкает в пальцах одеяло и молчит так долго, что у меня начинается паника.

— Не знаю.

— Я никогда не преследовал цели отнять тебя у матери. Я просто настаивал, чтобы ты осталась жить со мной. Только так я могу о тебе позаботиться, как следует. Понимаешь? Это большая разница.

— Не слишком-то я её вижу.

— Твоя мама может к тебе прийти в любое время. Это даже не обсуждается.

— Зачем же она сказала, что ты хочешь меня отнять?

— Не знаю. Может быть, её неправильно поняли, — наглым образом вру, выгораживая гадину, вместо того чтобы придушить её собственными же руками.

— Или она неправильно поняла! — Мишель внезапно оживляется от пришедшей ей в голову мысли.

— О чём это ты? — настороженно интересуюсь я.

— О том, что мама могла тебя неправильно понять! А значит, что?

— Что?

— Я прямо сейчас ей позвоню и всё объясню, как следует! Как думаешь, ещё не поздно? Она придёт? Я так по ней скучала, ты прав…

Мишель неуклюже выбирается из кровати, прихрамывая, бежит к столу, с трудом находит собственный телефон среди разбросанных на столе рисунков и прикладывает к уху. Моё сердце, кажется, звучит в такт длинным гудкам, которые я очень явственно слышу, даже находясь на приличном расстоянии.

— Алло, мамочка! Привет! А я вот звоню тебе… Опять… — Это невыносимо. Я пытаюсь сосредоточиться на чём-то другом, но мой эфир целиком заполняет захлебывающийся от нетерпения Мишкин голос, что с каждым новым словом становится всё неуверенней и несчастней. — Значит, не можешь… Ладно. Это ничего. Тогда, может быть, завтра? Ты позвони, если захочешь встретиться. Папочка совсем не против. Ты разве не знала? А, ну ладно… Пока.

Не уверен, что это возможно, но, кажется, щёки Мишки становятся ещё бледней, чем прежде.

— Я всё маме объяснила.

— Вот и хорошо. Разобрались… — Чешу репу, вообще не понимая, что тут ещё сказать. — Ой, я же забыл совсем! Я там пирожные принес твои любимые. Пойдем пить чай?

—Угу, — будто маленький робот кивает Мишка. — Только потом. Хорошо?

— А сейчас что? Будешь киснуть?

— Не буду!

Топчусь ещё недолго на пороге и выхожу. Чёрте что! Ума не приложу, что с этим делать. Ну не сказать же ей: «Мишель, знаешь, мать у нас с тобой с лёгким прибабахом, ты на неё сильно внимания не обращай». А иначе как ещё объяснить маленькой славной девочке, почему её мамаше не до неё? Она же в себе ищет причину! Думает, это с ней что-то не так. Наташка в её представлении — богиня. Недосягаемый идеал. На фоне которого Мишка собственную ущербность чувствует ещё острее. Я это знаю наверняка, потому как будучи младше, она щедро делилась со мной своими мыслями. А замыкаться стала вот только теперь, повзрослев.

Закрываюсь в кабинете. Беру трубку. Долго верчу ту в руках, прежде чем набираю номер и прикладываю к уху. Может быть, я совершаю ошибку, но…

— Да. Я вся внимание.

— Сколько?

— Ты о чём, Казак? Я не понимаю.

— Сколько ты хочешь за встречу с Мишкой?

— Ты спятил? — хохочет Наталья, и я понимаю, что она уже навеселе, а ведь на часах и четырёх нет. Я сегодня специально освободился пораньше.

— Сколько? — рычу я. — Второй раз предлагать не стану.

— Не сильно ты высокого обо мне мнения, правда? — удивительно, но в её голосе вдруг проступает грусть.

— Что есть — то есть. Но мы это уже много раз обсуждали. Давай ближе к делу, Наташ. Ты хотела некоторого материального вознаграждения, я подумал, что это справедливо.

— Ты понял это до того, как оставил меня без гроша в кармане, или после?

— Опять ты за своё? Я же сказал, что не собираюсь муссировать давно закрытые темы. Готов предложить тебе десять тысяч долларов в месяц. Подумай хорошенько. Если не о деньгах, то о совести. С чистой, говорят, даже спится лучше.

— Тебе-то откуда это знать?

— А вот не надо! Я для Мишки всё что хочешь сделаю. Слышишь? Не доводи до греха. И поменьше трепись в интервью. Мне плевать, но наша дочь, оказывается, их читает. Так когда ты сможешь её навестить?

— Может быть, после плавания. У неё в четверг бассейн?

— В понедельник, среду и пятницу, — цежу, откидываясь затылком на подголовник. Меня не удивляет, что она не в курсе расписания Мишель. И даже уже не злит.

— Ну, значит, в пятницу. Пока…

— Пока.

Откладываю телефон. Одной проблемой меньше. А вот писак всё же стоит поставить на место. Чтобы неповадно было. Да, я понимаю, что они выполняли свою работу. И более того, даже пытались со мной согласовать то, что получилось в итоге. То, что я сам дал этой статейке ход, как раз и сводит случившееся к абсурду. Идиотская ситуация, как ни крути. С одной стороны, мне хочется крови. С другой — даже нечего предъявить. Ведь текст мной одобрен, если конечно, они ничего в нём не поменяли… Шанс призрачный, но всё же есть.

Открываю компьютер, пролистываю почту, с трудом находя письмо почти месячной давности. Пробегаюсь по «рыбе» взглядом. Сличаю с опубликованным. Бешусь от того, что мне не к чему придраться. Автор статьи, кем бы он ни был, не переставил и запятой. Если бы я дочитал до конца, Мишель не пришлось бы это всё пережить. Но смириться с тем, что я один виноват в происходящем, практически нереально. Я размышляю, как мне лучше поступить, но в голову ничего толкового не лезет. В конце концов, я решаю заходить через самый верх. Благо выход на собственника журнала у меня имеется.

Глава 6

Нелли

— Неллька, ты где ходишь?!

Каблук застревает в решётке слива, туфля соскальзывает с ноги, а я по инерции проношусь босой вперёд ещё на несколько метров.

— Ч-чёрт! Я за кофе вышла. А что?

Выдёргиваю туфлю и с досадой провожу пальцем по содранной коже. Хорошо хоть туфли не новые. Из позапрошлой коллекции. Но всё равно ужасно жаль. Я очень трепетно отношусь к вещам. Они для меня являются неким символом новой жизни.

— Что-что! Тебя на седьмой вызывают. Срочно!

Свинцовую плёнку над головой вспарывает молния. Я вскидываю лицо к небу, и в ту же секунду оно проливается на меня дождём, будто только этой отмашки и ждало.

— Бегу! — перекрикиваю раскаты грома. От перекрёстка до здания, где располагается редакция, каких-то пятьдесят метров, но я успеваю вымокнуть до нитки. В таком виде идти к начальству не хочется. Теряя драгоценные минуты, сначала иду к себе. Здесь хранится одежда на все случаи жизни, ведь я никогда не знаю, как закончится тот или иной день. Бывает так, что приходится всё бросать и мчаться. То на какую-то презентацию, то на премьеру, а то и вовсе на интервью, если у героя, которого мы ждали, внезапно освобождается пара часов.

— Тебя Вишневская ищет! Чего ты копаешься?

— Да знаю я. Сейчас переоденусь и пойду.

— Она рвёт и мечет.

— Поняла. Переодеться не выйдет, — достаю из ящика стола рулон бумажных полотенец, отрываю сразу несколько в надежде хоть немного просушить одежду по дороге наверх. — Что за спешка, не знаешь?

— Люся говорит, что ей хозяин звонил. Ругался… Ну а потом она сразу тебя стала искать, — с трудом за мной поспевая, докладывает Марина. Хозяин — это серьёзно. Интересно, что ему могло не понравиться? Гашу тревогу и толкаю дверь в кабинет главреда. Тот, как и положено, шикарный. Но когда его займу я, обязательно всё здесь переделаю. На мой вкус, сейчас в нём нет изюминки.

— Где тебя носит?! — Вишневская подхватывается из-за стола, подносит к тонким красным губам вейп и яростно затягивается.

— Что-то случилось?

— Ничего хорошего! Кроме того, что меня из-за тебя как девочку отчитали! Впрочем, чего это я? Сама виновата. Я же тут главный редактор, в конце концов!

Алена делает ещё одну затяжку и резко выпускает пар через нос.

— Уточни, пожалуйста, о чём речь.…

— Об интервью с Казаком! Вот скажи мне, ты уверена, что согласовала концовку?

— Конечно.

— Странно. Потому что сейчас вдруг оказывается, что господин Казак какого-то чёрта очень, очень недоволен. Так недоволен, что даже не поленился позвонить нашему собственнику. Ты понимаешь, какая это подстава?

— Понимаю. Остался только вопрос: какие ко мне претензии?

— Весьма серьёзные. Дело может даже дойти до суда. Если мы не извинимся.

— Извинимся? Он что, не только абьюзер, но ещё и идиот?

— Нелли! — одёргивает меня Вишневская.

— А что — я? Разве не понятно, что это ничего не решит, а лишь привлечёт ещё больше внимания к тому, о чём, как я понимаю, говорить не стоит?

— Конечно, понятно. Именно поэтому вам придётся придумать, как действовать более тонко, — раздаётся арктически холодный голос за спиной. Надо отдать должное Вишневской, самообладание у неё не в пример моему. Я застываю перепуганным зайцем, а она, вон, ничего. Откладывает вейп и, расставив руки в радушном приветствии, делает шаг навстречу незваному гостю. Или званому. Попробуй теперь разберись.

— Андрей Владимирович? Я ничего не путаю?

— Нет. А вы — Алёна Михайловна, надо полагать?

— Всё верно. А это…

— Нелли Ерофеева. Одна из лучших наших обозревательниц.

Стоять отвёрнутой и дальше просто неприлично. Я делаю глубокий вдох и поворачиваюсь лицом к Казаку.

— Добрый день.

На его надменном лице мелькает лёгкое удивление. Да уж… Я тоже не ожидала встретиться с ним вот так. Невольно ёжусь. Мы и близко не в одной лиге. Тягаться с такими себе дороже. Вот почему я предпочла перестраховаться, наступив на горло собственной песне. Соглашаясь по факту с цензурой. Так какого чёрта теперь я ещё и виновата?!

Вероятно, в какой-то момент этот вопрос проступает у меня на лице. Потому как взгляд Казака становится совсем уж колючим, когда он обводит меня им с ног до головы и обратно.

— Точно лучших?

— Не сомневайтесь, — я вскидываю подбородок, чтобы этот мудак не думал, будто ему удалось меня запугать. Это ж надо, как ему хвост прижало, раз он не пожалел времени и лично явился в редакцию! Пожалуй, это первый такой случай в истории. Обычно нам просто звонят. — Свою работу я делаю прекрасно. Жаль, не всегда результат зависит лишь от моих профессиональных навыков.

Вишневская, стоящая от меня по правую руку, закашливается. Окей. Может, мне стоило промолчать и не накалять. Но какого чёрта? Он согласовал текст! И я не виновата в том, что у него на неделе семь пятниц.

— Ваш профессиональный навык — собирать сплетни, я ничего не путаю?

— Андрей Владимирович, ну что вы? Мы серьёзное издание. Вот почему Нелли к вам обратилась сразу же. Ещё на этапе написания текста.

— И его согласовала с вами, — добавляю я, не сводя взгляда с Казака. Не всё ж ему одному на меня пялиться! — Или вы теперь это отрицаете?

— Думаю, всё дело в банальном недопонимании, — затыкает меня Вишневская. Зря. Я бы очень хотела послушать, что ответит этот урод. Теперь приходится сделать над собою усилие. Чтобы смолчать. И чтобы не отвернуться под его прожигающим взглядом из-под недовольно сведённых вместе бровей. — Нам не составит труда со всем разобраться. Правда, Андрей Владимирович? А ты можешь быть свободна.

Свободна?! Да что б его! Неужели это нужно было сказать именно так? Именно этими, мать его, формулировками?

Мои щёки горят. Нет, пылают… Унижение просто адское. Как Алёна не понимает, что так нельзя? Это максимально непрофессионально. Впрочем, какое ей до этого дело? Она же уверена, что за неимением альтернативы я даже это съем. И самое гадкое, что она права. А какой у меня выход? Не увольняться же! Куда я пойду? Кому я нужна? В отличие от многих моих коллег, я не теряю связи с реальностью и понимаю, что жизнь, которая у меня есть сейчас — не моя вовсе. Я её одолжила. Как те сумки, которые мне в обмен на рекламу предоставляют модные бренды. Если я останусь за бортом глянца, никто и не вспомнит, кто такая Нелли Ерофеева.

Распрямляю плечи и иду прочь. Настроение — дерьмо. А ведь рабочий день ещё не закончен. На сегодня намечена грандиозная вечеринка по случаю открытия парусной регаты, которую мы каждый год освещаем.

Закрываю за собой дверь. Прячусь в уединении небольшого, но всё же отдельного кабинета. Гляжу в зеркало.

— Твою мать!

Ну, вылитая мокрая курица! Особенно обидно, что такой меня видел Казак. М-да… Женское тщеславие — ужасная штука. Казалось бы, какое мне дело до этого мудака? Усилием воли заставляю себя выбросить его из головы, но получается с трудом — слишком много его в моей жизни. Так много, что начинает казаться, будто это и не случайность вовсе. Мы, женщины, любим себе придумать то, чего нет. Увидеть божий промысел в банальном совпадении. Глубину океана — в луже. Намёк на пустом месте. И так далее, и так далее…

Ближе к вечеру дождь заканчивается. Из салона красоты я выхожу свежей, как майская роза. И такой же красивой. Впрочем, никаких преференций внешность мне не даёт. В светской тусовке ты не найдёшь урода. Брать здесь нужно другим. Моё оружие — интеллект и хорошо подвешенный язык. Это здорово помогает, ведь моя работа не ограничивается работой в журнале. Параллельно мне с успехом удаётся развивать собственный канал о моде и светской жизни. Смешно, но часть контента я действительно подаю под видом сплетен. Такой подход находит большой отклик у читателя. Но это вовсе не означает, что я не проверяю получаемую информацию. Тут даже Казак не нашёл бы, что мне предъявить. Чёрт, поверить не могу, что я опять о нём думаю!

— Нелли! Иди к нам! Я забил для тебя местечко!

Среди блуждающих по открытой террасе селебрити замечаю знакомого звёздного визажиста. Хороший парень. Не гнида. Таких сейчас нечасто встретишь. Мы приятельствуем, насколько это вообще возможно с нашим сумасшедшим ритмом жизни. А пересекаясь в местах вроде этого, стараемся держаться вместе.

— Привет! — Обязательный поцелуй в щёку. — Шикарно выглядишь. А загар какой!

— Это всё моя новая линейка кремов для загара. Как раз отмечаю выход! — в руку мне перекочёвывает бокал с шампанским. Я смеюсь:

— Очень выгодно! Праздник за чужой счёт.

— Бери на вооружение.

Мы отходим к заборчику нависающей над заливом веранды. Отсюда открывается великолепный вид на марину, пришвартованные яхты, водную гладь, что на горизонте сливается с небом, и догорающий закат. Шампанское расслабляет, смывает усталость. Мы неспешно болтаем, обсуждаем наряды гостей и последние новости. Сплетни стекаются к Сердару в каких-то немыслимых количествах. Не забываю и о работе. Мне предстоит написать заметку о том, кто посетил мероприятие, и их наряды. Пока из интересных персонажей – недавно овдовевшая светская львица и устроившая скандал на борту самолёта певичка. Делаю себе пометки в телефоне и принимаюсь за второй бокал. К моменту, когда на импровизированную сцену выходит диджей, я позволяю себе расслабиться. Работа сделана, можно в кои веки о ней забыть и просто насладиться очередным летним вечером. Сердар зовет танцевать. А я не то чтобы даже хочу… Просто он так зажигательно двигается, что отказать ему невозможно. Сливаемся с толпой таких же, как мы. Я и забыла, когда так в последний раз отжигала. Всё приходится какие-то маски носить, сдерживаться, а тут шампанское отпускает контроль… Есть только я и музыка. Двигаюсь в такт. Веду руками по телу, вращаю бёдрами. Сердар трётся рядом, плотоядно улыбаясь. Показываю ему язык. Я-то знаю, что он верен жене, и все эти его гримасы — не более чем шалость. Снова закрываю глаза и растворяюсь в звуках. Чувствую себя звездой. Кожей ощущаю чужие взгляды. Да… Смотрите. Вот я какая. Пританцовывая, собираю волосы и поднимаю вверх — ужасно жарко. А когда снова открываю глаза, будто с разбега врезаюсь в голодный взгляд наблюдающего за мной мужика. Казак! Вот и как тут не поверишь в совпадения?

Теперь уж молния проносится по моему телу. Ещё чуть-чуть — и грянет гром. Нет. Этого нельзя допустить… Отпускаю волосы, тянусь к уху Сердара:

— Пойду чего-нибудь выпью.

— Угу!

Подхожу к бару. Шампанское в запотевших бокалах смотрится изумительно. Беру один, хотя, наверное, завтра и пожалею об этом. Точнее, уже сегодня. Часы на запястье показывают первый час.

— Какой вечерок…

Оборачиваюсь слишком резко. В голове кружится, и предметы, лица людей вокруг теряют чёткость… Кажется, я здорово перебрала. Пока я соображаю, что ответить, Казак подходит ближе. Он тоже переоделся после нашей последней встречи в офисе.

— Угу. Мне, пожалуй, пора.

— Постой! — Андрей ловит меня за руку. Не удержавшись на ногах, я по инерции врезаюсь в его грудь. С губ срывается идиотский смешок.

— Упс! — комментирую, вновь обретя равновесие. Поднимаю расфокусированный взгляд вверх по его груди, шее, квадратному подбородку к плотно сжатым губам. Хочется их коснуться, чтобы заставить его расслабиться. Но вместо этого я зачем-то облизываю свои… — Так чего вы хотели?

— У меня к тебе предложение.

— Дай-ка я угадаю! Вы хотите продолжить этот вечер в местечке потише.

«Чего?! Че-го, мать его? Я это сказала?» — это будет первая мысль, когда память ко мне вернётся. А пока я в своих словах не вижу ничего предосудительного. Алкоголь делает меня бесшабашной.

— Вообще-то я о другом, — криво улыбается надменная задница. — Но почему бы и нет?

Глава 7

Андрей

Не сказать, что я удивлён. Как липнут бабы к мужикам побогаче, мне хорошо известно. Просто обычно это происходит гораздо изящней. Не так в лоб. Тут же всё происходит с точностью до наоборот. С таким же успехом она могла нацепить себе на лоб ценник. Поначалу это даже несколько напрягает. Всё же в мужике природой заложен охотничий инстинкт, а тут вообще ничего делать не надо. Сиди и смотри, как добыча сама идёт к тебе в руки. С другой стороны, разве это не плюс? Чисто внешне девка определённо мне нравится. Я завелся, ещё когда наблюдал за ней на танцполе, так что…

Оглядываюсь. Моя лодка очень удачно пришвартована неподалеку. Даже место искать не надо. Да и Мишель в кои веки под присмотром — ещё один повод ни в чём себе не отказывать.

— Пойдём! Ты все забрала? Сумочку? Телефон?

— Угу, — девица пьяно улыбается и похлопывает ладошкой по свисающему с плеча клатчу. — А куда пойдём?

— На мою лодку.

— У тебя есть лодка? Ик…

Мадам так же пьяна, как и красива, запоздало понимаю я. Мелькает мысль отделаться от неё, пока не поздно. В моих планах не было трахать труп. Задумчиво тереблю ключи в кармане.

— Есть.

— Так чего же мы стоим?

— Да вот сомневаюсь, дойдёшь ли ты, — кривлю губы в улыбке. На самом деле я её почти презираю за легкость, с которой она мне себя предложила. Не удивлюсь, если… Нелли? (так же её зовут?) использует работу в своей паршивой газетёнке лишь для таких вот знакомств. Но это не мешает мне её хотеть. Впрочем, у меня так давно не было секса, что, может, дело вовсе не в личности, а в самой возможности, наконец, выпустить пар.

Нелли осоловело моргает. Опускается взглядом к своим ногам в открытых босоножках на высокой шпильке. Поджимает пальчики с алым педикюром и, наклонившись, расстёгивает ремешки, решительно избавляясь от обуви.

— Так я точно не сломаю шею.

Эта бесшабашная, какая-то совершенно детская выходка сводит на нет мои колебания. Я ухмыляюсь. Беру пьяную барышню за руку и увожу за собой. В памяти всплывают картинки из прошлого: школьный выпускной, встреча рассвета и одноклассницы, которые тоже вот так разулись под конец вечера. Ух, сколько лет прошло с тех пор!

— Наверное, хорошо, когда есть своя лодка…

— Почему?

— Можно поднять парус и плыть, куда угодно.

Кошусь на идущую рядом девицу. Смешная! Шагает вперёд, широко раскинув по сторонам руки, будто хочет обнять весь мир, и говорит что-то уж совсем неожиданное. Что, скорей, можно услышать от семнадцатилетней одноклассницы на выпускном, но никак не от взрослой женщины, так откровенно предложившей себя.

— И куда бы ты поплыла?

— Оу… Не знаю. А куда можно?

— Куда угодно, — усмехаюсь я. — Здесь же выход к морю.

— Это, наверное, классно… А вы?

— Что я?

— Куда плавали? Или ходили… Кажется, так говорят? Моряки ходят?

— Да никуда особенно. Времени нет. Хорошо, если удаётся по месту пару раз куда-нибудь выбраться. Нам сюда, — осторожно забираюсь на борт, подаю руку Нелли. Та без всяких колебаний вкладывает свою ладонь в мою и… прыгает. Я не ожидал от неё подобной резвости, поэтому на ногах мы остаемся чудом. Нелли глупо хихикает. Поднимает взгляд и… снова призывно облизывает губы. Неожиданно для себя понимаю, что не прочь отведать их вкус. Наклоняюсь, накрываю её рот своим, обхватываю затылок. Нелли стонет. Я усмехаюсь. Вообще ничего такого не произошло, она явно переигрывает, желая то ли понравиться, то ли показать мне свою страсть. Не удивлюсь, если окажется, что все бабы проходят какие-то курсы, на которых их этому учат. Наташка тоже была очень шумной. А потом оказалось, что она притворялась. И что ей моя сексуальная активность была поперёк горла. В то время как я, дурак, верил, будто у нас с ней фейерверк.

Лодку пошатывает. Нелли теряет равновесие. Спотыкается в темноте о канат.

— Сейчас, погоди… Я включу освещение, пока мы тут не покалечились.

Спускаюсь в рубку, открываю дверь. Лодка у меня небольшая, но места на двоих более чем достаточно. В небольшом холодильнике нахожу бутылку вина. С сомнением верчу в руках. С Нелли явно достаточно. Но ничего другого я ей предложить не могу. А переходить к делу вот так, даже несмотря на то, что мы оба знаем, чем всё закончится в итоге, кажется мне невежливым.

Пока я вожусь внизу, Нелли перемещается на корму.

— Не холодно? — киваю на её ступни, опущенные в воду. Ноги у неё красивые, это я сразу заметил.

— Не-а! — Нелли опасно накреняется, зачерпывает ладонью воду и хулигански брызгает в меня.

— Не свались.

— Не свалюсь! — дует капризно губы. За время, что меня не было, её как будто развезло ещё сильнее. Неуверенно кошусь на бутылку. Ей точно хватит, но это не означает, что сам я не могу выпить. Наливаю вина в бокал. Сажусь рядом, закрываю глаза. Размеренно плещет о борт вода, откуда-то издалека доносятся взрывы смеха, огни светлячками расползаются вдоль береговой линии, и на несколько десятков метров никого. Хо-ро-шо…

— Дай! — тянется к моему бокалу Нелли.

— Вот ещё. Тебе хватит.

— А чего это ты за меня решаешь? — упрямится эта дурочка. Ну и ладно. Хочет ощутить все прелести похмелья? Кто я такой, чтобы ей препятствовать? Главное, чтобы это не помешало довести начатое до конца. Судя по её настрою нажраться, действовать надо быстро. Пока она ещё хоть что-то соображает.

Гостья делает глоток, глядя мне в глаза. Отставляет бокал. Я поднимаю руку, очерчиваю пальцами скулу, касаюсь полных губ. Она дрожит. Лето близится к концу, и ветерок, набегающий с моря, совсем неласковый. Опускаю взгляд к явным свидетельствам того, что она озябла. Похоже, лифчика на ней нет. Я смещаюсь, обнимаю её. Прохожусь ладонями по спине, согревая, нащупывая язычок молнии. Иначе платья с неё не снять… Нелли снова протяжно стонет, когда я дергаю язычок вниз. Спускаюсь по позвоночнику большим пальцем. Чувствую миллионы мурашек, выступивших на коже.

— Холодно?

— Нет. Жарко… — она трётся холодным-таки носом о мою шею. — Ты та-а-ак пахнешь. Я чуть не кончила, когда впервые унюхала твой... ну ты понял.

Ух ты. Люблю, когда женщина называет вещи своими именами. Это заводит. Равно как и её откровенность. Готовность не только признаться в собственной маленькой слабости, но и ей поддаться. Я опускаю руку, чтобы расстегнуть брюки и ослабить болезненное давление на возбуждённый член. Нелли ведёт плечами, спуская платье с плеч. Медленно-медленно ткань сползает вниз, цепляется на миг за возбуждённые навершия сосков и опускается под грудь. Воздух со свистом врывается в мои лёгкие. Сиськи у неё идеальные. Тяжёлые, изумительной грушевидной формы. Рот наполняется слюной. Я опускаю Нелли на палубу, а сам, нависнув сверху, беру сосок в рот.

— Да-а-а. Сильней… Вот так… Хороший мальчик.

Мальчик? Я? Я бы рассмеялся, если бы не этот чувственный морок, что туманит голову. Втягиваю вершинку. Принимаюсь с силой посасывать. Из горла вырываются странные звуки. Я урчу, как сытый кот, и толкаюсь, толкаюсь бёдрами. На нас всё ещё одежда, но это только сильней обостряет чувства. Пью её надсадные вдохи.

— Возьми его.

Нелли смеётся, протискивает ладонь между нашими телами и обхватывает мой раскалённый член ладонью.

— Ого…

— Ага.

Поговорили. Я нетерпеливо дергаюсь в её руке.

— Жёстче. Он не сломается, — цежу сквозь стиснутые зубы. Нелли ёрзает. Отталкивает меня от себя. И в ответ на мой недоумённый взгляд замечает:

— Я должна его увидеть.

Её глаза лихорадочно горят. Оу-у. Может, зря я решил, что это игра? Она вроде театральных не кончала, и вряд ли бы смогла изобразить такую страсть. Сажусь на задницу. Откидываю пиджак. Одежда в полном беспорядке, ну и чёрт с ней. Снимаю галстук. Нелли наблюдает за мной, сидя на коленях и едва заметно покачиваясь из стороны в сторону, как кобра перед лицом заклинателя змей. Её шикарное платье сбилось на талии и оголило бёдра, отчего становится виден треугольник внизу живота. Зачарованно на неё глядя, расстегиваю рубашку. Нелли резко наклоняется, касается моих плеч ладонями и толкает, заставляя откинуться на спину. А как только я подчиняюсь, касается языком моих рёбер чуть пониже груди. Я шиплю. Она размашисто ведёт языком ниже, оставляя на коже влажную дорожку…

— Какой вкусный… Я знала, что ты будешь таким.

Ч-чёрт! Ч-чёрт! Ч-чёрт! Я кончу, если она не заткнётся…

— Ты ещё не пробовала основного блюда, — сиплю. Нелли отстраняется. Её немного потряхивает от возбуждения, и это офигеть как заводит. Я вспомнить не могу, когда кого-нибудь так хотел. Ловлю её сосок ртом и, не жалея, прикусываю, пока она медлит.

— Плохой мальчик. Я не разрешала! — Нелли бьёт меня по рукам и медленно сползает вниз, просовывая большие пальцы под резинку боксеров. Я приподнимаю задницу, она не без труда стаскивает трусы вместе с брюками. Член выпрыгивает на свет божий, как чёрт из табакерки. Он до того налит, что в уздечке тянет. Я вот-вот взорвусь.

— Ты меня им убьёшь, — шепчет Нелли. Ч-чёрт. Банальщина, конечно, но ведь приём работает. Я задушенно фыркаю. Обхватываю её затылок ладонью и притягиваю к себе.

— Уверен, ты выживешь. Рискнём?

На моих глазах она из чувственной куртизанки превращается в недотрогу.

— У меня давно никого не было.

Ага. Как же… Не было. Так я и поверил. Подкидываю бёдра, прохожусь стояком по её пышущей жаром сердцевине. Нелли выгибает спину, откидывает голову и протяжно стонет. Ну вот… А то чуть ли не на попятный… Отодвигаю в сторону мокрые трусики, касаюсь воспалённого узелка. Нелли хнычет, насаживается на мою руку в абсолютном беспамятстве. Я убираю пальцы, безошибочно нахожу вход и начинаю медленно в неё протискиваться. В ушах шумит, плеск воды заглушает наш бессвязный шепот. Я не самый комфортный партнёр, понятно, но она, как и ожидалось, справляется. Приноровляется к размеру и, будто напрочь забыв о моём удовольствии, целиком и полностью сосредотачивается на собственном. Закрыв глаза, двигает бёдрами, несколько раз меняет положение, пока не находит нужный угол.

— Мамочки…

Гладит свою грудь, щиплет соски и двигается, двигается, двигается… Я уже ни черта не чувствую, передержав. Но сейчас дело чести дать ей закончить начатое. И это, наконец, случается. Нелли с криком кончает, падает мне на грудь и жалобно хнычет, когда я, спуская, не позволяю ей отстраниться.

Это абсолютно самый фееричный секс в моей жизни.

Как я выдержал это и не помер, сложно понять. Разгорячённую, покрытую потом кожу холодит. Надо закругляться.

— Х-холодно…

— Это точно. А еще твёрдо. Мои кости не скажут мне завтра спасибо. Пойдём.

Кое-как поднимаемся, Нелли первой шагает к лестнице.

— Шею там не сверни! — кричу ей, собирая разбросанные по палубе вещи. С охапкой барахла спускаюсь вниз. Захожу в туалет, чтобы привести себя в порядок. И только там понимаю, почему мне было так кайфово. Я не надел резинку! Ощущение довольства в одну секунду сменяется чувством паники. Вываливаюсь из гальюна, залетаю в комнату. Нелли спит, завернувшись в плед. Не зная, как поступить, сажусь рядом. Нервным жестом прохожусь по волосам. Три пятнадцать, до подъёма пара часов. Решаю, что они ничего не решат, и с чистой совестью укладываюсь рядом. Ну не оставлять же её здесь одну! Да и будить, чтобы спровадить домой после всего, что у нас было — не вариант. Нам ещё с последствиями предстоит разобраться.

Закрываю глаза. Кровать узкая, и чтобы устроиться поудобнее, приходится её приобнять. Носа касаются шоколадного цвета пряди. Я вдыхаю насыщенный аромат её парфюма. Мне тоже нравится, как она пахнет… Может быть, нам даже стоит повторить. Или нет. Такие переживания могут быть крайне опасными. Чего мне меньше всего хочется после развода, так это нового геморроя, связанного с бабой.

Глава 8

Нелли

Просыпаюсь от жуткой головной боли. Открываю глаза и тут же снова со стоном зажмуриваюсь. Что случилось? Где я? Со страхом принимаюсь перебирать события вчерашнего вечера. Память нехотя подчиняется, хотя любое усилие над собой мучительно. В голове красными пульсирующими вспышками события, образы, лица… Вечеринка на яхте, шампанское, друзья и дикие танцы. А потом… О, Нет… Нет, мать его! Только не это…

— «У меня к тебе предложение». — «Дай-ка я угадаю! Вы хотите продолжить этот вечер в местечке потише!»

Чего?! Че-го, мать его? Это я сказала?

Зарываюсь в подушку лицом. Подтягиваю колени к груди, и это приводит к тому, что я, сама того не желая, только лишь сильнее вжимаюсь задницей в пах лежащего за спиной мужика. Кровь в жилах стынет. Красный морок перед глазами сгущается. И в нём, в этом красном, наши перекошенные от похоти лица… Контуры блестящих от пота тел. Рывки. Стоны… Шлепки. Всхлипы. Озвученные вслух бесстыжие просьбы. Нет, скорее команды…

На коже выступают мурашки. Меня начинает трясти. Наверное, это похмельный озноб. Или страх. Или стыд. Или всё вместе. Какого чёрта на меня нашло? Ничего ведь не предвещало! Да, я сразу на него отреагировала, ещё при первой встрече, но это совершенно не означает, что всё должно было закончиться так! Я же не какая-то… шлюха. Господи! Как мне теперь прикажете ему в глаза смотреть? А никак! Само собой ко мне приходит идеальное решение. Не дыша, медленно отодвигаюсь. В голове взрывается новая вспышка боли, а к пересохшему горлу подкатывает тошнота. Даю себе пару минут, чтобы как-то с этим со всем справиться. Медленно оборачиваюсь. Только бы его не разбудить! Только бы не разбудить… Андрей сдвигает закинутую за голову руку на лоб, но не просыпается. Я залипаю на этой картине. Фигура у него не сказать что модельная, но… Она такая правильная, что ли? Сильные мышцы на руках, крепкая грудь. Живот… Нет, без всяких там кубиков, но вполне себе плоский. С хорошо выраженными косыми. А ниже… Трясу головой, в надежде избавиться от совсем уж демонических картинок. Он — чёрт! Сто процентов. Дьявол! Не может обычный человек иметь такой… — одёргиваю себя, — такое на меня влияние. Казак определённо меня опоил.

Медленно встаю на колени и ползком кое-как слезаю с кровати. Сгребаю платье, с трудом в него втискиваюсь. Тороплюсь так, что задеваю макушкой вход, ступеньки скрипят под босыми ногами. Я едва живая от страха. Не знаю, что буду делать, если он вдруг меня окликнет.

Холодно. Ужасно холодно. Изо рта идёт пар. На корме нахожу брошенную сумочку и туфли. Вот идиотка! А если бы на лодку кто-то пробрался? Тут же документы, телефон, карты! Впрочем, это не самая большая глупость из тех, что я совершила сегодня ночью. Кое-как спрыгиваю на деревяный настил и, прихрамывая, бегу прочь. А дальше — такси, излишне пристальные взгляды водителя… Мосты уже навели, слава богу. Не приходится делать крюк. Я и без этого приезжаю домой едва живая.

Первым делом — душ. Я ведь даже не помылась. От меня несёт. А на бёдрах стягивает кожу от подсохшей… О, мамочки! После душа приходится бежать в аптеку. Во-первых, я не хочу забеременеть. Во-вторых, подхватить какую-нибудь заразу. Впрочем, я не уверена, что «Мирамистин» с этим справится.

Наша коммуналка просыпается, когда я, наконец, забираюсь в постель. Предохранители перегорают. Я проваливаюсь в беспамятство, из которого меня вытаскивает звонок в дверь. Вообще-то мне даже в голову не приходило, что Казак может последовать за мной. Наверняка для него это очередной ничего не значащий перепихон. Но когда в дверь позвонили, я здорово испугалась. Потому что… ну, кто ещё, право, мог ко мне явиться посреди рабочего дня? Оказалось, газовики. С очередной проверкой. Интересно, сколько времени мне понадобится, чтобы обо всём забыть и не вздрагивать при малейшем шорохе?

В офис приезжаю после обеда.

— Хреново выглядишь, — комментируют коллеги, отведя взгляды от мониторов. — Это тебя на регате так помотало?

— На шампанском опять сэкономили, — на слове «шампанское» передергиваю плечами. Алёнка хохочет. Весело ей. Ну, ничего! Я отомщу, когда похмелье будет у неё. Вяло отсалютовав напоследок, иду к себе. Дрожащими, как у наркоманки, руками вскрываю пакетик растворимого супа. Химия — это то, что сейчас меня спасёт. Я надеюсь. Высыпаю содержимое пакетика в чашку… Щёлкает чайник. Заливаю порошок кипятком. В нос ударяет обалденный аромат курочки и специй. С губ слетает полный блаженства стон — сейчас мне мало надо для счастья. Поворачиваюсь, чтобы достать ложку и…

— Какого чёрта? Вас стучать не учили?

Казак стоит на пороге, привалившись плечом к косяку и сложив на груди руки. Выглядит он не в пример мне свежо. Ну, ещё бы. Это ж не он нажрался!

— Разве я мог увидеть что-то новое для себя? — замечает он, проходясь по мне злющим взглядом. Была бы я черепахой, тут же втянула бы голову в панцирь. Но я человек. И со стыда могу разве что провалиться под землю.

— Вы точно хотите об этом поговорить?

— О, мы, оказывается, снова на вы!

Кажется, у меня краснеют даже подошвы. Я пригубляю суп, не находясь с ответом. Кипяток обжигает язык. Так мне и надо!

— На ты мы, вроде, не переходили, — замечаю совсем уж жалко.

— А, вон оно что! У тебя память отшибло. Тогда тем более надо к врачу. Пойдём!

— К какому ещё врачу?! В смысле? У меня рабочий день, знаете ли… Я…

— Ты сейчас пойдёшь со мной. У меня мало времени. И твоего я много не отниму.

— Я не понимаю! Чего ты хочешь?

— Чтобы ты сдала анализы, — поясняет Казак, придавливая меня к полу тяжёлым взглядом.

— Анализы? — я просто не могу в это поверить! Смотрю на него, открыв рот, и не могу выдавить из себя ни слова больше.

— Да. Анализы. Послушай, — Казак косится куда-то за спину, после заходит в кабинет и закрывает за собой дверь. Спасибо и на этом! — Может, ты и привыкла трахаться вот так, без защиты, но мне это несвойственно. Я хотел бы убедиться…

— Что я не наградила тебя хламидиями? — в конечном счёте ярость берёт верх над моими чувствами, и я вновь обретаю способность мыслить.

— Вроде того. А ещё нужно принять меры экстренной контрацепции.

Каждое слово, слетающее с губ Казака, оседает на моей коже грязью. И хоть умом я понимаю, что ничего такого в его словах нет, они всё равно глубоко меня задевают. Я с такой силой стискиваю зубы, чтобы не вцепиться этому козлу в глотку, что стихнувшая, кажется, вот только боль возвращается.

— Я уже приняла «Постинор», — цежу сквозь зубы.

— Может быть. Но я этого не видел.

Ярость из головы перекидывается на всё тело, проходит разрядами тока. Я срываюсь с места, хватаю сумочку, вытрясаю её содержимое на стол. Руки ходят ходуном… Ну и чёрт с ним. Среди помад, салфеток, флакона духов и прочей мелочёвки нахожу коробочку с лекарством, выдавливаю вторую таблетку, которую, по-хорошему, стоит принять лишь часа через два, и под его тёмным взглядом закидываю в рот.

— Доволен?! — рявкаю, сглотнув. — А, нет, постой… Давай уж, чтобы никаких подозрений, — подлетаю к своему недавнему любовнику и, широко открыв рот, вываливаю язык. — А-а-а-а-а. Ну?! Убедился? Я проглотила.

Из глаз Андрея Владимировича на меня смотрит бездна. Даже знать не хочу, какие картинки родились в его воспалённом мозгу! Выглядит он просто бешеным.

— Убедился, да. Дело за анализами. И не надо так на меня смотреть. Мы оба потеряли голову.

Это его «потеряли голову» неожиданно льстит. Нет, я точно какая-то больная! Прижимаю пальцы к вискам.

— Ну, раз оба, то и анализы будем сдавать оба. Пойдём!

Сгребаю со стола в сумку всё, что из неё высыпала. Закидываю на плечо.

— О! Вижу, вы уже успели переговорить… — заглядывает в кабинет Вишневская. Перевожу недоумённый взгляд с начальницы на своего нежданного гостя. Что она имеет в виду, интересно?

— Нет, ещё не успели. Я как раз пригласил Нелли на обед, чтобы обсудить детали. Вы не против?

— Конечно, нет. Это весьма разумно.

Я заставляю себя улыбнуться, зачем-то подыгрывая Андрею.

— О чём Лина говорила? — интересуюсь я, когда за нами закрываются двери лифта.

— О твоём новом задании.

— И в чём же оно заключается?

Нет, всё же какой дурацкий день! Всё одно к одному. Теперь ещё и это… Он, значит, в курсе, а я — нет.

— Насколько я знаю, вы делаете серию заметок о бизнесе, который занимается благотворительными проектами.

— Скорее, о бизнесменах. И каким боком здесь вы?

— Я — ваш новый герой. Вишневская, что, вообще ничего тебе не сказала?

Двери лифта открываются. Казак пропускает меня вперёд. Ну просто джентльмен, чтоб ему пусто было!

— Нет. Я сегодня приехала в офис позже обычного. А на последней планёрке ничего такого мы не обсуждали.

Казак бросает на меня очередной понимающий взгляд, и схлынувший было румянец вновь начинает движение вверх по моим щекам. Ну что за дерьмо!

— Ты задолжала мне извинения за ту статейку.

— А… Вот оно что, — качаю головой. Мы ему подпортили репутацию, мы её и восстановим, вот как, выходит? Одна проблемка — я не хочу выгораживать мудака. Я, напротив, многое бы отдала за возможность предать огласке как можно больше таких вот случаев. Чтобы распоясавшиеся козлы вроде моего папочки или Казака не думали, что смогут избежать ответственности. Хотя бы в форме общественного порицания, если иной управы на них не найти.

— Кажется, тебе не по душе такой поворот событий, — нагло ухмыляется Андрей Владимирович.

— Не умею, знаешь ли, лизать зад…

— Ну, лизать в принципе у тебя выходит неплохо. Думаю, с задом техника исполнения та же.

Я останавливаюсь посреди холла, не в силах поверить тому, что слышу. Может, этот контраст меня и заводит? То, что цивилизованный с виду мужик внутри абсолютный дикарь? Что под его дорогим костюмом прячется… Нет-нет, об это вообще вспоминать не стоит! Сжимаю кулаки и делаю несколько глубоких вдохов.

Какой у меня выход? Выхода нет, если я, конечно, хочу сохранить работу. Значит, что? Значит, нужно просто сделать это, переступив через себя.

— И в каких же благотворительных проектах вы принимаете участие? — я решаю, что будет лучше вновь выставить границы и перейти на вы. Что довольно сложно, учитывая, куда мы с ним направляемся… На анализы! Вот же смех. Кому расскажи… Садимся в машину. Отодвигаюсь от Андрея подальше.

— Я организовал фонд помощи детям с ДЦП.

Это очень неожиданно. Я, если честно, думала, что он, как и многие другие богатеи, отделывается пожертвованиями. Личное же участие… ну, не знаю, как будто не про него.

— А почему именно детям с ДЦП? Вы сталкивались с этой проблемой?

Ладно… Возможно, в моём вопросе чуть больше недоверия, чем следовало бы.

— Сталкивался, да. Этот диагноз был поставлен моей дочери.

— Извините. Мне очень жаль.

— Не стоит.

Да уж… Зря я это. Казак не из тех, кому нужна жалость или даже сочувствие.

— Разве дети с ДЦП не нуждаются в дополнительном внимании?

— Есть такое.

— Тогда как вы могли лишить свою дочь матери?

Я думала, знаю, каким бешеным он может быть. О, нет! Андрей хватает меня за руку, приближается к лицу и, застыв нос к носу, рявкает:

— Не суди о том, о чем понятия не имеешь!

У меня пересыхает во рту. Сейчас, когда я на себе чувствую, насколько он во всех смыслах сильнее, мой вопрос кажется таким глупым! Отворачиваюсь и веду рукой, в безуспешной попытке освободиться:

— Я озвучиваю только то, что мне сказа ваша жена!

— Моя жена слишком занята собой, чтобы заниматься ребёнком.

— То есть вы не отбирали у неё дочь?

— Мишель живёт со мной. Но только потому, что и для её психики, и для её здоровья так будет лучше.

Про себя я усмехаюсь. То, что он так для себя решил, вовсе не означает, что это правда. Я не верю ему ни на грамм. С другой стороны, я не собираюсь ни с кем делиться своими мыслями. Думаю, Казак и так в курсе, насколько я невысокого о нём мнения.

— Приехали, — бросает он, указывая на огромную вывеску с названием лаборатории.

— После вас, — ласковой кошечкой улыбаюсь я. Казак сощуривается, но всё же выходит из машины. Это первое в моей жизни свидание, заканчивающееся сдачей анализов. И уж конечно, последнее. Я лучше умру, чем допущу подобное унижение ещё раз.

Глава 9

Нелли

Кажется, у меня взяли не только все возможные анализы, но попутно изобрели ещё парочку новых. Выхожу из кабинета, по старинке согнув залепленную пластырем руку в локте. Торопливо шагаю к выходу мимо красивых растений в кадках. От чувства собственного достоинства ничего не осталось. Чтобы как-то его реанимировать, утешаю себя мыслью о халявном обследовании. Учитывая, сколько стоит подобный визит к врачу, я здорово сэкономила. Можно было заодно напроситься на МРТ. Такое чувство, что у меня после этого всего дерьма вылезла аневризма. Или образовался тромб… Или ещё что-то вроде этого. Вон как боль сконцентрировалась в одной точке. Малейший напряг — и поминай как звали. Стоит ли секс таких нервов? Вряд ли…

У выхода растерянно останавливаюсь. Приехали-то мы сюда с Казаком, а теперь что? Такси вызывать? Да, пожалуй. Достаю телефон из сумки, когда за спиной раздаётся:

— Справилась?

Помяни чёрта вслух!

— А ты? — оборачиваюсь, задрав нос. Эмоции, написанные на лице Андрея Владимировича, бесценны. Здесь и неприкрытая ярость, и возмущение, и как будто бы даже… неловкость? Последней я поначалу объяснения не нахожу. Но потом вспоминаю, как происходит забор анализа у мужчин, и мои губы сами собой складываются в мстительную улыбочку. А что? Он же сам напросился!

— И я, — подтверждает хмурый, как туча, Казак.

— Всё хорошо?

— Великолепно.

— Надеюсь, лаборантка действовала мягко, вгоняя зонд? — моя улыбка сочится мёдом. На скулах Андрея Владимировича вздуваются желваки. Не знаю, откуда во мне эта мазохистская потребность в провокации. Но я реально кайфую, осознав, что взяла над ним верх. Впрочем, моё торжество преждевременно…

— А ты, никак, пожалеть его хочешь? — глумливо интересуется Казак, уставившись на собственный пах. — Так это всегда пожалуйста. Только, думается мне, прежде всё-таки стоит дождаться результатов обследования.

Моя улыбка тает сама собой. Ну что ты за дура, Неллька? Умная, а дура! Нашла с кем тягаться.

— Нет уж, спасибо. У тебя ещё что-то?

— Конечно. Мы собирались обсудить за обедом статью.

Ах, то есть он ещё недостаточно меня унизил? Ну ладно. Этого стоило ожидать. Другое дело, что как только эта самая статья будет закончена, а извинения приняты, мне больше не придётся терпеть этого мудака. Я ему не жена и даже не девушка. И слава богу. Хотя… в постели он, конечно, бог. Или мне так спьяну показалось? Кто знает...

— Отлично. Так даже лучше. Быстрее со всем покончим.

Кажется, Казаку не нравится мой ответ. Ну и пусть. Я не собираюсь ходить перед ним на задних лапах. Особенно вне работы. Достаточно уже того, что мне придётся в принципе о нём писать. Иного выхода у меня нет. Или прогибайся, или увольняйся. Стихи прямо! Он, кстати, ещё более мерзок мне тем, что очень хорошо понимая свою надо мной власть, не гнушается ею пользоваться. И вот с таким «чудесным» мужчиной я переспала. Что ж так мерзко-то, а?

Не дожидаясь, пока водитель Казака откроет дверь, ныряю в салон и отодвигаюсь на самый край сиденья. Чтобы поскорее отделаться от Андрея, нужно просто придумать концепцию… Журнал у нас специфический. Никто не хочет читать о чужих бедах, как будто они заразные. Но понимая, как важно всё-таки поднимать подобные темы, мы не сдаёмся. Каждая такая статья — вызов. Вот как написать, например, о хосписе, и не скатиться в чернуху? До этого нам удавалось. Только чтобы придумать верный подход, нужно вдохновиться. Надо ли уточнять, что господин Казак не вдохновляет совершенно?

— Мы можем начать прямо сейчас, если вы не возражаете.

Диктофон всегда со мной. Нет ни одной причины, чтобы терять время.

— Валяйте.

Нажимаю кнопку. Естественно, я не успела подготовиться к интервью, поэтому начинаю с тех вопросов, которые приходят на ум первыми.

— Значит, вы сразу после рождения дочери решили учредить фонд?

— Нет, два месяца мы боролись за её жизнь. После ещё долго мотались по реабилитациям. Было как-то не до фондов.

Ну да. Мотался он, как же! Представить такое сложно. Если уж кто-то и поездил, так это его жена. И няньки. Скорее даже специально нанятые медсёстры. Знаю я несколько таких случаев.

— Но всё-таки фонд случился. Что вас подтолкнуло к его созданию?

— Понимание, что большинство семей, столкнувшихся с диагнозом ДЦП у ребёнка, по факту остаются один на один с проблемой.

Интересно, насколько он честен. Если бы мы были где-нибудь за границей, я бы предположила, что через свой фонд Казак каким-то образом оптимизирует налоги, но… У нас благотворительность не предоставляет для бизнеса никаких льгот. И если Казаком движет какой-то шкурный интерес, то, скорее всего, это больше имиджевая история.

— И ваш фонд специализируется…

— На реабилитации, — в голосе Казака звучит неприкрытая досада. Словно он недоволен тем, как я выполнила домашнее задание, хотя мог бы и догадаться, что у меня просто не было времени подготовиться, как следует!

— То есть вы оплачиваете реабилитацию детей?

— В том числе. В прошлом году мы достроили собственный реабилитационный центр. А ещё мы обучаем специалистов, организуем тренинги и семинары для родителей, а также оказываем им психологическую поддержку.

— Это очень важно… — бормочу я. – А вам? Вам кто-нибудь оказывал… хм… поддержку?

— Меня год пытались убедить в том, что мой ребёнок будет овощем. Так себе поддержка, не находите?

— Этого не случилось?

— К счастью, нет. Мишель… совершенно необыкновенная девочка.

В холодный голос Казака прокрадываются незнакомые мне бархатные нотки. Говоря о дочери, он будто бы преображается. И это отчего-то волнует.

— Мы могли бы с ней поговорить?

— Нет. Исключено.

— Почему? Уверяю вас, это здорово помогло бы нам раскрыть тему. Осветить её под другим углом. Мы могли бы даже сделать несколько фотографий...

— Мишель — не цирковой уродец! — рявкает Казак, захлопываясь в одно мгновение. В этот момент машина останавливается в нескольких метрах от ресторанчика, знаменитого тем, что в одном из залов здесь имеется выход на открытую террасу, с которой открывается великолепный вид на город, колодцы-дворы, проржавевшие крыши и купола соборов. Андрей резко толкает дверь и выбирается из машины, смерив меня напоследок презрительным взглядом. Выключаю диктофон и, как дура, бегу за ним.

— Постойте! Я же ничего подобного не имела в виду! Почему сразу — «уродец»? — догоняю его у лестницы.

— Проехали. Никаких фото. Я не собираюсь спекулировать на этой теме.

— Ах вот как? Как же вы тогда собираетесь опровергнуть слова вашей жены?!

— Я? Никак. Это ваша работа. Будьте добры, — Казак отвлекается на подошедшую хостес, — нам столик на двоих.

И снова он шагает настолько стремительно, что мне приходится за ним бежать хвостиком.

— Кажется, я поняла! Вам плевать на собственную репутацию! Зачем же тогда вы это все затеяли?

— Что именно?

— Это интервью. А, дайте угадаю. Вам просто нравится издеваться над беззащитными людьми. Как же я сразу не догадалась!

— Да, действительно, как? Вам же в красках рассказали, какой я деспот.

— А это не так?

— Не мне судить. — Казак открывает меню. — Шампанского?

— Ни в коем случае, — цежу сквозь стиснутые зубы.

— Тогда вернёмся к вашим вопросам.

— У меня их не осталось. Думаю, детали я смогу обсудить с директором фонда, сэкономив вам время. Нам всё равно придется туда поехать.

— Зачем?

— Поговорить с детишками и их родителями. Может быть, сделать несколько фото. Если никто не станет возражать.

— А если станут?

— А если станут, уверена, мы что-нибудь придумаем. В конце концов, это не главное, так? Важно вас выставить белым и пушистым. Кстати, а ведь это неплохой вариант, — я задумчиво поглаживаю подбородок: — Можем сопроводить статью вашими фотографиями, что скажете?

Меня несёт. И что удивительно, я не могу остановиться, хотя понимаю, что зарвалась. Так себя обычно ведут жертвы домашнего насилия. Привыкнув к эмоциональным качелям, в какой-то момент они сами начинают провоцировать абьюзера… Кошмар! Почему я не могу отстраниться?! Куда делись мои мозги? Может, я их пропила на той злосчастной вечеринке?

К счастью, к столику подходит официант, и я вынужденно затыкаюсь. Наобум делаю заказ. Прошу принести воды. Сушит меня безбожно. К тому же, вероятно от «Постинора», начинает тянуть живот. Даже интересно, какого чёрта Казак спустил на меня всех собак, если это он не воспользовался презервативом! Отличная, блин, тактика. Про такой подход обычно говорят: переложить с больной головы на здоровую. Он хоть понимает, как для женского организма небезопасен приём ударной дозы гормонов? Скорей всего, вряд ли. Такие мужики обычно вообще ни о ком, кроме себя, не думают. Кстати, если меня оправдывает то, что я была пьяной, то у Казака даже оправдания нет. Его «забылся» — не в счёт! Мне от этого ни холодно, ни жарко.

Интересно, кстати, как бы я себя повела, если бы наше утро закончилось как-то иначе. Как, например? Завтраком в постель? Нет, это совсем уж невероятно.

Едим в давящем на мозг молчании. Чтобы отвлечься, из-под ресниц наблюдаю за тем, как шевелятся его руки. Вот он уверенными движениями разделывает рыбу, вот подносит вилку ко рту, откладывает приборы, берёт бокал, тянется за салфеткой… Касается ею губ…

— Хочешь повторить?

— Ч-что, прости?

— Еще чашечку кофе?

Он прекрасно осознает, какое производит впечатление на женщин, и бесстыже этим пользуется. Я ведь правда решила своим затуманенным мозгом, будто он разводит меня на секс.

— Нет. Мне нужно как можно скорее вернуться в офис. Я вызову такси.

— Зачем же? Я отвезу.

— Не надо! Ясно? На меня эти твои штучки не действуют! Я знаю, чего ты стоишь. Поэтому даже не надейся запудрить мне голову.

Я вскакиваю. Хватаю сумку в одном единственном желании убраться отсюда поскорее. Не знаю, почему так на него реагирую. Почему его самодовольный сытый вид доводит меня до белого каления?! И попытки косить под джентльмена тогда, когда я буквально нахожусь у него в заложниках. Никогда не понимала этого лицемерия! Ладно, ты припёр меня к стенке. Кто ж спорит? Ты это знаешь. И я это знаю. Но зачем… зачем этот идиотский театр? Зачем меня, как нашкодившего котёнка, снова и снова тыкать носом в собственное бессилие?

— Я сработала профессионально. Не привнесла ни строчки от себя в то интервью, что так тебя задело. За что ты мне мстишь? За то, что я посмела опубликовать одобренный тобой текст? Неужели это настолько тебя задело? Господи!

— Да плевать мне на твою писанину! Если бы это дерьмо не прочитала моя дочь, я бы и знать о ней не знал! Ты хоть представляешь, какой это стресс для ребёнка?! Или ты совсем без мозгов?!

Мы сидим в закутке, но на нас всё равно оборачиваются. Я стою, сжав кулаки, грудная клетка ходит ходуном…

— А что такого я написала?

— Что я отнял её у матери! Кем надо быть, чтобы это придумать?!

— Твоей женой? — интересуюсь тихо, выжидаю секунду, разворачиваюсь на каблуках и ухожу. В голове сумбур. А что, если Наталья врала? Нет. Быть такого не может. Она же мать. И я могу понять, какие цели она преследовала, давая интервью. Это был жест отчаяния. Когда огласка случившегося — единственный шанс вернуть ребёнка. Моя мать тоже однажды прибегла к этому способу. Когда отец меня у неё отнял. В тот раз он её не бил… Просто сказал, мол, ладно, раз хочешь — уходи, но Нелли со мной останется. И она ушла, надеясь, что если выберется в столицу, если поднимет тревогу в ведомстве, если пожалуется, куда следует, ребёнка ей вернут. Очень скоро моя мать поняла, что ошибалась. Её, конечно, выслушивали, а потом, сочувственно похлопав по плечу, мягко рекомендовали вернуться к мужу и не выносить сор из избы. Она боролась с ветряными мельницами почти три месяца, а потом вернулась, да…

Глава 10

Андрей

— Андрей Владимирович?! Как говорится, на ловца и зверь бежит! А я вот вас набираю. Отличные новости по поводу апартаментов на Наличной. Всё! Продавец созрел. Надо брать его тёпленьким.

— На Наличной? Нет… зачем?

— В каком смысле — зачем?

— В прямом. Я передумал.

— То есть как? — не на шутку тупит Григорий. — Отличное ведь предложение! И под ваши параметры идеально подходит. Его категорически нельзя упускать! Мы ведь только два дня назад сошлись на этом мнении.

Может быть. Но я хочу…

— Я хочу свою коммуналку.

— На Васильевской?! Андрей Владимирович, но вы же помните, что нам не удалось убедить всех собственников в необходимости продажи?

— Естественно, помню, Гриша! Я, к счастью, ещё не впал в маразм, — рявкаю недовольно в трубку, как будто это мой риелтор виноват в том, что я сам не знаю, чего хочу. А я знаю. Теперь какого-то чёрта знаю… Я хочу крови. Одной маленькой, острой на язык стервы.

— Тогда я не понимаю, — сдаётся Григорий.

— Что тут непонятного? Выкупаем квартиры более сговорчивых соседей, а там я что-нибудь придумаю.

— Вы уверены?

Да. Я уверен. Хотя здравый смысл вопит о том, что моя затея — полное безумие, в которое не следует ввязываться. Надо ли мне это дерьмо? Нет, конечно же, нет… С другой стороны, наверное, надо как-то соответствовать присвоенному мне ни за хрен собачий званию мудака. Чтобы никто, мать его так, не разочаровался.

— Абсолютно. У нас есть понимание, кто готов съехать немедленно?

— Да откуда мне теперь это знать? Считай, заново надо всё просчитывать. Возвращаться к переговорам с потенциальными продавцами, подбирать новые варианты расселения, потому как я совсем не уверен, что прежние до сих пор актуальны.

— Так проверь. И отзвонись. Чем раньше мы провернём сделку, тем лучше.

— Но апартаменты на Наличной…

— Я не хочу апартаменты на Наличной. Сделай, что я прошу!

Отбиваю вызов, прячу телефон в карман и отворачиваюсь к окну. Дело идёт к вечеру. Из-за потерянного в лаборатории времени мне приходится здорово задержаться в офисе. А ведь Мишель вернулась домой, и мне не терпится узнать, как прошла её встреча с матерью. Не обидела ли та её ненароком. Мою тревогу успокаивает лишь то, что при передаче дочки с рук на руки Наталья, кажется, даже растрогалась. Всё ж она не совсем пропащая. Просто… неготовая, да. Может, будь Мишель здоровой — и у нас бы всё сложилось иначе, но дочь с особенностями не смогла вписаться в расчудесную жизнь моей бывшей женушки. Хотя она, надо признать, старалась. Другое дело, что энтузиазма Наташки обычно не хватало надолго. Реабилитация Мишель требовала системности, определённой привязки к месту, ко времени. А она… Короче, в вопросах воспитания дочери я не мог положиться на жену. Вот и всё.

Наш случай вовсе не уникальный. Так бывает во многих семьях. Кто-то не справляется. Правда, обычно сливается как раз отец. Иногда я думаю, что отдуваюсь за всех этих малодушных гадов. Такая вот ирония. Не подумайте, что я жалуюсь. В принципе я доволен жизнью. Более того, я не променял бы свою дочь ни на какого другого, пусть даже здорового ребёнка, если бы можно было вернуться назад и всё изменить. Но в этом нет ничего такого. Никакого подвига. Это вполне обычная для любого адекватного родителя история. Я не претендую на звание великомученика. Мне не надо петь дифирамбы. Но и демонизировать, мать его так, не надо! Чёрте что… Сам себе не могу объяснить, какого хрена меня так встряхнула эта журналюжка. Вероятней всего, тем, что она действительно уверовала в то, что я мерзавец? Скорее всего...

А ещё она жутко меня разозлила, сбежав. Как будто это она меня поимела, а не я её. Хотя… Ч-чёрт. Так ведь оно и было! Зажмуриваюсь. Растираю между большим и указательным пальцами переносицу, но горячие картинки перед глазами никуда не деваются. Они будто выжжены на обратной стороне век. От них никуда не скрыться. Как и от этих мыслей… Ничему меня жизнь не учит. Вечно я западаю чёрте на кого! Было бы о ком думать! «Наталья номер два». Тусовщица, пустышка, прожигательница жизни. Да у нее же слово «блядь» большими буквами на лбу написано! А меня к ней один чёрт тянет…

— Андрей Владимирович, приехали.

Да уж. Это точно. Приехали… В паху что тебе плащ-палатка натянута. Стоит о Нелли подумать — и всё… хм… по стойке «смирно». Ну ничего. Ничего. Я отыграюсь. Не отомщу, но отыграюсь, да… «Ты ещё пожалеешь, девочка, что со мной закусилась», — мелькает в голове довольно пугающая мыслишка. Я хмурюсь, не узнавая сам себя. Мне не нравится то, что эта баба заставляет меня чувствовать. Изнутри поднимается зловонная муть давно пережёванных и отработанных комплексов. Я будто сталкиваюсь с худшей версией себя, которую не могу ни перепрошить, ни вымарать из памяти. Мне, как последнему мудаку, коим она наверняка меня и считает, хочется её… уничтожить. Почему? Да просто потому, что могу себе это позволить. Дерьмо!

— Папа! — из глубины квартиры на звук открывающейся двери выбегает Мишель. Иногда меня спрашивают, почему я назвал дочь таким экзотическим для наших краёв именем. Я и сам не очень понимал, зачем это надо, когда Наташка впервые его озвучила. Что у нас, своих имён мало? Но почему-то, когда та же Наташка уже после рождения Мишель решила дать малышке имя попроще, именно я отстоял то самое первое, которое мне, в общем-то, не особенно нравилось. Назло её идиотскому аргументу, который перерос в вой:

— Ну, какая она Мишель? Какая она Мише-е-ель?! Кале-е-е-ека…

Расставляю по сторонам руки, чуть сгибаю ноги в коленях и ловлю упавшую мне в руки малышку. Мишка совершенно бесстрашная. Знает, что я всегда её подхвачу. Это доверие, которое у кого-то напрочь вышибает дух, а кого-то просто до чертей пугает осознанием своей ответственности перед маленьким хрупким человечком.

— Привет! Ты чего долго?!

— Соскучилась?

— Нет! — невинно хлопает ресничками мелкая хитрюга.

— Нет?! — рычу я. Мишка пятится назад, я наступаю… И тогда дочка с визгом срывается с места, будто и впрямь думает, что сможет от меня убежать. Хватаю её, подбрасываю. Мишель захлёбывается смехом. Из кухни на шум приходит Галина Сергеевна. Убеждается, что у нас всё хорошо, качает головой.

— Ужин накрывать?

— Нет, я съем эту сладкую попрыгунью!

— И не съешь! И не съешь! Я невкусная!

— Да уж. Моя запечённая свиная рулька точно повкусней будет. А у нашей Мишки можно разве что косточки обглодать… — смеётся домработница.

— Ну и ладно. Зато я не толстая. А когда выпрямится глаз — вообще стану красоткой!

Переглядываемся с Галиной Сергеевной. М-да… Мишка меньше суток провела в компании матери, и вы только её послушайте!

— Ты и так красотка. Пойдём, положишь мне поесть.

Мишель радостно качает головой. Она любит, когда ей поручают какие-то ответственные задачи. Как взрослой. Или здоровой… Рулька по-пражски удалась. С удовольствием ем, с чуть меньшим — слушаю доклад о том, как прошёл день Мишель с мамой. Нет, я её не ревную к бывшей жене, как это обычно бывает. Дело вообще в другом. В том, что, сама того не замечая или не понимая в силу скудоумия, какой эффект производит её болтовня на дочь, Наталья вбивает в Мишель комплексы, с которыми мне потом приходится бороться.

— Мама сказала, что меня ни за что не возьмут в профессиональный балет, но я могу заниматься для… — Мишка хмурит светлые бровки, — …для укрепления здоровья.

Чертыхаюсь про себя. Вот же курица! Наверное, когда раздавали мозги, моя бывшая жёнушка стояла в очереди за сиськами.

— Ну, знаешь, говорят, для человека с головой нет ничего невозможного.

Номер вроде прокатывает. Мишель веселеет. Я не знаю, насколько правильно я поступаю, лелея её мечты. Которые, да, наверное, всё же неосуществимы. Но я также не понимаю, как можно сказать ребёнку, мол, нет, эта история не про тебя. Я хочу, чтобы мечты моей дочери были смелыми и амбициозными.

Следующие несколько дней проходят в бесконечных делах, встречах и подготовке документов. Работы столько, что головы некогда поднять. Меня это даже радует. Нет времени на глупости вроде мыслей о Нелли. Хотя они нет-нет да и возвращаются. В основном, когда я уже в постели. Тактика «с глаз долой — из сердца вон» в моем случае не очень-то срабатывает. Может, всё дело в том, что она всё равно стоит перед глазами, как живая. Точней, сидит… Оседлав мои бёдра.

— Чёрт! — откладываю очки. Может, пришла пора мне её навестить? Или, зайдя через главреда, поинтересоваться, как продвигается наша статья. Интересно, Нелли вообще в курсе, что совсем скоро я стану её соседом? Хотел бы я увидеть, как она отреагирует, узнав об этом.

Отвлекая меня от раздумий, звонит телефон. Я настороженно замираю. Это уже рефлекс. Когда у тебя больной ребёнок, каждый такой звонок — испытание для нервов.

— Да, Георгий Иваныч? Что-то случилось?

— Вы, главное, не волнуйтесь, с Мишель всё хорошо.

Начало так себе, прямо скажем.

— Тогда что произошло?

— У нас её сопровождающей стало плохо.

— Галине Сергеевне? — туплю.

— Да. Давление скакнуло, пришлось даже скорую вызывать. Я вообще к чему? Мишель-то одна осталась.

— Я за ней приеду, — бросаю в трубку и, вскочив с кресла, снимаю висящий на спинке пиджак. — Она в порядке?

— Да. Она немного переживала за Галину Сергеевну, но нам удалось её убедить, что с ней не случилось ничего страшного. А потом она и вовсе переключилась на эту, знаете, журналистку…

— Какую ещё, мать её, журналистку?

— Которая пишет статью про фонд. Постойте, меня заверили, что вы в курсе!..

— Да, но… Я не позволял третировать мою дочь!

— Третировать? Нет, что вы. Они беседуют о чём-то своём, девчачьем. Мишель показывает гимнастические залы и массажные кабинеты… Болтает она без умолку, это да. Но Нелли, кажется, совсем не возражает.

Ещё бы она возражала! Нелли о таком сюрпризе, наверное, даже мечтать не могла. Срываюсь с места, по ходу дела набирая водителя. Местечко для реабилитационного центра я искал поближе к собственному офису, но поскольку ценник на землю в центре оказался слишком кусачим, пришлось пересмотреть план. Ехать в лучшем случае минут двадцать. А если по пробкам, то и все сорок. А если по сильным пробкам, то и час, и два… Да за это время Нелли выпытает у Мишель всё что угодно!

— Саш, прибавь газу, какого чёрта плетемся?

— Строго по правилам, Андрей Владимирович. И так выжимаю максимум.

Что тут скажешь? Нет, нарушай? Я юрист вообще-то. Поэтому мне остается лишь сильней сжимать челюсти, так что в висках начинает ломить. Закрыв глаза, откидываюсь на подголовник. Медитация дыхания не помогает. В дороге до того себя накручиваю, что в центр влетаю наэлектризованный донельзя. Люди шарахаются.

— Где Мишель?

— Во втором зале…

Ураганом проношусь по коридору. Толкаю дверь. И замечаю премилую картину. Наши физиотерапевты занимаются с маленькими пациентами, а Мишка с Нелли им в этом всячески мешают.

— Вот так его нужно потянуть!

— Ты прямо все упражнения знаешь! – улыбается Нелли.

— Я в свое время прошла весь курс, – задирает нос Мишка и резко меняет тему: - А ты колешь ботокс?

— Я? – изумляется такому вопросу журналистка, машинально касаясь пальцами лица.

— Ну, да. Моя мама колет ботокс, чтобы быть красивой. И мне тоже кололи.

— И тебе тоже для красоты? – поддразнивает Мишель Нелли. Та морщит нос и хохочет, прикрыв розовые губки ладошкой.

— Не-а, чтобы снять мышечный спазм. Ты разве не знала, что ботокс придумали как раз для этого?

— Да, что-то такое слышала… – Нелли закусывает щеку и улыбается, погладив Мишку по волосам. Я замираю, удивленным тем, как эта нежная теплая улыбка меняет ее лицо. Черт! Да она настоящий хамелеон, какой только облик не примет, чтобы усыпить бдительность. Вон, уже даже я поплыл. Что уж говорить о дочке.

— Какого черта вы здесь забыли? – рявкаю я, шагая вперед.

Глава 11

Нелли

— Андрей Владимирович? Здравствуйте. Не думала вас здесь встретить. — Я напоследок провожу по волосам болтающей со мной малышки пальцами и, не глядя на Казака, встаю с пола.

— Папа, папочка! — захлёбывается восторгом Мишель. Я могла бы соврать, что не поняла, с кем болтаю, но зачем? У неё довольно редкое имя. А я не сделала ничего плохого, что могло бы хоть как-то объяснить неприкрытую грубость её отца. Вон, стоит, только дым из ушей не валит.

— Привет, моя хорошая.

— Привет!

Ладно… Вынуждена признать: может, Казак и мудак, но свою дочь он, похоже, действительно нежно любит. А та — его. Малышку даже расспрашивать ни о чём не пришлось. Непосредственная и общительная, она сама принялась болтать о своей жизни. И пусть Мишель рассказала не так уж много (в основном наш разговор вращался вокруг реабилитационного центра), но и этого хватило, чтобы в моей голове сложилась общая картинка. За что ей большое спасибо, ведь сама бы я ни за что не стала её пытать, понимая, какую это может вызвать реакцию у Казака.

Что меня удивило, так это жизнерадостность девочки. Почему-то когда речь заходит о детях с таким вот диагнозом, их непременно представляешь угрюмыми и несчастными. Мишель совсем не такая… И у меня нет сомнений, чья это заслуга.

— А у нас журналисты, представляешь?! Они хотят про нас написать. Меня даже сфотографировали, потому что Нелли сказала, что я ужасно модная. А у них журнал о моде и всё такое. Может быть, меня даже возьмут на обложку! Как взаправдашнюю модель.

У меня отъезжает челюсть. Вот это да! Девчонке палец в рот не клади, оказывается.

— Эм… Я этого не обещала, — мягко возвращаю Мишель в действительность.

— Ну… мало ли. Папа говорит, что мечтать нужно масштабно. Правда, папочка? Ты же так говоришь?

Казак обжигает меня злющим взглядом.

— Угу. Так и есть. Мы ненадолго отойдём.

Резкий взмах руки, очевидно, намекает, что я должна пойти с ним. Мне бы разозлиться на то, что Андрей мне, как собаке, жестами отдаёт команды. Я и злюсь… Но эта злость, как ни странно, становится катализатором для совсем других чувств, что пробуждаются во мне в его присутствии. Низ живота наполняется жаром, этот жар сочится из пор, перекидывается на кожу, делая её необычно чувствительной. Я на короткий миг зажмуриваясь, улыбаюсь с интересом наблюдающим за нами людям и обречённо шагаю вслед за Казаком, не желая усугублять своё и без того незавидное положение. Андрей проходит по коридору, сворачивает за угол, где располагается что-то вроде закутка ожидания, и останавливается у окна.

— Я предупреждал не втягивать в это Мишель?

— Я не втягивала.

— Ну да. А про обложку ты ей для чего наплела? Чтобы она на радостях выложила всё, что ты захочешь услышать?

— Я вообще ничего не говорила ей про обложку.

Казак оборачивается:

— Хочешь сказать, она это придумала?

— Да! Именно это я ей и сказала минуту назад. У тебя что-то со слухом?

Андрей просовывает руки в карманы. Сощурившись, перекатывается с пятки на носок. Циничная улыбка тянет вверх правый уголок его губ. А я ведь до сих пор их вкус помню…

— Я должен поверить, что ты ничего обо мне не вынюхивала?

Прячу руку за спиной, до боли вжимаясь ногтями в кожу. В свою… А ведь как хочется в него вцепиться!

— Мы говорили о центре. Мишель здесь всё мне показывала. Знакомила с докторами, реабилитологами и детишками. Она, кажется, всё и про всех знает. К тому же ты, наверное, забыл о цели всего этого мероприятия.

— И какая же у этого мероприятия цель?

— Поправить выше реноме, сэр! Так что не переживайте, вашим грязным тайнам абсолютно ничего не угрожает.

— Об этом я переживаю меньше всего. — Казак сощуривается. — Но если ты впутаешь мою дочь…

— Ты что, не слышишь? — я в отчаянии его перебиваю. — Она сама подошла к съёмочной группе. Познакомилась с нами, стала болтать. Мишель очень коммуникабельный ребёнок. Ей всё интересно! Мне что, нужно было её отшить? А, может, вообще послать куда подальше?

— Кстати, о съёмках. Я, кажется, отдельно подчеркнул, что запрещаю использовать её фото.

— Почему? Я некрасивая, да? Я уродина!

Вдох умирает у меня в груди. Я закашливаюсь. На глазах выступают слёзы. Оборачиваюсь к девочке, выглядывающей из-за угла. Нужно было догадаться, что она непременно пойдёт за нами. Но я не подумала об этом сразу, и теперь, видимо, виновата ещё и в этом!

— Ты опять за своё? Выдумаешь тоже! — возмущается Андрей, шагая навстречу дочери. Я трусливо отступаю, давая ему пройти.

— Тогда почему мои фотографии нельзя напечатать? — губки девочки дрожат, слёзы заполняют раскосые глаза и повисают на длинных-предлинных ресницах. — Ты меня стесняешься!

— Да что ж такое-то?! Ты откуда взяла этот бред? Ну-ка выбрось его из головы.

— А вот и не выброшу… — Мишель упрямо глядит на отца. А мне лишь остаётся удивляться тому, насколько она смышленая.

— Мишка, я же сто раз тебе говорил, что ты самая-самая красивая. Было дело?

— Было. Но если так, почему моё фото нельзя напечатать в журнале?

— Потому что это небезопасно. Понимаешь, не все люди хорошие, — короткий взгляд на меня. Непрозрачный такой намёк, м-да. Который, впрочем, Мишель пропускает мимо ушей. — Вдруг они тебя увидят и захотят…

— Обидеть? – трогательно шмыгает носом малышка.

— Да мало ли что им взбредёт в голову!

А ведь он прав! Народ у нас и впрямь не самый лучший. Могут и в комментариях гадостей написать, я ведь очень хорошо знаю, как это работает. Я в этом не один год варюсь. Людям только дай повод позлословить да покритиковать. А тут ещё такая благодатная почва…

— Знаешь, Мишка, папа прав, — игнорирую удивлённый взгляд Казака и тоже подхожу к девочке. — Вот скажи, у тебя, наверное, есть кумир? Звезда, которая тебе нравится?

— Есть, а это тут при чём? — хмурит брови малышка.

— При том, что для тебя эта звезда идеальная. Правда?

— Билли Айлиш?! Конечно! Ты как спросишь!

Невольно я улыбаюсь. Мишка — это просто какое-то чудо. Ловлю себя на том, что мне безумно хочется её обнять. Или погладить по фарфоровой щёчке. Но, конечно же, я ничего подобного себе не позволяю. Лишь тяну:

— Во-о-от. Но если открыть комментарии к абсолютно любой её фотографии в соцсетях, можно увидеть кучу негатива. Люди любят писать всякие гадости, ты замечала?

Мишка испытывающе на меня глядит, будто подвох выискивает. Потом тяжело вздыхает и, соглашаясь, обречённо кивает светленькой головой. Кажется, она действительно поняла, куда я клоню.

— Думаю, твой папа переживает о том, как ты справишься, если о тебе какой-нибудь человек напишет плохо. Это может причинить тебе боль, понимаешь?

Снова кивок.

— Про папу тоже много всяких гадостей писали.

— Эм… вот как?

— Угу! Когда в одном журнале напечатали, что он отобрал меня у мамочки.

Мои щёки заливает румянцем. Вот же чёрт! Как я в это вляпалась? Что сказать, чтобы не выглядеть полной дурой?

— Разве я не запретил тебе читать эти бредни?!

— А зачем они врут?! — топает ногой Мишка.

— Может быть, они не преследовали такой цели? Знаешь, бывают же недоразумения, — лепечу я. Неубедительно? Возможно! Но в своей статье я всего лишь перенесла на бумагу чужие слова! И вот теперь выходит, что меня одурачили? Или же Наталья говорила правду, которой Мишель не знает? Растерянно смотрю на Андрея. Допустить сейчас хоть на секунду, что я действительно невольно его оболгала, означает… чёрт! Да ничего хорошего не означает, чего уж. Впрочем, я же отсылала ему текст на согласование! Он мог возразить? Мог. Кто виноват, что он этого не сделал? Да и не рано ли я посыпаю голову пеплом? Ситуация такая, что попробуй теперь разберись, кто прав, кто виноват. Я кошусь на часы и трусливо перевожу тему:

— Извините, у нас осталось совсем немного времени, как я понимаю. Мы могли бы продолжить эм… экскурсию? Я хотела ещё побеседовать с кем-нибудь из родителей пациентов центра. А твои, Мишель, фото я пришлю папе. Пусть останутся у вас на память, как ты на это смотришь?

Мишель трясёт головой, выражая своё согласие.

— А можно я помогу вам брать интервью?

— Нет, Миш, у меня полно работы. К тому же ещё Галину Сергеевну нужно проведать в больнице. Узнать, как она. Собирай вещи, надо ехать.

Мишель тяжело вздыхает, но послушно плетётся к кабинету, где оставила свои вещи. Плечи опущены, голова понуро висит… Я закусываю губу, глядя ей вслед.

— Очевидно, я должен тебя поблагодарить.

— Да ладно. Не утруждайся, — невесело усмехаюсь я.

— Только не надо строить из себя жертву. Если бы ты не втянула Мишель в эту историю, из неё не пришлось бы выпутываться.

— Я не собиралась никого и никуда втягивать! Сколько раз ещё повторять? А, ладно! Забудь… Попрощайся за меня с дочкой. Надо здесь поскорей заканчивать.

Я сжимаю руки в кулаки и возвращаюсь в зал. Пара коротких интервью — и работа сделана. Это оказывается проще, чем я думала, — восстанавливать реноме Казака. Даже если бы передо мной не стояло задачи представить его в лучшем свете, ничего, кроме хвалебных од в его адрес, я бы написать не смогла. Так уж вышло, что с кем бы я ни говорила, с родителями ли детей, с персоналом ли, даже с его маленькой дочкой, которую он якобы отобрал у матери, отзывались о нём исключительно хорошо. Моя совесть чиста. Даже привирать ничего не придется.

Где-то через час сворачиваемся. Едем в офис. В этот раз я не хочу приниматься за текст вот так сразу. Даю себе время отстраниться, остыть. Ещё раз всё хорошенько обдумать.

Ближе к вечеру возвращаюсь домой. С тех пор, как из-за меня сорвалась сделка купли-продажи, атмосфера в коммуналке сильно изменилась. Меня возненавидели, кажется, все. Только Симочка с Василием Александровичем не воротят от меня носа. Кажется, они испытали облегчение от мысли, что им никуда не придется съезжать. Как если бы предстоящий переезд пугал их даже больше, чем радовали открывающиеся в связи с этим самым переездом перспективы.

Меня встречает открытая нараспашку дверь. С удивлением прохожу в коридор. Обвожу взглядом бардак в длинном коридоре. Прислонёнными к стене стоят какие-то пеналы и письменный стол, стиралка и деревяное изголовье кровати. А Армен и Никита пытаются вытащить из Дашкиной с сыном комнаты ещё и матрас.

— Что здесь происходит? — удивляюсь я.

— Ха! Вот она! Явилась… — довольная ну просто донельзя Дашка заходит следом за мной в квартиру. — Переезжаю я, вот что! Не сработал твой план. На, выкуси…

— Какой еще план? — с удивлением гляжу на кукиш у своего носа.

— Держать нас тут всех в заложниках! Всё! Баста! Свободу попугаям… Никитка, тащи сюда шкаф… А тот баул с тряпьём оставь на потом. Сначала нужно погрузить громоздкое и тяжёлое. Шкафы, там, диван. Армен, миленький, а это сюда, под стенку пока поставь.

— Ты что, продаёшь комнату? — напрягаюсь я.

— А до тебя только дошло, да?! — глумливо замечает Дашка. — И я продала, и Армен продаёт. И все-все. Вот у тебя житуха-то будет!

— В каком это смысле — все-все?

— В самом прямом. Ты у наших поспрашивай. Пусть тебе расскажут. А мне некогда! У меня у грузчиков почасовая оплата. Никитка, осторожнее, поцарапаешь же!

Холодея от ужаса, я протискиваюсь мимо расставленной мебели. Гляжу на Армена — тот виновато отводит взгляд.

— Только не говори, что ты тоже переезжаешь.

Нет, не верю. Только не влюблённый в меня Армен! Я ведь была уверена, что хоть он никуда не денется, покуда я тут.

— А ты скажи, скажи ей, Арменчик! — подстрекает соседа Дашка.

— Я расширяюсь. Мне деньги нужны на новый киоск.

Моё сердце опускается в пятки.

— Понятно. А где ж ты будешь жить? На съём пойдешь?

— Со мной будет жить! Нам в складчину побольше квартиру дали. Евротрёшку! Плюс ещё доплата на киоск. Очень всё удачно, правда, милый?

Дашка собственнически касается руки соседа, демонстрируя мне свои вновь обретённые права на него. Не то чтобы я не понимала, что она спит и видит, как бы прибрать Армена к рукам… Но то, что он в конце концов поддался — довольно неожиданно. Я рассеянно киваю. А что? Может, у них всё и срастется. Дашка-то неплохая на самом деле. И Армену она подходит намного лучше. Думаю, он и сам это в какой-то момент понял, раз всё у них, в конечном счёте, сложилось.

— Рада за вас.

Впрочем, моя радость за соседей омрачается мыслью о будущем. Казак не дурак. Он не станет выкупать квартиры, не надеясь заполучить их все. А значит… значит, он ни перед чем не остановится, чтобы меня выжить. Я иду к себе, захлопываю дверь и, в ужасе схватившись за голову, сползаю на пол.

Глава 12

Нелли

Я лежу в кровати, сделав холодный компресс, и стараюсь ни о чём не думать, когда в глубине квартиры раздаётся стук в дверь. Чертыхаюсь под нос и встаю, стараясь не делать никаких резких движений: каждое движение — мука. Прохладный паркетный пол холодит ступни. Тянусь за шёлковым халатиком, который освежает в жару. Вообще я старалась не выходить из своей квартирки неприбранной, чтобы не мелькать в таком виде перед соседями, но когда ты живёшь в коммуналке, это довольно сложно. Так что видели меня и в халате. Поди, и теперь никого не шокирую. Переодеться я сейчас точно не в силах.

— Серафима Аркадьевна? Что-то случилось?

— Да вот… — Симочка с опаской оборачивается, — мне нужна твоя помощь, Неллечка. Не хочешь чайку? Я вергунов напекла. С творогом. Посидим, поболтаем…

Ах, вон чего подсолнечным маслом на весь коридор воняет!

— Я не очень хорошо себя чувствую, — тру виски. Симочка округляет губы.

— О! — только и говорит она. — Ладно. Извини. Я, наверное, не вовремя.

Чувствую себя распоследней грубиянкой.

— Да нет. Проходите, что вы…

— Точно? — Симочка глядит на меня с сомнением, я киваю. В голове тут же будто что-то взрывается, но вместо вспышек света, которые закономерны при взрыве, в глазах, напротив, темнеет. — Тогда лучше ко мне пойдём, — доносится до меня голос соседки, будто сквозь вату. — Я уже накрыла. К тому же… в общем, увидишь!

— Я только переоденусь…

Симочке и в голову не приходит, что я могу пойти в чём есть. Если я себя лишь в мечтах порой представляю аристократкой, то Серафима Аркадьевна — аристократка всамделишняя. Есть в ней то, чего в современных людях уже не увидишь, какое-то совершенно изжитое достоинство, которое даже бедность сломить не смогла… И я, чёрт его дери, не могу поверить, что она согласна переехать в какую-то конуру! Пусть это и нелогично, ведь жизнь в коммуналке тоже мало соответствует Симочкиному аристократичному образу.

Натягиваю джинсы, свободную футболку и иду к Симочке. Коротко стучусь.

— Открыто!

В гостях у Симы я бывала, пожалуй, чаще, чем у всех других соседей вместе взятых. Во-первых, потому что Сима была занятной собеседницей, я всегда в её обществе узнавала для себя что-то новое, во-вторых, она, как и я, тяготела к антиквариату. А может, у неё просто не было лишних денег купить что-то новое. В любом случае, в её комнату можно было ходить, как в музей. Интересно, она собирается перевозить этот диван?.. Эту этажерку, кровать с резными деревянными столбиками?..

Толкаю дверь, захожу и с удивлением обозреваю разложенные то тут, то там вещи. На антикварном столике из дерева карельской березы, как и обещано, стоит поднос с антикварным же чайничком и расписными чашками на блюдцах, розетка с абрикосовым вареньем, которое Симочка варит как-то хитро, с ядрышками из косточек, и блюдо с вергунами. Вдруг понимаю, что действительно голодна. Накинуться на угощение не позволяет лишь чувство такта, которое в обществе Симочки обостряется просто донельзя.

— Присаживайся. Чайку?

— Да. Пожалуйста…

Симочка принимается разливать чай. Наверное, его она тоже сама собирала. Потому как пахнет травами: чабрецом, липой и ещё чем-то свежим… В общем, не магазинным. Я беру вергун. Откусываю, тайком разглядывая разложенное в хаотичном порядке тряпьё. Надо бы спросить — они что, тоже переезжают? Но мне так страшно услышать ответ, что язык не поворачивается.

— Вкусно…

— Спасибо! Нелли…

— М-м-м?

— Ты, наверное, слышала, что Василий Александрович сделал мне предложение.

С трудом сглатываю.

— Да…

— Завтра у нас роспись. Глупость, конечно, в таком-то возрасте…

— Почему сразу глупость? Это, наоборот, очень… трогательно.

— Правда? А я всё думаю, уж не зря ли мы это затеяли. Вон… платья достала, а выбрать ничего не могу. Кажется, что ни надень — буду выглядеть глупо. Ну, какая невеста в семьдесят лет? Может, ты мне чего подскажешь?

— Я? — не могу скрыть изумления. Ну, ещё бы! У Симы абсолютно безупречный вкус, который либо есть, либо нет. Его не воспитаешь. В этом смысле мне иногда даже кажется, что я ей проигрываю…

— Да! Ты же разбираешься в современной моде. А я ничего о нынешних стандартах не знаю.

— Так вы просто хотите выбрать наряд? — туплю.

— Ну, да.

— А я уж подумала… — осекаюсь, не договорив, но Симочка всё и без слов понимает. Виновато отводит яркие, несмотря на возраст, глаза.

— Я ж никогда и не жила одна… Дай, думаю, попробую, как оно? Говорят же, что всё в этой жизни нужно попробовать… Сколько тут мне осталось?..

— Кто говорит? Новый хозяин? Который спит и видит, как бы нас всех отсюда выкурить?! — возмущаюсь я и морщусь, потому что для моей больной головы это слишком. Симочка, игнорируя мой выпад, берёт платье на вешалке:

— Как тебе? Белое, думаю, мне надевать уже поздно. Но это… как будто бы мрачновато.

Мне ясно дают понять, что переезд со мной обсуждать не станут. Я отставляю чашку. Делаю глубокий вдох. Хочется кричать от бессилия, но это неправильно. Они взрослые люди. И могут распоряжаться своей собственностью. Но это так несправедливо по отношению ко мне, что хочется кричать. С другой стороны, просить их остаться — несправедливо по отношению к ним.

— Согласна. Нужно ещё посмотреть варианты.

Мы и смотрим варианты следующие полтора часа.

— Всё не то! — сокрушается Сима. — Может быть, это знак?

О, нет. Только не хватало нам предсвадебной истерики!

— Да какой знак? Мы просто не там ищем. Минутку.

Иду к себе, нахожу в гардеробе цвета слоновой кости костюм из старой коллекции «Шанель». Отношу к Симочке.

— Вот, примерьте. Мой размер вам вполне подойдёт.

— Я не могу! Оно же стоит, наверное, целое состояние.

— Я не заплатила за него ни копейки. Это подарок от бренда. Давайте же, Серафима Аркадьевна! Смелее!

Широкие брюки и приталенный узкий пиджак садятся на Симочку как влитые. Как ей удалось сохранить фигуру — понятия не имею. Может, всё дело в том, что она не рожала.

— То, что нужно, — резюмирую я, затаив дыхание, наблюдая за тем, как Симочка со слезами на глазах тянет руку с узловатыми пальцами к зеркалу, будто хочет коснуться собственного отражения.

— Не знаю, как тебя и благодарить…

Не продавай свою комнату! И Василий Александрович пусть не продаёт. Мы же так классно жили! Вместо этого вслух замечаю совсем другое:

— Ну, если будет праздничный торт, от кусочка я не откажусь.

— Будет-будет! И ужин. Я разве тебе не говорила? Завтра сразу после росписи собираемся на кухне.

— Вот и славно. Давайте помогу здесь прибраться.

— Ну, что ты, Неллечка! Тут на пару минут работы. Иди, отдыхай. И спасибо тебе за всё огромное.

Ну, раз так, то не смею задерживаться. Иду к двери. Берусь за ручку, но, так на неё и не нажав, всё же тихо интересуюсь:

— Вы хоть предупредите, когда надумаете съехать? Или как Дашка…

— Ну что ты, девочка! Конечно, предупредим.

— Спасибо.

— Ты уж на нас не серчай. Мы и так слишком долго цеплялись за прошлое.

То, что для них прошлое, для меня — будущее, которое никогда не наступит. Чтоб ты провалился, Андрюша! Чтоб ты провалился… Одно радует: после чудодейственного Симочкиного чая у меня прошла голова. И теперь можно хорошенько поразмыслить над тем, что мы имеем. Какого чёрта я решила, что Казак отступил? Уж не потому ли, что он и впрямь решил это сделать? А потом передумал… Такой вариант развития событий вполне вероятен. Но тогда сам собой напрашивается другой вопрос: что заставило его в итоге вернуться к первоначальному плану? Уж не месть ли это? Да ну! Быть такого не может. Стал бы он тратить миллионы, чтобы щёлкнуть меня по носу? Бред! Или… я виновата в чём-то ещё? А может, спросить? В конце концов, у меня есть его телефонный номер и почта. Что мешает мне ему позвонить и поинтересоваться, мол, эй, какого чёрта? Зачем тебе оно надо? Я никуда не собираюсь. Выкупи ты хоть весь дом. Но что это даст? Казак в курсе, что у меня жёстко категоричная позиция по квартире. Это вовсе не мешает ему тайком переманивать моих соседей на свою сторону! Ну, повторю я ему свою песню. И что это даст? Нет! Нет… Надо выбрать другую тактику. Например? Например, сравнять счёт!

Я вскакиваю и пулей вылетаю из комнаты. Останавливаюсь у соседней двери и принимаюсь бесцеремонно колотить кулаком. Димка всегда в наушниках, до него иначе не достучаться.

— Эм… Привет. Что-то случилось?

На Димке надеты лишь сползшие на бёдра шорты. А на шее, как я и думала, болтаются наушники. Оттесняя его с прохода, делаю решительный шаг вперёд. М-да… Квартира Димки и близко не сравнится с Симочкиной. Здесь невообразимый бардак и никакой мебели, сохранившейся с тех времён, даже окно заменено на уродливое пластиковое — руки бы за такое отбить. Но у этой конуры имеется один несомненный плюс — общая стена между нашими комнатами. Чтобы увеличить мою квартиру, достаточно лишь прорубить проход и заложить его со стороны коридора.

— Сколько Казак предлагал тебе за эту комнату?

— Кто? — Димка удивлённо застывает посреди комнаты.

— Казак!

— Какой еще казак? Ты чё, мать, перегрелась?

— Новый хозяин, — терпеливо поясняю я. — Тот, что купил комнаты у Дашки и Армена.

— Ну так… о деньгах мы не говорили. Я просто намекнул, что не отказался бы от квартиры поближе к универу. А что?

— Я найду тебе такую квартиру. И ты продашь свою комнату мне. Понятно?

— Ты что, банк ограбила? – ржет Димка.

— Нет. Я возьму ипотеку.

— А толку? — Димка садится верхом на стул. — Он всё равно выкупит всё остальное. Или ты не против сожительствовать с богатым мужиком? — с намёком шевелит бровями сосед. — Это только мы с Арменом тебе не по вкусу?

Ну, да… Было дело. Димка тоже пытался ко мне подъехать. Конечно же, без шансов на взаимность. Впрочем, это не даёт ему никакого права намекать, что я… что я… Перед глазами флешбеком — ночь, которую мы провели с Казаком на яхте. Хотела бы я с ним сожительствовать? Ни за что! Да и он не захочет. Типы вроде Казака не живут в коммуналках. Пусть даже всего на два хозяина. Наверняка он сделает всё, чтобы заставить меня съехать. Мелькает трусливая мыслишка так и поступить. Но я зло её отгоняю. Мы еще повоюем. И посмотрим, кто кого! У меня, кстати, шансов намного больше. В отличие от обласканного жизнью Казака, я привыкла к жизни в коммуналке. На моей стороне все преимущества. В этом смысле меня гораздо больше беспокоит сам факт его нахождения рядом. Я даже не представляю, как это — жить с ним бок о бок. Встречаться в коридоре, на кухне, сталкиваться у ванной… Я зажмуриваюсь, и тут же перед глазами возникает образ полуголого Казака. Как зачарованная, трясу головой…

— Эй, Неллька, ты в порядке?

Всё это время, оказывается, я пялюсь на полуголого Димку. Фигура у того вполне себе ничего, какой она может быть у молодого спортивного парня. Развитые мышцы, полный набор кубиков на прессе… Но почему-то ни единого шанса мне понравиться. У меня перед глазами другой, да…

— Всё нормально.

— Ты что, обиделась? Да я ж пошутил… Ну, про себя и Армена.

— Да поняла я. Чувство юмора у тебя так себе.

— Ну, прости, — разводит руками. — Может, пива хочешь?

— Нет. Я хочу, чтобы ты продал квартиру мне. Обещай, что не станешь продавать её Казаку!

— Ну, не знаю. Он предлагал хорошие варианты.

— Я предложу не хуже! Только дай мне немного времени. Я прямо завтра позвоню в банк. Думаю, ипотеку одобрят быстро. За этим не заржавеет. — Быстро потеряв интерес к разговору, Димка утыкается в смартфон. Я строго подбочениваюсь: — Дима!

— Да погоди ты! Тут… важное.

— А квартира — это тебе что? Так, пустяки?!

— Так тут мне как раз варианты скинули… — мямлит Димка. Я сощуриваюсь:

— Что ещё за варианты?

— Квартир. Целых три штуки на выбор. Эй! Что ты делаешь?

Ясно — что! Забираю из его рук телефон. Проматываю ленту. Кровь шумит в ушах…

— Я свяжусь с риелтором и предложу тебе квартиры не хуже! Дай мне пару дней!

— Но…

— Пару дней! Всего пару дней.

Глава 13

Андрей

Письмо с пометкой «Фото» приходит на следующий день. А я уже весь в делах, в каких-то своих бумажках, ходатайствах… Даже не сразу понимаю, о каких фото идёт речь и кто вообще мне пишет. Кажется, что тут такого? Возьми и посмотри. Но звонит телефон, я переключаюсь на разговор с очень важным клиентом и забываю о письме ещё на пару часов.

Где-то после обеда дверь в кабинет открывается. Мишель хоть и вьёт из меня верёвки, прекрасно знает, что когда я работаю, отвлекать меня не стоит, и обычно следует этому правилу. Кошусь на часы. Присвистываю. Неудивительно, что терпение моей малышки закончилось. Дело близится к вечеру, а ведь сегодня выходной, который я обещал провести вместе с ней.

— Ты что-то хотела? — интересуюсь я будто бы между делом, уже примерно понимая, что Мишель мне скажет.

— Нет. Просто соскучилась. Посижу здесь с тобой, раз наша прогулка отменяется.

Ну да, соскучилась… Вот лиса. Так беззастенчиво мною манипулировать может только она. Улыбаюсь, не отрывая взгляда от экрана ноутбука. Мишель садится напротив и выжидательно наклоняется вперёд, с трудом скрывая собственное нетерпение. Моя улыбка становится шире.

— Да нет, ничего не отменяется, — сдаюсь. — Сейчас отправлю одно письмо — и всё, свобода. Ты голодная?

— Слона бы съела! Ты ж не забыл, что мы хотели заказать пиццу? Я не хочу суп!

— Такое забудешь! Дай мне пару минут…

Перепроверяю, ничего ли не забыл сделать, и уже тянусь к крышке «Мака», чтобы его закрыть, когда вспоминаю о том самом письме. Открываю.

— Ух ты…

— Что?

Я бросаю на Мишель неуверенный взгляд. Не знаю, стоит ли ей показывать фотографии. Но в последний момент сдаюсь:

— Твои фото. Помнишь, та журналистка обещала прислать?

Мишка вскакивает, чуть косолапя, обходит стол и забирается ко мне на колени. День сразу становится лучше. Устраиваю дочку поудобнее и прижимаюсь колючим подбородком к её макушке…

На самом деле Мишкиных фото не так уж и много. И ни на одной из них она не выглядит как-то... ну не знаю, не такой, как все. Обычный жизнерадостный ребёнок, который если чем от других и отличается, то это отличие точно никто не пытается выставить на первый план. Больше других фотографий мне нравится портрет. Мишка на нём хохочет. Очки съехали на нос, ладошка с какой-то глупой наклейкой на тыльной стороне прикрывает смеющийся рот, хвост набок, а выбившиеся из него пряди завились у румяного лица от жары в тугие локоны…

— Супер. Правда, я тут… хорошенькая?

— Правда.

— Как думаешь, если бы ты разрешил, меня бы взяли на обложку?

Эта чёртова обложка для Мишки ну просто какая-то идея фикс.

— Не думаю. Это журнал для взрослых.

— Жаль. Маме бы, наверное, понравилось.

Ах вот что ею движет! Ч-чёрт! Я мог бы и догадаться.

— Мы можем отослать твоей маме фото.

— Нет. Это совсем другое. — Мишка сползает с моих коленей. В её голосе звучит неприкрытая досада. Будто я, глупый, не понимаю каких-то очевидных вещей.

— Почему?

— Потому что так меня никто не увидит. Мама не сможет похвастаться перед подружками, и всё такое…

Чёрт возьми. Ей же всего семь! Как так вышло, что она настолько хорошо понимает извращённую психологию собственной матери? Но, главное, как ей с этим пониманием живётся?

— А я, пожалуй, распечатаю эту фотографию и повешу в рамку. Пойдём…

— Поедем! — поправляет меня Мишель. — Мы же хотели покататься на самокатах!

С Мишкиной координацией катание даже на детском четырёхколесном самокате — то ещё испытание. Особенно для моей психики. Но я дал себе слово ни в чём не ограничивать дочь. И стараюсь следовать этому обещанию. Поэтому, когда она катится, я бегу вслед за ней в надежде, что если что-то случится, я успею её подхватить. Собственно, ничего нового в этом нет. Так обычно и развиваются отношения в вертикали родители-дети.

— Погоди! А ты сказал спасибо?

— Кому?

— Нелли! Это же она прислала фотографии?

Чешу в затылке.

— Ну, да. А знаешь что? Мы можем поблагодарить её лично, — слова вылетают прежде, чем я успеваю их как следует обдумать.

— То есть как это? — загорается предложением Мишка, лишая меня всякой возможности пойти на попятный.

— А, ты же ещё не знаешь…

— Не знаю чего?

— Того, что эта самая Нелли ко всему прочему наша соседка.

— Здесь? — Мишель тычет пальчиком в потолок.

— Нет. В коммуналке.

— Так это она живет в комнате принцессы?!

— В точку, — раздосадованно морщусь. Дёрнул же меня чёрт за язык. Теперь фиг с этой темы съедешь. Вон как у Мишки загорелись глаза. — Пойдём… Я только ключ возьму.

От нашей съёмной квартиры до коммуналки на самокате ехать минут тридцать, если дворами. Этого времени мне совершенно недостаточно, чтобы придумать какой-то достойный предлог для нашего визита. Впрочем, какого чёрта? Мне там уже принадлежат две комнаты, я не обязан отчитываться о своих визитах. Могу даже переехать.

Чтоб не тащить самокат наверх, оставляем его в обшарпанной парадной. Запрокидываю голову к потолку, обозревая, так сказать, фронт работ. М-да уж, я точно спятил, когда решил в это всё ввязаться. А, главное, ради чего? Ради того, чтобы попортить нервы какой-то малознакомой бабе… Вся вина которой заключалась лишь в том, что я захотел её слишком сильно.

— Ну, пойдём же! Пойдём… Скорей!

И Мишке на третий этаж пешком подниматься! Чем я только думал? Надо кончать с этой авантюрой, пока не поздно. Из-за двери доносятся голоса, шум, музыка… Проворачиваю ключ в замке. В глубине коридора замечаю женскую фигуру.

— Андрей Владимирович? Вы ли это? Никак пришли на свои владения посмотреть? — подбоченивается тётка, у которой я приобрёл квартиру. То ли Даша, то ли Маша. Интересно, какого чёрта она здесь забыла, если обещала ещё вчера съехать?

— Угу. И, кажется, выбрал не самый удачный момент, — кошусь на дочку, зачарованно оглядывающуюся вокруг. Мишка влюбилась в коммуналку с первого взгляда. Наверное, при желании, я мог бы как раз этой влюблённостью оправдать всё, что делаю, но… такого желания нет. Я привык быть с собою честным. К окончательному решению о покупке квартиры Мишка не имеет никакого отношения. Чего не скажешь об одной весьма настырной журналистке, которая не выходит у меня из головы. Может, проблема в том, что я не успел ей пресытиться?

— Что вы! Напротив. Вы поспели как раз к столу. Проходите! Лена… подайте приборы. Смотрите, кто к нам пришел! — кричит то ли Даша, то ли Маша куда-то в сторону кухни и снова поворачивается ко мне. — Мы как раз свадьбу Симочки и Василия Александровича отмечаем.

— Нет-нет, неудобно, мы без подарка, и вообще…

— Считайте, что подарили им отдельную квартиру! – отмахивается тетка. — Пройдемте, даже слышать ничего не хочу! Ребята, к вам тут новый сосед! Чуть не сказала «к нам», но я-то, слава господи, уже живу отдельно… — заливисто хохочет.

— Пойдем, пап! Я очень хочу невесту увидеть! – дергает меня за руку дочка. Интересно даже, что она скажет, когда узнает, что невесте семьдесят лет. Делать нечего. Прохожу в кухню, где за большим столом, похоже, собрались абсолютно все наши соседи. Взгляд помимо воли останавливается на Нелли, стоящей рядом с молодым бандитского вида парнем. Увидев меня, она бледнеет и вся будто приосанивается.

— Добрый вечер. Извините, что вот так нагрянули… И с праздником! Серафима…

— Аркадьевна, — подсказывает старушка.

— Аркадьевна. Василий Александрович, — пожимаю руку жениху. Его имя я почему-то запомнил. Может, потому что в первый наш визит этот дед зорким коршуном следил за каждым нашим шагом и, кажется, тогда даже мысли не допускал, чтобы продать квартиру, где провёл свои лучшие годы.

— Присаживайтесь. Василий, надо бы гостям стул.

— Да мы ненадолго… — без особой надежды на успех возражаю я.

— Нет-нет, присаживайтесь, мы вас никуда не отпустим. А тебя как зовут, малышка?

— Мишель! Какие у вас красивые цветочки в волосах…

— Правда? Это Нелли придумала. А я всё сомневалась. Что это за глупость в моём возрасте — цветы в волосы…

Для Мишель такие застолья в диковинку. Как, впрочем, и для меня. Но если я не могу избавиться от чувства неловкости, Мишка, напротив, легко вливается в компанию. Между делом благодарит Нелли за присланные фото, интересуется, когда выйдет статья. Нелли рассеянно отвечает. И ведь понятно, что ей наш визит поперёк горла. Но, к моему удивлению, Нелли не позволяет себе ничего, чтобы могло расстроить Мишку. И даже нехотя соглашается, когда та простодушно просит показать ей «комнаты принцессы». Вместе с нами на экскурсию увязываются и другие жители коммуналки.

— Хоромы ты, конечно, отстроила — дай бог. Но я всё ж не пойму, зачем ты собрала всю эту рухлядь, — комментирует Дашка (за столом я всё же выяснил, как её зовут), обводя рукой изумительный антиквариат.

— Ты и не поймёшь, — пожимает плечами Нелли в ответ. Звучит довольно высокомерно, и, видно тоже это считав, Дашка решает нанести ответный удар:

— Наверное, будет жаль это всё продавать.

— Понятия не имею. У меня таких планов нет.

— Ну да, ну да, — ухмыляется Дашка. — Кстати, Дим, ты уже выбрал квартиру? Даже наши молодожёны уже определились, а ты всё никак?

— А с чего ты решила, что Дима что-то продаёт? — Нелли тоже растягивает губы в приторно-сладкой улыбке. Глядя мне прямо в глаза, она касается спины мальчишки и ласково ведёт вверх.

— А вы не продаёте? Мой риелтор сказал, что выслал вам сразу несколько вариантов, — приковываю к себе взглядом несчастного сосунка. — Неужели соврал?

— Э-э-э, нет, то есть… — теряется бедолага.

— Ему поступило предложение получше.

Ладошка Нелли начинает медленное движение вверх, язычок призывно проходится вверх-вниз по губам. Что она затевает, и дураку понятно. Бедный парень вконец поплыл. Как дурак, залип на ее смоченных слюной губах. Сглотнул, прошелся жадным взглядом по изгибам великолепного тела соседки. До предела меня выбесив.

Зажмуриваюсь. Считаю про себя до десяти. Какого черта, спрашивается, у меня такая реакция? Я ведь прекрасно все про нее понимаю, но… Все равно бесит. Бесит так, что в висках начинает ломить. Или это от того, что я настолько сильно сжал челюсти? Хрен его знает! Все здравые мысли в моей голове вытесняет абсурдное желание прямо сейчас, у всех на глазах, показать ей, кто на самом деле здесь что-то решает.

Интересно, как далеко она зашла, чтобы переманить несчастного молокососа на свою сторону?

– Нелли всегда думает лишь о себе, - доносится от двери тихий голос. Я оборачиваюсь. Эта… Лена, кажется, настолько невзрачная, что ее присутствие замечаешь в последнюю очередь. Но приглядевшись повнимательнее, можно понять, что происходящее между Нелли и Димкой не на шутку ее задевает. Возможно, она влюблена в парня? Интересно. А Нелли-то об этом знает? Или ей действительно похрен, что таким образом она причиняет боль другим? Это особенно бесчеловечно хотя бы потому, что эта серая мышь вообще ей не конкурентка.

– Мы могли бы жить все-все вместе! – находит, как ей кажется, идеальное решение Мишка. – Было бы здорово. Правда? Папочка!

– Боюсь, это невозможно, – цежу я, – здесь будем жить ты и я. Ух ты ж черт! – бросаю взгляд на часы, – Вот это мы задержались! Боюсь, нам уже пора.

– Но, папочка…

– Никаких возражений. Иди, попрощайся со всеми.

Следом за Мишель из квартиры Нелли спешат ретироваться и остальные гости. Мы остаемся одни. Но, видно, это в планы Нелли не входит. Она проходит мимо меня к двери. Широко ту распахивает:

– Надеюсь, вам понравилась экскурсия.

– Да уж. Она была весьма познавательна.

– Да? И что же вы успели узнать?

Ничего нового, только подтвердить свои о тебе догадки. И от этого еще гаже. Ну, что я за придурок? Почему меня манят вот такие красивые расчётливые стервы? Я бы и сейчас не отказался ее нагнуть и… Да пошло оно все! Одарив на прощание Нелли полным презрения взглядом, и так ничего ей и не ответив, переступаю порог. Дверь за моей спиной с тихим щелчком захлопывается. У Нелли ко всему прочему отменное самообладание. Ну, ничего, тем интереснее будет на нее посмотреть, когда она проиграет.

Глава 1

Нелли

– Извините, можно ещё раз?.. Вы утверждаете, что муж вас бил? – переспрашиваю, выныривая из сонного марева, в который меня погрузила беседа с очередной светской львицей. Я – журналист. И подобного рода интервью – часть моей работы. Правда, стоит признать, что обычно с собеседниками мне везёт чуть больше. Всё же наш глянец пишет исключительно о богатых и знаменитых, а это, как правило, всегда интересные, сложные люди, раскрывать которых – одно удовольствие.

– О, гораздо хуже! Он изводил меня психологически. Хотя почему изводил? Андрей и сейчас не оставляет меня в покое. Вот поэтому я и подала на развод. – Сидящая напротив женщина берёт со стола шёлковую салфетку и деликатно прикладывает к уголкам глаз. Манеры у неё безупречные. Наверное, сказывается воспитание родителей-дипломатов. Или обучение в одном из самых престижных учебных заведений Франции.

– Вот как? – замечаю я, от любопытства сдвигаясь на самый краешек стула. Во мне просыпается охочая до сенсации ищейка. В отличие от Натальи Казак, я в заграницах не училась. И с дипломатами не якшалась. И пусть сейчас я произвожу впечатление почти своей в высшем свете, мне, к сожалению, до сих пор не удалось в себе изжить тягу ко всякого рода бульварщине. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что такой эксклюзив вполне может оживить интервью, на котором я уж было поставила крест. А ещё сделать нам неплохой трафик. – И как же это проявляется?

– Ну, как абьюзеры обычно изводят своих жертв? – наводит тумана Наталья, пододвигая к себе красивую чайную пару. На улице жара, я едва жива. А этой хоть бы хны. Сидит, вон, чай пьёт. Такая же свежая, как в начале нашего разговора. Даже шёлковое платье от Donna Karan не помялось. – Способов более чем достаточно.

– Думаю, для лучшего понимания здесь не помешает какой-то пример.

– Пример?

– Да! Самой большой жестокости, с которой вам пришлось столкнуться в браке.

Кошусь на диктофон. Только бы батарейка не села! А то потом попробуй, докажи, что ты не жираф. Интервью под запись отлично страхует в случае, если у кого-то возникает желание засудить журнал за клевету. А учитывая то, что Андрею Казаку принадлежит огромная юридическая компания с филиалами по всей стране, я могу жесточайшим образом поплатиться буквально за каждый неверный шаг.

– Он хочет отнять у меня ребёнка.

– Простите, что? – я вцепляюсь пальцами в шикарное кресло и ещё сильней подаюсь вперёд. Моя реакция приводит Наталью в некоторое замешательство. Она же не в курсе, что своими словами запустила цепную реакцию, и теперь в моей голове проносятся картинки из детства, о которых я мечтала забыть.

– Мишель. Он собирается отнять мою дочь.

– Какой подлец! – ахаю я. Эмоции берут верх над здравым смыслом. Вообще, конечно, такой комментарий непозволителен с точки зрения профессии. Но я не могу сдержаться. Перевожу взгляд на Юрку – гениального фотографа, с которым мы обычно работаем в паре. Тот крутит пальцем у виска. Да знаю я, знаю! Сглупила… – Послушайте, но разве можно вот так запросто отнять ребёнка у матери?

– Для Андрея нет ничего невозможного. Вы же понимаете, какие у него покровители… – Наталья поднимает синие с поволокой грусти глаза к небу, намекая на связи мужа в самых что ни на есть высших кругах. Я понимающе киваю, а сама прикидываю в уме, как бы это всё получше описать на бумаге.

«Мы с Наталией сидим на лужайке. На ней платье от Donna Karan New York и атласные лодочки от Pierre Hardy. Красивый фасад, за которым моя собеседница скрывает свою боль…»

Профдеформация в чистом виде, м-да…

– Но вы же наверняка собираетесь обратиться в суд?

– Я не знаю, получится ли. Ведь Андрей практически полностью лишил меня финансирования. На хорошего адвоката нужны немалые средства. Которых у меня нет. – Салфетка вновь касается глаз. Меня в этом что-то цепляет, но я не успеваю осмыслить, что. Личные воспоминания, вступая в резонанс с откровениями Натальи, мешают мне мыслить трезво.

– Как же так? По закону вам принадлежит половина нажитого в браке имущества.

– К сожалению, у нас с Андреем был заключён брачный контракт. Понимаете, он всегда был очень продуманным человеком. А я… я тогда не понимала, на что имеет право жена. Так и вышло, что я посвятила мужу всю свою жизнь, и в итоге осталась ни с чем.

Так, ладно. Про всю жизнь она, конечно, загнула. Ей сколько? Тридцать? Детский возраст. Могу дать руку на отсечение, что без мужского внимания Наталья долго не останется. Хотя, вполне вероятно, планку всё же придётся снизить. Без ложной скромности Андрей Казак – шикарный мужик, на фоне которого любой другой окажется в заведомом проигрыше. Красивый, статный, спортивный… Я даже хотела, чтобы он поучаствовал в съёмке. Наталья отказалась. На тот момент мне это решение показалось неправильным. Я даже попыталась мягко его оспорить. Но та не поддалась. И теперь я понимаю, почему.

– Даже страшно представить, что вы сейчас чувствуете.

– Да. Это очень непросто. Извините… Полагаю, я уже всё рассказала. Мы не могли бы свернуть интервью?

– Конечно. Спасибо за вашу откровенность.

Наталья благодарно улыбается. Встаёт, тепло прощается с моими ребятами и уходит, прячась за дверями шикарного особняка. Я была несказанно удивлена, увидев этот дом впервые. Зачастую у богатых и знаменитых настолько безвкусные дома, что хоть плачь. Тут же – не дом, а произведение искусства в минималистическом стиле. Такая совершенная геометрия, такой изумительный современный дизайн… Я раскатала губу, что нам удастся поснимать внутри. Но Наталья ещё на этапе переговоров зарубила эту идею. Решили снимать в розарии. Съёмка там проходит весьма удачно. А вот за время интервью на лужайке с меня сходит семь потов.

– Что думаешь? – интересуюсь у ассистентки, когда мы рассаживаемся по местам в служебном микроавтобусе. Здесь, под кондиционером, вновь хочется жить, хотя вид у меня довольно помятый.

– Думаю, что Вишневская ни за что не выпустит это в печать, – пыхтит Алёна, осторожно поправляя чехлы с платьями на заднем сиденье.

– Побоится?

– Перестрахуется. Сама подумай, зачем главреду так подставлять журнал?

– Да почему подставлять-то?! – психую я. – У нас есть всё для подстраховки.

– Ты спросила, что я думаю – я ответила. Чего ты теперь со мной споришь, Нель?

И правда…

– Ладно, проехали. Для начала надо написать статью. А там посмотрим.

– На финал разговора я бы даже время не стала тратить, выкинула бы его, и всё.

– И что тогда от этого интервью останется? – невесело усмехаюсь я. – Пространные рассуждения о том, как важно правильно составить меню на неделю?

Аленка ржёт:

– Вот у людей заботы, правда?

Ага… Так почему же нас всех так манит эта богатая сытая жизнь?

– Кстати, о меню. Жрать хочется – сил нет.

– Может, заскочим куда-нибудь?

Это было бы замечательно, но мне не терпится засесть за статью и пересмотреть отснятые фото… Пусть ещё и не обработанные.

– Нет. Выбросите меня у дома.

Я живу в центре. В старинном особняке конца восемнадцатого века, который в то время был доходным домом. Звучит как сказка. Как мечта. Если не уточнять, что сейчас это замызганная коммуналка, в которой мне принадлежат всего две комнаты. В них ведёт длинный-предлинный обшарпанный и зассанный кошками коридор. Сколько ни бьюсь с соседями за то, чтобы его отремонтировать – всё напрасно. Общая кухня – мой личный ад. Или ад – это туалет? Да, пожалуй. Зато в моих комнатах – красота. Я сюда все свои кровно заработанные вложила. Пригласила реставраторов, те очистили стены, восстановили аутентичную, чудом сохранившуюся лепнину и двери… Когда-нибудь, когда в достаточной мере разбогатею, я надеюсь выкупить и остальные комнаты. А пока приходиться мириться с…

– Господи Иисусе! У нас кто-то умер?!

– Нет. Это Серафима нажарила корюшки. Корюшка нынче пошла. Ты разве не в курсе? – размахивая перед собой скрученным в жгут полотенцем, разъясняет моя соседка, богатырского телосложения тётка с жуткой химией на голове. И даже не спрашивайте, кто сейчас делает химию.

– Да не маши ты на меня! Я и так уже, наверное, до трусов провонялась! Вытяжка опять не работает?!

– Не-а.

– Слушай, ну ты бы Никиту своего попросила починить. Мы ж тут все задохнёмся! Серафима Аркадьевна, вы что, нашей смерти хотите?! – ору на весь коридор.

Иногда я задаюсь вопросом, что бы подумали мои богатые и знаменитые друзья, если бы увидели эту сторону моей жизни? Стали бы мне улыбаться, как они это делают в надежде, что их упомянут в очередном выпуске журнала, или бы презрительно отвернулись? А может, им бы показалась занятной двойственность моей жизни? С одной стороны, я летаю бизнес-классом на недели моды в Нью-Йорк и Париж, хожу по всяким презентациям и вечеринкам, одеваюсь исключительно в люкс, который мне, как их инфлюэнсеру, с радостью предоставляют всевозможные бренды. С другой… живу в коммуналке на семерых хозяев, перебиваясь от одной нищенской, в общем-то, зарплаты к другой.

– Никитку? Да ты что? Он же ребёнок совсем! Какой «починить»? – возмущается Дашка. Застываю с открытым ртом. Даже интересно, что бы она сказала, если бы узнала, что её Никитка буквально вчера вечером пытался зажать меня в тёмном углу?

– Тогда Армена! Или, на худой конец, Василия Александровича! В этом доме что, блин, нет мужиков?!

– Кто Армена звал?

Этого ещё не хватало. Гашу в себе трусливое желание завопить «не я!» и скрыться у себя за дверью. Нет сил смотреть, как этот здоровенный волосатый мужик упивается своей безответной ко мне любовью. Бродит побитым псом, ищет встречи. И я только потому, что не могу ответить на его чувства, самой себе кажусь каким-то живодёром. Бесит!

– У Серафимы Аркадьевны вытяжка опять сломалась. Ты не мог бы починить?

– Мог! Ещё как мог…

– А что толку, когда нас отсюда всех подчистую выселят? – вступает в разговор ещё один наш житель. Древний, как дерьмо мамонта, дед.

– Господи, Василий Александрович! Что мешает вам застегнуть ширинку в туалете?!

– Прошу меня простить, Неллечка. Откуда мне было знать, что вы устроите митинг в коридоре?

– Проехали, – отмахиваюсь я. – Что вы там про выселение говорили?

– Никто нас не выселит! У нас, между прочим, частная собственность! Она неприкосновенна! – Дашка подпирает пухлые бока пухлыми же кулаками. – Вот если бы расселить нас предложили – тогда другое дело.

– Чтобы нас расселить, нужно, чтобы все были согласны, – тихо замечает Армен.

– Это ещё почему? – заводится Дашка, которая спит и видит, как отсюда съедет в панельную, на скорую руку слепленную многоэтажку где-нибудь на окраине.

– Потому что те, у кого есть деньги на наши комнаты, наверняка замахнутся на всё крыло. Чтобы и коридор им достался, и кухня, и санузел. А как это сделать, если посреди коридора – две комнаты, которые никто не собирается освобождать? Вы же не собираетесь, Василий Александрович?

– Я тут родился – тут я и помру! Наверное…

– Ну, вот. И Серафима вряд ли куда захочет съехать.

– И я не захочу, – развожу руками. – Остановимся на том, что каждый из нас останется при своём.

– При своём?! – визжит Дашка. – Да мне эта чёртова коммуналка уже знаете где? Во! – проводит ребром по шее. – Достало! Хочу по-человечески жить! Надоело стоять в очереди в туалет. Вонь эта надоела! Проводка вся искрит, текут трубы…

– А я давно предлагала сделать ремонт, – не могу промолчать в нужном месте. – Это ж вы не хотите, всё денег нет.

– Не у всех такой доход, как у вас, Нелли, – тихонько выходит из своей комнаты еще одна наша соседка, маленькая худенькая библиотекарша. Она такая невзрачная и тихая, что, несмотря на пять лет жизни бок о бок, это всё, что я о ней знаю. – Я бы с радостью скинулась на ремонт. Но у меня абсолютно нет денег.

– Так сделайте с этим что-нибудь! – злюсь я. Нет, меня вправду бесит, когда кто-то жалуется на своё безденежье и ни черта не делает для того, чтобы из него выбраться.

– У нас тут что, опять межклассовая рознь затевается? – влетает в квартиру студент-третьекурсник Димка. Его комната аккурат за стенкой. И поглядываю я на неё, как кот на банку сметаны. Может быть, через годик смогу подкопить и выкупить у него драгоценные квадратные метры. Он тоже с радостью съедет в однушку.

– Постойте, Василий Александрович. А с чего вы вообще взяли, что нас собираются выселять?

Глава 2

Нелли

– Так ходил тут один сегодня. В костюме шикарном! Во… – Василий Иванович резко ведёт ладонями от себя, будто приглаживая тот самый шикарный костюм. – А с ним девчонка. Смешная такая. Хромоножка.

– Что значит – ходил? А впустил его кто? – перевожу взгляд с одного соседа по квартире на другого. Если раньше я хотела сбежать, чтобы не пришлось отдавать свой дорогущий костюм в химчистку, то теперь махнула на всё рукой. Пусть дальше прованивается. Главное, по горячим следам выяснить, какого чёрта происходит. Потом это будет сделать гораздо сложнее.

– Так Дашка, кто ж ещё!

– А что я? Имею право! Это и моя квартира, если вы забыли. Что хочу, то и делаю. Понятно?

– И по комнатам чужим шастать?! – весело щурит глаза Василий Александрович. Я открываю рот и, всё ещё не веря, что это возможно, пялюсь, как дура, на Дашку. Та идёт некрасивыми бордовыми пятнами, с потрохами выдавая себя.

– В смысле? Ты что, впустила ко мне какого-то левого мужика? – я перехожу на тихий свистящий шёпот и делаю шаг вперед. Дашка трусливо пятится. Что, в общем-то, правильно, учитывая, как сильно у меня чешутся руки.

В этом месте, наверное, стоит отметить, что у нас с соседями всё же довольно доверительные отношения. По крайней мере, были до этих пор. В шкатулке под замком хранятся запасные ключи от каждой комнаты. Дом действительно старый. Случиться может всё что угодно. Проводка там загорится, или труба прорвётся… Именно поэтому мы решили, что будет правильно, если у каждого жильца будет доступ ко всем помещениям.

– Эй! Ты чего?! Он даже не заходил! Просто заглянул, и всё. Тебе что, жалко?!

– Просто… заглянул?! Ну, да это всё меняет! – саркастически фыркаю я, в то время как остальные жильцы реагируют на ситуацию далеко не так остро. Димка, вон, вообще зубы сушит, обращаясь к кому-то за моей спиной:

– Спорим, что до поножовщины не дойдёт? Ставлю пятихатку!

Я резко оборачиваюсь, готовая поставить зарвавшегося мальчишку на место. Но взгляд застывает на собственном отражении в мутном от времени зеркале, что висит здесь, кажется, не один век. М-да… Сейчас я мало похожу на ту женщину, которой хочу себя видеть. Красиво уложенные к съёмке волосы поникли от жары и запредельной влажности: начёс уныло накренился на один бок, чёлка налипла на лоб, а лицо и вовсе перекосило от ярости. Ужасно! Делаю глубокий вдох. Спокойствие, Нелли, только спокойствие! Ты же приличная интеллигентная женщина, а не потенциальный герой очередного выпуска Дежурной части… Соберись! Где твои манеры? Ты же светский хроникёр, чтоб тебя!

– Дим, перестань. Тут не до веселья, – пока я по крупицам возвращаю себе контроль, за меня вступается библиотекарша. А мне от этого, знаете ли, не легче. Даже её самообладание бесит!

– Нет, я не пойму, меня одну волнует то, что кто-то приводит в наш дом каких-то мужиков с улицы? Ну? – завожусь я. – Чего вы молчите?

– А что изменится, если мы станем волосы на себе рвать? – разводит руками Армен. – Ну, было и было.

Его южный мягкий говор журчит, как ручей, но тоже ни черта не успокаивает.

– И всё?! Пусть она дальше кого попало приводит?!

– И буду водить! Буду! Понятно?! Я хочу нормальной жизни. В нормальной квартире!

Я тоже! Проблема в том, что мы с Дашкой по-разному её себе представляем. Для меня жизнь в старинном особняке в самом сердце города означает принадлежность к высшему обществу. Престиж, будь он проклят! Понты, которые в моей жизни имеют большое значение. Я не могу от этого отказаться ради отдельной кухни три на три с половиной. И даже ради отдельной ванной не могу, хотя и очень страдаю, не имея возможности после долгого рабочего дня расслабиться в горячей воде. Отрываюсь в заграничных командировках. Хотя подчас так в них устаю, что и на это меня не хватает.

– Послушай, я же просила… Просто дай мне время, и я выкуплю твою комнату.

– И когда же это случится? – Дашка вновь воинственно подпирает бока, очень быстро забыв о том, как провинилась.

– Я не могу сказать точно. Через несколько лет.

– Исключено!

– Ну, тогда и ищи покупателя на свою долю! А ко мне водить никого не смей. Я не уступлю ни метра. Ясно?

Подстегиваемая яростью, я срываюсь с места, обхожу Василия Александровича по дуге и достаю ту самую шкатулку с ключами из дешманского шкафа, который купила взамен прекрасного дубового буфета, стоявшего здесь прежде. Вообще тот буфет спасся чудом. Его давно хотели выбросить, и не сделали этого лишь потому, что не могли сдвинуть махину с места. А мои грузчики как-то справились. Пустовало освободившееся место недолго. Я, как и обещала, на следующий же день установила новенький шкаф. Жильцы обрадовались функциональному ДСП-шному чуду. А я обрадовалась доставшемуся мне за бесценок антиквариату, который после реставрации поднялся в цене настолько, что стал довольно-таки неплохим вложением. А ещё буфет отлично вписался в мой до мелочей продуманный и воспроизведённый по архивным фотографиям интерьер.

– Всё! С меня хватит. Я забираю ключ.

– Истеричка! – комментирует моё решение Дашка, в целях безопасности отступая подальше.

– Называй меня как угодно. Главное, не забывай, что трое сособственников из семи не собираются избавляться от недвижимости в этом доме.

– Ты мне жизнь рушишь! – кричит Дашка.

– Тро-о-о-е-е, – напеваю я.

– Дед с бабкой скоро один чёрт помрут!

– А вот не надо нас хоронить! – возмущается Василий Александрович.

– Кого хоронить? Неужто Юлия Дмитриевна из двадцать второй преставилась? – из кухни, расположенной в конце коридора, выглядывает Серафима Аркадьевна. Корюшку она умудряется жарить в платье с белым кружевным воротничком, в серьгах с янтарём и причёской, которая, хоть её и не укладывали стилисты, сейчас выглядит определённо лучше моей.

– Чур тебя! Сегодня видел её на Мойке. Была наша милая Юлия Дмитриевна живей всех живых. Это нас с тобой, Симочка, Дашка хоронит…

– Ай, да ну вас всех! – психует та и прячется у себя, оглушительно хлопнув дверью. Свет мигает. В коридоре гаснет единственная рабочая лампочка. В наступившей тишине слышится, как шуршит, осыпаясь на пол, штукатурка. И тихий вздох Симочки:

– Пойдемте, что ли, есть, пока все живы.

– Да что нам будет? – оживляется вечно голодный Димка.

– Мало ли что? Дарья решительно настроена нас всех отсюда выжить. Глядишь, и по головам пойдёт.

– Ничего она не сделает. Если мы не захотим своё продать – никакой сделки не будет. Рычагов воздействия у неё на нас нет.

Кухня у нас, как говорится, чистенькая, но бедненькая. Сохранившаяся лепнина на потолках странным образом контрастирует с обшарпанными, выкрашенными уродливой зелёной краской панелями. Пол застелен каким-то жутким линолеумом, под которым, как я подозреваю, сохранилась аутентичная плитка. Газовые плиты и стиралки стоят вдоль двух стен. Над ними висят разномастные кухонные шкафчики разных эпох и оттенков. Есть тут и шикарная печь в изразцах, которую, слава богу, никто не успел снести. Я мечтаю, как в один прекрасный день всё отреставрирую… Вообще всё здесь отреставрирую и ка-а-ак заживу! Это будет прекрасно!

– А вот не скажи! Я таких историй наслушалась – закачаешься. Тут риелторы чёрные орудуют, – понизив тон, шепчет Симочка. Я обычно в посиделках на кухне не участвую, но тут уходить не спешу.

– Ну что они сделают? Всех нас поубивают?

– И такое было. Помнишь, Вась, что с Олимпиадой Григорьевной приключилось?

– И что же?

– У Олимпиады была большая квартира в доме на Кузнецкой. Потолки как у нас – больше четырёх метров, комнат пять или шесть. У неё отец, знаете ли, генерал. Вот и выделили…

– И?

– Захотел эту самую квартиру приобрести какой-то богатей. Олимпиада ни в какую. Как можно? Родовое гнездо! Тот ей какие деньги только не предлагал… Олимпиада – в отказ! И что же ты думаешь? Начинает она хиреть. Из цветущей женщины буквально за пару месяцев превращается в ссохшуюся старуху. Врачи только руками разводят. И тут Олипиада вспоминает, что все её беды начались после визита интернет-провайдера. Полезла она, значит, в эту коробку, а там…

– А там? – широко распахнув глаза, интересуется библиотекарша.

– А там какой-то пузырёк. Травили её потихоньку, вот что! Эти самые чёрные риелторы.

– Ужас какой. Не думаю, что сейчас это возможно, – взволнованно замечает библиотекарша.

– Такое, может, и невозможно, да, – соглашается Симочка. – Но людей можно выжить и по-другому.

– Например?

– Продаст, допустим, Дашка свою квартиру какому-нибудь наркоману. Он нас всех и выживет потихоньку…

– Какие-то это страшилки, – вздыхаю я, сладко, до хруста в костях, потягиваясь. Димка сидит, вовсю уплетая корюшку с молодой картошкой. Библиотекарша не ест, кутается в безобразную серую кофту, хотя на дворе лето. Холодно ей, что ли?

– Может, и страшилки. Но готовыми надо быть ко всему. Правда, Леночка?

Ах да, её зовут Леночка… Вот и всё, что я выношу из нашего разговора. Остальное время потеряно зря.

– Пойду приму душ, пока нет других желающих, – говорю я и спешно ретируюсь с кухни. Мои комнаты на контрасте с остальными выглядят царскими хоромами. В одной я оборудовала спальню, пожертвовав значительную площадь под гардеробную. В другой организовала гостиную и кабинет. С красотой этого пространства может конкурировать разве что вид, открывающийся из окон. Я обожаю сидеть на подоконнике с бокалом вина, подолгу вглядываясь в чёрную водную гладь канала. Жаль, сегодня у меня полно дел и совсем не до посиделок.

Я быстро моюсь, с наслаждением смывая с себя этот безумный день. Заказываю поесть, наливаю бокал вина (тут себе не отказываю) и усаживаюсь, наконец, за работу. В первую очередь отсматриваю отснятые фото, маркируя себе те, которым, как мне кажется, стоит дать ход. И ещё раз прослушиваю запись интервью на диктофоне. Морщусь в тех моментах, где сплоховала. Перематываю по несколько раз ответы Натальи. В душе поднимается муть. Я по себе знаю, как это – стать решающим козырем в разборках родителей. Вот почему во мне так откликается история моей героини. Я вижу в ней свою мать, которая тоже ничего не могла противопоставить отцу, живя с ним в закрытом военном городке, в котором он, что называется, был царём и богом.

И ведь я могу написать всё, как есть. Я даже сделаю это, но… Правда в том, что в нашем журнале просто не опубликуют подобный материал, не согласовав его со всеми потенциальным интересантами. Вот тебе и свободная журналистика.

Отбрасываю карандаш и ввожу в строку поисковика «Андрей Казак». Тут же всплывает миллион фотографий. Вот он ещё пока с женой на каком-то приёме в посольстве Израиля, вот они на сафари, в театре… А вот и «беременная» фотосессия, на которые обычно бабы силком затаскивают своих бедных и не совсем понимающих, что они здесь забыли, мужей. Правда, Казак не выглядит ни бедным, ни непонимающим. Говорю ж – ему смело можно переквалифицироваться в модели. Хотя внешне он и не совсем эталонный красавец, в нем есть какая-то совершенно уникальная животная привлекательность. Мы несколько раз пересекались на светских мероприятиях, и я хорошо помню, какое сильное впечатление он производит. И даже это… особенно это мне хорошо знакомо. Мой отец на людях тоже был совсем не таким, каким мы с мамой его видели дома.

Заканчиваю статью ближе к утру. У нас в офисе нет какого-то строгого графика, поэтому все подтягиваются ближе к обеду. Когда я прихожу, главный редактор уже на месте.

– Как съёмка? Юрка сказал, что все прошло неплохо.

– Угу. Текст я уже набросала. Глянешь? Там есть один спорный момент.

– Может, ближе к вечеру, если успею. Тут настоящий дурдом, – Лина обводит заваленный бумагами стол. Мне же, по-видимому, придётся запастись терпением. В конце концов, я только мечтаю занять её место. Главная здесь – она… Ей и командовать.

Иду к себе. Новый номер уже отдан в верстку, так что работы как таковой нет. Зато на вечер намечено две презентации, на которых мне следует быть. Я готовлюсь к этому. Быть красивой, модной и до чёрта востребованной – тоже труд. Только идиотки думают, будто это легко.

– Скукота. – На стол ложится распечатка с моим текстом. Поднимаю взгляд на главреда. – Но если Казак не зарежет концовку, считай, дело сделано.

– Думаешь, на это есть хоть один шанс? – скептически поджимаю губы.

– А ты попробуй. Других вариантов у нас нет. Мы не можем выпустить такую статью без его ведома. Это чревато.

– И что же мне делать?

– Позвони ему! Что ты как в первый раз?

Глава 3

Андрей

– А здесь мы установим балетный станок! – Мишель неуклюже подрыгивает и поворачивается вокруг себя, что, наверное, должно изобразить пируэт. У моей дочери ДЦП, но кто сказал, что это может помешать заняться балетом, когда она так этого хочет? – Ну что ты молчишь, папа! – негодует моя малышка. А после, оставив танцы, забирается ко мне на колени и, обхватив мои колючие щёки ладошками, заставляет на себя посмотреть. Один её глаз все ещё немного косит. Это довольно распространённое осложнение. Зато у неё прекрасная речь. И блестящие мозги.

– А что тут сказать? Когда ты уже всё решила, – рывком поднимаюсь с кресла, не выпуская Мишель из рук. Её хрупкое жилистое тельце напрягается, раскосые глаза наполняются хитрым блеском, она уже знает, что я задумал. Подбрасываю её высоко-высоко, чтобы оправдать ожидания дочери. Та звонко и ужасно заразительно хохочет.

– Папа! Я сейчас упаду! Упаду!!!

– Вот ещё! Привыкай. В балете знаешь, сколько поддержек!

– А это как?!

– Когда тебя партнер на руках таскает.

– И подбрасывает?!

– Ну, может, не совсем… – замечаю туманно, потому как на балете, кажется, ни разу и не был. Этот вид искусства меня не привлекает. Совсем. – Ох, дамочка, похоже, вы сегодня плотно пообедали… Слезай с отца. А то у меня поясницу заклинило.

На самом деле это, конечно, не так. Нет, спину я и впрямь сорвал, но моя крохотная по любым меркам дочь к этому непричастна. Это я, дурак, переборщил вчера в зале, в надежде выпустить пар.

– А в комнате принцессы что мы сделаем? – интересуется Мишель, когда я осторожно опускаю её на пол.

– Понятия не имею, – я хмурю брови. – И если уж на то пошло, я вообще не уверен, что принцесса захочет нам продавать свои комнаты.

М-да… Подстава. Обычно ведь хозяева коммуналок спят и видят, чтобы их расселили. Но собственница двух комнат в доходном доме, что заприметил мой риелтор, вложила в реставрацию принадлежащих ей квадратных метров столько сил, что я очень сомневаюсь, будто теперь она захочет их продать. Тут я не склонен верить шустрой бабе, которая организовала показ. Жопой чую какую-то подставу. Но всё равно хочу… Хочу выкупить всю коммуналку подчистую. Вид из окон там охрененный. Да и вообще… Мне, наверное, от деда-академика передалась тяга к истории. Или же свою роль сыграло то, что первые десять лет своей жизни я провёл в квартире, подобной этой. Пока дед не был вынужден продать ее за долги.

– Я бы тоже не захотела. – Мишель тяжело вздыхает и сокрушённо качает головой. – И что тогда? У нас не будет этой квартиры?

– Не знаю. Ты чего повесила нос? Неужели она тебе так сильно понравилась?

– Очень! Я бы могла ездить по коридору на велосипеде. Или играть с друзьями в догонялки. И в прятки!

– Ну, не знаю. Боюсь, ты вырастешь до того, как закончится ремонт. Мороки там – дай боже.

Вообще вчера мы договорились с риелтором, что он организует нам ещё один показ, на который будут приглашены специалист по реставрации и прораб. Впрочем, мне и без их заключений понятно, что проект будет (если будет) дорогим, энергозатратным и не очень-то быстрым. Даже не знаю, стоит ли в него ввязываться. Или лучше купить апартаменты в новом доме. Нам с Мишель нужен дом. Всё ж я надеялся, что съёмная квартира – это временная мера.

– Я так хочу жить там, папочка!

Ах лиса… Ну лиса! Знает, как меня разжалобить… Я усмехаюсь, делаю Женьке «сливку» и отхожу, потому что у меня звонит брошенный где-то в коридоре телефон. Номер незнаком.

– Да!

– Добрый день, Андрей Владимирович. Меня зовут Нелли Ерофеева, я обозреватель журнала «Т*»… Может быть, вы в курсе…

– Извините, я не даю интервью, – перебиваю журналистку и отвожу трубку от уха, потеряв всякий интерес к разговору, когда до меня доносится:

– Вы – может быть. Но ваша жена даёт интервью с удовольствием.

Я плотнее сжимаю челюсти. Жена… Ну да. Эта и впрямь не упустит возможности где-нибудь засветиться.

– И? Что теперь? Чего вы от меня хотите?

– Ничего особенного. Всего лишь убедиться, что вы в курсе.

– В курсе чего? – сощуриваюсь. Девица на том конце связи молчит, а я вдруг понимаю, что бедная светская обозревательница банально трусит перейти дорогу такому влиятельному дяде, как я. Вот тебе и независимая журналистика. Во всей, так сказать, красе.

– И что? Вы со всеми мужьями интервью их жен согласовываете? – усмехаюсь. – Или мне одному такая выпала честь?

– Да. То есть нет… Это политика руководства, – вроде бы ровно отвечает Нелли… Или как её там. Но мне почему-то кажется, что сдержанность ей даётся с трудом. – Нам не нужны скандалы. Редакционная политика нашего глянца заключается совсем в другом.

– И в чём же? – подхожу к кофемашине, выставляю программу и нажимаю на кнопку «пуск». Зёрна смалываются с оглушительным грохотом. В этом шуме теряется большая часть из речи светской обозревательницы.

– … у журнала многолетняя репутация, которой мы очень дорожим. Поэтому нам и доверяют свои секреты сильные мира… Мы публикуем только проверенную информацию, в отличие от всяких желтых изданий.

– Похвально.

– Тогда… в какой форме вам будет удобно согласовать текст? Я могу скинуть его вам на почту?

– Можете, конечно. Кто ж вам помешает?

Она снова медлит, прежде чем мне ответить:

– Отлично. Если вас всё устроит, достаточно в ответ прислать мне короткую резолюцию.

Что ж… По крайней мере, ей хватает мозгов подстраховаться.

– Посмотрим, – сбрасываю вызов, не обещая ничего конкретного. – Мишка, тебе сделать какао?

– С тортом? – заглядывает в кухню моя сладкоежка-дочь.

– Опять? Живот не заболит?

– От торта?! Да никогда в жизни!

– Ну, смотри. Как знаешь. Мне ещё нужно поработать.

Оставляю Мишель наедине с какао и тортом, а сам уединяюсь в кабинете. Здесь всё не то и не так. Не под меня сделано. Но это что? Я привыкну, наверное. Другого выхода нет. Как нет возврата и к старой устоявшейся жизни. Я из тех, кто долго запрягает, да… Но если уж что-то решаю – то всё… Пиши пропало.

Отодвигаю свой кофе подальше от разложенного на столе плана коммуналки. Здесь восемь комнат, по четыре по разные стороны от огромного коридора, два санузла и просторная кухня в торце… Заманчиво. Мишель, опять же, она понравилась. Нарушая размеренный ход мыслей, вновь звонит телефон. С экрана на меня смотрит жена. В скором, надеюсь, бывшая. На фото Наталья выглядит как белокурый непорочный ангел. Это даже удивительно, насколько её идеальный фасад не соответствует гнилому содержанию.

– Да… Слушаю.

– Что… с… моей… картой?

– С твоей? Я не знаю. А одну из своих ненужных я, кажется, вчера аннулировал.

– Какой же ты козёл, Казак! Это были мои деньги! Мои… Я их заработала!

– Чем, прости?

– Тем, что терпела тебя целых пятнадцать лет! Ложилась под тебя, озабоченного урода! И дочь тебе родила, может, ты забыл?! А потом таскалась с ней по врачам и реабилитационным центрам…

О, эту песню я слышал много раз. Ничего нового.

– У тебя всё?

– Ты не можешь лишить меня моей жизни!

– Жизни – нет. Что ты, Наташ, мы же цивилизованные люди. А вот отлучить тебя от кормушки мне вполне по силам. Ты сама настояла на том, чтобы подписать брачный контракт.

– Так хотел папа! Я была юной и ни черта не соображала!

– Кто ж знал, что с тех пор всё настолько изменится, правда?

И тут мне действительно надо сказать большое спасибо тестю. Когда мы поженились с Натальей, я был студентом без гроша в кармане, а она – избалованной дочкой чиновника средней руки, довольно прочно сидящего на государственных потоках. Тесть опасался, как бы я не наложил лапу на те активы, что он переписал на Наташку, заметая следы… Вот и заставил нас подписать брачный контракт. С тех пор и впрямь многое изменилось. Наташкины активы были проданы. А потом мой тесть погорел на крупной взятке. Его судили, дали срок, естественно, конфисковав всё, что у него было. А я за это время поднялся. Сделал имя в определённых кругах, разбогател и обрёл влияние.

– Я подам на тебя в суд!

– Это всегда пожалуйста…

– Я уничтожу твою репутацию! С тобой не захочет работать ни один приличный человек!

– Мне уже бояться? А я-то думаю, чего ты звонишь…

– Все узнают, что ты из себя представляешь!

– Пожалуйста. Ни в чём себе не отказывай. У тебя ещё что-нибудь?

– Да пошёл ты! – бросает напоследок моя «любимая» жёнушка и отключается. В ухо льются гудки.

Откладываю телефон, а потом, не выдержав, со всей дури бахаю кулаком по столу. Может быть, я и впрямь законченный урод. Но я действительно не понимаю, какого хрена эта избалованная сучка решила, будто я ей что-то должен. Пока я, как дурной, пахал, та ложилась за моей спиной едва ли не под каждого вхожего в наш дом мужика. Вот почему, собственно, дом я ей всё-таки оставил.

– Ой!

Вскидываю взгляд. Мишель стоит, придерживаясь за дверь. Интересно, как долго?

– Что?

– Это мама звонила, да?

– Угу. Мама… – я выбираюсь из-за стола, подхожу ближе. Сажусь на корточки, чтобы быть с дочкой на одном уровне. – Ты по ней скучаешь?

– Немножко, – отвечает Мишель слишком торопливо, чтобы это могло быть правдой. Твою ж мать! За грудиной тянет привычное чувство вины. Но чёрта с два оно возьмёт надо мной верх. Я и так ради дочки терпел непозволительно долго. Больше просто нет сил. У меня неприятие на физическом уровне. По типу того, как человеческий организм отторгает плохо подобранный донорский орган. – А она совсем-совсем не хочет меня видеть?

Ярость обжигает нутро. Бесит то, что ради спокойствия Мишель я снова вынужден врать. Врать и выгораживать.

– Конечно, хочет.

– Врёшь ты всё. Думаю, мама не хочет меня видеть из-за того, что я не такая, как все.

– Что значит – «не такая»? – холодею я.

– Ты знаешь, – шепчет Мишель.

– Не знаю, и знать не хочу. Ты самая красивая, самая любимая девочка на свете. Я не променяю тебя ни на одну другую.

Мишель отрывает взгляд от пола и робко улыбается.

– Почему же мама совсем ко мне не приезжает?

– Наверное, у неё дела.

– Какие?

Вздыхаю. Хватка у моей доченьки отцовская, бульдожья. Это, с одной стороны, хорошо, иначе она со своим диагнозом ни за что бы не сделала таких успехов. С другой… я порой совершенно не знаю, как выстраивать с ней диалог.

– Ну, вот сегодня, например, твоя мама давала интервью.

– Правда?! А кому?

– Какому-то модному журналу.

– Ух ты! Как будто она модель. Или звезда. Это, наверное, важное дело.

– Наверное.

– Важнее меня.

Ну, вот как эта хитрая лиса так легко расставляет ловушки?

– Важней тебя нет ничего на свете! – убеждённо говорю я и, чтобы положить конец этому трудному для нас всех разговору, добавляю: – Рассказывай, что ещё ты хотела бы видеть в своей новой детской. Я думаю в следующий раз взять с собой на объект дизайнера. М-м-м? Что скажешь? Будет интересно.

– И меня возьмёшь?

– Не знаю. У тебя же лагерь. Если что, я всё-всё покажу тебе на визуализации.

– Что такое «визуализация»?

– Это такие картинки, воспроизводящие то, как будет выглядеть наш дом после ремонта.

– Если старые хозяева захотят его продать.

– Да. Точно. – Растираю переносицу двумя пальцами.

– Ты их убедишь! – уверенно кивает головой Мишель.

– Почему ты так в этом уверена?

– Потому что ты – это ты, – она закатывает глаза. Как всегда в такие моменты, моё сердце пропускает удар. Есть что-то ужасно трогательное в этой её святой вере в мои возможности.

– Я постараюсь что-нибудь придумать. Ух ты ж чёрт! Только посмотри, сколько времени. Тебе уже давно пора в кровать…

– Сначала мыться!

– Точно. Сама справишься?

Мишель опять закатывает глаза и, прихрамывая на одну ногу, выходит. Для ребенка с ДЦП она очень и очень подвижная. Пока Мишель купается, я проверяю почту, вспомнив о злосчастной статейке. Пробегаюсь по сопровождающим её фото. Наталья красива, бесспорно. Но мне неприятно на неё смотреть. И читать неприятно её излияния о том, как важно составлять чертово меню. Потому что она никогда этим не занималась. Хватает меня примерно до середины текста. Чувствуя, как в душе вновь поднимается мутная злоба, я отвечаю на письмо коротким «ок» и сворачиваю переписку.

Глава 4

Нелли

Следующие три недели пролетают, как один день. Время вообще с возрастом ускоряется, а лето проносится как-то уж совсем ненормально быстро. Я порхаю с одного светского мероприятия на другое. Что-то пишу, делаю какие-то обзоры, посещаю презентации, различные ивенты, уделаю много времени развитию своего «Телеграм»-канала, тусуюсь со звёздами, выступаю в роли модного эксперта на съёмках ТВ-шоу. И вроде бы всё идет как надо. Вот она – та жизнь, к которой я всегда стремилась, но почему-то она меня совершенно не радует. Ближе к середине августа я ловлю себя на том, что уже и забыла, когда нормально спала. Когда ехала после работы домой, а не на очередную халтурку, когда сыто ела… Был ли у меня за это время хоть один трезвый день? Ведь куда не придёшь – тебе первым делом норовят сунуть в руки бокал шампанского. Не жизнь, а сплошной праздник, от которого я ужасно устала. Оказывается, выгорание запросто можно схлопотать, даже занимаясь любимым делом. Осознание того, что полностью выдохлась, приходит внезапно. Прошу у Вишневской несколько выходных. Она даёт, видно, понимая, что на работе толку от меня всё равно мало. Еду домой с единственным желанием – завалиться в кровать и провести перед телевизором несколько дней, тупо пересматривая любимые фильмы. И, наконец, выспаться. В квартире никого – свобода. Соседи днём на работе. Димка уехал проведать родителей, а Василий Александрович выбил для себя и Симочки путёвку в санаторий. Позавчера их проводили.

Захожу в квартиру.

– Есть кто? – кричу на всякий случай.

Ни-ко-го. Только эхо прокатывается. Довольно качаю головой. Заказываю поесть, иду в душ, смывая липкий пот – жара в этом году ужасная. Доставка приезжает неожиданно быстро. Расплачиваюсь. Плетусь в кухню. М-да. С голодухи я назаказывала столько, что еды теперь хватит на неделю. Щедро наполняю свою тарелку. Остатки убираю в холодильник. Настроение медленно, но верно ползёт вверх. Я красиво сервирую поднос, пританцовывая, выхожу в коридор и сталкиваюсь в дверях с…

– Вы кто?! – отскакиваю в сторону, но уже поздно. Бокал с вишнёвым соком падает, заливая белоснежную рубашку мужика, макароны съезжают с тарелки на поднос, а с подноса – на всё ту же белоснежную рубашку.

– Твою мать!

– Вы кто?! Что вам надо?! – я пячусь назад, отбрасываю поднос на стол и хватаюсь за огромный разделочный нож. В коридоре темно, кухню, напротив, заливает яркое солнце, и поэтому картинка у меня перед глазами далеко не сразу обретает чёткость. А может, это от страха.

– Нож убери. Не то поранишься. Я покупатель квартиры. А ты здесь живешь, выходит?

– Вы?!

– Да, я. Ч-черт. Дайте мне, что ли, полотенце…

Я откладываю тесак. Взволнованно облизываю губы. Промаргиваюсь и снова на него пялюсь. Ну, да… Точно. Передо мной Андрей Казак собственной персоной. Никакой ошибки тут быть не может, хотя, конечно, в подобные совпадения даже как-то не верится сходу. Скольжу взглядом по его раздосадованной физиономии, плотно сжавшимся челюстям, мощной колонне шеи, мышцам, которые облепила намокшая ткань. Во рту сохнет.

– Постойте. Что значит – покупатель?

Казак беспардонно пересекает комнату. Не дождавшись от меня помощи, берёт Симочкино кухонное полотенце и начинает растирать безобразное пятно на груди. Меня обдаёт волной исходящего от него аромата. Ух ты… Я вроде бы неплохо разбираюсь в парфюме, но это что-то совершенно мне незнакомое. Но оттого не менее привлекательное. Казак резко оборачивается и ловит мой заинтересованный взгляд прежде, чем я успеваю взять себя в руки. Приплыли…

– То и значит.

– И кто же продает свою комнату?

Наверное, чтобы не попадать в такие идиотские ситуации, мне нужно чаще трахаться с чем-то кроме работы. Отворачиваюсь к столу, стряхиваю остатки макарон в мусор. Руки дрожат. Я пытаюсь припомнить, когда бы меня так клинило на мужике – и не могу. Со своим последним парнем я рассталась года два назад. Но там точно всё было не так. Более сдержанно и… пресно, что ли?

– Все.

– О, нет. Тут вы ошибаетесь. Я, – тычу в себя длинным пальцем, – ничего не продаю.

– Ах, так это ты владелица двух комнат слева? – Козак залипает на секунду на моём лице, соскальзывает вниз. Проходится от макушки до пяток и обратно. Я переминаюсь с ноги на ногу, понимая, как сейчас выгляжу. Впрочем, какого хрена? Гостей я не ждала. Спортивный топик, оставляющий открытым живот, короткие шорты-парашюты – вполне нормальная одежда для дома.

– Именно. – Я скрещиваю на груди руки. То, как приглашающе выглядит в этом положении грудь, понимаю, лишь когда Козак начинает на неё откровенно пялиться. Его взгляд тяжелеет. Он трясёт головой, будто избавляясь от наваждения. М-да… Похоже, не меня одну приложило.

– Сколько ты хочешь сверху рыночной стоимости?

– Нисколько. Моя квартира не продаётся.

– Вздор. Миллион? Два? Больше не дам. И никто не даст…

– Вы совсем меня не слышите? Квартира не продается. Никогда. Ни за какие деньги. Кто вас вообще впустил?

И ведь меня злит вовсе не то, что кто-то из наших снова отдал ключи постороннему дяде с улицы. Бесит собственная реакция на этого самого дядю, который ко всем прочим своим недостаткам спит и видит, как бы заграбастать мою жилплощадь. Что за чёрт? Откуда такая реакция? Я ведь знаю, какой он деспот. Я сама своими ушами слышала, как о нём отзывалась жена. Неужто жизнь меня ничему не учит? Нет. Быть такого не может. Я далеко не дура. И парни у меня были всегда исключительно положительные. Будто я собственным примером стремилась опровергнуть утверждение о том, что девочки выбирают похожего на отца партнёра. Может, в этом и заключается моя проблема? В том, что не было в этих отношениях огонька?

– Дарья, кажется. Они как раз обсуждают с моим юристом сделку. А я решил ещё раз посмотреть, что покупаю. – Казак, наконец, переводит взгляд с меня на потолок.

– Не тесно вам будет в Дарьиной-то комнате? – усмехаюсь я.

– Почему только в ней? Я уже заручился согласием на продажу от всех жильцов.

Казак холодно улыбается и окидывает меня ледяным нечитаемым взглядом. У меня внутри зарождается дрожь и перекидывается на руки. Сжимаю кулаки. Врет он всё! Мы это тысячу раз обсуждали.

– Не верю. Симочка и Василий Александрович ни за что не захотят съехать. В этой квартире прошла вся их жизнь.

– Все изменилось с тех пор, как Василий Александрович сделал Серафиме Аркадьевне предложение.

Я открываю рот. Какое ещё предложение? Эх. Всё же зря я решила вести трезвый образ жизни. Сейчас бы мне точно не помешал бокал вина. Или чего покрепче.

– Предложение? Вы шутите?

– Ни в коем случае. Они решили пожениться. Разве это не мило? – и снова его красивых губ касается холодная улыбка, от которой у меня одновременно и стынет кровь, и по-новой вскипает. Соображай, Нелли! Ну, же…

– Даже если так. Я всё равно ничего продавать не стану.

– Ума не приложу, зачем вам так упрямиться. Деньги я предлагаю хорошие и…

– Не всё можно купить за деньги! – не даю ему договорить.

– Да? – Казак иронично приподнимает бровь. – Мой вам совет – подумайте о продаже. Пока я предлагаю хорошую цену.

– Вы мне угрожаете?! – изумляюсь я. В голове проносятся страшилки Симочки о чёрных риелторах и прочая дичь, которой определённо нет места в двадцать первом веке.

– Что вы. Мы цивилизованные люди. Я прошу. – Он подходит ко мне вплотную и касается пальцами разгорячённой щеки. Мое дыхание обрывается. Есть в нём что-то демоническое, какая-то сила, способная убедить собеседника в чём угодно. Не удивительно, что он считается одним из лучших адвокатов страны. – У меня, знаете ли, есть дочь. Ей страшно понравилась ваша квартира. Она называет её комнатой принцессы и мечтает в ней жить.

Это определенно гипноз. Сто процентов. Я, не в силах отвести взгляда, слежу за тем, как шевелятся его губы, как под плотной кожей перекатываются желваки, а вокруг демонических глаз собираются морщинки… На какой-то миг мне и впрямь начинает казаться, что он всё говорит правильно. Я почти готова уступить свою комнату его дочери. Можно даже без денег.

К счастью, мне хватает мозгов одуматься. Не веря в то, что это происходит со мной, я резко отступаю. Туман нехотя рассеивается. Я определённо сошла с ума!

– Очень жаль. Мне моя квартира тоже, знаете ли, очень нравится. Боюсь, вашей дочери придется с этим смириться.

Казак явно намеревается оставить за собой последнее слово, даже набирает воздуха в грудь, но наш диалог прерывают.

– Ой, а ты чего дома? – испуганно интересуется Дашка, завидев меня на кухне. Следом за ней в кухню входит неопределённого возраста парень.

– У меня выходной. А вы… что здесь забыли?

– Мы обсуждаем сделку купли-продажи! – вклинивается тот самый парень в разговор. Видно, это юрист, о котором упоминал Казак. – А вы, надо полагать, та самая неуловимая собственница двух прекрасных комнат с видом на канал?

– Почему же неуловимая?

– Потому что тебя дома никогда нет! Шляешься где попало, а у нас тут серьёзные вопросы решаются, – вмешивается Дашка.

– Решаются? Правда? А я думала, обтяпываются за моей спиной. Кстати, – оборачиваюсь к юристу, – я свою долю в коммуналке продавать не намерена. Так что, боюсь, зря вы старались.

По тому, как парень реагирует на мои слова, я понимаю, что ему известна моя позиция. Но, похоже, не очень-то она его волнует. Неужели думают, что сумеют меня убедить? Или… надеются заставить?

Ну да! Бред какой-то… Не желая и дальше продолжать этот бесполезный разговор, выхожу из кухни и запираюсь в собственной комнате. Всё здесь принадлежит мне! Так было, и так будет. Я не собираюсь никуда съезжать, а если Казак только попробует на меня надавить, я ему такое устрою! Такое устрою… что мало ему не покажется. Да, может, я не могу похвастаться его связями. И уж конечно у меня нет его влияния. Однако ему не стоит меня недооценивать. Я ведь вполне могу предать это дело огласке! У меня тысячи подписчиков. Это тоже чего-то да стоит… Казаку не по силам меня запугать. Я не из робкого десятка. Была бы такой – осталась бы жить в задрипанном военном городишке. У папеньки под крылышком.

Останавливаюсь у трюмо. Вот тебе и отдых! Будь Дашка неладна! Это она всех взбаламутила. Нормально жили, так нет же…

За дверью слышатся голоса. Я подбегаю к ней, приставляю ухо… Но слышу только, как за непрошенными гостями защелкивается замок. А потом Дашка грозно требует:

– Выходи на разговор!

– Нам не о чем говорить. Квартира не продается – и точка.

– Разве ты не понимаешь, что своим упрямством рушишь нам жизнь?!

– Я?! – всё-таки открываю, ошалев от такой наглости.

– Да! Тебя всё равно никогда нет дома. Какая разница, где тебе жить?!

– Большая разница! Я в эту квартиру всю душу вложила!

– Ну, так вложи в другую. Если уж Симочка с Василием Александровичем решились съехать…

– Не без твоей помощи, как я понимаю? Здорово же ты промыла мозги старикам.

– По-твоему, они не заслужили нормальной жизни?

– У них была нормальная жизнь здесь!

– С кухней, где семеро по лавкам?! И очередью в туалет?!

– Их всё устраивало, Даша. И если бы ты не промыла им мозг, своего решения они бы не изменили.

– Пусть так! Пусть… промыла. Но я для них хорошую квартиру с этого олигарха стрясла. Почти в центре. Этаж нижний. Кухонька хоть и маленькая, но своя. Санузел. Ты хотя бы представляешь, как это важно для стариков?

– Вот только не надо убеждать меня, что ты об их благополучии печёшься!

– Не буду. А ты о ком-нибудь кроме себя хоть когда-нибудь думаешь?! Семь человек из-за тебя одной мучаются!

Да пошло оно всё! Захлопываю дверь у Дашки перед носом. Да, может, это и так. Может, мной действительно эгоизм движет. Но я, чёрт его дери, имею на него полное право! В ответ Дашка тоже хлопает дверью. Я подхожу к окну, складываю руки на груди. Как лихо они, пока я работала, всё у меня за спиной обтяпали… Но ничего, ничего. Я что-нибудь придумаю.

Глава 5

Андрей

– Ну, что скажете?

– Скажу, что наш план накрылся медным тазом, Гриша. Ч-чёрт! Столько времени просрали… Сколько, кстати? Недели три? – закидываю портфель на заднее сиденье «Мерса» и, придерживая дверь рукой, оборачиваюсь к ушлому проныре, которого мне порекомендовали в качестве отличного специалиста по сделкам с недвижимостью.

– Ну, если и вашу командировку считать, то где-то так примерно. Впрочем, из Цюриха вы бы вряд ли нашли другой вариант. А я вот парочку нарыл… На крайний случай.

Гриша протягивает мне папку с документами.

– А сразу этого нельзя было сделать? – хмурю брови.

– Так вы сами, Андрей Владимирович, сказали, что хотите эту, – подбородок парня взмывает вверх, к огромным, ещё тех времён окнам, – во что бы то ни стало. Мы попытались. Нашли подходящие для всех варианты расселения. Это, кстати, тоже тот ещё геморрой…

– Верю. Да только, Гриш, на деле результата нет.

– Так ведь эта бабёнка неуловимая совершенно! Я чего уж не делал, чтобы выйти с ней на личную встречу. Но её нереально застать дома. К тому же Дарья Ивановна меня убедила, что никаких проблем с соседями не будет.

– Мне ли тебе объяснять, какой у Дарьи Ивановны был интерес?

– Можно ещё попытаться, – не сдаётся Гриша. – Поднять цену…

– Исключено. Я и так переплачиваю огромные деньги.

– Помнится, мы на старте обсудили, что это неизбежная плата за возможность жить в историческом центре. Но если для вас так принципиально остаться в пределах бюджета, то можно подумать и над другими вариантами.

– Какими же?

– Более… творческими.

– А вот этого не надо, – предостерегаю я.

– Да я ж не предлагаю ничего криминального, – Гриша вскидывает перед собой руки.

– И слава богу. Если человек не желает продавать свою часть, я не собираюсь его заставлять делать это. За кого вы меня принимаете?

Сажусь в машину. Не скрывая своего раздражения, хлопаю дверью. Жаль, что ничего не вышло. Хотя на какой-то момент показалось, что ещё немного – и строптивица будет есть из моих рук. Впрочем, это было бы совсем уж идеально. Не может в один день вот так по всем направлениям фартить. Я же, чёрт его дери, развёлся! Да, пришлось кое-кому звонить и просить ускорить процедуру, но ради такого дела чего только не сделаешь.

– Куда едем, Андрей Владимирович?

– Домой.

Душа требует праздника. Я в законном браке, считай, пятнадцать лет провёл, а тут сво-бо-да! И главное, что Мишель теперь будет со мной на вполне законных основаниях. Наталья больше не сможет мною манипулировать через дочь. Это, пожалуй, единственный рычаг давления, который у неё ещё сохранялся.

В кондитерской на первом этаже покупаю коробочку любимых дочкиных пирожных. Я ещё не решил до конца, стоит ли Мишке рассказывать, что мы с её матерью развелись, но если мне подвернётся хороший повод, пожалуй, лучше будет подсластить пилюлю.

– Галина Сергеевна, я пришёл. Мишка! Папа дома…

Из гостиной выглядывает домработница:

– Добрый день, Андрей Владимирович. Вы сегодня рано. Обед накрывать?

– Потом, – отмахиваюсь. – Что это наша попрыгунья меня не идёт встречать?

– Не слышит, может? – с сомнением замечает Галина Сергеевна. – Мишель! Папа пришёл!

Тишина. Уснула она, что ли? Прохожу по коридору, тихонько открываю дверь. Мишель лежит на кровати, накрывшись с головой. Не жарко ей? Опускаюсь на кровать, тяну руку к одеялу.

– Уйди!

Так! А это ещё что?

– Эй… Ну-ка посмотри на меня. Что случилось?

Мишель неуклюже вскакивает.

– Ничего! Просто я тебя… я тебя ненавижу!

Вот это номер! Та-а-ак, и кто мне объяснит, какого чёрта произошло за те несколько часов, что мы не виделись? А ведь произошло. Я никогда ещё не видел свою малышку такой.

– Ненавижу! – повторяет дрожащими губами.

– Это я с первого раза понял. Лучше расскажи, чем я это заслужил.

– Ты не даёшь маме со мной встречаться!

Ах вот оно что. Выходит, Наталья, узнав, что нас развели, всё же решила напоследок нагадить? Я думал, она умней. Что ж, мне не впервой ошибаться насчет этой бабы. Нутро обжигает холодная ярость.

– Ты говорила с мамой?

– Нет!

– Тогда с чего ты взяла, будто я не даю вам встречаться?

– Я прочитала журнал! – на мохнатых Мишкиных ресницах повисают слёзы и капают по одной на бледные щёки.

– Так, стоп! Во-первых, прекращай плакать. Никакой причины для твоих слёз нет. – Я осторожно стираю пальцами влажные дорожки. – А во-вторых, какой ещё журнал?

– Тот, которому мама дала интервью! Я всё ждала, ждала, когда оно выйдет… – Мишка судорожно всхлипывает, вряд ли осознавая, что со мной делает её плач. С большим трудом вспоминаю, о каком интервью дочка толкует. С тех пор, когда я узнал об этом самом интервью, утекло уже столько воды, что я и думать о нём забыл. Оглядываюсь в поисках злосчастного журнала.

– Что ты ищешь?

– Так журнал этот. Надо же знать, на чём основаны предъявленные мне обвинения? – шучу, не слишком-то надеясь развеселить дочь.

– Ты говоришь, как юрист! – морщит нос Мишель. Отходчивая она у меня всё же девчонка. Обижаться долго не может.

– Я и есть юрист. Ну, где эта макулатура?

Мишка запускает ручку под одеяло и нашаривает планшет.

– Сейчас всё можно прочитать прямо на сайте журнала, – она снова всхлипывает.

– Да… Как-то я об этом не подумал.

Сайт открыт как раз в нужном месте. Пробегаюсь по статье взглядом. Это я уже видел, это читал… А это…

– Какого хрена? – срывается недоверчиво с губ. Я снова и снова прохожусь по тексту, как будто мой взгляд сможет вымарать написанное из сети.

– «Извините. Можно ещё раз… Вы утверждаете, что муж вас бил?» – «О, гораздо хуже! Он изводил меня психологически. Хотя почему изводил? Андрей и сейчас не оставляет меня в покое. Вот поэтому я и подала на развод». – «Вот как? И как же это проявляется?» – «Ну как абьюзеры обычно изводят своих жертв? Способов более чем достаточно». – «Думаю, для лучшего понимания здесь не помешает какой-то пример». – «Пример?» – «Да. Самой большой жестокости, с которой вам пришлось столкнуться в браке». – «Он хочет отнять у меня ребёнка».

Я, наверное, совру, если скажу, что не предполагал чего-то подобного. Наталья слишком мстительная, чтобы просто так отпустить ситуацию. Очень хорошо понимая, что она из себя представляет, я, конечно, ожидал каких-то мелких пакостей. Например, я ничуть бы не удивился, выйди она в свет с мужиком в первый же день после развода, надеясь меня унизить в глазах партнёров. Но всё же… Всё же я верил, что у неё существуют границы. Линии, за которые она не станет заступать хотя бы ради ребёнка.

– Я погуглила слово «абьюзер».

Твою мать!

– И? Что ты думаешь? Я на него похож?

Мишель смотрит куда угодно, но не на меня, нервно комкает в пальцах одеяло и молчит так долго, что у меня начинается паника.

– Не знаю.

– Я никогда не преследовал цели отнять тебя у матери. Я просто настаивал, чтобы ты осталась жить со мной. Только так я могу о тебе позаботиться, как следует. Понимаешь? Это большая разница.

– Не слишком-то я её вижу.

– Твоя мама может к тебе прийти в любое время. Это даже не обсуждается.

– Зачем же она сказала, что ты хочешь меня отнять?

– Не знаю. Может быть, её неправильно поняли, – наглым образом вру, выгораживая гадину, вместо того чтобы придушить её собственными же руками.

– Или она неправильно поняла! – Мишель внезапно оживляется от пришедшей ей в голову мысли.

– О чём это ты? – настороженно интересуюсь я.

– О том, что мама могла тебя неправильно понять! А значит, что?

– Что?

– Я прямо сейчас ей позвоню и всё объясню, как следует! Как думаешь, ещё не поздно? Она придёт? Я так по ней скучала, ты прав…

Мишель неуклюже выбирается из кровати, прихрамывая, бежит к столу, с трудом находит собственный телефон среди разбросанных на столе рисунков и прикладывает к уху. Моё сердце, кажется, звучит в такт длинным гудкам, которые я очень явственно слышу, даже находясь на приличном расстоянии.

– Алло, мамочка! Привет! А я вот звоню тебе… Опять… – Это невыносимо. Я пытаюсь сосредоточиться на чём-то другом, но мой эфир целиком заполняет захлебывающийся от нетерпения Мишкин голос, что с каждым новым словом становится всё неуверенней и несчастней. – Значит, не можешь… Ладно. Это ничего. Тогда, может быть, завтра? Ты позвони, если захочешь встретиться. Папочка совсем не против. Ты разве не знала? А, ну ладно… Пока.

Не уверен, что это возможно, но, кажется, щёки Мишки становятся ещё бледней, чем прежде.

– Я всё маме объяснила.

– Вот и хорошо. Разобрались… – Чешу репу, вообще не понимая, что тут ещё сказать. – Ой, я же забыл совсем! Я там пирожные принес твои любимые. Пойдем пить чай?

– Угу, – будто маленький робот кивает Мишка. – Только потом. Хорошо?

– А сейчас что? Будешь киснуть?

– Не буду!

Топчусь ещё недолго на пороге и выхожу. Чёрте что! Ума не приложу, что с этим делать. Ну не сказать же ей: «Мишель, знаешь, мать у нас с тобой с лёгким прибабахом, ты на неё сильно внимания не обращай». А иначе как ещё объяснить маленькой славной девочке, почему её мамаше не до неё? Она же в себе ищет причину! Думает, это с ней что-то не так. Наташка в её представлении – богиня. Недосягаемый идеал. На фоне которого Мишка собственную ущербность чувствует ещё острее. Я это знаю наверняка, потому как будучи младше, она щедро делилась со мной своими мыслями. А замыкаться стала вот только теперь, повзрослев.

Закрываюсь в кабинете. Беру трубку. Долго верчу ту в руках, прежде чем набираю номер и прикладываю к уху. Может быть, я совершаю ошибку, но…

– Да. Я вся внимание.

– Сколько?

– Ты о чём, Казак? Я не понимаю.

– Сколько ты хочешь за встречу с Мишкой?

– Ты спятил? – хохочет Наталья, и я понимаю, что она уже навеселе, а ведь на часах и четырёх нет. Я сегодня специально освободился пораньше.

– Сколько? – рычу я. – Второй раз предлагать не стану.

– Не сильно ты высокого обо мне мнения, правда? – удивительно, но в её голосе вдруг проступает грусть.

– Что есть – то есть. Но мы это уже много раз обсуждали. Давай ближе к делу, Наташ. Ты хотела некоторого материального вознаграждения, я подумал, что это справедливо.

– Ты понял это до того, как оставил меня без гроша в кармане, или после?

– Опять ты за своё? Я же сказал, что не собираюсь муссировать давно закрытые темы. Готов предложить тебе десять тысяч долларов в месяц. Подумай хорошенько. Если не о деньгах, то о совести. С чистой, говорят, даже спится лучше.

– Тебе-то откуда это знать?

– А вот не надо! Я для Мишки всё что хочешь сделаю. Слышишь? Не доводи до греха. И поменьше трепись в интервью. Мне плевать, но наша дочь, оказывается, их читает. Так когда ты сможешь её навестить?

– Может быть, после плавания. У неё в четверг бассейн?

– В понедельник, среду и пятницу, – цежу, откидываясь затылком на подголовник. Меня не удивляет, что она не в курсе расписания Мишель. И даже уже не злит.

– Ну, значит, в пятницу. Пока…

– Пока.

Откладываю телефон. Одной проблемой меньше. А вот писак всё же стоит поставить на место. Чтобы неповадно было. Да, я понимаю, что они выполняли свою работу. И более того, даже пытались со мной согласовать то, что получилось в итоге. То, что я сам дал этой статейке ход, как раз и сводит случившееся к абсурду. Идиотская ситуация, как ни крути. С одной стороны, мне хочется крови. С другой – даже нечего предъявить. Ведь текст мной одобрен, если конечно, они ничего в нём не поменяли… Шанс призрачный, но всё же есть.

Открываю компьютер, пролистываю почту, с трудом находя письмо почти месячной давности. Пробегаюсь по «рыбе» взглядом. Сличаю с опубликованным. Бешусь от того, что мне не к чему придраться. Автор статьи, кем бы он ни был, не переставил и запятой. Если бы я дочитал до конца, Мишель не пришлось бы это всё пережить. Но смириться с тем, что я один виноват в происходящем, практически нереально. Я размышляю, как мне лучше поступить, но в голову ничего толкового не лезет. В конце концов, я решаю заходить через самый верх. Благо выход на собственника журнала у меня имеется.

Глава 6

Нелли

– Неллька, ты где ходишь?!

Каблук застревает в решётке слива, туфля соскальзывает с ноги, а я по инерции проношусь босой вперёд ещё на несколько метров.

– Ч-чёрт! Я за кофе вышла. А что?

Выдёргиваю туфлю и с досадой провожу пальцем по содранной коже. Хорошо хоть туфли не новые. Из позапрошлой коллекции. Но всё равно ужасно жаль. Я очень трепетно отношусь к вещам. Они для меня являются неким символом новой жизни.

– Что-что! Тебя на седьмой вызывают. Срочно!

Свинцовую плёнку над головой вспарывает молния. Я вскидываю лицо к небу, и в ту же секунду оно проливается на меня дождём, будто только этой отмашки и ждало.

– Бегу! – перекрикиваю раскаты грома. От перекрёстка до здания, где располагается редакция, каких-то пятьдесят метров, но я успеваю вымокнуть до нитки. В таком виде идти к начальству не хочется. Теряя драгоценные минуты, сначала иду к себе. Здесь хранится одежда на все случаи жизни, ведь я никогда не знаю, как закончится тот или иной день. Бывает так, что приходится всё бросать и мчаться. То на какую-то презентацию, то на премьеру, а то и вовсе на интервью, если у героя, которого мы ждали, внезапно освобождается пара часов.

– Тебя Вишневская ищет! Чего ты копаешься?

– Да знаю я. Сейчас переоденусь и пойду.

– Она рвёт и мечет.

– Поняла. Переодеться не выйдет, – достаю из ящика стола рулон бумажных полотенец, отрываю сразу несколько в надежде хоть немного просушить одежду по дороге наверх. – Что за спешка, не знаешь?

– Люся говорит, что ей хозяин звонил. Ругался… Ну а потом она сразу тебя стала искать, – с трудом за мной поспевая, докладывает Марина. Хозяин – это серьёзно. Интересно, что ему могло не понравиться? Гашу тревогу и толкаю дверь в кабинет главреда. Тот, как и положено, шикарный. Но когда его займу я, обязательно всё здесь переделаю. На мой вкус, сейчас в нём нет изюминки.

– Где тебя носит?! – Вишневская подхватывается из-за стола, подносит к тонким красным губам вейп и яростно затягивается.

– Что-то случилось?

– Ничего хорошего! Кроме того, что меня из-за тебя как девочку отчитали! Впрочем, чего это я? Сама виновата. Я же тут главный редактор, в конце концов!

Алена делает ещё одну затяжку и резко выпускает пар через нос.

– Уточни, пожалуйста, о чём речь…

– Об интервью с Казаком! Вот скажи мне, ты уверена, что согласовала концовку?

– Конечно.

– Странно. Потому что сейчас вдруг оказывается, что господин Казак какого-то чёрта очень, очень недоволен. Так недоволен, что даже не поленился позвонить нашему собственнику. Ты понимаешь, какая это подстава?

– Понимаю. Остался только вопрос: какие ко мне претензии?

– Весьма серьёзные. Дело может даже дойти до суда. Если мы не извинимся.

– Извинимся? Он что, не только абьюзер, но ещё и идиот?

– Нелли! – одёргивает меня Вишневская.

– А что – я? Разве не понятно, что это ничего не решит, а лишь привлечёт ещё больше внимания к тому, о чём, как я понимаю, говорить не стоит?

– Конечно, понятно. Именно поэтому вам придётся придумать, как действовать более тонко, – раздаётся арктически холодный голос за спиной. Надо отдать должное Вишневской, самообладание у неё не в пример моему. Я застываю перепуганным зайцем, а она, вон, ничего. Откладывает вейп и, расставив руки в радушном приветствии, делает шаг навстречу незваному гостю. Или званому. Попробуй теперь разберись.

– Андрей Владимирович? Я ничего не путаю?

– Нет. А вы – Алёна Михайловна, надо полагать?

– Всё верно. А это…

– Нелли Ерофеева. Одна из лучших наших обозревательниц.

Стоять отвёрнутой и дальше просто неприлично. Я делаю глубокий вдох и поворачиваюсь лицом к Казаку.

– Добрый день.

На его надменном лице мелькает лёгкое удивление. Да уж… Я тоже не ожидала встретиться с ним вот так. Невольно ёжусь. Мы и близко не в одной лиге. Тягаться с такими себе дороже. Вот почему я предпочла перестраховаться, наступив на горло собственной песне. Соглашаясь по факту с цензурой. Так какого чёрта теперь я ещё и виновата?!

Вероятно, в какой-то момент этот вопрос проступает у меня на лице. Потому как взгляд Казака становится совсем уж колючим, когда он обводит меня им с ног до головы и обратно.

– Точно лучших?

– Не сомневайтесь, – я вскидываю подбородок, чтобы этот мудак не думал, будто ему удалось меня запугать. Это ж надо, как ему хвост прижало, раз он не пожалел времени и лично явился в редакцию! Пожалуй, это первый такой случай в истории. Обычно нам просто звонят. – Свою работу я делаю прекрасно. Жаль, не всегда результат зависит лишь от моих профессиональных навыков.

Вишневская, стоящая от меня по правую руку, закашливается. Окей. Может, мне стоило промолчать и не накалять. Но какого чёрта? Он согласовал текст! И я не виновата в том, что у него на неделе семь пятниц.

– Ваш профессиональный навык – собирать сплетни, я ничего не путаю?

– Андрей Владимирович, ну что вы? Мы серьёзное издание. Вот почему Нелли к вам обратилась сразу же. Ещё на этапе написания текста.

– И его согласовала с вами, – добавляю я, не сводя взгляда с Казака. Не всё ж ему одному на меня пялиться! – Или вы теперь это отрицаете?

– Думаю, всё дело в банальном недопонимании, – затыкает меня Вишневская. Зря. Я бы очень хотела послушать, что ответит этот урод. Теперь приходится сделать над собою усилие. Чтобы смолчать. И чтобы не отвернуться под его прожигающим взглядом из-под недовольно сведённых вместе бровей. – Нам не составит труда со всем разобраться. Правда, Андрей Владимирович? А ты можешь быть свободна.

Свободна?! Да что б его! Неужели это нужно было сказать именно так? Именно этими, мать его, формулировками?

Мои щёки горят. Нет, пылают… Унижение просто адское. Как Алёна не понимает, что так нельзя? Это максимально непрофессионально. Впрочем, какое ей до этого дело? Она же уверена, что за неимением альтернативы я даже это съем. И самое гадкое, что она права. А какой у меня выход? Не увольняться же! Куда я пойду? Кому я нужна? В отличие от многих моих коллег, я не теряю связи с реальностью и понимаю, что жизнь, которая у меня есть сейчас – не моя вовсе. Я её одолжила. Как те сумки, которые мне в обмен на рекламу предоставляют модные бренды. Если я останусь за бортом глянца, никто и не вспомнит, кто такая Нелли Ерофеева.

Распрямляю плечи и иду прочь. Настроение – дерьмо. А ведь рабочий день ещё не закончен. На сегодня намечена грандиозная вечеринка по случаю открытия парусной регаты, которую мы каждый год освещаем.

Закрываю за собой дверь. Прячусь в уединении небольшого, но всё же отдельного кабинета. Гляжу в зеркало.

– Твою мать!

Ну, вылитая мокрая курица! Особенно обидно, что такой меня видел Казак. М-да… Женское тщеславие – ужасная штука. Казалось бы, какое мне дело до этого мудака? Усилием воли заставляю себя выбросить его из головы, но получается с трудом – слишком много его в моей жизни. Так много, что начинает казаться, будто это и не случайность вовсе. Мы, женщины, любим себе придумать то, чего нет. Увидеть божий промысел в банальном совпадении. Глубину океана – в луже. Намёк на пустом месте. И так далее, и так далее…

Ближе к вечеру дождь заканчивается. Из салона красоты я выхожу свежей, как майская роза. И такой же красивой. Впрочем, никаких преференций внешность мне не даёт. В светской тусовке ты не найдёшь урода. Брать здесь нужно другим. Моё оружие – интеллект и хорошо подвешенный язык. Это здорово помогает, ведь моя работа не ограничивается работой в журнале. Параллельно мне с успехом удаётся развивать собственный канал о моде и светской жизни. Смешно, но часть контента я действительно подаю под видом сплетен. Такой подход находит большой отклик у читателя. Но это вовсе не означает, что я не проверяю получаемую информацию. Тут даже Казак не нашёл бы, что мне предъявить. Чёрт, поверить не могу, что я опять о нём думаю!

– Нелли! Иди к нам! Я забил для тебя местечко!

Среди блуждающих по открытой террасе селебрити замечаю знакомого звёздного визажиста. Хороший парень. Не гнида. Таких сейчас нечасто встретишь. Мы приятельствуем, насколько это вообще возможно с нашим сумасшедшим ритмом жизни. А пересекаясь в местах вроде этого, стараемся держаться вместе.

– Привет! – Обязательный поцелуй в щёку. – Шикарно выглядишь. А загар какой!

– Это всё моя новая линейка кремов для загара. Как раз отмечаю выход! – в руку мне перекочёвывает бокал с шампанским. Я смеюсь:

– Очень выгодно! Праздник за чужой счёт.

– Бери на вооружение.

Мы отходим к заборчику нависающей над заливом веранды. Отсюда открывается великолепный вид на марину, пришвартованные яхты, водную гладь, что на горизонте сливается с небом, и догорающий закат. Шампанское расслабляет, смывает усталость. Мы неспешно болтаем, обсуждаем наряды гостей и последние новости. Сплетни стекаются к Сердару в каких-то немыслимых количествах. Не забываю и о работе. Мне предстоит написать заметку о том, кто посетил мероприятие, и их наряды. Пока из интересных персонажей – недавно овдовевшая светская львица и устроившая скандал на борту самолёта певичка. Делаю себе пометки в телефоне и принимаюсь за второй бокал. К моменту, когда на импровизированную сцену выходит диджей, я позволяю себе расслабиться. Работа сделана, можно в кои веки о ней забыть и просто насладиться очередным летним вечером. Сердар зовет танцевать. А я не то чтобы даже хочу… Просто он так зажигательно двигается, что отказать ему невозможно. Сливаемся с толпой таких же, как мы. Я и забыла, когда так в последний раз отжигала. Всё приходится какие-то маски носить, сдерживаться, а тут шампанское отпускает контроль… Есть только я и музыка. Двигаюсь в такт. Веду руками по телу, вращаю бёдрами. Сердар трётся рядом, плотоядно улыбаясь. Показываю ему язык. Я-то знаю, что он верен жене, и все эти его гримасы – не более чем шалость. Снова закрываю глаза и растворяюсь в звуках. Чувствую себя звездой. Кожей ощущаю чужие взгляды. Да… Смотрите. Вот я какая. Пританцовывая, собираю волосы и поднимаю вверх – ужасно жарко. А когда снова открываю глаза, будто с разбега врезаюсь в голодный взгляд наблюдающего за мной мужика. Казак! Вот и как тут не поверишь в совпадения?

Теперь уж молния проносится по моему телу. Ещё чуть-чуть – и грянет гром. Нет. Этого нельзя допустить… Отпускаю волосы, тянусь к уху Сердара:

– Пойду чего-нибудь выпью.

– Угу!

Подхожу к бару. Шампанское в запотевших бокалах смотрится изумительно. Беру один, хотя, наверное, завтра и пожалею об этом. Точнее, уже сегодня. Часы на запястье показывают первый час.

– Какой вечерок…

Оборачиваюсь слишком резко. В голове кружится, и предметы, лица людей вокруг теряют чёткость… Кажется, я здорово перебрала. Пока я соображаю, что ответить, Казак подходит ближе. Он тоже переоделся после нашей последней встречи в офисе.

– Угу. Мне, пожалуй, пора.

– Постой! – Андрей ловит меня за руку. Не удержавшись на ногах, я по инерции врезаюсь в его грудь. С губ срывается идиотский смешок.

– Упс! – комментирую, вновь обретя равновесие. Поднимаю расфокусированный взгляд вверх по его груди, шее, квадратному подбородку к плотно сжатым губам. Хочется их коснуться, чтобы заставить его расслабиться. Но вместо этого я зачем-то облизываю свои… – Так чего вы хотели?

– У меня к тебе предложение.

– Дай-ка я угадаю! Вы хотите продолжить этот вечер в местечке потише.

«Чего?! Че-го, мать его? Я это сказала?» – это будет первая мысль, когда память ко мне вернётся. А пока я в своих словах не вижу ничего предосудительного. Алкоголь делает меня бесшабашной.

– Вообще-то я о другом, – криво улыбается надменная задница. – Но почему бы и нет?

Глава 7

Андрей

Не сказать, что я удивлён. Как липнут бабы к мужикам побогаче, мне хорошо известно. Просто обычно это происходит гораздо изящней. Не так в лоб. Тут же всё происходит с точностью до наоборот. С таким же успехом она могла нацепить себе на лоб ценник. Поначалу это даже несколько напрягает. Всё же в мужике природой заложен охотничий инстинкт, а тут вообще ничего делать не надо. Сиди и смотри, как добыча сама идёт к тебе в руки. С другой стороны, разве это не плюс? Чисто внешне девка определённо мне нравится. Я завелся, ещё когда наблюдал за ней на танцполе, так что…

Оглядываюсь. Моя лодка очень удачно пришвартована неподалеку. Даже место искать не надо. Да и Мишель в кои веки под присмотром – ещё один повод ни в чём себе не отказывать.

– Пойдём! Ты все забрала? Сумочку? Телефон?

– Угу, – девица пьяно улыбается и похлопывает ладошкой по свисающему с плеча клатчу. – А куда пойдём?

– На мою лодку.

– У тебя есть лодка? Ик…

Мадам так же пьяна, как и красива, запоздало понимаю я. Мелькает мысль отделаться от неё, пока не поздно. В моих планах не было трахать труп. Задумчиво тереблю ключи в кармане.

– Есть.

– Так чего же мы стоим?

– Да вот сомневаюсь, дойдёшь ли ты, – кривлю губы в улыбке. На самом деле я её почти презираю за легкость, с которой она мне себя предложила. Не удивлюсь, если… Нелли? (так же её зовут?) использует работу в своей паршивой газетёнке лишь для таких вот знакомств. Но это не мешает мне её хотеть. Впрочем, у меня так давно не было секса, что, может, дело вовсе не в личности, а в самой возможности, наконец, выпустить пар.

Нелли осоловело моргает. Опускается взглядом к своим ногам в открытых босоножках на высокой шпильке. Поджимает пальчики с алым педикюром и, наклонившись, расстёгивает ремешки, решительно избавляясь от обуви.

– Так я точно не сломаю шею.

Эта бесшабашная, какая-то совершенно детская выходка сводит на нет мои колебания. Я ухмыляюсь. Беру пьяную барышню за руку и увожу за собой. В памяти всплывают картинки из прошлого: школьный выпускной, встреча рассвета и одноклассницы, которые тоже вот так разулись под конец вечера. Ух, сколько лет прошло с тех пор!

– Наверное, хорошо, когда есть своя лодка…

– Почему?

– Можно поднять парус и плыть, куда угодно.

Кошусь на идущую рядом девицу. Смешная! Шагает вперёд, широко раскинув по сторонам руки, будто хочет обнять весь мир, и говорит что-то уж совсем неожиданное. Что, скорей, можно услышать от семнадцатилетней одноклассницы на выпускном, но никак не от взрослой женщины, так откровенно предложившей себя.

– И куда бы ты поплыла?

– Оу… Не знаю. А куда можно?

– Куда угодно, – усмехаюсь я. – Здесь же выход к морю.

– Это, наверное, классно… А вы?

– Что я?

– Куда плавали? Или ходили… Кажется, так говорят? Моряки ходят?

– Да никуда особенно. Времени нет. Хорошо, если удаётся по месту пару раз куда-нибудь выбраться. Нам сюда, – осторожно забираюсь на борт, подаю руку Нелли. Та без всяких колебаний вкладывает свою ладонь в мою и… прыгает. Я не ожидал от неё подобной резвости, поэтому на ногах мы остаемся чудом. Нелли глупо хихикает. Поднимает взгляд и… снова призывно облизывает губы. Неожиданно для себя понимаю, что не прочь отведать их вкус. Наклоняюсь, накрываю её рот своим, обхватываю затылок. Нелли стонет. Я усмехаюсь. Вообще ничего такого не произошло, она явно переигрывает, желая то ли понравиться, то ли показать мне свою страсть. Не удивлюсь, если окажется, что все бабы проходят какие-то курсы, на которых их этому учат. Наташка тоже была очень шумной. А потом оказалось, что она притворялась. И что ей моя сексуальная активность была поперёк горла. В то время как я, дурак, верил, будто у нас с ней фейерверк.

Продолжение книги