Адмирал Лазарев бесплатное чтение

Илья Родимцев

АДМИРАЛ ЛАЗАРЕВ

*

На обложке книги использованы картины художника И. А. Айвазовского «Ледяные горы в Антарктиде», 1870 год, «Смотр Черноморского флота в 1849 году», 1886 год и «Портрет адмирала Михаила Петровича Лазарева» художника Р. Шведе, 1844 год.

© Родимцев И. А., 2019

© Издательство АО «Молодая гвардия»,

художественное оформление, 2019

Русским морякам посвящается

У меня недостанет слов описать все его похвальные дела, и я смело уверен, что русский флот не имел подобного капитана.

П. С. Нахимов о М. П. Лазареве

ОТ АВТОРА

Повествование о жизни любого человека имеет много общих, естественным образом складывающихся сюжетов — юность, учеба, зрелость и рассказ о важнейших событиях и достигнутых результатах, определяющих масштаб личности и место в истории. Но в каждом случае есть одно важное отличие, состоящее в том, что можно определить как линию жизни.

Многие проходят свой жизненный путь и становятся великими, посвятив себя одному делу или идее. Их подвижничество и преданность избранному раз и навсегда ремеслу являются залогом восхождения к вершинам науки и искусства, открытия новых горизонтов человеческих возможностей.

Но есть и другой род людей — это те, кто, несмотря на преграды и сомнения, по приказу или в силу обстоятельств берутся за новое дело, и не только доводят его до конца, но делают это превосходно и ведут за собой других.

Именно таким — способным на перемену деятельности, выполняющим новые задачи, добираясь до самой сути, не отступающим перед вызовами времени, неутомимым и готовым идти в неизвестность предстает перед нами выдающийся русский моряк и созидатель Михаил Петрович Лазарев.

Его жизнь в основном прошла в морских просторах.

И пусть в наши дни Мировой океан исхожен вдоль и поперек, но любой моряк знает, что этот зыбкий мир непредсказуем и всегда бросает вызов каждому, кто входит в его пределы. Но во много крат опаснее была встреча с океаном в те времена, когда судьба корабля и жизнь людей всецело зависели от стихии. Только тот, кто всю жизнь готовил себя к покорению необозримых водных пространств, разделяющих континенты Земли, мог надеяться на счастливое завершение каждого свидания с океаном.

Его называли истинно русским дворянином, прямым и чистосердечным, безукоризненно честным и самолюбивым, суровым, но справедливым, жестким, заботливым, человеком теплой души, неустрашимым капитаном, первым моряком своего времени и преобразователем флота.

Его уважали, ценили, любили, ему беспрекословно подчинялись и готовы были отдать за него жизнь, ему поручали самые ответственные задания, его боялись и ненавидели, в него верили и оказывали знаки царственного внимания. И все это — по отношению к одному человеку! Известность и признание, сравнимые с великими русскими полководцами и адмиралами.

И надо отметить, что все оценки и чувства, которых удостаивался Лазарев, такие разные и, казалось бы, несовместимые, имели право на существование. Он был человеком своей эпохи, со свойственными тому времени понятиями чести, благородства, благовоспитанности, но также и с образом мыслей и поведения, присущих дворянскому классу. При этом Лазарев принадлежал к числу лучших представителей этого сословия, которые, как известно, более других достоинств почитали долг и патриотизм.

Михаил Петрович Лазарев не оставил нам ни мемуаров, ни просто воспоминаний о каком-либо периоде своей жизни. Это сделали за него современники, те, кто служил под его началом, вместе с ним бороздил моря и океаны, участвовал в сражениях, растил новое поколение русских моряков. А еще остались многочисленные документы: рапорты, распоряжения, предписания, приказы, донесения… И главное — письма. Написанные им друзьям, единомышленникам, близким. И их послания Лазареву — своему другу, командиру и просто дорогому человеку, а помимо этого — слова благодарности и признания его заслуг от членов императорских фамилий.

Знакомясь с этими бесценными источниками, ощущаешь пульс времени и осознанную ответственность человека, привыкшего все делать на совесть, доводить до конца и отвечать за себя и за тех, кто исполняет его волю.

Тот, кто встречался с Лазаревым на его жизненном пути, уже не мог оставаться к нему равнодушным и становился либо его единомышленником, либо недругом. Как же нелегко жить и воплощать свои замыслы, ощущая на себе все эти человеческие переживания и эмоции, когда окружающие тебя люди ловят каждое твое слово, знают каждый твой шаг, обсуждают каждую мысль. И как же много нужно совершить, чтобы получить в ответ такую многоликую людскую оценку.

А ведь Лазарев не входил в круг придворных особ, не был никогда облечен властью, позволяющей вседозволенность в управлении людьми. Наоборот, он являлся приверженцем законопослушания и носителем морали везде, где бы он ни служил. И над ним всегда были начальники и лица приближенные к императорскому двору, среди которых было немало тех, кто пытался навязать ему свою волю или препятствовать его деятельности.

Такие личности, как Лазарев, бравшие на себя ответственность за державу, за флот и армию, всегда появлялись в России, сменяя друг друга. Лазарев воспринял флотоводческий дар и проникся созидательным талантом великого Федора Федоровича Ушакова, приумножил эти достоинства собственной славой мореплавателя и передал это бесценное достояние своим ученикам.

Адмирал Михаил Петрович Лазарев — это уникальное явление в истории Российского военно-морского флота. Успешный флотоводец, первооткрыватель, талантливый организатор и реформатор флота, человек, бросивший вызов стихиям и обстоятельствам.

Деятельность Михаила Петровича Лазарева, направленная на защиту южных рубежей России и обновление Черноморского флота, и прежде всего на укрепление и благоустройство Севастополя и Николаева, как важнейших центров кораблестроения и базирования флота на Черном море, сравнима с деяниями князя Г. А. Потемкина-Таврического при строительстве новых городов и портов на юге России — от Южного Буга и Таврии до Кубани.

Разработанные Лазаревым новые методы ведения военных действий силами флота и армии и осуществления десантных операций совместно с сухопутными войсками можно сравнить с блестящими свершениями выдающихся флотоводцев России.

И вместе с тем вся жизнь Лазарева — как манящая мечта для тех, кто, увидев хоть раз морской простор, почувствовал великий зов океанов, притяжение дальних стран и земель и готов помериться силами со стихией. В том, что касается опасностей и приключений во время кругосветных плаваний, Лазарев похож на героев Жюля Верна, но порой легче поверить в то, что приключилось с ними, чем в реальность, выпавшую на долю Лазарева и его товарищей.

Вершиной его славы как мореплавателя явились экспедиция к Южному полюсу и открытие целого континента — Антарктиды. Одного только этого хватило бы, чтобы навсегда вписать свое имя в историю российского флота и великих географических открытий! Но, кроме того, он еще дважды совершил кругосветное путешествие и открыл многочисленные острова, исправив попутно ошибки других путешественников.

Кстати, об островах. 27 апреля 2018 года в Санкт-Петербурге на заседании Русского географического общества выступил Президент Российской Федерации В. В. Путин, являющийся председателем попечительского совета общества. Он напомнил о том, как русские названия исчезают с карты мира, и привел в качестве наиболее показательного примера острова, открытые экспедицией Беллинсгаузена — Лазарева.

Он, в частности, сказал: «Сегодня мы сталкиваемся с ситуацией, когда русские названия, которые давали еще в прошлые века и десятилетия наши исследователи и путешественники, постепенно вытесняются с карты мира. Подчеркну, тем самым стирается и память о вкладе России в изучение планеты и в развитие науки. Особенно это заметно в Антарктиде, где имена, данные первооткрывателями континента Лазаревым и Беллинсгаузеном, почти вышли из оборота.

Сегодня лишь единицы знают, что изначальное, историческое название острова Смит — это Бородино, что Сноу — это Малоярославец, а Ливингстон — на самом деле Смоленск, и так далее и тому подобное. А ведь в 2020 году мы будем праздновать юбилей открытия Антарктиды. Это было сделано именно русскими мореплавателями… Все это стало возможным в том числе из-за отсутствия современных отечественных карт. В свободном доступе лишь иностранные, где, как правило, фигурируют вторичные имена географических объектов. В этой связи, естественно, при самом активном участии РГО предлагается подготовить новый российский атлас мира, в котором все подобные случаи будут верно трактоваться. Никому ничего не собираемся навязывать, это не нужно, но попустительствовать, не реагировать на искажение исторической и географической в данном случае правды и справедливости мы не вправе».

В нашей книге мы расскажем об открытии этих и других островов русскими мореплавателями и о том, как отнеслись к этому крупному географическому открытию ученые некоторых стран.

Речь также пойдет и о войнах, о дальних морских походах, о преобразованиях, совершенных М. П. Лазаревым на Черноморском флоте. Но главное все же в другом.

Эта книга — дань памяти выдающемуся сыну России, чья деятельность по утверждению русского флага на просторах Мирового океана, защите южных рубежей нашего Отечества и воспитанию целого поколения морских офицеров оказала большое влияние на весь ход последовавших уже после его кончины военных действий на Черном море и в Крыму и на будущее всего российского флота.

Это рассказ о человеке, который всю жизнь делал любимое дело так, как он сам это понимал, и испытывал счастье, видя плоды своих трудов. И именно за это, как думается, был любим и покорил сердца и своих современников, и потомков.

Если же образ и свершения Михаила Петровича Лазарева вызовут у читателя желание узнать больше об истории российского флота, а может быть, даже посвятить свою жизнь профессии моряка или изучению тайн нашей планеты, чтобы самому испытать восторг от встречи с прекрасными или еще непознанными уголками мира, в котором мы живем, или в чьей-то душе возгорится азарт путешественника, это станет лучшим из того, на что мог надеяться автор, приступая к работе над книгой.

Глава первая
РОЖДЕНИЕ МОРЯКА

Происхождение

Михаил Петрович Лазарев принадлежал к старинной дворянской фамилии. Он родился 3 ноября (14 ноября — по новому стилю) 1788 года очень далеко от какого бы то ни было моря — во Владимирской губернии. Точнее — в губернском городе Владимире.

Его отец — дворянин Петр Гаврилович Лазарев — происходил из дворян Арзамасского уезда Нижегородской губернии.

Петр Гаврилович Лазарев родился в 1743 году. Известно, что в 1777 году он был капитаном Преображенского полка, потом служил в канцелярии опекунства иностранцев и по состоянию на 1780 год имел чин полковника. В 1781 году Петр Гаврилович был председателем Тверской гражданской палаты, в 1782 году занимал должность поручика правителя Тверского наместничества, а 6 августа 1783 года стал статским советником, что в Российской империи соответствовало чину бригадира армии^[1] и капитан-командора флота.

В 1788–1796 годы Петр Гаврилович Лазарев был правителем Владимирского наместничества. 21 апреля 1790 года он стал действительным статским советником, а 19 декабря 1796 года — тайным советником (что уже соответствовало чину генерал-лейтенанта в армии и вице-адмирала во флоте) с назначением сенатором.

Петр Гаврилович Лазарев, по сути, занимал должность владимирского гражданского губернатора^[2], и именно по его инициативе город Владимир начал застраиваться каменными домами (до этого все строения в городе были исключительно деревянными). Тут стоит отметить, что сам Петр Гаврилович жил с семьей в ветхом деревянном доме, а каменные дома строил не для себя, а под богадельни и больницы.

Отец Петра Гавриловича Лазарева, Гавриил Алексеевич Лазарев, умер в 1760 году. Дослужился до майора. Женат был два раза. И что интересно, по поводу его второй женитьбы, при жизни первой жены и без развода, последовала высочайшая резолюция на докладе синодального обер-прокурора от 9 августа 1763 года о разделе имений между детьми, от обоих браков рожденных (тогда обе матери были живы). От первого брака у Гавриила Алексеевича Лазарева был один сын, от второго брака — четыре сына, в том числе и Петр Гаврилович Лазарев.

Деда Петра Гавриловича Лазарева звали Алексеем Андреевичем. Он скончался в 1722 году. Был внуком Григория Лазарева, помещика Арзамасского уезда Нижегородской губернии.

Петр Гаврилович Лазарев женился на Анне Андреевне Чагиной, родившейся предположительно в 1762 году.

Анна Андреевна была дочерью отставного майора артиллерии Андрея Михайловича Чагина (1740–1780) и его жены Пелагеи Федоровны Рахмановой (1744–1790), о которой Петр Гаврилович упоминает в своем письме выдающемуся русскому поэту Гавриле Романовичу Державину, другу своей молодости. Они были земляками, а их отцы — мелкопоместными дворянами в Казанской губернии. Оба родились в 1743 году и впоследствии вместе учились в Казанской губернской гимназии, куда Державин поступил в 1758 году (в год ее открытия), а Петр Гаврилович — годом позднее. Там, по-видимому, и зародилась их дружба.

Вот, например, как описывал Петр Гаврилович Лазарев другу свою женитьбу в письме от 5 октября 1783 года:

Милостивый государь и благодетель Гаврила Романович! Подивись, братец, чудесам, кои я затеял на прошедших днях, помолвил здесь жениться: невесту мою зовут Анна Андреевна Чагина, а мать ее — Пелагея Федоровна. После буду писать обстоятельнее, а теперь только скажу, что по-видимому кажется мне, что я не несчастлив, хотя женихам в похвалах их невест верить и сомнительно. Пожалуй отпиши к ним, как мой друг, приемлющий участие в моих обстоятельствах (просил бы о том и Катерину Яковлевну^[3], да не смею). <…> Мать и дочь еще в Москве, и точно тебе сказать не могу, когда свадьба будет. Сделай божескую милость, отвечай мне хотя на это; истинно говоря, ты знаешь доказательно, коль много я тебе во всем верю и как охотно рад последовать твоим советам. Поклонись ее высокородию и поцелуй ей руку. Я навсегда есмь вам покорнейший слуга^{1}.

От брака с Анной Андреевной Петр Гаврилович Лазарев имел четверых детей: сыновей Андрея, Михаила, Алексея и дочь Веру.

Относительно главного героя повествования в метрической книге Знаменской церкви города Владимира за 1788 год, в первой ее части, где велась запись родившихся детей, значится:

В ноябре 3 числа у Владимирского наместнического правления правящего губернаторскую должность статского советника генерал-поручика и кавалера Петра Гавриловича Лазарева родился сын Михаил^{2}.

В 1793 году Анна Андреевна умерла, а в январе 1800 года не стало и Петра Гавриловича Лазарева.

Что же касается Г. Р. Державина, то детей он не имел ни от первого, ни от второго брака, и именно на него Петр Гаврилович Лазарев перед своей кончиной возложил бремя ответственности за судьбу всех своих детей.

Морской кадетский корпус

Незадолго до смерти отец пожелал определить своих троих сыновей в Морской кадетский корпус, старейшее военно-морское учебное заведение в России, основанное в 1752 году. Относительно даты этого события известно письмо генерал-адъютанта графа X. А. Ливена от 25 января 1800 года, в котором говорилось:

Государь император указать соизволил умершего сенатора тайного советника Лазарева трех сыновей — 1-го, 2-го и 3-го определить в Морской кадетский корпус^{3}.

Первым был Андрей, вторым Михаил, третьим Алексей. Их потом преподаватели так и называли при перекличке по журналу: «Лазаревы — первый, второй, третий!»

Но это было чуть позже, а пока дети остались круглыми сиротами, и, учитывая заслуги Петра Гавриловича Лазарева, по указанию императора Павла I мальчиков определили в Морской кадетский корпус в Санкт-Петербурге. Хлопотали за это высокопоставленные друзья Петра Гавриловича. А адмирал И. Л. Голенищев-Кутузов, давний директор Морского кадетского корпуса, получив из императорской канцелярии такой пакет, тут же поспешил выполнить приказ.

В результате мальчики были зачислены в Морской кадетский корпус 8 февраля 1800 года и, став рядовыми кадетами, начали осваивать профессию флотских офицеров.

Морской кадетский корпус являлся правопреемником московской «Навигацкой школы», основанной в 1701 году по указанию Петра I. Исторически сложилось так, что в нем учились дети из не очень знатных семейств. В XVIII–XIX веках в корпусе обучались, помимо М. П. Лазарева, многие воспитанники, ставшие затем выдающимися российскими флотоводцами: Ф. Ф. Беллинсгаузен, В. М. Головнин, О. Е. Коцебу, Ю. Ф. Лисянский, П. С. Нахимов и др.

Дмитрий Иринархович Завалишин, русский морской офицер, учившийся в Морском кадетском корпусе в 1816–1819 годах и хорошо знавший М. П. Лазарева, в своих «Воспоминаниях» пишет: «Можно смело сказать, что в тогдашнее время нигде состав офицеров не был так хорош, как в Морском корпусе, и нигде вдобавок офицеры не были так соединены и единодушны. Этому содействовали в особенности два обстоятельства: общий стол у офицеров и обычай собираться на вечерний чай у старшего дежурного офицера. Картам не было тут места, а занимались исключительно беседой и, разумеется, прежде всего событиями в корпусе и вопросами, относящимися к нему в учебном и воспитательном отношении. Тут очень свободно и откровенно обсуждали действия всех, даже нередко в присутствии того, чьи действия разбирались. Все несправедливое, бесполезное, особенно увлечение раздражением, беспристрастно разбиралось и осуждалось, и если, несмотря на это, многие, очень даже добрые по сердцу, употребляли телесное наказание, то единственно потому, что считали его в некоторых случаях необходимым, и что это была общая система»^{4}.

Далее Д. И. Завалишин рассказывает историю, на которой мы подробно остановимся ниже. Но сейчас скажем главное: Лазарев был частью «системы», в которой практику «телесных наказаний поддерживало неимение другого рода наказаний. Не было даже карцера, и для крупных проступков, помимо телесного наказания, не было другого исхода, кроме исключения из корпуса, что однако же было равнозначительно совершенной потере карьеры»^{5}.

Стать моряками — это с юных лет было заветной мечтой братьев Лазаревых. Что касается Михаила, то учеба давалась ему легко. Он был старательный, дисциплинированный и любознательный юноша и сразу обратил на себя внимание преподавателей. Известно, например, что за «отличные успехи» во время обучения в Морском корпусе Михаил Лазарев был премирован секстаном, навигационным инструментом, используемым для измерения высоты Солнца над горизонтом с целью определения географических координат точки, в которой производится измерение.

Через три с небольшим года после поступления в корпус, 23 мая 1803 года, Михаил Лазарев был произведен в гардемарины. Экзамены на звание гардемарина держали 32 человека. В результате Михаил Лазарев оказался третьим по успеваемости после Иосифа Бернацкого и Михаила Афремова.

В рапорте инспектора классов Морского кадетского корпуса капитана 1-го ранга П. Я. Гамалея от 19 мая 1803 года вице-адмиралу Петру Кондратьевичу Карцову (Карцеву), сменившему на посту директора умершего И. Л. Голенищева-Кутузова, о результатах экзамена говорилось:

Окончившие сферическую тригонометрию кадеты экзаменованы мной вместе с господами] учителями в математике, в российском и в иностранных языках, в истории и географии. И которые из них сказались достойными быть произведены в гардемарины, таковых честь имею представить [Вашему Превосходительству] список по старшинству их знания и поведения^{6}.

После этого Михаил Лазарев, шедший в списке третьим, был направлен для обучения «эволюции, практике и астрономическим наблюдениям» на корабль «Ярослав», стоявший на Кронштадтском рейде.

На корабле «Ярослав», входившем в состав учебного отряда Морского корпуса, гардемарин Михаил Лазарев ходил с эскадрой контр-адмирала Гавриила Андреевича Сарычева по Балтийскому морю.

Глава вторая
ПЕРВЫЕ ГОДЫ СЛУЖБЫ
В ВОЕННО-МОРСКОМ ФЛОТЕ (1800–1813)

Служба в британском флоте

После прохождения двухмесячной практики на корабле «Ярослав» Михаил Лазарев по распоряжению правительства был отправлен, вместе с другими лучшими воспитанниками корпуса, в Англию для службы волонтером. Михаилу тогда было неполных 15 лет.

Морской кадетский корпус, пользовавшийся особенным благоволением императора Павла I, постоянно обращал на себя внимание и его преемника Александра I. Так вот, именно сам Александр I, узнав от морского министра П. В. Чичагова о блистательном экзамене выпущенных гардемаринов, «удостоил нескольких из них подарком прекрасного секстана английской работы»^{7}.

Директор корпуса вице-адмирал П. К. Карпов (Карцев), «полагая полезным, для практического изучения морского дела, послать несколько хороших воспитанников, от 15-ти до 17-летнего возраста, волонтерами в Англию и Францию, исходатайствовал в августе 1803 года Высочайшее соизволение на отправление 30 гардемаринов за границу»^{8}.

Также именно о тридцати гардемаринах, посланных тогда за границу, говорится и в «Очерке истории Морского кадетского корпуса». В числе этих гардемаринов там называются «наш незабвенный Михаил Петрович Лазарев, Дохтуров, Авинов, Станюкович и другие»^{9}.

Там же говорится, что каждый из них «старался изо всех сил, чтобы опередить товарищей или, по крайней мере, не отстать от них»^{10}.

Волонтером британского флота {volunteer with the Royal Navy) Михаил Лазарев был с 10 сентября 1803 года по 30 апреля 1808 года.

Подобные отправления морских офицеров на службу волонтерами на британский флот были тогда очень распространены. В частности, выучку на английских судах прошли ставшие потом адмиралами И. Ф. Крузенштерн, Ю. Ф. Лисянский, И. И. Ханыков, Т. Г. Козлянинов, Е. М. Лупандин, С. И. Плещеев и многие другие.

На британском флоте, бывшем тогда лучшим в мире, гардемарин Лазарев постигал морскую премудрость, учась у людей, сделавших свою страну владычицей морей. Британская империя простиралась в те времена по всему земному шару, и широко известное высказывание, что над ней никогда не заходит солнце, было предметом гордости англичан. За годы службы на британском флоте русский волонтер Лазарев не только побывал в самых разных частях нашей планеты, не только много чего успел повидать, но и стал человеком достаточно жестким. Находясь длительное время среди английских моряков, Лазарев стал свидетелем суровых нравов, царивших на кораблях, высокомерия и жестокого отношения офицеров к нижним чинам. Не стоит забывать, что британский матрос считался в ту пору почти каторжником, а морской офицер практически надсмотрщиком. Такая манера поведения отразилась и на его отношении к матросам в ходе дальнейшей службы.

Позже эта черта Лазарева-командира найдет осуждение среди его подчиненных и даже приведет к серьезному инциденту во время заграничного плавания. Но об этом будет рассказано подробнее в другой главе нашей книги.

К этому можно лишь добавить, что отправление на учебу или стажировку в другую страну в столь раннем возрасте, в условиях ограниченных коммуникаций между государствами в те времена и недостаточного представления о порядках, царящих за границей, вело к заимствованию не только передовых знаний и профессионального опыта, но и темных сторон чужой жизни.

С другой стороны, это был потрясающий опыт, ведь то, что увидел Михаил Лазарев на британских верфях, обогатило его знания в вопросах строительства парусных судов и пригодилось в дальнейшем, когда он руководил строительством кораблей для Черноморского флота.

Пять лет непрерывного плавания в Северном и Средиземном морях, в Атлантическом, Индийском и Тихом океанах стали для Михаила Лазарева отличной морской школой. Капитаны кораблей, на которых он ходил, аттестовали его как «юношу ума острого и поведения благонравного»^{11}.

Но не только профессионально рос Михаил. Годы, проведенные им на службе в британском флоте, сыграли огромную роль в формировании характера будущего мореплавателя и флотоводца. Он полюбил море всей душой, всесторонне освоил морскую службу, научился образцово выполнять порученное дело. А еще ему пришлась по нраву характерная для британцев соревновательность, выявление в честной борьбе лучших в своей профессии.

Добавим, что находясь на британских кораблях, русские гардемарины участвовали и в боевых действиях, в том числе против французских корсаров, которые нападали на торговые суда с целью подрыва морской торговли Великобритании.

«Получив боевое крещение в сражениях с французскими приватирами (корсарами. — И. Р.), побывав в плену и испытав на себе все тяготы морской службы, Лазарев с первых шагов ее проникся глубоким убеждением, ставшим затем нравственным законом его жизни, что «всякое положение человека, прежде всего, возлагает на него обязанности» и что «с точным, безукоризненным их выполнением связана не только служебная, но и личная честь»^{12}.

В ряде британских источников говорится и о том, что Михаил Лазарев участвовал в одном из известнейших морских сражений — Трафальгарской битве между британским флотом под началом адмирала Горацио Нельсона (погиб в этом сражении) и объединенным франко-испанским флотом под командованием Пьера де Вильнёва и Федерико Гравина, состоявшейся 21 октября (2 ноября) 1805 года у мыса Трафальгар в южной части Атлантического побережья Испании. «Лазарев присутствовал в качестве гардемарина (midshipman)^[4] в битве при Трафальгаре в 1805 году»^{13}.

«<…> Лазарев проходил подготовку на службе в британском флоте и находился на одном из кораблей эскадры Нельсона во время битвы при Трафальгаре»^{14}.

Упоминают этот факт и некоторые русскоязычные источники. В частности, в книге советского писателя С. Н. Сергеева-Ценского отмечается, что «на корабле «Виктория», державшем флаг адмирала Нельсона, он участвовал в известном сражении при Трафальгаре, где английский флот уничтожил соединенный франко-испанский и тем избавил Британские острова от десанта Наполеона»^{15}.

Принято считать, что в жизнеописании Михаила Петровича Лазарева имеется одно «белое пятно» — историки до сих пор спорят, участвовал ли он в Трафальгарском морском сражении.

Что можно сказать по этому поводу?

То, что Лазарев именно в ту пору проходил стажировку в британском флоте, общеизвестно. Но вот о его участии в Трафальгарском сражении архивные документы непостижимым образом молчат. И это странно. В самом деле, об участии Лазарева в таком великом сражении и под началом самого Горацио Нельсона, да еще и на флагманском корабле, трудно было бы умолчать. Очевидно, что оно упоминалось бы так или иначе и в письмах, и в воспоминаниях самого М. П. Лазарева и его современников, и в разговорах с Нахимовым и Корниловым, а также с другими людьми. Но в подобного рода источниках ничего об этом нет.

Кстати отметим, что в разных источниках встречается противоречивая информация об участии в Трафальгарской битве русских волонтеров из отряда, в составе которого Лазарев отправился в 1803 году в Англию.

Так кому же все-таки из них выпало участвовать в одном из самых известных морских сражений под командованием британского адмирала?

На самом деле все обстояло так. По прибытии в Англию на английской военно-морской базе русские гардемарины были обмундированы в форму мичманов королевского флота и распределены по разным кораблям. И пути друзей разошлись.

Забегая вперед скажем: будущему адмиралу М. П. Лазареву не было суждено сражаться при Трафальгаре, и все источники, упоминающие об этом, повторяют одну и ту же ошибку.

В этом смысле большой интерес представляют «Записки моряка», написанные морским офицером Семеном Яковлевичем Унковским. Этот человек поступил в Морской кадетский корпус в 1800 году, а в 1803-м тоже получил назначение волонтером в Англию.

Так вот он пишет: «В сентябре месяце, 6-го числа, снялись с якоря с Кронштадтского рейда на купеческом корабле «Маркизе оф Вансдове», шкипер Роберт Аткинсон, вместе с 12-ю своими товарищами гардемаринами, коих имена следующие: Дохтуров, Поздеев, Чихачев, Ратков, Башмаков, Коробка, Лазарев, Колокольцов, Кригер, Куломзин, Сембелин и при мичмане Александре Бутакове. Вступили под паруса в 2 часа пополудни, в провожании многими русскими. Когда паруса наполнились, то с пристани прокричали три раза «Ура!», на которое мы отвечали»^{16}.

9 сентября они миновали Ревель. Не без приключений дошли до берегов Англии, а там русские гардемарины были высажены в районе Фламбарогейд. Затем они пришли в деревню того же названия, где смогли высушить одежду.

Далее Унковский вспоминает: «Англичане принимали нас очень ласково, и мы радовались, будучи спокойны, в удовольствии. Кареты были для нас готовы, мы сели и поехали. К вечеру прибыли в город Барлингтон, остановились в трактире. Городничий и другие английские офицеры посещали нас вечеру. Здесь мы ночевали; по утру сели в кареты и продолжали свой вояж, прибыли в Линкольн. В продолжение сего времени ничего замечательного с нами не случилось. Через несколько дней прибыли в Гулл, пространный и весьма торговый город при устье реки Гумбер, с хорошею гаванью для купеческих судов. Посреди города рынок и площадь, на которой воздвигнут монумент в честь Вильгельма III, короля английского. Здесь мы пробыли 2 дня, были в театре»^{17}.

1 ноября 1803 года русские гардемарины прибыли в Лондон. Их принял российский консул Самуил Самуилович Грейг и отвел для молодых людей дом в Голден-сквере.

«14 ноября, — как пишет С. Я. Унковский, — отправились в Портсмут, будучи экипированы формою английских мичманов. На другой день прибыли в оной порт, который считается лучшим в Англии. Того ж числа были представлены к главному командиру, от которого последовало расписание по кораблям. Я был назначен на фрегат «L’Egyptienne», который тогда вооружался в гавани. Я поступил на оный, не зная ни слова по-английски»^{18}.

Примерно таким же образом получил назначение на корабль и Михаил Лазарев, и там он, как и остальные прибывшие русские, стал мичманом британского флота.

Информации о службе Михаила Лазарева на британском флоте крайне мало, но вот, например, И. И. Фирсов в своей книге «Лазарев. И Антарктида, и Наварин» утверждает: «Три дружка, Авинов, Лазарев, Шестаков, как и прежде, были вместе, на фрегате «Сириус»^{19}.

Тот же И. И. Фирсов далее пишет, что фрегат «Сириус» был направлен в эскадру вице-адмирала Роберта Кальдера, и эта эскадра блокировала в порту Ферроль французов, и там «встретились давние друзья с Семеном Унковским»^{20}.

Затем И. И. Фирсов утверждает, что Унковский второй год исполнял должность мичмана на фрегате «Египтянин», командиром которого был капитан Чарльз Флеминг.

Но фрегат этот назывался не «Египтянин», а «Египтянка» (L’Egyptienne). Он был построен французами в 1799 году, а в 1801 году его захватили англичане и включили в состав Royal Navy (королевского военно-морского флота).

«Египтянкой» действительно командовал Чарльз Флеминг, и на «Египтянке» совершенно точно служил С. Я. Унковский, что подтверждает он лично. В контексте затронутого вопроса об участии русских гардемаринов в Трафальгарской битве заметим, однако, что этот корабль в ней участия не принимал, и потому присутствие на нем Унковского никоим образом не может помочь в ответе на главный вопрос: являлся ли ее участником М. П. Лазарев?

Был в составе британского флота и 36-пушечный фрегат «Сириус». Он участвовал в морском сражении у мыса Финистерре, происходившем 22 июля (3 августа) 1805 года у берегов Галисии. Там британский флот под командованием вице-адмирала Роберта Кальдера вступил в бой против объединенного франко-испанского флота под командованием адмирала Вильнёва.

Фрегатом «Сириус» командовал капитан Уильям Про-уз, и этот корабль участвовал в знаменитом сражении при Трафальгаре. Но вот находились ли тогда на «Сириусе» Авинов, Лазарев и Шестаков?

Алексей Антипович Шестаков, родившийся в 1789 году и окончивший Морской кадетский корпус, в 1804 году стал мичманом. В Англии, служа там волонтером, он находился «на разных военных судах и был в разных морях и портах: Портсмуте, Плимуте, Фалмуте, Диле, Северной Америке, на Ньюфаундленде и Галифаксе; во время войны с Францией и Испанией у французских берегов, при блокаде Бреста и у испанских берегов при Корунье и Виго, где был в деле с сухопутными батареями и при занятии г. Сант-Мария у Азорских островов, а на пути в Россию в Готсбурге, Стокгольме и Або»^{21}.

Как видим, даже в специальном исследовании о морском офицере А. А. Шестакове нет упоминания о Трафальгаре. Равным образом нет таких упоминаний и в серьезных исследованиях о его друге М. П. Лазареве.

Существует еще одно свидетельство человека, который длительное время был рядом с Лазаревым и написал замечательную книгу о продолжительном плавании фрегата «Крейсер» в 1822–1825 годах, в котором он, будучи мичманом, принимал участие под руководством Михаила Петровича. Это Д. И. Завалишин, и о нем и его книге подробнее будет рассказано в следующих разделах книги. А сейчас мы перенесемся на 17 лет вперед от даты Трафальгарской битвы, чтобы познакомиться с одним из эпизодов его воспоминаний.

Завалишин, вспоминая продолжительную стоянку фрегата «Крейсер» в Англии и поездки офицеров в Лондон, где они посетили множество достопримечательных мест, упоминает посещение ими морского госпиталя, являвшегося фактически инвалидным домом для моряков и имевшего репутацию лучшего подобного заведения в мире.

Он пишет: «Мы провели тут несколько часов с большим интересом и удовольствием. Не говоря о богатой морской библиотеке, о собрании картин и планов морских сражений, сами ветераны представляли живую летопись морской истории Англии в самую достославную ее эпоху. Мы слышали личные рассказы моряков, служивших под начальством Нельсона и других знаменитых вождей английского флота. Со своей стороны, мы доставили им большое удовольствие, когда обнаруживали знание многих событий английской морской истории и когда они узнали от нас, что начальник нашей важной экспедиции воспитывался на английском флоте»^{22}.

В течение нескольких часов русские моряки беседуют с ветеранами английского флота, ходившими и сражавшимися под началом адмирала Нельсона, и ни разу никто из них не вспомнил, что был на одном корабле с русским гардемарином по фамилии Лазарев. Даже после того, как наши офицеры прямо рассказали, что их экспедицией командует капитан Лазарев, который стажировался на английском флоте и находится в настоящее время в Англии.

Да и сам Д. И. Завалишин, проведший много времени в общении с Лазаревым^[5], обладавший широчайшей эрудицией, оставивший в своих воспоминаниях подробную характеристику образованности, служебной деятельности, поведения и привычек Михаила Петровича, то есть всего, что составляет его суть как профессионального моряка, ни словом не упомянул, а следовательно, не услышал от Лазарева ничего о его участии в Трафальгарской битве.

Ничего не сообщают об этом и различные энциклопедические издания и справочники того времени, в которых имеются статьи о М. П. Лазареве и приводятся важнейшие сведения о его жизни и деятельности. К их числу следует в первую очередь отнести такие авторитетные издания, как «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» (1896), «Военная энциклопедия. Т-во И. Д. Сытина» (1914), «Военный энциклопедический лексикон» (1855), «Энциклопедия военных и морских наук под редакцией генерал-лейтенанта Леера» (1889), а также фундаментальный труд «М. П. Лазарев. Документы» (В 3 т.), выпущенный Военно-морским издательством Военно-морского министерства Союза ССР в 1952–1961 годах.

Однако существует еще один источник, который, на наш взгляд, может считаться на данный момент наиболее достоверным документом об участниках Трафальгарской битвы. Это книга английского автора Роберта Холдена Маккензи «Трафальгарский список».

Она представляет собой, по сути, справочник, в котором перечислены имена и звания более чем 1250 офицеров британского королевского военно-морского флота и королевской морской пехоты, участвовавших в Трафальгарской битве, с подробным жизнеописанием свыше 850 из них и с указанием раненных и убитых в ходе сражения. В нем также приведены названия, история и другие данные обо всех кораблях эскадры адмирала Нельсона.

Согласно этому источнику, в Трафальгарском сражении участвовали пять русских моряков — мичманов и волонтеров.

Ниже приведены их имена, фамилии, звания и названия кораблей, на которых они находились (все данные указаны в орфографии источника).

Чтобы у читателей списков не возникало сомнений в национальности этих людей, в оригинале после каждой фамилии имеется примечание — russian (русский).

Следует также иметь в виду, что в написании труднопроизносимых для иностранцев русских имен возможны искажения или ошибки, сделанные при составлении списков.

Список дается в порядке иерархии кораблей английской эскадры, на которых служили русские моряки:

1. Корабль «Ройял Соверен» (H.M.S. «Royal Sovereign»), 100-пушечный; волонтер 1-го класса Мередит Мильнеков (Meredith Milnekoff).

2. Корабль «Бель-Иль» (H.M.S. «Belleisle»), 74-пушечный; мичман Николай Кораваев (Nickolas Koravaeff).

3. Корабль «Конкерор» (H.M.S. «Conqueror»), 74-пушечный; волонтер 1-го класса (внештатный) Филип Мендэл (Philip Mendel), ранен.

4. Корабль «Левиафан» (H.M.S. «Leviathan»), 74-пушечный; волонтер 1-го класса (внештатный) Василий Скрипзин (Wassily Skripzine).

5. Фрегат «Эвраил» (H.M.S. «Euryalus»), 36-пушечный; мичман Александр Куломзин^[6] (Alexander Kulomzine)^{23}.

Как видим, в этом важном источнике фамилии Лазарева, Авинова и Шестакова отсутствуют. Никто из них в Трафальгарском сражении не участвовал.

Но это не мешает И. И. Фирсову фантазировать: «Выпросив у офицера подзорную трубу, на салинге «Сириуса» пристроились Лазарев, Авинов и Шестаков. Панорама крупнейшего сражения флотов развертывалась на их глазах»^{24}. Эта картина, как видно из изложенного выше, является не более чем плодом его воображения.

Итак, в славной биографии Михаила Петровича Лазарева факта участия в этой битве нет. Конечно, сопричастность к такому сражению украсила бы послужной список любого моряка, но что касается Лазарева, это обстоятельство ничуть не умаляет всех его замечательных достоинств флотоводца и мореплавателя. И этот в общем-то частный случай никак не может повлиять на оценку потомками той роли и того места в истории российского флота и нашего государства, которое заслужил беззаветно преданный любимому делу великий «скиталец морей» и созидатель русский адмирал Лазарев.

Что же касается будущего адмирала Александра Павловича Авинова, который был отправлен в Англию вместе с Лазаревым, то он находился, судя по событиям, последовавшим после битвы, неподалеку от места, где она произошла. После Трафальгара он был назначен на испанский корабль, захваченный англичанами, который надо было привести в британский порт. Однако по пути получивший повреждения во время боя «испанец» попал в шторм, после чего его перехватили другие испанские корабли. Так мичман Авинов угодил к испанцам в плен, но его через несколько месяцев освободили англичане. 9 октября 1806 года, служа опять на английской эскадре, А. П. Авинов находился при бомбардировке Булони, а обратно в Россию он вернулся в 1807 году.

Следует отметить, что в «Трафальгарском списке» Роберта Маккензи особым примечанием о национальной принадлежности офицеров выделены только русские участники битвы. Означает ли это, что офицеров из других стран не было в эскадре Нельсона? Не имея возможности однозначно ответить на этот вопрос, заметим, однако, что если бы таковые имелись, они, по нашему мнению, также были бы отмечены в списке специальным примечанием.

А вот что касается матросов, сражавшихся на палубах английских кораблей в этой битве, то здесь мы видим совершенно иную картину. Английский биограф Виктория Каролан в своей книге «Нельсон» так пишет, например, о национальном составе матросского контингента на борту флагманского корабля «Виктория»: «При Трафальгаре команда «Виктории» составляла 820 человек, включая 146 морских пехотинцев из дивизиона Чатэм под командованием капитана Чарльза Эдэра, 9 офицеров, 21 мичмана, 77 уоррент-офицеров (промежуточное звание между сержантами и младшими офицерами. — И. Р.), остальные были матросами, а также 31 юнгу. 700 членов экипажа были родом с Британских островов, а остальные представляли 18 других национальностей, включая голландцев, индийцев, итальянцев, бразильцев, мальтийцев, выходцев из Африки и даже французов. Команда, состоящая из людей разных национальностей, не являлась чем-то необычным. Некоторые из матросов были наемниками, рекрутированными на службу насильственно, но большинство являлись, более вероятно, волонтерами. Как правило, они были из нейтральных государств. Иметь на боту французских матросов было довольно необычно, но не беспрецедентно»^{25}.

Не боясь ошибиться, можно предположить, что нечто подобное было и на других кораблях эскадры Нельсона.

Однако вернемся к подлинной истории гардемарина Михаила Лазарева. Вот, например, что пишет о нем историк Ричард Пьерс: «23 мая 1803 года, спустя три года, он стал гардемарином, а потом с 30 другими был направлен в Англию для дальнейшего обучения. За пять лет он служил на различных кораблях британского флота в Атлантическом океане и в Вест-Индии. В 1805 году он получил звание мичмана»^{26}.

Морской офицер Д. И. Завалишин оставил нам такое пояснение: «У нас мичман, действительный офицер, и в то время равнялся поручику армии, в Англии же мичман значил менее даже, чем у нас гардемарин, имевший по меньшей мере права потомственного дворянства»^{27}.

Отметим сразу, что в российские мичманы Михаил Лазарев был переведен в 1808 году, о чем имеется рапорт ка-питан-командора П. Я. Гамалея вице-адмиралу П. К. Карпову (Карцеву) от 5 мая 1808 года. В нем говорится:

Честь имею [Вашему Превосходительству] донести, что в силу приказа, отданного от вас сего мая 1 дня, вновь прибывшие из Англии гардемарины учрежденной комиссией проэкзаменованы, найдены, что в теории и практике наук, принадлежащих морскому офицеру, имеют достаточные знания и с сверстными им пожалованными в мичмана в декабре 1805 года могут быть помещены в следующем порядке: Александр Кригер и Михайла Лазарев — под Яковом Нестеровым, Александр Куломзин — под Николаем Кузьминым-Караваевым^{28}.

Упомянутый экзамен был проведен 1 мая 1808 года в соответствии со следующим отношением управляющего исполнительной экспедицией Адмиралтейств-коллегии А. Е. Мясоедова от 30 апреля того же года:

Исполнительная экспедиция, при сем препровождая явившихся сего числа из Англии бывших волонтерами на английском флоте гардемарин Михайлу Лазарева, Александра фон Кригера и Александра Куломзина к директору Морского кадетского корпуса [Его Превосходительству] Петру Кондратьевичу Карпову, просит проэкзаменовать их в знании морского офицера и каковыми окажутся уведомить экспедицию для представления их к производству наравне с их товарищами^{29}.

А дальше три успешно прошедших экзамен молодых человека были произведены в мичманы и приведены к присяге, о чем тоже сохранился документ, датированный 25 мая 1808 года:

Предписание П. К. Карпова канцелярии корпуса

о приведении к присяге произведенных в мичманы

М. Лазарева, А. Куломзина и А. Кригера

Во исполнение указа Адмиралтейств-коллегии во изъяснение во оном Высочайшего повеления, объявленного сего мая в 21 день [господином] министром военных морских сил и кавалером Чичаговым, в коем изображено: производятся по экзамену на ваканции по флоту Морского кадетского корпуса из гардемарин в мичманы фон Кригер, Лазарев и Куломзин, со старшинством противу сверстников их декабря с 27-го числа 1805 года. Отданным от меня по команде корпуса приказом велено означенных мичманов на сии чины привести к присяге и из списков по корпусу выключить. Канцелярии предлагаю: если кто из них просить будет на обмундирование в счет жалованья, то выдать им по окладу мичмана за треть из корпусной суммы, о возврате коих сообщено будет от меня в Казначейскую экспедицию, и изготовить об них формулярное описание, при котором они отосланы быть имеют в Исполнительную экспедицию^{30}.

Таким образом, в силу сложившихся обстоятельств, М. П. Лазарев был «пожалован» в мичманы фактически задним числом и его военно-морской стаж исчислялся с 1805 года.

На Балтике

Итак, вышеназванные новоиспеченные мичманы были приведены к присяге и из списков по Морскому кадетскому корпусу исключены. А уже 6(18 июня) 1808 года девятнадцатилетний Михаил Лазарев был направлен для дальнейшего прохождения службы на Балтийский флот.

Тогда Россия воевала с Англией, и Михаил Лазарев был определен в эскадру адмирала Петра Ивановича Ханыкова, действовавшую против англо-шведской эскадры в Финском заливе.

Вскоре Михаил Лазарев оказался в числе охотников, посланных на помощь линейному кораблю «Всеволод», атакованному двумя английскими судами.

Ночью тяжелый на ходу «Всеволод» отстал от эскадры и более чем на пять миль «свалился под ветер». С рассветом, когда эскадра П. И. Ханыкова была уже на подходе к Балтийскому порту, англичане, увидев оставленный без поддержки русский корабль, нагнали его и атаковали силами двух 74-пушечных кораблей «Непримиримый» и «Кентавр». Бой при Рогервике был упорным, но силы оказались слишком неравными. После отчаянного абордажного боя «Всеволод» был сожжен англичанами. Оставшиеся в живых русские матросы и офицеры, не желая сдаваться в плен, бросались в воду, пытаясь вплавь добраться до берега.

А шлюпка с «Благодати», на которой находился мичман Лазарев, была захвачена. Потери на «Всеволоде» составили «сорок пять человек убитыми и сто ранеными, а Лазарев провел несколько месяцев в качестве военнопленного»^{31}.

Еще в одном англоязычном источнике утверждается, что мичман Лазарев «был взят в плен Королевским флотом, когда его «Всеволод» был захвачен и сожжен за пределами Балтийского порта (Палдиски)^[7] 26 августа 1808 года. Его обменяли в 1809 году»^{32}.

Но это не совсем верно. Этот бой действительно имел место 26 августа 1808 года, но тогда Михаил Лазарев служил на 130-пушечном линейном корабле «Благодать», которым командовал капитан-командор Филипп Тимофеевич Быченский.

После этого досадного события адмирал П. И. Ханы-ков был признан виновным в неосмотрительной оплошности, слабости в командовании, медлительности, так как не воспрепятствовал соединению английских кораблей со шведским флотом и удалился, «не имея причин», потеряв корабль «Всеволод» и много своих людей. Он был подвергнут суду Адмиралтейств-коллегии и разжалован на месяц, но этот приговор так в конечном итоге и не утвердили.

Что же касается Лазарева, то из плена он вскоре возвратился, потом до 1813 года служил на Балтийском флоте, и начальство неизменно давало о нем отличные отзывы.

В частности, с 16 мая по 11 ноября 1809 года он находился в разных посылках по Финскому заливу на быстроходном 14-пушечном люгере «Ганимед», под командой лейтенанта Д. А. Богданова 1-го. А в 1810 году, с 23 мая по 1 ноября, был в крейсерстве между Свеаборгом и Кронштадтом на бриге «Меркурий», под командой того же Богданова 1-го.

31 октября 1811 года бриг снял с мели Финского залива люгер «Ганимед», попавший туда во время сильного шторма. В этой спасательной операции участвовал Михаил Лазарев, служивший на «Меркурии» мичманом.

В то время главным командиром Кронштадтского порта и военным губернатором Кронштадта являлся контр-адмирал Ф. В. фон Моллер, и он отмечал в своем рапорте министру военных морских сил адмиралу П. В. Чичагову отличную службу мичмана Лазарева. 2 ноября 1810 года он писал:

Бриг «Меркурий», посланный для снятия с мели люгера «Ганимед», 31-го числа минувшего месяца возвратился в Кронштадт вместе с люгером благополучно, и по повелению моему бриг и люгер вошли в гавань для разоружения. О чем [Вашему Превосходительству] имею честь почтеннейше донести, прилагая при сем список с рапорта командира люгера «Ганимед», изъясняющий причины, от коих люгер стоял на мели. Командир брига «Меркурия» капитан-лейтенант Богданов в особенности представляет мне, что находящиеся на бриге мичмана Шапирев и Лазарев, во время заморозков и свежих ветров, при подании помощи канонерским лодкам и при спасении людей с разбитого баркаса, принадлежащего шлюпу «Свирь», все поручения по службе исполняли с отличным усердием и ревностью, мичман же Лазарев, отправленный им, [господином] Богдановым, на баркасе с верпом и кабельтовом от Толбухина маяка к северному берегу для подания помощи люгеру «Ганимед», доказал при сем случае совершенную его деятельность, по сему уважению просит о исходатайствовании им монаршей милости. Убеждаясь таковой рекомендацией, я поставляю обязанностью представить об оном [Вашему Превосходительству]^{33}.

1 (13 февраля) 1811 года за добросовестное несение морской службы Михаил Лазарев был произведен в лейтенанты.

А с 30 мая по 28 сентября того же года на 20-пушечном бриге «Меркурий», под командой капитан-лейтенанта П. И. Сущова, лейтенант Лазарев находился в крейсерстве от Кронштадта до острова Курсало. За этот период службы Лазарев аттестован как «поведения благородного, в должности знающ и отправляет оную с особым рвением»^{34}.

Война 1812 года

В 1812 году, с 21 июня по 5 ноября, на 20-пушечном бриге «Феникс», под флагом английского контр-адмирала Томаса Мартина^[8], Михаил Лазарев ходил от Кронштадта в Ревель и Ригу, а оттуда с десантом — к Данцигу.

Сэр Томас Мартин до этого временно замещал лорда Коллингвуда в качестве командующего Средиземноморским флотом. В 1811 году он прибыл на Балтику, где 21 июня 1812 года, с кораблями «Абукир», «Ариел» и «Ренард», взяв как можно больше плотников для сооружения канонерских лодок или для других работ при обороне Риги, отправился в ее направлении. Другие британские корабли были оставлены у портов, занятых французами, для перехвата поставок и разведки происходящего в тылу противника.

23 июня в 22 часа англичане пришвартовались у Динамундской крепости. Это было очень кстати, потому что в это время в Ригу еще не прибыли русские канонерские лодки, которые собирались перебросить из Свеаборга.

Британские моряки сразу же начали помогать рижанам вооружать канонерские лодки, а на отдельных судах были размещены не пушки, а мортиры. Но так как в Риге не хватало военно-морских кадров для обслуживания этих лодок, то на них были сформированы британские команды.

Контр-адмирал Мартин был уверен в пригодности именно канонерских лодок для обороны Риги. Ведь река Двина, со своими многочисленными островами, как нельзя лучше подходила именно для этого типа судов. Плюс равнинная местность по берегам способствовала их использованию против атакующего противника.

Чтобы было понятно — в эпоху парусного флота канонерскими лодками называли крупные шлюпки или небольшие парусно-гребные суда с установленными на носу одним-двумя-тремя орудиями. Впервые они были введены французами в XVII веке и применялись при бомбардировке Дюнкерка. Так вот контр-адмирал Мартин считал, что при возможном штурме города эти «плавучие батареи» могут оказать неоценимую помощь, особенно если снабдить их шрапнелью.

Сэр Томас Мартин прикомандировал двух лейтенантов, трех унтер-офицеров, одного морского офицера, девять морских пехотинцев и 90 моряков к обслуге некоторых сооруженных канонерских лодок, к которым позже присоединились штурман, военврач и 24 моряка^{35}.

В это время еще продолжалось строительство других канонерских лодок, в котором участвовали британские плотники. Но этого было недостаточно. Русские просили Мартина осуществить демонстрацию в тылу врага, но тот не хотел рисковать своими кораблями. Он был готов только показаться вблизи французских портов.

Роль англичан в обороне Риги изменилась с 19 июля, когда в город стали прибывать части долгожданной русской флотилии — всего 67 канонерских лодок. Они были быстро распределены по Двине от Даленгольма до Динаминда для усиления обороны, а отдельные суда разместились на реке Да.

Контр-адмирал Мартин счел, что после прихода подкрепления его миссия в районе Риги окончена. Он попросил у императора Александра I разрешения отплыть и получил подтверждение 7 августа 1812 года. Корабли отправились в путь 9 августа. Капитан Акклом с малыми судами был оставлен неподалеку от Ревеля, чтобы в случае надобности помогать русским и охранять коммуникации.

Но перед тем как заняться чисто британскими делами и интересами, сэр Томас Мартин предпринял еще одно важное и секретное предприятие, которое должно было отвлечь внимание французов от Риги. Он вместе с кораблями «Ренард», «Ариел», «Цензор», «Саумарез» и русским фрегатом «Амфитрида» (капитан 2-го ранга И. С. Тулубьев), корветом «Ла-Шарлотта», а также бригами «Феникс» и «Меркурий» с 430 солдатами направился к Данцигу, куда прибыл 19 августа и начал бомбардировку города.

Британский контр-адмирал решил не совершать высадку всех сил на берег, но попытаться создать ошибочное представление о его намерениях и численности войск, выпуская на берег небольшие отряды солдат, одетых в разные мундиры. К тому же он распространил прокламацию среди жителей Данцига, в которой было сказано, что его силы составляют восемь тысяч солдат и что это только авангард армии, которая собирается прибыть.

Командир «Феникса» Павел Афанасьевич Дохтуров, прежний наставник и старший товарищ Лазарева по Морскому кадетскому корпусу, был очень доволен тем, что эскадра нанесла удар по Данцигской крепости. Настало время сухопутной операции. Первым вызвался идти охотником в десант Михаил Лазарев.

Десант моряков успешно провел демонстрацию штурма. Это вызвало замешательство в рядах неприятеля, и французы начали спешно снимать войска из корпуса наполеоновского маршала Макдональда из-под осажденной Риги и посылать к Данцигу резервы, предназначавшиеся для армии Наполеона, двигавшейся в то время к Москве.

Выполнив задачу, десант почти без потерь 4 сентября 1812 года вернулся на корабли. А в это время далеко на востоке, на Бородинском поле, решалась судьба России.

Что же касается Риги, то в ней, конечно же, ощутили положительное воздействие демонстрации под Данцигом. А Михаил Лазарев после участия в вылазке на берег вернулся на бриг «Феникс» и участвовал в бомбардировке Данцига. Кстати, этот корабль был из числа новых в составе российского флота. Его закладка на Кронштадтской верфи состоялась 6 октября 1809 года, а спуск на воду 12 июля 1811 года. В июне и июле 1812 года бриг крейсировал в Рижском заливе и Балтийском море. В августе, обеспечивая защиту подходов к Рижскому заливу, он осуществлял боевое дежурство между Виндавой и Либавой, а 19 августа бриг в составе отряда капитана 2-го ранга И. С. Тулубьева пришел на Данцигский рейд.

До 4 сентября бриг «Феникс» блокировал морской подход к крепости и 8 сентября вернулся в Свеаборг. Все это время на бриге в чине лейтенанта служил Михаил Лазарев, и за доблесть в Отечественной войне 1812 года он был награжден серебряной медалью.

В 1813 году, с 11 мая по 1 сентября, на том же бриге «Феникс» и под той же командою, Михаил Лазарев находился в крейсерстве по Финскому заливу. В то время этому уже опытному морскому офицеру еще не было и двадцати пяти.

Глава третья
ПЕРВОЕ КРУГОСВЕТНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
(1813–1815)

Российско-американская компания

В сентябре 1813 года лейтенант Лазарев получил новое назначение, он принял в командование по предложению Российско-американской компании, принадлежавший ей шлюп^[9] «Суворов» и на нем отправился к острову Ситха^[10]. Там находился новый центр управления всеми колониями — Новоархангельский порт.

Семен Яковлевич Унковский в своих «Записках моряка» (эта книга еще известна под названием «Истинные записки моей жизни», и в ней дается детальное описание кругосветного плавания на корабле «Суворов» под началом лейтенанта М. П. Лазарева) уточняет, что Российско-американская компания первоначально предложила руководить экспедицией капитан-лейтенанту Макарову, опытному морскому офицеру, но тот потребовал от директоров компании, чтобы ему и другим офицерам «сверх положенных 1200 рублей порционных в год прибавить еще по 800 рублей в год, и дабы условие, им сделанное с компанией, было переписано на гербовой бумаге»^{36}.

Также Макаров изъявил «несколько других неудовольствий», полагая, что из-за позднего времени года «директоры непременно согласятся на его требование»^{37}.

Но директора компании, видя непреклонность Макарова, решили выбрать нового начальника и обратились с просьбой к флотскому капитану Леонтию Васильевичу Спафарьеву, бывшему тогда в Кронштадте, чтобы тот порекомендовал способного офицера, и он сделал предложение лейтенанту Лазареву, служившему в то время на бриге «Феникс». Как пишет С. Я. Унковский, «предложение было принято г-ном Лазаревым с удовольствием, с тем, дабы ему позволено [было] избрать себе помощников по своему желанию, на что компания благосклонно решилась»^{38}.

Российско-американская компания была создана в 1799 году. Она была крайне заинтересована в налаживании регулярного сообщения между европейской частью страны, Аляской и другими российскими владениями в Америке.

Первые кругосветные плавания русских моряков были тесно связаны с деятельностью Российско-американской компании, образование которой было вызвано, в свою очередь, громадным расширением владений России на Тихом океане во второй половине XVIII века.

Основателем Российско-американской компании стал русский исследователь, мореплаватель и промышленник Григорий Иванович Шелихов. С ним работал его компаньон курский купец Иван Ларионович Голиков. Они организовали постоянную компанию для эксплуатации островов возле Аляски, в первую очередь острова Кадьяк, расположенного у ее южного побережья, где имелись большие пушные богатства.

К 1811 году от острова Кадьяк до острова Ситха было уже 13 русских поселений. Затем началось проникновение в Калифорнию. В 1812 году недалеко от залива Сан-Франциско, на реке Славянка, появилась новая колония Форт-Росс. Это был самый южный пункт российских владений в Америке.

Шлюп «Суворов» выходит в море

Итак, на только что построенном трехмачтовом шлюпе «Суворов» Лазарев отправился в кругосветное плавание.

Шлюп имел водоизмещение, по разным данным, от 300 до 335 тонн и нес 24 пушки. Корабль был небольшим, поэтому не требовалось капитанского звания, а Михаил Лазарев на тот момент был лейтенантом.

Вместе с Лазаревым офицерами на корабле были С. Я. Унковский и П. М. Повало-Швейковский.

Путешествие продолжалось три года и было замечательно по процессу, выдержанному молодым лейтенантом против тогдашнего начальника колоний Российско-американской компании, коллежского советника Александра Андреевича Баранова, самовластие которого заставило Михаила Петровича самовольно оставить Ситху под выстрелами береговой батареи. Случай беспрецедентный, и дирекция Российско-американской компании вначале протестовала против такого поступка молодого лейтенанта, но потом, удостоверившись в крайнем положении командира и офицеров «Суворова», окончила спор… удалением Баранова с поста, ему доверенного.

Перед тем как перейти к описанию плавания «Суворова», необходимо отметить следующее.

Шлюп «Суворов», на который получил назначение Лазарев, принадлежал Российско-американской компании. Средств на развитие регулярного сообщения между Санкт-Петербургом и Америкой компания явно не жалела, и экспедиция Лазарева была обеспечена превосходно.

Кругосветки тогда еще были событием неординарным: первое российское кругосветное плавание на кораблях «Надежда» и «Нева» под командованием Ивана Федоровича Крузенштерна и Юрия Федоровича Лисянского завершилось всего семь лет назад. Но рейс «Суворова» — это коммерческое предприятие, и в начале октября 1813 года подготовка к путешествию завершилась.

7 октября 1813 года шлюп «Суворов» был совершенно готов к походу, и на рассвете 9 октября он при тихом ветре, но дождливой погоде снялся с якоря и отошел от Кронштадтского рейда.

Хотя это было не первое кругосветное путешествие русских мореплавателей, однако ученые признают, что именно эта экспедиция под руководством молодого лейтенанта Михаила Лазарева была, пожалуй, наиболее «наукоемкой» по тем временам.

В начале пути русских моряков встретили сильные ветры и густые туманы, от которых «Суворову» пришлось укрыться в шведской гавани Карлскруна, а ночью пошел сильный снег.

Все обещало путь нелегкий, помимо прочего, еще и из-за международной обстановки. В то время наполеоновская Франция пока еще сопротивлялась силам международной коалиции и французский флот по-прежнему вел активные боевые действия. Именно поэтому, после кратковременной стоянки в порту Карлскруна, в дальнейший путь шлюп «Суворов» отправился вместе с другими торговыми судами под охраной военных кораблей. Это был очень большой купеческий конвой, шедший из Балтики в Немецкое море.

С. Я. Унковский уточняет, что лейтенант Лазарев поехал на английский бриг, имевший сигнал конвоира, для истребования инструкции. Командующий сего брига объявил, что конвой, состоявший из двух сотен судов под разными флагами, находится в ведении шведского капитана, командующего фрегатом «Евридика».

Следуя под прикрытием военных кораблей, шлюп «Суворов» заходил на несколько дней в Мальмё и Готенбург (Гётеборг). Из последнего порта он вышел уже один. 13 ноября, в девять часов пополуночи, наши моряки увидели берега Норвегии.

Перейдя благополучно Немецкое море, 27 ноября 1813 года шлюп «Суворов» бросил якорь на Портсмутском рейде.

В Портсмуте русский корабль задержался на целых три месяца, и все из-за того, что он требовал некоторой починки и перегрузки.

При выгрузке мешков с сухарями многие оказались негодными к употреблению, потому что были положены еще капитан-лейтенантом Макаровым на водяные бочки и от сырости сгнили. Это принесло компании довольно большие убытки. Для продолжения столь дальнего путешествия требовалась перегрузка корабля, так как большая часть сухой провизии, помещенная неправильно, могла испортиться. Хотя корабль «Суворов» был «исправляем в Кронштадте около пяти месяцев, но по нерадению предбывшего начальника совершенно оказался негодным к долговременному плаванию по всем океанам. Требовалось непременно исправить корабль конопаткою»^{39}.

Новый, 1814 год русские моряки встречали на шлюпе «Суворов», находясь в Портсмуте. Там же М. П. Лазарев получил остальную часть груза компании, заказанную в Лондоне, и, закончив некоторые переделки во внутреннем расположении корабля и в рангоуте^[11], он присоединился к вест-индскому конвою, шедшему под прикрытием трех кораблей и двух бригов.

27 февраля корабль вышел из Портсмута и устремился к югу. Мрачность погоды совсем скрыла до того видневшиеся берега Англии. А скоро потерялось из вида и побережье Европы.

Морской офицер С. Я. Унковский вспоминает: «Каждый из нас чувствовал некоторое уныние при оставлении Британского канала. Вспоминали близких своих, при этом особенно проявилась мысль, придется ли еще раз обнять свою добрую матушку, сестер и брата. Далекий предстоял нам путь, и много, много страданий необходимых нужно было перенести»^{40}.

Рио-де-Жанейро

Вместе с конвоем шлюп «Суворов» проследовал до небольшого острова Порту-Санту в архипелаге Мадейра. Там конвой повернул на запад, а лейтенант Лазарев продолжал плавание с северо-восточным пассатом.

Порту-Санту русские моряки увидели в полдень 13 марта 1814 года. Вскоре открылся еще один населенный остров, Мадейра.

2 апреля «Суворов» пересек экватор, и Лазарев взял курс на Рио-де-Жанейро. Пробыв 11 дней в полосе экваторных маловетрий и дождей, выдержав сильный зной, 22 апреля шлюп прибыл в бухту этого города.

В ясную погоду «Суворов» стал на якорь, а рядом с ним на рейде уже находились три британских фрегата, на одном из которых развевался вице-адмиральский флаг. Из португальских судов на рейде стояли один корвет, пять линейных кораблей и восемь фрегатов.

Русский консул Георгий Генрихович Лангсдорф познакомил русских офицеров с некоторыми из англичан, жившими в Рио.

24 апреля, в четыре часа, русские офицеры пришли в дом посланника графа Федора Петровича Палена. Его дом стоял на горе, и из него был отлично виден весь залив. Но при всем том граф уверял, что даже у него в доме термометр иногда показывал от 25 до 26 градусов. Моряков ждал обед, и как признался потом Унковский, «таковою приятною компаниею мы уже давно не наслаждались»^{41}.

Далее он пишет в своих «Записках моряка»: «Прекрасно изготовленный обед и отличные вина аппетит наш весьма исправили. Ласковое обращение графа, оказываемое нам во всяком случае, и гостеприимство, которым он особенно отличается, были неизъяснимы, и каждый из нас имел особое уважение к особе его звания. При столь отличном характере граф Пален не только умел заслужить столь достойное уважение у своих соотечественников, но даже и все иноземцы, имеющие честь быть ему знакомы, с почтением рассказывали нам о нем без всякого пристрастия. Португальский принц-регент принимает его, как своего друга, по просьбе которого он живет здесь против своего собственного желания. Вечеру мы благодарили графа за его угощение. Он объявил нам, что [1-го] числа будет день рождения принца-регента, и Его Португальское Высочество хотел, чтоб мы были представлены к нему во дворец. В 8 часов простились с графом и возвратились на корабль»^{42}.

1 мая, в день рождения принца-регента Жуана, в полдень со всех стоявших военных кораблей был дан салют и все суда расцветились флагами. Войска стояли на площади напротив дворца. В первом часу дня русские морские офицеры сошли на берег, где их встретил командир португальского корвета, занимавшего место брандвахты, то есть выполнявшего роль сторожевого судна на рейде, следившего за выполнением судоходных правил. С этим португальцем русские офицеры познакомились у Лангсдорфа на балу. Он проводил их во дворец, где произошла встреча с русским посланником, рекомендовавшим русских офицеров придворным португальцам и английскому адмиралу Диксону, начальнику британской эскадры. В два часа последовало общее представление. Прежде представили послов разных стран, затем — адмирала Диксона с его капитанами, в числе которых оказались и русские с «Суворова».

2 мая граф Пален и его брат вместе с консулом Лангсдорфом посетили шлюп «Суворов», а 24 мая корабль покинул Рио-де-Жанейро.

С. Я. Унковский пишет об этом так: «Курс наш был направлен к зюд-зюд-осту, чтобы скорее достигнуть широты пассатов и пользоваться свежим западным ветром. По причине позднего времени плавание наше кругом мыса Горна было сопряжено с большими затруднениями и потерей времени, потому и решились плыть около Вандименской земли^[12], остановясь для поправок в Порт-Джексоне, и затем следовать в Ситху»^{43}.

Порт-Джексон и Тихий океан

Итак, шлюп «Суворов», пройдя мимо мыса Доброй Надежды и обойдя Африку с юга, вышел в Индийский океан.

13 августа 1814 года корабль прибыл в Порт-Джексон, природную бухту Сиднея.

В этом британском порту в Австралии, при подходе к гавани, «Суворов» был встречен артиллерийским салютом (21 выстрел), которым приветствовал русских моряков местный губернатор в честь окончательной победы России над Наполеоном и восстановления мира в Европе.

16 августа русские морские офицеры были приглашены на обед к губернатору. Внимание и теплый прием, оказанный русским морякам этим почтенным человеком, вызвали у них огромное к нему уважение. Он очень старался сделать их пребывание на австралийской земле максимально приятным и даже издал приказ, чтобы жители города принимали русских, как соотечественников, и старались оказывать гостеприимство, как верным союзникам Великобритании.

Время стоянки в Порт-Джексоне М. П. Лазарев употребил на заготовку провизии и дров, выпечку сухарей (часть которых подмокла во время последних штормов) и на разные работы по кораблю.

26 августа шлюп был готов к выходу в море, но расчеты суперкарго (доверенного лица фрахтователей, сопровождающего судно для контроля должного соблюдения их интересов) задержали русских, и они смогли оставить Порт-Джексон лишь 2 сентября.

От Австралии шлюп «Суворов» пошел по Тихому океану на восток, вновь приближаясь к экватору.

Выйдя в Тихий океан, 28 сентября 1814 года экипаж М. П. Лазарева неожиданно увидел землю там, где, согласно тогдашним географическим картам, ее быть не могло. Это было живописное место, покрытое зеленой растительностью.

Подойдя ближе, Михаил Петрович понял, что это группа ранее неизвестных островов, соединенных между собой коралловыми перемычками.

С. Я. Унковский описывает это так: «28-го. При тихом пассате ост-зюд-ост и приятной погоде продолжали наше плавание к норд-норд-осту. К вечеру начали показываться птицы во множестве, разных родов, на которых мы обращали свое внимание и полагали, что должен в недальнем расстоянии показаться какой-либо неизвестный остров, для чего приказали смотреть прилежнее в наступающую ночь. В 9 часов вечера крик птиц увеличился, и вскоре оказалось, что мы в своем мнении не обманулись: в 11 часов увидели берег к ост-зюд-ост, в то же время легли в дрейф. Бросили лот на 120 саженях, не достав глубины, убавили все лишние паруса и решились ожидать рассвета. В 6 часов начало рассветать, и виденный нами берег оказался группой из пяти неизвестных островов состоящей, из коих зюдный (южный) казался быть более возвышенным и представляющий вид плодоносного острова. Снялись с дрейфа и поставили все паруса. В 8 часов приблизились на расстояние 2 1/2 миль, спустили шлюпки и на первой отправились г-н Лазарев и я, а на второй — штурман…^[13] с г-ном Шефером. По приближении к берегу бросали лот, но дна не могли доставать, даже у самого берега было более 25 сажен, грунт — коралл. Мы пристали к коральной банке, соединяющей зюдный остров с северным, по вестную сторону без всякого затруднения. Море совершенно было тихо, никакого волнения не было, что много способствовало нашей вылазке на берег, но при малейшем волнении не могли бы исполнить своего желания, не подвергаясь большой опасности по причине приглубокого и корального берега. Вышед на берег, окружены были множеством птиц разного рода из числа обитающих в тропических странах океана. Деревья и зеленеющиеся растения были не что иное, как кустарники, сплетавшиеся между собою. На середине острова растут несколько деревьев, довольно высоких и толстых, в числе коих были кокосовые, но таковых весьма мало. Мы скоро уверились, что острова сии необитаемые, и как оных не находилось на картах, то первое открытие оных предоставлено было нам, почему и назвали оные островами Суворова, по имени нашего корабля и в память славному графу Суворову»^{44}.

Итак, вновь открытым островам М. П. Лазарев дал имя Суворова (атолл Суворова). В связи с этим до нас дошли следующие документы:

Отношение

главного правления Российско-американской компании

морскому министру адмиралу И. И. Траверсе об открытии

лейтенантом М. П. Лазаревым группы островов Суворова

29 декабря 1815 года

Главное правление Российско-американской компании из депешей, доставленных из Америки, получило сведение, что [господин] флота лейтенант Лазарев, отправленный кругом света на корабле «Суворов», открыл неизвестные доныне острова, коих определил и положение.

Обязанностью поставляя довести сие открытие до сведения [Вашего Высокопревосходительства], оно имеет честь представить при сем виды и карту тех островов, с выпиской из журнала [господина] Лазарева касательно сего открытия на благоусмотрение Ваше, в том уверении, что сии острова будут помещены на картах; какового уважения сие событие может надеяться от попечительности [Вашего Высокопревосходительства] об общем благе.

Первоприсутствующий директор и кавалер

Михайло Булдаков.

Директор Венедикт Крамер.

Директор Андрей Северин^{45}.

Выписка

из журнала [господина] флота лейтенанта Лазарева

об открытии островов Суворова

Корабль «Суворов», принадлежащий Российско-американской компании, под начальством флота лейтенанта Лазарева 8 октября 1813 года вышел из Кронштадтского рейда. Посетив Карлскрону, Англию, Бразилию и Новую Голландию, отправился оный из Порт-Джексона к российским в Америке колониям. На пути сем, 27 сентября 1814 года, окруженный был множеством птиц, коих число к захождению солнца еще умножалось. Птицы были очень ручные, а сие подало причину заключить о близости какого ни есть острова, вблизи находящегося. Уменьшив паруса, «Суворов» шел под одними марселями к NNO; в 11 часов вечера усмотрен был низкий островок SO и услышали бурун, почему легли в дрейф. Но глубина была столь велика, что 120 саж. не могли доставать дна. На рассвете приметили еще 4 низких острова. В 3 милях от берега глубина была более 100 саж. Поплыли на гребных судах к берегу и по осмотре нашли, что на островах сих нет ничего, кроме птиц, земных раков и крыс, кустарников, а местами и кокосовых дерев; пресной воды и следов человеческих на оных не отыскано. [Господин] Лазарев острова сии назвал Суворовыми, по имени корабля, им управляемого, и определил широту южнейшего из них 13°13′15″S, а долготу 163^o31′4″ОW от Гринвича.

Правитель канцелярии надворный советник Зеленский^{46}.

Закончив обследования островов, М. П. Лазарев вновь продолжил путь с отклонением на север.

10 октября «Суворов» во второй раз пересек экватор и вновь оказался в Северном полушарии.

Новоархангельск

Наконец, 17 ноября 1814 года, корабль Лазарева подошел к центру Русской Америки, порту и поселению Новоархангельск (ныне это американский город Ситка, штат Аляска). Там Михаила Петровича встретил начальник колоний Российско-американской компании А. А. Баранов, выразивший ему благодарность за сохранность вверенных ему грузов.

В гавани на тот момент находились следующие суда Российско-американской компании: трехмачтовое «Открытие», бриг «Мария», шхуна «Чириков», а также два вытащенные на берег — «Кодьяк» и «Аметист». Стояла приятная лунная ночь. В полночь Лазарев приехал на свой корабль с берега вместе с лейтенантом Я. А. Полушкиным, который служил в компании командиром корабля «Открытие».

На рассвете «Суворов» встал на якорь в отличном месте, после чего началась работа: на берег выгружали пустые бочки и запасной рангоут.

26 ноября Михаил Петрович поехал посмотреть квартиры для себя и своих людей, но не смог найти ничего подходящего, а потому решили жить на корабле. Лишний такелаж корабля был снят и убран.

На берегу с трудом нашли место для починки парусов, однако, невзирая на большие неудобства, моряки стремились побыстрее исправить корабль, ибо никому не хотелось оставаться в бездействии в чужой стране. По этой причине М. П. Лазарев просил А. А. Баранова скорее «приступить к выгрузке привезенных… <…> товаров и употребить корабль под его командой для новых предприятий». Но, как свидетельствует С. Я. Унковский: «…ни просьбы, ни предложения Лазарева не были приняты, и мы, против своего желания, должны [были] равнодушно смотреть на бездействие»^{47}.

25 декабря 1814 года, в день Рождества Христова, команда «Суворова» была уволена на берег, и Баранов пригласил всех офицеров к себе обедать.

В следующем, 1815 году по распоряжению Баранова шлюп «Суворов» курсировал между Алеутскими островами и материком, обеспечивая русские поселения всем необходимым.

Весной 1815 года Баранов предложил Лазареву сходить на острова Прибылова, что в Беринговом море, за шкурами морских котиков. Баранов предполагал отправить впоследствии корабль на Сандвичевы (Гавайские) острова за сандаловым деревом и потом в Макао для обмена этого дерева, имевшего большую ценность на китайском рынке, равно как и значительного количества мехов на нужные для колоний товары.

Скорее всего, именно это стало причиной разногласий, возникших между Михаилом Петровичем и правителем колоний. Поводом к этому послужили и поступки американского капитана Ханта, нарушавшие, по мнению Баранова, колониальные постановления, точного соблюдения которых он настойчиво требовал.

Этот мистер Хант прибыл в Новоархангельск в 1815 году на бриге «Педлер», и вскоре Баранов получил сведения, что «бостонец» потихоньку продает местным индейцам порох. А продажа оружия и пороха в те времена считалась в колониях тягчайшим грехом. В результате Баранов под каким-то предлогом попытался обыскать бриг американца, а затем фактически захватил его, буквально взяв на абордаж. При этом 67-летний правитель сам руководил «операцией», что привело к ссоре с Лазаревым.

А еще Михаил Петрович, привыкший к опасностям и тяжелым испытаниям, боровшийся со стихиями и успевший понюхать пороха, с нескрываемым презрением смотрел на жалкие деревянные укрепления Новоархангельска, где всем заправлял старик Баранов, требовавший беспрекословного подчинения своей воле.

Лазареву категорически не нравились жесткий нрав Баранова, неограниченное самовластие и отсутствие всякой ответственности из-за отдаленности его «владений».

Ну а импульсивный Баранов тоже был раздражен уклонением молодого и дерзкого, как он считал, командира шлюпа «Суворов» от назначенного ему плавания и стал угрожать отстранить Лазарева от командования.

Взаимное неудовольствие Лазарева и Баранова друг другом разрасталось и вскоре вылилось в острый конфликт, последствия которого оказались весьма серьезными.

Почему же лейтенант Лазарев не желал подчиняться Баранову? На несколько причин этого указывает в своих «Записках моряка» С. Я. Унковский.

Во-первых, Лазарев сам просил Баранова отправить шлюп «Суворов», «куда ему заблагорассудится с пользою компании», но Александр Андреевич объявил, что вскоре начнется ловля сельдей и скопление индейцев «для ловли оных будет опасно для селения», а потому он почитает за необходимое оставить корабль для защиты Новоархангельска. «Такое неожиданное известие было каждому из нас весьма неприятно, но должно было выполнить все прихоти управляющего торговлей компании»^{48}, — пишет Унковский.

Во-вторых, несмотря на неудовлетворительное состояние судов компании устранением неисправностей практически не занимались. В частности, А. А. Баранов отправил в Охотск бриг «Мария» «с богатейшим грузом, ценимым около 1 500 000 рублей, который по гнилости и худому скреплению еще на якоре тек»^{49}.

Это возмутило морских офицеров, которые считали, что бриг этот «не способен к отправлению со столь богатым грузом по своей худости и недостатку в парусах»^{50}.

Но своенравный Баранов не принял во внимание опасения моряков.

В-третьих, вода, которую залили в бочки «Суворова», оказалась совершенно негодной к употреблению, поскольку была заготовлена в дождливые дни. При этом «Суворов» загрузили мехами морских бобров, песцов, лисиц и медведей, моржовыми зубами и китовыми усами на два миллиона рублей ассигнациями. И все было готово к отплытию, но не хватало лишь накладной по всему принятому грузу и 16 бочек с водой, которые в то время находились на берегу у речки Коломенки, в полуверсте от корабля.

В-четвертых, морских офицеров раздражал тот факт, что А. А. Баранов с многочисленной его свитой, состоявшей из промышленников, постоянно пребывал в пьяном виде, а в случае с американским бригом «Педлер» вообще учинил «безрассудное дело», оскорбляющее флаг союзного народа.

Кончилось все тем, что Михаил Петрович и его офицеры, отстаивая свою точку зрения на происходящее на берегу, начали высмеивать ситхинские порядки и критиковать чуть ли не каждое решение Баранова. С. Я. Унковский, описывая скандал, произошедший в июле 1815 года между Барановым и американцем Хантом, писал: «Никакие убеждения не действовали на старика Баранова, едва стоявшего на ногах в полной парадной форме с орденом Святой Анны на ленте, которого крест висел уже не впереди, а назади»^{51}.

В результате между гордым Лазаревым и властолюбивым Барановым возникли острые противоречия, переросшие в ненависть и непреодолимую вражду. В довершение ко всему, Баранов заявил, что прикажет стрелять по «Суворову», а Лазарев «выразил свое негодование, сказав ему, что угроз его не боится, а только сожалеет, что мундир наш так постыдно унижает и что все это он доведет до сведения правительства»^{52}.

Баранов же, с целью заставить Лазарева подчиниться, дал письменное приказание Унковскому принять «Суворов» в свое ведение, а Лазареву — возвратиться в Россию из Охотска сухим путем.

Унковский подумал, что и с ним тоже может произойти подобное, а потому морские офицеры спустились в каюту, составив совет (третьим на нем был Повало-Швейковский). Молодые люди прочитали инструкцию, данную им от главного правления Российско-американской компании в Санкт-Петербурге, в которой, между прочим, было сказано: «В случае непредвиденных обстоятельств, неизбежных в дальних плаваниях, должно руководствоваться правилами благоразумия, чтобы интересы компании не могли пострадать»^{53}.

Унковский указал на эти слова, и было решено оставить Новоархангельск, чтобы идти обратно в Россию. Что и было сделано, несмотря на несколько пушечных выстрелов, которыми Баранов думал заставить шлюп «Суворов» возвратиться в порт.

При этом на стороне Баранова оказались доктор Георг Антон Шеффер (он же Егор Николаевич Шеффер) и суперкарго^[14] — человек по имени Герман Николаевич Молво.

Самовольный уход из Новоархангельска

Таким образом, шлюп «Суворов» самовольно покинул Новоархангельск, оставив на берегу Шеффера и Молво.

Русский морской офицер Д. И. Завалишин потом высказал по этому поводу такое мнение: «Лазарев много мне рассказывал о причинах размолвки своей с бывшим правителем колонии Барановым, вынудивших Лазарева к бегству, но из всего слышанного мною от самого Лазарева я вынес убеждение, что Лазарев не оценил тогда достоинств Баранова и затруднительности его положения. Если бы Лазарев имел более снисхождения к недостаткам Баранова, истекавшим из тех условий, в каких его оставили, то мог бы сделаться исполнителем гениальных планов Баранова, и утверждение на Сандвичевых островах имело бы конечно успех, если бы за это взялся Лазарев, а не было бы дело вверено Барановым, по необходимости, шарлатану доктору, брошенному в Ситхе Лазаревым.

План Баранова состоял в том, чтобы, утвердясь постепенно на острове Шарлоты, в Калифорнии, на Сандвичевых островах, в южной части Сахалина и на устье Амура и владея уже Камчаткой, Курильскими и Алеутскими островами, сделать северную часть Великого океана действительно, фактически, русским морем. И замечательно, что все это начало уже приходить в исполнение, и если не было завершено, то потому только, что Баранов не имел себе достойных помощников. Оставленный без поддержки из России, не имея около себя никого кроме буйных промышленников, которых должен был сдерживать жестокими мерами, поставленный в Ситхе… <…> Баранов не мог не огрубеть, будучи и по рождению простым человеком, и понятно, что эта грубость отражалась на отношениях его к людям, не привыкшим к ней, и имела влияние на нерасположение к Баранову и предубеждение против него, в чем сознавался и Лазарев. Но имей Баранов разумных и деятельных помощников, получи он поддержку из России, то при настойчивом выполнении его плана и военная морская сила, и торговый флот давным-давно развились бы на Великом океане; русский флаг господствовал бы на нем, и исполнилось бы стремление Петра Великого, чтобы Россия была сильною державою не только сухопутною, но и морскою»^{54}.

Итак, шлюп «Суворов» самовольно покинул Новоархангельск 25 июля 1815 года.

Лазарев, приняв на корабль груз, состоявший большей частью из пушного товара и вещей, назначенных для продажи в Лиме, направился прямо к порту Сан-Франциско, чтобы запастись там провизией и сделать запас качественной питьевой воды. Как мы уже знаем, по непредвиденным обстоятельствам он не смог сделать в Новоархангельске ни того ни другого.

С. Я. Унковский отмечает это особо: «Мы оставили Ситху без денежных средств, и запасы нашего продовольствия были весьма ничтожны. <…> Пришлось зайти в Калифорнию, в порт Сан-Франциска, запастись там провизией на все плавание до России, а оттуда плыть к Перуанским берегам, в Лиму»^{55}.

Возвращение домой

Оставив Новоархангельск, лейтенант Лазарев направил шлюп «Суворов» на юг вдоль берега Америки.

9 августа 1815 года в пять часов показался флаг крепости порта Сан-Франциско.

На следующий день русские моряки салютовали крепости семью выстрелами и получили аналогичный ответ. Дежурный офицер был отправлен на берег и там получил дозволение пополнить запасы воды и заготовить нужную для команды провизию. Само собой разумеется, строго было запрещено говорить о самостоятельном отходе из Ситхи. Иначе русская колония могла связаться с комендантом и «Суворов» могли задержать.

31 августа шлюп «Суворов» прошел мимо островов Святой Берты и Сокорро, расположенных примерно в 440 километрах к югу от южной оконечности Нижней Калифорнии.

24 сентября шлюп «Суворов» остановился для поверки хронометров у крошечного тропического острова Кокос, а затем зашел на четыре дня к испанскому селению Святой Розы на берегу Колумбии, что близ экватора. Там русские моряки сошли на берег и были очень учтиво приняты начальником господином Казреро. Было получено много всякого рода свежей провизии, купили свиней, запаслись кокосами и ананасами, которые, несмотря на свои большие размеры и привлекательный вид, оказались кисловатыми на вкус.

8 ноября 1815 года, находясь недалеко от Лимы, Лазарев повернул к востоку и 25 ноября прибыл в перуанский порт Кальяо. На рейде стояло до 30 испанских купеческих судов и один военный бриг «Патрицио».

Во время трехмесячной стоянки в порту Кальяо Михаил Петрович и офицеры знакомились с жизнью города и порта. В частности, 29 ноября, в день рождения испанской королевы, русские тоже принимали участие в торжестве по случаю этого события. Было много посетителей с берега на «Суворове», как на первом из русских кораблей, посетившем этот край, а русские моряки познакомились с высшими чиновниками гражданского управления Лимы.

Наступление нового, 1816 года команда скромно отпраздновала на борту «Суворова». Наконец, 15 февраля 1816 года шлюп «Суворов» после 110-дневной стоянки на рейде в Кальяо был готов к продолжению плавания.

Следует отметить, что солонина в некоторых бочках, взятых из Кронштадта, оказалась совершенно негодной для употребления в пищу, и ее пришлось выбросить за борт.

22 марта 1816 года «Суворов» миновал южную оконечность мыса Горн и переменил курс к норд-осту. Далее при сильном попутном ветре «Суворов» за трое суток благополучно прошел 560 миль. Больных на корабле к тому времени было всего три человека, и это являлось большим достижением для длительных плаваний. Ко всеобщей радости команды, купленные в Перу ламы перенесли непогоду при огибании мыса Горн вполне благополучно, одна из них даже принесла потомство.

И все же «прелести» погоды в этом районе Мирового океана, которые выпали на долю «Суворова», не прошли бесследно: шторм серьезно потрепал корабль.

Лейтенант Лазарев выбрал путь южнее Фолклендских островов, а далее на северо-восток — в Атлантический океан. Михаил Петрович не стал останавливаться в Рио-де-Жанейро, а сделал лишь небольшую остановку у архипелага Фернанду-ди-Норонья, что в 350 километрах от северо-восточного побережья Бразилии. Там на «Суворове» были исправлены повреждения, причиненные штормом, и корабль направился к берегам Англии.

28 апреля 1816 года миновали экватор. Продолжая идти с переменными восточными ветрами, 6 июня шлюп «Суворов» прибыл в британский Портсмут.

С. Я. Унковский описывает это так: «Тихий ветер от норд-норд-оста и норд-норд-веста. Приятная, ясная погода. Множество купеческих судов в виду. Спустили четверку, послали за рыбой на рыбацкую лодку (французскую); рыбаки в киверах и старых французских мундирах. Это люди распущенной наполеоновской армии. Купили рыбы для себя и команды. После 108-дневного плавания из Лимы (Перу), мы сегодня имели отличный обед из макрели (отличная вкусная рыба, ловимая у берегов Англии и Франции по всему Британскому каналу). <…> На другой день, в 8 часов утра увидели Портленд на норд-норд-ост»^{56}.

Была уже ночь, когда русские моряки миновали Нидлсский маяк на острове Уайт и в 11 часов 7 июня 1816 года шлюп бросил якорь на рейде между Портсмутом и этим островом.

В день прибытия в Портсмут с даты выхода «Суворова» из родного порта миновало 108 дней. По исчислению, ведущемуся на корабле, путешественники опередили текущий английский календарь на один день, что случается со всеми мореплавателями, совершающими кругосветное путешествие в восточном направлении.

После приезда капитана с карантинного корабля, удостоверившегося, что больных на судне нет, команде было позволено беспрепятственно сходить на берег.

В течение всей стоянки корабль Лазарева посещали англичане, желавшие увидеть находящихся на борту диковинных лам и викуний (из семейства верблюдовых), совершивших такое продолжительное и неспокойное путешествие.

В Портсмуте «Суворов» простоял, за разными надобностями, более двух недель, а 24 июня взял курс на Кронштадт.

9 июля наши моряки шли по Балтике и увидели знакомые очертания острова Готланд. Корабль под всеми парусами шел домой. Нетерпение скорой встречи с родиной остро ощущалось всеми. Это отчетливо передается в записках С. Я. Унковского, которые становятся все подробнее и фиксируют ход судна уже не по дням, а по часам: «<…> В 6 часов пополудни прошли на траверзе Кошкарский маяк, в 9 часов видели Эксгольмский маяк. Пополуночи в 1 час пеленговали Гогландский маяк…»^{57}

16 июля (28 июля) 1816 года в восемь утра шлюп «Суворов» стал на якорь на малом Кронштадтском рейде против ворот Средней гавани.

С. Я. Унковский в своих «Записках моряка» пишет: «Не стану описывать той радости, которая ощущалась на душе по совершении такого дальнего плавания. После 2-х лет и 10 месяцев отсутствия из своего отечества, не имея никаких вестей ни от родных, ни от друзей, это ощущение едва ли можно описать. Оно невидимо и неуловимо. Мысли постоянно заняты о близких сердцу и родных, и с каким-то трепетом на сердце ожидаешь встретить появление знакомого человека, и с нетерпением ждешь услышать от него весточку из родного края, а между тем на сердце весело, что вот уже мы на месте и исполнили свой долг честно. Корабль возвратился в совершенной исправности. Команда вся здорова и бодра. Ничто не помрачило нашей дружбы — пошли приятелями, а вернулись друзьями»^{58}.

Вскоре после прибытия на корабль явились директора Российско-американской компании Михаил Матвеевич Булдаков, Венедикт Венедиктович Кремер и Андрей Иванович Северин. Они выразили свою удовлетворенность тем, как было исполнено порученное М. П. Лазареву дело. Они сочли благоразумным то, что он распорядился оставить Ситху по своему усмотрению для пользы компании.

С. Я. Унковский констатирует: «Груз, доставленный нами на «Суворове», ценою в 2 000 000 рублей, передан весь в порядке, а равно рекомендательные письма о прибытии нашем в Лиму от вице-короля к императору и от гл[авного] директора Филиппинской компании г-на Абадии к директорам нашей P.-А. компании, с подарками, посылаемыми от обоих Его Императорскому Величеству»^{59}.

В числе посетивших шлюп «Суворов», пока он стоял на рейде, был и граф Павел Александрович Строганов, герой войны с Наполеоном, тогда отправлявшийся на русском фрегате к Канарским островам для отдыха и лечения.

22 июля все офицеры «Суворова» отправились в Петергоф на праздник. Им были отведены придворные палатки с прислугой и полным содержанием. Граф Николай Александрович Толстой, гофмаршал двора, лично пришел посмотреть, все ли у них хорошо, и сказал, чтобы приглашенные офицеры нисколько не церемонились, спрашивали все, что потребуется к их столу, а если «какая будет неисправность», то чтобы обращались лично к нему.

23 июля император Александр I с императрицей Елизаветой Алексеевной, вдовствующей императрицей Марией Федоровной и всем царствующим домом приезжали на шлюп «Суворов» смотреть лам, викуний и черепах.

С. Я. Унковский вспоминает: «Долго они любовались этими животными, императрица Елизавета кормила белым хлебом. Все внимание было обращено на этих невиданных зверей, но нам не сделано было никакого приветствия, потому что наш морской министр маркиз да Траверсе не счел нужным нас представить. Грустно и досадно было нам такое невнимание»^{60}.

Итак, завершилось кругосветное путешествие Михаила Петровича Лазарева на шлюпе «Суворов», начатое 9 октября 1813 года. Оно стало четвертым по счету в истории российского флота и продолжалось два года и девять с половиной месяцев. Если исключить из времени плавания стоянки у берегов Русской Америки — то всего 773 дня, из них под парусами «Суворов» провел 484 дня и 289 дней простоял на якоре.

Последствия конфликта с А. А. Барановым

Михаил Петрович Лазарев благополучно возвратился в Кронштадт, не имея на судне медика и суперкарго. Правление Российско-американской компании оправдало его поступок, а вот А. А. Баранов получил отставку.

Отметим, что имело место следственное дело по обвинению М. П. Лазарева в злоупотреблениях во время кругосветного плавания на шлюпе «Суворов».

Заключение по этому делу было сделано в 1817 году, и в нем говорилось следующее:

В прошлом 1816 году по поводу отношения главного правления американской компании к господину морскому министру с жалобой на находившегося в службе той компании на корабле «Суворов» лейтенанта Лазарева, якобы он, в противность инструкции, на возвратном пути в Россию заходил в Лиму и во французские порты для произведения торгу; произведено было в учрежденной в Кронштадте особенной комиссии исследование, по коему открылось, что лейтенант Лазарев с офицерами и всей командой, на корабле «Суворов» бывшими, готовы подтвердить присягой показание свое, что они во французские порты никогда не заходили и торга в Кале не производили.

По рассмотрении сего следствия Адмиралтейств-коллегией найдено, что показанная жалоба основана единственно на донесениях Баранова и изветах суперкарго Молво, ибо возведенные поступки на Лазарева и бывших с ним офицеров ничем не доказаны^{61}.

В объяснительной записке лейтенанта Лазарева по поводу предъявленных ему правлением Российско-американской компании обвинений в злоупотреблениях по службе во время кругосветного плавания на корабле «Суворов» было сказано:

Будучи обязан по воле начальства объяснить все предметы, коими главному правлению компании угодно помрачить и службу, и обязанности, и поступки мои во время путешествия моего вокруг света, я пройду каждую страницу той записки, которая на мой счет в комиссию поступила, и надеюсь, что правосудное начальство, имея в виду беспорочное мое служение, защитит меня от опасных для меня заключений правления компании. <…>

Предмет решимости моей предпринять путь, с великими трудами сопряженный, состоял (признательно скажу) в пользе Отечеству, в составлении себе доброго имени и по знанию и по опытам в службе, мной занимаемой. В пылкости чувствований сих не предвидел я, при вступлении в распоряжение компании, что в сей же предмет мой войдут и оскорбления и клеветы, званию моему нанесенные, но я, вооружаясь силой чистой совести, за честь себе вменяю поставить истину противу оных. <…>^{62}

Далее М. П. Лазарев давал такие объяснения:

Руководствуясь 12 пунктом данной мне инструкции… <…> я на обратном пути зашел в Лиму. Главнейшие виды мои по сему предмету были: заведение торговли с богатейшей страной в свете, куда доныне ни единая европейская нация, кроме гишпанской, не торговала.

Компания осмеливается обвинять меня за то, что я там купил хины. Основания, на коих произвел я сию операцию, суть следующие: хина, растущая единственно в области Перу, привозима была доныне одними гишпанскими судами и то в Кадикс. За вывоз из Кадикса взимается установленная там пошлина. Англичане, вывозя оную в Англию, платят также пошлину, наконец, из Англии привозят уже оную в Россию… <…> и продают весьма дорого. Ныне, проложив путь привозить из первых рук статью сию, мог ли я ожидать за доброе мое намерение привязки, если смею сказать, и негодования. <…>

Все, что ни куплено было в Лиме, куплено на остаток груза, после Ситхи, состоящего из российских продуктов, стоящий компании по фактурам ее около 25 тыс. руб. Несомненно, что груз сей продан был на пиастры. <…> Надобно знать, что серебро из Лимы вывозить запрещается под опасением конфискации самого судна, следовательно, надобно было купить товаров.

Касательно 800 пудов хины, привезенных мною на комиссию компании от [господина] Абадия, я долгом чту объяснить, что [господин] Абадия есть первый фактор Филиппинской компании, что он просил меня принять сии 800 пудов хины в знак первых связей перуанского торга с Российско-американскою компанией, полагая, что первый опыт сей принят будете признательностью. <…> Если виды американской нашей компании сим правилам противны, то я, с моей стороны, действуя в видах государственной неминуемой пользы, не стою, кажется, обвинения зато. <…>

Ратания^[15], которой свойство правлению компании неизвестно до того, что не так написано и звание сего растения, взял я небольшое количество по той единственно причине, что [господин] Абадия сказывал мне, что товар сей беспрестанно требуют в Англии.

Пушные же товары состояли из нескольких кож черных медведей, которые проданы были по письменному требованию вице-короля на украшение киверов для тамошних войск. Он просил меня назначить им цену; хотя бы и должен я был поднести ему оные в дар за оказанное его благорасположение в гостеприимном нас принятии, но из крайней осторожности продал ему оные кожи по 22 пиастры каждую. По прибытии моем в Санкт-Петербург господа директоры упрекали меня в том, что не подарил я тех кож вице-королю; ныне в том меня обвиняют, что я их продал, так как бы не оставили они обвинить меня, если бы я подарил их.

Касательно сведения о ценах российских товаров в Лиме я старался узнать их, поелику ничего в убыток не продал, а касательно лимских товаров в России руководствовался сведениями Красильникова^[16], наставлениями которого пользовался и сам господин Молво. Впрочем, я и доныне утверждаю, что невероятно, чтобы хина, привезенная через Кадикс и Англию в Россию, стоила то же, что хина, привезенная прямо из Перу. <…>

Ром в порте Джексоне никогда продаваем не был. Правда, что меняли оный за разные редкости, за мытье белья и прочее, и то не две пипы, а не более 1/3 пипы^[17]. Остаток же был по временам раздаваем команде в Ситхе, алеутам за привоз дичи и проч. Если ж что подобное и случилось, чего, однако ж, мне было неизвестно, то уповательно чрез самого господина Молво, который без моего позволения и без ведома свез ночью 3-анкерный бочонок рому к себе на квартиру. <…>

Касательно огорчения губернатора и скорого будто бы моего отплытия явно доказывается ложное показание тем, что за день перед выходом моим из порта Джексона губернатор пригласил меня, всех офицеров и самого господина Молво к себе обедать, что на другой день поутру при пушечном выстреле отдал я паруса (знак, что снимаюсь с якоря), что губернатор прислал ко мне офицера пожелать нам счастливого вояжа и поблагодарить за тихое и скромное пребывание нашего экипажа в порте сем, причем прислал и просил принять корзину с апельсинами и вареньем. <…> Все сии события, будучи публичны, сами по себе опровергают неосновательные слова преклонного господина Молво^{63}.

Относительно Германа Николаевича Молво и его претензий Лазарев писал:

Господину Молво показался я суровым потому, что я вел себя, как начальнику судна следовало, и никому на корабле дерзостей противу меня не дозволял. Будучи военным офицером и имея под командою моею военных же офицеров, я руководствовался во всем морским уставом. Помощник суперкарга Красильников действительно был мною связан, но вот за какую безделицу: в пьяном виде бунтовал он и ругал и офицеров, и меня. Сие случилось в море и довольно поздно ввечеру. Я, вышедши наверх, велел его немедленно связать и посадить на бак, он кричать не переставал, и тогда принужден я был велеть завязать ему рот, но не было ни обагренного кровью лица, ни кляпа во рту так, как объясняет главное правление компании; в истине моей свидетельствую я на тех самых, кои его вязали.

Впрочем, такого пьяного и буйного человека, не знающего никакого повиновения, унять в то время иного способу не было, во-первых, для того, чтобы он в пьянстве ни себе, ни кому другому вреда не сделал, а во-вторых, дабы сквернословием своим не наносил соблазна. Сам Красильников, проспавшись, просил на другой день при всех извинения в учиненных им грубостях. Я, видя его раскаяние, сей случай, уже записанный, из журнала приказал исключить, дабы не сделать ему вреда в доверенности. Он сам, будучи здесь немалое время, не приносил ни малейшей жалобы и отправился обратно в вояж с благодарностью за мое снисхождение, а поступок сей с мещанином Красильниковым, в таковом бесчеловечном описании, уже взят со слов господина Молво.

В порт Кале я не заходил, а останавливался во время штиля на якоре за несколько миль от оного; ящики не из моей каюты, а с палубы были действительно свезены. Но какие ящики и с видами ли корысти то исполнено было? Ящики сии поручены были мне в Лиме от купцов (тех самых, с коими были благоприятные виды для американской нашей компании завести торговые связи) для доставления в Англию. За ласки и приветливость, какими мы в Лиме пользовались, неприлично мне показалось отказать им в такой малой услуге, имея в виду всевозможное усиление средств к утверждению торговых связей отечества нашего с Перувиею.

Придя в Портсмут, немедленно хотел я их отдать по адресу, но после узнал, что было затруднение их снять… <…> что иностранные товары одной нации на судне другой иностранной же нации привозить в Англию запрещено, что мне было известно, но я, будучи готов и поспешая в Россию, уведомил их, что ждать не могу, а потому и просили они сдать оные на французский пассажбот, крейсирующий нарочно для того между Довером [Дувром] и Кале. <…> Когда я за штилем при выходе из Канала остановился на якоре, судно сие пристало к борту и ящики были сгружены. Нет тут урона компании, нет тут корыстолюбивых видов, а если неведение мое в сем случае может обвинить меня, я предаю неумышленный поступок сей в великодушное рассмотрение начальства.

Изложив оправдания мои во всей истине и по чистой моей совести, я долгом чту усерднейше просить милостивое начальство удостоить своего внимания, что в отдаленной такой экспедиции, в какой я находился, легко могло случиться, что в некоторых обстоятельствах я не так, может быть, поступил, как бы следовало, поелику погрешности свойственны человечеству, особенно в таких сношениях, где и никакого полезного наставления встретиться почти не может…

За всем сим, поелику не чувствую я никакого преступления, могущего отягощать и мою совесть и мое звание, поелику обиды и оскорбления за предпринятый и совершившийся труд мой крайне меня огорчают и бесславят мундир офицера, я осмеливаюсь умолять милостивое начальство довести оправдания мои по порядку службы до сведения Государя императора. <…>^{64}

Следует отметить, что Герман Николаевич Мол во, этот «нарвский гражданин», и его помощник Красильников (пьяница и дебошир) составили компанию немецкому доктору Шефферу. И именно эти трое, объединенные одним «недугом» с первых же дней пребывания на «Суворове», попортили немало крови и М. П. Лазареву, и всему экипажу в целом. Но этого молодого Молво не следует путать с Германом Николасом Молво, прибывшим в Санкт-Петербург примерно в 1750 году и основавшим с сыном Якобом фирму «Молво и сын». Герман Молво владел сахарным и водочным заводами и состоял в 1-й гильдии столичного купечества. Его сын тоже был 1-й гильдии купцом, производившим оптовую торговлю при Петербургском порту. С середины 1815 года он был петербургским городским головой, и при его участии разрабатывались новые таможенные тарифы для внешней торговли. В 1826 году он был возведен в российское потомственное дворянство.

После разбора вышеописанного конфликта Александр Андреевич Баранов, первый главный правитель русских поселений в Северной Америке, ставший уже при жизни живой легендой и сам себя называвший «Писарро российским», сравнивая с Франсиско Писарро, великим испанским конкистадором, в 1818 году оставил должность правителя и навсегда покинул Русскую Америку. Он отправился в Россию на корабле «Кутузов». Однако, простившись с Аляской, Александр Андреевич так и не смог достичь родных берегов: тяготы и лишения 28 лет пребывания в колониях сказались на его здоровье — после непродолжительной болезни он скончался на борту судна 16 апреля 1819 года. Произошло это близ острова Ява, и тело Баранова было опущено, согласно морскому обычаю, в воды Зондского пролива.

Завершая рассказ о первом кругосветном путешествии М. П. Лазарева, следует отметить, что молодой командир с честью провел свой небольшой парусный корабль, несмотря на тяжелые условия плавания.

Трудности этого возвращения — без медика и суперкарго продемонстрировали решительный и твердый характер Михаила Петровича, а также глубокие познания в морском деле, которые содействовали его последующему продвижению по службе.

Ну а дальше…

В 1817 году, за выслугу на море в 18 шестимесячных кампаниях, Михаил Петрович Лазарев был награжден орденом Святого Георгия 4-го класса.

А в 1818 году, с 28 мая по 9 июля, он ходил от Кронштадта до Красной Горки и обратно на 74-пушечном линейном корабле «Память Евстафия», под командой капитан-командора Мура. Он поступил на российскую службу в чине мичмана в 1783 году. Император Павел I отправил его в отставку в чине капитана 2-го ранга, но Александр I возвратил, назначив командовать кораблем «Память Евстафия». На флоте все звали Мура Устином Васильевичем, он участвовал во многих морских сражениях, и Михаил Петрович относился к нему с большим уважением.

Глава четвертая
ЭКСПЕДИЦИЯ К ЮЖНОМУ ПОЛЮСУ
(1819–1821)

Назначение экспедиции

В 1819 году, по воле императора Александра I, была снаряжена антарктическая экспедиция из двух судов, с ученой целью пройти вокруг света. Начальником экспедиции стал Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен.

Будущий мореплаватель родился 9 (20) сентября 1778 года на острове Эзель (Сааремаа, ныне это территория Эстонии). По окончании курса наук в Морском кадетском корпусе в 1797 году он был произведен в мичманы и до 1803 года нес службу на судах Ревельской эскадры в плаваниях по Балтийскому морю. В 1803 году отправился в кругосветное плавание на фрегате «Надежда», под командой выдающегося мореплавателя Ивана Федоровича Крузенштерна, которому молодого и прилежного офицера рекомендовал сам командующий флотом вице-адмирал Ханыков.

Это странствие оказало большое влияние на морское образование Беллинсгаузена, с особенным усердием занимавшегося составлением карт и описями новых и малоизученных берегов. И. Ф. Крузенштерн так оценил работу молодого исследователя: «Все почти карты рисованы им последним искусным офицером, который в то же время являет в себе способность хорошего гидрографа; он же составил и генеральную карту»^{65}.

В 1810 году Беллинсгаузена перевели на Черноморский флот и назначили командиром фрегата «Минерва». Плавая на этом фрегате три года у кавказских берегов, Фаддей Фаддеевич обратил внимание на их неверное изображение на российских морских картах и, произведя астрономические наблюдения, уточнил координаты важнейших объектов на восточном побережье Черного моря^{66}.

Незадолго до своего перевода в Санкт-Петербург для участия в экспедиции к Южному полюсу Беллинсгаузен был назначен командовать фрегатом «Флора», на котором предполагал продолжить начатые гидрографические работы.

Как видим, И. Ф. Крузенштерн не случайно рекомендовал назначить начальником антарктической экспедиции именно капитана 2-го ранга Ф. Ф. Беллинсгаузена. В своем письме от 31 марта 1819 года на имя морского министра И. И. Траверсе относительно организации экспедиции к Южному и Северному полюсам, в котором И. Ф. Крузенштерн подробно изложил свои, как он выразился, «примечания» относительно будущих путешествий, касающиеся их цели и ожидаемых результатов, маршрутов и подготовки к ним, он сопроводил свой выбор такими словами: «Хотя е. и. в. (его императорское величество. — И. Р.) и соблаговолит назначить сам начальников экспедиции, однако позвольте мне, впрочем, рекомендовать в начальники экспедиции к Южному полюсу капитана бар. Беллинсгаузена, он находился со мной на «Надежде», и потому могу судить об нем, он имеет особенные свойства к начальству над таковою экспедицией, превосходный морской офицер и имеет редкие познания в астрономии, гидрографии и физике. Наш флот, конечно, богат предприимчивыми и искусными офицерами, однако из всех оных, коих я знаю, не может никто, кроме Головнина, сравняться с бар. Беллинсгаузеном»^{67}.

«Современники рисуют Ф. Ф. Беллинсгаузена «смелым, решительным, знающим свое дело командиром, прекрасным моряком и штурманом, ученым-гидрографом, истинным русским патриотом»^{68}.

Заглядывая вперед, к этому можно добавить, что Михаил Петрович Лазарев, снискавший с годами, прошедшими после экспедиции к Южному полюсу, славу одного из талантливейших русских флотоводцев, вспоминая совместное с Беллинсгаузеном плавание, называл его не иначе как «искусным, неустрашимым моряком» и к этому прибавлял, что он был «отличный, теплой души человек»^{69}.

Осуществление первого русского научного антарктического плавания являлось частью плана, подготовленного правительством по повелению императора Александра I и предусматривавшего одновременную отправку в наиболее труднодоступные районы Мирового океана двух экспедиций в составе двух судов каждая — к Северному и Южному полюсам.

Необходимо отметить, что И. Ф. Крузенштерн в своем письме морскому министру уделил особое внимание экспедиции именно к Южному полюсу, подчеркнув ее важность в углублении познаний о Южном полушарии и поиске земли, которая могла там существовать. Будучи опытным мореплавателем и первооткрывателем, человеком с широким кругозором и глубокими знаниями в области гидрографии и океанографии, удостоенным звания почетного члена Московского университета, Крузенштерн торопил с ее отправкой, стремясь сохранить приоритет за Россией: «Обе экспедиции равномерно важны, но я постараюсь приготовить инструкцию для первой с большей подробностью, не только потому, что наши мореходцы знают менее южную часть Великого океана, нежели северную, но и для того, что сия экспедиция, кроме главной ее цели изведать страны Южного полюса, должна особенно иметь в предмете поверить все неверное в южной половине Великого океана и пополнить все находящиеся в оном недостатки, дабы она могла признана быть, так сказать, заключительным путешествием в сем море. Славу такового предприятия не должны мы допускать отнять другим у нас, она в продолжение краткого времени достанется непременно в удел англичанам или французам. По сим-то причинам почитаю я сие предприятие одним из важнейших, как когда-либо предначинаемы были… Путешествие единственно предпринять к обогащению познаний [оно] имеет, конечно, увенчаться признательностью и удивлением позднейшего потомства…»^{70}

Свои предложения по подготовке антарктической экспедиции, помимо Крузенштерна, представили и другие известные и авторитетные ученые и мореплаватели того времени — полярный исследователь, контр-адмирал, член Адмиралтейств-коллегии, генерал-гидрограф Главного морского штаба Г. А. Сарычев и совершивший уже два кругосветных плавания О. Е. Коцебу.

В 1819 году в жизни Беллинсгаузена произошла важная перемена. 24 апреля он получил от И. И. Траверсе письмо, предписывавшее ему немедленно отправиться в Санкт-Петербург «для принятия некоторых высочайших поручений»^{71}.

О том, что произошло далее, Беллинсгаузен вспоминал так: «Сей случай удалил меня из Севастополя, где я тогда с особенным удовольствием служил Командиром 44 пушеч. фрегата «Флора», имел поручение от главного Командира Черноморского флота Вице-Адмирала Грейга, в продолжение лета, обойти на сем фрегате Черное море и определить географическое положение всех приметных мест и мысов. Для меня было бы лестно и приятно исполнить волю всеми любимого Начальника, но надлежало отправиться в Петербург.

По прибытии моем в столицу 23 мая, Г. Морской Министр сказал мне: «Государю Императору угодно препоручить вам начальство над двумя шлюпами «Востоком» и «Мирным», которые назначаются для открытий в Южных больших широтах, и чтобы обойти льды вокруг Южного полюса»^{72}.

Получив приказ министра, Беллинсгаузен немедленно отправился в Кронштадт, чтобы принять шлюпы, находившиеся уже почти в полной готовности.

Что касается выбора капитана второго судна экспедиции, шлюпа «Мирный», то, рассматривая кандидатуры, Морское министерство остановило свой выбор на лейтенанте Лазареве. К тому времени он стал уже широко известен в среде офицеров Балтийского флота, пользовался уважением за свои служебные и боевые качества и имел репутацию отличного мореплавателя, совершившего кругосветное плавание.

А вот как оценивали самого Михаила Петровича Лазарева современники: «Все отдавали полную справедливость отличным знаниям лейтенанта Лазарева по морской части; он считался одним из первых морских офицеров в нашем флоте, и был действительно таков, обладая в высокой степени всеми нужными для этого качествами»^{73}.

Как видим, выбор при назначении командиров кораблей в антарктическую экспедицию 1819–1821 годов оказался чрезвычайно удачным.

Итак, Ф. Ф. Беллинсгаузен командовал шлюпом «Восток», а второй шлюп, «Мирный», был отдан в командование М. П. Лазареву.

Этим русским кораблям предстояло отплыть к Южному полюсу. И надо сказать, что двух командиров сразу же связали сердечные дружеские отношения и за весь период совместного плавания лишь один раз между Ф. Ф. Беллинсгаузеном и М. П. Лазаревым возникли разногласия. Несмотря на исключительную собственную смелость и опытность, Лазарев считал, что Беллинсгаузен слишком рискует, маневрируя большими ходами между ледяными полями в условиях плохой видимости. Михаил Петрович говорил: «Хотя мы смотрели с величайшим тщанием вперед, но идти в пасмурную ночь по 8 миль в час казалось мне не совсем благоразумно»^{74}.

На это замечание Беллинсгаузен спокойно отвечал: «Я согласен с сим мнением лейтенанта Лазарева и не весьма был равнодушен в продолжение таких ночей, но помышлял не только о настоящем, а располагал действия так, чтобы иметь желаемый успех в предприятиях наших и не остаться во льдах во время наступающего равноденствия»^{75}.

Впрочем, разве это разногласия? Просто немного отличающиеся мнения двух смелых, решительных и знающих свое дело командиров.

Несколько слов о приоритете русских

Надо сказать, что подобных экспедиций еще не бывало в российском флоте. Она проходила под руководством Морского министерства и за ее подготовкой осуществлял надзор лично морской министр И. И. Траверсе. Хотя в первые три десятилетия XIX века имели место многочисленные русские кругосветные плавания, но их большая часть была вызвана наличием российских владений на Алеутских островах, Аляске и граничащих с ней побережьях Северной Америки. Да, эти кругосветные путешествия сопровождались важными географическими открытиями в Тихом океане, но при этом оставались совершенно неизученными ни русскими, ни иностранными экспедициями обширные пространства трех океанов (Тихого, Индийского и Атлантического) к югу от Южного полярного круга, в то время объединявшиеся под общим наименованием Южного Ледовитого океана.

Кстати, открытию Южного материка в значительной мере было посвящено кругосветное плавание британского мореплавателя Джеймса Кука. Но Кук отрицал наличие Южного материка, по крайней мере доступного для обнаружения с помощью судов.

Он писал: «Я обошел океан Южного полушария на высоких широтах и… <…> отверг возможность существования материка, который если и может быть обнаружен, то лишь близ полюса в местах, недоступных для плавания»^{76}.

Именно это мнение Джеймса Кука, доказывавшего, что Антарктиды или не существует, или что ее достичь вообще невозможно, послужило причиной отказа на какое-то время от дальнейших попыток открыть континент, расположенный на самом юге Земли.

В высказываниях Кука о неизвестном континенте большинство интересующихся этим вопросом услышали в качестве главного вывода слова об отсутствии континента. Замечание Кука о том, что он, возможно, существует, но недоступен, отошло на второй план. Укоренению этого мнения способствовали и заявления некоторых ученых, совершивших плавание вместе с Куком, в частности, натуралиста Иоганна Рейнгольда Форстера, который писал: «Многие ученые люди издавна думали, что в Южном полушарии существует большая матерая земля, предполагая оною необходимо нужною для сохранения земного шара в равновесии… но плавание наше вокруг земного шара неоспоримо доказало, что по ту сторону 60 градусов широты в южном полушарии нет земли, кроме обретенных нами Южной Георгии и Сандвичевой земли»^{77}.

При всем уважении к заслугам этого ученого, отметим, что налицо пример самоуверенности, при отсутствии, между тем, каких-либо научных доказательств для столь безапелляционного вывода. Однако даже в ту эпоху, когда отсутствовали достоверные географические сведения о пространстве, окружающем Южный полюс, было уже невозможно одним лишь авторитетом навязать научному сообществу то или иное мнение. Кук в этом смысле оказался дальновиднее и выразил свое мнение осторожно и с оговорками.

К тому, что на самом деле сказал Кук и насколько его слова оказали влияние на поиски Южного континента, мы еще вернемся в другой главе нашего повествования.

Кстати, Джеймс Кук, направляясь на юг, встретил на своем пути непроходимую стену льдов, которая и вынудила его повернуть обратно. У русских моряков путь был аналогичным, но они не отступили. Поэтому именно они стали первыми.

Заглядывая вперед и желая сразу же покончить со всеми инсинуациями на эту тему, оговоримся: да, Джеймс Кук неоднократно пересекал полярный круг, был затерт льдами, перешел через 71⁰ южной широты и находился всего лишь в 75 милях от берегов Антарктиды. А русские мореплаватели уже на первом этапе плавания в арктических водах совершили в общей сложности шесть подходов (как тогда говорили — «покушений»), несколько раз пересекли 69°южной широты и приближались вплотную к антарктическому материку. Во время покушения 16 (28 января) 1820 года они находились всего в 20 милях от Южного континента, засвидетельствовав, как мы увидим далее, в своих отчетах и письмах наличие многочисленных визуальных и других признаков близости земли^{78}.

Еще один важный момент: во время второго захода в Антарктиду 17 (29 января) 1821 года Ф. Ф. Беллинсгаузен и М. П. Лазарев в очередной раз увидели берег, в чем были абсолютно уверены. И не было с их стороны в тот момент ошибкой считать этот берег частью материка, хотя впоследствии, но лишь почти через 120 лет (!), и выяснилось, что это крупнейший остров Антарктиды, отделенный о нее узким проливом, покрытым вечным льдом, таким же, что покрывает материк.

Да, увидев неизвестную доселе землю, они не сумели высадиться на берег из-за сплошного льда около него. Но именно русская экспедиция доказала, что это была земля; в солнечную погоду русские моряки четко видели и даже зарисовали гористый берег, и последние сомнения исчезли — на юг простирался не просто ледяной массив, а заснеженные скалы. Ф. Ф. Беллинсгаузен назвал открытую сушу Землей Александра I.

А вот англичане, например, считают, что Антарктиду открыли Эдвард Брэнсфилд и Уильям Смит. Но последний в 1819 году высадился на Южных Шетландских островах, лежащих вблизи Антарктиды, но это все-таки не континент. А Брансфилд обогнул эти острова и 30 января 1820 года увидел полуостров, якобы принадлежащий континенту. Но только увидел издалека, не более того. И можно было бы по этому поводу подумать: что ж, и пусть они так считают, если называют это «открытием Антарктиды».

Совсем другое мнение имеют американцы, которые считают, что Антарктиду открыл Натаниэль Палмер. Но только этот достойный человек нигде не высаживался и 16 ноября 1820 года видел вроде бы (!) тот же самый полуостров. Таким образом, мы вправе утверждать, что это, мягко говоря, очень смелая претензия на первенство. Но можно было бы и в этом случае махнуть на подобное «доказательство» рукой и посчитать его желанием американцев везде, где только возможно, считать себя опередившими англичан, да и других европейцев тоже.

Да, наверное, можно было бы так и отнестись к этим претензиям на первенство, если бы за всеми этими провозглашаемыми приоритетами, не имеющими ничего общего с подлинными открытиями земель, не последовали неблаговидные поступки: переименование островов и земель, открытых русскими первопроходцами, и сделано это было спустя совсем немного лет после завершения экспедиции Беллинсгаузена — Лазарева. И больше других в этом преуспели представители Англии, провозгласившей себя «владычицей морей», на чем мы еще остановимся подробнее.

Но были еще и другие иностранные мореходы, совершавшие плавания в Южном Ледовитом океане в XIX веке. Своя точка зрения на открытие Антарктиды имеется у аргентинцев, чилийцев и французов. Первым флаг своей державы водрузил там, по-видимому, француз Жюль Дюмон-д’Юрвиль. Но вот когда установил? В январе 1840 года! И где установил? Не на континенте, а на скалистом острове, находящемся в миле от материка.

А впервые человеку удалось высадиться в Антарктиде лишь 24 января 1895 года. Первыми вступили на землю шестой части света капитан норвежского китобойного судна «Антарктик» Леонард Кристенсен и преподаватель естественных наук Карлстен Борхгрёвинк. Он уговорил капитана спустить на воду шлюпку и пристать к берегу. Более того, он собрал там образцы минералов, увидел и описал антарктический лишайник, а в воде заметил медузу.

Однако это все происходило намного позже, а пока же о существовании Антарктиды никто не знал. Но так было лишь до отправления русской антарктической экспедиции Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева.

Подготовка экспедиции

Михаил Петрович Лазарев принял на себя непосредственное руководство всеми подготовительными работами.

В письме своему другу и бывшему товарищу по плаванию А. А. Шестакову он отмечал, что «Восток» был построен по плану фрегатов «Кастор» и «Поллукс» (постройки 1807 года), но с той разницей, что на нем верхняя палуба была сплошная, без разрезных шкафутов (деревянных брусов, идущих вдоль борта). Лазарев считал, что это судно «вовсе неудобное к такому предприятию по малой вместительности своей и тесноте как для офицеров, так и для команды»^{79}.

Шлюп «Восток» был построен корабельным инженером Вениамином Стокке (англичанином на русской службе), и на практике он действительно оказался мало удачным. Зато прекрасные мореходные качества показал второй шлюп, «Мирный», построенный русским корабельным мастером Яковом Аникеевичем Колодкиным.

Лазарев наблюдал за снаряжением обоих шлюпов, но времени у него было крайне мало, ведь назначение Беллинсгаузена состоялось лишь за 42 дня до выхода экспедиции из Кронштадта.

Отметим, что шлюп «Мирный» имел значительно меньшие размеры и первоначально числился в списках флота в качестве транспорта. И он был несколько перестроен, чтобы получить внешний вид военного корабля. Кроме того, командир его лейтенант Лазарев приложил много усилий в подготовительный период, чтобы улучшить мореходные качества этого шлюпа, рассчитанного для плавания в Балтийском море (он был снабжен второй обшивкой, сосновый руль был заменен дубовым, были поставлены добавочные крепления корпуса, такелаж был заменен более прочным и т. д.).

В конечном итоге Михаил Петрович дал положительную оценку своему шлюпу: «Своим же шлюпом я был очень доволен»^{80}.

Но при этом он позволял себе выражаться довольно резко. Например, одному своему товарищу он писал так: «Для чего посланы были суда, которые должны всегда держаться вместе, а между прочим такое неравенство в ходу, что один должен беспрестанно нести все лисели^[18] и через то натруждать рангоут, пока сопутник его несет паруса весьма малые и дожидается? Эту загадку предоставляю тебе самому отгадать, а я не знаю»^{81}.

Заглядывая вперед, отметим, что в ходе плавания лишь благодаря морскому искусству М. П. Лазарева шлюпы ни разу не разлучились, несмотря на исключительно плохие условия видимости в антарктических водах, темные ночи и непрерывные штормы.

Среди офицерского состава шлюпа «Восток» наиболее видными личностями были помощник командира капитан-лейтенант Иван Иванович Завадовский и лейтенант Константин Петрович Торсон. На этом шлюпе в плавании также находились выдающийся астроном профессор Казанского университета Иван Михайлович Симонов и художник Павел Николаевич Михайлов, впоследствии академик живописи.

Из состава офицеров шлюпа «Мирный» следует отметить лейтенантов Михаила Дмитриевича Анненкова и Николая Васильевича Обернибесова, а также мичманов Ивана Антоновича Куприянова и Павла Михайловича Новосильского. Последний был включен в состав экспедиции по просьбе Лазарева и зачислен в команду шлюпа, которым он командовал, менее чем за две недели до отплытия.

Беллинсгаузену и Лазареву было предоставлено право самим набрать себе команду из офицеров и гражданских лиц. По свидетельству Новосильского, «несмотря на трудности и опасности, которых надлежало ожидать в предстоящих экспедициях, число офицеров, желающих в них участвовать, было так велико, что надо приписать особенному счастию, когда выбор пал и на меня»^{82}.

Добавим, что попасть в число счастливчиков Новосильскому, только окончившему в тот год Морской кадетский корпус, удалось благодаря письму, которое его отец, будучи знаком с Лазаревым, передал для Михаила Петровича. Лазарев отнесся к просьбе молодого человека благосклонно и рекомендовал его вышестоящему начальству, несмотря на то что Михаил Петрович был буквально засыпан подобными просьбами. И уже на следующий день на аудиенции у морского министра вопрос об участии новоиспеченного офицера Новосильского в экспедиции был решен.

Недостаток у Новосильского опыта плаваний в морях был, как показали дальнейшие события, с лихвой возмещен тем, что в его лице экспедиция получила человека, отличавшегося любознательностью, обширными познаниями в астрономии и других науках, способностью к систематизации и анализу наблюдений за природными явлениями и жизненным укладом различных народов. Все это он отразил в своей книге «Южный полюс. Из записок бывшего морского офицера», изданной в Санкт-Петербурге в 1853 году. Благодаря его незаурядному литературному таланту из этих «Записок…» мы узнаём о многих интереснейших подробностях жизни на шлюпе «Мирный» в ходе экспедиции и о его командире М. П. Лазареве.

Всего в плавание на «Востоке» отправилось 117 человек, на «Мирном» — 72 человека^{83}. (В воспоминаниях П. М. Новосильского указывается другое количество членов экипажа «Мирного» — 73 человека^{84}.)

Есть и несколько иные данные: личный состав шлюпа «Восток» включал 9 офицеров и 117 унтер-офицеров и матросов, шлюпа «Мирный» — соответственно 7 и 72^{85}.

Мичман Новосильский потом отмечал, что кораблям «предназначено было осмотреть те части Южного Ледовитого океана, в которых никто еще не бывал»^{86}.

Несмотря на большую спешку со снаряжением экспедиции, снабжена она была в целом неплохо. Однако, как показали дальнейшие события, не все, что было сделано на судах и взято с собой в путешествие, вполне соответствовало основной его цели — плаванию во льдах. Прежде всего это относится к состоянию шлюпа «Восток». Его готовность к тяжелым испытаниям оказалась намного хуже, чем у «Мирного», подготовкой которого Лазарев занимался лично, имея на это больше времени, чем Беллинсгаузен. Данное обстоятельство стало причиной более раннего, против запланированного, ухода экспедиции из высоких южных широт в конце января 1821 года.

Зато экспедиция была очень хорошо снабжена всевозможными противоцинготными продуктами питания, к которым относились хвойная эссенция, лимоны, кислая капуста, сушеные и консервированные овощи. Также для обогревания матросов, замерзавших при работе на реях во время леденящих ветров и морозов в Антарктике, имелся запас рома. А еще было закуплено красное вино для добавления к питьевой воде при плавании в жарком климате.

Перед отправлением экспедиции Беллинсгаузен получил несколько подробных инструкций от разных ведомств, которыми он был обязан руководствоваться.

1. Инструкция от морского министра содержала несколько положений общего характера, относительно маршрута следования и сроков начала плавания непосредственно к Южному полюсу, а также отношений с местными жителями, передачи полученных сведений с судами, идущими в Европу, соблюдения дисциплины на кораблях.

2. Инструкция государственной Адмиралтейств-коллегии предписывала соблюдение необходимых мер по сохранению здоровья экипажей, обеспечение хороших бытовых условий, соблюдение норм морского международного права.

3. Инструкция государственного Адмиралтейского департамента касалась вопросов ведения записей по навигации, астрономии, гидрографии, а также журнала путешествия и зарисовок художника.

4. Вторая инструкция от морского министра содержала указания по проведению научных наблюдений: измерение различных параметров воды, льдов, ветров, этнографические и ботанические наблюдения, сбор минералогических и других коллекций.

Как видим, экспедиции ставились многообразные, хорошо продуманные задачи. Их выполнение должно было способствовать, как указывалось в последней инструкции, достижению основной цели — получению новых знаний о земном шаре.

23 июня 1819 года, заботясь о скорейшем отправлении, шлюпы посетил морской министр вместе с главным командиром Кронштадтского порта, а на другой день сам император «изволил осчастливить Высочайшим своим посещением шлюп «Восток»^{87}. Его величество все подробно осмотрел и, пожелав морякам благополучного пути, возвратился в Петергоф.

Также император осмотрел шлюп «Открытие», который должен был отправиться «в отдаленнейшие пределы Севера». А 25 июня начальники обеих экспедиций представлялись его величеству в Петергофе. При этом император объявил им высочайшую свою волю, чтобы русские моряки «во время пребывания у просвещенных, равно и у диких народов, снискивали любовь и уважение; сколь можно дружелюбнее обходились с дикими народами и без самой крайности не употребляли огнестрельного оружия»^{88}.

От Кронштадта до Портсмута

В шесть часов вечера 4 (16) июля 1819 года шлюпы «Восток» и «Мирный» снялись с якоря и вышли из Кронштадта. «Вся пристань была унизана зрителями; все желали нам счастливого плавания, махали шляпами и кричали ура! Прокричав в свою очередь ура! И, отсалютовав крепости, при ровном благополучном ветре мы быстро понеслись вперед»^{89} — так вспоминал прощание с родным краем Новосильский.

Через десять дней русские корабли были в Копенгагене. Там они простояли до 19 июля.

А 15 июля утром, узнав, что полномочный министр и чрезвычайный посланник российского двора в Дании барон Павел Андреевич Николаи возвратился из своего загородного дома, лейтенант Лазарев и мичман Новосильский отправились к нему, чтобы узнать новости и спросить, каким образом скорее и дешевле можно получить некоторое количество рома, вина, уксуса и других продуктов.

С 29 июля по 26 августа шлюпы «Восток» и «Мирный» находились в британском Портсмуте, стоя на якорях на рейде рядом друг с другом.

1 августа 1819 года Михаил Петрович Лазарев, доктор Галкин, мичман Куприянов и мичман Новосильский вместе с Беллинсгаузеном и некоторыми офицерами с «Востока» отправились в дилижансе в Лондон, куда прибыли на другой день рано утром и остановились в гостинице «Coffe-House Hungerfort».

Нужно было как можно быстрее исполнить все для снабжения кораблей. Планировалось поскорее отправиться в путь, но неожиданно русским морякам пришлось задержаться в Лондоне. Дело в том, что хронометры и другие астрономические инструменты, для них заготовленные, оказались не все нужного качества, требовалась замена, а отыскать готовые приборы и другие инструменты было не так просто. Проблема возникла и с картами. В перерывах между поисками русские моряки осмотрели Вестминстерское аббатство и Тауэр, а по вечерам ходили в театры.

10 августа все возвратились в Портсмут.

Таким образом, за время почти месячной стоянки в британском порту были получены хронометры, секстаны, телескопы и другие мореходные инструменты, которые тогда еще не производились в России. Там же был пополнен запас провизии консервами и некоторыми специальными продуктами. Единственное, что не удалось сделать, так это найти натуралиста, который бы отправился вместе с экспедицией, несмотря на то что к поиску нужного специалиста подключили даже российского посланника в Англии графа Ливена.

26 августа 1819 года, приняв на борт все необходимое, шлюпы «Восток» и «Мирный» вышли из Портсмута и направились в южную часть Атлантического океана.

В тропиках Атлантики

2 сентября 1819 года подул сильный попутный ветер. Волны океана не были похожи на волны Балтийского моря, усеянного островами и мелями. Океанские волны шли длинными рядами, правильно, корабли не бросало из стороны в сторону, они плавно скользили по водной поверхности, хотя и сильно кренились. Как свидетельствует мичман Новосильский: «К вечеру ветер и волнение моря усилились, шлюп обоими боками почти доставал до воды. Один раз так сильно качнуло, что в кают-компании полетели стулья и все, что было на столе: чашки, стаканы, бутылки попадали»^{90}.

В час дня офицеры сходились к обеденному столу, всегда хорошо приготовленному. Лазарев обедал и пил чай вместе со всеми. В кают-компании каждый сам находил для себя занятие: на борту имелась довольно значительная библиотека русских и иностранных книг. Офицеры «наперед условились, кому какие взять книги», а вот карты были «решительно изгнаны», ибо Михаил Петрович «не мог терпеть их»^{91}.

15 сентября 1819 года корабли прибыли в испанский Санта-Крус, что на острове Тенерифе (Канарские острова). На следующий день утром Беллинсгаузен и Лазарев посетили губернатора, который принял русских моряков приветливо, изъявив готовность помочь во всем и заявив, что имеет на то повеление от своего правительства. Исключительная любезность губернатора объяснялась тем, что он находился на службе в России в царствование Екатерины II и даже получил из ее рук орден Святого Георгия 4-го класса.

Жители острова окружили русские корабли на лодках, полных разнообразных фруктов, и наши путешественники их охотно покупали. Группа офицеров с обоих шлюпов совершила поездку по острову и, вернувшись, они с восторгом рассказывали о красивейших видах, открывающихся с гор, и о долинах, полных дарами тропической природы.

19 сентября корабли оставили Санта-Крус и пошли через Атлантический океан в направлении Рио-де-Жанейро, где были запланированы отдых команды перед утомительным и сложным плаванием в Антарктике, подготовка шлюпов к штормовым походам и принятие на борт запасов воды и провизии.

Ну а пока наши моряки имели еще почти полтора месяца для того, чтобы насладиться плаванием в тропиках.

Особенный восторг испытывали те, кто впервые оказался в океане в этих широтах. Новосильский вспоминал: «Вообще плавание в тропических морях восхитительно! Между тем как судно с пассатным ветром под всеми парусами быстро несется к своей цели, бесчисленное множество разнообразных обитателей моря и воздуха беспрестанно привлекают на себя ваше внимание. Повсюду жизнь кипит и блещет самыми яркими, радужными цветами.

Около шести часов вечера солнце скрывается за горизонт, и, после светлого дня, вскоре, почти без сумерек, настает темная ночь.

Но тропические ночи неизъяснимо прелестны! Воздух чистый, прозрачный, упоительный! <…> Море покрывается фосфорическим светом, пена вокруг судна превращается в огонь и золото, струя за кормою кажется пламенною рекою. Многие звезды, никогда в Северном полушарии невидимые, как, например, в созвездии Эридана, Корабля, Центавра и Южного Креста, горят самым чистейшим светом… <…> никакой бриллиант, никакой самоцветный камень не дадут и слабого понятия о чудном, изумительном блеске звезды на нижней оконечности этого дивного Креста»^{92}.

При хорошем северо-восточном пассатном ветре корабли шли к берегам Бразилии со скоростью до семи миль в час. Но спокойное плавание сопровождалось частыми, налетавшими неожиданно шквальными ветрами и грозами с проливными дождями. На кораблях экспедиции был организован сбор дождевой воды с помощью растягиваемых над верхней палубой тентов с пришитыми к ним сточными рукавами, которые, в свою очередь, удерживались привязанными к ним ядрами. За один раз удавалось набрать пару бочек и еще несколько ведер дождевой влаги, которую использовали для животных и птиц, находившихся на судах. А всем членам команды вменялось выходить наверх и стирать белье.

Однако частые дождевые тучи со шквалами, начавшиеся в октябре, предвещали окончание благоприятного пассата. С приближением к экватору суда вошли в полосу штилей, а с ними мореплавателям открылась и оборотная сторона тропического рая — жара и духота, которая и в океане переносится с трудом, поскольку окружающее водное пространство не дает прохлады, нагреваясь за день до той же температуры, что и воздух, особенно во время штилей. Спасения от зноя нет нигде. Такие условия особенно тяжело переносятся людьми, привыкшими к иному климату.

Через 29 дней после выхода с Тенерифе, 18 октября в десять часов утра, «Восток» и «Мирный» пересекли экватор. Как заведено, на судах по этому случаю состоялся праздник. Большинство членов обоих экипажей впервые оказались на экваторе. Произносились забавные речи, а у Лазарева на «Мирном» всех выкупали в морской воде, налитой в шлюпку. По воспоминаниям Новосильского: «Офицеры, однако, откупились от этого обряда. Затем началось угощение океанских посетителей и всего экипажа. Громкие песни и пляски не прекращались до самой ночи»^{93}.

На шлюпе «Восток» Беллинсгаузен оказался вообще единственным, кому уже довелось побывать на нулевой параллели. Морской водой из Южного полушария он окропил всех офицеров и ученых, а на каждого из членов команды была вылита кружка морской воды. После этого всем раздали по кружке пунша.

Беллинсгаузен считал, что праздник пересечения экватора был придуман не случайно, он пишет по этому поводу: «Обыкновение особенным образом торжествовать переход экватора, хотя кажется маловажным и совершенно детскою забавою, однако производит большое действие на мореплавателей. Скучный и единообразный путь между тропиками разделен экватором на две части, достигнув экватора, мореплаватель радуется, что совершил половину сего пути, празднует и начинает снова вести счет дням, забывая прошедшее. Остальная часть плавания кажется ему не столь продолжительною; он не вспоминает о протекших скучных, томительных знойных днях, приятные чувствования удовольствия способствуют сохранению здоровья мореплавателей»^{94}.

Пользуясь хорошей погодой, Беллинсгаузен организовал практические наблюдения секстанами офицерами обоих шлюпов. При этом Беллинсгаузен и Лазарев пользовались инструментами работы известного лондонского мастера Траутона, считавшимися одними из лучших. На обоих кораблях никто из офицеров, кроме командиров шлюпов и капитан-лейтенанта Заводовского на «Востоке», до того времени не занимались астрономическими наблюдениями, но охотно и даже с удовольствием приступили к занятиям. Беллинсгаузен вспоминал: «Все старались друг друга превзойти, как в узнании и точной поверке своих инструментов, так и в измерении расстояний Луны от Солнца, и, не дойдя еще до Рио-де-Жанейро, все сделались хорошими наблюдателями. Лазарев особенно хвалил искусство Куприянова»^{95}.

В час дня 2 ноября 1819 года шлюпы «Восток» и «Мирный» бросили якоря на рейде Рио-де-Жанейро возле маленького гранитного острова, называвшегося Крысиным.

Для Михаила Петровича здесь все было знакомо, но ожидал его и приятный сюрприз. Вначале на борт «Востока» прибыл португальский морской офицер и осведомился о причине прихода и цели плавания. Оказалось, что на рейде уже стояли шлюпы «Открытие» и «Благонамеренный», которые под командой капитанов М. Н. Васильева и Г. С. Шишмарева шли из Англии в Рио-де-Жанейро вслед за экспедицией Беллинсгаузена по тому же маршруту и должны были после этого направиться в Индийский, а затем в Тихий океан, чтобы потом попытаться пройти в Атлантику через Ледовитый океан.

Вскоре Михаил Петрович Лазарев увидел идущую от них шлюпку, в которой находились лейтенанты Авинов, Зеленый и Лазарев, брат командира «Мирного». Мичман Новосильский по этому поводу пишет: «Можно представить общую радость при свидании русских, так близких между собою, и где же? В Новом Свете! Они вышли из Портсмута двумя днями после нас и, никуда не заходя, пришли в Рио-де-Жанейро днем раньше нас. Приятная беседа длилась до поздней ночи»^{96}.

Генеральный консул России в Бразилии Георгий Генрихович Лангсдорф, которого на русский манер величали Григорий Иванович, в свое время участвовавший вместе с Беллинсгаузеном в кругосветном плавании на шлюпе «Надежда», прибыл с визитом на шлюп «Восток». Все явились свидетелями радостной встречи старых друзей. Да и Лазарев с Лангсдорфом уже были знакомы со времени захода сюда шлюпа «Суворов». Во время пребывания кораблей экспедиции в Рио-де-Жанейро он всячески способствовал скорейшему удовлетворению всех запросов российских моряков.

В один из дней Беллинсгаузен и Лазарев, отправившись на берег, взяли коляску, необычную для русского путешественника: она имела два больших колеса и была запряжена двумя мулами, на одном из которых верхом сидел кучер. Промчавшись по узким и грязным улицам, они подъехали к дому русского министра генерал-майора барона Федора Васильевича Тейль ван Сераскеркена, являвшегося посланником при португальском дворе в Рио-де-Жанейро. Как отмечал Беллисгаузен, «<…> мы были им весьма ласково приняты; он предложил всевозможные услуги и поручил вице-консулу удовлетворять нашим требованиям»^{97}.

9 ноября, сопровождаемые министром Тейль ван Сераскеркеном, начальники судов Беллинсгаузен, Лазарев, Васильев и Шишмарев были представлены королю Иоанну VI, который расспрашивал русских мореплавателей о дальнейших планах. Все это время на шлюпах под надзором Завадовского полным ходом шли приготовления к новому походу. Помимо завершения работ, выполнить которые во время плавания невозможно, на корабли было доставлено все, что было заготовлено по просьбе Беллинсгаузена и Лазарева. Надо отдать должное основательности и предусмотрительности опытных командиров. На суда доставили двух быков, 40 свиней и 20 поросят, уток и кур, ром и сахарный песок, лимоны, тыквы, лук, чеснок и другую зелень, а также сено для быков.

В тот же день на шлюпы привезли хронометры, выверка которых производилась на острове Крысином офицерами шлюпов под руководством астронома Симонова.

В Рио-де-Жанейро шлюпы «Восток» и «Мирный» простояли со 2 по 21 ноября, а потом, рано поутру, пользуясь слабым береговым ветром, они дошли до выхода из залива. Но тут поднялся ветер с моря, и корабли вынуждены были опять встать на якорь.

Только на следующий день, в шесть часов утра, «Восток» и «Мирный» снова снялись с якоря и направились прямо к британскому острову Южная Георгия.

Южные Сандвичевы острова

Согласно полученной инструкции, экспедиция должна была начать свои научно-исследовательские работы с этого крупного острова в Южной Атлантике, а также с открытых Джеймсом Куком Южных Сандвичевых островов, характер и точные размеры которых не были определены.

Но прежде чем корабли экспедиции достигли этих островов, на шлюпе «Восток» состоялась важная встреча командиров обоих судов. 24 ноября в девять часов утра шлюпы легли в дрейф. С «Востока» на «Мирный» был отправлен ялик, на котором по приглашению Беллинсгаузена к нему на корабль прибыли Лазарев, священник, офицеры Галкин, Анненков и Новосильский.

По окончании молебна о благополучном окончании предстоящего плавания Беллинсгаузен приказал Лазареву принять к себе на корабль жалованье и прочее денежное довольствие для всей команды на 20 месяцев, что позволило бы ему выполнить обязательства перед офицерами и служащими в случае каких-либо неприятных происшествий со шлюпом «Восток».

Еще более важными для совместного плавания в неизвестных водах стали инструкции, переданные Беллинсгаузеном Лазареву на случай разлучения судов. Их общий смысл сводился к следующему:

1. В дурную и пасмурную погоду шлюпу «Мирному» держаться на расстоянии пяти кабельтовых^[19] в кильватере «Востока», а во время туманов еще ближе.

В хорошую погоду быть на траверзе^[20] на расстоянии четырех, шести или восьми миль, дабы шлюпы могли обозревать большее пространство моря.

2. В ночное время, когда на «Востоке» будет поднят фонарь, тогда и на «Мирном» поднять фонарь на том месте, откуда он должен быть виднее.

3. Если в результате непредвиденного случая, во время тумана или бури, шлюпы разлучатся, то искать друг друга три дня близ того места, где находились перед разлучением, производя пушечную пальбу.

4. Если разлучение случится до прибытия к острову Георгия, то местом соединения назначается этот остров, и именно высота залива Обладания, где ждать друг друга четыре дня. Если разлука случится близ Фолклендских островов, держаться под ветром их и, отыскав гавань, войти в нее, где и ждать шесть дней, разводя ночью по соседним горам огни.

5. В случае окончательной разлуки поступать по инструкции морского министерства, потом следовать к Новой Голландии в Порт-Джексон и там ждать прихода шлюпа «Восток».

6. Все вышеизложенное, во время разлуки, будет с точностью исполняемо на шлюпе «Восток»^{98}.

15 декабря 1819 года Беллинсгаузен и Лазарев увидели остроконечные вершины острова Южная Георгия и небольшого островка Уиллиса. Шлюпы, пройдя вдоль южного берега Южной Георгии, нанесли этот берег на карту, причем ряд географических пунктов получил русские наименования в честь участников экспедиции: мыс Парядина, Демидова и Куприянова, бухта Новосильского, а вновь открытый остров получил имя впервые увидевшего его лейтенанта шлюпа «Мирный» Анненкова.

Далее экспедиция направилась к Южным Сандвичевым островам. 22 декабря открыты острова, названные Беллинсгаузеном по фамилии тогдашнего русского морского министра маркиза де Траверсе, а отдельные острова — по фамилиям участников экспедиции: Завадовского, Лескова и Торсона^[21].

29 декабря 1819 года экспедиция подошла к Южным Сандвичевым островам и обнаружила, что пункты, которые Джеймс Кук считал мысами названной им Земли Сандвича, на самом деле являются отдельными островами. Русские моряки доказали, что такой земли не существует. Они обследовали острова и нанесли на карту их точные координаты. Но Беллинсгаузен проявил исключительное благородство, сохранив за открытыми русскими мореплавателями островами те наименования, которые Кук в свое время дал мысам. По этому поводу он сам написал:

Капитан Кук первый увидел сии берега, и потому имена, им данные, должны оставаться неизгладимы, дабы память о столь смелом мореплавателе могла достигнуть до позднейших потомков. По сей причине я называю сии острова Южными Сандвичевыми островами^{99}.

Добавим, что Беллинсгаузен не только не изменил названия, данные Куком, но и решил дать его имя одному из группы островов, названных Куком Берегом Тюле. Об этом в описании путешествия к Южному полюсу у Беллинсгаузена читаем: «Берег Тюле состоит из одного камня и трех небольших островов, из коих один меньше каждого из двух. Острова сии высоки и неприступны. Средний самый большой, длиною в шесть миль, назван мною островом Кука, в честь мореплавателя, который впервые увидел сей берег и почитал оный южнее всех прочих земель, в Южном полушарии существующих»^{100}. Ф. Ф. Беллинсгаузен имеет в виду землю, которую Кук назвал Берег Южная Тюле. Ф. Ф. Беллинсгаузен так пояснил происхождение этого названия: «В древние времена почитали, что остров Исландия самая северная страна на земном шаре, и называли оною Тюле; по сей причине капитан Кук, увидев берег южнейший всех тогда известных стран на земном шаре, назвал сей берег Южною Тюле»^{101}.

От группы Южных Сандвичевых островов Беллинсгаузен и Лазарев устремились на юг, делая первую попытку пройти насколько возможно прямо по меридиану, точно в соответствии с инструкцией морского министра «продолжать свои изыскания до отдаленнейшей широты, какой только можно достигнуть», и не оставлять «сего предприятия иначе, как при непреодолимых препятствиях».

Прекрасная погода вскоре сменилась снегом и шквалами, а туман порой становился таким густым, что с кормы не видно было бака, а между тем корабли находились в чаще льда, и только и слышно было на палубе: «Право, еще право, так! Держи лево, больше лево, лево на борт!»

Мичман Новосильский свидетельствует: «Если прибавить к этому, что наш «Мирный» худо слушался руля и что одного удара о значительную льдину было достаточно, чтобы пойти ко дну, читатель легко поймет, как опасно было наше положение!»^{102}

Ветер был очень сильный, временами шел густой снег, и «термометр стоял на точке замерзания, но иногда опускался на 3°и ниже по Реомюру^[22]; снасти обледенели, такелаж покрыт был точно стеклярусом»^{103}.

Шлюп «Восток» шел впереди «Мирного» весь засыпанный снегом!

Антарктика

Во время первой и второй попытки захода кораблей экспедиции в высокие южные широты — с 4 по 5 января (с 16 по 17 января) 1820 года и с 5 по 8 января огромные ледяные поля не позволили им пройти далее широты 60°25′.

А 16 (28 января) корабли Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева уже находились в районе нынешнего Берега Принцессы Марты (западная часть побережья Земли Королевы Мод в Восточной Антарктиде, лежащая между 20°западной и 5°восточной долготы), представляющего собой преимущественно зону шельфовых ледников шириной до 200 километров, примыкающую к материковому ледниковому покрову. По сути, это и был неизвестный «льдинный материк», и этим днем датируется открытие Антарк�

© Родимцев И. А., 2019

© Издательство АО «Молодая гвардия», художественное оформление, 2019

Русским морякам посвящается

У меня недостанет слов описать все его похвальные дела, и я смело уверен, что русский флот не имел подобного капитана.

П. С. Нахимов о М. П. Лазареве

От автора

Повествование о жизни любого человека имеет много общих, естественным образом складывающихся сюжетов – юность, учеба, зрелость и рассказ о важнейших событиях и достигнутых результатах, определяющих масштаб личности и место в истории. Но в каждом случае есть одно важное отличие, состоящее в том, что можно определить как линию жизни.

Многие проходят свой жизненный путь и становятся великими, посвятив себя одному делу или идее. Их подвижничество и преданность избранному раз и навсегда ремеслу являются залогом восхождения к вершинам науки и искусства, открытия новых горизонтов человеческих возможностей.

Но есть и другой род людей – это те, кто, несмотря на преграды и сомнения, по приказу или в силу обстоятельств берутся за новое дело, и не только доводят его до конца, но делают это превосходно и ведут за собой других.

Именно таким – способным на перемену деятельности, выполняющим новые задачи, добираясь до самой сути, не отступающим перед вызовами времени, неутомимым и готовым идти в неизвестность предстает перед нами выдающийся русский моряк и созидатель Михаил Петрович Лазарев.

Его жизнь в основном прошла в морских просторах.

И пусть в наши дни Мировой океан исхожен вдоль и поперек, но любой моряк знает, что этот зыбкий мир непредсказуем и всегда бросает вызов каждому, кто входит в его пределы. Но во много крат опаснее была встреча с океаном в те времена, когда судьба корабля и жизнь людей всецело зависели от стихии. Только тот, кто всю жизнь готовил себя к покорению необозримых водных пространств, разделяющих континенты Земли, мог надеяться на счастливое завершение каждого свидания с океаном.

Его называли истинно русским дворянином, прямым и чистосердечным, безукоризненно честным и самолюбивым, суровым, но справедливым, жестким, заботливым, человеком теплой души, неустрашимым капитаном, первым моряком своего времени и преобразователем флота.

Его уважали, ценили, любили, ему беспрекословно подчинялись и готовы были отдать за него жизнь, ему поручали самые ответственные задания, его боялись и ненавидели, в него верили и оказывали знаки царственного внимания. И все это – по отношению к одному человеку! Известность и признание, сравнимые с великими русскими полководцами и адмиралами.

И надо отметить, что все оценки и чувства, которых удостаивался Лазарев, такие разные и, казалось бы, несовместимые, имели право на существование. Он был человеком своей эпохи, со свойственными тому времени понятиями чести, благородства, благовоспитанности, но также и с образом мыслей и поведения, присущих дворянскому классу. При этом Лазарев принадлежал к числу лучших представителей этого сословия, которые, как известно, более других достоинств почитали долг и патриотизм.

Михаил Петрович Лазарев не оставил нам ни мемуаров, ни просто воспоминаний о каком-либо периоде своей жизни. Это сделали за него современники, те, кто служил под его началом, вместе с ним бороздил моря и океаны, участвовал в сражениях, растил новое поколение русских моряков. А еще остались многочисленные документы: рапорты, распоряжения, предписания, приказы, донесения… И главное – письма. Написанные им друзьям, единомышленникам, близким. И их послания Лазареву – своему другу, командиру и просто дорогому человеку, а помимо этого – слова благодарности и признания его заслуг от членов императорских фамилий.

Знакомясь с этими бесценными источниками, ощущаешь пульс времени и осознанную ответственность человека, привыкшего все делать на совесть, доводить до конца и отвечать за себя и за тех, кто исполняет его волю.

Тот, кто встречался с Лазаревым на его жизненном пути, уже не мог оставаться к нему равнодушным и становился либо его единомышленником, либо недругом. Как же нелегко жить и воплощать свои замыслы, ощущая на себе все эти человеческие переживания и эмоции, когда окружающие тебя люди ловят каждое твое слово, знают каждый твой шаг, обсуждают каждую мысль. И как же много нужно совершить, чтобы получить в ответ такую многоликую людскую оценку.

А ведь Лазарев не входил в круг придворных особ, не был никогда облечен властью, позволяющей вседозволенность в управлении людьми. Наоборот, он являлся приверженцем законопослушания и носителем морали везде, где бы он ни служил. И над ним всегда были начальники и лица приближенные к императорскому двору, среди которых было немало тех, кто пытался навязать ему свою волю или препятствовать его деятельности.

Такие личности, как Лазарев, бравшие на себя ответственность за державу, за флот и армию, всегда появлялись в России, сменяя друг друга. Лазарев воспринял флотоводческий дар и проникся созидательным талантом великого Федора Федоровича Ушакова, приумножил эти достоинства собственной славой мореплавателя и передал это бесценное достояние своим ученикам.

Адмирал Михаил Петрович Лазарев – это уникальное явление в истории Российского военно-морского флота. Успешный флотоводец, первооткрыватель, талантливый организатор и реформатор флота, человек, бросивший вызов стихиям и обстоятельствам.

Деятельность Михаила Петровича Лазарева, направленная на защиту южных рубежей России и обновление Черноморского флота, и прежде всего на укрепление и благоустройство Севастополя и Николаева, как важнейших центров кораблестроения и базирования флота на Черном море, сравнима с деяниями князя Г. А. Потемкина-Таврического при строительстве новых городов и портов на юге России – от Южного Буга и Таврии до Кубани.

Разработанные Лазаревым новые методы ведения военных действий силами флота и армии и осуществления десантных операций совместно с сухопутными войсками можно сравнить с блестящими свершениями выдающихся флотоводцев России.

И вместе с тем вся жизнь Лазарева – как манящая мечта для тех, кто, увидев хоть раз морской простор, почувствовал великий зов океанов, притяжение дальних стран и земель и готов помериться силами со стихией. В том, что касается опасностей и приключений во время кругосветных плаваний, Лазарев похож на героев Жюля Верна, но порой легче поверить в то, что приключилось с ними, чем в реальность, выпавшую на долю Лазарева и его товарищей.

Вершиной его славы как мореплавателя явились экспедиция к Южному полюсу и открытие целого континента – Антарктиды. Одного только этого хватило бы, чтобы навсегда вписать свое имя в историю российского флота и великих географических открытий! Но, кроме того, он еще дважды совершил кругосветное путешествие и открыл многочисленные острова, исправив попутно ошибки других путешественников.

Кстати, об островах. 27 апреля 2018 года в Санкт-Петер-бурге на заседании Русского географического общества выступил Президент Российской Федерации В. В. Путин, являющийся председателем попечительского совета общества. Он напомнил о том, как русские названия исчезают с карты мира, и привел в качестве наиболее показательного примера острова, открытые экспедицией Беллинсгаузена – Лазарева.

Он, в частности, сказал: «Сегодня мы сталкиваемся с ситуацией, когда русские названия, которые давали еще в прошлые века и десятилетия наши исследователи и путешественники, постепенно вытесняются с карты мира. Подчеркну, тем самым стирается и память о вкладе России в изучение планеты и в развитие науки. Особенно это заметно в Антарктиде, где имена, данные первооткрывателями континента Лазаревым и Беллинсгаузеном, почти вышли из оборота.

Сегодня лишь единицы знают, что изначальное, историческое название острова Смит – это Бородино, что Сноу – это Малоярославец, а Ливингстон – на самом деле Смоленск, и так далее и тому подобное. А ведь в 2020 году мы будем праздновать юбилей открытия Антарктиды. Это было сделано именно русскими мореплавателями… Все это стало возможным в том числе из-за отсутствия современных отечественных карт. В свободном доступе лишь иностранные, где, как правило, фигурируют вторичные имена географических объектов. В этой связи, естественно, при самом активном участии РГО предлагается подготовить новый российский атлас мира, в котором все подобные случаи будут верно трактоваться. Никому ничего не собираемся навязывать, это не нужно, но попустительствовать, не реагировать на искажение исторической и географической в данном случае правды и справедливости мы не вправе».

В нашей книге мы расскажем об открытии этих и других островов русскими мореплавателями и о том, как отнеслись к этому крупному географическому открытию ученые некоторых стран.

Речь также пойдет и о войнах, о дальних морских походах, о преобразованиях, совершенных М. П. Лазаревым на Черноморском флоте. Но главное все же в другом.

Эта книга – дань памяти выдающемуся сыну России, чья деятельность по утверждению русского флага на просторах Мирового океана, защите южных рубежей нашего Отечества и воспитанию целого поколения морских офицеров оказала большое влияние на весь ход последовавших уже после его кончины военных действий на Черном море и в Крыму и на будущее всего российского флота.

Это рассказ о человеке, который всю жизнь делал любимое дело так, как он сам это понимал, и испытывал счастье, видя плоды своих трудов. И именно за это, как думается, был любим и покорил сердца и своих современников, и потомков.

Если же образ и свершения Михаила Петровича Лазарева вызовут у читателя желание узнать больше об истории российского флота, а может быть, даже посвятить свою жизнь профессии моряка или изучению тайн нашей планеты, чтобы самому испытать восторг от встречи с прекрасными или еще непознанными уголками мира, в котором мы живем, или в чьей-то душе возгорится азарт путешественника, это станет лучшим из того, на что мог надеяться автор, приступая к работе над книгой.

Глава первая

Рождение моряка

Происхождение

Михаил Петрович Лазарев принадлежал к старинной дворянской фамилии. Он родился 3 ноября (14 ноября – по новому стилю) 1788 года очень далеко от какого бы то ни было моря – во Владимирской губернии. Точнее – в губернском городе Владимире.

Его отец – дворянин Петр Гаврилович Лазарев – происходил из дворян Арзамасского уезда Нижегородской губернии.

Петр Гаврилович Лазарев родился в 1743 году. Известно, что в 1777 году он был капитаном Преображенского полка, потом служил в канцелярии опекунства иностранцев и по состоянию на 1780 год имел чин полковника. В 1781 году Петр Гаврилович был председателем Тверской гражданской палаты, в 1782 году занимал должность поручика правителя Тверского наместничества, а 6 августа 1783 года стал статским советником, что в Российской империи соответствовало чину бригадира армии[1] и капитан-командора флота.

В 1788–1796 годы Петр Гаврилович Лазарев был правителем Владимирского наместничества. 21 апреля 1790 года он стал действительным статским советником, а 19 декабря 1796 года – тайным советником (что уже соответствовало чину генерал-лейтенанта в армии и вице-адмирала во флоте) с назначением сенатором.

Петр Гаврилович Лазарев, по сути, занимал должность владимирского гражданского губернатора[2], и именно по его инициативе город Владимир начал застраиваться каменными домами (до этого все строения в городе были исключительно деревянными). Тут стоит отметить, что сам Петр Гаврилович жил с семьей в ветхом деревянном доме, а каменные дома строил не для себя, а под богадельни и больницы.

Отец Петра Гавриловича Лазарева, Гавриил Алексеевич Лазарев, умер в 1760 году. Дослужился до майора. Женат был два раза. И что интересно, по поводу его второй женитьбы, при жизни первой жены и без развода, последовала высочайшая резолюция на докладе синодального обер-прокурора от 9 августа 1763 года о разделе имений между детьми, от обоих браков рожденных (тогда обе матери были живы). От первого брака у Гавриила Алексеевича Лазарева был один сын, от второго брака – четыре сына, в том числе и Петр Гаврилович Лазарев.

Деда Петра Гавриловича Лазарева звали Алексеем Андреевичем. Он скончался в 1722 году. Был внуком Григория Лазарева, помещика Арзамасского уезда Нижегородской губернии.

Петр Гаврилович Лазарев женился на Анне Андреевне Чагиной, родившейся предположительно в 1762 году.

Анна Андреевна была дочерью отставного майора артиллерии Андрея Михайловича Чагина (1740–1780) и его жены Пелагеи Федоровны Рахмановой (1744–1790), о которой Петр Гаврилович упоминает в своем письме выдающемуся русскому поэту Гавриле Романовичу Державину, другу своей молодости. Они были земляками, а их отцы – мелкопоместными дворянами в Казанской губернии. Оба родились в 1743 году и впоследствии вместе учились в Казанской губернской гимназии, куда Державин поступил в 1758 году (в год ее открытия), а Петр Гаврилович – годом позднее. Там, по-видимому, и зародилась их дружба.

Вот, например, как описывал Петр Гаврилович Лазарев другу свою женитьбу в письме от 5 октября 1783 года:

Милостивый государь и благодетель Гаврила Романович! Подивись, братец, чудесам, кои я затеял на прошедших днях, помолвил здесь жениться: невесту мою зовут Анна Андреевна Чагина, а мать ее – Пелагея Федоровна. После буду писать обстоятельнее, а теперь только скажу, что по-видимому кажется мне, что я не несчастлив, хотя женихам в похвалах их невест верить и сомнительно. Пожалуй отпиши к ним, как мой друг, приемлющий участие в моих обстоятельствах (просил бы о том и Катерину Яковлевну[3], да не смею). <…> Мать и дочь еще в Москве, и точно тебе сказать не могу, когда свадьба будет. Сделай божескую милость, отвечай мне хотя на это; истинно говоря, ты знаешь доказательно, коль много я тебе во всем верю и как охотно рад последовать твоим советам. Поклонись ее высокородию и поцелуй ей руку. Я навсегда есмь вам покорнейший слуга[4].

От брака с Анной Андреевной Петр Гаврилович Лазарев имел четверых детей: сыновей Андрея, Михаила, Алексея и дочь Веру.

Относительно главного героя повествования в метрической книге Знаменской церкви города Владимира за 1788 год, в первой ее части, где велась запись родившихся детей, значится:

В ноябре 3 числа у Владимирского наместнического правления правящего губернаторскую должность статского советника генерал-поручика и кавалера Петра Гавриловича Лазарева родился сын Михаил[5].

В 1793 году Анна Андреевна умерла, а в январе 1800 года не стало и Петра Гавриловича Лазарева.

Что же касается Г. Р. Державина, то детей он не имел ни от первого, ни от второго брака, и именно на него Петр Гаврилович Лазарев перед своей кончиной возложил бремя ответственности за судьбу всех своих детей.

Морской кадетский корпус

Незадолго до смерти отец пожелал определить своих троих сыновей в Морской кадетский корпус, старейшее военно-морское учебное заведение в России, основанное в 1752 году. Относительно даты этого события известно письмо генерал-адъютанта графа Х. А. Ливена от 25 января 1800 года, в котором говорилось:

Государь император указать соизволил умершего сенатора тайного советника Лазарева трех сыновей – 1-го, 2-го и 3-го определить в Морской кадетский корпус[6].

Первым был Андрей, вторым Михаил, третьим Алексей. Их потом преподаватели так и называли при перекличке по журналу: «Лазаревы – первый, второй, третий!»

Но это было чуть позже, а пока дети остались круглыми сиротами, и, учитывая заслуги Петра Гавриловича Лазарева, по указанию императора Павла I мальчиков определили в Морской кадетский корпус в Санкт-Петербурге. Хлопотали за это высокопоставленные друзья Петра Гавриловича. А адмирал И. Л. Голенищев-Кутузов, давний директор Морского кадетского корпуса, получив из императорской канцелярии такой пакет, тут же поспешил выполнить приказ.

В результате мальчики были зачислены в Морской кадетский корпус 8 февраля 1800 года и, став рядовыми кадетами, начали осваивать профессию флотских офицеров.

Морской кадетский корпус являлся правопреемником московской «Навигацкой школы», основанной в 1701 году по указанию Петра I. Исторически сложилось так, что в нем учились дети из не очень знатных семейств. В ХVIII–XIX веках в корпусе обучались, помимо М. П. Лазарева, многие воспитанники, ставшие затем выдающимися российскими флотоводцами: Ф. Ф. Беллинсгаузен, В. М. Головнин, О. Е. Коцебу, Ю. Ф. Лисянский, П. С. Нахимов и др.

Дмитрий Иринархович Завалишин, русский морской офицер, учившийся в Морском кадетском корпусе в 1816–1819 годах и хорошо знавший М. П. Лазарева, в своих «Воспоминаниях» пишет: «Можно смело сказать, что в тогдашнее время нигде состав офицеров не был так хорош, как в Морском корпусе, и нигде вдобавок офицеры не были так соединены и единодушны. Этому содействовали в особенности два обстоятельства: общий стол у офицеров и обычай собираться на вечерний чай у старшего дежурного офицера. Картам не было тут места, а занимались исключительно беседой и, разумеется, прежде всего событиями в корпусе и вопросами, относящимися к нему в учебном и воспитательном отношении. Тут очень свободно и откровенно обсуждали действия всех, даже нередко в присутствии того, чьи действия разбирались. Все несправедливое, бесполезное, особенно увлечение раздражением, беспристрастно разбиралось и осуждалось, и если, несмотря на это, многие, очень даже добрые по сердцу, употребляли телесное наказание, то единственно потому, что считали его в некоторых случаях необходимым, и что это была общая система»[7].

Далее Д. И. Завалишин рассказывает историю, на которой мы подробно остановимся ниже. Но сейчас скажем главное: Лазарев был частью «системы», в которой практику «телесных наказаний поддерживало неимение другого рода наказаний. Не было даже карцера, и для крупных проступков, помимо телесного наказания, не было другого исхода, кроме исключения из корпуса, что однако же было равнозначительно совершенной потере карьеры»[8].

Стать моряками – это с юных лет было заветной мечтой братьев Лазаревых. Что касается Михаила, то учеба давалась ему легко. Он был старательный, дисциплинированный и любознательный юноша и сразу обратил на себя внимание преподавателей. Известно, например, что за «отличные успехи» во время обучения в Морском корпусе Михаил Лазарев был премирован секстаном, навигационным инструментом, используемым для измерения высоты Солнца над горизонтом с целью определения географических координат точки, в которой производится измерение.

Через три с небольшим года после поступления в корпус, 23 мая 1803 года, Михаил Лазарев был произведен в гардемарины. Экзамены на звание гардемарина держали 32 человека. В результате Михаил Лазарев оказался третьим по успеваемости после Иосифа Бернацкого и Михаила Афремова.

В рапорте инспектора классов Морского кадетского корпуса капитана 1-го ранга П. Я. Гамалея от 19 мая 1803 года вице-адмиралу Петру Кондратьевичу Карцову (Карцеву), сменившему на посту директора умершего И. Л. Голенищева-Кутузова, о результатах экзамена говорилось:

Окончившие сферическую тригонометрию кадеты экзаменованы мной вместе с г[осподами] учителями в математике, в российском и в иностранных языках, в истории и географии. И которые из них сказались достойными быть произведены в гардемарины, таковых честь имею представить [Вашему Превосходительству] список по старшинству их знания и поведения[9].

После этого Михаил Лазарев, шедший в списке треть-им, был направлен для обучения «эволюции, практике и астрономическим наблюдениям» на корабль «Ярослав», стоявший на Кронштадтском рейде.

На корабле «Ярослав», входившем в состав учебного отряда Морского корпуса, гардемарин Михаил Лазарев ходил с эскадрой контр-адмирала Гавриила Андреевича Сарычева по Балтийскому морю.

Глава вторая

Первые годы службы в Военно-морском флоте (1800–1813)

Служба в британском флоте

После прохождения двухмесячной практики на корабле «Ярослав» Михаил Лазарев по распоряжению правительства был отправлен, вместе с другими лучшими воспитанниками корпуса, в Англию для службы волонтером. Михаилу тогда было неполных 15 лет.

Морской кадетский корпус, пользовавшийся особенным благоволением императора Павла I, постоянно обращал на себя внимание и его преемника Александра I. Так вот, именно сам Александр I, узнав от морского министра П. В. Чичагова о блистательном экзамене выпущенных гардемаринов, «удостоил нескольких из них подарком прекрасного секстана английской работы»[10].

Директор корпуса вице-адмирал П. К. Карцов (Карцев), «полагая полезным, для практического изучения морского дела, послать несколько хороших воспитанников, от 15-ти до 17-летнего возраста, волонтерами в Англию и Францию, исходатайствовал в августе 1803 года Высочайшее соизволение на отправление 30 гардемаринов за границу»[11].

Также именно о тридцати гардемаринах, посланных тогда за границу, говорится и в «Очерке истории Морского кадетского корпуса». В числе этих гардемаринов там называются «наш незабвенный Михаил Петрович Лазарев, Дохтуров, Авинов, Станюкович и другие»[12].

Там же говорится, что каждый из них «старался изо всех сил, чтобы опередить товарищей или, по крайней мере, не отстать от них»[13].

Волонтером британского флота (volunteer with the Royal Navy) Михаил Лазарев был с 10 сентября 1803 года по 30 апреля 1808 года.

Подобные отправления морских офицеров на службу волонтерами на британский флот были тогда очень распространены. В частности, выучку на английских судах прошли ставшие потом адмиралами И. Ф. Крузенштерн, Ю. Ф. Лисянский, И. И. Ханыков, Т. Г. Козлянинов, Е. М. Лупандин, С. И. Плещеев и многие другие.

На британском флоте, бывшем тогда лучшим в мире, гардемарин Лазарев постигал морскую премудрость, учась у людей, сделавших свою страну владычицей морей. Британская империя простиралась в те времена по всему земному шару, и широко известное высказывание, что над ней никогда не заходит солнце, было предметом гордости англичан. За годы службы на британском флоте русский волонтер Лазарев не только побывал в самых разных частях нашей планеты, не только много чего успел повидать, но и стал человеком достаточно жестким. Находясь длительное время среди английских моряков, Лазарев стал свидетелем суровых нравов, царивших на кораблях, высокомерия и жестокого отношения офицеров к нижним чинам. Не стоит забывать, что британский матрос считался в ту пору почти каторжником, а морской офицер практически надсмотр-щиком. Такая манера поведения отразилась и на его отношении к матросам в ходе дальнейшей службы.

Позже эта черта Лазарева-командира найдет осуждение среди его подчиненных и даже приведет к серьезному инциденту во время заграничного плавания. Но об этом будет рассказано подробнее в другой главе нашей книги.

К этому можно лишь добавить, что отправление на учебу или стажировку в другую страну в столь раннем возрасте, в условиях ограниченных коммуникаций между государствами в те времена и недостаточного представления о порядках, царящих за границей, вело к заимствованию не только передовых знаний и профессионального опыта, но и темных сторон чужой жизни.

С другой стороны, это был потрясающий опыт, ведь то, что увидел Михаил Лазарев на британских верфях, обогатило его знания в вопросах строительства парусных судов и пригодилось в дальнейшем, когда он руководил строительством кораблей для Черноморского флота.

Пять лет непрерывного плавания в Северном и Средиземном морях, в Атлантическом, Индийском и Тихом океанах стали для Михаила Лазарева отличной морской школой. Капитаны кораблей, на которых он ходил, аттестовали его как «юношу ума острого и поведения благонравного»[14].

Но не только профессионально рос Михаил. Годы, проведенные им на службе в британском флоте, сыграли огромную роль в формировании характера будущего мореплавателя и флотоводца. Он полюбил море всей душой, всесторонне освоил морскую службу, научился образцово выполнять порученное дело. А еще ему пришлась по нраву характерная для британцев соревновательность, выявление в честной борьбе лучших в своей профессии.

Добавим, что находясь на британских кораблях, русские гардемарины участвовали и в боевых действиях, в том числе против французских корсаров, которые нападали на торговые суда с целью подрыва морской торговли Великобритании.

«Получив боевое крещение в сражениях с французскими приватирами (корсарами. – И. Р.), побывав в плену и испытав на себе все тяготы морской службы, Лазарев с первых шагов ее проникся глубоким убеждением, ставшим затем нравственным законом его жизни, что “всякое положение человека, прежде всего, возлагает на него обязанности” и что “с точным, безукоризненным их выполнением связана не только служебная, но и личная честь”»[15].

В ряде британских источников говорится и о том, что Михаил Лазарев участвовал в одном из известнейших морских сражений – Трафальгарской битве между британским флотом под началом адмирала Горацио Нельсона (погиб в этом сражении) и объединенным франко-испанским флотом под командованием Пьера де Вильнёва и Федерико Гравина, состоявшейся 21 октября (2 ноября) 1805 года у мыса Трафальгар в южной части Атлантического побережья Испании. «Лазарев присутствовал в качестве гардемарина (midshipman)[16] в битве при Трафальгаре в 1805 году»[17].

«<…> Лазарев проходил подготовку на службе в британском флоте и находился на одном из кораблей эскадры Нельсона во время битвы при Трафальгаре»[18].

Упоминают этот факт и некоторые русскоязычные источники. В частности, в книге советского писателя С. Н. Сергеева-Ценского отмечается, что «на корабле “Виктория”, державшем флаг адмирала Нельсона, он участвовал в известном сражении при Трафальгаре, где английский флот уничтожил соединенный франко-испанский и тем избавил Британские острова от десанта Наполеона»[19].

Принято считать, что в жизнеописании Михаила Петровича Лазарева имеется одно «белое пятно» – историки до сих пор спорят, участвовал ли он в Трафальгарском морском сражении.

Что можно сказать по этому поводу?

То, что Лазарев именно в ту пору проходил стажировку в британском флоте, общеизвестно. Но вот о его участии в Трафальгарском сражении архивные документы непостижимым образом молчат. И это странно. В самом деле, об участии Лазарева в таком великом сражении и под началом самого Горацио Нельсона, да еще и на флагманском кораб-ле, трудно было бы умолчать. Очевидно, что оно упоминалось бы так или иначе и в письмах, и в воспоминаниях самого М. П. Лазарева и его современников, и в разговорах с Нахимовым и Корниловым, а также с другими людьми. Но в подобного рода источниках ничего об этом нет.

Кстати отметим, что в разных источниках встречается противоречивая информация об участии в Трафальгарской битве русских волонтеров из отряда, в составе которого Лазарев отправился в 1803 году в Англию.

Так кому же все-таки из них выпало участвовать в одном из самых известных морских сражений под командованием британского адмирала?

На самом деле все обстояло так. По прибытии в Англию на английской военно-морской базе русские гардемарины были обмундированы в форму мичманов королевского флота и распределены по разным кораблям. И пути друзей разошлись.

Забегая вперед скажем: будущему адмиралу М. П. Лазареву не было суждено сражаться при Трафальгаре, и все источники, упоминающие об этом, повторяют одну и ту же ошибку.

В этом смысле большой интерес представляют «Записки моряка», написанные морским офицером Семеном Яковлевичем Унковским. Этот человек поступил в Морской кадетский корпус в 1800 году, а в 1803-м тоже получил назначение волонтером в Англию.

Так вот он пишет: «В сентябре месяце, 6-го числа, снялись с якоря с Кронштадтского рейда на купеческом корабле “Маркизе оф Вансдове”, шкипер Роберт Аткинсон, вместе с 12-ю своими товарищами гардемаринами, коих имена следующие: Дохтуров, Поздеев, Чихачев, Ратков, Башмаков, Коробка, Лазарев, Колокольцов, Кригер, Куломзин, Сембелин и при мичмане Александре Бутакове. Вступили под паруса в 2 часа пополудни, в провожании многими русскими. Когда паруса наполнились, то с пристани прокричали три раза “Ура!”, на которое мы отвечали»[20].

9 сентября они миновали Ревель. Не без приключений дошли до берегов Англии, а там русские гардемарины были высажены в районе Фламбаро-гейд. Затем они пришли в деревню того же названия, где смогли высушить одежду.

Далее Унковский вспоминает: «Англичане принимали нас очень ласково, и мы радовались, будучи спокойны, в удовольствии. Кареты были для нас готовы, мы сели и поехали. К вечеру прибыли в город Барлингтон, остановились в трактире. Городничий и другие английские офицеры посещали нас вечеру. Здесь мы ночевали; по утру сели в кареты и продолжали свой вояж, прибыли в Линкольн. В продолжение сего времени ничего замечательного с нами не случилось. Через несколько дней прибыли в Гулл, пространный и весьма торговый город при устье реки Гумбер, с хорошею гаванью для купеческих судов. Посреди города рынок и площадь, на которой воздвигнут монумент в честь Вильгельма III, короля английского. Здесь мы пробыли 2 дня, были в театре»[21].

1 ноября 1803 года русские гардемарины прибыли в Лондон. Их принял российский консул Самуил Самуилович Грейг и отвел для молодых людей дом в Голденсквере.

«14 ноября, – как пишет С. Я. Унковский, – отправились в Портсмут, будучи экипированы формою английских мичманов. На другой день прибыли в оной порт, который считается лучшим в Англии. Того ж числа были представлены к главному командиру, от которого последовало расписание по кораблям. Я был назначен на фрегат “L’Egyptienne”, который тогда вооружался в гавани. Я поступил на оный, не зная ни слова по-английски»[22].

Примерно таким же образом получил назначение на корабль и Михаил Лазарев, и там он, как и остальные прибывшие русские, стал мичманом британского флота.

Информации о службе Михаила Лазарева на британском флоте крайне мало, но вот, например, И. И. Фирсов в своей книге «Лазарев. И Антарктида, и Наварин» утверждает: «Три дружка, Авинов, Лазарев, Шестаков, как и прежде, были вместе, на фрегате “Сириус”»[23].

Тот же И. И. Фирсов далее пишет, что фрегат «Сириус» был направлен в эскадру вице-адмирала Роберта Кальдера, и эта эскадра блокировала в порту Ферроль французов, и там «встретились давние друзья с Семеном Унковским»[24].

Затем И. И. Фирсов утверждает, что Унковский второй год исполнял должность мичмана на фрегате «Египтянин», командиром которого был капитан Чарльз Флеминг.

Но фрегат этот назывался не «Египтянин», а «Египтянка» (L’Egyptienne). Он был построен французами в 1799 году, а в 1801 году его захватили англичане и включили в состав Royal Navy (королевского военно-морского флота).

«Египтянкой» действительно командовал Чарльз Флеминг, и на «Египтянке» совершенно точно служил С. Я. Унковский, что подтверждает он лично. В контексте затронутого вопроса об участии русских гардемаринов в Трафальгарской битве заметим, однако, что этот корабль в ней участия не принимал, и потому присутствие на нем Унковского никоим образом не может помочь в ответе на главный вопрос: являлся ли ее участником М. П. Лазарев?

Был в составе британского флота и 36-пушечный фрегат «Сириус». Он участвовал в морском сражении у мыса Финистерре, происходившем 22 июля (3 августа) 1805 года у берегов Галисии. Там британский флот под командованием вице-адмирала Роберта Кальдера вступил в бой против объединенного франко-испанского флота под командованием адмирала Вильнёва.

Фрегатом «Сириус» командовал капитан Уильям Проуз, и этот корабль участвовал в знаменитом сражении при Трафальгаре. Но вот находились ли тогда на «Сириусе» Авинов, Лазарев и Шестаков?

Алексей Антипович Шестаков, родившийся в 1789 году и окончивший Морской кадетский корпус, в 1804 году стал мичманом. В Англии, служа там волонтером, он находился «на разных военных судах и был в разных морях и портах: Портсмуте, Плимуте, Фалмуте, Диле, Северной Америке, на Ньюфаундленде и Галифаксе; во время войны с Францией и Испанией у французских берегов, при блокаде Бреста и у испанских берегов при Корунье и Виго, где был в деле с сухопутными батареями и при занятии г. Сант-Мария у Азорских островов, а на пути в Россию в Готсбурге, Стокгольме и Або»[25].

Как видим, даже в специальном исследовании о морском офицере А. А. Шестакове нет упоминания о Трафальгаре. Равным образом нет таких упоминаний и в серьезных исследованиях о его друге М. П. Лазареве.

Существует еще одно свидетельство человека, который длительное время был рядом с Лазаревым и написал замечательную книгу о продолжительном плавании фрегата «Крейсер» в 1822–1825 годах, в котором он, будучи мичманом, принимал участие под руководством Михаила Петровича. Это Д. И. Завалишин, и о нем и его книге подробнее будет рассказано в следующих разделах книги. А сейчас мы перенесемся на 17 лет вперед от даты Трафальгарской битвы, чтобы познакомиться с одним из эпизодов его воспоминаний.

Завалишин, вспоминая продолжительную стоянку фрегата «Крейсер» в Англии и поездки офицеров в Лондон, где они посетили множество достопримечательных мест, упоминает посещение ими морского госпиталя, являвшегося фактически инвалидным домом для моряков и имевшего репутацию лучшего подобного заведения в мире.

Он пишет: «Мы провели тут несколько часов с большим интересом и удовольствием. Не говоря о богатой морской библиотеке, о собрании картин и планов морских сражений, сами ветераны представляли живую летопись морской истории Англии в самую достославную ее эпоху. Мы слышали личные рассказы моряков, служивших под начальством Нельсона и других знаменитых вождей английского флота. Со своей стороны, мы доставили им большое удовольствие, когда обнаруживали знание многих событий английской морской истории и когда они узнали от нас, что начальник нашей важной экспедиции воспитывался на английском флоте»[26].

В течение нескольких часов русские моряки беседуют с ветеранами английского флота, ходившими и сражавшимися под началом адмирала Нельсона, и ни разу никто из них не вспомнил, что был на одном корабле с русским гардемарином по фамилии Лазарев. Даже после того, как наши офицеры прямо рассказали, что их экспедицией командует капитан Лазарев, который стажировался на английском флоте и находится в настоящее время в Англии.

Да и сам Д. И. Завалишин, проведший много времени в общении с Лазаревым[27], обладавший широчайшей эрудицией, оставивший в своих воспоминаниях подробную характеристику образованности, служебной деятельности, поведения и привычек Михаила Петровича, то есть всего, что составляет его суть как профессионального моряка, ни словом не упомянул, а следовательно, не услышал от Лазарева ничего о его участии в Трафальгарской битве.

Ничего не сообщают об этом и различные энциклопедические издания и справочники того времени, в которых имеются статьи о М. П. Лазареве и приводятся важнейшие сведения о его жизни и деятельности. К их числу следует в первую очередь отнести такие авторитетные издания, как «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» (1896), «Военная энциклопедия. Т-во И. Д. Сытина» (1914), «Военный энциклопедический лексикон» (1855), «Энциклопедия военных и морских наук под редакцией генерал-лейтенанта Леера» (1889), а также фундаментальный труд «М. П. Лазарев. Документы» (В 3 т.), выпущенный Военно-морским издательством Военно-морского министерства Союза ССР в 1952–1961 годах.

Однако существует еще один источник, который, на наш взгляд, может считаться на данный момент наиболее достоверным документом об участниках Трафальгарской битвы. Это книга английского автора Роберта Холдена Маккензи «Трафальгарский список».

Она представляет собой, по сути, справочник, в котором перечислены имена и звания более чем 1250 офицеров британского королевского военно-морского флота и королевской морской пехоты, участвовавших в Трафальгарской битве, с подробным жизнеописанием свыше 850 из них и с указанием раненных и убитых в ходе сражения. В нем также приведены названия, история и другие данные обо всех кораблях эскадры адмирала Нельсона.

Согласно этому источнику, в Трафальгарском сражении участвовали пять русских моряков – мичманов и волонтеров.

Ниже приведены их имена, фамилии, звания и названия кораблей, на которых они находились (все данные указаны в орфографии источника).

Чтобы у читателей списков не возникало сомнений в национальности этих людей, в оригинале после каждой фамилии имеется примечание – russian (русский).

Следует также иметь в виду, что в написании труднопроизносимых для иностранцев русских имен возможны искажения или ошибки, сделанные при составлении списков.

Список дается в порядке иерархии кораблей английской эскадры, на которых служили русские моряки:

1. Корабль «Ройял Соверен» (H.M.S. «Royal Sovereign»), 100-пушечный; волонтер 1-го класса Мередит Мильнеков (Meredith Milnekoff).

2. Корабль «Бель-Иль» (H.M.S. «Belleisle»), 74-пушечный; мичман Николай Кораваев (Nickolas Koravaeff).

3. Корабль «Конкерор» (H.M.S. «Conqueror»), 74-пушечный; волонтер 1-го класса (внештатный) Филип Мендэл (Philip Mendel), ранен.

4. Корабль «Левиафан» (H.M.S. «Leviathan»), 74-пушечный; волонтер 1-го класса (внештатный) Василий Скрипзин (Wassily Skripzine).

5. Фрегат «Эвраил» (H.M.S. «Euryalus»), 36-пушечный; мичман Александр Куломзин[28] (Alexander Kulomzine)[29].

Как видим, в этом важном источнике фамилии Лазарева, Авинова и Шестакова отсутствуют. Никто из них в Трафальгарском сражении не участвовал.

Но это не мешает И. И. Фирсову фантазировать: «Выпросив у офицера подзорную трубу, на салинге “Сириуса” пристроились Лазарев, Авинов и Шестаков. Панорама крупнейшего сражения флотов развертывалась на их глазах»[30]. Эта картина, как видно из изложенного выше, является не более чем плодом его воображения.

Итак, в славной биографии Михаила Петровича Лазарева факта участия в этой битве нет. Конечно, сопричастность к такому сражению украсила бы послужной список любого моряка, но что касается Лазарева, это обстоятельство ничуть не умаляет всех его замечательных достоинств флотоводца и мореплавателя. И этот в общем-то частный случай никак не может повлиять на оценку потомками той роли и того места в истории российского флота и нашего государства, которое заслужил беззаветно преданный любимому делу великий «скиталец морей» и созидатель русский адмирал Лазарев.

Что же касается будущего адмирала Александра Павловича Авинова, который был отправлен в Англию вместе с Лазаревым, то он находился, судя по событиям, последовавшим после битвы, неподалеку от места, где она произошла. После Трафальгара он был назначен на испанский корабль, захваченный англичанами, который надо было привести в британский порт. Однако по пути получивший повреждения во время боя «испанец» попал в шторм, после чего его перехватили другие испанские корабли. Так мичман Авинов угодил к испанцам в плен, но его через несколько месяцев освободили англичане. 9 октября 1806 года, служа опять на английской эскадре, А. П. Авинов находился при бомбардировке Булони, а обратно в Россию он вернулся в 1807 году.

Следует отметить, что в «Трафальгарском списке» Роберта Маккензи особым примечанием о национальной принадлежности офицеров выделены только русские участники битвы. Означает ли это, что офицеров из других стран не было в эскадре Нельсона? Не имея возможности однозначно ответить на этот вопрос, заметим, однако, что если бы таковые имелись, они, по нашему мнению, также были бы отмечены в списке специальным примечанием.

А вот что касается матросов, сражавшихся на палубах английских кораблей в этой битве, то здесь мы видим совершенно иную картину. Английский биограф Виктория Каролан в своей книге «Нельсон» так пишет, например, о национальном составе матросского контингента на борту флагманского корабля «Виктория»: «При Трафальгаре команда “Виктории” составляла 820 человек, включая 146 морских пехотинцев из дивизиона Чатэм под командованием капитана Чарльза Эдэра, 9 офицеров, 21 мичмана, 77 уоррентофицеров (промежуточное звание между сержантами и младшими офицерами. – И. Р.), остальные были матросами, а также 31 юнгу. 700 членов экипажа были родом с Британских островов, а остальные представляли 18 других национальностей, включая голландцев, индийцев, итальянцев, бразильцев, мальтийцев, выходцев из Африки и даже французов. Команда, состоящая из людей разных национальностей, не являлась чем-то необычным. Некоторые из матросов были наемниками, рекрутированными на службу насильственно, но большинство являлись, более вероятно, волонтерами. Как правило, они были из нейтральных государств. Иметь на боту французских матросов было довольно необычно, но не беспрецедентно»[31].

Не боясь ошибиться, можно предположить, что нечто подобное было и на других кораблях эскадры Нельсона.

Однако вернемся к подлинной истории гардемарина Михаила Лазарева. Вот, например, что пишет о нем историк Ричард Пьерс: «23 мая 1803 года, спустя три года, он стал гардемарином, а потом с 30 другими был направлен в Англию для дальнейшего обучения. За пять лет он служил на различных кораблях британского флота в Атлантическом океане и в Вест-Индии. В 1805 году он получил звание мичмана»[32].

Морской офицер Д. И. Завалишин оставил нам такое пояснение: «У нас мичман, действительный офицер, и в то время равнялся поручику армии, в Англии же мичман значил менее даже, чем у нас гардемарин, имевший по меньшей мере права потомственного дворянства»[33].

Отметим сразу, что в российские мичманы Михаил Лазарев был переведен в 1808 году, о чем имеется рапорт капитан-командора П. Я. Гамалея вице-адмиралу П. К. Карцову (Карцеву) от 5 мая 1808 года. В нем говорится:

Честь имею [Вашему Превосходительству] донести, что в силу приказа, отданного от вас сего мая 1 дня, вновь прибывшие из Англии гардемарины учрежденной комиссией проэкзаменованы, найдены, что в теории и практике наук, принадлежащих морскому офицеру, имеют достаточные знания и с сверстными им пожалованными в мичмана в декабре 1805 года могут быть помещены в следующем порядке: Александр Кригер и Михайла Лазарев – под Яковом Нестеровым, Александр Куломзин – под Николаем Кузьминым-Караваевым[34].

Упомянутый экзамен был проведен 1 мая 1808 года в соответствии со следующим отношением управляющего исполнительной экспедицией Адмиралтейств-коллегии А. Е. Мясоедова от 30 апреля того же года:

Исполнительная экспедиция, при сем препровождая явившихся сего числа из Англии бывших волонтерами на английском флоте гардемарин Михайлу Лазарева, Александра фон Кригера и Александра Куломзина к директору Морского кадетского корпуса [Его Превосходительству] Петру Кондратьевичу Карцову, просит проэкзаменовать их в знании морского офицера и каковыми окажутся уведомить экспедицию для представления их к производству наравне с их товарищами[35].

А дальше три успешно прошедших экзамен молодых человека были произведены в мичманы и приведены к присяге, о чем тоже сохранился документ, датированный 25 мая 1808 года:

Предписание П. К. Карцова канцелярии корпуса

о приведении к присяге произведенных в мичманы

М. Лазарева, А. Куломзина и А. Кригера

Во исполнение указа Адмиралтейств-коллегии во изъяснение во оном Высочайшего повеления, объявленного сего мая в 21 день [господином] министром военных морских сил и кавалером Чичаговым, в коем изображено: производятся по экзамену на ваканции по флоту Морского кадетского корпуса из гардемарин в мичманы фон Кригер, Лазарев и Куломзин, со старшинством противу сверстников их декабря с 27-го числа 1805 года. Отданным от меня по команде корпуса приказом велено означенных мичманов на сии чины привести к присяге и из списков по корпусу выключить. Канцелярии предлагаю: если кто из них просить будет на обмундирование в счет жалованья, то выдать им по окладу мичмана за треть из корпусной суммы, о возврате коих сообщено будет от меня в Казначейскую экспедицию, и изготовить об них формулярное описание, при котором они отосланы быть имеют в Исполнительную экспедицию[36].

Таким образом, в силу сложившихся обстоятельств, М. П. Лазарев был «пожалован» в мичманы фактически задним числом и его военно-морской стаж исчислялся с 1805 года.

На Балтике

Итак, вышеназванные новоиспеченные мичманы были приведены к присяге и из списков по Морскому кадетскому корпусу исключены. А уже 6 (18 июня) 1808 года девятнадцатилетний Михаил Лазарев был направлен для дальнейшего прохождения службы на Балтийский флот.

Тогда Россия воевала с Англией, и Михаил Лазарев был определен в эскадру адмирала Петра Ивановича Ханыкова, действовавшую против англо-шведской эскадры в Финском заливе.

Вскоре Михаил Лазарев оказался в числе охотников, посланных на помощь линейному кораблю «Всеволод», атакованному двумя английскими судами.

Ночью тяжелый на ходу «Всеволод» отстал от эскадры и более чем на пять миль «свалился под ветер». С рассветом, когда эскадра П. И. Ханыкова была уже на подходе к Балтийскому порту, англичане, увидев оставленный без поддержки русский корабль, нагнали его и атаковали силами двух 74-пушечных кораблей «Непримиримый» и «Кентавр». Бой при Рогервике был упорным, но силы оказались слишком неравными. После отчаянного абордажного боя «Всеволод» был сожжен англичанами. Оставшиеся в живых русские матросы и офицеры, не желая сдаваться в плен, бросались в воду, пытаясь вплавь добраться до берега.

А шлюпка с «Благодати», на которой находился мичман Лазарев, была захвачена. Потери на «Всеволоде» составили «сорок пять человек убитыми и сто ранеными, а Лазарев провел несколько месяцев в качестве военнопленного»[37].

Еще в одном англоязычном источнике утверждается, что мичман Лазарев «был взят в плен Королевским флотом, когда его “Всеволод” был захвачен и сожжен за пределами Балтийского порта (Палдиски)[38] 26 августа 1808 года. Его обменяли в 1809 году»[39].

Но это не совсем верно. Этот бой действительно имел место 26 августа 1808 года, но тогда Михаил Лазарев служил на 130-пушечном линейном корабле «Благодать», которым командовал капитан-командор Филипп Тимофеевич Быченский.

После этого досадного события адмирал П. И. Ханыков был признан виновным в неосмотрительной оплошности, слабости в командовании, медлительности, так как не воспрепятствовал соединению английских кораблей со шведским флотом и удалился, «не имея причин», потеряв корабль «Всеволод» и много своих людей. Он был подверг-нут суду Адмиралтейств-коллегии и разжалован на месяц, но этот приговор так в конечном итоге и не утвердили.

Что же касается Лазарева, то из плена он вскоре возвратился, потом до 1813 года служил на Балтийском флоте, и начальство неизменно давало о нем отличные отзывы.

В частности, с 16 мая по 11 ноября 1809 года он находился в разных посылках по Финскому заливу на быстроходном 14-пушечном люгере «Ганимед», под командой лейтенанта Д. А. Богданова 1-го. А в 1810 году, с 23 мая по 1 ноября, был в крейсерстве между Свeaборгом и Кронштадтом на бриге «Меркурий», под командой того же Богданова 1-го.

31 октября 1811 года бриг снял с мели Финского залива люгер «Ганимед», попавший туда во время сильного шторма. В этой спасательной операции участвовал Михаил Лазарев, служивший на «Меркурии» мичманом.

В то время главным командиром Кронштадтского порта и военным губернатором Кронштадта являлся контр-адми-рал Ф. В. фон Моллер, и он отмечал в своем рапорте министру военных морских сил адмиралу П. В. Чичагову отличную службу мичмана Лазарева. 2 ноября 1810 года он писал:

Бриг «Меркурий», посланный для снятия с мели люгера «Ганимед», 31-го числа минувшего месяца возвратился в Кронштадт вместе с люгером благополучно, и по повелению моему бриг и люгер вошли в гавань для разоружения. О чем [Вашему Превосходительству] имею честь почтеннейше донести, прилагая при сем список с рапорта командира люгера «Ганимед», изъясняющий причины, от коих люгер стоял на мели. Командир брига «Меркурия» капитан-лейтенант Богданов в особенности представляет мне, что находящиеся на бриге мичмана Шапирев и Лазарев, во время заморозков и свежих ветров, при подании помощи канонерским лодкам и при спасении людей с разбитого баркаса, принадлежащего шлюпу «Свирь», все поручения по службе исполняли с отличным усердием и ревностью, мичман же Лазарев, отправленный им, [господином] Богдановым, на баркасе с верпом и кабельтовом от Толбухина маяка к северному берегу для подания помощи люгеру «Ганимед», доказал при сем случае совершенную его деятельность, по сему уважению просит о исходатайствовании им монаршей милости. Убеждаясь таковой рекомендацией, я поставляю обязанностью представить об оном [Вашему Превосходительству][40].

1 (13 февраля) 1811 года за добросовестное несение морской службы Михаил Лазарев был произведен в лейтенанты.

А с 30 мая по 28 сентября того же года на 20-пушечном бриге «Меркурий», под командой капитан-лейтенанта П. И. Сущова, лейтенант Лазарев находился в крейсерстве от Кронштадта до острова Курсало. За этот период службы Лазарев аттестован как «поведения благородного, в должности знающ и отправляет оную с особым рвением»[41].

Война 1812 года

В 1812 году, с 21 июня по 5 ноября, на 20-пушечном бриге «Феникс», под флагом английского контр-адмирала Томаса Мартина[42], Михаил Лазарев ходил от Кронштадта в Ревель и Ригу, а оттуда с десантом – к Данцигу.

Сэр Томас Мартин до этого временно замещал лорда Коллингвуда в качестве командующего Средиземноморским флотом. В 1811 году он прибыл на Балтику, где 21 июня 1812 года, с кораблями «Абукир», «Ариел» и «Ренард», взяв как можно больше плотников для сооружения канонерских лодок или для других работ при обороне Риги, отправился в ее направлении. Другие британские корабли были оставлены у портов, занятых французами, для перехвата поставок и разведки происходящего в тылу противника.

23 июня в 22 часа англичане пришвартовались у Динамундской крепости. Это было очень кстати, потому что в это время в Ригу еще не прибыли русские канонерские лодки, которые собирались перебросить из Свеаборга.

Британские моряки сразу же начали помогать рижанам вооружать канонерские лодки, а на отдельных судах были размещены не пушки, а мортиры. Но так как в Риге не хватало военно-морских кадров для обслуживания этих лодок, то на них были сформированы британские команды.

Контр-адмирал Мартин был уверен в пригодности именно канонерских лодок для обороны Риги. Ведь река Двина, со своими многочисленными островами, как нельзя лучше подходила именно для этого типа судов. Плюс равнинная местность по берегам способствовала их использованию против атакующего противника.

Чтобы было понятно – в эпоху парусного флота канонерскими лодками называли крупные шлюпки или небольшие парусно-гребные суда с установленными на носу одним-двумя-тремя орудиями. Впервые они были введены французами в XVII веке и применялись при бомбардировке Дюнкерка. Так вот контр-адмирал Мартин считал, что при возможном штурме города эти «плавучие батареи» могут оказать неоценимую помощь, особенно если снабдить их шрапнелью.

Сэр Томас Мартин прикомандировал двух лейтенантов, трех унтер-офицеров, одного морского офицера, девять морских пехотинцев и 90 моряков к обслуге некоторых сооруженных канонерских лодок, к которым позже присоединились штурман, военврач и 24 моряка[43].

В это время еще продолжалось строительство других канонерских лодок, в котором участвовали британские плотники. Но этого было недостаточно. Русские просили Мартина осуществить демонстрацию в тылу врага, но тот не хотел рисковать своими кораблями. Он был готов только показаться вблизи французских портов.

Роль англичан в обороне Риги изменилась с 19 июля, когда в город стали прибывать части долгожданной русской флотилии – всего 67 канонерских лодок. Они были быстро распределены по Двине от Даленгольма до Динаминда для усиления обороны, а отдельные суда разместились на реке Аа.

Контр-адмирал Мартин счел, что после прихода подкрепления его миссия в районе Риги окончена. Он попросил у императора Александра I разрешения отплыть и получил подтверждение 7 августа 1812 года. Корабли отправились в путь 9 августа. Капитан Акклом с малыми судами был оставлен неподалеку от Ревеля, чтобы в случае надобности помогать русским и охранять коммуникации.

Но перед тем как заняться чисто британскими делами и интересами, сэр Томас Мартин предпринял еще одно важное и секретное предприятие, которое должно было отвлечь внимание французов от Риги. Он вместе с кораблями «Ренард», «Ариел», «Цензор», «Саумарез» и русским фрегатом «Амфитрида» (капитан 2-го ранга И. С. Тулубьев), корветом «Ла-Шарлотта», а также бригами «Феникс» и «Меркурий» с 430 солдатами направился к Данцигу, куда прибыл 19 августа и начал бомбардировку города.

Британский контр-адмирал решил не совершать высадку всех сил на берег, но попытаться создать ошибочное представление о его намерениях и численности войск, выпуская на берег небольшие отряды солдат, одетых в разные мундиры. К тому же он распространил прокламацию среди жителей Данцига, в которой было сказано, что его силы составляют восемь тысяч солдат и что это только авангард армии, которая собирается прибыть.

Командир «Феникса» Павел Афанасьевич Дохтуров, прежний наставник и старший товарищ Лазарева по Морскому кадетскому корпусу, был очень доволен тем, что эскадра нанесла удар по Данцигской крепости. Настало время сухопутной операции. Первым вызвался идти охотником в десант Михаил Лазарев.

Десант моряков успешно провел демонстрацию штурма. Это вызвало замешательство в рядах неприятеля, и французы начали спешно снимать войска из корпуса наполеоновского маршала Макдональда из-под осажденной Риги и посылать к Данцигу резервы, предназначавшиеся для армии Наполеона, двигавшейся в то время к Москве.

Выполнив задачу, десант почти без потерь 4 сентября 1812 года вернулся на корабли. А в это время далеко на востоке, на Бородинском поле, решалась судьба России.

Что же касается Риги, то в ней, конечно же, ощутили положительное воздействие демонстрации под Данцигом. А Михаил Лазарев после участия в вылазке на берег вернулся на бриг «Феникс» и участвовал в бомбардировке Данцига. Кстати, этот корабль был из числа новых в составе российского флота. Его закладка на Кронштадтской верфи состоялась 6 октября 1809 года, а спуск на воду 12 июля 1811 года. В июне и июле 1812 года бриг крейсировал в Рижском заливе и Балтийском море. В августе, обеспечивая защиту подходов к Рижскому заливу, он осуществлял боевое дежурство между Виндавой и Либавой, а 19 августа бриг в составе отряда капитана 2-го ранга И. С. Тулубьева пришел на Данцигский рейд.

До 4 сентября бриг «Феникс» блокировал морской подход к крепости и 8 сентября вернулся в Свеаборг. Все это время на бриге в чине лейтенанта служил Михаил Лазарев, и за доблесть в Отечественной войне 1812 года он был награжден серебряной медалью.

В 1813 году, с 11 мая по 1 сентября, на том же бриге «Феникс» и под той же командою, Михаил Лазарев находился в крейсерстве по Финскому заливу. В то время этому уже опытному морскому офицеру еще не было и двадцати пяти.

Глава третья

Первое кругосветное путешествие (1813–1815)

Российско-американская компания

В сентябре 1813 года лейтенант Лазарев получил новое назначение, он принял в командование по предложению Российско-американской компании, принадлежавший ей шлюп[44] «Суворов» и на нем отправился к острову Ситха[45]. Там находился новый центр управления всеми колониями – Новоархангельский порт.

Семен Яковлевич Унковский в своих «Записках моряка» (эта книга еще известна под названием «Истинные записки моей жизни», и в ней дается детальное описание кругосветного плавания на корабле «Суворов» под началом лейтенанта М. П. Лазарева) уточняет, что Российско-американская компания первоначально предложила руководить экспедицией капитан-лейтенанту Макарову, опытному морскому офицеру, но тот потребовал от директоров компании, чтобы ему и другим офицерам «сверх положенных 1200 рублей порционных в год прибавить еще по 800 руб-лей в год, и дабы условие, им сделанное с компанией, было переписано на гербовой бумаге»[46].

Также Макаров изъявил «несколько других неудовольствий», полагая, что из-за позднего времени года «директоры непременно согласятся на его требование»[47].

Но директора компании, видя непреклонность Макарова, решили выбрать нового начальника и обратились с просьбой к флотскому капитану Леонтию Васильевичу Спафарьеву, бывшему тогда в Кронштадте, чтобы тот порекомендовал способного офицера, и он сделал предложение лейтенанту Лазареву, служившему в то время на бриге «Феникс». Как пишет С. Я. Унковский, «предложение было принято г-ном Лазаревым с удовольствием, с тем, дабы ему позволено [было] избрать себе помощников по своему желанию, на что компания благосклонно решилась»[48].

Российско-американская компания была создана в 1799 году. Она была крайне заинтересована в налаживании регулярного сообщения между европейской частью страны, Аляской и другими российскими владениями в Америке.

Первые кругосветные плавания русских моряков были тесно связаны с деятельностью Российско-американской компании, образование которой было вызвано, в свою очередь, громадным расширением владений России на Тихом океане во второй половине XVIII века.

Основателем Российско-американской компании стал русский исследователь, мореплаватель и промышленник Григорий Иванович Шелихов. С ним работал его компаньон курский купец Иван Ларионович Голиков. Они организовали постоянную компанию для эксплуатации островов возле Аляски, в первую очередь острова Кадьяк, расположенного у ее южного побережья, где имелись большие пушные богатства.

К 1811 году от острова Кадьяк до острова Ситха было уже 13 русских поселений. Затем началось проникновение в Калифорнию. В 1812 году недалеко от залива Сан-Франциско, на реке Славянка, появилась новая колония Форт-Росс. Это был самый южный пункт российских владений в Америке.

Шлюп «Суворов» выходит в море

Итак, на только что построенном трехмачтовом шлюпе «Суворов» Лазарев отправился в кругосветное плавание.

Шлюп имел водоизмещение, по разным данным, от 300 до 335 тонн и нес 24 пушки. Корабль был небольшим, поэтому не требовалось капитанского звания, а Михаил Лазарев на тот момент был лейтенантом.

Вместе с Лазаревым офицерами на корабле были С. Я. Унковский и П. М. Повало-Швейковский.

Путешествие продолжалось три года и было замечательно по процессу, выдержанному молодым лейтенантом против тогдашнего начальника колоний Российско-американской компании, коллежского советника Александра Андреевича Баранова, самовластие которого заставило Михаила Петровича самовольно оставить Ситху под выстрелами береговой батареи. Случай беспрецедентный, и дирекция Российско-американской компании вначале протестовала против такого поступка молодого лейтенанта, но потом, удостоверившись в крайнем положении командира и офицеров «Суворова», окончила спор… удалением Баранова с поста, ему доверенного.

Перед тем как перейти к описанию плавания «Суворова», необходимо отметить следующее.

Шлюп «Суворов», на который получил назначение Лазарев, принадлежал Российско-американской компании. Средств на развитие регулярного сообщения между Санкт-Петербургом и Америкой компания явно не жалела, и экспедиция Лазарева была обеспечена превосходно.

Кругосветки тогда еще были событием неординарным: первое российское кругосветное плавание на кораблях «Надежда» и «Нева» под командованием Ивана Федоровича Крузенштерна и Юрия Федоровича Лисянского завершилось всего семь лет назад. Но рейс «Суворова» – это коммерческое предприятие, и в начале октября 1813 года подготовка к путешествию завершилась.

7 октября 1813 года шлюп «Суворов» был совершенно готов к походу, и на рассвете 9 октября он при тихом ветре, но дождливой погоде снялся с якоря и отошел от Кронштадтского рейда.

Хотя это было не первое кругосветное путешествие русских мореплавателей, однако ученые признают, что именно эта экспедиция под руководством молодого лейтенанта Михаила Лазарева была, пожалуй, наиболее «наукоемкой» по тем временам.

В начале пути русских моряков встретили сильные ветры и густые туманы, от которых «Суворову» пришлось укрыться в шведской гавани Карлскруна, а ночью пошел сильный снег.

Все обещало путь нелегкий, помимо прочего, еще и из-за международной обстановки. В то время наполеоновская Франция пока еще сопротивлялась силам международной коалиции и французский флот по-прежнему вел активные боевые действия. Именно поэтому, после кратковременной стоянки в порту Карлскруна, в дальнейший путь шлюп «Суворов» отправился вместе с другими торговыми судами под охраной военных кораблей. Это был очень большой купеческий конвой, шедший из Балтики в Немецкое море.

С. Я. Унковский уточняет, что лейтенант Лазарев поехал на английский бриг, имевший сигнал конвоира, для истребования инструкции. Командующий сего брига объявил, что конвой, состоявший из двух сотен судов под разными флагами, находится в ведении шведского капитана, командующего фрегатом «Евридика».

Следуя под прикрытием военных кораблей, шлюп «Суворов» заходил на несколько дней в Мальмё и Готенбург (Гётеборг). Из последнего порта он вышел уже один. 13 ноября, в девять часов пополуночи, наши моряки увидели берега Норвегии.

Перейдя благополучно Немецкое море, 27 ноября 1813 года шлюп «Суворов» бросил якорь на Портсмутском рейде.

В Портсмуте русский корабль задержался на целых три месяца, и все из-за того, что он требовал некоторой починки и перегрузки.

При выгрузке мешков с сухарями многие оказались негодными к употреблению, потому что были положены еще капитан-лейтенантом Макаровым на водяные бочки и от сырости сгнили. Это принесло компании довольно большие убытки. Для продолжения столь дальнего путешествия требовалась перегрузка корабля, так как большая часть сухой провизии, помещенная неправильно, могла испортиться. Хотя корабль «Суворов» был «исправляем в Кронштадте около пяти месяцев, но по нерадению предбывшего начальника совершенно оказался негодным к долговременному плаванию по всем океанам. Требовалось непременно исправить корабль конопаткою»[49]