Сердце офицера бесплатное чтение

глава 1

— Петр Михайлович… — жалостливый голос раздался с соседнего сиденья. — Может, всё-таки я…

— Лежи уж, лейтенант.

Громов довольно усмехнулся и поддал газку.

Если бы кто-то сутки назад сказал ему, что он, обмывая большую генеральскую звезду, сядет за руль после знатной пьянки, Петр лично налил бы шутнику граненый стакан «беленькой» и проконтролировал бы, чтобы тот выпил все до последней капли.

Черт побери… Да!

Он получил генерала!

Пришло распоряжение.

Адреналин до сих пор бегал по крови, удовлетворяя и теша тщеславие Петра.

Громов с самими близкими сослуживцами два дня назад уехали за город, где знатно покутили. Нельзя такое событие оставить без внимания. Дальше — больше. Ему ещё не раз придется проставиться, а потом…

Потом только вперед. Петр сильнее сжал руль. Его «гелик» несся по дороге, на спидометр мужчина даже не смотрел. За рулем должен был находиться водитель, Серега. Тот все два дня сидел, тоскливо посматривая, как гуляет начальство, готовый в любую минуту сорваться в ночь и привезти то, что вышестоящее руководство пожелает. Гоняли они его пару раз… Не без этого.

А потом Серегу скрутило. Где он подхватил чертову инфекцию — непонятно. Парню реально поплохело. Они уже выехали в город, и тут того прорвало. Посерел, позеленел. Сначала тормозили. Громов терпеливо слушал, как бойца выворачивало наизнанку. Потом молча вышел, покурил и сам сел за руль.

— Сиденье разложи, — отдал он распоряжение, когда Серега в очередной раз вернулся, едва стоя на ногах.

Громов тоже был хорош. Выпил сегодня прилично. Дурь в голове гуляла знатно, а новые возможности и перспективы окрыляли. Петр постоянно возвращался к происшедшему событию, перебирая в памяти собственные ощущения. Эти два дня ещё знаменовались тем, что ему не позвонил разве что ленивый.

Слух о новом назначении распространялся молниеносно. Оно и понятно.

В сорок лет и генерал… Тем более ФСБ.

Громов не тешил себя напрасными иллюзиями. Не за красивые глазки и не за заслуги перед Отечеством он получил так рано заветную звезду на шевроны.

Дед — генерал… Да и тесть, которого язык не поворачивается назвать бывшим, тоже непростой человек в их системе.

Громов и сам по себе был весьма неплох. Но даже при всех его отличительных характеристиках дослужился бы максимум до полкана. На этом звании для простых смертных дорога вверх прикрывается.

Кривая ухмылка искривила суровые черты лица мужчины. Модельной внешностью новоиспеченный генерал никогда не отличался, шрамы пусть и украшали, но лучше на лице их все же не иметь. У Петра имелись две тонкие, едва различимые белые полоски — одна шла от нижней губы, вторая красовалась рядом с виском. Бабам, что в возрасте, его боевые отличия нравились. Девочек, что помладше, они смущали по первости. Потом и те входили в кураж, быстро соображая, кто перед ними.

Надо было всё-таки пригласить девочек к ним в баньку. Не хватило женской ласки Громову за эти дни. Водка водкой, разговоры разговорами. Но и потрахаться не помешало бы.

Против были мужики. Они у него женатые и почти не гуляют. Близкие друзья — так точно.

Поэтому Громов уже знал, что сделает, когда вернется в город.

— Ливень усиливается, — снова подал слабый голос Серега.

С погодой им не подфартило. Апрель в этом году выдавался дождливым, местами снежным. На прошлой неделе снег шел, а с этой зарядили дожди.

Сегодня — особенно сильный. Дворники работали, как бешеные. Хорошо, что на трассе минимум встречных машин. Свет от фар рассеивался, искажал восприятие.

— Ты как, боец?

— Держусь, товарищ генерал.

Петр снова усмехнулся. К хорошему быстро привыкаешь. Особенно, если хорошее у тебя с детства.

Очередной телефонный звонок не застал Громова врасплох. Не все ещё позвонили, не все поздравили. С довольной улыбкой он взял телефон с панели. Куда-то подевалась гарнитура, и он махнул рукой. Ему сегодня даже было влом на громкую переходить. Расслабился он конкретно.

— Генерал Громов? — проворковал женский голос с легкой хрипотцой, вызывающий у Петра определенные ассоциации. А именно он знал, как хорошо умеет работать обладательница этого голоса пухлыми от природы губами.

— Кто его беспокоит? — поддался он игре.

Вопрос, к кому ехать по приезду в город, отпал сам собой.

— Одна страждущая и одинокая девушка, мечтающая…

Петр не дослушал. Вернее голос Тони ещё продолжал звучать в динамике телефона, который он швырнул на панель, пытаясь уйти от лобового столкновения.

Он видел, что им навстречу едет фура. Её огни он давно приметил. Особо внимания не заострил — не она первая, не она последняя.

Небольшой поворот, в который они оба должны были вписаться и разъехаться без проблем, принес крупные неприятности. Что и у кого пошло не так — непонятно. Фура ли зацепила мокрую обочину или тормоза отказали — разбираться будут потом. Главное, что она вылетела на встречку.

Реакция у генерала сработала хорошо, он вывернул руль, задев дорожное ограждение.

— Пи*да машине, — выругался Громов, продолжая выправлять «гелик». Адреналин подскочил в крови до максимума. Где-то рядом испуганно выругался лейтенант.

Мокрая дорога сыграла и с ними злую шутку. «Гелик» занесло вправо, выкинуло на соседнюю полосу, где стояла припаркованная на обочине машина с очень слабыми габаритами.

Последняя мысль перед столкновением с ней у Петра была: какой идиот тормозит перед поворотом?!

От удара его кинуло вперед, он стиснул зубы и снова вывернул руль, стараясь удержать машину от падения. Бронированный «гелик» всей своей мощью влетел в стоящий на обочине автомобиль, смахивая того с дороги, точно пылинку.

Скрежет металла о металл, мат, стоны — всё перемешалось в одночасье.

Грудь Петра обожгло болью.

Внедорожник крутануло ещё раз, полностью развернув на дороге, после чего тот резко остановился, прекратив движение.

— Твою ж мать, — выдохнул Петр, приходя в себя и мгновенно оценивая ситуацию.

Хреновая она выходила… Чего уж тут…

— Живой? — спросил он, поворачиваясь к Сереге.

— Да… Да, товарищ генерал, — выдохнул парень, смотря на него ошалелыми глазами. — Это чё такое сейчас было?

— Не чёкай.

— Простите, товарищ генерал. А фура?.. Она что, уехала?

— А чего ей тормозить-то? — со злостью выдохнул Громов, уже зная, что найдет этого урода.

Спровоцировал аварию и скрылся! Не остановился, сука, чтобы посмотреть, что с ними случилось: не слетели ли они в кювет, не нуждаются ли в срочной медицинской помощи! Какое! Свою шкуру, падла, спасал!

Громов провел рукой по лицу, с удивлением отмечая, что пальцы коснулись чего-то влажного. Кровь. Лицом приложился о руль и не заметил?

Похеру…

Толкнул дверь ладонью, выбираясь на улицу.

Они с лейтенантом, считай, целы. Отделались испугом и парой синяков. Он, может, еще и трещиной в ребрах.

Что с другой машиной и её пассажирами — большой вопрос.

Холодные, резкие капли весеннего дождя хлестали нещадно, мгновенно проникая за шиворот куртки. Громов поежился, поднял ворот куртки и снова выругался.

Из-за дождя, туч, серости ни черта ничего невозможно было рассмотреть. Хорошо, фары «гелика» давали освещение, но опять же искаженное.

Громов пытался сориентироваться, прищурился. Рассмотреть что-либо было сложно. Поэтому он быстро направился к капоту, открыл его, достав дорожный рюкзак, в котором у него находился походный фонарь. Сердце в груди стучало усиленно, но не лихорадочно. Мужчина быстро приходил в себя. Давал о себе знать опыт, полученный в горячих точках, когда приходилось действовать решительно. Алкоголь усугублял восприятие, смазывал реакции, чем приводил Громова в тихую ярость. Трезвая башка ему сейчас точно не помешала бы.

Ладно, разберется…

Послышался слабый хлопок закрывающейся двери.

— Товарищ…

— Оставайся в машине, — рявкнул Петр на шатающегося Серегу, но парень упрямо покачал головой.

— Я с вами… Мало ли…

Громов сдержанно кивнул. Сейчас не до споров. Машину бы найти.

Грязь под ногами знатно мешала, Серега поскользнулся и упал на колено. Громов, включив фонарь, дошел до обочины. Посветил. Какого лешего у той машины не включены фары? Разбираться, что и как, было некогда. Когда Петр увидел перевернутую набок «Ладу», сразу начал спускаться. Лейтенант упрямо следовал за ним.

В поле ещё сохранились снежные участки с прозрачным льдом, покрытым слоем расхлябанной грязи. На них уже поскользнулся Громов, благо удержался. Машину знатно кувыркнуло, оставалось надеяться, что люди, находящиеся в ней, пострадали несильно. В душе снова поднималась ярость. Надо быть полным дебилом, чтобы при минимальной видимости и проливном дожде остановиться перед поворотом! Мало машин заносило! И что теперь?!

Громову хотелось тряхнуть водителя за грудки, если тот, конечно, будет жив… Должен! Столкновение не было критичным! По крайней мере, хотелось в это верить.

Он подбежал к машине и осветил её всю. Возгорания быть не должно. Но опять мало ли. Поэтому действовать надо быстро. Петр посветил повторно, направив луч к водительскому сиденью. Пусто.

В груди у новоиспеченного генерала кольнуло. Может, пронесло, и машина пустовала? Мало ли куда запропастились хозяева. Машину могли и кинуть, тогда понятно, почему она стояла хрен пойми где.

— Товарищ генерал, тут они…

Голос Сереги быстро обломал.

— Видишь кого?

— Женщину — точно, дальше не могу рассмотреть.

— Дверь дергай.

— Сейчас.

Пока Громов обходил знатно помятую «Ладу», Сергей умудрился со стонами и матом распахнуть покореженную дверь. На самом деле им всем повезло. Если бы машину перевернуло на крышу, было бы намного хуже. Тут оставался шанс, что они вытащат пострадавших. Сейчас главное убедиться, что никто сильно не пострадал.

И все живы.

Громов сильнее сжал зубы. Только трупов ему не хватало сейчас…

Конечно, все решаемо. Это понятно.

Но не хотелось бы.

Дверь открыли.

— Девушка.

— Вижу.

На заднем диване спиной к ним, завалившись, лежала девушка. Светлые волосы свисали на пол.

Глухой стон известил о том, что она живая.

— Так, лейтенант, свети, я постараюсь её достать.

Громов поставил ногу на днище, просунул голову внутрь, мазнул взглядом по салону, прикидывая, как лучше взять девушку на руки, чтобы не навредить ей сильнее. Не исключено, что она переломана… Удар всё-таки сильным был. Девушка явно не была пристегнута.

Черт, что она делала на заднем сиденье? Спала?

Злость ещё сильнее колыхнулась в груди Громова. Он ненавидел женскую глупость и излишнее самомнение. «Я сама… я могу». Что, млять, вы все там можете, а? Он был шовинистом и не скрывал своих взглядов. Когда девушка заявляла о своей самостоятельности, Петр иронично кривил губы и спрашивал: что она будет делать, когда попадет в аварию, когда на неё наедут дэпээсники, или когда ночью к ней в квартиру залезет незнакомец в балаклаве? Сначала все гордо вскидывали подбородки кверху и начинали пылить: то сделаю, это. Через три-четыре минуты на последующие вопросы сдувались. Говорили тише, в голосе сквозила неуверенность. Многие пытались дальнейшее перевести в шутку.

Скорее всего, у этой блондинистой дамочки заглохла машина. Или затарахтела, и она свернула на обочину. Эта причина ещё была немного адекватной, а остальные…

И опять же! Машина старая — по салону понятно. Куда поперлась девица из города на ночь глядя? Наверняка ещё и машину не осмотрела!

Зла не хватает.

— Петр Михайлович, что там? Живая?

— И, кажется, целая, — недружелюбно огрызнулся Петр, беря девушку за талию.

Потянул её на себя, переворачивая, и в этот момент салон оглушил детский плач.

глава 2

— Это что… ребенок? Да? Ребенок?

Панические нотки Сереги подбавили жара в огонь.

Громов и сам понял, что плач принадлежит не просто ребенку! А младенцу…

Проклятье!

Волны раздражения, злости и ещё чего-то абсолютно дикого захлестнули мужчину! Активировались древние глубинные инстинкты, которые заставляли каждого взрослого человека чувствовать ответственность перед потомством, перед маленькими, беспомощными людьми, чьи жизни напрямую зависят от тебя. Петра заколотило, алкоголь стремительно начал испаряться из крови.

Детей генерал любил. Всегда относился к ним с теплотой и внимательностью, точно зная, что однажды по его большому дому будут бегать несколько пар маленьких ножек.

Внутри скрутило с новой силой, в висках жестко запульсировало.

— Серега! Сука, давай сюда свети!

Громов перевернул девушку набок, та снова слабо застонала. Как вариант, приходит в себя. Петр отметил это мимолетом. Он полностью сосредоточился на том, чтобы найти ребенка.

Перевернутое детское кресло обнаружилось на полу. Мужчина развернулся таким образом, что в мажущих мглой ливневых сумерках и в темноте салона его нельзя было сразу увидеть. С бешено колотящимся сердцем Петр поднял кресло, молясь, чтобы ребенок был хотя бы пристегнут. Если же так не случится и малец окажется поломанным, Громов сам поломает мамашу-дуру!

— Петр Михайлович, что там…

Громов, взяв кресло в руки, с облегчением заметил, что ребенок всё же пристегнут.

Маленький…

Черт, сколько ему? Год? Полтора?

Малыш кричал то ли от боли, то ли от испуга.

Громов осторожно подался назад, полностью сконцентрировавшись на ребенке.

— Так, Серег, держи ребенка и дуй в «гелик».

— А вы?

— Выполнять!

Нечего ребенку находиться под дождем… Они не смогут ему оказать помощь, надо вытаскивать мать и направляться в больницу.

— Фонарь оставить?

— Телефоном посвечу, — огрызнулся Громов, снова забираясь в машину.

Теперь он знал, где и кто находится. Оставалось надеяться, что больше сюрпризов не предвидится.

С девушкой Громов особо не церемонился. Злость на случившееся с каждой проходящей секундой усиливалась в геометрической прогрессии. Жива мамаша и ладно! Потом будем разбираться.

А то, что они будут разбираться, — уже не вызывало сомнений.

Глухой стон в очередной раз сорвался с губ девушки, когда Громов потянул её на себя, вызволяя из перевернутого автомобиля. С девушкой на руках выбираться сложнее, задачу отягощали грязь и слякоть. Громов поскользнулся, зачерпнув мокасинами жижу. Но на ногах устоял, зацепившись за дверь автомобиля.

— Давай-ка ко мне.

Девушку он тоже вытянул. Дождь как назло усилился. Оказавшись незащищенной от холодных капель, она жадно хапнула воздуха и открыла глаза.

Чтобы через секунду забиться у него в руках.

Громов не акцентировал на ней внимания. Не до нее и её внешности. Его, по сути, мало волновало, кто она такая и как выглядит. Зацепил взглядом длинные растрепавшиеся белые волосы и ещё отметил, что девушка наделена пышными формами. Пока вынимал её из машины, успел прижать к себе. Да и рука невольно скользнула по тяжелой груди, не меньше третьего размера. А то и полноценный четвертый.

Петр привык выхватывать детали разом. Отметил и крутые бедра. Не особо высокая… Он поставил девушку на ноги.

— Эй! Пришла в себя? Ну-ка, давай, посмотри на меня.

Донести её на руках до «гелика» можно было. Вроде бы не тяжелая.

Но чертова слякоть… Не факт, что Громов не растянется в ней вместе с ношей и не придавит собственным весом.

Удивительно, от мысли, что он окажется на данной девушке, по телу мужчины, вопреки здравому смыслу, прошлась горячая волна. Скорее всего, сказались недавние мысли о сексе.

То, что перед генералом стояла девушка, а не взрослая женщина, Громов убедился, даже несмотря на тусклое, почти отсутствующее освещение. Луна всё-таки вышла из-за туч, светила блекло. Радовало, что появилось хотя бы минимальное освещение.

— Саша… — выдохнула девушка, с трудом разлипая разбитые губы. Она была полностью дезориентирована, это и понятно. Петру не требовалось всматриваться в её лицо, чтобы увидеть расфокусированные глаза.

Но почему-то хотелось…

Здесь и сейчас. В поле, под весенним, яростно хлещущим по открытым участкам тел дождем, происходило нечто странное. Настолько неприсущее Громову, что тот на несколько бесконечно долгих секунд потерялся. То ли эйфория после назначения притупила восприятие, то ли адреналин, что бурлил в крови, отступил, и пришло некое оцепенение. Пусть и длящееся нет ничего, но Громов его словил.

Он по-прежнему держал блондинку за талию и плечо, опасаясь, что она осядет на землю. Держал и чувствовал мягкость её тела. Его притупленного алкоголем обоняния коснулись цветочные духи. Легкие, едва ощутимые. Было и ещё что-то манящее, дурманящее именно инстинкты, не рецепторы даже. Эти ощущения были настолько непривычны, новы, что Громов на доли секунды растерялся.

Потом грязно выругался.

— Живая? — вопрос вышел грубоватым. На нежность Громов и не нацеливался.

— Саша… Моя девочка…

К блондинке медленно возвращалась реальность. Петр видел, как распахиваются её глаза, как в них появляется осмысленность. По лбу стекали капли.

Но Петр все видел и замечал…

И тут она рванула в его руках. Развернулась, подалась всем корпусом вперед, намереваясь залезть в машину.

— Да стой ты! — снова недружелюбно рыкнул Громов.

— Пустите! Там Саша…

— Мы забрали ребенка! Посмотри на меня! Да куда ты! — крутанул её на себя. Чем-чем, а выдержкой в отношении женских истерик Петр не обладал. Его подбешивала неспособность некоторых быстро реагировать на меняющиеся обстоятельства. Что говорить о необоснованных истериках на пустом месте.

Громов снова не церемонился. Чем быстрее блондинка придет в себя, тем будет лучше.

К чему он не оказался готов — успел расслабиться за прошедшую минуту, так это к вскрику девушки. Острый и громкий. Так кричат от боли.

Громов это точно знал.

— Заб…рали, — непонимающе выдохнула незнакомка, интуитивно прижимая к груди правую руку.

Петр нахмурился.

К черту…

— Так, слушай сюда ещё раз. Ты слетела с трассы. С твоим ребенком все в порядке. Мой человек отнес его в машину. Сейчас и мы туда пойдем. Идти самостоятельно можешь? Что у тебя с рукой?

— Болит, — ответила она на автомате, продолжая находиться в шоковом состоянии. Потом поморщилась и совсем жалобно добавила: — Сильно.

— В машине посмотрим. На ногах твердо стоишь?

По факту Громову надо было её отпустить. По крайней мере, руку с талии убрать — точно. Но пальцы сжались сильнее, словно сработал некий инстинкт, присущий мужчинам — не отдавать то, что попало в руки. И что пришлось по вкусу.

У Громова этот инстинкт был развит до совершенства.

— Да, кажется, смогу… Господи, точно… Авария…

Голос незнакомки задрожал, она жалобно всхлипнула.

Нет, стопудово девчонка… Совсем мелкая…

— Тогда пошли, — Громов осторожно отпустил девушку, встав сбоку, чтобы подстраховать, если она начнет падать.

Блондинка не сдвинулась с места, ещё раз всхлипнув, чем вызвала новую волну гнева у Петра. Какого лешего они стоят под дождем и жуют сопли? Им ещё до «гелика» добираться и вскарабкиваться по склону, пусть и небольшому.

— Моя машина…

— Эвакуатор вызову, — жестко бросил Громов и подтолкнул девушку вперед.

— Нет, вы не понимаете. Эта машина… — она громко сглотнула, упорно сопротивляясь здравому смыслу. — И документы… Я…

— Ты хочешь отвезти дочь в больницу или так и будешь тут стоять и жалобно стонать?

Ему надоело с ней возиться. При необходимости он сядет в свой внедорожник и уедет. Угрызениями совести мучиться точно не будет. Когда человек сам создает себе проблемы, зачем мешать?

Девушка втянула голову в плечи и задрожала. Громов стоял достаточно близко, чтобы почувствовать, как её забила крупная дрожь, то ли от холода, то ли от осознания происходящего.

— Сумку… Там документы. И детскую тоже… Пожалуйста… Можно?

— Сейчас найду.

Включив фонарь на телефоне, Петр снова нырнул в машину. Да что же такое! Когда они уже окажутся в тепле его внедорожника?

Незнакомке с манящим запахом повезло — её вещи он нашел быстро. Не увидел бы сразу — плюнул бы. Дамская сумочка и небольшая дорожная. Петр распахнул дорожную и запихнул в неё дамскую. Потом будут разбираться, кто есть кто.

Девушка стояла, уперевшись рукой в машину. Вторую она прижимала к себе. А вот это нехорошо, мог быть и перелом.

— Пошли.

Петр обошел незнакомку со стороны здоровой руки, взял её за локоть, закинув сумку на плечо.

Блондинка молчала. Больше ничего не говорила. Шла рядом с ним, стараясь не отставать, за что он мысленно её похвалил. В целом Петр отделался малыми «жертвами». Он держался рядом с девушкой. Мало ли. Ему не нравилось то, в каком состоянии она находится. На лице Громов успел рассмотреть несколько ссадин, губы оказались тоже разбиты.

Дождь поутих, зато поднялся ветер. Дул он прямо в лицо, создавая дополнительные неприятные ощущения.

Девушка стойко преодолела расстояние до склона, даже умудрившись ни разу не споткнуться. Шла, упрямо переставляя ноги. Петр то и дело поглядывал на неё. Она была ниже его на голову точно. Куртку так и не застегнула, свела пальцами полы и кое-как держала.

У склона блондинка остановилась и шумно вздохнула.

— Я не поднимусь.

Удивительно дело, но в её голосе не осталось и намёка на истеричные нотки. Четкая констатация факта.

— Я помогу.

— Саша… там? — она указала подбородком наверх, туда, где виднелись очертания внедорожника.

Сергей включил дальний свет. Правильно сделал — не хватало ещё, чтобы и их бортанули.

— Да.

— Господи, — выдохнула девушка и сделала шаг вперед. Нога в коротком ботинке тотчас поехала вниз.

Помимо куртки и ботинок на незнакомке было черное платье ниже колен. В такую погоду только в платье щеголять! Особенно, собираясь в дальний путь на старой машине и с маленьким ребенком. Петр оценивающе прошелся взглядом по спине девушки и невольно остановился на широких бедрах.

А талия-то тонкая…

Правильно говорят, мужики в любой ситуации остаются мужиками, и даже сейчас Громов оценивал незнакомку и с мужской позиции. Более того, в нем, помимо раздражения, которое никуда не делось и продолжало плескаться в груди, росла потребность рассмотреть блондинку более дотошно. Умыть, причесать и взглянуть на неё… голую.

Н-да… Громов, ты точно не приложился головой о руль?

Он встал за спиной девушки. При других обстоятельствах, не задумываясь, обхватил бы пятерней её ягодицы и подтолкнул бы кверху.

Сегодня всё же обойтись придется.

— Руку давай.

— Болит…

— Здоровую давай! — раздраженно бросил Петр. И, не дожидаясь её реакции, сам взял за ладонь и потянул за собой.

Ладонь у незнакомки оказалась узкой, мягкой и холодной. Успела девочка замерзнуть.

Плач они услышали, ступая на обочину дороги. Девушка сразу же дернулась вперед и, уже не обращая ни на что внимания, устремилась к машине.

Громов тоже последовал за ней. И так промок до трусов.

Открыв багажник, кинул туда дорожную сумку и забрался за руль. Серега, который, видимо, всё это время сидел с ребенком на заднем диване, тоже пересел.

— Петр Михайлович, и что…

— Помолчи, лейтенант.

Голова и так того и гляди взорвется.

Петр Громов посмотрел в зеркало заднего вида. Картина, которую он увидел, задела его. Неосознанно и слишком глубоко. Глубже, чем он хотел бы. Происходящее воспринималось им искаженно, острее, чем следовало.

Да, произошел неприятный инцидент, который ему ещё предстоит разгребать. Сейчас блондиночка очнется от шока и начнет задавать вопросы. Про аварию. Это логично и ожидаемо. Громов разберется без проблем. И не такие вопросы решал.

Его торкнуло от другого.

Незнакомка, продолжая редко всхлипывать, прижала левой рукой к груди дочку. Второй попыталась, но жалобно вскрикнула и тотчас заглушила этот вскрик, прижав губы к лобику малышки. Та, оказавшись у матери, сразу успокоилась, что тоже немало удивило Громова. Словно по щелчку выключили звук. Маленькие ручки хаотично начали ощупывать родного человека, залезли под куртку и так же собственнически прошлись по груди матери. Потом сграбастали платье девушки тонкими, малюсенькими пальчиками. Вцепились намертво. Не оторвешь. Девчушка громко икнула и положила белокурую головку на грудь мамы. Прижалась. Успокоилась.

Мама рядом… Тут. Защитит и укроет от всех бед.

Громов, сам того не замечая, напрягся и продолжил изучать нечаянных попутчиков.

Девушка, убедившись, что с её ребенком всё нормально, прикрыла глаза и без сил откинула голову на кожаный подголовник, не замечая, как по лицу бегут слезы.

глава 3

— Куда вы нас везете?

Незнакомка подала голос через пятнадцать минут.

Громов засек время.

— В госпиталь.

Разговаривать и что-либо объяснять не хотелось. Лейтенант тоже притих. Порывался снова сесть за руль, но ему хватило одного взгляда Громова, чтобы надолго закрыть рот. В отличие от девушки, Серега за годы, что служил рядом с генералом, хорошо выучил начальство. И знал: сейчас его лишний раз лучше не трогать. Взорвется — мало не покажется никому.

Девушка не знала.

Она убаюкивала ребенка, что-то периодически нашептывая ему. Громов не мог слышать. Не желал. Ему достаточно было того, что происходило.

— А машина… Надо вызвать дэпээсников, — снова раздалось с заднего сиденья.

— Зачем?

— Вы знаете, — голос девушки дрогнул, — зачем.

Вот лучше бы она молчала, не продолжала.

Нет же, не терпится уточнить. Для чего? Чтобы услышать нелицеприятные последствия происшедшего?

— Поговорим после того, как вас осмотрят, — жестко бросил он, давая понять, что лучше разговор не продолжать.

Громов крепче сжал руль. До госпиталя ехать не меньше часа. Петр уже позвонил и предупредил, что они приедут. Их ждут.

Он старался придерживаться скоростного режима. Хватит с них…

— Как тебя зовут? — обратился Петр. Ему надоело мысленно называть её незнакомкой и блондинкой.

Хотелось знать имя.

— Ольга.

Оля, значит. Петр вдавил на педаль и, лишь заметив, как стрелка на спидометре стремительно устремилась к двумстам, сбавил скорость.

Интересная картина нарисовывалась. Зачастую он не то, что не интересовался именем девушки, с которой проводил вечер. Ему говорили, но Петр не удосуживался запомнить. Ему было откровенно наплевать. За последние годы Громов не помнил случая, чтобы девушка настолько его заинтересовала, что смогла пробить холостяцкую броню, которая ему пришлась по душе.

Женщин он любил. Это и понятно. Какой здоровый мужик не любит женских тел? Мягких, упругих, доступных. Льнущих к нему в жажде ответных ласк. Готовых дарить не менее страстные прикосновения. Эта любовь заложена у них на генетическом уровне. Громов не был исключением.

Он всегда умел расставлять приоритеты. Женщины на первом месте никогда не были.

Даже Надя.

Надю он знал с детства. Она всегда была рядом, сколько он себя помнил. Малявка, которая крутилась постоянно под ногами. Дочка полковника. Чем не повод обратить на неё внимание в двадцать пять лет, когда после очередного наставления от деда Петр всерьез задумался о женитьбе?

Он никого не любил из девочек. Увлекался, бывало. Но чтобы жениться… Нет.

Надя его любила. Она призналась ему в восемнадцать лет. Приехала к нему в гарнизон, сняла гостиницу, пригласила на свидание и разделась.

— Буду только твоей, — сказала она, смело глядя ему в глаза.

Петр оценил её порыв. И женился.

Сам он был тем ещё ходоком, перепробовал многих, но жениться предпочел всё-таки на чистой девочке.

Надя умерла пять лет назад.

Из-за сраного упрямства, которого он не мог понять и которому так и не дал оправдания. Громов мог её спасти. И она, и он это знали.

И всё же Надя не позвонила… Не сказала ему.

Петр принял смерть жены, как необходимую данность. Год держал официальный траур. Хрен кто мог ему бросить в лицо, что он мудак, начал гулять, пока тело жены не остыло. Громов никому не дал такого повода. Доброжелателей у него уже к тому моменту времени имелось с избытком, и очень многие обрадовались бы, оступись он. И тестю донесли бы.

По шлюхам ходил. Покупал, пользовал. Забывал. Это нормально, и в их среде не порицалось. Главное, чтобы соблюдались приличия и не пошло дальше.

После года спрос с него уменьшился.

Даже генерала получил, не будучи женатым. Правда, тот же Вадим Дмитриевич намекнул, что хорош, пора.

Громов, добродушно усмехнувшись, пообещал подумать на досуге. Тесть — неплохой мужик, но больше на него влияния не имел. Перерос Громов его. Основательно так.

Женщины всегда были рядом с Петром. Кружились, знакомились, пытались войти в круг его личных интересов. На горизонте маячили и свахи. К нему приходили с предложениями, многие хотели породниться с ним.

Петр для себя решил: получит генерала и всерьез займется вопросом. Семья ему нужна. Он деток хотел…

Звезду получил.

Громов нахмурился сильнее и в очередной раз посмотрел в зеркало заднего вида.

Ольга снова сидела с закрытыми глазами, прижимая левой рукой дочку. Та, кажется, уснула. По крайней мере, Петр на это надеялся. Надо бы проверить… Мало ли. Может, малышка сознание потеряла. Та, словно интуитивно поняв, что смотрят на неё, заворочилась и громко пискнула. Ольга сразу встрепенулась и зашептала:

— Тихо… Тихо… Ну что ты… Спи, роднульник… Пожалуйста, спи…

Громов считал слова по припухшим и разбитым губам девушки. Интересно, та хотя бы в курсе, что у неё с лицом? Припечаталась, видимо, в находящееся впереди сиденье.

И пряди мокрые не убрала со лба и скул. Они вызывали у Петра раздражение, он поймал себя на мысли, что хочет рассмотреть лицо девушки.

Значит… Оля. Наваждение какое-то. Хотя нет, при чем тут наваждение и прочая романтическая ерунда? Где он и где романтика? Ещё, может, припомнить любовь с первого взгляда? Одержимость? Громов всё же немного подбавил газу.

Скорее, алкоголь всему виной. Чувства вины тоже не было. Подобной ерундой Громов давно перестал страдать, да и страдал ли — хороший вопрос. Сбил их и сбил. Разберется.

Но он словил кайф от того, как держал её тело в своих руках.

Этого достаточно.

Кстати, Оля не спросила, как зовут его. Неинтересно, получается? Что-то неприятное прошлось по грудине мужчины, точно по ней ржавым, тупым крюком провели. Давненько его не игнорировали. Громову это не понравилось. Рассчитывать на то, что пострадавшая девушка будет ему строить глазки — глупо.

И между тем…

Инстинкты заявляли ему совсем другое.

Их встречали.

Лейтенант отзвонился от имени Громова и сообщил, что они подъезжают.

Медбратья мялись на крыльце, кутаясь в накинутые поверху куртки. За стеклянными дверьми виднелась каталка, которую они готовились выкатить по первому сигналу.

Знакомый хирург, по совместительству главврач госпиталя, стоял в стороне от крыльца и курил. Увидев тормозящий едва ли не у крыльца «гелик», от души выругался.

Петр умел читать по губам. Ему не составило труда расшифровать всё, что думает про него Григорий Маркович Одуров.

Ничего… Он про себя и не такое слышал.

Заглушив двигатель, Громов повернулся к Ольге. Та настороженно смотрела на него.

— Выходим. Хотя, подожди. Ребенка приму.

Не дав ей возможности ответить, Громов спрыгнул на землю, вскинув руку в знак приветствия:

— Григорий Маркович, давно не виделись!

— Разве, Громов?

Одуров его латал. И не только его. Парней, близких ему, — тоже. Лучший военный хирург, которого пытались перетянуть многие частные клиники города. Пока Одуров держался. Не только из-за патриотизма и любви к военным. Хотя, надо отдать должное, Григорию Марковичу и эти свойства были присущи. Госпиталь, который он возглавлял, финансирование получал не только из бюджета. Частные военные компании оказывали регулярное спонсорство. И не только они.

Генерал тоже подкидывал деньжат. И точно знал, что его примут в любое время дня и ночи.

А главное, напишут то, что надо. И кому надо.

— Конечно, Григорий Маркович, — оскалился Громов.

— Я бы твою ха… Я бы тебя ещё с удовольствием месяца два не видел, Петр Михайлович.

Одуров подошел к нему, они пожали руки.

— Что у тебя? — перешел к делу хирург, оглядывая его критическим взглядом и сразу подмечая все ссадины.

— Женщина с ребенком…

Петр кивнул в сторону заднего сиденья. Григорий вскинул кверху брови.

— Ну давай, посмотрим.

Петр открыл дверцу и заглянул в салон. Ольга по-прежнему сидела, прижимая к себе спящую дочку. В глаза мужчине бросилась напряженная поза. Сейчас Оля напоминала ему женщину, готовую драться за своего ребенка. Исходящее от неё напряжение чувствовалось на расстоянии. Петр недобро усмехнулся про себя.

Значит, вот как ты его воспринимаешь, Оля…

Ой, зря.

Честно.

Им двигали даже не эмоции — голимые инстинкты, отточенные за годы службы.

Громов подался вперед, не замечая, как верхняя губа дернулась кверху. В какой-то момент мужчина полностью растворился в ситуации, попав в коллапс собственных эмоций.

— Оля-я, — хрипло протянул Громов, всматриваясь в девушку. Сейчас, когда поутихли страсти, он мог бы её воспринимать более адекватно. Тогда какого хера не получалось?

— Ч…что? — выдохнула та, продолжая не двигаться.

— Мы приехали. Чего сидим, кого ждем? Давай, выходи.

Девушка быстро мотнула головой.

— Нет.

— Это что ещё за фокусы? — недобро уточнил генерал.

— Отвезите меня в обычную больницу. Мне надо…

— Ты головой ударилась? — сорвался Громов, не повышая голоса. — Ты о чем сейчас думаешь? Включайся, давай! Потом, — он сделал давящую демонстративную паузу, — поговорим. Если тебе насрать на себя, то никто тебя ни обследовать, ни трогать не будет. Как я посмотрю, ты девочка взрослая, сама несешь ответственность за свою задницу! А ребенка врачи посмотрят, хочешь ты того или нет.

Его грубость возымела нужный эффект. Оля открыла рот, чтобы возмутиться, но, видимо, слов не нашлось, и протяжно выдохнула.

А Громов, как прыщавый подросток, дрочащий на порно в ютубе, уставился на очертания её крупного рта. Он готов был поклясться, что губы у блондинки не накачены всякой дрянью, что их припухлость природная. Как вариант — они пострадали от удара.

Хотя… сомнительно.

Петр задержал взгляд на её губах.

Красивые, зараза. Провести бы по ним пальцами… и не только ими.

Член снова призывно дернулся в штанах, вызывая ещё большее раздражение у Петра.

— Без согласия матери над ребенком не имеют…

Она не договорила, потому что Петр оказался в салоне в опасной близости от неё. Девушка явно не рассчитывала, что ей придется вступать с ним в конфликт. Он — тоже.

— Да неужели? — ядовито поинтересовался Громов, снова ловя себя на мысли, что ему нравится чувствовать её рядом с собой. Их бедра почти соприкасались. — Будем спорить, или всё-таки головой начнешь думать?

Ольга задышала чаще, глубже.

— Вы… Ты…

— Петр Михайлович, ты там долго будешь реверансы разводить и нас морозить под дождем? Или всё же соизволите выйти и показаться трудовому народу? — Одуров сунулся в салон вслед за Громовым. — О-о, голубушка, и чего сидим? Кого ждем? А ребенок малец, что ли, совсем? Громов, мамаша, вы в шоке или что, я не пойму? Какого расселись? Живо, мля, на выход!

Одуров, работая с соответствующим контингентом, научился и разговаривать соответствующе.

— Ребенка передали аккуратно мне! — снова гаркнул он. — А сами можете и дальше тут разбираться!

— Ольга…

Громов попытался забрать Сашу у девушки. Та упрямо попыталась её удержать, в ходе небольшой борьбы мужчина задел больную руку. Ольга вскрикнула, чем снова вызвала отборную матерную реакцию врача.

— Совсем охренели мне тут… Или вы выходите все через минуту или пеняйте на себя!

— Слышала? Вперед! — поддел Громов Ольгу и, перегнувшись через неё, открыл дверь с её стороны. — Выходи!

На этот раз девушка послушалась.

А Громов постарался не заметить, как она вжалась в сиденье, когда его тело оказалось слишком близко к её.

Глава 4

— Петр Михайлович…

— Езжай домой, Сереж.

— А вы…

— Езжай.

Петр продолжал изучать паспорт Ольги.

Интересные дела вырисовываются.

С другой стороны, чему он удивляется?

Нормальная ситуация, и не только по сегодняшним временам.

Мать-одиночка, значит.

Но фотка мужика с ребенком в том же паспорте имелась.

Темноволосый, крепкий парень лет тридцати, с модной бородкой. Лощеный. В белой футболке и таких же белых брюках. Какой идиот будет носить белые вещи, когда в доме маленький ребенок? Или для фотосессии пододел?

В графе отец — ни слова.

И Ольга Николаевна Царева носила ту же фамилию, что и у Александры в свидетельстве о рождении. Оба документа Петр успел просмотреть.

Красивая фамилия у девчонок.

Он ещё некоторое время повертел паспорт Ольги в руках.

Не замужем…

Но мужик есть.

Или был?

Отпустил её на ночь глядя в непогоду. Да ещё и с ребенком.

Документы опять же с собой у неё были. Понятное дело, паспорт. А свидетельство о рождении зачем с собой таскать?

Это первое.

Второе. Его интерес присутствует?

Кажется, да.

Тогда третий вопрос — какой?

Чисто сексуальный?

А вот хрен знает.

Громов не верил, что эта Ольга, мать её Николаевна, его цепанула. Чтобы с первого взгляда. Да и взгляда как такового не было. Петр провел рукой по лицу, смахивая усталость прошедших часов и пьянку прошедших дней. Погуляли, отметили, ничего не скажешь. Занятно получилось.

По-хорошему, ему бы выспаться. Или хотя бы вздремнуть пару часов. Уже потом разбираться что к чему.

Он бы так и сделал, если бы не взгляд Оли, которым она окинула Громова, когда её вместе с ребенком уводили по коридору.

Обернулась, сдерживая подступившую к горлу истерику.

Громов стоял неподалеку. Рядом с ним уже суетилась подоспевшая симпатичная медсестра. Кажется, Нина. Она неплохо «обслужила» его в прошлый раз. Было дело… Он переодевался после обследования, она вошла в палату, заперла дверь, прислонившись к ней спиной. Дальше по вполне заезженному сценарию, через который Петр проходил не раз. Что-то сказала, подошла к нему, он опустил руку ей на плечо. Она же опустилась на колени, достала из его штанов член и сделала неплохой минет.

Почему он её запомнил в череде безликих женских лиц за последний год? Нина безболезненно делала капельницы. А это дорогого стоит!

К нему она едва ли не подбежала, вызвав недоумение.

Игнорируя приветливую улыбку медсестры, он смотрел вслед уходящей Ольги.

Тогда-то она и обернулась.

С широко распахнутыми глазами, где застыла тревога и страх. По-прежнему дезориентированная, перепачканная грязью и кровью, она нашла взглядом Громова. Петр разное повидал на своем веку. От женщин в том числе. Его семейная жизнь тоже не всегда шла, как по маслу.

Девушки любили его. Проклинали. Ненавидели. Пытались манипулировать. Всё, как у всех. Смотрели на него по-разному. Ему, по большому счету, было всё равно.

Ольгин взгляд зацепил. Настороженность и ещё что-то, что он не смог рассмотреть, застыли в глазах блондиночки. До девочки окончательно дошло, что произошло на трассе. Кто виновник того, что она и ее дочка сейчас находятся в больнице.

— Может, кофе?

Петр обернулся на голос. Рядом стояла незнакомая медсестричка. Ещё одна…

— Я знаю, где стоит автомат.

— Я могу…

— Не надо.

Громов посмотрел на часы — презент тестя — и направился в сторону кабинета Одурова. Тот выгнал Петра час назад, сказав, что ещё ничего не ясно. Пригрозил вовсе свалить домой, если тот будет надоедать ему.

Естественно, никуда Одуров уезжать не собирался. После тяжелого дня и суетной ночи минутка тишины необходима.

Петр постучал и, не дожидаясь ответа, вошёл. Григорий разговаривал по телефону.

— Буду утром. Точно. Не ворчи, а? Да, я всё помню. Жди.

Недовольно нажав на «отбой», главврач повернулся к вошедшему мужчине.

— Час ещё не прошел.

— Ты засекал?

— А то. С тобой только так, Петр Михайлович. Кстати, прими мои поздравления. Я, наверное, в числе последних поздравляю?

Генерал отмахнулся. Не до поздравлений сейчас. Он свой телефон поставил на беззвучный режим. Не хотелось никого слышать. Если кому-то срочно понадобится Громов, его найдут и без телефона. К тому же осведомленные люди понимали, что новоиспеченный генерал гуляет и лучше того не тревожить по пустякам несколько дней. Самое интересное начнется потом.

Петр, бывавший не раз в кабинете Одурова, прошел и тяжело опустился в кожаное кресло. В голове гудело от недосыпа и прошедшей гулянки.

— Нормально все, Маркович. Говори, что с моими дамами.

— Уже и твоими, Петя? Быстро, — оскалился Одуров, тяжело и устало вздыхая. — Может, по рюмашке? Замотался.

— Давай.

Одурову отказывать не стал. За руль Петр точно ближайшие часы не сядет, а там и протрезвеет.

Главврач поднялся, прошел к бару, открыл дверцу и достал пузатую початую бутылку с двумя рюмками.

— У Ольги ничего критичного. Ты и сам видел. Легкое сотрясение, пара синяков. Губа разбита. Мелочь, короче. Самая серьезная травма — перелом правой руки.

— Всё-таки перелом? — поморщился Громов.

— Угу.

Поставив рюмки на стол, Григорий разлил янтарную жидкость. Молчание хирурга не нравилось Громову. Что-то он не договаривает.

— Паузу нехорошую делаешь, Маркович.

— Давай сначала выпьем.

— Александра не пострадала? Ничего не сломала? Внутреннее кровотечение? — пытливо спрашивал мужчина, искренне переживая за маленькую девочку. Ему снова вспомнилось, как она хаотично и требовательно ощупывала грудь матери, устраиваясь поудобнее и затихая.

Одуров приподнял рюмку и без слов выпил. Даже не поморщился. Петр один в один повторил его движения. Горькая настойка обожгла горло, затем последовало приятное тепло.

— Значит так, Петр Михайлович, — хмуря брови, сказал Григорий, снова открывая бутылку. — Делать поспешных выводов я не буду. Но Александру обследовать тщательнее стоит.

По распоряжению Громова для Ольги и Саши выделили палату «матери и ребенка». Такая имелась и в военном госпитале. Петр не хотел знать, как она числилась у них на балансе. Да и забивать лишней информацией голову не собирался.

Он всё-таки съездил домой, принял душ, переоделся. Бриться не стал. Отзвонился в штаб.

К госпиталю Громов подъехал без пятнадцати девять. Одуров как раз выезжал со стоянки. Мужчины коротко кивнули друг другу. Прошло несколько часов, как они виделись в последний раз.

— Все необходимые бумаги я подготовил, — сказал Григорий, опуская стекло.

— Спасибо. С меня причитается.

— Естественно, — усмехнулся главврач, устало потирая глаза. — Иметь в должниках самого генерала — заманчивая перспектива.

— Да пошел ты, — беззлобно заметил Петр, проезжая дальше.

Задерживаться он нигде не стал, сразу прошел по коридору, поднялся на третий этаж и направился к палате, где, по его мнению, должны были отдыхать Оля с дочкой.

Постучать Петр и не подумал. Ребенок может спать, какой нахер постучать? На самом деле причина была в другом. Отвык он стучать, заходя к девушкам в комнату. Пусть в данном случае она и выступала в качестве больничной палаты.

Постучать всё-таки стоило.

Честно…

Петр вошел и остановился, не понимая в первые секунды, как реагировать на представшую перед ним картину. У Громова возникло ощущение, что он со всей дури врезался в прозрачную стену. Или, что ещё лучше, грохнулся с армейского «бревна» на полосе препятствий. Не больно, зато адреналин в крови колошматит до мушек в глазах. Больше злость берет, что лоханулся на самом легком, уже давно отточенном и привычном препятствии.

Петр остановился, нахмурившись и впиваясь жадно в картину, которую увидел.

Оля не спала. Она полусидела, опираясь спиной на подложенные под поясницу подушки. Натренированный взгляд Громова выцепил сразу все нюансы. Белые волосы расчесаны на прямой пробор, передние пряди убраны за уши. Лицо без единого грамма косметики. Бледное. Под глазами легкая синева. На скуле несколько царапин. Губы Петр не видел…

Вернее, не смог рассмотреть — Оля сидела с опущенной головой.

Потому что здоровой рукой держала Сашу.

Которая припала к материнской груди и активно работала ротиком.

От вида грудного кормления генерал и подвис…

Сколько он за свою жизнь видел голых женских грудей? До хера и больше. И в обычной жизни, и на войне. Его пытались соблазнить, когда он был женат. Не раз. Пытались подложить, подловить, спровоцировать. Чего только не было. Когда он стал холостяком, то пустился в законные загулы.

В условиях войны насмотрелся на всякое непотребство.

Поэтому женской грудью его не удивишь. Ни большой, ни маленькой, ни плоской, ни искусственной.

А тут… Оля кормила дочку. Неприкрыто. Наслаждаясь процессом. У Ольги была шикарная, тяжелая грудь, за которую обеими ручонками ухватилась Саша. По типу: «Моё, не отдам!»

По позвоночнику Громова прокатился жар. Шандарахнуло и в голову. В висках запульсировало. Умом мужчина понимал, что грудное кормление никак не входит в табуирование. Сейчас женщины кормят детей, где им приспичит. И в кафе, и в скверах. Про стеснение давно забыто. Да и какое может быть стеснение? Что может быть естественнее, чем кормить дитятко грудью?

Петр хотел бы, чтобы его ребенка кормили первый год грудным молоком…

В горле образовался ком. Громов нахмурился. Происходящее начинало напрягать.

Причем открыто.

Более того, он почувствовал себя извращенцем, когда понял, что вид обнаженной Олиной груди его заводит.

Как мужика.

Девушка не сразу заметила присутствие мужчины.

Или была настолько поглощена дочкой, или Петр по привычке действовал бесшумно.

Она медленно подняла голову и сразу же натолкнулась на пристальный и жадный взгляд, которым Громов беззастенчиво пожирал её грудь.

То, что он видел, ему нравилось. Чертовски.

Ольга вспыхнула. Удивленно моргнула, даже губы приоткрыла, чтобы что-то сказать, но не сразу совладала с эмоциями. По её лицу от возмущения пошли красные пятна.

Правая рука была в гипсе. Ей она попыталась прикрыть грудь.

— А стучать?.. — выдохнула, наконец, девушка.

Сам Громов не спешил заводить диалог.

Он смотрел.

Снова и снова.

Красивая девушка с ребенком… Завораживающая картина.

— Не стал, — коротко бросил Петр, проходя в палату, точно здесь и сейчас не происходило ничего странного и он имел полное право присутствовать. В груди продолжал расти непонятный жар. Или давление? Что-то новое, что ему не нравилось.

Громов терпеть не мог ситуации, которые не понимал и не контролировал.

Они вызывали здоровую злость, раздражение и потребность всё исправить.

— Отвернитесь, пожалуйста, — быстро и явно волнуясь, попросила Оля, заерзав.

Саша, которую потревожили и оторвали от занятного занятия, тоже завозилась и закряхтела, выражая протест и готовность в случае необходимости подтвердить его громким ором.

Намеренно отворачиваться Петр не собирался. Но глазеть перестал. Настраивать молодую маму против себя не стоит. Им ещё разговаривать.

— Как самочувствие? — спросил он, подходя к окну. Можно было, конечно, опуститься в кресло, но тогда получилось бы, что он проигнорирует просьбу Ольги.

— Я не ждала вас… Вернее… Господи, что-то я ничего не соображаю…

Её сбивчивый тон насторожил Петра, и он снова обернулся. Разговаривать, не видя собеседника, Петр не любил.

— Всё-всё, роднулькин, хватит, — девушка поспешно прятала грудь в бюстгальтер и натягивала полы халата. Дочку она успела положить рядом. Та быстро перевернулась и, кряхтя, поползла по кровати. Оля сразу потянулась за ней.

Что-то пошло не так. Ольга громко застонала, поморщилась и повела правой рукой, которая у неё, видимо, была рабочей.

Громов, ничего не говоря, быстро подошел к кровати и встал таким образом, чтобы в любой момент можно было перехватить ребенка. Егоза, насытившись, решила поиграть.

— Давай-ка я тебя, Александра, перенесу в манеж.

Он уже потянул руки к ребенку и услышал:

— Не трогайте мою дочь.

глава 5

Громов ожидал нечто подобное. Отреагировал вполне сносно.

Хотя мог и иначе…

— Хочешь, чтобы она упала? И ты за ней следом? Интересная картина будет. Тебе мало травм? Хочешь снова своим телом придавить дочь?

Кажется, он хотел без накаливания ситуации…

Не вышло.

Оказавшись поблизости от Оли, его неожиданно понесло. Хватило её решительно-негодующего тона и настороженного взгляда, отталкивающего, возводящего между ними невидимый барьер, который сразу же захотелось снести нахер.

Ольга тоже не ожидала ничего подобного. Точно не резкого тона. Она собиралась вести разговор с позиции обвиняемой, чего Петр не собирался допускать.

Не от нее.

— Придавить?.. — она растерянно моргнула, потом быстро перевела взгляд на дочь. — О чем вы говорите?

— О том.

Саша как раз подползла к краю. Петр ловко подхватил её на руки, приготовившись к громкому плачу. Как-никак он чужой для неё человек. Дети не любят чужих. Так, по крайней мере, говорили все, у кого есть дети.

Саша не заплакала. Более того, сытая и довольная, она загулила и что-то залепетала на своем языке, протягивая ручонки к его лицу. Петр напрягся. Он не то чтобы не знал, как обращаться с детьми. Скорее, в данный момент был настроен на иное.

Ольга снова подалась вперед, уперев здоровую руку в матрас, и не сводила с них настороженного пытливого взгляда. Полы халата снова опасно разошлись в стороны, открывая мужчине красивую ложбинку между грудей.

Четверка.

Крепкая и упругая.

— Ну что, мелюзга, пойдешь поиграешь? Дай нам с мамой поговорить, — Петр, не делая резких движений и позволяя Саше потрепать ворот его свитера, развернулся, игнорируя Олю.

Той надо успокоиться. И уже сложить, наконец, дважды два.

Саша не возражала.

В манеже находилось много новых для ребенка игрушек. Она улеглась на живот, схватила первую попавшуюся и потянула её в рот, пробуя на вкус и на крепость. Петру малышка нравилась. По крайней мере, на первый взгляд она вызывала симпатию и не казалась избалованной.

Оля выпрямилась, снова сцепив полы халата на груди здоровой руки. Выглядела девушка встревоженной и взъерошенной. Она перевела взгляд с ребенка на Громова. Петр уверенным шагом прошел к креслу и опустился в него. Не возвышаться же над Ольгой, стоя рядом с кроватью. А мяться и топтаться на месте он не привык.

Громов сел, подался вперед, положив локти на колени и переплетя пальцы в замок.

— Поговорим?

Девушка недовольно поджала губы и кивнула.

— Конечно… Петр Михайлович.

А вот и вторые ласточки к нему полетели. Ольга продолжала гнуть свою линию, не желая прислушиваться к доводам разума. Смотря на неё, генерал не верил, что она не успела сопоставить все факты.

Что ж…

Раз начали разговаривать в подобном тоне, продолжит и он.

— Я так понимаю, ты уже достаточно пришла в себя и окрепла? Я рад. Итак, что мы имеем. Есть два варианта нашего дальнейшего сотрудничества.

— Два варианта?.. Сотрудничества?..

Девушка перебила его, по факту не дослушав. Громов начинал раздражаться. Он пытался сохранить остатки нейтрального настроя, хотя усталость брала своё. Воевать с женщиной, выслушивать истерики и претензии — не лучшая перспектива.

— Да, — подтвердил он, посылая Ольге предупреждающий взгляд.

Она его проигнорировала.

Мотнула головой, отчего белые пряди приятно колыхнулись. Интересно, они мягкие на ощупь? Пережженными не выглядят.

— Нет. Нет… — снова повторила она для убедительности, точно одного раза было недостаточно. Дыхание у Ольги сбивалось, волнение крыло и выходило на передний план. — Я знаю, что вы мне собираетесь предложить. Вы вчера совершили преступление. Сели за руль пьяным. Я учуяла запах перегара. И по вашей вине мы пострадали! Ни о чем я с вами договариваться не буду. Как только мне вернут сумку и телефон, а я уже об этом попросила медсестру, я звоню в ДПС.

Громов шумно вздохнул.

Вот что за народ эти бабы? А?

Хочется по-хорошему. По-доброму. Без лишней суеты и передряги.

Но нет, надо сначала свой норов показать. Перечеркнуть все на начальной стадии, а потом, когда произойдет расстановка сил, поджать хвост и начать лебезить, договариваться!

Петр завелся.

— И что ты скажешь офицерам ДПС? — лениво растягивая слова, поинтересовался он. Ему, и правда, стало любопытно. Ну а вдруг услышит что-то интересное.

— Знаете что! — Оля повысила голос, но тотчас сбавила тон, быстро бросив тревожный взгляд на дочь, которая по-прежнему занималась игрушками и совершенно не обращала внимания на то, чем заняты взрослые. — Думаете, я не поняла, где нахожусь? Военный госпиталь, правильно? Я видела офицеров. Слишком много для обычной больнички… Далее. Кто вы? Судя по возрасту, вы капитан или майор. Связи, несомненно, есть, с чем я вас и поздравляю. Но на этом мы ставим точку. Я не собираюсь играть с вами ни в какие игры, ни в какие договоренности. Из-за вас мы едва не погибли! Если бы вы в нас не влетели, то ни я, — она перевела дыхание, отчего её грудь призывно колыхнулась, — ни Саша не пострадали бы. И нам не пришлось бы сейчас находиться здесь!

— Выговорилась? Мне слово дашь или продолжишь лить воду? — холодно поинтересовался Громов, желая остудить и приструнить Олю.

Пока она говорила, её щеки разрумянились. В глазах появился нездоровый блеск. За порывистостью слов и суждений девушка пыталась скрыть накатывающую волнами панику.

— Я не лью воду, — взбрыкнула она, защищаясь, хотя он ещё и не нападал. Видимо, девушка решила иначе.

Зря…

— Я говорю по существу. Вы пришли договариваться. И я сразу говорю: нет. А вот это всё, — она подбородком указала на палату, — лишнее.

Петр решил выдержать паузу.

Девочка речь готовила с утра. Как проснулась, так и начала подбирать слова. Готовилась. Зачем её разочаровывать? Уважать надо чужой труд.

Громов никогда не относил себя к щепетильным товарищам. Сам рано «шкурой» оброс и от окружения требовал того же. Можно, конечно, немного понежничать с любовницами, девочки такие девочки. Но потом обязательно обозначить границы. Чтобы в дальнейшем избежать лишних разногласий и непонимания.

То же самое захотелось сделать и с Ольгой. Подойти, собрать светлые волосы в кулак и оттянуть максимально назад, обнажая беззащитную шею и вид сверху на шикарную грудь. И дать понять, что разговоры закончились.

Ольга смотрела на него в ожидании ответа. Хмурилась, нервно теребя чертовы полы халата, которые ни ему, ни ей не давали покоя.

Значит, капитан или майор… Интересно, девочка в курсе, что капитанами обычно «ходят» до тридцатки, чаще всего раньше скидывая звезды и нацепляя на погоны одну майорскую.

Низковато она его оценила.

— Очень жаль, что конструктивного разговора с тобой не получается, Оля, — он намеренно её назвал по-простому. Она поняла, вспыхнув ещё сильнее, недовольно поджав губы. — Вчерашнее происшествие неприятное. Я дал тебе возможность высказаться, теперь включи благоразумие, если таковое имеется в твоей блондинистой головке, закрой на несколько минут рот и послушай мой расклад.

Громова распирало. Вместо того чтобы заниматься делами, решать насущные заботы, он нянчится с цепанувшей его девицей, которая не успела пару слов сказать, а ему хочется придушить её. Точнее, сдернуть к херам собачьим больничный халат, задрать сорочку и ощутимо приложиться ладонью по аппетитной заднице, чтобы Оля в следующий раз думала, что говорит и кому.

На лице девушки отразились растерянность и недоумение.

— Твоя машина стояла на обочине. Перед поворотом. Доказательств того, что она стояла, нет. Экспертизу провести не составит большого труда. Далее… — внезапно Громов усмехнулся и откинулся назад. — Хотя знаешь что, Оля, ничего я тебе растолковывать не буду. Лучше понаблюдаю. Ты что-то говорила про ДПС? Вызываем? Прямо сюда.

— Вы глумитесь.

Её выканье его забавляло равно в той же степени, что и раздражало.

— Нет. Ни разу. Я на самом деле хотел с тобой договориться, предложить помощь. Даже в той же эвакуации машины, — о том, что он отдал соответствующее распоряжение и несчастную «Ладу» уже доставили на знакомую станцию техобслуживания, мужчина говорить не стал. — Вижу, тебе она не нужна. И правда, зачем что-то обсуждать с кем-то?.. С виновником ДТП? А вот тут спорный вопрос, детка. Позволь-ка полюбопытствовать и узнать, что ты делала ночью на трассе? Хотя нет, не говори. Неинтересно. Куда ты ехала и зачем — твои заботы. Адекватные водители, соблюдающие элементарные правила безопасности, никогда не остановятся ночью, в дождливую погоду перед поворотом, потому что вероятность заноса встречной машины довольно высока. Ты говоришь, что я был пьяным. Не факт. Как и не факт и то, что ты, находясь под воздействием ранее принятого спиртного, поругавшись с парнем-мужем-любовником, не схватила ребенка, не прыгнула в машину и не понеслась в ночь. А по дороге тебя раскемарило, и ты остановилась где ни попадя.

— Чтоо? — от возмущения у неё округлились глаза. — Я не пью! Я кормлю грудью!

— Я видел.

Алый рот, на котором, к сожалению Громова, красовались несколько ссадин, открылся от негодования. Оля собиралась и дальше продолжить возмущаться, но не нашлась, что сказать. Выдохнула и снова покачала головой, мысленно продолжив нелицеприятно о нем отзываться.

Громов же продолжил наблюдать за ней. Боковым зрением он присматривал за Сашей. Та села на попу и начала крутить в руках книжку, потом потянула её в рот, решив попробовать на вкус.

— Вы несете бред, — негромко, явно сбавив пыл, сказала Оля через небольшую заминку. — Вы сейчас меня пытаетесь запугать! Так?

— Мне это надо?

— Не знаю, — мотнула она головой. — Вы виновник аварии, вы…

— За рулем был мой водитель, — не моргнув глазом, соврал Громов. — Что там полагается по закону в таких случаях? Штраф?

— Я пострадала и…

— Это надо ещё доказать, Оля.

Вот теперь до неё окончательно дошло, что произошло. И что происходит сейчас. И даже то, как, возможно, будут развиваться события дальше.

Девушка откинула в сторону одеяло и свесила ноги. Здоровой рукой уперлась в матрас, наконец, оставив халат в покое. Халат оказался не длинным. Колени кое-как прикрывал.

Петр напрягся. Голые женские ноги и в Арктике голые женские ноги. Ничего особенного. Красивые колени, изящные тонкие икры. Сами стопы тоже небольшие. Тридцать шестой — определил Громов. На пальчиках изящный голубоватый педикюр. Ничего броского, вызывающего.

Этой девушке и не надо прилагать особых усилий, надевать кричащие и яркие наряды, чтобы зацепить мужские взгляды и вызвать женскую зависть. Бывают такие девушки, про которых мужики между собой говорят, что куночка у них медом намазана. И представители сильного пола летят на них, теряя ориентир, здравый смысл и прочие доблести, в том числе материального плана.

— Что вы имеете в виду? — вкрадчиво и уже более осторожно спросила она.

В её голосе появилось недоверие. Ушел лишний пыл.

Петр ненавидел давить на женщин и разговаривать с позиции силы. Ни физической, ни моральной. Но иногда иначе не получалось.

Это как пощечина при истерике. Когда уговоры совершенно бессмысленны. Так и тут. Оля вбила себе в голову, что ей нужна справедливость, какой бы та ни была и как бы ни выглядела.

— Хочешь услышать сразу про негативный сценарий, Оля? Ок. Я не против. Итак, что мы имеем. За рулем сидел мой водила Сергей. Экспертиза покажет, что в его крови нет и намека на алкоголь. Проверят сиденье. Сидел на нем, естественно, и я. Машина-то моя. Это логично. Далее… Погода сыграла с нами злую шутку. Даже если предположить, что ты, — он сделал на последнем слове ударение, — докажешь, что Сергей виновен в аварии, его не посадят. Слетят погоны у парня, заплатит штраф. Получит условный. Парню карьеру на корню зарубишь.

Естественно, ни о какой подставе Сереги не шло и речи. Парня он даже втягивать не будет. Хотя и не сомневался, что тот без проблем подпишется.

глава 6

Слова Петра произвели на Ольгу впечатление. Девушка побледнела, занервничала. Чтобы скрыть нервозность, она встала.

Вот.

Что он и хотел.

Наконец-то мужчина смог её нормально рассмотреть.

Вчера мешало пальто, и общая атмосфера не позволяла полюбоваться женским телом.

Халат не скрывал формы Оли. При таких природных данных надо умудриться испортить себя. Обтекаемая, шикарная. Других слов у Петра не нашлось.

У них в штабе тоже работали красивые девочки. Куда без них. Даже в армии они нужны. Необходимы, сказал бы Петр. Гостей встретить, в сауну сопроводить. Если девочки хорошо старались, то и звезды им на плечи хорошо ложились. Плавненько так. Регулярно. Как и их ножки на плечи некоторых особо любвеобильных товарищей.

Петр относился к ним, как к рабочему инструменту. Ни одна красивая и уважающая себя девушка не пойдет в армию. Его могут снова обвинить в шовинизме, пусть попробуют. Будет у него дочь — ей лучше даже не заикаться ни про полицию, ни про армию.

Сам он девчонок не ломал. Неинтересно было. Надя удовлетворяла все его потребности в сексе и поддерживала любые эксперименты. Сама часто шалила.

Другие мужики, наделенные нехилой властью, не признавали слова «нет». И если наталкивались на него, то вели себя агрессивно. Во всех планах. В ход шло всё: угрозы, шантаж, моральное насилие. Почти никто не выдерживал. Если у девочек не было протекции сверху, считай, прогнут. Замужем, не замужем — значения не имело. Имеешь красивое личико, сексуальную задницу, пришла работать в мужское логово — будь готова задницу подставлять.

Громов, которого распирало изнутри, наблюдал за Ольгой, выцепая каждую деталь и сожалея, что под халатом имелась довольно плотная сорочка, мешающая в полной мере рассмотреть то, что жаждал увидеть Петр.

А жаждал он увидеть всё.

Его интерес к этой блондиночке возрастал с каждой минутой. Было в ней многое, что цепляло. Нехило так.

Он мысленно усмехнулся. Что, Громов, была бы твоя воля — прямо сейчас девочку разложил бы?

Разложил бы…

На спинку. Или на бочок. Чтобы не травмировать руку. Он даже аккуратничал бы.

Наверное…

В штанах ощутимо потяжелело.

Оля налила себе воды, встав спиной к Громову.

Надо же… Какая яркая демонстрация его неприятия! Петр напрягся.

Неужели и он столкнулся с тем самым роковым «нет»?..

Понравилась ему Оля. Зацепила на уровне инстинктов, взбудоражила в нем хищника. Он к ней пришел с открытой душой… Ладно, почти с открытой, готовый договариваться и оказывать посильную помощь, а Оля взбрыкнула.

Что, рожей не вышел?

— Я не верю вам, — сказала она, не поворачиваясь и допивая воду.

— Твоё право, — спокойно отозвался Петр, зафиксировав, что Саша продолжала возиться в манеже.

— И не верю, что водитель ваш был за рулем, — выдохнула она, наконец, поворачиваясь к нему.

От воды её губы увлажнились, поблескивали. Это тоже генерал оценил.

Оля возвращаться в кровать не спешила. Встала, уперевшись в боковину кровати и тумбочку.

— И на это тоже твоё право. Я тебе расклад дал.

— Какой расклад? Вы пытаетесь выгородить себя и…

— Оль, — грубовато обрубил её Петр, подозревая, что сейчас пойдет повторная волна, — вчера ты произвела впечатление неглупой молодой женщины. Давай ты его не будешь портить.

Ольга задышала глубже, отчего её тяжелая грудь колыхнулась.

С этой женщиной невозможно разговаривать, не акцентируясь на её физиологии! Млядство какое-то!

— Вы уже решили все за меня? Так ведь? — негромко проговорила она, яростно сверкая глазюками.

Петр наигранно шумно вздохнул и направился к ней. Оля мгновенно насторожилась. Не надо знать физиогномику, чтобы понять, какое отторжение и яростное желание удержать мужчину на расстоянии она испытывает.

Оля, кажется, даже дышать позабыла. Глаза девушки по мере его приближения распахивались сильнее. Как тут их не сравнить с озерами… Громов, твою ж дивизию, ты когда в романтики заделался?

Но он ничего не желал менять.

Петр поймал себя на сумасшедшей, совершенно дикой мысли, что происходящее не просто его заводит. Ему в кайф. Пусть его штормит, злит, где-то сворачивает в узел, но не оставляет равнодушным.

Последние годы всё-таки шли относительно ровно. Даже генерала он получал, как нечто само собой разумеющееся. Знал, что рано или поздно добьется своего, потому что на протяжении многих лет работал в одном направлении.

Оля же…

Что с ней не так? Какого черта он ловит малейшую её эмоцию? Громов, конечно, не привык ломать девочек, но и прогибаться тоже.

Остановился Петр на комфортном для обоих расстоянии. Снова отметил ссадины на лице Оли. Что-то не складывалось в общую картину. Ссадин и синяков он повидал много. И почему некоторые, которые Петр сейчас наблюдал, вызывали у него вопросы.

— Ты хотела звонить в ДПС? Звони, — Громов достал из кармана телефон, разблокировал его и протянул вмиг притихшей Ольге. — Помнишь место, где случилась авария? Сможешь операм дать точные координаты? Или поступишь, как истинная женщина: «Езжайте туда, не знаю куда»? Не хочешь звонить операм? Давай тогда позвони кому-то ещё. Тому, кто приедет сюда — не переживай, адрес госпиталя я сообщу — и порешает вопросы за тебя. Не хочешь обсуждать их ты — пусть это сделает твой мужчина.

Не стоило ему подходить к ней близко.

Оля быстро-быстро заморгала ресницами, и он с удивлением понял, что она пытается скрыть накатившие на глаза слезы.

Неужели перегнул?..

Да он вроде особо и не жестил! Черт побери! Если бы она не пререкалась с ним постоянно, то он говорил бы мягче.

— А что толку звонить? — с дрожью в голосе проговорила Оля, морщась и шумно сглатывая. — Я прекрасно вижу, что происходит. Вы умело запутали следы. Я ещё плохо понимаю, зачем вам это надо. Но уже то, что вы скрылись с места ДТП…

— Я о тебе думал и о твоей дочери, идиотка, — зашипел Петр, мечтая сжать тонкую шею Оли со спины.

Взять в захват. Подчинить. И заставить, наконец, замолчать.

— Если бы вы были трезвы, то ничего не случилось бы!

— Если бы ты не остановилась в неположенном месте — тоже! Ты аварийки включила? Аварийные знаки выставила? — выдохнул и снова уточнил: — Будешь разговаривать?

Громов ещё раз сделал акцент на телефоне. Взгляд девушки метнулся к гаджету. На мгновение в её глазах и на лице отразились недоумение, растерянность, а потом Оля покачала головой.

— Я хочу, чтобы вернули мои вещи. Я позвоню… Но со своего телефона.

— Ок. Без проблем.

Раздражение Громова росло. Какого черта он вообще тут делает? Беседует с блондиночкой? Смотрит на неё!

В конце-то концов!

Скрипя зубами и чувствуя, как кровь закипает и в нем просыпаются вполне обоснованные при данной ситуации древние инстинкты подчинить неугомонную особу женского пола, заткнуть ей рот единственно доступным мужчине способом, Петр сделал несколько шагов в сторону.

От греха подальше.

Атмосфера в палате сгущалась.

По-хорошему, Петру надо уйти. Вернуться или на квартиру, или в штаб. Первое предпочтительнее. Хоть выспится.

— То есть… — неуверенный голос Оли врезался ему в спину. Петр остановился и обернулся. Оля смотрела на него. — Получается, я косвенно причастна к аварии?

Да ну на хер! Неужели в красивой головке что-то сдвинулось, и винтики начали шуршать в правильном направлении?

— Причастны многие, — сухо бросил Громов, но пыл приостановил. — Поэтому я тут. Фуру, что скрылась, уже ищут. Данные переданы.

— Господи, — ненаигранно простонала Оля и здоровой рукой провела по лицу. — Одно к одному… А моя машина? Она ещё там, в поле, да?

Кто бы что ни говорил, но в беспомощности красивой женщины скрыто своё очарование. Даже не очарование, а что-то куда более сильное. Не зря раньше представительницы прекрасного пола были слабыми и беззащитными, возлагали на мужчин заботу о себе. Те же жили и совершали подвиги во благо своих возлюбленных. Ну, и конечно, себе во славу.

Генерала лично такой расклад полностью устраивал. Ему нравилось, когда женщина, если не полностью зависела от него, то в большей степени. И дело не в его диктаторских замашках. От сильных баб — именно баб — он и на работе уставал. Не только красивые девочки служили с ним.

Воевать, спорить, выяснять, у кого яйца круче, хватало с лихвой за пределами спальни. В спальне он хотел видеть покладистую кошечку, готовую ублажать его потребности.

Поэтому Петр оставался закоренелым шовинистом.

Беззащитность Оли ему пришлась по вкусу. Намеренно никогда бы не загнал её в угол. Это перебор, даже для него.

А вот так…

— Я уточню. Её должны эвакуировать.

Оля удивилась. Глаза, в которых ещё плескались растерянность и слишком близко подкравшиеся слезы, распахнулись. Сейчас, когда с неё схлынула спесь и заготовленная заранее агрессия, девушка стала производить ещё более приятное впечатление.

— Спасибо, — глухо поблагодарила она, отводя взгляд.

Последняя реакция не понравилась Петру. Всё-таки он предпочел бы, чтобы Оля смотрела на него.

— Что ты делала ночью на безлюдной трассе? Точнее, почему остановилась?

Оля шумно вздохнула, отчего её тяжелая грудь призывно колыхнулась.

— Саша проснулась и сильно расплакалась. Я надеялась… думала, что смогу доехать до ближайшего населенного пункта или… — девушка покачала головой и сделала небольшую паузу. — Этот дождь… и всё прочее… Вы правы, Петр Михайлович, я остановилась в неположенном месте.

Девушка капитулировала, но Громов никакого чувства удовлетворения не испытал.

Абсолютно.

Он хотел задать следующий вопрос, но их прервал стук в дверь.

глава 7

— Да? — пробасил Петр, а Ольга внутренне поежилась.

Она чего-то не понимает… Вернее, многого.

Когда в больничке персонал стучался, прежде чем войти в палату? Оля не помнила.

Голова по-прежнему кружилась, слабость не отпускала.

И мужчина… Именно он отозвался на стук.

Дверь осторожно открыли, и показалась невысокая медсестра с приветливой дежурной улыбкой.

— Петр Михайлович, вас спрашивают. Извините, что прерываю… — девушка не договорила, покраснев.

Оля, наблюдая за медсестрой, мысленно усмехнулась. Она отлично понимала девушку! Молоденькая совсем, наверное, даже моложе Оли или ровесница. Ольга заметила, как та смотрит на мужчину. С явным интересом и интуитивным желанием понравиться, привлечь к себе внимание.

Что снова немного выбивало Олю из колеи.

Происходящее до сих пор воспринималось через какую-то искаженную призму. Никак не укладывалось в голове, не сводились концы с концами. Ситуация ухудшалась плохим самочувствием. Врачи диагностировали сотрясение мозга, сказали: строгий постельный режим.

Оле хотелось схватить Сашеньку и бежать дальше, куда глаза глядят.

Громов нахмурился, перевел взгляд с медсестры на Олю.

И этот взгляд…

Черт, у Ольги от него мурашки по коже начинали бегать! Никто на неё никогда так не смотрел, как Петр. Вроде бы на первый взгляд обычный мужчина. Высокий, широкоплечий, с военной выправкой, как говаривали в старые времена. Идеально ровная спина, разворот плеч. Видно, что мужчина много и регулярно занимается спортом, ни единого намека на жировые отложения. Это на первый взгляд. Более тщательно фигуру Громова она не рассматривала, да и не планировала этого делать.

Лицо… Тут тоже вроде бы ничего примечательного, но между тем Олю царапнуло. Жесткое, волевое. Высеченное невидимым скульптором — так принято писать в художественных произведениях про подобные лица. Широкий лоб, кустистые брови, нос с горбинкой — скорее всего, после перелома. Губы полнее средних. Подбородок квадратный, подчеркнутый дневной щетиной.

Если собрать все черты в кучу, то получается интересная картина.

Этакий мачо, любимец женщин.

Если бы не взгляд человека, который привык отдавать приказы.

По тому, что они прибыли в военный госпиталь, Оля поняла, что не ошиблась. Военных она не то чтобы не любила. Она к ним относилась ровно. Жизнь никогда не сталкивала её с представителями данной профессии, и девушка предпочла бы и дальше не иметь с ними ничего общего.

Военный госпиталь был выше её понимания. Как она здесь могла оказаться при других обстоятельствах? Да никак.

Это учреждение ассоциировалось у неё с ранеными бойцами, с кровью. Тут же всё было иначе.

Чистенько, стерильно. И во всем виделись деньги. Точно Оля находилась в коммерческой клинике, причем не для простых смертных.

Вчера ей было не до рассматриваний. Она находилась в полушоковом состоянии. Сначала дом, потом авария. Страх за дочку, за Сашеньку. Про себя она почти не думала. Врачи что-то ей говорили, спрашивали, Ольга отвечала на автомате, сама молила Бога, чтобы с дочкой ничего не случилось.

Как поняла — пронесло… Авария не нанесла повреждений Саше.

Обошлось…

Ночное обследование Оля так же не помнила. Её куда-то просили пройти, что-то с ней делали.

Боль в руке и во всем теле усиливалась. Ей вкололи обезболивающее, оно подействовало на некоторое время.

Когда её рука оказалась в гипсе, к Ольге подобралась тихая истерика. Если бы к тому времени Саша не уснула, сладко посапывая, то Оля рассмеялась бы в голос.

А что! Достойное завершение дня.

И главное! Нет, чтобы сломать левую руку. Надо такому случиться, чтобы пострадала именно ведущая правая рука.

И как Оля будет обслуживать себя?

Как она будет обслуживать Сашу…

Голова готова была взорваться от негативных мыслей, от терзающих душу вопросов, на которых у девушки не находилось ни одного вопроса.

Оля не заметила, как уснула. Утром возникло ощущение, что ей что-то вкололи, чтобы она поспала. Потому что в кроватке Саши она увидела бутылочку со смесью. Значит, приходила детская медсестра и покормила дочку.

Оля и не слышала.

От взгляда на роднульку сердце Оли разрывалось от тревоги и неопределенности. На глазах то и дело наворачивались слезы, но девушка держалась из последних сил. Жалеть себя — не время. Потом придут дни, когда она даст себе возможность порыдать всласть. А может, и не даст.

Первый стыд Оля испытала, когда медсестричка ей предложила помощь в мытье головы.

— Давайте по-быстрому, пока ваш карапуз спит.

Сначала Оля хотела отказаться. Потом мысленно махнула рукой. Когда ещё представится возможность помыть нормально волосы? Да ещё учитывая то, что у неё сотрясение.

Беспомощность накатила именно в ванной.

— Гипс мочить нежелательно, — между тем деловито вещала медсестра. — Повязка со временем просохнет, но внутренний слой ткани будет влажным долгое время. Это может вызвать раздражение кожи. Плюс лонгета может изменить форму, и фиксация перестанет быть надежной. Поэтому поберегите гипс от воды.

— Я вас поняла, — дрогнувшим голосом отозвалась Оля, а у самой в голосе мысли только о Саше.

Как она теперь будет справляться с дочкой? Та постоянно висла на руках, немного посидит в коляске и начинает елозить, капризничать. Маме таскать тяжести нельзя.

Виталик… Про него она мысли гнала прочь. Нет его больше в её жизни! Вернее, в их.

Можно обратиться к Марине Викторовне. С кем, с кем, а со свекровью Оле повезло. Умная, добрая женщина, видящая всё, что надо. И не надо — тоже.

Но звонить ей сейчас было стыдно.

Не готова она разговору с ней.

Оля не исключала, что Марина Викторовна уже в курсе и звонила ей. Хотя и сомнительно. Виталик предпочтет пока отмолчаться. Он не любил признавать себя неправым, а то, что произошло…

Сушить волосы Оля отказалась, хотя ей показали, где находится фен. Смотря на серебристый прибор, Оля не знала, смеяться ей или плакать. Мало того, что в больнице — нет, в госпитале! — у неё при палате душевая, так ещё и фен имеется.

Дальше — хуже.

Проснулась Саша. Оля кое-как ей помогла взобраться на кровать и устроиться у себя на коленях. Дочка сначала не поняла, почему мама отказывается брать её на руки. Белый предмет на руке матери заинтересовал малышку, и она что-то быстро-быстро заговорила на своем тарабарском, потрогала, пощупала, потом попыталась «взять» на единственный зуб. Оля ловко перехватила дочку и потянула на себя.

— Как-то так теперь, роднульник. Мы же справимся с тобой, моя хорошая? Правда?

— Да! — отважно заявила её девочка, принимаясь за еду.

Оле нравилось кормить, и в ближайшие месяцы она не планировала прекращать. Многие женщины отказывались от грудного кормления по явным причинам. Мол, грудь испортится, появятся растяжки. Оле повезло — за время беременности и после рождения Сашеньки грудь максимум увеличилась на полразмера. Она даже бюстгальтеры не меняла. Ни одной растяжки тоже не появилось.

Грудь у Оли была большой и упругой. Крепкая «четверочка», которая ей самой была по душе. Не сказать, чтобы девушка ей гордилась, но в душе появлялось тепло и удовлетворение, когда ловила мужские взгляды на ней.

Раньше… Потом случилась любовь, Виталик, рождение Саши. И грудь плавно переросла в «титю». Сейчас Оля не воспринимала её, как женское достоинство.

Ровно до того момента, пока не увидела, как на неё смотрит Громов.

Она не то чтобы не ждала его появления утром. Понимала, что виновник аварии появится в палате и начнет договариваться. Оля накручивала себя сознательно. Ей необходимо было выплеснуть весь негатив, что накопился за последние сутки. Он плескался в ней, выжигая изнутри.

По-хорошему, ей бы поплакать… Но нельзя. Саша испугается, да и головные боли нашептывали, что Ольге следует быть осторожнее.

Мужской взгляд, обращенный на её грудь, сбил Олю с настроя.

Громов смотрел так… плотоядно, что ли. Прости Господи, но другой ассоциации не возникло. Её «четверка» всегда привлекала внимание, чего уж тут греха таить. Учитывая, что природа наделила Олю фигурой песочных часов. Причем очень ярко выраженных. Большая грудь, тонкая талия, крутые бедра. Три в одном. У Оли всегда имелся небольшой лишний вес, но она научилась его маскировать утягивающим комфортным бельем.

А судя по тому, как стремительно развивалась мода на бодипозитив и пышек, её фигура невольно оказывалась в центре внимания. Оля к происходящему относилась ровно, подчеркивала достоинства, прятала недостатки. Иногда раздражало, что мужчины видят только её фигуру, как они говорили — «пышные формы», и им откровенно плевать, что Оля из себя представляла дальше.

Виталик тоже так думал. Только она, дура, окрыленная любовью, предпочитала закрывать глаза. Всё видела, замечала, но мирилась. Спрашивается, почему, для чего? Вопросы, относящиеся к разряду риторических.

О том, что у неё всё-таки не «тити», а грудь, Ольга мгновенно вспомнила, увидев Громова.

Тот задержался на несколько секунд.

Этого хватило.

У Ольги по позвоночнику побежали мурашки. Слишком много мужского было во взгляде Громова.

Назойливый внутренний голос, ехидный, зачастую злой, пробуждающийся в самые ненужные моменты, когда эмоциональные качели раскачивались и без того с удвоенной силой, сладко пропел, что Виталик в лучшие времена никогда не смотрел на грудь Оли с таким выраженным вожделением.

И в принципе на неё не смотрел.

Мужчина прошел в палату, чувствуя себя тут на правах хозяина.

Оля рассчитывала, что ей дадут высказаться. Дали. Толку-то?

Мужчина давил на Олю одним присутствием. От него шла сумасшедшая, подавляющая энергетика. А когда он потянулся к Сашеньке, девушка готова была вцепиться в него ногтями, рвать и кусаться.

Оля не узнавала себя. Откуда в ней взялось столько негатива? Она относила себя к положительным персонажам.

Но этот Громов… Он изначально вызывал в ней сильнейший диссонанс. А когда разложил по полочкам, как и что вчера произошло, Ольга и вовсе почувствовала себя полным ничтожеством.

В горле образовался ком. Ни вдохнуть ни выдохнуть.

Правильно говорят, что неприятности не приходят поодиночке. Если уж кого-то решили «полюбить», то займутся плотничком.

Частично отсрочке её «казни» поспособствовала та самая медсестра, которая к ней заглядывала утром. Правда, теперь её поведение изменилось.

— Кто спрашивает? — по-деловому и четко бросил в ответ Петр.

— Там… на ресепшене, — снова расплывчато ответила медсестра. Лена, кажется. Оля читала её имя на бейджике, но в памяти отложилось нечетко.

Петр что-то негромко бросил, очень сильно смахивающее на «могучий и русский», после чего посмотрел на Ольгу.

— Мы не договорили.

Та поспешно кивнула.

Она на все согласится, лишь бы он сейчас ушел!

Ей вздохнуть надо… Понимаете?

И от него в том числе.

Петр направился к двери, видимо, посчитав, что его слов для Ольги достаточно. Когда мужчина проходил мимо, медсестричка перестала дышать и выдохнула, только когда он прикрыл за собой дверь.

— Вы как, Ольга?

— Нормально, — по привычке отозвалась девушка и автоматически добавила: — Наверное…

Медсестра замялась.

— Вам что-то надо? Пожелания какие-то? Скоро начнется обход.

Оля осторожно покачала головой, стараясь избегать резких движений.

— Тогда я оставлю вас. Чуть позже принесу смесь и пюрешки для вашей малютки.

У Ольги снова заныло сердце. Как же, оказывается, мало надо человеку, чтобы потонуть в новых ощущениях, — элементарная человеческая забота и только.

— Вас Лена зовут, правильно? Извините, с утра не запомнила, сейчас на расстоянии не вижу, — начала Оля, всё же задерживая медсестру.

— Да, Лена, все правильно.

— Леночка, спасибо вам большое. Я… Господи, у меня даже слов нет…

— Да вы что, Ольга, — испугалась медсестра, заметив, как девушка заплакала, зажимая рот ладонью. — Для слез и расстройства нет причин. И вы, и ваша дочка в надежных руках. Григорий Маркович дал дополнительные распоряжения, сегодня возьмут ещё некоторые анализы. Не переживайте вы так. Всё будет хорошо! И Петр Михайлович…

Девушка резко втянула в себя воздух, снова покраснев, чем вызвала невольную улыбку у Оли.

— А что Петр Михайлович? — вопрос у последней сорвался с губ самопроизвольно. Она не хотела про него спрашивать. Так получилось.

— Ну-у, — медсестра замялась. — Он тоже… немного поспособствовал. Вы понимаете.

— Нет. Не понимаю. Честно.

Лена с неприкрытым удивлением уставилась на Олю, а у той неприятный холодок снова прошелся по спине.

— Я его не знаю, — пострадавшая девушка решила объясниться. Ей нужна конкретика. Хоть какая-то и хоть от кого-то. Иначе она сойдет с ума. Или наворотит ещё больших дел, что в её положении недопустимо. — Мы вчера случайно познакомились… Авария и…

О том, кто виноват и что конкретно произошло, Оля благополучно промолчала. Не стоит откровенничать.

— Вчера? О, тогда вам вдвойне, Ольга, повезло.

У той едва с языка не слетело ироничное «правда?», но девушка вовремя его прикусила.

— Наверное…

— Не «наверное», а точно. Петр Михайлович у нас, конечно, не завсегдашний гость, и это хорошо. Но бывает. И частенько. Правда, в основном он наведывается к Григорию Марковичу, хлопочет за своих. А теперь ему и хлопотать не надо… Звонка одного достаточно.

Если Оля рассчитывала прояснить ситуацию, то сильно заблуждалась.

Запуталась основательнее.

— Лена, а можно, пожалуйста, пояснить. Вы только не подумайте, что я за спиной Петра Михайловича что-то выпытываю, я просто хочу понять, кто он и… прочее. Лена, надеюсь, вы меня понимаете. Это военный госпиталь, правильно же?

— Правильно, — Лена снова отозвалась доброй улыбкой. — Петр Михайлович офицер.

— Угу.

— И ваше с ним знакомство совпало со значимым событием в его жизни.

— Новое назначение? — догадалась Оля.

Значит, она была права, когда предположила, что он майор или подпол. Понятно, почему ходит борзый.

— Генерала получил на днях. Его и сейчас пригласили к телефону, потому что кто-то важный жаждет его поздравить. И тут его нашли, представляете?

Оля не представляла.

Пол поплыл у неё перед глазами.

— Генерала? — выдохнула она внезапно онемевшим языком.

— Да. Такой молодой и уже генерал. Вы тоже не подумайте, что я сплетничаю. Петр Михайлович видный мужчина, тут многие девочки на него облизываются и глазки строят. Понятное дело, вдовец, свободный, харизматичный. Опять же, состоятельный, при власти. Все мы стремимся к лучшей жизни. Я, если честно, при нем робею. Ничего не могу с собой поделать. Вы, Ольга, возможно, и сами заметили. Вижу его и говорить толком не могу. В нем столько мужского, что аж дрожь пробирает. А один раз я видела, как он лично бойца сюда доставлял с вертолета… Никогда бы не подумала, что люди при власти настолько могут печься о своих младших сослуживцах. Как-то так.

— Да, — протянула Оля, — как-то так.

— Но вы не подумайте, я на него не претендую. Не того я поля ягода. Мне комфортно с другими мужчинами.

— Лена, вы что, я ничего и не думаю. Я…

Девушка замолчала, облизнув пересохшие губы.

Медсестричка пожала плечами.

— Наверное, я всё-таки лишнее сболтнула.

— Нет… Нет, наоборот, спасибо.

Оля подошла к кровати и присела на край, чтобы видеть дочку.

Генерал, значит…

глава 8

Для Ольги весь день прошел, как в тумане. Она металась по палате, возвращалась на кровать, едва не падая от бессилия и постоянной слабости. Лежать тоже не могла.

Узнала и то, что тот сердитый мужчина, который её едва ли не с матюгами вчера выдворял из машины, — главврач. С ума сойти. Эту фразу за день Оля повторяла постоянно.

Ей вернули вещи, документы. Извинились, что не сразу. У Ольги возникли подозрения, что некто попросил придержать её вещи. Телефон она долго вертела в руках. Экран оповещал, что были пропущенные вызовы. Вопрос: от кого?

Оказалось, один от мамы. И всё.

Ни Виталя, ни Марина Викторовна не звонили.

Оля отписалась матери, что у неё всё хорошо, Саша спит, и предложила созвониться вечером, сославшись на то, что устала после дороги. Мама согласилась.

Оля не представляла, как будет сообщать матери новости. Но и не сообщить тоже не может. Ехать-то ей некуда больше, кроме как к маме. Черт…

Мама, конечно, примет и поддержит. В том, что поддержит, Оля не сомневалась. Вопрос в другом: как они жить будут? Оля не собиралась её обременять, даже с учетом того, что у неё сломана рука.

Обязательно что-нибудь придумает. Наверное… В конце концов, подаст на алименты. Если потребуется — направит на тест ДНК.

Справится.

У неё нет другого выбора.

После обеденного сна возникла новая задача, которая встряхнула Ольгу настолько, что та вылетела из палаты. Уйти далеко она не могла — Саша спала. И девушке крупно повезло, потому что мимо её палаты как раз проходил Григорий Маркович. Увидев Олю, тот остановился и демонстративно вскинул брови кверху.

— Голубушка, и куда это мы так резво направляемся?

Кровь прильнула к лицу Ольги.

— Григорий Маркович, — она надеялась, что правильно запомнила имя хирурга, — вы мне можете уделить две минуты? Я понимаю, вы очень заняты. Пожалуйста, две минуты. Больше я вас не задержку.

Мужчина усмехнулся по-доброму.

— Ольга, в палату кыш. И задавайте ваши срочные вопросы. Волнения вам ни к чему. Чего так разволновались, спрашивается?

Мужчина едва ли не втолкнул её назад в комнату. Сразу же осмотрел палату, увидел, что Саша спит, и кивком головы распорядился: говори.

— Чего шумим?

Оля несколько раз порывисто втянула в себя воздух и затараторила, преодолевая стеснение:

— Григорий Маркович, это военный госпиталь. Мой полис медицинского страхования не покрывает расходы в вашем учреждении. То есть за все, что тут…

— Тихо.

Одуров вскинул ладонь ребром, останавливая её словопоток. У Ольги распахнулись глаза от неожиданности. Она заморгала, уставившись на жилистую, загорелую руку хирурга.

— Чего мельтешим, Ольга?

— А как же не волноваться… Я не потяну…

— Ой, вот чем забита ваша хорошенькая головка, Ольга? Вот о чем вы сейчас беспокоитесь?

— Вы не можете говорить серьезно. Я знаю расценки в частных клиниках и…

Она замолчала, натолкнувшись на снисходительный взгляд врача. Тот смотрел на неё, как на нерадивое дитя.

И молчал.

— Что? — не выдержала Оля, не замечая, как от волнения начала комкать здоровой рукой больничный халат, кстати, не имеющий ничего общего с теми фланелевыми застиранными, затасканными халатами, что выдают в муниципальных больничках.

— Голубушка, вас привез товарищ Громов. Ничего вы платить не будете, успокойтесь уже.

— Не могу. У меня дебет с кредитом не сходятся, — честно призналась она, готовая снова расплакаться от бессилия.

Врач осуждающе покачал головой.

— Не о том думаете. Честно. У вас сотрясение, перелом. Дочку вашу ещё дообследуем. Вы в курсе её проблем?

— Да, — подтвердила Оля.

— Завтра встретимся у меня в кабинете. Вас позовут. Пока ждем анализов. И! — он вскинул указательный палец кверху. — Какое главное правило любой больницы? Частной, муниципальной, военной? Постельный режим и меньше волнений, суеты. Поэтому марш в кровать отдыхать.

Слова главврача должны были успокоить Ольгу. На деле получилось с точностью наоборот.

Она кивнула, понимая, что задерживать Григория Марковича более нет необходимости.

— Ещё один момент… Пожалуйста. Вы не можете мне дать телефон Петра Михайловича? Мне надо с ним связаться. Правда. Знаю, это некрасиво спрашивать его номер у других людей, но… Он заходил утром, разговора не получилось и…

Оля оборвала себя. Сегодня весь день говорит обрывками, не в состоянии до конца сформулировать мысль. Хотя нет! Стоит вспомнить, как она выступала перед Громовым. Целую речь толкнула.

— Так, понятно, — мужчина задумался. — Ольга, давайте я ему сообщу, что вы с ним хотите связаться.

— Спасибо. Буду благодарна.

И правда, чего это она? Простая смертная телефон настоящего генерала осмелилась попросить? Ещё потом названивать, навязываться будет!

Одуров взялся за дверную ручку, остановился, обернулся и хитро прищурился. По-мальчишечьи озорно, точно задумал какую- то пакость. Или веселье.

— А хотя знаете что, голубушка. Записывайте.

Оля записала.

Звонить Громову она не собиралась. Элементарно не представляла, как можно взять и позвонить человеку, который занимает столь высокий пост. С ней случился ступор, из которого девушка никак не могла себя выдернуть. Ругала, обзывала слабачкой. Говорила, что она, прежде всего, отстаивает свои интересы. И сразу же наталкивалась на внутренний голос, который сегодня не на шутку активировался и страстно вопрошал: что она там собралась отстаивать? Свою причастность к ДТП? Ещё поинтересуйся, дура, на какой машине ехал товарищ генерал и покроет ли твоя страховка нанесенный ущерб.

Гелендваген. Гелик — в простонародье.

У Оли не возникало сомнений, что машина личная, принадлежит Громову, никакая та не служебная. Опять же, не надо даже загугливать и связываться со страховой, чтобы понимать, что та ничего не покроет, и если Громов докажет, что Ольга причастна к аварии…

Удостоверившись, что Саша по-прежнему спит, обняв новую игрушку в виде замысловатого зверька, с которой отказалась расставаться даже во время кормления, Оля вернулась на кровать. Легла и прикрыла глаза. Ей бы тоже не помешало отдохнуть, пока её хулиганка спит.

Сна не было, и неудивительно.

Оля взяла телефон, повертела его в руках.

И едва не выронила, когда увидела, как на экране на беззвучном режиме пошел вызов с номера, который она вбила в телефонную книжку пару минут назад.

Оля облизнула губы и нажала на «принять вызов».

— Да? — осторожно и стараясь говорить максимально тихо, но не шепотом, ответила она.

— Ольга, это Громов, — четко и по-деловому проговорил мужчина. Голос его звучал добро и собранно.

— Здравствуйте ещё раз, — Оля выпрямила спину, пытаясь сесть удобнее, и поморщилась от прострелившей в плече боли.

— Ты как?

Этого вопроса она не ожидала.

— Относительно нормально.

А что она могла ещё ответить? Что в панике? В отчаянии? Что влипла по самое не балуй? Что у неё голова трещит не от травмы, а от мыслей?

— Ответ, конечно, так себе. Мы не договорили, Оль. Я заеду к тебе после восьми.

Он не спрашивал. Он ставил перед фактом.

— Хорошо, — ответила Оля и нажала дрогнувшей рукой на красную телефонную трубку, завершая разговор.

На большее её не хватило.

Сразу же пошел ещё один вызов.

На этот раз звонил Виталя. Его фото на экране оказалось последней каплей, Оля расплакалась. Зажала рот рукой, беззвучно всхлипывая. Каждый всхлип отдавался в затылке, вызывая тошноту и головокружение. Но остановиться она не могла. Смотрела на фото человека, которого любила, и боль расцветала в груди с новой силой.

Даже если Оля ответит и расскажет, что с ней случилось, он, может, и поможет. Всё-таки Виталя не мерзавец. Просто… такой, какой есть. Обычный мужчина, решивший в какой-то момент, что брак и серьезные отношения — это не его. Что он поспешил, не нагулялся. А ребенок… Ну, что ребенок. Он уже есть. Тем более какой-то «проблемный», слишком часто болеющий. Оно ему надо? Молодому, здоровому мужику с явными, недавно открывшимися перспективами карьерного роста? Виталик сразу сказал: будет много командировок. И недобро посмотрел на Олю.

Это перед её поездкой к маме. Неделю назад разговор состоялся. Оля обиделась и попросила передышку. На «подумать».

Виталик возражать не стал.

Теперь понятно, почему его не покоробило от её «подумать над тем, что между нами происходит». Он-то уже подумал.

Тогда какого черта сейчас названивает?!

Оля не выдержала и вырубила телефон, в раздражении швырнув его подальше на кровать. С Виталей она не хотела разговаривать. Слушать оправдательный бред? Ей оно надо? Тем более после того, как он вчера на неё поднял руку.

Никогда раньше Виталя её не бил. Никогда. Оля не смогла бы жить с человеком, который поднял на неё руку. А это словно с цепи сорвался. Чуть позже Оля увидит и стеклянный взгляд и расфокусированность. Уже в дороге поймет, что Виталик, скорее всего, что-то покурил, да он и раньше, до рождения Сашульки, баловался, но потом прекратил.

И вот… снова.

А ещё Оля застала его с другой женщиной. В самый разгар веселья.

Банальнее не придумаешь. Жена, пусть и гражданская, возвращается домой раньше на сутки и застает мужа в объятиях любовницы.

Шалавы, как кричал Виталя на весь подъезд, когда несся в одних трусах за Олей по подъезду. Шалавой он назвал не Ольгу, а девицу, с которой кувыркался и которая знатно его объезжала в тот момент, когда гражданская жена открывала дверь, неприятно пораженная громкой музыкой. Хорошо, что Саша не спала у неё на руках, а то бы разбудили девочку.

Оля, увидев картину измены, почти не удивилась. Видимо, на подсознательном уровне она готовилась, что рано или поздно столкнется с чем-то подобным. Но ещё на что-то надеялась.

— Ты дура! Идиотка! На что ты рассчитываешь? С больной матерью и ребенком? Охренела совсем! Быстро зашла в хату, там поговорим!

Кажется, Виталик даже не осознавал, что кричит на весь пролет.

Оля, прижимая уже плачущую Сашу к груди, интуитивно огрызнулась:

— Да пошел ты…

— Ах ты, сука… Я тебе сейчас пойду!

Схватил её за плечо, развернул, а потом, игнорируя Сашу и задев ту локтем, припечатал Ольгу головой в стену. И в довершении ещё второй раз, скулой.

Отчаянный крик Саши отрезвил его. Мужчина сделал шаг назад, в его глазах промелькнуло нечто, напоминающее осознанность. Потом Виталя посмотрел на руки, что затряслись, как у конченного пьяницы или убийцы, и перевел взгляд на Ольгу.

— Малыш, я…

Его голос резко изменился, из него ушла агрессия, появились просящие нотки. Наркотическое марево отступало. На лице Виталика отразились испуг и осознание того, что произошло.

Оля тоже не сразу осознала, что случилось. Что её, пусть и не идеальная жизнь, только что разлетелась на множество осколков, собрать которые оказалось нереально. Если до этого вечера она закрывала глаза на многое, в том числе и на то, что Виталик не спешил с официальным браком. Она, кстати, не настаивала. Беременность была незапланированной. Виталик аборт делать не предлагал, сразу сказал, что будем рожать и воспитывать.

Он не был отрицательным героем.

До вчерашнего вечера.

Остаток дня прошел в тревоге. Оля поиграла с Сашей, та раскапризничалась, всё куда-то рвалась. Ближе к пяти Оля не выдержала, усталость взяла своё. Покормив дочь и заметив, что та уснула прямо на кровати, девушка тоже поддалась усталости и прикрыла глаза. Обычно Ольга спала чутко. Когда в доме маленький ребенок, мамочки редко проваливаются в сновидения настолько, чтобы не слышать, что происходит вокруг.

Ольга не услышала.

Проснулась от странного ощущения. Учитывая, что реальность не сразу оказалась доступна для Ольги, девушка неспешно открыла глаза, поморщившись, что как-то странно у неё не двигается правая рука. Да и в целом было что-то не то.

Рядом не было Саши. А та засыпала с ней!

Ольга подорвалась, вскрикнув, подхлестываемая волной паники и дезориентации, за которой последовало облегчение с примесью накатывающего раздражения.

Петр Громов наблюдал, как медсестра Лена собирает Сашу. При этом Саша, которая постоянно капризничала при одевании, что-то активно говорила на своем языке, попивая смесь из бутылочки.

— Что тут происходит? — с лихорадочно заходящимся сердцем спросила Оля.

Она видела, что происходит, но не могла не задать вопрос!

Если Лена засуетилась, покраснела, то мужчина выглядел совершенно спокойным.

— Ты спала, Ольга. Саша попросилась на улицу. Лена согласилась с ней погулять.

— Прямо так и просилась? — девушка вспыхнула, точно зажженная спичка, поспешно вставая.

Этого делать не стоило. Перед глазами снова замелькали мушки, и закружился «вертолет».

— Ольга, если вы против, я…

Оля вскинула руку вперед, обрывая зардевшуюся Лену и пытаясь сориентироваться в происходящем.

Не военный госпиталь, а санаторий какой-то! Любая прихоть, любой каприз.

— На улице холодно, — наконец, проговорила Оля, не смотря на Петра. Когда тот вошел? Почему она не слышала? Почему она вообще ничего не слышала?

— Мы в саду погуляем. Он надежно защищен от ветра и…

Саша захныкала, потянув руку к двери.

— Меня надо было спросить, — недовольно проговорила Оля, сводя полы халата на груди. Она это сделала по инерции, помня, что заснула сразу после кормления и может выглядеть не особо приглядно.

Интересно, что успел снова увидеть Громов?

В конечном итоге Саша ушла гулять с Леной. Оля встала, проверила, как одели Сашеньку. Было откровенно не по себе. И то, что отпускала Сашу по факту с малознакомой девушкой, и то, что без ведома Ольги распорядились. Плюс в какой-то момент она пожалела, что сорвалась на Лене. Уже около двери Оля задержала медсестру и негромко поблагодарила её, извинившись.

— Я всё понимаю. Отдыхайте.

Как же… Отдохнешь тут!

Оля дождалась, когда за девочками закроется дверь, и лишь тогда повернулась к Громову. Тот стоял у окна, уперевшись поясницей в подоконник. Мужчина скрестил руки на груди и выжидающе наблюдал за происходящим.

Хозяин положения, мать его эти! Оля редко ругалась матом, но сейчас ей хотелось на нем разговаривать!

Не так она рассчитывала начать вечер и повторный разговор с… генералом.

— Не делайте так больше, — глухо выдохнула девушка, не зная, куда себя деть.

Громов снова на неё смотрел.

По-мужски.

— Как?

— Не стоит распоряжаться судьбой Саши за моей спиной.

— Громкое заявление, — в голосе мужчины проскользнула неприкрытая ирония, от которой Оля поморщилась.

Теперь ей понятно, откуда в нем взялись снисходительность в общении и превосходство. Он, наверное, знатно посмеялся, когда она утром рассыпалась в обвинениях и назвала его майором?

Громов уже утром знал, что при любом раскладе ему ничего не будет. Даже протокола не заведут.

— Петр Михайлович, вам же, наверное, не нравится, когда вашим детям посторонние люди говорят, что делать, — она старалась сохранить видимое спокойствие, хотя внутри неё продолжал бушевать ураган.

Что говорила Лена про Громова? Завидный жених? Медперсонал пускал слюни в его сторону? Да и другие жидкости, надо полагать, тоже выделялись активно.

У Ольги же, кроме холодной испарины, никакие другие физиологические процессы в отношении Громова не проявлялись. Может, он и видный мужик, чувствовались в нем порода и прочая стать. И наверняка есть женщины, которые приходят в восторг, видя рядом с собой подобного мужчину?

Оле становилось не по себе.

Слишком давящая аура от него исходила.

Такой привык прогибать. И, чего греха таить, нагибать.

— У меня нет детей, Оль, — по-простому, точно они давние знакомые, ответил он.

На лице Громова не дрогнул ни один мускул.

Вроде взрослый мужик, и нет детей… Не может иметь? Не хотел? Жена не могла забеременеть? Что… Женщины — интересные создания. Услышали информацию, и в голове сразу десятки вопросов. А уж когда касается материнства и детей — подавно.

Оля не продолжила тему. Она могла сказать, чтобы в таком случае он не смел даже дуть в сторону Сашеньки, но благоразумно промолчала.

Ругаться с ним заново не входило в её планы.

Неприятна была сама ситуация, в которую она попала. Вроде ничего не просила, а получилось, что Ольга попала в некую зависимость от Громова. Тот ловко подвел её под некие обязательства перед собой.

— Вы хотели продолжить разговор, — молодая женщина поднесла руку к горлу и откашлялась.

Мужчина проследил за её манипуляциями, чем снова вызвал волну негатива и странного волнения в груди. Более того, грудь заныла, соски напряглись.

— Может, присядешь? Ты бледная.

Куда тут присаживаться? На кровать? На кресло, к которому он стоит опасно близко?

Единственным безопасным островком выступал небольшой столик с задвинутым стулом. К нему Оля и направилась. Ноги, и правда, плохо держали, строить из себя героиню ни к чему.

Пока она шла, товарищ генерал продолжил за ней наблюдать. Ему настолько интересно её рассматривать? Или Ольга настолько отвыкла замечать мужские взгляды?

Мысленно усмехнулась: это она льстит себя. Краше в гроб кладут — про неё сегодняшнюю.

Громов тоже не остался стоять, опустился в кресло и, как утром, подался вперед, сплетая пальцы в замок на коленях.

— Вижу, настроение у тебя изменилось. Ругаться больше не будешь?

Несмотря на то, что палата была просторной, как случилось, что они оказались на довольно близком расстоянии друг от друга? Или у Оли восприятие исказилось? Как вариант. За время декрета она общалась из мужчин в основном только с Виталиком.

Но интуиция насторожилась. Голос у Громова иной стал. Обволакивающий.

— Не буду. Я за конструктивный диалог.

— Это хорошо.

Ей всё больше не нравилась его интонация. Было в ней нечто настораживающее. Схожее с гипнозом.

Или с мурлыканьем кота, что начал тонкую игру с мышкой.

— Наверное.

Оля никогда не замечала за собой ступора в общении с противоположным полом. Сейчас же тушевалась. Утром точно знала, кто виноват. И что следует говорить.

И как бы глупо и позорно ни звучало, Оля четко осознала, что ей мешает общению тот факт, кто перед ней. Не простой менеджер или, черт с ним, майор с особыми полномочиями и связями.

Генерал.

Наверное, где-то на уровне инстинктов у многих людей сидит предвзятое отношение к сильным мира сего. Хочется абстрагироваться и не думать про возможности этого человека, а не получается. Сразу себя ничтожной и мелкой ощущаешь. Думаешь, как тягаться в случае чего. Да никак. Просто никак и всё тут.

Так и Оля.

Ни позвонить, ни рассказать, ни посоветоваться ей не с кем.

Один на один она с генералом.

С этим хищным мужчиной с давящей аурой.

— Не «наверное», а точно. Итак, давай сразу к делу. С хороших новостей начну. Твою машину эвакуировали на станцию и уже шаманят. Но, по-хорошему, её пора в утиль.

На «утиль» Оля ничего не сказала. Даже мысленно себя похвалила за то, что недовольно не поджала губы и прочим не выказала недовольство от слов Громова. Она и без него знала, что её старенькая машиненка дышит на ладан. Они с Виталиком планировали купить ей новую. Угу, купят, конечно же. Деньги у него на карте лежат. А у неё так… по мелочи обычно.

— Спасибо, — выдавила она из себя.

— Перестань, — отмахнулся Громов. — Парни постараются привести её в рабочее состояние до вашей выписки.

— Петр Михайлович…

— Петр. Давай без лишних отчеств.

Ей не хотелось сужать расстояние между ними. Вся её сущность воспротивилась подобному раскладу.

Он хотя бы перестал на неё выжидающе смотреть! Вперил взгляд и не отводит никуда! Давит! И ведь прекрасно осознает это! У неё же дыхание сбивается, и хочется нырнуть под одеяло и спрятаться.

Только почему у Ольги возникло твердое ощущение, что если она сейчас нырнет под одеяло и не успеет вовремя подогнуть его полы под себя, то Громов к ней присоединится?

Видимо, она реально сильно приложилась головой, раз видит секс там, где его априори быть не может.

— Я так понимаю, вы не оформляли ДТП? — задала она вопрос, проигнорировав уточнение мужчины.

Не готова она к нему пока обращаться по имени! Тоже блажь и какой-то каприз, не поддающийся логическому объяснению.

Но что есть, то есть.

— Нет, — лениво ответил Петр, скупо улыбаясь. Или он губы искривил?

Ольга не знала и разбираться не хотела. Она прислушивалась к себе. Интуиция окончательно завопила, что Ольге следует бежать от этого мужчины куда подальше. Бежать, не оглядываясь. Виталя её предал, обидел, ударил, но девушка точно знала, что ей удастся собрать себя и жить дальше. Про Громова она даже думать в этом ключе не хотела.

Матерый волк. Вот он кто. А она перед ним пострадавшая овечка.

На которую он плотоядно облизывается.

Черт!

Она же побитая! Ненакрашенная! Непричесанная! Какого лешего ему от неё надо?

— Значит, всё закончилось? — Оля нашла в себе силы продолжить диалог.

Ухмылка Громова стала ещё откровеннее.

— Почему же, Оля, всё только начинается.

Его фраза была настолько провокационно двоякой, что Ольга вспыхнула и хотела уже оборвать мужчину, поставить его на место. Вовремя тормознула. С чего она решила, что фраза имеет под собой двойное дно? Может, Оля всё придумала и видит то, чего нет на самом деле?

— Можно… поточнее.

— Можно. Про то, что произошло на дороге, думаю, мы разобрались и благополучно забыли. Ни к кому никаких претензий не имеем. По крайней мере, мы с тобой. — И снова ощущение двоякости, скользкости, шаткости. Оля невольно задышала глубже, опасаясь, что сорвется и потребует прекратить начавшуюся игру. — Дальше… Тебе следует подлечиться. Саше — тоже.

Он говорил настолько спокойно, настолько самоуверенно, что у него и в мыслях не было, что сейчас Оля начнет сопротивляться! Правильно, он же ей, неразумной, дал целый день на «подумать». На «узнать», кто есть кто в этой ситуации!

И она узнала!

Тогда почему тошнота подкралась к самому горлу?

— А вам не кажется, Петр, — начала Оля, сбиваясь с дыхания и вздергивая в знак протеста подбородок кверху, — что я вам слишком много, получается, должна? За эвакуацию, за ремонт, за пребывание здесь? Я уточняла, хотя и без уточнений понятно, что мой страховой полис не распространяется на военный госпиталь. Как и полис Саши! Плюс — отдельная палата. Слишком много набегает… Петр Михайлович!

Не смогла она не ввернуть напоследок колкость!

Вот хоть что с ней делайте.

Если рассчитывала, что Громов разозлится или сменит тон, выражение лица, то сильно заблуждалась.

— Ты мне абсолютно ничего не должна, Оль. Я заинтересован в тебе, как в женщине. Какие тут могут быть долги. Скорее, покровительство и внимание.

глава 9

— Мам, как-то так.

Тишина на другом конце настораживала.

— Мам…

— Всё хорошо, детка.

Какое хорошо… «Детка» с этим утверждением была не согласна, но вслух озвучивать не намеревалась.

Нечего расстраивать и пугать маму.

Расстроить, конечно, не получилось. Оля не привыкла врать любимому человеку, которому безоговорочно доверяла. Мама воспитывала её одна. Папа погиб, когда Оле было четыре года. Мутная история. Как сказали матери, он нарушил основы техбезопасности, металлическая балка упала ему на голову, проломив череп. Но когда мама начала расспрашивать у коллег отца, что именно произошло, к дому подъехали два джипа с тонированными стеклами и замазанными грязью номерами.

Мама больше ни о чем не расспрашивала, помня о том, что в кровати — слава Богу, своей, не ипотечной, — спит маленькая дочь. У Натальи Николаевны резко подскочил уровень сахара в крови, диагностировали сахарный диабет. А потом начались проблемы с легкими.

Наталья Николаевна работала на износ. Сначала в магазине, потом шла мыть полы в парикмахерской, что находилась неподалеку от их дома. Обычная история выживания женщины с ребенком. Замуж она больше не пошла. Как говорила потом Оле, «толковых ухажеров не нашлось, а кобелям женатым нечего в их доме делать».

Здоровье мамы резко пошатнулось, когда Ольга уехала из дома, поступив в институт. Прозвучал страшный диагноз: легочная дисплазия.

Первое время Оля не могла прийти в себя от шока. Читала информацию, пытаясь понять, куда двигаться дальше. Не всегда получалось. Всё упиралось в деньги. В них всегда всё упиралось.

Но ничего, как-то получалось выбивать квоты, лечиться. Поэтому Оля давно для себя решила: с личными проблемами будет справляться сама, маму расстраиваться нельзя.

Та порадовалась, когда Оля познакомилась с Виталиком. Когда родилась Сашка — воспрянула духом, приободрилась. И первая заметила, что между дочерью и зятем что-то меняется. Постоянно спрашивала, всё ли у них в порядке.

Материнское сердце не обманешь.

— Ты сейчас где? Почему не приехала ко мне?

— Тебе в больницу пятнадцатого. Вот и приеду.

— Ты мне чего-то не договариваешь.

— Мам, я тебе сказала главное. Я ушла от Виталика.

— А сейчас ты где? — снова повторила она вопрос.

— На сутки сняла номер в гостинице. Дальше буду смотреть. Дом сниму или квартиру.

— Не дури, Оль. Давай, дуй ко мне, жду.

— Нет, мам. Я должна побыть одна. Хотя бы недельку. Знаю, тебе это не по душе, но мне так будет лучше. Правда, мам.

— Деньги есть? — после небольшой паузы спросила Наталья Николаевна.

— Есть.

— Точно?

— Точно.

Деньги были: немного налички, плюс на карте. Ещё была кредитка, правда, даже не активированная, и Ольга не была уверена, что она продолжает действовать.

— А вещи?..

— Я не успела разобрать вещи.

Угу, и они теперь находятся в багажнике машины, которая в свою очередь стоит на непонятной станции.

Весело, чего уж.

Даже Сашу толком переодеть не во что. Памперсы выдавали и много.

Вообще всего было чересчур… много.

Перед сном к ней снова заходил главврач и долго расспрашивал о здоровье всех членов семьи.

— Саша часто болеет, да?

— Да, — с горечью призналась Оля, отводя взгляд. — Я беременной переболела «короной», и вот результат.

— Голубушка, смотрю я на тебя и поражаюсь. Красивая ты женщина, но насколько же… хм…

— Глупая?

— Я такого не говорил, — хмыкнул Григорий Маркович.

— Я и сама сейчас себя такой ощущаю. Честно. Саша болеет раз в месяц стабильно. Простудные заболевания — наше всё.

— У неё слабые легкие. Что говорит педиатр?

— Да ничего. Наблюдаться…

— Понятно.

— Григорий Маркович…

— Наблюдаться — само собой.

Мужчина поднялся, продолжая хмуриться.

— Когда вы нас отпустите? — Ольга вскочила за ним следом, бросая тревожный взгляд на спящую дочку.

Та после вечерней прогулки уснула быстро. Покушала, зевнула и прикрыла глазки, довольно засопев.

Правильно, пусть спит.

— Я бы рекомендовал не спешить. Но что-то мне подсказывает, что вы спешите сбежать отсюда, голубушка. Воля ваша. Анализы готовы, рекомендации дам. Дальше вы сами с Петром Михайловичем думайте.

Конечно-конечно! Всенепременнейше! И только с Петром Михайловичем, будь он неладен!

Оля кое-как, матерясь и уже не стесняясь слез, справилась с гигиеническими процедурами. Одной рукой она может поднять Сашу, долго держать — нет.

Сашу она сразу же уложила на своей кровати, обложив подушками и одеялом.

Вернувшись из ванной, долго смотрела на спящую дочку.

Слабый ребенок… Так ей сказала перинатальная медсестра и одобряюще улыбнулась:

— И не таких выхаживали. Никаких патологий нет — это главное. Массаж, санаторно-курортное лечение, витаминчики там разные. Были бы деньги, а остальное…

Естественно, были бы деньги. Все свободные личные деньги Оля отправляла матери. Покупала лекарства, давала взятки. Виталик придерживался позиции, что семейный бюджет у каждого члена семьи должен быть свой. Никакого общего. Скидываемся на продукты, на коммуналку. Дальше по желанию уже сами.

Ольгу не особо устраивал подобный расклад. До декрета она работала в цветочном магазине администратором, зарабатывала неплохо, оплачивала съемную квартиру с ещё одной девочкой из того же магазина. Могла позволить себе элементарный уход, новую одежду. На машину старенькую накопила, правда, частично взяв в кредит. Всё, что оставалось, откладывала для мамы. Тут не обсуждалось.

Она и с Виталием познакомилась на работе. Он забежал купить букет, увидел Олю. И, как потом утверждал, это была любовь с первого взгляда. Он даже кредит ей погасил, правда, там было около семидесяти тысяч на момент их знакомства. Как девчонки с работы шутили: меньше, чем известный «гаджет с откусанным яблоком».

Виталику не понравилось, что Саша «слабенькая». Его раздражало, что она часто болела.

— Ты — мать, ты должна знать, как это исправить! В конце концов, ты кормишь её грудью! Разве ребенок на грудном вскармливании не меньше болеет? Почему она постоянно хнычет?

Один скандал… второй… третий…

Оля всё чаще начала отказывать Виталику в близости. Что-то и в ней изменилось. Она не могла понять, как можно считать своего ребенка чем-то обременяющим? Как?!

А теперь другой мужчина, которого она знает меньше суток, говорит, что готов позаботиться о ней и о Саше.

Спокойно так говорит. Как какой-то само собой разумеющийся факт.

Оля не верила в благородные порывы. Надо отдать должное товарищу генералу, он ими и не прикрывался. Четко сказал: покровительство. А что у нас подразумевается под покровительством? Правильно, содержание.

На содержанку Оля никак не тянула. Не тот характер. Не те жизненные принципы.

Тут и думать нечего.

Если Петр Громов к ней не имеет никаких претензий по ДТП и сам уже во всем разобрался, как она подозревала и с водителем фуры тоже, чего она переживает?

Не переживать не получалось.

Должна она ему… Как ни крути.

Оля не успела выключить телефон, оставив его на беззвучном режиме. Снова позвонил Виталя. У девушки возникло секундное колебание, сомнения. Может, ответить? Может, дать второй шанс?

И сразу же яростный протест заполонил душу.

Она себя не на помойке нашла! Терпеть побои и измены? Серьезно?

Ольга находилась на грани истерики. Виталик продолжал звонить. Она скинула вызов и быстро напечатала в мессенджере.

«Не звони».

Ответ пришел сразу же.

«Ответь мне».

«Нет».

Виталик что-то набирал, потом стирал и снова набирал.

«Я лоханулся, малыш. По полной. Давай поговорим? Ты где? Я приеду, скажи».

Оля некоторое время смотрела на экран телефона, кусая губы. Печатать левой рукой было жутко неудобно.

«Пришли мне деньги. Нам с Сашей на что-то надо жить эти дни. Я подаю на алименты».

И снова она видела бегающий по экрану карандашик.

Сначала пришло зачисление в тридцать одну тысячу. Оля удивилась. На самом деле она не рассчитывала, что Виталик ей что-то вообще переведет. В целом, неплохая сумма, она сможет на неё недолго прожить. Плюс есть личные накопления. В голове сразу закопошились мысли — что и как.

Пока не пришло новое сообщение от мужа:

«Больше на карте нет. Оль, не дури. Поговори со мной. Мы сможем найти компромисс. У нас дочь! Оль!»

«Вот именно — у нас дочь!»

Оля дернула правой рукой, телефон упал, поднимать его она не стала.

Следующий день облегчения не принес.

Наоборот, накатил новой реальностью, где Оля оказалась в очень стремном положении.

Надо выждать немного времени. Про побои Оля никому не расскажет — это лишнее. Хватит и измены. К своему здоровью она относилась вторично. Если бы не рука…

Ехать к маме сейчас нельзя. Три-четыре дня надо подождать. Здесь, в больнице, или всё же съехать? Если здесь, то для её небольшого бюджета — лучший вариант. Если отталкиваться от того, что, продолжая находиться в больничке, она ещё больше попадает в интересы Громова, то вариант не очень.

В обед принесли огромную корзину с фруктами и конфеты домашнего изготовления, при виде которых у Оли образовалась вязкая слюна во рту. К чему она не была равнодушна, так это к сладкому. Отсюда и неизменные лишние килограммы.

Отказываться от сладостей и фруктов Ольга не стала. Принесли — будет есть. Саше тоже кое-что перепало.

Сначала Оля хотела отмолчаться, но совесть не давала покоя, и девушка под вечер отправила сообщение Петру.

«Спасибо за фрукты и конфеты».

Пока она смотрела на телефон в ожидании ответа, снова разволновалась. Это неправильно. Нелогично.

Оно ей надо?

Не надо.

«Не за что».

Таков был короткий ответ мужчины.

И всё.

Оля успокоилась уже ночью, ближе к одиннадцати. Может быть, Громов протрезвел и решил, что погорячился? Что ему совершенно ни к чему возня с проблемной блондинкой?

Хорошо бы.

Чувствовала она себя неплохо. Головокружений почти не было. С правой сломанной рукой ситуация складывалась куда хуже.

Приятное известие неожиданно пришло от троюродной сестры, которая позвонила ближе к обеду.

— Вик, рада тебя слышать, — Оля не кривила душой.

— Я сразу к делу. До меня тут слухи кое-какие дошли…

— Да?

— Угу. Виталик звонил… С раннего утречка.

У Вики с Виталей отношения не заладились с первого взгляда. Такое бывает. Вроде бы люди только познакомились и ещё не успели сделать друг другу ничего плохого, а антипатия вспыхнула, и ничего поделать не могли. Причем оба в этом спокойно признавались. Друг другу, кстати, тоже. Задевали, но в пределах нормы.

— Что хотел? — вздохнула Оля.

— То и хотел, — фыркнула Вика. — Спрашивал, не гостишь ли ты у меня. Интересный вопрос, сестренка, не находишь?

Оля повторно вздохнула. На этот раз громче.

— И? Чего молчим?

— В двух словах не расскажешь.

— А мне спешить некуда! Вернее, как. У меня есть целый час, и я готова его тебе посвятить.

— Часа нет у меня, — Оля кинула взгляд на Сашу, которая пыталась раздеть Чиполлино и посмотреть, что скрыто под одеждой мягкой куклы.

— Можно лаконично.

— Если лаконично: я на днях вернулась от мамы домой, застала Виталика на голой девке, он сорвался, ударил меня, я прыгнула в машину, рванула в ночь непонятно куда, остановилась в неположенном месте, потому что Саша раскапризничалась и устроила знатный ор в салоне. Шел дождь. Моя машина, точнее аварийки на моей «старушке», оказались не в столь замечательном состоянии, и меня не заметила фура… Или генеральский гелик… Разбираться нет сил и возможности. По итогу: я со сломанной рукой и сотрясением мозга нахожусь в военном госпитале. Как-то так, Викуль.

— Оооохренеть.

— Угу.

— Ты сейчас не прикалываешься?

— Похоже, что я шучу?

— Стой! Я правильно поняла, что твой Виталик всё-таки оказался козлом, не зря у меня на него чуйка сработала сразу, а ещё по тебе проехался генеральский гелик? Стой-стой! Точно генеральский, мне не послышалось?

— Говорят, что да…

— В смысле «говорят»?

— Звезд не видела, документы не смотрела.

— А… ты где?

— Говорю же, в госпитале. Военном.

— Та-ак. Мне надо выпить. Кофе. Много кофе.

— Вик…

— Помолчите минутку, дорогая Ольга, я дойду до кухни и пока переварю всё то, что ты мне сейчас сообщила. Наталья Николаевна в курсе?

— В общих чертах. Только то, что я ушла от Виталика и где-то зависла. Про аварию и больницу я ничего не сказала.

В трубке послышались шаги и звуки открывающихся шкафчиков.

— Правильно и сделала, она и так, небось, расстроилась не знаю как. Хотя, знаешь… Мы все знали, что добром ваши отношения не закончатся!

— Вик…

— Что Вик? Да-да, твой Виталик не отрицательный герой! Вот ни разу! И на другую бабу при красотке-жене он полез из благородства душевного, а не потому, что у него яйца зачесались!

— Я не хочу про него говорить. Давай не будем? Пожалуйста. Он мне денег кинул на карту… Пытается загладить вину… Но на этом пока всё.

Вика что-то пробормотала неразборчивое и нецензурное.

— Черт с ним. Потом мне расскажешь. Ещё не хватало, чтобы ты сейчас из-за этого мудака мне разревелась. То есть вы в больнице вместе с моей лапочкой?

— Да. Но Саша, слава богу, не пострадала.

— Вот так новости… Не переварю никак… С машиной что?

— Понятия не имею. Нас перевернуло…

— Менты доставали?

— Нет.

Ольга замолчала, не зная, что дальше сказать.

— Та-ак. А кто? Только не говори, что сам генерал! Я прямо-таки вижу, как толстый, коротконогий мужик годков шестидесяти, кряхтя и сопя, тащит своё тельце к твоей «старушке».

У Ольги из горла вырвался смешок.

— Чё? Не коротконогий?

— Викуль, ты неповторима.

— Хм… Неужели из той редкой невиданной породы «красивых и здоровенных»? Генералы такими не бывают.

— А ты их много видела?

— Ни одного. И желанием не горю. Большая власть — большой гемор для обычных жителей.

Тут она была с Викой абсолютно солидарна.

— Ему около сорока. Метр восемьдесят минимум. Плечи — аршин. Лицо — «высеченное из камня». Высокие скулы, нос с горбинкой. Вроде бы шрамы имеются. Не помню. Точнее, не рассматривала настолько пристально.

В телефоне послышался наигранно-восхищенный свист.

— Сестренка, неужели такие в реале водятся?

— Я тоже не поверила. Решила, что он майор.

— По носу сразу мужику дала? — засмеялась Вика и отхлебнула кофе. — А его жена к тебе не наведывалась ещё? Если бы у меня был мужик генералом с такой внешностью, как ты описала, и сбил кралю с параметрами 90-60-90, я бы первым делом к тебе прискакала и рассказала бы за политику партии.

Оля откинулась на спинку кровати и прижала ноги к груди.

— Он вдовец…

— Ого.

Тишина на другом конце насторожила Олю. Вика всегда отличалась крайней эмоциональностью. Сначала говорила, потом думала. Но все знали, что она не со зла. Добрее человека Оля не встречала.

— Не огокай, пожалуйста, — более спокойно и тщательно выговаривая каждую букву, сказала Оля. — Мне не до смеха, честно.

— Да я и не смеюсь. Я думаю.

— Нечего тут и думать. Про аварию вопрос урегулирован, главное сейчас — вернуть машину. Её отогнали на станцию.

— Кто отогнал? Генерал?

Оля закатила глаза.

— Кажется, кого-то заклинило.

— Ещё бы… Настоящий генерал, даже не полковник! Вдовец и, судя по твоим описаниям, неплохой экземпляр. Как тут не заклинит.

— Вик, от таких, как он, бежать надо сломя голову.

— Думаешь? — кузина наигранно громко вздохнула.

— Уверена.

Оля повела плечами, вспомнив давящий взгляд Петра Громова.

Присваивающий.

Он смотрел на неё, как на женщину. Тут сомнений не могло быть.

На заинтересовавшую его женщину.

— Ладно… Черт с этим генералом… Я чего, собственно, звоню, Оль. Я тут сваливаю в Турцию на пару недель. Не хочешь присмотреть за моей квартирой?

глава 10

— Это он?

— Угу.

— Охренеть…

— Не матерись. Ребенок рядом.

— Моя лапочка ещё ничего не понимает.

— Если твоя лапочка начнет ругаться раньше времени, я приду к тебе с претензиями.

— Договорились. Но это точно он? Генерал?

Оля закатила глаза и ничего не сказала.

Слов не нашлось.

Громова она не видела эти дни. Поэтому тоже смотрела на него немного ошалелыми глазами.

Зачем он приехал?

Лично…

Их с Сашулькой выписывали. Ольга настояла. Не могла она больше находиться в госпитале. Стены давили, душа рвалась на свободу. Тем более теперь им было куда ехать.

Нечего разлеживаться за чужой счет.

Хотя, стоило признать, уход за ней и Сашей был на высшем уровне. Оля и не подозревала, что такое возможно в её жизни, она привыкла к более скромным критериям.

Мысль о том, что все благи она получает из-за протекции Громова, костью встала в горле. И как бы Оля себя ни чувствовала, пора честь знать.

Одуров хмуро глянул на неё, но отпустить согласился.

Оставалось решить вопрос с машиной.

Вернее, забрать её.

Снова на выручку пришла Вика.

— Нашла мне проблему. Я приеду, вас заберу, свяжешься со своим генералом, адресок скинет. Я скажу Антону, он сгоняет за твоей «старушкой». Делов-то.

Забавное началось по приезду кузины.

Потому что Громов тоже приехал в госпиталь, что не стало неожиданностью для Ольги.

Звонить она ему снова не решилась. Зачем человека отвлекать лишними разговорами? В вежливой форме поблагодарила за заботу о машине и попросила написать адрес СТО.

Громов сообщение прочитал и ничего не ответил.

Игнорирование не понравилось Ольге. В душу закрались сомнения. Потребность побыстрее уйти из госпиталя возросла. Собиралась Оля в какой-то спешке. Опять же хорошо, что помогла медсестра. Саша с раннего утра капризничала, то и дело плакала. Лез зубик, десны опухли. Ей всё было не так и не этак.

Паника в очередной раз подкатила к Ольге, царапая изнутри. Как она с одной рукой будет справляться с ребенком? Ни поднять, ни одеть толком не сможет. Ольга выдохнула и приказала себе успокоиться. Чего паниковать? Нервничать? Справится! Что-нибудь да придумает!

Девушка, сама того не замечая, то и дело посматривала на часы. Григорий Маркович сказал, что выпишет её после двух часов, лениво поинтересовавшись, приедет ли кто её забирать и к какому часу.

— К двум и приедет.

— К трем, — распорядился главврач.

— Как скажете.

Ольгу смущали военные. Пробыв в госпитале несколько дней, она насмотрелась разного. И раненых видела, и «красивых, здоровенных», холостых и с кольцами. Были и такие, которые при виде Ольги открыто пытались знакомиться. Она от всех шарахалась. Ещё больничных знакомств не хватало.

Но в большей массе мужчины, что проходили лечение, были обходительны и приветливы. Пытались предложить помощь.

Виктория ждала её в большом фойе. Оля попросила Лену проводить их; хорошо, что дежурила именно она. Вика быстро перехватила Сашу, Оля пошла забирать выписку.

Тогда-то и заметила беседующего с другим мужчиной Петра Громова.

Первое — он был в форме.

Оля, увидев его в военном обмундировании, нервно сглотнула. Вот хоть что с ней делайте, а она на каком-то инстинктивном уровне тушуется от осознания, что данный мужчина генерал. Глупо? Несомненно. Наивно? Определенно.

Но ничего не могла с собой поделать.

Утешало одно — не только она реагировала подобным образом. Даже Виктория слегка потерялась, подошла к Оле, держа Сашу на руках. Та уснула, обняв крестную.

— Ты мне скажи вот что, дорогая сестренка. Я, конечно, может, чего-то не догоняю. Но тот красавчик-мужчина с огромной звездой на шевроне или погонах — как там они называются, я не в курсе — пришел сюда именно в тот момент, когда тебя выписывают, и ты готова свинтить в туман?

— Заткнись, Вик, а? — добродушно попросила Оля, чувствуя, как у неё слабнут ноги.

Потому что Громов повернулся в их сторону.

Ольге сразу же захотелось громко выругаться матом. В стиле Вики или даже ярче выбрать оттенок эмоции, захлестнувших её с головой. У Оли возникло странное ощущение, что на несколько секунд под влиянием ауры мужчины мир вокруг них сузился, закристаллизовался, как в кино. Лопнули иллюзорные стекла… осколки полетели в разные стороны… У Оли сбилось дыхание, потому что Петр снова смотрел только на неё.

И это поражало.

Он медленно повернулся всем корпусом в её сторону, безошибочно определив, где она стоит, и посмотрел.

Между ними было расстояние…

Довольно приличное. Но и оно, точно смазалось. У Ольги по спине побежали мурашки. Возможно, дело в ней самой, и она умудрилась себя знатно накрутить. Или всё же в ауре мужчины?..

Громов, бесспорно, подавлял окружающих и заявлял право на лидерство. Разворот плеч, неспешный говор. То, как он смотрел на окружающих… В его взгляде не было нарочитого превосходства или стремления унизить других, возвысить себя за счет окружающих. Было иное. Громов точно знал, чего он стоит, какими возможностями и качествами обладает.

В нем чувствовалась уверенность в себе. Хотя не так — она фонила, заражая других.

Не зря даже Вика замолчала, пыхтя.

Петр выдвинулся в их сторону. Если бы кто-то попался ему на пути, то немедленно ушел бы. Ольга в этом не сомневалась.

— Черт… Черт-черт, — выдохнула она, пытаясь сконцентрироваться. Громов — обычный мужчина! У него две руки, две ноги! У него даже одна голова.

И головка…

Последнюю ремарку «пропел» внутренний голос, активировавшийся как всегда не вовремя. Смачно так пропел, ярко.

Отчего кровь прильнула к щекам Оли.

Вика привезла ей свежую одежду и косметику. Очень хотелось привести себя в порядок, увлажнить лицо, нанести тон. И снова Оля столкнулась с проблемой «левой» руки. Открыть, отвинтить, поправить. Это вообще… как?

Сложнее всего было с Сашей. Пока Оле помогали медсестры, даже ночью приходили. Что будет дома — думать об этом девушка пока опасалась, гнала от себя размышления. Будет решать проблемы по мере их поступления.

Сейчас одна девяностокилограммовая проблема двигалась на неё. Или не девяносто? Под сотенку, вероятнее.

— Ты плоховато накрасилась, красотка. Надо было предупредить. Я бы тебе помогла и кофту поинтереснее привезла бы, — сквозь сомкнутые губы прошипела Вика, после чего натянула на лицо обворожительную улыбку, за которую Оле мгновенно захотелось прибить сестру.

Петр остановился ближе, чем того требовали условности.

Олю окатило горячей волной. Она бы хотела реагировать на этого мужчину спокойнее, но не получалось.

— Добрый день, — строго и лаконично сказал мужчина. Его близость заставила Олю пожалеть, что на ней нет ботинок на высоких каблуках. Пять сантиметров в высоту она не отказалась бы себе прибавить, чтобы не смотреть на него снизу вверх.

— Здравствуйте, Петр.

Мужчина прищурился, и подавляющие властные волны, исходящие от его фигуры, усилились. Оля на чистом инстинкте противоречия вскинула подбородок кверху. Раньше она не замечала за собой столь отчаянного, не поддающегося логике желания противостоять мужчине во что бы то ни стало. А тут её точно черти раззадоривали. И Ольга прекрасно понимала, что играет с огнем, провоцирует тигра, вольно гуляющего на свободе, но ничего не могла с собой поделать.

— Тебе надо было сообщить мне, что ты намереваешься уйти из больницы раньше времени, — всё тем же не терпящим возражения тоном проговорил Громов.

— Хм… Давайте я быстро вклинюсь в ваш разговор и представлюсь, — затараторила Вика, перехватив инициативу на себя. — Я кузина Ольги и крестная нашей роднульки, Виктория. А вы наш доблестный герой Петр Михайлович?

Левая бровь генерала едва заметно сыграла вверх.

— Раз назвали героем — придется соответствовать.

Оля отвела взгляд. Если бы он смягчил интонацию, то был бы другой эффект.

А так…

Ничего не поменялось.

— Петр, нам необходимо знать, где машина… Вика заберет.

— Оля, можно тебя на минуточку?

Не дожидаясь её ответа, Петр взял девушку за локоть.

Ольгу едва не прошибло током. На ней не было верхней одежды. Лишь брюки, которые она натягивала одной рукой, и теплая рубашка, опять же надетая не пойми как. Хорошо, что Вика привезла майку. Она ездила в квартиру Виталика, забирала вещи. Он не хотел отдавать, требовал, чтобы Вика сообщила, где Оля с Сашей. Кузина успешно послала его по известному направлению.

В ком в ком, а в кузине сомневаться не приходилось. Та была остра на язык.

Прикосновение Петра оказалось более интимным и фривольным, чем требовала ситуация. Вика не скрывала своего ироничного удивления.

— Ок, мы подождем тогда на диванчике, — и, придерживая Сашу за головку, направилась в сторону.

Ольга глазам не поверила, когда увидела отходящую в сторону сестру.

За ними наблюдали. Медсестра за стойкой регистрации, другие пациенты и посетители. Оля не могла вырвать локоть.

Когда Громов оказался с ней непозволительно рядом? Так, что она окунулась в терпкий запах парфюма и сигарет. А ещё почувствовала себя рядом с ним мелкой и хрупкой. Такого не было ни разу в жизни. Хрупкой её никак назвать нельзя при любом раскладе.

Но рядом с ним она себя именно такой ощутила. Мужчина возвышался над ней, загораживая других людей. Взгляд Оли уперся в идеально гладкий подбородок. Квадратный. Мощный. Сильный.

Сердце в груди пропустило удар.

Ей никак не удавалось реагировать на Петра спокойно, и это неимоверно злило.

В конце концов, она не шестнадцатилетняя девочка, чтобы заходиться от восторга и трепетать перед взрослым мужчиной.

— Уходишь по-английски, Оля?

Громов сразу перешел к делу.

— Разве? — несмотря на то, что ничего сверхъестественного не происходило и они находились среди людей, интимность происходящего усиливалась.

— Тебе рано покидать госпиталь, — он резко перевел тему.

— Петр Михайлович… Извините, Петр, я помню… Давайте проясним некоторые моменты, — пусть у неё и сбилось дыхание, и от близости военного вело куда-то в сторону, пульс участился, но Оля осталась верна себе, за что мысленно себя и похвалила. — То, что случилось на трассе, разрешилось благополучно. Мы это выяснили. Ни я, ни вы ничего друг другу не должны. Я же правильно вас поняла в последний наш разговор? Поэтому… — Оля облизнула пересохшие губы, запоздало осознав, что тем самым привлекла к ним внимание. Громов мог её жест расценить неправильно, как кокетство. Типа девушка говорит «нет», но всеми фибрами души, точнее, тела, показывает, что её отказ не стоит воспринимать напрямую. Есть пути для отступления.

Паузу Ольга тоже сделала ненамеренно, но, акцентировав, затянула. Надо бы продолжить, но язык прирос к нёбу. Петру её слова не понравились. Она знать не желала, зачем он появился в госпитале именно в то время, когда её отпускали. Зато не могла не заметить, как губы мужчины недовольно поджимаются.

И шрам над губой тоже приметила.

— Поэтому я не могу и не хочу больше находиться в госпитале. Пора домой.

Генеральская пауза вышла куда значительнее. От неё напряжение зазвенело в воздухе.

Оля очень сильно захотела, чтобы их прервали. Чтобы кто-то подошел, позвал Петра, отвлек его от неё.

Ничего подобного не происходило. Медперсонал и пациенты обходили их стороной.

— Будешь жить у сестры? — наконец, задал он вопрос, который никоим образом не касался Петра.

Оля мгновенно вспыхнула.

— А вам какое дело?

— Я озвучил свой интерес. Так… Ладно, будем разбираться не в коридоре. Вика на машине?

— Да…

Облегчения от того, что разговор завершился, Оля никакого не испытала. Да и не завершился он, а, скорее, оборвался. И последнее слово осталось за генералом.

— Верхняя одежда где? Тебе вернули пальто?

— Возьмем в гардеробной.

— Сейчас принесут.

Так просто. Принесут и всё.

Оля не успела возразить, как мужчина развернулся и направился к регистрации, откуда ему навстречу уже выходила медсестра.

Ольга отвернулась и поспешила к Вике. Та же, зараза этакая, ждала её с любопытной улыбочкой на губах.

— Ни слова, — предупредила девушка сестру. — Ни звука не издавай. Вот ничего не говори.

— Как скажешь, дорогая.

Пальто Оле принесли. Как и обувь. Помогли одеться, обуться. Ольга от такой нарочитой заботы в конечном итоге покраснела, как рак. Устраивать разборки прилюдно она никогда не любила. Оля относилась к числу тех женщин, которые предпочитают сначала утихомирить шторм внутри себя, всё взвесить, проанализировать, а потом вступать в дискуссию. Скандалить, выплескивая оскорбления и претензии в горячке, она не любила. Под воздействием обиды, негодования и других негативных эмоций можно наговорить лишнего. Как известно, слово — не воробей.

— А генеральской фавориткой быть неплохо, — съехидничала Вика, открывая перед кузиной дверь. — Ой, и не надо испепелять меня взглядом. И да, я помню, что ты меня настоятельно просила заткнуться. Но, черт, сестренка, это так… приколюшно.

Оле было не до веселья. Петр попросил, точнее сказать, распорядился, чтобы они подождали его на крыльце. Сам же, забрав выписку, ушел, как Оля подозревала, беседовать с Григорием Марковичем.

Оно ей надо?..

Нет.

Тогда почему она стоит и ждет возвращения Громова?

Саша, оказавшись на улице, снова раскапризничалась. Захныкала, потянулась к матери. Оля шагнула к ней. Та потянула руки, желая оказаться как можно ближе к родному человеку. Оля задрожала, прикусив нижнюю губу.

— Ну что ты, что ты, роднульник. Скоро мы будем дома… Всё хорошо, я рядом. Смотри, я же тут.

Уговоры не приносили результата. Саша от капризов перешла к крику за считанные секунды. Тянула руки, пытаясь схватиться покрепче за пальто Оли.

— Да возьму я тебя на ручки. Сейчас…

— Оль, не удержишь, — слабо возразила Вика, инстинктивно готовая передать ребенка матери.

— Я помогу.

Суровый мужской голос прозвучал за спиной девушки. Оля вздрогнула, обернулась, движимая рефлексом, нога соскользнула со ступени, и, как результат, девушка начала заваливаться назад, нелепо взмахнув здоровой рукой.

— Осторожнее.

Упасть ей никто не дал. Генерал ловко поймал Олю за поясницу. И вместо того, чтобы поставить вертикально, повел на себя, прижимая спиной к своему боку. На улице дул ветер, температура воздуха не поднялась больше десяти градусов, но Олю обдало жаром.

глава 11

Оля плеснула холодной водой в лицо первый раз. Потом второй.

Плевать на макияж…

Ей не перед кем красоваться! Ведь так?

Подняв голову, посмотрела на себя в небольшое зеркало в ванной Вики.

Если не брать в расчет, что за прошедшие дни она застала мужа с любовницей, получила от него по лицу, попала в аварию, сломала руку, у неё нет постоянного места проживания, то выглядела Ольга очень даже ничего. Бледноватая, зато синяки сошли. Губы немного припухшие, и под глазами черные круги, а в остальном терпимо. Лицо похудело, обозначились скулы, о чем Оля давно мечтала.

Нет худа без добра…

И ещё одно «худо» не оставило её на крыльце военного госпиталя, а сопроводило к дому Вики.

С ума сойти.

Оля не понимала. Хотя кого она обманывает? Очень даже понимала действия Петра. Он и не скрывал. Вел себя так, словно уже имел на неё полное право.

Ещё до беременности они с Викой как-то засиделись на кухне за бокалом вина. Сетовали, что в современных мужчинах пропал инстинкт охотника. Что, получив отказ, мужчины не продолжают бороться за девушку, а идут к другой, более сговорчивой и доступной. Никто не проявляет настойчивость, не завоевывает. Девушки посетовали, повздыхали, вспоминая несостоявшихся ухажеров. Хотелось ярких впечатлений, эмоций.

— До сих пор хочешь? — негромко, будто бы даже для себя спросила Оля, продолжая смотреть на отражение.

Генерал Петр Громов явно не относился к категории тех мужчин, на которых сетовали сестры.

Радости этот факт Оли не прибавил.

Более того, Громов сейчас находился на кухне Вики и о чем-то беседовал с сестрой.

Саша играла в манеже, который Вика с Антоном тоже перевезли из квартиры Виталика сюда.

Странно получается. События вокруг Оли набирают обороты, но она в них участвует вторично. Люди суетятся, делают что-то, что облегчит её жизнь.

Ольга никогда не была неблагодарной. Умела ценить то, что для неё делают.

И всё бы ничего, если бы не Петр…

Он поехал с ними. Точнее, Ольга каким-то непостижимым для неё образом оказалась в его машине представительского класса, на заднем сиденье и с перегородкой от водителя. Саша — рядом.

Громов — тоже…

Саша требовала к себе внимания. Оля ждала, что Громов сорвется или выкажет недовольство тем, что она не может успокоить ребенка. Бывало такое с Виталиком… Ничего подобного, зараза! Петр спокойно достал из переданной Викой сумки бутылочку со смесью и передал Ольге. Более того! Он проверил, не холодная ли она.

У Ольги поведение Громова не укладывалось в голове.

— Вам не надо на службу? — в какой-то момент не выдержала Оля, задыхаясь в автомобильном салоне от близости большого и горячего мужского тела.

Громов хмыкнул.

— Служба идет, — неопределенно ответил он.

Конечно, а как же иначе!

Вика оказалась предательницей! Она попросила Петра помочь с вещами. Девушки и сами прекрасно справились бы!

Ольга из чистого упрямства даже самолично готова была спуститься несколько раз к машине и перенести сумки до лифта.

Не пришлось…

А потом Громов спокойно попросил пригласить его на кофе.

Девчонки переглянусь, и у обеих не нашлось повода ему отказать. Уже в квартире он сообщил, что машину Оли пригонят через сорок-пятьдесят минут. Оля не выдержала, ушла в ванную.

Ей необходима передышка.

Казалось бы, от чего? Обстоятельства её жизни кардинально поменялись. Произошло то, что произошло. Кстати, про Виталика она почти не думала за последнюю пару суток. Видимо, организм поставил блок.

Или сработал эффект «клин клином»?.. Оля не верила в такое. Какой, спрашивается, клин, если голова занята аварией, своим здоровьем и здоровьем близких?

В ванной дольше не имело смысла находиться. Оля вышла и завернула в сторону кухни. Вика недавно переехала в эту квартиру, которую практически за символичную плату сдавали родители её однокурсницы. Скорее, чтобы за квартирой был присмотр, а не ради денег.

На кухне никого, кроме Петра, не было. Тот сидел за столом, пил кофе и разговаривал по телефону.

Увидев Олю, он сразу же прекратил разговор:

— Перезвоню через десять минут.

Значит, собрался уходить… Не задержится дольше обозначенного времени.

— Где Вика? — чтобы скрыть неловкость, спросила Оля, останавливаясь в дверном проеме.

Кухня представляла собой стандартное помещение в «двушке». Небольшая комната квадратов девять-десять. Достаточно просторная, если бы некоторые особо плечистые товарищи не заняли половину прохода.

— Я замужем, — набрав в грудь больше воздуха, обозначила своё супружеское положение Оля.

Петр, явно никуда не спеша, положил на стол телефон — кнопочный, довольно простой, — и скрестил руки на груди, отчего его куртка натянулась на плечах сильнее.

Оля не хотела замечать, насколько хорошо сложен мужчина. Не получалось… В Громове было слишком много мужского. И это, несмотря на все доводы разума, нервировало и возбуждало. Но не страсть и вожделение, а что-то другое.

— Оль, ты настолько демонстративно пытаешься меня от себя отвадить, что это даже забавно. Твой кофе стынет. Присаживайся, — и кивком головы указал на стул напротив себя.

— Разрешаете, да?

Оле показалось, или в глазах мужчины появился довольный блеск. Предвкушающий. То, что в лице Громова что-то изменилось — однозначно. Оля не стала разбираться. Не до его эмоций.

— Разрешаю.

Если раньше её нервировал его холодный тон, то сейчас, когда в нем отчетливо проступили игриво-смакующие нотки, она напряглась сильнее.

Прошла за стол. Кофе пить не спешила. Села, положив здоровую ладонь на столешницу.

— Вас не беспокоит, что я замужем?

— Оль, так и будешь мне выкать.

Девушка упрямо вздернула подбородок кверху, чем вызвала довольную улыбку Громова.

Как он улыбается, она видела впервые.

Улыбка всегда преображает человека. Делает его мягче, привлекательнее. Она и предназначена зачастую в общении для того, чтобы расположить собеседника к себе.

Улыбка Громова вызывала двоякий эффект. Первый — привычный, распространенный. Смягчила черты его лица, рассеяв мелкие морщинки от уголков губ и глаз.

Второй — куда более интересный. Улыбка Громова пробирала, выводила на новый уровень эмоций. В нем по-прежнему сохранялись жесткость и непоколебимость, уверенность в своей правоте. Но между тем она располагала к себе.

— А если буду? Если я не хочу сокращать дистанцию между нами? — на чистом упрямстве и из небольшой доли любопытства спросила она.

Улыбаться Громов не перестал.

Наоборот.

Его улыбка стала ещё более довольной, если такое возможно.

— Оля, ты чертовски сексуальная женщина. Я среагировал на тебя сразу же. Зачем мне отказываться от той, которая влечет?

— Не в бровь, а в глаз… товарищ генерал.

— Уже не майор, да?

— Быстро я вас в звании повышаю.

— Значит, интуитивно видишь во мне возможности, — не остался в долгу Громов. Но улыбаться перестал. Подался вперед, положил руки перед собой, соединив кончики пальцев.

Между её рукой и его оставалось не так уж много пространства. Одно движение — и он накроет её ладонь своей.

Оля сдержала порыв скрыть руку под столом.

Фигушки. Не дождется.

— А теперь шутки в сторону, Оль. Давай по существу. Твои попытки выстроить между мной и тобой стену меня только раззадоривают. Ты же слышала про инстинкт охотника?

Если бы Оля не находилась в столь сильном напряжении, она бы рассмеялась в голос. Он мысли её прочитал?

Девушка специально ничего не ответила, продолжая смотреть на Громова. Вика возилась с Сашей, их голоса раздавались в соседней комнате. Уже хорошо. Значит, или Вика сама оставила Ольгу наедине с Громовым, или тот попросил её дать им время.

— Хочешь увидеть его во всей красе? Даваааай, я не против, — проговорил Громов, показывая себя ещё с одной стороны.

Перед ней в одночасье появился хищник. Возник из ниоткуда, из пустоты. Нарисовался, весь такой опасный и красивый в своей жажде завоевания. И неважно, на что в данный момент он нацеливался. Главное — была цель…

У Оли сперло в груди. Она и раньше замечала, что на физиологическом уровне очень остро чувствует мужское начало Петра. Оно подкашивало ноги. Да и не только… Где-то внизу живота появлялось неправильное тепло. Не случись история с Виталиком, Оля ужаснулась бы собственной реакции. Она и так ужасалась, потому что считала подобные реакции неправильными.

— Вы переходите границы, Петр, — предприняла она слабую попытку остановить поток безумия, что разворачивался на незнакомой кухне, в чужой квартире.

— Разве? — не скрывая легкой иронии, уточнил мужчина, продолжая поглощать её взглядом. — Про твоё замужество. Брак — гражданский. И счастливая девочка не срывается в ночь с годовалой малышкой, на машине, явно не отвечающей требованиям техбезопасности. Про твоё лицо и ссадины на нем… Тут тоже есть вопросы.

— Не вмешивайтесь в мою жизнь, — быстрее, чем требовали обстоятельства, вспыхнула девушка. — Мои отношения с мужем никого не касаются. И… Вообще, мы говорим не о том! Вы пересекаете личную границу, что недопустимо. Я не хочу… Слышите меня? Не хочу…

Она говорила приглушенно — не надо, чтобы Саша слышала её голос. Вика сотворила чудо — дочка утихомирилась и вроде как даже задремала.

— А я хочу, Оль! — жестко и хлестко бросил Громов, поднимаясь и посматривая на часы.

Часы у него были классические, на широком браслете. Несомненно, дорогие и брендовые.

— У тебя больная мама. Ребенок, требующий ухода. Ты мыкаешься по чужим квартирам со сломанной рукой. Твоя кузина завтра сваливает кататься на воздушных шарах к туркам. Так что не дури, девочка.

Он оказался близко к ней раньше, чем она успела подняться. Оля развернулась вполоборота. Ей не хватило каких-то секунд — по крайней мере, так она себе говорила в утешение.

Петр навис над ней, встав почти вплотную.

Оля повернула голову на автомате…

И едва не уперлась ему в пах.

— Поэтому, Оля, да, я очень сильно хочу, — Громов тоже понизил голос, в нем появилась будоражащая хрипотца. — Сегодня отдыхай, а завтра будем думать.

Оля хотела заявить, что нечего тут и думать.

И снова не успела.

Петр нагнулся и прижался губами к её затылку. Взял её в кокон. Ни вздохнуть ни выдохнуть. Он был повсюду. Его запах, его тело. Сам он.

глава 12

Виталик приехал вечером.

Оля, уставшая, хоть и довольная тем, что жизнь медленно, но верно возвращается на круги свои, вышла к нему на лестничную площадку.

— Дальше двери не пустишь? — кривя губы и явно нервничая, спросил уже бывший муж.

Девушка для себя всё решила.

Она вышла, плотнее кутаясь в теплый пуловер. Сломанная рука и вовсе находилась под ним.

Виталя выглядел не лучшим образом, хотя и принарядился. Даже постригся, если её память не подводит. Гладко выбрит.

Жених, мать его ети.

Только почему, глядя на него, ничего, кроме раздражения, не возникало? Оля не узнавала себя. Где боль, разрывающая грудь? Где безнадежность и унижающее достоинство желание плюнуть на всё: на гордость, на обиду; во что бы то ни стало помириться? Закрыть глаза и сделать вид, что ничего не было?

Было.

Много чего…

Виталя тоже осматривал её. Хмурился.

— Не нравлюсь? — горько усмехнулась Оля и кивнула в сторону лестничного пролета. — Пойдем туда.

— Я Сашу хочу увидеть.

— Увидишь. Но не сегодня. У неё зуб режется, мы с трудом уложили её спать. Как ты узнал, где мы?

— По GPS.

— Ого… Надо же, усилия приложил, связи подключил.

— Не язви, а? И так тошно, Ольчик.

Они прошли к лестнице и вышли в тамбур. Оля пожалела, что не накинула сверху куртку. Промозгло было. С другой стороны, стимул не задерживаться.

— Что с рукой?

— Сломана.

— Оль…

Виталя подошел к девушке ближе, протянул руку, чтобы обнять, но Оля покачала головой.

— Даже не думай.

— Давай поговорим, как взрослые люди.

— Давай.

Оля поражалась себе. Неужели даже не заистерит? Не вывалит на него весь негатив, что бушевал в груди? Не ударит?

Нет.

Ничего подобного она не сделает. Осознание пустоты пришло не внезапно. Оно уже было в душе Оли.

Виталя мялся, подбирая слова. Достал сигареты, но посмотрел на Ольгу выжидающе. Та ничего не ответила, он выругался и засунул их снова в карман куртки.

— Да, я мудак! — начал он свою обличительную речь. — Я признаю! Не знаю, как получилось… Увидел ту дамочку, и меня понесло. Оль, я всё признаю и всё понимаю. Слушай, ты даже не представляешь, как я раскаиваюсь. Клянусь тебе… Увидел тебя в дверном проеме, и всё… крыша поехала…

— Крыша у тебя поехала, когда ты дурь в себя закидывал, Виталь, — спокойно, без лишней суеты оборвала его Оля, ежась от прохлады.

— Да нет же! — яростно бросился оправдываться мужчина, отчего на его скулах заходили желваки. — Так получилось, понимаешь? У девки дурь была, я спецом не покупал! Ольчик, ты же знаешь, я ничего не употребляю! И…

— Хватит, Виталь, — снова оборвала его Оля, поморщившись. — Ты мне изменил — первое. Ты меня ударил — второе. Ты, правда, думаешь, что можешь через пару дней прийти ко мне и сказать, что виноват, что исправишься и что мы дальше начнем жить-поживать и добра наживать? Прекрати.

Она устало провела рукой по лицу.

Знала, что Виталик рано или поздно объявится. С него сойдет дурь, и он приложит все усилия даже не для того, чтобы её вернуть, а чтобы оправдать себя. Так как ему важно быть хорошим в глазах других людей. А тут что получается? Мало того, изменил, так ещё и жена ушла с маленьким ребенком. В свете того, что Оля пострадала в аварии и теперь «однорукая», их развод приобретал ещё более темные краски.

Ольге было всё равно.

Она должна теперь думать о Саше и о маме.

Ещё думалось про Громова… Не удавалось ей от него избавиться, как она ни старалась. Да и Вика подливала масла в огонь, чем подбешивала её.

— Я не просто думаю, Оль! Я знаю! Ты любишь меня и…

— Ты совсем охренел? — негромко уточнила Оля, раздражаясь. — Ты себя послушай! Ты даже сейчас говоришь, что это я тебя люблю! А не ты! У тебя совесть вообще осталась? Хотя о чем я! Виталь… Не надо, вот правда. Распинаться сейчас, говорить, что будет. Я всё видела. Более того, я всё почувствовала. Вот тут.

Здоровой рукой Оля указала себе на скулу. Мужчина поморщился, открыл рот, чтобы что-то сказать, но девушка его остановила:

— Ты пришел. Уже хорошо. О нас говорить мы больше не будем. Ни сегодня. И ни завтра. На днях, когда оклемаюсь и более-менее приду в себя, я подам на алименты.

— На какие, к черту, алименты? — прошипел Виталя, сразу краснее. — Ты меня в алиментщики хочешь записать? Не будет этого! Поняла?!

— Хочешь через суд, через экспертизу ДНК? — Оля намеревалась стоять до конца. — Без проблем.

— Ты сдурела? Ты думаешь, что говоришь? Какой суд? Мне новую должность обещают! А тут суд! Да меня вообще из конторы турнут, если узнают, что я сужусь с бывшей из-за алиментов…

— Вот и не судись, Виталь. Можно всё сделать по-человечески.

— Оль, так дело не пойдет!

— Как скажешь, — она пожала плечами. — Мне пора к Саше. Будут вопросы — я готова к обсуждению.

— Оль…

Виталя перехватил её за руку, потянул на себя. Олю пробрала дрожь, неприятная и холодная. Как могло случиться, что человек, которого она воспринимала, как родного, с которым ложилась спать в одну кровать, занималась сексом, делила кров и еду, в одночасье начал вызывать отторжение? Причем настолько сильное, что его можно сравнить с брезгливостью.

А ещё появился страх.

Оля распрямила плечи, дыша глубоко. Она ни за что на свете не выкажет, как вязкий испуг коснулся сердца. Оля относилась к числу тех людей, которые были убеждены, что раз человек поднял руку, ударил, то ударит и второй раз. Случайностей тут не бывает.

Видимо, в её взгляде что-то промелькнуло. Или она отшатнулась — Оля не могла знать. Только Виталик побледнел, нахмурился сильнее.

— Не трогай меня…

— Ты чего…

— Не трогай.

Оля осторожно, не делая резких движений, вернула руку себе и, больше не смотря на Виталика, направилась к квартире. Он ещё что-то пытался говорить, шел за ней. Она не обращала внимания.

— Погоди… Да подожди ты, что ли…

Уже около двери Виталику удалось обогнать Олю и преградить ей путь. Она не смотрела на него, мазнула взглядом.

— Оль, это что… всё? Ты серьезно?

Она лишь кивнула. Сил разговаривать не было.

Вика поддержала её. Вместе всплакнули на кухне.

— Тебе нельзя волноваться, сестренка. Молоко пропадет. Ты должна думать о себе и о Саше. По поводу алиментов даже не волнуйся. Виталик, конечно, козел, но не конченный мудак. Будет платить, как миленький.

В тот вечер ей казалось, что мир обрушился на неё, придавив многотонной тяжестью, и Ольге уже ни вздохнуть ни выдохнуть. Звонила мама, спрашивала, как они. Оля поставила на громкую связь, и Вика спасла разговор, то и дело вклиниваясь с шутками и репликами.

Выезжала Вика утром. Уже стоя с чемоданами наготове и ожидая, когда за ней поднимется Антоха, она прищурила глаза.

— Я всё-таки скажу. Долго думала, вносить свою лепту или нет… Двум смертям не бывает. Короче! — кузина выдохнула, а Оля напряглась. Даже Саша, которая разъезжала по коридору в ходунках, притормозила и посмотрела с интересом на маму и крестную. — Твой генерал мне зашел. Стоящий мужик. Присмотрись к нему хорошенько. Я не говорю, что сразу надо прыгать к нему в постель, хотя к такому и сразу не зазорно прыгнуть. Ты просто присмотрись. В конце-то концов, генералы на улице не валяются, и ими разбрасываться не стоит.

— Вали уже, а?

Когда девять часов спустя в дверь позвонили, Оля открывала её со слезами на глазах.

Предварительно она посмотрела в «глазок», уже не удивляясь, что Громов вошел в подъезд, где установлен кодовой замок.

Пришел…

Как и говорил вчера.

Где-то на подсознательном уровне в ней боролись две противоположности. Одна точно знала, что не желает видеть Громова. Лишние хлопоты с ним. Забот и без него хватало. И он несет с собой не только заботы. Нечто, куда более опасное и глубокое.

Вторая жаждала узнать, удостовериться, хозяин ли он своих слов и насколько далеко готов зайти.

Неготовой оказалась Оля.

Она открыла дверь. Громов снова был в форме. Значит, приехал к Ольге сразу после службы. В руке Петр держал большой бумажный пакет с продуктами.

— Та-ак, — протянул мужчина.

Ему хватило одного взгляда на Олю.

Блондиночка выглядела потерянной.

Глазищи на пол-лица, и снова бледная.

Ожидаемо.

Петр осторожно отодвинул девушку в сторону, поставил пакет на пол, игнорируя возмущение, которое застыло на полных губах Оли. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но сил не хватило.

— Совсем всё плохо? — сразу перешел к делу Петр.

Раз приехал, нечего разводить пустые разговоры.

Какая-то чертова химия случилась с ним в том кювете, после того как он вытащил Олю из машины и потянул на себя. Любовь с первого взгляда? Помилуйте, какая, к херам собачьим, любовь, если не знаешь человека? Любовь — это, прежде всего, привязанность и уважение. Схожесть взглядов, убеждений. Надю он любил. Не обижал и никому не позволял бросить в её сторону косой взгляд. Она была его женой. И точка.

Ольга же…

Не разобрался он. Пока и не хотел.

Будет ещё время.

Сначала надо подлечить девочку. И тоску, граничащую с отчаянием, из её глаз убрать. Не нравилась ему её загнанность. Не кайфовал Громов, когда женщина испытывала рядом с ним страх или неприязнь.

— Да нет… — попыталась слабо возразить Оля, продолжая таращиться на него.

— Где можно руки помыть? И где Александра?

В квартире стояла подозрительная тишина. Хотя нет, едва слышно, фоном шли разговоры с телевизора.

— Там, — ответила Оля, указав в сторону кухни.

Петр разулся, повесил пальто и прошел в ванную. Вот теперь и разговоры можно вести.

Олю он обнаружил в основной комнате. Девушка стояла в дверном проеме, устало прислонившись плечом к косяку.

Даже в домашней одежде, в спортивных брюках свободного кроя, которые всё равно слишком ярко подчеркивали округлость ягодиц и выпуклость попочки, и майке, которую она выбрала для удобства из-за больной руки, Оля выглядела сногсшибательно. Член Петра отреагировал на «гитару» Оли должным образом. Зашевелился, намекая, что он совсем не прочь…

Петр тоже был не прочь. Время не пришло пока.

Но зажать хотелось. Прямо в дверном проеме. Подойти и потянуть на себя, чтобы попочкой в пах ему уперлась.

Громов тормознул себя. Если блондиночка обернется и посмотрит в «мужские глаза», доверия у неё к нему не прибавится.

Ольга почувствовала, что он на неё смотрит, и обернулась. Петр к этому времени подошел к ней настолько близко, насколько позволяли условности. Близость Оли будоражила.

Ладная девочка… сладкая…

Её дочка в одном памперсе разлеглась на полу, вокруг разбросаны игрушки. Девочка лежала на спине, грызя соску на бутылочке.

— Когда Саше спать?

— Уже пора.

Её голос звучал едва слышно. Усталый и потерянный.

— Купала?

— Не могу, — Оля несколько раз мотнула головой из стороны в сторону и рвано втянула в себя воздух.

— Понятно. Давай поступим следующим образом. Ты меня кормишь, я купаю девочку.

Девушка замерла. И по мере того, как смысл услышанного доходил до неё, её глаза распахивались всё сильнее.

Черт!

Натуральная красота этой девочки сражала наповал.

— Покормить меня есть чем? — добродушно уточнил Громов, не отказывая себе в удовольствии наблюдать, как розовеют щеки Оли.

— Борщ с утра готовили. И котлеты… — небольшая пауза. — Домашние тоже есть.

— Ну и славно. Разогревай.

Петр протиснулся в дверной проем, не преминув соприкоснуться с Олей. Та снова хапнула воздух, чем немало его позабавила. Сегодня она была интересной, не такой бойкой, как в больнице. Скорее, домашней.

И пахла вкусно.

Так, что захотелось её съесть. Но десерт принято оставлять на потом.

— Ты собираешься купать Сашульку? — быстро выбросила она из себя, делая шаг за Петром.

Ему нравилось чувствовать её рядом.

— Собираюсь.

— Ты умеешь?..

Окончание вопроса повисло в воздухе.

Петр остановился в шаге от малявки. Та села и с интересом на него посмотрела, склонив голову набок. Надо же, мелкая, а уже оценивает мужчин. Мол, достоин, чтобы тебя подпустили поближе, или пшел вон, сударь.

— У меня два племянника-близнеца. И Макс частенько любил их подбрасывать к нам на выходные. Опыт общения с детьми имеется.

Петр не стал уточнять, что Надя с радостью забирала сорванцов, а Макс и старался, пользовался слабостью снохи, пока Петр не настучал ему по башке. Надо меру знать. Надя потом белугой выла, места себе не находила. Желание иметь детей превращалась с каждым разом в маниакальную потребность.

Сам он тоже с удовольствием возился с малышней, если было время, и он не падал от усталости.

— С близнецами сложнее. Тут с одной порой не знаешь, куда себя деть.

Угу, особенно с одной здоровой рукой.

Про руку Петр промолчал. Они взрослые люди и так всё понимали.

— Ну что, красотка, пойдешь со мной в ванну?

В комнате воцарилась тишина. Петр не видел лица Оли, просто знал, что девушка застыла в ожидании. Поддалась слабости, усталости. Ещё бы. Одна весь день кружилась с Сашей, думая, что, как и прежде, в состоянии обслуживать себя и её.

Нет уж, красивая, обстоятельства изменились. И, к сожалению, для неё не в лучшую сторону. Нет, чтобы поваляться ещё несколько дней в госпитале под присмотром, домой сорвалась. По итогу даже не домой, а на съемную квартиру сестры.

Тоже довольно характеризующий момент.

Саша внезапно улыбнулась во весь рот, показав два крохотных зубика, и потянулась к мужчине.

— Господи, — выдохнула Оля за спиной Петра, когда тот ловко подхватывал малявку на руки.

— Ты уверена, что перед тобой он? — подтрунил мужчина, оборачиваясь.

У него сегодня было хорошее настроение. Петр и не помнил, когда в последний раз его не раздирали противоречия, заботы по службе, текущие жизненные вопросы, требующие немедленного решения. Зачастую от его решений зависела чья-то жизнь.

Подобие улыбки появилось на лице Оли.

— Надо тщательнее изучить вопрос. Тогда я… на кухню?

Облегчение в голосе девушки генералу не показалось.

— Давай.

Как-то жена Макса посетовала, что она никудышная мать. Что порой на неё накатывает такая усталость, что она готова сплавить пацанов кому угодно и куда угодно. Хоть на пару часиков, чтобы вздохнуть, рухнуть на кровать и просто полежать, смотря в потолок и не двигаясь. После этого Петр настоятельно порекомендовал Максу задуматься над помощницей для Клавы. Тот прислушался, и через месяц Клава снова сияла, вдохновленная и отдохнувшая.

Оле было сложнее в разы. Из-за упрямства, из-за желания доказать всему миру, бывшему мужу в том числе, что она намеревалась со всем справиться сама. Возможно, у неё и получилось бы. Чувствовался в Ольге стержень. От принципов она и сейчас не собиралась отступать.

Девочка, что с неё взять.

глава 13

Неужели она доверила Сашу Петру?

Серьезно?

Оля открыла холодильник, достала размороженные котлеты и поставила их на столешницу, после чего уперлась здоровой рукой в её край.

И ведь, засранка, пошла с ним! Не пискнула ни разу. Саша любила купаться. Могла плескаться, играя, длительное время. Главное, следить за водой, чтобы та не остыла. И побольше игрушек кинуть.

Тогда чему удивляется Оля? Тому, что дочь под вечер вынесла ей весь мозг и она готова была признать поражение? Или тому, что «целый» генерал сейчас купает незнакомого ему годовалого ребенка?

Оля поставила разогревать борщ, кинула на сковороду котлеты. Нужен гарнир. Но как его приготовить? Беспомощность снова накрыла девушку. Простые вещи в одночасье обросли трудностями, к которым она оказалась неготовой.

Ольга понимала, что они будут, и всё же надеялась, что сложится как-то проще.

Не сложилось.

Вспомнив про бумажный пакет, так и оставшийся в прихожей, Оля направилась за ним. Человек старался, покупал, да и она не привыкла разбрасываться продуктами. Хотя сомнительно, что Петр сам покупал продукты. Скорее всего, отдал распоряжение.

Из ванны доносился веселый детский писк, от которого у Оли закатывалось сердце. Она хотела заглянуть и посмотреть, как Саша купается, но потом решила, что не стоит. У Саши настроение менялось с периодичностью раз в пять минут. Надо радоваться передышке.

Пакет оказался тяжелым. Оля взгромоздила его на стол и с любопытством заглянула внутрь.

Сыр, несколько видов колбасной нарезки, молоко, расфасованные овощи, йогурт, творог и… детское питание.

Увидев последнее, Ольга зажала рот ладонью.

Как так…

Котлеты перевернулись не с первого раза. Оля поддевала лопаткой, они упрямо съезжали к борту сковороды, но переворачиваться отказывались. Хорошо, что с борщом проблем не возникло.

— Мама, мы всё.

Услышав обращение, сказанное бодрым голосом, Оля прикрыла на мгновение глаза. Ей до сих пор не верилось в происходящее. Сюрреализм чистой воды.

Фраза прозвучала настолько по-домашнему, по-семейному, что шаровой молнией прошибла грудь Оли. Девушка мысленно порадовалась, что стоит спиной к Петру, иначе не сдержалась бы. Запустила бы в него чем-нибудь. Той же лопаткой или половником. Какого черта он творит? Неужели не понимает, что делает?

Всё, Оля, он отлично понимает. И ты, и он это знаете. Просто нервы ни к черту стали.

— Это хорошо, — расправив плечи, Оля обернулась. Благо в руках у неё ничего не было — выронила бы.

Картина, которую видела девушка, била наотмашь. Уставшая Саша, закутанная в белоснежное полотенце, обвила мощную шею Громова и положила головку ему на плечо. Мелкая предательница удобно устроилась и слезать с крепких мужских рук не планировала.

А Громов…

Тот тоже выглядел довольным.

И если бы только это.

Первое. Оле в глаза бросились его загорелые бронзовые руки, покрытые черными волосами. Они контрастировали на фоне белого полотенца. Петр держал Сашу осторожно, но уверенно. Он не сомневался в правильности своих поступков, и это подкупало.

Второе. Его одежда намокла, что тоже неудивительно.

Оля совсем упустила из виду, что никто, кто купал Сашульку, не выходил сухим из ванной.

Рубашка и штаны генерала представляли печальное зрелище. Мокрые разводы наблюдались повсеместно. Рубашке досталось больше всего. Хотя и штанам не меньше.

На чистом рефлексе, желая оценить масштабы катастрофы, Оля перевела взгляд ниже. И почему-то задержалась на области паха мужчины. Черт дернул, не иначе. Её глаза уставились в одну точку. Кожаный ремень с пресловутой армейской бляхой. И ниже…

Секунды потекли безумно медленно, и каждая из них играла решающую роль. Потому что под взглядом Оли пах Громова начал увеличиваться, набухать, показывая, что мужчина отлично видит, куда именно она смотрит. И нет бы Ольге поспешить, отвести взгляд, а она, точно загипнотизированная, не могла оторваться. Наваждение какое-то, иначе не объяснишь то жаркое безумие, что её охватило.

Она порядочная женщина! Она почти что замужем… Была… В прошлой жизни…

Жар опалил кровь, прильнул к щекам, и Оля поспешно шагнула в Саше.

Не к генералу… Пусть даже не думает.

— Спасибо. Я бы не справилась одна, — будто с онемевшим языком выдавила она из себя скупую благодарность.

Оля приблизилась к Громову, и её накрыло невидимой волной. Она несла её к мужчине, ближе, втягивая в образовывающуюся воронку, которая сближала их тела, притягивая друг к другу.

В одночасье его стало слишком много.

Его всегда много… Факт, который Оля осознала ещё ранее.

— Не за что, — лениво растягивая слова, проговорил Петр.

— А ты можешь отнести Сашу в спальню?

Если уж наглеть, то до конца. Так решила Оля. Чего уж тут… С Сашей ей всё равно сейчас не справиться.

— Могу.

Что-то изменилось в воздухе. Незримо, едва уловимо. Но Оля это почувствовала. Или у неё слишком обострилось воображение, отчего она за простым диалогом видит подвох? И про спальню зачем-то сказала.

Оля потрепала Сашу по волосам. Дочка повернула голову, посмотрела на мать и сонно улыбнулась.

— Почти спит.

— Да. Её одеть надо.

— И покормить?

Теперь Оля могла с точностью сказать, что двойной подтекст она не нафантазировала. Иначе почему в памяти сразу вспыхнула сцена в больнице, когда Громов зашел в палату без стука и застал девушку за кормлением Саши?

Она помнила его взгляд. Очень отчетливо. Так же, как и свои ощущения.

— Чуть позже… Она поела перед твоим приходом.

Зачем Оля подняла голову кверху и заглянула в лицо мужчине.

Там отчетливо проступило разочарование, которое он не удосужился скрыть.

Олю пробрало. Громов что, на самом деле решил, что она при нем будет кормить Сашу грудью?

Петр помог надеть на Сашу памперс и пижаму.

Оля попыталась возразить. Громов посмотрел на неё так грозно и непримиримо, что она сразу же замолчала.

Господи, ну, хочется взрослому мужику повозиться с маленьким ребенком, да пожалуйста! Может, в его жизни столько экстрима, что простые семейные радости воспринимаются, как экзотика?

Он вышел из спальни по просьбе Оли. Саша вертелась и пялилась на мужчину, не желая закрывать глазки.

Уснула дочка на удивление быстро. В глубине души Оля малодушно думала задержаться в спальне подольше, а потом сказать, что и её саму в сон клонит. Но кто-то ждал, чтобы его покормили ужином. Заслуженным, кстати.

Совесть не позволила Ольге схитрить. Девушка поцеловала спящую дочку в щеку и направилась на кухню.

Где её ждал сюрприз, от которого подогнулись ноги.

За то время, что она укладывала Сашу, товарищ генерал явно попутал квартиру Вики со своим домом. Потому что он скинул рубашку и, когда Оля появилась в дверях кухни, снимал майку.

Он стоял боком. Оля мгновенно выцепила и хорошо развитые боковые мышцы пресса и… вообще всё. Всю крепкую мужскую фигуру, точно вылитую из стали. Оле нравились красивые мужские тела. Да и какой женщине они не нравятся? Чтобы и кубики, и плечи, и хорошо развитая грудная клетка. Виталик занимался спортом, здоровый образ жизни активно культивируется в обществе. Но занимался через не хочу, больше потому, что надо. Иногда Оля ловила на себе его критичный взгляд. Сама она со спортом почти не дружила. Могла позаниматься пилатесом, растяжкой. На этом всё.

То, что генерал Петр Громов со спортом на «ты», не вызывало никакого сомнения. Он точно не относился к тем военным, что протирают штаны в штабе. Чтобы добиться такого впечатляющего результата — а тело Петра впечатляло! — надо пахать на тренажерах или ещё чем-то плотно заниматься.

Тем временем Петр снял майку и обернулся к Оле.

Та негромко прокашлялась.

— В мокром неприятно находиться, — объяснил он свои маневры.

Как же… Конечно.

— Ты специально, да? — выдохнула Оля, выпрямляя спину и плотнее прижимая сломанную руку к себе, точно та выступала гарантом сексуальной неприкосновенности хозяйки.

Девушка со стыдом поняла, что не может не реагировать на обнаженный торс Громова.

Петр тоже распрямился во весь рост.

Мощный, зараза…

И красивый.

С кучерявыми черными волосами на груди, убегающими плотной дорожкой по животу к паху.

Оля сильно удивилась бы, если бы Громов оказался «безволосым». От него за версту несло тестостероном.

Сердце загрохотало в груди. Особенно когда мужчина выдвинулся в сторону Оли, казалось бы, вполне с безобидным выражением лица. Адреналин резко подскочил в крови девушки, в ушах появился звон.

Громов — мужчина… Обычный. А она не кисейная барышня.

Тогда почему внизу живота стягивает узлом, грудь набухла, соски напряглись, того и смотри «проткнут» футболку. Это всё оттого, что она не покормила Сашу. Только лишь по этой причине томление в груди и во всем теле. И никакого отношения к Громову физиологические реакции её тела не имели.

— Нет, конечно, — безбожно соврал в ответ Петр.

— Покрасоваться решил? — продолжала гнуть свою линию Оля, задыхаясь от жара мужского тела.

Петр остановился рядом с ней. Более того, уперся рукой в стену на уровне лица девушки. Жар, исходящий от него, усилился. Он окутывал Олю, брал в плен. В плен взяли и мужские руки.

Оля могла проскользнуть мимо. Присесть или свободной рукой убрать его руку. Поведение мужчины было вызывающим. Демонстративно захватывающим.

Он показывал себя? Соблазнял? Предлагал изучить его натренированное тело?

Она оценила. Ещё как… Интуитивно свела бедра, стараясь дышать ровно и не выказать, как взволновала близость его обнаженного торса.

— Немного. Самую малость, — добродушно скривил полные губы генерал.

Всё-таки был у него шрам над губой. Второй она заметила у виска, более тонкий и длинный. А ещё у этого чертова искусителя были чертовски длинные ресницы. Вот где вселенская несправедливость!

— Покрасовался, — с придыхание сказала Оля, стараясь не думать, что будет, если она проведет рукой по животу Петра. Потрогает упругость кожи, мышц. Узнает, какие на ощупь кучерявые волосы, что убегают за пояс штанов. Оля облизнула губы и продолжила: — И хорош. Вика как-то стащила у своего парня футболку. Думаю, она тебе подойдет. Не сядешь же ты за стол полуголый.

— Почему? Дома я часто ужинаю полуголым.

— А тут не будешь! — взорвалась Оля негромким шепотом и, поддавшись эмоциям, толкнула Петра в грудь.

Девушка рассчитывала, что он хотя бы пошатнется. Фигушки! Мужчина даже не шелохнулся, а её рука, точно со скалой соприкоснулась. Горячей…

— Уверена? — продолжил в своем духе Громов, ловко перехватывая её за кисть и поднося ко рту ладонь.

Хорошо, что Оля упиралась спиной в стену, иначе съехала бы на пол, настолько происходящее выбило её из колеи. И ладно бы Петр остановился. Нет же! Он приоткрыл губы и захватил её указательный палец зубами, аккуратно впиваясь в мягкую подушечку и ноготь. Олю прошибло молнией, тряхануло.

Грудь, которая после родов стала слишком чувствительной, отозвалась и на это раз. Соски закололо, защипало, соприкосновение с хлопковой тканью бюстгальтера сделалось невыносимым. Захотелось сорвать его вниз, сдернуть, высвободить грудь, чтобы та тяжело опала.

Оля никогда не стеснялась своего тела. Она считала себя сексуальной и привлекательной.

Но в глазах Петра она видела нечто фееричное. Едва ли не дикую, первобытную похоть, которую он прятал за маской цивилизации. Похоть плескалась на глубине его глаз, притягивая и завораживая. А что, если на одну лишь секунду предположить, что они вместе. Он и она… И между ними ничего не стояло… Как бы он повел себя?.. Впечатал бы в стену, жадно сжав ягодицы до отметин, до легких синяков, задрал бы по стене выше, чтобы их губы оказались на одном уровне, и впился бы в её губы остервенелым поцелуем, сразу толкнув язык внутрь…

Оля резко потянула руку на себя, присела, сделав то, что давно должна была. Проскользнула под рукой и развернулась спиной к Петру, не желая замечать внушительную выпуклость в паху.

— Я за футболкой, — проблеяла она, удирая.

— Трусишка, — донеслось ей вслед.

Ещё какая…

глава 14

Хорошо, что Антоха любил оверсайз. Иначе, как не изголяйся, а его футболку генерал вряд ли натянул бы на свои плечищи.

Вот какого он так раскачался? Или товарищ Громов такой широкоплечий от природы?

И снова мысли Оли в присутствии Петра потекли не в ту сторону.

Она налила полную тарелку борща, выложила котлеты, достала принесенные мужчиной нарезки и накрыла стол.

— А ты? — пытливо поинтересовался он, снова сканируя её взглядом.

— Я поела перед твоим приходом.

— Но компанию за столом составишь?

— Составлю.

Куда она денется… Да и мама учила её быть обходительной с людьми.

Петр ел с аппетитом. Если он не играл, а женская интуиция подсказывала Оле, что он не испытывал потребность быть тем, кем не являлся на самом деле, то явно получал удовольствие от еды. А Оли было приятно наблюдать, как мужчина ест.

— Спасибо. На кофе настаивать не буду, час поздний. Могу я полюбопытствовать, как ты собираешься проводить ночь, Оля?

Ей бы, услышав очередной провокационный вопрос, отреагировать спокойно. Ответить мужчине в той же манере.

Но нет же! Её продолжало нести!

Она, как выброшенная на берег рыба, открыла рот, замерла, потом хватанула воздух, блокируя воображение, которое окончательно распоясалось, и закрыла рот, подбирая слова для достойного ответа.

Не получилось.

Потому что Петр откинулся спиной на стул и, не скрывая веселья, опередил её с продолжением разговора:

— Я не буду уточнять, о чем ты подумала, Оля, хотя мне и понравился ход твоих мыслей. Я о тебе и о Саше. Как ты с ней будешь справляться ночью? Она же просыпается по ночам?

Оля могла бы соврать. Только какой резон?

— Просыпается, — с осторожностью, о которой позабыла от усталости и навалившихся за день хлопот, призналась девушка.

— Вот и я про то. Я, конечно, могу ошибаться, но у меня есть подозрения считать, что ты одной рукой её из кроватки не вытащишь.

— Петр, ты переходишь личностные границы.

Он был прав. Тысячу раз прав! Но не говорить же ему об этом!

Не в первый день признавать, что она не справилась, оплошала по полной.

— Нет, Оль. Поверь, я даже не начинал, — спокойно, констатируя факт, проговорил Петр. — Ты попала в зону моего интереса. Я хочу о тебе позаботиться. Это логично. Поэтому предлагаю следующее, пока ты не надумала разных глупостей. У меня есть знакомая женщина. Она прекрасная няня. И, если ты не застопоришься, я приглашу её к тебе на помощь. На сегодняшнюю ночь. Дальше посмотрим.

Он, точно счел её мысли, которые она гоняла весь день, стоило пожелать Вике приятного путешествия и поцеловать на дорожку. Первый час Оля кое-как адекватно провела, а дальше началось что-то с чем-то. Мысль, что одной ей никак не справиться, крепла. Как бы Оля ни старалась, ни хорохорилась, ни говорила себе и окружающим, что она справится, факты говорили о другом.

А Сашулька, эта засранка, быстро подметила, что с матерью что-то не так, и давай егозить по полной, устраивая одно представление за другим.

У Оли было два варианта: или ехать к матери, или нанимать няню. Второй вариант казался предпочтительнее, но и затратнее. Она весь день крутила варианты, но, к сожалению, к окончательному так и не пришла.

И тут Громов.

Снова зрит в корень.

А некоторые даже не позвонили… И питание не принесли, про памперсы тоже не подумали…

В груди неприятно заскрежетало, точно сдвинулся заржавевший, застоявшийся механизм.

— Оль, — позвал Петр. — Я жду твоего ответа.

Если бы Громов сейчас достал телефон и демонстративно начал бы звонить, она бы психанула. Сорвалась бы.

А он ждал. Сидел и наблюдал за ней, оставляя право выбора. Хотя они оба понимали, что его практически нет.

Ну включит она «самостоятельную». И что дальше? Насколько её хватит? Нет, не так. Хватит ли её на сегодняшнюю ночь?

— Звони, — выдохнула Оля, мысленно зажмуриваясь.

На лице мужчины не отразилось ни одной новой эмоции. Не появилось на нем торжество, которого опасалась девушка. Превосходства тоже не было.

Петр достал телефон. Сделал вызов. Ему ответили практически сразу.

— Валентина Игнатьевна, добрый вечер. Не в службу, а в дружбу, выручите меня…

По мере того, как он говорил, Олю пробирала дрожь. Она видела перед собой не просто статного, интересного мужчину.

Она видела перед собой мужчину с огромными связями и возможностями.

И сейчас он просил за неё.

Пока они ждали приезда няни, Оля изнервничалась.

Что она будет делать, если генерал начнет приставать? Его взгляды были красноречивее слов. И Громов не переодевался! Так и сидел, гад, в футболке Антохи.

В какой момент Олю стало клонить в сон, девушка не поняла. Она и глаза закрывать не собиралась. Честно. Так получилось.

Вскочила от странного ощущения невесомости.

И не сразу осознала, что Петр поднимает её на руки.

— Что… Ай… Петя!

Она всегда считала себя слишком тяжелой, чтобы мужчины таскали её на руках. Пусть и не весила она под соточку, но и семьдесят килограммов — тоже приличный вес. Громов же подхватил её с легкостью. При этом умудрился не опрокинуть стул, который опасно накренился. Он его поддержал ногой.

— Держись крепче, блондиночка, — добродушно заметил он.

— Что ты делаешь?

— Несу тебя в кроватку. Ты спишь на ходу.

— Поставь меня… Я сама…

— Тихо, не кипишуй, дочку разбудишь.

— Поставь…

Ей пришлось обвить его шею рукой, иначе каким бы крепким ни был Петр, опасность того, что он её не удержит, увеличивалась. Падения ей только не хватало. Поэтому она вцепилась в него. Сон как рукой сняло.

Петр же выглядел довольным.

Вот сейчас — да.

На его лице отразилось хищное выражение. Он поймал в руки желанную добычу, которая не имела возможности ускользнуть, и не скрывал довольства. Ему снова удалось выбить её из колеи, из привычного восприятия мира, взаимоотношений мужчины и женщины.

Он приехал к ней… помог… и не единожды. Наверняка, у генерала нашлись бы дела куда интереснее, чем возиться с «однорукой» блондиночкой со статусом «всё сложно». От его тела исходило не просто тепло. Жар. И от шеи тоже… На той границе, где кожа соприкасалась с воротом футболки, Оля разглядела ещё один шрам.

— Ты боевой офицер? — брякнула она, не успев прикусить язык.

— Интересный переход разговора, — Петр протиснулся в узкий коридор, умудрившись не задеть ни плечами, ни головой интерьерные картины. — Я отвечу, раз тебе интересно. Воевать мне приходилось, но от боевых действий я не получаю удовольствия. В горячие точки не рвусь.

— У тебя шрам… от пули?

— Угу.

Ещё один поворот, и они оказались в зале, где уже был раскинут диван.

Когда Громов только успел?.. Неужели она провалилась в настолько крепкий сон, что не услышала его передвижений по квартире? Это плохо, это очень-очень плохо, потому что тогда есть вероятность, что она не услышит плач дочери.

— Петр… Отпусти меня… Хватит.

— Когда подъедет Валентина Игнатьевна, я тебя разбужу.

— Нет, я не буду…

Договорить Оля не успела. Не смогла.

Они оказались у дивана, Петр нагнулся и аккуратно опустил Олю на спину.

Нависнув сам над ней.

И явно не спеша разгибаться.

Оля, вместо того, чтобы оттолкнуть мужчину, потребовать прекратить спектакль, который всё меньше походил на него, уставилась на жилку на шее Петра. На то, как та ритмично билась, выдавая учащенное сердцебиение Громова… Почему-то захотелось провести по ней языком, узнать, какая на вкус его кожа.

Господи, она сходит с ума… Она точно повредилась головой. Правильно же говорят, что зря многие люди с пренебрежением относятся к сотрясению головного мозга.

Вот с ней явно что-то не так.

Потому что безумие продолжалось.

Ольга лежала, едва ли не расхристанная на диване, с задранной футболкой, обнажившей полоску кожи на животе. Удивительно, но у Ольги не возникло желания одернуть её, скрыть округлость животика. Не было ни дискомфорта, ни стеснения.

Вырез футболки тоже сыграл на стороне Петра. V-образный, он позволил груди смазаться кверху, выставив на обозрение округлости и сексуальную ложбинку.

Петр забирал то, что ему щедро давали. Жадно и по-собственнически. Оля на непостижимом для логики и человеческого глаза восприятии ловила исходящие от него невидимые волны желания и… восхищения. За недолгие дни знакомства она привыкла, что он постоянно смотрит на неё.

Но сейчас…

Было иначе.

Он пожирал её глазами. Дурнел. Кайфовал.

Он ласкал её взглядом. Проходился по коже раз за разом, и Оля откликалась. Хотела остаться безучастной и не смогла. По телу яростными, сносящими всё на своем пути волнами распространялось самое что ни на есть натуральное желание. Дикое, такое же жадное и требовательное.

Невозможно остаться равнодушной, когда сверху нависает такой мужчина. Когда он смотрит так, точно ты единственная женщина на свете. Желанная. Что больше никого нет и никогда не будет. Внизу живота сворачивался тугой узел, трусики намокли. Оля чувствовала, какой влажной становится, и это тоже поражало. После родов она практически не испытывала потребности в сексе. Тут же… Грудь налилась, потяжелела, соски напряглись, не помогал и плотный хлопковый бюстгальтер.

Петр сменил положение, подавшись вперед.

К Оле.

— Не смей, — выдохнула она, выставляя руку раскрытой ладонью вперед.

В глазах Петра заиграл дьявольский блеск. Предвкушающий и зовуще-опасный.

Мужчина и не думал останавливаться. Он практически лег на неё, контролируя тяжесть своего тела руками, которые расставил по обе стороны от плеч Оли.

— Я только попробую, — хрипло проговорил Громов, накрывая её губы своими.

Оля успела хапнуть воздух. Её рука столкнулась с едва ли не каменной грудью Петра, сразу же ощутив её твердость. Больше думать Оле не позволили. Петр захватил её губы, прикусил, потянул на себя, пробуждая в ней притихшую страсть. Оля приглушенно застонала, не в силах справиться с искушением. Громова внезапно оказалось слишком много. Он был везде, при этом умудряясь оберегать и не придавливать раненую руку. Его губы действовали опытно, язык — властно. Он толкнулся ей в рот, первый раз, второй. Терпкий аромат мужского парфюма будоражил ноздри. Дразнил, пробуждал чувственность.

И Оля откликнулась. Позволила себе слабость, о которой точно не будет жалеть. Губы Петра несли наслаждение, запретное и чертовски вкусное. Оля приоткрыла губы, откликаясь на прикосновение.

А ещё ей нравилось, что он нависал сверху. Такой сильный, большой, высокий. Да… Ей нравилось. Она слишком давно не чувствовала себя настолько желанной. О том, что она желанна, говорил каменный член, упирающейся ей в бедро и делающий её ещё более влажной.

В висках запульсировало с удвоенной силой, соски заныли, отзываясь сладкой болью.

Петр нарочито медленно толкнулся вперед, прижимаясь плотнее.

Оля пискнула в губы Петра, не заметив, как царапает короткими ноготками футболку на мужчине.

И в этот момент раздался телефонный звонок. Рингтон был чужим. Значит, звонили не ей.

Петр, глухо застонав, оторвался от губ Оли.

Но слезать с неё не спешил.

Дышал, опаляя кожу, и едва заметно улыбался.

— Валентина Игнатьевна прибыла. Пойдем встречать.

глава 15

— Ольга, поспите.

— Нет-нет…

— Поспите, я говорю. Чего вы переполошились…

— Не знаю. Мне… Мне неудобно. Вы с Петром договаривались об одной ночи, а задержались у меня и на день.

— И что? — Валентина Игнатьевна задорно хмыкнула. — Спрошу с Петра Михайловича двойную оплату, делов-то. Ольга! Да шучу я! Что же вы все воспринимаете настолько буквально? И это ещё одна причина, почему я вас сейчас же отправлю спать. Возражения не принимаются. Договорились?

Оля собралась уклониться от ответа, но натолкнулась на якобы суровый и не поддающийся переубеждению взгляд женщины.

Валентина Игнатьевна ей сразу понравилась. Как только женщина вошла в квартиру и шутливо поинтересовалась: неужели доблестный генерал Громов не сможет в одиночку справиться с мелким карапузом? Оле с трудом удалось скрыть смешок, рвущийся наружу. Приятно видеть человека, который не стелился перед Петром.

Тот показушно признался в своей слабости, но быстро перешел на серьезный тон и обрисовал ситуацию с травмой Оли, не вдаваясь в излишние подробности.

— Поняла, — кивнула Валентина Игнатьевна, более не задавая лишних вопросов. — Где у вас можно руки помыть?

Валентина Игнатьевна была невысокой, полноватой женщиной не старше пятидесяти пяти. Ухоженная, в меру строгая. Она носила очки и модную короткую стрижку.

— Я домохозяйка в имении Петра Михайловича, — утром сообщила она, готовя смесь для Саши.

Оля едва не подавилась чаем.

— В имении?

Ночь прошла относительно спокойно. Сашулька просыпалась два раза. Валентина Игнатьевна сразу же приносила её Ольге, та кормила, и дочка продолжала спать, не зная, какие страсти разворачиваются вокруг неё.

— Угу. Поместье у него имеется.

— Вы, наверное, имеете в виду загородный дом? — осторожно уточнила девушка.

Валентина Игнатьевна довольно хохотнула.

— Не-е-е, деточка, именно поместье. Ольга, если я перейду некую черту и вам будет казаться, что я слишком фамильярна, одерните меня. Я давно работаю на Громовых. Сначала с его отцом, потом Петру не иначе как хитростью и личным обаянием удалось переманить меня к себе. На неком аукционе выставлялась земля с красивой постройкой начала двадцатого века… Понятное дело, что её надо бы по-хорошему признать историческим достоянием, отреставрировать, сделать музей или что-то ещё в этом роде. По-хорошему! Но… Кому это интересно? Земля находится в центре деревушки для нуворишей, и вопрос вставал лишь: к кому она перейдет. К очередному бизнесмену, депутату или… Громовым. Не думайте, что я болтаю лишнего, Оля, эта информация представлена в официальных источниках. Всё было сделано по закону. Семь лет назад Петру Михайловичу и досталось имение. Я его спрашивала и не раз, почему не начал строить дом с фундамента, но он всегда отшучивался. Мол, в нем пробудилась кровь предков. А вдруг где-то затесался дворянин Громов или даже аристократ? В поместье Громовы вложились нехило, а уж сколько моральных сил потрачено было… Поэтому, Ольга, у него имение и только так.

Валентина Игнатьевна не могла не нравиться. Ироничная в меру и одновременно с добрыми глазами.

На небе не наблюдалось ни одного серого облачка. Напротив, солнце светило с раннего утра.

— Мы гулять, а ты отдыхать.

В конечном итоге Оля сдалась. Несмотря на то, что с ней ночевала Валентина Игнатьевна и девушка могла не тревожиться за Сашеньку, беспокойство в груди разрасталось, жгло. Оля снова и снова перебирала в памяти прошедший вечер.

Как же стремительно меняется её жизни. Молниеносно, точно в какой-то момент Олю подхватило и занесло на скоростной поезд, и сойти с него не предоставляется возможности.

Убедившись, что Валентина Игнатьевна взяла с собой всё необходимое для прогулки, Оля прошла в комнату и рухнула на диван.

На тот самый, где её накануне зажимал Петр.

Девушка легла и сильнее зажмурила глаза. Ни о чем не думать…

Всё постепенно разрешится само собой. Ей бы немного оправиться, чтобы рука полноценно заработала, и знать, что лечение мамы дает результаты. А с остальным… справится.

Проснулась Оля с ощущением, что что-то не так.

Резко вскочила и заморгала, пытаясь проснуться. Испуганно начала рыскать взглядом по сторонам, интуитивно ища Сашу. И когда Оля не увидела рядом дочь, то собралась нестись её искать.

И едва не засмеялась в голос, вспомнив, где и с кем находится её дочка.

Оля снова рухнула на диван, грустно улыбнувшись.

— Нечего просыпаться не пойми где…

То в больничке, то в чужой квартире. Ещё и не так шарахаться начнешь.

Оля улыбнулась сквозь сон.

Но улыбаться пришлось недолго.

Интуиция снова обострилась, кольнув в грудь. Оля провела рукой по груди, проверяя, не протекло ли молоко. Грудь набухла, подходил час кормления дочки. И всё же дело не в ней было.

Нахмурившись, Оля вторично встала и прислушалась.

По квартире доносился посторонний шум. Едва слышный.

Но он был.

Сердце Оли ускоренно забилось в тревоге.

Неужели в квартиру пробрались посторонние? Или всё же Валентина Игнатьевна вернулась с Сашенькой пораньше?

Оля сжала горло здоровой рукой.

Теперь она не сомневалась: шум был. Игнорировать его нельзя.

И девушка пошла в сторону доносящихся звуков.

Когда увидела, в чем дело, пошатнулась и уже зажала рот рукой.

В спальне с потолка свисала огромная, как её в народе называют, «титька», наполненная водой. Она доходила до середины комнаты, представляя собой убогое и очень опасное зрелище. Рано или поздно натяжной потолок не выдержал бы под тяжестью воды и прорвался.

И тогда…

На стенах тоже имелись уродливые разводы.

Оля метнулась в коридор, завернула за угол. Страшная догадка подтвердилась. В коридоре потолки были из гипсокартона. Зашпаклеванные и покрашенные, они первые пострадали. Именно через них пробилась вода и капала на ламинат, который, если срочно не предпринять меры, в скором времени мог вздуться и испортиться.

Оля, матерясь, побежала в ванную, схватила тазик и снова выбежала в коридор. Мысли метались в голове. Затопление — кошмар любого жителя ЖК. Надо связаться с представителями управляющей компании, перекрыть воду, что-то сделать с электричеством… Найти соседей, что сверху, и так далее и тому подобное.

А тут квартира чужая! Оля даже не знала, кому она принадлежит. Вика не оставила контактов. Девушки попросту не подумали о том, что может случиться ЧП. И Вика… Хорошо, если она будет в сети и Оля сможет выйти на связь с ней.

Черт!

— Оля, мы пришли, — веселый и довольный голос Валентины Игнатьевны донесся до Ольги через призму слез, которые предательски выступили на глаза. — Да твою же мать! Это что тут у нас такое?

Что получается — она снова меняет дислокацию?

Серьезно?

Оля смотрела на свои с Сашенькой вещи, которые грузил в машину высокий, молчаливый парень в форме. Он представился, Оля не запомнила имя. Не до имени было.

Валентина Игнатьевна, несмотря на возражения Ольги, позвонила Громову. Оля даже не прислушивалась к их разговору. От неё уже мало что зависело. И это малодушно радовало. Не справилась бы Ольга в одиночку, вот никак.

В какой-то момент девушка устало прислонилась к стене. Отдохнула, называется. И случился маленький апокалипсис. О последствиях которого невозможно не думать.

— Оля! Оля, вы меня слышите? Эй, ну чего вы… Расстроились? Понятное дело, неприятно. Но всё поправимо.

— Поправимо?

— Конечно.

Ей бы уверенность Валентины Игнатьевны.

Через двадцать семь минут — Оля засекала — приехали люди в военной форме. С ними представители управляющей компании, и понеслось, завертелось, закружилось. Олю отодвинули на задний план, Валентина Игнатьевна быстро ввела в курс дела вновь прибывших.

Интересно было другое — Ольгу никто не трогал, ни в чем не обвинял, ничего не требовал. Всё решали другие люди.

Вместо неё. Её никак не задействовали. Вроде бы это и хорошо… С другой стороны, безумно непривычно чувствовать, видеть, что тебя отгородили от проблем.

Проявили заботу.

Оля слышала, что звонит телефон. Виталик. Надо же, снова объявился вовремя. Оля не ответила.

Надо вещи собирать.

Когда Валентина Игнатьевна сказала, что им здесь больше делать нечего, Ольга воспротивилась.

— Сейчас всё урегулируют и…

Она сама себя оборвала на полуслове. Упрямство упрямством, но дышать влажным, спертым воздухом Сашеньке категорически нельзя.

— Так, мы едем в имение. Петр Михайлович распорядился, там всё подготовят к нашему приезду. Ну надо же, как интересно, Оленька, вышло…

Валентина Игнатьевна не закончила фразу, женщину отвлекли. Оля поняла, что та хотела сказать.

Совпадение или судьба? Женщины поговорили про имение Громова, не прошло несколько часов, и они едут туда.

Саша спала на груди у Оли. Валентина Игнатьевна всё норовила забрать девочку к себе. Та в комбинезоне была тяжеленькой. Оля обняла дочь одной рукой, улыбнулась няне и перевела взгляд в окно.

Улыбка сразу сошла с лица Оли.

Правильно ли она поступает?

По факту, переезжая к незнакомому мужчине.

Хотелось с кем-то посоветоваться, обсудить. Можно, конечно, с мамой. Позвонить и вывалить всю правду. Только кому легче станет? Оле? А мама вся изведется, и на её здоровье новости от дочери негативно скажутся. Ей хватило и того, что они с Виталиком разбегаются. Вернее, уже разбежались.

От него поступило ещё два вызова, потом несколько сообщений в чат, где мужчина уже не стеснялся в выражениях. Оля скользнула по ним взглядом, отвечать не стала. Не до разборок с бывшим, вот уж точно.

— Валентина Игнатьевна, вы разговаривали с Петром, — осторожно начала молодая женщина, терзаемая сомнениями. В висках пульсировало. — Мне кажется, не совсем правильно то, что я еду к нему.

Няня громко хмыкнула.

— И откуда такие мысли?

— Мы с Петром мало знакомы и… вообще!

Она не сдержалась, эмоции вышли наружу.

Зато на лице Валентины Игнатьевны сразу разгладились морщины.

— Оля… Вы же взрослая девушка. Неужели вы на самом деле думаете, что мужчина будет приглашать в свой дом кого-то, в ком не заинтересован?

— Этого-то я и опасаюсь, — не смогла не сыронизировать Оля в ответ.

Помощница Громова нисколько не преувеличивала. Загородный дом Петра был имением. Большим и очень, очень красивым. Впечатляющим.

Территория ограждена высоким забором, перед которым по периметру росли ухоженные кустарники, можжевельник и туи. Красиво. Слякоть и растаявший снег не позволяли оценить весь ландшафт, но уже сейчас становилось понятно, что за территорией ухаживали.

Оля вышла из машины и огляделась. Саша стояла рядом, неуверенно переминаясь с ножки на ножку, готовая в любую секунду шмякнуться на пятую точку. Её подстраховывала подошедшая Валентина Игнатьевна.

— Чего замерли, девочки? Погода портится, пойдемте. Из машины зря вышли, до дома ещё идти и идти.

— Захотелось посмотреть. Извините.

Оля зябко повела плечами. Рука в гипсе не позволяла плотно запахнуть пальто. Ветер поддувал полы.

В дом как раз заходить не хотелось. Хотелось побыть на улице, подышать свежим воздухом.

Дом за городом — мечта Оли. Да и кто не мечтает растить ребенка в тишине, подальше от суеты большого города?

До соседей было прилично. Люди, живущие в данном районе, предпочитали уединение.

Автоматические ворота поднялись, навстречу приехавшим вышел мужчина в черной форме без каких-либо опознавательных знаков. Не хило у нас в стране живут генералы, раз имеют работников. Ольге пока не удавалось не иронизировать. Противоречия снова начали терзать девушку.

Ей понравилось место, куда их привезли. Прельщала перспектива провести несколько дней за городом, насладиться местными красотами. Чего уж греха таить, грела мысль, что Саша будет под присмотром, что с самой Оли сняли часть обязанностей по уходу за ребенком. И пусть в неё кинет камень тот, кто в момент болезни и непростых жизненных ситуаций не мечтает о волшебнике, который появится и разрулит всё, облегчит текущее положение дел.

У Оли он появился. Так получается?

Только Оля давно не верила в сказки. И знала, что за всё в жизни следует платить. Громов не тот человек, который будет что-то делать безвозмездно. К тому же он и не скрывал своей заинтересованности. Тут надо ему отдать должное. Не играл, не лукавил. Говорил, как есть.

А она, получается, приняла неозвученные условия.

Она же приехала…

И даже идет к имению по вымощенной брусчаткой широкой тропе.

Чтобы вечером встретиться с Петром.

глава 16

Освободиться пораньше не получилось. То одно, то второе. И все дела срочные, требующие непосредственного присутствия Петра.

Штаб он покинул в начале одиннадцатого.

— На квартиру? — уточнил поджидающий внизу Серега, поспешно бросивший при виде начальства сигарету.

За что Петр ценил парня, так это за его чуйку. Зачастую она у него срабатывала на ура.

— Нет, в имение.

— Понял. Домчимся быстро.

— Не надо быстро, давай… аккуратно.

У Громова было неплохое настроение. Не сказать, чтобы восторженное или радостное. Такое, пожалуй, он не испытывал со дня назначения на новую должность. Скорее… предвкушающее.

В его доме находилась женщина. Вкусная. Сладкая. Местами ершистая и непокорная.

Он мог Олю переселить в одну из служебных квартир. Снять, в конце концов. Сейчас это не проблема. Но не-ет, ему стало интересно, чтобы блондиночка оказалась под крышей его дома.

Странное, кстати, дело. Громов тоже доверял своей чуйке. Если она сработала подобным образом, значит, не всё так просто. А его первая мысль — надо вести Олю к себе.

Имение имело для него особую ценность. Он видел его семейным гнездом. Местом, где будут расти его дети. После смерти Нади ни одну женщину он туда не приглашал. Если намеревался провести с любовницей редко выпадающие полностью свободные выходные вне города, то снимал коттеджи на базах. Спокойнее.

Олю же отправил в имение.

Приехали они уже ближе к полуночи.

Петр вошел в дом. Давненько он здесь не был. Наверное, с месяц.

В доме стояла тишина. Понятное дело, час поздний. Губы мужчины едва заметно дрогнули в улыбке. А он что, думал, что его будут встречать? Много чести, генерал. Тут некоторые особо блондинистые с характером попались.

Но ему нравилось… Щекотало нервную систему, будоражило воображение.

И ещё дико хотелось секса. Сбросить напряжение уходящего дня. Разложить Олю под собой и трахать, трахать, смакуя её оргазм. И свой тоже.

Ужин ждал его на кухне, спасибо Валентине Игнатьевне. Громов ранее перекусил, но успел уже проголодаться. Разогрев жаркое с мясом, он достал из холодильника салат, заправил его оливковым маслом. Поев, направился в спальню.

Петр знал, где разместились Ольга с Сашенькой. Надо же, в его доме ребенок… Мелкий и капризный, довольно забавный и шебутной. Не раздражающий. С забавными голубыми глазами и длиннющими ресницами.

У Петра возникло искушение заглянуть в комнату к девочкам, убедиться, что они спят. Но передумал в последний момент. Мало ли что… Час поздний, его визит к ним в спальню Оля может расценить, как посягательство на её личное пространство, и сбежит в ночь. С неё станет.

Пусть девочка немного успокоится. То, что она приехала к нему, уже хорошо.

Петр зашел к себе в спальню и огляделся. Фото с Надей по-прежнему стояло на длинной настенной консоли.

Красивая Надя у него была. Темноволосая, высокая, с выразительными большими глазами. Но дурная… Сдурила она и в последний раз. Боль от потери жены до сих пор жила с Петром. Некое чувство вины, что не углядел, не сберег. Он же видел, что Надя всё больше зацикливается на детях, на потребности иметь собственного. Каждый выкидыш она воспринимала, как вселенского горе, и кидала в Петра обвинения, что он твердолобый и не может понять, что испытывает женщина, которая не в состоянии выносить и родить ребенка. Петр сначала нежничал, пытался помочь. Как умел, конечно. Боль Нади резала без ножа. Но чем больше он сопереживал, не трогал жену, тем сильнее она погружалась в пучину собственного горя. Петр психанул, отвел её к психиатру, тот прописал антидепрессанты.

На некоторое время помогло.

Потом было принято решение об очередном ЭКО.

Надя слышать не хотела о том, чтобы усыновить ребеночка, хотя Петр и предлагал. Он готов был пойти и на этот шаг. Почему бы и нет? Сколько он видел детей-сирот… Почему бы и не сделать одного мелкого парня чуток счастливее?

Надя категорически отказалась. Она хотела своего. Хотела родить.

Таблетки отменили. ЭКО прошло успешно. Ничто не предвещало беды. Надя летала, покупала ползуночки, выбирала кроватку. Срок беременности перевалил за восемнадцать недель.

Петр был в городе. Он бы успел…

Если бы только Надя позвонила, а не решила, что кровотечение чудесным образом остановится само…

Петр посмотрел на изображение жены. Дура… Жила бы сейчас. Радовалась жизни. А не лежала под пластом земли…

Он не успел. Надя позвонила слишком поздно. Сделала вызов и потеряла сознание. Она находилась в городской квартире, домработницу предварительно отпустила, чтобы та не связалась с Петром раньше времени. О чем думала Надя — непонятно… Она же знала, как опасно маточное кровотечение! Знала!

Так же она знала, что если встанет вопрос о сохранение жизни, Громов выберет Надю…

Петр видел много крови за свою жизнь. Но окровавленные ноги жены и темное пятно на полу вряд ли когда-то забудет.

Какого черта?.. Злость снова всколыхнулась в груди Петра, опалив. Мужчина поднял руку и на эмоциях опустил рамку вниз, плотно сжав зубы. После чего провел ладонью по лицу.

Спать надо.

Завтра ему предстоит завтрак в обществе блондиночки.

Петр направился в смежную комнату. Принять душ — не помешает. И всё. Тогда точно спать.

По давней привычке, прежде чем встать под душ, Петр отжался. Прямо на кафеле. Завтра в спортзал с утра сгоняет, три дня уже не занимался. Он фанател от спорта и в юности всерьез задумывался о карьере в спорте. Армия перетянула по итогу.

О чем он и не жалел.

Душ Петр принимал по старой привычке контрастный. Вышел из душа бодрый. Если организм не подведет, можно ещё документы посмотреть часок.

Основательно обтерев тело полотенцем, другим Петр обмотал бедра. Бельевой шкаф находился в спальне.

Думая о предстоящем учении, что будет проходить на территории другого государства, Петр вышел из ванной. Чтобы остановиться, сделав шаг в спальню.

Потому что у него была гостья.

Оля.

Непутевая блондиночка, которая, по его представлению, должна была крепко спать в кровати, а не шляться по дому в непотребном виде!

Вернее, как…

Вид у Оли был даже очень.

Но не в том контексте, в котором она его преподнесла.

Не только у Сереги была хорошо развита чуйка. У генерала она тоже отменно работала. Плюс он неплохо умел считывать людей. Эмоции, которые отображались на лице, в едва заметной мимике. Эта способность частенько ему пригождалась.

Так и сейчас.

Первое, что бросилось в глаза Громова, — напряженные губы девушки. И слишком широко распахнутые глаза. Взбудораженные. Возбужденные. И к сексу это возбуждение не имело никакого отношения.

Но стоило признать, что Оля выглядела крышесносно. Ему, как оголодавшему по женскому телу мужику, сорвало рычаги мгновенно.

Она пришла к нему в комнату почти обнаженной. С распущенными волосами, падающим на плечи белым каскадом. На теле — тонкая шелковая сорочка, поверх которой распахнутый халат. А под сорочкой, сука, белья не было! Лифчика так точно! Потому что шикарная грудь призывно натянула тонкую ткань, которая ни хера ничего не скрывала!

Особенно соски…

Грудь у Оли была тяжелой, красивой. Полной. Он уже залипал на ней.

Помнил…

Сорочка прикрывала колени, приятно подчеркнув переход от тонкой талии девушки к крутым бедрам.

Её фигура создана для искушения.

И она знала… Поэтому и пришла.

Адреналин подскочил в крови Громова. Реагировал он, ох, как реагировал. Член тоже. Встал мгновенно, отозвавшись тупой болью в яйцах.

Ольга молча смотрела на Петра. Стояла, тяжело дыша, отчего её грудь призывно колыхалась, заводя его ещё сильнее.

Всё было бы охрененно круто, если бы не одно «но».

Лицо Оли. Её поза. То, как она застыла посреди комнаты.

Ни намека на улыбку, на соблазн. Ни шага навстречу.

Лишь яростный огонь в глазах, готовый его же, Петра, испепелить.

Петр завелся мгновенно. Где-то в голове щелкнул предохранитель. Надо бы притормозить… Сейчас ночь, а день выдался у каждого нелегким. Можно и дров наломать. Вот кто-то особо блондинистый точно решил заняться «колкой».

— Ольга, — он вложил в голос максимум предостережения, давая ей возможность одуматься.

Петр никогда не был пай-мальчиком. С годами характер тяжелел, обрастая звездами и обязанностями. Мужчина брал на себя ответственность и требовал с других того же.

Оля же…

Задницу ей аппетитную всё же придется напороть.

Если не понимает по-хорошему.

Блондинка медленно вздернула подбородок кверху. Дыхание ещё потяжелело, сбиваясь с ритма.

А Петра вело… С каждой проходящей секундой всё сильнее и сильнее. Кровь бурлила по венам и обрушивалась вниз, к паху! Верно говорят, что зачастую мужик думает не той головой, которой надлежит. Вот он сейчас как раз и спустил тормоза, позволив низу руководить верхом.

Оля облизнула пересохшие губы, томительно медленно подняла здоровую руку и скинула с плеч халат.

Зря…

Если ранее демоны похоти, что выедали Петра изнутри, ещё держались, увидев Олю во всей красе, то сейчас они сорвались с цепи. Он их не стал сдерживать. К черту!

Петр, решив, что разговаривать им не о чем, пошел к Оле. На лице молодой женщины промелькнула паника, которая взрывной волной окатила генерала. Но не остановила. О, нет, моя хорошая, ты сама пришла! И получишь то, на что рассчитываешь!

Он ступал решительно и быстро. Спальня была небольшой, расстояние между ним и Олей сужалось стремительно. В какой-то момент Петру показалось, что девочка струхнет, развернется и сбежит.

Не-ет, осталась стоять на месте, только слегка побледнела.

Хороша соблазнительница! Мать её ети!

Он остановился лишь тогда, когда подошёл к Ольге вплотную, не оставив шанса их телам. И сразу же с головой окунулся в цветочный аромат женского парфюма.

Петр сжал челюсти. Хорошо, что не кулаки.

— Чем обязан? — его тон не предвещал ничего хорошего. Как и оскал, который он не пытался скрыть. Петра штормило, кидало из огня в ледяную пропасть. Ему хотелось одновременно сжать тонкую красивую женскую шею и задрать чертову сорочку. А лучше разорвать, дав волю кипящей страсти, что раздирала его изнутри. — Я так понимаю, пришла благодарить за помощь, да, блондиночка? И чего тогда стоим?!

глава 17

Ждать ответа он не стал.

Он ему и требовался.

Петр вскинул руку кверху, запустил пальцы в густые волосы Оли, обхватил затылок и рванул на себя, четко контролируя, чтобы не задеть гипс.

Оля что-то там пискнула. Даже подалась назад, явно не готовая к его напору. Но поздно. Отпускать её рано он точно не собирался. Не понимает она по-хорошему! Вот никак!

Заявилась в комнату к мужику, в полуголом виде, с расстрельным выражением на лице! Совсем охренела?!..

Он впился в её губы жестким поцелуем. Ни о какой нежности речи не шло. Если он ошибся в Оле, значит, не судьба! Хотя… Упиваясь сладостью её ягодных губ, Громов готов был побиться с судьбой. И не такое перетягивали.

Оля замерла в его руках, вытянулась струной, засеменила ногами, чем только ухудшила своё положение, потому что бедрами столкнулась с его. Проехалась по каменной эрекции, отчего уже Петру захотелось зашипеть. Он матюгнулся прямо ей в губы и нагло толкнулся языком вперед, не выпуская голову девушки.

Попалась Оля.

Она заерзала, свободной рукой вцепилась ему в бок, не то чтобы оттолкнуть, не то чтобы остановить.

Но мужчина уже пер, и тормоза больше не реагировали.

— Как ты предпочитаешь, хорошая? Чтобы я сразу тебе засадил или сначала опустишься на колени? — Петр намеренно выбирал грубости. Оттянул голову Оли назад и жадно провел языком по тонкой коже шеи, задержавшись в том месте, где отчаянно лихорадочно бился пульс, выдавая девушку с головой.

Оля хапнула воздух, выгнувшись в пояснице, и, чтобы сохранить видимость баланса, переместила руку, схватив мужчину за плечо. С первого раза у неё не получилось, она заметалась, засуетилась.

— Ну? Что молчишь? — продолжил Петр, лютуя и накручивая себя ещё сильнее. Он любил жесткий секс. Иногда такой попросту необходим. Чтобы подойти к желанной женщине, развернуть её, уперев ладонями в стену, задрать подол халата или платья, сорвать к ебеням трусы и ворваться сразу, без подготовки, без лишних сюсюканий. Почувствовать, как горячая влага окутывает член, и толкнуться вперед. А потом ещё раз и ещё, вдалбливаться так, чтобы пошлые, влажные звуки наполнили комнату вместе с хрипами и стонами.

Оля, ошарашенная его напором, приоткрыла рот, но смогла из себя выдавить только безвольное:

— Я…

Громов взметнул брови кверху. Мол, давай, продолжай, деточка.

Она же молчала и смотрела на него широко распахнутыми глазами, бездонными и охрененно красивыми.

— Что ты? — продолжил Громов, не щадя её. — Ты зачем сюда явилась? За сексом? Отлично, милая, так я не против! Видишь, как не против!

И дернул голову Оли ещё ниже, заламывая в пояснице и добираясь, наконец, до её шикарной груди. Помять бы её как следует, потискать! Чтобы всю упругость и полноту ощутить. Тяжесть… Но даже когда Петра крыло, он помнил, что Оля кормящая мама и сюрпризы в виде потекшего молока им сейчас не нужны. Мужики, подвыпив, как-то говорили, что даже пробовали у жен это «лакомство». От осознания того, что он тоже сейчас может попробовать, Петра тряхануло, точно он взялся за оголенный провод.

Но нет… Лишь лизнул… И прикусил кожу рядом с соском, пробуя на вкус.

От Оли шел дурманящий запах. Мужчину и раньше она возбуждала на уровне первобытных инстинктов, он хорошо помнил свои первые ощущения, когда сжал Олю в руках, вытаскивая из машины. Уже тогда его повело, и те ощущения не спишешь на стрессовую ситуацию, потому что она такой для Петра не была.

Ему понравилось держать блондиночку в руках. Очень даже… Эти формы, изгибы… Тут у любого мужика голову снесет.

— Петя…

Хриплый голос Оли, в котором отчетливо прослеживались недоумение и хрипотца, не поубавили клокочущей ярости в груди Петра. Он не рассчитал силы и сжал грудь Оли. Девушка ахнула, растопырила пальчики на его плече, чтобы сразу же зацепиться за шею.

— Что? — снова допытывался он, резко выпрямляясь. Его верхняя губа дернулась, выдавая нечто отдаленно напоминающее оскал. Гори оно всё синим пламенем! Девочка сама пришла к нему в комнату! Не маленькая… И явно не глупая! Тогда какого он вытворяет, пытаясь сдерживать рвущуюся наружу похоть?

Петр действовал быстро, не давая Ольги опомниться. Подхватил её под бедра, приподнимая от пола, развернулся, не заботясь о том, что полотенце почти не держится на его торсе, и стремительно преодолел расстояние до дубового комода. Комод подарил дед. Петр точно не знал, сколько лет дубовому изделию, но оно было чертовски крепким и надежным. Не то, что современная мебель.

Усадив Олю на поверхность комода, Петр скомандовал:

— Ноги раздвинь.

В спальне остались включенными потолочные светильники, света от них было достаточно, чтобы увидеть всё, что Громов хотел. А хотел он многого. Прежде всего — всю Олю.

Здоровой рукой девушка уперлась в столешницу комода, продолжая ошалело смотреть на мужчину, судорожно вздыхать, дразня его сосками, которые теперь маячили в опасной близости от его рта. Манили, притягивали, напрашивались между губ. Во рту Петра пересохло, и он снова выругался, беснуясь от происходящего.

Громов не щадил Ольгу. Накрыв промежность, вдавил ладони в нежную плоть, а потом рванул трусики, которые всё же были на ней надеты.

Девушка охнула, быстро-быстро заморгала ресницами, после чего закатила глаза, откинув голову назад.

Пальцы Петра прошлись по лону Оли. Вперед, назад. Какая же она, зараза, мягкая. И сочная! Её складки припухли и впустили Петра не сразу. Не нежничая, он сразу ворвался внутрь двумя пальцами. Самого же его выгибало и раздирало от желания.

Полотенце развязалось и упало на пол. Петр раздраженно отшвырнул его ногой в сторону.

— А ну, живо, посмотрела на меня! — рыкнул мужчина.

По телу Оли прошла дрожь. Петр надавил пальцем на клитор, погладил, снова надавил. Послал пальцы вперед, не отрывая пылкого взгляда от шеи девушки. Оля послушалась его приказа, вернула голову в вертикальное положение.

— Вот так-то лучше, — оскалился Громов. — Так на чем мы остановились? На позе, которую ты предпочитаешь?

— Нет, — Оля упрямо мотнула головой, за что получила ещё несколько яростных толчков в себя.

И всё же Петр был осторожным. Не мучил, не терзал её нежные складочки, которые манили своей влагой и доступностью. Он даже вниз не смотрел, опасался, что не сдержится. Вид расхристанной Ольги уже испытывал его на прочность. Она не стеснялась и не таилась. Развела ноги, как он и потребовал, показывая себя. Предлагая, умоляя с ней делать всё, что ему нравится.

Он и делал. Яростно прожигая её взглядом, больше не целуя, не прикасаясь к ней губами, он вдалбливался в её лоно пальцами, то и дело задевая клитор, не обращая внимания на то, что по его спине выступила испарина от напряжения и жажды обладания.

Учитывая, что сам Петр был тоже обнаженным, ему не составило бы труда войти в Ольгу. Та ерзала бедрами, постанывала через покусанные губы, что-то бормотала бессвязное, то подаваясь вперед, то пытаясь ускользнуть от рук Петра. Тогда он зверел и дергал её свободной рукой назад, не церемонясь и оставляя на розовой коже следы.

Свои отметины.

В нем проснулось нечто темное, вышло вперед и открыто заявило о себе. Он жаждал получить конкретно эту женщину. Присвоить её. Пометить. Чтобы любой мужик, оказывавшийся с ней рядом, знал, что её лучше не трогать, даже не смотреть в её сторону, не рассматривать сексуальные формы, не думать, что и как он хотел бы с ней сделать! Чтобы знал, кому она принадлежит.

Громова выворачивало от желания, распирало. Он едва не рычал.

И когда Оля затрепетала, сильнее сжав его пальцы, орошая их сладкой влагой, он замер, прислушиваясь к собственному сердцебиению и рваному дыханию.

Оля осела, прильнув к нему, дрожа и едва слышно всхлипывая.

Петр прижал её к себе, успокаивающе поглаживая по влажной спине. Девочка задрожала сильнее.

— У тебя минута, — глухо проговорил он, прижимаясь губами к её виску. — Ты рыдаешь, а потом рассказываешь, для чего устроила весь этот концерт.

Если бы она знала…

По телу Оли снова и снова пробегала жаркая волна, которая никак не утихала.

Оля испытала фееричный оргазм.

Она кончила лишь от пальцев Петра. Он даже не вошел в неё…

А мог.

Она видела его возбуждение.

Красивый у генерала член… Мощный. Больше среднего размера. И такой… вызывающе притягательный, что ли.

У Оли кружилась голова.

Что она творит… Вот что…

Девушка опасалась, что не выдержит и снова что-то сделает не то.

Совсем не то.

Хватило и её прихода в спальню Петра.

Хорошо, что хотя бы с позором не выгнал.

Но его взгляд… Черт, она думала, Громов её прихлопнет сразу же. Одним движением, чтобы она не мучилась больше.

А поступил куда как интереснее.

Довел её до оргазма. Да такого, что она не помнила, чтобы хотя бы раз настолько сильно и ярко кончала.

Она не понимала… Честно.

Ни себя, ни того, что здесь происходит.

С ней. С ними.

Про них, конечно, говорить рано, да и вряд ли стоит. Но вот с ней…

Оля накручивала себя весь день. Металась из стороны в сторону, из угла в угол. Всё ей было не так и не этак.

Мама воспитывала её с жизненной позицией, что за все даваемые блага надо платить. Что ничего в этой жизни не дается просто так. И если не рассчитаться сразу же, потом могут спросить вдвойне. Зачем Оля зациклилась на этой мысли? Зачем о ней вообще вспомнила?

Оля ходила по дому Петра, прислушивалась к тишине. Сашеньку сразу на себя взяла Валентина Игнатьева. Та тянулась к женщине, вызывая у Оли одновременно чувство облегчения и легкой ревности.

Чтобы чем-то заняться, Оля направилась на кухню и с позволения Валентины Игнатьевы начала хозяйничать. С одной рукой тяжеловато было, но она, движимая злостью, на удивление ловко справлялась и даже приготовила ужин.

Сна не было.

Вернее, не так.

Её теребила мысль, не давала покоя…

Генерал хочет её…

Психанув, доведя себя до точки кипения, девушка достала из вещей самый красивый пеньюар, тонкие, полностью прозрачные трусики и с толикой удивления заметила, что немного похудела, что у неё спал живот и белье теперь смотрится на ней очень даже не плохо.

Оля долго расчесывала волосы до тех пор, пока те не заблестели. Или попросту делала успокаивающие движения, прислушиваясь к тишине? А ещё Валентина Игнатьевна забрала Сашеньку к себе.

— Ты так и не поспала толком. Проснется — дам смесь. В крайнем случае, принесу тебе.

По лицу женщины Оля сделала вывод, что спорить с ней не стоит.

Как тут не станешь фаталисткой. Для Оли даже ночь освободили. Только сна не было.

Когда двор осветили фары въезжающей машины, Оля подорвалась и поспешила к окну. Облизнув вмиг пересохшие губы, она постаралась встать таким образом, чтобы её не было видно. Не хотелось, чтобы Петр думал, что она его ждет.

Потому что, несмотря на принятое решение, девушка до последнего колебалась.

Дом спал. Оля прислушивалась к его тишине и к собственному сердцебиению. Валерьянки ей не помешало бы …

Она слышала, как поднимается Петр. Как идет по коридору.

Девушка зажмурила глаза. Когда она в последний раз так сильно волновалась? И волновалась ли вообще.

Оля выждала некоторое время, давая себе шанс на отступление… Но правильно же говорят, что порой бывают решения, которые иначе, как «черт толкнул», не назовешь. Или хочется на кого-то фантомного свалить собственную слабость?

Оля оказалась в спальне Петра.

Решительная и злая.

Пусть берет то, что хочет! У неё совесть будет чистой!

А вот тело… Оно говорило о другом.

У Оли хватило смелости признать, что тело воспламенилось уже от мысли, что к нему снова прикоснется Громов.

И это было для Ольги дико.

И всё же она пришла.

И кончила.

Взахлеб, на грани истерики.

А теперь рыдала на мужской груди, не зная, куда себя деть от стыда и неловкого момента.

Громов снова выматерился и оторвал девушку от себя.

— Всё, Оль, заканчивай давай, — его голос мало изменился с прошлой фразы. Если только чуть-чуть.

Дыхание мужчины обжигало кожу, ставшую неимоверно чувствительной. Как, впрочем, и она вся. Оля по-прежнему пылала. Внизу живота тянуло, про груди, которые томились, она и вовсе молчала.

Не успокоилась Оля. Ни разу.

И он не успокоился…

Дышал тяжело, весь напряженный. Стоял, уперев руки по обе стороны от бедер Оли, зло прищурившись. На висках отчетливее проступили вены, желваки на скулах заходили, крылья носа тяжело раздувались.

А ещё Оля не могла взгляда отвести от разворота его плеч. Сейчас, как никогда ранее, они находились в опасной близости от неё. Вздутые, красиво проработанные мышцы привлекали, манили. Их хотелось потрогать, узнать, настолько ли они твердые, как кажутся на первый взгляд. И ещё… такие ли они теплые.

У Оли в голове плыл сладостный туман, возбуждение и не думало отступать. Она ещё раз жалобно всхлипнула и, потянувшись снова к Петру, распластала раскрытую ладонь на мужской груди и поцеловала.

Сама…

Громов отреагировал через секунду. Его тело, только что смахивающее на каменное изваяние, ожило. Он рванул девушку на себя, впечатал, уничтожив пространство между ними. И между тем немного отвел в сторону левое плечо, помня о травме Оли.

Его забота, внимание даже в такие секунды поражали Ольгу. Петр ничего не выпускал из вида, ничего не забывал.

Громов снова поднял девушку, точно она ничего не весила. Губ их он не разрывал. Оля обхватила его торс ногами. Лоно обожгло, потому что жестковатые волосы внизу живота Петра соприкоснулись с нежной, немного воспаленной кожей Ольги.

Пересек комнату Петр быстро. Или Оля ничего не замечала, вовлеченная в поцелуй, в то, что происходило с её телом? Огонь похоти выжирал изнутри. К черту завтрашний день и трезвость восприятия! Если она не получит этого мужчину, то сойдет с ума. Оля не преувеличивала ни на йоту.

Петр, как и днем ранее, опустил её на мягкую поверхность и навис.

Молча.

Прожигая своим подчиняющим взглядом.

Он давал ей последнюю возможность на капитуляцию. На то, чтобы спокойно встать и выйти из комнаты. Какое тут…

Оля прикрыла глаза и выгнулась, спуская с плеча лямку сорочки, показывая, что она хочет.

Показывая себя.

— Так значит, — прохрипел Петр и опустился на неё. Матрас жалобно прогнулся под тяжестью тела мужчины.

Тепло, исходящее от него, было повсюду. Оля втягивала его в себя, принимала.

— Соски пососать хочу, — раздалось, точно через призму. — Нельзя, да?

Ольга только мотнула головой из стороны в сторону. Они оба поняли, о чем идет речь.

Петр пошел обходным путем. Он целовал и покусывал грудь, забирал её себе. Гладил осторожно, явно сдерживаясь. Зато когда добирался до других мест — отпускал все тормоза.

Сорочку Петр сдернул, она оказалась на талии Ольги.

— Бедра приподними, — ещё один приказ, которому она безоговорочно последовала. Вскинула бедра, и мужчина снял сорочку вместе с трусиками. Оля хотела опустить бедра, но Петр не позволил.

Сжал их руками и потянул на себя. Ольга пискнула, затаив дыхание, приподняв голову, чтобы удостовериться, что ей не показалось, что генерал на самом деле собирается сделать то, о чем она думает.

Их глаза встретились. Серые против голубых. Сталь против морского разлива.

В глазах Петра плясали довольные черти. За всё время знакомства Ольга ни разу не видела, чтобы они настолько ярко сверкали, что, казалось, присмотрись, и она увидит в них своё отражение.

А ещё в них явственно читалось предвкушение. Темное, тягучее.

— Готовь рот, блондиночка, — уже откровенно мурлыкая, заявил Громов и склонил свою темноволосую голову к её бедрам.

Его дыхание опалило её лоно, губы обожгли.

Оля протяжно выдохнула и расслабилась. Петр точно знал, что делать и как. Он проводил языком, не выпуская её бедра из рук. Размашисто, смакуя. Трогая и посасывая, отчего Оля заводилась ещё сильнее. Мысль о том, что она совсем недавно кончила и теперь он трогает её там, разжигала.

Хотелось ещё.

Оргазма…

Всего Петра.

Свободной рукой Оля вцепилась ему в короткие волосы, перебирала их, иногда надавливая на затылок, как бы говоря, что ещё рано, что ещё не всё.

Но Громов решил сам. Подняв голову, нахально усмехнулся прямо в её сочащиеся желанием, набухшие губы. И с шальными, поплывшими глазами демонстративно вытер губы, после чего провел пальцами по её лону, собрав остатки влаги, поднёс к носу и так же демонстративно шумно втянул.

Точно ему было мало…

Кровь прильнула к щекам Оли. Она не могла отвести от Петра взгляда. То, что он делал, завораживало. Развратно, сладко, раздвигая с первого раза существующие рамки по максимуму.

Оля не успела очухаться, как мужчина уже был сверху. Подсунув под её голову подушку, приблизил свои бедра к её лицу, удерживая член одной рукой и направляя его прямо ей в губы.

Она облизнулась, снова посмотрела на потемневшее от страсти лицо генерала и открыла губы, впуская его в себя.

Большой… Нет, огромный…

Она с трудом справлялась.

Но как же ей нравилось! Черт побери, как нравилось… Внизу живота та самая пресловутая спираль затягивалась ещё сильнее, опаляя и увлажняя. Кто бы что ни говорил, а женщине нравится, когда мужчина доминирует и где-то, возможно, не спрашивает её мнение, не нежничает.

Она ласкала, старалась. По тому, как тяжело дышал Громов, понимала: ему нравится. Он толкался в её горло, посылая бедра вперед, где-то щадя и придерживая себя, где-то, наоборот, отпуская. Оля хлопала ему по бедру, когда он слишком глубоко входил. Он подавался назад, а она, дурея от его вкуса, тянулась следом, чтобы снова взять, втянуть в себя, облизать.

— На бок давай.

Петр перестал над ней нависать, перебрался за спину и, не дожидаясь, когда девушка сообразит, что к чему, сам её уложил на бок, сломанной рукой кверху. Отвел бедро и вошел.

Плавно и сразу же переходя на более жесткие движения. Оля ахнула, прикусила нижнюю губу, чтобы не сорваться на громкий стон. Он заполнил её всю. До края. До основания. Он был повсюду. В ней. За спиной. Над ней. Его рука властно развернула лицо к нему, и губы снова накрыли ее губы. Оля задыхалась, трепетала, не веря, что подобное может происходить с ней. Тело больше не принадлежало ей, она его не контролировала.

В неё входили… врезались… брали и давали… Оля пищала в губы Петру, посылая себя навстречу и желая снова взлететь кверху, испытать яркое удовольствие. Запредельное.

И она испытала. Взорвалась почти сразу же, уже доведенная до предела.

Думала, что и Петр последует за ней. Ничего подобного.

— Я, пиз*ец, какой голодный, Оленька… Можно я тебя немного помучаю?

Новый сладостный спазм прошелся по телу Оли, и она с готовностью кивнула.

Глава 18

Оля сидела на кухне, нервно ждала, когда к ней присоединится Громов.

Часы показывали без пятнадцати семь.

Ночью Оля выскользнула из объятий Петра. Тот перевернулся на спину, закинув руки за голову.

Ничего не сказав.

Оля накинула на плечи сорочку и была такова.

Она подозревала, что утром будет чувствовать себя не в своей тарелке, и всё равно оказалась не готовой.

— Ты рано встала. Чай? Кофе?

— Я приготовлю…

— Сиди.

Мужчина, хозяйничающий на кухне, вызвал у Оли слабость в ногах. Кто бы чтобы ни говорил, но когда мужчина утром двигается по кухне, а женщина сидит и наблюдает — в этом что-то есть.

— Я пожарила яйца с колбасой, — чтобы скрыть неловкость, проблеяла Оля.

— Я чувствую запах, — спокойно отозвался Петр, ставя чашку на поддон кофемашины.

Оля не знала, куда себя деть.

Да, случилась ночь. Они оба кайфанули.

А что дальше?

Почему этот вопрос в её голове за последние дни возникает слишком часто?

В отличие от неё, Громов выглядел спокойным, даже удовлетворенным и чертовски бодрым, а учитывая, во сколько они легли, удивительно. Такое ощущение, что он встал уже давно и успел передать кучу дел. На нем была домашняя одежда — серые свободные спортивные штаны и такого же плана футболка.

— Сейчас кофе попью и тогда поем. Никак не перестроюсь. Знаю, что надо наоборот, но уж как есть, — с мягкой улыбкой проговорил он, ставя дымящийся напиток перед Олей. Та благодарно кивнула и сразу же вцепилась пальцами в кружку. Петр заметил её метания. — Оля, ты смотришь на меня с таким выражением, точно собираешься сказать, что прошедшая ночь была ошибкой и она ни за что, ни при каких обстоятельствах не должна повториться.

Оля сильнее сжала чашку, не замечая, как та горяча.

— Как хорошо, что меня понимают без лишних объяснений, — тщательно подбирая слова, проговорила Оля, сидя с прямой спиной.

Она, правда, обрадовалась, что Громов понимает ситуацию и ей не надо изгаляться, объясняясь. Что произошло, то произошло.

И следующие его слова мгновенно откинули её назад:

— Покорми Сашу при мне.

Что?

Этот вопрос едва не сорвался со слегка припухших губ Оли.

Петр довольно улыбнулся и сделал глоток кофе.

Мужчина отодвинул стул и, сохраняя невозмутимость, опустился напротив Оли. Между ними был стол, они сидели друг против друга, но почему их положения воспринимались интимно?

Лицо напротив лица… Глаза в глаза…

— Ты с ума сошел, Громов? — тихо, не веря в услышанное, выдохнула Оля, сама не отводя взгляда.

— Я похож на сумасшедшего, блондиночка? Если так считаешь, могу предоставить официальную справку. Исправно прохожу медкомиссию на службе.

— Петь… Ты понял, про что я, — чувствуя, что отчаянно краснеет, пробормотала Оля и, чтобы скрыть неловкость, хлебнула кофе. Напиток обжег горло, и Оля закашлялась.

— Осторожнее. Куда торопишься, — а в этой реплике послышались другие интонации, которые Оля, озадаченная происходящим, не заметила.

Она поставила чашку и посмотрела на Петра.

Тот снова выглядел ужасно довольным.

А у неё не было слов.

Вот не было и всё тут.

Виталик никогда не делал акцента на кормлении Саши. Она — тоже. Кормит и кормит. Он не видел в этом ничего сексуального.

А Петр?..

— Покорми, — снова продолжил он, пряча демонов на глубине серых глаз. — У тебя охрененная грудь. Хочу на неё снова посмотреть.

Оля прочистила горло.

— В кормлении ребенка нет ничего сексуального.

— С чего ты решила?

— С того! И, Петя, мы не о том говорим! Твоё предложение… Оно…

— Оно абсолютно нормальное, учитывая мой интерес к тебе.

Ольга упрямо покачала головой.

— Нет. Это…

Она подняла голову, их взгляды встретились, и слова снова закончились.

Громов неправильно на неё влиял. Где-то даже отрицательно. Тогда отчего она не могла совладать с эмоциями, когда он рядом?

Мужчина поднялся и начал доставать тарелки. Оля тоже засуетилась, подошла к холодильнику и достала сыр с помидорами. Она собирается его снова кормить. Утром. Перед работой.

Несмотря на то, что кухня была большой, рано или поздно они бы столкнулись. Это неизбежно, когда двое занимаются приготовлением еды. Тарелок Петр достал две. Постфактум.

Когда Оля оказалась в его досягаемости, он без лишних слов приобнял её.

— Мы поговорим. Вечером. Сейчас я немного спешу. Давай позавтракаем без пререканий. Как тебе такой вариант?

Ольга согласилась. Хотя и хотелось поспорить. Но, как оказалось, она ещё не готова к более основательному разговору. Уходя из больницы, она искренне считала, что история с Громовым не будет иметь продолжения, а всё оказалось куда интереснее.

Она в его доме.

Она была в его постели.

И теперь он снова стоит за её спиной, опаляя шею дыханием.

Большой, крупный. Чертовски властный. От его мощной фигуры точно исходили невидимые волны, накрывающие её снова и снова. Она хотела бы не реагировать. Честно. Хотела бы остаться безучастной и спокойной, но не получалось. Никак.

Оля прислушалась к себе. Что-то с ней явно не то происходит…

Петр стоял опасно близко за её спиной. Едва ли не вплотную.

Оля открыла сыр, делая вид, что мужчина, чьи бедра едва ли не соприкасаются с её бедрами, на неё никак не воздействует. Сейчас она не будет его отталкивать. Пусть страсти улягутся. Впереди день, генерал остынет.

Тогда ещё Оля не знала, насколько сильно заблуждается.

— Ты где? Поговорить надо.

Виталик начал без предисловий. Даже без приветствия.

Оля мысленно дала себе подзатыльник. Зачем она снова его разблокировала? Вот, спрашивается, для чего? Потому что какие-то непонятные муки совести начали нашептывать, что отец имеет право видеть дочь? Так, получается?

Не вовремя они активировались, ох, не вовремя.

— Я съехала с квартиры, — устало ответила Оля, зажимая телефон головой и плечом.

Они с Сашей находились на улице. Точнее, во дворе имения. Гуляли, наслаждаясь тишиной и каким-то нереально вкусным весенним воздухом, ярким солнцем и другими прелестями загородной жизни. Оля и позабыла, что бывает так тихо и… хорошо. Ни суеты, ни лишней круговерти. Никто никуда не спешит, не зовет, не делает лишних движений. Только птички заливисто чирикают, перелетая с ветки на ветку.

Оля с дочкой гуляла уже час. Сначала они вышли за территорию дома, прокатились по идеально чистому, явно убираемому асфальту. Потом вернулись во двор, где девушке было спокойнее. Имение запало в душу. Да и как оно может не понравиться?

Настроение у Оли было двоякое. Периодически наступало затишье. Потом, когда вспоминала о прошедшей ночи, взвинчивалось до высот. И так весь день.

Прогулка ей нравилась ровно до того момента, как позвонил Виталя.

— Я не хочу встречаться, — честно призналась Ольга.

— А я хочу, — недружелюбно огрызнулся бывший.

— Зачем? — устало уточнила девушка. Ведь знала, что не стоит разблокировать!

— Затем. Мы не закончили разговор.

— По мне, как раз закончили.

Оля специально ничего не говорила про Сашу. Ни слова. В груди росло недоумение. Неужели Виталя ничего не спросит? Не поинтересуется, как дочь? Как она сама?

— Слышал я, ты с еб*рем вчера укатила, — растягивая слова с проступающей в интонации угрозой, продолжил Виталик.

Оля громко вздохнула, сложив губы дудочкой.

Расставаться всегда тяжело. Редко кому удается разойтись, сохранив приятельские отношения.

— Не ругайся, Виталь. Ты же знаешь, мне неприятно.

— Мне насрать, что тебе приятно, а что нет! Ты, сука, что думала?.. Что я позволю наставить себе рога! Да я тебя…

Оля убрала телефон от уха. Пусть проорется. Слушать его оскорбления она не собиралась. Матюги — тем более.

Значит, он у них белый и пушистый, а она пошла по рукам? Какая интересная мужская логика.

Но его слова что-то задели в груди…

Оля и сама думала, что сильно сглупила, когда пришла «благодарить» Петра. И он ведь изначально её не тронул! Готов был отпустить! Он прекрасно понял, что её толкнуло в его комнату.

Она сама потянулась к нему…

— Ты меня слушаешь?!

— Нет. Потому что ты орешь. И несешь оскорбления. Мне это не надо. Я вешаю трубку и снова заношу тебя в черный список.

— Стой-стой! — затараторил Виталик. — Оль… Я готов закрыть глаза на то, что ты трахнулась с чужим мужиком. Хрен с ним. Измена за измену, баш на баш. Ладно… Сглону я это. Я тебе сейчас задам вопрос, а ты хорошо подумай. Ты вернешься ко мне? Прямо сегодня. Обязательно сегодня, потому что…

— Нет, Виталь, — оборвала его Оля, отметив, как горечь заполнила рот. — Я к тебе не вернусь ни сегодня, ни завтра.

— Так, значит, да… Ок. Я тебя услышал. Ты меня не вырубай, дорогая. Я тебе сейчас там кое-что скину по ватсапу. Изучи, ладненько? Давай, любииимая, целуя я тебя.

Последние слова мужчины были пропитаны ядом. Оля поморщилась, поджав недовольно губы. Она вроде бы и понимала, почему Виталик ведет себя отвратительно. Во время ссор он тоже часто не выбирал выражения и говорил гадости, на которые Оля сильно обижалась. Потом обида сглаживалась, но осадок оставался.

Телефон пропиликал, оповещая, что Виталик всё-таки что-то скинул. Оле стало даже любопытно. Что он может такого интересного прислать?

Девушка бедром подтолкнула коляску, чтобы та неспешно продолжила двигаться, и открыла мессенджер.

Сначала она не поняла. Сильно нахмурившись, Оля всматривалась в то, что видит. Потом её брови медленно поползли кверху, и в следующую секунду молодая женщина зажала рот ладонью.

Сегодня удалось вырваться пораньше, и уже в девять часов Петр въехал в имение.

Завтра у него был законный выходной, и хрен кто его вытащит в штаб. Отключит телефон, будет вне зоны действия сети и перед домом противотанковые ежи растянет, пусть только кто попробует его побеспокоить. Петр отпустил Сергея и вошел в дом.

Давненько в имении не было женщины… Петр предвкушающе оскалился. То, что его ждет бурный вечер, плавно переходящий в ночь, он даже не сомневался.

Не успел разуться и повесить пальто, как в коридоре появилась Валентина Игнатьевна. Женщина, хмурясь, поспешила к нему.

— Петр Михайлович, вечер добрый.

— Привет.

Домработница была взволнована.

— Что случилось? — сразу перешел он к делу, разуваясь.

— Я не знаю. Петр Михайлович, я понимаю, не моё дело. И ты сейчас можешь меня поставить на место, сказав, что я сую нос туда, куда меня не просят. Но Оля… Она, как пришла после обеда с прогулки, сама не своя. Постоянно плачет. Пытается от меня скрыть слезы, но я-то вижу. И косметику смыла, хотя с утра и подкрашивалась.

Петр выпрямился. Информация, полученная от Валентины Игнатьевны, ему не понравилась.

— Я поэтому снова и осталась у вас ночевать. Не возражаете?

— Нет, конечно. Где Оля?

— Была у себя. Мы искупали Сашеньку, она её укладывать начала, я спустилась вниз.

— Значит, плакала… На улице к ней никто не подходил?

— Понятия не имею. Да и кто у нас может её обидеть? Район тихий. Сам знаешь. И если бы кто обидел, она бы сказала. Не думаю, что промолчала бы. А это вернулась сама не своя. Видно, что места себе не находит.

— Я тебя услышал, Валентина Игнатьевна.

Он прошел в ванную, что находилась на первом этаже, и быстро сполоснул руки и лицо. Не переодеваясь, направился в гостевую спальню. Петр решил снова обойтись без стука. Всегда можно сказать, что опасался разбудить Сашу.

На самом деле ему хотелось застать Олю врасплох. Увидеть её такой, какая она есть в быту. Чтобы при виде Петра не вставала в стойку, не закрывалась.

Последнее начинало подбешивать Громова. Хотя почему начинало? Всегда бесило. Считай, как только Петр усадил Олю в гелик в ту злополучную ночь и она начала от него шарахаться, отказываясь принимать помощь и выходить из машины, его так и подмывало вскрыть эту женщину.

Добиться.

Мягкость её улыбки, изгибы форм. Всё привлекало в Ольге. Манило.

Он думал про неё и сегодня. Пожалуй, даже больше, чем положено.

В спальне Ольги не было. В детской кроватке сладко посапывала Сашенька. Петр подошел к девочке и поймал себя на том, что губы сами растягиваются в улыбке.

Рядом на столике стояла электронная няня. Он распорядился, чтобы сегодня гаджет доставили в дом.

Удостоверившись, что ребенок спит, Петр, не переодеваясь в гражданку, спустился вниз. И снова, как и утром, обнаружил Олю на кухне.

Та стояла у окна, ведущего в сад, обхватив плечо рукой. На девушке было простое домашнее светло-голубое платье свободного кроя, идеально подчеркивающее тонкость талии и округлость бедер.

Услышав его шаги, Оля обернулась.

Валентина Игнатьевна не преувеличивала: девушка плакала и выглядела глубоко несчастной. При виде Петра, она постаралась придать лицу беспечность. Вышло откровенно плохо.

Громов остановился неподалеку от неё.

— Рассказывай.

Оля натянуто улыбнулась и покачала головой. Волосы она убрала в «хвост», открыв тем самым изящную шею. Красиво получилось…

Даже интересно становилось, почему в этой женщине Петр видит только достоинства? И его постоянно ведет, провоцирует на эмоции.

— Оль, хорош, — немного грубовато бросил он, видя, что она намеревается закрыться. — Мы можем потратить десять, двадцать минут, а то и час, разводя хороводы вокруг да около. А можем спокойно сесть и поговорить.

Почему он не сомневался, что эта засранка задерет подбородок повыше, гневно сверкнет глазами и ни черта не отреагирует так, как он того хочет?

— Петр, я уже говорила ранее, что благодарна за все, что ты делаешь для нас и…

— Когда это ты говорила? — заводясь с пол-оборота, прервал её Громов, не дав договорить.

На мгновение она растерялась. Даже заморгала, пытаясь сообразить, как правильно реагировать на его слова. А потом, в полной мере осознав двойственность его вопроса, покраснела.

Видеть её с румянцем было намного приятнее, чем бледную и потерянную.

— Ты… специально меня провоцируешь? Зачем?

— Затем, что нечего от меня закрываться! — недобро заметил он, направляясь к ней.

У Ольги в глазах промелькнуло нечто, отдаленно напоминающее панику. Она собралась было метнуться в сторону, убежать от него, но потеряла драгоценное время.

Он оказался ближе, чем она предполагала.

Два его шага — и Петр перегородил ей дорогу, пылая недовольством. Ему не нравилось, что он терял рядом с ней самообладание. А это происходило с завидным постоянством.

— Я… — начала она, и он снова перебил её, рванув на себя и делая профессиональный захват шеи сзади.

Громов с удовольствием впечатал бы девушку в себя, прижал бы крепко, выбил бы лишнюю дурь из красивой головушки. Травма Оли не позволяла. Поэтому он впечатал девушку бедрами, как делал уже ранее.

Та протестующе пискнула.

— Да, ты! — Петр не намеревался давать ей повода накручивать дальше и себя, и его заодно. Ему крутильщиков и на службе хватало. Правда, теперь он сам зачастую выступал в этой роли, но всё же. — Сколько можно, Оль? Ты же у меня взрослая женщина, мать прекрасной девочки. Достаточно. Я тебе уже прямым текстом сказал, что заинтересован в тебе и беру за тебя ответственность! И когда я прихожу домой, а ты встречаешь меня с заплаканными глазами, я желаю знать причину.

Оля открыла рот, хапнула рвано воздух, затрепетала в его руках.

Чувствовать эту женщину в своих руках — особый вид удовольствия.

— Твоя женщина? — недоверчиво уточнила она.

Петр, как наркоман, получивший очередную дозу, словил её эмоции. Пусть пока и негативные. Посмеивался про себя, что он навскидку может назвать с десяток, а то и побольше женщин, которые с удовольствием оказались бы на месте Ольги. Та же Тоня как только не изворачивалась, напрашиваясь к нему в имение.

По факту, Оля первая женщина, кого он пригласил к себе в дом.

И то, что она тут находится, встречает его со службы, завтракает с ним, ему очень зашло.

Петр сегодня спешил домой, чтобы увидеть её.

— Есть сомнения?

— Есть! — с жаром вспылила она и уперлась ладонью ему в грудь.

Сама же взгляд скосила в сторону его погон.

— Их не должно быть, Оль.

Она подняла подбородок кверху, и их взгляды встретились.

В груди Петра нехорошо заскребло, когда он в очередной раз убедился, что Оля плакала. Она пыталась перед его приходом привести себя в порядок, лицо припудрила, но отечность под глазами не спрятать. И боль, что притаилась на дне глаз.

Узнать причину её слез Петр мог и без Ольги. Пусть к обеду завтрашнего дня, но информация лежала бы у него на столе. Пожалуй, даже более подробная, чем Ольга может представить. Один звонок — и спецы начнут копать. Вскроют телефон, планшет Оли, другие гаджеты, которыми она пользуется. Узнают, в какой детский сад ходила она и куда планирует записать Сашеньку.

Он мог. Без проблем.

Но пока не делал никаких движений в эту сторону. Ему нравилось вскрывать Олю слой за слоем, шаг за шагом. Она будоражила его, притягивала. И не только в сексуальном плане.

А это уже интересно.

У мужчины сбилось дыхание. Он словил это мгновение.

Та-ак…

— Это мне решать, Громов. Как и то, что тебе рассказывать, а что нет. Я благодарна, — она сделала акцент на последнем слове и судорожно продолжила, — тебе за все, что ты делаешь. Но я…

Слушать дальнейший бред, который готова нести накрутившая себя за день женщина, Громов не был готов. Он резко поменял локацию рук, спустив их на крутые, сводящие с ума бедра, и вздернул Ольгу кверху. Та поспешно обвила его шею руками, чтобы не упасть.

Теперь их лица находились на одном уровне. Розовые, тоже припухшие губы маячили опасно близко.

— Что тебе ещё надо, женщина? — прорычал Петр, сильнее сжимая полные ягодицы Оли. — Конфетно-букетный период? Рестораны? Походы под луной? Тебе недостаточно того, что ты уже в моем доме и в моей постели? Я оформил документы на лечение твоей матери! Через месяц Сашу обследуют в лучшей детской клинике! А ты до сих пор воротишь нос? Или до сих пор думаешь о своем недомуженьке?

Оля заелозила у него в руках, намеренная вырваться. Её глаза яростно блеснули. По крайней мере, это лучше, чем затравленность и обреченность.

— Ты покупаешь мою благосклонность? Так получается, Громов?

Ноздри генерала раздулись от негодования. В голову ударило.

— Дура! — в сердцах воскликнул мужчина и яростно прижался к губам Ольги.

Вот что за женщина! Нет чтобы пойти навстречу и спокойно обсудить. Ей надо обязательно его довести!

Он поцеловал её коротко и зло, после чего порывисто поставил на пол, развернулся и вышел.

Оля дрогнувшей рукой дотронулась до губ, немного засаднивших от поцелуя. Потом посмотрела на пустой, ненакрытый стол, на индукционную варочную панель и вздохнула.

Не поужинал…

Глава 19

Оля даже и не думала стучать.

Громов не стучит, и она не будет.

Открыла дверь его спальни и вошла.

Правда, ступала на цыпочках. В доме во всех комнатах были установлены теплые полы, ходить босиком — одно удовольствие.

В спальне царил полумрак. Лишь благодаря тому, что ночные шторы были развешены и в комнату мягко стелился свет от дворовых фонарей, она могла не беспокоиться, что соберет углы.

А так же, что не увидит Петра.

Хотя его сложно было не увидеть.

Он спал на животе, раскинув руки по подушкам. Оля остановилась, прислушиваясь к своим ощущениям.

Вопроса, что она делает в спальне Громова, не было. Не было и всё тут. Как бы сказала мама: перебесилась она.

Оля не спешила подходить к кровати. Постояла, полюбовалась Громовым. Посмотреть было на что.

Красивый черт. Реально красивый. Эти шикарные плечи, спина… Оля видела специально оборудованную под тренажерный зал комнату. Она её тоже впечатлила. У человека серьезный подход ко всему.

И к Ольге…

Белье на кровати было однотонного ярко-серого цвета. Темноволосая голова Петра покоилась на одной из небольших продолговатых подушек. Спал он лицом к окну и не мог видеть её.

Но у Ольги даже тени сомнения не возникло, что он услышал, когда она вошла в комнату. Девушка переступила с ноги на ногу и, так же осторожно ступая, двинулась к кровати.

Сердце снова отплясывало джанги в груди. Никак ей не удавалось сохранять невозмутимость рядом с этим мужчиной. С первой минуты всё шло иначе, не как она думала и рассчитывала.

Оля подошла к кровати и так же, не производя лишнего шума, оперлась коленом на матрас. Ей бы сейчас обе здоровые руки… Девушка постоянно опасалась, что случайно завалится на сломанную и навредит ещё сильнее. Она старалась быть максимально аккуратной и, если честно, не представляла, как бы справлялась без посторонней помощи.

Наклонившись, Оля оказалась почти рядом с обнаженной спиной Петра. Одеяло укрывало бедра и ноги мужчины. Торс оставался голым. Широкий… Чтобы обхватить такой ногами, надо постараться.

Оля живо представила картину, где она под Громовым, и лоно опалило огнем. Именно опалило! Девушка убрала волосы за ухо и склонилась ниже, фиксируя собственный вес на одной руке.

Сначала она прикоснулась губами к теплой пояснице. Осторожно, пробуя на вкус.

Вкусный…

Оля поражалась себе. Могла ли она подумать, что будет приходить ночами к мужчине, который совершенно беспринципно ворвался в её жизнь, перевернул всё с ног на голову и уперто тянул Олю на себя? Она ещё сопротивлялась.

С другой стороны… Она же здесь.

Девушка снова его поцеловала, пробираясь губами вдоль позвоночника к лопаткам. Не без удовольствия отметила, как под её губами мужчина ожил, как напряглись его плечи, точно он вот-вот готов подняться или перевернуться на спину.

Оля подвинулась ещё выше. Дотронулась до плеч, коснулась шеи…

— Ты чего творишь, девочка?

Полусонный, хриплый голос Петра прошелся по оголенным нервам Оли. Девушка на мгновение прикрыла глаза. Главное — дышать… Не думать о пожаре, что разгорается в крови и толкает её в пучину страсти и сладкого безумия. Просто дышать и наслаждаться ощущениями.

— Целую тебя, — так же шепотом отозвалась Оля, не желая нарушать атмосферу в спальне.

Петр слегка приподнялся. Девушка же, напротив, подалась вперед и прижалась грудью к его обнаженной спине.

На ней снова был вчерашний пеньюар. И та же сорочка. Выбор нижнего белья у неё ограничен. Оля плотнее прижалась, заскользила грудью по спине, соблазняя мужчину.

Он позволил… Выждал небольшую паузу и лишь потом утробно проурчал:

— Иди-ка ко мне.

Оля не сомневалась, что он не позволит долго доминировать. Не тот характер. Ненасытный у него темперамент в постели, бешеный какой-то. Но разве это не одна из причин, что привела её снова к нему? Чтобы в очередной раз ощутить, насколько она желанна? Чтобы увидеть, как плавятся от похоти мужские глаза?

Он подался назад, вынуждая её сдвинуться вбок. Сел и несколько долгих мгновений смотрел на Ольгу. Та порадовалась, что темнота скрывает её алые щеки. Стыда она не испытывала. Было другое. Куда более сильное и приятное.

Образовавшаяся в спальне тишина не напрягала. Напротив. Она точно убаюкивала негативные переживания девушки, которые ещё никуда не делись. Сегодня она не сомневалась в правильности своего прихода. Для неё не было ничего противоестественного от того, что она находится в спальне Петра.

Да, Ольге ещё было сложно. Непривычно. Даже где-то дико. Она не собиралась кидаться с головой в отношения.

Но слова Петра… Они вскрывали её. Душу, сердце. Да всё! Она не могла не думать про мужчину. Иногда ей самым разумным виделось порвать отношения, исчезнуть с горизонта. Взять у знакомых денег и куда-нибудь уехать. Сбежать. Потом приходило отрезвление и с ним необоснованная, таящая в себе сомнения и тревоги тяга к Петру.

После того, как он, разозлившись, вышел с кухни, Ольга долго смотрела ему вслед, жуя губы. Она же никогда не была скандальной, всегда предпочитала конструктивный диалог.

Что с ней происходит, когда Петр рядом? Что её смущает?

Его сила, уверенность в себе. Его открытость. Харизма. То, что он непростой человек. По характеру и по социальному статусу.

К другому она немного привыкла.

И тем слаще становилось осознание его страсти к ней.

Она тоже была неравнодушна. Как бы себя Оля ни убеждала в обратном.

— Блондиночка, — мужской голос пробирал до мурашек. — Вчера твоё шальное настроение прокатило. Сегодня… Последний раз тебе говорю. И даю возможность сбежать. Останешься сейчас — я дам тебе то, чего мы оба хотим. А завтра…

От его паузы низ живота у Оли свело сладким спазмом.

— Спрошу по полной. Никаких больше ужимок, отговорок, задирания носа.

Последняя фраза смягчила заданный тон.

Оля решила, что с её стороны слова лишние.

Ей лучше помолчать.

Пусть за неё скажет тело.

Девушка потянулась к Петру, но тот остановил её.

— Раздевайся. Полностью. Хочу тебя видеть.

Олю опалил жар, соски заныли, напряглись. Девушка выпрямила спину и, заерзав на кровати, встала на колени. После чего разделась. Трусики тоже сняла.

Петр наблюдал за ней. Она не могла знать, что он видит, хотелось думать, что только её женские прелести. Грудь тяжело опала, не стесненная поддержкой сорочки.

Петр протянул руку и дотронулся до груди. Провел от основания до ареолы и назад.

— Завершишь кормить — затискаю. Вставай к изголовью кровати и держись крепче. Одной рукой сможешь?

Слишком возбужденный растрепанный мозг Оли воспринимал информацию искаженно. Дозировано.

Сначала обработал то, что касается позы, которую Петр намеревался принять, занимаясь с ней сексом.

Он решил поставить её на колени.

И взять сзади.

По телу побежала огненная дрожь предвкушения. Оля заелозила, позволила себя ещё немного погладить и выполнила то, что сказал Петр.

Лишь тогда до неё дошел смысл его первой фразы. Завершишь кормить… Кормить Сашу она планировала ещё несколько месяцев. Может, даже полгода. То есть он всё же настроен серьезно. Женщине необходима уверенность. В себе. В мужчине. В будущем.

Генерал не бросался словами.

Она это уже знала…

Вцепившись здоровой рукой в изголовье, Оля выгнулась в пояснице, показывая себя. По позвоночнику вновь и вновь проносился жар. Внизу живота затянулся тугой узел, между бедер было настолько влажно, что Оля чувствовала сочившуюся из неё влагу. Ей даже хотелось проверить, не ошибается ли она, провести ребром ладони по складкам.

— У тебя нереально охрененная задница, Оль. Ты в курсе?

Обе мужские ладони опустились на её ягодицы, сжали с силой, граничащей с приятной болью. Оля порывисто выдохнула, зажмурилась. Сладко стало… Даже больше. Руки Петра разминали её тело, гладили, проникали к лону. Дотрагивались до влажных, набухших складочек, задевали клитор.

Оля молча принимала ласки Петра, пьянея от удовольствия, что обрушивалось на неё. Ещё ей зашло, что он за спиной. Большой и сильный. И она, никогда не отличающаяся хрупкостью, чувствовала себя беззащитной и слабой. Эти ощущения дарили новые эмоции, которые захлестывали её от кончиков пальцев до корней волос. И они ей нравились… Господи, кто бы только знал.

Оля отпустила себя. Позволила снова забыться. На этот раз осознанно. Она отдалась во власть мужчины. В потребность его рук и губ. Его большое тело за спиной будоражило.

— Держись крепче, — Петр прижался к её спине, прикусив кожу рядом с лопатками. — Готова?

Она кивнула и неуверенная, что он видел её жест, выдохнула:

— Да.

После чего опрокинула голову назад, не замечая, как волосы прилипают к спине, покрытой легкой испариной.

Петр приставил головку к входу лона. Провел один раз, второй. Дразня и распаляя её ещё сильнее.

Вошел…

Толкнулся вперед. До конца, продолжая крепко держать её за бедра. Оля словила первый виток наслаждения. За ним последовал второй. Её распирало изнутри. Она с готовностью принимала член мужчины, сама подаваясь назад, желая получить больше. Хотя, казалось, куда. В голове девушки поплыл сладкий туман. Было остро. Было сладко.

Он врезался в неё, наполняя спальню возбуждающе-сладкими звуками.

Казалось, Петр был повсюду. Его руки держали её. Крепко. Захочешь, не вырвешься. Он полностью забрал контроль над её телом. Оно принадлежало ему. Всё. И Оля не возражала…

Она ловила каждое проникновение Петра. Силу и размеренность его движений, которые в какой-то момент сменились более сильными толчками. При этом Петр потянул её на себя, Оля не поняла зачем, запротестовала. И лишь когда он прижал её к себе, едва не укладывая на грудь, распластывая руки на животе и талии, поняла, что он снова проявляет заботу о её руке. Чтобы не сорвалась на подушку, не придавила тяжесть, не подвернула сильнее.

Громов трахал её и контролировал процесс полностью. Оля осела в его руках. В них хорошо. В них более чем хорошо.

Голова кружилась. Сердце заходилось от восторга. Низ живота пылал. Груди ныли.

— Пожалуйста… Петь…

— Ещё?

Жесткий толчок вперед.

— Да…

— Так?

— Да-а-а…

Пятью минутами позднее Петр уложил её себе на грудь.

Оля никак не могла отдышаться.

— К Саше надо…

— Услышим.

Его уверенность и непоколебимость в правильности действий поражала.

А ещё… Олю царапнуло его «услышим». Не «услышишь». Не «если что, встанешь и сходишь». А то, что он делал акцент на них обоих. Сердце, которому досталось последние дни ого-го как, заныло с удвоенной силой.

— Ты предохраняешься? Что-то мы с тобой без резинки резвимся, — полусонно заметил генерал, крепче прижимая Олю к себе.

— Я кормлю. У меня нет месячных.

— Угу. Моя бабка так забеременела отцом, — усмехнулся Громов добродушно.

И… всё.

Никаких дальше разговоров про контрацепцию и прочее.

Оля быстро-быстро заморгала. У неё как раз сон, как рукой сняло.

Виталя не кончал в неё после рождения Сашеньки. Использовал, кстати, презерватив, сетуя на неудобства и на то, что ему приходится пользоваться резинкой из-за каких-то её придурей. Оля и сама не помнила причину, по которой попросила его снова использовать защиту. Наговорила ему кучу нелепой информации, что у неё «там» всё после родов открыто, могут попасть бактерии и прочее.

— Петь…

— Спи давай.

— Нет, послушай…

— Если ты мне хочешь сказать о том, из-за чего ревела, — говори. Остальное завтра.

Оля поджала губы.

— И, да, блондиночка. Пока я не уснул окончательно. Довожу до размышления. Я, конечно, по своей природе охотник. Я уже говорил. Но играть в одни ворота… так себе удовольствие.

Оля ответила не сразу.

— Я тебя услышала.

— Вот и славно. Спим?

— Спим.

Если что, они услышат, как заплачет Саша. Если, конечно, роднулькин проснется.

Глава 20

Оля положила перед Петром разблокированный телефон открытым сообщением.

Мужчина посмотрел на неё, взял гаджет и устремил взгляд на то, что ему предложили изучить.

— Ну ни хера себе, — протянул он, откидываясь на спинку стула и возвращая взгляд к Ольге. — И эта причина твоих вчерашних слез?

— Да, — честно призналась девушка.

Оля стояла рядом.

Она решилась… На многое. Первым шагом было признаться Петру. Довериться ему.

Ей было важно, как он отреагирует. Ещё вчера она проигрывала в голове сюжеты, и все они ей не нравились.

Ещё больше не нравился угол, в который целенаправленно ее загонял Виталик. Что с ним случилось, что он настолько низко опустился? Чем больше Оля размышляла, снова и снова перечитывая полученное сообщение, тем горче становилось. Получается, она совсем не знала человека, с которым прожила больше года и от которого родила ребенка.

А Петр?..

Она доверилась ему.

С неким страхом и надеждой.

Громов повертел в руках телефон, не спеша его отдавать.

— Значит так, Оль. Дай мне сутки, может, даже до вечера, а потом, если мои предположения подтвердятся, я приду к тебе с предложением.

Оля медленно кивнула.

Она не рассчитывала, что Петр по щелчку пальцев решит её проблемы. Или рассчитывала? Щеки пылали от смущения и надежды. И тот самый ехидный голосок, что всегда активировался очень некстати, пропел, что мужчина как раз и заботится о своей женщине.

А Петр вчера явно дал понять, что она его.

И Оля была бы дурой, если бы не поняла этого.

Она проводила Петра на службу, отметив, что ему безумно идет форма. Мало того что он обладал развитой мускулатурой, которая уже обеспечивала ему сексуальность, форма добавляла того необыкновенного антуража, перед которым женщинам устоять сложно.

Кажется, и Оля начинала поддаваться.

Весь день не находила себе места.

То есть что получается? Не отойдя от одних отношений, Оля готова начать другие? С мужчиной, который пока плохо вписывался в систему её координат.

Вечером она встречала Петра вместе с Сашей. Та раскапризничалась и наотрез отказывалась ложиться спать.

— Хулиганит? — улыбнулся мужчина, подмигивая малышке. Та замерла, вцепилась в ногу матери, но плакать перестала. — Я помою руки и потом возьму её.

Оля, смотря на то, как мужчина разувается, вспомнила, что курьер ей двумя часами ранее привез экстренные контрацептивы.

Которые она так и не выпила.

Что она творит — непонятно. Безумие какое-то…

Сашулька, оторвавшись от матери, быстро поползла за Петром.

У мужчины всё же оказалась информация и предложение, которое Ольга впоследствии приняла.

Виталий ожидал её в кафе, неподалеку от квартиры, в которой они раньше жили. До родов они часто сюда заходили выпить кофе после прогулки, поесть мороженое. Иногда поужинать и посмотреть футбол.

Оля, входя в кафе, ожидала, что её захлестнет волной ностальгии. Ничего подобного. Нигде не дрогнуло и не воскресло в памяти. Напротив, Оля равнодушно отметила изменение в интерьере: повесили новые лампы и сменили обивку диванов.

Бывший занял место, куда они чаще всего садились, когда оно было свободно или не забронировано. Не раздеваясь, Оля прошла к столику. Виталий, прищурив глаза, наблюдал за её приближением.

На столике перед ним стоял заварочный чайник.

Оля подошла к столику, кивнула в знак приветствия, распахнула пальто и опустилась на диван напротив Виталия.

Мужчина насмешливо вскинул брови кверху и демонстративно прошелся по Ольге придирчивым взглядом.

— Не разденешься даже?

Оля мысленно подбодрила себя. Главное — не реагировать на его тон и штыки.

— Не стоит. Итак, — расположив сумку на коленях и придерживая её больной рукой, открыла и достала деньги. — Здесь вся сумма.

Девушка положила стопку пятитысячных на стол, не таясь и не думая о том, что их кто-то может увидеть. Это уже не её дело.

— Ты с ума сошла? — быстро взвился Виталик, хватая деньги и пряча их под столом. — Ты чего светишь баблом?

— Пересчитай, — холодно заметила Ольга. Она сидела с прямой спиной, желая как можно быстрее закончить встречу.

Петр прислал за ней машину. Ольга собралась ехать на такси, но мужчина сразу отмел этот вариант. Спорить Оля не стала. Стоило признать, что ей становилось дискомфортно от осознания того, что придется ехать с деньгами в такси. Пусть сумма и не была огромной в понимании большинства людей, но для Ольги — существенна.

— Значит так… Да? — Виталий спрятал деньги под курткой. — Быстро ты. Не ожидал, вот честно…

— Я тоже много чего не ожидала, — Оля горько покачала головой, продолжая внимательно изучать человека, с которым делила кров и еду. — С ума сойти, Виталь. Ты со всеми так? Или только я удостоилась такой чести? Собирать чеки, квитанции… Ты даже поход в кино записывал и сосчитал…

Мужчина недобро оскалился и откинулся назад, вытянув руку по спинке дивана.

— А как ты хотела, дорогая? Девочки сейчас пошли ушлые, прожженные. Вам только бабло подавай. По ресторанам води, подарки дари. А потом вы хвостом вертите! Не даете, начинаете капризничать! Или как в твоем случае… Хочешь свалить от меня? Да ради бога! Только верни все деньги, что я на тебя потратил!

— Я вернула. Все до копейки. Всё? Мы в расчете? — как Ольга ни крепилась, в горле образовался ком. Ещё захотелось схватить чайничек и запульнуть им в лощеную морду Виталика. Сидит довольный, радуется, что провернул отличное дельце. И ведь ничего нигде у него не дрогнет! Не корёжит мысль, что он обирает мать своего ребенка!

— В расчете, — досадно заметил он. — Что, бабло еб*рь дал? Быстро ты его развела.

Петр предупредил, чтобы Ольга не реагировала на оскорбления, не вступала с бывшим в перепалку. Он прав… Зачем что-то говорить, доказывать, объяснять?

Оля мысленно досчитала до пяти, потом поднялась.

Как и двое мужчин в коротких пальто, занимающие столик напротив.

— И что, ты уже свалить собираешься? Не поговоришь даже со мной?

— О чем?

— Слушай, Оль… Я могу помочь. Я узнавал насчет квоты и…

— Виталий Сергеевич?

Мужчины оказались рядом с ними. Оля сильнее вцепилась в сумку, поправила пальто.

— Да. Чего надо? Я занят, — грубо обрубил Виталик, покосившись на куртку, под которой спрятал деньги.

— Уделите нам несколько минут, — спокойно проговорил один из мужчин, доставая корочку.

Оля развернулась и направилась к выходу, стараясь не думать о том, что будет дальше.

Это не её заботы. Петр прав: Виталик поступил подло. Любая подлость должна быть наказана.

— У тебя возникнет желание прекратить. В какой-то момент тебе станет его жалко. Накатит ностальгия. Поэтому, как только отдашь деньги, уходи. Ребята поговорят с ними без тебя. Сразу говорю, блондиночка, никто твоего бывшего физически прессовать не будет. Достаточно того, что успели собрать только за сегодня. Если копнут дальше, а там уже копнут, будет ещё интереснее. Твой бывший муж несколько лет уходил от налогов. Плюс проворачивал незаконные операции на фирме, где работал. Доказательства он сам же себе и накопал. Смотри. Всё очень просто. Берем один месяц. По его же квитанциям выходит, что он потратил на тебя около двадцати тысяч. Плюс на тот момент он уже платил ипотеку. Взнос сорок тысяч. Его официальная зарплата — сорок пять тысяч. Идем дальше. Отчисления были только с сорока пяти тысяч. Дальше ещё интереснее. Если брать год, когда вы познакомились. Он купил квартиру. Взнос два миллиона. Налоговой он, естественно, скажет, что деньги дали родственники и прочее, но маховик уже запущен, и ребята будут копать. Поэтому, Оля, уже через пару дней после того, как ты вернешь ему ту сумму, которую он якобы потратил на тебя за время ухаживаний, проживания и т. д. и т. п., он позвонит тебе и попросит о встрече. Со мной. Я могу изначально присутствовать при ваших разговорах, если ты захочешь.

Оля отмела последнюю мысль. Нет, она сама.

Брать деньги у Петра было сложно.

— Он точно их вернет? — усомнилась она.

— Даже не сомневайся.

Оля, поставив локоть на столешницу, прикрыла ладонью губы.

— А у тебя… Нет проблем с налоговой? — хотела разрядить атмосферу, немного смягчить.

Петр довольно хохотнул.

— Ты хочешь узнать, сколько я зарабатываю и есть ли у меня связи с налоговиками? Поверь, блондиночка, я могу позволить себе спокойно снять энную сумму со счета.

Кровь прильнула к щекам Ольги.

— Всё… Я поняла. Не продолжай.

И спрятала лицо в ладонях.

Стыдно не было. Было что-то другое.

Глава 21

Петр то и дело посматривал на часы.

Андрей скинул сообщение, что подъехал к его дому и готов отвезти Ольгу Николаевну по указанному адресу.

Хорошо, так и должно быть.

Тогда какого черта Громов дергается? С утра провел планерку, отчитал некоторых. Кого-то вообще сослал куда подальше. Секретарша тоже ходит и с осторожностью поглядывает в его сторону.

Чего он бесится, спрашивается?

Может, оттого что Оля поедет на встречу с бывшим? А у Петра нет стопроцентной уверенности в блондиночке? Или причина его дурного настроения кроется в другом?

В ревности, которая взяла его с самого утра за яйца и не отпускает. Вымораживает и нервирует. На службу надо было приехать сегодня раньше, потому он ушел, пока Ольга спала. Саша так и продолжила вчера ковезиться, Оля то и дело вставала. Поэтому будить её он не стал. Хотя и хотелось. Подтянуть аппетитную задницу к себе, впиться в неё губами, а то и зубами, и оттрахать по-быстрому.

Пожалел он блондиночку. Пусть поспит.

Во сне она была очень красивой и беззащитной. Черты лица расслаблялись, уходили тревога и напряженность. Никак пока у неё не получалось окончательно ему довериться. Непутевая блондиночка! По заднице, что ли, её отшлепать? Так, со смаком! Чтобы утром, присаживаясь, щеки полыхали от воспоминаний… Петр много чего намеревался с ней проделать.

Раз она в его доме.

Тесть позвонил ему по пути в штаб.

— Петр Михайлович, говорят, у тебя пополнение, — без особых предисловий начал Саимов.

Громов ждал от него звонка.

— Неверную информацию дают тебе, Вадим Дмитриевич.

— Косячут? Плохо работают?

— По всей видимости.

— Петь… А если серьезно? Я ведь от души тебе счастья желаю. Ты же знаешь.

— Знаю, — не смягчая тона, ответил Громов. — Пока рано что-либо говорить.

Чего он не позволит, так это вмешиваться в свою личную жизнь. Кому бы то ни было.

— Загляну я к тебе на днях. Не против?

— Всегда рад.

Тесть был умным мужиком и четко осознавал, что ситуация с недавних пор изменилась. Заматерел Громов.

Мысль о том, что Оля встречается с бывшим, жгла грудь.

Неожиданно и крайне неприятно. Петр снова посмотрел на часы. Андрей уже выехал из имения…

— Аглая Дмитриевна, — сообщил Петр, выходя из кабинета и застегивая китель на ходу. — Буду через час. Полтора — максимум. Важные звонки переводите мне.

Аглая, невысокая женщина сорока лет, понимающе кивнула. С Громовым она работала больше пяти лет и отлично знала, когда лучше не попадаться ему на глаза лишний раз.

Петр до кафе добрался быстро. Вышел и закурил, нервно посматривая на дверь. Ольга должна уже выйти…

Галстук сдавливал шею, и Петр ослабил его. Можно зайти внутрь и самому поговорить с этим Виталиком. Объяснить ему «ху из ху» и как стоит вести себя нормальному мужику. Что самое интересное, когда Оля вчера показала Громову скрин нескольких квитанций и общую сумму, которую она якобы должна бывшему, Петр не удивился. Уже не первая подобная история всплывает. Что-то мельчают мужики.

Оля вышла из кафе, не увидев Громова сразу. Остановилась и подняла лицо к небу, явно пытаясь собраться. Ну вот что ему с ней делать, а? Как маленькая, честное слово. С другой стороны, то, что в ней сочетается беззащитность и упертость, ему заходило.

— Оля, — окликнул Громов, когда она застыла, пытаясь найти машину, на которой приехала с Андреем. Петр его отпустил сразу же по приезду.

Девушка повернулась на мужской голос и, не скрывая своего удивления, уточнила:

— Петь, а ты что тут делаешь?

— Садись, ветер поднимается.

Петр подошел к ней, пытливо всматриваясь в лицо и что-то там высматривая. Ему нужно понять, испытывает она что-то к бывшему или перегорело. Потому что он хренушки допустит, чтобы его женщина металась и бегала от него к другому. Представив Ольгу, тайно собирающуюся на встречу к бывшему муженьку, Петр с силой сжал челюсти.

Вот оно, Громов, то самое. Когда логика и разумное восприятие мира остаются где-то за бортом, и на первый план выходит первобытная потребность закинуть женщину на плечо, утащить в пещеру и задвинуть ту камнем, чтобы ни одна сволочь больше не претендовала на то, что отныне его. Потому что всё нутро обжигает от яда и осознания, что готов крушить и убивать, если понадобится.

Более того, костер в груди только разжигался. Оля дровишек не подкидывала — уже хорошо. Она настоящая умница… когда хочет.

Не задавая лишних вопросов, Оля прошла к служебному автомобилю Петра. Тот открыл перед ней дверь, и девушка юркнула на заднее сиденье, поправив юбку, что задралась на бедрах.

И юбку-то она принадела… А брюки что, не судьба? Погода как раз располагала больше к брюкам, а не к юбке в обтяжку!

Петр заводился всё сильнее. Он всегда считал, что ревность делает мужика слабым. И неразумным. Второе намного страшнее. Так какого лешего, он завелся? И было бы отчего!

Ну встретилась блондиночка со своим бывшим! Петр же и настоял, разъяснив, что и как. Сам спровоцировал встречу. Плюс у них ребенок общий и, если Петр заберет Олю себе… Громов на долю секунды сбился с шага.

А он заберет.

Если уже не забрал…

То хрен он разрешит блондиночке видеться с недомужем!

Нет, разрешит, конечно, но…

Черт! Петр сделал последнюю затяжку и, обойдя автомобиль, порывисто опустился рядом с Олей, сразу же подняв перегородку между ними и водителем.

Какие бы черти у него в данный момент ни ярились в груди, на девочке он не сорвется.

— Как всё прошло, Оль?

На самом деле, сама встреча и разговор были пустяшными. Ничего криминального и фееричного. Тогда отчего он мечется и беснуется? Петр повернул голову к Оле.

Меньше переживал бы за блондиночку, если бы сам не проехался по ней неделю назад.

Беззащитная она… И его эта беззащитность выносила основательно.

Он-то и не против совсем. Вот даже очень. А она?.. Сама Ольга?

Петр попытался себя притормозить. Потому что те чувства, что сейчас его обуревали, не способствовали конструктивному диалогу. Да любому диалогу они не способствовали!

— Наверное, нормально, — глухо проговорила Оля и провела рукой по лбу.

Её жест не понравился Петру.

— Жалеешь его всё-таки? — жестко продолжил Громов.

— Ты предупреждал, я помню, — в противовес ему мягко отозвалась Оля и вымученно улыбнулась.

Неискренне… Нерадостно.

Петр подался вперед, уперевшись рукой в сиденье дивана. Если Ольга сейчас от него отшатнется…

Оля тоже повернула голову ему навстречу и обмякла, скидывая напряжение от прошедшей встречи. И вот тут-то Петру следовало расслабиться. Девочка с ним, рядом.

Но ничего подобного! Смерч продолжал закручиваться в груди.

Оля посмотрела на мужчину и протяжно выдохнула:

— Петь…

Потом быстро метнула взгляд на тонированную перегородку, надежно защищающую их от чужого внимания, и потянулась к генералу, положив ладошку на мужское бедро.

При других обстоятельствах Петру бы понравилась её инициатива. Ему мало было Ольги! То, что происходило по ночам, только разжигало аппетит. Больная рука Оли не позволяла вертеть-крутить девушку, приходилось осторожничать, сдерживаться. А хотелось на полную…

Её присутствие рядом разжигало бурю сильнее. Учитывая, что Громов пребывал ни в лучшем расположении духа, секс идеально мог сгладить его состояние.

Мог.

Если бы ни чертова ревность, которая продолжала грызть его.

— Да? — вкрадчиво уточнил он, чувствуя, как ладонь девушки смещается все выше, к ширинке.

Пальто Петр и не застегивал. Поэтому «доступ к телу» Оле был обеспечен.

Девушка протяжно вздохнула, затрепетала и потянулась к нему. Распущенные волосы мешали увидеть её лицо, понять, что она испытывает. С какого момента его начали беспокоить чувства женщин, кроме того, что они хотят секса здесь и сейчас?

Да с того!

Петр откинулся назад, отмечая за собой, как у него нервно дернулась верхняя губа. Плохой признак…

Оля дотронулась до уже полностью стоящего члена. Ревность и злость не помешали ему возбудиться до пределов, где уже не видно краев и когда можно сорваться в бездну.

Ягодный запах Оли мгновенно осел на его легких, дурманя и доводя до исступления.

— Хочу тебя, — не замечая его напряженного и опасного для окружающих состояния, прошептала Оля, снова посмотрев на перегородку.

— Серега ничего не слышит и не видит.

Она кивнула, прикрыла на несколько секунд глаза, распахнула их и прижалась к мужчине плотнее. Её шаловливые пальчики сжали член через ткань брюк, разгоняя по крови мужчины огонь и жажду, требующую немедленного утоления.

Ласка Оли ему зашла…

И если бы его не несло не в ту степь…

Громов, оскалившись, вскинул руку и запустил её в волосы Оли, обхватив затылок распахнутой пятерней. Оля ахнула, не ожидая от мужчины резких движений.

Петр запрокинул голову девушки назад, обнажая шею с бешено бьющейся жилкой.

— Хочется экстремального секса, Оленька? — недобро прошипел он, едва размыкая губы. Бешеная ярость полыхала, обжигая и не унимаясь ни под какими предлогами. — С чего бы? Ты же у меня сдержанная барышня! А сейчас… Что случилась, дорогая? Внезапно ко мне воспылала неземной любовью? Или стало невтерпеж после встречи с бывшим? Возбудилась не на шутку?

По мере того, как он говорил, глаза девушки распахивались. В них явственно читалось недоумение, быстро сменившееся обидой, непониманием и зарождающимся гневом.

— Ты… — выдохнула Оля едва ли не в губы Петру. Он успел нависнуть над ней максимально близко.

Ему необходимо было чувствовать эту женщину рядом! Впечатывать в себя и никуда не отпускать! Чтобы она слилась с ним, думала только про него! Была только с ним!

— Я, Оль. Только я.

— Ты с ума сошел, Громов? Ты чего… творишь? — в её голосе слышались нотки недоверия. Оля смотрела на него, хмурилась.

— То и творю, — продолжил гнуть он свою линию. — Вопросы слышала? Может, соизволишь ответить хотя бы на один?

— Пусти меня! — Оля прерывисто задышала, начала вырываться из хватки, уперла руку сначала в живот Громову, ощутимо давя, потом, царапая ногтями, в плечо. — Ни на какие твои вопросы я отвечать не собираюсь! Они… Черт! Ты всё испортил! Пусти! Я хочу выйти! Машину… останови!

Говорила эмоционально, с паузами, за время которых в её глазах успела зародиться буря.

Никуда он её отпускать не собирался. Тем более останавливать машину. Двери автоматически блокировались при скорости больше двадцати пяти километров в час. Поэтому можно было не беспокоиться, что Оля попытается распахнуть свою дверь.

— Открой немедленно машину! Я выйти хочу! — громко, но, между тем, не повышая голоса, повторила Ольга, посылая в его стороны молнии.

— Успокойся!

— Ты советуешь мне успокоиться? После той грязи, что ты на меня вылил? Ты ничего не попутал, генерал? Я не твоя подчиненная, на которую можно спустить дурное настроение, а потом как ни в чем не бывало продолжить общаться! Открой дверь, я сказала!

Сердце в груди рвалось на части. Ядовитое марево медленно отпускало мужчину, но ещё не до конца.

Оля дернулась в его руках.

Тщетно.

Петр сильнее сжал её, надавив подушечками пальцев на голову.

— Я ревную, блондиночка. Меня кроет… Поэтому… Замри. Вот сейчас, в моих руках, — яростно зашептал он, приближая губы к её губам. — Замри и дай мне прийти в себя. И тогда уже всё будет.

— Что будет, Громов? Ты…

Договорить он ей не позволил.

Накинулся на губы девушки, сминая и подчиняя. Ольга забилась в его руках, не желая на этот раз сдаваться. Отпускать её Громов не планировал, и они оба знали, кто одержит победу в этой небольшой и неравной схватке.

Громов никогда не навязывал своё внимание насильно. Считал это ниже своего достоинства. Да и зачем?.. Женщины любили его.

А эта!..

Эту он полюбил сам. И сильнее, чем думал.

Всё понимал!

Всё знал!

И ничего не мог поделать.

Ни здесь и ни сейчас — точно!

Оля в какой-то момент обмякла в его руках, и он с облегчением сменил агрессию на более легкий поцелуй. Мягкая и сладко пахнущая Оля в его руках — вот оно, счастье.

Петр оторвался от её губ и уперся лбом в лоб девушки.

— Извини… Сорвался, — честно признался он.

— Теперь выпустишь меня?

Ледяные нотки в голосе блондиночки сказали ему, что её мягкость была не более чем стратегическим маневром.

Хитро.

Но не прокатит.

— Не-ет, — протянул Громов, не размыкая объятий. — Не сердись. Хочешь, признаюсь, что сглупил?

Оля здоровой рукой вцепилась в руку, которой он удерживал её голову, и потянула в сторону.

— Я. Хочу. Выйти, — четко, разделяя каждое слово, проговорила девушка, не смотря больше на Петра.

Где-то он точно лоханулся… И по-крупному.

— Оль, кроет меня от тебя, — глуше проговорил он, желая сгладить атмосферу. — Я сорвался. Признаю.

— Знаешь, куда ты можешь пойти со своим признанием? — бросила она, вызывающе смотря ему в глаза.

Обиделась…

Сильно.

Петр достал телефон и позвонил Аглае.

— Меня не будет.

— Перт Михайлович…

— Отмажь, — распорядился он, зная, что Аглая придумает ему срочное выездное дело и за это потом получит хорошую премию.

Засунув телефон в карман, мужчина снова посмотрел на Олю. Та сидела, смотря в окно и делая вид, что Громова не существует.

Правильно говорят, любовь и ревность делают самого умного мужика дураком.

Петр опустил перегородку и отдал распоряжение Сергею.

— На набережную.

— Понял.

Услышав ответ и увидев, что Сергей включил поворотник, Петр снова поднял перегородку и повернулся к Ольге.

— Я готов повиниться.

Они доехали до набережной, где Громов не был чертову прорву лет. Всё некогда, всё не с кем.

Оля, пыхтя и продолжая игнорить мужчину, выбралась из машины.

— Мне к Саше пора.

— С ней Валентина Игнатьевна.

— И что? Я к дочери хочу.

— А я с тобой прогуляться хочу. Давай немного развеем буйные головушки.

Оля одарила его убийственным взглядом и зашагала в сторону моста. Петр, пряча улыбку, пошел рядом с ней. Она не кричала, не обвиняла его, не сорвалась на глупую истерику. Что сердится — имеет право. Но его примирительные извинения она услышала.

— Ты со свекровью в каких отношениях?

Услышав вопрос, Оля встрепенулась и оглянулась.

— С матерью бывшего.

Девушка выдержала паузу, прежде чем ответить.

— Мы с Мариной Викторовной дружим. Она приятная женщина.

Петр кивнул.

— Она позвонит тебе на днях.

— Всё-то вы знаете, Петр Михайлович, — съязвила его блондиночка и ускорила шаг. Петр поймал Ольгу за здоровую руку и потянул назад, на себя.

— Я привык рассчитывать ходы наперед. Это нормально.

— А мне… сложно.

— Ты — девочка. И тебе не надо рассчитывать.

— А надо довериться тебе? — ершисто поинтересовалась она.

— Совершенно верно, — стараясь открыто не заулыбаться, согласился он.

Характер людей зачастую определяется тем, как они ведут себя в ссоре. Оскорбляют ли, абьюзят. Оля вела себя достойно.

Петр залюбовался ею. Какая же красивая девочка ему досталась.

Оля остановилась и повернулась к нему. На её лице застыла решимость.

— Значит, привык всё контролировать, Громов?

Официальное обращение выступило звоночком для Петра.

— Привык.

— Тогда у меня к тебе тоже есть предложение, — сказала она и смело посмотрела ему в лицо.

— Интересно… — протянул в предвкушении Петр, не без удовольствия отмечая, как в глазах Оли загорелся вызов.

Мысленно его Громов уже принял.

— Я купила экстренные контрацептивы, — начала Оля, и лишь быстрое сжатие и разжатие губ выдало её волнение. — Пить их не хочу. Причин несколько. Первая, у меня до сих пор нет месячных.

— Ты говорила.

— Да, говорила. И я не уверена, что контрацептивы подействуют. Второе, я не хочу, чтобы они попали через молоко к Саше. Я понимаю риски и, между тем… — она сделала паузу. Петр внимательно слушал девушку, лишь отметив, как отступает тревога и появляется приятное чувство в груди. Девушка рядом, не сбежала от него, матерясь. Наоборот, говорит… То, что ему чертовски приходится по душе. — Ты делаешь заявления, которые меня тоже не оставляют равнодушной. Можешь считать, что я, генерал, беру тебя на понт или бросаю вызов. Трактовки непринципиальны. С сегодняшнего дня я предохраняюсь. Две-три недели секс только с презервативом или прерванный. Тут тоже на твоё усмотрение, мне без разницы. У меня отрицательный резус, и если я забеременею…

Оля не договорила.

Ей и не требовалось.

— Ты родишь, — завершил за неё Петр, вставая напротив, чтобы видеть её разрумянившееся лицо. И показать, что с ним подобные шутки не прокатят. При любом раскладе. — Я противник абортов, Оля.

— Ты так просто об этом говоришь…

— А надо усложнять?

— Но ты же… — она продолжила смотреть на него. — Ты же взрослый мужчина! Занимаясь без презерватива, ты не мог не знать о последствиях!

— Естественно, — нарочито лениво проговорил Петр, наблюдая за бурей эмоций, что отражались на красивом лице девушки с поразительной скоростью.

Громов не знал, что она купила контрацептивы. Это ему не понравилось. Надо найти… Выбрасывать он их не будет, а вот присмотреть — присмотрит.

— Ты слишком спокоен, Громов! — вспыхнула Оля, всё-таки выпустив наружу то, что её тревожило.

— А мне стоило иначе реагировать? — Петр слегка заметно усмехнулся. — Оль, ты правильно заметила, я взрослый мужик и в курсе, как рождаются дети.

Она быстро-быстро замотала головой, отчего её волосы растрепались. Красиво… Нет, она вся красивая. В своей беззащитности, решимости, сомнениях. В том, как пытается соединить воедино несоединимое.

Громов поднял руку и заправил прядь волос за ухо девушки. Хотя через минуту ветер снова взметнет белую прядь в воздух.

— Не знаю, — честно призналась Оля, её голос прозвучал глухо. — То, что происходит между мной и тобой… Выходит за грани моего понимания.

— Почему?

— Потому.

— Оля…

— Петь, я две недели назад ушла от мужа!

— Гражданского.

— Какая разница…

— Тебя это смущает? То, как ты быстро оказалась в моей постели?

— Валентина Игнатьевна сказала, что я первая женщина, которую ты пригласил в имение!

Она сменила тему.

Вышло плоховато.

— Зачем кричать и возмущаться? Говорить на повышенных тонах? — ласково поинтересовался он, подумав, что Валентина Игнатьевна более чем хитра. Знает, где как бы случайно обронить, дать нужную информацию.

— Я не кричу и не возмущаюсь, — быстро отреагировала девушка, хмурясь. Потом расслабила мышцы на лице и уже спокойнее добавила: — Вру. Наглым образом. Я ещё как возмущаюсь. Ты даже моё неординарное предложение воспринял спокойно. Так нечестно.

— А надо было иначе?

Громова топила нежность.

Они говорили о серьезных вещах. О жизненно важных. И он реагировал спокойно. Даже не так. Ему хотелось, чтобы Оля забеременела.

Вот так просто.

Генерал сделал шаг вперед, уничтожая расстояние между ними. Ему было плевать, что вокруг то и дело прохаживались парочки и одиночки. Он, привыкший подмечать то, что происходит вокруг, краем глаза поглядывал на них, контролируя личное пространство, чтобы им никто не помешал.

Его форма, проглядывающая из-под распахнутого пальто, отталкивала любопытных. Предубеждения окружающих в данном случае играли ему на руку.

— Надо, — немного обиженно буркнула Оля, громко вдыхая и позволяя притянуть к себе. Её мягкость сводила его с ума. — Я рассчитывала тебя смутить, что ли. Не знаю. Меня подбешивает, что ты всё знаешь наперед.

Петр прижал Олю плотнее, насколько позволял гипс. Она не сопротивлялась, прильнула к нему.

— Смирись, женщина.

— Громов, ты не прифигел?

Он молчаливо довольно хохотнул.

— Можешь считать, что генерал Громов тебя выбрал.

— Выбрал?

— Угу. И присваивает. Здесь и сейчас.

— Точно прифигел.

— Тебя пугает факт возможной беременности?

Если уж пошла такая пьянка, он тоже хотел кое-что выяснить.

Задав вопрос, Громов насторожился. Знал, что ничем не выдал своё волнение, которое тоже оказалось для него внезапным.

Единственная женщина, помимо Нади, которую он хотел назвать матерью своих детей, пыталась запугать его тем, что он в перспективе через девять месяцев может стать отцом. Забавное кино нарисовалось.

— Я всегда хотела большую семью. И детей… Много, — призналась она ему куда-то в шею. Теплое дыхание коснулось шеи Петра. — Меня пугает твой напор. Хочешь прикол?

— Давай.

— Мы недавно с кузиной вспоминали разговор. Про то, что мужчины измельчали и так далее и тому подобное. Что всё реже встречаются те, кто… хм… присваивает. Ты открыто мне об этом говоришь и знаешь что?

Она подняла лицо кверху.

— Что?

— Я трушу.

Петр дотронулся подушечкой большого пальца до её щеки. Погладил. Осторожно. Наблюдая, как на её щеке остается едва заметный след от его прикосновения.

— Не трусь. Не смей даже. Хорошо?

Оля едва заметно кивнула.

глава 22

Оля вспоминала прошедший год. Прокручивала в голове месяцы, прошедшие с рождения Сашеньки. Та ползала по комнате и радовалась новым игрушкам, которыми Петр её фактически завалил.

Итак, пора посмотреть правде в глаза и, наконец, перестать мучиться от глупых сомнений и тревог. С Виталиком у них не ладилось давно. Разлад произошел не вчера и не позавчера. Надо принять эту мысль. С Петром они повстречались в тот день, когда она окончательно порвала с Виталей. Отношения были закончены. Точка поставлена.

В чем причина колебаний Оли? В том, что люди не поймут?

Она говорила с мамой. Намекнула, что в жизни появился другой мужчина.

— Так быстро? — удивилась мама и поспешно добавила в сердцах: — Вот и правильно! Нечего!

Далее Оля осторожно заметила, что есть возможность помочь маме с лечением. И снова абсолютно спокойная реакция.

Может, Оля чего-то не понимала?

Не успела она поговорить с мамой, как позвонила Вика:

— Сестренка, давай, колись, что у тебя там происходит без меня? Наш бравый вояка не отступил?

— Я у него в загородном доме живу, — сразу же перешла к делу девушка.

— Чего-о-о?

— Того, — не удержалась Оля от усмешки.

— Эй-эй, ты чего, серьезно? Я-то думала… Нет, слушай, давай-ка мне все подробности.

— Подробностей пока не будет. Так получилось.

— Нифига себе так получилось! Ты ли мне это говоришь?

— Я.

Оля поймала себя на мысли, что улыбается.

Открыто и счастливо.

— Вик, правда, давай потом… Сейчас… сложно. Мне самой надо понять.

— А чего понимать-то, сестренка? Мужик залип, хорош собой, ухаживает… наверное. Ухаживает наш генерал или сразу «пришел, увидел, победил»? Впрочем, и первый, и второй вариант нас устраивает. Поэтому надо брать.

— Ну тебя.

Оля любила Вику. Немного взбалмошная, резковатая, но добрая и справедливая. Зачастую страдала, оттого что, не сдержавшись, говорила людям правду в глаза тогда, когда надо промолчать.

Они проговорили недолго. Кузина поделилась впечатлениями об отпуске, рассказала, какой Тоха у неё классный, что организовал каникулы. Оля внимательно слушала рассказ, негромко вздыхая. Она сама вечность никуда не выбиралась, даже на наше побережье, не говоря о том, чтобы слетать на Средиземное море. Деньги всегда были краеугольным камнем, лишних не водилось. Оля радовалась за сестру, пусть отдохнет за двоих.

Может быть, когда-нибудь и она куда-то вырвется.

Не успели договорить, как пошел ещё один входящий звонок. Надо же, Оля сегодня была популярной, как никогда.

Звонила Марина Викторовна.

Как Петя и говорил…

Оля быстро завершила разговор с Викой, пожелав оторваться с Антоном на полную катушку. Ответить бывшей свекрови Оля не успела, поэтому перезвонила сама.

— Оленька, привет, — Марина Викторовна отозвалась сразу же.

— Здравствуйте, Марина Викторовна. Извините, разговаривала.

— Ничего страшного. Я понимаю…

Мать Виталия сделала паузу. Оля тоже поднялась с кресла и направилась к окну. Сидеть на месте она не могла. Предстоял непростой разговор, и обе женщины, не делая лишних уточнений, понимали это.

Ранее они всегда общались легко. Им нечего было делить. Марина Викторовна приняла Олю сразу же, в Сашеньке души не чаяла. Учитывая, что свекровь жила в другом городе, виделись они не часто, и та не вмешивалась в жизнь и быт молодых, что вдвойне устраивало Олю, хотя, конечно, иногда хотелось, чтобы кто-то из бабушек почаще помогал.

Марину Викторовну Оля уважала, прислушивалась к её мнению. Не следовала слепо её советам, но считала, что выслушать, что говорит старшее поколение, полезно.

Сейчас всё иначе.

По голосу бывшей свекрови сразу становилось понятно, что если она и не в курсе всего дерьма, что происходило вокруг Оли и Виталика, то частично — точно.

— Олюшка, что случилось? — наконец, выдохнула Марина Викторовна.

— Многое, если честно. В двух словах и не объяснишь.

— Мой остолоп накосячил? Сильно, да?

Оля прикрыла глаза. Ещё один большой плюс в карму свекрови — она смотрела на сына адекватными глазами, не считала, что вырастила идеального мужчину, и не винила во всех бедах сноху.

— Я застала его с другой женщиной.

— Господи… И?..

— Я ушла.

— Оль…

— Марина Викторовна…

— Да я всё понимаю, я бы и сама… — женщина на другом конце провода шумно и порывисто вздохнула. — Оль, он ко мне вчера приехал, весь взлохмаченный, сам не свой. Я даже в первые минуты и не поняла, что он мне говорит. Сначала решила, что пьяный. Начала отчитывать, а он…. Оль, мы можем с тобой увидеться?

Она предвидела подобное предложение. После того, как Петр сказал, что Марина Викторовна с ней свяжется, Оля прокрутила в голове несколько сценариев. И все они сводились к тому, что встречи не избежать. Готова ли она к ней? Оля склонялась к положительному ответу.

— Мне деньги тебе надо отдать, — поспешно добавила Марина Викторовна во время небольшой паузы.

Оля мгновенно насторожилась.

— Какие деньги?

— Виталик вчера привез. И очень просил вернуть тебе. Сказал, что от него ты не возьмешь, а вернуть надо. Нес какую-то чушь, я толком не поняла. Но мне очень, очень не понравилось, что я увидела, Оль. Мой оболтус, конечно, тот ещё… оболтус, но… выглядел он вчера испуганным, что ли. Я хотела бы разобраться и понять, что он натворил, — женщина выдержала паузу, — помимо того, что тебе изменил.

— Марина Викторовна, я всё равно не скажу. Ни к чему… правда…

— Я должна знать, что натворил мой сын! Почему он маниакально хочет вернуть тебе деньги?

— Потому что это чужие деньги! — вспыхнула девушка.

— Господи, я ничего не понимаю.

В конечном итоге Оля согласилась на встречу с Мариной Викторовной.

Они договорились пообедать через два часа. Как оказалось, Марина Викторовна приехала вчера вместе с сыном. Оля хотела перенести встречу на завтра, потом передумала. Обе женщины будут нервничать, зачем усугублять ситуацию?

Пришлось просить Валентину Игнатьевну присмотреть за Сашенькой.

— Какие разговоры, Оленька. Езжайте по делам.

Домработница даже не взглянула на молодую женщину, сразу потянулась к Саше. Та быстро поползла навстречу. Саша начинала ходить, но ленилась, и когда надо было быстро достичь цели, использовала проверенный способ — ползла и уже потом вставала и тянулась за понравившимся предметом.

Оля первые дни переживала, как бы Саша не взяла что-то не то, не разбила, не поломала. Маленькие дети любопытные, выдворяют из нижних шкафов всё, до чего могут дотянуться. Но нет, дочка вела себя хорошо. Присматривалась, исследуя дом. Ей пока хватало вдоволь новых игрушек.

Марина Викторовна уже ожидала Олю в кафе.

— Что у тебя с рукой? — воскликнула женщина, увидев её.

Оля на несколько секунд даже зависла, немного не сориентировавшись.

— Сломана…

— Как?

Бывшая свекровь оказалась искренне удивлена. Она выглядела уставшей и обеспокоенной. Ухоженная блондинка с короткими волосами, привыкшая тщательно следить за собой, сегодня даже не накрасила глаза, что само собой уже было внештатным событием. Марина Викторовна относилась к числу тех женщин, что на завтрак выходят полностью накрашенными.

— Я же в аварию попала, — так же растерявшись, отозвалась Оля.

— А мне почему не сказала? Не сказали?..

Две женщины встретились взглядами. Старшая покачала головой.

— Ничего не понимаю. Я точно выпала из вашей жизни. Оленька, давай, присаживайся, чего застыла? Как у тебя рука? Сильно пострадала? А Сашенька с тобой была? Что с ней? Только умоляю, не говори, что моя внучка тоже пострадала!

— Нет, с Сашенькой, слава богу, всё в порядке.

— Оля, это же треш какой-то! Почему ты не позвонила? Я всё-таки не чужая вам!

В голосе женщины послышалась откровенная обида, и Оля почувствовала укол совести. Не объяснишь, что не до разговоров и объяснений было. Там Громов пер на неё, как танк, окружая вниманием и собой.

— Я не знаю… Правда.

— Расскажи хотя бы сейчас!

Про аварию Оля рассказала. Тут утаивать ей нечего было. Как попала, при каких обстоятельствах. Кто спас и как она оказалась в военном госпитале.

— Ого. Вот так дела.

— С Сашей всё хорошо, — повторно уточнила Оля.

Подошел официант, принял у них заказ. Оля ограничилась салатом и чаем.

— А с тобой?

— Со мной сейчас тоже.

— Я, конечно, может, чего-то не понимаю, Оль, но ты же косвенно виновата в аварии.

Марина Викторовна выжидающе на неё посмотрела. Она была умной женщиной, зрила в корень.

Оля спокойно выдержала взгляд бывшей свекрови.

— Виноватых нет. У нас заключена мировая.

— Так просто?..

— Да.

Марина Викторовна хотела ещё что-то спросить, но передумала в последний момент.

— Как Саша? С кем ты её оставила? Я думала, ты с ней приедешь? Я соскучилась по нашей лапочке. Оль… — интонация в голосе женщины мгновенно изменилась, стала более мягкой, едва ли не просящей. — Ты же не запретишь мне видеть Сашу?

— О чем вы говорите?! — пришла очередь удивляться Оле. — Вы как будто меня первый день знаете. То, что мы расстались с Виталиком и расстались не особо хорошо, к вам никакого отношения не имеет. Вы всегда можете мне позвонить и договориться о встрече с Сашей. Марина Викторовна, вы чего?..

На глазах женщины выступили слезы, и та в сердцах зажала рот рукой. Энергично замотала головой и поспешно полезла в сумку, доставая конверт.

— Скажи мне, что Виталька не влез ни в какую криминальную историю! Пожалуйста, скажи!

Оля смотрела на конверт, а у самой ком встал в горле.

Как Марина Викторовна ни выводила Олю на более подробный разговор, девушка уходила от ответа.

— Я тебя поняла, — в конечном итоге сдалась первая. — Я только прошу об одном: если ты можешь как-то повлиять на события, дай обратный ход.

— В смысле? Я не вернусь к Виталику…

— Нет, нет, я не про твой уход. Тут всё понятно без лишних слов.

На мгновение Оля представила, что она снова с Виталиком, и холод коснулся позвоночника. В душе родился яростный протест, причем такой силы, что адреналин резко подскочил в крови, внизу живота неприятно потянуло.

Она не хочет!.. Она против!.. Ощущения, накрывшие её, были сравнимы с кошмарным сном, когда подсознательное выдает какой-то ужасающий фортель и накрывает сумасшедшей паникой, контролировать которую ты не в состоянии. Каким-то чудом выдергиваешь себя из сна и вздыхаешь с облегчением, погружаясь в реальность.

Так и тут.

Следующей мыслью, граничащей с непонятно откуда взявшимся отчаянием, была: она хочет быть с Петей!

Только с ним…

Оля поспешно поднесла ко рту чашку с остывшим чаем, пытаясь взять под контроль эмоции. Что это было?.. С ней, сейчас?.. Откуда пришла мысль, что она может потерять Петра? Будто у них внезапно закончится то, что она опасалась признать и принять?

— Оля? Ну-ка, выпей воды, ты побледнела.

Оля покачала головой.

— Всё хорошо. Последствия аварии, видимо. У меня ещё сотрясение мозга было, нельзя волноваться и переутомляться. Я вас услышала, Марина Викторовна. Надеюсь, всё образуется.

— Я тоже на это надеюсь. Если я буду в городе, могу Сашу увидеть?

— Конечно.

Они договорились созвониться завтра. У девушки возникли подозрения, что Марина Викторовна на звонке больше настояла по той причине, что ей важно было получить результат сегодняшней встречи.

А что Оля сможет ей сказать?

Её больше занимало другое. Виталик с его меркантильной натурой отошел на второй план. На первый вышел генерал Петр Громов.

Глава 23

— Оля, ответь мне, пожалуйста, на один вопрос.

Звонок от Петра Оля приняла, когда выходила из такси.

Услышав рингтон, который она установила на Громова, девушка дрогнувшей рукой поспешила открыть сумку. Всю дорогу до имения Оля думала, что с ней произошло. Точнее, происходит. Не могла же она влюбиться в генерала? Или могла?

Помимо воли сравнивала то, что чувствовала, когда встречалась с Виталиком.

Не то. Совершенно.

Там всё было ровно. Гладко. Да, появился в её жизни приятный молодой человек и вроде бы как сердце к нему потянулось. Оглядываясь назад, Оля признавала, что изначально замечала в Виталике недостатки, которые сейчас вполне смело назвала бы «гнильцой». Тогда она думала: у кого их нет? Совместная жизнь сгладит острые углы, рождение ребенка — тем более.

Ничего подобного не произошло. И рано или поздно, Оля ушла бы. Собрала бы Сашу, села бы в машину и уехала. Измена Виталика ускорила неизбежность.

С Громовым иначе обстояли дела. Он брал нахрапом. И брал ли?.. В первые встречи жестил, Оля признавала. Она и сама тоже хороша, действовала на эмоциях, винила мужчин. Сначала одного, потом другого. Чисто женская позиция. Но если отмотать время назад, Громов произвел на неё впечатление сразу же. Да и на кого он мог не произвести?

То, с какой фразы Петр начал разговор, Олю смутило. Не настолько же всезнающ Громов, что мог предвидеть и её встречу с Мариной Викторовной. А главное, о чем конкретно они беседовали.

— Звучит настораживающе, — попыталась отшутиться Ольга, входя на территорию имения и вдыхая свежий весенний воздух полной грудью.

Благодать… Наичистейшая.

— Ты у меня относишься к числу суперженщин, блондиночка?

Услышав вопрос, Оля едва не споткнулась. В голосе Петра на самом деле сквозила добродушная ирония?

— Смотря в какой плоскости, — в тон ему ответила она.

— Хм… Я уточню твой ответ чуть позже, — обманчиво мягко отозвался он и продолжил: — Сейчас же меня больше интересует, как быстро ты можешь довести себя до требуемого вам, женщинам, совершенства?

— Петр, выражайся конкретнее. Ты меня пугаешь.

— Оля, у меня сегодня мероприятие. День рождения одно человека, про который я совершенно забыл. Забыла и мой секретарь… Короче, малышка, в имение уже направляется курьер с платьями, туфлями и прочими женскими атрибутами. Аглая Дмитриевна, явно стремясь реабилитироваться в моих глазах, удивительно быстро прошлась по интернет-магазинам. Оль, сможешь быть готова к восьми часам?

Оля остановилась. Прикрыла глаза. Вздохнула. Расслабилась.

— Смогу, Петя.

— Отлично! Серега заедет.

— А ты?..

— У меня запасная форма есть в штабе. Приму душ здесь. Тогда до встречи.

— Да.

Хм…

Её выводят в свет? Знакомят с друзьями Петра?

Любопытненько.

На самом деле, после того, как Оля увидела груду коробок — а там была именно груда, — ей немного поплохело.

— Это что, Валентина Игнатьевна?

Саша уснула на диванчике. Валентина Игнатьевна обложила роднулькина подушками и теперь стояла рядом с Олей.

— Примеряй, красотка, — добродушно заметила женщина, подмигивая.

— А… курьер где? Он же не оставил всё это, — она очертила в воздухе круг, указывая на коробки, — здесь.

— Даже, если ты решишь оставить всё это, — Валентина Игнатьевна повторила её жест, — себе, наш многоуважаемый генерал не разорится. Смотрим?

— Смотрим.

Куда теперь деваться.

У секретаря Петра оказался неплохой вкус, а сам Петр отлично разбирался в женских размерах. Потому что практически все вещи Ольге подошли. И струящиеся платья, и красивые шелковые юбки, и комбинации, и даже белье, которое можно было не присылать.

Видимо, шло бонусом.

Даже косметика и та была!

В Ольге проснулась женщина. Когда в последний раз ей доводилось примерять столько красоты? Причем качественной и явно не дешевой. Нигде в душе ничего противоестественного не кольнуло. Оля хотела соответствовать статусу женщины генерала Громова, и она будет! Поэтому никаких сомнений и ложной скромности!

В конечном итоге девушка остановилась на ярко-коричневом платье-комбинации с изысканной драпировкой на груди и хорошим подкладом, который подразумевал, что можно платье носить и без лифчика. Это не её вариант при любом раскладе. Но если выбрать лиф с силиконовыми лямками и сверху шелковый пиджак… Оля ещё раз покрутилась перед зеркалом.

Идеально.

Волосы выпрямила утюжком, придав им блеску, после чего собрала по пряди от ушей и заколола их на затылке. Покрутилась ещё раз перед зеркалом, окинула себя критическим взглядом и по итогу всё же решила убрать заколку. Лишняя она, перегружает образ.

— Как, Валентина Игнатьевна?

Женщина одобряюще улыбнулась.

— То, что надо. У тебя идеальный стиль, девочка.

Ласковое обращение пришлось Оле по душе. Она сфотографировала себя и отправила фото маме с припиской: «Иду на свидание». Далее последовал смущающийся смайлик и сложенные вместе ладони.

Мама в ответ прислала множество поцелуйчиков и пожелания удачи.

Сергей ожидал Олю у крыльца. Она помнила его, он был в машине с Петром в тот злополучный день. На мгновение у Ольги промелькнуло желание расспросить мужчину, как было на самом деле. Остановила себя. Оно ей надо? Детали, которые испортят настроение и не только его. Жизнь — это не черное и белое, в ней множество оттенков, полутонов. Покажите ей взрослого кристального честного человека, которому не приходилось порой лукавить, преподносить правду так, чтобы выглядеть в лучшем свете? Или таким образом минимизировать негативные последствия.

Сергей приветливо улыбнулся.

— Как ваша рука, Ольга?

— Спасибо, лучше. Почти привыкла.

Молодой человек добродушно улыбнулся и распахнул дверь автомобиля.

— Мы к штабу?

— Нет, сразу к ресторану. Петр Михайлович будет там, он уже выехал.

Как и в их первую встречу, пошел дождь, мелкий и противный. Оля наблюдала за каплями, что растекались по стеклу, и улыбалась. Она прислушивалась к шуму за окном. Дождь никак не повлиял на её настроение.

Петра Оля увидела сразу же, и сердце подскочило в груди. Мужчина стоял и ожидал её приезда! Не ждал внутри ресторана, лениво опрокидывая в себя одну рюмку за второй. А, по всей видимости, отслеживал их перемещение, что нисколько не смутило Ольгу.

Раскрыв зонт, Громов поспешил к машине.

— Шикарно выглядишь, блондиночка. Так бы и съел.

Иногда её подбешивало его ироничное «блондиночка». Хотелось врезать, от души. По плечу. Или по широкой спине. Потребовать, чтобы он, в конец-то концов, перестал её так называть.

Потом Оля посмотрела в его глаза, где помимо иронии каждый раз плескалось нечто иное. Притягательное, томное, сладко-тягучее. Петр кайфовал, дразня её.

Она невольно плавилась, понимая, что эти эмоции предназначены для неё.

Поэтому… Черт с этой «блондиночкой».

Петр помог Оле выбраться из машины и, защищая от дождя, направил в ресторан, где помог снять верхнюю одежду.

После чего сделал шаг назад.

— Хм…

Оля тоже сделала шаг назад. Несмотря на то, что волнение теплой волной поползло по позвоночнику и плечам, мимолетом коснулось ниже живота, Оля улыбнулась:

— Нравлюсь?

В гардеробной был приглушен свет. Помимо них, чуть в стороне, раздевались ещё двое мужчин.

Петр загородил Олю от них, склонил голову набок, наигранно и предупреждающе сообщил:

— Через часок покажу насколько.

Сначала Оля не поняла подтекст его фразы. Когда смысл дошел, кровь резко прильнула к лицу.

— Я сделаю вид, что ничего не слышала… генерал.

— Зря, — довольно хмыкнул Громов и предложил ей руку.

Оля до и во время беременности выходила с Виталиком на мероприятия. Ей нравилось знакомиться с новыми людьми, общаться с ними. Поэтому никакого дискомфорта или стеснения она не испытывала.

Её рассматривали. Много и часто. С любопытством. Олю подмывало уточнить у Петра, почему их выход вызывает столько интереса? И нет ли повторения истории с имением? Какая существовала вероятность, что и в люди Петр не выходил с женщинами? Сомнительно, конечно. Но всё же… Всё же…

Оле хотелось узнать про его жену. Что случилось, причину её трагической смерти. Молодая же совсем была, жить и жить. Как любой другой женщине, Оле хотелось заглянуть в прошлое Петра. Хотя бы немного, личное пусть останется личным.

К Громову постоянно подходили люди. Оля бы даже сказала: тянулись вереницей. Кто-то поздравлял с назначением, кто-то договаривался о встрече, непременно вне штаба. Некоторые просто здоровались, задерживались, чтобы поговорить ни о чем. Оля заметила, что к последним Петр расположен был более добродушно. Они шутили, посмеивались.

Потом были официальная часть и поздравление именинника. За столом Петр положил руку на коленку Оли и не убирал. Сжимал, поглаживал, собирал пальцами юбку платья. Оля раз попыталась скинуть, увести ногу в сторону и добилась того, что давление усилилось. Плюс Петр посмотрел на неё о-очень выразительно. Мол, не стоит делать лишних движений.

Она и не стала.

Оля купалась во внимании Петра. У неё были небольшие тревоги относительно вечера. Всегда существовала вероятность, что он пригласил её, чтобы не появляться среди высокопоставленных товарищей и сослуживцев одному. Через час после прибытия Оля поняла, насколько наивна эта мысль. Громов не относился к числу мужчин, которым для статуса кто-то нужен.

— Мне надо с тобой поговорить, — сказала она перед десертом.

Петр пригласил Олю танцевать, и она с удовольствием согласилась, заметив, как несколько молодых девушек её возраста проводили их завистливым взглядом.

— Говори, — спокойно отозвался Петр, уверенно направляя Олю.

— Это касается Виталика.

— Та-ак, — протянул мужчина, опасно сверкая глазами. Рука, лежавшая на талии девушки, потяжелела.

Оля мысленно обозвала себя дурой. Нашла время, когда говорить о бывшем. Плюс Петр немного выпил, что тоже могло сыграть негативную роль. Может, он в подпитии агрессивным становится?

Но, как известно, слово — не воробей. Начала — надо продолжать.

— Я встречалась с Мариной Викторовной, и она просила за сына. Петь… Минуточку, не перебивай меня, пожалуйста. Дай сказать, хорошо? — Потемневший взгляд серых глаз пока и не думал смягчаться. — Я помню наш разговор на набережной. И я сейчас выступаю не на стороне Виталика. А на стороне Марины Викторовны и Саши. Я знаю, ты можешь…

Она не договорила, замялась. Петр вел её и дальше в танце, как ни в чем не бывало. Лишь залом между бровей рассказывал ей о том, что мужчина не так спокоен, как кажется.

— И что я могу? Давай, продолжай, Олюшка.

Ласкательно-уменьшительное имя царапнуло. Как и тон говорившего.

Оля, смело взглянув в лицо мужчине, продолжила:

— Приостановить процесс. Громов, ты поставил Виталика на место, помог мне. Но он отец Саши. Думаю, он усвоил урок. Если нет, тогда другой разговор. Я не хочу ему вредить и портить жизнь. Я не злопамятна. Тебе — огромное спасибо. Честно, я очень благодарна и… — тут Оля вильнула как бы невзначай бедром, скользнув по бедру мужчины. — Готова свою благодарность показать… Что там ты говорил про час, который, кстати, уже прошел?

Она намеренно свильнула с темы…

Позабыв, что Громова дразнить не стоит.

Мужчина резко остановился прямо посреди зала, прервав танец, Оля немного споткнулась. Удивленно посмотрела на него и беззвучно охнула, когда он, прихватив её чуть выше локтя, уверенно повел к выходу из зала.

Она не сопротивлялась.

Наоборот.

Щеки полыхнули повторно, соски обожгло. Оля не знала, куда направляется Петр. Шла рядом, деланно улыбаясь, чтобы их поспешный уход не вызвал лишних разговоров.

Они прошли по коридору, потом свернули налево.

— Петь…

Ноль эмоций. Он не отозвался.

И лишь когда дошли до серой двери, которую мужчина толкнул раскрытой ладонью и завел внутрь девушку, обернулся.

— Теперь можно и продолжить разговор.

Оля краем глаза успела увидеть, что они оказались в комнате отдыха. Небольшой диванчик, плазма. Петр повернул защелку, отрезая возможность другим людям войти в комнату.

Оля деланно попятилась, выставив руку вперед.

Мужчина недобро прищурился и пошел прямо на неё, чеканя каждый шаг. Сердцебиение резко ускорилось в груди девушки, кожу опалил жар. На подсознательном уровне она понимала, что Петр не сделает ей ничего плохого, что это игры взрослых людей, этакая прелюдия. Низ живота скрутило от сладкого предчувствия, и всё же Оля не смогла не отметить, как устрашающе хищно выглядел Громов. Красивый, статный мужчина с повадками дикого зверя, вышедшего на охоту. Как никогда ранее она чувствовала исходящую от него мужскую энергетику, делавшую её, Ольгу, слабой и безвольной.

А ещё чертовски возбужденной.

Она намокла в считанные секунды. Между бедер полыхнуло огнем, про соски Оля старалась не думать. По коже побежали электрические разряды.

Оля уперлась спиной в стену.

Петр подошел к ней вплотную, недобро оскалился. Руку поставил рядом с ее лицом и склонил голову.

— Ты с огнем играешь, Оля…

Она мотнула головой.

— Нет. Ты же мой мужчина, генерал? Давай, скажи, — откуда в ней взялась лихая бравада, она и сама не знала.

В какой-то момент пришло осознание простой истины.

В её жизни появился Петр Громов. Очень непростой человек с очень непростым характером. Властным, напористым. Где-то даже диктаторским. Он не бросает слов на ветер, он откровенен и прямолинеен. В нем множество мужских черт, о которых девушки мечтают едва ли не с детства.

Он решает проблемы и берет ответственность на себя. Естественно, требуя взамен… Что? Послушания. Принятия его таким, каков он есть. Невозможно ждать от подобного человека мягкости и «подкаблучничества». Он не будет прогибаться под женщину. Это его обратная сторона медали.

Он даст защиту. Обеспечит всем необходимым. Но никогда не спросит, в какую школу отдать сына и каким спортом тот будет заниматься.

Такого человека, как Громов, принимаешь или нет. Ты с ним душой и телом или ты вне зоны его личного интереса.

Всё предельно ясно.

Второго не дано.

Оля чувствовала, как её грудь распирает от нахлынувших чувств. Как её привычный мир, полный проблем и забот, отходит на второй план, как всё стремительно меняется вокруг. Её затягивало в воронку эмоций, и она с радостью шагнула внутрь.

Взгляд Петра поменялся. Даже при неполном потолочном освещении Оля увидела, как глаза Громова потемнели, и темнота эта почти полностью заполнила зрачок.

— Твой.

За наигранным спокойным тоном скрывалось куда большее.

Оля медленно кивнула и, распластав ладонь на стене, чтобы создать небольшой процент баланса, дотронулась ногой до ноги Петра. Повела её вверх…

Дальше — сильнее и отчаяннее.

Петр вмиг перехватил её инициативу. Подхватил под колено, подался вперед, впечатываясь в неё и соединяя её с собой. Рыча и глухо матерясь, он впился в женские губы, мгновенно овладев ими. Целовал жестко и грубовато, проникая языком внутрь, сминая и покусывая. Оля подалась вперед, повела бедрами, показывая, что жар внутри неё достиг апогея.

Они походили на голодных путников, что дорвались до еды. Жадно стоная друг другу в губы, лихорадочно принялись оголять те места, что считали жизненно необходимыми.

— На тебе чулки…

— Угу.

— Холодно же!

Генерал недовольно сверкнул глазами, проникая пальцами в трусики Оли.

— Так я на улице и не буду!

— Всё равно!

— Петь, — захныкала она, не в силах больше терпеть. — Я теку тебе на пальцы, а тебя волнуют мои чулки?

Петр подхватил её под бедра, резко насаживая на себя.

Было немного больно, но куда намного слаще.

— Вот и продолжай течь!

И задвигался жестко, на полную длину, проникая в неё с каждым толчком всё глубже. Оля охнула, вцепившись в него сильнее. В голове поплыл вязкий туман. Какой же Петр сильный. Она не худышка, совсем не пятидесятикилограммовая девочка, а он с легкостью удерживает её на весу. Ещё и двигается. Господи, как он двигается! Ольга закатила глаза.

— Посмотри на меня, женщина!

Она подчинилась.

Не могла иначе.

— Никогда… — толчок. — Не проси… — толчок. — За мужика… Ни. За. Одного. Поняла меня? Оля! Поняла?

Девушка кивнула, обвивая рукой его шею. Ей нужно ближе! Ещё ближе.

— Мы без презерватива, — прохрипел Громов, сбавляя темп.

— Знаю, — прошептала она, ерзая бедрами. Низ живота пылал в огне. Ей надо ещё чуть-чуть. Ещё немного. — Кончай в меня.

В тот момент Ольга отчетливо ощутила, как по крупному телу мужчины прошла дрожь, сказавшая куда больше слов. После чего последовал особо глубокий толчок, сорвавший Олю в пропасть. Оказалось, что ей требовалось даже меньше, чем чуть-чуть. Или, напротив, куда как больше…

Петр сорвался за ней. Почти сразу же.

После чего замер, тяжело дыша в шею девушки.

Оля не спешила отталкивать мужчину. Напротив, чувствуя, как по внутренним сторонам бедер потекло его семя, ткнулась губами ему в висок.

— Я не за Виталика просила, между прочим, — спокойно сказала она, обмякая в его руках. — А за Сашу и бывшую свекровь. А он… Да Бог с ним.

— Я знаю, — Петр выпрямился и первым делом посмотрел ей в лицо. — Ты пыталась смягчить мою реакцию. Я оценил.

— Ах, он оценил…

Оля здоровой рукой шутя толкнула его в плечо, за что снова нарвалась на ещё один болезненно-сладкий поцелуй.

— Так и знала, что надо было с собой брать больше косметики. У меня губы припухли, и тушь наверняка потекла.

— Губы припухли. А тушь на месте. Румянец же тебе к лицу, так что…

Петр вышел из неё и опустился на корточки, отчего Ольга вспыхнула сильнее.

— Что ты делаешь? — пискнула она, снова вцепляясь мужчине в плечо.

— Не хочется тебя обтирать, но надо, — довольно заметил Громов, доставая из кармана белоснежный платок.

Прежде чем дотронуться им до бедра, он некоторое время просто смотрел.

— Петь…

Оля, несмотря на то, что не относила себя к стеснительным барышням, покрылась легкими мурашками. И всё же ей нравилось, что он делал. Эти порочные взгляды, эти откровения. Они будоражили и добавляли эмоций. Хотя, казалось, куда уж.

— Ты очень красивая. Особенно после секса со мной.

Что он творит… Что он говорит…

У Оли сперло в груди. На этот раз не от удушливой паники, гнева, обиды. Совершенно от другого.

— Нам надо возвращаться в зал, да?

В её взгляде читалась надежда на обратное.

— Надо. Но мы можем немного побыть здесь.

— Если можно… Дай мне время прийти в себя.

Петр выпрямился и дотронулся пальцем до щеки Оли.

Ещё одна короткая ласка, говорившая вместо слов.

— Всё, что захочешь…

глава 24

Саша вцепилась тонкими пальчиками в простыню и настырно тянула её на себя.

Петр с улыбкой наблюдал за хулиганкой, которую ещё утром привела к ним Валентина Игнатьевна. Домохозяйка окончательно перебралась в имение. Если раньше она практически никогда не оставалась в доме, то теперь — практически каждую ночь.

Никто не был против. Своих внуков у Валентины Игнатьевны ещё не было, и она согласилась понянчить «чужую малышню». Петра такой расклад идеально устраивал. Оля доверяла Валентине — это главное. Малышка тоже давно привыкла к ней.

Всех всё устраивало. Петр повысил оклад домработнице, та сначала противилась, потом довольно хмыкнула.

Вчера Петр приехал поздно, почти в три ночи. Оля спала на спине, скинув с себя одеяло. Мужчина на несколько секунд задержался в дверном проеме полюбоваться девушкой. Он уже не раз констатировал очевидную вещь — в его жизни и постели побывало немало красивых женщин, но Оля… Она была другой. Абсолютно. Цепляющей, пробирающей до нутра.

И так с первого прикосновения. Громов слегка усмехнулся. Интуиция его не подвела и в этот раз. Или это было нечто другое? Да неважно. Важно другое — что девочка в его постели. Горячая, отзывчивая. Сладкая.

Петр склонил голову набок, размышляя, что будет, если он прямо сейчас нырнет между её крутых бедер и проведет языком по дурманящему лону.

Совсем, Громов, озабоченным становишься. Стоило прийти домой, как всё — все мысли стекались ниже пояса, и ему это заходило. Очень даже.

Как и то, что Оля с Сашей жили у него.

Оля зашевелилась, перевернулась набок и открыла глаза.

— Ты пришел, — прошептала, выдохнула с легкой сонной улыбкой и поманила его к себе.

Как тут устоять?

— Я быстро. Сполоснуться надо.

— Жду, — почти проворчала, снова укладываясь на спину.

Пусть её глаза прикрыты, и дыхание почти выровнялось, Петр не сомневался: она сразу же откликнется, как только он к ней прикоснется.

Так и оказалось.

Поэтому они оба не выспались, явно не рассчитывая, что Сашулька пришлепает к ним ни свет ни заря. А главное, как не уводила её Валентина, бесполезно. Ребенок решил побыть с мамой и дядей — этим всё сказано.

Петр подпер голову рукой, продолжив наблюдать за малышней. Забавная она, непоседливая. Ещё больше ему нравилось наблюдать, как Оля возится с ней. Гипс блондиночке ещё не сняли, она умудрялась и с ребенком поиграть, и на ужин что-нибудь вкусное приготовить. Он теперь ужинал дома, старался без повода не задерживаться.

Тесть сегодня на вечер напросился. Оля сначала словила немного паники, потом успокоилась.

— Представлю тебя ему официально.

— Зачем? — пискнула она, запахивая халат на груди.

— Ты живешь со мной. Ему интересно.

Покачав головой, Оля скрылась в ванной. Он заметил, что когда выдавал ей ту или иную информацию, ей периодически требовалось немного времени для осмысления.

А его топило нежностью…

Валентина Игнатьевна снова постучала к ним.

— Не передумала, хулиганье?

Саша важно посмотрела на няню и шажок за шажком направилась к ней.

— О, ты посмотри-ка на неё, соблаговолила. Пойдем-ка завтракать, как раз каша остыла. Петр, где Оля?

— В ванной.

— Тоже спускайтесь завтракать.

— Обязательно.

Идиллия…

Много ли мужику надо для счастья?

Петр откинулся на спину, заводя руки за голову. Идеальнее утра не придумаешь. Нет, он бы не отказался поспать ещё часика три, но и к такому раскладу тоже был готов.

Небольшое беспокойство царапнуло грудь, когда Оля не вышла из ванной через десять минут. Ему не понравилась эта заминка. Что смутило его девочку? Чего она снова испугалась? Что надумала?

Он вздохнул и уже собрался вытаскивать зазнобу из ванной. Не успел — она вышла сама. Ему хватило одного взгляда на немного побледневшее и растерянное лицо, чтобы в груди кольнуло.

Петр, не напрягая пресс, пружинисто сел на кровати и обеспокоенно спросил:

— Оль, что случилось? Плохо себя чувствуешь? Где болит, скажи.

Свесил ноги, поспешно вставая с кровати.

В каждой проходящей в молчании секунде таилась угроза. Петр подобрался, готовый к худшему. Знакомое колючее предчувствие потери накатило сначала одной волной, потом второй.

Он ничего не мог с собой поделать. Даже у него есть слабости…

— Нет… Ничего не болит, — растерянно отозвалась Оля, несколько раз моргнув ресницами.

Мужчина поднялся и, не обращая внимания на саднящую боль в груди, направился к ней.

Первым делом — помочь Оле. Разобраться, в чем причина её странного настроения. Остальное — потом.

— Тогда в чем дело? — и остановился в шаге от неё.

Оля вскинула подбородок кверху. В её глазах отчетливо считывалась даже не растерянность, а легкая паника, к которой он именно сегодня оказался не готов.

Петр не успел отреагировать на неё, Оля протянула вперед руку раскрытой ладонью кверху.

— Вот.

На ладони она держала тест на беременность.

Ему ли не знать, как они выглядят…

Громов взял протянутый тест.

— Две недели? — внезапно севшим голосом уточнил он.

Тут и уточнять-то нечего было, но Петру надо было что-то сказать.

Хоть что-то.

Любую глупость, потому что…

— Да. Я… беременная, Петь.

— Я вижу.

Она неотрывно смотрела на него. Такая родная, сладкая, необходимая ему девочка.

Теперь главное ему не скатиться в тот удушливый негатив, с которым Громов сталкивался многие годы подряд, и не сорваться на Оле, брякнув какую-нибудь гадость по типу того, что он не позволит сделать аборт. Он и не позволит, но… Лучше по-другому. Даже не так. Не лучше, а надо по-другому.

— Оль, маленькая, ну-ка, пойдем присядем.

Быстро довел её до кровати. Она послушно последовала за ним. Не стал садиться рядом, опустился на корточки напротив неё, заграбастав здоровую ладонь в свои руки.

Ему жизненно важно было прикасаться к Оле.

Смотреть на неё.

Чувствовать.

— Я думала, конечно, но как… Не думала, что сразу и…

— Стоп, Оль. Посмотри на меня. Давай-давай. Смотришь? Умница. А теперь выдыхай.

— Петь…

— Выдыхай, я сказал, — он постарался придать голосу максимальную теплоту. Никаких приказных ноток, никакой жесткости. Хотя самого его крутило с дикой силой. Казалось, кто-то всесильный, тот, на кого не распространяется влияние Петра, добрался до его внутренностей и со смаком наматывает их на железный кулак. Тянет, наслаждаясь его не то паникой, не то агонией, и не позволяет надежде занять это место. — Выдохнула.

— Да…

— Вот и умница. А теперь говори: чего паникуем? Чего едва мокроту не разводим?

Оля слегка нахмурилась, потом улыбнулась сквозь всё-таки выступившие слезы на глазах.

— Не знаю… Честно. Как-то растерялась, что ли.

— Почему? Мы же обговаривали твою возможную беременность.

— Да, обговаривали… Громов, блин, прекрати! — она повела плечом и пальцами сломанной руки слегка пихнула его в грудь.

— Что именно прекратить, девочка?

Он продолжил сжимать её ладонь.

И гладить… Снова и снова.

— Так реагировать.

— А как я реагирую?

— Не знаю. Но прекрати!

Такая чисто женская реакция. И такая чувственно-нежная.

— Оль, послушай меня. Ты сейчас чего разнервничалась? Ты не хочешь от меня ребенка?

Всё же один глупый вопрос сорвался с губ…

Его он не мог не задать.

Железный кулак в груди усилил давление…

— Хочу, — мягко выдохнула Оля сразу же. Без единой заминки.

И улыбнулась.

Робко и между тем смело. Как умела делать только она.

От её мягкости у Петра рвало крышу. Или дело в другом? Её «хочу» взорвало ему мозг, вынесло наружу нахрен.

Сердце заколошматило с бешеной силой, в ушах зазвенело. Вот тебе и легендарное громовское самообладание.

Петр улыбнулся в ответ, чувствуя, как сводит мышцы лица, несмотря на то, что облегчение сменило тревогу и подкрадывающуюся агонию.

— Тогда будем рожать. Будем же?

Второй глупый вопрос. А ведь не планировал его задавать.

Оля всхлипами набрала в грудь воздух и решительно выдохнула:

— Будем. Громов, но между нами…

— Отношения, блондиночка. Хорошие, крепкие отношения. Ты — моя женщина. Ты в моем доме, в моем сердце. Я покорен Сашкой, воспитаю её, как своего ребенка. Родишь нам сына, потом ещё разок за дочкой сходим.

— Петр Михайлович, не слишком ли ты разогнался? — сквозь слезы уже более радостно улыбнулась Оля, подаваясь к нему вперед.

— Я? В самый раз.

И прижал девушку к себе. Сердце и не думало успокаиваться.

— Ты волнуешься, — шепотом куда-то ему в шею сообщила Оля, не пытаясь вырваться из его рук.

Он бы и не отпустил. Не смог бы.

— А почему я не должен волноваться? — усмехнулся Громов, прикрывая глаза и прислушиваясь к собственным ощущениям. — Ты со мной, скоро я стану отцом. Кольцо тебе поедем купим на днях. Всё круто, девочка.

Оля засуетилась, заерзала в его руках и выскользнула после легкого сопротивления.

Теперь на её лице открыто читалось недоверие.

— Кольцо?

Петр качнулся на пятках.

— Так точно, будущая генеральская жена. Или ты думала, что будешь со мной жить гражданским браком? Даже не надейся. То, что моё — то моё.

Она открыла рот, явно чтобы запротестовать, но передумала. Лишь вздернула кверху бровь.

— Генерал, какой же ты…

— Самый крутой товарищ?

— Самый борзый товарищ!

— Почему борзый? Оль, я даже на коленях перед тобой стою. Предложение по всем правилам.

Оля хрипло засмеялась и соскользнула к нему.

Петр подхватил её на руки и заново усадил на кровать, на этот раз сев рядом. После чего провел рукой по лицу.

— Вот это утро…

— Что? Тяжеловатое? Петр Михайлович, привыкайте. Если Бог даст и у нас с тобой появится через восемь с половиной месяцев ребенок, то не только утра будут интересными.

В голубых глазах больше не наблюдалось и намёка на слезы. Их вытеснили нежность и мягкость. Оля смотрела на Громова и улыбалась.

Нет, он не крутой и не борзый.

Он чертовски везучий.

Несколько месяцев спустя

— Громов, я до сих пор считаю, что наши отношения сверхстранные.

Мужчина отложил в сторону планшет, снял очки для работы с ноутбуком и наигранно грозно свел брови на переносице.

— Соизволь-ка объясниться, женщина. Значит, сидела ты, сидела, довольная и на вид вполне беззаботная, и вдруг тебе что-то стукнуло в твою блондинистую головку. И ты решила эту фееричную мысль озвучить мне.

— Совершенно верно.

Его ироничная речь нисколько не смутила Олю. Напротив, жена откинулась на подушку, которую он ранее подложил ей под поясницу, чтобы было удобнее сидеть, и прямо посмотрела на него.

— Озвучивай.

— Вот смотри. Как происходит у обычных людей…

Петр демонстративно вздернул кверху брови, услышав фразу про обычных.

— Та-ак, вечер перестает быть томным.

— Петь, не паясничай. Я серьезно.

— И я серьезно готов выслушать тебя про отношения «обычных» людей.

— Можно продолжать?

— Давай-давай.

Оля, стараясь сдержать улыбку, рвущуюся наружу, и сохранить деланность серьезного разговора, продолжила:

— Два человека встречаются. Между ними мелькает симпатия, заинтересованность. Они начинают встречаться. На каком-то этапе симпатия перерастает в нечто большее. Они узнают друг друга, понимают, что их жизненные принципы схожи. Переезжают на общую территорию, присматриваются дальше. Потом решают, что им настолько хорошо, что стоит связать судьбы дальше.

Оля замолчала и слегка вопрошающе дернула подбородком кверху, мол, чего молчим, ничего не говорим в ответ.

Петр же кайфовал от тихого вечера. У него начался отпуск. Заслуженный и долгожданный. Он ещё не говорил Оле, но завтра собирался её похитить на целых три дня в полноценное пользование. Валентина Игнатьевна уже в курсе. Наталья Николаевна — тоже и уже выехала. Две женщины, определенно, справятся с годовалой девочкой.

А он свою хотел себе.

Они заслужили уединение.

— Ты забыла уточнить, на каком свидании у них происходит секс. Что там рекомендует глянец? На третьем?

— Ты невыносим! Я серьезно.

— Так и я, блондиночка, — по крови разлилось знакомое тепло. Он обожал дразнить Олю, не переходя границу. Она каждый раз велась. — Ок, не хмурь брови. Давай я тебе расскажу, как происходит у других людей. Пусть и не всегда относящихся к категории «обычных». Есть химия, животный инстинкт. Называй его, как хочешь. Видишь человека, и тебя косит наповал. К черту взаимные интересы, узнавания. Задействованы другие рефлексы, инстинкты, их тоже можно назвать по-разному. Сути не меняет. Тебя тянет к человеку с дикой силой, вопреки всему. И тут уже не играют роли взаимные взгляды на жизнь и интересы. Я думал, вы, девочки, как раз придерживаетесь позиции, что любят не за что-то, а вопреки.

На этот раз подразнить Олю не получилось.

Потому что на его слова она отреагировала довольно странно.

Опустила голову, заминая нижнюю губу зубами. Дурная привычка, от которой он пытался её отучить, правда, пока безрезультатно.

Из белокурой косы Ольги выбилось несколько прядей, она не спешила их заправлять за ухо. Продолжила таинственно молчать, деланно рассматривая аккуратные розовые ноготки.

— Хм, — наконец, протянула она, продолжая прикусывать губу, чем сильнее навевала его на мысли о горизонтальной плоскости. — Поправь меня, пожалуйста, дражайший супруг.

Ещё Петр кайфовал, когда она перенимала его стиль общения. Этому ещё способствовал и Григорий Маркович, ставший частым гостем в их доме. Он после недолгих препирательств согласился вести Сашеньку и вплотную заняться её здоровьем.

— Внимательно слушаю.

— Ты сейчас что-то сказал про любовь. Не хочешь сделать уточнения?

Она склонила голову набок.

— Хм, — повторил Петр, растягивая звуки. — Например, какое?

— Такое, Громов! — вспыхнула Ольга, схватила декоративную подушку и запулила ей в него. Петр, сдерживая смех из последних сил и откровенно наслаждаясь происходящим, отбил подушку. — Мы с тобой поженились, я ношу подаренное тобой кольцо! — для пущей убедительности девушка продемонстрировала обручальное кольцо с нехилым бриллиантом. — Ты утверждаешь, что я твоя от кончиков ногтей до кончиков волос! Но я, черт побери, ни разу не слышала от тебя настоящих нормальных признаний!

— Опять ты про нормальность, блондиночка? — не удержался Петр. Увидев, что жена начала поспешно вставать, ловко передвинулся к ней, перехватил её за располневшую талию и уронил на себя. — И куда это ты собралась? Такой интересный разговор, а ты уже уходишь!

— Знаешь что! — продолжила она пылить, вцепляясь ладонями в его руки и пытаясь разжать хватку. В такие минуты Петр сожалел лишь об одном — что Оля забеременела от него слишком быстро и ему до сих пор не удалость поиметь её в более жестком ритме. Сжать в объятиях, да так, чтобы косточки захрустели, не церемониться, ворваться в лоно на полную длину и яростно брать, выбивая сладкие стоны.

Оля мгновенно затихла, стоило Громову одну руку переместить ей на грудь. Утром Оля призналась, что из-за беременности грудь стала неимоверно чувствительной, особенно соски. Прикосновения к ним вызывали ощущения на грани боли.

— Т-с, а ну-ка замри и не ерзай, иначе разговор мы завершим, не успев начать, — хрипло бросил Петр, возбуждаясь. Честное слово, как малолетний пацан. Жена рядом — и всё: крышу рвет, возбуждение растекается по крови, заполняя мысли. Тем более, когда Оля упирается попкой в пах. Какой мужик тут устоит? Оля набрала в грудь побольше воздуха и… плавно выдохнула, обмякнув в его руках. То, что и требовалось. — Жена, я понял тебя. И услышал. Скажем так, я немного позабыл, что женщинам необходимо не просто знать, ещё и слышать. Я люблю тебя. Сильно. Страстно. Я — солдат, а, как известно, они не знают слов любви. Это про меня, Оль. Я не буду говорить про свои чувства каждый день. Говорю сейчас, маленькая. Теперь наши отношения подходят под определения нормальных?

Оля откинулась ему на грудь и, изогнувшись, отчего её грудь в домашнем платье с глубоким вырезом призывно замаячила перед глазами.

— Нет.

— Нет? И почему это?

— А ты от меня не хочешь ничего не услышать?

Петр собрался сказать, что отлично видит и знает, что она его любит, но в кои веки сдержался.

— Хочу.

Ей это надо… Слова. Пусть… Хотя… Ему тоже всё-таки надо!

— Я тоже тебя люблю. И в отличие от тебя, я всё же, пожалуй, почаще буду говорить о любви.

— Вот и правильно… Вот и умница…

Петр посмотрел в сторону двери. Вроде тихо. Можно потискать любимую женщину.

Его рука нагло направилась к вырезу на платье.

— Петь, ты же помнишь…

Конечно, он помнил! Забудешь тут!

— Эх, так и не потискаю твою грудь как следует в ближайший год…

— Громов!

Ответом ей послужил довольный смех счастливого мужчины.

КОНЕЦ