Здравствуй, труп бесплатное чтение

Елена Саулите
Здравствуй, труп

Глава первая

Густой фиолетовый как чернила январский вечер застыл над городом. Трескучий мороз сковал воздух — ледяной, колючий — он больно обжигал горло, а нос у Павла был заложен, потому приходилось дышать ртом. Он натянул мохнатый шерстяной шарф на нос, зябко поежился и перешел пустынную улицу. До дома оставалось два квартала пешком. Пешком потому, что два года назад Павел взял за правило возвращаться с работы на своих двоих, воздухом же нужно когда-то дышать. На улице ни души, редкие машины, подслеповато помаргивая воспаленными глазами габаритов, проносились мимо и мгновенно пропадали во мгле. Народ отсиживался дома, дивясь на упорно падающий столбик термометра и понося грянувшие морозы на чем свет стоит.

— Минус тридцать семь! Еще грипп этот проклятущий, — ворчал Павел.

В последние годы он начал много брюзжать, отдавал себе в этом отчет, но жизнь закладывала такие крутые виражи, что нервы совсем расшатались, давление скакало, мучили головные боли.

Семь лет назад, когда Павел Градов с другом основали фармацевтическую фирму «Джитек», он был полон сил и энергии. Работали как черти, дела шли в гору, завелись хорошие деньги, но тут Павел дал сбой, начал попивать. Повод для встреч с зеленым змием находился без труда: нервы, усталость, семейные проблемы, удачная сделка, да мало ли… Истинная же причина его пьянства заключалась в распущенности и дурной наследственности. Только теперь, когда Градов остался не у дел, мусолить события семилетней давности и корить себя за безволие и глупость не имело смысла. Стоило Павлу уйти в очередной запой, как бывший друг и компаньон вывел его из состава учредителей, сунул в зубы энную сумму денег и послал ко всем чертям. Павел хорошо помнил, как Андрон на открытом совещании во всеуслышание сказал:

— В ваших услугах, Пал Андреич, больше не нуждаемся. Вам хочется катиться вниз, мы же нацелены взбираться наверх. А финансовая лестница, она, ух, какая крутая! Короче, нам с тобой, Паша, больше не по пути.

Воспользовавшись запоем партнера, Андрон подсунул Павлу договор о продаже его доли бизнеса за символическую сумму. Оскорбленный Павел в пьяном угаре подписал не глядя. Иными словами, «друг» без зазрения совести облапошил дурака. Можно было попробовать доказать незаконность совершенной по пьяной лавочке сделки и отсудить свои деньги, но Павел побаивался: за Андроном стояли серьезные люди в Москве. «Лучше быть бедным, но живым», — решил он и отпустил все.

Теперь Андраник Каспаров жил не напрягаясь, контролировал хорошо отлаженный бизнес и стриг купоны, снисходительно поплевывая на бренную землю. Первый год после расставания с компаньоном Павел продолжал безбожно пить и яростно ненавидеть бывшего друга, потом опомнился, взял себя в руки и на оставшиеся деньги открыл небольшой мебельный магазин. Прежний уровень благосостояния был ему теперь не по карману, но жили они с женой и детьми в приличном двухэтажном коттедже, построенном во времена былых прибылей, жили и не жаловались. Старшая дочь Лиза два года назад окончила Плехановку, слыла редкостной красавицей и доставляла Павлу немало забот. Яркая, самолюбивая, с непомерными амбициями, одевалась дорого, с мужчинами не церемонилась, что не так — отваживала без лишних слов, работу меняла ежемесячно — с начальством не уживалась. Беспокоился за нее Павел. Отчего? Сам не мог объяснить, просто душа ныла, и все тут. Младшая, восьмилетняя любимица — Варя, сероглазая и веселая, любила отца до самозабвения, он отвечал ей тем же.

Павел остановился на перекрестке и нащупал в кармане большую плитку «Аленки», для нее, для Варюшки, — она для него свет в окошке, глоток воздуха в затхлом мирке унылого провинциального существования. Бизнес шел тяжело, конкуренты душили демпинговыми ценами, каждодневная борьба за выживание. Андрона, с которым они с детства были не разлей вода, не простил. Мучила его эта обида, нутро жгла, душу разъедала, здоровье подтачивала. Ни на минуту о ней не забывал. Засыпал и просыпался с мыслью о мести. Забыв о больном горле, Павел глубоко вздохнул и отчаянно закашлялся — морозный воздух безжалостно ободрал и без того воспаленное горло. Отдышавшись, он снова побрел к дому. Красная крыша его коттеджа явственно виднелась среди обметанных инеем ветвей старой липы. Из окон приветливо струился яркий теплый свет. Большой темный силуэт Марины, по обыкновению, хлопотавшей на кухне, обещал сытный ужин и спокойный домашний вечер, и Павла немного отпустило.

«Все не так уж плохо. Мой дом — моя крепость», — подумал он и нажал кнопку звонка.

В ту же секунду в кармане дубленки завибрировал мобильник, Павел вытащил телефон, взглянул на слабо светившийся в темноте экран и шепотом выругался:

— Сабина, черт ее дери! Знает же, стерва, что в семь я всегда дома.

Вот уже четыре года Сабина была его любовницей. Отношения с ней Павла тяготили давно, но на разрыв он не решался, духу не хватало. Нажав на отбой, он отключил телефон и сунул его в потайной карман, жена любила время от времени покопаться в списке звонивших. «Ревнивая она у меня. Огонь», — усмехнулся он. — «Чем шире в талии, тем подозрительнее».

Дверь распахнулась, и Варюшка с веселым визгом повисла на шее отца:

— Привет, па-а-а! Чего принес?

— Погоди, дай хоть разденусь. Вот беспокойное хозяйство, — с напускной суровостью ворчал Павел, обнимая кудрявую шалунью.

Варвара вьюном вилась около отца, поминутно засовывая любопытный нос в отцовские карманы.

— Господи, ты бы еще в штаны заглянула, — проворчала подошедшая Марина. Она бесцеремонно отстранила дочь и звонко чмокнула Павла в щеку.

— Калугин не звонил? — спросил Павел, протягивая ей пальто и шапку.

— Нет. А ты что, опять в долг ему дал? — настороженно спросила жена.

— Да, не-е-ет. Ты, как всегда… Только о деньгах и думаешь, — поморщился Павел и пошел в ванную мыть руки. — Ужинать сейчас будем или Лизавету подождем?

— Дождешься ее, как же! — отозвалась с кухни Марина, раздраженно гремя кастрюлями. — Звонила полчаса назад, сказала, что Андрон ее работой завалил. Задержится до десяти.

— Ничего, пусть работает. Все лучше, чем по кафешантанам болтаться, — рассудительно сказал Павел, усаживаясь за стол.

Варя примостилась рядом и ласково по-кошачьи потерлась о рукав его рубашки, Павел пригладил реденькие пегие виски и наконец расслабился. Он принадлежал к той части российского населения, что выросла в советских хрущевках. Там на крохотных кухоньках родители принимали гостей, шепотом ругали Брежнева, пели задушевные песни, выясняли отношения и воспитывали (и замечательно воспитывали!) детей. Оттого, вероятно, кухня и заняла в сердце Павла особое место, здесь и только здесь ему отдыхалось лучше всего. Не в отдельной комнате с буржуйским названием «кабинет», а за овальным, накрытым клетчатой скатертью и освещенным теплым красноватым светом шелкового абажура столом. Варвара тихонько возилась под боком, раскладывая пасьянс, этому фокусу ее недавно научила Марина, и теперь дочь ежевечерне приставала к отцу:

— Пап, загадай желание.

Павел сдвигал брови, делая вид, что напряженно думает, потом важно кивал лысеющей головой, готово, мол. И Варвара принималась выкладывать длинную вереницу пестрых карт, она пыхтела, сопела, высунув от усердия кончик розового, похожего на лепесток, языка. Через десять минут огорченно вздыхала:

— Нет, пап, не сбудется. Но ты не расстраивайся. Это пасьянс Марии Медичи, он о-о-очень трудный. Он у нее только раз в жизни сложился, перед смертью.

— Тогда, слава Богу, что не сложился. Лично я умирать пока не собираюсь, — со смехом говорил Павел и звонко чмокал сокровище в пухлую нежную щечку.

Сегодня Варюшка раскладывала молча, Марина поставила на стол тарелку с морковным салатом и картошку с грибами, поправила пышно начесанные осветленные волосы и включила телевизор. Повторяли новогодний «Огонек»: шепелявого Шуру в тулупе наизнанку сменила стиснутая тугим корсетом пышногрудая Лолита.

— Один другого краше. Глаза б не смотрели, — недовольно пробурчал Павел и переключил на местные новости. На экране вспыхнуло багровое самодовольное лицо мэра города и огненная челка ведущей передачу Сабины.

«Черт бы побрал эту бабу!» — мысленно вздрогнул Павел и поспешно переключился обратно на концерт.

Разбитная Лолита лихо посылала какого-то бедолагу «на небо, за звездочкой», и Павел опять поморщился:

— Не эстрада, а кунсткамера какая-то. Смотреть нечего!

Марина, давняя поклонница Лолиты, бросилась на защиту кумира:

— Вечно ты брякнешь. Еще бы музей мадам Тюссо вспомнил! Да Лолита — гениальная женщина! Мне бы так выглядеть на шестом десятке!

— Ой, не дай Бог, ты до такого маразма дойдешь, сразу разведусь. Так и знай, — поддразнивал жену Павел, бессознательно вымещая на ней скопившееся за день раздражение. Марина, женщина эмоциональная и недалекая, послушно проглотила наживку и вспылила.

— Успокойся. Не докачусь. Для такого деньги бешеные нужно иметь, а у нас их не предвидится.

— Ну понесла-а-а, — с досадой протянул Павел, решительно отставил в сторону тарелку с недоеденной картошкой и поднялся. — Спасибо, я сыт. Пойду к себе.

С грохотом отодвинув стул, он направился в кабинет, на секунду задержался возле Варюшки, ласково погладил дочь по голове, словно извиняясь за их с Мариной пустую перебранку, и вышел из кухни.

— На правду не обижаются, — донесся до него язвительный голос жены.

— Как старуха из «Сказки о рыбаке и рыбке», ей-богу! — бормотал Павел, осторожно пробираясь по полутемному коридору.

Кабинет располагался в дальнем конце дома возле кладовки.

— Глаза завидущие, руки загребущие. Все мало, всегда мало, — шепотом ворчал он, запираясь на ключ.

Плохонький камин, походивший на низкую печь, сиротливо взирал на него пустой черной глазницей. Павел давно мечтал облицевать его мрамором, но все как-то по деньгам не вытанцовывалось. Вооружившись кочергой, он аккуратно вычистил золу, нащипал лучины, разжег огонь и подбросил пару сосновых поленьев. Временами ему хотелось побыть в одиночестве, поразмышлять, тогда Градов располагался у камина и, пристально вглядываясь в затейливо переплетающиеся рыжие лоскуты пламени, думал, думал…

Придвинув к ожившему камину старенькое кресло, он уселся с твердым намерением просидеть так до прихода дочери. Огонь страстно вылизывал недовольно потрескивающие поленья, и Павел задумался.

В последнее время жизнь шла наперекосяк; бизнес постепенно умирал; жена заела; любовница мотала нервы и сосала деньги, будто пиявка; Лиза тревожила; и только Варенька, ангел, грела душу.

«Который час? — спохватился Павел и озабоченно взглянул на каминные часы. — Уже половина десятого, а Лизы еще нет».

Полгода назад после очередного увольнения и вынужденного двухмесячного безделья Лизы он устроил дочь к Каспарову секретарем. Андрон неохотно пошел на это, заявив, что иметь с Павлом какие бы то ни было дела зарекся. Однако, спустя месяц, уступив настояниям заботливого родителя, сдался и установил для взбалмошной Елизаветы (а о том, что она с «норовом», знал уже весь город) три месяца испытательного срока. Испытательный срок закончился два месяца назад. Лиза получила постоянное место в компании, зарплату ей повысили, и беспокоиться, казалось бы, больше не о чем. Павел, однако, тревожился, одолевали нехорошие предчувствия, он старался гнать дурные мысли, но они упорно возвращались. Старый стал, пятьдесят три — это вам не фунт изюму. Нервы ни к черту, здоровье хилое. Павел тяжело поднялся, подошел к сейфу, достал оттуда бутылку армянского «Ани» и налил полбокала. Пить он бросил, но время от времени позволял себе в качестве сосудорасширяющего сто грамм. Выпил залпом, удовлетворенно крякнул, вытер рот ладонью и, вспомнив о звонке Сабины, решил отложить разговор до завтра.

«Опять денег просить будет, крохоборка, — неприязненно думал он, доставая из шкафа теплый шотландский плед. — Пора с ней прощаться. Вот только как? Девка ушлая, точно рыба-прилипала. Попробуй отвяжись».

Тяжело вздохнув, Павел закутался в мохнатый плед и вернулся к огню. Догорающие поленья подернулись мерцающими золотыми сполохами, Павел поправил их кочергой. «Господи, вот так бы и помереть. Уснуть и не проснуться, — отрешенно думал он. — Устал, смертельно устал…»

Его не беспокоили, Марина с Варюшкой наверняка смотрели очередное дурацкое ток-шоу. Мысли ворочались, как медведи в берлоге: все ленивее и тяжелее. Незаметно для себя Павел задремал. Спал тревожно, снилась галиматья: галдящая толпа обозленных родственников и вонючий грязный пруд, в котором он, Павел, невесть как очутился. Проснулся от негромкого, но настойчивого стука.

— Что? Кто здесь? — подхватился он, ошалело озираясь.

В комнате было темно, камин давно погас, глухая тьма наползала со всех сторон, лишь от окна слабо струился скупой свет уличного фонаря. Павел подслеповато прищурился, силясь разглядеть циферблат часов, когда в дверь снова поскреблись. Кряхтя и покашливая, он поднялся — ноги затекли, спину ломило. Сказался сон в неудобной позе.

— Ну кто там еще? — сиплым спросонья голосом спросил он.

Из-за двери послышался срывающийся шепот Лизы:

— Папа! Папа! Открывай! Скорей открывай, слышишь!

— Здрасьте, пожалуйста. Явилась — не запылилась. Ночь на дворе. Люди спят, а ей трын-трава. Потрепаться захотелось, — недовольно бубнил Павел, роясь в карманах брюк в поисках ключей.

— Быстрее, папа. Быстрее, — встревоженно лепетала дочь за дверью.

— Бог мой, да что случилось-то? — нотки отчаяния в голосе дочери насторожили Павла. Понял — произошло непоправимое. Его разом затрясло, пальцы одеревенели, и он с трудом попал ключом в замочную скважину.

Лиза вихрем ворвалась в кабинет и кинулась к отцу, руки тряслись, бледное лицо перекошено, густые черные волосы растрепались, как у ведьмы. От неожиданности Павел отшатнулся. Бросившись на шею отца, она громко прерывисто зашептала:

— Папа, я убила его. Убила! Что делать?

Павел оторопел:

— Что ты городишь? Кого ты убила?

— Каспарова, папа. Убила! — и она бурно разрыдалась.

Глава вторая

Вечером из заплеванного подъезда местной телекомпании «Наше ТВ» вывалилась гомонящая толпа сотрудников, журналисты живо обсуждали прямой эфир с мэром города Свешниковым и кандидатом в депутаты Государственной думы Сергеем Парамоновым. Кандидат, будучи близким другом мэра, пользовался безграничной поддержкой последнего.

Компания остановилась под ближайшим фонарем, мужчины столпились вокруг эффектной огненно-рыжей девицы лет тридцати.

— Ну ты, Сааба, и отожгла! Когда ты ввернула, что, по мнению общественности, строительство новой школы будет разморожено только после того, как Свешников достроит сыну особняк, я думал, тебе конец. Смело, мать, смело! — высокий худой редактор программы Саша Козинцев порывисто обнял девушку. Это с его легкой руки за броскую внешность и стильность ее прозвали в редакции Саабой.

— Спасибо. Только Иваныч тоже не промах. Удар держать умеет, — рассмеялась Сабина.

— Точно. Он и глазом не моргнул, когда заявил, что дворец на берегу — детский санаторий-профилакторий, а сплетни про особняк — очередные козни недоброжелателей. Интриган. Врет как дышит! — поддержал ее лысый оператор Вася Рахманов.

— Скользкий тип. Прошаренный. Думаешь, взял его за горло, ан нет! Он, как угорь: юрк — и в руках ничего, кроме вонючей слизи, — согласился Козинцев.

Накануне предвыборной кампании мэр, известный вор и взяточник, лоббировал своего подельника Сергея Парамонова на пост депутата Госдумы, рисовал перед потенциальными избирателями мармеладное будущее города под крылом «патриота и бессребреника» Парамонова. Ходили слухи, что Парамонов тесно связан с игорным бизнесом области, но мэр категорически отвергал подобные обвинения, называя их происками конкурентов, сиял благостной улыбкой праведника и клялся блюсти интересы рузавинцев как свои собственные.

— Администрация города делает все возможное для блага нашего населения. При мощной поддержке депутата Сергея Парамонова она сделает и невозможное. Даем вам слово.

После эфира чиновник охотно откровенничал с журналистами, делясь азами человеческой психологии:

— Я следую старинному правилу русских ямщиков: «Чтобы лошадь бежала шустрее, кормить досыта ее не нужно и даже вредно. Достаточно подвесить клочок сена перед голодной мордой скотины». Дешево и сердито. Учитесь, пока я жив, — выдавая сей оголтелый цинизм за мудрость поколений, он снисходительно глянул на репортеров, ожидая одобрения.

— Цинично, но верно, — с притворным пониманием закивали видавшие виды журналисты.

Подхалимаж и лицемерие — неотъемлемая часть общения с сильными мира сего, увы. Стоило, однако, раздувшемуся от сознания собственной значимости Свешникову выйти из студии, как возмущенный Козинцев яростно плюнул ему вслед и выругался: «Да чтоб ты сдох, ворюга!»

Обсудив программу и выпустив пар, репортеры постепенно расходились. На ходу поигрывая ключами от машины, весьма довольная собой, Сабина направилась к стоявшей поодаль изумрудно-зеленой «восьмерке». Тонкие каблуки высоченных красных сапог тяжело проваливались в давно не чищенный снег, путаясь в полах длинной лисьей шубы и громко негодуя, она осыпала нерадивых дворников всеми известными ей проклятиями. Усевшись в машину, она посмотрелась в зеркало заднего вида, привычно поправила густую квадратную челку и призадумалась. Грядущий вечер многое обещал. Ее сегодняшний эфир с мэром удался, она оказалась на высоте, задавала провокационные вопросы, удачно шутила и произвела на Свешникова неизгладимое впечатление. Прощаясь, он шепнул ей:

— Сабина, вы меня просто потрясли. Сегодня по случаю моего дня рождения в «Лауре» банкет, я жду вас в двадцать ноль-ноль. Отказы не принимаются. Охране скажете, что приглашены лично мной. Жду! — с этими словами он вручил ей визитку, лукаво подмигнул и больно ущипнул пониже спины.

«Старый сатир», — скривилась Сабина, вспомнив оскорбительную выходку Свешникова. Она была не глупа — отлично понимала, что Свешников оценил ее ум и дерзость и, будучи прожженным интриганом, решил с ней «сдружиться», тем самым обезоружить. «Держи врагов ближе, чем друзей, — вспомнила она заезженный афоризм Сунь-Цзы. — Прикормить решил, прохиндей. Хотя… связь с мэром — не то, что с Пашкой-неудачником. Из такой “дружбы” можно извлечь много полезного. Еду. Решено. Окончательно и бесповоротно», — решилась она, взглянула на часы, завела машину и, не торопясь, вырулила на плохо освещенную обледенелую трассу.

Честь, совесть, моральные принципы и прочий пафос (по мнению Сабины, это было именно так) она считала непозволительной роскошью. Девушка из народа, Сабина сама пробивала дорогу, не гнушаясь при этом никакими средствами. Нахлебавшись «счастья» с отцом-алкоголиком и забитой матерью, похожей на испуганную мышь, до сих пор торговавшей консервами и водкой в местном сельпо, она твердо знала, чего хочет от жизни. Денег и связей. Связей и денег. И неуклонно двигалась к поставленной цели.

Ресторан, в который она направлялась, располагался в двадцати километрах от города, на территории природного заповедника Белоус. Он назывался «Луара», но мэр о существовании главной реки Франции, очевидно, не подозревал и окрестил его «Лаурой», то есть о Петрарке он краем уха слышал, а значит, был не безнадежен. Трасса была пустынной, крещенские морозы делали свое дело. Сабина уверенно выжимала сотню в час, минут через двадцать она планировала быть на месте.

Девушка работала в городской телекомпании пять лет и успела сделать карьеру. Ныне она считалась местной звездой, вела городские новости и популярную программу «Прямой эфир», одевалась броско, водила машину. В городишке с населением в сто тридцать пять тысяч таких девушек было немного. Ее узнавали на улицах, ребятня тыкала пальцами, женщины завистливо щурились, мужчины восхищенно цокали языком и провожали долгими взглядами.

Но Сабине хотелось большего, она только-только вошла во вкус. Душа требовала полета. Самого мэра к рукам прибрать — не хило! Игра стоила свеч. Совесть ее, однако, покусывала. Как ни крути, а Павел ее целых три года содержал, до тех пор, пока она не начала зарабатывать сама.

— Ну и что! — ответила она некстати проснувшейся совести. — Хватит миндальничать! Пора становиться стервой. Учитывая, что Пашенька уже давно так меня называет. Мне нужно устраивать жизнь, а у него — гарем во главе с толстомясой Маринкой. Сегодня даже мобильник отключил, болван!

«Стать фавориткой мэра очень заманчиво, но ведь за все рано или поздно приходится платить. Фаворитки приедаются, и тогда…» — Сабина даже передернулась, припомнив поучительные истории королевских любовниц. Особенно трагичной была судьба фаворитки польского короля Августа Второго — образованной красавицы Анны Козельской, после восьми лет роскошной жизни следующие сорок девять бедняжка прозябала в тюрьме. У медали всегда имеется обратная сторона. Увы. «Однако, — продолжала размышлять Сабина, — используя нужную стратегию, умная женщина имеет хороший шанс заполучить бразды правления, мужчине же отвести скромную роль принца-консорта. Будет следовать на шаг позади и помалкивать. Так что, если с умом…»

Сабина даже зажмурилась, представив себя в роли Елизаветы Второй, и со всего маху врезалась в гигантский сугроб у обочины.

— Ах! Чтоб тебя! Размечталась, идиотка, — выругалась она, выскакивая из машины.

«Восьмерка» плотно села передними колесами в высоченный сугроб. Шоссе пустовало, в такой мороз люди добрые по домам сидят да водку кушают. Вокруг ни души. Даже зайцы, обыкновенно шастающие через заповедную дорогу, что городские собаки, будто вымерли. Мороз-морозище.

За город Сабина не выезжала давно — морозный воздух, величественные сосны и торжественно-звездное небо над головой, красота-то какая! Только реквиема не хватает! Запрокинув голову, девушка залюбовалась: звезды — холодные, чистые, равнодушные — чуть заметно подрагивали в черной глубине ночного неба, и тишина — пронзительная, звенящая. Сабине показалось, что она разом оглохла, до того тихо было вокруг. Она внезапно испугалась. Поэтическое очарование ночного леса как рукой сняло. Сабина в смятении огляделась. Ни души. Только глухой черный лес вокруг. Гигантские черные сосны, обступившие дорогу, угрожающе нависли над одинокой женщиной, пугливо жмущейся к машине.

— Вот угораздило. Может, не стоило мне ехать? Дурной знак, однако, — рассуждала она шепотом, отыскивая в багажнике лопату.

Откапывать машину, днище которой крепко село в снег, оказалось муторно. Сабина пыхтела, потела, даже матом ругнулась на всякий пожарный, вдруг поможет, но машина и не думала высвобождаться. На попытки Сабины газануть она только дико выла и все глубже зарывалась в сугроб. Вспотевшая и вымотанная, Сабина выбросила лопату и всплакнула от бессилия. От лютого мороза сосны вокруг чуть слышно потрескивали. Почувствовав, что коченеет, она забралась обратно в салон. Неподвижно сидеть в машине, пусть и с работающим двигателем, когда за бортом минус сорок, не лучший выход из положения. Первыми дали знать о себе ноги, они начали постепенно ныть, потом неметь и болеть, потом заледенели руки, следом нос, а еще минут через двадцать Сабину затрясло, нижняя челюсть отплясывала такой канкан, что кордебалету «Мулен Руж» и не снилось.

— Черт! Как там у Высоцкого? Эх, что за кони мне попались? Привередливые… — уныло пропела она и смолкла.

«И все-таки какое свинство: ехать к самому мэру и так бесславно застрять. Не судьба… Или судьба-злодейка», — удрученно размышляла она.

В поисках запасных рукавиц Сабина сунулась в бардачок и неожиданно наткнулась на фляжку с коньяком, вероятно, забытую Павлом.

— О! Смерть прекрасной одалиски временно отменяется, — взбодрилась девушка, отвинчивая металлическую крышку, — поживем еще. Во всяком случае, на пару часов горючего хватит.

Сделав приличный глоток, она поморщилась, отчего рыжие веснушки на носу побелели, часто заморгала, чтобы набежавшая слеза не испортила макияж, и снова выбралась из машины. Шоссе по-прежнему пустовало. Вздохнув, Сабина натянула рукавицы и снова взялась за лопату. Поработав минут десять, она отчаянно выругалась, отбросила ее прочь и обессиленно привалилась к капоту. И тут вдалеке показались огни идущей машины. Сабина мгновенно встрепенулась и с радостным воплем выскочила на середину дороги. Она прыгала, махала руками и вопила, точно Робинзон, увидевший на горизонте долгожданный корабль. Машина мчалась на огромной скорости, Сабина приплясывала от радости, предвкушая скорое спасение. Форд «маверик» пронесся по кромке шоссе, обдав девушку облаком снежной пыли, с визгом остановился, дал задний ход и медленно подрулил к Сабине. Из машины вылезли два бритоголовых парня в черных водолазках, черных пиджаках и кожаных перчатках без пальцев:

— Что? Села, детка? — спросил один.

— Ясен перец, села, — гоготнул второй.

— Ой, мальчики, села, — залепетала Сабина, пугливо пятясь к своей машине. Спасители выглядели столь сомнительно, что она уже не знала: радоваться ей привалившей подмоге или молить Господа о помощи.

Парни молча обошли вокруг застрявшей машины и остановились напротив Сабины. Тот, что был ниже ростом, длинно сплюнул и процедил:

— Короче, лапа. Нам тут корячиться в лом. Щас вызову эвакуатор, а ты прыгай в машину, подвезем куда надо. Лады, куколка? По вызову, чо ли, работаешь?

Сабина молча хлопала глазами, лихорадочно соображая, как ей выгоднее себя повести.

— Э, да ты глухая, что ли? Лезь в машину, сука. По дороге нас обслужишь. Мы ребята не жадные, заплатим, — произнеся эти слова, коротышка как бы невзначай распахнул пиджак, и Сабина увидела висящую на боку кобуру.

В голове помутилось, ни слова не говоря, девушка резко повернулась и бросилась бежать по дороге. Бежала она тяжело, неуклюже, как на ходулях, резко выбрасывая ноги вперед. Сообразив, что на хорошо просматриваемой местности ее проще подстрелить, она приняла влево, одним прыжком перемахнула через сугроб и понеслась по направлению к лесу. Следом летели зычный хохот, свист и улюлюканье братвы:

— Ой, е-мое, смотри ботфорты не потеряй!

Не добежав до спасительного леса каких-нибудь десяти метров, Сабина провалилась в сугроб и увязла по самую грудь. Выбраться не получалось. «Братки. Уголовники. Изнасилуют и убьют! — билось в голове. — Убьют и в сугробе закопают. До весны никто не найдет. Ой, мамочки, вот попала!»

Сердце зашлось от страха, во рту резко пересохло. В отчаянии девушка сунулась лицом в сугроб, хватая ртом мерзлый снег. Он был жесткий колючий, с темными прожилками сосновых иголок, Сабина жадно сосала его, колкий, обжигающе ледяной, сплевывала горькую хвою и, точно перепуганный страус, зарывалась в него снова и снова. Послышался характерный скрип снега под ногами. Все ближе. Ближе. К ней кто-то шел. Сабина подняла голову и затравленно оглянулась. Так и есть! Проклятый коротышка направлялся прямо к ней, поверх пиджака красовалась крутая дубленка. Подобно застрявшей на обочине машине, девушка не могла сдвинуться с места. Сердце неистово колотилось от страха, Сабине казалось, что она вот-вот потеряет сознание.

— Ты чего ж, как сайгак. Мы, чай, не звери, — подойдя к беглянке, с откровенной издевкой заявил бандит.

Он протянул руку, крепко ухватил ее за воротник шубы и одним рывком выдернул из сугроба.

— Пошли в машину.

Сабина мелко дрожала, веснушки на посиневшем лице совсем пропали, тушь расплылась вокруг глаз черными полукружьями. Коротышка покровительственно похлопал ее по плечу:

— Что-то мне твоя афиша знакома. Часто по вызовам мотаешься? Может, встречались когда?

— Тележурналистка я. Новости веду. «Прямой эфир». Вот и знакома, — неохотно ответила Сабина, стараясь держаться подальше от наглого братка.

— Ну-у-у, — изумился тот. — Извиняй тогда. Попутал малость. Так куда ж тебя понесло в такой мороз?

— На банкет. К мэру, — обиженно всхлипнула Сабина, слезы душили ее, она едва сдерживалась, чтобы не зареветь в голос.

— Ну-у-у? — взревел браток. — К Михал Иванычу?

— К Михал Иванычу, — угрюмо подтвердила Сабина. Поняв, что слово «мэр» произвело на братка нужное впечатление, она немного успокоилась и немедленно разозлилась на обидчиков.

— Дак мы тож туда. Чего ж раньше не сказала, дуреха? Мы б и пугать не стали. Мы с Антохой — народ смирный. Иногда, правда, приколоться любим. Ты, уж, извини, подруга, — примирительно сказал он.

Димыч, а мучителя звали Димой, вызвал эвакуатор, помог Сабине запереть машину и сесть в джип. По дороге в ресторан он униженно извинялся, заискивал и подобострастно заглядывал девушке в глаза, словом, непростительно мельтешил. Сабина выяснила, что Димыч и Антоха находятся в непосредственном подчинении Свешникова.

— Что-то вроде группы поддержки, — посмеиваясь в усы, балагурил Антоха. В зеленоватой подсветке приборной панели Сабина рассмотрела наконец своих «спасителей». Дима — плотный, маленький, с коротким ежиком темно-русых волос и колючим серым шрамом вдоль правой щеки; Антон — худощавый, плоский альбинос, долгоносый, как русская борзая, над верхней губой топорщились густые пшеничные усы.

— А насчет машины и думать забудьте, через полчаса ваша тачка перед «Луарой» будет стоять, — пытался загладить вину подчеркнуто любезный Димыч.

До ресторана домчались минут за двадцать. Сдержанно поблагодарив парней, Сабина отправилась в туалетную комнату «припудрить носик». Придирчиво оглядев себя в зеркале, она с сомнением покачала головой. Стилистика телепрограмм подразумевала официальный дресс-код, и Сабина строго его соблюдала. Хорошо сшитый деловой костюм цвета электрик, шелковая блуза и скромное золотое колье — все очень достойно. Однако следовало заняться макияжем — она аккуратно вытерла размазанную тушь, поправила основательно пострадавший в лесном происшествии тон, посредством темно-рубиновой помады придала образу чувственную томность. И… о, магия искусного мейкапа! Вместо уставшей потрепанной девицы из зеркала на нее смотрела роскошная женщина-вамп. Улыбнувшись отражению, Сабина выпрямила спину, удовлетворенно тряхнула волосами и устремилась в празднично убранный ярко освещенный зал.

Бескрайний, уходящий за горизонт стол, уставленный стройными телами бутылок, пестрел изобилием закусок: горы разноцветных салатов, золотистые фазаны и куропатки, румяные молочные поросята, фаршированные сазаны, тарты с форелью… И среди всего этого гастрономического великолепия — немыслимые в зимнюю пору пышные шапки розовой гортензии, буйно пенившиеся в больших стеклянных вазах. Гостей, на первый взгляд, было не очень много, но, приглядевшись, Сабина поняла, что впечатление обманчивое и прибывших засвидетельствовать свое почтение лизоблюдов по меньшей мере человек семьдесят. От обилия драгоценностей, сверкавших на присутствующих дамах, было больно глазам. Свешников — господин весьма и весьма платежеспособный — арендовал ресторан полностью, чтобы, значит, никаких посторонних. Только свои.

«Крутая тусовка», — уважительно подумала девушка, прячась за колонну у входа.

Официальная часть банкета, очевидно, подходила к концу, потому что сухопарый дяденька в смокинге торжественно проскандировал:

— Поз-драв-ля-ем!

Гости поднялись с мест и вереницей потянулись к восседавшему во главе стола Свешникову. Тот милостиво улыбался и пожимал руки жестом, достойным крестного отца.

Сабина явилась последней, и в поздравительной суматохе на нее не обратили внимания. Воспользовавшись моментом, она без помех отыскала за столом свободное место. С дегустацией она решила повременить, наблюдать за происходящим было гораздо любопытнее. Будучи журналисткой до мозга костей, Сабина не была бы собой, если бы не разнюхала здесь какой-нибудь скандальной истории. Торжество случилось незадолго до выборов, и, по ее мнению, за столом собрались потенциальные спонсоры.

«Сплошные денежные тузы! Вот с кем надо дружить!» — разглядывая гостей, завистливо думала она. Внезапно вместо сидевшего напротив внушительного толстосума ей почудился холщовый мешок, доверху набитый новенькими долларами. Картина была настолько реалистичной, что Сабина невольно потянулась к хрустким зеленоватым купюрам, ее рука беспомощно повисла в воздухе, тщетно пытаясь схватить воображаемые банкноты. Опомнившись, она густо покраснела и воровато огляделась: не заметил ли кто ее странной выходки? Окружающие, поглощенные чествованием именинника, не обращали на нее внимания.

«Вот сморозила», — корила она себя. На память пришел забавный афоризм Орбена, утверждавшего, что «Деньги — грязь, но грязь лечебная», и Сабину понемногу отпустило.

«Деньги все любят, и ничего позорного в этом нет», — оправдала она себя и продолжила наблюдать. Просидев в засаде около получаса и получив представление о происходящем, она наконец решилась обнаружить свое присутствие, встала и решительно направилась к мэру.

При виде журналистки Свешников лицемерно осклабился, обнажив хорошо смонтированные фарфоровые челюсти, его маленькие хитрые глазки беспокойно забегали, похоже, мэр что-то замышлял.

— О! Вот и наш очаровательный рупор, — засмеялся он, поднимаясь навстречу.

Свешников постучал вилкой по бутылке «Реми Мартин», дабы привлечь внимание присутствующих, покровительственно обнял Сабину за плечи и торжественно провозгласил:

— Позвольте представить, господа! Звезда журналистики и наш бескомпромиссный городской глашатай — Сабина Тим. Прошу любить и жаловать! — С этими словами он бурно зааплодировал.

Следуя его примеру, гости поднялись с мест и оглушительно захлопали. От смущения и неожиданности Сабина залилась краской и внезапно рассердилась. «Дешево покупаешь, дядя, — мысленно негодовала она. — Я же не дура — на лакейские подачки клевать».

— Присаживайтесь, милая. Здесь, возле меня. Сегодня наш вечер. Мы с вами его заслужили. Благодаря вам сегодняшнее интервью прошло блестяще. Остро, ярко, с перчинкой, — соловьем заливался Свешников, его цепкие серо-голубые глазки подернулись салом.

«Будто холодный борщ», — неприязненно подумала Сабина, вида, однако, не подала и, простодушно улыбнувшись, уселась рядом с виновником торжества.

— Думаю, нам пора перейти на ты. С этой минуты я для тебя просто Миша, — не унимался успевший захмелеть мэр.

— Хорошо, Миша. Договорились, — продолжая нарочито приветливо улыбаться, согласилась Сабина.

«Ишь, старается, хитрец. Из кожи вон лезет. Только мы еще посмотрим, кто кого объегорит», — злорадно думала она, исподволь наблюдая за распушившим хвост Свешниковым.

Наконец мэр отвлекся на очередного поздравителя и оставил ее в покое. Ковыряясь в крабовом салате, она украдкой изучала присутствующих: было много известных в городе людей — важных чиновников и бизнесменов. По правую руку от мэра сидел его бессменный собутыльник и без пяти минут депутат — Парамонов, за ним — вечно хмурый главный прокурор Кислов, чуть дальше — с дорогущей бриллиантовой булавкой на галстуке владелец ликеро-водочного завода Шинкарев.

Так называемая группа поддержки — Димыч с Антохой — застыли поодаль, время от времени бросая на Сабину встревоженные взгляды, заклинавшие не заикаться о дорожном инциденте. Она заговорщически подмигнула Антону (на Димыча все еще сердилась), давая понять, что закладывать братков не намерена.

Оказавшись в центре внимания столь важных персон, Сабина чувствовала себя крайне неуютно. Ловя на себе взгляды присутствующих — снисходительно-любопытные мужские и откровенно презрительные женские, как бы говорившие: «Очередная штучка Свешникова? Ну-ну, милочка. И не таких видали», — Сабина отчаянно нервничала. Поминутно ерзая и поеживаясь, она уткнулась носом в тарелку, стараясь не смотреть по сторонам.

Чтобы описать охватившее ее, казалось, давно забытое чувство неполноценности, выражения «не в своей тарелке» явно недостаточно — она была «не в своем тазу», «не в своей лодке» и даже «не в своей жизни». Да, именно, «не в своей жизни», так будет уместнее. Все эти всемогущие снобы с их расфуфыренными надменными женами не принимали ее всерьез, они смотрели на нее сверху вниз, как на диковинного зверька, выставленного на обозрение для развлечения почтенной публики.

Проницательный Свешников заметил нервозность новой пассии и усердно подливал ей в бокал шампанское. На исходе получаса голова Сабины медленно поплыла, закружилась, затем внезапно прояснилась, и окружающие ее предметы приобрели предельно четкие очертания, а лица странную яркость и выпуклость. Она опьянела. Затем все закрутилось в какой-то бешеной круговерти, и она уже не пыталась разобраться в словах, людях, знакомствах. Понеслась бесшабашная карусель хмельной вечеринки, гремела музыка, мелькали чьи-то лица, звенели бокалы, иногда всплывало красное обрюзгшее лицо Свешникова. Сабина с кем-то знакомилась, хохотала, танцевала, срывала комплименты. Около половины двенадцатого торчавший у выхода с пуленепробиваемым лицом Димыч подошел сказать, что в ее сумочке надрывается мобильник. Сабина, флиртовавшая с владельцем торгового дома «Шик», не сразу поняла, в чем дело, а сообразив, поспешила к брошенной сумке. Проверила телефон и обнаружила, что ей звонил Павел. Пять раз звонил. Сабина откровенно позлорадствовала: «Что, дружок, спохватился? Поздновато. Вот теперь я вне зоны доступа».

И в ту же секунду мобильник в ее руках запиликал, на дисплее высветилось «Паша». Поколебавшись, Сабина все же решила ответить:

— Что случилось, дорогой? Неужели соскучился? — как можно язвительнее спросила она.

В трубке послышался сиплый, совершенно больной голос Павла:

— Сабина, нужна твоя помощь. Подъезжай к «Джитек». Это срочно! Только не к крыльцу подъезжай, встань с торца.

Сердце девушки екнуло, как бы она ни злилась на Павла, но они люди не чужие. По встревоженному голосу любовника она поняла, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Звонить ночью и просить о помощи было не в его правилах. Сабина могла себе такое позволить, он — никогда. Вероятно, произошло что-то очень серьезное, если осторожный Паша, заботливый отец и семьянин, трезвонит за полночь и просит помочь.

— Что случилось? — полюбопытствовала она.

— По телефону не могу. Приезжай, — отрубил Павел и отключился.

Хмель моментально выветрился. Поразмыслив, Сабина решила, что никуда ехать не стоит. Она изрядно выпила, на улице холодрыга невыносимая, только северного сияния не хватает, да и поздно. Сердечко, однако, ныло, смутное беспокойство мешало забыться и продолжить кураж, а он был в самом разгаре.

В полутемном зале ресторана стоял нестройный гул голосов, слышались пьяные выкрики и хохот. Гости перепились, отбросили условности, многие пили на брудершафт. Член правления крупного московского банка Ефим Каксон настойчиво пытался позвонить кому-то с помощью пульта от телевизора. Коммерческий директор сети АЗС Умаров, интеллигентный с виду человек, заснул в туалете со спущенными штанами. Мертвецки пьяного Свешникова в буквальном смысле вынесли из ресторана и погрузили в машину, как крупногабаритный багаж.

Выпив бокал минералки, Сабина окончательно протрезвела и задумалась. Звонок Павла не шел из головы. «Шампанское здорово пьянит, но и быстро выветривается. В принципе, я в полном порядке. Может, все-таки поехать?» — колебалась она, подливая в бокал «нарзану».

Занятая своими сомнениями, она не заметила, как к столу, слегка покачиваясь, подошла тощая немолодая дама в жемчужно-сером платье со стразами. Платье было дорогое, но из разряда «остатки былой роскоши», лет семь-восемь назад оно, вероятно, смотрелось потрясающе, а сейчас жалко болталось на высохшей от постоянных диет хозяйке, лишь подчеркивая ее возраст и неприличную худобу.

«Кто это на мою голову?» — удивилась Сабина, увидев странную женскую фигуру прямо перед собой.

— Свобб-одно? — спросила женщина, слегка заикаясь, и, не дожидаясь ответа, рухнула на стул.

Возраст непрошеной собеседницы определить было трудно. Лицо ее, утянутое так, что рот разъехался почти до ушей, а глаза превратились в узкие черные прорези, куда так и подмывало бросить монетку, выглядело неестественно гладким. Дама пребывала в изрядном подпитии, хотя изо всех сил пыталась это скрыть. Эффектно откинувшись на спинку стула, она попыталась грациозным, полным достоинства движением забросить ногу на ногу, но досадно промахнулась и едва не свалилась на пол. С трудом балансируя на узком стуле, она обрела наконец шаткое равновесие и воззрилась на Сабину тяжелым мутным взглядом:

— Ты Сабина?

Подозревая, что от новой знакомой хорошего ждать не приходится, девушка сдержанно кивнула.

— Лидия — первая жена главного клоуна, — представилась мумия.

— Очень приятно, — тихо сказала Сабина и опустила глаза. Разговаривать с экс-женами всегда непросто.

— А мне нне оч-ч-чень, — заплетающимся языком заявила Лидия и смерила Сабину недобрым взглядом, черные щели ее глаз сузились до минимума. — Похоже, Мишка решил приблизить тебя к трону?

Вопрос был риторическим, и Сабина смолчала.

— Он, конечно, рубаха-парень, но до поры до времени. В конце концов ты останешься с вывернутой наизнанку душой и парочкой глупых мопсов. Как я, — дама горько усмехнулась. — Мишка — проходимец, причем с большой буквы. Запомни это, дурочка.

Сабина хотела возразить, сказать, что устланная деньгами постель Свешникова ее абсолютно не интересует. Но Лидия, хоть и во хмелю, отметила, как беспокойно забегали глаза рыжеволосой соперницы, и предвосхитила готовую сорваться с ее губ ложь:

— Н-не ври. У него уйма денег и возможностей. Ты ж за этим и приперлась. Но не ты п-п-первая, не ты…

Не окончив фразы, она неловко поднялась и, пошатываясь, устремилась к выходу.

Настроение испортилось окончательно, и Сабина решила уехать. Вышла в полутемный вестибюль, поправила у зеркала челку, подкрасила губы и, немного покопавшись в сумке, вытащила номерок. Пожилой гардеробщик, привычный к тому, что из зала регулярно выносят бесчувственные тела, воззрился на трезвую Сабину, как на НЛО. Она понимающе подмигнула старику, лукаво улыбнулась, надела шубу и вышла на воздух.

Мороз немного ослаб, зато подул пронизывающий ветер, от которого сразу заслезились глаза и онемели щеки. Мысль о звонке Павла не давала девушке покоя. «Что же там произошло?» — ее разбирало любопытство. И чем дальше, тем больше. Будучи женщиной и к тому же журналисткой, Сабина обладала острым умом, чересчур пылким воображением и беспокойным характером.

«Смотаюсь на полчаса. Выясню, — решилась она наконец. — От меня не убудет».

На парковке никого не было, девушка вприпрыжку добежала до промерзшей «восьмерки», прогрела остывший двигатель, взглянула на часы, они показывали ровно полночь, и тронулась с места. В ту же минуту из ресторана выскочил Димыч, прыгнул в джип и помчался следом.

Глава третья

Утихомирить горько рыдавшую Елизавету стоило Павлу немалых усилий. После нескольких бесплодных попыток он додумался умыть ревущую дочь минералкой, случайно оказавшейся в том же шкафу, где хранилась дежурная бутылка коньяка. Прохладная вода сделала свое дело, Лиза прекратила плакать, выхватила бутылку из рук отца и жадно припала к горлышку. Сделав несколько больших глотков, она судорожно вздохнула и утерла глаза. Павел осторожно усадил дочь в кресло и, ласково поглаживая по голове, принялся выпытывать, что произошло. Прерывисто вздыхая, как это делают наплакавшиеся дети, поминутно заикаясь и останавливаясь, Лиза рассказала ему следующее.

Каспаров, бывший компаньон Павла, ныне владелец крупной фармацевтической компании «Джитек», занимался оптовой торговлей медикаментами. Три года назад он пошел на серьезный финансовый риск и, помимо основного бизнеса, открыл в Москве и Подмосковье розничную сеть аптек. Риск оправдался, сеть быстро разрасталась, деньги потекли рекой. Южное происхождение Каспарова, а по отцовской линии он был армянин, немало поспособствовало его значительному коммерческому успеху. Армянская диаспора в Москве соплеменников на произвол судьбы не бросала, обеспечивая им всестороннюю поддержку, а в случае необходимости и серьезные финансовые вливания.

Мать Андрона — балтийская немка — родилась и выросла в Лиепае.

В стабильные семидесятые прошлого века треть молодых людей, включая молодежь из братских республик, обучалась в столичных вузах. Межэтнические браки в то время были делом весьма распространенным. Потому, когда будущие родители Андрона повстречались на лечебном факультете Сеченовки и решили пожениться, никто им не препятствовал.

Абсолютно разные: белокурая бесстрастная немка с молочно-белой кожей и смуглый эмоциональный армянин с черными как смоль волосами — они были антиподами, как день и ночь, как север и юг. В результате смелого генетического эксперимента на свет появился потрясающе красивый светловолосый мальчик с медовым оттенком кожи, точеным профилем и неистовым темпераментом. Выбирая для сына имя, родители проявили мудрость и остановились хоть и на армянском, но схожем по звучанию с русским Андреем и немецким Андреасом варианте — Андраник. Друзья-приятели, ребята по большей части русские, быстро переиначили экзотическое Андраник на свой лад — Андрон. Так и закрепилось — Андрон Каспаров. Андраником Каспарова звали только близкие родственники. Оттененные черными ресницами глаза Андрона — удивительные, темно-синие, того неповторимого кобальтового оттенка, что присущ, разве что, знаменитому гжельскому узору, — таили неведомую силу, они неудержимо влекли и порабощали.

Волевой, решительный, уверенный — он был неотразим. Подсознательно, на уровне какого-то животного инстинкта, женщины угадывали в нем эту редкую для современного мужчины первобытную силу — мощь вожака и охотно сдавались на милость победителя. О его любовных похождениях ходили легенды. Поговаривали, что помимо официальной семьи он имел в Москве еще две неофициальные, со всеми поддерживал замечательные отношения, заботился и обеспечивал. И что удивительно: как законная жена, так и обе гражданские, и даже их дети были прекрасно осведомлены о существовании друг друга, мало того — они дружили! В свои пятьдесят три Каспаров тщательно следил за здоровьем и внешностью: бассейн и горные лыжи, костюмы от Zegne и Brioni, туфли Prada, портфели Davidoff и головокружительный аромат Clive Christian No. 1. О, этот мужчина знал толк в хороших вещах, сохранил вкус к жизни и великолепную физическую форму.

С того самого момента, как Лиза, яркая и независимая, появилась в компании, Каспаров взял ее под личную опеку, всячески подчеркивая особое к дочери Градова отношение. Брюнетка, с нежной, покрытой бархатистым пушком, алебастровой кожей и крупным чувственным ртом, она была божественно сложена. Ее маслично-черные с легкой поволокой глаза мягко манили, суля избраннику небывалое блаженство. Совершенно не похожая на своих светловолосых и сероглазых родителей, она напоминала итальянку. Марина утверждала, что эту экзотическую внешность дочь унаследовала от прабабки-цыганки. Павел не упускал случая поддеть жену и со словами «Ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца» ласково обнимал девочку, откровенно гордясь ее удивительной редкой красотой.

Природная выразительность позволяла Лизе обходиться без косметики. В ее сумочке обыкновенно лежали лишь прозрачная пудра и блеск для губ нюдового оттенка. Миниатюрная, легкая, как газель, она не была истощенным заморышем, какими выглядит большинство современных изможденных диетами и вечно голодных девиц. Тонкая кость и изящество форм достались ей от рождения. Высокая, чуть полнее среднего грудь, осиная талия, соблазнительные бедра и хоть и не длинные, но безукоризненные ноги.

По утрам сотрудники компании шеи сворачивали, следя за несущей себя по коридору Лизой. В шелковой блузе цвета перванш, строгой юбке-карандаш, на высоких шпильках, эта манкая девушка вызывала в мужчинах весьма противоречивые эмоции: хотелось либо пасть перед ней на колени и благоговейно молиться, либо броситься очертя голову и в порыве первобытной страсти заключить ее в объятия.

По офису ползли разнообразные слухи, сотрудники в курилке заключали пари, называя сроки неотвратимо надвигавшегося романа.

— Два таких экземпляра на одной территории! — ехидничала главная сплетница «Джитек» продажница Машка Быкова, прикуривая вторую сигарету подряд. — Наш кобель ее не пропустит.

— Ага, электрические разряды так между ними и проскакивают, — подтвердила толстая невзрачная Люда из бухгалтерии.

— А может, они уже того? Кто знает? — неожиданно встрял обыкновенно отрешенный от всего мирского лохматый Игорек. Будучи системным администратором, Чукин презирал хаос реальности, предпочитая иметь дело с несокрушимой логикой программного кода, но сногсшибательная Лиза волновала даже его.

— Не-е-е, — потрясла пружинками русых завитков Маша, — шеф бы тогда светился, как прожектор. А он злющий ходит, вредный. Не сдается, видать, Лизавета. Цену себе набивает. Хотя про нее в городе такое говорят, шо мама не горюй, — цинично добавила она и с тоской поглядела на догорающий бычок. — Ша, перекур окончен. За работу, негры, солнце еще высоко!

Избалованная мужским вниманием и выработавшая стойкий иммунитет к женской зависти, Лиза на «мышиную возню» коллег внимания не обращала. Корпела над документами, печатала справки, составляла отчеты, готовила кофе для босса и ничего особенного не замечала.

Нет, замечала. Замечала, что Каспаров с ней по-отечески ласков, предупредителен, заботлив. Работой не перегружает, домой отпускает пораньше, иногда пьет с ней кофе, шутит, рассказывает интересно. Поначалу Лиза воспринимала его поведение как подспудное чувство вины перед отцом и своим бывшим другом, которого он так бессовестно обобрал. Но вскоре на ее рабочем столе стали появляться дорогие букеты. Подозрение пало на главного менеджера компании — обаятельного еврея с копной темных курчавых волос, Сашу Шихмана. Остроумный, хорошо воспитанный, Лиза выделяла его среди других сотрудников, и мысль о том, что утренние орхидеи — его рук дело, была ей даже приятна. Однажды утром, обнаружив на своем столе очередной благоухающий знак внимания, она решилась спросить Шихмана напрямик, но Александр отрицательно покачал кудрявой головой и ответил в истинно еврейском духе:

— Шо ты, Лизочка! Во-первых, конкурировать с твоим поклонником было бы глупо и даже опасно. Во-вторых, если бы я позволял себе осыпать пассию букетами стоимостью в сотню баксов, то давно жил бы на вокзале.

— Тогда кто же? — вспыхнула Лиза. Ей сделалось неловко, теперь Шихман догадается, что она к нему неравнодушна.

«Подумает, что на шею вешаюсь», — внезапно разозлилась она.

— А ты приглядись внимательнее — и все узнаешь. Во всяком случае, все наши уже в курсе, — Шихман хитро подмигнул и вышел, оставив раздосадованную Лизу наедине с сомнениями.

Она последовала его совету и заметила, что цветы на столе появлялись только в дни, когда Каспаров являлся в офис раньше нее. Еще через пару недель Андрон пригласил ее в ресторан пообедать и будничным тоном, точно речь шла о покупке нового дивана, объяснился. Застигнутая врасплох, Лиза опешила, потом взбесилась и наотрез отказалась. Уверенная, что теперь ее непременно уволят, она вернулась на работу и принялась собирать вещи. Через полчаса появился слегка рассеянный Андрон и, будто не замечая «чемоданного» настроения секретарши, надавал ей кучу работы, удачно пошутил по поводу «хлебобулочного изделия» на голове главбуха, словом, повел себя так, будто сцена в ресторане ей приснилась. Озадаченная Лиза поостыла, подумала и решила вести себя как прежде — ровно и независимо. В конце концов работа ей нравилась, зарплата тоже, да и торопиться, по мудрому совету Остапа Бендера, следовало только «при ловле блох». Лиза осталась. Шеф, казалось, о провальной попытке ухаживания забыл и с головой погрузился в работу. Лизе тоже доставалось, босс с каждым днем поручал ей все больше и больше. Однажды вечером, прощаясь, он обронил:

— Умная ты девушка, Елизавета. Справляешься. Глядишь, и компаньонкой тебя сделаю. У отца не заладилось, а у тебя, похоже, получится.

Каспаров вышел, а Лиза никак не могла заставить себя сосредоточиться на отчете, слова патрона не шли из головы, она отложила бумаги и подошла к окну. На улице валил сильный снег, машины на парковке замело, а он все падал и падал, мягко и неслышно накрывая деревья, дома, улицы и переулки бескрайним белым покрывалом.

«Будто саваном», — промелькнуло в голове. Провинцию Лиза терпеть не могла, задыхалась здесь, как в болоте. После пяти лет бесшабашного студенчества и пестрой столичной жизни Рузавин с его покосившимися домишками, серыми хрущевками, узкими улочками и водяными колонками, до сих пор торчавшими в центре города, представлялся ей могильником. «И почему Каспаров до сих пор не в Москве? — недоумевала она. — Хотя богатые сейчас предпочитают жить на лоне природы. Вон он какой дворец в “Красном Поле” себе отгрохал!» От нелюбви к родному городу мысли вновь вернулись к боссу.

Лиза колебалась. Она не знала, радоваться ли ей тому, что сказал Андрон, или тревожиться? Его неожиданная похвала смутила ее и раздосадовала. В конце концов она пришла к выводу, что следует отпустить ситуацию, но на всякий случай быть начеку. Милость сильных мира сего в любой момент может обратиться в ненависть. Надежнее иметь ровные деловые отношения. Да вот только не складывались у нее с Каспаровым ровные и деловые.

Он был умен, красив, обаятелен, элегантен, этот Каспаров. Лиза невольно сравнивала его с отцом, ведь они ровесники. Но отец в свои пятьдесят три выглядел на все шестьдесят, часто жаловался на здоровье, выглядел бесконечно уставшим и несчастным. По сравнению с выхоленным шефом — просто развалина. Она всегда чувствовала обиду за него и неприязнь к этому ухоженному, наглому, успешному самцу, бравшему от жизни все или почти все. Но вот незадача! После сегодняшнего разговора эта обида как-то потускнела. В голове зароились предательские мысли: «А, может, отец в своих проблемах сам и виноват?»

С детства она часто помнила его пьяным, он не был буйным, никого не обижал, просто каждый вечер возвращался домой «чуть тепленьким», как выражалась мама, и падал спать. Лиза, можно сказать, познакомилась с собственным отцом лишь шесть лет назад, когда после разрыва с Каспаровым и годичного финального запоя он бросил наконец пить — и обнаружил, что у него есть жена и дочери. Печально. Может, не такой уж он и мерзавец, этот Каспаров? Ощутив резкую перемену в отношении к патрону, Лиза растерялась. Она так привыкла ненавидеть и винить его во всех бедах, и вдруг…

«Нет! Это он довел отца до беспробудного пьянства. Предал, обокрал, практически уничтожил. Ненавижу!» — искусственно распаляла она себя, наблюдая за садящимся в блестящий новенький «порше» Каспаровым. Но мысли, прежде приводившие ее в ярость, теперь казались пафосными и неубедительными. Андрон, будто почувствовав ее взгляд, взглянул наверх, заметил стоявшую у окна Лизу, тепло улыбнулся и приветственно махнул рукой. Девушка смутилась и резко отпрянула, торопливо закрыла жалюзи и с отчаянно бьющимся сердцем вернулась к компьютеру.

«Довериться бывшему врагу? Вот так сразу? — Лиза и не заметила, что мысленно назвала Андрона “бывшим врагом”, то есть с той самой минуты он перестал быть Волан-де-Мортом и превратился в обычного человека. — Нет, торопиться не стоит. Надо спокойно все взвесить», — заключила она и принялась печатать приказ об увольнении начальника рекламного отдела Лисовской. Каспаров с бездельниками не церемонился.

И все же поведение Андрона не могло не тронуть девичье сердце, Лиза оттаяла, потеплела.

— А сегодня, — дрожащим голосом рассказывала она отцу. — Сегодня он с самого утра был на взводе. В шесть часов сказал, что уезжает домой, а завтра едет в Москву заключать контракт с японской Takeda. Сказал, что в перспективе мы станем их официальными дилерами, выйдем на международный рынок. И приказал срочно подготовить финансовую отчетность. К утру я должна была ее предоставить. Посадил меня в свой кабинет, разрешил пользоваться компьютером, потому что база данных компании хранится под секретным паролем только у него, и уехал…

Лиза примолкла, неподвижно уставившись в темноту, Павел осторожно погладил руку дочери и попросил:

— Ну, что же дальше, деточка? Рассказывай.

— Дальше страшно, — Лиза резко подняла голову, глаза ее лихорадочно блестели, она больше не плакала. — В половине одиннадцатого Каспаров неожиданно вернулся, вошел в кабинет и запер дверь на ключ. Глаза дикие, странный, дерганый. Может, выпил. Подошел ко мне, начал приставать с поцелуями. Я оттолкнула его, он схватил за плечи и повалил на пол, рычал, как зверь, матерился, потом стал сдирать с меня одежду, платье разодрал… — Лиза поежилась и показала шею. Ворот платья был оторван и болтался на чудом уцелевшей пуговице.

— Он силой меня хотел, папа… Я плакала, кричала, сопротивлялась, все бесполезно. Тогда не знаю как, но я… я дотянулась до пепельницы, она на пол упала, когда мы боролись. Дотянулась, а она тяжеленная, из какого-то камня. Ухватила ее и что было сил ударила по голове, попала в висок. Потом еще раз ударила и еще. Колотила, как безумная. Остановиться не могла. Била, била… Пока он не захрипел. Теперь он там. На полу. Мертвый, — Лиза замолчала.

— Зачем ты устроил меня туда, папа? — с неожиданной яростью выкрикнула она. — Зачем? Все наши беды от него, — она обхватила руками голову и снова заплакала, тихо, горестно, тоненько поскуливая, размазывая слезы по щекам.

Павел окаменел, когда Лиза ворвалась в кабинет, ему показалось, что она пьяна, дочь странно двигалась, шаталась, натыкалась на мебель, стены, бормотала несуразное. Теперь, когда она рассказала ему все, он обомлел, странная слабость разлилась по всему телу, и, что отвратительно, он испытывал подлую радость при мысли, что Андрона больше нет. Дочь, плоть от плоти его, расквиталась с обокравшим их подонком! И что теперь такое господин Андраник Левонович Каспаров? Окровавленный мешок костей и дерьма, валяющийся на полу собственного офиса. Все семь лет, которые Павел провел в борьбе за выживание, он вынашивал планы мести. Человек трудившийся, рисковавший — а в начале девяностых любой бизнес был сопряжен с громадной опасностью, — лелеявший амбиции и успевший вкусить плод от их реализации, так вот, этот самый человек оказывается преданным, ограбленным и выброшенным на помойку, как клочок использованной туалетной бумаги. И кем? Лучшим другом! Подло. Мерзко. О, как черно и страшно в душе отверженного! Павел строил планы мести, один фантастичнее другого: то он переезжал Каспарова автомобилем и победно оглядывался на распластанное на дороге, окровавленное тело врага; то яростно душил негодяя, наслаждаясь хрустом ломающегося основания черепа; то разряжал в предателя пистолет, когда ничего не подозревавший Андрон выходил из дверей собственного особняка, и Павел жадно смотрел на искаженное мукой, смертельно бледное лицо и содрогающееся в предсмертных конвульсиях тело гада; то… Так можно продолжать до бесконечности. Чего только не передумал Павел за семь лет! Но дальше жестоких игр воспаленного воображения дело не заходило. Потому что Павел — слабак и трус! Ссыкло. Но правосудие свершилось! Возмездие настигло предателя! Андрона нет, он заплатил за все. Господь услышал его, Павла, мысли! И поквитался с подонком. Но как страшно… ведь это сделала его, Павла, дочь.

«Это я во всем виноват! Мечтал о мести, а решиться не мог. Вот высшие силы и решили за меня. Выполнили заказ. Руками Лизочки выполнили. Значит, это я, сам того не желая, Лизу подставил. Дурак! Дерьмо!» — внезапно осенившая догадка обдала его могильным холодом, волосы на голове зашевелились. До сего момента Павел был убежденным атеистом, воспитанным на коммунистических идеалах, он не верил ни в Бога, ни в черта. Это Маринка с наступлением перестройки побежала в церковь и с тех пор оттуда не вылезала: говела, причащалась, исповедовалась, он же только посмеивался над внезапно напавшей на нее набожностью. Теперь Павел, потрясенный неожиданной догадкой, испугался.

— Господи, — потерянно произнес он вслух. — Господи, что же теперь делать?

— Не знаю, — вяло откликнулась Лиза и снова всхлипнула.

Мозг Павла заработал в аварийном режиме, ему казалось, что он слышит сухое потрескивание возбужденных нейронов под черепной коробкой, давление подскочило, тяжелый мутный туман в голове мешал соображать, невыносимо ломило затылок. Павел встал, налил два бокала коньяку — себе и дочери. Разом опрокинул свой, другой протянул Лизе, она послушно выпила, резко закашлялась, и ее бурно вырвало. Павел шепотом отругал себя за глупость, взял дочь на руки, бережно перенес на диван, накрыл пледом и аккуратно вытер пол старой рубашкой. Лиза лежала недвижно, молча вглядываясь в окружающий мрак.

«Он, Павел, должен вытащить дочь из этого кошмара. Нужно защитить семью», — мысли скакали, путались, обрывались. Выход не находился. А он должен, обязан его найти. Ради дочерей — Лизы, Варюшки. При мысли о Варюшке его прошиб холодный пот. Сестра в тюрьме! Нет, ребенок должен расти счастливо и спокойно. Он за свою младшую жизнь отдаст, не задумываясь. И тут он вспомнил о Сабине! Вот кто ему поможет.

«Так, что следует предпринять? Первое — уничтожить улики на месте преступления, потом — вывезти труп и спрятать. Тогда Лиза будет в безопасности», — нащупав выход, он немного успокоился, подошел к дочери и осторожно тронул за плечо:

— Лизок, солнышко, а охранник тебя видел?

— Да. Когда уходила, сказала ему, что шеф остался поработать.

— Черт! Значит, еще и охранник, — выругался Павел.

Действовать нужно быстро, если охранника обеспокоит длительное отсутствие босса и он пойдет проверять кабинет Андрона, то все откроется. Вызовет милицию и пойдет-поедет. Павел отыскал на столе мобильный, быстро набрал номер Сабины, с трудом дозвонился и попросил ее подъехать к зданию «Джитек», затем сунул телефон Лизе и заставил ее позвонить на проходную компании. Необходимо разыграть спектакль со срочным вызовом Лизы в контору. Предупредить охранника, что Каспаров срочно затребовал документы, которые секретарша забрала домой, и что через полчаса она их привезет, поэтому просит обеспечить ей беспрепятственный доступ в здание. Лиза, полумертвая от усталости, послушно выполнила просьбу и без сил упала на диванные подушки.

— Я съезжу. По делам, — отрывисто говорил Павел, натягивая брюки, — только матери ничего говорить не смей. Сцепи зубы и держись. Все будет хорошо. Я все улажу, слышишь? — Павел подошел к дочери. — Никому, Лизавета, поняла? — дочь не шелохнулась, только опустила веки в знак согласия.

«Похоже на шок, — подумал Павел. — Ступор. Что ж, все лучше, чем истерика».

Он осторожно прикрыл дверь и прокрался по темному коридору, по пути заглянул в спальню — Марина и Варюшка спали, младшая разметалась на постели, забросив правую ножку на едва слышно похрапывающую Марину. Все тихо, спокойно.

— Ну, с Богом, — подбодрил себя Павел, запахнул дубленку и вышел в ночь.

Он припарковался позади офисного здания, внимательно огляделся, потом выбрался из машины и неспешно обошел «Джитек». Вокруг не было ни души, погруженное во мрак большое четырехэтажное здание выглядело зловеще. На втором этаже в кабинете Каспарова горела настольная лампа, холл первого этажа был полутемным. Очевидно, охранник все еще дожидался директора. Павел посмотрел на часы — половина первого, Сабины не было.

— Черт подери, где ж ее носит? — проворчал он и почувствовал, что его охватывает нервная дрожь. В сложившейся ситуации необходимо действовать, а он теряет время. Павел злобно выругался и вернулся в машину.

В зеркале заднего вида отразилось серое лицо с набрякшими веками и мешками под глазами, а ведь в молодости он был ого-го-го!

«Они с Андроном… Хотя первую скрипку всегда играл Андрон, Павел состоял при нем, как трусоватый Санчо Панса при отважном Дон Кихоте. И идея с фармацевтическим бизнесом принадлежала Андрону, он в медицину по стопам родителей-врачей пошел. Павел институт связи закончил и то с грехом пополам, — при этой мысли его перекосило. — Чертов Казанова! Ни одной мало-мальски симпатичной юбки мимо не пропускал. Пользуясь его, Павла, мягкотелостью, он и Марину по молодости пытался обхаживать, козел, но она ему быстро от ворот поворот дала, — мысли Павла скакали, словно мячики для пинг-понга. — Вот идиот! — спохватился он. — Не об Андроне сейчас нужно думать. О деле думай! О деле! Может быть, попытаться убрать охранника? — лихорадочно соображал он. — Нет, тот откроет дверь только Лизавете. А ее роль должна сыграть Сабина».

Павел нащупал в кармане прохладную рукоять пистолета Макарова, приобретенного еще на заре их с Андроном предпринимательства у какого-то уголовника на Тишинке.

— Вот ты и пригодился, друг, — пробормотал он и осторожно погладил шероховатую поверхность, точно привыкая к напарнику. Стрелять он умел. И неплохо. Только давно это было, еще в армии. Сколько ж лет прошло? Тридцать? Нет, тридцать три. Получится ли? Он нервничал, сомневался. Однако мысль о том, что за ним семья — его ненаглядные и ни в чем не повинные девчонки — придавала мужества. Он сам себе удивлялся: откуда такая отчаянная решимость? Ни храбростью, ни напором он никогда не отличался. Отвага и решительность всегда были прерогативой Андрона, Павел же — спокойный, вдумчивый, рассудительный — уравновешивал бешеный темперамент друга, частенько удерживая вспыльчивого Андрона от импульсивных решений и поступков. И вот — на тебе! На такое решился. Отважный, не отважный — выбора у него теперь не было.

О судьбе Сабины Павел не задумывался. Ему было плевать на нее, их отношения давно зашли в тупик. Хотя, говоря откровенно, он жив только благодаря Сабине. Именно она вытащила его после разрыва с Андроном из глухой пьяной депрессии. Жизнь Павла тогда будто обесцветилась, потеряла краски и смысл, из запоев он не вылезал, пока не появилась Сабина. Свежая, полная жизни, смешливая, хорошенькая. Года два он с ума по ней сходил, проходу не давал, машину купил, подарками заваливал, на телевидение пристроил через Олежку Панкратова, одноклассника. Разглядев в любовнице меркантильную стерву, поостыл и держал в качестве «запасного аэродрома»: по субботам в бане с ней расслаблялся, летом на рыбалку брал. Но за прошлые заслуги давно с ней расплатился, столько денег угрохал, страшно вспомнить. Год назад их вялотекущие отношения стали его тяготить, Сабина становилась все капризнее, требовательнее — обнаглела потихоньку баба, забыла, кто ее в люди вывел, и Павел решил порвать. Будучи человеком неконфликтным, бурных сцен решил не устраивать, просто постепенно свести отношения на нет. Так что задумываться о судьбе бывшей любовницы смысла не имело, главное сейчас — спасти Лизу. Он все сделает сам, Сабина только поможет проникнуть ему в офис и перетащить тело Андрона в машину. В конце концов, если любовница попробует противиться или шантажировать, попрощаться с ней можно и по-другому. Ему терять нечего.

В конце улицы показалась машина, Павел напряг зрение. В бледном свете фонарей, освещавших офисную парковку, он разглядел зеленую «восьмерку» Сабины, она предусмотрительно проехала мимо крыльца и остановилась у служебного входа, как Павел и просил. Из машины вышла Сабина, Павел узнал ее по лисьей шубе — тоже, кстати, его подарок.

«Умница, встала в сторонке, как я и говорил», — удовлетворенно подумал он. Кряхтя, вылез из машины и пошел навстречу. Павел решил пока не посвящать ее в детали своего плана, все прояснится по ходу.

— Привет, милая, — клюнул он ее в холодную щеку, — вырвался из дому под предлогом, что нужно Каспарову срочные документы передать. Он тут в полночь Лизавету в офис вызвать хотел. А я соскучился до дрожи. И воспользовался моментом. Сейчас отдам, а ты меня в холле подожди. Я быстро.

Сабина молчала, недоверчиво глядя на возбужденного Павла.

— Ты вызвал меня сюда только для того, чтобы поцеловать? Ой, темнишь чего-то, Градов, — насмешливо протянула она, кутаясь в шубу.

— Почему только поцеловать? Потом до утра к тебе, — продолжал врать Павел. Чувствовал, что врет неубедительно, взмок и пошел красными пятнами.

— Говори, зачем вызвал, идиот! — вскипела Сабина.

— Я Андрона пришил, — неожиданно для самого себя выпалил Павел и осекся.

— Что-о-о? — Сабина покачнулась и обессиленно прислонилась к машине. — Ты… ты соображаешь, — начала было она, но Павел ее перебил.

— Соображаю. Ты должна мне помочь. Больше некому. Никто пока ничего не знает. Нужно спрятать труп и уничтожить следы. Сейчас ты подойдешь, позвонишь в дверь и скажешь охраннику, что ты — Лиза. Он откроет…

Павел немного помедлил и продолжил:

— Я м-м-м… разберусь с ним, потом на второй этаж. Ты поможешь мне перетащить тело в машину и спрятать. Поняла? — повысил он голос почти до крика.

— Нет, — твердо сказала Сабина. — И понимать не хочу. Я не дура. И не смей впутывать меня в свои грязные игры. Я давно хотела сказать тебе, что больше не хочу иметь с тобой никаких отношений. Сейчас как раз подходящий момент. С этой минуты мы с тобой в разных измерениях. Прощай, дорогой. Спасибо за доверие. В память о нашем прошлом эти ночные откровения останутся между нами. Все. Точка, — девушка решительно повернулась и зашагала в сторону «восьмерки».

Снег истошно завизжал под ее красными сапогами, Павел опомнился:

— Стой! — негромко сказал он. Сабина даже не оглянулась.

— Стой, дура, — повторил он громче. — Если не вернешься, я пристрелю тебя на месте, мне терять нечего. Ну? — он в самом деле вытащил пистолет и угрожающе щелкнул предохранителем.

Сабина вздрогнула и остановилась, медленно повернулась к Павлу и застыла, не мигая, глядя на черный зрачок пистолета.

— Повторяю. Я убью и тебя, Сабина. Ты не оставляешь мне выбора. Теперь ты свидетель, — голос Павла звучал жестко, без эмоций, а потому убедительно.

Похоже, Сабина поверила, она помолчала, с трудом сглотнула слюну и свистящим шепотом сказала:

— Но ты можешь убить меня и после того, как я тебе помогу.

— Зачем? — устало ответил Павел, опуская пистолет. — После того как ты мне поможешь, ты станешь соучастницей, детка. Мы будем в одной упряжке. Пошли. У нас мало времени, — скомандовал он.

Они двинулись в сторону «Джитек», Сабина с несчастным видом тащилась впереди, плечи опущены, под каблуками ее красных сапог жалобно пищал мерзлый снег, Павел спокойно шел следом. Оба молчали, только поднимаясь по ступеням крыльца, Градов вполголоса напомнил:

— Ты — Лиза Градова, привезла документы для Андраника Левоновича. И веселей, малышка. Времени у нас в обрез, час ночи.

Ночная тьма, по мнению Павла, была надежной наперсницей его мрачной тайны, в темноте охранник не мог разглядеть приехавшую девушку, а это было как раз то, что нужно. Напряженно вглядываясь в стеклянные двери, они подошли к входу, Павел нажал кнопку вызова. Из переговорного устройства донесся сонный голос охранника:

— Елизавета Пална, вы?

— Я, я, — торопливо забормотала Сабина, гневно оглядываясь на Павла. — Я даже не знаю, как его зовут, — пояснила она шепотом.

Послышался громкий скрежет открывающегося замка, звук упавших на пол ключей, негромкая брань охранника, и дверь наконец распахнулась.

— Долго вы доби… — начал было мужчина и вдруг рассмотрел стоявшую перед ним девушку. — А вы кто? — удивленно прогудел он, заметив позади Сабины темную фигуру Павла.

— Дед Пихто, — скороговоркой ответил Павел, вскинул пистолет и выстрелил в недоуменное лицо секьюрити.

Мужчина коротко охнул, с размаху упал на скользкое мраморное крыльцо, несколько раз дернулся и затих. Сабина вскрикнула и зажала рот руками, Павел подтолкнул ее к входу, ухватил труп охранника под мышки и, пыхтя, затащил внутрь. Чем позже обнаружат тело, тем лучше. Стараясь не глядеть на развороченную рану, перевернул на спину, чтобы убедиться, что мужчина мертв. Охранник не дышал.

Подталкивая идущую впереди перепуганную Сабину, Павел поднялся по широкой каменной лестнице, ведущей на второй этаж.

— Ничего не трогай, — прикрикнул он на девушку, заметив, что она держится за стальные перила. — Или вот что, лучше перчатки надень!

Сабина коротко мотнула головой и закусила губу. Они неслышно вошли в отделанную светлым орехом просторную приемную. Дверь в кабинет, откуда струился приглушенный зеленоватый свет, была приоткрыта. Павел осторожно заглянул внутрь, в кабинете царил хаос: перевернутые стулья, валяющийся на полу монитор компьютера, клавиатура, бумаги, разбитая рамка с семейной фотографией Каспаровых, из-за громоздкого дубового стола торчали мужские ноги в безукоризненно начищенных черных ботинках. Павел осторожно двинулся к неподвижному, лежавшему ничком телу, под ногами противно хрустели осколки разбитого стекла, подойдя, постоял, как бы собираясь с духом, и рывком перевернул труп. Глаза Андрона, яркие, пронзительно-синие, были открыты, и на долю секунды Павлу показалось, что его враг жив, но лишь на долю секунды. Левая сторона головы была раздроблена, из залитой черной подсохшей кровью раны торчали мелкие обломки костей, застывшая на лице страдальческая гримаса и мертвенно-белый цвет кожи — все это не оставляло сомнений в том, что Каспаров мертв.

— Ну здравствуй… труп, — с кривой усмешкой проговорил Павел и повернулся к Сабине.

Полумертвая девушка едва дышала, не в силах отвести округлившихся от ужаса глаз от мертвеца.

— Помоги мне. Ну, живо! — приказал Павел, стараясь затащить мертвое тело на ворсистую поверхность лежавшего посреди кабинета красного ковра.

Сабина неловко ухватилась за рукав пиджака покойного и сильно потянула, тело приподнялось, голова трупа резко мотнулась в сторону, Сабина громко взвизгнула и отскочила.

— Дура! — шепотом ругнулся Павел. — За ноги бери, поняла?

Наконец им удалось переместить тело на ковер, окровавленную пепельницу Павел положил рядом. Потом аккуратно, со знанием дела (будто всю жизнь только этим и занимался) закатал мертвеца в ковровое полотно, вытащил из кармана скотч, с треском оторвал длинную клейкую полосу, потом еще одну и тщательно замотал ковер с обеих сторон.

— Готово. Бери за ноги! Потащили, — деловито скомандовал он трясущейся от страха Сабине.

— Не могу, — пролепетала она, — ноги не держат.

— Пристрелю, как собаку! — взревел Павел и выхватил пистолет.

Сабина вздрогнула и покорно взялась за свой конец свертка. И тут на столе Каспарова зазвонил телефон, от неожиданности они выпустили тело из рук, и труп тяжело плюхнулся на пол. Телефон непрерывно звонил, а Павел с Сабиной застыли, не в силах двинуться с места, парализованные страхом, они не могли оторвать глаз от беспокойно верещавшего аппарата. Павел чувствовал, как дрожат колени, и холодная липкая испарина покрывает лицо и трясущиеся руки. «Кто это? Вдруг Лиза?» — мелькнуло в его голове.

Сабина сделала инстинктивное движение по направлению к двери, и тут Павел опомнился:

— Куда? — злобно прорычал он и быстро нагнулся к гигантскому свертку. — Чего встала? Хватай и неси.

Сабина послушно ухватилась за тяжелый ковер. Ей казалось, что все происходящее с ней — дикий сон, она проснется, обязательно проснется и все встанет на свои места. Жизнь пойдет своим чередом, и она вдоволь посмеется над глупым ночным кошмаром. Телефон наконец замолк.

Пыхтя от натуги и переругиваясь, они выволокли ковер на лестницу и спустили его вниз. Бросив его рядом с трупом охранника, Павел выскочил на улицу и побежал к машине, необходимо было подогнать ее к крыльцу. Через две минуты он подъехал и махнул Сабине рукой, девушка кинулась помогать. И только когда они захлопнули дверцу багажника, она сообразила, что труп погрузили в ее «восьмерку».

— Но почему? — возмутилась она.

— Так нужно. Все объясню потом. Прикрой двери и садись в мою машину. Бегом, — Павел недобро ухмыльнулся и сел за руль.

Двигатель натужно загудел, и автомобиль медленно выехал за ворота. Сабина бросилась назад, торопливо прикрыла входные двери и выбежала на улицу. Слава Богу, вокруг не было ни души. Спасительный мороз удерживал дома даже самых ярых приверженцев «ночной жизни».

Недоумевающая Сабина нырнула в «ауди» Павла и завела машину. Он ждал за воротами, увидев, что она выехала, сделал ей знак рукой и тронулся в направлении центра города. Сабина послушно последовала за ним.

Спустя несколько минут из-за угла соседнего дома выехал черный джип и неспешно двинулся за ними.

Глава четвертая

Дорожные пробки — дело для Москвы обычное, толпы водителей, выехавших с утра на работу, смиренно жевали сухие пайки, выданные женами на такой вот неприятный случай. Палева посмотрела по сторонам — справа и слева бесконечные колонны машин, плотно обступившие ее джип, — от души выругалась и еще раз огляделась. Слева — «фольксваген», справа — «десятка». Коротко остриженный молодой человек на «фольксвагене», сидевший в наушниках, бодро кивал в такт музыке; седовласый джентльмен в «десятке» уныло жевал бутерброд с корейкой — Ольгу немедленно затошнило. Ее тошнило уже три месяца. Лидка Миронова многозначительно посмеивалась, утверждая, что в Ольгином положении это абсолютно нормально. Ничего себе нормально! Стоило Ольге взглянуть на жующего — и пиши пропало, через мгновение к горлу подкатывал отвратительный щекочущий горько-сладкий комок. Поначалу Ольга стоически держалась, стараясь сглотнуть мерзкий комочек, гоняла его туда-сюда, глубоко дышала, даже нюхательную соль себе купила по совету старушки-соседки, столь древней, что Ольга бы не удивилась, если бы та оказалась бывшей фрейлиной последней русской императрицы. Но не тут-то было. Приторная горечь заполняла рот, и никакие соли уже не помогали, приходилось сломя голову нестись до ближайшего туалета и спешно избавляться от содержимого желудка. Хуже всего было то, что в последнее время содержимое Ольгиного желудка состояло из одного желудочного сока. Ее мутило от всего, особенно от запахов, а еще ее тошнило от… Олега! Она видеть его не могла, сам факт его существования отравлял ей жизнь. Лидка (мать двух чудных близнецов) говорила, что и это нормально, большинство женщин в первые месяцы беременности мужей не выносят. Не выносят! Если бы! Своего мужа Ольга готова была придушить. Олег переносил ксенофобию стоически, устраивая в ответ ежеутреннюю пытку едой. Едва проснувшись, он бросался на кухню, где вдохновенно готовил для Ольги полезные завтраки, руководствуясь разнообразными рецептами, коих в интернете теперь пруд пруди. Сегодня, к примеру, были яйца по-швейцарски. При мысли о яйцах Ольга почувствовала легкий озноб.

Она быстро сглотнула вязкий комок и открыла окно, жующий сосед справа подумал, должно быть, что она хочет о чем-то спросить, и тоже опустил стекло. Ольга вежливо улыбнулась соседу, и тут джентльмен с корейкой сыто рыгнул. Запах копченого сала ударил в нос — и Ольгу перемкнуло, она немедленно скорчилась в рвотном спазме. Сдержав первый приступ, она стремглав выскочила из машины, протиснулась между плотно стоящими машинами к обочине и… Рвало ее долго, фонтаном.

— Только бы брюки не испачкать, — думала она, содрогаясь от очередного спазма. — Боже, теперь я ни за что в жизни не прикоснусь к копченому салу! И к яйцам по-швейцарски. А жаль…

Она очнулась, когда стоявшая за ее джипом колонна машин дружно загудела, водители яростно колотили по клаксонам и крутили пальцем у виска. Иные делали Ольге нелестные замечания:

— С бодуна дома надо сидеть, дэушка! — кричал потный бизнесмен на последней модели «ниссана».

— Эй, больная, паровоз с дороги убери! — негодующе орал тощий мужичонка на «окушке».

Измученная, вывернутая наизнанку Ольга вернулась в машину и потихоньку тронулась с места. Вытащив из-под сиденья бутылку минеральной воды, она жадно припала к горлышку. Зазвонил мобильник. «Олег», — подумала она, завинчивая крышку бутылки. Олег осведомлялся о состоянии ее здоровья каждый час. Она не ошиблась, заботливый муж поинтересовался ее самочувствием. Ольга подробно отчиталась:

— Привет, дорогой. Я как? Жива. Да, на пять минут из машины вышла. Зачем, зачем? Подышать, — она горько усмехнулась, вспомнив утренний моцион на обочине. — Да, дорогой, сегодня яйца по-швейцарски были особенно вкусны. Спасибо.

Захлопнула крышку мобильника, томно зевнула, глянула на часы и похолодела: «Боже мой, половина десятого». А в десять ее ждет клиентка!

Колонна машин со скоростью похоронной процессии въехала в Лефортовский тоннель. Ольга углядела наконец лазейку между микроавтобусом и «фольксвагеном» меломана, резко надавила на акселератор и пустилась во все тяжкие. Лавировать в полутемном тоннеле было трудно, но через пятнадцать минут поверженные «ниссан», «десятка» с копченой корейкой и антикварная «окушка» остались далеко позади.

— Знай наших, — торжествующе сказала Ольга и, чувствуя себя Шумахером, мужественно преодолела очередной приступ дурноты. — Ребенок у меня будет с характером, — заключила она, выныривая из темного брюха тоннеля.

Москва, тускло освещенная оранжевым зимним солнцем, постепенно просыпалась: тротуары заполнялись бурлящими толпами; шоссе — бесконечными потоками стремившихся, будто кровь по сосудам, автомобилей; входы в метро, словно врата преисподней, непрерывно поглощали огромные порции человеческой плоти. Привычное рабочее утро громадного мегаполиса. Несмотря на отвратительную экологию, перенаселенность и невероятные расстояния, Москву Ольга любила. Здесь родилась, выросла и знала ее как свои пять пальцев. Обожала таинственную ауру увековеченных Булгаковым Патриарших, с их тихими живописными водоемами и уютными скамейками под сенью старых лип; крохотную часовню Александра Невского в Екатерининском парке; архаичную Пречистенку с ее удивительными особнячками, дышащими русской историей.

Несмотря на спешку, она опоздала. Офис ее частного агентства находился в Сокольниках, в девятиэтажке сталинской постройки на улице Гастелло. Над входом сияла новенькая золотая табличка «Частное детективное агентство Нуаро». Ольга голову сломала, придумывая название, помог Олежка. Уж в чем в чем, а в креативности ему не отказать. Нуар — это разновидность криминального романа с напряженным сюжетом, а фамилия Пуаро известна любому школьнику. Нуар плюс Пуаро получилось «Нуаро». Остроумно и элегантно, словом, Ольге понравилось. Аренда, ремонт и оборудование двух небольших помещений влетели в копеечку, но за два месяца работы Ольга окупила накладные расходы и вышла в плюс. Припарковавшись на обычном месте возле гастронома, она перебежала через дорогу, взлетела на крыльцо, ворвалась в уютную, оборудованную кожаным диваном, двумя креслами и разлапистой монстерой приемную и принялась с ходу извиняться перед высокой сухопарой женщиной в густой черной вуали.

— Извините, ради бога, Ирма Константиновна. Пробки, — сбивчиво бормотала Ольга, стаскивая с себя куртку.

— Не поминайте Господа всуе, — с достоинством заметила клиентка, поднимаясь навстречу. — Впрочем, мы с Женечкой мило побеседовали.

Женя Башмаков, коренастый блондин двадцати пяти лет, студент-заочник юридического факультета МГУ и единственный Ольгин сотрудник, с готовностью распахнул перед ними дверь в кабинет. Пропуская дам, он вежливо поинтересовался:

— Как всегда кофе?

— Кофе я уже три месяца как не пью, — назидательным тоном заметила Ольга, — пора бы запомнить. Чай с лимоном, будь любезен.

— Вам звонил подполковник Дубовой. Уже дважды, — шепнул Женя ей на ухо и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Ольга вздохнула и повернулась к Ирме Константиновне. Пожилая матрона устроилась в мягком зеленом кресле у письменного стола и с видом обреченной уставилась в окно. Вдова богатого промышленника, она панически боялась молодой невестки. Вторая жена ее сына, особа ушлая и решительная, по мнению Ирмы Константиновны, задумала избавиться от свекрови, с целью завладеть бизнесом ее покойного мужа. Оставшееся после смерти господина Котова наследство представляло собой весьма лакомый кусок — девять заводов по производству соков известной марки.

— Этой мерзавке на булавки не хватает! — гневно восклицала клиентка. — Голодранка! Пришла в дом без гроша, опоила моего Вадика невесть чем и теперь вертит им, как собака хвостом. Я уверена, что она потихоньку меня подтравливает. Последние три месяца я чувствую себя ужасно. Вы меня понимаете?

Ольга понимала и предполагала, что Ирма Константиновна мается от безделья, ипохондрии и начальной стадии деменции, но слово клиента, как известно, — закон. И Ольга с Женей в течение двух месяцев собирали для вдовы сведения об образе жизни невестки. Фантазии об отравлении не подтвердились, зато выяснилось, что невестка — завсегдатай крупных казино — систематически закладывает подаренные ей мужем драгоценности в ломбард.

Ольга печально вздохнула, настоящим делом ей не приходилось заниматься давно, и все эти ревнивые жены, мужья-рогоносцы, маразматические свекрови и прочая житейская ерунда встали поперек горла, но деньги…

Два года назад после успешного раскрытия ряда висяков капитан милиции Ольга Палева, что называется, «звезду словила». Поверив в собственную незаурядность, она решилась оставить службу и уйти на вольные хлеба — открыть собственное детективное агентство. Расчет оказался верным, работа на себя отличалась полным отсутствием бюрократии и приличной доходностью, но имела и серьезный побочный эффект, как то: отсутствие настоящих преступлений. Ольга тосковала по живому интересному делу, но деньги…

Она невольно зажмурилась. Олег — начальник планово-финансового отдела компании по продаже оборудования для сортировки и измельчения отходов — зарабатывал скромно, а если учесть, что через шесть с половиной месяцев у них появится ребенок и Ольге придется временно оставить работу, то следовало подумать о финансовой подушке. А значит, нужно продолжать работать. Необходимо взять себя в руки и подробно отчитаться перед страдающей маниакально-депрессивным расстройством Ирмой Константиновной, а потом терпеливо выслушать ее очередные бредни. Сообщение Жени о звонке Дубового ее приободрило, со Стасом они дружили давно. После окончания университета МВД лейтенант милиции Палева была направлена в Дмитровское ОВД, где майор Дубовой взял ее под свое крыло. Смышленая кареглазая девчушка подавала надежды, Дубовой спуску ей не давал: грузил работой нещадно, брал с собой на места преступлений, учил, хвалил, распекал, словом, гонял так, что Ольга по вечерам частенько плакала от обиды и усталости. Теперь она считала Стаса лучшим другом и была безмерно благодарна за суровую муштру, а тогда ненавидела его всеми фибрами души, каждый божий день намереваясь писать заявление об увольнении.

Ольга отлично знала, что по пустякам Стас не звонил, — пахнет чем-то стоящим. При мысли о настоящем деле на губах Ольги заиграла довольная улыбка, она совершенно забылась и, отвечая собственным мыслям, мечтательно произнесла вслух:

— Эх, хорошо бы и в самом деле так, — но тут заметила, как негодующе взлетели выщипанные в ниточку брови Ирмы Константиновны, и до нее дошел смысл последней фразы клиентки:

— …думаю, что теперь она планирует убить моего сына.

— Извините, Ирма Константиновна. Ради бога, извините. Отвлеклась. Так что навело вас на подобные мысли? — встрепенулась она и, подыгрывая тронутой старушке, озабоченно нахмурилась. — Я вся внимание.

Вдова подозрительно покосилась на Ольгу, но глаза частного детектива излучали живой интерес и такое искреннее сочувствие, что Ирма Константиновна потеряла бдительность и продолжила рассказ.

Минут через сорок, когда удовлетворенная визитом вдова, плотно завесившись вуалью, вышла из кабинета, Ольга позвонила Дубовому.

— Привет служителям закона, — радостно выпалила она. — Говорят, ты вспомнил о существовании скромного частного деятеля?

— Вспомнил, вспомнил, — прогудел Дубовой.

— И по какому же поводу? — Ольга в нетерпении потирала руки.

— У нас с Настей серебряная свадьба через месяц. Дожили, понимаешь. Ресторан «Mari Vanna», что в Спиридоновском, знаешь? 28 февраля в 18:00. Покорнейше просим быть, — Стас вздохнул так, что в трубке затрещало.

— И это все? — не сдержалась Ольга.

— Тебе мало? Да мне в наши смутные времена орден полагается «За верность». Двадцать пять лет с одной женщиной, и с какой женщиной! То ж генералиссимус в юбке! Маргарет Тэтчер! А ты: «И только…», — с обидой передразнил ее Стас. Хотя, если тебе мало, есть тут одно дельце.

— О, вот это по-нашему, по-бразильски! — рассмеялась Ольга. — А то орден на свадьбу, орден на свадьбу. Еще неизвестно, кому тот орден полагается! Ты тоже не сахар, надо признать.

Они проговорили с четверть часа, и, по мере того как подполковник рассказывал, лицо Ольги менялось. Из радостно любопытного оно сделалось встревоженным, потом мрачно озабоченным, и наконец она спросила:

— И что, никаких предположений? Четыре трупа за неделю и никаких намеков на преступника? Бред.

— Бред или нет, а факт налицо. Сама-то как? — Стас перевел разговор на другую тему.

— Тошнит помаленьку, — призналась Ольга.

— Мужик будет, это я тебе как врач говорю, — убежденно сказал подполковник.

— Очень может быть, — язвительно заметила Ольга, — если развить твою мысль логически, то от вас, мужиков, тошнить начинает с момента зачатия.

— Тьфу ты! — огорчился Дубовой. — Я с ней по-человечески, а она…

— Пошутила я, Станислав Викторович. Куда мы без вас?

— Вопрос риторический. Ладно, извинения принимаются. А о деле на свадьбе поговорим. Возможно, к тому времени что и всплывет.

— Что дарить-то? Может, пожелания есть?

— Я же сказал — орден. Вот и чекань, — прогудел Стас и отключился.

Ольга положила трубку и задумалась. Дубовой рассказал любопытную историю, случившуюся в небольшом подмосковном городке Рузавине. История запутанная, ее следовало хорошенько обдумать. Но тут в дверь постучали, и Женька ввел очередную посетительницу.

Невысокая белокурая женщина в костюме от Chanel и с нелепой в зимнее время желтой сумкой через плечо испуганно замерла на пороге. Ольга ободряюще улыбнулась, поздоровалась и предложила незнакомке присесть. Пробормотав что-то нечленораздельное, дама осторожно обошла кресло для посетителей и присела на краешек стоявшего у стены стула, положила сумку на колени и виновато улыбнулась. От посетительницы разило дорогими, но приторными духами, Ольга напряглась, чуя, как к горлу вновь подкатывает проклятый комок.

«Черт бы тебя побрал, — неприязненно подумала она, разглядывая даму. — Небось, по поводу неверного мужа приволоклась. Господи, как же это скучно. Когда людям нечем заняться, они начинают отравлять жизнь другим и чаще всего своим близким. Почему она так долго молчит? Я задохнусь в облаке ее парфюма прежде, чем она скажет, зачем явилась».

Пока дама собиралась с мыслями, Ольга достала из ящика письменного стола нюхательную соль, сунула ее себе под нос и судорожно задышала.

— Меня зовут Анна Андреевна. Анна Андреевна Каспарова. Я не москвичка, из Подмосковья, из Рузавина, — наконец заговорила женщина. Голос у нее был грудной, бархатистый, невыразимо приятный.

— Гм, — только и смогла произнести Ольга, судорожно втягивая ноздрями запах живительной соли, продававшейся в серии «Графиня Батори» — лечебные средства по старинным рецептам. Удивительно, но на этот раз дурноту как рукой сняло. Соседка, ровесница последней русской императрицы, толк в лечении женских недомоганий, похоже, знала.

— У нас случилось несчастье, — после короткой паузы продолжила женщина. — Муж пропал. Скорее всего, его уже нет в живых, — и Анна Андреевна тихонько всхлипнула. — Милиция только руками разводит. В городе за месяц уже несколько смертей. Но, главное, — муж. Никто ничего не знает. Я слышала, что вы делаете невозможное… Помогите нам, пожалуйста… — тут Анна Андреевна не смогла больше сдерживаться, сорвала с шеи лиловый шелковый шарф, уткнулась в него и бурно разрыдалась.

Ольга кинулась к посетительнице, забыв о тошнотворном запахе ее навязчивых духов. Она совала ей под нос целительную соль, повторяя:

— Успокойтесь, прошу вас, Анна Андреевна, держите себя в руках. Так нельзя. Нужно успокоиться.

Приводя клиентку в чувство, она привычно анализировала полученную информацию. Выходило, что на ловца, как говорится, и зверь бежит. Буквально четверть часа назад Дубовой рассказывал ей о таинственных убийствах в Рузавине и фамилию Каспарова называл. И вот — пожалуйста, к ней является его жена… или вдова? Впрочем, все скоро выяснится. Женщина продолжала безутешно плакать, и Ольге пришлось прибегнуть к помощи аптечки. После сорока капель валокордина и чашки горячего чая Анна Андреевна взяла-таки себя в руки и рассказала Ольге немало любопытного.

Ее муж, Андраник Левонович Каспаров, человек в городе известный и уважаемый, собирался в Москву на предмет заключения дилерского соглашения с японской фармацевтической компанией Takeda.

— Он заехал домой, поужинал, взял из сейфа крупную сумму денег и предупредил меня, что всю ночь будет работать с документами в офисе. Я не беспокоилась, он часто задерживался на работе. Однако у нас есть традиция: где бы он ни был, ровно в полночь он звонил мне, чтобы пожелать спокойной ночи. Он был исключительно внимательным, мой Андраник, — и Анна Андреевна опять всхлипнула.

— Но-но-но, — поспешила остановить ее Ольга, — если вы снова расстроитесь, то я, Анна Андреевна, так ничего и не узнаю. — Вот, сделайте еще глоточек, — она протянула ей чашку с чаем, — и продолжайте.

— Так вот, он не позвонил. Я напрасно прождала целый час. Звонка все не было. Я подумала, что он забыл, и позвонила сама. Никто не снял трубку. Мобильный тоже не отвечал. Я немного заволновалась и позвонила охраннику. И там тишина. Тут я разнервничалась не на шутку, бегом собралась, разбудила старшего сына, ему уже семнадцать. Какой-никакой, но мужчина. Выгнали машину из гаража, Артур сел за руль, и мы помчались в офис…

— Скажите, а сколько денег взял ваш муж, когда собирался в командировку? — перебила ее Ольга.

— Точно сказать не могу. Деньгами всегда распоряжался Андрон, он вообще все брал на себя.

Анна Андреевна прерывисто вздохнула и продолжила:

— Что-то около девяти миллионов рублей, я полагаю. После его исчезновения я пересчитала в сейфе оставшиеся, там оказалась какая-то мелочь.

— Крупная сумма. Для поездки по делам на несколько дней многовато, — рассудила Ольга.

Анна Андреевна пожала плечами и заметила:

— Да нет, всякое бывало… Он, бывало, и больше брал. Так вот, когда мы подъехали к офису, то не заметили ничего необычного. На втором этаже в кабинете Андраника горел свет, внизу у охраны тоже. Я почти успокоилась, обозвала себя паникершей, решив, что Андрон отключил телефоны, чтобы не мешали работать, а охранник, вероятно, просто заснул. Но когда мы поднялись на крыльцо, то увидели, что входная дверь приоткрыта. Я открыла ее и увидела перед собой мертвого охранника. Он лежал навзничь, раскинув руки, вместо глаз и носа страшная кровавая рана… Кто-то выстрелил бедняге прямо в лицо. Ужасно, я чуть сознание не потеряла, Артур вцепился мне в руку и дрожал как осиновый лист. А я словно оцепенела, тело стало чужим и непослушным, и только страх за мужа заставил меня сделать над собой усилие. Я перешагнула через труп и пошла наверх, в кабинет Андрона. Двери настежь, в кабинете бардак, все перевернуто, с пола исчез текинский ковер ручной работы, возле стола засохшая кровь. Андрона не было. Мне стало плохо, я упала в обморок и больше ничего не помню. Позже Артур рассказал, как он поднял меня, перетащил в кресло и позвонил в милицию. Вот и все.

— Немного, — вздохнула Ольга. — Так к каким выводам пришла милиция?

— Решили, что Андрона похитили. Но кто и почему — неизвестно. Скорее всего, с целью грабежа. Требований о выкупе не поступало. Портфель с деньгами тоже исчез. Жив он или мертв? Даже этого мы не знаем, ваши московские уже приезжали, а толку-то… — и Каспарова вновь всплакнула, но уже тише, очевидно, лекарство подействовало. — А потом понеслось: сначала исчезновение Андрона и убийство охранника, через несколько дней обнаружили трупы одного из сотрудников личной охраны мэра и его подружки. Портфель Андрона нашли в их квартире, вот только денег в нем не оказалось. Милиция все списывает на убитых, но я не верю. Кто забрал эти деньги? Кто убил их самих? — Анна Андреевна схватилась за голову и принялась раскачиваться на манер китайского болванчика. — Чует мое сердце, что все это связано, но как? Помогите мне, Ольга Николаевна. Я должна отыскать мужа. О деньгах не волнуйтесь. Ради Андрона… хоть похоронить по-человечески… — голос Каспаровой прервался, она замахала руками и снова закрыла лицо шарфом. От первоначального шика не осталось и следа, теперь шарф смахивал на изрядно пожеванную тряпку.

Ольга поднялась, задумчиво прошлась по кабинету, зачем-то закрыла и открыла жалюзи, поиграла лежавшей на столе серебряной зажигалкой, потом повернулась к притихшей Анне.

— Хорошо. Я попробую вам помочь. Но, учтите, гарантий никаких, а текущие расходы непременно будут.

— Нет проблем, — заверила Ольгу женщина и поспешно полезла в сумочку за деньгами. — Вот задаток, — она выложила на стол пухлую пачку денег. — Здесь сто тысяч. Пока хватит? — Анна вопросительно посмотрела на Палеву.

— Вполне, — кивнула Ольга. — Оставьте телефон, и, как только у меня появится информация, я немедленно сообщу.

Когда дверь за Каспаровой закрылась, она сняла трубку и позвонила Дубовому.

— Привет, Стас. Ну что я могу тебе сказать? Это судьба, — торжественно произнесла она, — нам необходимо встретиться.

Глава пятая

«Morning after» — в переводе с английского буквально означает «на следующее утро» или «наутро после того, как…». Это тактичное, полное достоинства выражение могло родиться только в голове английского джентльмена, по-русски — это похмелье, то есть состояние «после хмеля». Лаконично и без прикрас. Тяжкое гадкое похмелье. Вот это самое похмелье и обрушилось на Сабину при пробуждении. Непрерывно дребезжавший телефонный звонок заставил ее разлепить опухшие веки и глянуть на свет божий. Только лучше бы ей не просыпаться! При воспоминании о прошлой ночи ее охватила жгучая смертельная тоска, и девушка протяжно застонала. А телефон все звонил и звонил. Пытаясь избавиться от его настойчивого трезвона, Сабина нахлобучила на ухо подушку. Но назойливый звук пробивался и сквозь нее, а в голову упрямо лезли мысли о страшных событиях прошедшей ночи.

Отъехав от офиса «Джитек», она неукоснительно следовала за «восьмеркой». Павел не ехал — он низко летел над обледенелым полотном дороги. Вскоре Сабина сообразила, что они мчатся в направлении ее собственного дома, и ее бросило в дрожь.

— Неужели он спрячет труп Каспарова в моей квартире? Нет, это невозможно. Я не позволю, — хорохорилась она. — Сволочь! Уголовник! Ублюдок! Тварь! Приедем, я надаю ему по роже так, что у него память отшибет. Забудет, как меня зовут, а дорогу ко мне тем более! — Сабина намеренно распаляла себя. Ей было страшно. Того Павла, которого она любила, больше не было, а увиденного нынешней ночью она не знала. Не знала и до дрожи в коленках боялась.

За квартал до Сабининого дома Павел моргнул фарами и свернул в ворота гаражного кооператива «Дизелист». Сердце у Сабины упало. Она поняла! Он решил спрятать тело в ее гараже. Павел остановил машину возле выкрашенных серебристой краской ворот под номером 67 и высунулся в окно:

— Давай, ласточка, отпирай. Загоним машину в гараж, пусть пока отдохнет. А к тебе на моей. Я до утра останусь. Как в былые времена, — и он недобро подмигнул подавленной девушке.

— Ты с ума сошел, — пробовала воспротивиться Сабина, но Павел зыркнул на нее так, что она поспешно ринулась искать ключи. — Проклятье! — шепотом ругалась она, роясь в тесном нутре забитого хламом бардачка. — Что делать? Как же мне выпутаться?

Она старалась не оглядываться, вид багажника, в котором был спрятан труп, вызывал у нее состояние близкое к истерике. Нашарив наконец стальной штырь гаражного ключа, она открыла ворота и позволила Павлу загнать машину с трупом внутрь. После они поехали к ней.

— Мне нужно алиби, девочка. И ты мне его обеспечишь. Говоришь, была на дне рождения у Свешникова? Отлично, — с напускной беззаботностью говорил Павел. — Потом мы созвонились и встретились возле ночного супермаркета на Советской, купили коньяк и отправились к тебе продолжать. Кстати, о коньяке, — Павел достал из кармана дубленки плоскую стальную фляжку и опрокинул ее в рот.

— Расслабляет. Хочешь? — И он протянул фляжку Сабине. Девушка молчала. Ее напряженное лицо было бледным от усталости. Стараясь не смотреть на Павла, она покорно взяла фляжку, сделала приличный глоток и неожиданно выпалила:

— Какой же ты гад, Павлуша. Недаром, видно, Каспаров тебя из бизнеса вышвырнул.

— Замолчи, женщина. Не твоего ума это дело. И не дрейфь. Труп я вывезу завтра ночью, и его никто никогда не найдет. Алиби у нас с тобой железное. Ты была в ресторане, потом поехала домой. А я всю ночь провел в твоей постели, правда, солнышко?

Сабина угрюмо молчала.

— Кстати, позвони какой-нибудь подружке. Придумай повод и позвони. В таких случаях сонная подружка обычно спрашивает: «Ты с ума сошла? Посмотри на часы». А ты отвечаешь: «Ой, Ларис, извини, я и не думала, что так поздно. Пока фильм по НТВ досмотрела… Целую. До завтра». Вот тебе и алиби. Завтра твоя приятельница сообщит, что вчера ты сидела дома и смотрела телевизор, потому что она точно помнит, как ты звонила ей в три часа утра. Кстати, уже двадцать минут третьего. Звони давай, слышишь? — Павел нетерпеливо пихнул Сабину локтем.

— Я из дома позвоню. Звонок с мобильного на междугородний похож, ты же знаешь, — парировала Сабина, медленно выруливая на площадку перед домом.

Павел вышел из машины и внимательно огляделся: пустынный двор освещался четырьмя подслеповатыми фонарями, один из которых страдал нервным тиком. Три панельные девятиэтажки сурово взирали на подозрительные фигуры, выскользнувшие из машины и торопливо направившиеся к одному из подъездов. Непроницаемые, точно ослепшие, квадраты темных окон смотрели враждебно, Сабине хотелось укрыться от их немого осуждения как можно скорее.

Они молча поднялись на лифте на седьмой этаж, молча разделись и молча прошли на крохотную шестиметровую кухню. Павел спокойно, по-хозяйски открыл холодильник, достал палку сырокопченой колбасы, помидор, огурец и пучок петрушки, распахнул дверцы бара и, обнаружив в нем бутылку виски, удовлетворенно присвистнул:

— Однако! Ты, по ходу, со своим телевизором не бедствуешь.

Сабина сидела неподвижно, безучастно глядя перед собой невидящими, полными неизбывной тоски глазами. Павел пожал плечами, порезал колбасу, помидор, достал чистые бокалы и наполнил их коричневатой жидкостью с резким сивушным запахом, взял свой, другой пододвинул к бледной с голубыми прожилками вен руке Сабины. Она брезгливо отпихнула его и отвернулась.

— Пей, — угрожающе сказал Павел. — Тебе нужно расслабиться и поспать, слышишь?

Пустое, почти бессмысленное выражение ее глаз пугало его. Черт его знает, чего ожидать от этой бабы, а вдруг она завтра его сдаст? Хотя… вряд ли. Повязал он ее крепко. А она не дура.

— Пей, — настойчиво повторил он. — И подружке позвони.

Сабина машинально взяла бокал и медленно выпила, сморщилась, сдавленно кашлянула, встала и, не взглянув на Павла, скрылась в ванной. Послышался короткий жалобный визг открываемого крана и шум льющейся воды. Павел прошел в спальню, разделся и прилег на кровать, рядом поставил бутылку скотча.

Сон не шел, он налил себе еще порцию виски и с отвращением выпил. Нервы, взвинченные ночным кошмаром, успокаиваться не желали, спиртное облегчения не приносило. Сабины все не было, он чертыхнулся и пошел посмотреть, что происходит. Постучав для приличия, он распахнул дверь и обомлел. Сабина оцепенело лежала в холодной воде и с таким отвращением разглядывала пузырящуюся вокруг бледного, как у всех рыжеволосых, тела воду, точно в ней резвилась стайка чертей. На бортике ванной хищно поблескивало лезвие бритвы.

«О, да у нас тут самоубийство наклевывается. Я, похоже, вовремя», — сообразил Павел, проворно убрал лезвие в шкафчик и выудил девушку из ванной. Завернул ее в махровый халат и перенес на кровать. Стуча зубами от холода, Сабина не издала ни звука, он старательно растер девушку халатом, накрыл одеялом, налил в бокал еще виски, насильно заставил выпить и приказал:

— Теперь спать. До утра.

Она покорно закрыла глаза и повернулась на правый бок. Павел удостоверился, что девушка задремала, и отправился на кухню. Вытащил телефон и набрал номер Лизы. Дочь ответила почти мгновенно. Павел коротко сказал:

— Лиза, все в порядке. Тебе не о чем волноваться. Поняла?

— Да, папа, — мертвым голосом ответила дочь.

— Мать спит? — как ни в чем не бывало, поинтересовался он.

— Да.

— Утром мне придется сказать, что я был у любовницы. Будет скандал, но другого выхода нет. Нужно алиби. Постарайся немного поспать, завтра встреча с милицией. Ты должна быть в форме. Помни, ты ничего не знаешь. Работала, потом приехал шеф и отпустил тебя домой, больше ты его не видела. Лады?

— Да, папа, — голос дочери чуть оживился. — Папа, я прихватила с собой его портфель. Там деньги. Много.

— Сумасшедшая, — вскинулся было Павел. Немного помолчал и уже спокойнее добавил: — Хотя, с паршивой овцы… — и, не окончив фразы, положил трубку.

В квартире стояла гробовая тишина, только из неплотно завернутого крана на кухне с легким звоном капала вода, создавая иллюзию нормальной жизни.

«Как бы я хотел, чтобы эта проклятая ночь оказалась просто дурным сном», — подумал Павел и налил еще виски. Завтра предстоит разыгрывать беспутного мужа, проведшего в объятиях любовницы бурную ночь, значит, он должен заснуть, во что бы то ни стало.

Сабина забылась беспокойным сном. Снилось лето, яркий солнечный день, они с Павлом гуляют по берегу реки, вокруг буйное разнотравье, пьяняще пахнет луговыми цветами и медом. Павел подходит к ней, нежно обнимает, протягивает губы для поцелуя — и вдруг это уже не Павел. Перед ней обезображенное, запекшееся черной кровью лицо Каспарова. Глаза мертвеца: страшные, холодные и пустые. Он впивается ей в горло ледяными пальцами. Сабина пытается закричать, но дыхания не хватает, труп душит ее, сдавливая шею, будто стальными клещами, она вот-вот потеряет сознание. Сабина хрипло вскрикнула и проснулась. Сердце бухало так, что она на самом деле едва не задохнулась. Глухая ночь вокруг, рядом тихонько похрапывает Павел. Девушка с трудом отдышалась и больше не смогла сомкнуть глаз. В шесть утра Павел поднялся, быстро оделся и, дохнув в лицо Сабины перегаром, сказал:

— Закрой за мной дверь. Будешь разговаривать с ментами, помни об уговоре. Встретились у супермаркета, поехали к тебе, я остался на ночь. Никуда не выходил. Ключ от гаража я беру с собой. У тебя есть запасной. Об остальном не беспокойся, завтра после обеда можешь взять машину, в ней ничего не будет.

Не проронив ни слова, Сабина проводила Павла, закрыла за ним дверь и легла. В больших зеркалах стоявшего напротив кровати шкафа-купе отразилась жалкая потерянная женщина с мертвенно бледным от бессонной ночи лицом и копной рыжих спутанных волос. Сабина брезгливо поморщилась, подтянула колени к животу и закрыла глаза. Мысли об убитом Каспарове преследовали ее. Может, сообщить о происшедшем Свешникову? Уж он-то со своими связями сумеет помочь ей выпутаться. В конце концов не по своей же воле она оказалась в этой заднице. Но кто она ему? Никто. Он может не поверить ей, а узнав о том, что Сабина была любовницей Павла — убийцы, не поверит точно. Отмахнется от нее, как от прокаженной, первым же за руку и схватит. Нет. Петля, плотно затянутая на ее жизни, душила, ломала, корежила и грозила гибелью. Нет. Она оказалась с убийцей в одной упряжке, невольно, но это произошло. И пути назад нет. Остается одно — набраться мужества и помогать Павлу. Если милиция выйдет на его след, он церемониться не будет и выдаст ее с потрохами. То, что ему на нее глубоко плевать, она уяснила прошлой ночью. Боже, ну почему, почему все так? Только она подняла голову, только размечталась о шикарной жизни под крылом солидного мужика, как судьба швырнула ее оземь. Да с такой силой, что теперь не о звездной карьере, о спасении шкуры нужно думать. И зачем Градову понадобилось убивать Каспарова? Отомстил бывшему дружку? Очень может быть. Странно, ведь столько лет прошло. Должен бы смириться. Но нет, не смирился, затаил злобу и отомстил. Да как страшно. Значит, и ей, Сабине, нужно слушаться. Иначе он и ее…

При мысли о том, что Градов может ее убить, у Сабины затрясся подбородок, волосы на голове приподнялись и зашевелились, она тоненько всхлипнула и принялась судорожно тереть ноющие виски похолодевшими пальцами. Нашарила в верхнем ящике ночного столика стеклянный патрон со снотворным, достала две таблетки, запила их остатками виски и попыталась уснуть. Спустя несколько минут подскочила как ошпаренная, глянула на часы, показывавшие без четверти восемь, и бросилась к телефону. Позвонила патрону, сказала ему, что простудилась, и попросила отгул. Шеф поворчал для вида, но отлежаться разрешил:

— Антигриппину гомеопатического хлопни, все пройдет, — миролюбиво пробасил он и отключился.

Сабина облегченно вздохнула и натянула одеяло до подбородка, спасительные таблетки заволокли мозг мутной черной дурью. Она наконец заснула. И вот теперь ее разбудило противное треньканье телефона. Когда телефон зазвонил в шестой раз, она неохотно спустила босые ноги на линолеум и зашлепала к аппарату. Интуитивно она чувствовала, что этот звонок ничего хорошего не сулит. Но мысль о том, что это может быть Павел с некой ужасной новостью, заставила ее побороть страх и ответить. Это был не Павел. Незнакомый мужской голос пожелал ей доброго утра и ехидно осведомился, как она провела ночь. Сабина похолодела, однако сумела взять себя в руки:

— Простите, с кем я говорю? — с деланным спокойствием спросила она, шаря по столу в поисках сигарет, пальцы тряслись, и прикурить ей удалось только со второго раза.

— Неважно. Ты, детка, новости с утра не смотрела?

Ернический тон звонившего пугал и бесил, Сабине захотелось бросить трубку и больше ее не брать, но осторожность взяла верх, и она ответила:

— Нет. А что случилось?

— Исчез господин Каспаров. Вместе с крупной суммой денег, — тон собеседника становился все более развязным. — Думаю, что эти денежки лежат сейчас у тебя в тумбочке, куколка.

Сердце Сабины заухало, она испугалась. И это вульгарное «куколка», и хрипотца в голосе — показались ей знакомыми. Она уже где-то слышала этот приблатненный говор, но где?

— Кто вы? И что вам нужно? Я вас не понимаю, — неуверенно залепетала она.

— Все ты понимаешь. Я — Димон. Вчера познакомились. Помнишь? Там, на дороге? Так вот, красавица, я видел тебя и твоего дружка прошлой ночью у здания «Джитек». Если не хочешь сегодня на ужин баланду в камере хавать, то гони бабки. Поняла?

— Я, я… не знаю. У меня нет никаких денег, — лепетала Сабина, ладони у нее вспотели от страха, трубка выскальзывала из рук.

— Я не знаю, у кого деньги. У тебя или твоего козла. Сто тысяч евриков — и я буду молчать. Или… — в голосе Димыча зазвучала сталь.

— Нет, Дима, нет. Хорошо. Я поговорю с ним. Куда перезвонить?

— Звонить не надо. Или ты привезешь деньги сегодня, или…

— Куда привезти? — упавшим голосом спросила Сабина.

— Заправку на выезде из города знаешь? На пятнадцатом километре?

— Да, — еле слышно выдохнула Сабина.

— Сегодня в девять вечера. Или пеняй на себя, куколка, — из трубки донеслись короткие отрывистые гудки.

Догоревшая сигарета обожгла пальцы, Сабина опомнилась, швырнула окурок в пепельницу, уронила голову на руки и зарыдала. Круг замкнулся.

Глава шестая

Павел уже час сидел в шкафу Сабины. Духота, темень и натянутые до предела нервы. Шли вторые сутки кошмара. Выдержать бы. Зажатый в ладони пистолет нагрелся и жег руку, хотелось его выбросить. Вышвырнуть и забыть обо всем. Раз и навсегда. Забыть… И он забудет, обязательно забудет. Покончит со всем этим и забудет.

Ночное отсутствие мужа вызвало у Марины бурю эмоций. Едва проснувшись, она принялась истерить, понося мужа на чем свет стоит, и только появление милиции спасло Павла от грозившего ему рукоприкладства. Увидев на пороге милиционера и узнав о ночном происшествии в «Джитек», Марина схватилась за сердце и судорожно вцепилась в дочь:

— Не трогайте девочку! Она здесь ни при чем! — заголосила женщина, заслоняя собой Лизу. Нависшие над дочерью подозрения мгновенно вытеснили из ее домовитой головки неверного мужа с его постоянным враньем.

День Павел с Лизой провели в милицейском управлении. Нужно было поддержать дочь, не дать ей разнюниться и провалить дело. Кажется, ему это удалось. На допросе Лиза держалась достойно, убедительно разыграв недалекую секретаршу, потрясенную случившимся. Не переигрывала — обеспокоенное глуповатое лицо, сбивчивая речь и наивные перепуганные глаза. Павел даже пожалел, что в свое время не позволил ей поступать в театральное училище, актерские данные у девочки налицо. Его, Павла, пока не допрашивали. Видимо, до информации, что они с Андроном в прошлом компаньоны, пока не докопались. Но допросят, обязательно. Это дело времени, и Павел это осознавал. Ничего, он готов. Легенда о ночи любовных утех была продумана и отрепетирована.

И все бы шло по намеченному плану, если бы не позвонила Сабина. Она истерично рыдала в трубку, и поначалу Павел никак не мог взять в толк, что же произошло. Наконец она взяла себя в руки и объяснила, что позвонил охранник Свешникова, с которым она познакомилась накануне, и шантажировал ее. Как они могли так облажаться? Не заметить следившую за ними сволочь? Пришлось импровизировать на ходу. Под предлогом, что деньги, которые Лиза стащила у Каспарова, необходимо надежно спрятать, он забрал у Лизы портфель и передал его Сабине. Та, похоже, окончательно смирилась и не прекословила.

Градов посмотрел на часы — светящиеся стрелки показывали четверть одиннадцатого. Где же Сабина, черт ее дери? Он подробно ее проинструктировал: в первую очередь она должна была усыпить бдительность шантажиста и отдать ему портфель с деньгами, потом «включить» кокетку и уговорить дубину (а, по ее словам, секьюрити мэра — самая что ни на есть дубина стоеросовая) вспрыснуть сделку у Сабины на квартире. Познакомиться поближе, поговорить по душам и так далее. Судя по ее рассказу, незадачливый шантажист при виде Сабины просто слюной захлебывался. Ну а когда эта сволочь переступит порог квартиры Сабины, Павел с ним разберется. Правда, Сабине он и словом не обмолвился о своих планах. Зачем раньше времени ее пугать? Машина с трупом Каспарова стоит у подъезда, молокососа — по традиции в ковер, потом на лифте вниз и к Андрону под бочок, а дальше пустяки. Неподалеку от города на берегу местной речушки Таровки имеется заброшенная деревня, Павел облазил ее вдоль и поперек, присмотрел заколоченную полуразвалившуюся избушку с уцелевшим погребом, туда-то он и планировал складировать трупы. Никому и в голову не придет там искать.

— Черт, куда провалилась эта баба? — произнес он и неожиданно чихнул.

В шкафу было душно, от одежды нестерпимо несло пряными восточными духами, Павел взмок, пот стекал по лицу липкими щекочущими струйками. Не выдержав пытки клаустрофобией, он тихонько подтолкнул дверь купе, она нехотя сдвинулась в сторону, и он с облегчением спустил затекшие ноги на пол.

Похоже, план не сработал, и тот подонок с оловянными глазами ехать на квартиру отказался. Очевидно, что-то заподозрил. Черт побери, все усложняется. Теперь Павлу придется выслеживать гада, где-то его подлавливать.

— Операция с треском провалилась, — угрюмо констатировал Павел. — Святые угодники! — в бессильном бешенстве неожиданно заорал он, простирая занемевшие руки к потолку. — Да помогите же!

Из прихожей донесся негромкий щелчок открывающегося замка, звук хлопнувшей двери и приглушенный лисий смех Сабины. Павел напрягся, прислушиваясь. За женским щебетом он ясно различил хрипловатый мужской голос.

«Есть! Птичка залетела в клетку! Похоже, молодец распускает руки», — злорадно подумал Павел и осторожно снял пистолет с предохранителя. Словно готовый к прыжку зверь, он внутренне собрался и неслышно скользнул обратно в шкаф. Сердце билось ровно, могучими резкими толчками. Павел был готов. Он должен застать падлу врасплох, не дать ему опомниться. Градов знал, что у охранника есть оружие: по должности положено, да и Сабина рассказывала о спрятанной под пиджаком кобуре. Перестрелка Павлу не улыбалась, он отлично сознавал, что телохранитель владеет пистолетом куда лучше него, а вездесущие соседи могут услышать звуки выстрелов. Лучше дождаться, когда парень разденется, пройдет в квартиру, расслабится, и тогда он пристрелит его без особых хлопот.

— Возьму тепленьким. Без шуму и пыли, — цинично сострил он шепотом и вновь прислушался.

Из кухни доносилось звяканье посуды, игривый смешок Сабины и неспешный рокот мужского баритона. А может, Сабина привела не одного, а двоих? Ведь она рассказывала, что их было двое, охранников… При мысли, что придется иметь дело с двумя дюжими мужиками, Павел похолодел и беспокойно завозился, случайно задел болтавшееся над головой шелковое платье, оно мягко спикировало и накрыло его с головой, раздосадованный Павел попытался сдернуть его и зацепил стальные плечики, повлекшие за собой несколько соседних, — целый ворох платьев и блузок обрушился ему на голову. Шум падающих вешалок прогремел в тишине квартиры артиллерийской канонадой, и Павел оцепенел от ужаса. Так и есть! Его услышали! Черт! Он прижался к стенке шкафа и замер, стараясь не дышать.

Дверь в спальню отворилась, он слышал ее характерный скрип, — щелчок выключателя, и шаги, замершие возле шифоньера. Павел изо всех сил стиснул пистолет, сердце бешено молотилось о грудную клетку. Дверь плавно приоткрылась, и он увидел, как бледная женская рука потянулась к упавшим тряпкам. Сабина подняла несколько вещей и беззаботно промурлыкала:

— Плечики сломались, я же говорила.

Голос девушки, однако, предательски дрогнул. Раздалось нервное покашливание, и мужчина с сомнением в голосе произнес:

— А черт тебя знает, куколка. Может, в шкафу твой любовник сидит, а?

Охранник нарочито громко заржал, подошел к шкафу и резко толкнул дверь, с глухим зловещим рокотом она отъехала в сторону, открыв доступ к содержимому. Павел оказался на виду, как на витрине, опутанный платьями, шарфиками и прочей дребеденью, он неловко выбросил руку с пистолетом вперед и выстрелил. Сабина дико взвизгнула и отскочила в сторону.

Бывают моменты, когда время резко замедляет бег и превращается в плотную тягучую, почти осязаемую субстанцию. Павел, словно в замедленной съемке, видел, как мужчина дернулся и схватился за левое предплечье, Павел выстрелил еще раз. Бледный как полотно охранник начал медленно оседать на пол, Градов опустил пистолет и попытался выбраться из кучи барахла, но тут раздался короткий хлопок — и правый бок обожгло. Краем глаза он увидел, как стоящий на коленях мужчина целится в него из пистолета. Павел инстинктивно рухнул на пол, быстро прицелился в центр черной водолазки и плавно нажал на курок. И в этот самый момент в поле его зрения возникла Сабина. Растрепанная, с ошалевшими глазами она внезапно заслонила собой мужчину, очевидно, пытаясь прекратить перестрелку. Павел вне себя заорал:

— Ложись, дура!

Но он опоздал. Пуля, предназначенная для охранника, вошла ей между ребер, Сабина тихо охнула, лицо приняло странное удивленное выражение, она качнулась и упала, сильно ударившись головой о металлические рельсы шифоньера. На жемчужно-серой ткани ее блузки быстро набухало кровавое пятно. В голове Павла помутилось, он яростно матюкнулся и засадил в остолбеневшего охранника несколько пуль подряд, он не помнил сколько, дикая злоба обуяла его, он стрелял и стрелял, не заботясь о том, что его могут услышать. Наконец опомнился и опустил оружие.

На полу два окровавленных трупа, внизу машина — в ней еще один труп! Что теперь делать? Мысли лихорадочно заскакали, он бросился в прихожую, нужно бежать, немедленно бежать, но куда? Взгляд наткнулся на стоящий на столе портфель Андрона. Павел открыл его, деньги были на месте. И тут его осенило! Ограбление! Он инсценирует ограбление! Павел быстро вытряхнул деньги в первый попавшийся пакет, с десяток бумажек достоинством в сотню евро разбросал по полу, вытащил из навесного шкафа третий бокал и добавил его к двум стоявшим на столе, плеснул в него виски, тщательно протер салфеткой, метнулся в спальню и стер с мебели отпечатки. И только тут почувствовал жгучую боль в боку, осторожно дотронулся до него, пальцы ощутили что-то теплое и липкое.

«Кровь! Подстрелил-таки меня, гад», — пронеслось в голове. Он кинулся к зеркалу и увидел на рубашке бурое кровавое пятно, оно быстро увеличивалось. Находясь в состоянии аффекта, боли он не ощущал.

— Черт, — прошипел он и бросился назад в кухню, где-то там у Сабины была аптечка. Нашел, вернулся в спальню, снял рубашку и, глядя в зеркало, аккуратно обработал рану спиртовой настойкой валерьянки (ничего спиртосодержащего в аптечке больше не нашлось), распечатал два марлевых бинта, сделал подобие большой прокладки, зажал рану и заклеил ее широкими полосами лейкопластыря. Рана была несерьезная, пуля ободрала кожу, не задев ребра. Удовлетворенный результатом, Павел отыскал в шкафу серый мешкообразный свитер с большим воротом, натянул его и глянул на неподвижные тела. Нужно было убедиться, что они не выживут.

Спокойно, со знанием дела, он осмотрел трупы, пощупал пульс сначала у парня, лежавшего навзничь с пустыми остекленевшими глазами, потом у Сабины. Оба были мертвы. Из разбитой при падении головы девушки вытекла большая лужа темной крови.

— Мертвее не бывает. Все, — заключил он и пошел к выходу.

Свой ключ от квартиры Сабины у него был всегда, но он решил оставить его здесь. В милиции скажет, что не встречался с Сабиной несколько месяцев и даже вернул ей ключ.

Часы показывали без четверти одиннадцать, за стеной громко работал телевизор, слышались выстрелы, крики, шум драки, похоже, соседи, увлеченные очередным боевиком, на настоящие выстрелы внимания не обратили. Да и кому могло прийти в голову, что в соседней квартире совершается убийство.

Павел глянул в дверной глазок, потом приложил ухо к двери — ни звука. Путь свободен. Неслышно и почти незримо он выскользнул из квартиры, спустился по лестнице, вихрем проносясь мимо плохо освещенных лестничных клеток. Выбрался из подъезда, огляделся — никого! Пустынный двор радовал глаз, крещенские морозы делали свое дело, удерживая горожан в теплых жилищах. Павел удовлетворенно хмыкнул, сел в многострадальную «восьмерку», двигатель несколько раз хрюкнул, чихнул и завелся, он вывернул руль, круто развернулся и помчался к выезду из города. По дороге обмозговал случившееся: Сабину — жаль, но, положа руку на сердце, она была лишним свидетелем, и у него уже мелькала мысль, что от нее рано или поздно придется избавляться. Сегодня вечером судьба оказалась на его стороне, трюк с ограблением должен пройти на ура, более того, подозрения в похищении Каспарова падут на Сабину и убитого телохранителя, ведь прошлой ночью телохранитель Свешникова следил за ними, а посему алиби у него быть не могло. Милиция решит, что исчезновение Андрона связано с похищением крупной суммы денег, а Павел представил дело таким образом, что в похищении участвовали трое — охранник Свешникова, Сабина и некое третье лицо, которое произвело дележ добычи на свой лад, то есть пристрелило двух компаньонов и исчезло вместе с деньгами в неизвестном направлении. Павел пустил милицию по ложному следу.

— Ай да Пашка! Ай да сукин сын! — похохатывал он, хлопая себя по бедру.

Его смущала лишь пара обстоятельств: как обеспечить себе алиби на вечер убийства Андрона, ведь Сабина теперь мертва, и ночь в ее постели только усилит подозрения милиции в его отношении. И еще: зачем Сабина кинулась прикрывать шантажиста? А если она все ему рассказала и просила у него помощи? Ведь он, Павел, втянул ее в эту историю против воли…

Ну и черт с ними! Что ни делается — все к лучшему. Теперь они оба у врат Господних, отчитываются за содеянное, а Павел до беседы с Господом пока не дозрел. И ведь как верно он все рассчитал! Шантажисты, как правило, действуют в одиночку, эти мерзавцы жадны и трусливы. Возьми этот ублюдок с собой напарника — еще неизвестно, чем кончилась бы дуэль, так нет же — все себе захапать хотел, дурак! А по поводу алиби придется просить домашних свидетельствовать, что он всю ночь провел дома, на родном диване «аки ангел». Распечатки сотового оператора с его ночным звонком Сабине ничего не доказывают — они были любовниками, может, он проведать ее хотел, а днем на работе или в присутствии жены было неудобно? Вот, мол, улучил время перед сном и позвонил. Все сходится. Только бы Маринка не подвела, подтвердила, что дома был. Да нет. Она любит его, тридцать лет «рука об руку, нога за ногу». В ней он был уверен больше, чем в себе самом.

На выезде из города костью в горле торчал милицейский пост. Проектировавший его архитектор, человек с чувством юмора и, похоже, большой поклонник французских комедий с Луи де Фюнесом, воспроизвел точную копию летающей тарелки из нашумевшей комедии «Жандарм и инопланетяне». В нижней части инопланетного сооружения недавно обосновалась шашлычная. Остроумный хозяин обнес территорию кафе неоновыми огоньками и назвал свои владения «Альдебаран». Если ехать ночью, то на расстоянии километра появлялось ощущение, что впереди светится космодром с только приземлившейся космической тарелкой. Именно его Павел и боялся как черт ладана. Обитавшие в нем блюстители порядка, раздобревшие на дармовой свинине и подогретые добрым кавказским вином, зверствовали напропалую, останавливали водителей по поводу и без оного и имели нехорошую привычку обыскивать багажники.

Завидев переливающуюся синими огнями махину, Павел перекрестился, втянул голову в плечи и «перешел на шаг», затаив дыхание, он буквально «на цыпочках» миновал запакованного в толстый форменный ватник постового. Но фортуна в этот вечер изменять Градову не собиралась, идущая впереди красная «тойота» последней модели отвлекла внимание любителя легкой наживы на себя, и скромная «восьмерочка» благополучно миновала опасность.

— Йес! — ликующе завопил Павел и на бешеной скорости рванул в январскую ночь.

Свернув на проселок, он въехал в глухой лес. Узкая наполовину занесенная снегом дорога петляла между высоченных старых сосен. Временами ветер слабо шевелил верхушки деревьев, стряхивая на дорогу большие охапки колючего снега. Павлу сделалось не по себе. Дикая тоска внезапно навалилась на него, да так, что хотелось завыть. Что с ним происходит? В три дня судьба сделала из него — мелкого коммерсанта и добропорядочного гражданина — убийцу. На нем три трупа и четвертый в багажнике! При этой мысли Павел почувствовал, как противно засосало под ложечкой и сердце ухнуло в область брюшины. Как все случилось? Разве он этого хотел? И как он выцарапается из черной бездны, в которую его спихнула судьба? Одно неверное движение, и он пропал. Нет, он не позволит злодейке раздавить себя. В первый раз не позволил, а ведь тогда она подставила ему подножку, когда он меньше всего этого ожидал: в деньгах, будто в сору, рылся, к сильным мира сего дверь пинком открывал! И что потом? Добро пожаловать в задницу, господин Градов! Милости просим! Выжил же. И теперь выживет. Главное, не сдаваться. И потом… не по злобе он это сделал. Судьба…

Добравшись до заброшенной деревни, он растерялся: давно не чищеная дорога пугала снежными заносами.

— Черт тебя дери! — зло выкрикнул он, выбравшись из машины и неловко карабкаясь на девственно-белый снежный холм. — Врешь, брат, я и руками справлюсь!

Смертельно усталый, окостеневший от мороза Павел решился тащить труп Андрона на себе. Присмотренная им избушка находилась в трехстах метрах от машины.

— Главное, следов не оставить, — бормотал он, приплясывая от холода. — Наломаю сосновых веток и замету, через пару-тройку дней снежок выпадет, и ни одна собака не учует.

Подойдя к машине, открыл дверцу багажника и не смог удержаться от крика — трупа в машине не было! Не веря своим глазам, Павел судорожно, словно слепой, обшарил руками дно, заглянул под запаску, но багажник был абсолютно пуст. Ковер с телом Андрона исчез. Саднил раненый бок, ломило затылок, Павлу сделалось нехорошо, резануло под левой лопаткой, он задохнулся, перед глазами поплыли радужные пятна, и Градов мешком повалился в снег.

Глава седьмая

Вечером того дня, когда в агентстве «Нуаро» появилась жена пропавшего Каспарова, Ольга жарила на кухне отбивные и взахлеб рассказывала Олегу о настоящем деле:

— О таком можно только мечтать! — возбужденно говорила она. — Столько трупов! Есть, где развернуться. — Хотя звучит, наверное, цинично? — смутилась она, заметив, как скривилось лицо мужа.

Олег недоуменно пожал плечами и продолжил нарезать помидоры:

— Никогда не разделял твоего восторга по поводу убиенных. И вообще, дорогая, ты забываешься. Помни о том, что ты беременна. И сейчас это твоя основная обязанность.

— Будь спокоен, не забуду. Малышонок напоминает о себе ежесекундно. Сегодня, например, к списку блюд, которые он не выносит, добавились корейка и яйца по-швейцарски.

— Опять плохо было, да? — спросил Олег, сочувственно глядя на жену.

Ольга со вздохом кивнула и перевернула отбивные, сковорода яростно зашипела, отчаянно плюясь брызгами раскаленного масла.

— Я думаю, он прав, — неожиданно заявил Олег.

— Кто прав?

— Малыш, конечно. Имея мамочку, которая с первых дней его существования имеет дело с трупами и говорит об убийцах и покойниках. И постоянно думает о совершенно невозможных для нормального человека вещах. Тут не только яйца по-швейцарски перестанешь переносить. На свет божий являться не захочешь! — закончив тираду, Олег негодующе взглянул на жену и высыпал ломтики томатов мимо салатника. — Ты должна оставить свою мужицкую профессию, — строго сказал он. — Хотя бы на время, — добавил он уже чуть тише, видя, как глаза жены темнеют и сужаются.

— Оставь свои гнилые разговоры, — зловеще прошипела Ольга. — Ты великолепно знаешь, что я без работы не могу, задыхаюсь, и сын меня поймет. Со временем.

— Господи, да неужели ты хочешь, чтобы он родился с трубкой в деснах и в кепке в клетку? — вспылил Олег и, не глядя, сыпанул нашинкованный лук в сахарницу.

— Как остроумно! Браво! В таком случае пусть будет двойня, одного назовем Шерлоком, а другого Джоном Ватсоном. Устраивает?

— Да чтоб тебя! — Олег заметил наконец усеянный дольками помидоров стол и обсыпанные сахаром луковые кольца.

Худой, высокий, в очках, за толстенными стеклами которых лучились умные карие глаза, он покорил Ольгу безграничной добротой и неистощимым чувством юмора. Познакомились они на катке в парке Горького в Рождество. Олег катался отвратительно, точнее сказать, он виртуозно падал, неуклюже вставал, неловко чиркал лезвием конька по льду и тут же валился обратно. Ольга, катавшаяся с пяти лет, по-человечески пожалела незадачливого фигуриста и решила дать ему пару уроков. С тех пор они не расставались.

— Что ж, будем считать, что ты изобрел новое блюдо — луковые цукаты, — насмешливо бросила она, выкладывая золотистые отбивные на широкое синее блюдо. Несмотря на феминизм она страстно любила готовить, коллекционировала необычные рецепты, любила экспериментировать. Ее коньком были десерты: торты, чизкейки и капкейки. Вот где ей не было равных. Из-под ее ловких пальчиков выходили изумительные сахарные фигурки: мишки, цветы, собачки; в прошлом году она даже Бэтмена вылепила, готовя ко дню рождения мужа карамельный торт (в детстве он бредил этим героем). Она частенько шутила, что если вдруг все преступники на земле переведутся, то она и тогда не пропадет — откроет собственную кондитерскую с детективным названием «Baker street».

— Пища богов! Пахнет обалденно! Обложить ломтиками лимона и зеленью, пальчики оближешь, — с гордостью констатировала Ольга, любуясь аппетитными кусками сочившегося прозрачным соком ароматного мяса, и вдруг побледнела.

— Ой, похоже, отбивные он тоже терпеть не может, — едва слышно пролепетала она и, зажав рот кухонным полотенцем, бросилась в туалет.

Минут через десять, пошатываясь, она снова появилась на пороге. Олег подошел к жене и бережно вытер ее осунувшееся лицо влажной салфеткой. Ольга вымученно улыбнулась и прошептала:

— Приятного аппетита, милый. Сделай нам минералочки с лимоном, на большее малыш пока не согласен.

Олег нежно обнял жену, положил ее каштановую голову себе на плечо и, бережно гладя по волосам, повел в спальню:

— Воительница ты моя. Неугомонная. Ничего-ничего. Родишь, остепенишься, и заживем как люди.

— Может, ты и заводик свечной прикупишь? — кольнула его Ольга, но осеклась, на пикировку сил не хватало.

— Свечной уже неактуально. Лучше нефтеперерабатывающий, — пошутил Олег, укладывая свое сокровище в постель. — Шпий юж, — сказал он по-польски. — Добра ноц, пани. Кохам че.

На заре перестройки Олег, как, впрочем, добрая половина страны, занимался рыночной торговлей, регулярно мотался в Польшу за мебелью, и чудные польские словечки прочно засели в его голове. Зонтик, к примеру, он называл не иначе как «парасолька», а автомобиль «самохуд». Олег зажег над постелью бра и ласково посмотрел на жену. В приглушенном бледно-розовом свете Ольга казалась удивительно юной, совсем девчонкой! Но характер…

Он заботливо укрыл жену одеялом, вздохнул и на цыпочках вышел из комнаты, неслышно притворив дверь. Разобравшись с луковыми кольцами, он заправил салат и съел его, потом с аппетитом изничтожил две отбивные, помыл посуду и настроился на тихий пятничный тет-а-тет с котом и телевизором, как вдруг из спальни донесся приглушенный смех.

«Должно быть, померещилось. Ольга спит без задних ног», — изумился Олег и внимательно прислушался. В ту же секунду раздался взрыв хохота и бодрый голос жены громко произнес:

— О чем речь! Приезжай, конечно. Жду.

— Батюшки, а заливается-то как! Не иначе как Дубовой звонит. Тут же выздоровела, голуба! — ревность больно кольнула его в сердце.

В мгновение ока ангельское терпение, коим он всегда славился, улетучилось. Лицо Олега приняло уксусное выражение, и с негодующим воплем «Кто это к нам на ночь глядя?! Уж не Дубовой ли?!» он ворвался в спальню и с укоризной уставился на Ольгу.

— Что мне в тебе всегда нравилось, так это твоя сообразительность, — сдержанно ответила она, но в ее глазах мелькнула лукавая чертовщинка.

— Начинается, — негодовал Олег. — Пожили спокойно — и хватит?

Вопрос был явно риторическим. Не дожидаясь ответа, он с силой грохнул дверью.

— Сама его развлекай, я даже носа не покажу, — донеслось из гостиной.

Ольга спрыгнула с кровати — холод, идущий от бетона, прикрытого слоем жиденького линолеума, быстро пробрался к щиколоткам, устремился выше, и, пока искала мохнатые оранжевые тапки под шифоньером, она успела заледенеть до кончика носа.

«Распутаю это дело, получу гонорар и закажу полы с подогревом. Ребенку необходимо тепло», — подумала она и мечтательно зажмурилась. Представила маленькое теплое тельце, шелковистые колечки волос, крохотный носик и розовые, причмокивающие губы. В прошлом году она летела в отпуск рядом с молоденькой мамой. Каждые тридцать минут (словно по часам) пухлое существо с небесного цвета глазенками принималось беспокойно ерзать, вертеть головкой со светло-русыми завитками на затылке, и молодая мама заботливо прикладывала малышку к полной, с синеватыми прожилками вен груди.

— Совсем еще девочка, а какая опытная, — дивилась про себя Ольга и чуточку завидовала симпатичной маме. Угадывалось в той, совсем юной, вселенская мудрость и особый внутренний свет, свет добра и великой безусловной материнской любви. От нее веяло такой удивительной гармонией, умиротворением и тихим счастьем, что Ольга невольно позавидовала.

— Мадонна, чистая мадонна, — думала она, любуясь исподтишка.

Теперь и у нее будет такое сокровище. Олег настоял-таки на своем, он ел ее поедом, с методичностью инквизитора начиная день не с приветствия, отнюдь. Он торжественно произносил:

— Когда ребенка делать будем?

Ольга глухо стонала от бессилия, накрывалась подушкой и отворачивалась к стене. Через год она сдалась. Со словами «С ребенком будешь сидеть сам. Я работу бросить не могу» она покорно прижалась к мохнатой груди мужа. А еще через два месяца он начал ее невыносимо раздражать, она почувствовала непреодолимое отвращение. Ее бесило, как он ест, пьет, куда складывает носки, а уж их запах! Носков! Он доводил ее до полуобморочного состояния. Они чуть не развелись, и только беседа с участковым гинекологом поставила все точки над «i». Пожилой доктор объяснил, что это ярко выраженный ранний токсикоз, осложненный непереносимостью мужского пола, проявляющейся в идиосинкразии на мужа как на близкого в топографическом плане плюс виновного в «интересном» положении мужчину. С разводом решили повременить.

— Во всяком случае, до рождения малыша, — решительно сказал Олег, стараясь не смотреть на Ольгу.

Выражение ее лица при взгляде на мужа делалось столь гадливым, что у Олега тут же рождалась масса комплексов, и он чувствовал настоятельную потребность уйти в монастырь. И чем скорее, тем лучше.

Ольга сознавала всю возмутительность своего поведения по отношению к мужу, но поделать ничего не могла. Физиология. Увы.

Вечерний визит Стаса обрадовал ее, после визита Анны Каспаровой Ольга думала только о рузавинском деле. Три трупа и одно исчезновение — ее стихия. Есть где развернуться. Завтрашний день она заранее спланировала, пару второстепенных клиентов поручила Женьке, а значит, ей удастся побывать на месте преступления, переговорить с местной милицией и заняться делом Каспарова вплотную.

Она неслышно прошмыгнула мимо дверей гостиной, где расстроенный Олег в обществе искрометного Якубовича и трех пенсионеров отгадывал название старинной русской бражки. На кухне царили чистота и порядок, даже мочалка для мытья посуды сияла, как новенькая. Олег был безупречным мужем — практически не пил, не курил и любил убираться, чего, надо признать откровенно, Ольга терпеть не могла. Она готова приготовить обед из трех блюд, испечь торт и погладить ворох мужских сорочек, но только не убираться. Здесь Олежка подходил ей как нельзя лучше. Новый кухонный гарнитур приятного оливкового цвета радовал глаз. «Еще тюль в тон подберу, и будет супер», — размышляла она, разглядывая натертый до блеска итальянский смеситель, влетевший им в копеечку, но смотревшийся по-королевски.

Ольга встала на цыпочки, нашарила в навесном шкафу джезву, вытащила банку с кофе и решила украдкой сварить чашечку. Украдкой, потому что три с половиной месяца назад кофе попал в разряд опасных для жизни ребенка продуктов, но ей так хотелось! А раз ей хотелось, хотелось и малышу.

— Ей-богу, потомственный детектив будет, — бормотала она. — Кофе любит, на месте сидеть не может. Наш человек.

Через полчаса объявился Дубовой, шумно протопал на кухню и бесцеремонно уселся на Ольгино место. Большой, грузный, с крупным носом, похожим на картофелину, который гордо называл римско-греческим, он всегда создавал вокруг себя атмосферу домашнего уюта и защищенности.

— Со своими харчами, — балагурил он, выставляя на стол магазинный салат из крабовых палочек и кукурузы, томатный сок и шкалик водки. — Зови Олегыча, по маленькой перед ужином не повредит.

— Ты мне мужика не порть, — шутливо вскинулась Ольга. — Сам пей свою пакость.

— Да че тут пить-то? — загудел Стас. — Мерзавчик, он и есть мерзавчик. Это ж не питье, так… баловство, — оправдывался он, пытаясь уместить могучий торс на стандартном кухонном табурете.

— Олег, — зычно крикнул он, — поди сюда. Поддержи компанию.

Олег появился в кухне с кислой миной, неохотно пожал подполковнику руку, враждебно глянул на бутылку и плюхнулся напротив. Стас недоуменно посмотрел на стоявшую за спиной мужа Ольгу, та пожала плечами и красноречиво повертела пальцем у виска.

— Ты, Олег, грустный какой-то. Случилось чего? — участливо спросил Дубовой.

— Случилось. Ты явился, не к ночи будь помянут, — куснул Стаса Олег и с негодованием уставился на кухонный комбайн.

— Ну хозяин — барин. Не пьянства ради, а здоровья для, — невозмутимо пробасил Стас и взял бокал «Кровавой Мэри».

Решивший досадить жене, Олег взял свой, нарочито шумно выдохнул и залпом выпил. Как человек непьющий мгновенно раскраснелся, глаза заблестели, рот расплылся в блаженной улыбке, а рука потянулась к контейнеру с салатом («из сплошных консервантов» — в другое время возопил бы он). Олег громко сопел и причмокивал, с видимым удовольствием налегая на майонезную отраву.

— Так вот, Ольга Николавна, — заявил Стас, поворачиваясь к Палевой. — Теперь о деле. Был я сегодня в Рузавине, говорил со следователем, материалы дела читал. И ничего утешительного тебе сказать не могу. Очередной «висяк». Опоздали мы, вот если б по горячим следам, а сейчас там сам черт ногу сломит. Одно ясно — это банальное ограбление. В квартире убитой журналистки Сабины Тим найден пустой портфель Каспарова, денег в нем нет. То есть грабителей изначально было трое, после совершения преступления они решили поделить добычу, но третьему, для краткости назовем его «мистер Икс», дележ, очевидно, не понравился, а может, он заранее планировал убрать своих подельников и смыться? Короче, никаких следов, отпечатков пальцев нет, свидетелей нет, оружие не найдено.

— Хм, что совсем-совсем ничего? — озадаченно переспросила Ольга.

— Ну кой-какие вопросы имеются. Почему, к примеру, охранник «Джитек» открыл дверь посторонним в час ночи? Почему машина убитой Сабины Тим оказалась возле здания телекомпании? Почему руль, приборная доска, бардачок, даже ручки дверей автомобиля Тим — все тщательно протерто? Очевидно, машиной пользовался мистер Икс, но куда он делся? Крупные суммы евро в местных валютных пунктах не обменивались. Скорее всего, парень рванул в Москву, где и скинул большую часть денег, а потом мог и за границу ломануться. С этакими-то деньжищами.

— Н-да, с сотней тысяч евро пропасть сложно. И что — никто и ничего?

— Никто и ничего.

— Быть не может. Плохо искали, — Ольга сосредоточенно царапала ногтем гладкую поверхность холодильника.

Кофе закипел и с неистовым шипением перелился через край турки, залил пламя, запахло жжеными кофейными зернами, Ольга ахнула и кинулась спасать плиту. Олег доел крабовые палочки из контейнера, сыто икнул и со словами «С вами хорошо, но с Якубовичем куда веселее» отправился в зал.

Стас налил себе еще сока, аккуратно при помощи ножа добавил в него водки, полюбовавшись на получившуюся красоту, медленно со смаком выпил, крякнул и заявил:

— Плохо искали, говоришь? Тогда тебе и карты в руки, лапушка. Ищи лучше.

— Обиделся? Зря. Ты ведь не особенно и старался, — Ольга разлила кофе по чашкам, потянула носом и улыбнулась, — боже мой, как я люблю кофе! Правда, пенки сегодня не получилось, но все равно хорошо.

Дубовой отхлебнул из чашки, обжегся, громко зашипел и съязвил:

— Ты-то за свои кровные стараешься, а у меня зарплата фиксированная. Премии за высокую раскрываемость, конечно, имеются, но это дельце ко мне напрямую не относится, проконсультировать попросили. Я, естественно, откликнулся. А вот костьми ложиться не собираюсь. Своих дел по горло. Когда ты планируешь туда ехать?

— Вот-вот, я про то самое и говорю, — усмехнулась Ольга. — Завтра я туда поеду, поговорю с народом, может, где и выстрелит.

— Вот этого не надо. Обойдись без стрельбы, пожалуйста! Тебе о ребенке думать надо. Ишь, амазонка выискалась.

— Господи, ты ворчишь в точности, как мой незабвенный супруг. Все мужчины одинаковы.

— Глупая ты женщина, Ольга Николаевна! Потомство — дело святое, ответственное, а ты порхаешь, как стрекоза. Ты теперь — мать. И в первую голову отвечаешь за сына. Понятно? Ох, не семья у вас, а детский сад, — проворчал Дубовой, поднимаясь. — Ну картина тебе ясна. На месте разберешься. Ежели чего, то я всегда рядом. Дай поцелую. И кофе беременным, между прочим, не рекомендуется.

— Еще один великий сэнсэй. Слушай, Стасик, мне одного зануды дома хватает. Хоть ты меня пожалей, — взмолилась Ольга.

— Договорились. И все же береги себя, девочка. Ну я до дому, до хаты. А то Сотников меня в машине заждался. С Олегом прощаться не буду, у него, по ходу, на меня аллергия, так что обойдемся без поцелуев. Завтра, как вернешься, позвони, доложи обстановку, — он, кряхтя, втиснулся в темно-синюю форменную куртку и ушел.

— Настене привет! — крикнула ему вслед Ольга, закрыла дверь и на цыпочках пробралась в спальню.

Олег уже спал или делал вид, что спит. Продолжать беседу о «варварской» работе и беспардонности Дубового Ольге не хотелось. Она тихо скользнула под одеяло, натянула его по самую макушку и затихла. Откуда-то из чернильной темноты появился Венька, прыгнул на постель и призывно замурлыкал, Ольга протянула руку, погладила теплую шерстяную спину кота и постепенно заснула.

Глава восьмая

Павел вернулся домой в пятом часу утра. Измотанный бессонной ночью и подавленный исчезновением трупа, он с трудом передвигал ноги. Город еще спал, Градов бросил машину Сабины возле здания телекомпании, предварительно стерев отпечатки пальцев. Хотя, если и найдут, он всегда мог сослаться на давнюю любовную связь с девушкой, они частенько ездили на ее машине, следовательно, отпечатки ничего не значат. Коврик из багажника ее машины он тоже предусмотрительно поменял на свой, на случай если на нем ворсинки от текинского ковра остались. Он передвигался осторожно, задворками, никто не должен был его видеть, правда, при нынешнем раскладе, когда в игре появился некто, стащивший труп Каспарова, он ни от чего не застрахован. При этой мысли Павел похолодел, ему вновь сделалось дурно, он бессильно прижался к шероховатой стенке соседского гаража, пытаясь унять дрожь в коленях, сердце застучало с подозрительными перебоями.

— Мне сейчас только приступа не хватало! — прошептал он, стараясь дышать ровно и глубоко.

Через пару минут отпустило, он пощупал пульс и понял, что на этот раз обошлось. Стараясь ступать тихо, пробрался к забору, перелез через него (благо заборы между участками были символическими) и побрел к дому. В комнате Лизы горел ночник, она не спала. «Девочка моя, — тепло подумал он. — Переживает, а вот Маринке хоть бы хны! Нет мужа дома — и черт с ним!» Хотя, сказать по совести, он сам в этом виноват, его ночные отлучки — не редкость, и Марина, по первости метавшаяся с заплаканными глазами от окна к окну, постепенно привыкла к выходкам непутевого мужа и спокойно ложилась спать, зная, что он вернется под утро с виноватыми глазами и букетом. На этот раз цветов он не припас. Да и для Лизы хороших вестей не добыл, он мечтал войти и сказать: «Все, дочура. Тебе больше нечего бояться. Я все проблемы решил». Слезы благодарности на ее щеках и счастливый лепет: «Спасибо, папочка. Если б не ты…»

Э-эх, что же теперь будет? Куда исчез труп? Похоже, неприятности только начинаются.

Павел открыл дверь своим ключом, тихо разделся и побрел в кабинет. Уселся в кресло перед камином, понуро уставившись в его пустой черный зев. За спиной послышался легкий скрип половиц, и прохладные руки легли ему на плечи:

— Как ты, пап? — спросила Лиза.

— Нормально, — подавленно ответил он и умолк.

— Случилось что? Что-то нехорошее? — насторожилась дочь.

— Да нет. Все нормально. Нормально, — машинально повторял он, стараясь не смотреть ей в глаза.

— А почему ты глаза отводишь, пап?

— Устал я, Лизонька. Не тревожь. Посплю, и все пройдет.

— Ты у меня герой, пап. Правда-правда, — шепотом сказала Лиза и ласково погладила его руку.

— Да уж. Герой… — печально протянул Павел и убрал руку. — Преступником заделался на старости лет. Герой… — снова повторил он с горькой усмешкой.

— Но это же из-за меня, пап. Я во всем виновата. Ты ж ради меня, — и Лиза затряслась в беззвучном плаче. — Прости меня, папочка. Прости.

— За что, глупая. Не за что мне тебя прощать. Судьба-злодейка виновата. Не ты. И не я. Подло все, грязно, но выхода не было… Ты иди, поспи, утро вечера мудренее, — и он ласково потрепал ее по мокрой от слез щеке. — И я посплю. Скоро меня по милициям затаскают.

— Что-то еще случилось, да? Что ты скрываешь? — твердо спросила Лиза. Теперь она смотрела с вызовом. — Ты должен мне все рассказать. Может, я смогу помочь.

— Единственное, чем ты можешь мне помочь, — это подтвердить в милиции, что я и вчера, и сегодня всю ночь проспал на этом самом месте, — Павел ткнул пальцем в сторону застеленного клетчатым пледом дивана. — А теперь все. Иди, — он легонько подтолкнул растерянную дочь к двери. — Мне выспаться нужно, лапушка, — и он демонстративно улегся на диван.

Лиза послушно вышла, аккуратно притворив за собой дверь. Павел в отчаянии уткнулся лицом в подушку и глухо взвыл, слезы хлынули из глаз, страх и тоска вцепились в грудь цепкими липкими пальцами. Что-то будет? Что-то с ними со всеми будет? С этой мыслью он забылся…

На следующий день город гудел, с раннего утра по местному телевидению велись репортажи с места событий, журналисты взахлеб комментировали происшедшее:

— Выстрелом в упор убита известная тележурналистка Сабина Тим! В ее квартире найден еще один труп — Дмитрия Шустова — сотрудника личной охраны мэра. Портфель, принадлежащий исчезнувшему бизнесмену Андрону Каспарову, оказался пуст. Лишь несколько банкнот достоинством в сотню евро, в спешке оброненные преступниками, свидетельствуют о похищении крупной суммы денег. Очевидно, Каспаров мертв, убит из-за пресловутых ста тысяч евро, находившихся в брошенном портфеле. Тело Каспарова до сих пор не обнаружено! Преступники скрылись, милиция, ссылаясь на тайну следствия, комментировать происшедшее отказывается.

Павел валялся перед телевизором, бездумно переключая каналы, но неизменно возвращаясь на местный. Мрачные репортажи о совершенных им убийствах странным образом возбуждали, он пересматривал их снова и снова. Неслучайно говорят, что преступников тянет на место преступления, Павла неудержимо влекло взглянуть на место вчерашней бойни — окровавленное тело Сабины, ее искаженное смертью опавшее лицо будто гипнотизировало. Его показывали крупным планом — оператор старался доставить обывателям максимум мрачноватого сомнительного удовольствия. Кадры убитой девушки сменялись изображениями трупа изрешеченного пулями телохранителя и валяющихся на полу смятых банкнот. Павел смотрел на дело своих рук и испытывал неведомые прежде чувства: гордости и тайного удовлетворения. От сознания собственной исключительности его просто распирало, он супермен, вся милиция города поднята на ноги, все его ищут, а он — вот он! Полеживает себе на диване и поплевывает на всех с высокой башни. Эх, если бы не проклятое исчезновение трупа Андрона! Можно было бы спокойно почивать на лаврах и втихомолку посмеиваться над всеми этими истерично визжащими болванами. А может, исчезновение Андрона — Сабининых рук дело? Что если они с секьюрити договорились прихлопнуть самого Павла, а денежки поделить между собой, предварительно закопав труп Андрона в укромном месте? Недаром он их так долго ждал. Скорее всего, так и было. Павел воспрянул духом. Как только он почувствовал себя в безопасности, страх улетучился, и, что уж совсем невероятно, — угрызений совести он тоже больше не испытывал. Ныл раненый бок, но, возомнивший себя неуязвимым, Павел чувствовал себя бодрым как никогда.

В комнату неслышными шагами вошла Лиза, Павел торопливо переключился на спортивные новости.

— Папа, эти двое, которых нашли сегодня утром?.. — она не договорила и уставилась на отца немигающим взглядом.

— О чем ты? — Павел прикинулся, что не понимает, о чем речь, и вопросительно воззрился на дочь.

— Не притворяйся, папа. Ты знаешь, о чем я.

— Ну хорошо. Тогда послушай своего мудрого отца. Тебе не нужно знать больше того, что ты знаешь сегодня. Я сделал все правильно. Так было нужно. Ты поняла меня? Ты веришь мне, девочка? — голос Павла заметно потеплел. — Ни о чем больше не беспокойся, слышишь?

— Слышу, — едва слышно прошептала Лиза, на отца она не смотрела, не могла. — Мама спрашивала, во сколько ты вернулся.

— И что ты сказала? — напрягся Павел.

— Сказала, что в половине одиннадцатого ты был дома.

— Умничка! — похвалил ее Павел. — Просто молодец. На том и стой. Разговаривать со мной она, естественно, не желает?

— Нет. Говорит, что видеть тебя не хочет.

— Это мне на руку, — вслух подумал Павел и поднялся с дивана. — На работу, пожалуй, загляну. Не то работнички живо без штанов оставят. А ты что делать думаешь?

— Не знаю. Заявление на увольнение написала. После того, что случилось, не смогу туда вернуться.

— Понимаю. Отдохнешь немного, а там видно будет.

Одеваясь, Павел уронил на пол стул, от неожиданного грохота Лизу подбросило.

— Нервы у тебя ни к черту, — заметил отец. — Отправить бы тебя отдохнуть.

— Пап, а где деньги? Ну те, помнишь? — голос Лизы дрогнул, и она боязливо съежилась, уставившись на заиндевевшие кусты сирени за окном.

— Я их спрятал. Далеко. До времени. А зачем они тебе? — Павла насторожил вопрос.

— Нет. Просто. Просто так спросила, — скороговоркой сказала дочь и сменила тему. — Ты завтракать будешь? Мама драники приготовила, сказала, чтобы я тебя накормила.

— Мама в своем амплуа. А ля гер ком а ля гер. На войне как на войне, значит. Что ж, корми ты, — бодро пошутил Павел и отправился за дочерью на кухню.

Плотно и с аппетитом позавтракав, Павел выгнал машину из гаража и отправился в магазин. После ночной схватки топать до магазина пешком у него не было сил.

Яркая вывеска мебельного салона «Двенадцать стульев» изрядно облупилась. «Надо подновить», — отметил он про себя, подъезжая к длинному остекленному зданию торговых рядов. В советские времена его называли «стекляшкой», а после недавней реконструкции за ним прочно закрепилось прозвище «аквариум». В «аквариуме» располагалось около тридцати небольших частных магазинов и отделов по торговле подарками, бытовой химией, косметикой и прочим. Мебельный салон, принадлежавший Павлу, торговал дешевой мебелью российского производства. Мечта Градова о расширении торгового зала, о поставках мебели класса VIP продолжала оставаться мечтой, о чем он старался не думать. Зачем травить душу?

Сегодня, однако, все было иначе. Выйдя из машины, он еще раз окинул взглядом облезлую вывеску и усмехнулся. Теперь, имея в руках сотню тысяч евро, он развернется. Теперь его конкуренты вздрогнут и замечутся. Теперь он сможет стать владельцем целой сети дорогих салонов!

Посреди арендуемого им закутка, заставленного дешевыми спальнями и громоздкими мягкими уголками времен царя Гороха, скучала Катерина. Двадцатилетняя девушка с антрацитово-черными волосами, кукольной внешностью и карими глазами, лишенными какой бы то ни было мысли, пялилась в переносной телевизор. Ее должность называлась ««менеджер по продажам», чем она невероятно гордилась. Представляясь покупателям, Катерина приосанивалась и высоко вскидывала хорошенькую безмозглую головку, искренне полагая, что иностранное слово «менеджер» делает ее на голову выше простых смертных.

— Здравствуй, Катерина. Бездельничаешь? — нарочито строго приветствовал ее Павел.

— Ой, Пал Андреич? Доброе утро. Щас я. Щас.

Девушка подхватилась, быстро вытащила из стола салфетку, полироль для мебели и принялась усердно тереть ближайший шкаф. Она старалась изо всех сил, хлипкий шкаф заходил ходуном, грозя прихлопнуть ее качающимися антресолями.

— Ладно, ладно. Не суетись, — смягчившись, Павел похлопал ее по узкой спине, расчерченной узкими полосками бретелек. — Как торговля?

— Плохо, — пожаловалась Катя, поднимаясь с колен. — С этими убийствами народ вообще по магазинам перестал ходить. Только и знают, что языками чесать. Что да кто? Да кто кого?

— Ну и что говорят? Кто кого? — с деланным безразличием поинтересовался Павел и отвел глаза в сторону.

— Да кто что говорит, — махнула Катя пыльной салфеткой. — Кто говорит, что свои же Каспарова и прихлопнули. Так, говорят, ему и надо, буржую недорезанному. Кто говорит, что заезжие бандюги сработали. Наши-то все им давно куплены — перекуплены. Только мне без разницы, третий день торговли нет. Без зарплаты оставите, — Катя жалобно посмотрела на Павла.

— Ничего, Катерина. Не переживай. Утрясется. Пошумят и перестанут. Все хорошо будет. Бог даст, дела в гору пойдут, — ответил Павел, задумчиво листая рекламный буклет.

Оглядев колонны топорной мебели в торговом зале, он отправился на склад. В подвале никого не было, бригада грузчиков приезжала только под конкретный заказ. Тускло горел желтый фонарь, освещавший грубо сколоченные ящики со сборными кроватями, стенками и прочей дребеденью. Павел присел на краешек криво сколоченного, ощетинившегося мелкими щепками короба и задумался.

В кармане нервно заверещал мобильник, он нехотя откинул крышку и взглянул на экран, номер был ему незнаком. Павлу отчего-то сделалось нехорошо, сердце застучало, противно засосало под ложечкой, ему захотелось выбросить назойливо жужжащее устройство и больше никогда к нему не прикасаться, но он пересилил себя и глухо произнес:

— Алло.

— Здорово, Паша. Как поживаешь, дорогой? — сиплый мужской баритон показался Павлу знакомым, но он не мог сообразить, где и когда он его слышал.

— Нормально.

Настороженный тон Павла не ускользнул от внимания звонившего, он коротко хохотнул и продолжил:

— Не узнал?

— Нет.

— Оно и понятно, ты ко мне уж года три не заглядывал. И зря, — продолжал насмехаться мужчина. — Алекс тебя беспокоит. Раджа. Запамятовал?

Павла осенило. Ну конечно. Как же он мог забыть? Этот гаденький, вечно простуженный голос принадлежал владельцу единственного в городе казино, бывшему уголовнику Алексею Кривоносу, по кличке Раджа. Маленького роста, с колючими глазами, лысый, как бильярдный шар, Раджа держал в страхе всю местную братву и постоянно ходил в сопровождении двух бритоголовых телохранителей — двухметровых горилл с паштетом вместо мозгов. Одевался Раджа просто, без затей, зато ездил на люксовой ручной сборки «феррари» с гоночным двигателем. У богатых, как говорится, свои причуды.

— Здравствуй, Алекс, — отозвался Павел. — Чему обязан?

— Ой, обязан, родной, так обязан, что и сказать нельзя, — Алекс откровенно издевался, — заскочи, дружок, ко мне. Разговор есть.

— С какой стати? У нас с тобой отродясь общих дел не водилось, — мрачно отрезал Павел.

— Это было раньше. А теперь есть. На сто тысяч евро. Как говорится, не пень — собакам писать, — в голосе Раджи зазвенел металл. — Я, Паша, не шучу. В половине первого в клубе. Повторного приглашения не будет.

Трубка в руках Павла тоненько запищала, Раджа отключился. При упоминании о ста тысячах евро Павлу показалось, что стены подвала зашатались и вот-вот обрушатся на голову, он инстинктивно ухватился за шершавые доски ящика, чтобы не упасть. Вот оно! Алекс знает о его причастности к смерти Андрона! Что делать? Павлу казалось, что он плутает по нескончаемому лабирин

Елена Саулите

* * *

Глава первая

Густой фиолетовый как чернила январский вечер застыл над городом. Трескучий мороз сковал воздух – ледяной, колючий – он больно обжигал горло, а нос у Павла был заложен, потому приходилось дышать ртом. Он натянул мохнатый шерстяной шарф на нос, зябко поежился и перешел пустынную улицу. До дома оставалось два квартала пешком. Пешком потому, что два года назад Павел взял за правило возвращаться с работы на своих двоих, воздухом же нужно когда-то дышать. На улице ни души, редкие машины, подслеповато помаргивая воспаленными глазами габаритов, проносились мимо и мгновенно пропадали во мгле. Народ отсиживался дома, дивясь на упорно падающий столбик термометра и понося грянувшие морозы на чем свет стоит.

– Минус тридцать семь! Еще грипп этот проклятущий, – ворчал Павел.

В последние годы он начал много брюзжать, отдавал себе в этом отчет, но жизнь закладывала такие крутые виражи, что нервы совсем расшатались, давление скакало, мучили головные боли.

Семь лет назад, когда Павел Градов с другом основали фармацевтическую фирму «Джитек», он был полон сил и энергии. Работали как черти, дела шли в гору, завелись хорошие деньги, но тут Павел дал сбой, начал попивать. Повод для встреч с зеленым змием находился без труда: нервы, усталость, семейные проблемы, удачная сделка, да мало ли… Истинная же причина его пьянства заключалась в распущенности и дурной наследственности. Только теперь, когда Градов остался не у дел, мусолить события семилетней давности и корить себя за безволие и глупость не имело смысла. Стоило Павлу уйти в очередной запой, как бывший друг и компаньон вывел его из состава учредителей, сунул в зубы энную сумму денег и послал ко всем чертям. Павел хорошо помнил, как Андрон на открытом совещании во всеуслышание сказал:

– В ваших услугах, Пал Андреич, больше не нуждаемся. Вам хочется катиться вниз, мы же нацелены взбираться наверх. А финансовая лестница, она, ух, какая крутая! Короче, нам с тобой, Паша, больше не по пути.

Воспользовавшись запоем партнера, Андрон подсунул Павлу договор о продаже его доли бизнеса за символическую сумму. Оскорбленный Павел в пьяном угаре подписал не глядя. Иными словами, «друг» без зазрения совести облапошил дурака. Можно было попробовать доказать незаконность совершенной по пьяной лавочке сделки и отсудить свои деньги, но Павел побаивался: за Андроном стояли серьезные люди в Москве. «Лучше быть бедным, но живым», – решил он и отпустил все.

Теперь Андраник Каспаров жил не напрягаясь, контролировал хорошо отлаженный бизнес и стриг купоны, снисходительно поплевывая на бренную землю. Первый год после расставания с компаньоном Павел продолжал безбожно пить и яростно ненавидеть бывшего друга, потом опомнился, взял себя в руки и на оставшиеся деньги открыл небольшой мебельный магазин. Прежний уровень благосостояния был ему теперь не по карману, но жили они с женой и детьми в приличном двухэтажном коттедже, построенном во времена былых прибылей, жили и не жаловались. Старшая дочь Лиза два года назад окончила Плехановку, слыла редкостной красавицей и доставляла Павлу немало забот. Яркая, самолюбивая, с непомерными амбициями, одевалась дорого, с мужчинами не церемонилась, что не так – отваживала без лишних слов, работу меняла ежемесячно – с начальством не уживалась. Беспокоился за нее Павел. Отчего? Сам не мог объяснить, просто душа ныла, и все тут. Младшая, восьмилетняя любимица – Варя, сероглазая и веселая, любила отца до самозабвения, он отвечал ей тем же.

Павел остановился на перекрестке и нащупал в кармане большую плитку «Аленки», для нее, для Варюшки, – она для него свет в окошке, глоток воздуха в затхлом мирке унылого провинциального существования. Бизнес шел тяжело, конкуренты душили демпинговыми ценами, каждодневная борьба за выживание. Андрона, с которым они с детства были не разлей вода, не простил. Мучила его эта обида, нутро жгла, душу разъедала, здоровье подтачивала. Ни на минуту о ней не забывал. Засыпал и просыпался с мыслью о мести. Забыв о больном горле, Павел глубоко вздохнул и отчаянно закашлялся – морозный воздух безжалостно ободрал и без того воспаленное горло. Отдышавшись, он снова побрел к дому. Красная крыша его коттеджа явственно виднелась среди обметанных инеем ветвей старой липы. Из окон приветливо струился яркий теплый свет. Большой темный силуэт Марины, по обыкновению, хлопотавшей на кухне, обещал сытный ужин и спокойный домашний вечер, и Павла немного отпустило.

«Все не так уж плохо. Мой дом – моя крепость», – подумал он и нажал кнопку звонка.

В ту же секунду в кармане дубленки завибрировал мобильник, Павел вытащил телефон, взглянул на слабо светившийся в темноте экран и шепотом выругался:

– Сабина, черт ее дери! Знает же, стерва, что в семь я всегда дома.

Вот уже четыре года Сабина была его любовницей. Отношения с ней Павла тяготили давно, но на разрыв он не решался, духу не хватало. Нажав на отбой, он отключил телефон и сунул его в потайной карман, жена любила время от времени покопаться в списке звонивших. «Ревнивая она у меня. Огонь», – усмехнулся он. – «Чем шире в талии, тем подозрительнее».

Дверь распахнулась, и Варюшка с веселым визгом повисла на шее отца:

– Привет, па-а-а! Чего принес?

– Погоди, дай хоть разденусь. Вот беспокойное хозяйство, – с напускной суровостью ворчал Павел, обнимая кудрявую шалунью.

Варвара вьюном вилась около отца, поминутно засовывая любопытный нос в отцовские карманы.

– Господи, ты бы еще в штаны заглянула, – проворчала подошедшая Марина. Она бесцеремонно отстранила дочь и звонко чмокнула Павла в щеку.

– Калугин не звонил? – спросил Павел, протягивая ей пальто и шапку.

– Нет. А ты что, опять в долг ему дал? – настороженно спросила жена.

– Да, не-е-ет. Ты, как всегда… Только о деньгах и думаешь, – поморщился Павел и пошел в ванную мыть руки. – Ужинать сейчас будем или Лизавету подождем?

– Дождешься ее, как же! – отозвалась с кухни Марина, раздраженно гремя кастрюлями. – Звонила полчаса назад, сказала, что Андрон ее работой завалил. Задержится до десяти.

– Ничего, пусть работает. Все лучше, чем по кафешантанам болтаться, – рассудительно сказал Павел, усаживаясь за стол.

Варя примостилась рядом и ласково по-кошачьи потерлась о рукав его рубашки, Павел пригладил реденькие пегие виски и наконец расслабился. Он принадлежал к той части российского населения, что выросла в советских хрущевках. Там на крохотных кухоньках родители принимали гостей, шепотом ругали Брежнева, пели задушевные песни, выясняли отношения и воспитывали (и замечательно воспитывали!) детей. Оттого, вероятно, кухня и заняла в сердце Павла особое место, здесь и только здесь ему отдыхалось лучше всего. Не в отдельной комнате с буржуйским названием «кабинет», а за овальным, накрытым клетчатой скатертью и освещенным теплым красноватым светом шелкового абажура столом. Варвара тихонько возилась под боком, раскладывая пасьянс, этому фокусу ее недавно научила Марина, и теперь дочь ежевечерне приставала к отцу:

– Пап, загадай желание.

Павел сдвигал брови, делая вид, что напряженно думает, потом важно кивал лысеющей головой, готово, мол. И Варвара принималась выкладывать длинную вереницу пестрых карт, она пыхтела, сопела, высунув от усердия кончик розового, похожего на лепесток, языка. Через десять минут огорченно вздыхала:

– Нет, пап, не сбудется. Но ты не расстраивайся. Это пасьянс Марии Медичи, он о-о-очень трудный. Он у нее только раз в жизни сложился, перед смертью.

– Тогда, слава Богу, что не сложился. Лично я умирать пока не собираюсь, – со смехом говорил Павел и звонко чмокал сокровище в пухлую нежную щечку.

Сегодня Варюшка раскладывала молча, Марина поставила на стол тарелку с морковным салатом и картошку с грибами, поправила пышно начесанные осветленные волосы и включила телевизор. Повторяли новогодний «Огонек»: шепелявого Шуру в тулупе наизнанку сменила стиснутая тугим корсетом пышногрудая Лолита.

– Один другого краше. Глаза б не смотрели, – недовольно пробурчал Павел и переключил на местные новости. На экране вспыхнуло багровое самодовольное лицо мэра города и огненная челка ведущей передачу Сабины.

«Черт бы побрал эту бабу!» – мысленно вздрогнул Павел и поспешно переключился обратно на концерт.

Разбитная Лолита лихо посылала какого-то бедолагу «на небо, за звездочкой», и Павел опять поморщился:

– Не эстрада, а кунсткамера какая-то. Смотреть нечего!

Марина, давняя поклонница Лолиты, бросилась на защиту кумира:

– Вечно ты брякнешь. Еще бы музей мадам Тюссо вспомнил! Да Лолита – гениальная женщина! Мне бы так выглядеть на шестом десятке!

– Ой, не дай Бог, ты до такого маразма дойдешь, сразу разведусь. Так и знай, – поддразнивал жену Павел, бессознательно вымещая на ней скопившееся за день раздражение. Марина, женщина эмоциональная и недалекая, послушно проглотила наживку и вспылила.

– Успокойся. Не докачусь. Для такого деньги бешеные нужно иметь, а у нас их не предвидится.

– Ну понесла-а-а, – с досадой протянул Павел, решительно отставил в сторону тарелку с недоеденной картошкой и поднялся. – Спасибо, я сыт. Пойду к себе.

С грохотом отодвинув стул, он направился в кабинет, на секунду задержался возле Варюшки, ласково погладил дочь по голове, словно извиняясь за их с Мариной пустую перебранку, и вышел из кухни.

– На правду не обижаются, – донесся до него язвительный голос жены.

– Как старуха из «Сказки о рыбаке и рыбке», ей-богу! – бормотал Павел, осторожно пробираясь по полутемному коридору.

Кабинет располагался в дальнем конце дома возле кладовки.

– Глаза завидущие, руки загребущие. Все мало, всегда мало, – шепотом ворчал он, запираясь на ключ.

Плохонький камин, походивший на низкую печь, сиротливо взирал на него пустой черной глазницей. Павел давно мечтал облицевать его мрамором, но все как-то по деньгам не вытанцовывалось. Вооружившись кочергой, он аккуратно вычистил золу, нащипал лучины, разжег огонь и подбросил пару сосновых поленьев. Временами ему хотелось побыть в одиночестве, поразмышлять, тогда Градов располагался у камина и, пристально вглядываясь в затейливо переплетающиеся рыжие лоскуты пламени, думал, думал…

Придвинув к ожившему камину старенькое кресло, он уселся с твердым намерением просидеть так до прихода дочери. Огонь страстно вылизывал недовольно потрескивающие поленья, и Павел задумался.

В последнее время жизнь шла наперекосяк; бизнес постепенно умирал; жена заела; любовница мотала нервы и сосала деньги, будто пиявка; Лиза тревожила; и только Варенька, ангел, грела душу.

«Который час? – спохватился Павел и озабоченно взглянул на каминные часы. – Уже половина десятого, а Лизы еще нет».

Полгода назад после очередного увольнения и вынужденного двухмесячного безделья Лизы он устроил дочь к Каспарову секретарем. Андрон неохотно пошел на это, заявив, что иметь с Павлом какие бы то ни было дела зарекся. Однако, спустя месяц, уступив настояниям заботливого родителя, сдался и установил для взбалмошной Елизаветы (а о том, что она с «норовом», знал уже весь город) три месяца испытательного срока. Испытательный срок закончился два месяца назад. Лиза получила постоянное место в компании, зарплату ей повысили, и беспокоиться, казалось бы, больше не о чем. Павел, однако, тревожился, одолевали нехорошие предчувствия, он старался гнать дурные мысли, но они упорно возвращались. Старый стал, пятьдесят три – это вам не фунт изюму. Нервы ни к черту, здоровье хилое. Павел тяжело поднялся, подошел к сейфу, достал оттуда бутылку армянского «Ани» и налил полбокала. Пить он бросил, но время от времени позволял себе в качестве сосудорасширяющего сто грамм. Выпил залпом, удовлетворенно крякнул, вытер рот ладонью и, вспомнив о звонке Сабины, решил отложить разговор до завтра.

«Опять денег просить будет, крохоборка, – неприязненно думал он, доставая из шкафа теплый шотландский плед. – Пора с ней прощаться. Вот только как? Девка ушлая, точно рыба-прилипала. Попробуй отвяжись».

Тяжело вздохнув, Павел закутался в мохнатый плед и вернулся к огню. Догорающие поленья подернулись мерцающими золотыми сполохами, Павел поправил их кочергой. «Господи, вот так бы и помереть. Уснуть и не проснуться, – отрешенно думал он. – Устал, смертельно устал…»

Его не беспокоили, Марина с Варюшкой наверняка смотрели очередное дурацкое ток-шоу. Мысли ворочались, как медведи в берлоге: все ленивее и тяжелее. Незаметно для себя Павел задремал. Спал тревожно, снилась галиматья: галдящая толпа обозленных родственников и вонючий грязный пруд, в котором он, Павел, невесть как очутился. Проснулся от негромкого, но настойчивого стука.

– Что? Кто здесь? – подхватился он, ошалело озираясь.

В комнате было темно, камин давно погас, глухая тьма наползала со всех сторон, лишь от окна слабо струился скупой свет уличного фонаря. Павел подслеповато прищурился, силясь разглядеть циферблат часов, когда в дверь снова поскреблись. Кряхтя и покашливая, он поднялся – ноги затекли, спину ломило. Сказался сон в неудобной позе.

– Ну кто там еще? – сиплым спросонья голосом спросил он.

Из-за двери послышался срывающийся шепот Лизы:

– Папа! Папа! Открывай! Скорей открывай, слышишь!

– Здрасьте, пожалуйста. Явилась – не запылилась. Ночь на дворе. Люди спят, а ей трын-трава. Потрепаться захотелось, – недовольно бубнил Павел, роясь в карманах брюк в поисках ключей.

– Быстрее, папа. Быстрее, – встревоженно лепетала дочь за дверью.

– Бог мой, да что случилось-то? – нотки отчаяния в голосе дочери насторожили Павла. Понял – произошло непоправимое. Его разом затрясло, пальцы одеревенели, и он с трудом попал ключом в замочную скважину.

Лиза вихрем ворвалась в кабинет и кинулась к отцу, руки тряслись, бледное лицо перекошено, густые черные волосы растрепались, как у ведьмы. От неожиданности Павел отшатнулся. Бросившись на шею отца, она громко прерывисто зашептала:

– Папа, я убила его. Убила! Что делать?

Павел оторопел:

– Что ты городишь? Кого ты убила?

– Каспарова, папа. Убила! – и она бурно разрыдалась.

Глава вторая

Вечером из заплеванного подъезда местной телекомпании «Наше ТВ» вывалилась гомонящая толпа сотрудников, журналисты живо обсуждали прямой эфир с мэром города Свешниковым и кандидатом в депутаты Государственной думы Сергеем Парамоновым. Кандидат, будучи близким другом мэра, пользовался безграничной поддержкой последнего.

Компания остановилась под ближайшим фонарем, мужчины столпились вокруг эффектной огненно-рыжей девицы лет тридцати.

– Ну ты, Сааба, и отожгла! Когда ты ввернула, что, по мнению общественности, строительство новой школы будет разморожено только после того, как Свешников достроит сыну особняк, я думал, тебе конец. Смело, мать, смело! – высокий худой редактор программы Саша Козинцев порывисто обнял девушку. Это с его легкой руки за броскую внешность и стильность ее прозвали в редакции Саабой.

– Спасибо. Только Иваныч тоже не промах. Удар держать умеет, – рассмеялась Сабина.

– Точно. Он и глазом не моргнул, когда заявил, что дворец на берегу – детский санаторий-профилакторий, а сплетни про особняк – очередные козни недоброжелателей. Интриган. Врет как дышит! – поддержал ее лысый оператор Вася Рахманов.

– Скользкий тип. Прошаренный. Думаешь, взял его за горло, ан нет! Он, как угорь: юрк – и в руках ничего, кроме вонючей слизи, – согласился Козинцев.

Накануне предвыборной кампании мэр, известный вор и взяточник, лоббировал своего подельника Сергея Парамонова на пост депутата Госдумы, рисовал перед потенциальными избирателями мармеладное будущее города под крылом «патриота и бессребреника» Парамонова. Ходили слухи, что Парамонов тесно связан с игорным бизнесом области, но мэр категорически отвергал подобные обвинения, называя их происками конкурентов, сиял благостной улыбкой праведника и клялся блюсти интересы рузавинцев как свои собственные.

– Администрация города делает все возможное для блага нашего населения. При мощной поддержке депутата Сергея Парамонова она сделает и невозможное. Даем вам слово.

После эфира чиновник охотно откровенничал с журналистами, делясь азами человеческой психологии:

– Я следую старинному правилу русских ямщиков: «Чтобы лошадь бежала шустрее, кормить досыта ее не нужно и даже вредно. Достаточно подвесить клочок сена перед голодной мордой скотины». Дешево и сердито. Учитесь, пока я жив, – выдавая сей оголтелый цинизм за мудрость поколений, он снисходительно глянул на репортеров, ожидая одобрения.

– Цинично, но верно, – с притворным пониманием закивали видавшие виды журналисты.

Подхалимаж и лицемерие – неотъемлемая часть общения с сильными мира сего, увы. Стоило, однако, раздувшемуся от сознания собственной значимости Свешникову выйти из студии, как возмущенный Козинцев яростно плюнул ему вслед и выругался: «Да чтоб ты сдох, ворюга!»

Обсудив программу и выпустив пар, репортеры постепенно расходились. На ходу поигрывая ключами от машины, весьма довольная собой, Сабина направилась к стоявшей поодаль изумрудно-зеленой «восьмерке». Тонкие каблуки высоченных красных сапог тяжело проваливались в давно не чищенный снег, путаясь в полах длинной лисьей шубы и громко негодуя, она осыпала нерадивых дворников всеми известными ей проклятиями. Усевшись в машину, она посмотрелась в зеркало заднего вида, привычно поправила густую квадратную челку и призадумалась. Грядущий вечер многое обещал. Ее сегодняшний эфир с мэром удался, она оказалась на высоте, задавала провокационные вопросы, удачно шутила и произвела на Свешникова неизгладимое впечатление. Прощаясь, он шепнул ей:

– Сабина, вы меня просто потрясли. Сегодня по случаю моего дня рождения в «Лауре» банкет, я жду вас в двадцать ноль-ноль. Отказы не принимаются. Охране скажете, что приглашены лично мной. Жду! – с этими словами он вручил ей визитку, лукаво подмигнул и больно ущипнул пониже спины.

«Старый сатир», – скривилась Сабина, вспомнив оскорбительную выходку Свешникова. Она была не глупа – отлично понимала, что Свешников оценил ее ум и дерзость и, будучи прожженным интриганом, решил с ней «сдружиться», тем самым обезоружить. «Держи врагов ближе, чем друзей, – вспомнила она заезженный афоризм Сунь-Цзы. – Прикормить решил, прохиндей. Хотя… связь с мэром – не то, что с Пашкой-неудачником. Из такой “дружбы” можно извлечь много полезного. Еду. Решено. Окончательно и бесповоротно», – решилась она, взглянула на часы, завела машину и, не торопясь, вырулила на плохо освещенную обледенелую трассу.

Честь, совесть, моральные принципы и прочий пафос (по мнению Сабины, это было именно так) она считала непозволительной роскошью. Девушка из народа, Сабина сама пробивала дорогу, не гнушаясь при этом никакими средствами. Нахлебавшись «счастья» с отцом-алкоголиком и забитой матерью, похожей на испуганную мышь, до сих пор торговавшей консервами и водкой в местном сельпо, она твердо знала, чего хочет от жизни. Денег и связей. Связей и денег. И неуклонно двигалась к поставленной цели.

Ресторан, в который она направлялась, располагался в двадцати километрах от города, на территории природного заповедника Белоус. Он назывался «Луара», но мэр о существовании главной реки Франции, очевидно, не подозревал и окрестил его «Лаурой», то есть о Петрарке он краем уха слышал, а значит, был не безнадежен. Трасса была пустынной, крещенские морозы делали свое дело. Сабина уверенно выжимала сотню в час, минут через двадцать она планировала быть на месте.

Девушка работала в городской телекомпании пять лет и успела сделать карьеру. Ныне она считалась местной звездой, вела городские новости и популярную программу «Прямой эфир», одевалась броско, водила машину. В городишке с населением в сто тридцать пять тысяч таких девушек было немного. Ее узнавали на улицах, ребятня тыкала пальцами, женщины завистливо щурились, мужчины восхищенно цокали языком и провожали долгими взглядами.

Но Сабине хотелось большего, она только-только вошла во вкус. Душа требовала полета. Самого мэра к рукам прибрать – не хило! Игра стоила свеч. Совесть ее, однако, покусывала. Как ни крути, а Павел ее целых три года содержал, до тех пор, пока она не начала зарабатывать сама.

– Ну и что! – ответила она некстати проснувшейся совести. – Хватит миндальничать! Пора становиться стервой. Учитывая, что Пашенька уже давно так меня называет. Мне нужно устраивать жизнь, а у него – гарем во главе с толстомясой Маринкой. Сегодня даже мобильник отключил, болван!

«Стать фавориткой мэра очень заманчиво, но ведь за все рано или поздно приходится платить. Фаворитки приедаются, и тогда…» – Сабина даже передернулась, припомнив поучительные истории королевских любовниц. Особенно трагичной была судьба фаворитки польского короля Августа Второго – образованной красавицы Анны Козельской, после восьми лет роскошной жизни следующие сорок девять бедняжка прозябала в тюрьме. У медали всегда имеется обратная сторона. Увы. «Однако, – продолжала размышлять Сабина, – используя нужную стратегию, умная женщина имеет хороший шанс заполучить бразды правления, мужчине же отвести скромную роль принца-консорта. Будет следовать на шаг позади и помалкивать. Так что, если с умом…»

Сабина даже зажмурилась, представив себя в роли Елизаветы Второй, и со всего маху врезалась в гигантский сугроб у обочины.

– Ах! Чтоб тебя! Размечталась, идиотка, – выругалась она, выскакивая из машины.

«Восьмерка» плотно села передними колесами в высоченный сугроб. Шоссе пустовало, в такой мороз люди добрые по домам сидят да водку кушают. Вокруг ни души. Даже зайцы, обыкновенно шастающие через заповедную дорогу, что городские собаки, будто вымерли. Мороз-морозище.

За город Сабина не выезжала давно – морозный воздух, величественные сосны и торжественно-звездное небо над головой, красота-то какая! Только реквиема не хватает! Запрокинув голову, девушка залюбовалась: звезды – холодные, чистые, равнодушные – чуть заметно подрагивали в черной глубине ночного неба, и тишина – пронзительная, звенящая. Сабине показалось, что она разом оглохла, до того тихо было вокруг. Она внезапно испугалась. Поэтическое очарование ночного леса как рукой сняло. Сабина в смятении огляделась. Ни души. Только глухой черный лес вокруг. Гигантские черные сосны, обступившие дорогу, угрожающе нависли над одинокой женщиной, пугливо жмущейся к машине.

– Вот угораздило. Может, не стоило мне ехать? Дурной знак, однако, – рассуждала она шепотом, отыскивая в багажнике лопату.

Откапывать машину, днище которой крепко село в снег, оказалось муторно. Сабина пыхтела, потела, даже матом ругнулась на всякий пожарный, вдруг поможет, но машина и не думала высвобождаться. На попытки Сабины газануть она только дико выла и все глубже зарывалась в сугроб. Вспотевшая и вымотанная, Сабина выбросила лопату и всплакнула от бессилия. От лютого мороза сосны вокруг чуть слышно потрескивали. Почувствовав, что коченеет, она забралась обратно в салон. Неподвижно сидеть в машине, пусть и с работающим двигателем, когда за бортом минус сорок, не лучший выход из положения. Первыми дали знать о себе ноги, они начали постепенно ныть, потом неметь и болеть, потом заледенели руки, следом нос, а еще минут через двадцать Сабину затрясло, нижняя челюсть отплясывала такой канкан, что кордебалету «Мулен Руж» и не снилось.

– Черт! Как там у Высоцкого? Эх, что за кони мне попались? Привередливые… – уныло пропела она и смолкла.

«И все-таки какое свинство: ехать к самому мэру и так бесславно застрять. Не судьба… Или судьба-злодейка», – удрученно размышляла она.

В поисках запасных рукавиц Сабина сунулась в бардачок и неожиданно наткнулась на фляжку с коньяком, вероятно, забытую Павлом.

– О! Смерть прекрасной одалиски временно отменяется, – взбодрилась девушка, отвинчивая металлическую крышку, – поживем еще. Во всяком случае, на пару часов горючего хватит.

Сделав приличный глоток, она поморщилась, отчего рыжие веснушки на носу побелели, часто заморгала, чтобы набежавшая слеза не испортила макияж, и снова выбралась из машины. Шоссе по-прежнему пустовало. Вздохнув, Сабина натянула рукавицы и снова взялась за лопату. Поработав минут десять, она отчаянно выругалась, отбросила ее прочь и обессиленно привалилась к капоту. И тут вдалеке показались огни идущей машины. Сабина мгновенно встрепенулась и с радостным воплем выскочила на середину дороги. Она прыгала, махала руками и вопила, точно Робинзон, увидевший на горизонте долгожданный корабль. Машина мчалась на огромной скорости, Сабина приплясывала от радости, предвкушая скорое спасение. Форд «маверик» пронесся по кромке шоссе, обдав девушку облаком снежной пыли, с визгом остановился, дал задний ход и медленно подрулил к Сабине. Из машины вылезли два бритоголовых парня в черных водолазках, черных пиджаках и кожаных перчатках без пальцев:

– Что? Села, детка? – спросил один.

– Ясен перец, села, – гоготнул второй.

– Ой, мальчики, села, – залепетала Сабина, пугливо пятясь к своей машине. Спасители выглядели столь сомнительно, что она уже не знала: радоваться ей привалившей подмоге или молить Господа о помощи.

Парни молча обошли вокруг застрявшей машины и остановились напротив Сабины. Тот, что был ниже ростом, длинно сплюнул и процедил:

– Короче, лапа. Нам тут корячиться в лом. Щас вызову эвакуатор, а ты прыгай в машину, подвезем куда надо. Лады, куколка? По вызову, чо ли, работаешь?

Сабина молча хлопала глазами, лихорадочно соображая, как ей выгоднее себя повести.

– Э, да ты глухая, что ли? Лезь в машину, сука. По дороге нас обслужишь. Мы ребята не жадные, заплатим, – произнеся эти слова, коротышка как бы невзначай распахнул пиджак, и Сабина увидела висящую на боку кобуру.

В голове помутилось, ни слова не говоря, девушка резко повернулась и бросилась бежать по дороге. Бежала она тяжело, неуклюже, как на ходулях, резко выбрасывая ноги вперед. Сообразив, что на хорошо просматриваемой местности ее проще подстрелить, она приняла влево, одним прыжком перемахнула через сугроб и понеслась по направлению к лесу. Следом летели зычный хохот, свист и улюлюканье братвы:

– Ой, е-мое, смотри ботфорты не потеряй!

Не добежав до спасительного леса каких-нибудь десяти метров, Сабина провалилась в сугроб и увязла по самую грудь. Выбраться не получалось. «Братки. Уголовники. Изнасилуют и убьют! – билось в голове. – Убьют и в сугробе закопают. До весны никто не найдет. Ой, мамочки, вот попала!»

Сердце зашлось от страха, во рту резко пересохло. В отчаянии девушка сунулась лицом в сугроб, хватая ртом мерзлый снег. Он был жесткий колючий, с темными прожилками сосновых иголок, Сабина жадно сосала его, колкий, обжигающе ледяной, сплевывала горькую хвою и, точно перепуганный страус, зарывалась в него снова и снова. Послышался характерный скрип снега под ногами. Все ближе. Ближе. К ней кто-то шел. Сабина подняла голову и затравленно оглянулась. Так и есть! Проклятый коротышка направлялся прямо к ней, поверх пиджака красовалась крутая дубленка. Подобно застрявшей на обочине машине, девушка не могла сдвинуться с места. Сердце неистово колотилось от страха, Сабине казалось, что она вот-вот потеряет сознание.

– Ты чего ж, как сайгак. Мы, чай, не звери, – подойдя к беглянке, с откровенной издевкой заявил бандит.

Он протянул руку, крепко ухватил ее за воротник шубы и одним рывком выдернул из сугроба.

– Пошли в машину.

Сабина мелко дрожала, веснушки на посиневшем лице совсем пропали, тушь расплылась вокруг глаз черными полукружьями. Коротышка покровительственно похлопал ее по плечу:

– Что-то мне твоя афиша знакома. Часто по вызовам мотаешься? Может, встречались когда?

– Тележурналистка я. Новости веду. «Прямой эфир». Вот и знакома, – неохотно ответила Сабина, стараясь держаться подальше от наглого братка.

– Ну-у-у, – изумился тот. – Извиняй тогда. Попутал малость. Так куда ж тебя понесло в такой мороз?

– На банкет. К мэру, – обиженно всхлипнула Сабина, слезы душили ее, она едва сдерживалась, чтобы не зареветь в голос.

– Ну-у-у? – взревел браток. – К Михал Иванычу?

– К Михал Иванычу, – угрюмо подтвердила Сабина. Поняв, что слово «мэр» произвело на братка нужное впечатление, она немного успокоилась и немедленно разозлилась на обидчиков.

– Дак мы тож туда. Чего ж раньше не сказала, дуреха? Мы б и пугать не стали. Мы с Антохой – народ смирный. Иногда, правда, приколоться любим. Ты, уж, извини, подруга, – примирительно сказал он.

Димыч, а мучителя звали Димой, вызвал эвакуатор, помог Сабине запереть машину и сесть в джип. По дороге в ресторан он униженно извинялся, заискивал и подобострастно заглядывал девушке в глаза, словом, непростительно мельтешил. Сабина выяснила, что Димыч и Антоха находятся в непосредственном подчинении Свешникова.

– Что-то вроде группы поддержки, – посмеиваясь в усы, балагурил Антоха. В зеленоватой подсветке приборной панели Сабина рассмотрела наконец своих «спасителей». Дима – плотный, маленький, с коротким ежиком темно-русых волос и колючим серым шрамом вдоль правой щеки; Антон – худощавый, плоский альбинос, долгоносый, как русская борзая, над верхней губой топорщились густые пшеничные усы.

– А насчет машины и думать забудьте, через полчаса ваша тачка перед «Луарой» будет стоять, – пытался загладить вину подчеркнуто любезный Димыч.

До ресторана домчались минут за двадцать. Сдержанно поблагодарив парней, Сабина отправилась в туалетную комнату «припудрить носик». Придирчиво оглядев себя в зеркале, она с сомнением покачала головой. Стилистика телепрограмм подразумевала официальный дресс-код, и Сабина строго его соблюдала. Хорошо сшитый деловой костюм цвета электрик, шелковая блуза и скромное золотое колье – все очень достойно. Однако следовало заняться макияжем – она аккуратно вытерла размазанную тушь, поправила основательно пострадавший в лесном происшествии тон, посредством темно-рубиновой помады придала образу чувственную томность. И… о, магия искусного мейкапа! Вместо уставшей потрепанной девицы из зеркала на нее смотрела роскошная женщина-вамп. Улыбнувшись отражению, Сабина выпрямила спину, удовлетворенно тряхнула волосами и устремилась в празднично убранный ярко освещенный зал.

Бескрайний, уходящий за горизонт стол, уставленный стройными телами бутылок, пестрел изобилием закусок: горы разноцветных салатов, золотистые фазаны и куропатки, румяные молочные поросята, фаршированные сазаны, тарты с форелью… И среди всего этого гастрономического великолепия – немыслимые в зимнюю пору пышные шапки розовой гортензии, буйно пенившиеся в больших стеклянных вазах. Гостей, на первый взгляд, было не очень много, но, приглядевшись, Сабина поняла, что впечатление обманчивое и прибывших засвидетельствовать свое почтение лизоблюдов по меньшей мере человек семьдесят. От обилия драгоценностей, сверкавших на присутствующих дамах, было больно глазам. Свешников – господин весьма и весьма платежеспособный – арендовал ресторан полностью, чтобы, значит, никаких посторонних. Только свои.

«Крутая тусовка», – уважительно подумала девушка, прячась за колонну у входа.

Официальная часть банкета, очевидно, подходила к концу, потому что сухопарый дяденька в смокинге торжественно проскандировал:

– Поз-драв-ля-ем!

Гости поднялись с мест и вереницей потянулись к восседавшему во главе стола Свешникову. Тот милостиво улыбался и пожимал руки жестом, достойным крестного отца.

Сабина явилась последней, и в поздравительной суматохе на нее не обратили внимания. Воспользовавшись моментом, она без помех отыскала за столом свободное место. С дегустацией она решила повременить, наблюдать за происходящим было гораздо любопытнее. Будучи журналисткой до мозга костей, Сабина не была бы собой, если бы не разнюхала здесь какой-нибудь скандальной истории. Торжество случилось незадолго до выборов, и, по ее мнению, за столом собрались потенциальные спонсоры.

«Сплошные денежные тузы! Вот с кем надо дружить!» – разглядывая гостей, завистливо думала она. Внезапно вместо сидевшего напротив внушительного толстосума ей почудился холщовый мешок, доверху набитый новенькими долларами. Картина была настолько реалистичной, что Сабина невольно потянулась к хрустким зеленоватым купюрам, ее рука беспомощно повисла в воздухе, тщетно пытаясь схватить воображаемые банкноты. Опомнившись, она густо покраснела и воровато огляделась: не заметил ли кто ее странной выходки? Окружающие, поглощенные чествованием именинника, не обращали на нее внимания.

«Вот сморозила», – корила она себя. На память пришел забавный афоризм Орбена, утверждавшего, что «Деньги – грязь, но грязь лечебная», и Сабину понемногу отпустило.

«Деньги все любят, и ничего позорного в этом нет», – оправдала она себя и продолжила наблюдать. Просидев в засаде около получаса и получив представление о происходящем, она наконец решилась обнаружить свое присутствие, встала и решительно направилась к мэру.

При виде журналистки Свешников лицемерно осклабился, обнажив хорошо смонтированные фарфоровые челюсти, его маленькие хитрые глазки беспокойно забегали, похоже, мэр что-то замышлял.

– О! Вот и наш очаровательный рупор, – засмеялся он, поднимаясь навстречу.

Свешников постучал вилкой по бутылке «Реми Мартин», дабы привлечь внимание присутствующих, покровительственно обнял Сабину за плечи и торжественно провозгласил:

– Позвольте представить, господа! Звезда журналистики и наш бескомпромиссный городской глашатай – Сабина Тим. Прошу любить и жаловать! – С этими словами он бурно зааплодировал.

Следуя его примеру, гости поднялись с мест и оглушительно захлопали. От смущения и неожиданности Сабина залилась краской и внезапно рассердилась. «Дешево покупаешь, дядя, – мысленно негодовала она. – Я же не дура – на лакейские подачки клевать».

– Присаживайтесь, милая. Здесь, возле меня. Сегодня наш вечер. Мы с вами его заслужили. Благодаря вам сегодняшнее интервью прошло блестяще. Остро, ярко, с перчинкой, – соловьем заливался Свешников, его цепкие серо-голубые глазки подернулись салом.

«Будто холодный борщ», – неприязненно подумала Сабина, вида, однако, не подала и, простодушно улыбнувшись, уселась рядом с виновником торжества.

– Думаю, нам пора перейти на ты. С этой минуты я для тебя просто Миша, – не унимался успевший захмелеть мэр.

– Хорошо, Миша. Договорились, – продолжая нарочито приветливо улыбаться, согласилась Сабина.

«Ишь, старается, хитрец. Из кожи вон лезет. Только мы еще посмотрим, кто кого объегорит», – злорадно думала она, исподволь наблюдая за распушившим хвост Свешниковым.

Наконец мэр отвлекся на очередного поздравителя и оставил ее в покое. Ковыряясь в крабовом салате, она украдкой изучала присутствующих: было много известных в городе людей – важных чиновников и бизнесменов. По правую руку от мэра сидел его бессменный собутыльник и без пяти минут депутат – Парамонов, за ним – вечно хмурый главный прокурор Кислов, чуть дальше – с дорогущей бриллиантовой булавкой на галстуке владелец ликеро-водочного завода Шинкарев.

Так называемая группа поддержки – Димыч с Антохой – застыли поодаль, время от времени бросая на Сабину встревоженные взгляды, заклинавшие не заикаться о дорожном инциденте. Она заговорщически подмигнула Антону (на Димыча все еще сердилась), давая понять, что закладывать братков не намерена.

Оказавшись в центре внимания столь важных персон, Сабина чувствовала себя крайне неуютно. Ловя на себе взгляды присутствующих – снисходительно-любопытные мужские и откровенно презрительные женские, как бы говорившие: «Очередная штучка Свешникова? Ну-ну, милочка. И не таких видали», – Сабина отчаянно нервничала. Поминутно ерзая и поеживаясь, она уткнулась носом в тарелку, стараясь не смотреть по сторонам.

Чтобы описать охватившее ее, казалось, давно забытое чувство неполноценности, выражения «не в своей тарелке» явно недостаточно – она была «не в своем тазу», «не в своей лодке» и даже «не в своей жизни». Да, именно, «не в своей жизни», так будет уместнее. Все эти всемогущие снобы с их расфуфыренными надменными женами не принимали ее всерьез, они смотрели на нее сверху вниз, как на диковинного зверька, выставленного на обозрение для развлечения почтенной публики.

Проницательный Свешников заметил нервозность новой пассии и усердно подливал ей в бокал шампанское. На исходе получаса голова Сабины медленно поплыла, закружилась, затем внезапно прояснилась, и окружающие ее предметы приобрели предельно четкие очертания, а лица странную яркость и выпуклость. Она опьянела. Затем все закрутилось в какой-то бешеной круговерти, и она уже не пыталась разобраться в словах, людях, знакомствах. Понеслась бесшабашная карусель хмельной вечеринки, гремела музыка, мелькали чьи-то лица, звенели бокалы, иногда всплывало красное обрюзгшее лицо Свешникова. Сабина с кем-то знакомилась, хохотала, танцевала, срывала комплименты. Около половины двенадцатого торчавший у выхода с пуленепробиваемым лицом Димыч подошел сказать, что в ее сумочке надрывается мобильник. Сабина, флиртовавшая с владельцем торгового дома «Шик», не сразу поняла, в чем дело, а сообразив, поспешила к брошенной сумке. Проверила телефон и обнаружила, что ей звонил Павел. Пять раз звонил. Сабина откровенно позлорадствовала: «Что, дружок, спохватился? Поздновато. Вот теперь я вне зоны доступа».

И в ту же секунду мобильник в ее руках запиликал, на дисплее высветилось «Паша». Поколебавшись, Сабина все же решила ответить:

– Что случилось, дорогой? Неужели соскучился? – как можно язвительнее спросила она.

В трубке послышался сиплый, совершенно больной голос Павла:

– Сабина, нужна твоя помощь. Подъезжай к «Джитек». Это срочно! Только не к крыльцу подъезжай, встань с торца.

Сердце девушки екнуло, как бы она ни злилась на Павла, но они люди не чужие. По встревоженному голосу любовника она поняла, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Звонить ночью и просить о помощи было не в его правилах. Сабина могла себе такое позволить, он – никогда. Вероятно, произошло что-то очень серьезное, если осторожный Паша, заботливый отец и семьянин, трезвонит за полночь и просит помочь.

– Что случилось? – полюбопытствовала она.

– По телефону не могу. Приезжай, – отрубил Павел и отключился.

Хмель моментально выветрился. Поразмыслив, Сабина решила, что никуда ехать не стоит. Она изрядно выпила, на улице холодрыга невыносимая, только северного сияния не хватает, да и поздно. Сердечко, однако, ныло, смутное беспокойство мешало забыться и продолжить кураж, а он был в самом разгаре.

В полутемном зале ресторана стоял нестройный гул голосов, слышались пьяные выкрики и хохот. Гости перепились, отбросили условности, многие пили на брудершафт. Член правления крупного московского банка Ефим Каксон настойчиво пытался позвонить кому-то с помощью пульта от телевизора. Коммерческий директор сети АЗС Умаров, интеллигентный с виду человек, заснул в туалете со спущенными штанами. Мертвецки пьяного Свешникова в буквальном смысле вынесли из ресторана и погрузили в машину, как крупногабаритный багаж.

Выпив бокал минералки, Сабина окончательно протрезвела и задумалась. Звонок Павла не шел из головы. «Шампанское здорово пьянит, но и быстро выветривается. В принципе, я в полном порядке. Может, все-таки поехать?» – колебалась она, подливая в бокал «нарзану».

Занятая своими сомнениями, она не заметила, как к столу, слегка покачиваясь, подошла тощая немолодая дама в жемчужно-сером платье со стразами. Платье было дорогое, но из разряда «остатки былой роскоши», лет семь-восемь назад оно, вероятно, смотрелось потрясающе, а сейчас жалко болталось на высохшей от постоянных диет хозяйке, лишь подчеркивая ее возраст и неприличную худобу.

«Кто это на мою голову?» – удивилась Сабина, увидев странную женскую фигуру прямо перед собой.

– Свобб-одно? – спросила женщина, слегка заикаясь, и, не дожидаясь ответа, рухнула на стул.

Возраст непрошеной собеседницы определить было трудно. Лицо ее, утянутое так, что рот разъехался почти до ушей, а глаза превратились в узкие черные прорези, куда так и подмывало бросить монетку, выглядело неестественно гладким. Дама пребывала в изрядном подпитии, хотя изо всех сил пыталась это скрыть. Эффектно откинувшись на спинку стула, она попыталась грациозным, полным достоинства движением забросить ногу на ногу, но досадно промахнулась и едва не свалилась на пол. С трудом балансируя на узком стуле, она обрела наконец шаткое равновесие и воззрилась на Сабину тяжелым мутным взглядом:

– Ты Сабина?

Подозревая, что от новой знакомой хорошего ждать не приходится, девушка сдержанно кивнула.

– Лидия – первая жена главного клоуна, – представилась мумия.

– Очень приятно, – тихо сказала Сабина и опустила глаза. Разговаривать с экс-женами всегда непросто.

– А мне нне оч-ч-чень, – заплетающимся языком заявила Лидия и смерила Сабину недобрым взглядом, черные щели ее глаз сузились до минимума. – Похоже, Мишка решил приблизить тебя к трону?

Вопрос был риторическим, и Сабина смолчала.

– Он, конечно, рубаха-парень, но до поры до времени. В конце концов ты останешься с вывернутой наизнанку душой и парочкой глупых мопсов. Как я, – дама горько усмехнулась. – Мишка – проходимец, причем с большой буквы. Запомни это, дурочка.

Сабина хотела возразить, сказать, что устланная деньгами постель Свешникова ее абсолютно не интересует. Но Лидия, хоть и во хмелю, отметила, как беспокойно забегали глаза рыжеволосой соперницы, и предвосхитила готовую сорваться с ее губ ложь:

– Н-не ври. У него уйма денег и возможностей. Ты ж за этим и приперлась. Но не ты п-п-первая, не ты…

Не окончив фразы, она неловко поднялась и, пошатываясь, устремилась к выходу.

Настроение испортилось окончательно, и Сабина решила уехать. Вышла в полутемный вестибюль, поправила у зеркала челку, подкрасила губы и, немного покопавшись в сумке, вытащила номерок. Пожилой гардеробщик, привычный к тому, что из зала регулярно выносят бесчувственные тела, воззрился на трезвую Сабину, как на НЛО. Она понимающе подмигнула старику, лукаво улыбнулась, надела шубу и вышла на воздух.

Мороз немного ослаб, зато подул пронизывающий ветер, от которого сразу заслезились глаза и онемели щеки. Мысль о звонке Павла не давала девушке покоя. «Что же там произошло?» – ее разбирало любопытство. И чем дальше, тем больше. Будучи женщиной и к тому же журналисткой, Сабина обладала острым умом, чересчур пылким воображением и беспокойным характером.

«Смотаюсь на полчаса. Выясню, – решилась она наконец. – От меня не убудет».

На парковке никого не было, девушка вприпрыжку добежала до промерзшей «восьмерки», прогрела остывший двигатель, взглянула на часы, они показывали ровно полночь, и тронулась с места. В ту же минуту из ресторана выскочил Димыч, прыгнул в джип и помчался следом.

Глава третья

Утихомирить горько рыдавшую Елизавету стоило Павлу немалых усилий. После нескольких бесплодных попыток он додумался умыть ревущую дочь минералкой, случайно оказавшейся в том же шкафу, где хранилась дежурная бутылка коньяка. Прохладная вода сделала свое дело, Лиза прекратила плакать, выхватила бутылку из рук отца и жадно припала к горлышку. Сделав несколько больших глотков, она судорожно вздохнула и утерла глаза. Павел осторожно усадил дочь в кресло и, ласково поглаживая по голове, принялся выпытывать, что произошло. Прерывисто вздыхая, как это делают наплакавшиеся дети, поминутно заикаясь и останавливаясь, Лиза рассказала ему следующее.

Каспаров, бывший компаньон Павла, ныне владелец крупной фармацевтической компании «Джитек», занимался оптовой торговлей медикаментами. Три года назад он пошел на серьезный финансовый риск и, помимо основного бизнеса, открыл в Москве и Подмосковье розничную сеть аптек. Риск оправдался, сеть быстро разрасталась, деньги потекли рекой. Южное происхождение Каспарова, а по отцовской линии он был армянин, немало поспособствовало его значительному коммерческому успеху. Армянская диаспора в Москве соплеменников на произвол судьбы не бросала, обеспечивая им всестороннюю поддержку, а в случае необходимости и серьезные финансовые вливания.

Мать Андрона – балтийская немка – родилась и выросла в Лиепае.

В стабильные семидесятые прошлого века треть молодых людей, включая молодежь из братских республик, обучалась в столичных вузах. Межэтнические браки в то время были делом весьма распространенным. Потому, когда будущие родители Андрона повстречались на лечебном факультете Сеченовки и решили пожениться, никто им не препятствовал.

Абсолютно разные: белокурая бесстрастная немка с молочно-белой кожей и смуглый эмоциональный армянин с черными как смоль волосами – они были антиподами, как день и ночь, как север и юг. В результате смелого генетического эксперимента на свет появился потрясающе красивый светловолосый мальчик с медовым оттенком кожи, точеным профилем и неистовым темпераментом. Выбирая для сына имя, родители проявили мудрость и остановились хоть и на армянском, но схожем по звучанию с русским Андреем и немецким Андреасом варианте – Андраник. Друзья-приятели, ребята по большей части русские, быстро переиначили экзотическое Андраник на свой лад – Андрон. Так и закрепилось – Андрон Каспаров. Андраником Каспарова звали только близкие родственники. Оттененные черными ресницами глаза Андрона – удивительные, темно-синие, того неповторимого кобальтового оттенка, что присущ, разве что, знаменитому гжельскому узору, – таили неведомую силу, они неудержимо влекли и порабощали.

Волевой, решительный, уверенный – он был неотразим. Подсознательно, на уровне какого-то животного инстинкта, женщины угадывали в нем эту редкую для современного мужчины первобытную силу – мощь вожака и охотно сдавались на милость победителя. О его любовных похождениях ходили легенды. Поговаривали, что помимо официальной семьи он имел в Москве еще две неофициальные, со всеми поддерживал замечательные отношения, заботился и обеспечивал. И что удивительно: как законная жена, так и обе гражданские, и даже их дети были прекрасно осведомлены о существовании друг друга, мало того – они дружили! В свои пятьдесят три Каспаров тщательно следил за здоровьем и внешностью: бассейн и горные лыжи, костюмы от Zegne и Brioni, туфли Prada, портфели Davidoff и головокружительный аромат Clive Christian No. 1. О, этот мужчина знал толк в хороших вещах, сохранил вкус к жизни и великолепную физическую форму.

С того самого момента, как Лиза, яркая и независимая, появилась в компании, Каспаров взял ее под личную опеку, всячески подчеркивая особое к дочери Градова отношение. Брюнетка, с нежной, покрытой бархатистым пушком, алебастровой кожей и крупным чувственным ртом, она была божественно сложена. Ее маслично-черные с легкой поволокой глаза мягко манили, суля избраннику небывалое блаженство. Совершенно не похожая на своих светловолосых и сероглазых родителей, она напоминала итальянку. Марина утверждала, что эту экзотическую внешность дочь унаследовала от прабабки-цыганки. Павел не упускал случая поддеть жену и со словами «Ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца» ласково обнимал девочку, откровенно гордясь ее удивительной редкой красотой.

Природная выразительность позволяла Лизе обходиться без косметики. В ее сумочке обыкновенно лежали лишь прозрачная пудра и блеск для губ нюдового оттенка. Миниатюрная, легкая, как газель, она не была истощенным заморышем, какими выглядит большинство современных изможденных диетами и вечно голодных девиц. Тонкая кость и изящество форм достались ей от рождения. Высокая, чуть полнее среднего грудь, осиная талия, соблазнительные бедра и хоть и не длинные, но безукоризненные ноги.

По утрам сотрудники компании шеи сворачивали, следя за несущей себя по коридору Лизой. В шелковой блузе цвета перванш, строгой юбке-карандаш, на высоких шпильках, эта манкая девушка вызывала в мужчинах весьма противоречивые эмоции: хотелось либо пасть перед ней на колени и благоговейно молиться, либо броситься очертя голову и в порыве первобытной страсти заключить ее в объятия.

По офису ползли разнообразные слухи, сотрудники в курилке заключали пари, называя сроки неотвратимо надвигавшегося романа.

– Два таких экземпляра на одной территории! – ехидничала главная сплетница «Джитек» продажница Машка Быкова, прикуривая вторую сигарету подряд. – Наш кобель ее не пропустит.

– Ага, электрические разряды так между ними и проскакивают, – подтвердила толстая невзрачная Люда из бухгалтерии.

– А может, они уже того? Кто знает? – неожиданно встрял обыкновенно отрешенный от всего мирского лохматый Игорек. Будучи системным администратором, Чукин презирал хаос реальности, предпочитая иметь дело с несокрушимой логикой программного кода, но сногсшибательная Лиза волновала даже его.

– Не-е-е, – потрясла пружинками русых завитков Маша, – шеф бы тогда светился, как прожектор. А он злющий ходит, вредный. Не сдается, видать, Лизавета. Цену себе набивает. Хотя про нее в городе такое говорят, шо мама не горюй, – цинично добавила она и с тоской поглядела на догорающий бычок. – Ша, перекур окончен. За работу, негры, солнце еще высоко!

Избалованная мужским вниманием и выработавшая стойкий иммунитет к женской зависти, Лиза на «мышиную возню» коллег внимания не обращала. Корпела над документами, печатала справки, составляла отчеты, готовила кофе для босса и ничего особенного не замечала.

Нет, замечала. Замечала, что Каспаров с ней по-отечески ласков, предупредителен, заботлив. Работой не перегружает, домой отпускает пораньше, иногда пьет с ней кофе, шутит, рассказывает интересно. Поначалу Лиза воспринимала его поведение как подспудное чувство вины перед отцом и своим бывшим другом, которого он так бессовестно обобрал. Но вскоре на ее рабочем столе стали появляться дорогие букеты. Подозрение пало на главного менеджера компании – обаятельного еврея с копной темных курчавых волос, Сашу Шихмана. Остроумный, хорошо воспитанный, Лиза выделяла его среди других сотрудников, и мысль о том, что утренние орхидеи – его рук дело, была ей даже приятна. Однажды утром, обнаружив на своем столе очередной благоухающий знак внимания, она решилась спросить Шихмана напрямик, но Александр отрицательно покачал кудрявой головой и ответил в истинно еврейском духе:

– Шо ты, Лизочка! Во-первых, конкурировать с твоим поклонником было бы глупо и даже опасно. Во-вторых, если бы я позволял себе осыпать пассию букетами стоимостью в сотню баксов, то давно жил бы на вокзале.

– Тогда кто же? – вспыхнула Лиза. Ей сделалось неловко, теперь Шихман догадается, что она к нему неравнодушна.

«Подумает, что на шею вешаюсь», – внезапно разозлилась она.

– А ты приглядись внимательнее – и все узнаешь. Во всяком случае, все наши уже в курсе, – Шихман хитро подмигнул и вышел, оставив раздосадованную Лизу наедине с сомнениями.

Она последовала его совету и заметила, что цветы на столе появлялись только в дни, когда Каспаров являлся в офис раньше нее. Еще через пару недель Андрон пригласил ее в ресторан пообедать и будничным тоном, точно речь шла о покупке нового дивана, объяснился. Застигнутая врасплох, Лиза опешила, потом взбесилась и наотрез отказалась. Уверенная, что теперь ее непременно уволят, она вернулась на работу и принялась собирать вещи. Через полчаса появился слегка рассеянный Андрон и, будто не замечая «чемоданного» настроения секретарши, надавал ей кучу работы, удачно пошутил по поводу «хлебобулочного изделия» на голове главбуха, словом, повел себя так, будто сцена в ресторане ей приснилась. Озадаченная Лиза поостыла, подумала и решила вести себя как прежде – ровно и независимо. В конце концов работа ей нравилась, зарплата тоже, да и торопиться, по мудрому совету Остапа Бендера, следовало только «при ловле блох». Лиза осталась. Шеф, казалось, о провальной попытке ухаживания забыл и с головой погрузился в работу. Лизе тоже доставалось, босс с каждым днем поручал ей все больше и больше. Однажды вечером, прощаясь, он обронил:

– Умная ты девушка, Елизавета. Справляешься. Глядишь, и компаньонкой тебя сделаю. У отца не заладилось, а у тебя, похоже, получится.

Каспаров вышел, а Лиза никак не могла заставить себя сосредоточиться на отчете, слова патрона не шли из головы, она отложила бумаги и подошла к окну. На улице валил сильный снег, машины на парковке замело, а он все падал и падал, мягко и неслышно накрывая деревья, дома, улицы и переулки бескрайним белым покрывалом.

«Будто саваном», – промелькнуло в голове. Провинцию Лиза терпеть не могла, задыхалась здесь, как в болоте. После пяти лет бесшабашного студенчества и пестрой столичной жизни Рузавин с его покосившимися домишками, серыми хрущевками, узкими улочками и водяными колонками, до сих пор торчавшими в центре города, представлялся ей могильником. «И почему Каспаров до сих пор не в Москве? – недоумевала она. – Хотя богатые сейчас предпочитают жить на лоне природы. Вон он какой дворец в “Красном Поле” себе отгрохал!» От нелюбви к родному городу мысли вновь вернулись к боссу.

Лиза колебалась. Она не знала, радоваться ли ей тому, что сказал Андрон, или тревожиться? Его неожиданная похвала смутила ее и раздосадовала. В конце концов она пришла к выводу, что следует отпустить ситуацию, но на всякий случай быть начеку. Милость сильных мира сего в любой момент может обратиться в ненависть. Надежнее иметь ровные деловые отношения. Да вот только не складывались у нее с Каспаровым ровные и деловые.

Он был умен, красив, обаятелен, элегантен, этот Каспаров. Лиза невольно сравнивала его с отцом, ведь они ровесники. Но отец в свои пятьдесят три выглядел на все шестьдесят, часто жаловался на здоровье, выглядел бесконечно уставшим и несчастным. По сравнению с выхоленным шефом – просто развалина. Она всегда чувствовала обиду за него и неприязнь к этому ухоженному, наглому, успешному самцу, бравшему от жизни все или почти все. Но вот незадача! После сегодняшнего разговора эта обида как-то потускнела. В голове зароились предательские мысли: «А, может, отец в своих проблемах сам и виноват?»

С детства она часто помнила его пьяным, он не был буйным, никого не обижал, просто каждый вечер возвращался домой «чуть тепленьким», как выражалась мама, и падал спать. Лиза, можно сказать, познакомилась с собственным отцом лишь шесть лет назад, когда после разрыва с Каспаровым и годичного финального запоя он бросил наконец пить – и обнаружил, что у него есть жена и дочери. Печально. Может, не такой уж он и мерзавец, этот Каспаров? Ощутив резкую перемену в отношении к патрону, Лиза растерялась. Она так привыкла ненавидеть и винить его во всех бедах, и вдруг…

«Нет! Это он довел отца до беспробудного пьянства. Предал, обокрал, практически уничтожил. Ненавижу!» – искусственно распаляла она себя, наблюдая за садящимся в блестящий новенький «порше» Каспаровым. Но мысли, прежде приводившие ее в ярость, теперь казались пафосными и неубедительными. Андрон, будто почувствовав ее взгляд, взглянул наверх, заметил стоявшую у окна Лизу, тепло улыбнулся и приветственно махнул рукой. Девушка смутилась и резко отпрянула, торопливо закрыла жалюзи и с отчаянно бьющимся сердцем вернулась к компьютеру.

«Довериться бывшему врагу? Вот так сразу? – Лиза и не заметила, что мысленно назвала Андрона “бывшим врагом”, то есть с той самой минуты он перестал быть Волан-де-Мортом и превратился в обычного человека. – Нет, торопиться не стоит. Надо спокойно все взвесить», – заключила она и принялась печатать приказ об увольнении начальника рекламного отдела Лисовской. Каспаров с бездельниками не церемонился.

И все же поведение Андрона не могло не тронуть девичье сердце, Лиза оттаяла, потеплела.

– А сегодня, – дрожащим голосом рассказывала она отцу. – Сегодня он с самого утра был на взводе. В шесть часов сказал, что уезжает домой, а завтра едет в Москву заключать контракт с японской Takeda. Сказал, что в перспективе мы станем их официальными дилерами, выйдем на международный рынок. И приказал срочно подготовить финансовую отчетность. К утру я должна была ее предоставить. Посадил меня в свой кабинет, разрешил пользоваться компьютером, потому что база данных компании хранится под секретным паролем только у него, и уехал…

Лиза примолкла, неподвижно уставившись в темноту, Павел осторожно погладил руку дочери и попросил:

– Ну, что же дальше, деточка? Рассказывай.

– Дальше страшно, – Лиза резко подняла голову, глаза ее лихорадочно блестели, она больше не плакала. – В половине одиннадцатого Каспаров неожиданно вернулся, вошел в кабинет и запер дверь на ключ. Глаза дикие, странный, дерганый. Может, выпил. Подошел ко мне, начал приставать с поцелуями. Я оттолкнула его, он схватил за плечи и повалил на пол, рычал, как зверь, матерился, потом стал сдирать с меня одежду, платье разодрал… – Лиза поежилась и показала шею. Ворот платья был оторван и болтался на чудом уцелевшей пуговице.

– Он силой меня хотел, папа… Я плакала, кричала, сопротивлялась, все бесполезно. Тогда не знаю как, но я… я дотянулась до пепельницы, она на пол упала, когда мы боролись. Дотянулась, а она тяжеленная, из какого-то камня. Ухватила ее и что было сил ударила по голове, попала в висок. Потом еще раз ударила и еще. Колотила, как безумная. Остановиться не могла. Била, била… Пока он не захрипел. Теперь он там. На полу. Мертвый, – Лиза замолчала.

– Зачем ты устроил меня туда, папа? – с неожиданной яростью выкрикнула она. – Зачем? Все наши беды от него, – она обхватила руками голову и снова заплакала, тихо, горестно, тоненько поскуливая, размазывая слезы по щекам.

Павел окаменел, когда Лиза ворвалась в кабинет, ему показалось, что она пьяна, дочь странно двигалась, шаталась, натыкалась на мебель, стены, бормотала несуразное. Теперь, когда она рассказала ему все, он обомлел, странная слабость разлилась по всему телу, и, что отвратительно, он испытывал подлую радость при мысли, что Андрона больше нет. Дочь, плоть от плоти его, расквиталась с обокравшим их подонком! И что теперь такое господин Андраник Левонович Каспаров? Окровавленный мешок костей и дерьма, валяющийся на полу собственного офиса. Все семь лет, которые Павел провел в борьбе за выживание, он вынашивал планы мести. Человек трудившийся, рисковавший – а в начале девяностых любой бизнес был сопряжен с громадной опасностью, – лелеявший амбиции и успевший вкусить плод от их реализации, так вот, этот самый человек оказывается преданным, ограбленным и выброшенным на помойку, как клочок использованной туалетной бумаги. И кем? Лучшим другом! Подло. Мерзко. О, как черно и страшно в душе отверженного! Павел строил планы мести, один фантастичнее другого: то он переезжал Каспарова автомобилем и победно оглядывался на распластанное на дороге, окровавленное тело врага; то яростно душил негодяя, наслаждаясь хрустом ломающегося основания черепа; то разряжал в предателя пистолет, когда ничего не подозревавший Андрон выходил из дверей собственного особняка, и Павел жадно смотрел на искаженное мукой, смертельно бледное лицо и содрогающееся в предсмертных конвульсиях тело гада; то… Так можно продолжать до бесконечности. Чего только не передумал Павел за семь лет! Но дальше жестоких игр воспаленного воображения дело не заходило. Потому что Павел – слабак и трус! Ссыкло. Но правосудие свершилось! Возмездие настигло предателя! Андрона нет, он заплатил за все. Господь услышал его, Павла, мысли! И поквитался с подонком. Но как страшно… ведь это сделала его, Павла, дочь.

«Это я во всем виноват! Мечтал о мести, а решиться не мог. Вот высшие силы и решили за меня. Выполнили заказ. Руками Лизочки выполнили. Значит, это я, сам того не желая, Лизу подставил. Дурак! Дерьмо!» – внезапно осенившая догадка обдала его могильным холодом, волосы на голове зашевелились. До сего момента Павел был убежденным атеистом, воспитанным на коммунистических идеалах, он не верил ни в Бога, ни в черта. Это Маринка с наступлением перестройки побежала в церковь и с тех пор оттуда не вылезала: говела, причащалась, исповедовалась, он же только посмеивался над внезапно напавшей на нее набожностью. Теперь Павел, потрясенный неожиданной догадкой, испугался.

– Господи, – потерянно произнес он вслух. – Господи, что же теперь делать?

– Не знаю, – вяло откликнулась Лиза и снова всхлипнула.

Мозг Павла заработал в аварийном режиме, ему казалось, что он слышит сухое потрескивание возбужденных нейронов под черепной коробкой, давление подскочило, тяжелый мутный туман в голове мешал соображать, невыносимо ломило затылок. Павел встал, налил два бокала коньяку – себе и дочери. Разом опрокинул свой, другой протянул Лизе, она послушно выпила, резко закашлялась, и ее бурно вырвало. Павел шепотом отругал себя за глупость, взял дочь на руки, бережно перенес на диван, накрыл пледом и аккуратно вытер пол старой рубашкой. Лиза лежала недвижно, молча вглядываясь в окружающий мрак.

«Он, Павел, должен вытащить дочь из этого кошмара. Нужно защитить семью», – мысли скакали, путались, обрывались. Выход не находился. А он должен, обязан его найти. Ради дочерей – Лизы, Варюшки. При мысли о Варюшке его прошиб холодный пот. Сестра в тюрьме! Нет, ребенок должен расти счастливо и спокойно. Он за свою младшую жизнь отдаст, не задумываясь. И тут он вспомнил о Сабине! Вот кто ему поможет.

«Так, что следует предпринять? Первое – уничтожить улики на месте преступления, потом – вывезти труп и спрятать. Тогда Лиза будет в безопасности», – нащупав выход, он немного успокоился, подошел к дочери и осторожно тронул за плечо:

– Лизок, солнышко, а охранник тебя видел?

– Да. Когда уходила, сказала ему, что шеф остался поработать.

– Черт! Значит, еще и охранник, – выругался Павел.

Действовать нужно быстро, если охранника обеспокоит длительное отсутствие босса и он пойдет проверять кабинет Андрона, то все откроется. Вызовет милицию и пойдет-поедет. Павел отыскал на столе мобильный, быстро набрал номер Сабины, с трудом дозвонился и попросил ее подъехать к зданию «Джитек», затем сунул телефон Лизе и заставил ее позвонить на проходную компании. Необходимо разыграть спектакль со срочным вызовом Лизы в контору. Предупредить охранника, что Каспаров срочно затребовал документы, которые секретарша забрала домой, и что через полчаса она их привезет, поэтому просит обеспечить ей беспрепятственный доступ в здание. Лиза, полумертвая от усталости, послушно выполнила просьбу и без сил упала на диванные подушки.

– Я съезжу. По делам, – отрывисто говорил Павел, натягивая брюки, – только матери ничего говорить не смей. Сцепи зубы и держись. Все будет хорошо. Я все улажу, слышишь? – Павел подошел к дочери. – Никому, Лизавета, поняла? – дочь не шелохнулась, только опустила веки в знак согласия.

«Похоже на шок, – подумал Павел. – Ступор. Что ж, все лучше, чем истерика».

Он осторожно прикрыл дверь и прокрался по темному коридору, по пути заглянул в спальню – Марина и Варюшка спали, младшая разметалась на постели, забросив правую ножку на едва слышно похрапывающую Марину. Все тихо, спокойно.

– Ну, с Богом, – подбодрил себя Павел, запахнул дубленку и вышел в ночь.

Он припарковался позади офисного здания, внимательно огляделся, потом выбрался из машины и неспешно обошел «Джитек». Вокруг не было ни души, погруженное во мрак большое четырехэтажное здание выглядело зловеще. На втором этаже в кабинете Каспарова горела настольная лампа, холл первого этажа был полутемным. Очевидно, охранник все еще дожидался директора. Павел посмотрел на часы – половина первого, Сабины не было.

– Черт подери, где ж ее носит? – проворчал он и почувствовал, что его охватывает нервная дрожь. В сложившейся ситуации необходимо действовать, а он теряет время. Павел злобно выругался и вернулся в машину.

В зеркале заднего вида отразилось серое лицо с набрякшими веками и мешками под глазами, а ведь в молодости он был ого-го-го!

«Они с Андроном… Хотя первую скрипку всегда играл Андрон, Павел состоял при нем, как трусоватый Санчо Панса при отважном Дон Кихоте. И идея с фармацевтическим бизнесом принадлежала Андрону, он в медицину по стопам родителей-врачей пошел. Павел институт связи закончил и то с грехом пополам, – при этой мысли его перекосило. – Чертов Казанова! Ни одной мало-мальски симпатичной юбки мимо не пропускал. Пользуясь его, Павла, мягкотелостью, он и Марину по молодости пытался обхаживать, козел, но она ему быстро от ворот поворот дала, – мысли Павла скакали, словно мячики для пинг-понга. – Вот идиот! – спохватился он. – Не об Андроне сейчас нужно думать. О деле думай! О деле! Может быть, попытаться убрать охранника? – лихорадочно соображал он. – Нет, тот откроет дверь только Лизавете. А ее роль должна сыграть Сабина».

Павел нащупал в кармане прохладную рукоять пистолета Макарова, приобретенного еще на заре их с Андроном предпринимательства у какого-то уголовника на Тишинке.

– Вот ты и пригодился, друг, – пробормотал он и осторожно погладил шероховатую поверхность, точно привыкая к напарнику. Стрелять он умел. И неплохо. Только давно это было, еще в армии. Сколько ж лет прошло? Тридцать? Нет, тридцать три. Получится ли? Он нервничал, сомневался. Однако мысль о том, что за ним семья – его ненаглядные и ни в чем не повинные девчонки – придавала мужества. Он сам себе удивлялся: откуда такая отчаянная решимость? Ни храбростью, ни напором он никогда не отличался. Отвага и решительность всегда были прерогативой Андрона, Павел же – спокойный, вдумчивый, рассудительный – уравновешивал бешеный темперамент друга, частенько удерживая вспыльчивого Андрона от импульсивных решений и поступков. И вот – на тебе! На такое решился. Отважный, не отважный – выбора у него теперь не было.

О судьбе Сабины Павел не задумывался. Ему было плевать на нее, их отношения давно зашли в тупик. Хотя, говоря откровенно, он жив только благодаря Сабине. Именно она вытащила его после разрыва с Андроном из глухой пьяной депрессии. Жизнь Павла тогда будто обесцветилась, потеряла краски и смысл, из запоев он не вылезал, пока не появилась Сабина. Свежая, полная жизни, смешливая, хорошенькая. Года два он с ума по ней сходил, проходу не давал, машину купил, подарками заваливал, на телевидение пристроил через Олежку Панкратова, одноклассника. Разглядев в любовнице меркантильную стерву, поостыл и держал в качестве «запасного аэродрома»: по субботам в бане с ней расслаблялся, летом на рыбалку брал. Но за прошлые заслуги давно с ней расплатился, столько денег угрохал, страшно вспомнить. Год назад их вялотекущие отношения стали его тяготить, Сабина становилась все капризнее, требовательнее – обнаглела потихоньку баба, забыла, кто ее в люди вывел, и Павел решил порвать. Будучи человеком неконфликтным, бурных сцен решил не устраивать, просто постепенно свести отношения на нет. Так что задумываться о судьбе бывшей любовницы смысла не имело, главное сейчас – спасти Лизу. Он все сделает сам, Сабина только поможет проникнуть ему в офис и перетащить тело Андрона в машину. В конце концов, если любовница попробует противиться или шантажировать, попрощаться с ней можно и по-другому. Ему терять нечего.

В конце улицы показалась машина, Павел напряг зрение. В бледном свете фонарей, освещавших офисную парковку, он разглядел зеленую «восьмерку» Сабины, она предусмотрительно проехала мимо крыльца и остановилась у служебного входа, как Павел и просил. Из машины вышла Сабина, Павел узнал ее по лисьей шубе – тоже, кстати, его подарок.

«Умница, встала в сторонке, как я и говорил», – удовлетворенно подумал он. Кряхтя, вылез из машины и пошел навстречу. Павел решил пока не посвящать ее в детали своего плана, все прояснится по ходу.

– Привет, милая, – клюнул он ее в холодную щеку, – вырвался из дому под предлогом, что нужно Каспарову срочные документы передать. Он тут в полночь Лизавету в офис вызвать хотел. А я соскучился до дрожи. И воспользовался моментом. Сейчас отдам, а ты меня в холле подожди. Я быстро.

Сабина молчала, недоверчиво глядя на возбужденного Павла.

– Ты вызвал меня сюда только для того, чтобы поцеловать? Ой, темнишь чего-то, Градов, – насмешливо протянула она, кутаясь в шубу.

– Почему только поцеловать? Потом до утра к тебе, – продолжал врать Павел. Чувствовал, что врет неубедительно, взмок и пошел красными пятнами.

– Говори, зачем вызвал, идиот! – вскипела Сабина.

– Я Андрона пришил, – неожиданно для самого себя выпалил Павел и осекся.

– Что-о-о? – Сабина покачнулась и обессиленно прислонилась к машине. – Ты… ты соображаешь, – начала было она, но Павел ее перебил.

– Соображаю. Ты должна мне помочь. Больше некому. Никто пока ничего не знает. Нужно спрятать труп и уничтожить следы. Сейчас ты подойдешь, позвонишь в дверь и скажешь охраннику, что ты – Лиза. Он откроет…

Павел немного помедлил и продолжил:

– Я м-м-м… разберусь с ним, потом на второй этаж. Ты поможешь мне перетащить тело в машину и спрятать. Поняла? – повысил он голос почти до крика.

– Нет, – твердо сказала Сабина. – И понимать не хочу. Я не дура. И не смей впутывать меня в свои грязные игры. Я давно хотела сказать тебе, что больше не хочу иметь с тобой никаких отношений. Сейчас как раз подходящий момент. С этой минуты мы с тобой в разных измерениях. Прощай, дорогой. Спасибо за доверие. В память о нашем прошлом эти ночные откровения останутся между нами. Все. Точка, – девушка решительно повернулась и зашагала в сторону «восьмерки».

Снег истошно завизжал под ее красными сапогами, Павел опомнился:

– Стой! – негромко сказал он. Сабина даже не оглянулась.

– Стой, дура, – повторил он громче. – Если не вернешься, я пристрелю тебя на месте, мне терять нечего. Ну? – он в самом деле вытащил пистолет и угрожающе щелкнул предохранителем.

Сабина вздрогнула и остановилась, медленно повернулась к Павлу и застыла, не мигая, глядя на черный зрачок пистолета.

– Повторяю. Я убью и тебя, Сабина. Ты не оставляешь мне выбора. Теперь ты свидетель, – голос Павла звучал жестко, без эмоций, а потому убедительно.

Похоже, Сабина поверила, она помолчала, с трудом сглотнула слюну и свистящим шепотом сказала:

– Но ты можешь убить меня и после того, как я тебе помогу.

– Зачем? – устало ответил Павел, опуская пистолет. – После того как ты мне поможешь, ты станешь соучастницей, детка. Мы будем в одной упряжке. Пошли. У нас мало времени, – скомандовал он.

Они двинулись в сторону «Джитек», Сабина с несчастным видом тащилась впереди, плечи опущены, под каблуками ее красных сапог жалобно пищал мерзлый снег, Павел спокойно шел следом. Оба молчали, только поднимаясь по ступеням крыльца, Градов вполголоса напомнил:

– Ты – Лиза Градова, привезла документы для Андраника Левоновича. И веселей, малышка. Времени у нас в обрез, час ночи.

Ночная тьма, по мнению Павла, была надежной наперсницей его мрачной тайны, в темноте охранник не мог разглядеть приехавшую девушку, а это было как раз то, что нужно. Напряженно вглядываясь в стеклянные двери, они подошли к входу, Павел нажал кнопку вызова. Из переговорного устройства донесся сонный голос охранника:

– Елизавета Пална, вы?

– Я, я, – торопливо забормотала Сабина, гневно оглядываясь на Павла. – Я даже не знаю, как его зовут, – пояснила она шепотом.

Послышался громкий скрежет открывающегося замка, звук упавших на пол ключей, негромкая брань охранника, и дверь наконец распахнулась.

– Долго вы доби… – начал было мужчина и вдруг рассмотрел стоявшую перед ним девушку. – А вы кто? – удивленно прогудел он, заметив позади Сабины темную фигуру Павла.

– Дед Пихто, – скороговоркой ответил Павел, вскинул пистолет и выстрелил в недоуменное лицо секьюрити.

Мужчина коротко охнул, с размаху упал на скользкое мраморное крыльцо, несколько раз дернулся и затих. Сабина вскрикнула и зажала рот руками, Павел подтолкнул ее к входу, ухватил труп охранника под мышки и, пыхтя, затащил внутрь. Чем позже обнаружат тело, тем лучше. Стараясь не глядеть на развороченную рану, перевернул на спину, чтобы убедиться, что мужчина мертв. Охранник не дышал.

Подталкивая идущую впереди перепуганную Сабину, Павел поднялся по широкой каменной лестнице, ведущей на второй этаж.

– Ничего не трогай, – прикрикнул он на девушку, заметив, что она держится за стальные перила. – Или вот что, лучше перчатки надень!

Сабина коротко мотнула головой и закусила губу. Они неслышно вошли в отделанную светлым орехом просторную приемную. Дверь в кабинет, откуда струился приглушенный зеленоватый свет, была приоткрыта. Павел осторожно заглянул внутрь, в кабинете царил хаос: перевернутые стулья, валяющийся на полу монитор компьютера, клавиатура, бумаги, разбитая рамка с семейной фотографией Каспаровых, из-за громоздкого дубового стола торчали мужские ноги в безукоризненно начищенных черных ботинках. Павел осторожно двинулся к неподвижному, лежавшему ничком телу, под ногами противно хрустели осколки разбитого стекла, подойдя, постоял, как бы собираясь с духом, и рывком перевернул труп. Глаза Андрона, яркие, пронзительно-синие, были открыты, и на долю секунды Павлу показалось, что его враг жив, но лишь на долю секунды. Левая сторона головы была раздроблена, из залитой черной подсохшей кровью раны торчали мелкие обломки костей, застывшая на лице страдальческая гримаса и мертвенно-белый цвет кожи – все это не оставляло сомнений в том, что Каспаров мертв.

– Ну здравствуй… труп, – с кривой усмешкой проговорил Павел и повернулся к Сабине.

Полумертвая девушка едва дышала, не в силах отвести округлившихся от ужаса глаз от мертвеца.

– Помоги мне. Ну, живо! – приказал Павел, стараясь затащить мертвое тело на ворсистую поверхность лежавшего посреди кабинета красного ковра.

Сабина неловко ухватилась за рукав пиджака покойного и сильно потянула, тело приподнялось, голова трупа резко мотнулась в сторону, Сабина громко взвизгнула и отскочила.

– Дура! – шепотом ругнулся Павел. – За ноги бери, поняла?

Наконец им удалось переместить тело на ковер, окровавленную пепельницу Павел положил рядом. Потом аккуратно, со знанием дела (будто всю жизнь только этим и занимался) закатал мертвеца в ковровое полотно, вытащил из кармана скотч, с треском оторвал длинную клейкую полосу, потом еще одну и тщательно замотал ковер с обеих сторон.

– Готово. Бери за ноги! Потащили, – деловито скомандовал он трясущейся от страха Сабине.

– Не могу, – пролепетала она, – ноги не держат.

– Пристрелю, как собаку! – взревел Павел и выхватил пистолет.

Сабина вздрогнула и покорно взялась за свой конец свертка. И тут на столе Каспарова зазвонил телефон, от неожиданности они выпустили тело из рук, и труп тяжело плюхнулся на пол. Телефон непрерывно звонил, а Павел с Сабиной застыли, не в силах двинуться с места, парализованные страхом, они не могли оторвать глаз от беспокойно верещавшего аппарата. Павел чувствовал, как дрожат колени, и холодная липкая испарина покрывает лицо и трясущиеся руки. «Кто это? Вдруг Лиза?» – мелькнуло в его голове.

Сабина сделала инстинктивное движение по направлению к двери, и тут Павел опомнился:

– Куда? – злобно прорычал он и быстро нагнулся к гигантскому свертку. – Чего встала? Хватай и неси.

Сабина послушно ухватилась за тяжелый ковер. Ей казалось, что все происходящее с ней – дикий сон, она проснется, обязательно проснется и все встанет на свои места. Жизнь пойдет своим чередом, и она вдоволь посмеется над глупым ночным кошмаром. Телефон наконец замолк.

Пыхтя от натуги и переругиваясь, они выволокли ковер на лестницу и спустили его вниз. Бросив его рядом с трупом охранника, Павел выскочил на улицу и побежал к машине, необходимо было подогнать ее к крыльцу. Через две минуты он подъехал и махнул Сабине рукой, девушка кинулась помогать. И только когда они захлопнули дверцу багажника, она сообразила, что труп погрузили в ее «восьмерку».

– Но почему? – возмутилась она.

– Так нужно. Все объясню потом. Прикрой двери и садись в мою машину. Бегом, – Павел недобро ухмыльнулся и сел за руль.

Двигатель натужно загудел, и автомобиль медленно выехал за ворота. Сабина бросилась назад, торопливо прикрыла входные двери и выбежала на улицу. Слава Богу, вокруг не было ни души. Спасительный мороз удерживал дома даже самых ярых приверженцев «ночной жизни».

Недоумевающая Сабина нырнула в «ауди» Павла и завела машину. Он ждал за воротами, увидев, что она выехала, сделал ей знак рукой и тронулся в направлении центра города. Сабина послушно последовала за ним.

Спустя несколько минут из-за угла соседнего дома выехал черный джип и неспешно двинулся за ними.

Глава четвертая

Дорожные пробки – дело для Москвы обычное, толпы водителей, выехавших с утра на работу, смиренно жевали сухие пайки, выданные женами на такой вот неприятный случай. Палева посмотрела по сторонам – справа и слева бесконечные колонны машин, плотно обступившие ее джип, – от души выругалась и еще раз огляделась. Слева – «фольксваген», справа – «десятка». Коротко остриженный молодой человек на «фольксвагене», сидевший в наушниках, бодро кивал в такт музыке; седовласый джентльмен в «десятке» уныло жевал бутерброд с корейкой – Ольгу немедленно затошнило. Ее тошнило уже три месяца. Лидка Миронова многозначительно посмеивалась, утверждая, что в Ольгином положении это абсолютно нормально. Ничего себе нормально! Стоило Ольге взглянуть на жующего – и пиши пропало, через мгновение к горлу подкатывал отвратительный щекочущий горько-сладкий комок. Поначалу Ольга стоически держалась, стараясь сглотнуть мерзкий комочек, гоняла его туда-сюда, глубоко дышала, даже нюхательную соль себе купила по совету старушки-соседки, столь древней, что Ольга бы не удивилась, если бы та оказалась бывшей фрейлиной последней русской императрицы. Но не тут-то было. Приторная горечь заполняла рот, и никакие соли уже не помогали, приходилось сломя голову нестись до ближайшего туалета и спешно избавляться от содержимого желудка. Хуже всего было то, что в последнее время содержимое Ольгиного желудка состояло из одного желудочного сока. Ее мутило от всего, особенно от запахов, а еще ее тошнило от… Олега! Она видеть его не могла, сам факт его существования отравлял ей жизнь. Лидка (мать двух чудных близнецов) говорила, что и это нормально, большинство женщин в первые месяцы беременности мужей не выносят. Не выносят! Если бы! Своего мужа Ольга готова была придушить. Олег переносил ксенофобию стоически, устраивая в ответ ежеутреннюю пытку едой. Едва проснувшись, он бросался на кухню, где вдохновенно готовил для Ольги полезные завтраки, руководствуясь разнообразными рецептами, коих в интернете теперь пруд пруди. Сегодня, к примеру, были яйца по-швейцарски. При мысли о яйцах Ольга почувствовала легкий озноб.

Она быстро сглотнула вязкий комок и открыла окно, жующий сосед справа подумал, должно быть, что она хочет о чем-то спросить, и тоже опустил стекло. Ольга вежливо улыбнулась соседу, и тут джентльмен с корейкой сыто рыгнул. Запах копченого сала ударил в нос – и Ольгу перемкнуло, она немедленно скорчилась в рвотном спазме. Сдержав первый приступ, она стремглав выскочила из машины, протиснулась между плотно стоящими машинами к обочине и… Рвало ее долго, фонтаном.

– Только бы брюки не испачкать, – думала она, содрогаясь от очередного спазма. – Боже, теперь я ни за что в жизни не прикоснусь к копченому салу! И к яйцам по-швейцарски. А жаль…

Она очнулась, когда стоявшая за ее джипом колонна машин дружно загудела, водители яростно колотили по клаксонам и крутили пальцем у виска. Иные делали Ольге нелестные замечания:

– С бодуна дома надо сидеть, дэушка! – кричал потный бизнесмен на последней модели «ниссана».

– Эй, больная, паровоз с дороги убери! – негодующе орал тощий мужичонка на «окушке».

Измученная, вывернутая наизнанку Ольга вернулась в машину и потихоньку тронулась с места. Вытащив из-под сиденья бутылку минеральной воды, она жадно припала к горлышку. Зазвонил мобильник. «Олег», – подумала она, завинчивая крышку бутылки. Олег осведомлялся о состоянии ее здоровья каждый час. Она не ошиблась, заботливый муж поинтересовался ее самочувствием. Ольга подробно отчиталась:

– Привет, дорогой. Я как? Жива. Да, на пять минут из машины вышла. Зачем, зачем? Подышать, – она горько усмехнулась, вспомнив утренний моцион на обочине. – Да, дорогой, сегодня яйца по-швейцарски были особенно вкусны. Спасибо.

Захлопнула крышку мобильника, томно зевнула, глянула на часы и похолодела: «Боже мой, половина десятого». А в десять ее ждет клиентка!

Колонна машин со скоростью похоронной процессии въехала в Лефортовский тоннель. Ольга углядела наконец лазейку между микроавтобусом и «фольксвагеном» меломана, резко надавила на акселератор и пустилась во все тяжкие. Лавировать в полутемном тоннеле было трудно, но через пятнадцать минут поверженные «ниссан», «десятка» с копченой корейкой и антикварная «окушка» остались далеко позади.

– Знай наших, – торжествующе сказала Ольга и, чувствуя себя Шумахером, мужественно преодолела очередной приступ дурноты. – Ребенок у меня будет с характером, – заключила она, выныривая из темного брюха тоннеля.

Москва, тускло освещенная оранжевым зимним солнцем, постепенно просыпалась: тротуары заполнялись бурлящими толпами; шоссе – бесконечными потоками стремившихся, будто кровь по сосудам, автомобилей; входы в метро, словно врата преисподней, непрерывно поглощали огромные порции человеческой плоти. Привычное рабочее утро громадного мегаполиса. Несмотря на отвратительную экологию, перенаселенность и невероятные расстояния, Москву Ольга любила. Здесь родилась, выросла и знала ее как свои пять пальцев. Обожала таинственную ауру увековеченных Булгаковым Патриарших, с их тихими живописными водоемами и уютными скамейками под сенью старых лип; крохотную часовню Александра Невского в Екатерининском парке; архаичную Пречистенку с ее удивительными особнячками, дышащими русской историей.

Несмотря на спешку, она опоздала. Офис ее частного агентства находился в Сокольниках, в девятиэтажке сталинской постройки на улице Гастелло. Над входом сияла новенькая золотая табличка «Частное детективное агентство Нуаро». Ольга голову сломала, придумывая название, помог Олежка. Уж в чем в чем, а в креативности ему не отказать. Нуар – это разновидность криминального романа с напряженным сюжетом, а фамилия Пуаро известна любому школьнику. Нуар плюс Пуаро получилось «Нуаро». Остроумно и элегантно, словом, Ольге понравилось. Аренда, ремонт и оборудование двух небольших помещений влетели в копеечку, но за два месяца работы Ольга окупила накладные расходы и вышла в плюс. Припарковавшись на обычном месте возле гастронома, она перебежала через дорогу, взлетела на крыльцо, ворвалась в уютную, оборудованную кожаным диваном, двумя креслами и разлапистой монстерой приемную и принялась с ходу извиняться перед высокой сухопарой женщиной в густой черной вуали.

– Извините, ради бога, Ирма Константиновна. Пробки, – сбивчиво бормотала Ольга, стаскивая с себя куртку.

– Не поминайте Господа всуе, – с достоинством заметила клиентка, поднимаясь навстречу. – Впрочем, мы с Женечкой мило побеседовали.

Женя Башмаков, коренастый блондин двадцати пяти лет, студент-заочник юридического факультета МГУ и единственный Ольгин сотрудник, с готовностью распахнул перед ними дверь в кабинет. Пропуская дам, он вежливо поинтересовался:

– Как всегда кофе?

– Кофе я уже три месяца как не пью, – назидательным тоном заметила Ольга, – пора бы запомнить. Чай с лимоном, будь любезен.

– Вам звонил подполковник Дубовой. Уже дважды, – шепнул Женя ей на ухо и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Ольга вздохнула и повернулась к Ирме Константиновне. Пожилая матрона устроилась в мягком зеленом кресле у письменного стола и с видом обреченной уставилась в окно. Вдова богатого промышленника, она панически боялась молодой невестки. Вторая жена ее сына, особа ушлая и решительная, по мнению Ирмы Константиновны, задумала избавиться от свекрови, с целью завладеть бизнесом ее покойного мужа. Оставшееся после смерти господина Котова наследство представляло собой весьма лакомый кусок – девять заводов по производству соков известной марки.

– Этой мерзавке на булавки не хватает! – гневно восклицала клиентка. – Голодранка! Пришла в дом без гроша, опоила моего Вадика невесть чем и теперь вертит им, как собака хвостом. Я уверена, что она потихоньку меня подтравливает. Последние три месяца я чувствую себя ужасно. Вы меня понимаете?

Ольга понимала и предполагала, что Ирма Константиновна мается от безделья, ипохондрии и начальной стадии деменции, но слово клиента, как известно, – закон. И Ольга с Женей в течение двух месяцев собирали для вдовы сведения об образе жизни невестки. Фантазии об отравлении не подтвердились, зато выяснилось, что невестка – завсегдатай крупных казино – систематически закладывает подаренные ей мужем драгоценности в ломбард.

Ольга печально вздохнула, настоящим делом ей не приходилось заниматься давно, и все эти ревнивые жены, мужья-рогоносцы, маразматические свекрови и прочая житейская ерунда встали поперек горла, но деньги…

Два года назад после успешного раскрытия ряда висяков капитан милиции Ольга Палева, что называется, «звезду словила». Поверив в собственную незаурядность, она решилась оставить службу и уйти на вольные хлеба – открыть собственное детективное агентство. Расчет оказался верным, работа на себя отличалась полным отсутствием бюрократии и приличной доходностью, но имела и серьезный побочный эффект, как то: отсутствие настоящих преступлений. Ольга тосковала по живому интересному делу, но деньги…

Она невольно зажмурилась. Олег – начальник планово-финансового отдела компании по продаже оборудования для сортировки и измельчения отходов – зарабатывал скромно, а если учесть, что через шесть с половиной месяцев у них появится ребенок и Ольге придется временно оставить работу, то следовало подумать о финансовой подушке. А значит, нужно продолжать работать. Необходимо взять себя в руки и подробно отчитаться перед страдающей маниакально-депрессивным расстройством Ирмой Константиновной, а потом терпеливо выслушать ее очередные бредни. Сообщение Жени о звонке Дубового ее приободрило, со Стасом они дружили давно. После окончания университета МВД лейтенант милиции Палева была направлена в Дмитровское ОВД, где майор Дубовой взял ее под свое крыло. Смышленая кареглазая девчушка подавала надежды, Дубовой спуску ей не давал: грузил работой нещадно, брал с собой на места преступлений, учил, хвалил, распекал, словом, гонял так, что Ольга по вечерам частенько плакала от обиды и усталости. Теперь она считала Стаса лучшим другом и была безмерно благодарна за суровую муштру, а тогда ненавидела его всеми фибрами души, каждый божий день намереваясь писать заявление об увольнении.

Ольга отлично знала, что по пустякам Стас не звонил, – пахнет чем-то стоящим. При мысли о настоящем деле на губах Ольги заиграла довольная улыбка, она совершенно забылась и, отвечая собственным мыслям, мечтательно произнесла вслух:

– Эх, хорошо бы и в самом деле так, – но тут заметила, как негодующе взлетели выщипанные в ниточку брови Ирмы Константиновны, и до нее дошел смысл последней фразы клиентки:

– …думаю, что теперь она планирует убить моего сына.

– Извините, Ирма Константиновна. Ради бога, извините. Отвлеклась. Так что навело вас на подобные мысли? – встрепенулась она и, подыгрывая тронутой старушке, озабоченно нахмурилась. – Я вся внимание.

Вдова подозрительно покосилась на Ольгу, но глаза частного детектива излучали живой интерес и такое искреннее сочувствие, что Ирма Константиновна потеряла бдительность и продолжила рассказ.

Минут через сорок, когда удовлетворенная визитом вдова, плотно завесившись вуалью, вышла из кабинета, Ольга позвонила Дубовому.

– Привет служителям закона, – радостно выпалила она. – Говорят, ты вспомнил о существовании скромного частного деятеля?

– Вспомнил, вспомнил, – прогудел Дубовой.

– И по какому же поводу? – Ольга в нетерпении потирала руки.

– У нас с Настей серебряная свадьба через месяц. Дожили, понимаешь. Ресторан «Mari Vanna», что в Спиридоновском, знаешь? 28 февраля в 18:00. Покорнейше просим быть, – Стас вздохнул так, что в трубке затрещало.

– И это все? – не сдержалась Ольга.

– Тебе мало? Да мне в наши смутные времена орден полагается «За верность». Двадцать пять лет с одной женщиной, и с какой женщиной! То ж генералиссимус в юбке! Маргарет Тэтчер! А ты: «И только…», – с обидой передразнил ее Стас. Хотя, если тебе мало, есть тут одно дельце.

– О, вот это по-нашему, по-бразильски! – рассмеялась Ольга. – А то орден на свадьбу, орден на свадьбу. Еще неизвестно, кому тот орден полагается! Ты тоже не сахар, надо признать.

Они проговорили с четверть часа, и, по мере того как подполковник рассказывал, лицо Ольги менялось. Из радостно любопытного оно сделалось встревоженным, потом мрачно озабоченным, и наконец она спросила:

– И что, никаких предположений? Четыре трупа за неделю и никаких намеков на преступника? Бред.

– Бред или нет, а факт налицо. Сама-то как? – Стас перевел разговор на другую тему.

– Тошнит помаленьку, – призналась Ольга.

– Мужик будет, это я тебе как врач говорю, – убежденно сказал подполковник.

– Очень может быть, – язвительно заметила Ольга, – если развить твою мысль логически, то от вас, мужиков, тошнить начинает с момента зачатия.

– Тьфу ты! – огорчился Дубовой. – Я с ней по-человечески, а она…

– Пошутила я, Станислав Викторович. Куда мы без вас?

– Вопрос риторический. Ладно, извинения принимаются. А о деле на свадьбе поговорим. Возможно, к тому времени что и всплывет.

– Что дарить-то? Может, пожелания есть?

– Я же сказал – орден. Вот и чекань, – прогудел Стас и отключился.

Ольга положила трубку и задумалась. Дубовой рассказал любопытную историю, случившуюся в небольшом подмосковном городке Рузавине. История запутанная, ее следовало хорошенько обдумать. Но тут в дверь постучали, и Женька ввел очередную посетительницу.

Невысокая белокурая женщина в костюме от Chanel и с нелепой в зимнее время желтой сумкой через плечо испуганно замерла на пороге. Ольга ободряюще улыбнулась, поздоровалась и предложила незнакомке присесть. Пробормотав что-то нечленораздельное, дама осторожно обошла кресло для посетителей и присела на краешек стоявшего у стены стула, положила сумку на колени и виновато улыбнулась. От посетительницы разило дорогими, но приторными духами, Ольга напряглась, чуя, как к горлу вновь подкатывает проклятый комок.

«Черт бы тебя побрал, – неприязненно подумала она, разглядывая даму. – Небось, по поводу неверного мужа приволоклась. Господи, как же это скучно. Когда людям нечем заняться, они начинают отравлять жизнь другим и чаще всего своим близким. Почему она так долго молчит? Я задохнусь в облаке ее парфюма прежде, чем она скажет, зачем явилась».

Пока дама собиралась с мыслями, Ольга достала из ящика письменного стола нюхательную соль, сунула ее себе под нос и судорожно задышала.

– Меня зовут Анна Андреевна. Анна Андреевна Каспарова. Я не москвичка, из Подмосковья, из Рузавина, – наконец заговорила женщина. Голос у нее был грудной, бархатистый, невыразимо приятный.

– Гм, – только и смогла произнести Ольга, судорожно втягивая ноздрями запах живительной соли, продававшейся в серии «Графиня Батори» – лечебные средства по старинным рецептам. Удивительно, но на этот раз дурноту как рукой сняло. Соседка, ровесница последней русской императрицы, толк в лечении женских недомоганий, похоже, знала.